Позднее бабье лето сменилось осенью. Сюзетта, бледная, худая, с запавшими глазами, проводила долгие часы на балконе своей спальни. Ее взгляд постоянно был устремлен на линию горизонта, будто она ждала, что из-за дальних гор появится Каэтано. Она не могла поверить в его смерть — это было слишком больно. Разве мог умереть этот полный неукротимой энергии человек, так часто обманывавший смерть?

Каэтано не приходил. И никогда не придет. Ее единственная любовь умерла, и Сюзетта с грустью смотрела, как природа тоже умирает, как с деревьев падают листья, а прерия окрашивается в коричневый цвет. Небо стало таким же, как зимой, солнце опустилось ниже. Начиналась зима ее отчаяния, и Сюзетта жалела, что ей не суждено последовать за Каэтано и ее ребенком.

На сердце Остина лежала не меньшая тяжесть. Горькая правда была очевидна: Сюзетта уже больше не будет такой, как до похищения. Остин понимал: он никогда не узнает, что произошло за эти долгие месяцы, когда Каэтано удерживал ее, но видел, что Сюзетта теперь уже совсем не та. Твердо решив дать ей для выздоровления столько времени, сколько потребуется, Остин с трудом удерживался от желания обнять ее. Он не знал, как она отреагирует на это, и не хотел расширять разверзшуюся между ними пропасть.

Остин неотступно думал об отношениях Сюзетты и Каэтано. Неужели он насиловал ее до тех пор, пока она, в страхе за свою жизнь и рассудок, не сдалась и не перестала сопротивляться, отдавшись на милость победителя? Вспоминая ту ночь в домике в горах, Остин съеживался от страха, и во рту его появлялся горький привкус. Каэтано и прекрасная Сюзетта в одной постели. Смуглые руки обнаженного Каэтано обнимают Сюзетту; ее тело, прикрытое лишь прозрачной сорочкой, прижимается к нему. Как Остин ни старался, он не мог отогнать от себя эту картину. Она с необыкновенной ясностью запечатлелась у него в мозгу.

Эта сцена вновь и вновь возникала перед его измученным взором, когда он ночами лежал в своей комнате, не в состоянии заснуть, и сердце его разрывалось от горя. Остин опять видел, как от удара его сапога открывается дверь. Стоя на пороге и подняв ружье, он быстро обвел глазами комнату. Вот Каэтано потянулся за револьвером. Вспышка пламени, когда Остин спустил курок; ошеломленное лицо индейца; кровь, хлынувшая из его груди. Крик Сюзетты. Сюзетта, закрывающая своим телом Каэтано. Сюзетта, прижавшаяся к нему и с ненавистью смотрящая на Остина.

Холодный северный ветер пронесся по прерии, и его тоскливый вой заставил Сюзетту перейти с балкона в комнату. Здесь она проводила большую часть времени, усевшись перед закрытыми двустворчатыми дверьми, сложив руки на коленях и устремив взгляд к унылому горизонту. Ее боль, уже не такая острая, как в первые недели, по-прежнему не утихала, но сделалась терпимой. Так человек постепенно привыкает к старой ране.

Сюзетта знала, что Остин тоже страдает, и сочувствовала ему. Она была благодарна Остину за то, что он не навязывается ей, остается таким же добрым и чутким, как всегда. К сожалению, Остин не позволял ей рассказать правду о том, что произошло после ее похищения. Сюзетте совсем не хотелось лгать или что-то скрывать, но каждый раз, когда ока пыталась открыть перед Остином свою душу, он просил ее умолкнуть.

Остин не желал слушать правду. Он цеплялся за свою мечту о совершенстве, забыв о живой женщине. Его драгоценная Сюзетта никогда бы не бросилась в объятия подлого Каэтано!

В один из холодных и мрачных воскресных дней в середине декабря Остин тихо постучал в дверь Сюзетты. Войдя, он направился прямо к камину.

— Боюсь, ты простудишься, Сюзетта.

Остин взял несколько больших поленьев и бросил их в огонь. Поворошив угли кочергой, он посмотрел на взметнувшееся вверх пламя.

— Ну вот, — улыбнулся он. — Так лучше, правда?

Сюзетта, сидевшая в кресле с книгой на коленях, кивнула:

— Спасибо, Остин.

— Не за что. — Он опустился в кресло рядом с ней. — Знаешь, я подумал, что нам с тобой неплохо бы устроить вечеринку.

Сюзетта хотела возразить ему, но, увидев мольбу и надежду в его глазах, промолчала.

— Помнишь новогоднюю вечеринку в тот год, когда мы только переехали сюда? — оживленно продолжал Остин.

