Мой отец никогда не имел склонности к глубоким раздумьям или глубокомысленным рассуждениям. Его немногочисленные сочинения и эпистолы сухи и немногословны, да к тому же полны рутинной нелепости армейской жизни. Но в памяти моей навсегда запечатлелись слова, сказанные им в ночь падения Марбеллиса. Мы тогда стояли на вершине холма, глядя на пламя, бушующее над городской стеной, и слушая крики горожан, когда королевская гвардия проявила свою знаменитую удаль, принеся возмездие врагу на концах своих копий. Мне хотелось понять, почему он так мрачен, неужели всё ещё сомневается в нашей славной победе, достойной остаться в веках? Думаю, вы уже догадались, что он был пьян.

Не отрывая взгляда от гибнущего города, мой отец изрёк:

— Всякая победа есть лишь морок.

Алюций Алъ-Гестиан. Полное собрание сочинений, хранится в Большой библиотеке Объединённого Королевства

Хроники Вернье

— Поднять паруса! — срываясь на визг, завопил генерал. — Поднять паруса, я вам говорю! Заставьте двигаться это корыто!

Капитан отдал приказ матросам-рабам, и те бросились выполнять. Я же спокойно подошёл к лееру и начал разглядывать остатки генеральской армии, теснимые к реке. Варитаи с тупой покорностью дрались до смерти, вольные мечники, охваченные страхом, прыгали в воду. Примерно в полумиле к югу вольная кавалерия едва сдерживала натиск воинов в зелёных плащах. Кто бы ни командовал теми конниками, он с завидным хладнокровием пресекал все их попытки удрать. Но совершенно напрасно — вскоре в тыл им зашёл крупный отряд всадников, которые для начала на полном скаку выпустили по воларцам тучу стрел. В считаные мгновенья вся вымуштрованная дисциплина воларских солдат испарилась, на поле битвы осталась перепуганная толпа, не имевшая к тому же возможности сбежать.

Я отвернулся от мерзкого зрелища и заметил одинокого всадника, скачущего вдоль дамбы. За ним бежали несколько тысяч бездоспешных дикарей с палицами и луками. На таком расстоянии лица всадника было не разглядеть, но у меня не было ни малейшего сомнения в том, как его зовут.

— Скорее! — Голос генерала перекрывал грохот якорных цепей. — Если сегодня же эта лохань не выйдет в море, я лично сдеру шкуру с каждого раба на её борту!

— Что, захотели вернуться домой? — хмыкнула Форнелла, стоявшая с бокалом вина у стола с картой. — Я бы не советовала это делать при таком-то приливе.

— Какой там ещё дом? — рявкнул в ответ генерал. — Мы идём в Варинсхолд и будем ждать следующую волну. А уж когда я её дождусь, я оставлю от этой земли выжженную пустыню. Пиши, раб! — гаркнул он мне. — «Я, генерал Реклар Токрев, сим повелеваю уничтожить всех жителей данной провинции...»

Я нехотя потянулся за пергаментом, но тут нечто привлекло мой взор. Корабль пришёл наконец в движение. Команда, глухая к мольбам барахтающихся в воде мечников, развернула паруса, и ветерок повлёк нас вниз по течению. А дело в том, что краем глаза я заприметил паруса, появившиеся в миле впереди нас. Мне довелось повидать немало различных судов, так что я без труда узнал мельденейский флаг, трепещущий на грот-мачте: широкое чёрное полотнище, которое поднимали в бою. Крик впередсмотрящего подтвердил, что это отнюдь не иллюзия, порождённая страхом.

— Лучников на такелаж! — приказал капитан. — Баллисты, товсь! Куритаев на бак!

За первым мельденейским кораблём появился второй, затем ещё два. Я искоса посмотрел на генерала и, к немалому своему изумлению, увидел лицо труса. Весь его громогласный кураж, всё показное самообладание сменились обильно текущим потом и несдерживаемой дрожью. Только тут я сообразил, что этот человек просто-напросто никогда не участвовал в настоящей битве. Он наблюдал за ними издали, посылал других на смерть, а сам всегда оставался в стороне. Я едва сдержал смех: трус он или нет, моя жизнь была в его руках.

Но если мне удалось сдержаться, то его жене — нет. Она развернула свиток, который я передал генералу этим утром, и от души хохотала, читая его. Лихорадочно блестящие глаза мужа уставились на неё.

— В чём дело? — вскинулся он. — Что так вас развеселило, моя любезная супруга?

— О, ничего! Просто радуюсь, что не зря потратила деньги. — Продолжая смеяться, она указала пальцем на вашего покорного слугу.

— Да ну? — Генерал злобно зыркнул на меня, и его бледная физиономия побагровела. — И в каком же смысле, хотелось бы знать?

— Позвольте мне зачитать последнее, по всей видимости, произведение нашего прославленного книгочея и поэта Вернье Алише Сомерена, озаглавленное «Торжественная ода к генералу Реклару Токреву. Подражание Кирвалю Дракену».

Она театрально откашлялась, едва удерживаясь от хихиканья, и с выражением начала декламировать:

— Дурень капризный, нелепый гордец,

Обряжен женой в скомороший венец.

Погряз в непотребстве, на радость врагам,

А раб-борзописец кадит фимиам...

— Замолчи, — тихо произнёс генерал, но она и не подумала останавливаться.

— Пусть гибнут солдаты в огне и в дыму,

Лишь дутая слава потребна ему...

— Заткни свой поганый рот, паскуда! — Рванувшись к ней, он сбил Форнеллу с ног, а когда она попыталась подняться, ударил сапогом в живот. — Сколько же лет я вынужден был терпеть эту стерву! — Он снова пнул жену, корчащуюся на палубе. — Долгий век я провёл в твоей ядовитой компании, сердечко моё! — Ещё удар, и из её рта хлынула кровь. — А ведь уже после первой недели нашего супружества мне было ясно, что когда-нибудь я тебя убью...

