Глава 1

— Ехать в Техас?!

— Именно.

— Пожалуйста, папа, — взмолилась Анжи, и ее изумрудные глаза наполнились ужасом, — неужели ты серьезно хочешь, чтобы я вышла замуж за человека, которого никогда не видела? Господи, да ведь он старше тебя!

— Перестань, девочка, — холодно произнес Джереми Уэбстер. — Я делаю это для твоего же блага. Ты должна быть благодарна, что такой преуспевающий человек, как Баррет МакКлэйн, согласился взять тебя в жены.

Худощавый мужчина поднялся с кресла-качалки и подошел к камину. Анжи, руки которой нервно подрагивали на коленях, смотрела, как он раздувал огонь в камине в и без того жаркой комнате, а его тонкие губы растянулись в довольной улыбке.

— Лишь благодаря своей любви к Богу и давнишней дружбе со мной Баррет согласился на этот брак, — продолжил он. — Я вырастил тебя в послушании и хочу, чтобы ты была хорошей и любящей женой моему доброму другу. — Медленно повернувшись, он поплотнее запахнул на тощей груди старую шерстяную кофту и посмотрел на дочь. — Это воля Божья, Анжи. Я умираю и все ночи напролет молюсь о том, чтобы Бог защитил тебя, когда я покину эту землю. Письмо Баррета, в котором он предложил объявить тебя своей невестой, было знамением небес, я уверен в этом.

С исказившимся лицом она взглянула на отца. Анжи нечасто осмеливалась перечить Джереми Уэбстеру. С давних пор он подчинил ее своей воле. В детстве, бывало, его тяжелая рука проходилась кожаным ремнем по ее спине за непослушание и, в конце концов, как ни упряма была Анжи, она поняла, что проще было соглашаться с каждым его словом.

Неповиновение, как узнала она по собственному горькому опыту, вызывало немедленное и неотвратимое наказание. И все же Анжи не испытывала к отцу ненависти. Она понимала, что по-своему он любит ее. Если он и заставлял ее расплачиваться за грехи матери, то это можно было понять. Она унаследовала от ее внешности очень многое: белоснежный цвет лица и льняные волосы Анжи были точно такими же, как у улыбающейся женщины на фотографии. Сверкающие глаза ее матери были, как уверял отец, такими же изумрудно-зелеными, как и ее собственные. И, как неприязненно добавлял Джереми Уэбстер, эти глаза когда-то любили соблазнять мужчин, посылая их души прямиком к дьяволу. Анжи старалась быть осмотрительной и опускала глаза в обществе молодых мужчин, с которыми, правда, редко виделась. У нее не было ни малейшего желания ни отправлять мужские души к Сатане, ни выслушивать отцовские порицания по этому поводу.

Анжи выросла под неусыпным наблюдением отца и научилась жить, не жалуясь. Временами ей очень хотелось разузнать хоть что-нибудь о событиях тех далеких дней, которых она не помнила, но она научилась сдерживать свое любопытство. В свои восемнадцать лет она несколько стыдилась своего женственного тела, но по неопытности не догадывалась, что молодые джентльмены, которых Анжи видела по воскресеньям в конгрегационной церкви на улице Каналов, с трудом стараются сосредоточить свои мысли на проповеди и не смотреть, как вздымается ее юная грудь под скромным платьицем, когда она поет своим нежным голосом псалмы, и как переливаются в потоке солнечных лучей ее длинные золотые волосы.

Анжи уже давно перестала просить себе новые наряды и носила платья, переделанные из тех, что присылали ей добрые прихожанки церковной общины. Часто эти платья были совершенно бесформенными и с трудом держались на ее узких плечах. Но отец, казалось, никогда не замечал, как плохо она одета. А если и замечал, то считал, что это не имеет никакого значения. Анжи старалась скрыть свое отчаяние и делала огромные складки на большой одежде, чтобы хоть как-то подогнать ее по фигуре. А если платье было мало, то ей ничего не оставалось, как покрываться краской стыда и молча терпеть неудобства.

С самого раннего детства, когда мать, которую она не помнила, оставила ее, жизнь Анжи протекала в полном одиночестве и молчаливой покорности своему глубоко религиозному отцу. Она принимала одиночество как должное и полностью посвятила себя ведению домашнего хозяйства, заботам об отце. Часто вечерами ей час за часом приходилось слушать, как он читает вслух Библию в кожаном переплете.

Другие девушки ее возраста развлекались на вечеринках с молодыми людьми или катались в экипажах по улицам Нового Орлеана. Но с Анжи такого не случалось. Она знала, что подобное времяпрепровождение было не для нее. И, кроме того, не могла представить себе, что какой-нибудь мужчина мог настолько заинтересоваться ею, чтобы пригласить куда-нибудь. Репутация ее отца как проповедника Библии и суровая дисциплина, царившая в их доме, были так хорошо известны окружающим, что, хотя и не одно мужское сердце замирало при виде Анжи, никто не осмелился бы пригласить ее составить компанию.

Когда она начала превращаться из подростка в красивую молодую женщину, один хрупкий юноша подошел к ней после вечерней службы и, взяв за руку, отвел в тень за стену церкви. Прошептав, что хочет поцеловать ее, он наклонился к девушке. Но в этот же миг кто-то оттолкнул его с необычайной силой. В испуге юноша оглянулся на напавшего и узнал в нем отца Анжи. Осознав, что совершил большую ошибку, паренек бросился прочь со всех ног. Анжи пришлось принять удар на себя. Обвиняя ее в том, что она ведет себя как проститутка, отец отвел ее домой и сильно наказал за случившееся. Слух о происшествии быстро распространился по городу, и на этом для Анжи закончились, впрочем, так и не начавшись, все развлечения.

Со временем Анжи научилась отгонять от себя обычные девичьи мечты о красивых нарядах, пикниках и поцелуях при луне. Ей внушили, что думать о таких фривольных вещах грешно. И она знала, что навсегда лишена возможности получать такие обычные для ее возраста удовольствия.

Девушка молчаливо сносила то, что ее жизнь целиком посвящена больному отцу, а выходить из дома она может только в церковь. Но даже там Анжи была отделена от остальной молодежи. Отец не хотел, чтобы она знала, о чем сплетничают молодые девушки, и запретил ей находиться с ними в одной компании. Вместо этого Анжи должна была сидеть рядом с ним на передней скамье в церкви. Стремясь сохранить в доме мир, она согласилась и с этим требованием. И, кивая группе щебечущих поодаль девушек в новых платьях, печально следовала за отцом на скамью, на которой и просиживала с ним всю службу.

Джереми Уэбстер был озадачен тем, что дочь, всегда такая покорная ему, теперь оспаривает его решение выдать ее замуж за своего верного друга, которого он знал много лет. Идти наперекор было совсем не похоже на Анжи. И он огорчился, увидев, что большие зеленые глаза дочери смотрят на него с укоризной, словно обвиняя в том, что он не считается с ее чувствами. А ведь все, чего он хочет, — это устроить ее будущее. Он был вконец потрясен, когда она сказала твердо:

— Папа, я всегда старалась быть почтительной дочерью, но на этот раз ты требуешь слишком многого. Я не выйду замуж за старика, который мне абсолютно незнаком. Ты ведь не захочешь выдать меня замуж против моей воли!

Его узкое лицо покраснело от гнева, и Джереми закричал:

— Ты поступишь так, как я велю! Мое терпение истощается, юная леди. Я умираю и заслуживаю покоя. Я несу ответственность на этой земле за тебя, и мой долг состоит в том, чтобы надежно устроить твою судьбу. Я не могу уйти в могилу, зная, что ты как… как твоя… Я не позволю тебе превратиться в падшую женщину после всех лет терпеливой заботы, которые я потратил на тебя. Ты слышишь меня, Анжи? Я не позволю тебе жить так, как жила твоя мать! — Его водянистые голубые глаза были полны ярости.

— Почему ты всегда уверен, что все, что бы я ни сделала, обязательно будет плохо? — Анжи подошла ближе. — Я не собираюсь поступать так же, как мать. Кроме того, я ведь часть тебя, папа. Я не греховодница, и у меня нет ни малейшего желания стать плохой женщиной. Я уверена, что есть какой-то другой выход, кроме как выдать меня замуж за старика, которого я никогда и в глаза не видела. Я могла бы наняться в прислуги в какой-нибудь порядочный дом в Садовом районе. Или могла бы… Я привлекательна и могла бы служить гувернанткой…

— Ничего подобного ты не сделаешь! Ты выйдешь замуж за Баррета МакКлэйна, и чем скорее, тем лучше! Мы отправимся к нему через неделю, так что начинай собирать вещи. Ты станешь миссис МакКлэйн до того, как я предстану перед Господом. А теперь оставь меня; я устал и хочу отдохнуть.

Он подошел к креслу и устало опустился в него. Бледный и, казалось, безучастный ко всему, Уэбстер откинул назад голову. И Анжи, как уже бывало не раз раньше, отругала себя за то, что расстроила отца. Сейчас она уже жалела, что не сдержалась. Стараясь помириться, тихонько приблизилась к его креслу. Встав на колени, она сказала искренне:

— Папа, мне очень жаль, что я огорчила тебя. Я вовсе этого не хотела. Я — неблагодарная эгоистка и умоляю тебя простить меня.

Пытаясь унять волнение, она робко положила руку на ручку кресла и произнесла с надеждой в голосе:

— Ты знаешь, что для меня лучше, папа. Я постараюсь стать хорошей и послушной женой твоему другу, мистеру МакКлэйну.

Безжизненные глаза чуть приоткрылись, и он взглянул на нее, вздохнув:

— Я стараюсь, Анжи, я действительно стараюсь. Я думаю только о тебе, девочка.

— Я знаю, папа. — Она улыбнулась ему. — Спасибо, что ты устраиваешь этот брак. Я действительно надеюсь, что окажусь достойной той доброты, которую проявил мистер МакКлэйн по отношению ко мне.

— Уже поздно, и я очень устал.

Анжи поднялась с колен:

— Да, папа, ты нуждаешься в отдыхе. Я помогу тебе пройти в твою комнату.

Вместе они медленно двинулись по узкому центральному холлу в маленькую спальню отца, которая находилась в задней части дома. Напрягая все силы, чтобы поддержать его, Анжи с трудом нажала на латунную дверную ручку и толкнула дверь вперед. Все время она крепко придерживала отца под локоть, и, наконец, усадила его на кровать, стоявшую у окна. Джереми Уэбстер зевал, в то время как Анжи снимала с него туфли и носки. Уже собираясь уходить, она остановилась у двери и спросила:

— С тобой все в порядке, папа? Принести тебе стакан теплого молока, или, может быть, ты хочешь, чтобы я тебе почитала, или…

Махнув рукой, он сказал:

— Я хочу спать.

Ни «спокойной ночи». Ни «спасибо, не нужно». Ни «я люблю тебя, Анжи». Впрочем, такого и прежде никогда не случалось.

— Спокойной ночи, папа.

Анжи тихо притворила за собой дверь. Она прошла обратно через холл и повернула на кухню. Проворно вымыв оставшуюся после ужина грязную посуду, девушка убрала ее в буфет, потом подмела пол, поставила стулья с высокими спинками на их обычные места по краям маленького обеденного стола и спрятала метлу. Осмотревшись вокруг, она удостоверилась, что все в полном порядке. Удовлетворенная, Анжи направилась в свою маленькую спаленку, которая находилась рядом с отцовской.

Через открытое окно было видно, как угасал апрельский день. Красный диск солнца уже скрылся за горизонтом, но его сияющее отражение окрасило перистые облака в любимый розово-пурпурный цвет. Анжи крепко обхватила руками грудь и глубоко вздохнула, восхищенно вглядываясь в манящий калейдоскоп красок. В груди она ощутила сладкую ноющую боль, вызванную очарованием природы.

Анжи стояла неподвижно, не желая упустить из вида ни одного мгновения этой красоты. Когда ночные звуки наполнили воздух и краски на западе померкли, она медленно отвернулась от окна и стала раздеваться, хотя спать ей совсем не хотелось. Ей хотелось выскользнуть на террасу и насладиться прохладным весенним воздухом. Но отец часто предостерегал ее от такого глупого, по его мнению, времяпрепровождения, напоминая ей, что молодой леди не полагается сидеть одной, на глазах у прохожих, как будто она выставляет себя напоказ. Сама Анжи не видела в этом ничего предосудительного, но, тем не менее, избегала часто появляться на террасе и предаваться там девичьим грезам, за исключением тех случаев, когда отец чувствовал себя настолько хорошо, чтобы посидеть на свежем воздухе вместе с ней.

Также отец не раз напоминал ей, что расходовать масло для лампы во всех случаях, кроме чтения Библии, было неразумно и недопустимо. Не имея возможности посидеть на веранде и не испытывая ни малейшего желания читать Библию, Анжи не оставалось ничего другого, как лечь спать. Повесив свое скромное платьице на крючок у двери, она задернула занавески на окне и продолжала раздеваться. Поношенная нижняя юбка и муслиновые панталоны были ее единственным нижним бельем. Стройная от природы, Анжи не нуждалась в корсете, но она очень бы хотела иметь красивую кружевную юбку или сорочку. Но как она могла сказать отцу, что она уже не девочка и ей необходимо женское белье?

Она не смела. А добрые женщины из общины, которые снабжали ее всей одеждой, которая у нее была, естественно, не предлагали ей такие интимные принадлежности женского туалета. То же самое можно было сказать и о ночных рубашках. У Анжи их просто не было. Она заползала в свою узкую кроватку обнаженная, как новорожденный младенец. Она знала, что спать неодетой — большой грех, но у нее не было выбора, так как ей просто было нечего надеть.

Ее платье висело на крючке у двери, а нижняя юбка и панталоны были сложены на стуле с высокой прямой спинкой. Анжи откинула полог кровати и опустилась перед ней на колени. Молитвенно сложив руки под подбородком, она закрыла глаза и прочитала молитву, надеясь, что Господь услышит ее.

— Господи, — тихонько шептала она, — помоги мне стать лучше, чтобы я не огорчала папу. Дай мне сил перенести все, что мне уготовано, и, Господи… если можешь… освободи меня от этого страшного брака с незнакомцем. Я никогда не попрошу тебя ни о чем больше. — Анжи умолкла, но затем поспешила добавить: — Прости все мои прегрешения. Храни папу. Во имя Господа Иисуса Христа. Аминь.

Встав с колен, Анжи откинула занавески, перед тем как юркнуть в кровать. Прохладный весенний ветерок нежно искушал девушку сбросить простыню на пол, но она не сделала этого. Наоборот, поплотнее завернувшись в простыню, она словно спряталась от ночной прохлады, чтобы легкий ночной ветерок не осквернил своим грешным прикосновением ее юное тело.

Часто ночью, когда сон все не приходил, Анжи начинала мечтать. И в этих мечтах вместе с нею был мужчина, которого она никогда не встречала. Он сидел напротив, и его красивое смуглое лицо склонялось над ней, а взгляд был теплым и любящим. Он гладил ее. Его пальцы скользили сокровенно, медленно, нежно вверх и вниз по ее телу, по тонкой левой руке, по голове и гладкому запястью, по левой груди, щекоча и дразня. И в то время ее тело напрягалось в попытке прильнуть теснее к этой горячей руке. Смуглый мужчина улыбался ей, пока его уверенные пальцы ласкали ее стройную талию, обводили пупок и двигались все ниже и ниже…

Вздрогнув, Анжи просыпалась с ощущением вины за то, что ее сны полны такими недопустимыми фантазиями. В этот ранний апрельский вечер она лежала без сна и думала о своем будущем. Уныние разрывало ее грудь. Уныние и страх. Мысль о браке наполнила юную наивную девушку ужасом. В свои восемнадцать лет Анжи не знала, что такое ухаживание, пожатие руки украдкой или поцелуи на заднем сиденье коляски. Она никогда не сплетничала с подружками о том, что происходит в брачную ночь. Через несколько месяцев она должна стать невестой человека, который на десять лет старше ее отца. Значит, Баррету МакКлэйну 58 лет! Разве люди такого почтенного возраста еще… в состоянии делить с кем-нибудь свою постель? Конечно же, нет! Отец никогда не отдаст ее такому человеку. Нет! Баррет МакКлэйн, она уверена, был благочестивым, богобоязненным человеком, как и ее отец. Он собирается жениться на ней только для того, чтобы она могла иметь свой дом, когда ее бедный папа умрет. Он добрый и хороший человек; он не будет настаивать на соблюдении супружеских обязанностей. Ей не следует поддаваться таким необоснованным страхам.

Анжи немного расслабилась. Возможно, ее совместная жизнь с Барретом МакКлэйном мало чем будет отличаться от ее жизни с отцом здесь, в Новом Орлеане. Наверное, он рассчитывает, что она будет вести хозяйство, чинить его одежду, готовить еду и сопровождать его в церковь. Может быть, со временем Анжи даже начнет испытывать некоторую нежность к мистеру МакКлэйну, и он заполнит пустоту в ее жизни, которая, без сомнения, образуется после смерти отца.

Слезы потекли из изумрудных глаз Анжи. Бедный папа! Бедный, бедный папа. «Какая же я эгоистка с холодным сердцем, — подумала она, — лежу здесь и думаю только о себе, в то время как мой дорогой больной папа умирает». Бедный папа.

 

Глава 2

Баррет МакКлэйн сидел в одиночестве в южном внутреннем дворике на ранчо Тьерра дель Соль. Он подозвал молчаливую служанку-мексиканку, которая стояла возле стола:

— Подай мне только кофе, Делорес, и можешь идти, пока мисс Эмили не присоединится ко мне.

— Si, — сказала с улыбкой на темнокожем лице Делорес и, часто кланяясь, скрылась в гасиенде.

Солнце только-только взошло. Баррет МакКлэйн вставал каждое утро до восхода. Так было с детства, и так будет, пока он жив. Годы упорного труда, ранний подъем и ранний отход ко сну — это уже стало привычкой. Трудно было бы это изменить. Богатый и сильный, Баррет МакКлэйн уже не работал так тяжело, как раньше, но он все еще железной рукой вел управление огромным ранчо, расположенным на юго-западе Техаса, и ничто не могло ускользнуть от его пытливого взгляда. Пятьсот тысяч акров земли, стада скота численностью в сорок тысяч голов, табуны в семьсот лошадей, сто наемных погонщиков-вакеро и ковбоев, пятнадцать домашних слуг и садовников и внушительно раскинувшаяся гасиенда, крытая красной черепичной крышей, — все это создавало настоящую империю, одну из самых крупных во всем Техасе.

Баррет МакКлэйн любил сидеть в южном внутреннем дворике тихим утром, мысленно окидывая взглядом свои огромные владения. Его тонкие губы под белыми усами, всегда аккуратно подстриженными и ухоженными, растягивались в довольную улыбку при мысли, что все это богатство принадлежит ему. Все. От многомильного пространства земель до откормленного быка чистых кровей, от опытнейшего погонщика до тяжелой резной мебели. Все и вся принадлежит ему.

И вот сейчас он имеет возможность прибавить еще одно сокровище к своей коллекции. Баррет МакКлэйн отхлебнул кофе и оглянулся кругом, чтобы удостовериться, что он находится в полном одиночестве. Улыбнувшись, он отодвинул чашку в сторону и сунул руку в нагрудный карман. Двумя пальцами достал оттуда маленькую фотографию. С грубоватой нежностью Баррет положил ее перед собой на белую льняную скатерть.

Улыбаясь, на него смотрела одна из самых прекрасных девушек, которую он видел за свою долгую жизнь. Ее волосы были степенно убраны тяжелым узлом на голове, что могло бы заострить черты любой другой женщины. Но не этого дитя. Строгая прическа только подчеркивала точеные черты ее лица, огромные сияющие глаза, маленький, слегка вздернутый, носик, подбородок с очаровательной ямочкой, полный цветущий рот, длинную лебединую шею. Она сидела, сложив руки на коленях, в платье, закрывающем ее маленькие ножки, узкие плечи, тонкую талию и округлую полную грудь.

Глуповато улыбаясь, Баррет МакКлэйн провел пальцами по фотографии, пробормотав низким, полным страсти голосом:

— Ах, мое дорогое, сладкое дитя. Интересно, знаешь ли ты сама, как хороша? Не могу дождаться минуты, когда буду наслаждаться твоим юным телом. Это был знак свыше, что я поддерживал дружеские отношения с твоим отцом все эти годы. Теперь, в час нужды, я смогу помочь и тебе, и ему. — Баррет усмехнулся и добавил: — И я помогу тебе! Насколько я знаю моего друга, Джереми Уэбстера, он воспитал тебя в послушании; ты чиста, как невинный младенец. Не бойся, милая Анжи, я хочу большего, чем просто превратить тебя в женщину.

Эта мысль была столь приятна, что Баррет МакКлэйн ощутил в широкой груди укол совести. Но это быстро прошло, и он раздраженно пробормотал:

— В этом нет никакого греха! Эта девушка будет моей женой, и мой долг заботиться о ней так, чтобы она избежала искушения сделать что-нибудь такое, что могло бы погубить ее прекрасную душу. — Баррет покачал седой головой, и его глаза весело блеснули. Как всегда, он был уверен, что совершает правильный и святой поступок. А если этому правильному и святому поступку будут сопутствовать еще и земные радости — ну что ж, это вовсе не так уж и плохо.

— Доброе утро, Баррет, — мягкий голос свояченицы пробудил его от сладких мечтаний. Виновато убирая фотографию со стола, Баррет, поднявшись, засунул ее обратно в карман.

— Доброе утро, Эмили. — Он приглашающе улыбнулся, усаживая ее в кресло, перед тем как вновь опуститься в свое.

— Здесь был кто-нибудь еще, Баррет? Мне показалось, что я слышала голоса, — сказала Эмили Йорк, беря со стола серебряный колокольчик и подзывая им слугу.

— А… Нет, нет. — Баррет без нужды прокашлялся. — Делорес была здесь минуту назад.

Он надеялся, что не покраснел.

— Я так и думала, — кивнула Эмили. Делорес в разноцветной юбке, обвивающейся вокруг ее полных ног, скользила по каменному полу с подносом в смуглых руках, на котором были искусно разложены свежие фрукты.

— Доброе утро, Делорес, — милостиво сказала Эмили. — Надеюсь, сегодня утром я смогу позавтракать горячей овсяной кашей?

Поставив поднос с фруктами в центре стола, Делорес налила кофе из серебряного кофейника и подала чашку своей госпоже:

— Si. С медом и изюмом?

Эмили поднесла дымящуюся чашку к губам:

— Нет, только масла и ложечку сахару, и ничего больше.

Когда Делорес исчезла в доме, Эмили повернулась к своему зятю:

— Баррет, ты ничего больше не хочешь мне сообщить по поводу приезда Уэбстеров?

Баррет МакКлэйн уже сказал сестре своей умершей жены, что собирается помочь своему другу в беде. Все эти годы он часто говорил о Джереми Уэбстере, хотя не видел этого человека, который жил в Новом Орлеане, более двадцати лет, с момента окончания войны между штатами. Эти два человека встретились и подружились во время кровавой четырехлетней трагедии. Баррет, который был на десять лет старше Джереми, служил в то время офицером в знаменитом Третьем Луизианском полку, а Уэбстер был его подчиненным, и вместе они участвовали в кровавых баталиях, делились мечтами о будущем и разговаривали о Боге. Именно Джереми Баррет доверил сокровенные и печальные мысли о том, что красивая голубоглазая темноволосая женщина, которая ждала его возвращения в Техасе, была не так благочестива, как должна была бы быть, так как часто ленилась посещать воскресные службы, и что их единственный сын, Пекос, рос мальчиком, слишком любящим земные удовольствия. Казалось, что сын перенял все худшие черты матери, и было просто необходимо строго наказывать его за неправильное поведение.

Сочувствуя другу, Джереми согласно кивал головой, выказывая полное понимание. Джереми был твердо убежден, что нет ничего худшего, чем пасть жертвой женщины отнюдь не безупречных моральных устоев, и убеждал своего страдающего друга, что ему было бы лучше оставить эту неблагочестивую женщину.

— Ах, именно это я и хотел бы сделать, — сказал тогда Баррет МакКлэйн, глядя в добрые голубые глаза Джереми, — но не могу. Ведь у нас есть ребенок.

Правда, тогда Баррет не упомянул, что есть еще одна причина, почему он не хочет оставить жену. Так случилось, что техасское ранчо, о котором он рассказывал своему другу, находилось в полной ее собственности. Тринадцать лет назад после преждевременной смерти своего отца миловидная Кэтрин Йорк стала одной из самых богатых женщин Техаса. В то время за ней ухаживал Баррет МакКлэйн, и через месяц после смерти Джона Йорка Баррет и Кэтрин стали мужем и женой.

— Ты хороший человек, Баррет МакКлэйн, — говаривал Джереми Уэбстер с искренним восхищением. — Я буду молиться за тебя и за грешные души твоей жены и сына.

— Спасибо, Джереми, — Баррет был тронут. — И я буду молиться, чтобы, когда тебе случится полюбить, твоя избранница была столь же благочестива и чиста сердцем, как и ты.

— Только такую женщину я и смогу полюбить, — отозвался Джереми, не зная еще, что жена Баррета МакКлэйна будет казаться ему святой по сравнению с той, которая судьбою была предназначена ему в жены в недалеком будущем.

— Баррет, — снова спросила Эмили, — что еще кроется за приездом Уэбстеров?

— Я получил вчера телеграмму. — Баррет покрутил седые усы, стараясь скрыть нотку возбуждения, зазвучавшую в его голосе. — Джереми сообщает, что он и его дочь отплывают в Галвестон на корабле в следующий вторник, а оттуда отправятся поездом до Марфы. Если судьба будет благосклонна к ним, Уэбстеры благополучно прибудут сюда к первому мая.

Потягивая кофе из чашечки китайского фарфора, Эмили спросила:

— Баррет, сколько лет этой девушке? Она примерно одного возраста с Пекосом или старше? — Она посмотрела ему прямо в глаза.

Баррет достал из кармана сигару.

— Что ты имеешь в виду, Эмили?

— Да ничего особенного. Продолжай. — Она сладко улыбнулась. — Ты часто рассказывал мне о ней все эти годы, но я так и не имею четкого представления о том, сколько ей лет. — Она продолжала пристально смотреть на него.

— Мисс Уэбстер очень молода, к несчастью. Но этому вряд ли можно помочь, не так ли? Она нуждается в моей помощи, и я помогу ей.

— Так все-таки, сколько ей лет?

— Восемнадцать! — Он начинал терять терпение и готов был крикнуть, что это не ее ума дело, но сдержался. Они с Эмили жили все эти годы в некоем шатком перемирии. Она была нужна ему, чтобы было кому заботиться о маленьком сироте Пекосе после смерти Кэтрин, а Эмили, старая дева-бесприданница, нуждалась в крыше над головой и покровительстве. То, что они никогда не испытывали особой приязни друг к другу, было правдой, о которой не говорилось вслух. Все эти годы, что Эмили и Баррет прожили рядом, она в глубине души ненавидела его. По ее мнению, дом, в котором она жила, принадлежал ей. Она родилась в огромной спальне наверху сорок три года тому назад и никогда нигде больше не жила. Она была моложе своей сестры Кэтрин. Эмили было всего четырнадцать, когда умер ее отец; мать девочки умерла при ее родах. Эмили предполагала, что ее слишком юный возраст стал причиной того, что все наследство отца было оставлено Кэтрин. Эмили же не получила по завещанию ничего, но оно предписывало Кэтрин обеспечить младшую сестру. Джон Йорк также указал в завещании, что после совершеннолетия Эмили Кэтрин должна будет выделить сестре определенную долю наследства.

Возможно, так оно и было бы, если бы Кэтрин не вышла замуж за Баррета МакКлэйна. К тому времени, когда Эмили повзрослела и могла потребовать причитающуюся ей часть отцовского наследства, всем уже владел Баррет МакКлэйн.

Эмили заметила, что он всегда старался обойти все вопросы, касающиеся ее денег, заверяя, что все, чего бы она ни попросила, будет ей предоставлено, и она не слишком беспокоилась, полностью доверяя ему. Ведь все в юго-западном Техасе знали, что за человек был Баррет МакКлэйн! Разве не он посещал церковь каждое воскресенье? Разве не он посвящал себя постоянным молитвам? Разве не он настаивал на том, чтобы его жена, сын и Эмили сопровождали его во время воскресных служб, читали Библию, были послушны Богу и чисты сердцем?

Эмили никогда даже и предположить бы не могла, что Баррет МакКлэйн настоит на том, чтобы Кэтрин переписала все на его имя в своем завещании. Но случилось именно так. Когда Кэтрин в возрасте тридцати семи лет умерла, ее одиннадцатилетний сын Пекос и двадцатисемилетняя сестра остались без гроша. Баррет МакКлэйн унаследовал все, и при оглашении завещания изобразил крайнее изумление. Заявив, что на то воля Божья, Баррет заверил Эмили, что Тьерра дель Соль всегда будет ее домом. И Эмили, никогда не бывшая независимой, не умея зарабатывать на жизнь и обожая своего племянника, словно это был ее родной сын, осталась жить под одной крышей со своим зятем.

С годами горечь о потерянном наследстве притупилась. Ее успокаивала мысль о том, что после смерти Баррета все останется ее обожаемому племяннику. Все перейдет к нему, только это имело теперь значение. Но намечающийся новый брак Баррета после стольких лет вдовства наполнил Эмили беспокойством. Ведь наследство Пекоса может оказаться теперь в опасности. Сидеть и слушать разглагольствования зятя о женитьбе на восемнадцатилетней девочке было невыносимо. Эмили почувствовала, как волоски на ее шее встали дыбом, когда она мысленно нарисовала себе картину гнева Пекоса, после того как он услышит о предстоящей свадьбе. И все же она сказала спокойно:

— Баррет, я понимаю, что ты только стараешься помочь твоему старому верному другу. Тем не менее, я думаю, что брак — это уж слишком. Восемнадцать лет! Она же еще ребенок, Баррет. Ты не можешь жениться на такой юной девочке.

Чувствуя жар под воротничком рубашки, Баррет затянулся сигарой и медленно выдыхал дым, как будто слова Эмили его ничуть не огорчили:

— Эмили, она конечно, молода, но Джереми сказал мне, что она очень способная; она вела хозяйство в его доме всю свою жизнь после того, как сбежала ее мать. А ведь она была тогда еще младенцем. Джереми сказал, что Анжи… ну, эта девушка… умеет прекрасно готовить, убираться в доме, и…

Эмили прервала его. Она быстрым отрывистым движением отодвинула блюдо с овсянкой в сторону и теснее придвинулась к столу.

— Готовить, убирать? — возмущенно воскликнула она. — У тебя полон дом слуг, Баррет. Вряд ли ты позвал ее сюда, чтобы она выполняла обязанности прислуги, разве не так?

— Ну, нет… просто…

— Баррет, почему бы тебе не пригласить этого ребенка сюда просто так и не оставить ее жить на ранчо вместе с нами? Тебе вовсе нет необходимости жениться на бедной…

— Я поражен, Эмили Йорк! — Он придал своему голосу такое же возмущение, как и у своего обвинителя. — Ты серьезно полагаешь, что молодая незамужняя девушка может жить здесь со мной без церковной церемонии? Представители духовенства придут в ужас, и они будут абсолютно правы.

— Это просто смешно, и ты знаешь это. Я-то ведь живу здесь; и она будет находиться под моим присмотром. Ничего нет плохого в том, что бедное дитя будет жить под твоим кровом. Никто и не помыслит ничего плохого…

Бронзовые щеки Баррета запылали, он, ломая сигару, бросил ее в недопитую чашку кофе и тоже придвинулся к столу.

— А как насчет Пекоса?

— А что насчет Пекоса? — спросила она, прищурившись.

— Он тоже время от времени живет здесь. Он может… Его может охватить соблазн… люди будут говорить Бог знает что!

Эмили положила локти на стол, скрестив тонкие пальцы под подбородком:

— Баррет, ты хорошо знаешь, что Пекос гораздо больше времени отсутствует, чем живет здесь. Кроме того, он не обратит на нее особого внимания, конечно, если девушка не слишком… красива. — Она замолчала и потерла подбородок тыльной стороной ладони. — А она… она хорошенькая?

Откинувшись от стола, он скрестил руки на груди и посмотрел на Эмили:

— Откуда я знаю, красивая она или нет. Я никогда не видел ее прежде, ты же знаешь.

— Гм… — пробормотала она, обдумывая его ответ. — Я подумала, что, может, ее отец описывал ее в своих письмах или… посылал тебе фотографию.

Почти теряя самообладание, он был уже готов соврать. Но все же не сделал этого.

— Вообще-то Джереми послал мне как-то довольно блеклую фотографию дочери. Она выглядит здоровой и довольно симпатичной.

Эмили медленно опустила руки на колени. Она догадывалась, почему Баррет не говорит ей, что девушка хороша собой. Страх наполнил ее сердце. Если девушка красива и выйдет замуж за Баррета, почему бы ей не склонить глупого влюбленного старика к тому, чтобы он оставил ей все богатство?

Как только Баррет взял себя в руки, Эмили снова попыталась разубедить его жениться, стараясь придать своему голосу задушевную интонацию:

— Баррет, я знаю, что ты по-настоящему добрый человек. Я знаю также, что ты хочешь сделать богоугодное дело. Но, пожалуйста, не думай, что ты должен жениться на этой девочке. Вполне достаточно того, чтобы взять ее в дом и заботиться о ней. Я помогу тебе в этом, обещаю. Люди Марфы знают, какой ты хороший человек, Баррет. Никто не заподозрит ничего плохого в том, что ты приютишь дочь старого друга после смерти ее отца. Разве ты этого не понимаешь? Никто не увидит ничего дурного в этом. Разве ты не можешь просто позволить ей приехать и пожить здесь вместе с нами в течение шести месяцев, перед тем как жениться на ней?

Баррет поднял горящие глаза на свояченицу. Он играл серебряной ложечкой, как будто его заинтересовала ее форма.

— Ты получала какие-нибудь известия от Пекоса в последнее время? — спросил он.

Застигнутая врасплох, она пробормотала:

— Нет, ничего за последние несколько недель. Ты же знаешь Пекоса, он просто появится здесь в один прекрасный день без всякого предупреждения.

— Вот именно. И до того как он свалится как снег на голову, я собираюсь жениться на Анжи Уэбстер. Я не хочу, чтобы Пекос…

— Кто это меня зовет? — донесся с противоположного конца двора смеющийся голос.

Эмили и Баррет обернулись одновременно. Высокий мужчина направлялся к ним. Его иссиня-черные волосы поблескивали под лучами палящего солнца, длинное сильное тело с кошачьей грацией двигалось по каменному полу, а серебряные шпоры позвякивали при каждом шаге. Белая полурасстегнутая рубашка наполовину обнажала загорелую грудь, на которой вились черные волоски. Ружейный ремень из гладкой черной кожи перепоясывал стройные бедра. Начищенная рукоятка ружья отражала солнечные лучи, на какой-то миг ослепив остолбеневшего Баррета МакКлэйна.

Подойдя ближе, высокий мужчина с ослепительно сверкающими на смуглом лице зубами продолжал смеяться глубоким низким смехом. Он остановился за креслом Эмили Йорк, нежно положил длинные смуглые пальцы ей на щеки и откинул ее голову назад. Наклонившись, он крепко поцеловал ее и весело спросил:

— Ну, как поживает моя любимая тетушка?

Тонкие, покрытые кружевом руки Эмили потянулись к нему, и она просияла:

— Пекос! Ты приехал домой!

 

Глава 3

С трепетом и дрожью Анжи Уэбстер закрыла за собой дверь дома, где прожила всю жизнь. Со дня рождения здесь, в маленьком удобном доме на улице Смоковниц, для нее сосредоточилась вся Вселенная. Хотя она часто раздражалась, что жила как заключенная в этих старинных стенах, мысль о том, что теперь она покидает свой дом навеки, чтобы отправиться в незнакомую далекую землю и выйти замуж за человека, которого никогда прежде не видела, наполняла ее ужасом.

Положив руку на дверную ручку, Анжи застыла на минуту, окидывая прощальным взглядом опустевшее теперь жилище. Слезы блеснули в ее глазах, она страстно желала запереть дверь и спрятаться где-нибудь внутри, чтобы никуда не уезжать.

— Анжи, перестань даром тратить время, пора идти. — Голос отца заставил ее очнуться. Она заперла дверь и кинулась вниз по деревянным ступеням веранды.

— Доброе утро, мистер Дэвис, — сказала Анжи, приветливо улыбнувшись соседу, живущему через улицу напротив, который любезно согласился отвезти Уэбстеров к причалу.

— Доброе утро, Анжи, — кивнул он, протягивая руку хорошенькой девушке.

Оперевшись на нее, она поднялась в высокий экипаж и села рядом с отцом. Анжи бросила через плечо короткий взгляд на две дорожные сумки и тут же услышала скрип обшитого кожей сиденья, на которое с шумом сел Берт Дэвис.

— Готовы? — спросил он, беря в руки поводья.

— Готовы, — подтвердил Джереми.

— И вы, Анжи? — Берт Дэвис взглянул на маленькое печальное личико. Мягким голосом он снова обратился к ней:

— Дорогая, мы можем ехать?

Не доверяя своему голосу и спрятав холодные как лед руки в складках поношенного белого льняного платьица в синюю полоску, Анжи кивнула головой, хотя ей казалось, что сердце у нее вот-вот разорвется от горечи. Понимая ее отчаяние, Берт Дэвис прищелкнул языком, понукая старую лошаденку, впряженную в маленькую коляску. Его душа тоже болела. Берт и его жена Перл жили через улицу напротив дома Уэбстеров в течение пятнадцати лет. Берт очень живо помнил день, когда они с женой переехали в маленький белый домик на улице Смоковниц. Едва только он помог Перл выйти из экипажа, как самый прекрасный ребенок, которого они когда-либо видели, перелетел через улицу, и льняные волосы девочки сверкали в лучах яркого июльского солнца.

Трехлетняя Анжи Уэбстер смеялась, ее сладкий голосок звенел, вырываясь из маленького ротика. Счастливо закричав: «Я — Анжи Уэбстер. А вы кто?», она кинулась прямиком к нему на руки, и когда он поднял ее с земли, завизжала от восторга.

Бездетные Дэвисы тут же влюбились в хорошенькую трехлетнюю девочку. К несчастью, они были вынуждены скрывать свою любовь. В тот давний июльский день Джереми Уэбстер, словно буря, выскочил из своего дома и, подскочив к незнакомцам, выхватил свою маленькую дочку из коротеньких пухлых рук Берта. Он холодно кивнул Дэвисам и, отрывисто отрекомендовавшись, резко развернулся и вновь пересек улицу, теперь уже с девочкой.

Некоторое время Дэвисы стояли у своего нового дома, глядя на небольшое здание, где только что скрылись отец и дочь. Вдруг они услышали жалобный плач красивой малышки. Отец бил ее ремнем, кричал, чтобы она никогда впредь не смела заговаривать с незнакомыми людьми и не выходила из дома одна.

Чувствуя себя виноватым за чрезвычайно суровое наказание девочки, Берт Дэвис взглянул на Перл и твердо сказал:

— Я пойду поговорю с ним.

— И я с тобой, — ответила взволнованная Перл. Супружеская чета пересекла улицу Смоковниц и громко постучала во входную дверь дома Уэбстеров.

Вежливо улыбаясь, Джереми Уэбстер пригласил их войти. Из задней комнаты дома слышались прерывистые рыдания девочки.

— Я счастлив познакомиться с вами, — прохладно обратился Джереми Уэбстер к изумленной паре. Он, казалось, был абсолютно глух к жалобным звукам, раздающимся в знойном неподвижном воздухе. — Моя дочь постоянно выводит меня из себя. Я религиозный человек и стараюсь вести себя как библейский Иов, но это нелегко. Анжи должна повиноваться мне, и я уверен, что вы с этим согласны. Я не позволяю и никогда не позволю впредь моей дочери посещать соседей. Это твердое правило она должна усвоить на всю жизнь, и если вы хотите помочь мне, вы не будете приглашать ее в свой дом.

— Но зачем вы… — начал было покрасневший от гнева Берт Дэвис, но рука жены предупреждающе обхватила его руку со вздувшимися мускулами, успокаивая его.

— Мы понимаем, мистер Уэбстер, — кивнув, сказала Перл Дэвис. — Это наша вина, что все так случилось. Мы увидели вашу хорошенькую малышку и позвали ее. Пожалуйста, не наказывайте ее снова. Это больше не повторится. А теперь мы должны идти. — Схватив мужа за руку, она пошла к двери, увлекая его за собой.

Перл и Берт Дэвис сдержали данное ими слово. Перл интуитивно почувствовала, что Джереми Уэбстер — человек с очень тяжелым характером, и они не в состоянии его изменить, о чем она и сказала мужу.

— Единственное, что мы можем сделать, Берт, — Перл печально взглянула на мужа, — так это никогда не показывать девочке, что мы ее видим. Ты понимаешь?

— То есть ты имеешь в виду, что если мы хотя бы поздороваемся с ней через улицу, это может побудить ее прийти в наш дом, и за этим последует суровое наказание?

Перл тяжело вздохнула:

— Именно так. Нам никогда больше не испытать радости от общения с нашей маленькой соседкой, так же, как, похоже, и с нашим собственным ребенком.

— Ничего, любовь моя, — Берт Дэвис привлек ее к себе за мягкие плечи.

Таким образом, в свои восемнадцать лет Анжи так никогда и не была в гостях у Дэвисов. И она даже не догадывалась, как сильно любит ее эта чета. Из-за занавешенных окон добрые супруги, страстно желая в душе приголубить ребенка, наблюдали, как хорошенькая Анжи превращалась с годами из ребенка в красивую девушку. Из-за этих же кружевных занавесок полными слез глазами Перл наблюдала сейчас, как Анжи поднимается по ступенькам и забирается в коляску при помощи Берта. Когда же она увидела, что маленький экипаж заворачивает за угол и исчезает из виду, добрая женщина расплакалась, словно Анжи была ее собственным ребенком. Перл Дэвис понимала, что она уже больше никогда не увидит эту чудесную девушку.

Подавленное настроение Анжи сменилось возбуждением, когда они подъехали к набережной. Никогда раньше Анжи Уэбстер не видела Миссисипи, хотя всю жизнь прожила так близко от нее, что часто слышала доносящиеся издалека гудки судов, бороздящих ее воды. Ее глаза светились радостью, когда она пыталась рассмотреть все, что происходит в шумной суматошной гавани. Огромные краны поднимали тюки хлопка; мужчины, белые и черные, посвистывая, крича и распевая песни, играли мускулами, поднимая грузы сильными руками, а их гладкие вспотевшие спины напрягались под тяжестью.

Вздрогнув, Анжи услышала, как отец резко одернул ее:

— Девочка, я думал, ты достаточно хорошо воспитана, чтобы не глазеть на полуголых мужчин! Мне стыдно за тебя, Анжи Уэбстер.

— Я… Прости меня, папа. — Она поворачивала голову в разные стороны, слишком возбужденная, чтобы слова отца задели ее. Берт Дэвис помог ей выйти из коляски и проводил Анжи и ее строгого отца по деревянной пристани к пароходу.

Шагая между двумя мужчинами, Анжи прикрыла рот рукой, чтобы подавить счастливый смех. На танцевальной площадке примерно в десяти ярдах впереди выступало трио артистов: среди них выделялся улыбающийся чернокожий мальчонка лет десяти. Он вызывал восхищение толпы и кивал головой в знак одобрения, когда прохожие кидали к его танцующим ногам мелкие монеты.

Пристань очаровала Анжи. Куда бы она ни посмотрела, все вокруг было ново и прекрасно. Продавцы тут и там торговали с ручных тележек сладко пахнущими свежими цветами, креветками и мороженым.

Зеленые глаза Анжи разгорелись, когда она приблизилась к пассажирскому пароходу, на борт которого они должны были взойти. Скользя вверх по длинным сходням, весело смеялись две красиво одетые молодые пары. Девушки держали над головой яркие зонтики, чтобы предохранить свою молочно-белую кожу от солнечных лучей. Их дорогие, из прекрасного шелка пастельных тонов платья были сшиты по последнему слову моды и подчеркивали стройные фигуры. А маленькие обтянутые перчатками ручки покоились на крепких руках красивых спутников в элегантных жакетах и узких брюках.

— Ну, я прощаюсь, — сказал Берт Дэвис, остановившись у трапа.

— Спасибо, что подвезли нас. — Джереми Уэбстер пожал Берту руку.

— Да, мистер Дэвис. Поверьте, мы очень ценим вашу помощь. — Анжи одарила его ослепительной улыбкой, и Берт почувствовал, как что-то сжалось в его мощной груди. Желая в душе поцеловать это милое личико и прижать его к себе хотя бы на мгновение, Берт лишь сдержанно пожал ей руку:

— До свидания, Анжи, и будьте счастливы.

Улыбаясь человеку, который за все эти годы едва перемолвился с ней словечком, Анжи сжала его большую руку и вдруг осознала, что ей будет недоставать его. Она привыкла видеть, как он подходит к своему домику через улицу ровно в пополудни. И она будет скучать по его коренастой жене Перл, которая каждый вечер ровно в выходит на террасу в ожидании возвращения мужа.

Когда Анжи ступила на палубу, она по-прежнему поддерживала под руку отца. Душа ее ликовала. У нее возникло ощущение, что это морское путешествие через залив будет прекрасным. Палуба была переполнена путешественниками всех возрастов, и из-под ресниц Анжи украдкой бросала взгляды на шумных симпатичных молодых мужчин. Один хрупкий юноша даже и не пытался скрыть своего восхищения, увидев Анжи. Даже в своем поношенном и поблекшем платье она выглядела прекрасно: ее цветущая красота заставляла многих оборачиваться. Сердце, которое еще несколько минут назад сжималось от тревог за будущее, сейчас радостно забилось в груди в предвкушении необычного приключения.

Но Анжи быстро поникла духом, когда отец, сжав пальцами ее руку, сказал, что они идут в свои каюты. Не скрывая разочарования, девушка повернулась и взглянула на него. В ее зеленых глазах плясали озорные огоньки.

— О нет, папа! Первый раз в жизни я на корабле, а ты хочешь, чтобы я спустилась вниз, не имея возможности все посмотреть самой и с кем-нибудь познакомиться! Это просто невозможно.

Не тронутый ее мольбой, Джереми холодно произнес:

— Если ты и забыла цель нашего путешествия, то я — нет. Я везу к своему другу его будущую жену. С кем-нибудь познакомиться! Я надеялся, что ты умеешь себя вести, но теперь вижу, что это не так. У меня не остается другого выбора, кроме как проводить тебя в твою каюту и удостовериться, что ты останешься там в течение всего путешествия. У меня не было намерения держать тебя взаперти, но ты, как обычно, расстроила меня. Я закажу еду в каюту. Ты должна спуститься вниз и находиться там в течение всего путешествия. — Он посмотрел в ее большие печальные глаза. — Мне очень жаль, но я заверил Баррета МакКлэйна, что ты прибудешь к нему абсолютно невинной девушкой, и я сдержу свое слово!

Анжи открыла было рот для протеста. Но снова его закрыла. Какой смысл? Отец никогда не прислушивался к ее желаниям; он не сделает этого и сейчас. Кроме того, у нее не было ни малейшего желания устраивать ссору на глазах у веселой молодежи и счастливых семей. Усталая, с поникшими плечами, Анжи позволила проводить себя в маленькую каюту под палубой. Одно маленькое оконце, расположенное так высоко, что Анжи едва могла дотянуться до него, даже встав на цыпочки, было единственным, что видела Анжи на протяжении всего путешествия до Галвестона.

Проводив расстроенную дочь в каюту, Джереми Уэбстер сказал ей напоследок:

— Я запру дверь, а ключ положу в карман брюк. Когда наступит время обеда, я приду за тобой, но если я буду плохо себя чувствовать, то попрошу принести поднос с едой сюда.

С этими словами дверь плотно закрылась. Анжи услышала скрежет поворачивающегося в замочной скважине ключа, который отделял ее от остальных путешественников и развлечений. От красивых молодых людей и девушек, от музыки, цветов и танцев в главном зале, от запаха моря и нежного тумана, окутывавшего ее кожу на палубе.

Как всегда, Анжи Уэбстер оказалась взаперти.

 

Глава 4

В глазах Баррета МакКлэйна мелькнула злость, когда он увидел сына, стоявшего за креслом Эмили с издевательской ухмылкой на лице. Пекос всегда появлялся, когда его меньше всего ждали. Надеясь, что этот несвоевременный визит будет коротким, Баррет заставил себя улыбнуться и ласково сказал:

— Как приятно видеть тебя, сын. Не знал, что ты вернулся в Марфу.

Пекос поставил свободное кресло рядом с тетей и устало опустился в него, подмигнув ей.

— Здравствуйте, сэр, — сказал он, кивнув недовольному отцу. — По правде говоря, я был в Мексике, когда у меня вдруг возникло странное предчувствие. — В его серых глазах мелькнули хитрые искорки. — Что-то подсказало мне, что я должен немедленно ехать на Тьерра дель Соль. И вот я здесь. — Он откинулся назад, в то время как счастливая тетушка наливала ему кофе из серебряного кофейника. — Здесь что-нибудь случилось?

Это ваши молитвы я услышал, отец? Разве не вы призывали меня вернуться домой? — Пекос посмеивался, глядя ему прямо в глаза.

— Ты не думаешь, что сейчас слишком ранний час для твоего неуместного юмора? — Баррету МакКлэйну вовсе не было весело. — Я не знаю, что ты здесь делаешь, но…

— Как, папочка, — воскликнул Пекос с притворной болью в голосе, — вы не рады видеть меня? Я был уверен, что вы…

— Достаточно, Пекос, — теряя терпение, прервал его Баррет. — Почему ты всегда приводишь меня в бешенство? Я, наверное, так никогда и не пойму тебя.

— Пожалуйста, Баррет, — вступилась за племянника Эмили, — мальчика так долго не было дома. Не мог бы ты…

— Все в порядке, тетушка Эм, — сказал Пекос. Он улыбнулся ей. — Вероятно, я приехал не вовремя. — Его взгляд вновь остановился на отце. — Ведь так? Есть какая-то причина, по которой вы не хотели бы видеть меня сейчас?

— Как долго ты собираешься пробыть здесь, Пекос? — Баррет проигнорировал вопрос сына. Слегка прищурив глаза, Пекос взял полную чашку кофе и сказал спокойно:

— Сначала скажите, почему не желаете меня видеть, а потом, возможно, и я сообщу вам дату своего отъезда. — Он сделал глоток кофе и ждал.

Начиная выходить из себя, Баррет МакКлэйн стукнул по столу крепким кулаком:

— Останешься ты здесь навсегда или уедешь немедленно — для меня это не имеет никакого значения, но я не буду повторять несколько раз: я не хочу от тебя слышать ничего по поводу принятого мной решения. Я вскоре жду гостей на Тьерра дель Соль. Мой старый друг, Джереми Уэбстер, смертельно болен; фактически он при смерти. Он приедет сюда с дочерью. После смерти Джереми его дочь останется здесь с нами.

Серые глаза сына внимательно смотрели на Баррета МакКлэйна:

— Это все, что ты хочешь сказать? Объясни! Эта женщина будет работать здесь, на ранчо? Или она будет постоянной гостьей? Дочерью тебе? Сестрой мне? Так как же?

— Она будет моей женой! — прошипел Баррет МакКлэйн, разгневанный тем, что сын вечно заставляет его чувствовать себя непростительно глупо.

Пекос взглянул на тетю. Ее бледное лицо выражало беспокойство.

— Пекос, дорогой, — начала она, боясь, что он скажет или сделает что-нибудь не так.

Он улыбнулся ей. Стройное сильное тело юноши вытянулось в кресле, а голос был спокоен, когда он начал говорить. Никогда не реагируя так, как от него этого ожидали, он промурлыкал:

— Новая мамочка. Грандиозно. Надеюсь, она будет рассказывать мне сказки на ночь и убаюкивать, когда меня будет мучить бессонница.

— Ты когда-нибудь перестанешь над всем издеваться и все высмеивать? — Баррет был в бешенстве. — Повторяю, я собираюсь жениться вновь, и ты не сможешь мне помешать. Ты можешь сказать что-нибудь дельное, по существу?

Ровным и низким голосом Пекос прервал отца, поднимаясь с кресла:

— Какая разница. Я не помню, чтобы вы когда-нибудь просили моего совета по какому бы то ни было вопросу. — Он стоял, глядя на Баррета сверху вниз. — Поступайте, как знаете; женитесь на женщине, которую прежде не встречали, мне все равно. — Пекос наклонился, чмокнул тетушку в щеку и прошептал: — Я хочу пойти поздороваться с Рено, затем освежиться с дороги и немного поспать. Тетя, давайте позавтракаем попозже вместе, когда я проснусь.

— Да, дорогой, с удовольствием, — ее усталые глаза остановились на дорогом лице, в то время как он вновь взглянул на Баррета МакКлэйна.

— Когда прибудут смущенная невеста и ее гордый батюшка?

Безуспешно пытаясь сдержаться, Баррет ответил:

— Еще не скоро. Я уверен, что к тому времени ты устанешь от Марфы и Тьерры дель Соль.

— Г-м-м, — промычал Пекос. Он поскреб заросший щетиной подбородок и ухмыльнулся: — Я так долго не был дома, что, пожалуй, останусь встретить мою новую мамочку. — Громкий хриплый смех вырвался из его широкой груди, когда он пошел прочь, оставив своего побагровевшего от гнева отца и сияющую тетушку смотреть ему вслед.

Рено Санчес лежал на узкой кровати. Его темные глаза открылись на мгновение, затем снова плотно сомкнулись. Храп вырывался из его открытого рта, а одна из темнокожих рук свесилась с края кровати.

— Рено, сукин ты сын, открывай дверь! — Низкий мужской голос взорвал тишину маленького жилища. Темные глаза моментально распахнулись. Рено облизнул губы, нахмурился, протер заспанные глаза и поднял голову. Думая, что это кто-нибудь из ковбоев прервал его крепкий сон, он грубо крикнул:

— Пошел к дьяволу, косоротый гринго! Или я…

Гнев Рено улетучился, когда входная дверь распахнулась, и ранний посетитель появился, усмехаясь, в ее проеме. Он подошел прямо к узкой кровати, стоявшей в углу, и сдернул простыню с ошеломленного мексиканца.

— Давай, поднимай свою грязную задницу! — громко смеясь, воскликнул Пекос.

Вскочив с кровати и схватив брюки, Рено тоже расхохотался.

— Черт тебя побери, Пекос! — заорал он счастливо. — Когда ты приехал? — Торопливо натянув брюки, он обнял друга, похлопав его по спине.

— Только что, амиго, — сказал Пекос, отстраняясь от него. — Черт побери, Рено, вечно ты обнимаешься. Убери от меня свои масляные руки.

Вовсе не обиженный, Рено, сияя, нежно смотрел на человека, которым всегда восхищался. Его золотой зуб поблескивал в свете залитой солнцем комнаты. Он засмеялся еще громче и снова сгреб сопротивляющегося Пекоса в объятия, обхватив более высокого ростом друга за пояс своими короткими сильными руками.

— Бездушный ублюдок, я так рад видеть тебя! — Он еще сильнее обнял Пекоса. В конце концов, тот смирился и послушно сносил объятия друга. Но все же почувствовал облегчение, когда, наконец, богатырь Рено отпустил его и спросил:

— Хочешь кофе, Пекос?

— Есть бурбон? — Пекос оглядел скудно обставленную хижину, сложенную из необожженного кирпича, которая служила Рено домом с незапамятных времен.

Родившийся на Тьерра дель Соль пятью годами раньше Пекоса, Рено, сын красивого погонщика и очаровательной домашней служанки, осиротел в четырнадцать лет. Его часто увлекающийся женщинами отец не смог устоять перед чарами одной молодой красотки, которая служила на ранчо помощницей повара. Он совершил роковую ошибку, отправившись как-то ночью на свидание, когда, как он думал, его жена и Рено спали. Но ревнивая мать Рено, Кони, заподозрила неладное, Она выследила своего влюбчивого муженька на сеновале одного из принадлежащих Баррету МакКлэйну сараев и, застигнув на месте преступления, вскипела от ярости. Кони выхватила из-под юбки маленький острый кинжал и глубоко вонзила его в обнаженную спину ничего не подозревающего супруга. Но еще не успев выдернуть кинжал, Кони Санчес горько пожалела о своем необдуманном поступке. Завопив во весь голос, Кони оторвала ослабевшее тело мужа от разлучницы и упала на него, пытаясь заговорить с ним. Но Рауль Санчес был мертв. Обливаясь слезами, Кони выдернула кинжал из широкой спины мужа и ласково уложила его на солому. В то время как другая женщина причитала, прижав к себе одежду, Кони Санчес легла рядом с мертвым мужем и уверенным движением вонзила себе кинжал прямо в сердце, разом покончив счеты с жизнью. Юный Рено Санчес проснулся среди ночи, услышав крики. Он тут же понял, что случилось что-то страшное. И, едва успев надеть брюки, со всех ног кинулся на сеновал. Он прибежал туда первым. Его большие темные глаза сверкнули ненавистью в сторону виновницы трагедии, все еще стоявшей над его мертвыми родителями. Но тут же он упал перед ними на колени и стал слушать, не бьется ли у них сердце. Нет. С сухими глазами он поднялся, снял со стены лошадиную попону и накрыл ею их тела.

— Диос, упокой их души, — прошептал мальчик, перекрестился и вышел из сарая.

С этого момента он больше не был ребенком. И в эту теплую лунную ночь четырнадцатилетний Рено Санчес поклялся, что сам он никогда не нарушит брачного обета. Он никогда не позволит внезапно возникшей страсти разрушить его жизнь или жизнь другого человека. Рено всегда помнил о своей клятве. Влюбчивый и увлекающийся по природе, как и его отец, Рено всегда держал свои эмоции под жестким контролем. Когда-то у него была жена, и он был ей верен. После ее смерти женщины уже ничего не значили для Рено. И он был уверен, что так будет и впредь. У него была самая лучшая женщина на свете, и он не желал никакую другую.

Когда разыгралась эта трагедия, Пекосу было девять лет. Взрослые не рассказали ему тогда всю историю, хотя он и догадывался о том, что произошло на самом деле. Страстно желая узнать все подробности, он пришел к Санчесу через несколько дней после похорон. Когда опечаленный юный мексиканец не выказал особого желания рассказать обо всем любопытному Пекосу, тот заявил, что Рено, в конце концов, всего-навсего бедный работник, принадлежащий всесильному Гаррету МакКлэйну. А поскольку он его сын, то Рено должен ему подчиняться.

Пекос приблизился вплотную к более высокому парню и сказал:

— А ну, выкладывай все по порядку, мексикашка. Твой отец развлекался с этой новенькой кухаркой там, на сене?

В черных глазах Рено вспыхнуло бешенство. Они остановились на наглом лице Пекоса, а темная рука схватила его за воротник рубашки. Притянув испуганного мальчишку к себе, Рено холодно процедил сквозь зубы:

— Ты, тупой маленький грязный ублюдок! Не смей больше никогда заикаться об этом. Моя мать и отец умерли. Как они умерли, не имеет для тебя значения. Я любил их обоих, и я изобью тебя, если еще когда-нибудь услышу, что ты зубоскалишь о них. Это мой дом, убирайся отсюда немедленно!

Наконец он отпустил Пекоса, но ошеломленный мальчишка заметил слезы печали, наполнившие темные глаза Рено. С того дня Пекос МакКлэйн, благоговея перед гордым мужественным мексиканцем, решил с ним подружиться. Это получилось не сразу, но Рено, от природы незлопамятный и дружелюбный, вскоре перестал гонять девятилетнего мальчишку, когда он каждый вечер после ужина приходил к нему. Более того, тот ему понравился: маленький мальчик откровенно заявил своему мексиканскому кумиру, что хочет с ним подружиться. А что думает по этому поводу Рено?

Сверкнув белоснежными зубами, Рено Санчес засмеялся и потрепал иссиня-черные волосы мальчика.

— Si, Пекос, — заверил ребенка Рено, — мы станем друзьями, но только при том условии, что ты не будешь мне напоминать о своем имени МакКлэйн. Si?

— Si, Рено, — усмехнулся Пекос. — Почему бы и нет?

С того дня минуло восемнадцать лет. Пекос МакКлэйн и Рено Санчес стали близки, как братья. После той июльской трагедии они большую часть свободного времени проводили вместе, катаясь верхом, плавая, охотясь или, лежа на спине под звездами, мечтали о будущем, когда они оба пустятся в полные небывалых приключений путешествия. Не обращая внимания на ругань Баррета МакКлэйна, который был недоволен дружбой сына с оборванцем, Пекос заявлял отцу, что для него не имеет никакого значения, что имя его друга — Санчес. Пекоса жестоко наказывали за его дерзкий язык и непочтительность к старшим. Но толку от этого было мало: Пекос твердо решил во всем походить только на своего друга Рено. Он был единственным человеком, с кем ему хотелось бы проводить время, и никакие наказания недовольного отца не могли этого изменить.

Пекос сидел, широко расставив ноги, на стуле с высокой спинкой, наблюдая, как его старый друг наполняет водой кофейник. Ополовиненная бутылка кентуккского бурбона была извлечена из потайного местечка и поставлена на стол. Пекос налил себе виски, выпил, поморщившись, и налил еще.

— Ты должен сопровождать меня в этой поездке, Рено. Я встретил женщину своей мечты в Пасо.

Пасо дель Норт на границе Техаса и Мексики было восхитительным местом, где любой отважный юноша мог с легкостью найти удовольствия, которыми жаждал насладиться. В городке, в котором все салуны, рестораны и игорные дома были открыты 24 часа в сутки, было довольно просто удовлетворить любые желания и вкусить плоды запретных наслаждений. Для Пекоса МакКлэйна этот городок стал излюбленным местом, и он провел много счастливых часов за игорными столами, крытыми зеленым сукном, в театрах и чудных ресторанчиках. Этот развеселый городок прекрасно подходил к его неугомонной натуре и давал ему возможность пускаться в бесконечные приключения.

Исколесивший весь юго-запад, Пекос был хорошо знаком с владельцами таверн и хозяйками заведений в Пасо дель Норт. Его уважали и побаивались картежные шулеры и бродяги, за ним охотились женщины всех сортов.

— Расскажи мне об этой девушке твоей мечты, — попросил Рено, потерев руки, как ребенок, с нетерпением ожидая услышать рассказы друга о его последних приключениях. — Но сначала дай-ка мне закурить.

— Черт побери, ты когда-нибудь начнешь покупать себе сигары сам? — несмотря на резкость слов, красивое лицо Пекоса осветилось теплой улыбкой, говорившей о привязанности. Достав сигару из нагрудного кармана, он протянул ее через стол. — Позволь мне обрисовать тебе обстановку. — Пекос потянулся и откинулся назад, пока Рено закурил и одобрительно кивнул в ответ. — Это случилось в мою последнюю ночь на границе. Я проспал весь день и проснулся перед самым заходом солнца. Хорошо промочил горло в отеле, принарядился в надежде приударить за какой-нибудь девочкой.

— Еще бы, — возбужденно воскликнул Рено, — я даже знаю, что…

Предостерегающе подняв красивую руку, Пекос призвал своего чересчур шумного друга к молчанию:

— Кто, черт возьми, рассказывает эту историю, ты или я?

— Прости, прости. Я больше не буду тебя прерывать, — улыбаясь, заверил его Рено.

— Прекрасно. Так вот, слушай: я нарядился, как денди, и вышел из гостиницы на площадь. Я еще не знал, чем бы мне заняться, пересек пыльную площадь и очутился как раз у таверны «У Хрисана Гузи». Я благословил счастливый случай, который привел меня сюда, так как вспомнил, как кое-кто из джентльменов, с которыми я время от времени перекидывался в покер по вечерам, говорил, что видел в этом заведении одинокую красивую девушку с золотыми волосами и очаровательной фигуркой, которая словно создана для любви.

Пекос остановился, зевнул и потер уставшие глаза. Рено затянулся сигарой и ждал продолжения.

— Полагая, что вновь встретить эту девушку здесь было маловероятно, я все же зашел в таверну. Пробираясь через толпу к бару, я кивнул одетому в белый жилет бармену и взял бутылку превосходного виски. За ней последовал сияющий хрустальный бокал. Пока бармен наливал мне виски, в ближайшем углу раскрылись красные вельветовые занавески, и пианист у сцены ударил по клавишам. Словно ниоткуда появилась эта красавица. Она взошла на сцену не дальше, чем в двадцати футах от меня. Все в зале начали приветствовать крича: «Ангел, Ангел!», пока я, раскрыв рот, пялился на это великолепное создание, которое когда-либо видел. Она начала петь, и ее голос был сладким как мед. Говорю тебе, Рено, просто дух захватывало. Прозвище «Ангел» очень подходило ей. — Он помолчал, опустив руки на стол, и вздохнул.

— В чем дело? Ангелочек тоже увлеклась тобой? — Рено уже забыл свое обещание не прерывать друга.

— Да. Ее огромные изумрудные глаза обвели комнату и остановились на мне. Она пела свою песню о любви только для меня, и я чувствовал, что за этим последует самая прекрасная ночь в моей жизни. Когда она закончила петь, то подошла прямо ко мне, и мы устроились за отдельным столиком, чтобы поужинать вместе. Мы пили шампанское, ели самые изысканные блюда, и Ангел дарила мне сладкие поцелуи и обещания. Она действительно заигрывала со мной, и когда, как я и ожидал, мы пошли наверх, она была очень податлива. Мы оба были слегка навеселе, и когда поднимались вверх по ступенькам, устланным залитым вином ковром, наши руки тесно переплелись. Мое нетерпение возрастало. Когда мы уже почти вышли из клуба, какой-то тупой английский ублюдок, прорвавшись сквозь толпу, выхватил револьвер и заорал, что Ангел принадлежит ему и что он пристрелит каждого, кто к ней прикоснется.

Глаза Рено округлились, он громко сглотнул и пробормотал:

— Dios!

— Я заслонил Ангел и выхватил ружье, но не успел я опомниться, как этот придурок пальнул в меня. Он целился мне прямо между ног!

— О-о-о! — простонал Рено и бессознательно схватился за свое сокровище. — Неужели…

— Счастлив заверить тебя, что я все еще мужчина. Мне повезло, что это был неудачный выстрел. Пуля пролетела мимо, вонзившись в один из тех вырезанных из дерева шаров, что обычно украшают лестничные перила, прямо рядом с моим бедром.

Счастливо ухмыльнувшись, Рено кивнул головой:

— Ты счастливчик, Пекос! Везунчик!

— Не такой уж я счастливчик. Будь я проклят, если начальник полиции не услышал выстрел и не влетел внутрь, два раза пальнув в воздух. Без лишних слов он схватил нас обоих и отвел в тюрьму. Так что вместо того, чтобы провести ночь любви в теплой постельке Ангелочка, я провел ее на холодном каменном полу в окружной тюрьме. — Пекос придвинулся к столу и засмеялся. — На следующее утро, прежде чем выпустить на волю, он оштрафовал меня на 25 долларов. — Пекос поднялся со стула, продолжая смеяться. — Мне надо выспаться. Я ведь пришел просто, чтобы поздороваться. Почему бы нам сегодня не отправиться вместе, скажем, в Марфу?

Поднявшись, Рено проводил друга до двери.

— Si, мы могли бы поехать туда и навестить Джорджину и Лупу. Лупа так скучала о тебе, Пекос.

— Возможно, — сказал Пекос и вздохнул. — Она хорошенькая, но она не Ангел. Понимаешь, Рено, это такая девушка, что… Господи, да если бы она не была проституткой, я бы женился на ней!

— Господи, что ты говоришь, Пекос МакКлэйн!

— Да не волнуйся ты. — Пекос усмехнулся и хлопнул Рено по широкому плечу. — Кстати, ты слышал? Мой отец собирается жениться.

— Да, слышал, Пекос, — ответил Рено, уныло покачав головой. — Мне очень жаль, ведь это не самая лучшая новость для тебя, не так ли?

Пекос уже уходил, но при этих словах обернулся:

— Не так уж все и страшно. Ты же знаешь, как скуп мой старик. — Он лениво ухмыльнулся. — Эта Уэбстер, скорее всего, какая-нибудь высохшая старая дева. Я-то знаю, что для того, чтобы выманить у папочки даже четверть доллара, женщина должна быть так же дьявольски хороша, как моя Ангел.

 

Глава 5

Устав от своего вынужденного заключения в стенах маленькой каюты, Анжи разделась и скользнула под хрустящую простыню. Она повернула голову так, чтобы можно было смотреть через высокое окошко иллюминатора на сверкающие огни огромных пароходов, плывущих по заливу, и тяжело вздохнула. Устраиваясь поудобнее, Анжи утешала себя тем, что это была ее последняя ночь взаперти в тесной «тюрьме» на воде. Завтра пароход войдет в порт Галвестона в Техасе, и, возможно, ей будет позволено присоединиться к другим пассажирам на верхней палубе и понаблюдать, как пароход входит в гавань.

С мыслью о скором приезде, которого она ожидала с нарастающим нетерпением, Анжи улыбнулась, закрыла глаза и вскоре погрузилась в глубокий сон. Ночью ей приснился красивый возлюбленный, который возникал в мечтах девушки и раньше.

Сейчас он отбросил простыню с обнаженного тела Анжи. Его благородная голова приблизилась к ее лицу, глаза были теплыми и нежными. Он начал ласкать ее томящуюся плоть уверенными, но ласковыми движениями, слегка поглаживая нежную кожу; его чуткие длинные пальцы медленно гладили ее шею, спускаясь по плечам к тонким рукам, а затем… его теплые губы приникли к ее губам, а темная рука легла на ее белоснежную грудь. Она глубоко вздохнула, когда другая рука опустилась на ее пупок и скользнула вниз по трепещущему животу. Тепло и блаженство охватили Анжи, и она, выгнув спину, застонала от наслаждения. Горячие пальцы гладили ее живот, сверкающие страстью выразительные глаза смотрели, не отрываясь, на нее. Анжи нежно прошептала слова любви и почувствовала, как его настойчивые пальцы заскользили все ниже и ниже. Ее дыхание становилось все более страстным… ожидающим… пылающим…

— Мисс Уэбстер! — за дверью послышался взволнованный голос, и кто-то громко постучал к ней в каюту.

Анжи, все еще погруженная в сладкую дремоту, отозвалась сонным голосом:

— Нет… Анжи… зови меня Анжи…

— Мисс Уэбстер! — громкий мужской голос был настойчивым. Анжи открыла глаза и вернулась к реальности. — Мисс Уэбстер, ваш отец… Ему очень плохо. Вы должны поторопиться.

Сердце громко забилось в груди Анжи, она вскочила с постели, похолодев от ночного воздуха и страха.

— Иду, сэр! — отозвалась она и торопливо стала натягивать панталоны, нижнюю юбку и платье. Уговаривая себя не поддаваться панике, Анжи скользнула в туфли и бросилась открывать дверь.

Высокий мужчина с серьезным выражением лица стоял с фонарем в руке за дверью.

— Идемте со мной, — сказал он, беря ее под локоть и ведя по узкому коридору. Подведя девушку к двери каюты Джереми Уэбстера, он сказал:

— С ним сейчас доктор. А я должен вернуться на свой пост. — Он исчез в тумане, оставив Анжи одну у двери.

Зная, что ради отца она должна проявить выдержку, Анжи глубоко вздохнула, пригладила растрепанные после сна волосы и постучала. Дверь открыл невысокий седовласый доктор. Он тихо сказал, что хотел бы поговорить с ней наедине. Затем он вышел в прохладный коридор и затворил за собой дверь. Его добрые синие глаза с жалостью смотрели на девушку. Он сказал тихо, словно извиняясь:

— Моя дорогая, мне очень жаль. Ваш отец умирает. Боюсь, он не доживет до тех пор, как пароход войдет в порт. Он зовет вас. Вы можете войти в каюту и посидеть с ним. Я буду неподалеку на случай, если понадоблюсь.

Ошеломленная, несмотря на предчувствие, что это должно скоро произойти, Анжи заплакала:

— Но, доктор, неужели ничего нельзя сделать?

— Дитя мое, — мягко сказал он и дотронулся до ее дрожащего худенького плечика. — Я сделал все, что мог. Жаль, что не могу ничем больше помочь…

— Я понимаю, — сказала она и кивнула, — просто… я знала, что он… — Анжи смахнула слезы и слабо улыбнулась доктору. — Спасибо вам за помощь. Я пойду к нему.

— Я буду рядом.

Анжи на цыпочках вошла в маленькую каюту. Ее отец лежал с закрытыми глазами, его изможденное лицо было мертвенно-бледным, а худое тело накрыто белой простыней. Нежность и любовь наполнили сердце девушки, когда она увидела его, такого больного и беспомощного. Проглотив комок в горле, Анжи взяла стул и поставила его вплотную к кровати.

— Папа, — прошептала она, — это я, Анжи.

Усталые водянистые глаза открылись, и он медленно повернул к ней голову. Он узнал дочь, и исхудавшая рука потянулась к ней. Анжи взяла эту руку в свою, и слезы хлынули у нее из глаз, скатываясь вниз по щекам.

— Не надо, Анжи, не плачь, — сказал Джереми едва слышно. — Сейчас не время проливать слезы. Ты должна меня выслушать.

— Да, папа, — кивнула Анжи. — Я здесь и слушаю тебя.

— Анжи, — произнес отец, сжав пальцами ее руку. — Я должен кое-что тебе сказать.

— Все, что хочешь, папочка, — сказала она, едва сдерживая рыдания.

— Я хочу сказать тебе, что… я люблю тебя, девочка. Я люблю тебя, Анжи. И я думаю, что ты такая хорошенькая молодая девушка… Я всегда гордился твоей красотой и интеллигентностью.

Широко открытые зеленые глаза смотрели на бледное лицо умирающего. Не веря своим ушам, Анжи слушала, как ее отец бормочет слова, которые она так жаждала услышать всю свою жизнь и никогда не слышала прежде. Пораженная, она смотрела на него, пока он повторял, что всегда ею гордился.

— Папа, — воскликнула она, — ты действительно думаешь, что я красивая?

— Да. И если я никогда не говорил тебе об этом, то только потому, что боялся, как бы ты… Есть вещи, которых ты… о которых я не могу…

— Скажи мне все, папа, — Анжи наклонилась ближе, — что ты имеешь в виду… Скажи.

— У тебя есть… — Джереми закашлялся глубоким болезненным кашлем, и Анжи похлопала его по худому плечу. — Нет времени, Анжи. Слушай меня внимательно и обещай, что выполнишь все, что я скажу.

— Да, папа, — торопливо заверила она его.

— Ты должна торжественно поклясться, что выйдешь замуж за моего друга Баррета МакКлэйна. Ты обещаешь?

— Да, клянусь. — Она увидела, как он облегченно вздохнул, и радостно повторила снова:

— Да, папа, да, я выйду замуж за мистера МакКлэйна, если ты так этого хочешь.

— Я очень хочу этого, дитя. Я должен вознестись на небеса спокойным, зная, что ты в безопасности. Он хороший человек, Анжи. Ты будешь за ним, как за каменной стеной, окруженная заботой и вниманием.

— Надеюсь, — кивнула она. — Это ведь наилучший выход, не так ли?

— Именно так. А я и на небесах буду ограждать тебя и Баррета от жестокостей этого мира. Повтори, Анжи, скажи еще раз, что ты выйдешь замуж за Баррета.

— Я выйду за него, папа. Клянусь, что стану миссис Баррет МакКлэйн и буду повиноваться ему, как должно доброй жене.

Джереми Уэбстер умер на рассвете. Анжи находилась рядом до его последнего вздоха. Оставалась там, и когда доктор объявил, что он скончался, и накрыл ему лицо простыней. Она сидела тихонько в каюте, в то время как пароход медленно приближался все ближе к Техасу, к порту города Галвестон. Она оставалась там и тогда, когда солнце поднялось высоко в небе, и на палубе появились пассажиры.

Излив свое горе в слезах, она сидела сейчас в полном одиночестве, все еще слыша в уме удивительные слова отца: «Ты такая хорошенькая молодая девушка, Анжи. Я всегда гордился твоей красотой и интеллигентностью… такая красивая… такая красивая…» Анжи вновь посмотрела на спокойное безжизненное тело, распростертое перед ней. Печаль переполняла ее. Всю жизнь она ждала, чтобы отец сказал, что она красивая, что он любит ее, но он не говорил этого до самого конца.

Анжи громко обратилась к мертвому телу:

— Почему, папа? Зачем ты так долго ждал? Почему никогда не говорил, что любишь меня? Ты был не прав, папа! Ты должен был сказать мне. Ты должен был сказать мне об этом давным-давно.

Ее душил гнев, и Анжи не пыталась бороться с ним. Это был исцеляющий гнев, и она понимала это. Не бесполезный гнев, который лишь разрушает душу, но очищающий ее, который заставил Анжи почувствовать, что она не была плохой девочкой, что она была права, когда расстраивалась из-за несправедливого обращения отца с ней, что он сам не всегда был прав.

Анжи устало поднялась со стула и вновь обратилась к нему:

— Думаю, что должна пойти наверх и немного подышать свежим воздухом. Я скоро вернусь. Когда мы войдем в порт, я позабочусь о твоих похоронах, папа. Галвестон станет местом твоего упокоения, потому что я не могу везти тебя через весь Техас в дом Баррета МакКлэйна. — Анжи остановилась у двери, ее рука задрожала, когда она взялась за дверную ручку. Взглянув на тело усопшего отца еще раз, прошептала кротко:

— Я обещала тебе, что выйду замуж за Баррета МакКлэйна, и я сдержу слово.

Анжи приняла веер, предложенный сидящим напротив полным бородатым мужчиной, от которого пахло ромом. Чувствуя себя так, словно провела все восемнадцать лет жизни в этом громыхающем, переполненном людьми поезде, несущемся через весь Техас, Анжи старалась охладить свое разгоряченное лицо. Она улыбнулась пожилому мужчине, сидевшему по соседству. У него был такой огромный живот, что он мог застегнуть только верхнюю пуговицу своего яркого безвкусного жилета.

— Вы так добры, — сказала она, улыбаясь ему. — Я не имела понятия, что в это время года здесь может быть так жарко. — Она посмотрела в открытое окно поезда. Громко изумляясь бескрайним просторам штата, Анжи сказала:

— Неужели это все действительно Техас, сэр?

Прошло уже несколько дней, как она села на этот поезд в Галвестоне и все дальше удалялась от этого расположенного в низине сырого города, очень похожего на ее родной Новый Орлеан. Она любовалась то и дело меняющимся пейзажем. Сначала они ехали вдоль зеленого морского побережья, потом оно сменилось лесами Хьюстона. За окном мелькали холмы, но с каждым часом растительности становилось все меньше, воздух — гуще, и в поезде стало невыносимо жарко.

— Уверяю вас, мэм, мы все еще в Техасе. Эта длинная дорога ведет к самой западной точке штата Одинокой Звезды! — Сказав это, ее сосед громко икнул.

Анжи подняла глаза на улыбающегося краснолицего мужчину, который сел в поезд на предыдущей станции в маленьком тихом городке Комсток.

— Надеюсь, мне не придется ехать так далеко. Возможно, вы подскажете мне, когда выходить. Я еду в Марфу, штат Техас. Мы скоро будем там?

— Видите ли, мэм, до Марфы еще примерно столько же — не более двухсот миль, вы и оглянуться не успеете, как мы будем там!

Анжи сокрушенно вздохнула:

— Двести миль! У меня такое ощущение, что я проехала, по меньшей мере, тысячу.

Толстый мужчина прочистил горло:

— Ну что вы! Я сомневаюсь, чтобы от Галвестона до Марфы было более шестисот миль. — Его голубые глаза весело блеснули; определенно, он очень гордился размерами своего родного штата. Но, видя отчаяние девушки, он мягко добавил:

— Я понимаю. Вы, должно быть, очень устали. Завтра будет легче. Мы проедем эти места, и станет попрохладнее.

Анжи постаралась улыбнуться.

— Простите меня за жалобы, сэр. — Она вдруг заметила, что по его румяным толстым щекам стекает ручейками пот. — Мне отдать вам веер?

— Нет, оставьте его у себя, мисс. Мне уже недолго осталось ехать.

— Ах, так вам не в Марфу?

— Я выйду на следующей станции, милая леди. Не люблю уезжать слишком далеко от дома. — Его огромный живот заколыхался от смеха, как будто он сказал что-то очень смешное.

— Г-м-м, — устало протянула Анжи, и ее веки начали смыкаться. Полуденный зной сморил ее. Вскоре она задремала, и светловолосая голова девушки откинулась на спинку деревянного сиденья, хотя веер она все еще сжимала тонкими пальцами. Она очнулась, разбуженная резким скрежетом тормозов.

Мужчина, сидевший напротив, ушел. Сейчас он стоял на деревянной платформе, пожимая руки двум ковбоям. Над ними висела вывеска, гласившая, что это железнодорожная станция Лэнгтри, штат Техас. Позевывая, Анжи поправила растрепавшиеся волосы у лица и высунулась в окно.

— Сэр, — окликнула она полного мужчину, чему-то смеющегося под солнцем. — Не желаете ли, чтобы я вернула вам веер?

Повернувшись, толстяк протянул ей руку через окно.

— Нет, мисс, — сказал он, пожав ее маленькую ладошку. — Оставьте его себе. Желаю вам счастливой жизни в Марфе. Если когда-нибудь окажетесь здесь, в Лэнгтри, милости прошу ко мне. Слышите?

— Непременно, — ответила она, улыбнувшись недавнему соседу. — А кого мне спросить? — Колеса поезда начали медленно вращаться, и он стал набирать ход.

Вырвав свою руку из ее руки, он крикнул:

— Бин, мэм. Судья Рой Бин. — Он сердечно улыбнулся и помахал ей на прощание. Этот подвыпивший, покрытый испариной пожилой человек не знал, что его прославленное имя абсолютно ничего не значит для девушки из Нового Орлеана, штата Луизиана.

Когда поезд подошел к небольшому тихому поселению Марфа, Анжи почувствовала, как ухудшается ее настроение. Центр городка состоял из внушительных размеров здания суда, построенного в викторианском стиле, и нескольких разрозненных деревянных домов, в которых располагались салуны, платная конюшня, склад для хранения товаров и кузницы. Недавно выстроенное здание суда было единственным строением, которое радовало глаз. Все остальное вокруг выглядело так, как будто было брошено в спешке за день до этого и разметано ночной бурей.

Для девушки, выросшей на затененной деревьями старой улице славного города на реке Миссисипи, Марфа оказалась горькой пилюлей, которую трудно было проглотить. С упавшим сердцем Анжи вышла на деревянную платформу и прищурилась от слепящих лучей солнца. Раскинувшаяся на равнинном плоском плато, покрытом кактусами, Марфа казалась островком в необитаемой пустыне. Анжи мысленно удивилась, почему город был построен именно здесь. Куда бы она ни посмотрела, повсюду виднелись высокие горы.

— Сеньорита Уэбстер? — высокий улыбающийся юноша приветливо поклонился ей.

— Да, — ответила Анжи. Она взглянула на него, затем оглянулась вокруг, стараясь угадать, кто этот парень и где Баррет МакКлэйн.

— Меня зовут Джоз Родригес, мисс Уэбстер, а это мой отец — Педро. — Он указал на высокого улыбающегося смуглого человека в огромном сомбреро, который стоял рядом. — Мы здесь для того, чтобы проводить вас и сеньора Уэбстера на Тьерра дель Соль, на ранчо сеньора Баррета МакКлэйна.

Поняв, наконец, что Баррет МакКлэйн не приехал в Марфу, чтобы встретить ее, потому что он еще ничего не знал о смерти ее отца, Анжи объяснила:

— Мистер Уэбстер, мой отец, скончался в Галвестоне. Благодарю вас обоих, что приехали встретить меня.

Джоз, который был гораздо сильнее, чем казался с виду, с легкостью погрузил ее саквояжи в ожидающую их коляску и подошел к ней, робко улыбаясь. Лицо его покраснело от смущения. Анжи тоже покраснела, положив руки на его стройные плечи и позволив ему поднять себя на обитое кожей сиденье. Через несколько минут привокзальная площадь Марфы осталась позади, и Анжи начала нетерпеливо высматривать ранчо, которое должно отныне стать ее новым домом.

— Педро, — обратилась она к своему старшему спутнику, — это ранчо… Тьерра дель Соль, далеко отсюда?

— О, нет, — заверил он ее, — двенадцать миль к северу.

— Двенадцать миль?! — она не могла скрыть раздражения. — Но это… это не близко.

Неунывающий Педро весело улыбнулся в ответ:

— Это близко. Это очень близко.

Юный Джоз Родригес тоже улыбнулся ей:

— Боюсь, что английский моего отца не самый лучший, так же, как и его представление о том, что близко, а что далеко. Для вас двенадцать миль, должно быть, огромное расстояние. Но здесь, в Техасе, все по-другому, здесь оно не кажется нам таким уж большим.

Анжи оправила складки на платье.

— Боюсь, мне следовало побольше узнать о Техасе. Мне понадобится ваша помощь, Джоз. — Она говорила с обезоруживающей искренностью.

С мальчишеской прямотой Джоз кивнул темноволосой головой.

— Сеньорита, думаю, что в помощниках у вас не будет нужды. Здесь нечасто можно увидеть девушку такой потрясающей красоты.

Его смуглое лицо вспыхнуло от смущения. Пораженная такой откровенностью, Анжи, тем не менее, была польщена его словами. Смутившись, она пробормотала:

— Спасибо, Джоз. — А про себя подумала, что, возможно, Баррет МакКлэйн расстроится, если узнает, что юноша, которого он послал на станцию встретить ее, сыплет комплиментами по поводу ее наружности. При этой мысли улыбка исчезла с ее лица, так как она вспомнила о цели своего путешествия. Она, Анжи Уэбстер, оставила родной дом в Новом Орлеане, чтобы выйти замуж за человека, которого никогда не видела! И должна будет до конца своих дней жить на этой бесплодной земле с незнакомцем, который старше ее умершего отца. Внезапно ощутив мучительную тоску по дому, Анжи стиснула руки и посмотрела прямо перед собой.

Перед ней расстилалась горячая от зноя голая земля. А над ней сверкало синее небо, на котором не было видно ни облачка. Прямо впереди на горизонте виднелись высокие горы, их зубчатые склоны отливали синевой под палящими лучами техасского солнца. А чуть дальше впереди находилось неведомое ей ранчо, где ожидало ее будущее — неизвестное и пугающее, как эта широко раскинувшаяся земля, порождающая пьянящее чувство свободы и в то же время предвещающая тяжкие испытания.

Зависимость от чужой воли или свобода? Эта неведомая земля обещала либо одно, либо другое, и Анжи гадала, что же станет ее уделом. Будет ли она пленницей в этой безлюдной бескрайней стране, связанная брачными узами с ревнивым стариком? Или она обретет, наконец, долгожданную свободу и вздохнет полной грудью? В юной груди Анжи билось сердце, полное надежд. Она глубоко вздохнула и выпрямилась.

«Вот мой новый дом, — подумала девушка, и глаза ее устремились к горизонту. — И я буду счастлива здесь. Не буду оглядываться назад; и не буду загадывать наперед. И все же я уверена: я обрету свободу, а не заточение!».

 

Глава 6

Коляска, запряженная лошадьми, скрипя колесами, везла Анжи к ее новому жилищу. Утомленная долгим путешествием и однообразным пейзажем, девушка почувствовала, как тяжелеют ее веки. Ей хотелось быстрее добраться до Тьерра дель Соль, прилечь и провести остаток дня в постели.

Анжи моргнула и закрыла левый глаз. Что-то было не так. Осторожно потерев его, она поняла, что туда попала песчинка, которая больно царапала радужную оболочку глаза. Джоз торопливо вытащил чистый белый носовой платок из кармана брюк и протянул его Анжи:

— Сеньорита, пожалуйста, возьмите мой платок.

— Спасибо, Джоз.

Она приложила его к болевшему глазу, но прежде чем успела вытащить песчинку, поднятый ветром песок обжег ее щеки. С одним закрытым глазом Анжи в смятении огляделась вокруг. Воздух, который еще несколько мгновений назад был кристально чистым, теперь представлял собой золотую завесу из песка, скрывающую из вида горизонт. Ветер дул все сильнее, и вскоре даже рядом ничего уже не было видно. Лицо девушки было совершенно растерянным.

— Джоз… Мистер Родригес… что это? Что случилось? — Ее сердце билось сильнее, чем обычно. Анжи опустила платок Джоза, ее маленькие руки стиснули его сильнее, пока она украдкой поглядывала на пляшущий вихрь, несущийся по пустынному полю перед повозкой.

Джоз и Педро Родригес одновременно натянули пониже свои сомбреро. Но голос Джоза звучал спокойно:

— Сеньорита Уэбстер, мне очень жаль. Это песчаная буря. К сожалению, она может причинить много неприятностей тому, кто попадет в нее.

Сквозь прищуренные покрасневшие глаза Анжи посмотрела на парня:

— Песчаная буря? Джоз, вы когда-нибудь уже видели нечто подобное?

Блеснув белоснежными зубами, Джоз тут же закрыл рот, чтобы в него не попал летящий песок. Кивнув головой, он улыбнулся. Ветер быстро набирал силу, увлекая все больше песка в свой водоворот. Песок набивался в нос и горло, жег глаза, заставляя их слезиться, царапал нежную кожу, трепал волосы и проникал под одежду. Закрыв лицо руками, Анжи крикнула:

— Джоз, это ужасно! Мы так можем погибнуть! Что нам сделать? Есть ли здесь поблизости какое-нибудь место, где мы могли бы переждать бурю?

Наклонив голову навстречу свирепствующему ветру, Джоз вынужден был разочаровать ее:

— Мне очень жаль, сеньорита Уэбстер, но Тьерра дель Соль — ближайшее убежище в этих местах. Мы не погибнем. Я бывал и не в таких передрягах.

Сняв голубую шелковую бандану, что обматывала его шею, Джоз протянул ее испуганной девушке. Затем прокричал ей прямо в ухо:

— Я повяжу бандану на нижнюю часть вашего лица. Это убережет ваш рот от песка.

Анжи благодарно кивнула и придержала скользящий мягкий материал у лица, пока Джоз плотно завязывал его узлом у нее на затылке.

— Так лучше? — с надеждой спросил он.

— Да, гораздо, — пробормотала она сквозь шелк.

Педро Родригес не произнес ни слова. Несмотря на увеличивающиеся красновато-желтые клубы плотной удушающей пыли, его темные глаза были широко открыты, а морщинистые руки твердо сжимали поводья, заставляя испуганных лошадей двигаться вперед. Баррет МакКлэйн поручил ему доставить в целости и сохранности эту красивую молодую гринго до ранчо, и он намеревался выполнить это поручение. Все его заботы были только о ней; если хоть один волосок упадет с ее головы, ему не миновать сурового наказания хозяина.

Каждый был погружен в свои мысли. Молча они пробирались сквозь одно из самых устрашающих проявлений Матери Природы. Педро Родригес думал только о том, как бы доставить молодую женщину в убежище. Мысли молодого Джоза Родригеса кружились вместе с песком. Как, спрашивал он себя, эта девочка, не старше, чем он, согласилась стать женой Баррета МакКлэйна? Несомненно, такая красавица оставила множество разбитых сердец в Луизиане. Зачем же она проделала такой огромный путь, чтобы выйти замуж за сурового пожилого скотоводческого барона?

С закрытыми голубым шелком носом и ртом и зажмуренными глазами Анжи почувствовала знакомый комок в пересохшем горле. Она покинула зеленые земли Луизианы, чтобы приехать в эту высохшую пустыню, где на много миль не было ни одной живой души Техас. Она произнесла это слово про себя. Она уже ненавидела Техас. Здесь не было ничего… ничего. Ничего, кроме миль и миль пустоты. Ни деревьев. Ни полевых цветов. Ни быстрых ручейков. Ни сладко пахнущего влажного воздуха. Ни домов и вымощенных камнем улиц. Были только удушающий слепящий ветер и песок на всем пространстве, доступном взгляду.

Это было слишком для Анжи. Слезы потекли из-под плотно закрытых глаз. Они текли по щекам вниз, смешиваясь с песком и увлажняя голубой шелк. Добрый юноша с беспокойством смотрел, как плачет испуганная девушка. Он чувствовал, как его сердце переполняет сострадание к Анжи, которая находилась теперь вдали от дома среди унылой земли, где палящее солнце и песок ранят ее нежную белую кожу. Педро скользнул по ней сочувственным взглядом, но затем глаза его вновь устремились на лошадей. Даже если бы он и хотел, все равно не смог бы сказать ей слов утешения, так как плохо говорил по-английски. Он лишь с сожалением помотал седеющей головой.

Забыв о разнице в социальном положении, Джоз импульсивно обнял рукой вздрагивающие плечи Анжи и притянул ее к себе. Когда плачущая девушка зарылась залитым слезами и покрытым шарфом лицом в его шею и плечи, сердце Джоза дрогнуло, и он обхватил ее другой рукой, придвигая ближе к себе. Тихим голосом, который Анжи едва могла расслышать в воющем ветре, Джоз искренне сказал:

— Сеньорита, своими слезами вы разрываете сердце Джоза. Я проклинаю этот скверный ветер и песок за то, что они сделали вас несчастной.

Его темные выразительные глаза смотрели ей в лицо, и ласковым неловким прикосновением он вытер залитые слезами щеки, приговаривая низким успокаивающим голосом:

— Это случается не так уж часто, Анжи. Вы увидите, у нас много прекрасных дней в юго-западном Техасе. Вы увидите такие заходы солнца, что…

Дрожащим голоском она произнесла:

— О, Джоз, я плачу не только из-за этой бури, а еще и…

Коричневая рука теснее сжала ее дрожащие худенькие плечи, и Джоз увидел, как длинный шелковый локон льняных волос, растрепанных ветром, обвился вокруг ее лица.

— Я знаю, — сказал он с мудростью, не соответствующей его юному возрасту. — Я понимаю, Анжи. Вы не хотите…

Но голос отца прервал Джоза. Быстро сказав что-то по-испански, Педро Родригес строго предупредил своего сына: ничего больше не говорить. Анжи плохо знала испанский и не поняла, что Педро просил сына не вести себя так неразумно, что Джозу не полагается обнимать юную леди, которая станет женой их работодателя. Но Анжи услышала суровые нотки в голосе Педро и почувствовала, как тут же стройное тело Джоза отодвинулось от нее. Она догадалась, что ведет себя недостойно.

Что сказал Педро Родригес своему сыну? Был ли добрый пожилой мужчина шокирован тем, что она позволила Джозу обнять себя? Не говоря ни слова, Анжи подняла голову. Джоз отнял свои руки от нее, и она вздохнула. Ей было жаль, что эти руки больше не обнимают ее, но она напомнила себе, что отец был бы недоволен подобным поведением своей дочери.

Сквозь песок, клубами поднимающийся вокруг их коляски, Анжи посмотрела прямо в темные глаза Джоза. В них она увидела только доброту и мысленно обратилась к духу своего отца: «Ты не прав, папа. Этот мальчик добрый и заботливый; у него ласка и чистота в сердце, как и у меня». Ее глаза озорно сощурились, и, к изумлению Джоза и Педро, она обхватила парня за стройную талию и засмеялась. Через ее голову Джоз беспомощно взглянул на отца. Старый Педро уловил значение невинного жеста Анжи и улыбнулся. Джоз кивнул, снова счастливо обвил рукой Анжи и засмеялся вместе с ней, хотя и не знал истинную причину ее смеха. Но она смеялась, не обращая больше внимания на кружащий песок, превративший следы ее слез в грязь. Анжи смеялась с детской непринужденностью и чувствовала, что это приносит ей облегчение. Она подняла руку и сорвала прочь с лица голубую бандану. Ее смех был столь заразительным, что оба мексиканца засмеялись вместе с ней.

Сквозь ураган песка три смеющихся путника ехали в нескольких ярдах от высоких ворот ранчо, ведущих к Тьерра дель Соль, но не различали их. Сквозь слепящий песок они не могли различить белую арку с медной вывеской, на которой было вычеканено название ранчо.

У этих огромных ворот верхом на лошади сидел Баррет МакКлэйн. В сопровождении двух своих самых надежных телохранителей он нетерпеливо ожидал приезда своей невесты. Вдруг до него сквозь завывание ветра донеслись звуки веселого переливчатого женского смеха, сопровождаемого низким мужским хохотом. Баррет МакКлэйн сжал зубы, и его карие глаза сузились. Оба всадника, находившихся по сторонам от него, переглянулись поверх головы своего хозяина.

Первое, что увидел Баррет, были развевающиеся светлые волосы. Затем показалась пара юношеских смуглых рук, обвившихся вокруг стройного стана Анжи. Желваки задвигались на его опаленных солнцем скулах. Повозка остановилась напротив трех всадников, и Джоз Родригес быстро отодвинулся от смеющейся Анжи. Но было поздно.

