Встали мы рано – как раз на рассвете. Только рассветом по понятным причинам полюбоваться не могли. Не могу сказать, что я выспалась, но головная боль утихла, и способность соображать вернулась. А вот тело основательно задеревенело: не очень-то уютно спать на жестких матах. Да и температура в подвале была бодрящей. А еще у меня зверски пересохло во рту. От жажды я еще не умирала, но водички определенно хотелось. Похоже, Альбинка думала о том же. Во всяком случае, когда я двинулась в сторону кладовой, где мы оставили банку, ни ехидничать, ни возражать она не стала.
– Тебе что, ужасы снились? – поинтересовалась я.
– А что?
– Да ты спать мне не давала – стонала, рычала, всхлипывала.
– Что, правда?
– Кривда. Да не бойся, семейных тайн ты не выдала, но не молчала, это точно. Кошмары, наверное, да?
– Так… Муть разная, – уклончиво пробормотала Альбинка.
– Ну-ну…
До входа в кладовку я добралась беспрепятственно, ни разу не воспользовавшись фонариком. А вот Альбинка еще не освоилась – спотыкалась на каждом шагу, еще и о притолоку стукнулась – звонко так! Но сочувствовать я не спешила: не маленькая, переживет. Только суховато посоветовала:
– Ты вообще-то привыкай. Выключай колбочки и включай палочки.
– Какие еще палочки?
– Уже не помнишь? В глазах у нас проживают. У кого, значит, палочки, у кого – щепочки, а у кого и бревна, которые тоже в своем глазу обычно не видим.
– А-а… Ты про фоторецепторы.
– Вот видишь – не забыла. Колбочки дневное зрение обеспечивают, палочки – ночное. Вот и давай командуй.
– А бревна за какое зрение отвечают?
– Бревна, понимаешь ли, вообще ни за что не отвечают. Но, честно говоря, там и прочего хлама до фига́. Все разом и проключай.
– Я лучше телефоном посвечу.
– Много не насветишь: у тебя скоро зарядка кончится.
– Думаешь, нас долго здесь промаринуют?
– Откуда мне знать? Это подчиненных твоих надо спрашивать.
– Я этим подчиненным устрою потом…
– Насмешила! Что ты им можешь устроить?
И главное, за что?
Альбинка промолчала, но я и дальше не собиралась деликатничать.
– В кои веки продемонстрировали свое отношение к тебе, так что скажи спасибо и утрись.
– Спасибо?! Да за что?!
– Хотя бы за честность. Все показали свое истинное лицо, а это, знаешь ли, не часто случается. У взрослых вон вообще сплошные маски – уже и не поймешь, что в действительности на уме. А если начальство какое высокое – так вокруг и вовсе лебезение сплошное. Год-два – и человек сам начинает верить в эту туфту. И автоматом превращается в посмешище.
– Почему это в посмешище?
– А как ты думала? Умные начальники тоже, конечно, попадаются, но это редкость. В основном индюки да клоуны. Потому и чихвостят их во всех кухнях-курилках. Но они-то этого не слышат – и продолжают раздувать щеки. И ты такой могла бы стать, если б не Сонька.
– А что Сонька?
– Сонька твоя молодец. Восстала и показала твое истинное место.
– Она, между прочим, и тебе твое место определила.
– Может, и так, – легко согласилась я. – По крайней мере, мстить ей я точно не буду.
– Благородная ты наша… – пробурчала Альбинка, но как-то без былой убежденности.
На ощупь приблизившись к стене, я решила все-таки не рисковать и включила сотовый. Не хватало еще неосторожным движением перевернуть банку. Фонарь телефона ослепил, точно световая граната. Видать, палочки все-таки у нас и впрямь включились на полную мощь. Щурясь, я склонилась над банкой и обнаружила, что капли наполнили ее только наполовину. Угольник, который я закрепила в штукатурке, отошел в сторону, и водоснабжение прекратилось.
– М-да… Кто-то подошел и нагадил, – пробурчала я.
– Я не вставала, – сказала Альбинка. – Честное слово!
– Да верю я, верю. Тем более ты ведь пить не собиралась, правда?
Альбинка ничего не ответила.
– Чего молчим? – продолжая светить сотовым, я осторожно подняла банку, колыхнула прозрачным содержимым. Водичка призывно булькнула. – Ах ты, моя сладенькая! Не березовый сок, конечно, но я и эту водицу с удовольствием выпью.
Ну?
– Чего – ну?
– Будешь пить-то или по-прежнему играем в королевы?
– Ну, если она без примесей…
– С примесями, с примесями, не сомневайся! – ухмыльнулась я. – Вон сколько преград преодолела – стены, потолок. Короче – будешь или нет? А то все мне достанется.
– Буду, – пробормотала Альбинка.
– Тогда я отпиваю половину, остальное тебе, годится? – не дожидаясь ответа, я зафиксировала большой палец на условной половинке и поднесла банку к губам. – Эх, мамоньки родные!
– Да не тяни ты! – не выдержала Альбинка.
Я осторожно сделала пару глотков. И еще пару – просто не могла остановиться. И никакой мне «колы» сейчас не хотелось, никакой «фанты» – водичка была самое то!
