Финли

Эти часы всегда такие громкие?

Я быстро пересекаю общий холл — жуткая тишина обволакивает, словно густой туман. Одиночество для меня не в новинку, но я никак не могу привыкнуть к тишине. Там, в больничной палате, после отключения всех мониторов, единственным звуком, который я слышала, было тиканье старых пластиковых часов, висящих на стене. Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Неужели это было последним, что они слышали? Мне хотелось бы, чтобы последним звуком для меня стала нежная музыка или шум океанских волн. Но, скорее всего, у меня не будет выбора. Смерть не дает его никому.

Голые стены коридора, ведущего к моей комнате в общежитии, часто напоминают мне больничный холл: бесконечный путь к началу очередного конца; чистый лист и отсутствие слов, чтобы начать новую главу. Жизнь не должна быть такой.

Я вхожу в свою комнату, отмечая, что облака за окном сгустились и стали угрожающе-серыми. Снежинки медленно падают на землю, создавая впечатление обычного снегопада, но никак не бури. Ложусь на кровать и смотрю на свою елочку, вспоминая те моменты, которые принимала как должное и не ценила — в тот раз я сказала папе с мамой, что слишком устала, поэтому не буду помогать им наряжать елку. Телефон для меня всегда был интереснее, чем развешивание каких-то дурацких украшений на еще более дурацкое дерево. Навязчивые рождественские песенки никогда не вызывали у меня прилива радости — наоборот, наводили тоску. А теперь и вовсе воспринимаются похоронным маршем.

Пытаясь сбежать от собственных мыслей, я включаю телевизор и щелкаю с канала на канал в поисках какого-нибудь нерождественского фильма. Как оказалось, единственный канал, не связанный с Рождеством, это погодный, и он предупреждает меня о надвигающемся конце света. Далее следует прямое включение из Вермонта, находящегося сейчас в эпицентре бури. И без того высокие сугробы, наметенные с начала зимы, стали выше, еще, по крайней мере, на полметра. Пешеходам и автомобилистам настоятельно рекомендуют не выходить на улицу. Кажется, мне стоило подойти к вопросу серьезнее. На хлебе и арахисовом масле я долго не продержусь. Мои навыки выживания не дотягивают до уровня, необходимого здесь, в горных районах. За последние два года я кое-как пережила пару небольших метелей, выпавших на время зимних каникул. В течение же учебного года столовая открыта каждый день независимо от погоды, а территорию возле общежития расчищают дворники.

Решив пополнить запас еды, я закрываю дверь комнаты, снова прохожу по пустому, похожему на больничный, коридору и вхожу в общий холл. Тиканье часов становится громче, а мир за окном полностью побелел — невозможно ничего разглядеть за снегом, который теперь больше напоминает перья, падающие каскадом с неба. С тех пор как я в последний раз выглядывала из окна своей комнаты, выпало уже не меньше тридцати сантиметров снега. Если не пойду сейчас, то позже вообще не смогу выйти.

Толкаю стеклянную дверь — пытаюсь, во всяком случае — но она практически не двигается с места, заваленная снаружи снегом. После нескольких попыток она приоткрывается на несколько сантиметров, но в такую узкую щель я не протиснусь. Оглядываю холл в поисках того, чем можно разгрести снег, но на глаза попадается лишь стопка книг. Закрываю дверь и иду за ними, а когда возвращаюсь, вижу, что снег валит с такой силой, словно старается побыстрее заполнить освобожденное мной пространство. Выглянув в окно, понимаю, что пока это только снегопад — не метель еще. Тогда в чем дело? Я вновь пытаюсь приоткрыть дверь, но на этот раз она не сдвигается даже на миллиметр. Наваливаюсь изо всех сил плечом. Дверь распахивается, а я, запутавшись в собственных ногах, бревном вываливаюсь наружу и зажмуриваю глаза, понимая, что сейчас упаду. Но вместо этого меня обхватывают чьи-то руки. Открываю глаза, но из-за плотной пелены падающего снега не могу удержать их открытыми. О том, чтобы что-то рассмотреть, даже речи не идет. Снова оказавшись внутри здания, провожу рукавом пальто по глазам и лицу, освобождаясь от налипшего снега. Дверь закрывается, и к ее стеклянной поверхности прислоняется лопата. Передо мной стоит мужчина, закутанный в черное пальто, очки и шапку, скрывающую большую часть его лица.