Проглотив резкие слова, которые он так хотел выплеснуть на зарвавшегося мексиканского мальчишку, Баррет поднял правую руку и жестом велел Педро следовать за ним на гасиенду. Бросив быстрый взгляд на очаровательную бледную красавицу, Баррет пришпорил лошадь. Возбуждение сменилось гневом, но он старался сдерживаться, лишь сказал себе, что займется этой обнаглевшей парочкой попозже. Анжи Уэбстер он возьмет в жены и уложит в постель. Джоза Родригеса он выпорет за его оскорбительное поведение. Мысли о том, что он сделает с молодыми девушкой и юношей, наполнили МакКлейна трепетным ожиданием. Он почувствовал громадное удовлетворение. Словно читая его мысли, два телохранителя, едущие рядом, Аза Гранжер справа и Панч Добсон слева, предчувствовали то же самое. Старик хочет, чтобы молодой Джоз был наказан за то, что обнял девушку. Если такой невинный жест мог повлечь за собой суровое наказание, что же им придется делать, если какой-нибудь вакеро решит всерьез приударить за ней?

Сорокадвухлетний Аза Гранжер, бывший выше ростом и плотнее своего напарника, сказал ему шепотом, кивнув на хозяина:

— Дьявол!

Его слова были подхвачены ветром. И тут же Аза спросил себя, почему счастливый смех девушки не был также унесен ветром. Озноб пробежал по его широкой спине, и Аза почувствовал, что жизнь на Тьерра дель Соль уже никогда не будет такой, как прежде.

Едва только повозка остановилась посреди двора, Джоз соскочил на землю. Думая, что милый юноша, несомненно, поможет ей спуститься, Анжи протянула ему руки. Но тут же пара чужих властных рук обхватила ее узкую талию. Это не были крепкие смуглые руки юного мексиканца. Это были опаленные солнцем руки Баррета МакКлэйна.

Выхватив девушку из повозки, он на мгновение прижал ее к своему крепкому телу. Анжи посмотрела прямо в его карие глаза, которые были в этот миг почти на одном уровне с ее глазами. Коренастый седой человек прокричал ей сквозь бушевавший ветер:

— Добро пожаловать, Анжи, я — Баррет МакКлэйн.

Прежде чем она успела ответить, Баррет взял ее за руку и повел через двор к огромной, сложенной из необожженного кирпича гасиенде. Через несколько секунд они вошли в широкую залу с выложенным из кирпича полом, и Баррет МакКлэйн закрыл тяжелую резную дверь.

Анжи все еще сжимала в руке белый носовой платок Джоза, а его голубая бандана была повязана вокруг ее шеи. Подняв платок, она стала вытирать им свое запачканное лицо.

— Все в порядке, девочка, — сказал Баррет МакКлэйн.

Он снял шляпу и подошел к ней.

— Вас ожидает горячая ванна. — Он внимательно посмотрел на нее изучающим взглядом, и Анжи, оробев, почувствовала себя не в своей тарелке.

— Я… Да, сэр, это было бы прекрасно.

Она опустила глаза под его пронизывающим взглядом. Ожидая, что он скажет вслед за этим, девушка стояла, опустив вниз глаза, тем временем Баррет МакКлэйн жадным взглядом скользил по ее золотым волосам вниз к маленьким ножкам, видневшимся из-под поношенного бело-голубого платья. Его сердце замерло от того, что он увидел.

Даже несмотря на то, что она проехала много миль сквозь песчаный буран, при взгляде на Анжи у него захватило дух. Золотые волосы, плотно уложенные на голове, теперь разметались от ветра, и шелковые пряди вились вокруг маленького очаровательного личика и ниспадали на спину. Ее глаза казались зелеными брызгами из темно-изумрудных морских глубин. Ее слегка вздернутый носик словно манил игриво укусить его, а цветущие мягкие розовые губы заставили мускулы его живота сладко сжаться. Ее строгое поношенное платье не могло скрыть по-женски округлую фигурку, и глаза Баррета МакКлэйна задержались на ее полной груди.

Неохотно он отвел горящий взгляд от округлой юной плоти и спросил с участием:

— Девочка, а где же Джереми, ваш дорогой отец?

Анжи робко подняла на него глаза:

— Папа умер в Галвестоне, мистер МакКлэйн. И я была вынуждена похоронить его там.

Захваченный врасплох, Баррет МакКлэйн сказал:

— Дитя моя, я так сожалею, — и заключил ее в объятия.

Анжи стояла, прижатая к нему, и хотела высвободиться из крепкого объятия этих больших рук. Одна из них скользнула вниз и замерла на спине, привлекая ее все ближе. Испуганное лицо Анжи на мгновение прижалось к щеке Баррета, и она не увидела выражения полного удовольствия на его опаленном солнцем лице; так же, как и он не увидел отвращения, мелькнувшего в ее глазах. Сожалея, что не может держать ее в своих объятиях все время, Баррет неохотно выпустил девушку и твердо сказал:

— Вам пришлось столько перенести, Анжи, моя дорогая. Но теперь вы в безопасности; вы дома. Я буду заботиться о вас здесь, на Тьерра дель Соль. Все ваши волнения уже позади, дитя мое.

Широко открытыми глазами она смотрела на своего покровителя.

— Спасибо, сэр, — пробормотала Анжи и почувствовала некоторое облегчение. Его карие глаза были теплыми и добрыми, хотя рука, которой он все еще сжимал ее руку, была холодна как лед. Анжи он показался старым, но, возможно, это могло бы сделать их отношения более доверительными. Может быть, этот седой джентльмен заменит ей доброго внимательного отца, о котором она всегда мечтала и которого никогда не имела. Возможно, он будет оберегать ее и заботиться о ней, как о дочери, и она будет заботиться о нем, читать ему тихими вечерами, уважать его и даже любить, как если бы он был ее настоящим отцом.

Взяв девушку за руку, Баррет отвлек ее от этих мыслей:

— Вы должны познакомиться с моей свояченицей, Анжи. Она ждет нас.

Он взял ее под руку, и Анжи, почти бессознательно, захотелось высвободиться. Но вместо этого ее пальцы сомкнулись в его руке, и она последовала за ним через высокую дверную арку в большую пышно убранную комнату. Такими толстыми были кирпичные стены гасиенды, так плотно закрыты оконные ставни и двери, что Анжи уже не слышала больше вой ветра. Восхищенная радующей глаз комнатой с высоким потолком и массивной добротной мебелью, Анжи внимательно рассматривала обстановку. Только сейчас ей пришла в голову мысль, что Баррет МакКлэйн, который вел ее по своему дому в гостиную, был очень богатым человеком.

— Анжи, моя дорогая. — Она вздрогнула, услышав мягкий женский голос. Маленькая темноволосая женщина, одетая в белую кружевную блузку с длинными рукавами и юбку из прекрасного голубого льна, направлялась к ней. Улыбка женщины была дружелюбной, а ее глаза смотрели на Анжи тепло, по-доброму. Эмили Йорк выглядела очень молодо. Ее небольшое привлекательное лицо было милым и добрым, а волосы, в которых лишь кое-где мелькали серебряные нити, были черными. Ее светло-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, излучали свет и тепло.

— Я — Эмили Йорк, Анжи, — улыбающаяся женщина протянула ей руку.

Царственно выглядевшая Эмили понравилась Анжи с первого взгляда, и девушка, робко улыбнувшись ей, пожала протянутую руку.

— Рада познакомиться с вами, мисс Йорк.

— Мисс Йорк, действительно, — Эмили рассмеялась и крепко обняла молодую девушку, в то время как Баррет смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

— Вы будете звать меня тетя Эмили; ни на какое другое имя я не откликнусь. — Она крепко держала Анжи в объятиях. Девушка была на несколько дюймов выше маленькой брюнетки. Пока она стояла, дав этой милой женщине обнять себя, ее глаза скользили по просторной комнате.

Небрежно облокотившись о дверной проем, с руками, сложенными на плоском животе, и скрещенными ногами, поблизости стоял высокий стройный мужчина, внимательно разглядывавший ее. Его густые волосы были чернее ночи, а глаза — цвета дыма. Его нос был прям и аристократичен, а рот — полный и чувственный. Озноб охватил Анжи. Мужчина смотрел так, словно видел всю ее через поношенное платье, как будто он четко знал, как она выглядит без одежды. Ее лицо вспыхнуло от смущения, и Анжи почувствовала легкую дрожь в коленях.

— … так что чувствуйте себя, как дома, — продолжала Эмили Йорк, и Анжи осознала, что невысокая ласковая женщина выпустила ее из своих объятий.

— Я… да, мэм, — Анжи старалась отвести глаза от высокого мужчины на другом конце комнаты, но не могла. Никогда, даже в самых смелых мечтах, Анжи не представляла себе мужчину такой физической красоты, каким был этот смуглый прекрасный незнакомец. Когда он, оттолкнувшись от двери, направился к ней, девушка задрожала.

— Что с вами, дитя мое? Вы переутомились, — сказал Баррет МакКлэйн, заметив, как вздрогнуло ее стройное тело. — Я сейчас позвоню, и слуга проводит вас в вашу комнату и ванную.

— Уверен, что у нее найдется еще немного сил, чтобы познакомиться с будущим сыном, — сказал темноволосый мужчина, приблизившись. Анжи не видела, как нахмурился Баррет МакКлэйн. Ее большие изумрудные глаза были прикованы к высокому человеку, как будто в комнате больше никого не было.

— Мой сын думает, что он уличный клоун, Анжи. — Баррет движением собственника положил руку ей на плечо. — Пекос, это Анжи Уэбстер. Анжи, это мой единственный сын, Пекос.

Обращаясь к сыну, он сказал:

— Пекос, я уверен, ты помнишь, о чем мы говорили перед приездом Анжи.

Пекос остановился прямо напротив Анжи. Сейчас он стоял так близко, что она невольно сделала шаг назад. Пекос невозмутимо посмотрел на нее и мягко сказал:

— Да, отец. Но ты не упомянул тогда, что она выглядит, как небесный ангел. — Когда он произносил слово «ангел», его лицо приобрело сардоническое выражение, и Анжи инстинктивно почувствовала, что оно было адресовано ей. Гибкая смуглая рука протянулась к ней, и он сказал:

— Не хотите пожать мне руку? Или это будет мне чего-то стоить?

Совершенно смущенная его странным поведением, Анжи вложила свою руку в его ладонь и была удивлена, почувствовав, каким теплым и крепким было его пожатие. Пекос встряхнул ее руку, и когда она попыталась высвободить ее, он усмехнулся и отказался отпустить.

— Да, сэр, без сомнения, вы нашли очаровательнейшую малышку. — Его серые глаза подсмеивались над ней. — Она выглядит, как настоящий ангел, и вознесет вас прямиком на небеса. Не так ли, папочка?

Опаленное солнцем лицо Баррета МакКлэйна вспыхнуло, и он холодно сказал:

— Анжи, дорогая, не обращайте внимания на моего грубияна-сына. — А Пекосу отрезал: — Немедленно отпусти ее руку.

— Гмм, — протянул Пекос и медленно выпустил маленькую дрожащую ручку. — Спорю, что она — ангел.

Не говоря больше ни слова, он повернулся на каблуках и невозмутимо двинулся по направлению к двери, в которой и появился вначале. Анжи смотрела, как он идет, и спрашивала себя, всегда ли высокий красивый сын ее будущего мужа ведет себя так причудливо. Глядя, как перекатываются под тончайшим белым шелком рубашки мускулы на его плечах, Анжи, не отрываясь, смотрела ему вслед. Внезапно Пекос обернулся у дверного проема.

— Я буду считать минуты до обеда, — сказал он с довольной улыбкой на смуглом лице. — Я собирался поехать в город сегодня вечером, но теперь передумал.

Три человека, следившие в этот миг за ним, испытывали разные чувства. Эмили Йорк с широкой улыбкой любви и одобрения смотрела на своего единственного племянника. Она была счастлива, что он останется дома пообедать с ними. Баррет МакКлэйн смотрел на сына с нескрываемой ненавистью, взбешенный его невежливым поведением и расстроенный тем, что его дикий необузданный отпрыск решил остаться вечером дома. Анжи Уэбстер взирала на Пекоса с благоговейным трепетом и озадаченностью. Она почувствовала смутную опасность для себя, которая исходила от этого потрясающе красивого мужчины. Она была достаточно умна, чтобы почувствовать это, и достаточно женщина, чтобы быть заинтригованной.

Пекос посмотрел на всех троих, словно с легкостью читал их мысли. Затем громко рассмеялся, повернулся и вышел, заставив их смотреть ему вслед. Он оставил в душе каждого именно то впечатление, какое и хотел, и сделал это без особых усилий. Пекос засунул руки в карманы узких коричневых брюк и зашагал по коридору в свою спальню.

Там он лениво развалился на кровати, положил руки под голову и сказал вслух:

— Так значит, сладенькая девочка, на которой хочет жениться мой дорогой старик, не кто иная, как моя прекрасная Ангел из приграничного городка. Ах, Ангел, Ангел. Ты сейчас в своей комнате гадаешь, разоблачу ли я тебя, прежде чем кончится этот вечер? — Пекос по-волчьи оскалился, высунув руку из-под головы и бросив ее на свой упругий живот. — Я ведь могу никогда и не сказать ему, Ангел. Да я и не скажу ему пока. По крайней мере, до тех пор, пока ты и я не начнем с того, на чем мы остановились в прошлый раз.

Пекос лежал на своей огромной кровати, громко смеясь. А за прочными стенами Тьерра дель Соль все бушевал пустынный ураган.

 

Глава 7

Множество чувств переполняли юную грудь Анжи, когда она сидела, погрузившись по подбородок в пенистую воду, в высокой ванне из желто-голубого мексиканского мрамора. Казалось, эта роскошная ванна вполне могла вместить двоих и была такой длинной, что Анжи была вынуждена вести себя очень осторожно, чтобы не соскользнуть под слой сладко пахнущей пены, ласкающей ее лицо и волосы. Ухватившись за скользкий борт, Анжи разогнула колени, распрямляя ноги на дне ванны, чтобы было удобнее сидеть.

Ее глаза скользили по высокому потолку ванной комнаты, и Анжи ощущала благоговейный трепет перед всей этой роскошью, царившей в этом далеком техасском особняке. Она чувствовала себя не в своей тарелке в этом огромном доме, и ей трудно было скрыть свое изумление по поводу того, что можно жить так по-королевски в этом диком, удаленном от цивилизации крае. Когда Джереми Уэбстер сказал ей, что его добрый друг Баррет МакКлэйн богат, она представила себе большой удобный бревенчатый дом с деревянными полами и тяжелой грубой мебелью, подходящей привыкшему к физическому труду обладателю ранчо. Песчаная буря помешала ей рассмотреть, как следует размеры гасиенды. Но того, что она увидела, было достаточно, чтобы понять, что она огромна, а ее массивные стены сложены из крупного необожженного кирпича. Внутри были кирпичные полы, покрытые полированным красным деревом, и элегантная мебель радовала глаз. Больше девушка ничего не смогла рассмотреть, так как ее вниманием полностью завладел высокий смуглый мужчина со жгучим взглядом и странными, озадачивающими словами.

Анжи почувствовала облегчение, когда Пекос, наконец, ушел, и добрый заботливый Баррет МакКлэйн сказал:

— Дитя мое, я велю Делорес проводить вас в вашу комнату. Она приготовит вам ванну и распакует вещи. Почему бы вам не отдохнуть до обеда?

Излучающая добро мексиканка появилась в дверях и поклонилась Анжи, готовая выполнить все ее желания. Благодарно кивнув мистеру МакКлэйну и мисс Эмили, Анжи в сопровождении Делорес вышла из комнаты и пошла по прохладному коридору. Длинное крыло дома тянулось за главными комнатами, и Делорес остановилась у второй двери.

— Aqui, senorita, — сказала она и отворила дверь.

Анжи приоткрыла от удивления рот. Она вошла в комнату — такую же большую, как весь ее дом в Новом Орлеане. Никогда прежде не видела она такой красоты. Пол был покрыт желто-голубым плетеным ковром, таким толстым, что ее шаги были совершенно не слышны. Красивую кровать венчал балдахин, и Анжи страстно захотелось сейчас же перебежать через комнату и броситься на мягкое ложе. Мебель палисандрового дерева была отполирована до блеска и пахла лимонным маслом. Свежий приятный аромат множества желтых роз в тончайших фарфоровых вазах разносился по комнате.

Лишившись дара речи, Анжи стояла, робко озираясь вокруг и спрашивая себя, не сон ли это и не проснется ли она снова в своей тесной спаленке дома под звуки отцовского храпа, доносящегося сквозь тонкие стены.

— Сеньорита, — донесся до нее голос Делорес из-за внутренней двери. — Я наполняю ванну. Пока вы будете купаться, я распакую ваши вещи.

— Нет, — поспешно возразила Анжи, бросившись к комнате, из которой слышался голос Делорес. — Я… пожалуйста, мэм, если вы не возражаете, я бы предпочла распаковать их сама. — Анжи умоляюще смотрела на служанку.

Делорес пожала плечами и улыбнулась девушке:

— Сеньорита, вы не были раньше служанкой, нет?

— Нет, Делорес, не была, — Анжи не хотела говорить, что ей просто было бы стыдно, что у нее нет ни пижамы, ни ночной рубашки среди ее личных вещей, и что единственный способ скрыть это — распаковать свои вещи самой.

— Ничего, мы вас скоро избалуем, bonita, — Делорес подошла к Анжи и ласково потрепала ее по розовой щечке. — Не желаете, чтобы Делорес помогла вам принимать ванну?

Мягкий мерцающий свет от дюжины белых свечей в серебряных подсвечниках окутал обеденную залу теплой убаюкивающей пеленой. Хрустальные бокалы и белоснежный китайский фарфор сверкали на кружевной скатерти, а белые розы, плавающие в наполненных водой серебряных чашах, украшали длинный стол. Анжи с напрягшейся спиной и скованным спазмами горлом села очень прямо на своем высоком стуле. Ее алое платье было мало, низкий корсаж оставлял открытой ее полную грудь, не прикрытую ни камисолью, ни платком. Анжи чувствовала себя выставленной напоказ и знала, что должна вести себя очень осторожно, чтобы не показаться нескромной.

Но мысли о платье вскоре сменило беспокойство о том, как правильно держать серебряную ложку. Глядя в тарелку и чувствуя, что ее руки нервно подрагивают, она услышала, как Баррет МакКлэйн со своего места во главе стола сказал командным тоном:

— Склоним наши головы и возблагодарим Господа.

Анжи сидела слева от Баррета МакКлэйна. Напротив нее мисс Эмили с убранными вверх черными волосами и теплыми ласковыми глазами медленно склонила голову. По правую руку от нее Пекос МакКлэйн, чья тускло-желтого цвета расстегнутая рубашка обнажала его смуглую грудь, забавлялся серебряной солонкой.

Анжи низко склонила голову.

— Благодарю, Господи, за хлеб насущный. Щедрость Твоя неизбывна, и мы, Твои слуги, благодарны и недостойны вечной милости Твоей. — Громкий голос Баррета МакКлэйна окреп и возвысился в молитве, а Анжи с закрытыми глазами отчаянно старалась не думать об иссиня-черных волосках, вьющихся из-под распахнутой рубашки на смуглой широкой груди человека, сидящего напротив.

— И, Господи, мы благодарим Тебя еще и за то, что оградил от беды и сохранил этого прелестного ребенка… — Молитва продолжалась и продолжалась.

Анжи медленно открыла глаза, хотя голова ее оставалась низко опущенной. На другом конце залитой светом канделябров прозрачной кружевной скатерти смуглая крепкая рука все еще играла с серебряной солонкой. Зачарованная, Анжи наблюдала за этими пальцами, длинными и смуглыми, которые медленно скользили от округлой гладкой крышечке серебряной солонки вниз к расширяющемуся донышку, повторяя вновь и вновь эти медленные неторопливые поглаживания. Рука Пекоса была гладкой и ухоженной. Анжи почувствовала, как запылало ее лицо, когда в мозгу вдруг мелькнула мысль, что эти мужские руки, возможно, чувствовали бы себя так же вольготно и на ее теле. Ненавидя себя за слабость, она страстно хотела поднять голову и посмотреть на Пекоса, пока его темная голова была опущена, а глаза закрыты.

Анжи украдкой взглянула на седовласого молящегося Баррета МакКлэйна и мисс Эмили. Оба сидели с плотно закрытыми глазами и склоненными головами. Анжи была уверена, что в такой же позе сидит и Пекос. Она попробовала приподнять голову и задохнулась. Его голова была неуважительно выпрямлена, а взгляд серых глаз прикован к ней. Подмигнув, он улыбнулся ей, его белые зубы ослепительно сверкнули на смуглом лице. Под столом его нога в кожаной туфле подталкивала ее ногу, по лучикам в его глазах она понимала, что это именно его нога. Анжи почувствовала, как его большая нога скользнула между ее туфельками, и мысленно выругала себя за то, что ее ступни не сдвинуты вместе. Гладкая кожа сапога прикоснулась к ее голым лодыжкам и начала медленно продвигаться вверх по ее ноге.

Оторвав глаза от него и закрыв их так плотно, что стало больно, Анжи снова склонила голову. Нескончаемая молитва Баррета продолжалась в непрерывном благодарении Бога за все милости. Анжи молилась про себя. Она молилась о том, чтобы никогда не оставаться наедине с порочным и непочтительным человеком, который поглаживает сейчас ее ногу.

— Аминь, — наконец сказал Баррет МакКлэйн, и Пекос эхом повторил за ним: — Аминь.

Анжи бросила на него поникший взгляд. Пекос, не удержавшись, засмеялся и убрал свои ноги на место.

— Господи, я подумал, что все мы, добрые чада божьи, умрем голодной смертью, так как молитва была такой долгой, — сказал он, пристально глядя на Анжи. — Не так ли, Ангел? У меня такое чувство, что я должен что-нибудь проглотить, а то я съем вас. — Его смеющиеся глаза опустились с ее губ вниз на вздымающуюся полную грудь.

Анжи была в замешательстве. Она не знала, как приструнить причиняющего ей такие страдания мужчину. Девушка конвульсивно проглотила комок в горле и едва удержалась, чтобы не бросить ему в ответ что-нибудь оскорбительное. Чувствуя, что готова вот-вот расплакаться, Анжи успокаивала себя, в то время как отец Пекоса отчитывал его:

— Пекос, или ты попридержишь свой язык за столом, или будешь обедать один в своей комнате. Да и называй Анжи по имени, или зови ее мисс Уэбстер. Твое обращение к ней с прозвищем Ангел слишком фамильярно. Я хочу, чтобы с этим было покончено.

Пекос даже не посмотрел на отца. Улыбка не покинула его лица.

— Ангел, вы не возражаете, ведь так? В конце концов, я не долго буду вас так называть. Скоро я буду звать вас мамочкой.

— Пекос, — укоризненно проговорила мисс Эмили, встревоженно глядя на Баррета МакКлэйна, — дорогой, не стоит…

Появление Делорес, которая несла большое блюдо, полное отменного ростбифа, сгладило напряженность момента. Никогда не позволяя себе спорить в присутствии слуг, Баррет замолчал, все еще негодуя. А Пекос продолжал улыбаться молодой блондинке, мысленно интересуясь, как долго она сможет выдержать, не потерять хладнокровия.

— Не хотите ли стакан молока, дорогая? — внимание Баррета вновь переключилось на Анжи.

— С удовольствием, — сказала она и кивнула благодарно.

Делорес наполнила стаканы охлажденным молоком из серебряного кувшина. Она остановилась около Пекоса, ее темные глаза смотрели на красивого юношу, которого она любила с первого его вздоха.

Смуглая рука накрыла пустой стакан, а другая обвилась вокруг полной талии мексиканки. Игриво обнимая ее, Пекос промурлыкал:

— No, mi amora, no leche. — Делорес захихикала, когда Пекос подтянул ее поближе, не спуская глаз с взбешенного отца. Насмехаясь над благочестием, окружавшим его, он произнес многозначительно:

— Когда я был ребенком, я вел себя как ребенок, но сейчас, когда я мужчина… — он повернул Делорес к себе лицом. — Лапушка, я мужчина и хочу к ужину вина, а не молока, comprende?

— Ah, si, Пекос, si. — Она отвела его длинные пальцы в сторону от своей полной талии и поспешила в дворецкую. И через несколько минут вернулась оттуда с полным графином мадеры. Она налила большую порцию в бокал Пекоса и хотела было унести графин. Но молодой человек остановил ее:

— Оставь графин, Делорес. Я могу захотеть еще, да и Ангел любит вино, не правда ли, лапонька? — Он пододвинул к ней графин, при этом его густые темные брови приподнялись.

— Нет… Я не знаю, — в отчаянии пробормотала девушка.

Как только полная, в ярком платье, фигура Делорес скрылась на кухне, Баррет МакКлэйн взорвался:

— Я не буду повторять, Пекос! Мы хотим мирно пообедать здесь, с тобой или без тебя. Девочка не пьет вина и никогда не будет. А теперь не позволишь ли нам начать трапезу?

Появились слуги, обнося всех чашами и блюдами с роскошной едой. Анжи, стараясь не обращать внимания на человека, чье грубое поведение шокировало ее, взяла понемножку всего, что ей предлагали, и вскоре ее тарелка была так наполнена, что она смутилась, устыдясь своей жадности. Но никто, казалось, не обращал на это никакого внимания. Никто, кроме Пекоса.

— Не велеть ли мне забить еще одного бычка, Ангел? — поддразнил он ее, поднимая свой бокал. Выпил его содержимое и посмотрел на нее сквозь прикрытые веки.

— Довольно, молодой человек! — Баррет МакКлэйн с такой силой стукнул кулаком по столу, что Анжи невольно подпрыгнула. — Я не позволю тебе оскорблять нашу гостью. Уходи обедать к себе!

Анжи, сидя с полным ртом, почувствовала, что задыхается. В глазах у нее стояли слезы. Она испуганно смотрела то на отца, то на сына, отчаянно пытаясь проглотить ком пищи, который застрял у нее в горле.

Пекос грациозно поднялся со стула и улыбнулся девушке:

— Ангел, вам неплохо было бы выпить воды; мы не хотим потерять вас в первый же вечер. — Его пальцы сомкнулись на узком горлышке графина. Наклонившись, он поцеловал тетю в макушку и объявил во всеуслышание:

— Я не очень голоден; Анжи может съесть мою порцию. — Подняв графин двумя пальцами, Пекос ленивой походкой вышел из комнаты.

Застрявший комок пищи, наконец, проскользнул вниз, и Анжи вздохнула с облегчением. Баррет МакКлэйн тряхнул седой головой и улыбнулся ей:

— Не обращайте внимания на Пекоса, Анжи, дорогая. Он развлекается, доставляя неприятности другим, но вам нечасто придется находиться с ним в одной компании. Очень скоро ему наскучит здесь, и он уедет; он всегда так делает. Если вам повезет, вы его вообще больше не увидите. — Он поднял вилку и начал есть.

Было около одиннадцати вечера, когда Баррет МакКлэйн кивнул в ответ на слова мисс Эмили:

— Уже поздно, нам всем пора отдохнуть. — Женщина встала и вопросительно посмотрела на Анжи.

— Да, — та поспешно согласилась, — я немного утомилась.

Поднявшись вслед за дамами, Баррет предложил руку Анжи:

— Конечно, вы устали, дорогая. Завтра спите, сколько пожелаете. Мы счастливы, что вы здесь, на Тьерра дель Соль, с нами. С нетерпением буду ожидать нашей следующей встречи. Велеть служанке помочь приготовить вам постель?

— Нет, пожалуйста, не надо, — она покачала головой. — Я сама справлюсь.

— Тогда спокойной ночи, дитя мое. — Он выпустил ее руку, желая поцеловать девушку, но не осмелился сделать это в первый же вечер. Повернулся и вышел из залы.

— Проводить вас в вашу комнату, Анжи? — спросила мисс Эмили, поправляя волосы и улыбаясь.

— О, нет, мэм. Я найду дорогу. Спасибо. — Анжи улыбнулась в ответ.

— Прекрасно. Коридор хорошо освещен, так что не беспокойтесь. Моя комната наверху, как и комната Баррета, так что сейчас я покину вас. Приятных сновидений.

Они расстались у лестницы. Мисс Эмили приподняла край льняной юбки и стала медленно подниматься по покрытым ковром ступеням. Анжи, подавив зевок, пошла по широкому коридору и повернула в правое крыло дома. На углу она остановилась в нерешительности. Кто-то потушил газовые фонари в канделябрах под потолком. Вокруг стало так темно, что Анжи почувствовала, как волосы встали дыбом у нее на затылке. Ощупью продвигаясь ко второй двери, которая была в нескольких футах впереди, она ощутила, как ее охватил страх. Прижавшись к стене, она осторожно двигалась в темноте. Вдруг рука Анжи натолкнулась на что-то. Жесткое, теплое. На что-то живое.

— Не кричи, Ангел, — предупредил ее Пекос, и она увидела, как во мраке сверкнули его глаза. Странное тепло окутало ее, когда он медленно, ласково привлек ее сильными руками к себе.

— Не начать ли нам с того, на чем мы остановились? — прошептал он и быстро приник к ней теплыми губами.

 

Глава 8

Именно в темном коридоре Тьерра дель Соль Анжи Уэбстер и получила свой первый поцелуй. Но это было совсем не так, как она рисовала себе в воображении. Время от времени она представляла застенчивого юношу, который робко спрашивал, можно ли ее поцеловать, она скромно соглашалась; не дотрагиваясь до нее руками, он наклонялся все ближе, его губы легонько касались ее губ.

Пекос МакКлэйн не был этим робким юношей и никогда в жизни не спрашивал позволения у женщин поцеловать их. Если бы он спросил Анжи, она ответила бы отказом, и так никогда и не почувствовала бы восхищения, которое теперь всколыхнуло ее чувства. Пекос захватил ее врасплох, и ее губы были приоткрыты. Ее потрясло, когда она почувствовала на его губах вкус мадеры, которую он пил за ужином. Его губы были гладкие и теплые, и как только она подумала об этом, то чуть не упала в обморок от удовольствия. При этом ее большие изумрудные глаза широко распахнулись ему навстречу.

Пекос крепко обнял девушку за талию и медленно повлек за собой по темному коридору по направлению к ее спальне. Он все сильнее впивался губами в ее рот. Наконец, проник в него кончиком языка и стал нежно двигать им по ее губам. Анжи задохнулась, и приоткрыла рот немного шире. Именно этого и добивался Пекос. Его язык проник между ее зубами и наполнил ее рот. Анжи еле слышно застонала, и у нее ослабели ноги. Но это было не важно; Пекос крепко держал ее в своих сильных руках, и она не сопротивлялась.

Казалось, ни одна часть собственного тела не подчинялась больше Анжи, кроме ее рта. Весь мир сейчас сконцентрировался на ее трепещущих губах. Пекос продолжал целовать ее, его губы твердели от страсти. Анжи инстинктивно почувствовала, что их обоюдное наслаждение усилится, если она прикоснется к его языку своим. Как только она это сделала, они оба одновременно вздохнули. Сильные руки Пекоса обвились вокруг нее, и он теснее прижал ее маленькое мягкое тело к себе. Руки Анжи скользнули вверх по его гладкой рубашке, ощущая тепло мускулистой груди под шелковой тканью. Она затрепетала от возбуждения и обвила руками его шею; ее подрагивающие пальцы погрузились в копну густых волос, вьющихся у него над воротником. Смутно Анжи чувствовала, как ее подкосившиеся ноги скользят по тяжелому ковру, а одна из рук Пекоса, оторвавшись от нее, тянется к дверной ручке. Но его настойчивый рот все еще ласкал ее губы, и ничто больше не имело значения, кроме восхитительных ощущений, которые накатывали на нее волна за волной. Она никогда еще не чувствовала себя и вполовину такой счастливой, как сейчас.

Анжи приникла к Пекосу и внезапно осознала, что жар, который пылал там, где соприкасались их губы, начинает распространяться на все ее тело, оно уже, казалось, было целиком охвачено огнем. Обнаженный участок груди над низким корсажем ее платья стал необычно теплым. Под платьем ее груди напряглись, соски затвердели. Живот тревожно затрепетал, и какая-то непривычная пульсация распространялась вниз, побуждая ее прижаться теснее к сильному телу мужчины, держащего ее в своих руках.

Глаза Анжи открылись, когда Пекос, наконец, поднял голову. Они уже были в ее спальне, хотя как они туда попали, она не помнила. Пекос всем своим весом прижал ее к двери; его руки щелкнули тяжелым дверным замком.

— Пекос, зачем… — Ее голос был слабым и безжизненным.

— Малышка, — пробормотал он и снова поцеловал ее.

Его объятие стало более крепким, и Анжи почувствовала, как ее пятки оторвались от пола, а его руки уверенно скользнули вниз по ее спине, остановившись на округлых бедрах. Она стояла на носочках и, сомкнув руки у него на шее, глубоко вдыхала исходивший от него запах, в котором смешался аромат вина, табака и собственно его сильного мужского тела, прижатого к ней.

Пекос был опытным любовником. Он остановился в мягком свете лампы у желтой кровати Анжи, ласково и медленно возбуждая ее потоком постоянно сменяющихся поцелуев и ласк. Как только он чувствовал, что ротик Анжи теснее прижимается к его губам со страстью, о существовании которой она даже не подозревала, он мягко отстранялся, дразня и мучая ее. Когда ее дыхание стало прерывистым от возбуждения, и она лихорадочно пробормотала «Пекос, Пекос» и снова поймала его рот губами, Пекос увернулся, быстро покрывая ее лицо, золотые волосы, маленькие ушные раковины и щечки с высокими скулами теплыми быстрыми поцелуями.

Ее дыхание замедлилось, она мягко вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь нежным прикосновением его ласковых губ к своему лицу. Потом он снова жадно приник к ее рту, чувственно целуя ее, и комната поплыла у Анжи перед глазами. Она отвечала ему, целуя его со всей страстью, которая накопилась за все время ее одинокой жизни. Никто так не изголодался по любви, как эта невинная девочка, которая теперь с жадностью училась, как утолить этот голод. Никто из мужчин не смог бы стать лучшим наставником в ее самом первом уроке любви.

За считанные минуты Пекос превратил Анжи из неискушенной девушки, которую никогда не целовали, в податливую пылкую женщину, бесстыдно прижимающую свое мягкое тело к нему, в то время как ее рот отвечал на каждое движение его губ и языка. Но он не подозревал об этом. Казавшееся опытным поведение этой чувственной молодой женщины не оставляло у Пекоса ни малейших сомнений в том, что она была такой же опытной в плотских утехах, как и он.

Наконец, ему надоела эта затянувшаяся любовная прелюдия, он жаждал переспать с ней. Они обменялись еще несколькими поцелуями, и Пекос поднял голову, в его серых глазах стоял немой вопрос. Он увидел два зеленых омута страсти и влажный приоткрытый рот, он чувствовал ее мягкое и сладкое дыхание на своем лице. Ее спелые сочные груди высоко вздымались, соски напряглись, упираясь ему в грудь. Она была готова к тому, чтобы лечь в постель, он был уверен в этом. Тогда Пекос отнял от нее руки, но Анжи еще сильнее обняла его за шею.

— Пекос, — она почти умоляла, — разве ты не хочешь еще поцеловать меня?

Молодой мужчина медленно улыбнулся и разжал ее пальцы. Отступив на шаг назад, он начал расстегивать свою рубашку.

— Конечно, котик, я поцелую тебя еще много раз, но почему бы нам сначала не раздеться и не лечь в постель? Или ты хочешь принять ванну? Там будет достаточно места для нас обоих.

Страсть потухла в изумрудных омутах. Мягкие влажные губы сжались в гримасе негодования. Ее сладкое теплое дыхание словно застыло в горле. Холодное бесцеремонное предложение Пекоса вернуло девушку к грубой реальности, и Анжи, впервые с того мгновения, когда его опытные губы прикоснулись к ней в темноте коридора, со стыдом осознала свое унизительное положение. Пока она была охвачена блаженством, млея от поцелуев Пекоса, она бессознательно заставила его поверить в то, что он может делать с ней все, что захочет. Теперь же она в ужасе смотрела, как он идет к ее кровати, вытаскивая длинный подол рубашки из узких брюк.

Виня больше себя, чем его, Анжи отшатнулась.

— Нет! — вскрикнула она.

Быстро обернувшись, он посмотрел на нее так, словно она сошла с ума.

— Нет? — Он вскинул голову, и расстегнутая рубашка скользнула вниз по его рукам. — Какого дьявола ты отказываешься? Слушай, Ангел, если ты боишься, что я все расскажу отцу, забудь об этом. У каждого есть право делать то, что он хочет. Я это понимаю и поступаю так же. С твоим лицом и фигурой ты стараешься добиться большего, чем ты имела у «Гузи». Я не возражаю против того, что ты будешь жить здесь, получишь меха и бриллианты.

Он усмехнулся и добавил:

— Господи Иисусе, ты будешь спать с человеком, который годится тебе в дедушки. Думаю, за это ты заслужишь не сколько безделушек.

Анжи стояла, остолбенев, как будто он говорил на незнакомом языке. Ошеломленная и смущенная его словами, она совершенно растерялась. Пекос, все еще ухмыляясь, приблизился к ней. Длинные пальцы изогнулись, чтобы скользнуть под алую ткань, покрывавшую ее белые как сливки плечи. Они медленно скользнули вдоль шеи к глубоко затерявшейся ложбинке меж ее полных грудей, и он медленно притянул ее к себе.

— Малышка, расслабься. Я тебе не враг и не буду им до тех пор, пока ты не попытаешься прибрать здесь все к рукам. Если ты пожадничаешь, то вынудишь меня бороться с этим. — На мгновение он выпустил ее и расстегнул верхнюю пуговицу на брюках.

— Нет, не надо, — истерически закричала она. — Я не понимаю, о чем вы говорите, но хочу, чтобы вы немедленно покинули мою комнату!

Руки Пекоса опустились, и он тяжело вздохнул.

— Ангел, я на твоей стороне. Тебе не надо со мной притворяться. — Он словно насмехался над ней. — Ты, возможно, успела забыть наш единственный вечер, который мы провели вместе. Полагаю, что должен освежить твою память. — Он положил руку ей на плечо, но она сердито сбросила ее. — Хорошо, хорошо. — Он кивнул и послушно засунул руки в карманы.

Глаза Анжи были прикованы к длинному белому шраму на смуглой, покрытой волосами груди Пекоса. Похожий на узкую белую атласную ленту, он начинался прямо под плоским мужским соском и исчезал под поясом брюк. Она поймала себя на том, что хочет прикоснуться к этому шраму, в то время как Пекос говорил низким голосом:

— Ангел, всего три недели назад я зашел в таверну «У Хрисана Гузи», и ты была там. Ты тогда могла выбирать из большого числа парней, но, благослови Господи твое сердце, да, по-видимому, и судьба хотела этого, ты выбрала меня. Догадываюсь, ты не знала, что у старого праведника Баррета Мак-Клэйна есть сын. Но не беспокойся. — Он пожал широкими смуглыми плечами, и Анжи оторвала взгляд от странного шрама. — Мы ужинали при свечах и выпили много вина. Но только стали подниматься вдвоем по ступеням таверны, чтобы отправиться к тебе, как какой-то англичанин, вероятно, один из твоих поклонников, начал размахивать револьвером. Он кричал, что ты принадлежишь ему, и выстрелил в меня. — Он замолчал и поднес руку к длинным прядям ее золотых волос, улыбнувшись. — Начинаешь припоминать, дорогая?

Она так посмотрела на него, что он отшатнулся. Этот взгляд был полон гнева и возымел свое действие: Пекосу захотелось обхватить руками эту длинную белую шею и задушить девушку.

— Проклятье, Ангел, ты шлюха, а я клиент, и хочу получить то, что ты продаешь. Раздевайся и ложись. Я уже сказал тебе, я не проболтаюсь. У меня много пороков, но шантаж мне противен. Я не…

— Убирайтесь! — Анжи выдернула свои волосы из его пальцев и заговорила таким ледяным тоном, что он вздрогнул: — Вы либо сошли с ума, либо хотите свести с ума меня! Меня зовут Анжи Уэбстер. Я приехала из Нового Орлеана, чтобы выйти замуж за вашего отца, потому что мой папа умер и оставил меня совсем одну. Я ничего не знаю о Хрисане Гузи, что это такое, и где находится Пасо, и также не имею понятия ни о каких ревнивых англичанах, размахивающих револьверами. Вы меня с кем-то перепутали, и я не собираюсь выслушивать больше ни ваши дикие обвинения, ни ваши грязные отвратительные предложения. Уходите сейчас же, или я закричу так, что разбужу весь дом! — Она вызывающе протянула руку по направлению к двери, указывая ему на выход.

Анжи надеялась, что этот полураздетый ухмыляющийся мужчина не осознает, какой страх она испытывает перед ним. Пекос выпрямился, и она непроизвольно отшатнулась, думая, что он снова собирается приблизиться к ней. Но, к ее облегчению, он лишь поднял упавшую на пол рубашку, подцепив ее большим пальцем, набросил на плечи и направился к двери. Анжи смотрела, как он уходит, и мысленно возблагодарила Бога.

Вдруг Пекос обернулся. Его губы искривились в усмешке, от которой ей захотелось хлестнуть со всей силы по этому красивому лицу.

— Ну что ж, Ангел, — лениво процедил он. — Отложим на завтра. Не представляю, как тебе удалось убедить старика, что ты невинное нетронутое дитя, проведшее всю жизнь взаперти в религиозном доме в Новом Орлеане. Но я поздравляю тебя. Ты, без сомнения, прибрала к рукам моего дорогого старого отца. — Пекос потер подбородок костяшками пальцев. — Не думаю, чтобы это было слишком сложно, ты соответствуешь его идеалу: молодая, красивая и умелая в постели… — улыбка исчезла с его лица. — Золотце, говорю тебе, что знаю, кто ты и что ты; ты работала в Пасо дель Норт в таверне «У Хрисана Гузи», и за эти два года тебя перепробовало множество клиентов… с того времени, как ты была невинной девочкой, на звание которой претендуешь. — Он открыл дверь. — Спи спокойно, Ангел. Когда отдохнешь, возможно, ты назначишь мне свою цену.

Он вышел, и Анжи подлетела к большой двери, захлопнув ее за ним. Она услышала его язвительный смех, затихающий в глубине темного коридора. Кровь стучала у нее в висках, она прислонилась к закрытой двери и попыталась успокоиться. Ужасные обвинения Пекоса звучали у нее в ушах, и она помотала головой, пытаясь разобраться в них. Почему он обвинил ее в таких низких вещах? Это было загадкой, но у нее было чувство, что она не сможет убедить его в том, что он ошибся. Вероятно, он видел девушку, которая была очень похожа на нее. Это было недоразумение, и ничего больше. Ведь не может же он на самом деле думать, что она, Анжи Уэбстер, была этой…

Анжи почувствовала, как рыдания подступили к горлу. Она оттолкнулась от тяжелой двери и пробежала через комнату к желтой кровати. Бросившись на нее, она с ужасом стала вспоминать, как позволяла Пекосу МакКлэйну целовать себя. Он вновь и вновь целовал ее, а она не сделала ничего, чтобы остановить его и охладить его пыл. Она вела себя именно как проститутка, в чем он и обвинил ее. Как могла она ожидать, что Пекос верит в ее невинность, когда она поддалась ему в первую же ночь, которую проводит под одной с ним крышей? Со слезами сожаления и стыда, которые полились у нее из глаз, и с отчаянием в сердце Анжи устало поднялась с кровати и разделась. Она потушила лампу и, обнаженная, свернулась калачиком под мягкими желтыми простынями. Она молча начала молиться, как делала это каждую ночь, перед тем как заснуть. Веки с влажными ресницами смежились, она что-то бормотала в темноте, моля о прощении за ее поведение и прося Бога дать ей силы сопротивляться дальнейшим попыткам дерзкого Пекоса обольстить ее. Прочитанная молитва была короткой и искренней, и по ее завершении Анжи почувствовала себя немного лучше. Она верила во все понимающего Творца и знала, что он смотрит только на то, что у нее на сердце. Она была Анжи Уэбстер, а не Ангел из какого-то «Гузи», и если Пекос МакКлэйн не знал этого, то Создатель определенно знал и все понимал.

Анжи вздохнула и легла на спину. Отец учил ее, что духовная пища была именно тем, что она должна искать, к чему стремиться. Утоление телесного голода было делом греховным.

Анжи была совершенно согласна с отцом. Она наполнит свою душу священными помыслами и никогда больше не поддастся на зов плоти. Она была счастливой молодой женщиной; Баррет МакКлэйн был добрым, все понимающим человеком. Он хотел взять ее в жены, чтобы она могла иметь хороший дом и кого-то, о ком она могла бы заботиться всю жизнь.

Джереми Уэбстер говорил ей, что Господь благословит такой союз, и она верила отцу. Баррет МакКлэйн был также благочестив, как и она, и она была уверена, что Бог освятит эти брачные узы. Если после того, как она выйдет за старшего МакКлэйна, она будет призвана выполнять определенные супружеские обязанности, на это тоже будет дано благословение Всевышнего. Хотя Анжи надеялась, что такой пожилой человек, каким был Баррет МакКлэйн, вряд ли захочет, чтобы она часто выполняла свой супружеский долг, если вообще захочет этого. Она будет в безопасности, выйдя замуж за доброго и ласкового мистера МакКлэйна.

В ее сознании все прояснилось, и Анжи глубже погрузилась в мягкую чистую постель, стремясь забыть о том, что случилось с Пекосом. Но это было непросто. Вновь и вновь красивое улыбающееся лицо молодого мужчины словно насмехалось над ней. Волны пережитого наслаждения накатывали на нее, и она словно наяву ощущала его горячие обжигающие поцелуи. Ее пальцы все еще помнили приятную массу его темных густых волос на затылке. Ее глаза все еще видели его мускулистую грудь с вьющимися иссиня-черными волосками, пересеченную длинным белым шрамом, который так хотели потрогать ее пальцы. Ее трепещущая плоть все еще чувствовала его тело, прижатое к ней, и она слышала его глубокий голос, эхом звучавший в комнате: «Конечно, котик, я поцелую тебя еще много раз…»

Анжи снова начала молиться:

— Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне быть хорошей. Я не хочу грешить. Не хочу. Не хочу. Пожалуйста, — молила она в отчаянии, — сделай так, чтобы Пекос МакКлэйн уехал куда-нибудь… куда-нибудь подальше.

Но даже когда Анжи молилась, ее не покидало предчувствие, что, когда Пекос уедет из Тьерра дель Соль, ей это не поможет.

 

Глава 9

Педро Родригес открыл глаза после первого же удара во входную дверь своего маленького жилища, сложенного из необожженного кирпича. Его сын Джоз мирно продолжал спать на своей узкой койке в другом конце комнаты. Он не знал, что их ждут тяжелые испытания. Педро же поспешно поднялся и натянул брюки. Стук становился все громче.

— Иду, — заверил он раннего визитера, бросив встревоженный взгляд на спящего юношу.

Джоз лежал на животе со сложенными под щекой руками. Его гладкое смуглое лицо, по-детски невинное, казалось ангельски красивым старому отцу. Педро отчетливо помнил тот день, когда его жена Кончита сказала ему, что снова носит под сердцем ребенка. У них к тому времени уже было девять детей, и она думала, что больше рожать не будет. Педро же обрадовался, сказав, что ребенок будет им поддержкой на старости лет и, родившись самым последним, станет общим любимцем. К тому времени, когда Педро исполнилось сорок шесть лет, Джоз Родригес появился на свет. С первого же часа жизни ребенок и на самом деле стал самым дорогим и любимым существом для Педро и Кончиты, так же, как и для его братьев и сестер в этой большой дружной семье. Но в роковое лето 1878 года страшная эпидемия инфлюэнцы подкосила семью Родригесов. Чудом выжили только Педро и его юный сын Джоз. С того времени прошло 8 лет. Отец и сын жили замкнуто, и каждый заботился о другом.

Дрожащими пальцами Педро Родригес открыл деревянную дверь и стал всматриваться в тусклые сумерки. Перед ним стоял огромный Аза Гранжер, заполняя собой весь дверной проем. Педро задрожал от страха.

— Где мальчишка?

— Пожалуйста, сеньор Гранжер, он еще спит; ведь так рано.

— Что случилось, отец? — поднялся Джоз, перевернувшись на бок и протирая глаза.

Пол под его кроватью затрещал, когда Аза оттолкнул Педро и подошел к заспанному юноше. Аза стоял над Джозом, огромный и пугающий своим видом. Окончательно уже проснувшийся Джоз свесил длинные смуглые ноги с края кровати, но не успел он встать, как Аза схватил его за плечи.

— Давай, вставай, парень. Ты пойдешь со мной. — Он поднял изумленного юношу на ноги.

— Я пойду, сеньор Гранжер, — Джоз кивнул темной головой. — Позвольте мне только надеть брюки и ботинки.

— Они тебе не понадобятся, — заверил его великан и подтолкнул сопротивляющегося парня, одетого только в белую ночную рубашку, босого, к выходу.

— О, пожалуйста, пожалуйста, сеньор Гранжер, — взмолился старший Родригес, умоляюще сложив руки. — Я знаю, из-за чего все это. Мальчик невиновен. Он обнимал юную сеньориту только для того, чтобы защитить ее от ужасной песчаной бури. И ничего больше. Ничего!

— Извини, старик, — гигант был глух к мольбе отца. — Я выполняю приказы, так же, как и ты. — Не говоря больше ни слова, он вытолкнул юношу в темноту раннего утра. Другой мужчина сидел верхом на лошади неподвижно и молчаливо.

Панч Добсон, вторая тень Баррета МакКлэйна, сонно зевнул и натянул широкополую шляпу на голову. Первые проблески рассвета на горизонте обрисовали силуэт всадника.

Из аккуратной веревки, привязанной к седлу, Панч Добсон проворно размотал плетеный аркан, завязывая страшный узел, чтобы сделать петлю. Он явно собирался накинуть ее на заспанного мексиканского юношу. Покрутив петлей над его головой два или три раза, Панч опустил ее, и она упала прямо на молодого Родригеса, прижимая его длинные руки к бокам. Панч раздраженно взглянул на старого Педро Родригеса, который в этот момент навалился на его мускулистое левое бедро. Слезы хлынули по его морщинистым щекам. Педро умолял:

— Senor, рог favor, мальчик ничего плохого не сделал! Возьмите меня, накажите меня! Он ведь еще ребенок!

Панч Добсон вздохнул:

— Ребенок, говоришь? Лучше бы твоему щенку научиться держать свои поганые руки подальше от девушки, на которой собирается жениться Баррет МакКлэйн. Проклятье, я скорее суну руку в гнездо гремучих змей, чем коснусь ее мягкой белой кожи.

— Нет, пожалуйста! — Педро вцепился в большую ногу Панча, но тот лишь пришпорил лошадь и поскакал на ней, волоча за собой связанного юношу, который то и дело подпрыгивал от ударов о землю.

— Dios, нет! — бешено закричал Педро, теряя разум. Он бросился вслед за ними и обхватил сына руками.

— Не надо, отец, — закричал Джоз. — Все будет в порядке. Иди спать. Не беспокойся.

С душераздирающими рыданиями отец цеплялся за него, кричал что-то в отчаянии. Теперь всадник направил коня рысью, заставляя связанного юношу и вцепившегося в него отца ускорить бег, чтобы не упасть. Зная, что его шестидесятидвухлетний отец не может бежать так быстро, Джоз крикнул ему:

— Я люблю тебя, отец! Не беспокойся. — И отцепил руки старика. Педро упал на землю с глухим звуком, от которого в груди стеснило дыхание. Когда он, наконец, пришел в себя, его любимый сын казался уже только едва видимым пятнышком на тусклом горизонте. Он проворно бежал между двумя огромными всадниками, как будто стремился побыстрее достичь места, где его должны были наказать.

Его густые волосы развевались вокруг лица, рот был широко открыт, он судорожно хватал им воздух.

Джоз Родригес мчался по каменистой земле с веревкой поперек туловища в промокшей от пота ночной рубашке. Куда он бежит и что произойдет с ним потом, когда они доберутся до выбранного его мучителями места, Джоз не знал. Он знал только, что пока он в сознании, он должен удержаться на ногах. Он не мог допустить, чтобы эти два задиры волокли его по земле. Он ведь мужчина. Он гордый мексиканский мужчина, и до последнего вздоха сохранит достоинство, присущее его ни кем не покоренному народу.

Странное трио вскоре оставило далеко позади окраинные постройки Тьерра дель Соль. По высохшему высокогорному пастбищу они поднимались все выше, казалось, к самым небесам, где полыхал рассвет. Легкие Джоза пылали, а ноги ослабели, и он не видел ничего, кроме отдаленного плоского плато. Его похожая на блюдце вершина поймала в этот миг первый луч восходящего солнца.

Мучители Джоза направлялись прямо к этому маленькому оголенному уступу. Как только юноша сморгнул пот и песок с глаз, он увидел: два высоких столба, вырубленные из кедра, поднимались из песка бок о бок на расстоянии нескольких футов. Они были поставлены здесь недавно. Джоз много раз проезжал мимо, но этих столбов раньше не было.

Аза Гранжер пришпорил своего большого жеребца и направил его прямо к этому месту. Панч Добсон, проявляя некоторую жалость, замедлил бег своего коня, как только они начали подниматься на плато. Но даже и теперь изможденный спотыкающийся юноша, которого он тащил за собой, должен был осторожно выбирать, куда ступать избитыми о камни босыми ногами, чтобы не упасть. На вершине Джоза поставили прямо посередине между двумя возвышающимися столбами из кедра.

Его легкие готовы были разорваться от непомерной усталости, а ноги были все в синяках и кровоточили. Джоз тяжело дышал и кашлял и мысленно возблагодарил небо, что они, наконец, достигли места назначения. Его ослабевшие ноги могли не выдержать дальнейшего напряжения, а это унижало его достоинство. Он был готов принять любое наказание, которое приготовили для него эти два великана. Хотя Джоз и надеялся в душе, что самое тяжелое было уже позади. Что могло быть хуже, чем бежать босиком между двумя мощными лошадьми, несущимися вскачь?!

Панч Добсон спешился и подошел к Джозу, постепенно сматывая веревку. Аза Гранжер медленно сполз со спины своего жеребца и присоединился к нему. Никто из них не заговаривал с Джозом, и Джоз тоже не задавал вопросов. Когда с него сняли лассо, он потер ноющие рубцы, оставленные веревкой, которые горели под ночной рубашкой. На молодом лице не отразилось ничего, и он не проронил ни звука. Юноша лишь поморщился, когда с него сорвали тонкую рубашку, и она упала на песок.

Джоз стоял, стараясь, чтобы зубы не стучали, а сердце не колотилось так громко. Он прикусил губу, пока его темные глаза изучали лицо Азы Гранжера, который плотно обматывал концы веревки вокруг запястьев юноши. Наконец тонкие руки Джоза были подняты высоко над головой и привязаны к столбам. Аза отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой. Потянув разок за одну туго натянутую веревку, затем за другую, великан кивнул своему напарнику, что он удовлетворен — парень надежно привязан.

Аза отошел, скрестив руки на массивной груди, и стал ждать. Панч Добсон вытащил сигару из нагрудного кармана, закурил и выпустил струю дыма. Он тоже ждал. Ждал и Джоз. Его руки были больно стянуты веревками и подняты так высоко и широко разведены, что мускулы растянулись на его оголенной смуглой спине. Его ступни болели от долгого бега через кустарник и по песку. Джоз стоял, широко расставив ноги, чтобы поддерживать свой вес. Чувствуя свою беспомощность и стыдясь наготы, он стоял, обратив залитое краской лицо на восток, мысленно спрашивая себя, не в последний ли раз он видит восход солнца. Чувства его раздвоились. Ребенок, все еще живший внутри, хотел заплакать и молить о помощи; мужчина же, который сформировался совсем недавно, запрещал делать это. Если он должен умереть здесь, обнаженный и униженный за какой-то проступок, который он, сам того не желая, совершил, то он умрет без детских слез и стенаний.

Вдруг Джоз почувствовал за спиной суматоху. Аза Гранжер распрямил свои длинные руки и стоял, всем видом выражая почтительность. Панч Добсон выбросил недокуренную сигару, и его лицо приняло такое же выражение. Джоз почувствовал на спине чей-то взгляд. Холодный озноб пробежал по его телу. Он чувствовал себя выставленным напоказ, беспомощным и уязвимым. Когда чьи-то сильные пальцы коснулись его шеи и медленно прочертили невидимую линию по спине от шеи до обнаженных ягодиц, Джоз непроизвольно дернулся, все его тело напряглось.

Неожиданно он услышал веселый смех. Джоз знал, кто смеялся. Страх и потрясение сжали его бешено бьющееся сердце. Этого он не ожидал. Он предполагал, что Аза Гранжер и Панч Добсон уже назначили ему наказание, и что никто другой не будет свидетелем его позора. Но это было не так. Джоз на мгновение закрыл глаза и подумал об отце. Старый Родригес будет опозорен навеки. К полудню каждый ковбой и вакеро на Тьерра дель Соль будет знать, что сын Педро Родригеса был раздет догола и выпорот всесильным патриархом, который является обладателем всего и всех на много миль вокруг. Новость распространится по всему ранчо и достигнет Марфы, все узнают, что голая задница молодого Джоза Родригеса была сурово отшлепана за… за… Джоз не представлял, за что. Он знал только, что его отец будет опозорен, и его сердце болело от унижения и стыда.

Баррет МакКлэйн вышел у него из-за спины и, встал прямо перед привязанным к столбам юношей. Он посмотрел парню в лицо и улыбнулся. Отблеск возбуждения неудовольствия мелькнул в его глазах. У Джоза создалось впечатление, что старик радуется этому маленькому спектаклю. Юноша с достоинством посмотрел ему в глаза.

— Сынок, я уверен, ты знаешь, за что тебя наказывают.

— Да? — с вызовом ответил Джоз.

Улыбка исчезла с жесткого лица Баррета.

— Ты еще смеешь увиливать? Прикидываешься невинным, когда прекрасно знаешь, что должен быть наказан за то, что обнимал прекрасную девушку, на которой я собираюсь жениться!

— Я никогда и никого не обнимал за всю свою жизнь, — сказал Джоз с подкупающей искренностью.

— Ты обнимал Анжи Уэбстер. Я видел это, и ты за это заплатишь мне. — Яростно сверкающие глаза Баррета медленно скользнули вниз по обнаженному телу юноши. — Посмотри на себя, — сказал он с отвращением, остановив взгляд на гениталиях парня. — У тебя уже тело мужчины! Хотел вонзить тот кусок плоти, болтающийся у тебя между ног, в мою Анжи, так ведь? — Его глаза вновь уставились в лицо Джоза. Юноша задохнулся от возмущения.

— Вы сумасшедший грязный старик, и мне жаль Анжи Уэбстер, — сказал он, глядя на Баррета сузившимися глазами. — Неужели вы так заморочили ей голову, что она верит, будто вы — порядочный человек?

Ладонь хозяина ударила Джоза по лицу с такой силой, что голова мотнулась в сторону, а зубы больно прикусили язык.

— Мы теряем время, — сказал Баррет МакКлэйн двум своим телохранителям. — Подайте мне кнут. Думаю, этот презренный щенок заслужил наказание.

Джозу же он сказал:

— Мы увидим сейчас, насколько ты мужчина, ты, маленький мексиканец с коричневой кровью! — и громко щелкнул длинным черным хлыстом по земле, подняв столб пыли. Вновь засмеявшись, Баррет МакКлэйн прошел под распростертой рукой Джоза и встал сзади. Он стоял так близко, что Джоз почувствовал жар его дыхания, когда Баррет сказал ему на ухо:

— Как Бог призван наказывать своих заблудших чад, так и я призван наказывать моих. Моя воля здесь — закон!

Гордо глядя на огромное оранжевое солнце, согревающее его тело своими лучами, Джоз Родригес произнес свою молитву:

— Спаси его душу, Господи, и прими меня в свое царство. Аминь.

Разгневанный словами юноши и отсутствием у него уважения и страха по отношению к себе, Баррет МакКлэйн отступил назад на несколько шагов, поднял толстый кнут из воловьей кожи высоко над седой головой и с воинственным криком хлестнул им поперек плеч парня. Кивнув Азе, он передал ему кнут и пошел к своей коляске, стоящей неподалеку, чтобы оттуда наблюдать за продолжением порки, наслаждаясь удобством и прохладой под поднятым кожаным пологом. Аза с кнутом в огромных руках терпеливо ждал, пока хозяин не устроится поудобнее в своей красивой коляске, чтобы стать свидетелем спектакля, в котором упрямый мальчишка закричит от боли под ударами, сыплющимися на его спину.

Баррет кивнул, что представление можно начинать. Аза тут же поднял хлыст высоко над головой, но его внимание вдруг что-то отвлекло. По пустыне, на фоне поднимающегося солнца, мчался всадник. Джоз моргнул, стараясь согнать с глаз пот и грязь, чтобы можно было лучше видеть. Сзади него стоял Аза Гранжер с кнутом, поднятым над головой, и глазами, прикованными к приближающемуся всаднику. Глаза же Баррета МакКлэйна настороженно сузились, в то время как он пробормотал злобным шепотом:

— Что, ради всего святого, он здесь делает в такую рань?

За пятьдесят ярдов всадник закричал:

— Как только кнут упадет, ты умрешь, Аза.

Через несколько секунд темноволосый мужчина, сидевший верхом на угольно-черном жеребце, взобрался на плато и остановился между огромным мужчиной с длинным черным кнутом в руке и усталым обнаженным мальчиком, которого Гранжер собирался отхлестать. Кнут был тут же отобран, Аза не успел даже запротестовать. Он лишь смотрел, словно зачарованный, как это ужасное орудие пытки пролетело по воздуху и упало в двадцати ярдах от того места, где он стоял.

Приподнявшись в седле, всадник разрезал веревки сверкающим длинным охотничьим ножом, освобождая от них юного мексиканца. Не успело его изможденное тело упасть на землю, как сильная рука подхватила Джоза и взвалила его на лошадь. Тот с благодарностью обхватил своего спасителя. А он тут же пришпорил жеребца и понесся галопом прочь, оставив позади троих пораженных мужчин. Через плечо всадник закричал парню, едущему с ним:

— Джоз, не хотел бы ты вместе с отцом отправиться в Мексику и помочь мне добывать золото в шахте Лост Мадр?

Джоз плотнее прижался к нему и улыбнулся:

— О, si, Пекос. Это было бы fantastico!

Пекос ухмыльнулся в ответ и кивнул.

— Но прежде скажи, почему твой отец так зол на меня? — спросил Джоз.

Улыбка исчезла с красивого лица хозяйского сына:

— Compadre, — крикнул он сквозь ветер, — ты избрал тяжелую дорогу. Слишком высокую цену должен заплатить мужчина, если на его пути появилась Ангел.

 

Глава 10

Анжи, вздрогнув, проснулась. В первую минуту она не поняла, где находится, и лежала совершенно неподвижно на спине. Ее глаза скользили по желтому пологу кровати. Через несколько секунд воспоминания нахлынули на нее. Она снова закрыла глаза и подумала о том, как было бы хорошо никогда не покидать это надежное убежище. Ее лицо вспыхнуло, и Анжи натянула простыню на подбородок. Она отчаянно боролась с нахлынувшими на нее чувствами. Подумала о наглом Пекосе. Поднялся ли он уже, чтобы рассказать старшему МакКлэйну, что его суженая была виновна в непристойном и похотливом проступке?

Глаза Анжи опять открылись. Наябедничал ли он на нее? Должна ли она сама пожаловаться? Должна ли она быть абсолютно честной, как ее всегда учили, и пойти прямо к Баррету МакКлэйну и рассказать ему все, что случилось? Да, именно так ей и надо поступить! Она оденется и пойдет искать по-отечески относящегося к ней старого джентльмена. Расскажет ему, что его самонадеянный пьяный сын грязно приставал к ней в темном коридоре, что он обнимал ее и целовал прямо в губы самым отвратительным… ужасным… самым…

Анжи тяжело вздохнула. Отвратительно? Ужасно? Горячие губы Пекоса едва ли можно было назвать отвратительными. Маленькая белая ручка выскользнула из-под желтой простыни и прикоснулась к губам. Она снова вздохнула и провела дрожащими пальцами по мягкому ротику, живо вспоминая, как умелые теплые губы Пекоса двигались по нему. Обнаженное тело Анжи извивалось и потягивалось под простынями. В какой-то момент она позволила себе погрузиться в сладостные воспоминания о том, что случилось между ней и смуглым красавцем. И тут же вся затрепетала, набрала в легкие побольше воздуха и накрыла простыней обнаженные груди. Анжи было приятно прикосновение шелковой материи, которая щекотала и дразнила ее твердеющие розовые соски. Она облизнула пересохшие губы, до боли жаждущие почувствовать вновь на себе поцелуи. У Анжи захватило дыхание и закружилась голова, и она почувствовала, что хочет чего-то, чего не понимает до конца. Живо она вспомнила пугающую жесткость гладкого тела Пекоса, как будто он был сделан из стали.

Руки Анжи сжали простыни, и ей казалось, ее пальцы вновь прикасаются к ткани, туго натянутой на широкой мужской груди, и телу с твердыми мускулами, тревожно напрягающимися от прикосновений. Не слыша собственных стонов, Анжи лежала, погруженная в мир сладострастия, который Пекос МакКлэйн только что открыл для нее. С останавливающимся сердцем она по-девичьи переживала вновь каждый поцелуй и ласку, которой он дарил ее, начиная с того момента, когда она положила руки на его теплый плоский живот. Ее мозг запечатлел в памяти каждую секунду, полную страсти, каждое движение его горячего ищущего языка у нее во рту, каждое прикосновение его опытных рук к ее плечам, рукам, спине, талии — до того момента, когда он сказал обыденным тоном: «Почему бы нам не лечь в постель?»

Глаза Анжи широко раскрылись, и она закусила губу. Желание улетучилось, сменившись чувством возрастающей вины и стыда. Свесив ноги с края мягкой кровати, она встала и поспешила в ванную комнату. Нужно одеться и идти завтракать. Она не скажет Баррету МакКлэйну ничего о Пекосе, как собиралась только что. Было бы очень страшно сказать ему, что его сын обольстил ее. Она могла только надеяться, что Пекос тоже ничего не расскажет отцу и никогда больше не станет пытаться соблазнить ее. Но если будет, она не уверена, что сможет сопротивляться ему.

Анжи вздохнула с облегчением, когда спустилась во внутренний дворик, где был накрыт стол для завтрака. Пекоса там не было. Баррет МакКлэйн поднялся со стула и тепло ей улыбнулся, его карие глаза были добрыми и успокаивающими.

— Дорогая, как вы отдохнули? — вежливо поинтересовался он, усаживая ее за стол.

— Я… Я спала хорошо, благодарю вас, — она слабо улыбнулась и кивнула мисс Эмили.

— Боюсь, что вы просто очень любезны, — сказала Эмили, понимающе улыбнувшись Анжи.

Девушка почувствовала, что ее горло сжалось от напряжения. В это время добрая женщина продолжала:

— У вас под глазами небольшие темные круги, Анжи. Подозреваю, что вам с большим трудом удается привыкнуть к новому месту. Со мной всегда то же самое. Я настаиваю, чтобы после осмотра Тьерра дель Соль вы вернулись в вашу комнату и отдохнули еще. — Эмили повернулась к Баррету. — Ты не согласен, Баррет?

— Совершенно согласен, — кивнул он. — Вы сможете делать то, что вам нравится, моя дорогая. Вы многое перенесли и сейчас немого худы и бледны. Мы позаботимся о том, чтобы вы хорошо отдыхали, ели и чувствовали себя здесь совершенно как дома. Если есть что-нибудь, что мы могли бы сделать для вас, только скажите.

Его голос был вкрадчивым и заботливым, и Анжи улыбнулась ему, думая, какой он добрый и внимательный, и как он отличается от своего сына. Баррет был одет в светло-бежевый летний костюм, воротник его белой рубашки расстегнут, и коричневый широкий галстук красиво повязан на горле. Его седые волосы были аккуратно причесаны, а усы подстрижены и ухожены. Лицо, хотя красное и морщинистое, было приветливо и открыто. У него был вид человека, которому можно доверять. Анжи чувствовала себя в его присутствии легко и непринужденно. Она улыбнулась Баррету, когда он взял ее тарелку китайского фарфора и начал наполнять ее всевозможными сочными фруктами, словно горел желанием заботиться о ней и убедиться, что ей хорошо.

Отрезая сочный кусок медовой дыни, он рассказывал ей о своих планах на утро:

— Вы еще не видели всего ранчо из-за ужасной песчаной бури, разразившейся вчера. И вот я подумал: если вы в состоянии, мы могли бы приказать оседлать пару лошадей для нас и объехать…

— Боже, — вырвалось у нее. — Я… Но я совсем не умею ездить верхом, сэр. — Она ожидала увидеть неодобрение в его глазах.

Он перевел взгляд с наполненной фруктами тарелки на ее лицо. Их взгляды встретились, и, к ее облегчению, никакого неудовольствия она не заметила.

— Это неважно, Анжи, — заверил он девушку, ставя перед ней тарелку. — Мы возьмем крытую коляску. А сейчас ешьте, дорогая. Делорес приготовила для вас яичницу с ветчиной.

— Да, сэр, — с благодарностью сказала она и подняла вилку.

— Скажите, — Баррет поглаживал левый густой седой ус, — как бы вы отнеслись к тому, чтобы я дал вам красивую ласковую лошадь и одного из моих вакеро, который бы обучил вас верховой езде?

Анжи радостно закивала головой. Она посмотрела на просиявшего седовласого мужчину и сказала с детским восторгом:

— Мистер МакКлэйн, а можно мне получить пегую лошадку с белой гривой? Я однажды видела такую на параде в Новом Орлеане, когда была еще совсем маленькой, и с того времени я мечтала иметь… — Она замолчала, смущенная тем, что, без сомнения, ее просьба была невежливой.

Баррет откинул седую голову и засмеялся, а мисс Эмили весело улыбнулась.

— Сердце мое, — воскликнул влюбленный в девушку хозяин ранчо, не обращая внимания на присутствие своей свояченицы, — вы получите самую красивую пегую кобылу, которую когда-либо видели. И у вас будет дамское седло, отделанное чеканным серебром. И самая красивая амазонка, которую только можно сшить. Уверяю вас, вы будете прекрасно смотреться на своем златогривом скакуне.

Глаза Анжи расширились. К ее величайшему изумлению добрый джентльмен и не думал считать ее жадной и невежественной за то, что она попросила у него лошадь. Казалось, он был обрадован ее интересом к верховой езде и жаждал подарить именно ту лошадь, которую она хотела. Анжи сладко ему улыбнулась. Он был очень милым человеком, гораздо милее, чем ее собственный отец. Джереми Уэбстер незамедлительно обвинил бы ее в том, что она любит плотские удовольствия, если бы она поведала ему о своих желаниях. А этот добрый человек смеялся и говорил, что дает ей лошадь, и седло, и амазонку! Анжи робко положила свою маленькую ручку поверх его руки, стараясь не замечать ледяную холодность его большой квадратной кисти.

— Мистер МакКлэйн, думаю, вы самый добрый человек на свете.

Грудь Баррета МакКлэйна гордо распрямилась, и он счастливо поднес ручку, которая лежала на его руке, к своим тонким губам. Легонько целуя ее, он сказал:

— Моя дорогая, то, что вы считаете меня добрым, — это самая большая награда, о которой я не смел и мечтать. — Его карие глаза блеснули, когда неохотно он выпустил ее руку, чтобы она могла закончить завтракать. Его счастливые глаза остановились на ее хорошеньком светлом личике, лебединой шее, золотых волосах, так аккуратно уложенных на голове.

— Доброта всегда нас трогает. Тем не менее, боюсь, что, будь я на вашем месте, я бы искал более осязаемого вознаграждения. — Голос Пекоса заставил вздрогнуть Анжи и Баррета.

Пекос улыбнулся дьявольской улыбкой. Рука Анжи тут же задрожала, и она положила вилку на тарелку. Карие глаза Баррета МакКлэйна сузились, когда он повернулся к приближающемуся сыну.

Пекос поцеловал тетушку, сел около нее и налил себе чашечку кофе.

— Но теперь, полагаю, я должен стараться больше понравиться вам обоим. Начну с того, что предлагаю свои услуги по обучению Анжи верховой езде. — Он глотнул кофе и улыбнулся ей. — Бесплатно, разумеется. Как вам это для начала?

Анжи не могла говорить. Она только смотрела в эти язвительные серые глаза и спрашивала себя, будет ли он настолько жесток, чтобы упомянуть об эпизоде, происшедшем минувшей ночью. Она не на шутку испугалась; если он расскажет о ее недостойном леди поведении, не настроит ли это против нее такого порядочного и благородного человека, как Баррет МакКлэйн, и не отправит ли он ее следующим же поездом обратно домой? Как она будет жить, как сможет обеспечить себя? Куда она поедет? Что будет делать?

— Ты не сделаешь ничего подобного, Пекос, — сказал Баррет МакКлэйн сердито. — Роберт Луна лучший наездник на Дель Соль. Он научит мисс Уэбстер верховой езде.

Пекос притворно беспомощно пожал широкими плечами и сказал:

— Ну что ж, я попытался.

Не замечая других с тех пор, как ее возлюбленный племянник сел за стол, мисс Эмили положила руку на его правое плечо и сказала:

— Дорогой, не понимаю, зачем ты встал так рано. Я попросила, чтобы Делорес приготовила тебе на завтрак гречневые пирожки.

— Да, Пекос, — сказал Баррет МакКлэйн сквозь сжатые зубы, — мы все удивлены, что ты поднялся в такую рань.

— И вы, сэр? — холодно поинтересовался Пекос. — Я думал, вы знали, что я встал сегодня до рассвета. — Он, не мигая, смотрел на отца, выводя его из себя своим взглядом, потом переключил внимание на Анжи. Его глаза скользнули с напряженного лица девушки вниз к ее выпуклой груди, и он обратился к тете: — Я не знаю, тетушка. Никак не мог заснуть прошлой ночью. — Он помолчал и вздохнул. — Я все думал о…

Быстро перебивая его, Анжи сказала:

— Мистер МакКлэйн, мне не хочется больше есть, — ее зеленые глаза смотрели умоляюще. — Я бы с удовольствием проехалась по ранчо, если вы готовы, сэр.

Поднявшись, Баррет МакКлэйн тут же оказался за стулом Анжи, отодвигая его, пока она вставала.

— Прежде чем вы уйдете, отец, я бы хотел проинформировать вас: двое ваших лучших людей этим утром уехали из Дель Соль. — Пекос в упор посмотрел на обожженное солнцем лицо отца.

— Неужели? — Старший МакКлэйн, казалось, был очень удивлен. — Кто они?

— Старый Педро Родригес и его сын, Джоз. — На скулах Пекоса играли желваки.

Ничего не зная о случившемся утром, Анжи спросила:

— Педро и Джоз? Это не те ли милые отец с сыном, которые привезли меня вчера на ранчо?

Взгляд сузившихся серых глаз остановился на ней. Наконец, Пекос сказал спокойно:

— Именно они. Педро жил на старой Дель Соль так долго, что уже никто и не помнит, когда он тут появился; и был одним из первых вакеро, которые начали работать на высокогорном пастбище. Все его дети родились здесь, в хижине. — Пекос перевел глаза с Анжи на Баррета МакКлэйна. — Педро и его мальчик очень хорошие люди. Мне их будет не хватать. А вам, отец?

— Но почему они уехали? — Эти два дружелюбных мексиканца понравились Анжи.

Пекос посмотрел ей прямо в глаза:

— Не имею ни малейшего представления. — Жесткое выражение его лица внезапно смягчилось; он поднялся и зевнул. — Господи, я засыпаю. А как вы, Ангел? Вы тоже не выспались? — Он повернулся, чтобы уйти, потом неожиданно оглянулся. — Кстати, отец, перед тем как вы купите Ангелу эту palomino, седло и амазонку, лучше бы вам приобрести для нее новое весеннее платье для праздника торжественного открытия суда. — Ироничный огонек мелькнул в его глазах, когда он дерзко окинул девушку взглядом с головы до ног. — Мне кажется, она вот-вот выпрыгнет из своего тесного платьица.

Щеки Анжи вспыхнули. Она чувствовала себя униженной и опозоренной. Она прекрасно знала, что платье было ей мало, а грудь непослушно выступает из-под низкого корсажа. Она была уверена, что и другие тоже это заметили, но только такой грубый человек, как Пекос, мог сказать об этом вслух. Ее переполняла ненависть к нему. Зеленые глаза метали молнии, но, к огорчению Анжи, его только обрадовала ее реакция.

— У меня есть прекрасный отрез розовой прозрачной органзы, Анжи, — торопливо сказала мисс Эмили. — Одна из домашних служанок, Тереза, великолепная швея. Как вы смотрите на то, что она сошьет вам новое платье к празднику?

— Я… Это было бы… Спасибо, — сказала Анжи, наблюдая, как высокая долговязая фигура Пекоса удаляется со двора. Ее руки были сжаты, а длинные ногти впились в ладони.

С болью в душе девушка спрашивала себя, как она могла получать удовольствие от поцелуев человека, которого так теперь презирала.

— Пойдемте, дорогая, — Баррет МакКлэйн взял ее за локоть. — Мне многое хочется вам показать. Давайте выедем прямо сейчас, пока еще не так жарко.

С зонтиком, затеняющим ее светлую кожу, который она заняла у мисс Эмили, Анжи подошла к Баррету МакКлэйну. Его руки сжали ее тонкую талию, и он легко поднял ее на обитое кожей сиденье легкой коляски. С молчаливым удовольствием он смотрел, как очаровательная девушка устраивается, разглаживая складки длинной юбки с робостью, которая так его очаровывала.

Баррет МакКлэйн тщательно сдерживал свое влечение к этой хорошенькой блондинке. Он был уверен, что не сделал ничего, что могло возбудить ее подозрения. Для него было жизненно важно, чтобы она доверяла ему. И чтобы добиться этого, он следил за каждым своим движением. Он даже старался скрыть восхищение во взгляде, когда смотрел на нее. Ему это было нелегко. С того самого мгновения, когда он мельком увидел ее в объятиях Джоза Родригеса сквозь песчаный буран, он был побежден ее красотой. Никогда Баррет еще не видел такой прелестной девушки, такой чувственной, доверчивой и простодушной, как Анжи Уэбстер.

Баррет взобрался на сиденье рядом с ней. Анжи смотрела на большую гасиенду. Указывая на нее, она спросила своего попутчика:

— Мистер МакКлэйн, а что это там…

Глаза Баррета проследовали за движением ее пальца. Он улыбнулся.

— Это ружейные бойницы, Анжи.

Анжи продолжала смотреть на странные квадратные отверстия, расположенные сразу под крытой красным шифером крышей.

— Бойницы? Но для чего? Я никогда не видела…

— Для защиты, дорогая. Видите ли, мескалерские апачи бродили когда-то по этой части штата, и…

Анжи повернулась к нему:

— Индейцы? Они все еще опасны? Будем ли мы в безопасности, если… — Ее сверкающие изумрудные глаза расширились от страха, а маленькая рука бессознательно ухватилась за его рукав.

— Дитя мое, — сказал Баррет, улыбнувшись и взяв ее руку в свои. — Нет абсолютно никакой опасности. Уже много лет. — Наслаждаясь теплом маленькой ручки, он уловил сладкий запах ее золотых волос, которые она нервно поправила при его упоминании о вылазках краснокожих.

— Это пастбище было очищено от дикарей шесть лет назад. Их жестокий вождь Викторио был застрелен в Мексике. После той кровавой битвы у Трез Кастилос выжило очень мало воинов Викторио, они больше не смогут причинять нам неприятности. — Он улыбнулся и вновь заверил ее:

— В Дель Соль вы в совершенной безопасности.

Анжи улыбнулась, кивнула и высвободила руку.

— Мне жаль, если я обидела вас, мистер МакКлэйн.

Его сердце учащенно забилось, а пальцы слегка задрожали, когда он взял поводья и стегнул ими по спинам двух великолепных чистокровных гнедых. В ответ Баррет сказал мягко:

— Все в порядке, дорогая. Это моя вина. Я расстроил вас, по глупости упомянув об индейцах. — Спрашивая себя, какого черта он решил ждать целых шесть месяцев, прежде чем сделать эту девушку своей женой, Баррет добавил:

— А теперь — в путь; я хочу показать вам кусочек Техаса, где я вырос и который люблю, Анжи. Надеюсь, и вы со временем полюбите его.

Стремясь доставить ему удовольствие, Анжи вежливо ответила:

— Уверена, что полюблю Техас, как и вы, мистер МакКлэйн.

Коляска двинулась прочь от дома по длинной пыльной дороге к высоким воротам ранчо.

— Анжи, — сказал он, гладя в ее открытое очаровательное личико. — Я настаиваю на том, чтобы вы звали меня Баррет. Вы будете делать это для меня?

— Но я… да, если вам угодно.

— Мне угодно, — сказал он. — Произнесите это. Назовите меня просто Баррет.

Внезапно оробев, Анжи отвернулась. Ее взгляд упал на лоснящиеся спины лошадей.

— Да… Баррет, — сказала она почти шепотом.

Анжи не смотрела на него. Но Баррет МакКлэйн был рад этому. Он бы не хотел, чтобы она увидела сейчас радость на его лице. Как только он услышал, что нежный голос называет его по имени, легкая дрожь пробежала у него по спине, и мысленным взором он увидел, как тяжело дышащая обнаженная Анжи страстно произносит его имя, в то время как он жадно наслаждается ее теплым желанным юным телом.

— Спасибо, дорогая, — просто сказал он и кивнул молодому мексиканцу, охраняющему ворота ранчо. Качая темной головой и приветствуя пару в легком экипаже, юноша широко распахнул ворота. Его сомбреро болталось у него на груди.

— Grasias, Паскуаль, — сказал Баррет МакКлэйн юноше, когда коляска выезжала через ворота на залитую солнцем дорогу.

Глаза Анжи скользили вокруг, оглядывая огромные пространства, которые ей не удалось хорошо разглядеть во время пути на Тьерра дель Соль. Радуясь сверкающему утреннему солнцу, чистому прозрачному воздуху, кажущимся безграничными небу и земле, Анжи испытывала благоговейный трепет перед суровым пейзажем, раскинувшимся перед ней. Они ехали по бесплодной скалистой песчаной пустыне, где юкка и мескитовые деревья обильно усеивали пыльную землю. Почти со всех сторон они были окружены горами, их голые вершины выступали вдали, и облака окутывали горные пики.

Для молодой девушки из Нового Орлеана пустыня казалась совершенно бесплодной. Яркое солнце обжигало ее тело; враждебное безлюдное пространство пугало и волновало ее. Анжи закусила губу. Как можно любить эту странную, монотонную, пустынную землю? Волны ослепляющего зноя уже поднимались с запекшейся земли даже в такой ранний час. Она невольно покачала головой. Если раннее майское утро было таким непомерно жарким, как они выживут в этой пустыне в июле?

— Дорогая, вы хмуритесь? — мягко спросил Баррет МакКлэйн. — Вы хорошо себя чувствуете? Может, мне повернуть лошадей назад?

Борясь с подступившей тошнотой, Анжи покачала головой:

— Нет, я… Все в порядке, правда.

— Мне кажется, я знаю, в чем дело, Анжи. — Баррет МакКлэйн натянул поводья, останавливая холеных лошадей.

Обмотав вожжи вокруг выступа у края коляски, он немного приподнялся, повернувшись к ней. По-доброму улыбнулся и поднял руку, плавными жестами дополняя свои слова.

— Это сухая, гордая, открытая земля. Она кажется вам ужасно одинокой и заброшенной, но скоро вы оцените ее редкую, ни на что не похожую красоту. Здесь есть какая-то ленивая теплота, которая привносит в пейзаж чувство успокоения; зной ласкает, убаюкивает, расслабляет вас. Я хочу, чтобы вы полюбили эту землю, Анжи; я хочу разделить ее с вами.

Баррет дотронулся до руки девушки. Взяв ее нежно в свои руки, он продолжал размышлять вслух:

— Я хочу показать вам ранчо, Анжи. Но не только. Хочу поговорить с вами наедине. Могу я говорить откровенно, дорогая?

Анжи посмотрела в его карие глаза, и мягкость, которую она там увидела, наполнила ее чувством безопасности и надежности. Она пожала его руку и ободряюще кивнула:

— Конечно, сэр.

— Баррет, — ласково поправил он.

— Баррет, — сказала она, мягко улыбнувшись.

— Сердце мое, как вы знаете, ваш дорогой почивший отец, Джереми, и я были очень близки. Он был очень хорошим человеком; я знаю, вам его ужасно не хватает.

Рука Анжи замерла в его ладони.

— Да, очень.

— Никто никогда не сможет его заменить для вас, но я бы хотел попытаться заполнить хоть немного пустоту в вашем сердце. Я уверен, он говорил вам о нашем браке. — Баррет затаил дыхание.

— Да, Баррет, папа сказал, что я должна ехать в Техас и выйти за вас замуж. Но если вы этого не хотите, я могу…

— О, моя дорогая, конечно, я хочу. Но я также хочу, чтобы и вы хотели выйти за меня.

Анжи отвела глаза, и ее светловолосая голова немного поникла.

— Я… Я… хочу, но… я…

— Дорогая, я прекрасно понимаю, что вас беспокоит. — Его голос был низким и ласковым.

— Знаете? — Ее голова медленно поднялась, хотя глаза все еще были опущены.

— Да. Вы думаете, что если выйдете за меня замуж, то от вас потребуется исполнение всех супружеских обязанностей. Позвольте мне успокоить вас, Анжи. Я хочу быть вам только отцом. Наш брак будет таковым только по названию, а не по существу. Мы поженимся только для того, чтобы не дать волю толкам и сплетням. Но наш брачный обет будет торжественным, чтобы сделать вас членом семьи МакКлэйнов.

Медленно ее глаза поднялись на него.

— Вы действительно имеете в виду то, что говорите, сэр?

— Анжи, Анжи, — сказал он тепло, — могу я сказать вам кое-что? Кое-что очень личное и сокровенное? — Она кивнула. — Как вы знаете, у меня только один ребенок. Пекос. — Мягкие карие глаза Баррета затуманились. — С самого начала Пекос был моим наследником. Его мать сильно избаловала его, впрочем, как и тетя. Как вы уже видели, он недисциплинированный, жаждущий плотских наслаждений, непочтительный человек. Пекос и я никогда не были близки, никогда. Хотя я не раз… — он замолчал, трагично вздохнув.

— Мне так жаль, Баррет. — Анжи действительно сочувствовала доброму страдающему человеку. Слишком хорошо она знала бессердечность Пекоса. Она была уверена, что Баррет много раз горевал по поводу холодности и отчужденности сына.

— Именно из-за этой пропасти между мной и сыном вы стали так много значить для меня. Наконец-то у меня будет доброе заботливое дитя, в котором я всегда нуждался. Вот чего я хочу от вас, Анжи. Я хочу, чтобы вы стали мне дочерью. Я хочу заботиться о вас, покупать вам красивые платья и наблюдать, как вы превращаетесь в зрелую женщину. Вы понимаете меня?

Чувствуя себя так, словно огромная тяжесть свалилась с ее худеньких плеч, Анжи импульсивно обняла широкую шею удивленного ее порывом Баррета МакКлэйна.

— О да, да, я понимаю, и я так благодарна вам, Баррет. Я так боялась, что вы… что я… — она покраснела. Сквозь зубы она прошептала:

— Меня пугало, что вы захотите, чтобы я разделила с вами ложе, и я…

Его руки обхватили ее.

— Боже милостивый, дитя мое, я бы никогда не сделал этого с вами. Выбросите это из головы. — Он нежно поцеловал пылающую щечку и положил ее голову себе на плечо. — Слушайте меня внимательно, Анжи. Мы подождем шесть месяцев до брака. За это время мы узнаем друг друга получше. Когда мы поженимся, вы переедете из вашей теперешней комнаты внизу наверх в господские покои, которые соединяются с моими. Там вы будете в полной безопасности. А я буду занимать соседнюю комнату, так же, как и всегда. — Он мягко хохотнул: — Анжи, Анжи, вы мне льстите. Я слишком стар. — Он вновь взял поводья. Стегнув ими по спинам лошадей, он сказал приглашающе:

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, дорогая?

— Нет, Баррет, вы ответили мне на все, что я хотела узнать.

Некоторое время оба ехали в молчании, каждый погруженный в свои мысли о будущем. Баррет первым нарушил тишину:

— Здесь не всегда так бесплодно, Анжи. Просто с февраля не было дождей. — Он поднял глаза к безоблачному голубому небу, раскинувшемуся высоко над ними. — Уверен, скоро будет дождь. Должен быть.

— Это так важно? — мягко поинтересовалась она.

— Да, моя дорогая. Без дождя скоту нечего есть, мы ведь вынуждены кормить его. Добывать корм очень дорого, это приносит мало или вообще не приносит прибыли. Но сейчас я не беспокоюсь. Скоро будет дождь.

Несмотря на крытую коляску и зонтик, который Анжи держала над головой в течение всей поездки, ее кожа слегка покраснела, когда они вернулись домой. Она чувствовала слабость и хотела только одного — отдохнуть в прохладе своей огромной кровати. Но Баррет МакКлэйн настоял на том, чтобы они совершили небольшую экскурсию по дому.

Гасиенда была построена в форме буквы U, главная часть дома состояла из большой гостиной, музыкальной комнаты, библиотеки, кабинета, конторы, столовой и кухни. Баррет гордо вел ее по огромному старому дому, терпеливо отвечая на все вопросы о превосходной мебели и предметах искусства. Указывая на портрет над камином в библиотеке, изображающий очаровательную улыбающуюся женщину с блестящими черными волосами, Анжи спросила:

— Это… мать Пекоса?

Глаза Баррета сузились, когда он коротко взглянул на огромный портрет.

— Да, это Кэтрин Йорк МакКлэйн. Так она выглядела, когда ей было тридцать три года.

Подойдя ближе, Анжи пробормотала:

— Она была очень красивая, Баррет. — Девушка перевела взгляд с красивого лица на золотой медальон, который покоился на полной груди женщины. Его дизайн был не похож на все, что она когда-нибудь видела. Анжи сказала:

— Ее ожерелье… Оно такое красивое, такое необычное.

— Правда? — Голос Баррета звучал напряженно. — Ей подарил это ожерелье ее отец. Оно изображает солнечный диск с лучами света, расходящимися во все стороны. Подобие солнечного взрыва. Это эмблема Тьерра дель Соль.

— Гмм, должно быть, оно много для нее значило.

— Я тоже так думаю. Она потеряла это ожерелье однажды, и мы так его и не нашли. Идемте. — Он взял ее за локоть и повел в коридор, поясняя по дороге:

— Как вы знаете, правое крыло дома предназначено для наших гостей — вот несколько комнат разных размеров. Ваша — самая большая.

— Она просто роскошная.

— В левом крыле живут все слуги. Комната Пекоса находится в том же крыле. Наверху мои покои, соседствующие с покоями хозяйки, как я и объяснял раньше. Комната мисс Эмили также наверху, но в другом конце. Мы не пойдем сейчас наверх; я хочу показать вам внутренний двор.

Они пошли в конец дома и прошли через двойные двери. Широкая тенистая галерея простиралась внутри вокруг гасиенды. Большой внутренний двор был наполнен различными цветущими кактусами. Фонтан выбрасывал воду высоко в воздух, рассыпая вниз струи на свой отделанный мраморной плиткой пьедестал и брызгая сверкающими каплями в бассейн глубиной по колено взрослому человеку.

— Посмотрите на эти двойные двери, — Баррет указал направо. — Эта ваша комната, в которой вы спали прошлой ночью и в которой останетесь, пока… Вы можете открыть эти двери ночью и насладиться прохладным пустынным ветерком, который задует внутрь.

— Да, я так и сделаю, — пробормотала она, — это будет прекрасно.

— Пойдемте, вы должны увидеть теплицу мисс Эмили.

Он снова взял ее за руку, и они вышли из галереи. Пройдя через раскаленный от солнца двор, они подошли к стульям и лежанкам, стоявшим по другую сторону фонтана. На одной из лежанок, обитых цветной материей, лежал на спине мужчина. Один сверкающий черный сапог закрывал другой, а его длинные стройные ноги были обтянуты узкими брюками. Он был без рубашки, его лоснящаяся смуглая кожа поблескивала в лучах солнца, длинный белый шрам виднелся на груди. Лицо закрывала широкополая фетровая шляпа с высокой тульей — тот самый стетсон, который так любили ковбои. Пекос МакКлэйн собственной персоной мирно спал под палящим зноем полуденного солнца.

Беспомощно глядя на спящего Пекоса, Анжи заметила, что его руки и плечи как будто высечены искусным резцом, брюки плотно облегают стройные бедра, и густые черные вьющиеся волоски покрывают его широкую гладкую грудь. С трудом проглотив ком в горле, Анжи резко сказала:

— Мой бог, как он может спать на такой жаре?

Губы Баррета изогнулись в тонкую напряженную линию. Он стиснул руку Анжи, настойчиво пытаясь увлечь ее от того места, где лежал Пекос.

— Потому что он, как ящерица: чем жарче становится, тем ему лучше.

Смуглая рука поднялась с обнаженного живота и медленно убрала с лица стетсон. Заспанные глаза открылись, и широкая ухмылка появилась на его красивом смуглом лице. Словно загипнотизированная, Анжи затаила в груди дыхание. Кем бы ни был Пекос в действительности, он без сомнения — самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела.

— Пойдемте, Анжи, вы сгорите, если останетесь еще хоть немного на солнце. — Баррет потянул ее за руку.

Анжи кивнула. Она чувствовала себя словно стоящей на угольях. Солнце, кажется, неимоверно печет голову, вызывая головокружение и слабость. Кожа рук и шеи опалена, а ладони стали липкими от пота. Колени девушки подогнулись, и она заспешила прочь, благодарная Баррету за то, что его уверенные руки поддерживали ее. Анжи знала очень хорошо, что Пекос смотрит на нее с высокомерной ухмылкой на лице. И она совершенно точно знала, что он о ней думает. Конечно, он думает, что ее слабость вызвана не только зноем полуденного солнца.

Конечно, он думал именно так. И был совершенно прав.

 

Глава 11

Неотразимый Пекос оставался в памяти Анжи и после того, как угасло летнее солнце, и сам он покинул Тьерра дель Соль. На мгновение он остановился у библиотеки, где Анжи и мисс Эмили сидели после вечерней трапезы. Сердце Анжи затрепетало от волнения, когда высокий стройный мужчина с огромными серыми глазами зашел в сумерках в большую комнату с высоким потолком. Пекос выглядел потрясающе красивым в хорошо сшитых брюках из прекрасного серого габардина и в белоснежной рубашке, расстегнутой до середины груди. Он обратился к обеим женщинам, хотя его жгучий, тревожащий душу взгляд был обращен на Анжи:

— Я собираюсь в Марфу за покупками. Никто не хочет поехать со мной?

Анжи почувствовала, как в лицо ей бросился жар, а пульс участился. Ненавидя себя за то, что поддается его влиянию, она быстро отвела от Пекоса глаза, стараясь больше не смотреть на него. Но к ее ужасу он подошел прямо к тому месту, где она сидела — напротив холодного мраморного камина, и проворно опустился на пол рядом с ней. Пекос присел на корточки, его колени были широко расставлены, а одна длинная рука легла на бедро. Анжи бросились в глаза иссиня-черные волоски, вьющиеся на полуоткрытой широкой груди. Они выглядывали из-под чистой белой рубашки. Его узкого покроя брюки натянулись на упругих бедрах, которые вместе с плоским напрягшимся животом лишили ее присутствия духа. Когда глаза Анжи вновь поднялись на него, дразнящий знакомый взгляд, который она встретила, заставил горячо вспыхнуть щеки девушки. Сидя спиной к тетушке, Пекос сказал Анжи, явно вкладывая в свои слова двойной смысл:

— Если вы увидите там что-нибудь, что понравится, я куплю вам это. — Сказав это, он усмехнулся и медленно поднялся на ноги. Анжи вновь почувствовала, как вспыхнуло от смущения ее лицо.

Из-за спины Пекоса мисс Эмили сказала ласково:

— Уверена, в магазинах Марфы очень много красивых вещей, которые бы понравились Анжи. Но, Пекос, ты знаешь очень хорошо, что в такой час там все закрыто, кроме салунов и таверн.

Пекос повернул голову и засмеялся, отвернувшись от Анжи:

— Ты права, тетушка. Как глупо, что мне это не пришло в голову.

Он теперь стоял спиной к ней, и Анжи подняла глаза. Исподтишка она скользнула взглядом от его длинных стройных ног к тонкой талии и широким плечам.

Его манеры были отвратительны; он не уважал ничего и никого, в этом Анжи была уверена. Он всегда расстраивал своего доброго отца, был слишком дерзким, уезжал с ранчо, когда хотел, не говоря никому ни слова, и проводил вне дома недели и даже месяцы. Он употреблял крепкие спиртные напитки. Он играл в азартные игры как в городе, в салунах, так и на ранчо, с ковбоями. Анжи узнала все это за то короткое время, что пробыла на Тьерра дель Соль. Баррет рассказал ей практически все о сыне во время поездки по ранчо; некоторые факты она, к сожалению, узнала сама. Пекос МакКлэйн был из тех людей, кого ее дорогой усопший отец называл безнадежными грешниками. Почему же тогда, в отчаянии спрашивала себя Анжи, она сидит здесь и не может оторвать взгляд от его красивого гибкого тела? Как она может быть заинтригована таким не стоящим внимания человеком, как Пекос? Почему она испытывает сильное желание протянуть руку и дотронуться до серого габардина, покрывающего икры его длинных ног? Почему же, о всемогущий Бог, она жаждет, чтобы он снова поцеловал ее своими страстными губами? И как стыдно, как ей будет стыдно, если Пекос узнает, что она испытывает по отношению к нему! Это чувство сводило ее с ума, было опасным и пугающим. Анжи благодарила Бога, что мисс Эмили была сейчас с ними в комнате. Она жалела лишь о том, что Баррет МакКлэйн ушел отдыхать так рано; он быстро бы поставил Пекоса на место.

