Откуда пришли люди, хлынувшие неисчислимыми толпами в Северные пределы, — что ныне именуется нашествием Ледяной Орды, — до сих пор остаётся тайной. Их язык и обычаи были совершенно неведомы в Королевстве, равно как и в землях народов эорхиль и сеорда, чьи воины первыми встали на пути захватчиков. Большая часть Орды погибла в кровавой бойне вслед за разгромом их армии на равнинах, и лишь горстке удалось вернуться обратно в ледяные просторы. Таким образом, если учёный захочет составить наиболее подробную картину их жизни, его возможности ограничиваются отрывочными сведениями и слухами, почерпнутыми у свидетелей рождения Королевства. То есть ему доступна только искажённая интерпретация, изобилующая предрассудками и фантазиями о применении так называемых Тёмных искусств и об ужасных боевых чудовищах. Из имеющихся источников ясно лишь то, что люди Орды были беспощадны к любому мужчине, женщине или ребёнку чужого племени, а также обладали необычайной способностью управлять животными, которых заставляли участвовать в сражениях.

«Очерки истории Северных пределов», записанные мастером Третьего ордена Олинаром Нуреном, хранящиеся в архивах Третьего ордена

Хроники Вернье

Я вжался в леер, устрашённый свирепостью в голосе смердящего чужака, и пробормотал:

— Не знаю.

Словно бы ниоткуда в его руке появился нож. Наверное, он прятал его где-то под одеждой, ведь когда чужак поднимался на корабль, никакого оружия я при нём не заметил. С немыслимой быстротой лезвие оказалось у моего горла. Свободной рукой этот негодяй схватил меня за волосы, оттягивая голову назад. Я чуть не задохнулся от его зловонного дыхания.

— Где он? Говори, книжник!

— Се-се-северные пределы, — пролепетал я. — Король Мальций отправил его туда, едва он вернулся в Королевство.

— Это я и без тебя знаю. — Нож, ещё глубже впившийся в мою кожу, казался горячим. — Сейчас он где? Что рассказал тебе о нём владыка битв? Какое послание ему передал?

— Никакого, клянусь! Он о нём почти не вспоминал. По-моему, владыка битв его терпеть не может.

Вонючка наклонился, вглядываясь в моё лицо, — видимо, искал малейшие признаки лжи.

— Надеюсь, вы компенсируете мне убыток, — подал голос генерал. — У меня были большие планы на этого раба.

Бородач рыкнул и отступил, отпуская меня. Я привалился к лееру, стараясь остаться на ногах. Если бы я упал на палубу, это было бы расценено как оскорбление моего хозяина. Подошла жена генерала и протянула мне шёлковый платок. Я прижал его к порезу на шее, тонкая вышитая ткань сразу же окрасилась кровью.

— Вы допросили пленников, как вам было приказано? — требовательно спросил генерала чужак, подходя к столу. Налил себе кубок вина и выхлебал его в несколько глотков: по подбородку потекла красная струйка, марая и без того грязную одежду.

— Да, — холодно и неохотно ответил генерал, исподлобья глядя на бородача. — Плетут всякие небылицы. Судя по всему, они его ненавидят и не ждут от него помощи.

— Да ну? — Бородач вновь уставился на меня. — Иди-ка сюда, писака.

На нетвёрдых ногах я подошёл к столу, избегая смотреть чужаку в глаза.

— Ты же путешествовал с ним на острова. Как думаешь, станет он спасать тех, кто его ненавидит?

Я припомнил историю, рассказанную мне Аль-Сорной во время нашего плавания: все испытания и сражения, которыми была так богата его жизнь. Самым же ярким моим воспоминанием стал день сражения: Щит Островов без сознания лежит на земле, Аль-Сорна вкладывает меч в ножны и уходит... У меня были свои причины ненавидеть его — не проходило и дня, чтобы я не думал о Селиесене. Однако в тот день моя ненависть померкла. Не исчезла вовсе, но уже не жгла так сильно.

— Простите, хозяин, — обратился я к генералу, — но я должен сказать: рано или поздно Аль-Сорна придёт, чтобы сразиться с вами.

— Разумеется, придёт. — Бородач осушил ещё один кубок и отбросил его прочь, при этом капли вина забрызгали бесценную карту. Он развернулся и пошёл прочь к своей лодке.

