Захожу в номер отеля и вижу Кэмми и Эвер сидящими бок о бок на диване. Они увлеченно о чем-то болтают. Настроение их сразу меняется, когда они видят Гэвина.

Он, конечно, привлекает все их внимание, оставляя меня за пределами их веселого трио. Я усаживаю его перед собой, и он ползет прямо к ним.

— О, Боже, ты самый милый малыш в мире, — говорит Кэмми Гэвину, сползая с дивана, чтобы встретить его на полу.

— Так и есть! — вторит Эвер, усаживая Гэвина себе на колени. Она обнимает его и прижимается к его макушке щекой.

Когда я вижу их вместе, мое сердце наполняется болью — но хорошей болью. Такого я никогда раньше не ощущал, даже если это ощущение и омрачится сейчас словами Кэмми.

— О чем ты хотела поговорить? — нерешительно спрашиваю я.

Кэмми поднимается, оставляя Эвер и Гэвина играть на полу.

— Как Тори? — начинает она, хотя мы оба знаем, что это вовсе не та причина, по которой она позвала меня.

Я беззвучно усмехаюсь. После того, что произошло за последние пару дней, ее вопрос почти кажется шуткой.

— Отлично, — отвечаю я саркастически. — Она сидит в камере с охраной. О, и она никогда больше не хочет видеть Гэвина или меня, ну или, по крайней мере, в обозримом будущем.

— Ох. — Кэмми прижимает ладонь к своей груди. — О, нет. Это ужасно, ЭйДжей. — Она переводит взгляд от Гэвина ко мне и обратно к Гэвину. — Я не могу поверить, что это происходит.

Кэмми мало знает Тори. Она поверила бы, если бы знала.

— Сейчас мне нужно выбросить все это из головы. Я не могу думать об этом. Итак, о чем ты хотела поговорить?

Она берет меня за руку и тянет к дивану, и я понимаю, что дело плохо.

— Ты же не забираешь у меня Эвер, правда?

Сейчас это беспокоит меня больше всего. Гэвин мой, я в этом уверен, но Эвер не принадлежит ни одному из нас.

— Я говорила с агентством по усыновлению в Пенсильвании. Сейчас они ведут дело Эвер. И хоть мне и дали временное разрешение на опеку, они не в восторге от того, что я забрала Эвер, покинула свое место жительства и приехала с ней сюда. Агентство сообщило мне, что Эвер нужно немедленно вернуться в Пенсильванию. Она будет там до тех пор, пока они не назначат слушание по определению опеки над ней.

Щеки Кэмми краснеют, и я понимаю, что она делает все возможное, чтобы скрыть свои эмоции. А они такие же, как мои. С момента, как увидел Эвер, я надеялся, что вселенная не окажется настолько жестокой, чтобы забрать ее у меня дважды. Но имея на руках кучу дерьмовых карт, я должен был предполагать что-то подобное.

— Эвер, сможешь посидеть с Гэвином несколько минут, пока я разговариваю с Кэмерон?

Я подмигиваю ей, чтобы она не заподозрила, о чем мы говорим. У меня не укладывается в голове, как рассказать тринадцатилетнему подростку обо всех этих юридических нюансах.

— Да, несколько минут смогу, — говорит она с улыбкой и щекочет Гэвина под подбородком.

Увожу Кэмми в спальню и закрываю дверь. Я должен быть сильным ради нее, ради Эвер... ради всех нас.

— Мы знали, что это может произойти, Кэм.

— Я не могу потерять ее снова, — тихо плачет она.

Я обнимаю ее и веду к кровати, усаживаюсь на краю и сажаю Кэмми рядом.

— Посмотри на меня, — говорю я ей, мягко поворачивая ее голову за подбородок. — Мы не потеряем ее снова.

Губы Кэмми сжаты, а плач становится все горше.

— Это были лучшие дни моей жизни, ЭйДжей. Теперь я должна остаться в Пенсильвании, пока там все не выяснят, — говорит она.

— Я тоже поеду.