— … и, пожалуйста, дорогой, будь осторожен. Я знаю, что некоторые из тех мест, куда ты ходишь, часто посещают весьма сомнительные люди. — Предупреждение мисс Эмили своему племяннику заставило Анжи отвлечься от печальных дум.

— Сердце мое, я буду держаться от них в стороне. Не беспокойся, — заверил Пекос свою тетушку, прошел через комнату, наклонился и поцеловал мисс Эмили в щеку. — Увидимся завтра.

— Да, Пекос, желаю тебе хорошо провести время, — сказала она, просияв.

К ужасу Анжи, он снова повернулся к ней. Наклонившись, протянул девушке руку, и она, волнуясь, взяла ее. Он с легкостью поднял ее на ноги.

— Вы должны поехать со мной, Ангел. Я бы показал вам волшебные огни Марфы по дороге в город. — Ее ладонь оставалась в его руке, он слегка поглаживал ее большим пальцем, пока говорил.

— Я… не интересуюсь ничем подобным… а что это за огни Марфы?

— А, это огни призраков, Ангел. Я расскажу вам о них все. — Его палец продолжал поглаживать ее чувствительную ладонь, а глаза смотрели прямо в лицо.

— Я не верю в привидения, — сказала она, с вызовом подняв подбородок.

— Господи, ну тогда вы не испугаетесь. Если не хотите ехать сегодня, то можно поехать в любое время. А сейчас мне надо идти. — С этими словами он ласково притянул ее ближе и поцеловал в висок. Теплое дыхание коснулось ее вспыхнувшего лица, и он прошептал: — Я хочу большего, чем просто показать тебе эти огни, малышка. — Затем достаточно громко, чтобы тетя услышала его, он объявил:

— Я целую, всех женщин в этом доме, не так ли, тетя Эм?

— Ты неисправим, Пекос, — мягко упрекнула его Эмили.

К его поведению она привыкла. Была лишь рада, что старший МакКлэйн не видел, как его сын целует юную леди, которая скоро станет миссис Баррет МакКлэйн. Эмили не думала, что симпатия Пекоса к Анжи носила серьезный характер; он, несомненно, относился к ней так же, как и к любой другой хорошенькой девушке. Женщины всех возрастов испытывали тягу к Пекосу, и Пекос платил им таким же восхищением. Это ничего не значило для раскованного красивого молодого человека. Мисс Эмили надеялась, что это ничего не значит и для юной неискушенной Анжи. И все же в душе ее росло беспокойство. Немногие женщины могли устоять перед Пекосом. Сможет ли Анжи?

После его ухода Эмили посмотрела на Анжи, которая все еще стояла перед камином. Маленькая дрожащая рука прикасалась ко лбу как раз в том месте, куда поцеловал ее Пекос, пожелав ей спокойной ночи. Не подозревая, что пожилая женщина внимательно смотрит на нее, девушка унеслась мыслями далеко. Эмили Йорк почувствовала, как ее грудь сжалась в ожидании какой-то неясной опасности..

— Анжи, дорогая, — начала она высоким дрожащим голосом, — вы… это… — запиналась она нервно, пытаясь подобрать верные слова в надежде отвратить любую возможную для всех неприятность. — Мой племянник… Пекос очень… м-м-м, как бы это выразиться, он очень влюбчивый мальчик. Мальчик! — Она рассмеялась собственным словам. — Пекос не мальчик, конечно. Ему будет двадцать восемь совсем скоро, но для меня он все еще мальчик и всегда им будет. Но я все же хочу сказать вам, что Пекос полон жизни, любит рисковать, и… ну, он надо всем смеется. Вы должны были это заметить. Он несдержан, любит пошутить и поязвить, и это ничего для него не значит. Вы понимаете, что я хочу сказать, Анжи? — Эмили затаила дыхание в ожидании ответа.

Отняв руки от лица, Анжи слушала, как любяще говорила добрая женщина о своем племяннике. Она спрашивала себя, осознает ли мисс Эмили, что он переходит всякие границы дозволенного в своем поведении. Девушка слушала, но не улавливала смысла слов. Она не могла сказать никому, что испытывала; ни сейчас, ни потом. Стараясь казаться беззаботной, какой на самом деле себя не чувствовала, она мило улыбнулась мисс Эмили и сказала:

— Пожалуйста, не беспокойтесь, Я понимаю, что Пекос не придает своим словам никакого значения. Я не обращаю внимание на его насмешки, тетя Эмили.

— Очень хорошо, дорогая, — кивнула та в ответ. — Но… Анжи… не находишь ли ты Пекоса, ну, как бы это выразиться… привлекательным?

— Привлекательным? — повторила Анжи, думая, что никогда прежде не встречала такого красивого человека. — Да, полагаю, Пекос привлекателен. На самом деле я как-то над этим не задумывалась, тетушка Эмили. — Анжи деланно зевнула. — Сейчас, если вы позволите, я пойду к себе. Еще рано, но мне хочется спать.

Оказавшись в своей комнате, Анжи бросилась на кровать, пытаясь успокоиться. Это было совсем не просто. Пекос с легкостью поймал в силки наивную девушку. Даже искушенная женщина с трудом смогла бы устоять перед его чарами. Он принадлежал к тому сорту мужчин, к которым тянуло женщин; его мускулистое тело и смуглое красивое лицо излучали такое очарование, что даже самая искушенная женщина не могла бы ему противиться. Он двигался с ленивой грацией, которая приковывала внимание. Одной сверкающей улыбки сияющих белых зубов, одного горящего взгляда его серых глаз и нескольких слов, сказанных глубоким уверенным голосом, было достаточно, чтобы заставить сердца многих женщин тревожно забиться. Анжи Уэбстер не была исключением. Она не одобряла его поведение, боялась его чрезвычайно, но не могла справиться с чувствами, которые он пробудил в ней. Анжи разделась и легла в постель, выключив лампу около себя. Она долго лежала в темноте, пытаясь забыть пару жгучих серых глаз и широкий чувственный рот, растянувшийся в насмешливой ухмылке. Наконец, ее сморил сон, но он не принес облегчения. Пекос последовал за ней в ее сновидения, целуя и лаская ее, сливаясь с ней в одно целое.

Анжи проснулась на следующее утро, разбуженная громким стуком в дверь спальни. Завернувшись в простыню, она встала и спросила:

— Кто там?

— Сеньорита Анжи, это Делорес. Сеньор Баррет сказал, что если вы хотите выбрать коня сегодня утром, то вы должны одеться и выйти к нему через полчаса.

— Да, конечно, Делорес, — быстро ответила Анжи. — Скажите мистеру МакКлэйну, что я умираю от желания получить лошадку. — С этими словами она натянула панталоны и отбросила назад длинные, спутанные за ночь волосы, которые каскадом рассыпались по ее обнаженным плечам.

Через несколько минут Анжи прогуливалась вместе с Барретом МакКлэйном по загонам для скота, расположенным за гасиендой. Ей было дано право выбирать из огромного числа лошадей, и Баррет заверил ее, что любая кобылка, которая ей понравится, будет принадлежать ей. Со сверкающими глазами Анжи пристально рассматривала дюжины холеных красивых лошадей, и ее смущение возрастало с каждым пройденным коралем. Здесь было такое множество лошадей различных пород, окраса и размеров, а Анжи так плохо во всем этом разбиралась!

Приближаясь к концу длинного ряда конюшен, Баррет МакКлэйн сказал:

— Моя дорогая, вы не должны думать, что обязательно нужно иметь лишь palomino, если вы этого уже не хотите. Как вы видели, у нас здесь на Тьерра дель Соль есть уникальные образцы всех пород: чалые, серовато-коричневые, каурые, серые, угольно-черные, гнедые…

— Нет, я хочу palomino, но я… — Анжи умолкла. Из большого высокого кораля доносился грохот, словно там что-то рушилось. Внимание Анжи было поглощено поднявшейся суматохой. Шум доносился из закрытого амбара на дальнем конце кораля. Анжи стояла напуганная, ожидая, что крытая красным шифером крыша вот-вот обвалится и рассыплется на мелкие кусочки.

— Смотрите! Это она! — закричала вдруг счастливо Анжи, и не успел Баррет остановить ее, как она, подобрав руками подол платья, бросилась бегом прямо к дальнему коралю.

Прекрасная длинноногая palomino гордо галопировала по огороженному забором участку земли, ее золотистая шерсть поблескивала испариной, а длинные белые грива и хвост развевались, когда она бежала. Она громко ржала, вскидывая свою царственную голову. Анжи, приближаясь к кобыле, увидела, как следом за ней вырвался из загона огромный черный конь, и, бешено всхрапывая, помчался прямо к золотистой лошадке. Моментально отскочив к высокому забору, Анжи упала рядом с ним, но тут же вскочила на ноги и вцепилась в высокую ограду, ее широко раскрытые глаза были прикованы к двум лошадям. Черный жеребец преследовал и быстро догонял красавицу-лошадку. К удивлению Анжи, конь тихо заржал и сильно боднул мордой кобылу, заставив ее зашататься и захрапеть. Ее большие глаза расширились от страха. Но черный жеребец уже перестал кусать подругу своими острыми зубами, он обнюхал ее, и из его горла вырвались странные звуки. Кобылка не вырывалась и не убегала. Она повернулась к черному жеребцу, и он тут же взгромоздился на нее сзади. Анжи с широко открытыми глазами наблюдала, с какой страстью животные предавались любви.

— Анжи… — Баррет подошел к ней и, взяв ее за руку, потащил прочь от забора. Девушка почувствовала себя униженной, слезы смущения сверкнули в ее глазах. — Дитя мое, — продолжал Баррет мягко, — я не хотел, чтобы вы приходили сюда. Этот черный жеребец, Диаболо, принадлежит Пекосу, и он спаривает его с palomino.

— Я… простите, — пролепетала Анжи. — Мне надо выбрать какую-нибудь из других лошадей. — Она поторопилась назад к тропинке.

— Чепуха! — Баррет догнал ее. — Если это та лошадь, которая вам нравится, она — ваша. Она красавица, и именно поэтому Пекос выбрал ее для Диаболо.

Анжи повернулась к нему:

— Тогда, значит, я могу взять ее? Она не принадлежит Пекосу? Он не будет возражать?

— Моя дорогая, каждая лошадь в этих конюшнях принадлежит мне, за исключением этой черной скотины Диаболо. Пекос поймал его, когда был еще мальчиком, и приручил. А кобылка моя. Впрочем, теперь она ваша. Но, боюсь, вы выбрали лошадь, которая будет жеребиться.

— Мне все равно. Она очень красивая. Пекос может забрать жеребенка себе. О, Баррет, спасибо, спасибо вам. Когда я могу начать ездить на ней?

— Да хоть с завтрашнего утра.

Анжи бросила смущенный взгляд на кобылу. Торопливо повернувшись к Баррету, она сказала чуть ли не шепотом:

— А она будет себя хорошо чувствовать завтра?

Баррета забавляла ее очаровательная невинность. Думая про себя, что красивый ребенок, стоящий сейчас перед ним, скоро узнает на собственном опыте, как чувствует себя женщина на следующий день после занятий любовью, он сказал:

— Она будет себя прекрасно чувствовать завтра. Сегодня у нее последний день ее… — он прокашлялся, не зная, как поделикатнее объяснить, что завтра у кобылы заканчивается период течки. Наконец, он пробормотал:

— Завтра она не будет занята. Вы можете покататься на ней.

— Прекрасно! Могу я дать ей имя?

— Какое пожелаете.

— А у нее еще нет имени, Баррет?

МакКлэйн заколебался.

— У Пекоса уже было придумано для нее имя, но это не важно. Теперь она принадлежит вам, и вы можете назвать ее, как пожелаете.

Анжи поправила светлые волосы.

— А как Пекос назвал ее?

— Анжела, — Баррет произнес это имя по-испански.

Дрожь пробежала по спине у девушки.

— Анжела и Диаболо. Ангел и Дьявол, — повторила она, произнеся имена вслух. Огромный черный жеребец, занимающийся любовью с palomino, возник перед ее мысленным взором. К этой сцене добавилась и другая: Пекос с обнаженной смуглой грудью и горящими серыми глазами смотрит на нее. От этого видения Анжи зарделась и, как ей показалось, потеряла почву под ногами. Стоя напротив Баррета, она пошатнулась.

— Моя дорогая, вам нехорошо? — спросил он, быстро подхватывая ее под руку.

— Я… да, да… Видимо, я еще не совсем привыкла к техасскому климату.

— Вернемся в дом, — предложил МакКлэйн, его пальцы сжали ее обнаженную руку, — вы можете выбрать имя для своей palomino и позднее.

— Нет, — сказала она решительно, — ее зовут Анжела. Не вижу смысла менять имя.

На следующее утро Баррет вновь сопровождал Анжи на конюшню, где она должна была увидеть Анжелу. Лошадь стояла в одиночестве; черного жеребца не было видно. Высокий стройный мексиканец Роберто Луна стоял возле оседланной кобылы с поводьями в руках, готовый начать уроки верховой езды для Анжи. К облегчению девушки, Баррет не остался наблюдать и давать советы. Он вернулся на гасиенду, предоставив ее заботам Роберто. Расстояние, которое отделяло кораль от других конюшен, было достаточно большим. Это скрывало Анжи от посторонних глаз, чему она была очень рада. Девушке не хотелось, чтобы кто-нибудь наблюдал за ней, когда она впервые сядет в седло.

Познакомившись с Роберто, она поняла, что он — терпеливый и приятный человек, и к тому же очень хорошо разбирается в лошадях. Вскоре страх Анжи от того, что она впервые в жизни сидит на лошади, сменился страстным желанием научиться ездить верхом, и в течение получаса, когда она ездила по коралю, девушка старалась быстрее привыкнуть к Анжеле. Она крепко вцепилась в выступ седла, в то время как Роберто осторожно вел лошадь по песчаному участку, тихо давая инструкции Анжи спокойным низким голосом. Думая, что рядом, кроме Роберто, никого нет, Анжи не скрывала своей радости. Она распустила светлые волосы и громко хохотала, гордясь своей храбростью и радуясь новым ощущениям. Роберто улыбался ее счастью и одобрительно кивал головой:

— Сеньорита будет прекрасной наездницей, si?

— Si, — быстро согласилась Анжи. Лицо ее сияло от удовольствия. — Si, si, si, — кричала она непринужденно, дав волю своей радости.

Привлеченный ее смехом, Пекос стоял в дальнем конце длинного деревянного кораля, поставив носок одного из сапог на первую перекладину, положив локти на забор, с только что зажженной сигарой во рту, и наблюдал за девушкой. Его серые глаза возбужденно поблескивали, когда он пристально следил за каждым движением Анжи, сидевшей верхом на золотогривой кобыле. Переливчатый смех Анжи звенел в его ушах. Длинные пальцы нервно царапали деревянный забор, и Пекос почувствовал, как напряглись мускулы внизу живота. Страстное желание охватило его.

С раздражением Пекос оттолкнулся от высокого забора, повернулся на каблуках и пошел прочь, недовольно покачивая головой. Выбросив недокуренную сигару, он натянул стетсон пониже на глаза и пообещал себе совершить еще одну поездку в Марфу сегодня же. Он возьмет с собой Рено, и они поедут в город, чтобы навестить страстных сестер Гонзалес. Он уже так давно не видел красивую темноглазую Лупу! Он наверстает упущенное время сегодня же ночью. Пекос слегка улыбнулся в предвкушении предстоящего свидания.

А вслед ему звенел смех красивой девушки, далеко разносящийся в неподвижном утреннем воздухе. Его сладострастная улыбка быстро угасла. Он чувствовал раздражение оттого, что не смог взять над ней вверх.

 

Глава 12

Торжественное открытие нового здания окружного суда должно было стать важным событием для граждан маленького городка Марфа в Техасе. Мисс Эмили и Баррет часто обсуждали планы, возникшие в связи с этим событием. Анжи слушала их и радовалась, что и она будет принимать участие в празднике.

Больше недели служанка Тереза, чьи умелые руки могли превратить отрез ткани в наряд для королевы, шила новое розовое платье для Анжи, которое она должна была одеть в этот день. Сейчас оно было уже готово. Изумрудные глаза Анжи сверкнули, когда она увидела прекрасный наряд. Никогда еще за всю свою жизнь она не обладала такой роскошью. Мысль, что платье принадлежит ей, и никому другому, доставляла огромное удовольствие.

Анжи стояла, улыбаясь своему отражению в зеркале, и думала, что она очень везучая молодая леди. Она живет на огромной гасиенде в доброй богатой семье. У нее есть красавица Анжела, и она учится ездить на ней верхом. У нее есть прекрасное новое платье. И она едет в Марфу, встретится там со множеством интересных людей и проведет весь день в развлечениях. Все это было действительно прекрасно. Вдруг гладкий белый лоб Анжи слегка наморщился. Да, почти прекрасно; но не совсем.

Баррет МакКлэйн объяснил ей накануне вечером, что он должен выехать в Марфу рано на рассвете. Она и мисс Эмили приедут туда позже в экипаже; править им будет Пекос. Анжи не понравилась эта часть плана. Более недели она очень редко видела Пекоса, или не видела его вообще, и ее жизнь была очень приятной. Он мог расстроить ее своим насмешливым видом или заставить ее сердце биться чаще благодаря прикосновениям своих рук.

Убеждая себя в том, что не позволит Пекосу отравить ей этот день, Анжи вышла из комнаты. Ей не терпелось услышать мнение мисс Эмили по поводу ее наряда. Новое розовое платье мягко струилось вдоль тела, и Анжи со светящимся от возбуждения лицом поспешила в теплицу, окликая бывшую там мисс Эмили.

Эмили, склонившаяся над клумбой с желтыми розами, распрямилась и повернулась на звук ее голоса. Анжи стояла в дверном проеме, очаровательно улыбаясь, ожидая похвалы и желая увидеть в добрых глазах пожилой женщины знак одобрения. Онемев на секунду от восхищения, Эмили смотрела на молодую женщину. Затем стала рассеянно стягивать белые рабочие перчатки, защищающие от шипов ее руки.

Анжи, нервничая, стояла перед ней, окутанная розовым облаком, с затаенным дыханием и вспыхнувшими щеками. Новое платье очень ей шло. Нежные с оборками рукава были украшены изысканным белым кружевом; точно такое же кружево обрамляло высокий круглый воротник. Нежная ткань ласкала благородные изгибы ее тела, двойной слой розовой материи застегивался пуговицами из натурального жемчуга от высокого узкого воротника до тоненькой талии. Блестящие волосы Анжи были уложены в великолепную прическу. Они падали густыми сверкающими волнами до пояса, а у шеи были перехвачены розовой лентой, стянутой на затылке.

Обретя, наконец, дар речи, Эмили уронила свои рабочие перчатки и всплеснула руками, одновременно вздохнув от восхищения:

— Моя дорогая, вы самая красивая молодая леди, какую я когда-либо видела. Я поражена тем, как вы изменились!

Сияя от удовольствия, Анжи ответила с улыбкой:

— Вы, правда, так думаете, тетя Эмили? — Такого рода комплименты были девушке в новинку, и она рассеянно спрашивала себя, так ли эта суета греховна и погибельна для души, как ее учили всю ее жизнь. Сегодня утром она чувствовала радость оттого, что на ней было надето такое красивое новое платье. Она ощущала себя очень хорошенькой, и это было приятно. Без сомнения, не такой уж это и грех — гордиться своей внешностью.

— Да. Я действительно думаю, что вы очень красивы, Анжи, — Эмили протянула к ней руки. — Пойдемте, такая красота может сравниться только с одной из моих лучших роз.

Счастливо кивнув, Анжи поспешила за ней по каменному полу. Аромат множества роз различных сортов наполнял теплый воздух. Подойдя к мисс Йорк, Анжи взяла протянутую руку, и вместе они медленно пошли вокруг усыпанных цветами клумб. Эмили тщательно осматривала каждый великолепный цветок, отыскивая как раз такую розу, которая самым лучшим образом подчеркнула бы нежную красоту Анжи.

— Ах, — вздохнула она, наконец, указывая на потонувшую в зелени клумбу, на которой росла только одна темно-розовая роза поистине прекрасной формы. — Это именно то, что вам нужно, Анжи.

Анжи покачала светловолосой головой:

— О нет, мэм, я не могу взять ее. Она здесь только одна такая, она особенная.

С мягкой улыбкой на губах тетушка Эмили посмотрела на неизбалованную девушку. Срезая розовый цветок у основания, она сказала то, о чем думала:

— Анжи, это вы особенная. Вы и эта роза словно созданы друг для друга.

— Вы так добры, — пробормотала Анжи, и дрожь пробежала по всему ее телу от мысли, что кто-то считает ее особенной. Она держала голову неподвижно, пока мисс Эмили продевала сладко пахнущую розу под розовой лентой над ее левым ухом.

— Вот так, — Эмили отступила на шаг назад и залюбовалась девушкой и розой. Точно такого же цвета, как и платье, цветок подчеркивал румянец щек Анжи и придавал ее маленькому ротику еще большую красоту.

Чувствуя, как сжимается ее горло, когда она смотрит на невинного прекрасного ребенка, Эмили сказала:

— А теперь, Анжи, почему бы вам не побежать в комнату Пекоса и не поторопить его? Он обещал отвезти нас в Марфу, и я уже хочу трогаться в путь. Пойду освежиться. Это займет не более получаса.

Не желая рассказывать доброй заботливой женщине о своем далеко не беспричинном страхе перед Пекосом, Анжи почувствовала неприятный холодок в животе. Больше всего она не хотела оставаться наедине с грубым самонадеянным Пекосом МакКлэйном. Такая перспектива вызвала у нее страх. Но все же она не осмелилась поделиться своими сомнениями с его тетей. Было очевидно, что Эмили Йорк испытывала большую нежность к своему единственному племяннику. И Анжи сомневалась, что она когда-нибудь поверит в то, что красавец Пекос силой вынуждает женщин сносить свои непрошенные объятия. У нее не было иного выхода, как выполнить пожелание мисс Эмили.

— Да, мисс Эмили, — сказала Анжи, улыбнувшись кончиками губ. — Я поговорю с ним через дверь. Спасибо за прекрасную розу. — Ее маленькая ручка коснулась бархатных лепестков, и она нехотя пошла прочь.

— Не за что, Анжи. — Эмили смотрела, как розовое облако исчезает в дверном проеме теплицы.

В ушах Анжи отдавалось тревожное биение сердца, когда она медленно шла по коридору по направлению к спальне Пекоса. Убеждая себя оставаться спокойной, надеясь, что ничего постыдного не произойдет, что все, что от нее требуется, — просто постучать в дверь и сказать ему, что она и тетя Эмили ждут Пекоса у экипажа, Анжи все же остановилась, не решаясь войти к нему в комнату. Ее сердце все еще громко колотилось, когда она, наконец, постучала, и низкий мужской голос спросил:

— Кто там?

— Это… это Анжи… Анжи Уэбстер, мистер МакКлэйн. — Она ненавидела себя за заикание. Страстно желая укрыться в холле, Анжи стиснула руки, готовая немедленно убежать.

Но не успела она и шагу ступить, как высокая дверь распахнулась, и Пекос встал перед ней, глядя сверху вниз. К смущению Анжи, он был без рубашки, хотя, казалось, нисколько не стыдился этого. Нижняя часть его лица была покрыта толстым слоем мыльной пены, а с шеи свисало белоснежное полотенце. Внезапно осознав, что смотрит на него во все глаза, Анжи смущенно пробормотала:

— О… простите, я не думала…

Чувственные губы Пекоса искривились в насмешливой улыбке, как будто он посчитал ее вторжение забавным. Он положил свою ладонь поверх ее руки.

— Вы не сделали ничего такого, за что нужно извиняться, Ангел. — Его голос был обычным, манеры спокойными и дружелюбными. Длинные пальцы ласково пожали ее руку, а серые глаза пристально разглядывали девушку. Он провел ее в комнату и закрыл дверь.

Звук закрываемой двери наполнил Анжи беспокойством. Она повернулась к нему так быстро, что наткнулась на упругую обнаженную грудь Пекоса и тут же почувствовала себя еще более неловко. Чтобы удержать равновесие, она инстинктивно приблизилась к нему. Пекос любезно поддержал ее за плечи, его сильное тело было хорошей опорой.

В смятении от его близости Анжи отступила на несколько шагов. Ей трудно было справиться со своими чувствами. Его широкая мускулистая грудь находилась на уровне ее глаз и волновала ее. На правой стороне груди Пекоса виднелся белый шрам, который начинался прямо над плоским соском, извивался вниз по жестким ребрам к талии и исчезал под поясом брюк.

Анжи не могла отвести глаз от этого шрама. Она сама не знала почему, но ей страстно хотелось прикоснуться к этому шраму. Пока ее глаза скользили по нему, запах теплого тела Пекоса взволновал ее, убыстряя и без того частый пульс. Полная решимости не поддаться его чарам, Анжи отвела взгляд в сторону и стала смотреть в пол.

Едва слышно, сосредоточив внимание на затейливых узорах терракотового ковра, она сказала:

— Пожалуйста, Пек… Мистер МакКлэйн… мне не подобает находиться в вашей спальне при закрытых дверях. Не будете ли вы так добры открыть их?

— Этот ковер представляет для вас исключительный интерес, Ангел? — пошутил он и сделал шаг к ней. Слегка дрожа, Анжи страдальчески сморщилась, когда твердые пальцы взяли ее за подбородок и приподняли его, заставляя взглянуть в глаза Пекоса. Эти насмешливые серые глаза поблескивали озорными огоньками, красивый рот растянулся в широкой ухмылке, сметая с лица мыльную пену. Его глаза поймали ее взгляд, а голос зазвучал тепло и приглушенно:

— Ангел, вы явились без приглашения в мою комнату в то самое время, когда я был не одет. И тут же бесстыдно прижались своим маленьким чудным телом к моему. Затем, как будто я во всем виноват, вы начинаете ругать меня, говоря, что это неприлично. — Он осуждающе поцокал языком и погладил руками ее шею. Его смуглые пальцы убрали прядь золотистых волос с ее плеча, затем прикоснулись к розе, заколотой за ухом. — Знаете, что я думаю, Ангел? — Анжи стояла, оцепенев, глядя на него испуганными глазами, в то время как его лицо медленно приближалось к ее лицу. — Я думаю, что вам так же, как и мне, доставляет удовольствие вести себя неподобающим образом. — Его улыбающиеся губы почти касались ее губ.

Анжи открыла было рот, чтобы возразить. Но еще до того, как она успела хоть что-то сказать, теплые губы Пекоса сковали поцелуем ее трепещущий рот, превратив крик о помощи в слабый стон. С широко открытыми от возмущения глазами Анжи смотрела на гладкую смуглую кожу, длинные густые ресницы и белую мыльную пену, касавшуюся ее лица. Она почувствовала, как эти длинные ресницы щекочут ее, когда Пекос закрыл глаза и прижался губами к ее губам. Он как будто совершенно забыл о мыльной пене на собственном лице.

Если для Пекоса казалось само собой разумеющимся целовать сладкие полуоткрытые губы, то для Анжи, у которой кружилась голова, это было совсем не так. Но скоро она перестала об этом думать. Она была слишком возбуждена его поцелуем и приятными ощущениями, которые он вызывал. Высокий полуобнаженный мужчина проник горячим влажным языком в ее рот, отчего ее шею и лицо бросило в жар. У нее возникло странное чувство пустоты в животе, которое возникает, когда падаешь с высоты. Анжи была абсолютно уверена, что то, что он делает, для нее должно быть ужасно греховным. Это было потворством страсти. Это было неправильно! Это было позорно! Это было ужасно! Это было… прекрасно!

Все попытки вырваться из его объятий, оторвать губы от его рта, выскользнуть из комнаты окончились лишь тем, что в душе Анжи проснулась ее врожденная чувственность и желание быть любимой. Страстный поцелуй Пекоса все продолжался, и Анжи почувствовала, как ее тело обмякло в его крепких руках. Она нетерпеливо ответила его горячему языку, который проник глубоко в ее рот, вызывая у нее головокружение, жар и страх одновременно. Пекос тихо застонал и прижал ее теснее к себе. Почувствовав, как ее груди распластываются под его покрытой волосками грудью, Анжи даже не представляла, как положение их тел влияет на Пекоса.

Его кровь закипела, когда мягкие полные груди, покрытые только двойным слоем розовой органзы, соблазнительно прижались к нему. Анжи выгнулась ему навстречу, в то время как он откинул ее голову назад, целуя ее жадно, требовательно, страстно. Когда Анжи почувствовала, что умрет, если его поцелуй не прекратится, жаркие губы Пекоса неохотно оторвались от нее, тогда она жадно глотнула воздух. И тут же почувствовала слабый привкус мыльной пены на губах и языке.

— Возьми полотенце, — низкий охрипший голос прозвучал над ее ухом. Пекос ласково ущипнул мягкую мочку, продолжая пачкать ее лицо пеной.

Полотенце, свисавшее с его шеи, было очень близко от ее лица. Ей нужно было только чуть-чуть наклониться вперед. И Анжи потерлась лицом о пушистую белую ткань, убирая остатки пены с лица. Пока она вытиралась, губы Пекоса уверенно скользили по ее длинной шее, прокладывая на ней белую мыльную тропинку.

— Пекос, — сказала она, отчаянно пытаясь взять себя в руки, — ты меня пачкаешь…

Его темная голова медленно поднялась, и он посмотрел на Анжи.

— Прости, котик, — пробормотал он, и его руки скользнули к ее бедрам, теснее прижимая девушку к себе. Верхняя часть его тела немного отклонилась назад, и он хрипло попросил:

— Вытри меня, малышка.

Это было подобно приказу для взволнованной дрожащей девочки, которая всю жизнь привыкла повиноваться. Не говоря ни слова, Анжи подняла один конец толстого полотенца и начала ласково вытирать его лицо. Она покорно терла его, стараясь не встречаться взглядом с его горящими глазами, которые смотрели на нее. Этот жаркий взгляд выводил ее из равновесия почти так же, как и его обжигающие поцелуи. Ее глаза остановились на его губах, когда она ласково стерла последний след пены с уголка его рта. Проведя по его полной нижней губе полотенцем последний раз, Анжи, к своему и его удивлению, выпустила его из рук, и оно упало на ковер. Дрожащие же ее пальцы оставались на его гладкой влажной губе, робко касаясь ее.

— Благодарю, — пробормотал Пекос. Она быстро убрала пальцы и почувствовала, что у нее вновь свело живот, когда чувственный теплый рот Пекоса приблизился к ней. Ненавидя себя за преступную слабость, Анжи подняла лицо, а ее губы приоткрылись в нетерпеливом ожидании. Пекос поцеловал ее, едва касаясь ее ожидающих губ, и еще раз, и еще… Затем он неожиданно впился в ее губы, дразнящими маленькими глотками потягивая ее рот к себе. Между этими мучительными волнующими поцелуями он хрипло шептал:

— Ангел, Ангел, давай встретимся, когда все улягутся спать. Мы поедем на реку Сиболо Крик. — Его рот снова впился в ее губы. Он ласково ущипнул ее нижнюю губу. — Искупаемся-ка мы при лунном свете, а, Ангел? — Пекос слегка прикасался к уголкам ее рта дразнящим языком. Пламя внутри нее все возрастало, несмотря на отчаянные усилия Анжи побороть это сумасшествие, стряхнуть с себя непрошенное желание и вырваться из его крепких объятий. — Мы поедем к огням Марфы; мы будем заниматься любовью в их жутком освещении и сделаем призраков свидетелями нашей страсти. — Его открытые губы скользили по ее горлу, и Анжи немного откинула голову назад.

Она не отвечала ему; она ничего не могла сказать. Она была смущена и еле дышала от волнения. Его обжигающий язык сводил ее с ума, вызывал в душе желание согласиться. Анжи лишь слабо вздохнула и вцепилась в его выпуклые бицепсы. Закрыв глаза, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Это произошло тогда, когда Пекос поднял ее прямо перед собой, взяв мощными руками за тоненькую талию. Анжи пыталась собраться с мыслями, что-то сказать онемевшими губами, сделать последнее решительное усилие, чтобы раз и навсегда положить этому конец. Но как она могла сделать это, когда голос Пекоса, глубокий и опьяняющий, произносил слова, которые каждая девушка так жаждет услышать?

— Ангел, ты так прекрасна. Ты пахнешь розами и медом. Я хочу тебя, девочка, я должен обладать тобою. Ты такая соблазнительная, тебя так хочется целовать, так…

— Пекос, — начала она трепетно, — я… я… Пекос! — повторяла она в смятении, когда его гладкое красивое лицо погрузилось в ложбинку меж ее грудей. Она начала вырываться из его объятий, колотить маленькими ножками по его коленям, царапать его голые плечи. Его лихорадочное дыхание, горячее, как ветер в пустыне, медленно проникало через розовую ткань, опаляя ее трепещущее тело. Анжи, потрясенная и возбужденная одновременно, чувствовала, как пылают ее щеки, а ее чувствительные соски напрягаются под корсажем. В ужасе, что Пекос поймет, что с ней происходит, она вцепилась ему в волосы и сильно потянула, умоляя:

— Пекос… не надо… пожалуйста.

— Расслабься, Ангел, — вкрадчиво проговорил он и снова приник к ней губами, бормоча ей в грудь:

— Я еще ничего не сделал. — Он продолжал жарко дышать сквозь тонкую материю.

— Ты сделал уже больше, чем допустимо! Отпустите меня, Пекос МакКлэйн! Я настаиваю, я не хочу…

Слова застряли у нее в горле. Пекос потянулся к жемчужным пуговицам на корсаже. Продолжая целовать ее грудь, она начал проворно расстегивать крошечные пуговки.

Анжи не понимала всего, что происходит. Она знала, что поцелуи Пекоса делают ее слабой и чересчур возбужденной, понимала, что и он испытывает запретную дрожь, когда они целуются. Она чувствовала его тяжелое дыхание, и подумала, что это оттого, что он хочет посмотреть на ее грудь. Ей и в голову не пришло, что он намеревается сделать больше, гораздо больше, чем просто взглянуть на нее.

Пекос медленно поднял голову. Его глаза потемнели от страсти. Анжи взглянула вниз и задохнулась от стыда. Ему удалось расстегнуть почти все пуговицы на ее корсаже. Только две или три около талии оставались застегнутыми. Ее рука потянулась, чтобы запахнуть платье.

— Ты ужасен, — вскрикнула она, готовая разрыдаться.

Отнюдь не испугавшись этих слов, Пекос игриво укусил ее за руку, которой она вцепилась в платье.

— Если ты не хочешь, чтобы я ударил тебя, Ангел, убери руку. — С этими словами он отклонился назад и посмотрел ей в глаза. — Убери руку, малышка, — сказал он мягко, — я не хочу сделать тебе больно.

Слезы обжигали ей глаза, Анжи чувствовала, как силы добра и зла яростно борются в ней. Разумом она понимала, что все, что происходит с ней, — это неправильно, что она должна закричать и позвать на помощь и выскользнуть из этих сильных мужских рук. Но сердце внутри кричало: «Еще несколько восхитительных поцелуев, несколько прекрасных мгновений в этих сильных руках!» Медленно она отвела руку, положив ее поверх его гладкого плеча. Она затаила дыхание, когда он улыбнулся и наклонился к ней. Ее дыхание остановилось, когда его острые белые зубы взялись за край мягкой розовой материи и медленно, очень медленно потянули левый борт лифа с ее тела, в то время как она сгорала от стыда и боялась, что он сочтет ее непривлекательной.

Мягкая полная грудь теперь была полностью обнажена. Она виднелась всего в нескольких дюймах от его лица. Неторопливо Пекос рассматривал ее, как какое-то чудо. Такой прекрасной груди он еще никогда не видел. На бледной полупрозрачной коже виднелась нежная паутина тоненьких голубых жилок. Форма груди была совершенна, и она возбуждающе выступала вперед, как будто жаждала захватить в плен голодный мужской рот. Сосок был нежно-розового цвета; точно такого же, как у цветка, воткнутого в золотистые волосы Анжи. Его окружность была достаточной большой и покрывала верхушку кремового холма. Грудь выглядела так свежо и нетронуто, как будто Анжи действительно была невинной юной девственницей, чье тело никогда не знало мужчины, чьи прекрасные бледные груди никогда не ощущали на себе нетерпеливого подрагивания страстных мужских губ.

Чувствуя сильный жар, который бросился ему в лицо, и знакомое напряжение внизу живота, Пекос посмотрел в глаза Анжи. Они были широко открыты и поблескивали слезами, в них светились неподдельная беспомощность и ужас. Они так явно молили о пощаде, что Пекос удивился. Он вынужден был напомнить себе, что эта маленькая лгунья, от которой захватывало дух, со своей соблазнительной обнаженной грудью, которая так близко от его губ, была закаленным ветераном любовных утех. Возможно, она в совершенстве отработала этот испуганный влажный взгляд после многих часов тренировок. Не давая себя обмануть, Пекос остался глух к ее мольбам.

— Мне стыдно, Пекос. Я буду наказана за то, что позволяю тебе смотреть на себя без одежды.

— Гмм, — промычал он, не двигаясь, — ты действительно думаешь, что будешь наказана?

— Да, — печально сказала она, — и ты тоже, Пекос.

— Понимаю, — сказал он, кивнув в ответ. — В таком случае, раз уж я все равно буду наказан, то теперь хочу увидеть и сделать немного больше. — Его рука ласково потянула правый край ее платья, в то время как сам он смотрел ей глаза. Обе трепещущие груди были теперь выставлены на его обозрение; он смотрел на них и чувствовал, как его страсть стремительно нарастает.

По-своему Пекос тоже боролся с собой, как и Анжи, хотя и по другим причинам. С самого начала он хотел насладиться ее поцелуями и ласками. Он жаждал только одного — уложить ее в свою постель и получить все удовольствия, которые могло доставить ее опытное маленькое тело. Но когда он поднял ее сейчас в своих руках так, что красивые, с розовыми сосками груди оказались на уровне его лица, а золотистые волосы разметались по плечам и спине, и их сладкое благоухание усиливалось розой над ухом Анжи, ему пришлось бороться со своими чувствами к ней.

Как мог он испытывать нежность к этой золотоволосой шлюхе, которая обслуживала несчетное количество мужчин за деньги? Она была изюминкой Пасо, за которой охотились, и которую брал всякий мужчина, имевший возможность заплатить высокую цену за ее любовь. Скоро она выйдет замуж за его похотливого престарелого отца и снова будет заниматься своим ремеслом, только уже за очень большие деньги. Она использует весь свой опыт, чтобы попытаться украсть по праву принадлежащее ему наследство.

Встревоженный всем тем, что знал о ней, он все же был беспомощен перед этой красавицей, и его тянуло к ней не только чисто физическое желание. Пекос отчаянно боролся с более глубокими чувствами, избрав для этого свой обычный способ — подавлять и скрывать свою рвущуюся наружу нежность. Он просто не будет придавать этому значения! Пока он смотрел на прекрасную грудь, которая была так близко от его лица, то желал только одного — захватить эту сладость в рот, доставить ей такое же удовольствие, как и себе. И вот он выжидал, дразня Анжи. Пекос тряхнул головой и опустил глаза.

— Взгляни на свои соски, Ангел. Они выглядят как сладкие розовые бутоны. — Он лениво подул на них, и снова посмотрел в ее полные слез зеленые глаза. — Они расцветут у меня во рту, если я попробую их?

Она не могла противостоять этому полному сил и пугающему мужчине, который так бессердечно дразнил ее. Слезы хлынули из глаз Анжи и потекли по ее щекам. Приоткрытые губы Пекоса медленно приближались в это время к ее напряженному правому соску. Ком подкатил к ее горлу, когда он прикоснулся языком к возбужденному до боли кусочку трепещущей плоти. Почувствовав это, Пекос немедленно откинулся назад и снова посмотрел ей в глаза. Казалось, бесконечно долго их взгляды пересекались, и они потеряли счет времени. Пекос, все еще глядя в глаза Анжи, обхватил рукой ее ноги под коленями, поднимая девушку на уровень своей груди. Она не сопротивлялась.

Его рот вновь встретился с ее губами, пока он нес ее к своей кровати. Нежно целуя ее, он ласково положил Анжи на пуховые перины и лег рядом с ней. Когда он, наконец, отнял свои губы от нее, его рука с минуту ласкала узкую талию, потом медленно поднялась вверх и захватила трепещущую обнаженную грудь. Маленькая ручка Анжи легла ему на плечо, и она посмотрела в его гладкое лицо, подумав, как потрясающе он красив. Временно забыв свой страх и то, как грешно она себя ведет, Анжи мягко пробормотала:

— Я хорошенькая, Пекос?

Его красивая темная голова кивнула, и он сказал хрипло:

— Твои сладкие груди так прекрасны, что я хочу поклоняться им. Они совершенны, такие возбуждающие, такие прекрасные.

Анжи затаила дыхание, ожидая, когда его горячий рот вновь прикоснется к ее трепещущему соску. Пекос с приоткрытыми губами и тяжело бьющимся в груди сердцем боролся со все возрастающим желанием жадно захватить его в рот, куснуть его своими острыми режущими зубами. И делать это до тех пор, пока обе ее груди не станут алыми и нежными под его ненасытными поцелуями, и она не начнет умолять его остановиться.

— Ангел, — выдохнул он и очень нежно прикоснулся влажными губами к ее груди.

— Пекос, дорогой, ты здесь? — Мягкий голос Эмили заставил вздрогнуть влюбленных, погруженных друг в друга до такой степени, что они забыли о тете Эмили и предстоящем празднике.

Глаза Анжи наполнились страхом, когда она осознала весь ужас ситуации. Пекос же спокойно положил палец вертикально на ее открытые губы, знаком приказывая оставаться абсолютно неподвижной и молчать.

— Я здесь, тетя Эм, но я еще не закончил одеваться. Буду через пять минут.

— Прекрасно, дорогой, — донесся ласковый голос. — А Анжи приходила к тебе?

— Она останавливалась здесь несколько минут назад, чтобы сказать, что мы выезжаем через полчаса. Она пошла к себе в комнату, чтобы взять перчатки и шляпку. — Говоря все это, Пекос смотрел на Анжи и большим пальцем нежно касался возбужденного соска.

Она была в ужасе, ее полная обнаженная грудь то и дело вздымалась от тяжелого дыхания. У Пекоса промелькнула мысль, что она не притворяется; девушка была напугана. В конце концов, не подобало хозяйке дома обнаружить невесту, лежащую полуобнаженной на кровати сына жениха. Эта сладострастная дразнящая его маленькая проститутка просто была напугана тем, что может упустить свой главный шанс, и этого было достаточно, чтобы действительно привести ее в неподдельный ужас.

— Очень хорошо, дорогой. Буду ждать тебя в экипаже. — Шаги Эмили затихли в конце коридора. Пекос сел и провел рукой по растрепанным волосам. Он поднял Анжи на ноги и помог застегнуть платье.

— Тебе лучше уйти отсюда, Ангел. Иди через внутренний двор и возьми шляпку из своей комнаты.

Дрожа от угрызений совести, Анжи лишь кивнула в ответ. Ее пальцы так онемели, что ей ничего не оставалось, кроме как позволить Пекосу помочь ей застегнуть платье. Когда она была снова одета, то перебежала через комнату к тяжелым двойным дверям и выглянула во внутренний двор. Осторожно высунув светловолосую голову за дверь, Анжи огляделась кругом. Не увидев никого, она вздохнула от облегчения и бросилась бежать, не оглядываясь назад.

Пекос поспешно продел руки в чистую белую рубашку и хорошо скроенный бежевый жилет. Сидя на краю кровати, он натянул сапоги из мягкой кожи. Опершись рукой о матрас, поднялся с кровати. Нежная роза под его пальцами привлекла внимание. Он слегка вздрогнул, поднеся цветок к лицу. Чудесным образом нежная роза оставалась неповрежденной, несмотря на сумасшедшие поцелуи и ласки, которые он обрушил на ту, которая ее носила. Она была так же свежа и совершенна, как будто все еще оставалась на своем стебле на клумбе, как будто ее никогда не срывали, не нюхали, не прикасались к ней.

Загипнотизированный свежестью и красотой, Пекос подумал, что этот цветок и его обладательница очень похожи. Глухой смех наполнил комнату. Пекос позволил розе выскользнуть из своих смуглых пальцев на пол. Внезапно сочтя нежно-розовый цветок оскорбляющим его взгляд, он растоптал его каблуком сапога и быстро вышел из комнаты.

 

Глава 13

Мисс Эмили сидела в большом двухместном экипаже и с нетерпением смотрела на дом. Масса еды была аккуратно упакована в большую соломенную корзину с крышкой, которая стояла на полу у ее ног.

— Господи, — сказала она, дотрагиваясь до стеганого от руки одеяла, лежавшего рядом на кожаном сиденье. — Ничего не понимаю. Анжи была готова более часа назад. Она выглядела так прелестно в своем новом розовом платье. Что могло задержать ее?

Пекос, поставив ногу на ступеньку экипажа, улыбнулся своей тетушке:

— Сердце мое, уверен, она вот-вот появится. Не беспокойся, доставлю тебя вовремя к началу всех этих скучных речей и разглагольствований.

Эмили улыбнулась:

— Я очень надеюсь, что наш бравый майор не будет настаивать на том, чтобы… О, а вот и она. — Она смотрела на приближающуюся девушку. Чуткая пожилая женщина тут же заметила, что настроение Анжи резко изменилось. Она шла к экипажу словно против воли, как будто не хотела ехать в Марфу. Озадаченная, мисс Эмили не могла понять, что случилось с девушкой, которая совсем недавно была полна желания ехать на праздник.

Нежное лицо Анжи было практически полностью спрятано под широкополой соломенной шляпой, она в молчании подошла к экипажу. Пекос снял ногу со ступеньки и протянул ей руку.

— Вы выглядите как сахарный леденец в этом новом розовом платье, Ангел. — Он улыбнулся ей и удивился, увидев покрасневшие глаза, взглянувшие на него. Не двигаясь и продолжая улыбаться, он ласково помог ей подняться на переднее сиденье экипажа.

Не оглядываясь, Анжи извинилась:

— Мисс Эмили, простите, что заставила вас ждать.

— Ничего страшного, дорогая. — Мисс Эмили наклонилась вперед и дотронулась до плеча Анжи. — У нас еще достаточно времени.

— Да, — согласился Пекос, усаживаясь рядом с Анжи. — Представляю, как нам быстро все это надоест, и мы будем стремиться побыстрее вернуться на ранчо, чтобы лечь в постель и отдыхать. — Сказав это, он отвязал поводья и направил упряжку лошадей легким галопом.

— Это правда, — подтвердила Эмили, сидевшая сзади. — Видите ли, будут речи и церемония перерезания ленточки. Затем ленч и посещение всех палаток. Что касается меня, то, — она нежно погладила свое стеганое одеяло, — я буду участвовать в конкурсе, где будут оценивать мою работу.

— Держу пари, ты победишь, тетя Эм, — сказал Пекос мягко, заставив тетушку вспыхнуть от удовольствия. — Никто не заставит меня поверить, что где-нибудь есть более элегантное одеяло. Вы не согласны, Ангел? — Анжи не отвечала. Пекос повернулся и посмотрел на нее. — Нет, Ангел?

— Я… что? — Анжи не разобрала его слов.

— Я сказал… Почему бы вам не снять вашу шляпку, пока мы не приедем в город? Крытый экипаж и так хорошо защитит вашу молочную кожу от солнца. — Он протянул к ней руку и снял широкополую шляпу с ее длинных сверкающих волос. Передав ее тетушке, он сказал: — Так лучше. Итак, я сказал, что бьюсь об заклад: тетя Эмили получит первый приз в состязании на лучшее одеяло.

Анжи слабо улыбнулась и немного повернулась на сиденье.

— Да, тетя Эмили, я тоже уверена в этом. Одеяло очень красивое. Вы обязательно выиграете голубую ленту.

— Как вы оба милы, дети, — сказала мисс Эмили, кивнув. Внезапно она увидела, что на Анжи нет розы, которую она ей подарила. — Анжи, дорогая, а где…

— Что? — Анжи затаила дыхание, зная, что последует за этими словами.

— Дорогая, роза, моя роза. Она смотрелась так очаровательно на ваших золотистых волосах.

— Да, — вторил ей Пекос, вопросительно глядя на нее. — Когда вы постучали ко мне в дверь, чтобы сказать, что пора ехать, я помню, что видел свежесрезанный цветок в ваших полосах. — Он поцокал языком. — Куда вы его подевали? — В его глазах плясали озорные огоньки, и Анжи почувствовала, как ее отчаяние быстро сменяется гневом.

Жестокому Пекосу было мало ее недавнего унижения и стыда. Ему было мало того, что он держал ее в своих сильных руках и целовал, пока она совсем не ослабела. Мало того, что он раздел и опозорил ее, и наговорил ей много пошлостей. Он хотел еще большего. Он хотел увидеть, как она будет лгать и изворачиваться перед его тетей. Гордо вскинув голову, девушка решила ответить ему тем же.

— Что за глупый вопрос! — Она смотрела на него обвиняюще. — Вы прекрасно знаете, что произошло с розой, Пекос. Почему бы вам не сказать об этом вашей тете? — Губы Анжи искривились в очаровательной улыбке, и она кокетливо взметнула длинные ресницы на удивленного Пекоса.

Быстро придя в себя, он улыбнулся ей в ответ. Внутренне восхищенный ее смелостью, он бросил через плечо:

— Я сказал Ангелу, что она не нуждается в украшениях и роза лишь отвлекает внимание от ее нежного красивого личика. — Он посмотрел на Анжи, как будто изучая ее. — Вы не согласны, тетя Эм?

— Ну, я только подумала, что это… Повернись, Анжи, и позволь мне посмотреть на тебя.

С очаровательной улыбкой на лице Анжи грациозно повернулась на сиденье и посмотрела на мисс Эмили.

— Мой Бог! — сказала мисс Эмили, качая головой. — Думаю, Пекос прав, Анжи. Вы как легкое видение. Ленточки для волос вполне достаточно. Вы выглядите, как…

— Как ангел. — Пекос закончил предложение за свою тетю.

Его серые глаза были прикованы к Анжи. Он видел, как погасла улыбка, откинул назад темноволосую голову и захохотал.

Для монотонной жизни, царившей в маленьком Техасе, предстоящее торжество обещало стать настоящим событием. Каждая семья, жившая в радиусе пятидесяти миль от Марфы, собиралась на праздник, обещавшей продлиться целый день. Открытие впечатляющего трехэтажного здания окружного суда штата было прекрасным предлогом для всех мужчин отложить свои тяжелые труды на денек и привезти жен и детей в город, чтобы насладиться хорошей едой, выпивкой и веселой компанией соседей и друзей.

Пекос повел экипаж по переполненной главной улице. Анжи с интересом разглядывала толпы людей, беспорядочно снующих вверх и вниз по деревянным тротуарам. Повозки, фургоны, двуколки и оседланные пони стояли вдоль улицы.

Мужчины помогали свои женам выгружать корзины с едой для пикника и кувшины с водой, а дети визжали от восторга и носились вокруг, выкрикивая имена своих друзей. Молодые ковбои лениво сидели возле салунов, вежливо приподнимали шляпы, приветствуя прохожих. Молодые девушки щебечущими стайками прогуливались туда-сюда, выставляя себя напоказ и стремясь привлечь внимание ковбоев. Анжи не могла не заметить заинтересованных взглядов, которые хорошенькие девушки бросали на красивого Пекоса, и его ответных кивков им.

По-детски горя желанием принять участие во всех развлечениях, Анжи положила руку на широкое плечо Пекоса и позволила ему помочь спуститься ей на землю. Придерживая ее за тонкую талию немного дольше, чем было нужно, он сказал низким голосом:

— Ускользни отсюда в четыре часа. Я куплю тебе мятную лепешку и посмотрю, как ты будешь ею лакомиться. — В его глазах появилось дерзкое выражение, которое она так ненавидела. Его руки все еще лежали у нее на талии.

— Ты отвратителен! — прошептала Анжи и со всей силы наступила каблучками своих маленьких туфелек ему на ноги.

К ее огорчению, Пекос лишь рассмеялся и выпустил ее из своих объятий. Повернувшись, она бросилась прочь, пообещав себе, что будет всячески избегать его.

Анжи и мисс Эмили заняли свои места на откидных стульях на лужайке перед зданием суда. Сидевший рядом с тремя городскими сановниками на выстроенном в честь праздника помосте Баррет МакКлэйн гордо кивнул им с довольной улыбкой на лице.

Анжи в ответ тоже улыбнулась. В мягких карих глазах Баррета было доброе и заботливое выражение, которое она видела в них с самого начала. Если его жестокий сын был бессердечен по отношению к ее чувствам, то отец был полной ему противоположностью. Баррет МакКлэйн — чувствительный, мягкий, по-настоящему внимательный и деликатный человек. Она совсем еще немного пробыла на Тьерра дель Соль, а старший МакКлэйн уже относился к ней как к своей обожаемой дочери. Совсем не так, как ее настоящий отец. Он не ругал ее постоянно, наоборот, делал чудесные подарки и не просил ничего взамен. Он был настолько добр, что это порой казалось просто неправдоподобным.

Программа праздника начиналась. Пустые места быстро заполнялись, а те, кому не повезло занять места заранее, стояли по окраинам лужайки. Все глаза были устремлены на деревянный помост. Начались речи. Баррет МакКлэйн взошел на кафедру под аплодисменты толпы. Подняв короткую руку и призывая собравшихся к молчанию, Баррет кивал седой головой и говорил:

— Спасибо, спасибо вам.

Когда приветствия утихли, он начал свою речь:

— Леди и джентльмены, этот прекрасный майский день в год 1886 от рождества Христова — день гордости для всех нас. Для каждого гражданина Марфы и Форта это историческое событие. Все вы видите перед собой историческое здание, которому суждено стать третьим по счету местом правосудия в штате. Первое — Форт Леатон на Рио Грандж, второе — Форт Дэвис. Мы третьи, но по многим причинам можем считать себя первыми. Ни одно здание в юго-западном Техасе не может сравниться с этим великолепным сооружением. — Счастливая толпа вновь разразилась громкими аплодисментами, мужчины согласно закивали головами. Баррет помедлил немного и затем продолжил:

— Гигантское величественное здание долго будет стоять и после того, как вы, я и наши дети покинут эту землю. Полностью построенное из природного камня и кирпича, сделанного прямо здесь в нашем прекрасном городе Марфа…

… Чудесное прохладное утро, тихое и свежее, сменилось полуденным зноем. Анжи устала неподвижно сидеть на стуле, ветер пустыни своим жарким дыханием обдувал ее лицо. Длинные светлые волосы девушки, которыми она всегда гордилась, стали теперь досадливой помехой и лежали раскаленной тяжелой массой на ее липкой от пота шее и плечах. Шляпка несколько предохраняла лицо от палящих солнечных лучей, но и она была обременительной. И Анжи чувствовала, как пот выступает у нее на лбу под соломенными полями. Наконец, речи закончились, ленточка была перерезана, и новое здание окружного суда официально открыто. Анжи вскочила со стула, обрадованная тем, что мисс Эмили мягко сказала:

— Дорогая, давайте найдем тень, — и пожилая леди обмахнула пылающее лицо девушки своим отороченным кружевом веером.

Несколькими минутами позже, когда в руке у нее оказался стакан с ледяным лимонадом, Анжи вздохнула от удовольствия. Сняв шляпку, она с облегчением села в приветливую тень тента, натянутого над городской площадью. Здесь длинные столы ломились от такого количества еды, которого Анжи никогда не видела прежде. Проголодавшись, несмотря на все возрастающий зной, Анжи переходила от стола к столу, выбирая запеченную ветчину, нашпигованную ананасом, жареного цыпленка с хрустящей корочкой и розовый сочный ростбиф. Сладкая кукуруза, картофельный салат, плоды окры, горошек и свежеиспеченный хлеб были положены на ее тарелку улыбающимися дамами, которые стремились угостить ее всем, что привезли для пикника. Когда Анжи все это съела и почувствовала, что больше не в силах проглотить ни крошки, добрые женщины стали настаивать на том, чтобы она съела кусочек шоколадного торта и сделала «только один глоточек» свежего персикового коблера — прохладительного напитка из вина с сахаром и фруктовым соком.

Как только пикник закончился, и все столы были убраны, начались разного рода увеселения: состязания по бегу в мешках для мальчиков и по бегу с яйцом в ложке для девочек. Эти развлечения были чем-то совсем новым для Анжи, и она весело присоединилась к общим забавам. Счастливо смеясь с другими юными участниками соревнования, она укрепила серебряную ложку между маленькими крепкими зубами, положила в нее вареное яйцо и ждала лишь сигнала. Стоящий рядом ковбой громко выстрелил из пистолета, и Анжи вместе со всеми бросились вперед под веселые крики зрителей. Она мчалась, неотрывно следя за яйцом, которое то и дело перекатывалось в ложечке у нее перед носом. Одно за другим яйца падали на землю вдоль всей дорожки, и ряды соперников редели. Всего несколько футов отделяло ее от финиша. Анжи увидела, что теперь состязается всего лишь с одной девушкой, бегущей вровень с ней. Это была красивая испанка. Ее смуглые руки широко раскинулись в стороны, а лицо застыло от напряжения. В этот момент Анжи споткнулась, и драгоценное яйцо выскользнуло из ложки.

Расстроенная, она вынула ложку изо рта и ступила вперед, чтобы поздравить смуглую победительницу. Очаровательная женщина счастливо улыбалась. Ее мягкая белая блузка с низким вырезом обтягивала великолепную грудь, а цветная юбка обвивалась вокруг чувственных бедер. Она крепко пожала руку Анжи.

— Примите мои поздравления, вы победили, — сказала Анжи, запыхавшись.

— Si, — счастливо ответила та. — Я и дальше буду побеждать, сеньорита, — добавила она. Ее сверкающие черные глаза намекали на что-то, чего Анжи не могла понять. Испанская красавица быстро выпустила руку Анжи, повернулась и пошла получать свой приз.

Анжи не расстроилась из-за слов девушки и продолжала радоваться праздничному дню. Время проходило в посещениях всевозможных палаток. Она с интересом наблюдала за соревнованиями на лучшие джемы и желе, лучшие стеганые вручную одеяла, вязаные шали, выставленные для демонстрации дамами, а также на лучшие сбруи и кожаные товары, созданные талантливыми мозолистыми руками местных мужчин. Жаркий день пролетел быстро, и к вечеру большая часть толпы начала медленно стекаться к фургонам, повозкам, в тень, чтобы немного передохнуть перед вечерней трапезой и танцами.

Анжи, возбужденная и счастливая, вовсе не устала. Баррет был полностью поглощен игрой в домино, а мисс Эмили с отяжелевшими веками сидела в деревянной палатке, бдительно охраняя свое стеганое одеяло. Анжи огляделась вокруг и улыбнулась сама себе. Она воспользовалась временным затишьем, чтобы обследовать город. Вынув булавки из тяжелых волос и свернув их узлом на затылке, она повязала розовую ленту бантом вокруг горла. Немного отдохнув, она вышла на деревянные тротуары и начала прогуливаться по Марфе, радуясь возможности заглянуть в окна магазинов, насладиться свободой и немного побыть одной.

Приподняв длинные розовые юбки, Анжи бросила последний взгляд на мисс Эмили, которая мирно дремала, и пошла прочь от толпы по главной улице Марфы. Она миновала зернохранилище, конюшню, адвокатскую контору и остановилась, словно зачарованная, перед салуном «Красный закат». Из-за откидных дверей-перекладин доносились звуки громких голосов и пианино. Страстно желая заглянуть внутрь, Анжи подошла ближе, нервно оглядываясь по сторонам. На дороге никого не было, и, воспользовавшись возможностью, она подошла к грязному окну и заглянула внутрь.

Маленькая квадратная комната была до отказа набита людьми. Голубой сигарный дым висел в неподвижном воздухе. Мужчины играли в карты за покрытыми зеленым сукном столами, а мясистый бармен трещал без умолку, наливая спиртные напитки из огромных бутылок, выставленных в высоком зеркальном баре. Над зеркалом висела огромная картина в золоченой раме.

Анжи прикрыла рот рукой. На этой картине была изображена полная женщина без одежды. Она с застенчивым выражением на белом лице возлежала на кушетке, обитой красным бархатом. Ее тяжелые груди, мясистый живот и округлые бедра были выставлены на всеобщее обозрение. Изумленная увиденным, Анжи опустила глаза и посмотрела на стойку бара. И тут увидела Его.

Пекос стоял со стаканом в руке. Дыхание в ее груди остановилось, и Анжи в ужасе спросила себя, видел ли он ее. Вдруг он поднял свое виски, повернулся и посмотрел прямо на нее! Обезоруживающе улыбнувшись, поднял стакан в сторону обнаженной женщины, как бы чокаясь с ней, и выпил содержимое.

Анжи повернулась и бросилась прочь. Она бежала так быстро, что у нее закололо в животе, и она вынуждена была остановиться около парикмахерской, чтобы передохнуть. В ужасе она оглянулась, чтобы посмотреть, не гонится ли за ней по пятам высокая фигура Пекоса. Но улица была пустынной, на ней не было видно ничего, кроме поднимающейся столбом пыли. Анжи молча возблагодарила Бога. Когда ее дыхание успокоилось и она уже была уверена, что Пекос и не думал преследовать ее, она снова продолжила прогулку по Марфе.

Приподняв юбки, девушка перешла через улицу к главному магазину на углу. Скользнув сквозь открытые двери, она увидела пару посетителей напротив прилавка, считающих деньги, чтобы заплатить за покупки. Высокий скуластый мужчина в фартуке, повязанном поверх брюк, стоял напротив полок с товарами.

— Могу я чем-нибудь вам помочь, мисс? — обратился он к Анжи.

— Нет… я… а можно мне просто посмотреть? — с надеждой спросила Анжи. Ее глаза скользили вокруг, останавливаясь то на одном, то на другом.

— Вы можете осматривать здесь все, сколько пожелаете, мисс.

Но Анжи уже не слышала его. Зачарованная, она медленно двигалась между столами, рассматривая всевозможные товары. Отрезы цветных тканей, катушки ниток и шляпки с перьями были превосходны. Она вздохнула, осторожно приподняв отделанное золотом ручное зеркальце с атласной подушечки, которая лежала в длинной картонной коробке. На мгновение глянув в круглое зеркальце, она улыбнулась своему отражению и положила зеркало на место. Казалось, все, что только могла пожелать девушка, было выставлено перед ней в главном магазине Марфы. Она видела хрустальные бусы, золотые браслеты и хорошенькие гребни, которые обычно носят в волосах. Там же были кружевные веера, сладко пахнущие духи и куски душистого мыла. Чуть поодаль лежали толстые ручки, матовая писчая бумага и маленькие бутылочки с чернилами.

— О, мой Бог, — прошептала Анжи и подошла ближе. Не в состоянии остановиться, она взяла в руки самую красивую шкатулку, которую когда-либо видела. Она была сделана из сверкающего золота и инкрустирована натуральным жемчугом. Анжи стояла, держа маленькую шкатулку в руках, как вдруг позади нее мягкий мужской голос сказал:

— Открой ее.

Анжи обернулась, озадаченная. Рядом с ней стоял Пекос.

— Я покажу тебе, — сказал он.

Он взял маленькую шкатулку из рук Анжи и положил ее на раскрытую ладонь. Откинул крышку и улыбнулся, когда большие изумрудные глаза Анжи расширились от удивления. Чудесная шкатулочка заиграла мелодию «Доброй ночи, леди», в то время как миниатюрные дама и джентльмен, одетые в элегантные вечерние костюмы, кружились на дне ее. Не в состоянии скрыть своего восхищения, Анжи прижала ладони к щекам и, не отрываясь, следила за танцующими фигурками.

— Пекос, я никогда… — ее голос сорвался.

— Это просто музыкальная шкатулка, Ангел.

Не отрывая взгляда от поворачивающихся фигурок, Анжи призналась:

— Я никогда в жизни не видела ничего подобного, Пекос.

Пекос хотел было возразить такому нелепому заявлению, но сказал только:

— Могу я купить ее для тебя?

Желая получить волшебный ящичек больше всего на свете, Анжи бессознательно выдохнула:

— О, да, я бы так хотела… — Она взглянула на него и пришла в себя.

Его выразительные серые глаза сузились, а полные губы искривились в ухмылке.

— Нет, разумеется, нет, — она быстро поправила себя.

— Ангел, я пошутил. Я буду рад купить это для тебя.

Взяв шкатулку с его ладони, Анжи осторожно закрыла жемчужную с золотом крышечку и поставила ее назад на полку.

— Папа говорил, что покупать такие глупые вещи, значит, бесполезно транжирить деньги.

— Мне кажется, ваш папа был просто невыно…

— Пекос МакКлэйн! — Анжи бросила на него сердитый взгляд и собралась уходить.

— Прости, Ангел. — Он остановил ее. — Не уходи, я хочу познакомить тебя с моим другом. — Его пальцы дразняще скользнули по поблескивающей розовой ленте для волос, повязанной вокруг ее шеи. Анжи раздраженно отбросила его руку и только сейчас заметила невысокого мексиканца, стоящего рядом с Пекосом. Тепло улыбаясь и сверкая передним золотым зубом, рассыпая вокруг него лучики света, мужчина дружелюбным жестом протянул ей свою смуглую руку, в то время как Пекос представил его:

— Это Рено Санчес, Ангел, самый ленивый мексиканец на Дель Соль.

Пораженная обидой, которую он нанес мужчине, Анжи застенчиво улыбнулась Рено:

— Рада познакомиться с вами, мистер Санчес. Меня зовут Анжи Уэбстер.

Кивая темноволосой головой, Рено восторженно пожал ее руку.

— Сеньорита очень красива. Самая красивая из женщин, которых мы видели на Дель Соль.

— Вы очень добры, мистер Санчес. — Она бросила холодный взгляд на Пекоса и добавила, подчеркнуто обращаясь к Рено:

— Удивлена, что вы не смогли найти себе лучшей компании.

Пекос усмехнулся, тогда как Рено оправдывался:

— О нет, сеньорита, вы не должны обижать Пекоса. Он и я, мы компаньоны, si. — С этими словами Рено выпустил маленькую ручку Анжи, отступил назад и похлопал Пекоса по спине.

Сбросив его руку, Пекос сухо сказал:

— Не давайте этому откормленному борову дурачить вас, Ангел. У меня нет напарников; я всегда сам по себе.

Удивляясь, как этот дружелюбный мексиканец сносит оскорбления Пекоса, Анжи мягко сказала:

— Очень рада познакомиться с вами, мистер Санчес. — Она посмотрела на Пекоса. — Если позволите, мне надо идти.

— Разумеется, Ангел, — ответил тот. Он отвесил ей глубокий, нарочито почтительный поклон и тихо засмеялся, когда она повернулась и вышла из магазина. Пекос смотрел, как Анжи пересекает улицу, быстро идет по тротуару и исчезает за поворотом. Пока его друг быстро говорил по-испански, что Анжи — самая красивая девушка, которую он только видел за свои тридцать два года жизни, Пекос снял изысканную музыкальную шкатулку с полки и сказал служащему магазина:

— Сэм, запиши эту безделку на мой счет, хорошо?

— Непременно, Пекос. Завернуть?

— Ни к чему, — последовал односложный ответ. Он зажал жемчужно-золотую шкатулку в руке и широкими шагами вышел из магазина. Его коротконогий друг следовал за Пекосом по пятам, едва поспевая за ним.

— Пекос, ты уже достаточно выпил виски и потанцевал. Лупа знает, что тебе теперь нужно. Рено и моя сестра Джорджина ушли с танцев уже давно. Ты еще не готов?

Пекос невнятно что-то пробормотал и кивнул:

— Конечно, сердце мое. Пойдем. — Через несколько минут он поднял ее в свое седло и вскочил сзади на коня. Они проехали небольшое расстояние до дома Лупы. Спешившись, Пекос расседлал своего любимца и бросил седло на крыльцо Лупы. О маленькой музыкальной шкатулочке он забыл.

 

Глава 14

Лупа распахнула дверь маленькой, бедно обставленной хижины, которую она делила со своей сестрой Джорджиной. Взяла Пекоса за руку и повела его по узкому проходу мимо закрытой двери, из-за которой раздавался громкий храп, вырывающийся из открытого рта спящего Рено Санчеса.

— Иисус, надеюсь, он не обрушит дом на наши головы, — хрипло пробормотал Пекос.

Лупа хихикнула. Вцепившись в руку Пекоса, она провела его в свою маленькую спальню. Дверь скрипнула, когда она закрыла ее за ними, и Пекос, слегка покачнувшись, тоже засмеялся.

— Где эта чертова кровать, Лупа? Ты ее передвинула? Поднялась луна, и ее яркий свет проник через открытые окна в неприбранную спальню Лупы.

— Она на том же самом месте, глупый ты мужчина, — засмеялась Лупа и обвела его вокруг кресла, на котором лежал ворох измятой одежды. У кровати она прошептала:

— Садись, Пекос, — и подтолкнула его в широкую грудь. Он тяжело упал на постель, покрытую ярким покрывалом в желтые и зеленые цветочки, и повалился на спину. Кровать жалобно заскрипела под ним.

— Иди сюда, женщина, — хрипло пробормотал он и протянул руку к Лупе.

— О, si, любовь моя, — счастливо сказала она и не стала противиться, когда Пекос притянул ее к себе своими ногами и повалил к себе на грудь.

— Поцелуй меня, Лупа.

Вдавливая его все глубже в скрипящую кровать, Лупа положила обе руки на лицо Пекоса и жадно прижалась к нему губами. Порывисто вздохнув, она шире приоткрыла рот и страстно поцеловала его, а ее груди при этом тяжело прижались к нему. Наконец, глотнув воздуха, она подняла голову и бесстыдно пробормотала:

— Ты хочешь, чтобы Лупа занималась с тобой любовью, Пекос? — В ее темных глазах вспыхнул огонь, и она начала торопливо расстегивать пуговицы на его рубашке.

— Конечно, малышка, — ответил он. Его серые глаза немного потускнели, а голова кружилась от обильной выпивки.

— Это будет очень хорошо, Пекос, — уверенно заявила молодая женщина и распахнула края белой рубашки, чтобы можно было целовать его покрытую вьющимися волосками мускулистую грудь. Приподнявшись, Лупа раздвинула колени и села на него верхом, пробормотав:

— Ты так долго был вдали от Лупы, мой прекрасный возлюбленный. Я скучала о тебе. Ты останешься со мной на всю ночь, si?

— Конечно, Лупа… — Ее нетерпеливый рот остановил его, и она наклонилась, захватив ладонью горсть его иссиня-черных волос и прижав пылающий рот к его губам.

— Лупа знает, как сделать тебе приятно.

Она снова поцеловала его, игриво покусывая полную нижнюю губу Пекоса. Он же с досадой почувствовал, что ему приходится сознательно прилагать усилия, чтобы помочь страстной женщине возбудить его и доставить ему удовольствие. Он обхватил ее руками и жарко поцеловал. Восхищенная тем, что ее желание быстро возрастало и стало почти болезненным, Лупа была уверена, что и ее любовник чувствует то же самое.

После страстного поцелуя Лупа приподнялась, проворно расстегнула белую блузку и нетерпеливо распахнула ее. С трудом сосредоточившись, Пекос взглянул на смуглые качающиеся над ним груди и внезапно совершенно протрезвел. Спрашивая себя рассеянно, не сошел ли он с ума и не утратил ли мужественности, Пекос повернул голову, когда Лупа прильнула к нему. Целуя его в шею, она возбуждающе начала водить бедрами из стороны в сторону и пробормотала:

— Что случилось, Пекос? Ты не хочешь Лупу? Ты не хочешь даже посмотреть на меня?

Но Пекос, закрыв глаза, видел другую девушку. Прекрасную тоненькую девушку с золотистыми волосами и молочно-белой кожей. Девушку, которая еще сегодня ранним утром лежала полураздетой в его спальне. Это была Ангел. Он хотел, чтобы она сейчас сидела на нем; она, которой он страстно мечтал обладать; она, чьи совершенные белые, словно фарфоровые, груди он жаждал ласкать. Это была Ангел, с которой он хотел заниматься любовью этой лунной ночью.

— Лупа, малышка, — извинился он, — должно быть, я выпил слишком много виски. — Он открыл глаза и поцеловал ее в щеку, проведя рукой по спине. — Сердце мое, боюсь, ничего путного со мной этой ночью не выйдет. Прости.

— Это неправда! — Она подняла голову и посмотрела на него. — С тобой всегда все было в порядке. — Она снова настойчиво прильнула к нему губами. Но не получив ответа, ее губы, в конце концов, выпустили его рот. Она села чуть в стороне, и ее обнаженные груди затрепетали от быстрого дыхания, а темные глаза сузились. — Это другая женщина! — выпалила она ядовито.

— Черт, вовсе не…

— Это другая женщина! — повторила она, и ее голос стал пронзительным. — Никогда раньше ты не забирался в постель Лупы без того, чтобы не сделать ее счастливой! — Она легла рядом и посмотрела на его пах, печально покачав головой.

— Я сказал тебе, котенок, я выпил слишком много, чтобы…

— Вздор, — возражала она с сарказмом. — Ты бывал здесь даже слишком пьяный, чтобы говорить, и все же ты был в состоянии оставаться мужчиной! — Она посмотрела ему в глаза и положила руку на грудь, наматывая густые волоски на пальцы. Наклонившись ближе, прошептала:

— Почему бы тебе просто не лежать здесь, закрыть глаза и позволить Лупе посмотреть, может ли она… — Ее рука дразняще начала двигаться вниз по его плоскому животу.

Но Пекос поймал ее руку и сел. Поднеся ладошку к своим губам, он ласково поцеловал ее и покачал головой:

— Котик, ты самая сексуальная девушка в мире, но это бесполезно. Я устал, Лупа. Ты понимаешь?

Вырвав руку, она отвернулась и начала застегивать блузку, ругаясь по-испански. Пекос устало застегнул свою рубашку и прикусил губу, чтобы сдержать усмешку. Он говорил по-испански, и она знала это. Он понимал каждое слово из ее гневной тирады. Он уверял ее, что все, что она говорит, — неправда. Положив руку ей на шею, Пекос ласково притянул рассерженную женщину в свои объятия.

— Послушай меня, Лупа, — его щекотал ее теплый затылок, — дело не в другой женщине. Ты должна понять…

— Ложь! — настаивала она. — Лупа не тупица! Она видела, как ты смотрел на ту бледную девушку с золотистыми волосами. — Лупа спрыгнула с кровати и встала напротив него, уперев руки в бедра и наклонившись ближе к лицу Пекоса. — Ты просто истощил свои силы в ее кровати!

— Господи, Лупа, не говори глупостей. Эта девушка должна стать женой моего отца, я говорил тебе это. — Пекос вздохнул и провел рукой по своим взъерошенным волосам.

Покачав пальцем перед его носом, Лупа холодно сказала:

— Мне плевать, чьей женой она будет. Если ты не спишь с ней, то страстно этого хочешь; это все равно, что спать с ней. Я думаю, что…

Слишком близкие к правде слова Лупы вонзились в грудь Пекоса как острый нож. В гневе поднявшись с кровати, он крепко схватил ее рукой за талию и сжал так сильно, что она вздрогнула.

— Лупа! У тебя слишком горячая кровь, и ты думаешь, что и у других так же. Неужели с тобой никогда не случалось, что ты ни с кем не хотела заниматься любовью?

Вырвавшись из его объятий, она стремительно пробежала через комнату и распахнула дверь.

— Убирайся, гринго. Тебе не удастся одурачить меня! Ты хочешь эту худосочную маленькую блондиночку! — Она отбросила волосы с лица и злобно засмеялась. — Это очень забавно, Пекос! Ты желаешь девушку, которая проведет свою жизнь в постели твоего отца!

Сжав зубы, Пекос пошел к двери, сдерживая желание свернуть смуглую шею Лупы.

— Увидимся в другой раз, Лупа, — сказал он отрывисто и пошел обратно по узкому коридору наружу.

Немедленно раскаявшись в содеянном, Лупа поспешила за ним.

— Пекос, Пекос, — молила она, обвивая руками его шею, — прости меня, я не хотела тебя обидеть. Пожалуйста, любовь моя, не покидай меня. Останься здесь, и я…

Ласково, но твердо расцепив ее руки, Пекос ответил:

— Лупа, уже поздно. — Он поднял седло с крыльца и пошел к своему коню.

И вновь она бросилась за ним, в отчаянии цепляясь за его талию.

— Нет! Лупа не хотела говорить такие глупые вещи. Не сходи с ума, не уходи. Я не вынесу, если ты уйдешь. — Она стояла, вцепившись в него, пока он седлал коня.

Повернувшись, Пекос приобнял ее и поцеловал в щеку.

— Я вернусь, Лупа. Ты знаешь, я вернусь, но сегодня я поеду домой. Мне надо поспать. — Он улыбнулся ей, и Лупа, готовая расплакаться, подняла руки и сжала ладонями его красивое лицо, точеные черты которого купались в серебряном лунном свете. Наклонив голову своего возлюбленного, она в отчаянии поцеловала его, прижимая горячий влажный рот к его губам. Но Пекос, к которому она прижималась так страстно, был непреклонен. Наконец Лупа печально оторвалась от его рта, и ее руки упали, а голова поникла.

— Доброй ночи, Лупа, — сказал он мягко и поцеловал макушку ее опущенной головы. Отступил от нее и вскочил на коня. Слезы потекли по смуглым щекам молодой испанки, и Лупа молча смотрела, как он пришпоривает коня и уезжает прочь.

— Я вернусь, — бросил ей Пекос через плечо, но оба знали, что этого не будет.

Длинная дорога и свежий ночной воздух протрезвили молодого МакКлэйна окончательно. К тому времени, когда он подъехал к высоким воротам Тьерра дель Соль, Пекос почувствовал, что очень устал и смертельно хочет спать. Было поздно; на гасиенде не светился ни один огонек. Пекос тихо пробрался в свою комнату через дверь, выходящую во внутренний двор, и сбросил в темноте одежду. Шлепая босыми ногами к своей большой кровати, он вдруг наступил на что-то острое. И тут же разразился потоком проклятий. Прыгая на одной ноге, он потер раненую подошву, нащупал и вытащил оттуда колючку. Нахмурившись, осторожно опустил ногу на пол и нагнулся около кровати.

В лунном свете хорошо была видна увядшая и раздавленная им роза. Пекос осторожно поднял растоптанный цветок. Благоухание сохранилось, сладкий аромат живо напомнил ему образ прекрасной девушки. Вновь она стояла перед ним, и ее длинные прекрасные волосы сияли в солнечном свете утра, а роза была заколота над ухом. Вновь она была здесь в своем новом розовом платье, расстегнутом до талии, а ее прекрасные груди, трепещущие и теплые, были так близко к его горящим глазам и страстному рту.

Вновь он слышал ее чудный голос, в котором звучала мольба: «Ты позоришь меня, Пекос. И себя».

Пекос устало поднялся и сжал розу в руке. Зная, что ведет себя глупо, он откинул покрывала на кровати и ласково положил розу на подушку. Медленно залез под прохладные простыни, перевернулся на живот, а руку положил на подушку, ласково прикасаясь к бархатным лепесткам чудесного цветка.

— Ангел, — пробормотал он, и грудь его сжалась от чувства, которого он не мог до конца понять.

 

Глава 15

Недели, пролетевшие после торжественного открытия здания окружного суда, были для Анжи спокойными. К ее удивлению, постоянные поддразнивания Пекоса ослабли. Но в душе она была этим расстроена. Девушка видела его только во время трапез, но и тогда он держался непривычно молчаливо и подчеркнуто вежливо. Его учтивое равнодушие и невозмутимые манеры терзали Анжи почти так же сильно, как и его язвительные насмешки в недавнем прошлом.

Однажды во время прогулки ранним утром на своей любимой Анжеле в сопровождении Роберто Луны Анжи увидела на горизонте одинокого всадника. Ее сердце забилось сильнее, когда она узнала огромного черного жеребца Диаболо. Она знала, что никто другой, кроме Пекоса, не отважится сидеть верхом на этом породистом животном.

Тщательно следя за тем, чтобы ее голос был обычным и спокойным, Анжи повернулась в седле и обратилась к ехавшему рядом наставнику:

— Роберто, вы можете возвращаться в конюшни. Я должна поговорить с мистером МакКлэйном. — Она легко улыбнулась.

— Si, сеньорита. — Роберто немедленно развернул свою каурую лошадь и поехал прочь. — Я позабочусь об Анжеле, когда вы вернетесь.

Анжи не ответила. Ее сердце часто билось под белой блузкой. Зеленые глаза были прикованы к большому черному коню, галопирующему по огромной пустыне по направлению к горам Дэвиса.

Анжи пришпорила кобылку и ласково скомандовала ей ехать вперед. Анжела, казалось, так же страстно желала догнать гнедого жеребца и всадника, как и Анжи. Девушка улыбнулась, вспомнив, что этот Диаболо был, в конце концов, любовником Анжелы, отцом будущего жеребенка. Кобыла тем временем перешла на легкую рысь, вздымая пыль и дробя своими острыми копытами известняк.

Приближаясь к Пекосу, Анжи хотела было окликнуть его, но передумала. Он продолжал скакать впереди. Внезапно почувствовав, что ведет себя глупо, она решила повернуть назад. Возможно, Пекос катался здесь один, потому что хотел этого. Что заставляло ее гнаться за ним? С того дня, как она приехала на Дель Соль, она ничего не хотела так сильно, как положить конец приставаниям молодого мужчины. Ее желание исполнилось; и вот теперь она скачет за ним, явно навлекая на себя новые неприятности. Она должна повернуть назад и оставить этого опасного человека в покое.

И все же Анжи пришпорила кобылу, понуждая ее бежать быстрее, пока, наконец, не догнала Пекоса и Диаболо. Пекос гибко повернулся в седле и улыбнулся ей. К удивлению девушки, на его лице не было больше той язвительной улыбки, которую она так часто видела совсем недавно. Он улыбался тепло и дружелюбно, словно ждал ее приезда.

— Доброе утро, — сказал он. Его техасский выговор ласкал ей ухо.

— Доброе утро, Пекос, — она ненавидела свой хриплый от волнения голос и то, что как-то глупо пыталась теперь объяснить свое присутствие. — Я… подумала, что… что я…

— … хотели бы проехаться до подножия гор вместе со мной? — закончил он ласково.

Анжи обрадовалась! Не в состоянии дать внятный ответ, она лишь закивала золотоволосой головой и улыбнулась, когда он спросил:

— Тогда чего же мы ждем?

Его черный жеребец понесся вперед, и Анжи направила свою кобылу вслед за ним. Вскоре они ехали колено к колену, и ветер трепал их волосы, не давая возможности поговорить. Выше и выше взбирались они по неровному подножию высоких холмов, замедляя бег лошадей, чтобы осторожно пересечь скалистую безлюдную местность. В прохладной тени гранитной вершины Пекос натянул поводья и жестом показал Анжи, что дальше ехать не следует. Спешившись, он бросил поводья и помог ей спуститься с седла.

Уверенная, что он воспользуется тем, что они совершенно одни, Анжи крепилась, взволнованная дразнящим прикосновением сильного тела Пекоса. Но он быстро отпустил ее, и девушка была даже немного разочарована, когда он поставил ее на землю, тщательно избегая прикасаться пальцами к ее рукам. Как только ее ноги коснулись земли, он опустил руки и отступил назад.

Галька поскрипывала под его хорошо вычищенными сапогами, когда он, проворно, как кот, начал взбираться вверх по отвесному скалистому выступу. Его длинные ноги шагали уверенно быстро, преодолевая все препятствия. Анжи, стараясь не отставать, последовала за ним. Торопясь, она ступила на большой скользкий валун и чуть не упала. Через мгновение Пекос оказался рядом и поддержал ее, обхватив сильной рукой за талию. Непроизвольно уцепившись за него, Анжи взглянула в глаза Пекоса и задрожала.

Они были глубоки и непроницаемы. В них сквозила какая-то тайна, которая влекла ее к этому мужчине с почти бесконтрольной силой. Его губы, которые так хорошо знали, как зажечь огнем женщину, были приоткрыты, но не улыбались. Его тело было твердым, как камень.

Он резко отпустил ее, разрушая чары. Анжи была так уверена, что он собирается удержать ее в своих объятиях, прижать ее к себе и страстно поцеловать! Именно этого она и хотела, это было сейчас ей необходимо. Пекос МакКлэйн разрушил в ее душе все преграды, которые годами возводились благодаря строго религиозному воспитанию. У нее не было ни тени сомнения, что этот высокий чувственный мужчина был опытным любовником из ее эротических сновидений.

Анжи облизнула пересохшие губы и направилась вслед за Пекосом на ослабевших вдруг ногах. Он остановился, обернулся и посмотрел на нее. Когда он заговорил, его голос был мягким и низким, а глаза скользили по пустынному пейзажу, окружающему их.

— Я люблю приходить сюда. — МакКлэйн поднял голову и посмотрел на открывшееся перед ними пространство между скалами. — Я нашел это место сразу после того как заполучил Диаболо. Мы с ним часто приезжали сюда и прятались здесь. Он опустился на скользкую отвесную скалу, достал сигару из нагрудного кармана и прикурил.

— Могу я присоединиться к вам? — Анжи было не по себе, она робела и чувствовала себя навязчивой.

Взгляд Пекоса обратился к ней. Молодой человек зажал сигару в зубах и протянул руку ладонью вверх. Девушка положила руку на его ладонь, и тепло его тела пронзило ее как электрическим током. Он осторожно усадил ее на скалу перед собой. Анжи подогнула ноги и мысленно прокляла себя за то, что не села рядом с ним. На возвышении, на котором она сейчас находилась, Анжи была слишком уязвимой. Очарование его красоты лишало ее сил. Они сидели лицом к лицу, и Анжи вынуждена была немного повернуть голову, чтобы не смотреть постоянно на это красивое лицо и широкую мускулистую грудь под белоснежной рубашкой. Она находилась так близко от этого человека, что стоило ей протянуть руку, и она наткнулась бы на его плоский живот, гладкий кожаный ремень и сверкающую серебряную пряжку.

Ее щеки вспыхнули румянцем. Анжи ожидала, что насмешливый глубокий смех Пекоса наполнит утренний воздух, и она увидит знакомый взгляд язвительных глаз, как будто он читает ее мысли и хочет воспользоваться ситуацией и обнять ее. Но к ее удивлению, когда она взглянула на него, он лишь пристально смотрел поверх ее головы на долину.

Пекос выбросил сигару, глубоко вдохнул сладкий утренний воздух и сказал:

— Знаете, я немного попутешествовал за последние несколько лет. Я провел какое-то время в Мексике в Лост Мадре. Также был в Сан-Франциско, в Вирджинии, Сент-Луисе, Филадельфии и даже в Нью-Йорке. — Он положил руку на колено. — Эти места были восхитительны, и я радовался каждому дню, проведенному там, но, как ни странно это звучит, эта… эта дикая, бесплодная пустыня… — Он замолчал, и его выразительные глаза остановились на Анжи. — Это мой дом. Понимаете? Это дом моей матери. Земля, где находится Дель Соль, принадлежит моей семье со времен конкистадоров. И я люблю эту землю больше всего. Я люблю Техас и, особенно, эту часть Техаса. Я объехал милю за милей всю эту бесплодную пустыню, и знаю ее как свои пять пальцев. Никто не знает ее лучше, поверьте. — Пекос потер щеку и лениво откинулся назад на локте. — Сзади меня находится моя потаенная пещера. Только Диаболо знает о ней. — Впервые Пекос улыбнулся. — Господи, не могу сказать, сколько раз я прятался здесь, спасаясь от неминуемой порки. — Улыбка исчезла с ее лица, и он посмотрел на Анжи, словно хотел, чтобы она что-нибудь сказала.

— Вас пороли? — спросила она мягко.

— Баррет МакКлэйн провел больше времени, хлеща меня по обнаженной заднице, чем за клеймением скота, — сказал Пекос со вспыхнувшим холодком в глазах.

— Но почему, Пекос?

Взгляд его серых глаз смягчился, и он беззаботно вымолвил:

— Если вы еще не обратили внимания, то скажу вам: моему дорогому старому отцу нет никакого дела до своего единственного сына. И это прекрасно; я не возражаю, я не возражал с того самого дня, когда немного повзрослел, и меня нельзя уже было выпороть. С того дня меня мало волнует, как он ко мне относится.

— Сколько вам было тогда лет, Пекос?

Он засмеялся:

— Одиннадцать. Он поднял свой кнут, чтобы ударить меня, а я решил, что с меня хватит. Я устал от своих бесполезных попыток завоевать его любовь, устал от постоянных порок. Я вырвал кнут из его руки и заявил, что если он еще когда-нибудь прикоснется ко мне, я его убью.

Анжи вздрогнула.

— Пекос, я не понимаю той пропасти, которая разделяет вас. Он так добр ко мне, и потом, ведь он любил вашу мать, и, раз она вышла за него, значит…

Пекос снова сел, близко наклонившись к ее лицу. Его глаза потемнели от гнева.

— Когда моя мать была прекрасной молодой девушкой, эта земля была дикой и одинокой. Здесь было всего несколько мужчин, достойных того, чтобы ухаживать за ней. В 1854 году был открыт Форт Дэвис, а весной 1855 года Баррет МакКлэйн был послан армией в новый форт. У моего деда Йорка был контракт с армией на поставку говядины для солдат. — Пекос глухо засмеялся. — Везучая Катрин Йорк! Она поехала с дедом в форт однажды солнечным апрельским утром, и Баррет МакКлэйн увидел ее. Она была красива, но ее физическая красота была не самой привлекательной ее чертой.

Анжи покачала головой:

— Пекос, вы становитесь несправедливы. Я уверена, что…

Внезапно он схватил ее за руку, его глаза сверкали, почти молили:

— Послушайте меня, Ангел, вы думаете, что я говорю все эти вещи потому, что я… — Также внезапно, как он схватил ее за руку, он выпустил ее. Взгляд его глаз изменился. Он улыбнулся и сказал лениво:

— Не слушайте меня… — Он медленно поднялся и встал перед ней во весь рост. — Почему бы мне не показать вам мою горную пещеру?

Спрашивая себя, что он хотел этим сказать, Анжи отчаянно хотела услышать продолжение его истории. Она знала, что бесполезно его просить об этом, момент откровения прошел. У входа в пещеру Пекос взял ее за руку и повел внутрь. Они зашли в полумрак. Анжи нервничала сильнее, чем хотела показать. Она никогда не была в пещерах и слышала страшные истории о летучих мышах, грызунах и змеях. Яркий солнечный свет быстро поник у них за спиной, когда они медленно углублялись в прохладную узкую пещеру.

— Ангел, — сказал Пекос над ее ухом, — сейчас я выпущу вашу руку. Стойте тихо и не двигайтесь, хорошо?

— О, пожалуйста, Пекос, не оставляйте меня, — взмолилась она, вцепившись в него.

Он ласково обнял ее за плечи и мягко пробормотал, обдавая горячим дыханием ее висок:

— Сердце мое, я не собираюсь играть в прятки. Здесь есть лампа. Если память мне не изменяет, она всего в нескольких футах у левой стены. Думаю, что смогу найти ее.

Анжи держалась за его рубашку.

— Пекос, возьмите меня с собой, пожалуйста. Не уходите.

— Конечно, Ангел, — сказал он вкрадчиво, на мгновение прижимая ее голову к груди. Она услышала, как бьется его сердце, и это успокоило ее. — Я не брошу вас, — пообещал он, взяв ее маленькую ручку в свою руку. Наслаждаясь теплом и твердостью его крепких мускулов, Анжи держалась за него обеими руками и шла рядом, все углубляясь дальше в темную пещеру. Когда Пекос нашел лампу, он выпустил ее руку, наклонился и чиркнул спичкой по фитилю. Накрыв огонек стеклянным колпаком, улыбнулся Анжи:

— Ну, как?

Держа дрожащую руку у него на плече, она кивнула:

— Гораздо лучше.

Неохотно выпустив из пальцев его рубашку, она пошла, глядя вокруг себя, а мерцающая лампа отбрасывала мистические тени на грубые серые стены пещеры. Пекос медленно поднялся, глядя ей вслед. Пройдя по пещере, Анжи остановилась и посмотрела на Пекоса. Его глаза были обращены к ней, и в них было выражение, которого она никогда не видела прежде. Желваки играли у него на скулах, а лицо казалось жестким и точеным в отблесках мерцающего света. Анжи почувствовала, как стеснено ее дыхание. Его красивые серые глаза пронизывающе светились во мраке. Когда он ступил к ней, Анжи подалась вперед, страх и ожидание смешались в ее груди. Его рука медленно потянулась к ней, остановилась на полпути и упала обратно.

— Я никому и никогда не показывал эту пещеру. — Он сказал эти слова так, как будто они значили что-то совершенно особенное.

— Пекос, я рада, — прошептала она.

Пекос помотал головой, словно приводя в порядок мысли, и напряжение в его глазах прошло.

— Пойдемте, — сказал он просто, повернулся на каблуках и пошел прочь.

Анжи стояла молча и неподвижно, когда он задул лампу, и пещера вновь погрузилась в кромешную тьму. Легкий вздох сорвался с губ Анжи, когда его рука коснулась ее спины, чтобы вывести ее назад на солнечный свет. И вот он снова был прежним язвительным Пекосом, которого она знала. Куда исчез тот добрый незнакомец, который только что был рядом? Остался сзади, в тайной пещере?

Проведя рукой по иссиня-черным волосам, Пекос помог Анжи взобраться на лошадь.

— А вы знаете, Ангел, что ваша маленькая кобылка носит в себе жеребенка от Диаболо?

— Я не была уверена, но я думала, что она… то есть я видела…

Пекос хохотнул и усадил ее как следует в седле.

— Котик, можно биться об заклад, что она понесла. Диаболо стареет, но он все так же мужествен, как и прежде.

Он вскочил на Диаболо, направляя огромного жеребца вперед. В первый раз Анжи обратила внимание на длинный глубокий шрам, бегущий вниз по левой лопатке Диаболо. Начинающийся от лошадиной шеи под сверкающей длинной гривой непокрытый волосами шрам простирался вниз от холки к низу живота.

— Пекос, — сказала она, вглядываясь в шрам, — как ваш конь… Выглядит так, как будто кто-то порезал Диаболо.

Пекос потрепал своего верного жеребца по загривку и с гордостью посмотрел на его шрам.

— Диаболо настоящий дьявол, а не конь, Ангел. Этот старый шрам сохранился с тех пор, когда он был еще диким мустангом и носился по этим горам. На него набросилась пантера, и этому мощный зверю удалось вонзить в него свои жаждущие крови когти. Поверьте, не так-то легко сбросить пантеру. У большинства коней мало шансов выжить в подобной ситуации; пантеры такие быстрые и проворные, они могут вспрыгнуть на спину лошади и растерзать ее до смерти в считанные минуты.

— Такая мощь… — пробормотала она, затем воспользовалась предоставившейся возможностью. — Поскольку мы заговорили о шрамах, Пекос, что вы можете сказать о вашем? Он у вас тоже благодаря пантере? — Она откинула голову и дерзко засмеялась: — Или это из-за женщины?

Он взглянул на нее и злобно усмехнулся:

— Именно из-за женщины, Ангел. Вы ревнуете?

— Не льстите себе, Пекос, — Анжи вздернула подбородок.

— Ах, Ангел, Ангел, — растягивая слова, сказал он, — я знаю, что на самом деле вы хотите насладиться моим телом.

Анжи выместила свою злость на поводьях. Анжела встала на дыбы, чуть не сбросив ее. Глаза девушки метали зеленые искры, и она закричала:

— Вы самый самодовольный, грубый и беспринципный человек, которого я когда-либо видела. И я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Вы слышите меня, Пекос МакКлэйн?

Его смелые глаза смеялись над ней:

— Вы забыли, котенок, что это вы преследовали меня?

В гневе Анжи пришпорила лошадь и поскакала галопом прочь, но раскатистый хохот Пекоса обжигал ее уши. Но недолго. Пекос не сделал ни одной попытки, чтобы догнать ее. И это разозлило ее еще больше.

 

Глава 16

Наступило четвертое июля, но все еще не пролилось ни капли дождя на иссушенные солнцем пастбища юго-западного Техаса. Находящийся в сотне миль от ранчо любимый город Пекоса, Марфа, готовился провести родео. Три года назад первое родео проводилось в маленьком городке, чтобы определить, кто из местных ковбоев — лучший наездник и мастерски владеет лассо. Это событие имело такой шумный успех, что его участниками было решено сделать родео ежегодным мероприятием. Скотоводы приветствовали эту идею, ведь она давала им возможность хоть на короткое время забыть о своем тяжелом труде.

