Сидя верхом на своем коне, Торн издали наблюдал за свадебной процессией, которая двигалась по дороге к приходской церкви под громкие радостные возгласы многочисленных зрителей. Впереди шли нанятые бродячие музыканты, их разноцветные одеяния казались особенно пестрыми в лучах яркого полуденного солнца.

За ними ехала Мартина. Она сидела верхом на празднично украшенном муле, которого вел под уздцы ее брат. У входа в церковь Райнульф снял ее с седла и передал отцу Саймону. Эдмонд, его семья, рыцари и остальные обитатели Харфорда тоже спешились, но Торн не смотрел на них. Все его внимание было приковано к невесте.

В платье из золотой парчи, отделанном мехом горностая, с волосами, заплетенными в две длинные косы с золотыми нитями, она напоминала богиню из норманнских преданий. Вокруг ее головы развевался на ветру прозрачный шелковый платок, который удерживал на лбу тонкий, украшенный жемчугом венец. Она была такая воздушная, такая царственная… и в то же время такая земная и желанная.

В ее глазах сквозила какая-то грустная отрешенность словно она изгнала из своей жизни все радости и удовольствия и сознательно обрекла себя на страдания.

И пока Эдмонд не подошел к ней и не взял за руку, Торн стоял на дороге и смотрел на Мартину, не в силах отвести глаз от ее лица. Затем яростно дернув поводья, он развернул коня и бешеным галопом поскакал прочь от Харфорда.

Он поедет сейчас в Гастингс, вот что он сделает. Да, поедет в Гастингс и там забудет обо всем.

Когда Торн вошел в бордель, все шлюхи радостно засуетились. Те, кто был свободен, и даже некоторые из уже выбранных посетителями девушек, облепили его как пчелы. Они кинулись стаскивать с него плащ, предлагали хмельной мед и себя, громкими зазывными возгласами привлекая к себе его внимание.

Хозяйка заведения, толстуха Нэн, приблизилась к Торну, бесцеремонно оттаскивая за волосы стоящих у нее на пути девушек.

— Посторонитесь, вы, глупые курицы! — бранилась она по-английски. — Он сам выберет себе подружку, когда захочет. Дайте же человеку вздохнуть!

Слащаво улыбаясь, она подала Торну свою пухлую руку и тот приложился к ней губами.

— Давненько не заходили к нам, сэр Фальконер, — сказала она. — Я всегда рада вам, но странно, что вы пришли именно сегодня. Ведь в Харфорде сейчас праздник. Если я не ошибаюсь, свадьба?

— Терпеть не могу свадеб, — резко проговорил Торн, осушив поднесенный ему кубок. — Они наводят на меня скуку.

Нэн взяла его под руку.

— Что ж, мы сумеем вас развеселить. Верно, девочки?

— Да! Да! — заголосили ее подопечные, снова сгрудившись вокруг Торна и наперебой предлагая свои услуги.

Одна из них, по имени Тильда, с покрытым веснушками лицом, окликнула его, сидя на коленях у клиента. Торн вспомнил ее. Прошлым летом он пользовался ее услугами.

— Возьмите меня, сэр Фальконер, — сказала она Торну. — Я вывела клопов в своей постели.

— А мне они нравились, эти клопы, — вмешался ее клиент, краснорожий шерстобит, один из завсегдатаев. — Они заставляли тебя быть темпераментней! С ними ты не валялась на постели как мешок со свеклой.

Тильда приняла оскорбленный вид.

— Вот именно, когда женщина имеет дело с тобой, единственной причиной ее темперамента могут быть только насекомые!

Черноволосая девушка запустила пальцы в шевелюру Торна.

— Этому стоит только глянуть на меня, и я уже таю.

Чашу Торна снова наполнили, и он быстро опрокинул ее.

— А где Эмилин? — спросил он.

Воцарилась тяжелая тишина.

— Он не знает, — зашептались девушки.

— Нэн? — обратился Торн к хозяйке.

Нэн скрестила свои толстые руки.

— Эмилин свернула шею.

— Господи Боже.

Кто-то подлил ему еще эля в чашу, и он механически выпил.

— Как это случилось? — спросил он.

Опять повисла неловкая тишина, наконец Тильда открыла рот:

— Это был один из этих харфордских псов.

— Тильда! — зашипела Нэн.

— Что? Я же не говорю, кто именно.

— Да уж, лучше попридержи язычок, — предостерегла ее Нэн. — Это может стоить тебе жизни, сама знаешь.

— Вам пригрозили, чтобы вы не болтали? — спросил Торн у Тильды.

— Да, сказали, что с той, которая не станет держать рот на замке, случится то же, что и с Эмилин. Проклятый ублюдок дал всем нам по шестипенсовой монете, чтобы мы молчали. — Она с неприязнью сплюнула на грязный пол.

«Скорее всего это Бернард», — подумал Торн. Ходили слухи, что лет двадцать назад он убил одну девицу, но тогда дело замяли благодаря вмешательству лорда Оливье, который был неравнодушен к своему бывшему оруженосцу. И хотя Бернарда не привлекли к суду за убийство, этот случай все же получил огласку и стал широко известен во всех знатных домах южной Англии. Поэтому Бернарду и пришлось отправляться за невестой во Фландрию — ни один барон или рыцарь не соглашался выдать за него своих дочерей после этого. Да, вероятнее всего, что это Бернард, но зачем? Зачем он, после того как столько лет сдерживал свои гнусные наклонности, снова стал пачкать руки в крови? Конечно, он злобная тварь, но ведь не дурак?