Она качает головой:

— У тебя есть работа и Гэвин. Ты не можешь просто бросить работу и увезти его. Я позабочусь об этом. Я не собиралась сюда приезжать и менять твою жизнь. И эта история с твоей женой… это моя вина, не так ли?

Я крепко сжимаю ее плечи, решительно глядя в глаза.

— Даже не думай об этом. С Тори все было сложно в течение уже очень долгого времени. И я бы не стал увозить Гэвина. Хантер может придержать заказы на пару недель.

Кэмми шмыгает носом.

— Это не на пару недель. Мне сказали, что слушание может быть назначено и через полгода.

Дочь вернулась в мою жизнь менее семидесяти двух часов назад, и теперь мне говорят, что я должен попрощаться с ней. Я не могу этого сделать.

— Я не хочу, чтобы ты проходила через это в одиночку, — говорю я Кэмми. — Я хочу быть там ради Эвер. Ради нас.

Кэмми хмурится. На ее лбу появляются морщинки, которых я раньше у нее не замечал, но каким-то образом она все равно выглядит еще красивее. Как еще мне показать ей, что я на сто процентов уверен в этом? Черт.

Скользнув руками по плечам к теплым щекам, я обхватываю ее лицо ладонями и смотрю в блестящие глаза.

— Я здесь. Здесь, где бы ни была наша дочь. Наша дочь, Кэм. Она наша, и мы будем сражаться за нее до конца. Тринадцать лет — это слишком долгий срок для любого родителя, которого разлучили с ребенком. Мы не позволим этому случиться снова.

На этот раз она не говорит ни слова, не спорит, не отстраняется. Что-то внутри меня раскрывается и рвется на части, когда я наклоняюсь, не думая ни о чем, и прижимаюсь лбом к ее лбу, вдыхая ее запах — он совсем не изменился за все эти годы. Я помню все, и прямо сейчас не могу остановить себя. Скольжу ладонью по ее щеке, пальцами касаюсь ушей, и мое сердце бешено бьется в груди. Внутри все болит от любви к Кэмми.

— ЭйДжей, — вопросительно шепчет она. — Что мы делаем?

Я хочу сказать ей, что делаю то, что хотел сделать все последние тринадцать лет, но знаю, она спрашивает не об этом.

— Нам обоим сейчас плохо. Мы не можем, — произносит она.

— Почему мы должны быть взрослыми?!

Мне хочется забыть о сегодняшнем дне, обо всем, кроме Гэвина. Хочу забыть прошлое, и я уже провел так много времени, пытаясь это сделать.

— Нам уже не семнадцать, — отвечает она просто.

— Когда ты не рядом со мной, Кэм, в моей жизни все идет наперекосяк. В меня словно ударяют тяжелые кирпичи. Я распадаюсь на части. Разве плохо, что я хочу заменить плохое хорошим?

— Хорошим?

— Ты и Эвер вернулись в мою жизнь. С момента рождения Гэвина, это первый хороший день в моей жизни.

Кэмми берет меня за руку, с ужасом глядя на меня.

— Хорошее близко, стоит лишь протянуть руку, но давай не будем сегодня говорить банальности.

— Давай сбежим? — прошу я, зная, каким будет ее ответ.

— Это не сработало и в первый раз. Убегать — это не выход. Пусть время идет своим чередом.

— Так неправильно хотеть поцеловать тебя? — спрашиваю я, слегка прикасаясь губами к ее щеке.

— Как бы неправильно это ни было, я тоже хочу поцеловать тебя, — говорит она, и ее щеки становятся теплыми на ощупь. Я все еще могу заставить ее покраснеть. — Я думаю, мы всегда будем это чувствовать.

Провожу большим пальцем по ее щеке, и она закрывает глаза.

— Только до тех пор, пока снова не поцелуемся.

— Сначала нам надо взглянуть реальности в глаза.

— Мне страшно, — говорю я честно.

— Почему?

— Я знаю, что с Тори все кончено, Кэм. Я знаю, что и начинать особо было не для чего. Я вложил все свои силы в то, что для меня оказалось ошибкой. Некоторых поступков лучше не совершать, но никто никогда не говорил мне этого, и поэтому я просто продолжал пытаться.

