Она была неподвижна. Ее прекрасное лицо, бледное как полотно, разительно контрастировало с темными покрывалами из буйволиных шкур. Когда-то блестящие, золотые локоны теперь потускнели и разметались по плечам. Полные губы потрескались от многодневной лихорадки. А выразительные изумрудные глаза, в которых отражались все ее эмоции, почти все время были закрыты. Когда же они приоткрывались, в них не было ни прежнего огня, ни ненависти, ни страха, ни удивления.

— Что я наделал! — страдальчески воскликнул Ночное Солнце. Скрестив ноги, он сидел на мягких буйволиных шкурах рядом с постелью Марти.

Прошло три дня с тех пор, как он перенес девушку из жилища Идущего-по-Следу в свое типи. За эти три дня Ночное Солнце ни разу не оставил ее одну, лишь качая головой, когда местные женщины предлагали ему свою помощь. Даже намек бабушки на то, что не пристало девушке жить в типи неженатого воина, оставил его равнодушным.

Ночное Солнце пренебрег всеми предрассудками. Только он виноват в том, что больная Марти оказалась здесь, значит, ему и следует заботиться о ней. И Ночное Солнце позволял себе вздремнуть лишь урывками, постоянно прислушиваясь к дыханию девушки, следя за каждым ее движением.

Он понимал: будь Марти в сознании, она не позволила бы ему так хлопотать над ней. То, что она не сопротивляется, пугало его. Это означало, что тяжелая болезнь все еще угрожает ее жизни.

— Боже праведный! Есть ли на самом деле у Идущего-по-Следу какое-нибудь снадобье?

— Никогда не сомневайся в могуществе Мистического Воина, — раздался суровый женский голос, и Ночное Солнце увидел Кроткую Олениху. Она появилась в типи вместе с яркими лучами солнечного света.

— Бабушка, никогда не входят в чужой типи, если полог спущен.

Старуха иронически улыбнулась:

— Откуда мне знать, спущен или поднят полог? Я же слепая.

— Ты все видишь.

— И слышу все. Не смей сомневаться в Великом Духе. — Она взяла внука за руку. — Помоги мне сесть.

Усадив ее на циновку рядом с ложем Марти, Ночное Солнце сказал:

— Я наполовину белый и поэтому тревожусь об этой девушке.

Старуха положила морщинистую ладонь на бледную щеку Марти.

— Ей хоть немного лучше, бабушка? — Внук опустился на колени рядом со старухой.

Кроткая Олениха нащупала слабый пульс на шее Марти и начала считать удары. Потом откинула покрывала и положила ладонь на сердце девушки. Затем на лодыжки. Ночное Солнце тревожно всматривался в бабушку, надеясь заметить что-нибудь обнадеживающее на ее лице. Тщетно!

Кроткая Олениха снова прикрыла покрывалом Марти, села на свое место и вложила руку девушки в ладонь внука.

— Правда, бабушка? Ей лучше?

— Нет, ей не лучше, — честно призналась она. — Ночное Солнце, выберись на некоторое время на солнечный свет. Поезжай вместе с мужчинами. Затравите лося для нас. Уходи из темного типи. С женщиной-ребенком останусь я.

Он покачал головой:

— Она может проснуться и позвать меня. Я останусь. — Старуха улыбнулась:

— Как ты похож на своего деда, Бредущего Медведя. Такой же упрямый. — Ее улыбка погасла. — Когда ты мне скажешь? — спросила она.

— Скажу что?

Кроткая Олениха кивнула в сторону девушки:

— Кто она? Почему оказалась здесь?

— Не спрашивай меня об этом сейчас.

Старуха кивнула. Она знала: внук скажет ей, когда сочтет нужным. Теперь его беспокоит болезнь белой девушки. Кроткая Олениха прикоснулась к его широкой груди, жалея о том, что он уже не ребенок. Тогда бы она взяла его на руки и спела ему песню о реках, горах и стадах буйволов, рассеяла бы все его страхи.

Но ее обожаемый внук давно был мужчиной, гордым лакотским вождем, почитаемым всем племенем за ум, верность и отвагу. Поэтому ему приходится страдать молча, в одиночестве.

— Помоги мне подняться, — попросила Кроткая Олениха. — Я ухожу, но вернусь, прежде чем зайдет солнце.

— Я буду здесь. — Снова устремив глаза на Марти, он положил ладонь на ее темя. — Надеюсь, и она еще будет здесь.

Несколько звероловов, ковбоев и золотоискателей подняли взгляды от своих стаканов, когда крепко сложенный индеец вошел в салон публичного дома. Их глаза выражали презрение, но индеец, направившись прямиком к задней лестнице, не обратил на это никакого внимания. Коренастый, изуродованный шрамами краснокожий знал, что никто не помешает ему находиться здесь.

И оказался прав.

Многие завсегдатаи подобных заведений часто встречали его в салунах и борделях по всей равнине. Никто не желал нарываться с ним на неприятности.

Мясистые губы Шрама растянулись в широкой улыбке. Он с предвкушением посмотрел на второй этаж, ибо знал, что ожидает его в одной из комнат с красными стенами. Усмехнувшись, следопыт кроу поднялся по ступенькам.

Индеец находился за сотню миль от Денвера. Он неотступно двигался к этому чейеннскому дому удовольствий, потому что образ хорошенькой темноволосой женщины с белой кожей, исполнявшей за деньги все его желания, до сих пор не стерся из памяти Шрама, хотя уже больше года он не видел ее.

