Пропавшая икона

Райан Уильям

Москва, 1936 год. В церкви обнаружено обезображенное дьявольскими пытками тело девушки. Не успевает капитан Королев установить личность погибшей, американской монахини, как в тиски палача попадает вор Тесак… Он готов выдать местонахождение иконы Казанской Божией Матери, которая уже стоила жизни невесте Христовой. Удастся ли Королеву, находясь под пристальным надзором НКВД, разыскать человека, затеявшего эти кровавые дознания?

 

Предисловие

Хладнокровный палач-убийца, который замирает от ужаса при мысли, что однажды ему закажут собственного сына; звезда уголовного розыска капитан Королев, с его футбольным прозвищем Каток, который идет по следу преступника и скорее свернет себе шею, чем сойдет с пути истинного; известный писатель Исаак Бабель — то ли связной НКВД, то ли приставленный к капитану соглядатай; король криминального мира Коля Граф, который взял на себя миссию уничтожить всех, кто причастен к осквернению святыни, — все эти герои и злодеи оживают на страницах романа с, казалось бы, классическим детективным названием «Пропавшая икона». Так мог бы назвать что-нибудь из своей холмсианы сэр Артур Конан Дойл, не будь он католиком, но вряд ли он взялся бы писать роман о Москве тридцатых годов… Очень скоро читатель понимает, что может означать похищение иконы в самый атеистический период советской истории, когда здание храма политкорректно называют «бывшая церковь» и устраивают в нем танцы, когда Библию прячут в подполе или заворачивают в ее страницы пирожки, а свое культурное наследие социалистическое государство задорого продает «загнивающему» капиталистическому Западу. Похищение иконы влечет за собой не только проведение дознания, но пытки и человеческие жертвы: американская монахиня, «распятая» на алтаре, русский вор, с которого живьем срезают его покрытую татуировками кожу, и, наконец, чекист.

Итак, Уильям Райан — не Артур Конан Дойл, а его Алексей Королев — не Шерлок Холмс, но и ему, как легендарному сыщику с Бейкер-стрит, придется прибегнуть к помощи уличных мальчишек. Кому, как не советским беспризорникам, по плечу найти в стогу сена иголку — в Москве-муравейнике американскую гражданку, пока ее не постигла участь замученной в «бывшей церкви» монахини… Самого Королева отстраняют от дела — слишком близко он подобрался к разгадке, и похоже, что тот, в чьих руках сосредоточена власть, ведет грязную игру. В общем, одним убитым чекистом дело о пропавшей иконе Казанской Божией Матери не обойдется… Но ветеран советско-польской войны Королев не раз встречался со смертью лицом к лицу!

Вдумчивый читатель найдет в дебютном романе бывшего адвоката Райана нечто большее, чем просто динамичный детектив с лихо закрученным сюжетом. Он получит портрет эпохи террора, и в нем не будет места пастели и акварели — для жестокой правды их краски слишком блеклые. Уильям Райан препарирует советские реалии тридцатых годов так же бесстрастно, как патологоанатом Честнова вскрывает грудные клетки их жертвам. Назвать этот роман приятным чтивом — все равно что прославлять Сталина как доброго вождя, но книга затягивает и не отпускает до последней страницы, на которой вас ждет, как-то не по-советски это звучит… неужели happy end?

Зловещую тишину храма прерывали лишь равномерный звук капель крови, падавших на мрамор, да прерывистое дыхание девушки. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Затем пауза — и снова неровный гортанный хрип. Она была практически готова. Ну и пришлось же ему повозиться! Она истекала кровью, что было неудивительно после всех его стараний, и все же ему было не по себе. А что ему оставалось делать? Ему не дали времени раскрутить эту девку, задавить ее морально, оставалось лишь одно: вызвать боль и страх. Пускай это и не самый профессиональный и эффективный подход к делу. Он надеялся пытками выдавить из нее признание, но она продержалась дольше отведенного ему времени. Какая досада! Иногда достаточно надеть перчатку и медленно сжать руку в кулак — и как только натянутая кожа на перчатке начинает зловеще трещать, жертва ломается и начинает говорить так быстро, что только успевай записывать. Такие допросы ему нравились больше: в них все было просто и понятно. Но попадались и крепкие орешки — а эта девица оказалась настоящим кремнем. Ее не сломал ни один метод пытки. Будь у него больше времени, возможно, он бы добился результата, но ему дали всего лишь пару часов. Лишь пара часов — для такой стойкой натуры. Сильной и волевой. Им будут недовольны, но чего они ожидали? В конце концов, он их предупреждал. Вот если бы он смог как следует подготовить ее: на несколько дней лишить сна, бросить сначала в жаркую, потом в холодную камеру, а после оставить в полнейшей темноте и тишине… После этого можно было надеяться на результат. Будь у него дополнительное время и привычные инструменты под рукой, он бы выжал из нее то, чего она сама не знала. Но сейчас ему приходилось довольствоваться лишь кожаным фартуком, перчатками и зданием церквушки — и у него была всего пара часов.

Вся эта ситуация ему не нравилась. Конечно, его действия были санкционированы — как ему сказали, на самом высшем уровне. Но даже если так. Если его застанут здесь, рядом с лужей крови возле алтаря, выкрутиться будет сложно. Любой прохожий, заглянувший сюда с улицы, решит, что он маньяк.

Дыхание жертвы снова замедлилось, и он посмотрел на нее, оценивая результат своей работы. Ее огромные черные зрачки расширились. В глазах мрачным отблеском отражался приглушенный свет и читалась покорная готовность принять смерть. Он попытался найти в них следы страха, но не смог.

Вот так всегда: в определенный момент они оказывались за чертой страха и даже боли, и тогда один дьявол мог вернуть их к сознанию. Он наклонился к девушке ближе: может, у него получится заглянуть в мир иной через эти красивые глаза? Но в них ничего не было, ее взгляд был исступленно направлен в потолок — никаких признаков жизни. На куполе виднелись лики каких-то святых — наверное, она смотрела на них. Он наклонился, чтобы заслонить собой изображение, но девушка продолжала смотреть сквозь него.

На таком расстоянии запах не так давил на его сознание. Он отчетливо чувствовал сладковатый запах крови, к которому примешивался аромат мыла и влажных волос и еще чего-то неопределенного. Эта удивительная смесь почему-то напомнила ему о ребенке. Он помнил этот запах с первых дней жизни своего сына — теплый аромат, наполнявший его сердце счастьем. Где она взяла это мыло? В стране на него большой дефицит. Его можно достать разве что по знакомству или в валютном магазине, но даже туда его завозили не всегда. Потом он догадался: скорее всего, она привезла его с собой. Американское мыло. Да, точно. Капиталистическое мыло. Неожиданно для себя он почувствовал жалость к девушке. Слезы смыли кровь с ее щек, и перед ним открылись черты ее красивого лица. Тонкие крылья носа тяжело раздувались. На мгновение он задержал дыхание, словно боясь затуманить эти бездонные глаза, потом сглотнул и отбросил эмоции в сторону. Сейчас не время для сантиментов. С первого дня службы ему читали наставления о вреде неуместной жалости и о страшных последствиях, к которым она приводит. Сейчас он должен привести ее в чувства, сделать последнюю попытку.

Он приложил пальцы к шее девушки — она была жива, но пульс прощупывался очень слабо. Он приподнялся и потянулся за нюхательной солью. Склянка была измазана кровью — он уже применял ее дважды. Одна его половина была готова отпустить жертву с миром, но у него были четкие инструкции, и, пока оставалась хотя бы призрачная надежда получить от нее информацию, надо пытаться. Он откупорил флакон и приподнял голову девушки. Она попыталась вырваться, но была слишком слаба для серьезного сопротивления. Сначала соль не помогла, но когда он отвернулся, чтобы положить склянку назад в портфель, то заметил, что она следит за его движениями и, похоже, пытается что-то сказать. Он взял нож и разрезал повязку с кляпом, в спешке поцарапав ее щеку. Как только он вытащил кляп, девушка начала откашливаться. Ее белые зубы резко контрастировали с алым цветом крови во рту, и только сейчас он заметил, насколько тонкими и мертвенно-бледными были ее губы. Она с трудом пошевелилась, отчего дыхание стало неровным и ей понадобилось какое-то время, чтобы отдышаться. Она сглотнула слюну и сконцентрировала на нем взгляд. Не отрывая от девушки глаз, он чуть наклонился, чтобы расслышать ее слова. Она что-то пробормотала. Он наклонился ближе и покачал головой, давая понять, что не расслышал. Она собралась с силами, глубоко вздохнула и, глядя ему прямо в глаза, сказала:

— Я прощаю тебя.

Произнесла она это снисходительно. Так, будто он всего лишь позабавил ее.

 

Глава 1

В этот день капитан Алексей Дмитриевич Королев позднее обычного поднимался по ступенькам здания на Петровке, 38 — штаб-квартиры Московского уголовного розыска. Утро началось скверно и не сулило ничего хорошего. Капитан до сих пор не мог отойти от похмелья после вчерашнего. «Сегодня на стахановское рвение можно не рассчитывать», — подумал он, с трудом отворяя тяжелую дубовую дверь. После яркого уличного света глаза какое-то время привыкали к темноте вестибюля, а он пытался разглядеть что-то среди клубов каменной пыли на входе, но, не обнаружив привычного присутствия дежурных офицеров и утренней суматошной беготни коллег, остановился, пытаясь понять, что происходит. Он искал глазами источник пыли и мусора и наконец рассмотрел сквозь пылевую завесу какое-то движение на лестничной площадке, где стояла статуя бывшего Генерального комиссара государственной безопасности Генриха Григорьевича Ягоды. По всей очевидности, ее громили чем-то очень тяжелым. Невероятный шум, усиливаемый отличной акустикой атриума с мраморным полом и стенами, оглушил Королева. Он, наступая на валявшиеся под ногами обломки, поднялся туда. Укутанная в покрывало фигура Генерального комиссара массивной грудой возвышалась на пьедестале, вокруг которого возились оголенные до пояса рабочие, вооруженные ломами, молотками и механической дрелью. Очевидно, у них была задача демонтировать статую, но пьедестал никак не поддавался. Королев приблизился к одному из рабочих. Тот улыбнулся и, обнажив белые зубы, резко выделяющиеся на фоне серого запыленного лица, сказал:

— Когда ставили, наверное, думали, что товарищ Генеральный комиссар будет стоять здесь, пока не рухнет здание. Он просто врос в пол. Нам придется здорово попыхтеть, чтобы демонтировать его целиком.

Королев увидел, как другой рабочий снова размахнулся кувалдой и рубанул по долоту, которое с трудом вклинивалось в мрамор, высекая из камня кучу мелких разлетающихся во все стороны осколков. Капитан несколько раз сглотнул, пытаясь промочить горло, и почувствовал на языке и зубах пыль.

— Вот так. Теперь поддается. Сейчас мы его вытащим, — сказал рабочий с кувалдой, сплевывая на каменный пол.

Королев задумчиво кивнул головой — он всегда так делал, когда не понимал, что происходит. Затем направился к себе. Насколько он знал, Ягода по-прежнему был в силе и к нему полагалось относиться с должным уважением. Но, наверное, что-то все-таки изменилось, раз его статую решили демонтировать. Королев бросил неприветливое «Доброе утро, товарищи!», проходя мимо рабочих и соображая, что в Москве в октябре тысяча девятьсот тридцать шестого года лучше воздержаться от комментариев по этому поводу, особенно если у тебя голова трещит с похмелья.

Королев был ростом около метра восьмидесяти, то есть выше среднего — во всяком случае, если судить по нормам, опубликованным неделю назад министерством здравоохранения. Его вес также превышал соответствующий среднестатистический показатель для советского гражданина, но сей факт он списывал скорее на свой высокий рост, чем на избыточное питание, которое в принципе было невозможно в этот период перехода к коммунизму. Столь внушительные размеры давали ему определенное преимущество, когда требовалось применение силы. Всем своим основательным видом он походил на следователя со значительным опытом работы. У него было типичное лицо милицейского работника: с широкими скулами, массивным подбородком и грубой кожей, годами обветривавшейся под солнцем и холодом. И это часто ему мешало. Даже коротко остриженные темные волосы, прилипшие к черепу, словно поникшая к земле трава, выдавали в нем сотрудника силовых органов. Отметина на лице в виде широкого шрама от левого уха до кончика подбородка, оставшегося после встречи с белогвардейцем во время Гражданской войны, делала его лицо скорее добродушным, чем свирепым. А благодаря добрым и живым глазам он и вовсе не походил на тупого силовика. По какой-то непонятной причине его глаза вызывали у советских граждан доверие, даже если он приходил их арестовывать, и они невольно выдавали ему информацию, вместо того чтобы скрывать ее. Но эти глаза были обманчивы. Королев воевал семь долгих лет на фронтах от Украины до Сибири — против немцев, австрияк, поляков — и из всех этих передряг вышел более-менее невредимым. Когда требовала ситуация, он мог быть жестким.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Королев растерянно почесал затылок — он пытался понять, что для Московского уголовного розыска мог означать демонтаж статуи Ягоды. До сегодняшнего дня Рабоче-крестьянская милиция — а именно такое название носили органы правопорядка в Советском Союзе — была призвана обеспечивать общественный порядок, регулировать дорожное движение, охранять важные здания и выполнять кучу других обязанностей. В том числе предупреждать и расследовать уголовную деятельность преступных элементов — этим занимался МУР, в котором Королев, собственно, и работал. А политическую дисциплину отдали на откуп НКВД, службе государственной безопасности, хотя, когда живешь в государстве рабочих и крестьян, почти все можно отнести к политике. Некоторые граждане любое преступление считали подрывом социалистической системы, и все же пока в стране существовало разделение между традиционными уголовными и политическими преступлениями. Естественно, милицейские мундиры часто помогали энкавэдэшным в политических делах — даже Красная Армия время от времени прибегала к их помощи. Но в основном Королеву и другим милицейским оперативным сотрудникам МУРа оставляли то, в чем они преуспели лучше всего: выслеживать и ловить злостных правонарушителей, не связанных с политическими преступлениями. Поэтому когда житель Москвы обращался на Петровку, 38, в штаб-квартиру Московского уголовного розыска, это было так же логично, как если лондонец обращался в Скотланд-ярд. О Лубянке же никто не говорил — о штаб-квартире НКВД вообще старались помалкивать. Королев надеялся, что в эти сложные времена перемен позитивный образ Петровки возьмет верх.

Своеобразность ситуации заключалась в том, что милиция, в том числе МУР, находилась в составе Народного комиссариата внутренних дел, поэтому когда советский человек говорил об «органах», то подразумевал и НКВД, и милицию; и все догадывались, что с приходом нового наркома Ежова задачи милиции могут перейти, в том числе, в политическое поле. А судя по решению убрать статую Ягоды, последнему недолго оставалось до ареста, а может, его уже арестовали. Если это произошло, то, скорее всего, грядет объединение двух ведомств. Королев, конечно, представлял, как это будет происходить, и несмотря на то, что у него был один из самых высоких показателей по раскрываемости в отделе, при объединении двух органов с профессиональными заслугами не будут особенно считаться. Он достаточно много повидал за последнее время, чтобы оценивать ситуацию реально.

Королев вошел в комнату 2-Е, буркнул приветствие коллегам, повернулся к двери, на которой были прибиты крючки для одежды, и принялся стаскивать с себя зимнее пальто — последний раз он надевал его полгода назад и не ожидал, что оно стало настолько тесным. В кабинете, стены которого были выкрашены в серо-голубой цвет, напротив друг друга попарно стояли четыре стола, а стены подпирали восемь архивных шкафчиков. Комната пропахла запахом мужских тел и папирос. Лившийся через окно солнечный свет с трудом пробирался сквозь густые клубы дыма, который выдыхали три следователя. На одной из стен красовалась огромная карта Москвы, на другой — портрет Сталина. До вчерашнего дня рядом с ним висел портрет наркома Ягоды, но теперь на его месте осталось лишь прямоугольное светлое пятно. При виде этого пятна хотелось побыстрее выкурить папироску.

Наконец Королев стащил с себя пальто и предстал перед коллегами в милицейской форме, которую надевал довольно редко. Он повернулся к сослуживцам и заметил их настороженно-недоумевающие взгляды. Они синхронно затянулись и выжидательно посмотрели на него. Королев пожал плечами и понял, что форма тоже стала ему маловата.

— Доброе утро, товарищи! — сказал он снова, но теперь погромче.

Первым отреагировал Ларинин.

— А в какое это время вы приходите на работу, товарищ? Уже почти десять часов. Партия не этого от вас ожидает. Я вынужден буду поднять этот вопрос на рабочем совете.

Ларинин напоминал Королеву свинью — его неровные испорченные зубы, торчавшие из-под пухлых губ, очень походили на клыки борова. Сегодня он говорил громче обычного. Капитан заметил, что короткие толстые пальцы Ларинина нервно дрожат, сжимая папиросу. «Волнуется», — подумал он, и это его не удивило.

Он всегда опасался лысого следователя с животом, грузной волной растекающимся по столу всякий раз, когда тот садился работать. Но сегодня особенно надо быть начеку. Удары кувалды, до сих пор долетавшие в кабинет, могли стать началом конца такого функционера, как Ларинин, который сейчас сидел за столом, ранее принадлежавшим Менделееву по прозвищу Железный Кулак. Ларинин подло занял его место. Менделеев был жестким и эффективным оперативником — настоящей грозой московских воришек, пока Ларинин, простой автоинспектор, не донес на него. Теперь Ларинин восседал среди бывших коллег Менделеева. Никто не знал, куда подевался Кулак, — скорее всего, он коротал дни на далеком севере. И все из-за дурацкой шутки о чекистах, которую подслушал автоинспектор Ларинин и о которой сообщил начальству. Поэтому немудрено, что Ларинин нервничает, понимая, насколько быстро сейчас меняется ветер, и осознавая, что за три недели работы в МУРе он не раскрыл ни одного дела. Хвастаться перед своими партийными друзьями ему было нечем.

— Я знаю, который сейчас час, Григорий Денисович, — сказал Королев. — Я был на Лубянке, заходил к полковнику Грегорину. Он задержал меня. Хотите, я дам его телефонный номер, чтобы вы проверили?

Опустив голову, Королев обратил внимание на рукав своей форменной рубашки: за лето его изрядно побила моль. Он потер проеденную ткань и уселся за свой стол, положив меховую шапку на привычное место, в нижний ящик стола. Потом включил лампу и начал просматривать бумаги, которые сегодня следовало передать в прокуратуру, но непривычная звенящая тишина в комнате заставила его оторваться от папки.

— В чем дело, товарищи? — спросил Королев.

Сослуживцы с удивлением смотрели на него. Рукавом рубашки Ларинин вытер с лысой головы испарину.

— На Лубянке, Алексей Дмитриевич? — переспросил младший лейтенант Семенов. Он был самым младшим из следователей, всего двадцати двух лет, но выглядел еще моложе. Он напоминал комсомольца с плаката: волнистые белокурые волосы, почти женская привлекательность и непринужденное поведение. Семенов находился в отделе всего пару месяцев, помогая Королеву выполнять несложные задания и набираясь опыта, и пока не знал, в какие моменты лучше держать язык за зубами.

— Да, Иван Иванович, — ответил Королев. — Товарищ Грегорин попросил меня прочитать лекцию старшекурсникам Центральной школы Главного управления госбезопасности НКВД.

После этих слов все немного расслабились. С одутловатого лица Ларинина сошел испуг, Семенов улыбнулся, а Дмитрий Александрович Ясимов, жилистый мужчина возраста Королева с лицом профессора и циничной ухмылкой, откинулся на спинку стула, поморщился от боли в ране на животе и принялся теребить кончик редких подстриженных усов.

— Так вот почему ты надел форму, Лешка. А мы уж грешным делом подумали о другом. Ты ведь редко ее надеваешь. — Он обращался к Королеву с фамильярностью, на которую давали право двенадцатилетняя совместная работа в органах и периодические дружеские посиделки за рюмкой водки.

Королев снова посмотрел на побитый молью рукав и нахмурился. Он и в самом деле предпочитал гражданскую одежду, поскольку считал, что ничто так не пугает человека, как коричневая милицейская форма.

— Это правда. Я решил ее выгулять. Погляди-ка на рукава, что с ними сделала за лето моль.

— Похоже, форма тебе стала мала. Что, набрал жирку?

Ясимов подмигнул, и Королев улыбнулся в ответ. На лице у Королева был старый шрам от сабли, и он стягивал кожу у левого глаза, придавая капитану мечтательно-добродушный вид. Эту особенность подчеркивали и глубоко посаженные глаза, будто прячущиеся под густыми бровями. Ясимов не раз шутил, что у Королева всегда такое выражение, будто он думает о еде. Но сам Королев, признавая за собой такой грешок, считал, что именно это мечтательное выражение вызывало доверие у людей, а в его работе это было очень важно.

— Это мышцы, Дима. Я много тренировался, чтобы оставаться в форме. И чтобы никакая старуха не могла меня чем попало проткнуть.

Семенов хихикнул, прикрываясь папкой с каким-то делом. Ларинин уже забыл о напряженности и открыто рассмеялся. Даже Ясимов улыбнулся, потирая рану, которую ему нанесла ножницами пожилая женщина, когда он попытался перевести ее через улицу. Как она объяснила позже, это все случилось из-за формы. И Королева это не удивляло. Форма заставляла людей нервничать. Старушка решила, что Ясимов собирается ее арестовать, хотя она ничего не совершала, и Королеву пришлось отвести ее в сторону, чтобы она не ткнула в Ясимова ножницами еще раз. Сейчас ни в чем не повинные люди шарахались от собственной тени, а у старушки еще и ножницы оказались под рукой…

Королев с трудом сдерживал смех. Ему нечасто удавалось подколоть приятеля.

Ясимов укоризненно покачал головой.

— После этого случая ношу только гражданское. Ну да ладно. Лучше расскажи, раз уж тебя выбрали поделиться своим опытом с молодыми чекистами, что за лекцию будешь читать.

Королев долго искал какую-то папку и наконец открыл ее. На первой станице была фотография преступника. С темными синяками на бледном лице. Неприятное дело. От вида избитого парня сердце Королева екнуло. Он только вышел из допросной, как милиционеры обработали насильника. И винить их нельзя: у всех были сестры и дочери. Тем не менее судить его должен народный суд, иначе неминуемо возвращение к дореволюционному самоуправству.

Задумавшись, Королев поначалу не обратил внимания на слова Ясимова, а когда до него дошло, о чем тот спрашивает, шутливо выругался.

— Ну же, товарищ, — настаивал Ясимов, — ведь это большая честь. Ты должен поделиться хорошей новостью со своими коллегами. Расскажи нам, в какой сфере ты преуспел настолько, что сам полковник НКВД предложил тебе, стареющему капитану МУРа, обратиться к молодым талантливым чекистам Центральной школы Главного управления государственной безопасности. Это же сливки советской молодежи! Даже наш герой не сравнится с ними. — И он кивком указал на улыбающегося Семенова.

Все ждали, что скажет Королев, хотя ответ был очевиден.

— Архивирование дел, любопытная ты Варвара, — ответил тот, с трудом сдерживая улыбку.

Все рассмеялись.

— О да, это серьезный предмет, Алексей, — сказал Ясимов. — Такой матерый волк, как ты, сможет кое-чему научить молодых чекистов.

— Надеюсь, Дмитрий. Хотя, если честно, я немного удивлен, почему они не пригласили тебя прочитать лекцию по самообороне.

Ясимов погрозил Королеву пальцем — тот уже второй раз за утро поддел приятеля. Семенов закашлялся, прикрываясь папкой, а Ларинин принялся что-то судорожно искать в нижнем ящике стола. Ясимов хотел было ответить Королеву, но тут из коридора послышался оглушительный звук. Это статуя наркома государственной безопасности наконец обрушилась на мраморный пол и разлетелась на множество мелких кусков, не помогло даже наброшенное покрывало. Все посмотрели друг на друга, не произнося ни слова. Шум упавшего памятника напомнил им, особенно Ларинину, о том, что пришло время показывать результат и шутки надо отбросить в сторону. Поэтому через минуту в кабинете следователей воцарилась тишина, изредка нарушаемая шуршанием перелистываемых страниц и скрежетом старой перьевой ручки, царапающей казенную бумагу. Товарищ Сталин с одобрением смотрел на них со стены.

Королев имел привычку пересматривать каждое дело, перед тем как отправлять его к прокурору. Во-первых, он хотел убедиться, что собраны все необходимые материалы и улики, которые помогут вынести правильное решение. Ну, а во-вторых, он свежим взглядом проверял, не пропустил ли в ходе расследования какие-либо важные детали, которые ускорят закрытие дела. Эта привычка всегда помогала Королеву и, как правило, оправдывала потраченное время. Иногда Королев обнаруживал сходство в моделях поведения преступников, а потом проецировал их на различные ситуации в будущем.

Сейчас, глядя на фотографию подследственного Ворошилова, он размышлял о том, стал бы этот насильник совершать свои грязные преступления, если бы остался жить в маленьком городишке под Смоленском. Конечно, у него были врожденные склонности к подобного рода действиям, но если бы его не отправили учиться в Москву, то он бы наверняка обжился в родном городе, женился на милой девушке и как любой добропорядочный гражданин вносил бы полезный вклад в общество. Но получилось так, что его приняли в один из новых машиностроительных институтов в Москве, в этом в буквальном смысле улье. Превращение Москвы в достойную столицу великого советского государства, новое строительство, открывающиеся заводы и фабрики, рабочие, идущие на работу и с работы… Ворошилов почувствовал возможность оставаться незамеченным, раствориться в толпе. И не упустил свой шанс, изнасиловав шесть молодых женщин в течение месяца.

Об этом не писали в газетах, но слухи о преступлениях ползли по городу. Даже в лучшие времена Москва была опасным городом: длинные рабочие смены вкупе с выпитой водкой и нехваткой закуски делали свое взрывоопасное дело, но жестокий насильник, нападавший снова и снова, все же был явлением непривычным. Женщины с опаской выходили на улицу с наступлением сумерек, особенно остерегаясь темных улочек, но Ворошилов находил способы вершить свое грязное дело. Когда его арестовали, он признался, что после изнасилования первой жертвы все его мысли были заняты лишь одним — обладать женщиной, это стало просто наваждением. С каждым разом степень насилия возрастала, и хорошо еще, что все жертвы чудом остались живы.

Королев перевернул страницу и увидел фотографию истерзанной Марии Наумовой: четыре передних зуба выбиты, нос сломан, вокруг заплывших глаз сизо-синие круги. Жаль, что эта сволочь Ворошилов не попался раньше. Иногда, чтобы поймать мерзавца, приходится давать ему возможность совершить еще одно преступление. Королев набрался терпения и аккуратно выслеживал его, собирая все новые и новые улики, чтобы задержать преступника и отдать под суд.

Первая жертва была родом из городка неподалеку от родных мест Ворошилова и отметила его особый, провинциальный говорок. Вторая вспомнила новые высокие кожаные сапоги насильника.

«Совсем не характерная для студента обувь», — подумал Королев, поглядывая на свои валенки и пытаясь оценить, выдержат ли они еще одну зиму.

Третья девушка смогла разглядеть лицо Ворошилова и дала его довольно точное описание. Четвертая жертва, Маша Наумова, едва вспомнила собственное имя, после того как Ворошилов расправился с ней. Пятой, которую он повалил на землю возле Москвы-реки, удалось вытащить у него из кармана бумажку, скомкать ее и зажать в кулаке. Это было расписание лекций. На то, чтобы определить, в каком институте учится преступник, ушел день — и за это время он настиг свою шестую, и последнюю, жертву. Когда Ворошилов вернулся в крохотную комнатушку с тремя соседями-студентами в студенческом общежитии, его уже поджидала милиция. «Такой же молодой парень, как и другие», — подумал Королев, когда увидел его. Только с небольшой свежей царапиной на щеке. Он даже не сопротивлялся, когда его вели в черный воронок, — казалось, он испытывает скорее облегчение, чем страх. В участке милиционеры хорошо почесали об него кулаки, а потом бросили в камеру с ворами. К утру Ворошилов уже знал, что ожидает насильника на зоне…

Королев закрыл папку с делом и изящным почерком вывел постановление. Не иначе как рука священника, говаривала его матушка, одержимая идеей о том, чтобы молодой Королев еще при царе поступил в канцелярскую службу, а то и вовсе пошел служить на церковном поприще. Но тут началась Первая мировая война, и сын записался добровольцем на фронт. А когда с немцами и австрияками было покончено, началась Гражданская война, и он воевал против белых, а после — против поляков в советско-польской войне. Когда Королев вернулся домой, матери уже не было в живых, а на церковной службе нынче состояли немногие. Разве могла его бедная мать предположить, что через двадцать лет от старого режима останется лишь горстка благовоспитанных, смешно одетых людей, которые кое-как зарабатывали на жизнь и обменивали последние фамильные драгоценности на продукты в валютных магазинах? Могла ли она подумать, что в городе, где раньше церковные купола возвышались практически на каждом углу, большинство церквей будет закрыто?

Он закончил писать постановление, пропечатал его штампом, который вытащил из груды канцтоваров на подоконнике, и с довольным видом сделал на папке пометку «Для прокуратуры», радуясь возможности внести свою лепту в дело построения нового общества.

— Хорошая работа, Алексей, — сказал Ясимов, на этот раз без тени насмешки в голосе.

— Теперь ему прямая дорога на Колыму, это уж точно, — ответил Королев, вставая из-за стола с папкой под мышкой.

— Там он долго не протянет, — тут же вставил Ларинин. — С ним расправятся прямо на станции. Парень получит пистона задолго до того, как попадет на зону.

Он рассмеялся, и по его тучному телу прокатилась волна содроганий, отчего живот заколыхался и еще больше наехал на стол. Его глаза, обычно наполовину закрытые пухлыми веками, теперь и вовсе превратилась в щелочки, из которых катились слезы. При этом он не замечал, что коллегам не до смеха. Ясимов с угрюмым видом отвернулся, а Семенов состроил гримасу. «Интересно, а что получил Железный Кулак из-за доноса Ларинина? — подумал Королев. — Как воры обращаются с бывшими милиционерами на зоне?»

Он поспешно вышел из комнаты, едва сдерживаясь от порыва удушить этого мерзавца Ларинина. Очутившись на лестнице, Королев остановился и глубоко вдохнул. Он услышал, что смех за дверью прекратился и неуверенный голос Ларинина спросил: разве остальных не забавляет то, что насильник побывает в шкуре своих жертв? Ему никто не ответил. Все думали о том, что на зоне делают с такими, как Железный Кулак. Об этом можно только догадываться. В конце концов, у воров в законе были свои странные представления о чести, а Кулак жил по понятиям совести, так что у него был шанс там выжить.

Когда Королев постучал в дверь генерала, ответа, как обычно, не последовало. Но он знал привычки своего начальника, поэтому все равно вошел. Попов стоял спиной к двери, разглядывая проезжающие внизу машины. Его широкие плечи закрывали весь оконный проем. На кожаном пиджаке поигрывали лучи солнца.

— Товарищ генерал! — обратился к нему Королев, вытянувшись по стойке смирно. В присутствии генерала подчиненные начинали вести себя как гвардейцы в царские времена.

— Черт подери, в эту дверь уже никто не считает нужным стучать? — не оборачиваясь, недовольно прорычал хозяин кабинета.

— Прошу прощения, товарищ генерал. Я стучал, но, наверное, недостаточно громко.

После продолжительной паузы генерал Попов повернулся к Королеву, надел очки и принялся внимательно рассматривать подчиненного. Даже в очках генерал оставался образцом типичного героя — широкоплечий, высокий, статный, с черными как смоль волосами и темно-карими глазами. Надев очки, он наконец узнал Королева, и суровое выражение его лица слегка смягчилось.

— А-а, это ты, Алексей Дмитриевич! Пришел закрывать дело этого крысеныша Ворошилова? Что скажешь? Лет десять? Будь по-моему, так…

Он запнулся и с силой хлопнул по столу ладонью, но Королев и без того прекрасно знал отношение генерала к уголовному судопроизводству.

— Думаю, он очень скоро получит свое, еще по дороге в Сибирь, товарищ генерал.

— Он не доживет до весны. Сам знаешь, что с такими делают воры. Долго он не протянет. — Генерал улыбнулся. — Ладно, хватит об этой сволочи. Присядь, Алексей. У меня есть кое-какие новости. — Генерал взял у Королева папку и не глядя подписался под резолюцией. — Ты хорошо поработал по этому делу. Я бы сказал, отлично поработал. И это не в первый раз. Я постоянно поручаю тебе самые сложные дела — преступления, которые, как кажется, совершили привидения. Но тебе всегда удается докопаться до истины и найти негодяя. У тебя самая высокая раскрываемость в отделе, хотя ты и не выбиваешь признания, как другие.

Генерал остановился и со странным упреком взглянул на подчиненного. Потом нахмурил брови и вопросительно, с некоторым подозрением продолжал изучать Королева, пытаясь понять его секретные методы.

— Стараюсь, товарищ генерал, — сказал Королев, и Попов тяжело вздохнул.

— Твои старания дают результат. Ты хорошая ищейка. Разве не так называют следаков воры в законе? Ищейки… Это слово точно подходит. Стоит тебе учуять след, как бандиту можно уже готовить руки для браслетов. Твой отличный послужной список — повод для признания и награды. Сам товарищ Сталин сказал об этом, а уж он-то знает, как поступать с такими бойцами, как ты. Так что я переговорил с товарищем Куриловой по поводу жилья и попросил ее найти что-нибудь для лучшего парня в моем отделе. Не могу же я допустить, чтобы ты жил в одной комнате с двоюродным братом где-то на задворках. Ты мне нужен рядом. Да и вообще: если товарищ Сталин рекомендует поощрять лучших работников, выбора у меня не остается!

Королев обрадовался. С момента развода он жил с Михаилом, на работу добирался на двух трамваях и еще полчаса пешком. Он любил своего двоюродного брата, но если бы тот жил поближе к центру и меньше пил…

— Благодарю вас, товарищ генерал. Я очень признателен вам за участие.

— Участие? Я бы сказал больше. Она позвонила мне сегодня утром и сообщила, что для бойца, который поймал этого насильника Ворошилова… Кстати, откуда ей обо всем известно, — не знаю, но Курилова в курсе, даже если воробей чирикнет на Ленинских Горах. Так вот, оказывается, для следователя, который упек за решетку преступника Ворошилова, найдется большая комната в доме в Большом Николоворобинском переулке. Четырнадцать квадратных метров. Меблированная.

И генерал подал ему заявку жилищной комиссии, подписанную Куриловой. Королев взял протянутую бумажку, и его лицо залилось краской. Ему уже сорок два, а он до сих пор краснеет перед начальством. Хорошо, что Ясимов этого не видит.

— Я всего лишь исполнял свой долг, товарищ генерал… — начал было Королев, но Попов прервал его:

— Да ладно тебе. Это коммуналка, так что особо не обольщайся. Зато у тебя будет отдельная комната, да и район, Китай-город, — это то, что надо. Там живут одни шишки и партийные работники. Вот им как раз будет очень полезно посмотреть на настоящего трудягу. — При этих словах Королев несколько смутился, а генерал улыбнулся и продолжил: — Не переживай, Алексей. При Ларинине и подобных ему я так не разговариваю. Кстати, возможно, ему придется снова отправиться постовым на Тверскую, если он не поднимет свой зад и не поймает ни одного бандита. У нас свои нормы и план, как и везде, а он не справляется с работой. Да ладно, ты поторопись, пока там не передумали. Ключи от комнаты у председателя жилищно-строительного кооператива. Когда закончишь там, зайди ко мне. На улице Разина совершено убийство. Похоже на какого-то сумасшедшего — как раз по твоей части. Я собираюсь туда.

Королев вскочил на ноги так быстро, что даже голова закружилась.

— Товарищ генерал… — распираемый чувством признательности, торжественно начал он.

Но Попов покачал головой, сжал руку Королева и одарил его теплым, отеческим взглядом. Потом снова стал серьезным, как и подобает настоящему советскому руководителю, отвернулся к окну и твердым голосом сказал:

— Достаточно, товарищ. Не надо благодарственных речей. Отправляйся прямо сейчас и займись переездом. Ты заслужил это. И поторопись, пока я не передумал.

Вот так Алексей Дмитриевич Королев стал обладателем комнаты в Большом Николоворобинском переулке.

 

Глава 2

Петровка находилась в получасе ходьбы от Большого Николоворобинского переулка. Королеву понадобилось три часа, чтобы доехать до квартиры брата, упаковать вещи и добраться до Китай-города на трамвае. К счастью, пожитков у него было немного: после развода Женя с его согласия забрала бóльшую часть вещей, ведь с ней остался их сын Юрий, да и комнатушка у брата была слишком маленькая. Одежда, постельное белье, кое-какая кухонная утварь, книги, маленькое кожаное кресло (единственное, что осталось после матери, когда он вернулся с войны) да пара гантелей — вот и все. Королев оставил кресло и гантели у Михаила, который клятвенно пообещал хранить их как зеницу ока, а остальное барахло перевез через весь город в двух холщовых сумках. Он устал, словно после кругосветного путешествия, и, добравшись до дома номер 4, остановился, залюбовавшись дряхлым величием старинного особняка. Дом был переоборудован под квартиры для партийных чиновников, в ряды которых теперь чудом затесался и он, простой работяга. Не обошлось без курьеза. В заявке указывалось, что председатель жилищно-строительного кооператива живет на третьем этаже. Королев решил оставить сумки внизу и подняться наверх налегке. Оказавшись на нужном этаже, он увидел поцарапанную дверь со множеством вмятин, на которой кривыми буквами от руки было написано «ЖСК». Ему открыл мужчина с худощавым лицом и сонным взглядом. Пустой левый рукав его поношенного шерстяного свитера свободно болтался. Разглядев форму Королева, мужчина разволновался.

— Какие-то проблемы, товарищ? — спросил он, беспокойно выглядывая в коридор. — Кто-то опять оклеветал меня? Я лишился руки в Польше, когда воевал в отряде Буденного, а теперь меня за это будут преследовать? В каком мире мы живем! И кто это сделал? Хотя бы скажите, кто на меня жаловался. Я хочу знать, кто этот жалкий клеветник!

Королев поднял руку, останавливая его возмущенную речь.

— Прошу вас, товарищ… Я всего лишь принес заявку от жилищного комитета. Моя фамилия Королев.

Председатель ЖСК облегченно вздохнул и протянул Королеву руку.

— Прошу прощения. Максим Люборов. Я отвечаю за этот дом. Знаете, на таком месте нетрудно нажить себе врагов. Сейчас многие любят угрожать, и, даже если ты невиновен, никогда не знаешь, чего ожидать. Людям не хватает квадратных метров, и им наплевать, каким способом они их получат. — Он высморкался и продолжил: — Простите. У меня сегодня страшно разболелась рука. Даже протез не могу надеть, так больно. Будь проклят поляк, который меня изувечил!

Королев пожал протянутую руку и указал на свой шрам на щеке.

— Мне повезло больше. Это один из деникинцев оставил мне на память. Я подстрелил его, прежде чем он успел снести мне голову.

— Это уж точно — повезло. Без руки — куда ни шло, а вот без головы… — согласился Люборов, беря в руки заявку. — Ага, комната на втором этаже. Пойдемте, я провожу вас. Там даже есть кое-какая мебель. Кровать, стул и стол. И, кажется, шкаф. Неплохая комната, хороший метраж. Больше стандартной нормы. — Он пошел впереди Королева. — Если вам что-то понадобится, обращайтесь. Я ничего не обещаю, но чем смогу — помогу. — И он загадочно помахал рукой, давая понять, что способы решения вопроса могут быть разными.

Королев поблагодарил председателя ЖСК, хотя и не собирался прибегать к его помощи. Не то что он был чересчур принципиальным, просто принимать помощь от незнакомого человека неразумно. Потому что никогда не знаешь, что он попросит взамен.

Они спустились, и Люборов повел капитана по крылу второго этажа.

— Вот сюда, товарищ, — сказал он, открывая дверь и вручая ключ Королеву. — Квартира номер семь. Ваши соседи — Валентина Николаевна Кольцова и ее дочь Наташа. Неплохой ребенок, по крайней мере спокойный. Муж Кольцовой был инженером. Он погиб в метро в прошлом году, несчастный случай. Кольцов. Помните его? Его сделали героем Советского Союза. Просто за то, что он разбился в туннеле. Во время войны с поляками, скажу я вам, все было намного сложнее. Тогда медали направо и налево не раздавали. Я за свои подвиги получил только деревянную руку, протез, и то пришлось ждать три года.

За дверью перед Королевым открылась большая общая кухня. Яркие лучи света заливали дощатый стол желтым цветом. Вдоль одной стены стоял ветхий диван. Над ним висел портрет офицера в полный рост, одетого в кавалерийскую форму начала века. Между окнами стоял небольшой стол, на котором были аккуратно сложены в стопочку тетради. Рядом лежало вязание. Это были просто люксовые апартаменты по сравнению с коморкой Михаила.

— Я полагаю, это один из прежних владельцев, граф, — сказал Люборов, указывая на портрет. — Кто знает, где он теперь? В Париже? В Шанхае? Или в могиле? Так ему и надо, где бы он ни был! Это кухня. Она у вас общая с гражданкой Кольцовой. Готовить будете здесь. — Люборов показал на уголок за дверью, где стоял примус. Там же была каменная раковина. — У вас есть своя печка?

Королев кивнул головой.

— Вот и отлично. Так будет проще всем. Это печка Валентины Николаевны. А ваша комната вон там.

Люборов ушел, а Королев долго стоял посреди отведенной ему комнаты. Потом положил фуражку на письменный стол и осмотрелся. Узкая полоска света пробивалась на стыке задернутых штор. В комнате было темно, и Королев решил поскорее открыть окна, чтобы впустить солнечный свет. Комната была что надо — большая, с высокими потолками и даже с обоями на стенах. Понятно, что обои остались еще с довоенного времени, но выглядели вполне прилично, да и матрас на кровати казался чистым. Паркетный пол был почти полностью закрыт потертым персидским ковром. Королев выглянул в окно. «Тихая улица», — подумал он, глядя на купола маленькой церквушки. Он услышал, как колокола отзвонили час дня, и вспомнил, что у него мало времени. Он снова окинул взглядом комнату, на этот раз более внимательно.

Для начала он осмотрел письменный стол, открыл крышку отделения, где когда-то какой-нибудь дворянин наверняка хранил писчую бумагу. Теперь ее место занимал пожелтевший выпуск газеты «Правда» 1928 года. Этот стол не годится. Он не стал рассматривать кровать, так как она его вполне устраивала. Шкаф тоже привлек его внимание ненадолго. Потом он откинул коврик и увидел, что в одном месте между досками паркета зияют большие щели. Края досок были повреждены. Королев присел и достал из кармана раскладной нож. Он поддел одну доску, и она легко отошла от пола. Под дощечкой оказалась небольшая полость, в которой лежала фотография девушки с выпирающей из корсета грудью и кокетливо повернутой на камеру головой. Девушка доила корову. Чей-то тайник. Королев поднялся и направился к сумке. Там среди прочих книг лежала Библия. Он достал ее и, облегченно вздохнув, положил в тайник. Он не мог без этой книги, но ее следовало спрятать. Его бросило в жар: а ведь он здорово рисковал, когда вез ее через всю Москву! Нет, Королев не был набожен. Он знал о политике партии в отношении ортодоксального культа и принимал ее. Просто Библия была с ним все восемь лет, пока он служил солдатом, а теперь приносила утешение в моменты, когда мир вокруг начинал казаться слишком уж жестоким.

Он спрятал священную книгу и положил доски на место, рассудив, что, случись в доме обыск, тайник вряд ли обнаружат. Капитан похлопал по карманам и нащупал фотографию полуобнаженной девушки. Положить ее к Библии было бы неправильно, поэтому следует избавиться от фотокарточки при первой возможности.

Через полчаса Королев быстрым шагом шел по улице Разина, мимо памятника известному предводителю восстания, в честь которого большевики и назвали эту улицу. Насвистывать в милицейской форме было не положено — это снизило бы его авторитет в глазах обычных граждан и уж тем более преступников. Но его буквально распирало от счастья. Будь он в штатском, непременно исполнил бы что-нибудь пафосно-торжественное, соответствующее настроению, — например, «Интернационал». Но милицейская форма удерживала от столь бурного проявления чувств. И даже пасмурное утро не ослабляло радость от того, что он стал владельцем собственной комнаты. Ему казалось, что жизнь налаживается, как и обещал товарищ Сталин. И жизнь действительно налаживалась.

Королев начал искать глазами телефон, чтобы позвонить на Петровку, и в этот момент увидел два черных воронка, припаркованных чуть поодаль от церкви. Возле автомобилей стояли несколько человек в милицейской форме. Королев догадался, что это и есть место преступления, о котором говорил Попов. Маленькая церквушка была украшена комсомольским плакатом: он висел на входе и приглашал членов ВЛКСМ на танцы в поддержку испанских товарищей. Территорию вокруг церкви обнесли ленточкой, хотя в этом не было никакой необходимости, так как прохожие, издалека завидев сотрудников милиции, и так спешили перейти на другую сторону улицы.

И только голодная дворняжка, которой чудом удалось пережить лето и не оказаться в чьем-то супе, да три замызганных уличных беспризорника проявляли живой интерес к происходящему — да и то с безопасного расстояния. Из церкви появился Попов в сопровождении милиционеров, которые на ходу слушали его указания. Генерал кулаком бил по ладони, очевидно, стараясь подчеркнуть важность своих инструкций. Королев подошел к Попову, и тот кивнул ему в знак приветствия.

— Вижу, тебе передали мое сообщение, — сказал генерал.

— Нет. Я как раз собирался звонить вам из телефонной будки, когда заметил скопление машин.

— Ну что ж, хорошо. Это убийство именно для тебя, Алексей Дмитриевич. — Генерал махнул рукой за спину Королева, в сторону церкви. Потом развернулся к милиционерам и строгим голосом сказал: — Мне нужны показания всех граждан, которые живут в радиусе двухсот метров. Нам необходимо знать о каждом шаге всех без исключения — мужчин, женщин, детей, даже мышей! — за последние два дня. Все отчеты передавайте товарищу Королеву на Петровку. Он будет вести расследование.

Люди в форме, отдав честь, удалились. Попов смотрел им вслед.

— Может быть, это и пустая трата времени, но сегодня нужно предпринимать все возможные меры, если хочешь избежать обвинения в халатности и попустительстве.

Он с раздражением принялся забивать большим пальцем табак в трубку. Королев стоял молча, зная, что в такие моменты генерала лучше не перебивать. Наконец Попов вспомнил о Королеве и ткнул трубкой на вход в церквушку.

— Ужасная штука, Королев. Какой-то ублюдок забрался сюда прошлой ночью и… — Генерал сделал паузу и взмахом руки велел Королеву следовать за собой. — Неприглядная картина. Если мы не поймаем преступника в кратчайший срок, он снова это сделает. Гаденыш получает от этого удовольствие — носом чую.

Темноту церкви пронизывали слабые лучи света из маленьких витражных окошек. Тусклый свет оттенял отдельные лики и серебряные одеяния святых на купольных фресках с изображением библейских сцен. Сердце Королева сжалось при виде партийных лозунгов, беспардонно нанесенных прямо поверх фресок и мозаики. «Неужели молодым комсомольским неучам нечем заняться, кроме как тратить время на бессмысленное мелкое хулиганство?» — думал Королев, следуя за Поповым вглубь церкви. Даже иконостас — перегородка, отделяющая алтарь от остальной части церкви, — теперь был увешан плакатами. Так в стране утверждалась власть Советов. Королев тайком изобразил в кармане знак креста. Товарищ Сталин наверняка нашел бы, что сказать, если бы увидел, какую «активную» деятельность развели здесь эти комсомольские щенки.

— Она тут, — сказал генерал, бесцеремонно проходя через центральную дверь иконостаса в ризницу, откуда свет падал в темный неф.

Несколько мгновений Королев колебался, а затем направился к дьяконской двери, которая находилась сбоку от центрального входа в алтарь. Дверь в центре иконостаса называлась царскими вратами, и через них входить в алтарь могли только священники. «Пусть даже последние десять лет священники сюда не входили, все же будет спокойнее, если соблюсти правила», — решил для себя Королев.

Еще не видя убитой девушки, он по запаху понял, что с ней сотворили нечто ужасное. Несмотря на годы армейской службы — а может, именно после них, — он терпеть не мог запаха крови. Также он не переносил вида этой темно-красной вязкой жидкости, а тут весь мрамор был залит ею. Со стен куда-то вдаль смотрели спокойные лики святых — они словно не замечали, что здесь произошло. По всему было видно, что девушка умирала в муках. Королев с трудом подавил приступ рвоты и почувствовал, как ногти сжавшихся в кулак пальцев впиваются в ладонь. Тело было ужасно изуродовано. Королев снова и снова боролся с позывами тошноты. Если продержаться еще секунд десять, будет легче. Первая минута всегда самая тяжелая. Он подошел ближе и взглянул на лицо жертвы. А она, наверное, была симпатичная… Только дьявол мог сотворить подобное. На другой стороне алтаря недовольно сопел Попов.

— Надо же было сделать такое в церкви! — услышал его голос Королев и бросил на генерала удивленный взгляд. Две неосторожно оброненные фразы за день указывали на то, что Попов либо полностью доверял Королеву, либо устал от жизни и потерял бдительность.

Выбранное место действительно только подчеркивало жестокость преступления. Королев подошел ближе к телу, стараясь не измазаться в крови и не наступить на оставшиеся в ней следы, которые могут стать ниточкой к личности убийцы. Девушка лежала на спине, руки раскинуты под прямым углом к тому, что осталось от ее груди. В местах, где тело не было искромсано или измазано кровью, неестественно белела нежная кожа, как будто ее хозяйка при жизни совсем не бывала на солнце. Наверное, это из-за света дуговой лампы. Ноги девушки были слегка разведены, и Королев увидел следы ожогов на лобке. Вернее, там было сплошное обожженное месиво. Он принялся за работу, и тошнота постепенно стала отступать. Что за сумасшедший мог это сделать? Он посмотрел на генерала, который все качал головой и, похоже, с трудом верил, что подобное возможно, и кивком указал на сморщенное ухо и глаз, которые лежали отдельно в лужах крови. Выражение мертвого глаза было умиротворенным, как и у апостолов на куполе церкви. Лишь через несколько мгновений Королев заметил последний штрих садистской работы преступника — вырванный язык.

— Думаю, она была жива, когда он все это вытворял, — сказал Королев, — иначе крови было бы намного меньше. Кто приедет из института?

— Честнова, — ответил Попов, снова сосредоточившись на своей трубке. — Ты видел эти отметины? — И он указал на низ живота девушки. Обуглившиеся раны были непонятного происхождения. Такие же преступник оставил и на груди жертвы.

— Думаю, это током. А вы как думаете? Ее однозначно пытали. Надеюсь, доктор Честнова сможет составить хронологию нанесения увечий, и если окажется, что он сначала вырезал язык, значит, ему нужна была не информация, а развлечения. Он полный урод, товарищ генерал.

Попов снова повернулся к девушке и тяжело вздохнул. Его рука сжимала курительную трубку так, что пальцы побелели. Он еще раз обвел глазами изуродованное тело и с искаженным лицом сказал:

— Послушай меня, Алексей. Послушай хорошо, что я скажу тебе. Никакого отдыха, пока не поймаешь этого зверя! Ты понял? А если разобьешь несколько яиц, пока будешь готовить этот омлет, — что ж, это даже к лучшему. Даю тебе карт-бланш. Семенов будет тебе помогать. Пусть поучится. Он неглупый парень. Ты только найди этого урода! А когда найдешь — приведи ко мне.

 

Глава 3

Вернувшись к себе в кабинет на Петровке, Королев первым делом позвонил на Лубянку Грегорину. Он хотел попросить полковника перенести лекцию, но тот не дал Королеву договорить и перебил его вопросом:

— Товарищ Королев, я правильно понимаю, что вы ведете дело по убийству на улице Разина?

— Так точно, товарищ полковник, — ответил Королев, удивляясь, откуда Грегорин знает об убийстве.

— Мне только что сообщил об этом коллега. Шокирующее преступление! Я рад, что товарищ Попов выбрал именно вас для расследования этого дела. Похоже, в столице появился опасный сумасшедший. Если органы государственной безопасности могут чем-то помочь — дайте мне знать, я подключусь.

— Благодарю вас, товарищ полковник. Я как раз звоню, чтобы попросить перенести завтрашнюю лекцию. На пару деньков.

— Я понимаю, товарищ Королев, что вы хотите как можно скорее поймать убийцу. Это похвально. Но мы все должны помнить, что в эти сложные времена безопасность государства превыше всего. Вокруг много врагов, как внешних, так и внутренних, и молодые товарищи, которым вы будете завтра читать лекцию, окажутся на передовой борьбы с этими врагами. Товарищ Попов поймет, если завтра вы уделите нам пару часов.

Королев хотел было возразить, но понял, что это бесполезно.

— Конечно, товарищ полковник. Но в нынешних обстоятельствах вы не будете возражать, если я сокращу лекцию до одного часа?

На том конце трубки повисла пауза. Королев начал нервно постукивать карандашом по столу, и Ясимов, который присутствовал в этот момент в кабинете, недовольно покачал головой. Наконец Грегорин жестким голосом ответил:

— Думаю, часа будет достаточно, если вы будете кратки. В конце концов, это не предусмотрено программой обучения. Ваша лекция станет хорошим подспорьем и даст курсантам дополнительные знания о работе милиции. Да, часа будет достаточно. Значит, завтра утром в девять. Я тоже буду.

— Спасибо, товарищ полковник, — сказал Королев, опять постукивая карандашом о стол. — На самом деле мне понадобится помощь службы государственной безопасности. Ваш коллега сказал, что жертву пытали?

Услышав эти слова, Ясимов ошарашенно поднял голову и удивленно посмотрел на Королева. Тот отвернулся от потрясенного коллеги и ждал ответа полковника. Голос Грегорина звучал настороженно:

— Да, он сказал, что тело было изуродовано. Вы говорите, ее пытали? Бедная женщина! Остается лишь надеяться, что вы поймаете преступника очень скоро. Похоже, это настоящий сумасшедший.

— Да уж, товарищ полковник. Картина там была не для слабонервных. Он пытал ее электрическим током. Такого я раньше не встречал, поэтому хотел узнать: не приходилось ли КГБ сталкиваться с подобным методом?

Вопрос повис в воздухе. Королев, даже не глядя на Ясимова, чувствовал, что тот побелел как простыня. После долгой паузы Грегорин вздохнул и ответил:

— Товарищ Королев, вам прекрасно известно, что применение пыток на допросах запрещено советским уголовным кодексом. Вы хотите сказать, что работники НКВД нарушают закон?

— Конечно, нет, товарищ полковник. — Королев почувствовал, как его спина от волнения покрылась испариной. — Я просто подумал, может, кто-то из ваших коллег сталкивался с подобным. Например, при работе с террористическими организациями? Или с иностранными шпионами? Если нет, я не буду отрабатывать эту линию. Поймите правильно, я спросил только с этой целью.

Королев замолчал в ожидании реакции на том конце провода. В трубке был слышен лишь треск на линии. Королев повернулся к Ясимову и увидел, что лицо у того стало мертвенно-бледным, как у убитой девушки.

— Товарищ полковник? — переспросил Королев, полагая, что Грегорин уже отключился и, может, даже отправил за ним воронок.

— Да, капитан. Я здесь. Я думал, смогу ли ответить на ваши вопросы… или, так сказать, намеки. Так вот, я не смогу на них ответить. За службой государственной безопасности остается приоритет в любых ситуациях — вы ведь понимаете это, капитан?

Полковник решил поставить Королева на место, чтобы тот не забывался. Но это было излишним. Королев и так понимал всю неоднозначность ситуации. Он был обычным милиционером, простым сыщиком, в то время как Грегорин — полковником пресловутого НКВД, защитником революции, иными словами, вооруженным крылом партии. Если честно, даже шофер полковника превосходил Королева по значимости.

— Конечно, товарищ полковник. Я снимаю все свои вопросы, постараюсь сосредоточиться на деле и перестать думать о социально-политических последствиях. Коллеги по работе иногда упрекают меня в этом.

— Капитан, я полагаю, вы руководствовались лучшими побуждениями. Если в НКВД сочтут, что мы располагаем полезной информацией и можем сообщить ее вам, принимая во внимание нашу высшую задачу — защиту государства и партии, то я, конечно, помогу вам. А пока держите меня в курсе дела и докладывайте ежедневно. Из того, что вы рассказали, могу предположить, что дело может иметь отношение к государственной безопасности, поэтому я должен быть хорошо информирован о ситуации на случай, если придется подключаться на более поздней стадии. Предоставьте первый отчет завтра утром, сразу после лекции.

— Слушаюсь, товарищ полковник. Спасибо.

Полковник повесил трубку не попрощавшись. Королев повернулся к Ясимову. Тот уже успел прийти в себя, но капли пота все еще блестели у него на лбу.

— Черт подери, Алексей… — начал Ясимов, потирая лоб и сердито размахивая руками. — Что ты улыбаешься? В следующий раз, затевая подобный разговор с чекистским полковником, потрудись, пожалуйста, убедиться, что меня нет в комнате. Или даже в городе.

Королев молча пожал плечами и завел папку для дела об убийстве на улице Разина.

— У меня трое детей, — угрюмо бормотал Ясимов, возвращаясь к работе. — И я хочу дожить до старости, и чтобы они заботились обо мне.

Через час Королев вернулся на улицу Разина. Возле церкви его уже поджидали Семенов и милицейский фотограф Тимофей Афанасьевич Гегинов. Семенов обрадовался появлению коллеги.

— Алексей Дмитриевич, — обратился он к Королеву, беря его под руку, — генерал приказал мне помогать вам в расследовании. Он сказал: «Семенов, товарищу Королеву понадобится помощь в расследовании дела об убийстве на улице Разина, так что идите и помогайте ему, иначе я отправлю вас регулировать движение вместе с этим идиотом Ларининым». Мне не очень нравится идея быть регулировщиком, как не нравится и сам товарищ Ларинин, поэтому я здесь, в полном вашем распоряжении.

Он отступил на шаг назад и шутливо отдал честь. Но Королев недовольно нахмурился, и Семенов поприветствовал его согласно всем правилам.

— Отлично. Я уверен, что для тебя найдется работа. Я смотрю, ты уже познакомился с товарищем Гегиновым. Он все подготовил?

— Нет еще, Алексей Дмитриевич. А он точно милицейский фотограф? Для этого дела нужен надежный, проверенный человек с твердой рукой, насколько я понимаю. Ведь там полно крови и все такое. А с этим явно что-то не так. — Он посмотрел в сторону Гегинова, по лицу которого было видно, что он страдает от сильной головной боли. — Видите? Бедняга явно мучается. Ну да ладно. Я уже заглянул внутрь. Ну и месиво там, да? Никогда такого не видел. Хотите, чтобы я занялся чем-то конкретным?

Королев с трудом сдерживал улыбку. В Семенове неповторимым образом сочетались самоуверенность, наивность и добродушие. Если за такими, как он, будущее — что ж, это не так уж плохо.

— Не беспокойся по поводу Гегинова. Он первоклассный спец, чего не могу сказать о других.

Семенов на мгновение смутился, а потом улыбнулся:

— Да, генерал тоже сказал, что мне нужно набираться опыта и что вы мне в этом поможете. Или он надерет мне задницу. А еще лучше, сказал он, если вы сделаете и то и другое.

— Генерал Попов — мудрый человек, — сказал Королев, пытаясь сохранить серьезное выражение лица. Семенов явно нервничал, и он спросил: — Криминалисты уже были?

— Да, они закончили примерно полчаса назад. Товарищи комсомольцы, похоже, были не особенно аккуратными. В ризнице обнаружено до двухсот различных отпечатков. Чтобы их идентифицировать, потребуются недели. Но криминалисты считают, что преступник был в перчатках. Они перезвонят вам сегодня, чтобы подтвердить или опровергнуть это. Еще они сказали, что среди следов обуви тоже мало интересного, но все же советуют их сфотографировать. Кстати, вид у криминалистов, когда они уходили, был невеселый.

— Оно и понятно, — без тени удивления ответил Королев. — Вот тебе первое задание. Пойди в местный милицейский участок и проверь, как продвигается опрос жильцов близлежащих домов. Там главный по участку — капитан Брусилов. Он хорошо знает свое дело, поэтому веди себя соответственно. Будь вежлив, слушай внимательно и помогай в случае надобности. И не действуй капитану на нервы, потому что он как раз из тех, кто действительно сможет надрать тебе задницу. Я думаю, что убийство произошло сегодня рано утром, поэтому как можно детальнее расспрашивай о промежутке времени с десяти часов вчерашнего вечера до момента, когда обнаружили тело. Пока судмедэксперты не определят точное время смерти.

— Без проблем, Алексей Дмитриевич. Я помогу ребятам. Покажу им, как это делается.

Королев глубоко вздохнул и бросил на Семенова красноречивый взгляд, но тот только улыбнулся и поднял руки:

— Это была шутка. Не беспокойтесь, буду вести себя как дипломат экстра-класса.

— Да уж постарайся, — снисходительно ответил Королев.

— Постараюсь, постараюсь. Слово комсомольца.

— Хорошо. Кстати, о комсомоле. Свяжись с местным комсомольским комитетом. Составь списки всех, кто был в ризнице. У них надо будет взять отпечатки пальцев, хотя криминалисты, наверное, этим уже занимаются. И все-таки проверь на всякий случай.

Семенов достал записную книжку и открыл ее. Кивком головы указав на церковь, он сказал:

— Там уже есть один важный товарищ из комсомольского комитета, а с ней еще пара парней. Они сбоку, в часовне. Потребовали, чтобы их впустили. Заявили, что комсомольцы должны быть всегда впереди. Я хотел посоветовать им держаться подальше, но подумал, что вы захотите поговорить с ней, так как это она нашла труп. Так что там дальше? Списки людей, отпечатки…

Он принялся записывать задания. Королев немного удивился, но в целом отнесся к этому одобрительно.

— Пока достаточно. Главное, записывай все, что увидишь или услышишь. Любые подробности. Так ты точно ничего не забудешь. Когда закончишь у Брусилова, зайди к криминалистам. Поболтай с ними по-дружески, прояви искренний интерес к делу. Они всегда готовы сотрудничать, если знают, что следователь тоже старается. Давай-ка поторопись. Если я понадоблюсь, найдешь меня в институте.

Семенов щелкнул каблуками, как прусский солдат, и шутливо отдал честь. Королев хотел было отвесить ему подзатыльник, но Семенов уже убегал.

— В вашем распоряжении, товарищ капитан, — сказал он напоследок и скрылся за углом.

Королев покачал головой и подошел к Гегинову.

— Надеюсь, Семенов не слишком докучал вам? Он ведь совсем мальчишка.

— Н-нет, совсем н-нет, то-товарищ. Он скрутил м-мне папироску, так что даже оказался п-полезен. — Гегинов натянуто улыбнулся и пожал Королеву руку. — Т-так что? П-приступим?

— Да, давайте. Я подойду через несколько минут. Сначала мне нужно переговорить кое с кем.

Королев вошел в церковь и осмотрелся по сторонам. Белый свет из ризницы, словно прожектор, разрезал темноту, слева падал более мягкий желтый свет из боковой часовенки. Он направился туда и увидел симпатичную девушку, сидевшую за столом. Перед ней лежали счеты и раскрытая бухгалтерская книга. На другом краю стола устроились двое голодных с виду парней — один нарезал полоски бумаги, другой что-то писал на них.

Королев внимательно рассматривал серьезное лицо девушки: ее чуть окрашенные румянцем щеки и опущенные уголки рта вызывали умиление. Девушка подняла голову и отбросила со щеки темный локон. Королев постарался скрыть внезапно охватившее его теплое чувство к этой юной хорошенькой представительнице советской молодежи.

— Доброе утро. Капитан Королев. Московский уголовный розыск. Отдел расследований.

Девушка поднялась из-за стола и оказалась на голову ниже его ростом. Королеву пришлось наклоняться, говоря с ней.

— Это ведь вы нашли труп? — спросил он, не дождавшись ответа.

— Да. Это было ужасно! Она была на алтаре в ризнице. Ой, простите, на бывшем алтаре в клубе.

— В клубе?

— Да. Мы там устраивали буфет, когда были танцы. Прошлой ночью как раз должен был состояться танцевальный вечер, но его отменили. Обычно перед танцами проводится собрание. Партия заботится не только о политической грамотности, но и о здоровом развлечении молодежи. Поэтому мы пришли… Вас ведь уже не будет здесь к субботе? Мы не хотим упустить момент. А ваше расследование может нарушить наши планы.

Она говорила тихим голосом, отводя взгляд и с силой упираясь рукой в стол, так что даже кончики пальцев побелели. Королеву показалось, что у девушки шок. Она сделала над собой усилие и указала дрожащим пальцем на кусочки нарезанной бумаги.

— Это билеты, — сказала она. — На танцы. Вечер состоится через три дня.

Один из комсомольцев с ухмылкой посмотрел на Королева.

— Вы помните, в какое время нашли тело?

— В девять часов. Я открываю здание каждое утро. Я состою в оргкомитете. Лилия Ковалевская. Если могу быть чем-то полезна, я готова. Лейтенант Семенов сказал, что вы захотите задать мне кое-какие вопросы. Когда я пришла, дверь была открыта, точнее взломана. Я вошла и обнаружила мертвую девушку. Кругом была кровь… А кровь оставляет следы на мраморе? Мы сможем отмыть ее с пола?

Ковалевская нервно потерла ладонь о край стола. Парни обменялись ухмылками.

— Вы в порядке, товарищ? — спросил Королев, подумывая над тем, чтобы увести ее в другое, уединенное место.

Девушка задумалась, прежде чем ответить, и кивнула головой.

— Да, в порядке. Простите… Я знаю, что нельзя так расстраиваться, надо держать себя в руках, быть сильной. Но с ней сотворили нечто ужасное.

— Ваша реакция вполне естественна, товарищ.

— Спасибо за поддержку. Какие у вас вопросы ко мне?

Она изобразила подобие улыбки. Королев заметил, как один из молодчиков, вопросительно приподняв бровь, взглянул на другого. Циники, как и большинство современной молодежи.

— В тот вечер должны были состояться танцы. Их отменили. Почему?

— Проблемы с электричеством. Пропало электропитание. Это была временная проблема, ее устранили, но к тому времени танцы уже отменили.

— А почему пропало питание, вы знаете?

— Ничего особенного. Рабочий с соседней стройки случайно перерезал кабель.

Королев решил, что надо будет отправить Семенова проверить это.

— Я хочу понять, почему убийца выбрал именно это место. Возможно, ему повезло: он проходил мимо, прочитал объявление, что танцы отменяются, и воспользовался алтарем для своих грязных забав. Но даже при этих обстоятельствах остаются вопросы, понимаете? Он должен был знать об этом месте. Вопрос заключается в следующем: откуда он знал, что его не потревожат? Мы думаем, он появился здесь около полуночи. Церковь всегда закрыта в это время?

— Мы предпочитаем не употреблять слово «церковь». Это комсомольский центр отдыха и политической пропаганды. Хотя можно говорить «бывшая церковь».

Королев со злостью сжал в кармане кулак. Он понимал, что с политической точки зрения девушка абсолютно права, но иногда его раздражали манеры современных людей.

— Ответьте на мой вопрос, пожалуйста. А лекции оставьте для партсобрания.

Она изумленно смотрела на него. Сначала Королев подумал, что допустил ошибку, выказав свой гнев, но потом решил, что так даже лучше. Ее надо жестко направлять в русло беседы, иначе ничего толкового не добьешься. Он постучал по столу, чтобы привлечь внимание Лилии.

— Товарищ, я расследую убийство. И мне все равно, как вы называете это здание. Для меня это место преступления. Вам понятно?

— Давайте обойдемся без хамской агрессивности, капитан. Танцы проводятся в поддержку коммунистических товарищей в Испании. Если в клубе нет никаких мероприятий, здание закрывается в восемь вечера.

Девушка говорила с Королевым снисходительно, как с ребенком, и его теплые чувства к ней тут же улетучились. Двое ее коллег по комсомольской ячейке оставили свое занятие. Королев повернулся к одному из них, и тот, не отводя взгляда, нагло ухмыльнулся.

— Ты! Имя, отчество, фамилия! — рявкнул Королев.

— Гричкин. Алексей Владимирович.

— А теперь ты!

— Николай Александрович Зощенко.

— Ну что же, Гричкин и Зощенко. Мне нужен список всех состоящих в вашей комсомольской ячейке. И список всех, кто последние полгода бывал на ваших собраниях или танцах в этой «бывшей» церкви.

— Но… — начал Зощенко, растерянно глядя на своих товарищей по ячейке.

