Рассказ Вернье

– Должно быть, больно вам было найти тело своего брата, – сказал я. – Увидеть его таким… обезображенным.

Северянин поднялся на ноги, потер затекшие голени и с кряхтением распрямил спину.

– Да, не самое приятное зрелище, – согласился он. – То, что осталось, я предал огню, а его меч и медальон отвез назад в орден. Король и аспект Арлин поверили мне на слово без вопросов. Владыка битв, разумеется, был менее доверчив. Он назвал меня изменником и лжецом. Полагаю, он вызвал бы меня на поединок, если бы король не велел ему умолкнуть.

– Но что же за таинственный зверь убил Норту? – спросил я. – Вы так и не выяснили, что это было за существо?

– Говорят, на севере волки вырастают огромными. А в восточных утесах водятся свирепые обезьяны ростом вдвое больше человека, с собачьими головами.

Он пожал плечами.

– В природе немало опасностей.

Он подошел к лестнице, ведущей на палубу, и стал подниматься наверх.

– Мне надо подышать свежим воздухом.

Я вышел в ночь следом за ним. Небо было безоблачное, луна светила ярко, окрашивая бледно-голубым паруса и такелаж корабля, хлопающие на крепком морском ветру. Единственными моряками, которых я видел, были рулевой и смутный силуэт мальчишки, сидящего высоко на грот-мачте.

– Капитан вам велел сидеть в трюме! – проворчал рулевой.

– Что ж, ступай, разбуди его, – предложил я и присоединился к Аль-Сорне. Он стоял, облокотившись на фальшборт, и с отсутствующим выражением на лице смотрел на озаренное луной море.

– Зубы Моэзиса, – сказал он, указывая на россыпь белых пятнышек вдали, там, где волны бились об острые скалы. – Моэзис – мельденейский бог охоты, великий змей, что день и ночь напролет боролся с Маргентисом, богом в обличье огромной косатки. Столь яростна была борьба, что все море бурлило и материки разошлись в разные стороны. Когда же битва была окончена и мертвого Моэзиса прибило к берегу, тело его сгнило, а зубы остались, отмечая его путь. Дух его вернулся в море, и когда явились мельденейцы, чтобы охотиться в волнах, именно он указывал им путь, ибо его зубы указывают дорогу к их родной земле. Мы теперь в мельденейских водах. Полагаю, ваши корабли сюда заплывать не решаются.

– Мельденейцы – гнусные пираты, – коротко ответил я. – А любой из наших кораблей стал бы для них ценной добычей.

– Однако же корабль госпожи Эмерен был захвачен именно здесь.

Я ничего не ответил. Я и сам задавался неприятными вопросами по этому поводу, но с ним мне это обсуждать не хотелось.

– Насколько я понимаю, корабль и команду отпустили восвояси, – продолжал он. – Захватили только даму.

Я кашлянул.

– Несомненно, пираты сообразили, что за нее могут дать крупный выкуп.

– Не считая того, что они не стали требовать выкупа. Они потребовали лишь, чтобы я приплыл и сразился с их лучшим воином.

Его губы дрогнули, и я сообразил, что меня пытаются поддеть.

Я вспомнил горестную аудиенцию Эмерен у императора после суда над северянином, на которой она молила, чтобы приговор был изменен. «Смерть требует смерти! – твердила она. Ее тонкие черты были искажены гневом. – Этого требуют боги. Этого требует народ. Этого требует мой сын, оставшийся без отца. И этого требую я, государь, вдова убиенного Светоча Империи».

В ледяном молчании, последовавшем за ее тирадой, император молча и недвижно восседал на троне, и присутствующие гвардейцы и придворные смотрели в пол, шокированные и окаменевшие от растерянности. Когда император, наконец, заговорил, голос его был ровным, без тени гнева. Он провозгласил, что госпожа Эмерен нанесла оскорбление его особе и ей запрещено являться при дворе вплоть до дальнейших распоряжений. Насколько я знал, с тех пор они не обменялись ни единым словом.

– Вы можете подозревать все, что вам угодно, – сказал я Аль-Сорне. – Однако знайте, что император не склонен к интригам. Он никогда бы не опустился до мести. Все его поступки направлены на служение империи.

Он расхохотался.

– Сударь, ваш император отправил меня на Острова на смерть. Чтобы мельденейцы могли отомстить моему отцу, а эта благородная дама могла присутствовать при смерти человека, убившего ее мужа. Интересно, чья это идея, ее или их?

Возразить мне было нечего. Разумеется, все рассчитывали, что он умрет. Гибель Убийцы Светоча окончательно положит конец травме, которую война нанесла нашему народу, станет эпилогом к этому эпическому конфликту. Это ли было на уме у императора, когда он соглашался на предложение мельденейцев, – я не знаю. Как бы то ни было, Аль-Сорна, казалось, не испытывал страха и смирился со своей участью. Я спросил себя: а быть может, он на самом деле рассчитывает выжить в поединке со Щитом, который считается лучшим бойцом, когда-либо бравшимся за меч? История Убийцы Светоча не оставила у меня сомнений в том, что он и сам смертельно опасен, однако же его способности не могли не притупиться за годы, проведенные в плену. И даже если он одолеет, вряд ли мельденейцы попросту позволят сыну Сжигателя Города уплыть восвояси целым и невредимым. Он был человек, отправляющийся навстречу своей роковой судьбе. Я это понимал, и он, по всей видимости, тоже.

– Когда же король Янус поделился с вами своими планами по нападению на империю? – спросил я, стремясь вытянуть из него как можно больше исторических фактов, прежде чем мы прибудем на место.

– Примерно за год до того, как королевская стража отправилась в плавание к альпиранским берегам. В течение трех лет полк бродил по Королевству, истребляя мятежников и разбойников. Контрабандисты на южном побережье, банды головорезов в Нильсаэле, новые фанатики в Кумбраэле… Зиму мы провели на севере, сражаясь с лонаками, когда те решили, что пришло время устроить новый набег. Полк разросся, нам придали две лишних роты. После наших подвигов в Кумбраэле король даровал нам собственное знамя: волк, бегущий над Высокой Твердыней. И солдаты начали звать себя Бегущими Волками. Мне всегда казалось, что это звучит глупо, но им, похоже, нравилось. Молодые люди почему-то рвались встать под наше знамя, и отнюдь не все они были бедны, так что набирать людей по тюрьмам нам больше не приходилось. В Дом ордена приходило так много желающих, что аспекту пришлось ввести ряд испытаний, в основном на силу и проворство, но также и на Веру. Брали только тех, чья Вера была наиболее прочна и тела наиболее крепки. К тому времени, как мы прибыли в гавань, чтобы участвовать во вторжении, под моим началом было тысяча двести человек, вероятно, самые вышколенные и закаленные солдаты во всем Королевстве.

Он опустил взгляд на голубовато-белую морскую пену, разбегающуюся от бортов корабля. Лицо у него было угрюмым.

– А когда война окончилась, в живых осталось меньше двух третей. Королевской страже пришлось еще хуже: едва ли один из десяти вернулся домой, в Королевство.

«И поделом им!» – подумал я, но вслух этого не сказал.

– А что он вам говорил? – спросил я вместо этого. – Что король Янус назвал причиной вторжения?

Он поднял голову, глядя на Зубы Моэзиса, уходящие к туманному горизонту.

– Лазурит, пряности и шелк, – сказал он с легкой горечью в голосе. – Лазурит, пряности и шелк.

 

Глава первая

Лазурит, королевский дар, лежал у Ваэлина на ладони, и слабый свет ущербной луны мерцал на гладком камне. Безупречно ровную синеву нарушала лишь тонкая серебристо-серая прожилка. Это был самый крупный лазурит из когда-либо найденных. Большая часть из них были немногим крупнее виноградины, и Баркус сообщил Ваэлину, с трудом скрывая алчность, что за такой камень дадут достаточно золота, чтобы скупить половину Ренфаэля.

– О, слышите? – Голос у Дентоса был ровный, но Ваэлин заметил, как дергается у него нижнее веко. Это началось год назад, когда они заперли в ущелье большой отряд лонаков. Лонаки, как всегда, отказались сдаваться и ринулись прямиком на их строй, распевая песни смерти. Бой был короткий, но кошмарный, Дентос очутился в самой гуще, вышел целым и невредимым, но с дергающимся веком. Это становилось особенно заметно накануне битвы. – На гром похоже!

Он ухмыльнулся. Веко по-прежнему дергалось.

Ваэлин сунул лазурит в карман и окинул взглядом широкую равнину, прилегающую к морю. Редкая трава и кустарники были еле видны во мраке. Похоже, растительность на северном побережье Альпиранской империи была весьма скудной. За спиной у него шум, производимый многотысячной королевской стражей, строящейся на берегу, смешивался с грохотом прибоя и скрипом бесчисленных весел: множество мельденейских наемников подвозили к берегу все новые отряды. Однако, невзирая на шум, Ваэлин отчетливо расслышал отдаленный гром, звучащий в темноте.

– Быстро они, – заметил Баркус. – Может быть, они знали о нашей высадке.

– Ублюдки мельденейские! – Дентос отхаркнулся и сплюнул на песок. – Нельзя им доверять.

– Может быть, они просто заметили приближающийся флот, – предположил Каэнис. – Восемьсот кораблей не заметить трудно. А отсюда до гарнизона в Унтеше всего пара часов верхом.

– Как они узнали – это уже неважно, – сказал Ваэлин. – Важно, что они знают и что нас ждет нескучная ночка. Братья, по ротам! Дентос, лучники мне нужны вон на том холме.

Он обернулся в Джанрилу Норину, некогда менестрелю-неудачнику, теперь полковому трубачу и знаменосцу:

– «Стройся поротно»!

Джанрил кивнул, вскинул к губам трубу и протрубил сигнал. Люди, расположившиеся на отдых в дюнах, мгновенно отреагировали: вскочили и побежали строиться. Тысяча двести человек выстроились в ровные ряды всего за пять минут – быстро, не задумываясь, как свойственно профессиональным солдатам. Болтовни почти не было, смятения не было вовсе. Большинство уже не раз делали это прежде, а новобранцы брали пример с ветеранов.

Ваэлин дождался, пока все соберутся, потом пошел вдоль строя, высматривая пустые места, ободряюще кивая или отчитывая тех, у кого замечал нечищеную кольчугу или дурно застегнутые шлемы. Бегущие Волки носили самые легкие доспехи во всей королевской страже. Вместо обычных стальных кирас и шлемов с широкими полями у них были кольчуги и кожаные шлемы с железными пластинами. Легкие доспехи были удобнее для солдат, которых обычно использовали для преследования небольших шаек лонаков или разбойников в гористой местности или в густом лесу.

Осматривать строй на самом деле была работа не Ваэлина, а сержанта Крельника, однако это сделалось чем-то вроде традиционного ритуала перед битвой: он давал солдатам возможность увидеть своего командира, прежде чем воцарится хаос, им это позволяло отвлечься от грядущего кровопролития, а самого Ваэлина избавляло от утомительной необходимости произносить воодушевляющие речи, как делали прочие командиры. Он знал, что преданность солдат в основном основана на страхе и опасливом уважении к его крепнущей репутации. Любить его не любили, однако Ваэлин никогда не сомневался, что люди последуют за ним, невзирая на отсутствие речей.

Он остановился напротив человека, который некогда был известен как Галлис-Верхолаз, теперь же стал сержантом Галлисом из третьей роты. Галлис четко отдал ему честь.

– Милорд!

– Побриться бы вам не мешало, сержант.

Галлис ухмыльнулся. Шутка была старая: побриться ему не мешало всегда.

– Готовиться встречать конницу, милорд?

Ваэлин оглянулся через плечо. Равнина по-прежнему была окутана тьмой, но гром звучал все ближе.

– Пожалуй, да, сержант.

– Надеюсь, их убивать легче, чем лонаков.

– Ну, скоро узнаем.

Он прошел в тыл, где ждал его Джанрил Норин с Плюем. Трубач нервно сжимал поводья и старался держаться как можно дальше от печально знаменитых зубов. Увидев Ваэлина, Плюй всхрапнул и позволил ему сесть в седло, даже не дернув шкурой, как обычно. Конь всегда был таким перед боем: надвигающееся насилие почему-то действовало на него успокаивающе. С послушанием у Плюя по-прежнему были проблемы, зато за последние четыре года он показал себя великолепным боевым скакуном.

– Мерзкая кляча! – сказал Ваэлин, похлопав его по шее. Плюй громко заржал и копнул копытом песчаную почву. Тесный трюм и неудобства плавания через Эринейское море дались коню тяжело, и теперь он как будто радовался простору и грядущей битве.

Поблизости стояли пятьдесят конных разведчиков, и во главе их – мускулистый молодой брат с узким правильным лицом и ярко-голубыми глазами. Завидев Ваэлина, Френтис скупо улыбнулся и вскинул руку, приветствуя его. Ваэлин кивнул в ответ, сдерживая нахлынувшее чувство вины. «Надо было все же устроить так, чтобы избавить его от этого!» Но удержать Френтиса в Королевстве было невозможно: недавно прошедший посвящение брат уже успел прославиться ловкостью и отвагой и был слишком полезным пополнением в полку.

Джанрил Норин проворно вскочил на своего коня и подъехал вплотную.

– Сигнал «Готовься к конной атаке»! – приказал Ваэлин. Пропела труба: три коротких сигнала и один долгий. По рядам прошло шевеление: люди потянулись за кальтропами, которые носили за поясом. Это была идея Каэниса, пришедшая ему в голову, когда лонаки повадились атаковать полковые дозоры на своих крепких коренастых лошадках. Кальтропы сработали замечательно: настолько, что лонаки совсем отказались от этой тактики. Но сработает ли это теперь, с альпиранцами?

Впереди, во мраке, гром внезапно смолк. Теперь Ваэлин их видел: еле различимая в предрассветных сумерках длинная цепь всадников, дыхание коней клубится паром в прохладном воздухе, сверкают обнаженные сабли и наконечники копий… Он быстро прикинул их численность, и его настроения это не улучшило.

– Похоже, их там куда больше тысячи, милорд, – сказал Джанрил. В его сильном, звучном голосе слышалось напряжение ожидания. За прошедшие четыре года он не раз показал себя отважным солдатом, но ожидание боя способно выбить из колеи и самое отважное сердце.

– Ближе к двум, – буркнул Ваэлин. – И это только те, кого видно!

Две или больше тысячи опытных всадников против тысячи двухсот человек пехоты. Соотношение не из лучших. Ваэлин оглянулся через плечо на дюны, надеясь, что над песком внезапно покажутся копья королевской стражи. Всадники, отправленные им к владыке битв, наверняка уже добрались до него, хотя Ваэлин сомневался, что Аль-Гестиан поспешит отправить помощь. Вражда владыки битв оставалась прежней, и глаза у него злобно вспыхивали каждый раз, как Ваэлин имел несчастье оказаться в его присутствии, вспыхивали тем же стальным блеском, что зазубренный крюк, который владыка битв носил теперь вместо руки. «Неужто он готов будет проиграть войну ради того, чтобы увидеть меня мертвым?»

Строй альпиранских всадников помедлил, блестя во мраке, выстраивая ряды перед атакой. Издали был слышен одинокий голос, выкрикивающий не то приказы, не то слова ободрения. Всадники откликнулись ему, в один голос взревев: «Шалмаш!!!»

– Это значит «победа», милорд, – сказал Джанрил. На верхней губе у него блестел пот. – «Шалмаш»… Мне в свое время доводилось встречаться с альпиранцами.

– Рад это слышать, сержант.

Альпиранцы пришли в движение, поначалу тронулись рысью, потом перешли в легкий галоп. Три шеренги надвигались ровным строем. На каждом всаднике была кольчуга, шлем с острым навершием и белый плащ. Их дисциплинированность впечатляла: каждый всадник оставался на своем месте, и строй надвигался с точно выверенной скоростью. Ваэлину редко доводилось видеть настолько вышколенную конницу: даже личная королевская конная стража вряд ли сумела бы двигаться так в бою, а не на параде. Когда всадники приблизились на две сотни шагов, снова раздались возгласы и сигналы труб, и всадники ринулись в атаку, взяв копья наперевес, подавшись вперед, пришпорив коней. Ровный строй распался, превратился в беспорядочную массу коней и стали и понесся навстречу полку, точно гигантский кулак в латной рукавице.

Нужды в новых приказах не было: Бегущим Волкам уже доводилось встречать атаку конницы, хотя и не настолько мощную. Первая шеренга шагнула вперед и метнула кальтропы как можно дальше, потом опустилась на колени, в то время как вторая повторила маневр, а потом и третья. Теперь земля перед ними была усеяна торчащими по все стороны металлическими шипами, которых надвигающиеся всадники миновать никак не могли. Первая лошадь рухнула в пятидесяти ярдах от их рядов, повалив вместе с собой другую, отчаянно визжа, с кровью на копытах. Всадники начали придерживать коней или тоже падать. Вдоль всего строя альпиранцев атака захлебывалась, лошади падали или вставали на дыбы от боли, движение замедлилось, однако инерция разогнавшихся коней продолжала нести их вперед.

Дентос, стоявший на дюнах позади них, верно рассчитал время и отдал приказ своим лучникам. С годами отряд лучников разросся до двухсот человек, и медлительные арбалеты давно уступили место орденским боевым лукам. Искусные и натренированные ветераны с первого же залпа уложили минимум пятьдесят всадников, а потом хлынул ливень стрел: лучники выпускали стрелы одну за другой, как можно быстрее. Под этим непрестанным дождем атака альпиранцев остановилась окончательно. Три гордых шеренги превратились в сумятицу колеблющихся копий и встающих на дыбы лошадей.

Ваэлин снова кивнул Джанрилу, и трубач сыграл три долгих ноты, означающих атаку всем полком. Ряды отозвались дружным ревом, и все четыре роты бегом ринулись вперед, нацелив алебарды на всадников. Многие из альпиранцев в гуще боя побросали копья и схватились за сабли, теперь к общему шуму присоединился еще и лязг стали. Ваэлин увидел Баркуса в самой гуще боя. Его ненавистная двулезвийная секира вздымалась и падала среди хаоса, рубя без разбору людей и коней. По левую руку Каэнис повел свою роту в обход, чтобы атаковать строй альпиранцев слева, тесня их вбок и не давая обойти полк с фланга.

Ваэлин наметанным глазом смотрел, как противники крушили друг друга, ожидая неизбежного момента кризиса, когда ход битвы будет переломлен и начнут одолевать свои либо чужие. Он уже не раз видел, как это бывает: как люди атакуют друг друга с яростью, которой, казалось бы, нет предела, и вдруг поворачиваются и обращаются в бегство, словно некий первобытный инстинкт сообщает им о надвигающемся поражении. Но видя, как альпиранские конники в белых плащах продолжают рубиться с Бегущими Волками, невзирая на растущие потери, под непрекращающимся ливнем стрел, Ваэлин интуитивно понимал, что здесь внезапного бегства ждать не приходится. Эти люди были решительны, дисциплинированны и, насколько он мог судить, готовы биться насмерть, если потребуется. Полк уничтожил уже многих, но Волки по-прежнему были в меньшинстве, и альпиранцы принялись теснить их с правого фланга, где рота брата Иниша начинала проседать под давлением. Всадники пробивались сквозь давку и рубили измученных пехотинцев. Лучники Дентоса продолжали обстреливать врага, но вскоре стрелы у них иссякнут, а у альпиранцев людей еще достаточно.

Ваэлин снова оглянулся назад, но не увидел за дюнами никаких признаков подкрепления. «Если выживу – я, наверно, убью лорда Аль-Гестиана». Он обнажил меч, еще раз окинул взглядом поле битвы, увидел высокое знамя, развевающееся в центре толпы альпиранцев: серебряное колесо на голубом шелке. Ваэлин махнул рукой, привлекая внимание Френтиса, и указал мечом на знамя. Френтис кивнул, выхватил меч и отдал приказ своим людям следовать его примеру.

– Держись рядом! – приказал Ваэлин Джанрилу и пустил Плюя в галоп. Френтис и его разведчики мчались следом. Он провел их в обход дрогнувшей роты брата Иниша, стараясь держаться в стороне от боя, чтобы не оказаться втянутым в схватку раньше времени, потом резко завернул к беззащитному альпиранскому флангу. «Пятьдесят всадников против двух тысяч! Впрочем, и гадюка может убить вола, если попадет в нужную жилу».

Первый убитый им альпиранец был статный человек с угольно-черной кожей и ухоженной бородой, которая торчала наружу из-под подбородочного ремня шлема. То был великолепный всадник и хороший фехтовальщик, при приближении Ваэлина он ловко развернул скакуна и вскинул саблю в безупречном блоке. Клинок звездного серебра отрубил ему руку выше локтя. Плюй вздыбился, укусил альпиранского коня, стоптал соскользнувшего с седла всадника, из обрубка руки которого хлестала черная кровь. Ваэлин пришпорил коня, зарубил второго всадника: сперва рассек ему ногу, потом рубанул по лицу, и тот упал – челюсть у него висела отдельно от черепа, его крик превратился в беззвучное бульканье крови. На Ваэлина галопом налетел третий всадник, с копьем наперевес и лицом, побагровевшим от ярости и жажды крови. Ваэлин остановил Плюя, извернулся в седле, так что острие копья прошло мимо, разминувшись с ним на несколько дюймов, взмахнул мечом и разрубил шею несущемуся на него скакуну. Животное рухнуло, обливаясь кровью, всадник скатился с седла и вскочил на ноги, выхватив саблю. Плюй снова вскинулся на дыбы, ударил копытами, альпиранец рухнул, шлем у него отлетел в сторону.

Ваэлин приостановился и огляделся. Поблизости Френтис пронзал мечом спешенного альпиранца, а остальные конные разведчики прорубали себе путь сквозь толпу, хотя Ваэлин увидел среди побоища три трупа в синих плащах. Взглянув на роту брата Иниша, Ваэлин увидел, что ряды утвердились и выправились: наступление альпиранцев выдохлось.

Предупреждающий возглас Френтиса снова привлек его внимание к бою. Еще один альпиранец несся на него, вытянув саблю, а потом вдруг скатился с седла: ловко пущенная стрела полковых лучников, что стояли на дюнах, пронзила ему грудь. Однако конь убитого по-прежнему мчался вперед, с глазами, расширенными от ужаса, и с разгона врезался в бок Плюю, отчего оба они полетели на землю.

Плюй быстро поднялся на ноги, гневно храпя, лягая и кусая коня-обидчика, а потом помчался вдогонку за перепуганным животным, обратившимся в бегство. Ваэлину пришлось уворачиваться от решительных выпадов альпиранца на сером жеребце, отчаянно парируя удары, пока Френтис не вклинился между ними и не зарубил противника.

– Постой, брат! – крикнул он, перекрывая шум битвы, и остановился, чтобы спешиться. – Возьми моего коня!

– Оставайся в седле! – заорал в ответ Ваэлин, указывая на знамя в центре альпиранского войска. – Руби их!

– Но, брат!..

– Вперед!!!

Услышав непреклонный приказ, молодой брат, поколебавшись, ускакал прочь и стремительно скрылся в водовороте битвы.

Оглядевшись, Ваэлин увидел, что Джанрил тоже спешился: его конь лежал мертвым неподалеку. Нога у менестреля была разрублена, и он опирался на полковое знамя, неуклюже отмахиваясь мечом от всех альпиранцев, что оказывались поблизости. Ваэлин бросился к нему, уворачиваясь от копий, бросил метательный нож в лицо всаднику, который занес было саблю, чтобы зарубить менестреля, и всадник шарахнулся прочь со стальным дротиком, засевшим в щеке.

– Джанрил! – Ваэлин подхватил его прежде, чем тот упал, заметив меловую белизну кожи и мучительно исказившиеся черты.

– Прошу прощения, милорд, – сказал Джанрил. – Я езжу не так быстро, как вы…

Ваэлин отдернул его в сторону: на них ринулся альпиранец, и его копье пропахало землю. Ваэлин перерубил копье пополам, потом на обратном взмахе наполовину отрубил ногу всаднику, ухватил под уздцы его коня и заставил животное остановиться, в то время как его всадник с воплями рухнул наземь. Ваэлин, как мог, успокоил перепуганного коня и взгромоздил Джанрила ему на спину.

– Назад, на берег! – приказал он. – Найди сестру Гильму.

Он хлопнул коня по боку мечом плашмя, и они унеслись прочь сквозь сумятицу тел и металла. Менестрель угрожающе покачивался в седле.

Ваэлин схватил полковой штандарт и вонзил его в землю вертикально. Знамя захлопало на крепком утреннем бризе. «Оборона флага, – подумал он, насмешливо улыбаясь про себя. – Вот тебе и испытание схваткой!»

Ярдах в двадцати от него ряды альпиранцев внезапно смешались: люди отъезжали в сторону, в то время как всадник на великолепном белом скакуне продвигался вперед, махая саблей, чтобы ему освободили дорогу, и что-то командуя. Всадник был одет в белую эмалевую кирасу, украшенную вычурным золотым узором, напоминающим колесо на знамени, которое по-прежнему развевалось в гуще войска альпиранцев. Шлема на всаднике не было, и его бородатое, с оливковой кожей лицо застыло гневной маской. Как ни странно, бывшие вокруг люди стремились его удержать, один даже потянулся было схватить его коня за повод, но тут же отшатнулся с раболепной почтительностью: человек в белом доспехе свирепо рявкнул на него. Он легким галопом выехал вперед, на миг остановился, направил свою саблю на Ваэлина, бросая вызов, и, пришпорив коня, ринулся в атаку.

Ваэлин ждал, опустив меч, слегка расставив ноги, дыша медленно и ровно. Человек в белом надвигался, осклабившись, в глазах у него пылала ярость. «Гнев, – вспомнил Ваэлин наставления мастера Соллиса, урок, слышанный много лет назад, – гнев тебя погубит! Человек, в гневе атакующий готового к бою врага, умер прежде, чем нанес первый удар».

Соллис, как и всегда, оказался прав. Этот человек в красивом белом доспехе, на великолепном коне, этот отважный, полный ярости человек был уже мертв. Его отвага, его оружие, его доспехи не значили ничего. Он убил себя в тот миг, как ринулся в атаку.

Это был один из наиболее опасных уроков, которые они усвоили от безумного старого мастера Ренсиаля: как защититься от прямой атаки конного противника. «Когда ты пеш, у конного врага перед тобой всего одно преимущество, – говорил им лошадник с дикими глазами много лет назад на тренировочном поле. – Это лошадь. Отбери у него лошадь, и он останется таким же человеком, как и любой другой». Сказав так, он потом в течение часа гонялся за ними по полю на резвом гунтере, пытаясь стоптать их конем. «Пригнись и кувыркнись! – орал он пронзительным голосом безумца. – Пригнись и кувырнись!»

Ваэлин дождался, пока сабля человека в белом окажется от него на расстоянии вытянутой руки, ушел вправо, нырнул мимо грохочущих копыт, перекувыркнулся, встал на колени и, взмахнув мечом, перерубил коню заднюю ногу. Его обдало кровью, конь с визгом рухнул наземь, человек в белом принялся барахтаться, пытаясь встать, а Ваэлин перепрыгнул через бьющуюся на земле лошадь, взмахом меча отвел саблю и нанес удар сверху вниз. Эмалевый нагрудник разошелся от удара. Человек в белом рухнул, закашлялся кровью и умер.

И альпиранцы остановились.

Они остановились. Вскинутые сабли замерли в воздухе, потом бессильно повисли в опустившихся руках хозяев. Несущиеся в атаку всадники натянули поводья и потрясенно уставились на них. Все альпиранцы, что могли видеть произошедшее, просто перестали сражаться и воззрились на Ваэлина и труп человека в белом. Некоторые так и стояли, пялясь, пока их не сразило стрелой или мечом Бегущего Волка.

Ваэлин посмотрел на лежащий перед ним труп: разрубленное золотое колесо на окровавленной кирасе тускло блестело в разгорающемся свете утра. «Должно быть, это кто-то важный?»

– Эрухин Махтар!

Эти слова произнес упавший с коня альпиранец. Он, пошатываясь, подошел поближе, зажимая рану на руке, и по его окровавленному лицу катились слезы. В голосе его было нечто, нечто большее, чем гнев или обвинение: глубокое отчаяние, которое Ваэлину доводилось слышать нечасто. «Эрухин Махтар!» Слова, которые ему в грядущие годы предстояло услышать еще тысячу раз.

Раненый неуверенно шагнул вперед. Ваэлин приготовился было ударить его гардой меча – в конце концов, он был безоружен. Однако человек не пытался атаковать: он, пошатываясь, миновал Ваэлина и рухнул рядом с трупом человека в белом, всхлипывая, точно ребенок. «Эрухин аст форгаллах!» – взвыл он. Ваэлин в ужасе смотрел, как человек выхватил из-за пояса кинжал, не колеблясь, вонзил его себе в горло и рухнул поперек трупа в белом, заливая его кровью из раны.

Самоубийство как будто развеяло оцепенение, сковавшее альпиранцев, и внезапно яростный вопль пронесся над рядами, и все глаза уставились на Ваэлина, сабли и копья нацелились на него, люди зашевелились и начали стягиваться к нему. На всех лицах была написана убийственная ненависть.

Раздался грохот, словно тысяча молотов ударила по тысяче наковален, и ряды альпиранцев вновь содрогнулись. Ваэлин увидел, как люди взлетают в воздух под напором того, что ударило им в тыл. Альпиранцы пытались сесть в седло и встретить новую угрозу лицом к лицу, но поздно: клин полированной стали рассек войско надвое.

Массивная фигура, с головы до ног одетая в доспехи и восседающая на высоком вороном скакуне, прокладывала себе путь сквозь сравнительно легкую альпиранскую конницу, и палица в руках всадника летала так стремительно, что казалась размытой, вышибая жизнь и из людей, и из лошадей. За спиной у всадника еще сотни и сотни одетых сталью людей сеяли смерть и разрушение, длинные мечи и палицы взлетали и падали со смертоносной свирепостью. Разгневанные альпиранцы яростно оборонялись, и немало рыцарей исчезли в месиве топочущих копыт, однако альпиранцам недоставало ни людей, ни стали, чтобы устоять перед подобным натиском. Вскоре все было кончено, все альпиранцы были убиты либо ранены. В бегство не обратился никто.

Массивный всадник на черном жеребце привесил палицу к седлу, рысью подъехал к Ваэлину и поднял забрало. Под забралом обнаружилось широкое обветренное лицо с дважды переломанным носом и глазами, окруженными глубокими старческими морщинами.

Ваэлин отвесил торжественный поклон.

– Владыка фьефа, лорд Терос!

– Приветствую, лорд Ваэлин.

Владыка фьефа Ренфаэль окинул взглядом резню и разразился лающим хохотом.

– Что, никогда еще не был так рад видеть ренфаэльца, а, парень?

– Это правда, милорд.

Высокий молодой рыцарь натянул поводья рядом с владыкой фьефа. Его правильное лицо было перемазано потом и кровью, синие глаза взирали на Ваэлина с отчетливой, но невысказанной недоброжелательностью.

– Лорд Дарнел! – приветствовал его Ваэлин. – Примите благодарность от меня и от всех моих людей вам и вашему батюшке.

– Что, Сорна, все еще живы? – отвечал молодой рыцарь. – Ну что ж, хоть король будет доволен.

– Язык попридержи, парень! – рявкнул лорд Терос. – Прошу прощения, лорд Ваэлин. Парень всегда был балованный. Лично я считаю, что это все его маменька виновата. Троих сыновей она мне родила, и этот – единственный, что родился живым, помоги мне Вера.

Ваэлин заметил, как сжались руки молодого рыцаря на рукояти меча, как щеки у него вспыхнули от гнева. «Еще один сын, ненавидящий своего отца, – заметил он про себя. – Распространенный недуг».

– Прошу прощения, милорд, – он снова поклонился, – мне следует заняться своими людьми.

Он зашагал обратно к морю, переступая через убитых и умирающих. Утреннее солнце вставало над кровавым полем. Ваэлин снова достал лазурит, поднес его к глазам, глядя, как солнечный свет играет на его поверхности, и вспомнил тот день, когда король всучил ему этот камень. День, когда лорд Дарнел возненавидел его. День, когда заплакала принцесса Лирна.

«День, когда умолкла песнь крови».

– Лазурит, пряности и шелк, – негромко сказал он.

 

Глава вторая

Включение ренфаэльских рыцарских турниров в летнюю ярмарку было сравнительно недавним новшеством, однако эта забава быстро сделалась чрезвычайно популярна в народе. Толпа восторженно ревела, наблюдая за особенно зрелищным поединком, пока Ваэлин пробирался к королевскому павильону, накинув капюшон, чтобы избежать назойливых взглядов. На ристалище рыцарь вылетел из седла в облаке щепок, его противник бросил обломок копья в толпу.

– Ну вот, еще одному надменному ублюдку больше не встать на ноги! – заметил краснорожий мужик, заставив Ваэлина задаться вопросом, что больше нравится народу: смотреть на поединки или на то, как калечатся богатеи.

Стражник у входа в павильон приветствовал его низким поклоном, приличествующим его рангу, и, мельком взглянув на предъявленный королевский мандат, откинул занавес у входа и почти тут же пригласил его внутрь. Ваэлин всего два дня как вернулся с севера, однако слухи о его предполагаемой великой победе над лонаками уже успели разлететься.

У него забрали оружие и препроводили в королевскую ложу. Ваэлин был нимало не удивлен, увидев там принцессу Лирну, одну.

– Здравствуйте, брат! – с улыбкой приветствовала она и протянула ему руку для поцелуя. Ваэлин ненадолго растерялся: прежде она никогда этого не делала, подобные почести мало кому оказывали, тем более на виду у всего населения столицы. Тем не менее он опустился на одно колено и прижался губами к костяшкам ее кисти. Рука у нее оказалась теплее, чем он помнил, и Ваэлин рассердился на себя за то, что ему понравилось это ощущение.

– Ваше высочество, – сказал он, поднявшись и пытаясь говорить как можно безразличнее, что не вполне ему удавалось, – ваш отец призвал меня к себе…

Принцесса махнула рукой.

– Он сейчас придет. Батюшка, кажется, куда-то подевал свой любимый плащ. Он теперь без него на улицу не выходит.

Она указала на скамью рядом с собой.

– Не угодно ли присесть?

Ваэлин сел и стал смотреть турнир. На противоположных концах ристалища собирались две группы рыцарей, около тридцати в каждой, одна под знаменем в красно-белую клетку с изображением орла, вторая – под флагом с рыжим лисом на зеленом поле.

– Кульминация ренфаэльского турнира – общая схватка, – пояснила принцесса. – Рыжий лис – знамя барона Хьюлина Бендерса, это он там в ржавых доспехах. Он прежде был старшим вассалом владыки фьефа лорда Тероса. А орел принадлежит лорду Дарнелу, наследнику владыки фьефа. По-видимому, эта схватка должна разрешить давнишнюю неприязнь между ними двоими.

Она взяла белую шелковую перевязь со стоящего рядом столика.

– Меня уговорили вручить это тому остолопу, которого я сочту агрессивнее остальных. По-видимому, вид громадных мужчин, одетых в броню и лупящих друг друга до потери сознания, обязан растрогать мое женское сердце.

– Чрезвычайно ошибочное суждение, ваше высочество.

Она обернулась к нему и усмехнулась.

– Да, брат, уж вы-то подобной ошибки не совершите.

– Надеюсь, что нет.

Он смотрел, как противники выстроились в две шеренги, как отдали честь, а потом ринулись друг на друга во весь опор, размахивая мечами и палицами. Сошлись они с таким грохотом и лязгом, что Ваэлин с принцессой поморщились. Последующий бой представлял собой сплошное месиво падающих всадников и звенящего оружия. Ваэлин знал, что в таких схватках полагается бить только плашмя, но большинство, похоже, пренебрегали этим правилом: он увидел как минимум три одетые в сталь фигуры, которые упали и остались лежать неподвижно.

– Так вот как выглядит битва! – заметила Лирна.

– Ну, более или менее.

– Ну и как он вам? Наследник владыки фьефа?

Ваэлин посмотрел, как лорд Дарнел ударил противника по шлему рукоятью меча, и тот соскользнул на взрытую землю – из-под забрала у него хлестала кровь.

– Он хорошо сражается, ваше высочество.

– Хотя и не так хорошо, как вы, я уверена. И он не обладает вашей прозорливостью и цельностью. Женщины будут спать с ним ради его влияния и богатства, а не из любви. Мужчины будут следовать за ним за деньги или из чувства долга, но не из преданности.

Она помолчала. Выражение ее лица сделалось слегка раздраженным.

– А отец полагает, будто он станет мне прекрасным мужем!

– Я уверен, что ваш отец желает вам только добра…

– Мой отец желает, чтобы я дала потомство. Он желает, чтобы дворец был полон орущих отродий рода Аль-Ниэрен и чтобы в их жилах текла кровь владыки фьефа Ренфаэль. Как последняя печать на их договоре. Я столько всего сделала, служа Королевству, а отец все равно видит во мне не более чем свиноматку!

– Ваше высочество, «Катехизис соединения» недвусмысленно гласит, что никого, ни мужчину, ни женщину, нельзя принудить вступить в брак против их воли.

– Моей воли! – принцесса горько рассмеялась. – С каждым годом, что проходит вне брака, моя вола слабеет и рушится. У вас есть меч, ножи и лук. А для меня единственное оружие – ум, лицо да обещание власти, что лежит в моем чреве.

Эта открытость и прямота выбивала из колеи. Куда только делось напряжение, сознание общей вины? «Не забывай, – предупредил он себя, – не забывай, кто она такая. И что мы сделали вместе». Он обратил внимание, как принцесса следит глазами за лордом Дарнелом в гуще схватки, как оценивающе и расчетливо она смотрит, как кривятся ее губы в еле скрываемой усмешке отвращения.

– Ваше высочество, – сказал он, – сомневаюсь, что вы устроили эту встречу лишь ради того, чтобы узнать мое мнение о человеке, за которого вы даже не собираетесь выходить замуж. Быть может, вы хотели поделиться новой теорией?

– Если вы имеете в виду – насчет резни аспектов, то, боюсь, мое мнение осталось неизменным. Хотя я обнаружила еще один фактор. Скажите, вы слышали о Седьмом ордене?

Она пристально смотрела на Ваэлина, и он понимал, что ложь она обнаружит.

– Это предание, – он пожал плечами. – Почти легенда. Некогда существовал орден Веры, чьей целью было изучение Тьмы.

– Так вы в это не верите?

– Историю я оставляю брату Каэнису.

– Тьма… – негромко произнесла принцесса, пробуя слово на вкус. – Захватывающая тема. Сплошные суеверия, разумеется, однако они чрезвычайно регулярно встречаются в исторических источниках. Я сходила в Большую библиотеку и заказала все книги, что имеются по данной теме. Из-за этого случился небольшой переполох: оказалось, что почти все более старые книги украдены.

Ваэлин вспомнил брата Харлика, швыряющего книги в огонь у себя в разрушенном городе.

– А как эта легенда связана с резней аспектов?

– Об этом злосчастном происшествии тоже ходят легенды. Я взяла на себя труд собрать их все – втайне, разумеется. В основном это всякий вздор, преувеличения, разрастающиеся с каждым разом, особенно там, где речь идет о вас, брат. Знаете ли вы, что вы в одиночку убили десятерых наемников, каждый из которых был вооружен магическими клинками, что пьют кровь убитых?

– Я такого не припомню, ваше высочество.

– Вот и я сомневалась. Но, хотя эти рассказы и вздор, все они объединены общей темой: каждая из них окрашена частицей Тьмы, а в самых необузданных фантазиях содержатся упоминания о Седьмом ордене.

Невзирая на все свое недоверие, Ваэлин не мог не признать, что принцесса умна. То, что он прежде принимал за низменную хитрость, оказалось лишь одной из граней незаурядного интеллекта. За минувшие три года Ваэлин не раз размышлял о смысле откровений Харлика из разрушенного города, пытаясь свести воедино разрозненные нити сведений. Но все никак не клеилось: кажущаяся подлость аспектов по отношению к Верным, могущество Одноглазого, знакомый голос непонятного существа, что смотрело на него глазами Хентеса Мустора. Сколько он ни бился, а связи не видел. Его преследовало ощущение чего-то недосягаемого, глубокого вывода, к которому не могла привести даже песнь крови. «А она сможет? И, даже если сможет, можно ли ей доверить такие сведения?» Идея довериться принцессе была, разумеется, абсурдной. Но даже те, на кого нельзя положиться, могут быть полезны…

– Скажите, ваше высочество, – спросил он, – а для чего бы ученому человеку, всецело преданному знанию, прочитав книгу, тут же швырять ее в огонь?

Принцесса озадаченно нахмурилась.

– А это важно?

– Будь это неважно, разве я стал бы спрашивать?

– Нет. Я сомневаюсь, что вы стали бы меня о чем-то спрашивать без особой необходимости.

На ристалище теперь осталось не больше десятка рыцарей, продолжающих сражаться. Лорд Дарнел обменивался ударами с бароном Бендерсом. Заржавленные доспехи последнего отнюдь не мешали ему свирепо сражаться.

– Будь этот человек и в самом деле предан знанию, – продолжала принцесса, как будто предыдущего замечания и не было, – то сожжение книги показалось бы ему чудовищным преступлением. Случалось и прежде, что книги жгли: король Лакрил Безумный прославился тем, что как-то раз устроил костер из всех книг Варинсхолда, объявив, что любой подданный, умеющий читать – изменник, достойный казни. К счастью, Шестой орден вскоре после этого его сместил. Однако безумие Лакрила было не лишено логики. Ценность книги – в знаниях, которые она содержит, а знания всегда опасны.

– Значит, сожжение книги устраняет опасность, связанную со знанием.

– Быть может. Вы сказали, что тот человек был ученый. Насколько ученый?

Ваэлин замялся, не желая называть его имя.

– Он некогда работал в Большой библиотеке.

– Значит, и правда ученый…

Она поджала губы.

– Вам известно, что я никогда не перечитываю книги? В этом нет нужды. Я прекрасно помню каждое слово.

Она говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся, и Ваэлин понял, что это не хвастовство.

– Значит, человеку, обладающему подобным даром, ни к чему хранить книгу – опасную книгу. После того, как он ее прочел, знания и так останутся при нем.

Она кивнула.

– Возможно, тот человек пытался сберечь такие знания, а не уничтожить их.

«Так вот в чем задача Харлика! Он похитил из Большой библиотеки Темные книги. Уничтожить их, чтобы скрыть содержащиеся в них знания, но сперва прочитать, чтобы сохранить их, защитить их. Но для чего?»

– Вы мне так и не скажете, верно? – спросила принцесса. – Кто он был. Где вы его нашли.

