#_1.jpg

ФЕВРАЛЬ

— Два месяца спустя —

Во время того, как тщательно убираю каждый участок обработанного покрытия, мое внимание привлекает ЭйДжей, прислонившийся к дальней стене и уставившийся в свой телефон. Неопределенное выражение блуждает на его лице, и я не могу понять, что на него нашло.

— Как прошла вчерашняя ночь? Ты, наконец, поговорил с Алексой? — спрашиваю я его.

— Это не важно, — бормочет он, что-то набирая в своем телефоне. Его челюсть сжимается и разжимается, он учащенно дышит, — это то, что он всегда делает, когда чем-то расстроен или зол.

— Чувак, что-то явно происходит.

— Твою мать, Хантер, ты можешь дать мне чертову минуту? — я подхожу к нему, игнорируя его просьбу, потому что Бог знает, он всегда делает то же самое. Он ведет себя точно так же. Всякий раз, когда мне нужно пространство, он душит меня и загоняет в угол до тех пор, пока не сломает. Думаю, что это и есть братская любовь. — Не делай этого сейчас, — огрызается он, бросая свой телефон через всю комнату. Я смотрю, как тот отскакивает от противоположной стены.

— Это не наш дом, — напоминаю я ему. — Поговори со мной. Просто переведи дыхание.

— Да, я сделал это вчера вечером, — выдавливает он. — Я сказал ей, что хочу чертов развод, — ему потребовалось всего два месяца, чтобы наконец-то сказать ей.

— Это хорошо, верно? — спрашиваю я. — Разве не этого ты хотел?

— Да, — кричит он. — Это то, что я хотел сделать! — тогда я не понимаю в чем проблема. Почему он так расстроен, если это то, чего он хотел? — Черт! Черт! Черт! — он бежит через всю комнату, хватает свой телефон с пола и, подняв его, проверяет что-то в нем. Я не знаю точно, цел он или нет, но он явно уже не прежний, раз ЭйДжей бьет по кнопкам.

Он подносит трубку к уху, параллельно запуская пальцы в свои густые волосы. На долю секунды он здесь со мной, а в следующий миг в бешенстве уже несется в другой конец дома. Я тоже следую за ним.

— Какого черта ты несешь? — спрашивает он, его голос низкий и мягкий. Он не хочет, чтобы я услышал, тем больше оснований для меня, чтобы подслушать. — Откуда ты знаешь? — он молчит, слушая. — Эти вещи не всегда точны, — еще одна пауза, скорее всего наполненная словами, которые я очень хотел бы услышать. — Алло? Иисус. Алло?

ЭйДжей оборачивается, замечая меня ближе, чем в нескольких метрах от себя. От гнева белки его глаз наливаются кровью.

— Она, блядь, залетела, — говорит он сквозь зубы.

Ой, бля. Вопрос «от тебя?», наверное, не лучший выбор слов на данный момент, но это именно то, что выходит из моего рта. Конечно, от него. Ну, может, от него.

— Ты спрашиваешь меня, трахалась ли она с другими парнями? Потому что я не делал этого! Какого черта я должен делать? Ты думаешь, он мой? Предполагается, что теперь я должен помириться с ней? Возможно ли вообще наладить отношения с ней? Я чувствую, что у нас все было неправильно с самого начала. Твою мать! Черт, что мне делать, Хантер?

Пот бисером собирается у него на лбу. Он сейчас сходит с ума. Я не уверен, что ЭйДжей хотел когда-нибудь стать отцом. Он что-то говорил мне об этом после того, как Элли умерла. Тогда он был бухой в хлам, конечно, но это было что-то типа того, что он никогда не хотел бы оказаться на моем месте — отцом-одиночкой, потому что не смог бы делать то, что делаю я. Это был комплимент или что-то вроде того, но я могу понять, почему моя жизнь могла напугать его. Она и меня пугает до чертиков.

— Давай-ка ты остынешь на секунду, — говорю я ему. — Садись, — он не садится. Вместо этого он продолжает вышагивать и рвать на себе волосы. — ЭйДжей! — я стараюсь говорить спокойно, чтобы мой голос успокоил его, хотя бы ненадолго.

