Сюзетта и Каэтано поднимались все выше и выше; их лошади осторожно пробирались сквозь густой, окутанный туманом лес. На склоне Кафедральной горы они обнаружили поляну. Прямо над ними, на расстоянии сотни ярдов, располагался дом Куртиса Баярда, примостившийся среди высоких раскидистых деревьев. Сосны, кедры, тополя, ясени и ели боролись друг с другом за место под солнцем. Все деревья были необычайно красивы, но ни одно из них не могло сравниться с гигантским древним кипарисом, отбрасывающим тень на восточный дворик дома. Его ствол диаметром с вагонное колесо служил естественной опорой стола для пикников, сооруженного вокруг дерева талантливым и трудолюбивым человеком, который называл Кафедральную гору своим домом.

Большой дом был выстроен из сосновых бревен. Жилище Куртиса Баярда представляло собой роскошный высокогорный рай — красоты природы приумножались заботливым, любящим ее человеком. Любовь Куртиса к своему пышному зеленому окружению была очевидна, и Сюзетта, еще не встретившись с этим человеком, уже восхищалась им.

Красота и изящество спрятанного в горах дома удивили Сюзетту, но еще больше поразил ее сам Куртис Баярд. Ожидая увидеть бледного человека с печальными глазами и слабыми руками, она не смогла сдержать улыбки, когда ее снял с седла крупный долговязый техасец с песочного цвета волосами и ирландскими голубыми глазами. Он был на несколько дюймов выше Каэтано, его низкий голос огрубел от виски, лицо стало бронзовым от солнца, а густые пышные усы укололи щеку Сюзетты, когда он, здороваясь, поцеловал ее.

— Милая, — сказал он, просияв, — ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. — Он кивнул на Каэтано: — Этот бездельник недостоин тебя.

Куртис бережно поставил Сюзетту на ноги, повернулся, обнял Каэтано и раскатисто рассмеялся. Он с такой силой сжал племянника в объятии, что Сюзетта испугалась, как бы Куртис не задушил ее любимого. К своему удовольствию, она заметила, что Каэтано тоже крепко обнял дядю, а Сюзетта знала, что с ним такое случается редко.

Разомкнув объятия, мужчины похлопали друг друга по плечу, потом, взяв под руки Сюзетту, направились к дому. Проводив ее в гостиную, Куртис сказал:

— Вы успели вовремя, Сюзетта. Начинается дождь. Здесь каждый день идет дождь.

Небо потемнело, и первые большие капли упали на крыльцо. Непривычно близко сверкнула молния. Сюзетта обвела глазами большую комнату, восхищаясь сверкающим дубовым полом, пестрыми коврами, массивной мебелью.

Куртис быстро провел Сюзетту в боковой коридор и подвел к двери в его дальнем конце. Ожидавшая Сюзетту и Каэтано спальня была большой и удобной. Широкая кровать, покрытая покрывалом из рыжего лисьего меха, отличалась от других очень высокой спинкой. Она была вырезана из черного мексиканского ореха.

Каэтано обнял Куртиса.

— Сюзетта, этот житель гор собственными руками сделал всю мебель, какая есть в этом доме. Он гордится своей работой и умирает от желания показать ее тебе.

Бронзовое лицо Куртиса покраснело.

— Черт возьми, Тано, я и не собирался ничего говорить. Ты же знаешь мою скромность.

Сюзетта сказала:

— Куртис, более красивой мебели я в жизни не видела. Вы действительно очень талантливы. Каэтано обнял Сюзетту за талию.

— Видишь, какая она милая, дядя Куртис? Я сказал Сюзетте, что если ей удастся обольстить тебя, ты покажешь ей свою мастерскую.

— Каэтано, это чудовищная ложь!

— Куртис, — смутилась Сюзетта, — он ничего подобного мне не говорил. Каэтано даже не рассказывал, что вы делаете мебель.

— Я верю тебе, милая, — улыбнулся ей Куртис. — Но мне самому хочется показать тебе мастерскую. Мне никогда не удавалось заинтересовать племянника своей работой.

С первых минут пребывания на ранчо Сюзетта почувствовала себя непринужденно. После превосходного обеда в освещенной свечами столовой Куртис попросил Сюзетту сварить кофе, а сам вместе с Каэтано пошел в библиотеку. Они тихо беседовали, но Сюзетта слышала все, что они говорили.

