Ник с непринужденной обворожительной улыбкой вернулся в клуб. Легкой походкой он подошел к ложе, где его ждала чета Паккардов. Не садясь, он протянул открытую ладонь Адель Паккард. С недоумением глядя на него, она положила нежные пальцы на жесткую ладонь Ника.

Ник согнулся, прижал губы к тыльной стороне ее кисти, потом выпрямился.

— Прошу простить меня, боюсь, мне придется покинуть вас. — Ник отпустил руку Адель и повернулся к Пату Паккарду. — Дело в том, что последнее время мне нездоровится.

— Весьма сожалеем, Мак-Кейб. — Пат Паккард был сама любезность. — Надеемся, ничего серьезного.

— Нет, нет, — уверил его Ник, постукивая по груди тонким указательным пальцем. — Небольшой застой после летней простуды. Врач говорит, что надо принимать Побольше…

— Я в точности знаю, что вам нужно, Ник, — вмешалась Адель Паккард, — горячий пунш. Пат умеет готовить горячий пунш, как никто в Сан-Франциско.

Ник решительно покачал головой.

— Уверен, что это правда, но хороший ночной сон… это все, что мне нужно. — Он улыбнулся и добавил: — Оставайтесь столько, сколько захотите. Заказывайте все, что угодно, — заведение платит. Я получил огромное удовольствие от этого вечера. — Ник пожал руку Пата, думая только о том, как бы поскорее уйти.

К его досаде, облаченная в белое платье Адель Паккард схватила его за руку.

— Нам будет ужасно обидно, если вы не присоединитесь к нам, чтобы выпить стаканчик на сон грядущий. — Она цепко ухватилась за рукав его смокинга. — Экипаж ожидает за дверями. Кучер готов везти нас. — Ник энергично тряс головой, однако Адель продолжала: — Не успеете глазом моргнуть, как мы уже будем на холме. Уильям отвезет вас назад, как только выпьете чудодейственного пунша.

— Нет. — Ник был твердым. Ему хватило за этот вечер своенравной жены этого богача и упрямой капитанши Армии спасения. — Нет, сожалею.

— Пат, сделай же что-нибудь, — потребовала Адель. Пат с раздражением посмотрел на нее:

— Ну же, Адель, дорогая…

— Пат, ты что, не слышал меня? — Она оставалась непреклонной. — Скажи мистеру Мак-Кейбу, что мы — просто отказываемся принимать «нет» в качестве ответа.

Пат Паккард робко взглянул на Ника, пожал плечами и с надеждой произнес:

— Мы бы хотели попросить вас заглянуть к нам на часок. Моя сестра — довольно-таки решительная женщина, и она…

— Ваша сестра? — прервал его Ник, в недоумении подняв темные брови. — Вы ее брат? — Он бросил пристальный взгляд на невозмутимую коварную Адель.

Самодовольно улыбаясь, она кивнула безупречно уложенной белокурой головкой, и ее глаза блеснули озорным лукавством.

— Боже мой, — пропела Адель, — неужели мы невольно ввели вас в заблуждение? — Она засмеялась низким гортанным смехом. — Непростительная оплошность! Просим нас извинить, правда, Пат? — Не дав брату возможности ответить, она прибавила: — Как насчет стаканчика на сон грядущий, Ник?

— Почему мы теряем время? — На лице Ника вновь появилась его умопомрачительная улыбка. Он театрально прижал ладонь к своей груди. — Мне только что значительно полегчало.

Брат с сестрой рассмеялись.

Ник тоже.

На улице троица разделилась. По предложению Адель Пат Паккард любезно согласился отправиться к себе домой на Мейсон-стрит, что на вершине Ноб-Хилл, в двуколке.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Ник с Адель взобрались в ожидающий их темно-синий экипаж. Адель удобно устроилась на кожаном сиденье бордового цвета, повернулась и ободряюще улыбнулась Нику. Ник сидел, скрестив длинные ноги, задумчиво глядя на красавицу с платиновыми волосами.

Он заметил быстрое биение пульса на ее матовой шее. И блеск ее темных глаз в полумраке. Мерцал белый атлас ее вечернего платья. Ник почувствовал, как она вся дрожит от возбуждения.

Ник вытянул ноги и расстегнул смокинг. Он улыбнулся белокурой красавице, зная, что ей до смерти хочется, чтобы он поцеловал ее, и решил немного помучить ее.

Ник придвинулся к ней, взял ее руку в свои — ее тонкие пальцы были негнущимися и холодными. Он засмеялся низким дразнящим смехом, положил руку Адель на свое сильное бедро и обнял ее. Потом слегка сжал ее обнаженные плечи и притянул совсем близко к себе.

Откинув голову и не отрываясь, глядя на его твердо сжатый чувственный рот, Адель Паккард с затаенным дыханием ждала поцелуя. Ник разжал губы, не спеша наклонился и немного помедлил в дюйме от ее трепещущего ярко накрашенного рта. Он не стал целовать ее в губы, а наклонил темноволосую голову и прижал горячие раскрытые губы к нежной впадинке у основания шеи.