— Ты знаешь, что пытался. И проиграл не потому, что сдался. Это, в конце концов, принесет тебе облегчение и спокойствие, — говорит она.

— Но почему это происходит со мной?

Кэмми прижимает ладонь к моей груди, где бьется сердце, и ее прикосновение — всего лишь прикосновение — ускоряет мой пульс.

— Ошибки делают нас более совершенными, так что, думаю, ты на пути к совершенству.

Она улыбается в ответ на это мудрое замечание, и мне становится чуть легче, несмотря на весь ужас вечера. Я усмехаюсь.

— Это забавно, потому что я далек от совершенства. Не знаю, смогу ли когда-нибудь даже приблизиться к нему, — говорю я.

— Ну, может быть, это потому, что ты забыл, какая у тебя в колледже была репутация? — спрашивает Кэмми, играя с пуговицей на моей рубашке.

— Куда ты клонишь? У меня была репутация?

Это для меня новость.

— О, ЭйДжей, — вздыхает она. — О том, как невероятно талантлив и идеален ты в постели, я слышала слишком много раз.

Правда? Это объясняет некоторые вещи, но, опять же, не все. Тринадцать лет спустя это довольно забавно слышать.

— Знаешь, сколько из этих слухов — полная выдумка?

— О, пожалуйста, в выпускном году ты соответствовал репутации.

— Я, должно быть, родился с умением хорошо заниматься сексом. Ты была у меня первой, Кэм.

Ее смех смолкает.

— О, перестань, ЭйДжей. Ты не можешь ожидать, что я поверю.

— Да, так и было. И знаешь, что самое ужасное?

Кэмми не отвечает, но вопросительно сдвигает брови.

— Я думал, ты будешь моей последней.

Она щипает меня за подбородок и улыбается той самой настоящей улыбкой Кэмми, той, которую я когда-то ждал каждый день.

— Наверное, это самое милое, что мне когда-либо говорили. И я не удивлена, что эти слова говоришь ты.

Я провожу рукой по ее волосам. Словно с тех пор, как мы попрощались тринадцать лет назад, не прошло ни мгновения.

— Нас обоих это касается, — говорю я ей. — Все это.

— Да, и я поеду в Пенсильванию, а ты останешься здесь, чтобы сохранить свою работу и получить поддержку семьи по поводу ситуации с Тори. — Кэмми громко и расстроенно вздыхает. — Вот как мы справимся с этим. Я — адвокат, и буду бороться за нашу девочку. Я собираюсь забрать ее, а потом привезти обратно сюда. Может быть, за это время у нас у всех что-то решится.

Я так сильно хочу запротестовать. Не могу просто сдаться и сказать ей: сделай это сама. Я знаю, борьба эта обречена, но мне хочется, чтобы она знала, что я не сдамся так легко.

— Кэмми, — начинаю я.

— Не спорь, — говорит она, чуть приподнимая уголок рта. Эта легкая ухмылка о многом говорит. — Ты доверяешь мне?

— Я не знаю. Ты забыла меня на тринадцать лет, — подмигивая, напоминаю я.

Она легонько толкает меня в грудь.

— Я потратила половину этого времени, пытаясь найти путь обратно в твою жизнь, и так получилось, что мне это удалось. Мы просто должны бороться за то, чтобы мечта сбылась.

— Я хочу поехать с тобой.

— Тебе нужна твоя работа. Нам нужно доказать суду, что мы оба стабильны и можем предоставить условия, подходящие для тринадцатилетней девочки. Мне нужно, чтобы ты сохранил свою жизнь, чтобы мы смогли победить.

То, что она говорит — правда это или нет, я не знаю — но это звучит разумно, и я не собираюсь спорить с адвокатом на тему, о которой не имею понятия.

— Я не скажу «хорошо», и даже не скажу, что согласен. Я приму это, как мужчина, Кэмми, но могу разбиться на миллион кусочков, если вы оставите меня.