Пекос МакКлэйн был ежегодным участником родео. В этом году и остальные члены семьи направились в Марфу, чтобы развеяться и полюбоваться состязанием.

Баррет МакКлэйн, мисс Эмили и Анжи сели в поезд утром третьего июля. Пекос выехал днем раньше. Когда пыхтящий паровоз остановился у маленького вокзала, солнце уже заходило. На фоне его последних оранжевых лучей хорошо был виден высокий длинноногий мужчина, который ждал приехавших на деревянной платформе.

Всегда немного загадочный, Пекос МакКлэйн прогуливался в роскошно сшитом вечернем костюме. Очарованная им, Анжи положила руки на его широкие плечи, когда он снимал ее со ступенек поезда. Она стояла и смотрела, как дорогая материя его пиджака натягивается на мускулистой спине, когда он спускал свою тетю на платформу. Баррет МакКлэйн вышел, фыркнув насмешливо по поводу того, как был одет его сын.

— Пекос — сказал он, покачивая седой головой и посмеиваясь, — ведь на самом деле ты грубый неотесанный ковбой — наездник. Как ты можешь ходить по городу разодетый, как пижон?

Пекос прохладно парировал его слова:

— Хоть я и есть неотесанный ковбой, но все же могу ходить одетым так, как мне нравится. — Он встал между женщинами, взял обеих под руки и галантно произнес:

— Леди, у меня заказан стол, который ждет нас в столовой гостиницы. Могу я сопровождать вас на ужин?

На следующее утро толпы людей запрудили улицы. Ковбои и владельцы ранчо озабоченно говорили о длительной засухе, превратившей огромные высокогорные пастбища в безжизненные пустыни, но Анжи мало обращала на это внимания. Ее гораздо больше интересовал бравый Пекос верхом на своем верном Диаболо, доказывающий свою доблесть и удаль ловкого наездника и человека, искусно бросающего лассо. У Анжи пересохло в горле, когда огромный молодой вол был выпущен со двора перед зданием суда, и Пекос помчался за ним, крутя лассо высоко над головой. Все это длилось две-три секунды, и вот его лассо обвилось вокруг холки животного. Анжи и остальные зрители свистели и кричали от возбуждения.

За шоу последовало барбекю, и грязный, потный Пекос легкой иноходью подъехал к Анжи, чтобы спросить, как ей понравилось родео. Испытывая перед ним трепет за смелое представление, она старалась не показывать виду и сказала обычным тоном:

— Это… интересно. Ваше выступление было … милым.

— Милым? — он посмотрел на нее и скорчил гримасу. — Сегодня вечером будут танцы. Уложите стариков спать встретьтесь со мной.

Глаза Анжи нервно скользили по толпе:

— Разумеется, я не приду, у меня нет никакого желания…

— Ты будешь там, — холодно заверил он ее и пошел прочь.

После одиннадцати вечера Анжи, на цыпочках пробираясь в темноте, выскользнула из номера, который она делила с тетей Эмили. Тихо закрыв за собой дверь, она прокралась по крытому ковром холлу, боясь, что кто-нибудь ее заметит. И почувствовала облегчение только тогда, когда сбегала вниз по ступенькам отеля.

Пробираясь сквозь толпу довольных танцоров и подвыпивших ковбоев, Анжи начала паниковать. Пекоса нигде не было видно, и мужчины окликали ее, приглашая ее на танец, стараясь приблизиться и обнять ее. Оказавшись в водовороте веселящихся людей, Анжи вскрикнула, когда пара сильных рук схватила ее сзади за тонкую талию. Через секунду какой-то мужчина крепко обнял ее и прижал к себе. Над ее головой подвыпивший сиплый голос Пекоса произнес:

— Что тебя задержало?

Анжи облегченно вздохнула и медленно повернулась к нему.

— Я не умею танцевать, — сказала она, чувствуя себя глупой, взволнованной и счастливой одновременно.

— До этого никому нет дела, — пробормотал он, обхватывая пальцами нежные запястья ее рук и ласково кладя их себе на плечи. Его руки скользнули вниз по ее бокам и остановились на мгновение на ее талии, затем обвили ее и медленно притянули к себе.

Заиграла музыка, и Пекос закружился в танце. Анжи кружилась с ним. Без слов, лишь передвигая ногами, они танцевали. Анжи сцепила руки у него на шее и поднималась перед ним на носочках. Наклонившись к девушке, Пекос сильнее прижал ее маленькое тело к себе и услышал мягкий вздох, когда ее груди прижались к его твердой теплой груди. Затем он слегка приподнял ее, и его твердое бедро дразняще коснулось той сокровенной части ее тела, которая тут же начала мягко пульсировать от его близости.

Испытывая чувство вины, Анжи закрыла глаза и старалась не думать о том, что правильно, а что — нет. Она бездумно плыла в руках Пекоса, забыв о толпе вокруг себя и о Баррете МакКлэйне, который в это время спал в отеле. Она не хотела думать ни о чем. Она хотела только чувствовать близость этого молодого мужчины.

Когда высоко в темном небо взметнулся фейерверк, Анжи теснее прижалась к Пекосу и ощутила, что ее как будто взрывает что-то изнутри. Она была уверена, что и Пекос чувствует та же самое. Он снова приподнял ее, и она почувствовала, что он весь горит от желания. Огонь, исходивший от него, прожигал ее через мягкую ткань летнего платья. Анжи задрожала. Она подняла голову и взглянула на него. Ее губы были приоткрыты, глаза мечтательно рассматривали его лицо. Его рот, горячий и требовательный, захватил ее губы с пылающей страстью. Не обращая внимания на танцоров, толкающих их, Пекос поцеловал девушку, глубоко проникая жадным языком в сладкую теплоту ее рта.

Когда, наконец, его губы оторвались от нее и она глотнула воздуха, он сказал прямо:

— Пойдем со мной в постель, Ангел.

Его слова были подобны струе ледяной воды, ударившей по разгоряченному лицу. Чары рассеялись, реальность снова нахлынула на нее, и Анжи, подавив плач, оттолкнула Пекоса. Приподняв юбки, она начала пробираться сквозь толпу, убегая от него так же, как и от самой себя. Она запыхалась, ее горло саднило. Она взбежала вверх по ступеням отеля, ни разу не оглянувшись. Пройдя по коридору в свою комнату, девушка попыталась успокоиться, унять дрожь во всем теле. Анжи прошла через темную комнату к окну. Напряженно вглядываясь в толпу танцующих, она легко нашла Пекоса. Ее гнев вновь вскипел, а глаза сузились. Он обнимал девушку с волосами цвета меди. И весело смеялся при этом!

— О! — воскликнула Анжи, ее руки сжались в кулаки. Тут же она отвернулась от окна. У этого человека было не больше нравственности, чем у животного. Никто ровным счетом ничего не значил для бессердечного Пекоса МакКлэйна.

Анжи разделась и легла в постель. Снова он одурачил ее, и она позволила ему это. Почему? Почему она не может держаться от него в стороне? Слезы потекли по ее щекам. Слезы обиды и ревности, слезы беспомощности. Но каким бы плохим ни был Пекос, Анжи не могла вынести, что он обнимает и целует другую женщину. Она не любила его, конечно, нет, как она могла даже подумать об этом? Слезы потекли сильнее, и она уткнулась лицом в подушку.

— Пекос, Пекос, — рыдала она, — уйди из моей жизни!

Врожденная чувственность Пекоса была постоянной угрозой для Анжи, но она научилась бороться с его вкрадчивыми ласками, бесконечными ухаживаниями и едва скрываемыми посягательствами. Девушка твердо сказала себе, что случившееся на родео четвертого июля никогда больше не повторится.

Анжи не понимала, что не нужно было сопротивляться ему с такой силой. Если бы она оставалась все той же испуганной и неспособной съязвить ему в лицо девочкой, Пекос устал бы от этой игры и оставил ее в покое. Но сочетание ее опьяняющей молодой красоты и приобретенного в борьбе умения резко оборвать его язвительные нападки было таким чарующим, что Пекоса это только распаляло.

Анжи держалась в стороне от него, насколько это было возможно, и бессознательно старалась компенсировать перед Барретом МакКлэйном свое отвратительно поведение на танцах после родео. Баррет не знал, что она уходила из комнаты, чтобы потанцевать с Пекосом, но Анжи была полна раскаяния и пыталась выказать доброе расположение к старшему МакКлэйну.

Баррет был в восторге от ее внимания. Он наслаждался свежим бризом, сидя в длинной галерее перед гасиендой теплыми вечерами. И Анжи стала часто присоединяться к нему. Она считала Баррета приятным компаньоном, с которым было легко поговорить, который, казалось, был понимающим и добрым человеком. Часто по вечерам мисс Эмили уходила к себе, жалуясь, что летняя жара утомила ее. Анжи и Баррет оставались одни на веранде, и он тихо рассказывал девушке о своих планах относительно Тьерра дель Соль, о том, какой он видит ее в будущем.

В один из таких жарких вечеров Анжи, устав от бессердечных насмешек Пекоса, которыми он изводил ее весь день, чувствовала себя опустошенной и немного больной. Заметив, что она чем-то расстроена, Баррет, мудро выждав, пока мисс Эмили удалится, заговорил с девушкой заботливым тоном.

— Моя дорогая, — сказал он, медленно опускаясь в свое любимое белое кресло, — вы должны знать, что я смотрю на вас как на дочь, как будто вы были со мной всегда.

— Спасибо, Баррет, — пробормотала она безжизненным голосом. На сердце у нее было тяжело.

— Дитя мое, я знаю, что что-то тревожит вас сегодня. Не скажете мне, что? — Его мягкие карие глаза искали ее взгляд.

Страстно желая рассказать ему правду о поведении сына, она, тем не менее, понимала, что никогда не решится на это. Борясь со слезами, душившими ее, Анжи сказала:

— Я… Баррет, простите меня. Я просто… я вспомнила папу, и… — Она посмотрела на него и добавила: — Пожалуйста, поймите меня правильно. Вы так добры и так похожи на моего… — Слезы хлынули у нее из глаз, и она опустила голову.

Баррет МакКлэйн наклонился к девушке, стараясь ее успокоить.

— Моя дорогая, — сказал он и протянул к ней руки, остановив движение своей качалки.

Рыдания вырывались из ее груди, и Анжи упала прямо в его объятия. Он прижал плачущую девушку к груди, обхватив ее руками.

— Ну-ну, Анжи, — ласково говорил он, прижимая ее лицо с мокрыми глазами к своему плечу. — Послушайте меня, дитя мое, — пробормотал он, целуя ее в висок, — никто и никогда не заменит вам вашего дорого отца Джереми. Я даже не смею пытаться сделать это; такое просто невозможно. Но, дорогая, если вы позволите, я постараюсь, насколько возможно, возместить вам эту горькую утрату. Я так привязан к вам! Вы даже не представляете, как много вы для меня значите.

Совершенно доверяя ему, Анжи обхватила руками шею Баррета и спрятала свое заплаканное лицо у него на груди.

— О, Баррет, Баррет, — шептала она, — я… так благодарна вам. Мне так страшно, и…

— Ш-ш-ш, — он снова поцеловал ее в висок и глубоко вдохнул запах ее золотистых волос. — Анжи, моя маленькая девочка, вам никогда не надо ничего бояться. Теперь вы принадлежите мне, и я позабочусь о вас. Больше всего я мечтаю о вашем доверии. Если кто-нибудь или что-нибудь напугает нас, вам надо только рассказать мне об этом, и я положу конец нашим невзгодам. Я хочу, чтобы вы рассказывали мне все. Все, вы слышите меня? Вы сделаете это для меня? Я хочу все о вас знать. — Его широкая опаленная солнцем рука поглаживала ее по стройной спине, и Анжи расслабилась. Угрозы Пекоса почти забылись, когда она сидела в лунном свете, слушая вкрадчивый голос Баррета, который мягко убеждал ее, что ей нечего бояться, что он всегда будет заботиться о ней.

Баррет МакКлэйн едва понимал смысл своих слов. Его руки обнимали теплое стройное тело красивой золотоволосой девушки, он говорил и говорил, догадываясь, что его слова были приятны Анжи, потому что она прижималась все теснее к его груди и не сделала ни одной попытки соскользнуть с его колен. Железные нотки сдерживаемого возбуждения звенели и его голосе. Он боялся, что невинная девушка, сидящая у него на коленях, почувствует жар его пальцев, ласкающих ее спину, тяжелое затрудненное дыхание, ощутит его до боли напрягшуюся мужскую плоть и поймет, что он чувствует совсем не то, что говорит.

Он продолжал рассказывать что-то низким уравновешенным голосом, в то время как ее близость доводила его до сумасшествия. В счастливом неведении о том, что в действительности происходило с ним, Анжи мирно заснула в его объятиях. Баррет посмотрел на ее закрытые глаза и вздохнул с облегчением. Она ничего не заподозрила, и за это он был благодарен Богу. Зная, что следовало бы разбудить девушку и отправить ее в постель, он все же сидел, медленно покачивая ее на коленях и наслаждаясь ее близостью. На Анжи было надето тонкое летнее платье с низким корсажем, и Баррет жадно смотрел на ровно дышащую высокую грудь, борясь с желанием прижать свой влажный рот к этой сладкой теплой плоти. Его страстная рука скользнула вниз по ее спине к округлым ягодицам и бедрам. Она не вздрогнула, и он стал смелее. Бросив торопливый взгляд кругом, старый МакКлэйн улыбнулся. Облизнув пересохшие губы, он положил дрожащую руку на ее плоский живот, мягко вздохнул и расправил ладонь, остановив на мгновение ее движение к низу живота Анжи. Но до того, как он успел достичь своей желанной цели, девушка шевельнулась, изменяя позу. И он немедленно убрал руку. Решив, что так он рискует потерять ее доверие перед свадьбой, Баррет тяжело вздохнул и ласково качал ее, пока она спала. Когда же его возбуждение немного улеглось, он ласково потряс Анжи, стараясь разбудить ее:

— Анжи, дорогая, уже поздно. Вам лучше бы пойти в свою комнату, вы так не считаете?

Зевнув, она подняла голову, встала и потянулась. Улыбнувшись ему, она наклонилась и поцеловала обветренную щеку Баррета.

— Спокойной ночи, вы даже не представляете, как много ваша доброта значит для меня.

— Спокойной ночи, моя дорогая, хороших вам сновидений. — Он улыбнулся и добавил: — Кстати, Анжи, здесь завтра будет доктор… ну, просто, чтобы удостовериться, что вы совершенно здоровы. Понимаете, он проверит ваше сердце, и тому подобное. — Баррет прокашлялся. — Он осмотрит вас, Анжи, но…

— Прекрасно. — Она сонно улыбнулась, ничего толком не поняв, и поспешила в свою комнату. В спальне она разделась и устало повалилась на кровать, чувствуя себя в большей безопасности, чем за все прошедшие недели. Ничто не мучило ее, когда она засыпала.

Баррету же суждено было провести бессонную ночь, так как недолгая близость Анжи разожгла в нем глубокую страсть. Он лежал в темноте и мучился, зная, что объект его желаний спит сейчас под крышей его дома. С огорчением вздыхая, Баррет прикрыл рукой глаза и снова предостерег себя. Он должен быть благоразумным и подождать еще несколько месяцев. Только когда он сделает ничего не подозревающую Анжи своей законной женой, он сможет принести ее на свою большую кровать и удовлетворять собственную страсть снова и снова. Он улыбнулся, немного успокоившись. Его мысли устремились к будущей брачной ночи, и он мечтал о ней, пока не погрузился в сон.

Анжи сидела в комнате, ожидая появления врача. Делорес утешающе посмотрела на нее и ответила на раздавшийся стук в дверь. Высокий грузный доктор с густыми темными волосами и совиными глазами предстал перед Анжи, держа в руке маленький черный чемоданчик.

— Доброе утро, мисс Уэбстер. — Его толстые губы растянулись в подобие улыбки на обвисших щеках.

Анжи сидела на краю кровати, покрытая только белой простыней, и боролась с охватившей ее паникой. Похолодевшие от волнения руки вцепились в простыню, закрывающую грудь. Ее колени были сжаты до боли. Огромный улыбающийся доктор остановился прямо напротив перепуганной девушки и поставил саквояж на кровать.

Анжи посмотрела на него:

— Пожалуйста… пожалуйста, не надо…

— Это займет всего минутку, — заверил он ее спокойным тоном и достал стетоскоп.

Матрас заскрипел под его огромным весом, когда он сел рядом с девушкой. Он быстро приставил холодный инструмент к ее груди, внимательно слушая биение сердца. Когда его большая рука бесцеремонно сбросила простыню вниз, обнажая груди Анжи, она закрыла глаза и захотела умереть. Доктор переместил стетоскоп ей на спину. Анжи стремительно натянула простыню опять до подбородка, ее лицо пылало от стыда.

— Дышите глубже, мисс Уэбстер, — сказал доктор. Она и так старалась изо всех сил, но все же постаралась выполнить его просьбу как можно лучше. Анжи вздохнула с облегчением, когда доктор поднялся, сложил инструменты и положил их назад в саквояж.

Но это облегчение было коротким. В то время как Делорес, стоя рядом с кроватью, откидывала растрепанные волосы Анжи с ее лба, доктор ногой подтянул невысокую скамеечку к тому месту, где на ковре стояли обнаженные ступни Анжи. Проворно усевшись на нее, он наклонился. Его согнутые колени были по обе стороны от Анжи. Будничным тоном он произнес: — Теперь лягте на спину…

Сердце Анжи ушло в пятки. Ей стало нехорошо от страха и стыда. Она умоляюще посмотрела на доктора, но его совиные глаза были непреклонны. Грубая рука опустилась на ее обнаженное плечо и слегка подтолкнула ее. Анжи тут же очутилась на спине. Ее ноги оторвали от пола, согнули в коленях, а ступни поставили на постель.

Анжи вцепилась в простыню и тесно сжала лодыжки. Но тут она услышала, как доктор скомандовал:

— Мисс Уэбстер, пошире раздвиньте колени.

— Нет, я… Делорес, помогите мне. — Анжи начала плакать. — Не позволяйте ему…

Делорес, по толстым смуглым щекам которой потекли слезы, села рядом с рыдающей девушкой и взяла ее холодную руку:

— О, моя малышка, не сопротивляйтесь. Это быстро кончится.

Потеряв терпение, доктор положил руки на дрожащие колени Анжи, широко раздвинул ей ноги и сдвинул простыню на живот, обнажая для себя нижнюю часть ее тела. Не обращая внимания на рыдания, наполнившие тихую комнату, он склонил лицо между расставленными ногами Анжи и бесцеремонно протолкнул свой указательный палец в самое интимное место, до которого никогда еще не дотрагивался мужчина. Анжи закричала от гнева, но настойчивый доктор продолжал свой осмотр. Он вертел своим вторгшимся в нее пальцем в разные стороны, в то время как другая его рука распласталась на вздрагивающем животе девушки, прижимая ее к кровати. Наконец, он убрал палец, поднялся со скамеечки и улыбнулся Анжи:

— Это ведь не было слишком плохо, так ведь?

Заботливая Делорес укрывала вздрагивающую от рыданий девушку. Гневно сверкая черными глазами, Делорес проследила, как уходит доктор, и снова начала успокаивать и утешать Анжи.

Баррет МакКлэйн, рассеянно пощипывая белые усы, ждал доктора за дверью спальни Анжи. Тот хлопнул его по спине и повел в библиотеку.

— Баррет, мисс Уэбстер чиста, как в день, когда она родилась. Ни один мужчина еще не прикасался к ней.

Карие глаза сверкнули, усы приподнялись, и Баррет МакКлэйн гордо сказал:

— Я не сомневался в этом ни на минуту, доктор Уилсон. Ни на одну минуту.

Анжи оставалась в своей комнате весь остаток дня. Расстроенная, она чувствовала себя преданной и униженной. Она отказалась спуститься в столовую, и Делорес обиженно сказала Баррету МакКлэйну, что юная Анжи нуждается в отдыхе, и что он ни при каких условиях не должен входить в ее комнату и утешать ее! Мисс Эмили не сказала ничего; ей не рассказали об обследовании, и она не имела понятия, почему Анжи столь несчастна.

Поковырявшись в еде, которую Делорес принесла ей на подносе, Анжи поблагодарила служанку и сказала, что хочет остаться одна.

— Со мной уже все в порядке, Делорес. Правда.

— Сеньорита, я знаю, это было ужасно для вас, но это нормально — быть осмотренной доктором перед замужеством.

— Делорес, этого не должно быть… мы не будем… — Анжи быстро наклонила голову. — Это не будет обычным браком.

— О? — брови Делорес поднялись.

— Нет, понимаете… Баррет и я… — Анжи замолчала. Не будучи в настроении, чтобы объяснять дальше, она сказала: — Спокойной ночи, Делорес. Увидимся завтра.

Делорес ушла, а Анжи продолжала бесцельно бродить по комнате. Уверенная, что Баррет виноват в том, что случилось с ней сегодня утром, она вновь почувствовала себя обманутой и униженной. Вспоминая торжественную клятву, которую дала умирающему отцу, что выйдет замуж за Баррета, Анжи ощутила, как сжалась у нее грудь и защемило сердце. Слова Джереми Уэбстера эхом отдавались в ее ушах, и Анжи схватилась за голову.

Нет, она не будет думать об этом сегодня. Она не может. Шесть месяцев промелькнут незаметно; слишком скоро наступит ноябрь, и придет конец периоду ожидания. Она станет миссис Баррет МакКлэйн, навсегда распрощавшись с возможностью разделить счастье с мужчиной своего возраста.

— Нет, — выдохнула она громко, не своим голосом, — я не буду думать об этом сегодня. — Анжи пересекла свою большую комнату и вышла на темную веранду. Глубоко вдыхая горячий августовский воздух, девушка бесцельно пошла к высокому железному забору в дальней части большого внутреннего двора.

С далеких горных вершин был виден странный мерцающий свет. Он то исчезал, то снова появлялся. Моментально забыв обо всем, Анжи широко открытыми глазами следила за волшебными огнями, о которых говорил ей Пекос, когда она только приехала на Дель Соль. Завороженная, она смотрела на мистическое сияние и так была захвачена этим, что не заметила красный кончик сигары, мерцающий в темноте рядом с ней.

— Призрачные огни Марфы, — пробормотала она очарованно и почувствовала, как мурашки пробежали у нее по спине от волнения.

— Совершенно верно, Ангел. — Она вздрогнула и быстро обернулась. Сердце так и подпрыгнуло у нее в груди.

— О, Пекос, вы напугали меня, я…

Выбросив сигару, Пекос пробормотал:

— Прости, котенок, — его руки легли ей на плечи. — Рассказать тебе легенду о духах этих огней?

Анжи любила страшные истории и сказки. Ее обнаженные руки тут же покрылись пупырышками, но она кивнула. Пекос подошел ближе, ласково повернул ее к огням и встал сзади. Его ладони медленно скользили вверх и вниз по ее рукам — от плеч к локтям, пока он рассказывал.

— Много лет назад красивая светловолосая молодая и очень жадная женщина приехала в Марфу, чтобы выйти замуж за старого угольщика, который когда-то натолкнулся на золотоносную жилу и стал богат. Она хотела выйти за него, он жаждал того же и обещал показать ей, где зарыл свои огромные сокровища, как только она станет его невестой. В их свадебную ночь юная красавица и старик поднялись в горы, и он показал ей, где спрятал золото. Как только он сделал это, она выхватила винтовку, убила его и зарыла там же. Расчетливая женщина спустилась с гор богачкой. И направилась прямиком в объятия своего настоящего любовника.

Анжи, чувствуя холодок на спине, ждала. Пекос не сказал больше ничего; он продолжал удерживать ее рядом с собой. Она повернула голову в его сторону:

— Я не понимаю.

— С той ночи огни сияют вверху в горах. Говорят, что это привидение старого угольщика, который ищет свое потерянное золото.

— А девушка?

— Ах, у этой истории печальный конец. Эти огни свели ее с ума, и, в конце концов, она покончила с собой. А ее любовник забрал все золото и уехал из Марфы.

Некоторое время Анжи стояла молча. Она слишком хорошо знала Пекоса. Понимала, что он выдумал эту историю, чтобы посмеяться над ней и над ее предстоящим браком с его богатым отцом. В другой раз она вышла бы из себя и поспорила с ним. Но не сегодня.

Ничего не зная о ее утреннем испытании, Пекос был поражен ее молчанием. Когда же она медленно повернулась и посмотрела на него большими, полными слез глазами, он раскаялся в том, что расстроил ее.

— Я не хочу МакКлэйновского богатства, — всхлипнула Анжи и побежала в дом.

 

Глава 17

Желая приободрить дух Анжи, Баррет МакКлэйн сказал ей на следующий день, что у него есть приятный сюрприз для нее. Страх наполнил его сердце, когда она холодно посмотрела на него и сказала без тени улыбки:

— Мне не нужно больше новых платьев, Баррет. Благодарю вас, но я…

— Нет, нет, дорогая, дело не в этом, — возразил он. — Полковник Алберт Брэккет из Третьего кавалерийского полка армии Соединенных Штатов дает большой прием в форте Дэвис. Полковник Брэккет очаровательный человек, а его жена настоящая леди. — Баррет дотронулся до ее руки. Анжи поборола сильное желание сбросить эту руку; от нее несло ледяным холодом, и легкая дрожь пробежала по ее телу. — Я очень хочу, чтобы вы посмотрели форт, Анжи. Я сам старый военный, как вы знаете. Я был направлен в форт Дэвис перед войной между Штатами. Еще до того, как я познакомился с вашим отцом. — Баррет слегка погладил ее по руке. — Ах, Джереми Уэбстер! Каким прекрасным человеком был ваш отец, дитя мое.

Баррет МакКлэйн был хитер. Он знал, что, вспоминая время от времени отца Анжи, он заставит юную красавицу помнить о цели ее пребывания на Тьерра дель Соль. Баррет хотел, чтобы мысль о предстоящей свадьбе никогда не покидала Анжи. Он знал, что она была честной и религиозной девушкой. Каждое воскресенье он брал ее с собой в церковь, где она пела чистым сопрано в хоре или сидела в благоговейном молчании, пока священник читал свои проповеди. Ее целомудрие не удивило его; девочка была благочестивой и чистой, и всего через несколько месяцев она будет принадлежать ему. Он намеревался вести такой же размеренный образ жизни вплоть до счастливого дня их свадьбы.

Баррет понимал, что его сын нравится Анжи, что Пекос дразнит ее и флиртует с ней. Но насколько он мог судить, девушка была невосприимчива к сомнительным чарам Пекоса. Баррета это не удивляло; она была слишком хорошо воспитана, слишком скромна и великодушна, чтобы ее привлекал его вульгарный сын. Она была в безопасности; он будет следить за ней и упоминать о ее дорогом почившем отце в их разговорах при каждом удобном случае. Он будет баловать и нежить ее, продолжая укреплять ее доверие к нему. И, в конце концов, в скором времени она окажется наверху в его спальне, его прекрасная золотоволосая жена: он велит ей пройти по огромной комнате обнаженной, чтобы он смог насладиться ее красотой; она будет метаться в его руках, которые будут прикасаться к самым сладким и сокровенным частям ее тела; она будет лежать в его постели с широко раздвинутыми ногами…

— Вам нехорошо, Баррет? — Анжи забыла о своей обиде.

Лицо Баррета стало красным, а глаза приняли странное выражение и потускнели. Она встревожилась, что он заболел, что, возможно, у него сердечный приступ. Но он быстро обрел контроль над собой.

— Дорогая, со мной все в порядке. У меня немного болит голова, но ничего такого, что должно вас беспокоить.

Он улыбнулся и вернулся к разговору о предстоящей вечеринке в форте Дэвис.

— Анжи, дорогая, прием в форте чрезвычайно вас порадует. Там множество молодых офицеров со своими женами. Вы познакомитесь с молодыми женщинами из различных частей страны. И я не удивлюсь, если среди них кто-нибудь окажется из Нового Орлеана.

День, на который было назначено торжество в форте Дэвис, пришелся на конец августа. Но в юго-западном Техасе все еще не было ни одного дождя. Все говорили, что лето 1886 года было самым жарким и сухим на их памяти. День за днем Анжи изнемогала от непрекращающегося зноя, и когда каждый жаркий день подходил, наконец, к концу, она сидела с Барретом на залитой лунным светом террасе, пока он делился с ней своими тревогами и волнениями. Он объяснял, что если скоро не пройдут дожди, Дель Соль и остальная земля на юго-западе окажутся в большой опасности. Ручьи высохнут, трава выгорит, и начнется падеж скота.

Несмотря на свои заботы, Баррет был в приподнятом настроении в субботнюю ночь перед приемом. Мисс Эмили весь день жаловалась на усиливающуюся головную боль, а с заходом солнца она заявила, что не сможет принять участие в празднике. Анжи была расстроена; Баррет МакКлэйн — нет.

Когда летнее солнце скользнуло за горизонт и наступила долгожданная ночь, он гордо взгромоздился на высокое сиденье изящного крытого экипажа, и Анжи села рядом с ним. Она была одета в красивое платье, которое он подарил ей в начале недели. Он выбирал его сам, и хотя Анжи и надела его, чтобы сделать ему приятное, она выбрала бы себе более скромный наряд. Этот был, несомненно, красив, но немого смел: дорогой темно-синий шелк, скроенный по последней моде, слишком откровенно подчеркивал ее стройную фигурку. Талия была затянута до такой степени, что ей трудно стало дышать, а низкий корсаж подчеркивал соблазнительные формы ее бюста. Глянцевый шелк плотно обтягивал живот и бедра, образуя оборки на спине. Ее льняные волосы были собраны на голове густыми сияющими локонами, а несколько непокорных прядей, выскользнувших из-под шпилек, вились около лица.

Анжи молча ехала рядом с Барретом МакКлэйном. Позади изящного экипажа на некотором расстоянии следовали верхом два верных телохранителя Баррета. Присутствие этих двух мужчин заставило Анжи нервничать, когда она впервые приехала на Тьерра дель Соль. Но с тех пор она привыкла к ним: куда бы ни ехал Баррет МакКлэйн, они неизменно сопровождали его. Даже на ранчо они никогда не находились далеко от своего хозяина. Анжи это особо не интересовало; она полагала, что с тех пор, как Баррет МакКлэйн разбогател, ему небезопасно обходиться без охраны. Девушка вздохнула и спрятала прядку волос за ухо. Баррет посмотрел на нее и улыбнулся:

— Мы скоро приедем, дорогая. Мне жаль, что так жарко. В форте будет попрохладнее, я вас уверяю.

Баррет был прав. На рассвете коляска проезжала близ чистого узкого протока, протекающего через высокий каньон. Базальтовые скалы нависали над ним по обе стороны. А внизу прекрасные, сладко пахнущие дикие розы ковром покрывали края дороги. Восхищенная пейзажем, Анжи посмотрела на Баррета.

— Это Ущелье Диких Роз, моя дорогая. А этот небольшой проток называют Лимпианом. Он самый чистый и свежий ручей на свете.

Не успела Анжи ответить, как экипаж въехал из каньона в рощу, где росли великолепные высокие тополя перед границей форта, названного в честь Джефферсона Дэвиса.

— Баррет, это… это… — Анжи то и дело поворачивала голову, захваченная видом форта, расположенного на дне каньона и с трех сторон окруженного высокой стеной острого частокола. Изумленная красотой этого места, Анжи вышла из коляски, чувствуя себя гораздо лучше, чем за последние несколько недель.

На парадном плацу полковой оркестр настраивал инструменты. Очаровательные дамы со своими кавалерами прогуливались по длинным деревянным галереям, выстроенным вдоль каменных зданий с тростниковыми крышами и застекленными окнами. Офицеры были одеты в форму голубого цвета. Запах диких роз наполнял воздух сладким ароматом.

Вскоре Анжи уже вовсю веселилась. Большинство жен жителей форта были южанками; все они были милы и внимательны и, общаясь друг с другом, старались скрасить свою одинокую жизнь на суровой техасской границе. Не прошло и часа, как Анжи оживленно беседовала с молодыми дамами, чувствуя себя так, словно знала их всю жизнь. Баррет, одобрительно кивая ей, присоединился к своему старому другу полковнику Брэккету и его адъютанту, и они направились на квартиру полковника, чтобы выпить бренди и обсудить новости, оставив Анжи в кругу дам форта.

— Я думаю, что оно сшито слишком смело, — стали обсуждать они новое шелковое платье Анжи, после того как одна женщина из Бирмингема, штат Алабама, восхитилась им.

Темой беседы была мода, и Анжи впервые в жизни могла принять участие в подобном разговоре и рассказать о множестве нарядов, хранившихся в ее большой гардеробной комнате на Тьерра дель Соль. Это было опьяняющее, прекрасное чувство. Эти женщины прислушивались к ее словам, словно она была признанным специалистом по вопросам моды. Анжи милостиво сказала, что будет счастлива одолжить им свою одежду, если они захотят как-нибудь разнообразить свой гардероб во время торжественных случаев.

Когда разговор перешел на мужчин, Анжи стала менее уверенной в себе, но твердо решила не выказывать свою наивность перед новыми подругами. Она также не собиралась упоминать о том, что вскоре должна стать женой стареющего Баррета МакКлэйна. Каждая из женщин гордо указывала на своего мужа, все они были молоды и хороши собой. Анжи не хотелось объяснять этим женщинам, что ей не суждено познать романтическую любовь, которую они обрели со своими избранниками.

Стройная темноволосая красавица, которую друзья звали Мисси, приблизилась к кружку щебечущих дам и прошептала заговорщически:

— Не оборачивайтесь сразу, но самый красивый мужчина, которого когда-либо создавал Бог, стоит в нескольких шагах отсюда. Он сейчас беседует с капитаном Дональдсоном и рядовым Ханна. Если он улыбнется мне, я потеряю сознание.

Анжи весело засмеялась вместе с остальными женщинами. Выждав немного, она обернулась и посмотрела через плечо. И тут же отвернула голову обратно. Но ее милое лицо выдавало ее чувства.

— Вы знаете его! — воскликнула брюнетка с фиолетовыми глазами.

Да, я его знаю, — объявила Анжи. Она опустила ресницы, как будто стараясь скрыть какой-то секрет. Это возымело нужный эффект.

— Он ваш возлюбленный! — Немного полноватая рыжеволосая женщина, одетая в платье из розового муслина, похлопала ее по руке.

Зная, что попадет в ад за свою ложь, она сказала обыденным тоном:

— Это Пекос МакКлэйн, а мое имя будет МакКлэйн всего через несколько месяцев. — Она очаровательно улыбнулась и добавила:

— Он довольно привлекателен, не так ли? — И затаила дыхание.

Охи и ахи сорвались с завистливых губ ее новых подруг. Но вдруг одна из них возбужденно прошептала:

— Он идет сюда!

Анжи замерла на месте. Пекос выдаст ее. Эти милые женщины узнают, что она лицемерила с ними, и это положит конец их дружбе. Сердце, которое было замерло, вновь бешено заколотилось. Она не предполагала, что Пекос будет на вечере. А что, если он здесь, чтобы ухаживать за какой-нибудь из этих молодых дам? В конце концов, у некоторых пожилых офицеров есть дочери ее возраста. Возможно, одну из этой самой группы, окружающей ее, он пригласил на свидание этим вечером! Что же делать? Но было слишком поздно, чтобы убежать. Пойманная в силки, она глубоко вздохнула и, сжав руки, повернулась ему навстречу.

Он шел прямо к ним. Никогда еще Пекос не был так красив. На нем был одет превосходно сшитый костюм из тяжелого серого льняного полотна, точно такого же цвета, как и его дымчатые глаза. Пиджак был стильно коротким; узкие брюки с отглаженными складками обтягивали его стройные бедра и длинные ноги. Он засунул руку в карман брюк, откинув борт пиджака. На нем не было жилета, как на других джентльменах, а под его белоснежной льняной рубашкой густые иссиня-черные волоски на груди лишь подчеркивали его мужественность. Красиво повязанная на шее бабочка из глянцевого черного шелка сочеталась по цвету с черной гривой его густых волос. Воткнутый в лацкан пиджака кроваво-красный бутон притягивал взгляд окружающих. Он был великолепен — настоящий эталон мужской красоты. И Анжи, подобно остальным присутствующим здесь женщинам, отдающим должное его красоте, страстно пожелала, чтобы он и на самом деле принадлежал ей.

Анжи улыбалась, пока он приближался, и надеялась на то, что не будет разоблачена. Тепло кивнув восхищенным молодым женщинам, Пекос заговорил глубоким ласковым голосом:

— Как приятно, что вы все здесь вместе этим вечером, леди. — Он подошел прямо к стулу, на котором сидела Анжи, улыбнулся ей, прикоснулся к золотистому завитку на ее шее и сказал:

— Могу я отвлечь мою возлюбленную на несколько минут? Я хочу обойти вместе с ней вокруг форта; она никогда еще не была здесь.

Его улыбка была ослепительной, его ровные белые зубы контрастировали со смуглой кожей, и он легко очаровал собрание.

— Вы извините нас? — Он отвесил глубокий поклон, взял Анжи под руку и помог ей подняться, в то время как каждая пара женских глаз была прикована к нему, и каждое женское сердце забилось быстрее.

Анжи хотела поцеловать его. Послав кокетливую улыбку группе завидующих ей женщин, она обвила маленькой ручкой согнутую руку Пекоса, приподняла шелковые юбки и пошла вперед, с благодарностью глядя в его теплые серые глаза. Ни одна из ее новых подруг ни на минуту не усомнилась, что этот высокий красивый мужчина был настоящим обожателем Анжи.

Не говоря ни слова, Пекос вел ее все дальше от зданий, толпы, солдат по направлению к черным базальтовым вершинам Горы Спящего Льва на востоке от форта. Когда Анжи удостоверилась, что никто не услышит ее слов, она спросила:

— Пекос, скажите… вы слышали, о чем мы говорили, когда подходили к нам?

Пекос похлопал ее по руке и хитро улыбнулся:

— Нет, но держу пари, что могу повторить все слово в слово.

Анжи вырвала свою руку.

— Думаете, вы настолько умны? Ну, и о чем же мы говорили? — Ее изумрудные глаза спорили с ним, подбородок был высокомерно вздернут.

Пекос засмеялся.

— Думаю, что разговор был примерно такой. — Он повысил голос до пронзительного визга, подражая возбужденному женскому голосу: — Посмотрите на того высокого красивого мужчину рядом с Дональдсоном и Ханна. Он самый красивый человек, которого я видела! Говорю вам, девочки, что если он мне улыбнется, я… — Пекос весело рассмеялся, в то время как Анжи смотрела на него с яростью.

— Ничего подобного они не говорили, Пекос МакКлэйн! Вы думаете, что все… вы воображаете, что все женщины влюблены в вас…

— Все, кроме вас, Ангел. — Он перестал смеяться, остановился и снова взял ее за руку. — Все, кроме вас. Почему вы не хотите меня, Ангел? — Его светящиеся серые глаза смотрели на ее рот, и Анжи автоматически облизнула пересохшие губы кончиком языка. — Мы далеко от других. Покажи, что хочешь меня тоже, Ангел.

Анжи задрожала.

— Я не хочу тебя! — сказала она и вырвалась из его объятий. — Не хочу, не хочу. — Но она хотела его, и это напугало ее. Они теперь были в стороне от форта. Огни и музыка были далеко позади. Пекос склонился к девушке, в его взгляде светилась решимость. Анжи бросилась прочь. Внезапно испуганная им и тем, что он с ней делает, она бежала еще дальше от лагеря, вместо того чтобы вернуться назад, в безопасные стены форта.

Пекос бросился за ней, намереваясь обнять и поцеловать. Он поехал на этот вечер в самую последнюю минуту, решив, что, должно быть, забавно будет увидеть еле сдерживаемую ревность отца. Пекос выпивал и играл в карты с молодыми солдатами форта Дэвис много раз; он знал, что они были энергичные крепкие парни, и был уверен, что они не оставят вниманием очаровательную Анжи и не будут скрывать этот факт.

Пекос также знал, что Баррет будет стараться не показать свою ревность, так как не захочет выставить себя на посмешище. Представив все это, Пекос решил приехать и поразвлечься. Но он просчитался. Франтоватые молодые солдаты действительно заметили золотоволосую красавицу. С горящими глазами многие из них наблюдали за ней. И пока Пекос сновал среди подвыпивших друзей, он слышал непристойные замечания о том, что бы они сделали с красавицей, останься они с ней наедине. Пекос к своему огорчению обнаружил, что эти реплики терзают, мучают и расстраивают его. Он молчал, но внезапно осознал, что это он, а не его отец, страдает от ревности. Он действительно ревновал! Он не хотел, чтобы другие мужчины смотрели на Анжи, не хотел выслушивать их грязные реплики на ее счет.

И вот сейчас Пекос шел за ней, полурассерженный за то, что она заставила его ревновать. Он чувствовал себя идиотом, и это было по ее вине. Ему даже захотелось причинить ей боль, и, следуя за ней широкими шагами, он еще не знал, что сделает, когда настигнет ее. Анжи словно почувствовала его гнев. Она бежала, неуклюже подпрыгивая на неровных скалах, взбираясь все выше по темному склону Горы Спящего Льва. Маленький каблучок ее туфельки застрял в трещине. Анжи потеряла равновесие и рухнула на живот с вытянутыми вперед руками. Пекос видел, как она упала, и громко окликнул ее.

Его гнев испарился, а сердце дрогнуло от страха, и через мгновение он уже был около нее. Упав на колени, он поднял ее на руки, не осознавая, что словами выдает свои чувства.

— Сердце мое! С тобой все в порядке? Мой драгоценный Ангел, ты не ушиблась? — Он прижал ее щеку к тяжело вздымающейся груди, притягивая ее все ближе, убаюкивая ее и целуя в макушку.

— Пекос, — ее слова глухо ударялись в его теплую грудь, — со мной все в порядке. Отпусти, пожалуйста, ты задушишь меня.

— Котенок, прости, — выдохнул он и немного ослабил объятия, все еще держа ее за плечи. — О, нет, — пробормотал он, глядя на несколько тонких острых колючек, торчащих из плеч Анжи. — Колючие дикие розы.

— Да, — повторила она вслед за ним, — колючие дикие розы. Я упала прямо на них. — Она оглядела себя. Шипы впились в ее нежную кожу по всей шее и груди, которая выступала из низкого корсажа шелкового платья. — Пекос, что мне делать?

Дьявольские огоньки засветились в его глазах:

— Ангел, полагаю, тебе просто придется их носить.

Она знала Пекоса; почувствовав двойное значение его слов, она тоже засмеялась и оттолкнула его.

— Сейчас ты предложишь убрать колючки своими зубами.

Он засмеялся.

— Они довольно острые, а я всегда хотел помочь какой-нибудь леди в беде. — Он обнажил свои белые зубы и зарычал.

Пекос никогда не называл ее прежде леди. Анжи знала, что это был всего лишь оборот речи, но ей понравилось, как произнес эти слова Пекос.

— Я ценю вашу заботу, сэр, но я… — Анжи начала подниматься.

— Не надо, котик, — сказал он мягко, перестав смеяться. — Я не воспользуюсь своими зубами, но я выну из тебя всю эту гадость. Ляг на спину, и я поработаю. Буду осторожен, обещаю.

Анжи сделала, как он велел. Ласково и аккуратно он вынимал причиняющие боль маленькие шипы из мягкой белой кожи Анжи. Высоко в небе поднялась луна, купая их в серебряном свете. Их головы кружились от пьянящего запаха диких техасских роз. Анжи закрыла глаза, ее руки лежали на сильных ногах Пекоса. Она не чувствовала ни нежного взгляда его больших серых глаз, ни дрожи его смуглой руки, когда он извлек последнюю острую колючку из ее теплой выпуклой груди.

Нервничая больше, чем обычно, когда он оставался наедине с женщиной, Пекос нашел способ, как быстро исправить пугающую его ситуацию. Желая поразить Анжи и вновь постараться достичь желанной цели, он сказал:

— Ну, вот и все, Ангел.

Она открыла глаза и улыбнулась ему.

— А теперь, — сказал он, преднамеренно злобно глядя на нее, — почему бы нам не скинуть одежды и не заняться любовью на постели из этих диких роз?

Анжи вскочила на ноги с быстротой, которая поразила их обоих. Она гневно бросила ему в лицо:

— Ты, Пекос МакКлэйн, не умеешь себя вести, и никогда не научишься!

 

Глава 18

На следующее утро Анжи, вернувшись с утренней поездки верхом, к своему удивлению, обнаружила Пекоса и Баррета в библиотеке. Баррет сидел за большим дубовым столом, а Пекос лениво развалился в кресле с высокой спинкой напротив отца.

— Я не помешаю? — вежливо осведомилась она, глядя то на одного, то на другого.

Баррет, немедленно поднявшись, тепло ей улыбнулся:

— Не говорите глупостей, моя дорогая. Мы уже почти закончили, не хотите присесть?

— Да, Ангел, — Пекос и не подумал привстать. — Будьте как дома. — На его лице не было обычной издевательской ухмылки; он выглядел усталым и рассеянным. Она тихо поставила кресло рядом и слушала, как он говорил своему отцу:

— Либо мы сгоним их всех и продадим сейчас, либо ты их всех потеряешь. Речка Аламио пересохла; Сиболо превратилась в грязную заболоченную лужу, как и все остальные ручьи и пруды на пастбище. Им нечего есть и пить, и мы уже потеряли сотни голов. Говорю тебе, подожди мы еще немного дольше, потеряем все. — Голос Пекоса был спокоен, но Анжи почувствовала в нем настойчивость.

— Я просто не знаю… — Баррет МакКлэйн поднялся и прошелся по комнате. — Дождь может пойти в любой день, и…

— Да, но может пройти еще несколько месяцев без дождя. Черт, позволь мне согнать скот и продать его. Я также озабочен будущим Дель Соль, как и ты, и я говорю тебе, что это единственный выход.

Баррет МакКлэйн, стоя к ним спиной, поскреб шею. Его плечи опустились, когда он медленно повернулся.

— Думаю, это самое лучшее решение, — вздохнул он тяжело. — Мне это не нравится, но я вынужден согласиться. Почему бы тебе не взять несколько хороших погонщиков и через пару дней не отправиться…

Легко поднявшись, Пекос властно сказал:

— Мы уедем до ленча.

— Пекос, — сказал отец раздраженно, — уже очень жарко. Подожди хотя бы до завтрашнего рассвета, когда будет попрохладнее.

— Сэр, мы уже говорили, что скот мрет беспрерывно. Я вернусь через пару недель. — Он стремительно вышел из комнаты, даже не бросив прощального взгляда на Анжи. Она почувствовала себя обиженной его невниманием.

Баррет подошел к ней и улыбнулся:

— Моя дорогая, вы хотели меня видеть по какому-нибудь делу? Простите, я был занят с Пекосом; эта ужасная засуха меня очень беспокоит. Я надеялся, что скоро пойдет дождь, но его все нет и нет. — В отчаянии он покачал седой головой.

Анжи поднялась с кресла.

— Я ничего не хотела, Баррет. Мне очень жаль, что вы так обеспокоены. И жаль, что я ничего не могу сделать, чтобы помочь хоть чем-то.

— Вы — моя помощь, Анжи, — сказал Баррет. Он взял ее за руку, и она в который раз снова почувствовала холод от его прикосновения. Волоски встали дыбом у нее на шее. — Только то, что вы здесь, на Дель Соль, уже большое счастье для меня. Я говорил вам, дорогая, вы мне как дочь. — Его карие глаза блеснули, и он крепче сжал ее руку. — Обещайте, что после ужина этим вечером вы почитаете мне, или лучше просто посидите со мной на веранде, чтобы насладиться свежестью ночного бриза.

— Обещаю, Баррет.

То время, пока Пекос отсутствовал на ранчо, занимаясь распродажей скота с Дель Соль, должно было стать для Анжи самым приятным со дня ее приезда в Техас. Первые два дня действительно были прекрасны. Она расслабилась, так как ей не нужно было постоянно обороняться от поддразниваний Пекоса. Пока он был в отъезде, она почувствовала небывалую свободу. Жаркими тихими ночами девушка прогуливалась по большому, погруженному в тишину внутреннему двору. Хозяева ложились спать, и она знала, что ей ничего не угрожает.

Дьявольски красивый мужчина, чья спальня выходила во внутренний двор, был далеко, очень далеко, и не мог искушать ее совершать святотатственные поступки.

Но радость по поводу его отсутствия была кратковременной. Ненавидя себя, она почувствовала, что очень скучает о нем. Отчаяние переполнило ее, когда она поняла, что его присутствие на Дель Соль было именно тем, что делало жизнь на огромном западно-техасском ранчо такой интересной и веселой. Она была потрясена и обескуражена, обнаружив, что без Пекоса она одинока и несчастна.

Анжи начала считать дни до его ожидаемого возвращения. Не смея спросить старшего МакКлэйна, когда вернутся Пекос и его люди, Анжи ловила каждое слово, которым обменивался Баррет со своими подручными на ранчо. Как-то поздним вечером она настояла на прогулке вместе с ним в конюшни и так очаровала Баррета своей просьбой, что он сразу же взял ее с собой. Собственнически держа девушку за руку, он повел ее мимо сложенных из крупного кирпича строений, где жили со своими семьями работники огромной империи МакКлэйнов. Анжи радовалась тому, что выбралась с гасиенды и была наверху блаженства от слов одного из трех старших работников ранчо, обращенных к Баррету МакКлэйну:

— Пекос с ребятами вернутся послезавтра, Баррет, и когда они… — Анжи больше не слушала. Она узнала все, что хотела. Нетерпеливо ожидая конца разговора, чтобы можно было уйти к себе в спальню, Анжи чувствовала, как ее живот свело от возбуждения, и мысленно стала выбирать платье, которое она наденет к приезду Пекоса.

Благодаря щедрости Баррета МакКлэйна у нее теперь было множество красивых новых нарядов, и она знала, как проведет остаток вечера. Анжи пожалуется на усталость, уйдет к себе и будет примерять платья. Она проделает это очень тщательно, чтобы не переборщить и не вызвать у Пекоса подозрений. Она не наденет ни одно из тех платьев, которые обычно надевает на воскресные церковные службы. Лучше выбрать то, что сшито из ткани пастельных тонов с короткими рукавами-фонариками и низким корсажем. И она обязательно надушится новыми французскими духами — за ушами и в ложбинке между грудей.

— Дорогая, я спрашиваю, не хотите ли вернуться домой? — Баррет пристально смотрел на нее.

— О, я… да, конечно, Баррет. Простите, если я кажусь вам немного рассеянной; я немного устала.

— Понимаю, — сказал он, снова взяв ее за руку, — все из-за этой несносной жары. Даже после захода солнца все еще очень жарко.

— Да. Я пойду прямо к себе, приму холодную ванну и постараюсь отдохнуть.

— Хорошая идея, дорогая. Я не хочу, чтобы вы переутомлялись, но все же я немного расстроен тем, что буду лишен возможности наслаждаться вашим обществом сегодня на террасе. — Он поник седой головой, надеясь, что она изменит свое решение и присоединится к нему.

Прижав руку ко лбу, Анжи посетовала:

— Я бы так хотела побыть с вами, Баррет, но, кажется, я слишком устала. — Небольшие угрызения совести мучили ее только до тех пор, пока она не дошла до своей комнаты.

Анжи с нетерпение ждала весь жаркий день возвращения Пекоса. Первая сентябрьская неделя не положила конец засухе, и Анжи, которая хотела выглядеть свежей, когда он приедет, раздражалась, что, несомненно, будет выглядеть не самым лучшим образом. После верховой прогулки утром с Роберто Луна она пошла прямо в свою комнату, чтобы принять ванну и принарядиться. Анжи одела изумрудно-зеленое платье из мягкого хлопка. Выбрала его целенаправленно, потому что оно подчеркивало зелень ее глаз, а низкий лиф соблазнительно обнажал плечи и шею. И еще потому, что Пекос никогда не видел ее в нем. Отказавшись от короны из заплетенных кос, которую она обычно укладывала на голове, Анжи расчесала волосы и рассыпала их по спине, как любил Пекос. Улыбнувшись своему отражению в зеркале в позолоченной раме, она провела крышечкой стеклянного флакона для дорогих духов по ложбинке между грудей и почувствовала, как от возбуждения мурашки пробежали у нее по спине.

Сентябрьское солнце превратилось в огромный красный шар на горизонте, когда вся семья села ужинать. Наконец-то Анжи услышала бряцание шпор, свидетельствующих о том, что приехал Пекос. Он вошел в освещенную свечами комнату, снимая испачканный стетсон с темноволосой головы, всем кивнул и обратился к отцу.

Анжи почувствовала, как пища застряла у нее в горле. Она судорожно глотала, неотрывно глядя слезящимися глазами на высокого властного мужчину, подробно рассказывающего о перегоне скота с Дель Соль. Пекос даже не успел побриться. Его борода, такая же иссиня-черная, как и волосы на голове, была густой и покрыта пылью.

На открытой рубашке из серого хлопка тут и там виднелись пятна от пота. Кожаные ковбойские штаны обтягивали его длинные стройные ноги.

Анжи не могла отвести от него взгляд. Никогда прежде она не видела всегда безупречно одетого Пекоса таким неопрятным. А сейчас он был небритым, потным, грязным, выглядел диким и пугающим. Но, несмотря на это, он был для молодой влюбленной женщины самым мужественным и прекрасным созданием на земле. Даже сейчас в Пекосе ощущалась чувственность, которая притягивала ее как мощный магнит. Анжи отложила вилку и вцепилась в край стола, чтобы удержаться от страстного желания вскочить и броситься прямо в его объятия. Его присутствие заполнило комнату чем-то прекрасным, а сильный запах мужского пота, смешавшегося с лошадиным, переполнил ее чувства. Потрясенная и испуганная своим влечением к молодому мужчине, она слегка встряхнула золотоволосой головой, словно стараясь освободиться от нахлынувшего дурмана.

— … остаток стада надо вывезти из Марфы утром. Я оставил присматривать за скотом дюжину человек. — Пекос стоя разговаривал с отцом. Его глубокий голос был усталым и мягким.

— Прекрасно, Пекос, — ответил Баррет. — Мы понесем убытки, но…

Пекос тяжело вздохнул:

— Конечно, мы понесем убытки, но это единственно возможный выход. Вы и сами хорошо знаете, что… — Он замолчал, пожимая широкими плечами. Его жесткий взгляд смягчился на минуту, когда он посмотрел на тетю Эмили. Широкая теплая улыбка осветила заросшее лицо. — Я бы обнял тебя, сердце мое, — сказал он, едва прикоснувшись правой рукой к ее бледной щеке, — но я слишком грязный, даже для того чтобы находиться в одной комнате с дамой.

Анжи чутко уловила его слова. Пекос не сказал «с дамами». Он подчеркнуто не считал ее леди. Это больно обожгло ее, и возбуждение по поводу его приезда домой быстро улетучилось. Думая печально о том, что глупо было с таким нетерпением ожидать его приезда, она одеревенела, когда Пекос легкой походкой, обогнув стол, направился прямо к ней.

— Возьму-ка я бутылку бренди и сигару и пойду к себе. — Он стоял рядом со стулом, на котором сидела Анжи. Она продолжала смотреть прямо вперед, но уголком глаза видела его обтянутое кожей бедро всего в нескольких дюймах от своего плеча. — Да, мне надо скинуть с себя все это вонючее тряпье и нырнуть в горячую ванну. — У Анжи перехватило дыхание, когда его затянутая в перчатку рука потянулась прямо к ее тарелке. — Но поскольку я сейчас здесь, найду что-нибудь, чтобы усмирить свой разыгравшийся аппетит. — Двумя пальцами Пекос подцепил хрустящую цыплячью грудку, поднес ее к губам, откусил кусок, скорчил гримасу и положил цыпленка обратно на ее тарелку.

Анжи уставилась на него, ее глаза метали зеленые молнии. Он по-волчьи оскалился ей в ответ.

— Нет, — протянул он, — это не то, что я хочу. — Он повернулся и вышел из комнаты, пока Анжи с пылающими от гнева щеками уверяла себя в том, что презирает его и хочет, чтобы он никогда не возвращался.

 

Глава 19

Пекос проснулся и почувствовал какой-то неприятный привкус во рту. Рука, на которой он проспал всю ночь, онемела. Легкая песенка, напоминающая щебет колибри, врывалась через двойные двери, открытые во внутренний двор. Пекос медленно перевалился на спину и скорчил гримасу. Разминая пальцы занемевшей руки, он оглянулся в поисках глотка воды, чтобы утолить жажду.

Подняв голову с подушки, он осмотрелся и заметил серебряный кувшин на громоздком бюро, стоящем на другом конце комнаты. Спрашивая себя, в состоянии ли он преодолеть это расстояние, Пекос медленно сел. Спустив ноги с кровати, он застонал и схватился за больную голову, поклявшись, что никогда больше не выпьет ни капли спиртного. Пекос сидел, пытаясь сосредоточиться и удивляясь, с какой стати он так напился прошлой ночью.

— У-м-м, — сказал он в пустоту, когда события предыдущего вечера ожили в памяти. Он вернулся домой на заходе солнца. И увидел Ангел такой потрясающе красивой в темно-зеленом платье, что еле сдержался, чтобы не схватить ее со стула, перекинуть через плечо и не унести прямо в свою комнату. Она так тщательно окутала себя покровом невинности, что с трудом верилось: она — всего лишь проститутка, умело играющая выгодную ей роль.

Пекос поднял руку, закинул ее за шею и помассировал сведенные мускулы, морщась и постанывая. Пошатываясь, он поднялся и медленно пошел через комнату. Серебряный кувшин с водой был его спасением, его оазисом в пустыне. Ослабевший, с кружащейся головой, он подошел к бюро и схватил кувшин. Переждав минуту, чтобы восстановить силы, он вцепился в полированное дерево и закрыл глаза. А во дворе кто-то продолжал петь звонкую песенку.

Придя в себя, Пекос медленно открыл глаза, наполнил высокий хрустальный бокал прохладной водой и поднес его к пересохшим губам. Жадно осушив его, он наполнил бокал еще раз. Его налитые кровью глаза блеснули и расширились. Уперевшись смуглым бедром в бюро, Пекос стоял, неотрывно глядя на прекрасную молодую женщину, расчесывающую длинные золотистые волосы во дворе. Он медленно выпил воду до дна и всмотрелся в нее внимательней. На Анжи был одет только легкий летний халатик из облегающего шелка. В этот ранний час, когда солнце едва поднялось над голубыми горами, она расслабилась на лежанке посреди большого внутреннего двора, уверенная в том, что ее никто не видит. Расчесывая свои только что вымытые волосы щеткой с серебряной ручкой, она сидела, вытянув перед собой длинные ноги. Халатик, свободно повязанный на тонкой талии, распахнулся на бедрах, давая Пекосу возможность созерцать ее красивые ноги. Когда Анжи наклонила голову на сторону, мягкий шелк соскользнул с плеча, и Пекос был вознагражден мимолетным видением обнаженной груди. Борясь с сумасшедшим желанием выбежать, бросить ее на длинную кушетку и заняться любовью прямо здесь, во дворе, Пекос провел рукой по растрепанным черным волосам. Думая со злобой, что если она повернется в сторону его комнаты, то увидит его и поймет, в каком он состоянии. Пекос твердо решил, что сделает ее своей еще до конца дня.

Его не заботило, что она была проституткой, которая скоро станет женой его отца. Он боролся с огнем, жгущим его изнутри с того самого момента, как увидел впервые Анжи. Но она продолжала разжигать этот огонь своей красотой и недоступностью. Решив, что единственный способ погасить этот жар — заняться с ней любовью и выбросить ее затем из головы раз и навсегда, Пекос улыбнулся медленной, ленивой, коварной улыбкой. Затем он погрузился в ванну, тихо мурлыкая себе под нос. Это была та же сладкая мелодия, которую недавно напевали Анжи.

Солнце поднялось уже высоко, когда Анжи поспешила в конюшню, где Роберто Луна должен был ждать ее с оседланной Анжелой и своим серым в яблоках жеребцом. Ее длинные золистые волосы были собраны под маленькой черной шляпкой. На девушке были надеты белая накрахмаленная блуза и длинная черная юбка для верховой езды с разрезом посредине. Ее черные ботинки были начищены до блеска.

Она улыбнулась, когда обогнула угол большого амбара и увидела Роберто, который держал обеих лошадей на поводу. Он стоял к ней спиной и, очевидно, не слышал ее шагов, поэтому она весело окликнула его:

— Роберто, доброе утро. Я хочу сегодня кататься долго, проехать всю дорогу до…

Высокий стройный мужчина был одет в узкие черные брюки с серебряными морскими ракушками внизу, в белую широкую рубашку и широкополое черное сомбреро. Он повернулся к ней. Анжи обмерла.

— Милая сеньорита, мы хотим одного и того же. Мы поедем всю дорогу до ручья Сиболо Крик, si? — Это был Пекос.

Вскипев, она бросилась к нему:

— Что ты сделал с Роберто?

Равнодушно пожав широкими плечами, он сказал:

— Я дал бедняге возможность выспаться. Не всем нравится вставать так рано, как вам, Ангел.

Она вырвала у него из рук поводья и взобралась на свою пегую кобылу.

— Я знаю это, но вы все же объясните, зачем вы так рано поднялись? — Она пришпорила лошадь и пустила ее вскачь, прежде чем он сумел ответить.

Прыгнув в седло, Пекос пришпорил своего жеребца, чтобы догнать ее.

— Котенок, я просыпаюсь рано уже много лет. Господи, я встаю на восходе каждое утро и просто стою, глядя во внутренний двор.

Гнев на ее лице быстро сменился растерянностью.

— Вы имеете в виду, что вы… вы смотрите на…

Кивнув, он сказал:

— Могу сделать вам комплимент по поводу прекрасного выбора халатика. Сегодняшний был вам очень к лицу, и я думаю, вы очень правильно делаете, отказываясь от ночного белья. Я и сам сплю обнаженным, и…

— Мне безразлично, как вы спите! — закричала она ему, снова пришпоривая свою верную Анжелу и понуждая быстроногую лошадку мчаться прочь от этого насмешливого мужчины, который гнался за ней.

Довольно долго они скакали по высохшей земле колено к колену, и ветер обдувал их лица, а солнце опаляло тела. Здоровые, молодые, полные нерастраченной энергии, они предавались радости быстрой скачки по пустыне. Их тянуло друг к другу с пугающей силой, но ни один из них не хотел признаться в этом.

Когда они отъехали на несколько миль от Тьерра дель Соль и лошади захрипели от усталости и напряжения, Пекос жестом попросил Анжи остановиться. Она не обратила на это никакого внимания и продолжала скакать как ветер даже тогда, когда Пекос замедлил бег своего коня. Низко пригнувшись к стройной шее лошади, Анжи мчалась к небольшой роще на берегу высохшего пыльного ручья Сиболо. И только после того как въехала в нее, натянула поводья. Изумленный тем, как быстро она стала превосходной наездницей, Пекос спросил себя, не скрывала ли она от него свое мастерство намеренно, как и все остальное. Казалось, Анжи ездила верхом всю свою жизнь. Он подъехал к девушке, спешился в нескольких ярдах от того места, где она стояла, и привязал своего коня к дереву.

— Пойдемте, — сказал он, — посмотрим, осталась ли вода в этом ручье.

Согласно кивнув, она сняла шляпку, повесила ее на седельную луку, распустила волосы и последовала за ним. Пекос, все еще в своем черном сомбреро, заметил:

— Вам лучше бы оставить шляпу, Ангел. Иначе солнце напечет голову.

Она прошла мимо, лишь бросив раздраженно:

— Ваша забота не заслуживает доверия.

— Как хотите, — сказал он, пожимая плечами и подходя к ней. — Не знаю, найдем ли мы воду, Ангел. Эта проклятая засуха осушила все водные хранилища в юго-западном Техасе.

— Действительно, — сказала она, глядя прямо перед собой. — Вы полагаете, река Пекос тоже уже высохла?

Пекос засмеялся:

— Сомневаюсь, Ангел. Как вы знаете, меня назвали в честь могучей реки Пекос. Это имя подходит мне, оно отражает ее суть — тишину, глубину и спокойствие.

— Неужели? — Она тряхнула головой и посмотрела на него. — Я слышала, река Пекос — быстрая, мелководная и поверхностная. В таком случае это имя действительно вам подходит.

Пекосу это понравилось. Он откинул назад голову и засмеялся.

— Котик, — сказал он с восхищением, — боюсь, что вы меня раскусили.

Сказав, что им повезло, раз они нашли немного воды, все еще сохранившейся в глубокой расщелине скалы, Пекос нагнулся и погрузил в нее руки. Осторожно поднеся сложенные лодочкой ладони с водой к губам девушки, которая сидела на коленях рядом с ним, он предложил ей попить. Томимая жаждой, Анжи с радостью склонилась над его руками и потянула прохладную влагу, кивнув головой, когда он спросил, не хочет ли она еще. Вновь он поднес ладони к ее лицу, и она сделала еще несколько глотков. Он смотрел на золотоволосую головку с нежностью, которая встревожила его самого. Анжи подняла глаза и улыбнулась. Ее очаровательное личико было мокрым.

— Это было прекрасно. Спасибо, Пекос. — Она встала на каблучки и вздохнула.

Пекос, вытирая влажные руки о свои узкие черные брюки, снял сомбреро, посмотрел на ее влажный теплый рот и сказал:

— Почему бы нам не раздеться и не искупаться?

Анжи бросила на него недоверчивый взгляд.

— Вы сошли с ума? — спросила она неуверенно.

Он поднялся и посмотрел ей в лицо.

— Почти, — мягко поддразнил он Анжи, его глаза были теплыми и заботливыми. — Это все вы виноваты. Ваше тело заставляет слабеть мой разум, Ангел. — Он подошел еще ближе к ней.

— Мне вовсе не хочется этого, — грубо бросила она ему.

Но в душе Анжи была рада, что поставила Пекоса на место.

— Мне нравится слушать вашу ругань, Ангел, — поддразнивал он ее. А глаза его в это время смеялись, и губы кривились в усмешке. Он взял ее за руку и притянул к себе. — Из-за вас у меня не только размягчаются мозги, но и твердеет в штанах.

— Я не собираюсь выслушивать такие непристойности, — закричала она, стараясь вырваться из его длинных пальцев, которые крепко держали ее руку.

— Ангел, Ангел, — сказал он, сильнее сжимая пальцы и притягивая ее к себе. — Как вы можете называть мои чувства к вам непристойными? Я поражен и опечален тем, что вы играете ими, а потом ругаете меня, когда я так реагирую. — Саркастический смех вырвался из его груди. Он прижимал ее к себе, одной рукой все еще держа за запястье, а другой скользя вниз по спине к округлым бедрам. Анжи задохнулась, когда он коснулся ее ягодиц и прижал ее к своим мускулистым бедрам. Она беспомощно колотила кулачками по его груди, его сила приводила ее в бешенство. Анжи раздражало, что он расхаживает в расстегнутой наполовину рубашке, но она не могла оторвать глаз от густых волос, покрывавших его широкий торс. Ее кулачок коснулся их, и Анжи отбросила в сторону руку, словно обожглась.

— Все в порядке, Ангел, — шептал Пекос у нее над головой. — Вы можете касаться моей груди, я не возражаю. Вы потрогаете мою, а я вашу. — Его губы, полуоткрытые и теплые, слегка прикоснулись к ее виску.

— Как вы себя ведете! — пронзительно вскрикнула она. — Дайте мне уйти. Я совершенно не хочу прикасаться к вашей… вашей… я… — Рука Пекоса нежно ласкала ее ягодицы, в то время как он все теснее прижимал ее к своему стройному жесткому телу. Ее живот и бедра оказались между его ногами; она почувствовала, как он возбужден, и вновь постаралась высвободиться.

Дыхание Пекоса было прерывистым. Его широкая грудь потяжелела, а голос утратил насмешливое выражение, когда он сказал, мягко скользнув рукой к тугому белому воротнику ее блузы:

— Знаете, что я думаю, Ангел? Я думаю, ваша грудь такая же влажная от желания, как и моя. — Он нагнул голову и поцеловал ее веки. И она беспомощно застонала.

— Пожалуйста, Пекос, — умоляла Анжи, когда он расстегнул две верхние пуговицы ее блузки, и его губы нежно защекотали ее шелковистые веки. Когда его рот оторвался от ее глаз, она открыла их и увидела, как его губы ищут ее рот. Решив твердо сжать зубы, она постаралась отклонить голову назад. Но Пекос медленно и уверенно дразнил ее горячим влажным языком. Он слегка прикасался к уголкам ее рта, очерчивая контуры ее губ, настойчиво постукивая языком по ее зубам. Наконец зубы Анжи разжались, и она почувствовала, как его язык скользнул в ее рот, наполняя ее теплом и нежеланием противиться его ласкам.

Пекос целовал ее с неторопливой, заставляющей замирать сердце нежностью, и Анжи почувствовала, как у нее закружилась голова. Ее пульс участился, когда он расстегнул все пуговицы на ее блузке до талии.

Руки Пекоса легли ей на плечи и притянули к себе еще теснее, а его рот переместился на ее маленький подбородок с ямочкой, щипая, целуя и покусывая его. Наконец ее голова откинулась назад, и она обхватила своими дрожащими руками его талию. Ее пальцы уцепились за выступающие ребра, когда рот Пекоса скользнул вверх к ее уху. Он мягко поцеловал ее и страстно сказал:

— Ангел, расстегните мне рубашку.

Она замерла на мгновение, но потом ее руки поднялись к пуговицам. Вся дрожа, она начала расстегивать их. Пекос в это время бормотал подбадривающие слова и покрывал влажными страстными поцелуями ее лицо и шею. Наконец ей удалось расстегнуть последнюю пуговицу, и Пекос поднял голову. Его серые глаза горели, когда он смотрел, как она робко распахивает его рубашку. Глаза Анжи скользили по его обнаженной груди, по гладкой смуглой коже, влажной и жаркой под иссиня-черными волосами. Ее глаза ласкали его, она робко провела кончиками пальцев по длинному белому шраму. Ее голова резко поднялась, когда руки Пекоса потянулись к ее блузке и медленно распахнули ее, обнажая полные груди.

— Пекос, — выдохнула она, стыдясь того, что отвердевшие соски выдавали ее желание. Вспыхнув, она взглянула на них, и увидела, что он тоже смотрит на ее грудь.

— Боже, ты прекрасна, — хрипло прошептал он. А Анжи зачарованно смотрела, как ее соски исчезли в густых черных волосах на его груди, когда Пекос ласково привлек ее к себе.

Она слышала его дыхание у своего уха и чувствовала, как его руки нежно скользили по ее спине. Хоть она и понимала, что это грешно, но ощущение его гладкой горячей кожи, прижатой к ее обнаженной груди, было прекрасно. Она вздохнула и обвила его руками, ее нетерпеливые пальцы исследовали глубокую ложбинку на его спине. Возбуждающе она поводила своим обнаженным торсом по его груди, наслаждаясь этим новым острым ощущением. Пекос начал вращать стройными бедрами, и через несколько секунд Анжи почувствовала сквозь юбку его потвердевшую поднявшуюся плоть, прижимающуюся к ее животу.

— Позволь мне, — проговорил он воспаленными губами, — позволь мне, малышка, — и его рот вновь прижался к ее губам — настойчивый, требовательный, трепещущий.

Каждый нерв ее маленького разгоряченного тела кричал от желания. Как могла она сопротивляться этому сильному красивому мужчине, который так умело возбуждал в ней желание своим чувственным телом и полным ртом? Как могла она найти в себе силы сказать «нет», когда он так обнимал ее? Как могла она отказать, когда его жесткий мускулистый торс был так тесно прижат к ее трепещущим от наслаждения грудям? Как могла она оттолкнуть его, когда его горячая поднявшаяся мужественность обжигала ее, твердая и настойчивая, заставляя страстно желать этого молодого мужчину? Его жаркая и пульсирующая мощь обещала вознести ее на небеса, подарить сладостное наслаждение, о котором она так часто мечтала.

Она не могла сказать «нет».

Она не могла. Крепко обнимая Пекоса, Анжи отчаянно пыталась сказать «да», но ее рот был захвачен его губами, и из ее горла вырвались лишь сдавленные стоны. Наконец он поднял голову, но прежде чем она смогла заговорить, глаза Пекоса, полные страсти, посмотрели куда-то поверх ее головы и, вместо того, чтобы сбросить блузу с ее плеч, он быстро стянул ее края.

— Проклятье, — процедил он сквозь зубы.

Потрясенная и обиженная, она посмотрела на него. Ее изумрудные глаза расширились от изумления. Затем Анжи услышала стук копыт.

— О, господи, нет, — выдохнула она и схватилась руками за свое пылающее лицо.

— Они ничего не видели, — голос Пекоса был снова спокоен. — Они слишком далеко. Все, что они знают, это то, что мы здесь остановились вместе. — Его длинные пальцы поспешно застегнули все пуговицы на ее блузке, а затем и на своей рубашке. Анжи поправила растрепавшиеся волосы, ее припухшие от поцелуев губы дрожали.

— Что нам делать? — спросила она робко. — Кто это?

Пекос, застегнув рубашку на своей смуглой груди, провел длинными пальцами по волосам. Он достал немного помятую сигару из нагрудного кармана, чиркнул серной спичкой по ногтю большого пальца и закурил.

— Мы ничего не будем делать. Мы останемся прямо здесь и поприветствуем их. — Его серые глаза остановились на трех приближающихся всадниках. Улыбнувшись, он посмотрел на испуганную девушку, все еще смотрящую ему в лицо. — Ангел, — протянул он лениво, — думаю, вам сейчас лучше отвернуться в другую сторону.

У нее перехватило дыхание, и Анжи медленно отвернулась. Первый всадник, на котором остановились ее испуганные глаза, был верхом на огромном сером жеребце. Он был без шляпы, его седые волосы поблескивали под горячим пустынным солнцем.

— Нет… нет, — мягко выдохнула Анжи.

Из-за ее головы донесся знакомый насмешливый смех Пекоса:

— Смотрите-ка, ревнивый женишок!

 

Глава 20

Пекос был убежден, что его желание обладать Ангел было подобно летней буре, сильной и короткой. Уверенный, что если он заставит ее покориться ему и провести вместе жаркую ночь любви, он освободится от этого наваждения, Пекос встал с постели, утомленный своими навязчивыми мыслями и бессонницей.

Он оставался сейчас на Дель Соль гораздо дольше, чем обычно. Ему страстно хотелось уехать в Мексику на свою шахту Лост Мадр и провести какое-то время в Пасо дель Норт, в привычной обстановке. Лето было длинным и трудным; надоевший зной пустыни в сочетании с терзающей страстью держали его в постоянном напряжении.

Пекос натянул брюки, он был настроен решительно. Запустив смуглую руку в растрепанные волосы, он прошлепал голыми ногами к высокому бюро, налил себе виски и выпил. Горло обожгло огненной жидкостью. Он медленно прошел через комнату к открытым двойным дверям. На другом конце залитого лунным светом внутреннего двора двойные двери комнаты Анжи были открыты и словно манили его. Пекос улыбнулся и вышел на каменную галерею. Помедлил немного и зашел обратно в комнату за музыкальной шкатулкой.

Анжи, силы которой истощились в течение долгого засушливого лета, проведенного в опасной близости от высокого красивого мужчины, ушла к себе рано в этот вечер. Властные объятия Пекоса у ручья Сиболо окончательно лишили ее силы воли. Если бы не вмешательство Баррета МакКлэйна и его двух охранников, она и Пекос занимались бы там любовью на раскаленном песке под палящим пустынным солнцем. Она знала это. И Пекос знал.

Прерванное свидание ослабило ее и наполнило беспокойством. Анжи вернулась на Дель Соль вместе с Барретом, который, несомненно, был недоволен поведением Анжи и своего сына. Но ее мало трогали его чувства. Она не могла думать ни о ком, кроме Пекоса, который внушил ей страсть. Ее капитуляция там, у Сиболо, была полной; и ее возлюбленный не сумел воспользоваться своей победой только потому, что вмешался Баррет со своими людьми.

В течение всего этого длинного душного сентябрьского дня Анжи, стараясь изо всех сил, все-таки не смогла обрести контроль над своими чувствами. Единственное, о чем она жалела, что этот день не завершился полным слиянием пылающих страстью тел. То, что им не дали достичь желаемого, мучило ее и заставляло еще больше мечтать о том, чего она не понимала до конца. То, что искала Анжи, было тайной для нее, но желание от этого только усиливалось.

Еще долго после того как потушила лампу возле кровати, Анжи не ложилась спать. Она стояла в лунном свете, обтирая обнаженную кожу губкой, пропитанной холодной водой, и отчаянно пытаясь потушить жар своего тела. Это не помогало. Она знала, что только Пекос может успокоить волнение в ее крови.

Обтерев все тело, Анжи устало бросила холодную губку в китайского фарфора чашу, стоящую на платяном шкафу, и пошла к кровати. Тяжело вздохнув, забралась под шелковые желтые простыни. Изможденная, она погрузилась в неспокойный сон.

В эротическом сновидении ее ждал смуглый желанный Пекос. Он пришел, чтобы охладить невыносимый жар в ее жаждущем любви теле, поцеловать запекшиеся губы, унести с собой в бушующий вулкан любви, где страсть сплавит их в одно целое и вознесет на небеса. А затем медленно опуститься на землю сплетенными в жарких объятьях.

Пекос тем временем крался босиком по каменной веранде, пробираясь все ближе к открытым дверям спальни Анжи. Остановившись у входа, он посмотрел через комнату на ее кровать. Его длинные пальцы сжимали коробочку, сделанную из золота и жемчуга, а сердце забилось сильнее.

Анжи лежала, закинув руку за голову, одна из простыней была накинута ей на талию. Серебряный лунный свет струился сквозь высокие окна. Молодой мужчина медленно приблизился к ней, не отрывая глаз от прекрасного лица. Он подошел к кровати и затаил дыхание, глядя на девушку, его взгляд скользнул по ее полным обнаженным грудям, волнующе поднимающимся и опускающимся при каждом вздохе. Испарина выступила у него на лице. Его учащенный пульс оглушающе стучал в ушах, а мужская плоть под узкими брюками начала мучительно напрягаться при виде этой золотоволосой красавицы.

— Ангел, это Пекос, — прошептал он мягко и сел на кровать лицом к ней. Густые длинные ресницы Анжи встрепенулись, но глаза оставались закрытыми. Пекос осторожно поставил хрупкую жемчужно-золотую шкатулку рядом с ее плечом. Дрожащими руками поднял крышечку. «Доброй ночи, дамы» раздалось в тишине комнаты, когда два миниатюрных танцора медленно поднялись из шкатулки.

Анжи приоткрыла глаза. Ее лицо было повернуто к маленькой красивой безделушке, мягкие губы приоткрылись в улыбке. Затем она вздохнула и повернулась к Пекосу. Сон все еще не покинул ее. Она не испугалась, увидев над собой его красивое лицо; все это было всего лишь продолжением ее сна. Медленно вытянув руку, Анжи дотронулась до атласного шрама на смуглой груди мужчины.

— Пекос, — пробормотала она, и ее глаза снова закрылись.

Пекос перевел дыхание и с трепетом посмотрел на Анжи. Ее большие глаза были закрыты, темные густые ресницы беспокойно трепетали. Льняные волосы вились вокруг лица и обнаженных плеч, а полные высокие груди вздымались вверх двумя прелестными холмами, которые манили его припасть к ним губами. Ее глаза, наконец, открылись, когда Пекос начал склоняться нее ниже. Она видела, как его губы неотвратимо приближаются, и полностью проснулась. Анжи протестующе застонала, когда он раздвинул ее губы и языком заполнил ее теплый медовый рот. Но Пекос не обратил на это внимания. Его сердце забилось сильнее, а вожделение дошло до наивысшей точки.

Анжи, придя в себя, напряглась и уперлась в его тяжелую грудь. Она хотела было закричать, но поцелуй лишил ее этой возможности. И уже через несколько минут она поняла, что звать кого-то на помощь ей не хочется. Жаркий настойчивый рот захватил ее губы и пробудил волнующие чувства в недрах ее естества. И почти сразу же ее стоны и протесты превратились в мягкие страстные вздохи удовольствия.

Когда большой палец Пекоса начал скользить по ее затвердевшему соску, Анжи вся выгнулась и потянулась к этой опытной руке.

— Сладкая малышка, — прошептал Пекос воспаленными губами, и маленькие нервные руки Анжи легли на его обнаженные широкие плечи.

— Пожалуйста, — умоляла она, слабо стараясь остановить то, что происходило, зная, что это неправильно, греховно, непоправимо. — Пекос, не надо… я…

— Не сопротивляйся, — пробормотал он, и его рот вновь прильнул к ее губам. Она уже и не пыталась сопротивляться его жгучим поцелуям. Дрожащие губы Анжи нетерпеливо открылись ему навстречу, и она растворилась в восхитительном блаженстве, превращающем ее в слабую и податливую женщину.

Она хотела ненавидеть его; хотела, чтобы он перестал заблуждаться на ее счет; она хотела остановить его, перед тем как он пойдет дальше. Но не могла сделать этого. Он был прав: она, должно быть, была той мерзкой грешной тварью, какой он ее считал; иначе она не лежала бы здесь обнаженной в лунном свете, позволяя ему проделывать с ней все эти ужасы. В ней шла внутренняя борьба, и в отчаянии Анжи молча взывала к Богу.

Только отвечал ей Сатана — желание победило… Пекос поднял голову и посмотрел на нее своими глазами цвета расплавленного свинца. Его дыхание было бурным, смуглая грудь покрылась испариной. Взгляд скользил по ее пылающему лицу, белым плечам и округлым грудям. Пока его открытые губы медленно склонялись к ее трепещущему затвердевшему соску, он хрипло пробормотал:

— Ангел, тебе не подходит твое имя. Твое тело может отправить мужчину прямиком в ад.

Она слабо застонала, когда его жаркие губы сомкнулись на ее левой груди. Пекос ласково покусывал ее острыми зубами, и Анжи почувствовала, как слезы жгут ей глаза, когда новый и пугающий жар наполнил ее хрупкое тело и вызвал всепоглощающую радость. Сильно схватив его за волосы, она хотела оттолкнуть голову Пекоса. Но когда ее пальцы погрузились в пышные черные пряди, он лишь застонал и сильнее прижался языком к ее соску. И вместо того чтобы оттолкнуть его голову, Анжи прижала ее теснее и тоже застонала, шепча его имя дрожащими губами.

Пекос продолжал нежно дразнить ее сосок, пока Анжи не начала бессознательно шептать:

— Да… Пекос, да… о, пожалуйста…

Пекос передвигался от груди к груди, доставляя ей этим удовольствие, ломая сопротивление, наполняя ее раскаленной добела страстью, которая была намного сильнее, чем Анжи могла представить. Почему он так старался распалить ее, как будто она была невинной девственницей? Пекос не мог объяснить этого. Сначала у него было единственное намерение — скользнуть в ее комнату, сорвать покрывало и торопливо погрузиться в ее живое тепло. А сейчас он целует и ласкает ее, как будто она — его драгоценная возлюбленная. Чувствуя себя глупым подобно неопытному мальчику, Пекос вновь приник к сладкому розовому соску и выбросил из головы все остальное. Ничто не было важно в этот момент, кроме теплого податливого тела, трепещущего под ним, медового рта и грудей, шелковых льняных волос с их чистым душистым благоуханием и слабого женского голоса, произносящего в экстазе его имя.

Наконец губы Пекоса оставили ее груди и медленно скользнули вниз по гладким ребрам к плоскому атласному животу. Глаза Анжи широко распахнулись, когда его открытый ищущий рот покрыл жаркими поцелуями ее дрожащее тело. Он лицом отбросил простыню. Ее рука, все еще погруженная и его волосы, в это мгновение упала с его головы. Пекос нехотя поднял голову и посмотрел на Анжи.

Мечтательный взгляд прекрасных изумрудных глаз заставил Пекоса задрожать от все возрастающего желания. Анжи смотрела на него с нескрываемой страстью. Ее мягкие влажные губы приоткрылись, дыхание было прерывистым.

— Котенок, — простонал он и лег рядом, опершись на локте. Склонившись над ней, он потянулся к губам Анжи. В этот момент в нем пробудилось что-то очень близкое к нежности, его рот играл ее губами. Он перемежал ласковые неторопливые поцелуи с нежными любовными словами.

— Сердце мое, — бормотал он, — ты действительно ангел, мой нежный золотой ангел. Я преклоняюсь пред тобой. Позволь мне сделать тебя счастливой, дай мне любить тебя снова и снова.

Его рука начала медленно скользить вниз по ее теплому маленькому телу, остановившись на атласном животе, все еще влажном от его поцелуев.

— Ангел, моя любовь, — выдохнул он возле ее щеки, в то время как его длинные пальцы скользили все ниже и ниже к льняному треугольнику волос между ее шелковыми бедрами.

Пекос поднял голову и посмотрел на ее обнаженное тело, распростертое перед ним. В это время Анжи с пылающим разгоряченным лицом и тяжело бьющимся сердцем положила маленькую руку ему на грудь и утопала в неизведанном ранее блаженстве. Сквозь затуманенные полузакрытые глаза она смотрела на его красивое лицо. Ее зеленые глаза расширились, когда Пекос хрипло пробормотал:

— Позволь мне прикоснуться к тебе, Ангел, — и его пальцы скользнули между ее ног и начали осторожно двигаться там медленными кругами. Анжи сжала его мускулистую грудь и вздрогнула от потрясения и возрастающего возбуждения. Вдруг ее теплое тело стало неправдоподобно горячим, и от того места, где ласкал ее Пекос, потекли волны палящего жара.

— Пекос, Пекос, — задохнулась она. Ее горло сжалось, испарина увлажнила тело, ее зеленые глаза испуганно смотрели на него.

Продолжая ласкать ее, пока пальцы не стали скользкими и влажными на ее трепещущей промежности, Пекос улыбнулся и заверил Анжи:

— Да, Ангел, мой сладкий Ангел, ты в порядке. Расслабься, дорогая.

Ее маленькая рука с такой силой обхватила его, что длинные ногти царапали плечи и грудь. Анжи начала извиваться, ее округлые ягодицы двигались на кровати, прижимая к себе его смуглую руку; ее пылающая дрожащая плоть поднималась навстречу его соблазнительным пальцам. В неистовстве она застонала и начала молить его о… о… она не знала о чем. Она знала только, что была в огне от головы до пят. И хотя то, что она чувствовала, было прекрасно, впереди — она инстинктивно чувствовала это, ее ждет еще большее наслаждение.

— Пекос… Пекос… — стонала Анжи, ее изумрудные глаза молили о любви, золотистые волосы разметались по подушке, груди болезненно трепетали, а низ живота сладко сокращался — Пекос, мой любимый, — выдохнула она в экстазе.

— Да, мой Ангел, да, — пообещал он, и его губы вновь припали к ней.

Короткий мучительный стон сорвался с его запекшихся губ. Пекос вскочил с кровати, стягивая свои узкие брюки с болезненно напряженного тела. Глаза Анжи, не отрываясь, смотрели па него. И когда она увидела мощь и силу его мужественности, она застонала от страха. А он вновь лег на кровать, прижимая се к себе, покрывая ее губы поцелуями, отгоняя ее страх и сомнение, обвивая ее сильными руками и прижимая к ней свое жесткое, покрытое испариной тело. Его язык тонул в ее открытом рту, его гладкая грудь прижимала ее трепещущие чувственные груди, превращая соски в две огненные точки страсти.

Вдруг Анжи почувствовала, как колено Пекоса проникает меж ее ног и раздвигает бедра. Она гладила его широкие плечи и ровную спину жаркими страстными руками, а тело ее напряглось, словно желая втянуть и поглотить в себе своего пылкого возлюбленного.

Время словно остановилось. Пекос медленно лег на нее, его серые глаза затуманились. Из стоящей около подушки хрупкой музыкальной шкатулки продолжала доноситься нежная мелодия.

— Люби меня, — прошептал он и ворвался в нее. Анжи почувствовала, как острая слепящая боль пронзила все ее тело.

Пекос услышал ее резкий вдох и почувствовал, как сильно она дернулась в его объятиях. На короткое мгновение сумасшедшая мысль, что она девственница, промелькнула в его мозгу. Он лежал совершенно неподвижно и смотрел на нее в замешательстве. Ее глаза были закрыты, слезы текли по щекам. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но прежде чем смог произнести хоть один звук, сладкая истома охватила его, и он начал ритмично двигать бедрами, растворившись в чувственных волнах наслаждения от обладания этим хрупким прекрасным телом. Его рот приник к губам Анжи, и поцелуй воспламенил ее. Скоро боль была забыта, желание разгорелось, оставив ее двигать бедрами ему в такт, увеличивая его удовольствие. Его губы оторвались от нее, и он хрипло пробормотал у ее виска:

— Ангел, Ангел, возьми меня всего… пожалуйста, малышка, — его руки опустились к ее округлым ягодицам, приподнимая их, и он глубже вошел в нее со все возрастающей силой и настойчивостью.

Чувственная от природы, Анжи двигалась ему в такт, как будто они были одним жарким телом; ее руки обняли его мускулистые плечи, ее глаза ласково смотрели в его глаза, сладкий голос призывал его продолжать любить ее.

— О, господи, Пекос. Да… о, да…

Ее мольбы доводили его до экстаза. И он думал теперь, что был прав с самого начала — она была опытной маленькой шлюхой. В этом у него не оставалось теперь ни малейшего сомнения. Вместе они вознеслись на вершину блаженства, которое он излил в нее. А Анжи прижалась к нему и нервно покусывала его плечи, в первый раз узнавая силу страсти. Пекос, содрогаясь, лежал на ней с закрытыми глазами. Он разрывался между радостью, которой еще никогда не испытывал прежде, и отвращением к этой дрожащей женщине, которая свела его с ума своим чудным телом и теперь пыталась доказать, будто она принадлежит только ему, а все мужчины, с которыми она была прежде, никогда не существовали.

Некоторое время он лежал на ней, его тяжелое сердцебиение сливалось с ее пульсом. Ее руки все еще крепко обнимали Пекоса, пока она целовала его скулы, шею, плечи и бормотала:

— Я люблю тебя, Пекос, я люблю тебя… — как будто это было правдой!

В порыве отчаяния Пекос соскользнул с нее и тут же опустил ноги с края кровати. Встал и начал натягивать брюки, пока Анжи, мигая в замешательстве, потянулась к простыне, глубоко раненная его холодностью. Она прикрыла свою наготу, и к тому времени, когда Пекос застегнул брюки и повернулся, чтобы посмотреть на нее, закусила губу и расширенными от обиды глазами смотрела на него.

Пекос не увидел ярких темно-красных пятен крови на шелковых желтых простынях под Анжи. Он видел перед собой только красивую проститутку, которая тоже любила его, что почти заставила забыть о том, кем она была в действительности; о мужчинах которые были у нее до него, и о том, что она делала на Тьерра дель Соль. Да, эта хитрая красавица была талантлива для своего ремесла; она его хорошо обслужила. А теперь она смотрит на него обиженными зелеными глазами, словно и впрямь только что перестала быть девственницей.

Его жесткий рот искривился в иронической ухмылке, когда он увидел, как крупные слезы полились из ее печальных глаз. Подняв руки, он бесшумно поаплодировал этому спектаклю. Она была настоящей актрисой, эта Ангел. Сколько раз она прибегала к этому приему, чтобы отправить какого-нибудь ничего не подозревающего мужчину прямо в преисподнюю? Ну да с ним это не пройдет. Он прекрасно знал, кем она была, и хотя, возможно, вновь придет в ее спальню, чтобы насладиться этим красивым опытным телом, он не позволит ей поколебать его ни на йоту.

— Перестань, Ангел, — сказал он устало, — я уже сказал тебе, что не прогоню тебя. Наверное, довольно забавно иметь проститутку в качестве своей мачехи. — Его насмешливые серые глаза посмотрели на нее с отвращением. Он достал из брючного кармана пачку банкнот, отсчитал несколько бумажек и бросил их на постель к ее ногам. — Котик, даже таких денег не жаль — ты стоишь их.

Слишком потрясенная и оскорбленная, чтобы беспокоиться о сохранении тайны, Анжи открыла рот и закричала. Пекос мгновенно подлетел к кровати, зажимая ее рот рукой. Руки Анжи метнулись к его пальцам, закрывающим ее рот, в то время как горячие слезы обжигали ей щеки. Ее обнаженные трепещущие груди прижимались к твердой руке Пекоса.

Он холодно прошептал ей в ухо:

— Ангел, ты что, забыла, где мы находимся? Ты хочешь, чтобы твой нервный женишок узнал, что ты лежала голой под его единственным сыном чуть ли не перед самой свадьбой? — Он укоризненно поцокал языком. — Этого не будет, дорогая. Он не хочет делить со мной даже свою землю, не то что будущую жену. — Пекос внезапно отчетливо ощутил, как мягкие полные груди прижимаются к его руке, и скрипнул зубами, страстно желая встряхнуть лживую проститутку так сильно, чтобы ее очаровательная головка с силой мотнулась на белоснежной шее. Это сильное желание боролось в нем с чувством совсем другого рода.

Он собрал всю свою волю, чтобы не приласкать эти обнаженные груди; чтобы вновь не ласкать и дразнить руками розовые соски, пока Анжи не начнет шептать его имя. Он страстно хотел убрать напряженную руку с ее мягкого сладкого рта и прижаться к нему губами, истомить его жаркой страстью.

Но, сдержавшись, он лишь холодно сказал:

— Я уберу руку, Ангел, и уйду. Если ты не хочешь, чтобы весь дом узнал о том, что произошло, я настойчиво советую тебе излить свои рыдания в подушку. — С этими словами он встал с кровати. Неторопливо подойдя к двери, повернулся и еще раз посмотрел на нее.

За всю свою жизнь он не видел такой холодной ярости в глазах другого человека. Ему приходилось стоять перед дулами ружей рассвирепевших мужчин, которые пытались убить его. Но в их глазах он не видел такого гнева. Он смотрел в глаза ревнивых мужей, жаждущих мести за бесстыдное поведение своих жен и возлюбленных, но и они не выглядели такими взбешенными. Он покидал любовниц, которые грозились вырвать кинжалом из груди его сердце, но никогда не видел в них такой слепой ярости. Мягкая ангелоподобная молодая женщина превратилась в злобное ожесточенное животное, и Пекос почувствовал, как дрожь пробежала по его телу.

Когда Анжи отбросила простыню в сторону и встала с кровати, Пекос почувствовал на спине холодный пот. На секунду ему показалось, что осмелевшая маленькая мегера намеревается перелететь через комнату и разорвать его на кусочки. Словно зачарованный, он смотрел, как она подняла деньги, которые он бросил на кровать, и медленно пошла к нему. Его тело напряглось, он ждал. Она остановилась прямо напротив и улыбнулась странной жуткой улыбкой, которая не коснулась ее диких зеленых глаз. Какой-то испуганный звук непроизвольно вырвался из его пересохшего горла, когда она протянула маленькую руку и крепко взяла его за пояс брюк. Притянув его к себе с силой, которая изумила его, она посмотрела в глаза Пекоса и засунула пачку банкнот ему в карман. Выпустив деньги, она резко схватила его за гениталии, заставив сморщиться от боли.

— Если ты когда-нибудь вновь попытаешься овладеть мною, я убью тебя! — Она отпустила его и отступила назад. — Убирайся, — прошипела она холодно. Пекос, мысленно аплодируя ее смелости и силе воли, удивленно покачал головой и, наполовину возбужденный, наполовину испуганный, вышел из комнаты.

Покачивая темноволосой головой, он молча шел по погруженному в темноту холлу назад в свою комнату. Войдя туда, налил себе приличную порцию бурбона, чтобы успокоить взвинченные нервы. Осушив стакан, он поставил его на бюро и направился в свою большую ванную комнату, раздеваясь по дороге.

Когда ванна наполнилась, Пекос скинул узкие брюки и открыл от удивления рот. На внутренней стороне левого бедра виднелись две-три ярко-красные капли крови. Они заставили его глаза расшириться от изумления. Озадаченный и встревоженный, он мог подумать только о том, что рассерженная Ангел поцарапала его. Тщательно осмотрев себя в поисках следов более серьезного повреждения, Пекос удовлетворился, что все было в порядке, ступил в ванну, смыл кровь и забыл о ней.

… Сердце разрывалось в груди Анжи. Она резко развернулась после того, как ушел Пекос, и прислонилась к закрытой двери. Отчаянно борясь с рыданиями и криками, рвущимися из горла, она медленно скользнула вниз по жесткой полированной поверхности тяжелой двери из красного дерева.

Никогда за свою молодую жизнь она не ненавидела человека так, как ненавидела теперь Пекоса МакКлэйна. Отвращение, которое она чувствовала к этому смуглому мужчине, превышало все другие чувства, испытанные прежде; сила этого чувства была столь огромной, что ей стало нехорошо. Она ненавидела это бессердечное отвратительное животное. Почувствовав, как тошнота подступает к горлу, и, закрыв полные слез глаза, Анжи впервые подумала об убийстве. Она не видела ничего страшного в сильном желании вонзить острый нож глубоко в грудь Пекоса, сделать так, чтобы кровь хлынула из его тела, и он рухнул к ее ногам. А его дымчато-серые глаза расширились бы от боли и потрясения, пока она будет улыбаться, глядя на него сверху вниз, и счастливый смех не сорвется с ее торжествующих губ.

