Пленница моего сердца

Райан Нэн

Брак южной аристократки с сыном бедной швеи? Никогда!

Родители Мэри Эллен Пребл решили любой ценой разлучить дочь с возлюбленным и услать юношу далеко на Север.

Однако в разгар Гражданской войны офицер армии северян Клей Найт приходит в дом, откуда его когда-то изгнали, уже как завоеватель и победитель.

Он мечтает отомстить, и месть его будет сладкой. Он намерен завладеть не только фамильной усадьбой Мэри Эллен, но и ею самой.

Причем оружием его станут не грубость и насилие, а страсть, которую годы могли лишь притушить – но не убить...

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

Глава 1

Мемфис, штат Теннесси

Июнь 1862 года

Самый долгий день в году с его невыносимой летней жарой наконец подошел к концу, но даже ночь не радовала прохладой. Влажный воздух, казалось, лип к коже. Шторы из дамасского шелка, обрамлявшие высокие, до самого потолка, окна, висели неподвижно, словно картонные. Даже река, протекая внизу, не дарила спасительной свежести. Невыносимо душный день сменился невыносимо душной черной ночью.

Еще немного, и эта черная духота убьет ее, решила Мэри Эллен Пребл – она не может больше здесь находиться ни одной минуты.

Остановившись посреди тускло освещенной гостиной, Мэри круто повернулась и бегом бросилась к двери, а затем миновала коридор с прохладным мраморным полом и огромные двустворчатые, с веерными витражами парадные двери.

Спускаясь по ступеням старинного семейного особняка, стоявшего на высоком берегу Миссисипи, Мэри Эллен прекрасно понимала, что не следует разведенной женщине тридцати одного года от роду одной среди ночи бродить по окрестностям, особенно сейчас, когда город оккупировали войска северян, однако июньская жара вкупе с удушающим одиночеством заставили ее забыть об осторожности.

У живой изгороди высотой в половину человеческого роста, посаженной вдоль террасы над берегом, Мэри Эллен остановилась, чтобы отдышаться. Далеко внизу катила свои воды Миссисипи.

Еще мгновение, и она, покинув пределы своей частной собственности, стала спускаться вниз, к воде.

Полная луна освещала ей путь, внизу призывно серебрилась река.

Оказавшись на берегу, Мэри Эллен сняла туфельки и чулки, затем, приподняв юбки до колен, ступила на влажный песок и вздохнула.

Песок приятно холодил горящие ступни, и она улыбнулась от удовольствия, предвкушая, как, дойдя по косе до самого конца, поплещется немного в теплой речной воде. Всего лишь пару минут. А потом ей снова придется вернуться в одинокое заточение жаркого и пустого дома, стоящего на вершине утеса.

Не пройдя и нескольких шагов, Мэри Эллен заметила валяющуюся на песке купюру. Она недоверчиво покосилась на банкноту, решив, что кто-то за ненадобностью выбросил деньги, выпущенные Конфедерацией, однако, решив убедиться в правильности своей догадки, подошла поближе, подняла банкноту и посмотрела на свет. Надо же – хрустящая купюра в пятьдесят долларов, самые настоящие деньги!

Мэри Эллен огляделась. Впереди замаячила еще одна бумажка, за ней еще одна. Забыв о том, что юбки могут намокнуть, она бросилась подбирать деньги и вдруг увидела нечто заставившее ее замереть на месте.

Сабля, грозно поблескивая в лунном свете, торчала из песка, а возле нее возвышались вычищенные до блеска высокие черные сапоги. Небрежно брошенную рядом синюю куртку – военный мундир Армии Союза с желтыми орлами – знаками отличия капитана военно-морского флота – дополняли форменные штаны.

Мэри Эллен не на шутку разволновалась, от страха у нее волосы на затылке встали дыбом, а грудь сдавило тревожное предчувствие.

Она энергично завертела головой: где-то должен быть хозяин всего этого грозного обмундирования и денег, но она никого не видела. Ей очень хотелось схватить деньги и пуститься наутек вверх по отвесному берегу: видит Бог, деньги были ей очень нужны.

Так и не заметив никого поблизости, Мэри Эллен решила задержаться и осторожно приподняла синие штаны. Под ними на песке оказался маленький черный кожаный бумажник.

Однако Мэри Эллен – леди с безупречной репутацией, происходящая из семьи, весьма чтимой не только в штате Теннесси, но и по всему Югу, – с детских лет усвоила, как важно быть честной во всем. Правда, это было абсолютной истиной еще до войны, когда она и мысли не допустила бы о возможности заглянуть внутрь бумажника.

Опустив синие штаны на песок, Мэри Эллен еще раз тревожно огляделась, затем медленно опустилась на корточки, подняла маленький бумажник, заглянула внутрь и, увидев множество банкнот, судорожно вдохнув, принялась запихивать деньги в вырез лифа.

Внезапно руку Мэри Эллен накрыла худая смуглая рука, влажная от речной воды. Сильные пальцы сжали ее тонкую кисть.

Онемев от неожиданности, она инстинктивно обернулась и оказалась лицом к лицу с тем, кто поймал ее на месте преступления. Это был смуглый мужчина с черными как ночь волосами, с которых стекала вода, и блестящими влажными губами, изогнутыми в дьявольской усмешке. Глаза зловеще блестели, когда мужчина слегка повернулся и закрыл разворотом плеч луну.

Мэри Эллен словно оцепенела: страх сковал ее так, что она не могла пошевельнуться. С бешено бьющимся сердцем она разглядывала широкую грудь, покрытую вьющимися черными волосками; струйки воды стекали с покрывавших ее жестких волосков на ребра и плоский живот. Черная полоска сужалась книзу, доходила до пупка и дальше опять расширялась.

Мэри Эллен в ужасе вскрикнула и вскинула голову.

Купальщик был абсолютно голым!

Внезапно у ее уха раздался низкий мужественный голос, показавшийся ей смутно знакомым.

– Воровство у оккупантов карается смертью!

Сердце Мэри Эллен билось в груди так, словно хотело пробить грудную клетку. На подгибающихся ногах она шагнула ближе к незнакомцу, закрывая его наготу пышными юбками, но бесстыдник в ответ лишь презрительно засмеялся, а затем прижал ее к себе, и она почувствовала, как влага с его груди пропитывает лиф ее летнего платья.

– Неужели вы смущены, мадам? – язвительно спросил он.

Мэри Эллен наконец-то обрела дар речи и, глядя в светло-серые глаза, сверкавшие в темноте, крикнула:

– Да, разумеется! На вас нет одежды!

– Положим, это так, – спокойно ответил незнакомец. – Но вы меня уже видели в таком виде, и не раз. – Длинные узкие пальцы продолжали сжимать ее талию. – Неужели вы забыли те часы, которые мы нагими проводили вместе? Ты правда забыла, Мэри?

Мэри Эллен непроизвольно задрожала. Он назвал ее Мэри. Этого не мог сделать никто, кроме...

– Господи! – сдавленно проговорила она.

Этот высокий лоб, эти блестящие черные волосы... а еще огромные черные глаза под круто изогнутыми бровями, высокие скулы, прямой нос с узкой переносицей и широкий, с полными губами рот.

– Неужели Клей? Клей Найт – это в самом деле ты или?..

 

Глава 2

Мемфис, Теннесси

Жаркий августовский день 1840 года

– Клей! Клей Найт!

Девятилетняя Мэри Эллен Пребл мчалась вниз по ступеням Лонгвуда; светлые, цвета льна, волосы развевались на ветру, нарядная яркая юбка на лямках надулась колоколом.

– Клей, где ты? – позвала она своего товарища по играм, тихого темноволосого Клея Найта.

Мэри Эллен заметила его из окна своей спальни на втором этаже: он шел по усыпанной гравием дороге и нес под мышкой большую коробку. Это время ей следовало отдать послеобеденному сну – так было заведено у них в доме, но Мэри Эллен считала, что спать после обеда могут лишь младенцы и старики. Впрочем, о том, что она давно уже не ложилась спать в это время дня, не знал никто, кроме Клея. Каждый день в три часа Мэри сладко зевала и послушно отправлялась в свою комнату для двухчасового сна, который, по мнению ее родителей, был весьма для нее полезен, а оказавшись в своей огромной желто-белой спальне, либо читала любимые книжки, либо играла в куклы, благо их у нее было несметное множество, либо крутила сальто на пышной перине.

Иногда, обхватив руками тощие коленки, она сидела на подоконнике, глядя в открытое окно на идеально ухоженный сад, на извилистую, с песчаными отмелями ленту Миссисипи внизу и мечтала.

Отсюда она и заметила идущего по дороге Клея. Мэри Эллен не знала, что он придет, и начала отчаянно махать ему рукой, но он ничего не замечал, а крикнуть ему из окна она не могла из опасения побеспокоить мать, чья спальня находилась этажом ниже.

В конце концов Мэри Эллен соскочила с подоконника, торопливо натянула белую блузку и голубую в цветочек юбку на лямках поверх рубашки и понеслась вниз, не обращая внимания на укоризненное ворчание слуг.

Выбежав за дверь, она оказалась на залитой солнцем галерее, но, сколько ни вертела головой, так и не смогла увидеть Клея. Тогда она позвала его, но, не услышав отклика, подбоченилась, поджала губы и топнула ногой. Ее карие глаза заблестели от обиды. Забыв об осторожности, она изо всех сил позвала снова:

– Послушай, Клей, я не шучу: если ты сейчас же не отзовешься, я перестану с тобой разговаривать!

Ответа не последовало.

Жмурясь от яркого солнца, Мэри Эллен стала спускаться в сад. Оказавшись на нижней ступени, она огляделась и вдруг завизжала от восторга – смуглая от загара рука, протянувшись из-за ее спины, помахала перед ее носом пышным цветком магнолии, а потом Клей, смеясь, заступил ей дорогу.

– Ты, кажется, кого-то ищешь, Мэри? – спросил он, слегка потянув ее за льняную прядь.

– Ты противный! Тебе нравится меня мучить! – Она состроила гримасу и в притворном гневе стукнула его кулачком в грудь: – Почему ты не сказал мне, что придешь сегодня?

Клей пожал плечами и поднял с земли длинную плоскую коробку, которую Мэри не сразу заметила в тени разросшейся магнолии.

– Я и сам не знал, что приду. – Он показал на коробку: – Мама закончила работу раньше, чем думала, потому что миссис Пребл просила поскорее закончить платье. А потом она отправила меня сюда.

Мэри улыбнулась:

– Ладно, пошли со мной, пока мама спит. – Сделав поворот на сто восемьдесят градусов, она побежала вверх по ступеням. – Коробку мы оставим у зеркала, – оглянувшись, пояснила она, – а потом пойдем на улицу и поиграем.

Клей кивнул и пошел следом.

Четыре года назад, когда шестилетний Клейтон впервые увидел неугомонную пятилетнюю Мэри Эллен Пребл, явившись в роскошный особняк Преблов, чтобы принести бальный наряд, сшитый его матерью-портнихой для красавицы Джулии Пребл, они, несмотря на разницу в их положении, стали друзьями, но разница по-прежнему оставалась существенной.

Юная Мэри Пребл была единственным обожаемым ребенком Джона Томаса Пребла, одного из самых богатых и влиятельных господ в Теннесси. В ту эпоху, когда миром правил хлопок, а Мемфис называли хлопковой столицей мира, хваткий и ловкий бизнесмен Пребл стал миллионером задолго до того, как ему стукнуло тридцать.

Он приказал построить роскошный дом на высоком берегу мутной Миссисипи еще за год до того, как на балу в Чарлстоне встретил женщину своей мечты. В тот самый миг, когда Томас увидел белокурую стройную красавицу, он решил, что она станет его спутницей на всю жизнь, а роскошный особняк стал свадебным подарком восемнадцатилетней невесте, красавице из Южной Каролины, принадлежавшей к благородному семейству Данвуди. По возвращении из Европы, где молодожены провели медовый месяц, который растянулся больше чем на три, муж перенес свою лучащуюся счастьем юную жену через мраморный порог ее нового дома.

На Джулию Лонгвуд произвел незабываемое впечатление.

Этот величественный белокаменный особняк с колоннами был назван в честь того дома, где Джон Пребл провел свое детство. На строительство и убранство средств не жалели: лучшие ткани и украшения везли сюда из Европы, серебряные дверные ручки и петли из Англии, каррарский мрамор для каминов из Италии, а зеркала из Франции.

В громадном доме угадывалось почтительное внимание к каждой детали. Гарнитур для гостиной из розового дерева на двадцать пять персон был изготовлен по специальному заказу, а музыкальный салон украшали золоченая арфа и пианино. Богатую обивку и шторы из дамасского шелка дополняли серебро от Рида и Бартона и хрупкий севрский фарфор. Наверху, в просторной хозяйской спальне, стояла огромная кровать под балдахином из красного дерева, отражаясь в высоких зеркалах во французских золоченых рамах.

Просторный сад содержался в идеальном порядке двумя талантливыми садовниками, поражая не только разнообразием цветов, но и изысканностью ароматов. Радующие глаз гардении, гортензии, азалии и розы источали головокружительные запахи, а на зеленой лужайке в северной части сада находились мраморные солнечные часы с бронзовым гномом, на каменной физиономии которого красовалась надпись: «Я показываю время, только когда светит солнце».

В нескольких ярдах от солнечных часов белела ажурная шестиугольной формы беседка, которую закрывал от нескромных взглядов разросшийся орех. По решетке вились плющ и жимолость, а за беседкой располагалась просторная каретная, в которой умещались двуколка, нарядная ярко-голубая коляска и черная закрытая карета с золоченым гербом. Еще дальше в закрытой отапливаемой конюшне жили с десяток породистых скакунов, и все это великолепие принадлежало Томасу Преблу – молодому, влиятельному, богатому предпринимателю, женатому на красивой ясноглазой аристократке и к тому же владеющему самым красивым домом в Мемфисе – белым особняком на берегу Миссисипи. При этом Томас являлся хозяином громадных хлопковых плантаций, на которых трудилось несметное количество рабов.

В этой преуспевающей молодой семье чуть меньше чем через год после свадьбы, июньским утром 1831 года, появилась на свет Мэри Пребл. Уже через пару часов после рождения девочки в честь благословенного события счастливый двадцативосьмилетний отец закатил пир с икрой и шампанским прямо на зеленых лужайках Лонгвуда.

В это время его измученная родами жена и спящее дитя отдыхали в прохладном полумраке спальни. Вышколенные служанки и акушерки были готовы исполнить любой каприз юной матери, а гордый, сияющий от счастья отец принимал поздравления от аристократов и бизнесменов города. Тогда же он дал обещание, что, как только жена придет в себя, он закатит еще более роскошный пир.

Зато день, когда на свет появился Клейтон Найт, никаким празднеством отмечен не был. В мае 1830 года, за год до того, как Мэри Эллен Пребл под фанфары открыла глаза, Клейтон Террел Найт был в муках рожден в жаркой, душной комнате грязной квартиры, в четырех милях от Мемфиса.

Разумеется, званых вечеров по поводу счастливого события не устраивалось – никто даже не зашел поздравить гордого отца, да и сам отец не присутствовал при рождении сына.

О рождении Клейтона Террела знали только его измученная мать и полуслепая повитуха. О том, что у него родился сын, усталый и промотавшийся вдрызг отец узнал, только когда явился домой после трехдневного отсутствия с единственным желанием побриться и поесть горячую домашнюю еду.

Смуглый полуграмотный мачо Джексон Найт пользовался большим успехом у противоположного пола и не испытывал никакой тяги к домашнему очагу. Семейная жизнь и связанная с ней ответственность никак не прельщали его, а к честному труду он испытывал нескрываемое презрение.

Что Джексон действительно любил, так это азартные игры, выпивку и доступных женщин.

Не было на свете человека более довольного жизнью и собой, чем сероглазый и черноволосый Джексон Найт, когда он сидел за столом, обтянутым зеленым сукном, со стаканом рома в одной руке, засаленными картами в другой и с пышной красоткой на коленях.

Не мудрено, что в жизни его несчастной жены Анны радостей было куда меньше. Она вышла замуж за человека ниже ее по происхождению против воли своего овдовевшего отца, героя войны 1812 года, адмирала Клейтона Л. Тайгарта. Пожилой моряк не одобрял этого союза, зато до обожания любил единственную дочь и отдал все свои скромные сбережения на ее приданое.

Однако деньги так и не пошли на строительство дома для Анны, как хотел адмирал: беспутный Джексон Найт промотал приданое жены меньше чем за год и Анна так и не увидела ни пенни из этих денег.

Постепенно чувства, которые она питала к Джексону Найту, сошли на нет в долгих часах тревожного ожидания супруга, имевшего обыкновение являться домой среди ночи и приносить с собой запах дешевых женских духов.

Лишившись надежды на счастливое супружество, всю свою любовь Анна посвятила сыну, рожденному от никчемного, но красивого отца. По крайней мере ее сын мог гордиться одним выдающимся предком – дедом со стороны матери. Если Господь будет милостив, думала она, он наделит ребенка отцовской красотой и доблестью деда.

Однажды утром, перед самым рассветом, когда Клей был еще младенцем, до Анны дошла весть о том, что Джексона Найта закололи ножом в пьяной драке, но это не стало для нее потрясением. Если смерть мужа и внесла перемены в ее жизнь, то лишь к лучшему – теперь у нее оставалось больше денег на еду и прочие жизненно необходимые вещи.

После смерти мужа миссис Найт смогла скопить достаточно, чтобы переехать с маленьким сыном в скромный домик в немецкой слободе, что расположилась в миле от города, где с энтузиазмом принялась обставлять новое жилье, вдыхая в него тепло и уют настоящего семейного очага. На самое почетное место – над камином в гостиной – она повесила портрет отца в золоченой раме.

Расплатившись за дом и обстановку, наладив быт, Анна смогла наконец перевести дух; теперь у нее было достаточно времени и сил, чтобы применить свой вкус и талант к работе, которая ей по-настоящему нравилась, и она стала брать заказы на изготовление нарядной женской одежды.

Анна работала на совесть, искренне стремясь к тому, чтобы платье украшало хозяйку, а не наоборот. Талант ее не остался незамеченным – молва о портнихе-кудеснице дошла до самых богатых домов Мемфиса. Со временем Анна стала шить только для избранного общества, зарабатывая на относительно достойную жизнь для себя и своего сына.

Как-то на балу, посвященном приезду в город представителей одного из европейских дворов, внимание Джулии Пребл привлекло весьма необычное и очень красивое платье. Счастливая обладательница наряда, известная в Мемфисе матрона, охотно согласилась сообщить Джулии имя и адрес портнихи, после чего Анна Найт была приглашена в Лонгвуд. Первый заказ она выполнила в кратчайшие сроки и с отменным качеством. За первым заказом последовал второй, за ним еще и еще.

Теперь, когда популярность Анны стремительно росла, времени на отдых у нее почти не оставалось – вот почему она призвала на помощь своего маленького сына.

Сообразительный и исполнительный, Клейтон выполнял работу, которую другому ребенку его возраста вряд ли поручили бы. В противоположность отцу он рос на удивление ответственным человеком.

Анна Найт, женщина мудрая и чуткая, ни разу не сказала ни одного плохого слова о покойном отце Клейтона, вместо этого она рассказывала сыну истории о том, каким рассудительным человеком был его отец – Джексон Найт.

При этом ненавязчиво и в доступной форме она демонстрировала ребенку, насколько ценится в обществе честность и верность данному слову, а сам Клейтон с ранних лет видел, какое удовлетворение может дать человеку честная, на совесть выполненная работа.

Анна часто рассказывала Клейтону о подвигах деда, чей портрет в золоченой раме висел на самом видном месте над камином, убеждая, что таким дедом он должен гордиться и стараться походить на него во всем.

Застенчивый и милый, Клейтон рос счастливым, здоровым и хорошо приспособленным к жизни ребенком, и он с удовольствием сказал «да», когда его вечно занятая мать попросила выполнить для нее одно очень важное поручение.

Клейтон внимательно слушал Анну, когда она объясняла ему, как добраться до Лонгвуда, и предупреждала, чтобы он не разговаривал с незнакомцами и не отклонялся от маршрута. В первый раз Анна Клейтон отправляла сына в белый особняк на высоком берегу Миссисипи – отнести туда только что законченный ею бальный наряд.

Светло-серые глаза тревожно блестели на загорелом лице, детские ручонки обхватили большую плоскую коробку, и Клейтон послушно отправился прямиком в Лонгвуд. Оказавшись на месте, он поднялся по ступеням к парадному входу, но только собрался открыть дверь, как навстречу ему выскочила маленькая светловолосая девочка и улыбнулась ему. Разумеется, он тоже улыбнулся ей в ответ, не обращая внимания на то, что у него как раз выпали два передних молочных зуба. Маленькая девочка, решив, что это очень забавно, засмеялась, он тоже засмеялся.

Так Клейтон Найт впервые встретил Мэри Эллен Пребл.

 

Глава 3

Мэри Эллен и Клей тут же стали друзьями.

Клей часто бывал в Лонгвуде, как и его мать, которая теперь обшивала только избранных. Заказчицы Анны считали, что им крупно повезло, и одной из этих привилегированных особ была Джулия Пребл, так что Анне приходилось много времени проводить с хозяйкой Лонгвуда, обсуждая фасоны новых нарядов и делая примерки.

Джулия Пребл относилась к талантливой портнихе скорее как к почетной гостье, нежели как к прислуге – вот почему в Лонгвуде Анне не приходилось пользоваться служебным входом, как в других богатых домах. Джулия дала наказ слугам, чтобы Анну всегда пропускали через парадный вход и провожали в роскошную гостиную на первом этаже.

Джон Томас и Джулия Пребл испытывали к терпеливой и незлобивой Анне Найт искреннюю симпатию и жалели ее. Если бы Анна Тайгарт более разумно подошла к выбору мужа, и жизнь ее, и общественное положение могли бы быть совсем иными.

Также хозяевам особняка нравился воспитанный и вежливый сын Анны. Никто не возражал против того, чтобы неугомонные дети свободно бегали по саду и по дому, никому и в голову не приходило за ними присматривать. Все соглашались в том, что ребятишки на редкость хорошо ладят. Джон и Джулия знали, что им не о чем беспокоиться, если их единственная дочь находится в обществе Клея, поскольку Клейтон Найт был ответственным молодым человеком и всегда следил за тем, чтобы с Мэри Эллен ничего не случилось.

Мэри Эллен с той минуты, как она научилась ходить, росла настоящим сорванцом: ей нравилось бегать, озорничать, играть в догонялки и лазать по деревьям не меньше любого мальчишки. Вместе с Клеем они удирали из сада в лес, воображая себя искателями приключений и путешественниками, осваивающими новые земли.

Мэри обожала воду, и ей позволяли спускаться вниз, к реке, конечно, если она была с Клеем. Они любили смотреть на гигантские пассажирские паромы, плывущие вниз и вверх по реке, наблюдать за тем, как грузят на корабли огромные мешки с хлопком.

Завороженно глядя на бурную речную жизнь, Мэри Эллен как-то спросила Клея, хотел бы он работать на реке, когда закончит школу. Может, он хочет стать капитаном речного флота?

– Нет, – не задумываясь ответил Клей. Его серебристо-серые глаза сверкали от возбуждения. – Ты ведь прекрасно знаешь, что я хочу поступить в морскую академию.

Мэри действительно знала об этом: Клей постоянно собирал морские карты, атласы, книги о дальних странах и часами сидел за этими книгами и картами. Часто он говорил о своем дедушке, изучая рассказы матери о храбрости адмирала Тайгарта. Для Клея дед был настоящим героем, как и молодой офицер военно-морского флота, который родился в Ноксвилле. Дэвида Глазго Фэррагута, как он надеялся, ждала блестящая карьера; Клей верил, он будет служить под командованием блестящего Фэррагута.

– Для меня существует лишь глубоководный флот, – утверждал Клей. – Когда-нибудь я обогну Мыс Доброй Надежды и буду бороздить семь морей. – Замолчав, он мечтательно вздохнул, а потом добавил: – Зато ты можешь стать капитаном речного парохода.

– Я? – Мэри Эллен состроила гримасу. – Нет, не могу. Я девочка, а ты глупый мальчишка.

– В самом деле? – Темные брови Клея взметнулись вверх, словно он очень удивился этому факту. Потом пристально взглянул в ее грязное личико, придирчиво осмотрел спутанные светлые волосы. – Ты меня обманываешь.

Он засмеялся и успел выбросить вперед руки за мгновение до того, как она бросилась на него с кулаками. Клей действительно никогда не воспринимал Мэри Эллен как существо противоположного пола, она была просто другом. То же можно было сказать и о ней. Клей был ее другом, товарищем и наперсником.

Несколько лет они вместе учились в школе и играли, как обычно играют мальчишки, но однажды все же настал день – сперва для Клея, потом и для Мэри Эллен, – когда они вдруг с полной ясностью осознали, что принадлежат к противоположным полам.

Клей сделал это открытие неожиданно в один недоброй памяти новогодний вечер, когда он, дрожа от холода, проделал неблизкий путь от дома до Лонгвуда, чтобы поздравить Мэри Эллен, вернувшуюся с зимних каникул, которые она провела с родителями.

Преблы отправились в Южную Каролину, чтобы отметить Рождество с семьей Джулии Пребл, и должны были вернуться в Лонгвуд в первый день нового, 1845 года.

Когда карета подкатила по мостовой к дому, Клей бросился к экипажу.

Мэри Эллен, разумеется, выскочила первой – ее золотистые кудряшки сверкали в неярком зимнем солнце; подбежав к Клею, она, как это бывало тысячу раз прежде, крепко обняла его и чмокнула в смуглую щеку.

– Соскучился по мне, да? – задорно спросила она.

Клей отреагировал как всегда, когда импульсивная Мэри Эллен демонстрировала ему свою горячую привязанность: он состроил кислую мину и демонстративно вытер щеку там, где она его поцеловала.

– Вообще-то нет, – буркнул он. – Слишком был занят.

Однако сердцебиение выдало его ложь.

Мэри счастливо засмеялась и потащила юношу к дому.

– Не надо притворяться, Клей, я знаю, что ты скучал по мне так же сильно, как и я по тебе. Скажи мне, что ты скучал, не то я тебя ущипну.

Клей наконец смилостивился и улыбнулся:

– Ну если только совсем немножко.

В ту ночь, после того как встреча с Мэри Эллен осталась далеко позади, Клей никак не мог уснуть: волнующий эпизод встречи все никак не шел у него из головы. Мэри миллион раз обнимала и целовала его, но до сих пор ни ее поцелуи, ни объятия на него так не действовали. Утро приближалось, а он все никак не мог уснуть, вспоминая прикосновение ее теплых нежных губ и чистый запах золотистых волос.

К пятнадцати годам Клей уже был без памяти влюблен в Мэри, но он никак не решался сказать ей о своем чувстве. Он вообще никому не говорил о своей любви, решив хранить эту тайну до тех пор, пока Мэри не повзрослеет и не поймет, что она тоже его любит, если, конечно, это в самом деле случится.

А если ей не суждено его полюбить – что ж, он будет хранить свою тайну вечно.

За памятной ночью потянулись дни и недели, обернувшиеся для Клея сладкой мукой. Они с Мэри по-прежнему все время проводили вместе, но теперь все выглядело по-другому, по крайней мере для него.

Всякий раз, когда Мэри улыбалась ему, называла его по имени, прикасалась к нему, он чувствовал слабость в коленях и едва удерживался от желания обнять ее дрожащими от страха руками и прижать к своему отчаянно бившемуся сердцу.

Пришло лето, а вместе с летом – новые мучения.

– Пойдем плавать, – позвала Мэри в первый по-настоящему теплый день, когда молодой человек пришел навестить ее в Лонгвуд.

– Нет, не думаю, что нам стоит это делать. – Клей потупился.

– Клейтон Террел Найт, что это с тобой? С чего ты взял, что нам не стоит этого делать? – Мэри не верила своим ушам. – Разве мы с тобой каждый год не ходили плавать, когда погода позволяла?

– Да, но... – Он так и не нашелся что сказать.

– Ну так в чем же дело?

Клей смотрел в ее темные глаза и не мог отвести взгляда.

– Боюсь, ты не поймешь. – Он покачал головой.

– Я что, тупая? Давай объясняй.

Клей нервно засмеялся, он не мог назвать ей истинную причину.

– Послушай, Мэри. Я не хочу плавать, вот и все.

– Ну и оставайся тут, зануда, – в запальчивости выкрикнула она. – А я пойду плавать без тебя.

Клей едва успел удержать ее за руку.

– Ты же знаешь, что тебе не велят купаться одной.

– Да, знаю, – сказала она и обезоруживающе улыбнулась. – Поэтому ты должен пойти со мной. Ну пожалуйста...

Клею ничего другого не оставалось, как сдаться, и они пошли плавать.

Спуск вел к их излюбленному местечку – безлюдной заводи в трех милях от порта Мемфиса, которую они обнаружили пять лет назад. С тех пор считали этот уютный уголок в тени деревьев своим тайным убежищем. И действительно, постороннему не так легко было обнаружить это место, отгороженное скалами как от берега, так и от главного русла реки.

Раскрасневшись от радостного возбуждения, Мэри скинула туфли, как только они подошли к заводи. С чарующей непосредственностью она через голову стянула платье, стащила кружевную нижнюю юбку, оставшись только в лифчике и панталонах.

– Кто последний, тот дурак! – крикнула она и, зажав нос двумя пальцами, с удовольствием нырнула в чистую прохладную воду.

Однако Клей все еще стоял на берегу, переминаясь с ноги на ногу, пока наконец не заставил себя раздеться до белья. Но присоединиться к Мэри он так и не решился, поскольку слишком хорошо знал ее. Если он прыгнет в воду, ей захочется поиграть, и она станет подныривать под него, а потом оседлает, изображая наездницу верхом на коне. Прежде это бывало не раз, но сейчас Клей не был уверен в том, что сможет выдержать такое.

Он медленно опустился на корточки:

– Пожалуй, сегодня я пас...

– Да? Но мне же холодно! – крикнула Мэри Эллен, стуча зубами. – Это ты нарочно меня раздразнил, чтобы заставить прыгнуть в ледяную воду!

Он усмехнулся и промолчал.

– Ну хватит, Клей, я совсем заледенела!

Взяв в руки полотенце, Клей медленно подошел к кромке воды:

– Почему бы тебе не вылезти из воды?

– Да, ты, наверное, прав. – Она подплыла к нему и, протянув руку, позволила вытащить себя на берег. Несмотря на то что солнце стояло в зените и палило нещадно, Мэри вся дрожала, зато Клея, который смотрел на нее во все глаза, внезапно бросило в жар.

Мэри стояла перед ним, в своей ребяческой невинности не осознавая, как очаровательна ее распускающаяся весенняя женственность. Закинув руки за голову, она выжимала воду из длинных золотисто-льняных волос, совершенно не замечая того, что намокшее белье нисколько не скрывает от глаз спутника стройное девичье тело.

Зато Клей не мог этого не замечать.

Смуглое лицо его горело от стыда – как ни старался, он не мог отвести взгляда от тугих сосков, приподнимавших липший к телу намокший батист. Затаив дыхание, он скользнул глазами вниз, туда, где между бледных бедер прорастал золотистый пушок, и задержался взглядом на этом запретном месте лишь на долю секунды, после чего рывком отвернулся и накинул на плечи Мэри Эллен полотенце, словно стараясь защитить ее от жара своего же взгляда.

– Вытри меня. – Она поежилась под теплым полотенцем.

– Сама вытирайся, – пробурчал Клей непривычно грубо и стремительно отошел от нее.

– Да что с тобой сегодня? – Мэри Эллен с недоумением посмотрела ему в спину. – Может, я чем-то тебя обидела?

Клей беспомощно зажмурился, потом сжал руки в кулаки:

– Нет, ничего. Все хорошо, Мэри, только, пожалуйста, одевайся побыстрее, и пойдем отсюда.

Мэри всегда была более нетерпеливой и импульсивной, чем Клей; она почувствовала, что должна непременно все ему рассказать, в тот самый день, когда поняла, что любит его. Правда, случилось это не в самый подходящий момент – в школе на уроке английского.

Мисс Закери, худосочная старая дева в роговых очках и бесформенном платье, преподавала английскую литературу двум классам сразу, и из-за этого, несмотря на то что Мэри Эллен была на класс младше Клея, на этот предмет они ходили вместе.

Стояло хмурое февральское утро, и почти всем ученикам в душном классе очень хотелось спать. Мисс Закери вызывала их по одному, заставляя по выбору либо читать короткие сочинения о любимых писателях, либо декламировать любимые стихи. Сидя на задней парте, Мэри радовалась тому, что ее очередь придет не скоро.

Сквозь дремоту она услышала, как мисс Закери вызвала Клея, и подперла кулаком подбородок. Ее веки сами опустились...

В полусне она слышала знакомый голос Клея, который читал свое любимое стихотворение – сонет о море. Ритм стихотворения завораживал, и даже самые шаловливые ученики затихли, слушая его. В классе воцарилась полная тишина – звучал лишь четкий голос Клея Найта.

Внезапно Мэри открыла глаза и удивленно уставилась на Клея, стоявшего посреди класса. Лицо его выглядело смуглым даже посреди зимы, волосы были слегка растрепаны, глаза его, опушенные ресницами, длиннее которых она не видела ни у кого из мальчиков, чуть поблескивали странным светом. Клей был высоким, выше большинства сверстников, и стройным, даже худым, но при этом широким в плечах; его свежевыстиранная рубашка была аккуратно отглажена, как и суконные темно-коричневые брюки. Он стоял, слегка расставив ноги, словно для устойчивости, правая рука согнута в локте, кисть поднята. Удлиненные пальцы придерживали зачитанную книгу так бережно, словно это было драгоценное первое издание. Он почти не заглядывал в текст – как будто знал всего Байрона наизусть.

Как славный конь, узнавший седока, Играя, пляшут волны подо мною. Бушуйте, вихри! Мчитесь, облака! [3]

Мэри Эллен задрожала.

Она неподвижно смотрела на мальчика, которого знала почти столько же, сколько себя помнила, и ей вдруг показалось, что она видит его впервые. Здесь и сейчас Мэри поняла, что любит его. Больше того, она знала, что будет любить его до самой смерти!

Разумеется, она должна была немедленно ему об этом сообщить – а как же иначе!

Как только прозвенел последний звонок и дети шумной толпой выбежали за ворота школы, Мэри лихорадочно принялась искать глазами Клея, который всегда ждал ее после уроков. Точно так же ждал он ее и сегодня, прислонившись спиной к красной кирпичной стене школы; холодный ветер трепал его черные волосы, руки он скрестил на груди.

Серые глаза его зажглись, едва он заметил Мэри, и Клей, улыбнувшись, пошел ей навстречу. Однако улыбка его померкла, когда он увидел на лице своей подруги выражение мрачной решимости.

– Что с тобой? – спросил он, заглядывая ей в глаза. – У тебя что-то стряслось? – Он заглянул ей в глаза. Грудь его сдавило от тревоги за нее.

– Да, пожалуй, – потупилась Мэри Эллен. – То есть... Я должна тебе кое-что рассказать.

– Ну так говори скорее, – стараясь не выдать волнения, потребовал Клей. – В чем дело?

Мэри решительно тряхнула белокурыми кудряшками:

– Нет, здесь не могу – кругом столько людей... – Мэри обвела взглядом двор.

– Тогда где? Ты же знаешь, мне пора на работу. – Клей действительно после школы подрабатывал в компании, торгующей хлопком, чтобы скопить денег на дальнейшую учебу.

– Да, я знаю. – Мэри нерешительно посмотрела в сторону ожидавшей кареты с фамильным гербом. – Давай сделаем так: Сэм подвезет тебя до твоей работы, а по дороге я тебе все скажу.

Оказавшись в уютном полумраке экипажа, Клей с удовольствием откинулся на спинку бархатного сиденья, но так и не смог расслабиться; его нервозность лишь возрастала с каждой минутой.

– Так что же все-таки случилось? – наконец спросил он.

Экипаж тронулся с места, вливаясь в транспортный поток самой запруженной улицы города, и тут темные выразительные глаза Мэри встретились с глазами Клея. Взяв его за руку, звонким девичьим голоском она сказала:

– Я люблю тебя, вот что.

Дыхание обожгло ему грудь. Этого не может быть! Вероятно, Мэри имела в виду, что любит его как друга.

– Я это давно знаю, – ровным голосом произнес Клей. – И я тоже тебя люблю.

– Нет, не то. Ты не понимаешь... – Мэри возбужденно сжала его руку и поднесла к своей груди. – Я влюблена в тебя и хочу стать твоей возлюбленной. А еще я хочу, чтобы ты тоже меня полюбил. Ты обещаешь?

Чего-то подобного Клей ждал уже давно, и теперь, когда желанный миг наконец настал, он просто онемел. Глядя на очаровательную девушку, только что признавшуюся ему в любви, он думал о том, не снится ли ему все это и действительно ли она имела в виду именно то, что сказала.

– Мэри, – произнес он наконец, лаская ее теплым взглядом серых глаз. – Ты и есть моя любимая, моя единственная. Я люблю тебя с того самого январского дня, когда прошлой зимой ты вернулась из Южной Каролины и поцеловала меня.

– Но, Клей, – Мэри от удивления округлила глаза, – это же было больше года назад!

– Я знаю.

Мэри Эллен счастливо засмеялась.

– Но почему ты мне сразу не сказал?

Клей прикоснулся к светлой прядке у ее виска:

– Я боялся. Боялся, что ты можешь не ответить мне взаимностью, ведь ты еще слишком молода...

– Слишком молода? – Мэри обиженно надула губы: – Ничего себе! Мне уже целых пятнадцать лет!

– Да, верно. – Клей улыбнулся; он был без ума от этой полуженщины-полуребенка. Ему вдруг захотелось обнять ее крепко-крепко, задушить в своих объятиях. – Я знаю, любимая.

– Моя мама вышла замуж за отца, когда ей исполнилось восемнадцать, – затараторила Мэри Эллен, – и она родила меня, когда ей было девятнадцать. Знаешь, в Южной Каролине у меня есть незамужняя кузина, которой двадцать один год; так вот, все говорят, что она старая дева. И не смей думать, что я еще ребенок. – Она замолчала, но потом вдруг выпалила: – Я бы поцеловала тебя, но не знаю, как это делается. Ты меня научишь?

– Попробую, хотя я тоже не знаю, – честно признался Клей.

– Ладно, тогда давай скорее учиться. – Мэри закрыла глаза и сложила губы бантиком, а потом решительно прижалась к нему всем телом.

– Послушай, я не могу целовать тебя здесь: вокруг полно людей, и кто-нибудь может заглянуть в окно кареты.

Мэри открыла глаза:

– Да, ты прав, как всегда. – Она засмеялась, скорее всего от переполнявшей ее радости бытия, оттого, что она была молода и счастлива, оттого, что была влюблена.

Уцепившись за руку спутника, Мэри крепче прижала ее к своей груди.

– Чувствуешь, как бьется сердце, Клей? Мне кажется, я могу умереть в любую секунду.

Его ладонь лежала как раз под ее левой грудью, и молодой человек чувствовал, как сильно и часто бьется ее сердце. Это так его возбудило, что у него самого сердце пустилось вскачь.

Заглянув в ее темные искристые глаза, Клей торжественно произнес:

– Мэри, обещай мне, что твое сердце никогда не будет биться так ни для кого, кроме меня.

– Обещаю. Оно и не может биться ни для кого другого, раз принадлежит тебе.

 

Глава 4

Почти год их отношения продолжали оставаться на стадии нежной невинности: они то и дело держали друг друга за руки и обменивались неловкими торопливыми поцелуями. Никаких попыток скрыть свои чувства от окружающих они не предпринимали, и, поскольку отношения их были у всех на виду, родители Мэри Эллен не слишком на этот счет беспокоились. Преблы, в особенности Джон Пребл, были убеждены в том, что, если бы между юными влюбленными что-то произошло, их поведение сразу бы их выдало. В результате Мэри и Клей оставались столь же открыты друг другу и так же свободны в проявлениях своих эмоций, как в ту пору, когда были детьми.

Джон Томас Пребл считал, что скорее было бы странно, если бы события развивались иначе. Эти двое детей росли вместе, Клей присматривал за Мэри Эллен, был ее лучшим другом и ярым защитником, она всегда с уважением относилась к Клею, полагалась на него, доверяла ему. Теперь, когда девочка выросла и, следуя примеру своих подруг, захотела иметь поклонника, выбор ее самым естественным образом пал на молодого человека.

На время.

– Она ведь перерастет это чувство, не так ли, дорогой? – тревожно спрашивала мужа Джулия Пребл.

– Конечно, перерастет, дорогая, – уверенно отвечал Джон Томас.

Этот разговор происходил поздно вечером в спальне.

Джулия Пребл в небесно-голубом пеньюаре сидела за туалетным столиком и расчесывала щеткой длинные шелковистые волосы.

Красивый и элегантный в атласной дымчато-серой домашней куртке и темных брюках хозяин Лонгвуда затушил сигару, закрыл книгу и поднялся с кресла. Подойдя к жене со спины, он опустился на колени и положил руки на ее молочной белизны плечи, а затем, наклонившись к ней, прижался губами к ее затылку и проложил влажную дорожку из поцелуев к ключице.

Когда он наконец поднял голову, темные мерцающие глаза его встретились в зеркале с глазами жены.

– Мэри Эллен считает себя женщиной, – с легкой насмешкой произнес он. – Но это не так, она всего лишь девочка, вообразившая себя влюбленной. Пока она вырастет, с ней такое повторится с десяток раз, не меньше. – Джон ободрил жену улыбкой. – Скоро в Лонгвуде будет столько ухажеров, что нам придется сильно напрячь память, пытаясь упомнить их имена.

Джулия Пребл задумчиво кивнула.

Этот разговор был далеко не первым: Джон Томас и Джулия желали одного – счастья своей единственной дочери. Ни отец Мэри Эллен, ни мать не имели ничего против Клея лично, но на роль зятя он явно не годился, даже несмотря на то что оба они были самого высокого мнения об Анне Найт и любили ее сына, как своего. Тем не менее Найты принадлежали совсем к другому классу, более низкому, и в обществе патрициев, к коим относились и Преблы, считались «белым мусором». Выдать единственную дочь за сына пропойцы и портнихи они, разумеется, не могли.

– Дай Мэри Эллен немного времени, – сказал жене Джон Томас, – и она забудет о существовании Клея Найта.

Джулия положила ладонь на крепкую грудь мужа.

– Полагаю, ты прав, Джон, – с улыбкой сказала она, – прав, как всегда. Мэри Эллен такая яркая, такая хорошенькая девочка и такая общительная, она успеет вскружить голову не одной дюжине молодых людей, пока выберет своего единственного.

– Так и будет. – Джон Томас Пребл важно кивнул. – Она будет кружить голову точно так же, как мне вскружила голову ее мать, – галантно добавил он и, не отпуская взгляд жены в зеркале, медленно приспустил с ее плеч бретели пеньюара и ночной рубашки. Так же медленно он обнажил ее полную грудь, продолжая смотреть на нее в зеркало до тех пор, пока белые стройные руки не высвободились окончательно и тонкий шелк не собрался мерцающими складками у пышных бедер. – Да, моя любовь, – хрипло пробормотал он, – от одного твоего вида у меня голова идет кругом.

У Джулии Пребл по коже побежали мурашки. Она отлично знала, что муж собирался делать, и едва могла дождаться, когда он начнет.

Она потянулась как кошечка, а Джон, поднявшись с колен, встал у нее за спиной и, сжав ее голову обеими ладонями, наклонился и поцеловал жену в душистую золотую макушку.

Потом он легко подхватил ее на руки и понес в огромную, с четырьмя столбиками кровать.

Джулия Пребл тихо вздохнула – зеркала в золоченых рамах бессчетное число раз отразили то, как нежно Джон Томас опускает ее ноги на пол возле постели, как с тихим шелестом падают к ее ногам на пушистый персидский ковер последние покровы. Увидев огонь, вспыхнувший в его глазах, Джулия протянула руку к атласному поясу куртки, распахнула полы и обнажила его грудь.

Джон Томас судорожно вздохнул, и вскоре все за пределами этой спальни было забыто на несколько благословенных часов, пока супруги и любовники, Джон и Джулия, утоляли страсть друг друга.

– Поцелуй меня, – жадно бормотал Клей. – Не останавливайся, целуй меня, любимая.

Мэри Эллен охотно раскрыла губы ему навстречу.

С тех пор как они поцеловались впервые, их знания о поцелуях серьезно пополнились. Они неустанно экспериментировали, исследуя те чудесные ощущения, ту меру экстаза, которую мог подарить поцелуй. Инстинкт помог им обнаружить, что поцелуй – нечто гораздо большее, чем просто слияние губ, и если даже до совершенства в искусстве поцелуя им было еще далеко, то путь ими все равно был пройден немалый.

Первый поцелуй свершился только спустя неделю с того дня, когда на уроке английской литературы Мэри Эллен совершила открытие – поняла, что любит Клея. Задержка произошла не по вине влюбленных, просто все время кто-то был рядом, что обоих влюбленных сильно раздражало.

И вот через неделю мучительного ожидания – неделю, которая обоим показалась чуть не годом, – им выпала нежданная удача: возможность остаться наедине возникла тогда, когда они убежали в беседку на нижней террасе.

Клей привел Мэри в увитую плющом белую беседку, усадил на одну из двух белых скамеек, а сам сел напротив. Некоторое время он бездействовал, глядя на простиравшийся газон с пожухлой коричневатой травой. Сейчас, когда возможность наконец представилась, Клей страшно занервничал и никак не мог собраться с духом, дыхание его опасно участилось, а ладони взмокли от пота, несмотря на февральский холод.

– Я не знаю, как целоваться. Я же сказал, что никогда не целовал девочку...

Мэри наклонилась и взяла его за руку.

– Я рада, – честно ответила она. – Меня тоже еще никто не целовал. Мы можем учиться вместе, разве нет?

– Пожалуй. – Клей кивнул и подвинулся на край скамьи. Мэри Эллен сделала то же самое, и колени их соприкоснулись. Теперь их лица оказались на расстоянии всего лишь пары дюймов друг от друга. Мэри Эллен затаила дыхание, когда ладони Клея нежно сжали ее лицо.

Мэри поежилась и с детской откровенностью сказала:

– А вот я не знаю, куда девать руки.

Клей улыбнулся:

– Куда хочешь, любимая.

Не слишком уверенная, что действует правильно, Мэри положила ладони ему на колени, и ее чуткие пальцы ощутили твердость мышц под сукном его брюк.

Серебристо-серые, как море в шторм, глаза Клея засветились нежностью, он приподнял ее подбородок и осторожно поцеловал.

Этот поцелуй был краток и совершенно невинен. Две стыдливые пары губ встретились, соприкоснулись и поспешили отступить. Однако для самих подростков этот поцелуй стал волнующим и захватывающим событием. Заглянув в разрумянившееся лицо Мэри Эллен, Клей почувствовал внутри себя такую необъятную любовь, такую нежность, что ему показалось: сердце вот-вот взорвется от переполнявших его чувств. Вместе с необъятной нежностью в его душе появилось еще одно чувство – чувство собственности: пожалуй, он уже готов был ее ревновать.

– Ты никогда в жизни никого больше не должна целовать, Мэри, – не слишком уверенно сказал он.

– Не буду, – счастливым голосом ответила она.

– Ты моя. Отныне и навсегда. Ты в моем сердце. Ничьи губы не должны тебя касаться, кроме моих, ничьи руки не должны тебя обнимать, кроме моих. Ты согласна?

– Согласна, – мечтательно протянула она. – А теперь поцелуй меня еще раз.

Их прикосновения, их потребность друг в друге с того дня претерпели изменения.

В мае Клею исполнилось семнадцать, а Мэри Эллен через неделю исполнялось шестнадцать. В субботу, двадцать седьмого июня, она станет взрослой девушкой.

С того первого стыдливого поцелуя в беседке прошло больше года. Теперь их поцелуи стали другими – жаркими, долгими, волнующими. Вне зависимости от того, сколько они целовались и как крепко прижимались друг к другу, им уже не удавалось чувствовать себя вполне удовлетворенными.

Они любили друг друга, они хотели друг друга, и всякий раз, когда были вместе, поцелуи их становились все горячее, все опаснее. Они чувствовали томление, смутную неудовлетворенность, проявлявшую себя все отчетливее. Клею в этом смысле приходилось тяжелее, чем Мэри Эллен; он хотел ее невыносимо и в то же время чувствовал себя обязанным хранить ее и оберегать даже от самого себя. Кто старше, тот и мудрее, а это означало, что он за нее отвечал. Он заботился о ней, следил, чтобы никто не причинял ей вреда. И в конце концов дал себе клятву, что никогда не воспользуется ее доверием.

Но, видит Бог, он так хотел ее!

Клей не знал, сколько еще сможет вынести эту пытку. Он не мог спать по ночам и все время думал о ней. Страсть истерзала его, но винил он в этом только себя, а никак не Мэри Эллен. По-мужски сражаясь с демонами своей мрачной сексуальности, демонами, склонявшими его все ближе к неизбежному акту соблазнения своего белокурого ангела, своей Мэри, Клей не знал, хватит ли у него сил для дальнейшей борьбы.

 

Глава 5

Суббота, 27 июня

Шестнадцатый день рождения Мэри Эллен Пребл

Долгожданный день настал.

За месяц до великого события были разосланы приглашения, выгравированные золотом на гербовой бумаге, а за несколько недель до события составлено меню. Из Нового Орлеана выписали двух самых знаменитых поваров, и в помощники им были нанят целый сонм поварят. Ранним субботним вечером прямо из гэмбилловской пекарни привезли огромный белоснежный торт и сотни других сладостей, которые предполагалось подать на десерт – достойное завершение грандиозного пира.

В серебряных ведерках со льдом остывало шампанское, из винных кладовых подняли множество бутылок с мадерой, хересом и португальским сладким вином. Для мужчин готовили напитки покрепче, для дам – персиковые и черносмородиновые настойки. И конечно же, для молодежи был приготовлен великолепный фруктовый пунш.

Гирлянды из белых роз и душистого горошка украшали нижний этаж особняка, японские фонарики на серебряных нитях висели по всему саду. Там же, в саду, расставили просторные столы, накрытые белыми скатертями, изящные венские стулья и установили танцевальную веранду с настоящим паркетным полом.

О таком празднике любая девушка могла только мечтать.

Когда солнце начало клониться к закату, к величественному белому особняку стали съезжаться экипажи. Наверху, в спальне, Мэри Эллен, ерзая от нетерпения, ждала, пока медлительная и тихая Летти застегнет все многочисленные крючки на новом, специально для этого события сшитом наряде – платье из снежно-белой органзы.

Снаружи заиграла музыка, звуки тромбонов и скрипок отчетливо доносились в открытые окна бело-золотой девичьей спальни. Мэри Эллен с трудом заставляла себя стоять смирно, так ей не терпелось поскорее оказаться внизу.

Наконец Летти закончила возиться с крючками, и Мэри решила напоследок взглянуть на себя в зеркало, но, увы...

То, что она увидела в зеркале, ее разочаровало. Ей казалось, что она ничем не отличается от себя вчерашней, позавчерашней или годом младше. А она так надеялась, что в шестнадцать лет превратится в настоящую женщину, станет похожей хотя бы на Брэнди Темплтон.

Темплтоны являлись ближайшими соседями Преблов и жили во внушительном особняке в полумиле вниз по Ривер-роуд.

Брэнди Темплтон, высокой яркой брюнетке, едва исполнилось восемнадцать, но на вид ей можно было дать и двадцать один. Да и вела она себя как взрослая женщина. Несмотря на то что особняк Темплтонов находился неподалеку и ее родители довольно часто заезжали в гости, Брэнди никогда не бывала в Лонгвуде. Зато она посещала престижную Академию Святой Агнессы для юных леди вот уже два года, и все говорили, что благодаря такому образованию самый многообещающий холостяк Мемфиса, аристократ и выпускник колледжа Дэниел Лоутон, скоро станет ее мужем.

Девочки одного с Мэри Эллен возраста говорили, что Брэнди – скандально дерзкая и фривольная особа; ходили даже слухи, что весьма уважаемый конгрессмен от штата Теннесси, женатый человек и отец четверых детей, имел с Брэнди интрижку.

Мэри не очень понимала, что имеется в виду под словом «интрижка», а спрашивать ни у кого не хотела, чтобы не выдать своего невежества, поэтому она решила, что под интрижкой подразумевается лишь совместное распитие бутылки шампанского в каком-нибудь уютном ресторанчике. Впрочем, светские люди с городским воспитанием вряд ли могли увидеть в этом что-либо предосудительное.

Мэри Эллен скорчила себе рожицу.

Она никогда не будет выглядеть так элегантно и роскошно, как Брэнди Темплтон, с этим ничего не поделаешь. Ну и ладно...

Нахмурившись, она потянула лиф своего платья вниз, опуская отороченное кружевом декольте так, чтобы показалась грудь, а потом, набрав в легкие побольше воздуху, улыбнулась, глядя в зеркало. Ее округлые грудки тесно прижались к вырезу платья, и это выглядело вовсе не плохо.

Может, она и в самом деле тянет на свои шестнадцать, а значит, смотрится такой же взрослой, как Брэнди Темплтон?

С этой счастливой мыслью Мэри Эллен закружилась по комнате, затем бросилась к двери. Оказавшись в коридоре, она на миг задержалась, чтобы пригладить зачесанные назад золотистые волосы, ущипнула себя за обе щеки для большего румянца, прикусила нижнюю губу, чтобы та была поярче, и, приподняв пышные юбки, направилась к лестнице.

Внизу, в отделанном мрамором фойе, нервничал в ожидании Клей Найт, казалось, он боялся почувствовать себя неловко и неуместно на этом блестящем празднике жизни.

Мэри предупредила его о том, что отец намерен превратить ее шестнадцатый день рождения в общественное мероприятие и список гостей будет более чем впечатляющим. Сам губернатор Теннесси обещал почтить их своим присутствием.

Клею трудно было представить, что он станет делать среди всех этих незнакомых господ. Если Мэри не окажется рядом – а он вряд ли мог на это рассчитывать, – его положение будет весьма печальным.

– Клей!

Звонкий голос Мэри вывел его из задумчивости. Подняв голову, молодой человек сразу увидел виновницу торжества на верхней площадке лестницы. На Мэри было платье, сшитое специально для этого случая, – снежно-белое и очень милое. Белые рюши ярусами спускались от тонкой девичьей талии до пола, а лиф платья был очень тугим, зато вырез – весьма смелым. Присборенное кружево широкой полосой обрамляло ее плечи и довольно дерзко опускалось вниз, блестящие белокурые волосы крупными локонами ниспадали на бледные плечи, карие глаза сияли от возбуждения.

Это было самое красивое зрелище из всего, что он видел в жизни: Мэри Эллен являла собой непередаваемое сочетание ангельской невинности и не знающей смущения природной чувственности.

Клей был сражен наповал.

Но и Мэри Эллен была сражена.

Едва завидев Клея, она чуть было не оступилась, но, к счастью, вовремя схватилась за перила.