— И я тоже могу разбиться, — говорит она. — Но мы вернемся. Даже если это последнее, что я сделаю.

— Мы должны рассказать Эвер правду. Я не хочу скрывать от нее ничего. Все и так слишком сложно.

— Согласна.

Ощущая щемящую боль в груди, я встаю с кровати, но Кэмми хватает меня холодными руками, заставляя остановиться.

— Эй! — вскрикиваю я, потрясенный тем, как холодны ее руки, касающиеся моей кожи через тонкую рубашку.

— Подожди, — говорит она.

Она обхватывает руками мой бицепс, и я поддаюсь, позволяя ей усадить меня обратно на кровать.

— Не принимай мою сдержанность за нежелание быть вместе. Я так сожалею об упущенном времени.

Ее сдержанность всегда была нашей общей силой, и я никогда не принимал ее за холодность.

— Но мне придется уехать утром. Агентство по усыновлению было очень требовательным, что неудивительно, так как на прошлой неделе Эвер сбежала из приемной семьи.

Мне нечего сказать в этой ситуации, просто нет слов. Я могу только сидеть и думать о том, как это все может обернуться. Я переполнен вопросами и заботами, но знаю, что сейчас нет ответов ни на один из них, и оттого еще хуже.

Кэмми встает с кровати и, глубоко вздохнув, смотрит на себя в зеркало. Проводит пальцами под глазами, чтобы стереть следы пролитых до моего прихода слез, с трудом сглатывает и поворачивается ко мне.

— Готов рассказать ей?

— Нет.

Кэмми берет меня за руку и ведет к двери, где мы одновременно делаем глубокий вдох. Вернувшись в комнату, мы обнаруживаем, что Гэвин и Эвер лежат на диване и зачарованно смотрят какой-то странный мультфильм. Гэвин приткнулся Эвер под бок. Видеть их вместе — это абсолютный кайф для меня. Это другой вид любви, которую я не знал до сегодняшнего дня. Мне просто хочется сказать: «Это мои дети».

Кэмми подходит к дивану и берет Гэвина на руки.

— Просто не могу наглядеться. Ты похож на своего папу. Эти ямочки, Боже мой.

— А на кого я похожа? — спрашивает Эвер.

Кэмми садится рядом с ней на диване и кладет голову ей на плечо.

— Я думаю, что в тебе поровну и ЭйДжея, и меня. У тебя глаза ЭйДжея, это точно. И его губы.

— Уж тебе-то не знать, — бормочет Эвер.

— Извини, конечно, но тебе всего тринадцать, и с нами так разговаривать тебе не следует, — говорит Кэмми, глядя на меня, пока я пытаюсь сдержать смех.

— ЭйДжей! — резко говорит она, глядя на меня... как мама.

— Простите!

— Вы двое выглядите так, будто вам есть что мне рассказать. По крайней мере, о том, о чем вы только что разговаривали в другой комнате, — говорит Эвер, с усмешкой глядя на нас обоих.

Я и не знал, что тринадцатилетние дети настолько осведомлены о том, о чем и понятия не имел, пока мне не исполнилось... черт, наверное, тринадцать. О, Господи.

— У тебя есть парень? — рычу я в ответ.

Она откидывается на спинку дивана и приподнимает бровь... так же, как делаю я, когда кого-то спрашиваю.

— Нет, спасибо. Мальчики, с которыми я ходила в школу, были настоящими придурками.

Слава Богу!

— Нам нужно кое о чем с тобой поговорить, Эвер, — выпаливает Кэмми.

— Дай угадаю, — говорит дочь, поднимаясь с дивана. — Вы двое вроде как на перепутье и не можете принять решение о том, с кем я должна остаться.

— Все не так, — говорю я ей. — Совсем не так.

— Тогда что? — тихо спрашивает она, и уверенность из ее голоса исчезает

Гэвин вырывается из рук Кэмми. Она спускает его на пол, и он ползет ко мне. Как будто чувствует катастрофу, несущуюся на нас со скоростью миллион километров в час. Я поднимаю его и сажусь возле Кэмми.

