САША

Напиваться — не очень хорошая идея. Но вести себя так, как никогда бы не смогла по-трезвому, — почти всегда идея хорошая. Думаю, да. Только так я могу делать то, чего не должна делать или то, о чем не должна думать. Вроде того, что вытворяю сейчас. Сижу на раковине в общественном туалете, а мои трусики валяются на грязном полу. Как только виски выветрится, я пожалею о каждой секунде прошедших трех часов моей жизни, начиная с поцелуев с незнакомцем на танцполе — я почти уверена, что мы разнесли там столы. А что хуже, или, может, лучше — это выражение лица Джегза прямо сейчас. В конечном итоге я собираюсь разбить его сердце, сказав, что скоро переезжаю в другую страну. Это еще одно решение, которое я приняла сегодня вечером, и, вероятно, это лучшее решение из всех принятых мной в жизни.

— Ты должна снова надеть эти сексуальные крошечные трусики, — говорит мне Джегз, держась за свой член.

Он выглядит так, будто ему больно. Я могу это исправить. Но он хочет подождать, пока мы доберемся домой, или как я должна называть место, которое не является моим домом, но где я вынуждена остаться.

Нам нужно уйти. Я имею в виду эту уборную, эту отвратительную, вонючую уборную, в которой у меня начинает кружиться голова. Да и Джегз будто раскачивается вместе с ней. Это не закончится хорошо. Я официально потеряла контроль. И кажется, мне это нравится. И кажется, эта песня… Нет, это «Я так завелась, и кажется, мне это нравится…». (Прим. песня группы Pointer sisters «I’m so exited»). Я представляю, что моя рука — это микрофон, и напеваю слова этой очень забавной песни из восьмидесятых, в исполнении… кто ее поет? Э… эм… ааа… Pointer Sisters! Да, точно.

— Сегодня та ночь, когда все свершится.

Сегодня отложишь другие дела.

Доставим себе удовольствие ночью.

Я хочу обнять тебя.

И когда ты так мееееееедленно танцуешь,

Я так завожусь, и ты это не скроешь.

— Не те слова, — смеется Джегз.

— Тсс! — отвечаю я. — Ты теряешь контроль, и кажется, мне это нравится…

О, те слова, о которых я думала! Стоп. Я собираюсь потерять контроль.

— Ну, Саша… — покачивающиеся движения фигуры Джегза прерывает мой концерт.

— Я знаю, я знаю, я знаю, я знаю… — пою я.

— Ладно, — смеется он.

— И если ты будешь так медленно двигаться, я все отпущу… — продолжаю петь я.

— Ты отпустишь что? — спрашивает он, выглядя полностью растерянным.

Джегз обнимает меня за талию и, кажется, поднимает, или, может, это уборная начинает вращаться в обратную сторону. Я как хомячок в одном из тех глупых маленьких пластиковых шариков.

— Я так завелась, и ты не в силах скрыть это! Я знаю, я знаю, я знаю, я хочу тебя… я хочу тебя…

— Я тоже хочу тебя, — бормочет он, натягивая на меня трусики.

— Кажется, эти слова не оттуда, — отвечаю я, когда его плечо надавливает на мой живот. Я что, вверх ногами? А это пол? Джегз держит руку на моей заднице, поддерживая платье, но я не уверена, поможет ли это, поскольку оно слишком короткое. — Если ты меня не опустишь, меня сейчас вырвет.

Я чувствую себя одним из тех барных шейкеров.

Мы выходим из туалета, и Джегз осторожно ставит меня на импровизированный танцпол, который безобразно качается, точно так же, как до этого уборная.

— Саш, — говорит Кэли, оказываясь совсем близко к моему лицу. — Кажется, тебе нужно немного воды.

— Тебе не кажется, что она перебрала? — спрашивает ее Джегз.

— Я ей не мать, — возражает Кэли. — И к тому же, она трижды сказала мне заткнуться. Что я и сделала.

Я действительно ей так сказала. Обычно я не указываю Кэли, но это оказалось даже забавно, в особенности, когда она послушалась.

— Да, но вы подруги, и ты, как предполагается, должна удерживать ее от всякой глупой хрени, — спорит с ней Джегз.