Клей стоял, освещенный предзакатным сиянием, у подножия лестницы и смотрел вверх, его блестящие, черные как ночь волосы были аккуратно зачесаны назад. Красивое, мальчишески задорное лицо имело здоровый блеск, и необыкновенные серебристо-серые глаза казались светлее и ярче на фоне смуглой, с оливковым оттенком кожи. Белый фрак заметно увеличивал его и без того широкие плечи, одна пола фрака была откинута, чтобы не мешать руке покоиться в кармане брюк. В петлице фрака красовалась ярко-алая роза, накрахмаленная рубашка сияла белизной. Одно колено он чуть согнул, поставив ногу на первую ступень лестницы.

Мэри Эллен вдруг показалось, что ее мечта ожила: такой комбинацией мальчишеского обаяния и мощной зрелой мужественности можно было только восхищаться.

Словно выпав из времени и пространства, молодые люди во все глаза смотрели друг на друга.

Мэри Эллен первая разбила наваждение: она приветливо улыбнулась и начала спускаться по лестнице, а потом, подойдя к Клею, осторожно положила руку на его накрахмаленную манишку и почувствовала сладостное головокружение от того, как сильно билось под пальцами его сердце.

Засмеявшись, она лукаво спросила:

– Значит ли это, что я неплохо выгляжу?

– Ты выглядишь просто великолепно. Даже не знаю, заслуживаю ли я тебя.

Мэри Эллен огляделась. В фойе по-прежнему было пусто, и она, наклонившись, чмокнула его в губы.

– Я люблю тебя, Клей, и ты никогда не должен забывать об этом.

Клей усмехнулся:

– Не забуду, не сомневайся...

– Ну вот, а теперь наш выход.

Мэри Эллен спустилась на две оставшиеся ступеньки и взяла Клея под руку. Вместе они прошли по длинному мраморному коридору фойе, чтобы присоединиться к празднику как раз в тот момент, когда солнце, озарив напоследок землю, закатилось за горизонт.

Это произошло ровно в половине девятого вечера.

В полночь Мэри Эллен все еще кружилась на самодельной танцевальной площадке в объятиях высокого светловолосого Дэниела Лоутона. Это происходило уже в третий или четвертый раз. Она бы весь вечер протанцевала с Клеем, однако отец мягко пожурил ее, напомнив об обязанностях хозяйки бала. И в самом деле, Мэри не имела права уделять одному своему гостю все внимание, пренебрегая остальными.

– Ты должна общаться со всеми, дорогая, – предупредил ее Джон Томас в самом начале бала. – Потанцуй с молодыми людьми, посплетничай с юными леди и не забывай, что ты хозяйка!

– Прости, папа. Я постараюсь, обещаю.

– Вот и умница, дочка.

Танцуя с Дэниелом Лоутоном, Мэри Эллен попыталась вести милую беседу с красивым молодым человеком, который на следующий год заканчивал колледж в Лойоле, но ей с трудом удавалось сосредоточить внимание на общении с ним, потому что она все время пыталась отыскать глазами Клея, но не видела его ни на танцевальной площадке, ни за столом.

– Или, к примеру, приятная прогулка за город, – услышала она слова, словно издалека, своего партнера.

– Что? Простите, я, кажется, задумалась. – Мэри Эллен в который раз заставила себя вернуться к разговору.

Дэниел сжал ее руку и улыбнулся:

– Я прошу разрешения пригласить вас как-нибудь вечером на прогулку. Мы можем сходить в оперу или просто поездить по окрестностям...

– Ах, это очень любезно с вашей стороны, мистер Лоутон, но я...

– Пожалуйста, зовите меня Дэниел.

– Хорошо, Дэниел, но я не могу сказать вам «да».

– Не можете? Отчего же? – Улыбка выдала его удивление; видимо, этот джентльмен не привык, чтобы женщины ему отказывали.

– Мне не нравится опера, и мой отец не разрешает мне кататься по окрестностям с незнакомыми мужчинами.

– Незнакомыми? – Дэниел рассмеялся: – Вас что-то пугает во мне? – Он обнял ее чуть крепче и уставился в вырез платья. – Дайте же мне хотя бы возможность доказать, что я самый безопасный кавалер на этом балу.

Джон Томас Пребл со стаканом виски в руке с удовольствием наблюдал за тем, как его дочь кружится в танце с блестящим Дэниелом Лоутоном, ему было приятно видеть, как Лоутон смеется словам Мэри Эллен.

Дотронувшись до обнаженной руки жены, он наклонился к ней и шепнул:

– Юный Лоутон снова танцует с нашей дочерью.

Джулия Пребл покачала головой:

– Это очень странно, ведь на бал Дэниел Лоутон сопровождал Брэнди Темплтон. Не могу понять, почему он столько внимания уделяет Мэри.

– М-м... – Джон Томас почесал в затылке. – Уверен, Прес Темплтон только и мечтает о том, чтобы его дочь охмурила Лоутона и положила конец сплетням. Как я слышал, Брэнди необузданна, словно мартовская кошка, а Лоутон все же заслуживает лучшего. Этот джентльмен желает получить в жены девушку с высокими моральными принципами, такую же невинную и милую, как Мэри Эллен. – Пребл улыбнулся: – Уверен, из него получится отличный зять.

– Что ж, вполне возможно, – согласилась Джулия, хотя на этот раз ее голос звучал не столь уверенно.

Родители Мэри Эллен были не единственными, кто пристально наблюдал за красивой танцующей парой.

Глаза Клейтона блестели в этот момент, словно сталь клинка. Стоя в одиночестве за кругом света, образованным японскими фонариками, он видел каждое движение Мэри и чувствовал себя на грани отчаяния. Впервые в жизни Клей испытывал муки ревности: сердце его болезненно сжималось в груди, все тело свело от напряжения, а руки его сжались в кулаки. Спрятав руки в карманы брюк, он боролся с воображением, услужливо подсовывающим ему самые страшные сюжеты.

Мэри забудет о нем, забудет о самом факте его существования, и он ничего не сможет с этим поделать. Да и как соперничать с богатым, образованным Дэниелом, который к тому же старше и опытнее его!

Мэри была очарована – Клей это видел. Весь вечер она смеется и флиртует с Дэниелом Лоутоном, а когда бал закончится, окажется в его объятиях. Лоутон прижмется губами к ее губам и сорвет с них сладкий поцелуй.

– Вы на кого-то дуетесь или вам просто скучно?

Клей вздрогнул: темноволосая Брэнди, стоя рядом, насмешливо смотрела на него. Он улыбнулся:

– Ни то ни другое. Просто дышу воздухом.

– М-м... – Девушка шагнула к нему и, достав розу из петлицы, поднесла цветок к лицу и втянула сладковатый аромат, а затем провела нежными лепестками вдоль четкого абриса его скул. – Хорошая мысль. Внизу есть беседка, почему бы нам не пройтись туда? – Она сделала многозначительную паузу и чуть прищурилась: – Мы могли бы неплохо отдохнуть...

– Спасибо, но...

– Нет? – Она продолжала соблазнять его улыбкой. – Но почему? Никто нас не станет искать...

Клей снова посмотрел на танцующую пару. Как раз в этот момент Дэниел Лоутон нагнулся и что-то шепнул Мэри на ухо, она мило рассмеялась.

Он невольно сжал зубы.

Между тем Брэнди обхватила узкими длинными пальцами бицепс Клея и слегка дернула:

– Ну идем же!

Однако он лишь отрицательно помотал головой.

 

Глава 6

Вынутая из петлицы Дэниела красная роза, увядая, лежала на длинной белой скамье. Рядом стояли бальные туфельки из лайки; чулки из тонкого шелка торчали из туфелек. Через высокую спинку скамейки была переброшена самая, пожалуй, интимная деталь дамского туалета – кружевные панталончики.

Небрежно брошенные на подлокотник, там же валялись отлично сшитые темные брюки. Белое льняное белье, видно, снимали совсем второпях, и оно, не долетев до брюк, осталось валяться на земле между двумя скамейками.

– Боже... Боже! – хрипел Дэниел сквозь сжатые зубы, и на шее его вздувались вены. – Да... Да!

Широко раскинув колени, в расстегнутой рубашке, он сидел на деревянной скамье, скрюченными пальцами вцепившись в покорно перед ним склоненную голову. Сердце громко стучало, жилы на ногах вздулись.

Не замечая ни музыки, ни смеха, ни людей, что были всего лишь в сотне ярдов от этого места, он целиком погрузился в стремительно нараставшее эротическое наслаждение. Ничего подобного до сих пор ему испытывать не довелось. Дэниел не мог даже представить, что может дойти до такого экстаза. Определенно ему отчаянно повезло!

Неправдоподобно красивая женщина зацеловала его до того, что он стал походить на восковую куклу в ее руках. Потом она расстегнула его брюки, стала трогать, дразнить. Дэниел и сам удивился размеру своего мужского достоинства – так она его возбудила. Он был горд. Еще бы – таким действительно можно гордиться.

Брэнди восхищенно смотрела на него, словно ничего подобного никогда не видела, и это ласкало его самолюбие. Она сказала ему, что никогда еще не встречала такого мощного жеребца. Размер его твердости внушал такое благоговение, которое не жалко почтить особым вниманием.

Теперь она сидела босиком на корточках между его расставленными ногами, дразня его умелым языком так, словно Дэниел был необыкновенно вкусным леденцом, она облизывала его от основания до самого кончика снова и снова...

Лишь иногда Брэнди останавливалась и спрашивала:

– Тебе нравится, дорогой?

– Да, но... Прошу тебя...

– О, я знаю, – шепнула она. – Уже скоро, мой шалунишка. Очень скоро...

Наконец, когда Брэнди достаточно его помучила и довела до такого возбуждения, что он не мог больше сдерживаться, она позволила его сильным пальцам направить в ее открытый рот набухшую от притока крови плоть. Глаза Дэниела закрылись в экстазе.

После нескольких кратких секунд невероятного наслаждения, которых было все же недостаточно, чтобы вызвать оргазм, Брэнди выпустила член изо рта, подняла голову и, убрав падавшие на глаза волосы, улыбнулась.

Дэниел не мог говорить, такие он испытывал физические мучения.

– Любишь меня? – спросила девушка, поднимаясь на колени и царапая ноготками его обнаженную грудь.

– Боже, конечно, люблю! – задыхаясь, пробормотал Дэниел. – Пожалуйста, скорее!

Довольная тем, что возбудила его настолько, что он уже никогда не забудет ни ее, ни эту встречу, Брэнди быстро задрала пышные юбки и, ловко забравшись на него верхом, глядя ему в глаза, медленно опустилась на его блестящий, влажный от ее слюны, твердый член.

– О-о!.. – Застонав, Дэниел схватил ее за голые ягодицы и вошел в нее.

Через несколько минут, когда он кончал, Брэнди стремительно наклонилась к нему, закрыв его рот своим, чтобы заглушить стон. Буря в конце концов миновала, и она устало упала на партнера, положив голову ему на плечо, на ее губах играла победная улыбка.

– Господи, что же мы делаем? – Придя наконец в чувство, Дэниел торопливо ссадил с себя девушку. – Нас могут тут застукать.

Брэнди тихо рассмеялась – испуганной она отнюдь не выглядела.

– Всего минуту назад опасность быть обнаруженным тебя не волновала.

Оттолкнув ее, Дэниел поднялся на ноги, тревожно огляделся и схватил брюки.

– Одевайся, Брэнди, нам надо вернуться, пока нас не хватились.

– Зачем? Чтобы ты снова мог танцевать с этой глупой девчонкой? – Она игриво пощекотала ему грудь: – Напрасно тратишь время, Дэниел. Мэри видит только Клейтона Найта.

Молодой человек резко отшвырнул от себя руку Брэнди.

– Еще до конца лета она забудет о существовании этого угрюмого сына портнихи, – раздраженно произнес он.

– Возможно. – Брэнди аккуратно сложила уголком кружевные панталончики, а потом потянула Дэниела за полу фрака и сунула их в нагрудный карман. – Но еще до того как закончится бал, ты забудешь о существовании глупой девчонки Мэри Эллен Пребл.

Теперь, когда брюки снова были на нем, Дэниел Лоутон вновь обрел способность улыбаться. Застегивая пряжку, он внимательно посмотрел на Брэнди. Брэнди ему нравилась, и еще как! Она была милой и страстной, да к тому же могла делать такое, о чем другая девушка боялась даже помыслить. Забавно будет снова вернуться на бал и, смешавшись с толпой, танцевать, зная, что под юбками у нее ничего нет и что ляжки с внутренней стороны у нее липкие от остатков их страстного совокупления.

Вероятно, она даже сможет заставить его забыть о том, что он хотел наложить лапу на красивую златокудрую Мэри Эллен Пребл. Скорее всего она действительно еще совсем ребенок и стала бы громко плакать и звать на помощь своего папочку, если бы он всего лишь попытался ее поцеловать.

Взяв Брэнди за подбородок, Дэниел чуть приподнял его:

– Ты ведь знаешь, кроме тебя, Брэнди, для меня других женщин не существует.

– Для меня ты единственная девушка, Мэри.

– Правда? И все равно я была вне себя от ревности, когда увидела тебя с ней.

Клей с Мэри кружились в вальсе, и мягкий свет японских фонариков струился на их головы. Он держал ее на некотором расстоянии – так и полагается молодому человеку вести в танце юную леди. Клей всегда придерживался приличий, к тому же он прекрасно понимал, что за ними наблюдают родители Мэри. При этом ему очень хотелось сократить расстояние до минимума, чтобы можно было шептать ей на ухо слова любви.

– Мэри, драгоценная моя, – произнес он очень тихо, чтобы только она могла его слышать, – ни к чему тебе ревновать меня ни к Брэнди Темплтон, ни к какой другой девушке.

– Тогда почему ты был с ней? Куда вы направлялись? Что было бы, если бы музыка не закончилась и я не пошла бы тебя искать?

– Я сказал тебе, что просто стоял и отдыхал. Это она ко мне подошла.

– И?

– И ничего. Она сказала, что ей слишком жарко и что она хочет отдохнуть от танцев. Это все.

– Нет, не все. Она схватила тебя за руку. Куда она хотела тебя отвести?

Клей почувствовал, что краснеет.

– В летний домик.

– В летний домик? – Брови Мэри поползли вверх.

– Тсс! – Клей нахмурился: – Не так громко.

– Но это же наше место – только твое и мое. И ты пошел бы туда с ней?

– Нет, не пошел бы. Я и не пошел.

– Но подумал об этом – чтобы пойти туда...

– Если бы я туда и пошел, – резко оборвал Клей, – то только потому, что ты смеялась в объятиях Дэниела Лоутона, как раз когда Брэнди предложила мне туда пройтись. Ты четыре раза с ним танцевала, и ты улыбалась ему, и кокетничала, и позволяла ему прижимать тебя! – Глаза Клея метали искры.

Чувствуя, как ее переполняет чувство любви и нежности, Мэри остановилась. Ей страшно хотелось закинуть руки Клею на плечи и поцеловать его крепко-крепко, а потом никогда не отпускать. Она и в самом деле положила руки на плечи своему спутнику, приподнялась на цыпочки и прошептала ему на ухо:

– Я терпеть не могу Дэниела Лоутона: он испорченный, надменный и скучный тип.

Она заглянула Клею в глаза, и ей показалось, что он еще не вполне убежден.

– Он богат, красив и образован, – буркнул Клей.

– Наплевать. Если бы он даже...

– Мэри Эллен, гости начинают расходиться, – перебил дочь Джон Томас Пребл, неожиданно появляясь за ее спиной. – Вспомни о хороших манерах и проводи гостей как положено.

Через полчаса Джон Томас Пребл закрыл парадные двери. Гости разошлись, из посторонних остался один лишь Клей.

– Уже поздно, сынок, – сказал, обернувшись, Джон Томас. – Тебе пора.

– Да, сэр, – послушно ответил юноша.

– Я велел Сэму отвезти тебя в экипаже.

– Большое спасибо, сэр.

– Мэри Эллен. – Джон подошел к дочери. – Попрощайся с Клеем и иди спать.

– Сейчас, папа. – Мэри Эллен почему-то продолжала стоять на месте.

– Ну ладно, вы уж сами как-нибудь разберитесь. – Джон Томас сонно зевнул. – Спокойной ночи, дети. – Вздохнув, он направился наверх, чтобы присоединиться к жене, которая уже некоторое время назад ушла в спальню.

Ни Клей, ни Мэри Эллен не шевельнулись до тех пор, пока не услышали, как открылась и закрылась дверь наверху. Лишь спустя полминуты Мэри Эллен шепнула Клею:

– Я провожу тебя до кареты.

Вместо ответа он молча кивнул.

Белая луна медленно плыла сквозь облака. Где-то внизу, на реке, прогудел пароход. Громко стрекотали цикады, лягушки пели страстным хором. Жара спала, приятный ветерок задувал с юга.

Юные влюбленные медленно брели к поджидавшему экипажу. Золотая головка Мэри Эллен лежала у Клея на плече, рука ее пропала в его ладони.

Пара черных коней беспокойно зашевелились. Зазвенела упряжь.

Старый Сэм, сидевший на козлах, увидев приближающихся к экипажу детей, сперва широко улыбнулся, потом отвернулся и уставился вдруг куда-то вдаль.

Клей и Мэри Эллен понимающе переглянулись – они знали, что старый и верный слуга дает им возможность поцеловаться на прощание.

– Да благословит Бог его доброе сердце, – сказала Мэри Эллен и улыбнулась Клею.

– Таких, как он, один на миллион. – Клей нежно обнял ее.

Они целовались возле кареты, залитые лунным светом. Раз, два, три... Наконец Клей оторвал свои горящие губы от губ Мэри Эллен и хрипло произнес:

– Мне пора.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал. – Она со вздохом прижалась к нему стройным девичьим телом. – Мне хотелось бы, чтобы ты никогда меня не покидал.

Клей глубоко вздохнул, опьяненный ароматом ее золотых волос.

– И я тоже.

Его ладони скользнули по ее спине и замерли на бедрах.

– Ты ведь придешь ко мне завтра? – Мэри спрятала лицо у него на плече.

– Конечно, приду.

– Я попрошу кухарку, чтобы она завернула нам остатки с сегодняшнего пира, и мы пойдем на пикник.

– Мы будем плавать?

– И плавать тоже. – Она прижалась губами к его горлу, заставив сердце Клея забиться от волнения.

 

Глава 7

Корзинка с едой стояла нетронутая на поросшем травой берегу, покрытая красно-белой клетчатой салфеткой, заботливо подоткнутой, чтобы ни солнце, ни пыль не испортили угощения. Однако для юной пары заботливо уложенные вкусности явно не представляли интереса. Если их и одолевал голод, то иного рода – голод друг по другу.

Не успели они выйти из Лонгвуда, как не сговариваясь бегом помчались вниз, туда, где в прогалине между скал был вход в их тайное укрытие – полянку и заводь перед ней. Клей опустил корзину на траву и повернулся к Мэри Эллен. Глаза его стали дымчато-серыми, теплыми и нежными. Он протянул к ней руки, обнял ее и привлек к себе.

Когда его лицо оказалось вровень с ее лицом, он замер. Теперь его рот был всего лишь в дюйме от ее губ.

Нежно и очень серьезно Клей сказал:

– С той самой минуты, как я покинул тебя вчера, я только и мечтал, что об этой минуте. Поцелуй меня, Мэри. Поцелуй меня так, чтобы я узнал, что ты любишь меня так же сильно, как я люблю тебя.

Мэри Эллен высунула кончик языка и облизнула губы, затем запрокинула голову и поцеловала его. Клей вздохнул от удовольствия, когда ее теплые губы коснулись его губ. Его ладонь лежала у нее на затылке, он словно помогал ей, пока она его целовала.

Мэри нарочито медленно провела влажным кончиком языка по его губам, и Клей открыл рот, пропуская ее в себя. Она тут же стала делать все те искушающие, ласкающие движения, которым он ее научил.

Сердце Клея забилось сильнее, когда он, согнув колено, просунул его между ее ногами. Через одежду Мэри Эллен инстинктивно потерлась о его худое и твердое бедро.

Следом и руки Клея пришли в движение – они медленно опустились на ее ягодицы. Он чуть приподнял Мэри, чтобы она могла теснее к нему прижаться, и почувствовал, как она начала более интенсивно тереться о его ногу, то поднимаясь, то опускаясь.

К тому времени как этот долгий поцелуй завершился, оба они раскалились жарче, чем июньское солнце.

Задыхаясь, дрожа от переполнявших его ощущений, Клей оторвался от нее. Веки его отяжелели, серебристые глаза тускло сверкали от страсти, грудь часто вздымалась и опадала с каждым тяжелым ударом сердца. Смуглое горло его в разрезе белой рубахи блестело от испарины.

Мэри Эллен тоже не оставалась безучастной к происходящему. Дыша часто и неглубоко, она вцепилась в его бицепсы, чтобы не упасть, а лбом прижалась к его груди.

Наконец Клей обрел дар речи:

– Было время, когда только через несколько часов мы становились такими. А теперь – один поцелуй, и вот... – Он замолчал – ему не хватала воздуха.

– Да, Клей, – задыхаясь ответила она. – О да, ты совершенно прав...

Какое-то время они продолжали стоять неподвижно – ослабевшие от страсти, но еще пытавшиеся бороться с неизбежным.

– Может, поплаваем? – Клей, конечно, понимал, что плавание им не поможет, но ничего другого ему просто не приходило в голову. – Нам неплохо бы охладиться.

– Да, – слабым голосом сказала Мэри. – Плавание – как раз то, что нам поможет.

Когда Клей отпустил ее, она попятилась. Ни он, ни она не смели отвернуться друг от друга, и Мэри Эллен начала дрожащими пальцами расстегивать крохотные пуговицы на летнем сиреневом платье. Смуглые руки Клея принялись работать над пуговицами рубахи.

Присев на корточки, Мэри Эллен сняла туфли и чулки, затем распрямилась и улыбнулась Клею.

Ее взгляд задержался на густом черном пушке его груди, когда он, стащив с себя рубаху, небрежно бросил ее на траву. Потом Клей смотрел не мигая на то, как Мэри Эллен, задрав сиреневое, с пышными юбками, платье, стянула его с себя и отпустила, словно гигантский сиреневый гриб, на траву.

Руки Клея прикоснулись к ремню брюк, одновременно Мэри Эллен нервно взялась за тесьму длинной кружевной нижней юбки. Клей расстегнул ширинку, снял штаны и бросил их на землю. Мэри потянула за тесьму, нетерпеливо спустив юбку, вышла из образованного ею на земле кольца, а потом отшвырнула юбку ногой в сторону.

Теперь, когда они оба остались в нижнем белье, момент неловкости прошел и Мэри Эллен сделала шаг к воде.

– Подожди. – Клей остановил Мэри, положив ладони на ее обнаженные плечи и заглянул в ее темные глаза. – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? Знаешь, да?

Она кивнула:

– Конечно, ты меня любишь.

– И ты мне доверяешь?

Мэри снова кивнула.

– Тогда позволь мне раздеть тебя, пожалуйста.

Мэри нервно поежилась:

– Но я ведь уже раздета.

– Я имею в виду – совсем.

Он ждал, затаив дыхание.

Мэри молчала в нерешительности. Наконец она сглотнула и кивнула золотистой головой. Тотчас же смуглые руки Клея начали расстегивать крохотные крючки батистового лифчика. Покончив с крючками, он медленно распахнул батистовый лифчик и спустил бретельки с ее рук.

Тонкая ткань с тихим шелестом опустилась на траву.

Глаза Клея беспрепятственно ласкали обнаженную, с розовыми сосками грудь Мэри. Затем он отыскал взглядом застежку на талии у ее панталон, опустился на одно колено и осторожно спустил кружевные панталоны ниже пупка.

В этот момент Мэри, затаив дыхание, инстинктивно схватилась за стремительно исчезавшее белье. Внезапно она засмущалась, почувствовав неуверенность и стыд.

– Ну же, – ласково укорил ее Клей, – не останавливай меня, любимая. Не сейчас. Убери руки и дай мне закончить.

Мэри Эллен неохотно убрала руки, и Клей привлек ее к себе, а потом прижался губами к ямочке у бедра.

Мэри невольно вздрогнула от внезапно пронзившего ее возбуждения, и тут же Клей прижался головой к ее животу, лаская нежную кожу своими шелковистыми волосами.

– Только раз, Мэри, пожалуйста, позволь мне раздеть тебя целиком. Позволь мне подержать тебя в объятиях нагую. Всего один только раз. А потом я никогда не стану тебя об этом просить.

Темные глаза Мэри Эллен закрылись. Пальцы ее нервно плясали по его обнаженным смуглым плечам, пока Клей стаскивал с нее панталоны. Она чувствовала, как мягкая ткань скользит по ягодицам, по напряженным бедрам, как падает от колен к лодыжкам. Сильные пальцы Клея сомкнулись вокруг ее левой лодыжки, приподняли ее ступню, окончательно освобождая от панталон. То же самое он проделал с ее правой ногой.

Мэри Эллен не смела открыть глаза. Теперь она была совершенно нага. Лицо ее горело огнем, и она вдруг испугалась того, что он найдет ее уродливой. Ей даже показалось, что вот-вот упадет в обморок, когда Клей, стоя перед ней на коленях, сомкнул руки вокруг нее и снова прижался щекой к ее обнаженному животу.

Наконец она распахнула ресницы и увидела черную голову Клея. Что-то странное поднялось в ней, и она погрузила пальцы в его шевелюру, прижав его к себе еще теснее.

Несколько долгих секунд они оставались все в той же позе. Она не двигалась: нагая, залитая солнечным светом, вцепившись в его волосы; глаза ее сияли от любви и возбуждения. Он в белом нижнем белье стоял перед ней на коленях, прижавшись разгоряченной щекой к ее плоскому животу, щекоча вздрагивающими ресницами чувствительную плоть.

Какой бы юной и наивной она ни была, Мэри Эллен знала, сколь безмерна в это мгновение ее власть над Клеем Найтом. Впервые здесь и сейчас, в этот жаркий июньский полдень, она ощутила всю меру их любви друг к другу. С предельной ясностью она вдруг осознала, что он не только любит и желает ее, но готов поклоняться ей, как идолу, как богине. Сейчас он сделает для нее все, что угодно.

Все-все.

У нее не было ни малейшего сомнения в том, что если она прикажет ему молиться у ее ног, он и это исполнит. Она также знала, что, если запретит ему прикасаться к себе, он повинуется безоговорочно. Это новое знание наполнило сердце Мэри Эллен великой радостью и столь же великим страхом.

Впрочем, даже совершенно нагая, в руках Клея, Мэри была в такой же безопасности, как если бы ее охраняла рота солдат.

Если девственность ее будет утрачена здесь, на берегу реки, ей некого будет винить, кроме себя. Клей слишком сильно ее любит, чтобы сделать с ней что-то без ее согласия.

Словно угадав, что происходит сейчас в этой золотистой головке, Клей медленно поднял глаза на Мэри, и столько любви и нежности было в этом взгляде, что она решилась. Она отдаст ему все, о чем бы он ни попросил.

– Я люблю тебя сильнее, чем кого-либо на этой земле, и хочу тебя так сильно, что мне больно. И все же я не прикоснусь к тебе, если ты не хочешь меня.

Всецело доверяя ему, желая его, любя его от всего своего юного сердца, Мэри Эллен тихо прошептала:

– Люби меня, Клей, потому что... потому что я хочу этого больше всего на свете.

– Мэри, милая моя Мэри! – Клей накрыл ее бедра ладонями и опустил рядом с собой на колени, потом обнял и поцеловал. – Я такой же девственник, как и ты, любимая, – когда губы их разомкнулись, сказал он.

– Я рада.

– Но я не знаю, как нежнее любить тебя, а ты этого заслуживаешь.

– Мы научимся этому вместе, – ласково сказала Мэри. – Так же, как научились целоваться.

Послушно кивнув, Клей стащил с корзинки скатерть, и, как только расстелил на траве, они улеглись на нее. Лежа на спине, Мэри потянулась, а Клей прилег на бок, повернулся к ней лицом и приподнялся на локте. Под жарким слепящим солнцем они целовались и ласкали друг друга, шепча друг другу сладкие слова любви.

Никто из них даже не заметил, когда и как белье Клея оказалось снято; зато они знали теперь наверняка: обниматься и целоваться куда приятнее нагишом.

Несмотря на владевшее им возбуждение, Клей нервничал, он еще никогда в жизни не бывал так напуган. Ему отчаянно хотелось подарить Мэри как можно больше удовольствия, угодить ей, но он совсем не был уверен в том, что знает, как этого добиться. Он целовал ее, и, пока губы его оставались прижатыми к ее губам, он своей смуглой рукой накрыл ее бледную грудь, нежно потягивая кончиками пальцев набухший сосок.

Столь же неискушенный, сколь и Мэри, в чувственных утехах, он боялся сделать ей больно, и в то же время он был так возбужден, что не мог выдержать более ни минуты. И все же, уговаривая себя повременить ради Мэри, он продолжал целовать ее, ласкать...

Возбужденная жаркими поцелуями, нежными ласками его рук, зачарованная твердой плотью, которая, пульсируя, вжималась ей в живот, Мэри Эллен начала волнообразно двигаться под ним, и Клей почувствовал, что она уже готова к продолжению.

Подняв голову, он заглянул в ее блестящие от страсти глаза:

– Мэри, ты...

– Да, – прошептала она. – О да...

Рука Клея скользнула вниз по ее животу, медленно продвигаясь сквозь жесткие золотистые завитки к промежности. Мэри закрыла глаза, когда он дотронулся до нее там и, прервав поцелуй, продолжил ласкать одним пальцем, погружая его в жаркую влагу.

Вдруг она открыла глаза:

– Я тоже хочу потрогать тебя.

Клей внезапно испугался.

Что, если она прикоснется к нему и семя извергнется непроизвольно?

– Нет, Мэри...

– Да! – Она приподнялась. – Я думаю, тебе будет приятно.

Сдаваясь, Клей вытянулся на спине и, затаив дыхание, стал смотреть, как Мэри стыдливо сжимает пальцы вокруг орудия его мужества. Она держала его очень нежно, словно боялась сломать. Испытывая нечто вроде благоговейного страха перед тем, какой он был на ощупь, перед его размером, она быстро вошла во вкус этого нового упражнения, скользя нежными пальчиками вверх и вниз по всей шелковистой длине, а Клей молча терпел эту сладчайшую из пыток. Сердце его стучало в груди, как молот по наковальне, на губах, у бровей и на шее выступили бисеринки пота! Он хотел дать ей полную возможность играть столько, сколько ее душа пожелает, но тело его не в силах было это вынести.

Наконец он резко откинул ее руку, перекатился на живот и накрыл ее своим телом.

Не без волнения он устроился у нее между ногами, раздвигая их пошире, а затем, быстро войдя в нее, почувствовал напряжение барьера. Когда произошел разрыв, он понял, что причинил ей боль, но теперь его уже ничто не могло остановить, как бы сильно он этого ни хотел.

Твердая дрожащая плоть, которую он загнал в нее, словно имела собственную волю и совершенно игнорировала слезы, текущие из глаз Мэри, как и тот факт, что для нее все происходящее превратилось в сущую пытку. Эта плоть игнорировала и его собственные молчаливые приказы сдуться и не причинять ей больше боли, она не желала ничего и никого слушать; овладев ситуацией, плоть продолжала свою скачку, раз за разом погружаясь в ее нежное влажное тепло, пока мощный выброс не положил конец неодолимой агрессии.

Клей громко застонал, и Мэри, глядя на его смуглое, сведенное судорогой лицо, гадала, не сделала ли она что-нибудь не так.

Без сил опустившись ей на грудь, Клей стал говорить, как он сожалеет о том, что причинил ей боль, и как хочет загладить свою вину.

– Со временем я стану лучшим любовником, – пообещал он. – Я научусь отдавать тебе радость, какую ты дала мне.

– Лежать в твоих объятиях – это и есть самая большая радость. – Мэри погладила его по влажным волосам.

Когда Клей успокоился, они пошли к реке, где он нежно и терпеливо искупал Мэри Эллен. Вскоре оба они были чисты, и Мэри Эллен убедила его, что боли больше не чувствует. А дальше они стали играть так, как играли когда-то детьми: гонялись друг за другом по мелководью, потом нырнули на глубину и начали проделывать всевозможные подводные акробатические трюки. Выныривая на поверхность в самом центре заводи, они смеялись, а когда Клей схватил ее за распущенные, распластанные по поверхности воды волосы, похожие на сияющий золотистый веер, Мэри Эллен громко завизжала и шлепнула его по руке, вывернулась, после чего, изловчившись, нажала ладонями ему на голову. Клей перехватил ее за талию и потянул за собой вниз, до самого песчаного дна, где и поцеловал.

Стремглав вынырнув на поверхность, они отдышались и снова начали целоваться, а затем, выбравшись из воды, поспешили к расстеленной скатерти, упали на нее и принялись обсыхать под солнцем.

Весь день они провели в своем маленьком тайном убежище, угощая друг друга фигами, виноградом и сладкой клубникой из корзины. Сытые и счастливые, они задремали на солнышке – пара красивых здоровых молодых зверьков – нагие, не ведающие стыда в своем маленьком раю.

Все было просто великолепно до тех пор, пока небо над ними не переменилось. Черные тучи затянули чистую синеву небес, солнце вдруг куда-то пропало...

Клей резко проснулся от зловещего предчувствия, по его спине проползли мурашки.

Мэри тоже проснулась, вероятно, почувствовав его дрожь.

– Что с тобой?

Клей не ответил, он лишь крепче прижал ее к себе. У него внезапно стало нехорошо на душе, но он не мог понять почему. Он словно боялся, что кто-то может отнять у него его возлюбленную.

– Да что с тобой, Клей? – снова спросила Мэри, чувствуя, как тревожно забилось его сердце. – Скажи мне.

– Ничего, – ответил он. – Просто я так тебя люблю, что самому становится не по себе.

 

Глава 8

Это случилось на следующий же день.

Незадолго перед рассветом в понедельник утром в дверь дома, в котором жили Клей и его мать, Анна, громко постучал посыльный.

Клей тут же проснулся и, вскочив с кровати, поспешно натянул брюки. Пригладив ладонью взъерошенные волосы, он на ходу натянул рубашку и поспешил в коридор.

Анна Найт оказалась у двери раньше; потуже затянув пояс халата и перекинув длинную косу через плечо, она осторожно открыла дверь.

Хотя за дверью оказался всего лишь посыльный, который, протянув ей конверт, поклонился и ушел, Анна не сразу стала вскрывать конверт, а протянула его сыну.

Клей вскрыл конверт и начал читать вслух:

«Уважаемая миссис Найт,

С сожалением сообщаем вам, что ваш отец, коммодор Клейтон Л. Тайгарт, умер во сне в девять часов вечера сего дня. Адмирал Тайгарт страдал от неизлечимой...»

Клей протянул письмо матери и медленно покачал головой. Смерть деда не стала для него большой личной трагедией: как-никак коммодор дожил до восьмидесяти трех лет. Старый адмирал до последнего дня оставался в трезвом уме и мог сам о себе позаботиться, он сам настоял на том, чтобы остаться в пансионе для вышедших в отставку военных моряков, и последние десять лет считал его своим домом, несмотря на неоднократные предложения Анны переехать в Мемфис и жить в одном доме с дочерью и внуком.

Однако существовал один момент, который крайне огорчал Клея. Дело было в том, что со смертью деда умерла его единственная надежда на зачисление в Военно-морскую академию.

Анна положила ладонь на плечо сына, в ее глазах стояли слезы.

– Мне так жаль, сынок. Я каждый день молилась, чтобы твой дед дожил до дня, когда ты закончишь школу, и подал бы за тебя ходатайство в академию в Аннаполисе.

– Ничего, мама. – Клей похлопал мать по руке, а потом поцеловал в висок. – Начинай упаковывать вещи. Я пойду на пристань и попробую заказать билет на пароход.

Анна кивнула:

– Еще остался профессор Макдэниелз – он поможет тебе всем, чем может. Возможно, надежда еще есть и ты все же попадешь в академию.

– Да, мама. – Клей попытался улыбнуться, хотя сердце его было разбито. Только чудо теперь могло помочь его мечте сбыться.

К счастью, Мэри Эллен, другая «взлелеянная мечта» Клея, сумела утолить его скорбь по поводу утерянной возможности поступить в академию. Мэри расцеловала его и сказала: «Если веришь и хочешь чего-то по-настоящему, то обязательно этого добьешься». Она не сомневалась, что Клей непременно поступит в академию. Разве Анна не говорила, что профессор Макдэниелз сделает для этого все возможное?

– Ты непременно попадешь туда, – заверила она Клея. – Я просто знаю это, вот и все. Ты ведь хочешь этого больше всего в жизни, разве нет?

– Ты – самое большее, чего я хочу от жизни, – поправил ее Клей. – Пока ты со мной, я могу пережить что угодно.

Клей был уверен в этом.

Когда Мэри находилась в его объятиях, все остальное уже не имело значения. А в то жаркое и долгое лето это происходило довольно часто.

Познав близость, они никак не могли вдосталь насладиться друг другом и под любым предлогом старались уединиться. Оставшись наедине, они спешили укрыться в своем тайном речном убежище, в лесной чаще или в заброшенном доме – не важно где, лишь бы им никто не мешал. Они занимались любовью при всяком удобном случае, будь то днем или ночью, и все равно им было мало.

Даже пытку быть рядом и не иметь возможности прикоснуться друг к другу из-за присутствия посторонних они сумели превратить в наслаждение. Мэри Эллен обнаружила, как восхитительно возбуждает ее один лишь обмен взглядами с Клеем, когда он сидит в гостиной или за обеденным столом, беседуя с ее родителями. Клей неизменно вежливо отвечал на вопросы Джона Томаса об успехах в школе или о работе на хлопковой мануфактуре. Когда Джон Томас упомянул о возможном поступлении Клея в академию в Аннаполисе, молодой человек ответил, что со смертью деда такая возможность свелась для него практически к нулю. Во время этих бесед Клей намеренно не замечал Мэри Эллен.

Зато исполненными негой летними вечерами Мэри Эллен с удовольствием наблюдала за тем, как смуглые гибкие пальцы Клея сжимали хрустальный стакан с зеленым чаем со льдом. Она чувствовала, как по телу ее пробегают мурашки возбуждения, и знала, что эти красивые руки очень скоро, еще до наступления ночи, станут ласкать ее.

Мысли Клея были еще более опасными и нескромными, чем у Мэри, именно поэтому он старался смотреть на нее как можно реже. Временами одного взгляда на нее, сидящую напротив него за столом или на полосатом бело-бежевом диване в гостиной, хватало, чтобы разбудить в нем самые смелые эротические фантазии. Он ни на миг не мог забыть о том, как она выглядит, как она пахнет и какова она на ощупь под скромными летними платьями. Он едва мог дождаться момента, когда ему удастся вновь раздеть ее. Ему казалось, что он взорвется, если не займется с ней любовью прямо здесь и сейчас.

Сексуальное напряжение между ними было слишком интенсивным, и, чтобы не будить подозрений, они соблюдали крайнюю осторожность.

Оба были слишком молоды для брака, и Клей не смог бы обеспечить жену. Он предупреждал Мэри о том, что им придется подождать, если они надеются получить от Джона Томаса благословение на брак, и она соглашалась с ним, что лишь возраст мешает им вступить в брак немедленно; в том, что родители благословят союз с Клеем, она не сомневалась. Зато он не был так уж в этом уверен. Скорее всего аристократы Преблы все же предпочтут для своей дочери более достойную пару. Клею оставалось лишь надеяться: возможно, ему удастся хотя бы со временем доказать, что он достоин Мэри.

А пока юным влюбленным приходилось хранить свои отношения в тайне, как и решение однажды пожениться. Если бы кто-нибудь догадался, как далеко у них все зашло, их бы тут же разлучили, в этом ни один из них не сомневался.

Но несмотря на все трудности, все же иногда им удавалось урывать мгновения счастья в объятиях друг друга. Увы, лето, выдавшееся прямо-таки великолепным в тот год, слишком быстро катилось к осени. Юные любовники понимали, что промозглой зимой им куда труднее будет находить время и возможности для тайных свиданий.

– Но, папа, я не хочу переходить в Академию Святой Агнессы! – с надрывом воскликнула Мэри Эллен.

Дело происходило знойным днем в конце августа, Мэри Эллен стояла посреди кабинета отца и все время хмурилась.

– Ты поймешь, что была не права, как только окажешься там, дорогая. – Джон Томас Пребл сидел за массивным столом из красного дерева, откинувшись на спинку кожаного кресла, сцепив руки за головой.

– Нет. – Мэри была непреклонна. – Я хочу остаться здесь, где учатся все мои друзья. К тому же...

– К тому же у тебя появятся новые друзья, – перебил ее Джон Томас.

– Мне не нужны новые друзья. Мне нравятся те, что у меня есть.

– Погоди, Мэри Эллен. – Джулия поднялась с кожаной кушетки и, подойдя к дочери, обняла ее за талию: – Я-то думала, ты обрадуешься...

– С чего бы? Назовите мне хотя бы одну причину для радости.

– Как с чего? Девочки из самых привилегированных семейств Теннесси учатся в этой академии. Мы с твоим отцом желаем для тебя только лучшего.

Мэри Эллен тяжело вздохнула:

– Я знаю, мама. Но почему я должна радоваться возможности посещать какую-то душную старую школу с кучкой задавак?

– О нет, все не так плохо, – успокоила ее мать. – Ты растешь, Мэри Эллен, тебе уже шестнадцать. Пришло время научиться тому, чему в обычной школе тебя не научат. Академия Святой Агнессы выпускает широко образованных и хорошо воспитанных девушек.

– Да мне-то что с того! – Мэри Эллен предприняла последнюю попытку: – Папа, пожалуйста...

– Этот вопрос больше не обсуждается, – строго сказал Джон Томас и, разомкнув руки, положил ладони на стол. – В середине сентября ты отправишься на учебу в академию. – Он указал на дверь: – А пока можешь быть свободна и больше не расстраивай нас отказом, дитя мое. – Он порылся в кармане жилета и достал часы: – Уже вечер, а у меня еще полно дел. Не забывай, ровно в восемь мы должны быть на ужине у Симпсонов.

– В начале недели, папа, ты сказал, что мне не обязательно ехать к Симпсонам!

– Разве? – Джон перевел взгляд на жену.

Джулия кивнула:

– Ты правда так сказал.

– Ну, значит, тебе не обязательно ехать.

– Спасибо, папа. – Мэри Эллен расстроенно поплелась к двери, но Джон Томас внезапно остановил ее:

– Подожди минуточку. Кажется, Клей собирался прийти сегодня вечером?

Мэри Эллен обернулась и кивнула:

– Он сказал, что придет.

Джон Томас хотел было что-то возразить, но осекся и неловко улыбнулся:

– Вот и хорошо. Тебе не придется весь вечер торчать тут в одиночестве.

– Нет, не придется. – С этими словами Мэри Эллен вышла из кабинета.

Когда дверь за дочерью закрылась, Джулия удрученно взглянула на мужа, но Джон Томас продолжал улыбаться.

– Подойди ко мне, детка.

Джулия, шурша шелковыми юбками, подошла к мужу, и он, взяв ее руку, усадил к себе на колени.

– Ты напрасно так беспокоишься, дорогая.

– Да? А что, если Мэри Эллен продолжит воображать, будто влюблена в Клея Найта?

Джон Томас поднял руку, прикоснулся к броши с камелией, украшавшей высокий воротник модного платья жены.

– Я когда-нибудь тебя подводил?

– Нет, конечно, нет.

– И впредь не подведу. Я знаю, как держать в руках Мэри Эллен и как управиться с Клеем Найтом, если придется. Но уверяю тебя, никаких жестких мер не понадобится.

Джулия глубоко вздохнула и крепко обняла мужа:

– Прости меня, Джон, я веду себя как типичная мать-наседка.

– Ну и что тут особенного? – спросил он покровительственно. – Позволь мне заверить тебя, что перед тобой типичный муж-наседка – муж, который никогда не допустит, чтобы что-то удручало его жену. Придет время, и наша девочка выйдет замуж за молодого человека, который устроит и нас, и ее, это я тебе гарантирую.

 

Глава 9

Теплые дни золотого лета уступили место ворчливой прохладной осени. Листва в густых лесах Теннесси сменила цвет с изумрудного на золотистый и красно-коричневый. Увы, золотые и рубиновые уборы деревьев слишком красивы для того, чтобы жить долго: очень скоро золото и рубины поблекли, пожухли и, словно стыдясь своего безобразия, стали опадать с породивших их деревьев сухими и безжизненными коврами.

Джон и Джулия Пребл полагали, что любовь между Мэри Эллен и Клеем не продлится дольше лета. Молодость переменчива, порой достаточно бывает недолгой разлуки, чтобы чувства поблекли и умерли, как осенние листья.

Мэри Эллен станет студенткой Академии Святой Агнессы и не сможет часто видеться с Клеем, который, конечно же, не останется без пристального девичьего внимания. Кроме Мэри Эллен в школе немало красивых девочек, и все они не прочь завести с ним дружбу. Глядишь, к Рождеству он уже найдет себе подружку, и это сразу решит множество проблем.

Ко Дню благодарения родители Мэри Эллен уже готовы были поздравить друг друга с успехом – им казалось, что в отношениях между Мэри и Клеем явно наметилось охлаждение. Они искренне надеялись, что их красивая и ласковая девочка скоро найдет себе более подходящего парня, например, такого, как Дэниел Лоутон, молодой человек с хорошим образованием и весьма богатыми родителями, входящими в элиту Мемфиса.

Но пока старшие Преблы тешили себя подобными мечтами, страсть между Мэри Эллен и сыном портнихи разгоралась все сильнее. Теперь они, как величайшую драгоценность, ценили каждый миг, проведенный вместе.

После занятий Клей шел на работу и, значит, не мог навещать Мэри Эллен у нее дома, поэтому Мэри с нетерпением ждала выходных, ведь только в эти дни они могли быть вместе.

Клей учился и работал не покладая рук. Он боялся сглазить удачу, но мечта о поступлении в Военно-морскую академию уже не казалась ему такой уж неосуществимой – преподаватели в школе готовы были составить ему рекомендательное письмо.

Отношения между Мэри и Клеем, которые, как искренне верили старшие Преблы и как хотелось бы Анне Найт, были не более чем наивной и скоротечной детской влюбленностью, продолжали развиваться.

Пришло Рождество, и вместе с ним – ежегодные празднества и балы, на которые богачи Мемфиса, как обычно, не жалели денег. Один такой бал устраивался в городской усадьбе Джеймса Д. Лоутона в четверг вечером двадцать третьего декабря. Дэниел, единственный сын и настоящий красавец, был дома во время этого праздника, поэтому Джон Томас Пребл настоял на том, чтобы Мэри Эллен тоже поехала на бал.

А вот Мэри совсем не хотела ехать, она не сомневалась, что Клей, узнав, что она была на балу с Дэниелом Лоутоном, наверняка расстроится, и решила ничего ему не говорить.

В четверг двадцать третьего Мэри Эллен без всякого желания отправилась с родителями на бал. С какой бы радостью она осталась дома и провела этот вечер с Клеем у разожженного камина... но противостоять воле отца было не в ее силах.

Из высоких окон роскошного особняка Лоутонов лился яркий свет. Звуки музыки хлынули наружу, когда тяжелые, сделанные на заказ кипарисовые двери открылись и дворецкий в нарядной ливрее пропустил Преблов в дом.

Дэниел Лоутон, одетый в темный вечерний костюм, стоял в кругу таких же нарядных господ посреди гостиной. Его взгляд сразу выделил среди прибывших роскошную блондинку в длинном плаще с капюшоном из малинового бархата. Забыв обо всем, сжимая ножку бокала с шампанским так, что побелели костяшки пальцев, он не отрываясь смотрел на нее.

– Пожалуйста, извините, – очнувшись, бросил он собеседникам и, поспешно поставив бокал на поднос, стал пробираться сквозь толпу.

Подойдя к Мэри Эллен как раз в тот момент, когда она расстегивала воротник-стойку длинного, отороченного мехом плаща, он вежливо спросил:

– Вы позволите? – И тут же подхватил соскользнувший с ее плеч плащ.

Мэри Эллен обернулась, и Дэниел одарил ее широкой белозубой улыбкой. Зеленые яркие глаза его горели – он даже не пытался скрыть то, что девушка вызвала у него особый интерес.

Этот интерес не остался незамеченным ни Преблами, ни Лоутонами. Дэниел весь вечер крутился возле Мэри, стараясь не упускать ее из виду ни на минуту. Как ни досадовали на Дэниела другие юные леди, Мэри Эллен безраздельно владела его вниманием на протяжении всего бала.

– Давайте прогуляемся посаду, мисс Пребл, – предложил ей Дэниел уже через час после ее приезда.

– Не говорите ерунду, – не слишком вежливо ответила она. – На улице холодно.

Дэниел наклонил голову:

– Я могу согреть вас. Ну же, не отказывайтесь.

– Никуда я не пойду! – Мэри рассерженно топнула ногой.

Заинтригованный, Дэниел весь оставшийся вечер не оставлял попыток остаться с ней наедине, и, хотя Мэри Эллен этих попыток отнюдь не поощряла, ее родителям ситуация виделась совсем в ином свете.

Небезразлична эта ситуация была и молодой женщине, которая почла бы за счастье, если бы Дэниел с той же настойчивостью уговаривал ее прогуляться с ним по холодному ночному саду. Зеленея от ревности, Брэнди Темплтон пробормотала сквозь зубы:

– Ну, я тебе покажу, Мэри Эллен Пребл. Я все расскажу Клею Найту о тебе и Дэниеле Лоутоне.

Подняв воротник суконного пальто и засунув красные от холода руки в карманы, Клей, хотя и продрог до костей, добрался наконец до подъезда Лонгвуда. В этот вечер, двадцать третьего декабря, погода была особенно ветреной и промозглой.

Дом приветливо светился огнями, и Клей улыбнулся. В просторной гостиной ярко горел камин. Он уже чувствовал на губах сладкий вкус горячего сидра, которым его наверняка угостят в этом славном доме. А уж как удивится Мэри, увидев его!

Теперь Клей редко появлялся в Лонгвуде среди недели. Даже сейчас, когда школа была закрыта на зимние каникулы, свободного времени у него почти не оставалось. На каникулах он работал на хлопковой мануфактуре, где полный рабочий день составлял десять часов.

Однако в этот день он так сильно захотел увидеть Мэри, что больше не смог с собой бороться. Он должен услышать ее голос, увидеть ее, прикоснуться к ней.

Мать Клея подняла голову от шитья и нахмурилась, когда он, резко поднявшись со стула, заявил, что собирается пойти к Мэри.

– Сынок, уже поздно. В это время не принято ходить в гости к приличным девушкам. Кроме того, сегодня очень холодно, а до Лонгвуда идти и идти. – Анна улыбнулась и тихо добавила: – Я знаю, что ты хочешь увидеть Мэри Эллен, но до выходных осталось всего два дня. Подожди до субботы – ведь в субботу Рождество, и...

Клей отрицательно замотал головой:

– Не могу, мама. Я непременно должен ее увидеть. Ты понимаешь, должен! – Натянув пальто, он вышел из дома, а Анна только ниже склонилась над шитьем, и серые глаза ее заволокла дымка. Она волновалась из-за сына, хотела, чтобы он был счастлив, но, хотя не было девушки милее и резвее, чем Мэри Эллен Пребл, отлично понимала – эта красавица не для него. Мэри Эллен принадлежала к самым привилегированным кругам Мемфиса, а Клей – к тем, кто их обслуживает.

Преблы были аристократами, а Найты не были. Анна Найт не могла даже представить, чтобы такой гордец, как Джон Томас Пребл, так пекущийся о благе своей семьи, позволил единственной любимой дочери выйти замуж за человека, в жилах которого нет ни капли голубой крови.

Покачав головой, Анна отложила в сторону недошитый наряд, поднялась со стула, подойдя к окну, приподняла штору. Смахнув со стекла влагу, она грустно посмотрела вслед уходящему сыну.

Клей шел, быстро и широко шагая, – он явно торопился. Как видно, ему не терпелось увидеть свою любимую.

Наконец, свернув за угол, он скрылся из виду, и Анна закрыла глаза. Вздохнув, она устало прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Ей ли не знать, что такое любить без памяти. Но и то, как страсть может жечь и калечить, она тоже прекрасно представляла.

Сомнений быть не могло: теперь Анна Найт поняла, что ее сын уже познал вкус страсти.

Дуя на окоченевшие пальцы и переминаясь с ноги на ногу, Клей постучал и стал терпеливо ждать, пока ему откроют.

– Мистер Клей, неужели это вы?! – с улыбкой поприветствовал его дворецкий и широко распахнул перед ним дверь. – Заходите, а то совсем замерзнете.

– Спасибо, Тайтус. – Клей не заставил себя долго упрашивать и прошмыгнул внутрь. – Мое почтение мистеру и миссис Пребл. Мэри еще не спит? – Он с надеждой посмотрел вверх, на лестницу и, сняв пальто, передал его дворецкому.

– Мисс Мэри Эллен не спит, и, более того, ее нет дома.

– Нет? Но уже поздно. Где же она?

– Поехала с родителями на рождественский бал.

– Вот как. – Клей развел руками от огорчения. – И где же этот бал?

– Да разве за ними уследишь? – Тайтус неловко улыбнулся. – У них тут в каждом доме балы устраивают. Мистер и миссис Пребл столько приглашений получают, что я со счета сбился.

– Могу представить.

– Почему бы тебе не заглянуть на кухню? Мэтти сварит тебе горячий шоколад.

– Спасибо, Тайтус, но я лучше пойду домой. – Клей вздохнул. – Мне завтра на работу, а шесть утра уже не за горами.

– Это верно, – кивнул дворецкий. – Когда на дворе темно и холодно, лучше уж сидеть дома.

Надев пальто, Клей подошел к двери.

– Скажи Мэри, что я заходил, ладно?

– Конечно, скажу. Только она наверняка расстроится.

Тайтус прав, решил Клей, Мэри действительно может расстроиться, если узнает, что он заходил и не застал ее.

– Ладно, не стоит ей говорить. И ее родителям не говори, что я приходил.

– Хорошо, мистер Клей. Я никому не скажу. – Старик провожал взглядом незадачливого гостя, пока тот не скрылся в глухой ночи, а потом кряхтя закрыл дверь.

 

Глава 10

Роскошный дом, что когда-то стоял в конце аллеи, сгорел много лет назад, зимняя одежда устилала грубые доски пола кирпичной, увитой плющом сторожки.

Мэри Эллен обнаружила эту сторожку, когда помогала искать блудного пса одного из слуг. Собаку так и не нашли, зато сторожка оказалась весьма ценной находкой для нее и для Клея.

Впервые с наступления рождественских каникул они были вместе. Клей по случаю нанял коляску, сказав, что хочет покататься с Мэри Эллен по окрестностям, и эта коляска доставила их прямехонько сюда.

Первым делом Клей, используя бумагу и щепки, которые по счастливой случайности оказались в сторожке, разжег камин. Затем они зажгли с полдюжины свечей, которые предусмотрительно захватили с собой, и, расставив свечи на полу, вступили в этот огненный круг, сняли с себя зимние одежды и расстелили их на полу.

