В ЗБ нам проникнуть не удалось. Вокруг обгорелого здания сновали менты, кого-то снова пытались выгнать наружу. В стенах бывшей больницы гремел мегафон, раздавался тревожный свист. Конечно, в здание можно было забраться и через другие проходы – скажем, через тот же фонтан, скрывающий вход в бомбоубежище. Три из четырех фонтанов были завалены каменным мусором, но в четвертом мусор расчистили добровольцы, а решетку, скрывающуюся под обломками, без труда срезали. Кроме этого хода существовала пожарная лестница, обрывающаяся на третьем этаже, имелся пролом, ведущий в приемный покой, были и другие не самые сложные варианты. Вот только шум и гомон нас сегодня не привлекали. Надоело бегать и прятаться, а потому экскурсию в ЗБ мы решили отложить.

Купив пару шоколадок и запивая их минералкой, Лиза и я устроились в летней беседке. Было тут вполне уютно. Если не обращать внимания на разбросанный вокруг мусор, картинка в целом представлялась идиллической: заросли волчьей ягоды, черемуха, стена тополей и даже редкие сосенки.

В само́й беседке все еще сохранился деревянный настил, но недавно одну из половиц кто-то выломал. Вернее, пытался выломать, сначала, видно, разбив пяткой (каратман чёртов!), а после попытавшись поддеть и выворотить. Только снизу доска оказалась выпачкана землей, и чистюля взломщик начатую работу так и не завершил.

– Прямо как вход в подземелье!

Я поглядела в проем под досками, но ничего особенного не увидела. Никакого подземелья, никаких тайных лестниц, как в том же фонтане. Даже дождевые черви, если они и водились здесь, давно уползли в свои глубокие норки.

Я вернула доску на место, притопнула пару раз, смыкая обломанные края, словно створки мостов. Лиза следила за моими действиями странным застывшим взглядом.

– Чего ты?

– Да вот – вспомнилось… – она не без труда оторвала глаза от досок, с каким-то испугом зашарила у себя по карманам. Вытащив сложенный вчетверо тетрадный лист, вздохнула с облегчением. – Испугалась, что обронила. Таскаю с собой, как талисман, но талисманы, они ведь тоже, бывает, теряются.

– Что это?

– Рисунок мальчишечки, который спрятал меня под такими же досками. Это когда наш поселок первый раз блокировали и меня за едой послали. – Лиза протянула мне листок и, помешкав, продолжила рассказ: – Парнишка хорошенький такой был, белобрысый. Всего-то лет семь, но сообразительный какой! Я через оцепление ночью пробралась и по рощице в деревеньку соседнюю перебежала. У нас там знакомые, родня, ну и как-то всегда они сытнее жили. Пасеку свою имели, трактор, мастерскую. У меня там сразу три брата двоюродных обитали – работящие да рослые.

В общем, часто выручали нас по хозяйству. А тут война началась, совсем плохо стало – ну я и отправилась. А как добралась, так соседи и рассказали, что дядю с тетей в заложники взяли, а сыновей их мобилизовали. Представляешь, чтобы против нас же и воевали! А после трактор забрали, из погребка все выгребли, из дома всё ценное унесли – ничего не оставили.

– Разве так можно? – поразилась я. – Брать в армию человека и арестовывать родителей?

– У нас там такое сплошь и рядом. Есть, конечно, нормальные военные, даже помогают гражданским, а есть такие упыри, что народ просто разбегается.

– Как же вы их отличаете?

– Да так и отличаем! – горько усмехнулась Лиза. – Свои – это свои, их ни с кем не спутаешь, а кто грабит да убивает, тот явно чужой.

– Ничего себе! А мальчик откуда взялся?

– С мальчиком я потом встретилась. Понимаешь, там, в деревушке, настолько всех застращали, что нашлись свои доносчики. Я же в деревушке всего ничего и была, а кто-то уже сбегал в комендатуру и донес. Только и успела у соседей картошки в рюкзачок набрать, а тут БМП с включенными фарами – резво так подкатили, и прямо к нашему дому. Ясно, что по наводке. Я соседям и выпалила, чтоб не вздумали запираться, – пусть говорят, что приходила, спрашивала про еду и ушла. Чтобы, значит, не пытали, не били.

Ну а сама чесанула огородами. Пару улочек перемахнула и слышу: бегут за мной, да быстро так! Значит, опытные охотники – живой взять решили. Я – ползком во дворик чужой и нос к носу сталкиваюсь с мальчонкой. Я на четвереньках, и он на четвереньках – смех! Но нам, понятно, не до смеха. А он меня и спрашивает так деловито: «Убегаешь?» Я киваю: «Ага». И всё! Он даже уточнять ничего не стал. Взял меня за руку и отвел в какой-то сарайчик. А там такой же вот пол и никакого люка. Только этот малец поддел одну доску, потом другую и показал мне тайный лаз. Я нырнула туда, а он все аккуратно заложил, на это место мешки какие-то передвинул и дверь на замок запер. Вот я и сидела там, тряслась от страха. Кто его знает – что за мальчишка мне встретился да еще и запер!