— Что «но»? Я не хочу слышать, насколько это будет трудно. Мне нужен список, ясно? И в этой церкви не будет никаких собраний и танцев, пока я не получу список, не проверю его и не удостоверюсь, что меня все устраивает. А если с ним что-то будет не так, я найду для вас теплое местечко в Бутырке, где вы сможете прекрасно проводить время вместе. Шесть часов. У вас есть на это шесть часов. Работайте над списком! Можете забыть об этих треклятых билетах, пока не сделаете список.

— По какому праву… — начала девушка.

Королев догадался, что сейчас польется пространная пылкая речь о незначительности убийства по сравнению с масштабами дела революции. Но он не дал ей продолжить и громко хлопнул по столу — так, что бухгалтерская тетрадь взлетела в воздух и с глухим звуком тяжело упала на место.

— Позвольте вам напомнить, товарищ Ковалевская, что милиция является частью службы государственной безопасности, а это преступление было совершено против советской гражданки в комсомольском здании. И здесь срабатывает главенство советского закона. Поэтому на вашем месте я бы хорошо подумал, прежде чем отказываться помогать мне в полной мере, особенно если учесть, что вы не смогли обеспечить безопасность простого комсомольского клуба, в то время как все дело революции находится под угрозой.

«После такой внушительной речи все должно пойти быстрее», — подумал Королев и вышел, оставив троих побледневших комсомольцев наедине со своими мыслями. Наверняка каждый из них сейчас думает, кто же первым пойдет с доносом, чтобы спасти свою шкуру. Он, конечно, не будет устраивать за ними слежку, и так ясно, что они ничего не знают. Да они вообще, наверное, ничего не знают в этой жизни.

В ризнице Гегинов распаковывал фотооборудование. Глядя на него, Королев решил, что Семенов все-таки прав: фотограф явно не был готов к работе. Кроме того, что он заикался, его время от времени передергивало, особенно в те моменты, когда он начинал нервничать. Королеву показалось странным, что, приступив к работе с изуродованным трупом, фотограф несколько успокоился и, чтобы сделать снимок, ловил моменты между подергиваниями.

— Ч-то? П-пугали молодежь?

— Вы слышали? Что ж, иногда приходится кричать, чтобы тебя услышали.

— Э-это п-правда. Истинная п-правда. Есть м-мысли, кто это мог сделать? — спросил Гегинов.

— Пока нет. А эти молодчики ничего толкового не сообщили. Возможно, вскрытие что-то покажет. Сфотографируйте одежду, пожалуйста.

— К-конечно, товарищ. Но у меня есть ограничение — десять фотографий. Я могу сделать больше, только если сам генерал прикажет. Пленка ведь импортная, понимаете?

Королев не удивился. Вся валюта государства уходила на выполнение и перевыполнение пятилетки.

— А сколько снимков вы уже сделали? — спросил Королев, пытаясь оценить, хватит ли ему десяти штук.

— Ч-четыре. Крупным планом лицо жертвы и три ракурса тела от-т-сюда, отсюда и отсюда. Теперь я сниму одежду и отдельные части тела. Что-то еще? Обычно я оставляю н-несколько фото для вскрытия.

Королев внимательно осмотрел тело и комнату.

— Сфотографируйте следы ног, — попросил он, осматривая отпечатки на залитом кровью полу. — Нет, послушайте. Снимите все десять фото для меня. Я договорюсь с генералом, чтобы он разрешил сделать отдельные снимки для вскрытия.

— Х-хорошо. Только это будет ваша головная боль, — согласился Гегинов, поворачивая лампу. Он трижды наклонился, делая снимки отдельных изувеченных органов — уха, глаза и языка, а после этого сказал: — Какой-то дикарь. Но знаете, что странно? П-положение тела. Как будто он хотел этим что-то сказать. Он все это делал с какой-то целью. Посмотрите.

При каждой вспышке на потолке прорисовывались темные тени. Королев снова взглянул на тело и увидел, что оно словно бы распято. Как будто во всем этом есть какой-то скрытый смысл. А может, это простое совпадение, забава сумасшедшего. Но у Королева не выходили из головы ожоги током.

После того как Гегинов сфотографировал место преступления, тело аккуратно подняли, положили в холщовый мешок для трупов и поместили на носилки.

Доктор Зинаида Петровна Честнова из медицинского института прибыла как раз вовремя. Это была полная женщина, но сегодня ее круглое жизнерадостное лицо выглядело непривычно осунувшимся. Когда осмотр трупа закончился, она принялась укладывать отрезанные органы в склянки, сразу маркируя их.

— Простите за опоздание, капитан. На меня навесили новые обязанности, пришлось работать всю ночь.

Королев не стал интересоваться, что за работу могли подбросить отделению судебной медэкспертизы, если ею приходится заниматься всю ночь. Мертвые ведь никуда не торопятся.

— Не беспокойтесь. Мы только что закончили фотографирование. Итак, что вы скажете? Каково первое впечатление?

Доктор повернулась к Королеву, и он отметил ее потухший взгляд. В последний раз он видел ее веселой, хотя тогда Честнова занималась обезглавленным трупом. А сейчас она выглядела постаревшей лет на десять.

— В наши дни меня ничего не удивляет, — сказал она, глядя на следы крови на полу. — С точностью могу сказать одно: девушка умирала долго. При нынешней холодной погоде сложно будет установить точное время — скорее всего, она скончалась сегодня рано утром. Приезжайте в институт, и мы сразу обследуем тело. Тогда я смогу сказать вам больше.

— Но ведь вы не спали всю ночь, — заметил Королев, глядя на серовато-бледное лицо Честновой.

— Завтра мне тоже, возможно, не придется спать. Ловите момент, пока предлагаю.

Она улыбнулась, и они вместе вышли вслед за санитарами, которые понесли труп к карете скорой помощи. За всем происходящим наблюдали уже знакомые Королеву уличные мальчишки. Один из них, с худощавым лицом и рыжими волосами, одетый в фуфайку двумя размерами больше, проскочил под оградительной лентой и с вытянутой вперед рукой рванул к носилкам, которые погружали внутрь машины. Королев схватил сорванца за волосы, и тот заверещал от боли. Капитан, конечно, хотел ухватить беспризорника за фуфайку, но потом решил, что и за волосы сгодится, — неважно, что доктор Честнова в ужасе округлила глаза от такого обращения с ребенком. Королев взял сорванца за плечо и наклонился к нему.

— Ты чего? — спросил он.

В глазах мальчишки не было ни капли страху.

— Хотел посмотреть, какой она была, эта дамочка. Говорят, красивая, как ангел.

Королев замахнулся было, но краем глаза заметил осуждающий взгляд Честновой и лишь подтолкнул малого в сторону друзей, безучастно наблюдавших за происходящим. «Да, крепкие ребятишки, — подумал Королев. — В наши дни столько родителей коротают дни на зоне, на каждом углу сегодня можно встретить таких сорванцов. Если их не заберут в сиротский приют, то шансов пережить эту зиму у них мало. В приюте не намного лучше, и все же…» Он отыскал в кармане несколько копеек.

— Вот, возьмите. Купите себе щи и поешьте.

Мальчишки взяли деньги без слов благодарности, только рыжеволосый бросил на него оценивающий взгляд, заставлявший задуматься, какие люди подавали этим несчастным и почему. Королеву стало стыдно. Сколько ему? Лет десять? Столько же, сколько и Юрию, его сыну, а взгляд — как у старика, умудренного жизнью.

 

Глава 4

Королев и фотограф сидели возле тела в машине скорой помощи, подпрыгивая от езды по неровной мостовой. Впереди Честнова кричала на водителя, чтобы он был осторожнее и аккуратно обгонял движущиеся телеги. Гегинов всю дорогу пытался скрутить папироску и после долгой борьбы с собственным телом и тряской наконец сунул папиросу в рот и закурил. Потом нахмурился и кивнул в сторону трупа.

— Н-надеюсь, вам удастся поймать парня. Н-не очень-то п-рриятно такое фотографировать. До р-революции я делал п-портреты живых. Семьи, д-дети, все т-такое. А п-после революции фотографирую только т-трупы.

Королев не понял, шутит Гегинов или нет, поскольку обычно тихий голос фотографа соревновался теперь с ревом мотора и криками Честновой. Гегинов снова затянулся.

— Да, в то время к-капиталисты жировали, — продолжал он. — Одно п-платье жены к-капиталиста могло кормить семью целый год. А то и две семьи. Эксплуатация. Я, к-конечно, понимаю. К-красиво. Но теперь все п-по-другому. Стало л-лучше, справедливее. Я не скучаю п-по тому в-времени. Ведь то, чем я занимаюсь сейчас, п-приносит п-пользу обществу.

«Интересно, что бы сказала на это потерпевшая?» — подумал Королев.

— В-вот, в-возьмите, — сказал Гегинов, доставая из кармана флягу из нержавейки. — В-выпейте. Мой сосед работает на л-ликеро-водочном з-заводе. Это настоящая водка. Я фотографировал его ж-жену. Я был г-готов сделать это бесплатно, но он д-дал мне п-пару бутылок, и я н-не стал отказываться.

Королев отхлебнул из фляги, и водка теплым жаром разлилась по горлу. Рука мертвой девушки от сильной тряски выскользнула из мешка и коснулась ноги Королева. Он попытался положить ее на место, и был удивлен тем, насколько мягкой оказалась ледяная кожа.

Когда они прибыли в институт, Королев выбрался из машины с дурным предчувствием. Он не любил вскрытия, считая эту процедуру слишком грубой и грязной. Вместо того чтобы после перенесенных страданий наконец оставить жертву в покое, с трупом что-то делали — резали, кромсали, брали пробы. В некотором смысле вскрытие похуже работы мясника. Мертвый человек, при жизни являвшийся советским гражданином, после смерти становился куском мяса для врачей и милиции. Конечно, мир был обязан этим несчастным за то, что они перенесли. Но еще больше Королева расстраивал тот факт, что даже после четырнадцати лет работы в милиции и семи лет на войне его до сих пор одолевали приступы рвоты.

Во рту пересохло, когда он поднимался потертыми ступеньками института, в очередной раз поражаясь царившей здесь меланхолии. До революции это был особняк какого-то дворянина. Дом, предназначенный для получения удовольствия. На потолках красовались изображения херувимов, нежившихся на горах облаков и с довольным видом вкушавших сладкий виноград на фоне лазурного неба. Эти картины резко контрастировали с поблекшей побелкой стен и простым крашеным дощатым полом. Королев удивился, что херувимов не закрасили — наверное, не было лестницы под рукой. Божественные создания были единственным, что хоть как-то оживляло обстановку дома, превратившегося в рабочее место для медицинских работников. В отделении патологии царила мрачная атмосфера. Отливающие глянцем белые стены, резкий свет электроламп, скользкий бетонный пол каким-то странным образом действовали на любого, кто сюда входил, — здесь человек терял ощущение времени и места. Как только Королев попадал в это отделение, ему сразу же хотелось сжаться и закрыть голову руками, чтобы избавиться от тяжелого запаха чужих мечтаний и разрушенных надежд. Он споткнулся и почувствовал, как комок подкатил к горлу. Он попытался найти стул, но доктор неумолимо двигалась по коридору к моргу, отгороженному двумя соединенными под прямым углом металлическими перегородками. Там на одинаковых длинных полках лежали холодные трупы. Резкий запах формальдегида, дезинфицирующего средства и сладковатый привкус мертвой плоти неприятно раздражали обоняние, а слух напрягало надоедливо-непрерывное капанье воды из крана.

— Вот, складываем их друг на друга, — сказала Честнова, кивая на металлические ящики. — Мы даже ставим их в прозекторской.

И она указала на окно в соседнюю комнату. Там на полу лежали сложенные один на другой трупы, закутанные в простыни. У каждого трупа с большого пальца ноги свисала бирка с порядковым номером. Тела были обложены ящиками со льдом.

— Слишком много тел, да еще нехватка патологоанатомов. А сейчас нам даже не хватает прозекторских. Если кто-то захочет наложить на себя руки — лучше пусть едет в другой город. В Ленинграде с этим полегче. Думаю, партии стоит организовывать туда специальные поездки.

Честнова тяжело вздохнула и вошла во вторую, меньшую по размерам комнату — прозекторскую номер 2. Там она села за полированный стол, положила голову на руки и закрыла глаза. Королев хотел бы сделать то же самое, но боялся, что тут же отключится. Он чувствовал, как сон окутывает его уютным одеялом, а тяжелые веки вот-вот закроются, поэтому сжал руку в кулак и ударил в стену, надеясь, что боль заставит его проснуться. Удар о металлическую перегородку прозвучал как пистолетный выстрел. Честнова открыла глаза и с ужасом уставилась на него. Как раз прибыли санитары с трупом на каталке, и Королев заговорил, пытаясь нарушить неловкую тишину.

— Я понятия не имел, что у нас так много самоубийств. Может, это из-за холодной зимы. Я прав?

— Причины разные, — ответила Честнова, оживившись. — Я знаю одно: это не по-советски — лишать себя жизни, когда дело нации под угрозой. Если ты несчастлив, ищи утешение в работе на благо государства. А эти люди, — продолжила она, указывая на трупы в морге и прозекторской, — были эгоистами. Индивидуалистами, если хотите. Они поставили личное счастье превыше государства.

— Вы правы, товарищ доктор, — сказал один из санитаров. — Они подбрасывают нам лишнюю работу, вместо того чтобы помогать. А ведь большинство из них состояли в партии, и им должно быть стыдно.

Санитары даже не смотрели на тело, с которым возились, их движения были отточены до автоматизма. Они не замечали, что труп девушки измазан кровью и экскрементами, и не проявляли ни капли брезгливости.

— Может, попросить товарища Есимова ассистировать вам, доктор? — спросил один из санитаров.

— Не надо. Пусть отсыпается. Капитан поможет мне с записями. Вы не возражаете, товарищ капитан?

— Конечно, нет, — ответил Королев, думая о том, что ему хотя бы не придется потом разбирать чужой почерк.

— Давайте приступим. Предварительный осмотр неопознанного женского тела, умершего насильственной смертью в результате убийства. Начато в три часа сорок пять минут вечера второго ноября тысяча девятьсот тридцать шестого года. Я говорю не слишком быстро?

Королев покачал головой. С помощью шланга и кисточки доктор начала очищать тело от крови и прочих засохших продуктов жизнедеятельности. По мере освобождения участков тела она громко описывала обнаруженные на них повреждения, а когда весь труп был омыт, взялась за скальпель. Она бросила извиняющийся взгляд в сторону присутствующих и точными движениями сделала глубокий надрез в форме буквы Y. Затем с профессиональным мастерством отвернула кожу, обнажив грудную клетку и внутренние органы. Королев бросил быстрый взгляд на фотографа. Они встретились глазами и одновременно отвернулись. Обоим казалось кощунственным смотреть на торчащие из-под мертвенно-бледной кожи ребра — такое скорее увидишь на мясном прилавке.

Как обычно, вскрытие проходило медленно. Несмотря на усталость, Честнова делала свое дело тщательно и скрупулезно. Через полчаса Гегинов предложил сделать перерыв и выпить пару глотков водки, чтобы подготовиться к основной части осмотра.

— У вас есть с-стаканы? — спросил он, ставя флягу со спиртным возле головы трупа.

— Есть пробирки для образцов. Они сойдут за стаканы, — ответила Честнова. — Возьмите вон там, в ящике, — указала она локтем, намыливая руки.

— Н-ну и славненько, — сказал Гегинов, наливая жидкость из фляги.

Честнова вытерла руки полотенцем, повесила его на крючок у раковины и повернулась, чтобы еще раз посмотреть на девушку. Королев удивился, увидев на ее глазах слезы.

— Бедняжка, — прошептала доктор. — Она была девственницей. Лет двадцати, максимум двадцати двух. Наверное, берегла себя, а тут такое… Бедняжка. — Она запнулась и, обратившись к Королеву и фотографу, добавила: — Простите меня, товарищи. Последнее время я не высыпаюсь. Простите меня.

Гегинов протянул руку и прижал ее к себе, а она на мгновение с покорной усталостью прислонила голову к его плечу. После этой секундной слабости Честнова встрепенулась, выпрямилась, вытерла слезы и не глядя на мужчин, с поднятой в руке пробиркой сказала, обращаясь к трупу:

— Надеюсь, ты была счастлива. Хотя бы несколько мгновений в жизни. Очень надеюсь.

Королев и Гегинов тоже подняли пробирки с водкой и залпом их осушили. Глаза Гегинова заблестели от подступивших слез, а Королев снова начал поддаваться убаюкивающей атмосфере морга. Он сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладонь.

— Как вы думаете, она долго мучилась? — спросил он неестественно громким голосом, пытаясь взбодрить себя. Честнова и Гегинов посмотрели на него с удивлением.

— Что вам сказать… — медленно начала доктор. — Не могу констатировать с уверенностью, но, скорее всего, увечья наносились после смерти, потому как крови мало. Что же касается ожогов током, похоже, они сделаны до смерти жертвы. Преступник использовал какой-то длинный тонкий предмет — вероятно, раскаленный провод. Он связал девушку веревкой и засунул ей в рот кляп — видите ссадины и разрывы в уголках рта, синяки на запястьях и лодыжках? По всему видно, что она сопротивлялась. Я думаю, убийца орудовал один. Скорее всего, он правша. Видите ссадины вот здесь, на руке?

Королев кивнул и посмотрел на сизо-лиловые отметины. Честнова пояснила, как по синякам определила, что их наносили правой рукой и что она была у убийцы доминирующей.

— А увечья? У вас есть какие-то мысли по поводу их? Зачем он исполосовал ее?

— Не знаю. Боюсь, что здесь ничем не смогу помочь. Это вы спросите у преступника, когда найдете его.

Королев кивнул и повернулся к Гегинову.

— Борис Иванович, — начал он, глядя на профиль девушки, — если сделать снимок отсюда, то повреждения будут не так заметны. Если пустить фото на опознание — возможно, кто-нибудь ее узнает, а это поможет раскрыть личность убитой.

Гегинов понял его и начал готовить свет. В это время дверь распахнулась и в прозекторскую без стука вошел один из санитаров.

— Капитан Королев? Генерал Попов хочет поговорить с вами. В кабинете директора есть телефон. Следуйте за мной.

Попов звонил, чтобы узнать, есть ли какие-то новости по делу. Королев обрадовался возможности вдохнуть свежего воздуха и насладиться бодрящим ветерком, врывающимся из открытого окна и настойчиво теребящим стопки бумаг. Директор института, мужчина средних лет с открытым интеллигентным лицом, стоял спиной к окну, сложив руки на груди, и слушал доклад Королева по телефону. Когда капитан закончил, директор улыбнулся и предложил ему папиросу. Королев не отказался. Он глубоко вдохнул дым — все, что угодно, лишь бы заглушить висевший в воздухе запах смерти. Никотиновая волна разлилась по телу, и внезапная слабость напомнила Королеву, что, кроме завтрака, он ничего не ел. Он с удовольствием еще раз затянулся, погасил папиросу и поблагодарил директора.

Во время отсутствия капитана Гегинов наложил на лицо девушки грим, чтобы максимально скрыть синяки и ссадины. Он часто делал это. Поначалу Королева шокировал яркий макияж потерпевших, но потом он привык. Поскольку фотографии были черно-белыми, в итоге получалась вполне правдоподобная картинка. Фотографу помогала Честнова. С помощью полотенца она пыталась зафиксировать положение головы, но та никак не хотела держаться на месте. Гегинов и Честнова переглянулись и улыбнулись вернувшемуся Королеву. Он тут же учуял запах спиртного. Гегинов указал на мензурку, полную прозрачной жидкости.

— Д-доктор Ч-честнова нашла немного м-медицинского спирта, товарищ. Это ваша доля.

— Он хорошо идет с вареньем. Если в спирт добавить немного варенья, вкус получается отменный. Но сегодня, к сожалению, варенья нет, — добавила неестественно оживленная Честнова. — Видите? Теперь она настоящая красавица.

— Я п-подложил за щ-щеки вату, чтобы было естественнее.

Гегинов с удовольствием рассматривал результаты своего труда. Волосы девушки местами были еще мокрыми.

— А она была милой, — сказал Королев, обращаясь больше к себе.

— Д-да. Как д-думаете, ей лучше открыть или з-закрыть глаз? Я б-буду снимать ее в п-профиль.

Гегинов, приподняв большим пальцем верхнее веко девушки, ждал, что скажет Королев. Тот отрицательно покачал головой.

— Д-да, п-пожалуй, вы п-правы, — согласился Гегинов.

Довольный макияжем и положением головы девушки, он взял фотоаппарат и дважды щелкнул затвором. Честнова убрала полотенце из-под головы трупа, и нижняя челюсть тут же отвалилась, обнажив белые зубы и изуродованный рот.

— Вы заметили зубы, товарищ? — спросила Честнова, приподнимая голову и поворачивая ее к Королеву.

— Похоже, он разбил ей несколько зубов, — ответил Королев и снова заглянул девушке в рот. — Какие они белоснежные!

— Совершенно верно, и этот факт сам по себе примечателен. А видите вот эти пломбы? Они амальгамовые. Последние десять лет наше министерство здравоохранения запрещает дантистам использовать амальгамовые пломбы. А эти относительно свежие.

— Вы хотите сказать, что эти пломбы поставлены не в Советском Союзе?

— Возможно, девушка была иностранкой…

— П-посмотрите на ее одежду, — послышался из угла голос Гегинова. Он держал в руках юбку потерпевшей. — Она отличается от з-здешней. Н-никаких этикеток. М-может, она была д-диверсанткой? П-поссорилась со своими п-пособниками — и вот что они с ней сделали.

Королев пощупал ткань. Она оказалась непривычно мягкой.

— Возможно. Или работала в посольстве либо была переводчицей при торговой делегации. В Москве сейчас полно иностранцев. Добровольцы, промышленные специалисты, члены Коминтерна и так далее. Если она есть в списках пропавших без вести, возможно, мы выясним что-то по записям зубного врача. Надо будет проработать эту линию. Благодарю вас за столь ценное наблюдение.

Честнова улыбнулась, но улыбка получилась кривой. Королев попытался прикинуть, сколько медицинского спирта эти двое успели выпить в его отсутствие.

— Я честно выполняю свой долг, — заявила доктор, беря с подноса пилу. — А теперь заглянем ей в мозги.

Королев сжал зубы, потом бросил взгляд на часы и тоном, не терпящим возражений, сказал:

— Пожалуйста, позвоните, когда будут какие-нибудь новости. А мне уже пора бежать на Петровку.

Он решил не реагировать на сдавленное хихиканье, которым проводили его Честнова и Гегинов.

 

Глава 5

Был десятый час, когда Королев закончил излагать в отчете генералу Попову данные с места преступления и результаты вскрытия. Если вскрытие и дало несколько интересных зацепок (в частности, о возможности иностранного гражданства убитой), то криминалисты, как и предсказывал Семенов, не смогли обнаружить ничего полезного. Везде были отпечатки пальцев, но отпечатки с кровью принадлежали либо убитой, либо человеку в кожаных перчатках. Криминалисты решили взять отпечатки у всех комсомольцев, которые бывали в церкви, хотя и считали это бесполезной затеей, так как в одной только ризнице обнаружилось несколько сотен пальчиков. Королев мысленно выругался и принялся перечитывать написанное.

Он не торопился, анализируя данные с разных сторон, и в голове у него постепенно начал вырисовываться портрет убийцы и его жертвы. Ничего конкретного или существенного, все на уровне ощущений, но Королев так долго работал в розыске, что точно знал: интуиции следует доверять. Выводы делать, конечно, еще рано, но ему казалось, что убийство было тщательно продумано. Убийца был в перчатках и не оставил никаких улик — значит, он готовился к преступлению. Такое не характерно для жестоких убийств на сексуальной почве. Как правило, при сексуальном насилии убийца легко попадается. Он старается замести следы, но для человека, пребывающего в возбужденном состоянии, под действием страха или шока, не оставить улик достаточно сложно. Нет, этот парень слеплен из другого теста. Он оставил после себя море крови и изувеченное тело, но при этом — никаких улик. Он был очень осторожен, да и следов изнасилования не обнаружено. Конечно, он издевался над своей жертвой, но применение электротока и то, как были выложены отрезанные органы, вкупе с демонстративной жестокостью преступления натолкнули Королева на мысль, что увечья были сделаны не просто так. Хотя кто знает — может, он сделал это для отвода глаз, а реальный мотив преступления спрятан за пределами очевидного понимания.

Королев потер глаза и посмотрел на часы. День завершен, пора идти домой. Эта мысль согрела ему душу. Комнатушка его брата была настолько маленькая, что в ней хватало места только для кровати Михаила и матраса на полу для Королева. Одежду они вешали на вбитые в стену гвозди. Ночью были слышны как мелкие ссоры соседей, так и стенания влюбленных. Им с братом приходилось говорить шепотом, чтобы их никто не подслушал. А в новой квартире хотя бы будет просторнее — ему выдали больше квадратных метров, чем полагалось по норме. Он получил право на маленькую долю приватности. Это понятие многим советским гражданам было знакомо лишь по фильмам, да и то иностранным. Королеву хотелось себя ущипнуть, чтобы удостовериться, что он не спит.

Евгении понравилась бы здесь. Его бывшая жена оставила их старую комнату на Пресне год спустя после развода и вернулась к родне в Загорск. Она никогда не любила Москву, но как одной из первых советских женщин-инженеров в столице ей предложили возможности роста и участия в революционных переменах, которые перевернули ход истории.

Она была красавицей, сошедшей с плаката нового революционного общества. Почему Евгения выбрала именно его, Королева, когда на нее засматривалась половина московских мужчин? Это для него оставалось загадкой. Загадкой это было и для нее — спустя три года совместной жизни. Он был следователем и подолгу задерживался на работе. Она тоже стала приходить домой поздно. Они все чаще ложились в кровать как чужие люди, но после очередного близкого контакта у них появился Юрий. Думая о сыне, Королев расстраивался. Вот уже полгода, как он не видел мальчика. У Евгении был новый мужчина, врач, и это очень беспокоило Королева. Как скоро сын начнет называть чужого мужчину папой? И узнает ли настоящего отца при следующей встрече?

Королев сложил бумаги в аккуратную стопочку и достал шапку из нижнего ящика стола, собираясь идти домой. Конечно, Загорск довольно далеко, но он обязательно съездит туда весной, любой ценой.

Уходя с работы, он остановился на втором этаже и постучал в окошко, за которым скрывался целый гарем машинисток. Через несколько секунд деревянная панель отодвинулась, и в проеме появилось усталое лицо. Девушка была из новеньких. Королев дал ей время изучить нашивки на своих погонах. Девушка заметно напряглась.

— Слушаю вас, капитан. Это что-то срочное?

— Отчет для генерала. Ему он нужен к завтрашнему утру. Четыре копии.

— Четыре копии. — Машинистка отбросила прядь волос со лба и принялась пересматривать бумаги. — Капитан Королев, — прочитала она. — Это вы?

— Да.

— В восемь утра.

— Благодарю. — Ему показалось, что девушка улыбнулась. — Да, только вот что. Это работа не для новеньких. В отчете идет речь о зверском убийстве молодой девушки, там такие страшные картины, что лучше отдать это в набор кому-то из старых сотрудников, тем, кто уже успел привыкнуть к подобным ужасам.

Она быстро пробежала глазами первую страницу, потрясенно приподняла брови и кивнула в знак согласия. Потом снова улыбнулась и закрыла окно.

Королев быстрым шагом шел домой по главным улицам.

У ночных магазинов тянулись привычные хвосты очередей. Уставшие рабочие возвращались в свои общаги после тяжелой работы, а навстречу им шла новая смена. Ему встречались студенты, кутавшиеся в ветхие пальто, и жалкие бродяжки с голодным выражением глаз. В последнее время нищих на улицах прибавилось, хотя бродяжничество считалось криминальным преступлением, каравшимся пятью годами лишения свободы. Несмотря на большое количество людей, на улицах не было шумно. Мимо, лишний раз подчеркнув неестественную тишину, прогромыхал тяжелый грузовик. Люди как будто боялись, что их кто-то подслушивает. И Королев понимал, что эти опасения не напрасны.

Повернув за угол, он увидел двух парней, вальяжно плывущих по улице типичной воровской походкой. Они сразу заметили его, но не подали виду, только один из них бросил своему приятелю какую-то едкую фразу. Из всех прохожих только эти двое показались Королеву спокойными. Партия верила в перерождение и перевоспитание преступников, поэтому хулиганам и бандитам читали лекции, вместо того чтобы отправлять их в тюрьму. Сам Королев считал, что настоящее «образование» воры получали от других воров на зоне, то есть в местах лишения свободы. Терпимость к профессиональным преступникам означала лишь одно: советские города не были так безопасны, как об этом говорили. А вот политических наказывали по полной — по всей строгости закона. Но сегодня на улицах было спокойно — возможно, из-за морозной погоды. Королев поднял голову и посмотрел на небо, пытаясь разглядеть предвестников снега. Затем повернул на Лубянку и привычным взглядом окинул улицу — он всегда так делал, чтобы предвидеть возможные опасности или неприятности. Профессиональная привычка. Хотя, конечно, любой здравомыслящий преступник будет десятой дорогой обходить главное здание НКВД. Тем не менее в этот раз здесь что-то происходило. Возле станции метро «Дзержинская» стояли два черных автомобиля, а возле них возбужденно толкался народ. Он подошел ближе и увидел, что толпа блокировала вход в подземку. Возможно, теракт или несчастный случай. Капитан ускорил шаг и нащупал кобуру, проверяя наличие в ней пистолета и мысленно готовясь к самому худшему. Но, похоже, толпа была в приподнятом настроении. Люди что-то радостно выкрикивали и оживленно размахивали руками. Выстроившиеся в линию чекисты и солдаты с трудом сдерживали натиск публики, напиравшей и пытающейся прорваться к черным машинам, припаркованным возле светящегося значка с большой буквой «М». Казалось, оборонительная линия из людей в форме вот-вот прорвется, но у Королева сложилось впечатление, что ситуация находится под контролем. Толпа обрастала новыми прохожими, как снежный ком, и ему показалось, что здесь уже никак не меньше тысячи человек. Они ликовали и размахивали красными платками.

Крики на мгновение стихли, когда сияющая дверца одного из лимузинов открылась и появилось знакомое, изрытое оспинами лицо с густыми усами и глазами, которые, казалось, видели всех и каждого. У человека был мощный, повелевающий взгляд, уверенный, как у боксера-чемпиона, и Королев инстинктивно поднял руку в знак приветствия и присоединился к всеобщему ликованию. От возбужденных криков толпы у него мурашки бежали по спине.

— Сталин! Сталин! Сталин! — скандировал Королев вместе со всеми.

Широкоплечие чекисты обступили Генерального секретаря кольцом, но рядом со Сталиным они выглядели неприметными. Казалось, весь мир вынужден был подстроиться под его полутораметровый рост. Этот человек волшебным образом действовал на толпу, и Королев как завороженный продолжал выкрикивать имя Сталина с еще большим рвением. Сталин одарил толпу улыбкой, поднял руку и поднес ее к фуражке, всем своим видом говоря: «Вы приветствуете не меня. Вы приветствуете положение, которое я занимаю в партии. И я принимаю ваше приветствие».

Один из телохранителей наклонился и что-то сказал ему на ухо. Сталин кивнул в знак согласия, улыбнулся толпе и направился в метро. Из машин вышли другие высокопоставленные лица: Ежов, Молотов, Буденный с неповторимыми кавалерийскими усами, Орджоникидзе и Микоян. Неужели половина Политбюро собралась ехать домой на метро? Натянуто улыбаясь и прячась за высокими воротниками своих шинелей и кожаных курток, они молча проследовали за Сталиным. Некоторые из высокопоставленных товарищей плохо держались на ногах, будто выпившие. Они тоже приветствовали толпу легким взмахом руки и на их лицах читалось: «Мы все работаем ради дела революции, товарищи, поэтому не надо лишних почестей». Когда последний член Политбюро скрылся в метро, толпа попыталась было ринуться вслед, но чекисты сдержали натиск.

— Назад, граждане, назад! — повелительно сказал один из них в громкоговоритель.

И толпа послушно отступила. Люди принялись оживленно обсуждать увиденное. Их лица светились счастьем, как у детей. Королев обошел толпу, краем уха выхватывая обрывки разговоров.

— А он невысокого роста, правда? Но сильный — как бык!

— А вы видели у него трубку? Кстати, я тоже курю трубку. Интересно, какую марку он предпочитает?

Королев разделял всеобщее чувство гордости по поводу того, что сам товарищ Сталин решил выйти в народ.

Он уже отошел, как вдруг почувствовал, что кто-то крепко ухватил его под локоть. Он резко обернулся и увидел полковника Грегорина.

— Капитан Королев, вы что, только идете домой? Допоздна трудились над делом?

Грегорин достал из кармана кителя портсигар. На нем была вмятина, из-за которой он с трудом открывался. Чтобы удовлетворить любопытство Королева, Грегорин снова закрыл крышку и постучал пальцем по круглой вмятине.

— След от пули. Этот портсигар спас мне жизнь, теперь это мой талисман. Если бы не он, вместо живого полковника Грегорина был бы мертвый капрал Грегорин. Для меня это своего рода напоминание о капризах судьбы. А доктора говорят, что курение вредит здоровью…

Грегорин усмехнулся, и Королев натянуто улыбнулся в ответ. Полковник застал его врасплох. Он с удовольствием принял предложенную папиросу — будет чем занять руки — и полез в карман за спичками, которые обычно носил с собой. Но Грегорин остановил его, протянув зажигалку, и увел подальше от толпы.

— Товарищ Сталин решил посетить метро. Конечно, он видел, как шло строительство и был на открытии, но сейчас решил испробовать его как простой гражданин. Это была спонтанная идея, поэтому нас срочно собрали, чтобы обеспечить безопасность Генерального секретаря. Это ведь большая ответственность, скажу я вам.

Он указал на черную машину, припаркованную на улице в тридцати метрах от того места, где они стояли.

— Могу подвезти вас домой.

Королев только кивнул в знак согласия. Он понимал, что следует поддержать беседу, но был словно в ступоре.

— Большой Николоворобинский, правильно? — сказал Грегорин. — Да не пугайтесь вы так. Это моя работа — знать все о людях, которые меня интересуют, будь то по профессиональным или личным делам. У вас хороший дом. Уверен, вам понравятся соседи. На самом верху живет Бабель. Вы знаете его? Это писатель. Если не знаете, советую вам познакомиться с его литературным творчеством. В наши дни каждый советский гражданин просто обязан быть культурно образованным.

— Да, я знаю, — наконец выдавил из себя Королев, вспоминая детальные описания Бабелем русско-польской войны.

— Могу вас с ним познакомить, если хотите. Он может быть вам полезен. Да, я обязательно вас с ним познакомлю. Вы ему понравитесь. Два ветерана польской войны… Я уже представляю, как вы будете обмениваться воспоминаниями, словно старушки. Возможно, он даже о вас напишет, кто знает.

— Ну что вы! Чем может скромный милиционер заинтересовать такого человека, как товарищ Бабель? Да и зачем это?

Грегорин открыл водительскую дверцу своей черной «эмки», и Королев заметил, как его темные глаза сверкнули. Полковник всем своим видом внушал уважение. Глядя на его густые черные волосы, смуглую кожу и выразительные, волевые черты лица, Королев подумал, что, вероятно, он, как и Сталин, грузин, хотя акцента у него не было. Грегорин двигался величественно и важно, словно атлет. Он не был широкоплечим или высоким, но с первого взгляда становилось ясно, что это серьезный и влиятельный человек.

— Вы себя недооцениваете, товарищ, — ответил Грегорин, когда они уселись в машину. — Я ведь неспроста выбрал именно вас для чтения лекции. Вы добились неплохих результатов в работе. Нашим студентам будет очень полезно поучиться у эффективно работающего следователя. Кроме того, вас рекомендовал генерал Попов. Он очень высокого мнения о ваших способностях.

— Я польщен, — сказал Королев.

— А теперь расскажите, как продвигается дело. Вы уже что-нибудь раскопали?

— Дело только на начальной стадии. Пока удалось узнать немногое, но есть кое-какие наметки. Я написал первый отчет, захвачу его завтра утром с собой.

— Отлично! Очень удачно, что именно вы ведете это дело.

— Почему, товарищ полковник?

— Потому что высокопоставленные люди попросили меня обеспечить контроль над расследованием дела со стороны органов государственной безопасности.

Откинувшись на спинку водительского сиденья, Грегорин выдохнул кольцо дыма безупречно ровной формы, которое повисело несколько секунд в воздухе и растаяло. Грегорин выглядел довольным своим курительным экзерсисом.

— Но почему? Похоже, это дело без политической подоплеки, — озадаченно сказал Королев, пытаясь понять, почему НКВД интересуется этим убийством, пусть даже и кроваво-жестоким. Тут он сообразил, что девушка предположительно была иностранкой, и ответ сам собой слетел с его губ. — Хотя нет, это дело может носить и политический характер. Убитая девушка… Ее зубы пломбировались явно не здесь, да и одежда…

Королев запнулся. Он не хотел критиковать советскую одежду в присутствии полковника НКВД. Одежда девушки была из более качественного материала, которого в Советском Союзе не выпускали. Грегорин наклонился вперед, и довольная улыбка мгновенно исчезла с его лица.

— Так что там с девушкой? Вам удалось установить ее личность?

— Пока нет, товарищ полковник, но мы думаем, что она, скорее всего, иностранка.

Грегорин кивнул головой и жестом велел Королеву продолжать. Он выслушал подробности расследования, не прерывая капитана.

— Это все? Или есть еще что-нибудь? — спросил Грегорин, когда Королев окончил свой рассказ.

— Пока это все.

— Очень интересно. Похоже, наверху не ошиблись.

— Значит, у этого преступления были политические мотивы?

— Да, уверен.

— Но в таком случае дело передадут органам государственной безопасности.

Грегорин затянулся, и огонек, вспыхнувший на кончике папиросы, на мгновение осветил его задумчивое лицо.

— У этого убийства явно политическая окраска. Но все же это убийство.

— Я не понимаю.

— Это неважно. Просто расследуйте это преступление как обычное убийство. Это все, что от вас требуется. А понимать позвольте нам.

— Но какой может быть политический мотив в данном случае, товарищ полковник? Вы можете просто сказать мне? — с некоторой обидой в голосе произнес Королев и вопросительно посмотрел на Грегорина.

Лицо полковника оставалось строгим и напряженным. Но вот Грегорин улыбнулся и расслабился. Он взглянул через окно на редеющую толпу.

— То, что я скажу вам, — это тайна. Вам понятно?

— Да, конечно, — сказал Королев, пытаясь понять, во что ввязывается.

— Вот и отлично. Вы знаете, что наше государство постоянно изыскивает денежные средства на выполнение очередной пятилетки. Уверен, что вы, как и большинство других рабочих, пожертвовали часть своей зарплаты на приобретение облигаций займа, чтобы помочь стране справиться с выполнением этой задачи. Все граждане сегодня затянули пояса потуже ради общей высшей цели. И мы очень близки к ее достижению.

Королев подумал, что по тучной фигуре полковника не скажешь, будто он тоже потуже затянул ремень на своем кожаном пиджаке.

— Это вопрос борьбы за выживание, — сказал он.

— Правильно. И если мы хотим противостоять врагам социализма, нам понадобятся средства на приобретение технологий и оружия. Мы должны быть в полной мере готовы защитить все, чего добились с семнадцатого года. Брать займы за рубежом сложно. Разве станут капиталисты ссужать деньги тем, кто хочет покончить с ними? Конечно, нет. Поэтому мы вынуждены зарабатывать валюту. Мы голодаем, чтобы иметь возможность продавать пшеницу за рубеж. Конечно, это вынужденная и временная мера, но результативная. Теперь, как сказал товарищ Сталин, ситуация меняется к лучшему. Мы переживаем поворотный момент.

— Да, я хорошо помню эти его слова, — сказал Королев.

— Еще один способ получения денег — продажа конфискованного имущества, например произведений искусства, драгоценностей, раритетных книг и антиквариата. Эти сделки курируются Народным комиссариатом внутренних дел. Однако в последнее время обнаружилась утечка за границу без нашего ведома. Кое-какие предметы, которые должны находиться в Москве, стали всплывать то в Европе, то в Америке. Нам известны некоторые люди, связанные с этими махинациями, и ваша жертва, скорее всего, тоже имела отношение к их заговору. Во всяком случае, судя по ее описанию, думаю, что я прав.

Королев какое-то время размышлял.

— Но это значит… — Он осекся на полуслове.

Грегорин спокойно выдохнул очередное кольцо дыма.

— Конечно, мы ведем расследование. В хорошем стаде всегда найдется паршивая овца — даже в службе госбезопасности. Мы провели кое-какие задержания. Но сейчас мы столкнулись с убийством — и это уже становится интересным. Все это попахивает отчаянием и безысходностью.

— Вы знаете, кто она?

— Одна из двух наших подозреваемых. Я смогу сказать вам точнее завтра утром. Захватите с собой фотографии с места преступления, если они есть, это поможет.

— А почему вы уверены, что это одна из ваших подозреваемых?

Грегорин посмотрел на наручные часы и покачал головой.

— Уже почти десять часов. Давайте-ка я отвезу вас домой. Завтра предстоит тяжелый день.

Он повернул ключ зажигания, и мотор завелся с пол-оборота. Королев очень удивился, потому что считалось, будто мотор у «эмок» неважный и часто барахлит.

— Хорошая машина. Еще одно великое достижение Советского Союза. Нам нужны были автомобили собственного производства, вот мы и занялись этим. Вложили необходимые средства, задействовали человеческий ресурс, технологии и достигли поставленной цели. Вот это наш, большевистский, подход к решению вопросов!

Грегорин замолчал, сосредоточившись на дороге: они обгоняли медленно движущуюся по улице Дзержинского колонну военных грузовиков.

— А вот что требуется от вас: полностью сконцентрироваться на том, чтобы поймать убийцу. Приложите для достижения этой цели все свои силы и способности. Прорабатывайте любую зацепку, опрашивайте любого подозреваемого, перелопатьте все. В общем, делайте все возможное, как при раскрытии обычного преступления. Мы не думаем, что предателям известно о нашем собственном расследовании, поэтому все должно выглядеть как стандартное расследование убийства. Вам понятно? Возможно, девушку действительно убил какой-то полоумный, но, скорее всего, это дело рук саботажников, а увечья и пытки — лишь для отвода глаз. В общем, трудитесь с полной самоотдачей, усердно и тщательно — мы надеемся, что это отвлечет преступников от нашего параллельного расследования.

— Я всегда веду свои дела с полной самоотдачей, — обиженно заметил Королев.

Пятью минутами позже Грегорин припарковался возле дома номер 4 в Большом Николоворобинском и заглушил машину. Он повернулся к Королеву.

— Пожалуйста, принести с собой завтра фотографии со вскрытия. Они помогут мне опознать девушку.

— У меня есть кое-какие вопросы… — начал было Королев, но Грегорин прервал его и покачал головой.

— Давайте завтра. Хорошо выспитесь, товарищ Королев.

В темноте Королев не мог разглядеть лица Грегорина, но почему-то был уверен, что глаза полковника были холодными как сталь. Он вышел из машины и проводил отъезжающего полковника взглядом. Королев знал, что сейчас из-за штор за ним тайком наблюдают новые соседи. Он представлял, как разволновались жители дома, увидев ночью в своем дворе пресловутый черный воронок. И как они облегченно вздохнули, поняв, что машина всего лишь привезла нового жильца. Входя через парадную дверь, Королев мысленно извинился, что невольно заставил их пережить одну из самых страшных минут в жизни. Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как его все больше одолевает усталость. О том, что рассказал полковник, он подумает завтра утром — сейчас нет смысла ломать над этим голову.

Королев подошел к двери квартиры, порылся в карманах в поисках ключа и вспомнил, что оставил его на кровати в комнате, когда уходил. Вот болван! Он на всякий случай снова проверил карманы, но все напрасно. Он посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Остается надеяться, что гражданка Кольцова еще не спит. Он еще раз обшарил карманы и осторожно постучал. Никто не ответил. Он постучал снова, уже громче. Послышался звук открывающейся двери внутри, шаги и наконец настороженный, но спокойный женский голос спросил:

— Кто это?

— Приношу извинения за беспокойство, гражданка. Это Королев, ваш новый сосед. Я оставил ключи дома. На кровати. Я знаю, что сейчас уже довольно поздно…. — Он понимал, что соседи из других квартир слышат их разговор, поэтому немного приглушил голос и попросил: — Вы не могли бы меня впустить?

Дверь чуть приоткрылась, и в образовавшейся щели показалось черное дуло револьвера. Королев сделал шаг назад.

— Капитан Королев?

Он поднял взгляд от дула и наткнулся на пару исполненных решимости голубых глаз. Женщина пристально смотрела на него.

— Так точно, — ответил он.

Дуло пистолета немного опустилось, но от этого Королеву легче не стало. Теперь оно было направлено ему в живот, и он с трудом выговорил:

— Извините, что я пришел так поздно.

Хозяйка квартиры была довольно красива: худощавое лицо с твердым волевым подбородком, острые скулы и коротко остриженная голова с блестящими под светом лампы волосами. И только направленный на Королева револьвер мешал ему в полной мере оценить ее привлекательность.

— Не думайте, что я всегда такой рассеянный. Обычно я свои вещи не забываю.

— Очень надеюсь на это, — ответила женщина, с любопытством осматривая его с ног до головы, будто оценивая, насколько он вписывался в ее собственный мир.

Наконец хозяйка квартиры сменила гнев на милость, и вместо сердитого выражения на ее лице появилась улыбка — жизнеутверждающая, как передовица в газете «Правда». Королев облегченно вздохнул. Она открыла дверь шире, опустила оружие в карман и протянула руку.

— Товарищ Королев, мы рады приветствовать среди жильцов нашего дома сотрудника Московского уголовного розыска. Люборов говорил мне о вас. Добро пожаловать! Кстати, револьвер не заряжен. Нынче в Москве надо быть осторожнее, даже в таком доме, как у нас. Кругом много бандитов. Хотя я уверена, что вы в этом не виноваты.

Судя по тому, как женщина скептически приподняла брови, говоря последнюю фразу, она вовсе не была в это уверена. Королев повел плечами, как будто извиняясь, пожал протянутую руку и почему-то совсем не удивился крепкому, почти мужскому, ответному рукопожатию.

— Спасибо, — сказал он. — Надеюсь, у вас есть разрешение? Без него хранение оружия карается серьезными штрафами.

Не успел Королев произнести эти слова, как ему самому стало неприятно. Не годится начинать знакомство с соседями с подобных замечаний.

— Конечно, есть, — ответила Кольцова, похлопав рукой по карману, где лежал револьвер. Правда, ее ответ прозвучал скорее как стандартная заготовка. — Наташа! — крикнула она куда-то вглубь коридора. — Это товарищ Королев. Наш новый сосед. Выйди познакомиться с ним.

В дверях за ее спиной мелькнуло чье-то лицо и снова спряталось. Кольцова рассмеялась, отчего ее лицо будто посветлело. Королеву показалось, что даже ее кожа засияла. Она снова повернулась к нему и улыбнулась.

— Она немного стесняется, к тому же не любит людей в форме. А вы все время ее носите?

Он покачал головой.

— Нет, скорее наоборот. Вот сегодня пришлось надеть, так требовали обстоятельства. Для меня это исключение. Кстати, последний раз я надевал ее так давно, что над ней успела изрядно потрудиться моль. — Он указал на изъеденный молью рукав, и Кольцова одарила его улыбкой жалости, но не сочувствия. Королев попытался взять себя в руки, но язык, казалось, сам по себе ворочался у него во рту. — Понимаете, я ведь следователь. Уголовный. Я хотел сказать, следователь по уголовным делам. Что это я какую-то чушь несу? Уголовный следователь… — Он прижал руку ко лбу и закрыл глаза: ему хотелось провалиться сквозь землю от усталости и собственного нелепого бормотания. — Извините, товарищ Кольцова. У меня был очень тяжелый день.

— Входите, капитан Королев, — сказала она мягко и прошла за ним в кухню. — Добро пожаловать в ваш новый дом!

«Что ж, на этот раз дела, кажется, пойдут быстрее», — подумал он, поскольку вор Тесак уже начал потихоньку сливать информацию. С такими парнями нужно уметь обращаться. Они могут бравировать, угрожать или ругаться, но всегда верят только в одно — в себя. Поэтому когда они почувствуют реальную угрозу, когда им придется делать выбор между жизнью и смертью, они, конечно, выберут жизнь. Ведь если после смерти и есть жизнь, то такие, как Тесак, попадают отнюдь не в рай, это уж точно.

Тесак был привязан к двум металлическим стойкам, руки и ноги разведены в стороны. Теперь они остались одни. Вор висел, как растянутая для сушки кожа, и ноющая боль в его крепком теле все нарастала. А поначалу Тесак вел себя дерзко, решив, что перед ним обычный мент, которому нужна информация. Вор смело заявил, что не боится побоев, и даже плюнул ему в лицо, но, когда он достал фартук и перчатки, храбрости у Тесака поубавилось. А когда он открыл ящик с инструментами, взгляд вора стал еще менее уверенным.

— Мы живем в современном мире, — сказал он Тесаку, медленно, одна за другой срезая у него пуговицы на рубашке. Они падали на бетонный пол, подскакивали в нервном танце и, как горошины, раскатывались в разные стороны.

— Ты, легавая скотина, это новая рубашка! — грозно выругался Тесак.

Это была реакция испуганного человека. Ну что же, хорошо. Настало время объяснить правила игры. Он сделал шаг назад и заглянул Тесаку в глаза. А потом изо всех сил ударил его по голове, так что та, совершив круг и снова вернувшись на место, повисла между двумя разведенными руками. Похоже, теперь Тесак был готов внимать.

— Да мне плевать на твою рубашку! Значит так, слушай внимательно. Теперь ты будешь только отвечать на мои вопросы. Усек?

Тесак, оторопевший от удара, молча смотрел на него. Он подошел к вору ближе и уловил запах перегара. Глаза Тесака были прикованы к ножу, который медленно приближался к его груди.

— И что означают эти наколки? — спросил он, рассматривая татуировки на теле вора, сделанные темно-синими чернилами. Он сильнее надавил лезвием ножа в месте, где с груди Тесака на фоне развевающегося советского флага с уверенностью смотрели в будущее три идола пролетариата — Маркс, Ленин и Сталин. — Ты ведь не хочешь сказать, что ты большевик, Тесак?

— Нет, это чтобы меня не расстреляли. Ведь вы, красные, не стреляете в портреты своих вождей. Понимаешь? Иначе окажетесь в тюряге.

— Да я вообще плевал на вашего Маркса! — сказал он и, схватив Тесака за шею, ловко срезал изображение Маркса с груди вора, а потом еще ударил пару раз, чтобы тот прекратил вопить от боли.

Фраза по поводу Маркса была отвлекающим моментом. Неожиданное изменение ситуации сбивает противника с толку и ослабляет защиту. Тесак продолжал выть, глядя на пузырящуюся кровью рану.

Воспользовавшись моментом, он засунул вору кляп в рот и прошептал на ухо:

— И кстати, я не легавый. Расскажешь то, что мне нужно, сделаю так, что ты умрешь спокойно. — Тесак в ужасе выпучил глаза, когда он снова поднял нож. — А если не расскажешь…

Он закончил свою угрозу не словами, а действием: быстрым движением срезал портрет Ленина. Теперь с изуродованной груди на него смотрел одинокий Сталин. Тесак извивался в тщетных попытках освободиться от веревок. Потом он достал из сумки молоток и по очереди раздробил ему коленные чашечки. Крики Тесака сквозь кляп напоминали мяуканье, его тело обвисло на веревках.

— Как я уже говорил, мы живем в современном мире, и одним из величайших достижений советской власти стала электрификация всей страны. Электричество — это очень полезная штука. Скоро в каждом домишке будет висеть лампочка Ильича, радуя крестьян светом мощностью в четыреста ватт. И для этого надо будет всего лишь клацнуть кнопкой на выключателе. Да ты наверняка читал об этом в газетах. — Он на мгновение остановился, пытаясь оценить, умеет ли вообще Тесак читать. — А может, и не читал. — Он поднял проволоку и показал ее Тесаку. — И каждый советский гражданин должен испытать на себе волшебное действие электричества. Теория хороша лишь тогда, когда подкреплена практикой.

Он прикрепил проволоку к батарейке и с любопытством отметил для себя, что Тесак оживился и занервничал. Значит, он все-таки что-то знает об электричестве.

Повозившись несколько минут с вором, он вытащил у него изо рта кляп. Тесак умолял остановиться, а он только этого и ждал.

— И что ты можешь мне предложить? Деньги? Мне не нужны твои деньги. Любовь? Она мне тоже не нужна. Что у тебя есть особенного для меня? Ну давай же, Тесак. Ты ведь знаешь, что мне нужно. Где она спрятана?

— Я не знаю. Только Коля Граф знает. Это он тебе нужен. Я даже не знал, что это подлинник. Я думал, это копия. Истинную правду говорю, товарищ!

— Тамбовский волк тебе товарищ, Тесак. Называй меня гражданином.

Тесак как мешок безвольно висел на веревках в окровавленной одежде, уже превратившейся в клочья. Теперь он готов. Может, поднажать еще разок? Ему было даже немного жаль вора, но он взял себя в руки и вставил кляп обратно.

 

Глава 6

Как обычно, Королев проснулся в пять утра. Раньше ему всегда хотелось поваляться в кровати подольше, но мать, а потом царская армия и впоследствии Красная армия приучили его к мысли, что вставать надо — выбора нет. «Кто рано встает, тому Бог дает» — это была любимая мамина пословица. Но сегодня утром он решил сделать исключение и немного полежать, чтобы спокойно насладиться видом своей новой комнаты.

На потолке он рассмотрел едва различимые очертания лепки, слабо освещенной уличным фонарем. При виде ее в Королеве шевельнулось какое-то антисоветское, даже буржуазное и собственническое чувство. Кто среди его знакомых мог похвастаться такой красотой в квартире — орнаментом из роз, виноградной лозы, цветов и яблок, сплетенных в причудливые формы? Да никто. Наверное, даже сам генерал. В это радостное утро его не мог огорчить даже легкий сквозняк в комнате. Ничто не испортит ему настроение в эту минуту, когда он наслаждается удобством новой кровати и уютным теплом стеганого одеяла, которое ему дала на время Кольцова. Какая странная женщина! Сначала наставляла на него дуло револьвера, а через несколько минут завалила горой чистого постельного белья. Она не коренная москвичка. Приехала из Одессы. Всем известно, что одесситы — люди особой породы. Они отличаются от украинцев и не похожи на русских. Просто одесситы.

Он лежал в кровати и думал, какая интересная штука жизнь. Именно здесь и сейчас она вдруг повернулась к нему лицом. Ему стоило больших усилий заставить себя вернуться к реальности и вспомнить, что его ждет лекция. Не помешает сделать кое-какие записи.

Королев сел на кровати и опустил ноги на пол, тот оказался холодным. Он подошел к окну и выглянул на улицу. Всю ночь шел снег, и у забора образовались большие сугробы, нанесенные сильным ветром. Посреди дорожки виднелись чьи-то одинокие следы. В этом году зима наступила раньше времени. Уже вчера было ясно, что грядут морозы, — об этом красноречиво говорил холодный ветер, разгулявшийся накануне после заката солнца. Королев радовался снегу, он всегда любил его. Конечно, зимой было тяжело, холодно, но снег маскировал все недостатки Москвы, а ночью белоснежная столица напоминала спящую королеву. Зимняя Москва становилась красивым, но суровым городом, где человек слышал один-единственный запах — запах собственного пальто, в которое закутывался от холода по уши. Нет, по лету он никогда не скучал — оно ассоциировалось у Королева с духотой и запахом пота. О, этот ужасный запах немытой толпы! Ему так хотелось, чтобы в стране как можно скорее наладили производство мыла. Налюбовавшись девственной чистотой первого снега, он вернулся к кровати, упал на колени, перекрестился и поблагодарил Бога за то, что он дал ему такую чудесную возможность — насладиться прелестью свежего утра из окон замечательной квартиры. Затем он принялся молиться, как в детстве учила мать. В конце молитвы он попросил Бога о том, чтобы в стране как можно скорее увеличили выпуск мыла. Он был озабочен этим вопросом не только как верующий, но и как простой советский гражданин.

После утренней молитвы Королева, как всегда, начали одолевать тяжелые мысли, ведь он молился Богу, несмотря на то что партия провозгласила, что Бога нет. Но он каждый раз успокаивал себя тем, что иногда партия тоже ошибается. Да взять хотя бы Троцкого, которого партия пригрела у себя на груди. Может быть, с годами партия поймет, что ошибалась в отношении Бога. В любом случае, всегда лучше подстраховаться.

Он принялся делать утреннюю зарядку. В любом месте и при любой загруженности он всегда старался уделить этому хоть несколько минут, даже если приходилось вставать чуть раньше. Он сделал несколько наклонов, жимов и приседаний и вспомнил, что оставил на старой квартире гантели. Надо будет их забрать. Он перешел к растяжкам и, почувствовав приятное напряжение в мышцах, закончил занятие пятиминутной пробежкой на месте под дребезжание стекол и поскрипывание паркетного пола. Потом он перебрался в кухню, где обмылся в раковине, даже ниже пояса, время от времени поглядывая в коридор, чтобы его никто не увидел. Вода оказалась неожиданно ледяной, и он едва сдерживался, чтобы не издавать звуков, которые обычно вырываются при купании под холодной водой. Он старался не ударить в грязь лицом перед своей молодой соседкой. Побрившись, Королев надел видавшую виды майку и уселся за письменный стол. Где-то на улице, оглашая начало нового дня, прокричал петух, и его поддержали собратья в других частях города. Содержать домашнюю скотину и птицу в коммунальных квартирах и жилых помещениях запрещалось, но многие нынешние москвичи приехали в город из деревень и находили способы обойти эти запреты. Даже здесь, в Китай-городе, обиталище партийной элиты и боссов, на плоских крышах домов или в углах двориков были устроены маленькие деревянные курятники, битком набитые птицей. И как только зима предъявляла свои права, эти курятники переносили в квартиры, где куры безмятежно вышагивали по паркетному полу, дожидаясь, пока их наконец покормит вернувшийся со смены хозяин.

Королев открыл блокнот и написал: «Организация и подшивка документов». Он считал, что бумажки в любом деле должны быть подшиты аккуратно и по порядку, иначе работа с делом становится бессмысленной. Бывало, что он, кипя от злости, выходил из комнаты, чтобы не нагрубить своему приятелю Ясимову, который безалаберно подходил к хранению и архивированию документов. Королев считал, что во многих раскрытых Ясимовых делах были обвинены не действительные злоумышленники. На что Ясимов всегда отвечал, что даже если и так, то эти люди все равно были виновны в чем-то другом. Королев качал головой и много раз пытался объяснить другу, что их работа заключается в том, чтобы выявить виновника конкретного преступления, а не вешать дела на кого вздумается.

«Подразделы», — записал он следующий пункт. Он написал это слово под «Организацией», а затем выстроил на пол-листа колонку из следующих слов: «показания», «фотографии», «улики», «вскрытие/медицинская экспертиза», «отпечатки пальцев», «косвенные улики», «подозреваемые», «алиби», «разработка версий» и «прочее». Потом он написал следующий пункт основного списка — «Мотив». Это была его любимая тема.

Королев считал, что правильно оформленная папка с делом должна быть как математическая формула: если в правильном порядке внести в нее всю необходимую информацию, решение придет автоматически, как ночь приходит за днем. Он знал, что многие коллеги подсмеивались над его теорией, но это его не смущало. Королев упорно считал, что любая папка с делом должна помогать найти конкретного преступника конкретного преступления. Аккуратно подшитые документы — основа для правильных логических выводов. Хороший милиционер должен умело использовать имеющиеся в его распоряжении инструменты для преследования и поимки преступников. А хорошая тюрьма — это тюрьма, в которой преступников содержат в течение срока, определенного народным судом. Такой была логика советского правосудия, прекрасная своей простотой и непосредственностью.

Он перечитал записи и задумался, насколько невиновным помогут методы, которым он собирался обучить курсантов. Ягода зашел слишком далеко, это понятно, но Центральный комитет снял его. Партия вынуждена была соблюдать меры предосторожности, чтобы защищать государство, но все в пределах разумного. От Ежова ожидали больших перемен. Но теперь ходили слухи, будто при вступлении в должность Ежов заявил, что ради поимки одного шпиона можно пожертвовать десятком невиновных. Лес рубят, щепки летят… Королев тяжело вздохнул и поднялся из-за стола, представив, как на лесопилке валяются под ногами никому не нужные опилки. Нет, его рекомендации по ведению дела, четкие и последовательные, должны помочь защитить невиновных. Во всяком случае, в этом он пытался себя убедить.

Воодушевившись этой мыслью, он начал одеваться. Из головы никак не шел образ без разбору рубящего топора, и Королев попытался сосредоточиться на предстоящей лекции. Он закончил одеваться, собрал портфель, вышел и тихо закрыл за собой дверь квартиры. Как только щелкнул замок, Королев услышал за спиной чей-то кашель. Он резко обернулся и увидел бесформенную фигуру на трех ногах, закутанную в черную шерстяную шаль. Фигура тяжело переваливалась из стороны в сторону. При ближайшем рассмотрении третья нога оказалась тростью.

— Так это вы мент?

— Мент? Ну, это не очень вежливое обращение к милиционеру, гражданка.

— И что вы мне сделаете? Арестуете? Мне восемьдесят три, и я уже отсидела свое. В тюрьме совсем не так плохо, как говорят, скажу я вам. Регулярная еда, интересные собеседники. Иногда мне попадались интеллектуальные сокамерники.

Королев задумался, как бы поскорее уйти, но старуха блокировала проход по коридору. Конечно, можно вернуться в квартиру, но времени у него не было. Поэтому он указал на часы и сказал:

— Извините меня, гражданка. Я не собираюсь вас арестовывать. Мне пора на работу.

— На работу? Это так называется? А теперь послушайте меня, товарищ мент. Я вот что хочу знать: как вам удалось затащить по этим старым ступенькам слона? Я сама по ним еле взбираюсь. А вам со слоном, наверное, пришлось серьезно повозиться.

— Со слоном?

— Да, со слоном. Это как в анекдоте с овцами. Знаете его? Стадо овец пытается прорваться через финскую границу. «Почему вы бежите в Финляндию?» — спрашивает их пограничник. «Чтобы не попасться НКВД, — отвечают овцы, — ведь товарищ Сталин приказал арестовывать слонов». Пограничник говорит: «Так вы же не слоны». — «Мы знаем, — отвечают овцы, — но попробуйте доказать это чекистам!» Хороший анекдот, правда?

За этот анекдот в свое время Менделеев получил срок, и Королев поднес палец к губам, давая понять, чтобы она замолчала. Он огляделся, не подслушивает ли их кто-нибудь. Старуха лишь осклабилась в ответ, но ничего не сказала.

— Я делал утреннюю зарядку, — сказал Королев, наконец сообразив, о чем говорит старуха. — Если я сильно шумел и разбудил вас, простите.

— Разбудили меня? Уывжаемый мент, вы разбудили не только весь дом, но и добрую половину остальных домов на нашей улице. Вы не можете ходить в атлетический клуб или в спортзал, если эти упражнения так для вас важны? Я было подумала, что настал Судный день, но потом вспомнила, что Господь — это плод фантазии примитивных людишек, и решила, что это были слоны. Все-таки жаль, что это оказались не слоны, — из них получились бы интересные соседи. Кажется, они, как и лебеди, обзаводятся парой один раз — и навсегда.

— Я еще раз приношу свои извинения, гражданка. Позвольте представиться. Капитан Алексей Королев из Московского уголовного розыска.

— Я поняла, — высокомерно и одновременно снисходительно произнесла пожилая женщина. — Мария Лобковская. Я живу под вами. И если вы сделаете еще парочку своих упражнений, то у вас есть все шансы провалиться сквозь пол и поселиться у меня. — Она язвительно посмотрела на него. — А вы не похожи на милиционера — слишком порядочный и честный. Да и выглядите вы неплохо. Почему вы не женаты?

— Я был женат, гражданка. Но мы с женой расстались.

— В мое время все было по-другому. Люди женились один раз и жили вместе всю жизнь. Как слоны. А сегодня — подписываешь бумажку и все, будто ничего и не было. Ладно, вам, наверное, и вправду пора идти. У вас куча работы. Столько хулиганов разгуливает по улицам Москвы, а вы тут стоите, болтаете со старухой!

На свежем, морозном воздухе за Королевым потянулся шлейф густого белого пара. Холод бодрил, к счастью, на нем было теплое пальто, а на ногах — валенки. На улицах было пустынно. Утреннюю тишину нарушал лишь хруст снега под ногами да редкие голоса из соседних дворов. Он напевал «Марш веселых ребят» и шагал в такт.

Мы все добудем, поймем и откроем: Холодный полюс и свет голубой! Когда страна быть прикажет героем, У нас героем становится любой.

Ему надо было забрать с Петровки отчет для Грегорина, но времени было много, и он решил пройти пешком мимо Кремля, чтобы полюбоваться, как первый снег укутал его в белоснежный наряд.

Лекция прошла хорошо. Полковник Грегорин встретил его у входа в здание Высшей школы НКВД. Королев был поражен аскетичным убранством здания. В вестибюле не было ничего, кроме металлического стола, портретов Дзержинского и Сталина на белых стенах и, конечно, бессменного атрибута любого государственного учреждения — красного флага. На входе стояли двое строгого вида караульных, которые окинули пришедшего враждебными взглядами, поэтому Королев обрадовался, когда наконец подошел Грегорин. Он миновал вслед за полковником двое дверей и попал в широкий коридор, стены которого украшали написанные на черных транспарантах революционные лозунги «Догоним и перегоним Запад!», «Защищайся от внутреннего врага!», «Дорогу женщинам!», хотя Королев и отметил про себя, что среди курсантов девушек было совсем немного. Студенты постоянно входили и выходили из комнат, не спеша, с серьезным видом, и Королев подумал, что, похоже, только этим они весь день и занимаются.

Аудитория для лекций оказалась не очень удобной. Потолки были высокими, и Королеву все время приходилось отклоняться назад, чтобы увидеть слушателей на верхнем ряду, который полукругом примыкал почти к самому потолку. Курсанты были в форме, с неприветливыми, мрачными лицами. Грегорин указал на деревянную кафедру, и Королев, открыв свои записи и получив одобрительный кивок от полковника, начал лекцию.

Сначала он говорил медленно. Его смущал один из плакатов, висевших на стене аудитории, с призывом «Бди! Враг не дремлет!». Королеву казалось, что эти слова обращены лично к нему, но постепенно он освоился, привык к обстановке и продолжал читать уверенным, ровным голосом. В аудитории было тихо, слышалось только царапанье чернильных ручек по бумаге. Королев иногда останавливался, чтобы дать возможность студентам передохнуть, прежде чем давать новый материал. Во время таких пауз Королев окидывал взглядом аудиторию и наблюдал за своими слушателями. Глядя на сосредоточенные лица молодых людей, он вспомнил стаю волков, которые сопровождали их при отступлении в девятнадцатом году. Тогда его охватило очень неприятное чувство. Некоторые события хочется забыть навсегда, как и горы трупов, которые оставались во время того ужасного отступления.

Капитан закончил, и Грегорин поблагодарил его. Слушатели зааплодировали в знак благодарности, и Королев почувствовал, что они делают это искренне. Похоже, ему всего лишь показалось, что их глаза напоминали глаза крадущихся хищников.

— Они молодцы, не правда ли? Товарищ Ежов собирается сократить срок обучения в два раза. Он считает, что они должны учиться в процессе работы. Каждый день мы раскрываем новый заговор, и товарищ Ежов хочет, чтобы мы боролись с врагами жесткими методами.

Грегорин вывел его в какой-то узкий коридор, где не было ни души.

— Капитан, думаю, у меня есть кое-что интересное для вас.

Королев последовал за ним. Каждый удар сапог полковника о плитку пола звучал как выстрел пистолета. Сюда не попадал естественный свет. Они проходили мимо дверей без всяких опознавательных знаков. Королев почувствовал облегчение, когда Грегорин наконец остановился и открыл одну из них.

Они вошли. Комната оказалась большой, с выкрашенными в бюрократический кремовый цвет стенами. В центре стоял огромный стол, возле него — стул. На полу лежал ковер с какими-то влажными пятнами. Сбоку от стола стоял маленький столик с печатной машинкой, за которой, скорее всего, во время допросов сидела стенографистка. Королев был стопроцентно уверен, что эта комната предназначалась для допросов. Окна здесь отсутствовали, а искусственный свет был направлен на крепкий металлический стул, на который ему указал полковник. Сам Грегорин сел за большой стол и положил отчет Королева в картонную папку. Это была единственная папка на столе, без всяких надписей. Полковник подпер подбородок рукой, поднял глаза на Королева и, небрежно ткнув пальцем в папку, сказал:

— Я прочел ваш отчет во время лекции. Исчерпывающий.