Посмотрев друг на друга, они радостно засмеялись, затем упали на колени и стали целоваться.

За какие-то минуты они скинули с себя все, что на них было, и, согретые страстью, любили друг друга в огненном кругу на полу, а потом молча лежали рядом, ожидая, пока уляжется сердцебиение.

– М-м, – довольно промычала Мэри и плотнее придвинулась к Клею.

Ей особенно нравилось смотреть на его красивое лицо сразу после любовных утех: глаза его, густо опушенные длинными ресницами, всегда были закрыты, а сам он напоминал ангела.

Мэри Эллен мечтательно улыбнулась, но вдруг улыбка сползла с ее лица и она озадаченно нахмурилась. Глаза Клея были широко открыты, он смотрел в потолок. Во взгляде его не было ничего от былой безмятежности.

Приподнявшись на локте, Мэри Эллен убрала за ухо выбившуюся прядь.

– Что с тобой? Что-то не так?

Клей медленно повернул голову и скользнул взглядом по ее лицу. Сглотнув слюну, он сказал:

– Ты знаешь Брэнди? Брэнди Темплтон.

– Да, конечно. Ты и сам ее хорошо знаешь. Темплтоны живут неподалеку от Лонгвуда. А почему ты спросил? – Она не сводила с него встревоженного взгляда.

На его шее забилась тонкая жилка.

– Брэнди Темплтон с отцом заехали на хлопковую мануфактуру незадолго перед Рождеством, – Клей судорожно сглотнул слюну, потом закинул руки за голову, – и Брэнди сказала, что видела тебя на рождественском балу у Лоутонов. – Клей замолчал и пристально посмотрел на Мэри Эллен.

– Понимаю... – Она положила руку ему на грудь. – Я должна была сама тебе все рассказать, но...

– Брэнди сказала, что ты весь вечер протанцевала с Дэниелом Лоутоном.

Мэри стремительно перевернулась на живот и приподнялась на руках.

– Ложь! Я весь вечер только и делала, что от него бегала, и Брэнди отлично это знает.

– Хотелось бы верить...

– О Господи, это я во всем виновата! – воскликнула Мэри, и на глаза ее навернулись слезы. – Надо было раньше рассказать тебе об этом бале. Я не хотела идти, просила, чтобы меня оставили дома, но отец настоял.

– И ты ни разу не оставалась наедине с Дэниелом Лоутоном? – с надеждой в голосе спросил Клей. – Ты не позволила ему отвезти тебя домой с бала или...

– Господи, конечно, нет! Никогда! Ни за что! Единственное, в чем я перед тобой виновата, так это в том, что не сказала тебе сразу. Это моя ошибка. – Слезы ручьем полились у нее из глаз. – Большая ошибка. Я не хотела тебя расстраивать, вот и промолчала.

Клей присел рядом с ней, глаза его, такие холодные еще минуту назад, потеплели, и он нежно обнял Мэри Эллен, погладил ямочку на ее горле.

– Ничего, – вздохнул он. – Я тоже не был вполне честен с тобой.

Мэри заморгала, прогоняя слезы.

– Не вполне честен? У тебя что-то было с другой? Кто это? Брэнди? Ты...

– Нет, Мэри, конечно, нет. Ты моя девушка, и я никого другого не хочу. Просто я приходил в Лонгвуд в тот вечер, когда ты была на балу.

Мэри Эллен удивленно вскинула брови:

– Приходил? Но Тайтус мне ничего не сказал... А почему ты молчал?

– Не хотел, чтобы ты расстроилась. Я ведь проделал весь этот путь по холоду зря – так выходит. – Он наконец улыбнулся. – Ну вот я и попросил Тайтуса ничего тебе не говорить.

Мэри наконец тоже улыбнулась. Она хотела оградить Клея от переживаний, а он, оказывается, пытался уберечь ее.

Рука Клея скользнула к ее лицу, и он осторожно вытер слезы с ее мокрых ресниц, а потом Мэри Эллен положила голову ему на плечо:

– О, Клей!

– Ты ведь никогда меня не бросишь, верно, Мэри? – Клей погрузил пальцы в ее распущенные волосы и заглянул в ее блестящие от слез глаза.

– Нет, мой любимый. Никогда и ни за что.

В Теннесси пришла весна, а Мэри Эллен все еще не оправилась от своей детской увлеченности Клеем Найтом. Родители девушки не на шутку обеспокоились. Будучи людьми мудрыми, они не пытались отговорить ее или запретить встречаться с предметом ее обожания. Преблы слишком избаловали дочь, позволяя ей делать все, что хочется, и теперь было поздно что-либо менять. Стоило им проявить жесткость, и тогда с надеждами на благоприятный исход можно было распрощаться навсегда.

Им оставалось только ждать, когда чувство их дочери к Клею остынет само собой, и они не сомневались, что рано или поздно это произойдет.

Разумеется, Джон Томас Пребл даже помыслить не мог, что его единственная дочь выйдет замуж за сына простой портнихи. У него на примете имелся куда более подходящий зять, и он был уверен, что однажды Мэри Эллен, проснувшись, решит, что провести жизнь с красивым мужчиной ее круга для нее куда предпочтительнее. Таким мужчиной вполне мог стать благородный Дэниел Лоутон.

Но весна уступила место лету, а Мэри Эллен не проявляла никаких признаков того, что Клей Найт начинает ей приедаться.

Джулия Пребл стояла у высокого окна и наблюдала за тем, как юная пара рука об руку направляется к летнему домику. Жаркий июльский день уже клонился к вечеру, и внезапно Джулия почувствовала, что больше не может этого вынести. Пора что-то предпринимать.

Она отвернулась от окна и в отчаянии всплеснула руками.

– Джон, ты немедленно должен их остановить! – выкрикнула она, чувствуя, что находится почти на грани истерики. – Ты должен запретить Мэри Эллен встречаться с Клеем Найтом и немедленно прекратить это безобразие.

Джон Томас Пребл невозмутимо поднялся с кресла и направился прямиком к буфету из розового дерева. Достав оттуда графин с бренди и два бокала, он налил себе и жене и, подав ей бокал, попросил ее выпить его залпом. Она повиновалась, и он, взяв у нее из рук пустой бокал, поставил его на столик, а затем подвел жену к дивану.

Сев рядом, Пребл протянул ей свой нетронутый бокал:

– И это тоже выпей, дорогая.

Джулия не стала прекословить мужу.

Когда и этот бокал опустел, Джон Томас обнял жену за хрупкие плечи:

– Вот так-то лучше. А теперь послушай меня и не перебивай, пока я не закончу. Идет?

Она вздохнула:

– Я готова выслушать тебя.

– Вот и хорошо. Я понимаю, как и ты, что мы стоим перед лицом весьма опасной ситуации, и принимаю на себя всю ответственность. Признаюсь, я был уверен в том, что Клей Найт надоест Мэри Эллен гораздо быстрее.

– Этого не случится, Джон, потому что...

– Пожалуйста, Джулия. – Пребл покачал головой, словно призывая жену хранить молчание. – Запретить Мэри встречаться с Клеем не значит решить проблему, и ты сама это знаешь. Стоит тебе или мне хоть как-то дать ей понять, что мы не одобряем ее выбор, как мы потеряем дочь навсегда. Пообещай, что ничего такого не сделаешь.

Джулия вздохнула:

– Обещаю.

Джон Томас улыбнулся:

– Дай мне еще немного времени, и я сделаю визиты нужным людям. – Он прикоснулся губами к побледневшей шеке жены. – Я найду самый безопасный способ спасти нашу взбалмошную дочь.

Пребл знал, о чем говорил.

К концу лета старшие Преблы стали проявлять к Клею неожиданно теплые чувства, и молодой человек был весьма рад этому обстоятельству. Джон Томас Пребл проникся к парню особенно дружеским расположением, он делал все, чтобы Клей чувствовал себя в Лонгвуде как дома. Джон вел себя с Клеем как с равным, проявляя искренний интерес к тому, какие суждения высказывал его юный друг.

Клею казалось, что такая перемена в отношении его вызвана прежде всего изменениями, происшедшими с ним в последнее время. Он вырос, стал взрослым мужчиной, ответственным за свои поступки. А еще он любил их дочь, Мэри Эллен Пребл, и готов был на ней жениться. Клей испытывал большое облегчение оттого, что теперь мог говорить с Джоном Томасом совершенно свободно, и очень часто беседы между ними возвращались к одной и той же теме – жгучему желанию Клея поступить в Военно-морскую академию в Аннаполисе.

– Ты знаешь, Мэри, – как-то июльским вечером радостно сказал Клей и нежно обнял ее, – я думаю, что на самом деле нравлюсь твоему отцу.

Мэри Эллен засмеялась – таким смешным показалось ей это признание.

– Ну конечно, ты ему нравишься, глупышка. – Она нежно погладила его по щеке. – А как же иначе!

 

Глава 11

Клей Найт шел прямо в расставленную для него сеть.

Все лето Джон Томас хитро обрабатывал его. Он не торопился, действуя точно по плану, отвечающему его долгосрочным целям. Когда настало время, все уже было готово к тому, чтобы окончательно завоевать доверие наивного юноши, и Джон сделал решающий ход.

Теплым вечером в середине августа, когда Клей пришел в Лонгвуд к ужину, Джон Томас встретил его у дверей и, широко улыбаясь, повел в просторную гостиную.

– Мэри Эллен немного запаздывает, – сообщил он. – Ты же знаешь, как это бывает у женщин: они одеваются вдвое дольше, чем мы, мужчины.

– Да, сэр, – с улыбкой ответил Клей. – Но ожидание всегда того стоит, не так ли?

– Верно, сынок. – Джон Томас закрыл тяжелые двустворчатые двери, словно отгораживаясь от всего остального мира. – Знаешь, – сказал он, обнимая Клея за плечи и провожая в освещенную мягким светом гостиную, – я даже рад, что сегодня Мэри Эллен и ее мать задерживаются.

Дружеская улыбка не сходила с лица Джона. Подойдя к буфету, он достал самый лучший бурбон из Кентукки и налил две маленькие стопки.

Клей озадаченно посмотрел на хозяина, когда тот протянул ему одну из стопок.

– Выпей со мной, мой юный друг, – подбодрил его Томас. – Давай. Одна стопка тебе не повредит, а наши дамы об этом никогда не узнают.

– Вероятно, сегодня у вас какой-то особенный день, мистер Пребл?

– Да, Клейтон. Сегодня у нас действительно есть особенный повод, чтобы выпить.

Клей поднес стопку к губам, опрокинул бурбон в горло и поморщился, а Джон Томас засмеялся и залпом выпил свое виски. Взяв у Клея пустую стопку, он отставил ее в сторону, а затем, немного помедлив, спросил:

– Ты ведь любишь Мэри Эллен, сынок?

– Да, сэр. Всем сердцем, – пылко ответил юноша.

– Это хорошо. – Джон, казалось, был весьма доволен услышанным признанием. – Ты тоже знаешь, что смерть твоего деда, адмирала Тайгарта, сильно понизила твои шансы поступить в академию.

Клей кивнул и уткнулся взглядом в пол.

– Да, это верно. Даже если мне поможет профессор Макдэниелз, надежды все равно мало. Боюсь, у меня почти нет шансов...

– Теперь есть! – бодро воскликнул Джон Томас. – Что ты скажешь, если я помогу тебе поступить в академию?

Клей вскинул голову. Серые глаза его расширились.

– Вы можете организовать это, сэр? Вы действительно так считаете?

– Почему нет? – Джон Томас весь лучился доброжелательностью. – Я, пожалуй, добуду для тебя назначение, о котором ты так долго мечтал.

– Даже не знаю, что сказать. – Клей сглотнул. – Для меня это так много значит, и я...

– Понимаю, сынок. Но конечно, полной гарантии я дать не могу.

– Да, и все же... Но когда? Я хочу сказать, когда вы думаете, что сможете узнать, что я смог бы...

– Я уже кое-что проверил. – Джон Томас понизил голос до шепота: – На самом деле я уже несколько месяцев прорабатываю этот вопрос. Мне удалось через моего старого и очень хорошего друга с крепкими политическими связями и близкого к академическим кругам договориться о том, чтобы тебя проэкзаменовали. – Встретив удивленный взгляд Клея, Джон Томас от всего сердца рассмеялся и добавил: – Я уже все устроил с билетами. Завтра утром ты отплываешь в Новый Орлеан на восьмичасовом пароходе, где пересядешь на «Каспиан», плывущий в Балтимор. Твое начальство в мануфактуре знает, что ты будешь отсутствовать две или три недели.

Клей был потрясен.

– Завтра утром? Вы не шутите? Я действительно уезжаю? Не могу в это поверить... – Лицо Клея светилось радостью. – Как мне вас отблагодарить?

– Нет-нет, никакой благодарности, сынок. – Джон Томас похлопал своего юного протеже по спине. – Мне приятно, что я могу тебе помочь. Тебе и Мэри Эллен, – неожиданно добавил он.

– Мне так не терпится рассказать обо всем Мэри! – Казалось, Клей готов был плясать от радости.

– Знаешь, я бы на твоем месте не торопился. Скажешь ей, когда поступишь в академию. – Джон Томас не переставал улыбаться. – Я хорошо знаю свою дочь: она своевольна и избалованна и потому предпочитает реальное ожидаемому. Кроме того, ни ты, ни я не хотим опростоволоситься перед ней, верно?

Клей перестал улыбаться.

– Да, но если я вдруг исчезну...

– Оставь это мне, и я позабочусь о Мэри Эллен. – Джон важно кивнул.

Двое мужчин оставались в гостиной еще примерно четверть часа. Джон Томас объяснял Клею, что ему предстоит по приезде в Балтимор. Он давал полезные советы, касающиеся того, как следует себя вести во время экзаменов.

– Не беспокойся, друг мой, – сказал он в заключение. – Я абсолютно уверен в тебе.

– Большое спасибо, мистер Пребл. Поверьте, я не обману ваших ожиданий.

– Знаю. А теперь запомни: когда мы присоединимся к нашим дамам, нам следует вести себя так, словно ничего не случилось. И после ужина, когда ты останешься наедине с Мэри Эллен – ни слова о нашем деле. Обещаешь?

– Даю слово.

За ужином Клею едва удавалось скрывать радостное возбуждение. Боясь выпустить кота из мешка, он говорил совсем мало, как и Джон Томас. Хозяин дома был весьма сдержан, и Мэри Эллен даже спросила у отца, не случилось ли чего. Вместо ответа он покачал головой, и она посмотрела на мать, но та поспешно опустила глаза. Мэри Эллен озадаченно нахмурилась и пожала плечами, но упорствовать не стала.

Когда ужин закончился и молодые остались наедине, Клей едва не проболтался, но вовремя вспомнил, что поклялся молчать.

– Что происходит, Клей? – Мэри Эллен высвободилась из его объятий. – Вы с отцом очень странно себя ведете. Вы что, поссорились? Он сказал тебе что-то плохое?

– Нет, конечно, нет.

– Тогда о чем вы шептались перед ужином? Что это еще за совещание?

Клей нервно улыбнулся:

– Никакого совещания не было. Ты не успела переодеться к ужину, и твой отец согласился составить мне компанию, пока ты не спустилась. Это все.

Мэри Эллен скептически приподняла бровь, но ничего не сказала, и Клей был даже рад этому обстоятельству. Он уже представлял себе то славное мгновение, когда, вернувшись из Балтимора, обнимет ее и расскажет о своем поступлении в академию в Аннаполисе.

Весь во власти сладостных мечтаний, Клей привлек Мэри Эллен к себе и поцеловал, а когда Мэри Эллен со вздохом прижалась к нему, она отметила про себя, что он выпил, и этот факт ее немало удивил. Она не помнила, чтобы Клей когда-либо пробовал спиртное, и то, что он выпил именно сегодня, ей показалось странным.

Поцелуй Клея стал настойчивее, и Мэри Эллен забыла о спиртном. Она забыла обо всем, кроме одного – как крепко она его любит.

Наконец Клей оторвался от ее губ.

– Мне надо идти, – сказал он, – становится поздно.

– Да нет же, совсем не поздно, – возразила она. – К тому же завтра воскресенье, и тебе не придется рано вставать на работу. – Мэри крепче прижималась к нему. – Не покидай меня, Клей.

– Но мне действительно надо идти. – Он встал, увлекая ее за собой.

– И все же я не понимаю, почему тебе надо уходить. – Мэри огорченно вздохнула. – Но ты придешь ко мне завтра, правда?

Клей посмотрел в ее темные искристые глаза, и ему очень захотелось рассказать ей правду. В восемь утра ему предстояло сесть на пароход и отплыть в Балтимор, а оттуда в Аннаполис. Разумеется, он вернется как можно быстрее, а если все пойдет как предполагалось и он поступит в академию, их с Мэри Эллен мечты вскоре осуществятся.

Все же усилием воли он удержал себя и не поддался слабости. Он не сказал ей ничего. Джон Томас Пребл пообещал ему, что возьмет все объяснения и заботу о Мэри Эллен на себя, и Клей полностью доверял ему.

– Пожелай мне доброй ночи, Мэри, – нежно сказал он и поцеловал ее, еще не зная, что этот поцелуй был прощальным.

Не знала этого и Мэри Эллен.

Войдя в просторную каюту величественного речного парохода «Красавица Галфпорта» в четверть восьмого утра в воскресенье, Клей счастливо улыбнулся и, окинув взглядом роскошное убранство, невольно присвистнул. Бросив на ковер маленький саквояж, он подошел к занавешенному бархатом иллюминатору и, приподняв штору, выглянул наружу. Щурясь от утреннего солнца, Клей окинул взглядом береговые утесы, среди которых белел Лонгвуд. Взгляд его остановился на знакомых окнах второго этажа, за которыми находилась спальня Мэри. Он представил ее, спящую, теплую, разомлевшую во сне, и ему стало грустно.

Поспешно опустив взгляд, он отошел от иллюминатора, скинул пиджак и плюхнулся на мягкую кровать. Блаженно вытянув ноги, он закинул руки за голову, закрыл глаза и стал мечтать о том дне, когда они с Мэри смогут наконец спать в одной постели.

Убаюканный сладкими видениями, Клей задремал. Он не проснулся, даже когда, отдав прощальный гудок, пароход отчалил от заполненной людьми пристани и, выйдя на середину Миссисипи, поплыл вниз по течению.

Зато Джон Томас отлично слышал гудок и видел, как отчалил пароход.

Он пристально наблюдал за происходящим из своего кабинета. И когда красавец корабль отдал швартовы, с облегчением вздохнул и улыбнулся.

Заложив руки за спину, не спуская глаз с медленно плывущего корабля, Джон Томас оставался там, где провел весь этот час, и не сходил с места до того момента, пока пароход не скрылся за поворотом реки. Только тогда он отвернулся от окна и опустился в кожаное кресло. Темные глаза его сияли. Мысленно поздравив себя с успешным претворением в жизнь своего хитроумного плана, Джон Томас протянул руку к хрустальному графину, стоявшему у него на столе, налил себе немного бурбона и выпил залпом. Потом налил и выпил еще – для храбрости. Сейчас ему предстояло провести в жизнь следующую – самую главную – часть своего плана.

Резко повернувшись в кресле, Джон Томас дернул за шнурок, и Тайтус тут же явился на зов.

– Полагаю, Мэри Эллен уже проснулась?

– Да, господин. Она проснулась и послала за завтраком.

Джон кивнул:

– Скажи ей, что я хочу ее видеть.

– Прямо сейчас, до завтрака?

– Сейчас, Тайтус, сию минуту.

– Слушаюсь, сэр. – Слуга поспешно вышел.

Не прошло и пяти минут, как за дверью раздался тревожный голос дочери:

– Тайтус, зачем я ему понадобилась?

– Не знаю, мисс, честное слово, не знаю.

Джон Томас глубоко вздохнул и поднялся с кресла. Когда Мэри Эллен появилась на пороге, она все еще была босой, распущенные светлые волосы спутались после сна и рассыпались по худеньким плечам. Мэри выглядела как милое невинное дитя.

– Папа, ты в самом деле хотел меня видеть? – В ее больших темных глазах светилась тревога.

– Да. – Джон кивнул. – Заходи, и поскорее.

Сердце Мэри Эллен забилось быстрее. Войдя в кабинет, она закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и вопросительно посмотрела на отца.

– Милая моя девочка, подойди ко мне, дружок.

– Что случилось, папа? – Увидев странное выражение на лице Томаса, Мэри Эллен не на шутку встревожилась.

Подобрав полы халата, она торопливо обошла массивный письменный стол и встала перед отцом. Джон Томас сжал ее руку в ладонях:

– Это из-за Клейтона Найта, моя хорошая.

– Из-за Клея? – Лицо Мэри Эллен исказилось страхом. – На мануфактуре случилась авария? Он... Ах нет, сегодня же воскресенье... – Сконфуженная, она замолчала.

Пытаясь сохранить спокойствие, Джон Томас тряхнул головой:

– Нет, Клей не пострадал, он просто ушел.

– Ушел? – Мэри растерянно смотрела на отца. – Куда ушел? Клей никуда не собирался. Немного позже он придет и...

– Нет, он не придет. – Джон нежно обнял дочь и погладил ее по золотистой головке. – Ну как мне сказать? Что мне сделать, чтобы смягчить этот удар?

Испугавшись не на шутку, Мэри Эллен доверчиво прижалась к отцу.

– Папа, я тебя не понимаю. Где Клей? Я должна увидеть его немедленно!

– Тс-с, тише, дитя. Ты должна забыть Клейтона Найта как можно скорее...

Мэри Эллен вскинула голову:

– Забыть Клея? Ты пугаешь меня, папа. Что случилось? Скажи мне, пожалуйста!

Джон Томас печально посмотрел в темные вопрошающие глаза дочери:

– Дорогая, ты ведь знаешь, что я ни за что на свете не стал бы причинять тебе боль.

– Да, но...

– Помнишь, вчера вечером Клей пришел раньше обычного, еще до того, как вы с матерью спустились в гостиную? – Джон с трудом перевел дыхание. – Он сказал, что хочет... что ему надо... со мной поговорить. Я полагал, что он собирается просить твоей руки, и поэтому...

– И поэтому?

Джон Томас снова тряхнул головой:

– Нет, не то. К своему непомерному удивлению, я узнал, что Клей... Боже, как это трудно!..

– Что? Скажи мне! – Лицо девушки горело огнем, в ушах стучала кровь.

– Мальчик, которого мы так хорошо знали, оказался совсем не так хорош. Клейтон Найт вчера вечером вошел и направился прямо к буфету с напитками. Он налил себе бурбон, выпил его одним махом и налил еще. Затем он сказал, что... Говорю тебе, Клейтон оказался бессердечным негодяем, который...

– Неправда! – возмутилась Мэри Эллен. – Это ложь.

– Это правда. Клейтон Найт несколько лет холодно и расчетливо тебя использовал, использовал всех нас, он оказался беспринципным, циничным карьеристом. – Лицо Джона перекосилось от наигранного гнева. – Этот негодяй вчера вечером явился ко мне с дьявольски изощренным предложением.

– Господи, да ты просто сошел с ума. Ты сам не знаешь, что говоришь!

– Еще как знаю, дорогая. Этот бессердечный ублюдок поднял стакан с виски так, словно хотел произнести тост за будущий успех. Он сказал мне буквально следующее: «Пора нам с вами выяснить отношения, Пребл. Вы не хотите видеть меня в качестве зятя, и я тоже не слишком этого хочу. Помогите мне получить то, что мне нужно, и я от вас отстану». Я спросил: «Господи, молодой человек, разве Мэри Эллен не та, кого вы ищете?»

Глаза Мэри наполнились слезами, она не верила тому, что говорит отец, и в то же время чувствовала себя так, словно ее ударили.

– Так Клей не любит меня, папа?

Джон Томас печально покачал головой:

– Этот подонок, этот сын портнихи ухмыльнулся и сказал: «Я терпел Мэри Эллен возле себя не один год. Помогите мне попасть в Аннаполис, и я оставлю вашу драгоценную дочку в покое».

– Нет и нет. – Мэри замотала головой. Жаркие слезы жгли ей глаза. – Клей не мог так сказать. Он никогда так бы не поступил. Я знаю, он меня любит. Слышишь?

Джон Томас обнял дочь за плечи:

– Я так же шокирован, как и ты, но... Он очень хотел попасть в академию. Я и представить не мог, что ради этого он... – Джон Томас погладил дочь по вздрагивающей от рыданий спине. – Мэри Эллен, дорогая, к несчастью, этот народ из низов не видит в нас людей, они лишь думают о том, что можно из нас выжать. Этот народец ни перед чем не остановится, знаешь ли...

Мэри надрывно всхлипывала.

– Клей не такой. Он не стал бы...

– Я когда-нибудь тебе лгал? – оскорбленно произнес Джон.

Мэри Эллен, однако, даже не обратила внимания на его вопрос.

– Если бы он сказал тебе все это, ты не позволил бы ему остаться у нас на ужин.

– Я не выгнал его немедленно только ради тебя и приказал остаться на ужин и вести себя так, словно ничего не случилось. Я заставил его поклясться, что он ни словом не обмолвится тебе об этом. – Джон Томас прижал дочь к груди. – Мне вовсе не хотелось, чтобы этот гнусный сукин сын тебе сам все рассказал.

– Нет! – всхлипывая, проговорила Мэри Эллен. – Клей не стал бы меня обижать. Он не стал бы меня обнимать, если бы...

– Если ты помнишь, он не стал вчера задерживаться. Я слышал, как ты вошла. Он как-то объяснил то, что должен уйти так рано?

Мэри Эллен почувствовала замешательство. Она пыталась задержать Клея подольше, но он покинул ее, так и не объяснив причину. Неужели ему так не терпелось поскорее от нее отделаться?

Внезапно ей вспомнился привкус алкоголя у него на губах, а ведь он не пил до этого. Выходит, ему потребовалось выпить для того, чтобы провернуть свою грязную сделку? Знал ли он, целуя ее на ночь, что это – прощальный поцелуй?

– Еще раз спрашиваю тебя, дорогая, я когда-нибудь тебе лгал? – вкрадчиво спросил Джон Томас.

– Нет, но...

– Я и впредь никогда не стану этого делать. Ну, довольно, моя хорошая, слава Богу, теперь все позади, а дальше твой папочка о тебе позаботится.

 

Глава 12

Джон Томас откинулся на высокую спинку кожаного кресла и посадил плачущую дочь к себе на колени, а потом стал качать ее, как качал, когда она была ребенком. При этом он ласково утешал ее и обещал, что скоро все у нее снова пойдет на лад, а он ей в этом поможет.

Когда наконец Мэри Эллен изнемогла от слез, хозяин Лонгвуда поднял бледную, обмякшую дочь на руки и понес ее наверх, в спальню, где, нежно уложив ее на мягкую пуховую перину, пробормотал:

– Поспи, дорогая, а когда ты проснешься, твой папа уже положит конец этому ужасному кошмару.

Чувствуя себя так, словно ей уже никогда не уснуть, Мэри Эллен с трудом закрыла распухшие от слез глаза. Она хотела, чтобы отец поскорее ушел, позволив ей остаться наедине со своим горем.

Надеясь, что его усилия не остались безрезультатными, Джон Томас поцеловал дочь в лоб и, на цыпочках выйдя из комнаты, неслышно прикрыл за собой дверь.

В коридоре он глубоко вздохнул и отправился на поиски жены.

– Дело сделано, – сказал он, жестом приглашая Джулию зайти в кабинет. – Клейтон Найт уже на пути в Балтимор, а через пару дней вы с Мэри Эллен отправитесь в Нью-Йорк и оттуда в Англию.

– Как она восприняла все это, Джон?

Мистер Пребл пренебрежительно пожал плечами:

– Как еще могла воспринять это девочка, которой сообщили о предательстве ее возлюбленного? В настоящий момент она подавлена, но долго это не продлится. – Джон Томас улыбнулся и потрепал жену по щеке: – Уже через месяц она забудет Клейтона Найта, обещаю. – Он гордо расправил плечи: – К тому времени Мэри станет счастливой супругой Дэниела Лоутона и будет наслаждаться медовым месяцем на юге Франции.

– Ох, не знаю, Джон. – Джулия Пребл вовсе не была так уверена в счастливом исходе всей этой затеи, как ее муж. – Откуда тебе известно, что Дэниел так уж хочет жениться на Мэри Эллен?

– Джулия, ты же хорошо знаешь, что мы регулярно встречаемся с отцом Дэниела Лоутона в клубе. Мыс ним не раз обсуждали приятную перспективу породниться домами. Джеймс Лоутон так же сильно хочет видеть Мэри Эллен своей невесткой, как и мы хотим видеть юного Дэниела Лоутона нашим зятем.

– Верно, дорогой, но как же насчет самих детей? Дэниел вот уже два года встречается с Брэнди Темплтон, и он может не...

– Не вижу никаких проблем. Дэниел не встречается с Брэнди в том смысле, который вкладываешь в это слово ты. Он спит с ней, дорогая. Старший Лоутон заверил меня, что в намерения его сына никогда не входил брак с Брэнди Темплтон. – Джон довольно улыбнулся: – Я видел, какими глазами Дэниел смотрит на нашу дочь. Он хочет ее с того момента, как она стала женщиной. Помяни мои слова, он будет счастлив использовать выпавший ему шанс. Что до Мэри Эллен, если Дэниел будет рядом – а он непременно будет рядом, – она, естественно, примет его поддержку. – Джон Томас громко щелкнул пальцами и засмеялся: – Не успеешь оглянуться, как она снова влюбится и выйдет замуж.

Джулия Пребл кивнула. В словах мужа был здравый смысл, и все складывалось к лучшему, в этом она была уверена. Бедная Мэри Эллен сейчас страдает, но она так молода. Разумеется, она перерастет свое чувство к Клею Найту, и у нее будет куда более счастливая жизнь после того, как она выйдет замуж за Дэниела Лоутона. Клей – приятный молодой человек, но он никогда не сможет стать своим в их кругу. К тому же бедняга Клей вовсе не заслужил того, чтобы на него всю жизнь смотрели сверху вниз.

Джон Томас достал из выдвижного ящика стола пакет:

– Вот маршрут вашего с Мэри Эллен путешествия. – Джулия взяла пакет, а Джон Томас принялся загибать пальцы, считая пункты назначения: – Итак, во вторник утром вы с Мэри Эллен выезжаете из Мемфиса. В Нью-Йорке вы садитесь на лайнер «Океания», в Лондоне поселяетесь в отеле «Коннот». Через пару дней Лоутоны тоже приедут в Лондон и поселятся в том же отеле, после чего, как бы случайно, встретятся с вами. Еще через пару дней Лоутоны пригласят вас присоединиться к ним и на яхте отправиться в Монте-Карло.

– А потом в Монако приедешь ты, – догадалась Джулия.

Джон Томас улыбнулся и покачал головой:

– Как раз вовремя, чтобы дать нашей дочери благословение на брак.

Через две недели после того, как так и не сумевшая прийти в себя от горя Мэри Эллен и Джулия Пребл взошли на борт парохода, отправлявшегося из Нового Орлеана в Нью-Йорк, ликующий Клей Найт сошел с парохода «Звезда Дикси» на пристань Мемфиса.

Ему не терпелось поскорее добраться до Лонгвуда и увидеть свою Мэри. У него были для нее восхитительные новости. Он представлял, как осветится радостью ее лицо, когда она узнает, что его приняли в академию. Годами лелеемая мечта наконец сбылась! Осенью он уже станет курсантом, а в тот день, когда закончит академию, они смогут пожениться. Она станет женой капитана морского флота!

С саквояжем в руке Клей спешил по запруженной набережной. Лавируя между пассажирами речных судов, портовыми грузчиками и телегами, груженными огромными мешками с хлопком, он пробирался сквозь толпу к извилистой тропке, поднимавшейся вверх по высокому склону, к Лонгвуду, к его Мэри.

Всю дорогу до белого особняка Клей бежал и так запыхался, что вынужден был остановиться у белой колонны, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.

Когда дыхание его пришло в норму, он постучал и при этом улыбался так, что яркостью его улыбка могла затмить само солнце. Клей не сомневался, что дверь ему откроет сама Мэри Эллен.

Однако дверь перед ним распахнула не Мэри, а седой дворецкий.

– Привет, Тайтус, – весело сказал Клей. – Надеюсь, Мэри дома? – Он уже нетерпеливо искал ее глазами на верхней площадке. Сейчас она бросится к нему навстречу...

Почему-то старый слуга никак не откликнулся на приподнятое настроение гостя.

– Мистер Пребл ждет вас в своем кабинете, – замогильным голосом произнес Тайтус. – Следуйте за мной.

Клей занервничал и перестал улыбаться.

– Мистер Пребл? А что он делает в Лонгвуде посреди дня?

Поскольку Тайтус не удостоил его ответом, Клей проследовал за дворецким по гулкому коридору. Недоброе предчувствие овладело им.

Дверь в кабинет была открыта. Тайтус поспешно удалился, так и не взглянув гостю в глаза.

– Заходи, сынок, – донесся из сумрачного кабинета низкий голос Джона Томаса Пребла.

У Клея по спине побежали мурашки. Он втянул в себя воздух, который словно обжег его изнутри. Ему показалось странным то, что шторы на окнах не были подняты и массивные дубовые двери на противоположном конце кабинета оказались закрыты. В помещении было жарко и душно.

Хозяин дома сидел за письменным столом из красного дерева; когда Клей вошел, он медленно встал.

– Мой дорогой мальчик. – По голосу Джона Томаса Клейтон сразу понял, что произошло нечто ужасное.

– Мистер Пребл, что случилось? – тревожно спросил он. – Вы не заболели? Почему вы сидите здесь в темноте и взаперти?

– Ах, – слабым голосом ответил Джон Томас, – я так плохо чувствую себя все последнее время, что... – Он вздохнул, подошел к окну и поднял тяжелые шторы. Яркий солнечный свет залил комнату. Только теперь Клей увидел, что седые волосы его собеседника в беспорядке, а лицо покрывает двухдневная щетина. Джон выглядел совершенно измотанным.

– Господи, только не это, – прошептал Клей. – Что-то случилось с Мэри? Она заболела? Ей плохо? Господи, нет...

Джон Томас покачал головой:

– Мэри не больна. – Щека его задергалась от нервного тика. – Но я боюсь, что тебе сейчас будет очень больно, сынок.

Клей, онемев, во все глаза смотрел на отца своей возлюбленной.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Где Мэри? Почему она не...

– Мэри Эллен уехала, Клей. – Джон Томас указал Клейтону на стул: – Тебе лучше присесть.

– Нет уж, я лучше постою, – решительно заявил Клейтон. – Где Мэри? Когда она вернется?

– Не знаю, как тебе все это сказать, – медленно произнес Джон Томас и провел рукой по взъерошенной седой шевелюре. – Так трудно отцу признаться в том, что его единственная дочь – глупая вертихвостка, обманщица, разбивающая сердца.

– Мэри? Обманщица? О чем это вы?

– Все это ужасно, просто ужасно! Клей, боюсь, что взбалмошная Мэри Эллен за то время, пока тебя не было, истоптала больше бальных туфелек, чем иным хватит на всю жизнь. – Джон Томас прикрыл ладонью глаза. – Сынок, я стыжусь собственной дочери, да поможет мне Бог. – Он опустил руку и печально посмотрел на Клея: – Как только я сказал Мэри, что ты уехал на пару недель, она тут же пригласила Дэниела Лоутона на ужин. В самый первый вечер твоего отсутствия она... они... Ты можешь это представить?

На лице Клея отразилось недоверие.

– Нет, сэр, – просто сказал он. – Я не могу. И я в это не верю. Мэри никогда не стала бы развлекаться с кем-то другим, когда...

– Когда она спит с тобой уже больше года, – перебил Джон Томас. – И я бы на твоем месте тоже в это не поверил. Но ты сам виноват, Клей: уложив мою девочку в постель, ты... – Теперь темные глаза Джона Томаса метали злобные искры, казалось, он пытался проклясть любовника дочери одной лишь силой взгляда.

Клей крепко сжал челюсти, на это ему нечего было ответить.

– Прости. – Джон Томас вдруг как-то странно обмяк. – Я не хотел выходить из себя, но я ведь расстроен не меньше твоего. Она моя дочь и ведет себя возмутительно, поэтому я и накинулся на тебя. – Пребл пододвинул к себе хрустальный графин с бренди и наполнил два стакана. – Да, так вот, насчет Лоутона. Это, должно быть, любовь с первого поцелуя. Они отправились в Европу, чтобы пожениться во Французской Ривьере. Медовый месяц они проведут на вилле Лоутона, на берегу Средиземного моря.

Смуглое лицо Клея стало серым, сердце болезненно сжалось. Ему вдруг показалось, что он прямо сейчас умрет.

– Этого не может быть! Мэри любит меня и никогда не стала бы...

– Увы. – Джон Томас беспомощно развел руками. – Мы пытались ее отговорить, но она уже все решила.

– Тогда с ней поговорю я, – пробормотал Клей. – Я должен понять, почему...

– Боюсь, это ничего не изменит. Они с Дэниелом Лоутоном неразлучны. Я понимаю, Мэри Эллен вела себя опрометчиво и больно ранила тебя своим предательством, но ты справишься. Ты умный, привлекательный, красивый молодой человек, и в твоей жизни будет еще в избытке красивых женщин. – Джон Томас в первый раз за весь разговор улыбнулся, но лицо Клея оставалось мрачным.

– Мне не нужен избыток красивых женщин, – со злостью сказал он, с трудом сдерживая душившие его слезы. – Мне нужна только моя Мэри.

 

Глава 13

Словно бледная тень, несчастная Мэри Эллен проводила долгие часы на палубе величественной «Океании», медленно рассекавшей серые воды Атлантики. Светлые волосы ее трепал ветер, юбки липли к стройным ногам, пока она бездумно смотрела вдаль, на свинцовые глыбы волн.

Ее буквально губила сердечная тоска. Она и знать не знала, что человек может так страдать. Иногда ей казалось, что еще один час такой муки – и она не выдержит.

Мэри призывала смерть – ей казалось, что мгновенная кончина может принести избавление. Не в силах думать ни о чем другом, она в мучительных подробностях восстанавливала в памяти события последней недели. Снова и снова она вызывала в памяти тот разговор с отцом. Те жуткие слова, что слово в слово повторил ей отец. «Я терпел Мэри Эллен возле себя не один год. Помогите мне попасть в Аннаполис, и я оставлю вашу драгоценную дочку в покое». О нет, ее возлюбленный просто не мог сказать такое!

Мэри Эллен до сих пор не могла принять как данность то, что случилось. Она не понимала, как могла так жестоко ошибиться в Клее, не могла поверить, что человек, которого она любила всем сердцем и душой, беззастенчиво ее использовал. Это просто не могло быть правдой. Произошла ужасная ошибка, и всему этому в конце концов найдется какое-то разумное объяснение. Если бы только она могла увидеться с Клеем, поговорить с ним! Клей любит ее, он не может причинить ей боль.

Или...

Мэри лучше других знала, как сильно хотел Клей попасть в академию – это казалось ему самым важным в жизни. Но разве она была для него ничем? Неужели он считал ее лишь проходной пешкой, которой можно пожертвовать во имя главной цели?

Самым горьким во всем этом было то, что он мог без труда получить и то и другое. Родители ее любили Клея, доверяли ему так же, как и она, – по сути, он уже стал членом их семьи. Но тогда почему?

Круг за кругом проходила Мэри все те же муки ада. То ей казалось, что во всем этом кроется какая-то фатальная ошибка, тогда как Клей действительно любит ее и продолжает любить, однако в следующий момент она уже верила в то, что все сказанное отцом – чистая правда и Клею, этому бессердечному, беспринципному, одержимому карьерой негодяю, никогда не было до нее никакого дела.

Безнадежность ситуации порождала у Мэри ощущение полной беспомощности, и она снова начинала плакать. Потом слез стало меньше и на смену им пришла депрессия. Поведение Мэри Эллен вызывало у ее матери все больше беспокойства. Дочь часами могла неподвижно стоять на палубе, вцепившись в перила, она не желала ни с кем общаться, а глаза ее были пусты и безжизненны.

В конце концов Джулии Пребл стало не по себе. Она пристально следила за дочерью, боясь, как бы та не выкинула какую-нибудь глупость. Того и гляди возьмет, да и бросится в море. Сердце матери ныло от сострадания к единственному ребенку, и она все чаще спрашивала себя, не совершили ли они с Джоном Томасом трагическую ошибку. А что, если Мэри Эллен никогда не забудет Клея? Что, если она останется несчастной до конца дней?

Нет, нет и нет. Этого не должно случиться! Мэри Эллен – тут же начинала убеждать себя Джулия – будет вполне счастлива с Дэниелом Лоутоном и однажды поблагодарит родителей за их рассудительность.

Наконец Джулия Пребл с дочерью прибыли в Англию, но Мэри Эллен лучше не стало. Она не разговаривала, едва прикасалась к пище, не могла спать. Никакие уговоры и попытки ее развеселить не приносили результата. Мэри Эллен сутками сидела в номере одна.

– Хорошие новости, дорогая, – однажды жизнерадостно сообщила Джулия. – Я встретила Лоутонов прямо тут, в отеле. Разве это не приятный сюрприз? – Поскольку Мэри ничего не ответила, Джулия решила сделать еще одну попытку: – Они пригласили нас поужинать вместе, и я...

– Нет.

– Поверь, дочка, я знаю, ты не очень хорошо себя чувствуешь, но...

– Не очень хорошо? – взорвалась Мэри. – Ты думаешь, что в этом все дело? Бедняжка Мэри Эллен, она сегодня нездорова. – В глазах дочери было столько холодного презрения, что Джулия невольно испугалась. – Неужели ты не понимаешь, что мужчина, которого я любила больше всего в жизни, оставил меня и жизнь для меня кончена! Я не хочу жить, раз Клея нет со мной. Теперь ничто для меня не имеет значения, ничто и никто. Тем более я не хочу ужинать с Лоутонами. А теперь, прошу тебя, уходи и оставь меня в покое!

У Джулии от страха расширились зрачки, и она схватилась за горло, почувствовав себя так, словно ей дали пощечину. Так дочь еще никогда с ней не разговаривала. Потрясенная до глубины души, Джулия пребывала в полной растерянности. Она понимала, что разговаривать с дочерью в таком состоянии бесполезно, и в конце концов попятилась и выбежала за дверь. Решив, что врач Мэри вряд ли поможет, она послала мужу тревожную телеграмму, спрашивая у него совета, и в ожидании ответа стала нервно ходить взад-вперед по вестибюлю отеля.

Когда посыльный известил ее о том, что, к сожалению, мистера Пребла не удалось разыскать, Джулии не оставалось ничего другого, кроме как послать записку Дэниелу Лоутону. Ей надо было как можно скорее переговорить с ним с глазу на глаз.

Через полчаса она уже сидела за покрытым нарядной скатертью столом в отделанной дубовыми панелями чайной комнате отеля, и Дэниел Лоутон расположился напротив.

– Наш план провалился, Дэниел, – срывающимся шепотом проговорила Джулия, проводя дрожащими пальцами по ободку хрупкой фарфоровой чашки.

В ответ Дэниел спокойно улыбался; он выглядел уверенным в себе и совершенно не взволнованным.

– Все будет хорошо, миссис Пребл, вы напрасно переживаете. Вот увидите.

– Нет-нет, вы не понимаете. Мэри Эллен страшно расстроена. Она любит Клея так сильно, что... – Джулия замолчала, представив, как должен воспринимать ее слова молодой человек, который надеялся вскоре обручиться с Мэри Эллен. – Она не только очень расстроена, но и настроена весьма скептически. Джон Томас рассчитывал на то, что Мэри верит всему, что он говорит, но она слишком умна для того, чтобы не догадаться. Она написала Клею, так что я боюсь...

– Мы вполне этого ожидали, миссис Пребл. Конечно, она написала Клею, и он, я уверен, тоже написал ей, но вся их переписка будет перехвачена благодаря стараниям мистера Пребла. Ни Мэри Эллен, ни Клей ни получат ни одного письма, адресованного друг другу. – Дэниел снова улыбнулся.

Джулия вздохнула и опустила глаза на розовую скатерть.

– Есть еще одна вполне реальная проблема, Дэниел.

– Какая?

– Мэри Эллен сказала, что она не будет с вами ужинать. Ни сейчас, ни потом.

Мэри Эллен упорно отказывалась иметь какие-либо дела со светловолосым красавцем, но Дэниел был настойчив. Он хотел заполучить Мэри Эллен и не собирался упускать свой шанс. В настоящий момент она слишком несчастна и слишком слаба, чтобы достаточно долго противостоять упорному наступлению, и Дэниел планировал воспользоваться ее слабостью.

Устав от безнадежности и хмурых лондонских небес, Мэри Эллен в конце концов поддалась уговорам и согласилась отправиться на юг Франции, погостить на вилле у Лоутонов.

Роскошная вилла из розового туфа возвышалась на высокой скале у сверкающей на солнце лазурно-синей гавани Монте-Карло, и гостям отвели в ней просторные, полные воздуха и света комнаты с видом на гавань.

Ночь радовала приятной прохладой, вокруг город сиял огнями, словно бриллиантами, а белые красавицы яхты со всего мира украшали собой синие воды. Множество вышколенных слуг были готовы выполнить любое желание Мэри...

За исключением одного-единственного.

Когда Мэри Эллен передала улыбчивому привратнику запечатанное послание и попросила отправить его как можно скорее, никому не говоря о ее просьбе, слуга услужливо взял письмо из ее рук, но вместо того, чтобы отнести его на почту, тут же доставил прямехонько в спальню Дэниела Лоутона. Поблагодарив исполнительного слугу, Дэниел взял конверт, быстро пробежал глазами адрес получателя, и запечатанное письмо отправилось в камин, огонь в котором горел не ради тепла, а исключительно в эстетических целях.

Скрестив руки на груди, Дэниел с улыбкой наблюдал, как корчится в пламени розовый конверт, подписанный аккуратным девичьим почерком. Убедившись, что и следа от послания не осталось, молодой человек отправился на поиски особы, писавшей письмо. Она явно нуждалась в сильном мужском плече, на которое могла бы опереться, и в широкой мужской груди, на которой могла бы выплакаться.

Вскоре к жене и дочери приехал Джон Томас, став еще одним почетным гостем виллы из розового туфа. На следующее утро после приезда Джон один, без супруги, стоял на широком, залитом солнцем балконе роскошных гостевых апартаментов. Щурясь на солнце, он смотрел на юную пару. Далеко внизу, там, где плескалось синее море, шли по песчаному пляжу, взявшись за руки, юноша и девушка. Джон Томас удовлетворенно улыбался. Улыбка его стала еще шире, когда жена подошла к нему и прижалась щекой к его плечу.

Взяв Джулию за руку, Джон не без самодовольства сообщил:

– Мэри Эллен и Дэниел Лоутон вышли на утреннюю прогулку. Еще немного, и прогулки под луной не заставят себя ждать. – Он набрал полную грудь свежего утреннего воздуха и обернулся к жене: – Ну что, дорогая, мой план отлично сработал.

– Надеюсь, – не слишком уверенно ответила Джулия. – От прогулки по пляжу до шествия к алтарю путь неблизкий.

– Не такой уж неблизкий, когда женщина так удручена и так ранима, как Мэри Эллен. – Джон прижал жену к себе и потерся подбородком о ее светлую макушку. – Не пройдет и месяца, как наша дочь станет женой Дэниела Лоутона.

Оба долго молчали, но Джулия первой нарушила тишину. Положив голову на плечо мужа, она тихо сказала:

– Да поможет нам Бог, когда Мэри Эллен и Клей Найт узнают, что мы с ними сделали.

– Ха! Не бойся, правду им никогда не узнать, – уверенно заявил Джон Томас. – Об обмане известно всего троим: тебе, мне и Дэниелу Лоутону.

 

Глава 14

– Дэниел Лоутон, согласны ли вы назвать Мэри Эллен своей законной супругой?

– Да.

Они стояли перед священником в маленькой каменной капелле на узкой улице самой древней части княжества Монако. Одетый в сшитый на заказ фрак и брюки в тонкую полоску, жених был высок и хорош собой, невеста выглядела очаровательно в длинном кремовом атласном платье, украшенном по подолу тысячами мелких жемчужин. Светлые волосы ее были зачесаны наверх и красиво уложены, фата до плеч покрывала прическу и бледное хорошенькое личико, а в больших темных глазах застыла печаль.

Словно в полусне, Мэри Эллен обменялась с Дэниелом Лоутоном брачными клятвами под пристальными взглядами гордых родителей и тех немногих друзей Лоутонов, которые жили в Европе. Краткая, но торжественная церемония произвела на зрителей приятное впечатление. Все пребывали в хорошем настроении – все, кроме Мэри Эллен.

Мэри не любила Дэниела Лоутона и знала, что никогда его не полюбит, но Дэниел и отец в конце концов ее уговорили, просто потому, что она устала бороться. Мэри не могла вечно противостоять им: у нее не было на это ни сил, ни воли.

Решение, которого все с таким нетерпением ждали, Мэри Эллен приняла после того, как осознала, что Клей никогда ее не любил. Он был таким, каким представил его ее отец – холодным и бесчувственным, – в противном случае он ответил бы хотя бы на одно из ее писем. Она несколько раз просила его объяснить происходящее, искала возможность увидеться, поговорить с ним, но он так и не захотел встретиться с ней.

Даже сейчас, стоя рядом с высоким светловолосым мужчиной, который теперь стал ее мужем, Мэри продолжала думать о Клее. Расстроился бы он хоть чуть-чуть, если бы узнал, что она сейчас выходит замуж за Дэниела Лоутона? Почувствовал бы он хоть толику сожаления? Мэри Эллен, вопреки очевидному, продолжала на это надеяться и хотела, чтобы ему стало так же больно, как и ей.

– Объявляю вас мужем и женой... – Слова священника вывели Мэри из грустной задумчивости. – Теперь вы можете поцеловаться.

Радостно улыбаясь, Дэниел повернулся к Мэри Эллен, приподнял с ее лица фату и осторожно, чтобы не повредить украшенную жемчугом прическу, откинул ее назад. Затем наклонил голову и, понимая, что на них смотрят, осторожно прикоснулся губами к ее губам.

Затем он взял Мэри под руку и повел ее по узкому проходу из капеллы на воздух, на яркое октябрьское солнце. По пути гордые родители и улыбающиеся гости осыпали молодых пригоршнями риса и аплодировали.

Экипаж, украшенный гирляндами орхидей с вплетенными в них серебряными колокольчиками, повез молодоженов вверх по склону холма, к вилле из розового туфа, где на зеленой лужайке участников церемонии уже ждали накрытые для праздничного пира столы. Зазвучали заздравные тосты.

Мэри Эллен ела мало, но, когда муж подал ей бокал охлажденного шампанского, она жадно выпила его до дна. Дэниел улыбнулся, крепко обнял жену за тонкую талию и жестом велел официанту наполнить ее бокал еще раз. Не один час продолжался праздник, и все это время Мэри Эллен потягивала искристое вино. Она хотела напиться допьяна к тому времени, как гости уйдут и они с мужем останутся наедине в супружеской спальне.

Когда солнце начало медленно соскальзывать за море, гости стал и расходиться.

Дэниел и его родители решили, что молодые проведут медовый месяц на вилле, а старшие Лоутоны и Преблы задолго до начала церемонии отправили уложенные чемоданы на поджидавшую их в гавани яхту. Ночь они должны были провести на борту, а наутро отправиться в порт Монако, оттуда в Лондон, а из Лондона обратно в Теннесси.

Проводив гостей, Лоутоны попрощались с молодыми. Родители Дэниела уже спускались к поджидавшей их карете, когда мать Мэри Эллен со слезами на глазах подошла и поцеловала свою ненаглядную девочку. Отступив, она вытерла глаза кружевным платком, а когда Джон Томас крепко обнял дочь, Мэри Эллен, задрожав, прижалась к отцу. Она тоже хотела бы уехать отсюда вместе с родителями и едва удержалась от того, чтобы, упав на колени, не начать молить их о том, чтобы они забрали ее с собой. Она так хотела вернуться домой!

– Надеюсь, ты будешь здесь счастлива, моя девочка, – прошептал на ухо дочери Джон Томас и поцеловал ее. – Береги это сокровище, Дэниел. – Он повернулся к новоиспеченному супругу, передавая ему дочь.

– Обещаю, сэр, – бодро ответил Дэниел и почтительно пожал Джону Томасу руку. – Мы проведем на вилле пару недель, а потом поедем в Париж, после чего, я думаю, погостим в Греции или отправимся еще куда-нибудь, куда захочет поехать моя красавица жена. – Улыбаясь, он крепче прижал к себе Мэри Эллен. – Не ждите нас раньше чем через полгода, – весело добавил он.

– Да-да, не стоит торопиться. – Джон Томас взял плачущую жену под руку и повел ее вниз по ступеням к поджидавшему их экипажу, а Мэри Эллен и Дэниел остались одни.

– Мне надо переодеть свадебное платье. – Мэри нервно теребила пышные атласные юбки. – У меня есть чудесный наряд из Парижа, который как раз подойдет для ужина.

Она уже хотела уйти, но Дэниел решительно остановил ее.

– Тебе действительно пора раздеться, – сказал он, загадочно глядя на нее с высоты своего роста, – а вот одеваться явно не стоит, по крайней мере до завтрашнего утра. – Его зеленые глаза плотоядно засветились, отчего Мэри внутренне сжалась.

– Но, Дэниел, – осторожно заметила она, – солнце еще высоко.

– И со мной такая же оказия. – Он положил ладонь на изрядно выпиравшую ширинку на брюках, неприятно поразив Мэри своей грубостью. – Поверишь ли, он стоит весь день. Видишь, что ты со мной делаешь.

Не дав ей слова сказать, Дэниел поднял жену на руки и понес наверх. Мэри не знала, куда деваться от липкого страха. Она даже не представляла, что ей придется заниматься с ним любовью средь бела дня, и искренне рассчитывала на то, что первое соитие с Дэниелом Лоутоном произойдет под плотным покровом ночи. Кроме того, она была разозлена и разочарована тем, что Дэниел не сделал ничего, чтобы хоть как-то подготовить ее к акту любви. Ее шокировало его поведение. Дэниел вел себя так, словно ему вообще не было дела до ее чувств и желаний. Последние несколько недель, таких тяжелых для Мэри, Дэниел проявлял столько такта и сочувствия, что и в этом интимном вопросе она ожидала понимания с его стороны. Он не давил на нее и клялся, что не станет ее торопить! Так куда же теперь делись его терпение и тактичность?

Оказавшись в спальне, Дэниел настоял на том, чтобы они немедленно разделись. Он разделся догола прямо перед ней, не ведая стыда и не думая, что тем самым оскорбляет ее скромность. От Мэри Дэниел потребовал, чтобы она поступила так же, а когда она стала раздеваться медленнее, чем он того хотел, решил ей помочь. Мэри помертвела, когда он одним рывком стащил с нее атласные панталоны.

Раздев жену донага, Дэниел, не теряя ни секунды, потащил ее в кровать, после пары поцелуев вскарабкался на нее сверху, повозился несколько мучительных секунд, после чего одним резким толчком вошел в нее, словно не замечая того очевидного факта, что ее тело совсем не готово его принять.