— Тано, — голос Куртиса прерывался мучительным кашлем, — наверное, ты скажешь мне не лезть не в свое дело, но эта милая прелестная девушка любит тебя. Ты собираешься на ней жениться?

— Дядя Куртис, если ты что-то задумал, не стоит ходить вокруг да около. Выкладывай напрямик, — донесся до Сюзетты смех Каэтано.

— Черт побери, сынок, я понимаю, что слишком прямолинеен, но еще не забыл большеглазого смуглого мальчика, страдавшего от того, что он незаконнорожденный.

— Твоя память достойна восхищения, Куртис, а вот тревоги напрасны. Я не живу прошлым. И ты тоже, насколько мне известно. Перенесенная в детстве обида не заставляет меня просыпаться по ночам. — Каэтано достал из кармана сигару и закурил.

Куртис помахал зажатой между пальцами самокруткой и закашлялся.

— Черт побери, иногда мой единственный родственник кажется мне тупым. Я говорю не о прошлом, а о будущем. Разве ты хочешь, чтобы у ребенка, которого носит Сюзетта, было такое же детство, как у тебя?

Каэтано молчал, сжимая в зубах сигару. Сюзетта замерла с чашкой в руке, желая услышать его ответ.

— Ты хочешь сказать, дядя, что моя Сюзетта беременна?

— Послушай, Каэтано, ты же индеец, — ухмыльнулся Куртис. — Ты должен замечать все.

— Любовь к Сюзетте ослепила меня, — сказал потрясенный Каэтано и поднялся со стула. — Я потерял способность видеть своим третьим глазом.

Когда Каэтано появился в дверях кухни, растерянная Сюзетта повернулась к нему. Кошачьей походкой он подошел к ней.

— Сюзетта?

Дрожащей рукой Каэтано погладил ее по животу.

— Да, Каэтано, — прошептала она, обнимая его, — я ношу твоего ребенка.

— Когда? Давно?

— Я окончательно убедилась всего неделю назад. Хотела сказать тебе в ту ночь, после грандиозной вечеринки. — Охваченная волнением, она нервно рассмеялась: — Каэтано, мне кажется, что я забеременела в то утро, когда рассыпала сахар.

Каэтано не улыбался. Он пристально смотрел ей в глаза.

— Ты жалеешь, Сюзетта?

— Это первая глупость, которую я от тебя услышала, Каэтано. Я необычайно счастлива, что ношу под сердцем твоего ребенка. Если завтра я тебе надоем, то у меня останется частичка тебя. Она нежно поцеловала его в губы.

— Ты мне никогда не надоешь, — Каэтано притянул ее к себе. — И я никогда не отпущу тебя. Только смерть сможет отобрать тебя и нашего ребенка.

По телу Сюзетты пробежала легкая дрожь.

— Не говори о смерти. Мы вместе состаримся в Мексике. — Она снова прижала его ладонь к своему животу. — Этот ребенок будет жить у нас вместе со своими братьями и сестрами. Каатано кивнул.

— Я люблю тебя. И люблю нашего ребенка.

Куртис Баярд был настолько энергичен и полон жизненных сил, что казалось, ему суждено прожить еще много лет. Если Куртису становилось плохо, он старался не показывать виду, а когда Каэтано спрашивал его о самочувствии, дядюшка отмахивался от него.

У Куртиса созрел новый замысел, доставлявший ему большую радость. Устроившись за длинным рабочим столом в своей мастерской и громко распевая, он без устали трудился над колыбелью для младенца. Куртис предложил Сюзетте выбрать породу дерева, и она остановилась на кедре, объяснив, что в их асиенде не растут кедры, а ей очень нравится их чистый, свежий запах.

— Тогда пусть будет кедр, — подмигнул ей Куртис.

Пообещав Сюзетте и Каэтано, что не будет переутомляться, он приступил к работе. Каждое утро после завтрака Куртис любовно трудился над колыбелью. Сюзетта составляла ему компанию. Ей доставляли удовольствие часы, проведенные в мастерской. Им было так легко друг с другом, будто они были знакомы всю жизнь. Куртис, наделенный редким чувством юмора, развлекал Сюзетту анекдотами и забавными рассказами о Каэтано и о себе самом. В самых горьких и печальных историях он видел светлую сторону, и его рассказы о детстве Каэтано вызывали не слезы, а улыбку. Когда Куртис рассказывал, как страдающий, одинокий пятнадцатилетний полукровка отправился в злачные места Форт-Уэрта в надежде сделаться профессиональным игроком в фараон, это казалось забавным приключением. Именно там он познакомился с людьми, нарушавшими закон, и начал принимать участие в налетах. Неудивительно, что вскоре он стал главарем банды.