— Знаю, тебе нравилась Эмилин. — Нэн потерла руки. — Но на ее место я взяла новую девочку и могу поспорить, тебе она тоже придется по вкусу.

Она обернулась и помахала рукой, подзывая стоящую поодаль девушку:

— Вилона!

Молодая женщина в розовом халате вышла вперед. Она была светловолосая, с красивыми ровными зубами, белокурые волосы были заплетены в две косы, скрученные узлом на затылке. Именно они и решили дело.

— Я возьму ее, — сказал Торн.

Девушка повела его наверх, в отгороженный занавесками альков, где он уже бывал и раньше, но всегда ночью. Сейчас, в мутном свете серого дня, пробивавшегося сквозь ставни, комнатка предстала во всем своем убожестве: грязная солома валялась на полу, пахло плесенью и характерным запахом порока.

Вилона скинула халат и, не церемонясь, легла на покрытое пятнами одеяло, лежавшее поверх соломенного матраца.

— Распусти волосы, — приказал он.

Она сначала заколебалась, а затем села и сделала так, как он просил. Распущенные волосы доставали лишь до середины ее спины и оказались жидкими и прямыми.

— Они тебе нравятся? — спросила она. — Они похожи на ее волосы?

Торн молча смотрел на нее.

— Я сразу поняла. Можешь называть меня ее именем, если хочешь. Я не против.

О Господи! Он подошел к окну и распахнул ставни. День был прохладный, и легкий ветерок приятно овевал его лицо. С улицы доносился запах нечистот и пива. За стоящими вдоль узенькой улочки низкими домами виднелась Балверхайтская гавань, на море теснились вышедшие с утра на промысел лодки, на причалах громоздились тюки с товарами, прибывшими из северной Франции.

Торн вспомнил, как Мартина, стоя наполовину скрытая за мачтой «Дамской туфельки», улыбалась ему застенчивой, таинственной улыбкой.

Сзади раздался голос Вилоны:

— Ну иди ко мне, что же ты стоишь. Как, говоришь, ее зовут?

«Ее зовут Мартина Руанская, — чуть не сказал он вслух, устремив невидящий взор на горизонт. — Мартина Руанская. И волосы у нее совсем не такие, как у тебя, и она вовсе не похожа на тебя. Она вообще не похожа ни на одну женщину на свете, она особенная. И она никогда не будет моей. Никогда.

Боже, помоги мне пережить этот день, и следующий, и все остальные дни моей жизни, которые пройдут без нее. Сделай так, чтобы я не сошел с ума, чтобы не тосковал ежеминутно, чтобы не желал ее каждой клеточкой моего тела. Господи, помоги мне совладать с собой, не дай мне забыть обо всем, ради нее. Ведь я готов плюнуть на свою жизнь и украсть ее средь бела дня и увезти… но куда? Да что будет потом?»

Торн оперся руками о подоконник и обхватил голову руками. Действительно, что потом? После той ночи в его домике, воспоминания о которой отдаются такой болью в его сердце, Мартина старательно избегала его общества. Она, наверное, сердилась на него и даже чувствовала себя оскорбленной, но он знал, что в глубине души она думает о нем, что она, как и он сам, понимает, что эта их последняя ночь любви была чем-то большим, чем зов жаждущей плоти. Тысячи раз в течение последних двух недель он искал ее общества, старался застать ее одну, обнять… и каждый раз в отчаянии понимал, что все напрасно.

Все дело в собственности, конечно. Сейчас у него ничего нет за душой: ни дома, ни состояния, ни земли. Даже если он тайком женится на Мартине, Годфри проклянет и отвергнет его, и лишит всего того, что он заслужил в течение долгих лет верной службы, — положения, любимых соколов, рыцарского звания и обещанной бароном земли. Может ли он пожертвовать всем этим? Он боялся ответить на этот вопрос. Что бы ни значила для него Мартина, как бы он ни любил ее, он не решится даже ради нее перечеркнуть десятилетия своей жизни, борьбы, труда и надежд.

Да и в любом случае вопрос этот чисто риторический. Ведь если он бросит все, то что будет потом с ними? Куда они пойдут? Что будут делать? Они останутся нищими, без средств к существованию, без дома. Конечно, он смог бы прокормиться в лесу, построить там дом, но даже это маловероятно, учитывая, что все больше лесных угодий забирают корона и феодалы, пользуясь проклятым Лесным Законом. Он мог бы пойти в наемники, но тогда придется расстаться с Мартиной. А Мартина? Разве он рискнет предложить ей разделить с ним полную испытаний жизнь взамен благополучного существования в качестве законной жены Эдмонда?

Вилона нетерпеливо вздохнула:

— Ну что же вы, сэр, давайте поразвлечемся. Снимайте скорее свою одежду и идите ко мне.

Жена Эдмонда. Он яростно потер лоб. Церемония уже, наверное, закончилась, они произнесли положенные клятвы, обменялись кольцами, скоро в замке начнется пышное пиршество. После праздника отправятся в их новый дом, дом сэра Эдмонда, где отец Саймон торжественно освятит супружеское ложе молодых. А потом все уйдут, и Мартина и Эдмонд останутся одни…

— Господи, помоги мне, — пробормотал он.