— Я не могу сделать то, что делаешь ты, Хантер. Я не смогу сделать это. Я не могу остаться с Алексой и не собираюсь оставаться в этом ужасном браке, Бог знает, сколько времени, только потому, что у нас будет общий ребенок! — его гнев понемногу утихает, но я отчетливо вижу, просто посмотрев в его глаза, что каждый возникающий вопрос вызывает новые терзания в его голове.

— Ты должен выяснить, твой ли это ребенок, — говорю я ему снова. — Так мы сможем разобраться с этим.

— Как, черт возьми, я узнаю, что он мой? — в свои двадцать восемь лет он что, не знает, как?

— Тест на отцовство. Это можно сделать еще до рождения ребенка, — я беру пылесос, чтобы закончить уборку. — Просто убеди ее пойти и сделать это, — я регулирую пылесос и наклоняюсь, чтобы нажать кнопку, но останавливаюсь, когда еще одна мысль приходит мне в голову, — когда последний раз вы двое…

— Она не прикасалась ко мне неделями. Даже не подходила ко мне. Мне везло, если она отсасывала мой член хотя бы раз в месяц.

Круто, это, конечно именно то, о чем мне обязательно нужно знать. В любом случае, я думаю, что ему, возможно, повезло с этим.

— Найди ее и сделай тест на отцовство. Я закончу здесь.

ЭйДжей, не раздумывая, хватает пальто из шкафа и вылетает за дверь. Всего несколько секунд, и я слышу двигатель его машины, хотя на улице минусовая температура. Я искренне надеюсь, ради его же блага, что ребенок не его.

Я заканчиваю раньше, чем предполагал, и, собравшись за минуту, отправляюсь домой, чтобы встретить Олив с автобуса. Уже на подъездной дорожке замечаю, что люк на моем почтовом ящике приоткрыт. Почту обычно не приносят так рано, но, возможно, я не закрыл его вчера. Или, может быть, там что-то есть. Выскочив из грузовика, я бегу к дороге, засовываю руку в ящик и извлекаю конверт. Ощущая текстуру бумаги, я уже знаю, что это от нее. Она приходит сюда, чтобы положить письмо в мой почтовый ящик, а я ни разу не видел ее. Для тех, кто хочет остаться неизвестным, это странно, что она приносит письма сама, а не пользуется рассылкой. Если она знает, где я живу, тогда не так сложно узнать мой адрес. Откуда она знает, где я живу? Мы переехали сюда всего несколько месяцев назад.

Сначала я хотел открыть конверт прямо здесь, но предположил, что Шарлотта может видеть меня из своего окна, а я бы не хотел еще раз беседовать с ней об этой анонимной женщине.

Зайдя внутрь и немного запыхавшись от волнения и бега по дорожке, я вытаскиваю письмо из конверта.

Уважаемый Хантер.

Так больше продолжаться не может. Ее сердце болит за вас каждый раз, когда я отправляю Вам письмо. Чувство вины наполняет мою душу и накрывает меня, как тяжелое одеяло, и я, кажется, не могу найти выход. Я знаю, что не отвечаю за лишение ее жизни, но чувствую, что поддерживаю ее в живых для Вас, и в то же время держу это сердце в заложниках ради Вас.

Я спорила сама с собой последние пару недель, действительно ли я правильно поступаю, и думаю, что это так.

Я попросила врачей скрыть от Вас всю информацию обо мне, потому что не думаю, что готова встретиться с Вашей семьей, которая, к сожалению, потеряла очень дорогое сердце, которое я так горячо защищаю. С осознанием несправедливости в этой ситуации, поскольку Вы не просили оставить Вас анонимом, я чувствую, что должна раскрыть свою личность, чтобы предоставить Вам правильное решение. Эти письма не были справедливы ни к одному из нас, и я была эгоисткой, присылая их.

Я хотела бы попросить Вас встретиться со мной в «Бордерлайн Гриле» на ужине сегодня в семь. Я понимаю, что это совсем скоро, и знаю, что Вы должны позаботиться об Олив, но если я не сделаю этого сейчас, то никогда не смогу найти в себе мужество сделать это снова.