— Глупой хрени? Вроде той, чтобы трахнуться с другим парнем? Ты сам ей это и сказал. Мы ведь оба знаем, что она не прикоснулась бы ни к одному мужчине, если бы не алкоголь, булькающий у нее внутри. Так что я должна была позволить ей напиться.

Я никогда не видела Джегза в гневе. Он бесится из-за собственной глупости.

— Да, ты сказал мне пойти трахнуться, помнишь? — ору я, перекрикивая музыку.

Музыка здесь реально громкая. Мне это нравится. И все, кто уставился на меня, должно быть, тоже так думают.

К счастью, танцпол на месте, а Питер — нет, и это хорошо. Мне так кажется.

— О, Боже, ребята! Это… это «Don’t Stop Believing» группы Journey. Идемте танцевать! — кричу я этим двум неудавшимся спорщикам.

— Почему вы вообще приехали сюда в ночь восьмидесятых? Разве ты не знаешь, что на вечеринках восьмидесятых тусуются одни мудаки? — бубнит Джегз Кэли.

— Я люблю ночи восьмидесятых! — возражаю я.

— Алкоголик в караоке ду ду ду… Кружится и кружится, и кружится, и кружится. Певцы ожидают возле черного входа! Однажды в ночииииииии!

— Она же ни слова не знает! — сквозь смех кричит Джегз Кэли. Я делаю все, чтобы заглушить их реплики, но они вертятся вокруг моего «микрофона».

— Кого это волнует? — говорит Кэли. — Ты не обязан знать текст песни, чтобы ценить хорошую музыку.

— Хорошая музыка?

— Тебе надо уйти из бара, Джегз. Вышвырни отсюда сам себя, — говорит ему Кэли.

Я хватаю Джегза за руку и выталкиваю его перед собой. Беру его за руку и заставляю размахивать ей над головой.

— Не переставай веееерить! — пою я во все горло.

Джегз улыбается, но это не из-за песни. Это из-за меня. Я нравлюсь ему. Но почему он хотел, чтобы я переспала с кем-нибудь сегодня вечером?

— Почему ты хотел, чтобы я сегодня вечером пошла домой с другим мужчиной? — спрашиваю я, перекрикивая музыку.

— Я не думал, что ты это сделаешь, — отвечает он мне негромко, как будто стыдится дурацкого предложения, которое сделал.

— Ты не должен недооценивать блондинку на каблуках, — поясняю я.

— Глупости, — говорит он мне.

Я указываю на свою обувь.

— Я на каблуках, — затем указываю на свои волосы, — и я блондинка.

— А, ну, хорошо, — говорит он, но без энтузиазма.

Теперь он обнимает меня за талию и понемногу начинает пританцовывать.

— Мы оба знаем, что ты дэнс-машина, Джегз.

— Это не та Саша, которую, как я думал, знаю, — говорит он мне.

— Нравится только та Саша, которая не умеет веселиться? — спрашиваю я.

— Думаю, мне нравятся обе, — отвечает он. — Ты милая и чертовски восхитительная, несмотря ни на что.

От алкоголя, струящегося в крови, или нет — от слов этого мужчины, мои щеки начинают гореть. Journey заканчивают петь, и начинается песня UB40 — «Red Red Wine».

— Я люблю эту песню!

Пока я наслаждаюсь моментом, Джегз дарит мне пугающе серьезный взгляд, будто пытается прочитать по глазам мои мысли. Руками он обхватывает мое тело и с силой притягивает меня к себе и к своему все еще очень возбужденному органу — о нем я почти забыла. У него, должно быть, точно яйца посинели. Я пытаюсь не думать об уткнувшемся мне в живот жезле, когда он опускает подбородок на мое плечо, и мы начинаем медленно раскачиваться.

— Я сожалею, что предложил тебе сегодня отправиться домой с другим. На самом деле, я этого не хотел, — говорит он.

Я не реагирую. Я бы предпочла просто продолжать танцевать и игнорировать всю эту дурацкую ситуацию, из-за которой едва не ушла домой с каким-то извращенцем, которому дала имя Питер.

Спустя пару секунд молчания, Джегз прижимает губы к моему уху и поет:

— Я был неправ, забыться мне поможет лишь одно… красное, красное вино, будь рядом со мной. Не оставляй меня одного, мое грустное сердце рвется на части.

— Ты на самом деле тоже не знаешь слов, не так ли? — хихикаю я, мыслями вернувшись на пять минут ранее, когда он прикалывался над моими вокальными данными.