– Всего лишь любопытный случай, коему я был свидетелем…

– Я уважаю вас, брат, и знаю, что это не взаимно. Я понимаю, что вы обо мне не слишком высокого мнения. Но мое уважение к вам всегда основывалось на том, что вы мне не лжете. Правда, которую вы говорите, может быть неприятной, но это всегда правда. Говорите правду, прошу вас.

Он встретился с ней взглядом и был потрясен, обнаружив, что в глазах у нее стоят слезы. «Она и вправду плачет? Не может быть!»

– Я не знаю, могу ли я вам довериться, – честно ответил Ваэлин. – Мы с вами некогда совершили чудовищное деяние…

– Я же не знала! – яростно прошептала принцесса. Она подалась ближе и взволнованно заговорила: – Линден пришел ко мне с этой безумной идеей похода в Мартише. Отец велел мне благословить это его предприятие. Я Линдену ничего не обещала, я действительно любила его, но как сестра любит брата. А вот он любил меня куда больше, чем сестру, и услышал то, что хотел услышать. Клянусь, я не знала истинной подоплеки отцовского замысла! В конце концов, туда отправлялись и вы тоже, а я знала, что вы на убийство не способны!

Слезы пролились у нее из глаз и покатились по безупречному овалу лица.

– Я же провела свое собственное расследование, Ваэлин. Я знаю, вы не убивали его, вы просто избавили его от мучительной смерти. Я вам говорю все это, потому что теперь мне надо, чтобы вы мне поверили. Вы должны прислушаться к моим словам. Вы должны отказаться сделать то, о чем сегодня попросит вас мой отец!

– А о чем он меня попросит?

– Принцесса Лирна Аль-Ниэрен!

Голос был мощный. Властный. Королевский. Ваэлин не видел Януса более года и обнаружил, что король состарился еще сильнее: морщины на лице сделались глубже, в медной гриве появилось больше седых прожилок, плечи сутулились заметнее. Но голос по-прежнему был королевский. Оба они встали и поклонились, внезапно заметив гробовое молчание толпы.

– Дочь Королевского рода Аль-Ниэрен, – продолжал король, – принцесса Объединенного Королевства, вторая в очереди наследница трона.

Худая, усеянная пигментными пятнами рука появилась из-под горностаевой королевской мантии и указала на ристалище у них за спиной.

– Вы забываете о своих обязанностях!

Ваэлин обернулся и увидел лорда Дарнела, преклонившего колено перед королевским павильоном. Позади него разбредались с поля поверженные рыцари. Иных уносили на носилках. В числе последних был и барон Бендерс в своих ржавых доспехах. Невзирая на смиренную позу, лорд Дарнел стоял, вскинув голову, прижимая к боку свой шлем. Его взгляд, устремленный на Ваэлина, сверкал лютой, пугающей ненавистью.

Лирна проворно утерла слезы и еще раз поклонилась.

– Простите, батюшка, – сказала она с наигранным кокетством. – Мне так давно не доводилось беседовать с лордом Ваэлином…

– Вашего внимания, миледи, сейчас заслуживает не лорд Ваэлин.

На ее лице промелькнул гнев, но принцесса быстро овладела собой и натянуто улыбнулась.

– Да, конечно же!

Она обернулась, вскинула белую перевязь и жестом подозвала к себе лорда Дарнела.

– Вы прекрасно сражались, милорд.

Лорд Дарнел отвесил подчеркнуто официальный поклон, протянул руку в латной рукавице, взял перевязь и заметно поморщился, когда принцесса отвела руку прежде, чем он успел ее поцеловать. Он отступил назад и вновь устремил свирепый взгляд на Ваэлина.

– Насколько я понимаю, лорд Ваэлин, – сказал он дрожащим от ярости голосом, – братьям Шестого ордена запрещено биться на поединках.

– Вы правы, милорд.

– Жаль, весьма жаль.

Рыцарь еще раз поклонился Лирне и королю и, не оглядываясь, зашагал прочь с ристалища.

– Похоже, наш блестящий юноша вас невзлюбил, – заметил король.

Ваэлин встретился взглядом с королем и снова увидел ту же совиную расчетливость, которую помнил по их первой отвратительной сделке.

– Меня многие не любят, ваше величество. Я привык.

– Ну мы-то вас любим, верно, дочь моя? – спросил король у Лирны.

Принцесса кивнула и ничего не сказала. Лицо у нее было непроницаемое.

– Возможно, даже слишком, похоже. Когда она была девочкой, я опасался, что ее сердце окажется слишком холодным и не позволит ей привязаться к мужчине. А теперь вот я предпочел бы, чтобы оно застыло снова.

Ваэлин не привык смущаться, и ему это показалось невыносимым.

– Вы посылали за мной, ваше величество.

– Да.

На этот раз король задержал взгляд на принцессе Лирне на секунду дольше.

– Да, посылал.

Он повернулся и указал на выход из павильона.

– Я хотел познакомить вас с одним человеком. Дочь моя, пожалуйста, останьтесь и постарайтесь показать собравшемуся простонародью, что мы с вами, как бы то ни было, все-таки выше их.

– Конечно, батюшка, – ответила принцесса бесцветным голосом.

Ваэлин опустился на одно колено, взял протянутую ею руку и еще раз запечатлел поцелуй на теплой коже. «Даже те, на кого нельзя положиться, могут быть полезны».

– Ваше высочество, – сказал он, вставая и отчетливо сознавая, что король рядом, – мне кажется, вы не правы.

– Не права?

У него было множество причин не делать этого, это было чудовищное нарушение этикета, однако он подступил ближе, поцеловал ее в щеку и шепнул на ухо:

– Тьма – это не суеверия. Порасспрашивайте в южных кварталах, пусть вам расскажут про Одноглазого.

* * *

– Ты хотел меня испытать, Юный Ястреб?

Они вышли с противоположной стороны павильона. Они были одни, если не считать двоих стражников. Король чапал по грязи, подол его горностаевой мантии был весь измазан. Он сделался как-то ниже ростом, съежился от старости, его голова едва доходила Ваэлину до плеча.

– Испытать, ваше величество? – переспросил Ваэлин.

Король развернулся и накинулся на него.

– Не шути со мной, мальчик! – он впился в него взглядом. – Не надо!

Ваэлин бестрепетно встретил его взгляд. Может, король и сова, но вот он больше уже не мышонок.

– Вас оскорбляет моя дружба с принцессой Лирной, ваше величество?

– Нет между вами никакой дружбы! Ты ее на дух не переносишь, и не зря.

Король склонил голову, задумчиво сощурил глаза.

– Она хотела показать тебе этого блестящего юнца, возбудить в тебе ревность. Так?

«Кешет, – вспомнил Ваэлин ее слова в саду Аль-Гестиана. – Атака лжеца. Спрятать один ход внутри другого». Лорд Дарнел был отвлекающим маневром, тем, чего ожидал ее отец. «Вы должны отказаться сделать то, о чем сегодня попросит вас мой отец».

Он пожал плечами:

– Видимо, да.

– Что ты ей сказал? Ты же не просто хотел урвать поцелуйчик, я знаю!

Ваэлин натянуто, застенчиво ухмыльнулся.

– Я ей сказал, что ее красота увядает, а вместе с ней и возможности.

Король крякнул и снова побрел по грязи, заметно сутулясь.

– Не стоит ее так поддевать. Важно, чтобы вы не сделались врагами. Ради Королевства, понимаешь?

– Понимаю, ваше величество.

– Она за него замуж не собирается, да?

– Очень сильно сомневаюсь.

– Я так и знал, – король вздохнул устало и разочарованно. – Если бы еще этот малый не был таким болваном! Тяжко все-таки иметь умную дочь. При такой красоте, да еще и ум – это противоестественно. По моему опыту, действительно красивые женщины бывают либо необыкновенно обаятельными, либо невероятно злющими. Ее матушка, моя драгоценная усопшая королева, славилась своей красотой и злюка была непревзойденная, но, по счастью, мозгов почти не имела.

«Это не откровенность, – догадался Ваэлин. – Просто еще одна маска. Он делает ложь из искренности, чтобы заманить меня в новую ловушку».

Они подошли к замысловато украшенной карете. Дерево с вычурной резьбой сияло сусальным золотом, окна были задернуты черным бархатом. Запряжена карета была четверкой серых в яблоках. Король жестом велел Ваэлину отворить дверцу, кряхтя, забрался в карету и поманил за собой Ваэлина. Король устроился на мягком кожаном сиденье и постучал в стенку костлявым кулаком.

– Во дворец! Да не гони.

Снаружи послышалось щелканье бича, серая четверка налегла на постромки, карета дернулась и пришла в движение.

– Подарочек, – сообщил король. – Карета с лошадьми. От лорда Аль-Тельнара. Помнишь такого?

Ваэлин вспомнил роскошно одетого человека, виденного в зале совета.

– Министр королевских сооружений.

– Да. Подлый и хитрый человечишка. Хотел, чтобы я отобрал у кумбраэльского владыки фьефа четверть его земель в наказание за бунт его брата. Разумеется, уж он бы великодушно взвалил на себя тяжкую ношу управления этими землями, заодно со всеми прилагающимися рентами. За карету я его поблагодарил, отобрал у него четверть его собственных земель и передал ренты владыке фьефа лорду Мустору. На вино и шлюх ему на некоторое время хватит. Напомнил лорду Аль-Тельнару, что настоящие короли не продаются.

Король порылся под плащом и выудил кожаный кошель размером с яблоко.

– Вот, – он кинул кошель Ваэлину. – Знаешь, что это такое?

Ваэлин распустил завязки и обнаружил в кошеле большой синий камень с серыми прожилками.

– Лазурит. Крупный.

– Да, самый большой из когда-либо найденных, добытый в копях Северных пределов семьдесят с лишним лет тому назад, когда мой дед, двадцатый владыка Азраэля, построил башню и основал первую колонию. Знаешь, сколько он стоит?

Ваэлин снова взглянул на камень. Свет лампы играл на его гладкой поверхности.

– Очень дорого, ваше величество.

Он затянул кошель и протянул его обратно королю.

Старик сидел, не вынимая рук из-под плаща.

– Оставь себе. Это королевский дар самому ценному из его мечей.

– Я не нуждаюсь в богатствах, ваше величество.

«И я тоже не продаюсь».

– Однажды богатство может пригодиться даже брату Шестого ордена. Если хочешь, можешь считать его талисманом.

Ваэлин подвесил кошель к поясу.

– Лазурит, – продолжал король, – самый дорогой минерал в мире, который высоко ценится у всех народов. У альпиранцев, у воларцев, у королей-торговцев Дальнего Запада. Он дороже серебра, золота и алмазов, и большая часть месторождений находится в Северных пределах. Разумеется, у Королевства есть и иные богатства: кумбраэльские вина, азраэльская сталь и так далее, но именно благодаря лазуриту я построил свой флот, именно благодаря лазуриту я выковал королевскую стражу, два гвоздя, на которых держится Королевство. А владыка башни лорд Аль-Мирна докладывает мне, что лазуритовые жилы начинают иссякать. Еще двадцать лет – и там останется так мало, что не на что будет оплачивать даже труд рудокопов. И что же нам делать тогда, а, Юный Ястреб?

Ваэлин пожал плечами. Он плохо разбирался в коммерции.

– Вы же сами сказали, ваше величество, у Королевства есть и иные богатства.

– Но их слишком мало. Разве что задавить знать и простой народ налогами до такой степени, что они будут рады, если меня и моих детей вздернут на стенах дворца. Ты сам видел, как непокорны бывают эти земли, даже при наличии королевской стражи, которая удерживает их вместе. Вообрази, сколько крови прольется, когда ее не станет. Нет, нам нужны новые богатства. Нужны пряности и шелк.

– Пряности и шелк, ваше величество?

– Основной путь торговли пряностями и шелком пролегает через Эринейское море. Пряности везут из южных провинций Альпиранской империи, шелка – с Дальнего Запада, а встречаются они в альпиранских портах на северном побережье империи. И каждый корабль, что входит в гавань, платит за это императору и делится частью своего грузя. Альпиранские купцы разбогатели на этой торговле, некоторые из них сделались даже богаче, чем торговые короли Запада, и все они платят дань императору.

Ваэлину все сильнее становилось не по себе. «Не может быть, чтобы он так думал!»

– И вы хотите переманить этих купцов в наши порты? – предположил он.

Старик покачал головой.

– Портов у нас мало, и гавани у нас тесные. Слишком много бурь терзает наши берега, и мы слишком далеко к северу, чтобы перехватить эту торговлю. Если мы хотим заполучить ее себе, придется взять ее силой.

– Ваше величество, я плохо знаю историю, однако не помню ни одного случая, когда нашему Королевству или одному из его фьефов грозило бы альпиранское вторжение или хотя бы набег. Между нашими народами нет крови. Катехизисы учат нас, что война оправдана лишь в том случае, когда мы обороняем свою землю, жизнь или Веру.

– Ну, альпиранцы ведь богопоклонники, разве не так? Целая империя, отрицающая Веру!

– Вера может быть только принята, но никак не навязана, тем более целой империи.

– Однако они замышляют принести своих богов сюда, подорвать нашу Веру! Повсюду их шпионы, переодетые купцами, они нашептывают об отречении, приобщают нашу молодежь к гнусным Темным ритуалам! А воинство их тем временем все растет, и император строит все новые корабли…

– Хоть что-то из этого правда?

Король усмехнулся, сверкнув совиными глазами.

– Будет правдой.

– И вы рассчитываете, что все Королевство поверит в эту чушь?

– Люди всегда верят в то, что им нравится, правда это или нет. Вспомни резню аспектов, вспомни всех этих отрицателей, подлинных и мнимых, что были убиты во время бунтов на основании одних лишь слухов. Подсунь им нужную ложь, и они в нее поверят.

Карета, дребезжа, катилась по мощенным булыжником улицам северных кварталов. Ваэлин молча смотрел на короля и, холодея, осознавал, что понял все правильно. «Нет, это не ложь, он действительно собирается это сделать».

– Но что вы хотите от меня, ваше величество? Зачем делиться этим со мной?

Король развел костлявыми руками.

– Ну как зачем? Мне нужен твой меч. Не могу же я вступать в войну без самого прославленного воина Королевства, верно? Что подумает простонародье, если ты откажешься нести меч Веры в империю отрицателей?

– Вы рассчитываете, что я стану воевать с народом, с которым Королевство никогда не ссорилось, на основании лживых баек?

– Именно так.

– А зачем, собственно?

– Верность – ваша сила.

Лицо Линдена Аль-Гестиана, становящееся мраморно-белым по мере того, как кровь вытекает из раны на шее…

– Верность – это еще одна ложь, которую вы используете, чтобы заманить неосторожных в тенета своих замыслов.

Король нахмурился. Поначалу казалось, будто он гневается, но тут он разразился лающим хохотом.

– Ну разумеется! А ты как думал, для чего еще быть королем?

Он перестал смеяться.

– Ты забываешь о сделке, которую мы заключили. Я приказываю, ты выполняешь. Помнишь?

– Я уже нарушил нашу сделку, ваше величество. Я не выполнил вашего приказа тогда, в Мартише.

– Однако Линден Аль-Гестиан все же пребывает Вовне, и отправил его туда твой кинжал.

– Он страдал. Я положил конец его боли.

– О да, очень убедительно!

Король раздраженно отмахнулся, тема явно ему наскучила.

– Это неважно. Ты заключил сделку. Ты мой, Юный Ястреб. Твоя связь с орденом – сущая фикция, ты это знаешь не хуже меня. Я приказываю, ты выполняешь.

– Однако с Альпиранской империей я воевать не стану. Пока не услышу более веских причин, чем недостача лазурита.

– Ты отказываешь мне?!

– Да. Казните меня, если сочтете нужным. Я и слова не скажу в свою защиту. Но я устал от ваших интриг.

– Казнить? Тебя?! – Янус снова разразился лающим хохотом, еще громче, чем в прошлый раз. – Ах, как благородно, особенно учитывая, что ты прекрасно сознаешь: я не могу сделать ничего подобного, не вызвав бунта в народе и войны с Верой. И, полагаю, моя дочь и без того достаточно меня ненавидит.

Внезапно король отдернул бархатную занавеску на окне, и лицо его вдруг осветилась.

– О, пекарня вдовы Норны!

Он снова постучал в крышу кареты и воскликнул своим королевским голосом:

– Стой!!!

Выбравшись из кареты, он отмахнулся от помощи двух солдат из конной стражи, которые ехали в эскорте, и ухмыльнулся Ваэлину, будто мальчишка-переросток.

– Идем-ка со мной, Юный Ястреб. Лучшая выпечка в городе – а может, и во всем фьефе. Снизойди уж к стариковской слабости.

В пекарне вдовы Норны было тепло и пахло свежевыпеченным хлебом. Увидев короля, она выбежала из-за прилавка: высокая дородная женщина с раскрасневшимися от жара щеками и мукой в волосах.

– Ваше величество! Сир! Вы снова оказали честь моему скромному заведению! – тараторила она, неуклюже кланяясь и плечом отодвигая растерянных покупателей. – Дорогу, дорогу королю!

– Миледи, – король взял ее руку и поцеловал, отчего вдова покраснела еще сильнее, – как же я мог пренебречь возможностью отведать ваших булочек! К тому же вот и лорду Ваэлину сделалось любопытно. Ему не так часто приходится кушать сладкое, верно, брат?

Ваэлин видел, как жадно вглядывается в него вдова, как ее покупатели, припав на одно колено, украдкой поглядывают в его сторону, и почти ненавидел их за это преклонение.

– Да, ваше величество, – ответил он, надеясь, что в его голосе не слышно раздражения, которое он испытывает, – я и впрямь не очень разбираюсь в сладком.

– А не найдется ли у вас отдельной комнатки, где мы могли бы отведать вашу стряпню? – осведомился король. – Не хотелось бы препятствовать вашей торговле.

– Конечно-конечно, ваше величество!

Она отвела их в глубину пекарни и препроводила в нечто вроде кладовки, с полками, уставленными горшками, и мешками муки вдоль стен. В центре стоял стол и стулья. За столом сидела пышная девица в кричащем платье из дешевой ткани, с волосами, выкрашенными в рыжий цвет, с ярко накрашенными губами и в рубахе с открытым воротом, демонстрирующим обширный бюст. Когда вошел король, девица привстала и сделала безупречный реверанс.

– Ваше величество!

Голос у нее был грубый, выговор резкий. Уличный говор.

– О, Дерла! – приветствовал ее король и снова обратился к булочнице: – Нам, пожалуй, шарлотку, госпожа Норна. И чайку, если можно.

Вдова поклонилась и удалилась из комнатки, плотно притворив за собой дверь. Король опустился на стул и жестом велел пышной девице встать.

– Дерла, это лорд Ваэлин Аль-Сорна, прославленный брат Шестого ордена и меч Королевства. Ваэлин, это Дерла, ничем не прославленная шлюха и одна из наиболее выдающихся соглядатаев из тех, что служат мне.

Девица смерила Ваэлина пристальным, оценивающим взглядом. На губах у нее играла легкая улыбка.

– Польщена, милорд.

Ваэлин кивнул в ответ:

– Здравствуйте, леди.

Она ухмыльнулась.

– Ну уж прям и леди!

– Не трать на него своих ухищрений, Дерла, – посоветовал король. – Брат Ваэлин – искренний служитель Веры.

Девица выгнула накрашенную бровку и надула губки.

– Жа-алко! Орденские – мои лучшие клиенты. Особенно из Третьего ордена. Ну и выдумщики же эти книжники!

– Не правда ли, она прелесть? – сказал король. – Редкого ума женщина, но абсолютно лишена каких бы то ни было моральных принципов. И временами бывает чересчур вспыльчива. Сколько раз ты пырнула ножом того купца, а, Дерла? Я что-то подзабыл.

Ваэлин пристально всмотрелся в лицо Дерлы. Похоже, ее равнодушие было неподдельным.

– Раз пятьдесят, ваше величество, – она подмигнула Ваэлину. – Ему вздумалось избить меня до смерти и трахнуть мой труп.

– Да, покойный действительно был извращенцем, – согласился король. – Но извращенцем богатым, и вдобавок пользовался популярностью при дворе. И когда я понял, насколько ты можешь быть полезна, мне стоило немалых расходов организовать твое мнимое самоубийство и выпустить тебя на свободу.

– Я вам вечно буду признательна, ваше величество.

– Ну еще бы! Видишь ли, Ваэлин, в королевские обязанности входит выискивать среди своих подданных одаренных людей, чтобы приставить их к полезному делу. Таких людей, как Дерла, у меня довольно много по всем четырем фьефам, и все они втайне отчитываются мне напрямую. За это они получают приличные деньги и чувство морального удовлетворения оттого, что их труды обеспечивают безопасность Королевства.

Король как будто вдруг устал. Он подпер рукой подбородок, потер набрякшие веки.

– Твой доклад за прошлую неделю, – сказал он Дерле. – Повтори его лорду Ваэлину.

Она кивнула и заговорила официальным, отработанным тоном:

– На седьмой день пренсура я находилась в переулке на задах трактира «Вздыбленный лев» и следила за домом, в котором, как мне известно, часто бывают отрицатели из секты восхожденцев. Ближе к полуночи в дом вошло довольно много людей, в том числе высокий мужчина, женщина и девочка лет пятнадцати, прибывшие вместе. После того, как они вошли, я пробралась в дом через скат для угля, ведущий в подвал. Находясь в подвале, я слышала, как в комнате надо мной проводят еретический обряд. Примерно через два часа я убедилась, что собрание подходит к концу, покинула подвал и вернулась в переулок, где увидела, как все те же трое людей уходят вместе. Нечто в этом высоком мужчине показалось мне знакомым, и я решила последовать за ними. Они дошли до северных кварталов и там вошли в большой дом напротив мельницы на Сторожевой Луке. Когда мужчина входил в дом, свет горящих внутри ламп осветил его лицо, и я убедилась, что это действительно лорд Кралик Аль-Сорна, бывший владыка битв и первый меч Королевства.

Она смотрела на Ваэлина нелюбопытным взглядом, без страха и без озабоченности. Король рассеянно поскреб седую щетину на подбородке.

– А ведь так было не всегда, знаешь ли, – сказал он. – С отрицателями-то. Когда я был мальчишкой, они жили среди нас, они держались с опаской, но их терпели. Мой первый учитель мечного боя был ищущий. Хороший был дядька. Ордена предостерегали против них, но никогда не стремились запретить их обряды. В конце концов, мы ведь народ изгнанников, нас прогнали на эти берега много веков назад те, кто стремился погубить нас за нашу Веру и наших богов. Вера, разумеется, всегда занимала главенствующее положение, первое место среди прочих верований, но и прочие с ней прекрасно уживались, и, хотя среди верных было немало таких, кому это не нравилось, большинству людей было попросту наплевать. А потом нагрянула «красная рука».

Рука короля коснулась россыпи багрово-красных шрамов у него на шее. Взгляд затуманился воспоминаниями.

– Ее прозвали «красной рукой» за метины, которые она оставляет: как будто шрамы от когтей на шее. Как только появились эти метины – все, считай, ты покойник. Ты только представь, Ваэлин: за несколько месяцев страна практически опустела. Подумай обо всех, кого ты знаешь: мужчинах, женщинах, детях, богатых, бедных, неважно. Вот представь их всех, а потом вообрази, что половины из них не стало. Представь, что они перемерли от болезни, от которой бредят, мечутся и вопят, выблевывая собственные потроха. Трупы лежали грудами, как мякина, никто не мог чувствовать себя в безопасности, страх сделался единственной верой. Это не мог быть обычный мор, нет. Наверняка это дело Тьмы. И вот мы устремили взгляд на отрицателей. Они страдали точно так же, как и мы, но, поскольку они были малочисленней, казалось, будто они пострадали меньше. Толпы бродили по городам и весям, охотились и убивали. Некоторые секты были истреблены подчистую, и верования их пропали навеки, прочих загнали в тень. К тому времени, как «красная рука» сошла на нет, осталась только Вера, да еще кумбраэльский бог. Прочие попрятались, молились исподтишка и жили в вечном страхе, что их обнаружат.

Взгляд короля снова ожил и уставился на Ваэлина с холодной расчетливостью.

– Похоже, твой отец интересуется неположенным, Юный Ястреб.

Песнь крови зазвучала вновь, громко и яростно, громче, чем когда бы то ни было, и смысл ее был ясней, чем когда бы то ни было. В этой комнате таилась грозная опасность. Опасность исходила от сведений, известных этой шлюхе-соглядатаю. Опасность исходила от замыслов короля. Но самая серьезная опасность исходила от песни крови, требующей от него убить их обоих.

– У меня нет отца, – проскрежетал Ваэлин.

– Быть может. Зато у тебя есть сестра. И она чересчур молода, чтобы висеть на стенах с вырванным языком после всего, что братья Четвертого ордена сделают с нею в Черной Твердыне. И матери ее, пожалуй, тоже висеть в соседней клетке, обмениваясь с дочкой невнятным мычанием, пока они не ослабеют от голода и вороны не слетятся клевать их плоть, хотя они будут еще живы. Ты спрашивал о более веских причинах? Вот тебе веская причина.

Черные глаза, такие же, как у него самого, ручонки, сжимающие зимоцветы. «Маменька говорила, что ты приедешь к нам и будешь мне братом…»

Песнь крови завывала. Руки у Ваэлина подергивались. «Никогда еще не убивал женщин, – подумал он. – И королей тоже». Глядя, как старик зевнул и потер свои ноющие колени, Ваэлин осознал, что нет ничего проще, чем взять его тощую шею и переломить, как прутик. Как же это было бы здорово!..

Он стиснул кулаки, унял дрожь, тяжело сел за стол.

И песнь крови умолкла.

– На самом деле, – сказал король, поднимаясь, – я, пожалуй, передумал. Не хочу я шарлотки. Кушайте сами на здоровье.

Он положил костлявую руку Ваэлину на плечо. «Совиная лапа…»

– Полагаю, мне нет нужды наставлять тебя, что ответить аспекту Арлину, когда он спросит твоего совета?

Ваэлин старался не смотреть на него, опасаясь, что песнь крови зазвучит вновь. Он напряженно кивнул.

– Великолепно. Дерла, пожалуйста, задержись ненадолго. Уверен, у лорда Ваэлина есть к тебе еще несколько вопросов.

– Конечно, ваше величество!

Она сделала еще один безупречный реверанс ему вслед. Ваэлин остался сидеть.

– Можно, я сяду, милорд? – спросила Дерла.

Он ничего не ответил, и она уселась напротив.

– Приятно познакомиться с таким знатным лордом, как вы, – продолжала она. – Хотя я, конечно, постоянно имею дело с лордами. Их величество завсегда интересуются ихними привычками, и чем гнусней, тем лучше.

Ваэлин молчал.

– А неужто все, что про вас рассказывают, и впрямь правда? – продолжала она. – Я вот гляжу на вас и думаю: верно, так оно и есть.

Она помолчала в ожидании ответа и нервно заерзала, видя, что он все молчит.

– Что-то вдова пироги-то не несет.

– Пирогов не будет, – сказал ей Ваэлин. – И вопросов у меня к тебе нет. Он тебя здесь оставил, чтобы я тебя убил.

Он посмотрел ей в глаза и впервые увидел в них неподдельное чувство: страх.

– Вдова Норна наверняка умеет тихо избавляться от трупов, – продолжал он. – Подозреваю, он приводил в эту каморку немало ничего не подозревающих глупцов. Таких, как мы с тобой.

Она бросила взгляд на дверь, потом снова на него. Губы у нее дернулись, сдерживая готовый сорваться вызов и насмешку. Она понимала, что с ним ей не справиться.

– Я могу за себя постоять!

– У тебя кинжал за корсажем, и еще один – на пояснице. И, полагаю, булавка у тебя в волосах тоже довольно острая.

– Я королю Янусу целых пять лет верой и правдой служила…

– А ему плевать. Сведения, которыми ты владеешь, чересчур опасны.

– У меня деньги есть…

– Я не нуждаюсь в богатствах.

Он отчетливо ощутил на поясе вес кошеля с лазуритом.

– Совершенно не нуждаюсь.

– Ну…

Она отодвинулась от стола, уронила руки, приподняла юбки, выставляя напоказ раздвинутые колени, и на губах у нее снова заиграла легкая улыбка, не более искренняя, чем прежде.

– По крайней мере, прояви любезность: трахни меня до, а не после!

Смех замер у него на губах. Он отвернулся, положил на стол сцепленные руки.

– Ты меня не бойся, ты его бойся. Уезжай из города, а если сумеешь – то и из Королевства вообще. И не возвращайся никогда.

Она медленно встала, опасливо направилась к двери, потянулась к ручке, держа вторую руку за спиной – видимо, на кинжале. Повернув ручку, она остановилась.

– Вашему отцу повезло с сыном, милорд.

И исчезла. Скверно смазанная дверь затворилась со скрипом.

– У меня нет отца, – тихо сказал он в опустевшей комнате.

 

Глава третья

На некотором расстоянии от альпиранского побережья равнина, поросшая кустарником, сменялась бескрайней, бездорожной пустыней, выметенной резким южным ветром, который вздымал над песками столбы пыли, призраками бродившие по барханам. Войско держалось на границах пустыни, двигаясь в сторону Унтеша колонной более двух миль длиной. Вид войска напоминал Ваэлину огромную змею, которая однажды у него на глазах выбралась из клетки на корабле с Дальнего Запада. Змея растянулась поперек всей палубы, и чешуя блестела на солнце, в точности как сейчас – копья королевской стражи.

Он стоял на каменистом холме, на несколько миль опередив основное войско, и пил из фляги, в то время как Плюй неподалеку жевал чахлые листья пустынного кустарника. Френтис со своим отрядом разведчиков – тем, что от него осталось после битвы на берегу, – стояли лагерем вокруг холма и бдительно наблюдали за восточным горизонтом.

Ваэлин думал о позавчерашней битве, о том человеке в белом и о посольстве, которое пришло просить его тело: четверо императорских гвардейцев с суровыми лицами, которые появились из пустыни и потребовали встречи с владыкой битв. Аль-Гестиан выехал им навстречу в сопровождении всех армейских тузов, демонстрируя соблюдение всех положенных церемоний, однако альпиранцы пренебрегли этикетом, оставшись в седлах. Аль-Гестиан зачитывал им королевскую декларацию об официальной аннексии трех городов, Унтеша, Линеша и Марбеллиса, когда один из гвардейцев, статный человек с седыми, как зола, волосами, перебил его на полуслове и на хорошем языке Королевства произнес:

– Довольно распинаться, северянин. Мы приехали за телом Эрухина. Отдай его нам или убей нас, без него мы не уйдем.

Сдержанность изменила Аль-Гестиану, лицо у него вспыхнуло от гнева.

– Что еще за Эрухин такой?

– Человек в белом, – сказал Ваэлин. Его не приглашали присоединиться к переговорам, но он все равно держался поблизости, понимая, что владыка битв не станет устраивать скандала, отсылая его прочь, тем более в такой судьбоносный момент, как первая встреча с неприятелем.

– Эрухин, да? – спросил он у гвардейца.

Гвардеец впился в него взглядом, смерил его глазами с головы до ног, всмотрелся в лицо.

– Это ты? Ты его убил?

Ваэлин кивнул. Один из гвардейцев осклабился и наполовину выхватил саблю из ножен прежде, чем седоволосый приструнил его резким приказом.

– Кто это был? – спросил Ваэлин.

– Его имя было Селиесен Макстор Алюран, – ответил гвардеец. – Эрухин, «светоч» по-вашему. Избранный наследник императора.

– Мы приносим соболезнования вашему императору, – ловко вклинился владыка битв. – Подобная потеря и впрямь весьма прискорбна, но мы явились лишь затем, чтобы взять то, что по праву наше…

– Вы явились завоевывать и грабить, северянин, – ответил ему седоволосый. – И в наших землях вам не найти ничего, кроме смерти. Не будет больше переговоров, не будет больше разговоров, мы будем убивать вас, как вы убили нашего Светоча. Пощады не ждите. А теперь отдайте тело.

Лорд Дарнел отхлебнул из фляжки, набрал в рот вина и сплюнул его под копыта лошади гвардейца.

– Он нарушает правила переговоров своей неучтивостью, милорд, – заметил он, обращаясь к Аль-Гестиану. – Его следует покарать смертью.

– Нет.

Ваэлин пришпорил коня, въехал в промежуток между двумя отрядами и обратился к гвардейцам:

– Я провожу вас к телу.

Они поехали туда, где лежал труп. Ваэлин почувствовал ярость владыки битв, ненависть лорда Дарнела и вспомнил то, что сказал ему аспект Арлин: «Люди, которые любят себя, ненавидят тех, кто затмевает их величие».

Гвардейцы спешились, подняли тело Светоча и положили его на вьючную лошадь. Седоволосый стражник затянул ремни, притягивающие тело к седлу, и обернулся к Ваэлину. В глазах у него блестели слезы.

– Как твое имя? – хрипло спросил он.

Ваэлин не видел причин умалчивать.

– Ваэлин Аль-Сорна.

– Твоя учтивость не уменьшит моей ненависти, Ваэлин Аль-Сорна, Эрухин Махтар, Убийца Светоча. Честь велит мне лишить себя жизни, но ненависть заставляет остаться в живых. Отныне каждый мой вдох будет служить лишь одной цели: увидеть твою гибель. Мое имя – Нелиесен Нестер Хеврен, командир десятой когорты императорской гвардии. Не забывай этого.

С этими словами он и его товарищи сели в седло и ускакали прочь.

«Иногда Вера требует всего, что у нас есть». Снова слова аспекта, услышанные в тот день прошлой зимой, когда они с Ваэлином бродили по заснеженному тренировочному полю и Ваэлин рассказывал ему то, что следовало рассказать о королевских планах. День был холодный, куда холоднее обычного, даже для веслина, и послушники спотыкались в снегу, бегая, сражаясь и получая удары розгой от своих мастеров.

– Эта война будет не похожа ни на одну из тех, которые мы знали, – сказал аспект. Изо рта у него валил пар. – Будут принесены великие жертвы. Многие из наших братьев не вернутся назад. Ты это понимаешь?

Ваэлин кивнул. Он уже долго слушал аспекта и обнаружил, что сказать ему больше нечего.

– Но ты должен вернуться, Ваэлин. Сражайся так отважно, как только можешь, убивай столько, сколько придется. Но, сколько бы твоих солдат и братьев ни погибло, ты вернешься назад, в Королевство.

Ваэлин снова кивнул, и аспект улыбнулся – единственный раз за все эти годы, впервые с тех пор, как Ваэлин увидел его у ворот Дома ордена в свой первый день пребывания здесь. Улыбка почему-то сделала его старым – стали заметнее морщины вокруг глаз и тонких губ. Прежде аспект никогда не выглядел старым.

– Иногда ты так похож на свою мать! – печально сказал аспект. Потом повернулся и зашагал прочь. Его высокая фигура двигалась по снегу уверенно, не оступаясь.

Снизу, вздымая клубы пыли, огромными скачками примчался Меченый. В зубах у него болтался заяц. В здешних кустарниках водилось великое множество зайцев, крупных, широколапых, и королевская стража, как и Меченый, вовсю пользовалась легкой добычей. Травильная собака бросила зайца к ногам Ваэлина и коротко, хрипло гавкнула.

– Молодчина, дурацкая собака, – Ваэлин почесал ему шею. – Спасибо, бери его себе.

Он взял зайца и швырнул его вниз с холма. Меченый помчался следом, радостно тявкая.

– Ты обычно оставляешь его дома, когда мы отправляемся в поход, – заметил Френтис, присаживаясь и откупоривая фляжку.

– Я решил, что ему понравятся новые охотничьи угодья.

– Так это, значит, был сын их императора, да? – спросил Френтис. – Мужик-то тот в белых доспехах.

– Избранный наследник. Похоже, император выбирает себе наследника из числа своих подданных.

Френтис нахмурился.

– Это как же?

– Ну, по-моему, это как-то связано с их богами.

– Мог бы тогда выбрать кого-нибудь, кто умеет получше драться. Этот дурень и в седле-то толком держаться не умел!

Невзирая на то что младший брат говорил легкомысленным тоном, Ваэлин чувствовал его озабоченность.

– И чего его сюда понесло вообще?

– Да ты не тревожься обо мне, брат, – Ваэлин улыбнулся Френтису. – У меня на сердце не настолько тяжко.

Френтис кивнул и устремил взгляд на пустыню, раскинувшуюся к югу от них.

– Я вообще не понимаю, на кой королю так сдались эти земли. Одни кусты да пылища. Ни одного деревца не видел с тех пор, как мы тут высадились.

– Мы явились вернуть себе то, что по праву принадлежит нам согласно древнему договору, а также затем, чтобы отомстить за зло, причиненное нам империей отрицателей.

– Ага, вот я как раз об этом и думаю. Знаешь, единственные альпиранцы, которых я видел – это моряки и купцы в порту. Одевались они странно, но не так уж сильно отличались от других моряков и купцов: точно так же гонялись за шлюхами и деньгами, как и иные прочие. Разве что повежливее большинства из них будут. И вообще, не припомню, чтобы хоть одного из моих приятелей, уличных мальчишек, похитили и замучили во время Темного обряда. Не считая, конечно, меня самого, да ведь Одноглазый-то был не альпиранец.

– Ты оспариваешь королевское слово, брат?

Руки Френтиса ерзали под плащом, несомненно, снова прослеживая узор старых шрамов.

– Что королевское, что любое другое, коли сочту нужным.

Ваэлин расхохотался.

– Молодец! Делай так и дальше.

– Милорд! – окликнул его один из разведчиков. Он привстал и указал на восточный горизонт.

Ваэлин вышел на противоположный склон холма и вгляделся вдаль. В жарком мареве, висящем над раскаленными песками, что-то поблескивало.

– А что я должен увидеть?

– Я вижу! – Френтис поднес к глазу подзорную трубу. Это была дорогая вещь: медные трубки в чехле из акульей кожи. Ваэлин счел за лучшее не спрашивать, где он ее взял, но помнил, что у капитана мельденейской галеры, что доставила их на эти берега, была похожая штука. Френтис, как и Баркус, так и не избавился от привычки тянуть все, что плохо лежит.

– Сколько их?

– Я плохо считаю, брат, ты же знаешь. Но чтоб мне лопнуть, если их не столько же, сколько нас, да еще на треть больше.

* * *

– Я знаю, что ты знаешь, где он.

Глаза у владыки битв потемнели от безграничной ненависти.

– Простите, милорд?

Ваэлин отвлекся на зрелище, что разворачивалось на равнине перед ними: тысячи альпиранских солдат, выстроившихся в наступательные порядки и ровным маршем направляющихся к холму, где они стояли. Владыка битв отдал Ваэлину приказ привести на холм весь свой полк и поднять свой штандарт на самом высоком древке, какое только найдется. На западном склоне, вне поля зрения альпиранцев, стояли пять тысяч кумбраэльских лучников. Официально лучники были вкладом лорда Мустора в эту кампанию, демонстрация верности после того, что сделалось известно как «мятеж узурпатора», но на самом деле то были наемники, продававшие свое искусство королю за деньги, и ни одного знатного кумбраэльца в их числе не было. По обе стороны холма стояли пехотные полки королевской стражи, выстроенные в четыре шеренги. В тылу ждали своей очереди нильсаэльские легкие пехотинцы, пять тысяч человек, а на флангах – десять тысяч всадников имперской стражи по правую руку и ренфаэльские рыцари – по левую. Позади них стояли четыре роты всадников из Шестого ордена и принц Мальций, под началом которого было три роты королевской конной стражи. Это была самая многочисленная армия, когда-либо выведенная на поле битвы Объединенным Королевством, и ей предстояло вступить в свое первое крупное сражение, но это, похоже, владыку битв совершенно не заботило.

– Тот ублюдок, который мне это устроил!

Аль-Гестиан вскинул правую руку, и зазубренный шип, торчащий из кожаной накладки на культе, сверкнул на ярком полуденном солнце. Он как будто не обращал внимания на приближающееся альпиранское войско. Его взгляд был устремлен на Ваэлина.

– Аль-Сендаль. Я же знаю, что ты не находил его растерзанным никаким выдуманным зверем!

Ваэлин был удивлен, что владыка битв выбрал себе место на холме, но предполагал, что он хочет лучше видеть поле битвы. Теперь он удивился еще сильнее тому, что Аль-Гестиан выбрал именно этот момент для сведения счетов.

– Милорд, быть может, нам стоит подождать с этим спором…

– Я знаю, что сына моего ты убил не из милосердия! – продолжал владыка битв. – Я знаю, кто желал ему зла, и знаю, что ты был их орудием. Аль-Сендаля я отыщу, можешь не сомневаться. Я с ним еще поквитаюсь! Выиграю для короля эту войну, а потом поквитаюсь и с тобой.

– Милорд, если бы вы не так стремились убить беззащитных пленников, ваша рука была бы при вас, а мой брат был бы при мне. Ваш сын был мне другом, и я лишил его жизни, чтобы избавить от мучений. Король в обоих случаях был удовлетворен моим отчетом, и, поскольку я служу Короне и Вере, мне больше нечего сказать ни по тому, ни по другому поводу.

Они воззрились друг на друга в ледяном молчании. Лицо у владыки битв дрожало от гнева.

– Что ж, прячься за орденом и королем, коли хочешь, – прошипел он сквозь стиснутые зубы. – Это не спасет тебя, когда война будет выиграна! Ни тебя, ни братьев твоих. Ордена суть язва на теле Королевства. Они ставят мерзавцев, рожденных под забором, выше людей благородных…

– Отец!

Высокий молодой человек стоял поблизости, с искаженным от смущения лицом. На нем была форма капитана двадцать седьмого конного полка, над шлемом развевалось длинное черное перо, за спиной был пристегнут меч-бастард с лазуритом в рукояти. На поясе он носил короткий воларский меч.

– Враг, – сказал Алюций Аль-Гестиан, кивнув в сторону войска, марширующего по равнине, – кажется, шутить не расположен.

Ваэлин ожидал, что владыка битв накинется на сына, но тот вместо этого как будто опечалился и сдержал свой гнев, хотя ноздри у него раздувались от неутоленной ярости. Бросив на Ваэлина последний взгляд, полный злобы, Аль-Гестиан зашагал прочь и встал под своим собственным штандартом, изящной алой розой, совершенно не вяжущейся с характером своего владельца. Его личная стража из Черных Ястребов сомкнула ряды вокруг него, с подозрением поглядывая на окружающих их Бегущих Волков. Эта два полка друг друга взаимно недолюбливали и, встречаясь друг с другом в столице, то и дело превращали трактиры и улицы в поле брани. В походе Ваэлин тщательно следил за тем, чтобы они не оказывались рядом.