А потом БМП к нам подрулила, я сразу услышала. По двору ботинки кованые застучали, кто-то орать начал, ругаться. Я сижу – ни жива ни мертва. И слышу – наверху голосят. Сначала детский голосок, за ним старушечий. А как замок открыли – я совсем приуныла. Но они вошли, побегали и снова выскочили. Опять БМП загудела – и дальше поехали.

Часика через полтора этот парнишка меня и выпустил. Снял доски, сказал, что «улоды уехали». Так и сказал: «улоды». Он еще «р» не выговаривал. Я его спросила, кто плакал. Он признался, что это они с бабкой – специально, чтобы разжалобить и выгнать. «Солдаты не любят, когда плачут, – объяснил он. – Обязательно или стлеляют, или уходят». «Получается, и вас могли убить?» – опять спрашиваю я. А он так пренебрежительно машет ручкой: «Елунда!» Потом посидели немного, поболтали. Он о себе рассказал, я тоже про наш поселок поведала. И вот когда прощались, мальчонка рисунок мне подарил. Чудный такой, сама посмотри. Главный герой – маленький бегемотик. Он объяснил, что у него игрушка такая была – самая любимая. А потом он ее тоже подарил. Каким-то девушкам. Представляешь, там у них все наоборот получилось.

Он на базу к военным залез и гранату боевую стащил – настоящую!

– Вот же сорвиголова!

– Ага, бойкий малец. Когда убегал от них, в ямину какую-то свалился, ногу растянул. Хотел отсидеться, а тут пьяная солдатня – орут, стреляют вслепую. В общем, если бы не эти девушки, он бы не спасся. А они помогли. Вот он бегемотика этого им и отдал. А потом уж рисовал его по памяти. Славный такой малыш! Я ему свой ножик складной подарила, чтобы он по бегемотику не слишком скучал…

Я разгладила листок. На зеленой полянке в окружении пальм и березок стоял на задних лапах бегемот. Немного похожий на Муми-тролля, улыбающийся от уха до уха. В толстых лапах лукошко, а рядом другие животные и человечек в шортах – должно быть, сам мальчишечка. А еще солнышко, облака – всё как положено.

Я разглядывала рисунок и думала о несовершенстве мира – о друзьях, с которыми приходится расставаться, о взрослых и невзрослых недругах, о далекой войне и Лизе, которая так вовремя появилась рядом и успела стать настоящей подругой.

Наверное, мы проговорили бы еще долго, но позвонила Лизина мама. На этот раз распрощались мы вполне по-женски – с объятиями и чмоканьем в щеки. Она побежала домой, а я…

Я посидела в беседке еще какое-то время, размышляя о своих родителях, о том, что Лизина мама хотя бы иногда звонит своей дочери, а вот мои родители перезванивались со мной редко. То есть сейчас-то понятно – ситуация ссоры, но все равно ведь помиримся, уже начались подвижки. Не бурчат и в молчанку не играют, вчера даже спокойной ночи пожелали. Но вот чтобы набрать мой номер или хотя бы эсэмэску добрую скинуть – этого от них не дождешься. То ли времени не хватало, то ли сил душевных. Папа-то в своем МЧС постоянно сталкивался со всевозможными бедами – то и дело кого-то спасал да выручал. И маму, как врача, вечно забрасывали в горячие точки. Попробуй-ка после такого поговори с доченькой о ее насущных проблемах! Хотя иногда все-таки получалось.

Я припомнила, как мама завела со мной однажды разговор о внешности. Случайно застала у зеркала, где я пыталась перекисью водорода обесцветить свою рыжую прядь, ну и принялась утешать. Причем начала издалека, объяснив, что девочки и впрямь бывают двух сортов: красивые и некрасивые. И именно в моем возрасте красота начинает приобретать ценность, становится предметом гордости и зависти. Да только красивые нравятся окружающим, не прилагая к тому особых усилий, они довольны собой, учатся пользоваться своим даром, легко получают то, что им хочется. Потом, уже во взрослой жизни, это может сыграть с ними злую шутку. Красота вянет, а нужных навыков не обнаруживается. Именно по этой причине красивые женщины зачастую несчастны в личной жизни. Да и стариться им куда тяжелее, поскольку есть что терять.