Мэри едва не вскрикнула от боли. В процессе совокупления, когда он принялся за дело, она не почувствовала ничего, кроме отвращения к нему и к себе. Отвернувшись, Мэри уставилась на богато украшенные фарфоровые часы, стоявшие на ночном столике возле кровати, но Дэниелу было все равно; он продолжал усердствовать, и Мэри Эллен невольно поразилась его беспомощности в искусстве любви.

Не раз до нее доходили слухи о том, что многие женщины без ума от Дэниела Лоутона; говорили, что в него влюблены самые известные в Мемфисе красавицы, а несколько самых элегантных и ярких молодых вдов в Мемфисе слыли его любовницами. Кстати, и Брэнди Темплтон никогда не делала тайны из их с Лоутоном отношений.

Дэниел был почти на пять лет старше Клея и познал множество женщин; в то же время у Мэри Эллен создавалось впечатление, будто ему ничего не известно о том, как доставить женщине удовольствие. Он оказался отвратительным любовником во всем, за исключением одного сомнительного качества, которое на этот раз оказалось весьма кстати: быстроты семяизвержения.

Акт закончился, едва успев начаться. Поскольку в ходе совокупления Мэри Эллен не сводила глаз с фарфорового циферблата, она точно знала, сколько времени отнял у него акт любви. С того момента как Дэниел залез на нее, до того момента, когда он со стоном выплеснул из себя семя, прошло без нескольких секунд три минуты.

Дэниел шумно вздохнул, скатился с жены и, довольный, опрокинулся на спину.

– Ну разве не чудесно? – тяжело дыша, произнес он.

Поскольку данное высказывание прозвучало как утверждение, а не как вопрос, Мэри Эллен не сочла себя обязанной что-либо отвечать. Она медленно повернула голову и, прищурившись, посмотрела на мужа. Глаза его были закрыты, дыхание выровнялось. Ей оставалось только надеяться, что он уснул надолго.

Не открывая глаз, Дэниел положил руку на голое бедро жены, и Мэри Эллен передернуло от отвращения. Неужели он снова ее хочет? Однако Дэниел только похлопал ее по бедру и сонно произнес:

– Вот и отлично, дорогая. Сейчас немного передохну, и мы снова займемся любовью. Мы будем заниматься любовью всю ночь. Ну, как тебе такая перспектива?

Мэри не знала, что отвечать, ей чуть не стало дурно.

– Я, право, не знаю... – Она замолчала, почувствовав, как обмякла его рука у нее на бедре.

Когда через пару секунд Дэниел негромко захрапел, Мэри Эллен осторожно убрала его руку со своего бедра. Не отводя взгляда от лица спящего, она осторожно отодвинулась от него и встала с постели.

Густой ковер заглушил шаги, так что ей удалось неслышно пройти в смежную со спальней ванную. Просторная ванна уже была наполнена горячей водой. Поблагодарив про себя заботливых слуг, Мэри опустилась в воду, села на дно мраморной ванны и, обхватив руками колени, до боли прикусила губу. Острая, как нож, боль пронзила ее грудь при одном воспоминании о том, как нежно любил ее Клей. Тело ее томилось по нему так же, как тосковало сердце. Ей не хватало его губ, и сейчас она все отдала бы за то, чтобы почувствовать его прикосновение.

Мэри почувствовала себя настолько несчастной, что ей даже захотелось умереть. Сидя в огромной ванне, она с предельной ясностью поняла, что больше никогда не увидит Клея, и теперь ей суждено лишь снова и снова, годами, возвращаться в объятия бездарного любовника, не способного вызвать в ней ничего, кроме отвращения. А ведь этого человека она должна называть своим мужем!

Злые слезы полились у нее из глаз, и Мэри Эллен опустила голову на колени; тело ее сотрясалось от рыдания. Она плакала долго, а когда слезы закончились, горькая печаль, все эти месяцы не покидавшая ее, куда-то исчезла. Теперь в ее душе поселился холод. Мэри Эллен молча поклялась, что никогда не будет больше плакать по Клейтону Найту. Она перестанет скорбеть о прошлом и устремит взгляд в будущее. Выйдя замуж за Дэниела Лоутона, она будет ему верной и честной женой.

Теперь она ненавидела Клея Найта с такой же силой, с какой прежде любила, и молила судьбу лишь о том, чтобы провидение заставило его страдать так же сильно, как он заставил страдать ее.

– Мэри Эллен, где ты, дорогая? – донесся до нее сонный голос мужа.

– Иду к тебе, дорогой!

Из светской хроники Мемфиса Воскресенье, 22 октября 1848 года

«Мисс Мэри Эллен Пребл и мистер Дэниел Лоутон поженились за границей в субботу, 14 октября.

Церемония бракосочетания прошла в Монако, где молодожены проведут медовый месяц перед тем, как вернутся домой в Мемфис.

Семнадцатилетняя невеста – единственная дочь известного хлопкового магната Джона Томаса Пребла и его жены Джулии. Двадцатитрехлетний жених является сыном...»

Клей с отвращением смял газету, которую его мать приложила к письму, а затем резко поднялся из-за стола, на котором лежали открытые книги. Пройдясь взад-вперед по скромно обставленной комнате в студенческом общежитии, он подошел к окну. По квадратному двору сновали курсанты, везде царило оживление.

Внезапно Клей сжал зубы так, что у него свело челюсти, и взгляд его устремился к узкой полоске Чесапикского залива.

Итак, Мэри вышла замуж за Дэниела Лоутона. Что ж, пусть. Он получил то, чего всегда хотел, и теперь впереди его ждет блестящее будущее.

Вот только откуда тогда эта боль?

Впрочем, что толку скрывать от себя: без Мэри Эллен долгожданное поступление в академию мало что для него значило. Когда не с кем разделить триумф, радость победы меркнет, разве нет?

Неожиданно ясное осознание того, что Мэри больше никогда не разделит с ним ни радость, ни печаль, ударило его в грудь, отозвалось пустотой где-то внутри. Он почувствовал себя слабым и никчемным. Его Мэри стала женой другого, и он никогда больше не сможет держать ее в своих объятиях.

– Мэри, – сорвалось с его дрожащих губ. – О, Мэри!

Широкие плечи Клея вздрогнули и затряслись, горло так сильно сдавил спазм, что он едва не задохнулся. Подняв руку, он оперся о деревянную раму и, прислонившись лбом к холодному стеклу, заплакал.

А когда слезы иссякли, в глазах его не было боли. Клей никогда больше не плакал, но холод в глазах его и в сердце задержался на долгие годы.

 

Глава 15

С самого первого дня пребывания в Аннаполисе Клей всю энергию и все свое время посвятил тому, чтобы стать отменным мореходом. Режим в академии был весьма строгим; изматывающие тренировки начались через десять минут после подъема в первый же день учебы. Еще до рассвета Клей и другие «зеленые» курсанты выстроились во дворе. Гимнастические упражнения никому из новичков легкими не показались, но изнурительные физические нагрузки помогали выковать из юношей крепких и закаленных военных моряков. Клей старался изо всех сил, он искренне желал сделать свое по-мальчишески худое тело сильным и ловким.

Морское крещение Клей получил на второй день, когда на маленьком ботике на реке Северн учился основам корабельного дела – устройству корабля, навигации и управлению судном. Вскоре он уже неплохо разбирался в картах, проникся необходимостью неукоснительного соблюдения приказов и ответственности, которую возлагает на моряка командирский чин.

Клей усердно работал и усердно учился. Помимо таких специальных дисциплин, как астронавигация, искусство судовождения, баллистика и артиллерия, он изучал греческий и латынь, штудировал ботанику, геологию, зоологию и философию, а также мировую литературу.

Гибкий и подвижный от природы, он быстро освоил упражнения строевой подготовки, научился четко выполнять команды. Еще он научился отдавать приказы и вести за собой людей в условиях, приближенных к боевым.

Немногие свободные часы Клей предпочитал проводить в одиночестве либо в своей маленькой спартанской комнате в общежитии, либо в библиотеке, славившейся своими обширными фондами. Он редко принимал участие в «набегах в город», которые так любили устраивать его товарищи, за что над ним нередко подтрунивали.

– Что с тобой, Найт? – спросил его как-то сокурсник. – Тебе не нравятся женщины или ты не любишь виски?

– Люблю и то и другое.

– Тогда пойдем с нами, сегодня же суббота. Давай снимем какую-нибудь отвязную красотку, купим выпивки...

– В другой раз.

– А по-моему, ты просто боишься женщин. Я угадал, Найт, верно?

Клей только улыбнулся в ответ. Пусть себе потешается. Когда товарищи ушли, он принялся за книги, не заботясь о том, что следующее увольнение ожидалось только через месяц.

Несмотря на его кажущееся безразличие к окружающим и неизменные отказы от предложений дружбы, соседи по комнате и другие курсанты хорошо относились к Клею; они уважали его за настойчивость и железную волю, а некоторые даже завидовали ему и восхищались его полным безразличием к стараниям старшекурсников вывести Клея из себя. Клей Найт казался им старше своих лет; он никогда не входил ни в какие компании и никого не допускал к себе, от него словно веяло холодом. Он был похож на волка-одиночку даже внешне – такой же сероглазый и нелюдимый.

Ранней весной во время первого года пребывания Клея в академии пришло известие о том, что его мать заболела гриппом. Случай был серьезный, и Клей, получив отпуск, поехал в Мемфис.

К несчастью, он опоздал: его мать, вечная труженица, от которой никто и никогда не слышал ни одной жалобы, умерла ночью накануне приезда сына.

Народу на похоронах было совсем немного. Клей обменялся скупыми словами приветствия с нескольким своими старыми друзьями и знакомыми, но у гроба он стоял один, молитвенно сложив перед собой руки и понурив голову. По-зимнему холодный взгляд его был прикован к скромному гробу все то время, пока седовласый пастор витиевато говорил о том, какой хорошей и доброй женщиной была его мать.

Короткая служба закончилась, и Клей, медленно повернувшись, увидел напротив себя Мэри Эллен Пребл под руку с мужем, Дэниелом Лоутоном.

Когда взгляды бывших любовников встретились на несколько кратких мгновений, темные глаза Мэри блеснули обидой и злостью, а серые глаза Клейтона ответили равнодушным холодом. Они даже не заговорили друг с другом, возможно потому, что Мэри поспешно отвернулась.

Горло Клея сжал спазм. Прищурившись, он безнадежно смотрел, как Дэниел Лоутон провожает Мэри к экипажу. Ему хотелось броситься за своей Мэри, крикнуть ей, что она не может ехать с Лоутоном, потому что должна быть с ним, Клеем!

В памяти вспышкой пронесся тот холодный январский день, когда они, приехав в коляске к заброшенной сторожке, лежали на полу в огненном кругу, нагие и счастливые. Тогда он спросил ее: «Ты ведь не можешь причинить мне боль, правда?»

«Нет, мой любимый, никогда. Ни за что». Вот что она тогда ему сказала, и карие глаза ее лучились любовью. «Никогда, любимый. Никогда».

Словно окаменев, Клей долго сидел неподвижно; он не шевелился до тех пор, пока все не разошлись, и только потом, вытащив нежный белый цветок из лацкана форменного кителя, положил его на могилу матери.

– До свидания, мама, – сказал он и, сморгнув слезы, поднял голову: – Прощай, Мемфис!

Затем Клей повернулся и пошел прочь. Он направился прямо на пристань, сел на речной пароход и поклялся никогда больше не возвращаться сюда.

Когда Мэри Эллен вернулась в громадный особняк Лоутонов в сопровождении мужа, ей больше всего хотелось побыть одной, но Дэниел, как назло, потащился следом за ней в спальню.

– Я думала немного отдохнуть. – Мэри произнесла это в надежде, что он поймет, но Дэниел истолковал ее слова иначе.

– Отличная мысль. – Он многозначительно ухмыльнулся.

– Дэниел, прошу тебя... – Мэри старалась говорить спокойно, – у меня болит голова и...

– Я знаю, как вылечить твою головную боль. – Дэниел снял темный сюртук и стал развязывать серый шейный платок.

Сняв бархатную шляпку, Мэри Эллен попробовала урезонить его:

– Я не понимаю, о чем ты.

– Не понимаешь? Сейчас я тебе объясню. Клей Найт – вот кто виноват в твоей головной боли. Ты снова его увидела и теперь хочешь...

– Перестань. – Мэри Эллен передернула плечами. – Это же просто смешно. – Она пригладила волосы, примятые шляпкой.

Быстро подойдя к ней, Дэниел схватил ее за предплечья:

– Ты моя жена, Мэри Эллен, и не забывай об этом. – Он встряхнул ее: – Я выбью у тебя из головы даже память об этом сыне портнихи. – Слегка приподняв ее, Дэниел смачно поцеловал жену в губы, а потом за пару минут раздел и бросил на кровать. Мэри Эллен закрыла глаза, дожидаясь, пока он заберется на нее, а потом открыла их и повернула голову к фарфоровым часам на каминной полке и начала обратный отсчет. Надо было досчитать до ста пятидесяти, и тогда Лоутон кончит. Эта практика – отсчитывать время – вошла у нее в привычку, и она чувствовала себя отчасти виноватой перед ним за свое равнодушие к акту любви.

Как ни странно, Мэри Эллен почти все время испытывала чувство вины перед мужем. Она считала себя виноватой уже потому, что вышла за Лоутона без любви, а затем так и не научилась любить его, не привязалась к нему. Снедаемая чувством вины, она в самом начале решила стать ему хорошей женой и даже пыталась получать удовольствие, когда он занимался с ней любовью, но из этого у нее ничего не вышло. Тогда-то она и приобрела привычку отсчитывать минуты в ожидании, пока все это закончится.

Однако сегодня Мэри Эллен потеряла счет секундам, предавшись воспоминаниям о том февральском дне, когда они с Клеем в первый раз поцеловались в летней беседке. Она и до сих пор ощущала губами гладкость его губ, щекой чувствовала его теплое дыхание. То был сладчайший, невиннейший из поцелуев.

После того как они поцеловались несколько раз, Клей сказал:

– Ты моя отныне и навсегда, ты в моем сердце. Ничьи губы не должны целовать тебя, кроме моих, ничьи руки не должны тебя обнимать, кроме моих...

– О-о, – в экстазе простонал Дэниел, и видение сразу исчезло.

Весной 1852 года Клейтон Террел Найт окончил Военно-морскую академию в Аннаполисе. Впереди его ждала карьера морского офицера длиною в жизнь, как у его деда по материнской линии коммодора Клейтона Л. Тайгарта.

В качестве поощрения за успехи Клейтону дали право самому выбирать назначение, и он попросил отправить его в Западные Штаты, на другой конец страны, однако даже там командование Тихоокеанского флота разыскало его.

В двадцать два года Клейтон уже был поразительно красивым мужчиной; долгие часы физических тренировок вкупе со здоровым аппетитом изменили его внешность. В академию он поступал высоким худым мальчишкой, а на выпуске превратился в худощавого и мускулистого, отлично сложенного красавца со скульптурно вылепленными плечами, твердым, как камень, животом и сильными, с красиво прорисованными мышцами ногами. Лицо его, как и тело, изменилось за время пребывания в Аннаполисе, все следы былой открытости и детской восторженности пропали. Теперь он выглядел так, как должен выглядеть уверенный в себе взрослый мужчина, отлично знающий жизнь. Как это часто бывает, яркая внешность, уверенность в себе и граничащая с цинизмом ироничность делали Клея в глазах женщин настоящим героем. При этом он никогда сам не искал женского общества и не прикладывал ни малейших усилий к тому, чтобы завоевать сердце какой-нибудь красавицы, но женщины сами так и липли к нему. Его загадочные гипнотические серебристо-серые глаза заставляли трепетать сердца милых дам, само его присутствие пробуждало в женских головках нескромные мысли.

Страстный от природы, военный моряк Клейтон Найт не отказывал себе в удовольствии проводить время с женщинами, которые столь бескорыстно предлагали ему себя. На каждом общественном мероприятии, на каждом офицерском балу рядом с ним оказывалась красивая подружка, которая с самого начала предполагала, что после бала разделит его постель.

Все шло согласно традиции, и наземные силы обеспечивали поддержку силам морским.

Тем не менее одна красивая женщина сменяла другую, а сердце Клея так и оставалось неприступной крепостью. Он никогда не давал обещаний, не притворялся, что любит: женщины для него являлись лишь средством удовлетворения насущных потребностей, чередой теплых и жадных до ласки тел, помогавших коротать долгие одинокие ночи.

Заодно Клей научился нескольким весьма полезным техникам любви и, таким образом, был способен подарить партнерше самое изысканное наслаждение.

Несмотря на то что Клей был предельно честен с женщинами и говорил все, как есть, прежде чем лечь с ними в постель, многие из них влюблялись в него до беспамятства, но молодого офицера мало волновали их переживания. Его любовь – и его ненависть – адресовалась одной лишь Мэри. Эллен Пребл Лоутон, так и не остыв ни на йоту за все годы, проведенные вдали от нее.

Примерно то же происходило и с Мэри Эллен.

Ей завидовали, о ней шептались. Она была женой одного из самых богатых и самых красивых мужчин Юга. И все же Мэри ни на миг не могла забыть о Клейтоне Найте. Она не переставала его ненавидеть и винила во всех своих несчастьях, одновременно жалея о своем глупом и поспешном шаге. Мэри Эллен с досадой вспоминала о том, какой растерянной, какой ранимой она была в то время, какое давление испытывала со всех сторон.

Зато теперь она существовала в состоянии постоянной апатии, дни ее тянулись унылой чередой, полные воспоминаний и сожалений. Дом стал для Мэри тюрьмой; в своей роскошной спальне она чувствовала себя как в камере, проводя ночи на огромной кровати с мужчиной, чьи прикосновения не будили в ней ни отвращения, ни любви: ей просто было все равно, что он с ней делает.

Ночь за ночью Мэри Эллен лежала под пылким Дэниелом, с горечью вспоминая мужчину, которого она одновременно ненавидела и любила и без которого не могла жить, в то время как Дэниел, совершенно не догадываясь о том, что творится в душе его жены, раз за разом получал то, что хотел, – желанный, приносящий глубочайшее удовлетворение оргазм.

А вот Мэри Эллен его ни разу не испытала. Ее тело, как и ее сердце, находилось словно под глубоким наркозом.

 

Глава 16

Не прошло и двух лет со дня свадьбы, а Дэниел уже стал задерживаться по вечерам. Мэри Эллен этому не удивлялась и не винила в этом мужа; она не была с ним особенно ласкова и никогда не выказывала мужу той привязанности, которую заслуживает каждый добропорядочный супруг. Их брак был далек от совершенства, и ответственность за это лежала на ней, а не на нем.

Каждый раз Дэниел придумывал затейливые истории, чтобы объяснить свои задержки, но в том не было необходимости: Мэри Эллен и так все понимала. Ее муж не был прирожденным лжецом, и она точно знала, откуда он приходил.

Все в Мемфисе также знали, что такое «Энтал» – престижный бордель, куда наведывались местные патриции. Несколько лет назад по городу прошел слух, будто в числе попечителей заведения находятся весьма уважаемые люди, в том числе и седовласый отец Дэниела. Очевидно, теперь Дэниел достиг ранга отца и прочих аристократичных господ, завсегдатаев веселого дома.

Мэри Эллен также подозревала, что Дэниел возобновил отношения со своей бывшей любовницей, Брэнди Темплтон Фаулер. Брэнди сама недавно вышла замуж за некоего удачливого дельца в сфере недвижимости, но брак не изменил ее привычек, а ведь она всегда питала известную слабость к Дэниелу.

Не раз и не два Дэниел приходил домой за полночь, и от его дорогой одежды пахло чужими духами. Иногда, когда он раздевался, Мэри Эллен видела царапины у него на спине, но ни разу не упрекнула его, не спросила у него, где он был, и не пожаловалась на то, что он пренебрегает ею. Ей просто было все равно. По правде сказать, она даже радовалась его отсутствию, ей приятно было иногда спать одной. Она бы с радостью уступила Брэнди или какой-нибудь другой светской даме свое место рядом, даже под Дэниелом.

Втайне Мэри Эллен радовалась тому, что муж растрачивает часть своего любовного пыла вне дома, как и тому обстоятельству, что ему достает такта не прикасаться к ней в те ночи, когда он уже имел женщину.

Когда Дэниел проводил вечера дома, Мэри Эллен послушно делила с ним ложе, поскольку он очень хотел сына. Ничего другого она дать ему не могла, но подарить сына, который любил бы его, считала своим долгом.

Однако проходили месяцы, годы, а Мэри Эллен все не могла зачать.

– Это ты во всем виновата, – упрекнул ее как-то утром Дэниел, узнав, что она снова не беременна. – С тобой, должно быть, что-то не так.

Мэри села за туалетный столик и принялась расчесывать волосы.

– Мне жаль, дорогой, но...

– И мне жаль. – Дэниел нервно зашагал по комнате. – Черт возьми, жена должна рожать мужу детей. О нас уже судачат в городе: люди думают, что я не могу стать отцом.

– Это плод твоего воображения, – спокойно возразила Мэри. – Наши друзья не станут говорить про нас гадости.

– Ну хорошо, может, они так и не говорят, зато так думают.

– Возможно, они правы. – Мэри Эллен пожала плечами. – Ты настоял, чтобы я показалась врачу, и я была у него не один раз, но врач не видит причин, почему я не могла бы забеременеть. Возможно, это ты...

– Я? – Дэниел не верил своим ушам. Остановившись посреди комнаты, он прищурился и надменно заявил: – Моя дорогая, позволь мне заверить тебя, что я более чем способен зачать наследника. – Дэниел самодовольно улыбнулся, и Мэри Эллен поняла, что у него есть веские доказательства своей плодовитости.

Она ничего не сказала, а лишь, кивнув, продолжила расчесывать волосы.

– Ничего, – заключил он. – Нам просто нужно больше стараться, а для этого чаще заниматься любовью. – Дэниел сжал плечи жены, повернулся и пошел к двери, но на пороге обернулся: – Если ты действительно способна зачать, я сделаю тебя беременной.

Дэниел очень старался, Мэри Эллен тоже, но и через пять лет бесплодного унылого брака без любви пара так и оставалась бездетной. Дэниел в конце концов перестал уповать на то, что Мэри Эллен сделает его отцом, и даже упрекнул ее в том, что она просто не хочет этого.

– Думаешь, ты очень умная, моя дорогая, а я дурак? – сказал он как-то зимним вечером после принятия изрядной порции бренди. – Ты просто не хочешь ребенка от меня и никогда не хотела.

– Неправда, Дэниел, я делаю все, чтобы у нас получилось.

– И все равно я не верю тебе. Ни одной минуты не верил, – процедил Дэниел сквозь зубы. – Хочешь знать, что я думаю? Все эти годы ты проделывала какие-то тайные манипуляции, чтобы не забеременеть.

– Мы уже обсуждали эту тему, – устало сказала Мэри Эллен, – и я не раз говорила тебе, что не знаю никаких тайных средств. Ты должен мне верить.

Но ей так и не удалось переубедить Дэниела: он по-прежнему считал, что существует лишь одно объяснение – Мэри не желает иметь от него детей.

В начале лета 1857 года брак наконец распался.

Теплым вечером в конце мая Дэниел, вернувшись домой после трехнедельной деловой поездки в Мобайл, застал Мэри Эллен в розарии на южной террасе: свернувшись калачиком на выкрашенной белым кованой скамье, она с увлечением читала роман Джейн Остин и даже не заметила, как он подошел к ней.

Какое-то время Дэниел стоял рядом и молча смотрел на жену. Светлые волосы ее были заколоты на затылке, открывая изящный изгиб шеи. На ней было бледно-розовое летнее платье из органзы оттенка роз, осыпавших высокий куст напротив скамьи. Пышные юбки платья и кружевная нижняя юбка опускались до самого аккуратно постриженного газона.

Платье, спустившись с одного плеча, открывало нежную бледность кожи цвета тонкого фарфора, и когда Мэри дышала, грудь ее, вздымаясь, упиралась в тугой лиф.

Дэниел затаил дыхание. Мэри Эллен Пребл была самой красивой, самой чудесной женщиной, которую ему довелось встречать в жизни. И все же, глядя на нее, он не мог отделаться от ощущения, будто он до нее не дотрагивался и ни разу не был с ней. Хотя Мэри лежала, нагая, в его объятиях ночь за ночью, по-настоящему она так и не стала его женщиной. Она никогда не отдавала себя целиком. С самого первого дня на вилле в Монако Мэри Эллен лишь позволяла ему пользоваться своим красивым телом, но ни разу она не ответила на его страсть.

И так было всегда, на протяжении всех лет их брака.

Разумеется, он знал причину, знал с самого начала. Красивая девочка с ангельским ликом, на которой он женился в Монако, была отчаянно влюблена в Клейтона Найта.

Сейчас, глядя на нее, Дэниел спрашивал себя, по-прежнему ли она любит этого сына портнихи.

– Мэри Эллен! – наконец окликнул он, и она подняла голову.

– Здравствуй, Дэниел. – Мэри вложила в книгу закладку из красного шелка. – Я не знала, что ты дома. Когда ты вернулся?

Он не ответил на вопрос.

– Я должен тебе что-то сказать.

– Да, я слушаю. – Она жестом пригласила его присесть рядом.

Усевшись рядом с женой, Дэниел без обиняков сообщил ей о том, что влюбился в симпатичную семнадцатилетнюю девушку из Алабамы, с которой познакомился в феврале прошлого года.

– Мне нужен немедленный развод, Мэри, – жестко сказал он, – потому что я собираюсь жениться на девушке, которая в отличие от тебя любит меня всем сердцем.

Мэри Эллен согласилась не споря.

– Я искренне желаю тебе счастья, Дэниел, – просто сказала она. – Надеюсь, она сможет подарить тебе сына – я-то этого сделать не смогла...

Дэниел покраснел, и Мэри Эллен поняла, что семнадцатилетняя соперница уже ждет от Дэниела ребенка.

– В таком случае мои поздравления. – Она улыбнулась, словно прощаясь, прикоснулась к его щеке, после чего поднялась и пошла прочь.

– Подожди, Мэри Эллен, – окликнул ее Дэниел, и она обернулась. – Я должен кое-что тебе рассказать. Полагаю, теперь ты имеешь право знать... – Он вдруг замолчал.

– Да, я слушаю. Что ты хотел мне рассказать?

Дэниел молчал. Много лет назад он дал клятву, и эта клятва связывала его. Он пообещал Джону Томасу Преблу, что ни при каких обстоятельствах не откроет ни Мэри Эллен, ни кому-либо другому правду о заговоре, который был устроен специально для того, чтобы разорвать отношения между Мэри Эллен и Клеем Найтом. Дэниел даже сейчас побаивался Джона Томаса Пребла и поэтому лишь покачал головой. Все равно теперь правда уже не имела значения: что сделано, того не вернешь.

– Так, ничего. – Он покачал головой: – Ничего.

Мэри Эллен и Дэниел развелись без промедления. В тот же день, когда был провозглашен развод, Дэниел женился на своей беременной алабамской возлюбленной. Свадебное путешествие им пришлось отменить: менее чем через час после гражданской церемонии они поспешили в окружную больницу, поскольку у невесты начались роды, а в полночь она родила первенца – крепкого и здорового мальчугана весом в девять фунтов.

Как только Дэниел попросил о разводе, Мэри Эллен переехала в дом к родителям и после окончания бракоразводного процесса вернула себе девичью фамилию.

Она снова стала Пребл, и высокое общественное положение отца послужило ей защитой от остракизма, которому нередко подвергались в обществе разведенные женщины. Единственную дочь Джона Томаса Пребла охотно приняли во всех уважаемых домах Мемфиса, и посему родители Мэри Эллен ожидали, что, снова став Пребл, Мэри активно начнет посещать светские рауты и приемы.

Но Мэри Эллен даже не думала осчастливить своим присутствием балы и приемы, столь любимые ее родителями; и она так же упорно отказывала самым респектабельным холостякам и вдовцам города, приглашавшим ее отужинать. Мэри не сомневалась, что их особое внимание к ней происходит от представления о легкой доступности разведенной женщины...

Родители Мэри, также как и потенциальные ухажеры, были разочарованы тем, что она отклоняет все приглашения. В свои двадцать шесть Мэри Эллен была даже красивее, чем в семнадцать; элегантность и плавность пришли на смену подростковой порывистости. Она искушала и не давала надежды.

Так прошел год, затем еще один. Мэри Эллен продолжала вести отшельническую жизнь, редко выходя за пределы Лонгвуда. Родители ее были не на шутку встревожены. Негоже молодой женщине, да еще такой красивой, никуда не выезжать и ни с кем не встречаться.

Джон Томас и Джулия Пребл планировали путешествие за границу. Они настаивали на том, чтобы дочь уехала с ними в Англию на лето, но Мэри решительно отказалась к ним присоединиться и осталась в Лонгвуде.

Только теперь Джон и Джулия решились вслух заговорить о том, что, возможно, совершили ужасную ошибку, разлучив Мэри Эллен и Клея Найта. Однако они так и не были уверены в том, что им следует признаться в устроенном когда-то заговоре.

– Может, все же рассказать Мэри Эллен правду? – нерешительно произнесла Джулия, когда супруги прогуливались по просторной палубе океанского лайнера «Амбассадор» на пути из Америки в Британию.

– Это не исключено, – задумчиво протянул Джон Томас. – Полагаю, Мэри имеет право знать о том, что произошло, даже если она нас за это возненавидит. – Он внутренне сжался при мысли о том, каково ему будет вынести презрение единственного возлюбленного ребенка. – Господи, я лишь хотел для нее счастья, но...

– Я знаю, дорогой. – Джулия вздохнула. – Надеюсь, Мэри Эллен поймет, если мы ей скажем.

– Не уверен, – подводя жену к перилам, возразил ей Джон Томас. – Мы недооценили ее чувства, – покачал он седеющей головой. – И возможно, недооцениваем сейчас, полагая, что она нас простит...

Войдя в комнату, он огляделся еще раз и только теперь увидел ее.

Джулия стояла на коленях, новый наряд из тафты был надет на ней лишь наполовину, одной рукой она вцепилась в край кровати, другой схватила себя за горло. В глазах ее застыл ужас; она словно силилась произнести его имя, моля о помощи, и не могла. Потом из ее горла хлынула кровь.

– Господи! – в ужасе воскликнул Джон Томас и упал на колени рядом с женой. – Джулия, о Боже, Джулия!

Врач прибыл уже через несколько минут после того, как Джон Томас позвал на помощь, и несчастную женщину, все еще одетую в весь испачканный кровью дорогой парижский наряд, срочно доставили в больницу Святой Марии, находящуюся в нескольких кварталах от отеля, где она истекла кровью. По заключению врачей, виной всему была открывшаяся язва желудка.

Джон Томас был безутешен. Привезя тело любимой жены домой, он после похорон уединился в Лонгвуде и не желал принимать даже старых друзей. Целые дни Джон проводил в их с Джулией спальне, зажав в руках кольцо, некогда принадлежавшее жене, и часами глядя на ее фотографию. Уйдя с головой в свое горе, Джон напрочь забыл о том, что они с Джулией собирались рассказать Мэри Эллен о происшествии десятилетней давности, однако сама Мэри, потеряв мать, была весьма озабочена состоянием отца и всерьез боялась за его рассудок.

Время шло, а Джону Томасу не становилось лучше. Он все так же сутками с потухшим взглядом просиживал в душном склепе спальни в прилипшей к телу мокрой от пота рубашке.

Джон Томас потерял интерес даже к своей хлопковой империи. Прибыли стремительно падали, состояние Преблов таяло на глазах. Рабов продали соседям, и плодородные поля стояли незасеянными.

В конце концов Мэри Эллен решила поговорить с отцом и обсудить с ним состояние дел. Она надеялась, что шоковая терапия пойдет ему на пользу – он должен узнать, до какого плачевного состояния дошел его бизнес. Если он не возьмет себя в руки, они окончательно разорятся; Мэри напомнила отцу о том, что война между штатами скорее всего вскоре начнется, и тогда северяне установят блокаду, лишив южан возможности доступа к европейским рынкам. Им следует, пока не поздно, отправить в Европу весь свой хлопок, не то их ждет нищета!

Но Джона Томаса уже ничто не могло вывести из забытья.

 

Глава 18

На качающейся палубе военной шхуны «Морская колдунья», один, посреди ночной мглы, стоял высокий моряк. От пронизывающего зимнего холода его спасали темные шерстяные брюки, теплый китель и черная фуражка. Ветер трепал иссиня-черные волосы, выбившиеся из-под его фуражки, прибивал брюки к крепким бедрам; ноги офицера были слегка расставлены, помогая удерживать равновесие.

Достав спички, прикрыв пламя рукой, офицер раскурил тонкую коричневую сигару и глубоко затянулся. Оранжевые искры взметнулись над его головой, и их мгновенно унес ветер.

Эта холодная ночь была лишь одной из сотен других, проведенных капитаном Клеем Найтом на посту. На корабельной палубе он бывал и в шторм, когда черные глыбы волн били и трепали корабль, и в полный штиль. Бывало, силы человеческого голоса едва хватало, чтобы перекричать рев волн; а корабль, палуба которого то вздымалась до небес, то падала в глубокую пропасть, с трудом выдерживал напор стихии.

Клей помнил кровавые мозоли на ладонях от канатов, помнил, как приходилось рубить лед, прорываться сквозь свинцовую хмурость дней и непроглядную тьму, окутывавшую неприветливые северные широты. Сколько одиноких бессонных ночей провел он на палубе, вдалеке от родных берегов, он был и сам не взялся сосчитать.

В начале января 1861 года недавно возведенный в ранг капитана офицер Клей Найт вышел из Норфолка, где «Морскую колдунью», мирное коммерческое судно, полностью переоснастили для ведения военных действий. Теперь он шел в Сан-Франциско, и по пути ему предстояло обогнуть Мыс Доброй Надежды. В пути корабль ожидало по меньшей мере четыре остановки, самая длительная – в Рио-де-Жанейро, так что команда уже предвкушала отдых в вольном, со свободными нравами, теплом бразильском порту.

Попыхивая сигарой в темноте холодной январской ночи, Клей вспоминал годы, проведенные в море, места, в которых он успел побывать, и всех женщин, которыми обладал. Медленно покачав головой, он усмехнулся. Даже и со всеми этими женщинами он так и не смог позабыть Мэри Эллен. Правда, бывали времена, когда память о ней тускнела, но ненадолго. Стоило ему впустить в свою душу воспоминания, и тут, как удар с ясного неба, то, что казалось давно забытым, заявляло о себе с неожиданной силой и ясностью. И вот она уже стояла перед его глазами, словно живая, из плоти и крови, такая, что ему хотелось протянуть руку и дотронуться до нее. Он снова чувствовал на губах сладость ее поцелуев, прикасался к ее теплому стройному телу.

Клей тряхнул головой и рассмеялся, но это был нерадостный смех. Над его родиной сгустились тучи. Америка на грани войны, а война непременно отнимет много жизней. Может, и ему предстоит погибнуть в сражении. И все-таки даже теперь он думал не о грядущей войне, а о Мэри Эллен.

Слава Богу, никто, и в особенности Мэри, не знает, какой он сентиментальный болван.

Смех его стих так же внезапно, как и начался, зубы сжались до боли, серые глаза прищурились, и он с досадой швырнул сигару в море.

Если любовь его так и не умерла, значит, и ненависть продолжала жить. Только это его и спасало. Мэри Эллен была коварной обманщицей, жестокой и поразительно холодной женщиной, с бездумной легкостью растоптавшей все хорошее, что у них было. К счастью, он никогда больше не увидит ее.

 

Глава 19

Уже перед закатом сверкающей жемчужиной на горизонте возник атлантический берег Бразилии. «Морская колдунья» готовилась причалить в Рио-де-Жанейро. Вид на город потрясал воображение: песчаные пляжи, роскошные долины, горные склоны, покрытые тропическим лесом, радовали глаз.

Уставшим от долгого плавания матросам с «Морской колдуньи» Рио-де-Жанейро представлялся в образе красавицы, протянувшей руки навстречу долгожданным гостям и манившей их в свои объятия.

Городские огни таинственно поблескивали в предзакатном сумраке, белоснежный песок пляжей казался сахарным на фоне синевы моря и лиловой дымки холмов, возвышавшихся за прибрежной полосой. Уверенной рукой лоцман ввел «Колдунью» в гавань, где уже качались на рейде десятки других кораблей, больших и малых.

«Колдунья» элегантно вошла в просвет между коричневым буксиром и белоснежным клипером. Когда на пристань был брошен канат и судно встало на якорь, оказалось, что «Колдунья» пришвартовалась как раз там, где примерно триста пятьдесят лет назад высадились на эти приветливые берега первые португальцы.

Встречать американское судно вышла целая стая красавиц, и каждая из них почла бы за счастье показать американцам свой любимый город, который не устает веселиться круглые сутки и сулит каждому смертному все мыслимые и немыслимые радости и утехи.

Моряки «Колдуньи», свежевыбритые и одетые в чистую форму, принялись кричать и махать руками красоткам на берегу; им так не терпелось скорее сойти на бразильский берег, что сдерживать эмоции уже не было мочи. Тропический рай звал и манил.

И все же кто-то должен был повременить.

Капитан Клей так же, как и прочие, мечтал поскорее насладиться тем, что предлагал Рио. Истосковавшийся по женской ласке, он твердо решил для себя, что до наступления ночи проведет час-другой в жарких объятиях бразильской красотки. Но сперва ему предстояло в числе почетных гостей посетить прием, устраиваемый отставным капитаном Джоном Д. Уиллингемом, который служил под командованием деда Клея Найта во время войны 1812 года. Пожилой капитан Уиллингем женился на богатой наследнице, проживавшей в Рио, и осел в этом городе после того, как ушел в отставку.

До визита к Уиллингему оставался целый час, и Клей решил понаблюдать в бинокль за белоснежным клипером, стоявшим рядом с «Морской колдуньей», полагая, что этот корабль – частное судно и принадлежит оно какому-то весьма богатому бразильцу. Клей любил красивые корабли и не мог не восхищаться изяществом быстроходного парусника.

Осмотрев корабль от носа до кормы, он поднес бинокль к глазам и стал разглядывать пассажирскую палубу, но на ней никого не было. Прочитав название судна, дерзко выведенное синим на белоснежном носу – «Асукар», означавшее «сахар» на португальском, Клей озадаченно поморщился. Интересно, какой болван мог назвать свой корабль «Сахар»?

Усмехнувшись, он продолжил осмотр, и только когда солнце закатилось за холмы, вздохнув, пошел переодеваться – время уже поджимало.

Учитывая летнюю жару, Клей оделся во все белое – белоснежная форма и протокольная сабля на боку. Ступив на берег, он прошелся по пристани, разглядывая возвышающиеся над ним гигантские корабли, чьи высокие мачты упирались прямо в темнеющее небо.

Деревянная набережная в этот час была запружена народом: португальскими рыбаками, промышлявшими в прибрежных водах, грузчиками, ожидающими, когда их позовут на работу, и коротавшими время игрой в кости.

Сутенеры с цепкими взглядами высматривали тех, кого можно затащить в бордель.

Клей прибавил шаг, и вскоре порт остался позади. Клей пересек шумную авенида Президента Варгаса и поймал кеб. Открытая коляска с уютными потертыми кожаными сиденьями неторопливо запетляла, постукивая колесами, по узким улочкам Рио вверх по холму.

Клей безмятежно любовался очаровательными пейзажами, столь характерными для Рио. Вкрапления каменистых островов, похожих на драгоценные камни, плывущие по бархатной синеве моря, дополняли лесистые склоны гор и серый камень скал, окружающих город. Виды, звуки, запахи – все в этом городе было необыкновенно чувственным, и Клею не терпелось расстаться с отставным капитаном еще до того, как он к нему прибыл.

Ровно в восемь вечера капитан Найт с фуражкой под мышкой позвонил в дверь роскошного дома, с террасы которого открывался потрясающий вид на город и гавань внизу.

Когда тяжелые резные двери распахнулись перед ним, ослепительно красивая юная девушка с золотистыми волосами и темно-карими глазами вышла ему навстречу.

– Ничего не говорите, – заявила она с улыбкой, – я и так знаю. Вы капитан Клей Найт. – Она протянула ему руку. – Я Джо Анна Уиллингем, внучка Джона Д. Уиллингема, приехала сюда из Нового Орлеана. Я настаиваю на том, чтобы вы остались на ужин!

– Почту за честь, – пробормотал Клей, когда к нему вернулся дар речи.

– Я им так и сказала, – заявила юная чаровница. Взяв Клея под руку, она повела его в шумную гостиную, где гости, разбившись на группы по интересам, непринужденно беседовали и потягивали охлажденное вино.

Обстановка была вполне неформальной – всего около тридцати человек. Мужчины – по большей части военные моряки и отставные офицеры флота. Холостяков было всего четверо, включая Клея, и столько же юных незамужних дам – чтобы каждый из этих четверых не ускользнул от теплого женского внимания.

Анна Джо Уиллингем очень серьезно отнеслась к своим обязанностям: она делала все от нее зависящее, чтобы смуглый красавец Клей Найт чувствовал себя как дома.

Поскольку большинство присутствующих имели прямое отношение к армии, разговоры вполне естественным образом сконцентрировались на зарождающейся в Штатах буре.

– Если Южная Каролина выйдет из Союза 20 сентября, тогда остальные южные Штаты скорее всего последуют ее примеру в тот же день или вскоре после этого, – сказал пожилой капитан Уиллингем. – Я не вижу никакого иного исхода. Юг будет сражаться с Севером еще до начала лета, помяните мои слова.

Тут же слово взяла сорокалетняя жена Уиллингема:

– Капитан, вы обещали не начинать разговоры о войне по крайней мере до тех пор, пока не закончится ужин.

– Конечно, обещал, дорогая. – Уиллингем обезоруживающе улыбнулся жене. – Мы продолжим эту тему позже, господа.

Когда все закончили есть, седовласый хозяин предложил дамам пройти в гостиную, а офицерам – в библиотеку испробовать гаванские сигары и французский коньяк, а заодно обсудить животрепещущую тему войны между штатами.

– Прости, дедушка, – бесстрашно заявила бравому моряку Анна Джо Уиллингем, – но я обещала показать капитану наш сад. – При этом девушка кокетливо улыбнулась Клею и зазывно вспорхнула темными ресницами.

– Дитя мое, уже ночь на дворе, – резонно возразил Джон Уиллингем. – Гость не сможет оценить красоту моих цветов в темноте.

– Сегодня полнолуние, – напомнила деду Анна и, взяв Клея под руку, повела его из столовой под завистливые взгляды трех незамужних леди.

Самым удивительным во всем этом было то, что Клей предпочел бы не отправляться гулять под луной с девушкой, так отчаянно напоминавшей ему женщину, которую он изо всех сил стремился забыть вот уже более десяти лет. Волосы у Анны были того же золотисто-платинового оттенка, и она носила их распущенными, как когда-то носила волосы Мэри. Глаза у Анны были большими, темными и очень выразительными, сама она была высокой и стройной, с красиво очерченными формами.

Клей захотел ее в тот же миг, как увидел. Так он не хотел за все эти годы ни одну женщину и теперь едва удерживался от того, чтобы не заключить Анну в объятия и не закрыть поцелуем рот, лепечущий что-то ребячливое.

Взяв Клея под руку, Анна повела своего спутника по дорожкам утопающего в цветах сада. При этом она флиртовала с ним, прижималась грудью к его руке, рассказывая о разнообразии росших в саду цветов, выращенных в этом земном раю ее дедом.

Неожиданно Анна прекратила говорить и остановилась. С усыпанного соцветьями куста она сорвала снежно-белую прекрасную орхидею и протянула ее Клею:

– Возьмите на память обо мне, капитан. – Клей с улыбкой взял протянутый цветок, и тогда Анна, подойдя к нему вплотную, закинула руки ему на шею: – И это тоже возьмите.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала Клея в губы. Руки моряка сами обняли ее, и он тоже поцеловал ее с голодной страстью, которая мгновенно передалась и ей. Дрожа от волнения, Анна жадно прижалась к нему и лишь вздохнула, когда он, сжав в ладонях, притянул ее бедра ближе к себе.

Клей целовал ее жадно, страстно, и вдруг, оторвав горящие губы от ее губ, схватил девушку за обнаженные предплечья, а потом отстранил от себя так грубо и резко, что ее голова откинулась назад.

– Господи, – пробормотал он.

– Что-то случилось? – сконфуженно пробормотала Анна. – Вы на меня сердитесь? Я в чем-то провинилась перед вами?

– Нет, но вы... Вы всего лишь ребенок, и я не должен был... Простите. Нам лучше вернуться в дом.

– Но я не хочу возвращаться, капитан, и я не ребенок. Мне восемнадцать, и я имею право остаться здесь, с вами.

– Вы пойдете домой. – Клей взял ее под руку и потащил к дому.

Едва они вернулись, Клей подошел к хозяину и хозяйке. Объяснив свой уход усталостью после долгого путешествия, он поспешил откланяться.

– Вы еще придете к нам, не так ли? – вежливо спросил гостеприимный хозяин. – Миссис Уиллингем и я всегда с удовольствием принимаем у себя молодых военных из Америки.

– Надеюсь, сэр. – Клей краем глаза взглянул на Анну и увидел, что в глазах ее стоят слезы. Он почувствовал острый укол совести, но ничего не мог с собой поделать. Он целовал ее, он хотел заняться с ней любовью, но лишь потому, что она напомнила ему Мэри. У него не было выбора. Он ушел, оставив ее гадать, что же она сделала не так.

Быстро спустившись вниз по каменным ступеням и убедившись, что белая ограда особняка осталась далеко позади, Клей позволил себе оглянуться, затем раскрыл ладонь, и белая орхидея упала на землю.

Беззаботное настроение, владевшее им в начале вечера, бесследно исчезло, и капитан Клей Найт, надев фуражку, направился в сторону ярко освещенных салунов, тянувшихся вдоль пляжа Ипанема.

 

Глава 20

– Я считаю несправедливым подвергать мою жену и дочь опасности, – возбужденно проговорил Прес Темплтон, ближайший сосед Преблов, чей особняк находился всего в четверти мили от их дома. – Я продал дом милой юной паре из Нашвилла – Уильяму и Ли Томпсон. Жена – кузина Эндрю Джонсона. Хорошо воспитанные, благородные люди. Отличный народ, просто отличный.

– Значит, ты уезжаешь из Мемфиса, Прес? – бесцветным голосом спросил Джон.

Разговор между этими двумя господами проходил в кабинете Джона Томаса холодным январским днем.

Мэри Эллен была в восторге от того, что ее отец наконец снизошел до того, чтобы принять у себя соседа и старого друга.

Последние несколько дней Джон Томас стал периодически спускаться в свой кабинет, начал за завтраком читать местную газету. Мэри знала, в чем причина такой перемены. Слухи о приближающейся войне будоражили отца, как ничто другое, с того дня, как умерла Джулия.

Словно невзначай прохаживаясь возле дверей кабинета, Мэри Эллен услышала, как Прес Темплтон сказал:

– Если война начнется, а этого, кажется, не избежать, я не смогу позволить своим женщинам оставаться в городе.

– Так почему бы тебе не отослать их? – В голосе Джона Томаса слышались отзвуки былой властности.

Темплтон хмыкнул:

– Я так и собирался поступить, но миссис Темплтон даже слышать об этом не желает. Она настаивает на том, чтобы я вместе с ними отправился в Европу. Ты ведь знаешь, что за бестия наша Брэнди. Моя жена одна с ней не справится.

– Послушай, Прес, сколько лет твоей дочери? Двадцать восемь? Тридцать?

– Тридцать два.

– И она дважды была замужем, насколько мне помнится.

– Да, но оба ее мужа оказались негодяями. Они плохо с ней обращались и сделали ее несчастной. – Темплтон вздохнул. – Брэнди очень ранима, она вообще как ребенок. Нам ничего не остается, как только постоянно присматривать за ней.

Мэри Эллен не могла удержаться от улыбки. Брэнди, хитрая и коварная, как змея, ранима и беззащитна. Ничего ребяческого в ней не было и в помине. Брэнди стала женщиной еще в тринадцать. Добрая половина женского населения Мемфиса с облегчением вздохнет, узнав, что она покинула город. К тому же оба «негодяя», имевших несчастье жениться на Брэнди, были прекрасными людьми, весьма состоятельными, и не пожалели оставить миссис Темплтон значительную часть своего состояния, лишь бы положить конец кошмару супружества с этой дамой.

Да уж, не зря говорят, что родительская любовь слепа.

Через полчаса Прес Темплтон уехал. Мэри Эллен ожидала, что теперь отец вернется к себе в спальню, но этого не случилось.

– Мэри Эллен, – произнес Джон Томас, заглянув в гостиную, – вели Тайтусу приготовить карету. Я хочу съездить в город и послушать, что говорит народ на улицах. – Он задумчиво потер подбородок: – Не удивлюсь, если еще несколько южных штатов выйдут из Союза. – При этих словах в темных глазах Джона Томаса появился живой огонек, и он снова стал напоминать прежнего Пребла.

– Почему бы тебе самому не попросить Тайтуса? – предложила Мэри Эллен, зная, как обижался старик на то, что хозяин вот уже больше года с ним не разговаривает.

– Верно, я так и поступлю. – Джон Томас кивнул и, выйдя в коридор, громко позвал: – Тайтус, где ты? Мне нужна твоя помощь.

Улыбаясь, Тайтус тут же появился на пороге:

– Мистер Пребл, я к вашим услугам.

Джон Томас положил ладонь на худое плечо старика:

– Не мог бы ты распорядиться, чтобы к дому подали карету? Я хочу поехать в город.

Тайтус с готовностью закивал головой:

– Уже иду. – Он торопливо повернулся, но Джон Томас вновь окликнул его:

– Тайтус!

– Да, сэр?

– Прошу прощения за то, что... – Джон Томас смущенно закашлялся. – Не знаю, что бы я без тебя делал, дружище.

– Но ведь я по-прежнему с вами, мистер Пребл, разве не так? – Тайтус счастливо засмеялся глухим старческим смехом.

Холодно поблескивая серыми глазами, напряженный и неулыбчивый, капитан Клей Найт в одиночестве пил виски в маленьком шумном баре на задворках Рио.

Нахмурившись, он заглянул в стопку. Это была уже пятая за вечер. Он очень хотел довести себя до бесчувствия, но до сих пор его усилия не привели к желаемому результату.

Клей жестом показал бармену, что желает еще выпить, а когда тот, с улыбкой налив ему шестую стопку, хотел было отойти, схватил его за руку.

– Оставь бутылку, – приказал он.

Бармен пожал плечами и поставил на стол наполовину пустую бутылку, которую Клей тут же крепко схватил.

Интересно, сколько еще стопок понадобится выпить для того, чтобы, вернувшись на борт, немедленно уснуть? Забавный будет эксперимент.

Он безразличным взглядом окинул бар. Здесь было много народа, люди смеялись и пили; больше половины присутствующих составляли женщины. Однако среди них не нашлось ни одной, с которой Клею захотелось бы выпить, а тем более переспать. Первая ночь в Рио оборачивалась разочарованием.

Еще час капитан провел в баре, после чего, уже изрядно пьяный, изнывая от скуки и смертельно уставший, вышел из этого шумного вертепа любителей джина и нетвердыми шагами направился на корабль.

Засунув руки в карманы белоснежного кителя, он даже не заметил, как вышел на широкую авенида Рио-Бранко, и едва не оказался под колесами роскошного экипажа, запряженного парой могучих белых коней.

Возница громко крикнул, предупреждая незадачливого пешехода, и натянул поводья; испуганные кони заржали и попятились. Клей вывернулся из-под копыт в последнюю секунду – еще мгновение, и они раздавили бы его.

– Проснись, моряк! – насмешливо крикнул возница.

Не успел Клей ответить, как дверь кареты открылась и из салона донесся низкий, чуть хрипловатый женский голос.

– Вы не позволите мне отвезти вас на корабль, капитан? – произнесла женщина с заметным американским акцентом. – После того как мой кучер вас чуть не убил, – продолжала она, – я сочту своим долгом сделать для вас хотя бы эту малость.

Клей наклонился и поднял фуражку; с его лица по-прежнему не сходило мрачное выражение. Смахнув с тульи дорожную пыль, он бросил взгляд на открытую дверцу кареты. Отчего-то ему захотелось увидеть ту, чей голос произвел на него некоторое впечатление. Он неторопливо подошел к карете, моля у судьбы лишь одного: чтобы та, что находилась в сумрачном салоне, не оказалась блондинкой.

Забравшись в темный салон, Клей сел рядом с женщиной, она немедленно постучала в потолок. Карета тронулась и, бросив фуражку на свободное сиденье напротив, Клей протянул руку к лампе, висевшей под потолком, и лицо его осветилось улыбкой.

Женщина оказалась жгучей брюнеткой с пышной замысловатой прической, а грудь выглядела еще пышнее, чем прическа, и так и грозила вывалиться из тесного лифа. Необыкновенная пышность груди только подчеркивала столь же необыкновенную узость талии. Клей был уверен в том, что пальцы его сомкнутся, если он попробует эту талию обхватить, и ему немедленно захотелось это сделать.

Клей не мог ничего сказать о размерах ее бедер, поскольку женщина сидела, но он был готов поставить свое месячное жалованье на то, что бедра у нее приятно округлые, а кожа под платьем имеет золотистый оттенок.

– Ну как, я прошла экзамен, капитан? – улыбаясь, спросила дама.

– Кажется, я слишком откровенно вас разглядывал, верно? – Клей тоже улыбнулся. – Сказать, что прошли, – значит ничего не сказать, мисс...

– Миссис. – Она весело засмеялась, увидев разочарование на его лице. – Миссис Дон Ричардс Кампанго. Друзья в Америке зовут меня Ричи.

Клей почувствовал, как у него свело живот от нахлынувшего желания.

– Довольно поздно для одиноких прогулок по Рио, миссис Кампанго. Почему ваш муж не сопровождает вас?

– Потому что он лежит на глубине шести футов, – непочтительно заметила миссис Кампанго. – Бедняжка усоп пять лет назад, оставив меня одну-одинешеньку. Разве это не печально, капитан?

– Да, это душераздирающая трагедия. – Надежды Клея росли с необыкновенной быстротой.

Ричи слегка заерзала на мягком, обитом белым плюшем сиденье и дерзко положила затянутую в перчатку руку на колено Клея.

– Вам надо возвращаться на корабль или вы согласитесь выпить со мной перед сном, капитан?

– Найт. Клей Найт. Я с удовольствием составлю вам компанию, миссис Кампанго.

Попутчица высунула кончик языка и облизнула рубиновые губы. Зеленые глаза ее озорно блеснули, когда она медленно скользнула ладонью вверх по его ноге.

– Вот и замечательно. Я припасла бутылку бренди столетней выдержки как раз для такого случая. – Ричи кокетливо опустила взгляд: – Себя я тоже берегла, капитан. – Она взмахнула ресницами и посмотрела ему в глаза: – Для вас.