Но Анжи слишком устала, чтобы предаваться таким мыслям. Она подошла к скомканной кровати и рухнула на живот, чтобы выплакать накопившуюся боль. Рядом с ней на матрасе влюбленные в жемчужно-золотой музыкальной шкатулке все еще обнимались, хотя уже и не танцевали — музыка закончилась. Резким движением Анжи сбросила шкатулку на пол. Отвращение накатило на нее волнами, глубина ненависти к Пекосу разрывала и жгла ее изнутри.

Ненависти такой же мощной, как и жаркая страсть, которой они уступили оба, слившись в едином порыве.

 

Глава 21

С ввалившимися глазами, изможденная, Анжи наблюдала, как самая длинная в ее жизни ночь превращалась в холодно-серый рассвет. Ей казалось, она не сможет теперь никогда заснуть. Когда первый поток слез истощился, Анжи погрузилась в ванну с горячей водой и едва не ошпарилась. Желая уничтожить все следы прикосновений Пекоса, она терла и терла кожу до тех пор, пока не могла уже больше поднять усталых рук.

Пристыженная, несчастная, с разбитым сердцем, Анжи достала из бюро ночную рубашку и натянула ее через голову. Она впервые надела ночную рубашку. Это мисс Эмили настояла, чтобы у нее была дюжина новеньких белых ночных сорочек. Но Анжи предпочитала спать обнаженной. И сейчас, когда мягкий белый хлопок скользнул вниз, Анжи мысленно прокляла себя за то, что была обнаженной, когда Пекос вошел в ее комнату. Возможно, если бы на ней была ночная рубашка, ничего бы и не случилось. Она тут же пообещала себе, что никогда больше не будет спать неодетой.

Анжи вздрогнула, когда вновь подошла к кровати. Капельки крови на желтых шелковых простынях свидетельствовали о том, что произошло. Анжи опять заплакала и отвернулась, не желая ложиться в постель. Она так и просидела, откинув голову на высокую спинку кресла, стоявшего у холодного камина, и прижав колени к груди. Ни разу до рассвета Анжи не сомкнула покрасневшие от слез глаза.

Это была мучительная ночь. Сменяющие друг друга эмоции и воспоминания накатывали на нее — бессвязные, странные, пугающие. Слабость охватывала ее, и Анжи вздрагивала, вспоминая восхитительное занятие любовью, которое превратило ее в женщину. В который раз она чувствовала на себе жаркие губы Пекоса, его умелые руки, длинное стройное тело, лежащее на ней; слышала его глубокий убедительный голос, бормочущий какие-то нежные слова, пока рядом доносилась звенящая мелодия из жемчужно-золотой музыкальной шкатулки.

Но к прекрасным воспоминаниям примешивалось и другое: Пекос, с гримасой отвращения поднимающийся с кровати, швыряющий деньги к ее ногам, называющий ее проституткой. Все это неотступно стояло перед глазами и заставляло сжиматься сердце. Анжи застонала от отчаяния и ненависти. Сейчас она ненавидела Пекоса. Ненавидела его больше, чем раньше. И боялась его; он был жестокий, холодный, бесчувственный человек. Он использовал ее, унизил, а затем посмеялся в лицо.

Анжи задрожала. Он вернется. Он придет к ней снова, когда захочет ее, и возьмет, не считаясь с ее чувствами. Может ли она противостоять ему? Если он снова захочет ее, сможет ли она его остановить? Сможет ли она удержаться сама, чтобы не пойти с ним на близость? Сделать это нелегко: ему стоит только перейти через внутренний двор и наброситься на нее. Баррет и мисс Эмили спят наверху; никто не услышит и не увидит, как Пекос заходит в ее комнату, как никто не видел и не слышал ничего сегодня ночью. Она была совершенно беззащитна перед этим беспринципным мужчиной. Ему не было до ее чувств никакого дела, в этом она была уверена. Но Анжи в глубине души догадывалась, что Пекосу доставляет удовольствие сам акт любви — точно так же, как и ей. Да, он вернется. Поэтому она в опасности.

К рассвету Анжи приняла решение. С его помощью можно было предотвратить повторение той трагической ошибки, которая произошла этой ночью. Она спокойно оделась, причесала свои длинные волосы и собралась присоединиться к Баррету МакКлэйну, чтобы вместе позавтракать. Похлопав по мертвенно-бледным щекам, чтобы вызвать хоть небольшой румянец, Анжи вышла в коридор и направилась во внутренний дворик на еле гнущихся ногах.

— Доброе утро, Баррет, — сказала Анжи, глядя на седовласого мужчину.

— Анжи, дорогая! — Он встал так резко, что салфетка упала с его колен.

Мисс Эмили поставила свою фарфоровую чашку на блюдечко, удивленная тем, что Анжи так рано встала, и сразу же заметила ее бледность.

— Дорогая, — сказала она мягко, — вам не надо было сейчас вставать. Вы так бледны; вам нездоровится?

Баррет пододвинул ей кресло, и Анжи села, глубоко вздохнув и улыбнувшись:

— Все в порядке. Я встала, потому что мне надо поговорить с вами, Баррет.

— Конечно, дорогая, — сказал он, сев опять в кресло и озадаченно глядя на нее.

— Я хотела бы знать… Я подумала, что, возможно, мы…

Баррет наклонился к ней, положив руку на ее хрупкое плечо.

— Что, Анжи?

Мисс Эмили предположила:

— Дорогая, если вы хотите поговорить с Барретом наедине, я немедленно оставлю вас.

— Нет, — Анжи посмотрела на нее. — Вам нет никакой нужды уходить. — Она повернулась к Баррету: — Баррет, когда я приехала на Тьерра дель Соль, и мы говорили о нашем браке, вы объяснили, что мы должны подождать шесть месяцев, чтобы получше узнать друг друга. Я не хочу больше ждать; давайте поженимся сейчас.

Баррет МакКлэйн закашлялся, его сердце бешено забилось, его глаза расширились:

— Моя дорогая! Я предложил подождать только ради вас, но если вы не хотите…

— Я хочу. Я хочу выйти за вас немедленно. — Не обращая внимания на удивление, отразившееся на лице мисс Эмили, Анжи торопливо продолжила:

— Как скоро мы сможем пожениться?

С красным от возбуждения лицом Баррет, столь же ошеломленный, как и Эмили, но в то же время и счастливый, сказал:

— Господи, дорогая, как только будет готово ваше свадебное платье. Полагаю, через две или три недели мы сможем…

— Нет, Баррет. Меня не волнует свадебное платье. Давайте поженимся на этой неделе. Я хочу стать вашей женой; я хочу переехать наверх в покои хозяйки как миссис Баррет МакКлэйн. Я хочу, чтобы мы поженились сейчас.

Баррет взял ее за руку. Анжи поборола неприятное чувство, возникшее от его холодного, как лед, прикосновения. Но она постаралась не думать об этом и слушала, как он говорил:

— Моя дорогая, я немедленно поговорю со священником и, без сомнения, где-нибудь в Марфе мы сможем отыскать подходящий свадебный наряд.

— Уверена в этом, — кивнула она, стараясь улыбнуться и ненавязчиво высвобождая руку.

Появилась Делорес и налила Анжи кофе. Она слышала последнюю часть разговора и была так же ошеломлена, как Баррет и мисс Эмили, хотя и постаралась скрыть это. Она ослепительно улыбнулась, когда Баррет сказал ей:

— Делорес, приготовь для этой юной леди самый отменный завтрак. Мы должны заботиться о том, чтобы она была здорова; в субботу она станет миссис Баррет МакКлэйн.

— Ах, это прекрасно! — Делорес кивнула и поспешила прочь, но на сердце у нее было тяжело, как и у Анжи. Она с самого начала надеялась, что Анжи и Пекос полюбят друг друга, и что Анжи выйдет за МакКлэйна, но за сына, а не за отца.

Анжи сидела, пытаясь сосредоточить внимание на возбужденной болтовне своего будущего мужа. Но это было нелегко. Его то повышающийся, то затихающий голос резал ей уши. Голова кружилась после бессонной ночи; глаза припухли от выплаканных слез.

На сердце у нее было тяжело, оно словно разбилось на мелкие кусочки. Мучила боль в животе. Но больше всего беспокоила ранка между ног. Она постоянно напоминала о том, что Пекос забрал нечто очень важное, то, что она никогда уже не сможет обрести вновь. Он первым познал ее как женщину. Но это абсолютно ничего не значит для него. Ничего.

Анжи была глубоко несчастна, но мысль о предстоящем браке успокаивала ее. Как жена Баррета МакКлэйна она переедет наверх и будет в безопасности в огромных хозяйских покоях по соседству с комнатой Баррета. И злобный черствый Пекос не сможет больше проникнуть в ее комнату, в ее кровать, в ее тело.

Она сидела, потягивая маленькими глотками обжигающий кофе, в то время как пожилой седовласый мужчина, сидевший рядом, вдохновенно излагал свои планы относительно свадьбы. Анжи едва слышала то, что он говорил. Она знала, что все же есть одно место, куда может проникнуть жестокий Пекос.

Этим местом было ее измученное сердце.

… Пекос смотрел, как очаровательная бледная девушка идет по длинному боковому приделу храма. Его сердце сжалось от боли, словно сильные цепкие руки проникли сквозь грудную клетку и жестоко сжали его. Отрешенное лицо Анжи освещала лишь слабая улыбка. Его выражение было спокойным и полным достоинства, хотя она и казалась раненой птичкой. Пекосу страстно захотелось схватить ее на руки и защитить от всех напастей, которые неизбежно свалятся на Анжи, когда она вступит в брак с Барретом МакКлэйном.

С болью Пекос представил эту юную чувственную красавицу, лежащую обнаженной рядом с его старым отцом, который светился сейчас счастьем, выступая в роли молодожена. Пекос слишком хорошо понимал, что под его маской достоинства и благочестия таится отнюдь не платоническая любовь.

Анжи приблизилась к алтарю. Словно библейская распутная Иезавель, она ступила вперед, сжимая руку старого МакКлэйна. Пекоса переполняли гнев и страсть, и он ненавидел себя за свою слабость. Но слишком отчетлива была еще в памяти та восхитительная ночь в постели Анжи. Его мучило воспоминание о мягких медовых губах, трепещущих под его поцелуями; о полных, спелых грудях, наполняющих его рот; о шелковистых бедрах и плоском животе, двигающихся под его твердыми боками; обо всем этом женственном чудном теле, пленившем его и подарившем неземное блаженство.

Пекос прикусил губу. Он наблюдал, как маленькая, покрытая кружевом ручка обвила у локтя руку его отца, как Анжи посмотрела на Баррета и улыбнулась ему. Пекос простоял в течение всей свадебной церемонии неподвижный, как статуя, мужественно стараясь не смотреть на невесту и не думать об этой красивой самке, которая нежным голоском повторяла брачные обеты. Обряд, наконец, подошел к концу, и проповедник сказал:

— Помолимся.

Пекос склонил голову, в то время как болезненные чувства боролись в нем. И ему пришлось прилагать немало усилий, чтобы казаться спокойным. Монотонный голос читал молитву, наставляя молодоженов. Но как ни старался Пекос, он не смог сдержаться, чтобы не поднять глаза и снова не посмотреть на Анжи. Его сердце вновь затрепетало в груди. Она смотрела прямо на него, хотя ее покрытая вуалью голова была слегка опущена. Затем она медленно подняла ее, и их напряженные взгляды встретились, но в этих прекрасных изумрудных глазах, таких бездонных и еще недавно страстных, он увидел лишь отблеск… отчаяния? сожаления? ожидания?

Золотоволосая головка вновь опустилась, и Пекос замер, когда прозвучало «аминь». Он должен уехать. Немедленно. Он даже не останется на свадебное празднество. Он не может. Он не может больше оставаться на Тьерра дель Соль с Анжи, которая стала женой его отца. Останься он на ранчо, он знает, что огонь между ними вспыхнет опять и погубит их всех.

— Аминь. — Священнику вторили эхом голоса в огромной толпе, заполнившей церковь.

Несколькими секундами позже Баррет МакКлэйн и Анжи Уэбстер были объявлены мужем и женой, и Пекос смотрел, как седая голова склонилась к Анжи, когда Баррет по-отцовски поцеловал ее в щеку. Когда эти сухие тонкие губы прикоснулись к ее бледному лицу, Анжи опять подняла глаза на Пекоса. Слезы сверкали в них.

Баррет МакКлэйн, гордо сияя, повел свою новобрачную из придела церкви к месту, где их ожидали радостные прихожане, бросающие в воздух рис и выкрикивающие пожелания счастья и поздравления. Пекос смотрел, как окутанная атласом фигурка растворяется в ярких лучах сентябрьского солнца. Он тяжело вздохнул. Впервые в жизни он не мог полностью понять свои чувства. Толпа повалила из церкви. Все было кончено.

Пекос помотал головой, словно желая привести мысли в порядок. Он чувствовал, что может сойти с ума. Какое ему дело до того, что эта потаскушка с льняными волосами стала женой его отца? Пусть согревает своим теплом кровать старика. Пусть тянет свои тоненькие ручки к богатству МакКлэйна, используя для этого все свои таланты. Половина богатства все-таки принадлежит ему, и когда-нибудь он найдет способ получить и вторую половину.

Пекос вышел на солнце и зажмурился. Тетушка Эмили подошла к нему, взяла его под руку и сказала:

— Прекрасная церемония, не так ли, дорогой?

— Замечательная, — сказал он спокойно и улыбнулся, ведя ее к экипажу. Они присоединились к большой кавалькаде повозок, фургонов, колясок и оседланных пони, направляющейся на Тьерра дель Соль на свадебное торжество, которое продлится весь день.

— Пекос, дорогой. — Эмили посмотрела на свои затянутые в перчатки руки, лежащие на коленях. — Ты… ты не будешь досаждать Анжи теперь, когда она…

Пекос, пощелкивая поводьями, смотрел прямо вперед:

— Дорогая, я не буду досаждать никому. Я уезжаю сегодня в Мексику.

Сразу же опечалившись, она посмотрела в его красивое лицо. Оно было непроницаемым.

— Понимаю, — сказала она твердо. — Пекос, она… Анжи ничего не значит для тебя, ведь так? — Ее глаза были полны нежности и заботы о своем единственном племяннике.

— Сердце мое, — повернулся он к ней, — конечно, кое-что она для меня значит. — Он увидел выражение беспокойства в добрых глазах тетушки и, весело расхохотавшись, добавил:

— Она ведь теперь моя дражайшая мамочка. — Он продолжал хохотать, и тетя засмеялась вместе с ним. Но ее смех был довольно принужденный.

Хотя и не такой, как глубокий, нарочито убедительный смех Пекоса МакКлэйна.

 

Глава 22

Несмотря на быстрые приготовления, свадебное торжество получилось грандиозным. Оркестр, выписанный из Сан-Антонио, находящегося в четырехстах милях от ранчо, расположился на украшенном цветами возвышении. Музыканты в темных смокингах изнемогали от жары, играя чудесные романтические баллады. Веселые акробаты и клоуны занимали гостей в течение музыкальных пауз.

Огромный тент из белой с золотым узором материи затенял участок аккуратно подстриженной лужайки на восточной стороне гасиенды. Под ним выстроились одетые в белые жилеты мексиканцы-слуги. Они стояли во главе длинного стола с закусками, мясными блюдами, овощами, кондитерскими изделиями и десертом. Все это великолепие могло удовлетворить любой вкус. Изящные тарелки китайского фарфора, украшенные золотым ободком, были аккуратно составлены на конце стола — их хватило бы и на сотню ужинающих. Посреди стола дюжины белых роз наполняли круглые чаши из сияющего серебра. На больших плоских серебряных подносах красовались бокалы на длинных ножках, в которых искрилось золотистое шампанское. Круглый стол, покрытый нежной белой кружевной скатертью, красовался в самом центре лужайки; на нем лежали горы свадебных подарков, ожидающих невесту и жениха.

Баррет МакКлэйн пригласил всех работников Дель Соль принять участие в празднике, так же как, и жителей Марфы и Форта Дэвис. Сотни людей расположились под огромным тентом; они пили, ели, смеялись, и наслаждались самым роскошным праздником, в котором когда-либо принимали участие.

Анжи, бледная, но прекрасная в своем белом атласном с кружевами свадебном наряде, стояла рядом с Барретом у входа под большой тент, приветствуя гостей и пожимая им руки.

Она любезно улыбалась и позволяла обнимать и целовать себя всем желающим. Огромный поток людей, текущий мимо нее, не волновал ее. Анжи едва воспринимала все, что происходило вокруг. В ее мозгу была только одна мысль — она теперь в полной безопасности; она — миссис Баррет МакКлэйн. Она сможет мирно спать сегодня ночью, зная, что никто не прикоснется к ней.

Анжи не чувствовала ничего, кроме облегчения, стоя рядом с мужем, и притворялась сияющей от счастья. Баррет казался по-настоящему счастливым и с гордостью представлял ее как свою новобрачную, хотя они оба знали, что она будет ему дочерью, а не женой. Когда, наконец, все гости поздравили их, и Анжи думала, что ее рука вот-вот отвалится, устав от рукопожатий, она услышала слова, которые ждала уже более часа.

— Дорогая, — сказал Баррет, придвинувшись ближе и коснувшись рукой ее спины, — возможно, вы хотели бы пойти к себе и немного освежиться. Не переодевайтесь — думаю, вам следует быть в вашем свадебном наряде в течение всего праздника. Но, по крайней мере, вы можете умыться и расслабиться на несколько минут.

— Спасибо, Баррет. Мне действительно нужно приложить влажное полотенце к лицу. — Она слабо улыбнулась и послушно позволила ему поцеловать себя в щеку. Когда она пробиралась сквозь толпу по направлению к дому, к ее удивлению и недовольству, два громилы-охранника двинулись со своих мест и последовали за ней на некотором расстоянии.

Стараясь не обращать на них внимания, Анжи подобрала свои длинные атласные юбки и поспешила уединиться за толстыми стенами дома.

Там ее встретила Делорес с теплой улыбкой на губах.

— Позвольте освежить вас, Анжи. — Она отколола расшитую жемчугом и атласными лентами вуаль с золотистой головки девушки и повела ее вверх по лестнице.

Войдя в просторные господские покои, Анжи слегка осмотрелась, но не проявила большого интереса к обстановке, хотя никогда не была прежде в этой роскошной комнате. Как бы нехотя отметила, что элегантные покои были декорированы в розово-золотой гамме; ковер различных розовых оттенков был пышным и мягким, а вишневого дерева мебель отполирована до блеска. Розовый, украшенный позолотой камин, по бокам которого располагались розовые кушетки, был обращен к огромной кровати, стоявшей на возвышении. Анжи устало опустилась в кресло, а Делорес поспешила в примыкающие к спальне гардероб и ванную. Через несколько секунд она вернулась с наполненной прохладной чистой водой фарфоровой чашей розового цвета.

Анжи застонала от удовольствия, когда Делорес приложила освежающее влажное полотенце к ее разгоряченному лицу и горлу. Стараясь, насколько возможно, угодить молодой госпоже, Делорес аккуратно обтерла ее пылающее лицо и руки, пододвинула низенькую скамеечку, сняла с Анжи туфли и чулки и затем обтерла ее точеные ноги. Анжи почувствовала покой и умиротворенность, ей хотелось остаться здесь до конца дня.

Но вот пришло время возвращаться к мужу и гостям. Делорес вновь приколола фату к волосам Анжи и поправила ее прическу, пока она стояла перед открытыми на балкон дверями. Задумчиво глядя на иссушенную солнцем землю, Анжи вдруг прищурилась, не веря своим глазам.

— Подожди, Делорес! — Она отбросила в сторону расческу и напрягла зрение. Затем вышла на балкон, чтобы лучше рассмотреть то, что ее заинтересовало. Иссиня-черный конь несся галопом на юг не далее чем в ста ярдах от дома. Такие же иссиня-черные волосы всадника поблескивали в лучах сверкающего полуденного солнца. У Анжи болезненно засосало под ложечкой.

— Делорес! — громко вскрикнула она.

— Да, сеньора. — Делорес встала рядом.

— Похоже, что это… это…

— Ах, это Пекос. Он уезжает сегодня.

— Уезжает? — ее голос дрогнул.

— Si, Анжи. — Делорес посмотрела на коня и всадника большими печальными глазами. — Он попрощался со мной прямо перед тем, как вы зашли в дом. — Служанка следила ля выражением лица Анжи.

Большие зеленые глаза девушки были прикованы к удаляющейся фигуре.

— Ты имеешь в виду, что он не…

— Сеньора, Пекос никогда не задерживается долго на Дель Соль. Он едет назад в Мексику работать на своей золотоносной шахте. — Она понизила голос. — В этот раз он пробыл здесь гораздо дольше, чем обычно.

Голос Анжи слегка дрожал:

— Понимаю, так значит, он не вернется?

— Нет, он теперь долго не приедет, я думаю, — твердо сказала Делорес.

Рассеянно размышляя вслух, Анжи пробормотала:

— Тогда почему он не уехал прежде, чем… мне не надо было… я… — Она спохватилась. — Я… Я не думала, что это именно Пекос, потому что он не на Диаболо. Он верхом на каком-то другом коне.

Темные глаза Делорес посмотрели в ту сторону, куда ускакал Пекос.

— Диаболо уже слишком стар. Пекос оставил его здесь, чтобы не утомлять в долгом путешествии.

Анжи ответила с сожалением:

— Так приятно знать, что этот человек хоть о ком-то заботится. — Она улыбнулась Делорес и отвернулась. — Я должна вернуться к гостям.

Праздник продолжался весь день. И Анжи заметила, что ее муж, хоть очень религиозный человек, и обычно не употребляет спиртного, на этот раз выпил довольно много горячительного. Сначала это был только бокал искристого шампанского, но постепенно Баррет перешел на бурбон. Анжи была несколько шокирована этим, но ничего не сказала. В конце концов, для него это был особенный день, и он хотел быть любезным хозяином, выпивая со своими друзьями, помогая им чувствовать себя свободно на его гасиенде.

Но чем больше Баррет пил, тем громче становился его голос, раскатистее смех, более нежными поцелуи, которыми он осыпал щеки своей молодой жены. Изнывающая от жары, усталая, Анжи, которой надоел весь этот фарс, протянула руку, когда официант проходил мимо с подносом шампанского. Она прикоснулась своим бокалом к невысокому литому стакану с бурбоном, который держал ее муж, и он кивнул ей с одобрением.

— Выпей, моя любовь, — прогудел он и весело засмеялся, когда Анжи сделала глоток, скорчила гримаску и потерла нос, который защекотали брызги игристого напитка.

Длинный знойный день подходил к концу. Гости ели, пили, танцевали и вовсю развлекались. Анжи ничего не ела и выпила только один бокал шампанского. Зато она неутомимо танцевала с ковбоями, солдатами и офицерами и так провела не самый счастливый день в своей жизни. Она вновь увиделась с молодыми дружелюбными дамами, с которыми познакомилась на вечеринке в Форте Дэвис, но радость и легкость дружеского общения были утрачены. Молодые женщины смотрели теперь на нее совсем по-другому, когда она стала женой старшего МакКлэйна. И Анжи читала немые вопросы в их глазах. Но она не сделала ни одной попытки объясниться. В конце концов, не так уж важно, что они о ней думают. Для нее вообще больше ничего не важно. Она хотела только одного — чтобы этот день закончился, и чтобы она могла пойти наверх в свою спальню и спокойно уснуть. Спать. Спать. Ей был нужен лишь благословенный сон, без сновидений. Вот единственное, чего она хотела от жизни.

Анжи закусила нижнюю губу. Пекос уехал. Он уехал с Дель Соль и не приедет назад. Почему он не уехал неделю назад? Если бы он сделал это, ничего бы не произошло между ними; и она никогда не уступила бы ему. И ей не надо было бы немедленно выходить замуж за его пожилого отца. Что за холодный и расчетливый человек этот Пекос! Он намеренно оставался на ранчо дольше, чем обычно. Он остался исключительно для того, чтобы сломить ее сопротивление и овладеть ею, заставить ее отдаться ему. Так и случилось. И вот он уехал, свободный, как пустынные ветра, совершенно безучастный к тому, что случилось между ними. В то время как ее жизнь уже никогда не будет прежней, а ее разбитое сердце никогда не будет спокойно.

— Дорогая, — прошептал ей на ухо Баррет хриплым голосом. От него разило спиртным. — Вам надо сейчас пойти в дом и освежиться.

Обрадованная этими долгожданными словами, Анжи благодарно кивнула:

— Спасибо, Баррет. Это платье ужасно неудобное, и мне в нем жарко.

— Делорес ждет вас, — сказал он, сияя. И тут же кивнул своим телохранителям, приказывая им сопроводить жену в дом.

Там у нижних ступеней лестницы ее поджидала Делорес. Выражение ее лица было озабоченным, но Анжи не обратила на это внимания. Она могла думать только о том, чтобы подняться по лестнице, сбросить жаркий атласный наряд и переодеться в легкое летнее платье. Только сидя в наполненной прохладной водой ванне из розового мрамора, Анжи поняла, почему служанка выглядела такой расстроенной.

— Делорес, — обратилась к ней Анжи, — какое платье вы для меня приготовили?

Делорес, чей смуглый лоб пересекли озабоченные складки, появилась в дверном проеме ванной комнаты, держа в руках тончайшую ночную рубашку.

— Сеньора, я… — Она замолчала, склонив голову.

Анжи поднялась в ванне, схватив сухое полотенце.

— Что такое, Делорес? — Беспокойство охватило ее. — Где мое платье?

— Анжи, вы не должны одевать платье, вы должны…

— Делорес, мне нужно платье! Солнце только начинает садиться; праздник будет продолжаться еще несколько часов. Немедленно принесите мне платье. Ступайте в мою комнату, выберите подходящее и быстро возвращайтесь обратно. — Анжи надеялась, что если в ее голосе появятся командные нотки, ей удастся как-то поправить эту странную ситуацию.

Но в душе у нее уже шевельнулось дурное предчувствие. Она наивно надеялась, что своим приказом сможет удержать Делорес от сообщения о том, что она не сможет вынести.

Но Делорес печально прошептала:

— Вы не вернетесь на праздник, Анжи. Сеньор МакКлэйн велел, чтобы вы оставались наверху, приняли ванну и надели эту ночную рубашку.

Анжи вышла из большой ванны, обернувшись полотенцем. Ужас наполнил ее. Она все еще пыталась что-нибудь сделать, чтобы уклониться от этого.

— Делорес, я пойду спать! Или нет, я спущусь вниз к гостям. Мне нужно платье. — Она была в бешенстве, ее изумрудные глаза расширились от страха.

Покачав головой, Делорес печально сказала:

— Анжи, вы теперь новобрачная. Вы, конечно, знаете, что обычно происходит в брачную ночь между… — она покраснела. — Девочка, сеньор МакКлэйн будет здесь через несколько минут. Он хочет… он собирается…

— Нет! — Анжи бросилась от нее в сторону. — Ты не понимаешь, Делорес! Видишь ли, это все не совсем так. Нет!

Делорес последовала за обезумевшей девушкой в спальню, сжимая в смуглых руках ее ночную рубашку.

— Анжи, моя дорогая, хотя время сейчас раннее, чтобы заниматься такими… вещами, все же… вы вышли замуж за Баррета МакКлэйна, и это дает ему право…

— Дорогая Делорес. — Анжи нервно улыбнулась. Делорес не знала об их соглашении. Она ей все объяснит. — Баррет взял меня в жены только фиктивно. Это все, что он хотел от меня, и все, что я хотела от него. Он не собирается… не будет… — Холодок отвращения пробежал у нее по спине.

Негодуя при мысли о том, что лицемерный патриарх Дель Соль лгал такой доверчивой девочке, Делорес, тем не менее, была потрясена, что Анжи могла поверить в то, что ему от нее ничего не нужно. Она сказала мягко:

— Анжи, мне хотелось бы, чтобы это было именно так. Мне жаль, но вы ошибаетесь. — И Делорес тяжело вздохнула.

Анжи почувствовала, как ее спина покрылась мурашками от страха. Слишком живо встало в памяти утро, когда ее осматривал доктор. Именно Баррет приказал ему сделать это. Он хотел удостовериться, что она девственница, перед тем как овладеть ею. Почему она не поняла этого тогда?!

Делорес дотронулась до ее руки:

— Анжи, вы жена господина, и он хочет прийти к вам, чтобы разделить ложе. Не понимаю, как вы могли думать, что все будет иначе; я была совершенно уверена, что вы обо всем знали… Вы принадлежите ему; вы теперь его жена. Вы сами дали ему это право, когда вышли за него замуж.

— О, Боже, что я наделала! Что я наделала! — трагически шептала Анжи. — Я хотела обезопасить себя от… я… О, Делорес! — С расширенными от ужаса глазами Анжи в полуобморочном состоянии уставилась на балкон. — Я убегу, я… — Она повернулась и побежала через комнату к двери, ведущей в длинный коридор. — Я сама возьму платье и убегу. Я…

— О, моя бедная испуганная малышка, — простонала Делорес и кинулась за ней, схватив девушку за руку. — Аза Гранжер стоит за дверью, а Панч Добсон — у двери в покои Баррета. У вас нет выхода, Анжи. — Делорес стянула полотенце с дрожащей девушки. — Через пять минут дверь в спальню сеньора откроется, и он придет к вам. Если вы не хотите предстать перед ним обнаженной, пожалуйста, оденьте эту рубашку.

Горячие слезы потекли по пылающим щекам Анжи; она сильно дрожала и почувствовала, что слабеет. Она стояла, словно загипнотизированная, пока Делорес терпеливо натягивала шелковую прозрачную рубашку ей через голову. Она скользнула по бедрам девушки до пола, но не скрыла очертаний прелестной фигуры. Делорес лишь покачала головой, посмотрев на это юное стройное тело. Большие розовые соски гордо поднимались из-под тесного корсажа; шелковистые бедра, ягодицы и длинные стройные ноги были видны так же хорошо, как если бы на ней ничего не было надето.

— Помогите мне, — произнесла Анжи дрожащим, разрывающим душу голосом.

Слезы блеснули у нее в глазах, и Делорес пробормотала:

— Моя девочка, мне жаль, что я ничего не могу сделать. Послушайте меня. — Она взяла Анжи за вздрагивающие плечи и обняла ее. — Я знаю, вы невинны; будет больно, но недолго. Сеньор будет так возбужден, когда увидит вас, что не сможет устоять. Все произойдет быстро. Поэтому вам будет проще. Вы должны расслабиться, и…

Настойчивый стук в дверь, ведущую в комнату хозяина, прервал ее наставления.

— Нет, нет, — выдохнула Анжи и вцепилась в приземистую Делорес, дрожа от страха и ужаса.

Тяжелая дверь распахнулась, и Баррет МакКлэйн, одетый только в халат из серого атласа, вошел в комнату.

— Убирайся, — хрипло сказал он Делорес, тогда как его глаза были прикованы к жене.

— Si. — Делорес увидела страсть в его глазах. Она выпустила руки Анжи и поспешила к двери.

Анжи, не сводя расширенных от ужаса глаз с приближающегося мужа, услышала звук захлопнувшейся двери, закрывшейся за Делорес, и почувствовала, как упало у нее сердце. Обхватив себя руками, она простонала:

— Пожалуйста…

Баррет игриво улыбался, и, к своему отвращению и ужасу, она увидела, как серый атлас поднимается между его ног.

— Анжи, моя женушка, моя любовь, — хрипло бормотал он, то и дело запинаясь. — Я хочу тебя…

— Баррет! — Она обрела дар речи и начала умолять его: — Вы не можете сделать это! Это нечестно; вы обещали мне, вы дали мне слово! — Она изо всех сил пыталась прикрыть свое тело под его жадным взглядом.

Он приблизился к ней и стоял, глядя на нее:

— Моя дорогая, ты напугана. Ты теперь моя жена, и я решил превратить тебя в женщину. Тебе это ужасно понравится, хотя сначала будет немного больно. Я понимаю твои опасения. Ты девственница и не знаешь, чего ожидать. Но я уверяю тебя, Анжи, дорогая, я научу тебя всему. Я покажу тебе, что надо делать в постели. Ты быстро научишься.

— Нет! — закричала она на него. — Я не буду спать с вами! Вы говорили, что я буду для вас дочерью. Вы мне лгали, и я не хочу этого. Я немедленно ухожу отсюда. — Она повернулась, но он схватил ее за руку и развернул назад. Дикий взгляд, который отразился в его глазах, напугал ее, хотя Анжи и знала, что он сильно пьян и не в состоянии выслушивать ее доводы.

— Анжи, — сказал он, развязно ухмыляясь, — ты можешь быть мне дочерью. Ты будешь моей дочерью на людях, но сейчас мы одни. Это наше частное охраняемое жилище. Здесь мы — муж и жена. Мы можем делать все, что захотим, в этой комнате. И Господь благословит это. А теперь не глупи…

В отчаянии она старалась выиграть время:

— Баррет, это неприлично! Солнце все еще высоко в небе.

Двор полон гостей; они будут здесь еще несколько часов. Это ужасно невежливо с нашей стороны оставить их. Давайте вернемся к ним, а когда они все уедут, мы вернемся в нашу комнату. — В ее мозгу мысли сменялись с бешеной скоростью; если она сможет убедить его спуститься вниз к гостям, она сможет влить в него еще больше спиртного, затеряться в толпе, побежать к конюшням, оседлать Анжелу и умчаться прочь. Настолько далеко и настолько быстро, насколько сможет увезти ее верная кобылка. Увезти навсегда…

— Мне наплевать на наших гостей, — невнятно пробормотал он. — Я хочу того, что принадлежит мне, и я хочу этого сейчас. Солнце заходит; это прекрасное время для занятий любовью, Анжи. — Он твердо держал ее за руку, так крепко, что это причиняло ее боль. Другая рука медленно потянулась к ее полной груди.

— Нет! — закричала девушка и начала вырываться. Она была изумлена тем, с какой силой он подавлял ее. Старый МакКлэйн намотал толстую прядь ее длинных золотистых волос на свою ладонь, что лишило ее возможности двигать головой, и, держа ее лицо близко к своему, начал говорить низким настойчивым голосом такое, от чего перепуганная Анжи почувствовала болезненное отвращение.

— Дорогая, дорогая, — задыхался он, обдавая ее лицо жарким зловонным дыханием. — Дай мне объяснить. Понимаешь, малышка, у тебя между ножками есть теплая, темная, узкая, маленькая пещерка. Никто и ничто еще не проникало туда, но сегодня все изменится. У меня есть кое-что твердое, чтобы войти в тебя, и когда я это сделаю, тебе это понравится. Правда, ты скоро сама будешь умолять меня об этом. Сначала будет больно, но, как только я войду в тебя, эта боль превратится в блаженство. — При этом он улыбнулся ей.

— О, Боже, — рыдала Анжи, — остановитесь! Пожалуйста, пожалуйста, не надо. — Она открыла рот, чтобы закричать. Но у нее перехватило горло, и ее крики не выплеснулись наружу. Но они были достаточно громкими, чтобы раздразнить охваченного страстью Баррета МакКлэйна.

— Дорогая, — предупредил он сквозь зубы, — позволь мне убедиться, что ты правильно понимаешь ситуацию. Ты — моя жена. — Он потянул ее за волосы, и она застонала от боли. — Я собираюсь заняться с тобой любовью. Ты, что вполне понятно, немного нервничаешь, но я не собираюсь дольше выносить твои крики. Прямо за этой дверью Аза Гранжер и Панч Добсон охраняют наш покой. Тебе не выскользнуть отсюда, Анжи.

Если ты добровольно не дашь мне уложить тебя в постель, то я позову своих верных телохранителей, и они помогут мне справиться с моей приятной обязанностью. — Улыбка Баррета стала холодной. Он смотрел ей прямо в глаза; она знала, что он сделает то, что сказал. В ее глазах он прочел лишь страх. Больше всего Анжи боялась сейчас, что два великана будут держать ее, наблюдая, как муж займется с ней любовью.

Это окончательно сломило ее.

— Так гораздо лучше, дорогая. — Он кивнул, его рука выпустила ее волосы. — О, я обещаю тебе, со мной ты проведешь прекрасные мгновения. — Его глаза скользили по Анжи, он взял ее за руку и повел к большей постели. На негнущихся ногах и с сердцем, полным ненависти, она шла рядом с мужем, пока он продолжал говорить ей:

— Да, сладенькая, у нас целая ночь впереди, и я намерен провести большую ее часть на тебе. Девочка, я собираюсь ездить на тебе, как на необъезженной дикой кобылке. — Он захихикал, тогда как Анжи хотелось тут же умереть от стыда и отвращения.

Баррет ступил на возвышение, на котором стояла кровать. Через открытые двери балкона в комнату проникали лучи заходящего солнца, бросая блики на кровать. Улыбаясь, Баррет втащил Анжи на возвышение. Она уже мысленно покорилась своей участи. И стояла перед ним, чувствуя, как жар солнца и жар его глаз жгут ее едва прикрытое тело.

— Я не буду торопить тебя. — Он провел возбужденными пальцами по ее обнаженным плечам. — Я знаю, женщины любят, чтобы их сначала целовали.

Анжи поежилась; его руки были холодными, как лед, и в то же время липкими.

— Нет, вам не нужно… — она хотела было возразить. Анжи не могла даже помыслить о том, чтобы поцеловать его. Но ее фраза так и осталась незаконченной, потому что его губы впились в ее рот, и он прижал ее к себе. Анжи крепко сжала зубы, но его губы и влажный язык проникли в ее рот со страстью и настойчивостью. Он целовал ее долго, и все это время она, закрыв глаза, дрожала от отвращения. Когда, наконец, его рот оторвался от нее, Анжи смогла вздохнуть и подумала, что сейчас он овладеет ей, и все быстро закончится.

— Сердце мое, — протянул он тем временем. Его губы скользили теперь по ее щеке, — ты такая сладкая, такая невинная. Ты даже не знаешь, что нужно приоткрыть ротик, когда я целую тебя. — Он поднял голову и улыбнулся улыбкой собственника. — Я поцелую тебя снова, и ты на этот раз откроешь губки.

— Нет, Баррет, я…

— Что такое, дорогая? — Он лизнул ее в нос.

— Я… я… давайте не будем больше тянуть. — Она не поверила, что сама произнесла эти слова, но чувствовала, что если ей снова надо будет поцеловать его, она этого не переживет.

Ее слова воспламенили его. Он тяжело дышал, его карие глаза горели от страсти и выпитого спиртного.

— Моя дорогая, я понимаю твое нетерпение; я чувствую то же самое. Через день или два я научу тебя целоваться. Мы выкроим время для этого, и будем только целоваться. Но все это позже, так? — Он понимающе улыбнулся. — Пойдем в постель, Анжи.

Чувствуя, что слабеет, Анжи предприняла последнюю безнадежную попытку:

— Баррет, я… позвольте мне уйти, я не могу…

— Ты просто немного напугана. Ложись в постель и делай то, что я велю. Я измучен возбуждением и должен его удовлетворить.

С поникшими плечами и больно бьющимся сердцем Анжи опустилась на край кровати и услышала, как он сказал:

— Перебирайся на середину постели и ляг на спину. — Он стоял рядом и смотрел на нее.

Анжи сделала, как он велел. Она легла на спину, сжав по бокам кулаки. Девушка дрожала, и стон отчаяния сорвался с трепещущих губ, когда Баррет, ухмыляясь, склонился над ней и рванул лиф рубашки, обнажая ее груди. Она слышала, как он судорожно вздохнул и громко выразил свое одобрение:

— Ах, дорогая, что за милые спелые юные грудки. Они точно такие, как я и предполагал. Упругие, высокие, полные и сладкие.

Анжи закрыла глаза, чувствуя себя совершенно несчастной. И тут же почувствовала его ледяные руки у подола своей рубашки. Крепясь изо всех сил, она лежала не шелохнувшись. А Баррет медленно, очень медленно, тянул прозрачную рубашку вверх по ее коленям, бедрам, животу. Наконец он выпустил ее из рук, напрягся и стоял над молодой женой, глядя на ее обнаженное тело, и хрипло бормотал: — Красивая… какая красивая…

Его жадные глаза были прикованы к ее подрагивающему от рыданий животу и золотистым вьющимся волоскам между ног. Анжи повернула голову в сторону, и жаркие слезы потекли по похолодевшим щекам.

Баррет, не отрываясь, смотрел на обнаженную девушку. Улыбнулся и развязал пояс своего атласного халата. Анжи крепко сжала веки, когда он скользнул вниз, на пол. Всхлипнула, почувствовав его тяжелое тело рядом с собой, когда он опустился на кровать.

— Посмотри на меня, Анжи, — хрипло приказал Баррет.

Полные слез покрасневшие глаза неохотно открылись. Она смотрела ему в лицо, не желая видеть его тело.

— У моей дорогой женушки, — прошептал он, — красивое соблазнительное тело, и я покажу тебе все, что можно с ним делать. — Он приподнялся, полностью забираясь на кровать. К ужасу Анжи, мерзкий голый мужчина встал на четвереньки около нее. Его улыбающееся, покрасневшее от страсти лицо приблизилось к ее груди, его рот был приоткрыт, розовый язык высунулся. Похожий на голодного уличного кота, который видит перед собой миску с густой сметаной, Баррет начал жадно упиваться левой грудью Анжи, издавая ужасные чавкающие звуки, увлажняя слюной ее трепещущую от отвращения плоть. Ее напрягшееся тело покрылось мурашками, и Анжи мысленно молила Бога о смерти. Когда, наконец, жуткое хлюпанье закончилось, она затаила дыхание и ждала, молясь, чтобы все кончилось побыстрее.

— Котик, открой глаза. — Голос Баррета прозвучал у ее уха.

Полные страха зеленые глаза нервно распахнулись, и она увидела над собой его ухмыляющееся лицо. Карие глаза старика горели страстью, его губы были влажными. Из левого уголка его рта тоненькая ниточка слюны текла к подбородку. Его учащенное дыхание доносило до нее запах спиртного, сигар и чеснока. Казалось, он совершенно не замечает ее отвращения, не понимает, что ее омерзение довело Анжи до тошноты. Вновь и вновь она пыталась подавлять брезгливость, поднимающуюся в ее горле.

Открытый рот приблизился к губам Анжи. Она повернула голову в сторону и почувствовала, как язык Баррета скользит по ее губам, стараясь проникнуть внутрь. Не в состоянии найти вход, который он искал, он облизывал ее дрожащие губы, вызывая у нее стоны отчаяния, которые он принимал за вздохи страсти.

Подняв седую голову, Баррет счастливо улыбнулся и игриво укусил ее за кончик носа.

— Котик, мы с тобой будем по-настоящему счастливы. Подумай, дитя, каждую ночь я буду насыщаться твоими грудями, и… — Он помолчал, как будто новая мысль осенила его. — Нет! Не каждую ночь. Анжи, до меня только что дошло. Сиеста! Разве это не прекрасно? Ты будешь в моей постели и каждый день. Мы будем приходить сюда в дневное время, лежать обнаженными и играть. Ты рада, дорогая? Когда остальные в этом огромном доме будут спать после обеда, мы будем заниматься любовью.

Сейчас Анжи презирала этого ужасного мужчину еще сильнее, чем его самонадеянного сына. Она молча лежала рядом с этим пыхтящим лжецом и поклялась свести счеты с ними обоими. Каким образом, она еще не знала. Но она обязательно придумает, как это сделать. Даже если на это уйдет вся ее жизнь, она заставит обоих МакКлэйнов заплатить за то, что они сделали с ней. Анжи чуть не улыбнулась при этой мысли. Это облизывающееся омерзительное животное заплатит высокую цену за свою привилегию спать с нею, так же, как и его бессердечный красавец-сынок поплатится за то, что отнял у нее девственность. Желание насладиться своей местью дало Анжи желание жить и перенести этот ночной кошмар.

— Дитя мое, — тяжелый от страсти голос Баррета прорвался в ее мысли, — я бы хотел провести с тобой больше времени, но я слишком возбужден, дорогая. Раздвинь ноги, девочка, у меня для тебя есть кое-что горячее и твердое. — Он неловко взгромоздился на нее, раздвигая ей ноги и вставая на колени между ними. — Открой глаза, Анжи. Посмотри сюда, — сказал он, ухмыляясь, и обхватил рукой свой поднявшийся член. — Я собираюсь вонзить это в твое влажное теплое местечко, маленькая моя. Боль будет острой, как бритва, так что можешь плакать и кричать, если хочешь.

Без дальнейших слов Баррет МакКлэйн склонился над испуганной молодой женой. Рыча от возбуждения, он приближался к ней. Глаза Анжи закрылись, и рыдания сорвались с ее губ, перерастая в вопль, когда его жесткая плоть коснулась ее. Крик Анжи был последним, что услышал пьяный Баррет МакКлэйн. Тяжело упав, он потерял сознание до того, как войти в нее.

Довольно долго Анжи лежала под ним совершенно неподвижно, не осмеливаясь дышать и не понимая, что случилось. Секунды шли, и его тело становилось все тяжелее, а громкий храп вырвался из его открытого рта. Осторожно открыв глаза, она посмотрела на мужа. Его голова лежала на ее правой груди, щекой прижимаясь к соску. Рот был широко открыт, его горячее дыхание обдавало жаром ее лицо. Напуганная, она скорчилась и толкнула его изо всех сил. Сдавленные рыдания вырвались у нее из горла.

Довольно долго Анжи не могла высвободиться из-под неимоверно тяжелого тела, распростертого на ней. Затем, собрав все свои силы, она, наконец, сбросила его с себя. Отвратительный старик развалился рядом, все еще придавливая ей одну руку. Отчаянно желая убежать подальше от этой кровати и пьяного храпящего человека, она дергала свою руку с таким отчаянием, что, казалось, она вот-вот оторвется.

И все же у нее ничего не получалось. Чувствуя, что с удовольствием отрезала бы собственную руку, если бы от этого зависело ее освобождение, Анжи вонзила свои острые зубы в голое плечо старика и изо всех сил укусила его. Баррет не проснулся, но застонал и немного отодвинулся, отрывая плечо от кровати. Анжи этого было достаточно. С криком радости она царапнула его по спине, стараясь сделать больнее. Освободив руку, тут же вскочила с кровати, расширенными и дикими глазами глядя на распростертое перед ней обнаженное тело мужа.

Натянув на себя серый атласный халат Баррета, Анжи попятилась назад. Она боялась, что в любую секунду это похотливое чудовище может проснуться и вновь взгромоздиться на нее. Ее взгляд был прикован к нему до тех пор, пока она не уперлась спиной в дверь. Повернувшись, Анжи выбежала вон из комнаты. Сердце тяжело стучало в ее груди, она тщетно пыталась запереть дверь. Но замка на ней не было. Баррет МакКлэйн распорядился, чтобы замки на двери между двумя комнатами — его и ее — были убраны за сутки до свадьбы.

Ее перехитрили. Анжи быстро соображала, что делать. Прежде всего, она должна вымыться. Сбросив халат на пол, она пробежала по толстому дорогому ковру к высокому комоду. Дрожащими руками вылила воду из фарфорового кувшина в находящийся рядом таз. Икая от рыданий, нашла мягкую ткань и погрузила ее в воду. Сожалея, что у нее нет куска щелочного мыла, она взяла с полки квадратный, пахнущий хвоей мыльный брусок.

Не менее получаса несчастная молодая женщина терла свое обнаженное тело, надеясь смыть со своей кожи следы слюны, оставленные ее отвратительным стариком-мужем.

Еще долго после того, как ее кожа порозовела и зашелушилась от сильного трения, Анжи продолжала тереть свое тело. Когда она устала до изнеможения, Анжи бросила ткань и воду и прошла через комнату к большому дубовому столу Баррета МакКлэйна. Не удивилась, найдя там то, что искала. Полупустая бутылка крепкого виски находилась в нижней полке стола. Анжи достала ее, открыла и поднесла к губам. С гримасой отвращения она прополоскала рот огненной жидкостью и выплюнула ее в таз. Потом еще раз набрала виски в рот и держала его там до тех пор, пока не начала задыхаться; затем вновь выплюнула обжигающую жидкость в таз. Анжи никогда еще до этого не пробовала виски. Она подумала, что его вкус ужасен; но он гораздо лучше отвратительных поцелуев Баррета МакКлэйна, которые она хотела во что бы то ни стало стереть со своих губ. Удовлетворенная тем, что с ее тела исчезли, наконец, его следы и запах, Анжи поставила виски на место и начала осматриваться в поисках какой-нибудь подходящей одежды.

Какой-то документ лежал поперек стола, и ее имя в самом его начале привлекло внимание Анжи. Она не почувствовала укора совести, когда взяла этот документ и начала читать. Она прищурилась, чтобы лучше видеть, и села в обитое дорогой тканью кресло, обхватив пальцами ног его полированные деревянные ножки. Анжи прочитала все, что там было написано.

Наконец она положила бумагу на гладкую поверхность стола и села совершенно неподвижно, размышляя. Теперь она знала, что ей делать. Еще меньше часа назад она была во власти отвратительного человека, которому вручил ее родной отец; человека, который обещал, что никогда не прикоснется к ней, что они будут мужем и женой только юридически, а на самом деле она будет ему дочерью, и никем больше. Лежа в его кровати, она мысленно поклялась, что найдет способ поквитаться с ним. Тогда она думала, что на это уйдет много времени, возможно, годы.

А сейчас Анжи улыбнулась. Это была печальная, холодная улыбка. Она медленно поднялась с кресла и неторопливо направилась к тяжелому бюро Баррета. Она потратила совсем немного времени, чтобы найти его безвкусно сделанную бриллиантовую булавку. Анжи опять улыбнулась, когда вынула украшение из футляра. Зажав булавку большим и указательным пальцами, она, все еще обнаженная, отворила тяжелую дверь и вновь вошла в комнату, где мертвецки пьяным сном спал ее муж.

Анжи направилась прямо к постели и поднялась на возвышение. Подняла сверкающую булавку в правой руке и вытянула левую ладонью вверх. Холодно улыбаясь, резко проткнула кончик пальца острой иглой застежки. Тут же на коже выступили капельки крови. Зажав булавку зубами, Анжи сжала свой пораненный палец и надавила на него. Потом она очень осторожно повернула его, склонилась над крепко спящим мужчиной и резким движением смахнула капельки крови на белую скомканную простыню, как раз туда, где находились недавно ее обнаженные ягодицы.

Для того чтобы все выглядело до конца правдоподобным, Анжи поднесла палец к правому бедру Баррета. Она терпеливо ждала, пока большая темная капля крови упадет на его увядшую кожу. Смотрела, как завороженная, как эта капелька медленно стекает вниз, к покрытой волосами плоти меж его ног. Ее глаза сузились, Анжи посмотрела на его спокойное лицо, повернулась и сошла с возвышения.

Молодая женщина вернулась в соседнюю спальню и положила бриллиантовую булавку на место. Чувствуя себя совершенно опустошенной, хотя и на удивление спокойной, она поняла, что познала один из уроков жизни. Мир вокруг нее был холодным и жестоким. И чтобы выжить, очевидно, тоже надо быть холодной и жестокой. Таким был ее отец. Таким был Пекос. Таким, определенно, был и Баррет МакКлэйн. Ну что ж, она будет еще холоднее и тверже. МакКлэйны полагают, что могут использовать ее, как игрушку, бесчувственную вещь. Но у нее другие планы. У нее теперь в руках все козыри, и она мудро поведет свою игру.

С окаменевшим сердцем Анжи подняла серый атласный халат с пола и надела его. Подошла к пустой кровати, которая была заранее застелена служанкой. Тяжело вздохнув, распростерлась на мягких шелковых простынях и стала безучастно смотреть в высокий потолок. Измученная физически и душевно, она вскоре заснула, несмотря на все то, что случилось этим вечером. Ее последняя мысль была о документе, который она увидела, и о гневе Пекоса, когда он узнает обо всем. Анжи глубже погрузилась в перину, и ее мягкие губы искривились в усмешке.

И эта усмешка была холодной и жестокой.

 

Глава 23

Пекос смотрел, как жаркое сентябрьское солнце садится за горизонт. Он вздохнул, протер усталые глаза и закинул ногу на ногу. Монотонный стук колес поезда, мчащегося по пустыне, раздражал и без того натянутые нервы. Он хотел, чтобы это скучное длинное путешествие в Пасо дель Норт, наконец, подошло к концу. Твердо решив не думать о событиях минувшего утра, Пекос все же не мог отогнать от себя видение: красавица Ангел поднимается по ступеням церкви, чтобы стать миссис Баррет МакКлэйн.

Пекос громко застонал. За окном быстро сгущались сумерки. Очень скоро Ангел и его отец будут… они… Пекос резко поднялся с жесткого сиденья. Рванул на себя дверь купе и вышел в узкий коридор. Решительно направившись в конец несущегося поезда, он вышел на открытую платформу и вздохнул с облегчением, увидев, что там никого не было. Стоя в одиночестве, он вцепился в железные поручни и склонился над ними; его серые глаза скользили по высохшей земле. Ее знакомый монотонный пейзаж радовал и успокаивал глаз.

Несмотря на события минувшего дня, Пекос знал, что вернется на эту прекрасную землю, которая была его домом. Брак отца никак не сможет изменить того, что Дель Соль была частью его самого — и всегда будет. Соблазнительная потаскушка в один «прекрасный» день может унаследовать приличную часть богатства. Дай Бог, чтобы Баррет МакКлэйн не оказался слишком жесток по отношению к сыну и не оставил ей все. От этой мысли у Пекоса перекосилось лицо. Еще лет двадцать может пройти, прежде чем он и его стройная мачеха станут компаньонами и совладельцами ранчо. Он старался представить, какой тогда будет Ангел. В тридцать восемь лет ее соблазнительная красота уже поблекнет; совершенное сейчас тело расплывется от излишнего увлечения сладостями и, вполне возможно, после родов. В первый раз эта мысль мелькнула у него в голове.

Пекос скрипнул зубами, а его пальцы сильнее сжали поручень. Как наивно было с его стороны не подумать об этом. Ангел, возможно, приложит все усилия и наплодит целый выводок, тогда у нее будет больше шансов заполучить большую часть наследства МакКлэйна. Воображение Пекоса тут же услужливо нарисовало образ толстой женщины с младенцем у налитой молоком груди, с другим на коленях и двумя или тремя у ног. Вообразив все это, он развернулся и поспешил назад, к бутылке бурбона в купе. Да, конечно, он выбросит ее из головы, если напьется до потери сознания.

… Пекос был совершенно пьян, когда поезд, пыхтя, подошел к Пасо дель Норт. Он спотыкался на ступеньках, напевая какую-то непристойную песенку. Невысокий темнокожий проводник подхватил его под локоть, чтобы помочь спуститься на землю.

— Миста Пекос, вуй, не хотите ли вы идти в отель? — Глаза старика блеснули, и он снисходительно улыбнулся. Пекос был его пассажиром множество раз с тех самых пор, как в Марфу провели железную дорогу, и проводник испытывал нежную привязанность к этому привлекательному молодому человеку.

— Не представляю, о чем ты, Вилли. — Пекос умолк и подмигнул негру. — Тем не менее, если кто-нибудь позаботится о моей лошади, я буду очень обязан. — Он громко икнул.

— Конечно, миста Пекос. — Вилли кивнул головой и пообещал молодому МакКлэйну, что его лошадь отведут на платные конюшни.

Шатаясь на деревянной платформе, Пекос неуклюже пытался нашарить деньги в кармане узких брюк.

— Мой Бог, Вилли, меня ограбили прямо в поезде железной дороги «Сазерн Пасифик»! — Он попытался изобразить удивление в своих серых глазах.

— Нет, миста Пекос, вас не ограбили. Вы потеряли все наши деньги, играя в карты, да. — Вилли осуждающе покачал головой.

Пекос вытащил руки из пустых карманов и положил их на плечи проводника.

— Так и было. Так и было. Вилли, я разорен.

С готовностью вытащив несколько банкнот из кармана, низкорослый негр улыбнулся и протянул деньги Пекосу:

— Я дам вам небольшой заем, миста Пекос. Вы отдадите мне его, когда в следующий раз приедете в Марфу.

Пекос наклонился к лицу Вилли:

— Я никогда не вернусь в Марфу, Вилли.

— Ну что ж, вы все равно когда-нибудь снова поедете этим поездом. Я вам доверяю, да.

Пекос выпустил плечи проводника и хрипло сказал:

— Вилли, ты классный парень. — Его пальцы сжали пачку денег. — Я возьму их, но обязательно верну долг, мой друг. Не беспокойся; я верну тебе деньги, даже если это будет последним поступком в моей жизни. Ты думаешь, я позволю твоим малышам голодать, потому что я взял весь твой заработок, и…

— Миста Пекос, — прервал его маленький улыбающийся человек, — я должен вернуться в поезд. — Крепко пожав руку своего непутевого пассажира, Вилли остановил коляску и посадил в нее Пекоса. Пока тот усаживался на заднем сиденье, пересчитывая деньги и снова напевая громким баритоном что-то разухабистое, Вилли сказал вознице:

— Отвези этого человека прямо в центральный «Гранд отель». Проследи, чтобы ему дали комнату и уложили в постель.

Вилли взял одну из банкнот из длинных пальцев Пекоса и протянул ее вознице. Это сбило МакКлэйна со счета.

— Черт побери, — пробормотал Пекос и начал считать снова.

— Доброй ночи, миста Пекос, — сказал Вилли, осклабившись, — вам надо поспать, да.

Пекос не слушал его. Когда извозчик повез его в отель, он был слишком занят пересчитыванием денег и собственным пением.

На следующий день Пекос проснулся с дикой головной болью и неприятным вкусом во рту. Он огляделся вокруг, недоумевая, где находится, и как сюда попал. Постепенно память вернулась к нему. Он отчетливо вспомнил свадьбу отца, собственную поездку и то, как напился. Ненавидя себя за то, что держался как влюбленный мальчишка, Пекос сбросил на пол покрывало и встал. Через час он вышел из отеля и ступил на длинный деревянный тротуар. Чисто выбритый и тщательно одетый, он сиял теперь здоровьем и молодостью. Его серые глаза были такими ясными, словно он никогда не пил ничего крепче лимонада.

Пекос улыбнулся, нащупав пачку банкнот, которые одолжил ему Вилли, и, достав душистую сигару из нагрудного кармана, зажал ее в зубах. Он огляделся, решая, где бы провести вечер, и сошел с тротуара. Вдруг Пекос вынул изо рта незажженную сигару и выбросил ее. Быстрыми шагами он пошел прямо к площади Пайониа Плаза. Там он, осмотревшись, решил, что делать дальше. Лавируя в толпе, он зашагал прямо к таверне «У Хрисана Гузи».

Его сердце бешено колотилось, ладони вспотели. Пожав широкими плечами по поводу своего глупого поведения, Пекос вошел внутрь. Его глаза скользнули по элегантному залу, который был еще полупустым в этот час. Занята была лишь пара столиков, и человек двенадцать стояли у стойки бара.

Пекос неторопливо направился к длинному бару из красного дерева. Бармен, которого он помнил еще с того памятного ночного визита, когда впервые встретил Ангел, кивнул ему и встал напротив.

— Что будете пить?

— Бурбон, — сказал Пекос ровным, спокойным голосом.

— Отлично. — Бармен поставил перед ним бутылку и стакан. Пекос выпил первую порцию. Бармен налил ему еще и хотел было отойти.

— Погодите, — сказал он тихо и выпил еще. — Я был здесь четыре или пять месяцев назад…

— Я вас помню. — Крупный мужчина кивнул. — Вас увел отсюда в тюрьму начальник полиции.

Пекос ухмыльнулся.

— Виноват. Весь сыр-бор загорелся из-за девушки по имени Ангел.

— И что?

— Я бы хотел ее повидать. Ангел. Она здесь? — Пекос затаил дыхание.

Бармен в накрахмаленной белой жилетке начал вновь наполнять бурбоном пустой бокал Пекоса.

— Нет. Ее здесь больше нет.

Прекрасно зная, что она на Дель Соль, Пекос продолжал:

— Вот как? А не знаете, куда она уехала?

— Послушай, сынок, той ночью ты уходил отсюда с Ангелом. Ты знаешь, какого сорта эта женщина, так что…

Пекос поднял руку:

— Конечно. Я и не собирался заводить серьезный роман, — он снисходительно усмехнулся бармену, — я просто хотел провести с ней вечерок. Не знаете, где она сейчас?

— Ты же понимаешь: такие, как она, сегодня здесь, а завтра там. Кто знает, куда она направилась?

— Да, это правда. — Пекос кивнул, чтобы ему опять налили. — А как давно она исчезла?

Бармен налил ему еще, поставил бутылку на полированную стойку бара и почесал широкую скулу.

— Ну, она давно уехала… Я бы сказал, три или четыре месяца назад. Может, больше. Фактически, почти сразу после того, как вы побывали здесь. Черт, возможно, тот ревнивый англичанишка где-нибудь запер ее, или убил, или еще что-нибудь. — Он покачал головой. — Господи, она ведь была такая хорошенькая, помните?

— Да, — Пекос устало улыбнулся. Он выпил, положил деньги на стол и вышел. Оказавшись опять на улице, он почувствовал некоторое облегчение. У него всегда была легкая тень сомнения, что Ангел и девушка, называющая себя Анжи Уэбстер, одно и то же лицо. Теперь же он убедился, что это именно так и есть. Ангел уехала отсюда как раз в то же время, когда Анжи появилась на Дель Соль. Анжи и Ангел была одной и той же женщиной. Той самой Ангел, которая была дорогой проституткой, а теперь стала миссис Баррет МакКлэйн, настоящей богачкой.

Пекос засмеялся и решил поразвлечься. Он слишком много времени потратил на мысли об Ангеле. Все, чего он только мог пожелать, можно найти в этом развеселом пограничном городке. Пекос решил развлекаться здесь в течение, по крайней мере, недели, перед тем как двинуться дальше в глубь Мексики к своей шахте Лост Мадр.

Ему повезло. Те деньги, что одолжил Вилли, послужат ему первоначальной ставкой. Он сыграет в покер и увеличит сумму. К полуночи он вдвое увеличит свой капитал и навестит легкодоступных девиц.

С легким сердцем Пекос торопливо пересек площадь и направился вниз по улице к отелю «Пьерсон». Короткий разговор с клерком, пожатие руки, выкладывающей банкноту в тонкую ладонь служащего с изможденным лицом, и Пекос узнал, где находится лучший игорный дом. Все, чего он сейчас хотел, были деньги. Он вышел из отеля и пошел к шумному салуну. Там, среди сезонных рабочих и местных крестьян, он уселся за покерный стол. Ставки делались умеренные. Эти люди были небогаты. Как и Пекос сейчас. Но в течение часа он выиграл достаточно, чтобы уйти с довольно крупной суммой денег.

Он пошел обратно к отелю «Пьерсон», поднялся по лестнице к комнате и легонько постучал в массивную дверь. Ему отворил узкобедрый мексиканец в жилете горчичного цвета и пропустил Пекоса внутрь. Кивнув хорошо одетым джентльменам, сидящим за столом, заваленным цветными покерными фишками и столбиками монет, Пекос тоже сел. Коротко представившись, отдавая дань вежливости, он положил перед собой толстую пачку денег, что послужило ему самой лучшей рекомендацией.

— Очень приятно, мистер МакКлэйн, — сказал банкомет, железнодорожный магнат с вьющимися рыжими волосами, веснушками и непроницаемыми зелеными глазами. Лучший игрок в этот вечер, он облизнул тонкие губы, обрадованный, что в игру влились свежие деньги. Он уже выиграл большую часть того, что имели его партнеры по игре.

Пекосу везло. Он играл спокойно, его красивое лицо и серые глаза были такими же непроницаемыми, как и у рыжеволосого. К тому моменту, когда часы на каминной полке пробили 2 часа ночи, все деньги были уже у Пекоса и железнодорожного магната. Игра продолжалась, ставки понемногу росли, и к трем часам ночи все закончилось. Лениво улыбаясь, Пекос встал из-за стола, потянулся, опустил закатанные рукава и застегнул ворот рубашки. Проигравший сидел спокойно, покуривая, пока молодой МакКлэйн завязывал свой черный шелковый галстук и натягивал пиджак.

— Мы еще увидимся, — сказал Пекос, протягивая руку недавнему сопернику.

— Разумеется, сынок. — Рыжеволосый улыбнулся, пожал Пекосу руку и даже не вздрогнул, когда Пекос сгреб все деньги со стола. Десять тысяч четыреста тридцать пять долларов.

В приподнятом настроении молодой мужчина шел по улицам, где было все еще много пьяных и игроков. Глубоко вдыхая ночной воздух, Пекос улыбался. Он весь так и светился от удовольствия. Вот что ему нужно. Его полные губы растянулись в улыбке. Чего ему действительно хотелось, так это приятно провести несколько часов до рассвета в гостиной заведения Тилли Ховард на улице Юта, названной так в честь знаменитого американского штата.

Он сменил направление и пошел прямиком к знакомому дому, самому элегантному из местных строений. Вошел в роскошный особняк, и его тут же встретила сама Тилли, женщина добрая и приветливая.

— Мой дорогой, я тебя сто лет не видела. Какой ты красивый сегодня. — Она улыбнулась возвышающемуся над ней хорошо одетому молодому человеку.

— Да, не виделись, Тилли. Я очень нуждаюсь в женском внимании. Несколько часов я провел за игральным столом, и…

— Ничего больше не говори, дорогой. — Она дразняще провела своим боа из перьев по его носу. — Тебе ведь нравятся блондинки, я права, Пекос?

— Брюнетки, — поправил он ее быстро, и тут же был представлен девушке с такими же черными волосами, как и у него самого. Она была очень высокая и чувственная. Ее угольно-черные волосы резко контрастировали с фарфоровой белизной кожи, а голубые глаза смотрели ласково, обещая многое. Она была одета в платье из небесно-голубого атласа, которое едва скрывало ее великолепные женственные формы.

— Меня зовут Бабетта, — прошептала она большими красными губами. — Надеюсь, что понравлюсь тебе.

— Дорогая, ты мне уже нравишься, — галантно сказал Пекос и подмигнул полной смеющейся Тилли.

Привлекательная молодая пара пошла наверх по покрытой ковром лестнице, затем — по тихому холлу в пышную спальню со стенами, обитыми голубой парчой. Дорогие предметы искусства украшали роскошную комнату. В серебряных подсвечниках горели свечи. Заведение Тилли славилось своими изящными ванными комнатами с арматурой из золота. Пекос улыбнулся очаровательной брюнетке, чью маленькую ручку он держал в своей руке, и медленно притянул ее к себе.

Мягкая рука поднялась к его лицу, и она медленно провела пальцами по его чувственным губам. Мелодичным голоском она сказала, дразня его:

— Ты позволишь Бабетте понежить тебя, Пекос? Пожалуйста…

Обхватив рукой ее талию, он поцеловал эти пальчики и прошептал:

— Мне это нравится, котик.

Несколько минут спустя Пекос, сбросив свой изящный вечерний костюм, лежал в ванне с горячей пенистой водой с сигарой в зубах и стаканом коньяка в руке. Из спальни выплыла Бабетта с расческой в одной руке и голубой губкой в другой. Очаровательное платье из голубого атласа было снято, и его взору открылось ее прозрачное нижнее белье из голубого французского шелка. Густые черные волосы девушки были отброшены назад, расчесаны и ниспадали по белым плечам.

Она мило засмеялась, подойдя к ванне. Раскинув руки широко в стороны, Бабетта склонилась над Пекосом, намеренно демонстрируя свои прелести красивому смуглому мужчине, сидевшему в воде. Она возбуждающе поцеловала его, и ее острые зубки слегка покусали его полную нижнюю губу. Затем она присела на маленький, облитый бархатом, стульчик рядом с ванной.

Бабетта начала купать Пекоса. Своими дразнящими поцелуями и смелыми мягкими руками, скользящими по его телу, она хотела доставить ему удовольствие. Бабетта дала понять, что ему тоже позволено прикасаться к ней везде, где он пожелает, в то время как она ласкала каждую часть его мускулистого тела. Когда она решила, что уже настало время ложиться в большую мягкую кровать в соседней комнате, девушка поднялась и ободряюще засмеялась, когда и Пекос встал в воде. Обтирая полотенцем его длинное стройное тело, она отвергала все его попытки ей помочь.

Пекос последовал за Бабеттой на разложенную постель. Она уменьшила свет ламп так, что они отбрасывали лишь мягкий мерцающий свет в погруженной в сумерки комнате. Когда Пекос скользнул под одеяло, Бабетта начала раздеваться, обольстительно скатывая чулок вниз по длинной красивой ноге, поставив ее на кровать рядом с его обнаженной грудью. Она успела снять только один чулок, когда Пекос притянул ее к себе.

Он поцеловал ее, и красные губы Бабетты ответили на его поцелуй, и она прижалась к нему; ее руки гладили его волосатую грудь и обнаженное тело. Она страстно прошептала:

— Я подарю тебе ночь, которую ты не забудешь, — и ее рот впился ему в губы — страстный, горячий, бесстыдный.

Пекос обнял ее. Ее обнаженные плечи были мягкими и теплыми, шелковистая талия тонкой, а бедра — полными и округлыми. Его руки скользнули ниже к ее белым ногам. Одна была босая, а другая все еще обтянута шелковым чулком. Он нежно ласкал ее, и девушка вздохнула.

Руки Пекоса медленно вернулись к ее талии. Он ласково приподнял ее.

— Прости, Бабетта, я…

Большие голубые глаза смотрели на него; маленькие теплые руки играли с волосками на его груди. Сияющие черные волосы Бабетты ниспадали вокруг ее очаровательного озадаченного личика.

— Что случилось? Со мной что-нибудь не так?

— Нет, Бабетта, — устало сказал Пекос, — это со мной что-то не так.

Через пять минут он, полностью одетый, расплатился с расстроенной красавицей и спустился вниз по лестнице. Выйдя наружу, торопливо пошел в свою гостиницу. Первые серые проблески рассвета стали видны за окном, когда он вновь разделся и лег в постель.

— Будь ты проклята, Ангел, — горько простонал он, и стал терпеливо ждать, когда придет желанный сон.

 

Глава 24

Баррет МакКлэйн проснулся. Тело и голова страшно болели. Он так всю ночь и проспал в одной позе. С трудом приподнялся на локте. Кровообращение медленно восстанавливалось, и пересохшие тонкие губы Баррета приоткрылись. Он хрипло пробормотал:

— Анжи.

Удовлетворенная улыбка искривила его рот. События прошедшего вечера вспоминались смутно, но Баррет все же припоминал урывками то, что произошло, и почувствовал, как в нем опять пробудились желание и гордость собственника. Перед его мысленным взором живо встало обнаженное прекрасное тело Анжи, распростертое перед ним на кровати. Поцелуи, ласки. Он смог вспомнить почти все до момента, когда он овладел ею, но это, как ни странно, ускользало от него.

Баррет потер короткую шею и попытался восстановить в памяти самую радостную минуту их брачной ночи. Он медленно сел на кровати и тут же увидел маленькие пятнышки засохшей крови на простынях. Он радостно улыбнулся, начал тщательно осматривать себя и обнаружил пятна засохшей крови на внутренней стороне бедра. Захихикал от удовольствия, его усталость и вялость как рукой сняло. Он поднялся с постели, почесывая голую грудь и чувствуя себя сильным и крепким мужчиной.

Думая, что его прекрасная юная новобрачная моется в ванной, он на цыпочках подкрался к двери, чтобы удивить ее. Но там ее не было. Широкая ухмылка Баррета слегка поблекла. Озадаченный, он повязал на бедрах полотенце и пересек большую комнату, направляясь в свои покои. Тихо открыл дверь, и счастливая улыбка вновь засияла на его заспанном лице.

Там, на большой кровати, в его сером атласном халате лежала очаровательная золотоволосая девочка и тихо спала. Сердце Баррета застучало. Одна прекрасной форму нога Анжи была слегка согнута. Пола халата откинута в сторону, обнажая ее совершенное тело, на которое ложились первые лучи утреннего солнца. Ее льняные волосы разметались по подушке, а маленькая рука откинулась рядом с ангельской красоты лицом.

Стараясь сдерживаться, Баррет не прикоснулся к ней. Его голые ноги не издали ни звука на тяжелом пушистом ковре, когда он тихо подошел к столу и взял документ, который написал перед свадьбой. Из верхнего ящика достал второй — приписку к завещанию, — которая должна была стать частью его волеизъявления.

Баррет оставил завещание на столе, взяв только приписку. Пройдя через комнату, он вернулся в покои хозяйки и направился прямо к двери, за которой стоял на посту Аза Гранжер. Распахнув дверь, он пригласил своего телохранителя войти.

— Позови Панчо, вы оба должны быть здесь через минуту, Аза. Я хочу, чтобы вы были свидетелями.

Аза Гранжер, кивнув своему напарнику, вошел за господином в спальню. Панч Добсон последовал за ними. Оба великана стояли, возвышаясь над улыбающимся седовласым хозяином, преданно глядя ему прямо в глаза. Казалось, они боялись, чтобы он не заподозрил их в том, что они смотрят на его молодую жену, лежащую в постели. Этот решительный человек ничем не мог удивить своих верных слуг. Они хорошо его знали. Их не обманывала его напускная праведность; они много раз видели, как он проявлял свое естество.

— Ребята, — Баррет помахал перед ними листом бумаги, — вы видите самого счастливого человека на свете. Моя невинная маленькая невеста стала женщиной. Я любил это дитя полночи и говорю вам, что… — Баррет жестом велел обоим мужчинам с покрасневшими лицами последовать за ним к постели. — Вот. — Баррет гордо указал на простыню. — Доказательство того, что произошло в нашу брачную ночь. Но это еще не все. — К ужасу своих телохранителей, Баррет сбросил с себя полотенце на ковер и стоял перед ними совершенно голый. — Мальчики, гляньте-ка сюда. — Он потрогал себя с таким самодовольством, что не заметил отвращения в глазах смущенных мужчин, которые обменялись друг с другом быстрыми взглядами.

Аза поднял полотенце и протянул его хозяину.

— Баррет, мы очень рады за вас, но если от нас больше ничего не требуется…

— Подожди! — Баррет вновь повязал полотенце на бедрах. — Я позвал вас сюда, чтобы вы засвидетельствовали этот документ. Прочти это, а затем вы оба подпишетесь и поставите число. — Он протянул бумагу Азе. Аза торопливо поднес ее к глазам и прочел:

— «Данным документом я, Баррет МакКлэйн, в здравом уме и твердой памяти, удостоверяю, что в свою первую брачную ночь взял драгоценную девственность моей невесты, Анжи Уэбстер МакКлэйн. Моя последняя воля и завещание теперь и навсегда вступает в силу. Подпись: Баррет МакКлэйн».

Аза опустил бумагу и посмотрел на ухмыляющегося хозяина. Множество вопросов кружилось в его голове, но он продолжал хранить молчание, так же, как и Панч Добсон. Оба поставили число и свои подписи на документе и отдали его сияющему молодожену.

— Это все, сэр? — Панчу не терпелось выйти отсюда.

— Да, да, идите, ребятки. — Баррет помахал заверенной бумагой в сторону двери. — Я хочу пойти к жене. Она ждет не дождется, когда я снова лягу с ней в постель, — сказал он, похотливо хихикая.

Кивнув, Аза и Панч вышли в коридор и тихо застонали от отвращения, когда за их спинами Баррет приказал:

— Займите свои места у дверей. Знаю, вы устали, но я не хочу, чтобы мою жену и меня побеспокоили. Возможно, позже, когда я выполню свою… — Он захлопнул за ними дверь, все еще хихикая.

Баррет скользнул назад в свою спальню и прошел мимо кровати к столу. Он положил заверенную приписку на завещание и поспешил в ванну. Едва в состоянии сдержать свое возбуждение, он прихорашивался там для своей спящей жены. Побрившись, выкупавшись и расчесав седые волосы, вернулся назад в спальню. Со стола взял оба документа, аккуратно свернул их в трубочку, перевязал голубой лентой и нетерпеливо пошел к кровати.

Баррет сел рядом с крепко спящей Анжи. Чувствуя, что он, без сомнения, самый везучий человек во всем Техасе, он ласково погладил ее свернутым завещанием по бархатистой щечке. Анжи слегка вздрогнула, но не проснулась. Баррет облизнулся и засунул документ под отворот серого атласа, медленно проталкивая сверток к ее груди. Анжи проснулась. Ее густые ресницы тревожно затрепетали, красивые изумрудные глаза открылись.

Она увидела голого Баррета МакКлэйна, который склонился над ней и чем-то щекотал. Ей тут же захотелось закричать. Ее губы приоткрылись; рука автоматически поднялась, чтобы оттолкнуть бумажный свиток. Но она быстро пришла в себя, решив довести все до конца с наименьшими мучениями. Анжи вспомнила, что решила прошлой ночью быть жесткой и расчетливой и заставить этого злого мужчину думать, что это он лишил ее девственности. Ей это было нужно, чтобы завладеть его состоянием. Видимо, первая часть плана удалась. Теперь пришло время для более трудной ее части. Нравится ей это или нет, но она должна смириться с тем, что это отвратительное создание будет спать с ней время от времени. Она позаботится о том, чтобы это было не слишком часто, но придется пережить несколько кошмарных ночей, чтобы поддерживать его счастливое неведение.

— Доброе утро, жена, — хрипло сказал Баррет, медленно, уверенно откидывая полу атласного халата.

Анжи потянулась и замурлыкала, как ленивая довольная кошка.

— Баррет, муж мой, — пробормотала она, соблазнительно выгибаясь.

Горящие глаза Баррета смотрели на ее обнажившуюся левую грудь, и Анжи поборола отвращение, подступающее к горлу. Она бессознательно вздрогнула: небольшой бумажный сверток опять прикоснулся к ее телу. Баррет, ухмыляясь, пытался протолкнуть его под халат между ее колен и дальше, между ног. От возбуждения на его губе под белыми усами выступил пот, а его дыхание участилось и стало громче. Анжи почувствовала, как у нее задрожала губа, и закусила ее, чтобы унять эту предательскую дрожь. Похотливый сладострастный распутник просовывал бумагу между ее трепещущих бедер, щекоча ее.

— Тебе приятно, женушка? Раздвинь ножки пошире, дорогая. Дай мне приготовить твое сладкое тело к тому, чтобы оно приняло меня.

Сдерживаясь изо всех сил, Анжи сказала спокойно:

— Дорогой, я такая грязная. Дай мне принять ванну, и тогда… — Она приподнялась на локте, запахивая халат.

— Нет, Анжи, — сказал он и повалил ее на спину. — Я не могу ждать так долго. Кроме того, я хочу рассказать тебе, что это за важный документ. Понимаешь, радость моя? — Даже когда он говорил, странная стимуляция продолжалась. Баррет грубо водил пергаментом по ее нежному телу. — Я скажу тебе кое-что, о чем ты не догадываешься. — Его глаза сияли. — Это мое последнее завещание, Анжи. В нем я все передаю тебе, все, чем я владею, дорогая. Пекос ничего не получит, все переходит к тебе. Было только одно условие: я должен был получить твою девственность. — Он порывисто наклонился и поцеловал ее грудь. Анжи почувствовала, как ее охватывает омерзение. Но Баррет не заметил этого. Он поднял седую голову и продолжал:

— Это условие было выполнено прошлой ночью. О, дорогая, дорогая, — воскликнул он в экстазе, — я так счастлив! Это было прекрасно, прекрасно. Допускаю, что выпил слишком много на празднике, но я помню все. — Его глаза блестели, и он хрипло добавил: — Ты — капризное дитя. Я видел царапины на спине этим утром. Ты, должно быть, была как дикая кошка, лапочка. Ты даже оставила на мне следы зубов.

Притворяясь счастливой, Анжи очаровательно улыбнулась:

— Ты превосходный любовник, Баррет. Я была на седьмом небе от счастья.

— Боже, Анжи! — Он воспламенился и отбросил завещание в сторону. Полностью распахнув ее халат, он наклонился и стал жадно целовать ее обнаженный живот. Тяжело дыша, он забрался на кровать.

— Я собирался провести все утро, целуя и лаская тебя. Но ты видишь, — он склонил голову и кивнул на поднявшуюся вверх затвердевшую плоть меж его бледными, покрытыми венами ногами, — я не могу больше ждать.

Анжи полными ужаса глазами смотрела, как он широко раздвигает ее ноги и ложится между ними. Внезапно она поняла, что не сможет вытерпеть этого даже ради осуществления ее планов. Она не сможет! Ни за какие деньги, даже за все деньги мира!

— Нет! — закричала она и начала вырываться. — Убирайся, ты, отвратительный старый лицемер!

Он уставился на нее расширенными глазами, потрясенный.

— Дорогая, дорогая, не говори так со мной. Ты ведь не настолько напугана после нашей прошлой ночи, ведь боль…

Уперевшись изо всех сил руками в его широкую грудь, Анжи дико извивалась, успешно сопротивляясь ненавистному для нее проникновению, которого он отчаянно добивался.

— Ничего не было прошлой ночью! Ничего! Ты меня слышишь? И никогда не будет. Я ненавижу тебя, мне противно даже смотреть на тебя, выносить твои прикосновения ко мне.

— Анжи, Анжи, — бормотал он, ошарашенный, — что ты говоришь, ты не можешь так говорить. Я любил тебя прошлой ночью; я взял…

— Ты ничего не взял и никогда не возьмешь! Твой сынок опередил тебя, ты, мерзкое, жалкое подобие мужчины! — Она видела, какая боль отразилась в его глазах. Она продолжала, держа его на расстоянии:

— Я вышла за тебя замуж, чтобы обезопасить себя от Пекоса, но ты солгал, и теперь я ненавижу тебя больше, чем его.

Лицо Баррета побагровело. Чувственное возбуждение и шок раздирали его на части. Оскорбленный, униженный, не верящий в то, что только что услышал, он все еще пытался овладеть своей женой.

— Нет, Анжи, нет. Это не… Ты… Доктор сказал мне, что…

Анжи молотила руками по пыхтящему старику. Ее пальцы коснулись его потных волос под подмышками, и омерзение, охватившее ее после этого прикосновения, придало ей новые силы. Она боролась как дикое животное, но Баррет атаковал ее ожесточеннее. Анжи отчетливо дала ему понять, как она к нему относится.

— Ты, скользкая изворотливая змея, — выкрикивала она, — ты подверг меня этому осмотру, но слишком рано доверился доктору, ты, тупой, властолюбивый дурак. Пекос овладел мной почти сразу после этого. — Она начала смеяться и истерически плакать одновременно, слезы текли по ее пылающим щекам. Несчастное выражение лица Баррета, вызванное ее словами, сменилось выражением неподдельного физического страдания.

Его руки резко оторвались от нее и обхватили седую голову, глаза закатились, и он задохнулся, не в силах набрать воздух в легкие. Громкий испуганный стон слетел с его побелевших губ, и он рухнул на Анжи. Вялое тяжелое тело Баррета обмякло. Анжи тоже было тяжело дышать, ее сердце бешено колотилось в груди. Она понимала, что не спиртное сразило на этот раз старика. Но не знала точно, что именно произошло, хотя инстинктивно поняла, что с Барретом МакКлэйном случилось что-то серьезное, возможно, даже угрожающее его жизни.

Анжи оттолкнула его в сторону. Он был без сознания. Какое-то время она просто испуганно смотрела на него. И в то же время Анжи была счастлива, что он не может больше прикасаться к ней. Она спрыгнула с кровати, наступив левой ногой на сверток бумаги, лежащий на ковре.

Анжи улыбнулась холодной решительной улыбкой. Неторопливо завязала серый атласный халат, подняла завещание и положила его обратно на стол Баррета. Все еще улыбаясь, она направилась к двери. Набрала в грудь побольше воздуха, провела пальцами по растрепанным волосам и распахнула дверь.

— Мистер Гранжер! Мистер Добсон! Сюда, быстрее! — громко звала Анжи. — Мой муж, Баррет! С ним что-то случилось. Быстрее, пожалуйста, быстрее!

Как раз в это время Пекос уехал из Пассо дель Норт. Решив, что тяжелая работа в своей шахте Лост Мадр станет именно той переменой, которая ему была нужна, Пекос направился в мексиканскую деревушку Буенавентура. Эта сонная маленькая деревня, съежившаяся под жарким мексиканским солнцем, вызвала улыбку на лице Пекоса. Буенавентура никогда не меняется. Вдоль главной пыльной улицы выстроились в ряд католическая церквушка, единственная таверна с грязными полами, платная конюшня и кузница, а также телеграф, в помещении которого находился магазин. Здесь было мало шансов поразвлечься, но загорелые улыбающиеся люди, которые жили в этом месте, были счастливы и спокойны.

Пекос обвязал поводья своего коня вокруг столба у таверны. Он вошел внутрь, сощурившись после яркого солнечного света. Маленькая душная комнатка была почти пуста. Не было никого, кроме седого мужчины, который спал, положив голову на руки и оперевшись на грубо сколоченный бар. Только жужжание мух, которые роились в лучах света, проникающего сквозь маленькие оконца, раздавалось в полутемной комнате.

Пекос подошел к стойке бара, снял свой стетсон, весь в пятнах от пота, и замшевые перчатки.

— Полагаю, честный гринго может выпить виски? — Его глубокий голос громко прозвучал в тишине комнаты.

Спящий человек, вздрогнув, проснулся и заморгал в смущении. Его светлые раскосые глаза уставились на Пекоса, и широкая белозубая улыбка растеклась по худому лицу.

— Сеньор МакКлэйн! — Гектор Топиа перегнулся через стойку.

Пекос тепло пожал его руку и поинтересовался, как поживает его семья.

— Пекос, Пекос, — сказал худой усталый мужчина, сияя от радости, и достал из-под стойки бара полупустую бутылку виски. — Они все в полном порядке! Только одна из дочерей уехала из дома.

Пекос налил себе виски, выпил и смотрел, как Гектор наливает еще.

— Прекрасно, Гектор. Удивляюсь, как тебе удалось поднять их всех на ноги… сколько их? Двенадцать, тринадцать? И все они превратились в хорошеньких миловидных девушек.

— Si, — сказал Гектор, гордо кивая. — У меня их четырнадцать, Пекос, ты забыл об одной. И ты прав, все они прекрасные дети. Ты знаешь, Антонио уехал в столицу, чтобы выучиться на врача!

— Прекрасное достижение, амиго, — протянул Пекос и выпил виски. — Ты видел кого-нибудь из моих людей? Я останусь здесь ненадолго, хочу посмотреть, удастся ли мне извлечь хоть немного руды из этой проклятой шахты.

— Ах, si, тебе везет, Пекос. Молодой Джоз Родригес приезжает в Буенавентуру каждый понедельник, чтобы сделать продуктовые запасы. Он и теперь вот-вот должен появиться здесь.

— Прекрасно. Я поеду на шахту вместе с ним. Он хороший парень, этот Джоз.

— Надеюсь. — Черные глаза Гектора блеснули. — Он часто навещает мою маленькую Розалинду.

Пекос хохотнул.

— Ах, любовь!

— Что с тобой, Пекос? Ты тоже влюбился?

Пекос продолжал улыбаться:

— Не думаю, что это для меня, дружище.

Через час молодой Джоз Родригес приехал в Буенавентуру. Обрадованный встречей с человеком, который уберег его от жестокой порки, Джоз крепко обнял Пекоса, что-то быстро говоря по-испански.

Привычный к чересчур рьяным проявлениям эмоций Рено Санчеса и Лупы, Пекос не стал вырываться из крепких объятий парня. Когда, наконец, Джоз отпустил его, Пекос спросил, как продвигаются дела на шахте. Не удивившись, услышал, что разрабатываемые пласты истощаются, и остались только следы золота. Пекос достал из кармана десять тысяч долларов и сказал, что ему понадобится помощь молодого человека. Вместе они вошли в магазин, где мексиканец с опечаленным лицом протянул Пекосу телеграмму.

«У вашего отца в воскресенье, 11 сентября, случился сердечный приступ. Он в очень плохом состоянии. Возвращайтесь немедленно на Тьерра дель Соль. Миссис Баррет МакКлэйн».

Анжи сидела у постели мужа, когда Пекос приехал на ранчо. С того самого утра, когда он рухнул на нее, Баррет МакКлэйн не произнес ни слова и не двинул ни одним мускулом. Доктор Уилсон, тот самый врач с совиными глазами, который осматривал Анжи, приехал на Дель Соль через два часа после того, как Баррета хватил удар. Он сразу же понял, что старшего МакКлэйна разбил паралич, и его шансы выжить очень невелики.

Но даже если он выживет, то определенно никогда не сможет вновь быть мыслящим нормальным человеком.

В силу своего долга Анжи сидела у кровати Баррета в его огромных покоях, не утешая, но и не мучая его. Временами, когда она смотрела на него, ей казалось, что он помнит всю ту шокирующую правду, которую она выплеснула ему в лицо в роковое утро. Она видела в этих больных карих глазах боль и неверие. Чувствовала, что у него разбито сердце.

Анжи не двигалась. Она надеялась, что он действительно все помнит. Она надеялась, что он помнит каждое слово, которое она сказала ему, потому что и она помнила всю ту ложь, которую он говорил ей. Она помнила свое унижение от его похоти и свою холодную ненависть, которую испытывала к нему и все еще продолжает испытывать, даже когда он при смерти. Она спокойно думала о том, что он может умереть. Да, ее мало волновало, выживет он или умрет. В любом случае, она, наконец, станет свободной. В его нынешнем положении он не сможет больше быть для нее угрозой. Эта мысль была утешительной. Если он выживет, он никогда не сможет больше прикоснуться к ней; если умрет — она станет одной из самых богатых женщин в штате Одинокой Звезды.

Пекос легко постучал в дверь и вошел в погруженную во мрак комнату.

— Не вставайте, — тихо обратился он к Анжи, когда она попыталась подняться со своего кресла. Глаза Пекоса остановились на ней только на мгновение, затем обратились к кровати, где лежал больной старик. Он подошел ближе, посмотрел на отца и почувствовал в груди сдавленную боль. Каким бы ни был этот поверженный страшной болезнью человек, это все же был его отец. По этой причине плечи Пекоса поникли, и он почувствовал, как в нем шевельнулась жалость к этому неподвижному телу под одеялами.

Анжи поднялась, ее сердце колотилось изо всех сил. Она смотрела, как Пекос робко приподнял холодную безжизненную руку Баррета МакКлэйна и склонился над ним.

— Отец?

Карие глаза широко открылись. В них мелькнул отблеск узнавания, который мгновенно сменился нескрываемой ненавистью. Пекос видел это выражение отцовских глаз сотни раз. Выпустив его руку, он отступил назад. Не глядя на Анжи, он сказал ей:

— Ваш муж может, в конце концов, поправиться.

— Почему вы так думаете?

— Он все еще умеет ненавидеть. — Его серые глаза посмотрели на молодую женщину. — Я также уверен, что он еще в состоянии испытывать страсть. Возможно, его любовь к вам поможет ему выкарабкаться.

 

Глава 25

Баррет МакКлэйн прожил еще неделю. Его сын больше не заходил к нему. Он стоял с сухими глазами возле своей тетушки Эмили, пока священник превозносил умершего и награждал его такими восторженными эпитетами, что Пекос цинично спросил себя, кто же все-таки лежал в тяжелом бронзовом гробу. Он только теперь узнал, что его покойный неискренний отец был, оказывается, добрым, благочестивым, почти святым человеком.

Анжи стояла перед гробом, лишенная каких-либо чувств. Она не была больше и никогда не будет вновь той доверчивой, невинной, испуганной девочкой, которая сошла с поезда на платформу Марфы во время песчаной бури. Сейчас она стояла, распрямив плечи и высоко вздернув подбородок. Глаза Анжи Уэбстер МакКлэйн не выражали ни сожаления, ни печали по поводу смерти мужа. Она не лицемерила, как делал этот человек при жизни. Она испытывала облегчение от того, что он умер, и не собиралась притворяться, что на самом деле нее было иначе. Ее не трогали взгляды порицания и осуждения, которые явственно читались в глазах присутствующих на похоронах, столпившихся у края могилы. Анжи спокойно встречала эти взгляды, мало заботясь о том, что люди думают о ее отнюдь не вдовьем поведении.

Приглашенные заполняли большой особняк на Дель Соль с утра до позднего дня. Анжи отказалась ухаживать за гостями. Она пошла к себе немного отдохнуть, раздраженная тем, что оба охранника, которые всегда неотступно следовали за Барретом, теперь так же по пятам ходят за ней. Сказав себе, что положит этому конец чуть позже, Анжи проскользнула в свою спальню, где ее ждала Делорес.

— Анжи, — сказала служанка, помогая ей снять черное платье, — вы не намерены оставаться внизу и занимать гостей?

— Нет, — спокойно ответила Анжи, — не намерена. Пусть Пекос МакКлэйн занимается ими. Они его друзья, а не мои. — Одев кружевную сорочку, Анжи села на обитую розовым бархатом кушетку и вздохнула.

— Полагаю, ради него вам следовало бы…

— Ради кого? — Анжи раздраженно посмотрела на нее.

— Ради Пекоса, — мягко сказала Делорес. Она отложила в сторону траурное платье и опустилась на скамеечку у ног Анжи. Положив их себе на колени, она стала делать облегчающий массаж правой ступни. — Думаю, вы должны… Пекос и вы должны научиться…

— Делорес, что вы пытаетесь мне сказать? — Анжи откинулась на кушетке, закрыв рукой глаза.

— Баррет МакКлэйн почил в бозе, Анжи. Пекос теперь будет управлять ранчо, и…

— Нет, не будет. — Анжи опустила руку и улыбнулась.

Озадаченная, служанка крепко сжала ногу Анжи, ее карие глаза расширились.

— Почему вы улыбаетесь? Я не понимаю, я…

— Я объясню, Делорес, хотя не думаю, что вам понравится то, что я скажу. Понимаете, в свою первую брачную ночь я видела последнее завещание моего дорогого мужа, Баррета.

— Вы знаете, что там написано? — Ее темные глаза блеснули, вопрошая.

— Да, знаю, — ответила Анжи, играя выбившейся из-за уха прядкой волос. — Все теперь принадлежит мне.

Делорес разинула рот и тут же зажала его ладонью.

— Нет! Этого не может быть! А как же Пекос?

— А что Пекос? — Зеленые глаза Анжи сузились.

С покрасневшим лицом Делорес бессвязно пыталась напомнить ей:

— Он имеет все права на Дель Соль! Эта земля принадлежала его матери задолго до того…

— Послушайте, Делорес, — Анжи поднялась с поджатыми губами. — Мне плевать, откуда взялась эта земля, и кто имеет на нее права. Говорю вам, я вышла замуж за жалкого старика, веря, что он добрый человек: была обманута им и перенесла самый страшный кошмар в моей жизни. Если бы он не заболел, я была бы вынуждена… — Анжи вздрогнула при этой мысли.

— Анжи, Анжи, — сказала Делорес успокаивающим тоном, — я знаю, что вы чувствуете. Баррет МакКлэйн… он лгал вам, но… Пекос ведь в этом не виноват! Пекос не похож на Баррета, он добрый, любящий мальчик, он…

— Прекратите, Делорес. Мне неинтересно выслушивать, что представляет собой Пекос. Если бы вы знали… — Анжи помолчала, улыбнулась Делорес и сказала искренне:

— Делорес, я вижу, как вы расстроены, но есть много вещей, о которых вы ничего не знаете. Надеюсь, это не восстановит вас против меня, теперь, когда я…

— Анжи, я люблю вас, вы всегда были такой доброй. Но я также люблю Пекоса, я любила его все двадцать семь лет его жизни, с тех пор, как только он родился. Дитя мое, он для меня особенный. Разве вы оба не можете как-нибудь поделить…

— Нет, Делорес, мы не можем. Пекос холодный человек, и мы не сможем ужиться вместе.

— Он не такой, — возразила Делорес. — Я не знаю, что случилось между вами. Я даже надеялась, когда только вы появились на ранчо, что вы и Пекос… — Она тяжело вздохнула. — Я знаю Пекоса с его младенчества. Баррет МакКлэйн пренебрегал им, когда он был еще ребенком. Мое сердце рвалось на части, когда я видела, как этот прелестный любящий мальчик так горько плакал, чтобы вымолить у отца любовь к себе! Нет, сеньора, у Пекоса могут быть недостатки, но он не холодный и дурной человек, каким был его отец. У него нежное сердце!

К вечеру все гости разъехались. Вновь одев траурное платье, Анжи сидела в библиотеке. Пекос со скрещенными на груди руками откинулся в кресле напротив у холодного мраморного камина. Мисс Эмили сидела рядом с ним. За столом Баррета поверенный МакКлэйна Дональд Уорс держал в руках завещание усопшего. За закрытыми дверями библиотеки стояли на посту Аза Гранжер и Панч Добсон. Спокойным размеренным голосом поверенный начал читать завещание Баррета МакКлэйна. Анжи бросила короткий взгляд на Пекоса, когда слова, объявляющие, что все завещано ей, были произнесены. Его полный рот сжался и побелел от гнева, а глаза выражали потрясение и недоверие. Это длилось всего мгновение, но Анжи знала, что он кипит от злости, и понимала, что у него есть все основания быть расстроенным Его длинное стройное тело напряглось, но оставалось неподвижным, и Анжи вдруг почувствовала угрызения совести.