Полковник сделал паузу, и Королев заерзал на стуле, теряясь в догадках, кто сидел на нем последний раз и что ожидает его самого. Грегорин вздохнул, открыл папку, перевернул несколько страниц и остановился на фотографии мертвой девушки, которые полночи проявлял Гегинов.

— Мы знаем, кем была ваша жертва. Мария Ивановна Кузнецова. Родилась первого июля тысяча девятьсот тринадцатого года здесь, в Москве. Советская гражданка — во всяком случае, такой она была в наших глазах. В возрасте шести лет эмигрировала в Америку. На заводах ее отца производили оружие для белых, поэтому, когда мы начали побеждать, он не стал ждать, чем закончится Гражданская война. Конечно, мы присматривали за ее отцом. В Америке дела у него идут хорошо, но, как и предполагалось, он продолжает поддерживать связь с контрреволюционными и эмигрантскими элементами. О его дочери известно немного, лишь то, что на прошлой неделе она въехала в страну в составе туристической группы под именем Мэри Смитсон. Она пропала сразу после прибытия сюда. Нам удалось вычислить, кто она на самом деле. «Смитсон» — это прямой перевод фамилии «Кузнецова». Вот анкета, которую она заполнила, когда подавала документы на визу.

Королев взял документ, который ему протянул Грегорин.

Паспортного размера фотография Мэри Смитсон сразу бросилась ему в глаза. У нее были коротко подстриженные, почти как у подростка, волосы и серьезное выражение лица, но в уголках губ затаилась улыбка, готовая вот-вот прорваться. И хотя фотография была черно-белой, Королеву показалось, что глаза у девушки блестящие и голубые.

— Американцам уже известно, что она мертва? — поинтересовался он, возвращая анкету.

— Мы так не думаем. Во всяком случае, пока они не делали никаких запросов. И мы хотели бы сохранить такое положение вещей как можно дольше. Когда они объявят ее пропавшей, мы найдем выход из ситуации, а пока все надо делать тихо. Очень тихо. Вам разрешается раскрыть ее личность генералу Попову, но больше не говорите об этом никому.

— Я понимаю. А как быть с моим помощником по этому делу, лейтенантом Семеновым?

— Он слишком молод…

— Да, но он комсомолец и очень надежный работник. Я ручаюсь за него.

Грегорин изучающе смотрел на Королева, как будто решал сложную проблему.

— Вы берете на себя полную ответственность за него?

— Да. Он хороший парень.

— Тогда я оставляю это на ваше усмотрение.

Королев кивнул головой, испытывая чувство обиды за своего коллегу. Семенов был следователем, который старательно выполнял свой долг. Жаль, что Грегорин не доверяет ему.

Королев думал о Семенове, а полковник в это время вычищал ножом для разрезания бумаг грязь из-под ногтей. Королев заметил, как дрожат его руки. Костяшки пальцев у него были покрасневшими, в ссадинах. Королев продолжал обдумывать услышанное. Ему все это не нравилось. Расследовать убийство иностранца — это еще куда ни шло, но расследовать убийство американского гражданина означало сидеть на бомбе, которая может взорваться в любой момент. Он не понимал, почему у него не забирают дело. Ситуация казалось бессмысленной. Он потер ладонью подбородок и обнаружил жесткую щетину. «Странно, а ведь я брился сегодня утром», — подумал он. Ну что ж, раз на него все-таки повесили расследование, нужно попытаться вытащить из чекистов как можно больше информации.

— Товарищ полковник, — начал Королев хриплым от неуверенности голосом, — если эта девушка из Америки и к тому же богата, может, она прибыла сюда скупать предметы старины, о которых вы говорили прошлой ночью? Я правильно улавливаю связь?

Грегорин отрицательно покачал головой, явно разочарованный наивностью вопроса.

— Я могу сообщить вам лишь одну дополнительную ее особенность. Нам известно немногое, поэтому даже не пытайтесь расспрашивать.

— Я бы хотел знать эту особенность, товарищ полковник.

— Она монахиня. Вы не поверите, но культ ортодоксов в Америке даже сильнее, чем здесь. И до революции деятельность православных там была более активной. Под Нью-Йорком есть монастырь, и, согласно нашим данным, она ушла в него три года назад. Как вы понимаете, церковь очень активно действует против нас и умело вербует агентов. Может быть, у всего этого есть другое объяснение, но мы подозреваем, что она была здесь по поручению церкви. Наши люди работают над этим, и, возможно, со временем у меня появится больше информации.

— У вас есть предположения относительно того, с каким заданием прибыла Мэри Смитсон, если она работала на церковь?

Грегорин вздохнул.

— Ни для кого не секрет, что ортодоксы очень интересуются предметами религиозной значимости, в частности иконами. Если убийство связано с тем, что мы обсуждали вчера вечером, можно заключить, что она связана с кем-то из органов госбезопасности и этот кто-то сливает информацию на сторону. Если хотите узнать больше о продаже предметов религиозного культа, обратитесь к человеку по фамилии Шварц, который живет в гостинице «Метрополь». Этот американец занимается скупкой большей части артефактов, которые мы продаем за границу. Помните об этом, когда будете говорить с ним. И не применяйте к нему несанкционированных методов допроса.

— Я не пользуюсь подобными методами дознания. И прекрасно понимаю, насколько он важен для государства, раз занимается тем, о чем вы сказали.

Полковник Грегорин хлопнул рукой по папке.

— Вот и хорошо. Продолжайте предоставлять мне отчеты. Я всегда на связи. Будьте осторожны, капитан. Вы имеете дело с людьми, которые не остановятся перед убийством. Потому что, если их поймают…

Грегорин недоговорил и поднялся из-за стола. Королев тоже встал.

— И все же, товарищ полковник, почему НКВД не расследует это дело самостоятельно?

— Я провожу вас, — сказал Грегорин, указывая на дверь, и больше не добавил ни слова.

 

Глава 7

Вернувшись на Петровку, Королев отправился к генералу Попову, чтобы передать ему информацию, полученную от полковника Грегорина, и уточнить, как действовать дальше. Поднявшись на второй этаж, он увидел Ясимова, который читал стенгазету. В любой организации в Советском Союзе выпускалась стенная газета, которую готовили партийные активисты, чтобы проводить в жизнь линию партии и иметь рабочих политически грамотных. Даже издалека Королев без труда прочитал написанный огромными семисантиметровыми буквами заголовок:

«ТОВАРИЩ ПОПОВ НЕ СУМЕЛ ВОВРЕМЯ ВЫЯВИТЬ ПРЕДАТЕЛЕЙ!»

Королев посмотрел на Ясимова и попытался заговорить, но тот остановил его легким движением головы. После этого он с показным интересом принялся читать другую статью, а Королев, поняв намек, уткнулся в стенгазету. К своему большому удивлению, он не нашел упоминания о других людях, которые также не справились со своей задачей по выявлению предателей и мародеров, хотя ожидал встретить там фамилию своего бывшего коллеги Менделеева по прозвищу Железный Кулак. Теперь Королев понял, почему Ясимов выглядит таким озабоченным. Конечно, он сочувствовал генералу, но еще больше переживал по поводу себя. Дело в том, что они с Кулаком были приятелями, работали вместе, несколько лет жили в одной комнате, и если Менделеев оказался врагом государства, то его следовало выявить еще до того, как на него донес Ларинин. Королев пробежался глазами по статье, но не нашел там ни фамилии Ясимова, ни своей. Это означало, что их пока трогать не будут.

Ясимов дочитал статью, похлопал Королева по плечу и направился к обшарпанной двери кабинета 2-Е. На лестнице разговаривать было опасно. Королев немного задержался возле газеты, а потом продолжил свой путь в кабинет генерала, размышляя о том, что этим похлопыванием по плечу Ясимов скорее хотел предупредить его, чем подбодрить.

Попов сидел в своем кабинете с трубкой во рту, задумчиво глядя вдаль. Перед ним на столе стоял стакан воды. Рядом лежала пара белых таблеток. Генерал уловил вопросительно-обеспокоенный взгляд Королева и сказал:

— Язва. Нельзя без боли смотреть на нормальную еду, не говоря уже о спиртном. Тяжело. Могу только курить. — Он сделал затяжку и внимательно посмотрел на Королева. — Я так понимаю, ты уже видел стенгазету?

— Да. И что теперь, товарищ генерал?

— Думаешь, мне об этом сообщили? Сначала наверняка будет собрание трудового коллектива, а потом меня будут наставлять товарищи. Если партия считает, что я халатно исполнял свои обязанности, я буду вынужден согласиться — мой долг признать это. Но я никогда бы не подумал на Менделеева и до сих пор не понимаю…

Попов не закончил, затянулся и выпустил дым, который теперь, похоже, занимал все его внимание. Казалось, он забыл о присутствии капитана. Когда Королев вежливо кашлянул, чтобы напомнить о себе, генерал поднял голову и недоуменно посмотрел на него:

— Алексей, так что ты хотел?

— Я выступлю на собрании, товарищ генерал. Я работал с Менделеевым плотнее всех. Если с ним было что-то не так, я должен был заметить это раньше других.

Попов нахмурился, и его лоб прорезали глубокие складки морщин.

— Даже не вздумай! Я благодарен тебе за эти слова, но, поверь, сюда лучше не лезть. Ты не член партии. Прошу тебя, не ввязывайся.

— Но, товарищ генерал, никто не помогал нам в работе больше вас. И всем об этом известно. Позвольте мне выступить.

Попов рассмеялся и снова выпустил клуб дыма.

— Но, оказывается, я сделал недостаточно, Алексей Дмитриевич. Их становится все больше — воров и хулиганов, насильников и убийц, спекулянтов и проституток. Согласно теории, они должны были стать частью рабочего класса, а если такого не произошло, значит, в этом кто-то виноват. Конечно, ты скажешь, что моя работа была бы легче, если бы теория… — Он на мгновение остановился и продолжил: — Извини. Давай прекратим этот разговор, иначе я скажу какую-нибудь глупость и мы оба окажемся в дерьме.

— Я уверен, что партия сделает правильные выводы, товарищ генерал.

Генерал тряхнул головой, как будто пытаясь избавиться от надвигающихся туч. Потом посмотрел по сторонам, чтобы переключиться, и увидел на столе отчет Королева. Он взял его в руки и поднес курительную трубку ко рту.

— А я смотрю, дело у тебя продвигается, Алексей Дмитриевич. Но зачем полковнику Грегорину нужен был твой отчет?

Генерал оживился: обсуждать детали дела ему было явно интереснее, чем предстоящее партийное собрание. После некоторого колебания Королев выложил Попову все, о чем узнал от Грегорина. Когда он закончил, генерал присвистнул.

— Вот дьявол! Не нравится мне все это. Добром это не закончится. Да что я тебе говорю, ты и сам знаешь!

— Знаю, — сухо подтвердил Королев.

— Но я не могу понять одного: почему они оставили расследование дела нам? — Попов помолчал, задумчиво поглаживая подбородок мундштуком трубки. — Давай-ка подумаем. Полковник считает, что убийство связано с пропавшими предметами искусства, верно? Он, может, думает, что если ты будешь искать убийцу, то тем самым отвлечешь преступников от расследования, которое ведут его ребята? Да, точно. Ну что ж, неплохой план. — И генерал кивнул, подтверждая свою версию, потом посмотрел на Королева и сказал: — А что, если они решат избавиться и от тебя? Если здесь замешаны чекисты, как предполагает Грегорин, то уже завтра утром ты можешь оказаться где-нибудь под землей на Бутырке. Они не побоялись убить американку, так что им мешает сделать то же самое с тобой? Для них люди — ничто. Одним больше, одним меньше — не имеет значения, ради дела они и тебя могут пустить в расход. Они так быстро расследуют дела… Меня не покидает мысль: почему они не сделали то же самое с девушкой? Ах да, она ведь американка. Скорее всего, ее изувечили, чтобы невозможно было опознать. — Он снова просмотрел фотографии со вскрытия и покачал головой. — Хотя нет. Тогда они скорее отрубили бы ей голову и руки. Старый воровской трюк. Они таким же образом обычно избавляются от татуировок, если они есть на теле. Может, им кто-то помешал?

От дедуктивных размышлений генерала о возможных убийцах Мэри Смитсон у Королева мурашки пробежали по коже, особенно когда Попов стал говорить о страшной участи, которая могла ожидать самого Королева.

— Да, это становится интересно, — продолжил генерал. — Особенно если учесть, что этой ночью было совершено еще одно убийство на Томском стадионе. Очень похоже на дело рук воров, но мне кажется, здесь есть какая-то связь. Тело было сильно истерзано, как и в первом случае. Но что могло связывать монахиню и вора? — Он задумался.

— На Томском? — переспросил Королев, пытаясь вернуть генерала к разговору.

— Да, на Томском. Там утром нашли тело. Ларинин повез его в институт. Поезжай, посмотри сам и спроси у Честновой, что она думает по этому поводу. Возможно, это наш убийца, а может, и нет. А вдруг заговорщики побили горшки и теперь действуют отдельно? И помни, что тело нашли на стадионе «Спартака», а там могло произойти все, что угодно.

Генерал улыбнулся, заметив реакцию Королева. Он знал, что капитан в молодости играл центральным защитником за футбольную команду своего района. Эта команда, «Красная Пресня», возглавляемая четырьмя братьями Старостиными, позже стала играть ведущую роль в знаменитом футбольном клубе «Спартак».

— Знаете, я слишком стар, чтобы играть за «Динамо», — сказал Королев, понимая, к чему клонит генерал, который всегда подшучивал по поводу его футбольного прошлого.

Королев в свое время был хорошим защитником, но отказывался играть за «Динамо» — команду, поддерживаемую милицией, НКВД и другими государственными органами, главного соперника «Спартака». Генерала всегда забавляла его преданность команде своей молодости.

Королев вспомнил их речевку и сказал:

— Ребята с Красной Пресни побеждают только вместе.

Попов кивнул, и улыбка его потухла.

— Знаешь, Алексей, — продолжил он негромко, — ты хороший парень, и все это видят. Но я тебя прошу, будь осторожен с этим делом. Обещаешь? Будем надеяться, что чекисты снимут его с нас. Наша задача — расследовать бытовые убийства топором.

Они обменялись многозначительными взглядами. Генерал поднялся и протянул Королеву руку. Капитан пожал ее и почувствовал искреннее, твердое рукопожатие.

— Не приходи на собрание. Оно не сулит ничего хорошего, и если этим сволочам понадобилась моя голова, я не стану тащить за собой нормального парня вроде тебя. Хотя, может, ничего и не будет. В конце концов, это всего лишь стенгазета. Официальных обвинений пока не поступило.

Попов бросил оценивающий взгляд на Королева и одобрительно кивнул. Тот сделал шаг назад и, как того требовала серьезность момента, щелкнул каблуками и встал по стойке смирно. Генерал горько улыбнулся и махнул рукой, давая капитану понять, что он может идти.

Королев ушел, а Попов стоял у окна, наблюдая за пешеходами, велосипедистами, лошадьми, телегами и редкими машинами, проделывающими свой путь по грязному снегу, превратившемуся в мерзкую слякоть. Наверное, он думал о том, как такому количеству людей, двигающихся в разных направлениях и с разной скоростью, удается избежать столкновений. Чтобы получить ответ на этот вопрос, могут понадобиться годы…

 

Глава 8

Спускаясь по лестнице в кабинет 2-Е, Королев раздумывал о том, насколько серьезную угрозу представляла собой обвинительная статья против Попова. Может, все не так страшно и волноваться не стоит? Возможно, генерал просто выступит на партийном собрании и признает, что был недостаточно бдителен, не в той степени, как того требует партия. В конце концов, этот проступок Попову могут и простить, если он публично выступит с самокритикой. А может, и нет. События последних недель не предвещали ничего хорошего. О Ежове, новом комиссаре Комитета государственной безопасности, было известно мало — лишь то, что он будет лучше Ягоды. Какое-то время назад, до смены Ягоды, сам Сталин дал понять, что партия переусердствовала с бесконечной чисткой кадров. А теперь Ягода был в опале за то, что, оказывается, недостаточно усердствовал. В этом случае публичная критика генерала Попова, который осторожно, но настойчиво уберегал ряды МУРа от повальной чистки, сигнализирует о начале очень серьезных перемен. Королев вспомнил, что сегодня утром говорил ему Грегорин о намерении Ежова жестко бороться с врагами партии. Значит, слухи о том, что Ягоду посчитали слишком «мягким», были не просто слухами. Королев мысленно выругался, когда его взгляд остановился на стенгазете и читающих ее милиционерах. Ему хотелось надеяться, что его предчувствия не оправдаются, но, взглянув на мрачные лица коллег и ощутив гнетущую тишину, Королев понял, что смутные, тяжелые мысли роятся не только в его голове.

Семенов ждал его в кабинете. В отличие от Королева, он был в хорошем расположении духа, говорил о предстоящем вскрытии новой жертвы и, казалось, был единственным человеком во всем здании, не понимавшим, что знаменовала собой статья в стенгазете. Королев вкратце пересказал ему детали убийства на Томском стадионе. Семенов мигом собрался, и через мгновение они уже спускались по лестнице к автомобилю.

По дороге лейтенант передал Королеву подробности расследования и допроса жителей. По словам Семенова, отключение электричества действительно произошло непредвиденно — он разговаривал с мастером на стройке и выяснил, что электрик, который разрезал кабель, сейчас находится в больнице. Из чего следовал вывод, что место преступления было выбрано случайно, а это само по себе интересно. Пока другой важной информации раздобыть не удалось, но дело понемногу продвигалось, и при удачном стечении обстоятельств из обрывков информации можно будет сложить картину, которая приведет к поимке преступника. Семенов был взбудоражен важностью расследования и мистическим оттенком преступления.

— Алексей Дмитриевич, это как у Шерлока Холмса! Здесь нужен метод логического анализа, дедуктивный метод. Дедукция, мой дорогой Ватсон, вот что поможет нам разоблачить преступника.

Королев посмотрел на него, пытаясь скрыть удивление.

— Тебе не мешало бы сменить одежду, надвигаются холода, — уклончиво сказал он.

Семенов пощупал рукой подол плаща из тонкого прорезиненного материала и ответил:

— Вы правы. Но на мне под рубахой еще три майки. А зимнее пальто так прохудилось, что я надеваю его, только когда приходят настоящие холода.

— Ну, этот плащ хотя бы с виду непромокаемый, — заметил Королев.

— Да, точно. Весь Арбат ходит в таких.

Королев хотел было высказать свое мнение на этот счет, но сдержался. Он считал, что вся эта толпа арбатских модников может дружно прыгнуть в Москву-реку, и от этого никому не станет хуже.

Когда они подошли к маленькой деревянной будочке в центре мощенного булыжником двора, им навстречу вышел бородатый старик Морозов, воевавший на фронтах Первой мировой и потерявший глаз в четырнадцатом году. Он походил на пирата, охранял два с лишним десятка машин МУРа и был известен своим ворчливым характером.

— Давайте я с ним поговорю, — прошептал Семенов.

— Приветствую вас, товарищи! — сказал Морозов, хлопнув руками и расставив ноги пошире. — Что-то в этом году зима рановато пожаловала. Вы за машиной, Алексей Дмитриевич? Хотите прокатить лейтенанта Семенова?

Единственный глаз сторожа весело блеснул из-под меховой шапки. Несмотря на свою склочную натуру, Морозов любил Королева.

— А есть что-нибудь подходящее, товарищ Морозов?

Прежде чем тот успел ответить, в разговор вклинился Семенов.

— А вон я вижу новенькую «эмку». Говорят, хорошая машина.

Морозов смерил Семенова неодобрительным взглядом и, поправив повязку на глазу, обратился к Королеву:

— Вы будете за рулем, Алексей Дмитриевич?

Королев, уловив умоляющий взгляд Семенова, улыбнулся.

— Нашему молодому сотруднику надо привыкать водить машину, Павел Тимофеевич. Само собой, под моим присмотром.

Морозов взглянул на Семенова, буркнул что-то себе под нос и направился в будку. Через пару минут он вернулся со связкой ключей в руках.

— «Форд», — сказал он и бросил связку Семенову, который с радостью ее поймал. — Автомобиль — это средство передвижения, молодой человек, а не забава. И данная машина лучше других соответствует этой задаче. «Эмка» не для таких, как вы.

— Я буду аккуратен с ней, как со своей, Павел Тимофеевич.

— Как со своей? Да вы должны быть с ней аккуратнее, чем со своей! Эта машина принадлежит советскому народу. Она не ласточка, но вполне надежная.

И Морозов указал в конец ряда припаркованных машин.

Не успел Королев устроиться в автомобиле, как Семенов уже запустил двигатель.

— Так, а теперь давай договоримся. Я разрешаю тебе вести машину, но только не торопись! На дороге гололед, а я хочу вернуться домой целым и невредимым.

— Конечно, Алексей Дмитриевич, — ответил Семенов, но в его глазах было столько озорства, что доверять ему полностью Королев не стал. — В институт?

— Да, в институт, — хмуро подтвердил капитан.

— Отлично! А куда потом?

— Посмотрим, — ответил Королев, пытаясь перекричать хриплый рык заведенного на полные обороты мотора, который от неумелого обращения Семенова взревел так, что распугал птиц на деревьях.

Из сторожевой будки появился недовольный Морозов, который бросил на молодого человека такой красноречивый взгляд, что тот автоматически исправил ситуацию и бешеный рев превратился в приглушенное рычание. Семенов сконфуженно снял машину с ручника и повел автомобиль к выезду. Королев поднял ворот пальто, чтобы укрыться от сквозняка, врывавшегося сквозь треснувшее лобовое стекло, и сделал вид, что не замечает недовольного взгляда Морозова.

Семенов, помахав грозному сторожу рукой, выехал через центральные ворота, повернул налево и влился в поток телег, велосипедов и грузовиков, а затем перестроился в средний ряд, где движение было не таким интенсивным. «Вот странно, — подумал Королев, — а ведь в хрониках новостей никогда не показывают телеги и лошадей. Как будто их не видно на черно-белом экране. Как будто они исчезают оттуда, освобождая место для современных быстроходных автомобилей».

В столице происходило очень много изменений. Они ехали по улице Горького, и Королев уже не первый раз подумал о темпах, какими отстраивался город и воплощался в жизнь генеральный план реконструкции Москвы. Раньше Тверская была узкой уютной улицей, но ее переименовали в честь великого советского писателя и превратили в широкую магистраль с полосой асфальтного покрытия посередине, с пешеходными переходами, гигантскими монументальными зданиями — величественным плодом труда советских архитекторов. «Форд» ехал по новой асфальтированной дороге настолько мягко, насколько позволяли видавший виды мотор и разбитая подвеска. Вдоль дороги трудились бригады рабочих, сгребая лопатами грязный подтаявший снег.

Здесь транспорта было больше. Желто-зеленые городские автобусы отъезжали от остановок, выкашливая густые клубы угольно-черного дыма, неспешно скользили по рельсам красно-белые трамваи, беспрестанно сновали забрызганные грязью грузовики. Их «форд» был одним из немногих автомобилей, встречавшихся на этой улице. Перспективное планирование было ключевым моментом в экономическом развитии страны — только так Советское государство могло занять достойное место среди великих стран мира. Поэтому машин со временем станет больше.

— Мы скоро перегоним Америку! — прокричал Королев, когда они проезжали мимо очередной стройки, где на фоне серого неба уже обрисовывались железными балками очертания нового высотного здания.

— Я слышал, у нас собираются строить небоскребы, — ответил Семенов, также пытаясь перекричать рев мотора. — Повыше тех, что в Нью-Йорке, и даже выше Эмпайр-стейт-билдинг. Сам товарищ Сталин утвердил эти планы. А по размерам они будут раз в двадцать больше гостиницы «Москва». — Кивком головы он указал в сторону гигантского здания. — А еще говорят, что дома будут поднимать и передвигать по рельсам — чтобы расширить дорогу. Теперь улицы будут шириной с футбольное поле. В общем, планы грандиозные.

— С футбольное поле? И будут передвигать здания? — Королев с сомнением покачал головой.

— Да, по рельсам. Но это секретная информация. Хотя об этом известно всем, так что не такая она уже и секретная. Наверное, наши инженеры знают, как это делать.

— Советский Союз, Иван, — это пример для всего мира! — с искренней гордостью заявил Королев.

При этом ему было жаль маленькие улочки своего детства и старые дома, которые собирались, в лучшем случае, переносить на новый фундамент, в худшем — сносить до основания, чтобы на их месте возводить новострои. Москва, в которой он рос, была полна тайн и загадок, знакомых запахов, двориков, аллеек и укромных местечек. А новый план реконструкции города предполагал грандиозный размах, величие и монументальность. Королев уже несколько раз задавался вопросом, есть ли в этом новом мире под названием «социализм» место для него и его старой, родной Москвы.

По мере того как они удалялись от центра города, улицы становились ýже, здания — обшарпаннее. На дорогах все чаще попадались ямы и выбоины, а неубранный снег местами сильно затруднял проезд. Застройщики пока не добрались до окраин с покосившимися домишками и церквями, которые за двадцать лет советской власти обветшали и пришли в запустение. Многие здания в этом районе были определены под снос, некоторые успели даже снести, освобождая место для новой ветки метрополитена. Забрызганные грязью рабочие столпились под транспарантом, который гласил: «Комсомолец! Комсомолка! Иди в шахту метро! Твое будущее требует великого метрополитена!» Вдруг со стройки на полной скорости выехал грузовик. Семенов надавил на тормоза, но «форд» еще несколько метров скользил по обледеневшей дороге, пока не остановился в полуметре от грузовика. Водитель, по возрасту похожий скорее на школьника, извиняясь, прижал руку к груди, когда Семенов грозно посигналил ему несколько раз.

— Мы из милиции! — прокричал лейтенант, когда грузовик проезжал мимо них, но парень лишь махнул рукой в ответ.

Семенов еще долго возмущался и удивлялся беспечности горе-водителя. Наконец они приехали на место.

— Я тоже комсомолец, Алексей Дмитриевич, и мне стыдно за него. Если бы я знал, в какой комсомольской ячейке он состоит, то сообщил бы туда. Он чуть не сбил нас! Я не виноват, поверьте.

— Верю, Ваня. Пойдем посмотрим, что там с телом.

Семенов припарковался, и они вошли в здание со знакомым запахом сырости и формалина. Подходя к моргу, они услышали, как Ларинин о чем-то громко спорит с Честновой.

— У меня сегодня есть и другие важные дела, доктор. Не надо извиняться за задержку. Я могу объяснить это только бездействием. Вот против чего должны бороться члены партии — против бездействия!

В этот момент Королев и Семенов открыли двери и увидели, что последние слова Ларинин произнес, назидательно тыча толстым пальцем в грудь Честновой. Они были одинакового роста и телосложения, но, если бы дело дошло до драки, Королев поставил бы на Честнову. Лицо у нее было решительным и свирепым, как у быка, готового вот-вот расправиться с тореадором. Поодаль стоял Гегинов и нервно улыбался. По его глуповатому виду капитан заключил, что фотограф снова навеселе.

— Что здесь происходит, Ларинин? — спросил Королев, подходя ближе.

Ларинин развернулся и пренебрежительно взглянул на Королева, но, учитывая высокий рост последнего, стушевался.

— По-моему, доктор не понимает, насколько для милиции важно поскорее получить результаты вскрытия, товарищ Королев. У меня очень срочное дело — сам генерал попросил разобраться с ним как можно быстрее. Но доктор говорит, что я должен ждать. И преступник спокойно разгуливает на свободе, потому что у нее нет времени осмотреть жертву. Честнова саботирует наши попытки делать работу эффективно, товарищи. Она саботажница! Интересно, какое у нее классовое прошлое?

Последняя фраза была произнесена презрительно-злорадным тоном, который испугал бы обычного человека, но доктор Честнова была не из робких, и эти слова только еще больше разозлили ее.

— Послушайте, вы, бочонок с жиром! — проревела она, грудью вперед наступая на противника и брызгая слюной ему в лицо. — Я уже сказала, что займусь вашим телом через двадцать минут. Сейчас я должна закончить вскрытие для НКВД. Или вы хотите, чтобы я сообщила на Лубянку, что, по вашему мнению, милиция важнее их ведомства? Что же, я так и сделаю!

У Ларинина стало такое лицо, будто он проглотил осу. Он заморгал и беспомощно уставился на вошедших. Но Королев лишь пожал плечами, а Семенову и вовсе не было дела до разгоревшихся словесных баталий — он прилип к окну, выходящему в помещение морга, где были сложены трупы. Ларинин заулыбался и замахал руками в сторону Честновой.

— Ну, доктор, что же вы не сказали сразу? Конечно, у органов государственной безопасности задачи поважнее. Сам товарищ Сталин не раз — да что там, много раз! — говорил об этом.

— Именно это я пыталась донести до вас последние пять минут, но вы слушаете только себя. Говорите, говорите и говорите… И кому, интересно, вы собрались жаловаться? Шерлоку Холмсу?

— Товарищи! — наконец вмешался Королев. — Помните поговорку: в споре виноват тот, кто умнее.

Эти слова привели Ларинина и Честнову в замешательство, и они уставились друг на друга.

— Кстати, мне тоже надо осмотреть тело. Давайте, Ларинин, покурим на улице, и вы расскажите мне подробности с места преступления. Тело никуда не денется, а доктор Честнова пока займется своими делами.

Они вышли на крыльцо. На морозном воздухе табачный дым смешивался с паром и превращался в густые клубы. Ларинин рассказал, что изуродованное тело нашли на трибунах над стойкой с воротами на Томском стадионе. По количеству татуировок на теле можно сделать вывод, что убитый был, скорее всего, вором. Возле трупа обнаружены следы, ведущие к нему и от него. Вот и все, что смог сообщить Ларинин. Жертву привезли на стадион уже мертвой, все увечья были нанесены где-то в другом месте. Ларинин был уверен, что вор поссорился с дружками и те решили избавиться от него. Королев внимательно выслушал коллегу, и они вернулись в морг.

В прозекторской двое санитаров бесцеремонно забросили холщовый мешок с телом на металлический стол и развязали веревку. Комнату наполнил зловонный запах. Забрав мешок, санитары молча вышли. Семенов присвистнул.

— Да, видно, он здорово кому-то перешел дорогу. Посмотрите на фамильные драгоценности бедняги.

Семенов был прав. Лицо трупа представляло собой кровавое месиво, посреди лба красовалась дыра с обожженными краями, которая указывала на возможную причину смерти. Помимо явных признаков насилия, которому несколько часов до смерти подвергали жертву, было ясно, что жизнь у покойника и без того была бурная и тяжелая, драки и пьянки оставили отпечаток на его лице и теле. Мочка правого уха была откушена, в носу имелись переломы, а остатки пожелтевших зубов представляли собой некое подобие безобразного неровного частокола с дырками. Но комментарий Семенова относился к тому, что они увидели на месте гениталий. Королев даже отвернулся, чтобы собраться с силами, прежде чем снова взглянуть на вора.

Широкоскулое лицо покойного обрамляли коротко подстриженные темные волосы. Даже мертвым он выглядел впечатляюще: широкая грудь и большие руки с накачанными мускулами. Татуировки, густо покрывавшие могучий торс, выдавали его воровское прошлое. По ним, зная язык наколок, можно было прочесть всю историю его грешной жизни.

Дверь в прозекторскую распахнулась, и на пороге появился один из санитаров.

— Это недостающие фрагменты, — сказал он и поставил у ног мертвеца две стеклянные колбы. В одной из них плавал половой член, напоминавший ссохшийся кусок теста.

— Да, что-то дурно от всего этого, — сказал Семенов, лицо которого стало серо-зеленого цвета. Королев тоже с трудом сдерживал рвотный рефлекс.

— Итак, что тут у нас? — спросила Честнова, входя в комнату. Взяв банку, она поднесла ее к свету и поболтала.

— Похоже на яички. — Она посмотрела на Ларинина. — Две штуки, если не ошибаюсь.

Ларинин ответил ей сердитым взглядом.

— Вы думаете, это наш убийца, доктор? — спросил Королев, надеясь, что вопрос отвлечет Честнову. Он не мог спокойно смотреть, как атрибуты мужского пола плавают в банке.

Доктор взглянула на труп и ткнула пальцем в икроножную мышцу.

— Возможно. У него полное трупное окоченение, этой ночью было холодно. Где его обнаружили?

— На трибунах Томского стадиона, в снегу. Похоже, его привезли туда и выбросили.

Королев заметил, что Семенов следит за колбой в руках Честновой как завороженный.

— Хм… Ночью температура упала ниже нуля, поэтому определить точное время смерти затруднительно. Но я вижу на трупе следы разложения, поэтому вполне возможно, что он умер двадцать четыре часа назад, а то и больше. Кстати, посмотрите сюда. Узнаете отметины?

И Честнова указала на следы ожогов вокруг гениталий и сосков, которые Королев успел заметить, как только тело освободили от мешка.

— Такие же, как у девушки? — спросил он.

— Сделанные тем же инструментом, я бы сказала. Во всяком случае, так кажется на первый взгляд. — Она наклонилась ближе к телу. — А татуировки очень впечатляющие, капитан.

Королев согласно кивнул. Сине-черные чернильные наколки покрывали почти все тело жертвы. Это были тюремные татуировки, сделанные с помощью бритвы или обычной иголки и чернил, приготовленных из жженой резины и мочи. Каждая картинка раскрывала отдельную главу из жизни вора и говорила о его положении на иерархической лестнице уголовного мира. Так сказать, послужной список, но только на языке блатных. Как это ни парадоксально, зачастую татуировки были более правдивым отображением жизни преступника, чем милицейские архивы. Показания в деле можно подменить, но наколки были визитной карточкой уголовника, и, когда он попадал на зону, его могли попросить ответить за свои татуировки. Не соответствующую правде наколку сокамерники могли просто выжечь, а за оскорбительную — и вовсе прикончить.

Честнова принялась обмывать тело, и открылись новые детали. Самая большая татуировка — изображение распятия — находилась на груди. С креста смотрел Иисус с терновым венцом на голове. Татуировка была сделана отменно — каждое ребро, каждый мускул сына Божьего был выполнен очень тщательно. В глазах Христа Спасителя плескалась такая боль, что у Королева оборвалось сердце. «Сразу видно, что это дело рук мастера», — подумал он и изобразил в кармане знак креста. Картина была похожа на икону. Такие носили только воры в законе, авторитеты, которых уважали в тюрьме и на воле. Да и вообще подобная наколка могла быть только у крепкого мужчины. Чудо-картины такого размера и точности выкалывались на протяжении недель, а сама процедура была очень болезненной. У воров не считалось зазорным иметь незаконченную татуировку.

Под левым соском вора, прямо под пальцами Иисуса, красовался Сталин, уставившийся на кровавое пятно на том месте, где была срезана кожа. За ним было такое же пятно. Королев знал смысл этой татуировки и догадался, что на этом месте раньше были портреты Ленина и Маркса. Правда, непонятно, почему оставили Сталина. Он задумался.

Все тело было в наколках. На левом плече красовалось изображение черепа, проткнутого распятием с весами под ним. Такая татуировка в воровском мире встречалась редко и означала, что ее владелец разрешал споры во внутренних разборках воров. На другом плече покойника была наколка Девы Марии, скопированная с иконы Казанской Божией Матери. Этой иконе воры придавали особое значение, что неудивительно, ведь Божия Мать была почитаема превыше всех других святых в православном мире. На теле виднелось множество других изображений: кот в широкополой шляпе символизировал беззаботное отношение к жизни, корабль с парусами — попытку побега из тюрьмы, а вонзенный кинжал говорил о том, что покойный убил кого-то в интересах клана. Да, перед ними был примечательный экземпляр.

— М-может, это и не важно, н-но тело д-девушки было выложено т-так же, как распятие на этой т-татуировке, — подметил Гегинов, показывая на труп.

Королев кивнул, что-то записал и принялся осматривать руки мертвеца. Два пальца были отрезаны, но явно очень давно, скорее всего, за проигрыш в картах. В воровском мире проигравший мог искупить долг путем отрезания пальца, если не мог расплатиться иначе. На уцелевших пальцах были вытатуированы перстни в виде печаток.

— Видишь, Ваня, тут расписана вся его жизнь до мельчайших подробностей. — Королев приподнял левую руку жертвы. — Орел на большом пальце означает, что перед нами авторитет, важный человек среди воров. Видишь эти два креста в кругах на предплечье? Значит, он дважды сидел на зоне. Это хорошо, наверняка у нас в архиве есть что-то на него. Перстень с черно-белыми бриллиантами на указательном пальце свидетельствует о том, что он отказался работать на зоне. А трефы и пики в квадратике под церковью с куполами означают, что он вор в законе, которого следует уважать, — во всяком случае, среди подобных ему. Вот это, — Королев указал на изображение жука с православным крестом на спине, — означает, что он был осужден за ограбление. Простой крест на мизинце говорит о том, что на зоне он сидел в одиночной камере. Логично. Иначе и не могло быть, если он отказался работать.

Семенов лихорадочно вносил все подробности в свою записную книжку. Королев поднял другую руку, на которой отсутствовали два пальца, и указал на изображение перстня на указательном пальце с квадратом и решеткой внутри.

— Эта наколка означает «Моя судьба — небо в крупную клетку». Иными словами, человек обречен умереть в тюрьме, глядя на небо сквозь решетку камеры. Церковь на большом пальце означает «Я был рожден вором», а скарабей на среднем пальце — это его талисман, символ удачи. И до вчерашнего дня, похоже, он ему помогал.

— Я никогда еще такого не видел! То, как его разделали… Как можно сотворить такое? Да это дикари какие-то, дьяволы, — скорее потрясенно, чем негодующе сказал Ларинин.

Королев посмотрел на доктора Честнову. Поначалу она проигнорировала его взгляд, смывая кровь с тела, а потом кивнула в ответ.

— Ожоги странного происхождения — скорее всего, дело рук того же человека, что расправился с девушкой.

Ее глаза были красными от усталости, но рука уверенно держала шланг, и чем дальше она продвигалась, тем больше шрамов и татуировок появлялось из-под запекшейся крови. На одной из наколок были имена «Лена» и «Тесак» в сердце с головой кота сверху. Это означало «воровская пара». Теперь они знали кличку покойного.

— Ваня, — обратился Королев к Семенову, — посмотри сюда. Видишь два имени в сердце и голова кота над ним? Кот — это обозначение вора, а сердце означает романтическую связь. Поскольку Лена — женское имя, то, скорее всего, Тесак — кличка убитого. Это должно помочь в поисках дела в архиве.

Час спустя Королев и Семенов стояли у капота «форда» и курили.

— Два вскрытия за два дня. Надеюсь, мы скоро поймаем этого урода, — буркнул Королев.

К ним подошел Ларинин.

— Ну, товарищ Ларинин, что вы думаете по этому поводу?

— Мертвый вор в законе? Да мы радоваться должны, вот что я думаю.

— Да, небольшая потеря для революции. И, похоже, с ним расправился тот же человек, что и с девушкой. Эти два дела надо объединить. Мы сейчас поедем с Семеновым на стадион, чтобы еще раз осмотреть место преступления. Мало ли, может, что упустили.

— Вы только потеряете время. Его просто привезли туда и бросили. Там нет ничего интересного.

Королев едва сдерживал раздражение. Он бы пригласил Честнову на место преступления, прежде чем отправлять тело в морг. Ларинин, наверное, думает, что одинаковое звание автоматически предполагает наличие одинакового опыта, но этот парень на самом деле ничего не умел.

— Товарищ, — сказал Королев, — если вы хотите участвовать в расследовании и дальше, это ваш выбор, к тому же нам нужны дополнительные человеческие ресурсы. С другой стороны, если вам хочется получить другое задание, я сообщу об этом генералу, чтобы он поручил вам еще какое-нибудь дело. Но в любом случае я буду сам принимать решение, как вести расследование.

Королев понял, что сейчас Ларинин просчитывает лучшую перспективу из возможных: участвовать в успешном расследовании, даже если его будет вести и контролировать Королев, или отстраниться и остаться ни с чем. Решение было для него очевидным. В конце концов, если что-то пойдет не так, все можно будет свалить на Королева.

— Конечно, капитан Королев. Это хорошая мысль — работать вместе по делу. И ваше право еще раз осмотреть место преступления. Давайте будем работать в духе обоюдного сотрудничества.

Ларинин протянул Королеву руку, и тот, поколебавшись несколько секунд, пожал ее. Это рукопожатие напоминало формальное касание, к которому обе стороны принудили себя без всякого энтузиазма. Взгляд Ларинина скользнул в сторону Семенова.

— Сотрудничества… — повторил он, обращаясь уже к молодому человеку, и снова повернулся к Королеву.

Тон у Ларинина был заискивающий. «Бедняга даже не может изобразить искренность», — подумал Королев. Но, видно, сама судьба — а скорее, генерал — свела их, и если им предстоит совместно вести это дело, надо использовать Ларинина по полной.

— А теперь расскажите, где конкретно обнаружили тело, — продолжил Королев.

 

Глава 9

Всю дорогу к Томскому стадиону Семенов молчал. Его природный энтузиазм, похоже, поубавился, и он вел машину спокойно. Мысли Королева были сосредоточены на новом преступлении. Что могло связывать убийства вора и американской монахини? Может, воры были причастны к продаже украденных драгоценностей и предметов старины? Каким мотивом руководствовался убийца? А может, это дело рук психопата, и свои жертвы он выбрал случайно? Тогда он точно псих: убить вора в законе — это все равно, что положить голову в пасть льву и ударить его в пах. Нет. Такого не может быть. Даже полный придурок не отважился бы на это.

Если записать все на бумаге, возможно, обрывки информации начнут складываться в единую картинку, но Грегорин убил бы его за подобное несоблюдение секретности. Да, это дело однозначно доставит ему немало головной боли. Он тяжело вздохнул.

— С вами все в порядке, Алексей Дмитриевич?

— Да, только голова немного болит, — ответил Королев, прикинув, насколько это больно, когда тебе стреляют в затылок. Возможно, все закончится намного раньше, еще до того, как он успеет что-то выяснить. Он сглотнул подступивший к горлу ком. — И еще что-то живот разболелся, — добавил он.

— Да я и сам чувствую себя не очень. Этот бедолага с отрезанным… При других раскладах — скатертью ему дорога, но пережить такое я бы никому не пожелал, даже вору.

— Да, ты прав, — согласился Королев и задумался.

А что, если убийца доберется до него? Учитывая, что он сотворил со своими предыдущими жертвами, вряд ли он станет церемониться с такой старой калошей, как Королев. После таких мыслей перспектива получить пулю в затылок показалась капитану более привлекательной.

— Кроме того…

Семенов больше ничего не сказал, лишь громко и тяжело вздохнул. Этот вздох был настолько искренним, что Королев озабоченно посмотрел на него.

— Что с тобой?

— Ничего, на самом деле ничего. Но неужели мы должны работать над этим делом вместе с Ларининым? Я знаю, что его уважают в партии, но мне он не нравится. И что это за травля генерала Попова? Ведь он награжден Орденом Красного Знамени и Орденом Ленина! Он так же верен партии, как сам товарищ Сталин!

В машине повисло тяжелое молчание. Наконец Королев его прервал:

— Возможно…

— Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Сравнивать генерала с товарищем Сталиным…

— Пока его действия под сомнением…

— Да, — согласился Семенов и покраснел.

«Да, нелегко этому молодому человеку», — подумал Королев. Быть хорошим коммунистом означало поклоняться деспотичному богу, который требовал от всех верить в то, что сегодня белое — это белое, а завтра — черное. Такое можно оправдать лишь тем, что страна кишит врагами, которые боятся одного только факта существования Советского Союза. Оказавшись лицом к лицу с безжалостным врагом, партия иногда предпринимала шаги, которые не соответствовали ее историческому предназначению. Это приводило в замешательство таких простых людей, как Королев или Семенов, но все знали, что партия должна идти вперед, не останавливаясь ни перед чем. Королев, как и весь советский народ, слепо верил в правильность проводимой ею политики, даже если для этого иногда требовалось переступить через собственные ценности и представления. В конце концов, сплоченность так же важна, как и правда, — этому его научила жизнь в окопах.

Впереди он увидел небольшую очередь перед заснеженным ларьком с вывеской «Закусь». Надо хоть как-то помочь Семенову встряхнуться. Королев еще со старых времен знал хозяина ларька. Каждый раз, проезжая мимо этого места, капитан радовался, что ларек не снесли в целях реконструкции города или в рамках борьбы с частным предпринимательством, потому что блинчики, которые там продавались и в которых иногда даже попадалось мясо, были самыми вкусными в Москве.

— Что-то я проголодался, Ваня. Притормози — перекусим. Я весь день крошки во рту не держал. Очень есть хочется.

Семенов припарковал машину у обочины. Королев вышел и кивнул головой продавцу.

— Как дела, Борис Николаевич? Два, пожалуйста.

Стоявшие в очереди люди недовольно покосились на него, но, увидев машину и Семенова за рулем, поняли, кто подъехал. Несколько мужчин подняли воротники и стали медленно удаляться. Королев сделал вид, что ничего не заметил: в конце концов, это не его работа — проверять документы. Готовя блинчики, Борис Николаевич принялся рассказывать о своих делах. Теперь он работал при государственной столовой, поэтому проблем с оформлением бюрократических бумажек у него поубавилось. Правда, и продукты для блинчиков его заставляли покупать тоже у столовой.

— Все лучшее они оставляют себе, но ничего, я кручусь, — сказал хозяин ларька, заворачивая блинчики и вручая их Королеву в обмен на девяносто копеек. — Мне повезло, что я сын дворника. Видите беднягу Денисова на той стороне улицы? Его отец — бывший владелец фабрики. Вы не поверите, сколько у него из-за этого проблем! А ведь мы оба с девяносто седьмого года. Кто тогда знал, что все так обернется?

Королев вернулся в машину и вручил один блинчик Семенову. Он только сейчас понял, что блинчик завернут в тонкую писчую бумагу с текстом и на нем отпечатался след от древнеславянского письма. Это же надо додуматься — разорвать на клочки Библию, чтобы заворачивать блинчики! Он посмотрел на Семенова. Тот ел с аппетитом. Королев помедлил и осторожно откусил, надеясь, что не совершает большого греха. Даже если он что-то делал не так, блинчик был настолько вкусным, что он откусил еще раз и мысленно обратился к Богу, моля его о прощении.

Красно-белый флаг футбольной команды «Спартак» развевался у въезда на стадион. Он казался скромным и крохотным по сравнению с огромными афишными тумбами на другой стороне дороги, агитировавшими болеть за «Динамо». «Спартак» был народной командой, душой москвичей, — во всяком случае, так считал Королев, — а «Динамо» воплощало силу, которая подавляла эту душу. Он работал в министерстве, но в сердце оставался пресненским парнем, несмотря на то что жил сейчас в престижном Китай-городе. Нельзя предавать свою малую родину, считал Королев.

Семенов остановил машину возле административного здания, и Королев увидел группу футболистов, за которыми тянулся шлейф пара. На лице у всех была усталость. За ними виднелась знакомая фигура в старых серых фланелевых брюках, зеленой охотничьей куртке и с красно-белым шарфом на шее. Густые темные волосы были зачесаны назад, открывая волевое лицо. Глаза серебристо-стального цвета вопросительно смотрели в сторону автомобиля. Лицо Николая Старостина расплылось в улыбке, когда в знак приветствия Королев помахал ему рукой.

— Николай, — начал Королев, — я смотрю, ты тренируешь команду на износ — как обычно.

Футболисты, среди которых были два брата Старостина, Александр и Андрей, дружно прокричали что-то в ответ.

— Идите в душ, ребята, — распорядился Старостин. — Мне надо поговорить со старым футболистом.

Андрей Старостин и несколько других игроков приветственно помахали рукой Королеву и удалились.

— Что-то тебя не было видно на последних матчах. Боишься болельщиков?

— Был занят. Да и что мне их бояться? Я не стыжусь своей работы.

— Ну да, рассказывай! Плохо, что ты не приходишь. Когда мы играем с «Динамо», фанаты кричат «Бей легавых!» или «Бей мусоров!», а когда с ЦСКА — нам скандируют «Бей солдат!» или «Бей коней!». Это не нравится власти, что само по себе нехорошо. Когда мы побеждаем их команды, они обозляются еще больше. Но что поделаешь? Болельщики сами себе хозяева, им никто не указ. Они кричат, что им вздумается, и не думают о последствиях.

Королев улыбнулся. Он знал, что происходило на трибунах, если «Спартак» побеждал, и как трибуны ревели и свистели, если, наоборот, побеждал противник.

— Так кого ты выставляешь против армейских? У них сильная команда. Хочешь, чтобы я тряхнул стариной?

Старостин улыбнулся и уклончиво ответил:

— Все в свое время, Лешка. Но если ты хочешь прийти на матч, я достану тебе билет — в ложу для нормальных людей, а не на трибуну. Сможешь спокойно наблюдать за игрой, кроме того, мне нужен кто-то, чтобы присмотреть за сестрами. А то они становятся буйными, когда перевес не на нашей стороне. Настоящие пресненские девчонки! Можешь даже арестовать их — это все же лучше, чем если они отправятся к маршалу Тухачевскому рассказывать, что его игроки — жулики.

— С удовольствием приду, — ответил Королев. Он заметил на себе пристальный взгляд Семенова, наблюдавшего за разговором из машины, и вспомнил о цели своего визита. — Послушай, Николай, этой ночью нашли тело на трибунах. Кто-то из ваших может мне показать, где именно?

Старостин нахмурился.

— Ах да, его нашел сторож. Я могу сам показать, он меня водил посмотреть. Ужасное зрелище, скажу я тебе! Пойдем.

Королев махнул рукой Семенову, и тот довольно быстро выбрался из машины, встал по стойке смирно и отдал честь.

— Товарищ Старостин! — в восторге прокричал он и покраснел, когда футболист рассмеялся.

Заметив его смущение, Старостин сразу посерьезнел, подошел к Семенову, положил руку ему на плечо и повел к стадиону.

— Товарищ, не обижайтесь, просто вы так официально обратились ко мне в присутствии моего старого приятеля Алексея Дмитриевича… Так вы приехали, чтобы расследовать это убийство?

— Он даже меня так не приветствует, хотя по званию я выше его на два ранга, — сказал Королев и улыбнулся. Он понимал, насколько гордится Семенов тем, что идет рука об руку с самим Старостиным.

— А вы тоже фанат футбола, товарищ? Болеете за «Спартак»?

Семенов не смог соврать и, смущенно улыбнувшись, сказал:

— Извините, товарищ Старостин. За «Динамо».

— Ну что ж, почему бы и не за «Динамо»? У них хорошая команда. Несколько месяцев назад мы вместе были на выездных матчах, и, скажу я, они довольно милые ребята.

Семенов согласно кивнул. Правда, лично с ними он знаком не был, но раз так говорит сам Николай Старостин… Лейтенант потер подбородок рукой, как будто решая некую дилемму.

— Возможно, теперь, когда я познакомился с вами, товарищ Старостин, я буду болеть за «Динамо» и «Спартак».

Старостин рассмеялся.

— Мы всегда рады новым фанатам. Алексей, придется мне достать билет и для нашего нового поклонника. Мы, красно-белые, любим, когда с трибун нас поддерживают парни вроде вас.

— Товарищ Старостин, когда вы будете играть с этими армейскими засранцами, будьте уверены, что я буду болеть за вас на сто десять процентов. Слово комсомольца!

В голосе Семенова было столько искренности, что Королев и Старостин рассмеялись.

Старостин провел милиционеров через ворота и показал на восточную часть открытых трибун.

— Смотритель поля нашел тело там. Я ждал вместе с ним, пока приедет милиция, чтобы все оставалось на своих местах. Этого парня здорово искромсали. Какой-то ублюдок…

— Да. Мы в курсе. Видели тело в морге, — прервал его Королев, не желая снова возвращаться к этому ужасу. Он посмотрел на место, которое указал Старостин. Следов пребывания трупа было немного — лишь отпечатки ног, ведущие к вытоптанному месту с красным снегом, где все сливалось в неразборчивую мозаику.

— Да, там сейчас порядком натоптано. Ты не помнишь, когда вы подошли, были там какие-то следы? Может, след того, что тащили труп.

— Я не обратил внимания. Но можно спросить у Сергея Тимофеевича. Сейчас я его приведу. Он там, внизу, погодите минутку.

Старостин направился к дальним воротам, где несколько мужчин очищали футбольное поле от снега. Королев разочарованно смотрел на месиво из следов.

— Один Бог знает, что здесь произошло. Хорошо хоть у Ларинина хватило ума сделать фотографии, хотя лучше было бы, если бы мы осмотрели место преступления первыми.

— Почему?

— Потому что на снегу осталась кровь, и это означает, что мужчину бросили здесь сразу после того, как прикончили. А может, он был еще жив, когда его здесь оставили. Если тело бросили уже после того, как закончился снег, на нем не было бы снега, а если положили, когда снег еще шел, то по толщине снега на трупе можно определить приблизительное время, когда его притащили. Во сколько этой ночью пошел снег?

Семенов уставился на Королева широко раскрытыми глазами.

— Дедукция! Я понял! Как у Шерлока Холмса. Отлично, Алексей Дмитриевич! Просто отлично!

Королев дал Семенову легкий подзатыльник.

— Все, я снова серьезен, — обиженно сказал Семенов, доставая свою записную книжку. — Итак, снег. Я уверен, что он начался после полуночи. Вчера я допоздна гулял с друзьями и вернулся домой только в двенадцать. Было очень холодно, но снега еще не было, это я точно помню. Так что я запрошу информацию на метеорологической станции, когда вернемся на работу, и узнаю, когда он прекратился, правильно?

Королев одобрительно кивнул и взглянул на приближающегося смотрителя, который семенил обутыми в валенки ногами, нервно сжимая шапку в руке. За ним с улыбкой на лице шел Старостин.

— А я говорил им, первым делом сказал: «Посмотрите на следы», но они не обратили на это внимания. Я удерживал всех подальше, чтобы их не затоптали. И своих ребят тоже не пускал. Посмотрите вон туда. — И он указал на нечеткие следы, которые вели сюда от дороги с бокового северо-восточного входа. — Это ужасно, ужасно! Я пришел пораньше, чтобы подготовить поле к завтрашнему матчу резерва. Я всегда сначала осматриваю стадион, чтобы проверить, был ли кто-нибудь здесь ночью. Местная шпана тут такое вытворяет летом, что боже упаси. Они, конечно, молодые… Я и сам был молодым… Но неужели нельзя найти другое место? Нет, мне приходится все лето гоняться за этими малолетними хулиганами. В марте мы нашли два окоченевших трупа. Ребята, видимо, напились, уснули и замерзли. — Он остановился и изобразил некое подобие замерзшего тела. — Жуткое зрелище! Глаза вытаращены, как у рыб на берегу… Поэтому я, когда увидел тело на снегу, подумал, что это опять пьяница какой-то замерз. Ну вот, снова, расстроился я. А в итоге оказалось намного хуже. — Вспомнив, как выглядел покойник, Сергей Тимофеевич наконец остановился. Его глаза заблестели от слез, и он вытер их старой перчаткой. — Это было отвратительное зрелище, скажу я вам. Такой смерти я бы не пожелал никому, это точно.

Королев улучил момент, чтобы прервать рассказчика.

— Сергей Тимофеевич, я капитан Королев, а это младший лейтенант Семенов. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

— Задавайте. Я ведь знаю вас, Алексей Дмитриевич, а вот вы, видать, меня не помните. Лейтенант, перед вами лучший в свое время центральный защитник. Мы называли Королева Катком. Если он блокировал противника, то намертво. И при этом никогда не использовал грязных приемов. Никогда.

Королев внимательно посмотрел на старика и уловил в его лице знакомые черты. Над ним изрядно потрудились годы и водка, но глаза остались прежними, живыми.

— Неужели Акунин? Рефери?

— Да, точно. Это я, — обрадованно подтвердил смотритель. — Точнее, тогда я был рефери Акунин. А теперь… Ну да ладно. Товарищ Старостин разрешает мне быть Сергеем Тимофеевичем, смотрителем поля. По крайней мере, я остаюсь в футболе, и мне нравится моя работа. Так что за вопросы вы хотели мне задать?

Королев успел заметить лукавую улыбку на лице Семенова и подумал, что скоро вся Петровка будет знать прозвище из его футбольного прошлого.

— Рад вас видеть, Сергей Тимофеевич. Игроки всегда считали вас хорошим судьей.

— Приятно слышать! — просиял Акунин. — Так чем я могу вам помочь?

— Для начала расскажите, в какой позе лежало тело.

— Конечно, капитан. Он лежал навзничь на спине, руки вот так. А на лице… на лице застыл ужас. У него были такие глаза! Когда я увидел его, они просто приковали меня, и я долго не мог оторваться. — Смотритель, показывая, как тело лежало на снегу, выпучил глаза и раскрыл рот — наподобие того, как изображал замерзших пьяниц. — А на груди, — продолжал он, — да простит Господь грехи его, были…

— Да, да, да, — поспешил прервать его Королев. — Дальше мы знаем, спасибо. А теперь скажите, Сергей Тимофеевич, на теле был снег?

— Немного. В ту ночь снега навалило где-то сантиметров на десять, но труп был только припорошен. А я уже сказал, какие лохмотья на нем были? Как будто одежду, как и самого этого человека, беспощадно изрезали.

— А вот за эту деталь отдельное спасибо. Может, вы заметили еще что-то странное?

— Только следы. Они тоже были присыпаны снегом, но мне показалось, что людей было двое. Видите? Одна пара ног шла за другой.

Королев наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть следы, на которые указывал Акунин.

— А уходя отсюда, они шли бок о бок.

— Посмотри, Ваня, — сказал Королев, — у этого парня шаг более широкий, значит, он был немного выше другого. — Старостин посмотрел на часы, и Королев понял намек. — Спасибо, что уделил нам время, Николай. Теперь мы проследим, куда ведут следы. Думаю, тебе не стоит ждать, когда мы закончим. А вот Сергея Тимофеевича я бы попросил остаться.

Старостин простился со всеми и оставил бывшего рефери Акунина им в помощь. Королев еще раз посмотрел на место, где лежал труп.

— Эх, если бы я увидел его здесь сам, своими глазами. Наверняка тут можно было найти какую-нибудь зацепку. — Он повернулся к остальным. — Пойдемте посмотрим, что там еще.

Они пошли по следам к северо-восточному входу. На воротах одиноко болтался сломанный замок.

— Ну вот, придется вешать новый, — пробормотал расстроенный смотритель.

— Погодите, — сказал Семенов. — Здесь никого больше не было, правильно, Сергей Тимофеевич?

— Нет. Ваш коллега, такой толстенький, маленький, сказал, что по такому морозу глупо бегать по стадиону ради мертвого вора.

— Посмотрите, Алексей Дмитриевич, — указал Семенов на торчащую из снега пустую папиросную пачку. — Это значит, что ее, скорее всего, выбросили убийцы. Видите, она торчит из-под снега?

— Молодец, парень! Доставай, посмотрим на нее.

Семенов наклонился и вытащил из снега пачку, которая оставила мокрый отпечаток на его кожаной перчатке.

— «Герцеговина Флор». Дорогие. Продаются только в валютных магазинах и в ресторанах. Кое-кто из моих знакомых курит такие. — Последнюю фразу он произнес неохотно.

— Эта знакомая — женщина?

— Мужчины тоже курят такие, — как бы защищаясь, ответил Семенов.

— Понятно. У тебя есть куда положить пачку?

Семенов порылся в карманах, но не нашел ничего подходящего. Тогда он вырвал лист из записной книжки, завернул в него влажную папиросную пачку и прошел за ворота следом за Королевым. Там виднелись следы шин, но их присыпало снегом, поэтому четких отпечатков не было — только полоса от заезжающей и уезжающей машины да след от разворота. Они пошли по следу до дороги в надежде обнаружить что-нибудь еще.

— Вот досада, — сказал Семенов, топнув ногой по снегу.

— Да, никаких зацепок. Хотя можно предположить, что это была легковая машина, а не грузовик. А сколько людей в Москве имеют машины или доступ к ним? Не так уж много. Заедем в местное отделение милиции — возможно, кто-то из патрульных видел ночью какие-нибудь машины в этом районе. А у вас есть ночной сторож, Сергей Тимофеевич?

— Конечно, но, если идет снег, он обычно остается в административном здании.

— Спасибо вам. Попросите ночного сторожа связаться с лейтенантом, когда он появится. Иван Иванович даст вам свой номер телефона.

По дороге на Петровку Королев молчал, пытаясь свести воедино подробности, о которых им удалось узнать на стадионе. Он считал поездку удачной. Теперь они знали, что в убийстве замешаны двое мужчин, что один из них ростом выше другого, что у них имеется доступ к автомобилю и что один из них курит папиросы «Герцеговина Флор». Несомненный прогресс, но все же не так много, чтобы вычислить убийц и предотвратить следующее преступление. От этих мыслей он снова нахмурился и вздохнул. Семенов вопросительно посмотрел на него.

— Ничего. Смотри за дорогой.

Ключом к разгадке этих преступлений должен стать мотив. В девяти из десяти убийств определение мотива ведет к быстрой поимке преступника. Грегорин практически на сто процентов был уверен, что убийство связано с кем-то из государственной безопасности — с человеком, который продавал на сторону предметы искусства. Поэтому если убитая девушка была монахиней, то логично предположить, что она приехала сюда за каким-то предметом или ценностью религиозной значимости. Похоже, на это намекал Грегорин. Какая-то реликвия? Или икона? Со времен революции в стране уничтожили много как церковных ценностей, так и храмов, в которых они хранились. Но каким боком здесь привязан вор в законе? Не похоже, чтобы он имел отношение к иконам. Разве только к вытатуированным. Опять тупик. Ведь только полоумный, точнее сказать, двое полоумных могли оставить тела в таких людных местах. На фоне убийств, совершаемых в Москве, эти явно выделялись своей жестокостью и очень смутным мотивом. Обе жертвы связывали лишь две очевидные вещи — ожоги, оставленные на телах электрическим инструментом, и следы зверских пыток. Но Королев был уверен, что в обоих случаях убийцы были одни и те же. Возможно, мотивы у этих преступлений были разными? Он в очередной раз поймал на себе озабоченный взгляд Семенова и снова попросил его следить за дорогой.

Хоть бы Ларинин раскопал что-нибудь в архивах! В милиции должно было храниться дело этого ублюдка. Он явно сидел, о чем красноречиво свидетельствовало татуированное тело. Если они узнают, к какой банде он принадлежал, можно будет отловить несколько его дружков и хорошенько их расспросить. Конечно, воры не станут сразу колоться, учитывая, что по воровским законам сотрудничество с советской властью карается. Кроме того, в среде блатных не приветствовалось, если кто-то из воров начинал работать. Работа могла быть оправдана, только если она помогала совершать преступления.

Королев растерянно почесал голову. Как гончая охотится в поле за кроликами, так он бегал за версиями, которые плодились и разлетались в стороны прямо у него на глазах. А что там Грегорин говорил о монашке? Что она была одной из возможных кандидатов. Что это значит? Что по Москве ходит еще один американец или американка с той же миссией? Что они вообще замыслили, эти американцы?

— Алексей Дмитриевич, — прервал его мрачные мысли Семенов.

— Да? — едва сдержал раздражение Королев.

— А он настоящий человек, правда? Старостин. Еще и пообещал дать два билета на матч с армейцами. Мы же пойдем? Это будет большая игра.

— Не вижу причин не пойти. Все равно, похоже, наше расследование зашло в тупик.

— Не надо так, Алексей Дмитриевич. В первый день моей работы здесь вы сами говорили, что, если дело зашло в тупик, нужно вернуться в начало и заново все прокрутить. По ягодке в корзинку, и корзинка наполнится… У нас ведь есть кое-какие зацепки.

— Да, надо кое-что перепроверить и подсобирать ягоды.

Королев постарался вложить в свой голос как можно больше уверенности. Они ехали по Охотному ряду и сейчас как раз поворачивали на Театральную площадь. Впереди показалось здание гостиницы «Метрополь». И тут Королев вспомнил, что Грегорин советовал ему встретиться с этим американцем, Шварцем.

— Ну-ка, притормози, Ваня. Дальше я пройдусь пешком. Мне нужно кое с кем повидаться.

Семенов остановил машину и по виду капитана понял, что у того появилась новая зацепка.

— Ягодка, Алексей Дмитриевич?

— Возможно. Посмотрим. Начинай работать по автомобилям, Ваня. Во всем городе наберется лишь десятка два частных машин, так что тебе придется проверить еще заводы, тресты, министерства. Постарайся узнать, у кого был доступ к машине этой ночью. Это все равно что искать иголку в стоге сена, но мы не должны упускать этот шанс. Да, кстати, не забудь отвезти пачку из-под папирос к судмедэкспертам.

Пусть парень держится подальше от «Метрополя», кишащего иностранцами, спекулянтами и подобной швалью. Так у него будет меньше шансов попасть на глаза энкавэдэшникам.

 

Глава 10

Здание гостиницы «Метрополь» было не самым высоким на Театральной площади, всего шесть этажей. Но оно находилось в самом выгодном месте — напротив Большого театра, на другом конце площади, и в пасмурные дни, как этот, манило прохожих приветливым светом окон. В архитектуре сооружения причудливым образом сочетались элементы двух стилей — ар-деко и русского. В очертаниях гостиничного комплекса прослеживалась классическая элегантность, характерная для построек конца девятнадцатого — начала двадцатого века.

Диссонируя с величественным великолепием здания, на пятом этаже гостиницы висел огромный лозунг «ТОЛЬКО ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА МОЖЕТ ОСВОБОДИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ОТ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ЯРМА!». И подпись: «В. И. Ленин».

Этот лозунг показался Королеву несколько недружественным, если учесть тот факт, что в «Метрополе» всегда останавливались важные персоны из-за рубежа, именитые западные ученые, большинство из которых наверняка были ярыми поборниками этого самого капитализма и вряд ли поддерживали идею диктатуры пролетариата. Однако нравилось это западным капиталистам или нет, любой простой советский человек мог зайти в «Метрополь» и заказать себе кружку пива. Ведь несмотря на внутреннее великолепие и роскошное убранство, эта гостиница принадлежала государству, а государство — это народ.

Воодушевленный этой мыслью, Королев зашел в холл гостиницы, помня, что с иностранцами всегда соседствует опасность. Обычные советские люди обходили «Метрополь» стороной. Его завсегдатаями были аппаратчики, партийные кадры, известные артисты и прочая культурно-политическая элита. Гостиница, возможно, и принадлежала народу, но народ не был настолько безумен, чтобы ходить туда.

Королев кивнул швейцару и показал ему свое удостоверение.

— Московский уголовный розыск. Я веду расследование. Где тут у вас главный?

На швейцаре была униформа с таким количеством золотой тесьмы, что ему мог бы позавидовать любой царский генерал. Солидная черная борода, волосок к волоску, лежала на его груди, будто поддерживаемая снизу невидимой проволокой. Швейцар взял документ, какое-то время внимательно его рассматривал, а потом улыбнулся Королеву совсем по-простому.

— Поднимайтесь по лестнице, а там спрос´ите, товарищ. Администратор за стойкой — тот, кто вам нужен. Его зовут Николай Владимирович. Не пугайтесь его, он нормальный человек.

Холл гостиницы было огромным, с зеркалами и картинами вдоль стен. Все сияло позолотой, по краям небесно-голубого потолка были нарисованы облака. Королев до этого никогда не бывал в «Метрополе», поэтому великолепие внутреннего убранства настолько поразило его, что он остановился и долго осматривался, как деревенский парень, впервые попавший в столицу. Но самое большое впечатление на него произвел бассейн посреди вестибюля, в котором плавали девушки с неестественно красными губами в украшенных драгоценными камнями шапочках и облегающих черных купальниках. Они исполняли какой-то танец, то и дело синхронно выныривая или выбрасывая ноги из воды. Королев инстинктивно снял фуражку в знак уважения, хотя пловчихи не обращали на него никакого внимания и смотрели вверх, на огромную люстру. Королев покраснел, но тут же взял себя в руки и направился к обшитой дубом регистрационной стойке, решив, что эти крысы иностранцы, похоже, платят за подобное бешеные деньги. Его уже ожидал молодой человек приятной наружности и в смокинге. Со своими набриолиненными волосами и гладко выбритыми скулами он походил на кинозвезду, и от одного его лощеного вида у любого нормального мужчины возникало желание врезать ему хорошенько. Королев положил удостоверение на стойку.

— Я хотел бы задать несколько вопросов администратору. Мне нужен Николай Владимирович.

Молодой человек взглянул на фотографию в документе. «Наверняка капиталистические дамы обожают этого малого», — подумал Королев и почувствовал, что этот юноша становится ему все более и более неприятен, даже противен. И если он пролетарий, тогда Королев — китайский мандарин.