Грудь Клея уже часто вздымалась, форменный китель вдруг показался тесным. Он не мог дождаться, когда они приедут к ней домой.

Как оказалось, миссис Кампанго обитала на клипере, том самом, рядом с которым пришвартовалась «Морская колдунья».

Пока темноволосая красавица вела его по длинной сходне на клипер, Клей успел поведать ей о том, какое незабываемое впечатление произвело на него ее судно.

– Я знаю. – Ричи добродушно усмехнулась. – С балкона моего будуара я восхищалась вами, когда вы восхищались моим «Сахарком». – Она весело подмигнула ему и рассмеялась. – Я американка, а вот мой покойный супруг был бразильцем, и он назвал судно в мою честь. Рауль всегда говорил, что я «сладка, как сахар», и скоро вы сами сможете убедиться, что это чистая правда.

Когда капитан Найт и миссис Кампанго оказались на палубе, хозяйка парусника взяла Клея под руку и предложила показать ему корабль.

Первым делом она провела его через просторный салон в свои апартаменты. Посреди комнаты стояла круглая кровать; постель из дамасского шелка в золотисто-алых тонах покрывала приветливо распахнутая простыня, потолок был отделан дамасским шелком тех же оттенков, что и постельное белье, а непосредственно над кроватью находилось огромное мозаичное зеркальное панно. На одной из обшитых панелями стен висело витражное изображение нагой богини.

Заметив, что взгляд гостя устремлен на витраж, Ричи с гордостью пояснила:

– Это я.

– В самом деле? – Он шутливо нахмурился: – И как же я могу в этом удостовериться?

Она улыбнулась:

– Очень скоро это произойдет, а как – увидите. – Она стянула перчатки и небрежно бросила их на мраморную столешницу, потом подошла к буфету из темного дерева, открыла застекленную дверцу и достала бутылку коньяка.

Плеснув напиток столетней выдержки в два хрустальных бокала, Ричи сказала:

– Теперь вы все обо мне знаете, капитан. Расскажите мне о себе. Где ваш дом?

Клей пожал плечами:

– Я родился и вырос в Мемфисе – это в Теннесси, но мой дом – море.

– Так-так. Полагаю, в Мемфисе вас терпеливо ждет прелестная маленькая женушка? – Она протянула ему бокал с золотистым напитком и чуть пригубила свой.

– Нет. Я никогда не был женат.

– Понимаю. – Ричи качнулась к нему навстречу, соблазнительно слизнув остаток бренди с рубиновых губ.

Поставив бокал на стол, она подняла руки и начала вытаскивать инкрустированные драгоценными камнями шпильки из черных как смоль волос, пока тяжелые черные кудри Не упали на обнаженные смуглые плечи. Бренди и вид роскошной женщины согрели кровь Клея; он протянул руку и намотал черную прядь на руку. Сжав зубы так, что желваки заходили на скулах, он с силой отвел ее голову назад, наклонился и поцеловал ее в манящие алые губы.

Затем Клей поступил, как всегда поступал по отношению к женщинам, с которыми собирался впервые заняться любовью.

– Миссис Кампанго, – без обиняков заявил он, – вы очень красивая женщина, и я хочу вас, но если вы ищете любви и верности, то вы выбрали не того моряка. – Не отпуская ее волос, он неторопливо повернул голову и допил оставшийся в бокале коньяк, давая ей возможность обдумать его слова.

Небрежно уронив хрустальный бокал на толстый персидский ковер, Ричи запрокинула голову и улыбнулась:

– Вы у меня не первый, капитан. – Она приблизилась к нему вплотную, прижавшись грудью к его груди, потом согнула колено и потерлась о его пах. – Ваше сердце пусть останется при вас, мне нужно лишь ваше тело.

Клей усмехнулся:

– Раз так, чего мы ждем?

За пару секунд они избавились от одежды и, стоя по-, среди разбросанных по полу предметов туалета, нагие, жадно ласкали и целовали друг друга. Не отрывая губ от рубиновых губ Ричи, Клей отнес ее на круглую кровать и, упав на спину, увлек за собой. Наслаждаясь прохладной шелковистостью простынь и теплой тяжестью женщины с крупными возбужденными сосками, прижатыми к его груди, он с наслаждением вздохнул.

Худощавые, смуглые руки Клея обшарили роскошное тело, груди, талию, бедра, жаркие губы ласкали ее шею, мочки ушей. Ричи приподняла голову, чтобы поцеловать его, и языки их сплелись, наступая и отступая в страстном соитии. Они все сильнее желали друг друга.

Просунув руку между их телами и обхватив дрожащий от возбуждения член Клея, Ричи потерла его о свой голый живот, затем о пульсирующее лоно. Клей не возражал. Она была не первой агрессивной женщиной в его списке, но зато одной из самых страстных.

Он развел ее ноги шире, и, когда она приподнялась на колени над ним, по-прежнему сжимая его член в руке, зеленые глаза ее горели от страсти. Наконец она опустилась на него, и Клей, сжав ладонями бедра, с неожиданным проворством перевернул ее, поменявшись с ней позициями.

Когда он на всю немалую длину вошел в нее, возбужденная до предела миссис Кампанго посмотрела в серые глаза Клея и хрипло прошептала:

– Я необузданное, штормовое море, а ты капитан могучего судна, которое болтает на моих яростных волнах. Я очень опасна для всех морских кораблей, и только самые умелые из вашего племени могут сохранить свое драгоценное судно целым, бороздя мои волны. – Кошачьи глаза ее, яркие и бесовские, дразнили его. – Осторожно, – предупредила она, – не то опрокинешься и разобьешься в щепки. – С этими словами Ричи мощно качнула бедрами, приподнимаясь ему навстречу, сжимая на удивление сильные мышцы влагалища так, что у Клея сердце забилось, как молот о наковальню.

Он не был новичком в этой игре и включился в нее с яростным энтузиазмом. Волна за волной он пил наслаждение, пока бурлящее море под ним вздымалось и опускалось, втягивая его в себя.

Ричи яростно качалась под ним, крепко сжимая, словно пытаясь поглотить его копье, ловко пользуясь силой своих бедер и крепких ног, а когда обмякла, ноги ее, так крепко сжимавшие его доселе, ослабли и она попыталась выдворить его из скользкой влажной теплоты лона.

Не было еще такого шторма, в схватке с которым Клей не вышел бы победителем. Она действительно оказалась опасным и бурным морем, но и он был сметливым и умелым капитаном, способным вести свое мощное судно по самым опасным протокам.

Яростный шторм продолжался, оба они качались и изгибались дугой, вонзаясь друг в друга и поднимаясь, пока не взмокли от пота, а первобытное наслаждение не достигло пика. Разрядка была такой, что, казалось, у обоих расплавятся органы, доставившие столько наслаждения. Ричи громко закричала в экстазе, а капитан-победитель хрипло простонал, словно оповещая о своем триумфе, добытом в тяжких трудах.

Просоленный морскими ветрами капитан упал на покоренное им тело женщины, и она осыпала его смуглое, мокрое от пота лицо благодарными поцелуями. Клей удовлетворенно вздохнул и едва поверил своему слуху, когда услышал шепот Ричи:

– А теперь давай поменяемся местами. Ты будешь необузданным морем, а я – капитаном.

 

Глава 21

Грозовые тучи надвигающейся войны приблизились уже в конце 1850-х и сейчас висели над страной, грозя разразиться огненным ливнем в любую секунду. Жаркие дебаты о правах штатов напоминали динамитные шашки – в любой миг жди взрыва. Алабама, Джорджия и другие штаты последовали за Южной Каролиной и вышли из Союза. В начале февраля в Монтгомери, штат Алабама, была сформирована Конфедерация. Джефферсон Дэвис от Миссисипи был избран президентом временного правительства Конфедерации.

Настроение в Мемфисе в ту холодную зиму 1861 года оставалось тревожным. Югом правили страх и беспокойство. Однако этому городу выпала еще более тяжкая участь, чем другим городам южных штатов, поскольку он оказался разделенным надвое. Землевладельцы и владельцы рабов громко и недвусмысленно выступали против экономической стратегии Севера, взявшего Юг за горло; они горячо клялись, что никогда не позволят наглым янки диктовать им, южанам, как надо жить. Если придется, они будут драться с янки до последнего дыхания – таково было их твердое намерение.

Другие – в основном те, у которых не было ни земли, ни рабов, – так же страстно выступали за то, чтобы забыть личные и финансовые интересы во имя блага страны в целом. Они дали нерушимую клятву, что в случае войны горой встанут за Союз.

Каждый день на шумных улицах Мемфиса то и дело возникали ссоры, доходящие до потасовок, и в конце концов жители Мемфиса разделились на два враждующих лагеря. Впрочем, в этом они были не одиноки: вся страна превратилась в два враждующих лагеря.

Среди тех, кто полагал, что сующим нос не в свое дело янки нужно преподать хороший урок, не было более яростного, более убежденного в своей правоте человека, чем Джон Томас Пребл. Хотя Мэри Эллен и ч радовалась тому, что отец очнулся от траурной летаргии, теперь у нее появилась забота куда серьезнее: если война начнется, Джон Пребл того и гляди решит, что еще способен идти в бой.

Она поделилась своей озабоченностью с Ли Томпсон, приятной в обхождении уроженкой Нашвилла, которая вместе со своим добродушным, работящим мужем и четырьмя детьми жила теперь по соседству от Лонгвуда в особняке, купленном у Преса Темплтона.

Мэри Эллен сразу понравились Томпсоны. Ли была дружелюбной, добродушной женщиной тридцати восьми лет, искренне заботящейся о членах семьи и любящей свой новый дом на Миссисипи. Она души не чаяла в четырех здоровых и счастливых детях и просто обожала своего большого, грубоватого рыжеволосого мужа Уильяма.

Мэри Эллен быстро поняла, что она может доверять Ли. Женщины делились друг с другом секретами, обменивались мнениями по животрепещущим вопросам и иногда даже говорили о том, чего по-настоящему боялись все, – о войне и о том, что будет, если она придет сюда, в Мемфис.

Как-то зябким февральским днем Мэри Эллен, накинув на плечи шерстяную шаль, отправилась на Ривер-роуд навестить Ли Томпсон.

– Я очень волнуюсь из-за папы, – сказала она подруге, усаживаясь в гостиной перед камином. – Он поехал на конезавод к Мартину, чтобы купить там жеребца.

Ли озадаченно посмотрела на соседку:

– Не понимаю, о чем тут волноваться, Мэри Эллен: твой отец опытный лошадник, я уверена, он легко справится с резвым скакуном.

– Вот это-то меня и беспокоит. Он подбирает себе боевого коня.

Ли рассмеялась: слишком уж абсурдным показалось ей опасение подруги.

– На твоем месте я бы не стала так волноваться. Даже если дело дойдет до войны, Конфедерация не станет призывать в армию людей столь почтенного возраста. Кроме того, Уильям считает, что война долго не продлится и мы непременно выйдем победителями. Он говорит, что командование у Конфедерации куда лучше, чем у юнионистов, потому что лучшие офицеры страны родом из южных штатов. Я уверена, что все они пойдут воевать за южан. Притом многие наши отличные парни пошли учиться в морскую академию, а это значит...

Образ Клея Найта тут же вспыхнул перед глазами Мэри Эллен. Если наступит война, уйдет ли он тут же в отставку, чтобы вернуться домой и сражаться за Конфедерацию, или станет воевать за Союз?

– ... это значит, что победа точно будет легкой, – заключила Ли Томпсон.

– Надеюсь, ты права, – рассеянно кивнула Мэри Эллен. – Ну а теперь мне пора возвращаться, потому что папа, возможно, уже вернулся.

Прохладным апрельским днем Мэри Эллен отправилась с отцом в Мемфис. Она находилась в конторе отца, когда по Фронт-стрит проскакал всадник, громко извещая горожан:

– Борегар обстрелял форт Самтер! Генерал потребовал сдачи форта, и президент Линкольн издал прокламацию, призывающую волонтеров сражаться за Союз! Война началась!

Едва узнав о том, что «Старый Доминион», штат Виргиния, связал свою судьбу с Конфедерацией, Джон Томас Пребл организовал и вооружил общество ветеранов, назвав его «Драгуны Мемфиса». Сам Пребл оседлал недавно купленного чалого жеребца и повел своих «Драгунов» на север – пополнять армию генерала Ли.

Мэри Эллен с веранды смотрела им вслед.

Джон Томас, прицепив саблю, которой рубил британцев еще во время Войны за независимость его героический дед, держался молодцом: он сидел в седле прямо, гордо расправив плечи, и выглядел настоящим военным. Скача впереди своего войска, он оглянулся и весело помахал дочери.

Словно по волшебству, Джон Томас помолодел на добрый десяток лет. Куда только подевался сгорбленный, раздавленный горем пятидесятивосьмилетний затворник?! Он вдруг превратился в бравого солдата, радостно рвущегося в бой за родной край, за отчизну.

Мэри Эллен прикусила губу, и глаза ее наполнились слезами. Она стояла на широкой веранде Лонгвуда и смотрела вдаль, пока отец ее совсем не пропал из виду. Жуткое чувство одиночества, словно холодная морская пучина, накрыло ее с головой, как и предчувствие, что она видит отца в последний раз.

Проглотив в горле вставший комок, Мэри Эллен вернулась в молчаливый, словно осиротевший дом.

В июне в штате Теннесси прошел референдум, в результате которого, несмотря на значительное число тех, кто склонялся в пользу северян, было принято решение ратифицировать декрет о выходе из Союза. Объявив себя членом Конфедерации, Теннесси оказался последним штатом, вышедшим из Союза.

В конце июля, спустя три месяца, пришло сообщение о том, что Джон Томас Пребл погиб. Он потерял жизнь в первом сражении на реке Бул-Ран, ставшем главной битвой Гражданской войны.

Так Мэри Эллен осталась одна.

Состояние Преблов, значительно усохшее еще до войны, теперь и вовсе съежилось: морская блокада, установленная юнионистами, разорила торговцев хлопком, закрыв для них доступ на британский хлопковый рынок. Однако сколь глубока финансовая яма, в которую она попала, Мэри Эллен поняла, когда посыпались требования вернуть долги.

Той весной хлопка посеяли совсем мало, к концу лета большая часть рабов разбежалась кто куда. К осени война только разгорелась, конца и края ей не было видно. Число убитых все росло, и вскоре в Мемфисе не осталось семьи, которая не потеряла бы кого-то из близких: сына, отца, брата, возлюбленного.

Звуки барабанной дроби и отбивающих шаг сапог стали привычными, как и крики раненых, умирающих солдат, которых доставляли сюда, в окружной госпиталь Шелби, где Мэри Эллен добровольно работала санитаркой. Решив внести посильный вклад в общее дело, она без устали ухаживала за изувеченными южанами, и лицо ее, склоненное над бедными исстрадавшимися солдатами, часто было последним, что видели несчастные на этом свете.

Война все ближе подходила к дому, когда армия Гранта встретилась с армией генерала Альберта Сидни Джонсона в районе Питсбурга, всего в сотне миль к востоку от Мемфиса, в битве при Шайло.

Воды реки Теннесси стали красными от крови самых лучших юношей Юга.

Несколько позже, в том же месяце, пал Новый Орлеан – он сдался адмиралу Дэвиду Фэррагуту. Это стало самым страшным ударом по Конфедерации. И с этого момента всем стало ясно, что янки могут дойти вверх по Миссисипи до самого Мемфиса.

А потом они действительно пришли; правда, спустившись вниз по течению, и явились они с севера.

В мае капитан Джеймс Монтгомери повел свою флотилию на военные корабли юнионистов, делая все возможное, чтобы оттеснить их от форта Пиллоу.

Но флот повстанцев потерпел поражение. Под шквальным огнем юнионистов конфедераты были вынуждены эвакуировать форт Пиллоу – последнее оборонительное сооружение перед Мемфисом.

Город стал готовиться к самому худшему, и это худшее вскоре пришло. Утром 6 июня по спящему городу разнеслась весть о том, что броненосцы янки замечены на Миссисипи всего в нескольких милях вверх по течению.

Мэри Эллен, Ли Томпсон и четверо детей Томпсонов смотрели, как военные корабли федералов приближаются к Мемфису. Как раз тогда, когда красный огненный шар поднялся над горизонтом, первое судно янки «Королева Запада» зловеще обозначило себя расползавшейся черной точкой.

В мощный полевой бинокль Мэри Эллен не отрываясь смотрела на приближающуюся стальную махину и на высокого темноволосого офицера юнионистов, черным силуэтом на розовом небе одиноко стоявшего на легкой навесной палубе. Ее внимание привлекала не осанка его, не выправка и даже не та аура превосходства, которая окружала надменного янки, но нечто неуловимое.

Мэри невольно поежилась: в этом властном взгляде ей угадывалось нечто неуловимо знакомое.

Внезапно офицер проворно сбежал с мостика и взмахнул рукой. В считанные секунды федералы открыли ураганный огонь. Флотилия капитана Джеймса Монтгомери, хотя уже и изрядно потрепанная, мужественно приняла бой.

Так на рассвете началась битва при Мемфисе.

Над рекой плотной завесой повис дым, и все, что могла разглядеть теперь Мэри Эллен, – это лишь вспышки орудийных залпов. Она болезненно морщилась, когда ухали пушки, и, как все в городе, молила Бога о победе.

Увы, силы федералов значительно превышали возможности конфедератов защищаться, и за два часа боя мятежная флотилия исчерпала последние ресурсы. Только один корабль из восьми, имевшихся у конфедератов, остался цел, и вскоре Мемфис, оставшись совершенно беззащитным, сдался на милость победителей.

В полдень коммодор союзного флота Чарльз Дэвис смог пройти вниз по реке до Виксберга и объединиться там с Фэррагутом, шедшим от Нового Орлеана.

Однако не весь флот Дэвиса отправился вместе с ним на юг, в Виксберг: сторожевой корабль и экипаж еще трех кораблей остались, чтобы обеспечить сохранность трофея, добытого союзным флотом, – Мемфис, город, сдавшийся победителю, мгновенно заполнился Армией Союза, а комендантом его стал капитан военно-морского флота, которому коммодор Дэвис полностью и безоговорочно доверял.

К вечеру матросы-янки в синей форме расползлись по городу как орда назойливых насекомых.

В ту ночь, ложась спать, Мэри Эллен все еще никак не могла в это поверить. Впервые в жизни она боялась находиться в собственном доме. Прежде ей даже не приходило в голову, что такое возможно, но теперь она невольно задумалась о том, насколько безопасно ей оставаться одной, если не считать компании престарелого Тайтуса и старенькой кухарки Мэтти, в то время как остальные слуги покинули Лонгвуд несколько месяцев назад, а те, кто не сбежал сам, были отправлены в дома горожан побогаче. Мэри Эллен отослала бы куда-нибудь и Тайтуса с Мэтти, но никто не хотел брать к себе в услужение беспомощных стариков, которые, отдав столько лет работе на Преблов, теперь сами нуждались в том, чтобы о них заботились.

Проснувшись утром, Мэри Эллен торопливо оделась и отправилась в госпиталь; картина, открывшаяся перед ней, только усилила ее подавленное настроение. Повсюду взгляд ее натыкался на синие мундиры юнионистов, а когда над пятиэтажным зданием почты она увидела развевающийся звездно-полосатый флаг, то не поверила своим глазам.

Покачав головой, еще не вполне придя в себя от увиденного, Мэри продолжила путь. На Адамс-стрит, в одном квартале от госпиталя Шелби, она увидела, как матросы в синих мундирах поднимаются по ступеням особняка Уитли с таким видом, словно этот старинный дом всегда принадлежал им.

Потрясенная несуразностью происходящего, Мэри Эллен в недоумении смотрела на вражеских солдат, хозяйничающих в ее родном городе, даже не подозревая, что за ней тоже наблюдают.

Из окна просторной гостиной на первом этаже особняка Уитли высокий смуглый офицер союзного флота не отрываясь смотрел на стройную светловолосую женщину, остановившуюся напротив окна на другой стороне улицы. Это был тот самый капитан, который своими умелыми действиями обеспечил победу федеральному флоту и теперь командовал всем оккупационным корпусом.

Мэри Эллен, конечно же, даже не могла предполагать, что, несмотря на обилие возложенных на него обязанностей, этот человек точно знал, куда она направляется и что делает, когда возвращается домой, когда задувает лампу возле кровати, когда ложится спать, и еще многое-многое другое относительно ее сегодняшней печальной жизни.

 

Глава 22

Теперь у Мэри Эллен появился новый повод для беспокойства: она боялась, что янки могут навсегда оккупировать Лонгвуд. От этой мысли ноги у нее подкашивались и на лбу выступал липкий холодный пот.

Шли дни, но всякий раз при виде синего мундира вблизи от своего дома Мэри Эллен задерживала дыхание. Многие городские дома уже были захвачены, и она не без основания боялась того, что ее дом тоже станет достоянием врагов, способных глумиться над самым для нее дорогим – памятью отца.

Однако прошла целая неделя с того дня, как янки вошли в город, и Мэри Эллен вздохнула спокойнее. Она говорила себе, что в Мемфисе полно красивых богатых домов и ее дом захватчикам вряд ли может понадобиться. Тем не менее сердце ее сжималось от ненависти всякий раз, как она видела похотливые взгляды, которые бросали на нее янки.

Но и через две недели оккупации ни один из пришельцев так и не ступил на запущенные лужайки Лонгвуда. Очевидно, ее решили пощадить. Мэри не знала, почему ей так повезло, но, какова бы ни была причина, она была благодарна судьбе за эту милость.

И все же она понимала, что женщине одной, без спутника, опасно появляться с наступлением темноты в оккупированном городе, поэтому по вечерам сидела дома, не искушая понапрасну судьбу.

Так было до тех пор, пока одним душным июньским вечером жара и одиночество, сделавшись невыносимыми, не вынудили ее, покинув Лонгвуд, спуститься к реке, где она самым неожиданным образом и столкнулась с нагим капитаном вражеского флота.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

Глава 23

– Клей Найт! – Мэри Эллен не верила своим глазам.

– Да. – Это все, что он сказал.

Еще долго стояли они неподвижно, залитые лунным светом, пока наконец, обхватив молча смуглыми пальцами по-девичьи узкое запястье, капитан Клей Найт, командир оккупационного корпуса северян, не прижал Мэри Эллен Пребл к своему мокрому телу; он смотрел ей в глаза, и Мэри Эллен, глядя на этого смуглого, устрашающего своей непостижимостью знакомого незнакомца, пребывала во власти весьма противоречивых эмоций. Ярость, гнев и непреодолимое влечение разрывали ее, кровь, бросившись в голову, шумела в ушах, а в глазах щипало от жгучих слез.

Клей. Клей Найт.

Она мгновенно вспомнила все: мальчик с ангельским лицом и черной душой, он взял ее любящее сердце, доверчиво протянутое ему, и превратил его в трамплин для вожделенной военной карьеры. Теперь этот мальчик подрос, возмужал и стал бравым капитаном с жестоким взглядом и зловеще красивым лицом.

Однако, пристально вглядываясь в его возмужавшие черты, Мэри Эллен внезапно поняла, что сила любви и сила ненависти к нему, почти забытые ею, теперь способны возродиться снова.

Клей смотрел в широко распахнутые темные глаза Мэри, испытывая примерно то же, что испытывала она. Если бы не предельное усилие воли, он сейчас дрожал бы весь, от головы до пят.

Мэри. Мэри Пребл.

Эта хорошенькая стерва воспользовалась своими чарами для того, чтобы разбить ему сердце – не по злобе, а просто так, походя, невзначай. Теперь она превратилась в надменную, хотя и по-прежнему желанную женщину. Ее близость мгновенно раздула в нем не потухшую до конца страсть и ту боль, от которой судорожно сжимался живот и подкашивались ноги.

Клей перевел взгляд на ее роскошные волосы цвета белого золота, которые в лунном свете отливали серебром, потом взгляд его скользнул по ее лицу и наконец замер на полных губах.

Господи, он почти забыл, как сильно любил ее когда-то... и как сильно ненавидел!

Наваждение рассеялось, когда капитан Найт наконец заговорил.

Низким, густым, приятного тембра баритоном он сказал:

– Вы, конечно, должны осознавать, миссис Лоутон, что находиться среди ночи одной вам здесь далеко не безопасно.

Мэри Эллен не стала медлить с ответом:

– Я больше не миссис Лоутон, а Мэри Эллен Пребл, и никакой опасности для меня не существовало, до тех пор пока вы со своей языческой ордой не явились сюда. – Она предприняла попытку высвободить руку. – Отпустите меня! – Ее трясло, и она чувствовала страх, гнев, растерянность, стыд и вожделение одновременно. Мэри сама не понимала, что с ней творится.

Однако капитан Клей продолжал крепко держать ее.

Лишь некоторое время спустя он разжал одеревеневшие пальцы Мэри и забрал скомканную пачку долларов, после чего спокойно засунул деньги в глубокий вырез ее платья.

– Примите эти деньги в качестве частичной оплаты за постой, уважаемая Мэри Пребл. – Он убрал руку. – Как командир оккупационного корпуса я выбрал ваш дом в качестве моей штаб-квартиры на все время пребывания в Мемфисе. Ждите меня завтра в полдень.

Мэри Эллен была в ужасе.

– Нет. – Она затрясла головой: – Я не хочу, я запрещаю!

– Вы, кажется, не до конца меня понимаете. Я не спрашиваю у вас разрешения, а лишь сообщаю о своем намерении.

– А я сообщаю, что никогда не позволю вам появиться в Лонгвуде.

– Итак, завтра в полдень, – спокойно повторил Клей.

– Но почему? Почему именно мой дом? – Мэри чуть не задохнулась от возмущения. – Разве в Мемфисе недостаточно более комфортабельных особняков?

– Возможно, – равнодушно сказала он.

– Ну так и возьмите для своей штаб-квартиры другой особняк!

– Зачем же другой? Я уверен, что буду чувствовать себя здесь вполне комфортно. – Легкая усмешка тронула губы капитана, и это разозлило Мэри Эллен еще больше.

– Неужели вы стали настолько жестоки?

– У меня был прекрасный учитель. – Серые глаза Клея холодно блеснули.

Чуть отступив, он открыл взгляду Мэри Эллен мокрую, поросшую волосами грудь, мощные плечи и выпирающие бицепсы.

– Если вы не хотите подвергать свою скромность еще одному испытанию, то лучше вам поторопиться домой и дать мне одеться.

Испугавшись того, что он сейчас отступит еще на шаг и предстанет перед ней голым во всей красе, Мэри Эллен схватила его за скользкие предплечья:

– Не смейте двигаться, пока я не повернусь к вам спиной! – Она оттолкнула его, с плавной стремительностью повернулась кругом и, на лету подхватив юбки, помчалась прочь по песчаной полосе так, словно за ней гнался сам дьявол.

Что до Клея, то он и не думал одеваться и стоял нагой, залитый лунным светом, глядя, как Мэри бешено несется от него прочь по мокрому песку. Распущенные светлые волосы взлетали над ее плечами, юбки развевались.

То, что ей не терпелось поскорее от него отделаться, было более чем очевидно, но это не сильно волновало капитана Найта. Он займет ее дом, нравится ей это или нет; ее чувства не играли для него особой роли.

Клей уже наклонился, чтобы подобрать оставленную на песке одежду, но вдруг передумал. Внезапно ему в голову пришла недурная мысль. Когда он наткнулся на Мэри, она была босиком, а значит, туфли и чулки она оставила на берегу и ей придется вернуться, чтобы их забрать.

Интересно, оглянется ли она, когда будет подбирать туфли?

Мышцы его напряглись так, что ему стало трудно дышать. Клей не шевелился, даже не моргал – он ждал.

«Ты обернешься и посмотришь на меня, Мэри, – молча приказал Клей. – Ты не сможешь удержаться. Ты обернешься и посмотришь назад».

Наконец Мэри Эллен соскочила с длинной песчаной косы и ступила на берег, но, не пройдя и нескольких шагов, наклонилась, чтобы подобрать туфли. Потом она распрямилась, но не пошла тут же по тропинке наверх, а замерла в нерешительности. По непонятной причине ей страшно хотелось оглянуться, но она не желала оглядываться.

Мэри Эллен до боли прикусила губу. Она поступит хуже жены Лота из Библии, если обернется и посмотрит на него. И вообще, с какой стати она должна на него смотреть? Не станет она это делать, и все тут. Господи, нет! Кроме того, этот капитан-янки уже скорее всего оделся и ушел. Не дурак же он, чтобы стоять там и ждать, пока она на него посмотрит!

А если он уже ушел, то что с того, если она оглянется?

Так и не сумев справиться с собой, Мэри Эллен медленно обернулась.

Высокий смуглый офицер стоял на том самом месте, на котором она его оставила, – нагой и неподвижный под луной. Мэри тихо вскрикнула, повернулась и начала быстро подниматься вверх по крутому склону. Сердце ее стучало как молот, и, войдя в дом, задыхаясь от быстрого подъема, она торопливо закрыла дверь на засов, а потом, облегченно вздохнув, медленно пошла к себе. В спальне, не зажигая света, она разделась и легла в постель.

Однако уснуть ей так и не удалось – этому мешали вихрем крутившиеся в голове тревожные мысли. Действительно ли капитан Найт решил поселиться в Лонгвуде? Мог ли он так жестоко поступить с ней? Разве много лет назад она недостаточно страдала в результате его предательства? Неужели он хочет сделать ей больно еще раз?

В конце концов Мэри Эллен поклялась ни за что не впускать капитана к себе в дом... и в сердце тоже. После долгих размышлений она пришла к выводу, что на самом деле он не хочет занимать Лонгвуд под свою штаб-квартиру, а просто решил ее напугать и скорее всего не появится больше. Но в глубине души Мэри знала, что он вернется.

Всю ночь она ворочалась в постели, и всякий раз, стоило ей закрыть глаза, перед глазами ее всплывал один и тот же образ – смуглый, нагой, очень мужественный капитан Найт.

Уснула она лишь перед рассветом, но и во сне к ней не приходило успокоение. Она стонала и всхлипывала, боясь темноты, и тревожные видения преследовали ее во время прерывистого тяжелого сонного забытья.

Близился полдень. Мэри Эллен, уставшая донельзя, измученная тревожным ожиданием, выбрала выжидательную позицию на широкой галерее, тянувшейся вдоль парадного фасада; в правой руке она сжимала один из старинных дуэльных пистолетов отца.

Ровно в двенадцать она увидела его. Капитан Найт приближался к дому верхом на черном коне; волосы его, цвета воронового крыла, блестели на солнце; он выглядел неотразимым в синей форме с высоким воротничком, украшенным латунными звездами. Мощные бицепсы натянули желтые капитанские полосы, сверкающие пуговицы в два ряда украшали широкую грудь. Вокруг тонкой талии был обвязан ярко-желтый кушак, сверкающая сабля покоилась на затянутом в синее сукно крепком бедре.

Могучий жеребец черной масти словно специально был подобран под цвет волос его хозяина. И в остальном конь и хозяин отлично подходили друг другу: оба красавцы, оба невероятно грациозны и оба, несомненно, опасны.

Следом за гарцующим на черном коне командиром шагала колонна военных в синих мундирах, и вся эта процессия направлялась прямиком к Лонгвуду.

Побледнев от нахлынувших эмоций, Мэри Эллен Пребл неподвижно стояла на украшенной колоннами террасе и смотрела на неуклонно приближающихся янки.

Разумеется, она презирала их – всех вместе и каждого в отдельности. Сильнее всех она ненавидела их командира.

Переведя дыхание, Мэри Эллен гордо вскинула подбородок, готовясь к противостоянию с капитаном Най-том, который к тому времени уже успел спешиться на газоне перед домом. Уронив длинные кожаные поводья на землю, он что-то ласково сказал своему черному жеребцу, затем, отдав команду «вольно», открыл железные ворота и вошел внутрь.

Мэри Эллен напряженно ждала. Капитан Найт вошел в заросший и неухоженный сад, и ей стало трудно дышать.

Он шел по тропинке с таким видом, словно этот дом со всем его содержимым давно ему принадлежал, и даже пуговицы на его мундире, отражая полуденное солнце, победно сияли.

Подойдя к террасе, где ожидала Мэри, капитан остановился. Поставив ногу на первую ступеньку, он опустил руку на эфес сверкающей сабли и, посмотрев ей в глаза, спокойно произнес:

– Я сказал, что прибуду в двенадцать, и, как видите, явился точно в срок.

– А я сказала, что никогда не позволю вам и шага в Лонгвуд ступить. – Мэри Эллен крепко сжала губы и подняла тяжелый дуэльный пистолет, а затем, держа обеими руками, навела его на капитана Найта.

– Ты правда выстрелишь в меня, Мэри? – Он даже не шелохнулся.

– Если вы не уйдете, выстрелю. – Темные глаза ее метали искры. – Еще один шаг, и я нажму на курок.

– Вот как? – Клей усмехнулся. – Боюсь, у вас ничего не выйдет. Невозможно убить мертвеца. – Он начал медленно подниматься по ступеням.

– Назад! – Мэри Эллен почувствовала, как наливается тяжестью оружие в ее руках. – Я пристрелю тебя, и да поможет мне Бог!

– Ну так стреляй, чего же ты ждешь? – Клей приблизился к ней вплотную, заслонив собой горизонт, и ствол пистолета, слегка покачиваясь, уперся ему в грудь. – Это не совсем то место. – Он услужливо подвинул ствол так, что дуло уперлось в самое сердце. Если сейчас курок сдвинется хоть немного, он умрет.

Клей знал об этом, и Мэри тоже знала. Она была до смерти напугана силой своего желания пристрелить этого янки с непроницаемым лицом, человека, которого так люто ненавидела последние двенадцать лет своей жизни. Может, просто нажать на курок и покончить с ним – как он сделал двенадцать лет назад, когда она была так молода и так доверчива?

И все же что-то удержало ее. Мэри Эллен пристально смотрела в серые глаза и не видела в них ни намека на страх, но, похоже, ему в самом деле все равно – жить или умереть. И что, интересно, Клей имел в виду, когда сказал, что нельзя убить мертвеца?

Она уже ничего не понимала в том, что касалось этого загадочного высокого мужчины, в котором и следа не осталось от того всегда готового прийти на помощь, доброго и нежного Клея Найта из ее детства. В тридцать два года Клей Найт стал совсем другим: черты лица его потеряли юношескую мягкость, даже рот стал другим – губы отвердели и сложились в саркастически горькую усмешку.

Перед Мэри Эллен стоял человек, который был для нее чужим и которого она совсем не знала.

В конце концов, помедлив несколько мгновений, он бесцеремонно забрал у нее пистолет и затем, внимательно рассмотрев его, перевел глаза на ее лицо.

– Этот очень старый пистолет, Мэри, – тихо сказал он. – И потому опасен. Когда-нибудь он может взорваться прямо у тебя в руках. – Заткнув оружие за желтый кушак, Клей вздохнул: – Теперь все зависит только от тебя. Ты можешь не создавать трудностей или создавать их, для меня это значения не имеет. В любом случае я займу Лонгвуд.

Следуя его примеру, Мэри Эллен постаралась говорить без эмоций:

– Что бы вы стали делать, капитан, если бы я сказала вам «нет» или отказалась уйти с вашей дороги? Я не смогла вас убить, но можете ли вы убить меня? Смогли бы вы вытащить из-за пояса ваш пистолет и выстрелить? А может, вы разрубите меня надвое вашей сверкающей саблей? – Она чуть вздернула подбородок, ее темные глаза вызывающе заблестели.

– В столь крайних мерах нет необходимости, – ответил Клей тоном человека, чувствующего себя как рыба в воде на командном посту. – Вы будете повиноваться моим приказам. – Молниеносно с кошачьей ловкостью он оказался впереди и встал между ней и входной дверью. – Итак, я могу занять помещение мирным путем или вы сдадитесь после ожесточенного боя, в котором победитель все равно предопределен?

На этот раз Мэри Эллен опустила взгляд. Что толку спорить – он все равно не отступится. Лучше уж сохранить хотя бы ту малую толику достоинства, которая у нее еще оставалась.

– Я не могу выгнать вас из моего дома, капитан Найт, – упрямо сказала она, – но обещаю вам, когда война закончится и Юг победит, лично привлечь вас к ответственности за все, что вы совершили.

 

Глава 24

Мэри Эллен с упавшим сердцем смотрела на то, как самоуверенный капитан и его моряки устраиваются на постой в ее родном доме.

Янки мгновенно разбрелись по всем комнатам нижнего этажа, осматривая свой новый бивак и каждую минуту окликая друг друга. Мэри Эллен скрежетала зубами, глядя на то, как они топчутся в гостиной, разглядывают драгоценные предметы искусства, водят немытыми руками по мебели из розового дерева. В музыкальном салоне один из матросов начал барабанить по клавишам пианино, кто-то принялся щипать струны арфы.

В конце концов Мэри Эллен приказала себе молчать. Она стояла посреди фойе, не говоря ни слова и лишь в отчаянии покачивая головой в безнадежной ярости. Однако когда кто-то из новых постояльцев вышел из гостиной и направился к лестнице на второй этаж, в святая святых, она не выдержала и схватилась рукой за горло.

– Нет! – выкрикнула Мэри, но тут же сменила тон и повторила просительно: – Пожалуйста, туда не надо...

Крепкого сложения матрос не обратил на нее ровно никакого внимания. Тяжелые солдатские сапоги уже ступили на ковровую дорожку лестницы, когда Мэри Эллен, едва не подпрыгнув от неожиданности, услышала за своей спиной спокойный голос:

– Назад, Милс.

Матрос остановился, и Мэри Эллен стремительно обернулась. Капитан Найт стоял рядом с ней и равнодушно разглядывал носок своего сапога.

– Второй этаж этого особняка не занимать, – произнес он все так же спокойно. – Здесь ли я или отсутствую, никому не дозволяется подниматься выше первого этажа. Все меня поняли?

– Да, сэр. – Миле послушно спустил ногу с лестницы, и Мэри Эллен с облегчением вздохнула, но радость ее оказалась недолгой: запретив команде занимать второй этаж, Клей сам занял хозяйские апартаменты.

– Вы не посмеете! – кричала Мэри, взбегая следом за ним по лестнице. – Только не здесь.

– Отчего же? Здесь мне будет вполне удобно. – Капитан Найт обвел взглядом просторную спальню, в зеркалах которой, расположенных по всем четырем стенам, отражалось каждое его движение, затем похлопал смуглой рукой по громадной кровати с четырьмя столбиками и балдахином, словно проверяя ее на упругость и мягкость, и одобрительно покачал головой: – Да, очень даже удобно.

– Послушайте, это же спальня моих родителей! —

Глаза Мэри Эллен метали злобные искры.

Капитан Найт даже не удостоил ее взглядом.

– Она им больше не нужна, – холодно ответил он, – в отличие от меня. Теперь она принадлежит мне и, пока я нахожусь в Мемфисе, будет моей. – Он перевел взгляд на хозяйку дома: – А ты, Мэри? Вероятно, спишь все в той же комнате? Дай-ка вспомнить. Кажется, она как раз напротив моей.

– Бессердечный, наглый ублюдок! – Дальше выдерживать это издевательство Мэри не могла и, выкрикнув обидные, злые слова, убежала в слезах.

Сбежав вниз по ступеням, она пулей выскочила из дома и направилась прямо в госпиталь, счастливая уже тем, что ей есть где укрыться от бесцеремонности капитана Найта.

В госпитале работы оказалось так много, что Мэри удалось с легкостью забыть о самом существовании капитана-янки. Лишь когда ее спина уже с трудом разгибалась, а ноги едва передвигались, она, выглянув в окно, поняла, что солнце садится. Ее тут же охватило волнение. Пора было немедленно возвращаться домой.

Несмотря на крайнюю усталость, Мэри Эллен шла быстро, подгоняемая растущим беспокойством, и на то имелись реальные основания.

Войдя в дом, она увидела толпу матросов из вражеского стана – буйных и неуправляемых. Лишь одному из моряков, оккупировавших ее дом, она могла доверять: помощник капитана энсин Джонни Бриггз, веснушчатый рыжеволосый парень, удивил ее доброй улыбкой и хорошими манерами, зато об остальных ей не хотелось даже думать.

И все же больше всего Мэри Эллен боялась их капитана и его холодного безразличия. Казалось, ему было на всех наплевать; он брал что хотел и когда хотел и поэтому представлял для нее особую опасность.

Мэри Эллен поднялась на веранду, стараясь не замечать мужчин, прогуливавшихся по ее галерее, но ей хватило одного взгляда, чтобы понять: капитана Найта среди них не было.

Войдя в дом, она сразу направилась на кухню, а распахнув дверь, остановилась как вкопанная.

Капитан Найт, сидя на стуле в весьма непринужденной позе, потягивал сигару и одновременно развлекал двух слушателей: старую чернокожую кухарку Мэтти, которая в этот момент наливала ему в кружку горячий кофе, и Тайтуса, сидевшего за столом напротив с застывшей на губах простоватой улыбкой, почтительно ловившего каждое слово капитана.

Встретившись взглядом с Мэри Эллен, капитан вдруг замолчал, однако она, ни слова не говоря, развернулась и пошла прочь, чувствуя спиной недоуменные взгляды всех троих. Мэри была в ярости. Как могли ее слуги так поступить?! Одно дело – принять оккупацию как неизбежное зло, и совсем другое – потчевать командира вражеской армии, силой занявшего дом их хозяйки!

Сверкая глазами от едва сдерживаемого гнева, Мэри Эллен торопливо поднялась к себе в спальню. Она готова была отправиться спать голодной, лишь бы успеть запереться у себя до того, как здесь, на втором этаже, появится капитан.

Влетев в спальню, Мэри, не зажигая света, задвинула засов и лишь после этого, опершись спиной о дверь, устало вздохнула. Она донельзя устала и страшно хотела есть, но разве у нее был выбор?

Подойдя к кровати, Мэри Эллен зажгла масляную лампу, вытащила из прически черепаховый гребень и начала стягивать с себя одежду. Сбросив с ног туфли, она села на кровать и сняла хлопчатобумажные чулки с ноющих от усталости ног, затем развязала тесемку нижней юбки. Стянув юбку вниз по бедрам, Мэри с усталым вздохом выскользнула из белого лифа. Но едва успела расстегнуть крючок на поясе панталон, как раздался стук в дверь.

Мэри Эллен вздрогнула и закрыла руками обнаженную грудь. Она боялась подать голос, боялась ответить. Если она промолчит, он наверняка уйдет.

Однако стук раздался снова.

Теперь уже Мэри Эллен не могла смолчать.

– Убирайтесь, слышите? Немедленно уйдите от моей двери!

– Миз Мэри, – донесся до нее дрожащий голос старого Тайтуса, – Мэтти велела мне принести ваш ужин и не велела уходить, пока вы его не возьмете.

Мэри Эллен вздохнула с облегчением.

– Подожди минуточку, Тайтус. – Она схватила с кровати халат, накинула его, подвязала поясом, убрала волосы за уши и приоткрыла дверь.

Старик, стоя под дверью, держал в изуродованных артритом руках поднос, накрытый салфеткой. Глаза его были широко открыты.

– Что-то не так? – осторожно спросил он.

Его вопрос показался Мэри Эллен до странности абсурдным. Что она могла ответить? Что все идет как нельзя лучше? Янки оккупировали Лонгвуд, командир оккупантов – бессердечный друг из ее погубленной юности. Даже собственные слуги обращаются с этим капитаном как с почетным гостем, и после этого старый добрый Тайтус спрашивает, что у нее не так!

Внезапно Мэри Эллен начала хохотать. Она просто не могла сдержаться. Нервы ее и так были на пределе, и теперь она просто не могла сдержаться. Начав хохотать, она никак не могла заставить себя остановиться, и хохотала, пока не ослабла окончательно, чем сильно напугала старого слугу.

Мало-помалу успокаиваясь, кашляя и глотая воздух, Мэри Эллен подняла голову и медленно открыла глаза. Она моргнула раз, другой...

И тут у нее едва не случился сердечный приступ.

Тайтуса рядом с ней не было, зато на его месте стоял высокий смуглый капитан Найт с подносом в руке.

Мэри Эллен невольно похолодела; только теперь она внезапно поняла, что во время бурной истерики полы ее халата разошлись, обнажив грудь.

Торопливо запахнув халат в надежде, что он не успел разглядеть слишком многого, она вопросительно посмотрела на непрошеного гостя.

Словно прочитав ее мысли, Клей насмешливо произнес:

– Поверьте, я видел не более того, что открывают взгляду самые смелые бальные платья. А теперь примите ваш ужин, мадам. – Он протянул ей поднос. – Или вы хотите, чтобы я сам занес его к вам в спальню?

Мэри протестующе уперлась кулачком ему в грудь – как раз в то место, где в вырезе рубашки проглядывало обнаженное тело, и тут же, словно обжегшись, отдернула руку.

– Лучше уж я умру от голода!

– Тогда возьмите поднос сами.

– Нет.

– Вы ведете себя как ребенок.

– Я веду себя так, как считаю нужным. Это мой дом, капитан, и не забывайте об этом! – Сделав шаг обратно в комнату, Мэри торопливо закрыла дверь и налегла на нее спиной, словно собиралась всю ночь держать оборону.

– Хорошо, тогда я оставлю поднос здесь, – услышала она голос из-за двери. – Возможно, вы еще проголодаетесь до утра.

Руки Мэри Эллен стали липкими от холодного пота, горячая щека прижалась к двери. Она молилась лишь о том, чтобы он поскорее ушел и оставил ее в покое. Сердце ее колотилось как бешеное, дыхание стало сбивчивым.

Он откровенно пугал тем непонятным и опасным, что тянуло ее к нему.

Когда наконец она отошла от двери, плечи ее поникли и она устало опустилась в кресло-качалку.

Она по-прежнему чувствовала страшную усталость и сильнейший голод, а к тому же была еще и расстроена. Сейчас ей больше всего хотелось плакать.

Клей первую ночь проводил под крышей ее дома, а она уже потеряла всякое самообладание. При этом самым ужасным было то, что ее все больше тянуло к нему.

Этот мрачный загадочный незнакомец, так нагло оккупировавший ее дом, уж никак не был нежным и добрым мальчиком из ее прошлого. Капитан Найт представлял собой красивого мужчину, подчеркнуто обходительного, уверенного в себе и... грозного.

В его низком голосе все еще слышался мягкий южный акцент, но говорил он с выверенным спокойствием, а красивые серые глаза его, когда-то светившиеся теплотой и мальчишеским энтузиазмом, теперь излучали льдистый холод: то были глаза человека, все подмечающего и не знающего ни страха, ни пощады.

Мэри Эллен зябко поежилась и, запахнув халат, внезапно почувствовала, как напряглись ее соски. Инстинкт подсказывал ей, что под холодной, надменной оболочкой в новом переменившемся Клее скрывается страстный, с горячей кровью мужчина.

Каждой клеточкой своего тела Мэри Эллен чувствовала, что в эту самую минуту капитан Найт находится совсем рядом. Но что же он делает? Спит или бодрствует? Одет или раздет? Может, он уже в постели или...

От близости Найта по спине у нее поползли мурашки. Стыдясь и пугаясь нежелательных эмоций, Мэри Эллен поднялась с кресла и подошла к двери, чтобы проверить, заперта она или нет.

Вернувшись назад и снова опустившись в кресло, Мэри закрыла глаза, пытаясь отгородиться от тревожащих душу воспоминаний. Разве он не оказался негодяем – бесчувственным, безжалостным, жестоким?

Она должна была его ненавидеть. Она и ненавидела – сегодня ничуть не меньше, чем всегда, а может, даже больше. Никогда не придет тот день, когда она сможет простить его за то, что он с ней сделал.

В это же самое время в комнате напротив объект ненависти Мэри Эллен, растянувшись поверх покрывала на широкой кровати, курил, пуская дым в потолок. Ночь выдалась влажной и жаркой, и капитану не хватало воздуха, а все его длинное мускулистое тело было покрыто влажной испариной.

Однако не погода, а жар совсем иного свойства раздражал его сильнее всего. Он не мог забыть о том, что Мэри Эллен рядом, через холл, и это сознание не давало ему покоя.

Стоило ему увидеть ее, как возродившаяся страсть навалилась на него с неожиданной силой. Теперь Мэри больше не была девочкой – она стала взрослой и выглядела женственной и желанной. Она двигалась с естественной грацией, и, несмотря на жару, от нее веяло прохладой.

В распахнутом халате она не выглядела развязной – только нежной и желанной. Какое это было завораживающее зрелище – копна светлых волос, локоны, падающие на раскрасневшееся миловидное лицо! Он заметил также, что бедра у нее стали по-женски округлыми. И еще, когда полы халата разошлись, Клей успел заметить розовый сосок. У него так и чесались руки залезть под халат. Ни одна женщина в мире так его не возбуждала, а ведь он знал многих красавиц. Но только Мэри Эллен умела зажечь в его крови такой жаркий огонь.

Будь она проклята!

Она всего лишь красивая обманщица – вампирша, высосавшая из него жизнь, и он не допустит, чтобы эта коварная женщина снова причинила ему боль.

Другое дело – воспользоваться ее телом. Она явно не против, чтобы он ее соблазнил, – это явственно видно из ее взглядов, которые он сумел перехватить. В них Клей уловил знакомую ему по многим таким же взглядам характерную смесь страха и желания.

Если она не понимала, к чему это ведет, то он отлично понимал. Не то чтобы он не был ей безразличен, но Мэри была женщиной страстной от природы, и к тому же разведенной – ей, вероятно, недоставало того удовольствия и комфорта, которые дарят плотские утехи.

Он мужчина, она женщина. Он хотел ее, и она хотела его. Все просто.

Затушив сигару, Клей бросил ее в хрустальную пепельницу, уголком шелковой простыни промокнул выступивший на груди пот. Он даже зубами заскрежетал, взглянув на собственную эрекцию. Будь неладна та, что не дает ему покоя. Что ж, в следующий раз, когда это случится, ответ придется держать ей.

 

Глава 25

Каждый день Мэри Эллен со страхом ожидала вечера, а ночью лежала без сна, остро ощущая присутствие капитана-янки в спальне напротив. Каждую ночь она ожидала услышать стук в дверь и настойчивое требование впустить его.

Но время шло, а никаких перемен в их отношениях не происходило.

Ночь за ночью проходила без всяких волнующих событий. Вскоре Мэри начала чувствовать себя глупо из-за своих страхов. На самом деле капитан пока не сделал ничего такого, что бы заставило ее подозревать, что он вообще хочет оказаться у нее в спальне. Когда бы она с ним ни столкнулась, он вел себя с подчеркнуто холодной вежливостью и ни разу не попытался ее удержать, не сделал ни одной попытки оказаться с ней наедине. Он вообще едва ее замечал. Часто Мэри чувствовала на себе мимолетный взгляд его льдисто-серых холодных глаз, но он быстро отводил глаза.

Особенно досаждало Мэри Эллен то, что загадочный капитан был неизменно добр и терпелив в общении с кухаркой и дворецким. Они тоже относились к нему с теплотой и участием, словно этот янки все еще оставался тем самым обходительным мальчуганом, который столько времени проводил в Лонгвуде.

Впрочем, Мэри Эллен не могла их за это винить: ни Тайтус, ни Мэтти не знали о том, что на самом деле случилось многие годы назад. К тому же теперь оба были стариками и почти впали в детство. Не так уж и удивительно, что парочка старых негров не испытывала к капитану Найту никакой неприязни.

Весть о том, что постоялец Лонгвуда является командующим оккупационными силами, распространилась по городу почти мгновенно. Поддерживавшая юнионистов газета «Пресс симитар» даже напечатала «Гимн герою-победителю» в воскресном выпуске.

Мэри Эллен страшно раздражало то, что пожилые знакомые дамы, приносившие в госпиталь корзинки с едой для раненых и перевязочные материалы, считали своим долгом спросить у нее, как поживает капитан-янки, и при этом глаза их блестели от любопытства.

Как-то вечером, заскочив к своей подруге Ли Томпсон, Мэри узнала о том, что по городу ходят довольно неприятные для нее слухи о смуглом красавце капитане.

– Что? Что они говорят? – с тревогой спросила Мэри.

– Ладно, ты, главное, не переживай, – успокоила ее Ли. – Тебя никто не осуждает. Все понимают, что ты была бессильна запретить ему занять Лонгвуд. – Ли кивнула в сторону заднего флигеля: – Разве в моем доме их нет? Они везде, чуть ли не в каждом особняке по Ривер-роуд, и даже старый Мэсси-Хаус заняли. В Мемфисе не осталось ни одного приличного дома, который юнионисты не прибрали бы к рукам. Бетси Грэм сказала мне, что им уже и Мемфиса мало, и теперь они разбрелись по близлежащим плантациям. Лоутонов, правда, не тронули...

– Ли, – перебила подругу Мэри Эллен, – ты собиралась мне рассказать кое о чем другом.

– Я думаю, ты слышала, – как ни в чем не бывало продолжала Ли. – Дэниел Лоутон не пошел воевать и все это время отсиживался дома. Люди говорят, что у Лоутонов кое-какие связи с северянами. Точно ничего не знаю, но они до сих пор катаются как сыр в масле, в то время как весь Юг страдает. Синди Смолвуд говорит, что жена Дэниела снова на сносях. Это уже четвертый или пятый.

Вот если бы мой Уильям не был бы сейчас в Виксберге, воюя за нас, эти янки не спали бы в его постели. Он бы вымел их отсюда поганой метлой, как...

– Ли, прошу тебя, Ли. Что ты слышала о капитане Найте?

– Ах да, капитан. – Ли задумчиво нахмурилась. – Некоторые из наших дам смотрят сквозь пальцы на то, что на этом капитане не та форма. В наших салонах его готовы принять с большой радостью. – Ли хитро улыбнулась: – Подозреваю, что они с радостью посмотрели бы на капитана вообще без формы: надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. – Она от души рассмеялась.

– Ли Рут Томпсон! – осуждающе воскликнула Мэри Эллен и покраснела. Неожиданно для себя она почувствовала, что намеки подруги ее откровенно раздражают. Ничего забавного в том, что некоторые глупые дамы похотливо заглядываются на капитана, Мэри Эллен не видела.

– О, только не делай вид, что ты так шокирована, – сказала Ли, продолжая смеяться. – Капитан чертовски хорош собой, и я готова поспорить, что в спальне он отлично ориентируется.

– Ладно, мне пора, – недовольно сказала Мэри Эллен.

– Уже уходишь? – Ли мгновенно стала серьезной и тоже поднялась. – Но ты ведь только пришла.

– Я хочу успеть домой до наступления темноты. – Мэри Эллен направилась к двери.

– В чем дело, дорогая? – лепетала Ли, идя за ней. – Что на самом деле за этим стоит? Ты говорила, что вы с капитаном были добрыми друзьями в юности, даже влюбились друг в друга. Он что...

– Ничего. Я вышла замуж за другого. – Мэри Эллен холодно улыбнулась. – Ничего более не произошло.

Ли дотронулась до руки подруги:

– Меня ты не обманешь, Мэри Эллен Пребл. Между вами что-то есть, верно? Скажи мне правду: ты ведь немного боишься капитана-победителя?

– Никого я не боюсь.

Но на самом деле все было совсем не так просто.