Куртис был для Сюзетты неиссякаемым источником сведений о человеке, которого она любила, и она жадно впитывала каждое его слово. Каэтано не мешал им наслаждаться обществом друг друга. Он проводил время, путешествуя верхом на Угольке по мокрому от дождя лесу.

В одно такое утро Куртис трудился над колыбелью. Сюзетта сидела рядом с ним, а Каэтано, вскочив на Уголька, отправился в лес. Волосы его отросли, суровые черты лица смягчились. Днем Сюзетта и Куртис слегка перекусили на восточном дворике за круглым столом, сооруженным вокруг кипариса. Солнце скрылось, и над землей поднялся туман. Куртис сделал глоток кофе и зевнул.

— Милая, — сказал он Сюзетте, — почему бы нам не оставить тарелки и не вздремнуть? Я засыпаю. Встанем, когда вернется мой неугомонный племянник.

— Великолепная мысль, — согласилась Сюзетта.

Час спустя Сюзетта, которой так и не удалось заснуть, вышла на парадное крыльцо. У самого угла дома свисали вниз мокрые от росы листья плакучего можжевельника. Туман окутывал окрестности. В нескольких ярдах от себя она ничего не видела.

Потянувшись, Сюзетта подумала, что пора бы Каэтано вернуться. В это мгновение она услышала звук. Поначалу Сюзетта решила, что это ночная птица подзывает свою подругу. Она огляделась. Звук повторился, и Сюзетта улыбнулась, почувствовав, что ее сердце забилось быстрее. Она спустилась с крыльца и побежала через двор. Скрытый туманом Каэтано подавал ей особый сигнал, которому научил ее в их первую ночь любви.

Забыв, что на ней нет ничего, кроме тонкой ночной сорочки, Сюзетта покинула ухоженный двор, вновь остановилась и прислушалась, определяя направление, откуда раздавался сигнал. Молодая женщина бросилась сквозь густой подлесок. Как загипнотизированная, она вслепую пробиралась сквозь окутанный туманом лес, держа направление на запад. Она отошла от дома всего на несколько шагов, а он уже скрылся из виду. Сюзетта шла вперед. Сердце ее учащенно билось, ее постепенно охватывала тревога. Сюзетта уходила все дальше и дальше от безопасных стен дома, но никак не могла найти свистевшего Каэтано. Теперь она уже не слышала сигнала, но упорно двигалась в том направлении, откуда он раздался в последний раз. Дыхание ее стало прерывистым.

Внезапно он появился из тумана. Сюзетта остановилась и хотела было закричать, но не могла издать ни звука. Прямо перед ней на боевом коне сидел обнаженный дикарь. На нем были только мокасины, набедренная повязка и стягивающий волосы ремешок. Его конь приближался к дрожащей девушке, а она завороженно смотрела на безволосую грудь всадника.

Он был прекрасен. Варвар. Дикое животное. Грациозное, гибкое, красивое. Он остановил коня рядом с ней. Сильные руки протянулись к Сюзетте, подняли ее, посадили на спину лошади и прижали к обнаженной груди. Ни он, ни она не произнесли ни слова. Сюзетта смотрела на его прекрасный профиль, на суровые глаза, чувственные губы.

Каэтано вонзил пятки в бока Уголька, и конь сорвался с места. Восхищенная, Сюзетта улыбнулась и уткнулась лицом в его плечо, вдыхая лесной запах. Они вихрем неслись по лесу, но Сюзетта не боялась. Она была взволнованна, но не напуганна.

Каэтано остановил Уголька, спешился и протянул руки к Сюзетте. Уголек опустил голову и начал щипать траву; поводья волочились по земле. Влюбленные легли рядом всего в нескольких футах от огромного животного. Сюзетта, ощущавшая непреодолимое влечение к этому обнаженному индейцу, задрожала, когда его ловкие пальцы начали расстегивать пуговицы ее сорочки. Сюзетта не отрывала взгляда от прекрасных глаз Каэтано. Он нежно погладил ее живот.

— Боже мой, ты еще прекраснее, чем раньше!

Тихий стон сорвался с ее губ.

— Я твоя, — прошептала она.