— Да, конечно, товарищ. Сейчас приглашу его. Пожалуйста, присаживайтесь у фонтана. Он скоро к вам подойдет.

«Кинозвезда» указал на обшитые красным бархатом кресла, возле которых журчала вода. Королев занял одно из них — под статуей полуобнаженной позолоченной нимфы с красной звездой в руках. Он попытался вести себя естественно, но тут почувствовал, что от его валенок идет пикантный аромат, напоминавший запах взмыленной лошади. Он посмотрел вниз и увидел, как вокруг ног на мраморном полу растекается мокрое грязное пятно. «Хорошо, что не желтого цвета», — подумал он, и ему стало совсем уж неловко.

Все те несколько минут, пока Королев ждал администратора, он мысленно ругался и готов был провалиться сквозь землю. Наконец появился маленький круглый человечек, протянул руку и одарил его ослепительной улыбкой, сверкнув идеально белыми зубами из-под аккуратно подстриженных усов. На лацкане его пиджака переливался партийный значок.

— Товарищ, я только что освободился. Николай Владимирович Крылов, администратор. Пойдемте со мной. Я полностью к вашим услугам.

Королев последовал за Крыловым, наблюдая, как вызывающе сверкает лакированная кожа на модных туфлях администратора. Они подошли к стене с зеркалами, и Крылов уверенным движением толкнул одно из них — там оказался потайной ход, по которому они прошли в хорошо обставленный кабинет. В нем был деревянный письменный стол, обитый сверху зеленым бархатом, а вокруг стеклянного кофейного столика стояли два кожаных кресла и кожаная кушетка. Крылов указал Королеву на кушетку.

— Не хотите ли коньяку, товарищ? Французский, отменного качества. — Крылов потянулся за графином.

Королев хотел было отказаться, но тут увидел на каминной полке медные часы — они показывали четыре часа. День почти закончился.

— Французский, говорите? Почему бы и нет!

— Отлично, — сказал Крылов и наполнил до краев два бокала. Он протянул один Королеву, а сам уселся за стол. — Ваше здоровье, товарищ.

— И ваше, — ответил Королев, и оба сделали по большому глотку, не допивая коньяк до конца. Они ведь были культурными советскими гражданами, а не уличными пьяницами.

— Итак, чем могу помочь, капитан? — спросил Крылов, наклоняясь вперед и делая заинтересованное лицо.

Королев решил, что не стоит ходить вокруг да около, а надо действовать сразу.

— У вас в гостинице проживает некто Шварц. Я бы хотел переговорить с ним.

Крылов кивнул. У него были очень темные глаза, отлично скрывающие реакцию хозяина, подметил Королев.

— Можно узнать, с чем связано ваше расследование? — после долгой паузы спросил Крылов. — Мы, конечно, в полной мере сотрудничаем с управлением государственной безопасности, но все же обязаны сохранять конфиденциальность в отношении своих гостей.

Королев понял намек. Ему только что вежливо дали понять, что он, простой милицейский капитан, влезает в сферу влияния НКВД, поэтому должен объясниться. Королев поболтал остатки коньяка в бокале и залпом осушил его, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло.

— Это связано с убийством, товарищ Крылов. В одном из управлений нашего комиссариата мне посоветовали обратиться к этому Шварцу.

Крылов поднялся, чтобы снова наполнить бокал Королева.

— У нас имеются инструкции относительно того, чтобы обеспечить данному резиденту защиту и определенную конфиденциальность пребывания. Как вы думаете… — начал Крылов, и Королев снова уловил намек.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном, товарищ Крылов? Я переговорю с коллегой из службы государственной безопасности, чтобы вы поняли, что я не превышаю своих полномочий.

Крылов облегченно вздохнул и улыбнулся.

— Да, конечно, звоните. Попросите, чтобы оператор соединила вас. И можете не беспокоиться — она не станет подслушивать. Они знают, что здесь этого делать нельзя. Правда, другие…

И снова Крылов не закончил предложение, пожал плечами, давая Королеву понять, что, кроме оператора, может подслушивать еще кто-то, и вышел за дверь. «Нормальный мужик, несмотря на модный прикид», — подумал Королев. Он поднял трубку и попросил соединить его с Лубянкой, с полковником Грегориным.

На том конце провода устало прозвучал голос Грегорина:

— Товарищ Королев? Вы в «Метрополе»? Не рановато ли вы пустились в развлечения?

— Я здесь сугубо по делу, товарищ полковник, — ответил Королев, пытаясь скрыть свое удивление по поводу осведомленности Грегорина о месте его пребывания. — Я зашел поговорить с американцем, о котором вы упоминали, со Шварцем.

— Так поговорите, Королев. Но только поговорите, ничего лишнего. Вы меня понимаете? И сделайте так, чтобы это не выглядело как официальный допрос. И не особенно распространяйтесь насчет девушки. Мы не хотим портить отношения с американцами. Вы, наверное, сейчас разговариваете с Крыловым? Дайте ему трубочку. Кстати, я сегодня буду у вас дома в семь тридцать вечера. Хочу представить вас новым соседям.

Королев позвал Крылова. Тот взял трубку, дважды утвердительно ответил Грегорину и положил трубку. Потом обратился к Королеву:

— Итак, вам нужен мистер Джек Шварц. Он наш постоянный гость. Американец, из Нью-Йорка. Заехал десять дней назад. В анкете на получение визы в графе «профессия» он обычно указывает «скупщик антиквариата». И, кстати, он приезжает всегда по деловой, а не по туристической визе.

Королев подметил, что Крылов специально подчеркнул, что Шварц заезжает в страну по деловой визе. Он намекал на то, что Шварц был другом государства, если Королев до сих пор этого еще не понял. Назвав Шварца скупщиком антиквариата, Крылов также вскользь обозначил сферу деятельности американца, что совпадало с информацией, полученной от Грегорина.

— Я проверю, в гостинице он сейчас или нет. А вам могу пока предложить бутерброды.

— Нет, спасибо, товарищ Крылов. Я не голоден, — вежливо отказался Королев, сглатывая слюну.

— С вами все в порядке? Вы очень бледный.

— Ничего страшного, товарищ. Просто легкое головокружение. Это быстро пройдет. Наверное, моя советская печень плохо реагирует на буржуазный коньяк.

— Ваша советская печенка должна гордиться тем, что сей отменный коньяк не достался капиталистам. Считайте это актом самопожертвования. — Крылов весело подмигнул, вышел из комнаты и почти сразу вернулся. — Вам повезло, товарищ. Как раз сейчас он сидит в холле. Пойдемте, я вас представлю.

Своим внешним видом мистер Джек Шварц из Нью-Йорка отлично вписывался в атмосферу «Метрополя». Королев сразу заметил, что серый шерстяной костюм американца был скроен и подогнан по фигуре так, как советским портным и не снилось. Даже костюм Крылова не мог с ним сравниться. Королев еле сдержался, чтобы не дотронуться до лацканов пиджака Шварца, — так ему вдруг захотелось попробовать ткань на ощупь. Он подумал, что она, наверное, такая же мягкая, как юбка у убитой девушки, но тут же напомнил себе, что скоро одежда советских людей будет по качеству такой же, а то и лучше, — всему свое время.

Шварц был молодым человеком лет тридцати, привлекательной наружности, с полными губами, продолговатым лицом и темно-карими глазами, которые казались слишком большими для его лица. Сидя в кресле, он читал какие-то бумаги с машинописным текстом. Его пальто и портфель занимали еще одно кресло рядом со столиком.

— Итак, чем могу быть полезен, капитан? — спросил Шварц на отличном русском языке, когда Крылов представил их друг другу.

«Интересно, он носит красный галстук по убеждениям или из-за политкорректности?» — подумал Королев.

— Я веду расследование, мистер Шварц. И думаю, что вы можете помочь мне в этом. Естественно, я обращаюсь к вам неофициально. Я хотел бы задать вам несколько вопросов и надеюсь, что они не испортят вашего впечатления от пребывания в Москве и в Советском Союзе, где вам всегда рады.

«Как-то слишком официально, — тут же подумал он, — но все-таки это лучше, чем никак».

Шварц кивком головы указал на свободное кресло у столика.

— Присаживайтесь, капитан Королев. Я всегда рад исполнить свой гражданский долг. А что вы расследуете? Должно быть, что-то серьезное.

— Да, мистер Шварц. Убийство.

— Убийство? — Он произнес это слово с легким сарказмом, но несколько секунд спустя выражение его лица сделалось серьезным. — Так что там, рассказывайте, — сказал он ровным голосом.

— Убита девушка, двадцати с лишним лет, красивая, темноволосая, коротко подстриженная, с голубыми глазами, худощавая. Рост от ста шестидесяти до ста шестидесяти пяти сантиметров. Среди ваших знакомых случайно нет молодых женщин, попадающих под это описание?

Королеву показалось, что американец понял, о ком идет речь: он замер, но сразу же спохватился и принялся рыться в карманах в поисках папирос. Потом достал пачку, на которой было написано «Герцеговина Флор», вытащил одну и предложил Королеву закурить. Тот не отказался. Шварц вытащил изысканную золотую зажигалку.

— Нет, я не знаком в Москве ни с кем, кто бы подходил под ваше описание, — ответил он наконец. — А почему вы решили, что я мог бы ее знать? Да, я приезжаю в Москву пару раз в год, но задерживаюсь здесь ненадолго — обычно на неделю, не больше. К тому же здесь я знакомлюсь с людьми, только если это касается бизнеса.

— А вы прекрасно говорите по-русски, мистер Шварц. Мне кажется, что такому привлекательному молодому человеку, как вы, без труда найдется приятная женская компания в Москве даже во время столь кратких визитов.

Королев знал, что происходит в гостинице «Метрополь». Толпы русских девушек приходили сюда, охотясь за иностранцами, и бросались им на шею в надежде уехать в поисках другой жизни в такой далекий и заманчивый город, как Нью-Йорк. Они не думали о том, что там их мечты о прекрасном будущем будут разрушены тяжелыми реалиями капиталистического быта.

Шварц нахмурился.

— Вынужден вас разочаровать, капитан. Здесь я полностью посвящаю себя работе. И все-таки хотелось бы узнать, почему вы решили, что я был знаком с этой девушкой?

— Так предположил один из моих коллег. Он также сообщил мне, что вы можете рассказать кое-что об экспорте драгоценных предметов и антиквариата, среди которых попадаются и церковные реликвии. Например, иконы.

Королев внимательно наблюдал за реакцией Шварца, но тот ничем себя не выдал, лишь бросил красноречивый взгляд на свои наручные часы.

— Боюсь, что я ничем не смогу вам помочь, капитан. Я бы с удовольствием рассказал об экспорте предметов искусства, но вынужден извиниться. У меня назначена встреча в пять часов в гостинице «Москва». Но мы можем встретиться в другое время.

Он вежливо улыбнулся и посмотрел на свое пальто и портфель.

— Конечно. Как я уже сказал, это приватная беседа. Я не смею вас задерживать.

— Я действительно хотел бы вам помочь. — Шварц задумчиво посмотрел на Королева, словно обдумывая, как поступить. — Послушайте, а вы не хотите пройтись со мной? Вы расскажете побольше о расследовании, и, возможно, какие-то детали помогут мне что-нибудь вспомнить. А я, в свою очередь, расскажу вам об антикварном бизнесе.

Они шли по Театральной площади, когда Шварц спросил:

— Так как она умерла, эта неизвестная девушка?

— Очень тяжело. Вы уверены, что хотите услышать подробности?

Шварц утвердительно кивнул.

— Да, пожалуйста, расскажите. Если это, конечно, не секрет.

— Ее пытали. По-настоящему пытали. Ей нанесли ужасные увечья. Некоторые части тела были отрезаны. Кроме того, при пытках, очевидно, применяли какой-то электроинструмент.

Шварц замедлил шаг и остановился. Он осторожно поставил портфель на землю, спрятал руки в карманы и, погруженный в мысли, какое-то время отрешенно смотрел в сторону Большого театра.

— Вам известно, кто это сделал?

Было видно, что Шварца искренне интересует этот вопрос, поэтому Королев решился подтолкнуть его к откровенному разговору.

— Мы на ранней стадии расследования, и пока мало что удалось узнать. Если так пойдет и дальше, убийце, скорее всего, удастся уйти от наказания. У нас нет серьезных зацепок и версий.

Шварц задумался.

— Сегодня в Москве очень холодно, — сказал Королев после долгой паузы. Теперь он был абсолютно уверен, что Шварц знал убитую девушку.

— Да. По правде говоря, я приехал неподготовленным. Я решил, что в этом году не попаду в зиму, но она пришла неожиданно рано.

Шварц внимательно посмотрел на Королева, и тот отвел глаза в сторону, чтобы не выдать своих подозрений.

— Вам наверняка известно, что я американский гражданин.

— Да, конечно, — удивленно сказал Королев.

— Я приезжаю сюда дважды в год, чтобы покупать у советского государства предметы исторической и художественной ценности. Вам ведь известно об этом?

— Да. Просто, кроме государства, вам их никто не продаст.

В ответ на это Шварц улыбнулся.

— Наверное, вы правы. Во всяком случае, я плачу в твердой валюте. И очень большие суммы. Я сотрудничаю с Комиссариатом внутренних дел. Ваша милиция ведь тоже относится к этому ведомству?

— Совершенно верно.

— Что ж, думаю, я знаю, кто эта девушка. И назову вам ее имя здесь, пока мы на улице, без свидетелей и прослушки. Но запомните, что я буду отрицать все, если вы попросите подтвердить эту информацию официально. Иными словами, я хочу знать, могу ли рассчитывать на конфиденциальность. Конечно, я могу сделать один телефонный звонок, и вам прикажут больше меня не беспокоить, но я действительно хочу помочь. Если речь о той девушке, на которую я думаю, я готов содействовать следствию. Она была прекрасным человеком. Хотя я не был хорошо с ней знаком, но она точно не заслужила такой смерти, как вы описали. Что скажете?

Королев согласно кивнул.

— Расскажите, пожалуйста, что вам известно, мистер Шварц. Не для протокола. Я не буду заносить это в дело.

Он протянул руку, чтобы скрепить договор рукопожатием. Шварц пожал ее.

— Во-первых, зовите меня просто Джеком.

Королев кивнул, хотя и подумал, что это будет чересчур фамильярно, учитывая, что они видят друг друга впервые. Однако, похоже, правила приличия в Америке отличались от советских. Похоже, капиталисты не особенно заботились о благовоспитанности и хороших манерах. Им было далеко до культурного уровня советских граждан.

— Как скажете, Джек. Тогда и вы зовите меня просто Алексеем.

Собственные слова показались капитану странными, но в сложившейся ситуации следовало принимать предложенные правила. Американец взглянул на часы, и Королеву показалось, что он передумал. Но Шварц вопросительно посмотрел на него, обреченно вздохнул и сказал:

— Я думаю, что девушку звали Нэнси Долан. Она американка.

— Нэнси Долан? — удивленно переспросил Королев. Он видел документы Мэри Смитсон, и лицо на фотографии было явно похожим на лицо убитой.

— Да, Нэнси Долан. Во всяком случае, именно так она представилась, когда я виделся с ней последний раз. Смотрите, как это работает. Во время визитов сюда я представляю разных клиентов — это могут быть галереи, музеи, отдельные коллекционеры. Но есть и другая категория клиентов. Ваши люди знают, что на них я тоже работаю. А этим моим клиентам известно, у кого я покупаю. Но обе стороны, мягко говоря, не хотят афишировать подобное сотрудничество.

— Простите, но я, похоже, не совсем понимаю, о чем вы говорите.

— Я представляю интересы эмигрантов, бывших дворян, а также работаю на православную церковь. Вы ведь на это намекали, когда сказали об иконах? — Королев кивнул, хотя, откровенно говоря, для него сказанное американцем стало открытием. — Иногда клиенты отправляют меня сюда разыскивать конкретный предмет, потому что знают, что он находится здесь. Фамильные драгоценности, картины, дорогие украшения… Советская власть готова их продать, если знает, что покупатель заплатит много и будет хранить сделку в секрете. С церковью все обстоит немного по-другому. Они ищут предметы религиозной значимости: иконы, реликвии, книги, церковную утварь. Я сообщаю им, что есть у вашей власти, а они мне дают соответствующие инструкции. Но церковники редко отправляют меня за чем-то конкретным. Вы понимаете?

Все, что рассказывал американец, в общем-то не особенно отличалось от того, что сообщил Грегорин, поэтому Королев утвердительно кивнул головой, хотя, если честно, он был удивлен тем, что государство продавало предметы искусства и прочие ценности бывшим поработителям советского народа.

— Отлично. Так вот, я уже сказал, что часто приезжаю без конкретного задания от церкви. Но в этот раз все было по-другому. У НКВД есть одна икона — во всяком случае, так сообщил один церковный источник, — и представители западной православной церкви хотят ее приобрести. Очень хотят. И я полагаю, что Нэнси Долан искала здесь эту икону.

Королев пытался обдумать информацию. Что же это за икона, ради которой убили двоих человек?

— Расскажите мне, пожалуйста, об иконе, Джек, — попросил он, пересилив себя и обращаясь к американцу по имени.

— Не могу. Я бы хотел помочь вам, но это закрытая информация. Могу сказать одно: это очень важная и значимая для церкви икона.

— Чудотворная?

— Неплохая догадка. Однако я больше ничего не могу вам сообщить — кроме того, что я готов заплатить за нее бешеные деньги, если это не подделка. Но мои источники пока не подтвердили, что икона действительно находится здесь. Хотя, насколько мне известно, в определенных кругах о ней ходят слухи. Я передал местному контактному лицу, что готов заплатить за нее живые деньги. Меня спросили сколько. Я назвал цифру — очень большую цифру! — и мне ответили, что предложение интересное и его примут во внимание. Хотя мне кажется, что это пустая затея.

— Но как со всем этим была связана Нэнси Долан?

Шварц помедлил с ответом и тяжело вздохнул.

— Когда я пришел обсудить размер своих комиссионных с представителями церкви в Штатах, именно она открыла мне дверь. Тогда я успел лишь заметить, что это симпатичная девушка. Потом я встретил ее в Берлине десять дней назад. Она садилась на поезд до Москвы, как и я. Не уверен, узнала ли она меня. Я тоже не подал виду, что мы раньше виделись. Знаете, лишняя огласка мне ни к чему. Но мы с ней столкнулись в вагоне-ресторане — оказались за одним столиком. Так и проболтали почти всю дорогу. Я точно могу сказать, что это была именно та девушка, которую я встретил еще в Америке. Я знаю, что ее зовут не Нэнси Долан, потому что там она отлично говорила по-русски, как будто это был ее родной язык. Но в поезде она знала по-русски только «пожалста» и «спасибо». Мы хорошо провели время, и я пригласил ее зайти в «Метрополь», если будет время. Ей нравился джаз, а где его еще послушаешь в Москве, как не в «Метрополе»? Три дня назад она мне позвонила.

— Что она хотела?

— Не знаю. Разговор длился всего лишь полминуты. Она успела только сказать, что хочет заскочить в гости. Я сказал, что она может приходить когда угодно, и с тех пор больше о ней не слышал.

— Три дня назад… Она сказала, где остановилась? И вообще что-то еще о себе сообщила?

— Ничего. Как я уже сказал, разговор был коротким.

— Вам известна официальная цель ее визита?

— Она приехала в качестве туристки. Тур организовывала советская сторона — кажется, «Интурист».

Королев достал записную книжку, но тут же убрал ее назад. Шварц благодарно кивнул.

— Благодарю вас. Мне бы не хотелось, чтобы вы записывали то, что я рассказал.

— Я понял. Она не говорила, с кем собирается здесь встречаться? Вспомните, о чем она рассказывала в поезде. Любая деталь, которую вы сообщите, может быть важной, Джек.

Он никак не мог привыкнуть к тому, что нужно называть Шварца по имени. Ему это казалось противоестественным.

— Она говорила, что какие-то ее друзья работают в московском Коминтерне. Но я не помню имен и где они останавливались. Полагаю, они тоже американцы.

— Что-нибудь еще?

— Вроде нет. Вы не поверите, но мы почти всю дорогу обсуждали мировой кубок. Я смотрел финальную игру — «Янки» против «Гигантов». Она была фанаткой «Янки».

— Мировой кубок?

— Да. По бейсболу. Вы не знаете? Это такая американская игра, когда мяч отбивают битой.

— А-а, да. С расчерченным кругом? Я видел когда-то в новостях. Что-то похожее есть в Украине. Кажется, лапта называется. А мы играем в футбол, и на каждом заводе есть атлетическая команда.

— Нет, я думаю, это чисто американская игра. Как бы там ни было, «Янки» победили. Она так этому радовалась! Если окажетесь в Нью-Йорке, дайте мне знать. Я организую вам поход на бейсбольный матч.

— Да уж, если придется, Джек. — Королев ухмыльнулся, сомневаясь в возможности такого визита, и тут его осенило. — Если вы в пятницу будете еще в Москве… У нас состоится крупный футбольный матч, «Спартак» против ЦСКА. Мне кажется, вам будет интересно и познавательно побывать на нем. Приходите посмотреть.

Они подошли к гостинице «Москва», и Шварц протянул ему руку.

— Почему бы и нет?

— Хорошо, — сказал Королев, уже жалея, что пригласил американца. — Игра начинается в два часа. Я могу забрать вас из «Метрополя», скажем, в половину первого.

— Отлично, буду ждать. Послушайте, я уже опаздываю. Но мы ведь договорились? Вы не ввязываете меня во все это?

— Да, конечно, — сказал Королев, пожимая ему руку.

Он проводил Шварца взглядом до самого входа в гостиницу и озадаченно покачал головой. О чем он думал? Пригласить американца на футбольный матч! Еще пять минут назад он и подумать не мог, что сам усложнит и без того тяжелое положение дел. Но он уже это сделал. Надо было сначала спросить у генерала. Да и получить добро от Грегорина не мешало бы. Черт!

В конце концов Шварц оказался неплохим парнем. Оптимист, уверенный, дружелюбный. Он выглядел таким неестественно чистым и свежим на фоне грязной, серой осенней Москвы. Интересно, Нью-Йорк такой же, как и Шварц: великолепный и немного нахальный? Возможно, там не все так плохо, как им преподносят. А в России одни проблемы, как бы власть ни старалась скрыть это. В деревнях народ голодает, даже в Москве люди умирают от голода. Милиция каждый день собирает по улицам трупы.

Королев посмотрел на часы. Десять минут шестого. До работы идти десять минут. Если он поторопится, то еще успеет застать Семенова. Он направился в сторону Петровки и, обернувшись, поймал в толпе лицо человека, которого видел в холле «Метрополя»: молодой парень с квадратным лицом и квадратной фигурой, с темными коротко подстриженными волосами, землистого цвета кожей и жидкими усиками. Этот «старый знакомый» делал вид, что смотрит на пионеров, у которых из-под пальто выглядывали красные галстуки. Королев притворился, что не заметил молодого человека: если это «хвост», лучше не показывать, что он его обнаружил. Королева не удивляло, что за ним и американцем следят. Если учесть, какими делами занимался Шварц в Москве, естественно, что за ним будут наблюдать и проявлять интерес к каждому, кто знакомится с американским гражданином. Королев равнодушным взглядом окинул площадь, но больше никого подозрительного не заметил. Ребята из НКВД обычно ходят по трое-четверо и делают свою работу аккуратно. Он вздохнул. За ним определенно был «хвост». Но переживать из-за этого уже поздно.

Но, пять минут спустя через отражение в витрине Торгсина увидев, что за ним наблюдает девушка, Королев мысленно выругался. А ведь Попов предупреждал его… Расследование начинало выходить из-под контроля, и он не был уверен, что ему понравится то, к чему оно постепенно приведет.

 

Глава 11

Когда он вошел в кабинет, Семенов с радостной улыбкой вскочил. На мгновение Королев даже забыл о своих мрачных мыслях. Он положил фуражку на стол и присел.

— Ну что?

— Ну что, — живо начал Семенов, — автомобиль я не нашел, Алексей Дмитриевич, но могу назвать марку.

— Продолжай, — сказал Королев, вешая пальто на спинку стула.

— У меня ведь интуиция! Я вернулся на стадион. Понимаете, у каждого автомобиля своя траектория разворота. Поэтому я решил замерить радиус и посмотреть, что из этого получится. У нового ЗИС-101 радиус 7,7 метра, например, а у «эмки» — только 6.35. У «форда», на котором мы ездили, — и того меньше. В общем, по следу я замерил радиус разворота, предполагая, что места для разворота было не так много и водитель сильно выворачивал руль, — вы ведь помните, что следы от машины были всего лишь в полуметре от забора? И радиус разворота оказался приблизительно 6,45 метра.

— Получается, чуть больше, чем у «эмки»?

Семенов улыбнулся и расставил большой и указательный палец, показывая расстояние между ними.

— Десять сантиметров. Не так и много. Но это уже исключает ЗИС-101. Послушайте дальше. Когда я вернулся, на месте уже был ночной сторож, и он рассказал мне, что видел, как мимо сторожки после полуночи проезжала новая черная машина с блестящим металлическим радиатором. Она ехала с задней части стадиона. У «эмки» как раз хромированный радиатор, а импортных машин у нас очень мало.

— Сторож, конечно, не вышел проверить, кто был в машине?

— Нет. Он увидел двух мужчин в черном воронке и решил, что это ребята из государственной безопасности, поэтому ему лучше не совать туда свой нос. Он уже стар для подобных приключений.

— Он что-то еще интересное рассказал?

— Он хотел, чтобы я проверил его соседа, который якобы спекулирует валютой, — Семенов пожал плечами, мол, в наше время все доносят. — Теперь, когда всех сравняли, классовая солидарность куда-то исчезла.

— «Эмка»… — задумчиво повторил Королев, мысленно прикидывая, сколько их можно насчитать в Москве.

В этот момент кто-то постучал и открыл дверь, не дожидаясь ответа. В комнату вошла машинистка с кучей бумаг в руках. Именно ей он прошлым вечером отдавал в набор свой отчет. Она растерянно посмотрела на Семенова, но оживилась, когда увидела Королева.

— Товарищ Королев? Анна Солаевна. Это протоколы допросов, которые капитан Брусилов с улицы Разина просил передать вам. Их занес один человек. Я решила, что это срочно, поэтому принесла их сама.

— Спасибо.

— Пожалуйста, товарищ. Надеюсь, это поможет поймать убийцу той бедняжки. — Она нервно улыбнулась. — Извините, капитан, но вы сказали, что отчет будет слишком мрачным для новеньких, поэтому я набрала его сама. Бедная девушка, что он с ней сделал!

Машинистка была лет на пять моложе Королева, шатенка, круглолицая, кареглазая, немного усталая, но в целом вполне привлекательная.

— Поверьте, мы прикладываем все усилия, чтобы поймать его. Я обязательно просмотрю документы — может, там найдутся интересные зацепки. Спасибо, что сразу принесли.

Анна кивнула и с улыбкой вышла из кабинета.

— Хм, персональное обслуживание. Идет немного вразрез с коллективистским менталитетом, как отметили бы некоторые.

Королев повернулся к Семенову и нахмурился.

— И это все? Только какие-то замеры радиуса и похмельные воспоминания поддавшего накануне сторожа?

Семенов широко улыбнулся.

— У меня есть кое-что еще. Пачка из-под папирос. Никаких отпечатков пальцев, но зато я знаю, где их продают.

И он указал на лист бумаги, который лежал на столе.

— Да ты настоящий трудоголик, как я посмотрю, — сказал Королев.

Помимо «Метрополя» и других центральных гостиниц Москвы, в списке значились магазины закрытого типа, доступ в которые имелся только у высоких партийных чиновников или крупных специалистов, работающих при правительственных органах. Там также были магазины для сотрудников НКВД и Центрального комитета партии.

— А у твоего друга большие связи. Или он чересчур богат, раз курит такие папиросы.

Семенов пожал плечами.

— Есть еще ряд магазинов, ведь эта марка очень престижная. Но именно эти считаются признанными.

— Ты хорошо поработал, — сказал Королев, смягчившись. Он еще раз просмотрел список. — Отличный подход! Конечно, я не в восторге оттого, куда нас завело расследование, но, во всяком случае, все постепенно становится на свои места.

— Но ведь это ничего не меняет, верно? Если в партии завелась паршивая овца, с ней нужно расправиться.

— Конечно, конечно. Просто нам надо быть очень осторожными. Некоторые вещи нельзя решать с наскока, в лоб. Я сегодня тоже кое-что раскопал. Тебе нужно это знать. — И он рассказал о Мэри Смитсон, Нэнси Долан и загадочной иконе. — Правда, я пока не знаю, куда нам дальше двигаться, — закончил Королев. — Теперь ясно, что мы расследуем опасное дело, с политической подоплекой. Мы можем наступить кому-то на мозоль, кому-то высокопоставленному. И кто бы за этим ни стоял, он самый настоящий предатель. Я все хорошо обдумал, Ваня, и предлагаю тебе отойти от дела. Ты еще слишком молод. Я не хочу, чтобы ты рисковал.

— Да перестаньте, Алексей Дмитриевич, — раздосадованно сказал Семенов. — Сколько вам было, когда вы отправились воевать в окопах? А ведь бить немцев — это посерьезнее будет, чем расследовать московское убийство, политическое оно или нет. Сейчас мы живем в Советском Союзе, в тысяча девятьсот тридцать шестом году, товарищ. И мы с вами — следователи милиции. Нам нечего бояться.

— Не в этом дело. К тому же тогда ситуация была другая.

Семенов не на шутку разозлился.

— Я не знаю, что происходит, Алексей Дмитриевич, но для меня не имеет значения должность и положение преступников. Как по мне, так это еще и лучше, если они окажутся членами партии. Если член партии совершает преступление — он еще хуже обычного преступника, потому что он не просто совершает преступление — он еще совершает преступление против партии, предавая ее идеалы и интересы. Если я могу помочь в поимке этого гада, дайте мне возможность. Это мой долг, в конце концов. А как говорит товарищ Сталин, долг превыше всего.

Королев смотрел на лейтенанта и понимал, что его не переубедить. Он заранее предполагал такую реакцию Семенова, но должен был попытаться. Он бы не простил себе, если бы что-то случилось. Поэтому он должен был хотя бы попытаться отговорить Семенова. По крайней мере, Королев дал ему возможность выбора. Он пожал плечами и жестом приказал Семенову садиться.

— Хорошо, договорились. Ты остаешься. Только кое-какие вещи я буду делать сам, пока ситуация не прояснится. Не воспринимай это как оскорбление или недоверие — просто так надо. Нет смысла подвергаться опасности вдвоем. Похоже, после встречи с американцем меня вели до самой Петровки. Понимаешь? Я уже засветился, глупо подставлять еще и тебя. Поверь, для тебя найдется уйма работы по этому делу. Просто пока оставь деликатные политические вопросы мне.

Семенов подумал и уже спокойно ответил:

— Хорошо, договорились. Только вовлекайте меня максимально. Я не боюсь последствий. — Он открыто, уверенно взглянул на Королева. — Итак, каков будет наш следующий шаг?

Королев похлопал по пачке протоколов, лежащей на столе.

— Давай проработаем вот это для начала.

— Хорошо, — радостно ответил Семенов.

Королев передал ему половину бумаг.

— Когда будешь читать, записывай все, что покажется относящимся к делу или необычным. Помни, мы не знаем, что искать, поэтому ищи то, чего там не должно быть.

Семенов кивнул головой и открыл записную книжку. На первом же протоколе он принялся что-то записывать. Королев достал первый документ из своей пачки и принялся читать, надеясь, что, кроме обычного кляузничества и доносов на соседей, среди всего этого вороха можно будет найти хоть какие-то зацепки по интересующему его делу. Почему так происходит, что если поставить перед москвичами милиционера, то они сразу же начинают доносить на всех, кого знают? Вот, например, одинокий мужчина без определенных занятий один занимает огромную комнату, хотя редко там ночует, в то время как гражданка Иванова, ее муж и четверо детей ютятся в комнате меньшего размера, в которой к тому же проживает молодая пара с маленьким ребенком. И гражданка Иванова спрашивает: как этому негодяю удалось получить такую большую площадь? Королев поначалу даже хотел разобраться, но, скорее всего, выяснится, что у этого жильца есть какой-нибудь высокопоставленный дядя или другой родственник.

Он продолжал изучать мрачную советскую реальность жителей улицы Разина. Кража примуса с коммунальной кухни, беспробудное пьянство в общежитии метростроителей номер 12, притон у матери-одиночки. «Ничего, скоро все изменится к лучшему, — подумал Королев, — во всяком случае, для будущего поколения». Тут у него мелькнула одна мысль, и он пролистал все допросы, чтобы проверить ее. Никто не удосужился опросить уличных мальчишек, которые околачивались у церкви. Нужно их найти: дети обычно замечают то, на что не обращают внимания взрослые.

Утомительная работка — читать допросы жильцов. Нужно обращать внимание на каждую деталь, уметь концентрироваться и сопоставлять полученные сведения с тем, что произошло. Надо сказать, что ребята Брусилова хорошо поработали. Хотя Королева это не удивило, бездельники у Брусилова не задерживались. У московской милиции и раньше было дел по горло, но в последние годы в столицу стали приезжать еще и толпы крестьян. Их манила перспектива получить рабочее место на одном из крупных заводов или на строительстве, а то дома шаром покати и работы никакой. Конечно, получить прописку было тяжело, однако это никого не останавливало. Их обычно прописывали при найме на работу. Но получить прописку было гораздо проще, чем найти несколько квадратных метров, где можно было бы переночевать после тяжелого рабочего дня. Некоторые спали на ступеньках, в трамваях, в метро. Милиция гоняла их, но бездомных было слишком много. А тяжелая жизнь приводила к другим проблемам. Приезжие, как только у них появлялись деньги, начинали выпивать. А пьянство неизбежно вело к насилию, а иногда и к убийствам. Брусилов хорошо контролировал свой участок, поэтому хулиганье обходило улицу Разина стороной. Возможно, этим объяснялась разговорчивость местных жителей, когда представители порядка спрашивали, не заметили ли они чего подозрительного в ночь убийства. Читая очередной допрос, Королев улыбнулся. Одна из опрошенных, проживающая в коммунальной квартире, жаловалась, что ее соседи, недавно приехавшие из глухой деревни работать на фабрике «Красный Октябрь», держали свинью в коммунальной ванной. Королев перечитал протокол еще раз, хотя эта информация точно не могла помочь раскрытию дела. Впрочем, чему удивляться: после многолетнего проживания с соседями в условиях коллективного безумия случалось и не такое. Среди бытовых жалоб и мелких доносов Королев наконец нашел два упоминания о черной машине, припаркованной на улице Разина около церкви. Один из жителей помнил только цвет машины, а второй, мальчик-подросток, абсолютно уверенно определил модель автомобиля — ГАЗ-М1. Буква М в названии модели происходила от фамилии Молотова, комиссара иностранных дел, поэтому в простонародье ее называли «эмка». Эта же машина, по предположениям Семенова, приезжала ночью к стадиону. Королев сделал еще одну запись в блокноте. Удивительно, что люди вообще упомянули о черном воронке, как называли черные автомобили, которыми, как правило, пользовались сотрудники ведомства государственной безопасности. Особенно они были популярны у работников НКВД, для которого эти автомобили производили вне очереди. Обычно Королев отказывался, когда Морозов предлагал ему «эмку». Пусть в более старой модели «форда» и было разбито лобовое стекло, зато люди от него не шарахались.

Закончив просматривать показания жильцов, он взглянул на Семенова, который не решался прерывать своего старшего коллегу.

— У меня двое видевших в ту ночь черную машину, — сказал Королев. — И один из них утверждает, что это была «эмка».

— У меня тоже один видел возле церкви припаркованную черную машину, — сказал Семенов.

— Конечно, это ничего не доказывает, но думаю, что нужно еще раз опросить их. Узнай, не запомнили ли они случайно номерной знак. Возможно, мальчишка, который узнал модель машины, вспомнит что-то. Похоже, он добросовестно отнесся к даче показаний. Что-нибудь еще нашел?

— Думаю, есть смысл повторно опросить одну пожилую женщину. Она живет в доме недалеко от церкви и видела, как после полуночи двое мужчин в пальто тащили под руки пьяную девушку по улице Разина. Она уверена, что это было именно после полуночи, так как незадолго до этого по радио проиграл «Интернационал», кроме того, она слышала бой курантов на Спасской башне. А ведь Кремль находится недалеко от того места. Что скажете?

Королева совсем не удивило, что пожилая женщина наблюдала за ночной улицей. Из опыта он знал, что это любимое занятие всех бабушек.

— Двое мужчин, как и на стадионе. Она дала описание девушки?

— Черное пальто, короткая прическа… Очень похоже на нашу жертву.

— Может быть, перед тем как притащить в церковь, убийцы дали ей наркотики, чтобы она отключилась? Где находится дом старушки по отношению к тому месту, где была замечена машина? Вот это нужно проверить. Надо снова опросить всех этих свидетелей. И сделать разрисовку на карте. — Королев отодвинул показания жильцов в сторону. — Ну что же, по крайней мере, есть над чем поработать. Я спрошу у Грегорина, не сможет ли он помочь с «эмкой», но нам нужен номерной знак.

— А что с опознанием убитого вора?

— Ларинин сейчас роется в архивах, смотрит фотографии, но я бы хотел, чтобы ты тоже подключился к этому. Надо будет найти фотографию и показать ее во всех тюрьмах. По всей видимости, для этого малого зона была домом родным, поэтому мы наверняка что-то нароем.

— Конечно, Алексей Дмитриевич. И спасибо за доверие. Я вас не подведу.

— Я знаю. Сейчас отправляйся домой, а я пока напишу отчет. Продолжим завтра.

Семенову не надо было повторять дважды, он тут же попрощался и вышел из кабинета. Королев посмотрел на его опустевшее место, вспомнил о человеке, чье рабочее место было позади него, и принялся описывать полученные за день сведения. Составление отчета не заняло много времени: из того, что он успел узнать сегодня, на бумаге можно было изложить лишь малую часть. Остальное придется рассказывать устно. Королев как раз заканчивал проверку отчета на предмет орфографических ошибок, когда услышал приглушенный выстрел. Ему показалось, что стреляли внутри здания. Он поднялся, вытащил пистолет из кобуры, крутанул барабан, снял оружие с предохранителя и приоткрыл дверь. По коридору вдоль стен с пистолетами наголо осторожно пробирались сотрудники из комнат 2-В и 2-Г. Королев направил дуло пистолета в потолок и спросил у Пауничева из комнаты 2-В:

— Семен, что это было?

Тот, медленно продвигаясь вперед, ответил:

— Скоро узнаем.

Потом раздался громкий голос с верхнего пролета лестницы:

— Все в порядке, ребята, это несчастный случай.

Королев узнал голос генерала Попова и снова поставил пистолет на предохранитель. Оружие издало характерный щелчок, который эхом разнесся по коридору. Королев направился к лестнице. Вверху и внизу на лестничных пролетах виднелись испуганно-удивленные лица людей в форме и в штатском. Генерал стоял на площадке третьего этажа.

— Несчастный случай с товарищем Андроповым. Беспокоиться не о чем. Скорую помощь уже вызвали. — Тусклый свет электрической лампочки подчеркивал мертвенную бледность Попова. — Возвращайтесь на место или сходите в пивную. Если вы так и будете торчать на лестнице, она того гляди обвалится.

Расхохотавшись, милиционеры начали расходиться. Королев вернулся в кабинет, взял отчет и отнес машинисткам. Перепуганная Анна Солаевна выглянула в окошко машинописного бюро.

— Что произошло? — шепотом поинтересовалась она. — Я слышала выстрел.

— Да так, ничего страшного. Какое-то недоразумение.

Но никто в это не верил.

Королев вернулся в кабинет и еще раз перечитал показания жителей улицы Разина, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. Когда стрелка часов начала приближаться к цифре семь, он решил пойти домой. Взял пальто, фуражку и по дороге заглянул в столовую на первом этаже, чтобы забрать недельный паек. Он сунул его подмышку и туда же отправил только что набранный отчет, который вручила ему Анна Солаевна, когда он проходил мимо машинописного бюро. «Ну и скорость», — подумал Королев.

На улице было так холодно, что резало глаза. Он поднял воротник пальто и в это время увидел генерала у кареты скорой помощи. В нее как раз ставили носилки. Тело было полностью накрыто. «Несчастный случай со смертельным исходом», — подумал Королев. Не повезло Андропову. Он подошел ближе, мысленно попросил Бога упокоить душу усопшего раба и снял фуражку. Пять-шесть сотрудников милиции, выйдя из здания, остановились на широкой парадной лестнице и мрачно наблюдали, как отъезжает машина. Никто не проронил ни слова, о таком не говорят. Возможно, это действительно был несчастный случай, о котором будут помалкивать, как и о многих других недавних происшествиях. Королев надел фуражку и отправился домой. По слухам, полковник Андропов был счастлив в браке, имел двоих детей и жил в хорошей квартире. Счастливчик. Но произошло что-то, изменившее ход его жизни.

Королев посмотрел, как «скорая» поворачивает за угол, вышел за ворота и слился с темно-серой толпой безмолвных прохожих, бредущих по ночной Москве.

 

Глава 12

Когда Королев добрался до Большого Николоворобинского переулка, «эмка» Грегорина уже ждала его у дома. Из машины вышел полковник. Он нагнулся к окошку и сказал несколько слов водителю, который больше походил на безликую угрюмую массу, чем на живого человека.

Грегорин посмотрел на часы и улыбнулся.

— Немного опоздали. Что, тяжелый день?

Прекрасное расположение духа полковника не соответствовало настроению Королева и вывело его из себя. Капитан был настолько не в духе, что с трудом контролировал себя, и на его лице появилось раздраженно-недовольное выражение. Он попытался подавить неприязнь, но поздно. Грегорин удивленно посмотрел на него.

— У вас что-то не в порядке, товарищ?

— Да нет. Все хорошо. Просто полчаса назад я видел, как скорая помощь увозит тело одного из моих коллег. А так ничего.

— Очень жаль. А что с ним произошло?

— Говорят, несчастный случай.

— Понятно. Сейчас происходит много несчастных случаев. Так что для вашей хорошей знакомой Честновой всегда есть работа.

— Да уж.

Грегорин пожал плечами. Королев понял, о чем он подумал: «Такие уж времена».

— Вы принесли сегодняшний отчет? — поинтересовался полковник.

— Да.

В машине Королев поставил паек на пол, возле ног. Грегорин включил свет и махнул рукой в сторону водителя.

— Это Володя, мой водитель. Мы можем говорить при нем.

Водитель повернулся к Королеву. У него было одутловатое лицо с маленькими глазками, которые выглядывали из опухших щек, словно из норки. Крупная волосатая рука поднялась в знак приветствия, и Королев ответил ему кивком головы. Из пайка просачивался одуряющий запах. Краковские сосиски. Королеву оставалось лишь надеяться, что встреча не будет долгой.

— Интересно. Эти татуировки… Когда у вас будет развернутый отчет по результатам вскрытия? Завтра?

— Да. И надеюсь, что завтра же мы сможем опознать этого человека. В архиве на него что-то должно быть. Определенно. На нем такое количество татуировок, что не удивлюсь, если его дело занимает целый ящик.

— А что с машиной?

— Если это «эмка», то доступ к ней имеется далеко не у всех.

— Это правда, — согласился Грегорин с довольной улыбкой.

— Мы, конечно, попытаемся, товарищ полковник, но у НКВД больше возможности отследить эту машину.

— Конечно, мы постараемся что-то раскопать, — сказал Грегорин, переворачивая последнюю страницу и выключая свет. — А что американец?

— Это была беседа не для протокола.

— Не беспокойтесь, Шварц полезен для нас. Мы не трогаем американцев, особенно если они нам нужны.

Грегорин произнес «полезен» с таким многозначительным видом, что Королев понял: у Шварца, помимо перепродажи икон, были еще какие-то дела с госбезопасностью. Он засомневался, рассказывать ли все в подробностях, но выбора не было, и он в точности повторил то, что ему говорил Шварц. Возможно, Королев и утаил бы кое-что от Грегорина, если бы у него в кармане лежал американский паспорт и билет в Нью-Йорк. Но, к сожалению, он не мог позволить себе роскошь выбирать, что говорить, а что — нет.

Когда Королев закончил, Грегорин полез во внутренний карман пальто, вытащил портсигар с вмятиной от пули и достал папиросы для себя, Королева и Володи. Машина наполнилась табачным дымом.

— Мне кажется, вы правы, — сказал Грегорин после паузы. — Нэнси Долан — это не мисс Смитсон. Ее зовут Лилия Ивановна Долина. Я уже говорил, что убитая девушка — одна из возможных кандидатур. С похожим белогвардейским прошлым.

— Не монахиня?

— Мы не знаем, но, судя по информации Шварца, у нее тоже есть какие-то связи с церковью. Наши люди работают над этим, и я передам им то, что услышал от вас.

— Шварц сказал, что она была в группе туристов.

— Да, и когда она пропала, ее легенда начала рассыпаться, как карточный домик. Никто о ней не слышал, хотя мы следим за членами Коминтерна, которые приезжают из Америки. Возможно, она закончила так же, как мисс Смитсон. Если же нет, то рано или поздно мы ее найдем. В конце концов, в Москве не так легко спрятаться.

— Вы ищете ее? — спросил Королев и закашлялся, потому что в машине была такая концентрация табачного дыма, что хоть рыбу копти.

— Да. Как нарушителя визового режима. Но мы не уверены, что она как-то связана с этим делом, поэтому не ставим ее поиски во главу угла. Я передам вам ее фотографию. Мало ли, может, вы выйдете на нее.

Королев поблагодарил полковника и спросил:

— А что это за икона? Вы можете рассказать о ней?

Грегорин небрежно выпустил изо рта тонкую струйку дыма, а остальное выдохнул через нос.

— Есть такая икона, она пропала из хранилища Лубянки две недели назад. Скорее всего, убийства связаны с ней.

— С Лубянки? Боже! — воскликнул Королев и тут же спохватился, но было уже поздно.

Но Грегорин только рассмеялся.

— Нет, не думаю, что это был он. У него нет туда доступа. А вот у некоторых людей есть.

— И вы думаете, что между убийствами и пропажей иконы есть какая-то связь?

Королев сам удивился, насколько спокойно звучит его голос, в то время как его буквально бросило в холодный пот. Вспомнить Бога в присутствии полковника-чекиста! У него душа ушла в пятки.

— Нэнси Долан, скорее всего, знает об иконе, и если именно ее видел Шварц в Нью-Йорке, то логично предположить, что она как-то с этим связана. И ваша покойная монахиня, думаю, тоже. — Грегорин говорил очень медленно, взвешивая каждое слово. — И ваш вор тоже, поскольку пытали их одинаково.

— Что же это за икона, если из-за нее умирает столько людей?

Грегорин покачал головой.

— Извините, товарищ Королев, но на данном этапе вам не нужно знать эту информацию. Сосредоточьтесь на опознании Тесака, а также на поисках связанных с ним лиц. Неплохо, если по ходу дела вы выйдете и на Нэнси Долан. А икону оставьте нам.

— Ясно, — ответил Королев, поняв, что в поиски реликвии ему лучше не вмешиваться.

Грегорин потянулся к ручке двери.

— Вас ожидают.

— Простите?

— Бабель, писатель. Ваш сосед. У него есть связи в воровском мире. Он может помочь вам в расследовании. Похоже, у нас с Володей появилось дело, которым мы должны заняться. Но мы увидимся снова завтра вечером, а то и раньше.

Королев зашел в дом и только сейчас вспомнил, что не знает, в какой квартире живет Бабель. Он оставил паек в комнате и поднялся на второй этаж в надежде, что однорукий управдом Люборов ему подскажет. Он постучался и стал ждать. За дверью послышался шорох, а затем глухой звук приближающихся шагов и скрип дощатого пола.

— Кто там? — спросил испуганный голос.

— Королев, ваш новый сосед. Я вчера въехал.

Дверь открылась, и показалась недовольная физиономия Люборова.

— Уже почти девять вечера, товарищ. Я что, понадобился вам в качестве свидетеля?

Согласно советскому закону, при аресте полагалось иметь двух независимых свидетелей, особенно при политических арестах.

— Нет, просто я хотел спросить у вас, где находится квартира писателя Бабеля.

Королев знал, что некоторые граждане зарабатывают на жизнь, выступая свидетелями, — обычно это делалось по ночам, после дневных смен на заводе или стройке. Похоже, положение у Люборова как председателя ЖСК было более завидным, и все же это был не самый лучше способ времяпрепровождения.

— Бабель? Он занимает комнаты в квартире австрийца. Как хорошо, что вы пришли не по другому поводу. Я хоть посплю немного, а то в последнее время приходится все время свидетельствовать — так часто меня уже давно не вызывали. Большая черная дверь слева на следующем этаже. А что, товарищ Бабель развлекается?

— Не знаю. У меня назначена с ним встреча.

— Я видел, как к нему поднимались какие-то люди. Он любит повеселиться. И никогда не спрашивает у меня разрешения. Напомните ему об этом, пожалуйста. Спокойной ночи, товарищ. — И Люборов закрыл дверь.

Королев немного постоял, обдумывая его слова, и поднялся наверх. Значит, у свидетелей опять много работы. Хотя чему удивляться? Москвичи давно к этому привыкли. В последнее время арестов стало меньше, но, видимо, ненадолго. Он пожал плечами: в конце концов, он с этим ничего не может поделать. Нужно просто принять это как факт и забыть, как и случай с Андроповым.

Королев постучал. Черная дверь была внушительных, огромных размеров, за ней слышались громкий смех и музыка — какая-то знакомая джазовая композиция. Он постучал еще раз, и дверь открыла миниатюрная женщина в черном платье и белом платке поверх седых волос. На изможденном годами и невзгодами сероватом лице было выражение усталости. Грустными карими глазами она окинула Королева с ног до головы. Он снял фуражку: перед этой пожилой женщиной он вдруг почувствовал себя мальчишкой.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросила женщина. У нее оказался на удивление низкий грудной голос, контрастировавший с хрупкой фигурой.

Где-то в глубине квартиры доиграла джазовая пластинка.

— Я капитан Королев из уголовного розыска. Меня здесь ждут.

— Мент? Ну да, кто же еще! — Она отошла в сторону и презрительно посмотрела на вечернего визитера. — Проходите, проходите. Не стойте на пороге, а то тепло выходит. Или вы думаете, что мы в состоянии отапливать и лестничную площадку тоже?

— Спасибо.

— Давайте свое пальто и фуражку. Давайте же, не бойтесь, я не перепродам их спекулянтам. Да за них и не дадут много — такое старье. Вот так. — Она приняла у Королева пальто и фуражку и бросила их в кучу на стуле. — Портфель тоже можете оставить здесь. Есть хотите?

За весь день Королев успел проглотить только блинчик, но напрашиваться на угощение у чужих людей счел некрасивым. Особенно сейчас, когда после неурожайного лета за хлебом выстраивались длиннющие очереди.

— Нет, я не голоден, — ответил он в надежде, что желудок его не выдаст.

— Ну да, конечно. Так я и поверила. Я делала вареники сегодня утром. Принести вам?

Королев отрицательно покачал головой, но, наверное, глаза его выдали, потому что старушка похлопала его по плечу и сказала:

— Сейчас принесу.

В гостиной вокруг низкого столика сидели пятеро. На столе стояли стаканы, полная пепельница и батарея бутылок. Королев вошел, и сквозь дымовую завесу на него уставились пять пар вопросительных глаз.

— Кто это? — спросил короткий упитанный лысоватый мужчина, который сидел на диване, закинув ногу на ногу. Он прищурился, сквозь круглые линзы очков в золотой оправе пытаясь разглядеть новоприбывшего. На нем была рубашка без воротника и с расстегнутыми манжетами и поношенные брюки с подтяжками. Белая рубашка была выстирана и накрахмалена так, что, казалось, притягивает к себе весь свет в комнате. Он улыбнулся Королеву и сверкнул озорными карими глазками. — Кто-то из ваших поклонников, Шура?

— Эх, Исаак Эммануилович, любите вы пошутить. Но я вам, дружочек, прощаю, — раздался низкий голос старушки из кухни.

— Это капитан Королев, наш новый сосед. Я вам только что рассказывала о нем.

Валентина Николаевна приподнялась с дивана. На ней было вечернее платье с большим вырезом, который откровенно открывал белоснежную кожу в зоне декольте. Она улыбнулась Королеву. Просто улыбка вежливости.

Бабель встал с дивана. То же самое сделали и остальные. Хозяин квартиры настолько радушно улыбнулся Королеву, что в комнате даже как-то посветлело. Он указал на свободный стул.

— Присаживайтесь, товарищ. Добро пожаловать! Похоже, вы уже знакомы с Валентиной и Шурой. Это моя жена — Антонина Николаевна, или просто Тоня. А это Абрам Эмильевич Медведев, поэт, и его жена Елена Яковлевна. Шура, принесите товарищу Королеву стакан. Что вы предпочитаете — вино или водку? Как видите, у нас есть и то и другое. — И хозяин рассмеялся, показав ровные белоснежные зубы.

— Я бы выпил вина, если позволите, — сказал Королев.

— Дайте-ка я догадаюсь, капитан. Вы только что вернулись домой после долгого дня, проведенного в тяжелом бою со злом. Вы услышали, что у нас вечеринка, и решили зайти познакомиться. И правильно сделали, бедняга Медведев уже начал скучать.

Невысокий мужчина с бегающими глазками и седой бородой отмахнулся от хозяина в знак протеста и раздосадованно улыбнулся, не отводя взгляда от Королева. Он, казалось, готов был сбежать, но Королев уже привык к подобной реакции людей, которые видели его в милицейской форме, и понимал, что человек, очевидно, что-то скрывает или скрывал в прошлом. Подметив нервно-беспокойное поведение и чрезмерную бледность Медведева, Королев решил, что он, скорее всего, раньше сидел на зоне.

— Извините, что побеспокоил, но я думал, вы ждете меня. Полковник Грегорин сказал, чтобы я заглянул к вам.

— Грегорин? Ах да… — ответил Бабель.

— Он сказал, что вы можете помочь мне в расследовании дела об убийстве.

— Убийстве? — переспросил Бабель, удивленно приподнимая брови. — Вы слышите, Шура? Я ведь знаю, что вы слушаете. Шура любит слушать об убийствах — и чем они страшнее, тем лучше. И моя красавица жена Тоня тоже не прочь послушать. — И Бабель собственническим жестом положил руку на колено красивой длинношеей брюнетке, которая молча кивнула. — Вы ужинали? — спросил Бабель.

— Я угощу его варениками, — сварливо сказала Шура, возвращаясь из кухни с полной тарелкой и пустым стаканом.

— Я же говорил, что она подслушивает, — прошептал Бабель, и Шура шлепнула его по руке. — Не будьте такой, Шура. Присаживайтесь, послушаем, что за страшную историю припас для нас капитан Королев.

Он налил Королеву вина и уселся поудобнее.

— Боюсь, что я не могу рассказать вам о деталях преступления, — сказал Королев, чувствуя себя довольно неловко.

— Не беспокойтесь, капитан, это шутка. Выпейте вина и поешьте. Когда вы подкрепитесь, мы поговорим, а пока Абрам продолжит свой рассказ об Армении.

Королев осушил стакан красного вина. Тепло разлилось по телу, и он расслабился. Похожий на птицу мужчина начал рассказывать. Королев взглянул на Валентину Николаевну и был поражен ее точеным профилем и тем, с каким вниманием она слушала Медведева и при этом заботливо смотрела на него, как мать смотрит на сына. Казалось, она хочет защитить его от всех невзгод. Жена Медведева смотрела на него с таким же выражением лица, но, уловив взгляд Королева, отвернулась. Медведев закончил рассказ о залитых солнцем горах Армении, и разговор зашел о Париже, где Бабель провел часть лета, представляя на писательской конференции советскую литературу, а потом постепенно перешел на тему строительства метро. Жена Бабеля Тоня работала там инженером. Неожиданно для себя Королев начал рассказывать о насильнике Ворошилове — об уликах, которые помогли выстроить стройную версию, и о смиренном виде задержанного преступника. Шура, облокотившись о кухонную дверь, слушала с непроницаемым лицом, но Королев видел, что ей очень интересно. Она была так увлечена, что в буквальном смысле смотрела ему в рот, чтобы не пропустить ни единого слова. И только Бабель задавал вопросы: какая одежда была на насильнике, откуда у него взялись дорогие кожаные сапоги, как удалось вычислить, где он учится, и так далее.

— И что будет с этой паршивой собакой дальше? — спросила Шура, когда Королев закончил.

— Думаю, ему дадут от восьми до десяти лет. Все зависит от решения суда. Только это не имеет значения.

— Что значит «не имеет»? — спросил Медведев, но Королев был уверен, что ему и так известен ответ. Он уже не сомневался, что Медведев бывал на зоне. Такая бледность характерна для зеков, долгое время сидевших в камере.

Бабель закашлялся и взялся за бутылку.

— Давайте-ка, друзья, прикончим эту и начнем другую.

— Расскажите, капитан, почему это не имеет значения, — попросила жена Медведева с ноткой обиды в голосе. Возможно, она действительно не понимала.

Королев посмотрел на Бабеля. Тот пожал плечами и разлил красное вино по стаканам. Капитан вздохнул. Что же, если им интересно узнать, пусть знают. В конце концов, здесь собрались взрослые люди.

— На зоне существует иерархия, даже в тюремной камере. Командует всеми пахан, или авторитет, потом его мужики и так далее, до самых низов. Под ворами ходят все остальные заключенные, а потом уже — политические. На самом дне находится каста неприкасаемых. Ни один вор, ни один заключенный не посмеет к ним прикоснуться — разве только с целью совершения над ними насилия, например, сексуального характера. Они спят под нарами, чтобы не осквернить постель. Пользуются отдельной посудой, потому что если кто-то дотронется до вилки неприкасаемого, то сам становится таким. Им приказывают выполнять самую грязную работу. И живут они недолго. Ворошилов закончит именно так, как и все насильники. Такова «мораль» и законы зоны.

Шура поджала губы и кивнула головой. Этот жест, очевидно, означал, что справедливость должна восторжествовать. Жестоко, бесчеловечно, но в глазах простого человека — справедливо.

Бабель натянуто улыбнулся.

— У них собственные законы. Их трудно понять культурному человеку.

Валентина Николаевна в замешательстве посмотрела на него.

— Но как такое допускают? Ведь воры — это не закон.

— Они сидят в лагерях, и охранники позволяют такое обращение, — вмешался Медведев, и глаза его вспыхнули. — Воры для охранников — это собаки, которые пасут и охраняют стадо овец, то есть остальных заключенных. Так воры и называют нас, политических и всех остальных, — овцы. И они могут стричь нас, когда и как захотят. А неприкасаемые нужны на зоне для того, чтобы показать, что как бы плохо ни было, может стать еще хуже. Чтобы мы все были повязаны, потому что на зоне неприкасаемых обходят стороной, до них даже нельзя дотрагиваться. И если ты помогаешь им, то сразу становишься таким же. Это такой себе микромир советского общества. Согласны, капитан?

Королев в полной тишине посмотрел на Медведева, и тот гордо задрал подбородок, будто ожидая удара. Королев вздохнул и покачал головой.

— Я следователь по уголовным делам, гражданин. Я занимаюсь розыском плохих людей, совершивших плохие поступки, а потом сажаю их в плохое место. Что же касается советского общества, то ситуация меняется к лучшему. Мы знаем, что у нас есть недочеты. То же самое говорит товарищ Сталин. Признавать текущие недостатки — вот в чем особенность большевистской самокритики. Главное, куда мы идем, а не то, где мы сейчас.

— Мы знаем, куда мы все идем, капитан. Мы идем в… — Он остановился и повернулся к жене, которая схватила его за руку.

Бабель передал Королеву и Медведеву по стакану вина. Он был доволен, что в разговоре наконец наступила пауза. Когда все взяли стаканы, Бабель сказал:

— Тост, друзья! За наше светлое будущее!

И он посмотрел через стакан на свет, как бы пытаясь в красках представить это самое будущее. Все молчали. «Интересно, они тоже сейчас думают, каким будет светлое будущее?» — мелькнула мысль у Королева.

— А знаете, вы завоевали сердце Шуры, — сказал Бабель Королеву, когда гости разошлись, а его жена отправилась спать. — Она любит мужчин с хорошим аппетитом и жестким характером. Вам придется заглядывать к нам время от времени — она наверняка надумает вас подкармливать. Если вы не будете следить за весом, эта женщина сделает вас толстяком. Я был похож на палку, когда она взялась за меня.

— Толстая палка! — крикнула Шура из кухни.

Бабель рассмеялся и встал с дивана.

— А теперь, капитан, пойдемте ко мне в кабинет, там нам никто не помешает.

И он повел Королева через коридор в комнату, где стоял письменный стол, печатная машинка и шезлонг. Пол был заставлен стопками книг. Бабель закрыл за Королевым дверь и сказал:

— На самом деле это не моя комната. Я занимаю квартиру вместе с одним австрийским инженером, но сейчас он в Зальцбурге, и мы точно не знаем, когда он вернется. Он не появляется в Москве вот уже восемь месяцев, поэтому я понемногу хозяйничаю здесь. Честно говоря, я вообще не думаю, что он вернется, но, само собой разумеется, председателю ЖСК все время говорю, что инженер вот-вот приедет.

— Австрийский? — удивленно переспросил Королев.

— Да. Думаю, он не выдержал очередной холодной зимы и сейчас живет дома, в Альпах, слушает Моцарта и пьет горячий шоколад. Их снег отличается от здешнего, он более мягкий.

— Я думал…

— Да, это некрасиво, но мне нужно место, чтобы писать. И уверяю вас, я не австрийский шпион.

— Я вам верю.

— Сегодня нельзя верить ничему, потому что партия может решить по-другому. — Он подмигнул Королеву и многозначительно улыбнулся. И тут же нахмурился. — Не обращайте внимания на Медведева, он дошел до ручки. Нервные поэты с высокой душевной организацией не созданы для выполнения задач пятилетки и плохо переносят чистки. — Он приложился к стакану и с закрытыми глазами залпом выпил остаток. — Ну да ладно. Так что там у нас? Чем может быть полезен скромный писатель объединенному фронту сил НКВД и Петровки?

— К сожалению, я не могу рассказать вам все… — начал Королев, и Бабель понимающе кивнул.

— Это меня нисколько не удивляет. Я так и понял, когда Грегорин позвонил мне. Рассказывайте то, что можете. За стенкой спит моя двухлетняя дочь и жена, с которой я планирую провести остаток своей бренной жизни, но я готов помочь вам, если это в моих силах.

Теперь кивнул Королев.

— Недавно в Москве произошло два убийства. Один из убитых оказался вором. Второй жертвой стала молодая американка русского происхождения — похоже, она, кроме всего прочего, была монашкой при православном монастыре. Нет сомнений, что между обеими убийствами существует связь.

Королев помолчал немного, потом открыл портфель, достал конверт с бумагами и вытащил из пачки фотографии со вскрытия женского трупа. Бабель внимательно рассматривал их, исследуя отдельные детали, изучая каждый сгусток крови. Посмотрев на последний снимок с профилем девушки, он тяжело вздохнул.

— А она была красавица. Он, наверное, ненавидел ее, раз сделал такое. А может, и нет. По всему видно, что он действовал очень скрупулезно. Видите, как аккуратно сложена одежда, и точно так же — части тела. Интересно. Похоже, он хотел этим что-то сказать.

Королев наклонился вперед, чтобы повнимательнее рассмотреть тело, хотя на черно-белой фотографии сделать это было трудно.

— Я тоже так решил. Видите, как лежат ухо, глаз и язык? — добавил Королев.

— Да, я слышал о чем-то подобном, но никогда такого не видел. Так часто делают воры. Со стукачом или со шпионом. Это может означать, что человек что-то услышал, но больше никому не скажет. — Бабель поднял глаза на Королева и моргнул, пытаясь прогнать от себя страшный образ девушки. — Но воры вряд ли стали бы осквернять церковь. Они могут украсть оттуда что-то, но творить там такое… Во всяком случае, пока Москва ходит под Колей Графом.

Капитан уставился на Бабеля. Он слышал о Коле Графе, но упоминание его Бабелем удивило Королева: неужели писатель лично знаком с человеком, который является авторитетом всех московских воров? Главного вора не выбирают — на это место предъявляют. Но за все время никто не осмелился предъявить на место Коли. Во всяком случае, даже если кто-то и решался перетащить одеяло на себя, с ним сразу расправлялись, причем настолько быстро, что об этих притязаниях на воровскую корону не успевали узнать даже свои в воровском мире. Милиция последние семь лет безуспешно пыталась выследить Колю, но вокруг него была глухая стена молчания. И как только в ней появлялся намек на брешь, стукач пропадал без вести или его находили убитым. Королев только сейчас сообразил, что последнее убийство очень походило на подобную расправу.

Бабель почесал кончик носа и продолжил:

— Я родился в Одессе, капитан. Думаете, я придумал все эти истории о Бене Крике? Я только изменил имя центрального персонажа, но спросите у любого старого милиционера Одессы, и они многое расскажут о нем. Самый храбрый и самый честный вор в мире, о котором грезит любая девушка. Просто его понятия о чести отличались от моих или ваших, и уж точно — от партийных. В конце концов его поймали. Говорят, убили выстрелом в затылок. Но не сомневайтесь, друзья за него отомстили.

— А вы знакомы с Колей Графом? — спросил Королев.

Бабель глубоко вздохнул и кивнул.

— Я иногда общаюсь с ним, когда хожу на ипподром. У нас общая слабость — лошади. Его трудно узнать в толпе — сразу и не скажешь, что перед вами главный вор Москвы. Но стоит задержать на нем взгляд дольше обычного, поверьте, вас сразу обступит пара-тройка ловких парней и вам немедленно захочется уйти домой, и в следующий раз, когда вы придете на ипподром, вы будете смотреть только на скачки.

— Значит, вы знаете Колю Графа… — задумчиво повторил Королев, озадаченный этим признанием.

— А как вы думаете, почему Грегорин прислал вас ко мне? Иногда НКВД использует меня в качестве связного — для передачи информации, хотя я стараюсь не вдаваться в подробности их дел. И вот что я вам скажу. Коля никогда не стал бы осквернять церковь подобным образом. Он не верит в Бога — во всяком случае, не так, как вы, — но живет по законам, которые обязан соблюдать, как и любой другой вор. И если это убийство в здании церкви было совершено по его приказу или с его согласия, скажу вам точно: ему недолго быть главным авторитетом.

Бабель усиленно делал вид, что не замечает, как окаменело лицо Королева после слов о том, что он верит в Бога.

— Верю в Бога, Исаак Эммануилович? Я?

Бабель посмотрел на него и улыбнулся.

— А разве я не прав? — Он наклонился к Королеву и, улыбнувшись, взял его за руку. — Товарищ Королев, приношу свои извинения, если обидел вас. Будем считать, что я ошибся.

Капитан залпом осушил стакан и уже который раз за день разозлился на себя за то, что вляпался в эту историю. Потом тяжело вздохнул и уверенно поставил стакан на стол. Он размышлял.

— А вы, наверное, правы. Если это было своего рода послание, то, скорее всего, оно адресовалось ворам. Возможно, даже самому Коле. Убитого вора тоже пытали. Видите эти ожоги от электричества? На теле вора были такие же.

Бабель присвистнул.

— Так вот как они выглядят! Ходят разные слухи…

— Какие слухи?

— Ну, слухи… О нынешних методах допросов. Насколько мне известно, электричество служит не только для того, чтобы зажигать лампочку Ильича.

Королев понял, что Бабель догадывается, кто мог стоять за этими убийствами.

— Послушайте, товарищ, — сказал он, делая акцент на слове «товарищ» и умоляюще глядя на него. Сейчас он рассчитывал на Бабеля как на старого солдата, который тоже вкусил горечи послевоенного времени. — Я понимаю, что прошу слишком многого, но по городу гуляют опасные типы и убивают людей. И я хочу остановить их, кто бы это ни был.

Бабель налил себе вина, подождал, пока осадок опустится на дно, и залпом выпил. Скривился от привкуса спирта во рту и посмотрел на Королева.

— Завтра состоятся бега рысистых пород. Без препятствий. Скакун, на которого я обычно ставлю, будет принимать в них участие, поэтому я пойду туда в любом случае. Если я увижу Колю, то подойду к нему. Насколько я понимаю, вы хотите знать, что ему известно об этих убийствах. Сначала я должен спросить у него, возможно, он не захочет говорить. Но в любом случае я вынужден буду открыть, кто интересуется этой информацией.

— Может, Коля Граф согласится встретиться с глазу на глаз? Тогда вам не придется слушать то, чего вам знать не следовало бы.

Бабель пожал плечами, давая понять, что он не против и послушать.