Она действительно его боялась. Мэри Эллен думала об этом всю дорогу домой. В нем было что-то, что наполняло влажный июньский воздух особым электричеством. Когда капитан находился в доме, она чувствовала себя так, словно находится в одной клетке с пантерой, которая в любой момент может прыгнуть на нее и проглотить.

Она знала, что капитан рядом, еще до того, как могла его разглядеть, и ее кровь начинала бежать быстрее. Когда она слышала его глубокий бархатистый голос в коридоре, пульс ее учащался на несколько ударов в секунду, а лицо розовело. Стоило ему своей кистью рассеянно потереть затянутое в синее сукно бедро, и Мэри даже казалось, что он прикасается к ее бедру. Когда капитан находился рядом, одежда вдруг становилась ей мала, а дыхание сбивалось.

Она определенно его боялась. Этот новый, властный Клей пугал ее так, как никто до него, он наводил на нее ужас.

Однако шли недели, а капитан Клей по-прежнему почти не обращал на нее внимания. В то время как многие его приближенные украдкой бросали на нее томные взгляды, их командир вообще не замечал Мэри Эллен, словно ее не существовало вовсе, и постепенно она стала успокаиваться.

Мало-помалу она научилась отдыхать в собственном доме, что было ей крайне необходимо.

Однажды посреди душной безлунной ночи Мэри Эллен проснулась, изнемогая от жары. В горле у нее так пересохло, словно она совершила переход через пустыню Сахару в самый солнцепек. Встав с постели, она прошла к комоду, на котором стоял фарфоровый кувшин с водой, но он оказался пуст.

– Черт! – Мэри в раздражении поставила кувшин на место и бросила взгляд в сторону часов, но она и самих часов разглядеть не могла, не говоря уже о том, чтобы разобрать, который час, – настолько темной была безлунная ночь.

Стоя в темноте, Мэри Эллен прислушалась к звукам, доносившимся снизу, но ничего не услышала. Лонгвуд крепко спал.

Она должна была выпить воды.

Уверенная, что ей ничто не грозит, Мэри Эллен решила незаметно выскользнуть из комнаты по черной лестнице и пробраться на кухню. Она была достаточно хорошо знакома со старым домом, и ей не требовалась лампа, чтобы найти дорогу, поэтому, вернувшись к кровати, она ощупью отыскала халат, завязала пояс и направилась к двери. Тихо открыв дверь, Мэри Эллен осторожно ступила в абсолютно черный коридор и, сделав несколько шагов в сторону лестницы, застыла на месте, увидев в темноте оранжевый огонек сигары. Словно пригвожденная к полу, она смотрела, как огонек, разгораясь, увеличивается в размерах и приближается к ней.

Мэри Эллен начала пятиться, и только наткнувшись спиной на стол, поняла, что оказалась в ловушке. Мокрый от пота, голый по пояс капитан Найт смутным очертанием возник перед ней. Верхняя часть его тела тускло отсвечивала в крохотном кругу света, отбрасываемом горящим кончиком сигары.

Он ничего не сказал, а лишь, вынув сигару изо рта, с силой притушил ее в стоящей на столе пепельнице. Мэри Эллен едва слышно вскрикнула от страха и попыталась увернуться, но железная рука обхватила ее за талию и плотно прижала к твердому худощавому телу. Она моргала и щурилась, но разглядеть его лицо не могла и лишь чувствовала жар его тела и тепло его дыхания на своем лице.

– Не делайте этого, – слабым голосом пробормотала Мэри Эллен.

– Я должен. – Его горячий рот накрыл ее губы в долгом и глубоком поцелуе.

Когда Клей наконец оторвался от ее губ, Мэри Эллен обнаружила, что чуть не висит на нем, прижимаясь горящей щекой к гранитной стене его мышц на обнаженной, скользкой от испарины груди.

Закрыв глаза, она глубоко вдохнула его мужественный чистый запах, сама не понимая, что творится с ее телом и с ее сердцем. При этом она все же сумела поддеть его:

– Вы добились поступления в Аннаполис тем, что занимались со мной любовью. Что вам надо от меня сейчас, капитан Найт? Разве вам мало того, что вы получили?

Его пальцы погрузились в шелковистые пряди ее волос, и он потянул за них так, что она невольно запрокинула голову.

– Тебя волнует, что получил я? Так. А ты, Мэри? Ты ведь тоже получила то, что хотела?

– Разумеется! – Мэри Эллен отчаянно хотелось причинить ему не меньше боли, чем он только что причинил ей. – Я всегда получаю то, что хочу, – заявила она, отчаянно стараясь разглядеть в темноте его лицо.

Однако он не позволил чувствам одержать верх.

– И развод тоже? А может, ты обнаружила, что заниматься любовью с сыном портнихи тебе нравится больше, чем с развращенным аристократом?

– Мерзкий, вульгарный ублюдок! – Мэри попыталась вырваться. – Я тебя ненавижу. И буду ненавидеть до самой смерти!

– Ну-ну, моя сладкая. – Капитан спокойно оттянул назад ее голову и медленно приблизил губы к ее губам. – Это потом, а сперва я буду целовать тебя так, что тебе лучше поберечь дыхание.

 

Глава 26

Клей снова крепко, грубо поцеловал Мэри Эллен в полураскрытые губы и почувствовал, что все ее тело напряглось. Она его боится!

Впрочем, ему было все равно.

Он не отпускал ее губ, и как ни старалась она высвободиться, ей это так и не удалось. Он ни за что не желал ее отпускать и, слегка изменив позу, прижал спиной к стене, перегородив путь к спасению.

И он продолжал ее целовать.

Мэри Эллен хотела возмутиться, но вместо слов получалось только мычание. Волосы ее намотались на его сильные пальцы, и он так и держал голову запрокинутой, продолжая целовать Мэри.

Перед лицом такой агрессии инстинкт самосохранения властно заявил о себе. Мэри Эллен отчаянно пыталась спастись. Она колотила по его голой спине и плечам сжатыми кулаками, продолжая громко всхлипывать, но постепенно по телу одна за другой стали прокатываться горячие волны. Соски ее восстали, и между ног ощущалась полузабытая пульсация. Поцелуй пробудил в Мэри Эллен многие годы спавшую страстность, все тело ее гудело от будоражащих несчетных импульсов.

Когда ее набухшая грудь сплющилась о его скользкий от испарины торс, жесткие волоски на его груди стали возбуждающе царапать напряженные соски, выступавшие под тонкой тканью рубашки. Клей не оставил ей выбора – она не могла не поддаваться нахлынувшим на нее ощущениям, когда его влажный и ловкий язык начал раз за разом глубоко входить в ее рот.

Голова Мэри Эллен пошла кругом; она и боялась, и стыдилась того, что с ней происходит. Ей очень хотелось, чтобы его поцелуи и прикосновения вызывали в ней одно лишь отвращение, но она не могла управлять собой. Ей не доводилось испытывать ничего подобного с тех пор, как юный Клей Найт держал ее в объятиях, целуя в последний раз.

Впрочем, то были лишь ласковые, нежные поцелуи неопытного мальчика; теперь же рядом с ней был умудренный опытом мужчина, перед ласками которого не могла устоять ни одна женщина. И все же она пыталась сопротивляться, отлично понимая, что произойдет, если она ослабит усилия. Мало-помалу ее начала охватывать паника. Ей казалось, что она задыхается, но удушье дарило наслаждение. С каждым толчком его дерзкого языка Мэри Эллен чувствовала, как тает под нажимом губ и рук, сжимавших ее талию все крепче. Смуглый темноволосый соблазнитель словно растворил ее в своей страсти, он целовал ее так, будто никак не мог насытиться ее вкусом и ему все было мало.

В конце концов красавец капитан своей настойчивостью сломил ее сопротивление, и Мэри Эллен перестала колотить его в грудь и извиваться в бесплодной попытке избавиться от него. Долгие поцелуи, животный жар, охвативший тело, и благословенная темнота – все три врага благоразумия, объединив усилия, окончательно одержали верх над ней.

Где-то на краю туманящегося сознания ее мелькнула мысль о том, что она на краю гибели, но что будет дальше, ей думать не хотелось. Мэри Эллен томно вздохнула и закинула обессилевшие руки на шею своего мучителя, растворившись в его объятиях.

Теперь она принадлежала ему.

При иных обстоятельствах Клей немедленно сбросил бы темп, даже с самыми распутными женщинами он никогда не торопил развязку, но этот случай представлялся иным: слишком велики были ставки.

Он ослеп от страсти и едва удерживался от того, чтобы не сорвать с ее тела рубашку и не взять ее прямо здесь, на полу.

Когда он наконец оторвал губы от ее губ, Мэри Эллен в последней попытке спасти себя пролепетала:

– Отпустите меня, пожалуйста!

В ответ Клей поцеловал ее в шею и потянул за пояс халата.

Мэри застонала, когда он прижал губы к ее шее, а его рука скользнула под тонкую рубашку. Подушечкой пальца он водил вверх и вниз по восставшему соску, рождая в нем острое наслаждение. Чтобы заглушить ее стоны, он накрыл поцелуем ее рот, и она раскрыла губы навстречу его поцелую, сдавшись на волю освобожденной страсти.

Стоя в коридоре собственного дома, Мэри Эллен жадно целовала капитана Найта, пока он терзал ее сосок. Ей было так хорошо, что она мечтала лишь о том, чтобы это мучение никогда не кончалось.

Наконец он оторвал губы от ее губ, но рука его продолжала ласкать обнаженную грудь, и тут голова Мэри Эллен, словно по собственной воле, отделилась от стены; распущенные волосы упали вперед, накрыв раскрасневшееся горящее от жара лицо. Руки ее сами взлетели вверх и легли ему на затылок.

– Пожалуйста... Прошу тебя! – Она, словно в беспамятстве, перебирала тонкими пальчиками его шелковистые волосы и вдруг с силой прижала его к себе.

Мэри Эллен закрыла глаза и блаженно вздохнула, когда он поцеловал ее в живот и, приспустив рубашку, коснулся языком пупка. Она и не подумала его остановить, когда он, приподняв лицо, решительно дернул за подол рубашки так, что этот предмет туалета соскользнул на пол.

Схватив бедра Мэри Эллен горячими ладонями, Клей стал покрывать жаркими поцелуями ее живот, бедра и дальше вниз, вдоль тоненькой полоски жестких белых волосков, спускающихся от пупка. Он ласкал ее красивые, с ямочками колени языком до тех пор, пока она не возбудилась окончательно и не могла больше стоять неподвижно. Ей казалось, что она не вынесет более ни одной секунды этой сладкой изысканной пытки: она бы просто не выжила, если бы он оставил ее в этом состоянии.

Стремясь к благословенной развязке, которую обещало ей столь незнакомое и в то же время так хорошо знакомое тело, Мэри Эллен почувствовала, как в ней нарастает болезненное наслаждение; она молчаливо взывала к нему о помощи, призывая Клея Найта дать ей то, в чем сейчас так нуждалась.

И все же, почувствовав его разгоряченное лицо, прижатое к скрещению ее дрожащих от напряжения бедер, Мэри Эллен была настолько шокирована, что вскрикнула и оттолкнула его от себя.

– Нет!

Однако Клей не обратил на ее протест ни малейшего внимания. Мэри Эллен почувствовала, как он разводит шире ее ноги, и затем ощутила его прежде жаркие поцелуи там, где представить не могла. Она была ошеломлена.

– Нет!

Но Клей и не думал останавливаться. Шокируя и возбуждая, он языком отвел мешавшие светлые завитки, и горячие губы его накрыли тот маленький бутон женской плоти, где концентрировалось ее желание.

Мэри Эллен ошеломленно вскрикнула. Первым ее побуждением было поскорее оттолкнуть его, но едва она собралась сделать это, как ее тело сотрясла дрожь наслаждения.

Взяв в каждую из ладоней по обнаженной ягодице, капитан Найт прижал горящее лицо к ее промежности и нежно, со знанием дела стал ласкать ее языком. Мэри Эллен чувствовала, что пол уходит у нее из-под ног. Никогда она еще не испытывала такого экстаза. Мотая головой из стороны в сторону, она прижала влажные ладони к стене, и ее колени подогнулись.

Мысленно она благословила непроглядную тьму, укрывшую и ее позор, и ее восторг. Она с готовностью позволяла ему любить себя таким необычным способом, удивляясь ему, удивляясь себе, но не слишком беспокоясь из-за того, что они ведут себя неприлично. Мэри Эллен судорожно дышала, ощущая, как он входит в нее языком все глубже и глубже. Его рот так ее возбудил, что ей стало все равно, правильно это или нет. Ей было важно то, что она чувствует, то, что этот стоящий перед ней на коленях мужчина делает с ней своим языком, губами, руками. Все это представлялось ей настолько же чудесным, насколько и развратным. Мэри Эллен схватила своего ненасытного любовника за волосы и с силой притянула к своему горящему лону, словно моля о развязке, и на этот раз капитан дал ей то, что она от него требовала.

Язык его продолжал ласкать пульсирующий бутон, покуда Мэри Эллен окончательно не потеряла контроль над собой. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного, и ей хотелось, чтобы это длилось вечно, и она громко застонала, побуждая его не останавливаться. Почувствовав первые признаки наступающего оргазма, Мэри Эллен прижала руку к губам, чтобы не закричать в голос. Волна за волной накатывали на нее, ослепляя, потрясая, заставляя дрожать от макушки до кончиков пальцев на ногах.

Когда страсть постепенно ослабела, Мэри Эллен наконец нашла в себе силы открыть глаза и посмотреть на того, кто не мог ее видеть, а заодно молча благословить этого коленопреклоненного мужчину за то, что до самого конца он не отрывал от нее своего волшебного рта.

И тут же Мэри Эллен, схватив за волосы, неистово оттащила его от себя. Еще одного мгновения такого экстаза она просто не пережила бы.

Капитан деликатно поддержал ее, не давая упасть, а затем поднялся, подхватил ее на руки и понес через коридор в спальню. Оказавшись внутри, он ногой захлопнул дверь и осторожно опустил свою ношу на кровать.

По обе стороны от громадной кровати из красного дерева ярко горели лампы, и Мэри Эллен закрыла глаза, прячась от яркого света. Бледное стройное тело ее расслабилось в приятной неге, и она сонно вздохнула. Наслаждение еще жило внутри ее, приятно согревая, убаюкивая, и она подумала, что сейчас неплохо бы поспать...

Однако у капитана были на сей счет иные планы. Он торопливо стянул брюки и лег рядом с Мэри Эллен, а затем она почувствовала его губы на своих губах.

Сонные глаза Мэри Эллен широко раскрылись. Капитан Найт смотрел на нее, и взгляд его горел страстью.

Смуглая рука приподняла ее подбородок.

– А сейчас, – сказал он, – я буду тебя любить по-настоящему.

 

Глава 27

– Ты не понимаешь, – сказала она тихо, слишком ослабев для того, чтобы пошевельнуться. – Я не могу и не буду...

Клей улыбнулся, и его ставшие почти черными глаза наполовину закрылись. Он не спеша скользнул ладонью по ее бедру и сомкнул пальцы с обратной стороны ее колена, а затем повернул и закинул ногу Мэри себе на спину. Накрыв ладонью обнаженную ягодицу, он прижал ее лоно к своему напряженному члену.

У Мэри Эллен перехватило дыхание, когда она почувствовала его низом живота. Он слегка изменил позу, и она ощутила его жар и твердость там, где светлые завитки были еще влажными от действий обжигающего языка.

– Поцелуй меня.

Он продолжал держать ее за ягодицы, прижимая к мраморной твердости своего наполненного кровью члена. От тепла, исходящего от ее лона, он пульсировал и набухал еще сильнее.

Мэри Эллен почувствовала, что теперь она просто не может пребывать в сонливой безмятежности, и, к немалому своему удивлению, Мэри Эллен начала ощущать зарождение нового желания. Едва осознавая, что делает, она стала медленно и чувственно тереться о него.

– Поцелуй меня, Мэри!

Она со вздохом прикоснулась к его влажной от пота груди, ласково провела ладонью по скользкому плечу и, закинув руку ему за голову, прикоснулась губами к его губам. Вначале это был нежный, игривый поцелуй, потом она чуть втянула в себя его нижнюю губу и скользнула языком между приоткрытыми белыми зубами.

Затем инициативу принял Клей. Он целовал ее страстно, гладя ладонью ягодицы, скользя пальцами в углубление между ними и обратно. Затем его пальцы скользнули внутрь, и он стал прикасаться к ней с осторожной и расчетливой нежностью. Подушечками среднего и указательного пальцев он ласкал ее, поддразнивал, готовя к любовному акту.

Теперь глаза Мэри Эллен были закрыты, губы прижаты к его губам, тело – к его телу. Она снова была вся в огне, испытывая желание даже более сильное, чем тогда в холле. На этот раз она готова была сделать все, что бы он ни попросил.

Не отрывая губ, Клей перевернулся на спину, увлекая за собой Мэри Эллен, и в результате она оказалась поверх него. Он чувствовал грудью тяжесть ее груди, чувствовал, как твердые, словно галька, соски впиваются в его плоть.

Она была очень возбуждена, и он это видел.

В этот момент Мэри Эллен оторвалась от его губ и выразительно посмотрела на него, словно говоря: «Я готова. Пожалуйста, полюби меня».

Глядя в ее затуманенные страстью глаза, Клей негромко произнес:

– Это все твое, Мэри. Ты хочешь?

– Да, – выдохнула она. – Прямо сейчас.

– Ну так возьми меня.

Недоуменно нахмурившись, она начала сползать с него.

– Нет, – остановил ее Клей. – Оставайся там.

– Но...

– Люби меня так.

Мэри выглядела озадаченной.

– Но, я не знаю...

– Поднимись на колени и возьми меня рукой.

Глубоко вдохнув, Мэри Эллен сомкнула руку вокруг пульсирующей плоти и непроизвольно улыбнулась, когда его член вздрогнул в ее руке. Потом она вопросительно посмотрела на него.

– Продолжай.

Прикусив губу, Мэри Эллен направила головку его члена во влажное тепло у себя между ногами и, удерживая член рукой, вопросительно посмотрела Клею в глаза.

– А теперь опустись на меня.

Клей Найт восхищенно смотрел, как она медленно опускается на пульсирующий символ его мужественности. Ягодичные мышцы его непроизвольно сжались... Наконец светлые завитки встретились с иссиня-черными, тугое влажное тепло обхватило твердую пульсирующую плоть. Невероятное удовольствие наполнило все существо Клея, когда Мэри Эллен впустила его в себя целиком. Она двигалась медленно, осторожно, словно боялась причинить боль им обоим, и, Боже, какой это был вид – нагая Мэри над ним с рассыпавшимися по плечам роскошными волосами, с покачивающимися от волнообразных движений грудями.

С первого жаркого поцелуя Клей Найт прилагал титанические усилия, чтобы не утратить власть над собой, но теперь ситуация стремительно выходила из-под его контроля. Он больше не мог сдерживаться. Закрыв глаза, он мысленно стал читать наизусть старую морскую песенку, заклиная себя держаться, покуда она не кончит.

И все же сладкая агония была слишком сильной, Мэри Эллен так его распалила. Ни одной женщине не удавалось проделывать с ним такое.

Открыв глаза, Клей положил ладони ей на бедра и взял власть в свои руки, ускоряя ритм, входя в нее все глубже и глубже с каждым толчком, отдавая ей всего себя. К его восторгу, она приняла новый темп с большим энтузиазмом, отдавая столько же, сколько получала взамен, стремительно приближаясь к развязке.

Несколько безумных минут они совокуплялись, словно дикие звери, царапая друг друга, вцепившись друг в друга ногтями, их тела двигались так яростно, что громадная кровать из красного дерева начала раскачиваться. Оргазм пришел к ним одновременно, и Мэри Эллен закричала в экстазе, а Клей громко застонал, и судорога наслаждения, похожая на судорогу боли, исказила его лицо.

Когда Мэри Эллен устало упала на него, по телу ее еще прокатывались мелкие волны дрожи. Она судорожно глотала воздух, слишком слабая, чтобы двигаться, слишком довольная, чтобы о чем-то беспокоиться, и вскоре провалилась в сон.

Клей не решался беспокоить ее; какое-то время он продолжал обнимать Мэри Эллен, гладил по волосам, по бледной шелковистой коже, удивляясь загадочной неискушенности своей партнерши. То, что произошло в коридоре, случилось с ней впервые, и ни один мужчина не делал с ней этого до него. Ему оставалось только дивиться тому, насколько она оказалась несведущей в утехах плоти.

Мэри не была девственницей и провела в браке не год и не два, но почти ничего не знала о сексе. Истории о любовных победах Лоутона ходили по Мемфису задолго до того, как Мэри вышла за него; тогда почему же этот богатый и красивый аристократ не дал своей жене то, что щедро давал другим?

Клей глубоко вздохнул. В конце концов, какая разница? Ему наплевать на то, что у них было и чего не было. Все, что ему нужно, – это ее теплое податливое тело, и он будет наслаждаться им, пока не устанет.

Решив, что на сегодня он уже достаточно преуспел, Клей зевнул, повернул Мэри на бок, привлек к себе ее мягкое теплое тело и уснул!

Мэри Эллен проснулась задолго до того, как первые утренние лучи позолотили небо. Она медленно открыла глаза и вначале не поняла, где находится, но сладкое неведение длилось всего лишь секунду; очень скоро она обнаружила, что лежит посреди пуховой перины в спальне своих родителей в объятиях презренного янки, прижавшись спиной к его груди. Жесткие волоски щекотали ее спину; его ноги были согнуты так, что образовывали колыбель для ее ягодиц.

Сердце Мэри Эллен забилось сильнее. Несколько мгновений она пролежала очень тихо и, только убедившись, что он крепко спит, осторожно убрала руку капитана со своей груди. Потом она осторожно отодвинулась от него и, прикусив губу, начала отползать к краю постели.

Отодвинувшись примерно на фут, Мэри Эллен перевернулась на живот и только тогда осмелилась посмотреть ему в лицо. Глаза капитана были закрыты, длинные ресницы не шевелились. Дыхание его оставалось медленным и ровным, грудь ритмично вздымалась.

Мэри Эллен осторожно продолжала отползать к краю постели. Путь предстоял неблизкий: кровать была шириной в семь с половиной футов, и она боялась, что не сможет проделать его целиком, не разбудив капитана.

Только когда Мэри Эллен оказалась на краю кровати, ужасная правда стала доходить до ее сознания. Господи, какая же она дура! Что на нее нашло вчера и как могла она совершить такую непростительную глупость? Подумать только: у нее хватило наглости лечь в постель с холодным, бессердечным негодяем, который использовал ее для удовлетворения своих тщеславных амбиций. Она занималась любовью с жестоким ублюдком, который когда-то соблазнил ее и использовал для достижения своей единственной заветной цели – попасть в академию.

Мэри Эллен спустила ноги с кровати и встала на мягкий пушистый ковер. Обуреваемая гневом, чувством вины и раскаянием, сгорая от стыда, она попятилась к двери и вдруг поймала собственное отражение в огромном французском зеркале с золоченой рамой.

Взгляд ее вернулся к кровати. Глядя на спящего мужчину, Мэри Эллен с мучительной ясностью увидела то, что происходило с ней накануне, во всех постыдных подробностях.

Зажав рукой рот, согнувшись пополам от невыносимого стыда, она выскочила из спальни в гостиную и, открыв дверь, боязливо выглянула в коридор.

Убедившись, что он пуст, она на цыпочках прошла вдоль стены, постепенно собрала разбросанные вещи и бегом проскочила в свою спальню.

Изнутри, прислонившись спиной к закрытой двери, Мэри Эллен поклялась себе, что никогда, никогда больше не позволит капитану взять над собой верх.

 

Глава 28

Мэри Эллен на ощупь нашла дорогу к прикроватной тумбочке и дрожащей рукой зажгла лампу. Часы на каминной полке показывали половину пятого.

Смысла ложиться уже не было. Она все равно не сможет уснуть. Безнадежно вздохнув, Мэри медленно обернулась и посмотрела в зеркало во вращающейся раме, а затем подошла ближе и уставилась на незнакомое отражение. Светлые волосы ее превратились в спутанную массу, обрамлявшую раскрасневшееся лицо и голые плечи. Она едва узнавала женщину, смотревшую на нее из Зазеркалья. Бледные груди женщины все еще местами розовели – их расцветили жаркие поцелуи любовника, на внутренней стороне бедра тоже красовался небольшой красноватый след. Ощущение жара между ногами явственно напоминало о том, что делал с ней смуглый капитан-янки.

Слезы стыда выступили у нее на глазах. Теперь Мэри Эллен ненавидела себя за то, что сделала, а заодно ненавидела надменного капитана Клея Найта, который лишил ее того единственного, что у нее осталось, – достоинства.

Все ее тело пропиталось его запахом, и она, внезапно почувствовав себя невыносимо грязной, быстро отвернулась от зеркала, схватила халат и решительно просунула руки в рукава, а затем, подойдя к кровати, с силой дернула за шнурок.

Затянув пояс на халате, Мэри Эллен принялась мерить шагами спальню. Прошло пять минут. Она вернулась к шнурку и снова с силой дернула за него. Ожидание казалось ей невыносимым.

Наконец, услышав осторожный стук, она бросилась к двери. Подслеповато мигая и почесывая седую голову, на пороге стоял Тайтус.

Мэри Эллен схватила слугу за локоть и потащила в комнату.

– Ты должен согреть мне воды, – взволнованно потребовала она.

– Но, мисс, – запротестовал Тайтус, – сейчас даже пяти нет, и я...

– Немедленно спуститесь и нагрейте мне воды! Мне нужна ванна, и немедленно!

Тон Мэри Эллен был настолько злым, что Тайтус не решился на дальнейшие пререкания и поплелся с великой неохотой выполнять приказ.

Бормоча что-то себе под нос, он нагрел воду в большом баке, налил в два ведра и пошел наверх по черной лестнице.

Когда Мэри взяла ведра у него из рук, ей вдруг стало ужасно стыдно за свою выходку. Мало того что она разбудила старика, так еще и накричала на него, приказала ему притащить воду, хотя эта работа была ему уже не по силам.

– Ладно, Тайтус, – сказала она извиняющимся тоном. – Все остальное я сама сделаю. Иди спать и прости меня за то, что разбудила тебя.

Как только старик ушел, Мэри разделась, налила воду в ванну и стала так тщательно отскребать кожу, что та из белой сделалась розовой. Потом она намылила себя с головы до ног, стараясь, чтобы и воспоминания не осталось от капитана Найта.

Когда тело ее стало чистым, как у новорожденной, Мэри Эллен вышла из ванны, насухо вытерлась и торопливо начала одеваться. Ей хотелось уйти из дома до того, как кто-нибудь проснется.

Еще не рассвело, когда Мэри Эллен осторожно приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. По привычке взглянув на дверь напротив, она почувствовала, как по ее спине побежали мурашки, но, слава Богу, эта дверь была закрыта, а новый хозяин комнат за ней мирно спал.

Мэри Эллен стремительно сбежала по лестнице вниз. Только когда Лонгвуд исчез из виду, она позволила себе перевести дыхание и оглянуться. Жадно глотая влажный воздух, она смотрела, как солнечные лучи окрашивают розовым низкие облака.

Свернув с Ривер-роуд, Мэри Эллен замедлила шаг. В этот ранний час город еще спал, улицы были пустынны и ни одного синего мундира на улице ей увидеть не удалось. Было так тихо, что она могла расслышать пение птиц на самых высоких ветках кизиловых кустов.

Медленно пройдя вниз по Коттон-Роу, МэриЭллен остановилась перед цветными стеклами, на которых все еще красовалась надпись: «Хлопковая компания Пребл». Двери помещения были заколочены досками, внутри не осталось ничего, кроме пустоты. Нигде не кипела жизнь, никто не подписывал миллионные контракты на драгоценное «белое золото», которому город был обязан самим своим появлением на карте мира.

Грустно вздохнув, Мэри Эллен продолжила свой путь по Фронт-стрит, свернула на восток и, оказавшись на Адамс-авеню, заглянула в церковь Святого Петра, чтобы помолиться о прощении за грехи.

Покинув церковь, она неспешно продолжала прогулку. Все большие красивые дома теперь занимали янки, но сейчас, на рассвете, когда все дышало тишиной и покоем, ни одного вражеского солдата не было видно и любой мог подумать, что тут вовсе не было этой ужасной войны, все происшедшее лишь кошмарный сон, не более того.

Господи, если бы только все это и вправду было сном и капитан Найт никогда не входил в Лонгвуд как хозяин, если бы он никогда...

Сокрушенно вздохнув, Мэри Эллен подошла к госпиталю.

– Надо же, Мэри Эллен Пребл! Что вы тут делаете в столь ранний час? – Ей показалось, что приветствовавший ее доктор в заляпанном кровью белом халате едва держится на ногах от усталости. – Похоже, вам тоже не спится?

Мэри Эллен почувствовала, что краснеет, и нервно улыбнулась:

– Вы были тут, когда я вчера уходила. Неужели провели в госпитале всю ночь?

Поведя затекшими плечами, доктор устало кивнул, затем, медленно поднявшись на ноги, взял Мэри Эллен под руку:

– Я рад, что вы пришли. У нас рук не хватает...

– Я знаю. – Мэри Эллен шагнула в помещение.

Когда солнце поднялось, Мэри Эллен уже с головой ушла в работу. Она была очень рада тому, что новые обязанности отнимают у нее все время и силы, но так и не смогла полностью отвлечься от угнетавших ее мыслей. Сколько бы ран она ни промыла, сколько бы горшков ни вынесла, сколько бы ни написала писем женам и любимым раненых солдат, она так и не смогла забыть о смуглом красивом капитане-янки. Торопливо идя по госпитальному коридору за свежим перевязочным материалом, Мэри Эллен с поразительной отчетливостью представила мерзкую картину: капитан Найт лежит на спине, а она как безумная скачет на нем верхом, отчего споткнулась и чуть не упала.

Как она ни приказывала себе забыть все, что было ночью, воспоминания продолжали терзать ее. День близился к вечеру, и ей пора было возвращаться в Лонгвуд, но этого-то она больше всего и боялась и даже осталась еще на пару часов, дожидаясь, пока сядет солнце. Наконец, потирая невыносимо ноющую спину, Мэри Эллен попрощалась с доктором и вышла в сгущающиеся сумерки, недоверчиво щурясь. Напротив госпиталя она увидела военного верхом на черном коне, в котором по развороту плеч, гордой осанке и особому наклону головы не могла не признать капитана-янки.

Тревога и стыд мгновенно накатили на нее, но сбежать она уже не могла – рядом с госпиталем не было никаких боковых улочек или проулков, куда можно было бы незаметно свернуть.

Мэри Эллен сжала зубы, приподняла пропотевшие за целый день тяжелой работы юбки и, делая вид, что даже не замечает его, пошла по улице.

Капитан Найт повернул коня и медленно направился следом, но Мэри Эллен не обращала на него ровно никакого внимания; устремив взгляд прямо перед собой, она, не сбавляя шаг, шла по деревянному тротуару.

Это продолжалось до тех пор, пока капитан верхом на своем коне не перегородил ей дорогу, после чего Мэри Эллен была вынуждена остановиться.

Когда всадник легко спрыгнул с коня, серебристые глаза его были холодны как лед.

– Вы хоть понимаете, что для вас опасно ходить по городу ночью одной? – Он кивнул в сторону дальнего угла здания, возле которого стояли несколько солдат Армии Союза. – Лучше уж поверьте мне на слово. Видите тех молодцов? Все они очень давно не видели женщин. Или вы мечтаете о неприятностях подобного рода?

– Если меня и подстерегает опасность, то лишь в собственном доме! – зло бросила Мэри Эллен. Поджав губы, она обошла капитана и продолжила путь.

Несколько мгновений Клей, не двигаясь, смотрел ей вслед, потом покачал головой и прищурился. Что за надменная лицемерка! Вчера, когда никто не мог их застукать, она с энтузиазмом отвечала на его ласки и теперь, похоже, решила сделать вид, будто ничего между ними не было. Ну что ж, он не позволит ей об этом забыть.

С едва заметной улыбкой на губах Клей Найт сказал себе, что все будет так, как он решил. А он решил, что покуда он будет здесь, в Мемфисе, штат Теннесси, и Лонгвуд, и его хозяйка останутся в его распоряжении. И ни дом, ни хозяйку он не собирался лишать своего присутствия. Буквально и фигурально.

Следуя за Мэри Эллен на небольшом расстоянии, капитан убедился в том, что она благополучно вернулась домой, и потом, остановившись у парадных ворот Лонгвуда, с усмешкой наблюдал, как она взлетает вверх по ступенькам, приподняв длинные юбки, и стремительно исчезает за огромными двустворчатыми дверями особняка.

Заскочив на кухню лишь для того, чтобы собрать себе что-нибудь перекусить на ужин, Мэри Эллен с подносом в руках поднялась наверх, в спальню, и заперлась изнутри на задвижку, но все равно вздрагивала при малейшем звуке, опасаясь, что это капитан Найт идет наверх.

Поев, уставшая донельзя, она отправилась спать, но, лежа в темноте в одиночестве, продолжала терзать себя мыслями о том, что капитан либо уже находится в спальне через холл, либо скоро объявится там. Мэри не могла не признать очевидное: вчерашняя ночь оказалась самой волнующей из тех, что ей довелось пережить. Забыть такое невозможно... так же как невозможно не возжелать продолжения.

А ведь для того, чтобы вновь испытать блаженство, ей надо всего лишь встать с постели, пересечь коридор и скользнуть в его апартаменты. Едва ли капитан ей откажет. Наверняка он заключит ее в объятия и будет делать с ней то, чего ей так хотелось.

Мэри Эллен перевернулась на другой бок и взглянула на окна; они были закрыты, и в комнате все равно стояла жара. Скинув простыню, она расстегнула лиф рубашки и приспустила ее, обнажив тело, потом подула на грудь, но и это не помогло.

Вздохнув, Мэри Эллен представила, как капитан сейчас лежит, обнаженный, в комнате напротив ее спальни и его черные как смоль волосы разметались по белой подушке. Выступающая артерия пульсирует на загорелом горле, а сильные руки вольно раскинулись на белом постельном белье...

Задыхаясь от нехватки воздуха, Мэри Эллен встала с постели и раздраженно стащила ночную рубашку. Будь неладна эта жара! Обтеревшись, она бросила влажную рубашку на ковер и, забравшись в постель, стала убеждать себя, что вовсе не хотела новой встречи с капитаном. Ей просто необходимо забыть прошлую ночь, и она пообещала себе это сделать непременно.

Стиснув подушку, Мэри Эллен пробормотала:

– Будь ты проклят, капитан Найт! Скорее в июле выпадет снег, чем я позволю тебе дотронуться до меня еще раз.

 

Глава 29

Пока война между штатами бушевала на Юге, война иного рода разгорелась в большом белом особняке на высоком берегу Миссисипи.

Мэри Эллен отважно сражалась со своим влечением к капитану Найту, но вероятность победить с каждым днем все уменьшалась. Ее тянуло к нему точно так же, как это было в пору их юности, и даже больше, поскольку теперь в нем появились холодное достоинство и несгибаемая сила, что само по себе оказалось невероятно привлекательным. Теперешний Клей был чертовски хорош собой; он и выглядел, и вел себя как мужчина, привыкший добиваться всего, чего хочет.

И все же Мэри Эллен не уставала напоминать себе о том, что этот высокий властный офицер юнионистов – безжалостный негодяй, который без колебаний готов разбивать сердца и нарушать клятвы ради личной выгоды.

Со своей стороны капитан Найт пока не предпринимал никаких усилий по усмирению сексуального голода, испытываемого им в отношении блондинки, которая изменила ему, сбежав в Лондон с богатым и никчемным Дэниелом Лоутоном.

Капитан Найт хотел ее и не скрывал этого, но он видел разницу между страстью и любовью и не путал первое со вторым. Ему не терпелось вернуть Мэри к себе в постель, но не в свое сердце.

Он не сомневался, что капитуляция – полная и безоговорочная – не за горами, и для того, чтобы добиться желаемого, даже изменил обычный распорядок дня, благодаря чему он то и дело возникал у Мэри на пути, так что ей негде было от него укрыться.

Как-то воскресным днем Мэри Эллен, томясь от скуки и беспокойства, устав от сидения взаперти в спальне, спустилась вниз и осторожно заглянула в столовую, которую капитан Найт превратил в свой кабинет и которую про себя они называли «комнатой войны».

Капитан стоял у дальнего конца стола, наклонившись над картой, и, указывая в нее указательным пальцем, объяснял что-то негромким густым баритоном собравшимся вокруг военным.

Довольная тем, что ни капитан, ни его люди ее не заметили, Мэри на цыпочках отошла от дверей и, войдя в кабинет отца, достала с полки книгу в кожаном переплете, а затем направилась к лестнице... но вдруг остановилась. Раз у капитана военный совет, подумала она, то он не выйдет из столовой по крайней мере еще пару часов.

Выйдя из дома через черный ход, Мэри Эллен пересекла северную лужайку и мимо мраморного циферблата солнечных часов пробралась к увитой плющом беседке на нижней террасе.

Там она присела на длинную белую скамью, довольно вздохнув, счастливая уже тем, что ей удалось побыть на воздухе этим ярким летним днем.

Открыв книгу, она начала читать, но не успела дочитать и страницы, как почувствовала, что воздух вокруг сгустился, словно от приближающейся угрозы. Еще не видя его, она знала, что капитан Найт где-то рядом.

Мэри Эллен почувствовала дрожь возбуждения, пульс участился. Она медленно подняла глаза.

Высокий смуглый капитан стоял над ней и без улыбки смотрел на нее сверху вниз. Потом он наклонил голову, вошел в беседку, опустился на скамью напротив.

Взяв книгу из рук Мэри Эллен, он отложил ее в сторону.

– Что вы себе позволяете? – раздраженно воскликнула она, заклиная сердце не биться так часто, а руки не дрожать.

– Да так, ничего. – Он стремительно подсунул руки ей под колени и подтащил к краю скамейки.

– Вы не могли бы... – Она задохнулась, когда Клей, наклонив голову, запечатлел теплый поцелуй в окаймленном кружевом вырезе ее летнего платья.

Теперь она оказалась в ловушке.

Ударив Клея по руке, Мэри Эллен предупредила:

– Или вы меня немедленно отпустите, или я закричу.

– Нет, не закричите.

С холодной, доводящей до бешенства самоуверенностью капитан усадил ее к себе на колено и обнял за талию.

– Еще как закричу, вот увидите! – Пытаясь высвободиться, Мэри Эллен толкнула его в грудь.

– Тогда начинайте. – Он взял ее за подбородок и поцеловал в ямочку у горла.

– Пожалуйста, не надо, – сказала она просительным тоном. – Я прошу вас прекратить.

Но капитан и не думал останавливаться, его губы продолжали прокладывать тропинку из поцелуев к ее уху, а рука, выпустив подбородок, скользнула вниз и нежно пристроилась на ее груди.

Покусывая мочку ее уха, капитан прошептал:

– Я хочу раздеть тебя и заняться с тобой любовью прямо здесь, в беседке.

– Ты сумасшедший. – Мэри Эллен попыталась смахнуть его руку со своей груди. – Неужели ты вообразил, будто я...

Но предложение так и осталось неоконченным. Он заставил ее замолчать, поцеловав в губы, и, как она ни старалась не отвечать, это ей не вполне удалось. Его поцелуй обезоружил Мэри Эллен, и она не смогла опомниться даже тогда, когда капитан приподнял ее, усадил к себе на колени поудобнее и задрал ей юбки чуть не до талии, а потом стал поглаживать ее ногу как раз над голубой атласной подвязкой.

Когда он проворно принялся расстегивать лиф ее платья, Мэри Эллен наконец пришла в себя.

– Нет, мы не можем... Я должна немедленно вернуться в дом!

– Тогда веди себя тихо. – Капитан неспешно застегнул ее платье и опустил юбки. – Теперь можешь идти.

Она соскользнула с его колен, но он все же успел схватить ее за запястье.

– Я хочу тебя! – Вибрации его голоса вызывали в ней странную дрожь. – И я тебя получу. Я буду любить тебя так, как ты и представить себе не можешь.

– Грязное, извращенное животное! Я даже не хочу слушать и не буду...

– Хочешь не меньше, чем я, дорогая, и мне это известно. Приходи сегодня ночью, я буду ждать.

– Вам придется долго ждать, капитан.

– Возможно. – Он пожал плечами. – А может, и не так долго, как ты думаешь.

– Посмотрим! – Вырвав руку из его цепких пальцев, Мэри Эллен стремительно пошла прочь. Она слышала за спиной его смех, когда бежала через лужайку к дому: капитан смеялся над ней! Ну и пусть себе смеется, после того как понапрасну прождет ее всю ночь!

Мэри просидела у себя в комнате до конца дня, а когда наступил вечер, стала напряженно прислушиваться. Вскоре после девяти она услышала, как дверь напротив открылась, а потом закрылась, но не до конца.

Мэри Эллен зло усмехнулась. Никогда еще капитан так рано не отходил ко сну. Как видно, у него хватило глупой самонадеянности полагать, что она послушно явится к нему и заберется в его постель, по собственной воле. Самодовольный осел!

Впервые за долгое время у Мэри Эллен было легко на душе, когда она раздевалась на ночь. Улыбнувшись, она затушила лампу и легла в постель. Ей было очень приятно сознавать, что смеяться последней будет она.

Капитан Найт будет ждать ее, пока черти в аду не перемерзнут!

Пришло ее время посмеяться над ним.

Однако триумф Мэри Эллен продлился недолго. Рано утром она вышла в коридор и лицом к лицу столкнулась с капитаном Найтом, который стоял, прислонившись к стене, возле самой ее двери со скрещенными на груди руками и в до блеска начищенных сапогах.

– Доброе утро, Мэри, – поприветствовал он ее как ни в чем не бывало и вдруг, отделившись от стены, с проворством змеи схватил Мэри Эллен в объятия. Приблизив к ней смуглое лицо, он зловеще прошептал: – Может, ты принадлежишь к тем женщинам, которые предпочитают заниматься любовью по утрам?

И тут же, не дав ей ответить, он накрыл ее губы своими губами с такой страстью, что у нее ноги подкосились. Протесты ее почти не были слышны под его всепобеждающим ртом. Со стремительностью прирожденного солдата Клей затолкал ее в спальню и закрыл дверь.

Рот, сминавший ее губы, был слишком властным, слишком умелым, тело, прижатое к ее телу, слишком энергичным, и в конце концов Мэри прекратила борьбу. Тогда он поднял голову и заглянул ей в глаза:

– Полюби меня здесь, прямо сейчас, перед тем как уйти в госпиталь...

– Не говорите чепуху, – выдавила она без особой убежденности.

– Чепуха? Я так не думаю.

Она начала выбираться из его объятий.

– То, что случилось той ночью, было ужасной ошибкой, за которую я несу полную ответственность. Обещаю вам, что больше этого не случится.

– Случится, Мэри, и ты это знаешь не хуже, чем я.

Она оттолкнула его и прищурилась:

– Нет, не случится. Вы наивно полагаете, будто стоит вам ко мне прикоснуться, и я напрочь лишаюсь способности соображать. – Она подбоченилась, решив ужалить его побольнее: – Вы, верно, забыли, с кем имеете дело, капитан. Если ваше так называемое обаяние способно творить чудеса в отношении других женщин, то на меня оно действует лишь кратковременно. – Она убежденно довела до конца свою мысль: – Разве вы не помните, как однажды я из ваших объятий упала прямо в объятия Дэниела Лоутона, ни на секунду о вас не вспомнив?

Мэри Эллен надеялась увидеть отблеск боли в глазах капитана, но ее ждало разочарование: выражение его лица ничуть не изменилось. Он лишь молча улыбнулся ей, протянул руку и потрогал кружево на рукаве, словно не слышал ни слова из того, что она сказала.

Гневно отбросив его руку, Мэри Эллен протиснулась мимо него к двери и решительным шагом вышла из комнаты, бросив ему через плечо:

– Держитесь от меня подальше – это все, что я могу вам сказать на прощание.

 

Глава 30

Однако наступление продолжалось.

Ловкий агрессор был полон спокойной решимости и к тому же обладал немалыми ресурсами и богатым воображением. Поднаторевший в тактике, он держался весьма осторожно, не привлекая ничьего внимания, за исключением той, которую намеревался завоевать.

Его жертва прекрасно понимала, что за ней неотступно следует опасная тень. Она была не глупа и сразу разобралась, в чем состоит хитрая стратегия ее преследователя. Он чудесным образом взял ее в окружение.

Застигнув в одиночестве, он целовал Мэри Эллен, пока голова у нее не начинала кружиться, говорил ей низким бархатным голосом шокирующие вещи, а именно то, что он намеревается с ней сделать, и при этом в весьма точных выражениях описывал те способы, которые применит, занимаясь с ней любовью.

Мэри Эллен была в смятении, но, к стыду своему, она все чаще замечала, что страшно возбуждается от обещаний потрясающе красивого капитана.

Жарким вечером в начале июля Мэри Эллен, придя домой позже обычного, не увидела в Лонгвуде ни одного мужчины в синей форме. Никого не было ни в галерее, ни в холле. Она прошлась по гостиной, по столовой, затем вышла на кухню. Янки нигде не было видно.

Улыбнувшись, Мэри Эллен с облегчением вздохнула.

Враг оставил Лонгвуд.

Если моряки отправились на маневры, то и их грозный командир должен был отбыть вместе со своим войском, а это означало, что судьба подарила ей несколько часов благословенного спокойствия.

Мэри Эллен хотела позвать старых слуг, но передумала. Никакой спешки. У нее в запасе целый вечер, чтобы приготовить себе ужин и ванну. Вначале она поднимется к себе, чтобы снять чулки и нижние юбки, а затем...

В коридоре Мэри Эллен заметила зажженные светильники в виде хрустальных шаров по обеим сторонам лестничного марша и мысленно благословила за это Тайтуса.

Летние сумерки угасали, наступала ночь, когда она неспешно поднялась наверх. Какая роскошь не думать о том, что надо как можно скорее нырнуть к себе в комнату и запереться там!

Однако едва Мэри Эллен добралась до второго этажа, как приятное чувство благополучия тут же испарилось.

Капитан Найт, дьявольски привлекательный, одетый в тщательно отглаженные белые брюки и ни во что более, стоял перед открытой дверью.

В приглушенном свете хрустального бра над его головой он показался ей ожившим этюдом в черно-белых тонах. Белые брюки. Белые зубы. Белое полотенце на шее. Черные волосы. Черный шелковый халат, переброшенный через руку. Просвечивая сквозь белую ткань брюк, под которыми, очевидно, не было белья, густые иссиня-черные волосы в паху служили явственным напоминанием о его недюжинной мужской силе.

Мэри Эллен смотрела на него и молчала.

Капитан Найт представлялся ей одним из самых совершенных творений природы, и она готова была всю оставшуюся жизнь провести, любуясь его мужественной красотой.

Пытаясь противиться искушению, Мэри Эллен тщательно следила за собственной мимикой, чтобы не выдавать своих желаний.

– Чего вы хотите от меня, капитан Найт? – с дрожью в голосе спросила она.

– Разве это не очевидно? – без улыбки ответил он.

– Нет. Наверняка заняться со мной любовью не является вашей главной целью. Когда я была девочкой, вы хотели...

– Твое тело – это все, чего я хочу, – поспешно перебил он ее. – Ничего более, поверь.

– И вы полагаете, что я охотно вручу вам себя?

– Все равно вы временно без любовника, так что...

– Я не держу любовников! – запальчиво произнесла Мэри Эллен.

– Нет? С каких это пор вы так переменились? Насколько мне помнится, Дэниел Лоутон занял мое место, не успел я отвернуться.

– Вы не отвернулись, капитан! – гневно выкрикнула она. – Вы исчезли!

– Зато сейчас я тут, с вами. Почему бы нам не посодействовать друг другу, причем так, чтобы об этом не узнали?

– Грязный, низкий ублюдок, – с отвращением произнесла Мэри Эллен. – Я вас ненавижу.

Его лицо оставалось невозмутимым.

– Вы уже об этом упоминали, но разве чувства, которые мы испытываем друг к другу, имеют отношение к занятиям любовью? – Он сделал шаг к ней: – Давайте прекратим борьбу, Мэри. Какой в этом толк?

И в самом деле, какой? Внезапно Мэри почувствовала страшную усталость. Она его ненавидела и продолжала одновременно желать; так почему бы ей не отнестись к происходящему как к любовному приключению, которое все равно долго не продлится? Почему бы не насладиться несколькими ночами запретного счастья, когда в том мире, где они жили сейчас, радости становится все меньше? В конце концов, он будет играть с ее телом, но не с ее сердцем.

Заметив в ее глазах нерешительность, капитан протянул руку.

– Нет, – еле слышно прошептала Мэри, зная, что в данном случае «нет» значит «да».

– Мэри, – сказал он тихо. – Доверься мне.

Она колебалась. Взять протянутую руку и войти с ним в полуоткрытую дверь? Но тогда все оставшиеся ночи, пока он будет этого хотеть, она проведет с ним, и это продолжится до тех пор, пока она ему не надоест. Тогда он отшвырнет ее за ненадобностью, как это уже случилось раньше.

И все же она так устала от борьбы с собой, что уже не верила в свою способность сопротивляться.

– Дай мне руку, Мэри...

Положив пальцы поверх его теплой ладони, Мэри Эллен неуверенно проговорила:

– Мне... мне нужна ванна.

– Я знаю. – Он нежно привлек ее к себе. – Я как раз и собирался тебя искупать.

 

Глава 31

С голым торсом, облаченный в белые брюки, капитан проводил Мэри Эллен в хозяйские апартаменты и закрыл за ними тяжелую дверь. Ласково держа за руку, он провел ее сквозь затемненную гостиную в спальню и затем в смежную со спальней ванную с отделанными мрамором стенами, освещенную только свечами в высоких серебряных подсвечниках. Ванна уже была наполнена горячей водой с белой душистой пеной.

– Прошу, моя госпожа. – Он бросил черный шелковый халат на длинный обитый бархатом шезлонг, потом стянул с шеи полотенце, перекинул его через талию Мэри Эллен и притянул ее к себе. Сев на вращающийся табурет с бархатной обивкой, он с помощью того же полотенца заставил Мэри Эллен встать между расставленными ногами и выпустил полотенце из рук, так что оно упало на покрытый пушистым ковром пол.

Со сноровкой мужчины, успевшего за свою жизнь раздеть немало красивых женщин, капитан неспешно принялся разоблачать Мэри Эллен. Избавляя ее от каждого из предметов туалета, он с удовольствием целовал обнажившуюся бледную кожу, обещая сделать все, чтобы этот вечер оставил приятный отпечаток в ее памяти.

Оставшись полностью обнаженной, Мэри Эллен хотела направиться к ванне, но капитан остановил ее:

– Подожди минутку. – Удерживая на расстоянии вытянутой руки, Клей изучал ее так, словно она была произведением искусства, и ему казалось, что Господь не сотворил женщины более совершенной, чем та, которую он имел счастье лицезреть. Продолговатые чистые линии бледного тела Мэри Эллен говорили о силе и грации. Груди ее были приятно округлыми, красивой формы, с по-девичьи розовыми сосками, изгиб бедер казался совершенным, и вся она была словно создана для совокупления.

Он помнил во всех волнующих подробностях, какая она тугая, сладкая и горячая, и вдруг неожиданно для себя подумал о том, что ей было бы тяжело рожать.

Однако эта глупая мысль как пришла, так и ушла. Капитан Найт встал, нежно забрал в ладони лицо Мэри Эллен и поцеловал ее, а затем поднял ее на руки и понес к ванне.

– М-м! – блаженно промычала она, опускаясь в пенные глубины и откидывая голову на маленькую подушечку, заботливо положенную на край ванны. – Это просто великолепно!

– Лежи и не шевелись, а я сейчас вернусь.

Мэри Эллен кивнула и, закрыв глаза, ощутила, как расслабляется в горячей, наполненной мыльными пузырьками воде ее напряженное тело.

Когда Клей вернулся из спальни, держа в руках губку и пару полотенец, она первым делом потянулась за губкой.

– Позволь мне. – Он отложил полотенца и опустился перед ванной на колени.

Полагая, что он ее дразнит, Мэри Эллен хотела воспротивиться, но капитан, обмакнув губку в воду, уже тянулся за брусочком ароматного мыла.

Мэри решила повиноваться и, не имея больше желания спорить с ним, вскоре испытала нечто такое, чего не испытывала никогда прежде. Да, эту ванну она запомнит надолго.

Клей начал с ее плеч, затем велел ей сесть и наклониться вперед, а сам стал тереть ее изящную спину. Ей было так приятно чувствовать, как он водит губкой вверх и вниз с такой бережной заботой, словно она сделана из драгоценного фарфора.

Мэри Эллен с наслаждением вздохнула. Теперь спина ее, благоухая от ароматного мыла, была абсолютно чистой, и он велел ей поднять голову и снова лечь на спину. Она почувствовала, как краска заливает ей лицо, когда его сильная загорелая рука стала щедро намыливать ее скользкие груди. Влажные соски тут же напряглись под его прикосновениями, и он, наклонившись, зачерпнул пены из ванны, а потом и накрыл ее этой пеной.

Клей купал ее всю, дюйм за дюймом, и это возбуждало Мэри Эллен, наполняя ее благодарной нежностью. К тому времени как эротическое купание подошло к концу, она была так возбуждена, что не могла дождаться, когда он займется с ней любовью. По-видимому, и он испытывал то же самое, потому что его обнаженная, покрытая черными завитками грудь бурно вздымалась, а ткань белых брюк сильно натянулась в паху.

Когда Клей вытащил ее из воды и начал вытирать, Мэри задрожала от предвкушения. Взяв с шезлонга черный шелковый халат, он протянул его Мэри Эллен. Стоя к нему спиной, она продела руки в длинные рукава, затем он повернул ее к себе лицом, закатал рукава и запахнул полы халата, прикрыв грудь.

Без видимой спешки он стал вытаскивать шпильки из прически, восхищенно наблюдая затем, как освобожденные пряди падают на облаченные в черный шелк плечи, потом опустил пальцы к светлому завитку, поднес его к лицу и глубоко вдохнул.

– Отлично пахнет. – Капитан Найт, словно кисточкой, прошелся локоном по своему тугому коричневому соску и лишь потом отпустил.

Когда он провел Мэри Эллен в спальню, она замерла от удивления. Комнату освещал прозрачный свет свечей, французские зеркала отражали множество крохотных язычков пламени. На полу перед мраморным камином была расстелена снежно-белая скатерть из дамасского шелка. В серебряном ведерке остывало шампанское, и два бокала на высоких ножках ждали рядом.

В хрустальной вазе на одном из углов скатерти стоял букет из нежно-кремовых роз. От вида закусок, разложенных на фарфоровых блюдах, текли слюнки. Там было все – от холодного мяса и хлеба до орехов и инжира. С серебряного блюда для фруктов свисали тугие гроздья сочного винограда, глаза разбегались от разнообразия сладостей, вкус которых за время войны уже забылся.