— Да, Остин, помню.

— Вот это был праздник! — Он наклонился к Сюзетте, и лицо его расплылось в широкой улыбке. — Я этого никогда не забуду. На тебе было чудесное платье из лилового бархата. Я весь вечер испытывал искушение… я хотел… Вспомни, к нам приехал весь город. Держу пари, в этот Новый год они тоже будут здесь.

От одной мысли, что ей придется предстать перед жителями Джексборо, Сюзетте стало плохо. После возвращения она не выходила из дома, скрывшись за безопасными стенами, изолировав себя от внешнего мира, не видя никого, кроме Остина и Кейт. Теперь Остин предлагает привести весь город в ее убежище.

— Я… прости, Остин, я…

— Нет, Сюзетта, — взмолился он, — не говори «нет». Я желаю тебе добра, милая. Позволь мне претворить мои планы в жизнь. Давай устроим у нас новогоднюю вечеринку. Скажи «да», Сюзетта.

— Хорошо, Остин.

— О милая! — Он просиял и бросился к ее креслу. — Ты не пожалеешь об этом. Это будет потрясающий праздник. Вы с Кейт составите меню, а я позабочусь об оркестре. Мы достойно встретим Новый год!

Время шло, и день, на который была назначена вечеринка, приближался. Остин был оживлен и полон надежд. Он полагал, что большой праздник станет знаком возвращения к счастливым дням. Остин с удовольствием видел, что Сюзетта помогает Кейт составлять меню. Он не сомневался, что сделал правильный шаг.

В один из холодных вечеров Остин остановился у двери Сюзетты, собираясь пожелать ей спокойной ночи. Она с тревогой посмотрела на него.

— Скажи, что ты наденешь на вечеринку? — спросил он.

Какая разница?

— Я… нет, Остин, я еще точно не знаю.

— Хорошо, — улыбнулся он. — Если у тебя еще сохранилось то прелестное лиловое платье, которое ты надевала…

— Прекрасно, Остин, — кивнула Сюзетта. — Я надену лиловое бархатное платье.

Довольный тем, что жена так быстро согласилась, он сказал;

— Сюзетта, я… есть кое-что еще, о чем я хотел бы поговорить с тобой.

— Хорошо. Присядешь?

— Нет, это займет одну минуту. Я знаю, что ты устала. Сюзетта, мне не хватает супружеских отношений. Ты много перенесла, поэтому я не принуждал тебя, но подумал, что на Новый год мы сможем начать все сначала. У нас будет вечеринка, а потом… потом я хочу прийти к тебе, Сюзетта. Я хочу любить тебя в эту ночь.

— Остин, я… — начала она.

— Ты моя жена, Сюзетта.

— Да, Остин, но ты должен позволить мне рассказать…

— Нет, дорогая. Ты моя жена. И я приду к тебе в новогоднюю ночь.

С этими словами Остин вышел из комнаты.

Наступил вечер праздника. Сюзетта в лиловом бархатном платье стояла перед высоким зеркалом у себя в спальне. Равнодушно посмотрев на свое отражение, она отметила, что платье висит на ней. Сюзетта сильно похудела с тех пор, как в последний раз надевала его. Тогда оно было слишком тесным в талии и лифе. Теперь ей даже не потребовался корсет. Громкий стук в дверь испугал ее.

— Сюзетта, — сказал Остин. — Прибывают первые гости.

К девяти часам стало ясно, что приехало меньше половины приглашенных. Остальные не приедут. Сюзетта знала причину. Остин — тоже. Некоторые джентльмены прибыли без жен. Они приносили извинения, говоря, что холодная погода или болезнь помешали супругам сопровождать их. Но Брандов нельзя было обмануть. Порядочные женщины теперь избегали миссис Бранд.

К ужасу Сюзетты, к ней подошла жена банкира и с притворной жалостью сказала:

— Сюзетта, дорогая, возможно, вы почувствуете себя лучше, если выговоритесь и освободите себя от этого груза.

Другие дамы окружили их, горя желанием узнать, что Сюзетта пережила в плену.

— Мы ваши друзья, нам можно все рассказать. Этот зверь… он… ну ты понимаешь, о чем мы?

Сюзетта испытывала к ним такое отвращение, что решила шокировать их.

— О, благодарю вас, — сказала с наигранной признательностью. — Я очень хочу рассказать вам обо всем.

Дамы притихли, сгорая от желания услышать о том, какие отвратительные вещи проделывал похититель с Сюзеттой.