— Без разницы. Мне нравится это ощущение, и я говорю именно о том, что чувствую сейчас.

Я отстраняюсь, соединяя все разрозненные кусочки воедино. Особенно те, что звучали как: «Не оставляй меня одного, мое грустное сердце рвется на части».

— Расскажи мне свои темные тайны, Джегз.

Он проводит по моей щеке большим пальцем, пристально смотря в глаза.

— Мы отложим их для трезвой ночи, — говорит он.

Это напоминает мне, что я пьяна и раньше не представляла себе, как это весело. А еще это означает, что у него есть темные тайны, как и я думала. Ему двадцать восемь лет, он переезжает с места на место и живет как бродяга.

— Логично, — отвечаю я.

Я бросаю взгляд через плечо Джегза, чтобы посмотреть, куда подевалась Кэли, и нахожу ее возле бара. Одной рукой она подпирает щеку, а пальцем второй тычет в клавиатуру телефона. Я была ей плохой подругой сегодня. Знаю, ей здорово досталось, и надеялась, что наш поход в бар поможет ей немного прийти в себя, но, похоже, я единственная, кто смог проветрить голову. Да уж, то, что я сделала сегодня — ужасно глупо.

Например… пригласить Джегза заглянуть мне между ног в общественном туалете. Ни одному человеку в здравом уме никогда бы не пришло в голову делать это в туалете. Не то чтобы я не хотела этого в последнее время, но, возможно, в кровати было бы лучше.

Джегз тоже смотрит на Кэли.

— Кажется, нам уже пора, — говорит он.

— Подожди, а где Тайлер? — спрашиваю я, наконец-то вернув часть здравомыслия.

— С няней, — отвечает он.

— С кем? Что еще за няня? Откуда ты знаешь о няне?

— Кэли отправила мне координаты няни, когда увидела тебя, танцующей с другим чуваком.

Это моя Кэли. Она всегда просто позволяет всему заходить достаточно далеко, но не слишком, даже со мной. Ее планка немного выше, и она делает намного больше, чем я.

— Так это был ваш план с самого начала? — спрашиваю я его, чувствуя, как мой мозг, наконец, начинает что-то осознавать.

— Нет, — отвечает он мне. Думаю, его голос искренен, и теперь я не уверена, злюсь ли больше на то, что он честен, или на то, что это не было его планом.

Вытряхиваю смесь ярости и пьяной бодрости из своей головы и оглядываюсь на угрюмую Кэли.

— Кэл, — зову я. — Хочешь пойти домой?

— Я сказала няне, что заплачу ей до полуночи, — отвечает она.

— Стой, ты знала, что вызовешь няню? — спрашиваю я ее. Я так смущена этими скрытыми планами.

— Я предполагала, — говорит она.

— Спасибо за доверие, Кэли, — говорит Джегз.

— Ты заслужил его, — отвечает она, салютуя нам своим бокалом пива.

Слабачка. Вероятно, потому что у нее не было секса уже четыре дня.

— Эй, эта песня не из восьмидесятых! — кричу я, минуту вслушиваясь в слова. — О, мой Бог — Righteous Brothers «You’ve Lost That Lovin’ Feeling». Даже и не говори мне… твой самый любимый фильм — это «Лучший стрелок»? — спрашиваю я.

— Это самоуверенное предположение, — говорит Джегз, ухмыляясь, как дурак. — Но, да, так и есть.

— Это потому, что ты моряк, не так ли? — спрашиваю я сквозь смех.

— Возможно, — отмахивается он, явно пытаясь скрыть свою заразительную улыбку.

— Значит, ты знаешь все слова этой песни? — спрашиваю я.

— Нееееет, — возражает он тихо, пятясь к бару и хватая бутылку пива. — Но детка, детка я люблю это, — громко напевает он. — Оуо-о это чувство любви. Ты утратила то чувство любви.