Мэри Эллен была и обрадована, и сбита с толку. Обрадована тем, что он так старался сделать этот вечер особенным, и несколько расстроена тем, что в его планы, очевидно, первым номером входил ужин и только потом любовные утехи. После такого стимулирующего купания Мэри Эллен если и испытывала голод, то совершенно иного рода.

– Я думаю, нам вначале надо перекусить. – Капитан подмигнул, и Мэри Эллен ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Усевшись на ковер перед расстеленной скатертью, Клей, откупорив охлажденное шампанское, разлил напиток по бокалам, а потом протянул один из них Мэри.

Они закусывали сыром, мясной нарезкой и хлебом. В иной ситуации Мэри Эллен наслаждалась бы такой деликатесной и вкусной едой, поскольку уже целую вечность ничего такого не пробовала, но только не сейчас. Ей казалось, что ужин длится вечно, и она не переставала дивиться капитану Найту.

Клей ел медленно, неспешно, он никуда не торопился. Зачем? Мэри Эллен возбуждена и будет оставаться таковой, пока он не утолит ее страсть.

А вот Мэри казалось, что она просто не переживет еще одну минуту, если он немедленно не отнесет ее в постель. Она не очень понимала, что поддерживает ее столь острое возбуждение – то ли это продолжало действовать купание, то ли холодное шампанское заставляло забыть о запретах. А может, виной всему капитан-янки, растянувшийся на боку, с согнутым коленом и с видимой могучей эрекцией, натянувшей белую ткань брюк.

Словно прочитав ее мысли, Клей принял сидячее положение, протянул руку к поясу халата и потянул за него.

– Здесь слишком жарко, – ласково сказал он, – почему бы не облегчить себе жизнь?

Мэри Эллен затаила дыхание. Теперь он отнесет ее на постель и будет любить там.

Но Клей этого не сделал. Он потягивал шампанское и смотрел на нее подернутыми дымкой серыми глазами, потом распахнул халат, открыв взгляду ее тело. К неприятному удивлению Мэри Эллен, он снова растянулся на боку, протянул руку к вазе с фруктами и оторвал от грозди лиловую виноградину.

Мэри казалось, что она вот-вот взорвется, и смуглый красавец, спокойно лакомящийся виноградом, прекрасно понимал, в каком она состоянии. Он хотел тоже, но заставлял ждать обоих, потому что именно у него была на то своя причина. Ему необходимо было заставить Мэри Эллен согласиться принадлежать ему столько, сколько он пробудет в Лонгвуде.

Вот почему Клей поил ее охлажденным вином, пока у нее не закружилась голова и все мысленные запреты не оказались смыты горячей ванной и холодным шампанским. Мэри Эллен окончательно разомлела, и тогда он снял наконец проклятый халат и поцеловал ее. Пока его губы медленно двигались по ее губам, рука ласкала груди и дразнила восставшие соски.

Потом губы разомкнулись, но рука продолжала ласкать ее наэлектризованную плоть. Огоньки свечей отражались в его потемневших, затуманенных страстью глазах.

– Мэри, поднимись на колени! – услышала она и, не задавая вопросов, выполнила приказание, после чего Клей погладил ее ладонью под грудью, провел по сжимавшемуся под его рукой животу.

Мэри Эллен стала задыхаться. Она закрыла глаза и снова услышала его голос:

– Теперь опустись на пятки.

Она повиновалась, и тогда Клей, положив ладони ей на колени, осторожно раздвинул их. Мэри Эллен задрожала, когда он просунул руку между ее раздвинутых ног и дотронулся до того места, которое и так уже все горело.

– Открой глаза, Мэри, – тихо приказал он.

Сквозь влажную пелену она посмотрела на него. Пальцы его продолжали ласкать ее, затем, резко покинув плоть, возникли перед лицом Мэри Эллен.

– Видишь, как ты готова для меня.

– Да, – прошептала она, молясь о том, чтобы он поскорее подхватил ее на руки и отнес в постель.

– Ты горишь и течешь.

– М-м, – промычала она, облизнув губы.

– Скажи это, Мэри.

Мэри Эллен покачала головой и отвернулась. Тогда он взял ее за подбородок и повернул к себе:

– Скажи это. Скажи: «Я горю и теку и готова принять тебя в себе, мой капитан».

Мэри Эллен неподвижно смотрела в его глаза. Она знала, что скажет сейчас все, что угодно. Внезапно она выпалила скороговоркой:

– Я горю и теку и готова принять тебя в себе, мой капитан. – Она замолчала, но тут же взмолилась: – Пожалуйста, прошу тебя...

– Да, детка. – В одно мгновение капитан смел в сторону все блюда и закуски, и Мэри обнаружила, что лежит на спине посреди белой дамасской скатерти.

– Кровать, – пробормотала она.

– Нет. – Он торопливо стянул брюки. – Здесь. Здесь лучше видно.

– Видно? – еле слышно пробормотала она.

– В зеркалах. Смотри, Мэри, – приказал он, раздвигая ее стройные ноги и укладываясь между ними. – Куда бы ты ни посмотрела, ты увидишь нас.

Мэри Эллен повернула голову и, уставившись в одно из высоких зеркал, словно завороженная наблюдала, как распаленный любовник опускается на нее. Два тела встретились: белое и смуглое, затем слились воедино.

Это было потрясающе.

– А теперь посмотри мне в глаза!

Она, вздохнув, повернула голову.

Лицо его расположилось над ее лицом, и свет от свечей отбрасывал на него глубокие тени. Мышцы широких плеч напряглись; удерживая вес тела на вытянутых руках, он смотрел на нее не отрываясь и не мигая.

Клей вошел в нее, не отпуская ее взгляда, затем сжал ягодицы и толкнул себя еще глубже, так, что она вскрикнула и схватила его за предплечья.

– Почувствуй меня, Мэри, и скажи, что тебе нужно это.

– Да, – призналась она, возбужденная донельзя. – Мне это нужно.

– Тебе нужно это от меня?

– Да, от тебя и ни от кого другого.

Он начал медленные чувственные движения любовного акта, приговаривая:

– Ты не будешь мне больше отказывать. Ты разделишь со мной постель, когда бы я этого ни пожелал. Каждую ночь я буду приходить к тебе, и ты будешь ждать. Ты никогда больше не закроешь передо мной дверь.

– Никогда, – прошептала она, чувствуя, как он до предела наполняет ее. – Я не буду запирать дверь.

– Нет замков, которые могли бы удержать меня, Мэри. Ты это понимаешь?

Кивнув, она вздохнула в экстазе наслаждения, которое он дарил ей и которое повторялось во множестве зеркалах, приумножаясь в них. Десятки тел – ее и его – двигались в такт красиво и волнующе плавно, и все нагие мужчины были смуглыми, мужественными, искушенными в плотской любви, а женщины – белокожими, женственными, податливыми. Это чарующее зрелище заставляло разгоряченную кровь в венах Мэри Эллен бежать еще быстрее.

Глубоко вонзившись в нее, капитан Найт спросил:

– Теперь ты понимаешь?

Мэри Эллен толкнула себя ему навстречу и, задыхаясь, прошептала:

– Я понимаю. Больше между нами не будет замков. – Застонав от нарастающего возбуждения, она шепотом добавила: – И ты будешь любить меня вот так каждую ночь. Каждую ночь.

– Да, так и будет, – подтвердил он и поцеловал ее.

 

Глава 32

После незабываемой ночи любви перед французскими зеркалами в золоченых рамах Мэри Эллен проснулась в огромной кровати из красного дерева в одиночестве.

Солнце стояло уже высоко, и жаркие лучи его сквозь открытую балконную дверь струились на постель; даже сквозь закрытые веки она чувствовала, насколько ярок этот свет.

Разомкнув сонные веки, Мэри Эллен медленно повернула голову. Находившаяся рядом подушка была пуста, но на ней все еще оставалась вмятина от головы капитана Найта.

Мэри села в кровати, откинула с лица спутанные пряди и, увидев собственное отражение во французских зеркалах с золочеными рамами, тут же потянулась за простыней, чтобы прикрыть наготу. Она даже порозовела от смущения, вспоминая, как бесстыдно глядела в зеркала, занимаясь любовью с капитаном Найтом. Впрочем, она не тешила себя иллюзиями и не пыталась внушить себе, что сожалеет о случившемся. Если бы он сейчас оказался рядом, она бы с радостью снова занялась с ним тем, чем занималась накануне, и готова была весь день заниматься с ним любовью – столько, сколько он захочет.

Ей было досадно оттого, что на поверку она оказалась обыкновенной распутницей, но времена, когда у нее возникало желание отрицать этот очевидный факт, канули в Лету. Вчера ночью она приняла решение и не станет менять его только потому, что в беспощадном свете дня ей становится стыдно за себя. Пусть она глупа, пусть поступает опрометчиво – в смысле физическом ей перед ним не устоять.

Да и что толку сопротивляться? Доверчивая девочка, какой она была в юности, осталась в прошлом. Теперь ранить ее не так-то просто. Мэри Эллен превратилась во взрослую женщину, достаточно мудрую для того, чтобы понять – каким бы неистовым или нежным ни был с ней капитан Найт в минуты любовных ласк, она для него ничто. Как он весьма бессердечно отметил, в настоящий момент она просто оказалась удобной и доступной партнершей.

Впрочем, то же относилось и к нему: в настоящий момент он был для нее самым удобным и доступным партнером. Так почему бы не спать с ним хотя бы ради плотского наслаждения, которое дарит секс?

Мэри Эллен горько усмехнулась. Когда-то муж любил ее, но секс с ним не давал ей ровно никакого удовольствия. Капитану Найту было на нее наплевать, но его искушенные ласки возносили ее до райских высот блаженства.

Господи, что за странная штука жизнь!

Мэри Эллен откинула простыню и встала с постели. Позевывая, она отправилась в отделанную мрамором ванную – ту самую, где прошлой ночью раздевал ее капитан Найт, – и, собрав разбросанные по полу вещи, вернулась в спальню. Заметив черный шелковый халат, лежащий на ковре возле края белой скатерти из дамасского шелка, Мэри Эллен накинула его и с одеждой в руке, босиком прошла через пустую гостиную. Боязливо выглянула за дверь и, обнаружив, что коридор пуст, шмыгнула в спальню напротив.

– Вы опоздали, моя дорогая. – Старшая сестра госпиталя что-то записывала в журнал, когда Мэри появилась в дверях.

– Извините. – Мэри Эллен смущенно кашлянула.

– С вами все в порядке? Вы хорошо себя чувствуете? – Женщина в белом халате внимательно оглядела ее.

– Да, со мной все хорошо. Я просто проспала.

– Вы слишком много работали последнее время, дитя мое, и выглядите чересчур усталой. – Сестра коснулась пухлой ладонью лба Мэри Эллен: – Кажется, у вас температура.

Скорее, жар, с раскаянием подумала Мэри Эллен.

– Я уверена, что никакой температуры у меня нет. – Она улыбнулась: – Просто на улице ужасно жарко, мисс Эванс, а я забыла дома шляпку. Голову немного напекло, вот все.

– Ну хорошо, только впредь берегите себя.

– Конечно, – пообещала Мэри Эллен, опуская глаза. – Постараюсь больше не опаздывать.

Занимаясь привычной работой, она несколько раз ловила себя на том, что считает часы до вечера. Ужасная правда состояла в том, что ей до смерти не терпелось поскорее оказаться в объятиях капитана Найта в его постели.

Когда наконец долгий жаркий день подошел к концу и Мэри Эллен поднялась по ступеням, ведущим к парадной двери Лонгвуда, она, сама того не замечая, начала лихорадочно озираться, ища взглядом высокого черноволосого капитана, и обнаружила его в столовой, где с ним было еще двое мужчин. Одного из них – рыжеволосого вежливого парня – Мэри Эллен знала по имени, то был энсин Бриггз, другого – только в лицо. Судя по всему, совещание уже подходило к концу.

Капитан повернул голову, и сердце Мэри Эллен затрепетало. Она решила оказаться в поле его зрения в тот момент, когда они станут выходить из «комнаты войны»: ей было весьма любопытно узнать, как он себя поведет.

Выйдя в холл, Мэри Эллен взяла несколько писем с серебряного лодноса, стоявшего на нижней полке трюмо. Эти сообщения лежали там несколько дней, и она уже читала их раньше, но капитан знать об этом не мог.

Через мгновение два офицера вышли в коридор; проходя мимо Мэри Эллен, они с улыбкой кивнули ей и отправились на свежий воздух. Прошла еще минута, и она почувствовала электричество в воздухе, которое не спутать ни с чем, после чего смуглый темноволосый капитан Найт оказался рядом с ней.

Мэри бросила письма в корзинку и повернула голову, встретившись с холодными серыми глазами. Он ничего не сказал и даже не кивнул, просто скользнул по ней взглядом, а затем направился к вешалке, снял с нее белый китель, накинул на плечи и пошел по лестнице.

Мэри Эллен растерянно смотрела ему вслед; сойдя вниз, на последней ступени он остановился и неторопливо надел китель, затем вышел за калитку как раз в тот момент, когда конюх подвел к нему черного жеребца.

Взяв из рук конюха поводья, капитан какое-то время постоял, прислонившись к лоснящемуся черному крупу, непринужденно болтая о чем-то с белобрысым матросом, и вдруг, откинув голову, засмеялся, а затем ловко вскочил в седло.

Только когда он скрылся из виду, Мэри Эллен отвернулась. Она чувствовала себя ничтожной и жалкой. Он даже не улыбнулся ей и полностью ее игнорировал, словно отсекая ее от себя.

Капитан уехал из Лонгвуда как раз в тот час, когда она обычно возвращалась домой; он был свежевыбрит и одет в белый летний мундир. Может, он поехал в ставку на совещание к генералу Вошбурну? Но тогда где же его черный портфель?

Скорее всего он уже успел от нее устать, вот в чем все дело. Он сломил ее волю, заставил совершить безоговорочную капитуляцию – так чего же удивляться, что теперь она стала ему абсолютно безразлична!

Мэри Эллен вихрем взлетела наверх, к себе в спальню; она никак не могла успокоиться и мерила шагами комнату. Может, у него уже назначено свидание: наверняка за время своего пребывания в Мемфисе капитан успел повстречаться с множеством женщин, не считая тех, которых знал, живя здесь мальчишкой.

Ее подруга Ли Томпсон не зря говорила ей, что благородные дамы Мемфиса весьма не прочь закрутить роман со смуглолицым капитаном Найтом. Мэри Эллен заскрипела зубами. Так оно и есть. Местные дамы будут счастливы развлечь его в своих салонах, в своих спальнях.

Чуть не лопаясь от злости, она вышла из комнаты и спустилась вниз. Заглянув на кухню, она сообщила слугам, что не голодна, а значит, ужин готовить не надо. Ей действительно не хотелось есть, и она решила прогуляться до бывшего имения Темплтонов – туда, где сейчас жила Ли Томпсон.

– На вашем месте я не стал бы так поступать, миз Мэри Эллен. – Старый Тайтус осуждающе горестно покачал головой. – Ночь уже не за горами, и вы знаете, что капитан не любит, когда вы выходите из дому в темноте.

– Мне абсолютно все равно, что капитан любит и что не любит, – раздраженно прошипела Мэри Эллен. – Я иду куда хочу и когда хочу.

– Да, мэм.

Словно почувствовав обиду верного слуги, Мэри обняла старика:

– Тайтус, дорогой, я больше не маленькая девочка. – Она невольно улыбнулась: – Не волнуйся за меня, пожалуйста, ничего со мной не случится.

 

Глава 33

От Ли Томпсон Мэри Эллен вышла в начале десятого, когда над Мемфисом уже сгустились сумерки. По правде говоря, она немного нервничала: берег реки кишел солдатами в синих мундирах.

Не пройдя и сотни ярдов, Мэри заметила группу всадников в форме Армии Союза: кавалькада двигалась прямо на нее. Она в испуге попятилась, но бежать было поздно: солдаты приблизились к ней. Один из них наклонился и спросил, не хочет ли она проехаться вместе с ним в лес, но Мэри Эллен продолжала быстрым шагом идти по Ривер-роуд. В конце концов солдаты проехали мимо, обмениваясь недвусмысленными замечаниями, но Мэри Эллен почувствовала себя в безопасности, только когда добралась до ворот Лонгвуда.

Когда часовой у ворот открыл для нее ворота, Мэри Эллен, сжав зубы, прошла через фойе к парадной лестнице и начала подниматься по ступеням.

Скорее всего, думала она, капитан Найт не появится в доме до самого рассвета, потому что лежит сейчас в мягкой постели у какой-нибудь молоденькой девицы или вдовушки. И что самое противное, эта дамочка может оказаться ее хорошей знакомой.

Мэри Эллен почувствовала приступ тошноты при одной мысли об этом. В полуобморочном состоянии она вошла в темную спальню и, прикрыв за собой дверь, остановилась, потом с тяжким вздохом подошла к комоду с мраморной столешницей, подняла круглый плафон на масляной лампе и зажгла фитиль. Золотисто-белая спальня осветилась мягким желтоватым светом. Опустив плафон, Мэри Эллен еще раз вздохнула и обернулась...

Только теперь она увидела его, но в каком виде!

Капитан Найт лежал, нагой, в ее постели и... спал. Развалившись посреди перины, он выглядел смуглым. Весь его облик никак не вязался с обстановкой – с бело-золотыми оборками, а также кружевами на наволочке и простынях.

Осторожно приблизившись, Мэри Эллен снова взглянула на него. Успокоившись, втайне надеясь, что капитан не проснется, она вглядывалась в знакомые черты, исследуя взглядом каждый дюйм его поджарого, когда-то столь хорошо знакомого, а теперь чужого тела. Он и сам теперь чужой ей, душой и телом.

Мэри Эллен почувствовала, как жар прилил к лицу, когда ее взгляд не мигая остановился на вялой мужской плоти, мирно покоящейся между густых иссиня-черных волос лона. Она вздрогнула при воспоминании о том, что совсем недавно творил с ней этот такой невинный на вид орган.

Темные глаза Мэри Эллен расширились от удивления, когда на ее глазах, прикованных к спящему члену, мягкая расслабленная плоть начала подниматься и твердеть. Рот ее вытянулся в виде буквы «О» от крайнего изумления. Она беспомощно продолжала смотреть на то, как он поднимается прямо у нее на глазах.

– Если ты способна совершить это только силой взгляда, – донесся с кровати низкий голос, – то можешь представить, что произойдет, когда ты до него дотронешься.

Мэри Эллен поспешно подняла голову.

– Я... Я не знала. – Заикаясь, она начала оправдываться, но капитан не стал ее слушать.

– Иди сюда, – примирительно предложил он, все так же лежа на спине со все более набухающей плотью.

Когда Мэри Эллен подошла к кровати, он похлопал по перине рядом с собой:

– Присядь.

Мэри Эллен боязливо присела на край, и тогда он, схватив ее за руку, привлек к себе и поцеловал. Его губы были теплыми и нежными, на удивление гладкими.

Раздвинув ее губы языком, капитан стремительно углубил поцелуй, потом заглянул ей в темные глаза, взял ее руку и медленно провел нежной ладонью по своей груди, животу и пульсирующему члену.

– Люби меня. – Выпустив руку Мэри Эллен, он принялся расстегивать лиф ее платья.

– Да, – словно завороженная выдохнула она.

Тонкие пальцы Мэри Эллен осторожно сомкнулись вокруг его копья. Она была нежна с ним, поглаживая его снизу вверх и сверху вниз, играла с выступающей головкой, а потом лизнула указательный палец и провела им вокруг крохотного отверстия на верхушке.

– Господи, крошка... о! – Капитан застонал, дыхание его стало сбивчивым. – Прошу тебя, остановись!

– Тсс! – Она продолжала ласкать, дразнить и заводить его, пока он совсем не обезумел от желания. С хрипом втянув в себя воздух, капитан оторвал от себя ее руку и опрокинул Мэри Эллен навзничь. Слишком возбужденный, чтобы тратить драгоценное время на раздевание, он задрал ей юбки до талии, стянул с нее кружевные панталоны и навалился на нее сверху.

Мэри Эллен чувствовала себя даже немного виноватой оттого, что все это доставляет ей откровенное удовольствие. Она быстро прогнулась ему навстречу, когда он стремительно и глубоко вошел в нее. Острыми ноготками она царапала его твердые бицепсы, жадно привлекая капитана к себе. Затем ладони ее скользнули ему под мышки, и она крепко обняла его.

Он продолжал вонзаться в нее и затем медленно выходить почти целиком, оставляя внутри только сверкающую от влаги головку.

– Нет, – протестующее захныкала она, впиваясь ногтями в его гладкую спину.

– Что значит – нет? – пробормотал он хрипло, приподнявшись на локтях, не давая ей того, чего она больше всего хотела. – Скажи мне, чего ты хочешь.

– Ты... ты... знаешь... – задыхалась она, прижимая его к себе, и лихорадочно цеплялась за его бедра, пытаясь побудить к активным действиям.

– Он имеет имя, – с улыбкой заявил капитан. – Назови его по имени, и он твой.

Возбужденная и разгневанная одновременно, Мэри Эллен нахмурилась; ей страшно хотелось, чтобы он снова в нее вошел, но произнести скабрезное слово она не решалась.

Клей все прочел по ее темным выразительным глазам. Она безумно хотела его, а он хотел услышать это слово из ее уст.

Наклонившись, он страстно поцеловал Мэри Эллен в губы, затем шепнул ей что-то на ухо.

– Нет, я не могу, – запротестовала она, когда он вновь приподнялся над ней.

– Можешь. Сделай это для меня.

Вся в огне, в отчаянии от неутоленного желания, Мэри Эллен наконец сдалась. Глядя в его горящие угольно-черные глаза, она дрожащим голосом произнесла:

– Капитан, дай мне свой петушок!

И он дал ей то, что она просила...

Они задвигались вместе в торопливом, горячечном возбуждении, бесстыдно беспечные и бессовестно дерзкие, скорее как животные в человечьем обличье, чем как цивилизованные представители рода человеческого, а потом слились в страстном соитии, и все это происходило в золотисто-белой девичьей кровати, в комнате, дверь которой оставалась незапертой...

Гораздо позже, когда дверь была надежно заперта на щеколду и лампа потушена, в полуночном мраке спальни Мэри Эллен уютно свернулась клубочком возле капитана, в то время как одна его рука лежала на ее талии, а другой он нежно сжимал ее грудь.

Судя по его ровному глубокому дыханию, капитан спал и при этом прижимал ее к себе так, словно она и впрямь принадлежала ему навеки.

Слезы обожгли ей глаза, когда она вспомнила, каким добрым и славным мальчиком считался Клей Найт, когда они оба были детьми; он ни разу никому не причинил боль по своей вине, а когда делал это нечаянно, страдал сильнее, чем его жертва.

Слеза скатилась по щеке Мэри Эллен и упала на ее обнаженное плечо. Сколько раз она мысленно проходила весь этот путь, сколько раз говорила себе, что факты – вещь упрямая, и все равно она не могла поверить в то, что любовь ее юности была лишь обманом. Сейчас он снова был с ней, в ее постели, дарил ей самое изысканное сексуальное наслаждение.

Но неужели он по-прежнему ее не любит?

Мэри Эллен заморгала, прогоняя слезы. Она не могла больше притворяться, что сама никогда его не любила. Все было как раз наоборот: она никогда не любила никого, кроме него, и никогда никого другого не полюбит.

И не важно, что теперь он любит ее одним лишь телом; то же самое она могла бы сказать про себя.

Удовлетворенная этим Мэри Эллен наконец уснула.

Проснувшись вскоре после рассвета, она с удивлением обнаружила, что капитан никуда не ушел и по-прежнему лежит рядом с ней в постели. Предположив, что он спит, она осторожно убрала его руку со своей талии и поднялась на колени.

– Куда? А ну постой! – Он схватил ее и опрокинул на бок, возвращая в прежнее положение.

– Солнце встает, – осторожно заметила Мэри Эллен. – Скоро весь дом будет на ногах.

– Ну и пусть. – Он сонно погладил ее смуглой рукой, потом узкие длинные пальцы его распростерлись по ее голому, трепещущему животу, скользнули вниз, к треугольнику светлых волос, и еще ниже – к набухшей точке, средоточию наслаждения.

Мэри Эллен прерывисто задышала, заерзала и вздохнула довольно, почувствовав его мощную плоть, прижатую к бороздке между ягодицами.

– О! – тревожно пробормотала она, инстинктивно раздвинув ноги и выгибая спину, открывая ему тем самым доступ к заветному гнездышку. – О да, да! – Она тревожно всхлипнула, когда почувствовала, что твердая, тяжелая плоть движется между ее ногами и осторожно пробирается вверх, в нее.

– Я делаю тебе больно? – спросил он, жарко дыша ей в затылок.

– Нет, – выдохнула она, – но я не знаю... я никогда...

– Сейчас я научу тебя, малышка. – Он стал покрывать поцелуями ее плечи цвета слоновой кости. – Расслабься и позволь мне сделать все за тебя. Я буду двигаться медленно, нежно, пока ты не поймешь... – Он вошел чуть глубже, и она, вздохнув, теснее прижалась к нему.

Его сильные, нежные руки направляли ее движения. Как и обещал, он действовал осмотрительно, дюйм за дюймом – медленно, не торопясь, пока не оказался в ней весь – на всю длину, пульсирующий и нетерпеливый.

– С тобой все в порядке?

– Да, – прошептала она. – О... да...

Просунув одну руку между ее ногами, другой капитан тут же накрыл набухшие груди. Эти нежные, умелые руки продолжали трудиться, возбуждая ее еще сильнее. Утонув в нарастающем экстазе, Мэри Эллен начала двигаться как настоящая соблазнительница, и он немедленно поймал ее ритм.

Их тела соединились в одно, сердца стучали в унисон; они двигались медленно, плавно, в совершенном единении, а наслаждение все росло и росло. Наконец ритм ускорился, вал страсти подхватил их, подбросил чуть не до небес, и яркие лучи восходящего солнца, ворвавшись в спальню, омыли их тела теплым розовым светом.

– О! – выдохнула Мэри на пике первой волны оргазма.

– Да, детка, я знаю. Давай же, давай, – хрипло проговорил он, зная, что и его черед на подходе.

Через пару секунд оба они отдались во власть слепого и восхитительного экстаза, охваченные дрожью невероятного наслаждения. Стихия плотской любви играла ими, словно они были тряпичными куклами в руках ребенка. Оргазм казался им бесконечно долгим – раз за разом Мэри Эллен выкрикивала бессмысленные мольбы, и капитан Найт не оставлял ее призывы без внимания, стараясь дать ей не меньше того, что она хочет. Лишь под конец он со стоном выплеснул в нее семя страсти.

Только когда наконец оба, отдышавшись, превратились в двух обыкновенных смертных, изнуренных муками любви, покрытых испариной, но все еще продолжавших лежать в обнимку на мягкой перине, сознание начало возвращаться к ним. Теперь Мэри Эллен с досадой думала о том, что ей совсем не хочется вставать. Неужели они не могут вот так проваляться весь день, пока солнце будет медленно взбираться по безоблачному небу в точку зенита, а потом начнет опускаться, скроется за горизонтом и уступит место ночи?

Затем она почувствовала, как капитан сел. Нагнувшись, он поцеловал ее бедро, затем серьезно произнес:

– Сегодня в семь в большой спальне.

Обхватив подушку, Мэри Эллен заурчала как довольная кошка.

– Но солнце еще не сядет в семь, – возразила она.

– И еще, Мэри... Чтобы я больше не видел, что ты одна выходишь по ночам!

 

Глава 34

Мэри Эллен и капитан Найт с головой погрузились в бурный роман, своей пылкостью способный посрамить знойное теннессийское лето. Наверху, в уединении второго этажа, они то и дело любили друг друга перед французскими зеркалами в спальне, и в просторной гардеробной, и в ванной с мраморными стенами, и даже в самой мраморной ванне. Раза два они делали это прямо в просторном коридоре второго этажа, но им этого было мало.

Всякий раз, когда один из них заставал другого наверху, между ними начинался танец любви. Мэри отдавалась ему охотно, снова и снова, перестав противиться охватившей ее бурной страсти.

При этом она ненавидела его за жестокость и платила ему той же монетой. Их отношения основаны всего лишь на расчете, на обоюдном удобстве и вызываются потребностями плоти, но не души, уверяла она себя. И нечего волноваться, что она сможет проникнуться к нему какими-то чувствами: этого никогда не случится. А то, что она хотела от него получить, он и так ей давал.

Спускаясь со второго этажа, они вели себя так, будто даже знакомы друг с другом не были, и наедине или в обществе других людей словно не замечали друг яруса, никогда не разговаривая никогда не ужина вместе оказывая друг другу каких-либо знаков внимания.

Так они стали любовниками по ночам и незнакомцами при свете дня, это продолжалось до тех пор, пока вдруг, ни с того ни с сего, капитан Найт перестал искать встречи с Мэри Эллен даже в зоне любви.

Когда это случилось впервые, Мэри Эллен почувствовала растерянность. Она не знала, что и думать, когда примерно в девять дождливым августовским вечером заметила, что капитан курит один в кабинете ее отца.

Проходя мимо, Мэри Эллен подняла на него глаза. Теперь она точно знала, что он ее видел. Придя в спальню, она решила дождаться его: приняв ванну, стала щеткой расчесывать свои длинные волосы, а потом надела шелковую ночную рубашку цвета шампанского, когда-то являвшуюся частью ее приданого.

Сгорая от нетерпения, Мэри Эллен некоторое время нервно мерила шагами комнату, затем вышла в коридор и принялась ходить взад-вперед от двери спальни до дверей бывших апартаментов родителей, когда наконец увидела его.

Подойдя к парадной лестнице, капитан постоял немного в задумчивости, опираясь ладонью о деревянные перила, затем медленно стал подниматься на второй этаж.

Мэри Эллен улыбнулась в предвкушении ночных утех и поспешила к себе в спальню. Теперь ей оставалось только улечься на постели и принять соблазнительную позу.

Проведя языком по пересохшим губам, она откинула с лица белокурые пряди и, приподняв кружевной подол рубашки так, чтобы обнажить бедро, стала ждать.

Однако прошло несколько минут, а капитан все не появлялся. Наконец Мэри Эллен решила встать с кровати; выйдя в коридор, она огляделась: дверь спальни напротив на сей раз была закрыта.

Сделав несколько шагов, Мэри Эллен подняла руку, чтобы постучать, но вдруг передумала. Понуро опустив голову, она повернулась и медленно пошла к себе. Войдя в спальню, она громко захлопнула за собой дверь и, опустившись на постель, стала уныло смотреть в стену.

Все. Конец. Роман закончился.

Придя к этой мысли, Мэри Эллен почувствовала облегчение. Только сейчас она почувствовала, насколько устала от гнетущего чувства вины. Ей надоело ощущать себя грязной и испорченной, словно она одна из падших женщин, работавших в «Энтале». Темноволосый чувственный капитан извлек на свет худшее, что было в ней, и теперь она была его шлюхой, услужливой и готовой исполнить самую похотливую из его прихотей.

Слава Богу, теперь все наконец закончилось, но все же... Что означала его внезапная холодность?

Мэри Эллен видела капитана Найта все реже; он вообще стал мало бывать в Лонгвуде. Каждый вечер еще до заката капитан уходил из дома и возвращался только глубокой ночью. Бывало, она не видела его целыми днями, и, как ни странно, это все еще задевало ее.

Ночь за ночью Мэри Эллен лежала в духоте без сна, одна в своей золотисто-белой постели, представляя капитана Найта в объятиях другой женщины. Она терзала себя предположениями о том, кем могла быть эта разлучница, завоевавшая его мимолетное внимание, мучилась, представляя, как он делает с ней все то, что они совсем недавно проделывали вместе.

В который раз Мэри Эллен напомнила себе, что для нее все это не имело никакого значения. Она была даже благодарна ему за то, что случилось. Она ему надоела? Ну что ж, и он ей надоел!

Пребывая не в самом лучшем настроении, Мэри Эллен решила прогуляться по Ривер-роуд до бывшего особняка Темплтонов и навестить Ли Томпсон. Солнце уже клонилось к закату, на небе собирались громадные серые тучи, грозившие пролиться дождем, но она решила не обращать внимания на суровые предупреждения капитана Найта.

Взяв зонт, Мэри Эллен быстро сбежала по ступеням и, не обращая внимания на любопытные взгляды матросов, как и прежде толпившихся в гостиной, отправилась на прогулку.

Оказавшись в доме неизменно жизнерадостной Ли Томпсон и ее четверых бойких ребятишек, Мэри сразу почувствовала себя лучше. Ли, получив длинное письмо от мужа, пребывала в отличном настроении. И эта радость отчасти передалась гостье. Очень скоро она уже смеялась вместе с подругой и чувствовала себя вполне довольной жизнью. Нарезая свежеиспеченный шоколадный торт, Ли громко ругала янки за то, что из-за них не могла подать к торту кофе.

Мэри Эллен, Ли и ее дети все вместе сидели за столом, когда раздались первые удары грома и небо прорезали вспышки молний. Ли взвизгнула от страха и вскочила, а малыши дружно захихикали.

Вскоре начался ливень. С юга надвигалась стена дождя, и Л и бросилась закрывать ставни; остальные как могли помогали ей.

Между тем дождь громко стучал по крышам и по каменистому берегу и превратился в настоящий тропический ливень, и в результате Мэри Эллен пришлось продлить удовольствие – побыть в приятной компании Томпсонов дольше, чем она намеревалась.

Когда в начале одиннадцатого она наконец заявила, что ей пора, провожать ее до двери пошла Ли.

– Ты не можешь идти домой под дождем. Не лучше ли уложить моих непосед спать, а потом посидеть и поболтать?

– Но дождь почти перестал, – чуть помедлив, ответила Мэри Эллен. – И потом, мне действительно пора возвращаться домой. Будешь писать Уильяму, сообщи ему, что я все время за него молюсь. И еще раз спасибо тебе за торт и за компанию.

– Что ж, здесь тебе всегда рады. И береги себя.

– Непременно.

Раскрыв зонт, Мэри Эллен вышла под моросящий теплый дождь и быстро направилась к дому. В сумрачной влажной мгле улица была совершенно пустынна.

Не прошла Мэри Эллен и ста ярдов, как выскочивший из кустов пьяный солдат в синем мундире напал на нее сзади. От неожиданности Мэри Эллен выпустила зонт, и он взмыл в воздух. Она громко закричала, но мясистая солдатская ладонь быстро зажала ей рот. Мэри Эллен почувствовала, что ее тащат назад, на скрытый деревьями заросший высокой травой газон.

Когда Мэри Эллен грубо повалили на спину, у нее от страха перехватило дыхание. Пыхтя, здоровенный солдат взобрался на нее сверху, и, хотя Мэри Эллен пинала его ногами и кусалась как могла, у нее не хватало сил, чтобы вырваться. В ужасе она завизжала и начала молить насильника о пощаде, при этом так отчаянно мотая головой, что узел на затылке рассыпался и волосы упали ей на лицо.

Мэри Эллен захотелось умереть, когда потный, зловонный солдат задрал ее юбки. Дождь капал ей на лицо, когда мясистая ладонь заскользила по ее бедру. Потом он сорвал с нее панталоны, и дождь закапал на обнаженное тело. Пьяный солдат стал расстегивать ширинку, и Мэри Эллен почувствовала, как в горле ее растет ком – ее вот-вот вырвет.

Схватив ее за волосы, насильник приблизил свое уродливое лицо к ее лицу, и Мэри Эллен, не в силах шевельнуться, закрыла глаза. Тело ее напряглось в ожидании боли, но судьба избавила ее от того, что страшнее смерти, – она вдруг перестала чувствовать страшную тяжесть чужого тела.

Когда насильник разжал пальцы, Мэри Эллен осмелилась открыть глаза. Сквозь пелену она увидела, как над ней склонилось озабоченное лицо капитана Найта. Затем лицо отдалилось, и последовал сильнейший удар кулаком в испуганную физиономию несостоявшегося насильника, прозвучавший в ее ушах как выстрел. Отлетев на пару футов, солдат упал без сознания.

Мэри Эллен медленно села, истерично всхлипывая от нежданного счастья, и стала расправлять мокрые, выпачканные юбки.

Наконец капитан помог ей встать и крепко прижал к себе.

– Ты в порядке? – с надеждой в голосе спросил он.

– Да. – Дрожа как осиновый лист, Мэри Эллен прижалась к его плечу. – Ты оказался здесь как раз вовремя. О, Клей! – Она захлебнулась слезами.

– Бедная ты моя, – прошептал Клей, уткнувшись лицом в ее мокрые, спутанные волосы, трепеща от того, что в первый раз она назвала его по имени, а не по званию. Это произошло впервые с тех пор, как они были детьми... – Тсс, не плачь. Больше никто не посмеет тебя обидеть. – Высокий капитан стоял под проливным дождем, прижимая к себе Мэри Эллен, утешая ее, успокаивая, бормоча ее имя вновь и вновь тем ласковым голосом, который она слышала когда-то давным-давно...

Однако мгновения нежности быстро прошли, и капитан Найт, отстранив ее от себя, начал ругать Мэри Эллен, да так, что желваки заходили у него на скулах.

Мэри Эллен, дрожа, стояла перед ним и при этом выглядела очень юной и очень ранимой. Ее лицо было мокрым от дождя и от слез, волосы спутались, платье намокло и липло к телу.

Свистом подозвав коня, капитан Найт быстро отстегнул от седла скатанный плащ, расправил его и обернул вокруг плеч Мэри Эллен, а потом вновь привлек ее к себе. Убрав влажный локон с ее шеи, он вдруг прижался к нему дрожащими губами, но тут же вовремя спохватился и, отпрянув от нее, усадил Мэри Эллен в седло. Бросив злобный взгляд в сторону бесчувственного солдата, он молча поклялся себе, что разберется с пьяным ублюдком потом, а пока решил оставить негодяя валяться в грязи под дождем.

Вскочив на коня позади Мэри Эллен, капитан направил его к дому. Дождь все усиливался, но Мэри Эллен была так благодарна ему за спасение и так счастлива снова оказаться в его сильных руках, что не обращала внимания на возникшее между ними напряженное молчание, а лишь со вздохом прислонилась спиной к его твердой груди и опустила влажную голову к нему на плечо.

Она украдкой поглядывала на его профиль, и ей казалось, что он похож на мрачное божество. Поскорее бы доехать до Лонгвуда, подумалось Мэри Эллен. Если он чувствовал примерно то же, что чувствовала она, то путь их был один – прямиком в спальню. Вместе они скинут одежду, примут ванну и лягут в кровать из красного дерева, а потом будут любить друг друга под шум дождя за окном...

Мэри Эллен блаженно улыбалась всю дорогу до Лонгвуда, и лишь когда ее спутник, не слезая с коня, опустил ее на землю перед воротами, в недоумении заморгала.

А капитан, даже не удосужившись сказать ей «до свидания», развернулся и ускакал в дождливую ночь.

 

Глава 35

Капитан Найт все больше удалялся от Лонгвуда. Ничто в жизни не давалось ему с таким трудом, как этот поступок. Он должен был собрать всю волю в кулак, чтобы оставить ее одну под дождем, но выбора у него не оставалось.

Сжав зубы, капитан пришпорил коня, и тот, обиженно заржав, пустился в галоп. Откуда ему было знать, что его хозяин из последних сил заставлял себя держаться от Мэри подальше? Он прекратил спать с ней в тот день, когда понял, что начинает опять в нее влюбляться. Это значило позволить ей вторично разбить его сердце, а этого допустить он не мог.

На Ривер-роуд капитан повернул коня к югу. Кровь его кипела; он хотел Мэри и, чтобы избавиться от этого желания, направился в самый известный в городе бордель.

Он еще ни разу не наведывался в это заведение, но от других офицеров слышал, что женщины здесь необычайно красивы и весьма компетентны в своем ремесле, а именно это ему и было сейчас нужно.

Доехав до массивного трехэтажного строения на южной окраине Мемфиса, капитан Найт спешился и, бросив поводья подоспевшему конюху, с любопытством огляделся. На освещенной площадке он заметил несколько весьма богатых экипажей, возле которых толпились возницы в ливреях, терпеливо поджидая хозяев. Даже в эту дождливую августовскую ночь заведение отнюдь не пустовало.

Подойдя к двери, капитан приподнял бронзовый дверной молоток, стукнул пару раз и стал ждать, смахивая капли дождя с белого кителя. Вскоре улыбчивый дворецкий в красной ливрее услужливо открыл тяжелую дубовую дверь, и капитана проводили в просторную, богато убранную коврами гостиную, где офицеры-янки смешались с богато одетыми гражданскими и роскошными, соблазнительно одетыми женщинами. Официанты в белых форменных куртках разносили охлажденное шампанское, в дальнем углу комнаты улыбчивый чернокожий тапер в вечернем наряде играл на фортепьяно томную мелодию.

Капитан Найт остановился в арочном дверном проеме и стал неторопливо оглядывать толпу, как вдруг элегантно одетая женщина средних лет подошла к нему и, взяв его под руку, шутливо упрекнула его за то, что им пришлось так долго ждать его визита.

– Где вы были все это время, капитан? – игриво спросила она.

– Не заставляйте меня выдавать эту тайну, – с вежливой уклончивостью ответил Найт.

– Белла. Белла Лейленд, – представилась дама, и на круглых щеках ее показались ямочки. – Мои девочки видели вас в городе, и им не терпится познакомиться с вами поближе.

Капитан улыбнулся и, окинув взглядом гостиную, остановился на очень высокой элегантной рыжеволосой красотке в сверкающем серебристом вечернем наряде, стоявшей возле пианино.

– Эту, – сказал он и, слегка кивнув, добавил: – Дама в серебристом.

Женщина с ямочками на щеках подобострастно захихикала:

– Вы сделали хороший выбор, капитан. Ее зовут Лита, и она у нас всего пару недель, а прибыла сюда из Нового Орлеана...

– Беру ее на всю ночь, – перебил он.

– «Неужели наш красавчик капитан так нетерпелив? Что ж, Лита будет счастлива вам услужить. – Собеседница Клея поманила длинноногую Литу, и рыжеволосая пошла к ним напрямик через переполненный зал. Под серебристым платьем у нее ничего не было, и ее ничем не стесненные груди аппетитно вздрагивали, тогда как сверкающая серебром ткань не столько скрывала, сколько обнажала голый живот и бедра.

Точеная, как статуэтка, Лита подошла к ним, положила руку с кроваво-красными ногтями на белый китель капитана и соблазнительно улыбнулась. Она была с ним почти одного роста, и тело ее выглядело белым и нежным. Огненно-рыжие волосы обрамляли красивое лицо с большими зелеными глазами и крупным чувственным ртом.

– Простите мне мой неопрятный вид. – Капитан Найт обнял ее за талию. – Я попал под дождь.

Зеленые глаза вспыхнули.

– Напротив, капитан, вид у вас такой, что и съесть не жалко. – Она засмеялась и, взяв его под руку, повела гостя к застеленной ковром лестнице. Пара уже шла по длинному коридору.

Когда они уже были на втором этаже, некий высокий джентльмен со встрепанными волосами и мутным взглядом как раз покидал одну из многочисленных спален.

Подняв глаза от пола, он встретился взглядом с капитаном.

– Найт! Клей Найт! – Он заступил им дорогу. Капитан с досадой кивнул:

– Здравствуйте, Лоутон.

Будучи крепко навеселе, его собеседник виновато улыбнулся рыжей, а потом снова обратился к капитану:

– Не уделите ли вы мне немного времени? Совсем немного. Я бы хотел с вами кое о чем потолковать.

Клей продолжал держать даму под руку.

– В любое время, друг мой, штаб открыт каждый день. А сейчас прошу меня извинить...

– Нет, именно сейчас. – Лоутон прищурился. – Всего пара минут. Прошу вас, это очень важно. Я должен сказать вам кое-что, чтобы снять тяжелый груз с души.

Рыжеволосая кивнула в сторону одной из дверей и со словами «С нетерпением жду вас, капитан» скрылась за ней.

Клей Найт с раздражением посмотрел ей вслед. Увы, он не знал, как побыстрее отделаться от назойливого Дэниела Лоутона, поэтому без особой охоты позволил полупьяному кутиле проводить себя вниз, в холл, и затем на небольшой балкон.

Когда они оказались под дождем, раздражение его еще больше возросло.

– В чем дело, Лоутон? – нетерпеливо спросил он.

– Мэри Эллен, – коротко бросил Дэниел.

Выражение лица капитана сразу изменилось; забыв о дожде и ожидавшей его рыжеволосой девице, он внимательно слушал, что говорил ему слегка заплетающимся языком Лоутон, а тот торопился так, словно боялся не успеть сказать все, что хотел.

– Однажды в мае сорок восьмого Джон Томас Пребл попросил меня прийти в его офис для важного разговора. Я и понятия не имел, о чем пойдет речь, и очень удивился, когда он, впустив меня, запер дверь. «Дэниел, мальчик мой, хотел бы ты жениться на моей дочери, Мэри Эллен?» Поверь, я тогда не знал, что она любит тебя. Джон Томас сказал, что ты недостаточно хорош для ею дочери и что он в любом случае собирается убрать тебя с дороги.

Стоя под моросящим дождем, Дэниел Лоутон хладнокровно рассказывал, как хитроумно Джон Томас Пребл все устроил, как спланировал все до последней детали и как успешно всеми ими манипулировал.

– Отправив тебя на вступительные экзамены в Балтимор, Пребл сообщил Мэри Эллен, что ты ее бросил, а заодно прибавил, что ты никогда не хотел ее и не любил, а лишь использовал ее чувства для того, чтобы наверняка поступить в академию.

Лоутон все говорил, говорил, и казалось, этому не будет копна. Все это время Клей слушал не перебивая, лицо его оставалось бесстрастным. Вскоре он узнал о том, как страдала Мэри Эллен, как ее отправили в Европу, а затем вынудили ее вступить в брак. Дэниел ничего не упускал, не оставляя белых пятен, описывая все до мельчайших подробностей. Он рассказал Клею Найту, что отец Мэри Эллен лгал ей точно так же, как лгал Клею, и поклялся, что Мэри Эллен пребывала в совершенном неведении, нисколько не догадываясь о том, что ее обманывали.

Теперь, когда стало ясно, что Лоутон говорит правду, капитан Найт наконец заговорил:

– Зачем? Зачем ты все это мне сейчас рассказываешь?

– Я никчемный человек, Найт, – горько ответил Дэниел. – В своей жизни я не работал ни одного дня. Из меня получился паршивый муж и отец, пьяница и бабник. К тому же я трус и даже откупился, чтобы не идти на войну. – Он устало вздохнул. – И все же я бы хотел сделать в жизни хоть одно дело, за которое мне потом не будет стыдно.

Не задавая больше вопросов, капитан Найт круто повернулся и немедленно покинул бордель. Он скакал в Лонгвуд быстрее, чем если бы спешил на пожар. Он мчался к своей Мэри.

Стремительно взбежав на второй этчж. капитан подошел к двери спальни и поднял руку, чтобы постучать, но тут же опустил ее.

Искушение покончить с затянувшимся недоразумением в одночасье было велико, но он знал, что должен подождать. Стоит ему попросить впустить его, и она решит, что ему нужно лишь ее тело.

Так и не решившись войти, он наконец отошел от двери.

Мэри Эллен не спала и из своей спальни слышала, что капитан вернулся. Она без труда догадатась, что он стоит у ее двери. Гадая о том, что мешает ему постучать, мечтая поскорее увидеть его и одновременно радуясь тому, что он не постучал, она опустилась на колени и прижала ухо к двери.

Клей Найт зашел в свои апартаменты и тихо прикрыл за собой дверь, потом сбросил мокрый китель и зажег сигару. В сумрачной гостиной он нервно шагал по комнате, и горькое сомнение постепенно вытесняло весь тот восторг, который овладел им после исповеди Лоутона.

Обретенная правда, какой бы чудесной она ни была, ничего не меняла – слишком много времени прошло. И с чего он решил, что Мэри Эллен все еще есть до него дело? Он стал ей безразличен, и она сама не раз ему об этом говорила. К тому же своими действиям в последнее время, даже если говорила она не вполне искренне, он наверняка сумел убить в ней остатки того чувства, которое она питала к нему.

Он действовал жестоко и подло, не выказывая ни малейшего уважения к ней, холодно соблазнил ее и использовал так, словно она была одной из девиц, подвизавшихся в «Энтале».

Мучимый стыдом, с разбитым сердцем, Клей в конце концов пришел к тому простому выводу, что все разговоры о случившемся когда-то не имеют теперь никакого смысла.

Слишком поздно возвращать потерянное.

Слишком поздно.

 

Глава 36

На следующий день, в полдень, когда Мэри Эллен обмывала лежачего раненого за ширмой в палате для тяжелораненых, ей сообщили, что к ней пришли.

Высунув голову из-за ширмы, Мэри Эллен равнодушно поинтересовалась:

– Аманда, кто там?

– Не знаю. Внизу вас ждет джентльмен, который говорит, что должен поговорить с вами немедленно, – услышала она в ответ. – Я вас тут подменю, а вы идите к нему.

– Спасибо. – Мэри кивнула санитарке, а потом ободряюще похлопала раненого по плечу: – Не бойтесь, Аманда о вас позаботится.

Торопливо помыв руки, Мэри Эллен пригладила волосы и убрала выбившиеся пряди под косу, уложенную вокруг головы, потом бегом спустилась вниз... И вдруг удивленно застыла.

Дэниел Лоутон, сделав шаг ей навстречу, решительно взял ее под руку:

– Прости, но я должен поговорить с тобой.

– О, я очень занята и...

– Пожалуйста. – Он повел ее к выходу и вниз по ступенькам на улицу.

– В чем дело? – раздраженно поинтересовалась Мэри Эллен.

– Умоляю тебя, слушай и не перебивай. – Лицо Лоутона стало серьезным.

Он рассказал ей все.

Мэри Эллен с недоверием смотрела на человека, который некогда был ее мужем, а теперь признавался в ужасном обмане. Он сообщил ей, как накануне рассказал Клею о том, что на самом деле произошло много лет назад. Пока он говорил, Мэри Эллен слушала как завороженная, губы ее приоткрылись, в расширенных глазах стоял ужас.

– Твой отец убедил тебя, что Найт никогда тебя не любил, а лишь бессовестно использовал, чтобы получить направление в Аннаполис, и в это же самое время он сказал Найту, что ты упала в мои объятия, не успел он уехать.

– Не может быть, – в отчаянии пробормотала Мэри Эллен.

– Найт был в таком же смятении, как и ты, и теперь он так же несчастен.

– Но если это правда... почему тогда он не попытался со мной связаться?

– Конечно, он пытался. Он писал тебе письма, и ты писала ему, но вся ваша переписка перехватывалась и уничтожалась.

– Ты хочешь сказать, что Клей не получил ни одного моего письма?

– Ни одного.

– Господи! – Мэри Эллен беспомощно затрясла головой. – Так все это время он думал, что я... – Она всхлипнула: – Господи, почему? Почему папа совершил такой ужасный поступок?

– Он, разумеется, хотел сделать как лучше, ведь, по его мнению, Клей Найт был значительно ниже тебя по положению, а какой отец не хочет для дочери лучшей доли. – Лоутон, печально улыбнулся. – Вот поэтому он и призвал на помощь меня.

От услышанного у Мэри Эллен закружилась голова.

– Но – ты – как же ты согласился?

Дэниел вздохнул:

– Я тогда очень сильно тебя хотел, и мне было на все наплевать – лишь бы ты была со мной. Согласись, ты так никогда и не стала моей. Ты всегда принадлежала Клею Найту.

– Да. – Мэри Эллен задумчиво кивнула. – Так оно и есть.

– Прости, что я слишком долго молчал. Вчера я рассказал об этом Найту, а потом подумал, что он может ничего тебе не сказать, решив, что уже слишком поздно. В этом случае ты никогда бы не узнала правду. Вот почему я пришел сюда и сам тебе все рассказал.

Когда Дэниел закончил, Мэри Эллен улыбнулась, надежда понемногу стала воскресать в ее сердце. Внезапно она бросилась на шею ошеломленному Дэниелу и крепко обняла его:

– Огромное тебе спасибо!

– Спасибо? Но... Ты хочешь сказать, что не ненавидишь меня?

– Ненавижу? Да я всех на свете люблю!

Пробежав весь путь от госпиталя до Лонгвуда, Мэри Эллен взлетела по ступеням к парадной двери и громко позвала Клея. Она обежала дом, повторяя его имя, и даже невзначай разбудила мирно дремавшего Тайтуса.

– Капитан Найт внизу, в конюшне...

Мэри Эллен успела выскочить за дверь до того, как Тайтус закончил предложение, и полетела через северный газон так, что юбки запорхали. От быстрого бега шпильки вылетели из ее волос и длинная коса упруго взлетела ей на спину.

Запыхавшись, Мэри Эллен вошла в сумрачную тесную конюшню. Клей стоял к ней спиной, голый по пояс, и чистил щеткой своего жеребца.

С трудом проглотив комок, прижав ладонь к колотящемуся сердцу, она тихо окликнула его:

– Клей!

Он медленно обернулся и встретился с ней взглядом. Мрачное лицо его прояснилось, губы изогнулись в широкой улыбке.

– Ты все знаешь, – произнес он, и это было утверждение, а не вопрос.

– Да, знаю! – подтвердила она. – Дэниел мне рассказал.

Уронив щетку на пол, Клей раскинул руки, Мэри Эллен бросилась к нему. Крепко сжимая друг друга в объятиях, они перемежали страстные поцелуи со столь же страстными объяснениями в любви.

– Клей, милый, – задыхаясь, попросила Мэри Эллен, – пойдем домой...

– А по-моему, это слишком далеко, – пробормотал он, целуя ее в горло.

Они и в самом деле не могли ждать и, жарко целуясь и шепча друг другу признания, опустились на покрытый соломой пол. Стоя на коленях в лучах яркого солнечного света, проникавшего сюда сквозь щели в дощатых стенах, они стали торопливо раздевать друг друга.

Наконец Клей откинулся на пятки, развел колени и протянул руки к Мэри Эллен. Она с радостью ответила на его призыв, вскарабкавшись верхом на его бедра. Вцепившись в его широкие плечи, она медленно опустилась на него. Обхватив ладонями ее бедра, Клей наклонил голову и, поцеловав в грудь, вошел в нее, а Мэри Эллен, обвив руками его шею, сжав ягодицы, замотала головой от наслаждения. На раскрасневшемся лице ее сияла улыбка чистой радости.

Они торопливо, лихорадочно любили друг друга на покрытом соломой полу, и хотя черный жеребец Клея нервно пританцовывал, тревожно ржал и фыркал, тряся большой головой, любовники не обращали на него никакого внимания.

Они быстро достигли оргазма, после чего Клей поднялся на колени, увлекая за собой Мэри Эллен. Сильной рукой поддерживая ее ягодицы, все еще слившись с ней, он опустил ее на солому и оказался сверху.

Несколько долгих мгновений он неподвижно лежал на ней, пока Мэри Эллен довольно вздыхала и потягивалась. Глаза ее были закрыты, руками она лениво поглаживала черные шелковистые волосы у него на затылке.

Поцеловав ее в мочку уха, Клей ласково сказал:

– Выходи за меня замуж, Мэри Пребл.