— Нет ли у вас каких-нибудь ценных сведений? — крикнул ему вслед генерал.

— Ах да! — Тот обернулся через плечо. — Есть кое-что: не надейтесь легко отделаться. — С этими словами он на удивление ловко для человека своих лет перепрыгнул через леер. Очутившись в лодке, отдал отрывистую команду рабам на вёслах. Лодка начала стремительно удаляться и скоро причалила к берегу, всё это время бородач неподвижно стоял на носу. Но мне казалось, что даже на таком расстоянии я различаю его вонь.

Форнелла тихонько процитировала строчку из третьей песни «Золота и праха», то есть «Размышления о природе политики»: судить о народе лучше всего по его союзникам.

* * *

Штурм начался в полдень. Тысячи варитаев и вольных мечников на сотнях лодок пересекли реку и пристали к стенам Алльтора, осыпаемые стрелами защитников крепости. Некоторые из нападающих так и не достигли берега: их тела нашпиговали стрелами, весла выпали из рук, и лодки унесло течением. Другие погибли, когда выпрыгивали на берег и строились в боевые шеренги. Генерал заметил, что его решение обеспечить своих людей щитами было весьма мудрым, и приказал мне записать это.

— Несколько сколоченных вместе досок — и вот уже под ними могут укрыться два-три человека, — вещал он. — Прекрасное противоядие от их хвалёных длинных луков.

Несмотря на «противоядие», к тому времени, когда первый батальон добрался до разлома в стене, я насчитал на земле более двух сотен погибших. Корабль с баллистой подошёл ближе. Теперь с него стреляли связками пропитанного маслом тряпья, поджигая его с помощью факела перед тем, как метнуть через стену. В небо поползли столбы дыма: в городе начались пожары.

— Огонь — великий союзник смелого военачальника, — важно изрёк генерал. Интересно, подумал я, сколько изречений у него ещё в запасе? Судя по тому, как закатила глаза его жена, — немало.

Битва возле пролома свирепствовала уже около часа. Воларская солдатня оказалась зажата в капкан под ливнем стрел и не могла сдвинуться с места. Правильно рассчитав время, генерал приказал подать сигнал, чтоб куритаи начинали штурм. Один отряд бегом преодолел дамбу, неся с собой длинные лестницы. Хотя, как и ожидал генерал, основное внимание кумбраэльцев было сосредоточено на разломах, куритаи также подверглись сильнейшему обстрелу: около двух дюжин повалилось на землю прежде, чем остальные достигли крепости и лестницы взметнулись вверх, чтобы зацепиться за зубчатые стены. По моей оценке, они потеряли по крайней мере половину солдат, пока взбирались наверх. Чуть ли не каждое мгновенье вниз падало чьё-то тело. В конце концов одна сплочённая группа сумела достичь зубцов на стене: чёрный клин впился в серо-зелёную толпу кумбраэльцев, пытавшихся сбросить его обратно. Генерал, наблюдавший за сражением в подзорную трубу, скомандовал сигнальщикам:

— Отправить резерв!

Два батальона вольных мечников кинулись с лестницами к дамбе. У них потери были меньше, поскольку кумбраэльцы занимались куритаями. Мечники взобрались на стену в двух местах, отвлекая тем самым часть защитников на себя, и куритаи принялись прорубаться внутрь. По рядам кумбраэльцев пробежала внезапная судорога, и они разом отступили, так что через несколько мгновений на стенах не осталось ни одного защитника. От одного из проломов донёсся крик триумфа: атакующие наконец-то прорвались в город.

— Вот и всё, — нарочито буднично проговорил генерал, сунул подзорную трубу ближайшему рабу и сел, задумчиво потирая подбородок. — Итак, величайшая осада в истории Воларской империи завершилась успешно. Благодаря разумному планированию и нескольким часам упорной работы. — Он покосился на меня, желая убедиться, что я все записываю.

— Возможно, Совет позволит тебе дать городу новое имя. Как насчёт Токревия? — сказала Форнелла, а генерал покраснел и сделал вид, что не расслышал. — Хотя, пожалуй, Горящие Руины подойдут больше, — закончила она, глядя на многочисленные столбы дыма, поднимающиеся над городом.