– Жаркая сегодня предстоит работенка, милорд, – сказал Алюций. Ваэлин обратил внимание на его наигранный юмор. Он был разочарован, узнав, что Алюций принял должность в отцовском полку: Ваэлин надеялся, что молодой поэт нагляделся на резню еще тогда, в Высокой Твердыне. За эти годы встречаться им доводилось нечасто: разве что обменяться любезностями при дворе, когда король призывал туда Ваэлина на какую-нибудь бессмысленную церемонию. Он знал, что поэтический дар к Алюцию вернулся, что его произведения весьма популярны, и многие юные дамы ищут его общества. Но взгляд у него по-прежнему оставался печальным – след того, что он навидался в Высокой Твердыне, так и не изгладился.

– Кирасу подтяните потуже, – сказал ему Ваэлин. – А эта штука у вас за спиной – вы ее из ножен-то вынуть сумеете?

Алюций заставил себя улыбнуться.

– Узнаю своего наставника!

– Зачем вы здесь, Алюций? Отец заставил?

Фальшивая улыбка исчезла с лица поэта.

– Вообще-то отец сказал, чтобы я оставался при своей писанине и продолжал якшаться со своими высокородными блядями. Иногда мне кажется, что точностью выражений и богатством слога я обязан именно ему. Однако мне удалось его убедить, что хроника его победоносной кампании, вышедшая из-под пера не кого иного, как самого известного молодого поэта в Королевстве, послужит к вящей славе нашего семейства. Не беспокойтесь обо мне, брат. Мне велено держаться при нем не далее, чем на расстоянии вытянутой руки.

Ваэлин взглянул на надвигающееся альпиранское войско. Великое множество флагов альпиранских когорт вздымалось над толпой шелковым лесом, рев труб и боевые кличи создавали нарастающую какофонию.

– На этом поле безопасных мест не будет, – сказал он и кивнул на короткий меч у пояса Алюция. – Не забыли, как им пользоваться?

– Каждый день тренируюсь.

– Хорошо. Держитесь поближе к отцу.

– Я так и поступлю.

Алюций протянул ему руку.

– Я считаю за честь снова служить вместе с вами, брат.

Ваэлин пожал ему руку крепче, чем намеревался, и посмотрел поэту в глаза.

– Держитесь поближе к отцу.

Алюций кивнул, еще раз застенчиво улыбнулся и направился назад, к свите владыки битв.

«Один замысел внутри другого, – сделал вывод Ваэлин, размышляя над словами владыки битв. – Янус обещал ему мою смерть в обмен на победу. Я спасаю сестру, владыка битв мстит за сына». Он принялся подсчитывать, сколько же сделок и обманов пришлось сплести королю, чтобы загнать их на эти берега. Уговорить владыку фьефа лорда Тероса привести сюда так много своих лучших рыцарей. Неизвестная цена, оговоренная с мельденейцами за переправу войска через море. Интересно, Янус хоть когда-нибудь теряет нить паутины, которую плетет? Способен ли паук запутаться в собственных тенетах? Сама мысль представлялась абсурдной. Янус не может забыть своих замыслов, как принцесса Лирна не может забыть ни одного слова из тех, что она прочитала. Ваэлин вновь подумал об аспекте, о полученных от него приказах и о том, что, несмотря на всю свою сложность, вся паутина старика оказалась ни к чему.

* * *

– Эрухин Махтар!!! – в один голос вскричали все солдаты полка, достаточно громко, чтобы клич донесся до надвигающихся альпиранцев, достаточно громко, чтобы они услышали его за своими собственными кличами и возгласами.

– Эрухин Махтар!!!

Люди размахивали алебардами, сверкая сталью на солнце, и все, как один, выкрикивали заученные слова.

– Эрухин Махтар!!!

На вершине холма Джанрил размахивал штандартом, прицепленным на двадцатифутовый шест, и бегущий волк полоскался на ветру, на виду у всей равнины.

– Эрухин Махтар!!!

Альпиранские когорты, что были ближе всех к холму, уже начинали реагировать на клич: ряды заколебались, оттого что солдаты ускоряли шаг, не обращая внимания на ровную дробь своих барабанов, дерзкий вызов Бегущих Волков гнал их вперед.

– Эрухин Махтар!!!

«Прав был владыка битв, – решил Ваэлин, видя, как дисциплина передовой альпиранской когорты разлетелась вдребезги: ряды рассыпались, люди перешли на бег, рванули вверх по склону, и их собственные крики превратились в нарастающий яростный рык. – Гвардейцы вложили нам в руки оружие. Слова и знамя. «Эрухин Махтар». Вот вам Убийца Светоча, идите и возьмите его».

И они пришли. Когорты по обе стороны от устремившихся вперед солдат тоже смешали строй и последовали их примеру, безумие распространялось все дальше в тыл, все больше и больше отрядов забывали о дисциплине и сломя голову бросались бежать на холм.

– Ждать смысла нет, – сказал Ваэлин Дентосу. Он стоял с лучниками, держа наготове собственный лук с наложенной стрелой. – Стреляйте, как только они окажутся в пределах досягаемости. Может, это заставит их бежать быстрее.

Дентос поднял лук, тщательно прицелился, и его люди последовали его примеру. Дентос натянул лук и выстрелил. Стрела по дуге упала на атакующих альпиранцев, и сразу вслед за ней – туча из двух сотен стрел. Люди попадали. Некоторые вскочили и бросились дальше, иные остались лежать. Ваэлину померещилось, что некоторые все еще пытались ползти, несмотря на то что стрелы вонзились им глубоко в грудь или в шею. Сам он стремительно выпустил одну за другой четыре стрелы, и ливень стрел хлынул уже всерьез, а полк тем временем продолжал насмехаться: «Эрухин Махтар!!!»

Должно быть, по меньшей мере сотня альпиранцев упала к тому времени, как они миновали середину склона, однако альпиранцы и не думали останавливаться – напротив, атака набирала скорость, и у подножия холма теперь кишели солдаты, рвущиеся преодолеть подъем и убить Убийцу Светоча. Ваэлин видел, как весь альпиранский строй рассыпается из-за этой атаки, как фланговые когорты колеблются, не зная, то ли атаковать королевскую стражу, то ли тоже повернуть и ринуться на холм. «Эта битва уже выиграна!» – осознал он. Альпиранская армия была точно вол, которого заманили на бойню тюком свежего сена. «Теперь будет только резня». Каковы бы ни были недостатки владыки битв, тактиком он явно был талантливым.

Когда волна наступающих альпиранцев подкатилась на две сотни шагов, владыка битв велел своим сигнальщикам передать кумбраэльским лучникам приказ выйти на вершину. Они поднялись бегом, с луками наготове, туда, где в песчаную почву заранее были воткнуты охапки стрел, и тотчас принялись стрелять, как им и было приказано.

Ваэлину не раз доводилось сражаться с кумбраэльцами, и он был близко знаком с их грозным умением обращаться с луком, но до сих пор ему ни разу не доводилось видеть настоящий кумбраэльский ливень стрел. Над холмом разнеслось шипение гигантской змеи: пять тысяч стрел взмыли в воздух и обрушились на атакующую толпу, вызвав громкий стон изумления и боли, когда стрелы попали в цель. Казалось, будто все альпиранцы передовых когорт рухнули, словно подкошенные: пять сотен человек или даже больше, разом поваленные на песок множеством стрел. Воздух над головой у Ваэлина загустел от стрел, которые продолжали выпускать кумбраэльцы. Оглядываясь назад, он дивился тому, как стремительно они выдергивают из земли одну стрелу за другой, накладывают их на тетиву и стреляют. Ваэлин видел, как один человек успел выпустить пять стрел, прежде чем первая из них упала на землю.

Перед лицом этой бури натиск альпиранцев замедлился: люди пытались перебраться через тела убитых и раненых товарищей, вскидывали руки и щиты, пытаясь отразить смертоносный ливень, хотя от этого было мало проку. Но они продолжали наступать, одержимые гневом: иные ковыляли вперед по растущему ковру из трупов, несмотря на то что из кольчуг у них торчали многочисленные стрелы. Когда они очутились в пятидесяти шагах от вершины, владыка битв отдал приказ наступать полкам королевской стражи, что стояли у холма с флангов. Они двинулись вперед беглым шагом, с копьями наперевес, тесня назад рассыпавшийся строй альпиранцев. Альпиранские когорты заколебались, но вскоре вновь собрались: их строй выстоял, а бывшие у них в тылу конные лучники вступили в бой, проносясь галопом вдоль боевых порядков и выпуская стрелы в королевскую стражу поверх голов сражающихся товарищей.

По правую руку встало облако пыли: альпиранские всадники собирались контратаковать во фланг королевской страже. Владыка битв заметил опасность, и сигнальщики лихорадочно замахали своей собственной коннице. Безупречно выровненные ряды всадников королевской стражи пришли в движение, в воздух поднялись новые клубы пыли, и отряды развернулись навстречу альпиранской кавалерии. Нестройный рев сотни труб просигналил атаку, и десять тысяч коней ринулись навстречу надвигающимся альпиранским копейщикам и столкнулись с ними грудь с грудью на полном ходу. Сквозь пыль было с трудом различимо бурлящее зрелище схватки: люди и кони, падающие и встающие на дыбы средь грохота и лязга оружия. Наконец облако пыли стало таким густым, что дальнейший ход битвы сделался невидим, однако было очевидно, что атака альпиранцев захлебнулась. Пехота королевской стражи беспрепятственно продолжала наступать, и правый фланг альпиранцев принялся проседать под давлением.

Командующий альпиранским войском, кто бы он ни был, принялся запоздало восстанавливать контроль над своими силами, выслав оставшиеся пехотные резервы, чтобы усилить распадающийся строй. Пять когорт выбежали вперед и остановили натиск королевской стражи. Но было поздно. Строй альпиранцев прогнулся, заколебался и прорвался. Королевская стража хлынула в прорыв, чтобы атаковать ближайших альпиранцев с тыла, и под этими ударами весь строй рассыпался в течение нескольких минут. Владыка битв был не из тех людей, что упускают открывшиеся возможности: он спустил на альпиранцев рыцарей лорда Тероса, сплошная масса доспехов и коней прогрохотала по останкам альпиранского правого фланга, потом развернулась и принялась сеять смерть среди тех альпиранцев, что еще теснились у подножия холма, невзирая на ливень кумбраэльских стрел.

Слева строй альпиранцев тоже начал рушиться: солдаты увидели хаос, который сеют среди их товарищей на холме. Одну из когорт охватила паника, и все подразделение обратилось в бегство, невзирая на призывы своих командиров. Королевская стража рванулась в прорыв, и все новые когорты стали обращаться в бегство по мере того, как весь строй разваливался. Вскоре тысячи альпиранцев потоком неслись прочь через равнину, вздымая такие высокие тучи пыли, что они затмили солнце, и поле битвы накрыла тень.

На склоне перед Ваэлином выжившие альпиранцы наконец-то начали пытаться уйти от непрекращающегося ливня стрел и натиска ренфаэльских рыцарей. Они, по-видимому, чересчур устали, чтобы бежать: многие просто брели прочь, зажимая раны или стискивая торчащие из тела стрелы, слишком измотанные, чтобы обороняться, когда рыцари налетали на них и валили наземь ударами палицы или мечей-бастардов. Там и сям группки людей еще сражались, островки упорного сопротивления в потоке стали и коней, но вскоре все они были повержены. Ни один солдат не сумел подойти к гребню холма на расстояние удара мечом, и Бегущие Волки не потеряли ни единого солдата.

Справа все разрастающееся облако пыли свидетельствовало о неутихающей ярости альпиранской кавалерии, и владыка битв приказал вступить в бой орденским всадникам. Братья в синих плащах быстро исчезли в клубах пыли, и не прошло и нескольких минут, как альпиранские всадники начали выныривать оттуда и уноситься на запад. Кони у них были все в мыле. Из тысяч всадников, которые пытались зайти во фланг королевской страже, выжило всего несколько сотен.

Ваэлин посмотрел наверх, на бледный солнечный диск, подернувшийся красным от пыли. «Ты узришь, как смерть соберет великую жатву под кроваво-красным солнцем…» Слова из сна, произнесенные призраком Нерсус-Силь-Нин. От мысли о том, что сон может оказаться вещим, в груди возник неприятный холодок. Тело, остывающее в снегу, тело человека, которого он любил, человека, которого он убил…

– О Вера! – воскликнул стоящий рядом Дентос, взирающий на разворачивающееся перед ними зрелище со смешанным благоговением и отвращением. – Никогда еще не видел ничего подобного.

– Думаю, что и не увидишь, – ответил Ваэлин и встряхнул головой, чтобы избавиться от отголосков сна. – То, с чем мы встретились сегодня, были лишь гарнизоны северного побережья. Когда на север явится настоящая армия императора, боюсь, такого легкого триумфа больше не будет.

 

Глава четвертая

Губернаторская вилла в Унтеше стояла на живописном холме над гаванью, где мачты затопленного торгового флота города торчали из воды, подобно затонувшему лесу. Сады виллы изобиловали оливковыми рощами, статуями и аллеями акаций. За всем этим ухаживала небольшая армия садовников, которые не оставляли своих повседневных хлопот, несмотря на то что резиденция была захвачена владыкой битв. Прочие слуги в резиденции поступили так же: они продолжали выполнять свои обязанности с немым раболепием, что, однако, отнюдь не помогало владыке битв чувствовать себя увереннее. Его стражники бдительно, исподлобья следили за слугами и все блюда пробовали дважды, прежде чем подать их ему на стол. То же тупое повиновение, что у прислуги виллы, можно было, по большей части, наблюдать и в городе. Правда, возникли некоторые неурядицы с несколькими десятками раненых солдат, выживших в битве, которая сделалась известна как битва на Кровавом холме, и совершивших беспорядочную атаку на главные ворота, когда их миновали первые полки королевской стражи. Но солдаты встретили предсказуемый конец. По большей же части альпиранцы вели себя смирно, по всей видимости, по приказу своего губернатора, который, прежде чем принять яд вместе со всем своим семейством, издал распоряжение не оказывать сопротивления. По всей видимости, этот человек командовал альпиранским войском в битве на Кровавом холме и, считая, что на его совести и без того достаточно убийств, не желал предстать пред богами, еще сильнее отяготив свою участь.

Но, невзирая на отсутствие сопротивления, Ваэлин видел негодование местных жителей в каждом взгляде, брошенном в его сторону. Он видел стыд, заставляющий их молчаливо возиться по хозяйству, избегая взглядов соседей. Многие, несомненно, потеряли на Кровавом холме сыновей или мужей и теперь молча лелеяли свою ненависть, ожидая неизбежного ответа императора. Атмосфера в городе была гнетущая, что еще усиливалось настроением королевской стражи: солдаты заметно скисли к тому времени, как вошли в ворота, победное ликование увяло оттого, что владыка битв принял решение оставить наиболее тяжело раненных, и оттого, что грабить новый город Королевства им запретили. На следующий день после прихода в город на центральной рыночной площади появилась виселица, а на виселице – три трупа, все три – из королевской стражи, с табличками на груди, в которых сообщалось, что один был вор, другой дезертир, а третий – насильник. Королевский приказ звучал недвусмысленно: занять города, а не разрушать их, и владыка битв не брезговал ничем ради того, чтобы приказ выполнялся буквально. Солдаты прозвали его Кровавым Цветком, в качестве мрачной насмешки над его семейным гербом. По всей видимости, умение Аль-Гестиана заставить себя ненавидеть не уступало его умению побеждать.

Ваэлин проехал на Плюе вдоль обсаженной акациями дорожки, ведущей от ворот виллы во двор, спешился и протянул поводья ближайшему конюху. Человек стоял неподвижно, с опущенной головой, и кожа его блестела от пота на жарком послеполуденном солнце. Ваэлин обратил внимание, что руки у него дрожат. Оглядевшись, он увидел, что и прочие конюхи ведут себя так же: все стояли неподвижно, отказываясь смотреть на него и заботиться о его лошади, готовые принять любые последствия. «Эрухин Махтар!» – со вздохом подумал Ваэлин, и сам привязал Плюя к коновязи, достаточно свободно, чтобы конь мог дотянуться до кормушки.

Совет уже начался. Он проходил в главном зале виллы, просторном, отделанном мрамором помещении, украшенном впечатляющей мозаикой на стенах и полах, с изображениями сцен из легенд о главных альпиранских богах. Дискуссия, как обычно, быстро скатилась до яростных споров. Барон Бендерс, которого лорд Дарнел когда-то на глазах у Ваэлина до потери сознания отколошматил на летней ярмарке и который с тех пор успел вновь занять пост старшего вассала владыки фьефа лорда Тероса, обменивался оскорблениями с графом Марвеном, командиром нильсаэльских частей. Среди общего шума слышались выражения вроде «мужик-выскочка» и «тупой коневод», оба собеседника тыкали друг в друга пальцами и вырывались из рук удерживавших их спутников. Со времени битвы на Кровавом холме между нильсаэльцами и прочей армией возникла неприязнь: нильсаэльцам отдали приказ наступать, когда противник уже обратился в бегство, и большинство из них занялись больше тем, чтобы обшаривать трупы альпиранцев, чем тем, чтобы преследовать их разбитое войско.

– Опаздываете, лорд Ваэлин!

Голос владыки битв перекрыл шум, и спор сам собой утих.

– Мне далеко ехать, милорд, – ответил Ваэлин. Аль-Гестиан разместил его полк в оазисе в добрых пяти милях от городских стен, как бы затем, чтобы охранять источник пресной воды для следующего перехода. Но, помимо всего прочего, то была разумная предосторожность: если бы Ваэлин постоянно находился в городе, горожане могли бы и взбунтоваться. Кроме того, это давало владыке битв возможность каждый раз упрекать его за опоздания.

– Ездить надо быстрее! – резко ответил владыка битв. – Ну довольно! – одернул он двух повздоривших лордов, которые теперь смотрели друг на друга исподлобья в свирепом молчании. – Поберегите силы для врага. И нет, барон Бендерс, можете не спрашивать: я не отменю запрета на поединки. Садитесь, господа.

Ваэлин занял единственное место, оставшееся свободным, и окинул взглядом прочих присутствующих на совете. Здесь были принц Мальций и лорд Терос, наряду с большинством старших армейских чинов, а также человек сравнительно невысокого чина из Шестого ордена, хотя в орденской иерархии он по-прежнему был выше Ваэлина. Мастер Соллис оставался все таким же поджарым, только несколько новых морщин на лице да проседь в коротко подстриженных волосах говорили о том, что лет прошло немало. Его холодные серые глаза смотрели на Ваэлина без тепла и без враждебности, За годы, миновавшие после испытания мечом, они встретились всего один раз, когда аспект вызвал его к себе для доклада о последних набегах лонаков, и коротко и сухо обменялись приветствиями. Ваэлин знал, что Соллис теперь командует ротой братьев, но не искал встречи с ним, поскольку не доверял собственной способности сдержать неизбежный прилив гневных воспоминаний при виде наставника. «Моя жена, – последний вздох Урлиана Джурала, – моя жена…»

– Я собрал вас здесь, – начал владыка битв, – чтобы отдать приказы на следующий этап кампании.

Говорил Аль-Гестиан слегка искусственным тоном, стараясь придать своим словам побольше веса, однако все впечатление немного портило то, что он то и дело поглядывал на своего сына, сидевшего за столиком за пределами круга участников совета, чтобы убедиться, что тот все записывает. Алюций улыбался отцу и записывал пару строк в своем кожаном блокноте. Ваэлин обратил внимание, что он перестает писать, как только Аль-Гестиан снова оборачивается к совету.

– Мы одержали, быть может, величайшую победу в истории нашего Королевства, – продолжал владыка битв. – Но лишь глупец может вообразить, будто война окончена. Для того, чтобы выполнить веления короля, нам следует как можно быстрее нанести следующий удар. Через полгода в Эринейском море начнутся бури, и мы окажемся практически отрезаны от своих источников снабжения. К этому времени Линеш и Марбеллис должны быть уже в наших руках. От короля пришло известие, что подкрепления прибудут в Унтеш в течение месяца: семь свеженабранных полков, пять пехотных и два конных. Они позволят восполнить наши потери и оборонять город в случае осады. Когда они прибудут сюда, мы выступим в поход. Остается только решить, куда именно. По счастью, у нас имеются свежие разведывательные данные, что позволяет разработать стратегию.

Он обернулся к Соллису:

– Брат?

Голос у Соллиса был более хриплым, чем помнилось Ваэлину: годы выкрикивания команд сделали его еще резче.

– Согласно приказу владыки битв, я провел разведку укреплений Линеша и Марбеллиса, – начал Соллис. – Судя по масштабу дополнительных укреплений и количеству войск, доступных обзору, можно сделать вывод, что остатки войска, разгромленного при Кровавом холме, нашли убежище в Марбеллисе, поскольку это самый крупный город на северном побережье и его удобнее оборонять. Судя по количеству брошенных домов и деревень в окрестностях, можно сделать вывод, что простонародье тоже укрылось в стенах города, несомненно, пополнив собой гарнизон, но при этом разоряя его припасы. В сравнении с Марбеллисом Линеш выглядит менее готовым к обороне. Я насчитал на стенах всего несколько десятков часовых, и гарнизон пребывает в городских стенах, не высылая дозоров. Стены в плохом состоянии, хотя, по всей видимости, делаются попытки исправить положение. Однако новые укрепления не строятся, и ров вокруг стен не углубляют.

– Приходи и бери, а? – заметил владыка фьефа лорд Терос. – Сперва Линеш, а потом уж и Марбеллис.

– Нет! – ответил владыка битв. Он напустил на себя задумчивый вид, поглаживая пальцем подбородок, хотя Ваэлину было очевидно, что всю стратегию он продумал загодя. – Нет. Может показаться, что Линеш взять нетрудно, но на этом мы потеряем несколько драгоценных недель. От Унтеша к Марбеллису ведет прямая дорога, и именно Марбеллис – тот гвоздь, на котором держится окончательная победа. Без него все наши усилия пропадут втуне. Выход очевиден: нам следует разделить войско. Лорд Ваэлин!

Ваэлин встретился взглядом с владыкой битв и в тысячный раз пожалел, что песнь крови оставила его. В таких случаях, как сейчас, ему отчаянно недоставало ее подсказок.

– Милорд?

– Вы примете под свое начало три пехотных полка, графа Марвена с его людьми и одну пятую кумбраэльских лучников. Вы немедленно отправитесь в Линеш, возьмете город штурмом и приготовитесь оборонять его на случай осады. Принц Мальций со своей стражей останется в Унтеше и будет управлять городом в согласии с законами Королевства. Основная часть войска отправится в Марбеллис, как только прибудут обещанные королем подкрепления. Таким образом, все три города окажутся в наших руках задолго до наступления зимы.

Воцарилось неловкое молчание. Несколько присутствующих проявили изумление или смущение, но первым высказал озабоченность принц Мальций.

– Мне придется остаться здесь, в то время как королевская стража отправится навстречу новым опасностям?

– Это не мое решение, ваше высочество. Король Янус еще до нашего отплытия отдал мне соответствующие приказы. У меня есть письменные копии, можете взглянуть, если угодно.

Принц стиснул зубы. Ваэлин видел, как нелегко ему сдержать ярость и унижение. Помолчав, Мальций заговорил снова. Было слышно, что его душит гнев.

– И вы рассчитываете, что лорд Ваэлин возьмет город с едва восемью тысячами человек?

– Судя по всему, город скверно защищен, – возразил владыка битв. – И я уверен, что наш хваленый великий полководец справится с задачей.

Граф Марвен несколько раз кашлянул. Лицо у него покраснело. Его голова, в соответствии с нильсаэльскими обычаями, была обрита наголо, и седая щетина в сочетании с золотой серьгой, которую граф носил в изувеченном левом ухе, делала его похожим на разбойника – впрочем, эта черта была общей для большинства его людей.

– Милорд, – обратился он к Аль-Гестиану, – при всем моем уважении к лорду Ваэлину, хотел бы заметить, что мой ранг…

– Ранг не имеет значения, когда речь идет об опыте и способностях, – перебил его владыка битв. – Лорд Ваэлин не раз командовал сражениями и одерживал победы, в то время как вам, полагаю, доводилось участвовать в основном в стычках с многочисленными разбойничьими шайками, хозяйничающими на дорогах вашего фьефа.

Граф Марвен гневно набычился, но рта не раскрыл, хотя явно был разгневан.

– Я просто не верю, что отец поддержал бы подобный план, – сказал принц Мальций.

– Король Янус поручил командование войском мне, ваше высочество.

Аль-Гестиан говорил подчеркнуто любезным тоном, однако его неприязнь к принцу, полностью взаимная, бросалась в глаза.

Спор продолжался, становясь все жарче, а Ваэлин тем временем обдумывал предложенный план. Судя по тому, что говорил Соллис, взять город, возможно, будет и несложно, а вот удержать его – дело другое. До сих пор никто не упомянул об альпиранских войсках, которые, по всей вероятности, уже направлялись на север, и, несомненно, численность их была велика. Линеш же стоял в конце основной дороги через горы, огибающей восточный край пустыни. И наверняка именно он станет мишенью для первого удара, прежде чем альпиранцы повернут на Марбеллис, тем более, если в Линеше будет присутствовать такая заманчивая цель, как Убийца Светоча. Сказать, что это положение чрезвычайно уязвимое – это ничего не сказать, и владыка битв не мог этого не понимать.

«Хочет избавиться от соперника в борьбе за славу, – думал Ваэлин. – Он понимает, что альпиранцы первым делом всей своей мощью обрушатся на Линеш, чтобы отомстить Убийце Светоча, при этом ряды их поредеют, а он тем временем прославится навеки, взяв Марбеллис и выдержав осаду. В то же время, поставив меня в такое уязвимое положение, он предоставляет альпиранцам отличную возможность осуществить ту месть, которой он так жаждет». Ваэлин нахмурился, вспоминая наставления аспекта. «Уязвимый… Вдали от основного костяка армии, от множества любопытных глаз… Заманчивая мишень…»

– На мой взгляд, план великолепен! – весело произнес он, утихомирив разгорающийся скандал.

Принц Мальций ошеломленно уставился на него.

– Простите, милорд?

– Владыка битв лорд Аль-Гестиан был поставлен перед тяжелым выбором. Однако кто бы мог сомневаться в его талантах стратега после нашей недавней победы? Не будем же и теперь терять веру в него. Я с радостью выполню его приказ.

Он отвесил Аль-Гестиану низкий, почтительный поклон.

– Благодарю владыку битв за оказанную мне честь!

* * *

– Я так понимаю, что ты видишь расставленную тебе ловушку?

Ваэлин отвязал от коновязи поводья Плюя и вывел его на усыпанную щебнем дорожку. На Соллиса он не глядел.

– Я теперь многое вижу, мастер.

– Брат, – поправил Соллис. – Брат-командор, если угодно. Дни, когда тебе следовало называть меня мастером, давно миновали.

– А мне кажется, – Ваэлин подтянул подпругу и смахнул пыль с бока Плюя, – будто это было вчера.

– Ты уже не мальчик, брат. Мечу Королевства дуться не пристало.

Тут Ваэлин развернулся в его сторону. В груди нарастал гнев. Соллис встретил его взгляд и не отступил. Один из немногих людей, которые никогда не будут его бояться. Ваэлин понимал, что ему следовало бы радоваться обществу такого человека, однако испытание меча стояло между ними, точно проклятие.

– Аспект отдал мне приказ, – сказал он Соллису. – Как и вам, думаю. Я просто стремлюсь его выполнять.

– Аспект приказал мне с моей ротой принять участие в этом дурацком карнавале. А зачем – не сказал.

– В самом деле? Мне он сказал больше, чем мне хотелось бы слышать.

Ваэлин не сводил глаз с лица Соллиса, ловя малейшую реакцию на свои слова.

– Что вам известно о Седьмом ордене, брат? Что вы можете мне сказать об Ожидающем? Какие сведения имеются у вас о резне аспектов?

Соллис моргнул. Вот и вся реакция.

– Ничего. Ничего такого, что бы ты и без меня не знал.

– Ну тогда и оставьте меня с моей ловушкой.

Он вставил ногу в стремя и вскочил в седло. Посмотрев на Соллиса сверху вниз, он увидел на его лице то, чего не ожидал увидеть никогда: растерянность.

– Если вы увидите Королевство снова, а я нет, – сказал Ваэлин, – передайте аспекту, что я делал, что мог. Аспектам, всем семерым, стоило бы посоветоваться с принцессой Лирной: она – светоч нашего Королевства.

Он пустил Плюя в галоп, подняв за собой тучу щебня, ликуя оттого, что наконец сделал окончательный выбор. «Линеш. Я отыщу все ответы в Линеше».

* * *

– Это был хитрый план.

Холус Нестер Аруан, губернатор Линеша, был дородный мужчина лет пятидесяти. На каждом из его коротких и толстых пальцев сидело по кольцу с драгоценным камнем, а на мясистом лице отражались смешанные страх и гнев. Они обнаружили его в маленьком кабинете, примыкающем к главному залу виллы, и на запястье у него был синяк: это Френтис вывернул ему руку, отбирая кинжал. Он ничего не ответил на слова Ваэлина, только сплюнул на затейливый мозаичный пол и закрыл глаза, тяжело дыша и явно ожидая смерти.

– Отчаянный засранец, ага? – заметил Дентос.

– Оставить дыру в стене, – продолжал Ваэлин. – Сделать вид, что ее не успели отремонтировать, и устроить за ней ров, утыканный кольями, чтобы мы туда провалились. Умно, умно!

– Убейте меня, и довольно! – проскрежетал губернатор. – Я и без того достаточно обесчещен, чтобы еще выслушивать ваши плоские шуточки.

Он принюхался напоказ и наморщил нос.

– А что, аромат дерьма свойственен всем северянам?

Ваэлин бросил взгляд на свою перепачканную одежду. Френтис с Дентосом перемазались не меньше его и воняли не хуже.

– Ваша канализация нуждается в прочистке, – ответил он. – Она забилась в нескольких местах.

Губернатор застонал и скривился, осознав, в чем дело.

– Сток, ведущий в гавань!

– Именно. В отлив пробраться туда проще простого, главное – снять решетку. Брат Френтис потратил четыре ночи, пробираясь в отлив через пески и отскребая раствор.

Ваэлин подошел к окну и указал на башню над главными воротами. В темноте было видно, как кто-то размахивает факелом.

– Это сигнал, что мы победили. Стены в наших руках, гарнизон захвачен в плен. Город наш, милорд.

Губернатор пристально посмотрел на Ваэлина, вглядываясь в его лицо и одежду.

– Высокий воин в синем плаще, – пробормотал он, сощурясь. – Черные глаза и хитрость шакала. Убийца Светоча.

Глубокая печаль отразилась на его лице.

– Явившись сюда, вы обрекли на погибель нас всех. Когда император узнает, что вы находитесь в наших стенах, его когорты сожгут город до основания только ради того, чтобы сжечь вас.

– Этого не случится, – заверил его Ваэлин. – Если я допущу, чтобы наши новые владения пострадали, мой король рассердится.

– Ваш король – безумец, а вы – его бешеный пес.

Френтис ощетинился.

– Помалкивай, пока не…

Ваэлин вскинул руку, останавливая его.

– Вы можете оскорблять меня, если это помогает вам избавиться от чувства вины. Но, по крайней мере, дозвольте мне изложить условия нашего договора.

Губернатор озадаченно нахмурился.

– Какого еще договора? Какие могут быть условия? Вы же нас завоевали.

– Вы и прочие жители вашего города отныне подданные Объединенного Королевства и пользуетесь всеми правами и привилегиями, которые отсюда вытекают. Мы не работорговцы и не грабители. Линеш – процветающий порт, и король Янус желает, чтобы он оставался таковым и впредь и чтобы война причинила как можно меньше урона его повседневной деятельности.

– Если ваш король рассчитывает, что я стану ему служить, он и впрямь безумен. Мне все равно следует умереть, и император ждет от меня, что я поступлю достойно, как и следовало ожидать.

– Хаста! – крикнули за дверью, и в кабинет ворвалась девочка. Девочке было лет пятнадцать, на ней была белая хлопковая сорочка. Глаза у нее были расширены от страха, в руке она сжимала небольшой нож. Френтис дернулся было ее перехватить, но Ваэлин махнул ему, и девочка подбежала к губернатору, заслонила его собой и замахнулась ножом на Ваэлина, вызывающе глядя ему в лицо. Говорила она с сильным акцентом, и Ваэлин не сразу понял, что она сказала:

– Прочь от моего отца!

Губернатор положил руки ей на плечи и что-то тихо сказал ей на ухо. Девочка задрожала, глаза у нее налились слезами, нож дрогнул в ее руке. Ваэлин обратил внимание, как ласково губернатор успокоил ее, отобрал у нее нож и притянул к себе. Девочка разразилась слезами.

– В Унтеше, – сказал Ваэлин, – семья губернатора вынуждена была покончить с собой вместе с ним. В вашей стране водятся странные обычаи.

Губернатор исподтишка бросил на него негодующий взгляд, продолжая обнимать свою дочь.

– Сколько ей лет? – спросил Ваэлин. – Это ваш единственный ребенок?

Губернатор ничего не ответил, только крепче прижал к себе девочку.

– Ей нечего бояться ни с моей стороны, ни со стороны моих людей, – заверил его Ваэлин. – Им приказано по возможности избегать кровопролития. Их разместят в строго определенных местах, улицы патрулировать они не будут. За еду и другие товары, которые нам потребуются, мы будем платить. Если любой из моих людей причинит зло кому-то из горожан, доложите мне, я позабочусь о том, чтобы его казнили. Вы продолжите управлять городом и заботиться о нуждах населения. Существующие налоги будут собираться по-прежнему. Завтра один из моих офицеров, брат Каэнис, встретится с вами, чтобы обговорить детали. Я могу считать, что вы согласны, милорд?

Губернатор погладил дочку по голове и коротко кивнул. На глазах у него выступили слезы стыда. Ваэлин отвесил официальный почтительный поклон.

– Прошу извинить нас за вторжение. Скоро встретимся снова.

Они направились к двери, и тут на него обрушилась она, песнь крови: как удары молота в голове, громче и отчетливее, чем когда бы то ни было. Ваэлин ощутил во рту металлический привкус, облизнул верхнюю губу и обнаружил, что из носа у него струей льется кровь. Ваэлину сделалось холодно, он споткнулся и упал на колени. Дентос наклонился, чтобы его подхватить. На мозаичный пол закапала кровь. Ваэлин почувствовал на щеках что-то влажное и понял, что кровь пошла и из ушей.

– Брат?! – Голос у Дентоса сделался пронзительным от тревоги. Френтис был близок к панике. Он выхватил меч и грозно уставился на губернатора. Тот испуганно и озадаченно смотрел на Ваэлина.

Перед глазами все плыло, вилла исчезла, вокруг сомкнулись туман и тени. Во мраке слышался звук: ритмичный скрежет металла по камню, – и смутно виднелся резец, обтачивающий глыбу мрамора. Резец двигался неустанно, все быстрее и быстрее, куда быстрее, чем могла бы работать человеческая рука, и вот из камня начало проступать лицо…

«Довольно!!!»

Лицо принадлежало песни крови. Ваэлин знал это инстинктивно. Это была другая песнь крови. Мелодия отличалась от его собственной, она звучала мощнее и была более управляемой. Иной голос заговорил в его голове. Мраморное лицо рассыпалось и развеялось, точно песок на ветру. Звук резца умолк и больше не возвращался.

«Ты не владеешь своей песнью, – сказал голос. – Это делает тебя уязвимым. Будь осторожен. Не всякий Поющий тебе друг».

Он попытался было ответить, но слова не шли с языка. «Песнь! – понял Ваэлин. – Он способен слышать только песнь!» Он попытался призвать музыку, пропеть свой ответ, но сумел издать лишь тонкую тревожную трель.

«Не бойся меня, – сказал голос. – Отыщи меня, когда оправишься. У меня есть кое-что для тебя».

Он собрал все оставшиеся силы и заставил себя пропеть одно-единственное слово: «Где?»

И снова увидел резец и камень, но на этот раз мраморная глыба была нетронута, прячущееся в ней лицо оставалось скрытым, и резец лежал поверх глыбы в ожидании. «Ты знаешь, где».

 

Глава пятая

Очнулся он от запаха, даже более мерзкого, чем вонь линешской канализации. Что-то мокрое и жесткое скребло ему лицо, на грудь навалилась давящая тяжесть.

– Ну-ка слезь с него, грязная скотина!

От сурового голоса сестры Гильмы глаза у Ваэлина открылись сами собой, и он обнаружил себя лицом к лицу с Меченым. Пес радостно пыхтел, приветствуя хозяина.

– Здравствуй, дурацкая собака, – простонал в ответ Ваэлин.

– Во-он!!! – рявкнула сестра Гильма. Меченый слетел с кровати, забился в угол и обиженно заскулил. К сестре пес всегда относился с опасливым почтением, возможно, оттого, что она его ничуть не боялась.

Ваэлин окинул комнату взглядом и обнаружил, что она почти пуста: там стояли лишь кровать и столик, на котором сестра Гильма расставила множество пузырьков и коробочек со своими лекарствами. В открытое окно врывались заунывные крики чаек и морской ветер, воняющий солью и рыбой.

– Брат Каэнис распорядился занять старое здание Линешской торговой гильдии, – пояснила сестра Гильма, положив ему руку на лоб и щупая пульс на запястье. – Все дороги в городе ведут в порт, а здание все равно пустовало, так что он решил, что это удобное место для штаба. Ваш пес буквально места себе не находил, пока мы не пустили его в комнату. Так тут и сидел все это время.

Ваэлин крякнул и облизнул пересохшие губы.

– А долго?

Ее голубые глаза взглянули на него с опаской, потом она подошла к столу, налила в чашку зеленоватой жидкости и насыпала туда прозрачно-белого порошка.

– Пять дней, – сказала она, не оборачиваясь. – Вы потеряли много крови. На самом деле, я прежде не думала, что человек может потерять столько крови и остаться в живых.

Сестра невесело хмыкнула, но, когда она обернулась, на ее губах вновь играла неизменная улыбка. Она поднесла чашку к его губам.

– Нате-ка, выпейте!

Вкус у микстуры был горький, но не противный, и усталость отступила почти сразу же. «Пять дней…» Он не почувствовал этого – не осталось ни снов, ни видений. «Потерять пять дней… Из-за чего?» Из-за голоса. Той, другой песни крови. Он по-прежнему слышал ее слабый, но настойчивый зов. И его собственная песнь отвечала на зов. Перед внутренним взором стояла мраморная глыба и резец. Теперь стало понятнее то, что сказала Селла в разрушенном городе: «Есть другие, старше и мудрее, наделенные тем же даром. Они могут указать тебе путь».

– Мне нужно…

Он поднялся, собираясь откинуть одеяло.

– Нет! – ответила Гильма тоном, не терпящим возражений. Ее пухлая рука толкнула его обратно в мягкость кровати. Ваэлин обнаружил, что у него нет сил сопротивляться. – Ни в коем случае! Лежите и отдыхайте, брат.

Она натянула на него одеяло и подоткнула его под подбородком.

– В городе тихо. Брат Каэнис все держит под контролем. Вашего присутствия совершенно не требуется.

Сестра отступила от кровати. Лицо у нее, в кои-то веки, было совершенно серьезным.

– Брат, вы имеете представление, что с вами произошло?

– Что, никогда не видели ничего подобного?

Она покачала головой.

– Нет, никогда. Когда человек истекает кровью, всегда есть причина: травма, рана, разрыв, хоть что-то. А вы были целы и невредимы. Причиной такого кровотечения могла бы быть опухоль в мозгу, но она бы вас погубила. А вы живы. Среди солдат ходят дикие слухи о том, что губернатор Аруан якобы пытался извести вас Темным проклятием или чем-то подобным. Каэнису пришлось приставить охрану к его вилле и выпороть нескольких болтунов, прежде чем они успокоились.

«Выпороть? – подумал Ваэлин. – Мне ни разу не приходилось их пороть…»

– Не знаю, сестра, – честно ответил он. – Я не знаю, что произошло.

«Я знаю только, чем это вызвано».

* * *

Миновало еще два дня, прежде чем сестра Гильма отпустила его, однако сурово велела не переутомляться и выпивать не меньше двух пинт воды в день. Ваэлин созвал военный совет на крыше караульного помещения, откуда открывался хороший вид на строящиеся укрепления. Над укреплениями висела густая пелена пыли: солдаты спешно углубляли ров, окружающий город, и восстанавливали стены, которыми десятки лет никто не занимался.

– Когда закончим, он будет глубиной в пятнадцать футов, – говорил Каэнис про ров. – Пока что вырыли девять футов. Работы на стенах продвигаются медленнее: в нашем маленьком войске не так много опытных каменщиков.

Ваэлин сплюнул пыль из пересохшей глотки и отхлебнул воды из фляжки.

– Долго еще? – спросил он, с отвращением слыша свой дребезжащий голос. Он знал, что вид у него сейчас не самый вдохновляющий: глаза глубоко запали от усталости, лицо бледное и липкое от пота. Ваэлин видел озабоченность в глазах братьев и неуверенность на лицах графа Марвена и прочих военачальников. «Сомневаются, способен ли я командовать, – решил он. – Возможно, не зря сомневаются».

– Минимум две недели, – ответил Каэнис. – Дело пошло бы быстрее, если бы мы могли привлечь горожан.

– Нет, – настойчиво ответил Ваэлин. – Если мы хотим править этим городом, нам нужно добиться доверия горожан. А совать им в руки лопаты и принуждать к изнурительному труду – не лучший способ это сделать.

– Мои люди пришли сюда сражаться, милорд, – сказал граф Марвен. Он говорил небрежным тоном, однако Ваэлин видел его оценивающий взгляд. – Не солдатское это дело – в земле ковыряться.

– Я бы сказал, самое что ни на есть солдатское, милорд, – ответил Ваэлин. – Что касается сражений – не тревожьтесь, этого они вскоре отведают сполна. Скажите недовольным, что я разрешаю им уйти. Отсюда до Унтеша всего шестьдесят миль пустыней. Быть может, там они смогут сесть на корабль, который доставит их домой.

Накатила волна усталости, и Ваэлин прислонился к зубцу стены, чтобы скрыть, что у него подкашиваются ноги. Груз обязанностей командующего, со всеми мелкими заботами союзников и подчиненных, раздражал его все сильнее. Раздражение было тем острее, что песнь крови продолжала настойчиво звать его к голосу и мраморной глыбе. Ваэлин знал, что это где-то здесь, в городе.

– Вам дурно, милорд? – подчеркнуто осведомился граф Марвен.