— Возможно, он согласится. Вы правы — даже такому человеку, как я, не всегда нужно знать лишнее. Хотя меня и разбирает любопытство. Право слово, сильно разбирает. — Он сделал паузу и хитро улыбнулся. — Это нужно будет сделать правильно, — продолжил он. — Вы ведь знаете первое правило вора: ни в каком виде не сотрудничать с советской властью. То, что сказал Медведев, не совсем правда. Даже в тюрьме воры лают на овец во внутренних разборках, а не только потому, что этого требует система. А что вы можете предложить Коле?

— Тело вора. Судя по татуировкам, у него была кличка Тесак, — сказал Королева. Придется пойти на эту жертву. Он был уверен, что генерал Попов не станет возражать, если это поможет получить дополнительные сведения по делу, иначе тело просто сожгут — и концы в воду. — А что в воровском мире делают с мертвыми ворами?

— Думаю, то же, что и все. Хоронят в землю и хранят о них память, а может, и нет, как в вашем случае. Но если Коля заберет тело из милиции, нужно будет обставить все так, чтобы это не выглядело как стукачество с его стороны.

— Он может выкрасть его.

— Я спрошу у него. Что вы еще можете предложить?

Королев задумался и решил, что раз уж все равно над ним висит угроза быть убитым, пусть хотя бы будет за что.

— Могу предложить обмен информацией. Возможно, ему нужны будут какие-то подробности, особенно если увечья были нанесены с целью передать ему какое-то послание.

Бабель снова сделал глоток вина и вздохнул.

— Знаете, когда после окончания Гражданской войны ипподром снова открылся, я практически жил там. Там я чувствую себя счастливым. На ипподроме все связано с лошадьми. А они неплохие животные, скажу я вам.

Они допили вино, Королев попрощался с Бабелем и отправился к себе домой, крепко сжимая бумажный сверток с Шуриными варениками. Зайдя в квартиру, он, стараясь не шуметь, закрыл за собой дверь и услышал голос девочки Наташи, а затем успокаивающий шепот Валентины Николаевны. Оказавшись в комнате, Королев услышал далекий гудок поезда. Он подошел к окну. На улице никого. Лишь по центру дороги виднелись едва различимые следы от колес автомобиля. Фонарь на противоположной стороне улицы заливал все вокруг желтым светом. «Какая умиротворенная картина, — подумал капитан, — как на старинной открытке».

Он не заметил бы фигуру у въезда во двор, если бы человек не пошевелился. Королев уловил лишь быстрое резкое движение в темноте. Когда он присмотрелся, закрываясь рукой от света фонаря и глядя чуть в сторону от источника движения, как учили на войне, то смог рассмотреть какой-то силует. В полукруглой арке он увидел хаотичный рисунок следов на земле. Если кто-то наблюдал за домом, наверняка холод заставил его пританцовывать и постукивать ногой об ногу, чтобы согреться. «Наверное, сложно разглядеть что-то в темной квартире», — подумал Королев. Хотя свет из коридора мог облегчить эту задачу, когда он заходил. Глаза неизвестного наверняка уже привыкли к темноте, и он не станет смотреть на фонарь, который может его ослепить. Скорее всего, сейчас он смотрит на Королева, освещенного серебристым светом уличного фонаря. В темноте кто-то снова пошевелился, и Королев решил спуститься вниз, чтобы разобраться с ночным наблюдателем. Но потом передумал. Он не хотел на данном этапе знать, кто за ним следит, — во всяком случае, хорошо, что пока за ним только наблюдают, а не отправляют в Бутырку.

Он не стал зажигать свет и разделся в темноте. Прежде чем отправиться в постель, он подпер дверь стулом и положил под подушку «вальтер».

Эта работа утомляла, изматывала, а отсутствие нормального ночного сна в течение недели еще больше усугубляло ситуацию. Конечно, после возвращения с работы все устают, а сейчас загрузка стала больше обычной. Было совсем тяжело. Если бы после работы можно было лечь и отключиться, но человек ведь не электрическая лампочка. Он не может просто щелкнуть выключателем и вырубиться. Ему нужно время, чтобы адаптироваться к конкретной ситуации. Вот как сегодня. Между тем, что произошло в пустом доме, и уютной тишиной квартиры разница была колоссальная. Поэтому теперь ему придется долго засыпать. Придется ждать, пока наконец придет сон. Надо набраться терпения. С годами он все больше и больше привыкал к ночной работе. Приходилось. Обычно работать нужно было после полуночи. Это время подходило идеально. В это время люди были меньше всего готовы ко всякого рода неожиданностям — их тело и мозг отдыхали. Но он и сам был живым человеком, и ему приходилось собирать все силы, чтобы быть начеку, быть жестким и демонстрировать свою власть заключенному, когда сам он уже был на исходе сил. По окончании дела, каким бы уставшим он себя ни чувствовал, трудно было переключиться. Его отвозили домой — берегли его силы, — и ему даже удавалось вздремнуть в машине, но такое случалось крайне редко. Как правило, он смотрел сквозь окно в пустоту улиц и думал о человеке, которого только что сломал.

Сегодня он осторожно, стараясь не скрипеть, поднялся по лестнице и бесшумно вставил ключ в замочную скважину. Оказавшись дома, он посмотрел на спящего сына и погладил его по голове. Его пальцы были шершавыми, и это ощущение еще больше усиливалось, когда он дотрагивался до нежной кожи сына. Он старался не думать о том, сколько крови сегодня пролил. Он отошел от кровати, и его сын повернулся на другой бок, на мгновение недовольно выпятив губу, но не проснулся. Как хорошо. Кто знает, что увидел бы мальчик сейчас в его глазах? Как бы ему хотелось, чтобы сын всегда оставался таким — невинным, беззаботным и в безопасности. Ведь когда-то и он может оказаться в таком же заброшенном доме, из которого он только что вернулся. А если ему прикажут разделаться с собственным сыном? Ему могли приказать все, что угодно. Он тяжело вздохнул и накрыл сына теплым одеялом.

По возвращении домой ему никогда не хотелось есть. Он больше любил выпить, а кусок не лез в горло. Кто-то спокойно ел после такой работы, но не он. Он садился в кухне, как сегодня, наливал себе водки и читал. Все, что попадалось под руку. Сначала он читал пьесы Шекспира, но потом они показались ему слишком сложными. В них чересчур много говорилось о добре и зле, а он жил в мире, где подобные буржуйские рассуждения были неуместны. Что значили так называемые добродетели — честь, сострадание и справедливость — в контексте великой революции? Пусть над этой чушью ломает голову враг — все это бессмысленно в условиях великой исторической перемены. И все-таки эти книжки роняли зерно сомнения в его душу, заставляли задуматься над вопросами, которые не раз задавала ему жена перед смертью. Он налил еще один стакан. Он довольно часто приходил домой поздно, поэтому она догадывалась, что происходило в его душе. Теперь об этом догадывался и он. Именно поэтому он не вешал зеркало в кухне.

Сегодня ночью он расправился с очередными двумя бандитами. С двумя всегда проще. Водитель отвез их за Лефортово, сначала по петляющей дороге, потом в лес. Он связал этих воров за ноги, как куриц. Они растерянно озирались, когда их вытаскивали из машины. Похоже, они впервые видели луну сквозь ветви деревьев. По их реакции он решил, что они никогда не были за городом. В эту ночь они видели лунный диск в последний раз.

Внутри дома царил жуткий холод, в нем давно никто не жил. Там было три комнаты. Ничего, он быстро согрелся — как только приступил к делу. Мучая одного, он быстро разговорил другого. Хорошо, что под рукой был водитель, и наконец-то за столько времени ему не нужно было опасаться, что его услышат. Это очень помогло.

В конце концов он пристрелил обеих в подвале, а водитель помог затащить их снова в машину. В этот раз они не хотели оставлять следов — милиция и так уже копает вокруг первых двух убийств. Не стоит загружать ее лишней работой. Это его сильно беспокоило, по правде говоря. Раньше расследования были чистой формальностью, велись поверхностно. Почему же сейчас МУР так серьезно взялся за эти убийства?

Он подбодрил себя мыслью о том, что, в конце концов, он выполнял приказ и дело близилось к завершению. Скоро все закончится — эти двое достаточно много рассказали. Правда, информация была беспорядочная. Его не первый раз привлекали для спонтанной работы. Хотя, как правило, они всегда работали командой. Им четко ставили задачу, их готовили, их действия координировали. В этот раз никакой поддержки не было. Ему сказали, что доверять в организации сейчас никому нельзя, что лишние свидетели ни к чему, что все будут работать разрозненно и единственным помощником будет водитель машины. Ему сказали, что другие тоже работают над этим делом в одиночку, но он не видел никаких признаков их работы. Кроме того, отсутствовал конкретный план действий. Да, у него была определенная задача — вернуть икону и найти того, кто ее «слил», но все действия были чистой импровизацией. Последующие решения принимались после получения очередной порции информации. К такому он не привык.

Товарищи из организации всегда доверяли ему, поддерживали его и частенько закрывали глаза на его слабые стороны. В организации понимали, под каким давлением работают такие оперативники, как он, поэтому им всегда делались поблажки. За ним присматривали, давали отдохнуть, если было нужно, обеспечивали водкой и так далее. В основном он работал по Москве. Его хорошо знали в Бутырке, на Лубянке и в Лефортово. Коллеги не относились к нему с презрением за то, что он делал. Наоборот, они понимали, что такие специалисты, как он, в их деле нужны. На обычном допросе кололись не все, поэтому в более сложных случаях прибегали к его помощи. Он мог разобрать заключенного по кусочкам, а потом снова собрать для того, чтобы продолжать издеваться. Он был всего лишь винтиком в большой машине, где работа всего механизма зависит от каждой отдельной детали. Это был принцип советской власти в действии: все должно быть под контролем, недостижимых целей не бывает.

Странно, что сейчас от него требовали все делать тихо. Наверное, сменили тактику. Ему приказали оставить изувеченное тело девушки на алтаре. Скорее всего, это было публичное послание для кого-то — иначе к чему все это? И ему до сих пор не давала покоя девушка. Его преследовал ее образ, ее предсмертный взгляд. Он постоянно вырывался из глубин подсознания, и лишь большим усилием воли он прогонял его от себя.

Перед ним снова возник образ девушки, этот умиротворенный взгляд, которым она поразила его тогда, перед смертью. И только сейчас ему пришло в голову, что все это может быть не санкционировано свыше, — и у него потемнело в глазах. Он в опасности, он работает без прикрытия. И если все раскроется, охотиться будут уже за ним. Он со страхом прокручивал в голове эти мысли. Он выполнял приказ, доверяя высокопоставленным чинам, как всегда, — ничего особенного. Он вспомнил о сыне, который спокойно спал в соседней комнате, беззаботно рассыпав по подушке белокурые локоны, и решил, что в нем говорит усталость. Нет, ему только показалось, что девушка с мягкими бездонными глазами прокляла его тогда.

Он вылил остатки водки в стакан и выпил до дна.

 

Глава 13

На следующее утро Королев, выходя со двора, заметил, что у въезда был вытоптан снег. В арке на земле лежали три папиросных окурка и пустая скомканная пачка «Беломорканала» Он не стал поднимать их и прошел мимо. В конце концов, это ни о чем не говорит. Даже если кто-то стоял здесь прошлой ночью, где доказательства, что именно Королев был объектом внимания этого человека? Он уткнулся подбородком в воротник и выбросил эти мысли из головы.

Когда он дошел до Петровки, рабочие расчищали снег на улице, а двор возле здания под номером 38 был уже очищен от снега группой курсантов, орудующих широкими лопатами. Королев поднялся по лестнице. Внутри тоже кипела работа. Рабочие в грязных робах устанавливали статую Ленина на том месте, где раньше стоял Ягода. «Владимир Ильич — это беспроигрышный вариант», — подумал Королев. Его кандидатура была очень удобной: главный организатор великой революции вряд ли попадет в опалу, поскольку его уже просто нет в живых.

Королев вошел в кабинет 2-Е и кивнул Ясимову. И тут же его чуть не сбила с ног молодая женщина в белом платке на голове, которая ворвалась в комнату вслед за ним. Капитан улыбнулся, когда она положила несколько конвертов и циркуляров на стол и так же стремительно выскочила из кабинета, и проводил ее снисходительным взглядом.

— Ну и манеры у нынешней молодежи, — сказал он и повесил пальто на вешалку.

— Точно, ума никакого, — подтвердил Ясимов, показывая на отчет, который писал. — Вот тут двое студентов решили повеселиться и дали полбутылки водки медведю на Ярославском рынке.

— Тому старому медведю на привязи? Вот дурачье!

— На поверку он оказался не таким уж старым. Охмелев, медведь разорвал цепь, перепробовал все, что ему приглянулось на прилавках, и задал трепку одному из студентов. Каким-то людям в форме пришлось пристрелить беднягу. Я имею в виду медведя. А студента отвезли в больницу. Это ж надо сообразить — напоить водкой медведя! О чем эта молодежь вообще думает, вот что интересно.

В пачке с почтой Королев нашел конверт на свое имя. В нем оказалось короткое машинописное письмо и две фотографии, на одной из которых была Мэри Смитсон.

«Уважаемый капитан Королев! В продолжение нашего вчерашнего разговора высылаю вам фотографии с визовых документов гражданки Марии Ивановны Кузнецовой (она же Мэри Смитсон) и гражданки Лидии Ивановны Долиной (она же Нэнси Долан). Надеюсь, это поможет вам в расследовании. У нас есть информация, что гражданка Долина также является монахиней. Как оговаривалось ранее, вы должны соблюдать строжайшую секретность в поисках и в случае каких-либо вопросов или сомнений обращаться ко мне за дополнительными инструкциями. Полковник Грегорин»

Нэнси Долан, как и убитая девушка, была красива — темные глаза, длинная шея и бледная кожа. У нее было открытое лицо и, судя по фото, бойкий характер. Она смотрела куда-то влево, как будто отворачивалась от фотографа. Волосы у нее были темные и коротко подстриженные — такую прическу нечасто встретишь в Москве, где только жены специалистов или партийных работников могли позволить себе стричься у дорогих парикмахеров. Поговаривали, что члены Центрального Комитета лично звонили мастеру Павлу на Арбате, чтобы записать к нему нужного человека. По правде говоря, Нэнси Долан совершенно не походила на монахиню в классическом смысле этого слова, но если об этом сообщил Грегорин, значит, так оно и есть — информация полковника не может быть непроверенной.

Он достал пачку «Беломорканала», которую держал в верхнем ящике стола, и только собрался прикурить, как зазвонил телефон.

— Королев слушает, — сказал он в трубку.

— Алексей Дмитриевич? Это Попов. — Голос генерала прозвучал так, будто его только что разбудили после долгого сна. — Я прочитал ваш отчет. Зайдите ко мне с Семеновым. И Ларинина захватите.

— Они еще не пришли, товарищ генерал.

— Тогда дождитесь этих лентяев и приходите. А пока скажите Ясимову, чтобы он зашел ко мне. Передайте ему, что я буду разочарован, если дело с медведем не продвинулось.

— Конечно, товарищ генерал.

Генерал положил трубку и Королев с тяжелым вздохом закурил. Начинать утро с рассерженного генерала Попова — недобрый знак. Королев хорошенько затянулся, поймал на себе взгляд Ясимова и, ткнув папиросой наверх, сказал:

— Начальник ждет отчет по делу с косолапым. Судя по голосу, сейчас он и сам похож на медведя.

Через полчаса Королев с коллегами тоже отправился к генералу. Он кратко рассказал о развитии событий и по распоряжению генерала сообщил Ларинину о Мэри Смитсон и о том, что в деле замешано НКВД. По мере того как Королев выдавал информацию, лицо Ларинина все больше бледнело. Он по-прежнему был похож на свинку, но уже не на такую счастливую. А точнее, в этот момент он походил на свинью, которая только что узнала, из чего сделаны съеденные ею сосиски.

— Товарищ генерал… — начал было Ларинин, но Попов не дал ему продолжить.

— Не тратьте время впустую, Ларинин. Вор был вашим заданием, поэтому не пытайтесь отойти в сторону, а я буду следить, чтобы вы впредь не увиливали от этого дела. Вопросы есть?

Все посмотрели на Ларинина. Он замер с приоткрытым ртом, но в конце концов покачал головой.

— Отлично, — сказал Попов. — Итак, дальше. Что вы собираетесь делать сегодня, Алексей Дмитриевич?

— Надо попытаться вычислить машину. Мы думаем, что это черная «эмка». Может быть, товарищ Ларинин сможет этим заняться, ведь у него остались коллеги в дорожной милиции? Это поможет нам сузить круг подозреваемых. Не мешало бы получить список всех «эмок», зарегистрированных в Москве, а также список организаций, к которым они приписаны. Это бы очень помогло. Затем нужно узнать, не видел ли кто похожую машину около стадиона или возле церкви в те ночи, когда были совершены убийства. Любая информация может пригодиться. — Генерал согласно кивнул. — Кроме того, товарищ Семенов должен повторно опросить жителей, — продолжал Королев. — Когда обнаружили тело девушки в церкви, недалеко крутились беспризорники, и я собираюсь поговорить с ними.

— А что с Тесаком?

Семенов и Королев повернулись к Ларинину.

— Я сейчас изучаю фотографии с места преступления. Пока ничего. Когда проявят фотографии со вскрытия, я постараюсь показать их другим следователям. Возможно, кто-то узнает его, — устало прозвучал ответ Ларинина.

— А эта новая девушка, Долина? Или как ее там — Долан? — спросил Попов.

— Я покажу фото Шварцу. — Королев помедлил, думая, что сказать дальше. — Если она действительно связана с Мэри Смитсон, надо будет по-тихому разыскать ее. Она американка, во всяком случае, для них, но у нее русское происхождение. Думаю, нам следует аккуратно прошерстить места, где часто бывают американцы. Например, посольство или гостиницы.

Попов остановил его.

— Нет. Не лезьте туда, где пасется НКВД. Поверьте мне, эти ребята сразу почуют, что кто-то вторгся на их территорию. Держитесь подальше от посольства и гостиниц. Попросите Гугенова максимально увеличить снимки, и мы разошлем их по участкам. Будем искать ее как без вести пропавшую. Пока все. И действуйте тихо.

Королев кивнул.

— Я уже попросил его это сделать. А что, если обратиться к информаторам, которые связаны с религиозными сектами?

— Я посмотрю, что можно придумать. Вы действительно думаете, что ваш новый знакомый, этот писатель, сможет организовать вам встречу с ворами?

— Во всяком случае, попробует. Коля Граф, если заговорит, возможно, прольет свет на многие вещи. Например, расскажет об иконе. И о том, почему Тесак был убит таким зверским способом.

— Вор не станет говорить с вами, — сказал Ларинин.

Королев взглянул на него, ожидая встретить насмешку, но лицо Ларинина было хмурым

— Я хочу предложить ему тело Тесака.

Ларинин от ужаса замер. Генерал Попов хмыкнул и указал на Семенова.

— Если пойдете на встречу, возьмите его с собой. И не забудьте снять пистолеты с предохранителя. Оба. Тело отдавайте в обмен на нормальные сведения. Что-то еще?

Королев хотел было рассказать о слежке за своей квартирой этой ночью, но решил воздержаться. В конце концов, он не мог сообщить ничего конкретного. Это были только предположения, в которые он пока сам до конца не верил.

— А теперь шагом марш! — сказал Попов, и трое следователей поднялись и направились к двери.

Ларинин с недоумением посмотрел на Королева.

— Я продолжу работу со снимками, — сказал он.

У него было бледное грустное лицо, как у циркового клоуна.

К тому времени, как Королев и Семенов добрались до участка на улице Разина, небо затянуло мрачной серой пеленой. Тучи сгущались каждую минуту. Остатки снега сбились в грязную подмерзшую слякоть, а воротник на зимнем пальто Королева насквозь промок от дождя, залетавшего через разбитое лобовое стекло «форда». Выйдя из машины, капитан сказал Семенову:

— Встречаемся здесь. Если будет что-то интересное, попроси Брусилова задержать жильцов до моего возвращения.

Королев вытер мокрое лицо. Он не сетовал на дождь. Что поделаешь — у природы свои законы и, как известно, нет плохой погоды. Возможно, в будущем советская наука сможет обуздывать стихию, и тогда человек будет включать или выключать дождь, или регулировать его, как батарею, но пока погода оставалась в распоряжении Бога. И сегодня он решил омыть Москву дождем, очистить небо от смога и оставить на улицах грязные лужи и черную слякоть. Королев подумал, что в такую дождливую погоду ему вряд ли удастся разыскать уличных мальчишек, но заметил возле церкви милицейский пост и решил на всякий случай расспросить дежурного.

Дежурный милиционер, сержант по званию, долго и внимательно рассматривал удостоверение Королева. Капитан даже подумал, что постовой про себя читает документ по слогам.

— Ко-ро-лев? — хмуро прочитал пожилой сержант, как будто сомневаясь, правильно ли произносит фамилию. Несмотря на то что постовая будка была крытой, боковин у нее не было, и сержант промок насквозь.

— Да. С Петровки. Я расследую убийство, которое было совершено здесь в начале недели.

— А-а… — с отвращением сказал сержант. — Куда катится мир, товарищ? Уже стали убивать в доме Божьем. Наверное, совсем плохие времена настали. Конечно, мы атеисты, но некоторые вещи просто недопустимы. Это происки дьявола. А я вас вспомнил. Вы приходили сюда в то утро, когда обнаружили тело. В форме. Я прав?

«Еще один атеист вроде меня, — подумал Королев. — Нас таких много».

— Да, это был я. Послушайте, товарищ, в то утро возле церкви крутились какие-то беспризорники. Не знаете, где я могу их найти? Совсем малолетняя шпана — до десяти лет, похоже. Один рыжеволосый, с голубыми глазами, худой. На нем еще была фуфайка не по размеру. Не помните таких?

— Как не помнить! Этого рыжеволосого вся Москва знает, товарищ капитан, хулиган первостатейный. Его зовут Ким Гольдштайн. Его родителей арестовали — сами знаете, как у нас бывает, — и никто не знает, где они. Он остался один, рос без присмотра и распоясался. Я ловил его пару раз, но жалел, вот и отпускал. Хотя, наверное, стоит отправить его в приемник — кожа да кости, эту зиму он точно не переживет.

— Не знаете, где я могу его найти?

— Я покажу вам. С удовольствием, товарищ. Только надо позвонить и предупредить, что я покидаю пост.

«Почему родители его так назвали?» — подумал Королев. По имени главного персонажа романа Киплинга? Или это был акроним какого-нибудь словосочетания, которое обозначало, к примеру, «коммунистический интернационал молодежи» или что-то в этом духе. Хотелось верить, что первое предположение все-таки было правильным, учитывая, как закончит этот мальчишка. Изобретательность ему не помешает.

Десять минут спустя Королев стоял в конце переулка, рассматривая полуразрушенную конюшню, уже обреченную на снос. На ее месте должны были построить телефонный узел. А пока здесь жили беспризорники. Войдя в конюшню с заднего входа, он услышал свисток постового. В ту же минуту откуда-то выскочила целая ватага ребятишек. Королев ожидал увидеть трех-четырех пацанов, а их набралась целая дюжина. Увидев Королева, они остановились, неуверенно оглядываясь назад, откуда слышался приближающийся звук свистка.

— Эй, папаша, не стой на дороге молодого коллектива! — крикнул один из них.

— Послушайся совета, дедушка. Мы не знаем преград, — добавил другой.

Грозный смысл этих фраз не сочетался со звонкими голосами мальчишек, но, судя по злым взглядам, они были готовы на все. Королев потянулся было за пистолетом, но тут же решил, что это глупо. Они же просто дети, повторяющие словечки, которые слышали в фильмах.

— Так, а теперь слушайте меня. Я следователь милиции… — начал он твердым голосом, но в этом время позади мальчишек появился сержант, и вся ватага ринулась на Королева.

Капитан выхватил взглядом из толпы одного, похожего на Гольдштайна. Правда, он мог и ошибаться. Он схватил его поперек живота и почувствовал, как фуфайка вдруг обмякла и мальчишка выскользнул из нее. Но Королев успел схватить его за ногу. Он думал, что остальные бросятся бежать, однако не тут-то было. Он почувствовал, как кто-то его пнул ногой, схватил за волосы и маленьким кулаком, как молоточком, несколько раз ударил в живот. Он резко дернул Гольдштайна к себе и услышал крик сержанта, который разгонял хулиганов.

— Маленькие сволочи! Сволочи! Сволочи! — орал сержант вслед убегающим беспризорникам. Задыхаясь, он прислонился к стене конюшни. — Так они грабят пьяных на улицах. По ночам. Наваливаются все вместе и сбивают с ног. А как только человек оказывается на земле, у него уже не остается никаких шансов. Так они скоро кого-нибудь порешат. Посмотрите на свое пальто, если не верите.

Королев увидел на своем пальто длинный порез от самой подмышки донизу. Он быстро пощупал бок. Крови не было.

— Господи! Кто мне теперь будет это зашивать?

— Сам залатаешь, старая баба! — крикнул мальчишка, которого он прижимал к стене.

И как по команде в их сторону полетели доски и камни. Беспризорники снова пошли в атаку.

— Эй, остановитесь, негодяи! — крикнул Королев, разозленный из-за разрезанного пальто и ноющей боли в паху. — Я не собираюсь делать ничего плохого, если, конечно, вы не вынудите меня к этому. И не собираюсь забирать с собой вашего Гольдштайна. Мне нужно только задать вам несколько вопросов. Я следователь с Петровки.

Никому не надо было объяснять, что такое Петровка. Это было магическое слово. И беспризорники, среди которых, похоже, была парочка девочек, прекратили обстрел камнями и прочим мусором. Королев воспользовался передышкой, чтобы одернуть на Гольдштайне фуфайку.

— Видите? С ним все в порядке, — сказал Королев, стараясь держаться подальше от зубов и ног Кима. И спросил: — Ты меня помнишь? Я был возле церкви, когда убили девушку.

— Что тебе нужно, мент? — заявил мальчишка презрительным тоном. Хорошо, что он хотя бы перестал вырываться.

— Мне нужна информация. Я дам вам за это денег.

— Мы не стукачи. И не будем никого выдавать.

«Исключительный случай, — подумал Королев. — И это в городе, где каждый день на Петровку поступает столько доносов и кляуз, что для их чтения был нанят штат из восьми человек!»

— Послушайте, я разыскиваю убийцу, который издевается над молодыми женщинами и мучает их до смерти. Этот человек — чудовище, а не просто спекулянт на Сухаревском рынке. Мне нужна ваша помощь.

Беспризорники молчали, раздумывая над его предложением.

— Это как у Шерлока Холмса? Ему тоже помогали мальчишки с Бейкер-стрит, — сказала маленькая светловолосая девочка с перепачканным лицом. На ней было грязное, но хорошо скроенное шерстяное пальто.

— Вам нравится Шерлок Холмс? — спросил Королев. Несколько человек кивнули, и один вытащил из кармана видавшую виды затертую книгу «Знак четырех». — А вы можете стать помощниками с улицы Разина. Если захотите. Я готов дать по рублю за каждую порцию важной информации.

— Всего рубль? Так не пойдет.

Королев посмотрел на Гольдштайна и увидел в его глазах явный интерес. Поскольку разрешение конфликта перешло в область торгов, Королев решил немного ослабить хватку.

— Я могу немного поднять расценку, — сказал он, обдумывая, как будет все это объяснять генералу, который никогда не приветствовал идею платить информаторам.

— Пятерик.

— Согласен, но только если это будет очень ценная информация. Иначе вряд ли.

Из-под красно-рыжих волос, покрытых сажей, на Королева уставились два хитрых глаза.

— Ладно, — сказал Гольдштайн, подтверждая согласие на сделку.

Остальные подошли чуть ближе. Сержант держал патрульный жезл наготове, а Королев постарался встать так, чтобы беспризорники оставались в поле зрения.

— Договорились, гражданин. Меня зовут Королев Алексей Дмитриевич. Начнем сначала. Вот фотография убитой девушки. Кто-нибудь узнаéт ее? — Он показал всем паспортную фотографию Мэри Смитсон, но не заметил никакой реакции, только одна девочка шмыгнула носом. И он продолжил: — Кто-то мог видеть ее в этом районе в полночь. Кто из вас тогда не спал? А может, вы видели машину, припаркованную недалеко от церкви? Кто-нибудь может рассказать что-то о той ночи?

— Там была черная «эмка», помните? Возле папиросного ларька, — начал худенький мальчишка в кепке и поношенном, растянутом свитере.

Еще двое утвердительно кивнули.

— Ага, она стояла на той же стороне, что и церковь.

— Да, и на водительском сиденье сидел мужик и курил, помните?

— Кто-нибудь рассмотрел его лицо?

— Нет, мы решили, что это водила какой-то шишки или мент, поэтому не стали подходить. — Остальные дружно кивнули. — У него был поднят воротник. Видно было только папиросу.

— Отлично. — Королев полез в карман и вытащил бумажник. Он достал две рублевые банкноты, подумал и вынул еще три такие же. — Я вам сейчас покажу фото девушки, может, вы сможете найти ее, — сказал он, доставая снимок Нэнси Долан. — Даю десять рублей, если найдете ее, а пока вот вам пять на всех.

Гольдштайн взял деньги и протянул Королеву руку.

— Найдем, не переживайте.

Он подошел к остальным, кивнул им головой, и вся толпа, развернувшись, побрела по переулку.

— Пустая трата денег, как по мне, — с ухмылкой пробормотал сержант.

— А что с ними происходит потом? — спросил Королев.

— Бог быстро приберет их, если государство не отправит их в приют. Даже не знаю, что лучше.

Королев тоже так думал. На улице продолжало моросить. Он застегнул пальто под горло и провел пальцем по разрезанному боку. Вернувшись к будке, он спросил у постового:

— Как ваша фамилия, сержант? Чтобы я знал, когда вы будете звонить мне.

— Пушкин.

— В самом деле?

Сержант смиренно покачал головой.

— Прошу вас, товарищ капитан… Я не выбирал себе фамилию, я родился с ней. Не могу же я от нее отказаться. Да я не жалуюсь. Фамилия — это всего лишь фамилия. Так, видно, распорядился Господь. Ведь товарищ Сталин не стал бы менять свою.

— Да, вы правы, сержант, — сказал Королев, хотя знал, что большой вождь, этот хитрый грузин, как раз поменял свою фамилию. «Сталин» звучало внушительнее и надежнее, чем непривычное для русского слуха «Джугашвили».

 

Глава 14

Королев, громко ругаясь, переходил вброд глубокую лужу напротив милицейского участка на улице Разина.

— Капитан, вам, похоже, пришлось переплыть Москву, чтобы добраться сюда. Что с вашей одеждой? — спросил Брусилов, который стоял на крыльце и курил.

Королев пожал ему руку.

— Да один невоспитанный мальчишка пытался побрить меня. У вас найдется место, где можно подсушить пальто? Оно насквозь промокло.

Лицо Брусилова было таким же твердым и непоколебимым, как каменные стены милицейского участка, и лишь дружеский огонек в глазах выдавал, что он сочувствует коллеге. Он указал на чугунную печку, и Королев с радостью бросил на нее промокшую одежду. В участке царил хаос, хотя последний раз, когда он был здесь, помещение не выглядело таким запущенным. Вдоль одной стены стояла длинная скамья, на которой ожидали своей очереди разношерстные граждане в мокрой одежде и с кислыми лицами, а перед ними за тремя столами сидели милиционеры в форме и принимали жалобы, регистрировали извещения и посещения.

Помещение освещала единственная электрическая лампочка на потолке. Брусилов заметил, что Королев поморщился, и сказал:

— Половина нашего времени уходит на бюрократию. Трое моих ребят тем только и заняты, что с утра до вечера штампуют документы, а очередь с каждым днем продолжает расти. Ваш молодой сотрудник сейчас наверху, с гражданкой Кардашевой. Кажется, она что-то видела. Не возражаете, если я поприсутствую?

— Нет, конечно. Чем больше компания, тем веселее.

Семенов и Кардашева сидели в допросной за поцарапанным деревянным столом. Сухие лохмотья серой краски свисали со стен помещения, с потолка спускалась одинокая лампочка, которой хватало лишь на то, чтобы осветить центр комнаты.

— А-а, вот еще ваши, — сказала Кардашева, поправляя очки, чтобы лучше рассмотреть Брусилова и Королева. — Я что, арестована?

— Нет, гражданка, мы просто хотим задать вам несколько вопросов относительно того, что вы видели позапрошлой ночью, — устало ответил Семенов. По всей видимости, он тщетно пытался объяснить это Кардашевой уже несколько раз.

— Но мы ведь в камере, разве не так? С решетками на окне. — И она показала на крошечное окошко почти под самым потолком. Оно было настолько грязным, что Королев удивился, как она смогла разглядеть за ним решетку.

— Я не архитектор, гражданка. Это допросная. И я попросил вас задержаться, чтобы вы сами рассказали капитану Королеву все, что видели.

— Я думала, что это вы расследуете убийство.

— Да, и я тоже. А капитан Королев старший офицер, курирующий это дело.

Старуха фыркнула, плотнее завернулась в свое древнее коричневое пальто и заправила волосы под вытертый плюшевый воротник. Королев прикинул, что на вид ей около шестидесяти пяти лет. Наверное, когда-то Кардашева была красавицей, но голод и склочный нрав преждевременно ее состарили.

— Спасибо за сотрудничество, гражданка Кардашева. Извините, что вам пришлось задержаться, но я хотел услышать рассказ лично от вас.

— Это несправедливо, я не сделала ничего плохого! Если повезет, мне останутся хотя бы крошки в кооперативе. Пока я туда попаду, там будет огромная очередь за черным хлебом по рублю семьдесят пять копеек за килограмм. С купонами было намного проще. Ну ладно, задавайте свои вопросы поскорее. Я все расскажу. Я очень послушная гражданка — видите, здесь никто этого не отрицает.

— Конечно, — сказал Королев примирительным тоном, — извините, возможно, на некоторые вопросы вам придется отвечать повторно.

Кардашева сменила гнев на милость, выражение ее лица сделалось мягче, и она склонила голову на бок в знак того, что готова слушать и говорить.

— Вы видели, как в ночь убийства молодая девушка в сопровождении двух мужчин направлялась к церкви, где впоследствии обнаружили труп. Как вы думаете, вы сможете опознать эту девушку по фотографии?

— Может быть. У меня далеко не идеальное зрение, но тогда я была в очках, да и фонарь хорошо освещал улицу.

Королев положил фотографию Мэри Смитсон на стол и подтолкнул ее к старухе. Та протянула длинную сухую руку, взяла снимок и долго рассматривала его под тусклым светом лампы.

— Похоже, это она. Было темно, но, думаю, я не ошибаюсь. Во всяком случае, я бы не стала утверждать, что это была не она.

Она отодвинула фотографию и снова сложила руки на груди.

Брусилов наклонился, взял снимок и принялся его внимательно рассматривать.

Королев продолжил:

— Вы описали, в чем была одета девушка. На ней была одежда, похожая на одежду убитой. Это дает основание предположить, что молодая женщина, которую вы видели, и есть жертва. Расскажите, пожалуйста, подробнее о двух сопровождавших ее мужчинах.

Кардашева прищурилась, вызывая в памяти картинку той ночи.

— Один из них был огромным. Знаете, не то чтобы высокий, но какой-то очень большой. Мне стало жаль девушку. Я еще подумала, что он может сделать с ней что-нибудь плохое.

— Почему вы так решили, гражданка? Во время первой дачи показаний вы об этом не говорили.

— Ну, мне показалось, что она пьяна. Она нетвердо стояла на ногах, и этот здоровяк поддерживал ее за талию. Она шла, куда ее вели. А этот громила мог одной рукой дом поднять, если бы понадобилось. Но я не могу сказать, что он был толстым. Просто груда мышц. И походка соответствующая, как у атлета.

— Какого он был роста?

— Думаю, метр семьдесят пять, может, метр восемьдесят.

— А какого роста была девушка?

— Я бы сказала, что он был выше ее сантиметров на пятнадцать.

«Похоже, метр семьдесят пять», — подумал Королев, потому что, согласно отчету, рост девушки составлял метр шестьдесят.

— Второй был в фетровой шляпе, более мелкий. Ростом он был немного выше девушки и нес в руках портфель. Оба одеты в длинные пальто темного цвета. Я их не рассмотрела, но у здоровяка точно было широкое лицо. А второго я вообще не успела разглядеть, здоровяк отвлек мое внимание. Они точно не были похожи на простых рабочих. Ну да вам виднее…

— Что вы хотите этим сказать?

— Говорю, что думаю. Они явно были из милиции или госбезопасности. Большой так точно. Не хулиганы и не воры. Это издалека видно. Чеканный шаг и новые сапоги… Знаете, сейчас на Разина нечасто встретишь человека в новых сапогах — их непросто купить в магазине, даже по блату. И эта уверенная походка — как будто они хозяева.

Королев понимал, о чем идет речь: эти люди специально делали так, чтобы их заметили даже в простой одежде. Иногда это были милиционеры, это правда. Но, как правило, так вели себя только чекисты. Королев посмотрел на свои ноги, потом на ноги Семенова и Брусилова — последние двое были обуты в новые кожаные сапоги. Получается, среди милиционеров только один он как дурак хлюпает по Москве в валенках? Кардашева, видимо, уловила ход его мыслей и рассмеялась.

— Да, капитан. Думаю, вы не до конца используете преимущества своего положения.

— Пожалуйста, имейте уважение, гражданка, — сказал Королев раздраженно. Действительно, почему у всех новые кожаные сапоги, а у него нет? — У вас есть еще какие-то причины считать, что эти двое были из милиции?

— Ой нет, я не говорила, что они похожи на милиционеров. Это были силовики. Вот вас отнести к силовикам нельзя, капитан. И этого молодого человека тоже. — Она махнула рукой в сторону Семенова так пренебрежительно, что тот от злости покраснел. — Товарища Брусилова можно, но он тоже не силовик. А к тем двоим это определение очень даже подходит.

Тогда точно чекисты. Королев посмотрел в свой блокнот, потом на Брусилова. Тот пожал плечами. Семенов согласно кивнул. Этой женщине больше нечего им рассказать.

— Вы свободны, гражданка, я благодарю вас за помощь. Если вдруг увидите кого-то из этих мужчин, пожалуйста, позвоните мне на Петровку. На коммутаторе вас соединят. Или обратитесь к капитану Брусилову.

— А знаете, я не боюсь говорить, что двое чекистов могут быть замешаны в убийстве. — Гордая этим фактом, она вздохнула. — Возможно, мне было бы страшно, будь я моложе, капитан, но я видела то, что видела. Мой долг говорить правду. Разве не этому нас учили в школе?

«Возможно, до революции», — подумал Королев и указал в сторону двери.

— Лейтенант Семенов проводит вас. Спасибо, гражданка. — Когда тяжелая дверь допросной закрылась, он повернулся к Брусилову. — Что скажете?

— Это невозможно. Если чекистам нужно провернуть что-нибудь подобное, у них для этого есть Лубянка, Бутырка и еще с полдюжины тюрем. Все это маловероятно. А что вам удалось раскопать нового?

Королев рассказал ему об «эмке», ожогах током и убитом воре. Брусилов задумчиво почесал небритый подбородок.

— Как хорошо, что это ваше расследование, а не мое, — сказал он после паузы. — От него дурно попахивает. Но мы в любом случае будем передавать информацию, которая всплывет. Мы еще продолжаем проверку комсомольцев, которые бывали в церкви. — Он недоуменно приподнял брови, давая понять, что, скорее всего, это пустая трата времени.

— Так и продолжайте, — сказал Королев, достал папиросу и протянул пачку Брусилову, но тот с тяжелым вздохом отказался.

— Слышали взрыв сегодня ночью? — сменил тему Брусилов и, когда Королев отрицательно покачал головой, продолжил: — Еще одна церковь. Уже половину снесли. Чтобы расчистить место для проведения военного парада в честь годовщины Октябрьской революции, — сухо сказал он, не выказывая никаких эмоций по поводу этого события. — Дайте-ка, наверное, папиросу.

Не успел Брусилов подкурить, как в допросную вошел Семенов и вручил Королеву записку.

«На ипподроме в 1:30. Сидите на трибунах напротив финишной линии. Я сам вас найду. Наш друг хочет встретиться с вами. И. Э. Б.»

 

Глава 15

Королева всегда поражал московской ипподром, который скорее походил на музей, чем на место проведения спортивных состязаний. Величественное белое здание с колоннами выглядело как пережиток прошлого и больше подходило для царевичей, чем для пролетариев. Вход напоминал триумфальную арку, на которую водрузили бронзовую колесницу. Все это выглядело явно антисоветски, несмотря на большой плакат, призывающий граждан перевыполнять пятилетний план. Возможно, именно из-за помпезности здания после революции здесь долгие годы не проводились бега. По-видимому, руководство страны не считало проведение такого буржуазного развлечения, как скачки, приоритетным в то время, когда город голодал, армия то отступала, то наступала, а битвы выигрывались и проигрывались. Но война закончилась, наступил мир, и ипподром снова открыли. Москвичи по-прежнему любили азартные игры, правда, сюда теперь ходила публика не в шляпах, а в кепках.

Семенов притормозил неподалеку от входа, но на безопасном расстоянии от праздношатающихся и зевак, и спросил у Королева:

— Не очень далеко?

— Нормально.

Королев огляделся по сторонам, проверил обойму в «вальтере», она была полной. На всякий случай. Семенов сделал то же самое. Как всегда, от запаха ружейного масла у Королева мурашки побежали по спине. Он не думал, что придется воспользоваться оружием, но лучше подготовиться, как инструктировал Попов.

— Держись в стороне. Если понадобится помощь, я достану носовой платок. Но даже в этом случае я не хочу, чтобы ты подскакивал один. Вокруг будут наши ребята в форме, поэтому сразу бери кого-нибудь из них. Я не думаю, что Коля придет на встречу один.

Семенов смотрел на белый носовой платок Королева, как будто пытался запомнить его.

— Вы не заметите меня, Алексей Дмитриевич, а я, клянусь комсомолом, не буду выпускать вас из виду.

— Вот и отлично. Только не надо идти следом за мной.

Королев выбрался из машины и направился к главному входу, ощущая приятную, надежную тяжесть «вальтера» подмышкой. Он уплатил пятьдесят копеек билетеру и попал в довольно мрачный вестибюль, высокие стены которого были украшены величественными мозаиками, воспевающими кавалерийскую славу. Правда, под двадцатилетним слоем грязи и пыли они потемнели и потускнели.

Вот кавалеристы на лошадях с раздутыми ноздрями и обнаженными зубами. А там колонна конной артиллерии пересекает пустыню. На запыленных мозаиках лошади пахали землю, тащили оружие, участвовали в сражениях, летели галопом и преодолевали препятствия. Последний раз Королев посещал бега еще до войны и сейчас огорчился, увидев, в какое запустение пришел ипподром. Тогда это место поражало своим великолепием. Здесь прохаживались дамы, оставляя за собой тонкий шлейф изысканных парфумов, а как раз на этом месте была цветочная клумба. Теперь все обветшало. Бóльшая часть лампочек в огромной люстре перегорела, крыша протекала, а на выложенном кафелем полу остались размытые следы дождя. Во всяком случае, так предположил Королев, хотя, судя по запаху в помещении, это могли быть следы чего-то другого.

Люди смотрели на него выжидающе, многие оборачивались. Он шел, делая вид, что не замечает этого. Он не понимал, чего от него ждут. Кто-то схватил его за рукав, но он отдернул руку.

Следующее помещение было освещено лучше. Здесь стояли стеклянные будки, внутри которых сидели угрюмые женщины средних лет. Рядом худощавый мужчина на стремянке записывал ставки на доске. Здесь же был прилавок, за которым продавали еду. Королев отдал шестьдесят копеек и взамен получил бутерброд — кусок черного хлеба с тонко нарезанной колбасой. Потом он вспомнил, что последний раз курил еще в участке на Разина, купил новую пачку и, протиснувшись сквозь толпу, поднялся по растрескавшейся серой мраморной лестнице на трибуну, мимо моряка, который с завистью посмотрел на его бутерброд.

Как хорошо снова оказаться на свежем воздухе, пусть даже крыша трибуны протекает! Королев с облегчением вздохнул. Все трибуны были заняты, несколько тысяч москвичей втиснулись туда и что-то кричали. Шум нарастал с каждой секундой. Он посмотрел на дорожки и увидел группу наездников. Они виртуозно делали свое дело и, казалось, не замечали ни пасмурного неба, ни моросящего дождя, ни разлетающейся во все стороны грязи. Рев становился все громче. Три лошади вырвались вперед, и по трибунам прокатилась волна криков.

Заезд был окончен. Зрители стали расходиться. Одни размахивали счастливыми выигрышными билетами, другие отправлялись искать утешения в водке. Королев поднялся на второй ряд и выбрал место напротив финишной линии, как и просил Бабель. Он поудобнее устроился на сиденье, доел бутерброд и закурил, с удовольствием вдыхая табачный дым. Уютно завернувшись в свое влажное, но теплое пальто, он сидел, разглядывая толпу.

Вдруг рядом кто-то присел. Это был Бабель, который довольно улыбался.

— Вы не заметили, откуда я пришел.

— А я вас и не искал, — соврал Королев. — Я решил, что вам будет проще найти меня, чем мне вас.

— Можно попросить у вас одну? — спросил Бабель, показывая на папиросу.

— Конечно. — И Королев протянул ему пачку. — Рассказывайте, как все прошло.

— Неплохо. Кажется, я хорошо справился с обязанностями сводника. Похоже, вы оба искали встречи друг с другом. Ему о вас все известно.

— Известно обо мне? — переспросил Королев, озадаченный тем, зачем такому авторитету, как Коля Граф, интересоваться подробностями бренной жизни такого простого следователя, как он.

— Похоже, да.

— А о Тесаке ему тоже известно? И что я веду это дело?

— Ну, он знает, что Тесак убит. Сейчас расскажу все по порядку. Я увидел его возле парадного кольца и приподнял шляпу. Он подозвал меня. Я сказал, что хочу переговорить с ним. Он ответил, что тоже хотел переброситься со мной парой слов. Тогда я сказал, что у меня есть для него предложение, на что он ответил: «Интересно, может, я догадаюсь, что это за предложение?» После этого я сказал, что один мент хочет с ним встретиться. Коля спросил: «Это Королев, что ли, твой сосед?» Я опешил, а Коля ухмыльнулся. Он дал понять, что знает о каждом моем чихе. Должен сказать, это привело меня в замешательство.

— Я думаю, — сухо ответил Королев.

— В общем, я спросил у Коли, знает ли он, как умер Тесак, и у него был такой вид, будто он не только в курсе этого, но и собирается найти тех, кто это сделал, и включить ответку. Я сказал, что вы хотите задать ему несколько вопросов, готовы обменяться информацией и можете устроить выдачу тела. И что все будет чисто, слово чести. После этих слов он так на меня посмотрел, что у меня сердце ушло в пятки. Он задумался, насколько может мне доверять, и описал в красках, что будет со мной, если вдруг что-то пойдет не так. В его глазах было такое… И только спустя два часа, в течение которых он смотрел на меня, как удав на кролика, Коля спросил, где и когда вы можете встретиться. Я сказал, что вы готовы встретиться тогда и там, где он захочет, чтобы он чувствовал себя в безопасности. На это Коля рассмеялся и сказал: «Передай ему, что я всегда чувствую себя безопасности. Сегодня. В час тридцать. Здесь. Тогда и поговорим». Вот и все.

— Вы отлично справились, Исаак Эммануилович.

— Пожалуйста, зовите меня просто Исаак. По правде говоря, мне все это очень нравится. У вас есть план?

— Сначала посмотрим, придет ли он на встречу, а там будем действовать как получится.

Они сидели, курили и наблюдали, как зрители возвращаются на свои места. Сейчас должен был начаться заезд рысистых лошадей. Наездники в низких двухколесных беговых качалках появились на дорожках и начали готовиться к старту.

Бабель указал на наездника с красной звездой на белых бриджах.

— Этот заезд должен выиграть Иванов. Сила пролетариата — фаворит в этом заезде. Я не вижу ей конкурентов. Правда, ставки не очень хорошие.

— Вы на кого-то поставили?

— Двойную ставку на номер четыре. Там больше шансов.

Трибуны начали заполняться, и Королев увидел, как несколько парней характерной внешности заняли места вокруг них. Здоровяк, прикрывавший лицо высокой стойкой воротника кожанки, в надвинутой на глаза шляпе, уселся сразу за Бабелем. Он поднес папиросу к губам, и боковым зрением Королев успел заметить, что пальцы у него покрыты наколками, которые неприятно поражали желтизной въевшегося никотина.

— Дай закурить, приятель, — обратился к капитану молодой человек, сидящий слева.

Королев кивнул, достал из кармана пачку «Беломорканала» и протянул ему.

— А-а, Беломорско-Балтийский канал… — сказал парень, постукивая голубым от татуировок пальцем по карте на картонной пачке. — Много хороших ребят похоронили себя в этой канаве. Но только не я, амиго. Только не я. Все равно, хорошие папиросы они назвали в честь этого канала.

Королев посмотрел в голубые, как васильки, глаза парня: темные точки зрачков совершенно безжизненные. Даже когда он улыбнулся, глаза остались стеклянными. У парня так дурно пахло изо рта, что Королев еле сдержался, чтобы не отпрянуть, когда тот заговорил:

— Следуй за мной, когда начнется забег, сеньор. Когда окажемся в коридоре за трибунами, передашь мне ствол. Тот, который у тебя подмышкой. Только тихо. Граждане не любят, когда в публичных местах палят из железа. Потом получишь ствол обратно, не дрейфь.

— Понятно. Так вам не нужен огонек?

— Оп-па!

В руках парня появилась спичка, и он чиркнул ею по зубам. Спичка зажглась и осветила его лицо. Оно было привлекательным, но глаза оттолкнули бы любого. Такой малый запросто воткнет нож под ребра и будет смеяться, а потом еще и повернет его ради развлечения.

— Поставил на кого-нибудь? Я уверен в своей двухколеске и мог бы подсказать тебе, — сказал он с дружелюбной наглостью.

— Мы выходим, как только начнутся бега? — спросил Королев, игнорируя вопрос.

— Эй, да не пузырись ты! Мне нечасто приходится болтать с мусорами в приятной обстановке. А может, мы еще и подружимся. Пойдем вместе на матч «Динамо», позависаем с другими ментами. А может, ты даже сможешь меня перевоспитать. Обратишь меня в комсомольского коллективного мальчика. Больше Мишка не будет воровать — у меня будет другой способ сбивать жирок с граждан.

Он рассмеялся, но глаза по-прежнему оставались мертвыми. Королеву страшно захотелось вытащить пистолет и пустить его в ход. Наконец начался забег, и Мишка встал, а за ним и тот, который курил за спиной у Бабеля. Королев надеялся, что лицо не выдаст охватившего его нервного напряжения, когда вместе с ними поднялись еще три головореза.

— Писака идет тоже, — сказал Мишка, и Королев кивнул Бабелю, чтобы тот встал.

Писатель поднялся и посмотрел на воров с улыбкой на лице. «Да ему это нравится! — подумал Королев с удивлением. — Хороший материал для его будущих идиотских рассказов». Он улыбнулся.

— Вот это мне нравится — боевой дух. Поднимемся по лестнице, и мы почти на месте. Только живо, не стоит опаздывать.

В коридоре Королев расстегнул пальто и пиджак. Мишка вытащил его «вальтер» из кобуры, поставил на предохранитель и положил к себе в карман. Второй бандит обыскал Бабеля. После этого Мишка кивнул головой влево, показывая им на дверь в дальнем конце коридора, и пошел за спиной у Королева.

— Хорошая вещь. Надежная пушка этот «вальтер». Конечно, лучшее оружие делают американцы. Например, «браунинг» или «кольт» — такие пушки уважают даже мертвые, если вы понимаете, о чем я. А «томпсон»? Вот эта штука помогает восстановить справедливость. Бах-бах-бах — и все лежат. Хотя немцы тоже чего-то понимают в создании гаубиц.

Один из бандитов постучал в дверь. Ее открыл человек с бритой головой. Королев сразу узнал его — он крутился у входа на ипподром.

Человек с непроницаемым видом посмотрел на Королева и сплюнул на пол, когда тот прошел мимо.

— Не обращай внимания. У него сейчас тяжелое время. Я слышал, на зоне он ссучился.

Они спустились по деревянной лестнице. Эхо вторило их тяжелым шагам. Лысый шел позади всех. На каждом лестничном пролете Королев краем глаза пытался рассмотреть своих конвоиров и пришел к выводу, что они знают, зачем он здесь. Он надеялся, что Семенов будет держаться подальше.

Они покинули здание через черный ход, пересекли заброшенный двор и приблизились к одной из тяжелых дверей, в проеме которой их уже ждал еще один головорез. Они вошли в темный коридор с тяжелым влажным воздухом и смешанным запахом земли и лошадей. Королев услышал, как на улице голос комментатора объявил Силу пролетариата победителем забега. Интересно, оказалась ли двойная ставка выигрышной? Он посмотрел на Бабеля и совсем не удивился, когда столкнулся с его возбужденным, горящим взглядом. Королев подумал, что вряд ли писатель сейчас думает о бегах. Возглавлявший процессию вор остановился у широкой двери, а Мишка зашел вместе с Королевым и Бабелем в конюшню со стойлами вдоль стен. Дверь за ними закрылась. Единственный источник света находился в дальнем углу конюшни. Там под лампой сидел крупный мужчина в черном кожаном жилете, обтягивающем его статную фигуру. Его лицо оставалось в тени, но было видно, что телосложения он богатырского.

— Ты, писака, оставайся здесь, со мной — сказал Мишка. — Только сильная рука рабочего правосудия может идти дальше.

Королев подбадривающе сжал плечо Бабеля и пошел вперед. Снаружи, будто издалека, доносились радостные крики и шум, вызванные окончанием бегов.

Когда Королев приблизился к человеку в кожанке, тот посмотрел на него.

— Я слышал, ты хотел со мной погутарить.

Капитан удивился тому, насколько глубоким и чистым, как у актера, был голос бандита. «Возможно, из-за этого его и прозвали Графом», — подумал он. У Коли было широкое гладковыбритое лицо с темными, глубоко посаженными глазами. Его мускулистую бычью шею обхватывал накрахмаленный ворот рубашки, безукоризненную белизну которой подчеркивал темный жилет. Колю Графа, с его правильными, резко очерченными чертами лица и черными как смоль волосами, без преувеличения можно было назвать красавцем. Он поднес синюю от наколок руку к мочке уха и потер ее, с интересом рассматривая Королева. Казалось, вор его просчитывает — складывает, вычитает и наконец приходит к решению. Очень неприятное чувство.

— Я слышал, ты тоже хотел поговорить со мной, — сказал Королев. — Если честно, я удивлен, — добавил он после затянувшейся паузы.

— Еще бы. Чтобы такой человек, как я, разговаривал с капитаном МУРа? Да мне впору застрелиться после этого, — сказал Коля с намеком на улыбку.

Королев заметил, что на крючке в сторонке висит очень дорогое пальто, напомнившее капитану о том, что перед ним воровской авторитет.

— Так что же тебя заставило согласиться на эту встречу? — спросил Королев.

Коля подумал и пожал плечами.

— Мы решили, что это исключительный случай.

— Исключительный?

— Да. Думаю, в сложившихся обстоятельствах это правильное слово. — Коля кивнул, будто соглашаясь с самим собой.

Королеву показалось, что авторитет как-то мрачно шутит.

— Твои парни решили, что это исключительный случай? У вас была сходка, и вы голосовали?

— Они не мои парни, капитан. Я просто представляю их интересы. И если им не понравится, как я это делаю, то эту работу будет делать кто-то другой, а я вместо пенсии получу пулю в лоб. Да, у нас была сходка авторитетов, и решение это было совместным. Совсем как у большевиков. Тебе же такое нравится? Ты ведь знаешь старую поговорку: из двух зол выбирают меньшее. Поэтому мы решили встретиться с тобой.

— Почему со мной?

— У тебя, в отличие от многих твоих коллег, репутация честного следака. И вдруг выясняется, что ты тоже ищешь с нами встречи. А это уже хорошее начало.

Королев еще раз мысленно напомнил себе, зачем пришел сюда, что хочет получить от Коли, а что — дать взамен. Ходить вокруг да около в его положении было бессмысленно.

— Я могу организовать так, чтобы вы забрали тело Тесака. Могу рассказать кое-какие подробности о его смерти. Но я тоже хочу получить информацию от тебя, — сказал он, переходя к делу.

— Тесак? Между нами, капитан, он заслужил то, что получил. На его голове можно было рубить дрова, и он бы не почувствовал. Но нам действительно нужно его тело. Его женщина осталась с нами. А вот обмен информацией — это тема поинтереснее. А ты делаешь это санкционированно?

— Мне разрешили поговорить с тобой, но есть определенные ограничения. А тело Тесака — это подарок от меня лично. Как он прожил жизнь, будет оценивать Бог, но вы можете похоронить его как христианина, если у вас это принято.

Коля кивнул головой и показал на кучу сена рядом с собой.

— Тогда присаживайся, товарищ капитан, и выпей капельку.

Он протянул ему флягу. Королев посмотрел на нее, потом на Колю и уже не в первый раз задался вопросом, как он закончит жизнь после разговора с этим человеком. Он вздохнул, поднял флягу, сделал большой глоток и почувствовал, как тепло разлилось по телу. Одновременно его бросило в дрожь.

— Или я замерз, или сам дьявол решил сплясать на моей могиле. Если я пью с тобой, то, скорее всего, второе.

— Как меня только не называют, — ответил Коля усмехаясь.

Королев полез в карман и вытащил пачку папирос. Они отсырели, но он все равно предложил одну Коле. Тот взял.

— Значит, эти убийства связаны с иконой? — спросил Королев, медленно выдыхая дым и пытаясь уловить реакцию Коли на свой вопрос.

Ядерная смесь водки и никотина начинала действовать. Коля кивнул, но Королев так и не понял, что это было — знак согласия или ничего не значащий жест.

— Расскажи, что тебе известно по этому делу, — сказал Коля. — Я отплачу тем же, даю слово.

— Я могу тебе доверять?

— Я не из тех, кто побежит докладывать в ЧК, если ты об этом беспокоишься. Поверь, мы оба заинтересованы в том, чтобы ты нашел убийц.

Что же, разговор должен был с чего-то начаться. Но Королев открыл Коле не все. Он сообщил воровскому авторитету, кем была убитая, рассказал о Шварце и интересе НКВД к этому делу. На самом деле он рассказал немного больше, чем планировал. Когда он закончил, Коля снова передал ему флягу.

— Ты думаешь, их пытал профессионал?

— Да.

— ЧК?

— Кто знает.

— Они что-нибудь рассказали?

— Возможно. Но монахиня, скорее всего, молчала. Она скончалась от пыток. А Тесака застрелили. Это наталкивает на мысль, что его раскололи.

Коля задумался. Потом пожал плечами и сплюнул.

— У Тесака была толстая шкура, но мягкое нутро. Думаю, он рассказал все. — Он повернулся к Королеву. — Бабель сказал мне, что ты верующий.

— Не знаю, с чего он это взял.

Королев посмотрел в сторону темного входа. Эх, если бы он мог сейчас увидеть этого писаку, он наградил бы его таким взглядом, что у того волосы вспыхнули бы на тупой башке!

— А почему тогда ты хранишь Библию под полом и вспоминаешь Бога, который будет судить, как Тесак прожил свою жизнь?

Королев поднялся, но Коля жестом приказал ему снова сесть.

— Как только ты начал расследование убийства монахини, а потом Тесака, нам понадобилось больше о тебе узнать. И советую тебе сменить замок на своей двери — Мишка вскрыл его меньше чем за десять секунд.

Королев почувствовал, что его переполняет ярость, как шарик, который надувают и надувают и он вот-вот лопнет, но он сдержался. Они долго не отрывали взгляда друг от друга.

— Это дело для нас очень важное. Очень. С давних времен она считается нашей защитницей. Ты, может, читал в умных книжках, что Николай-Угодник — покровитель всех воров, но Казанская Божия Матерь — наша настоящая заступница. Мы в нее верим.

— Казанская Божия Матерь? Но существует куча казанских икон — раньше Казанскую икону Божией Матери давали всем новобрачным. Зачем ради нее убивать людей?

Королев осекся, увидев серьезный, спокойный взгляд Коли. Тот выжидал, пока Королев успокоится.

— Неужели речь идет о чудотворной иконе из Казанского собора? Но ведь ее уничтожили еще при царе. Это невозможно!

Коля Граф молча смотрел на Королева. В православной церкви было принято почитать иконы не меньше, чем изображенные на них лики. Казанская икона с изображением Богоматери и младенца Иисуса была названа по имени города, в котором она чудесным образом явилась блаженной Матроне. С тех самых времен она помогала русским в борьбе с захватчиками — в семнадцатом веке во время битвы русского войска за освобождение Москвы воины Минина и Пожарского несли ее перед войском и одержали победу над польскими интервентами. Королев помнил, как в четырнадцатом году перед битвой с немцами они проходили перед этой иконой. На самом деле существовали миллионы копий этого образа — до революции они висели в углу каждого дома. Но чудотворный оригинал был украден в начале века и уничтожен ворами, которые заметали следы. Во всяком случае, такой была общепринятая версия. Тут он вспомнил изображение иконы на теле Тесака и решил, что его, скорее всего, убили из-за Казанской Божией Матери — иконы, которая была заступницей всей России.

— Боже, — вздохнул Королев и поднял руку, чтобы перекреститься, но вовремя спохватился и сжал кулак. — Я хотел сказать «черт побери», — исправился он. — Так она все это время была у вас?

— Не совсем так. Я думаю, ты кое-что о нас знаешь. Мент понимает нас лучше, чем простой гражданин. Мы делим мир на себя и всех остальных. Мы обманываем остальных, но среди своих этого делать не принято. — Коля помолчал, поднял руку и помахал ею из стороны в сторону, что должно было означать «не совсем принято». Он сделал глоток из фляги и передал ее Королеву. — У нас свои правила, и они пожестче любого писаного закона, поверь. И если ты нарушаешь эти правила, тебя жестоко наказывают. Каждый вор знает, чего от него ожидают. Например, ограбить церковь не считается зазорным — по крайней мере, не считалось раньше, когда там было что воровать. Но убить священника — это подписать себе смертный приговор. У нас свои понятия о чести. Мы правильные парни и судим всех по своим законам. Ты меня понимаешь? — Королев кивнул, и он продолжил: — Поэтому воры, которые украли икону, бросили пятно позора на всех нас. Конечно, их поймали. — Коля прижал руку к сердцу. — И тут появилась информация, что воры из страха сожгли икону. Скажу одно: если бы это были настоящие воры, они скорее наложили бы на себя руки, чем стали такое творить. Короче, этот позор лег на нашу душу, и теперь на земле и на небесах нас держат за беспредельщиков. — Коля тяжело вздохнул, снова передал флягу Королеву и затянулся папиросой. — Мы жили с этим бременем и мучились. Может, не все, но настоящие авторитеты, люди чести, хранители традиций, такие, как мой дядя и отец, — да. Мы жаждали крови, хотели, чтобы они искупили свою поганую вину. Мы начали охоту. Тех, кто украл икону, взяла охранка. Но оставались их друзья и родственники. Те, кто прятал их, любимые женщины, дети… Мы вытравили всех. — Он говорил ровно, без эмоций, но Королев не сомневался, что это были дикие, ужасные расправы. Коля посмотрел на него и улыбнулся. — А потом мы нашли ее. Случайно. Ты не поверишь, она висела на стене в борделе. Мадам приказали хранить ее как зеницу ока, но, когда мы ее прижали, она рассказала все, что знала. Мы не стали ее убивать. Произошло чудо — мы были прощены. Мы прятали ее все эти годы. Когда священников начали убивать, а верующих увозить в неизвестном направлении, когда церкви оскверняли, а соборы взрывали по приказу ставленников сатаны с красной меткой в виде звезды, мы хранили ее и держали в тайне место, где она находится. Но два месяца назад чекисты нашли тайник. Это были происки дьявола.

Королев решил, что его разыгрывают.

— Я не верю этому, — сказал он и покачал головой. Возможно, алкоголь подействовал на него притупляюще, но у него в голове не укладывалось то, что рассказал Коля Граф.

— Ты видел тело Тесака? Где у него была татуировка?

— На правой руке. На бицепсе.

Коля снял жилет и расстегнул рубашку. На его груди был выколот огромный крест. Он стянул с руки рубашку и обнажил плечо, с которого смотрела точная копия изображения Казанской иконы Божией Матери.

— Только старшие воры были в курсе, что мы храним ее. И весь наш клан знает, что она защищает нас.

— Но даже если это правда… Каким образом это связано со мной?

— Может, и никаким. Но ты ведь хочешь поймать убийцу, я правильно понимаю?

— Конечно. Это мой долг.

— Даже если он из ЧК?

Королев снова подумал обо всех обстоятельствах дела: и как он в него вляпался, и насколько все это опасно. Но разве у него был выбор? Он, простой советский человек, ступил на такую трудную дорожку. Его работа — ловить убийц и помогать восстанавливать справедливость, поэтому он не может отказаться от выполнения своего долга.

Если ему придется выбирать между долгом и смертью — что ж, тогда он и примет решение, если у него будет возможность для этого.

— Я расследую убийства, — едва смог сказать он. — Если это будет в моих силах, я приведу виновных к правосудию.

— Советскому правосудию?

— Советское правосудие ничем не хуже другого. Возможно, система несовершенна, я ведь не слепой. Но мы работаем ради будущего, советского будущего. И оно ничуть не хуже любой капиталистической системы.

Он чувствовал, как дрожат ноги. Интересно, неужели он и вправду верит в то, что говорит? Он уже ни в чем не был уверен. Но если он не верит, что руководство страны заботится о будущем рабочих и крестьян, что же уготовано для него самого в этом смутном будущем? Если все это — построенная на крови ложь? От отчаяния он сплюнул и потянулся за папиросами. Коля подал ему зажигалку.

— Спасибо, — хрипло поблагодарил Королев и передал вору пачку.

— Ты честный человек. И все-таки ты верующий, — сказал Коля оценивающе.

— Это не твое дело.

— Возможно. Но что, если тебе придется выбирать между верностью церкви и верностью товарищу Сталину? Какое решение ты примешь?

— Я гражданин Советского Союза.

— Но ты ведь не состоишь в партии. Послушай, наша задача — найти икону и вернуть ее церкви. Мы не знаем, кто украл ее с Лубянки, но хотим сделать так, чтобы она вернулась туда, где должна быть. Мы не можем ее хранить здесь, это уже понятно. Икона важнее нашего самолюбия. Но, как тебе уже известно, кроме нас ее ищут другие люди. Они отвечают за смерть Тесака и монахини. У меня есть предчувствие, что это чекисты. И они ни перед чем не остановятся, ведь речь идет о больших деньгах. Но если мы первыми получим ее, то позаботимся о том, чтобы она отправилась в безопасное место. Мы вывезем ее из страны. А теперь твое решение. Ты передашь своим шишкам то, что услышал здесь, или сохранишь это в тайне?

— Не вижу причин не рассказать им об этом.

Коля улыбнулся.

— Хочешь знать имя чекиста, который возглавляет группу поиска? Того, кто забрал у нас икону?

Королев кивнул, уже подозревая, каким будет ответ.

— Грегорин, — сказал Коля.

И Королев понял, что момент выбора между жизнью и долгом настал.

 

Глава 16

Воры отвели их назад на трибуны. Как раз закончился очередной заезд. Королев почувствовал, как в карман упал тяжелый пистолет. Это был его «вальтер». Мишка приподнял кепку в знак прощания, изобразил ехидную улыбку и удалился вместе с остальными. Их проглотила бурлящая полупьяная толпа. Бабель, многозначительно улыбаясь, похоже, пытался запомнить мельчайшие детали этого приключения. Королев почувствовал себя в ловушке. Он был словно героем недописанного рассказа, у которого нет возможности повлиять на концовку. Его охватило чувство полной беспомощности и зловещее предчувствие надвигающейся опасности. Он осмотрелся по сторонам и не увидел ничего подозрительного, но ощущение угрозы его не покидало. А семь лет на войне научили его, что такое чувство игнорировать нельзя.

Королев схватил Бабеля за руку.

— Уходим отсюда, — сказал он и потянул писателя к выходу.

Бабель опешил и бросил на капитана негодующий взгляд, но Королев проигнорировал его. Расталкивая толпу, он изо всех сил тащил Бабеля вперед. Его даже несколько забавляла такая реакция.

— Эй, приятель, смотри куда идешь! — сказал кто-то громким недовольным голосом, и все обернулись.