— Отстроим! — рявкнул он.

— Если ваши солдаты оставят нам для этого рабов. — На лице женщины не было и тени радости, когда она смотрела на город, лишь меланхоличная брезгливость.

Следующие два часа прошли в ожидании формальной сдачи города. Генерал проявлял все большее нетерпение и бесцельно метался по палубе. Направо и налево сыпались приказы избивать матросов-рабов за самые незначительные проступки. Наконец от берега отвалила лодка с человеком, одетым в чёрные доспехи командира дивизии. На палубу взобрался донельзя усталый мужчина с закопчённым лицом и забинтованным предплечьем. Он отдал честь генералу, потом поклонился его жене.

— Ну?! — требовательно сказал Токрев.

— Стены наши, ваше превосходительство, но и только, — доложил офицер. — Судя по всему, кумбраэльцы не особенно старались их удержать. В городе построены баррикады, они разрушили дома, чтобы перегородить дороги, превратив их в ущелья смерти — на всех крышах засели лучники. Мы уже потеряли там больше людей, чем при взятии стен.

— Баррикады?! — взревел Токрев. — Вы явились, чтобы сообщить мне о баррикадах? Ломайте!

— Мы сломали первую час назад, ваше превосходительство, но через сто футов напоролись на следующую. Весь город поднялся против нас: мужчины и женщины, стар и млад. Приходится сражаться за каждый дом, а эта их ведьма... Создаётся впечатление, она повсюду.

— Ещё одно слово о ведьме, — тихо прошипел генерал, —

и я сдеру с вас кожу в назидание остальным трусам! — Он прошёл

на нос корабля и уставился на город.

— Возможно, следует дать приказ отойти и перегруппироваться, — сказала Форнелла. По тону её голоса было понятно, что это вовсе не совет. — Нужно разобраться в том, чего мы достигли.

Токрев напрягся: я видел, как сжались за спиной его кулаки. Он резко повернулся к командиру:

— Прекратить наступление, перестроиться и собрать все масляные лампы, какие только найдёте. Мы нападём в темноте и не будем больше сражаться за каждый дом. Мы их сожжём. Вам ясно?

* * *

В ту ночь над Алльтором стояло огромное оранжевое зарево. Оно достигало неба, затмевая звёзды. Генерал приказал мне остаться на палубе и записывать происходящее, а сам заперся в каюте с хорошенькой рабыней, которой было не больше пятнадцати лет. Форнелла, зябко завернувшись в шаль, осталась на воздухе. Причиняли ли ей звуки, доносящиеся снизу, какое-либо беспокойство или нет, она ничем не показывала. Встала рядом со мной на носу и разглядывала город все с тем же безрадостным лицом.

— Сколько лет этому поселению? — спросила она.

— Почти столько же, сколько и всему фьефу, госпожа, — ответил я. — Где-то около четырёхсот.

— Те два шпиля, насколько я понимаю, это храм их бога?

— Собор Отца Мира, госпожа. Вероятно, самое святое место из всех подобных.

— Быть может, именно поэтому они так сопротивляются нам? Защищают дом своего бога?

— Не могу точно сказать, госпожа, — ответил я, подумав: «А может, они предпочитают смерть рабству и мучениям, которые вы им предложите?»

— Тот вонючий бородач, — продолжала она. — Не хочешь узнать, кто это был?

— Я не в том положении, чтобы спрашивать, госпожа.

— Ты довольно убедительно играешь свою роль, — с улыбкой повернулась она ко мне. — А ведь сделался рабом всего несколько недель назад. Наверное, очень сильно хочешь жить. — Она встала спиной к зареву, скрестив руки на груди. — Ты сильно удивишься, если я скажу, что он вообще не человек? Просто оболочка, заполненная чем-то ещё более мерзким, чем его зловоние.

— Я... Я ничего не знаю, о таких вещах, госпожа.

— Разумеется. Куда тебе. Это тщательно охраняемый секрет, известный лишь Совету, да немногим вроде меня: особам достаточно важным, что их нельзя было не проинформировать. Наш грязный, постыдный секрет. — Казалось, она находилась где-то далеко, разговаривая с призраками, о которых не хотела вспоминать. Потом моргнула, встряхнула головой. — Расскажи-ка мне об этом Аль-Сорне. Кто он?