Ваэлин устоял перед искушением двинуть нильсаэльца в рожу и обернулся к Брену Антешу, коренастому лучнику, командующему кумбраэльскими стрелками. Это был самый молчаливый из командиров, на советах он почти не раскрывал рта, а когда Ваэлин распускал совет, Брен уходил первым. Выражение лица у него постоянно оставалось замкнутым и настороженным, было очевидно, что он не нуждается ни в их поощрении, ни в их принятии, однако если он и испытывал негодование оттого, что ему приходится служить под началом человека, которого кумбраэльцы до сих пор называли Темным Мечом, он это тщательно скрывал.

– А что ваши люди, капитан? – спросил у него Ваэлин. – Тоже жалуются на тяжелую работу?

Выражение лица у Антеша не изменилось. Он ответил, по всей видимости, цитатой из Десятикнижия:

– Честный труд приближает нас к любви Отца Мира.

Ваэлин хмыкнул и обернулся к Френтису:

– От дозорных ничего не слышно?

Френтис покачал головой:

– Ничего, брат. На подходах все чисто. И в холмах ни разведчиков, ни шпионов.

– Может быть, они все-таки направятся на Марбеллис, – предположил лорд Аль-Кордлин, командир тринадцатого пехотного полка, известного как Синие Сойки, из-за лазоревых перьев, нарисованных на их кирасах. Аль-Кордлин был крепко сбитый, но несколько нервозный человек, и рука у него до сих пор висела на перевязи – ее ему сломали при Кровавом холме, где Аль-Кордлин потерял треть своих людей в жестокой схватке на правом фланге. Ваэлин подозревал, что Аль-Кордлин совсем не рвется в бой, и Ваэлин его понимал.

Он обернулся к Каэнису:

– Как дела с губернатором?

– Он сотрудничает, но не особо этим доволен. Пока что он держит народ в узде. Он выступил с речью перед торговой гильдией и перед городским советом, уговаривая их сохранять спокойствие. Он утверждает, что суды и сборщики налогов работают настолько исправно, насколько можно ожидать в подобных обстоятельствах. Торговля, конечно, встала. Как только распространилась весть, что мы взяли город, большинство альпиранских судов вышли в море, а остальные отказываются поднимать паруса и грозятся поджечь корабли, если мы попытаемся их захватить. Однако воларцы и мельденейцы вроде бы готовы воспользоваться открывшимися возможностями. Цены на пряности и шелк заметно выросли, а это значит, что в Королевстве они, по всей вероятности, выросли вдвое.

Лорд Аль-Трендиль, командир шестнадцатого полка, раздраженно фыркнул. Ваэлин, опасаясь обвинений во взяточничестве, запретил армии каким бы то ни было образом вмешиваться в дела местных торговцев, жестоко разочаровав тех немногих аристократов из своей свиты, у кого водились свободные деньги и имелся нюх на прибыль.

– А как насчет припасов? – спросил Ваэлин, решив не обращать внимания на Аль-Трендиля.

– Припасов у нас под завязку! – заверил его Каэнис. – Их хватит минимум на два месяца осады, а если урезать пайки, то и дольше. Воду в городе берут в основном из колодцев и родников, находящихся внутри городских стен, так что от жажды мы тоже не умрем.

– При условии, что горожане их не отравят, – сказал Брен Антеш.

– Верно замечено, капитан.

Ваэлин кивнул Каэнису.

– Выставить охрану у основных колодцев.

Он выпрямился, обнаружив, что головокружение немного отступило.

– Встретимся снова через три дня. Благодарю за внимание.

Командиры разошлись. Каэнис с Ваэлином остались на стене одни.

– Ты в порядке, брат? – спросил Каэнис.

– Немного устал, только и всего.

Он окинул взглядом бездорожную пустыню. Горизонт дрожал в полуденном мареве. Ваэлин понимал, что в один прекрасный день он посмотрит в ту сторону и увидит перед собой альпиранское войско. Единственный вопрос – когда именно. Дадут ли они ему достаточно времени, чтобы выполнить свою задачу?

– Ты не думаешь, что Аль-Кордлин может быть прав? – спросил Каэнис. – Владыка битв сейчас осаждает Марбеллис, и это самый крупный город на северном побережье.

– Убийца Светоча не в Марбеллисе, – сказал Ваэлин. – Владыка битв хорошо продумал свои планы. Он сможет беспрепятственно взять Марбеллис, пока императорская армия будет разбираться с нами. Не надо питать иллюзий.

– Мы выстоим, – со спокойной уверенностью ответил Каэнис.

– Твой оптимизм делает тебе честь, брат.

– Этот город нужен королю для того, чтобы осуществить свои планы. Это лишь первый шаг на славном пути к Великому Объединенному Королевству. Со временем земли, которые мы отвоевали, сделаются пятым фьефом Королевства, находящимся под покровительством и правлением короля Януса и его потомков, свободным от невежества былых предрассудков и угнетенного существования по прихоти императора. Надо выстоять.

Ваэлин попытался было найти в словах Каэниса иронию – но нет, в них была лишь все та же слепая преданность королю. Не впервые Ваэлин испытал искушение рассказать брату всю правду о своих встречах с Янусом: ему было любопытно, выдержит ли преданность Каэниса старику откровения о том, каков он на самом деле. Но он, как всегда, промолчал. Эта преданность была сутью Каэниса, она служила ему защитой против множества недомолвок и обманов, которыми изобиловало их служение Вере. Откуда в Каэнисе эта преданность, Ваэлин понять никак не мог, однако же ему не хотелось лишать брата этой защиты, пусть и иллюзорной.

– Конечно, мы выстоим! – заверил он Каэниса с угрюмой улыбкой, думая при этом: «Имеет ли это хоть какое-то значение – другой вопрос».

Он направился к лестнице, ведущей вниз.

– Поброжу-ка я по городу. Я ведь до сих пор его почти и не видел.

– Я позову охрану. Не стоит тебе ходить по улицам одному.

Ваэлин покачал головой.

– Не тревожься, брат. Я не настолько ослабел, чтобы не суметь за себя постоять.

Каэнис поколебался, потом все же нехотя кивнул.

– Как тебе угодно. Да! – сказал он, когда Ваэлин уже начал спускаться. – Губернатор просил прислать к нему в дом целителя. Похоже, дочка у него заболела, и местные врачи ей помочь не могут. Я послал туда сестру Гильму сегодня утром. Может, ей удастся растопить лед.

– Ну, если кому и удастся, так это ей. Передай губернатору, что я желаю его дочке всего наилучшего, ладно?

– Конечно, брат.

* * *

Женщина, которая встретила Ваэлина у дверей мастерской каменотеса, смотрела на него с неприкрытой враждебностью. Ее гладкий лоб был нахмурен, темные глаза сузились, когда Ваэлин с ней поздоровался. Ей, по всей видимости, не хватало пары лет до тридцати, длинные черные волосы были собраны в хвост, тонкий стан опоясан пыльным кожаным фартуком. За спиной у нее слышался ритмичный стук металла по камню.

– Добрый день, сударыня, – сказал Ваэлин. – Прошу извинить за вторжение.

Она скрестила руки на груди и что-то резко ответила по-альпирански. Судя по ее тону, она явно не приглашала его войти и выпить чашечку чаю со льдом.

– Я… мне сказали прийти сюда, – продолжал Ваэлин. По ее суровому взгляду никак нельзя было догадаться, понимает она или нет. Губы у женщины стянулись в ниточку, она ничего не ответила.

Ваэлин окинул взглядом почти пустую улицу. Может, он как-то неправильно понял видение? Однако песнь крови была так тверда, звучала так уверенно, указывая ему путь по городу, и умолкла лишь тогда, когда он увидел эту дверь под вывеской с изображением резца и молотка. Ваэлин сдержал порыв просто отодвинуть ее и войти и заставил себя улыбнуться.

– Мне нужно обсудить одно дело.

Она нахмурилась еще сильнее и с сильным акцентом, но внятно произнесла:

– С северянами тут дел нет.

Ваэлин услышал слабое бормотание песни крови, и удары молотка в глубине мастерской стихли. Мужской голос что-то сказал по-альпирански, и женщина, недовольно поморщившись, зыркнула глазами на Ваэлина и отступила в сторону.

– Тут священные вещи, – предупредила она, когда он вошел. – Боги проклянут, если украдешь.

Внутри мастерская была просторной, с высоким потолком и мраморным полом, размером тридцать на тридцать шагов. В открытые слуховые окна лился солнечный свет, озаряя пространство, заставленное статуями. Они были разного размера: некоторые в один-два фута высотой, другие в человеческий рост, одна, минимум в десять футов высотой, изображала немыслимо мускулистого человека, борющегося со львом. Ваэлина потрясла живость фигур, точность, с которой они были выполнены: казалось, великан и лев застыли в момент величайшего напряжения. Поблизости стояла еще одна статуя, поменьше: женщина обычного роста и ослепительной красоты, с молитвенно протянутыми руками. На ее прекрасном лице застыло выражение бесконечной скорби.

– Герлия, богиня правосудия, рыдает, вынося свой первый приговор.

Когда Ваэлин услышал этот голос, песнь крови в нем зазвучала громче. Но то было не предупреждение, а приветствие. Мужчина стоял, подбоченясь, и из карманов его фартука торчали резец и молоток. Он был невысок, но хорошо сложен, и его голые руки бугрились мышцами. Лицо у него было угловатое, с высокими скулами, миндалевидными глазами, и кожа его, там, где она не была покрыта пылью, отливала слабым золотистым оттенком.

– Вы не альпиранец, – сказал Ваэлин.

– Как и вы! – со смехом отвечал мужчина. – И тем не менее оба мы здесь.

Он обернулся к женщине и что-то сказал по-альпирански. Она на прощание бросила на Ваэлина еще один гневный взгляд и скрылась в глубине мастерской.

Ваэлин кивнул на статую.

– Почему она так печальна?

– Она полюбила смертного, однако страсть к ней побудила его совершить ужасное преступление, и ей пришлось осудить его и приговорить к заточению в недрах земли, где его приковали к скале, и тело его вечно будут пожирать черви.

– Серьезное, должно быть, было преступление.

– Еще бы. Он похитил волшебный меч и убил им бога, думая, будто тот – его соперник в любви. На самом деле то был ее брат, Икстус, бог снов. И теперь, когда нам снятся кошмары, то тень убитого бога мстит роду людскому.

– Бог есть ложь. Но история хорошая.

Он протянул руку.

– Ваэлин Аль-Сорна…

– Брат Шестого ордена, меч Объединенного Королевства, ныне командир чужеземной армии, захватившей наш город. Да, интересная личность. Впрочем, мы, Поющие, почти все такие. Песнь ведет нас самыми разными путями.

Человек пожал его руку.

– Ам Лин, смиренный каменотес, к вашим услугам.

– Это все ваша работа? – спросил Ваэлин, кивая на статуи.

– В некотором смысле да.

Ам Лин повернулся и пошел в глубь мастерской. Ваэлин последовал за ним, вбирая в себя этот карнавал фантастических фигур, разнообразие форм и сцен, кажущееся бесконечным.

– Это все боги?

– Не все. Вот, – Ам Лин остановился рядом с бюстом сурового мужчины с крючковатым носом и массивным, нахмуренным лбом, – это император Каммуран, первый, кто воссел на трон Альпиранской империи.

– Какой недовольный!

– У него были на то причины. Сын попытался его убить, когда понял, что не он станет следующим императором. Идея выбирать себе наследника из народа, разумеется при помощи богов, была серьезным нарушением традиций.

– А что стало с сыном?

– Император лишил его состояния, вырезал ему язык, ослепил и отправил доживать свои дни побирушкой. Большинство альпиранцев считают, что император поступил чересчур мягко. Альпиранцы славный народ, любезный и снисходительный к слабостям, но, если их вывести из себя, пощады они не ведают. Не забывайте об этом, брат.

Ваэлин ничего не ответил, и мастер искоса взглянул на него.

– Должен сказать, я удивлен, что ваша песнь привела вас сюда. Вы ведь не можете не знать, что вторжение обречено.

– В последнее время моя песнь была… несколько неустойчива. Она уже давно мне ничего не говорила. Она молчала больше года, пока я не услышал ваш голос.

– Молчала…

Ам Лин был как будто шокирован. В его взгляде появилось любопытство.

– На что это было похоже? – спросил он едва ли не с завистью.

– Как будто руки лишился, – честно ответил Ваэлин, впервые осознав всю глубину потери, которую он ощутил, когда песнь умолкла. Только теперь, когда она вернулась, он решился признать правду. Песнь – отнюдь не недуг. Селла была права: песнь – это дар, и он научился им дорожить.

– Ну вот! – Ам Лин раскинул руки. Они пришли в глубину мастерской, где стоял большой верстак, на котором было аккуратно разложено головокружительное множество инструментов: молотков, молоточков, резцов и еще каких-то странных приспособлений – Ваэлин даже не знал, как они называются. Поблизости стояла лестница, приставленная к большой глыбе мрамора, из которой частично проступала готовая статуя. При виде ее Ваэлин изумленно вскинулся. Морда, уши, искусно вырезанная шерсть, и глаза, эти незабываемые глаза. Песнь звенела отчетливой, теплой мелодией узнавания. Волк. Волк, спасший его тогда в Урлише. Волк, который предостерегающе завыл под стенами Дома Пятого ордена, когда сестра Хенна явилась его убить. Волк, который не дал ему совершить убийство в Мартише.

– Ох…

Ам Лин с болезненной гримасой потер виски.

– Сильная у вас песнь, брат.

– Простите…

Ваэлин сосредоточился, пытаясь заставить песнь умолкнуть, но на это потребовалось несколько секунд.

– Это бог? – спросил он у Ам Лина, глядя на волка.

– Не совсем. Это один из тех, кого альпиранцы зовут Безымянными, духами тайн. Волк фигурирует во многих историях о богах, имеющих имена, как проводник, защитник, воин либо дух-мститель. Но его никогда не называют по имени. Это всегда просто волк. Его боятся и почитают в равной мере.

Он пристально взглянул на Ваэлина.

– А вы его видели прежде, да? И не в плену камня.

Ваэлин заколебался, опасаясь открыть что-то лишнее этому незнакомцу – в конце концов, его песнь его чуть не убила. Но теплота приветствия собственной песни пересилила недоверчивость.

– Он меня спас. Дважды – от смерти, и один раз – от участи хуже смерти.

На лице Ам Лина на миг отразилось нечто похожее на страх, но он быстро заставил себя улыбнуться.

– Сказать о вас «интересная личность» – это, пожалуй, ничего не сказать, брат. Вот, это для вас.

Он указал на стоящий поблизости верстак, на котором покоилась мраморная глыба, а на ней – резец. Глыба представляла собой правильный куб белого мрамора, та самая глыба, которая явилась ему в видении, когда песнь Ам Лина его чуть не погубила. Ваэлин провел пальцами по ее гладкой поверхности.

– Вы добыли это для меня? – спросил он.

– Много лет назад. Моя песнь на этом очень настаивала. То, что покоится в этом камне, давно ждет вас, чтобы вы выпустили его на волю.

«Ждет…» Ваэлин приложил ладонь к камню и почувствовал, как усилилась песнь крови. В мелодии сочетались предупреждение и уверенность. «Ожидающий…»

Он взял резец, осторожно коснулся острием камня.

– Я этим никогда не занимался, – сказал он Ам Лину. – Я даже посоха толком вырезать не могу.

– Твоя песнь будет направлять твою руку, как моя направляет мою. Эти статуи созданы моей песнью в той же степени, что и моим мастерством.

Каменотес оказался прав. Песнь нарастала, отчетливая и звонкая, ведя резец по камню. Ваэлин взял с верстака молоток и ударил им по резцу, отколов кусочек мрамора с края куба. Песнь набрала силу, и руки заработали сами собой. Ам Лин и его мастерская словно растворились, работа поглотила Ваэлина. В голове не было мыслей, ничто его не отвлекало, остались лишь песнь и камень. Он не чувствовал времени, не воспринимал мир за пределами песни и очнулся, только когда его грубо встряхнули за плечо.

– Ваэлин! – Баркус тряханул его снова, видя, что он не реагирует. – Ты чем, вообще, занят?

Ваэлин посмотрел на инструменты в своих покрытых пылью руках, обнаружил, что его плащ и оружие лежат поблизости, хотя он даже не помнил, как их снимал. Камень заметно изменился: его верхняя часть теперь представляла собой грубо высеченный купол с двумя неглубокими впадинами посередине и слабо намеченным подбородком у основания.

– Стоишь тут, долбишь, без оружия, без охраны… – Баркус был скорее шокирован, чем рассержен. – Да любой проходящий мимо альпиранец может тебя прирезать, даже не вспотев!

– Я… – Ваэлин растерянно заморгал. – Я тут…

Он умолк, осознав, что любые объяснения бесполезны.

Ам Лин и женщина, отворившая ему дверь, стояли поблизости. Женщина гневно смотрела на двух солдат, которых привел с собой Баркус. Ам Лин держался спокойнее. Он лениво водил точилом по одному из своих резцов и слегка улыбался Ваэлину – в его улыбке виднелось нечто вроде восхищения.

Баркус перевел взгляд на камень, потом снова на Ваэлина, нахмурил свои лохматые брови.

– И что это такое будет?

– Неважно.

Ваэлин взял кусок холста и накинул его на камень.

– Что тебе нужно, брат? – спросил он, не сумев скрыть раздражения.

– Сестра Гильма тебя зовет. Она у губернатора.

Ваэлин нетерпеливо замотал головой и снова потянулся за инструментами.

– С губернатором разбирается Каэнис. Пошли за ним.

– За ним уже послали. Но ей нужен и ты тоже.

– Ну, с этим наверняка можно обождать…

Баркус стиснул ему запястье, наклонился к самому уху и прошептал два слова, которые заставили Ваэлина немедленно выронить инструменты и броситься за плащом и оружием, хотя песнь крови протестующе взвыла.

* * *

– «Красная рука».

Сестра Гильма стояла за воротами виллы. Подходить ближе она им запретила. Сейчас в ее голосе и наружности не было ни следа веселости. Лицо у нее было бледным, глаза, всегда такие блестящие, потускнели от страха.

– Пока только губернаторская дочка, но будут и другие.

– Вы уверены? – спросил у нее Ваэлин.

– Любого из членов моего ордена обучают узнавать эти знаки сразу после вступления. Сомнений быть не может, брат.

– Вы осматривали девочку? Дотрагивались до нее?

Гильма молча кивнула.

Печаль сдавила грудь, но Ваэлин отмахнулся от нее. «Сейчас не время для слабостей!»

– Что вам требуется?

– Виллу следует закрыть и выставить охрану. Никого не впускать и не выпускать. Следите, не появятся ли в городе новые случаи. Мои помощники знают, что искать. Всех, у кого будет обнаружено заболевание, следует доставлять сюда, силой, если потребуется. Во время работы с ними следует надевать маски и перчатки. Город тоже следует закрыть, запретить кораблям выходить в море, не выпускать за ворота никаких караванов.

– Паника начнется, – предупредил Каэнис. – «Красная рука» в свое время погубила не меньше альпиранцев, чем подданных Королевства. Когда об этом станет известно, люди начнут пытаться сбежать.

– Значит, вам придется их останавливать, – напрямик ответила сестра Гильма. – Нельзя допустить, чтобы поветрие распространилось снова.

Она посмотрела на Ваэлина.

– Вы меня поняли, брат? Вы обязаны сделать все, что потребуется.

– Я понял, сестра.

Сквозь печаль начали пробиваться смутные воспоминания. Шерин в Высокой Твердыне. Ваэлин обычно избегал мыслей о том времени, слишком тяжким было чувство утраты, но теперь он старался припомнить то, что она говорила тогда, наутро после гибели Хентеса Мустора. Приверженцы Узурпатора заманили ее в ловушку ложным сообщением о том, что в Варнсклейве обнаружена «красная рука». «Я как раз работала над лекарством…»

– Сестра Шерин, – сказал он. – Она как-то раз говорила мне, что у нее есть лекарство от этой болезни.

– Возможно, есть, – поправила Гильма. – Все это чистая теория, и, в любом случае, изготовить его мне не по плечу.

– А где сейчас находится сестра Шерин? – не отступался Ваэлин.

– В Доме ордена – была там в последний раз, как я о ней слышала. Она теперь мастер зелий.

– Двадцатидневное плавание при попутном ветре, – сказал Каэнис. – И еще двадцать дней обратно.

– Для корабля Империи или Королевства, – задумчиво произнес Ваэлин. Он снова обернулся к Гильме: – Сестра, попросите губернатора написать воззвание, утверждающее предложенные вами меры и призывающее горожан к сотрудничеству. Брат Каэнис велит его размножить и распространить по городу.

Он обернулся к Каэнису:

– Брат, позаботься об охране ворот и виллы. Удвой стражу на стенах. По возможности используй только наших людей.

Он взглянул на сестру Гильму и заставил себя ободряюще улыбнуться.

– Что есть надежда, сестра?

– Надежда есть сердце Веры. Оставить надежду означает отречься от Веры.

Она тоже улыбнулась, но слабо.

– У меня в комнате есть кое-какие инструменты и лекарства. Я хотела бы, чтобы их доставили мне.

– Я об этом позабочусь, – заверил ее Каэнис.

Ваэлин повернулся и зашагал прочь по мощеной дорожке.

– А как же порт? – окликнул сзади Каэнис.

Ваэлин даже не обернулся.

– Об этом позабочусь я.

* * *

Мельденейский капитан был убористым и жилистым. Он сидел напротив Ваэлина и подозрительно взирал на него исподлобья. На капитане были перчатки тонкой кожи, стиснутые кулаки лежали на столе. Сидели они в старом здании торговой гильдии, в зале, где хранились карты. Они были одни, если не считать Френтиса, охранявшего дверь. Снаружи стремительно наступала ночь. Город вскоре должен был уснуть. Горожане все еще пребывали в блаженном неведении о беде, которая должна была встретить их утром. Если капитан и был недоволен тем, что их с командой выдернули из коек, заставили раздеться и пройти осмотр у помощников сестры Гильмы, а потом явиться сюда, он явно счел за лучшее оставить жалобы при себе.

– Вы Карваль Нурин? – спросил у него Ваэлин. – Капитан «Красного сокола»?

Мельденеец медленно кивнул. Его глаза метались между Ваэлином и Френтисом, время от времени останавливаясь на их мечах. Ваэлин не старался унять его тревогу: если капитан боится, ему это только на руку.

– По слухам, ваш корабль – самый быстрый из тех, что стоят в здешнем порту, – продолжал Ваэлин. – Лучшие обводы корпуса, которые когда-либо выходили с мельденейских верфей, как говорят.

Карваль Нурин кивнул, но промолчал.

– Вы не замечены ни в пиратстве, ни в бесчестности – это необычно для капитана с ваших островов.

– Что вам надо?

Голос у мельденейца был резкий и хриплый, и Ваэлин заметил край бледного шрама, выглядывающего из-под черного платка, который капитан носил на шее. Пират или не пират, а он тоже хлебнул свою долю приключений на море.

– Мне надо вас нанять, – кротко ответил Ваэлин. – Сколько времени вам потребуется, чтобы доплыть до Варинсхолда?

Тревога капитана несколько улеглась, но его лицо по-прежнему было затуманено подозрением.

– Случалось доходить дней за пятнадцать. Удонор помог, направил ветер к северу.

Удонор, как знал Ваэлин, был одним из мельденейских богов, его считали владыкой ветров.

– А быстрее можете?

Нурин пожал плечами:

– Быть может. Если с пустыми трюмами, да еще взять несколько лишних рук, чтобы помогли управляться с парусами… И пару коз Удонору в жертву, конечно.

У мельденейцев было распространенной практикой приносить животных в жертву своим излюбленным богам перед опасным путешествием. Ваэлин присутствовал при массовом забое скота, перед тем как их флот вторжения покинул гавань. Крови было столько, что воды в гавани покраснели.

– Коз мы добудем, – сказал он и сделал Френтису знак подойти. – Вашими пассажирами будут брат Френтис и двое моих солдат. Вы доставите его в Варинсхолд, где он возьмет еще одного пассажира. Затем вернетесь сюда. Все путешествие должно занять не более двадцати пяти дней. Возможно ли это?

Нурин немного поразмыслил и кивнул.

– Да, возможно. Но не на моем корабле.

– Почему?

Нурин разжал кулаки и медленно стянул перчатки, обнажив обесцвеченную, покрытую пятнами кожу от пальцев до запястья.

– Скажи мне, прикованный к земле, – начал он, демонстрируя Ваэлину свои ладони. Свет ламп озарил восковую, изуродованную плоть. – Доводилось ли тебе сбивать пламя голыми руками, когда твоя сестра и мать умирали в огне?

Губы мельденейца искривились в мрачной усмешке.

– Нет, мой корабль не выйдет в море по твоему приказу. Альпиранцы зовут тебя Убийцей Светоча, для меня же ты – отродье Сжигателя Города. Может, владыки кораблей и продались вашему королю, как последние шлюхи, но я не продамся. И какие бы угрозы или пытки ты ни пустил в ход, это не…

Лазурит мягко стукнул о стол. Ваэлин крутанул камень, и гладкая поверхность с серебристыми прожилками засверкала в свете ламп. Карваль Нурин ошеломленно уставился на него, не скрывая своей алчности.

– Я сожалею об участи вашей матери и сестры, – сказал Ваэлин. – И о том, что произошло с вашими руками. Это, наверно, было очень больно.

Он продолжал крутить камень. Нурин не отрывал от него глаз.

– Но я чувствую, что вы, прежде всего, деловой человек, а сантименты прибыли не приносят.

Нурин сглотнул, его изуродованные руки дернулись.

– И сколько я получу?

– Если вернетесь в течение двадцати пяти дней – все.

– Врете!

– Иногда вру, но в данный момент – нет.

Нурин наконец оторвал взгляд от лазурита и посмотрел в глаза Ваэлину.

– А какие у меня гарантии?

– Мое слово, слово брата Шестого ордена.

– Чума забери ваше слово с вашим орденом вместе. Эта ваша призракопоклонническая чушь для меня ничего не значит.

Нурин натянул перчатки и нахмурился, прикидывая.

– Мне нужен письменный договор, заверенный губернатором.

– Губернатор сейчас… нездоров. Но, уверен, главный мастер торговой гильдии согласится оказать нам такую любезность. Это вас устроит?

* * *

«Красный сокол» заметно отличался от любых других кораблей, что доводилось видеть Ваэлину. Он был меньше большинства из них, с узким корпусом и тремя мачтами вместо обычных двух. Палуб было всего две, и команда – только двадцать человек.

– Он выстроен для чайной торговли, – угрюмо пояснил Карваль Нурин, когда Ваэлин упомянул о необычном виде корабля. – Чем свежее чай, тем больше прибыль. За мелкую партию свежего чая можно выручить втрое больше, чем за большой груз. Чем быстрее доберешься из одного порта в другой, тем больше денег заработаешь.

– А где же весла? – спросил Френтис. – Я думал, у всех мельденейских кораблей непременно есть весла.

– Есть, а как же, – Нурин указал на закрытые порты на нижней палубе. – Но мы их используем только при штиле, а в северных водах такое редко случается. В любом случае, «Сокол» ловит даже самый легкий бриз.

Капитан умолк, окинул взглядом порт, ряды молчаливых и пустынных кораблей и кордон Бегущих Волков, охраняющих подходы к пристаням. Командам ночью приказано было покинуть суда. Некоторые воспротивились и теперь залечивали синяки и ссадины в ближайших складах, под бдительной охраной.

– Не припомню, чтобы в линешском порту когда-нибудь бывало так тихо, – заметил Нурин.

– Война вредит торговле, капитан, – ответил Ваэлин.

– Весь этот месяц корабли свободно приходили и уходили, а теперь они стоят пустые, и команды сидят под замком. Одному только «Соколу» почему-то разрешили отплыть…

– Осторожность лишней не бывает, – Ваэлин дружески хлопнул его по спине, заставив капитана содрогнуться от ужаса и отвращения. – Вокруг полно шпионов! Когда вы отчалите, капитан?

– Через час, с отливом.

– Тогда не смею мешать вашим приготовлениям.

Нурин проглотил язвительный ответ, кивнул, поднялся по трапу и принялся осыпать свою команду градом приказов, щедро сдобренных бранью.

– Как ты думаешь, он знает? – спросил Френтис.

– Он что-то подозревает, но не знает наверняка, – Ваэлин виновато улыбнулся. – Я бы отправил с тобой побольше народу, но это может показаться еще более подозрительным. Помощники сестры Гильмы тебе объяснили, на что обращать внимание?

Френтис кивнул.

– Опухшая шея, потливость, головокружение, сыпь на руках. Если кто-то из них заражен, признаки начнут проявляться в течение трех дней.

– Хорошо. Ты понимаешь, брат, что если у кого-то из команды, включая тебя самого, проявятся признаки «красной руки», этот корабль не должен пристать ни в Варинсхолде, ни где-либо еще?

Френтис кивнул. Ваэлин не замечал в нем ни страха, ни недовольства. Песнь крови говорила о том, что он испытывает лишь неколебимое доверие, почти безрассудную преданность. Тощий, оборванный мальчуган, который много лет назад умолял замолвить за него слово перед аспектом, теперь переродился, перековался в закаленного, грозного, опытного воина, который никогда не станет оспаривать его приказов. Бывали времена, когда иметь под своим началом Френтиса казалось скорее тяжкой ношей, чем благом. Френтис был оружием, пользоваться которым надлежало с большой осторожностью, поскольку, дав ему волю, спрятать его обратно в ножны было уже нельзя.

– Я… сожалею о том, что это необходимо, брат, – сказал Ваэлин. – Если бы был иной путь…

– А ты меня так и не научил, – сказал Френтис.

Ваэлин нахмурился.

– Не научил? Чему?

– Ножики-то метать. Ты же обещал, что научишь. Думал, я и сам всему научился. А это не так.

– Ну, тебя с тех пор многому научили…

Ваэлина внезапно охватило чувство вины. В скольких битвах сражался этот слепо доверяющий ему молодой человек, сколько ран он получил. Сколько жизней отнял…

– Ты хотел стать братом, – сказал он, не сумев скрыть виноватого тона. – Как по-твоему, хорошо ли мы с тобой поступили?

К его изумлению, Френтис расхохотался.

– Хорошо? А разве вы мне когда-то делали что-то плохое?

– Одноглазый разукрасил тебя шрамами. Ты страдал на испытаниях. Отправился за мной сюда, навстречу войне и боли.

– А что меня ждало в ином случае? Голод, и страх, и нож в темном переулке, а потом – истечь кровью в сточной канаве.

Френтис стиснул ему плечо.

– Теперь у меня есть братья, которые готовы умереть, защищая меня, как и я готов умереть за них. Теперь у меня есть Вера.

Он улыбнулся свирепой улыбкой, исполненной непрошибаемой убежденности.

– Что есть Вера, брат?

– Вера есть все. Вера поглощает нас и освобождает нас. Вера определяет мою жизнь в мире сем и Вовне.

Произнося эти слова, Ваэлин был изумлен тем, какая убежденность звучала в его собственном голосе, насколько глубоки его собственные верования. Он теперь так много видел мир, узнал о многих богах, и все же в словах, слетавших с его губ, чувствовалась абсолютная убежденность. «Я слышал голос моей матери…»

 

Глава шестая

После отплытия «Красного сокола» дни потянулись в однообразном напряжении. Каждое утро Ваэлин отправлялся к воротам виллы, поговорить с сестрой Гильмой. Пока что, кроме девочки, заболела только ее служанка, женщина средних лет. Ожидалось, что она не протянет и недели. Сама девочка, благодаря своей юности, переносила симптомы сравнительно неплохо, но, по всей видимости, дожить до конца месяца было не суждено и ей.

– А вы, сестра? – каждое утро спрашивал Ваэлин. – Как вы себя чувствуете?

Она улыбалась своей радостной улыбкой и слегка кивала. Ваэлин страшился того дня, когда поднимется к воротам и обнаружит, что сестра Гильма его уже не ждет.

Как только распространилось известие о болезни, население заметно перепугалось, хотя реакции разнились. Некоторые, в основном из горожан побогаче, собрав ценности и ближайших родственников, направлялись прямиком к ближайшим воротам и требовали выпустить их, а получив отказ, пытались грозиться или предлагать взятки. Убедившись, что и взятки не помогут, некоторые, сговорившись, предприняли попытку ночью взять ворота штурмом изнутри, вооружив телохранителей и слуг. Бегущие Волки без труда отбили атаку, хорошенько взгрев горожан тяжелыми посохами, которые Каэнис предусмотрительно догадался им раздать, когда назрел кризис. По счастью, все остались живы, однако городская элита затаила досаду, и многие из них жили в жутком страхе. Некоторые забаррикадировались у себя в домах, не пуская никого внутрь и даже стреляя из луков и арбалетов в тех, кто пытался проникнуть в дом.

Менее обеспеченным горожанам тоже было страшно, однако они принимали свой страх с большим мужеством, и мятежей пока не случалось. По большей части люди жили своей обычной жизнью, только старались проводить как можно меньше времени на улицах и почти не общались с соседями. Все они с безропотным трепетом проходили регулярные осмотры, во время которых целители искали признаки болезни. В самом городе ни одного случая пока обнаружено не было, хотя сестра Гильма уверяла, что это всего лишь вопрос времени.

– «Красная рука» всегда начиналась с портовых городов, – сказала она как-то утром. – Ее привозили корабли из-за моря. Несомненно, она и здесь оказалась таким же образом. Губернатор Аруан говорит, что девочка любила ходить в порт и смотреть на приплывающие и отплывающие корабли. Если найдется новый заболевший, это, скорее всего, окажется моряк.

Несмотря на страх городских жителей, Ваэлин обнаружил, что его куда сильнее тревожат его собственные солдаты. Бегущие Волки соблюдали дисциплину, а вот прочие сделались беспокойны. Произошло несколько неприятных стычек между нильсаэльцами графа Марвена и кумбраэльскими лучниками, с обеих сторон были серьезно пострадавшие, и главных зачинщиков пришлось высечь. Дезертиры были только в королевской страже: пятеро из Синих Соек лорда Аль-Кордлина перемахнули через стену с награбленным провиантом в надежде добраться до Унтеша. Ваэлин испытывал искушение дать им пропасть в пустыне, но понимал, что следует подать пример остальным, и потому отправил в погоню Баркуса с отрядом разведчиков. Два дня спустя Баркус вернулся и привез трупы: Ваэлин отдал ему приказ привести приговор в исполнение на месте, чтобы избежать зрелища публичной казни. Трупы он велел сжечь в виду главных ворот, чтобы часовые на стене поняли намек и товарищам передали: никто никуда не уйдет.

После полудня он обходил стены и ворота и вызывал людей на разговор, несмотря на то что им явно было не по себе. Королевская стража держалась с натянутой почтительностью, но боялась его, нильсаэльцы вели себя угрюмо, а кумбраэльцам явно был неприятен сам вид Темного Меча, однако же Ваэлин проводил время со всеми, расспрашивал их о семье, о том, как они жили до войны. Отвечали ему стандартными, отрывистыми фразами, какими солдаты всегда отвечают на ритуальные заигрывания командиров, но он понимал, что все это несущественно: людям надо было видеть его и знать, что он не боится.

Однажды он встретил у западных ворот Брена Антеша. Тот стоял, приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца, и смотрел на птицу, кружащую над головой.

– Стервятник? – спросил Ваэлин.

Командир кумбраэльцев, как всегда, не стал его приветствовать, как положено – Ваэлин обнаружил, что его это совершенно не раздражает.

– Ястреб, – ответил он. – Я таких раньше никогда не видел. Немного похож на нашего быстрокрыла.

Антеш отнесся к случившемуся спокойнее всех прочих военачальников, утихомирил своих людей и заверил их, что им ничто не грозит. Его слово явно имело значительный вес: никто из лучников дезертировать не пытался.

– Я хотел вас поблагодарить, – сказал Ваэлин. – За то, какие дисциплинированные у вас солдаты. Видимо, они в вас очень верят.

– Они и в вас верят, брат. Почти так же сильно, как ненавидят вас.

Ваэлин не видел причин это оспаривать. Он подошел к Антешу и облокотился на зубец стены.

– Надо сказать, я был удивлен, что королю удалось набрать так много людей в вашем фьефе.

– Когда во главе фьефа встал Сентес Мустор, он первым делом отменил закон, предписывающий ежедневно тренироваться в стрельбе из лука, и заодно прилагающееся ежемесячное пособие. Большинство моих людей – крестьяне, пособие было для них серьезным подспорьем, без него многие не могут прокормить семью. Как бы страстно они ни ненавидели короля Януса, ненавистью детишек не накормишь.

– Они действительно верят, будто я тот самый Темный Меч из вашего Десятикнижия?

– Вы убили Черную Стрелу и Истинного Меча.

– На самом деле Хентеса Мустора убил брат Баркус. И я по сей день не знаю, действительно ли тот человек, которого я убил в Мартише, был именно Черная Стрела.

Кумбраэлец пожал плечами:

– Как бы то ни было, в книге четвертой говорится, что никто из людей праведных Темного Меча убить не сможет. Должен сказать, брат, что вы и впрямь хорошо соответствуете описанию. Что же до слова «Темный»… Кто знает?

Лицо у Антеша сделалось опасливым, словно он ожидал упреков или угроз.

Ваэлин счел уместным сменить тему.

– А вы, сударь? Вы тоже вступили в армию потому, что вам детей кормить нечем?

– У меня нет детей. И жены у меня нет. Только лук да одежда, что на мне.

– А как же королевское жалованье? Оно-то у вас должно быть.

Антеш как будто заволновался, отвел взгляд и снова принялся оглядывать небо в поисках ястреба.

– Я… я его потерял.

– Насколько я понимаю, каждому из рекрутов выплатили по двадцать золотых авансом. Довольно крупная сумма, чтобы ее потерять.

Антеш, не оборачиваясь, спросил:

– Вам от меня что-то нужно, брат?

Песнь крови откликнулась коротким беспокойным ропотом, не пронзительной нотой близящегося нападения, но предупреждением об обмане. «Он что-то скрывает».

– Я хотел бы побольше узнать о Темном Мече, – сказал Ваэлин. – Если вам, конечно, будет угодно об этом рассказать.

– Это означает ближе познакомиться с Десятикнижием. Не боитесь, что ваша душа будет осквернена подобным знанием? Что ваша Вера пошатнется?

Слова кумбраэльца вызвали в памяти Хентеса Мустора. Ваэлин снова увидел вину и безумие в глазах Узурпатора. Ропот песни крови сделался громче. «Знал ли он его? Быть может, был одним из его приверженцев?»

– Сомневаюсь, что какое бы то ни было знание способно осквернить душу. И, как я уже говорил вашему Истинному Мечу, моя Вера не может быть расторгнута.

– Книга первая велит нам учить истине о любви Отца Мира всякого, кто готов слушать. Отыщите меня, и я расскажу вам больше, если вам угодно.

* * *

По вечерам он приходил в мастерскую Ам Лина, где жена каменотеса кровожадно хмурилась, разливая чай, а сам каменотес учил его, как обращаться с песнью.

– У моего народа она зовется Музыкой Небес, – рассказывал Ам Лин как-то вечером. Они сидели в мастерской, прихлебывая чай из маленьких фарфоровых плошечек, рядом со статуей волка, которая с каждым новым визитом Ваэлина все сильнее походила на настоящего, живого волка. Это пугало. В дом жена каменотеса Ваэлина не пускала, и сама, разлив чай, неизменно уходила и запиралась. Как-то раз он совершил непростительный промах, сказав, что чаю они могут налить и сами, но она ответила таким свирепым взглядом, что Ваэлин обождал, пока Ам Лин не отхлебнет из чашки первым, боясь, что она подлила в чай яду.

– У вашего народа? – переспросил Ваэлин. Он сделал вывод, что каменотес родом откуда-то с Дальнего Запада, но сам Ваэлин знал о тех краях мало: только рассказы моряков, невероятные истории о крае бесконечных полей и больших городов, где правят короли-торговцы.

– Я родился в провинции Чин-Са, под великодушным правлением великого короля-торговца Лол-Тана, человека, который хорошо знал цену людям, наделенным необычными способностями. Когда о моих способностях сделалось известно деревенским старейшинам, меня в десять лет забрали из семьи и отвезли к королевскому двору, дабы наставлять в Музыке Небес. Помню, я ужасно тосковал по дому, но никогда не пытался сбежать. Потому что, по закону, измена сына переходит на отца, а я не хотел, чтобы он пострадал за мое неповиновение. Хотя мне ужасно хотелось вернуться к нему в мастерскую и снова работать по камню. Он тоже был каменотес, понимаете?

– У вас на родине не стыдятся Тьмы?

– Отнюдь. Это рассматривается как благодать, как дар Небес. Для семьи, где родился Одаренный ребенок, это большая честь.

Лицо его помрачнело.

– По крайней мере, так говорят.

– И вас, значит, учили песни? Вы знаете, как с нею обращаться, вы знаете, откуда она берется…

Ам Лин печально улыбнулся.

– Песни нельзя научить, брат. Она ниоткуда не берется. Она просто часть тебя. Ваша песнь – это не иное существо, живущее внутри вас. Это вы сами.

– Песнь моей крови… – пробормотал он, вспоминая то, что сказала ему Нерсус-Силь-Нин в Мартише.

– Я слышал, что ее так называют – это подходящее название.

– Но если ей нельзя научить, чему же тогда вас учили?

– Самоконтролю, брат. Как и с любой другой песней, чтобы хорошо петь, надо упражняться, оттачивать ее, доводить до совершенства. Моей наставницей была старуха по имени Шин-Ла, такая древняя, что ее носили по дворцу на носилках, и видела она не дальше пары футов за пределами собственного носа. Но ее песнь… – он восторженно покачал головой, вспомнив об этом. – Ее песнь была как пламя, и пылала она так ярко и громко, что слепила и оглушала одновременно. В первый раз, как она мне пела, я едва не потерял сознание. Она захихикала и назвала меня Крысенышем, Поющим Крысенышем, Ам Лин на языке моего народа.

– Похоже, она была суровой наставницей, – заметил Ваэлин, вспомнив мастера Соллиса.

– Суровой? Да, она была суровой. Ей было нужно многому меня научить, а времени на это у нее оставалось мало. Наш дар чрезвычайно редок, брат, и за всю свою долгую жизнь, проведенную в служении королю-торговцу, а до того – его отцу, она ни разу не встречала другого Поющего. Я должен был ее заменить. Ее уроки были суровыми и мучительными. Ей не нужна была палка, чтобы меня наказывать, ее песнь и без того могла причинять достаточно боли. Мы начали с распознавания истины: приводили двух людей, один из которых совершил какое-нибудь преступление. Каждый уверял, что он невинен, и она спрашивала у меня, который из них виновен. Каждый раз, как я ошибался, а такое поначалу случалось довольно часто, ее песнь карала меня своим пламенем. «Истина есть сердце песни, Крысеныш, – говаривала она. – Если ты не слышишь правды – ты не услышишь ничего».