— В чем дело, любовь моя, — спросила, зевая, Вилона.

Торн тряхнул головой. «Ради всего святого, просто забудь, не думай о ней. Все кончено. Теперь она уже жена Эдмонда. Пути назад нет, тебе надо просто смириться с этим. Преодолеть это. Давай, ты сумеешь. Потихоньку, капля за каплей, выдавить грусть и воспоминания. Время все лечит».

Он не должен был с самого начала позволять чувству взять верх над собой. Он забылся, потерял самообладание, его глупое поведение привело к помутнению рассудка и случилось то, что случилось тогда, на мшистом речном берегу. Но какие это были мгновения! Он будет помнить о них до конца жизни. «Я жил среди сумасшедших, — сказал он ей тогда, — и некоторые из них были даже по-своему счастливы». Никогда раньше он не испытывал такого всепоглощающего счастья, такого экстаза, не догадывался, что, соединяясь телом с женщиной, можно слить воедино и души. В те минуты он был охвачен не просто желанием, а каким-то благоговейным трепетом, проникающим в самую суть его существа. Да, в тот момент он действительно был счастлив, как были счастливы те сумасшедшие, забывшие об окружающем мире.

Но за счастье надо платить, всему есть своя цена. И сейчас он расплачивается за это душевной болью и муками.

— Сэр? Воспользуетесь вы мною или нет, это все равно стоит денег, так что лучше поторопитесь. Ваше время уже истекает.

Торн обернулся. Девушка лежала, разведя ноги и раскинув руки. Он подошел, сунул руку за пазуху и достал кошелек. Она села, в глазах отразилась обида отвергнутой женщины. Но когда он вытряс из мешочка щедрую пригоршню монет, намного превышающую ее обычный заработок, она, забыв обо всем, алчно уставилась на кучку серебра.

Торн взял ее за руку, ссыпал монеты ей в ладонь и сомкнул пальцы.

— Ты очень хорошенькая, — сказал он. — И твои волосы тоже очень красивые. Но дело во мне, а не в тебе. Я сегодня не в духе. — И вышел, услышав, как она пересыпает свое богатство из руки в руку.

— Неудивительно, что все девчонки так любят вас! — крикнула она вдогонку. — Вы можете рассчитывать на меня в любое время!

Стоя на коленях позади Эдмонда, Мартина отрешенно смотрела в окно спальни, пока отец Саймон бормотал свою латынь и махал кадилом над усыпанной цветами розмарина кроватью, распространяя тонкий аромат благовоний.

Ее новый дом был очень похож на покои настоятеля монастыря Святого Дунстана: большой, каменный, с кухней на первом этаже и жилыми помещениями на втором, правда, спальня была только одна, все остальное пространство занимал огромный зал. Дом находился недалеко от Харфордского замка, он стоял посреди густого леса, вокруг была расчищена большая красивая лужайка.

Окно было непривычно большим, из него открывался вид на двор. Мартина смотрела на освещенную лунным светом траву, мысленно прикидывая месторасположение будущего сада, который она собиралась распланировать зимой и засадить по весне на следующий год. Весь день она старалась думать только об этом, даже во время свадебного обряда, отгоняя от себя мысли о том непоправимом шаге, на который она решилась… и о Торне.

Она мысленно представляла свой сад: здесь огуречник, там ромашка, тут клумба с полынью, — планируя места для лекарственных растений и цветов, все то время, пока они находились в церкви, произносили клятвы, раздавали крестьянам монетки, слушали свадебную мессу и выходили из церкви рука об руку с Эдмондом, осыпаемые приветствиями восторженных зрителей и пригоршнями зерен. Эд-монд, одетый в длинную элегантную тунику, держал ее руку в своей. У него были неровные грязные ногти, изо рта пахло гнилью…

Сейчас он стоял впереди нее на коленях, пьяный в стельку, и покачивался, ожидая конца последнего ритуала.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — прошептал Райнульф, поцеловав ее в щеку, и вышел вместе со всеми.

Фильда отвела ее в зал, надела на нее ночную рубашку и халат и подушила ароматическими маслами.

Мартина прерывисто вздохнула.

— Не надо так переживать, миледи, — успокоила ее Фильда. Не стоит нервничать, во всяком случае, не тогда, когда жених и сам так напуган.

— Напуган?

— Конечно, иначе почему бы он так накачался, как вы думаете? Если не знаете, спросите меня, и я отвечу: потому что он до смерти боится вас. Всякий раз, когда ему приходилось смотреть на вас, в его глазах появлялся страх.

— Но почему?

Фильда пожала плечами:

— Думаю потому, что вы с ним принадлежите к совершенно разным мирам. Вы умеете читать и писать, можете поддержать светскую беседу, а не только болтать об охоте и походах к шлю… — Она закусила губу и виновато взглянула на Мартину. — Пойду-ка я лучше спать, миледи.

Она протянула руки к Мартине и несколько раз ущипнула ее за щеки, чтобы они зарумянились, и одобрительно кивнула.

— Да и вам советую отправляться в постельку, — она подмигнула Мартине и ушла.

Мартине все же понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом, прежде чем переступить порог спальни. Войдя туда, она обнаружила Эдмонда, который лежал лицом вниз в куче соломы и храпел. Мысленно поблагодарив Господа за такой подарок, она смахнула с покрывала лепестки розмарина и, забравшись в одежде под одеяло, забылась целительным сном.