Ее рука нащупала полоску сыромятной кожи, завязанную вокруг его талии. Одно уверенное движение — и набедренная повязка отлетела в сторону, открыв ее восхищенному взгляду прекрасное смуглое тело Каэтано. Когда Сюзетта коснулась его, он застонал и притянул ее к себе.

В один из ясных солнечных дней в конце сентября Каэтано поцеловал Сюзетту, и отправился на охоту на Кафедральную гору. Было уже около полудня. Куртис трудился все утро и почти закончил колыбель. Они с Сюзеттой сидели на длинной террасе, тихо беседовали и потягивали домашнее вино. Куртис собирал листья какого-то растения, поджаривал и прессовал, дожидаясь ферментации сока, который потом превращался в вино.

— Вкусная штука, — похвалила Сюзетта, облизывая губы.

— Одно из лучших, — согласился он и тут же рассказал ей о том, как Каэтано впервые попробовал спиртное.

— Ему тогда еще не исполнилось пяти. Этот непослушный маленький чертенок пробрался в мою спальню и обнаружил бутылку красного вина. Когда мы его нашли, он уже успел сделать три хороших глотка.

— Ужасно, — улыбнулась Сюзетта.

— Ну может, не так уж и ужасно. Понимаешь, это был первый и последний раз, когда я видел Каэтано пьяным.

Куртис поведал ей свои любимые истории про смуглого юношу, который был так дорог им обоим.

— Знаешь, я кое-что вспомнил, милая, — сказал Куртис, когда они снова глотнули вина. — Сбегай в мою комнату и загляни в верхний ящик письменного стола. Там лежит жестяная коробка со старыми фотографиями, на которые тебе будет интересно взглянуть.

Сюзетта едва дождалась, пока Куртис откроет коробку и покажет старые, пожелтевшие фотографии. Вот четырехлетний Каэтано — чудесный улыбающийся мальчик с самыми большими и черными глазами в мире. Вот Каэтано вместе с Куртисом; он гордо зажал в руке леску с маленькой рыбкой. А на этой фотографии ему тринадцать — еще не мужчина, но уже и не мальчик. Фотографии были бесценным даром для Сюзетты. Она смеялась, разглядывая их, охала и ахала. Затем Куртис протянул ей еще один снимок.

— А это моя дорогая сестра Вирджиния, Мать Каэтано, — объяснил он. — Рядом с ней Остин Бранд, парень, которого она любила до самой смерти.

Куртис рылся в коробке, отыскивая фотографии, которые могли бы заинтересовать Сюзетту.

Она зажала в руке маленький выцветший кусок картона, чувствуя, как неимоверная тяжесть давит ей на грудь. При виде двух молодых людей ком поднимался у нее в горле. Вирджиния Баярд была прелестной, маленькой, похожей на ангелочка блондинкой. Она мило улыбалась в камеру. Высокий, красивый, молодой Остин Бранд стоял рядом, обняв девушку, и смотрел только на нее. Не вызывало сомнений, что он безумно влюблен в Вирджинию. Что-то внутри Сюзетты болезненно сжалось. Как часто Остин смотрел на нее таким же взглядом!

Сюзетта опустила фотографию, а ничего не подозревающий Куртис продолжал рассказывать ей об изображенном там человеке.

— Это случилось, когда Вирджинии исполнилось пятнадцать. Остин… Остин Бранд… был моим другом. Как-то раз я привел его к нам домой, и они с Вирджинией влюбились друг в друга с первого взгляда. Вирджиния была слишком юной для брака, и он был готов подождать. Но вмешалась судьба. Остальное, я думаю, тебе известно.

— Я… да, конечно. — У Сюзетты закружилась голова, и она закрыла глаза.

— С тобой все в порядке, милая? — Куртис, громко кашляя, сжал ее плечо.

Сюзетта открыла глаза и посмотрела на него.

— Все отлично. Наверное, это от вина. Вы напоили меня, как много лет назад бедного маленького племянника. — Она ласково коснулась щеки Куртиса. — Если не возражаете, я прилягу до возвращения Каэтано.

— Разумеется, милая. — Он помог ей подняться.

Закрыв за собой дверь спальни, Сюзетта зажала ладонью рот и бросилась на кровать, подавляя накатывавшие на нее волны тошноты. Сюзетта безмерно страдала: казалось, вина, подобно смертельному яду, сочится из всех ее пор.