Когда я овладел искусством распознавать истину, уроки стали сложнее. Слуге давали какой-нибудь знак: драгоценный камень или безделушку, – и приказывали спрятать его где-нибудь во дворце. Если к ночи я не находил знак, слуга мог оставить его себе, а меня наказывали за потерю. Потом большая толпа людей бродила по одному из дворов, болтая во все горло, а у одного из них под одеждой был спрятан кинжал. У меня было всего пять минут на то, чтобы его отыскать, иначе ее песнь пронзала меня, как кинжалом, так же, как этот кинжал пронзил бы нашего господина. Ибо она не уставала мне напоминать, что я обязан ему всем и что подвести его будет для меня вечным позором.

– Король-торговец пользовался вашей песнью?

– Ну еще бы! Торговля – кровь жизни для Дальнего Запада, удачливые купцы становятся влиятельными людьми, даже королями, а для удачной торговли требуются сведения, особенно такие сведения, которые люди стремятся скрывать.

– Вы были шпионом?

Ам Лин покачал головой.

– Просто присутствовал, как свидетель, при сделках могущественных и богатых людей. Поначалу Лол-Тан приказывал мне сидеть в углу его тронного зала, играя с его детьми: если кто-нибудь спросит, я должен был отвечать, что я воспитанник короля, сын его покойного дальнего родственника. Естественно, большинство предполагало, что я его незаконнорожденный сын, положение, не приносящее особого влияния, но все же дающее почет при дворе. Я играл, а тем временем разные люди приходили и уходили, с разнообразными церемониями, пространно выражая свое почтение и сожалея о том, что осквернили королевский дворец своим ничтожным присутствием. Я обратил внимание, что, чем богаче человек одет, чем многочисленнее у него свита, тем больше он распинается о том, какой он низкий и недостойный. В ответ Лол-Тан заверял их, что вовсе не чувствует себя оскорбленным, и сам приносил извинения за то, что оказывает им столь убогий прием. Иногда уходило час или больше, прежде чем становилась ясна истинная цель визита, и почти всегда речь шла о деньгах. Некоторые хотели занять, другие сами были кредиторами, и все хотели больше денег. Они говорили, а я слушал. А когда они удалялись, получив заверения, что король вскоре даст им ответ, и извинения за то, что он столь неучтиво промедлил с ответом на их просьбу, он спрашивал меня, о чем пела Музыка Небес во время беседы.

Я был всего лишь мальчишкой и представления не имел об истинной важности этих дел, но моей песни не было нужды знать, почему человек лгал, или обманывал, или таил ненависть за улыбкой и великим почтением. Лол-Тан это, разумеется, знал и видел в этом знании путь к прибыли, или к убытку, а то и к плахе палача.

И так я жил своей жизнью во дворце короля-торговца, учился у Шин-Ла, рассказывал истину своей песни Лол-Тану. Друзей у меня было мало, только те, с кем мне дозволяли общаться придворные, назначенные моими опекунами. Они по большей части были очень скучными, веселыми, но нелюбопытными детьми мелких торговцев, которые купили место при дворе для своих отпрысков. Со временем я осознал, что товарищей для игр мне нарочно подбирали потупее, из тех, кто лишен тонкости и хитрости. Ведь друзья повострее могли бы заострить и мои собственные мысли и заставить задуматься о том, что моя приятная жизнь в роскоши и довольстве – не что иное, как позолоченная клетка, а я – не кто иной, как раб.

Разумеется, были и награды, когда я стал мужчиной и мною овладели юношеские похоти. Хочешь – девочки, хочешь – мальчики. Хорошее вино и любые зелья, дарующие блаженство, если попросишь – хотя мне никогда не давали их в таком количестве, чтобы притупить голос моей песни. Когда я сделался слишком взрослым, чтобы играть с детьми Лол-Тана, я стал одним из его писцов: на каждой встрече их присутствовало не меньше трех, и никто, похоже, не замечал, что почерк у меня неуклюжий, порой почти неразборчивый. Жизнь в моей клетке была проста, и никакие испытания мира за высокими стенами, что окружали меня, меня не тревожили. А потом умерла Шин-Ла.

Взгляд каменотеса сделался отстраненным, он погрузился в воспоминания и затмился от печали.

– Не так-то легко для Поющего слышать чужую песнь смерти. Она была такой оглушительной, что я дивился, отчего ее не слышит весь мир. Вопль такой ярости и горести, что у меня голова пошла кругом, и я провалился в забытье. Иногда я думаю, что она пыталась забрать меня с собой – не по злобе, а из чувства долга. Слушая ее предсмертную песнь, я постиг, что вся ее преданность Лол-Тану была ложью, величайшей ложью, ибо Шин-Ла удалось не выдать это своей песнью за все те годы, что она обучала меня. Ее предсмертная песнь была воплем рабыни, которой так и не удалось бежать от хозяина. И ей не хотелось бросать меня здесь одного. И еще она показала мне видение – видение, рожденное песнью: деревню, разоренную, дымящуюся, заваленную трупами. Мою деревню.

Он покачал головой. Его голос был полон такой скорби, что Ваэлин понял: он – первый, кому Ам Лин рассказывает эту историю.

– Как же я был слеп! – продолжал Ам Лин немного погодя. – Я так и не догадался, что главная ценность моего дара – в том, что о нем никто не знал. Никто, кроме Лол-Тана и той старухи, которую мне предстояло заменить. Я вспомнил всех людей, которых Шин-Ла использовала в своих уроках, всех этих подозреваемых в преступлениях, всех слуг – за эти годы их было, наверное, сотни. И я понял, что никого из них не оставили в живых, ибо они проведали о моем даре. Я убил их самим фактом своего существования.

Когда я очнулся от забытья, куда меня утянула Шин-Ла, то обнаружил, что в душе у меня пылает новое чувство.

Он обернулся к Ваэлину, и глаза у него странно блеснули, как у человека, вспоминающего собственное безумие.

– Ведома ли вам ненависть, брат?

Ваэлин вспомнил своего отца, исчезающего в утреннем тумане, слезы принцессы Лирны, с трудом подавленный порыв сломать шею королю…

– Наш «Катехизис Веры» учит, что ненависть есть тяжкая ноша для души. И я обнаружил, что в этом много истины.

– Да, ненависть и впрямь давит на душу тяжким грузом, зато она способна тебя и освободить. Вооружась ненавистью, я начал чрезвычайно подробно и тщательно записывать все, что происходило на встречах, куда звал меня Лол-Тан, все, что там говорилось. Я начал осознавать, насколько огромны его владения. Я узнал о тысяче кораблей, которые принадлежали ему, и еще тысяче, в которых он имел долю. Я узнал о копях, золотых, самоцветных и рудных, о бескрайних полях, составлявших его подлинное богатство, засеянных пшеницей и рисом, что обеспечивали любую сделку, которую он совершал. И, узнавая все это, я искал и искал, размышлял над своими записями, ища хоть какую-то брешь в этой огромной паутине торговли. Еще четыре года миновало, а я все учился и искал, почти не отвлекаясь на придворные удовольствия. Мои опекуны, которые, как я теперь понимал, были моими тюремщиками, приводили меня на встречи и уводили обратно, но не видели никакой опасности в моем внезапно пробудившемся прилежании, и все это время песнь ни разу не подводила меня, и я добросовестно передавал Лол-Тану все, что она мне сообщала, все обманы и все тайны, и с каждым новым раскрытым мною заговором или ухищрением он доверял мне все больше, так что я сделался чем-то куда более важным, нежели человек, отличающий ложь от истины. Со временем я стал самым доверенным его секретарем, насколько он вообще был способен кому-то довериться, и мне сделалось известно еще больше, и я обретал все новые нити паутины, и все искал, искал, искал и ждал, но покамест ничего не находил. Король-торговец слишком хорошо знал свое дело, и паутина его была безупречна. Любая неправда, которую я мог бы ему сообщить, немедленно раскрылась бы, и тогда бы не миновать мне смерти.

Бывали времена, когда я подумывал просто взять кинжал да и вонзить его в сердце Лол-Тану. У меня была масса возможностей это сделать, но я был еще молод, и, хотя ненависть снедала меня, жить мне все-таки хотелось отчаянно. Я был трус, пленник, чье заточение только хуже оттого, что он сознает, как обширна его тюрьма. Отчаяние принялось подтачивать мое сердце. Я вновь предался излишествам, ища забвения в вине, наркотиках и радостях плоти. Эти излишества быстро бы меня погубили, не явись те чужеземцы.

За все годы, проведенные во дворце Лол-Тана, чужеземцев я не видел ни разу. Конечно, я был наслышан о них. Я слышал рассказы о странных людях с белой либо черной кожей, что являются с востока и столь нецивилизованны, что само их присутствие во владениях короля-торговца оскорбительно, терпят же их только ради ценных грузов, которые они доставляют. Люди, что явились торговать с Лол-Таном, и впрямь показались мне странными: непривычные наряды, непонятная речь, не говоря уж об их неуклюжих попытках соблюдать церемонии. И, к моему изумлению, среди них была женщина, и у женщины была песнь.

Единственными женщинами, которым дозволялось находиться в присутствии короля-торговца, были его жены, дочери либо наложницы. У меня на родине женщины не принимают участия в делах, и собственностью им владеть запрещено. Со слов переводчика я понял, что женщина эта весьма высокого рода, и не допустить ее на аудиенцию означает нанести серьезное оскорбление ее народу. Очевидно, выгоды от предложения этих чужеземцев, на которые рассчитывал Лол-Тан, были и впрямь велики, раз он все же допустил ее в зал.

Переводчик говорил что-то еще, но я его почти не слышал: песнь той женщины заполнила мой разум, и я поневоле не сводил с нее глаз. Та женщина была прекрасна, брат, но красота ее была подобна красоте леопарда. Глаза у нее сверкали, темные волосы блестели подобно полированному черному дереву, и, когда она услышала мою песнь, улыбка ее исполнилась жестокой насмешки.

«О, так у этой косоглазой свиньи есть свой собственный Поющий!» – сказала ее песнь, и я затрепетал от безрадостного смеха, которого она была исполнена. Женщина была могущественна, я чувствовал это, и песнь ее была сильнее моей. Быть может, Шин-Ла могла бы потягаться с нею, но я не мог. Крысеныш встретился с кошкой и оказался беспомощен перед ней. «Интересно, что ты можешь мне поведать?» – сказала ее песнь у меня в голове и ринулась вглубь, роясь в воспоминаниях, перебирая их нагло и грубо, вытягивая наружу всю мою ненависть, все мои тайные замыслы. Узнав о моем намерении его предать, она, казалось, пришла в восторг и исполнилась свирепого торжества. «А совет говорил мне, будто это будет трудно!» – пропела она. И на миг встретилась со мной взглядом. «Если хочешь погубить короля-торговца, скажи ему, пусть отвергнет наше предложение!» А потом все исчезло, ее вторжение в мой разум прекратилось, оставив лишь ледяную уверенность. Она здесь затем, чтобы убить Лол-Тана, если он отвергнет то, что они собираются предложить. И она хотела его убить. Исход сделки не имел для нее никакого значения. Она преодолела полмира, алкая крови, и не собиралась отступаться.

Лицо Ам Лина напряглось от воспоминаний о той боли.

– Иногда песнь позволяет нам коснуться чужого разума. За все годы, что миновали с тех пор, я касался, наверное, тысяч людей, но ни разу не встречал ничего, сравнимого с черным пятном в помыслах той женщины. Много лет спустя мне снились кошмары, мне виделись убийства, совершенные с расчетливостью садиста, лица, кричащие или окаменевшие от ужаса, мужчины, женщины, дети. И края, где я никогда не бывал, языки, которых я не понимал. Я думал, что схожу с ума, пока не осознал, что она оставила во мне часть своих воспоминаний, то ли по небрежности, то ли преднамеренно. Со временем большинство из них потускнело. Но я и теперь порой просыпаюсь по ночам с криком, и жена обнимает меня, пока я плачу.

– Кто она была? – спросил Ваэлин. – Откуда явилась?

– Имя, которое произнес переводчик, было фальшивым, я это почувствовал еще до того, как услышал ее песнь, а воспоминания, которые она мне оставила, не содержали никаких намеков ни на имя, ни на семью. Что касается того, откуда она родом, в те времена для меня это ничего не значило, однако же посланцы передавали приветствия от верховного совета Воларской империи. И все, что я с тех пор узнал о воларцах, заставляет сделать вывод, что там она чувствовала себя как дома.

– И что, вы так и сделали? Сказали королю-торговцу, чтобы он отверг их предложение?

Ам Лин кивнул.

– Я не колебался ни секунды. Да, я был потрясен, однако ненависть моя не угасла. Я сказал ему, что эти люди полны лжи, что их замысел состоит в том, чтобы истратить его средства и сберечь свои собственные. На самом деле, я почти не понял, что они предлагали и лгут они или говорят правду. Но он, однако, как всегда, поверил мне на слово.

– И она сдержала свое слово?

– Поначалу я решил, что она меня обманула. Лол-Тан дал им ответ на следующее утро, они взошли на свой корабль и отплыли восвояси. Лол-Тан, по всей видимости, пребывал в добром здравии, и все говорило о том, что он пребудет в нем еще долго. Меня терзали разочарование и страх. Я впервые солгал королю-торговцу. Разумеется, это станет известно, и меня ждет мучительная смерть. Миновал месяц, который я провел в тревоге и попытках скрыть свой страх, и тут Лол-Тан начал медленно угасать. Поначалу это была сущая безделица, не сильный, но неотвязный кашель, о котором, разумеется, никто не смел даже упомянуть. Потом король принялся бледнеть, руки у него стали трястись, еще несколько недель – и он принялся кашлять кровью и бредить. К тому времени, как король умер, это был истощенный мешок костей, который не помнил даже собственного имени. Мне его было ничуть не жаль.

Разумеется, у короля был наследник. Третий его сын, Мах-Лол. Двух старших братьев тихо-мирно отравили в юности, когда сделалось ясно, что они не наделены отцовской деловой хваткой. Мах-Лол был истинный сын своего отца: чрезвычайно умный, великолепно образованный, наделенный всей хитростью и безжалостностью, которые нужны, чтобы усидеть на троне короля-торговца. Но, к великой моей радости, о моем даре он не подозревал. Болезнь Лол-Тана не дала ему уведомить сына о моей истинной роли при дворе. С точки зрения Мах-Лола, я был всего-навсего секретарь, пользовавшийся необычайным доверием, а для этой роли у него был свой человек. Меня сделали счетоводом при дворцовых кладовых, переселили из роскошных апартаментов в комнаты поскромнее и назначили жалкую долю того жалованья, что я получал прежде. По всей видимости, ожидалось, что, лишившись царственных милостей, я покончу жизнь самоубийством от такого позора, как поступили многие из слуг Лол-Тана, сделавшихся теперь лишними. А я вместо этого просто ушел, сказав стражнику у дворцовых ворот, что меня отправили в город с поручением. Стражник на меня почти и не взглянул. Мне был двадцать один год, и впервые в жизни я был свободен. Это был счастливейший момент в моей жизни.

Свобода изменила мою песнь: она расправила крылья, ища всего диковинного и нового. Я прошел вслед за ее мелодией через все владения Мах-Лола и вышел за их пределы. Песнь привела меня в мастерскую каменотеса, жившего в деревушке высоко в горах, и мастер, не имея ни сыновей, ни учеников, взялся учить меня своему ремеслу. Думаю, его тревожило то, как стремительно я все схватывал, не говоря уже о необыкновенном качестве моей работы, и он, похоже, вздохнул с облегчением, когда сделалось ясно, что учиться мне у него больше нечему, и я отправился дальше.

Песнь привела меня в порт, я сел на корабль и отправился на восток. Следующие двадцать лет я странствовал и трудился. Я переезжал из города в город, оставляя свой след на домах, дворцах и храмах. Я даже провел год в вашем Королевстве и украсил горгульями дворец нильсаэльского владыки. Я никогда ни в чем не нуждался: в голодные времена песнь помогала мне найти пищу и заработок, в изобильные она искала мира и покоя. Я никогда ей не возражал, никогда не противился. Пять лет назад она привела меня сюда, где Шоала, моя чудесная жена, выбивалась из сил, пытаясь продолжать дело покойного отца. Мастером она была хорошим, но богатые альпиранцы не любят иметь дела с женщинами. Вот с тех пор тут и живу. И песнь мне ни разу не говорила, что пора отправляться дальше, за что я ей благодарен.

– Даже теперь? – удивился Ваэлин. – Когда в городе «красная рука»?

– А когда вы впервые услышали о болезни, ваша песнь вам что-нибудь сообщила?

Ваэлин вспомнил, какое отчаяние он испытывал, думая о возможной участи сестры Гильмы, и только теперь сообразил, что песнь крови все это время молчала.

– Нет. Нет, ничего. Это значит, что никакой опасности нет?

– Не думаю. Это значит, что нам обоим почему-то надо находиться именно тут.

– Это что… – Ваэлин запнулся, подбирая слова, – это наша судьба?

Ам Лин пожал плечами:

– Кто знает, брат? Насчет судьбы я мало что знаю, могу только сказать, что я повидал в жизни достаточно случайностей и неожиданностей, чтобы усомниться в том, что судьба вообще существует. Мы сами прокладываем свой путь, но песнь ведет нас. Ваша песнь – это и есть вы, не забывайте. И вы можете ее петь точно так же, как и слышать.

– Но как? – Ваэлин подался вперед, и ему самому сделалось неловко от того, как он жаждал знания: он понимал, что это слышно по его голосу. – Как петь-то?

Ам Лин указал на верстак, где по-прежнему стояла начатая работа Ваэлина: она так и осталась нетронутой со времени его первого прихода.

– Вы уже начали. Подозреваю, вы уже давно поете, брат. Песнь может заставить нас взяться за самые разные инструменты: за перо, за резец… или за меч.

Ваэлин бросил взгляд на свой меч – он стоял под рукой, прислоненный к краю стола. «Так вот чем я занимался все эти годы? Прорубал себе свой путь в жизни? Вся эта пролитая кровь, все загубленные жизни были лишь строчками в песне?»

– Отчего вы ее не закончили? – поинтересовался Ам Лин. – Эту скульптуру?

– Если я снова возьмусь за молоток и резец, я уже не оторвусь, пока работа не будет окончена. А нынешние обстоятельства постоянно требуют моего внимания.

Ваэлин понимал, что это правда лишь отчасти. Грубо высеченные черты, проступающие из мрамора, начинали становиться пугающе знакомыми. Они еще не сделались узнаваемыми, но и этого хватало, чтобы заставить его прийти к выводу, что у готовой скульптуры будет лицо, которое ему известно. И, как ни странно, появление «красной руки» было удобным предлогом, чтобы оттянуть момент, когда все сделается окончательно ясно.

– Не стоит пренебрегать собственной песнью, брат, – предостерег его Ам Лин. – Помните, что я натворил, когда впервые воззвал к вам? Как вы думаете, отчего так вышло?

– Моя песнь молчала.

– Верно. А почему она молчала?

«Тощая шея короля… опасные тайны шлюхи…»

– Она призывала меня сделать нечто… нечто ужасное. Я не смог этого сделать, и моя песнь умолкла. Я думал, она меня оставила.

– Ваша песнь – не только проводник, но и защита для вас. Без нее вы становитесь уязвимы перед другими, кто способен делать то же, что и мы, как та воларская женщина. Поверьте мне, брат, вы бы не захотели стать уязвимым перед ней.

Ваэлин посмотрел на мраморную глыбу, провел пальцами вдоль грубого профиля еще не созданного лица. И сказал:

– Когда вернется «Красный Сокол», тогда и закончу.

* * *

Через двадцать дней после отплытия «Красного Сокола» моряки взбунтовались, вырвались из своей импровизированной тюрьмы в портовых складах, перебили стражу и бросились в порт. Атака была хорошо спланирована. Каэнис отреагировал быстро: приказал двум ротам Бегущих Волков оборонять пристань и согнал людей графа Марвена, чтобы те перекрыли все соседние улицы. На крышах расставили кумбраэльских стрелков, и десятки моряков полегли. Нападение на порт захлебнулось перед лицом организованного сопротивления, и моряки потянулись назад в город. Каэнис распорядился немедленно нанести ответный удар, и к тому времени, как появился Ваэлин, короткий, но кровавый мятеж был практически подавлен.

Ваэлин увидел Каэниса сражающимся с громадным мельденейцем. Верзила размахивал грубо вырезанной палицей, целясь в увертливого брата, а тот плясал вокруг, и его меч оставлял все новые раны на руках и лице мельденейца.

– Сдавайся! – приказал он, и его клинок рассек моряку предплечье. – Все кончено!

Мельденеец взревел от боли и гнева и удвоил усилия. Его бесполезная дубина свистела в воздухе, а Каэнис продолжал свой свирепый танец. Ваэлин скинул с плеча лук, наложил стрелу и с сорока шагов пронзил мельденейцу шею. Это был один из его лучших выстрелов.

– Не время для полумер, брат, – сказал он Каэнису, переступив через труп мельденейца и обнажая меч. В течение часа дело было сделано: почти две сотни моряков были мертвы и минимум столько же ранены. Бегущие Волки потеряли пятнадцать человек, в их числе – бывшего карманника, известного как Шнырь, одного из тех первых тридцати солдат, отобранных некогда в Мартише. Моряков загнали обратно на склады, и Ваэлин распорядился привести в порт оставшихся в живых капитанов. Их было около сорока, все с рублеными, обветренными лицами, свойственными бывалым морякам. Их выстроили напротив причалов, поставили на колени со связанными руками. Большинство смотрели с угрюмым страхом или открытым вызовом.

– Ваши действия были глупы и себялюбивы, – сказал им Ваэлин. – Если бы вы сумели добраться до кораблей, вы разнесли бы заразу в сотню других портов. И из-за вашего жалкого фарса я потерял хороших солдат. Я мог бы казнить вас всех, но не стану.

Он указал на гавань, где стояло на якоре множество кораблей городского торгового флота.

– Говорят, что душа капитана – в его корабле. Вы убили пятнадцать моих людей, я возьму в уплату пятнадцать душ.

Времени на это ушло немало. Солдаты королевской стражи, налегая на весла, подошли на шлюпках к кораблям, вывели их из гавани, поставили на якоре вдали от берега, залили палубы смолой, пропитали паруса и снасти ламповым маслом. Лучники Дентоса завершили работу, обстреляв корабли огненными стрелами, и к ночи пятнадцать кораблей ярко запылали. Пламя вздымалось высоко, искры фонтанами летели в звездное небо, море озарилось на мили вокруг.

Ваэлин следил за капитанами и испытывал глухое удовлетворение, видя скорбь на обветренных лицах. У иных в глазах стояли слезы.

– Если подобная глупость повторится еще раз, – сказал он, – я велю привязать к мачтам вас самих и ваши команды, прежде чем спалить оставшийся флот.

* * *

Утром Ваэлин увидел у ворот виллы губернатора Аруана. Сестры Гильмы видно не было, и ледяные когти страха впились в него изнутри.

– Где моя сестра? – спросил он.

Лицо губернатора, некогда мясистое, обвисло от тревоги и слишком быстрой потери веса, хотя признаков «красной руки» на нем заметно не было. Смотрел он тревожно, голос звучал глухо.

– Слегла вчера вечером. Она сгорела куда быстрее, чем моя дочь или ее служанка. Помнится, мать мне рассказывала, что с этой болезнью так и было тогда, много лет назад. Одним удавалось протянуть несколько дней, даже недель, а другие сгорали буквально за несколько часов. Ваша сестра не подпускала меня к дочери, настаивала на том, что будет ходить за ней одна, мне и моим слугам было запрещено даже заходить в то крыло виллы. Она говорила, что это необходимо, чтобы остановить распространение болезни. Прошлой ночью я нашел ее на лестнице, она была почти без сознания. Она запретила мне до нее дотрагиваться, сама доползла до дочкиной спальни…

Он осекся, видя, как помрачнело лицо Ваэлина.

– Я же с ней вчера разговаривал! – тупо сказал Ваэлин. Он вглядывался в лицо губернатора в надежде, что это какая-то ошибка, но видел лишь опасливое сожаление. И Ваэлин севшим голосом задал бессмысленный вопрос: – Она умерла?

Губернатор кивнул:

– И служанка тоже. Но моя дочь пока жива. Тела мы сожгли, как и распорядилась ваша сестра.

Ваэлин обнаружил, что стискивает кованые ворота так, что у него костяшки побелели. «Гильма… Ясноглазая, смешливая Гильма… Умерла и предана огню всего за несколько часов, пока я возился с этими идиотскими моряками…»

– Она что-нибудь сказала? – спросил он. – Она не оставила какого-нибудь завещания?

– Она сгорела так стремительно, милорд… Велела вам передать, чтобы вы придерживались ее инструкций и что вы с ней увидитесь Вовне.

Ваэлин пристально посмотрел в лицо губернатору. «Врет. Ничего она не сказала. Просто заболела и умерла». И тем не менее он обнаружил, что благодарен губернатору за обман.

– Спасибо, милорд. Вам что-нибудь нужно?

– Еще мази для сыпи моей дочери. И, быть может, несколько бутылок вина. Оно радует слуг, а наши запасы иссякают.

– Я позабочусь об этом.

Ваэлин отцепился от решетки и повернулся, чтобы уйти.

– Ночью было большое зарево, – сказал губернатор. – Со стороны моря.

– Моряки взбунтовались, пытались сбежать. Я в наказание сжег несколько кораблей.

Он ожидал услышать упреки, но губернатор только кивнул:

– Справедливая мера. Однако я бы вам советовал возместить ущерб торговой гильдии. Сейчас, когда я заперт здесь, они остались единственной гражданской властью в городе. Лучше с ними не ссориться.

Ваэлин был куда более склонен выпороть любого торгаша, который осмелится что-то вякнуть во всеуслышание, но даже сквозь пелену своего горя понял, что совет губернатора мудр.

– Хорошо.

Он почему-то помедлил, чувствуя, что нужно добавить что-то еще, в благодарность за милосердную ложь губернатора.

– Мы тут ненадолго, милорд. Может быть, еще на несколько месяцев. Будет кровь и пожары, когда придет армия императора, но, победим мы или проиграем, все равно скоро мы уйдем, и город снова будет ваш.

На лице губернатора отразилась смесь ошеломления и гнева.

– Но тогда зачем же, во имя всех богов, вы вообще сюда явились?

Ваэлин смотрел на город. Лучи утреннего солнца играли на домах и пустынных улицах внизу. Дальше сверкало золотом открытое море, белогривые валы катились к берегу, и небо над ним было безоблачно-синим… а сестра Гильма умерла, как и тысячи других людей, как тысячи, которые еще умрут.

– У меня есть дело, – сказал он и зашагал прочь.

* * *

Дентоса он нашел на вершине маяка на дальнем конце мола, прикрывающего гавань слева. Дентос сидел на краю плоской площадки, болтал ногами, смотрел на море и попивал из фляжки «братнего друга». Лук его лежал рядом, колчан был пуст. Ваэлин сел рядом, и Дентос протянул ему фляжку.

– Ты не ходил слушать слова прощания с нашей сестрой, – сказал Ваэлин, едва пригубив напиток и вернув фляжку. Он слегка поморщился, бренди с красноцветом опалил ему горло.

– Я сам попрощался, – буркнул Дентос. – Она меня услышала.

Ваэлин бросил взгляд вниз, к основанию маяка, где колыхалось на воде множество дохлых чаек, почти все застреленные с одной стрелы.

– Чайки тебя, похоже, тоже услышали.

– Тренировался, – сказал Дентос. – Все равно это гнусные помоечные твари, терпеть их не могу, орут еще, окаянные. Говенные ястребы, как звал их мой дядюшка Гролл. Он моряком был.

Дентос хохотнул и снова отхлебнул из фляжки.

– А может, я и его убил прошлой ночью. Я ж и не помню, какой этот ублюдок из себя был.

– Слушай, брат, а сколько всего у тебя дядюшек, а? Всегда было интересно.

Лицо у Дентоса омрачилось, и он долго молчал. Когда он, наконец, заговорил, в голосе его звучала угрюмость, какой Ваэлин никогда прежде не замечал.

– Ни одного.

Ваэлин озадаченно нахмурился.

– А как же тот, с бойцовыми собаками? И тот, что учил тебя из лука стрелять?

– Из лука стрелять я сам научился. У нас в деревне был мастер-охотник, но он мне был не дядюшка. Как и тот говнюк, что собак держал. Никто из них мне не дядюшка.

Он взглянул на Ваэлина и печально улыбнулся.

– Моя драгоценная маманя была деревенская шлюха, брат. И всех тех мужиков, что к нам являлись, она называла дядюшками и заставляла их быть со мной ласковыми, иначе она их в постель не пускала. В конце концов, любой из них мог быть моим отцом. Я так и не узнал, который именно. Да мне и плевать. Сборище бестолковых придурков.

Ну а маманька моя, хоть и шлюха, всегда заботилась о том, чтобы у меня все было. Я отродясь не голодал, у меня всегда была одежа на плечах и обувка на ногах, не то что у большинства других ребят в деревне. Быть шлюхиным отродьем и так несладко, а уж шлюхиным отродьем, которому завидуют… Все знали, что моим отцом мог быть любой из тридцати с лишним мужиков, другие ребята меня так и звали: «чей ублюдок». Мне было года четыре, когда я это впервые услышал. «Чей ублюдок? Чей ублюдок? Эй, чей ублюдок, ты где башмаки взял?» И это тянулось годами. Там был один пацан, сынок дяди Бэба, злобный маленький говнюк, он всегда принимался орать первым. А как-то раз они с его шайкой принялись швыряться в меня чем попало, а что попало оказалось острое, я был весь в ссадинах и разозлился. И я взял свой лук и прострелил этому пацану ногу. Не могу сказать, что мне было жалко смотреть, как он орет, истекает кровью и дрыгается. Ну и после этого, – он пожал плечами, – в деревне мне ловить было больше нечего. Никто бы не взял в подмастерья шлюхина ублюдка, да еще и опасного вдобавок. Ну и маманя отправила меня в орден. До сих пор помню, как она убивалась, когда телега меня увозила. Так я там больше и не был.

Глядя, как Дентос прихлебывает из фляжки, Ваэлин был ошеломлен тем, каким он выглядит старым. Лоб изборожден глубокими морщинами, коротко подстриженные волосы на висках припорошены ранней сединой. Годы битв и жизненных тягот состарили его, и его скорбь по сестре Гильме выглядела осязаемой. Из всех братьев ему она была ближе всего. «Когда вернемся в Королевство, попрошу аспекта дать ему должность в Доме ордена», – решил Ваэлин. Но тут же сообразил, что, вполне возможно, никто из них больше не увидит Королевства. И ему нечего было предложить Дентосу, кроме новых возможностей кровавой гибели. Он снова обратился мыслями к мраморной глыбе, ожидающей его в мастерской Ам Лина, и понял, что медлил слишком долго. Пора сделать то, зачем он был сюда послан. Если он сумеет совершить это прежде, чем прибудет альпиранское войско, быть может, они сумеют избежать очередной резни, если только он будет готов заплатить за это.

Он поднялся на ноги, тронул Дентоса за плечо на прощание.

– У меня дела…

Усталые глаза Дентоса внезапно вспыхнули, и он указал на горизонт.

– Парус! Видишь, брат? Парус!

Ваэлин прикрыл глаза от солнца, окинул взглядом море. Это была всего лишь точка, серая смазанная полоска между водой и небом. Но это, несомненно, был парус. «Красный Сокол» вернулся.

* * *

Капитан Нурин спустился по трапу первым. Его худое, обветренное лицо вытянулось от изнеможения, но в глазах у него горели торжество и алчность, которую Ваэлин так хорошо помнил по их первой встрече.

– Двадцать один день! – вскричал он. – Я и не думал, что такое возможно в эту позднюю пору, но Удонор услышал наши призывы и даровал нужные ветра. Было бы и восемнадцать, не проторчи мы так долго в Варинсхолде, и если бы не пришлось везти так много пассажиров.

– Так много пассажиров? – переспросил Ваэлин. Его взгляд был прикован к трапу, он все ждал, когда появится стройная черноволосая фигурка.

– Ровным счетом девять человек! Хотя для чего девицу, которая головой едва достает мне до плеча, надобно караулить всемером, этого мне не понять.

Ваэлин развернулся к нему, нахмурился.

– Караулить?

Нурин пожал плечами, указал на трап.

– Сами глядите!

По трапу спускался грузный мужчина с квадратным, грубым лицом. Лицо выглядело еще неприятнее оттого, что на Ваэлина и стоящих вокруг Бегущих Волков он смотрел исподлобья. Но хуже всего было то, что мужчина носил черное одеяние Четвертого ордена и меч у пояса.

– Брат Ваэлин? – осведомился он сухо и нелюбезно.

Ваэлин кивнул. Нарастающая тревога лишила его всякого желания приветствовать гостя.

– Брат-командор Илтис, – представился человек в черном. – Рота защиты Веры Четвертого ордена.

– Первый раз слышу, – сообщил Ваэлин. – Где сестра Шерин и брат Френтис?

Брат Илтис моргнул. Он явно привык, чтобы с ним обходились почтительно.

– Арестантка и брат Френтис находятся на борту. Нам с вами нужно многое обсудить, брат. Обговорить некоторые соглашения…

Ваэлин расслышал только одно слово.

– Арестантка? – Вопрос был задан тихо, но в нем отчетливо звучала угроза. Брат Илтис снова моргнул, его сурово сдвинутые брови растерянно нахмурились. – Какая еще арестантка?

Скрип досок заставил его снова обернуться к кораблю. Еще один брат Четвертого ордена, также вооруженный мечом, вел черноволосую молодую женщину за цепь, прикованную к наручникам у нее на запястьях. Шерин выглядела бледнее, чем помнил ее Ваэлин, и несколько похудела, однако ясная, открытая улыбка, озарившая ее лицо, когда их глаза встретились, осталась прежней. Еще пятеро братьев спустились на пристань следом за ней и растянулись по обе стороны причала, с холодным недоверием взирая на Ваэлина и Бегущих Волков. Последним с корабля сошел Френтис. Он прятал глаза, лицо у него вытянулось от стыда.

– Сестра!

Ваэлин шагнул к Шерин, но Илтис внезапно преградил ему путь.

– Арестованной запрещено общаться с Верными, брат.

– Прочь с дороги! – процедил Ваэлин, четко выговаривая каждое слово.

Илтис заметно побледнел, но с места не тронулся.

– У меня приказ, брат!

– В чем дело? – осведомился Ваэлин. В груди у него нарастал гнев. – Почему наша сестра закована в цепи?

За спиной у Илтиса Шерин подняла руки и грустно поморщилась.

– Простите, что снова предстаю перед вами в цепях…

– Арестованная не должна говорить, пока ей это не дозволено! – рявкнул Илтис. Он кинулся на нее, резко дернул за цепь, наручники ободрали ей руки, сестра невольно скривилась от боли. – Арестованная не должна осквернять уши Верных своими еретическими и изменническими речами!

Шерин бросила умоляющий взгляд на Ваэлина.

– Пожалуйста, не убивайте его!

 

Глава седьмая

Он видел, что она сердится. Лицо у нее застыло, она избегала встречаться с ним взглядом, пока они шли по дорожке, ведущей к вилле губернатора. Он нес на плече ее тяжелый сундучок со снадобьями.

– Я ж его не убил! – сказал Ваэлин, когда молчание сделалось невыносимым.

– Только потому, что вас остановил брат Френтис! – ответила она, сверкнув глазами.

Она, конечно, была права. Если бы Френтис его не остановил, он бы забил брата Илтиса насмерть там, на пристани. Прочие братья Четвертого ордена неблагоразумно потянулись за оружием, когда Илтис полетел наземь от первого удара Ваэлина, и их тут же разоружили набежавшие Волки. Им оставалось лишь беспомощно стоять и смотреть, как Ваэлин лупит и лупит кулаком в лицо заливающегося кровью Илтиса, не слушая уговоров Шерин. Остановился он, только когда Френтис оттащил его прочь.

– В чем дело?! – рявкнул он, выдираясь. – Как ты мог это допустить?!

Френтис выглядел таким несчастным и виноватым, каким Ваэлин его никогда еще не видел.

– Приказ аспекта, брат, – вполголоса ответил он.

– Прошу прощения! – Шерин, потрясая цепями, гневно воззрилась на Ваэлина. – Нельзя ли освободить меня, чтобы я могла позаботиться о нашем брате, пока он не истек кровью?

И она занялась братом-командором Илтисом, приказав принести с корабля ее сундучок. Она замазала ему ссадины мазями и бальзамами и зашила рассеченный лоб – Ваэлин ударил его головой о мостовую. Работала она молча, ее ловкие руки делали свое дело с точностью и аккуратностью, памятной Ваэлину, однако в движениях появилась резкость, говорящая о сдерживаемом гневе.

«Ей это не понравилось, – осознал Ваэлин. – Ей не нравится видеть во мне убийцу».

– Этих посадишь под замок, – сказал он Френтису, указав на братьев Четвертого ордена. – Будут буянить – выпорешь.

Френтис кивнул и замялся.

– Брат… Насчет сестры-то…

– Потом поговорим, брат.

Френтис снова кивнул и отошел распорядиться насчет арестованных.

Стоящий неподалеку капитан Нурин кашлянул.

– Что такое? – осведомился Ваэлин.

– Ваше слово, милорд! – сказал жилистый капитан. Увиденная вспышка насилия его устрашила, однако он не дал себя запугать и заставил себя встретить грозный взгляд Ваэлина. – Договор наш. При свидетелях ведь условились!

– А-а!

Ваэлин сдернул с пояса кошелек с лазуритом и бросил его Нурину:

– Потратьте деньги с умом. Сержант!

Сержант Бегущих Волков вытянулся по стойке «смирно».

– Да, милорд?

– Капитана Нурина и его команду задержать вместе с прочими моряками. Обыщите как следует корабль, чтобы убедиться, что никто не спрятался.

Сержант четко отсалютовал и зашагал прочь, отдавая приказы.

– Задержать, милорд? – Нурин нехотя оторвал взгляд от лазурита, который теперь крепко сжимал в кулаке. – Но у меня срочные дела…

– Несомненно, капитан. Однако в городе «красная рука», так что вам придется остаться с нами еще на некоторое время.

Алчность в глазах капитана тут же обернулась нескрываемым страхом, и он торопливо попятился назад.

– «Красная рука»? Здесь?!

Ваэлин отвернулся к сестре Шерин, глядя, как она обрезает ножничками шовную нить и срезает торчащие нитки.

– Да, – произнес он. – Но, думаю, теперь ненадолго.

– Я же вам говорила, – сказала Шерин, остановившись на дорожке, ведущей к губернаторской вилле, – я не допущу, чтобы из-за меня кто-то умер. И я этого не допущу, Ваэлин!

– Простите, – сказал он, изумленный ее искренностью. Он причинил ей боль, она на себе почувствовала каждый удар, нанесенный Илтису, он заставил ее увидеть в нем убийцу.

Она вздохнула, и лицо у нее немного смягчилось.

– Расскажите о «красной руке». Много ли людей умерло?

– Пока что только сестра Гильма и служанка с губернаторской виллы. Его дочь все еще жива, хотя теперь, может, уже и умерла.

– И других заболевших нет? В городе болезнь не появлялась?

Он покачал головой.

– Мы тщательно выполнили все указания сестры Гильмы.

– Тогда она, возможно, спасла город благодаря тому, что действовала так быстро.

Они подошли к воротам виллы. Один из стражников позвонил в колокольчик, чтобы вызвать губернатора. Пока они ждали, Ваэлин смотрел на темные окна виллы. После смерти сестры Гильмы усадьба приняла мрачный вид, который еще сильнее усугубляли заросшие, неухоженные сады. Ваэлин уже ожидал, что на звонок никто не выйдет, что «красная рука» наконец распространилась по дому и от него осталась лишь пустая скорлупа, которая ждет, чтобы ее предали огню. Ваэлин со стыдом поймал себя на том, что почти надеется, что все уже кончено, а в городе никаких вспышек не будет, все закончится на этом, и нет нужды посылать Шерин навстречу опасности.

– Это губернатор? – спросила она.

– Он самый.

Постыдная надежда Ваэлина развеялась: из виллы показалась дородная фигура губернатора Аруана.

– Он нас ненавидит, но очень любит дочку. Так мне и удалось заставить его сдать город.

Шерин уставилась на него:

– Вы ей угрожали? О Вера, эта война превратила вас в чудовище.

– Я бы не стал ее обижать…

– Ох, Ваэлин, лучше молчите.

Она покачала головой, зажмурилась от отвращения и отвернулась.

– Просто ничего не говорите, прошу вас.

Они стояли в ледяном молчании, ожидая губернатора. Стражники старательно не смотрели на них. Ваэлин ощущал гнев Шерин, как кинжал. Когда подошел губернатор, Ваэлин представил их друг другу и вставил ключ в тяжелый навесной замок, висящий на воротах.

– Она слабеет! – сказал Аруан, отворяя ворота. Голос у него срывался от надежды и отчаяния. – Вчера вечером она еще разговаривала, а сегодня утром…

– Тогда лучше не медлить, милорд. Вы не могли бы мне помочь?

Ваэлин поставил сундучок на землю, сестра Шерин с губернатором вместе подняли его и понесли к вилле. Она даже не попрощалась.

– Много ли времени это займет, сестра? – окликнул Ваэлин.

Она остановилась, оглянулась. На лице у нее не отражалось никаких чувств.

– На изготовление лекарства требуется несколько часов. После приема улучшение должно наступить немедленно. Приходите утром.

И отвернулась.

– Почему вы были в кандалах? – осведомился Ваэлин прежде, чем она успела уйти. – Почему под стражей?

Она не обернулась и ответила так тихо, что Ваэлин еле расслышал.

– Потому что я пыталась спасти вас…

* * *

Ваэлин отослал стражников и остался ждать. Он развел костер и сидел, кутаясь в плащ: близилась зима, и ветер с моря был холодный. Часы тянулись долго. Он обдумывал слова Шерин, тосковал оттого, что она на него гневается. «Я пыталась спасти вас…»

Когда солнце уползло к горизонту, явился Френтис, сел напротив, подбросил дров в костер. Ваэлин поднял голову, посмотрел на него, но промолчал.

– Брат-командор Илтис жить будет, – сказал Френтис нарочито небрежным тоном. – А жаль. Говорить пока не может, только стонет да охает, челюсть у него. Ну и невелика потеря: я его еще на корабле наслушался.

– Ты сказал, что аспект приказал тебе позволить с нею так обращаться, – сказал Ваэлин. – Почему?

Френтис скривился, как от боли, не желая делиться тем, что явно придется брату не по нраву.