– Вкуснотень! – оценила я вслух.
Посмотрела банку на просвет: до пальца оставалось совсем немного, всего-то глоток-полтора.
Я приложилась к банке еще разок, неспешно протянула посудину Альбинке:
– Не вырони. Мы ее снова поставим.
Со стороны Альбинки послышались хлюпающие звуки. Она тоже наслаждалась водой – жадно и торопливо.
– Маловато будет, – голосом мультяшного колобка проговорила она. Во всяком случае, это было куда лучше ее ехидных комментариев.
Я тоже ощутила, что жить становится веселее.
– Ничего, перекантуемся как-нибудь! Подвалы – они тоже кое-кому полезны.
– Ты это про кого?
– Да так – черпаю примеры из истории. В казематах-то Петропавловки люди десятилетиями парились – и ничего. Наоборот, многие потом долгожителями становились, книги писали и ничем не болели.
– Называется, утешила!
– Не боись, десять лет мы тут по-любому куковать не будем. – я довольно вздохнула. – Месяц-два, не больше. Зато и мечтать научишься, может быть, даже думать.
– Спасибо!
– Да всегда пожалуйста!
– Сама-то ты умеешь мечтать?
– Представь себе, умею! Хотя сейчас у меня мечты вполне приземленные – о загородном двухэтажном домике. И чтобы обязательно из каких-нибудь негорючих материалов, а рядом скважина. И еще пусть водоем будет, банька небольшая.
– На улице пара колонок, во дворе колодец, – добавила Альбинка.
– Точно! Чтобы в любую жару можно было ведро воды набрать. И пить-пить-пить…
– У нас-то с тобой не жара.
– Верно, не Африка. Зато мы по-настоящему можем оценить далекие берега и чужие моря. Они-то там живут, привыкают и не понимают своего счастья. А мы приезжаем и балдеем.
– Чтобы в такие места летать, нужно в жизни хорошо устроиться.
– Что ты имеешь в виду?
– Понятно – что! Будут у тебя положение, статус и счета в банках – сможешь и по морям-океанам разъезжать свободно. А еще лучше не самой куда-то там летать, а чтобы к тебе отовсюду слетались.
– Ага, мотыльками на огонек!
– Да хоть бы и так. – Альбинка щелкнула зажигалкой.
Я зачарованно поглядела на фиолетовый огонек под ее пальцем.
– Ты на самом деле об этом мечтаешь?
– А почему нет?
Альбинка чуть помолчала, а потом начала вдруг рассказывать про свои мечты. Не знаю уж, говорила она про эти вещи своим недавним подругам, но я почему-то решила, что нет. Потому что если я равнялась на сильные характеры, то Альбинка равнялась исключительно на красоту. И главными идеалами у нее были дамочки вроде Анны Монс, первой раскрасавицы Кукуйской слободы, сумевшей вскружить голову и всемогущему Францу Лефорту, и царю Петру Первому. Но в еще большей степени покорила сердце Альбинки некая София де Витт, юная супруга генерала польской армии, вертевшая коронованными особами, как ей вздумается. Практически все встречные и поперечные попадали под ее чары: король Людовик Восемнадцатый, император Иосиф Второй, король Густав Четвертый, светлейший князь Потёмкин и так далее. В сущности, вся придворная Европа готова была предложить ей руку и сердце. Чтобы просто ее увидеть, люди толпились и толкались, забираясь с ногами в кресла и на скамейки.
Русский генерал Салтыков, узрев прекрасную Софию, тут же забыл про войну и объявил невыгодное России перемирие. Вместо осады турецкой крепости полководец взялся устраивать балы и танцы в честь юной гостьи. На мужа Софии де Витт сыпались деньги и звания, хотя вряд ли он был счастлив от таких подношений. В итоге польский магнат Потоцкий (по-нашему – олигарх) уплатил мужу миллион злотых только за то, чтобы он развелся с Софией. И даже в преклонном возрасте эта охотница до мужских сердец умудрилась очаровать юного Александра Первого.
– Вот это жизнь, я понимаю! – Альбинка говорила восторженно, ничуть не скрывая своих чувств.
Я очень жалела, что не видела в эти минуты ее лица. Все-таки скверная штука – потемки!
– А ведь Софию и ее родную сестру продала послу в Константинополе родная мать! Ей просто не на что было их кормить. И кто бы мог подумать, что такое произойдет? Посол собирался подарить симпатичных сестричек польскому королю, но майор Витт увидел их, выкупил и женился на младшей.
– Ты хочешь, чтобы тебя тоже кому-нибудь продали?
– А ты этого не хочешь? – Альбинка фыркнула. – Да все этого хотят! Дело только в цене. Ученые продают мозги, художники – картины, писатели – книги. А на эстраде, смотри, что творится! Все выделываются как могут. Или те же актеры – разве они не торгуют своей внешностью, своими голосами? Так что красота – это тоже товар. Нужно лишь найти подходящее обрамление и преподнести в нужное время в нужном месте.
– Звучит, если честно, тоскливо.