— Если более ничего от меня не требуется… — Поверенный поднялся и посмотрел на Анжи.

Анжи тоже встала.

— Спасибо, мистер Уорс, вас проводить?

— Я найду дорогу, миссис МакКлэйн. — Он поцеловал ей руку и повернулся к мисс Эмили и Пекосу. — С вашего позволения. — Мисс Эмили кивнула рассеянно, потрясенная и расстроенная за своего возлюбленного племянника. Пекос ленивым жестом пожал поверенному руку и улыбнулся, словно ничего особенного не произошло.

Пекос проводил тетушку в ее комнату и направился к себе. Он прошел прямо к кладовке, где на крючке висел его патронташ. Холодно улыбнувшись, он снял его, надел на свои стройные бедра и застегнул. Проверяя револьвер, он полностью наполнил барабан патронами и сунул его в кобуру. Сдвинул борта своего черного пиджака, скрывая пояс и висевший там револьвер. Он прошел прямо в библиотеку, мимо двух великанов-охранников, которые все еще стояли при входе.

— Миссис МакКлэйн, — сказал он мягко, и Анжи поднялась от стола, за которым сидела, перечитывая завещание. — Могу ли я перекинуться парой слов с вашими телохранителями?

— Зачем, я не… Вы… Разумеется, — запинаясь, сказала она

— Тогда, если вы будете так добры, чтобы отдать им приказ, я буду очень признателен. — Он по-мальчишески улыбнулся. Жалея, что он так дьявольски красив, Анжи нервно сказала:

— Вы сами им прикажете. Они ведь здесь, прямо за дверью.

— Вы не понимаете. Я не имею над ними никакой власти. Они будут слушать только ваши приказания. Вы ведь теперь владеете всем на Дель Соль, помните? — Его полные губы искривились в жестокой усмешке, а серые глаза презрительно сузились.

Анжи вышла из-за стола, прошла мимо него и распахнула дверь.

— Мистер Гранжер, Пекос хотел бы переговорить с вами и мистером Добсоном наедине. Я даю ему на это разрешение. — Она вернулась в комнату и посмотрела на Пекоса.

— Примите мою величайшую благодарность, ваша светлость. — Пекос демонстративно поклонился и вышел. Молча он вывел двух великанов с гасиенды и повел к их жилищу. Зайдя в гостиную большого, сложенного из необожженного кирпича дома, оба с немым вопросом уставились на него. Пекос не замедлил объясниться:

— Я хочу, чтобы вы оба убрались отсюда до захода солнца, и никогда не возвращались обратно. — Пекос посмотрел в лицо Азе Гранжер.

— Вы можете хотеть все, что вам угодно, Пекос, но не от вас теперь зависит приказывать нам уехать. — Аза улыбался.

— Еще раз говорю вам. Вы оба немедленно выкатитесь с ранчо. Собирайте свои вещи и убирайтесь.

Аза Гранжер расхохотался Пекосу в лицо:

— Ты здесь являешься нарушителем границ частного владения, парень, ты не владеешь Дель Соль. Им владеет миссис Анжи МакКлэйн. Поэтому…

Пекос выхватил револьвер из кобуры и приставил его прямо к квадратной челюсти Азы Гранжера.

— Все это касается меня лично. — Пекос улыбнулся.

Тут же раскаявшись, Аза начал просить его:

— Успокойся, Пекос, что ты имеешь против нас? Все, что мы делали, так это выполняли приказания твоего отца.

— Да, Пекос, — с надеждой добавил Панч Добсон, — ты ведь знаешь, каков он был. Нам тоже не нравились многие вещи, которые он заставлял нас делать, но нам ведь платили…

Холодно оборвав его, Пекос сказал сквозь сжатые зубы: — Никакие деньги не могли бы заставить порядочного человека пороть беспомощного голого мексиканского мальчика.

— Но ведь мы не делали этого, Пекос. Вспомни, ты…

Пекос передвинул револьвер ближе к челюсти Азы.

— Я все очень хорошо помню. Мой папочка-ханжа первый раз сам стегнул парня, а затем передал кнут тебе. Если бы я не вмешался, ты бы безжалостно выпорол его. Больше никаких разговоров. Собирайтесь, живо, и убирайтесь отсюда. — Пекос убрал револьвер в кобуру, развернулся и вышел.

У открытой двери он обернулся:

— Я тоже уеду с Дель Соль, но если узнаю, что кто-нибудь из вас снова ступил на территорию ранчо, я вернусь и убью вас.

Пекос почувствовал себя немного лучше. Он вернулся к себе в комнату. Сняв черный пиджак, отправился к тете. Терпеливо убеждая ее в том, что прекрасно проживет и без богатства МакКлэйнов, он с ней поужинал, поцеловал ее в висок и пожаловался на усталость. К наступлению сумерек он был уже у себя и решил ехать на рассвете.

Пекос налил себе бурбон и начал расхаживать по комнате Горько усмехнулся над иронией судьбы. Ангел заполучила все! Даже эта комната больше не принадлежит ему. Она тоже теперь ее. И она получила все это так просто! В течение двадцати семи лет своей жизни он полагал, что все это принадлежит ему по праву рождения. И вдруг одна ночь, проведенная в постели Анжи, заставила Баррета МакКлэйна переписать все на ее имя. Очевидно, воистину неземное наслаждение послужило для этого причиной. Пекос ухмыльнулся собственной шутке и налил себе еще бурбона. И потом еще.

Пробило полночь. Анжи, меряя шагами пол своей большой спальни наверху, мучилась сомнениями и дурными предчувствиями по поводу того, что унаследовала все состояние Баррета МакКлэйна. Часами она переживала чувство вины, жалела, что нет никого рядом, кому бы она могла рассказать все, что было у нее на душе. Сама же она не знала, что делать. Страстная речь Делорес в защиту Пекоса все еще раздавалась в ее ушах, а душераздирающий взгляд мисс Эмили ранил ее сердце.

Осознав, что на самом деле ей очень трудно быть холодной, расчетливой женщиной, которой она пообещала себе стать раз и навсегда, Анжи не могла избавиться от чувства отчаяния. И вины. Проведя несколько мучительных часов наедине со своими душевными муками, она приняла решение. Несмотря на все обиды, которые он ей причинил, Пекос все же имеет полное право на долю Тьерра дель Соль. Эта земля принадлежала его матери; он сказал ей об этом однажды в своей потаенной пещере. И он сказал, как сильно он любит эту землю и свою жизнь на этом ранчо.

Анжи почувствовала, что напряжение немного спало. Она приняла решение, и ей стало легче. Она отдаст половину богатства Пекосу. Разделит все поровну. Он может оставаться на ранчо и управлять им; он это умеет и знает, как получать прибыль; а она — нет. Они будут партнерами по бизнесу и отбросят в сторону все свои личные разногласия. Ведь такой большой дом, как Дель Соль, достаточно вместителен для них обоих. Им даже не будет нужды часто встречаться, кроме как по делу, чтобы обсудить необходимые решения, связанные с управлением этой гигантской скотоводческой империей.

Зная Пекоса довольно хорошо, чтобы догадаться о его намерении уехать следующим же утром, Анжи набросила мягкий белый халат поверх атласной ночной рубашки, намереваясь сейчас же объявить ему о своем решении. Она пересекла комнату, остановилась и нахмурилась. Закусив нижнюю губу, представила огромного Азу Гранжера, стоящего за дверью. Она поежилась и открыла тяжелую дверь, собираясь сказать ему, что он и его напарник больше не нужны. В их услугах нет надобности. Мягкий вздох облегчения сорвался с губ Анжи. Азы Гранжера и Панчо Добсона нигде не было видно. Она была озадачена и одновременно обрадована. Улыбнувшись, Анжи закрыла дверь своей спальни, сбежала по покрытым коврами ступеням лестницы и пошла прямо в комнату Пекоса. Когда она подняла руку, чтобы постучать, ее сердце бешено забилось под атласным халатиком. Она стояла в нерешительности, чувствуя, что совершает ошибку. Ей не следовало приходить в эту комнату ночью. Он не поймет, он может…

Дверь открылась. Пекос стоял перед ней, на нем было только белое полотенце, небрежно завязанное узлом на левом бедре. Густые волосы на его груди сверкали от капелек воды. Он был бос, и от него пахло мылом и бурбоном. Дымчатые глаза расширились, а затем сузились.

— Заходите. — Он жестом пригласил ее войти в комнату. Закрыв дверь, прошлепал босыми ногами мимо нее, направляясь прямо к почти пустой уже бутылке с бурбоном.

— Не желаете? — спросил он, подняв свой стакан.

— Я… я не пью, — запиналась она нервно. — Простите, что пришла так поздно. Дело в том… я…

— Вы пришли в самое подходящее время. Пятью минутами раньше я еще принимал ванну. Вы извините меня за столь неофициальный наряд? — Он посмотрел на нее с иронией.

Анжи бессознательно вцепилась в лацканы своего халата, жалея, что не одела платье перед тем как прийти сюда. Жалея, что Пекос не одет. Жалея, что он такой высокий, красивый, мужественный.

— Вы пришли, чтобы позлорадствовать, или у вас что-нибудь другое на уме? — Он отставил стакан и подошел ближе.

— Я… Я… Пекос, я все думала… Не вижу необходимости вам покидать Дель Соль. Вы можете остаться, и…

Гнев сверкнул в его выразительных серых глазах.

— О, конечно, вы бы этого хотели, так ведь, миссис МакКлэйн? — Его губы сжались от ненависти. — Что вы хотите, чтобы я делал? Зависеть от вас, цепляться за ваши юбки? — Он саркастически усмехнулся и добавил: — Или это то, что у вас под юбками, хочет меня?

Ярость немедленно нахлынула на Анжи. Она подошла ближе и закатила ему звонкую пощечину. Голова Пекоса покачнулась, громкий хлопок взорвался в тишине комнаты. Скрипнув зубами, с желваками, играющими на скулах, он рванулся к ней, но Анжи в это мгновение повернулась, чтобы убежать. Однако его сильные пальцы схватили ее за руку и повернули к себе с такой силой, что Анжи громко застонала.

Возмущенная, она горячо выпалила:

— Я хочу, чтобы вы…

Пекос притянул ее к себе, все еще крепко держа за руку, другой рукой он сильно сжал ее голову и перебил:

— Вы хотите… вы хотите! Кем, черт возьми, вы себя мните, чтобы приходить ко мне в комнату и говорить, что вы хотите? Вы теперь — хозяйка ранчо; но вы не владеете мною.

Мне плевать на то, чего вы хотите. А как насчет того, чтобы послушать, чего хочу я? -

Он тяжело дышал.

Анжи смотрела в его разгневанные серые глаза; она были испугана и чувствовала слабость. Облизала пересохшие губы кончиком языка и попыталась заговорить. Ее голос дрожал от волнения, а гнев испарился.

— Так скажите мне, — прошептала она. — Дайте мне услышать, чего вы хотите, Пекос.

Она видела, как ярость улетучилась из его глаз, сменившись смущением, теплотой и, наконец, желанием. Оба слишком хорошо ощущали опьяняющий эффект от своей близости. Анжи ослабела, когда сильное мужское тело прижалось к ней, наполняя ее теплом, нетерпением и возбуждением. Пекос тоже почувствовал слабость, ощутив прекрасное женское тело, приникшее к нему.

Постепенно болезненное сжатие его пальцев на ее руке ослабло, и Анжи показалось, что он хочет отпустить ее. Но она не обрадовалась этому. У нее не было желания уходить. Ее сердце тревожно забилось, когда, вместо того, чтобы оттолкнуть ее, он взялся рукой за ее подбородок и притянул ее лицо к своему. Анжи затаила дыхание, когда его губы потянулись к ней. Пекос прижал свой рот к ее губам так легко, что она едва почувствовала его прикосновение. Потом он поднял голову и посмотрел на нее. В его глазах стоял немой вопрос. Анжи, дрожа, поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к его рту точно так же, как это только что сделал он. Анжи посмотрела на Пекоса, и в ее изумрудных глазах застыл немой вопрос.

Пекос сдался. Из его груди вырвался громкий стон, и он, притянув ее к себе, поцеловал с такой страстью, что молодая женщина чуть не лишилась чувств. Анжи тут же обвила руками его шею и прильнула к нему, страстно целуя. Они целовались долго, так, как никогда прежде, с исступлением. Сначала язык Пекоса проник к ней в рот, и когда Анжи поймала его, Пекос застонал от восторга. Время от времени отрываясь друг от друга, чтобы перевести дыхание, они вновь быстро смыкали свои губы. Анжи, учась у Пекоса, проникала языком глубоко в его горячий рот, и ему это понравилось.

Когда они оба уже сгорали от страсти, Пекос, поцеловав ее в висок, осторожно взял тонкое запястье Анжи своими длинными пальцами и убрал ее руку со своей спины. Медленно, пока его приоткрытые губы целовали ей лоб, Пекос просунул ее руку между их приникшими друг к другу телами и потянул ее к твердой вздымающейся плоти под натянутым полотенцем. С минуту его рука оставалась на ее руке, затем он нежно прошептал:

— Ты не убьешь меня, если я введу это в тебя, нет? — И убрал свою руку.

Ее рука робко касалась его через полотенце, в то время как он вздохнул и поцеловал ее волосы.

— Думаю, — пробормотала она в его теплую грудь, — что я убью тебя, если ты этого не сделаешь. — Ее рука скользнула к узлу на его бедре. Полотенце упало на пол.

— Господи Иисусе, котенок, — пробормотал хрипло Пекос и вздрогнул, когда его обнаженное тело прижалось к ней. Кровь с силой застучала в висках.

Анжи была вся в огне. Когда нетерпеливые руки Пекоса сбросили халат с ее плеч, она помогла ему стянуть свою атласную рубашку.

— Люби меня, — прошептала она страстно и обвила руками его шею.

Пекос привлек ее к себе, его рот впился ей в губы, руки обхватили ее мягкие округлые ягодицы. Анжи возбуждающе потерлась о него своим обнаженным горящим маленьким телом, восхищаясь пульсирующей энергией, которую она чувствовала у своего живота. Инстинктивно начала водить бедрами, и делала так до тех пор, пока Пекос, доведенный до экстаза, не тряхнул темноволосой головой и не взмолился:

— Господи, девочка моя, подожди… подожди.

Он понес ее на руках к кровати. Анжи легла на спину, ее руки потянулись к нему. Задыхаясь от страсти, она мучительно жаждала, чтобы он овладел ею. Пекос застонал и упал на ее прекрасное тело. Быстро, глубоко, он проник в нее, а она вздохнула, застонала и начала целовать его плечи и шею. Они двигались бешено и неистово, как пара хищных молодых животных, забирая и отдавая, стремясь достичь наивысшего блаженства. Забыты были деньги МакКлэйна и цель ее прихода в эту комнату. Были отброшены горечь, сомнения, ревность, стыд и недоверие. Чтобы усилить бушующий между ними огонь, они любили друг друга яростно, исступленно. Пекос бормотал какие-то ласковые слова, Анжи произносила фразы, которые никогда раньше не осмелилась бы выговорить.

Они слишком быстро достигли оргазма, бросив друг друга в огонь, который был столь же пугающим, сколь и совершенным. Оба закричали в экстазе и содрогнулись от наслаждения.

Их руки и ноги тесно переплелись. Они лежали, переводя дыхание, с сильно бьющимися сердцами. Их тела были скользкими от выступившего пота. Оба молчали. Анжи, насыщенная и слабая, лежала под своим высоким любовником, чувствуя, что обрела полное блаженство. Ее руки крепко обвивали его, она жаждала держать его в объятиях вечно, не отпуская от себя ни на мгновение. Его смуглое лицо было прижато к ее груди. Анжи счастливо улыбнулась, поцеловала иссиня-черные волосы у него на голове и заговорила:

— Дорогой, что касается того, что я унаследовала…

Пекос поднял голову. Выражение, которое она увидела в его выразительных серых глазах, было пугающим. Ее слова вернули его к жестокой реальности, и он почувствовал отвращение к себе самому и к ней. И он хотел, чтобы она почувствовала это.

— Ах, Ангел, с каждым разом вы все лучше и лучше справляетесь со своим делом. — Он скатился с нее, встал с постели, проведя рукой по растрепанным волосам. — Скажите, когда вы так же нетерпеливо раздвигали ноги для моего отца, вы его обслуживали так же профессионально, как и меня?

Вся нежность, которую она испытывала еще секунду назад, улетучилась мгновенно. Он словно сильно ударил Анжи. Она тут же почувствовала, как ее любовь к нему испаряется и кровь отливает от искаженного гримасой отчаяния лица. Анжи захотелось ранить его так же сильно, как он ее. Растянув губы в злобной улыбке, Анжи перевернулась на живот, согнула локти и положила лицо на ладони. Затем помахала ногами в воздухе, словно вспоминая что-то очень приятное.

— Я скажу вам, Пекос, — произнесла она низким вкрадчивым голосом. — Вы удивитесь, узнав, каким сильным мужчиной был ваш отец. — Она посмотрела на него и получила удовольствие от того напряженного испуганного выражения, которое прочитала в его глазах. Подзадориваемая этим, она снова перевернулась на спину, обнажая свои прелести перед высоким разгневанным мужчиной. — С Барретом было восхитительно; он делал со мной такие вещи, которые мне никогда и не снились…

— Замолчите! — выкрикнул Пекос в гневе и упал на кровать рядом с ней. Он склонился и прохрипел сквозь зубы:

— Ты, аморальная, отвратительная, жадная, маленькая сучка! Ты сделала меня больным… ты и твое притворство… будто ты невинная девочка. Твое тело познало стольких мужчин, что ты потеряла им счет. — Он больно сгреб толстую прядь ее золотистых волос. — Сколько мужчин погружали свои страстные лица в это сверкающее золото, ты, красивая стройная рептилия? — Он увидел, как слезы блеснули в ее широких изумрудных глазах, и обрадовался такой реакции. — Хорошо. — Он ухмыльнулся, больно намотав ее волосы на руку. — Кричи, плачь, Ангел. Ты простишь меня, если я не буду больше ласкать тебя. Понимаешь, я должен вернуться назад в ванну, так что можешь возвращаться в свою комнату, чтобы поплакать там. Твой запах и ласки все еще на моем теле, и я нахожу это чрезвычайно противным. — Он выпустил ее волосы и опять встал с постели, поднимая ее разбросанные по полу халат и сорочку. — Пожалуйста, уходи, — сказал он холодно, протягивая ей ее атласные одежды.

Анжи встала и вырвала их у него из рук. Молчаливые слезы скользили по ее щекам, когда она натянула рубашку через голову. Пекос стоял, скрестив руки на груди. Она набросила халат на вздрагивающие плечи и бросилась мимо него прочь из комнаты. Рукой она зажимала рвущиеся из горла рыдания и бежала по коридору к лестнице.

Оказавшись у себя в комнате, она рухнула на кровать и зарыдала. Анжи плакала до тех пор, пока все ее слезы не иссякли. Тогда она прошла в ванную комнату, разделась и ступила в воду. Она чувствовала на себе запах Пекоса, и так же сильно, как он, жаждала смыть с себя следы их любви.

Она терла свое тело так же сильно, как делала это в тот первый раз, когда Пекос проскользнул в ее комнату и провел с ней ночь, так же настойчиво, как и в свою брачную ночь с Барретом МакКлэйном. С каждым разом ее сердце ожесточалось. Так случилось и на сей раз. Она мылась и холодно планировала, как потратить как можно больше денег. Богатство Баррета МакКлэйна было огромным; и она была теперь богатой, очень богатой женщиной. Наверное, невозможно потратить все даже за несколько жизней.

Но она все-таки попытается сделать это.

 

Глава 26

Яркие лучи заходящего солнца проникали сквозь ружейные бойницы, заливая библиотеку оранжевым мистическим светом. Анжи, склонившись над бухгалтерскими книгами, которыми был завален тяжелый стол, наконец, осознала, что знойный октябрьский день подходит к концу. Сгорбившись над журналами, заполненными записями по управлению Дель Соль, Анжи была полностью погружена в работу. Она вздрогнула от неожиданности, когда мисс Эмили окликнула ее.

— Анжи! — Маленькая степенная женщина стояла в дверном проеме со слабой улыбкой на лице. — Могу я поговорить с вами, или я мешаю?

— Тетя Эмили, конечно, входите. Пожалуйста, садитесь. — Анжи улыбнулась, сделала круговые движения плечами, стараясь снять напряжение с затекшей спины. Она на мгновение крепко зажмурила глаза и потерла их.

— О, дорогая, вы… вы слишком устали, чтобы нам говорить сейчас.

Анжи открыла глаза.

— Нет, все в порядке. Давайте поговорим, — сказала она, ласково улыбаясь и откидываясь на высоком стуле.

Эмили села напротив. Она аккуратно расправила небольшую складку на своей безупречно чистой темной юбке.

— Анжи, я… я… — Она откашлялась, встретилась взглядом с добрыми глазами Анжи и продолжала:

— Я знаю, что Дель Соль теперь принадлежит вам, и… — Она опустила глаза на колени, а ее голос начал дрожать. — Я не могу притворяться, что я по этому поводу счастлива. Тем не менее я не держу на вас зла. Я виню Баррета, а не вас, за его решение оставить все вам. Я знаю вас слишком хорошо, чтобы верить, что вы… ну, склонили его к этому.

— Тетушка Эмили, я никогда…

— Пожалуйста, дорогая. — Эмили вновь подняла на нее глаза. — Позвольте мне закончить. Я пришла сюда, чтобы спросить, хотите ли вы, чтобы я уехала. — Легкий вздох слетел с ее трепещущих губ, а в глазах застыл вопрос.

Анжи не могла поверить своим ушам.

— Тетя Эмили, почему вы задаете такой странный вопрос.

Подбородок Эмили Йорк задрожал, и она тихо пробормотала:

— Странный вопрос? Я… Я тетя Пекоса; я так сильно люблю его и знаю, что вы… то есть я видела, как вы оба… — Она замолчала, перевела дыхание и выпалила:

— Я знаю, что вы не любите друг друга, и теперь, конечно, когда Пекоса лишили в завещании всего… — Она печально покачала головой.

Анжи изучала бледное встревоженное лицо женщины и, поднявшись, обошла вокруг стола. Она опустилась на корточки у кресла Эмили, ее длинные юбки раскинулись вокруг нее. Нежно улыбнувшись, молодая женщина положила ладонь на руки мисс Эмили:

— Тетя Эмили, дорогая, пропасть между Пекосом и мной ничего общего не имеет с вами. Я знаю, вы любите Пекоса, и знаю, что вы не можете не возмущаться тем, что я завладела его наследством. Но вы должны понять, что по причинам, которые я не хотела бы обсуждать, мне все равно, остался ли Пекос МакКлэйн без гроша, или нет. — Анжи видела, как слезы наполняют добрые глаза женщины. — О, мисс Эмили, — пробормотала она, поднося ее маленькую руку к своему лицу и прижимая ее к щеке, — не плачьте. Пекос не будет голодать. Он находчивый и сообразительный, с ним все будет в порядке. А что касается вас, это ваш дом, и будет столько, сколько вы сами этого захотите, а я надеюсь, что навсегда. Вы мне нужны, я люблю вас и хочу, чтобы вы были моим другом.

Слезы хлынули из глаз Эмили и потекли по ее бледным щекам. Ее голос дрожал, но ей все же удалось вымолвить:

— Я хочу остаться, это единственный дом, который я когда-либо знала, но…

— Но что? — спросила Анжи.

Эмили закрыла полные слез глаза и взмолилась:

— Анжи, вы будете позволять Пекосу навещать меня здесь, на Дель Соль?

Анжи достала платочек из кармана своей юбки и протянула его мисс Эмили. Та промокнула им глаза, а Анжи разрешили мучающий ее вопрос:

— Тетушка Эмили, ваш племянник может приезжать навещать вас в любое время. Когда пожелает. Я же не бессердечное животное.

Мисс Эмили, немного успокоенная, попыталась улыбнуться:

— Спасибо, дорогая. Я так боялась… Я думала… Дорогая, мне жаль, что вы и Пекос не… — Ее голос утих.

Анжи встала, и мисс Эмили поднялась вслед за ней. У Анжи не было никакого желания рассказывать этой ласковой маленькой женщине, что случилось в ночь после похорон, и какое отвращение она испытывает к любимому племяннику Эмили.

— Возможно, Пекос и я слишком разные, чтобы ужиться имеете. Давайте переменим тему. У меня есть для вас приятный сюрприз. Вы когда-нибудь были в Сан-Антонио? — Анжи улыбнулась и обвила рукой худенькие плечи мисс Эмили.

— Нет, дорогая, Сан-Антонио ведь так далеко отсюда.

— Четыреста миль, — сказала Анжи, кивнув.

— Но вы же не собираетесь ехать так далеко одна! — Мисс Эмили пришла в ужас.

— Конечно, нет. Вы поедете со мной.

— Но зачем, Анжи?

— Исключительно для того, чтобы получить удовольствие. Я займусь всеми приготовлениями. Мы выедем через неделю, так что начинайте собираться.

Анжи обрадованно смотрела, как взволнованная маленькая женщина подобрала юбки и поспешила из библиотеки. Ее слезы высохли, а румянец вновь заиграл на щеках.

На заходе солнца Анжи стояла в одиночестве у поручней на открытой платформе поезда. Осенний воздух нес долгожданную прохладу, наступали сумерки. Недавний зной немилосердно выжег землю, но печальное молодое лицо женщины обдавало жаром совсем по другой причине. Страсть, которую она чувствовала к Пекосу, сжимала сердце, хотя Анжи понимала, что она безжизненна, как сухие подвижные пески, летящие неутомимо с порывами ветра. Иссушенная солнцем земля выживет; ливневый грозовой шторм над пустыней, наконец, принесет ей полное выздоровление… А вот как быть с ее собственными чувствами?

Слезы застилали ей глаза. Для нее не прольется очищающий дождь. Ее ждут лишь крушение надежд и медленное страшное увядание тела и души.

Анжи прищурилась. Она должна положить конец этому нескончаемому унынию. В самом деле, в течение шести месяцев, которые она провела на Дель Соль, ее жизнь настолько изменилась, что она едва узнает саму себя. А разве ее жизнь в Новом Орлеане с папой была прекрасной? Нет. Ей всегда жилось непросто, так зачем оглядываться назад? Она будет смотреть только вперед. Она напомнила себе, что молода, здорова и очень, очень богата. Нет никого, кто стал бы указывать ей, что она должна или не должна делать. И такого никогда не будет. Она стояла на платформе поезда, мчащего ее в прекрасный город Сан-Антонио, где она купит множество дорогих нарядов, будет ходить в роскошные рестораны, в оперу, устраивать веселые вечеринки и начнет вести праздную беззаботную жизнь молодой богачки. У нее так мало в жизни было счастья, и уж теперь она возместит упущенное.

Будучи еще охраняемой узницей в скромном доме отца в Новом Орлеане, она часто мечтала о прекрасных платьях, танцах и поездках по красивому парку. Теперь у нее все это будет. Она будет развлекаться так, что скоро забудет о прежних унижениях, которые сделали ее гораздо старше и мудрее своих лет.

Анжи улыбнулась холодной печальной улыбкой. Никто не узнает об этом. Ни сейчас, ни позже. Ах, она намеревается флиртовать, танцевать и наслаждаться обществом очаровательных красивых молодых джентльменов. Она может даже вознаграждать наиболее настойчивых из ее ухажеров несколькими ничего не значащими поцелуями при свете луны, но никогда не зайдет дальше этого. Она никогда больше не поддастся страсти, даже если ей предстоит прожить еще очень долго. Унижение, которое она испытала в руках обоих МакКлэйнов, казалось, разбило ее сердце. И она искренне радовалась новой Анжи, которая пусть и не переживет больше любовь, но зато не испытает боль и обиду, которые захлестнули ее после объятий Пекоса.

Упругие мускулы напряглись под скользкой от пота кожей рук и спины Пекоса. Его усталое тело болело, словно кто-то сильно ударил его. Он опять высоко поднял кирку над головой и ударил ею по твердой неподдающейся скале глубоко в шахте Лост Мадр.

Он провел в Мексике уже больше месяца, и все долгие жаркие дни проводил глубоко в шахте, работая без устали. Он собирался отыскать золотоносную жилу, даже если ему придется провести под землей годы, рассчитать всех людей, потому что ему нечем будет заплатить им; даже если у него не будет денег на инструменты и придется рыть землю столовой ложкой. Он собирался найти золото! И когда ему это удастся… Тогда он за всю жизнь больше не пошевелит и пальцем.

Пекос улыбнулся. Он снова поднял кайло, его мускулы болезненно напряглись. Он твердил себе, что ненавидит работу по управлению ранчо. Это тяжелый монотонный неблагодарный способ зарабатывать на жизнь. Ему не хочется больше заботиться о скотине, молить у Бога дождя, беспокоиться год за годом об огромном хозяйстве. Да, сэр, все это уже осталось в прошлом.

Пекос опустил кирку и устало поднял смуглую руку, чтобы смахнуть капли пота с лица. Он посмотрел на молодого парня, работающего рядом с ним.

— Ну как, Джоз? Вот это жизнь, не правда ли?

Джоз, стройное тело которого сильно изменилось и по-мужски окрепло за эти полгода, проведенные в шахте, опустил кирку и повернулся к Пекосу с улыбкой. Обнаженный торс Джоза покрывала испарина, а его густые темные волосы прилипли к симпатичной физиономии.

— Пекос, — сверкнул он улыбкой, — это намного лучше монотонной работы по уходу за скотом, si? — Он знал, как сильно Пекос тоскует по Дель Соль, но притворялся вместе с ним. — Это гораздо, гораздо лучше.

— Si, — кивнул Пекос. — А теперь давай-ка выбираться на поверхность, пока наверху не стало так же темно, как и в этой дьявольской дыре.

Белые зубы Джоза сверкнули на смуглом молодом лице.

— Хорошо, хорошо. Я обещал Розалинде, что навещу ее сегодня.

Пекос положил свою кирку у изрытой стены и потянулся за рубашкой.

— Ты везучий парень. Розалинда очень хорошенькая молодая леди.

— Я знаю, — гордо согласился Джоз. — Почему бы тебе тоже не поехать со мной в город, Пекос? Мы могли бы найти там девушку и для тебя. — Он приподнял черные брови.

— Спасибо, амиго, я устал. Все, чего я хочу, так это смыть чертову грязь с моего старого больного тела.

МакКлэйн отклонил множество предложений друзей прийти к ним на ужин, насладиться домашним уютом. Пожелав доброй ночи десяти шахтерам, работающим на него, Пекос и одиночестве направился к маленькой хибаре, которую называл своим домом. Расположенная в миле от шахты, она была далека от роскоши, к которой он привык на Дель Соль. Но он не обращал внимания на неудобства своего нового жилища.

Пекос зажег лампу на маленьком столике и нагрел воды, чтобы умыться. Он с жадностью съел хлеб, холодную говядину и последний кусок пирога, который ему принесла жена одного мексиканского шахтера. Проглотив еду, погрузился в воду, наполнявшую неудобную маленькую деревянную лохань на кухне. Его согнутые колени почти касались подбородка. После этого, устало дотащившись до широкой кровати, он лег и почувствовал, как один за другим его ноющие от работы мускулы начинают медленно расслабляться и успокаиваться. Он даже застонал от удовольствия.

На широких стенах мелькали тени, отбрасываемые единственной лампой. Наступала ночь, и воздух становился прохладным, сменив долгую мучительную жару октябрьского дня. Все было тихо, за исключением редких окриков жены какого-то шахтера, которая звала детей домой ужинать.

Пекос лежал в полудреме, слишком усталый, чтобы встать и задуть лампу. Странные мысли и образы наполнили его утомленный мозг. Он думал о десяти тысячах долларов, на которые он должен прожить как можно дольше, чтобы найти золото в Лост Мадр. Интересно, когда он, наконец, найдет богатую жилу, тетя Эмили приедет, чтобы жить с ним в его новом особняке где-нибудь в Мексике? Вернувшись на Дель Соль, будет ли Рено помнить о том, чтобы заниматься с Диаболо и наказывать всех, кто осмелится взгромоздиться на его черную спину? Глаза Пекоса закрылись; он был в полудреме. Все больше он погружался в водоворот бессознательного, и там, в кружащемся приятном путешествии в ничто, его ждала Ангел. Ее полуоткрытые губы были влажными и манящими, изумрудные глаза сияли, золотистые волосы каскадом ниспадали на обнаженные белые плечи.

— Ангел, — пробормотал он и скользнул в свой сон, чтобы лучше рассмотреть ее.

… Глаза Анжи открылись. Улыбающаяся Делорес откидывала тяжелые занавески с окон. Яркий солнечный свет залил роскошные покои на третьем этаже отеля «Конкистадор». Анжи потянулась, сбрасывая с себя остатки сна.

— Нет, Делорес, не сейчас, — сказала она, натягивая на голову большую пуховую подушку.

Делорес оставалась непоколебимой. Глухая к мольбам молодой женщины, она продолжала раздвигать гардины, и свет залил большую угловую комнату.

— Анжи, уже одиннадцать часов, и вы знаете, что портной будет здесь к полудню. — Она подошла к кровати.

Заспанный голос донесся из-под подушки:

— Тогда разбудите меня в полдень, пожалуйста. Я так устала.

Уперев пухлые руки в широкие бедра, Делорес стояла, гладя вниз на ленивую красавицу.

— Поднос с вашим завтраком в гостиной. — Она стянула подушку с головы Анжи. — Вам надо поесть и принять ванну перед приездом портного.

Анжи перевернулась и села, откинув с глаз длинные спутанные волосы.

— Вы превратились в хулиганку, Делорес, — обвинила она служанку.

— Ха, кое-кто стал большей хулиганкой, сеньора. — Делорес не нравилась перемена, произошедшая с ее хорошенькой молодой госпожой. — В котором часу вы легли этой ночью?

— Г-м-м. — Анжи подняла над головой руки, лениво потягиваясь. — Поздно, после двух часов, полагаю. — Она зевнула.

— Мисс Эмили вернулась в отель в десять часов вечера, — проинформировала ее Делорес.

— Я знаю. Мы с тетушкой Эмили пошли на вечеринку к МакКоннелзам. Она окончилась довольно рано, и тетушка сразу же вернулась в гостиницу.

Делорес протянула Анжи халат из мягкого сверкающего голубого шелка.

— Почему же вы не вернулись вместе с ней?

Анжи натянула халат и подняла руки, чтобы выправить длинные спутанные пряди из-под воротника.

— Я познакомилась с весьма очаровательным джентльменом на вечеринке. Он был моим соседом за ужином, а потом мы попрощались с хозяином и хозяйкой и выпили немного коньяка в клубе «Джабили». — Анжи нетерпеливо махнула Делорес рукой. — Принесите мой завтрак сюда, и, пожалуйста, больше никаких вопросов. Мне надо поторопиться и принять ванну.

Делорес не двинулась с места. Ее большие выразительные глаза пристально смотрели на Анжи. Она стала недовольно увещевать ее:

— Коньяк. Клубы. Позднее время. Незнакомые мужчины. — Старая служанка загибала пальцы, обвиняя Анжи. — Мне не нравится то, что с вами происходит! Слишком быстро вы изменились, сеньора, и это очень расстраивает меня. Где та молодая нежная Анжи, которая приехала на Дель Соль с большими испуганными глазами и чистым сердцем, неиспорченным и не жаждущим сомнительных удовольствий?

Изумрудные глаза Анжи потемнели до цвета морской волны:

— Ее больше не существует, и если кому-нибудь и следует знать — почему, то именно вам, Делорес. Слушайте меня, и слушайте хорошенько. Та Анжи, о которой вы говорите, была доверчивой наивной дурой. Но теперь это не так. Сейчас я намерена жить полной жизнью, испытать все радости, которые она может дать, и наслаждаться удовольствиями до конца моих дней. И я не хочу и больше не допущу выговоров с вашей стороны.

Слезы блеснули в больших глазах Делорес:

— Si, Анжи. Это был последний раз, когда я высказала все, что у меня на уме. — Она замолчала, проглотила ком в горле и мягко добавила: — Но мое драгоценное дитя, такая жизнь не принесет вам счастья. Вы встретитесь с большим количеством охотников за наследством. Все знают, что вы богатая вдова. — Лицо Делорес слегка посветлело. — Почему бы вам не вернуться в ваш дом в Луизиане? Там люди не знают, что произошло с вами, и какой-нибудь молодой человек сможет полюбить вас только потому, что вы такая хорошенькая и очаровательная.

Анжи скрестила на груди руки, посмотрела на Делорес и холодно произнесла:

— Я хорошо понимаю, что меня принимают в высшем обществе Сан-Антонио, потому что знают: я — молодая богатая вдова Баррета МакКлэйна. — Она посмотрела на Делорес и сказала искренне: — Они не пожелали бы знаться со мной, если бы меня все еще звали Уэбстер. — Она усмехнулась, потянулась лениво и собрала тяжелые светлые волосы на голове. — Что касается охотников за наследством, я дам им возможность надеяться, но уверяю вас, моя дорогая озабоченная Делорес, я намерена провести остаток своих дней богатой неприступной вдовой Баррета МакКлэйна.

— Но, Анжи, вы…

— Принесите, пожалуйста, мой завтрак, Делорес. Я должна поторопиться.

Несмотря на выговоры от мисс Эмили и Делорес, Анжи, решив казаться старше своих лет, купила большое количество всевозможных нарядов. Сознательно выбирая самые дорогие и богатые ткани и самых элитных модельеров, Анжи вскоре стала появляться каждый вечер в гостях в очень смелых и красивых нарядах и только что купленных драгоценностях.

Высший свет Сан-Антонио был очарован прекрасной вдовой МакКлэйна. Хотя некоторые из пожилых и наиболее степенных дам неодобрительно перешептывались на счет любящей развлекаться молодой вдовушки, но и они, как и все остальные, с нетерпением ожидали приезда Анжи и мисс Эмили к себе, желая только одного: посмотреть, как сегодня будет одета эта яркая светловолосая красавица. Однажды вечером Анжи появилась в свете в парче цвета стали с белой шифоновой отделкой и ожерельем из натуральных черных жемчужин. На следующий день на ней был коричневый шифон и бриллианты, сверкающие на запястьях и в мочках ушей. В дальнейшем она появлялась то в черном атласе и жемчуге, то в розовом бархате и рубинах. Каждый ее новый наряд был ослепительным, и она ни разу не одевала одно и то же дважды. Все ее платья объединяло одно: они были сшиты по последнему слову моды и обнажали соблазнительные формы ее тела и белоснежный бюст. Когда Анжи и мисс Эмили появлялись в ресторане, театре или на концерте, все головы поворачивались, чтобы посмотреть на молодую леди — так она была восхитительна и прекрасна.

Анжи нравилось это всеобщее внимание. Она заходила в богато убранные покои без тени смущения, словно привыкла к этому с младенчества. Также она обнаружила, что когда почти не обращаешь внимания на людей, с которыми общаешься, так просто быть очаровательной, оживленной и веселой. Без особых усилий можно заставить красивых молодых джентльменов повергаться перед ней ниц только одной кроткой улыбкой, взмахом густых темных ресниц и несколькими ласковыми словами.

Приятной наружности молодые мужчины добивались ее внимания. Редко она соглашалась поужинать с кем-нибудь из них или сходить вместе в оперу; она принадлежала им всем и никому. Анжи предпочитала выезжать в сопровождении мисс Эмили — чтобы наслаждаться постоянным мужским вниманием, чтобы танцевать, флиртовать и смеяться, и возвращаться в отель с пожилой женщиной. Анжи держала всех на расстоянии, не позволяя им ничего лишнего, и поклонники находили ее безразличие мучительным, но неоспоримо привлекательным для их мужского «я». Многие молодые люди потеряли сон из-за прекрасной молодой вдовы, в то время как Анжи тут же выбрасывала их из головы, как только они исчезали из поля ее зрения.

Прохладная ветреная осень в Сан-Антонио превратилась в сплошную череду вечеров, ужинов с вином и посещений театров. Дни пролетали, наполненные развлечениями и удовольствиями. Отдыхала она от всего этого лишь во время короткого сна. Но, ведя такую интересную, разнообразную, неожиданно богатую жизнь, Анжи была удивлена, что она все же продолжала думать о красивом бессердечном Пекосе МакКлэйне.

Как ни странно, но у нее на это находилось время.

 

Глава 27

Это случилось холодным январским днем. Анжи проснулась рано. Она лежала, глядя вверх на желтый полог кровати. Когда они с мисс Эмили вернулись из Сан-Антонио перед Рождеством, Анжи прошла в свою прежнюю комнату на первом этаже. Она сделала это сознательно, решив не вспоминать больше тот ужас, который испытала в свою первую брачную ночь.

К несчастью, эта комната также вызывала болезненные воспоминания. Воспоминания о том, как красавец Пекос скользнул в ее постель жаркой летней ночью, чтобы лишить ее девственности и разбить ей сердце. Слишком отчетливо в ее ушах раздавались звуки, доносящиеся из музыкальной шкатулки, лежавшей на кровати. Слишком живо вставали перед ее мысленным взором страстный взгляд серых глаз, ласковые поцелуи, обжигающие руки и умелое мужское тело.

Анжи вздохнула и встала с кровати. Получасом позже она вошла в стойло и подошла к Анжеле. Глаза кобылки смотрели дико, она мотала головой из стороны в сторону и нервно ржала.

— Ну что ты, девочка, — Анжи погладила ее холеную шею. — Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке, Анжела? Не хочешь, чтобы мы немного покатались?

Молодая женщина говорила мягким успокаивающим тоном, седлая кобылу и выводя ее из конюшни. Но лошадь все еще была не в себе. Анжи перебросила поводья через ее блестящую шею, вставила ногу в стремя и вскочила на спину потревоженного животного.

— Поехали, Анжела, — прошептала Анжи. Она двинула обтянутыми брюками коленями по боками лошади и ласково похлопала ее поводьями. Но послушная прежде лошадка не хотела, чтобы на ней кто-либо сидел, даже ее хозяйка. С диким взглядом в глазах Анжела издавала хрипящие звуки и, задрав морду, ржала высоко в воздух, обнажая передние зубы.

Глаза Анжи были такими же испуганными, как и у ее кобылы. Потрясенная, она чувствовала, что вот-вот вылетит из седла на холодную жесткую землю. Ее ноги выскочили из стремян, а поводья вырвались из рук. На какую-то долю секунды Анжи удалось удержаться на спине взбесившегося животного. Но тут же она почувствовала, что падает, и закричала.

Пара сильных рук обхватила ее тонкую талию и сорвала со спины взбесившейся лошади. Ее ноги дрожали, и она еле стояла, поддерживаемая своим спасителем-мексиканцем, который теперь держал поводья и к тому же пытался успокаивать лошадь. Изумленная, Анжи смотрела, как ее пегая красавица слушается мужчину, который что-то ласково говорит ей по-испански. Повернувшись к Анжи, он тепло улыбнулся ей. Ее внимание привлек его золотой зуб.

— Сеньора, Анжела говорит, что очень извиняется, но не может сегодня катать вас. — Он подмигнул Анжи. — Я Рено Санчес. Вы меня помните, да?

Анжи вспомнила встречу с дружелюбным мексиканцем во время открытия здания окружного суда прошлым летом. Он был в магазине вместе с Пекосом; они были добрыми друзьями.

— Мистер Санчес, — сказала Анжи, улыбаясь ему, — большое вам спасибо за то, что вы… спасли меня. Конечно, я вас помню.

— Рено, сеньора. Зовите меня просто Рено. — Он взял ее за локоть, ведя назад к конюшне. Другой рукой он вел за поводья послушную ему кобылу.

— Я… Я не знаю, почему Анжела встала на дыбы. С ней этого прежде не случалось.

— Так она же носит жеребенка. — Темные глаза Рено блеснули. — Возможно, она не очень хорошо себя чувствует сегодня.

Зайдя в стойло, Рено ослабил подпругу под округлившимся животом Анжелы и снял с ее спины седло.

— Да, конечно, — кивнула Анжи. — Выводить ее из стойла было большой глупостью и невниманием с моей стороны. Ведь я же чувствовала, что ей этого не хочется.

Сильные руки Рено погладили трепещущий живот кобылы.

— Теперь с ней все в порядке. Она произведет на свет великолепного жеребенка. Пекос говорил мне, что он случил ее с Диаболо, чтобы получить молодого жеребца взамен него.

При упоминании имени Пекоса Анжи почувствовала, как ее лицо заливает румянец, а живот вздрагивает. Ей смертельно хотелось спросить этого дружелюбного человека, есть ли у него какие-нибудь известия от Пекоса и не упоминал ли тот, что собирается приехать на Дель Соль.

— Она родит прекрасного жеребенка, я уверена. А Пекос приедет, чтобы забрать его в Мексику? Он же в Мексике? — Она затаила дыхание.

— Si. Насколько я знаю, он работает на нашей шахте в Буенавентуре. — Рено отвернулся от лошади. — Я ничего не слышал от него уже несколько недель.

— В вашей шахте?

— Мы компаньоны, Пекос и я. Мы владеем золотоносной шахтой Лост Мадр вместе.

— Если вы владелец шахты, Рено, почему же вы здесь, на Дель Соль? Почему вы не с Пекосом?

Рено вспыхнул.

— Ну, у нас недостаточно денег. Я остался здесь, чтобы немного подзаработать и накопить. Позже я…

— А вы уверены, что можете доверять Пе… вашему компаньону?

— Доверять Пекосу? — Он весело расхохотался. — Сеньора, я доверил бы Пекосу все, что имею!

— Рено, не хочу, чтобы вы рассердились, но, в общем… в тот день, когда я с вами познакомилась… вы помните?

— В главном магазине в Марфе, — сказал он, кивнув. — На торжественном открытии, si?

— Да. Насколько я помню, Пекос обращался с вами как… ну, я подумала, что он ужасен. Он выказывал вам совсем мало уважения.

— О, это его обычная манера. Но он это делает не намеренно. Он хороший человек, благородный. — Рено опять взял ее за локоть, повернул и вывел из кораля. Поднеся коричневый палец ко рту, он с гордостью указал на сияющий золотой зуб. — Видите это? Пекос купил его мне.

— Это было… очень мило с его стороны. А как вы потеряли свой зуб?

— Его выбил Пекос.

Анжи была в ужасе:

— Вот видите! Он злой человек!

— Нет, сеньора, вы не правы. Я давно знаю Пекоса. Он выбил мой зуб только потому, что я заслужил это. Он поймал меня, когда я жульничал в покер, и хорошенько двинул по зубам. Я пообещал ему, что больше никогда не буду мошенничать, и он купил мне золотой зуб. Пекос дерется только тогда, когда он…

— Кстати, раз мы заговорили о драках, расскажите мне, откуда у него шрам на… — Анжи запнулась, вспыхнув, и быстро отвела глаза от лица Рено. Не подумав, она упомянула о шраме, который не должна была никогда видеть. — Дело в том, что… я… однажды Пекос вышел во внутренний двор без рубашки, и я увидела… — Анжи почувствовала, как ее лицо запылало жарче. — Он сказал, что получил его из-за женщины, — торопливо добавила она.

— Si. — Глаза Рено помрачнели. — Пекоса рубанули отсюда, — он приложил палец к жилетке, — до сюда. — Палец скользнул вниз по груди и животу и остановился на бедре.

Анжи смотрела, кивая, и ничего не сказала. Слишком хорошо она знала длину и ширину белого шрама, который пересекал его красивое смуглое тело.

— Рено, — отважилась она, — это, наверное, какой-нибудь ревнивый муж обнаружил свою жену…

— Ах, нет, нет, сеньора. Эта женщина… она была моей женой.

Анжи оторопела от удивления.

— Вашей женой? Но я не знала, что у вас была жена. — У меня нет теперь жены. Я потерял ее и сына во время эпидемии летом 1881 года.

— Рено, простите. — Анжи расстроилась. — Это ужасно.

Он помолчал немного, а затем продолжил:

— Вернувшиеся в 1879 году апачи мескалеро были все еще дикарями. Сюда часто наезжала банда Викторио, грабя и убивая людей, а затем скрываясь в Мексике. Однажды моя жена взяла сына и поехала на речку Сиболо Крик, чтобы выкупаться и поиграть с ребенком в воде. Два отбившихся от банды Викторио головореза обнаружили ее там. Они хотели изнасиловать и убить ее, но Пекос проезжал на своем Диаболо неподалеку и услышал крики. Он убил их обоих, спас мою жену и сына, но и сам чуть не лишился жизни. — Темные глаза Рено были печальны. — Он очень храбрый человек, Пекос. И добрый.

Анжи слушала, стараясь представить бессердечного самовлюбленного Пекоса, когда ему было двадцать лет, и он бесстрашно сражался с двумя дикими мескалеро, чтобы спасти жизнь мексиканской женщины и ее маленького сына. Пораженная, она сказала:

— А он дал мне понять, что…

Рено снова улыбнулся:

— Пекос выбьет мне другой зуб, если узнает, что я все вам рассказал. Он смущается, если кто-нибудь узнает, что он герой.

— Г-м-м, — протянула она, не в силах сопоставить человека, которого знала сама, с тем, о котором Рено говорил с такой теплотой и уважением. Она так была захвачена темой разговора, что не обратила внимания, куда они идут. Удивившись, Анжи посмотрела на большого черного жеребца Пекоса Диаболо, свесившего голову через высокую ограду кораля.

— Пекос великодушный человек, — продолжал Рено. — Он разделил со мной шахту Лост Мадр, потому что я как-то давно дал ему денег на покер в Пасо дель Норт. Он выиграл эту шахту и сказал, что половина — моя. — Рено сбросил щеколду с ворот кораля и завел Анжи внутрь.

— Возможно, Пекос и добрый человек, — сказала она и улыбнулась Рено.

— Он самый лучший человек в мире, сеньора, — сказал мексиканец и подошел ближе к большеглазому жеребцу. — А здесь — самая лучшая в мире лошадь. — Диаболо, казалось, не волновал холод. Он повел ушами, услышав свое имя, и гордо загарцевал перед ними, словно знал, что люди говорят о нем.

Анжи улыбнулась, а затем поежилась. До чего замечательный конь! Такой красивый, большой, пугающий. Как и его хозяин. Ее глаза были прикованы к благородному животному. Она весело засмеялась, когда Рено назвал Диаболо по имени, и это создание повернуло свою гордую голову, громко заржало и направилось к ним неторопливым аллюром.

— Правильно, Диаболо, — позвала она, — иди к Анжи. Иди, мальчик.

Диаболо приблизился к ним, фыркнул, отбросил свою длинную гриву и, наконец, наклонил к ней бархатистую морду. Анжи улыбнулась ему счастливой улыбкой и дотронулась рукой до холодного носа коня, поглаживая жесткую его плоть и говоря мягким низким голосом:

— Ты действительно хорош, Диаболо, ты знаешь это? Ты такой грозный, славный и красивый. — «Точно, как твой хозяин», — подумала она про себя.

— Нет, нет, Диаболо ласковый. Не хотите покататься на нем? — спокойно спросил Рено.

Анжи, удивившись, повернулась к нему:

— А он мне позволит?

Рено хохотнул:

— Кто? Пекос или Диаболо? Вы кого имеете в виду?

— Думаю, обоих.

— Диаболо будет счастлив, — быстро заверил ее Рено. — А Пекосу я не скажу, если не хотите. — Его темные глаза озорно сверкнули.

— О, Рено, я бы так хотела покататься на этом огромном коне. — Анжи чувствовала, как растет ее возбуждение и нетерпение, пока Рено ходил за седлом. — А вы уверены, что все будет в порядке?

— Анжи, ему надо упражняться. Не беспокойтесь. — Он поднял гладкое кожаное седло на спину коня. — Я беру на себя всю ответственность, если что-нибудь случится. Диаболо застоялся и рвется побегать.

Анжи ничего не ответила. Она подошла ближе к высокому черному жеребцу и положила теплую руку ему на шею. Потянувшись к его уху, она пробормотала:

— Знаешь, большой мальчик, держу пари, что это здорово — сидеть у тебя на спине. — Она прижалась к нему щекой и потерлась о гладкую шерсть. Подняв голову, Анжи посмотрела прямо в большие черные глаза коня: — Ну как, Диаболо? Позволишь мне покататься на тебе? Я знаю, что еще никто не сидел у тебя на спине, кроме Пекоса, но его здесь нет. Разве тебе не хочется быстро промчаться по пустыне… только ты и я?

Диаболо заржал и помотал головой вверх и вниз. Анжи в ответ покивала своей.

— Полагаю, ты даешь мне разрешение. Мы с тобой отправляемся покататься!

Рено помахал рукой счастливой Анжи, когда она, сидя верхом на коне, понеслась к горизонту. Убеждая себя по-испански, что эта поездка будет полезна обоим, Рено повернулся и пошел в свой жарко протопленный кирпичный домик. Едва он ступил на первую ступеньку, на его черноволосую голову стали падать снежинки, мгновенно тая.

Анжи ехала прямо в снежную бурю, поднимавшуюся над пустыней. Казалось, она не замечала ничего вокруг и чувствовала себя более оживленной, чем в последние недели. Великолепный конь под ней несся огромными мощными скачками; как прекрасно и в то же время страшно было сидеть на нем верхом! Анжи отпустила поводья, доверяя Диаболо самому выбирать дорогу. Не обращая внимания на быстро ухудшающуюся погоду, она так же, как и животное, хотела нестись по этой холодной земле, умчаться как можно дальше от ранчо и ковбоев, словно никого не существовало на свете, кроме нее и большого черного жеребца.

Снег кружился вокруг головы Анжи. Она улыбнулась и подняла лицо, рассмеявшись, как маленький ребенок, поражаясь красоте больших снежинок, быстро покрывающих холодную жесткую землю. Повернуть назад — это просто не приходило ей в голову. Ей нравилось это захватывающее дух чувство свободы. Мчась на спине сильного красивого животного, она отбросила все притворство. Она здесь одна, никто не сможет прочитать выражение ее лица или поинтересоваться ее настроением. Сейчас Анжи могла позволить себе думать и мечтать о человеке, о котором скучала, несмотря на все, что случилось между ними.

Пекос! Ее полное любви сердце не могло забыть его имени. Пекос! Пекос! Пекос! Ее живот свело от нетерпеливого ожидания. Воображение унесло в чудесные мечты. В них она была обожаемой женой красавца Пекоса МакКлэйна. Она никогда не была женой Баррета МакКлэйна. Она и Пекос встретились на великолепном балу, и он влюбился в нее с первого взгляда. И тут же стал настаивать, чтобы она принадлежала ему. Ухаживание было коротким; пыл ее красивого возлюбленного был слишком сильным, чтобы долго ждать. В брачную ночь он любил ее с такой нежностью и страстью, что она чуть не упала в обморок, представляя все это. Каждую ночь после этого он снова любил ее, унося к вершинам блаженства, убаюкивая ее в своих сильных руках. И так она спала в его объятиях всю ночь.

Анжи была погружена в свои волшебные грезы, не осознавая, что большое животное под ней мчится все быстрее и быстрее по замерзающей скользкой земле. Мощный жеребец дико несся к покрытому снегом подножию гор Дэвиса, фыркая и хрипя, также охваченный восторгом, как и молодая женщина, сидевшая верхом на нем.

… Любовные мечтания Анжи закончились вместе со звуком ломающейся кости. Он наполнил ее уши, и она отчаянно закричала, когда большое изумленное животное повалилось вниз, перебрасывая ее через голову.

 

Глава 28

Дневной поезд, пыхтя, подъезжал к Марфе. Его колеса скользили по холодным, мокрым от дождя рельсам. Пекос МакКлэйн в пальто с поднятым воротником и своем вечном стетсоне, низко надвинутом на лоб, сошел на деревянную платформу. Он направился прямиком в Первый государственный банк Марфы, возвышающийся на главной городской улице. В обтянутой перчаткой руке он держал небольшой саквояж.

Холодный завывающий ветер дул ему прямо в лицо. Пекос стиснул зубы. Он приехал домой, чтобы получить заем от банка Рэндольфа Хаффа, и не предвкушал особого удовольствия от перспективы переговоров с банковским президентом, человеком не особо приятным. Пекос занимал деньги в банке Марфы множество раз. И хотя всегда получал требуемую сумму, этот приземистый коренастый человек с красными щеками и свиными глазками каждый раз недовольно цокал языком и делал Покосу выговоры, словно он был капризным непослушным ребенком. Это мучило молодого МакКлэйна.

Он подошел к стеклянной входной двери банка, глубоко вздохнул и вошел в душное, переполненное людьми фойе. Его серые глаза тут же скользнули по направлению к застекленному угловому офису Рэндольфа Хаффа. Лысеющий банкир сидел за внушительным дубовым столом, скрестив на груди руки и глядя прямо на Пекоса. Тот снял свой стетсон и кивнул.

Рэндольф Хафф величественно поднялся. Пекос прошел через вестибюль к его конторе.

— Входи, мой мальчик. — Президент банка смотрел на замерзшего молодого мужчину, вежливо улыбаясь. — Ты, кажется, замерз.

— Рэндольф, — Пекос протянул через стол руку маленькому снисходительно улыбающемуся человеку, — у меня к тебе дело.

— Снимай пальто и садись. — Рэндольф Хафф опустился в кожаное кресло, внимательно глядя на Пекоса. — Что принесло тебя в Марфу в такой холод?

Пекос поставил свой саквояж на пол. Пальто он не снял, расстегнул лишь две верхние пуговицы.

— Я здесь, чтобы занять денег, Хафф. — Он сел и закинул ногу на ногу и вытащил сигару из нагрудного кармана.

— Понимаю, понимаю. — Блестящие глазки смотрели ласково. — Не везет на шахте, да, сынок?

— Везение имеет мало общего с шахтерским бизнесом, Хафф. — Пекос твердо решил не позволять этому раздражающему его человеку насмехаться над ним.

— Действительно? А я думал, что именно благодаря везению ты с самого начала заполучил Лост Мадр. Насколько я помню…

— Хафф, я устал и замерз, и хотел бы выехать на Дель Соль до того, как разыграется буран. Давай заполним бумаги.

— Так ты собираешься на ранчо? — Кустистые брови насмешливо поднялись.

— Разумеется. Тетушка надеется, что я навещу ее, раз уж я здесь, в Марфе.

Рэндольф Хафф откинулся в кресле и закинул руки за голову, поглаживая пухлыми пальцами гладкую лысину.

— Только твоя тетушка? А как насчет очаровательной вдовы МакКлэйн?

— А что вдова? — Пекос почувствовал, как на виске у него набухла жилка.

— Держу пари, она тоже будет рада повидаться с тобой, Пекос.

— Хафф, мне нужно… пятнадцать тысяч. Давай займемся этим прямо сейчас, и…

— Прости, — сказал Рэндольф Хафф и опустил руки на стол. — Я не могу сделать этого, Пекос.

— Какого дьявола? Я занимал здесь деньги с восемнадцатилетнего возраста!

— Знаю, знаю. Но ведь теперь все изменилось, ведь так?

Пекос почувствовал, как сжалась его грудь.

— Изменилось?

— Боюсь, что да. Ты больше не имеешь кредита в этом банке, Пекос.

— Господи Иисусе, я выплатил десятки тысяч…

— Знаю, знаю, и мне очень неприятно отказывать тебе, но существуют определенные банковские правила, и я не могу их нарушить. — Хафф встал и засунул руки в карманы коричневых брюк, которые чуть не лопались на его круглом животе. — Тебе придется обратиться к… — проблеск удовольствия блеснул в его глазках, — к своей мачехе.

— Забудь об этом. — Пекос поднялся с кресла.

— Погоди, — коротконогий человечек вышел из-за стола. — Я слышал, что у новой миссис МакКлэйн проблемы с управлением Дель Соль. Ты ведь знаешь, прошлое лето было очень засушливым. А потом, не успев как следует наладить дела, твой отец умер, — упокой, Господи, его душу, — а ты уехал в Мексику. У нее были трудности с большинством вакеро, как я слышал, и… ну, судя по тому, как холодно, мы переживаем ужасную зиму.

— Твоя забота обо мне очень трогательна, Хафф. А теперь, если позволишь, я пойду. — Пекос поднял с пола свой черный саквояж и направился к двери.

Рэндольф Хафф последовал за ним, в его глазах мелькал злой огонек.

— Постой, Пекос, я знаю, что хорошенькая молодая вдовушка заполучила все наследство, но, — он потрепал пухлой рукой по плечу Пекоса, — полагаю, ты бы мог отхватить немного, если бы…

— Хафф, можешь сделать мне одолжение? — прервал его Пекос, сбрасывая с плеча руку банкира.

— Конечно, сынок. А в чем дело?

— Возьми этот банк и засунь его в свою грязную толстую задницу. — Пекос ушел, оставив негодующего покрасневшего банкира выкрикивать ему в спину оскорбления.

— Пекос! Пекос! — Он повернулся и увидел, как Рено Санчес бежит за ним по деревянному тротуару. Неприятный эпизод в банке мгновенно вылетел у него из головы. Пекос улыбнулся и поспешил навстречу старому другу. Когда ему удалось, наконец, вырваться из крепких объятий сияющего мексиканца, который сопровождал их восторженными воплями, они зашагали бок о бок.

— Мы теперь богаты, si? — Рено выжидающе улыбнулся.

— Нет, амиго. — Пекос покачал головой. — Именно поэтому я и приехал. Мы на грани банкротства. А что ты делаешь в городе?

— Я приехал, чтобы купить продукты, пока не разыгрался буран. Пойдем, я отвезу тебя на Дель Соль.

Во время поездки на ранчо Пекос рассказал, что те десять тысяч, которые он выиграл в сентябре, уже почти истрачены, и он приехал в надежде получить ссуду в банке. Стиснув зубы, он объяснил Рено, что единственный способ получить деньги — это предоставить вексель, подписанный его мачехой. Без этого он не получит ни цента.

— А почему бы тебе не обратиться прямо к ней? — Рено не видел в этом ничего страшного.

Пекос так и сверкнул на него глазам:

— Господи Иисусе, неужели ты думаешь, что я стану просить у нее денег!

— Не вижу ничего…

— Рено, я не попрошу у Ангела денег, даже если буду подыхать от голода. Я могу быть банкротом, но моя гордость все еще при мне.

— Прости, Пекос, я не хотел рассердить тебя. Я просто подумал… ну, я говорил с ней сегодня утром, и она спрашивала о тебе, и я…

Сердце Пекоса гулко забилось в груди.

— Не шути, — сказал он спокойно. — И что же Миссис Вдова МакКлэйн говорила обо мне? — Он бросил на Рено взгляд, в котором сквозило безразличие.

— Она спрашивала, нет ли у меня известий от тебя, — пожал плечами Рено. — Она интересовалась, не собираешься ли ты приехать домой, когда родится жеребенок от Диаболо. — Он весело усмехнулся. — Но ей не придется ждать, ведь ты уже приехал.

— Да, я приехал, но сомневаюсь, что безутешная вдовушка будет рада видеть меня. Ладно, хватит о ней, у тебя есть какая-нибудь наличность, Рено?

— Немного. Но ты можешь взять, сколько тебе нужно. На этот раз я поеду с тобой в Мексику. Когда ты уезжаешь?

— Завтра. Я не собираюсь здесь задерживаться, только повидаю тетю Эмили. Если у тебя достаточно денег, возможно, нам снова повезет, и мы сможем увеличить наш капитал.

— Si, но все же не понимаю, почему бы тебе не обратиться к Анжи…

— Черт тебя побери, Рено, ее зовут Ангел. И повторяю, я никогда не возьму от нее денег!

Какое-то время они ехали молча, но потом к Пекосу вновь вернулось хорошее настроение. И к тому времени, когда они подъехали к высоким воротам Тьерра дель Соль, он рассказывал смешные истории, а его друг-мексиканец раскатисто хохотал.

Однако смех застрял у Рено в горле, когда Пекос сказал:

— Знаешь что, амиго, отвези-ка меня в конюшню. Хочу взглянуть на Диаболо. А потом поедем к дому, и я помогу тебе разгрузиться. — Пекос заметил, что Рено, услышав его слова, закусил губу и опустил голову.

Он смотрел на друга выжидающе. Рено, наконец, поднял на него глаза и сказал с сожалением:

— Мы не можем этого сделать, Пекос.

— Почему, Рено? Где, черт возьми, моя лошадь?

Рено пожал плечами.

— Ничего страшного. Анжи… она хотела покататься на Анжеле, но та плохо себя чувствовала, и я…

— Ты не мог разрешить ей взять моего коня. — Серые глаза Пекоса сузились от гнева.

— Анжи поехала кататься на Диаболо, — выпалил Рено. — Это моя вина, она никогда бы…

— Святой создатель! — вырвалось у Пекоса. — Идиот, у тебя не хватило мозгов, чтобы… — Взбешенный, он посмотрел на темнеющее мрачное небо. И тут же леденящий ужас закрался в его сердце. Ангел была где-то на Диаболо, уносясь прямо в начинающийся буран.

— Мне не следовало позволять ей ехать, но…

Глаза Пекоса вновь обратились к расстроенному Рено.

— Отвези меня в конюшню. Я оседлаю какую-нибудь лошадь, а ты быстро поезжай к себе и привези мне одеяло и еду. Я поеду искать эту кретинку.

— Я поеду с тобой, Пекос, — сказал с надеждой Рено.

— Нет, не поедешь. — Пекос был непреклонен. — Я сам привезу ее назад. Не представляю, куда она могла поехать.

— Но, Пекос, я с радостью… Я чувствую себя так… и я…

— Я сказал, что сделаю все сам. А ты можешь ехать к дому. Скажи тете Эмили, что я приехал и отправился на поиски Анжи. Скажи, чтобы она не беспокоилась, если мы не появимся к вечеру. Я знаю, где нам укрыться от непогоды.

— Ты думаешь, вы не сможете добраться до ночи домой, и вам придется где-то переждать буран? — ужаснулся Рено.

— Посмотри вокруг, дружок. — Голос Пекоса несколько смягчился. — Ты знаешь, что теперь творится в горах? — Он опять посмотрел на тяжелое свинцовое небо и повернулся к побледневшему мексиканцу. — Не волнуйся, Рено, я привезу их назад. Скажу тебе только одно — если бы я не беспокоился о Диаболо, я бросил бы эту маленькую сучку замерзать в горах.

Но Рено не поверил ему.

Анжи покатилась по мягкому, только что выпавшему снегу. Тут же вскочив на ноги, она бросилась назад к Диаболо и ее сердце забилось от страха. Испуганный конь смотрел на нее большими дикими глазами, пытаясь подняться на ноги, хотя Анжи и упрашивали его оставаться на земле.

— Нет, Диаболо, — кричала она, подбегая к коню, — не надо, ты же не можешь. — Но большое сильное животное взвыло и поднялось с земли. Его правая передняя нога была сломана в двух местах. Красавец-конь вновь беспомощно повалился на землю, не в состоянии понять, что же с ним случилось. Он замотал большой головой и опять встал, невзирая на то, что Анжи молила его лежать. Слезы ручьем лились по заледеневшим щекам молодой женщины.

— Диаболо, Диаболо, прости, — рыдала она горестно, ослабляя подпругу под его большим тяжелым животом. Конь тихо стоял, пока она снимала с него седло. Когда Анжи опустилась на колени в снег и ласково прикоснулась к его сломанной ноге, тихие отрывистые звуки донеслись из его горла. Осознание того, что она натворила, огромной тяжестью легло на хрупкие плечи Анжи. Она задрожала от страха. Как же доставить его назад в конюшни, чтобы помочь бедному животному? Как сможет она заставить его лечь, чтобы не повредить еще сильнее ногу? Как может она защитить больное животное от быстро надвигающегося снежного бурана?

Более часа Анжи стояла на коленях перед раненым конем, глупо бормоча извинения и клянясь большеглазому доверчивому животному, что она не покинет его. Тем временем снегопад продолжался, и температура быстро понижалась. Горизонт исчез за пеленой кружащегося снега. Но Анжи по-прежнему оставалась рядом с Диаболо.

Словно прося ее оставить его и найти какое-нибудь убежище, конь уткнулся в холодное несчастное лицо молодой женщины и потерся бархатистым носом о ее ледяную щеку.

Мягкие утешающие звуки донеслись из его горла, и Анжи обняла большую голову животного, прижимая ее ближе к себе, и зарыдала:

— Диаболо, Диаболо, прости меня.

Она поцеловала гладкую черную морду и поднялась с колен на негнущихся ногах. Теперь Анжи стояла, глядя в его большие глаза. Диаболо заржал и мотнул мощной головой, словно прощаясь с ней. Анжи отвернулась, рыдания душили ее. Она оставила за спиной красивого гордого Диаболо и медленно поплелась по направлению к горной пещере, в которую привел ее Пекос как-то прошлым летом. Она прошла всего несколько ярдов, но, повернувшись, обнаружила, что огромный черный конь был уже не виден из-за плотной завесы падающего снега. Заплакав от жалости и стыда, Анжи, наконец, забралась в сырую темную пещеру. Промокшая до костей, со стучащими от холода зубами, она упала на колени и чуть не ползком начала пробираться в густую темноту — дальше и дальше, пытаясь нашарить лампу. Серные спички в большом коробке лежали возле лампы. Она зажгла ее и поставила стеклянный колпак над небольшим пламенем. Тени запрыгали на темных скалистых стенах пещеры и над печальным, залитым слезами лицом молодой женщины, кутающейся в промокшую одежду. Сначала Анжи подумала, что может сбросить ее, но потом Анжи отказалась от этой мысли. Лампа не давала тепла. В одежде или без нее, она все равно может замерзнуть до того как закончится буря. Прижав заледеневшие колени к груди, Анжи слепо уставилась на слабое пламя лампы и погрузилась в свои печальные мысли.

Пекос, мчащийся по следам Анжи, сидел верхом на огромном скачущем жеребце, направляя его на север. Его серые глаза сузились от гнева. Он был в ярости из-за этой высокомерной глупой гусыни. Она взяла его лучшего коня, коня, которого он сам поймал и объездил, будучи еще мальчишкой. Если бы Диаболо не был в опасности, он оставил бы эту безмозглую красотку пропадать в снежной круговерти.

Вдруг Пекос почувствовал, как сжалось сердце в груди. Все же он беспокоился об Ангеле. Если она не поехала к его тайной пещере, как он надеялся, тогда она была в большой опасности. Эта мысль была мучительной для него. И от этого никуда не денешься. Кем бы она ни была, он нуждался в ней.

Он хотел ее, как не хотел никогда ни одну женщину. В который уже раз он напоминал себе, что эта красивая золотоволосая Ангел была проституткой. Но все было бесполезно. Она была в его крови, в его мыслях, и он хотел обладать ею и сделать своей навеки. Сила этого желания испугала его. Мысль о том, что она может замерзнуть до смерти в снежных горах, была страшной.

Пекос снова пришпорил коня, ему не терпелось поскорей достичь горного хребта и найти Диаболо и Ангел. Кружащийся снег затруднял видимость. Он поморгал, стараясь вглядеться в густую белую пелену перед собой. Впереди, среди слепящей белизны снега, мелькнул черный силуэт. Его сердце подпрыгнуло от радости.

— Ангел, — позвал он с надеждой, — Ангел, это Пекос! — Он натянул поводья, кричал и молил Бога, чтобы услышать ее отклик. Но его не было. Ни звука, ничего, кроме воя бушующего зимнего ветра, не было слышно. Он вновь помчался вперед легкой рысью, направляясь к большому сугробу. Затем он увидел его.

Диаболо с поникшей головой неподвижно стоял в двадцати ярдах впереди. Черный красавец гордо поднял голову и заржал, увидев приближающихся коня и всадника.

— Слава Богу! — выдохнул Пекос сквозь сжатые зубы и спешился. — Нет! — застонал он, подбежав к верному старому другу. — Нет, нет, — тупо повторял он, присев у ног замерзшего раненого животного.

Некоторое время он сидел, раскачиваясь на пятках взад и вперед и рассеянно похлопывая по заиндевевшей гриве и шее Диаболо. Конь ткнулся черной головой ему в плечо, и Пекос медленно поднял на него глаза и встал. Его правая рука потянулась к холодной кобуре кольта сорок четвертого калибра, который висел у него на бедре. Медленно вытащив револьвер, он сказал:

— Мой друг, я делаю это только потому, что люблю тебя. — Он посмотрел в глаза коню, поднял кольт, целясь между больших печальных глаз, смотревших прямо на него, и нажал на курок…

Пекос медленно опустил револьвер и внутренне сжался, увидев, как умирающее животное рухнуло перед ним на колени. Диаболо жалобно заржал, и его блестящие глаза закрылись. Он умер. Пекос стоял над ним с поникшими плечами, печальные слезы текли по его холодным щекам. Замерзшая земля хранила зловещее молчание, сильные завывания ветра походили на горестные стоны.

Один среди гор, где никто не мог быть свидетелем его горя, его непреодолимой душевной боли, Пекос МакКлэйн стоял, глядя на своего любимого коня, и плакал. Когда слезы иссякли, он торжественно поклялся:

— Я вернусь, чтобы похоронить тебя, мой верный друг. Я буду скучать о тебе, Диаболо. Ты был самым лучшим.

Пекос вложил револьвер в кобуру, висевшую на бедре, и отвернулся. Затем вскочил в седло и помчался по белому сверкающему снегу, направляясь к горам.

Назад он ни разу не оглянулся.

Анжи услышала одинокий выстрел и вздрогнула, чуть не опрокинув лампу. Сердце ее отчаянно забилось под холодной влажной блузкой, и она бросилась к выходу из пещеры. Молодая женщина стояла, дрожа на ветру, ожидая появления того, кто пристрелил Диаболо. Да, она сразу поняла, что означает этот выстрел. Наверное, кто-нибудь с ранчо отправился их искать и обнаружил коня со сломанной ногой. Вакеро тщательно осмотрел ногу и принял решение избавить бедное животное от мучений. Анжи выжидала, спрашивая себя, не следует ли ей закричать. Но всадник вскоре появился и остановил коня прямо у пещеры. Анжи открыла было рот, чтобы заговорить с ним. Но он наклонился, и Анжи тут же узнала его.

— Пекос, — выдохнула она, не веря своим глазам.

Он холодно посмотрел на нее. И тут же, грубо схватив за локоть, втолкнул назад в пещеру. Усадив ее на пол, он повернулся и пошел назад, чтобы расседлать коня. За все это время он не сказал ни слова. Анжи была смущена. Что Пекос здесь делает? Как он узнал, где она? Простит ли он ее когда-нибудь за то, что случилось с Диаболо? Ее зубы стучали от холода и страха, когда она посмотрела на него. Он вернулся назад, перекинув седельную сумку и одеяло через правое плечо.

Сбросив все это на пол у ее ног, он по-прежнему продолжал хранить молчание. С громко стучащим в груди сердцем Анжи забормотала:

— Пекос, я… я так виновата… я бы все отдала, чтобы спасти его. Я знаю, что ты должен… Мне жаль… я не могла…|

Его ледяной взгляд пресек все ее попытки объясниться. Он резко отвернулся от Анжи и прошелся по пещере, собирая ветки, старую бумагу — все, что могло гореть.

Она следила за ним испуганным взглядом, пока он, опустившись на корточки, разжигал огонь. Через несколько минут костер взметнулся вверх, согревая холодную сырую пещеру. Пекос резко поднялся и посмотрел на нее. Взгляд его глаз был по-прежнему жестким и чужим.

— Раздевайся, — нетерпеливо велел он.

— Я… нет, — она смотрела на него, испуганно моргая.

Он наклонился, схватил ее за руку и резко поднял.

— Я сказал, раздевайся, черт тебя побери. Я не дам тебе замерзнуть до смерти, чтобы люди говорили, будто я тебя убил.

Тон Пекоса не терпел никаких возражений, а пальцы больно сжали ей руку.

— Хо… хорошо, — выдавила Анжи, — я все сделаю.

Пекос отпустил ее и вновь присел на корточки у костра.

Негнущимися дрожащими пальцами Анжи сняла пропитанное влагой пальто из оленьей кожи и начала расстегивать свою мокрую блузку. Пока она боролась с пуговицами, Пекос поставил одну ее ногу себе на бедро; она положила руки на его широкие плечи, чтобы не упасть, а он стащил с нее сапожки и чулки, и опять отвернулся, уставившись на огонь.

Анжи повернулась к Пекосу спиной и сняла блузку. Она послушно стянула узкие мокрые брюки и стояла, дрожа, в одной только кружевной сорочке и атласных панталонах. Робко повернулась к Пекосу. Не поднимая головы, он отрывисто сказал:

— И это тоже! Сними все.

Она опять отвернулась и стянула с себя белье. Обнаженная, робкая, она стояла, борясь с холодом и стыдом. И вдруг почувствовала, как теплое грубое одеяло легло на ее вздрагивающие плечи. Всхлипывание готово было сорваться с похолодевших губ, и Анжи зажала их руками.

— Спа… спасибо, — благодарно прошептала она.

— Сиди здесь у огня, — приказал Пекос, и она тут же опустилась на колени рядом, закутавшись в одеяло.

Постепенно Анжи согрелась. Но чувствовала себя уставшей и была голодна. И полна раскаяния.

— Пекос, я знаю, ты никогда не простишь мне того, что случилось с Диаболо. Я не виню тебя; он был таким замечательным конем! Его тебе никто не заменит, но я… я хочу заплатить тебе за…

Темная голова Пекоса повернулась к ней, и ярость в его серых глазах заставила ее замолчать. На мгновение Анжи подумала, что он ударит ее от злости. Она увидела, как жилы набухли на его гладком лбу, но он лишь молча отвернулся и уставился на огонь. Некоторое время они сидели, не говоря ни слова. Только ветер завывал у входа в пещеру, и ночь надвигалась на горы.

— Ты можешь ехать назад прямо сейчас, Пекос, — несмело предложила она. — Я… я могу подождать, пока просохнет моя одежда, и потом… — Его холодный взгляд заставил ее замолчать.

— Я не оставлю тебя здесь. Черт, ты прекрасно понимаешь, что я не смогу так поступить. — Он покачал головой, словно испытывал к ней отвращение. — У меня там еда в сумке, бери, если ты голодна.

— Нет, спасибо.

Вновь воцарилось молчание. Через некоторое время Анжи опять попыталась заговорить:

— Пекос, я бы хотела, чтобы ты знал, что я… Я так переживаю из-за Диаболо, правда. — Она опустила голову и заплакала.

Несколько минут прошло в молчании, раздавались только звуки потрескивавшего пламени и всхлипывания Анжи. Пекос тяжело вздохнул. Не глядя на нее, он сказал устало:

— Диаболо стал слишком стар. Он уже не был таким сильным и быстрым, как раньше. Возможно, все это и к лучшему. — Он слабо улыбнулся, и его белые зубы сверкнули в мерцающем свете костра. — Возможно, он и сам хотел бы этого. В конце концов, какой жеребец не хотел бы обрести смерть в пустыне, которую он так любил, и с красивой женщиной верхом.

Анжи почувствовала, как его слова больно ранят ее, и, хоть и старалась изо всех сил, но не смогла сдержать слез. Она сидела рядом с этим большим сердитым человеком, вцепившись в одеяло, и слезы текли у нее из глаз, а сердце разрывалось на части. Но даже сейчас она не смела винить Пекоса за его гнев. Она совершила непоправимую глупость, и случилось самое худшее. Она погубила единственное существо, которое так любил Пекос, Она очень грустила. Не из-за себя — из-за него.

Правильно это было или нет, глупо или умно, но она любила его. Она любила его с той самой первой ночи, когда он поцеловал ее в темном коридоре на Тьерра дель Соль. И она будет любить его до последнего своего дня. Она будет бороться с этим чувством всегда, потратит, возможно, всю жизнь на то, чтобы доказать всем и себе, в первую очередь, как она ненавидит его. Но здесь, в этой маленькой пещере, у входа в которую бушевал снежный буран, Анжи плакала оттого, что причинила боль человеку, которого любила всем сердцем.

… Пекос сидел, согнув колени и положив на них руки. Он смотрел на огонь, но слишком отчетливо чувствовал близость этой худенькой беспомощной красавицы, которая навзрыд плакала рядом с ним. Сквозь опущенные ресницы он искоса посмотрел на нее и увидел, как слезы текут по ее освещенному светом костра лицу. Пекос закусил губу. Он был самым большим дураком во всем Техасе. Эта прекрасная молодая женщина завладела его сердцем, как никто другой прежде. Она могла заставить его простить ей все. Тоненькая, укутанная в одеяло женщина-ребенок, сидевшая у его плеча, украла его сердце и душу; и он любил ее страстно, самозабвенно. С той роковой ночи в темном коридоре на Дель Соль, когда он обнял ее и поцеловал, Пекос уже не был прежним. И никогда не будет. Если бы это чувство не было так всепоглощающе, так мучительно, так бесповоротно, он бы посмеялся над ним. Но — не мог. В конце концов, судьба сыграла с ним злую шутку. Он полюбил проститутку. Вдову своего отца. Воровку, которая украла у него Дель Соль.

Пекос медленно повернул голову и посмотрел на Анжи. Ее худенькие плечи вздрагивали под одеялом. Он знал, что она сдерживается изо всех сил, чтобы не зарыдать в голос. И его сердце сжалось от любви к ней. Пекос медленно поднял руку, слегка прикасаясь к ее плечу. Ее печальные изумрудные глаза посмотрели на него, и она медленно подняла голову.

— О, девочка моя, не надо, — успокаивающе пробормотал Пекос и наклонил к ней голову. Его губы были около ее рта. Он отбросил мокрую прядь золотистых волос с ее залитой слезами щеки и нежно прошептал:

— Не плачь, любовь моя.

Его губы легко и нежно коснулись ее мягкой нижней губы. Пекос стал убирать поцелуями слезы с лица Анжи. Затем поднял голову и посмотрел на нее.

Рыдания застыли у нее в груди. И тогда Пекос поцеловал маленькие руки, крепко вцепившиеся в одеяло. А потом ласково вытянул одеяло из ее пальцев, поднял руки Анжи и положил их к себе на плечи. Не отрывая глаз от ее лица, Пекос медленно распахнул одеяло, и оно упало вокруг ее округлых бедер. Она не сделала ни одного движения, чтобы остановить его, лишь продолжала плакать, а ее руки скользнули по его голове, и Анжи в который уже раз начала вымаливать его прощение.

— Пек… Пекос, — шептала она, — я не хотела… я…

Нежно скользнув руками по ее обнаженной груди, Пекос прошептал:

— Ш-ш-ш, дорогая. Все в порядке, я здесь, сердце мое. — Он легко посадил ее на колени, целуя и бормоча ласковые слова. Анжи прильнула к нему, наслаждаясь прикосновением его сильных надежных рук и звуками глубокого убаюкивающего голоса, который шептал нежные слова ей в волосы.

Постепенно поцелуи Пекоса стали более страстными, желание охватило его целиком. Этот огонь передался Анжи, и ее прекрасное обнаженное тело затрепетало в его руках. Она приникла к своему возлюбленному и страстно целовала его губы, а руками нащупывала пуговицы на рубашке. Не отрывая от него свой пылающий рот, Анжи нетерпеливо стала расстегивать эти пуговицы. А Пекос на ощупь расстелил одеяло на жестком каменном полу.

Наконец Анжи удалось распахнуть его рубашку, и она стала жарко целовать теплую шею Пекоса. Он нежно приподнял ее и уложил на одеяло. Через несколько секунд сбросил с себя всю одежду. Движимые любовью и слепящей страстью, они соединились в крепком объятии. Его сильное тело овладело ею, и через несколько мгновений оба вознеслись на вершину блаженства. Анжи закричала в экстазе, когда ее возлюбленный выпустил горячую струю любви в ее трепещущее тело.

 

Глава 29

Пекос задрожал от возбуждения, его красивое лицо потемнело от страсти. Он застонал от наслаждения, его глаза закрылись в экстазе. Анжи смотрела на него, затаив дыхание. В любую секунду эти огромные серые глаза могут открыться, и он посмотрит на нее. Что увидит она на его лице? Недоверие? Сожаление? Отвращение?

Она обнимала его спину и ждала, испуганная, что и на этот раз все будет по-старому. Пресыщенный, он снова может холодно оттолкнуть ее, словно она была нечистой, отвратительной. Будет ли он сожалеть о том, что случилось? Будет ли жалеть, что снова коснулся ее? Будет ли оскорблять и унижать?

Его густые черные ресницы медленно поднялись. Пекос смотрел на Анжи. Сердце ее сжалось от радости. Нескрываемая нежность читалась в его глазах и смягчала черты его красивого лица. Анжи страстно хотелось покрыть его поцелуями и засмеяться, как счастливый несдержанный ребенок. Но она побоялась сделать это. А Пекос — нет.

— Мой Бог, ты такая сладкая, такая сладкая, — пробормотал он восторженно, покрывая теплыми поцелуями ее пылающее лицо, и легкий смех вырывался из его широкой груди. — Детка, ты доставила мне такое наслаждение. — Он ущипнул ее за мочку уха и весело засмеялся. — Ты сделала меня таким счастливым, что я не могу удержаться, чтобы не засмеяться. — Его открытый рот вновь стал играть ее губами.

Анжи крепко обняла его. Она смеялась с ним, счастливая, потом удовлетворенно вздохнула и убрала густую прядь волос, упавшую ему на лоб: — Пекос, мой дорогой, ты такой милый. Сейчас ты выглядишь, как маленький мальчик. — Ее рука скользнула к его губам.

Игриво укусив ее за пальчики, он простонал.

— Милый? Котенок, меня по-всякому называли, но милым? — Медленно он стал было отклоняться от нее, но Анжи не хотела его отпускать. Безотчетный страх охватил ее, когда Пекос разжал объятия. Но этот страх улетучился через мгновение. Он протянул руку к своему тяжелому пальто, снова повернулся к ней и накрыл их обоих. Улегшись поудобнее на спине, он опять притянул к себе Анжи. Его мускулистая рука была ей подушкой, и Анжи прильнула к нему, чувствуя себя совершенно счастливой. Тепло и умиротворение охватило Анжи, и она глубоко набрала в легкие воздух, вдыхая запах своего возлюбленного. Восторг от их пылкой любви поблек в сравнении с благодатным покоем, который она ощутила теперь. Молодая женщина наслаждалась этим чувством, и оно действительно было восхитительно. Пекос поцеловал ее волосы.

— Детка, ты в порядке? Тебе не холодно? — Он плотнее подоткнул полы пальто сбоку от нее. — Я не сделал тебе больно, нет? — Он крепче обнял ее.

Анжи томно улыбнулась. Ее рука покоилась на его груди, а колено — на его плоском животе. Она поцеловала теплую шею Пекоса и нежно, мягко пробормотала:

— Мне тепло, хорошо, и я счастлива.

— Чудесно, — сказал он, целуя ее в нос. — Я не мог забрать тебя отсюда. Я должен был подождать, пока мы…

Анжи теснее прижалась к нему.

— Я так рада, что ты именно так и поступил.

Пекос улыбнулся и погладил ее упругое бедро.

— Господи, я так волновался за тебя. Радость моя, зачем ты поехала кататься в бурю? Ты могла погибнуть.

— О, Пекос. — Жестокая реальность нахлынула на нее. — Никогда не прощу себе того, что случилось с Диаболо. Жаль, что я не погибла вместо него. Если бы я могла хоть что-то изменить…

Пекос остановил ее. Его рука повернула лицо Анжи к себе. Желваки яростно перекатывались на его скулах, а глаза сверкали гневом.

— Не смей говорить такие вещи! Боже, я бы не вынес, если бы с тобой что-нибудь случилось. — Он страстно поцеловал ее. Когда его губы оторвались от Анжи, он прижался щекой к ее лицу. — Малышка, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты всегда оставалась со мной.

Ее глаза расширились, а сердце сильно забилось в груди. Молодая женщина прошептала, не веря своим ушам:

— Ты… Пекос… ты меня любишь?

Он пощекотал ее губами за шею.

— Да! Господи, да, я люблю тебя, я хочу тебя. Меня пугает, как сильно…

— Пекос, — перебила она, — а как же… я имею в виду…

— Не надо. — Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. — Мне плевать на твое прошлое, я люблю тебя.

— Но, дорогой, — пробормотала она, — пожалуйста, дай мне объяснить. Понимаешь, я…

Его губы заставили ее замолчать. Он поцеловал ее и прошептал:

— Пожалуйста, не надо. Я не хочу этого слышать, любовь моя.

— Но, Пекос…

— Нет, никогда. Я сказал тебе, я тебя люблю и собираюсь заставить тебя полюбить меня. Остальное неважно. Я хочу тебя. Я должен обладать тобой. Не только сегодня, но всегда.

И не только твоим телом; я хочу твое сердце, твою душу, всю тебя. Я сделаю тебя своей, я сделаю тебя… — Он снова поцеловал ее, и она растаяла от его поцелуя, отбросив все попытки объясниться. Она все расскажет ему потом. А сейчас она просто хочет лежать здесь в свете костра и чтобы этот прекрасный мужчина обнимал и целовал ее. И любил.

Губы Пекоса выпустили, наконец, ее рот и скользнули вдоль подбородка к шее.

— Я голоден, а ты? — Его язык ласкал ее плечо.

— Г-мм, — протянула она со вздохом, — немного.

— У меня в сумке есть ростбиф и хлеб. И виски.

— Поделишься? — она запустила руку в его густые волосы на затылке.

— Не знаю, — торговался он, зарываясь лицом в ее грудь. — А что я получу взамен?

— Всю мою оставшуюся жизнь. Договорились?

Пекос поцеловал ее теплую грудь, носом отодвинув закрывающее ее пальто. Подняв голову, посмотрел на нее. Его глаза светились теплом, но и немым вопросом.

— Ты любишь меня?

— Да, Пекос, я люблю тебя, — прошептала Анжи тихо. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я… — Его рот приник к ее губам.

Когда долгий жаркий поцелуй закончился, Пекос хрипло сказал:

— Я должен отвезти тебя домой.

— Мы, правда, должны ехать?

— Домашние будут волноваться.

— Думаю, да, но…

— Но что, моя драгоценная любовь?

Анжи улыбнулась и провела пальцами по его черной брови.

— Я хочу, чтобы ты весь принадлежал мне этой ночью.

— Тебе придется спать на довольно жесткой постели, если мы останемся здесь. — Пекос поймал ее запястье и притянул ее руку к губам.

— Я не хочу спать, Пекос.

— А чего же ты хочешь, счастье мое?

— Лежать в твоих объятиях до утра и думать, что в целой Вселенной нет никого, кроме тебя и меня.

— А в действительности кто-нибудь есть?

— Что? — лениво протянула она.

— Кто-нибудь, кроме тебя и меня?

— Нет, и никогда не будет, Пекос. Для меня никогда никого не будет существовать, кроме тебя.

— Докажи.

— С радостью. — Анжи взяла руками его лицо и притянула к себе, целуя со все возрастающей страстью. Когда у нее перехватило дыхание, она слегка оттолкнула его. Пекос взял инициативу в свои руки. Он убрал ее ладони с лица и, положив их над ее головой, осторожно сбросил с Анжи пальто и пробормотал:

— Тебе не будет холодно?

— Мне никогда не будет холодно в твоих объятиях. — Она потянулась, вытягивая руки над головой. — Ведь не будет?

— Нет, — пообещал он хрипло и приблизил губы к ее груди. Его приоткрытый рот потянулся к розовому соску, и он целовал его, превращая в маленький затвердевший кусочек страсти. Пока он двигался губами по ее груди, полные неги глаза Анжи приоткрылись, и сквозь опущенные веки она с восторгом следила, как его красивая голова целует ее трепещущую грудь. Рука Пекоса тоже ласкала ее, а язык медленно поглаживал возбужденный сосок. Острыми зубами он легонько покусывал его, отпускал и целовал снова, пока, наконец, не услышал легкие стоны, срывающиеся с открытых губ Анжи, и его обжигающий рот вобрал в себя сладость ее груди. Молодая женщина почувствовала, что его возбуждение достигло предела. Пламя проникало в ее тело с его ласками, она тяжело дышала и шептала что-то от охватившего восторга.

— Пекос, да, да, — шептала она в восторге. — Дорогой, и… о, да… — Ее руки скользнули вниз, чтобы прижать его лицо теснее к своей груди, в то время как огонь бушевал в ней с неописуемой силой. Ее рот приоткрылся, а губы пересохли; она нервно увлажнила их кончиком языка.

Пекос приподнялся, его губы оторвались от ее груди. Он опять с любовью смотрел на нее, и Анжи почувствовала, как он двигается над ее животом. Ее упругие бедра раздвинулись для него.

— О, малышка, — простонал он и, взяв ее маленькую руку, потянул ее вниз к своей дрожащей от напряжения плоти. Его губы горели, он наклонился и поцеловал ее, бормоча ей в рот:

— Пожалуйста, дорогая, пожалуйста.

Легкий стон сорвался с приоткрытых губ Анжи, когда ее рука сомкнулась у него под животом. Пекос задрожал. Он вновь приник к ней, и язык его глубоко проник в ее рот. Прикосновение ее руки превратило его кровь в огонь. Он поднял голову и ободряюще посмотрел ей в глаза, в то время как она робко, но настойчиво, вводила его в свою сокровенную теплую влажность, пульсирующую от всеобъемлющего желания, заставляя их сгорающие от страсти тела погрузиться в наслаждение.

— Пекос, — вздохнула Анжи, когда ее рука впустила его в ее мягкое податливое нутро.

Он глубоко проник в нее. Руки Анжи обвились вокруг его шеи, а ее бедра поднялись навстречу к нему, когда всеохватывающее наслаждение вновь наполнило все ее существо. Решив не торопиться на этот раз, Пекос шептал слова любви и, раз за разом, двигал стройными бедрами, желая продлить удовольствие настолько, насколько это возможно. Это было нелегко. Маленькое женское тело, распластанное под ним, крепко обнимало его. Пылающая кровь в его жилах начала закипать, и непреодолимое желание излить себя в любимую стало практически невозможно побороть. Нечеловеческим усилием воли он сдержался, медленно водя бедрами и нежно двигаясь вверх и вниз, сдерживая силу, которая рвалась наружу с пугающей мощью. Ему было очень тяжело; но удовольствие, которое он дарил этой женщине, стоило того. Великолепные волосы Анжи разметались и поблескивали в свете костра, очаровательное лицо увлажнила испарина. Она без устали двигалась ему в такт, ее руки скользили по его телу, нежный голосок пылко шептал ласковые слова, а изумрудные глаза смотрели с восхищением.

Анжи почувствовала, что вот-вот наступит момент высшего блаженства. Но она не хотела, чтобы этому пришел конец. Она жаждала, чтобы этот человек, которого она любила, оставался глубоко в ней вечно. То, что она чувствовала, было слишком прекрасно. Анжи застонала и посмотрела в расплавленные от страсти глаза Пекоса.

— Мне так хорошо, дорогой… так хорошо, — шептала она пересохшими губами. — Люби меня так всегда… всегда…

Пекос закусил губы и вновь сдержал слепящий поток, стремящийся вырваться из его тела.

— Да, любимая, — пробормотал он, двигаясь в ней умело, глубоко.

Губы Анжи растянулись в улыбке наслаждения, для нее сейчас не существовало ничего, кроме этого чувственного физического ощущения любви. В эти минуты она была похожа на животное, которое существовало словно только для того, чтобы чувствовать мощные проникновения в себя своего самца.

Удовлетворение подступало к ней, вершина наслаждения была уже близко. Чувственный и страстный, Пекос шел до конца, уводя ее к вершине блаженства. Ее изумрудные глаза молили о счастье. Она прижалась к Пекосу и почувствовала, как желанное завершение окатило ее, вознося на небеса.

Пекос последовал за своей любимой. Оба в крике исторгли свое безумное ликование, осознав, что они одни, на многие мили нет никого, кроме них, и они могут кричать о своей любви, не смущаясь и не сдерживаясь. Залитая светом костра пещера, где лежали их сплетенные тела, и темные горы вокруг принадлежали только им в эту снежную вьюжную ночь.

Они оба опрокинулись на спину, чтобы перевести дыхание. Анжи рассмеялась. Пекос повернул голову и посмотрел на нее. Ее смех становился громче, и вскоре его хохот присоединился к ее. Он обнял ее, и они лежали, счастливые, громко смеясь. Слезы радости катились по их пылающим щекам. Наконец Анжи положила руку на свой заболевший от смеха живот и подогнула колени. Но смех все еще продолжал срываться с ее губ.

В конце концов, заставив себя успокоиться, Пекос протер влажные веки. Немного подвинувшись, он повернулся на бок, лицом к Анжи. Он смотрел, как эта чудная красавица катается по одеялу, держась за живот, с разметавшимися золотистыми волосами, ореолом окружающими ее лицо. Его смех умолк. Он наклонился над ней и поцеловал смеющийся рот. И тут же прошептал:

— Ты даже не понимаешь, какая ты везучая, моя сладкая лакомая малышка.

— Да? — все еще смеясь, спросила она.

— Да.

— Почему? — Она начала успокаиваться.

— Потому что, что бы ты ни сделала, тебе не удастся рассердить меня. — Он лег на спину и положил длинную шелковую прядь ее волос себе на горло. — Господи, никогда не думал, что доживу до того дня, когда женщина будет смеяться, после того как я занимался с ней любовью. — Он усмехнулся.

Но Анжи не видела его улыбки. Испугавшись, что ранила самолюбие Пекоса, она села, склонившись над ним, чтобы поцеловать.