– Сестра Шерин осуждена как изменница Королевству и отрицательница Веры.

«Шерин в Черной Твердыне…» От одной мысли об этом на Ваэлина накатило чувство вины и тревоги. «Что же ей пришлось там пережить?»

– Когда мы пристали, я пошел прямиком к аспекту Элере, – продолжал Френтис. – Как ты и приказывал. Когда она меня выслушала, мы отправились к аспекту Арлину. И ему удалось уговорить короля отпустить сестру из дворца.

– Из дворца? Так ее держали не в Черной Твердыне?

– Похоже, поначалу, когда Четвертый орден ее только схватил, ее держали там, но принцесса Лирна ее оттуда вытащила. Судя по всему, она просто взяла, заявилась туда и потребовала, чтобы сестру отпустили под ее ответственность. Тюремщик решил, что она действует по королевскому приказу, и выдал ей сестру. По слухам, аспект Аль-Тендрис вышел из себя, когда об этом узнал, но поделать ничего не смог. Но все равно сестра Шерин оставалась арестанткой, только что тюрьма была поуютнее.

– Да что же она такого натворила, что могли счесть за измену, не говоря уже об отрицании Веры?

– Она высказывалась против войны. И не раз. Она говорила об этом неоднократно, со всеми, кто готов был слушать. Говорила, что война эта основана на лжи и противна Вере. Говорила, что тебя и всех нас отправили на смерть без разумных причин. Все бы ничего, если бы такое молол кто попало, но ее хорошо знают в беднейших кварталах столицы, знают и любят, потому что она многим помогла. И когда она говорила, к ней прислушивались. Похоже, ни королю, ни Четвертому ордену не пришлось по вкусу то, что она говорила.

«Очередные ухищрения старика?» – подумал Ваэлин. Может быть, король знает о его привязанности к Шерин, и ее арест был еще одним способом оказать давление. Но нет, вряд ли. Янус ведь уже и так обеспечил себе его повиновение. Арест Шерин казался поступком, совершенным просто от страха. Уж конечно, возражения одного человека не могли бы остановить войну. Ваэлин хорошо знал, как жесток король, но публичный арест популярной в народе сестры Пятого ордена не был похож на один из тонких, вероломных ходов, к которым он был склонен. «Нет, должно быть, он предпринял что-то другое, – решил Ваэлин. – Попробовал найти способ заставить ее замолчать или купить ее послушание. Значит, у нее хватило сил противостоять ему, в отличие от меня».

– Король согласился отпустить Шерин только при условии, что ее закуют в кандалы и будут постоянно держать под стражей, – продолжал Френтис. – Кроме того, ей запрещено с кем-либо разговаривать без дозволения.

Френтис достал из-под плаща конверт и протянул его Ваэлину:

– Все подробности тут. Аспект Арлин сказал, что нам следует придерживаться…

Ваэлин взял конверт, бросил его в огонь и стал смотреть, как сургуч королевской печати пузырится и стекает в пламя.

– Судя по всему, король помиловал сестру Шерин и распорядился немедленно освободить ее из-под стражи, – сказал он Френтису тоном, не терпящим возражений. – За ее многолетнюю службу Королевству и Вере.

Френтис бросил взгляд на обуглившийся конверт и сразу же отвел глаза.

– Да, брат, конечно.

Он нервно заерзал, явно не решаясь сообщить что-то еще.

– Ну, в чем дело, брат? – устало спросил Ваэлин.

– Одна девушка пришла на пристань, когда мы уже готовились к отплытию. И попросила передать тебе вот это.

Его рука снова появилась из-под плаща с маленьким свертком, завернутым в простую бумагу.

– Хорошенькая такая. Я даже пожалел было, что вступил в орден.

Ваэлин взял сверток, открыл и увидел две тонкие дощечки, связанные голубой шелковой ленточкой. А внутри лежал одинокий зимоцвет, придавленный к белой карточке.

– Она больше ничего не сказала?

– Просила только передать тебе ее благодарность. А за что, не говорила.

Ваэлин с удивлением обнаружил, что улыбается.

– Спасибо, брат.

Он снова завязал ленточку и сунул дощечки в карман.

– Слушай, ты поесть не захватил, часом? А то я тут с голоду помираю.

Френтис сбегал вниз и через полчаса вернулся с Каэнисом, Баркусом и Дентосом. Они притащили еду и спальники.

– Я уж сколько недель не ночевал под звездами! – заметил Каэнис. – Соскучился.

– А то! – протянул Баркус, разворачивая спальник. – Моя задница уж так стосковалась по радостям жесткой земли и внезапного дождя!

– Вам что, делать нечего? – поинтересовался Ваэлин.

– А мы решили уклониться от обязанностей, милорд, – ответил Дентос, сделав ударение на слове «милорд». – Что, выпороть нас велите?

– А это смотря что вы мне пожрать принесли.

Они зажарили над костром козий окорок, разделили между собой хлеб и финики. Дентос откупорил бутылку кумбраэльского красного и пустил ее по кругу.

– Последняя, – скорбно сообщил он. – Я перед отъездом велел сержанту Галлису уложить двадцать бутылок.

– Похоже, на войне люди пьют больше обычного, – заметил Каэнис.

– С чего бы это, ума не приложу! – буркнул Баркус.

Некоторое время они чувствовали себя как много лет назад, когда мастер Хутрил, бывало, уводил их в лес и они ночевали под открытым небом, перекидываясь шутками и рассказывая истории у костра. Только теперь их стало меньше да шутки сделались невеселые. Даже Френтис, по-своему самая бесхитростная душа из них всех, и тот сделался склонен к цинизму. Он потчевал их рассказами о том, что тюрьмы нынче снова опустели, потому что король попытался набрать новые полки королевской стражи.

– Новые головорезы скоро останутся без головы.

– Ну и поделом им, – сказал Каэнис. – Тех, кто нарушил королевский мир, надлежит принуждать расплачиваться за это. И чем, как не военной службой? Должен заметить, из бывших разбойников выходят превосходные солдаты.

– Никаких иллюзий, – согласился Баркус. – Никаких надежд. Когда твоя жизнь – сплошные трудности, солдатское житье не так уж и плохо.

– Спроси-ка у тех бедолаг, что мы оставили на Кровавом холме, по душе ли им солдатское житье, – сказал Дентос.

Баркус пожал плечами:

– Солдатская жизнь часто подразумевает солдатскую смерть. Им-то хоть платят, а нам?

– А мы служим Вере, – вмешался Френтис. – Мне этого довольно.

– А, но ты-то пока молод душой и телом. А вот погоди-ка еще годик-другой, и сам потянешься за «братним другом», чтобы избавиться от этих гадких вопросов, как и все остальные.

Баркус опрокинул бутылку себе в рот и разочарованно скривился, когда оттуда выкатилось всего несколько капель вина.

– О Вера, зачем я не пьян? – проворчал он, швыряя бутылку в темноту.

– Так ты все же в это веришь? – продолжал Френтис. – В то, ради чего мы сражаемся?

– Мы сражаемся ради того, чтобы король мог удвоить свои доходы от налогов, о невинный отрок.

Баркус вытянул из-под плаща фляжку «братнего друга» и сделал большой глоток.

– Во-от, так-то лучше!

– Но так же не может быть! – возмутился Френтис. – В смысле, я знаю, что все эти байки насчет того, что альпиранцы будто бы детей крадут, – чушь собачья, но ведь мы же несем им Веру, правда? Мы нужны этим людям. Потому аспект и отправил нас сюда.

Он перевел взгляд на Ваэлина.

– Правда же?

– Ну конечно, правда! – ответил ему Каэнис со своей привычной убежденностью. – Наш брат просто видит самые низменные побуждения в самых чистых деяниях.

– Чистых?! – Баркус заливисто, от души расхохотался. – Что ты называешь чистым? Сколько трупов осталось валяться в пустыне по нашей милости? Скольких мы оставили вдовами, сиротами и калеками? А как насчет этого города? Думаешь, «красная рука» появилась здесь после того, как мы его взяли, просто по совпадению?

– Если бы мы принесли ее с собой, мы бы и сами заболели! – огрызнулся Каэнис. – Ты, брат, иной раз такую ерунду городишь!

Они продолжали грызться, а Ваэлин оглянулся на виллу. В одном из окон верхнего этажа горел тусклый огонек, смутные тени ходили за шторами. Шерин работает, скорее всего. Ваэлин ощутил внезапный приступ озабоченности, остро чувствуя ее уязвимость. Ведь если лекарство не подействует, она останется беззащитной перед «красной рукой», как сестра Гильма. Возможно, он отправил ее на смерть… и она так сердилась!

Он встал и подошел к воротам, не сводя глаз с желтого прямоугольника окна. В груди накипали беспомощность и чувство вины. Ваэлин обнаружил, что уже поворачивает ключ в замке. «Если подействует, это не опасно, а если нет, я не смогу жить, когда она умрет…»

– Брат?..

Каэнис. В его голосе звучало настойчивое предостережение.

– Мне надо…

И тут песнь крови взревела, взвыла у него в мозгу. Он рухнул на колени, ухватился за ворота, чтобы не упасть, почувствовал, как сильные руки Баркуса подхватили его.

– Ваэлин? Что, снова тот же самый приступ?

Невзирая на боль, пульсирующую в голове, Ваэлин обнаружил, что может стоять без посторонней помощи, и привкуса крови во рту не было. Он протер нос, глаза – они были сухие. «Нет, не тот же самый, но это песнь Ам Лина». Его настигло тошнотворное осознание происходящего, он вырвался из рук Баркуса, окинул взглядом темную массу города и сразу нашел его – яркий маячок, полыхающий над ремесленным кварталом. Горела мастерская Ам Лина.

* * *

Когда они прибежали, пламя вздымалось высоко в небо, крыша мастерской провалилась, почерневшие балки корчились в огне. Жар был так силен, что к двери нельзя было подойти ближе десяти ярдов. Горожане, выстроившись цепью, передавали ведра из ближайшего колодца, хотя вода, которую выплескивали в раскаленное горнило, помогала мало. Ваэлин метался в толпе.

– Где каменотес? – лихорадочно расспрашивал он. – Внутри остался?

Люди шарахались от него, на всех лицах были страх и враждебность. Ваэлин велел Каэнису узнать, где каменотес, и несколько рук указали на кучку людей поблизости. Ам Лин лежал на мостовой, голова его покоилась на коленях жены, жена плакала. На лице и руках багровели ожоги. Ваэлин опустился рядом на колени, бережно коснулся груди, чтобы удостовериться, что мастер еще дышит.

– Убирайся! – женщина отмахнулась, угодив ему по челюсти, и оттолкнула его руку. – Оставь его!

Лицо у нее было черным от сажи и бледным от горя и ярости.

– Это все ты виноват! Ты виноват, Убийца Светоча!

Ам Лин закашлялся, задергался, хватая воздух ртом, веки у него дрогнули, и глаза открылись.

– Нура-лах! – всхлипнула жена, притянув его к себе. – Эрха не алмаш…

– Безымянных благодари, а не богов, – прохрипел Ам Лин. Он отыскал глазами Ваэлина, поманил его к себе и шепнул на ухо: – Брат, мой волк…

Он моргнул и потерял сознание. Ваэлин вздохнул с облегчением, видя, что грудь у него вздымается.

– Отнесите его в дом гильдии, – велел он Дентосу. – И найдите целителя.

Ам Лина понесли прочь. Жена шла рядом, цепляясь за его руку. Подошел Каэнис.

– Нашли человека, который это сделал, – сказал он, указав на другую кучку людей. Ваэлин подбежал, протолкался через оцепление и обнаружил на мостовой избитый труп. Он пинком перевернул тело на спину, увидел опухшее, совершенно незнакомое лицо. Альпиранец.

– Кто это? – спросил Ваэлин, обводя взглядом толпу. Каэнис перевел. Немного погодя смуглолицый мужчина выступил вперед и произнес несколько слов, опасливо поглядывая на Ваэлина.

– Каменотес – человек уважаемый, – перевел Каэнис. – Его труд считается священным. Этому человеку не стоило ждать снисхождения.

– Я спрашивал, кто он! – проскрежетал Ваэлин.

Каэнис передал его вопрос смуглолицему на своем неуверенном, но правильном альпиранском. Тот только головой покачал. Стали расспрашивать толпу – сведения оказались скудные.

– Его имени, похоже, никто не знает, но он был слугой в одном из богатых домов. Несколько недель назад, когда они пытались вырваться из города, его ударили по голове, и с тех пор он был не в себе.

– Известно ли, почему он это сделал?

Все заговорили в один голос.

– Его нашли стоящим на улице с пылающим факелом в руке, – перевел Каэнис. – Он кричал, что каменотес – изменник. Похоже, из-за того, что каменотес сдружился с тобой, пошли дурные сплетни. Но такого никто не ожидал.

Ваэлин все пристальнее вглядывался в толпу, побуждаемый песнью крови. «Угроза не миновала. К этому приложил руку кто-то из присутствующих».

Грохот рушащейся кладки заставил его обернуться в сторону мастерской. Огонь пожрал балки, и стены рухнули. Теперь сделались видны многочисленные статуи, оставшиеся внутри: боги, герои, императоры, безмятежные и недвижные среди пламени. Ропот толпы смолк, сменившись благоговейным молчанием. Некоторые принялись молиться вполголоса.

«Его нет, – понял Ваэлин. Он подошел ближе, вглядываясь сквозь пламя, и на лбу у него выступил пот. – Волк пропал».

* * *

Поутру он отправился на пожарище и принялся искать, просеивая пепел сквозь пальцы под бесстрастными взорами закопченных, но не особенно пострадавших мраморных богов. Миновало несколько часов, прежде чем пламя улеглось, невзирая на бесчисленное количество ведер воды, вылитых в огонь горожанами и согнанными солдатами. В конце концов, когда сделалось ясно, что соседним домам ничто не угрожает, Ваэлин махнул рукой и велел оставить догорать. Когда рассвет озарил город, Ваэлин принялся искать мраморную глыбу с хранящейся в ней тайной, но нашел только пепел и несколько обломков мрамора, которые могли быть чем угодно. Песнь крови звучала непрерывным погребальным звоном в основании черепа. «Впустую, – подумал Ваэлин. – Все это было впустую…»

– Вы выглядите усталым.

Шерин стояла неподалеку, кутаясь в серый плащ, бледная. Из обугленных руин все еще поднимались струйки дыма. Лицо у нее по-прежнему выглядело настороженным, но гнева Ваэлин не увидел, только усталость.

– Вы тоже, сестра.

– Лекарство подействовало. Через несколько дней девочка полностью оправится. Я решила, что стоит дать вам знать.

– Спасибо.

Она чуть заметно кивнула.

– Однако это еще не все. Нужно следить, не появятся ли новые случаи. Но теперь я уверена, что эпидемию удастся предотвратить. Еще неделя, и город можно будет открывать.

Она окинула взглядом развалины, потом как будто впервые заметила статуи. Ее взгляд остановился на массивных фигурах человека и льва, сплетшихся в схватке.

– Мартуал, бог мужества, – сказал ей Ваэлин. – Борется с Безымянным, огромным львом, опустошавшим южные равнины.

Она протянула руку, погладила небывало мускулистое предплечье бога.

– Красиво…

– Да. Я знаю, вы устали, сестра, но я был бы вам благодарен, если бы вы согласились взглянуть на человека, который это изготовил. Он сильно обгорел на пожаре.

– Конечно! Где он сейчас?

– В доме гильдии, у порта. Я распорядился приготовить там для вас комнаты. Я вас провожу.

– Да я и сама найду!

Она повернулась, чтобы уйти, потом остановилась.

– Губернатор Аруан рассказал мне о той ночи, когда вы взяли город и как вы добились его сотрудничества. Я считаю, что была неоправданно резка с вами.

Она посмотрела ему в глаза, и он ощутил знакомую боль в груди, но на этот раз боль его грела. Она развеяла погребальное гудение песни крови и заставила его улыбнуться, хотя, видят Ушедшие, улыбаться ему было особо не из-за чего.

– Вы отпущены на свободу по приказу короля, – сказал он. – Брат Френтис привез королевское распоряжение.

– В самом деле? – она вскинула бровь. – Можно взглянуть?

– Увы, оно пропало.

Ваэлин указал на дымящиеся руины вокруг, словно в качестве объяснения.

– Обычно вам подобная неловкость несвойственна, Ваэлин.

– О нет, я часто бываю неловок в поступках и в словах.

Лицо Шерин озарилось короткой ответной улыбкой. Потом она отвернулась.

– Пойду осмотрю этого вашего друга-художника.

* * *

Семь дней спустя ворота распахнулись. Ваэлин приказал также выпустить моряков, но только по одной команде за раз. Неудивительно, что большинство предпочли отплыть с первым же отливом, и «Красный Сокол» – одним из первых. Капитан Нурин лихорадочно погонял свою команду, как будто боялся, что Ваэлин передумает и в последнюю минуту отберет лазурит.

Некоторые горожане побогаче тоже предпочли уехать: унять страх перед «красной рукой» было не так просто. Ваэлину удалось перехватить бывшего хозяина человека, который поджег мастерскую Ам Лина: богато одетого, хотя и несколько пообносившегося торговца пряностями. Он томился под стражей у восточных ворот, пока Ваэлин не пришел его допросить. Его семейство с оставшимися слугами ожидало неподалеку, с лошадьми, навьюченными разнообразными ценностями.

– Насколько я знаю, его звали Плотником, – сообщил купец. – Не могу же я знать по имени всех слуг в своем доме! На то у меня специальные люди есть.

Языком Королевства купец владел безупречно, но Ваэлину не понравился его надменный тон. Однако купец явно так его боялся, что Ваэлин сдержался и не отвесил ему бодрящую оплеуху.

– Жена у него была? – спросил он. – Родные?

Купец пожал плечами:

– По-моему, нет. Кажется, он все свое свободное время проводил, вырезая из дерева изображения богов.

– Я слышал, что он пострадал, его по голове ударили.

– Большинство из нас пострадали в ту ночь.

Купец засучил шелковый рукав и продемонстрировал шов на предплечье.

– Ваши люди весьма вольно размахивали своими дубинками.

– Так плотник, значит, пострадал, – напомнил Ваэлин.

– По голове его ударили, и, похоже, сильно. Мои люди отнесли его домой, он был без сознания. По правде говоря, мы считали его мертвым, однако он протянул несколько дней, еле дыша. А потом взял и очнулся, и как будто ничего и не случилось. Мои слуги сочли это делом рук богов в награду за все его поделки. А на следующее утро он ушел. И так ни слова и не сказал с тех пор, как очнулся.

Купец оглянулся на ожидающее его семейство. Руки у него дрожали от нетерпения и страха.

– Я знаю, что вы тут ни при чем, – сказал Ваэлин купцу, отступая в сторону. – Удачного вам путешествия.

Человек уже заторопился прочь, командуя домочадцам трогаться в путь.

«Протянул несколько дней…» – повторил про себя Ваэлин, и песнь крови шевельнулась, пропев отчетливую нотку узнавания. Он испытал знакомое чувство, как будто ищет что-то на ощупь, некий ответ на многочисленные загадки своей жизни, но ответ, как всегда, нащупать не удалось. Его охватило разочарование, и песнь крови дрогнула. «Песнь – это и есть вы, – говорил Ам Лин. – И вы можете ее петь точно так же, как и слышать». Он попытался успокоить свои чувства, расслышать песнь более отчетливо, заставить ее сосредоточиться. «Песнь – это я, моя кровь, моя нужда, моя охота». Она разрослась внутри него, взревела в ушах какофонией эмоций, размытыми видениями, которые мелькали перед внутренним взором слишком стремительно, чтобы их уловить. Слова, произнесенные и непроизнесенные, сливались в неразборчивый гул голосов, ложь и правда сливались в смятенном вихре.

«Мне нужен совет Ам Лина», – думал он, пытаясь сфокусировать песнь, внести гармонию в этот нестройный гул. Песнь взмыла еще раз, потом успокоилась, превратилась в единую отчетливую ноту, и перед ним мелькнуло видение мраморной глыбы, резца, который вновь взялся за свою немыслимо стремительную работу, ведомый незримой рукой, и из камня проступило лицо, и обозначились черты… А потом все исчезло, и глыба почернела и рассыпалась под руинами дома каменотеса.

Ваэлин отошел к ближайшему крыльцу и тяжело опустился на ступеньку. Видимо, у него был всего один шанс получить весть, что таилась в камне. Эта строка окончена, нужна новая мелодия.

 

Глава восьмая

Его вызвали к воротам в полночь. Джанрил Норин прихромал в его комнату в доме гильдии и разбудил его.

– На равнине десятки всадников, милорд, – сообщил менестрель. – Брат Каэнис велел позвать вас.

Он быстро пристегнул меч, сел на Плюя и через несколько минут прискакал к воротам. Каэнис был уже там, расставлял по стенам дополнительных лучников. Они поднялись на верх стены, и один из нильсаэльцев графа Марвена указал на равнину.

– Почти пятьсот этих засранцев, милорд! – сказал солдат. Голос у него сделался пронзительным от тревоги.

Ваэлин успокоил его, похлопав по плечу, подошел к краю стены и посмотрел вниз, на небольшое войско всадников в доспехах. Сталь слабо отливала голубым в тусклом свете растущей луны. Во главе всадников виднелась коренастая фигура в ржавых доспехах. Фигура гневно воззрилась на них.

– Вы там эти треклятые ворота открывать вообще собираетесь? – осведомился барон Бендерс. – Мои люди голодны, а я себе задницу натер!

* * *

Избавившись от доспехов, барон оказался менее плечист, но не менее задирист.

– Тьфу! – он выплюнул вино, которое набрал в рот, на пол центрального зала дома гильдии, служившего им столовой. – Моча альпиранская. Что, милорд, кумбраэльского, что ли, не осталось, угостить почетного гостя?

– К сожалению, мы с братьями, боюсь, издержали наши запасы, барон, – ответил Ваэлин. – Приношу свои извинения.

Бендерс пожал плечами, потянулся за стоящими на столе жареными курами, оторвал ногу и вгрызся в мясо.

– Я смотрю, вам удалось сохранить большую часть города в целости и сохранности, – заметил он с набитым ртом. – Видно, местные не сильно сопротивлялись.

– Нам удалось взять город хитростью. А губернатор оказался человеком практичным. Кровопролития почти удалось избежать.

Лицо у барона помрачнело, он остановился, чтобы запить съеденное, и потянулся за новой порцией.

– Да, про Марбеллис такого не скажешь. Я думал, этот город будет гореть до скончания веков.

Тревога Ваэлина усилилась. Неожиданное появление барона обеспокоило его, и, видимо, барон привез мрачные новости.

– Что, осада выдалась нелегкой?

Бендерс фыркнул и налил себе еще вина.

– Четыре недели долбились осадными машинами, прежде чем сумели проделать толковую брешь! А они каждую ночь устраивали вылазки: высылали небольшие отряды людей с кинжалами, которые пробирались сквозь наши ряды, резали глотки и дырявили бочонки с водой. Каждая ночь, будь она проклята, превращалась в пытку! Ушедшие знают, сколько народу мы потеряли. Потом владыка битв отправил в брешь целых три полка. Обратно вернулись человек пятьдесят, и те израненные. Альпиранцы устроили в бреши ловушки: волчьи ямы, и все такое. А когда королевская стража застряла у ям, они закидали их тюками соломы, пропитанными маслом. И лучники подожгли их огненными стрелами.

Он умолк, зажмурился, содрогнулся.

– Вой был слышен за милю.

– Так город не взят?

– Взят, взят. Еще как взят. Как дешевая шлюха.

Бендерс рыгнул.

– Кровавый Цветок зализал свои раны и придумал хороший план. По правде говоря, я думаю, что та атака на брешь была грандиозным отвлекающим маневром, жертвой, предназначенной для того, чтобы убедить альпиранцев, что они имеют дело с дураком. Две ночи спустя он поставил напротив бреши четыре полка и приготовился атаковать. А в то же время отправил всю оставшуюся пехоту королевской стражи к восточной стене со штурмовыми лестницами. Он поставил на то, что альпиранцы сосредоточат все силы у бреши и оставят недостаточно людей, чтобы оборонять стены. И оказался прав. Штурм длился всю ночь, и заплатили мы дорого, но к утру город был наш – то, что от него осталось.

Бендерс умолк и вплотную занялся едой. Ваэлин предоставил ему спокойно есть и невольно уставился на вечно заржавленные доспехи барона. Впервые увидев их вблизи, он обнаружил, что те участки стали, что не тронуты ржавчиной, сверкают безупречной полировкой, а сама ржавчина выглядит как-то странно, будто восковая.

– Это же краска! – сказал он вслух.

– А? – Бендерс оглянулся на свои доспехи и хмыкнул. – Ах это! Ну да, надо же поддерживать легенды, которые о тебе ходят, верно?

– Легенды о ржавом рыцаре? – переспросил Ваэлин. – Я их, кажется, не слышал, милорд.

– Ну да, вы ведь не из ренфаэльцев!

Бендерс ухмыльнулся.

– Отец мой был человек лихой и добросердечный, но чересчур любил кости и баб, а потому оставил мне в наследство только обветшалую башню да ржавые доспехи. В них мне и пришлось облачиться, когда владыка призвал нас на войну. По счастью, батюшка успел немного научить меня владеть копьем, а потому с каждой битвой и с каждым турниром положение мое становилось прочнее. Я сделался известен как Ржавый Рыцарь, и простой народ любил меня за бедность. Эти доспехи стали моим знаменем, по ним меня находили в стычках, меня узнавали и приветствовали крестьяне, на них собирались мои люди – когда у меня появилось достаточно денег, чтобы их нанять, разумеется.

– Так это, значит, не те самые доспехи?

Бендерс от души расхохотался.

– О Вера, брат! Нет, конечно! Те уже много лет как заржавели и развалились. Да и, в любом случае, даже самые лучшие доспехи больше нескольких лет не протянут: битвы и стихии берут свое. У нас в Ренфаэле так говорят: хочешь быть богаче лорда – становись кузнецом.

Он хохотнул и налил себе еще вина.

– Зачем вы здесь, барон? – спросил у него Ваэлин. – Затем, чтобы привезти вести от владыки битв?

Барон вновь сделался серьезен.

– Да. А еще я привез себя и своих людей. Три сотни рыцарей и две сотни вооруженных вассалов и всяких там оруженосцев. Если мы вам, конечно, нужны.

– Вы и ваши люди нам весьма кстати, но разве ваша служба не понадобится владыке фьефа лорду Теросу?

Бендерс отставил вино, тяжко вздохнул и посмотрел Ваэлину прямо в глаза.

– Со службы у владыки фьефа меня уволили, брат. Не в первый раз уже, но, подозреваю, в последний. Владыка битв посоветовал мне предоставить своих людей в ваше распоряжение.

– Вы поссорились с владыкой фьефа?

– Нет, не с ним.

Барон поджал губы, и Ваэлин счел за лучшее дальше не расспрашивать.

– А что велел передать владыка битв?

Бендерс достал из-за пазухи письмо и бросил его на стол.

– Я знаю, о чем там говорится, не трудитесь читать. Вам приказано готовить город к близящейся осаде. Дозоры из Марбеллиса обнаружили большое войско альпиранцев, движущееся на север. По всей видимости, они намерены миновать Марбеллис и обрушиться всеми силами на Линеш.

Он отхлебнул еще вина, побольше, утер губы и снова рыгнул.

– Мой вам совет, брат: призывайте торговый флот и отправляйте своих людей обратно в Королевство. Против такого войска вам город не удержать.

* * *

– По меньшей мере десять когорт пехоты, еще пять конных и разные дикари из южных провинций империи. Общим счетом почти двадцать тысяч.

Бендерс говорил беспечным тоном, но все присутствующие ощущали, какая тяжесть кроется за этой легкостью. Ваэлин созвал совет командиров в доме гильдии, отдав приказ Каэнису отыскать в городском архиве самую большую и подробную карту северного альпиранского побережья.

– Я думал, их больше будет, – сказал Каэнис. – Говорят ведь, что у императора войск без счета.

– Будет и больше, брат, – заверил его Бендерс. – Это только авангард. Те немногие пленные, которых мы захватили в Марбеллисе, с радостью это подтвердили. К этому городу движется элита альпиранской армии. Самая отборная пехота и кавалерия, какую он сумел собрать, все ветераны пограничных войн с воларцами. Да и дикарей недооценивать не следует, все это прирожденные воины. Говорят, они поклоняются императору, как богу, и, хотя жизнь их проходит в стычках друг с другом из-за мелких оскорблений, они охотно забывают о своих распрях, когда император призывает их на войну. Похоже, им нравится вкус поверженных врагов.

– А осадные машины? – спросил Ваэлин.

Бендерс кивнул.

– Десять штук. И куда выше и мощнее наших. Они способны метнуть валун размером с мускусного быка на три сотни шагов.

Ваэлин окинул взглядом стол, оценивая реакцию прочих военачальников на слова барона. Граф Марвен жестко сдерживал себя, явно опасаясь выдать какие-либо чувства, которые могли бы уронить его ревниво охраняемый статус. Лорд-маршал Аль-Кордлин заметно побледнел и то и дело стискивал свою едва зажившую руку. Верхняя губа у него начинала слабо блестеть от пота. Лорд-маршал Аль-Трендиль, казалось, впал в задумчивость: он сидел, поглаживая подбородок, с отсутствующим взглядом. Ваэлин решил, что он, должно быть, прикидывает, сумеет ли он улизнуть со всем добром, что награбил в Унтеше. Один только Брен Антеш выглядел невозмутимым. Он сидел, скрестив руки, и взирал на Бендерса всего лишь со слабым интересом.

– Много ли у нас времени? – спросил у барона Каэнис.

– Брат Соллис сообщил, что они тут, – Бендерс ткнул пальцем в расстеленную на столе карту, в точку примерно в двадцати милях к юго-западу от Марбеллиса. – Это было двенадцать дней назад.

– Войско таких размеров не может покрывать больше пятнадцати миль в день, – произнес граф Марвен нарочито выдержанным тоном. – А в пустыне и меньше того.

– Значит, у нас в запасе недели две, – сказал лорд-маршал Аль-Кордлин. Голос у него слегка срывался, и он откашлялся, прежде чем продолжать. – Уйма времени, милорд.

Ваэлин, нахмурясь, посмотрел на него.

– Уйма времени? Для чего?

– Как для чего? Чтобы эвакуироваться, разумеется! – Аль-Кордлин окинул взглядом сидящих за столом, рассчитывая на поддержку. – Я знаю, что в гавани осталось недостаточно кораблей, чтобы перевезти все войско, но старшие офицеры спокойно смогут уехать. А солдаты отправятся пешим порядком в Унтеш…

– Нам приказано удерживать город, – сказал ему Ваэлин.

– Против двадцати тысяч? – Аль-Кордлин коротко, несколько истерично хохотнул. – Они более чем втрое превосходят нас численностью, и к тому же это отборные войска! Было бы безумием…

– Лорд-маршал Аль-Кордлин, я освобождаю вас от занимаемой должности, – и Ваэлин кивнул на дверь. – Покиньте помещение. Поутру вас проводят в гавань, вы сядете на корабль и отправитесь в Королевство. А до тех пор попрошу вас не покидать отведенных вам комнат. Я не хочу, чтобы солдаты заразились вашей трусостью.

Аль-Кордлин подался назад, как будто его ударили, и забормотал:

– Но это же… Ваши оскорбления безосновательны… Мой полк поручен мне самим королем…

– Ступайте вон.

Ошеломленный лорд бросил еще один взгляд на прочих военачальников, увидел лишь безразличие либо опасливую неловкость, наконец направился к двери и вышел.

– Если я услышу еще от кого-нибудь предложение эвакуироваться, ответ будет тот же, – сообщил Ваэлин совету. – Это ясно, я полагаю?

И снова устремил взгляд на карту, не обращая внимания на дружный хор, выражающий согласие. Ваэлин снова удивился тому, какие пустынные тут земли. И как только три таких больших города, как Унтеш, Линеш и Марбеллис, сумели вырасти на краю этой бесплодной пустыни? «Одни кусты да пылища, – как выразился Френтис. – Ни одного деревца не видел с тех пор, как мы тут высадились…»

– Здесь нет деревьев.

– Простите, милорд? – переспросил барон Бендерс.

Ваэлин ничего не ответил и продолжал смотреть на карту. В мыслях шевельнулось нечто: семя стратегического плана, зароненное слабым бормотанием песни крови, которое переросло в дружный хор, как только его взгляд упал на пиктограмму милях в тридцати к югу от города: пальмовая рощица вокруг озерца.

– Это что такое? – спросил он у Каэниса.

– Оазис Лехлун, брат. Единственный значительный источник воды на южном караванном пути.

– А это значит, – сказал граф Марвен, – что альпиранская армия вынуждена будет остановиться там по пути на север.

– Вы предлагаете отравить воду, милорд? – спросил лорд-маршал Аль-Трендиль. – Великолепная идея! Мы можем набросать туда трупов животных…

– Ничего подобного я делать не собираюсь, – ответил Ваэлин, предоставив песне крови развивать его замысел. «Риск велик, и цена…»

– Надо закрыть город, милорд, – сказал граф Марвен, нарушив молчание: Ваэлин осознал, что оно затянулось на несколько минут. – Идущие на юг караваны непременно сообщат врагу о нашей численности.

– С тех пор, как угроза «красной руки» миновала, люди покидали город десятками, – сказал Ваэлин. – Я буду изрядно удивлен, если командующий альпиранцев до сих пор не знает во всех подробностях о нашей численности и о наших приготовлениях. Кроме того, пусть думает, будто мы слабы: это нам на руку. Чересчур самоуверенный противник бывает склонен к беспечности.

Он в последний раз взглянул на карту и отошел от стола.

– Барон Бендерс, прошу прощения, что вновь прошу вас сесть в седло сразу после вашего прибытия, но вы с вашими рыцарями понадобитесь мне завтра утром.

Он обернулся к Каэнису:

– Брат, вели разведчикам собраться на рассвете. Я поведу их лично. В мое отсутствие городом распоряжаешься ты. Сделай все, чтобы углубить ров под стенами и удвоить его ширину.

– Вы намерены устроить засаду двадцатитысячному войску с несколькими сотнями людей? – недоверчиво переспросил граф Марвен. – И чего же вы надеетесь добиться?

Ваэлин уже направился к двери.

– Секира без лезвия – простая палка.

* * *

Вдали от моря пески северной пустыни вздымались высокими барханами, которые уходили к горизонту, точно золотое штормовое море, застывшее под безоблачным небом. Солнце пекло слишком сильно, чтобы идти в течение дня, и они были вынуждены передвигаться ночью, пережидая дневную жару в тени палаток. Рыцари ворчали, их боевые кони ржали и раздраженно топали копытами, непривычные к такой жаре.

– Ох и шумные же засранцы! – заметил Дентос на второй день.

Ваэлин взглянул на кучку рыцарей, которые бранились и толкались, сидя за игрой в кости. Неподалеку еще один рыцарь громко отчитывал оруженосца за плохо начищенную кирасу. Ваэлин был вынужден согласиться, что рыцари – не самые скрытные солдаты и что он бы с удовольствием сменял их всех на одну-единственную роту орденских братьев. Но орденских взять было негде, а ему нужна была конница.

– Это все неважно, – ответил он. – Они мне нужны всего для одной атаки.

«Правда, не могу сказать, много ли их после этого останется».

– А как же дозоры? – спросил Френтис. – Альпиранцы же не дураки, чтобы оставить свои фланги без охраны.

– До города еще далеко, и я надеюсь, что им хватит глупости именно так и поступить. Ну а если нет – что ж, нам в любом случае останется протянуть всего один день. Любой дозор, который нас обнаружит, надо заставить умолкнуть, и будем надеяться на то, что к ночи их не хватятся.

Миновало еще две ночи, прежде чем впереди показался оазис, возникший из жаркого марева меж раскаленных барханов. Ваэлин удивился, какой он просторный: он-то думал, там всего лишь прудик и несколько пальм, а нашел небольшое озеро, окруженное пышной растительностью, манящий зелено-голубой самоцвет.

– Альпиранцев не видать, брат, – сказал Френтис, остановившись вместе с разведчиками у подножия бархана, куда он поднялся, чтобы осмотреть оазис. – Похоже, мы их опередили, как ты и говорил.

– А караваны? – спросил у него Ваэлин.

– Никого на мили вокруг.

– По пути на север мы почти не встречали купцов, милорд, – заметил барон Бендерс. – Война всегда вредит торговле. Если ты, конечно, не сталью торгуешь.

Ваэлин окинул взглядом пустыню и обнаружил высокий, почти как гора, бархан в паре миль к западу.

– Вон туда, – указал он. – Встанем лагерем на западном склоне. Костров не разводить, и я был бы вам весьма признателен, барон, если бы ваши люди постарались не создавать лишнего шума.

– Я сделаю что смогу, милорд. Но это ж не крестьяне, вы ж понимаете. Их нельзя просто взять и выпороть, как ваших мужиков.

– А может, и зря, милорд, – заметил Дентос. – Не мешало бы им напомнить, что кровь у них такого же самого цвета, как и у нас, мужиков.

– Они прольют достаточно крови, когда явятся альпиранцы, брат! – огрызнулся Бендерс. Его лицо, и без того красное, побагровело еще сильнее.

– Довольно! – вмешался Ваэлин. – Брат Дентос, ступай с братом Френтисом. Привезите столько воды, сколько сумеете, и постарайтесь оставить как можно меньше следов. Я не хочу, чтобы наши враги подумали, что за последние недели здесь побывало что-то более многочисленное, чем караван с пряностями.

* * *

Миновало еще два дня, прежде чем показалась армия императора. О ее появлении возвестил высокий столб пыли, поднявшийся над горизонтом на юге. Ваэлин, Френтис и Дентос лежали на гребне высокого бархана и наблюдали, как армия движется к оазису. Первой появилась конница: сперва мелкие разъезды, потом длинные колонны, едущие по двое в ряд. Ваэлин насчитал четыре полка копейщиков, да еще столько же конных лучников. Они отличались впечатляющей дисциплинированностью и расторопностью, судя по скорости, с какой они разбили лагерь. Через час после их прихода среди пальм оазиса уже пестрели палатки и горели костры. Ваэлин одолжил у Френтиса подзорную трубу и высматривал в толпе офицеров и сержантов, обращая внимание на то, как сурово они смотрят и как быстро им повинуются. Они выставили часовых по периметру компактного, умно расположенного лагеря. «И в самом деле ветераны!» – решил Ваэлин и пожалел, что не успел проститься с Шерин перед уходом. В последнюю их встречу Ваэлин обнаружил, что взгляд ее слегка смягчился, однако ему еще многое следовало ей объяснить.

Он отвел подзорную трубу от оазиса и направил ее на второе облако пыли, которое встало на юге. Колеблющиеся, крохотные фигурки альпиранской пехоты материализовались из жаркой пустыни с пугающей отчетливостью.

Пехоте потребовалось больше часа, чтобы войти в оазис и разбить лагерь. Прикидки мастера Соллиса были весьма скромными: на самом деле там было двенадцать когорт пехоты. Таким образом, альпиранское войско достигало как минимум тридцати тысяч. Ваэлин, хоть и всего лишь на миг, призадумался, так ли уж неправ был лорд-маршал Аль-Кордлин.

– Видал, вон там? – указал Френтис, отрываясь от подзорной трубы. – Может, это их владыка битв?

Ваэлин взял трубу, посмотрел туда, куда указывал Френтис, и увидел большой шатер, раскинутый к северу от оазиса. Несколько солдат устанавливали высокое древко с красным знаменем, на котором красовались две скрещенные черные сабли. За ними наблюдал высокий человек в золотом плаще, с жестким угольно-черным лицом и волосами, припорошенными сединой. «Нелиесен Нестер Хеврен, командир десятой когорты императорской гвардии. Явился сдержать обещание».

Он увидел, как капитан развернулся и поклонился коренастому, заметно прихрамывающему человеку. На нем были старые, но вполне еще годные доспехи и кавалерийская сабля у пояса. Кожа у него была оливковая, как у жителей северных провинций, голова обрита наголо. Он некоторое время слушал Хеврена – тот, по-видимому, о чем-то ему докладывал, – потом оборвал его, махнув рукой, и, не оглядываясь, ушел к себе в шатер.

– Нет, владыка битв – тот, хромой, – сказал Ваэлин. Он обратил внимание, как устало поникли плечи Хеврена прежде, чем он распрямился и зашагал прочь. «Стыдно тебе, – решил Ваэлин. – Тебя чураются, потому что ты потерял Светоча. Интересно знать, что ты предлагал? Выслать побольше дозоров, выставить побольше стражи? Остерегаться хитроумного Убийцы Светоча? А он и слушать не стал, да?» Впервые с тех пор, как они покинули город, Ваэлин почувствовал, что на душе у него полегчало.

К тому времени, как показались осадные машины, уже близился вечер. Ваэлин питал слабую надежду, что Бендерс преувеличил сведения, принесенные Соллисом, но теперь увидел, что барон говорил сущую правду. У королевской стражи были свои осадные машины, баллисты и катапульты, способные метать валуны и зажигательные снаряды в стены и через стены, но даже самые большие и тщательно изготовленные из их машин не шли ни в какое сравнение с бросающейся в глаза мощью сооружений, которые император прислал, чтобы повергнуть стены Линеша. Они ползли в сгущающемся мраке, подобно великанам, покачивая своими рычагами, влекомые большими упряжками волов.

Машины сопровождал эскорт примерно в три тысячи человек, судя по отсутствию строя и пестрому внешнему виду, очевидно, тех дикарей, о которых говорил Бендерс. Одежды у них были самого разного цвета, от кричащих головных повязок из алого шелка, разукрашенных синими перьями, до скромных черных или синих одеяний без каких-либо украшений. Оружие и доспехи у них тоже были самые разнообразные. Ваэлин углядел несколько кирас и кольчуг, но у большинства доспехов не было, только круглые деревянные щиты, украшенные непонятными знаками. Вооружены они были в основном длинными копьями с зазубренными железными наконечниками, а также жутковатыми шипастыми палицами и дубинками, которые они носили на поясе вместе с кинжалами и короткими мечами.

Ваэлин увидел, как волы притащили машины на южный край оазиса. Погонщики выпрягли животных и повели поить, а дикари стали разбивать лагерь вокруг высоких станин.

– Многовато их, дикарей-то, брат, долго прорубаться придется, – заметил Дентос.

– Если все получится, прорубаться не придется.

Ваэлин передал подзорную трубу Френтису.

– Пошли лошадей навьючивать. Тронемся, как луна взойдет.