— Думаете, он умер, миледи? — спросила Фильда.

Обе женщины стояли над лежащим в куче соломы Эдмондом, который крепко спал, несмотря на то что утро уже давно наступило и солнечный свет пробивался сквозь окно спальни.

— Вряд ли. — Мартина вздохнула.

Фильда метнула на нее любопытный взгляд и склонилась над ее неподвижным мужем.

— Просыпайтесь, сэр Эдмонд! Сегодня днем мы должны вернуться в замок вашего отца! Вас там ждут к обеду.

Но Эдмонд не пошевелился.

— Пожалуйста, сэр. Брат миледи сегодня уезжает. Она хочет с ним попрощаться.

Качая головой, Мартина присела на корточки рядом.

— Дай руку, Фильда. Давай перевернем его.

Вдвоем они ухитрились перевернуть его лицом вверх. Эдмонд хрюкнул, но глаз не открыл. Его обычно здоровый цвет лица был сейчас серым, рот открыт, соломинки прилипли ко лбу и щеке. Мартина сняла их, и на коже остались красные полосы.

— Пойдем, Фильда.

— Но, миледи, нельзя же идти без…

— Что же мы должны делать, тащить его на себе?

— Нет, конечно, но…

— Тогда пошли.

«Почему всегда получается так, что я сижу как раз напротив Торна?» — думала Мартина, рассматривая лежащего перед ней на блюде политого глазурью зайца. Она раньше не пробовала зайчатины и не была уверена, что ей хочется сделать это сейчас.

Сидящий во главе стола Годфри нахмурился.

— Почему я не вижу Эдмонда? Он обязан находиться за столом.

— Мартина не смогла разбудить его, — напомнил ему Райнульф.

Люди Бернарда захихикали, все, кроме Бойса, который залился громким, раскатистым хохотом.

— Если позволите мне сказать, милорд, вы же сами хотели внуков. Похоже, мальчонка так усердно старался, что переутомился и нуждается в отдыхе.

Мартина вспыхнула, Торн с силой сжал кружку в руке. Кажется, саксу очень неприятна мысль о том, что теперь Эдмонд пользуется теми удовольствиями, которые она разделяла с ним на берегу реки. Но какое он имеет право ревновать ее? Эдмонд — ее муж, а сэр Торн Фальконер всего лишь самовлюбленный болван, который воспользовался ее минутной слабостью, а потом отверг.

Однако она не собиралась терпеть грубые насмешки этих неотесанных пьяниц.

— Единственное, что усердна старался сделать весь вечер мой муж, так это опорожнить как можно больше кружек с бренди, которые не оставили ему сил на что-либо еще, — не обращая внимания на предостерегающие взгляды Райнульфа, сказала Мартина, глядя прямо в лицо рыжему здоровяку.

Бойс, конечно, опять расхохотался, а остальные переглянулись с уже хорошо знакомым ей неодобрением. Все, кроме Торна, который впервые за весь обед посмотрел на нее. Их глаза встретились, и ее сердце предательски заколотилось.

— А вот и он! — прогремел Годфри, указывая в глубь комнаты.

Все обернулись посмотреть на немытого и непричесанного Эдмонда, который шел к столу через зал.

Бойс фыркнул:

— Гляньте-ка на его физиономию. Будь я проклят, если мальчишка не провалялся всю ночь на соломе.

Его товарищи сочувственно рассмеялись, но Эдмонд, похоже, не разделял на этот раз их веселья. Бледно-розовый румянец вспыхнул на его щеках.

— Твоя жена поведала нам, что ты прошлой ночью пренебрег своими супружескими обязанностями, — не обращая внимания на его вид, продолжал Бойс. — Но она не сказала нам, что в наказание за это заставила тебя спать на соломе.

Эдмонд остановился как вкопанный посреди комнаты, его взгляд наполнился стыдом и смущением. Мартине стало даже немного жаль его. Но ее жалость тут же исчезла, когда он посмотрел на нее. В его глазах было что-то, отчего по ее телу прошел леденящий холод. Такой взгляд она видела однажды в детстве, так смотрел дикий щенок, яростно метавшийся взад и вперед в слишком маленькой для него клетке. «Бедняжка», — подумала она тогда и протянула руку, но щенок зарычал и укусил ее.

Свирепо глядя на нее, Эдмонд развернулся и пошел прочь.

Над столом нависло напряженное молчание. Торн разрядил его, начав расспрашивать Райнульфа о предстоящем паломничестве, и постепенно все втянулись в застольную беседу. Однако Мартина заметила, что Бернард не принимал участия в разговоре. Он резал мясо и отправлял его в рот, кусок за куском, прерываясь лишь затем, чтобы бросить на нее змеиный взгляд своих прищуренных холодных глаз.

— Я этого не вынесу. — Мартина плакала на плече Райнульфа, когда они прощались, стоя на подъемном мосту через внешний ров замка. Она обещала себе, что не будет плакать, но слезы лились сами собой. — Я не переживу эти два года без тебя.

— У тебя теперь есть… — начал было Райнульф.

— Нет-нет, — она подняла на него глаза. — Не говори мне опять, что у меня теперь есть Эдмонд, что он позаботится обо мне. Он не способен позаботиться даже о себе.