— Дорогой, я не… я… — Она увидела озорные огоньки в его глазах и с облегчением перевела дыхание. — Ты ведь знаешь, почему я смеялась.

Он притянул ее к себе.

— Да, знаю. В жизни бывают минуты, когда радость столь велика, когда ты чувствуешь себя таким счастливым, таким жизнерадостным, что просто не можешь удержаться от смеха. Сейчас ведь именно такая минута?

— Гмм, — она пощекотала его нос прядкой волос. — Что-то вроде этого. — Анжи поцеловала нос, который щекотала. — Я люблю тебя, Пекос. И ты любишь меня. Ты меня любишь! — Она покачала головой от изумления. — Это наполняет меня таким счастьем, что даже и не знаю, плакать мне или смеяться. А что ты чувствуешь?

— Котенок, — улыбнулся он, — я чувствую то же самое. Сделай мне одолжение: смейся всегда, когда счастлива, а не плачь.

Она прильнула к нему.

— Люди подумают, что я странная, если смеюсь в такие моменты.

— Дорогая, ты такая милая, когда смеешься, что, думаю, многих это будет волновать так же, как и меня. Я первый раз увидел, как ты расслабилась и дала волю своим чувствам.

Это было так заразительно и совершенно очаровательно!

Анжи ответила мелодичным голосом:

— Это на самом деле первый случай, когда я по-настоящему смеялась. — Ее несчастливое одинокое детство и все, что последовало за ним, промелькнуло у нее в памяти, но она не могла вспомнить моменты настоящего счастья.

Пекос поцеловал ее в висок. Конечно, она говорит о своем безрадостном прошлом проститутки в Пасо дель Норт. Он почувствовал, как его сердце сжалось.

— Счастье мое, — прошептал он мягко, — наша жизнь началась сегодня. Я обещаю, что наполню твои дни смехом, если ты позволишь мне сделать это.

Анжи наклонилась, поцеловала его грудь и обняла своего любимого.

— Пекос, — прошептала она, — почему бы нам не съесть то, что есть у тебя в сумке? — Она подняла голову и, поднеся губы к его уху, сказала, поддразнивая:

— А потом, полагаю, мне опять захочется посмеяться.

 

Глава 30

Временами в эту холодную зимнюю ночь снег переставал идти, но продолжал дуть сильный ветер, а температура понижалась. Но в тайной пещере у подножия гор Дэвиса два охваченных страстью любовника согревались внутренним огнем. Анжи и Пекос, слишком возбужденные, чтобы уснуть, растянулись обнаженными у огня, подобно двум ленивым котам. Они ели хлеб с мясом и потягивали бурбон. Шутя боролись и смеялись. Целовались и ласкали друг друга. Болтали и дремали время от времени.

— У меня идея, — сонно объявила Анжи около четырех часов утра.

— Гмм. — Глаза Пекоса были закрыты. Лежа на спине, он медленно поднял руки и скрестил их под головой. — Какая?

Анжи лежала возле него на животе. Она положила руку ему на лицо и ласково попыталась поднять пальчиком его веко.

— Давай выберемся наружу и поиграем в снежки.

Один серый глаз посмотрел на нее:

— Ты шутишь?

— Нет, — сказала она и отпустила его веко.

С закрытыми глазами Пекос пробормотал:

— Мне не хочется одеваться.

— Мне тоже. — Она рассмеялась и чмокнула его в губы.

Глаза Пекоса слегка приоткрылись:

— Ты что, предлагаешь мне выйти наружу совершенно голым?

— Именно.

— Ты с ума сошла.

Анжи встала на колени.

— Возможно. Всего хорошего.

— Черт, детка! — Смуглая рука схватила ее за запястье.

— Я иду. — Она вырвалась и встала. — А ты?

Пекос резко сел.

— Дорогая, ты не можешь…

Анжи развернулась и направилась к выходу из пещеры. Пекос поднялся и нахмурился. Она пробежала мимо большого жеребца, укрытого здесь же, у входа в пещеру, и счастливо засмеялась, увидев, как ветер кружит вокруг сказочно-красивые снежинки. Анжи закружилась в танце вместе с ними и закричала, когда холодный воздух обжег ее обнаженное тело. Она подняла счастливое лицо и захлебнулась от восторга и изумления. Яркий лунный свет заливал укрытую снегом землю, превращая ее в волшебную таинственную страну. Анжи, замерзнув, крутилась волчком и ликовала от захватывающей дух красоты и счастья.

И тут она увидела его.

Пекос, на котором были только черные ковбойские сапоги, пробирался по снегу к ней. Его высокое стройное тело поблескивало в лунном свете и четко выделялось на окружающей их сверкающей белизне. Анжи смотрела на него во все глаза. Потом засмеялась, повернулась и побежала прочь. Пекос помчался за ней. Ему не составило труда догнать свою возлюбленную. Через несколько секунд он настиг ее и схватил в объятия, но она выскользнула у него из рук. Потеряв равновесие, упала в мокрый снег, и Пекос рассмеялся над ее неуклюжестью. Но это продолжалось недолго. Анжи схватила его за ногу, и он рухнул прямо на нее. По звенящему смеху он понял, что не ушиб ее.

— Ты, огромный боров, — выкрикнула она шутливо и оттолкнула его от себя. Он притянул ее к себе и поцеловал во влажные холодные губы. А потом они катались по холодному мокрому снегу, целовались и хохотали, пьяные от любви и счастья.

Пекос поднял голову и посмотрел на Анжи. Она смеялась, ее влажные губы были приоткрыты, а глаза сияли радостью. Длинные золотистые волосы превратились в пропитанную влагой тяжелую массу, прекрасное тело замерзало. Смеющиеся губы дрожали, а зубы отбивали дробь.

— Господи, я люблю тебя, — прошептал он и поцеловал ее с таким жаром, который мог бы растопить весь снег вокруг. Легко подняв Анжи на руки, Пекос понес ее назад в пещеру и ласково положил у огня. Поднявшись, сказал заботливо:

— Я заверну тебя в одеяло, малышка.

Улыбаясь, Анжи протянула руку и уцепилась за носок его сапога.

— Нет. — Она скользнула пальцами вверх по его длинной влажной ноге, и подняла на него глаза. На ее лице была написана страсть. Пекос встал рядом на колени и обнял ее.

— Ты замерзла, — сказал он в ее влажные волосы.

Анжи засмеялась, оттолкнула его и растянулась на спине.

— Так согрей меня, — соблазнительно прошептала она.

Сердце отчаянно забилось у него в груди. Горящие глаза Пекоса ласкали ее обнаженное тело. Он потянулся к своим сапогам, горя желанием сбросить их, упасть на Анжи и вновь заняться с ней любовью.

— Оставь ты свои сапоги, — рассмеялась она и протянула к нему руки. Пекос поборол минутное замешательство, переводя взгляд с нее на сапоги и обратно.

— Вот что я тебе скажу, — усмехнулся он и растянулся на одеяле рядом с ней, так и не сняв их. — Поцелуй меня.

Он склонился над любимой и поцеловал ее, глубоко проникая теплым языком в приоткрытые губы. Она обвила его шею руками и запустила пальцы в густые мокрые волосы. Прямо у его губ она прошептала:

— Я люблю тебя, Пекос МакКлэйн. Если ты любишь меня, возьми меня прямо сейчас.

Он застонал, приподнялся и глубоко вошел в нее. Анжи вздохнула и обвила атласными ногами его гладкую поясницу, прижимая его теснее к себе. Пекос застонал и оторвался от ее губ. Он хрипло пробормотал:

— Господи, как хорошо.

Только потом, когда они уже лежали расслабленные и счастливые, оба стали веселиться по поводу того, что Пекос занимался любовью в сапогах. Теперь им это казалось очень забавным. Анжи немилосердно поддразнивала его, а он напомнил ей, что это именно она проявила такое нетерпение. Она возразила, что это было очень смешно; на нем были только сапоги, и ничего больше. Он тут же парировал, что не такой идиот, чтобы бегать по снегу босиком.

Анжи засмеялась, прижалась к нему и поцеловала его жесткий живот.

— Ты прав, любовь моя, — согласилась она. — Кроме того, ты очень привлекателен, когда на тебе только одни сапоги.

Он положил руку ей на голову, ласково поглаживая.

— Возможно, но мне чертовски неудобно. Они промокли.

— Помочь тебе их снять? — Она посмотрела на него с любовью.

— А ты умеешь?

— Подними ногу, большой мальчишка.

Пекос весело засмеялся и поднял длинную ногу. К его восторгу, Анжи прытко поднялась с пола, перекинула свою стройную ногу через его голень и вцепилась обеими руками во влажный сапог.

— Можешь потянуть, любимый, — сказала она через плечо.

Он посмотрел на ее белоснежные ягодицы и искренне сказал:

— Детка, я не могу, я боюсь сделать тебе больно.

— Если ты не хочешь оставаться в этих мокрых сапогах всю ночь, тогда тяни.

Пекос неохотно поднял свою обутую ногу и несмело поставил ее на ягодицы Анжи.

— Готова?

— Готова! — твердо сказала она.

После долгого веселья и потягиваний его сапоги, наконец, были сняты, и Анжи вновь оказалась в его объятиях.

— Теперь твоя очередь, сладкая, — тихо выдохнул он. — Мы просушим твои волосы, пока ты не простудилась.

— Но у меня нет расчески, — протянула она лениво и еще теснее прижалась к нему.

— Мы воспользуемся моей пятерней. Сядь.

— Нет, я устала.

Он взял ее за локоть и усадил. Устроившись сзади, притянул ее спину к своим согнутым коленям и терпеливо и нежно стал отделять длинные спутанные пряди одну от другой. Анжи положила локти ему на колени и вздыхала. Тепло от костра убаюкивало ее. Пекосу нравилось прикасаться к ее шелковистым волосам. Он уложил пряди веером на своей ладони и смотрел, как отблески пламени играют в них, медленно просушивая волосы.

Когда, наконец, они совершенно просохли и легли мягкими волнами ей на плечи, Пекос ласково положил Анжи на спину, устроив ее голову на своем плече. Его руки обвились вокруг ее стройной талии, и он сонно прошептал:

— Ставлю об заклад, уже рассветает.

Анжи повернула к нему лицо:

— Ты спишь?

— А ты?

— Немного. — Она вздохнула.

— Нам надо ехать домой, дорогая.

— Да, — она выдохнула ему в шею, — но я не хочу.

— Почему?

Она поцеловала его в скулу.

— Потому что тогда все кончится.

— Что все?

— Этот… этот рай. Наша восхитительная любовь. Это наслаждение и покой. — Она подняла головку и печально покачала ею.

Пекос поцеловал ее в волосы.

— Это не кончится, — заверил он, а потом поправился: — ну, возможно, кое-что и закончится. Мы не сможем сидеть в гостиной на Дель Соль голыми, но наша любовь будет продолжаться, ты собьешься со счета, сколько раз мы будем заниматься любовью.

Анжи почувствовала, как сердце ее учащенно забилось.

— Ты имеешь в виду… когда мы вернемся домой, что мы… Пекос, мы же не можем…

— Конечно, можем, — решительно сказал он. — Я люблю тебя, моя драгоценная золотоволосая красавица, и мне плевать, что подумают остальные.

Она немного приподнялась, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Это правда, Пекос? На Дель Соль мы так же будем любить друг друга, как и…

— Господи, конечно!

— Пекос, но твоя тетя…

— Что это означает: «Пекос, но твоя тетя»?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Она узнает.

Мы не можем…

— Дорогая, я не собираюсь выставлять напоказ нашу близость и размахивать флагом любви перед деликатным личиком тети Эм, но и не намерен скрывать что бы то ни было. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Я буду хотеть тебя на Дель Соль точно так же, как и здесь. И черт меня побери, я буду затаскивать тебя в постель и там. Если кто-нибудь будет этим недоволен, мне будет жаль этого человека, но это не заставит меня отказаться от тебя. Никто не сможет убить нашу любовь. Никто, кроме тебя самой.

Анжи вздохнула и опять, расслабившись, легла рядом с ним.

— Было бы слишком трудно держаться от тебя на расстоянии.

Пекос засмеялся.

— Просто невозможно. Поверь. Ты так же сходишь по мне с ума и так же не можешь жить без меня, как и я без тебя.

Анжи улыбнулась и обняла его за шею.

— Да, мой самонадеянный, веселый и прекрасный возлюбленный. Я схожу с ума от любви к тебе. Ты просто обязан приходить ко мне в спальню, когда мы вернемся, но обещай, что будешь молчать об этом.

Пекос поцеловал ее приоткрытые губы.

— Я буду само благоразумие. Но ты не находишь, что это очень весело — делать все украдкой?

— Полагаю, все, что мы с тобой делаем, очень весело.

— Я люблю тебя, сердце мое, — пробормотал он и снова прижал рот к ее губам.

Замерзшая, но счастливая пара благополучно вернулась на Дель Соль к полудню. Их встречал Рено Санчес. Чуткий мексиканец сразу понял две вещи: Диаболо погиб, а молодые люди, ехавшие верхом на огромном коне, явно были влюблены друг в друга. Он ничего не сказал вслух, но все понял. На гасиенде мисс Эмили и Делорес вздохнули с облегчением, увидев, что Анжи и Пекос вернулись, и оба выглядели здоровыми и отдохнувшими.

К разочарованию всех трех женщин, Пекос недолго оставался в доме. Сказав только, что у него есть какие-то дела, он вернулся со шляпой и пальто и направился к двери. Рено был с ним. Анжи почувствовала, как у нее сжалось сердце. Она знала Пекоса. Он ехал назад, чтобы похоронить Диаболо. Пекос притянул ее к себе и поцеловал. Анжи вспыхнула и поняла, что ей предстоят долгие объяснения после того, как он уедет.

— Я могу поехать вместе с тобой? — прошептала она, глядя ему в глаза.

Пекос прикоснулся обтянутой перчаткой рукой к ее щеке.

— Ты знаешь, куда я еду, детка? — Она кивнула. — Ты останешься здесь. Мы с Рено обо всем позаботимся сами. Тебе надо отдохнуть, а я вернусь очень скоро.

Анжи смотрела, как он уходит, подбежала к двери и держала ее открытой, чтобы видеть, как он пересекает двор и исчезает за воротами. Потом закрыла дверь и повернулась к мисс Эмили. К ее удивлению, добрая маленькая женщина улыбалась.

— Я… я полагаю, что вы… — Анжи перевела дыхание. — Это, наверное, вам было неприятно, когда вы увидели, что Пек… ваш племянник поцеловал меня.

— Напротив, очень приятно, дорогая. — Мисс Эмили кивнула, как бы подбадривая ее.

— Я люблю его, тетя Эмили, — сказала Анжи. — И люблю его уже давно.

— Я бы сказала, что, судя по тому, как смотрит на вас Пекос, ваша любовь не без взаимности, дорогая.

— Разве это не прекрасно? — выдохнула Анжи.

— Конечно. А теперь ступайте-ка с свою комнату и забирайтесь в ванну. Вы, должно быть, очень утомились. — Ее голубые глаза озорно блеснули.

Анжи вспыхнула, вспоминая долгую восхитительную ночь любви.

— Я немного устала. Мы поговорим позже. — Она порывисто обняла милую женщину и, счастливая, поспешила в свою спальню.

Пекос вскоре вернулся. Он снял свой стетсон и обнял Анжи, нежно потеревшись щекой о ее щеку.

— Нас в этом доме накормят? — весело пошутил он.

Они оба ели так, словно голодали целую вечность. После обеда в большой библиотеке Делорес налила им кофе, а для Пекоса принесла графин с бренди. Он сидел на полу у пылающего камина с сигарой в зубах. Он пытался и Анжи посадить рядом с собой, но она вырвалась и села на длинный диван, наблюдая, как он пьет кофе с бренди и лениво потягивает сигару. Как зачарованная, она слушала его глубокий протяжный голос и чувствовала, что холодок возбуждения пробегает по ее спине. Никогда еще Пекос не казался ей таким дьявольски красивым, таким молодым и ребячливым. Он говорил о ночном приключении в пещере, осмотрительно обходя тему их близости. Его красивые серые глаза светились теплом, когда останавливались на ней. И Анжи едва сдерживалась, чтобы не броситься к нему и не обнять.

Она думала, что, что бы ни делал Пекос, у него все получается прекрасно. Двигаться, ездить верхом, танцевать — он все это делал великолепно. Кашлять, почесываться, зевать, спать — опять все получалось хорошо. Смеяться, ругаться, кричать, шептать — все получалось хорошо. С открытыми глазами, с закрытыми глазами, одетый или обнаженный — Пекос МакКлэйн всегда был хорош.

Он выбросил сигару, лениво поднялся и, осушив стаканчик бренди, спокойно сказал:

— Леди, надеюсь, вы позволите мне удалиться. Я утомился после этой ночи, проведенной в пустыне. Пойду к себе и посплю. — Он подошел к вешалке и снял свой пиджак и стетсон. — Увидимся за ужином. — Посмотрел прямо на Анжи и рассмеялся, увидев на ее лице выражение удивления. Он продолжал смеяться, идя к себе в комнату, перебросив через плечо пиджак и надев стетсон на свою красивую голову.

Анжи почувствовала себя покинутой, хотя понимала, что думать так — просто глупо. Она опять увидит его за ужином. Ведь можно же немного и подождать. Мисс Эмили достала свое рукоделие из корзинки и начала работать, что-то рассказывая Анжи. Но та скоро устала слушать ее и притворяться заинтересованной. Через полчаса она обрадовалась, услышав, как маленькая женщина сказала:

— Моя дорогая, если вы не возражаете, я пойду к себе. Я немного утомилась. — Она улыбнулась Анжи и убрала работу обратно в корзинку. — Я беспокоилась о вас прошлой ночью, хотя Рено и сказал мне, что нет никакой опасности. Пойду к себе и прилягу.

Анжи пожала маленькую руку Эмили.

— Я поступлю так же.

Мисс Эмили встала, разгладила свою шерстяную юбку и вышла из комнаты. Анжи пожалела, что у нее не хватает смелости прокрасться на цыпочках в комнату Пекоса. Устало зевнув, она бесшумно пошла по полутемному коридору в свою спальню. Открыв дверь, она застыла в изумлении. Быстро вбежав внутрь и захлопнув за собой тяжелую дверь, Анжи прислонилась к ней изнутри, счастливый смех рвался у нее из груди. На другом конце огромной комнаты на кровати среди кипы желтого шелка и органзы растянулся Пекос, озорно улыбаясь. Его обнаженное тело казалось темнее, чем обычно, на фоне нежных пенистых желтых простыней. Глаза Анжи нескромно скользнули вниз по его туловищу, и она начала расстегивать тугой корсаж на своем шерстяном платье.

— Ты всегда забавляешь меня, Пекос МакКлэйн, — сказала она хрипло и стремительно шагнула к кровати.

— Если ты подойдешь немного ближе, я также и удивлю тебя. — Он подмигнул ей и посмотрел на ее грудь.

Анжи перешагнула через разбросанные на полу рубашку и брюки Пекоса. Его теплый шерстяной пиджак был брошен на спинку кресла. На зеркальном ночном столике у кровати лежал стетсон.

— Вы не очень-то аккуратны, мистер МакКлэйн.

Пекос засмеялся.

— Иди сюда и дай мне сделать с твоей одеждой то же самое. — Он протянул ей свою длинную руку.

Анжи приблизилась к кровати, наклонилась, положила руку ему на голову и поцеловала в лоб.

— Я люблю тебя, — прошептала она, чувствуя, как в ней нарастает желание.

— Я тоже, — сказал он и стал нетерпеливо расстегивать пуговицы ее платья. Через несколько секунд она стояла у кровати обнаженная, обольстительно улыбаясь ему и медленно вынимая шпильки из своих золотистых волос. Тряхнув головой, она рассыпала их каскадом по белоснежным плечам и спине. Анжи сделала движение, собираясь лечь рядом с ним на кровать, но Пекос остановил ее.

— Что такое, дорогой?

Он положил голову на ее тонкую талию.

— А что?

Пекос усмехнулся, потянулся к стетсону и водрузил свою шляпу ей на голову.

Анжи подняла глаза на шляпу, низко надвинутую ей на лоб.

— Боюсь, я не понимаю тебя, любимый.

Пекос громко рассмеялся, положил руки ей на талию и с легкостью усадил Анжи на себя верхом. Вид своей красивой светловолосой любовницы, которая сидела на нем верхом совершенно обнаженная, с рассыпавшимися по плечам льняными волосами, лишил его дара речи. Его глаза загорелись. Он умело приподнял Анжи вверх, а потом опустил ее, соединяя их тела в любовном восторге.

 

Глава 31

На рассвете Анжи разбудила своего спящего любовника и ласково попросила его уйти в свою комнату. Ее немного лихорадило, и она отчаянно чихала.

— Дорогая, — пробормотал он сонно, пошевелив губами у ее лба, и встал с кровати. Обеспокоено глядя на свою возлюбленную, он натянул брюки и торопливо развел в камине огонь.

— Пойду разбужу Делорес, она знает, что делать.

— Нет! — Анжи вцепилась ему в руку. — Пекос, еще не рассвело. Если ты разбудишь ее и скажешь, что я заболела, она поймет, что…

— Она знает, что я тебя люблю, и поймет мое беспокойство. — Он наклонился и положил ее руку под одеяло и заботливо натянул его ей до подбородка. — Вернусь через пять минут. — Пекос зажег лампу у кровати, надел рубашку и сапоги и поспешно вышел.

У нее стучали зубы, и озноб сотрясал больное тело. Анжи свернулась под одеялом, жалея, что Пекос ушел. Ей был нужен жар его тела. Когда он вернулся, в его взгляде сквозила озабоченность. Рядом с ним торопливо шла к кровати Делорес с перекинутой через плечо черной косой.

— Ах, сеньора, вы сильно заболели. — Она села на кровать возле Анжи и положила руку на горячий лоб молодой женщины. — Полагаю, вы слишком легко были одеты во время бури.

Пекос, стоя рядом с ней, нетерпеливо спрашивал:

— Что ты можешь сделать? С ней будет все в порядке?

Анжи улыбнулась. Она вспоминала их любовные игры в снегу, когда на Пекосе были надеты только сапоги. Она знала, и когда, и как именно она простудилась. Но это стоило полученного удовольствия.

— Сейчас нужно, чтобы в комнате было тепло, — сказала Делорес Пекосу. — Ты будешь поддерживать огонь в камине. Ей надо хорошенько отдохнуть. — Делорес поплотнее запахнула халат и направилась к двери. Ее темные глаза блеснули, она повернулась и посмотрела на взволнованного мужчину, стоявшего у кровати Анжи. — Пекос, ей надо на несколько дней остаться в постели.

Пекос осторожно опустился на край кровати лицом к Анжи, ласково убирая пряди светлых волос с ее горящего лица. Не глядя на Делорес, он сказал:

— Я понял. Ей надо остаться в постели. Так она и лежит в постели.

Делорес хмыкнула.

— Но она должна лежать в ней одна! — Старая служанка распахнула дверь и вышла в холл, проворчав что-то по-испански.

Пекос усмехнулся и, наклонившись, поцеловал сухие губы Анжи. Затем прошептал:

— Эту женщину не проведешь.

Он весь день не отходил от постели Анжи. Хлопоча над ней, как курица над цыплятами, он постоянно подтыкал одеяла, растирал ей руки и ноги и следил, чтобы она не вставала. Когда наступало время поесть, Делорес приносила поднос с легкой пищей, и Пекос заставлял Анжи съесть все до последнего кусочка. Днем он читал ей, а когда она начинала дремать, тихонько закрывал книгу, и ловил себя на мысли, что очень хотел лечь рядом с ней. Ночью, когда вечно мешающая Делорес, наконец, уходила, Пекос раздевался и забирался в кровать Анжи. Он старательно сдерживал свою страсть, и лишь укачивал ее в своих объятиях, пока она спала.

Для обоих это стало большой радостью. Спать в объятиях друг друга было восхитительно. Но сдерживать свои чувства, которые воспламенялись от прикосновения обнаженных тел, было мучительно трудно. Пекос удерживал себя только неимоверным усилием воли. Час за часом он лежал без сна, глядя на очаровательную спящую женщину и мечтал о том времени, когда сможет любить ее.

В следующую ночь Анжи проснулась в три часа. Она была поражена, увидев, что Пекос не спит и смотрит на нее. Улыбнувшись, она поцеловала его.

— Привет.

— Привет, дорогая, как ты себя чувствуешь?

— По-моему, хорошо, — сказала она, зевнув, и погрузила пальцы в его густую шевелюру. — Знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?

— Если это в моих силах, я сделаю.

Анжи улыбнулась и потерлась носом о его грудь.

— Я хочу прямо сейчас принять ванну. У меня такое чувство, что я… я не знаю, я…

— Оставайся тут, — прошептал он и спрыгнул с кровати.

Анжи рассмеялась, когда он вернулся и, сбросив одеяла, поднял ее на руки. Нежно целуя, он понес ее в большую теплую ванную комнату. Ванна, наполненная почти до краев пенистой водой, ожидала ее, и Анжи удовлетворенно вздохнула, когда он ласково опустил ее в воду. Не дожидаясь приглашения, он ступил в ванну и также одобрительно вздохнул. Вскоре они уже хохотали и намыливали друг друга. Так продолжалось довольно долго, а потом любовники обернули друг друга сухими полотенцами и бросились назад в спальню, чтобы просушить свои мокрые тела у пылающего камина.

— Так, не двигайся, — сказал Пекос, опустившись на колени перед Анжи. Она стояла спиной к огню, ее прекрасное тело поблескивало в свете пламени, а Пекос нежно вытирал ее, время от времени командуя:

— … подними руки, теперь повернись сюда, поставь ногу мне на колено. — Когда он ласково прикасался к ее мягкому, белому телу, его страсть возрастала.

Наконец Анжи была совершенно сухая. Пекос уронил полотенце и положил руки на ее тоненькую талию. Стоя перед ней на коленях, он притянул ее к себе и потерся лицом о ее живот, в то время как она обхватила руками его голову и вздохнула. Затем тихонько прошептала:

— Пекос, любовь моя, мне так хорошо.

Пекос поцеловал маленькую ложбинку на ее бедре.

— Ты уверена, сердце мое?

— Да, — выдохнула Анжи и, наклонившись, поцеловала его макушку. При этом ее сердце лихорадочно забилось.

Пекос поднял голову и посмотрел на нее.

— Так когда я смогу опять любить тебя? — Его голос был хриплым от страсти.

Анжи улыбнулась и опустилась на колени перед ним. Она положила руки ему на грудь. Указательным пальчиком повела вниз по его белому шраму. Пекос задрожал и прижал ее к себе теснее. Она скользнула руками по его широким плечам, и приникла к жесткой груди. Руки Пекоса лежали у нее на талии; медленно они поползли вниз к ее округлым ягодицам. Обхватив их, он притянул ее ближе, и она вздохнула. В ее дрожащий живот уперлось твердое горячее свидетельство его страсти и требовательно подрагивало.

Их губы встретились. Оба сгорали от нетерпения. Первый поцелуй был глубоким, его язык проникал в нее и наслаждался ее вкусом. Целуя Анжи, Пекос медленно опустился на пол, увлекая ее за собой. Когда жаркий поцелуй закончился, они уже лежали на толстом ковре у пылающего камина, прижавшись друг к другу, и жаждали получить удовлетворение своей страсти.

Приоткрытый рот Пекоса скользнул по ее шее; его смуглая рука проникла между бедрами возлюбленной. Его огненные пальцы нашли ее промежность, влажную от возбуждения. Пекос застонал и приподнялся. Они соединились в свете пламени, вздыхая и бормоча слова любви, наслаждаясь своей близостью после трехдневного перерыва.

— Я… я уже успела забыть, как это прекрасно… — выдохнула Анжи.

— Я тоже, я тоже, — простонал он. — О господи, я не могу… я… детка… любимая…

Когда они вернулись в постель, Анжи почти сразу уснула. Пекос удовлетворенно вздохнул и тоже уснул через некоторое время. Двумя часами позже он проснулся. Посмотрел на милое спящее лицо на подушке возле себя и понял, что он хочет сделать для Анжи. Медленно соскользнул с кровати, пересек комнату и раздул затухающий огонь. Комната начала остывать; становилось все холоднее. Пекос вернулся обратно и терпеливо ждал, пока разгорится огонь, и языки пламени не взметнутся высоко в камине. Большая комната вновь наполнилась теплом. Тогда он склонился над спящей Анжи и поцеловал ее в губы.

Пекос раздвинул их языком, проникая в ее теплый медовый рот. Глаза Анжи оставались закрытыми, но ее влажные губы ответили ему на поцелуй. Он поднял голову и улыбнулся. Она пролепетала:

— Я люблю тебя, но я так хочу спать.

— Я знаю, дорогая, — прошептал он, щекоча ее лицо губами. — Тебе не надо ничего делать. Просто лежи и позволь мне любить тебя.

— М-м-м, — вздохнула она и глубже погрузилась в мягкую перину. Ее глаза были все еще закрыты. Через несколько секунд она опять спала. Пекос, приподнявшись на согнутых локтях, смотрел на нее. Когда он убедился, что в комнате опять жарко, медленно, но уверенно начал стягивать одеяла с их обнаженных тел, пока они не оказались у их ног. Тогда он снова повернулся к Анжи. Она лежала на спине. Одна ее рука была согнута и лежала ладонью вверх у ее лица на подушке. Подумав, что мог бы провести всю жизнь, любуясь этой обнаженной спящей красавицей, он улыбнулся. Сейчас его тело жаждало насладиться ее плотью. Он вновь поцеловал ее. Она продолжала спать. Он провел губами по ее уху. Ласково покусывая ее мочку, улыбнулся, когда она встрепенулась во сне. Его рот скользнул ниже, к шее. Веки Анжи затрепетали. Пекос продолжал медленно ласкать ее. Его губы потерлись о теплую подмышку. Наконец глаза Анжи медленно открылись.

Не зная, что она проснулась, Пекос провел губами ниже по ее боку, его язык неторопливо ласкал ее нежную грудь. Анжи с удовольствием смотрела, как его черноволосая голова движется по ее нежному телу. Пекос губами обводил ее дрожащие полные груди, покрывая их поцелуями и медленно приближаясь к затвердевшему розовому соску.

Сначала Пекос очень нежно втянул его в рот, потом начал посасывать все сильнее, и, наконец, с такой жадностью, что Анжи глубоко вздохнула. Она опустила руки в его волосы и притянула голову к другой ожидающей наслаждения груди. Он нежно поцеловал и эту грудь, и тоже взял ее в рот. Анжи застонала от наслаждения и сильнее прижала к себе его голову.

Она шептала его имя, какие-то ласковые слова. А рот Пекоса выпустил твердый розовый сосок и двинулся от груди к плоскому трепещущему животу. Он водил по нему губами и, наконец, прижался ртом к ее пупку, как будто хотел напиться из него. Анжи застонала от восхищения. Пекос поднял голову и улыбнулся.

Его ласковые смуглые пальцы погладили ее округлые бедра, а глубокий голос, хриплый от страсти, произнес вопрошающе:

— Ангел, знаешь ли ты, как ты соблазнительна, свежа, прекрасна? — Его рука продолжала двигаться по ее атласному бедру и остановилась у нее на колене. — Я хочу поцеловать тебя туда, где ты меня любишь, малышка, — пробормотал он мягко, а его рука скользнула под колено, отводя его в сторону.

— Пекос, — выдохнула она, и глаза ее смотрели на него с нежностью.

— Послушай, дорогая, — его огненные пальцы теперь скользили по внутренней стороне теплого бедра, продвигаясь к желанной цели. — Я хочу вкусить тебя. Ты понимаешь? Я уже поцеловал каждую часть твоего тела, кроме одной. Можно мне сделать то, чего я хочу больше всего?

Со стыдом осознав, что ее согнутое колено открывает для взора Пекоса самое интимное ее место, Анжи вспыхнула и прикрылась дрожащей рукой.

— Пекос, это не… не… — Она умолкла в замешательстве, а он склонился ниже, и Анжи почувствовала его теплые губы на руке, преграждающей ему путь.

— Дорогая. — Он настойчиво пытался найти доводы, чтобы убедить ее не стыдиться его. И продолжал дразнить горячим языком и нежными губами ее пальцы. — Позволь мне, малышка. Я хочу этого больше всего на свете. Пожалуйста, скажи, что можно. Я буду очень ласков; тебе нужно только расслабиться. — Его язык начал ритмично ударять по двум дрожащим пальчикам, которыми Анжи все еще закрывалась от него.

Она облизнула пересохшие губы, вздрагивая от возбуждения. Ей очень хотелось того, что он предлагал. Надо было только убрать эти дрожащие пальцы, и… Мысли Анжи путались, она испытывала стыд и радость одновременно, так может ли она позволить ему поцеловать ее там, где он хочет?

Словно услышав ее внутренний голос, Пекос проговорил:

— Дорогая, твой запах проникает в мои ноздри; он такой приятный и сладкий, но мне этого мало. Я хочу попробовать тебя губами, языком; я хочу насладиться тобой. Я хочу этого, пожалуйста, дорогая, разреши мне.

Анжи почувствовала, как его пальцы обхватили ее запястье и она застонала, понимая, что бессильна противостоять ему и себе самой. Ее сердце бешено колотилось, и Анжи покорилась своему всепоглощающему желанию. Ласково убирая ее руку с треугольника золотистых волос и нежной плоти под ним, он что-то хрипло шептал ей, погружая свой открытый рот между ее шелковистыми бедрами.

— Любовь моя, позволь мне. Дай мне почувствовать, что я твой единственный возлюбленный. Убеди меня, что никто еще не любил тебя так; дай мне поверить, что это все только мое. Пожалуйста, дорогая, дай мне такую возможность.

Его длинные пальцы переплелись с пальцами Анжи. Их сплетенные руки покоились на кровати рядом с ее белым бедром. Анжи была вся в огне от его поцелуев, ласк, чувственных слов; она ощущала огромное наслаждение, губы Пекоса глубоко погрузились в светлые волоски между ее ногами, ласково приникая к мягкой плоти. Его дыхание было жарким. Оно приносило неслыханное удовольствие, хотелось прижаться еще теснее к его горящему любящему рту.

Какое-то время Пекос не делал ничего, только жадно вдыхал ее запах. Когда округлые ягодицы Анжи начали извиваться на кровати и она вцепилась рукой в измятые простыни, Пекос все еще держался немного в стороне от нее. Ее золотоволосая головка начала метаться по подушке, а маленькие хрупкие руки сжимали пальцы Пекоса с нетерпением, которое вылилось в умоляющих словах, когда Анжи отбросила стыдливость.

— Пекос, Пекос… Я хочу этого; поцелуй меня туда, дорогой. Боже, пожалуйста, пожалуйста, поцелуй меня туда. Это только твое, Пекос, никто другой еще не прикасался там ко мне. Никто никогда и не прикоснется, кроме тебя. Возьми все это, любовь моя. Поцелуй меня, поцелуй. — Анжи почти рыдала от желания, и звуки нежного голоса прекрасной мелодией отзывались в его сердце. Ничто в целом мире не существовало сейчас для Пекоса, кроме этой красивой дрожащей женщины, жаждущей его поцелуев.

— Ангел, моя единственная любовь, — выдохнул он, и его язык медленно коснулся ее, в то время как рука скользнула под ее ягодицы и приподняла их. После первого же огненного прикосновения его языка маленькое горячее тело Анжи сжалось от неимоверного наслаждения. Она никогда и не предполагала, что такая близость может существовать между двумя людьми. Она никогда не представляла, что такая радость ожидает ее. Никогда не забудет она то неизведанное прежде наслаждение, которое доставил ей нежный рот Пекоса. Ее страсть быстро нарастала. И в это время язык Пекоса скользнул ниже, чтобы глубоко проникнуть в ее плоть.

Анжи вырвала руку и стала нервно поглаживать его гладкое плечо. Она гладила густые черные волосы на его голове, а ее бедра вздрагивали в молящем танце любви. Когда она глухо застонала, как животное, готовое к любовной схватке, язык Пекоса вновь скользнул в самую сердцевину ее жаждущей плоти, лаская ее уверенными поглаживаниями до тех пор, пока первые пугающие своей мощью вспышки удовлетворения не охватили Анжи, и она не начала сладострастно выкрикивать его имя. Она была поражена глубиной своего наслаждения, которое все продолжало нарастать. Анжи чувствовала: еще чуть-чуть, и она не сможет совладать с собой. Пекос умело следовал за всеми движениями ее опускающихся и поднимающихся бедер — до тех пор, пока не ощутил на губах вкус ее извергающегося наслаждения. Только тогда он оторвался от нее и перевел дыхание. Его рот медленно, нежно двинулся вверх по ее горячему удовлетворенному телу. Его смуглое лицо вновь оказалось над ней. Он посмотрел на самую красивую, светящуюся, удовлетворенную женщину, которую когда-либо видел. Ее глаза открылись, и они слились в долгом чувственном поцелуе.

Пекос целовал уголки ее рта, провел языком по ее зубам и, покусывал ее нижнюю губу, медленно, терпеливо вновь воспламенял ее. Через несколько минут в Анжи вновь начало просыпаться желание. Пекос целовал ее с опаляющей страстью, его умелые руки скользили по ее телу, поглаживая, лаская, рождая в нем огонь. У своего бедра она почувствовала его напряженную плоть, которая нетерпеливо прижималась к ней, и ее подрагивающая мощь вызывала ликование молодой женщины. Казалось, вся кровь в его жилах прилила к этой поднявшейся части тела, которая выросла до небывалых размеров, словно взывая о наслаждении, которое может дать лишь тело Анжи.

Она тем временем вздохнула и, слегка приподнявшись, дала ему возможность проникнуть туда, куда он так жаждал попасть. Ее затуманенные изумрудные глаза смотрели на него, а пальцы поглаживали длинные шрам, сбегающий вниз по животу.

Когда ее пальцы коснулись того места, где кончался шрам, рука Анжи распласталась, теплая и мягкая ладонь легла на его пылающую плоть. Пекос застонал, и его язык глубже проник в нее — жадный, ласкающий, страстный. Его смуглая рука обхватила полную грудь. Она вдыхала его аромат, а его горячие губы двинулись вниз к тому месту, на котором лежала его рука.

Анжи задохнулась, когда горячей волной на нее вновь нахлынуло удовольствие, и инстинктивно ее маленькая рука двинулась от его бедра по плоскому животу, робко отыскивая напрягшуюся плоть. Пока его теплые ласковые губы нежно ловили ее сосок, страстные пальцы Анжи обвились вокруг трепещущей плоти. Ее глаза закрылись, и она застонала от восхищения.

Внезапно Пекос выпустил ее затвердевший сосок изо рта. Его красивая голова взметнулась вверх, а серые глаза расширились и засверкали от возбуждения.

— Господи Иисусе, — пробормотал он сквозь сжатые зубы. — Детка, я ведь всего-навсего человек. Я не могу… я… — Его лицо исказилось. — Я сдерживаюсь ради тебя, дорогая, но я…

Анжи улыбнулась и прижала пальчик к его открытым губам.

— Любовь моя, не сдерживайся больше, — проворковала она. — Я хочу ощутить тебя в себе; я хочу наполниться тобой. Но… — улыбка исчезла с ее губ; ее голос понизился до шепота, — есть еще одна вещь, которую я хочу.

— Что? — простонал он, целуя ее пальчик на своих губах.

— Позволь мне, Пекос, — выдохнула она и снова потянула вниз руку, — ввести тебя в меня.

Восторженный стон сорвался с его пылающих губ, когда он приподнялся и подчинился маленькой руке, соблазнительно влекущей за собой. Пекос прикусил губу, чтобы не закричать, и посмотрел в ослепительно блестевшие изумрудные глаза. Анжи в это время повела бедрами, поднимая их к своему любимому, словно предлагая всю себя ему в жертву, моля его делать все, что он пожелает.

Прекрасное лицо Анжи пылало в свете пламени камина, а глаза превратились в два зеленых омута. Ее льняные волосы разметались по подушке, а нежная шея и спина изогнулись вверх.

— Пекос, — выдохнула она, убирая руку. И он почувствовал, как ее влажное тепло поглотило его.

— Дорогая, — простонал он и взял ее глубоким проникновением, которое вызвало у обоих глубокий вздох удовлетворения. Пекос начал медленно чувственно вращать бедрами.

Она опять принадлежала ему и вся раскрылась навстречу любви. Ее руки обвились вокруг его шеи. Она гладила широкие плечи своего возлюбленного; вздохи, срываясь с ее лихорадочно трепещущих губ, воздавали должное его достоинствам, перерастая в крики наслаждения.

С бешено колотящимся в груди сердцем Пекос двигался в ней, все убыстряя движения. И они слились в единое целое, стремясь к содрогающему обоих завершению.

 

Глава 32

После занятия любовью Анжи была счастливее, чем, как она предполагала, может быть простой смертный. Она запротестовала, когда Пекос, нежно целуя ее во влажный висок, мягко сказал:

— Я хочу, чтобы ты проспала все утро. Обещай, что так и сделаешь.

Он нехотя разжал объятия и сел, спустив ноги с края постели. Анжи тоже села. Придвинулась к нему поближе, обвила руками его талию и сцепила пальцы на животе, прижавшись щекой к его спине.

— Буду счастлива выполнить твое пожелание, но куда ты собрался? — Она поцеловала его в плечо.

Пекос расцепил ее руки, повернулся и положил ее к себе на колени.

— Дорогая, — мягко объяснил он, — на Дель Соль много дел, которыми надо бы заняться. Думаю, что сейчас самое время начать. — Он глубоко вдохнул запах ее волос.

— Но, Пекос, еще так рано! — Ее пальцы играли жесткими черными завитками волос на его груди.

— Детка, вот сейчас мы сидим здесь, а на дальних пастбищах скот на грани голода, разве ты не знаешь этого?

Глаза Анжи расширились от удивления.

— Но я… это ужасно. А что надо делать?

Пекос усмехнулся и опять усадил ее на кровати. Потом поднялся и взял ее за подбородок:

— Вы, моя дорогая выздоравливающая леди, останетесь в своей теплой постельке. А я разбужу управляющего, посмотрю, что сделано или не сделано, и начну работать.

Анжи смотрела, как он одевается. Она была зачарована тем, как напрягаются его мускулистые бедра, когда он поднимает ноги. Пекос заправил длинные полы рубашки в брюки и сел на кровать, чтобы натянуть высокие сапоги.

— Когда ты вернешься? — Анжи не могла оторваться от него. Ее маленькие пальчики скользили вверх и вниз по мягкой ткани его рубашки.

— Не раньше вечера.

Анжи нахмурилась и коснулась его лица, желая, чтобы он посмотрел на нее.

— Но это… Пекос, такое впечатление, что теперь так будет всегда. Я не хочу, чтобы ты проводил вдали от меня все дни напролет. Пожалуйста, дорогой, возвращайся к ленчу, и мы сможем…

— Сердечко мое, — прервал он ее, — мне не хочется расставаться с тобой даже на секунду, но я не могу быть нахлебником, тем более, когда здесь так много работы. — Он опять встал с кровати. Анжи смотрела, как он подходит к креслу, берет свой теплый пиджак и продевает руки в рукава. Потом на его лице появилось озадаченное выражение, глаза словно искали что-то в комнате.

— Что такое, Пекос? Что? — Анжи встала на постели на колени.

— Котик, не могу найти свою шляпу. Куда я ее засунул? Не понимаю…

Громкий смех заставил его обернуться на Анжи. Она упала на кровать и хохотала.

— Да что такое?.. — Пекос подошел к кровати. Приблизившись, он тоже засмеялся. Сцена, когда очаровательная обнаженная Анжи, на которой был одет только его стетсон, сидела верхом на нем и ритмично двигала своими соблазнительными бедрами, живо встала у него перед глазами.

— Как ты думаешь, что же все-таки произошло с моей доброй старой шляпой, дорогая? — Пекос не мог вспомнить, куда запропастился его стетсон.

Анжи, продолжая смеяться, перегнулась через дальний край кровати. Она легла на живот и потянулась вниз, доставая оттуда упавшую шляпу. Гордо подняв, она водрузила ее на голову и объявила:

— Я нашла ее.

— Прекрасно, малышка. Дай-ка мне. Пора идти. — Он стоял, глядя на смеющуюся обнаженную красавицу, вцепившуюся в его шляпу.

— Подойди и возьми, — предложила Анжи, дразняще опуская стетсон вниз и прикрываясь им.

Пекос, очарованный и без ума от любви, прополз по кровати и лег рядом с ней. Глядя в ее сверкающие гипнотизирующие глаза, он взял шляпу, надел ее на голову и поцеловал Анжи.

— Послушай меня, маленькая ведьма, — пробормотал он нежно, и его смуглая рука легла на золотистый треугольник волос между ее бедрами. — Я хочу, чтобы ты спрятала свое соблазнительное тело под одеяло, пока во мне не проснулся вулкан, и я не остался здесь с тобой. Ты меня слышишь? — Кончики его пальцев ласково погрузились во вьющиеся золотистые волосы. — Я твой раб; ты знаешь это, и я знаю. — Его пальцы продолжали щекотать ее, и дыхание Анжи стало учащаться. — Для меня нет ничего лучше, чем провести весь день с тобой. Но все же отпусти меня на сегодня, дорогая. Я в твоей власти; это зависит от тебя. — Пекос наклонился и поцеловал ее приоткрытые губы. Анжи задрожала.

Он поднял голову и улыбнулся ей. Анжи слабо улыбнулась в ответ, отодвинулась и скользнула под одеяло. Натянув его до подбородка, она прошептала:

— Ты можешь идти, я разрешаю. Но знай, мой дорогой Пекос, когда ты вернешься вечером… — Она притворно-застенчиво опустила ресницы.

— Даю слово, любимая, — заверил он ее и, поднявшись, направился к двери. Перед тем как открыть ее, он оглянулся.

— О, Пекос. — Анжи задохнулась. Она сбросила одеяло, соскочила с кровати и бросилась к нему, обвив его шею руками. Она встала на цыпочки и заглянула ему в глаза. — Я… прости; я просто хочу поцеловать тебя на прощание.

Тронутый ее порывом, Пекос ласково взял ее одной рукой за подбородок, а другая легла на ее обнаженные ягодицы.

— Знаешь, мне кажется, что ты и правда меня любишь.

— Я обожаю тебя, — прошептала она искренне и притянула его лицо ближе к своим губам. — Ты — все, что мне нужно, все, для чего я живу, — выдохнула она.

Пекос задрожал от волнения.

— Даже не думал, что жизнь может быть так прекрасна.

— Я тоже, — согласилась она и отпустила его.

Дыхание Пекоса превращалось в пар в холодном воздухе. Утопая в снегу, он шел к конюшням. Через полчаса дюжина ковбоев выехала верхом. Повозки, нагруженные сеном для голодного скота, следовали за ними. Они держали путь на юг. Никто не ворчал и не жаловался на то, что нужно ехать в такой холод. Пекос МакКлэйн вернулся, и люди этому радовались. Если уж Пекос не жалуется на холод и ранний час, то и им не пристало. Он был лидером от природы; люди послушно следовали за ним. Весело улыбаясь друг другу, ковбои покачивали головами и уверяли, что теперь дела на Дель Соль пойдут лучше. Ведь Пекос МакКлэйн вернулся.

Двигаясь с ними плечом к плечу, он вел своего коня по глубокому снегу. Его серые глаза скользили по тусклому горизонту в поисках стада. Крутя лассо над головой и громко посвистывая, Пекос сгонял замерзшую слабую скотину, чтобы быстрее продвигаться к загонам, где их ждали убежище, корм и вода. Несколько раз ему приходилось спешиваться, чтобы вытащить какого-нибудь перепуганного теленка из засыпанной снегом расщелины. Пекос и его люди работали весь длинный морозный день, лишь в полдень сделав перерыв, чтобы перекусить холодной пищей из своих седельных сумок. Столовой им служило место под заледеневшим навесом, который в жаркие летние дни был защитой от солнца для скота. Добрые глотки из бутылок с виски помогали согреть замерзшие руки ковбоев. И после короткого перерыва они снова вернулись к работе.

Анжи проспала все утро и провела долгий день, прислушиваясь, не раздадутся ли за дверью шаги Пекоса. Твердо решив его дождаться, она не притронулась к ужину.

— Дорогая, — терпеливо объясняла ей мисс Эмили, — боюсь, вы еще не привыкли к жизни на ранчо. Пекос и его работники — далеко на пастбище. Возможно, он вернется очень поздно, если вернется сегодня вообще. На отдаленных пастбищах есть несколько хижин, и он вполне может провести ночь там.

Анжи прикусила губу.

— Такое ощущение, что вы совсем о нем не беспокоитесь, тетя Эмили. — Анжи казалась обиженной.

— Нет, Анжи, я не беспокоюсь, и вам не нужно. Ведь вы оба провели недавно всю ночь в пустыне, и ничего не случилось. Пекос знает, как о себе позаботиться, и он к тому же не один.

— Конечно, вы правы, я веду себя как… как…

— Как влюбленная женщина. — Мисс Эмили понимающе улыбнулась.

Анжи покраснела.

— Именно. Тетушка, дорогая, не говорите Пекосу, какая я глупая.

Мисс Эмили потрепала Анжи по руке.

— Вы нисколько не глупая. Вы любите моего племянника, и я не могу не радоваться этому. Все, в конце концов, улаживается.

— Да, это так, — сказала, кивнув, Анжи. А про себя подумала, что в один из ближайших дней она поедет в Марфу и повидается с поверенным.

В начале десятого она сидела, скрестив ноги, на полу перед камином в библиотеке. На коленях лежала книга. Анжи подняла глаза на мисс Эмили, которая дремала на диване, и та тут же проснулась. Обе женщины чутко прислушивались к любому звуку, и улыбнулись друг другу.

Через несколько минут стремительный, как западный техасский ветер, Пекос МакКлэйн с растрепанными волосами и темной щетиной на красивом лице влетел в большую теплую комнату. Анжи, не говоря ни слова, смотрела на него. Ее живот возбуждающе сжался под его ясной теплой улыбкой. Он ловко бросил свою замасленную шляпу на верхний крюк вешалки, подмигнул Анжи и подошел к дивану. Нагнувшись, чмокнул просиявшую тетку в щеку, потом распрямился и направился к Анжи. Хитрые огоньки плясали в его глазах.

— Прости меня, тетя Эм, но плохих девочек наказывают. — Он опустился рядом с Анжи, взял книгу у нее из рук и отложил в сторону. Холодной рукой коснулся ее волос. — Вы, моя непослушная, это заслужили.

— Пекос, дорогой, — сказала мисс Эмили, улыбаясь, — ты должен быть теперь осторожен с ней.

Анжи не отрываясь смотрела на своего любимого, чьи холодные пальцы гладили ее волосы. Она не представляла, что он задумал, но догадывалась, что любое его шутливое наказание будет какой-нибудь новой любовной игрой, и заранее одобряла любую его затею. Желая вновь ощутить на себе его руки, она съязвила:

— Я взрослая женщина и поступаю так, как мне нравится, сэр.

— Возможно, это и так, пока вашего господина нет дома. Но теперь я вернулся. — Он взял ее на руки. — Вы должны были оставаться в постели, — он укоризненно поцокал языком.

Тетя Эмили приняла его сторону.

— Я старалась заставить ее, Пекос, — сказала она и встала с дивана. — Но что еще хуже, она ничего не ела за ужином.

Его черная бровь угрожающе приподнялась.

— Это непростительно. — Лицо Пекоса посуровело. Но его выражение смягчилось, когда он взглянул на тетушку. — Тетя Эм, ступай спать; я примерно накажу эту глупую девчонку.

— Пекос, дорогой, от ужина осталось много еды. Почему бы тебе и Анжи…

— Мы поужинаем, — заверил Пекос свою обеспокоенную тетку. — Перестань терзаться понапрасну. Увидимся утром.

— Да, дорогой. — Все понимающая маленькая женщина пошла к лестнице, подобрала юбки и улыбнулась им: — Спокойной ночи, дети.

— Спокойной ночи, — сказали они хором, и Пекос направился к спальне Анжи, крепко прижав ее к груди.

Они начали целоваться, еще не дойдя до ее комнаты.

— Я скучала по тебе, — пробормотала Анжи и прижала губы к его рту.

— Я тоже, — прошептал он в ее волосы. — Я люблю тебя. Ты — моя женщина.

Они остановились у тяжелой двери, и Пекос наклонился, чтобы повернуть ручку.

— А какое наказание вы для меня придумали, господин? — Анжи дразнила его, в ее животе нарастало возбуждающее напряжение.

— Подобающее, — заверил он ее голосом, в котором чувствовалась страсть.

Наконец дверь распахнулась, Пекос ступил в комнату и ногой захлопнул дверь за собой.

— Я собираюсь хорошенько отшлепать тебя по очаровательной маленькой попке. — Он смотрел ей в глаза.

Анжи побледнела.

— Отпусти меня! — Ее глаза стали испуганными, на лице появилось выражение ужаса. Она начала бешено молотить руками по груди Пекоса.

— Да что, черт возьми, тебя так взволновало? — Смеясь, он теснее прижал ее к себе.

— Я не позволю тебе отшлепать меня, Пекос МакКлэйн. — Ее изумрудные глаза светились гневом и ненавистью, и она яростно вырывалась из его рук. В голосе Анжи звучало отчаяние. — Никто никогда не выпорет меня больше.

Смех застыл на губах у Пекоса. Пораженный, он тут же опустил ее на пол и смущенно смотрел, как она пробежала по полу и бросилась на кровать лицом в подушки. Он услышал, как приглушенные звуки рыданий наполнили тишину освещенной огнем камина комнаты. Не отрывая от Анжи взгляда, Пекос снял свое теплое пальто и провел рукой по растрепанным волосам. Сердце болезненно сжималось в его груди. Ее хрупкие плечи вздрагивали от громкого плача, лицо было зарыто в подушку.

— Я не плохая, не плохая. Я хорошая девочка, хорошая девочка. Не пори меня снова, папа, пожалуйста… Пожалуйста, папа, не надо… — ее истерический плач перешел в рыдания. — Я сделаю все, что ты скажешь… я… пожалуйста, не пори меня, не…

Пекос стоял над кроватью, и страх наполнил его душу. В растерянных глазах застыла жалость. Она была такая уязвимая, такая беспомощная! Что же произошло с этой бедной девочкой, что ее так напугало? Всего лишь шутливое упоминание о порке? Что за ужасы ей пришлось перенести за свою короткую, но тяжелую жизнь? Неужели какой-нибудь мужчина в прошлом избивал ее? Ее отец? Любовник? Управляющий какого-нибудь публичного дома? Пекос содрогнулся от подобного предположения. Жалость перемешалась с любовью. Он сел на кровать и положил свою руку на ее вздрагивающее плечо. Прошептал нежно:

— Дорогая, это я, Пекос. Твой Пекос, детка. Я никогда, никогда не причиню тебе боль. Разве ты этого не знаешь? Я просто дразнил тебя, Ангел. Мне так жаль, что я напугал тебя. Я этого совсем не хотел. — Его рука утешающе поглаживала ее. — Больше никогда не буду говорить такие глупости, малышка. Никогда.

Ее рыдания ослабли, Анжи сказала дрожащим голосом:

— Я… так… прости, понимаешь, папа часто… он…

Пекос потянулся к ней. Она не сопротивлялась. Он бережно положил плачущую девушку к себе на колени, обнял и прижал к груди. Легонько поцеловав ее в висок, прошептал:

— Ч-ш-ш, дорогая, все хорошо. Обещаю, никто никогда не сделает тебе больно. Даю слово. — Его надежные руки гладили ее дрожащую спину, его глубокий добрый голос утешал ее. — Никогда не подниму на тебя руку, моя драгоценная любовь, никогда. Никто не причинит тебе боль, пока сердце бьется в моей груди, обещаю.

— Пекос, Пекос, — тихонько плакала она, прижимаясь лицом к его рубашке, — ты не знаешь всей правды о…

— Не надо, дорогая, — сказал он, останавливая ее. — Не надо ворошить прошлое. Весь остаток жизни мы проведем вместе. Давай не будем вспоминать о плохом. Тебе теперь не надо ни о чем беспокоиться. Ни о чем. — Его объятия стали крепче. — А знаешь, чем мы сейчас займемся, малышка?

— Ч-чем? — она перевела дыхание.

— Мы отправимся в твою большую теплую ванную, — сказал он и поднялся, держа ее на руках. Проходя через комнату, он прошептал у ее горячей, залитой слезами щеки:

— И мы разденем тебя и положим в горячую воду. — У ванны Пекос наклонился, все еще не выпуская ее из рук и открыл краны. — Потом, — улыбнулся и сел на обитую бархатом скамеечку, удобнее устраивая ее у себя на коленях, — мы съедим наш ужин прямо здесь. — Его руки потянулись к пуговицам на ее корсаже.

Потерев тыльной стороной ладони припухшие веки, Анжи слабо улыбнулась.

— Пекос, ты сошел с ума.

— Возможно, — согласился он и продолжал раздевать ее. — Все равно мы это сделаем.

Когда он опустил ее в горячую пенистую воду, то поцеловал и прошептал:

— Дай мне десять минут, любимая. Обещай, что не убежишь. — Он погрузил палец в мыльную воду и коснулся им кончика ее слегка вздернутого носика. — Я люблю тебя; скоро вернусь.

Анжи весело улыбнулась, когда он вернулся с большим серебряным подносом, нагруженным тонко нарезанной ветчиной, сыром, хлебом, пирожными и бутылкой вина с двумя сверкающими бокалами.

— Могу я обслужить вас, мадам? — спросил он официальным тоном.

— Да, можете, — ответила Анжи, — вы можете раздеться и забраться в ванну. — Она потянулась и взяла с подноса ветку винограда, срывая сладкие ягоды со стебля и отправляя их в рот. Ее покрасневшие глаза округлились от удовольствия.

— Пекос! — Анжи недовольно поморщилась, когда он забрался в ванную с такой прытью, что мыльная вода окатила ее виноград.

Смеясь, он вырвал гроздь из ее рук, обнял Анжи и пробормотал шаловливо:

— Я гораздо слаще, чем этот виноград. — Пальцами приподнял ее лицо за подбородок. — Поцелуй меня.

Анжи пальчиком коснулась его полных губ и вздохнула. Ее рот на минуту прижался к его губам. Оторвавшись, она посмотрела ему в глаза.

— Я люблю тебя, Пекос, — услышал он ее шепот.

— О, моя девочка, — хрипло отозвался он и нежно поцеловал ее.

Расслабившись, она полулежали в ванне и смеялись как дети, поглощая ветчину и сыр и чокаясь бокалами с красным вином. В кровати Пекос крепко обнял ее и рассказывал о тяжелом дне, проведенном на пастбище, и о своих планах относительно увеличения поголовья скота и ремонта некоторых амбаров и конюшен.

В эту ночь он не занимался с ней любовью. Даже и не пытался. Чуткий и любящий, он понял, что сейчас ее лучше не беспокоить, и сдерживал свои чувства. Таким образом он решил убедить ее: то, что он испытывает к ней, это любовь, а не похоть.

Анжи заснула в его объятиях. Пекос же лежал без сна, и на него отбрасывал тени огонь в камине. Он крепко прижимал к себе Анжи и убеждал себя, что для него не имеет значение ее прошлое. Он любит ее и, всегда будет любить. Вместе они смогут забыть все то, что было с ней «У Хрисана Гузи», то, что какой-то злой мужчина в прошлом бил ее, и то, что она была женой Баррета МакКлэйна.

 

Глава 33

Жизнь на Тьерра дель Соль изменилась. Мисс Эмили была счастлива, что ее племянник вернулся домой, и разгуливала по большому дому, напевая что-то чистым высоким голосом. Радость добавила краски ее бледным щекам и блеск светло-голубым глазам. Пекос взял за правило каждый день проводить несколько минут в компании своей дорогой тетушки. Эмили, казалось, была больше похожа теперь на его старшую сестру, чем на тетю. Пекос обожал ее и помнил о том, что она всегда была самым важным человеком в его жизни. Если он обещал ей, что они вместе рано позавтракают, она являлась на кухню чуть свет, еще до восхода солнца. И Пекос тоже всегда держал свои обещания, данные мисс Эмили.

Делорес также была счастлива, что Пекос дома, как и мисс Эмили. Словно по волшебству, ужины превратились в настоящие пиры, а сервировка превосходила все ожидания. Отнюдь не по случайному совпадению на стол всегда подавались блюда, которые больше всего любил Пекос. Делорес сновала по кухне весь день, отдавая приказания помощникам и напоминая забывчивым поварам, что Пекос МакКлэйн любит, чтобы мясо было поджарено до хрустящей корочки снаружи, но оставалось розовым и сочным внутри. Если огромный кусок говядины оставался в духовке слишком долго, ругань разгневанной мексиканки разносилась по всем этажам большого дома, а меню мгновенно изменялось.

То же самое творилось и с ковбоями и вакеро, которые работали на огромном ранчо. Большинство работников знали Пекоса еще с тех пор, когда он был мальчиком. Все они уважали его за справедливость и готовность подниматься ни свет ни заря. Работая с ним бок о бок, они давно заметили и полюбили его манеру общения и прекрасное чувство юмора. Не принимая себя слишком всерьез, Пекос также часто бывал объектом шуток. Да и сам подшутить любил, но всегда по-доброму, стараясь никого не обидеть.

Тяжелый изнурительный труд был менее утомительным, когда этот обаятельный молодой человек присоединялся к работникам ранчо. Совершенно не похожий на своего недавно умершего отца, Пекос не выжимал последние соки из своих людей. У него был настоящий талант чувствовать, когда чьи-нибудь руки слишком уставали и не могли выполнить ту или иную работу. И он всегда старался сделать так, чтобы этому человеку предоставили работу полегче. Гордость ковбоя была не затронута, и когда его силы вновь восстанавливались, он испытывал естественное желание вновь усердно работать на молодого МакКлэйна.

С тех пор, как Пекос вернулся на ранчо, здесь было сделано много полезного. Скот согнали в стада ближе к внутренним пастбищам, и животным подвезли тысячи снопов сена. Сотня призовых британских бычков была заказана для стада. Амбары перекрашены и отремонтированы, корали починены, а загоны побелены. Седла перемыли и начистили, сбруи починили, лошадей осмотрели ветеринары, необъезженных мустангов постоянно тренировали.

С возвращением Пекоса все на Дель Соль ожило. Хотя первые три дня он провел в доме с Анжи, все знали, что он вернулся к управлению хозяйством и скоро будет среди рабочих. Сознание этого придавало им силы и желание работать.

Пекос МакКлэйн был дома!

Такого счастья Анжи не испытывала за всю свою жизнь ни разу. Если бы кто-нибудь сказал ей, что этот страстный вспыльчивый Пекос МакКлэйн на самом деле — удивительно чуткий и ласковый человек, она никогда бы не поверила. Но теперь она знала, что так и было. Жизнь с таким человеком была прекрасной.

Анжи смотрела на огонь, который лизал верх камина, и думала о прошедшей ночи. Пекос крепко обнимал ее, пока она плакала, повторяя снова и снова, что он любит ее, что никогда не причинит ей боль и не позволит никому обидеть ее. Перед ее мысленным взором стояли его серые глаза, в которых светилась нежность; его красиво очерченные губы, покрывающие поцелуями ее лицо, его голос, глубокий и успокаивающий, наполняющий ее безмятежным покоем.

Анжи лениво поднялась на ноги и посмотрела на часы, врезанные в мраморную каминную полку. Вздохнула. Всего два часа. Еще несколько часов до того, как Пекос вернется. Она спала, когда он выскользнул из их теплой постели на рассвете. И не видела с прошлой ночи, когда он был с ней так внимателен и заботлив.

Нетерпение охватило Анжи. Пекос не занимался с ней любовью прошлой ночью. Она понимала, что это было проявлением доброты и заботы, а не холодности или невнимания. С горящими щеками она вспомнила тот вечер, когда они в последний раз любили друг друга. Мурашки побежали у нее по спине при воспоминании о том, как их тела сплелись перед камином на полу, и как потом, на рассвете, Пекос целовал ее всю, любя так, как никогда она и не…

Анжи повернулась и поспешила прочь из библиотеки. Очнулась от воспоминаний лишь в своей комнате. Она выбрала пару шерстяных брюк и голубую шелковую блузу, решив выйти на холод. Если же прогулка заведет ее к коралям, где Пекос помогает рабочим чинить и приводить все в порядок, ну что ж, это будет простым стечением обстоятельств.

Анжи обернула вокруг плеч плотный черный шерстяной плащ и застегнула его под подбородком. Выпростав свои длинные светлые волосы из-под воротника, она рассыпала их по спине тяжелой массой. Весело улыбнулась и вышла во двор.

Большая часть снега уже растаяла, и сверкающее зимнее солнце быстро подсушивало сырую землю. К завтрашнему дню дорога на Марфу будет пригодна для поездки. Она велит подготовить экипаж и поедет в офис поверенного. Грязь хлюпала у нее под ногами. Анжи направлялась прямиком к окраинным постройкам ранчо. Задолго до того, как увидела работающих людей, она услышала их пение. Их смех и выкрики звенели в холодном воздухе, и Анжи поежилась. Самый глубокий, самый приятный голос из всех принадлежал Пекосу. Он распевал романтическую испанскую песню о любви вместе с каким-то вакеро. Анжи не знала испанского, но смысл слов был ей понятен. Анжи обогнула угол большого побеленного амбара и остановилась. В пяти ярдах впереди Пекос сидел верхом на высоком заборе с молотком в руке, коротая время песней и забивая гвозди в свежесрубленное дерево. Его шерстяной пиджак был сброшен, а рабочая рубашка покрыта пятнами пота. Мускулы на его широкой спине напрягались каждый раз, когда он поднимал молоток.

Песня закончилась, довольные рабочие одобрительно засвистели и зааплодировали. Анжи тоже мысленно захлопала в ладоши. Словно почувствовав ее присутствие, Пекос повернулся. Он увидел ее, и широкая улыбка осветила его лицо. Сердце Анжи бешено заколотилось, когда он перекинул длинную ногу через забор и проворно соскочил на землю. Глядя на свою возлюбленную, он выпустил из рук молоток, и тот упал на землю. Обернувшись, Пекос что-то сказал своим людям по-испански.

Потом он пошел к ней. Анжи едва удержалась, чтобы не броситься ему навстречу и не упасть в объятия. Она стояла как зачарованная, глядя на него. Его мужественность и сила потрясли Анжи. Она внезапно испугалась, что сделала большую ошибку, придя сюда. Но она хотела видеть его прямо сейчас, и не была уверена, что сможет подождать до наступления ночи.

— Привет. — Его низкий голос был ласков, а дыхание согрело ее замерзшее лицо.

— Привет. — Она робела, почти боготворила его.

— Чем я обязан такому неожиданному удовольствию? — спросил он, ласково погладив пальцами ее шею, и повел Анжи в сторону от кораля.

— Я… я… Пекос, ты не сердишься, что я пришла?

— Моя красавица, ты никогда и ничем не сможешь меня рассердить. — Он протянул к ней руки и прижал к себе. — Я очень рад, что ты пришла посмотреть, как мы работаем. Все потихоньку налаживается; мы закончим к завтрашнему вечеру.

— Это просто прекрасно, — сказала она и улыбнулась. — Я должна отпустить тебя работать, но я… Пекос, ты не замерз?

Пекос усмехнулся.

— Нет, детка, но держу пари, что ты замерзла. Ты не должна выходить на мороз… — Он замолчал, вспомнив ее реакцию на его дразнящие слова о порке прошлой ночью. Быстро поправившись, пробормотал:

— Я рад, что ты пришла. — Он поцеловал золотистую макушку и дотронулся до ее маленьких холодных пальчиков. Нежно сжав их, прошептал:

— Пойдем со мной, малышка.

Его шаги убыстрились, и Анжи приходилось чуть не бежать, чтобы поспевать за ним. Они удалялись все дальше и дальше от кораля. Анжи уже поняла, куда он ее ведет. Эта пустая конюшня была именно той, где она впервые увидела Анжелу. И Диаболо. Анжи ничего не сказала; она лишь посмотрела Пекосу в лицо, но не смогла прочесть его мысли. Они подошли к воротам кораля. Пекос распахнул их и ввел Анжи внутрь. Вновь взял ее за руку, и вскоре они очутилась в загоне. Пекос задвинул щеколду, запирая их изнутри в полутемном, набитом сеном амбаре. Анжи медленно повернулась и посмотрела на него.

— Знаешь, что произошло на этом месте? — Пекос лениво прислонился к двери, его глаза медленно обводили помещение. Потом остановились на ней.

— Расскажи. — Анжи чувствовала, как от него исходит тепло.

— Иди сюда.

— Нет, — возразила она, — ты иди ко мне.

Пекос оттолкнулся от двери и медленно подошел к ней. Он остановился совсем рядом и коснулся ее волос у левого уха. Запахи пота, табака и свежеспиленного дерева вскружили ей голову. Она с легким стоном глубоко вдохнула этот запах и положила руки на его теплую грудь. Загнув пальцы за отвороты полурасстегнутой рубашки, она почувствовала, как ослабели ее ноги. Глаза Пекоса смотрели на ее рот, и ее губы начали дрожать. Его длинная рука обвилась вокруг ее талии, и он придвинул ее ближе.

Анжи затаила дыхание. Пекос откинул ее тяжелые светлые волосы в сторону. Его зубы начали нежно покусывать ее чувствительную шею, а рука скользнула с талии ниже. Анжи затрепетала и бессознательно запрокинула голову. Пекос продолжал полупокусывать, полуласкать ее теплую шею. Жар быстро растекся по ее дрожащему телу, а сердце забилось быстрее. Нежное подрагивание сводило низ ее живота. Теплые открытые губы Пекоса поднялись к ее уху. Он медленно распахнул длинный плащ Анжи и прижал лицо к ее покрытой шелком груди. Его жаркое дыхание проникало сквозь шелковую блузу. Обхватив узкую талию любимой двумя руками, Пекос терся щекой о мягкие округлости ее груди, и его нос нежно касался напрягшихся, твердеющих от страсти сосков. Легкие вздохи сорвались с приоткрытых губ Анжи. Она выгнула спину, теснее прижимаясь к нему.

Пекос распрямился и вновь посмотрел на нее. Его глаза горели страстью, дыхание было хриплым. Его взгляд обжигал ей лицо, а рука в это время проникла между прижатыми друг к другу телами, чтобы расстегнуть пуговицы ее брюк. Анжи дрожала от прикосновений этих теплых пальцев, слегка поглаживающих ее живот. Ее дыхание участилось. Она почувствовала, как напрягается и пульсирует его плоть рядом с ее бедрами.

— О, малышка… — хрипло прошептал он, — ты позволишь мне…

Не дыша, она кивнула:

— Возьми меня, Пекос. — Это была мольба.

Пекос задрожал от ее слов. Его губы жадно приникли к ее рту, и тут же страсть охватила огнем обоих. Анжи слабо извивалась в его объятиях, прижимаясь своим мягким нетерпеливым телом к возлюбленному. Ее руки скользили по его спине вниз к крепким бедрам. Их жадные пламенные поцелуи продолжались и тогда, когда Пекос медленно опустился на пол, увлекая ее за собой. Стоя на коленях, они все еще не разнимали губ. Пекос расстегнул тяжелый длинный плащ Анжи и сбросил его с ее плеч на солому. На этот расстеленный плащ они и легли. Его глаза пылали страстью, когда он наклонился и стянул узкие брюки с ее бедер и ног. Обнаженная ниже пояса, Анжи застонала, когда его смуглые пальцы легли ей на живот, и он прошептал:

— Ты такая красивая, такая сладкая.

Его рука начала дразняще поглаживать покрытую шелком грудь, а губы покрывали теплыми поцелуями ее подрагивающий живот. Чувствуя, что вот-вот сгорит в охватившем ее пламени, Анжи погрузила пальцы в его густые волосы и пробормотала чуть слышно:

— Я люблю тебя, я люблю тебя.

Стащив свои брюки на бедра, Пекос, не обращая внимания на пропитанную потом рубашку, упал рядом с ней. Властная рука погрузилась в волосы Анжи, а губы опять завладели ее ртом, пощипывая, играя, упиваясь им. Одна нога перекинулась через нее, а согнутое колено осторожно просунулось между ее раздвинутыми бедрами, тесно прижимаясь к ее самому сокровенному уголку. Анжи с силой прильнула к нему. Она закрыла глаза, когда Пекос ласково перевернул ее на живот. Его сильная рука скользнула к ее обнаженным ягодицам, и он прошептал хрипло:

— Позволь мне любить тебя, дорогая.

Анжи не отвечала. Она не могла. Ее горло пересохло, а чувства были в смятении. В этот момент Пекос мог делать с ней все, что пожелает. Она все позволит ему! Ее нетерпение возрастало. Она хотела, чтобы он обладал ею любым способом, который ему больше нравится. Прижавшись щекой к шерстяному плащу, Анжи вздохнула, когда сильные руки взяли ее за талию и, скользнув к бедрам, подняли их вверх. Она стояла на четвереньках, хотя лицо ее все еще прижималось к плащу.

Пекос встал сзади на колени. Придвинув ближе ее бедра, он вонзил в нее столб пламени. Анжи задохнулась от наслаждения, когда он начал мощными движениями проталкиваться в нее все глубже. Его руки ласкали ее ягодицы, стоны наслаждения вырывались из его горла.

Пекос наклонился над Анжи и оперся на ладони, поставив руки по бокам от нее. Она чувствовала, как его теплое тело прижимается к ее спине, и вздохнула, когда его пылающие губы коснулись ее шеи. Удовольствие Анжи усилилось, когда он глубже вошел в нее и прошептал:

— О, небо, детка, ты такая…

Затем Пекос выпрямился, поднимая ее за плечи. Он сел на пятки, ее мягкая трепещущая попка крепко прижималась к его твердым бедрам, его мужественность пульсировала глубоко в ней. Он начал ласкать ее покрытые шелком груди, его пальцы водили вокруг затвердевших сосков. Анжи задохнулась и повернула к нему лицо, прижимая голову к впадине между его плечом и шеей.

— Пекос, — выдохнула она, и он покрыл страстными поцелуями ее прекрасное лицо. Анжи тяжело дышала, водя бедрами. Его рука двинулась вниз, ласково отыскивая чувствительную трепещущую плоть меж ее ног. Анжи чуть не зарыдала, когда Пекос начал ласкать ее тем, увеличивая наслаждение.

То, как он сейчас любил ее, было новым и необычным для Анжи. Вся сдержанность исчезла куда-то, и она забыла, что они были цивилизованными людьми. Она задохнулась от счастья и застонала, поглощенная лишь ощущением мощного самца рядом с собой, проникающего в нее с неиссякаемой настойчивостью и силой. А для Пекоса обладать ею, золотоволосой возлюбленной, таким примитивным способом было пределом его мечтаний. В его ноздрях смешался запах сексуального возбуждения и свежего влажного сена, сердце гулко стучало под рубашкой, прижатой к мягкой шелковистой спине Анжи. На его мускулистых бедрах ее мягкие атласные ягодицы двигались со все возрастающей скоростью, ее влажная теплота восхитительно поглощала его. Он застонал, бормоча слова восхищения и одобрения того, что она делала с ним. Они предназначались только этой обольстительной чудесной женщине. И никому больше.

Глубокий оргазм начался у Анжи, и она исступленно замотала головой, выкрикивая со страстью его имя. Пекос продолжал проникать в нее. Она парила все выше и выше, пока не достигла полного наслаждения. И тогда Анжи упала вперед, а Пекос, сжимая ее бедра, входил в нее с неослабевающей силой и настойчивостью, содрогаясь от небывалого экстаза.

… Анжи лежала на животе, крупное тело Пекоса накрывало ее. Никто из них не произнес ни звука. Их сердца громко стучали в унисон, и они лежали, не в состоянии пошевелиться, испытывая благоговейный страх перед силой их взаимного притяжения.

Наконец, обретя способность двигаться, Пекос слегка отодвинулся от Анжи и лег рядом с ней. Она не пошевелилась. Глаза мужчины заскользили по ее разметавшимся волосам, блузе и обнаженной попке. Его сердце переполняла нежность и любовь к ней. Когда же она лениво повернулась на спину, его рука легла ей на живот, и он пробормотал:

— Любимая, я не сделал тебе больно?

Анжи откинула его руку и села.

— Нет, — сказала она и начала счастливо смеяться. Потом тихонько улыбнулась и посмотрела на своего откинувшегося навзничь любовника.

— Что такое, детка? — Его рука коснулась ее голого бедра. — Что случилось?

Анжи склонилась ближе к нему и погладила его щеку. Ее пальцы повторили контур его полных губ, и она сказала мягким дразнящим голосом:

— В конце концов, лошади не такие уж глупые животные, да?

 

Глава 34

На рассвете следующего дня Анжи сидела, обхватив руками колени, посреди теплой постели и смотрела, как Пекос одевается перед камином. Ей никогда не надоедало смотреть на него, и она радовалась, что холод в большой комнате вынудил его натягивать одежду перед огнем, чтобы не замерзнуть. Она не могла представить себе более счастливого начала нового дня, чем смотреть, как ее прекрасный возлюбленный согревает свое большое обнаженное тело перед пляшущими языками пламени. Она подозревала, что Пекос знает, как он хорош при свете огня, так как он явно растягивал время, медленно одеваясь и красуясь перед ней. Если это и так, она только одобряла этот спектакль и сказала ему, что надеется начинать каждое утро всей жизни, наблюдая, как он одевается.

Когда Пекос застегнул плотную шерстяную рубашку у горла и натянул узкие брюки и высокие сапоги, он подошел к кровати. Улыбаясь, положил руку на растрепанные волосы Анжи и сел рядом с ней, глядя ей в лицо. Наклонившись, он поцеловал ее, нежно прикасаясь к мягким влажным губам.

— Дорогая, — прошептал он у ее губ, — почему бы тебе не нырнуть под одеяло и не поспать еще немного?

Анжи положила руки на грубую ткань рубашки, покрывающую его грудь, и отклонилась немного назад. Таинственно улыбаясь, она сказала:

— Я не могу; у меня сегодня много дел.

— Не скажешь — каких? — Его рука скользнула с ее волос на обнаженное теплое плечо.

Анжи помотала головой.

— Это мой сюрприз, ты все узнаешь вечером. — Она играла его воротником. — Я скажу тебе все, но немного позже; мы будем ужинать здесь, в моей комнате, потому что мне многое надо тебе рассказать, и я не хочу, чтобы нам кто-нибудь мешал.

Большой палец Пекоса пощекотал ее ключицу.

— Возможно, я и не пойму весь твой секрет, но побыть с тобой наедине всегда для меня очень приятно.

Анжи тихо вздохнула и припала к его губам. Поцеловав его, она мягко пробормотала:

— Пекос, ты ведь знаешь, что все, что у меня есть, принадлежит тебе, да?

— Слава Богу, — поддразнил он ее, охватывая взглядом ее полные груди, — я бы не вынес мысли, что ничего не получу взамен за все то время, что провел в твоей постели. — Он опять посмотрел на нее и улыбнулся.

Сбросив его руку с плеча, Анжи рассмеялась и натянула на себя одеяло.

— Убирайся отсюда, ковбой, — включилась она в игру. — Жду, что вернешься в мою постель сегодня вечером, и предупреждаю, я потребую много любви.

Пекос поцеловал ее вздернутый носик и встал. Широко улыбаясь, он самонадеянно сказал:

— Мадам, заверяю вас, вы получите то, что хотите. Как и я. — Он подмигнул ей, надел шляпу и пальто и пошел к двери.

— Пекос, — позвала она. — Я… Дорогой, я… Я люблю тебя больше, чем ты можешь представить.

— Я надеюсь на это, моя дорогая. — Он открыл дверь и, улыбнувшись, вышел.

Анжи тоже улыбнулась.

Анжи сидела на заднем сидении великолепного крытого экипажа, ехавшего в Марфу. Погода стала теплее, солнце ярко сияло, а мокрые грязные дороги быстро подсыхали. Ее лицо светилось от счастья. Она поплотнее запахнула свой длинный серый бархатный плащ и рассеянно терлась подбородком о мягкий, отороченный лисьим мехом воротник. Мыслями вновь и вновь она обращалась к тому, что должно произойти сегодня.

Приехав в город, Анжи направится прямо в офис поверенного МакКлэйнов Дональда Уорса. Она известила его, чтобы он ожидал ее в своем офисе на втором этаже над банком ровно в 11 часов утра. Зайдя к нему в контору, она попросит его составить все необходимые документы для передачи прав на владение Дель Соль и другим имуществом Пекосу МакКлэйну. Подождет, пока все будет улажено, подпишет все документы в присутствии свидетелей и возьмет себе копию.

Анжи улыбнулась. Когда наступит ночь и Пекос встретится с ней на романтическом ужине в их комнате, они откупорят бутылку превосходного шампанского, и она подарит ему документ, делающий его полным владельцем огромной империи, каким он и должен являться по праву своего рождения. Раз и навсегда все недоразумения между ними будут улажены. Она расспросит его, почему он принимает ее за какую-то девушку по имени Ангел, которая была в Пасо дель Норт. Она докажет ему, что это ошибка, даже если на это потребуется вся ночь. Она расскажет ему и о том, что брачный обет, данный его отцу, не был выполнен. Она поклянется ему, что именно он, Пекос, и никто другой, лишил ее невинности, что ни один мужчина не прикасался — и не прикоснется к ней. Она принадлежала ему одному; и всегда будет принадлежать.

Уверенная, что сможет заставить его поверить в то, что говорит правду, Анжи откинула голову на высокое кожаное сиденье экипажа и строила планы на их совместное счастливое будущее. Уверенная, что он так же сильно любит ее, как и она его, Анжи решила, что в этот вечер она докажет ему, что она — честная женщина. Несмотря на то, что случилось за последний год, Анжи все еще верила в святость брака. И хотя она так любила Пекоса, что согласилась бы жить с ним в грехе, если бы у них не было возможности пожениться, но все же она отчаянно хотела стать его женой.

Возбуждение охватило Анжи. В этот же день на следующей неделе они, возможно, будут мужем и женой. И в этот же день на следующий год, как залог их любви, может появиться на свет дитя. Маленькая затянутая в перчатку рука бессознательно легла на покрытый бархатом живот, и улыбка на ее счастливом лице стала шире. Вспоминая страстное занятие любовью на конюшне днем раньше, Анжи со вспыхнувшими щеками вдруг подумала, что, возможно, жизнь внутри нее уже зародилась. Это было даже очень вероятно. И она не могла представить себе ничего более прекрасного, чем ощущение, что ребенок Пекоса растет в ней.

Анжи все еще витала в своих приятных мечтах, когда экипаж прогрохотал по деревянной мостовой и остановился прямо перед зданием Первого государственного банка Марфы. Взглянув на второй этаж массивного строения, Анжи прочитала табличку с черными буквами на окне: «Дональд М. Уорс, адвокат». Зная, что юрист будет ждать ее, Анжи поспешно вошла в банк, направляясь прямо к лестнице на другом конце вестибюля.

— А вот и вы, миссис МакКлэйн. — Голос Рэндольфа Хаффа остановил ее.

— Доброе утро, мистер Хафф. — Она улыбнулась приземистому человеку со свиными глазками. Ее счастье делало ее благожелательно настроенной ко всем.

Рэндольф Хафф поспешил ей навстречу, взял за локоть и сказал чуть слышно:

— Можете войти прямо ко мне в контору, миссис МакКлэйн.

Озадаченная, Анжи посмотрела на него:

— Мистер Хафф, боюсь, что не…

Ведя ее к застекленному угловому офису, Рэндольф Хафф понимающе улыбнулся:

— Погодите, пока мы не войдем внутрь. Я прекрасно понимаю, что вы не хотите быть подслушанной.

Думая, что он, должно быть, действительно хочет с ней поговорить о чем-нибудь важном, Анжи нетерпеливо сказала:

— Очень хорошо, но я тороплюсь, я…

Они вошли в контору, и он закрыл за собой дверь.

— Не хотите присесть? — Он указал пухлой рукой на кресло.

Совершенно сбитая с толку, Анжи спросила:

— Вы хотите поговорить со мной, мистер Хафф? — Она продолжала стоять.

Он ухмыльнулся, заплывшие глазки совершенно исчезли в складках жира.

— Как раз наоборот, ведь так, моя дорогая молодая леди?

Видите ли, Пекос был…

— Пекос? — глухо переспросила она.

— Ну, разумеется. Пекос, мистер МакКлэйн. — Он покачал головой. — А разве вы не затем сюда приехали, чтобы подписать вексель на заем для Пекоса?

Анжи смотрела на него во все глаза:

— А почему вы так решили?

— Пожалуйста, пожалуйста, сядьте. — Он продолжал улыбаться. — Он взял ее за руку и ласково опустил в кресло, затем обогнул свой стол и сказал:

— Неужели я ошибаюсь? Я подумал, что вы приехали в банк, чтобы помочь Пекосу получить деньги, которые ему нужны.

Холод закрался в сердце Анжи. Она плотнее запахнула свой бархатный плащ.

— Пекос… ему нужен заем?

Банкир уселся в кресло, склонился над столом и положил на него свои ладони.

— Да как же иначе, зачем же еще он вернулся в Марфу? Пекос пришел ко мне через минуту после того как сошел с поезда, и попросил денег. Естественно, я был вынужден отказать ему. Он не имеет платежеспособной силы без… без…

— Без меня, — закончила она за него.

— Именно так, — весело констатировал банкир. Его улыбка стала шире. — Ах, и он… Уверен, что Пекос может быть очаровательно убедителен, когда этого хочет. — Его бровь приподнялась.

— Что вы имеете в виду, мистер Хафф?

— Ничего, ровным счетом ничего. Послушайте, миссис МакКлэйн, не буду слишком щепетильным. Вы вдовеете уже несколько месяцев, и никто не видел вас в компании джентльменов. Если вы и Пекос хотите…

С сузившимися глазами Анжи холодно оборвала его:

— Вы полагаете, что…

— Я ничего не полагаю. — Он пожал круглыми плечами. — Я просто говорю, что Пекос приехал сюда за деньгами. — Свиные глазки забегали из стороны в сторону. — И если у него есть что-нибудь, что вы бы хотели обменять на небольшую сумму денег…

Анжи встала и бросила на него гневный взгляд, ее щеки покрылись пятнами:

— Вы неправы, мистер Хафф! Я сюда приехала не за тем, чтобы получить деньги для Пекоса МакКлэйна. Но даже если бы я приехала и за этим, вас это не касается. У вас грязные мысли, и я не желаю больше выслушивать оскорбления. Ноги моей не будет в вашем банке. Все мои деньги будут немедленно переведены в банк Альпины, и я…

Подпрыгнув, с раскрасневшимся лицом, Рэндольф выскочил из-за стола:

— Вы не можете так поступить, миссис МакКлэйн… Да ведь состояние МакКлэйнов находится в моем банке со дня его основания! — Он потянулся к ее руке.

Увернувшись, она холодно произнесла:

— Вы не увидите больше ни цента, мистер Хафф. К полудню все деньги будут сняты со счета.

— Но послушайте, — вскипел он, одновременно рассерженный и испуганный, — я не думаю, что Пекос захотел бы перевести…

— У Пекоса МакКлэйна нет денег, ведь так? Он вынужден приходить ко мне в постель, чтобы получить на карманные расходы. — Она улыбнулась и открыла дверь. Гордо приподняв юбки, Анжи поднялась по лестнице и вошла в контору поверенного.

— Мистер Уорс, — сказала она спокойно, — я хочу, чтобы все мои деньги были переведены в банк Альпины до конца дня.

Пораженный поверенный лишь кивнул головой:

— Вы… вы еще что-нибудь хотели бы мне поручить, миссис МакКлэйн?

— Нет.

Оскорбленная в лучших своих чувствах, Анжи не могла даже дать волю слезам. Она, чтобы плакать, ехала назад на ранчо, и слова банкира все еще звучали у нее в ушах. Она то и дело спрашивала себя, что сказал Пекос этому отвратительному маленькому человеку в день своего приезда в Марфу. Сказал ли он, что знает, как заполучить у нее денег? Неужели он такого низкого о ней мнения, что, смеясь, поделился с Рэндольфом Хаффом своими планами относительно взаимоотношений с дурочкой-вдовой? И решил довести ее до того, чтобы она сходила с ума от любви к нему, и он смог бы получить ту сумму, которая ему была нужна?

Анжи так закусила губу, что почувствовала, как на ней выступила кровь. Неужели все восхитительные часы, которые она провела в объятиях Пекоса, были для него не больше, чем лишь средство для достижения цели? Неужели ему не нужно было от нее ничего, кроме денег? Не врал ли жирный маленький банкир? Неужели он приехал к ней, намереваясь получить заем? И сразу после приезда решил, что сможет добиться этого от нее, если правильно поведет игру? Неужели он сейчас посмеивается в душе, потому что так просто оказалось заставить ее полюбить себя всего за одну неделю?

Анжи передернула плечами. Яркое зимнее солнце скрылось за тучей, и небо потемнело. Холодный ветер усилился, его завывания были слышны повсюду. Анжи плотнее закуталась в плащ и приподняла плечи, чтобы прижать теплый лисий мех к шее и подбородку. Но это мало помогло. Она дрожала потому, что холод охватил ее снаружи и внутри.

Тщательно вспоминая все часы, проведенные вместе с Пекосом после его возвращения на Дель Соль, Анжи, к несчастью, наиболее живо запомнила разговор, который они вели на рассвете. Слова, которые он произнес, вызвали у нее тогда веселый смех; теперь они причинили боль. Когда она сказала ему, что все, чем она владеет, принадлежит ему, он дерзко заметил, что ему противна сама мысль, что он не получит ничего взамен тех часов, которые провел в ее постели. Слезы жгли глаза Анжи, когда ей вспомнились его последние перед уходом слова: «Мадам, уверяю вас, вы получите то, что хотите, так же, как и я».

— Нет, Пекос, — подумала Анжи, — ты не получишь того, что хочешь. — Слеза сползала по ее замерзшей щеке. — Так же, как и я.

Дверь в спальню Анжи распахнулась в самом начале седьмого. Пекос, по-мальчишески улыбаясь, влетел в комнату.

— Привет, дорогая, — весело сказал он, — как тебе погодка? На улице снег с дождем и чертовски холодно…

Он замолчал на середине фразы. Анжи стояла, глядя в огонь. Она даже не подняла на него глаза. Она, казалось, была в каком-то трансе, и Пекос почувствовал, что страх заползает ему в душу. Он сразу же понял, что что-то не так. Торопливо сбросив пальто, он подошел к ней.

— Сердце мое… — позвал он тихонько.

Она медленно повернула к нему лицо. Ее глаза казались двумя зелеными ледышками.

— Я хочу, чтобы вы убрались прочь с моей земли. Немедленно.

Пекос потянулся было к ней, но она быстро отступила назад, оскаливая зубы, как озлобленная зверушка.

— Что случилось, дорогая? — Его сердце бешено заколотилось. — Что не так?

Ее ярость вскипела, и она выпалила:

— Ах, так ты и не знаешь! Ты приехал из Мексики только по одной причине, Пекос МакКлэйн. Деньги!

— Что, черт возьми, ты…

— Ты станешь отрицать, что едва сойдя с поезда, направился прямо в банк Марфы за займом? — Зеленые глаза напротив метали молнии.

— Да, я ходил в банк за деньгами, но я…

— Знаю, — закричала она на него. — Впрочем, я ни в чем тебя и не обвиняю. Я должна винить только себя. Можешь посмеяться, какая я дура.

— Я нечего не понимаю, детка. Какое отношение мой визит в банк может иметь…

— Мой Бог, пожалуйста, прекрати меня дурачить хоть сейчас. Да, я была глупа, признаю, но, в конце концов, я в выигрыше.

— В выигрыше? Какой дьявол в тебя вселился? — Он ступил к ней ближе.

— Не прикасайся ко мне! — пронзительно закричала Анжи. — Ты никогда больше не прикоснешься ко мне, слышишь?

Пекос поднял руки вверх жестом полной капитуляции.

— Прекрасно, прекрасно. Но, ради Бога, можешь, ты объяснить, по какому поводу такой необоснованный гнев? Что, черт возьми, я сделал?

— Повторяю, Пекос, этот маленький фарс окончен. Мне теперь все ясно; и должно было быть ясно с самого начала. Ты был в Мексике и там истратил все свои деньги. И поэтому вернулся домой. Разве это не так?

— А что в этом такого? Да, мне нужны деньги, чтобы продолжать работу на шахте.

— И поэтому ты хладнокровно решил, что получишь эти деньги от меня.

— Разве я когда-нибудь просил у тебя денег? — Он начал сердиться.

— О, нет, ты слишком умен для этого, не так ли, Пекос? — Она холодно улыбнулась ему. — Нет, ты обсудил с банкиром, что тебе нужно было только забраться в мою постель, чтобы заставить меня дать тебе все, что ты хочешь. Ты знал, что сможешь упросить меня подписать вексель на твое имя всего за несколько дней. Но когда эти несколько дней прошли, ты решил, что слишком глупо удовлетвориться небольшим займом, когда я так явно схожу с ума от любви к тебе. Ты решил, что можешь взять все.

Пекос, не веря своим ушам, покачал головой:

— Создатель! Ты не можешь всерьез считать меня таким низким беспринципным выродком.

— Я думаю, именно им ты и являешься! Хафф рассказал мне достаточно о твоих намерениях. Но твой план погорел; ты не получишь от меня ни цента. — Она скрестила руки на груди, торжествующе ему улыбнулась и добавила:

— Уверена, если ты отправишься к какой-нибудь другой богатой женщине, ты сможешь извлечь нужные тебе деньги, поскольку ты достаточно опытен в постели. Но я не заплачу тебе за…

Его глаза стали цвета серого предгрозового неба. Пекос схватил ее за руку и в гневе притянул к себе:

— Послушай, ты, маленькая потаскушка, ты все напутала. Ты проститутка, а не я! Ты — из тех, кто раздвигает ноги перед мужчинами за деньги. — Анжи извивалась в его сильной руке, отчаянно пытаясь вырваться.

— Не желаю ничего больше слушать! — закричала она ему в лицо.

— Ты будешь слушать, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Это я идиот, не ты. Я вернулся, увидел тебя и захотел тебя так сильно, что решил для себя не вспоминать о том, кем ты была раньше. Я хотел забыть о прошлом. Я хотел только одного — любить тебя; ничего больше. Прошлая неделя с тобой была самым счастливым временем в моей жизни. И я думал, что и для тебя тоже. — Он медленно выпустил ее руку. — Я уезжаю прямо сейчас, Ангел. Проведу эту ночь в дороге. Спасибо, что вовремя открыла мне глаза. Господи, я даже подумывал, чтобы жен… — Он повернулся и направился к двери. Оглянувшись, холодно произнес:

— Знаешь, Ангел, я должен поблагодарить тебя за этот урок. Ты привела меня в чувство как раз вовремя, и я благодарен тебе за это. Думаю, вполне достаточно того, что один член этой семьи уже женился на проститутке.

— Убирайся из моего дома и с моей земли!

 

Глава 35

Когда, наконец, наступил мрачный серый зимний рассвет, Анжи все еще стояла у покрытого изморозью окна. Невидящими глазами, красными от слез, она смотрела на замерзшую землю. Анжи простояла так большую часть долгой холодной ночи.

Моросящий дождь вперемешку со снегом все усиливался и сейчас громко барабанил по оконному стеклу и застилал пеленой обширные пастбища впереди. Гулкий топот лошадиных копыт заставил молодую женщину быстро осушить полные слез глаза и протереть влажным носовым платком замерзшее окно. Прижав нос к влажному стеклу, Анжи напрягла зрение. Видно было не очень хорошо, но высокая стройная фигура верхом на огромном жеребце, без сомнения, принадлежала Пекосу. Анжи едва удостоила взглядом всадника, который сопровождал его. Ее глаза были прикованы к мужчине, одетому в теплый черный пиджак и заправленные в высокие сапоги узкие брюки. На голове у него виднелся стетсон. Ее губы коснулись стекла, и она мысленно произнесла его имя:

— Пекос, Пекос.

Словно услышав призыв сквозь воющий ветер, он резко натянул поводья, повернулся в седле и посмотрел прямо на Анжи. На какое-то мгновение ей удалось разглядеть его красивое лицо сквозь завесу из мокрого снега. Потом он развернулся и уехал, а Анжи чувствовала, словно кто-то вырывает когтями ее внутренности. Каждая частичка ее тела кричала от боли. Она безрассудно решила выскочить на холод. Ей хотелось помчаться босиком по замерзшей земле, выкрикивая его имя до тех пор, пока он не повернется и не увидит ее. Она почти реально почувствовала, как его мощные руки подхватывают ее вверх с ледяной почвы, крепко прижимают к себе, убаюкивают у надежной груди, а она покрывает бесчисленными поцелуями его красивое улыбающееся лицо. Но видение это исчезло вместе с топотом копыт. Пекос уехал.

Анжи открыла глаза. Ноющая боль внизу живота, которую она почувствовала прошлой ночью, усилилась. Слезы потекли по ее щекам. Она поняла, откуда взялась эта боль: в чреве ее было так же пусто, как и в сердце.