Джегз прямо сейчас во всю глотку поет мне серенаду, перевирая текст. Он поднимает ногу на барный стул и прижимает к губам горлышко пивной бутылки. Глаза закрыты, и он выпевает каждое слово. Вероятно, я больше, чем немного поддатая, потому что он точно попадает в каждую ноту. Чувственность его голоса наполняет мое сердце трепетом, а может, это те самые бабочки в моем животе, о которых все говорят. Джегз нежно обхватывает мои руки и притягивает меня к себе, таким образом он может продолжить петь, не надрывая голосовых связок. Стоило мне решить, что лучше уже быть не может, как еще пять неизвестно откуда взявшихся мужчин из бара подхватывают песню, когда Джегз опускается на одно колено и протягивает мне руку. И я наслаждаюсь этим на все сто.

Когда я попадаю в поле зрения его теперь уже открытых глаз, слышу позади себя бормотание Кэли.

— О, мой Бог. Заставь его заткнуться, — стонет она. — Когда эта ночь уже закончится?

Я быстро поворачиваюсь и шикаю на нее. В ответ она выпивает рюмку какой-то коричневой жидкости. Ох, Кэли-детка.

Песня заканчивается, и спектакль Джегза тоже.

— Как насчет воды? — тяжело дыша, спрашивает он меня.

Воды? Я не пила воду с момента, как пришла сюда.

— Я подумала, что еще один «Джек» с «Колой» будет лучшей заменой.

— Видишь ли, я вроде как надеялся, что ты передумаешь, — говорит он.

— Почему, разве ты не хочешь, чтобы я была пьяной, чтобы я … ну, знаешь… когда мы вернемся, — ко мне по капле возвращается здравомыслие, и я все больше смущаюсь, говоря все это. Думаю, еще один коктейль — лучшее решение на сегодняшний вечер.

— Нет, я хочу, чтобы ты была трезвая, когда мы вернемся, — отвечает он, касаясь рукой моей щеки. — Я не намерен использовать тебя.

— Вау, я тебе действительно нравлюсь, — хихикая, говорю я.

— Ты мне действительно нравишься, Саша. Думаю, я довольно ясно дал это понять, — говорит он, понизив голос. Ему не хочется устраивать спектакль, как это сделала я.

— Да, особенно когда ты сказал мне пойти найти кого-то…

Джегз прижимает палец к моим губам.

— Пожалуйста, остановись. Это было ошибкой.

— Что будет дальше? После того, как как ты получишь свое? — спрашиваю я, когда он убирает палец. Пришел бы мне в голову этот вопрос, если бы я была трезвой? Даже если бы пришел, я бы никогда его не задала.

Джегз отступает на шаг и скрещивает руки, туго натягивая черную рубашку на груди.

— Что дальше? — повторяет он.

— Проехали, — говорю я, сожалея о своем вопросе.

— Ты в самом деле хочешь знать?

— Нет, — говорю я ему.

— Мы можем поговорить об этом, если хочешь.

— Я не хочу говорить об этом.

— Мы можем не говорить.

— Ладно, я передумала, — прерывает нас Кэли. — Я хочу домой, так что вы двое сможете трахнуться, а я смогу вернуться к своему обычному расписанию. Звучит хорошо? Чудненько, детки. Пошли.

— Кэли! — упрекаю я ее.

— Ох, нет, Саша. Не надо мне тут «Кэлькать». Я вижу это по твоим глазам. Не думай, что я не знаю. Если есть хотя бы одна вещь, в которой я хороша, так это распознавание взгляда животной похоти. И это как раз тот взгляд, который горит в твоих прелестных голубых глазках, Принцесса.

— Ты ведешь себя, как пошлячка, — говорю ей.

— А ты ведешь себя, как принцесса, — отвечает она мне.

Мы с Кэли не ругаемся. Думаю, что у нас фактически даже не было повода, но мы просто препираемся, как сестры. Мы настолько близки, насколько и рознимся, как и бывает у сестер.

— Я только закажу такси. Машина будет здесь через десять минут. Сейчас пойди и воспользуйся уборной, чтобы не ныть по дороге домой.

Она так груба и так права. Я захочу писать через секунду после того, как мы сядем в автомобиль.

— Хорошо, но не потому, что ты сказала мне, а потому, что мне нужно воспользоваться дамской комнатой, — говорю я ей.

— Кажется, она трезвеет, — говорит Кэли Джегзу, когда я шагаю к уборной.

Как это понимать?

— Она в порядке, — говорит ей Джегз.

— Ты так говоришь только потому, что тебе перепадет сегодня. Ясно, — отвечает ему Кэли. — Саша не тот тип. Ты должен уже знать об этом.