Королев посмотрел на человека, сделавшего замечание, и понял, что обращение «приятель» в данном случае было скорее формальным. Перед ним стоял рабочий в спецодежде, очевидно, только что закончивший смену, и на его испачканном машинным маслом лице играла зловещая ухмылка. Он положил громадную руку на плечо Королева, останавливая его, и капитан тут же представил, как от нее остается грязный след. «Сегодня выдался тяжелый день для пальто», — подумал Королев, вспоминая, как оно пострадало при встрече с беспризорниками, и разозлился.

Королев взглянул на Бабеля, но тот не обращал на него никакого внимания, уставившись на этого яркого представителя рабочего класса.

— Оставь гражданина в покое, мент. Проклятые мусора, все вы одинаковы! Вечно наглеете…

Королев физически ощутил наступившую тишину. Нужно было что-то делать, и он еще крепче сжал руку Бабеля.

— Давайте же, Исаак Эммануилович. Мы уходим…

Королев не успел договорить, как рабочий развернул его лицом к себе. Глаза Бабеля за толстыми линзами очков стали огромными.

— Оставь Мойшу в покое, слышишь? Мы посмотрим, что он за гусь, позже, когда до него дело дойдет. А сейчас я разговариваю с тобой, ты, грязная ищейка!

Рабочий явно нарывался на неприятности, и Королев в бешенстве схватил его за плечи. Громила не ожидал такого поворота. Капитан, не убирая рук, чуть оттолкнул его от себя и боковым зрением заметил, что толпа расступилась, образовав вокруг них круг. Он увидел неподдельное удивление в глазах противника и ударил его головой. Услышав хруст кости и почувствовав отупляющую боль в области лба, Королев сообразил, что, похоже, сломал громиле нос. Рабочий отшатнулся. По его лицу лилась кровь, но он удержался на ногах и выставил руки, готовясь защищаться. Он расставил ноги пошире, но не двигался с места и, казалось, не мог поверить в случившееся. Королев, не обращая внимания на боль, сделал шаг вперед, схватил рабочего за грудки и засадил ему коленом в пах. Тот был слишком неповоротлив и не успел уклониться. Удар Королева произвел неизгладимое впечатление на толпу, которая дружно ахнула, выражая сочувствие и восхищение одновременно. Рабочий согнулся и замычал от боли. Королев нанес сокрушительный удар ему в затылок, и драка была окончена. Рабочий свалился как подкошенный. Королев видел, что к ним спешат милиционеры в коричневых остроконечных касках-шлемах с красной звездой на кокарде, но инстинкт настойчиво говорил ему, что нужно побыстрее убираться отсюда.

— Эй, мент, не хочешь попробовать свои приемчики на мне? — раздались голоса из толпы. — Посмотрите только, что он сделал с этим беднягой, и из-за чего? Ребята, давайте набьем ему морду!

Королев продолжал тащить за собой разгоряченного Бабеля, когда рядом с ними оказался Семенов. Он с невозмутимым видом принялся расталкивать толпу одной рукой, держа вторую в кармане, из которого торчала рукоятка пистолета. Только сейчас Королев почувствовал, насколько ему плохо. Голова у него кружилась, ноги подгибались. Семенов схватил Бабеля за руку, и теперь скорее Бабель тащил капитана за собой, а не наоборот.

Наконец они очутились на улице. Похоже, их никто не преследовал.

— Давайте скорее в машину! — приказал Королев. На свежем воздухе ему стало легче, но тупая боль в голове по-прежнему давала о себе знать.

Лейтенант бросился машине, и к тому времени, как Королев и Бабель сели в нее, мотор уже работал на полную. Семенов выжал педаль газа, и машина, побуксовав в грязи, рванулась вперед.

— Оторвались, все в порядке. Можешь не спешить, — сказал Королев, оглядываясь на ипподром. Только сейчас он почувствовал, что по лицу течет кровь, и достал носовой платок.

— Что это было? — спросил Бабель и засмеялся.

— Не зря вас называли Катком, Алексей Дмитриевич, — довольно усмехнулся Семенов. — Вот это был разнос, слово комсомольца! Бам, бам, бам… Спокойной ночи и приятных снов!

Королев повернул к себе зеркало заднего вида и принялся осматривать рану. А может, это кровь того парня? Ее было много, и он, поплевав на платок, начал вытирать лицо.

— Похоже, пьяный хулиган, а может, и еще кто-то… Я не стал дожидаться, пока голодная толпа начнет выяснять, что к чему. — Кровь вытекала из глубокого лилового пореза. — Вот незадача. Надо бы зашить эту красоту. Поехали в институт, нам все равно надо туда. Честнова меня подлатает.

Семенов свернул направо. Остаток пути все молчали. Королева подташнивало, голова раскалывалась, но он чувствовал приятное возбуждение от стычки. Он снова и снова прокручивал в памяти все детали: как несло перегаром от рабочего, как он схватил его за грудки, как у противника от неожиданности расширились глаза… Королев полностью контролировал ситуацию. Он страшно разозлился, но не на рабочего, а из-за того, что оказался героем этого нелепого балагана. Каждый в той или иной степени манипулировал им — Попов, Коля Граф, Грегорин и даже в некотором роде Бабель, который сейчас быстро делал заметки на заднем сиденье машины. Все дергали его за веревочки, как марионетку, пускали по ложному следу, наблюдали за ним, подставляли подножку, о которую он мог споткнуться и упасть, если бы не был постоянно начеку. Грегорин даже не удосужился скрывать, что использует Королева. Полковник скармливал ему обрывки разрозненных сведений, так и не потрудившись сообщить, что именно он обнаружил пропавшую в начале века икону. И тут еще какой-то громила будет толкать его? Неудивительно, что капитан испытывал удовлетворение от того, что разбил этому хаму нос. Эта грязная обезьяна выбрала не тот день и не того мента. Он потрогал рану на лбу и подумал, что у рабочего вместо носа сейчас, наверное, сплошное месиво.

— Так что вам рассказал Коля? — спросил Семенов.

— Кое-что, что не мешало бы проверить. На самом деле ничего полезного, — ответил Королев, пытаясь говорить равнодушно. Ему не понравилось то, что рассказал Коля. Из-за такой информации можно и убить, а у лейтенанта вся жизнь впереди.

Семенов повернул к въезду в институт и припарковался возле грязного ЗИСа. Королев сразу узнал машину, она числилась в автопарке МУРа. Возле входа стояло еще несколько забрызганных грязью грузовиков с надписью большими белыми буквами «Батальон военно-химической защиты» на брезентовых боках. Вокруг грузовиков толпились водители. Они недовольно посмотрели на «форд», словно ожидали от него каких-то неприятностей. На завтра были запланированы общегородские учения по гражданской обороне, и эти машины, наверное, будут в них участвовать. Немцы пока не применяли газ в Испании, но рано или поздно могут начать.

— Похоже, Ларинин здесь, — сказал Королев, показывая на ЗИС.

— Кто? — переспросил Бабель.

— Один наш коллега, Исаак Эммануилович. Вам придется подождать в машине. Доступ в прозекторскую посторонним лицам воспрещен, поэтому не будем подставлять доктора Честнову. Ваня, ты составишь товарищу Бабелю компанию. Я позову тебя, если понадобится.

Он застал Честнову в кабинете. Положив ноги на стол, она читала «Советский спорт».

— Что с вами?

— Напоролся на дверь, — с сердитым видом ответил Королев. — Вы можете меня подлатать?

— Да-а, не повезло двери. Подойдите ближе, я посмотрю, что там у вас. О-о, ничего серьезного. Пара швов и немного антисептика.

Она указала на металлическую коробку с красным крестом, стоящую на полке у двери. Потом подошла к раковине в углу кабинета и вымыла руки. Королев открыл газету, которую до этого читала доктор.

— Не думайте, Алексей Дмитриевич, я не собираюсь заниматься атлетикой.

— Говорят, это никогда не поздно, — засмеялся Королев. — Кстати, а где Ларинин? Я видел его машину. Вы, случаем, не отправили его в печь?

Честнова улыбнулась.

— Вашим многоуважаемым коллегой занимается Есимов. Я решила, что лучше оставить их вдвоем. Кстати, это газета Есимова. Пока он занимается вашим коллегой и телом Тесака, я рассматриваю торсы советских атлетов, одетых в одни трусы. Это все равно как курсы повышения квалификации по анатомии.

— Что ж, справедливое разделение труда.

— Еще бы! А теперь не дергайтесь и ведите себя как хороший милиционер.

Ватным тампоном, смоченным в желтой едкой жидкости, она принялась обрабатывать рану на лбу Королева. От резкого запаха у него начали слезиться глаза.

— Ну вот, не так уж и больно, — сказала Честнова, стараясь его подбодрить.

— Давайте уже накладывайте швы! — поторопил Королев, чувствуя, как вспотели ладони. Вдобавок его затошнило.

— Сейчас, сейчас, — ответила Честнова, беря в руки иглу. — Посидите спокойно. Вот так.

— Я и так сижу спокойно, — сказал Королев, едва сдерживаясь.

— Вот так лучше. Кстати, сегодня утром привезли интересный труп. Его нашли в церкви, которую сносили рабочие. По какой-то причине не сработала взрывчатка, и, когда стали проверять заряд, под грудой обломков обнаружили мертвого пьяницу. Интересно, может, это как-то связано с вашими делами? Ведь его тоже нашли в церкви. Довольно необычное место для убийства.

— Вы уже закончили?

Она погладила его по щеке и положила окровавленную иглу в лоток.

— Более-менее. Поберегите себя хотя бы парочку дней. Удар был сильным. У вас кружилась голова? Тошнило? Кстати, сейчас голова сильно болит?

— Я в порядке, — сказал Королев, не признаваясь, что пол иногда уходит у него из-под ног. Проклятие, не хватало еще, чтобы эта дурацкая драка помешала ему в расследовании!

Честнова посмотрела на него и подняла вверх несколько пальцев.

— Сколько их?

— Считайте сами. Говорю вам, я в порядке.

Не скажет же он, что видит шесть пальцев! Даже в таком состоянии Королев понимал, что это невозможно.

— Хочу вас предупредить, что сотрясение — не игрушка. А там как знаете.

— Поверьте, я ударялся головой и посильнее.

— В это я охотно верю, — сказала Честнова с улыбкой.

 

Глава 17

В морге никого не было. Королев прошел за Честновой в маленькую прозекторскую. Окна были зашторены, но снаружи все равно просачивался серый свет. Этого было достаточно, чтобы рассмотреть труп мужчины на столе из нержавейки. Его одежда была покрыта грязью вперемешку с кровью. Честнова включила свет, и Королев заметил, что лицо умершего было черным от синяков.

— Вы можете его немного помыть? Чтобы рассмотреть получше.

— Конечно. Но сначала помогите мне снять с него одежду.

Честнова разрезала шинель и рубашку на трупе в нескольких местах. Когда залитая кровью шея освободилась от воротника, доктор присвистнула.

— Так-так, — сказала она. — Похоже, он отхватил пулю. Странно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы пьяницу убивали выстрелом в затылок? Что скажете?

Она наклонилась к покойнику, чтобы лучше рассмотреть маленькую рану. Часть засохшей кровавой корки они сняли вместе с рубашкой, и сейчас на шее хорошо было видно отверстие, вокруг которого темнел след от въевшегося в кожу пороха.

— Вот черт! — сказал Королев, и что-то внутри у него екнуло. — Давайте посмотрим, нет ли еще каких-нибудь повреждений.

Честнова кивнула головой и принялась омывать обнаженное тело шлангом.

— Его сильно избили. И вот еще, смотрите, ожоги от папиросы. — Честнова указала на маленькие черные точки. Кто-то явно дошел в своей жестокости до предела. — Вы думаете, все это с ним проделали в церкви?

— Кто знает, — ответил Королев. Его взбесило, что милиция привезла тело в морг, даже не осмотрев его.

— Ваши коллеги заканчивали смену и торопились убрать тело из церкви перед сносом, — сказала Честнова, заметив злой огонек в его глазах. — В наше время никому нет дела до мертвого пьяницы. Сюда привозят таких два-три раза в день. Как правило, они все выглядят одинаково. В большинстве случаев умирают оттого, что пили. Крайне редко — от побоев. Милиционера, который привез этого, зовут Никитин, если вам это поможет. У меня записано, из какого он участка.

Во рту мертвеца не хватало нескольких зубов, но ногти были чистыми, а кожа на ладонях и пальцах мягкая, как у служащего. «Для пьянчужки странно», — подумал Королев. Тут он заметил, что на запястьях покойника заметны следы натертости, как у убитой девушки, и несколько пальцев вывернуты.

— Посмотрите-ка сюда. Когда он умер, по-вашему?

Честнова провела пальцем по телу, обдумывая ответ.

— Не больше сорока восьми часов назад. Точнее смогу определить, когда вскрою его.

Королев поискал в карманах шинели, но, кроме карандашного огрызка, ничего там не обнаружил и начал шарить в карманах брюк убитого. Тоже ничего. Тут он бросил взгляд на его ноги и увидел, что в носке что-то лежит. Он вытащил из носка красное удостоверение и застонал от отчаяния, когда прочитал на обложке черные буквы «НКВД».

— Он чекист, — негромко сказал Королев, открывая удостоверение. — Миронов Борис Иванович. Звание — майор.

Он сличил фотографию в документе с оригиналом. Это был Миронов.

— Что делать? — спросила побледневшая Честнова, которая в этот момент сама стала похожа на мертвеца.

— Я позову кого-нибудь. Нужно сделать так, чтобы его никто не видел, пока мы не получим дополнительные инструкции. Ничего никому не говорите. Никому, слышите?

В этой ситуации он мог позвонить лишь одному человеку — Грегорину, что бы там ни рассказывал Коля Граф.

— Что случилось?

— Я сейчас в институте, товарищ полковник, — начал Королев и рассказал о теле, доставленном в морг.

Когда он закончил, последовала длинная пауза. Королеву показалось, что сквозь треск телефонной линии он слышит тяжелое дыхание на том конце провода.

— Кто-то еще знает об этом? Или только вы и Честнова?

— Я приехал сюда с Бабелем и Семеновым, но они ждут на улице. Возможно, кто-то и видел тело, но все думают, что это пьяница, забитый до смерти собутыльниками.

— Отлично. Я еду к вам. Но мне понадобится время, чтобы кое-что организовать. Не пускайте никого в морг, пока я не приеду. И еще, Королев: это закрытая информация. Вы и Честнова должны понимать последствия несоблюдения секретности. Вы меня поняли?

Не успел Королев ответить, как разговор оборвался. Он положил трубку. Голова раскалывалась. Эти чертовы чекисты… Для них секретность чем-то сродни сексуальному извращению.

Он помог запереть морг на ключ и в ожидании полковника уселся в коридоре, а Честнову отправил в кабинет. Ей не следует быть здесь, когда приедет Грегорин. В голове полыхала боль.

В коридоре появился Ларинин, и Королев подумал, как он некстати.

— А-а, Королев! Что случилось? Морг закрыт? — Ларинин пребывал в подозрительно хорошем настроении.

— Всего лишь на час. Сюда никому нельзя входить.

Ларинин понимающе кивнул, даже не поинтересовавшись причиной. Это вполне устроило капитана.

— Что у вас с лицом?

— Длинная история. На самом деле все не так страшно, как кажется.

— Хорошо, потому что ваше лицо выглядит ужасно. Конечно, вам далеко до Тесака. Есимов распилил череп, чтобы добраться до пули, а там такое внутри…

— Представляю, — сказал Королев и подумал, что если боль будет усиливаться, то ему и до Тесака недалеко.

— А у меня хорошие новости. Михаил Митрофаниевич Смитин, он же Тесак, он же Священник. Я нашел его дело в архиве.

— Митрофаниевич?

— Он был сыном дьякона. Его отец умер на зоне в двадцать девятом, но Михаил ударился во все тяжкие еще задолго до того. До войны сбежал из дому, прибился к судну на Волге и с тех пор всячески уклонялся от полезного вклада в развитие общества. Его дела лежат у вас на столе.

— Дела?

— Да, их несколько. Он оказался очень занятным человеком. Трижды сидел на зоне. Первый раз легко отделался, вроде бы перевоспитался, но потом снова ступил на скользкую дорожку. Начал заниматься спекуляцией и воровством, как только вышел из тюрьмы. Второй раз сидел два года, третий — пять лет. Старший вор, как вы и говорили.

Королев был удивлен. Причем не самой информацией, он предполагал что-то подобное, а тем, как ее излагал Ларинин, — уверенным голосом и с самодовольным видом. Похоже, толстяк действительно постарался.

— А что с автомобилем? — спросил Королев.

— Ничего, но я работаю над этим, — очень серьезно ответил Ларинин. Он помолчал, посмотрел на закрытую дверь и задумался. — Вы знаете, когда я работал в автоинспекции, то нечасто сталкивался со вскрытиями. У нас, конечно, бывали дорожные происшествия, особенно если трамвай переедет какого-нибудь гражданина, когда тот по невнимательности попадет на рельсы. Но чтобы вскрывать черепа и все такое… И при этом все время насвистывать… Это неправильно. Ну где же этот Есимов?

— Здесь его нет. Вы заглядывали к нему в кабинет? На втором этаже. Спросите у любого сотрудника, и вам подскажут, где они сидят с Честновой.

Ларинин поблагодарил его и направился к лестнице. Кажется, у бывшего автоинспектора случился приступ рвения.

«И у него уже неплохо получается», — подумал Королев.

Королев, облокотившись о стену коридора, думал о мертвом чекисте. Его избили и убили выстрелом в голову. Совпадение? Вряд ли. Он готов был поспорить, что этот парень каким-то образом связан с иконой. Может, он один из людей Грегорина или из заговорщиков? Это остается загадкой. Определенно, тело хотели спрятать так, чтобы его никто не нашел. Похоронить под грудой обломков. Коля предупреждал, что убийства будут продолжаться до тех пор, пока не найдут убийц или икону не вывезут из страны.

Он посмотрел на часы. Скоро должен появиться Грегорин. Если полковник не хочет разглашать случившееся, возможно, дело идет к развязке и они близки к поимке заговорщиков. Скорее бы!

Грегорин появился в коридоре в сопровождении двух здоровяков. Королев подумал, что эти двое могли бы голыми руками остановить танк. Они, наверное, проводят все свободное время в спортзале «Динамо». Он поднялся и протянул им ключ. Один из здоровяков взял его и открыл дверь. Грегорин с равнодушным видом заглянул в морг. Королев отдал ему маленький коричневый пакет, в который положил документы Миронова.

— Здесь его удостоверение. Боюсь, на нем остались мои отпечатки пальцев.

— Оно было у него в носке? — раздраженно спросил Грегорин.

— Да.

— Понятно. Никто сюда не заходил?

— Нет.

— А доктор Честнова?

— Она наверху в своем кабинете.

— Отлично. Что у вас с головой?

Королев решил не рассказывать о своей встрече с Колей — по крайней мере, пока. Труп чекиста внес новые коррективы в его планы, и ему нужно как следует обдумать ситуацию.

— Ударился. Это не так страшно, как выглядит, — сказал он, пожимая плечами.

Грегорин кивнул. На мгновение маска невозмутимости сползла с его лица, и Королев прочитал в глазах полковника усталость. И не физическую, а скорее моральную.

— Спасибо, капитан. Можете идти. Этим займемся мы. Я свяжусь с вами позже. Не упоминайте об этом в своем отчете. И никому ни слова, даже Попову. Вам понятно?

Капитан утвердительно кивнул, стараясь не обращать внимания на грозные взгляды спутников Грегорина. Полковник время от времени смотрел на него так, и он к этому уже привык, но находиться под обстрелом подобных взглядов других людей Королеву не приходилось, и ему стало не по себе. Эти мордовороты смотрели на него, как мясник смотрит на тушу.

Он вышел на улицу. Дождь прекратился, но небо оставалось хмурым. Ларинин стоял рядом с Семеновым и Бабелем. Когда Королев подошел, он сделал шаг вперед.

— Алексей Дмитриевич, я могу взять вашу машину? Через двадцать минут мне нужно быть на партийном собрании, а мой ЗИС никак не заводится. Механик Морозова прибудет через десять минут, и вы сможете воспользоваться его машиной, чтобы не ждать долго.

Закончил он неуверенным голосом, поскольку по выражению лица Королева решил, что тот откажет. Но у Королева были причины на то, чтобы поскорее избавиться от Ларинина, и, выдержав паузу, он кивнул:

— Конечно, товарищ. Берите. Увидимся позже.

Удивленный Ларинин поспешил сесть за руль. Семенов подошел к ЗИСу и с откровенным любопытством принялся его рассматривать.

— Отличная машина! Международного класса. ЗИС бьет все мировые рекорды.

Тот факт, что грузовик оказался неисправен, нисколько не смущал Семенова. Тем временем Ларинин с расстроенным видом потрогал разбитое лобовое стекло «форда» и, прикинув, что ничего с этим не поделаешь, натянул на уши шапку и поднял воротник.

«Да, не позавидуешь ему», — подумал Королев, увидев, как по капоту забарабанили капли дождя.

— Ваня, ты можешь принести нам что-нибудь из столовой? Что там у них есть…

Семенов посмотрел на него, потом на Бабеля и понимающе кивнул. Королев пару минут смотрел, как он идет к столовой мимо грузовиков химзащиты, потом повернулся к Бабелю.

— Исаак, откуда вы знаете полковника Грегорина?

Почему он не спросил этого раньше? Возможно, Бабель был информатором Грегорина. И если так, то он большой молодец, потому как для информатора этот писатель был слишком открыт и откровенен. В его общении прослеживался неподдельный интерес, и вел он себя настолько непринужденно, что даже обижаться на него было трудно. «Нельзя быть таким и предавать людей», — подумал Королев. Нет, Бабель, конечно, эксцентрик, но не крыса.

— Я познакомился с ним через старую приятельницу, Евгению Файгенберг, — ответил Бабель, подумав. — Она устраивает вечера, на которых я часто бываю. Из любопытства.

— А кто эта Файгенберг? — спросил Королев хриплым от головной боли голосом.

— Я знаю ее еще с Одессы, мы… дружили. — Бабель запнулся перед словом «дружили», и Королев понял, что их отношения были чем-то большим, чем просто дружба. — А теперь она замужем за Ежовым, так что у них дома часто собираются интересные люди.

— Ежов? Новый нарком госбезопасности?

— Да, именно он. В неформальной обстановке он очень даже приятный мужчина. Должен признать, мне нравится наблюдать за этими стражами государства вблизи. Все это слишком сложно — то, чем они занимаются. Но когда они стоят с бокалом «Абрау-Дюрсо» в руке, по их беззаботному виду этого не скажешь. Рафинированные, как и положено быть мужам, заботящимся о судьбе государства. Но без напыщенности. Все эти допросы и прочее… Они держатся от этого в стороне.

Королев в изумлении покачал головой. Нет, Бабель шпионил не для НКВД, а за НКВД!

— А теперь скажите мне вот что, Исаак Эммануилович. Насколько хорошо вы были знакомы с товарищем Ежовой в прошлом, когда были друзьями? — Бабелю сделалось неловко, ответ был очевиден. — Он знает?

Бабель рассмеялся.

— Не думаю, что он беспокоится об этом. Все ведь осталось в прошлом, к тому же он тоже далеко не святой в сердечных делах.

— Ему известно, о чем вы пишете?

Бабель оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что их не подслушивают.

— О чем вы говорите, Алексей Дмитриевич? Я никогда не говорил, что пишу.

Королев удивленно приподнял брови, и рана на лбу тут же дала о себе знать нестерпимой болью. Бабель снова нервно посмотрел на здание, возле которого они стояли.

— Так, кое-какие заметки. Ведь это так интересно. Всегда остаются вопросы. Неужели вокруг может быть столько врагов? А что, если среди чекистов тоже устраивают чистки? Что, если все эти страхи насчет иностранных интервентов, шпионов, фашистов просто нагнетаются? Это как большая махина, которую трудно остановить. Как только ее запустить, она будет молоть, пока не перемелет все до последнего кусочка. Чекисты говорят вещи, не поддающиеся логике. У них есть план, Алексей Дмитриевич. Как на заводе. Каждому участку спускают количество контрреволюционеров и шпионов, которых они должны выявить в своем районе. Вы понимаете, что это значит? Здесь даже не нужны никакие подозрения: человека просто убивают, потому что есть план, нормы, которые надо выполнить. И их выполняют. А иногда и перевыполняют, если местному начальнику хочется продвинуться по служебной лестнице или он боится оказаться в следующем списке на чистку. Так что если я и пишу что-то, то только в ящик. Никто никогда не осмелится опубликовать это, потому что у нас одна большая проблема — наша страна в настоящей опасности. Эти грузовики химзащиты когда-то пустят в ход — и не в учебных целях. Нас ждет война, и мы увязнем в ней. А мои заметки никому не мешают, пока лежат в ящике.

Королев протянул руку и зажал Бабелю рот.

— Никому больше не говорите об этом, Исаак! Никому, слышите? Никогда не говорите подобных вещей. Особенно мне.

Бабель озадаченно посмотрел на него.

— Но вы не такой, как все они.

— Вы совсем меня не знаете. Я служу в милиции, и я верный гражданин Советского Союза. Не забывайте.

Бабель ухмыльнулся.

— Конечно. Я понимаю.

— Вот мы и расставили все точки над «i», — сказал Королев. — У меня к вам еще один вопрос. Вам когда-нибудь приходилось сталкиваться с чекистом Мироновым на этих ваших вечеринках? Он майор. Борис Иванович Миронов.

— Знакомая фамилия. Я могу поинтересоваться у знакомых.

— Лучше, чтобы Грегорин не знал, что вы наводите справки об этом человеке.

— Вы чересчур осторожничаете. За последние несколько лет я пришел к выводу, что чем больше беспокоишься насчет чего-то, тем скорее это с тобой случается. Они чувствуют запах страха. Сначала дома не звонит телефон, друзья переходят на другую сторону, чтобы не столкнуться с тобой… А потом бац — и в один прекрасный момент твоя квартира опечатана красным сургучом, а о тебе больше никто никогда не услышит. Я много раз думал об этом. Если им нужно забрать человека, они это сделают. Зачем же им добровольно помогать?

Королев смотрел на Бабеля, не веря своим ушам, но тот не обращал на его реакцию никакого внимания.

— Мне кажется, я знаю, с кем поговорить. Есть один приличный человек, имеющий связи в организации, но он не из высших чинов. Я знаю его еще с войны. Я поговорю с ним приватно, и дальше нас это никуда не пойдет.

— Было бы отлично, — сказал Королев.

Бабель улыбнулся ему какой-то детской улыбкой, и они направились к входу в институт. Гравий зловеще трещал у них под ногами. Санитары выгружали из грузовика носилки — похоже, завтрашние учения по химзащите будут проходить в условиях, максимально приближенных к действительности.

Водитель приехал за ним без предупреждения. Работа не требовала отлагательства. Это была подстраховка на случай, если что-то пойдет не по плану. Грузовик, на котором прибыл водитель, был загружен булыжником. Нужно было обставить все как несчастный случай. Он уселся на переднее сиденье машины. Они проехали через весь город и остановились на какой-то улице. Водитель ушел кому-то позвонить, потом вернулся, дал ему фотографию и объяснил, что нужно делать. «Скоро», — сказал он, посмотрев на часы.

Через какое-то время в ворота через дорогу въехала машина, и водитель кивнул. Через пять минут оттуда выехала другая машина — кажется, старенький «форд», — и они поехали за ней, держась на расстоянии.

Он сам не был святым — только Богу известно, что он вытворял. Работа накладывала определенный отпечаток на его жизнь, и он ко многому привык, но сейчас даже он чувствовал запах жареного. Он не жаловался — у него был шанс отказаться, в самом начале, много лет назад. Но он знал, что кто-то когда-то скажет «да», и сделал это — ради нового общества, ради великого будущего, где не будет преступлений, где рабочие и крестьяне всего мира объединятся, где о таких понятиях, как «война» и «эксплуатация», будут узнавать из школьных учебников по истории. Он посмотрел на водителя и почувствовал тошноту. Если все это вышло из-под контроля, ему остается одно оправдание: он наказывал врагов народа. Он не хотел ничего плохого, его просто сбили с толку. Он верил, что действует в интересах партии. Лучше бы он тогда промолчал…

Это была настоящая трагедия. Его учили работать ради общественного блага, объясняли, что индивид слаб и беспомощен, а коллектив — могучая сила, которая способна изменить ход истории. А теперь выясняется, что все это время он был одинок. У него был выбор — он может давить гадов! — но на самом деле выбора не было, и его могут уничтожить точно так же, как и других. Или дать двадцать пять лет на зоне, что, в принципе, означало то же самое. Так долго на зоне не живут. Он знал, что там творится, знал, как люди спят в снегу и к утру примерзают друг к другу, знал, как умирают… Это не теория, это реальность.

Да он бы, наверное, и не добрался до лагеря — зеки расправились бы с ним еще в поезде, на этапе. Они сразу чуют людей с Лубянки, и наутро он уже лежал бы с разорванной глоткой. А что с сыном? Остается уповать на Бога, если он вообще существует, больше не на кого. В лучшем случае мальчика, голодного и завшивевшего, отправят в приют. В худшем — его найдут мертвым под мостом. Подумаешь, одним беспризорником больше, одним меньше. Такова логика, советская логика. Он был предателем, и его род станут истреблять, всю семью, чтобы его фамилия больше никогда не всплывала. Его просторную жилплощадь начнут делить бывшие товарищи, в его вещах будут рыться чужие руки, а о нем никто даже не вспомнит.

Теперь они ехали прямо за машиной по какому-то переулку, но продолжали держать дистанцию. Перед ними был милицейский автомобиль, и в нем сидел всего лишь один человек — это был не тот мальчишка и не писатель.

Уже смеркалось, но он хорошо видел бледное лицо водителя с пронзительными, как пули, глазами. Он чувствовал физическое возбуждение этого человека. Этот парень по полной наслаждается своей работой!

Им навстречу шла колонна метростроевских грузовиков. Он понял, что надо приготовиться. Грузовики приблизились. Водитель обошел милицейский «форд» справа, и тот оказался так близко, что он слышал шум его двигателя даже сквозь рев мотора грузовика. Водитель дал влево руля и с силой врезался в милицейскую машину, выталкивая ее в бок, и он еще успел поймать безумный взгляд водителя «форда». Послышался резкий скрежет металла. Кажется, милиционер закричал. А может, ему показалось. Все произошло за доли секунды. «Форд» врезался в первый грузовик и сплюснулся в гармошку, а их грузовик продолжал его таранить. Милицейская машина смялась, как кусок бумаги. Он прильнул к зеркалу заднего вида, чтобы рассмотреть милиционера. Сначала в глаза бросилась груда искореженного металла, осколки стекла и лохмотья обивки. Но в этой безобразной куче обломков он успел разглядеть лицо. И это не было лицо с фотографии.

 

Глава 18

Генерал стоял с трубкой во рту на своем любимом месте у окна и смотрел на Петровку. Свет фонаря вырывал из темноты настоящий шквал. Капли дождя, похожие на нити, падали на стекло и оставляли на нем длинные потеки. Королев тоже любовался этим зрелищем, довольный тем, что сидит в тепле, а не тащится в промокшей одежде по улице, что по лицу не струится вода и не надо стоять в длинной очереди за хлебом.

— Это ужасно. Половина парней, приехавших сюда из деревни, в своем колхозе никогда трактора не видели, а уж тем более грузовика. В Москве они устраиваются работать на стройку, и их сажают за руль. Спроси у ребят из автоинспекции, они тебе расскажут такое, что плакать хочется. Да им надо спасательные жилеты выдавать, когда они начинают водить. Хотя нет, скорее, жилеты надо выдавать пешеходам. Ребята из автоинспекции говорят, что водитель грузовика, сбившего «форд», был достаточно опытен. Они думают, что он ехал позади Ларинина и столкнул его с идущим навстречу грузовиком. Он даже не остановился. От машины остались одни обломки. А зачем ему останавливаться? Он же увидел, что произошло. И то, что он увидел, тянет на статью пятьдесят восьмую — «контрреволюционные преступления». Кто-нибудь успел запомнить номер? Нет? Значит, это несчастный случай. Этот парень, может, даже не видел Ларинина из своей кабины, кто знает? Может, Ларинин нарушил правила. Ребята из автоинспекции разберутся с этим, не беспокойтесь. Они перероют все.

Королев открыл было рот, чтобы что-то сказать, но остановился, заметив, что Попов качает головой и показывает наверх.

Генерал взял в руки его ежедневный отчет — сегодня в нем было только две страницы. Королев подумал, что генерал как-то нарочито настаивает на том, что смерть Ларинина была несчастным случаем, но если Попов подозревает, что кабинет прослушивается, то он знает, что делает. Капитан понимающе кивнул головой, и генерал уткнулся в первую страницу коротенького отчета.

Королев специально многое опустил и ничего не написал об убитом чекисте, потому что Грегорин запретил это делать. Что же касается встречи с Колей Графом, то он упомянул о ней вскользь и отметил, что это была пустая трата времени. Он указал только, что была установлена личность Тесака и что это было единственное достижение дня.

— Значит, Коля Граф ничего интересного не рассказал? Удивительно, что он вообще с тобой встретился. — Попов сделал многозначительную паузу, и Королев от смущения заерзал на стуле. — Что будешь делать дальше?

— Постараемся разыскать вторую девушку и машину. Продолжаем опрашивать местных жителей — может, кто-то что-то видел. Брусилов разрабатывает комсомольцев. Кроме того, нам известны кое-какие приятели Тесака, будем искать их. Может, повезет, а может, и нет. Конечно, госбезопасность в любой момент может забрать дело полностью под себя.

— Лучше бы так, — ответил Попов. — Описание пропавшей девушки разослали по участкам. Думаю, это что-то даст.

Они обменялись хмурыми взглядами.

— У меня такое ощущение, что мы движемся в тупик, — сказал Попов.

— Может, оно и к лучшему. В любом случае мы знаем, что ведется параллельное расследование.

Сейчас оба говорили на микрофон.

— Согласен, — кивнул генерал. — Ладно, сегодня мы уже ничего не сделаем. Отправляйся домой.

Королев приподнялся и почувствовал, как подкашиваются ноги. Комната поплыла перед глазами, и он несколько раз сглотнул, чтобы справиться с приступом тошноты. Ему показалось, что вся его жизненная энергия стала вдруг вытекать через ноги.

— Извините, — еле выдавил из себя он.

— Что с тобой, Алексей Дмитриевич? Ты в порядке?

— Да, сейчас, товарищ генерал. Простите.

Он из последних сил попытался сфокусировать взгляд на письменном столе, остальные предметы в комнате оставались размытыми. Лоб покрылся липкой испариной, и он снова сглотнул. Королев почувствовал крепкую, тяжелую руку Попова у себя на плече, и это помогло ему собраться.

— Спасибо, — прошептал Королев. Ему показалось, что прошла целая вечность. — Мне уже лучше.

Только сейчас он понял, что генерал что-то говорил ему, но он ничего не слышал.

— Ты можешь держаться на ногах? — спросил Попов.

Королев наклонился вперед, оперся на стол и заставил себя встать.

— Хорошо, — сказал Попов и похлопал его по спине. — Но лучше я отвезу тебя домой. Своим видом ты мало чем отличаешься от покойника.

Королев хотел было отказаться, но вспомнил духоту трамвая и передумал.

— А может, не стоит, товарищ генерал?

— Мне все равно по пути. Давай собирайся. Встречаемся у центрального въезда. Ты сам сможешь дойти?

— Да, товарищ генерал, — сказал Королев, предвкушая приятное тепло машины.

Пять минут спустя Королев уже открывал дверцу генеральского ЗИСа. Он уселся, и машина тронулась.

— Не знаю, прослушивается ли мой кабинет, — сказал Попов, — но три дня назад в телефоне появился характерный свист.

— Понятно. Может, вам показалось?

— Кстати, завтра вечером состоится еще одно партийное собрание.

— Я думал, что собрание уже было сегодня.

— Да, было. Но на этом будет обсуждаться недостаток бдительности и упущения в нашей партийной ячейке. Меня как старшего активиста попросили выступить с соответствующей самокритикой.

Королев посмотрел на генерала. У Попова было спокойное, невозмутимое лицо, но капитан прекрасно знал, что происходит на партийных собраниях. Это было похоже на травлю медведя собаками. Добычу рвали на части. Вопросы сыпались со всех сторон, один нелепее другого, причем ответы уже никого не интересовали. Как только удавалось разделаться с одной собакой, другие сразу же хватали за бока. А толпа подбадривала их, потому что знала: иначе они будут следующими.

— Я признáю свои ошибки и скажу, что готов повиноваться решению партии. Предложу, чтобы за эти проступки мне дали другое задание. Я не собираюсь сражаться. Если партия считает, что болтовня Менделеева — угроза для государства в тяжелое для страны время, я не стану этого отрицать. Я любил его, он был хорошим работником, классным милиционером. Он, конечно, не состоял в партии, но все же милиционеру следует думать головой, прежде чем говорить. Если бы меня спросили, наказывать его или нет, я бы сослался на его послужной список. Но правильно ли это? Партия считает, что я учитывал только практический аспект дела и проигнорировал политический. И они правы. А я думал, что политику лучше оставить чекистам. Конечно, я ошибался.

В голосе генерала появилась хрипотца и какая-то напыщенность. Королев заметил, что он так сильно сжимает баранку, что побелели костяшки пальцев.

— Я не раз проливал кровь за партию, Королев, и сделаю это еще раз, если понадобится. Все мы знаем, какая сейчас ситуация в мире. Испанские товарищи проигрывают фашистам. В Германии партию задушили — теперь они расширяют границы. А итальянцы маршируют по трупам в Африке. Рано или поздно они придут за нами, они уже строят планы захвата с помощью шпионов и провокаторов. И партии об этом известно. Мы не можем терять бдительность, иначе они нападут. Если партии нужен повод, чтобы напомнить об этом всему отделу, я готов послужить этим поводом.

Королев не знал, что сказать. Генерал был прав. Даже японцы пытались передвинуть советские границы, замахиваясь на Сибирь. Так всегда было, правда. Враги окружали советское государство с момента его основания, только сейчас страна была сильнее, чем раньше.

— Это было упущение и с моей стороны.

Генерал нахмурился.

— Не начинай снова. Пусть решает партия, а ты пока склони голову. Понимаешь?

Королев неохотно кивнул в знак согласия, и Попов облегченно перевел дыхание.

— А теперь расскажи мне то, что утаил в кабинете.

Королев глубоко вздохнул и рассказал о соображениях гражданки Кардашевой относительно того, кем были убийцы с улицы Разина, и о том что Грегорин, скорее всего, возглавлял операцию по захвату иконы.

— Понятно. Но тебе же сам Грегорин прозрачно намекнул, что за всем этим стоят чекисты.

— Да, но только забыл упомянуть, что именно он устроил облаву на воров.

— Ну да. Но если бы он сказал тебе об этом, стало бы ясно, почему его назначили курировать это расследование. Как думаешь? Ведь кража иконы из хранилища не попадает в зону его ответственности?

— Не знаю.

Попов долго о чем-то размышлял в тишине. Королев задумался, что бы сказал генерал по поводу убитого чекиста и что стал бы делать, узнай он, что речь идет о Казанской иконе. Наверное, был бы потрясен.

— Что мне делать?

— Что делать? А что ты можешь сделать? Ты уже не можешь соскочить. Кто тебя освободит от этого?

Генерал повернул в переулок, и машина забуксовала на скользкой грязи склона. Асфальтированная дорога в свете желтых фар казалась коричневой.

— Плохая ночь. Надвигается распутица. Ты помнишь, какой была осенняя грязь во времена войны? Я видел, как в ней тонут люди. Так что надо благодарить партию за асфальтированные дороги и все остальное.

Королев кивнул головой. Генерал как раз подъехал к дому номер 4. Дождь барабанил по крыше и капоту машины.

— А где сегодня ваш водитель, товарищ генерал?

Генерал пожал плечами.

— Заболел. Во всяком случае, так он мне сказал. — Он посмотрел на Королева. — Послушай, ты должен вести расследование, как будто это обычное дело. Так безопаснее. Если в ЧК есть предатели, их рано или поздно выявят — похоже, Грегорин уже дышит им в спину. Возможно, тебя используют в качестве приманки, но ты должен выполнять свой долг. Может быть, тебе даже удастся поймать их. А вдруг окажется, что это действительно дело рук каких-то сумасшедших, кто знает. Может, нам всем удастся остаться целыми и невредимыми после этого расследования.

Королев кивнул и попрощался, ощутив крепкие тиски генеральского рукопожатия.

Только умалишенный мог считать, что это дело не имеет отношения к госбезопасности. Королев наблюдал, как отъезжает генерал. Он слышал, как кровь стучит в висках. Никогда еще он не испытывал такой головной боли. Казалось, голова у него прострелена. Теперь будет знать, как связываться с работягами. В его возрасте безрассудно вести себя так. И все же капитану стало приятно, когда он вспомнил исполненный гордости за старшего товарища взгляд Семенова.

Королев немного постоял, чувствуя, как земля уходит из-под ног, потом шагнул к двери, но все вокруг завертелось кувырком, и он в панике принялся жадно глотать воздух. Желудок готов был вывернуться наружу. Королев сделал три шага к стене и оперся о нее руками, не обращая внимания на клубящийся из водосточной трубы пар. От него пальто стало черным и влажным. Желудок снова напомнил о себе. Королев наклонился и, по-прежнему упираясь в стену, выдал струю рвоты. Остатки непереваренной пищи растворялись в потоке дождя. Его вырвало еще раз. Глаза закрывались, он еле держался на ногах. Как в замедленном фильме, он поднял руку и вытер рот, потом провел языком по зубам и сплюнул. От этих усилий желудок снова взбунтовался. Королев не различал предметов, перед глазами было сплошное размытое пятно. Может, его отравили? Но он ничего не держал во рту, кроме папиросы, последние несколько часов. Он глубоко вдохнул и положил руку на грудь, пытаясь сдержать дрожь, которая сотрясала все тело. Он посмотрел на отражение фонаря в луже под ногами. Этот свет, похоже, будет последним, что он видит в своей жизни. Он выругался, но слова, задавленные обильным слюноотделением, звучали невнятно. Он начал медленно продвигаться в сторону двери, опираясь о стену тяжелой дрожащей рукой. Нужно попасть в подъезд, чтобы не закончить жизнь в луже, словно бездомная собака. Малейшее движение давалось с большим трудом. Он ощущал каждую ниточку своего промокшего пальто и молил Бога дать ему отсрочку. «Господи, сохрани!» — прошептал он, и эти слова громом разорвали глухую боль, которая сковывала голову.

Он услышал звук приближавшихся шагов, но ему было настолько плохо, что он даже не смог поднять голову. Черт! «Вот она, пуля с моим именем, и я готов принять ее. Наконец наступит освобождение».

Королев еще успел почувствовать, как чьи-то руки подхватили его, когда он начал проваливаться в небытие.

 

Глава 19

До самого горизонта простиралась бескрайняя равнина, одно огромное поле, которое струилось и покачивалось на ветру. Колосья пшеницы то клонились к земле, то снова поднимались в беспорядочном танце. Он медленно шел, разрезая это море, и колосья покалывали руки. Ветер расталкивал их, пуская то огромные волны, то рябь по желтому пшеничному полю, которое, когда над ним проплывали облака, местами становилось серым. Слышалось лишь карканье ворон да шепот колосьев.

Королев повесил тяжелую винтовку на плечо. Большим пальцем руки он потирал предохранитель, указательный лежал на спусковом крючке.

Где-то здесь прятался поляк. Он, наверное, сейчас ползет по-пластунски, стараясь не раскрыть себя. Королев искал следы, которые могли выдать разведчика. Наверняка пробирается на запад — откуда пришел. И там же находятся остальные. Интересно, ранен он или нет? Конь поляка лежал на земле за спиной у Королева, подергиваясь в предсмертных судорогах. Он смотрел в небо, и густая кровь уже начала подсыхать на грудине, куда попала пуля. Королев остановился, но, кроме крика ворона, кружащего над умирающей лошадью и зазывающего собратьев на пир, ничего не услышал.

Он ступал с большой осторожностью. Слышал, как под ногами трещит каждый колосок, но не слышал никаких посторонних шорохов. Винтовка поляка осталась на седле умирающей лошади, но у него наверняка был пистолет. Ведь офицеры всегда носили пистолет при себе, иначе как убивать? Он остановился и медленно повернул голову налево, перенеся центр тяжести на другую ногу. Вдруг ему что-то послышалось. Совсем рядом. Еще один звук — и он остановился, проверяя пальцем предохранитель. Королев решил выстрелить в пшеницу, если увидит одежду цвета хаки, но тут поляк показался сам. Из пшеницы появилась его сабля, затем рука, фуражка, глаза, оскаленный рот, эполеты, блестящие пуговицы на униформе, отполированный ремень марки «Сэм Брауни»… Поляк сделал выпад, и сабля вошла в Королева прямо над пряжкой, проткнув ткань и кожу, как бумагу. Винтовка в руках перестала его слушаться, когда острие сабли перерубило ребро за ребром, прошло через легкие и сломало еще одно ребро, ища выход со спины. Королев собрал все силы и спустил курок. Раз, второй… Глаза поляка округлились от неожиданности и потухли, когда пуля пронзила его грудь. Королев стоял один в поле, его трясло, кровь стекала по штыку. Словно вдалеке он услышал чей-то крик. Это был его собственный голос, но в тот момент он показался ему чужим.

— Эй, тише, тише! Спокойнее. Ребенок испугается, — раздался глубокий, спокойный голос.

Королев попытался открыть глаза, но веки, как слипшиеся, поднимались с трудом. От сильного света начало резать в глазах, и он снова закрыл их, крепко-крепко, ощущая уже знакомую боль в области лба. Потом снова открыл глаза и увидел перед собой очки.

— Сотрясение, — сказали очки. — Вот что это. Типичное сотрясение.

— С ним все будет в порядке? — спросил совсем юный голос.

Королеву показалось, что говорила девочка. Интересно, кто это? Он почувствовал облегчение, заметив, что она задала вопрос без страха.

— Да все с ним будет в порядке. Посмотрите на него. Он здоров как бык. Все будет хорошо. — И словно в подтверждение очки авторитетно блеснули. — Сейчас ему необходим хороший сон и немного заботы. Он поправится. Не беспокойтесь, юная леди.

Королев мигнул. Он был в Москве, в своей новой квартире. Польский офицер остался в прошлом — просто дурное воспоминание, которое жило где-то на задворках сознания, как и другие военные воспоминания. Во рту пересохло, он сглотнул, и кто-то поднес к его губам стакан. Он жадно выпил все, ощущая, как живительная влага бежит по гортани.

— Видите, все не так уж плохо. Просто сильный удар головой. Сколько пальцев, товарищ? — Мужчина в очках показал ему три пальца.

— Три, — сказал Королев надломленным голосом. Шутить не было сил.

— Отлично. Но все равно надо отлежаться хотя бы денек.

— Не могу, — ответил Королев, и ему показалось, что это сказал чужой голос.

— Можете. И чтобы я не слышал больше этих глупостей. Семен Семенович…

— Хотя бы один день. Лучших сотрудников надо беречь. Это указание Центрального комитета.

Королев узнал голос Попова, но не видел его — мужчина в очках сидел так близко, что заслонял собой всю комнату.

— Вот. Что теперь скажете, голубчик?

Королев нахмурился. Насколько он мог понять, он лежал на большом мягком диване в коммунальной кухне. Он с усилием приподнялся на локтях, и человек в очках помог ему сесть. Голова покачивалась на плечах, как чужая. Он сосредоточил взгляд на дощатом полу, почувствовал, что приступ тошноты прошел, и поднял голову, чтобы рассмотреть людей в комнате. Шура с серьезным лицом стояла у входа в кухню. Рядом с ней Валентина Николаевна вопросительно смотрела ему в глаза. Ее рука лежала на плече хорошенькой девочки. Наверное, это Наташа, ее дочь. С виду ей было лет восемь. У нее были русые волосы, глаза, как у матери, и красный пионерский галстук на шее. Она несмело улыбнулась. Попов стоял у окна, потирая нос потухшей трубкой.

— Что случилось? — спросил Королев, удивляясь тому, что очнулся в квартире в окружении всех этих людей. Он помнил только, как стоял, опершись о стену, изрыгая содержимое желудка в грязные потоки дождя, и слушал шаги приближающегося убийцы. Но даже это воспоминание было размыто.

— Вас привел генерал Попов, — сказала Наташа, глядя ему в глаза. — Он сильно стучал в дверь, пока я не открыла. Вы лежали на полу. Он сказал, что вам плохо и нужно вызвать врача, а потом занес вас сюда.

— Она поднялась наверх и позвала профессора Гольдфарба, — добавила Шура. — Он живет на пятом этаже. Он как раз ужинал… И мы перенесли вас сюда.

— Ужин подождет, — сказал профессор, протирая очки.

— А как товарищ следователь? — спросила Шура. — С ним все будет в порядке? У него такая ужасная рана на лбу.

— Я уже сказал, что все будет хорошо.

— У вас было совсем белое лицо. Как у привидения, — сказала Наташа.

— Что случилось? — Валентина Николаевна сделала шаг вперед и указала на шов. — Выглядит ужасно.

— Несчастный случай, — сказал Королев, пытаясь всех успокоить, но это прозвучало неубедительно даже для него самого. — Сотрясение? — спросил он у профессора, пытаясь перевести разговор в деловое русло.

Валентина Николаевна покачала головой.

— Если бы вы видели, что здесь было, когда я пришла домой! Полно людей, и вы лежите посередине комнаты. Это было похоже на сцену из какой-то пьесы. Вы попробуете что-нибудь съесть?

Шура с готовностью подняла голову, и Королев не смог ей отказать.

— Может быть, немного супа, — сказал он.

Спустя минуту Валентина Николаевна и Шура уже спорили, как лучше разогреть суп. Наташа мило улыбнулась, положила подушку на деревянную табуретку, подсела к столу и открыла тетрадь. «Домашняя работа», — подумал Королев. Ребенок за уроками и возня женщин в кухне внушали чувство безопасности и наполняли сердце добротой. Он откинулся на спину и на мгновение закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на него тревожно смотрел Попов. Сейчас он показался ему непривычно маленьким.

— Как ты себя чувствуешь, Алексей Дмитриевич? — спросил Попов едва слышно.

— Так, будто мне наполнили голову бетоном, но в целом неплохо. Мне повезло, что вы нашли меня.

— Когда ты выходил из машины, из твоего кармана выпала записная книжка. Я вернулся, чтобы вернуть ее.

— Спасибо, товарищ генерал.

Генерал махнул рукой, показывая, что благодарить не стоит.

— Профессор говорит, что тебе нужно полежать минимум сутки. Завтра я поговорю с Семеновым и Грегориным, и мы решим, как вести расследование дальше. Что бы там ни было, отлежись денек-другой. — Королев хотел было возразить, но генерал остановил его. — Это приказ, Алексей Дмитриевич. Товарищ профессор, пожалуйста, подтвердите мои слова.

— Вы все правильно говорите. При сотрясении полагается хотя бы сутки постельного режима. Вы можете не лежать все время в кровати, но о том, чтобы идти на работу, не может быть и речи. Вам нужен покой и хороший сон. И кстати, никакой водки. Даже пива нельзя. Сейчас главное для вас — сон. Желательно, чтобы рядом с вами все время кто-то находился. Это простая предосторожность, но без нее нельзя. Валентина Николаевна?

Она с серьезным видом кивнула.

— Конечно, товарищ профессор. Если нужно, поменяюсь сменами.

Если бы генерал не выглядел таким уставшим, Королев стал бы возражать, но вместо этого он только вздохнул и кивнул в знак согласия.

— Хорошо, — сказал генерал, поднимаясь. — Думаю, пора прощаться, профессор.

— Хорошо. Спокойной ночи. Вот мой номер телефона в университете. Если понадоблюсь, звоните.

Профессор записал номер на страничке из маленькой записной книжки и вручил Валентине Николаевне. Королев сделал попытку подняться, но понял, что не сможет. Он только молча кивнул и, когда доктор с Поповым ушли, снова лег.

— Вот, товарищ следователь, поешьте, — сказала Шура и поставила на стол суп. — Вам помочь?

Шура с Валентиной Николаевной взяли его под руки и помогли добраться до стола. От аромата супа с капустой и курицей у Королева слюнки потекли в буквальном смысле этого слова. Он принялся есть, дуя на ложку, чтобы не обжечься.

— Очень горячий, товарищ следователь? — спросила Шура.

— Я же вам говорила, — сказала Валентина Николаевна. — Вот, возьмите хлеба. Макайте в суп, так он быстрее остынет.

— Все в порядке, спасибо вам большое. Суп очень вкусный.

— Мне не разрешают макать хлеб в суп, — сердито сказала Наташа, отрываясь от тетрадки. — А почему ему можно?

— Потому что он следователь, Наташа, и ему нужно хорошо питаться, набираться сил, чтобы ловить убийц и бандитов, — ответила Шура с горячностью, которая, похоже, вполне удовлетворила девочку.

Наташа снова принялась за домашнее задание, а женщины с удовольствием стали наблюдать, как Королев ест.

— Хороший аппетит у товарища следователя. Правда, Валентина Николаевна? — спросила Шура, когда Королев наклонил тарелку, чтобы собрать остатки супа.

— А где моя одежда? — спросил Королев, только сейчас заметив, что сидит в каком-то старом свитере и в форменных брюках.

— Вы же насквозь промокли. Не беспокойтесь, мы не подглядывали, когда раздевали вас, — сказала Валентина Николаевна.

Шура с Наташей прыснули от смеха, прикрыв рты ладошками.

— Неудивительно, что у него такой аппетит, — сказала Шура, а Королев смутился и покраснел. Он не привык быть в компании женщин, к тому же они были не такими уж занудами, как он предполагал, и шутили как обычные люди.

— Неужели у вас нет других поводов для смеха? — сказал он. — Что вы уставились на меня, как на жирафа в зоопарке?

Его возмущение было неподдельным, однако негодующие фразы настолько не соответствовали сложившейся обстановке, что женщины рассмеялись еще громче, уже не скрываясь. Он тоже невольно улыбнулся, и это еще больше подняло всем настроение.

— Мне пора возвращаться наверх, — сказала Шура. — Скоро придет Исаак Эммануилович. Если надо будет, я спущусь позже, Валентина Николаевна.

Шура попрощалась, и в кухне остались трое: Королев, Валентина Николаевна и Наташа. Наташа первой нарушила затянувшееся молчание.

— Я закончила домашнюю работу, — сказала она.

— Хорошо. Готовься ко сну. Я приду через минуту, — сказала дочери Валентина Николаевна.

Наташа собрала тетрадки, ручку и вышла. Капитан пытался не смотреть на Валентину Николаевну, но у него не получалось, и взгляд его постоянно возвращался к ней.

— Наташа молодец, — наконец смог он выдавить из себя после долгих раздумий, о чем же заговорить, чтобы нарушить неловкую тишину.

Валентина Николаевна сжала руки с такой силой, что пальцы побелели.

— Она слишком взрослая для своих лет. Дети сейчас раньше взрослеют. Мы сами от них этого требуем. Вы видели ее пионерский галстук? Даже младших школьников готовят к войне. — Она прижала руку ко лбу. — Не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли…

— Я вас правильно понял, не переживайте. Я знаю, что вы верный гражданин страны.

Это были не совсем те слова, которые Королеву хотелось ей сказать, но Валентине Николаевне сейчас требовались просто слова поддержки.

Она посмотрела на него и покачала головой, как будто коря себя за такое поведение.

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я скажу. Я немного нервничаю по поводу того, что вы будете все время находиться в квартире. Я ведь могу в порыве гнева сказать что-то не то. Вы меня понимаете? Я вижу, что вы нравитесь Наташе. Не знаю почему. Возможно, потому что она помогла вам. Но это тоже заставляет меня нервничать. Если вы будете постоянно рядом, это все равно, что все время быть под наблюдением.

— Я следователь. Не чекист. Я простой милиционер.

Она натянуто засмеялась.

— Вы хотите сказать, что милиция не вмешивается в дела государственной безопасности? Что это работа ЧК? Но вы же знаете, что это не так.

Она была права. Он знал, что большинство арестов по статье 58 производилось офицерами милиции, обычно под руководством НКВД, но не всегда. Ему повезло не участвовать в этом, поскольку он сидел на Петровке, 38, занимаясь убийствами, разбоями и прочей гадостью, но ему это нравилось. Он уже не удивлялся, что свидетели по уголовным делам не упускали возможности сообщить о политических взглядах соседей, товарищей, а иногда и членов семьи. Простые советские граждане знали, как никто, что милиция была вовлечена в политические расследования, и бесполезно уверять, что к его расследованию политика не имеет никакого отношения. Поэтому Королев не стал спорить с хозяйкой квартиры.

— Понимаю, но что я могу сделать? Я получил эту квартиру как ведомственную. Как только появится другая, я перееду. Но вы же сами понимаете, что это маловероятно. Я постараюсь реже выходить из своей комнаты. Не беспокойтесь, я не стану шпионить за вами.

Она отмахнулась.

— Да я не это имела в виду. Вы здесь, и этого не изменишь. Я просто пыталась вам объяснить… — Она замолчала и долго смотрела на него. — Я пыталась объяснить вам свою излишнюю сдержанность. — Она поднялась и протянула руку, как это обычно делают мужчины. — Я рада, что мы откровенно поговорили.

Королев смущенно пожал ей руку. Он так до конца и не понял, что Валентина Николаевна имела в виду, но кивнул.

— А теперь вам пора ложиться, — сказал она. — Завтра я остаюсь дома, чтобы присматривать за вами.

— Спасибо.

— Наташа хочет, чтобы я осталась. Вы для нее как бездомная собака, которую она спасла от дождя. Хотите, я помогу вам дойти до комнаты?

— Не надо. Думаю, я сам справлюсь.

Королев медленно поднялся с дивана, опираясь одной рукой о стул. Его качнуло, но он улыбнулся и осторожными шагами направился в свою комнату.

— Видите? Я в порядке.

Он пожелал ей спокойной ночи и закрыл за собой дверь, левой рукой нащупывая выключатель. Он уже хотел было включить свет, но передумал, подошел к окну и посмотрел на другую сторону улицы. В воротах четко была видна тень человека. Круглая меховая шапка и длинное пальто. Судя по тому, как свет фонаря отражался от пальто, оно было кожаным. Кто это? Вор? Священник? Чекист? Иностранный шпион? Если этот человек будет стоять там и завтра, Королев устроит ему небольшой сюрприз, но сегодня ему едва хватает сил, чтобы добраться до кровати. Королев плотно задернул шторы, но включать свет и раздеваться не стал. Он подошел к стулу, на котором сохло его пальто. На сиденье лежала кожаная кобура. Он вытащил «вальтер», проверил предохранитель, положил пистолет под подушку и упал на кровать.

Несколько минут он еще различал движение соседей за стеной, слышал отголоски разговоров Валентины Николаевны с Наташей, чьи-то шаги, шум бегущей воды, а потом и квартира, и дом, и вся Москва канули в небытие, и сон принял его в свои крепкие объятия.

 

Глава 20

Королев спал как убитый — так сказала бы его мать, которая уже пятнадцать лет как умерла. Было начало седьмого утра, а он все не просыпался. Его не разбудил ни рассвет, который просачивался в зашторенные окна, ни кукареканье петухов, устроивших привычную перекличку, ни гавканье собак, облаивавших грохочущую телегу, ни резкий свист хлыста, которым извозчик пытался их утихомирить. Заводские гудки, зовущие рабочих на работу, тоже не смоги нарушить его крепкий сон. Маленькая стрелка часов сначала перешла за цифру семь, потом восемь, а он все спал. Впервые так долго за последние годы. Он даже не пошевелился, когда Валентина Николаевна осторожно открыла дверь и прислушалась к его сопению. Наташа тоже заглянула. Обе посмотрели на Королева и решили дать ему отоспаться. На их лицах читались привязанность и забота, но они этого не замечали. Возможно, при виде спящего мужчины любая женщина испытывает материнские чувства. И только когда заглянул Бабель и попытался растолкать его, Королев подскочил и выхватил пистолет. Но, узнав писателя, тут же успокоился. Бабель широко улыбнулся.

— Это я, Алексей Дмитриевич. А это «вальтер»? Можно посмотреть? Откуда он у вас? У меня был такой же много лет назад, но я его потерял. А-а, тысяча девятьсот семнадцатый год, седьмая модель. Их перестали выпускать в конце войны. Это же немцы. Оружие офицера. Военный трофей?

— Достался от поляка.

Спросонья голос Королева прозвучал хрипло и грубо, как приговор бывшему владельцу пистолета. Бабель моргнул и положил оружие, а потом посмотрел на свои руки, словно проверяя, не осталась ли на них крови убитого.

— Хорошо поспали? — спросил Бабель и повернулся к двери, в которую как раз заглянула Валентина Николаевна.

Королев положил пистолет под подушку, зевнул и провел рукой по волосам. Через дверь была видна залитая светом комната.

— А который сейчас час?

— Почти десять.

Королев посмотрел на часы, поднес их к уху, чтобы убедиться, что они идут, и щекой почувствовал приятный холодок стекла.

— Обычно я не сплю так долго, — сказал он.

— Обычно вы не бьете головой других. Во всяком случае, я так думаю.

— Ох! — воскликнула Валентина Николаевна, и в этом возгласе слились и разочарование, и порицание.

— Это была самозащита, — сказал Королев.

— Вы хотите сказать, что тот человек начал первым? Ну да, конечно, — сказала она, недоверчиво качая головой. — Я не впервые с таким сталкиваюсь.

Королеву захотелось залезть под одеяло с головой и сделать вид, что соседей в комнате нет.

— У нас что, гражданин уже не имеет права на уединение? Я, конечно, как и все, за коллективизм, но неужели обязательно проводить собрание в моей комнате?

Валентина Николаевна с пониманием улыбнулась, сделала движение, которым военные обычно сопровождают слово «Есть!», и закрыла за собой дверь. Королев посмотрел на Бабеля.

— А вы? Можете оставить меня хотя бы на пять минут?!

— Конечно, — сказал Бабель, придвигая к кровати стул и усаживаясь на него.

— И? — вопросительно посмотрел на него Королев.

— Что «и»? Вы хотите услышать, что у меня для вас есть, или нет?

Королев задумался и показал на окно.

— По крайней мере, дайте мне хотя бы минуту, чтобы переодеться.

— Вы что, стесняетесь? Знаете, я ведь тоже был в армии. И поверьте, в кавалерийском полку, где я служил, не было места для излишней скромности.

— Пожалуйста, посмотрите на улицу, Исаак Эммануилович. Прошу вас.

Бабель буркнул что-то себе под нос, поднялся и с явно недовольным видом направился к окну.

Королев спустил ноги на голый дощатый пол. От этого у него немного помутилось в голове, и он учащенно задышал. Он взглянул на Бабеля, который с интересом наблюдал за ним.

— У вас лицо вдруг побелело. Интересно, я никогда такого не видел. Прямо на глазах. Вы были совсем другим буквально пару минут назад.

Королев махнул рукой.

— Я в порядке, — сказал он неуверенно. — Просто смотрите в окно, если вам не трудно.

Если показать свою слабость, закончится тем, что этот чертов писака примется описывать его обвислый зад в одном из рассказов, которые печатает в журнале «Новый мир». Все-таки у любого гражданина должно быть право на личные моменты, как бы остро ни стоял вопрос с жильем.

Капитан дотянулся до стула, оперся на него и встал. И сразу почувствовал прилив крови к ногам. Он немного постоял, собираясь с силами, и сделал пару шагов к шкафу.

— О-о, да вы совсем плохо выглядите! Может, вам все-таки нужна помощь?

Все усилия Королева были направлены на то, чтобы побороть приступ тошноты и удержать содержимое желудка. Говорить он не мог. Он был даже не в силах повернуть голову, чтобы бросить на назойливого очкарика негодующий взгляд, поэтому просто отмахнулся, надеясь, что этого жеста будет достаточно и Бабель больше не станет донимать его расспросами. Он сделал последний шаг, уперся в дверцу шкафа руками и прижался щекой к приятному холоду полированного дерева. Запах лака немного взбодрил его, и Королев почувствовал, как возвращаются силы. Он стянул с себя свитер, расстегнул пуговицы на брюках, и одежда кучей упала к его ногам.

Он достал свою последнюю чистую рубашку, с трудом просунул руки в рукава и застегнул несколько пуговиц. Потом он достал другие брюки, облокотился о стену, с трудом надел их и натянул подтяжки на плечи.

— Вот так-то лучше.

— Я, кажется, просил вас смотреть в окно.

— Я писатель, и как любому мастеру пера мне интересно наблюдать за такими моментами. Как вы шли, как надевали рубашку, какой у вас был цвет лица. Я мысленно записываю все это у себя в голове.

Королев попытался выразить все свое негодование одним взглядом, но это оказалось выше его сил.

Он тяжело уселся на стул.

— Так что вам удалось узнать?

— Боюсь, немного. Человек, с которым я говорил, знал Миронова, но смог сказать мне только одно: Миронов работал в седьмом отделе. А в наши дни интересоваться работой седьмого отдела небезопасно.

— Седьмой отдел?

— Раньше он назывался иностранным отделом.

— Понятно, — ответил Королев.

Об иностранном отделе если и говорили, то только шепотом. Он знал, что этот отдел отвечал за разведывательные операции Советского Союза за рубежом. Эти ребята отличались беспощадностью и сверхсекретностью. В этом они переплюнули даже НКВД. Да-а, интересно…

Иностранный отдел теряет человека тогда же, когда обнаруживается труп американки, и в это же самое время половина Москвы занимается поисками иконы, которая, вполне возможно, уже направляется к границе Штатов.

— Сейчас ведь идет чистка, — сказал Бабель. — Конечно, это не новость, но все чекисты сильно нервничают.

— На днях на Петровке убрали статую Ягоды. Просто превратили ее в пыль.

— Говорят, его со дня на день арестуют. А пока он сидит у себя в кабинете и ни один его телефон не звонит. Он бродит как привидение по коридорам комиссариата, и все делают вид, что не замечают его. А всего несколько недель назад он считался самым страшным человеком в России. Если он упадет, то потащит за собой других. Поэтому чекисты засуетились и делают все, чтобы не попасть в молотилку вместе с ним. Это снова наталкивает меня на мысль о Грегорине.

— Что вы о нем узнали?

— Он не в ладах с грузинами, несмотря на то что сам грузин, пусть даже наполовину. Его отец был русским. Но грузины его не любят. У меня есть подозрение, что еще в Тбилиси он наступил кое-кому на мозоль. Кроме того, он протеже Ягоды, а у того самого земля горит под ногами. Хотя Ежов вроде благоволит к нему, и ему может повезти, даже если грузины возьмут верх. А скорее всего, так и будет. Знаете, они близки к Сталину — поют одни и те же песни. Похоже, в конце концов они победят.

— У меня сложилось впечатление, что он работает по указанию самого Ежова, а то и еще кого-то повыше.

— Возможно, вполне возможно. Но мне кажется, что он далеко не в выгодном положении. Хотя прямо сейчас ему ничего не угрожает. Иными словами, он в таком же положении, как все.

— Что-то еще раскопали для своих записей в ящике?

— Я бы сказал, в секретном ящике. — Бабель поднялся с подоконника, на котором все это время сидел, и потянулся. — Надо немного пописáть перед учениями. Они начнутся после обеда. Кто знает, смогу ли я снова держать ручку, после того как проведу полчаса в противогазе.

— Поверьте, полчаса в противогазе лучше, чем один глоток газовой смеси. Мне приходилось видеть, как люди травятся газом, и я надеюсь, что больше не придется сталкиваться с подобным зрелищем.

— Конечно, если дело дойдет до войны, не думаю, что фашисты станут разбрасывать букеты с бомбардировщиков. Нужно готовиться. Я слышал, что Сталин приказал рыть метро на максимально возможной глубине, чтобы можно было укрыться от налетов с воздуха. И если мы готовы к бомбам, то почему не приготовиться к газовой атаке?

— Вы действительно думаете, что на нас нападут?

— Они уже готовятся к этому, мой друг. Мы стреляем в них в Мадриде, а они отстреливаются. И поверьте, Испанией это не ограничится. — Он пожал плечами. — Сталин это понимает. И делает все, чтобы мы были готовы к этому.

— Да, — сказал Королев, думая о людях из стали, которые уверены, что остальные слеплены из такого же теста.

Бабель попрощался и ушел. Какое-то время Королев каждой клеточкой ощущал свои сорок два года. Мысль о еще одной войне, со всеми ее ужасами и трудностями, словно тяжелый камень, давила на него. Ему хватило войны против немцев и австрияков. Он помнил лица убитых молодых ребят, среди которых мог оказаться сам. Они гибли тысячами, и в конце Первой мировой войны их было уже миллионы, а потом столько же в Гражданскую. В этот раз будет еще хуже — с новыми танками, бомбардировщиками и оружием, которое может положить сразу целый батальон. Конечно, он пойдет воевать, если до этого дойдет. Он прекрасно знал свой долг, как и другие граждане.