— Я хотел сказать не это, — Райнульф ласково потрепал ее по руке. — Я хотел сказать, что есть Торн, и он будет заботиться о тебе.

На минуту потеряв дар речи, Мартина посмотрела на сакса, который уже попрощался с другом и теперь стоял у ворот замка, издалека наблюдая за ними.

— Что ты хочешь этим сказать?

Райнульф поколебался.

— Эдмонд еще… очень молод. Я уверен, что со временем он возмужает, но пока что, в мое отсутствие… в общем, я подумал, что пока меня не будет рядом, лучше, если о тебе позаботится кто-то… более надежный и сильный.

Мартина отступила назад и смахнула слезы.

— Ты попросил сэра Торна заботиться обо мне?

— Да. Твой несдержанный характер беспокоит меня теперь больше, чем когда-либо. Ты всего день, как замужем, а уже начала с того, что публично выставила на посмешище своего му…

— Это меня выставили на посмешище, — резко оборвала она его. — И я имела полное право…

— Но я говорю не о правах, а о благоразумии. Если хочешь знать, Бернард был очень недоволен твоим поведением. Ты не задумываешься над тем, что думают о тебе другие, — продолжал он. — Но другие располагают способами заставить тебя пожалеть о своей несдержанности. Вот почему я и попросил Торна и даже вынудил его поклясться мне на эфесе меча, в котором находится священный кусок пеленок Иисуса Христа, что он будет защищать и оберегать тебя, а если потребуется, то и с оружием в руках.

Мартина рассмеялась.

— Он поклялся тебе на этом никчемном кусочке обмотанной кожей стали? Да он не больше моего верит, что в этот негодный кусок истлевшей материи когда-нибудь заворачивали божественного младенца. Так что его клятва ничего не стоит.

Райнульф стал очень серьезным.

— Торн благородный человек и держит свое слово. Он заверил меня, что ни один волос не упадет с твоей головы. Но все же, мало ли что тебе может понадобиться, и вот это…

Он извлек из-под сутаны кошелек и сунул его ей в руку. Кошелек был очень тяжелым, развязав его и заглянув внутрь, она увидела поблескивающее в нем золото.

— Церковь получила все мои земли, — сказал Райнульф, — но я оставил себе определенное количество… движимого имущества.

Мартина понимающе улыбнулась:

— Имущества, которое можно спрятать от посторонних глаз.

Он нахмурился:

— Имущества, которое однажды может пригодиться тебе больше, чем церкви. Но ты права, его, несомненно, следует спрятать.

Мартина опустила кошелек в карманчик под кушаком. Райнульф подозвал мальчика, держащего под уздцы его коня.

— И никто, даже Эдмонд, не должен знать о существовании этого кошелька, — добавил он.

«Особенно Эдмонд», — подумала Мартина. Она не была глупой. Имущество, данное ей как свадебный выкуп, все равно являлось собственностью мужа до конца его жизни. Золото в этом кошельке было ее единственной настоящей собственностью, и она не позволит ему наложить на него лапу.

Брат забрался на лошадь, и Мартина снова залилась слезами. Как и восемь лет назад, когда он уезжал, оставляя ее в обители Святой Терезы. Воспоминания о той разлуке и о том, как долго и тяжело она переживала потом отсутствие брата, только усилили ее грусть и сделали сегодняшнее расставание еще больнее.

Она взяла его руку, а он склонился в седле, целуя ее мокрую щеку.

— Ты глупенькая и упрямая, сестричка, но я все равно очень люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. Прошу, пожалуйста, береги себя.

— Постараюсь.

Райнульф помахал рукой Торну, повернул коня и тронулся в путь. Мартина стояла и сквозь слезы, текущие из глаз ручьем, смотрела и смотрела, пока он не превратился в маленькую точку на горизонте.

«Ну вот, теперь я совсем одна, — подумала она. — Совершенно одна».

В этот день Эдмонд появился дома очень поздно. Мартина уже спала — в рубашке и халате, оставив свою привычку спать обнаженной. Она проснулась, заслышав его шаги, но осталась лежать, не открывая глаз, притворяясь спящей, пока он ходил по комнате. Она со страхом ожидала того момента, когда он ляжет к ней в постель, но страх прошел, едва она поняла, что он не собирается ее тревожить.

Эдмонд откинул край одеяла и улегся рядом с ней. Даже лежа спиной к нему Мартина чувствовала исходящий от него характерный отвратительный сладковатый запах, напоминающий запах перебродившего вина. Он мгновенно уснул, и, облегченно вздохнув, она сделала то же самое.

Стоя у окна спальни и причесываясь, Мартина наблюдала, как внизу во дворе Эдмонд натаскивал подаренных ею щенков бладхаунда. Он бросал им палку и учил приносить ее. Смеркалось, она уже переоделась в ночную рубашку, взяв в привычку ложиться спать рано, с тем чтобы к приходу Эдмонда уже крепко спать или иметь возможность притвориться таковой.

Со дня свадьбы прошла неделя, но Эдмонд до сих пор, слава Богу, и не пытался исполнить свой супружеский долг. Ей придется притвориться девственницей, и она сильно сомневалась в своих актерских способностях, тем более что с каждым днем она испытывала к нему все большее и большее отвращение. Ее раздражало в нем все: запах его грязного тела, манера поведения.