* * *

Плюй, разумеется, оскорбился, обнаружив, что ему назначена роль вьючной лошади. Ваэлина это совершенно не удивило. Жеребец в полной мере проявил свой дурной нрав, когда Ваэлин попытался взвалить вьюки ему на спину, и принялся сердито гарцевать, не обращая внимания на ноги хозяина. Потребовалось несколько драгоценных минут возни, угроз и соблазнения кусочками сахара, прежде чем конь, наконец, утихомирился достаточно, чтобы дать закрепить вьюки. К тому времени яркий серпик луны висел уже высоко над головой.

– Я все никак не пойму, чего ты так цепляешься за эту скотину, брат, – заметил Дентос. Его голос был слегка приглушен миткалевым платком, прикрывающим нижнюю половину лица.

– Он боевой, – ответил Ваэлин. – Ради этого синяки и ссадины можно и потерпеть.

Он окинул взглядом собравшийся отряд разведчиков: все были одеты одинаково, в легкие белые миткалевые накидки, какие носили купцы, доставляющие через пустыню в северные порты пряности и прочие товары. На всех лошадях были навьючены вьюки, набитые круглыми глиняными горшками, в каких обычно возят пряности. Только сегодня в горшках был иной груз. Ваэлин понимал, что опытный глаз им не обмануть: кони у них были слишком высокие, в одежде было заметно слишком много непривычных деталей, не говоря уже о выпирающем из-под нее оружии. Но в течение нескольких секунд в темноте они будут выглядеть достаточно убедительно. Ваэлин надеялся, что большего и не потребуется.

Он бросил взгляд на север, на извилистую черту караванного пути, ведущего сквозь барханы к оазису. При луне пустыня выглядела странно. Песок сделался серебристым. Ночи в пустыне холодные, и его можно было принять за снег. Это снова вызвало в памяти полузабытый сон: жестокую насмешку Нерсус-Силь-Нин, тело, остывающее в снегу…

– Брат! – окликнул его Френтис, развеивая задумчивость.

Ваэлин тряхнул головой, чтобы избавиться от видения, обернулся к отряду разведчиков и заговорил:

– Все вы знаете, как важно то, что мы должны совершить нынче ночью. Как управитесь, скачите в сторону Линеша и назад не оглядывайтесь. Они помчатся за нами по пятам, как голодные волки, так что не медлите ни за что.

Он повернулся лицом к северу и тряхнул поводья Плюя.

– Вперед, мерзкая кляча!

Они зажгли факелы и ровным шагом двинулись вперед, выкрикивая заученные наизусть альпиранские приветствия дикарям, охраняющим лагерь с юга. Дикари все были высокими, худощавыми людьми с остроконечными бородками и кожей, как полированное красное дерево, одетые в выкрашенные в красное ткани и свободные доспехи, изготовленные из кости. У каждого было при себе одно из тех длинных копий с зазубренным наконечником, на которые Ваэлин обратил внимание прежде, рассматривая лагерь. Часовые отнеслись к ним с подозрением, но не очень встревожились, и Ваэлин с облегчением увидел, что появление маленького, но неизвестного отряда особого внимания не привлекло. Когда они подъехали ближе к лагерю, пятеро часовых собрались и преградили им путь, выставив копья им навстречу. Но держались они не особенно угрожающе.

– Ни-рель ахн! – приветствовал их Дентос. Альпиранский давался ему лучше всех после Каэниса, хотя и нельзя сказать, что Дентос говорил на нем бегло. И, несмотря на то что Каэнис усиленно натаскивал его те несколько часов, что оставались у них до отъезда из Линеша, Дентосу вряд ли удалось бы одурачить уроженца северной империи. На их счастье, дикари были южане и местный говор знали, возможно, еще хуже них.

Один из часовых растерянно покачал головой, сказал что-то на своем родном языке своим товарищам. Те только озадаченно пожали плечами.

– Унтерах!

«Торговец!» – сказал Дентос, тыча себя в грудь, потом указал на их импровизированный караван:

– Онтериш!

«Пряности!»

Говоривший с ними дикарь обошел Дентоса, пристально окинул взглядом их отряд. Приблизился к Ваэлину, не обращая внимания на дружеский кивок, и принялся разглядывать Плюя. При виде множества шрамов, которыми были покрыты ноги и бока боевого коня, глаза у него сузились.

Один из часовых вскрикнул, и человек, стоявший напротив Ваэлина, поспешно отступил, стиснул копье и принял боевую стойку. Ваэлин успокаивающе вскинул руки и указал на запад. Дикарь рискнул оглянуться через плечо и растерянно выпрямился при виде множества факелов, которые, откуда ни возьмись, вспыхнули в пустыне. Около трех сотен капелек света мерцали во мраке, сопровождаемые нарастающим красноречивым рокотом надвигающейся конной лавы и ревом множества труб.

Дикарь обернулся к своим товарищам, открыл рот, чтобы отдать приказ – и рухнул мертвым: метательный нож Ваэлина вонзился ему в основание черепа. Воздух наполнился звоном тетив и свистом метаемых клинков: разведчики выхватили оружие и расправлялись с оставшимися часовыми.

– Туши факелы! К машинам! – рявкнул Ваэлин, пуская Плюя в галоп.

Когда они въехали в лагерь, какофония битвы уже бушевала вовсю. Громоподобное столкновение рыцарей барона Бендерса с торопливо выстроившимися дикарями вскоре сменилось привычным визгом коней и лязгом металла. Повсюду дикари хватались за оружие и мчались, чтобы вступить в бой, боевые кличи и хриплый, скрежещущий рев их собственных рогов звали их на битву. К тому времени, как отряд Ваэлина оказался среди палаток, большинство уже убежали в сторону схватки, а те немногие, кто остался и мог бы им помешать, были тут же зарублены.

Они обнаружили, что машины никто не охраняет, кроме мастеров, которые за ними ухаживали, в основном людей средних лет в кожаных рабочих куртках, у которых и оружия-то не было, не считая плотницкого инструмента. Ваэлин пожалел, что им не хватило ума разбежаться. Он убил одного, который замахнулся на него киянкой, и оставил второго, зажимающего наполовину отрубленную кисть.

– Прочь отсюда! – приказал он раненому, сунул меч в ножны и сдернул со спины Плюя вьюк с горшками. Но человек только смотрел на него, отупев от шока, пока не рухнул на песок, лишившись сознания от потери крови. Ваэлин выругался и оставил его лежать. Он развязал вьюк и принялся торопливо метать горшки в ближайшую машину. Горшки разбивались о прочные деревянные балки, заливая все вокруг прозрачным, тягучим содержимым. Ваэлин быстро опустошил один вьюк и потащил другой к соседней машине, которую уже отчасти пропитал Френтис. Френтис улыбнулся волчьей ухмылкой.

– Ну и зрелище же будет, а, брат?

– Это точно!

Ваэлин опустошил второй вьюк и посмотрел, как продвигаются дела у остальных, с удовлетворением отметив, что вокруг всех десяти машин валяются осколки множества горшков.

– Ну все, довольно! – заорал он. – Поджигай!

Они отступили ярдов на двадцать, Ваэлин оттащил раненого ремесленника – ему не хотелось, чтобы тот сгорел заживо. Дентос с Френтисом скинули с плеч луки, подпалили зажигательные стрелы и выпустили их в сторону машин. Ламповое масло тут же вспыхнуло, и вскоре среди лагеря полыхало десять огромных костров. Пламя охватило высокие машины за несколько секунд, веревки и скрепы рассыпались от жара, длинные рычаги машин рушились, точно сосны, охваченные лесным пожаром.

Пламя было достаточно ярким, чтобы озарить битву, разыгравшуюся на западной стороне лагеря. Барон Бендерс теперь собирал своих людей, готовясь отступать, но рассвирепевшие дикари их отпускать не собирались. Ваэлин увидел, как нескольких рыцарей, тщетно пытавшихся выбраться из свалки, одного за другим стащили с коней и затыкали насмерть копьями.

Ваэлин вскочил на Плюя и обнажил меч.

– Скачите в город! – крикнул он разведчикам.

– А ты, брат? – спросил Френтис.

Ваэлин кивнул в сторону битвы.

– Надо же помочь барону. Я скоро!

– Я с тобой!..

Ваэлин бросил на Френтиса взгляд, не допускающий возражений.

– Веди своих людей домой, брат.

Френтис прикусил язык, сдержав, несомненно, резкий ответ, и кивнул:

– Если ты не вернешься через два дня…

– Значит, я не вернусь, а твоим командиром останется брат Каэнис.

Ваэлин пустил Плюя галопом и понесся в бой, чувствуя, как напрягся под ним боевой конь в ожидании сечи. Он пронесся вдоль сражающихся, зарубил нескольких неосторожных дикарей, поворачивая в сторону всякий раз, как они толпой кидались на него, уносясь прочь, потом повторяя все сначала: он пытался их отвлечь, чтобы их ярость перекинулась на него и рыцари получили передышку.

– Эрухин Махтар! – то и дело выкрикивал он, надеясь, что дикари понимают, что это значит. – Я Эрухин Махтар! Давайте, убейте меня!

Его явно поняли – по крайней мере, некоторые из дикарей, судя по свирепости, с какой они бросились за ним, с неприятной меткостью кидая вслед копья и топоры. Один проявил неслыханную резвость: понесся за Ваэлином, когда тот развернулся для очередного захода, запрыгнул на спину Плюю с занесенной палицей и тут же рухнул на песок с торчащей из туловища стрелой.

– Брат, я думаю, надолго тут задерживаться не стоит! – крикнул Дентос, пристроившись рядом с Ваэлином, наложив и выпустив на скаку следующую стрелу. Неподалеку покатился по земле следующий дикарь.

– Я ж вам в город возвращаться велел! – крикнул Ваэлин.

– Это ты Френтису велел, а не мне! – Дентос выстрелил снова и увернулся от копья. – Слушай, пора валить!

Ваэлин бросил взгляд в гущу схватки, увидел удаляющуюся массивную фигуру в доспехах, усеянных рыжими пятнами. Барон уходил последним. Он махнул на запад, и они помчались прочь, подгоняя коней. Все еще полыхающие машины отбрасывали длинные тени на пески, тускнеющие по мере того, как они растворялись в пустыне.

* * *

Они ехали всю ночь напролет, забирая на запад. На рассвете они повернули к северу и спешились, ведя коней в поводу, только когда жара сделалась совсем головокружительной. Они избавили животных от всего лишнего веса, выбросили свои кольчуги, оставили только оружие и фляжки с водой.

– А их что-то не видать, – сказал Дентос, прислонив руку козырьком к глазам и окидывая взглядом горизонт на юге. – Пока, по крайней мере.

– Появятся еще, – заверил его Ваэлин. Он поднес фляжку к губам Плюя, конь ухватил ее зубами и в несколько глотков всосал все содержимое. Ваэлин не знал, сколько еще жеребец протянет на жаре: пустыня – лютое место для животного, рожденного на севере. Бока у коня были в мыле, глаза, обычно блестящие и подозрительные, устало моргали.

– Если повезет, они поскачут по следам барона, – продолжал Дентос. – В конце концов, их же там больше!

– По-моему, мы свой запас везения весь извели прошлой ночью. Тебе не кажется?

Ваэлин дождался, пока Плюй допьет воду, потом снова взял его под уздцы.

– Идем. Если мы не можем скакать по такой жаре, значит, и они не смогут.

Уже наступал вечер, когда они увидели его вдали: маленькое и смутное, но оно там, несомненно, было.

– Миль пятнадцать, а? – прикинул Дентос, глядя на облачко пыли.

– Скорее десять.

Ваэлин сел в седло и поморщился, услышав, как устало всхрапнул Плюй.

– Видимо, они все-таки могут скакать по жаре.

Большую часть ночи они ехали легким галопом, опасаясь погонять лошадей, чтобы те не рухнули от усталости, то и дело оглядываясь на юг. На юге была видна лишь пустыня и небо, усеянное звездами, но они знали, что погоня с каждой милей все ближе.

С рассветом вдали показался берег моря, пески пустыни сменились кустарниками, и в шести милях к востоку забелели в лучах утреннего солнца стены Линеша.

– Брат… – тихо сказал Дентос.

Ваэлин обратил взгляд на юг. Облачко пыли сделалось больше, и в нем отчетливо виднелись вздымающие его всадники. Он наклонился, похлопал Плюя по шее, шепнул ему на ухо: «Прости!» И, выпрямившись, пнул коня в бока. Они пустились галопом. Ваэлин думал, что Плюй не сможет скакать быстро, но конь как будто, наоборот, испытал облегчение, пустившись галопом. Он тряхнул головой и заржал, то ли радостно, то ли гневно. Копыта коня взметали пыльный дерн, и они быстро обогнали Дентоса с его усталым скакуном – обогнали настолько, что через четыре мили Ваэлину пришлось придержать коня. Они поднялись на невысокий холм, и перед ними открылась равнина, отделяющая их от стен города. Ворота были открыты, цепочка всадников въезжала внутрь, и солнце сверкало на их доспехах.

– Похоже, барон все-таки добрался, – заметил Ваэлин, когда Дентос остановился рядом.

– Ну хорошо, хоть кто-то добрался!

Дентос поднял фляжку и вылил воду себе на лицо. Позади него Ваэлин увидел стремительно нагоняющих врагов. Они были всего в миле отсюда. Да, Дентос был прав: им не успеть.

– Давай, – сказал он, собираясь спешиться. – Мой конь быстрее. Им нужен я.

– Ой, да не дури ты, брат, – устало ответил Дентос. Он отцепил лук от седла, наложил стрелу на тетиву и развернул коня навстречу нагоняющим всадникам. Ваэлин понял, что его не переубедишь.

– Прости меня, брат, – сказал он виновато. – Дурацкая эта война, я…

Но Дентос не слушал. Он смотрел на юг и озадаченно хмурился.

– А я и не знал, что они тут водятся. И здоровая же зверюга, скажи?

Ваэлин посмотрел туда, куда смотрел Дентос, и песнь крови взмыла огненной бурей узнавания: он увидел большого серого волка, который сидел неподалеку. Волк смотрел на него теми же бесстрастными ярко-зелеными глазами, которые Ваэлин так хорошо запомнил еще с их первой встречи в Урлише.

– А ты что, видишь его? – спросил он.

– Еще бы, такое, да не увидеть!

Песнь крови бушевала вовсю, пронзительной какофонией, предупреждающей об опасности.

– Дентос, скачи к городу.

– Да никуда я не поскачу!

– Сейчас что-то будет! Езжай, пожалуйста!

Дентос хотел было возразить что-то еще, но тут его взгляд привлекло нечто иное: громадное темное облако, вставшее над горизонтом на юге, поднявшееся из пустыни по меньшей мере на милю в высоту. Его яростные клубы поглотили солнце. Оно катилось к городу, и барханы исчезали: облако подминало их своей алчной грудью.

Стрела вонзилась в землю в нескольких футах от них. Ваэлин повернулся и увидел, что до преследователей осталось чуть больше пятидесяти ярдов. Их было не меньше сотни, и впереди них неслась туча стрел, выпущенных на всем скаку: отчаянная попытка завершить погоню прежде, чем накатит песчаная буря.

– Скачи!!! – заорал Ваэлин, ухватил под уздцы коня Дентоса и потащил его за собой, пустив Плюя в галоп. Стрелы дождем посыпались на землю. Они спустились с холма и помчались к городу. Буря нагрянула прежде, чем они успели миновать треть расстояния. Песок хлестал по лицу и глазам облаком острых иголок. Конь Дентоса тут же вздыбился, Ваэлин упустил поводья, и всадник вместе с лошадью исчезли в клубящейся рыжей мгле. Ваэлин пытался окликнуть Дентоса, но рот мгновенно забило песком. Ничего не оставалось, как закрыть лицо и отчаянно цепляться за Плюя, вслепую пробивающегося сквозь бурю.

В отчаянии Ваэлин обратился к песни крови, пытаясь утихомирить ее, подчинить ее себе, чтобы управлять ее мелодией, чтобы петь самому. Поначалу это был лишь нестройный вопль тревоги и неправильности происходящего, который раздался при виде волка, но, когда Ваэлин собрал всю свою волю, смятение начало утихать, и среди бури, бушующей у него в душе, зазвучало несколько чистых нот. «Дентос! – воззвал Ваэлин, пытаясь забросить песнь сквозь бурю, точно крючок. – Отыскать Дентоса!»

Песнь снова переменилась, отчетливых нот сделалось больше, музыка становилась мелодичнее, она была почти безмятежной, но в ней слышалось нечто иное: напев был так странен, что почти неуловим. Осознание поразило его как удар. «Это не моя песнь! Эта песнь вообще не человеческая!»

«Кто? – пропел он. – Кто ты?»

Другая песнь изменилась снова, вся музыка исчезла, сменившись нетерпеливым рыком.

«Прошу тебя! – взмолился Ваэлин – Мой брат…»

Волчий рык превратился в вопль, такой мощный, что Ваэлин пошатнулся в седле. Плюй заржал и испуганно вздыбился. Ваэлин выпрямился и почувствовал, как из носа хлынула кровь. «Нет!!! – завопил он в ответ, вложив в песнь все силы, какие только в нем были. – Не нужна мне твоя помощь!!!»

Ветер мигом улегся, вихрь, хлещущий в лицо песком, превратился в слабое дуновение, и поднятый в воздух песок начал медленно оседать на землю со звуком, похожим на шепот тысячи голосов. Сквозь редеющий мрак Ваэлин увидел темный силуэт всадника, не более, чем в десяти ярдах от себя. Он сразу узнал Дентоса по мечу за спиной. Ваэлин испытал прилив облегчения. Он рысью подъехал к брату, ухватил его за плечо.

– Эй, брат, не время медлить!..

Дентос пошатнулся в седле и тяжело рухнул наземь. Глаза у него были открыты, по лицу разлилась хорошо знакомая бледность. Из груди у него торчала стрела, которая убила его, стальной наконечник был влажным от крови.

* * *

Позднее ему рассказали, что он так и сидел, застывший и неподвижный, точно одно из Ам Линовых изваяний, постепенно проступая из стихающей песчаной бури. Часовые на стенах подали голос, Каэнис отчаянно заметался, спеша открыть запертые было ворота. Преследователи-альпиранцы, рассеявшиеся было во время бури, быстро пришли в себя и устремились к окаменевшему Убийце Светоча. Один успел подъехать ярдов на двадцать, припав к шее коня, натянув лук и приготовив стрелу, осклабясь от торжествующей ненависти. Брен Антеш взбежал на стену над караульным помещением, пронзил стрелой грудь всадника, рявкнул на своих лучников. Тысяча стрел взвилась со стен и черным градом посыпалась на альпиранцев. Почти сотня всадников полегла с одного залпа.

Ваэлин ничего этого не заметил. Он видел только Дентоса, его обмякшее, безжизненное лицо, и наконечник стрелы, металл, блестящий в алой крови. Его окликали со стен – он ничего не слышал. Каэнис с Баркусом вылетели в открывшиеся ворота и остановились в ужасе. Ваэлин не замечал ни их горя, ни их вопросов. «Дентос и стрела…»

– Ваэлин!

То был единственный голос, который он мог услышать. Шерин подбежала к нему, потянулась, схватила его за запястье – костяшки его пальцев, стискивавших поводья, побелели.

– Ваэлин, ради Веры!

Он посмотрел на нее, вбирая ее сострадание, знакомая боль развеяла оцепенение, он всей душой потянулся к ней, одновременно испытывая глубокий стыд.

– Я убийца, – сказал Ваэлин, выговаривая каждое слово холодно и отчетливо.

– Нет…

– Я – убийца.

Он мягко отвел ее руку и пнул Плюя, заставив его двинуться шагом. Они миновали ворота и въехали в город.

 

Глава девятая

Два дня он провел у себя в комнате. Он валялся на кровати, полностью одетым. Джанрил стучался и оставлял под дверью еду, но он не обращал на нее внимания. Каэнис, Баркус и Френтис по очереди приходили и окликали сквозь дверь, но он их почти не слышал. Ему не хотелось ни спать, не пить, ни есть. Остались только Дентос, стрела и песнь, могучая, непостижимая песнь волка, как оглушительное эхо у него в голове. И, конечно, истина, чудовищная истина: «Я – убийца».

Он вспоминал, как пошел к Дентосу просить его участвовать в операции. «Ты у нас лучше всех стреляешь с коня…» – начал он, а Дентос уже собирал вещи.

– Норта был лучше, – заметил он, натягивая лук.

– Норта погиб.

Дентос только улыбнулся – и Ваэлин впервые понял, что он никогда не верил этой его выдумке о судьбе Норты. Много ли еще ему было известно? Какие еще тайны он хранил? И все, что он знал, пропало в один миг, унесенное стрелой незнакомца, который, вероятно, думал, будто застрелил самого Убийцу Светоча. Ваэлин думал, что, возможно, этот человек умер счастливым под градом кумбраэльских стрел. Быть может, он рассчитывал, что боги станут приветствовать его как героя. Как он, должно быть, разочаровался!

Ближе к вечеру второго дня его внимание, наконец, привлекло царапанье под дверью и жалобный скулеж. Ваэлин поморгал, обвел затуманенным взглядом темную комнату, нащупал щетину у себя на подбородке, почувствовал, как от него воняет…

– Надо бы помыться, – пробормотал он, встал и открыл дверь.

Меченый без труда снес его своей тушей и принялся любовно вылизывать ему лицо и подбородок своим жестким языком.

– Хватит, хватит, дурацкая собака! – простонал он, не без труда отпихивая пса. – Все со мной в порядке!

– В самом деле? – Шерин стояла в дверях, сложив руки на груди, и выражение ее лица было отголоском той суровости, которую Ваэлин помнил по первой их встрече. – Потому что выглядите вы ужасно.

Она повернулась, спустилась вниз и через несколько минут вернулась с тряпкой и тазом горячей воды. Она затворила дверь и села на кровать. Ваэлин разделся по пояс и принялся мыться. Меченый пристроил башку на колени Шерин, и она почесывала его за ухом. Ваэлин чувствовал, что она смотрит на его торс, понимал, что она вглядывается в каждый шрам, чувствовал ее грусть.

– Ничего такого, чего я бы не заслужил, сестра, – сказал он ей, потянувшись за бритвой. – Я заслужил все это, и намного больше.

– Так вы, значит, теперь себя ненавидите?

В ее тоне звучал гнев. Очевидно, она все еще сердилась на него за то, что он избил брата-командора Илтиса.

– Я столько всего натворил… Эта война…

Он осекся, ненадолго зажмурился, потом намылил лицо и поднес бритву к щеке.

– Дайте сюда.

Шерин встала, подошла к нему и отняла бритву.

– Вы не выспались, у вас руки трясутся.

Она пододвинула табурет и заставила его сесть.

– Успокойтесь, я это столько раз делала, что уже и счет потеряла.

Ваэлин вынужден был признать, что многие брадобреи позавидовали бы тому, как искусно она владела бритвой. Лезвие скользило по коже точно и уверенно, руки у целительницы были ласковые, прикосновения их успокаивали. На миг он забылся, наслаждаясь ее запахом и близостью. Горе и отвращение к себе исчезли под натиском этого нового для него чувства. Ваэлин понимал, что следует сказать ей, чтобы она перестала, что это неприлично – но он был слишком опьянен, и ему было все равно.

– Ну вот! – она отступила назад, улыбнулась ему, провела пальцем по подбородку. – Так гораздо лучше.

Ваэлина внезапно охватило почти непреодолимое желание снова притянуть ее к себе. Вместо этого он потянулся за тряпкой и стер оставшееся мыло.

– Спасибо, сестра.

– Брат Дентос был хороший человек, – сказала она. – Я скорблю о нем.

– Он был сыном шлюхи и вырос там, где все его ненавидели. Для него в мире не было другого дела, кроме как сражаться и умереть на службе ордену. Но вы правы: он был хороший человек и заслуживал более долгой жизни и более легкой смерти.

– Зачем вы сюда приехали, Ваэлин? – спросила она вполголоса. Гнев исчез, теперь в ее тоне слышалась одна только печаль. – Вы ведь ненавидите эту войну, я же вижу. Ваши таланты, как и мои, были предназначены не для этого. Мы должны были бы служить Вере, которая противостоит алчности и жестокости. А что мы делаем здесь? Что обещал вам король, чем пригрозил, что вынудил вас пойти на это?

Он хотел было солгать и вновь, как уже много лет, остаться наедине со своими тайнами, но сейчас это побуждение было лишь слабым шепотом, назойливой мыслишкой, что он заходит слишком далеко в неисследованные земли. Потребность рассказать ей все легко пересилила. Если уж нельзя ее обнять, он, по крайней мере, найдет некоторое утешение в откровенности.

– Он обнаружил, что мой отец сделался отрицателем. Из секты восхожденцев, по-моему. Что бы это ни значило.

– Мы оставляем свои кровные узы, поступая в служение Вере.

– В самом деле? И вы их оставили? Ваше сострадание родилось не на пустом месте, сестра. Оно родом с тех улиц, откуда вы пришли, от тех нищих людей, которых вы так стараетесь спасти. Разве мы способны что-то оставить?

Она прикрыла глаза, потупилась и ничего не ответила.

– Извините, – сказал он. – Ваше прошлое – это ваше дело. Я не хотел…

– Моя мать была воровка, – сказала Шерин, открыв глаза и встретившись взглядом с Ваэлином. Выговор у нее сделался резкий, непривычный. – Лучшая карманница, какую видали в наших кварталах. Руки как молния. Она могла стянуть кольцо с пальца у купца быстрее, чем змея хватает крысу. Отца своего я не знала, она говорила, что он был солдат, на войне погиб, но я знала, что она подрабатывала шлюхой, прежде чем обучилась своему ремеслу. И меня она тоже научила, говорила, у меня руки самые подходящие.

Шерин посмотрела на свои руки, стиснула проворные, тонкие пальцы.

– Она говорила, я у нее милая маленькая воровочка, а воровке ни к чему быть шлюхой. Но оказалось, что не такая уж я хорошая воровка, как она думала. Жирный старый богатей со своей жирной старой женой приперли меня к стенке, когда я сперла у нее брошку. Богатей лупил меня своей тростью, и маманя моя пырнула его ножом. «Не смейте лупить мою Шеричку!» – сказала. Она могла бы сбежать, но она осталась.

Шерин скрестила руки, обнимая себя за плечи.

– Ради меня осталась. Она все тыкала его ножом, когда явилась стража. Ее повесили на следующий день. Мне было одиннадцать. Когда ее повесили, я села и стала ждать смерти. Понимаете, не могла я больше воровать, вот не могла, и все. А больше я ничего не умела. Ни мамани, ни ремесла. Конец мне пришел. На следующее утро красивая дама в сером одеянии спросила, не надо ли мне помочь.

Ваэлин не помнил, как он встал и притянул ее к себе: он просто обнаружил, что ее голова лежит у него на груди и дыхание у нее срывается от сдерживаемых рыданий.

– Простите, сестра…

Она глубоко вздохнула, перестала плакать, подняла голову и улыбнулась кривой улыбочкой.

– Я тебе не сестра! – прошептала она и прижалась губами к его губам.

* * *

– У тебя, – Шерин прошлась язычком по его груди, – вкус песка и пота.

Она наморщила нос.

– А пахнет от тебя дымом!

– Извини…

Она хихикнула, приподнялась, поцеловала его в щеку и снова прижалась к нему своим обнаженным телом, положив голову ему на грудь.

– Я же не возражаю!

Его руки прошлись по ее гладким, узким плечам. Она блаженно вздохнула.

– Говорят, в этом деле надо быть опытным, чтобы получить настоящее удовольствие, – сказал он.

– Говорят, будто подлинная преданность Вере делает человека слепым к соблазну подобных удовольствий.

Она поцеловала его еще раз, на этот раз дольше, коснулась языком его губ.

– Сдается мне, не стоит верить всему, что говорят!

Они несколько часов лежали вместе, пылко, но бесшумно занимаясь любовью. Меченого поставили на страже за дверью, чтобы отвадить посетителей. Удивительное, электризующее ощущение близости ее тела, то, как она ласково дышала ему в шею, пока он двигался в ней, было восхитительным, головокружительным. И, невзирая на горе, и на чувство вины, и на то, что Ваэлин прекрасно помнил, что ждет за пределами этой комнаты, сейчас он был, возможно, впервые с тех пор, как он себя помнил, по-настоящему счастлив.

Тусклый свет зари сочился сквозь ставни на окне, и он отчетливо видел ее лицо, ее улыбку безмятежного блаженства, когда она отстранилась.

– Я тебя люблю, – сказал он, зарываясь пальцами в ее волосы. – И всегда любил.

Она ткнулась в него носом, поглаживая твердые мускулы на груди и животе.

– Правда? Даже после всех этих лет, что мы провели в разлуке?

– Мне кажется, такая любовь на самом деле никогда не проходит.

Он взял ее руку, пальцы их сплелись.

– Там, в Черной Твердыне… они тебя мучили?

– Только если считать ужас разновидностью пытки. Я провела там всего одну ночь, но наслушаться успела…

Ее передернуло, и он поцеловал ее в лоб.

– Извини. Мне следовало знать. Твои слова, должно быть, оказались очень весомыми, раз они так взволновали короля и аспекта Тендриса.

– Эта война – не просто ошибка, Ваэлин. Она оскверняет наши души. Она во всем противна Вере. Я не могла молчать. Никто другой не пожелал высказаться, даже аспект Элера, хотя я ее умоляла. И я принялась выходить на рыночные площади и кричать об этом во всеуслышание. И, как ни странно, многие прислушивались, особенно в беднейших кварталах. Мои слова были записаны, и их размножили на этом новом устройстве, оставляющем отпечатки чернил, которое используют в Третьем ордене. Повсюду стали расходиться листовки, все больше и больше, там говорилось нечто вроде «Долой войну, спасайте Веру!».

– Звучит неплохо.

– Спасибо. Им потребовалось две недели, чтобы явиться за мной. Брат Илтис со своими людьми ворвался в Дом ордена с королевским ордером на арест. Брат Илтис – не то чтобы добрейший человек, как ты мог заметить, и получил немалое удовольствие, подробно расписывая мне, что меня ждет в Черной Твердыне. Я всю ночь лежала без сна и слушала вопли. Когда отворилась дверь камеры, я чуть в обморок не упала от страха, но это была принцесса Лирна с чистой одеждой и королевским приказом выпустить меня под ее ответственность.

«Лирна… Хотелось бы знать, что за хитрый замысел за этим стоял?»

– Получается, я у нее в долгу.

– Я тоже. Нечасто встретишь столь добрую и отважную душу. Она позаботилась о том, чтобы у меня было все необходимое: хорошая отдельная комната, книги и бумага. Мы по много часов сидели и разговаривали в ее тайном саду. Знаешь, мне кажется, ей немного одиноко. Когда ты меня вызвал и мне пришлось уехать, она даже расплакалась. Кстати, она тебе просила передать самый теплый привет.

– Очень любезно с ее стороны.

Ваэлин поспешил сменить тему.

– Что он тебе предлагал? Янус то есть? Он же наверняка пытался втянуть тебя в какую-то сделку.

– На самом деле я с ним виделась всего один раз. Капитан стражи, Смолен, отвел меня к нему в покои. В городе и во дворце ходили слухи, будто он нынче нездоров, и я сразу поняла, что это так и есть, потому что кожа у него была серая, и плоть обвисла на костях. Возможно, старость начала сказываться, вкупе с какой-то изнуряющей болезнью. Я предложила его осмотреть, но он сказал, что лекарей у него хватает. А потом уставился на меня и задал всего один вопрос. Когда я ответила, он рассмеялся и велел капитану отвести меня обратно в покои принцессы Лирны. Это был печальный смех, полный сожаления.

– О чем же он тебя спрашивал?

Она шевельнулась, поднялась на колени, простыни упали с нее, обнажив стройную фигурку. Глаза у нее блестели, и Ваэлин понял, что Шерин плачет.

– Он спросил, люблю ли я тебя. И я сказала, что да. Это же правда… – Ее руки ласкали его лицо дрожащими пальцами. – Я тебя люблю. Надо мне было уйти с тобой, когда ты просил, тогда, много лет назад.

В то утро, когда он очнулся после мучительного исцеления, после резни аспектов, после того, как она спасла ему жизнь.

– А я думал, это был сон.

– Значит, сон был общий для нас обоих.

Ее руки замерли, прервав ласку, голос внезапно сделался неуверенным.

– И мы еще можем его воплотить. В Королевстве мне места больше нет, а вокруг еще целый мир, который мне только предстоит повидать. Мы могли бы повидать его вместе! Быть может, отыскать место, где нет ни королей, ни войн, ни людей, убивающих друг друга из-за веры, богов и денег…

Он привлек ее к себе, обхватил руками, наслаждаясь ее теплом, вдыхая запах ее волос.

– У меня тут есть одно дело. Кое-что должно еще произойти.

Он почувствовал, как она застыла.

– Если ты имеешь в виду, что надо выиграть эту войну, знай: это безумная надежда. Империя тянется на тысячи миль, от пустыни до снежных гор, и людей тут больше, чем звезд на небе. Одолеешь одну армию – император непременно пришлет другую, а за ней и третью…

– Нет, я не о войне. Я о деле, порученном мне моим аспектом. И сбежать от него я не могу, хотя мне и хочется. Но когда я его выполню, мы воплотим свои сны.

Она прижалась теснее, коснулась губами его уха, шепнула:

– Обещаешь?

– Обещаю.

Он сказал это совершенно честно, от чистого сердца, и не мог понять, почему это звучит как ложь.

Тут их прервало громкое рычание в коридоре. Джанрил Норен окликнул Ваэлина из-за двери. Судя по голосу, он заметно перетрусил при виде злой травильной собаки.

Шерин зажала рот руками, сдерживая смех, и нырнула под покрывало. Ваэлин потянулся за штанами.

– В чем дело? – осведомился он, распахнув дверь.

– У ворот – альпиранец, милорд, требует, чтобы вы вышли с ним биться.

Глаза Джанрила на миг оторвались от лица Ваэлина, заглянули в комнату и снова уставились на рычащего Меченого.

– Капитан Антеш предложил утыкать его перьями, но брат Каэнис решил, что, быть может, он вам нужен живым.

– А как он выглядит, этот альпиранец?

– Здоровый такой, волосы с проседью. Одет как один из тех всадников, с которыми мы сражались у моря. Здорово измотан, в седле еле держится. Видимо, слишком долго пробыл в пустыне.

– Сколько при нем людей?

– Нисколько, милорд. Один-одинешенек, хотите верьте, хотите нет.

– Скажите брату Френтису, пусть собирает разведчиков, и сообщите брату Каэнису, что я сейчас буду.

– Да, милорд.

Он затворил дверь и принялся одеваться.

– Ты правда станешь с ним биться? – спросила Шерин, выныривая из-под покрывала.

– Знаешь же, что нет.

Он натянул рубашку и наклонился, чтобы ее поцеловать.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.

* * *

Капитан Нелиесен Нестер Хеврен сидел, сутулясь, в седле, небритое лицо было перекошено от усталости. Однако, когда ворота распахнулись и он увидел перед собой Ваэлина, его бросающееся в глаза изнеможение сменилось мрачной удовлетворенностью.

– Что, северянин, набрался-таки мужества встретиться со мной лицом к лицу? – осведомился он, когда Ваэлин подъехал ближе.

– У меня не было выбора, мои люди начали терять ко мне всякое уважение.

Он посмотрел за спину капитана, в безлюдную пустыню.

– А где же ваше войско?

– Глупцы под предводительством труса! – бросил Хеврен. – Кишка у них тонка сделать то, что надо. Да проклянут боги Эверена, мерзавца, рожденного в пустыне! Император отрубит ему голову.

Он устремил на Ваэлина взгляд, полный лютой, незамутненной ненависти.

– Но прежде я отрублю твою, Убийца Светоча!

Ваэлин кивнул.

– Как вам будет угодно. Вы намерены спешиться или хотите, чтобы потом говорили, что у вас было несправедливое преимущество?

– Мне не нужны преимущества!

Хеврен не без труда сполз с седла. Песок пустыни посыпался с его одежд, лошадь облегченно всхрапнула. Ваэлин предположил, что Хеврен не один день провел в седле, и обратил внимание, как подкосились у него ноги, прежде чем он выпрямился.

– Возьмите! – Ваэлин снял надетую через плечо фляжку, отвернул крышку и отхлебнул сам. – Утолите жажду, а то станут говорить, будто преимущество было у меня.

Он снова завернул крышку и перекинул фляжку Хеврену.

– Ничего мне от тебя не надо! – сказал Хеврен, но Ваэлин заметил, как дрожит его рука, сжимающая фляжку.

– Не надо так не надо, оставайтесь гнить тут, – ответил он и повернулся, чтобы уйти.

– Стойте!

Хеврен открыл фляжку, напился, жадно глотая воду, пока фляжка не опустела, потом отшвырнул ее в сторону.

– Довольно болтать, Убийца Светоча!

Он выхватил саблю, расставил ноги в боевой стойке, смахнул со лба внезапно выступивший пот.

– Простите, капитан, – сказал ему Ваэлин. – Простите за смерть Светоча, простите, что мы сюда явились, простите, что не могу дать вам смерти, которой вы ищете.

– Я сказал, довольно болтать!

Хеврен шагнул вперед, занес было саблю, потом остановился, растерянно поморгал: глаза у него внезапно разъехались.

– Две части валерианы, одна часть царского корня и щепотка ромашки, чтобы забить вкус.

Ваэлин показал Хеврену крышку от фляжки, которую он подменил на другую, наполненную сонным снадобьем Шерин.

– Простите.

– Ах ты… – Хеврен, пошатываясь, прошел несколько шагов и рухнул на землю. – Нет! – простонал он, отчаянно пытаясь подняться на ноги. – Нет…

Он еще немного подергался и остался лежать неподвижно.

Ваэлин подозвал нильсаэльских солдат, охранявших ворота.

– Отыщите ему удобную комнату с надежными запорами и, смотрите, заберите у него все оружие!

Подъехал Френтис с отрядом разведчиков, остановился под аркой ворот.

– Драться тут было особо не с кем, – заметил он, когда нильсаэльцы понесли прочь бесчувственное тело Хеврена.

– Я отобрал у него достаточно много, – ответил Ваэлин. – Его войска нигде не видно. Забери к западу, может, нападете на их след.

– Думаешь, они идут в Унтеш?

– Либо в Унтеш, либо назад в Марбеллис. Ищите не больше одного дня, и смотри, не рискуй. Если вас заметят, сразу назад, в город.

Френтис кивнул и погнал коня вперед. Отряд разведчиков тронулся следом. Ваэлин смотрел, как они едут на запад, и старался не обращать внимания на слабую тревожную трель песни крови.

* * *

Наступила ночь. О Френтисе не было ни слуху ни духу. Ваэлин ждал на стене над караульным помещением. Густые россыпи звезд мерцали над черными песками пустыни.

– Ты тревожишься из-за него.

Шерин появилась рядом с ним, мимоходом дотронулась до его запястья и спрятала руки под одеянием.

– Он же мой брат, – ответил Ваэлин. – Капитан все спит?

– Как младенец. Он чувствует себя неплохо для человека, который несколько дней провел в пустыне почти без воды.

– Когда очнется, не подходи к нему слишком близко, он будет зол.

– Он тебя ужасно ненавидит.

В ее голосе звучала грусть.

– Они все тебя ненавидят, эти люди, несмотря на все, что ты для них сделал…

– Я убил наследника их империи и привел в их город чужеземное войско. А возможно, и «красную руку» принес тоже я. Пусть ненавидят, я это заслужил.

Она придвинулась ближе, бросив опасливый взгляд на стоявшего неподалеку часового – но тот, похоже, был всецело занят выковыриванием грязи из-под ногтей.

– Каменотес идет на поправку, но спит он плохо, ожоги до сих пор причиняют ему боль. Я стараюсь ее снимать, как могу, но он все равно бредит во сне, говорит на языках, которых я никогда не слышала, но иногда и на нашем тоже.

Ее взгляд был пристальным, вопрошающим.

– И кое-что из того, что он говорит…

Ваэлин вскинул бровь.

– Что же?

– Он говорит о песне, о Поющих, о живом волке, сделанном из камня, о злой и смертельно опасной женщине и о тебе, Ваэлин. Быть может, это просто бред, обманные видения, порожденные болью и сонными зельями, но меня это пугает. А меня напугать не так легко, ты же знаешь.

Он обнял ее за плечи и притянул к себе, не обращая внимания на ее встревоженный взгляд, брошенный на часового.

– Теперь-то уже какая разница? – сказал он.

– Твое положение, твоя роль здесь…

– Ну, пусть взбунтуются и скинут меня, если хотят.

Он нарочно повысил голос, чтобы часовой мог слышать, хотя тот теперь упорно смотрел куда угодно, только бы не на него. Если Ваэлин хоть что-то смыслил в солдатских сплетнях, к утру об этом будут знать все казармы. Он обнаружил, что ему совершенно наплевать.

– Прекрати! – она выпуталась из его объятий, смущенная, но смеющаяся.

Часовой кашлянул, Ваэлин обернулся и увидел, что он указывает в пустыню.

– Отряд возвращается, милорд!

Ворота распахнулись, впуская разведчиков, едущих усталой рысью. Ваэлин тут же встревожился, увидев, что Френтиса среди них нет.

– Когда мы обнаружили войско альпиранцев, оно было менее чем в десяти милях от Унтеша, милорд, – объяснил сержант Халкин, заместитель Френтиса. – Брат Френтис решил поехать вперед и предупредить об опасности принца Мальция. А нам приказал возвращаться и доложить вам.

Ваэлин на миг стиснул руку Шерин и зашагал в сторону конюшни, бросив через плечо:

– Позовите брата Баркуса и брата Каэниса!

 

Глава десятая

– Ну, вот так вот, – сказал Баркус.

– Умно… – пробормотал Каэнис. – Похоже, недооценили мы этого альпиранца.

Над городом Унтешем вздымался толстый столб дыма, марая утреннее небо. Земля под стенами была усеяна сотнями трупов, и штурмовые лестницы, прислоненные к стенам, были как растопка, натыканная в костер. Сквозь дым Ваэлину был виден хлопающий на ветру штандарт: черные скрещенные сабли на алом фоне, тот самый, который он видел в оазисе. Альпиранский владыка битв предпочел осаде стремительный натиск и пошел на кошмарные потери ради того, чтобы отвоевать город для императора. Унтеш пал, принц Мальций и Френтис либо мертвы, либо в плену.

«Я убийца…»

– Не надо говорить об этом людям, – сказал Каэнис. – Это дурно повлияет на боевой дух…

– Нет, – сказал Ваэлин. – Мы скажем им правду. Они знают, что я не стану им лгать. Истина важнее страха.

– Он мог и выбраться, – предположил Баркус, хотя, судя по его тону, сам не верил в то, что говорил. – Может, он на корабле уплыл.