Проходя по темному коридору и выкрикивая имя девушки, Шрам открывал двери, приводя в замешательство парочки. Проститутки громко взвизгивали, а мужчины грязно ругались. Распахнув последнюю дверь в конце коридора, Шрам увидел ее и бросил пьяному мужчине, стоявшему в нижнем белье:

— Вон!

Шрам разделся прежде, чем перепуганный мужчина схватил свою одежду и выскочил за дверь.

Взглянув на женщину, следопыт спросил:

— Помнишь меня?

Хорошо помня испещренного шрамами индейца, она улыбнулась ему и начала быстро раздеваться. Женщина тотчас смекнула, что заработает этой ночью в пять раз больше, чем получала за весь вечер. Поэтому, когда голый Кроу широко расставил ноги и опустился на стул, приглашая ее сесть ему на колени и потереться об него, она согласилась без колебаний.

Наконец, пресытившись, Шрам лег на большую кровать, а усталая проститутка стала растирать его вонючие ноги.

— Я охочусь за женщиной, — сказал он.

— Могу сходить в соседнюю комнату и выяснить, не присоединится ли Китти… — ответила проститутка.

— Нет-нет. — Шрам рассмеялся, отчего его толстое брюхо затряслось. — Я хочу только тебя. Ты очень славная. Я охочусь за пропавшей женщиной по поручению американского генерала. Я обещал генералу Кидду найти ее.

— Кому?

— У генерала американской кавалерии Уильяма Кидда похитили дочь.

Женщина приподнялась.

— Я знаю это имя. Знаю…

— Что знаешь?

— Имя генерала. Я слышала его… Подожди… Нет, я видела его на бумаге! Точно. В кармане одного из моих клиентов было письмо, адресованное генералу Кидду.

Шрам схватил ее за плечи:

— Что в нем было написано? Говори!

— Я… не помню… Я не прочитала его целиком. — Он встряхнул ее:

— Подумай! Что ты прочитала? От кого оно было? Говори же, черт тебя побери!

— Я… там было сказано, что генеральская дочь у него.

— У кого? Кто это написал?

— Не помню.

Лицо индейца исказила злоба.

— Глупая бледнокожая сука! Это стоит мне десяти тысяч долларов!

— Прости, Шрам. Хотелось бы, чтобы от меня было больше толку, но…

— Клиент с письмом. Кто такой? Где он теперь?

— Бенджамин Гилберт, золотоискатель. Направлялся на золотые прииски в Монтану.

— Бенджамин Гилберт… Опиши мне его и расскажи все, что помнишь о том вечере. — Он приблизил толстые пальцы к ее шее. — Не лги Шраму. Иначе я убью тебя. — Он расплылся в зловещей улыбке, и его большая рука скользнула па голой спине женщины. — А какая была бы потеря! Кто бы еще любил меня так, как моя черноволосая шлюха из Вайоминга?

Индеец рассмеялся и притянул ее к себе.

На открытых просторах северного Колорадо, на берегу Пороховой реки, генерал Уильям Кидд, измученный долгим бесплодным днем поисков, сидел один у догорающего костра. Усталые солдаты давно уснули.

Генерал, не отрываясь, смотрел на огонь, но видел не угасающее пламя костра, а огромный мраморный камин в своем чикагском особняке.

Он перевез семью — любимую жену Джули и четырехлетнюю дочь Марти из дома на Ист-Гранд-авеню в большой белый особняк на Колумбусе. Лето в Чикаго было в полном разгаре, пекло, как на экваторе. Однако златокудрая Марти пожелала, чтобы в огромном камине разожгли огонь.

— Хочешь зажечь камин, милая? Тогда просто дерни за колокольчик, вызови Большого Декстера и прикажи ему развести огонь.

— Билл, — возразила Джули. — Не балуй ребенка. Кроме того, мы умрем от жары.

Марти между тем дернула за колокольчик и, когда Большой Декстер появился в дверях, приказала:

— Разведи огонь в нашем новом камине, да поторапливайся.

Генерал Кидд, рассмеявшись, подхватил малышку на руки.

— Милая, ты чертовски похожа на заправского офицера.

— Билл! — воскликнула Джули. — Я же просила тебя не употреблять скверных слов при ребенке.

— Почему бы, черт возьми, и нет? — Марти обняла отца за шею.

— Почему бы, черт возьми, и нет? — громко повторил генерал.

— Сэр? — удивился полковник Томас Дарлингтон и тоже присел перед тлеющим костром.

— Ничего, полковник. Я просто высказал свои мысли вслух.

Дарлингтон кивнул и вынул сигару из кармана куртки.

— Не спится, генерал?

— Да. — Уильям Кидд тоскливо улыбнулся. — Я никогда не рассказывал вам о тех временах, когда моей дочери было шесть лет и служанка уложила ее спать после обеда?

— Нет, сэр. — Генерал засмеялся:

— Маленькая чертовка вылезла из окна, спустилась по ажурной решетке и была уже на полпути к городу, когда ее заметил сосед, возвращавшийся домой. Боже, она бедокурила с самого рождения. Помню, когда…

Генерал смеялся от души, рассказывая полковнику Дарлингтону о детских проделках дочери.

Когда он, наконец, умолк, полковник осторожно заметил:

— Генерал, вам необходимо немного отдохнуть.

— Конечно, но так трудно уснуть, зная, что Марти думает где-то сейчас, отчего отец не едет к ней на выручку.