— Итак, на прошлой неделе ты сбежала из приемной семьи, — начинает Кэмми.

— Да, и что? Я нашла тебя, и вы мои биологические родители. Это же не проблема, — говорит Эвер, давая понять, что она уже думала о случившемся.

— Да, так и есть, но у нас на тебя нет никаких прав. Сейчас правом опеки над тобой обладает штат Пенсильвания, и власти там требуют, чтобы мы отвезли тебя назад, пока все должным образом не уладиться. Звучит ужасно, Эвер, я знаю.

— Ужасно? — переспрашивает она с циничным смехом. — Ужасно — это когда ты живешь в приемной семье с шестью другими детьми, которые избивают друг друга, чтобы привлечь внимание приемных родителей. Кажется, они даже не знали, что я там живу.

— Мы понимаем, — говорю я. — Но для того, чтобы вернуть наши родительские права, мы должны пройти через государственную процедуру. Надо собрать много документов, будет даже суд.

Последнюю часть я говорю, глядя на Кэмми, пытаясь вспомнить, говорила ли она о суде.

Кэмми кивает.

— Да, верно. Мы должны следовать законам страны, пока все не уладится. Мне нужно встретиться с агентством по усыновлению в Пенсильвании и узнать, что делать дальше.

Эвер ходит по комнате мелкими кругами, заложив руки за голову.

— Ну, а вообще вы хотите меня? — спрашивает она нас обоих.

Мы с Кэмми смотрим друг на друга, возвращаясь воспоминаниями к тем нескольким моментам, которые мы провели вместе сразу после рождения Эвер.

— Больше всего на свете, — говорит Кэмми.

— Больше, чем пиццу, — добавляю я.

Эвер наклоняет голову набок и прищуривается, глядя на меня.

— Вовсе не смешно, — говорит она.

— Смешно, — спорю я.

— Эвер, — Кэмми прерывает наши пререкания, — мы хотим тебя больше всего на свете, но мы должны сделать все правильно.

— Ну, ты же адвокат. Ты не можешь это сделать? — спрашивает Эвер

— Да, но все должно быть оформлено надлежащим образом и, как мне сказали, это может занять немного времени.

Эвер останавливается и опускает голову.

— Подожди, что ты говоришь? — Мы оба даем ей минуту, чтобы она смогла осознать. — Нет! Нет! Ты не можешь заставить меня вернуться в приемную семью. Ты не можешь!

— Это не зависит от нас, Эвер, — говорю я ей.

Она начинает метаться по гостиничному номеру, хватает пакет с вещами и идет к выходу.

— Я ухожу.

— Нет, ты не уходишь, — говорю я, передавая Гэвина Кэмми. — Ты останешься здесь, и мы справимся с этим, как семья.

Я беру ее за руку, оттаскивая от двери.

— Семья? — Она смеется. — Семья… так ты это называешь? Ты женат на женщине, которая тебя до глубины души ненавидит, и Кэмерон обручена с каким-то... каким-то... призраком. И давайте не будем забывать, что вы двое оказались идиотами, которые сделали ребенка в семнадцать и были вынуждены передать этого ребенка паре богатых людей, которые обещали дать ему лучшую жизнь. Только вот они умерли и оставили меня сиротой.

Каждое ее слово похоже на пулю в грудь. Страх, подозрения о том, что на самом деле думает обо мне моя дочь, яркими вспышками взрываются у меня перед лицом, освещая правду, которую я предпочел бы не замечать.

— Мы исправим все это, — говорю я.

— Я уже сломана, ЭйДжей, — говорит Эвер. — А что, если вы не сможете это исправить? Я останусь в приемной семье до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать, а потом должна захотеть вернуться к людям, которые разрушили мою жизнь?

Кэмми плачет, она отчаянно рыдает на диване, чувствуя ту же вину, что и я. Я не знаю, что ответить Эвер, не знаю, как успокоить Кэмми...

Боже, как моя жизнь докатилась до этого всего за неделю?