Мартина догадывалась, что он тоже не считает ее привлекательной, но знала и то, что причина его нерешительности была не в этом. Она чем-то смущала его, он даже побаивался ее, что было довольно странно, учитывая его физическую силу. Было очевидно, что он робеет в ее присутствии.

И конечно же, он считал, что она намеренно выставила его на посмешище перед всеми обитателями замка, специально дала повод усомниться в его мужской силе. Мартина не разубеждала его в этом: во-первых, потому, что за все это время они едва обменялись парой фраз, а во-вторых, потому, что раз он из-за этого держится от нее подальше, то и хорошо, пусть думает что хочет, лишь бы не трогал ее. В свою очередь, она старалась держаться с ним как можно прохладнее и отстраненнее. Может быть, если он и дальше будет так робеть в ее присутствии, то со временем вообще оставит ее в покое.

Эдмонд бросил палочку через двор и влил в рот вина из висящей на груди кожаной фляжки. Щенки бросились за палкой и возились вокруг нее. Он свистнул, и щенок-победитель вырвался из кучи извивающихся тел с палкой в зубах и положил ее у ног хозяина. Эдмонд бросал и бросал палку почти до самой темноты. Один маленький щенок завладел ею, но вместо того чтобы принести обратно, убежал с нею в лес.

— Назад! — завопил Эдмонд. Он засвистел и захлопал по ногам. — Ко мне! — Наконец щенок появился, но без палки. — Где палка? Принеси! Щенок стоял и преданными глазами смотрел на него, навострив уши. Эдмонд присел на корточки и позвал его: — Иди сюда. Иди ко мне. Молодец. — Щенок, радостно виляя, подбежал к нему. Эдмонд взял его на руки и поднес его морду к лицу. — Ну какая от тебя польза, если ты даже и палочки не можешь принести? — И привычным небрежным движением, словно отламывая краюху хлеба, он сомкнул руки вокруг головы щенка и свернул ему шею.

Мартина застыла на месте, пораженная. Обернувшись, он посмотрел на нее; дохлый щенок безжизненно свисал с его руки. Эдмонд, казалось, удивился тому, что она наблюдала за ним. Или его удивило выражение ужаса на ее лице. Никогда раньше он не видел ее такой, не подозревал, что ее можно уязвить, и мысль о том, что она тоже ранима, очень ему понравилась. Теперь он смотрел на нее с интересом, словно увидел в первый раз.

Нет, это было нечто большее, чем простой интерес, поняла она, чувствуя, как под его взглядом холод запускает свои липкие пальцы в ее душу. Это было радостное возбуждение, его темные глаза поблескивали и, казалось, проникали через рубашку, через распущенные волосы внутрь, обнажая ее внезапный страх. Она медленно отступила от окна, не сводя с него глаз, а он все смотрел на нее.

Наконец Эдмонд улыбнулся. Это была безжизненная улыбка Бернарда, улыбка человека, предвкушающего что-то. Он отшвырнул тело щенка в заросли и, круто развернувшись, решительно зашагал к дому.

Мартина выронила расческу и кинулась вниз, на кухню. Дрожащими пальцами она раскрыла свой сундучок и лихорадочно шарила внутри него, ища маленький синий флакон.

— Миледи? — Фильда, стоявшая у плиты, повернулась к ней. — Что это вы…

— Кувшин бренди и кубок. Живо!

Пока Фильда ходила за бренди, Мартина всыпала в ступку добрую щепотку порошка болиголова из флакона, добавила с полдюжины других успокоительных трав и быстро растолкла их, перемешав.

— Что это за средство? — спросила Фильда, когда ее госпожа высыпала эту смесь в принесенный кувшин с бренди.

— Это сильнодействующее снотворное, им пользуются хирурги при операциях.

Она встряхнула кувшин, выхватила из рук изумленной служанки кубок и вернулась в спальню.

Эдмонд, стоя у окна, мочился во двор. Услышав звук ее шагов, он обернулся через плечо. Мартина вошла в комнату, держа кувшин с бренди в руках. Как она ни старалась скрыть свои истинные чувства, от него не ускользнуло выражение крайнего презрения на ее лице. Он заметил, что тонкая рубашка едва прикрывает ее тело. Он обратил внимание на то, как дрожат ее руки, прежде чем она успела поставить на стол кувшин и кубок.

«Какой же я болван, что так трясся перед ней», — мысленно выругал он себя.

— Снимай рубашку! — приказал он, снова поворачиваясь к окну.

Мартина не двигалась.

— Не хочешь ли сначала сделать глоточек бренди?

— Ты знаешь, чего я хочу. — Он закончил оправляться и повернулся к ней. Мартина старалась выглядеть безразличной, но Эдмонд прекрасно видел страх, сквозивший в ее глазах. И это придавало ему сил.

— Я подумала, что немного бренди поможет тебе расслабиться… — снова начала было она.

— А я и так спокоен.

Если он выпьет еще, то, может, и в самом деле «расслабится», как в день свадьбы, и не сумеет должным образом сделать свое дело. Бойс каждое утро интересовался, не оседлал ли он еще новенькую строптивую кобылицу, Эдмонд отмалчивался, хотя ответ был известен и так. Бойс, как и другие, постоянно смеялся над ним. Она наложила на него заклятие, говорили они. В шутку, конечно, но через некоторое время ему стало казаться, что так оно и есть на самом деле. В конце концов все знают и помнят, что она сделала с Эйлис, тогда, у реки, в день их обручения.