Ваэлин зажмурился, пытаясь успокоить свои мысли и выслать песнь крови вперед, как тогда, когда он потерял Дентоса в песчаную бурю. Нота звучала ровно, без колебаний, и ответа не нашла.

– Его там нет… – прошептал Ваэлин, и надежда воспряла у него в груди. Ему пришла в голову полубезумная идея дождаться темноты, пробраться за стены и отыскать Френтиса в царящей после штурма неразберихе, хотя он полностью отдавал себе отчет, что наиболее вероятным исходом будет быстрая гибель. «Но если его там нет, где же он? Он бы принца не бросил!»

– Вылазка, – сказал Каэнис, указывая на равнину перед городом: отряд всадников, вздымая густое облако пыли, скакал по направлению к ним.

– Их там не больше десятка! – Баркус отцепил от седла свою секиру и снял кожаный чехол с двойного лезвия. – Хоть как-то поквитаемся за принца и нашего брата.

– Брось, – Ваэлин тронул повод Плюя, разворачивая его прочь от города. – Поехали!

* * *

Миновал еще месяц. Они ждали надвигающейся бури. Ваэлин жестко натаскивал солдат, гонял их до тех пор, пока они не валились от усталости, так, чтобы каждый знал, где его место на стене, и был достаточно опытен и натренирован, чтобы пережить хотя бы первый натиск. Он чуял их страх и нарастающее раздражение, но ответ был один: все новые тренировки и еще более жесткая дисциплина. К изумлению Ваэлина, смешанный страх и уважение, которые они к нему испытывали, делали свое дело: дезертиров не было, даже после того, как Баркус съездил в Марбеллис на разведку и вернулся с известием, что Марбеллис тоже пал.

– Город почти разрушен, – доложил могучий брат, спрыгивая с коня. – Стены пробиты в шести местах, половина домов уничтожена огнем, а уж сколько вокруг альпиранцев стоит лагерем – я и со счета сбился.

– А пленные? – спросил Ваэлин.

Лицо его брата, обычно веселое, было мрачным донельзя.

– На стенах стоят колья, много кольев, и на каждом колу – по голове. Если кого и пощадили, я их не видел.

«Владыка битв… Алюций… Мастер Соллис…»

– Ну и дураки же мы были, что позволили старому ублюдку отправить нас сюда! – говорил Баркус.

– Ступай, брат, отдохни, – сказал ему Ваэлин.

По ночам к нему приходила Шерин, и они занимались любовью, находя блаженное утешение в близости. Потом они лежали в темноте, сплетясь телами. Иногда Шерин плакала, тихо вздрагивая, пытаясь это скрыть.

– Не плачь, – шептал ей тогда Ваэлин, – скоро все это кончится!

Через некоторое время ее рыдания утихали, она вцеплялась в него и принималась жадно, отчаянно целовать его лицо. Она, как и все в городе, понимала, что теперь грядет. Альпиранцы волной хлынут через стены, и он, как и все прочие подданные Королевства, носящие оружие, умрет.

– Мы же можем уехать, – умоляюще сказала она однажды ночью. – В гавани же еще стоят корабли. Возьмем да и уплывем.

Он провел рукой по ее гладкому лбу, по изящному изгибу скулы, по тонко очерченному подбородку. Как чудесно было касаться ее лица, чувствовать, как она вздрагивает от его прикосновения, как теплеет ее кожа.

– Вспомни, что я тебе обещал, любовь моя, – сказал он и пальцем убрал слезинку с ее глаза.

На следующее утро он обходил стены, когда пришел Каэнис с докладом, что к гавани приближаются корабли из Королевства.

– Сколько их?

– Почти сорок.

Брат, казалось, был нимало не удивлен таким оборотом событий. Мысль, что король оставит их погибать без подмоги, ему, похоже, даже в голову не приходила.

– К нам идет подкрепление.

* * *

– Разговоры ходят, – сказал Каэнис, ожидая на пристани и глядя, как первый из кораблей огибает мол и входит в гавань. Ему явно было неловко, но говорил он решительно. – Насчет сестры Шерин.

Ваэлин пожал плечами:

– Этого следовало ожидать. Мы же особо не скрывались.

Он взглянул на Каэниса и пожалел о своей беспечности: брату всерьез было не по себе.

– Я люблю ее, брат.

Каэнис старался не смотреть ему в глаза.

– Согласно канонам Веры, ты мне больше не брат, – тяжко обронил он.

– Отлично. Что ж, ты можешь меня сместить. Я с удовольствием передам этот город в твои руки…

– Должность лорд-маршала полка и командира этого гарнизона доверена тебе королем, не орденом. Не в моей власти тебя смещать. Все, что я могу, это доложить о твоем… проступке аспекту и предоставить дело его суду.

– Если я доживу до этого суда.

Каэнис указал на приближающийся корабль.

– Пришло подкрепление. Король нас не подвел. Думаю, мы все поживем еще немного.

Ваэлин видел вдали остальные корабли, лениво покачивающиеся на волнах. «Что же они медлят?» – удивился он, и тут до него дошло. Корабль подошел ближе, и Ваэлин увидел, как высоко он сидит в воде. Подкрепление не пришло.

Моряки бросили канаты солдатам, стоящим на пристани, корабль подтянули к причалу, через борт тяжело перевалился трап. Ваэлин ожидал увидеть кого-то из высших маршалов королевской стражи и был весьма удивлен, когда с корабля на берег принялся неуверенно спускаться человек в роскошных одеждах аристократа из Королевства. Ваэлину пришлось некоторое время порыться в памяти, прежде чем он вспомнил имя этого человека: Кельден Аль-Тельнар, некогда министр королевских сооружений. Человек, шедший следом за Аль-Тельнаром, больше соответствовал ожиданиям Ваэлина: высокий, одетый в неброское, синее с белым одеяние, с аккуратно подстриженной бородкой и темной, красновато-коричневой кожей.

Ваэлин вышел вперед, чтобы приветствовать их.

– Приветствую, лорд Ваэлин! – Аль-Тельнар поклонился.

– Приветствую, милорд.

– Разрешите вам представить лорда Мерулина Нестера Вельсуса, генерального прокурора Альпиранской империи, ныне исполняющего обязанности посланника при дворе короля Януса.

Ваэлин отвесил поклон высокому.

– Прокурор, значит?

– Это скверный перевод, – ответил Мерулин Нестер Вельсус на почти идеальном языке Королевства. Говорил он холодно, и глаза его смотрели на Ваэлина хищно и пристально. – Точнее говоря, я орудие императорского правосудия.

Ваэлин сам не знал, отчего он начал смеяться, но ему потребовалось немало времени, чтобы успокоиться. Наконец он умолк и обернулся к Аль-Тельнару:

– Насколько я понимаю, у вас имеется королевский приказ для меня?

* * *

– Приказ вам ясен, милорд?

Аль-Тельнар явно нервничал, верхняя губа у него блестела от пота, руки, лежащие на столе, были крепко стиснуты. Однако он явно был так доволен тем, что играет важную роль в столь важном историческом моменте, что это, похоже, пересиливало страх, которого он не мог не испытывать, передавая подобный приказ столь опасному человеку.

Ваэлин кивнул:

– Да, вполне.

Они сидели в зале совета торговой гильдии. Кроме них, здесь находился только высокий альпиранец, генеральный прокурор. Отсутствие свидетелей явно огорчало Аль-Тельнара: он осведомился, где же писец, который будет записывать происходящее. Ваэлин не потрудился ответить.

– Вот здесь у меня королевское слово в письменном виде, – Аль-Тельнар достал кожаный портфель и вынул пачку бумаг с королевской печатью. – Если вам угодно…

Ваэлин покачал головой.

– Я слышал, что король нездоров. Он сам отдал вам эти приказы?

– Н-нет. Принцесса Лирна назначена гофмейстером, разумеется, до тех пор, пока королю не станет лучше.

– Однако болезнь не мешает ему отдавать приказы?

– Принцесса Лирна показалась мне весьма добросовестной и ответственной дочерью, – вмешался лорд Вельсус. – Если вас это утешит, я обратил внимание, что она передавала слова своего отца с заметной неохотой.

Ваэлин не сумел сдержать смешок.

– Милорд, вы когда-нибудь играли в кешет?

Глаза у Вельсуса сузились, губы гневно скривились, и он подался вперед через стол.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, невежественный дикарь! И меня это не интересует. Ваш король сказал свое слово, вы намерены его выполнять или нет?

– Кхм, – кашлянул Аль-Тельнар. – Принцесса Лирна, кстати, просила передать вам вести о вашем отце, милорд.

Видя, как пристально уставился на него Ваэлин, он было остановился, но доблестно двинулся дальше:

– Судя по всему, он тоже нездоров. Разнообразные старческие хвори, как говорят. Хотя она просила вас заверить, что делает все возможное, чтобы его поддержать. И надеется поступать так и впредь.

– Милорд, вы знаете, почему она выбрала именно вас? – спросил Ваэлин.

– Я предполагал, что принцесса приняла во внимание услуги, которые я оказал…

– Она выбрала вас потому, что для Королевства не будет большой потерей, если я вас убью.

Он отвернулся к альпиранцу:

– Подождите снаружи. У меня дело к лорду Вельсусу.

Оставшись наединие с альпиранским генеральным прокурором, Ваэлин ощутил всю ненависть, которая полыхала в нем как пламя. Глаза у него горели ненавистью. Быть может, Аль-Тельнар наслаждался историческим моментом, но лорду Вельсусу не было дела до истории. Его интересовало лишь правосудие. Или месть?

– Мне говорили, что он был хорошим человеком, – сказал Ваэлин. – Ваш Светоч.

Глаза у Вельсуса полыхнули, он хрипло проскрежетал:

– Вам никогда не понять величия человека, которого вы убили, и всего, что вы у нас отняли!

Ваэлин вспомнил неуклюжую атаку человека в белом доспехе, как он мчался навстречу смерти, слепо пренебрегая собственной безопасностью. Было ли это величие? Отвага – очевидно, да, хотя, возможно, он рассчитывал, что его защитит пресловутая милость богов. Как бы то ни было, горячка боя не оставляла места для восхищения и размышлений. Светоч был всего лишь еще одним врагом, которого надо было убить. Ваэлин сожалел о его смерти, но по-прежнему не находил в своей памяти места для чувства вины, а песнь крови об этом и вовсе молчала.

– Я начал эту войну с четырьмя братьями, – сказал он Вельсусу. – А теперь один мертв, второй потерялся в тумане битвы. А двое оставшихся…

Голос у него сорвался. «Двое оставшихся…»

– До ваших братьев мне дела нет, – ответил Вельсус. – Императорская снисходительность для меня – великая мука. Будь на то моя воля, я бы освежевал всю вашу армию заживо и выгнал в пустыню, на съедение стервятникам.

Ваэлин посмотрел ему прямо в глаза.

– При малейшей попытке воспрепятствовать благополучной эвакуации моих людей…

– Императорское слово дано, подписано и засвидетельствовано. Оно не может быть нарушено.

– Это было бы против воли богов?

– Это было бы противозаконно. Мы – империя законов, дикарь. Законов, которым подчиняются даже самые могущественные из нас. Императорское слово дано.

– Тогда, по всей видимости, у меня нет другого выхода, кроме как положиться на него. Я требую зафиксировать, что губернатор Аруан не оказывал никакого содействия моим войскам во время нашего пребывания здесь. Он все это время оставался верным слугой императора.

– Полагаю, губернатор выскажется за себя сам.

Ваэлин кивнул.

– Хорошо.

Он встал из-за стола.

– Завтра на рассвете, в миле к югу от главных ворот. Полагаю, поблизости имеются альпиранские войска, ожидающие вашего приказа. Будет лучше, если ночь вы проведете с ними.

– Если вы полагаете, что я выпущу вас из поля зрения до тех пор, как…

– Вы что, хотите, чтобы я вас из города розгами выгнал?

Ваэлин сказал это мягко, но знал, что альпиранец поймет, что он говорит всерьез.

Лицо у Вельсуса задрожало от ярости и страха.

– Да вы понимаете, что вас ждет, дикарь? Когда вы окажетесь у меня…

– Я вынужден положиться на слово вашего императора. Вам придется положиться на мое.

Ваэлин повернулся, чтобы уйти.

– У нас под стражей находится капитан императорской гвардии. Я попрошу его побыть вашим эскортом. Будьте любезны покинуть город в течение часа. И лорда Аль-Тельнара можете с собой забрать.

* * *

Он выстроил людей на главной площади. Ренфаэльские рыцари с оруженосцами, кумбраэльские лучники, нильсаэльцы и королевская стража – все стояли в едином строю и ждали его слова. Ваэлин по-прежнему терпеть не мог произносить речи и не видел смысла разводить долгие разговоры.

– Война окончена! – сказал он, вспрыгнув на телегу и повысив голос так, чтобы было слышно всем, до самых последних рядов. – Его величество король Янус три недели назад заключил договор с альпиранским императором. Нам приказано покинуть город и вернуться в Королевство. В гавани уже бросают якорь корабли, которые отвезут нас домой. Вы отправитесь в порт поротно, с собой брать только личные вещи и оружие. Никакого имущества альпиранцев не брать под страхом смертной казни.

Он окинул ряды взглядом. Не слышно было радости и восторженных возгласов – лишь изумление и облегчение почти на всех лицах.

– От имени короля Януса благодарю вас всех за службу. Стоять вольно! Ждать дальнейших приказов!

– Что, правда все кончено? – спросил Баркус, когда он спрыгнул с телеги.

– Все кончено, – заверил Ваэлин.

– Чего ж старый дурак вдруг сдался-то?

– Принц Мальций лежит мертвый в Унтеше, основные силы войска уничтожены в Марбеллисе, в Королевстве назревает смута. Думаю, он хочет сохранить как можно больше своих солдат.

Ваэлин обратил внимание на Каэниса. Тот стоял поблизости и был, возможно, единственным, кто не присоединил свой голос к общему облегченному гулу. На тонком лице брата отражалась озадаченность и нечто, что нельзя было назвать иначе как горем.

– Что, брат, видно, не бывать Великому Объединенному Королевству, – сказал Ваэлин, стараясь говорить как можно мягче.

Взгляд у Каэниса был отстраненный, как будто он пережил глубокое потрясение.

– Но он же не ошибается, – тихо сказал он. – Он же никогда не ошибается…

– Домой едем! – Ваэлин положил руки ему на плечи и хорошенько встряхнул. – Еще пара недель – и ты вернешься в Дом ордена!

– В задницу Дом ордена! – сказал Баркус. – Лично я найду ближайший портовый кабак и засяду там до тех пор, пока весь этот кровавый фарс не растает как дурной сон.

Ваэлин стиснул руки им обоим.

– Каэнис, садись со своей ротой на первый корабль. Баркус, ты на второй. А я тут буду распоряжаться, пока все остальные не загрузятся.

* * *

Лорд Аль-Тельнар предпочел сесть на первый же корабль, идущий домой, вместо того чтобы дожидаться развязки этого исторического момента. И когда Ваэлин остановил Аль-Тельнара на трапе, лицо у него раздраженно застыло.

– Моему брату о договоре ни слова, пока не окажетесь в Королевстве.

Ваэлин взглянул на Каэниса, стоящего на носу. Каэнис до сих пор выглядел совершенно потерянным. Все они потеряли на этой войне куда больше, чем хотелось бы: они теряли друзей, теряли братьев, однако Каэнис лишился еще и своих иллюзий, своей мечты о величии короля Януса. Не обернется ли его разочарование еще и ненавистью, когда он узнает все подробности договора?

– Как вам угодно, – сухо ответил Аль-Тельнар. – Еще что-нибудь, милорд, или я могу идти?

Ваэлин подумал, что, наверно, следовало бы передать что-нибудь принцессе Лирне, но обнаружил, что сказать ему нечего. Подобно тому, как он не чувствовал себя виноватым из-за убийства Светоча, он с изумлением обнаружил, что больше не испытывает и гнева в ее адрес.

Он отошел в сторону, дал Аль-Тельнару подняться на борт и помахал Каэнису. Втянули трап, корабль начал отходить от причала. Каэнис коротко, рассеянно махнул в ответ и отвернулся.

– Прощай, братец… – шепнул Ваэлин.

Следующим отбывал Баркус. Он весело и шумно подгонял своих солдат, но это совсем не помогало скрыть затравленный взгляд, который он приобрел с тех пор, как побывал в Марбеллисе.

– Ну, ребята, шевелись бодрей! Там вас шлюхи и трактирщики уже заждались!

Когда подошел Ваэлин, маска чуть не слетела совсем: Баркус скривился, сдерживая слезы.

– А ты не едешь, да?

Ваэлин улыбнулся и покачал головой:

– Не могу, брат.

– Из-за сестры Шерин?

Он кивнул.

– В гавани стоит корабль, он отвезет нас на Дальний Запад. Ам Лин знает один тихий уголок, где мы сможем жить в мире.

– Жить в мире… Интересно, как это? Как ты думаешь, тебе понравится?

Ваэлин расхохотался.

– Понятия не имею!

Он протянул было руку, но Баркус вместо этого стиснул его в медвежьих объятиях.

– Аспекту передать что-нибудь? – спросил он, отступив назад.

– Только то, что я решил уйти из ордена. Монеты, так и быть, пусть оставит себе.

Баркус кивнул, вскинул на плечо свою ненавистную секиру и, не оглядываясь, поднялся на борт. Пока корабль отходил от причала, он стоял на носу, неподвижно, как одно из изваяний Ам Лина, великий и благородный воин, застывший в камне. В грядущие годы Ваэлин всегда предпочитал вспоминать его именно таким.

Он стоял на пристани и смотрел, как все они уходят. Лорд Аль-Трендиль загонял свой полк на корабль бранью, ядовитой, как осиные укусы. Ваэлину он лишь кивнул мимоходом, прежде чем взойти на борт. Похоже, он так и не простил, что Ваэлин не дал ему возможности нажиться на этой войне. Нильсаэльцы графа Марвена взбегали на корабли бодро и бесшабашно, некоторые шутливо прощались с Ваэлином, перед тем как уплыть прочь. Сам граф выглядел непривычно жизнерадостным: похоже, теперь, когда никаких шансов завоевать себе славу не осталось, у него не осталось и причин для вражды.

– Я потерял больше людей в пьяных драках, чем в боях, – сказал он, протягивая руку Ваэлину. – Думаю, за это мой фьеф обязан вам благодарностью.

Ваэлин пожал ему руку.

– Что вы станете делать теперь?

Марвен пожал плечами:

– Охотиться на разбойников да ждать новой войны.

– Вы уж простите, только я надеюсь, что ждать придется долго!

Граф расхохотался и взошел на корабль. Его солдаты протянули ему бутылку вина и грянули песню, когда корабль двинулся прочь.

Барон Бендерс и его рыцари поднимались на корабли, шатаясь под тяжестью своих разобранных доспехов. Их настроение было самым неоднозначным из всего войска: многие, не скрываясь, плакали о своих боевых скакунах, которых пришлось оставить здесь. Другие были откровенно пьяны и шумно гоготали.

– Что за жалкое зрелище, когда они без доспехов и без коней, а? – сказал Бендерс. Его собственные якобы ржавые доспехи были навьючены на злополучного оруженосца, который несколько раз споткнулся, прежде чем, наконец, сумел затащить их на корабль.

– Славные люди, – сказал ему Ваэлин. – Кабы не они, город бы пал, и никто из нас домой бы уже не вернулся.

– И то верно. Вернетесь в Королевство – навестите меня, я надеюсь? У меня в поместье стол всегда ломится от угощения!

– Навещу, с удовольствием навещу.

Он пожал барону руку.

– Между прочим, Аль-Тельнар привез некоторые подробности о событиях в Марбеллисе. Судя по всему, когда стены пали, владыка битв и кое-кто еще сумели пробиться в порт. Примерно человек пятьдесят сумели спастись. Владыки фьефа лорда Тероса среди них не было, а вот сын его был.

Барон хрипло расхохотался и мрачно заметил:

– Гады – они всегда выжить сумеют!

– Простите, барон, но что все-таки случилось в Марбеллисе, что владыка фьефа дал вам отставку? Вы ведь так и не рассказали.

– Когда мы, наконец, ворвались в город, резня была страшная, и резали не только альпиранскую солдатню. Женщин, детей…

Он зажмурился и вздохнул.

– Я поймал Дарнела с двумя его рыцарями, они насиловали девчонку рядом с трупами ее родителей. Лет тринадцать было девчонке. Двух других я убил, а Дарнела собирался охолостить, но тут владыка фьефа уложил меня своей палицей. «Он, конечно, мерзавец, – сказал мне лорд на следующий день. – Но это единственный сын, какой у меня есть». Ну и отправил меня к вам.

– Вы ж держитесь настороже, как вернетесь в свои земли. Лорд Дарнел мне не показался человеком, склонным к всепрощению.

Бендерс только угрюмо усмехнулся в ответ.

– Да я и сам к нему не склонен, брат.

Последними из Бегущих Волков уходили сержанты Крельник, Галлис и Джанрил Норен. Ваэлин пожал руку каждому из них и поблагодарил за службу.

– Десять лет еще не прошло, – сказал он Галлису. – Но, если ты захочешь уволиться, то это в моей власти.

– Увидимся в Королевстве, милорд! – молодцевато отсалютовал Галлис и строевым шагом поднялся на корабль. Крельник и Норен взбежали следом.

Последним отрядом, всходившим на корабли, были кумбраэльские лучники. Ваэлин предлагал их пустить вперед ренфаэльцев, чтобы солдаты не решили, будто Темный Меч лелеет какой-то предательский замысел, собираясь оставить их альпиранцам, но Брен Антеш удивил его, настояв на том, чтобы подождать до тех пор, пока не отплывут все остальные. Ваэлин предполагал возможность засады: в конце концов, он остался наедине с тысячей человек, которые видели в нем врага своего бога. Но все они без заминки взошли на корабли. Большинство либо не обращали на него внимания, либо кивали с почтением и опаской.

– Они вам благодарны за то, что остались живы, – сказал Антеш, поняв, о чем он думает. – Но они скорее умрут, чем скажут спасибо. Скажу хоть я.

Он поклонился. Ваэлин сообразил, что впервые видит, чтобы он кланялся.

– Пожалуйста, капитан.

Антеш выпрямился, взглянул на ожидающий корабль, посмотрел на Ваэлина.

– Это последний корабль, милорд.

– Знаю.

Антеш вскинул брови – до него наконец дошло.

– Вы не намерены возвращаться в Королевство.

– У меня дела в другом месте.

– Здесь вам задерживаться не стоит. От этих людей вам ждать нечего, кроме лютой смерти.

– А в пророчестве Темного Меча ждет именно это?

– Отнюдь. Его соблазняет колдунья, которая становится царицей благодаря своей способности вызывать пламя из воздуха. Они вместе сеют ужасные разрушения по всему миру, пока, наконец, ее пламя не поглощает его в порыве их грешной страсти.

– Ну, по крайней мере, мне есть на что рассчитывать.

Он поклонился Антешу в ответ.

– Удачи вам, капитан.

– Мне нужно кое-что вам сказать, – сообщил Антеш. Его лицо, обычно безмятежное, сделалось мрачным. – Я не всегда носил имя «Антеш». Когда-то меня звали иначе, и это имя вам хорошо известно.

Песнь крови зазвучала в полный голос, но это было не предупреждение, а отчетливый, ярый триумф.

– Ну-ка, ну-ка? – сказал Ваэлин.

* * *

Ожоги Ам Лина зажили неплохо, но было видно, что шрамы останутся у него навсегда. Правая сторона лица, от скулы до шеи, была обезображена большим пятном сморщенной, обесцвеченной кожи, такие же уродливые шрамы виднелись на руках и груди. Несмотря на это, Ам Лин вел себя так же непринужденно, как всегда, хотя просьба Ваэлина явно его опечалила.

– Она спасла меня, ходила за мной, – говорил он. – И так с ней поступить…

– А вы бы со своей женой поступили иначе? – спросил Ваэлин.

– Я бы следовал своей песне, брат. А вы ей следуете?

Ваэлин вспомнил ясную, торжествующую мелодию песни, которая звучала, пока он слушал то, что рассказывал ему Антеш.

– Куда больше, чем когда бы то ни было.

Он посмотрел каменотесу в глаза.

– Вы сделаете то, о чем я прошу?

– Похоже, наши песни согласны. Так что у меня нет выхода.

Шерин постучалась и внесла миску супа.

– Ему надо поесть, – сказала она, поставила миску рядом с постелью каменотеса и обернулась к Ваэлину: – А ты иди, помогай мне собираться.

Ваэлин коротко коснулся руки Ам Лина в знак благодарности и вышел из комнаты следом за ней. Шерин заняла прежние комнаты сестры Гильмы в подвале дома гильдии и деловито отбирала, какие из неисчислимого множества бутылочек и коробочек с лекарствами взять с собой.

– Мне удалось добыть небольшой сундучок для твоих вещей, – сказала она ему, отошла к шкафчику и повела рукой вдоль ряда бутылочек, выбирая одни и оставляя другие.

– У меня только это, – ответил он, сбросил свой плащ, свернул его и протянул ей вместе с дощечками, которые привез ему Френтис, завернутыми в платок Селлы. – Не очень-то богатое приданое, я понимаю.

Она бережно развернула платок, провела пальцами по замысловатым узорам.

– Красивый какой! Где ты это взял?

– Благодарственный дар от прекрасной девы.

– Мне уже можно ревновать?

– Вряд ли. Она сейчас на другом конце мира и, подозреваю, замужем за белокурым красавцем, которого мы оба когда-то знали.

Шерин раскрыла дощечки.

– Зимоцвет!

– Это от сестры.

– А у тебя есть сестра? Кровная?

– Да. Мы с ней всего один раз виделись. Мы говорили о цветах.

Она стиснула его руку, вызвав непреодолимую потребность быть рядом с нею, такую мощную и всепоглощающую, что Ваэлин почти готов был забыть то, о чем он просил Ам Лина, забыть про аспекта, про войну, про всю эту жалкую, кровавую историю. Почти.

– Губернатор Аруан договаривается насчет корабля, но у нас есть еще несколько часов, – сказал он, отошел к столу, где она готовила свои смеси, сел и откупорил бутылку вина.

– Возможно, это самая последняя бутылка кумбраэльского красного, что осталась в городе. Ну что, выпьешь с бывшим лорд-маршалом тридцать пятого пехотного полка, бывшим мечом Королевства, бывшим братом Шестого ордена?

Она выгнула бровь.

– Я что, связалась с пьяницей?

Он взял два бокала, плеснул в каждый понемногу красного.

– Ладно тебе, женщина, пей уж!

– Хорошо, милорд, – сказала она с напускной покорностью, села напротив и потянулась за бокалом. – Ты им сказал?

– Только Баркусу. Остальные думают, что я плыву последним кораблем.

– Мы еще можем вернуться. Теперь, когда война окончена…

– Тебе там места нет. Ты же сама говорила.

– Но ты так много теряешь!

Он потянулся через стол и стиснул ее руку.

– Я ничего не теряю, зато получаю все!

Она улыбнулась и пригубила вино.

– А то задание, что дал тебе аспект, – ты его выполнил?

– Не совсем. Выполню к тому времени, как мы отсюда уедем.

– Но теперь-то ты можешь мне рассказать? Могу я наконец узнать?

Он крепче сжал ее руку.

– На вижу причин, почему нет.

* * *

День был холодный, куда холоднее обычного, даже для веслина. Аспект Арлин стоял на краю тренировочного поля и смотрел, как мастер Хаунлин учит группу послушников обращаться с посохом. Судя по возрасту и по тому, что группа была невелика – это были те, что выжили к третьему году. Поодаль безумный мастер Ренсиаль пытался стоптать конем другую группу мальчишек. Его пронзительные вопли далеко разносились в морозном воздухе.

– Здравствуй, брат Ваэлин, – приветствовал его аспект.

– Аспект, прошу предоставить тридцать пятому пехотному полку зимние квартиры.

По настоянию аспекта они оба соблюдали этот ритуал: Ваэлин официально просил предоставить им квартиры каждый раз, как полк возвращался в Дом ордена, в знак того, что, несмотря на то что полк финансируется и экипируется орденом, подразделение все равно остается частью королевской стражи.

– Просьба удовлетворена. Как там, в Нильсаэле?

– Холодно, аспект.

Большую часть минувших трех месяцев они провели на границе Нильсаэля с Кумбраэлем, охотясь на одну особенно дикую и фанатичную шайку богопоклонников, называвших себя Сынами Истинного Меча. Одной из их самых неприятных привычек было похищать и насильно обращать в свою веру нильсаэльских детей, многих из которых подвергали различным истязаниям, чтобы добиться послушания, а некоторых, особенно упрямых или беспокойных, даже убивали. Охотиться за шайкой среди гор и долин южного Нильсаэля было непросто, однако же полк преследовал разбойников так свирепо, что к тому времени, как их загнали в угол в одном глубоком ущелье, еретиков осталось всего человек тридцать. Они тут же убили оставшихся у них пленников, брата и сестру восьми и девяти лет, похищенных на нильсаэльской ферме за несколько дней до того, а потом принялись стрелять в Бегущих Волков, распевая молитвы своему богу. Ваэлин предоставил Дентосу с его лучниками истребить еретиков всех до единого, и совесть его совсем не мучила.

– Потери есть? – спросил аспект.

– Четверо убитыми, десять ранеными.

– Прискорбно. И что ты узнал об этих, как их там, Сынах Истинного Меча?

– Они считали себя последователями Хентеса Мустора, который, как полагают многие кумбраэльцы, был воплощением Истинного Меча, о коем говорится в пророчестве в их пятой книге.

– Ах да. Очевидно, существует еще одиннадцатая книга, о которой говорят по всему Кумбраэлю, «Книга Истинного Меча», в которой повествуется о жизни и мученической кончине Узурпатора. Кумбраэльские епископы ее осудили как еретическую, но многие их последователи стремятся ее прочитать. Так оно всегда бывает: сожжешь книгу – из пепла возродится тысяча новых. Похоже, убив одного сумасшедшего, мы создали в их церкви новое течение. Вот ведь ирония судьбы, а?

– Да, аспект.

Он замялся, собираясь с силами, чтобы сказать то, что надо было сказать, но аспект его, как всегда, опередил.

– Король Янус желает, чтобы я поддержал его войну.

«Вас, кажется, вообще нельзя застать врасплох», – подумал Ваэлин.

– Да, аспект.

– Скажи, Ваэлин, веришь ли ты, что в каждом переулке и под каждым кустом таятся альпиранские шпионы, которые готовят вторжение их войск?

– Нет, аспект.

– А веришь ли ты, что альпиранские отрицатели похищают наших детей, чтобы осквернять их в своих неудобопроизносимых богопоклоннических обрядах?

– Нет, аспект.

– В таком случае, считаешь ли ты, что грядущее богатство и процветание Королевства зависит от того, сумеем ли мы присоединить три главных альпиранских порта на Эринейском море?

– Не считаю, аспект.

– И тем не менее ты явился просить моей поддержки от имени короля?

– Я явился просить совета. Ради того, чтобы принудить меня повиноваться, король поставил под угрозу моего отца и его семью. Но я считаю, что не могу спасти их ценой гибели тысяч людей в бессмысленной войне. Должен быть способ заставить короля отказаться от этой идеи, как-то на него надавить. Если бы все ордена выступили единым фронтом…

– Время, когда ордена выступали единым фронтом, давно миновало. Аспект Тендрис жаждет войны с неверными, как похмельный пьяница жаждет эля, а наши братья из Третьего ордена зарылись в книги и на события в мире смотрят с холодным равнодушием. Пятый орден, по обычаю, не принимает участия в политике, а что касается Первого и Второго, для них общение с собственными душами и с душами Ушедших куда важнее любых земных забот.

– Аспект, у меня есть причины полагать, что существует еще один орден, который, возможно, обладает большим могуществом, чем все прочие, вместе взятые.

Он ожидал хоть какого-то проявления тревоги или шока, но аспект лишь слегка приподнял бровь.

– Я смотрю, сегодня тот день, когда надлежит раскрыть все тайны, брат.

Аспект сцепил свои длиннопалые руки, спрятал их под одеяние, повернулся и кивнул.

– Идем, пройдемся.

Они молча шли рядом. Под ногами похрустывал иней. С тренировочного поля доносились возгласы и стоны боли и торжества, которые он так хорошо помнил. Ваэлин внезапно ощутил острый приступ ностальгии: несмотря на всю тогдашнюю боль и потери, годы, проведенные в этих стенах, были в каком-то смысле проще, а потом королевские интриги и тайны Веры принесли в его жизнь тьму и смятение.

– Откуда тебе это сделалось известно? – спросил наконец аспект.

– На севере я повстречал человека, брата ордена, который Верные давным-давно считают мифическим.

– И он тебе рассказал о Седьмом ордене?

– Не совсем по своей воле, и очень немного. Он подтвердил, что Седьмой орден по-прежнему существует и что тайна эта известна всем аспектам. Хотя, учитывая недавний разрыв с Четвертым орденом, подозреваю, что аспект Тендрис пребывает в неведении относительно этого факта.

– Так оно и есть, и очень важно, чтобы он пребывал в нем и впредь. Ты не согласен?

– Конечно, согласен, аспект.

– Так что тебе известно о Седьмом ордене?

– То, что он связан с Тьмой, как мы с войной, а Пятый орден – с целительством.

– Именно так. Хотя наши братья и сестры из Седьмого ордена не говорят о Тьме. Они рассматривают себя как хранителей и владельцев опасного тайного знания, большая часть которого бросает вызов таким мирским понятиям, как имена или категории.

– Но согласятся ли они использовать это знание, чтобы нам помочь?

– Конечно. Они всегда так поступали и продолжают поступать так по сей день.

– Человек, которого я встретил на севере, говорил о войне внутри Веры, о том, что внутри Седьмого ордена некоторые оказались развращены собственным могуществом.

– Развращены, а быть может, сбиты с толку. Кто скажет? Многое остается известным лишь ушедшим годам. Ясно одно: члены Седьмого ордена овладели знанием, которое лучше было бы оставить сокрытым, и каким-то образом проникли Вовне и коснулись чего-то, некоего духа или существа, наделенного таким могуществом и злобой, что оно едва не погубило нашу Веру, а с нею и все Королевство.

– Но его удалось победить?

– Вернее было бы сказать – «сдержать». Однако оно и поныне бродит там, Вовне, и ждет. И существуют люди, которые призваны выполнять его повеления, строить заговоры и убивать по его наущению.

– Резня аспектов…

– И это, и многое другое.

Ваэлин подумал о своей встрече с Одноглазым в недрах города и о том, что Одноглазый говорил Френтису, вырезая замысловатый узор шрамов у него на груди.

– Ожидающий.

На этот раз аспект заметно удивился.

– А ты не терял времени зря, да?

– Кто он?

Аспект помолчал, обернулся, посмотрел на мальчиков на тренировочном поле.

– Быть может, это мастер Ренсиаль, а его кажущееся безумие все эти годы служит лишь прикрытием его подлинных замыслов. Или мастер Хаунлин, который так и не рассказал, откуда у него эти ожоги. А может, это и ты, кто знает?

Взгляд, который аспект устремил на Ваэлина, был пугающе пристальным.

– В конце концов, что может быть лучшим прикрытием? Сын владыки битв, отважный во всем, по всей видимости, не имеющий пороков, любимый Верными. И в самом деле, что может быть лучшим прикрытием…

Ваэлин кивнул.

– Это верно. Лучше меня только вы, аспект.

Аспект медленно моргнул, отвернулся и пошел дальше.

– Я хочу сказать, что он слишком хорошо прячется, и никакие ухищрения и усилия Седьмого ордена пока не помогли его обнаружить. Это может быть брат ордена или солдат твоего полка. Или даже кто-то, кто вообще не имеет никакого отношения к ордену. Насчет того, как он это сделает, пророчества ничего внятного не сообщают, зато ясно, что цель Ожидающего – уничтожить наш орден.

Ваэлин озадаченно нахмурился. Концепция пророчества была не свойственна Вере. Пророки и их видения принадлежали области ложных верований, богопоклонников и отрицателей, цепляющихся за суеверия, которые они принимают за мудрость.

– Пророчества, аспект?

– Появление Ожидающего было предсказано Седьмым орденом много лет назад. В их рядах есть те, кто обладает даром прозревать будущее, или, по крайней мере, те изменчивые облака тени, что составляют будущее, – так мне говорили. Видения, описанные такими людьми, редко совпадают так, чтобы тени слились в узнаваемое целое, но все они сошлись в двух моментах: у нас будет лишь один шанс обнаружить Ожидающего, и, если мы не сумеем этого сделать, наш орден падет, а без ордена падет и Вера, и Королевство.

– Но шанс его остановить у нас есть?

– Один – есть, да. Последний брат, который изрек пророчество на эту тему, жил больше ста лет тому назад. Говорят, он впадал в транс и записывал свои видения куда более четким и изысканным почерком, чем самый искусный писец в стране, хотя вне транса он вообще не умел ни читать, ни писать. И вот незадолго до смерти он еще раз взялся за перо и оставил короткий отрывок: «Война разоблачит Ожидающего, когда король отправит свое войско сражаться под солнцем пустыни. Он будет искать смерти своего брата и, может статься, обретет свою собственную».

«Смерти своего брата…»

– Ты пережил два покушения на свою жизнь еще во время обучения, – продолжал аспект. – Мы полагаем, что оба были совершены теми, кто служит злой силе, обитающей Вовне. Она почему-то жаждет твоей смерти.

– Но если Ожидающий таится в ордене, отчего бы ему просто не убить меня?

– То ли еще не представилась возможность, то ли он при этом рискует выдать себя, а ему еще многое нужно сделать. Но среди хаоса войны, среди стольких смертей, он может попытаться воспользоваться случаем.

Ваэлина пробрала дрожь, не имеющая никакого отношения к ледяным ветрам, выметающим тренировочное поле.

– Королевская война – это и есть наш шанс?

– Наш единственный шанс.

– Предсказанный человеком, который что-то такое написал в трансе больше ста лет тому назад. То есть вы готовы заставить орден ввязаться в войну на основании одного этого?

– После всего, что ты видел, всего, что тебе стало известно, ты все еще сомневаешься в этом? Эта война все равно будет, поддержим мы ее или нет. Король принял решение, и его уже не переубедишь.

– Если это произойдет, Королевство может пасть в любом случае.

– А если нет, оно падет обязательно. И не просто распадется на враждующие фьефы, как прежде – оно будет лежать в руинах, земля будет выжжена, леса сгорят дотла и все люди: и народ Королевства, и сеорда, и лонаки, – все погибнут. Что еще нам остается?

* * *

– Я не мог придумать, что ответить, – говорил Ваэлин Шерин, водя пальцем по гладкой коже ее руки. – Он был прав. Это было ужасно, кошмарно, но он был прав. Он сказал мне, что это будет война, какой мы еще не знали. Будут принесены великие жертвы. Но я должен вернуться. Независимо от того, сколько моих солдат и братьев погибнут, я должен вернуться в Королевство, когда выполню свою задачу. Перед тем как расстаться, он сказал, что я напоминаю ему мою мать. Я часто гадал, как они познакомились, а теперь, наверно, так и не узнаю.

Ее голова лежала на столе, глаза были закрыты, губы полураскрыты, рука все еще сжимала бокал, который дал ей Ваэлин.

– Две части валерианы, одна часть царского корня и щепотка ромашки, чтобы забить вкус, – сказал он, поглаживая ее по голове. – Постарайся не возненавидеть меня.

* * *

Он одел ее в ее плащ, спрятал в складках платок и дощечки и отнес ее в гавань. Нести ее было легко, она была такая хрупкая. Ам Лин ждал на причале возле большого купеческого корабля, его жена, Шоала, крепко держала его за руку, и лицо у нее кривилось от сдерживаемых слез: она с тоской смотрела на город, которого, по всей вероятности, никогда более не увидит. Губернатор Аруан сговаривался с капитаном корабля, коренастым человеком с Дальнего Запада, который заметно встревожился при виде Ваэлина. Возможно, то был один из капитанов, которых принудили смотреть на сожжение кораблей после того, как моряки попытались бежать. Ваэлин его не помнил. Но, как бы то ни было, капитан быстро перестал торговаться с губернатором и поднялся по трапу.

– О цене договорились, – сказал губернатор Ам Лину. – Они поплывут прямиком на Дальний Запад, и первый порт, в котором…

– Мне лучше не знать, – вмешался Ваэлин.

Ам Лин подошел, забрал у него Шерин, легко подняв ее на своих мускулистых руках каменщика.

– Скажите ей, что меня убили, – попросил Ваэлин. – Что, когда корабль отходил от пристани, явилась императорская гвардия и убила меня.

Каменотес нехотя кивнул.

– Как песнь подскажет, брат.

– Она могла бы остаться здесь, – предложил губернатор Аруан. – В конце концов, город ей многим обязан. Ей не будет грозить большая опасность.

– Губернатор, вы в самом деле думаете, будто лорд Вельсус разделяет вашу благодарность? – осведомился Ваэлин.

Губернатор вздохнул.

– Пожалуй, нет.

Он снял с пояса кожаный кошелек и протянул его Шоале.

– Это ей, когда она очнется. И передайте ей от меня спасибо.

Ваэлин провел пальцами по волосам Шерин, пытаясь навеки запечатлеть в памяти ее спящее лицо.

– Берегите ее, – сказал он Ам Лину.

Ам Лин улыбнулся.

– Моя песнь не позволила бы мне поступить иначе.

Он повернулся, чтобы уйти, потом остановился.

– В моей песни не слышно прощальных нот, брат. Мне невольно думается, что в один прекрасный день мы еще споем вместе.

Ваэлин кивнул, отступил назад, Ам Лин поднялся на борт с Шерин на руках. Ваэлин стоял рядом с губернатором, глядя, как корабль отходит от пристани, несомый отливом к выходу из гавани, разворачивая паруса, ловя дующий к северу ветер, увозя ее прочь. Он стоял и ждал, пока парус не сделался лишь крохотным пятнышком на горизонте, пока он не исчез совсем и не остались лишь море да ветер.

Ваэлин отстегнул меч и протянул его Аруану:

– Губернатор, город ваш. Мне приказано ждать лорда Вельсуса за стенами.

Аруан посмотрел на меч, но даже не попытался его взять.

– Я замолвлю за вас словечко, у меня есть связи при дворе. Император славится своим милосердием…

Он запнулся и остановился, видимо, осознав, насколько все это пустые слова. Помолчав, он заговорил снова:

– Спасибо, что спасли мою дочь, милорд.

– Возьмите, – настойчиво повторил Ваэлин, протягивая меч. – Пусть лучше вы, чем лорд Вельсус.

– Как вам угодно.

Губернатор взял меч своими пухлыми руками.

– Я могу что-то сделать для вас?

– Я хотел попросить насчет моей собаки…