Пекос отсутствовал уже почти три недели. Как ни глупо это было, но Анжи в глубине души надеялась, что носит его ребенка. Она понимала, что это было сумасшествием. Но она любила его, несмотря на ту боль, которую он причинил, и ночь за ночью лежала в своей пустой постели, прислушиваясь к себе и мысленно вопрошая, не живет ли в ней частичка его. Но с течением времени Анжи поняла, что все ее надежды были разбиты. Теперь она потеряла Пекоса навеки. Не будет ребенка, который мог бы стать венцом их любви, смуглого младенца, который уцепился бы за ее грудь и заполнил бы пустоту в сердце. Анжи в отчаянии зарылась в подушки, где когда-то лежала его голова, и зарыдала. Пекос уехал.

Пекос налил кофе из большого кофейника и поставил его обратно на плиту. Одиннадцать смуглых мужчин столпились в его тесной лачуге. Среди них были и молодой Джоз Родригес, сидевший на полу со скрещенными ногами, и Рено Санчес — последний, кто присоединился к их шахтерской артели. С сигаретой в зубах он прислонился к закрытой кухонной двери.

Пекос присел на краешек стола. Поставив на него чашку с дымящимся кофе, он сказал:

— Понимаю, что сейчас ночь и очень холодно, и вам хочется вернуться домой к своим семьям. Поэтому не буду ходить вокруг да около. Я разорен. Зарплата, которую вы получите в конце следующей недели, будет последней. — Вздох сожаления раздался среди шахтеров, и они понимающе закивали головами. — Я чертовски расстроен таким положением вещей, — его плечи поднялись, и Пекос покачал головой, — но с тех пор как госпожа Удача отвернулась от меня, у меня нет другого выбора, кроме как…

— Сеньор Пекос, мы знаем, что денег нет. — Невысокий седеющий мексиканец прервал его. Он отставил свою чашку с кофе и поднялся. — Мы все понимаем. — Пекос слушал, как шахтер, перейдя от волнения с плохого английского на испанский, объяснял, что все собравшиеся согласны продолжать работу безвозмездно еще какое-то время. Возможно, они найдут золотоносную жилу. Все они скопили немного деньжат с тех пор, как начали работать на Лост Мадр, и хотели бы одолжить ему эти деньги. Пекос с лихвой возместит их, когда найдет золото.

Молодой МакКлэйн решительно возражал против такого благородного самопожертвования, но они настаивали. Медленная улыбка приподняла, наконец, уголки его рта, и шахтеры поняли, что победили. Сидя на столе, Пекос поднял вверх руки.

— Хорошо, хорошо, амиго. — И тут же до него донеслись одобрительные восклицания. — Принимаю ваше предложение, но при одном условии. Эти деньги станут вашими паями в деле. — При этом заявлении одобрительные возгласы усилились. Пекос продолжал:

— Только на этом условии я соглашусь воспользоваться вашими деньгами. Принимаете мое предложение?

Темноволосые мексиканцы радостно закивали головами, и через полчаса Пекос подробно объяснил, что они получат за свои деньги. Не все шахтеры поняли его абсолютно точно, но они доверяли своему обаятельному молодому боссу и были уверены, что рано или поздно все наладится. Пожелав ему спокойной ночи, они разошлись по домам. Остались только Джоз, который стоял у двери, застегивая пальто, да Рено, наливающий себе кофе.

— Полагаю, когда-нибудь мы все-таки разбогатеем, Пекос, si? — Джоз улыбнулся.

— Надеюсь. — Пекос улыбнулся ему в ответ. — Если ты собираешься жениться на Розалинде, тебе нужно скопить денег.

— Да, это было бы неплохо, но она любит меня таким, какой я есть. — Его глаза блеснули, и он добавил: — Она считает, что я настоящий мужчина. — Он поиграл мускулами на плечах, гордясь своим развитым телом.

— Ты и есть настоящий мужчина, Джоз. — Пекос похлопал его по спине. — Догадываюсь, что ты собираешься сейчас к Розалинде, так? — Его густые брови вопросительно поднялись.

— Si, Пекос. Ее поцелуи согреют меня ночью.

Пекос усмехнулся, Рено тоже. При этом Рено проговорил отеческим тоном:

— Будь осторожен, Джоз. Ты ведь не захочешь…

— Не беспокойся, Рено, — весело перебил его Джоз. — С отцом, который спит в соседней комнате, она в такой же безопасности, как и сестры-монахини в монастыре Святой Троицы. — Его темные глаза сверкнули. — Но когда мы поженимся… — Он распахнул дверь и вышел на холод, счастливо смеясь.

Когда юноша ушел, Пекос зевнул и начал расстегивать рубашку.

— Черт, Рено, ну можешь ли ты постичь этих людей? Дьявол, мне остается только надеяться, что я не обману их ожиданий.

— Дружище, выбрось это из головы, мы найдем золото, — заверил его Рено. — Давай хотя бы на сегодня забудем об этой шахте, пойдем в деревню и выпьем, может, потанцуем…

Но Пекос вышел из кухни, вытаскивая рубашку из брюк.

— Иди сам. Я собираюсь спать.

Рено последовал за своим другом в соседнюю комнату.

— Дьявол тебя дери, Пекос, ты не можешь продолжать в таком же духе.

Тот резко развернулся. Его глаза смотрели жестко.

— Оставь, Рено, ты не мой ангел хранитель, и я говорю тебе…

— Нет, я твой друг, — прервал его Рено, уперев руки в бока. — Я знаю, что с тобой происходит. Ты любишь…

Крепкая рука схватила Рено за воротник с такой силой, что слова застряли у него в горле. Пекос угрожающе наклонился к другу:

— Никогда не упоминай ее имени, слышишь меня? Никогда. Я не люблю и никогда никого не любил. — Он отпустил Рено, и его руки устало опустились. Слабая улыбка появилась на губах, а серые глаза смягчились. — Это только вы, мексиканцы, постоянно находитесь в поисках любви.

Не поверив ему, Рено ответил:

— Вполне возможно, Пекос… Но если ты когда-нибудь любил, то понимаешь, почему мы ищем ее. Годы, которые я провел со своей женой, Терезой, были самыми лучшими в моей жизни. Нет ничего прекраснее, чем просыпаться утром рядом с любимой.

Пекос отвернулся, в его глазах стояло отчаяние.

— Я никогда не узнаю этого, парень, — сказал он сухо, снимая рубашку и бросая ее на спинку кресла.

— Да? — отважился выразить сомнение Рено. Потом схватил свое пальто и молча вышел.

Пекос нахмурился и вздохнул. Потом стянул брюки и сапоги и забрался в постель, растянувшись на спине. Закинув руки за голову, он стал вспоминать, какое чувство испытываешь, когда просыпаешься рядом с любимой женщиной. Несколько раз по утрам он просыпался раньше Анжи и любовался ею. Теплое ото сна, ее мягкое маленькое тело казалось ему совершенным. Ее золотистые волосы, рассыпанные по плечам, пахли розами и душистым мылом, растрепанные пряди ласково щекотали ему нос, когда он поворачивал к ней голову. Прелестное лицо с приоткрытым ртом прижималось к его груди, а ее мягкое дыхание пробуждало в нем трепет. Анжи спала, закинув на него стройную ножку, ее согнутое колено покоилось у него на животе, пальчики на ноге упирались ему в икру, а нежная рука обвивала его талию. Пекос застонал от этого воспоминания. Грудь его сжалась. Рено был прав. Нет ничего прекраснее в мире, чем просыпаться по утрам рядом с женщиной, которую любишь. И нет ничего более мучительного, чем просыпаться без нее.

Зима 1887 года была очень холодной. Такую стужу не могли припомнить старожилы в юго-западном Техасе и во всех Соединенных Штатах. Пронизывающие ветра завывали над пастбищами. Сильные метели покрывали землю толстым слоем снега. Приходилось перегонять скот к югу даже из таких далеких мест, как штат Монтана. Но животные тысячами погибали в пути в снежных бурях.

На Дель Соль мороз, проникавший даже через толстые шерстяные плащи вакеро, вынуждал недоумевающих животных сбиваться стаями. Им было так холодно, что они не могли даже двигаться, чтобы поесть. Ковбои были вынуждены кормить скот прямо там, где он стоял. Это было утомительное занятие, и рабочие жаловались на тяжелые условия труда. Анжи мерила шагами самую теплую комнату в доме и беспокоилась. Она чувствовала себя одинокой и покинутой. Она слишком хорошо понимала, что мисс Эмили и Делорес так и не смогли простить ей того, что она выгнала Пекоса. Они обе относились к ней с уважением и нежностью, ничего не говоря вслух, но она читала неодобрение в их глазах. Даже когда мисс Эмили расспрашивала ее сразу после отъезда Пекоса, что случилось, Анжи видела, что, пожилая женщина не удовлетворена ее ответом.

— Но вы ведь любите друг друга, — слезно причитала мисс Йорк.

— Нет, тетя Эмили, — холодно поправила ее Анжи, — я люблю Пекоса, а Пекос любит деньги. Только по этой причине он вернулся домой, только по этой причине он… — Она закрыла глаза, подавив тяжелый вздох.

— Он просил у тебя денег, Анжи?

— Нет, но… Послушайте, тетя Эмили, я хочу объяснить вам, чтобы расставить все точки над i. Ваш племянник притворялся, что любит меня, чтобы получить назад Дель Соль.

Мы это полностью обсудили в последний день… У меня сильно болит голова, давайте закончим этот разговор.

Нет, ее ответы не убедили мисс Эмили, так же, как не убедили они и Делорес, хотя она и не задавала вопросов.

К несчастью, не только их поддержки не хватало Анжи. Обаятельный Пекос за ту короткую неделю, что пробыл дома, по-видимому, совершенно очаровал всех работников на Дель Соль, и Анжи вскоре обнаружила, что управляющий с меньшей охотой принимает приказания от нее, чем раньше — от него. То же самое было и с ковбоями и вакеро. В то время когда ей была дорога каждая пара рабочих рук, Анжи увидела, что не все работники горят желанием выполнять ее указания. Скот каждый день умирал от недостатка воды и корма. У Анжи было чувство, что многие из тех работников, которые должны были бы следить за подачей кормов, проводили морозные дни в своих хижинах, а не в седлах, и часто недобросовестно выполняли свою работу.

Анжи чувствовала, как большая тяжесть давит на ее хрупкие плечи. Если бы суровая зима не угрожала так будущему ранчо, то все это было бы даже забавным. Кому, кроме нее, так «повезло», чтобы унаследовать огромную скотоводческую империю и вдобавок получить самые отвратительные погодные условия, которые только можно представить? Зная, что рядом нет никого, к кому она могла бы обратиться за советом, кто мог бы поддержать ее или, взяв за подбородок, сказать «эй, все хорошо, детка, мы все уладим», Анжи глубоко вздохнула, распрямила плечи, тепло оделась и направилась к ближайшим хибарам в сопровождении управляющего.

Как миссис МакКлэйн и ожидала, двое вакеро подпрыгнули, словно услышали выстрел, когда она распахнула дверь их лачуги и вошла внутрь. Один из них, на котором были надеты только длинные кальсоны, лежал, растянувшись на своей койке, словно было еще раннее утро. Другой, небритый, с красными глазами, сидел перед очагом, а рядом стояла початая бутылка виски. Гневным взглядом Анжи обвела грязную комнату и усилием воли заставила себя сохранить хладнокровие.

— Если вы дорожите работой, этого больше не должно повториться. Скот голодает, когда такие, как вы, залегли тут как пара ленивых медведей в берлоге. — Их лица покраснели. Один повернулся, чтобы одеться, в то время как другой, моргая, пытался сосредоточиться. Он не мог поверить, что эта тоненькая светловолосая женщина стоит тут, в грязной хибаре, и отчитывает их.

— Сейчас я уйду. Даю вас полчаса, чтобы собраться и приступить к работе. Если через это время вы не будете сидеть в седлах, этот день станет последним, который вы провели на Дель Соль.

Оба в один голос начали бормотать извинения, а высокий управляющий, комкая в руках свою шляпу, не сказал ни слова. Виноват был, конечно, и он; не проверил, работают ли люди. Было очень холодно, и он дал им послабление.

Анжи стремительно вышла из лачуги и вскочила в седло. Пришпорив лошадь, поехала к хижинам на другом пастбище, которое находилось в шести милях отсюда. Управляющий молча последовал за ней.

Там творилось то же самое. Всю следующую неделю Анжи просыпалась чуть свет и, тепло одевшись, объезжала хижины в сопровождении пристыженного управляющего. Ее негодование с каждым днем все возрастало. Ярость охватывала при мысли, что эти же люди, которые так упорно работали на Баррета МакКлэйна и Пекоса, не испытывают никакого почтения к ней. Гибнет скот, а они коротают холодные дни в своих жилищах. Анжи сердилась на них. Когда она выдвигала свои требования, ее голос звенел как натянутая струна.

Но Анжи не знала, что люди, с которыми она говорила так резко и требовательно, прониклась к ней уважением. Поведение этой красивой женщины, которая приезжает в любую непогоду и заходит к ним в дом, чтобы потребовать выполнение взятых обязательств, произвело большое впечатление на ковбоев. Они слушали в изумлении, как она горячо говорит, что намерена спасти Дель Соль любой ценой — с ними или без них. И пусть они выбирают сами, как им поступить.

Но никто из них не знал, что по ночам, измученная долгими поездками по пастбищам и осипшая от криков, Анжи бросалась на постель и рыдала. Она отчаянно нуждалась в помощи, но ей не на кого было положиться. Она боялась, что ее постигнет неудача, и огромное состояние будет потеряно. Ее тело болело, на сердце было тяжело, а она могла лишь закрыть усталые глаза и печально шептать: «Пекос…»

Холодная зима все никак не кончалась, и одним снежным утром Анжи проснулась, решив, что не вынесет еще один полный беспокойства день. Силы ее были на исходе. Подергав за веревку звонка у кровати, чтобы вызвать Делорес, она вымученно улыбнулась, когда служанка появилась в дверях, неся поднос с завтраком.

— Делорес, пожалуйста, соберите чемоданы, я собираюсь поехать в Сан-Антонио на пару недель.

Делорес, заметив бледность молодой женщины, понимающе заметила:

Si, сеньора. С радостью. — Она поставила поднос на столик рядом с кроватью. — Я рада, что вы поедете. Вы выглядите такой утомленной, и под глазами у вас темные круги. Вы слишком много работаете.

Анжи взяла кофе, а Делорес расстелила льняное полотенце у нее на коленях. Улыбаясь, молодая хозяйка сказала:

— Делорес, вам трудно угодить. Насколько я помню, вы ворчали на меня, что я ленивая и праздная, когда мы в последний раз были в Сан-Антонио. А теперь ругаете меня за то, что я много работаю. — Она улыбнулась смуглолицей женщине.

— Детка, Делорес откинула золотистые волосы, упавшие Анжи на лицо, все, чего я хочу, так это чтобы вы были счастливы. — Ее глаза тепло смотрели на Анжи.

Молодая женщина опустила глаза к дымящемуся кофе, и, стараясь придать своему голосу правдивый и уверенный тон, сказала:

— Я никогда еще не была счастливее, чем сейчас.

 

Глава 36

Анжи не удалось убежать от своего одиночества в Сан-Антонио. Мисс Эмили осталась на ранчо, не желая выбираться куда-либо до конца этой ужасной лютой зимы. Делорес хотела сопровождать Анжи, но та настояла, чтобы она осталась с мисс Эмили.

Не прошло еще и недели с тех пор, как Анжи приехала в Сан-Антонио, но у нее уже было неспокойно на душе. Ее попытки развлечься с помощью новых нарядов и украшений не удались, и она думала о том, сможет ли вообще что-нибудь снова развеселить ее.

Одним тоскливым холодным вечером Анжи слонялась, словно зверь в клетке, по своим пышным покоям в отеле. Она чувствовала усталость, хотя и отдыхала весь день. Пекос не выходил у нее из головы, и она ощущала себя опустошенной. Меряя шагами пушистый ковер, вновь и вновь напоминала себе, что те прекрасные времена, которые она провела с Пекосом, были для него просто игрой, с помощью которой он хотел вырвать у нее наследство. Всякий раз, обнимая ее и занимаясь с ней любовью, он думал лишь о деньгах.

Анжи поплотнее запахнула полы своего атласного халата и печально покачала головой. Она проговорила вслух:

— А чего ты ждала? Ведь он сын подлого Баррета МакКлэйна. — Как я могла допустить, что влюбилась в человека, в жилах которого течет кровь Баррета? Должно быть, я сошла с ума. Пекос такой же развращенный, как и его мерзкий отец; мне плохо при одной лишь мысли, что я вышла за него замуж.

Первая брачная ночь встала перед ее мысленным взором, и она почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Повернувшись, Анжи быстро направилась в ванную комнату. Она открыла золоченые краны, собираясь принять ванну. Скинув длинный атласный халат с плеч, Анжи ступила в воду. Она чувствовала слабость, у нее кружилась голова.

— Пекос, сын Баррета, — совершенное зло, — сказала она бегущей из кранов воде, наполняющей ванну и плещущейся у ее боков. — Пекос — часть Баррета МакКлэйна. — Анжи взяла большой кусок жасминового мыла с позолоченной полочки и начала неистово тереть свое тело, чувствуя себя грязной, словно ее чем-то запачкали.

Часом позже она вышла из наемного экипажа. Длинный, обитый горностаем плащ защищал ее от пронизывающего холодного ночного воздуха. Она вошла в облицованное черно-белым мрамором фойе величественного особняка на богатой улице, где жили только миллионеры, и швейцар в ливрее, низко поклонившись, принял ее шубу. Хозяйка дома, полная добродушная особа с седеющими каштановыми волосами и громким оживленным голосом, выплыла ей навстречу, радушно приглашая войти в дом.

Анжи кивнула в ответ, разгладила на бедрах черное бархатное платье и изобразила на лице сияющую улыбку. Колье из роскошных бриллиантов сверкало на ее алебастровой шее, драгоценные камни виднелись в тщательно уложенных на макушке золотистых волосах. Анжи ступила вперед и прижалась щекой к пухлому напудренному лицу хозяйки. Непрерывно болтающая женщина, поцеловав воздух у ее щеки, обняла ее.

— Моя дорогая Анжи, я так боялась, что вы не приедете. Я бы вам этого никогда не простила. — Беатрис Браун гордилась своим званием самой гостеприимной хозяйки во всем Сан-Антонио. Положение в обществе было для нее всем в этой жизни, и она без устали устраивала балы и званые ужины. Беатрис ничего не доверяла слугам; сама составляла меню, распределяла, кто и с кем должен сидеть рядом за столом и лично присматривала за всеми приготовлениями.

— Простите за опоздание, Беатрис, — Анжи чарующе улыбнулась, — я принимала ванну и как-то забыла о времени.

— Ничего страшного. — Беатрис стиснула ее тонкую, покрытую бархатом руку. — Вы здесь, и мне теперь легче дышать. — Она ближе склонилась к Анжи и таинственно прошептала:

— Понимаете, было совершенно необходимо, чтобы вы присутствовали здесь сегодня вечером. Мой почетный гость — очень известный вдовец из Мехико. — Пухленькая женщина хихикнула и обвела взглядом комнату, полную респектабельных гостей. — Каждая незамужняя дама в Сан-Антонио надеется, что я посажу ее рядом с красавцем доном Мигуэлем Галиндо, но… догадываетесь?

Притворяясь заинтересованной, Анжи спросила: — А вы, проказница, собираетесь предоставить эту привилегию мне?

— Именно так, — радостно подтвердила Беатрис. — Об этом еще никто не знает, и все дамы пытались выведать у меня, как я думаю поступить. Не могу дождаться, чтобы увидеть их вытянутые физиономии, когда они поймут, что я решила посадить его рядом именно с вами.

Анжи притворилась, что обрадована.

— Польщена тем, что вы предоставили эту честь мне, Беатрис. Надеюсь, ваш гость не будет разочарован.

Когда Анжи грациозно присела на стул, который вежливо придвинул ей высокий латиноамериканец с аристократической внешностью, она внезапно пожалела, что хозяйка дома не посадила ее рядом с кем-нибудь другим. Не то чтобы этот дон Мигуэль Галиндо был нелюбезен или скучен; напротив, он соответствовал всем описаниям Беатрис. Это был высокий мужчина примерно пятидесяти пяти или шестидесяти лет с точеным лицом, гладким и смуглым. В его густых иссиня-черных волосах кое-где проглядывала седина, а выразительные глаза были цвета черного дерева. Одет он был в великолепно сшитый черный сюртук и белоснежную рубашку, а ярко-красный кушак подпоясывал его все еще подтянутую талию. Да, он выглядел очень хорошо для своих лет.

Когда он заговорил, у Анжи создалось впечатление, что она уже где-то слышала этот голос. Это было странно и непонятно. Когда Анжи представилась галантному обаятельному мексиканцу как миссис Баррет МакКлэйн, она заметила, как блеснули его темные глаза.

— Вы знали мистера Баррета МакКлэйна? — спросила она.

— Нет, сеньора, не знал, — прохладно ответил дон Мигуэль Галиндо и переменил тему, с легкостью занимая беседой Анжи и сидящих рядом гостей. Анжи ловила каждое его слово. Аппетит у нее пропал. Было что-то очень знакомое в этом красивом мексиканце. Прямой нос, опушенные пышными ресницами глаза, полный рот и сильная шея.

Дон Мигуэль Галиндо расстроил любящую устраивать чужие браки Беатрис. Хотя он со вниманием и уважением держался с Анжи, он ни разу не остановился на ней ласковым взглядом, его ухоженная рука ни разу не дотронулась до ее руки или плеча. Он выказывал ей не больше внимания, чем всем другим дамам, многие из которых улыбались ему весьма заинтересованно.

Но сам дон Мигуэль полностью завладел вниманием Анжи. Она не сводила с него глаз. И не потому, что хотела понравиться ему. Что-то большее, чем просто его обаяние и внешняя привлекательность, зачаровывало Анжи. Приводящее в замешательство ощущение, что они уже встречались, приковывало взгляд к его благородному лицу, когда он говорил. И вдруг ее осенило. Этот латиноамериканец был точной копией Пекоса МакКлэйна, каким бы он был в старости.

— Что-то не так, моя дорогая? — Дон Мигуэль немедленно повернулся к ней, его темные глаза светились заботой.

Торопливо беря себя в руки, Анжи выдавила слабую улыбку:

— Нет. Я… становится довольно жарко, и я…

— Да, да. — Дон Мигуэль Галиндо был очень заботлив.

Быстро поднявшись, он отодвинул свой стул и помог Анжи подняться. — Не вставайте, господа, — обратился он к повернувшимся к ним гостям, — сеньора и я хотим немного подышать свежим воздухом. — Возбужденный ропот пронесся по большой комнате, некоторым показалось, что между красивым доном и золотоволосой вдовой возникла симпатия.

Дон Мигуэль провел Анжи в уединенную комнату.

— В обеденном зале слишком много народу, — сказал он и улыбнулся ей. Сильная смуглая рука потянулась к тугому белому воротничку рубашки. — Вы не будете возражать, сеньора? — спросил он у нее позволения немного ослабить воротник и сел рядом на софу, обитую красивой розовой тканью.

— Конечно, не возражаю, дон Мигуэль. — Она смотрела, как он расстегнул рубашку до середины груди, и у нее перехватило дыхание. Она так и продолжала смотреть на него, пока ее не вывел из гипнотического состояния вопрос дона Мигуэля:

— Моя дорогая, вы уверены, что чувствуете себя хорошо? — Он был действительно озадачен. — Я не сделал ничего такого, что могло бы вас обидеть?

Ее огромные изумрудные глаза были прикованы к его смуглой шее. Анжи, не произнося ни слова, пристально смотрела на золотой медальон, изображающий солнечную вспышку, который поблескивал на его груди. Тяжелая цепочка поддерживала уникальное в своем роде украшение, которое, как вспомнилось Анжи, красовалось на полной груди Катрин Йорк МакКлэйн на портрете, все еще висевшем над мраморным камином на Дель Соль. Все стало ясно. Этот красивый мексиканец был возлюбленным Катрин Йорк МакКлэйн. И отцом Пекоса.

Сердце заколотилось у нее в груди. Анжи подняла на него глаза. Она не могла удержаться, чтобы не спросить:

— Дон Мигуэль, вы… вы когда-нибудь были в Марфе, в Техасе?

Дон Мигуэль рассмеялся:

— Нет, миссис МакКлэйн, не имел такого удовольствия. — Его темные глаза были непроницаемы.

— А вы… — Анжи улыбнулась и предприняла еще одну попытку. — Это был глупый вопрос. А вот что я действительно хотела бы знать, откуда у вас такое красивое украшение? — Ее пальцы непроизвольно потянулись к его шее. Замерев на коротком расстоянии от золотого медальона, рука Анжи опустилась на колено. Она смотрела, как его пальцы нежно поглаживают золотой диск.

Темные глаза мексиканца смягчились.

— Одна прекрасная леди подарила его мне, сеньора.

Понимая, что ее любопытство граничит с грубостью, Анжи попыталась сделать так, чтобы он сказал больше.

— Ах вот как? Она была вашей… ну…

Дон Мигуэль внезапно выпустил медальон и опустил руку на колено.

— Этой дамы уже нет в живых. Она умерла много лет назад.

— Дон Мигуэль, а у вас… у вас и вашей жены есть дети?

— Сеньора, у нас не было детей. Как вы знаете, моя жена умерла, и… — Он встал. — Теперь, когда вам лучше, возможно, нам следовало бы присоединиться к гостям, чтобы выпить бренди и кофе. — Он застегнул рубашку и протянул ей руку.

Тема была закрыта. Она не может больше расспрашивать его. Анжи оперлась о предложенную ей руку, обольстительно улыбнулась и спросила:

— Дон Мигуэль, как долго вы планируете пробыть в Сан-Антонио?

— Дорогая сеньора, я уезжаю завтра. Я уже пробыл здесь довольно долго. Но теперь должен ехать, меня ждут неотложные дела в Мехико.

— Я была очень рада с вами познакомиться, сэр. — Анжи не могла отвести глаз от красивого смуглого лица, так похожего на лицо ее обожаемого Пекоса.

— Для меня это тоже было большим удовольствием, сеньора МакКлэйн, — галантно ответил он и повел ее назад в столовую.

Анжи решила сократить свое пребывание в Сан-Антонио. Она тоже уедет утром и направится прямо на Дель Соль. Она не могла дождаться возвращения домой. Ей надо было расспросить мисс Эмили о событиях давно минувших дней.

Слезы увлажнили голубые глаза мисс Эмили, и она промокнула их кружевным платочком, пытаясь защитить память своей сестры.

— Понимаете, Анжи, мы с Кэтрин провели в Мехико одну зиму, а Баррет оставался на ранчо. У нас были там старые добрые друзья. — Эмили закусила дрожащую губу. — Кэтрин попросила Баррета отпустить ее одну. Вы же знали Баррета. Он грубо заявил ей, что ему плевать на всех мексиканцев, и у него нет ни малейшего желания ехать вместе с нами. Кэтрин в глубине души была даже рада, что он остается здесь; и я тоже.

Мы прекрасно проводили время в Мехико. Мы находились там уже несколько дней, когда Кэтрин вместе с друзьями отправилась на большой прием, а я пошла спать. Я была еще слишком молода для балов. — Мисс Эмили улыбнулась, вспоминая те дорогие безвозвратно ушедшие дни. — На этом вечере Кэтрин познакомилась с красавцем доном Мигуэлем Галиндо. Они очень понравились друг другу, хотя и понимали, что их отношения не могут иметь продолжения. Кэтрин была замужем за Барретом, а у дона Мигуэля была жена, добрая дама и притом — инвалид. Но все же дон Мигуэль и сестра не смогли сдержать свою страсть и стали любовниками. И к тому времени, когда мы вернулись из Мексики, Кэтрин носила его ребенка. — Мисс Эмили пожала хрупкими плечами и вздохнула. — Какой еще выбор был у моей сестры? Она притворилась, что ребенок — от Баррета, хотя думаю, его всегда мучили сильные подозрения; именно поэтому он был всегда так холоден с Пекосом.

— Мисс Эмили, а… Пекосу рассказали?

— Нет. — Мисс Эмили покачала головой. — Вы же знаете Пекоса; он мог бы бросить все это Баррету в лицо.

— А дон Мигуэль знает?

— А вот это самая печальная часть истории, — сказала мисс Эмили, комкая носовой платок. — У дона Мигуэля Галиндо никогда не было детей от его жены. Она попала в катастрофу вскоре после их свадьбы, когда оба они были еще очень молоды. Все эти годы он жил с женщиной, прикованной к постели, и она не могла… — Эмили печально улыбнулась. — Нет, дон ничего не знает. Он мог бы стать замечательным отцом Пекосу, если бы все было иначе. А вы заметили необыкновенное сходство между ними?

— Заметила, — кивнула Анжи. — Непростительно, что они ничего не знают о существовании друг друга. Возможно, еще не поздно исправить это.

Мисс Эмили нахмурилась:

— Я думала точно так же все эти годы, но я не знаю, было бы это…

— Мисс Эмили, Баррет МакКлэйн никогда не любил Пекоса. У меня такое чувство, что Пекос был бы рад узнать, что не является сыном Баррета.

… Долгая свирепая зима подходила к концу. Анжи продолжала тщательно наблюдать за тем, как ведутся дела на Дель Соль. Ни один вакеро не знал, когда может нагрянуть одетая в брюки решительная Анжи МакКлэйн. Обычно нежная и приветливая, она становилась твердой и решительной, когда отдавала приказания.

Целый день она была занята, а по ночам часами думала о Пекосе. То, что он не был сыном Баррета МакКлэйна, радовало ее. При мысли об этом ее всегда охватывала счастливая дрожь. Раз он не сын омерзительного Баррета, то, возможно, обладает некоторыми прекрасными душевными качествами своего кровного отца, дона Мигуэля Галиндо. Анжи начала вновь перебирать в голове все действия и поступки Пекоса и спрашивать себя, возможно ли, чтобы она ошиблась. Может, она допустила трагическую ошибку, выгнав его из дома. Иногда Анжи думала, что ей следует написать ему и поинтересоваться, не хочет ли он вернуться домой.

К середине марта снег почти совершенно растаял, и целыми днями на чистом небе сияло яркое весеннее солнце. Перемена в природе подняла настроение Анжи, а надвигающиеся роды Анжелы наполнили ее таким же нетерпеливым ожиданием, как и беременную кобылу.

К апрелю земля начала преображаться. Небо было безоблачно синим, воздух теплым и свежим, жара еще не наступила. Как-то утром Анжи, вздрогнув, проснулась. Она потянулась, и на ее губах заиграла улыбка. Соскочив с кровати, она быстро оделась и торопливо вышла из дома. Побежала к коралям и конюшням на окраине Дель Соль, стараясь побыстрее добраться до загона, где находилась Анжела. Сняв щеколду с ворот, Анжи услышала мужские голоса, которые что-то быстро говорили по-испански, и ее сердце радостно подпрыгнуло. Она зашла внутрь как раз тогда, как новорожденный жеребенок Анжелы поднимался с земли на дрожащих ногах.

— Ах, сеньора Анжи, — Роберто Луна, стоя на коленях рядом с измученной кобылой, посмотрел на нее, — Анжела принесла прекрасного жеребенка. Он так похож на своего отца, посмотрите.

Лишившись дара речи от счастья, Анжи не двигалась, глядя на покрытого шелковистой глянцево-черной шерсткой жеребенка, который храбро пытался устоять на ногах. Она прикусила нижнюю губу, чтобы та перестала дрожать, и медленно двинулась вперед, пристально глядя на малыша. Опустившись на колени на солому рядом с Роберто, она положила дрожащую руку на скользкую от пота шею утомленной Анжелы. Ласково потрепав ее по загривку, прошептала:

— Анжела, Диаболо гордился бы своим отпрыском. Он такой красивый.

Роберто, широко улыбаясь, заверил Анжи, что с кобылой теперь все в порядке, а новорожденный жеребенок чувствует себя прекрасно, и у него очень породистый вид.

— А как вы назовете его, сеньора? — Темные глаза Роберто сияли от удовольствия.

— Мы назовем его Дэйнт, — решила Анжи.

Она поднялась, вышла из кораля и направилась к пустой конюшне, где было решено разместить Дэйнта. Она пустовала со дня гибели Диаболо. Анжи сбросила щеколду и вошла в просторный кораль. Направилась прямо к амбару на дальней стороне загона. Как лунатик, молодая женщина открыла входную дверь и вошла туда. Лучи апрельского солнца падали на покрытый соломой пол. Большой паук деловито плел в углу паутину.

Анжи посмотрела на западную стену, у которой на сене в холодный зимний день она и Пекос занимались любовью. Присев на корточки, прислонилась спиной к грубому дереву стены, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Совершенно отчетливо она слышала глубокий голос Пекоса, который шептал слова любви ей на ухо; чувствовала его сильные руки, скользящие по ее обнаженному телу; вспоминала их вздохи удовольствия, когда она сидела на его твердых бедрах, ощущая в себе его мощную плоть.

Анжи почувствовала, как в груди у нее что-то сжалось. Ее тело трепетало от глубокого и неосуществимого желания. Она ослабела.

Слезы непроизвольно потекли из глаз. Анжи не делала попытки смахнуть их, и они все стекали по щекам. Медленно, как-то отрешенно она соскользнула на солому. Туда, где когда-то лежала, совершенно счастливая, и где теперь рыдала, охваченная отчаянием.

 

Глава 37

Анжи никогда не переставала думать о Пекосе. Где бы она ни была, что бы ни делала, она всегда оставалась пленницей этого человека. Воспоминания о нем заполнили всю ее душу. На что бы она ни натыкалась, все напоминало о Пекосе. На конюшнях молодая женщина восхищалась резвым Дэйнтом, нетерпеливо прыгающим около своей гордой мамаши, кобылы Анжелы. Но и этот красивый жеребенок напоминал Анжи о его прекрасном отце, Диаболо. А Диаболо в свою очередь — о Пекосе.

Прогулки по внутреннему двору после захода солнца тоже не приносили облегчения. И там невидимое присутствие Пекоса наполняло теплый воздух майских ночей. Если она садилась отдохнуть на массивную лежанку, где однажды видела его спящим под палящими лучами летнего солнца, или смотрела на далекие горы с таинственными огнями Марфы, он все равно был рядом.

Он был везде, куда бы она ни направилась. В конюшнях. Во дворе. На далеких пастбищах. У холодного ручья Сиболо Крик. В темной горной пещере, где когда-то они провели согретую любовью ночь. В столовой, библиотеке, на кухне, в коридоре. В ее спальне, у ее камина, в ее ванной, в ее желтой кровати. Нигде Анжи не могла обрести покой. И не сможет. Без Пекоса. Томительная тоска, которая поселилась в ее душе после его отъезда, стала возрастать, когда она узнала, что Пекос не был сыном Баррета МакКлэйна.

Улыбка появлялась на ее губах всякий раз, когда она напоминала себе, что красавец Пекос был единственным сыном благородного аристократа-латиноамериканца. Эта мысль согревала и радовала ее, несмотря на то, что их короткая связь окончилась. Для Анжи это изменило ее отношение к тем временам, которые они провели вместе. И в ее сознании эти волшебные дни, проведенные в объятиях друг друга, остались чистыми и незапятнанными.

Но улыбка облегчения быстро исчезала. Их любовь была истинной, прекрасной, совершенной. Ведь Пекос уехал, потому что она прогнала его. Как она могла потерять свое счастье, едва обретя его? Неужели весь остаток своей жизни она проведет в воспоминаниях о нескольких мгновениях наивысшего блаженства с человеком, к которому, возможно, отнеслась так несправедливо? Смогут ли эти воспоминания поддержать ее в течение долгой одинокой жизни? Неужели она совершила непоправимую ошибку, отвергнув заботливого любящего мужчину, который любил ее так же сильно, как и она его?

К середине мая пастбища, опустошенные зимними холодами, постепенно просохли и вновь становились пыльными. Был необходим дождь. Но шли дни за днями, и все они были теплыми и безветренными. Чистое синее безоблачное небо и прозрачный сухой жаркий воздух. Колодцы начали истощаться; трава редела, и скотоводы становились все более озабоченными. Анжи тоже беспокоилась.

Как-то теплым майским утром она сидела, склонившись над счетными книгами. В библиотеку вошла Делорес, неся в руках поднос с высоким запотевшим графином охлажденного лимонада и утренней почтой.

— Анжи, дайте отдохнуть своим глазам. — Делорес улыбнулась, когда хозяйка посмотрела на нее. Она наливала в высокий бокал прохладительный напиток, а Анжи начала просматривать корреспонденцию. Одно письмо, адресованное миссис Баррет МакКлэйн, было с почтовым штемпелем Пасо дель Норт. Конверт был маленький, голубой и пах духами. Озадаченная, Анжи взяла ножичек с серебряной ручкой для разрезания бумаги и быстро вскрыла конверт.

— Что-нибудь еще вам принести? — Делорес поставила высокий бокал с лимонадом на льняную скатерть.

— Спасибо, нет, — сказала Анжи с улыбкой и проследила, как Делорес, кивнув, выплыла из библиотеки, шурша цветастыми юбками.

Анжи отпила немного холодного лимонада и перевернула голубое письмо, чтобы посмотреть на подпись. Стакан выпал из ее задрожавшей руки на пол, выплеснув содержимое на толстый ковер. Анжи побледнела, ее сердце часто забилось. Глаза расширились от изумления. В правом нижнем углу голубого листа была аккуратно выведена, без сомнения, женской рукой, подпись:

Твоя сестра-близнец, Ангел.

Рено Санчес все понял, еще до того, как Пекос успел что-то сказать. Он сбежал по узкому проходу в скале с широко раскинутыми в разные стороны руками, счастливо улыбаясь. А потом обхватил Рено руками и крепко прижал к себе. Пекос оторвал друга от земли и громко захохотал. Его смех эхом разносился по темной пещере и отскакивал от каменных стен. Озадаченные, усталые шахтеры-мексиканцы опустили свои кирки и, почесывая головы, направились к хохочущему мужчине, узнав в нем Пекоса МакКлэйна.

Рено тоже засмеялся. В первый раз за все время их дружбы ему пришлось вырываться из мощных объятий товарища. Когда Рено, наконец, удалось высвободиться, он закричал счастливым голосом:

— Мы богаты, si?

— Si, амиго, — кивком головы подтвердил Пекос. — Наконец-то мы богаты!

Это было действительно так. Пекос наткнулся на толстую золотоносную жилу глубоко в Лост Мадр; у него не было никаких сомнений, что эта жила пролегает далеко в глубь скалы. Наконец-то он ее нашел! Пекос и Рено были не единственными, кто здесь разбогател. Десять верных рабочих, которые вложили свои сбережения в разработку шахты, теперь обладали такой суммой денег, о которой даже не смели и мечтать.

Все с нетерпением ждали результатов поездки Пекоса с образцами руды в город. Отчет лабораторных исследований был именно таким, как и ожидал Пекос. Шахта Лост Мадр стала самой прибыльной из всех, которые когда-либо существовали в Мексиканской Республике. Пекос не терял времени даром; как только он получил хорошие новости из лаборатории, оседлал коня и поехал назад в Буенавентуру. На заходе солнца он вернулся к ожидающим его людям. Утвердительный кивок головы и сияющая улыбка на смуглом лице сразу развеяли все опасения. Начался праздник.

Пекос тоже присоединился к торжеству. Он ел горячую, начиненную специями пищу, и запивал все это мадерой. Хлопал в ладоши и свистел, пока пары отплясывали знойное фламенко, постукивая кастаньетами над кружащимися головами. К радости танцоров, он тоже поднял свои длинные руки над головой и похлопывал ими в ритм, отбивая дробь каблуками на деревянном полу. Его голова кружилась от выпитого вина и возбуждения. Он смеялся, шутил, целовал женщин, пел и аккомпанировал себе на гитаре. Пекос чувствовал, что обрел мир и покой среди этих счастливых людей.

И все же… На рассвете он брел к своей хижине в одиночестве. Хмельной, с затуманенным взором, он засунул руки в карманы брюк и всматривался в гранитное небо над головой. На горизонте сверкало восходящее солнца. Оно заставило его прищуриться. Безумная пьяная мысль мелькнула в голове Пекоса. Он подумал, что это же самое солнце сейчас поднимается над Дель Соль, и его жаркие лучи проникают в спальню и ласкают прекрасную золотоволосую женщину, тихо спящую в облаке желтого шелка.

Чувство беспросветного одиночества охватило его. Хотя он и провел всю праздничную ночь в компании верных добрых друзей, этого было мало. Пекос помотал головой, желая выбросить из головы все мысли об Ангеле, и ступил на крыльцо своего маленького дома. Он не хотел, чтобы она вновь занимала его мысли этим чудесным утром. Вошел в тесную хижину и стянул одежду со своего усталого тела, бросив ее прямо на пол.

Счастливо улыбнувшись, он нарушил тишину окрашенной в розовый цвет комнаты:

— Я богат! — Довольный смех последовал за этим заявлением. — Я очень, очень богат. Богат, богат, богат, — бормотал он. Его слова звучали все глуше по мере того, как он приближался к кровати. — Очень, очень богат! — Он повалился на кровать. — Богат, раз и навсегда! — Пекос зевнул и прикрыл рукой от солнечного света свои затуманенные глаза. — Достаточно богат для того, чтобы иметь все, что пожелаю. Б-о-о-огат! — Он улыбнулся и закрыл глаза.

Но внезапно они вновь открылись. Ошеломленный, Пекос понял, что то, что он желал больше всего, купить невозможно. Он громко застонал, перевернулся на живот и снова закрыл глаза.

— Богат… богат… — бормотал он в отчаянии в подушку, и вскоре уснул.

Анжи ехала в поезде, направляющемся из Марфы в Пасо дель Норт. А теплым майским вечером наемный экипаж помчал ее на Орегон-стрит, расположенную на окраине города. Доехав до нужного места, Анжи вышла из коляски, расплатилась с возницей и с интересом посмотрела на величественный двухэтажный особняк, выстроенный в викторианском стиле. Сердце колотилось у нее в груди от волнения. Анжи быстро взошла по ступенькам веранды и постучала.

Когда массивная дверь распахнулась, молодая блондинка в смелом модном наряде из шелка цвета бронзы пригласила Анжи войти. Ее ласковый голос был дружелюбным, улыбка освещала изумрудные глаза, такие теплые и искренние, каких Анжи еще не видела никогда. Золотистые волосы были уложены на голове волнами. Нежные руки обхватили Анжи и заключили ее в объятия.

Молодая женщина боялась неловкости, но все вышло совершенно естественно. Хозяйка была, без сомнения, ее близнецом, и вела себя так, словно они провели вместе все девятнадцать лет своей жизни. Ангел откровенно отвечала на все вопросы Анжи и, в свою очередь, с любопытством расспрашивала ее. Внешность Ангел отличалась от Анжи только тем, что она была немного полнее и более чувственной; ее голос был более низким, смех громче и заразительнее; манеры — не столь утонченными и изысканными, как у сестры, которая провела большую часть жизни взаперти в благочестивом отцовском доме в Новом Орлеане. И все же они были от души счастливы, когда встретились. Обе были очарованы друг другом.

Ангел объяснила, что увидела свадебную фотографию Анжи в газете и решила связаться с ней. Но потом испугалась, что Анжи не захочет знаться с сестрой, которую никак нельзя было считать леди. И она отбросила эту мысль.

— Что ты, это было бы очень плохо, если б я так никогда и не узнала о твоем существовании, — ласково пожурила ее Анжи, крепко пожимая руку Ангелу.

— Я рада, что ты так к этому относишься, — просияла Ангел и добавила:

— Я все-таки решилась написать тебе, Анжи, потому что, наконец, встретила человека, который хочет на мне жениться. — Она притворно-застенчиво улыбнулась и опустила густые ресницы. А потом разразилась громким смехом.

— Но это же прекрасно, — ласково сказала ее сестра. — А как, ну, то есть где…

— Не смущайся! Конечно, дорогая, я познакомилась с моим женихом в увеселительном заведении, где работала. — Она шаловливо хихикнула и сказала Анжи по секрету:

— Мой Реджи с самого начала показал свой собственнический характер. — Ангел засмеялась и хлопнула ладошкой по покрытому шелком колену. — В ту ночь, когда я поняла, что он меня по-настоящему любит, я поднималась в свою комнату с клиентом. Потрясающий красавец! Клиент, я имею в виду… Никогда не забуду эти серые глаза и смуглую кожу… — Анжи в волнении сжала руки. — Ну вот, в общем, я поднималась по лестнице с этим привлекательным мужчиной, и…

— А как его зовут? — оборвала ее Анжи, затаив дыхание. Глаза ее в упор смотрели на сестру.

— Я скажу тебе, дорогая. Реджи. Реджинальд Харрис Третий. Он происходит из очень знатной фамилии…

— Да нет, нет! — Анжи схватила ее за руку. — Не твоего жениха! Меня интересует, как зовут твоего… твоего клиента, человека с серыми глазами и смуглой кожей.

— Ах, вот ты о ком, — сказала Ангел, кивнув. — Пекос. Его звали Пекос, и он был так чертовски красив, что… Анжи, что с тобой? Тебе плохо? — Ангел положила руку на дрожащее плечо сестры. — Не хочешь глоточек бренди?

— Нет, я…

— Анжи, дорогая, почему ты так на меня смотришь, я тебя шокировала?

— Нет-нет, — оцепенев, едва проговорила Анжи, — пожалуйста… пожалуйста, продолжай.

Ангел рассказала Анжи все, что произошло в ту ночь. Наконец на лице у Анжи вновь заиграл румянец, и она начала истерически смеяться. Ангел никак не могла взять в толк, что так развеселило ее сестру.

К тому времени, когда женщины со слезами на глазах расставались, каждая знала о другой буквально все. Раскованная говорливая Ангел совершенно покорила сердце тихой робкой Анжи. Ангел испытывала такие же чувства к своей красивой доброй сестре.

Заручившись обещанием Анжи, что она приедет в Англию на ее свадьбу с Реджи, Ангел дала ей мудрый совет:

— Послушай меня, Анжи, дорогая. — Они стояли на залитом солнцем крыльце, а возница экипажа нетерпеливо прохаживался по двору. — Хочу дать тебе совет. — Внезапно она засмеялась и обвила рукой тонкую талию Анжи. — Ставлю об заклад, что я старше. Но все равно, старше я тебя или младше, ты должна меня слушать.

Анжи улыбнулась и сказала:

— Обещаю.

— Очень хорошо. У нас мало времени. Ты по уши влюблена в Пекоса МакКлэйна. И если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты вытащишь его из этой темной норы и все ему расскажешь. Радость моя, нет никого, кто был бы только плохим или только хорошим, и я подозреваю, что твой Пекос — такой же, как и все другие мужчины. По крайней мере, такой же, как и любой другой мужчина с такой внешностью, как у него. Посмотри фактам в лицо: он думал, что ты — это я, высокооплачиваемая проститутка, и все же хотел тебя. Детка, если это не любовь, то что же? Вот именно поэтому я и еду в старую добрую Англию. Если человек знает все о твоем прошлом и все еще продолжает тебя любить, нельзя не принимать этого в расчет!

— Я напишу Пекосу, как только вернусь на…

— Гром и молнии, Анжи! Дай ему телеграмму, поезжай к нему, верни его назад! И что из того, что он хотел разделить с тобой богатство? Что в этом такого? Кроме того, ты говоришь, что он никогда не просил у тебя денег. Дай ему возможность исправиться, дай эту возможность и себе. Поезжай к нему. Помни, в нем нет ничего от твоего похотливого старого мужа. У него горячая кровь, и он превосходный любовник, я права? — Она озорно подмигнула.

Анжи вспыхнула, но вынуждена была согласиться:

— Ангел, нет никого, кто мог бы сравниться с моим Пекосом. — Она засмеялась, потому что все-таки открыла свой секрет. — Послушай, я уже начинаю выражаться как ты.

— Я иногда высказываюсь покрепче, — Ангел казалась недовольной.

Анжи крепко обняла сестру.

— Что ты! Ты прекрасная женщина, Ангел Уэбстер, и я…

— Ровена, — поправила Ангел.

— Ровена? — Анжи немного отстранилась, чтобы посмотреть на нее.

Ангел громко рассмеялась.

— Мое настоящее имя — Ровена Перл Уэбстер.

Анжи тоже засмеялась.

— Клянусь, никогда никому не скажу этого.

— Да, лучше не надо, — сказала Ангел и состроила угрожающую мину. — А теперь ты вернешь Пекоса, ты меня слышишь?

— Верну, — Анжи не хотелось уезжать. — Ты… ты уезжаешь в Европу в июле?

— Да, двадцатого; Реджи уже все приготовил. Он будет встречать меня на пристани. — Она счастливо вздохнула. — Он уехал раньше меня, чтобы купить для нас новый красивый дом. Он довольно богат, и… Послушай, я могла бы говорить с тобой бесконечно. — Ее большие зеленые глаза стали грустными.

— Я тоже. Я люблю тебя; мы будем поддерживать связь. — Анжи так крепко обняла сестру, что Ангел, в конце концов, вынуждена была слегка отстраниться. В ее глазах стояли слезы.

— Езжай, Анжи Уэбстер! — Она засмеялась, чтобы сдержать слезы.

— О'кей, Ангел Уэбстер, — вымолвила Анжи. Она улыбнулась, поцеловала сестру, повернулась и побежала по лестнице к экипажу.

 

Глава 38

Пекос поправил белый накрахмаленный воротничок рубашки над черным шелковым галстуком. Когда он потянулся за черным сюртуком, во входную дверь влетел Рено. Он широко улыбался, и его золотой зуб поблескивал в лучах яркого июльского солнца.

— Амиго, — приветствовал его Пекос, — я уже почти готов. Нам надо поторопиться, если мы хотим поспеть в церковь вовремя. — Его серые глаза внимательно посмотрели на ухмыляющегося мексиканца. — Господи, ты выглядишь таким счастливым, словно сам сегодня женишься. В чем дело?

Рено торопливо подошел к нему с зажатым в руке маленьким сиреневым конвертом.

— Вот. — Он протянул письмо Пекосу. В его темных глазах плясали озорные огоньки.

Пекос скользнул взглядом по письму. Неторопливо взял его и посмотрел на почтовую марку, а потом прочитал адрес. Затем опустил руку, словно не собирался читать его.

— Это же от Анжи! — возмутился Рено. — Открой его.

— Возможно, я сделаю это, но только позже, — протянул Пекос, небрежно бросив письмо на кровать. Его руки немного дрожали, когда он натягивал сюртук. А Рено стоял и изумленно смотрел ему в спину.

С громко бьющимся сердцем Пекос медленно повернулся к другу, но в его глазах не было видно беспокойства. Счастливая улыбка исчезла с лица Рено.

— Ты, дружище, — большой дурак, — торжественно объявил он.

Пекос холодно поправил его:

— Нет, Рено, я был им; но никогда не буду вновь. Пойдем и посмотрим на свадьбу Джоза и Розалинды. — Он прошел мимо своего недовольного друга и вышел на улицу.

Сиреневый конверт так и остался лежать нераспечатанным на кровати.

Хорошенькая сияющая Розалинда Топиа поднималась по ступеням церкви Святой Троицы, чтобы стать женой Джоза Родригеса. Собрались родственники и друзья. Все хотели присутствовать на торжественной церемонии бракосочетания. Пекос и Рено тоже стояли на ступенях церкви, разговаривая со счастливым отцом Джоза — Педро. В это время из полумрака церкви вышла смуглая красивая женщина. Все трое повернулись и посмотрели на нее. У Рено Санчеса при виде ее сердце тревожно и сладко замерло в груди. Его глаза неотрывно смотрели на незнакомку. Легкий вздох разочарования сорвался с его губ, когда следом за ней появились три маленькие девочки, щебечущие что-то и называющие ее мамой.

Женщина улыбнулась Рено, и ее темные выразительные глаза смотрели прямо на него. Она подошла к мужчинам, и Педро Родригес вежливо представил ее друзьям, сказав, что она — троюродная сестра невесты, донна Магделина Торес, вдова.

— Сеньора Торес, — пробормотал очарованный Рено, поднеся ее маленькую руку к своим губам. Рено не заметил, как исчезли Пекос и Педро Родригес. Он видел только красивую женщину, чья мягкая рука лежала на его ладони. Он мог думать сейчас только о том, что она вдова с тремя дочерьми и живет в деревне Эль Суэко и, как она ему сказала, вернется домой через несколько дней.

— Ах, si. — Рено улыбнулся ей и вдруг понял, что она не вернется в Эль Суэко. Он не допустит этого. Он никогда не отпустит ее от себя.

Пекос улыбался, приехав домой в Буенавентуру после свадьбы. Он провел приятный вечер, наблюдая за тем, как его лучший друг на глазах превращается в ревнивого поклонника очаровательной донны Магделины. У Пекоса было предчувствие, что не пройдет и нескольких недель, как он вновь окажется у церкви Святой Троицы, участвуя в свадебной церемонии. Только на этот раз сочетаться браком будут Рено Санчес и Магделина Торес.

Пекос развязал галстук и снял черный сюртук. Когда он бросил его на кровать, его взгляд упал на сиреневый конверт. Глядя на письмо так, словно оно может обжечь ему пальцы, если к нему прикоснуться, Пекос расстегнул пуговицы белой рубашки, вздохнул и осторожно поднял конверт. Держа его двумя пальцами за уголок, он прошел через комнату к креслу. Сев поудобней, он положил письмо на колени. С минуту решал, стоит распечатать его или нет. Пот выступил над верхней губой Пекоса, пока он тщательно рассматривал аккуратный женский почерк. Зачарованно глядя на конверт, он рисовал в воображении образ прекрасной золотоволосой Ангел, изогнувшейся на своей желтой кровати с пером в руке, старательно выводящей строки этого сладко пахнущего письма.

Желваки заиграли на его скулах, и он бросил конверт в стеклянную пепельницу, полную окурков из-под сигар. Достав серную спичку из коробка, который лежал рядом с пепельницей, и, чиркнув ей по ногтю большого пальца, Пекос поднес горящую спичку к письму. Надушенная бумага тут же вспыхнула, и он смотрел на нее загипнотизированным взглядом.

— Нет! — вдруг вскрикнул Пекос и выхватил горящее письмо из пепельницы. Он начал яростно сбивать пламя. Ему удалось быстро потушить огонь, но хрупкая бумага рассыпалась, превратившись в пепел, на его огрубевшей ладони. Он печально смотрел на сгоревшее письмо, гадая, что же написала Ангел. Теплый пепел быстро остыл в его дрожащей руке. Пекос перевернул ладонь вниз, и серая пыль упала на пол у его ног.

Тупо глядя вниз, он потер ладонью о брюки, чтобы стереть следы пепла. Широкие плечи тяжело опустились. Он вздохнул и медленно наклонился вперед, подперев голову руками. Надолго задумался, решая, что же делать дальше.

На ночном столике у кровати стояла полупустая бутылка кентуккского бурбона. Пекос встал и пошел к ней. Обхватив пальцами горлышко бутылки, он поднес ее к губам и сделал большой глоток. Опустив ее и утерев губы тыльной стороной ладони, направился к двери, все еще держа бутылку в руке.

Пекос вышел на крыльцо. Сумерки уже опустились на землю. Скоро в небе поднимется луна. Воздух был теплым, напоенным ароматами трав. Эта ночь словно предназначалась для любви. Тоскуя о своей любимой, молодой мужчина сел на ступеньки крыльца и опять приложился к горлышку бутылки. Но виски не могло облегчить его одиночество.

— Она не нужна мне, — печально протянул он. — Она не нужна мне, и я не хочу ее. Я богатый человек; я могу получить любую женщину, какую захочу. — Пекос сделал еще один большой глоток. Его глаза что-то жгло. Он поморгал и протер их ладонью, убеждая себя, что это лишь огненная жидкость вызвала его слезы.

Анжи притворялась абсолютно спокойной каждый раз, когда на Дель Соль доставляли почту, но на самом деле это было совсем не так. Как только она послала Пекосу в Буенавентуру так много значащее для них обоих письмо, она начала с нетерпением ждать ответ. Но его все не было.

Дни ожидания сменились неделями, и Анжи пришлось взглянуть в лицо суровой реальности. Пекос и не собирался отвечать на ее письмо. Он не собирался возвращаться домой. Когда жаркий сухой июнь сменился знойным июлем, Анжи смирилась. Она смирилась с тем, что Пекос не отвечал ей. Она смирилась с тем, что не было дождя. Ранчо Дель Соль в очередной раз погибало от засухи.

Каждый новый день походил на предыдущий. Безоблачный, знойный, сухой. Пастбища быстро высыхали, трава была выжжена солнцем. У Анжи болело сердце за эту землю, и она проводила все время на пастбище, стараясь решить возникшие проблемы с ранчо.

Широкополая шляпа защищала ее нежное лицо от палящих солнечных лучей. Анжи каждый день объезжала с управляющим свои владения, чтобы определить размеры бедствия. То, что она видела, заставляло ее замирать от отчаяния. Животные, у которых под запыленной шкурой выступали ребра, толпились у иссохших колодцев, мыча от жажды. Молодые бычки слишком ослабели и не могли и шагу ступить по сухой потрескавшейся земле, чтобы поискать корм. Больные и погибающие животные лежали повсюду. А те, кто еще мог держаться на ногах, были облеплены мухами и жуками. Каждый день падеж достигал нескольких дюжин голов, несмотря на все усилия Анжи и ее людей, которые доставляли воду и корма голодающему и уже ко всему равнодушному скоту. Вакеро торопливо обжигали колючки с зарослей диких роз по всем огромным пыльным пастбищам, предлагая их в пищу погибающим животным.

Как-то в конце одной из таких горестных поездок Анжи впервые в полной мере осознала, что эта высохшая под солнцем земля стала частью ее самой. Анжи была потрясена, осознав, что, в конце концов, Техас стал ее домом.

Она не знала, когда или почему, но это случилось. Ее сердце учащенно билось после многочасовой поездки под палящим солнцем, а в горле пересохло от пыли. Ее спина и плечи болели, но когда она подъезжала к ранчо, то чувствовала, что всецело принадлежит этой земле, где она теперь хотела провести весь остаток жизни.

Анжи подъехала к огромной гасиенде с ее напоминающими о военном прошлом ружейными портами и толстыми крепостными стенами. Это был настоящий оазис в пустыне. За ней прохладные внушительные скалистые вершины гор Дэвиса гордо вздымались ввысь к жаркому июльскому солнцу. А вокруг нее простиралась спокойная, высохшая, скалистая земля, которая когда-то казалась ей жуткой и безжизненной.

Теперь она уже так не думала. Это место обрело для нее ни с чем не сравнимую прелесть и красоту. Даже под жгучим солнцем пустыня завораживала и притягивала ее. Она как бы бросала ей вызов, призывая остаться здесь, выжить и процветать, несмотря на все ненастья. Именно так и намеревалась поступить Анжи Уэбстер МакКлэйн. Она останется жить на этой дикой пустынной земле до тех пор, пока не придет ее смертный час. Это было единственное место на земле, где она хотела быть похороненной.

Анжи гордо вздернула подбородок. Печально улыбнулась. Она еще так привязана к этой земле, потому что частью ее был дикий гордый техасец, который никогда не покидал ее сердца.

И так будет всегда.

Пекос поцеловал зардевшуюся новобрачную в гладкую смуглую щечку. Он повернулся и, к удивлению и радости Рено, крепко обнял его.

— Мои поздравления, амиго, — сказал Пекос с улыбкой, — ты везунчик. Желаю вам счастливой и долгой жизни вместе.

Сияющий жених, обняв рукой свою невесту, хлопнул другой по плечу Пекоса.

— Gracias, Пекос. Ты уверен, что сможешь присмотреть сегодня за тремя девочками?

— Конечно, — заверил Пекос счастливых молодоженов. — Вы оба заслужили провести наедине брачную ночь. Ведь так, девочки? — Пекос наклонился к ним, и улыбнулся трем малышкам, весело смеющимся около матери.

— Si, — согласились они. — Мы проведем эту ночь у Пекоса.

— Слушайте его, вы меня поняли? — новоявленная сеньора Санчес строго посмотрела на девочек. А потом улыбнулась и поцеловала дочерей, перед тем как уйти со своим сгорающим от любви и нетерпения мужем. Выпрямившись, ласково сказала:

— Пекос МакКлэйн, вы очень добрый человек. — Она одарила его очаровательной улыбкой, поцеловала в щеку и добавила:

— Когда-нибудь и у вас будут дети. И мы с Рено позаботимся о них, когда вы с женой захотите провести какое-то время вдвоем, si?

Пекос не ответил. Он как-то неопределенно улыбнулся и сказал:

— Увидимся завтра.

Через несколько дней на скалистых холмах недалеко от Буенавентуры Рено, Магделина и три малютки устроили небольшой пикник на лужайке у их будущего дома. Рено, развалившись у расстеленной на земле скатерти, услышал топот копыт. Он сел и поднял руку козырьком над глазами, глядя на приближающегося всадника.

Пекос соскочил с седла, уронив поводья на землю. Улыбнувшись, он подошел к счастливой семейной группе. Рено встал, чтобы пожать ему руку, и понял по глазам Пекоса, что его старый друг уезжает.

— Я приехал попрощаться, — спокойно объявил Пекос, тиская в руках свой стетсон.

— Нет! — воскликнула Магделина Санчес. — Мы вас не отпустим, Пекос.

— Амиго, — ласково спросил Рено, — ты собираешься назад в…

— Я еще не знаю, куда поеду, Рено. Может, вернусь через несколько дней, я не знаю. Мне просто нужно сменить обстановку. — Он пожал широкими плечами. — Думаю, что поскачу в Пасо, а потом… кто знает?

Друзья долго махали вслед Пекосу, когда тот был уже далеко. Рено, обвив рукой стройную талию жены, прижался губами к ее густым черным волосам и пробормотал:

— Мне жаль Пекоса. Ему не так повезло, как мне. — Он поцеловал ее в ушко.

Магделина повернула к нему лицо.

— Si, он одинок, я думаю. Это так печально. — Ее темные глаза стали грустными. — Мне жаль, что…

Рено продолжал следить за удаляющимся всадником.

— Ах, mi esposa, ведь он может все изменить. — Добрый мексиканец посмотрел на очаровательное личико жены и улыбнулся. — А теперь забудь о Пекосе и поцелуй своего мужа.

Магделина положила руку на грудь Рено и бросила быстрый взгляд на дочерей, весело играющих в строящемся доме. Видя, что они поглощены игрой и ничего не замечают вокруг, она потянулась к нему губами.

Усталый и утомленный жарой, с заросшим щетиной лицом, Пекос въехал в Пасо дель Норт, когда июльское солнце было в самом зените. Он наклонил голову, чтобы укрыть глаза от яркого света, и его взгляд лениво скользнул по деревянному тротуару у отеля «Пьерсон».

Внезапно его вялость как рукой сняло. Он сдвинул на затылок шляпу и прищурился. Пекос так резко натянул поводья, что конь заржал и захрипел, протестуя. Он мотал головой из стороны в сторону и привлек внимание невысокой блондинки, которая только что вышла из отеля. Отклонив в сторону свой желтый солнечный зонтик, она повернула золотоволосую головку и посмотрела на высокого всадника.

Пекос смотрел прямо на эту женщину, спазмы сдавили ему горло. Его серые глаза расширились, а затем угрожающе сузились. И он так громко выкрикнул ее имя, что прохожие по обеим сторонам пыльной дороги остановились и удивленно стали смотреть на них.

— Ангел!

 

Глава 39

Пекос тихо и послушно сидел на обитом голубым бархатом диване с высокой спинкой в гостиничном номере Ангел в отеле «Пьерсон». По всей комнате были расставлены саквояжи, набитые нарядами, туфельками и другими вещами Ангел, упакованные и приготовленные для отъезда. Это был последний день Ангел Уэбстер в Пасо дель Норт.

— Вам крупно повезло, Пекос МакКлэйн. Днем позже я была бы уже очень далеко! — Ангел стояла, уперев руки в округлые бока, и смотрела на потерявшего дар речи смуглолицего мужчину, который пристально смотрел на нее. Она гортанно засмеялась над смущением, отразившемся в его выразительных глазах, резко повернулась и вышла из комнаты, бросив через плечо:

— Сидите здесь. Я должна кое-что вам показать, Пекос. Это поможет вам лучше понять то, что я собираюсь рассказать.

Когда она вернулась и протянула ему небольшую фотографию, руки Пекоса оставались лежать у него на коленях. Он ничего не понимал. Он был совершенно сбит с толку и даже не пытался скрыть свое изумление.

— Пекос, возьмите фотографию, — велела Ангел и села рядом с ним. Она поднесла снимок прямо к его носу и смотрела, как его расширившиеся от изумления серые глаза рассматривают двух светловолосых улыбающихся женщин. Затем он медленно взял фотографию. Слабая улыбка появилась на его полных губах, и он пробормотал:

— Господи, это же… вы…

— Этот снимок был сделан профессиональным фотографом в тот день, когда Анжи приезжала к сестре. На нем две смеющиеся молодые женщины сидели, взявшись за руки, и смотрели прямо в объектив. На той, что слева, было то же самое платье, что и сейчас на Ангеле. Та, что справа, была одета в темное платье с низким вырезом и пышными рукавами. Пекос тут же вспомнил, что это платье было одето на очаровательной хрупкой красавице, которая приехала на Дель Соль в августе прошлого года, в первый же вечер.

Его глаза были прикованы к ее изображению, и он глухо спросил:

— Какого цвета это платье?

— Изумрудно-зеленое, муслиновое, — весело ответила Ангел, — точно такого же цвета, как и прекрасные глаза Анжи.

Улыбка Пекоса стала шире.

— Господи, Ангел, — его глаза, наконец, оторвались от фотографии, — каким же идиотом я был!

— Самым что ни на есть, — добродушно кивнула она, — и из-за этого вы разбили сердце моей сестренки.

Пекос вновь посмотрел на снимок. Его улыбка исчезла. Поглаживая пальцем изображение девушки в изумрудном платье, он сказал печально:

— Я дал бы свою правую руку на отсечение, если бы этим можно было исправить то, что я натворил.

Ангел потрепала его по плечу и рассмеялась:

— Думаю, что этого не потребуется. Кроме того, тебе понадобятся обе руки, чтобы обнять мою сестру, когда вернешься домой.

Он быстро посмотрел ей в лицо:

— Дьявол, как я могу ехать домой? Ангел, ты не знаешь, что я… ты не можешь представить…

— Послушайте-ка меня, красавчик. Я знаю все, что случилось, и хотя я полагаю, что ты негодник и не стоишь мизинчика моей дорогой сестры, это наивное дитя любит тебя и не сможет быть без тебя счастлива.

Покраснев, Пекос сказал:

— И я тоже… знаешь, как я…

— Малыш, я знаю гораздо больше тебя во всей этой запутанной истории. Тебя еще ждут сюрпризы, потому что моя сестренка, слишком хорошо воспитана, чтобы решиться рассказать тебе все. Но я-то, черт меня побери, не такая скромница. — Она поднялась и расправила платье на бедрах. Пекос впервые обратил внимание на то, что эта женщина немного полнее той, которую он держал в объятиях на Дель Соль. Ее голос был ниже, а лицо не такое нежное. — А теперь ты помолчишь и послушаешь, что я тебе скажу. А когда я закончу, если в твоей упрямой голове есть хоть капля ума, ты на следующем же поезде отправишься в Марфу.

Ангел, меряя комнату быстрыми шагами, говорила, не останавливаясь, в течение получаса. А Пекос, которого она просила замолчать всякий раз, когда он осмеливался вставить словечко, слушал поразительную историю. С каждым новым фактом он все больше и больше чувствовал себя настоящим дураком. Когда Ангел прямо сказала ему, что именно он, Пекос, лишил девственности ее сестру, он был потрясен. Но еще больше его поразило то, что Баррету МакКлэйну так и не удалось переспать с Анжи. Пекос не успел еще осознать эти радостные для него новости, как Ангел перестала расхаживать по комнате и спокойно сказала:

— Есть еще кое-что, что, я думаю, тебе следует знать, Пекос. Возможно, Анжи хватит удар, если она узнает, что я тебе рассказала об этом. Но лично я считаю, ты имеешь право знать все. — Ее изумрудные глаза блеснули.

С улыбкой она наблюдала за его реакцией, когда он узнал, что не был сыном Баррета МакКлэйна.

— Мой будущий зятек, дело в том, что у твоей страстной красавицы матери была давным-давно любовная связь с одним аристократом из Мехико. И ты стал плодом этой любви, дружок. Я бы сказала, что эти двое любовников, которых свела судьба, могли бы этим плодом гордиться. — Ангел громко засмеялась, налила два стакана бурбона и протянула один потрясенному Пекосу.

Он махом выпил виски и опустил стакан.

— Ты говоришь, что я не… — он осекся и захохотал. Он смеялся и смеялся, счастливый сознанием того, что не был сыном человека, которого никогда не уважал, человека, который, как он всегда знал, был лицемерным и жестоким. Не был сыном беспринципного человека, который никогда не любил его!

Анжи проснулась, откинула спутанные волосы с лица и села на кровати. Потом подошла к окну. Летний день был ясным и безоблачным. Солнце поднялось уже высоко и заливало палящими лучами землю. Анжи оделась. После легкого завтрака из фруктов и черного кофе она отправилась верхом на высокогорное пастбище.

Позже на небе появились небольшие облака. Но пока они были едва заметны. Когда же в полдень она возвращалась домой, они стали больше. Прищурившись, молодая хозяйка ранчо смотрела на непривычную белизну на фоне темно-синего неба и спрашивала себя, есть ли какая-нибудь надежда на перемену в погоде.

После ленча Анжи немного вздремнула. Проснувшись, вышла, зевая, на залитый солнцем двор. И тут же обратила внимание, что на небе собираются тучи. Ее сердце учащенно забилось. Приложив ладонь к глазам, Анжи стояла, вглядываясь в низкое серое небо, и шептала молитву. Возможно, все-таки будет дождь.

К вечеру раскаты грозы разорвали тишину библиотеки, где она сидела за массивным письменным столом. Вздрогнув, молодая женщина вскочила и бросилась к тяжелым гардинам, чтобы выглянуть из окна. Улыбаясь, она выбежала через двойные двери во внутренний двор. Тучи закрыли солнце.

А когда она ужинала с мисс Эмили, на небе сверкнула молния. Эмили улыбнулась, понимающе кивнула и заметила:

— Сегодня ночью будет буря.

— Вы действительно так считаете? — Анжи очень хотелось в это поверить.

— Да, дорогая. Я прожила здесь всю жизнь и знаю это. Долгая засуха закончится еще до наступления следующего утра.

Сразу после ужина мисс Эмили удалилась в свою комнату. Анжи поспешила к себе. Небо становилось все более темным и зловещим. Раздевшись, она приняла ванну. Легкая улыбка играла на ее губах. Затем Анжи направилась к высокому бюро и выдвинула нижний ящик. Оттуда она вытащила красивую сорочку цвета шампанского, которую купила в модном магазине в Сан-Антонио и еще ни разу не надевала.

Под пенистым кружевом лежала жемчужно-золотая музыкальная шкатулка, которую Пекос принес в ее комнату в ту знойную ночь, когда они впервые занимались любовью. Колени ее задрожали. Анжи медленно достала очаровательную безделушку и опустилась на пол, сжимая ее в руках. Губы женщины дрожали, когда она робко откинула крышечку. Мягкая мелодия наполнила комнату, а миниатюрные фигурки затанцевали в открытой коробочке.

Пока играла музыка, Анжи поднялась с пола, держа рубашку в руках. Медленно натянула ее через голову, нежная ткань скользнула по полной груди и округлым бедрам. Она вздохнула, когда пышные складки упали на пол у ног. Красивое кружево ласкало ее тело, и Анжи почувствовала легкую дрожь. Как завороженная, она покачивалась в такт мелодии, льющейся из музыкальной шкатулки, вспоминая тот день, когда она в первый раз услышала ее звучание. Рубашка щекотала ее. Танцуя, Анжи вынимала шпильки из длинных волос, и они рассыпались по ее плечам и спине. Их шелковая тяжесть ласкала ее тело, сливаясь с кружевом рубашки, музыкой и бушующей непогодой за окном. Анжи подняла серебряную расческу. Она медленно расчесала волосы и подошла к тяжелым дверям, ведущим во двор. Осторожно приоткрыла одну створку и сразу ощутила сладкий аромат влажного воздуха. Несколько маленьких капелек дождя упали на каменную террасу у ее ног. Молния сверкнула так близко, что Анжи вздрогнула от неожиданности. Мощный порыв ветра ворвался в комнату, прижимая легкое кружево к ее теплому телу. Она задрожала, глубоко вдохнула свежий воздух и закрыла тяжелую дверь.

Прислонившись к двери с расческой в руках, почувствовала, как сильно бьется ее сердце. Кружево на низком корсаже натянулось на вздымающейся груди. Анжи слушала, как снаружи бушевал шторм, и улыбнулась. Буря наполнила ее надеждой. Возбуждением. Желанием.

Истощенная длительной засухой земля юго-западного Техаса ждала спасительной влаги. Она потрескалась и словно окаменела. Но Пекос, ехавший в вагоне поезда, не замечал этого. Он сидел в одиночестве в своем купе, вытянув перед собой скрещенные ноги и сложив руки на животе. Его голова откинулась на высокой обитой кожей спинке сиденья. Он не смотрел в открытое окно с того самого времени, как сел в этот поезд в Пасо дель Норт. Его не интересовал вид выжженных солнцем пастбищ, простирающихся вдоль железной дороги. Мысли его были заняты совсем другим.

Он думал только об Анжи.

Откровения Ангела кружились в его сознании. Широкая улыбка появлялась на губах и тут же сменялась стоном сожаления. Из всех воспоминаний, проходящих перед его мысленным взором, сменяя друг друга, одно вытесняло все — воспоминание о душной ночи прошлым летом, когда он тайком прокрался в спальню Анжи и в первый раз любил ее. Каким же тупым бесчувственным идиотом он был! Как мог не заметить того, что было так очевидно? Потрясение в ее милых огромных изумрудных глазах в тот момент, когда он так жестоко вошел в нее, слезы от боли, напряжение ее маленького хрупкого тела под ним. Она была девственницей! А он, лишив ее невинности, бросил деньги к ее ногам, назвал ее проституткой! Как мог он быть таким слепым тупицей! Он ничего не понял даже тогда, когда, вернувшись к себе, увидел капли крови на своем бедре!

Пекос покачал головой. Он не в силах изменить прошлого; но он может попытаться компенсировать свои ошибки в будущем. Настроенный оптимистически, он отбросил все воспоминания прочь и стал мечтать, пытаясь представить их будущую совместную жизнь.

Теперь он все будет делать так, как надо. Он вернется на Дель Соль, вымолит у Анжи прощение, вывернет наизнанку перед ней свою душу, объявит себя самым большим идиотом на свете и упросит ее дать ему еще один шанс все исправить. Заручившись ее согласием, он станет самым обходительным джентльменом. Он не сделает больше попытки соблазнить ее; он даже не попытается обнять или поцеловать ее. Он будет внимательно и нежно ухаживать за Анжи, как она этого заслуживает; будет возить ее на вечеринки с танцами и пикники. Он будет дарить цветы, гулять с ней при свете луны, держа за руку и говоря комплименты. Он будет терпеливым, почтительным и сдержанным и будет сдерживать свою страсть. Неважно, как долго может все это тянуться. Он не будет торопить свою любимую. Проделает весь этот длинный путь, какой обычно проделывает мужчина, ухаживающий за молодой невинной девушкой. Никогда больше он не сделает ничего, что могло бы причинить ей душевную или физическую боль. Даже если ему придется прождать целый год, прежде чем она наградит его лаской. Да, он готов пойти на это.

Он подождет.

Пекос вздрогнул, когда проводник Вилли постучал в дверь и просунул в купе свою улыбающуюся физиономию, чтобы объявить, что следующая остановка — Марфа. Они подъедут к вокзалу через двадцать минут. Пекос выглянул в окно и увидел всполох молнии в небе, которая мелькала вдали за горным хребтом.

Пекос глубоко вдохнул сладкий, пахнущий дождем воздух. Наступала ночь. Он подъезжал к ранчо. Яркая вспышка молнии осветила летнее небо, и на мгновение стало светло как днем. От вспышки стала видна гасиенда. Сердце его подпрыгнуло. Он был дома.

Пекос направил своего коня сквозь высокие ворота ранчо. В этот момент ветер усилился. Несколько больших капель дождя обожгли его щеку. Молодой МакКлэйн поднял лицо, сдвинул на затылок стетсон и улыбнулся. Начиналась буря. Эта изможденная засухой земля вновь расцветет, если он хоть немного знает Мать-Природу. Сильный дождь будет литься несколько часов, и, если боги сжалятся, он продлится всю ночь. Пекос радостно улыбнулся. Как прекрасно было бы провести эту бурную грозовую ночь со своей прекрасной Анжи.

Он засмеялся и пришпорил коня. Вот он едет и думает об ее объятиях, хотя еще недавно обещал себе быть сдержанным и терпеливо ждать их, сколько потребуется. Вспышки молнии сверкали в тяжелых тучах прямо над его головой. Он пустил своего коня галопом, направляясь к конюшням. Вдруг срезанный молнией ствол дерева рухнул поперек дороги. Испуганный жеребец дико заржал.

— Все в порядке, парень, — успокаивал коня Пекос. Сам он нисколько не испугался, но почувствовал нарастающее возбуждение, когда молния вновь осветила небо. Гром грохотал совсем близко. Ветер хлестал по разгоряченному лицу и прибивал к груди рубашку.

Поручив коня улыбающемуся вакеро, Пекос пошел к гасиенде. Почти во всех окнах огромного дома не было света, хотя было еще не поздно. Слегка разочарованный, он сказал себе, что так даже и лучше. Ведь он был усталый и грязный. Сначала нужно принять ванну, побриться и хорошенько поспать. Заявить о своем приезде лучше утром. Нет нужды беспокоить всех в эту бурную грозовую ночь. Он проскользнет в свою комнату со стороны двора и никого не потревожит.

Звуки шагов на каменной террасе вокруг дома были заглушены воем ветра и громовыми раскатами. Пекос шел вдоль галереи, с трудом осознавая, что выбрал не самую короткую дорогу к своей комнате. Эта дорога вела его мимо спальни Анжи.

Он вынул из нагрудного кармана коричневую сигару и остановился, чтобы прикурить. Сложил ладони фонариком, стремясь уберечь огонек спички от ветра. Но все было напрасно; слабый огонек тут же погас, затушенный ветром и дождем. Сердце Пекоса тревожно забилось. Он стоял прямо перед тяжелыми двойными дверьми спальни Анжи. Ему так хотелось сделать каких-нибудь два или три шага и громко постучать в ее дверь!

Она была там? Спала? Будет ли рада видеть его? Пекос вздохнул в нерешительности. Он не может нарушить ее покой. Он должен подождать до утра.

Так и стоял он без движения, приковав взгляд своих темных глаз к ее двери.

 

Глава 40

Мощный порыв ветра распахнул дверь спальни, ведущую во внутренний двор. Анжи метнулась к ней с серебряной расческой в одной руке и длинными волосами, зажатыми в другой. И застыла в изумлении, когда увидела перед собой своего возлюбленного.

— Пекос, — выдохнула молодая женщина, не веря своим глазам. Силуэт сильного мужественного человека, стоящего к ней лицом, четко вырисовывался на освещенном молниями небе. На голове у него был одет стетсон, просторная рубашка расстегнута на смуглой груди. На узких брюках виднелась кобура револьвера. Его мускулистые руки, затянутые в перчатки, бессильно висели по бокам. В зубах виднелась длинная коричневая сигара.

— Пекос, — вновь выдохнула Анжи. Ее глаза ласково смотрели на его сильное красивое тело. Сердце молодой женщины забилось от радости. Пекос был дома! Он вернулся. Вернулся на Дель Соль. И к ней?

Пекос крепче зажал сигару в зубах и смотрел на Анжи. Она стояла в каких-нибудь шести футах от него — неправдоподобно красивая. На ней не было ничего, кроме легкой ночной сорочки цвета шампанского, украшенной нежным кружевом. Ветер, залетевший в комнату, взметнул легкую, как пух, ткань над ее коленями и бедрами. Ее длинные, прекрасной формы ноги блеснули белизной, маленькие ступни были босыми. Левая грудь была почти вся скрыта под густыми ниспадающими волосами, но правая соблазнительно предстала перед его взором. Эта полная округлая грудь напряглась под нежным кружевом, розовый сосок был хорошо виден, он упруго выступал под низким корсажем. Ветер прижал рубашку к плоскому животу и бедрам.

Мимолетное видение ее пупка и пушистого треугольника волос под ним заставило кровь Пекоса застучать в висках. Все те объяснения и оправдания, которые он собирался дать ей, все мольбы о прощении и клятвы терпеливо ухаживать за Анжи моментально испарились. Осталось только осознание того, что они оба вместе в этой комнате. Все сложности жизни, непонимание, обиды, все — растаяло, испарилось, пропало. Осталось только естественное желание мужчины любить.

Его горящие страстью глаза обжигали Анжи. Пекос стащил с головы стетсон и держал его мгновение в руке, похлопывая им по бедру. Потом шляпа была отброшена в сторону. Она описала широкий полукруг и куда-то упала.

В следующий миг Пекос решительно шагнул к Анжи и она глубоко вздохнула. Их горящие взгляды встретились. Когда он подошел к ней и протянул руку, Анжи слегка вздрогнула, но не сделала попытки отступить назад. Пекос властно забрал серебряную расческу у нее из руки. Хрипло прошептал:

— Господи, какая ты красивая.

Звук его красивого низкого голоса, такого нежного, но одновременно и мощного, наполнил ее блаженством. А выражение больших серых глаз сказало то, что она так жаждала услышать. Пекос любит ее. Она теперь знает это. Он любит ее так же сильно, как и она его. Он вернулся к ней.

— Я красивая только для тебя, Пекос, — пробормотала она тихо. — Все это твое.

Если вид ее хрупкого прекрасного тела заставил закипеть его кровь, то звук ее нежного голоса, произносившего так много значащие для него слова, совершенно лишил Пекоса сил. Он смотрел, словно зачарованный, как ее длинные золотистые волосы кружились вокруг лица Анжи, касаясь его щеки. Не помня себя, Пекос схватил развевающийся подол ее кружевной сорочки и поднял его, обнажая трепещущее тело Анжи. Она радостно улыбнулась и помогла ему освободить себя от кружевной пены.

Пекос стоял с рубашкой в руках, глядя на Анжи. И она чувствовала, как его взгляд обжигает ее, ласкает, властно говорит о том, что она принадлежит ему. Она слышала, как громко бьется ее сердце, и ждала момента, когда они соединятся в объятии.

Ветер все усиливался. В его шуме потонули все звуки. Он рвал рубашку, зажатую в руке Пекоса, и он, наконец, разжал пальцы. Но не успела она скользнуть на ковер, как ветер подхватил ее и понес по большой комнате. Анжи не видела, куда она упала. Ведь Пекос стоял так близко! Она вздохнула от радости, когда он крепко прижал ее к себе. Его прекрасное лицо медленно склонялось к ней, и он тихонько смущенно бормотал:

— Я хотел сначала сказать тебе так много, так много.

Все понимая, она обвила руками его шею и прошептала в ответ:

— Потом, любовь моя. Потом…

Когда его губы коснулись ее, они оба застонали от наслаждения. Руки Пекоса прижимали ее к себе, а язык нетерпеливо проникал все глубже ей в рот. Их поцелуй был страстным. Они так истосковались друг о друге, что не могли разжать объятия. Закрыв глаза, Пекос, губы которого жадно впивались в ее сочный маленький рот, забыл обо всем на свете. Он на мгновение даже забыл о том, что все еще одет.

Счастливое лицо Анжи было обращено к нему, она всем телом ощущала его одежду. Просторная рубашка, покрывающая его широкую грудь, волнующе щекотала чувствительные соски. К ее обнаженному трепещущему животу прижималась массивная серебряная пряжка, слегка царапая мягкую нежную кожу молодой женщины. Брюки для верховой езды, обтягивающие его длинные ноги, касались ее бедер и ног по всей длине до босых ступней.

Она могла бы оттолкнуть его. Но не сделала этого. Анжи испытывала удовольствие от ощущения, которое рождала в ней его одежда, обтягивающая сильное мужское тело, прижимающееся к ее обнаженной плоти. Руки Пекоса скользнули по ее спине. Нежно поглаживая ее, он на мгновение оторвал свой рот от ее губ. Его дыхание было прерывистым, глаза светились теплом и любовью, и он произнес слова, которые она так жаждала от него услышать:

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, малышка. Мне так чертовски жаль, что… — Он вздрогнул и вновь прижался к ней губами. Она задохнулась от счастья.

Его сильные руки медленно скользнули к тоненькой талии. Анжи вздохнула, когда они двинулись ниже к ее обнаженным ягодицам, прижимая ее теснее к себе. Она растворилась в его поцелуях, а его руки игриво-нежно ласкали ее трепещущую плоть.

Анжи доверчиво приникла к любимому и наслаждалась чувственными волнами, исходившими от него. Из-под опущенных ресниц она видела проблески света от молний. Громкий раскат грома ворвался сквозь открытые двери в спальню, но Анжи едва расслышала его. Все ее чувства были поглощены этим мужчиной, чьи губы целовали ее, обжигая страстью. Она была переполнена неповторимым запахом его мужественного тела и едва ли ощущала чистый сладкий запах воздуха, напоенного свежим дождем, пролившимся на эту пустынную землю. Анжи ощущала только это высокое сильное тело, прижимающее ее к себе. Она не чувствовала капель дождя, принесенных ветром, которые упали на ее кожу. Как эта буря в песках могла отвлечь внимание, когда ее прекрасный возлюбленный уносил ее все дальше и дальше от этой земли?..

Сильные ноги Пекоса прижимались к ее ногам. Анжи страстно целовала его, охваченная все возрастающим желанием.

Она уже не могла больше ждать. Внезапно Анжи оттолкнула Пекоса и посмотрела ему в лицо. В его затуманенных глазах стоял вопрос.

— Я хочу, чтобы ты разделся, — сказала она откровенно, и он улыбнулся. Пекос начал расстегивать пряжку брючного ремня и только тут осознал, что так и не снял перчатки.

Чувствуя себя неловко, он сказал:

— Господи, детка, прости меня. Почему же ты…

С силой дергая пуговицы его рубашки, она перебила его:

— Тебе не за что извиняться, Пекос. — Проказливые глаза поднялись на него. Она засмеялась. Пекос расхохотался вместе с ней и сорвал узкие перчатки с рук. Потом оба стали быстро раздевать его. Анжи сердилась, когда он пытался снять ту часть одежды, над которой трудилась она.

Через несколько секунд Пекос стоял перед ней, совершенно обнаженный, и счастливые глаза Анжи ласкали его высокое стройное тело, ее обожающий взгляд окидывал его с головы до ног. И тогда он притянул ее к себе и зарылся лицом в золотистые волосы.

Молния сверкнула где-то высоко в небе, капли дождя и ветер щекотали их обнявшиеся тела.

Едва слышно он прошептал:

— Позволь мне любить тебя, — и запрокинул ее голову назад. Он опять нашел ее рот, но поцелуй был коротким. Его губы скользнули к ее подбородку, язык ласкал нежное горло, и молодая женщина вся изогнулась в его руках. Нежно произнося слова любви, Пекос перенес поцелуи на ее плечо и ниже, к округлой груди, такой красивой, спелой и соблазнительной. Он услышал тихий молящий стон Анжи и не захотел мучить ее дольше. Его трепетные губы сомкнулись над нежным соском, он целовал и ласкал его, наслаждаясь ее вздохами удовольствия. Покрыв поцелуями обе трепещущие груди, Пекос, наконец, поднял голову и распрямился. Голосом, хриплым от страсти, он прошептал:

— Отнести тебя в постель, любовь моя?

Слегка задыхаясь, Анжи кивнула. Ее глаза горели желанием, а груди напряглись от поцелуев и ласк. Он улыбнулся и опять склонился, чтобы поцеловать ее. Но только его губы коснулись ее рта, как она откинулась назад и громко вскрикнула:

— Нет!

Потрясенный, Пекос отодвинулся и нервно сказал:

— Нет? «Нет» — что? Нет — не целуй меня, или нет — не относи меня в кровать? — Его лоб прорезала морщина, а губы сжались от напряженного ожидания.

Анжи улыбнулась, и от ее улыбки выражение его лица смягчилось.

— Я хочу, чтобы ты сделал и то и другое, дорогой, но сначала я хочу кое-что сделать сама.

Он облегченно вздохнул и сказал:

— Детка, я весь твой. Делай со мной все, что хочешь.

Анжи игриво поцеловала его крепкий подбородок и прошептала:

— С того первого раза, когда я увидела тебя без рубашки, я хотела исцеловать весь этот длинный шрам на твоей груди.

Пекос запрокинул голову и рассмеялся. Положив руку на ее хрупкое плечо, он весело заметил:

— Малышка, можешь целовать этот старый шрам сколько хочешь, но не злись, если я вдруг засмеюсь. Это так щекотно.

— Я не буду сердиться, — заверила она его. Опять коротко поцеловала его и пробормотала тихонько: — Но ты не будешь смеяться.

Тут же Анжи положила руки на его покрытую густыми темными волосами грудь, и веселый смех замер на его губах. Он выжидающе смотрел, как она слегка склоняет свою светловолосую голову и рассматривает расширенными глазами его длинный шрам.

— О мой прекрасный Пекос, — прошептала она и наклонилась к нему.

Его сильное тело задрожало, когда она медленно возбуждающе начала целовать этот шрам. Нежными пальчиками Анжи раздвинула иссиня-черные волоски, скрывающие атласную ленту шрама, и прижала теплые губы к его началу, как раз у плоского соска. Пекос вздохнул, когда почувствовал первое прикосновение ее дразнящего язычка на своей чувствительной коже. Анжи тоже вздохнула и нежно начала прокладывать поцелуями дорогу, намереваясь приласкать каждый дюйм единственного изъяна на его красивом смуглом теле.

Обхватив его руками, она целовала любимого, продвигаясь все ниже и ниже, медленно опускаясь на колени, ни на мгновение не отрывая губ от его гладкого жаркого тела. Пекос смотрел на нее, и вид этой золотистой головки, прижатой к нему, был так же приятен, как и прикосновения ее мягких трепетных губ на его коже.

Наконец, Анжи достигла конца шрама и в последний раз поцеловала его. Она медленно подняла голову. Какое-то мгновение смотрела прямо в серые глаза Пекоса и увидела, как ее любовник затаил дыхание. Короткая улыбка понимания появилась на ее губах, она опустила глаза и наклонила лицо к его животу. Инстинктивно поняла, чего он жаждал, и опять прижала губы к его телу. Она целовала его жесткий подтянутый живот и со сводящей с ума медлительностью опускалась все ниже к напрягшейся трепещущей мужественности.

Гордость охватила Анжи, когда она увидела эту напрягшуюся плоть и осознала, что именно она вызвала его страсть. В этот момент Анжи поняла, что эта часть его тела, как и всякая другая, принадлежит ей. Это было прекрасное ощущение, и она мысленно поклялась доставить любимому такое удовольствие, какого он еще не знал ни с одной женщиной. Пекос принадлежал ей, а она — ему; и никто другой во всем мире не значит и не будет значить так много для них обоих.

Ее маленький жаркий рот смело спустился к самому кончику этой дрожащей плоти, и она нежно поцеловала его. Она была очень осторожна, потому что боялась, что может сделать ему больно. Анжи приоткрыла рот и робко-ласково коснулась его языком. Затрудненное дыхание громко вырвалось из груди Пекоса в этот миг, и она почувствовала, как его сильные пальцы погрузились в ее волосы, отчаянно прижимая к себе ее голову. Анжи крепче обняла его и осмелела. Она шире открыла рот и вобрала в себя его плоть, восхищаясь этим новым выражением любви.

Пекос стоял, широко расставив ноги. Капли дождя жгли его голую спину, завывающий ветер уносил прочь стоны наслаждения, вырывающиеся из его груди. Его горящие от страсти глаза были прикованы к золотоволосой головке этой прекрасной женщины, стоящей на коленях меж его ног. Ее длинные льняные пряди, развивающиеся на ветру, щекотали ему бедра и живот, увеличивая удовольствие. Он ощутил, что подошел к наивысшей точке наслаждения и сильным движением отодвинул голову Анжи. Пекос скользнул перед ней на колени, и их взгляды встретились. Вспышка молнии озарила комнату.

Впервые он назвал ее настоящим именем:

— Анжи, моя единственная Анжи, — пробормотал он тихо и благоговейно заглянул в ее пленительное лицо, освещенное светом молнии. Ее изумрудные глаза наполнились счастьем, но, прежде чем она успела ответить, громкий раскат грома заставил их вздрогнуть. Пекос приник к ее губам своим жарким ртом. Он целовал ее нежно и настойчиво, его сильные руки крепко обнимали ее. Наслаждаясь ощущением его языка, наполнившего рот, Анжи обвила его руками и отвечала на поцелуи своего любимого с такой же жадной страстью. Ни один из них не осознавал, что они погружаются в густой пушистый ковер. Когда долгий поцелуй закончился, они лежали на нем бок о бок, а дождь и ветер кружились вокруг них, озаряя комнату вспышками молнии. Буря становилась все свирепее, и град застучал по каменной террасе за распахнутыми двойными дверями.

Анжи перекатилась на спину и потянулась к возлюбленному. Они даже не заметили яркую вспышку молнии. Гром прогремел где-то совсем близко, когда Пекос накрыл ее своим длинным стройным телом и они начали любовную игру. Первое страстное соединение закончилось почти так же быстро, как и началось. Находясь на вершине возбуждения, которое требовало немедленного удовлетворения, они неистово двигались в такт друг другу. Через несколько секунд Анжи подняла свои бедра навстречу двигающемуся глубоко в ней Пекосу, и выкрикнула дрожащими губами его имя, когда сладость удовлетворения нахлынула на нее. Пекос застонал от удовольствия вслед за Анжи, глубоко излив в нее свою страсть.

Но это было только начало.

Летняя буря продолжалась, поднимая тучи песка с неистовой силой. Град усилился. Вспышки молнии озаряли спальню, громовые раскаты потрясали стены.

То же происходило и с двумя любовниками. Буря, охватившая их, становилась все неистовее. Их дыхание стало таким же мощным и порывистым, как и дыхание ветра, бушующего над землей.

Они катались по полу, желая отдать друг другу себя целиком. Оба были поглощены жаркими прикосновениями, поцелуями, ласками, изучая каждый дюйм любимого тела настойчивыми руками и губами. Каждый стремился унести другого на все новые и неизведанные доселе высоты наслаждения. Каждый хотел дать больше, чем взять, как это бывает только тогда, когда люди по-настоящему любят друг друга.

Анжи, все еще не очень опытная в вопросах любви, думала сейчас лишь об одном: чтобы Пекос получил наивысшее блаженство. Чтобы этот мужчина, которого она так любит, обрел с ней огромную радость. Именно в этом она видела для себя настоящее счастье. Да, она любила его и хотела, чтобы с ней он познал райское блаженство. И была счастлива от мысли, что может дать ему это.

Пекос же не был таким наивным. В его жизни было много других женщин. Он всегда был заботливым и нежным любовником, и дарил ровно столько, сколько получал взамен. Но никогда прежде, он не хотел еще так сильно, чтобы женщина насладилась его любовью. Впервые в жизни он получал огромное удовольствие, когда видел, как эта прекрасная золотоволосая женщина растворяется под ним в неизъяснимом наслаждении.

Держать эту хрупкую доверчивую молодую женщину в своих объятиях, знать, что она принадлежит ему и никому больше, все это наполняло его такой радостью, какой он еще никогда не знал. Лежать рядом с ней и ласкать ее губами и руками до тех пор, пока она не застонет от страсти, умоляя его взять ее, — вот счастье, о котором он и не смел мечтать прежде.

Пекос любил Анжи безоглядно, бесповоротно, всецело.

… Любовная игра продолжалась всю эту долгую бурную летнюю ночь. Ни Анжи, ни Пекос не подумали о том, чтобы лечь в постель. Они оставались на полу, целуясь, лаская друг друга, соединяясь и отдыхая, погружаясь временами в легкую полудрему; и опять целовались, ласкали друг друга и любили с новой силой.

Подобно буре в песках, буря, бушевавшая в них самих, временами успокаивалась. Но только для того, чтобы вспыхнуть с новой силой опять.

Ни Анжи, ни Пекос еще не догадывались, что эта страстная ночь любви зародила новую жизнь. Они не знали еще, что через несколько лет будут с гордостью любоваться своим красивым здоровым сыном и обмениваться многозначительными улыбками, радостно вспоминая эту восхитительную ночь, благодаря которой он появился на свет.

Но сейчас они думали только друг о друге. Обоих переполняла любовь, и с благоговейным восторгом они осознавали, что эта страстная бурная ночь станет самым бесценным и незабываемым мигом в их жизни.

— Счастлива? — голос Пекоса был глухим от страсти, его руки гладили вздрагивающий живот Анжи.

— М-м-м, — выдохнула она и ждала, когда его теплая рука скользнет у нее между ног. — Любишь меня? — выдохнула она, когда его пальцы начали ласкать ее нежную женскую плоть.

— Люблю, буду любить всегда, — пообещал он. И они вновь соединились помыслами, душами и телами.

А буря в песках продолжала неистовствовать…