Все к черту. Сегодня ей не удастся остановить его. Сегодня он оседлает эту ведьму, как и положено, и после этого она перестанет быть такой неприступной. И он сделает это так, что она хорошенько его почувствует, он сделает ей больно. Он заставит ее понять, в чьих руках поводья и кнут.

— Снимай рубашку, — повторил он. Мартина неподвижно стояла перед ним, но, глядя в ее глаза, он догадался, что сейчас ее мозг лихорадочно работает, ища спасительный выход, какой-нибудь хитрый способ избавиться от него. Эдмонд сделал шаг вперед, она отступила назад.

Перед Богом и людьми она его жена! Она обязана служить ему, так же как его собаки и лошади. А она обращается с ним самим, как с собакой, заставляя его чувствовать себя каким-то зверем, унижает его точно так же, как Бойс и остальные. Только от нее он этого не потерпит. Он не бессловесная тварь. Он теперь ее хозяин, и ей следует хорошенько это запомнить.

Мартина повернулась к выходу, но он преградил ей дорогу, не давая ускользнуть. Схватив ее за рубашку, он резко разорвал ее до пояса. Мартина отступила. Эдмонд прижал ее к стене и удерживал за плечи. Взглянув на ее грудь, он увидел, что оцарапал ее своими ногтями. Вид этих ярко-красных царапин на белой коже привел его в сильное возбуждение.

Чертова ведьма подняла подбородок и вызывающе посмотрела прямо ему в глаза.

— Ты грязное животное, — бросила она ему в лицо.

Теперь Эдмонд уже не мог остановиться, даже если бы захотел. Он отпустил ее плечи и с размаху ударил ладонью по лицу. Раздался треск, когда ее голова ударилась о стену, и Мартина сползла вниз. Он схватил ее и швырнул на большую кровать. На ее лице отразилось крайнее изумление. Свежая царапина пересекала ее щеку, из носа шла кровь.

Он расстегнул пояс, снял тунику и отшвырнул ее в сторону.

— Снимай свою рубашку!

Мгновение поколебавшись, Мартина тупо кивнула и потянулась к подолу рубашки. «Так-то, — подумал он, — все, что было тебе нужно, оказывается, это познакомиться с моими кулаками. И прежде чем возьму тебя, я угощу еще».

Эдмонд встал.

И тут Мартина толкнула его ногами в живот. Он хрюкнул и опрокинулся навзничь.

— Сука! — завизжал Эдмонд, вскакивая на ноги.

Он схватил ее у самой двери и со всей силы швырнул обратно на кровать. Видно, он не рассчитал броска: Мартина налетела на массивный деревянный столб, послышался хруст ломающихся костей. На какое-то мгновение она застыла у колонны, словно обнимая ее. Поверхность дерева окрасилась кровью, Эдмонд ощутил дрожь во всем теле, острое чувственное наслаждение.

«Я ее прикончил, — подумал он, глядя, как она сползает на пол, заваливаясь на бок. — Я избавился от нее».

Он дотронулся до нее йогой и перевернул на спину. Половина лица Мартины была залита кровью. «Сама виновата. Черт возьми, она должна была сразу лечь, а не злить меня». Он раздвинул ей ноги и опустился на колени между ними. В этот момент он заметил, что она еще дышит. «Не повезло», — подумал он.

И вдруг ему вспомнилась Эмилин — Эмилин, самая веселая и дерзкая из девочек толстухи Нэн. Эмилин… Эд-монд посмотрел на избитое в кровь, безжизненное лицо жены. Глаза его сузились, улыбка сошла с лица. Эмилин тоже насмехалась над ним, называла его лесным зверем.

Он прикоснулся к шее Мартины, слегка погладил, чувствуя, как бьется слабый пульс под нежной кожей. Его пальцы сомкнулись вокруг ее горла, он надавил на него обеими руками, сжимая так же, как сжимал тогда Эмилин. Вначале у него не было желания задушить девушку, но по мере того как сжимались его пальцы и она конвульсивно билась в его руках, возбуждение нарастало, он уже не контролировал себя. Он давил все сильнее и сильнее, чувствуя, как наслаждение приближается к своему пику. Вскоре наступил оргазм, и в ту же секунду он понял, что сломал ей шею.

Когда он рассказывал об этом Бернарду, ужас душил его, но Бернард успокоил, посоветовав не волноваться. Бернард сам позаботился обо всем, и это обошлось всего лишь в несколько пенсов. Брат и сейчас все устроит. В конце концов пусть она и благородная, но разница невелика. Бернард всегда говорил ему: «Не позволяй им насмехаться над собой, а если они позволят себе лишнее, проучи их».

Вот и у этой ведьмы лицо синеет точно так же, как и у той шлюхи. Осталось недолго… и скоро он будет свободен от нее.

— Сэр Эдмонд? — Голос Фильды, раздавшийся снаружи, за занавеской, прервал ход его мыслей.

Он отпустил Мартину и поднялся на ноги.

— В чем дело?

— Просто я… я услышала шум. Все в порядке?..

— Все в порядке. Я поскользнулся и упал. Отправляйся вниз.