– Это тебе только кажется. Потом, когда очутишься на палубе собственной яхты, о таких пустяках уже не вспомнишь.
– Не уверена.
– А вот я уверена! Даже Ландау говорил, что все наши мечты – это воспоминания о будущем.
– Ты правда веришь в это?
– Почему бы не верить умным людям? Но главное, я сама так думаю.
– Вот девчонки и заперли тебя за такие мысли.
– Да плевать мне на них!
– Понимаю: Сонька и ей подобные – всего лишь удобный инструментарий.
– Скорее, абразив. Ну или тренажер – сама выбирай, что нравится.
– Иными словами, ты тренируешься на одноклассницах, чтобы потом повелевать будущими толпами поклонников?
– А что в этом плохого? Они, кстати, тоже довольны. Если б не ты, и подвала этого бы не было.
– Опять же не уверена… – я на минуту задумалась.
Альбинка оказалась орешком куда более крепким. Вон и в истории копалась, про Ландау знает.
А самое страшное – она всерьез верила в ту ерунду, которую сейчас несла.
– Знаешь, если мечтаешь о радуге, будь готова попасть под дождь.
– Это ты к чему?
– Да так. Один тоже успешный человек сказал. Не Ландау, правда, но тоже неглупый. Некий Долли Партон – слышала о таком?
Альбинка победно фыркнула.
– Конечно, слышала! Только для начала – это не он, а она. Долли Ребекка Партон – американская кантри-певица и киноактриса, которая написала более шестисот песен и кучу раз поднималась на верхнюю позицию кантри-чартов журнала «Биллборд».
Я была сражена. Мой пример против меня же и обернулся.
– Выходит, и это твоя кумирша?
– А что? Под мою линейку вполне подходит.
И умница, и красавица, и подать себя всегда умела. Мужики, между прочим, по ней с ума сходили, и сама певица как-то сказала: «требуется куча денег, чтобы выглядеть так дешево, как я». Здо́рово, правда? It takes a lot of money to look this cheap.
Я подавленно молчала, а Альбинка продолжала витийствовать:
– Сейчас, прикинь, у нее свой тематический парк, прозванный в ее честь Долливудом. И первое клонированное животное – овцу Долли – тоже назвали ее именем.
– Овцы-то тут при чем?
– Все дело в размерах груди. У Долли Партон роскошная грудь, а ядро исходной клетки было взято из вымени животного-донора. Забавно, да?
– Да уж… – убито произнесла я. – Все продается, и все покупается. И внешность, и имя, и все остальное.
– Вроде того.
– А может, она просто умеет пахать? Песен-то вон сколько написала. И петь, наверное, умеет, и мысли высказывает неглупые.
– Одно другому не мешает. Наоборот. Умный человек и продать себя сумеет грамотно.
– Хм-м… – я поставила опустевшую банку на прежнее место, вновь укрепила угольник. На этот раз подперла его справа и слева камушками. – Ну вот, глядишь, и продавать ничего не придется. Умрем как нормальные люди – от голода, а не от жажды.
Я пошурудила ногой между валявшимися досками.
– Как думаешь, здесь водятся крысы?
– А что? Боишься хвостатых?
– Наоборот. Можно было бы ловить и есть.
У меня, как видишь, мечты попроще.
– Ты что, сырыми их есть собираешься?
– Зачем, вода у нас есть, зажигалка тоже. Разведем костерок, мангал соорудим… – я умолкла.
Мысль, вспыхнувшая в голове, была вздорной, но некоторые шансы она определенно сулила.
– Чего ты? – обеспокоилась Альбинка.
– Да вот обдумываю вариант спасения… – я даже улыбнулась, хотя Альбинка видеть этого, конечно, не могла. – Прикинь: можно ведь запалить возле выхода дымный костерок – прямо на ступеньках, а самим сюда нырнуть. Дым из щелей повалит – кто-нибудь пожарных вызовет.
– Блин, точно!
– Только надо днем это проделать, чтобы светло было и люди заметили. А сейчас у нас что?
Мы одновременно взглянули на экранчики своих телефонов.
– Десять двадцать три – утро! Как раз светло.
– Но день-то выходной, все отсыпаются, – напомнила я.
– Ерунда! Как раз и натаскаем туда всякого топлива. Костерок-то немаленький потребуется. – Альбинка загорелась идеей: даром, что ли, в голосе командные нотки появились.
– Может, подождем до завтра?
– А ты уверена, что завтра наши сотики не отсыреют? У меня так на последнем издыхании – последние полпалочки. Да и мы с тобой без пищи совсем ослабеем – никакого костра не сумеем запалить.
Я все-таки продолжала сомневаться:
– Уверена, что нам за это ничего не будет? Все-таки поджог.
– Это если снаружи – поджог, а изнутри – совсем другое. Да и что тут может загореться? Бетон с кирпичами? И кстати, девки-то наши могут и дальше молчать. Уже от страха, что не выпустили сразу. Знают, что им попадет. Вот и будем торчать здесь до второго пришествия. Только не досидим ведь – раньше кони двинем. Пока-то хоть силы есть, а что дальше будет?
Резон в ее словах был, и я сдалась.