С некрасивыми девочками происходит иная история. Во-первых, осознают они это не сразу, делая страшное открытие только в переходном возрасте. До этого-то у них тоже все обстоит неплохо: веселятся вместе со всеми, не стесняются себя, дружат, играют, общаются. И вдруг – бац! – в один ненастный день выясняется, что ты урод. И сразу начинаются муки, поскольку что-то нужно срочно исправлять, дабы весь этот ужас немедленно прекратился. Начинается лихорадочный поиск, мозги плавятся, об учебе бедные девоньки напрочь забывают. Сейчас-то возможностей в сто раз больше, а раньше бросались в спорт, в туризм, в студии разные. Можно было серьезно заняться творчеством – музыкой, рисованием – учиться запечатлевать красоту, которой так не хватало в жизни. Можно было погрузиться в литературу, записаться в театральную студию, начать работать над собой – над пластикой, голосом и мимикой, а в итоге обнаружить в себе таланты, о которых ранее не подозревала.

Впрочем, сегодняшние мои сверстницы выбирали более тупой путь, предпочитая чатиться в интернете, скрываясь за аватаркой, или, подавшись в ролевики, изображать пятого хоббита с краю. Кто-то увлекался пирсингом или косплеем, рисовал мангу и анимешных красавиц, а то и примыкал к какому-то сообществу, покорно растворяясь в неформальном движении.

Хуже, если в этот непростой период приключалась любовь. У-у-у, тогда все становилось совсем сложно! Зато со временем, по маминым словам, некрасивыми девчонками приобретается куча полезных навыков: жизненная стойкость, внимание к окружающим, наблюдательность, способность не скучать в одиночестве – словом, приоритеты, отличные от выбора красавиц.

И вот когда через боли и радости вся эта мешанина переваривается и осмысливается, к девушке приходит новое «я», и жизнь потихоньку налаживается. По этой самой причине, вырастая, некрасивые девочки значительно чаще становятся выдающимися спортсменками, великими артистками, большими учеными, рок-музыкантами, политиками. Самые крутые дорастают до министров, до режиссеров кино или театра. Такую вот выдала мне мама обстоятельную лекцию. При этом она обнимала меня за плечи и гладила мою пегую шевелюру.

«Правда, все, что я сейчас рассказала, к тебе не относится, – подвела она неожиданный итог. – Потому что некрасивость свою ты попросту выдумала. Ты необычная, это да, но пугаться этого не следует».

Логика ее была забавна и удивительна, но, кажется, я начинала ее понимать. Во всяком случае, сейчас. А тогда мне было просто хорошо в ее объятиях, приятно было слышать родной успокаивающий голос, ощущать ласковые движения рук. Жаль, что редко получалось у меня подобное общение с мамой. Почти так же редко, как с папой.

Я могла по пальцам рук перечислить эпизоды, когда дома у нас случались уютные и добрые посиделки. Папа, скажем, брался читать вслух рассказы – что-нибудь из Шукшина, Зощенко или О. Генри, мама же больше любила стихи и тоже присоединялась к общему концерту, напевно декламируя Цветаеву, Кулешову или Пастернака. Чу́дные были часы! Я сидела с ногами в кресле и любовалась своими родителями – такими талантливыми и мудрыми. Временами они пели что-нибудь из репертуара прошлых времен – песни Визбора, Высоцкого, Антонова. Нередко и я начинала им подпевать. Конечно, портила мелодию основательно, однако замечаний мне никто не делал…

Я вдруг подумала, что, наверное, я упрямая дура, потому что все это можно повторить и вернуть. Прямо хоть сегодня. Не ждать, когда кто-то позвонит или подойдет к тебе, а самой взять и сделать первый шаг навстречу. Они-то на своих непростых работах в самом деле замороченные – пашут как папы карло, ругаются, спасают, бьются за чужие жизни. Вот и нечего обижаться да ерепениться, взять и позвонить им первой. Или уже дома присесть рядом, спросить о чем-нибудь, прижаться, обнять. Ведь правда – совсем несложно все это сделать…

Увы, думаем мы об одном, а совершаем нечто иное, и, поднявшись с лавочки, я конечно же побрела не домой, а выискивать неприятности на свою пятую точку. Дух валькирии продолжал тянуть меня в неведомое, к новым ощущениям и приключениям. Ну а кто их ищет, тот, разумеется, находит. Я и не заметила, как ноги сами привели меня к гаражам, за которыми открывался памятный тупик. Именно сюда еще совсем недавно нас загнали девчонки из класса, и именно здесь свершился загадочный перенос в здание ЗБ, началась серия чудес, в которые сложно было поверить. А поверить очень хотелось – поверить и проверить. Поэтому я снова повернула в злополучный тупик.