Эдмонд подождал, пока Фильда ушла. Вытерев рукавом пот со лба, он потянулся к кувшину, стоящему на сундуке, откупорил его, сделал несколько больших глотков и снова посмотрел на лежащую неподвижно жену. Вот он и проучил ее. Он поступит с нею так же, как и с Эмилин: будет душить и душить ее, одновременно овладевая ее теряющим жизнь телом. Он ухмыльнулся и одним глотком осушил добрую половину кувшина, ничуть не думая о последствиях. Воспоминаний об Эмилин было достаточно, чтобы держать его в крайней степени возбуждения.

Он закрыл кувшин и хотел поставить его обратно, но почему-то пошатнулся и упал на пол.

Чертово бренди что-то слишком быстро ударило в голову. Надо поторопиться. Опустившись на колени над Мартиной, он снял штаны. Пальцы казались большими и неуклюжими, они с трудом повиновались ему. Он склонился над ней, и тут комната вдруг поплыла. На секунду Эдмонд закрыл глаза и больше не смог открыть их, погружаясь в ватную тьму забытья.

Мартина с трудом разомкнула глаза. Боль пульсировала в голове. Вокруг было темно, она не знала, где находится. В ушах звенело; этот звон отдавался в каждом уголке ее мозга. Что-то большое и дурно пахнувшее лежало на ней, прижимая ее к земле. Сухие соломинки кололи через рубашку. Стояла ночь. Где она? В лесу, распростертая под мертвым зверем?

Постепенно глаза привыкли к темноте. Мартина смогла различить стены и потолок своей спальни, поняла, что лежит на полу, на куче соломы. Она услышала храп своего мужа, узнала его запах и вспомнила все.

— О Господи, — еле слышно вздохнула она и попыталась столкнуть с себя тяжелое тело. Наконец ей удалось освободиться от него. Штаны Эдмонда были спущены, а ее разорванная рубашка задрана к груди. «Боже, он все-таки сделал со мной это», — подумала она. Она провела рукой между ног, но ничего не обнаружила, очевидно, он не успел войти в нее. Увидев полупустой кувшин бренди на полу возле сундука, она слабо улыбнулась: «Моя хитрость все-таки сработала».

Мартина села, и мгновенно острая боль отдалась в голове. Она обхватила ее руками. Лицо онемело и распухло с одной стороны. Она осторожно провела рукой по щеке и вздрогнула, почувствовав открытую рану.

Что произошло? Где она была? Она что, ранена? Мартина огляделась, мысли путались. Она в спальне, вспомнила Мартина, и ей показалась, что эта мысль уже приходила ей в голову. Взглянув вниз, она увидела Эдмонда, его разбросанную одежду, и все снова стало ясно. «Я не могу контролировать свои мысли, память изменяет мне, — в отчаянии подумала Мартина. — Я теряю рассудок».

С огромным трудом ей удалось подняться на ноги. «Мне надо уйти отсюда, — подумала она. — Надо бежать, найти Торна. Он защитит меня. Он поклялся Райнульфу, что будет защищать меня».

В полной темноте она спустилась во двор, на ощупь прокладывая дорогу. Звон в ушах становился все сильнее, пока мысли опять не смешались в голове. «Наверное, звонят к заутрене», — решила Мартина. Она остановилась посреди лужайки и обвела взглядом высящийся над нею каменный дом и темный лес впереди.

«Он придет за мной к реке, как и раньше. Он придет к реке, где мы занимались любовью». Но в какую сторону надо идти? Звон путал мысли, мешая сосредоточиться. Наконец она пошла наугад, углубляясь в чащу.

Что-то пощекотало ее по лицу. Мартина открыла глаза и увидела тень над собой — это «что-то» лизнуло ее. Она вздохнула, тень повернулась и, шурша сухими листьями, ринулась прочь.

Было темно. Где она? В лесу? Что она делает здесь среди ночи?

Мартина села. «Я должна найти Райнульфа. Райнульф мне поможет. Но где он может быть? В университете? Нет, сейчас ночь. И… и они ведь уже не в Париже. Значит, в Харфордском замке. Надо идти туда». Не зная, в какой стороне замок, она встала и, несколько раз повернувшись на месте, пошла наугад.

Ее разбудил отдаленный детский голосок. Мартина открыла глаза и прищурилась от яркого дневного света. Она лежала на животе на краю леса, у кромки поля. Вдалеке какой-то крестьянин и его жена сеяли, на спине женщины был привязан узел с ребенком.

Мартина попыталась встать, но нестерпимая боль мгновенно отдалась во всем теле. Что она здесь делает? Мама будет беспокоиться. Мама не любит, когда она уходила далеко от дома.

Чуть погодя Мартина снова услышала голос ребенка, но на этот раз намного ближе. Открыв глаза, она увидела прямо перед собой пару грязных детских босых ножек. Ребенок стоял над ее головой и что-то кричал на непонятном ей языке. Это была девочка, лет девяти-десяти. Повернувшись к крестьянам, она кричала им и подзывала их.

— Пожалуйста, скажите маме, что я здесь, — шепотом выдавила из себя Мартина, когда они подошли. Но они не слышали ее, возбужденно переговариваясь. Мужчина несколько раз произнес имя Эдмонд, но оно ничего ей не сказало. Женщина, кажется, спорила с ним. Мартина расслышала: Харфорд и Фальконер. Наконец крестьянин указал девочке на тропинку, и та побежала по ней.

«Он послал ее за моей мамой?»

— Пожалуйста, приведите ее поскорее! — прошептала Мартина и снова впала в забытье.