Размышляя об этом Королев, вероятно, уснул, потому что следующей картинкой, которую он помнил, было лицо Валентины Николаевны в проеме двери. В бледном свете солнца, падавшего через окно, ее волосы отливали золотом. Такая красавица, будто с рекламного плаката!

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Неплохо. Лучше. Я не привык все время лежать. Думаю, я уже могу подняться.

— Отлично. Сейчас принесу вам чаю. Ваш коллега Семенов скоро приедет. И звонил полковник Грегорин — он надеется, что вы быстро поправитесь.

— Спасибо, — сказал Королев, думая, каково Грегорину теперь, когда его марионетка соскочила с веревочек.

— За вами, мужчинами, нужно постоянно присматривать. Но я не против.

Валентина Николаевна улыбнулась и закрыла дверь, а он дал волю воображению и представил, как держит ее в объятиях. Она такая маленькая, но, похоже, сильная. Ее волосы пахнут цветами, а кожа — свежим хлебом. Почему-то он был в этом уверен.

Чай отлично взбодрил Королева. Он встал и подошел к окну, довольный тем, что комната перестала плыть перед глазами. Он скрестил руки на груди и посмотрел на чистое голубое небо. По дороге женщины в противогазах, свободных резиновых костюмах и огромных перчатках толкали тележки гражданской обороны. В тележках был какой-то белый порошок. Интересно, что это? Из собственного опыта он знал, что при газовой атаке надо бежать как можно быстрее. Противогазы, к сожалению, от иприта не спасали.

Когда в семнадцатом году немцы сбрасывали на русские окопы капсулы с ипритом, его полк как раз был в запасе. Сначала солдаты решили, что немцы ошиблись: сотни капсул падали на землю, в грязь, и не взрывались. Единственное, что их насторожило, — легкий запах чеснока. Лишь через несколько часов на открытых участках кожи стали появляться волдыри. Но это было не все. Газ просочился сквозь одежду и пробрался даже внутрь тела. Внешние и внутренние органы были в волдырях — подмышки, пах, грудь, желудок. Все. Кто знает, сколько человек тогда погибло? Тысячи ослепших солдат, взывая о помощи, бродили по полю, а немцы расстреливали их, как крыс, — и это был не самый худший конец. Его полк отправили на подкрепление, и если Бог простил пруссаков, которые попали им в руки, то они — нет…

Дом задрожал, когда эскадрилья бомбардировщиков оказалась над ним, и один из самолетов закрыл собой все небо, пролетая так низко, что Королев смог рассмотреть даже заклепки на дверце. Задребезжало стекло в оконной раме, собака во дворе заскулила и бросилась искать укрытие. При виде самолетов Королев воспрянул духом, хотя ему и стало немного не по себе от близости столь мощной военной техники. На этот раз они будут готовы, если фашисты вздумают напасть!

Королев вздохнул, подошел к столу и оперся о него рукой. Он увидел кровь на воротнике своего пальто, и мысли о расследовании снова зароились в голове. Если предатели пытаются продать икону за границу, понятно, почему в этом был замешан Миронов: кто поможет вывезти ее, если не майор иностранного отдела? А может, он как раз хотел помешать вывозу иконы на Запад? Королев в душе проклинал Грегорина. Он уже привык к тому, что тот манипулировал им, — все-таки это делалось ради великой цели. Но информация Коли Графа о том, что именно Грегорин возглавляет операцию по поиску иконы, полностью выбила у него почву из-под ног. А может, Грегорин использует его, чтобы найти икону, потому что кража из хранилища НКВД была его упущением? Икону увели из-за халатности или совсем по другой причине? Но ситуация рано или поздно прояснится, и если Королев к тому времени будет еще жив, то найдет подонка и вырвет его сердце собственными руками.

В этот момент он услышал стук в дверь. Через секунду на пороге появился Семенов.

— Как вы, Алексей Дмитриевич? Генерал сказал, что у вас сотрясение. Вам уже лучше?

Улыбка на лице Семенова показалась Королеву больше издевательской, чем сочувственной, и он недовольно стиснул зубы. О чем он вообще думал? Зачем полез драться с тем здоровяком? Как старший он должен подавать пример своему более молодому сотруднику. Вместо того чтобы обучать Семенова тонкостям профессии следователя, он лежит с разбитой головой и не в состоянии даже нормально передвигаться. Унизительное положение.

— Я отлично себя чувствую, — процедил он сквозь зубы. — Садись, в ногах правды нет. Рассказывай, что там у тебя.

— Итак, все по порядку. Передаю привет от генерала Попова его любимому ударнику труда.

— Послушай, ты, выскочка, у меня голова раскалывается, поэтому, если не хочешь нарваться на неприятности, оставь свои насмешки.

Семенов удивленно приподнял брови, и Королев подумал: неужели вся молодежь нынче такая нахальная? И снова этот дурацкий плащ! В нем Семенов походил на щеголя, да еще и волосы набриолиненные. Он сейчас напоминал деляг, которые приторговывали билетами на Киевском вокзале.

— Ну же, Алексей Дмитриевич, не надо себя жалеть. Могло быть и хуже — вспомните хотя бы беднягу Ларинина. Я видел его автомобиль, сплющенный двумя грузовиками, как блин. Ларинина пришлось вытаскивать из машины по кусочкам… Но если и Ларинина вам не жаль, то пожалейте товарища Морозова. Бедный Павел Тимофеевич оплакивает «форд», как родного сына. Да, не повезло Ларинину: только он оказался на пике карьеры, как его жизнь оборвалась. Теперь о нем скорбят коллеги.

— Правда? — переспросил Королев, не веря своим ушам. — Прямо-таки скорбят?

— Ну, не совсем. — На лице Семенова промелькнула издевательская улыбка. Затем оно снова стало серьезным. — Как по мне, я благодарен Ларинину, что он забрал машину. Возможно, у него отказали тормоза или лопнула шина. Что бы там ни произошло, это случилось с ним, а не с нами. В этой связи я вспоминаю о нем с благодарностью. Ладно, больше не будем об этом. — Семенов поправил манжеты рубашки так, чтобы они торчали из-под плаща. — Конечно, это печально, что Ларинин попал между двумя грузовиками… — добавил он минуту спустя.

— Да уж, — сказал Королев равнодушно.

Семенов вопросительно взглянул на него.

— Но лучше он, чем мы, правда?

Королев внимательно посмотрел на лейтенанта и понял, что он чего-то недоговаривает. Интересно, он действительно думает, что эта авария была несчастным случаем? Семенов перечислил возможные причины дорожного происшествия — отказавшие тормоза или пробитая шина, как будто пытался убедить себя, что все действительно произошло случайно. Хотя что сейчас гадать? Похоже, они по уши в дерьме, но нужно продолжать плыть.

Королев тяжело вздохнул.

— Несмотря на то что голова у меня как чугунная, не могу с тобой не согласиться, Ваня. Быть живым не так уж плохо. Какие еще новости для меня от товарища генерала?

— Для нас, — сказал Семенов с серьезным лицом. — У нас забирают это дело.

Капитан переваривал эту информацию достаточно долго, и все это время Семенов наблюдал за ним.

— Его отдали кому-то еще? — наконец спросил Королев скорее для того, чтобы нарушить тишину.

— Пауничеву. В понедельник утром нам дадут другое дело. Сказали, что это из-за вашей травмы. Они не хотят, чтобы расследование останавливалось. Сегодня утром он забрал у меня папку с делом и все отчеты.

— Кто? — спросил Королев, чувствуя, что никак не может собраться. Кровь прилила к голове, и ему с трудом удавалось справляться с волнением.

— Товарищ Пауничев. Это был приказ, Алексей Дмитриевич. Я ничего не мог с этим поделать. А еще генерал велел мне помалкивать о второй американке. Если поступит запрос на ее поиски, он примет решение, как поступать.

— Тебе разрешили сообщить Пауничеву что-нибудь? О том, что Смитсон была монахиней? О данных, полученных от Шварца? О Грегорине?

Семенов отрицательно покачал головой, и Королев ударил кулаком по колену.

— Неужели Попов действительно приказал тебе ничего не говорить Пауничеву? Как он это сказал? Повтори, что именно он говорил.

— Он сказал, что вся информация, полученная от полковника Грегорина, — это государственная тайна. Мы не должны выдавать ее никому — только если нам разрешат. Попов сказал, что я не должен разглашать эту информацию. Следовательно, я не передал ее Пауничеву.

— И даже то, что мне сказал Шварц?

— Да. Нас убрали с этого дела, Алексей Дмитриевич. Я думал, вы обрадуетесь.

Королев откинулся на спинку стула и посмотрел на потолок. В углу комнаты висела паутина, в центре которой сидел паук. Наверное, он тоже смотрит на него и думает, что надо бы сплести паутину побольше. Королева охватил смех.

— Да, ты прав. Мы должны радоваться. А Пауничев найдет человека, на которого повесят убийство в церкви. Нужно же как-то закрыть дело, для статистики.

Семенов смотрел на Королева так, будто тот позволил себе неприличный жест в публичном месте. Королев легонько шлепнул себя по лбу.

— Извини, Ваня. У меня еще голова не прошла. Наверное, я сейчас не в том настроении, чтобы воспринимать новости.

— Не извиняйтесь, Алексей Дмитриевич. Вот почему вас считают хорошим следователем, ну, другие следователи. Они говорят, что вы к каждому делу подходите так, будто жертвой в нем стала ваша матушка. Но если позволите мне дать совет, вам нужно быть тверже, товарищ. Пути партии не всегда понятны таким простым людям, как мы. За партией надо просто идти.

— Кому? Сталину?

— Нет, товарищ. Вам.

Королев горько улыбнулся. Дело осталось в прошлом, и уже ничего с этим не поделаешь.

Они выпили по чашке чаю, и неприятные мысли немного отступили. Они переключились на другие темы. Семенов ходил с друзьями в парк культуры и отдыха и поднялся там на вышку для прыжков с парашютом. Всего за несколько копеек его привязали к канатам, и он спрыгнул вниз, как настоящий парашютист. Правда, сокрушался Семенов, парашют от дождя и снега был грязным. В такую погоду в Москве все становилось грязным.

Какое-то время они сидели в тишине, прислушиваясь к грохоту военных грузовиков, которые переезжали по улице к Воронцову Полю, где должны были продолжаться учения. Семенов поерзал на стуле.

— У меня для вас еще одна новость, — сказал он. — Сегодня вечером состоится собрание, и генерал приказал вам не приходить.

От этих слов Королева охватило неприятное чувство.

— Как думаешь, что там будет? — спросил он каким-то чужим голосом.

— Сложно сказать. Генерала все уважают, но Менделеев стал темным пятном на репутации отдела, а бдительность сегодня — любимое слово. И хотя я не очень понимаю в этих делах, мне кажется, активисты боятся, что ситуация выходит из-под контроля. Все были потрясены случаем с Андроповым. С другой стороны, пока не заметно никакого внешнего давления, поэтому, думаю, в этот раз все обойдется публичной самокритикой. Никаких Менделеевых больше не будет, так что все наладится.

Королев слушал его и удивлялся. Лейтенант рассуждал как человек, лет на пять повзрослевший. Даже его голос звучал на октаву ниже. Королев знал, что Семенов был комсомольским активистом, но информация, которую он только что озвучил, явно шла из какого-то высокого источника. И говорил он ясно и уверенно. Королев никогда особо не прислушивался к словам Семенова, но сейчас отметил для себя, что этот молодой человек явно не так уж несведущ в делах партии.

— А ты? Ты пойдешь?

— Да. Как представитель комсомола. Меня назначили вчера. Я поддержу генерала, если потребуется. Обязательно. Но вы должны оставаться дома и отдыхать. Иначе завтра не сможете пойти на игру. — Семенов улыбнулся. — Все будет в порядке, Алексей Дмитриевич. Поверьте мне. В которому часу за вами зайти?

— Игра начинается в два.

— А что с американцем?

— Не вижу причин не взять его. У нас есть на это разрешение Грегорина. В конце концов, это наш долг — показать ему, насколько советский спорт превосходит капиталистический. Кстати, Бабель тоже будет. Завтра и развлечемся.

— Морозов сказал, что может дать нам машину.

— Нет, мы поедем на трамвае. Покажем Шварцу все по полной.

Семенов, надежды которого вести автомобиль рухнули, тяжело вздохнул.

— Ладно. На трамвае так на трамвае. По правде говоря, Морозов с трудом согласился выделить машину — думаю, он винит меня за разбитый «форд». Хотя он даже не собирался менять лобовое стекло, и в январе мы бы просто примерзли к сиденью. Так что, может, и к лучшему, что все так получилось.

Когда Семенов ушел, Королев какое-то время сидел в раздумьях. Потом поднялся и подошел к стоявшей на полу небольшой связке своих любимых книг. Он водил пальцем по корешкам, пока не остановился на выцветшем золоте названия «Герой нашего времени». Предвкушая удовольствие, он открыл книгу и прочитал начало первой главы: «Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии. Большая часть из них, к счастью для вас, потеряна, а чемодан с остальными вещами, к счастью для меня, остался цел».

Королев, довольный собой, кивнул. Лермонтов — хороший писатель. Как бы ни критиковали этого человека, он-то знал, куда направлять свой пистолет и с чего начинать роман.

 

Глава 21

На следующее утро Королев проснулся в обычное время. Он чувствовал себя отдохнувшим. Было пасмурно, но он не стал включать свет сразу и подошел к окну. На улице никого. «От расследования остались одни воспоминания», — с грустью и одновременно с облегчением подумал Королев. Накануне вечером звонил Грегорин. Поблагодарил за работу и пожелал ему скорейшего выздоровления. И больше ничего. Ни слова об отчете, о Коле, о смерти Ларинина. Казалось, он полностью утратил интерес к делу. Что ж, это и к лучшему. Полковник непременно почувствовал бы неладное, стоило Королеву заговорить. А теперь, когда он изображал отсутствие интереса, капитан мог забыть об этом, особенно об иконе.

Королеву было непривычно расставаться с нераскрытым делом, несмотря на это он пребывал в неплохом расположении духа, когда утром принялся делать зарядку. Похоже, сложившаяся ситуация не особенно его огорчила.

Когда он закончил упражнения, на улице стал появляться первый транспорт.

Завязывая шнурки изрядно поношенных летних туфель, Королев вздохнул. Они послужат ему еще годик, удобные, но все равно придется покупать новые. А он уже несколько месяцев не видел обуви подходящего размера в обычных магазинах. Придется серьезно заняться поисками. Кстати, сменить валенки тоже не помешало бы. Надо будет спросить у коллег, как им удалось раздобыть кожаные сапоги. Наверное, существует какой-то способ. Может, не совсем официальный, но придется наступить на свою совесть, если этой зимой он хочет быть с сухими ногами.

Когда через какое-то время зашел Бабель, Королеву стало неловко за свои валенки. Валентина Николаевна настаивала, чтобы он надел шарф, который раньше носил ее покойный муж, а капитан всеми силами пытался отказаться от него.

— Исаак Эммануилович, — сказала она, не обращая никакого внимания на Королева, — присматривайте за капитаном сегодня. Я знаю, что там происходит, на этих матчах. Не позволяйте ему участвовать в стычках. Никаких драк с рабочими. И следите, чтобы он не снимал шарф.

— Я в состоянии присмотреть за собой, — возмутился Королев и посмотрел на смеющегося Бабеля.

— Не беспокойтесь, Валентина Николаевна, — ответил тот, — я с удовольствием буду присматривать за товарищем Королевым. — И, уже обращаясь к капитану, спросил: — Может, возьмете меня под руку, когда будем спускаться по лестнице, товарищ Королев?

— Черт вас подери, я сам дойду! И уберите с лица эту идиотскую ухмылку, бумагомарака несчастный!

— Видите, Валентина Николаевна, травма сделала товарища Королева просто невыносимым, но я его прощаю, — сказал Бабель, покорно вздыхая. — Жду вас внизу, Алексей Дмитриевич. Не забудьте шарф.

— Зубоскал! — буркнул Королев, когда за Бабелем закрылась дверь. Валентина Николаевна удивленно приподняла брови, и он добавил: — Простите, я был несколько груб. Просто он ведет себя нахально и самоуверенно. — И тут же пожалел о своих словах.

— Это он-то ведет себя самоуверенно? — воскликнула Валентина Николаевна и с гневным видом посмотрела на него голубыми глазами.

Королев почувствовал себя птицей, запутавшейся в силках.

— А, к черту все! — возмущенно заявил он. — Кажется, сегодня все сговорились вывести меня из себя.

Он подошел к двери и потянул за ручку. К его большому сожалению, та с легкостью поддалась.

— До свидания! — крикнул он и едва сдержался, чтобы не отреагировать на смех, который донесся с кухни, куда отправилась Валентина Николаевна.

Семенов ждал на улице, и после некоторых раздумий они решили пройтись пешком. Был солнечный день. Воздух казался свежим и приятным, особенно после дождливой и снежной погоды прошлых недель. Они шли медленно, потому что Бабель то и дело останавливался, чтобы поздороваться и переброситься парой слов с какими-то бродягами, уличными продавцами, дворниками, спекулянтами, актрисами и партийными работниками. Пока Бабель был занят разговорами, Королев воспользовался моментом и спросил Семенова о собрании.

— Собрание прошло хорошо. Я признался, что тоже вовремя не рассмотрел недостойное поведение бывшего члена партии Менделеева, и все сошлись на том, что недостаточная бдительность была коллективной ошибкой.

— Но ты же почти не знал его!

— Именно поэтому я не особенно рисковал, — ответил Семенов и улыбнулся.

Королев только сейчас заметил, что положил руку ему на плечо. Это было вполне естественно, ведь все это время он испытывал какие-то отцовские чувства по отношению к младшему лейтенанту. А зря. Семенов был хитрым малым. И как ему удалось всего лишь после нескольких недель работы в милиции оказаться в партийном комитете? Королев искоса взглянул на лейтенанта. Конечно, у него подходящий комсомольский типаж — голубые глаза и золотистые волосы. Но, кроме внешности, здесь было какое-то другое объяснение. В случае чего точно лучше не иметь такого серьезного противника, как Семенов. Одновременно Королева удивляло, насколько Семенов неопытен, — он всегда вел себя как типичный новичок.

Они наконец подошли к «Метрополю». Отель за эти несколько дней нисколько не утратил своего величия. Королев еще подумал, что иностранцев тоже впечатляет это живое воплощение социалистической мечты. Но наша, советская гостиница, открыта для всех, в отличие от западных, где наверняка какой-нибудь лакей хлыстом отгоняет простых людей, оставляя на их спинах кровавый след на память. Он повернулся к Бабелю и Семенову, чтобы насладиться их реакцией, и даже расстроился. Писателя, видимо, совсем не интересовало убранство холла. Он спокойно постукивал папиросой по эмалированной поверхности стола и выглядел менее оживленным, чем утром. Семенова, похоже, заинтересовали пловчихи в бассейне, и Королев решил, что молодой человек скорее увлечен плотскими мыслями, чем эстетикой здания. Он еще мог понять Бабеля — насколько ему известно, писатель каждые два месяца бывал в Париже, — но реакция Семенова осталась для него загадкой. Наверное, он уже был здесь раньше, со своей девушкой, которая любит «Герцеговину Флор».

Шварц сидел в ресторане, читая «Известия» с таким видом, что было очевидно: все написанное является для американца скорее развлечением, нежели источником информации. Когда подошел Королев, он встал и отложил газету в сторону.

— Товарищ капитан, рад вас видеть. Думаю, сегодня отличный день для посещения матча.

Он оделся как раз подходяще для похода на стадион. На нем был черный свитер и короткая синяя куртка с отложным воротником, а серые брюки сидели так идеально, что, казалось, их кроили прямо на нем. Как фанаты «Спартака» станут издеваться над наутюженными стрелками, можно было только догадываться. Шварц указал на шляпу на столе.

— Я даже раздобыл вот это. Как думаете, мне пойдет?

Королев посмотрел на шляпу и прикинул, где Шварц мог ее купить. Наверняка в одном из валютных магазинов.

— Отличная шляпа. Очень практичная. Она вам пригодится, на улице достаточно ветрено. — Он решил не добавлять, что на его голове эта шляпе тоже смотрелась бы неплохо.

Шварц улыбнулся, понизил голос и с серьезным видом наклонился к Королеву.

— А что там с расследованием? Как оно продвигается?

— Я больше над ним не работаю, — ответил Королев, указывая на повязку у себя на голове. — Я был несколько дней болен, поэтому дело передали другому следователю. Но у меня есть и хорошие новости. Мы опознали жертву, это не ваша знакомая. Поэтому, если она вдруг выйдет с вами на связь, дайте мне знать. У нее может быть полезная информация.

Королев не слышал уверенности в своем голосе. Если чекисты поймают американскую монахиню, разгуливающую по Москве с фальшивым паспортом, ее туристическая поездка закончится Сибирью. Но Шварц не проявил ни облегчения, ни удивления, когда услышал эту новость от Королева, просто кивнул в знак благодарности. Получается, ему уже безразлична судьба девушки из поезда?

— Если она выйдет на связь, я обязательно свяжусь с вами, — сказал Шварц тоном дипломата. — Кстати, а что насчет нашей последней беседы?

— Как я и обещал, она осталась между нами, — ответил Королев, сам удивляясь тому, как легко солгал. Тут ему пришла в голову одна мысль, и он обернулся, чтобы проверить, не слушают ли их Семенов с Бабелем. — Я бы хотел продолжить тот разговор, если вы не против. Теперь я знаю, с какой иконой мы имеем дело.

Шварц медлил с ответом. Он явно думал, что сказать. И снова никакого удивления, лишь мимолетный проблеск тревоги в глазах.

— Вы же сказали, что у вас забрали дело.

— Пока да, но в понедельник я, скорее всего, вернусь к своим обязанностям. — Кто знает, что будет в понедельник? — Я прошу вас уделить мне несколько минут.

По реакции Шварца Королев догадался, что он знал: убитая монахиня — не его знакомая Нэнси Долан. Как такое возможно? Конечно, он не может давить на американца, потому что тот играет важную роль в делах государства, но расспросить Шварца об иконе было его долгом. Королев был уверен, что генерал поймет. Скорее всего, поймет.

— Хорошо, — сказал Шварц после некоторого раздумья, — но только на тех же условиях, что и раньше.

— Разумеется.

Они повернулись к Семенову и Бабелю. Те со странной улыбкой смотрели на бассейн, в котором, устремленные к большой люстре на потолке, торчали из воды шестнадцать очаровательных ножек с накрашенными красным лаком ногтями. В какой-то момент Королеву даже показалось, что эти ножки словно свисают с крюка на скотобойне.

— После игры? — спросил Шварц.

Бабель посмотрел на них и показал на часы. Королев кивнул.

— Да. Давайте после игры, — согласился он.

— Я никогда раньше не ездил на трамвае, — сказал Шварц, когда они вышли на Театральную площадь. — Во всяком случае, в Москве.

— Боюсь, вам так и не удастся насладиться поездкой, — сказал Бабель, провожая глазами проезжавший мимо красно-белый трамвай, который, казалось, вот-вот лопнет от распиравшей его толпы пассажиров. Молодые люди висели на подножках, а на шеях у них развивались шарфы с символикой «Спартака», словно поддразнивая ожидавших на остановке людей. Кондуктор лишь беспомощно пожимала плечами.

— Вот гад! Даже не остановился! — воскликнул Семенов вслед за очередью, которая ругала водителя и размахивала кулаками вдогонку трамваю.

— Может быть, пройдемся пешком? — спросил Шварц, оценив перспективу повисеть на трамвайной подножке и явно опасаясь за свою жизнь.

Толпа начала искать альтернативный способ передвижения, но тут неожиданно подошел еще один трамвай, расписанный лозунгами, восхвалявшими победу Октябрьской революции.

— Осторожно, граждане, по очереди! — закричала кондуктор, когда все бросились к дверям.

Королев решил, что сейчас каждый сам за себя, и принялся расталкивать народ, пробираясь вперед. За ним пробивался Шварц. Вдвоем им все-таки удалось протиснуться в душный вагон. Королева прижали к окну, и он увидел снаружи ошарашенное лицо Семенова, который вцепился в хромированные поручни трамвая.

— Похоже, Ваню ожидает незабываемая поездка на свежем воздухе, — сказал Шварц. — Кстати, неплохая мысль, — добавил он, пытаясь увернуться от подмышки пьяного солдата, который для равновесия уперся рукой в потолок.

Бабелю удалось протиснуться к ним, и трамвай с грохотом тронулся с места по направлению к стадиону. Довольные пассажиры добродушно болтали. Когда трамвай чуть не переехал фургон с хлебом, толпа дружно ахнула, а потом снова принялась обсуждать достоинства и недостатки футбольных игроков. У всех было приподнятое настроение, но по опыту Королев знал, что все может мгновенно измениться. Особенно на такой игре, как эта, где в новой лиге первенство может быть отдано «Спартаку». Когда они прибыли на место, возле стадиона уже завязалось несколько драк. Болельщики «Спартака» выкрикивали: «Мясо! Мясо! Мясо!» — а в ответ им неслось громкое «Красная армия! Красная армия! Красная армия!» поклонников ЦСКА. Милиция патрулировала территорию парами, расталкивая в стороны группы враждующих фанатов. Выйти из трамвая оказалось делом не менее трудным, чем войти в него.

— Почему они кричат «мясо»? — спросил Шварц.

— «Спартака» финансирует Промкооперация — профсоюз работников пищевой промышленности. Поэтому фанаты скандируют: «Кто мы? Мясо!»

— А поклонники других команд еще называют их свиньями, — добавил Бабель.

— Только хулиганы так их называют! А за кого вы сегодня болеете, Исаак Эммануилович?

— Конечно, за ЦСКА. Это мой долг, я ведь бывший кавалерист.

— Я тоже воевал. Но до этого я играл за команду Пресни, — сказал слегка обиженный Королев.

— Даже свиньи иногда уходят из свинарника, — добавил Бабель с невинной улыбкой.

Королев хотел было ответить, но увидел группу решительно настроенных молодых людей, которые выстраивались возле входа, и каждый держался одной рукой за ремень стоящего впереди. Во главе колонны стояли парни внушительных размеров.

— Джек, нам придется немного подождать.

— Да, — сказал Бабель, — сейчас поезд будет отъезжать от станции.

Шварц посмотрел на толпу и улыбнулся.

— Они собираются штурмовать ограждения?

— Да. Это называется «паровоз». Ага, билетеры их уже заметили.

Но билетеры заметили их слишком поздно, и змейка из молодых людей двинулась вперед, расталкивая и сбивая с ног любого, кто попадался на пути. Они пробивали себе дорогу, пока двое билетеров и рассерженный милиционер не схватили последнего парня в колонне и не оторвали его от остальных. Его приятели тут же сформировали некое подобие клина и, вырвав своего товарища из рук билетера, продолжили штурм. Толпа приветствовала хулиганов радостными криками, и те победоносно подняли руки вверх. Завидев подкрепление милиционеров, хулиганы разбежались. Толпа засвистела, когда группа беспризорников начала дразнить билетеров и крутиться у них под ногами. Какой-то милиционер схватил за волосы и отшвырнул в сторону маленькую грязную девчушку. Болельщики недовольно загудели и принялись дружно наступать на милиционера — здоровяка с глупым лицом. Королев взял Шварца под руку.

— Думаю, нам лучше попытаться войти в другом секторе, — сказал он.

В это время первый камень со звоном ударился о железные ворота, и толпа с дружным криком двинулась вперед. Последним, что они успели разглядеть, было перепуганное лицо милиционера, который тут же затерялся под градом кепок и взлетающих кулаков. Королев без особого сочувствия наблюдал, как, расталкивая болельщиков, к этому месту сбегаются люди в милицейской форме.

— Люди так рьяно защищают детей… — отметил Шварц.

— Скорее, они воспользовались поводом отправить милиционера в больницу, — сказал Бабель.

«Он прав, — подумал Королев. — Вряд ли они даже обратили внимание на девочку под ногами, когда пошли в атаку на человека в форме». Он вспомнил, что во время всей этой неразберихи в толпе беспризорников мелькнула рыжая шевелюра, и подумал, уж не команда ли Кима Гольдштайна орудует на входе.

Королев с облегчением вздохнул, когда они наконец оказались на южной трибуне. Здесь было относительно спокойно. Ни генерал, ни уж точно Грегорин не простили бы, если бы по его милости Шварц оказался в центре разборок. Они сидели на бетонных скамейках, наблюдая, как футболисты разминаются с мячом и проверяют готовность вратарей к игре. На одной половине поля упражнялись игроки «Спартака», в красных футболках с белой полукруглой полосой на груди. На другой — в синих футболках и красных шортах — готовились игроки ЦСКА, они казались намного крупнее и выше спартаковцев.

— Эти ребята, похоже, зададут нашим трепки. Надеюсь, Старостин хорошо подстраховался.

Рядом ниже как раз проходил мужчина средних лет. Услышав эти слова, он поднял голову и, не отрываясь, долго и изумленно смотрел на Королева. На нем не было никакой атрибутики, по которой можно было бы определить, чей это болельщик, и Королев не знал, какой реакции ожидать. Он указал на самого крупного игрока ЦСКА.

— Да ладно, приятель. Неужели ты думаешь, что они взяли в игру такого здоровилу ради его футбольных талантов?

Человек кивнул, но по-прежнему выглядел ошарашенным. «Какой-то госслужащий или мелкий чиновник», — подумал Королев. В лице этого человека читалась какая-то скрытая сила. Он сел прямо перед ними возле мальчика лет десяти и принялся показывать пальцем на игроков, прочитывая их фамилии по программке. Его голос звучал напряженно, и мальчик вопросительно посмотрел на него, но человек сделал вид, что не заметил этого. Королев повернулся к Бабелю и пожал плечами. Как-то странно этот мужчина отреагировал на него — наверное, с повязкой на голове Королев был похож на хулигана. Бабель оценивающе посмотрел на служащего и покачал головой, потом достал из кармана фляжку, и они выпили за честную игру.

Трибуны уже заполнились до отказа. Вдруг все болельщики как по сигналу встали с мест. Королев тоже поднялся и присоединился к всеобщему свисту, требуя начинать. Матч начался с длинной подачи «Спартака».

Первый тайм был тяжелым. Как и предсказывал Королев, армейцы не сдавали позиции, но и спартаковцы твердо держали оборону. Мяч оказывался то у одних, то у других ворот, хотя «Спартак» явно доминировал. Но прямо перед окончанием первого тайма один из армейцев умело забил мяч в ворота «Спартака». Болельщики «Спартака» взревели от негодования, в то время как фанаты ЦСКА громко ликовали. Спартаковцы стремительно бросились в контратаку, но до конца первой половины матча так и не смогли отыграться. В перерыве болельщики «Спартака» бурно обсуждали нарушения со стороны армейцев и некомпетентность судьи.

Королев посмотрел на плотную толпу футбольных фанатов, но она не испугала его, и он все же решился пробраться к буфету за пирожками с мясом. Американцу надо показать все прелести похода на матч, а что же за футбол без пирожков с мясом? Но только он спустился с трибуны, как тут же пожалел о своем решении. В помещении, где располагался буфет, воняло немытыми телами, мочой и табаком. Когда подошла его очередь, начался второй тайм. Он уже пробирался к своему месту, когда неподалеку увидел уже знакомую рыжеволосую голову. Ким Гольдштайн помахал Королеву, и он пошел за мальчиком, боковым зрением заметив, что остальные беспризорники тоже пробираются сквозь толпу. Через минуту они уже стояли в спокойном месте за трибунами. Ким протянул руку.

— Десять рублей, — не допускающим возражения голосом сказал он.

— Хм, десять рублей. А что у тебя есть для меня за эти десять рублей?

— Мы нашли женщину, которую вы искали, товарищ следователь.

Королев посмотрел на беспризорников. С ними была и девочка, которую перед началом матча швырнул на землю милиционер. У нее были заплаканные глаза и тонкая струйка крови на шее. Он кивнул ей, одновременно пытаясь переварить услышанное. Ведь это его обязанность — установить, где находится Нэнси Долан. Ведет он это дело или нет?

— Где она?

— На Арбате. Вы сказали, дадите десятку. Мы отведем вас туда после игры.

— Хорошо, — согласился Королев. — Я вам дам пять рублей аванса. Мне надо проводить одного иностранца в гостиницу, а потом я подойду к вам и отдам остальное. Вы знаете кинотеатр «Прага»?

— Конечно, знаем.

И беспризорники лукаво переглянулись. По их хитрым лицам Королев догадался, что они не раз пробирались туда без билета.

— Тогда встречаемся в шесть часов, — сказал Королев, отсчитывая пять рублевых бумажек. — Придете?

— Мы в вашем распоряжении, товарищ следователь, — ответил Гольдштайн с насмешливой улыбкой.

Королев думал, как ему пробраться на свое место, когда натиск толпы впереди неожиданно ослаб, так что он чуть не упал. Он нашел объяснение этому на поле: сотни зрителей сломали милицейский кордон и грязным пятном принялись растекаться по зеленому полю. Игроки переместились ближе к центру и образовали круг вокруг рефери, защищая его. Но толпа фанатов вела себя дружелюбно — видимо, на трибунах уже просто не хватало места и болельщиков выдавили прямо на футбольное поле.

Когда Королев наконец добрался до места, Бабель стоял ногами на сиденье, чтобы лучше видеть происходящее внизу. Конная милиция пыталась вернуть болельщиков на места. Одна из милицейских лошадей была чисто белого цвета, и Королев наблюдал, как она степенно и размеренно скачет по зеленой траве, в то время как серая толпа отступала за границы поля.

— Они смогут закончить игру? — спросил Шварц, жмурясь от солнца.

— Думаю, да. Немного терпения со стороны ментов, и… Ох, извините, Алексей Дмитриевич, я хотел сказать — со стороны милиции. Она вроде настроена миролюбиво. Видите, они уже почти всех оттеснили к боковой линии.

Болельщики начали аплодировать милиции — это было настолько неожиданно, что Королев и Семенов обменялись удивленными взглядами.

— Молодцы! — сказал Шварц и тоже захлопал.

Комментатор мягким голосом попросил болельщиков помочь справиться с беспорядком, и по трибунам прокатилась волна понимания, даже игроки на поле начали пожимать друг другу руки. Королев вручил пирожки Шварцу и сделал вид, что не замечает его удивления.

— Видишь, Джек. Вот так играют в Советском Союзе — жестко, но всегда в хорошем расположении духа, — сказал Королев, подумав, что американец, наверное, раньше никогда не видел пирожков с мясом. На футбольном поле болельщики взялись за руки, создав живой барьер вдоль ограждения, и по трибунам снова прокатился шквал аплодисментов. Королева переполняла гордость, и он с удовлетворенным видом посмотрел на своих спутников. Тайм начался с атаки на «Спартака», которая завершилась голом в ворота команды Старостина. Трибуны снова взвыли. Гол армейцев вызвал волну беспорядков, и милиции пришлось силой возвращать самых активных болельщиков на места. В центре поля рефери что-то живо обсуждал с капитанами команд и тренерами. Интересно, о чем они говорят? Пока что фанаты вели себя миролюбиво, но их настроение могло резко измениться, если игру решат прекратить. У Королева все переворачивалось от мысли, что «Спартаку» придется ждать переигровки, чтобы выбиться в лидеры. После рукопожатий игра продолжилась. Спартаковцы снова атаковали. Их подбадривали громкие крики и улюлюканье болельщиков. Шум на трибунах нарастал, и когда игрок «Спартака» забил мяч в ворота противника, казалось, гол провела сама толпа. Болельщики «Спартака» обнимались, топали ногами и скандировали: «Мясо! Мясо! Мясо!» Сын госслужащего подбросил в воздух кепку, и отец долго искал ее на земле. Королев видел, куда упала кепка, и поднял ее. Он похлопал служащего по плечу, и тот повернулся как ошпаренный. И покраснел, увидев Королева.

— Спасибо, приятель, — сказал он, отводя глаза в сторону.

Королев, обрадованный голом, потрепал мальчика по волосам.

— Пожалуйста. Надо забить еще один, да? А кепку лучше спрячьте пока в карман, молодой человек. Без головного убора зима кажется длиннее.

— Да, — с облегчением ответил служащий. — Надо забить еще один.

Перед самым окончанием матча долгожданный гол был забит — к великой радости болельщиков «Спартака» и полному разочарованию армейских фанатов. Рефери дал дополнительное время, но натиск толпы с красно-белыми флагами у ограждения усиливался, милиция все больше нервничала, и, когда наконец судья подал сигнал, толпа снова ринулась на поле. На этот раз фанаты вели себя агрессивнее, хватали игроков «Спартака» и носили их по полю.

Когда матч закончился и все уходили со стадиона, Королев размышлял над тем, что делать с информацией, полученной от Кима Гольдштайна. Правильнее всего было рассказать все Пауничеву и пусть он этим занимается, но тогда он нарушит приказ генерала, поскольку придется сообщить Пауничеву о Нэнси Долан и ее причастности к делу. Можно было бы подключить Семенова, но придется впутывать его во все это. Бабеля тоже нельзя вовлекать. А о том, чтобы позвонить Грегорину, не могло быть и речи: от Коли Графа капитан знал, что полковник по уши замешан в этом деле и, похоже, не совсем чист перед государством. Королев решил пойти на встречу один и на месте разобраться, стоит ли кого-то еще подключать. Да и вообще для начала нужно понять, что за особа эта Нэнси Долан. В конце концов, на Арбате он будет в безопасности, там он сможет контролировать ситуацию. Потом капитан перебрал в голове события последних дней и решил, что стоит позвонить Ясимову. Он живет недалеко.

— Ну что, — сказал Шварц, прерывая мысли Королева, — не хотите вернуться в «Метрополь» и выпить за победу? Кстати, хочу поблагодарить вас за возможность окунуться в советскую реальность в столь приятной компании.

— После таких слов трудно отказаться от приглашения, — весело сказал Бабель.

— Согласен, товарищ Бабель, — с улыбкой поддержал его Семенов.

Шварц предложил поехать на такси, и, поймав машину, они вернулись в центр города. Они заняли места в баре «Метрополя», глядя, как бармен в белом сюртуке разливает пиво в невероятно высокие бокалы. За их спинами джазовый оркестр настраивался перед вечерней игрой. Семенов кивнул в его сторону.

— А ребята неплохо играют. Вообще-то они выступают с Утесовым, но он отказывается петь в ресторанах. Он настоящий артист, ему подавай концертный зал.

Он помахал рукой кому-то из оркестра. Музыкант улыбнулся в ответ. Семенов извинился и направился к нему. Бабель тоже отошел, и Королев со Шварцем остались одни.

— Так что, Джек, это правда? Речь идет об оригинальной Казанской иконе Божией Матери?

Он говорил тихо, настолько тихо, что ни одно подслушивающее устройство не смогло бы уловить его слова, особенно на фоне джазовой музыки.

— Возможно, — сказал Шварц, помолчав. — Я ничего не могу сказать, пока не увижу ее. И то я смогу лишь приблизительно указать год ее написания, а также определить, где она написана. Главное — это качество исполнения. Вы же понимаете, со времени появления иконы с нее делали миллионы копий и сотни списков, но если качество будет соответствовать и время написания окажется подходящим, только тогда можно предположить, что это именно та икона.

— Так вы ее до сих пор так и не видели? — поинтересовался Королев, старательно делая невозмутимое лицо.

Шварц вопросительно посмотрел на него, пытаясь понять, зачем Королев это спрашивает.

— Ну же, Алексей Дмитриевич, выкладывайте начистоту. Что происходит?

Королев пожал плечами. Он и так уже был по горло в дерьме, так что одним опрометчивым шагом больше, одним меньше — хуже не будет. К тому же ему хотелось посмотреть на реакцию Шварца.

— Насколько я знаю, икону снова выкрали.

— У меня завтра первый осмотр. Звонил их представитель, пока мы были на футболе.

Королев подметил реакцию Шварца и то, с какой интонацией он произнес слово «представитель».

— Это ваш связной здесь, в Москве?

Шварц хотел было ответить, но осекся.

— Нет, — сказал он после паузы. — Точнее, обычно я с ним не контактирую, но он полковник НКВД. Обычно я имею дело с людьми более низкими по званию. Но этот случай не попадает в круг их полномочий.

— Полковник? — переспросил Королев и не успел сдержаться, как фамилия сама соскочила с его уст. — Грегорин? Полковник Грегорин?

— Вы знаете его?

— Да, приходилось сталкиваться. Очень прыткий человек, — только и смог сказать Королев.

— Да уж, — подтвердил Шварц. — Он очень жестко ведет переговоры насчет покупки. Просит больших денег.

— Сколько?

— Один миллион долларов. Наличными.

— А сколько это в рублях? — спросил Королев.

Шварц рассмеялся.

— Много. Очень много.

 

Глава 22

Перед тем как уйти из «Метрополя», Королев предъявил свое удостоверение у стойки регистрации и попросил набрать номер Ясимова. Пришлось подождать несколько минут, прежде чем их соединили. Ясимов согласился встретиться там, где они обычно выпивали рюмку-другую, и не стал задавать вопросов, когда Королев попросил его прихватить с собой лучшего друга. «Лучший друг следователя — это его пистолет», — часто говаривал Ясимов. А водку они обычно пили в «Арбатском подвальчике» — было такое питейное заведение. Это было удобное место для встречи, поскольку находилось оно неподалеку от кинотеатра «Прага» и в это время дня наверняка пустовало. Даже если его сейчас подслушивали, из его слов несведущему человеку ничего не было понятно.

Королев вышел на улицу, где сел в трамвай, едущий до Арбата. Он снова ощутил надежную прохладу пистолета подмышкой. Конечно, глупо было брать «вальтер» на футбольный матч, но ничего. Так, по крайней мере, у него была возможность изрешетить каждого, кто попробует сделать то же самое с ним. Он спрыгнул с трамвая на несколько остановок раньше, решив добраться до места встречи двориками и улочками, чтобы избавиться от возможного хвоста. Он все время петлял, менял направление, делал круги.

Если окажется, что Грегорин ведет двойную игру, дела совсем плохи. А Королев чувствовал, что так оно и есть. К тому же Грегорин принимал Королева за идиота и играл с ним, как кошка с мышкой. Королеву не хотелось верить, что такой высокопоставленный чекист стоит за всеми этими убийствами. Просто невероятно, что он имел отношение к краже иконы, но слишком уж много совпадений и фактов доказывали обратное. Королев догадывался, что Грегорин — предатель, способный в любой момент нанести удар в спину партии и рабочего класса, и мысленно проклинал подлеца.

Капитан зашел в один из двориков, где с балконов свисало застиранное белье, и нырнул в арку, ведущую в небольшой переулок. Как он вообще очутился в этом дерьме? Поймав на себе удивленный взгляд старика, который перебрасывал с тачки уголь в сарай, капитан понял, что задал этот вопрос вслух. Увидев лицо Королева, он поспешил удалиться. Наверное, со стороны он похож на сумасшедшего: неожиданно выскочил из подворотни с перевязанной головой, озирается и что-то бормочет себе под нос. Умный человек на его месте сейчас пошел бы домой, поужинал и напился, чтобы позабыть обо всем. Но если он так сделает, Грегорин сбежит в Берлин, Париж или другой капиталистический город, где будет тратить нажитые нечестным путем деньги. А полковник НКВД будет ой каким хорошим уловом для иностранной разведки! Этот Иуда не задумываясь продаст все государственные тайны, к которым имеет доступ, если ему хорошо заплатят. Эта гнида пригрелась в окружении Сталина, и на Западе его примут с распростертыми объятиями.

Королев посмотрел на часы. До встречи с Ясимовым оставалось несколько минут. Он проскользнул в подъезд, откуда хорошо просматривались оба конца переулка. Если за ним кто-то шел — а он был уверен в этом, — то преследователи начнут метаться в поисках. Сейчас как раз удобный момент проверить это. К тому же ему нужно собраться с мыслями. Он закурил и принялся размышлять.

Конечно, не исключено, что Грегорин ведет честную игру, тогда все в порядке. А если нет? Что толкнуло полковника на убийство и кражу ценной государственной собственности? Если его раскроют и отправят на зону, там и миллион долларов не поможет.

Королев выдохнул дым. Итак, начнем с самого начала. Первой жертвой стала американская монахиня Мэри Смитсон. Все подтвердили, что она приехала в Москву за иконой, — и Грегорин, и Коля Граф. Даже рассказ Шварца о Нэнси Долан подтверждал это. Но почему ее замучили до смерти? Наверное, тот, кто это сделал, хотел получить какую-то информацию. Какую? Место, где спрятана икона? Или что-то еще? И Коля, и Грегорин, и Шварц подтвердили, что икона находилась в ЧК, после того как ее забрали у воров. Если икона была на Лубянке, для чего издеваться над девушкой? Значит, икону действительно украли, и тот, кто пытал монахиню, считал, что это дело рук церкви или церковь знает, где ее искать. Но судя по тому, сколько крови потеряла жертва и какие увечья ей нанесли, монахиня оказалась крепким орешком и не открыла убийцам место, где хранится икона. Королев снова прокрутил в голове сцену с места преступления в церквушке, и по его телу пробежала дрожь. Тесака наверняка пытали и убили, тоже чтобы получить информацию. Его, скорее всего, удалось разговорить, но остается под сомнением, получилось ли из него что-то выбить. Коля сказал, что воры позаботятся о том, чтобы вернуть икону церкви, но они не знают, где она находится. А убийцы, наверное, думали обратное — и, возможно, были правы. Королев не стал бы полностью доверять Колиным сведениям, хотя в остальную историю почему-то охотно поверил. Капитан по-прежнему никак не мог понять, каким образом в этом деле замешан Миронов и замешан ли вообще. Его убили по-другому, но пытали так же, и труп нашли в церкви. Так что вполне вероятно, что его смерть связана с пропажей иконы. Скорее всего, понадобились его связи как сотрудника иностранного отдела.

Так кто же эти убийцы? Это могли быть Колины бандиты, но вряд ли бы они стали убивать монахиню или одного из своих, не имея на то серьезных причин. С другой стороны, если в деле был замешан Миронов, Коля Граф вполне мог расправиться с чекистом по своим соображениям. И все же Коля, похоже, был чист, к тому же Королеву слабо верилось, что воры одобрили бы резню в священном месте. Остается НКВД. Грегорин говорил, что НКВД ищет икону, что вполне понятно. Но неужели в НКВД были люди, способные на то, чтобы пытать людей в церквях и разбрасывать мертвые тела по всей Москве? Вряд ли. Тесака и монахиню могли отправить в тюрьму, и тогда никто бы о них никогда не услышал — в ЧК уж об этом точно позаботились бы. К тому же, если это действительно дело рук НКВД, к чему такая спешка? Там были все возможности проводить допросы в камерах, а потом спокойно избавляться от трупов, не оставляя следов. По спине Королева пробежала дрожь. Если это не НКВД, то, может, чекисты? Заговор, о котором упоминал Грегорин? Тогда оставался лишь один вопрос: участвовал ли полковник в этом заговоре? Королев уже начинал верить, что участвовал. Он сделал последнюю затяжку и затушил окурок о стену. Плохи дела. Очень плохи. Если Грегорин действительно был предателем и собирался скрыться с большим кушем в кармане, это означало одно: он вместе с иконой постарается покинуть Россию как можно быстрее. Нетрудно представить, как отреагируют чекисты, если Казанская икона Божией матери окажется в Нью-Йорке и церковники станут распространять легенды о том, каких человеческих жертв стоило вырвать ее из-под советского ига. А каково будет узнать, что организовал все это высокопоставленный чекист? Всех связанных с Грегориным людей заставят говорить — Попова, Семенова, Бабеля и особенно капитана Алексея Дмитриевича Королева. Сам Сталин будет отдавать распоряжения по этому делу, и Королев не сомневался, что генеральный секретарь сделает взвешенные выводы.

Короче говоря, ему просто необходимо поговорить с этой Нэнси Долан, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию. Он вытащил «вальтер» и проверил магазин. Полная обойма. Прошло уже пять минут, но в переулке так никто и не появился, значит, хвоста не было. Он положил пистолет в кобуру и отправился к месту встречи.

Он спустился в «Арбатский подвальчик», как в подземную пещеру. Внутри было темно, сыро и пахло устойчивой смесью алкоголя, мужского пота и папиросного дыма. Когда-то белые стены от многочисленных затушенных папирос были покрыты коричневым налетом, на котором при желании можно было выцарапать собственное имя. В углу пожилой усталый темнокожий пианист наигрывал на старом инструменте знакомую мелодию. Его взгляд был устремлен куда-то в сторону, в то время как пальцы лихо отплясывали на черно-белых клавишах. Еще один зарубежный товарищ, который осел в Москве и теперь вспоминает родину и думает, удастся ли ему пережить очередную зиму в этом раю для рабочих. Сейчас здесь никого не было, но ближе к вечеру место станет оживленнее. У этого заведения было два преимущества — оно не закрывалось допоздна, и здесь разливали заводскую водку, а не ряженую, как в других местах.

Ясимов сидел за стойкой. Пока Королев искал стул, он заказал две рюмки водки. Друзья поприветствовали друг друга и одним махом осушили рюмки.

— Мне надо побыстрее вернуться домой. У нас в гостях сестра Лены из Твери. Но это хорошо, что ты меня выдернул. Я уже устал от женской болтовни, которую слушал целый день.

Ясимов кивнул официанту, и тот снова наполнил рюмки и положил рядом с ними по кусочку черного хлеба.

— Да у меня тут маленькое дельце, ничего серьезного, — сказал Королев, сам не особенно веря в свои слова.

— Понятно, — ответил Ясимов и приподнял брови. — У тебя какие-то проблемы?

— Возможно. Просто иди за мной. Не вмешивайся, только наблюдай. Если что-то случится, расскажешь Попову или Семенову. Они разберутся, что к чему.

— Ты хочешь, чтобы я просто шел за тобой?

— Да. И ни при каких обстоятельствах не вмешивайся. Ты понял? — Королев надломил кусочек хлеба. — Есть подозрения, что это дело связано с политикой, следовательно — с риском.

— А это зачем? — Ясимов похлопал по оттопыренному карману пальто. Он все-таки взял с собой лучшего друга, как и просил Королев.

— Это для твоей безопасности. У меня с собой «вальтер». Тут замешаны опасные элементы. Воры. Если кто-то из них подойдет к тебе, сначала стреляй, потом задавай вопросы. Возможно, поблизости окажутся ребята из госбезопасности, но воров ты узнаешь по походке.

Ясимов улыбнулся. У воров была характерная походка вразвалочку, их визитная карточка — так они отличали друг друга в толпе. Как масоны по характерному рукопожатию узнают друг друга.

Королев оставил на стойке несколько рублей.

— В шесть часов я пойду к кинотеатру «Прага». Следуй за мной и наблюдай. Семенов и Попов потом разберутся, если что. Тебе лучше поменьше знать об этом деле.

Ясимов понимающе кивнул головой.

— Ты не раз спасал мою шкуру, так что я обязан тебе многим, приятель. Но если все обернется плохо, ты меня не видел и мы с тобой не встречались. Обещай мне. Ради Лены и моих пацанов. А я позабочусь, чтобы Семенов и Попов были в курсе.

Королев кивнул в ответ, и они пожали друг другу руки. Больше говорить было не о чем. Выходя, Королев в зеркале увидел, как побледневший Ясимов махнул рукой, заказывая еще рюмку водки.

На Арбате было уже темно и людно. Пешеходы толкались на тротуаре. В одном из магазинов виднелись бюсты Ленина и Маркса, но кроме них да запыленных картонных коробок, похоже, магазин ничего предложить не мог. Возле кинотеатра «Прага» длинная очередь дожидалась очередного сеанса. Юноши в модных плащах дрожали от холода, а девушки старались игнорировать холодные порывы ветра, который щекотал их покрасневшие от мороза открытые колени. В голубом свете вывески со словом «Прага» молодые люди казались несчастными и голодными.

Королев облокотился о фонарный столб через дорогу от кинотеатра и едва сдерживал желание закурить. Он принялся копаться в карманах и с притворным интересом рассматривать плакат с рекламой фильма. Сегодня показывали «Мы из Кронштадта». Три моряка с благородным выражением лица гордо подставляли грудь вражеским штыкам. Судя по камням, привязанным к шеям, их ожидала расправа. Королев не выдержал и достал пачку с красной звездой. Осталась одна папироса. Он закурил и направился к киоску, чтобы купить еще, как вдруг увидел возле себя маленькую девочку лет семи, хорошенькую, с бантом в волосах, совсем не похожую на сорванца с улицы Разина. Она дернула Королева за рукав пальто и с улыбкой сказала:

— Возьмите меня за руку.

Он взял ее за руку и почувствовал тепло маленьких пальчиков. Девочка уводила его куда-то в сторону. Они шли по Арбату — словно отец с дочкой на вечерней прогулке. По Арбату гуляли и другие родители с детьми, и Королев подумал, что этот Гольдштайн — изобретательный малый. Его ждет большое будущее, если, конечно, удастся выжить. Девочка остановилась возле арки, которая выходила на небольшую площадь, и вдалеке капитан увидел рыжую шевелюру Кима. Девочка вырвала руку и исчезла.

— За вами идет какой-то человек, — сказал мальчишка, когда они встретились.

— Лысый, с усиками и в черном пальто?

— Точно.

— Тогда можешь не переживать.

Гольдштайн бросил быстрый взгляд туда, откуда пришел Королев.

— Вы уверены? Дам вам бесплатный совет, товарищ следователь. Сегодня на Арбате крутится много ребят с синими пальцами, так что будьте осторожны.

— Воры?

— Да уж точно не пионеры. Поверните направо, за угол ближайшего дома. Это большое белое здание с зеленой дверью. Рядом с ним деревянный дом, возле него два дерева. Она там. Но во дворе крутятся какие-то бандиты, поэтому предупреждаю: будьте осторожны.

Королев достал из кармана десять рублей. Это было больше, чем они договаривались, но если все так плохо, деньги ему вряд ли уже понадобятся.

— Спасибо.

Гольдштайн взял деньги без тени благодарности или удивления.

— Я всего лишь забочусь о нашем будущем партнерстве.

— Ну что же, я подумаю, что могу сделать, чтобы оно не заканчивалось.

— Это меня волнует больше всего, — серьезным голосом сказал Гольдштайн и, прежде чем удалиться, подняв руку, помахал банкнотами.

Маленькие тени зашуршали по кустам и собрались вокруг своего предводителя. Королев был спокоен: у Гольдштайна имелся план на зиму. Они смогут пережить холода — во всяком случае, бóльшая часть беспризорников.

Повернув за угол, Королев заметил трех парней, в полумраке двора греющих руки возле бочки, в которой что-то горело. Капитан сразу узнал Мишку, тот тоже кивнул ему в знак приветствия. Когда Королев приблизился, вор изобразил подобие улыбки и сказал:

— Какое совпадение, мучачо. К нам пожаловал сам товарищ капитан. Какими ветрами, приятель?

— Просто вышел прогуляться, как и вы, — ответил Королев, приближаясь. Двое обступили его с боков, и он незаметно нащупал в кармане «вальтер». — Оставайтесь в поле зрения, парни. Сегодня мы не собираемся ссориться. Правда, Мишка?

Воры вопросительно посмотрели на главаря, и тот кивнул.

— Итак? — сказал Мишка, засовывая руку в карман пальто.

— Итак… — повторил Королев, напряженно ожидая, что будет дальше. Он не сводил глаз с вора, даже не моргал.

Мишка довольно долго смотрел на Королева своим фирменным безразличным взглядом и наконец расплылся в ленивой улыбке, ткнув татуированным пальцем на дом, возле которого росли два дерева.

— Собрался туда?

— Возможно. А ты что, хочешь остановить меня?

— С чего бы это? Мы живем в свободной стране. С социалистической демократией, как говорят. Здесь можно делать все, что угодно. Никто из нас не собирается останавливать тебя, поверь. Это было бы некультурно. У тебя ведь здесь встреча.

— Ясно, — сказал Королев и направился к дому. Интересно, откуда воры узнали, что он придет сюда? Он шел, каждым миллиметром спины чувствуя сверлящие взгляды, но оборачиваться не стал. Не дождутся.

Деревянная дверь оказалась перекошенной и ветхой, как и сам дом. Королев постучал трижды и только после этого посмотрел на Мишку и его прихвостней. Воры наблюдали за ним, и Мишка даже помахал ему рукой.

Капитан услышал шаги и с серьезным видом снова повернулся к двери.

— Кто там? — спросил приятный женский голос, очевидно, принадлежавший пожилой женщине.

— Капитан Королев из Московского уголовного розыска, гражданка. Пожалуйста, откройте.

Последовала долгая пауза, и Королев оглядел дверные петли, прикидывая, сможет ли выбить дверь. Вряд ли. Посмотрев на свои валенки, он решил, что даже пробовать не стоит.

— Гражданка? — снова обратился он к незнакомке за дверью.

— Да, — последовал ответ. Судя по голосу, женщина не испугалась.

— Я не хочу выбивать дверь.

— Я тоже не хочу, чтобы вы это делали.

— Тогда, может, вы будете так любезны и откроете? — сказал Королев мягко, пытаясь внушить доверие женщине за дверью.

— Что вам нужно?

— Поговорить с монахиней. Только и всего. Я пришел один. И потом уйду. Мне нужно просто поговорить с ней.

— Просто поговорить?

— Совершенно верно. Это очень важно.

— Я спрошу. Как вас зовут? Королев?

Он услышал звук отдаляющихся шагов, негромкий разговор, после чего кто-то вернулся и открыл дверь. Перед Королевым стояла худощавая женщина лет шестидесяти и спокойно, но без улыбки смотрела на него.

— Прошу вас, капитан.

Она указала на коридор, в конце которого виднелась дверь. В кухне за столом сидела женщина лет шестидесяти и с усталым любопытством глядела на Королева. Он вспомнил фотографию с визы, переданную ему Грегориным. Если ему не изменяет память, перед ним была Нэнси Долан, американская монахиня. Она оказалась старше, чем на снимке. Ей не хватало решительного выражения лица, которое бросилось ему в глаза на фотографии, хотя неделя, проведенная в Москве, может сломать кого угодно. Позади нее, опершись о стену, стоял Коля Граф. Он кивнул Королеву, не вынимая руку из кармана, в котором наверняка лежал пистолет.

— Приветствую, капитан. Присаживайся. Хочешь чаю? Или еще чего-нибудь? — Он указал на самовар, от которого поднимался пар.

— От стакана чаю не откажусь, — сказал Королев. — Вы не возражаете, если я присяду, сестра?

— Пожалуйста, — сказала Нэнси Долан. — Пелагея Михайловна, будьте добры, проследите за улицей.

Она произносила слова без малейшего акцента, но несколько манерно, как говорили раньше, при царе. Современная русская речь была проще и примитивнее — советским гражданам было не до красивых оборотов.

— Ей обо всем этом ничего неизвестно, — сказала Долан, когда за пожилой женщиной закрылась дверь.

— Конечно, — ответил Королев. Неужели она принимает его за полного идиота? — Скажу честно, я не охочусь за дамами. Даже за вами, гражданка.

Королев сделал особый акцент на слове «гражданка». Монахиня открыла рот, чтобы что-то сказать, но сдержалась. Наверное, вспомнила, что она не у себя дома, не в Америке.

— Сегодня я встречался с Джеком Шварцем, — продолжал Королев. — Кажется, вы познакомились с ним в поезде, когда ехали в Москву из Берлина.

— В поезде из Берлина? — Похоже, поначалу Нэнси Долан решила отрицать тот факт, что ехала вместе со Шварцем, но потом подняла глаза на Королева и спокойно спросила: — Как там Джек?

— Уверен, он передал бы вам привет, если бы знал, что я собираюсь встретиться с вами. Какое-то время мы предполагали, что сестра, которую убили в церкви на улице Разина, — это вы. Он обрадовался, когда узнал, что это была другая женщина.

Нэнси Долан вздрогнула, и Королев подумал, какой хрупкой она выглядит на фоне Коли Графа.

— Вы можете рассказать, что с ней случилось? — спросила она, пристально глядя на Королева прозрачными голубыми глазами. — Я знаю, что она мертва, но не более. Коля сказал, что мне лучше этого не знать.

Королев посмотрел на Колю. Тот пожал плечами.

— Ее замучили до смерти, сестра, — сказал правду Королев, решив, что женщина должна знать, в каком деле замешана. — Должен сказать, такой смерти не пожелаешь никому. Я очень хочу найти того, кто ее убил. Очень хочу.

— Я понимаю. — Она осенила себя крестом. — Да упокоит Господь ее душу.

— Одного из людей Коли тоже замучили и убили. Скорее всего, по той же причине.

— Да, он говорил, что были и другие убийства.

Монахиня, казалось, осталась безучастной к судьбе жертв — а может, она просто покорилась неизбежному.

— Один мой коллега тоже погиб — в автомобильной катастрофе, которая, видимо, была подстроена. А потом нашли мертвого чекиста, майора Миронова. Короче говоря, за вами по Москве тянется длинный кровавый хвост.

— Я здесь ни при чем. Им нужна не я.

Коля пошевелился, чем тут же привлек к себе внимание Королева.

— Послушай, Алексей Дмитриевич. Если бы мы не хотели, чтобы ты был здесь, тебя бы здесь не было. Этот Гольдштайн знает, где садится солнце, а еще знает, что если он подведет меня, то другого заката ему уже не увидеть. Поэтому давай поговорим как друзья.

Королев молча кивнул. Возможно, он действительно перегнул палку. И если Коля сейчас направил на него в кармане дуло пистолета, значит, он вел себя неблагоразумно.

— Она здесь? — спросил Королев. — Икона. Вы, наверное, чувствуете, что круг смыкается? У меня забрали дело, и это плохой знак.

— Она в безопасном месте, — ответил Коля Граф. — Но если ты уже не ведешь дело, Королев, то почему ты здесь?

— Я хочу закончить то, что начал. Хочу разобраться в этом деле. Скажем откровенно, теперь мы все связаны. В каком-то смысле.

Коля не стал спорить, лишь кивнул, выражая согласие.

— Это вы убили чекиста Миронова? — без обиняков спросил Королев.

— Нет, — ответил Коля Граф. — Что касается Миронова, то тут моя совесть чиста.

— Пусть Господь упокоит его душу, — прошептала Долан.

— Но он каким-то образом причастен к этому делу, правильно? Я уверен, что его смерть связана с иконой, но пока не пойму как. Похоже, с ним расправился совсем другой человек.

— Майор Миронов был верующим, — негромко сказала монахиня. Коля Граф удивленно посмотрел на нее, но перебивать не стал. — Он выкрал икону, чтобы передать ее церкви. Его убили те же люди, что расправились с остальными. Возможно, это был не один убийца, но из той же группы людей.

— НКВД?

— Да. Но они действуют не в интересах Сталина, — сказал Коля. — Грегорин и его ребята работают исключительно на себя.

— Откуда вы знаете, что это именно Грегорин? — спросил Королев. Он, конечно, и сам догадывался, но услышать подтверждение этому было тяжело.

— Полковник Грегорин — из близкого окружения Ягоды. Это не очень-то ему на руку теперь, когда НКВД отдали под Ежова. И тут в руки Грегорина попадает икона. Во время облавы один из воров сболтнул лишнее, и Грегорин тут же этим воспользовался. Он навел справки, сколько может стоить икона, и решил, что она станет его билетом на Запад. Миронов работал в иностранном отделе, и Грегорин обратился к нему с просьбой помочь выехать за границу. Майор Миронов не поверил ему, и тогда Грегорин отвел его в хранилище и показал икону. Миронов согласился помочь с визами в обмен на свою долю. Сначала Грегорин хотел продать икону церкви, и все было бы в порядке, но потом появился другой покупатель, который был готов купить икону по более высокой цене. Когда Миронов узнал об этом, он начал действовать.

— Он выкрал икону из хранилища, — сказал Королев.

— Да, — подтвердила монахиня.

— Значит, Грегорин с самого начала был предателем. И водил меня за нос.

— Совершенно верно, — сказал Коля. — Но он не один. Его сообщники перерыли всю Москву. Те три смерти, о которых тебе известно, — лишь малая толика. Я потерял еще двоих. Ну вот, теперь тебе все известно.

— Вы сказали, что теперь икона в надежном месте. Как же тогда Грегорин обещал Шварцу показать икону завтра?

— Когда он сказал об этом?

— Кажется, сегодня. Но Шварц не уточнял.

Коля Граф явно забеспокоился. Он какое-то время обдумывал услышанное, а потом обменялся озадаченным взглядом с монахиней. Он хотел что-то сказать, но в этот момент в дверь постучали — сначала два коротких удара и через время еще один. Коля достал пистолет из кармана.

— Мы должны идти, матушка, — мягко сказал он.

— Куда? — спросил Королев, поднимаясь со стула.

— Извини, капитан, но без тебя.

Он услышал за спиной чьи-то шаги и заметил, как Коля кивнул вошедшему. Последним, что он успел увидеть, были широко раскрытые глаза монахини, в которых читался ужас.

 

Глава 23

Королев пришел в себя, и яркий свет ослепил его даже сквозь опущенные веки, — казалось, он вдавливал его в пол. Он повернул голову и почувствовал щекой холод кирпичной стены. Он выругался. Боль разрывала череп на части.

Он знал, где находится. Для этого не надо было даже открывать глаза. Во всех тюрьмах был один и тот же запах — смесь мочи, плесени, гнилой капусты и немытых запуганных тел. Оставался один вопрос: в какой тюрьме он находится? Королев осторожно сглотнул, почувствовал привкус крови во рту и с трудом продрал глаза. И снова выругался. Он лежал в камере метра три в длину и два в ширину. Возле стены стояли небольшой стол и стул. Стены выкрашены блестящей светло-голубой краской, и на них кривыми буквами выцарапаны бесчисленные имена, даты и послания. Читать их не было необходимости — теперь капитан и так знал, куда попал. Ответ подсказали маленькие дощечки паркета, которые просматривались сквозь слой грязи на полу. До революции в здании Лубянки располагалось центральное отделение страховой компании, от которой, когда помещение переделали под камеры и допросные, чудом уцелел только паркетный пол. Королев с самого начала знал, что это дело дурно пахнет. Как он на себя злился! Он уперся в пол и попытался повернуться, чтобы вытащить левую руку из-под собственного тела. Рука занемела и казалась чужой. Он приподнял ее, но ничего не чувствовал, пока легкое покалывание в кончиках пальцев не подтвердило, что туда начала приливать кровь. Он сделал еще одно усилие и сел, облокотившись о стену. К горлу подступила тошнота. Возле стены были длинные нары, сейчас он доберется до них. Но это будет непросто. Тело болело, а голова просто раскалывалась. Он дотронулся до места, где боль давала о себе знать больше всего. Там оказалась огромная шишка, прикрытая слипшимся комком волос. Ну вот, какая-то сволочь проломила ему голову еще в одном месте. Для его сотрясения это была плохая новость. У него пропал пояс, пальто и валенки. Не мог же Коля Граф обчистить его, в конце-то концов! Королев улыбнулся. Коля вряд ли позарился бы на его залатанное, изъеденное молью пальто. Никогда в жизни. Только честные парни могли носить такое пальто. Пальто и валенки будут ждать его, если ему удастся выбраться отсюда живым. А если не удастся — что же, тогда они ему вообще не понадобятся.

Металлическая заслонка на двери приоткрылась, и показался голубой глаз, который долго изучал его. Королев инстинктивно поднял руку и помахал человеку, но окошко тут же закрылось. Он услышал шаги охранника, удаляющегося по коридору, затем звон ключей на связке и грохот металлических засовов. Теперь они знают, что он оклемался. Сейчас все и начнется. Он закрыл глаза.

Когда Королев снова пришел в себя, то почувствовал достаточно сил, чтобы подняться и откинуть деревянные нары. Он сел. На столе лежало тонкое одеяло, которое он раньше не заметил. Он положил его под спину и облокотился о стену. В углу стояло ведро со следами испражнений, и он отвел глаза в сторону, стараясь не думать о плохом. Хорошо, что пока ему не хочется по нужде. Он вздохнул: да, это Лубянка. Не Бутырка и не Новинская. Не Лефортово и никакая другая тюрьма. Это была Лубянка. Сюда отправляли только высокопоставленных партийных работников или иностранцев. Зиновьева. Каменева. Убийцу Кирова. Британских шпионов. Здесь заканчивали существование самые высокие чины или иностранные агенты — и для чуть живого милиционера было большой честью оказаться здесь. Наверное, ему следует гордиться этим. Королев с горечью улыбнулся. Так что же произошло в доме на Арбате? Скорее всего, его оглушил один из прихвостней Коли Графа, но каким образом он очутился здесь? Тут Коля явно ни при чем. Вряд ли он имел какие-то дела с органами. Нет, видимо, приспешники Коли просто вырубили его и оставили в доме. А потом его обнаружил кто-то еще и притащил сюда. Если бы его нашла милиция или чекисты, вряд ли дело закончилось бы Лубянкой. К тому же они сначала задавали бы вопросы. За этим стоит Грегорин, точно. Королеву еще повезло, что его не пристрелили. Во всяком случае, пока.