Он целовал ее долгим страстным поцелуем, слыша, как Адель Паккард шепчет его имя. Не отрывая губ, Ник медленно опускался ниже. Он продолжал целовать теплую матовую грудь, выступающую из смелого выреза вечернего платья. И когда через пятнадцать минут сверкающий экипаж темно-синего цвета остановился, она извивалась и тяжело дышала, исступленно вцепившись в его волосы, закрыв в экстазе темные глаза.

С легкостью и изяществом прирожденного ловеласа Ник сошел на вымощенную булыжником подъездную аллею перед особняком Адель Паккард на аристократической Сакраменто-стрит, протянувшейся до Ноб-Хилл. Он повернулся, чтобы помочь взволнованной Адель выйти из экипажа.

Синий экипаж укатил прочь.

Он и Адель Паккард стояли, глядя друг на друга в прохладной летней ночи Сан-Франциско. Легкий восточный ветерок ворошил волнистые черные волосы Ника. От дуновения этого ветерка скользкий атлас вечернего платья Адель облепил ее роскошные формы. Далеко в заливе слышался звук сирены, в тумане подающей сигнал судам.

Ник подошел к ней ближе.

Не говоря ни слова, он протянул руку и выдернул из модной прически Адель усыпанные бриллиантами заколки. В восхищении он смотрел, как ее белокурые волосы каскадом ниспадают на матовые плечи. Распущенная прядь упала на ее поднятое лицо. Ник мизинцем осторожно отвел ее назад.

— Уже почти полночь, — задумчиво произнес он.

— Экипаж не превратится в тыкву при ударе часов, Ник, — тихо сказала Адель, — а я не превращусь в замарашку.

— Весь вечер я спрашивал себя, — продолжал Ник, не сводя пристального взгляда с блестящих серебристо-белокурых прядей, колеблемых прохладным ночным ветерком, — неужели это настоящий цвет волос? — Наконец, опустив глаза, он встретился с ее взглядом и долго не сводил с нее глаз. — Это так, моя милая?

— Войди в дом, — затаив дыхание, прошептала Адель, — и сам узнаешь.

Наступила полночь.

Кей устало поднялась по деревянным ступенькам в свою комнату на четвертом этаже. Ноги у нее болели, спина тоже. Она очень устала и была сильно голодна. И хотя ей казалось это эгоистичным, но она не могла не мечтать о чистой мягкой перине. И о глубокой фаянсовой ванне, наполненной водой с искрящимися пузырьками. И о покрытом белой скатертью столе, на котором стояли бы богатые, аппетитные кушанья.

В душе она ругала себя,

Ей должно быть стыдно за себя! Тысячи бездомных были бы рады любому прибежищу от холода, самой непритязательной пище для утоления постоянного голода. Она была счастливой женщиной. Нельзя допускать в себе проявления совершенно несвойственной ей и непростительной, да к тому же и бесплодной зависти.

Она понимала, что послужило тому причиной.

Это оттого, что она видела всех этих хорошо одетых людей, которые только и делали, что ели, пили и веселились. Проводили время в греховодном шикарном салуне Ника Мак-Кейба. Кей заскрежетала зубами. Не приходилось сомневаться в том, что порок и в самом деле процветал! Темноволосый, лоснящийся Ник Мак-Кейб, несомненно, ел лучшие кушанья, изводил галлоны горячей воды на ежедневные ванны и спал на самой мягкой постели с белоснежными простынями!

Довольно, сказала себе Кей.

Сурово выговорив себе, она улеглась на узкую расшатанную кровать. Вытянувшись и испытывая удовольствие только оттого, что лежит, она ощутила полное отдохновение. Ее усталые плечи перестали болеть. Напряжение болевших мышц стройных ног ослабло.

У Кей вошло в привычку каждый вечер, лежа в постели, строить планы на следующий день. Тщательно разрабатывать график действий для себя и своих солдат.

Кей тяжело вздохнула. Потом зевнула.

Она так устала. Сейчас у нее не было настроения разрабатывать завтрашнюю стратегию. Она была не в состоянии думать, а еще меньше — планировать. Ей хотелось лишь плыть в том несуществующем тихом мире на грани между бодрствованием и дремотой.

Она еще раз вздохнула, на этот раз более глубоко. Тяжелые веки сомкнулись над голубыми глазами, и Кей поддалась усталости. В голове закружились нестройные мысли. Из темноты выплывали нежданные образы.

Где-то в подсознании возник яркий образ Керли, которому только что исполнилось шесть лет. Кей ясно видела неуклюжего Керли со взъерошенными волосами и ободранными коленками, без двух передних молочных зубов, радостно задувающего свечи на большом праздничном шоколадном торте.

Столь же быстро, как появился, исчез образ шестилетнего Керли, вытесненный мужественным образом цветущего Ника Мак-Кейба. Кей в полусне спросила себя, каким был красивый грешник с отливающими серебром глазами в свои шесть лет.

Ее губы непроизвольно дрогнули. Ей представился красивый ребенок с копной черных как смоль кудряшек и этими странными, бледными глазами на маленьком хорошеньком смуглом личике.