Я сбавляю шаг на пути в уборную, пытаясь подслушать их разговор.

— Да, я не собираюсь причинить боль твоей девочке, Кэли.

— Ну что же, хорошо, потому что она — единственная семья, которая у меня осталась, и я сделаю больно любому, кто ее обидит. Ну… может, ты и не слышал о моих достижениях в этой области, но, поверь, будет плохо.

— Я не очень много знаю об этих достижениях, но ты замужем за Танго, и это означает, что у тебя есть как минимум одно, — я не могу видеть лица Джегза, но почти уверена, что он одарил Кэли одним из своих фирменных красноречивых подмигиваний.

Я, наконец-то, спотыкаясь, вхожу в уборную и хватаюсь за раковину в поисках поддержки, чувствуя, что она мне все еще нужна. Может, это просто каблуки лишают меня равновесия. Мое отражение в зеркале немного расплывчатое, но, глядя себе в глаза, я говорю, что вовсе не разочарована в сегодняшнем поведении. Ничего не могу с собой поделать — я чувствую себя… свободнее. Не знаю, есть ли в этом смысл, но думаю, что просто устала быть человеком, которым меня вынуждали быть.

Моя мама, например. Я не хочу быть, как она — убирать дом, пока муж изменяет ей с секретаршей. Это то, к чему я иду? Джун Кливер (прим. нарицательное, образцовая домохозяйка и мать) всего мира в наше время никому не нужны. Я не хочу быть такой.

Вернувшись из дамской комнаты, нахожу Кэли и Джегза все еще спорящими о чем- то. Кто знает, из-за чего на этот раз, но они замолкают, когда я приближаюсь.

— Все хорошо? — спрашивает меня Кэли.

— Ага.

Я следую за ними на улицу к автомобилю, ожидающему нас с включенными фарами. Джегз открывает заднюю дверь, и первой садится Кэли, затем я.

Машина маленькая, и внешняя сторона моего обнаженного бедра трется о рваные джинсы Джегза, которыми я восхищалась весь вечер. Есть что-то такое в мужчине в рваных джинсах. Это вроде как сексуально. Я сказала сексуально, ууффф.

Пытаюсь сесть поудобней, учитывая, что платье задирается, демонстрируя мою пятую точку, и последнее, чего я хочу — касаться попкой этого грязного сиденья. Ерзая, случайно пинаю ботинок Джегза и машинально опускаю взгляд туда, где я пнула его, хотя не думаю, что причинила большой вред. Господи Боже, его ноги в два раза больше моих, и вау, они просто огромные.

— Ты в порядке? — спрашивает он и кладет руку мне на колено. Прикосновение кончиков его пальцев к моей коже вынуждает меня сжать бедра. Каждый раз, когда он касается меня, я чувствую себя так, будто меня никто не касался прежде. Это возбуждает и захватывает, и он действует на мое тело так, как никто прежде не действовал.

— Да, — говорю я, затаив дыхание. — У тебя большие ноги, — выдаю я ему, вытягивая свои ноги в другую сторону.

— Что ж, тогда мне нет необходимости сообщать тебе, что говорят о мужчине большие ноги, ведь ты уже и так знаешь правду, — он делает акцент на каждом слове, как если бы мне было нужно внимательно вслушаться, чтобы уловить тонкий намек в его словах.

— Да, Джегз, это значит, что у тебя действительно чертовски большой рот, — говорит Кэли. — Можем ли мы добраться домой, не обсуждая каждые три секунды размер твоего члена? Это действительно помогло бы мне удержать выпивку там, где ей стоит быть. Прожигая отверстие в моем желудке.

— Как пожелаешь, Кэли. Я не буду говорить о размере и габаритах моего невероятного, многоопытного, реально огромного члена.

— Мы можем прекратить членкаться хоть на несколько минут? И, может, хоть ненадолго, перестанете спорить?

— Ты только что сказала «членкаться»? — спрашивает Кэли.

— Нет? Я сказала разговаривать.

— Нет, ты сказала «членкаться», — бубнит, возражая, Джегз. (Прим. В данном случае игра созвучных слов: cocking-talking)

— Вы двое сговорились, что ли? — противлюсь я.

— Ты сказала «член», — смеясь, заявляет Кэли.

Она смеется. Я не помню, когда последний раз она смеялась.