— Кто вы? — спрашиваю я, слегка испугавшись.

Руками в перчатках, он стягивает шапку и очки, тем самым отвечая на мой вопрос.

— Что, не узнала?

— Что ты здесь делаешь?

— Подумал, что твой хлеб с арахисовым маслом неплохо дополнит суфле. — Бэкс запускает руку в карман и достает из него баночку «Флаф». (Примеч. Marshmallow Fluff — популярное в США лакомство из мягкого зефира со вкусом ванили или клубники).

— Ты проделал весь этот путь под снегопадом, чтобы принести постороннему человеку баночку суфле?

— Еще я принес батарейки, но могу все унести обратно, — говорит он абсолютно серьезно.

Я протягиваю руку — она дрожит после борьбы с дверью.

— Нет, уверена, они мне пригодятся. Спасибо.

— Зачем ты опять пыталась выйти из общежития? — спрашивает он.

Соврать или нет? Несколько секунд просто смотрю ему в глаза, подбирая правдоподобный ответ. Мне следовало получше подготовиться к этой снежной буре. С каждой минутой в присутствии Бэкса я все больше смахиваю на дуру.

— У меня возникли сомнения, что я достаточно хорошо подготовилась к непогоде.

— Или просто искала повод вернуться, чтобы увидеть меня, — говорит он с ехидной ухмылкой.

— Наглость — второе счастье?

— Нет, просто бо́льший, в сравнении с твоим, жизненный опыт, дающий право на подобные рассуждения.

— Бо́льший жизненный опыт? — В моем голосе звучит насмешка. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. — Я буквально закипаю от гнева, и хотя мне должны бы нравиться его заигрывания и средневековые шуточки, парень все же нажал «кнопку», запустившую необратимый процесс. Он меня совсем не знает. Не знает, сколько испытаний выпало на мою долю. И потерь.

— Эй-эй! Я пошутил. Почему тебя так затрясло?

А почему меня так трясет? Мне не холодно. Я просто злюсь. Очень злюсь.

Бэкс одну за другой снимает перчатки, бросает их на пол, берет мои ладони в свои и сжимает их, согревая. Но руки у меня и так не холодные. Хотя… дрожь и боль в мышцах под его прикосновениями, кажется, ослабевает.

— Ну вот. Сейчас тепло?

Я не нахожу слов и просто киваю в знак согласия.

— Ты действительно осталась здесь одна на все две недели?

— Да, — говорю я тихо. — Но в этом нет ничего такого.

— Что, если отключат электричество?

— У меня есть свечи.

— А как насчет отопления?

— Одеяла.

Бэкс качает головой.

— При всем моем уважении, не думаю, что это хорошая идея.

— При всем моем уважении, не припоминаю, что спрашивала твоего мнения.

Он смотрит на меня, поджав губы и прищурившись. Не могу точно сказать, смущаю я его или раздражаю, но, судя по взгляду, в большей степени он просто заинтригован. Не думаю, что мне это нравится.

— Очень хорошо, Финли. — Он осматривает холл, проходит мимо меня к стоящему в углу кожаному креслу, плюхается в него и расстегивает пальто.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Пережидаю снежную бурю, — спокойно отвечает Бэкс.

— Наслаждайся, — говорю я, направляясь мимо него в сторону своей комнаты.

— Именно это и входит в мои планы, — говорит он, поднимаясь из кресла и следуя за мной.

Почему Бэкс идет за мной? Продолжая идти по коридору, я оглядываюсь на него через плечо, из-за чего со всего маху врезаюсь в висящий на стене огнетушитель. Ахнув, оступаюсь и почти падаю, хватаясь за ушибленный бок. Проклятье.

Бэкс хватает меня за руку и тянет на себя.

— Растяпа. Ты в порядке?

— Да, отлично. Возможно, было бы еще лучше, если бы я была одна, без преследующего меня психа.

— Я не псих.

— Ты всех девушек преследуешь до дома?

— Неа, только тебя.