Сюзетта рассказывала шепотом, заставляя их напрягать слух. Она сочиняла дикие, нелепые истории о том, будто грязный дикарь проделывал с ней такие отвратительные вещи, после которых порядочные люди должны избегать ее. Затем Сюзетта сообщила, что изощренные индейские пытки были такими унизительными и мерзкими, что вряд ли дамы захотят слушать дальше.

— О, пожалуйста, мы готовы слушать! — воскликнула одна из женщин. — То есть… если вы согласитесь рассказать о них.

Сюзетта обвела взглядом дам, сгорающих от любопытства.

— Меня от всех вас тошнит, — холодно заявила она. — Каждая из вас, слушая о том, как знаменитый Каэтано насиловал меня, желала бы оказаться на моем месте. Слушая меня, вы все представляете себе, что это вас мучает и насилует красивый самец.

Когда они заверили ее в том, что она ошибается, Сюзетта рассмеялась.

— Если бы вы знали правду, — отрезала она, — то лопнули бы от зависти. Я вам еще кое-что скажу… Каэтано никогда в жизни не насиловал женщин!

— То есть вы все это выдумали? — осведомилась жена банкира. — Он никогда не проделывал с вами всех этих вещей… Он никогда… он никогда даже…

— Не занимался со мной любовью? Он делал это каждую ночь — и это было прекрасно!

Засмеявшись, Сюзетта удалилась в свою комнату, не попрощавшись с гостями.

Позже, когда все гости разъехались, к ней в спальню пришел Остин. Сюзетта в прозрачной голубой сорочке стояла перед двустворчатой дверью балкона. Глубоко вздохнув, она повернулась к Остину.

Он смотрел на нее, и в его глазах застыло выражение, от которого Сюзетта похолодела. Такой взгляд она видела у многих гостей, пришедших на вечеринку. В нем было неодобрение, осуждение, отвращение. Сюзетта не рассчитывала на легкий вечер, но все обстояло еще хуже, чем она предполагала. Выражение глаз Остина не предвещало ничего хорошего.

Он молча положил ей руки на плечи.

— Чудесная вечеринка, — без особой уверенности сказал Остин.

— Неужели? Половина гостей не пришла.

— Не важно. — Остин склонился к ней. Его губы в нерешительности замерли в нескольких дюймах от ее губ. Зажмурившись, он стал целовать ее.

— Нет! — Сюзетта отстранилась. — Подожди. Подожди, Остин!

Она отступила назад и, не спуская глаз с мужа, рывком спустила до талии лиф ночной сорочки. — Не надо, Сюзетта, — сказал он. — Я погашу свет.

Она схватила его за руку.

— Нет. Оставь свет.

Сюзетта сбросила сорочку. Теперь она стояла перед ним обнаженная.

— Боже мой, Сюзетта, не….

— Посмотри на меня, Остин! — крикнула она. — Посмотри на меня.

Его взгляд медленно скользнул по ее телу.

— Ты болен, Остин? Тебе плохо? Мое тело вызывает у тебя дурноту?

— Пожалуйста… надень свою… — пробормотал Остин с искаженным мукой лицом.

— Нет. Посмотри на меня как следует. Разве я не вызываю у тебя омерзение? Я тебе так противна, что ты даже не можешь смотреть на меня. — Ее била дрожь. — А теперь послушай: Каэтано не насиловал меня, у него не было в этом необходимости. Я сама отдалась ему и каждую ночь спала в его объятиях.

В глазах Сюзетты, наконец открывшей правду, бушевала ярость. Она обхватила ладонями свой обнаженный живот.

— Взгляни на мой живот. Я вынашивала ребенка Каэтано. Ты знал об этом, Остин? Я была беременна от Каэтано. Я потеряла ребенка, и это разбило мне сердце!

— Ради Бога, не надо… Пожалуйста, не продолжай! — взмолился Остин. Кровь отхлынула от его лица.

— Больше не о чем рассказывать. Это все, Остин. Именно об этом я пыталась сказать тебе после нашего возвращения, но ты не желал слушать.

Остин, глубоко вздохнув, нагнулся и поднял ночную сорочку. Он протянул ее Сюзетте; в глазах его застыли боль и презрение. Она взяла сорочку и стояла, держа ее в руках.

— Завтра я еду в Форт-Уэрт, — спокойно сказала она. — Побуду немного у Анны. Для нас обоих будет лучше, если некоторое время мы поживем отдельно.

Остин направился к двери; его плечи поникли. У двери он обернулся и посмотрел на жену. Неприязнь исчезла из его взгляда, и в нем осталась лишь печальная покорность.

— Да, устало сказал он. — Вероятно, так будет лучше.