Я пойму, если это слишком, чтобы просить Вас, или если Вы не хотите встретиться со мной. В любом случае, я ценю Ваше внимание.

С наилучшими пожеланиями,

Ее Сердце.

Мои руки трясутся, когда я перечитываю последнюю часть письма несколько раз подряд. Я не уверен, что могу проследить за ее мыслительным процессом или за тем, что она чувствует. Она хочет встретиться, чтобы двигаться дальше? Эти письма были связью, в которой я нуждался последние пять лет, и мысль о том, что я больше не буду получать их, причиняет мне боль. Я ввел в заблуждение себя, живя вымышленными отношениями? Я рассматривал возможность, что это побочный эффект моего сумасшествия, но старался избегать этих мыслей.

Я не могу попросить Шарлотту присмотреть за Олив сегодня. Я должен буду объяснить, зачем, но не хочу снова врать, особенно учитывая то, что происходит между нами. Даже если бы я попытался объяснить это ей, она сказала бы, что понимает, но я знаю ее лучше. Я был рядом с этой женщиной достаточно долго, чтобы понять, что это никогда не имело для нее никакого смысла. В любой другой ситуации я бы никогда не сделал нечто подобное — скрыть тайную встречу с женщиной, но она является хранительницей сердца Элли, и это делает ее кем-то бо́льшим, чем обыкновенной женщиной, и вся эта ситуация отнюдь не обычная.

Я достаю свой телефон из заднего кармана и большим пальцем набираю сообщение.

Я: Не могла бы ты присмотреть за Олив сегодня вечером пару часов?

Мама: Конечно. Все в порядке?

Не задумываясь, я отвечаю.

Я: Да, у меня сегодня встреча с клиентом. Мне сообщили об этом в последнюю минуту.

Мама: Чудесно, дорогой. В какое время тебе нужно быть там? Я могу сделать ей ужин, если хочешь.

Я: Было бы здорово. В шесть?

Мама: Тогда увидимся, милый.

Думаю, что солгать ей, это не настолько плохо, как соврать Шарлотте.

Почти потеряв счет времени, я слышу, как хлопает дверь в доме напротив, и вижу, что Шарлотта идет по дороге к автобусной остановке. Выходя на улицу, я привлекаю ее внимание. Она выглядит удивленной.

— Я думала, что ты еще на работе, — говорит она, дрожа от холода.

— Мы закончили пораньше, и я забежал домой ненадолго, — заняло всего несколько секунд, чтобы понять, как холодно на самом деле на улице. — Может, возьмем машину?

— Спасибо, но я, пожалуй, прогуляюсь, — говорит она, ее слова заглушают кулачки в перчатках, прислоненные к ее губам.

— Все в порядке?

Я имею в виду, что случилось? Что-то явно случилось. Она не улыбается как обычно. Нет приветственного поцелуя. Мы вышли на новый уровень отношений, и я уже довольно хорошо узнал ее манеру поведения за последние несколько недель. Одна из вещей, которая мне нравится в ней, это то, что она никогда не скажет мне «ничего», если что-то не так. Она скажет мне точно, что случилось, но не раньше, чем я спрошу.

— Я видела женщину, которая бросила что-то в твой почтовый ящик сегодня. Она не была почтальоном. Это она? Женщина, которая носит сердце Элли?

— Что? — я знаю, что. Я использую это слово, как заполнитель, пока не соображу, что я должен сказать. — Ты знаешь, кто она? — я никогда не хотел бы услышать этот вопрос и не хотел бы также на него отвечать.

— Ты знаешь ее? — парирует Шарлотта, возвращая мне мой собственный вопрос. Если бы я знал, кто она, то у нас не было бы этого разговора.

— Нет, — отвечаю я.

— Ну, ты проверял свой почтовый ящик? — спрашивает она.

— Да, — я воздерживаюсь от лжи, следуя своим принятым немного ранее намерениям.

— Таким образом, ты знаешь, кто это, — сообщает она мне беззлобно.

— Письмо было анонимным.

— Это была она, — шепчет Шарлотта, дыхание вырывается из ее рта облачками пара на холодном воздухе.