Мэри Эллен открыла затуманенные глаза и улыбнулась:

– Конечно, я выйду за тебя, Клей Найт, вот только когда?

– Сегодня.

– Да! – возбужденно воскликнула она. – Давай оденемся и...

– Подожди, любимая. – Мэри Эллен почувствовала, как он шевельнулся, потом приподнялся над ней с хитрой улыбкой на чувственных губах, и она ощутила, как он наливается в ней и твердеет. Его движения стали более настойчивыми, более глубокими. Теперь Мэри Эллен со вздохом закинула ноги ему за спину.

На этот раз они любили друг друга неспешно, но не менее рьяно, словно оба изголодались друг по другу и не могли насытиться. Они смотрели друг другу в глаза, двигаясь в неспешном чувственном ритме, и души их были слиты в одну, как в одно соединились их тела.

И сердца, и умы их были слиты в гармоничном единстве. Они понимали друг друга без слов, в молчаливом согласии продлевая наслаждение и задерживая развязку. Мэри Эллен трепетала при одной мысли о том, что он будет ее учителем все долгие и счастливые годы их брака.

Наконец ни у нее, ни у него не осталось сил ждать.

– Сейчас, милый, – выдохнула Мэри Эллен.

– Да, – хрипло пробормотал Клей.

Мэри Эллен вцепилась в скользкое от пота плечо, чтобы не закричать, когда он со стоном задрожал в спазмах.

Но вот все закончилось, и теперь оба, потные и без сил отдыхали, лежа на соломе.

Подняв голову, Клей улыбнулся:

– Мэри Эллен, сладкая моя, мне было так здорово, что я в какой-то момент чертовски испугался.

– Испугался? Ты? – недоверчиво покачала головой Мэри Эллен. – А мне казалось, это я умираю!

Они дружно засмеялись, а когда успокоились, Мэри Эллен осторожно поинтересовалась:

– Как насчет предложения руки и сердца, Клейтон Террел Найт, – оно еще в силе?

Клей усмехнулся. Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее сверху вниз, потом вынул соломинку из ее порядком растрепавшейся косы и, вдруг перестав улыбаться, торжественно произнес:

– Я люблю тебя, Мэри Пребл, от всей души и от всего сердца.

– Неужели ты скучал по мне так же, как я скучала по тебе?

– Каждый день казался мне годом.

– Мне тоже, – честно призналась она.

– Я никогда не переставал тебя любить, Мэри, ты не представляешь, как мне приходится сожалеть о тех жестоких словах и поступках, которые я совершил с тех пор, как вернулся сюда. Мне было очень больно, и я хотел сделать больно тебе. Но все равно ты должна простить меня, даже если я и не заслужил прощения. Клянусь, я сожалею обо всем, что было. Выходи за меня замуж, любимая, и позволь мне загладить вину перед тобой. Скажи мне, что ты будешь моей женой, и я обещаю тебе любить и пестовать тебя до конца жизни.

– О, Клей! – Слезы счастья наполнили темные глаза Мэри Эллен. – Все, о чем я мечтала, – это стать твоей женой. Я так тебя люблю, что без тебя просто умру.

– Не плачь, любимая, – нежно произнес он. – Не надо больше слез.

Она заморгала, отгоняя слезы, улыбнулась и сказала:

– Ты помнишь, что сказал мне в беседке, когда поцеловал меня в первый раз?

Клей улыбнулся и покачал головой, а затем повторил слова, произнесенные много лет назад:

– Ты моя, отныне и навсегда. Ты в моем сердце. Ничьи губы не должны целовать тебя, кроме моих, ничьи руки не должны тебя обнимать, кроме моих. – Он замолчал, потом озорно улыбнулся и спросил ее, точь-в-точь как тогда: – Ты понимаешь?

– Понимаю, – подтвердила она, польщенная тем, что он помнил все слово в слово. – А теперь поцелуй меня, как тогда.

Он наклонил голову и нежно прижался губами к ее губам.

– Мы поженимся прямо сегодня и наверстаем все те года, которые потеряли. Что ты скажешь, любимая?

– Да, да и еще раз да!

 

Глава 37

В пять часов вечера того же дня Мэри Эллен Пребл стояла у алтаря в качестве невесты капитана Клейтона Террела Найта, а седовласый капеллан совершал венчальный обряд.

Солнечный свет, струясь в высокие стрельчатые окна с цветными витражами и освещая молодоженов мягким таинственным светом, придавал всему, что происходило, мистический оттенок, словно сами ангелы озарили молодых небесным сиянием.

Стройная невеста выглядела совсем юной в простом летнем платье в горошек с глубоким вырезом. Светлые волосы ее, свернутые в высокий узел, украшал черепаховый гребень. В одной руке она держала потрепанную Библию в белом кожаном переплете, в другой – маленький убранный кружевами букет.

Высокий черноволосый жених выглядел настоящим бравым воякой в белой летней накрахмаленной форме, широкую грудь его украшали боевые награды, латунные пуговицы отсвечивали золотом, а снежно-белые перчатки он заткнул за кушак.

Слева от Мэри стояла Ли Томпсон, держа в руках букет роз, справа от Клея – юный энсин Джонни Бриггз. Сияющий свидетель сжимал в затянутой в белую перчатку руке золотое обручальное кольцо.

На скамьях из черного дерева расположилось несколько приглашенных, и среди них старый верный Тайтус, который то и дело прикладывал большой белый платок к глазам. Мэтти в самом своем лучшем платье сидела рядом с ним, а далее примостились тщательно отмытые ребятишки Ли Томпсон; следуя строгим наставлениям матери, они вели себя тихо и смотрели во все глаза, как жених и невеста торжественно дают друг другу брачные клятвы.

Когда Клей надел обручальное кольцо на палец Мэри Эллен, она увидела в его серебристых глазах слезы, и сердце ее тотчас же наполнилось таким сильным ответным чувством, что ей стало трудно дышать. Еще никогда она не видела Клея плачущим.

Слезы счастья потекли у нее по щекам. Тонкие пальчики ее сжали худощавую смуглую кисть Клея, когда он тихим голосом стал повторять свадебные клятвы:

– Пока смерть не разлучит нас...

На один краткий миг счастье Мэри Эллен омрачилось: внезапно она осознала со всей отчетливостью, что ее муж может погибнуть на войне, которая все еще продолжалась!

Но страх испарился с той же стремительностью, едва капеллан объявил, что Клей может поцеловать жену, и Мэри Эллен радостно отдала себя в надежные объятия супруга.

Гости посыпали молодых рисом, когда те шли к выходу из капеллы, а матросы, которыми командовал капитан Найт, встретили их радостными криками, смехом и свистом.

Улыбаясь, капитан усадил молодую жену в поджидавший их экипаж и сам сел рядом с ней. Молодожены держались за руки и смеялись всю дорогу до отеля, а грохот жестяных банок и старых туфель, подвешенных к заднику кареты, громко извещал об их приближении.

На улице люди оборачивались в их сторону и показывали на них пальцами, некоторые с любопытством заглядывали в окна кареты, но ни Мэри Эллен, ни Клейтону Террелу Найту не было до этого никакого дела.

У самого роскошного отеля Мемфиса, «Гейосо-Хаус», карета остановилась. Молодоженов немедленно проводили в роскошный люкс, специально убранный к их прибытию. Для других гостей отель был закрыт вот уже несколько месяцев, поскольку его передали в полное распоряжение Армии Союза, но капитану Найту, командующему оккупационными силами, достаточно было издать приказ – и роскошный люкс, занимавший угол четвертого этажа, немедленно освободили, чтобы молодожены могли провести в нем первую брачную ночь.

После изысканного ужина с пятью переменами блюд молодые разделись и, проигнорировав громадную мраморную ванну с серебряным смесителем, воспользовались душем с горячей водой. Это новомодное изобретение, которым мог похвастаться единственный в городе отель, было достаточно просторным для двоих, особенно если эти двое предпочитали стоять так близко, что их обнаженные скользкие от воды тела касались друг друга.

Счастливые, как никогда в жизни, Мэри Эллен и Клей смеялись и пели, намыливая друг друга под горячим душем. Наконец смех угас, громкое пение стало тише, нежнее, а затем и вовсе прекратилось. Мыло упало на пол, а оничлояли под горячими струями, целуясь, лаская друг друга и вздыхая.

– Я не уверена, что у нас получится, милый, – с сомнением в голосе сказала Мэри Эллен, моргая, чтобы разглядеть его в горячем пару, когда Клей прижал ее спиной к скользкой мраморной стене, и его напряженная плоть прижалась к ее голому влажному животу.

– Доверьтесь мне, миссис Найт. – Он наклонился и жадно поцеловал ее. Язык его скользнул в глубь ее рта, пробуя ее на вкус, а руки заскользили по стройному влажному телу.

Нe прекращая целовать, клей закинул ее руки себе за шею, а сам положил ладони на тонкую талию и чуть приподнял Мэри Эллен. Присев на корточки, он свободной рукой направил в нее член.

– О, Клей! – пробормотала она, откинув голову назад, словно хотела вжаться затылком в стену душа.

Как это было необычно, как волнующе – заниматься любовью стоя в мраморном душе, таком горячем, что она едва могла разглядеть своего мужа, делавшего с ней такие чудесные вещи!

– Как ты думаешь, Клей, сколько будет стоить установить в Лонгвуде душ?

Он усмехнулся, нагнулся и поцеловал ее в раскрытые губы, затем сжал твердые ягодицы и вошел в нее всей своей гранитной твердостью.

Когда к обоим одновременно пришла разрядка, они и не думали заглушать стоны экстаза, и лишь после того, как дрожь в ее теле немного унялась, Мэри Эллен, прижавшись спиной к мокрой стене душевой, заскользила вниз. Глаза ее были закрыты, она чувствовала себя слишком утомленной, чтобы шевелиться, так что Клею пришлось осторожно взять ее под руку и помочь встать под струи. Сам он встал позади нее и смыл с нее все остатки их любви.

Теперь оба они стали чисты, как новорожденные, и Клей помог своей молодой жене выйти из душа, а затем вытер их обоих насухо махровыми полотенцами.

Поблагодарив его, Мэри Эллен потянулась за атласной ночной сорочкой и кружевным пеньюаром, который она так тщательно упаковала, чтобы взять в отель.

– Тебе это не понадобится, – со смехом заверил ее Клей.

Внезапно застеснявшись своей наготы, Мэри Эллен прижала к себе сорочку.

– Прошу тебя, – сказала она тоненьким голосом, – в ней я буду лучше себя чувствовать.

– Тогда надень ее, детка. – Клей ласково потрепал ее по щеке. – А когда ты оденешься, мы пойдем на балкон и посмотрим, как садится солнце.

Потом они стояли перед открытым окном и смотрели на зеленые холмы Теннесси. Жаркое августовское солнце уходило за горизонт, оставляя красную дорожку на поверхности реки.

Внезапно Клей вздохнул, словно его широкая грудь не могла вместить всего того почти невыносимого счастья, которое так неожиданно свалилось на него. И тут же подумал о смерти. Его ведь тоже могли убить на войне, как это случилось со многими его товарищами...

Впрочем, все печальные мысли тут же вылетели у него из головы, когда красавица жена обвила руками его обнаженный торс и прижалась к нему щекой.

– Я люблю тебя, – прошептала она, – и не могу представить, что бы делала без тебя.

Его мышцы невольно напряглись.

– Веришь ли, не было такого дня, который бы я прожил, не думая о тебе, не желая тебя, не любя тебя.

– Верю, милый. – Мэри Эллен кивнула. – Со мной было то же. – Она нежно прикоснулась к его лицу: – Обещай, что ты никогда больше меня не покинешь.

Клей невольно вздохнул:

– Этого я не могу тебе обещать, зато обещаю любить тебя всю оставшуюся жизнь.

– И я тебя. – Она снова прижалась щекой к его обнаженной груди.

– А как насчет заката? – Клей наконец улыбнулся, потом осторожно отстранил Мэри Эллен и, подвинув к окну диван с изящно изогнутой спинкой, жестом предложил Мэри ссегь, а потом опустился на диван рядом с ней и, расстегнув крохотные крючки у ворота, удерживающие вместе полы кружевною пеньюара, развел в cтороны невесомую ткань, открыв взгляду сверкающую атласную ночную сорочку цвета шампанского. – Господи, какая же ты красивая! – восхищенно воскликнул он. – И ты моя. Я все никак не могу в это поверить.

– А ты поверь. – Она звонко рассмеялась, и тут же оба замолчали. Только обнаружив, что ее ненасытный супруг уснул. Мэри Эллен позволила себе улыбнуться. Во сне черты его лица утратили напряженную жесткость, и он снова стал напоминать того красивого мальчика, в которого она когда-то влюбилась.

Сидя рядом, Мэри Эллен баюкала на коленях его черноволосую голову, наслаждаясь драгоценными минутами счастья. Она вздохнула при мысли о том, что ни один мужчина не в состоянии понять эти мгновения близости, лишенные какого бы то ни было сексуального подтекста, но доставляющие женщине куда больше удовольствия, чем самые страстные любовные соития.

 

Глава 38

Время остановилось.

Мгновение длиною в вечность.

Летний день медленно угасал, когда Клей, открыв глаза, озорно улыбнулся ей.

Он поднял руку, обхватил ее за шею и сказал низким проникновенным голосом:

– Отныне и впредь первое, что я хочу видеть, просыпаясь, – это твое лицо. Полагаю, ты можешь мне это устроить.

– Я очень постараюсь, – искренне пообещала она и, наклонившись, поцеловала его.

По молчаливому согласию они переместились в спальню, на большую удобную кровать, и в сгущающихся сумерках любили друг друга нежно и неторопливо, а потом лежали рядышком, взявшись за руки, и разговаривали, делясь мечтами и планами до глубокой ночи. Пообещав друг другу, что каждую годовщину свадьбы будут отмечать здесь, в этом отеле, в этой самой кровати, они сладко уснули.

Первое, что увидела Мэри Эллен, проснувшись наутро, – это лучистый взгляд Клея. Она задрожала от восторга, сердце ее забилось сильнее, когда он крепко прижал ее к себе.

– Доброе утро, любовь моя. – Он нежно поцеловал ее.

В полдень молодожены, покинув отель, вернулись в Лонгвуд, который снова стал для них тем, чем был изначально, – семейным очагом. В качестве свадебного подарка жене Клей перевел своих подчиненных в долго пустовавший особняк на Мэдисон-авеню, и в Лонгвуде не осталось людей в форме. Теперь весь дом оказался в распоряжении молодоженов.

В Теннесси началось индейское лето со всеми полагающимися радостями – купанием в реке, катанием на качелях, игрой на фортепьяно и пением по вечерам, игрой в карты в кабинете отца и в крокет на зеленой лужайке. Они потягивали лимонад со льдом на тенистой веранде и катались в лесу на могучем черном жеребце Клея, а еще гуляли, взявшись за руки, по городским улицам.

Купив арбуз, они лакомились сочными ломтями на веранде, выходящей в сад за домом, и валялись на траве возле старых солнечных часов, глядя на звезды.

Вдыхая жизнь полной грудью, они радовались, как волшебному чуду, самым простым вещам и ощущали себя счастливыми уже потому, что были вместе.

А как радовались они, встречая друг друга по вечерам! Мэри Эллен по-прежнему работала санитаркой в госпитале, а у Клея было немало своих обязанностей, но обоим удавалось выкраивать время друг для друга. Не раз бывало, что в полдень Клей покидал штаб-квартиру на Мэдисон-авеню, чтобы заглянуть к Мэри Эллен в госпиталь, и на заднем дворе больницы они вместе обедали на траве, под тенистым деревом, хлебом с сыром или жареным мясом.

В конце дня он неизменно встречал ее у ворот госпиталя. Иногда они шли прямо домой, в Лонгвуд, иногда они ужинали в одном из ресторанов Мемфиса, меню которых по случаю войны было более чем скромным.

Клей и Мэри Эллен предпочитали не думать о том, что ждет их впереди, они жили настоящим, наслаждаясь каждой минутой своего счастья, беспечные, словно дети, и, словно дети, безоблачно счастливые.

 

Глава 39

В октябре осень наконец вступила в свои права и листва на громадных белых дубах сменила цвет. Начался листопад. Солнце уже не палило нещадно, лучи его скользили откуда-то сбоку, не такие яркие, не такие жгучие.

Теперь в закатные часы река казалась выкованной из меди, но этот цвет держался недолго, его сменял кроваво-красный – это солнце садилось за западный берег.

Разноцветные листья осыпали водную гладь, и широкие воды неспешно несли их вниз по течению. Пройдет еще совсем немного времени, и вдоль берегов образуется тонкая кружевная ледяная корочка, хрупкая и прозрачная; тогда ночи станут холодными и мрачными, знаменуя собой приход зимы.

Ни Клей, ни Мэри Эллен не заговаривали о неизбежном расставании, но оба чувствовали, что первое Рождество их супружества они проведут врозь. Клей и сам удивлялся тому, что пробыл в Мемфисе так долго, он в любую минуту ожидал приказа покинуть город и отправиться на фронт.

Наступил ноябрь, холодные ветры задули с севера, а между тем Мэри расцветала как цветок весной. Темные глаза ее светились каким-то внутренним теплым светом, на бледных щеках появился румянец. Клей не знал, кажется ли ему или на самом деле жена хорошеет день ото дня и выглядит все счастливее. Он и понятия не имел о том, что этот внутренний свет, этот блеск в глазах имел свое объяснение. Мэри Эллен хранила чудесную тайну.

Она подозревала, что беременна, но не хотела ничего говорить мужу, пока не будет уверена в этом.

В первых числах ноября Мэри Эллен записалась на прием к доктору Кейну, с которым рука об руку трудилась в госпитале, и тот подтвердил ее догадку.

– Вы в самом деле беременны, миссис Найт. Полагаю, ребенок должен родиться в начале июня.

– Ах, доктор! – воскликнула Мэри. – Я так вам благодарна.

– Не меня вам надо благодарить, а вашего мужа. – Кейн добродушно улыбнулся. – Должно быть, вы зачали в первую брачную ночь, – задумчиво проговорил он, загибая пальцы, и Мэри Эллен почувствовала, что краснеет.

– Похоже на то. – Вскочив со стула, она уже хотела покинуть тесный кабинет, но врач остановил ее:

– Подождите. Сядьте, и давайте немного поговорим. Мэри Эллен кивнула и послушно села. – В чем дело, доктор Кейн? Почему вы нахмурились?

– Разве? А я и не заметил. – Кейн наклонился над столом и не спеша снял очки. – Не хочу вас расстраивать, но врачебный долг велит мне сообщить вам, что у вас могут быть очень трудные роды. Некоторые женщины созданы для того, чтобы рожать детей, иные – нет.

Теперь Мэри Эллен тоже нахмурилась:

– Я что, не могу...

– Конечно, можете. Просто когда наступит срок, вам, возможно, придется перенести немало страданий...

– И это все? – Лицо Мэри Эллен снова сияло, она быстро поднялась. – Я могу пережить боль, как и любая другая женщина. – Темные глаза ее возбужденно блеснули. – Не бойтесь, я не стану вести себя как капризный ребенок.

– Знаю. – Кейн кивнул. – Только обязательно позаботьтесь о том, чтобы при первых же схватках послали за мной.

– Я непременно так поступлю, доктор. С нетерпением жду нашего свидания в назначенный счастливый день!

Мэри Эллен прямо-таки не терпелось сообщить Клею, что у них будет ребенок.

Этот день тянулся особенно долго, и, когда работа в госпитале закончилась, она надела длинный шерстяной салоп, накинула на голову капюшон и вышла на крыльцо.

Молодой адъютант Найта энсин Бриггз тут же шагнул ей навстречу:

– Добрый вечер, миссис Найт. – Он приветливо улыбнулся. – Капитан Найт пока занят и просил меня отвезти вас домой. – С этими словами энсин кивнул в сторону ожидавшего экипажа.

– Спасибо, Бриггз. – В голосе Мэри Эллен прозвучало разочарование, вызванное невозможностью поделиться с Клеем чудесной новостью немедленно, но оно вскоре прошло. Так даже лучше, гораздо лучше. Разве не замечательно сказать Клею об этом, когда они останутся вдвоем? Клей, конечно, будет счастлив не меньше, чем она.

Ни насупленное небо, ни ледяной дождь не смогли испортить Мэри Эллен настроение. Всю дорогу до Лонгвуда она улыбалась, а когда вошла в дом, то, протянув верному Тайтусу салоп, первым делом спросила, где ее муж.

– В кабинете, – коротко ответил Тайтус, и Мэри, ослепленная счастьем, бросилась туда, даже не заметив озабоченности в глазах старика.

Но едва она вошла в освещенный огнем камина кабинет, как сразу все поняла. Холодок страха побежал у нее по спине – то, чего она боялась вот уже много недель, случилось. Хотя Мэри Эллен гнала от себя мысль о неизбежном расставании, правда была слишком очевидной.

Клей уезжает.

Увидев жену в дверях кабинета, Клей поднялся. Выражение его лица вмиг стало иным – мягче, нежнее.

Едва он обошел массивный стол, как Мэри Эллен бросилась ему навстречу. Клей прижал ее к себе и стал гладить по светлым волосам.

Мэри Эллен казалось, что она вот-вот утонет в своем горе. Ей хотелось крикнуть ему, чтобы он молчал, чтобы не произносил вслух роковых слов, но она знала, что это бесполезно.

И все же он не мог покинуть ее, покинуть сейчас, когда она ждет от него ребенка и он, как никогда, нужен им обоим.

Мэри Эллен ничего не сказала, она лишь втянула носом воздух, чтобы его запах остался с ней до того дня, как он вернется к ней.

Касаясь губами ее виска, Клей сказал:

– Любовь моя, я уезжаю из Мемфиса.

Не желая его отпускать, она крепче сжала его в объятиях.

– Куда?

– Я принимаю командование броненосцем «Кейро» – он стоит на реке Язу – это вниз по течению Миссисипи.

– Когда? – спросила она еле слышным шепотом. Клей взял ее лицо в ладони и посмотрел ей в глаза.

– Сегодня ночью.

Мэри Эллен с трудом сохраняла самообладание.

– Я помогу тебе упаковать вещи.

– Все уже сделано.

– Да, ну тогда...

– Перед тем как я уеду, – перебил ее Клей, – полюби меня еще раз, любимая.

Мэри Эллен попыталась улыбнуться, но попытка не удалась.

– С удовольствием, капитан Найт.

Рука об руку супруги-любовники поднялись на второй этаж. В спальне с зеркалами с золоченых рамах в мраморном камине ярко горел огонь. Тяжелые шторы из дамасского шелка заранее опустили, и в просторной комнате было тепло и уютно.

Мир с его проблемами остался снаружи, он не мог сюда проникнуть, но все равно Мэри Эллен не стала выдавать мужу свою чудесную тайну – она решила надежно спрятать ее в своем сердце, чтобы не тревожить его на прощание. Раздевшись, Мэри Эллен вскарабкалась на пуховую перину. Она не спускала любящих глаз с мужчины, который готовился к тому, чтобы присоединиться к ней, собираясь раскрыть ему не одни лишь свои объятия, но душу и сердце.

Их тела, освещенные пламенем, отражались в зеркалах, когда Клей вошел в Мэри Эллен со словами:

– Сердце мое никогда тебе не изменяло и никогда не изменит. Ты привязала меня к себе узами крепче тех, что может порвать разлука. Всегда помни об этом, Мэри. Единственная, кого я когда-либо любил, – это ты.

Когда они вышли из спальни, дождь перешел в холодную изморось, но свинцовые облака все так же закрывали низкое небо. У подножия лестницы Клей сказал:

– Я не хочу, чтобы ты провожала меня до пристани, Мэри.

Она улыбнулась:

– Боишься, что я могу заплакать и скомпрометировать тебя?

– Нет, боюсь заплакать сам.

– Позволь проводить тебя хотя бы до ворот.

Кивнув, он помог ей надеть плащ, затем надел шинель. Тайтус вышел в фойе, и Клей, крепко пожав ему руку, сказал:

– Тайтус, я хочу попросить тебя о чем-то очень важном.

– Все, что угодно, капитан.

– Присмотри хорошенько за Мэри.

– Я непременно сделаю это, – пообещал Тайтус и поклонился: – А вы поберегите себя.

– Постараюсь. До свидания, старина.

Взяв Мэри Эллен под руку, Клей повел ее к выходу. По дороге он сообщил ей, что оставил двух своих надежных людей в Лонгвуде для ее охраны.

– Джонни Бриггза ты уже знаешь, как и энсина Дейва Грейбилла, – они оба отличные парни, и если тебе что-нибудь понадобится, непременно помогут. Я буду посылать тебе свое жалованье, но если все же деньги кончатся, у меня открыт счет в Национальном банке Мемфиса на Фронт-стрит. Снимай столько, сколько тебе понадобится.

Когда они подошли к воротам, Клей задумчиво потер лоб:

– Может, я о чем-то забыл?

– Нет-нет, – заверила его Мэри Эллен. – Ты обо всем позаботился.

Черный конь капитана нетерпеливо бил копытом, он словно догадывался, что им с хозяином предстоит долгий путь.

Обернувшись к Мэри Эллен, Клей спросил:

– Может, ты что-нибудь хочешь мне сказать?

«Да! Да, мне есть что сообщить тебе! Я жду от тебя ребенка!» Ей хотелось произнести эти слова, но она промолчала.

– Нет, ничего. Со мной все будет в порядке, и тебе не нужно беспокоиться, пожалуйста.

– Тогда поцелуй меня, – сказал он и заключил ее в объятия.

Мэри Эллен поцеловала Клея так, чтобы он почувствовал, как сильно она любит его – всем сердцем, всей душой. Потом она отступила, давая ему возможность сесть на коня, а когда Клей был уже в седле, она вновь подошла к нему, подняла руку и прикоснулась к обтянутому синим сукном бедру мужа.

Сердце капитана Найта сжалось от боли. Он не хотел покидать ее вновь.

– Ты – в моем сердце. Всегда помни это, Мэри, – тихо сказал он. – Я люблю тебя, и я к тебе вернусь.

Мэри Эллен улыбнулась ему сквозь застилавшие глаза слезы.

– Обещай мне, что останешься жив.

– Обещаю. – Он наклонился и, поцеловав ее на прощание, вонзил шпоры в бока коня.

 

Глава 40

Мэри Эллен стояла под моросящим дождем и смотрела вслед уезжавшему мужу. Когда Клей свернул на Ри-вер-роуд, она сказала себе, что пора возвращаться.

Но не могла повернуть назад.

Даже когда всадник и конь превратились в черную точку и точка растворилась в сером тумане, она не смогла заставить себя уйти и лишь поднялась повыше, чтобы лучше видеть то, что происходило на реке.

Внезапно она услышала, как старый Тайтус окликнул ее, и, нахмурившись, посмотрела на согбенного старика, который, опираясь на палку, шел к ней. Однако когда он показал ей бинокль, она благодарно улыбнулась ему.

– Тайтус, похоже, ты прочел мои мысли.

– Капитан Найт велел мне за вами присматривать, и я буду делать то, что мне велели, так и знайте. Если вы не вернетесь домой в ближайшие несколько минут, я, пожалуй, найду ивовый прут покрепче, обстругаю его и надаю вам, миссис, по ногам, вот так-то.

Мэри Эллен чуть не засмеялась, представив, как Тайтус обстругивает ивовый прут. Она не могла представить, что этот добрейший и тишайший старик, который за всю жизнь мухи не обидел, станет стегать ее по ногам.

– Обещаю быть послушной девочкой. – Мэри Эллен серьезно кивнула. – Дай мне только хоть мельком увидеть Клея на пристани.

Вздохнув, Тайтус неодобрительно покачал седой головой, а потом зашагал прочь, бурча себе под нос:

– Никто меня не слушает, никто и внимания не обращает на то, что я говорю. Если бы меня слушали, тогда бы не было многих несчастий...

Улыбнувшись, Мэри тут же направила бинокль на пристань.

Ни баржи, ни торговые суда ее не интересовали, но наконец среди столпотворения она нашла тот, который был ей нужен, – «Эндрю Джексон».

Сжимая в озябших руках бинокль, она выискивала Клея, но едва он попал в поле ее зрения, руки у нее задрожали и картинка затуманилась.

– Тысяча чертей! – громко сказала Мэри Эллен, разозлившись на себя, и, как ни странно, это помогло – теперь она ни на миг не упускала Клея из виду.

Как только капитан взошел на борт, навстречу ему вышел боцман, и Клей передал ему шинель, китель, саквояж и жеребца. В свинцовое дождливое небо взметнулся столб пара, колеса начали вращаться, молотя воду, громко ударил колокол, и корабль стал медленно отчаливать от пристани, направляясь на середину реки.

Клей ловко взбежал на верхнюю палубу, кивнул лоцману и прошел на капитанский мостик.

К тому времени как свет холодного дождливого ноябрьского дня стал меркнуть, спешащий на юг пароход с зажженными габаритными огнями оказался как раз напротив Лонгвуда. Отлично видимый в мощный бинокль Клей Найт в полном обмундировании стоял на капитанском мостике – одинокий силуэт в туманном сумраке, неподвижный, как статуя. Мокрое от дождя лицо его было обращено к береговым холмам.

Ком стремительно рос в горле Мэри Эллен, пока она смотрела, как старушка Миссисипи холодным ноябрьским вечером уносит от нее ее любимого мужа.

– О, Клей, пожалуйста, вернись ко мне! – одними губами прошептала она.

К восторгу и изумлению Мэри Эллен, высокий черноволосый мужчина, к которому она обращалась, поднял руку и помахал ей. Он ее разглядел! Он знал, что она здесь!

Смеясь и плача, Мэри Эллен подняла вверх руку и изо всех сил начала размахивать ею. Мощная оптика помогла ей увидеть озорную улыбку у него на лице. Она сложила губы бантиком, поднесла к ним пальцы и послала ему воздушный поцелуй. Он ответил ей тем же: поднес обе руки к губам, поцеловал их и взмахнул ими.

Потом его и сам корабль поглотил ночной туман.

Мэри Эллен опустила бинокль. Она дрожала от холода и страха.

Клей исчез, и, возможно, навсегда.

Пока Клей находился с Мэри Эллен в Лонгвуде, войны будто и не существовало, но теперь, когда его не стало рядом, боевые действия постоянно присутствовали в ее мыслях. Она стала запоем читать газеты и каждый день спешила на встречу с энсином Бриггзом, чтобы узнать у него последние новости о ходе сражений на юге.

Сердце Мэри Эллен чуть не остановилось от страха, когда незадолго до Рождества в Мемфиса прошел слух о том, будто «Кейро» – судно, которым командовал Клей, – двенадцатого декабря пошло ко дну. Неделю она была ни жива ни мертва, ожидая дальнейших известий, но наконец в штаб-квартиру юнионистов в Мемфисе поступило донесение, о котором энсин Бриггз поторопился сообщить Мэри Эллен – имя капитана Найта не упоминалось среди погибших и раненых.

Через несколько дней Мэри Эллен получила короткое письмо от Клея, в котором он писал, что жив и здоров и находится на пути в Арканзас, где должен присоединиться к флоту контр-адмирала Дэвида Портера, так что она может не волноваться за него.

Мэри Эллен покачала головой. Ну как тут не заволноваться? Она ни минуты не прожила спокойно. Как и тысячи других жен, матерей, сестер и возлюбленных, она постоянно переживала за жизнь любимого человека.

Теперь, когда Клей воевал, Мэри Эллен по-другому стала смотреть на свою работу в госпитале. Всякий раз, склоняясь над очередным страдальцем, стремясь облегчить его телесные и душевные муки, она представляла себе, что где-то там лежит ее Клей, раненый и беспомощный, и сострадание переполняло ее сердце. Ей казалось, что она недостаточно нежна и терпелива со своими подопечными и ей следует отдать им все тепло своей души, все, чего заслуживали эти герои.

Тем, кого она пестовала, было не важно, что она жена морского офицера Армии Союза, главным для них было видеть ее красивое лицо, чувствовать ее доброту и заботу. Для них она была как луч солнца в беспросветном мраке боли.

Мэри Эллен работала на пределе сил, приходила на рассвете, уходила поздно вечером. Она знала, что скоро совсем не сможет ничем им помочь. Зимние платья уже стали ей тесноваты в талии, и доктор Кейн предупредил ее, что работа в госпитале слишком тяжела для будущей мамы.

Первое января стало последним днем ее работы в госпитале. Мэри Эллен была на пятом месяце беременности, она знала, что пришла пора оставить тяжелый труд санитарки и в домашнем уединении ждать рождения первенца.

Раньше, когда работа отнимала у нее большую часть дня, время летело, теперь же оно мучительно тянулось. Такой одинокой, такой длинной зимы еще не было в ее жизни. Каждый день Мэри Эллен молилась, надеясь, что Клей пришлет весточку о себе. Увы, с тех пор как он уехал, она получила от него только шесть писем, и эти письма были уже зачитаны до дыр.

Зимняя погода вполне соответствовала мрачному настроению хозяйки Лонгвуда. День за днем шли холодные дожди с градом. Унылое серое небо висело низко, на реке появились заплатки льда, и земля на берегу за ночь промерзала. Мэри Эллен чувствовала себя пленницей, и ей казалось, что, если бы не частые визиты Ли, она могла бы потерять рассудок.

Каждую ночь она зябко ежилась – одна в громадной кровати из красного дерева, мечтая о том, чтобы рядом оказался Клей, гадая, где он сейчас, здоров ли, тепло ли ему, сыт ли он. А может, он ранен? Мэри Эллен гнала от себя дурные мысли. Клей здоров, с ним просто не может случиться ничего плохого – иначе и быть не может.

Наконец в Теннесси пришла весна, и не было во всем штате человека, который бы радовался ее приходу больше, чем одинокая беременная Мэри Эллен Пребл Найт. Даже в теплую погоду она не могла выйти в город, потому что, как ворчливо заметил Тайтус, порядочные леди так на публике не появляются.

– Ваша матушка в гробу бы перевернулась, если бы узнала, что вы собираетесь шествовать по улицам Мемфиса в таком виде.

– Тайтус, я вовсе не собираюсь шествовать по улицам Мемфиса. Но неужели нежные чувства моих сограждан будут задеты тем, что я посижу на веранде собственного дома?

– И все-таки подождите, пока солнце сядет, – умилостивился Тайтус. – Тогда прохожих меньше.

– Я не собираюсь ждать до заката, – возмущенно ответила Мэри Эллен и, выйдя из дома через парадную дверь, прошла на галерею, где и уселась в кресло-качалку.

Вздохнув, она стала задумчиво смотреть на дорогу, надеясь, что однажды увидит там Клея. Он будет ехать верхом, и она выбежит встретить его с ребенком на руках. Мэри Эллен улыбнулась, живо представив эту картину, и положила ладонь на живот.

Мэри Эллен в одиночестве качалась в кресле-качалке, пока на лужайке от цветка к цветку порхали бабочки и теплый ветерок играл легкими прядками у нее на висках. С северной лужайки Лонгвуда доносился сладкий запах жимолости.

Мэри Эллен рисовала в своем воображении счастливые картины их с Клеем будущего и, убаюканная сладкими мечтами, не заметила, как задремала.

Сквозь сон она услышала стук копыт по усыпанной гравием дороге и, открыв глаза, увидела, как Бриггз, спешившись, прошел за ворота.

Мэри Эллен затаила дыхание. Когда рыжеволосый моряк, свернув к парадному входу, подошел ближе, по выражению его лица она поняла, что может расслабиться.

Бриггз сообщил, что восемнадцатого мая адмирал Портер направил шесть боевых кораблей на север для поддержки армии капитана Гранта, ведущего военную кампанию к востоку от Виксберга, и по его приказу этой эскадрой командовал капитан Клейтон Террел Найт.

 

Глава 41

Утро 21 мая 1863 года

Капитан Найт зябко ежился, стоя под ярким солнцем на носу «Цинциннати» – сторожевого корабля эскадры. Вынув сигару из кармана кителя, он сунул ее в рот и зажег, а потом, глубоко затянувшись, спросил себя, что же с ним происходит. Доселе он никогда не чувствовал страха: ни когда зеленым юнцом его отправили в Буэнос-Айрес на защиту соотечественников, ни когда помогал выгонять китайских бандитов из Шанхая, ни даже когда его отправили воевать с индейцами в Сиэтле.

И вот теперь Клей вынужден был признаться себе, что боится.

Через час его корабль достигнет Виксберга, где ему предстоит сразиться с хорошо оснащенной армией конфедератов; это будет бой, из которого для него есть лишь два исхода: либо Виксберг падет под натиском наступающих, либо его убьют при исполнении.

Приказ звучал предельно ясно: нажать на врага с реки Миссисипи, в то время как армия Гранта будет бить конфедератов на суше. И на воде, и на земле придется стоять насмерть – пока стратегически важный город не будет взят, не важно какой ценой.

Клей отлично знал южан: Виксберг не сдастся без долгого, изнурительного боя, поскольку, если город перейдет к юнионистам, для конфедератов война наполовину проиграна.

Клей похлопал себя по нагрудному карману, где у сердца лежал запечатанный конверт. Письмо для Мэри. Это письмо было выстрадано им и написано долгой бессонной ночью накануне решающего сражения. Если его убьют, письмо найдут и отправят Мэри.

Отшвырнув прочь недокуренную сигару, Клей с горькой иронией подумал о том, что прежде ему было все равно, будет он жить или умрет, и это безразличие делало его мужественным. Теперь ему было не все равно. Он так сильно хотел жить, что это желание могло обернуться для него смертью. Его утешало одно: времени для праздных раздумий скоро не останется.

По правому борту приближалась линия обороны конфедератов, ощетинившаяся жерлами орудий береговых батарей, и Клей приказал команде немедленно занять места у орудий.

Пристально вглядываясь в берег, он решил не стрелять, пока это будет возможно; лишь когда его корабль развернулся вдоль изогнутой, поросшей лесом береговой линии, взмахнул рукой, давая сигнал к атаке.

А дальше начался ад.

Попытка взять Виксберг штурмом провалилась, как и подозревал Клей с самого начала. Армия Гранта приготовилась к долгой осаде, но эскадра Портера вела себя во время операции достаточно активно. За первые шесть дней осады юнионисты выпустили по городу две тысячи разрывных снарядов. Мятежные южане ответили им огнем батарей с речных берегов, но толку от этого было мало.

– Их ведь не хватит надолго, верно, капитан? – сказал пропотевший от тяжких трудов заряжающий, когда на шестой день битвы солнце началось клониться к закату и на реке на краткий миг воцарился вожделенный покой.

– Эти южане очень упрямы, – пожал плечами Клей. – Мы тут и две недели сможем проторчать. Они будут держаться, пока...

Он так и не закончил, в один миг все береговые батареи изрыгнули огонь, и пушки на правом борту немедленно ответили. Бой шел не на жизнь, а на смерть, река пламенела от огненных отблесков, от грохота пушек и батарей закладывало уши. Черный дым стелился над рекой и прибрежными холмами, разъедал глаза стрелкам, забивался в нос, проникал в легкие. Грохот орудий мешался с криками раненых и умирающих.

Капитан Найт держался уверенно, непрерывно отдавая приказы; теперь, в пылу сражения, от прежних страхов не осталось и следа – он вновь стал тем, кем был со времен выпуска из академии, – вышколенным морским офицером с ясной головой и завидным хладнокровием, великолепным командиром и отличным исполнителем.

Капитан выкрикивал очередной приказ, когда одиночный снаряд мятежных южан попал в оружейный склад «Цинциннати» и небо осветилось громадным заревом – корабль разорвало в щепки.

– Мэри, – пробормотал Клей в тот миг, когда воды Миссисипи накрыли его с головой и заполнили его пробитые шрапнелью легкие.

– Клей! – закричала Мэри Эллен и подскочила в кровати. – Нет! Нет! Клей, только не это!

Сердце ее билось, как раненая птица о прутья клетки. Пытаясь унять боль, она схватилась за грудь. Среди теплой майской ночи ее пробил холодный пот, страх сжал голову словно тисками.

Она попыталась встать, но не смогла. Теперь Мэри стала слишком неуклюжей, и каждое движение давалось ей с трудом. От резких движений ребенок у нее в животе проснулся и начал отчаянно дрыгать ногами, так что ей пришлось схватиться за живот. Она заплакала от безнадежности, страха и досады на себя, поскольку не способна была даже доползти до края постели, чтобы спустить ноги на пол.

Снаружи постучали, но Мэри Эллен не в силах была ответить – рыдания душили ее. Наконец дверь медленно отворилась и в щель просунулась лампа, которая, покачиваясь, стала приближаться к ней. Лишь затем Мэри Эллен разглядела с трудом ковыляющего за лампой Тайтуса.

– Что это с вами? Неужели ребеночек уже...

– Нет, нет, – сквозь всхлипы ответила она. – Клей... Клея убили! Я знаю, Тайтус, я видела! Клей мертв!

– Быть того не может. – Тайтус поставил лампу на стол и приблизился к кровати.

– Что случилось? – Мэтти, на ходу подвязывая халат, пришла ему на помощь.

– О, Мэтти, – Мэри Эллен зарыдала, – Клея убили! Я видела сон, и все было так реально...

– Тсс... – Тайтус похлопал хозяйку по руке. – Вы так и себе навредите, и ребеночку.

– Помогите мне подняться с постели, – взмолилась Мэри Эллен.

Дородная Мэтти, локтем отодвинув Тайтуса, склонилась над кроватью и обняла Мэри Эллен:

– Это всего лишь плохой сон, дитя мое. Ну-ка ложитесь на спинку и засыпайте. Вам приснится другой сон, хороший.

– Нет, я не смогу уснуть. Случилось что-то ужасное, – захлебываясь от слез, проговорила Мэри Эллен. – Говорю вам, я все видела. Господи, там Клей...

– Ничего вы не видели. – Мэтти дала знак Тайтусу, и вдвоем они уложили Мэри Эллен на подушки. – Это был всего лишь дурной сон.

Но им так и не удалось ее убедить, Мэри Эллен продолжала всхлипывать, а старики пыхтели над ней и суетились, неустанно повторяя, что все будет хорошо и что, по словам энсина Бриггза, капитана Клея не было на том единственном корабле янки, который подбили в Викс-берге.

– Я посижу тут с вами, пока вы не уснете, – пообещала Мэтти, – а ты сходи пока за мокрой губкой. Наша девочка вся горит.

Тайтус, недовольно бормоча что-то себе под нос, заковылял в ванную и вернулся с губкой и фарфоровым тазом для умывания, полным прохладной воды, после чего Мэтти протерла горячий лоб и щеки Мэри Эллен. При этом она напевала старинную негритянскую колыбельную, ту самую, которую пела ей в детстве.

Понемногу Мэри Эллен успокоилась, перестала плакать, и тогда Мэтти, улыбнувшись, сказала:

– А теперь закройте-ка глаза, моя сладкая, и забудьте о своем сне. А я побуду с вами, пока вы не уснете.

Не желая оставаться в стороне, Тайтус придвинулся ближе:

– Я тоже останусь, миз Мэри Эллен. Да, я остаюсь. Буду сидеть рядом с кроватью, пока вы не уснете.

Однако первыми, сидя рядышком на стульях, уснули сами старики, и лишь Мэри Эллен не спала до самого утра.

 

Глава 42

«Я показываю время, только когда светит солнце...»

Эти слова были выгравированы на циферблате старых мраморных солнечных часов на нижней террасе Лонгвуда.

Тридцать четыре года подряд солнечные часы работали отлично. С тех самых пор, как одним прекрасным весенним днем 1829 года под присмотром Джона Томаса Пребла на северной лужайке Лонгвуда установили мраморный циферблат, тень от бронзовой стрелки, медленно передвигаясь по кругу, исправно показывая время.

Но 27 мая 1863 года солнечные часы внезапно остановились.

Мэри Эллен, измотанная бессонной ночью и жутким сном, который она, несмотря на все увещевания, считала пророческим, стояла возле сломанных часов и дрожащими пальцами водила по буквам, выгравированным на мраморе. Не потому ли остановились часы, печально гадала Мэри Эллен, что над Лонгвудом больше никогда не будет светить солнце?

И как раз в это время в штаб-квартиру юнионистов в Мемфисе доставили депешу следующего содержания:

«Береговая батарея повстанцев подбила сторожевое судно «Цинциннати», попав в орудийный погреб, и судно пошло ко дну со всем экипажем на борту. О выживших сведений нет».

Мэри Эллен не заплакала и не упала без чувств, когда Джонни Бриггз, страшно нервничая, сообщил ей страшную весть, она лишь поблагодарила его и попросила немедленно дать ей знать, когда появится новая информация.

После этого, вежливо извинившись, она вышла из гостиной и, отмахнувшись от слуг, бросившихся к ней с утешениями, медленно поднялась наверх.

Остановившись в ногах громадной кровати, которую она делила с Клеем, одной рукой схватившись за живот, другой за резной столб, Мэри Эллен мечтательно улыбалась, думая о том, что в одну из этих чудесных ночей в этой самой роскошной кровати они с Клеем дали начало новой жизни, и эта жизнь сейчас была в ней.

Слезы наполнили ее глаза. Зря она не сказала Клею, что беременна. В то время она думала, что поступает правильно, и не хотела, чтобы он за нее переживал. Но, не сказав ему об этом, она совершила ошибку, теперь уже невозможно что-либо исправить: муж погиб, так и не узнав, что она носит под сердцем его ребенка.

– Клей, любовь моя, мне так жаль, – печально прошептала она.

Не имея больше сил стоять, Мэри Эллен опустилась на ковер у подножия кровати и, прислонившись головой к прикроватному столбику, зарыдала.

Ли Томпсон, которую привел в дом Тайтус, застала ее все так же сидящей на полу и горько плачущей.

Ли, подбежав к Мэри Эллен, уселась рядом с ней на ковер и обняла подругу. Две женщины долго разговаривали, молились и плакали вместе.

В конце концов Ли все же удалось убедить измученную горем Мэри Эллен прилечь и отдохнуть.

– Ты позволишь мне помочь тебе раздеться? – тихо спросила она.

Не успела Мэри Эллен ответить, как в комнату постучали и седовласый доктор Кейн вошел в спальню с черным саквояжем в руке.

– Немедленно ложитесь в постель, – безапелляционно заявил он. – Миссис Томпсон, помогите мне ее поднять и разыщите для нее ночную рубашку. Мэри Эллен, я дам вам кое-что, чтобы вы уснули. Теперь вы должны в первую очередь думать о ребенке. – Голос его неожиданно дрогнул. – Дитя мое, я очень вам сочувствую, но надежду терять нельзя ни в какой ситуации. – Он отвернулся и принялся копаться в саквояже.

Проглотив успокоительное, Мэри Эллен крепко заснула, и только после этого Ли с доктором вышли из спальни.

– Миссис Томпсон, – тихо сказал доктор Кейн, – я волнуюсь за Мэри Эллен. Она не так сильна, как хотелось бы, а теперь еще и этот ужасный удар.

– Что вы хотите сказать, доктор Кейн? Ребенок Мэри Эллен в опасности?

Кейн кивнул:

– Не только ребенок, но и она сама. Роды у нее будут трудные, а она и так слишком слаба для столь тяжких трудов. Эмоциональные потрясения влияют на здоровье не меньше, чем физические недуги, так что весть о капитане Найте пришла в самое неподходящее время.

Ли печально кивнула.

– Что я могу сделать, доктор?

– Помогите слугам Мэри позаботиться о том, чтобы она достаточно сытно питалась и почаще отдыхала. Я хочу, чтобы она набралась сил к тому времени, как начнутся роды.

– Сделаю все, что могу, – с готовностью ответила Ли Томпсон, – а вы пообещайте, что пошлете за мной, как только она начнет рожать.

– Разумеется, я ведь только на вас и рассчитываю. – Похлопав Ли по плечу, доктор Кейн откланялся.

Дни тянулись в мучительной неизвестности. По слухам, несколько моряков со злосчастного судна выжили после взрыва и оказались в плену у конфедератов, но ничего определенного никто не знал, имена выживших не назывались.

Мэри Эллен погрузилась во мглу отчаяния, и не было человека, более переживавшего за нее, чем старый добрый Тайтус.

– Знаете, миз Мэри Эллен, они ведь каждую неделю обмениваются пленными, – повторял он снова и снова. – Если капитан у мятежников, они обменяют его на кого-нибудь из своих не сегодня, так завтра. Я думаю, так оно и случится. Я это чувствую.

Ли Томпсон тоже старалась поднять дух Мэри Эллен: постоянно находясь в Лонгвуде, она уговаривала подругу побольше есть и почаще спать днем, но убедить ее удавалось не часто.

Мэри Эллен становилась бледнее день ото дня, лицо ее осунулось, огромные глаза стали еще больше. А тут еще жара наступала, как стая саранчи. Даже ночи не давали отдыха – от влажности стало совсем нечем дышать.

Пятого июня в штаб пришло очередное письмо с фронта, на закате энсин Бриггз доставил его в Лонгвуд.

Мэри Эллен медленно спускалась по лестнице, когда Бриггз окликнул ее:

– Добрый вечер, миссис Найт.

– Здравствуйте, Бриггз, – ответила она, и в темных глазах ее застыл вопрос. – Вы пришли, чтобы...

Он протянул ей письмо: конверт был слегка смят, но она сразу узнала разборчивый, с уверенным нажимом почерк капитана Клея Найта.

Мэри уже хотела взять конверт, но внезапно опустила руку, пронзенная острой болью. У нее перехватило дыхание.

– Миссис Найт! – воскликнул Бриггз; подхватив Мэри Эллен на руки, он понес ее наверх, в спальню. Как только Тайтус и Мэтти явились на его зов, он, оставив роженицу на их попечение, сунул письмо в карман и помчался за доктором.

Не прошло и получаса, как доктор Кейн уже был в Лонгвуде. Ли Томпсон тоже не заставила себя ждать.

Восемнадцать часов спустя все они по-прежнему оставались в доме. Худшие опасения врача сбывались, затяжные роды продолжались всю душную июньскую ночь. Мэри Эллен бормотала запекшимися губами имя Клея, медленно сползая к опасной черте между жизнью и смертью.

Тайтус и Мэтти хлопотали за дверями спальни, заверяя друг друга, что с их хозяйкой и малышом все будет в порядке, но настал рассвет, а ребенок так и не появился на свет.

К одиннадцати часам Мэри Эллен ослабла настолько, что слова давались ей с трудом, но больше она боялась не за себя, а за ребенка.

– Пожалуйста, доктор Кейн, – взмолилась она, собрав последние силы, – не дайте малышу умереть. Пожалуйста... О! – Почувствовав, что началась очередная схватка, Мэри Эллен с силой прикусила губу, и из нее потекла кровь.

Эта пытка продолжалась до полудня, а затем небо затянули грозовые тучи. Засверкали молнии, и глухие раскаты грома возвестили о приближающемся дожде. Вскоре первые капли застучали в окна и начался настоящий ливень. Именно в это время, ровно через год со дня возвращения Клея в Мемфис, Мэри Эллен произвела на свет замечательного здорового мальчика.

Тайтус и Мэтти из коридора услышали крик младенца и стали обниматься. Потом Мэтти отправила Тайтуса на кухню заварить чай, а сама вошла в спальню, чтобы обмыть новорожденного.

Когда старая кухарка поднесла кричащего младенца измученной матери, Мэри Эллен взяла малыша в слабые руки и поцеловала его пушистую макушку.

– Добро пожаловать в этот мир, Клейтон Террел Найт-младший, – торжественно сказала она.

Сжимая крохотные кулачки, Клей-младший зацепил прядь материнских спутанных волос и открыл глаза.

Слезы радости защипали глаза Мэри Эллен, и она, склонившись над малышом, тихо прошептала:

– Если бы только он мог тебя видеть!

Когда, покормив младенца, Мэри Эллен провалилась в глубокий сон без сновидений, ее малыша, сытого и мирно посапывающего, положили в застеленную пеленками с кружевной оторочкой плетеную колыбель, предусмотрительно поставленную возле кровати.

Пока оба они мирно спали, ливень стих и перешел в мелкий затяжной дождь, а когда Мэри Эллен проснулась ближе к вечеру, дождь все еще шел.

Открыв глаза, она увидела двух Клеев сразу, старшего и младшего. Оба спали, оба были настоящие красавцы, и оба принадлежали ей!

Капитан Клей Найт в черных сапогах, синих форменных брюках и в белой сорочке, расстегнутой на груди, так что видна была повязка на ребрах, сидел, раскинув ноги, на стуле возле кровати, откинув черноволосую голову на высокую спинку. Глаза его были закрыты.

Мэри Эллен смотрела на него, словно он материализовался из той мечты, которую она так долго вынашивала в себе.

Клейтон Найт-младший, двадцати четырех часов от роду, в белой распашонке, сшитой любящими руками матери, доверчиво прижавшись к широкой отцовской груди, спал, положив головку на согнутую в локте мускулистую руку Клея.

Мэри Эллен благоговейно смотрела на спящую пару. Никогда еще она не чувствовала себя столь счастливой.

Внезапно Клей-старший проснулся и, открыв серебристые глаза, посмотрел на Мэри. Слова были не нужны – все говорили любящие взгляды.

Младенец тоже открыл глаза и рассеянным взглядом посмотрел на отца.

Улыбаясь, Клей-старший весело спросил:

– Вы оба мне снитесь и исчезнете, если я моргну?

– Я сама хотела то же спросить у тебя. – Мэри Эллен с улыбкой протянула к Клею руки: – Иди сюда и убедись, что мы настоящие.

Поднявшись со стула, Клей осторожно протянул Мэри Эллен крохотного мальчика и, прикоснувшись ладонью к ее бледной щеке, спросил:

– Почему, любимая? Почему ты не сказала мне перед отъездом?

– Не хотела, чтобы ты волновался из-за нас.

Капитан нежно поцеловал ее, а она, оттянув его рубашку так, чтобы можно было прикоснуться к перевязанному животу, прошептала:

– Клей, я думала, тебя убили. Я так переживала... Тебя сильно ранили, любовь моя?

– Нет. – Клей сделал вид, что ничего особенного с ним не произошло. – Мышцы скоро нарастут, и все будет как прежде.

– Тогда поцелуй меня еще раз, капитан. – Глаза Мэри Эллен блеснули. – Поцелуй меня так, чтобы мне стало нечем дышать!

По-мальчишески озорно улыбаясь, вспоминая ту ночь, когда он сказал ей те же слова, Клей нагнулся, чтобы выполнить ее просьбу, и тут же ребенок выразил свой протест громко и негодующе.

Родители переглянулись, засмеялись, и внимание обоих тут же переключилось на их драгоценного отпрыска. Между тем дождь за окнами прекратился и засияло солнце, ослепительно яркое, после чего внизу, на заросшей высокой травой террасе, старые солнечные часы снова пошли исправно, как раньше.

Ссылки

[1] «Рид и Бартон» – частная знаменитая ювелирная фирма Новой Англии

[2] Контр-адмирал Дэвид Глазго Фэррагут (1801 – 1870) отличился во время Гражданской войны 1860—1862 годов

[3] Паломничество Чайльд-Гарольда. Перевод В. Левика.

[4] Низшее адмиральское звание

[5] Младшее офицерское звание во флоте

[6] Так называют в США бабье лето