Кей не удалось удержать образ. Он быстро исчез, снова уступив место взрослому Нику. Нику, устремившему на нее свой опасный взгляд. Нику, крепко прижимающему ее невероятно сильными руками к своей теплой твердой груди. Нику, запустившему длинные загорелые пальцы за отвороты ее жакета.

Кей вздрогнула от стыда и смущения. В досаде она повернулась на левый бок и свернулась комочком. Она еще крепче зажмурила закрытые глаза, пытаясь прогнать видение темноволосого дьявола по имени Ник.

Она умышленно воскрешала в памяти образ Керли. Не ребенка, а взрослого мужчины. Ее сжатые губы снова растянулись в улыбке. Ее брат, хвала Создателю, был прямой противоположностью Ника Мак-Кейба. И не только внешне.

Ник Мак-Кейб был беспринципным, падким на наслаждения язычником, который пил, ругался, играл в азартные игры и занимался любовью с бессчетным количеством женщин.

Керли Монтгомери — благослови Бог его чистое сердце — был высоконравственным, самоотверженным молодым Христовым воином. Он не пил, не ругался и не играл в азартные игры. И он не узнает женщины в библейском смысле этого слова, пока не свяжет себя священными узами брака.

Керли вытеснил мысли о Нике Мак-Кейбе, пока к ней тихо и незаметно подкрадывался сон. Где же, о, где же ты, Керли? Сейчас, в эту самую минуту? Что делал ее дорогой пропавший брат в самую глухую пору темной прохладной ночи Сан-Франциско?

В каких-нибудь нескольких кварталах от убогих меблированных комнат, в которых жила Кей, молодая красивая женщина с блестящими каштановыми волосами в волнении открыла дверь нарядного, хорошо обставленного дома на Валехо-стрит. Улыбаясь, она стремительно вбежала в дом.

Ее поджидал высокий молодой человек, Он быстро поднялся. Его мальчишеское лицо сразу же осветилось широкой улыбкой в ответ на счастливую улыбку молодой женщины.

Двое сошлись посередине комнаты, освещенной лампой. И сразу же оказались в объятиях друг друга. Они страстно, в волнении поцеловались, как будто со дня их последней встречи прошло много дней. А прошло всего несколько коротких часов.

— Я думал, эта минута никогда не наступит, — хрипло произнес мужчина, зарывшись лицом в ароматные каштановые волосы женщины.

— Я знаю. — Ее детский голос звучал приглушенно, потому что она уткнулась лицом в его белую рубашку. — Я так скучала по тебе.

— Представляешь? Я выиграл тридцать пять долларов в фараон в клубе Трехпалого Джексона.

— Замечательно! Я заработала сто долларов на чаевых. Он крепко обнял ее.

— Мы богаты.

— М-м-м. Ты голоден? Хочешь, пошлю за бифштексами и бутылкой вина?

— У меня разыгрался аппетит, — сказал он, вороша ее волосы, — но не на бифштексы.

Она рассмеялась, потом подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Теребя тонкими пальцами пуговицы его белой рубашки, она сказала:

— И у меня, милый. И у меня.

Они торопливо начали раздевать друг друга. Через несколько секунд короткий сверкающий розовый наряд женщины и одежда мужчины в беспорядке валялись на покрытом ковром полу. Обнаженные, они стояли в мягком свете лампы, прильнув друг к другу, жадно целуясь и шепча нежные слова.

Высокий худощавый мужчина собственнически прижимал к себе бледное, нежное тело миниатюрной женщины. Женщина стояла на цыпочках, обхватив его шею.

— А ты знаешь, — произнес он, глядя в ее сверкающие глаза, — что прошло уже почти двенадцать часов с тех пор, как мы последний раз занимались любовью?

Она по-девчоночьи хихикнула:

— Двенадцать часов и двадцать пять минут. Но кому понадобилось считать?

— Я люблю тебя, — произнес он. — Я так люблю тебя, что боялся, не дождусь, когда ты придешь домой.

— Я знаю, любимый, — выдохнула она, наклоняя голову и осыпая поцелуями его обнаженную грудь, — но сейчас я с тобой. Снова в твоих объятиях, где я и останусь.

— Да, — застонал он, прикрывая глаза.

Дрожа от наслаждения, мужчина осторожно отвел большими руками голову женщины назад. Взяв в ладони ее сияющее лицо, он снова заглянул ей в глаза.

— Обещай, что будешь любить меня весь остаток ночи, милая.

— Обещаю, — кивая, сказала она, — всю ночь. И каждую ночь.

Он наклонил к ней лицо. Она вытянулась на цыпочках, чтобы поцеловать его. Когда наконец они оторвались друг от друга, молодой человек, глаза которого искрились, произнес:

— Роуз, любовь моя. Моя Дикая Ирландская Роза. Я люблю тебя, Роуз.

— И я люблю тебя, — отвечала она еле слышным шепотом. Она с восторгом запустила пальцы в его густые волосы.

Вздыхая от избытка чувств, она захватила полные пригоршни огненно-рыжих кудрей, которые ей так нравилось трогать.

— Керли, — выдохнула она, — мой милый Керли.