Как она могла быть счастлива, зная, что Остина ни на минуту не покидает тревога за нее? Разве не был Остин для нее самым добрым, заботливым и любящим мужем, о котором любая женщина может только мечтать? А чем она отплатила ему? С самого начала Сюзетта не ответила на его любовь. Она взяла все, что он предложил ей ~ его любовь, деньги, имя, — и ничего не дала взамен. Она была ему верной женой, но ни разу в минуты любви не испытала таких чувств, как к Каэтано.

От отчаяния Сюзетта не могла даже плакать. Она лежала на кровати, чувствуя, как улетучивается ее счастье. Разве можно радоваться жизни, зная, что ее счастье основано на страданиях другого? Неужели Господь на небесах допустит, чтобы она не заплатила за свое счастье? Вряд ли. Сюзетта, воспитанная на Библии, хорошо помнила эту книгу. Око за око. Так говорит Библия. Ее ждет расплата. Но какая? Что от нее потребуют?

Сюзетта повернулась на бок и обхватила руками живот, как бы пытаясь защитить его. Ей показалось, что она видит склонившегося над ней ангела Господня, и у нее возникло страшное предчувствие, что чудесная колыбель, которую почти закончил дядя Куртис, никогда не будет использована по назначению.

Неделю спустя Куртис Баярд умер. Каэтано, крепко сжав руку Сюзетты, стоял над свежим могильным холмиком. Глаза его были сухими. Сюзетта тихо всхлипывала, оплакивая славного человека, которого успела полюбить.

Когда они стояли под дождем и священник читал молитву над телом Куртиса, утверждая, что его душа вернется на его любимую Кафедральную гору, отряд вооруженных всадников приближался к уединенному убежищу в горах.

Остин Бранд мчался по раскаленной пустыне, и взгляд его не отрывался от горизонта. На юге вздымались голубовато-серые горы Чисос. Их очертания тонули в мареве раскаленной пустыни.

Эти горы были его целью. Долгое и трудное путешествие подходило к концу. К ночи он будет уже высоко. Там, среди красоты высокогорного леса, Остин найдет ее. Любимая жена ждет его. Прекрасная маленькая Сюзетта находится в этих горах, и когда он отыщет ее, она прижмется нежными прохладными губами к его сухим и потрескавшимся. От этого ласкового прикосновения исчезнет жара и усталость. Пройдет всего несколько часов, и они больше никогда не разлучатся.

Когда Сюзетта и Каэтано добрались до дома, дождь усилился. Они поужинали и отправились в свою спальню. Сюзетту мучили боли, хотя она и старалась это скрыть. Она была уверена, что утром ей станет лучше.

Они лежали в кровати и слушали, как дождь стучит в окно. Рядом со столиком горела маленькая лампа. Сюзетта спросила, можно ли оставить ее зажженной на ночь. Каэтано кивнул. Обняв Сюзетту за плечи, он тихо сказал:

— Завтра я повезу тебя домой на поезде.

— Нет, Каэтано. Тебе небезопасно путешествовать по железной дороге в Техасе. Кроме того, куда мы денем лошадей?

— Они поедут в специальном вагоне. В твоем положении нельзя ездить верхом.

Некоторое время они лежали молча. Шум дождя и завывания ветра становились все громче. — Люби меня, Каэтано, — прошептала она.

Он посмотрел на нее.

— Ты грустишь. Не надо, Сюзетта. Дядя Куртис был счастливым человеком. Он сам создал свое счастье.

Она кивнула, и глаза ее наполнились слезами. Каэтано расстегнул ее ночную сорочку, и его губы ласково коснулись губ Сюзетты, Когда Каэтано перекатился на нее, она вскрикнула. В эту ночь она любила его так, как будто это было в последний раз.

Едва луна скрылась и дождь прекратился, дверь спальни распахнулась. Каэтано спрыгнул с кровати и потянулся за револьвером, но в этот момент пуля ударила его в грудь. Сюзетта вскрикнула и бросилась к нему. На груди Каэтано расплылось яркое пятно крови, и револьвер выпал из его руки. Каэтано привалился к стене.

— Нет! — крикнула Сюзетта и закрыла его своим телом. — Нет!

Кровь Каэтано пропитывала ее сорочку, а с другого конца комнаты на Сюзетту смотрели полные ярости серые глаза Остина. Он еще не успел опустить ружье. Сюзетта в ужасе уставилась на него, не веря своим глазам. Внезапно страшная боль пронзила ее живот, и тьма поглотила Сюзетту.