Кинжал, который Форнелла бросила тогда в своей каюте, был коротким, но достаточно острым, он с лёгкостью вошёл в основание генеральского черепа. Генерал издал поразительно тонкий стон, напоминающий всхлип ребёнка, готового заплакать, а потом упал лицом вниз. Его нос отчётливо хрустнул, стукнувшись о доски. Впоследствии, друзья мои, я всегда испытывал сожаление, что его смерть оказалась столь короткой и он так и не узнал, кто нанёс ему смертельный удар. Как бы там ни было, мне хватило времени осознать тот факт, что немногие из нас оканчивают свою жизнь так, как того заслуживают.

Форнелла выплюнула на палубу красный сгусток. Судя по её безразличному взгляду, она уже смирилась со своей участью.

— Полагаю... — прохрипела она, — просить прощальный... поцелуй... не имеет смысла?

Заслышав позади топот, я обернулся. На меня неслись два куритая с мечами наголо. Первым моим побуждением было броситься к лееру и вручить свою судьбу воле волн, но я отказался от этой идеи, когда в обшивку за моей спиной впилась стрела, за которой тут же последовали другие. Не успел я нырнуть под стол, как оба куритая уже лежали на палубе, нашпигованные стрелами, как ежи. Форнелла испуганно охнула — стрела пригвоздила её юбку к палубе. Мне хотелось бы сказать, что мой последующий поступок был продиктован рыцарскими понятиями о чести или что мною двигала безоглядная отвага, когда я схватил её за руки и затащил под стол, в то время как стрелы дождём сыпались на нас... Увы, это была бы ложь. Я прекрасно понимал, что Форнелла будет полезным пленником, и надеялся, что мельденейцы по достоинству оценят мою услугу, спаси я ей жизнь.

Мы лежали, прижавшись друг к другу, а вокруг падали стрелы. Затем раздался свист и грохот чего-то тяжёлого, рухнувшего на палубу. Жарко пахнуло и завоняло дымом. Стук стрел и свист снарядов не утихали. Женщина прижималась ко мне, хотя какой защиты она от меня ждала, мне и сейчас неведомо. Внезапно палуба резко накренилась, и звуки летящих стрел сменились звоном стали. Рядом с нашим укрытием упал мёртвый раб-матрос, из раны на его горле хлестала кровь. Вскоре яростные крики сменились жалобными мольбами. И всё стихло.

Тишина длилась, казалось, целую вечность, затем её нарушил голос, говоривший на мельденейском наречии.

— Потушить тут всё! — властно произнёс он. — Белорат, отправляйся вниз и разберись с теми, кто сопротивляется. Да, и проверьте, нет ли пробоин в корпусе. Было бы жаль упустить такой трофей.

Сапоги прошагали по палубе и остановились около стола. Запачкавшая их кровь не мешала тому, что начищены они были до блеска. Вдруг Форнелла закашлялась, схватившись за живот. Сапоги отступили на шаг, и к нам склонилось знакомое лицо, бородатое и приятное, с золотистой чёлкой, упавшей на голубые глаза.

— Так-так, милорд, — произнёс Щит. — Судя по всему, у вас есть что нам рассказать.

* * *

Огонь был быстро потушен, вернулся первый помощник и доложил, что пробоин не обнаружено.

— Великолепно! — воскликнул Щит, поглаживая рукой резные перила правого борта. — Видел ли ты когда-нибудь подобный корабль, Белорат? На нём можно отправиться в кругосветное плавание.

— Он называется «Оскал Бури», — с резким акцентом произнесла Форнелла на языке Королевства.

Щит стремительно повернулся к ней.

— Он будет называться так, как захочу я, — неприязненно произнёс он. — А вы не смейте открывать рот, пока вам не прикажут. — Его взгляд вспыхнул, когда он увидел что-то позади нас. — Кстати, сюда как раз направляется будущая тёзка этого парусника, чтобы осчастливить нас своим присутствием.

И пошёл навстречу курьёзной компании, перелезавшей на борт с мельденейского судна, которое пришвартовалось вплотную к нам.

Первыми на палубу взошли двое мужчин с обнажёнными мечами. Один — великан весьма сурового, если не сказать грубого, вида. Другой много моложе, но тоже явно не новичок в сражениях. Оба невозмутимо оглядели заваленную трупами палубу. Затем великан обернулся и поклонился трём женщинам, идущим следом, одна из которых притягивала к себе все взгляды. Прямая, стройная, в тёмной юбке, лёгкой кольчуге и с шёлковым шарфом, повязанным на голове. Она ступала по палубе твёрдо, с прирождённой уверенностью, которой недоставало покойному генералу, сколь он ни пыжился.

— Ваше высочество, — с низким поклоном приветствовал её Щит. — Добро пожаловать на борт «Королевы Лирны». Это мой личный дар вам.

Женщина кивнула, обводя палубу острым взглядом.

— Во флоте моего брата уже был корабль под названием «Лирна». Интересно, что с ним сталось? — Она умолкла, когда её взгляд упал на меня.

Тут только я заметил шрамы на её лице, восковую, испещрённую пятнами кожу и изуродованное ухо, которое лишь отчасти скрывал шарф.

Когда она приблизилась ко мне, я опустил глаза и упал на одно колено — точно так же, как несколько месяцев назад в тронном зале её брата.

— Ваше высочество, — пробормотал я.

— Встаньте, милорд, — сказала она мне и улыбнулась. — Насколько я помню, вам была назначена аудиенция.