Заслонка на двери снова приоткрылась, и тот же голубой глаз изучающе посмотрел на него. Королев уставился на него, но глаз оставался безучастным. Затем окошечко снова закрылось, и бряцанье ключей стало продвигаться дальше по коридору, к следующей камере. Капитан медленно поднялся и уперся руками в стену. «Прости меня, дорогая жена», — нацарапал кто-то на стене, и он вспомнил о жене и своем мальчике в Загорске. Может быть, Ясимов присмотрит за ними. А может, и нет. Конечно, мальчик будет страдать. Иметь отцом врага народа — ноша малоприятная, даже если они с сыном очень редко виделись. Но тут Королеву пришла в голову мысль, что если его упек сюда Грегорин, то никакого суда не будет. Его не зря оставили в живых — зачем-то он им нужен. Наверное, Грегорин хочет выяснить, как много успел узнать Королев. И он его не отпустит, капитан слишком много знает. От этой мысли на спине Королева выступил холодный пот. Вот для чего его привезли на Лубянку: вытрясти все, что он знает, и здесь же прикончить.

Капитан услышал шум шагов, возню с ключами и скрип открывающейся двери. На пороге стояли три охранника. Двое из них — молодые широкоплечие ребята с крупными лицами — были похожи друг на друга как две капли воды. Со стеклянными глазами, как у уснувшей рыбы. Близнецы вошли в камеру и подняли Королева на ноги. Третий охранник был постарше, с наголо выбритой головой. Толстые складки жира за ушами делали его лицо не таким суровым. У этого в глазах читалось хотя бы пренебрежение. Лысый посмотрел в папку, которую держал в руках, и бросил взгляд на Королева.

— Заключенный, вы не имеете права говорить, пока вам не начнут задавать вопросы. В этом случае вы должны отвечать коротко и по существу — «да» или «нет». Любая попытка заговорить с охранником рассматривается как попытка к нападению и будет соответственно пресекаться. Ясно?

Королева удивил хорошо поставленный голос лысого охранника, который никак не вязался с его брутальной внешностью. Капитан хотел было спросить о Грегорине, но потом отбросил эту мысль. Скоро он все узнает, нет смысла спрашивать заранее.

— Да, — ответил он.

— Вы можете идти?

— Думаю, да.

— Да или нет, заключенный?

— Да, — исправился Королев.

— Идите за мной. Один справа, другой — сзади. Наденьте на него наручники. Смотреть вперед, заключенный!

Близнецы развернули его к стене, заломили руки за спину и надели наручники. Потом его вытолкали в узкий коридор, выкрашенный в такой же светло-голубой цвет, что и камера. По обеим сторонам коридора тянулись тяжелые металлические двери, с потолка на одинаковом расстоянии свисали яркие лампочки. В одной из камер кто-то рыдал как ребенок. Этот звук показался Королеву неестественным — как в радиоспектакле. Лысый охранник проверил расстановку конвоя, и они пошли вперед. Ключи на поясе старшего охранника бряцали в такт шагам.

На стенах и полу виднелись коричневые неровные полосы. «Скорее всего, засохшая кровь», — подумал Королев. Его удивляло, что он абсолютно не испытывает страха. Наоборот, оправившись от шока, он был спокоен, как вол.

Они вышли на лестницу и спустились на четыре этажа вниз. Окна были заколочены, чтобы свет и звуки не проникали внутрь, и Королев чувствовал себя словно под водой. Кроме шума их шагов, ничего не было слышно. Где-то вдалеке раздавались сдавленные крики непонятного происхождения, как и рыдания в той камере. Может быть, это всего лишь сон? Королев испытал большое облегчение, когда его завели в комнату, где не было никакой мебели, только стол и металлический стул напротив, к ручкам и ножкам которого привязаны ремни. Вся обстановка комнаты соответствовала жесткой действительности тюрьмы.

— Сядьте на стул, заключенный.

Он повиновался. Близнецы сняли с капитана наручники и кожаными ремнями туго привязали его к стулу. Свободной оставалась только голова, и он начал осматриваться, пытаясь понять, где находится.

— Смотрите вперед, заключенный.

— Но… — начал было Королев.

Он не успел закончить, потому что один из близнецов ударил его в левое ухо. Это напоминало выстрел в голову, и Королев на несколько минут отключился. Постепенно к нему вернулось сознание, и он попытался сосредоточить взгляд на каком-нибудь предмете. На мгновение капитану показалось, что он оглох, но потом он услышал слова лысого охранника:

— Наденьте заключенному на голову мешок. Ждите здесь, пока не придет майор.

На голову Королеву надели мешок, от которого воняло блевотиной и еще чем-то. Он не сразу догадался, чем именно, но наконец понял, что это был за запах. Запах разлагающейся плоти. На мгновение память перенесла его в окопы на территории Украины, где он лежал среди разорванных, гниющих трупов.

Королев крепко ухватился руками за спинку стула и старался дышать ртом, потом начал считать, чтобы отвлечься. Сначала, кроме собственного дыхания, он ничего не слышал. Ему хотелось закричать и сбросить мешок, но он знал, что за это его изобьют, и постарался сосредоточиться на счете. Семьдесят пять, семьдесят шесть… Он досчитал до ста шестидесяти двух, когда дверь снова открылась.

— Можете идти. Вас предупредили, что об этом заключенном никому ни слова? Ни при каких обстоятельствах. С другими охранниками тоже не обсуждать. Подтвердите, что вы поняли приказ и готовы выполнить свой долг перед государством.

— Так точно, товарищ, — ответили охранники.

— Он хорошо привязан?

— Да.

— Тогда все. И опечатайте этот коридор до дальнейших указаний.

Один из охранников осторожно закрыл дверь. Королев услышал сначала щелчок замка, потом шум удаляющихся шагов и еще один щелчок, приглушенный, уже где-то далеко, на другой двери. В комнате воцарилась полнейшая тишина, которую нарушал лишь звук перелистываемых страниц.

— Вы знаете, почему находитесь здесь, заключенный?

Человек говорил спокойно, сделав акцент на слове «заключенный».

— Я не совершил никакого преступления.

— Все совершают преступления, заключенный. — Голос звучал устало и невыразительно. — Надо лишь выявить, какое именно. Вы хотите, чтобы я снял мешок у вас с головы?

— Да, конечно.

— Тогда расскажите, почему вы лежали без сознания на полу квартиры особы, которая является ярой приверженкой православного культа.

Королев снова услышал шелест страниц.

— Я проводил расследование, связанное с уголовным делом, в ходе которого на меня напали.

— Какое это уголовное дело?

— Серия убийств. Одной из жертв оказалась гражданка Кузнецова, также известная под именем Мэри Смитсон. Американская монахиня. Я работал под началом полковника НКВД Грегорина.

Королев услышал, как человек встал и подошел к нему. Он уже мысленно приготовился к оглушительному удару, но вместо этого почувствовал, как чужая рука стаскивает с его головы мешок. Яркий свет допросной захлестнул его, и Королев зажмурился.

— Сидеть в этом мешке не слишком приятно, — безразличным тоном сказал человек у него за спиной. Капитан даже не попытался обернуться. — Но он часто дает бóльший эффект, чем другие традиционные методы допроса. Вы ведь знаете, каково это — быть следователем. Допросы страшно выматывают. Иногда после них чувствушь себя не менее разбитым, чем заключенный. А мешок хорошо делает свое дело. — Человек говорил как будто сам с собой. — Я не выбиваю признания из заключенных. Я считаю это непродуктивным способом получения информации. — Он похлопал Королева по плечу, и тот так и не понял, с сочувствием или с одобрением. — Итак, кто на вас напал?

Голос прозвучал уже слева от Королева. Было трудно говорить, не видя собеседника. Он наверняка делает это специально.

— Я не видел. Он ударил меня сзади. Почему меня здесь держат, товарищ? Я не сделал ничего плохого.

Человек ничего не ответил, подошел к столу и развернулся к Королеву лицом. Тот замер от неожиданности — он узнал его. Это был госслужащий, который сидел впереди него с мальчиком на футбольном матче. Сейчас в его почти бесцветных голубых глазах читалась усталость, а цвет лица был еще серее, чем тогда, на стадионе, но это был точно он. Только теперь на нем была форма майора НКВД. Он улыбнулся, когда понял, что Королев узнал его. Хотя улыбкой это было трудно назвать — просто легкое, еле уловимое движение губ.

— Да, странное совпадение, — сказал майор. — Я тоже удивился, когда увидел вас тогда на игре.

— Вы уже знали, кто я?

Майор задумался над вопросом и покачал головой, показывая, что обсуждать это не собирается.

— Перейдем к делу. Заключенный, мы находимся здесь, чтобы определить степень вашего участия в заговоре, касающемся кражи государственной собственности. Первостепенная задача на данном этапе расследования — найти вышеупомянутую собственность. — Он сделал паузу и добавил: — Степень вашей причастности будет определяться на более поздней стадии расследования. Но сотрудничество вам зачтется.

— Заговор? Ни в каком заговоре я не участвовал и ничего не знаю о краже, — сказал Королев, чувствуя, как внутри закипает злость.

Майор посмотрел на него и указал на папку, которая лежала на столе. На его лице читалась какая-то тоска. Он говорил так, как бухгалтер стал бы говорить о производстве обуви. Статично, спокойно, подкрепляя свои слова фактами.

— Буду говорить прямо, — сказал майор таким тихим голосом, что Королеву пришлось податься вперед, чтобы расслышать, что он говорит. — Ты можешь рассказать мне все, что знаешь, добровольно, или я сломаю тебя, как ветку. И тогда ты все равно заговоришь. А потом тебя расстреляют, твою бывшую жену отправят на зону, а твой сын будет клянчить милостыню в трамваях. Твои друзья тоже будут страдать. — Он заглянул в папку. — Попов, Семенов, Честнова, Ясимов, Бабель, Кольцова…

Он со скучающим видом перечислял друзей, родственников, знакомых Королева. Его голос становился все тише и тише. Вдруг он хлопнул папкой по столу, и этот неожиданный звук оглушил капитана, как удар охранника в ухо.

— Мне продолжать? — В глазах майора блеснул злой огонь, и он снова перешел на шепот. — В этой папке пятьдесят фамилий. Ты же знаешь, как это бывает. Их арестуют, бросят в тюрьму, а потом возьмутся за их друзей и родственников, а после — за друзей друзей и так далее, по цепочке. Все они будут страдать. Волна арестов прокатится по Москве. Пострадают сотни людей. И все из-за того, что ты отказываешься помогать нам. Как ты думаешь, если бы они были сейчас здесь, что бы они посоветовали тебе? Держать язык за зубами? Бросить вызов государству? Гордо водрузить знамя собственной никчемной чести на своем индивидуалистском замке из песка? Будьте благоразумны, заключенный, — сказал майор, снова переходя с Королевым на «вы». — Я бы сказал, будьте милосердны. Их жизни сейчас полностью в ваших руках.

Майор покачал головой, и при свете лампочки Королеву показалось, что глаза его заблестели от подступивших слез. Майор полез в карман и достал пачку папирос. «Герцеговина Флор». Такую же нашли в снегу возле стадиона, где оставили труп Тесака. Майор закурил, подошел к Королеву и сунул папиросу ему в рот. Тот затянулся. Майор достал еще одну и тоже закурил. Королев кивнул в сторону пустого стола, за которым должна была сидеть стенографистка, и, не выпуская папиросу, спросил:

— А где стенографистка? Это ведь не официальный допрос?

Майор тяжело вздохнул.

— Ну что вы, капитан… Здесь я задаю вопросы, а вы на них отвечаете. Мы собрались не для того, чтобы поболтать. Мне что, вбить это в вашу тупую башку? Говорите, Королев, ради собственного спасения! В конце концов, вы все равно заговорите, поверьте.

Первый раз в тюрьме к нему обратились по званию и имени. В этом было что-то глубинное. Майор зло улыбнулся, и капитан решил перейти в наступление.

— Будете пытать меня электрическим током? Как Кузнецову?

Королев выпалил это неожиданно для себя. Майор был не меньше его удивлен столь резким выпадом. Этот человек в форме вполне мог быть убийцей — он угрожал пытками, знал капитана в лицо, проводил допрос без стенографистки и курил «Герцеговину Флор», — и все же он мало чем напоминал психопата.

Но все сомнения улетучились, когда кровь отхлынула от лица майора и он сделался бледным как смерть. Королев с интересом наблюдал за ним: майор был похож на загнанного зверя. Наконец он взял себя в руки и злым шепотом заговорил:

— О чем это ты говоришь? Что за несусветная чушь? Как ты смеешь обвинять чекиста в подобном преступлении? Ты, грязная, лживая собака! Я буду сдирать с тебя кожу медленно, сантиметр за сантиметром. — Он поднялся с места, ткнул пальцем в Королева и, срываясь на крик, визгливо продолжил: — Закрой свой поганый рот, слышишь меня?

Но Королев пока еще находил в себе силы не поддаваться запугиванию.

— Странная реакция, товарищ. А эта государственная собственность, о которой вы упомянули, уж не икона ли? Вот почему вы пытали монахиню до смерти. Не так ли, предатель? Вы хотели узнать, где икона?

— Вы знаете, где находится икона, заключенный, — уже спокойным голосом ответил майор. — И знаете, кто на самом деле настоящий предатель, вы, грязная собака!

— А что станет с вашим мальчиком, когда он узнает, что его отец — предатель советского народа? Ему будет нелегко. Я видел, как он смотрит на вас. Он ведь пионер? Не забудьте положить в чемодан красный пионерский галстук, когда соберетесь бежать.

Майор на секунду растерянно прищурился, но потом успокоился.

— Ты полный идиот! Я никуда не собираюсь. А вот тебя пристрелят, если не будешь сотрудничать. И ты отправишься в ад.

— Пусть даже так. Но зачем вы убили своего товарища, Миронова из иностранного отдела? Потому что он не хотел, чтобы икону купил кто-то другой, кто предложил за нее больше?

Майор удивленно моргнул. И тут Королев сообразил: этот негодяй, похоже, не знает, что за заговором стоит Грегорин. Оказывается, его тоже водили за нос.

— Вы не знаете о Миронове? Майор Миронов. Это имя ни о чем вам не говорит? Они обращались к нему за визами. Но вас, похоже, забыли включить в список. Вас собирались оставить здесь, на растерзание органам. Вы бы отвечали за все, а тем временем они с бокалами французского шампанского в руках праздновали бы сделку на борту океанского лайнера, глядя на статую Свободы. Хорошо, что я вовремя их раскусил. Теперь, когда у меня раскрылись глаза, я готов умереть.

— Что ты несешь?

— Да, приятель, нас обоих надули. Во время облавы на воров Грегорин случайно перехватил у них какую-то икону, а потом ее снова украли из этого здания. Это ведь все, что вы знаете?

Майор пожал плечами. «Хорошо, что он больше не угрожает содрать с меня кожу, — подумал Королев. — Это уже прогресс».

— Но вы не знали, что информация об иконе была секретной. Только Грегорин и пара его приспешников знали, какое сокровище оказалось у них в руках. Полковник не сообщил своему руководству о значимости этой иконы и сколько она может стоить. Вместо этого он стал искать контакты, чтобы продать ее за рубеж. Миронов должен был помочь им оформить визы на выезд, но он, руководствуясь своими соображениями, выкрал икону. Поэтому ее предстояло найти. Они знали, что в страну прибыла какая-то монахиня. По их предположениям, она прибыла, чтобы забрать икону. Поэтому они послали вас, чтобы вы выяснили, не у нее ли икона. Вы следите за моим рассказом? — Майор не останавливал его, и Королев продолжил: — Когда обнаружили ее тело, мы, милиция, решили, что это просто очередное убийство. И тогда в дело вмешался Грегорин. Он сказал, что в ЧК проводится расследование кражи каких-то артефактов и что это убийство, возможно, связано с ними. Именно Грегорин указал нам на икону. По пломбам в зубах и по одежде мы, конечно, определили, что убитая была иностранкой, но без Грегорина мы бы не узнали, что она была монахиней и не услышали об иконе. Так что вы, используя свои методы, проводили одно расследование, а я, следуя за вами по пятам, другое. Но мы оба занимались одним и тем же делом — поисками иконы. И мы оба — марионетки в руках Грегорина, который дергает за ниточки и управляет нами. Теперь вы понимаете, что к чему?

Майор долго рассматривал свои руки. Наконец он поднял голову и нахмурился.

— Нет, все было санкционировано, причем на самом верху. Иногда чекисту приходится выполнять неприятную работу, но мы — меч партии, и не нам решать, какой силы удар следует нанести. Никто не любит грязную работу, но иногда ее приходится выполнять — чтобы восстановить справедливость, не дожидаясь судебного процесса. И при чем здесь Миронов? Ну, умер чекист, так многие из нас готовы отдать жизнь за советский народ. Он никак не связан с этим делом.

— Это не так. — Королев решил идти до конца. В конце концов, Миронова убили, потому что Грегорин узнал, что это он выкрал икону. — Они предложили Миронову долю в обмен на паспорта и визы. А Миронов украл икону и передал ее церкви. Вот зачем сюда приезжала монахиня. И сегодня вечером это подтвердилось. Теперь вы понимаете?

— Миронов? — задумчиво переспросил майор. — Что-то я не слышал об убийстве чекиста. Когда его нашли?

— Четыре дня назад. Неясно только, когда его убили. Понятно одно: от тела хотели избавиться и подбросили его в церковь, определенную под снос. Его обнаружили совершенно случайно. А я совершенно случайно узнал, что он чекист. Грегорин забрал труп из морга, и я думаю, что сейчас он покоится где-нибудь в подмосковном лесу.

Майор еще больше нахмурился и покачал головой. Королев услышал, как вдалеке открывается металлическая дверь. Раздался звук приближающихся шагов. Дверь за спиной Королева открылась, и майор встал по стойке смирно.

— Ну что? — спросил знакомый голос.

— Как вы и предполагали, товарищ полковник. Его обработали культисты.

Майор с таким презрением посмотрел на Королева, что того охватила дрожь. Он хотел повернуться, но не смог, поскольку был крепко привязан к стулу. Человек с улыбкой подошел к нему. Это был полковник Грегорин. Королев дорого бы дал за то, чтобы его развязали и он смог рассчитаться с этим мерзавцем.

— Бедняга Королев, — сказал Грегорин, сменив приятную улыбку на сочувствующий оскал, — вы запутались. Политические дела — сложная штука. Там, где серое, вы видите только черное или белое. Вы попались в сети, а враги только этого и ждали. А ведь партия постоянно предупреждает: «Будьте бдительны!» Контрреволюционеры не дураки, совсем не дураки. Они действуют изощренными методами, и граждане ведутся на их уловки. Они члены партии уже лет по тридцать, они считаются правой рукой Ленина — конечно, кто же подумает, что они могут оказаться предателями? Мы воюем с многоголовой гидрой, Королев, боремся с ней терпеливо и настойчиво, но ее агенты не дремлют. Вот возьмите хоть вашего Менделеева. Много лет показывал себя как активный продолжатель дела революции, и вдруг бац — распространяет фашистские сплетни под видом анекдотов. Может, он глупец? А может, просто скрывался и ждал, когда наступит подходящее время, чтобы выпустить свое ядовитое жало? Или хотя бы вы. Вы по собственному желанию участвовали в попытке обокрасть государство, или вами просто кто-то цинично манипулировал, а вы даже не догадывались об этом? Как зовут сына Королева?

Майор посмотрел в папку.

— Юрий.

— Бедный ребенок! Вы ведь знаете о государственных детских приемниках? Они, конечно, пока переживают переходный период, однако со временем обычные дети будут завидовать бездомным, о которых заботится государство. Правда, сегодня там пока не все так хорошо. Вы слышали, что в одном из приютов мальчика распяли за то, что он мочился в постель? Распяли! Его пригвоздили к стене в общей спальне, чтобы другим было неповадно. Конечно, тех, кто это сделал, наказали, но подобные вещи происходят чаще, чем нам того хотелось бы. А у вас такой симпатичный мальчик. И как это ни печально, среди преподавателей тоже попадаются выродки, как бы мы ни старались чистить кадры. Поэтому остается только уповать на лучшее.

— Почему нет стенографистки, товарищ полковник?

Грегорин улыбнулся, обнажив белые зубы, и Королев уже не первый раз подумал, что он похож на хищника, который играет со своей добычей.

— Я ведь говорил вам, Королев, что это секретное дело. И о нем знают только наверху. На самом верху. Вы же понимаете, насколько трепетно крестьяне относятся к иконам, и мы не можем расстроить их, открыв всю правду о Казанской иконе, не так ли? Во всяком случае, сейчас, когда на Красной площади сносят собор, названный в ее честь. Не думаю, что это будет правильно. — Нотки насмешливого издевательства в голосе Грегорина исчезли, и он жестко заявил: — Поэтому никакой стенографистки не будет. И пощады тоже не будет, если вы не расскажете то, что нам нужно. Пощады не будет ни вам, ни тем, кто вас знает. Это не угроза. Это священная клятва.

— Объясните мне ситуацию с Мироновым. Я не могу этого понять. Зачем вы убили одного из своих?

Полковник метнул опасливый взгляд на майора — это доказывало, что Грегорин был предателем, а майор, скорее всего, не знал о его коварном плане.

— Миронов был частью заговора, поэтому с ним следовало расправиться должным образом. Причем без огласки. Я больше ничего не могу добавить, майор Чайков не уполномочен знать эту информацию. Так же, как и вы. Достаточно сказать, что Миронов подорвал доверие партии и получил то, что заслужил. — Грегорин хитро улыбнулся. — И все же я снимаю перед вами шляпу. Не ожидал, что вы найдете его тело. Может, вы и не слишком умны, но у вас есть дурацкая привычка появляться в нужное время в нужном месте.

— Я не верю вам. Миронов, может, и связался с культистами, но сделал это по убеждениям. А вот вы хуже — вы ввязались в это ради денег.

Грегорин покачал головой.

— Нет, капитан. Я всего лишь исполнял приказ. Вам тоже дали приказ — держаться подальше от этого дела, а вы проигнорировали его, жалкий индивидуалист. Ваше безответственное вмешательство на Арбате испортило всю операцию. Мы ворвались в этот чертов дом в надежде найти икону и поймать предателей. А вместо этого нашли там идиота, который лежал в кухне на полу с огромной шишкой на голове. Наверное, они вас одурачили, получили от вас нужную информацию, а потом и вовсе вырубили. А вы наверняка думаете, что вам удалось добыть полезные сведения. Кто знает, возможно, мы будем милосердны и сможем простить вас, потому как вы руководствовались скорее глупостью, чем злым умыслом. Мы даже могли бы пожалеть вашу семью и друзей. Но только если вы согласитесь сотрудничать с нами.

Королев смотрел на этих двоих с холодными глазами и понимал, что у него закончились все козыри. Слушая объяснение Грегорина, он почти ему поверил. Возможно, он действительно ошибался, хотя интуиция кричала ему, что Грегорин — мерзавец высшей пробы. Но Чайков проглотил наживку, а это означало, что у Королева практически не осталось шансов. Пришло время сдаться. В конце концов, кого он защищает? Колю Графа, который бросил его без сознания в доме на Арбате? Монахиню — женщину, которую видел всего лишь раз? Он должен молчать о роли Ясимова и Бабеля во всей этой истории, а остальные пусть катятся к черту! Тогда у его сына и друзей будет шанс на спокойную жизнь.

И Королев начал говорить. Он рассказал обо всем, что произошло в доме на Арбате.

— Что ж, Королев, — сказал Грегорин, когда капитан закончил. — Это все очень интересно, но где же икона? Она точно была там, но они куда-то ее спрятали, когда вы предупредили, что мы нагрянем.

— Я не видел икону. Возможно, она была там, но я ее не видел. Я пересказал вам все, о чем мы говорили с Колей. Слово в слово. Больше я ничего не знаю. Если бы я знал, у кого она, то сказал бы. Для меня это просто раскрашенный кусок дерева, — солгал Королев, но сейчас было не время думать о своих религиозных убеждениях.

Грегорин задумчиво смотрел на него. На его лице читался холодный расчет. Королев подумал, что без своей обволакивающей, внушающей доверие улыбки полковник похож на обозленную змею. Грегорин осклабился и обратился к майору:

— Он лжет. Ломайте его.

— Есть, товарищ полковник.

— У вас четыре часа. И не говорите мне, что этого мало. Мы должны найти этот чертов кусок культистской мазни до того, как он выедет из страны. И хорошо постарайтесь — я не стану слушать оправданий. В отделе знают, где меня найти. — Он повернулся к Королеву. — Товарищ майор очень искусен в своем ремесле. Подумайте о себе, Королев, — скажите сейчас, что знаете. Где эта проклятая икона?

— Я не знаю, полковник.

— Это не шутки, Королев. Майор будет не просто бить вас. Он уничтожит вас — в конце вы будете просить, чтобы вас пристрелили.

Королев не сомневался в этом. Он почувствовал, что невольно пытается вжаться в стул. Но он не мог рассказать то, чего не знал.

— И вот еще что… — заговорил Королев, когда полковник уже собрался уходить.

— Что? — повернулся к нему Грегорин.

— Что будет, если до завтра вы не сможете найти икону? Где вы возьмете деньги, чтобы расплатиться за визы? Круг замыкается. Ведь поэтому вы так спешите? Вам никто не даст миллион долларов за одни обещания.

Полковник был крепкого телосложения и на его руках виднелись шишки от ударов, которые он наверняка неоднократно наносил своим жертвам. Поэтому Королев не удивился, когда удар кулаком отбросил его голову назад, как боксерскую грушу. По лбу, заливая глаза, потекла теплая струйка крови.

— Ты полный идиот. Сейчас ты получишь свое, — прошипел Грегорин. — Когда закончите с ним, Чайков, отправьте его в комнату «Ж».

Он вышел и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Когда дальняя дверь в коридоре тоже закрылась, майор подошел к Королеву, наклонился и носовым платком вытер у него с лица кровь. Прикосновение его рук было как бальзам на рану. Потом приподнял голову Королева и посмотрел ему в глаза.

— У вас сотрясение.

— Последнее время мне не везет — кто-нибудь постоянно бьет меня по голове.

— А вы не думаете, что своим поведением провоцируете людей?

— Послушайте, я ничего не знаю. Но даже если бы знал, то лучше бы застрелился, чем стал помогать такой мрази, как Грегорин.

— Черт бы побрал эту грузинскую крысу, — задумчиво прошептал Чайков, проводя платком по лицу Королева. — А вместе с ним его мать и сестру. — Платок полностью пропитался кровью. — У меня были подозрения, но я отметал их. Я позволил ему водить себя за нос. Что будет с моим сыном, вы можете сказать?

Королев удивленно смотрел на майора. Может, он таким образом разогревается перед работой или пытается сломить его дух? По щеке майора сбежала слеза.

— Посмотрите, кем я стал. Посмотрите. Он сделал из меня врага!

Они услышали, как открывается дальняя дверь, а затем чьи-то быстрые шаги по коридору. «Что еще? Что сейчас будет?» — подумал Королев, когда позади него со скрипом распахнулась дверь.

— К стене. Еще одно движение — и я выстрелю. Руки вверх. Руки вверх, я сказал!

Чайков спокойно посмотрел на вошедшего и полез в карман. Прозвучали три выстрела, и майора отбросило на стол.

— Черт! — сквозь звон в ушах донесся до Королева до боли знакомый голос.

 

Глава 24

Голова Королева раскалывалась. Тупая, всепоглощающая боль. Тело тоже ныло. Он подумал, что последние несколько дней все норовили оставить след на его черепе — то чекист, то рабочий, то вор. После такого количества полученных в голову ударов он уже сомневался, может ли верить собственным глазам. Он сидел в теплом кабинете, на удобном стуле, со стаканом водки в руке. Его окружали незнакомые лица, которые, похоже, не собирались использовать его в качестве боксерской груши. И если это всего лишь сон, он не хотел просыпаться.

Когда доктор начал накладывать швы на рану над глазом, Королева понял, что не спит, потому что теперь он явственно ощущал, как под кожу входит каждый миллиметр иглы. Поодаль на столе сидел Семенов и озабоченно наблюдал, как работает доктор. Это, конечно, радовало, но, как оказалось, Королев ошибался насчет этого малого, поэтому полностью доверять ему нельзя. Семенов только что всадил три пули в чекиста, а теперь сидит как ни в чем не бывало.

Настоящий начальник Семенова, полковник Родинов, был нетерпелив, резок и пытался поторопить доктора.

— Вы еще не закончили? — рявкнул он.

— Последний стежок, секундочку. Вот так.

Доктор наложил на голову Королева повязку, встал, посмотрел на результат своей работы и довольно кивнул. Королев обрадовался, что экзекуция наконец окончена.

— Выйдите, — сказал полковник и указал на дверь.

Доктор, мужчина лет пятидесяти, поклонился, но тут же вспомнил, где находится. Такое было принято раньше, в буржуазном обществе, и по нынешним временам тянуло на пять лет лагерей. Поэтому доктор поспешил удалиться и захлопнул за собой дверь. «Он похож на страуса», — подумал Королев.

— Продолжайте с того места, где остановились, — сказал полковник, румяный, с круглой лысой головой, на которой блестели капельки пота.

Королев и так уже многое рассказал ему, но утаил, что речь идет о Казанской иконе Божией Матери. Эту информацию он решил не раскрывать. Все, кто узнавал, с какой иконой имеет дело, или умирали, или имели веские основания держать язык за зубами. Королеву показалось, что если Родинов узнает, что кутерьма идет вокруг Казанской иконы, то ситуация быстро выйдет из-под контроля.

— Видите, — сказал Королев, — Грегорин все это время направлял нас. Шаг за шагом. И все ради собственных корыстных целей. Или для осуществления заговора, если он вообще существует.

— Да, это самый настоящий заговор. Ему никто не отдавал указаний на этот счет. Когда Семенов рассказал мне о деталях вашего расследования, я удивился, но наша работа часто требует соблюдения секретности. — Он задумался, потом поднял телефонную трубку и, подождав несколько секунд, сказал: — Родинов. Скажите Шарапову, чтобы он позвонил мне. — И положил трубку на место. Похоже, он считал вежливость пережитком прошлого. — Но майор… Этот человек кровью проложил дорогу для партии. Я ожидал подобного от Грегорина, но не от Чайкова.

— Грегорин его использовал. Но когда Чайков понял, что ним манипулировали и он невольно стал частью заговора против государства, он, наверное, был готов принять пулю.

Родинов покачал головой.

— Никогда бы не подумал! Я видел, как этот парень бросался под пули врага во время карательных операций, работал на износ. Не понимаю, почему он не пришел с повинной. Да, ему не хватило бдительности, но он был настоящим трудягой. — Родинов снова покачал головой. — Капитан, похоже, ваши действия помогли разворошить змеиный клубок. А вам, Семенов, спасибо за помощь. Если бы вы не пришли ко мне, когда Грегорин забрал Королева сюда, мы бы никогда не узнали правду. Сам Ежов каждый час требует отчет по этому делу. Как только Грегорин окажется в наших руках, мы сможем узнать, кто еще завязан в этом заговоре. Теперь это всего лишь вопрос времени.

— Товарищ полковник, я ни на миг не сомневался, что капитан Королев не может быть предателем.

— Когда его будут арестовывать… — начал Королев.

Родинов вопросительно посмотрел на него.

— Вы хотите участвовать?

— Да, если можно.

— Посмотрим. Сначала его нужно найти. Конечно, это дело ЧК, но не думаю, что Ежов будет возражать. Уверен, у вас есть что ему сказать. На вашем месте я сделал бы то же самое. — Он повернулся к Семенову. — Семенов, а этот следователь оказался крепким орешком. Посмотрите на его лоб — с этими швами он похож на железнодорожное полотно.

— Полковник, товарищ Королев многому научил меня за эти несколько месяцев, что я работал в народной милиции. Меня поразили его верность долгу, а также логический и взвешенный подход к расследованию.

— Это высокая похвала, Королев, от человека, к которому благоволит сам товарищ Ежов.

В огненно-рыжем цвете рассвета поблескивали золоченые купола московских церквей, когда Семенов вез Королева домой. Они не смогли освободиться раньше, потому что пришлось разыскивать вещи Королева — он отказывался уезжать без своего зимнего пальто и валенок. Один из охранников-близнецов отвел их к коробке с вещами Королева, где помимо одежды лежал «вальтер» и записная книжка. В этот раз охранник был без ремня и босиком. На его разбитом лице застыло выражение ужаса и недоумения. Королев хотел было заехать ему по морде — его ухо до сих пор ныло от боли, — но решил, что охранника достаточно наказала сама судьба. Хотя, возможно, тогда его ударил второй близнец.

— Едем на «форде», как в старые добрые времена, — сказал Семенов, когда Лубянка в зеркале заднего вида стала совсем крошечной. Машина, в которой они ехали, была очень похожа на ту, в которой встретил свою смерть Ларинин.

— Берегись грузовиков, — буркнул Королев, и Семенов улыбнулся.

Обоим было как-то не по себе, разговор не клеился, поэтому они ехали в тишине.

В это утро на Красной площади должен был состояться парад в честь годовщины Октябрьской революции. На трамваях и автобусах были расклеены плакаты, восхвалявшие достижения пятилетки, силу партии и мудрость Сталина. Рабочие расчищали улицы, а колонна солдат стояла на Яузском бульваре, держа на канатах надувные фигуры в форме различных зданий. Вот кооперативный магазин, вот здание Центрального комитета партии, а за ним — кузница. Всего около сорока различных зданий раскачивалось на легком утреннем ветерке. На морозном воздухе солдаты выдыхали пар и дым папирос, и от этого казалось, будто воздушный городок плывет в тумане. Чуть дальше виднелись отряды пионеров с красными галстуками на шее. Они несли флаги и транспаранты, сбивая остатки листвы на деревьях. А за ними выстроилась линия коричневых танков, изрыгающих черный дым из выхлопных труб. «Интересно, как учителя заставят пионеров успокоиться, когда мимо будет проходить парадная процессия?» — подумал Королев. А может, танки как раз и стоят там, чтобы утихомирить молодежь в красных галстуках?

— Вы удивлены? — наконец спросил Семенов.

— Чем? Что ты оказался чекистом? Да. Хотя, оглядываясь назад, я понимаю, что следовало быть к тебе повнимательнее. С виду ты молод, но мыслишь как взрослый мужчина.

— Я выполнял приказ. Конечно, это не совсем по-товарищески — скрывать, кто я на самом деле. Но так мне приказали.

— Конечно. Если бы ты признался, что работаешь на НКВД, то не добился бы результата. Я не сержусь на тебя, Ваня. Младший лейтенант милиции не смог бы вытащить меня с Лубянки. Я очень рад, что ты оказался капитаном ЧК.

— Скажите спасибо Ясимову. Он позвонил мне и сообщил номер машины. Как только я узнал, что это машина Грегорина, сразу доложил обо всем Родинову. Легенда Грегорина рассыпалась, как карточный домик. Он просто рассчитывал на удачу, думал, что ему побоятся задавать вопросы. Если бы не Ясимов, мы бы никогда вас не нашли. Когда Грегорин приказал Чайкову после допроса отвести вас в комнату «Ж», это означало, что вас надо убить.

Королев как-то не задумывался над тем, что был на волосок от смерти. Да, он это осознавал в допросной, но как только туда ворвался Семенов, его мозг был занят другим — объяснениями и размышлениями.

Теперь же он ясно понял, что смерть тогда была очень близко.

— Ясимов — мой хороший друг. Я благодарен вам обоим за то, что спасли меня, — сказал он. И он действительно был благодарен им всем сердцем.

— Я сказал правду. Я многому у вас научился.

Королев не знал, как на это реагировать. В нем еще теплились отеческие чувства к тому, неопытному Семенову. Королев тут же стал вспоминать, какие вольности и высказывания позволял себе при нем. Интересно, упомянул ли о них лейтенант в своем отчете? Кстати, этот молодой человек и сам не раз изрекал провокационные вещи — может, он делал это специально, проверял своих коллег? Он не хочет знать, зачем Семенова прислали на Петровку, но, скорее всего, этот чекист шпионил за сотрудниками Московского уголовного розыска.

Семенов как будто читал мысли Королева.

— Кстати, я заступился за Менделеева и сообщил Родинову, что не обнаружил измены или предательства в МУРе. Только обычные бытовые перешептывания, которые такие, как Ларинин, передают дальше. Попов занял правильную позицию — он выступил с самокритикой и извинился перед партией. Родинов не любит рубить с плеча — думаю, он распорядится не давить на Попова. Уверен в этом. Особенно после последних событий.

Королев поднял руку, останавливая его.

— Пожалуйста, Ваня, — начал он и замялся, задумавшись, уместно ли в сложившихся обстоятельствах называть Семенова уменьшительным именем. — Ты спас мне жизнь, все остальное не имеет значения. Поверь мне, мы останемся друзьями.

Молодой человек посмотрел на Королева, и на его лице заиграла открытая улыбка — улыбка милиционера, а не чекиста Семенова.

Ничего, скоро работа в НКВД превратит его в более жесткого, а то и жестокого человека. Иначе он сам станет жертвой.

Семенов повернул в Большой Николоворобинский переулок и припарковал машину возле дома Королева. Протянул капитану руку.

— Значит, друзья, Алексей Дмитриевич?

— Друзья, Иван Иванович.

Больше говорить было не о чем, и они улыбнулись друг другу. Улыбка Королева была искренней — он был благодарен Семенову за спасение и за те три месяца, что они работали вместе. А вот насчет искренности Семенова у него оставались сомнения. После всего произошедшего кто знает, что у этого человека на уме?

 

Глава 25

Королев тихо открыл дверь квартиры, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Валентину Николаевну. Он сделал два шага по коридору и в этот момент почувствовал, как какой-то холодный металлический предмет уперся ему в левое ухо.

— Это пистолет, капитан Королев. А теперь ни слова. Руки за голову. И пожалуйста, сделайте шаг вперед.

Королев делал все, что ему говорили, — дуло пистолета не отставало, как будто приклеенное к голове. Он услышал щелчок замка позади себя. Глаза потихоньку стали привыкать к темноте, и на одном из стульев он увидел Грегорина. Слабый утренний свет просачивался сквозь узкую щель в шторах, поблескивая на кожаном пальто полковника. Грегорин смотрел на милиционера с ненавистью.

Чья-то ловкая рука обшарила Королева и вытащила из подмышки «вальтер». Затем его вытолкнули на середину комнаты. Грегорин кивнул ему.

— Королев, а я уже начал беспокоиться, вернетесь ли вы домой. Похоже, я ждал не зря.

Королев повернулся и увидел того, кто угрожал ему пистолетом, — это был Володя, водитель Грегорина.

— Удача — удивительная штука. Если она благоволит к человеку, его ничто не остановит. Даже такой зануда, как вы. Правда?

— Возможно, полковник.

— Я уверен в этом. Эти же слова я сказал Володе, когда он перевернул вашу машину, но в ней оказался другой милиционер. Я их повторил, когда вы наткнулись на труп Миронова. И на Лубянке удача снова оказалась на вашей стороне. Просто удивительно! Ум и смекалка не имеют к этому никакого отношения, просто вам везет. Но на этот раз с везением покончено.

Королев молчал. Что он мог сказать, когда к его голове приставил пистолет этот громила? Если огреть Володю столом, то скорее разлетится стол, чем рухнет Володя.

— Кто вам помог, Чайков? — сказал полковник. — Он бы никогда не стал участвовать в деле, если бы знал правду. Но я подумал, раз он уже по уши погряз в этом, у него не будет выбора. Я не хотел, чтобы он знал правду.

— Не только он. Мой коллега шел за мной по Арбату до самого дома. Он записал номер вашей машины. И как только люди стали задавать вопросы, почему меня держат в тюрьме, ваш план рухнул.

— Меня, наверное, сейчас разыскивают по всей Москве.

— Совершенно верно.

Грегорин пожал плечами.

— Но мы еще не закончили, хотя это, конечно, усложняет ситуацию. Если честно, я сам удивляюсь, почему это все так долго оставалось в тайне, но когда икона пропала, мы стали действовать быстрее. Мне намекнули, что связи с Ягодой дискредитируют меня, поэтому я не стал дожидаться, пока грянет гром. Эту икону ниспослали сами небеса, хотя я даже не верующий.

— Вам бы все равно не удалось провернуть это.

— Вы думаете? Все решили, что это просто очередная древняя икона. И вначале только я знал ее подлинную ценность. Я не верил своим ушам, когда вор, которого мы взяли во время облавы, начал все это рассказывать. Я быстро сообразил, сколько за нее можно попросить. Она стоит бешеных денег, а я знал нужных людей. Вот только Миронов оказался паршивой овцой.

— Так это вы его убили, не Чайков!

— Это сделал Володя. Конечно, Чайкову можно было дать это задание, но он стал бы задавать лишние вопросы. К счастью, Миронов оказался не таким стойким, как эта американская монахиня. Всего несколько сломанных пальцев — и он запел соловьем.

— Значит, икона все-таки у Долан?

Грегорин вздохнул.

— Не пытайтесь сделать из меня дурака, Королев. Я устал, и у меня нет времени на пустые разговоры. Это вы говорили с монахиней, вот и скажите, где икона. Вы наверняка это знаете. Говорите.

Громила ткнул Королева пистолетом. Капитан вздрогнул от боли и страха — ему показалось, что рука Володи дрожит. Оставалось лишь надеяться, что он не снял оружие с предохранителя.

— Я не знаю, где икона. Я уже говорил об этом на Лубянке. Это правда.

— Королев, не держите меня за идиота!

Грегорин достал из кармана пистолет, и в полумраке комнаты на нем блеснула масляная смазка. Он направил оружие на Королева и кивнул Володе.

— Давай их сюда!

Тот направился в комнату Валентины Николаевны. Сначала он вывел связанную Наташу, которая рядом с ним казалась совсем крошкой. Она сопротивлялась, но громила не обращал на это внимания и подтолкнул девочку к дивану. Потом он привел Валентину Николаевну. Изо рта у нее торчал кляп, в глазах читался ужас. Королев заметил большой лиловый синяк на ее щеке, который исчезал под белой повязкой поверх окровавленного рта. Володя толкнул ее на диван, как куклу.

— Послушайте, Королев. Думаю, я вас хорошо знаю. Вы крепкий орешек, но у вас мягкое сердце. Вы считаете, что я в любом случае пристрелю вас, поэтому ничего не скажете, даже если я буду вам угрожать. Но подумайте об этих двоих — их жизни в ваших руках, и у них есть шанс выжить.

Грегорин наклонился к Наташе и провел дулом пистолета по ее лицу. Девочка завизжала, а Валентина Николаевна склонила голову, глазами моля о пощаде. Слезы текли у нее по щекам.

— Думаю, начнем с девочки. Поймите, Королев, я делаю это не ради удовольствия. Вы вынуждаете меня к этому. Эта икона моя, и я ее получу. Если я вывезу ее из этой проклятой страны, мне обеспечено безбедное существование. И Володе тоже. Да, Володя?

Тот кивнул, приставил дуло к голове Королева и снова ткнул им в капитана. Валентина Николаевна обратила полный мольбы взгляд к Королеву. У него не было выбора.

— Она у Шварца. В его номере, в «Метрополе».

— Что? — потрясенно воскликнул Грегорин. Потом задумался, и его лицо исказилось от ярости. — Вот ублюдок! Он все это время водил нас за нос. Использовал вас, чтобы завести нас в тупик.

— Так мне сказала монахиня. — Королев блефовал. Но он решил, что попытка Шварца вывезти икону для церкви покажется полковнику вполне правдоподобной, и продолжил: — Шварц сказал мне, что в Америке на него выходили церковники, помните? Он все это время сотрудничал с ними.

Грегорин долго что-то обдумывал, потом оглядел Королева, Валентину Николаевну и Наташу, что-то прикидывая. Наконец он принял решение и ткнул пистолетом в Валентину Николаевну.

— Вы пойдете и заберете ее. Если у вас не получится или вы попытаетесь схитрить, вашу дочь не просто пристрелят. Посмотрите на Володю — он не был с женщиной уже несколько часов. Конечно, девочка мала для него, но он не слишком разборчив. Ты ведь не станешь крутить носом, Володя?

— Нет, — с усмешкой подтвердил тот.

Наташа заплакала. Лиловый синяк на неестественно бледном лице Валентины Николаевны стал еще заметнее, а ее зрачки превратились в огромные горошины. Обстановка настолько накалилась, что, казалось, сейчас начнут искриться провода. И когда напряженную тишину разорвал скрип открывающейся двери, комната, казалось, вздрогнула.

Все застыли. В это время за окном как раз проезжала телега, и в полной тишине комнаты шум ее колес показался грохотом движущегося танка. В коридоре послышалась какое-то движение. Похоже, кто-то неслышными шагами пробирался к комнате. Глаза Грегорина стали круглыми и безумными — совсем как у Наташи несколько минут назад. Наставив дуло пистолета на входную дверь, он начал медленно подниматься со стула. Потом махнул рукой Королеву, указывая в угол. Тот повиновался, отошел в сторону и прижался к стене. «Хорошо было бы иметь рост поменьше», — подумал он.

Володя, держа пистолет наготове, медленно направился к двери. Все ждали, что будет дальше.

Дверь с грохотом распахнулась, ударив громилу по запястью, и он согнулся от боли. Как только в комнате, вырывая пятна ярко-желтого пламени из темноты, началась перестрелка, Королев упал и в свете огненных вспышек успел заметить, что Володя опускается на колени, а его пистолет скользит по полу к Грегорину. Валентина Николаевна закрыла собой Наташу. Комната наполнилась едким запахом кордита. В темноте слышались рыдания и глухие размеренные удары, словно кто-то бил ногой по барабану.

Королев поднялся. От стрельбы у него заложило уши.

— Оставайтесь на месте! — будто издалека послышался голос Грегорина. — Нет, подойдите к Володе. И поднимите руки вверх.

Володя лежал сбоку от полковника. Его левая нога судорожно билась об пол. Теперь стало понятно, что это был за стук. Водитель поднял глаза на Королева, и в луче просочившегося сквозь штору света капитан прочитал в них смятение. На его пальто зияли темно-красные дыры. Лужа крови на полу быстро увеличивалась.

— Ну как? — прошептал он.

Королев не ответил. Все его внимание было приковано к Семенову, который лежал у стены в коридоре. Плечо и грудь у него были пробиты, из раны на лице выглядывала кость, по подбородку текла кровь. Выглядел он неважно. Похоже, долго не протянет.

— Ну как? — повторил Володя, на этот раз громче. — Я не чувствую ног.

Королев пожал плечами.

— Плохо.

— Черт! — вмешался полковник. — Отправляйтесь на место, капитан.

Королев попятился и медленно, не сводя с него глаз, вернулся в угол. Грегорин подошел к Володе, посмотрел, поднял с пола его пистолет и положил в карман. Идти ему было тяжело, он прихрамывал. Когда он нагнулся, чтобы взять пистолет, Королев заметил на его левой ноге кровяное пятно. «Молодец Семенов! — подумал он. — Все-таки подрезал крысу!»

Водитель спокойно смотрел на Грегорина и тяжело дышал.

— Сделайте это, — попросил он. — Я не смогу отсюда выбраться, я знаю. Для меня есть только один способ покончить с этим.

Грегорин долго молчал.

— Прости меня, брат, — сказал он наконец, направил дуло на Володю, закрыл глаза и выстрелил. Тело громилы дрогнуло, нога прекратила стучать. Красная лужа вокруг него стала увеличиваться быстрее.

Королев уперся спиной в стену — дальше отступать было некуда. Он выпрямился и начал молиться, прося Бога простить ему все грехи и прегрешения.

Грегорин приставил дуло пистолета к его лбу.

— Это все по твоей вине, — сказал он.

Королев закрыл глаза в ожидании выстрела. Он надеялся, что ничего не почувствует и что Бог услышал его просьбу сохранить Валентину Николаевну и Наташу.

Щелк. Щелк. Щелк.

Барабан оказался пуст. Королев открыл глаза. Полковник озадаченно посмотрел на оружие, на него, покачал головой и швырнул пистолет на пол. Где-то вдалеке послышался свисток милиционера. Королев увидел, как Грегорин достал оружие Володи из кармана и скрылся за дверью, и задумался, почему же полковник все-таки не застрелил его.

Он стоял не двигаясь и прислушивался к удаляющимся шагам полковника. Он не мог пошевелиться — не от страха, а от удивления, что до сих пор жив. Да, он жив, а значит… должен действовать! Он взял себя в руки, пошел в кухню и открыл ящик, в котором Валентина Николаевна хранила нож.

— Слушайте внимательно, — сказал он, разрезая веревки, и отдал ей нож. — Вы должны кое-что сделать. — Она кивнула, но глаза ее по-прежнему были полны страха. — Во-первых, позвоните на Лубянку и позовите к телефону полковника Родинова. Передайте ему, что Грегорин застрелил Семенова, и попросите прислать карету скорой помощи. Сообщите ему, что полковник, скорее всего, отправился в «Метрополь» и я пошел за ним. И только после этого — слышите, только после этого! — займитесь Семеновым и Наташей. Понятно?

— Да, — выдавила из себя Валентина Николаевна, вытащив кляп изо рта. После того как к ней вернулась возможность говорить, она испытала большое облегчение.

Королев дотронулся до ее щеки, и она уткнулась лицом ему в ладонь. Они обменялись взглядами, и он встал.

Королеву с трудом удалось перевернуть тело Володи. Он вытащил свой «вальтер» у него из кармана и направился к выходу из квартиры, Семенов шевельнул рукой, и капитан наклонился к нему.

— Его машина… «эмка»… на Воронцовом Поле. Вот почему я решил вернуться… — На губах лейтенанта пенилась кровь, мешая ему говорить.

— Сейчас приедет скорая помощь, Ваня. Держись, друг.

Королев бросился вниз по лестницу, перескакивая через несколько ступенек. Из приоткрытых дверей выглядывали перепуганные, бледные жильцы. Он выскочил на улицу и посмотрел в сторону церкви. Капитану показалось, что Грегорин завернул за угол, но он не был в этом уверен. Двое милиционеров подбежали к дому, и он показал им свое удостоверение.

— Королев. С Петровки. Вы идите за мной, а вы поднимайтесь наверх — там раненый. Позаботьтесь о нем. И еще там труп.

Один милиционер побежал в подъезд, а второй, не снимая руку с кобуры, остался с ним. Королев повернулся к людям, которые повыскакивали из соседнего дома, и громко сказал:

— Из этого подъезда только что вышел темноволосый человек в кожаном пальто. Кто-нибудь видел, в какую сторону он направился?

Его соседка снизу, старуха Лобковская, выступила вперед и показала в сторону церкви.

— Он пошел туда, Алексей Дмитриевич.

Там уже никого не было, но Королев рассмотрел темные пятна крови на дороге.

— Сержант, держите оружие наготове.

Милиционер дрожащими руками открыл кобуру, достал пистолет и последовал за Королевым. Церковь величественно возвышалась по правую сторону улицы. Капитан предусмотрительно достал «вальтер» и направил его вверх, сняв с предохранителя. Если Семенов возвращался на Петровку или Лубянку, значит, он повернул здесь налево — именно там должна стоять «эмка». Наверняка полковник сейчас направляется к машине. Только так у него есть шанс скрыться. С пулей в ноге он далеко не уйдет.

Перед перекрестком Королев перешел на левую сторону улицы. По главной улице, которая пересекала Большой Николоворобинский переулок, к Красной площади направлялись люди. Вдоль правой обочины стояли увешанные плакатами и лозунгами автобусы и грузовики, из которых уже высадились активисты и рабочие, приехавшие для участия в параде. Он увидел кучку водителей. Один из них, заметив Королева, который остановился на углу, указал на него остальным.

Подбежал запыхавшийся милиционер.

— Что происходит, товарищ? — спросил он, переводя дыхание.

— Ловим бандита. Он убил человека и ранил чекиста — он не должен уйти.

Королев присел и выглянул из-за угла. Боковым зрением он увидел, что водители испуганно пятятся, а прохожие, заметив двух вооруженных людей, разбегаются в стороны.

В тридцати метрах за поворотом он увидел припаркованную «эмку». На водительском сиденье скорчилась темная фигура. Но звука мотора не было слышно. Королев повернулся к сержанту:

— Вон там слева стоит «эмка». Думаю, в ней тот, кто нам нужен.

Сержант кивнул. Он был приблизительно одного возраста с Королевым, с широким лицом и спокойными голубыми глазами. Он выглянул из-за поворота и пистолетом указал на киоск.

— Давайте я забегу за киоск, товарищ. Тогда мы сможем стрелять с двух позиций.

— Я вас прикрою, — сказал Королев и направил пистолет на «эмку», но в машине уже никого не было, а передняя дверца оказалась открытой.

Он поднялся и, когда сержант занял позицию у киоска, стал с пистолетом наготове и прижавшись к стене продвигаться к машине. Автомобиль был пуст. На измазанном кровью водительском сиденье лежали осколки стекла. Ну, конечно: ключ-то остался у Володи! Королев махнул рукой сержанту и уже собрался уходить, как сзади него в стену ударила пуля, разбивая камень и штукатурку. Королев упал на колени, пытаясь вычислить, откуда стреляли, когда раздались два выстрела сержанта. Потом прогремел еще один выстрел, и он услышал стон. Позади него милиционер зажал раненую правую руку и корчился от боли, его пистолет лежал на земле. Сержант спрятался за киоск.

— Дворик метрах в сорока, он стреляет оттуда! — крикнул сержант.

Королев кивнул. Он услышал топот — это подбегали милиционеры — и знаком показал им, чтобы были осторожнее. Он подбежал к машине и, пригнувшись, стал обходить ее сзади. Пуля попала в бок «эмки», и металлическая обшивка машины задребезжала.

Милиционеры разбежались в поисках укрытия. Улица быстро опустела, был слышен лишь звук работающего мотора какого-то грузовика. Королев, укрывшись за «эмкой», не сводил глаз с арки двора. Рассмотрев в проеме человека, он прицелился и выстрелил. Пуля попала в стену, и человек, окутанный облаком пыли, отпрыгнул в сторону. Королев встал, чтобы лучше прицелиться, и в эту секунду прямо у его виска просвистела пуля. Послышался звон разбитого стекла. Он упал на землю и мысленно сравнил себя с кошкой, у которой согласно пословице девять жизней, — а у него сейчас, похоже, оставалась лишь пара, никак не больше.

В наступившей тишине капитан слышал, как к дворику подбираются милиционеры. Шум шагов хромающего человека стал удаляться. Королев решил было, что вмешиваться не стоит, милиция справится и без него, но потом сообразил, что если Грегорину удастся добраться до Яузского бульвара, то он легко затеряется в толпе. Эта мысль заставила капитана подняться. Для раненого Грегорин бежал довольно быстро и был уже довольно близко к колонне солдат, удерживающих надувную деревню на канатах. Королев прицелился и выстрелил в полковника, чтобы тот знал, что возмездие дышит ему в спину. Грегорин выстрелил в ответ, и солдаты с испуганными лицами начали оглядываться. Грегорин снова выстрелил, и толпу охватила паника. Двое солдат упали на землю. Надувная кузница, которую они удерживали на канате, вырвалась из рук. Остальные постарались ухватиться за края каната, но раздался еще один выстрел и кузница величаво поплыла по утреннему небу.

Королев нырнул в проходной двор, где толпились люди, налетел на дородного гражданина в меховой шапке и услышал проклятия в свой адрес. Толстяк замолчал, когда «вальтер» в руке Королева выпалил и посыпались куски штукатурки.

— Извините, товарищи, — буркнул Королев и выскочил на улицу.

На Яузском бульваре царил полный хаос. Солдаты в коричневой форме бросились врассыпную, и надувная деревня, путаясь в ветвях деревьев, поднялась в небо. Королев, не обращая внимания на панику, снова прицелился и выстрелил, но промазал. Прохожие кидались в стороны и падали на землю, закрывая голову руками. Полковник остановился, повернулся и поднял пистолет, однако Королев и не подумал пригнуться. Но прежде чем он спустил курок, Грегорин успел открыть огонь, и правую руку капитана обожгла резкая боль. Он был ранен, однако продолжал стоять, удерживая «вальтер» двумя руками.

Королев сжал зубы и прицелился, выискивая глазами Грегорина. И увидел неподвижное тело полковника на земле.

 

Глава 26

Открытый гроб с телом Семенова выставили в комсомольском клубе, где он был активистом. Рядом стоял почетный караул из шести молодых парней. Королев, только когда прибыл на похороны, понял, что уже был здесь: клуб располагался в церкви, где обнаружили тело Мэри Смитсон. По иронии судьбы гроб поставили на алтаре — там, где умирала монахиня. Сквозь венки и цветы просвечивали пятна крови, до сих пор сохранившиеся на мраморе. Сначала Королев решил, что это чья-то злая шутка, но потом отбросил эту мысль. Скорее всего, недоразумение, не больше. Всего лишь стечение обстоятельств. Даже чекисты не стали бы так мрачно шутить.

Королев заметил, что его появление привлекло внимание присутствующих, и не удивился. Конечно, Шура отстирала кровь с его пальто и аккуратно зашила рукав, разорванный пулей Грегорина, но от этого оно не выглядело менее изношенным. Если бы ему можно было надеть милицейскую форму, он бы выглядел приличнее, но все равно его забинтованная голова и подвязанная рука притягивали бы взгляды. Капитан вздохнул и утешился мыслью, что теперь на ногах у него пара великолепных сапог.

Хотя именно из-за них Королев ощущал наибольший дискомфорт. И не только от мозолей, которые натер, пока шел к церкви. Его больше смущало то, как они ему достались. Сапоги лежали у него в комнате, завернутые в коричневую бумагу, когда сегодня утром он пришел домой. В пакете не оказалось записки, но на нем была указана его фамилия. Когда он развернул их и поставил на пол, его осенило: это подарок от Коли Графа. Запах новой кожи приятно щекотал ноздри, вызывая смешанное чувство вины и удовольствия. И что он должен был сделать? Вернуть сапоги?

Королев облегченно вздохнул, когда на панихиду прибыл Попов и, взяв его за руку, отвел в сторону.

— Черт подери, капитан! Я видал трупы, которые выглядели лучше, чем ты сейчас.

— Да, мне немного досталось.

— Как дела? — спросил Попов, указывая на подвязанную руку Королева.

— Пуля прошла от локтя к плечу. — Он замялся, вспомнив, что полковник Родинов запретил распространяться «об этом инциденте», когда навещал его в госпитале. Но рана была налицо, поэтому нужно было как-то объяснить это Попову. — Пуля попала в вытянутую руку и прошла вдоль нее. Мне повезло. Кость не задета.

Королев старался не думать о том, что было бы с ним, если бы выстрел оказался на пару сантиметров точнее. Особенно страшно было об этом думать, находясь рядом с телом Семенова. Он также не хотел вспоминать холостой звук, когда у Грегорина закончились патроны. И уж совсем не хотелось гадать, почему полковник ушел из квартиры, не закончив работу. Господь был милостив к нему — вот все, о чем он думал.

Они встали в очередь, выстроившуюся для прощания с телом. Поскольку это были похороны большевика, никакого отпевания не предполагалось. Попов и соратники Семенова выступят с прощальной речью на кладбище, но больше уход Семенова из этого бренного мира никак не будет отмечен. Королев знал одно: его участие в прощальной церемонии должно быть сведено к минимуму. В отношении этого он получил строгие указания.

— Ты ведь не будешь выступать с речью? — спросил Попов, как будто услышав, о чем думает капитан, и этот вопрос прозвучал скорее как приказ.

— Решили, что здоровье не позволит мне сделать это.

— Ну да, — задумчиво сказал Попов. — Мне тоже велено быть кратким. — Он кивнул в сторону алтаря и гроба. — Следовало бы устроить церемонию прощания в другом месте. А ты знал, что похороны состоятся здесь?

— Нет.

— И я тоже. Были просто указаны улица и номер дома. Интересно, почему, когда нашли труп монахини, он не сказал, что состоит в этой комсомольской ячейке? Правда, он вообще мало говорил о себе. Жаль, что все так произошло, — из него получился бы хороший следователь.

Подошла их очередь прощаться. Королев взглянул на землистое лицо Семенова. Оно было каким-то худым и дряблым, только скулы и нос торчали. Он наклонился и, отодвинув прядь волос, поцеловал лейтенанта в лоб. Без души тело Семенова было ничем — просто пустой сосуд с запахом моря при отливе. Королев почувствовал, как к глазам подступают слезы. Горько и бессмысленно — закончить жизнь в таком возрасте!

Отойдя от гроба, он заметил, что людей в клубе стало больше. Появились военные в форме, с мрачными, непроницаемыми лицами. «Чекисты», — подумал Королев.

— Его наградят медалью. И тебя. Только решат, какой именно, — улыбнулся генерал. — Тебя хотят отметить за разоблачение предателей, но без лишнего шума. Никакой перестрелки на Воронцовом Поле не было, ты в курсе?

— Да, полковник Родинов меня предупредил.

Генерал сел на стул и пригласил Королева устроиться рядом.

— Ты должен обо всем забыть. НКВД подкрутят гайки у себя сами. И на этот раз, Алексей Дмитриевич, ты должен беспрекословно подчиниться.

— Я понимаю, — сказал Королев.

Но оставалась одна гайка, которую он хотел подкрутить лично, что бы ему ни приказывали.

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло, Королев. Ежов хотел, чтобы всех, кто был связан с этим делом, расстреляли, — в целях чистки кадров. И если бы я верил в Бога, то сказал бы, что он на твоей стороне. Ты знаешь, что произошло? Сталин гулял в кремлевском саду, когда в воздухе поднялся надувной колхоз. Это его развеселило. Вот и все. Если бы он был в другом настроении, или Грегорин побежал в другую сторону, или солдаты смогли удержать канаты, или если бы произошло еще что-то — или не произошло! — тебя бы уже не было в живых. И меня, скорее всего, тоже.

Королев попытался представить, как смеется Сталин при виде надувной деревни, плавающей в воздухе над Москвой, но у него ничего не получилось.

— Тебе еще повезло, что ее не отнесло ветром к площади, — продолжил генерал, — иначе он вряд ли бы обрадовался.

Королев кивнул, вспоминая, как во время празднования девятнадцатой годовщины Октябрьской революции над Москвой эскадрон за эскадроном пролетали бомбардировщики, демонстрируя мощь Советского Союза. Какое-то время Попов и капитан сидели молча, раздумывая о превратностях судьбы.

— А что стало с деревней? — спросил Королев.

— Пришлось простреливать фигуры, чтобы вышел воздух. Но один надувной дом все-таки унесло ветром. Говорят, он летит в сторону Финляндии.

— Интересно, долетит или нет, — сказал Королев, вспоминая о планах Грегорина пересечь границу.

У входа в церковь послышался оживленный шум, и они повернулись, чтобы посмотреть, что там происходит. Королев сразу узнал Родинова и сначала решил, что это на него так отреагировала толпа, но потом заметил рядом с ним человека маленького роста. Он шел с важным видом, что несколько контрастировало с его мелкой фигурой. Из-под военной фуражки выглядывало костлявое лицо комиссара государственной безопасности Ежова. Его желтые зубы обнажились в улыбке, однако глаза оставались стеклянными. Все поднялись, но Ежов махнул рукой, давая знак, что можно сидеть. Это был жест Сталина — скромный, но властный.

Родинов наклонился к Ежову и что-то прошептал ему на ухо. Комиссар кивнул и присел на стул рядом с хорошенькой брюнеткой в траурном одеянии. К ним подошел какой-то человек, и у Королева мурашки побежали по коже, когда он узнал Бабеля. Писатель кивнул ему и — капитан готов был поклясться! — подмигнул жене Ежова. Родинов подошел к столу, установленному у гроба усопшего, достал из кармана лист бумаги и принялся его разворачивать. На нем был новый костюм — похоже, он купил его специально для похоронной церемонии.

— Товарищи, — начал полковник, поднимая голову, — спасибо, что вы пришли сюда сегодня, чтобы проводить в последний путь верного комсомольца и советского гражданина Ивана Ивановича Семенова. Я благодарю вас от лица всей его семьи, его товарищей и его друзей комсомольцев.

Кто-то всхлипнул, и Королев обернулся. Это была убитая горем женщина средних лет. У нее было заплаканное лицо, в чертах которого читалось сходство с Семеновым. Не дай Бог ему самому пережить похороны сына!

— Что еще добавить о нашем дорогом товарище? Он был грамотным человеком, прилежным работником в деле строительства Советского Союза, хорошим комсомольцем, который жил настоящей жизнью и искренне верил в победу интернационального социализма.

Послужной список Семенова оказался довольно длинным. Длиннее, чем можно было предположить. Родинов наконец закончил, сложил бумагу и кивнул парням из почетного караула. Те растерянно посмотрели друг на друга, и один из них с нерешительным видом взялся за крышку гроба. Родинов снова кивнул головой, на этот раз с явным раздражением. Дрожащими руками комсомольцы закрыли сосновый гроб, оставляя Семенова в вечном одиночестве.

 

Глава 27

Парни из почетного караула крепко держались за борта грузовика, трясущегося по неровной дороге. Люди на улице останавливались, когда мимо провозили гроб с чекистом. Кто-то снимал шляпу, а несколько человек даже перекрестились. Но большинство с нескрываемым любопытством провожали взглядом кортеж из блестящих черных машин. Королев невольно улыбнулся. Секретные похороны большевистского героя, за которыми наблюдал весь город…

Ежов не поехал на кладбище. В какой-то момент его машина свернула в сторону и повезла комиссара к другим, более важным делам. Из нескольких сотен людей, которые пришли в церковь попрощаться с Семеновым, до кладбища дошли человек восемьдесят, не больше.

Однако на кладбище появились и новые лица. Немного в стороне от всех стоял Шварц, а у самой могилы Королев заметил Валентину Николаевну, Шуру и жену Бабеля. Интересно, а где Наташа, которая почти не говорила после того, что произошло два дня назад? Валентина Николаевна выглядела спокойной. Королев сотни раз проклинал себя за тот ужас, который привнес в их жизнь. Чекистов в военной форме не наблюдалось, поэтому среди пришедших проститься не было того напряжения, которое чувствовалось в церкви. Женщины, не стесняясь, рыдали, кто-то поддерживал мать Семенова, утешая ее.

Пришел черед Попова выступить с речью. Он встал на месте священника у изголовья могилы и отдал какие-то указания почетному караулу. Они подложили под гроб широкие длинные полотна и по сигналу генерала начали медленно его опускать. Когда гроб с телом Семенова оказался в могиле, Попов заговорил:

— Жизнь продолжается, товарищи, и мы всего лишь маленький отрезок в истории человеческой эволюции. Если мы хотим почтить нашего погибшего товарища, то должны продолжать его дело ради светлого будущего пролетариата. Так будем же верны этому делу! Мы должны быть готовы отдать свою жизнь за товарищей, как товарищ Семенов отдал свою. Память о нем всегда будет жить в наших сердцах. Мы закончим то, что он и многие другие, отдав свою жизнь за революцию, закончить не успели. Он был одним из нас, и мы будем двигаться к цели, имея перед глазами этот самоотверженный пример.

Голос Попова звучал как набат, жестко и мягко одновременно, и в нем даже проскальзывали интонации священника. Когда генерал закончил, Королев заметил, как кое-кто из присутствующих перекрестился.

Он оглянулся. У него за спиной стоял Шварц.

— Добрый день, Джек, — сказал Королев.

— Алексей, мне очень жаль Ваню. Он был отличным малым.

— Да, он и вправду был хорошим парнем. Вы должны быть ему благодарны. — И в ответ на недоумение в глазах Шварца объяснил: — Если бы не он, Грегорин пошел бы в «Метрополь». А он был явно не в духе — решил, что вы обвели его вокруг пальца. Что это вы украли икону.

Все обстояло не совсем так, но Королев хотел посмотреть на реакцию Шварца. Но американец и бровью не повел — во всяком случае, капитан не заметил и тени замешательства на его лице. И уже одно это говорило о том, что ему есть что скрывать.

— Икону?

— Да ладно, Джек. Если бы я хотел причинить вам вред, вы бы уже сидели на Лубянке. А туда, скажу я вам, лучше не попадать.

Шварц незаметно огляделся, словно опасаясь, что его сейчас схватят.

— Не знаю, о чем вы говорите. Вы поэтому сегодня оставили сообщение в гостинице? Чтобы еще раз расспросить меня?

Лицо Шварца оставалось спокойным. Наблюдая со стороны, можно было подумать, что они скорбят за ушедшим из жизни Семеновым.

— Мои вопросы не носят официальный характер, Джек. Но если человека за неделю собирались убить столько раз, сколько меня, но почему-то оставляют в живых, это заставляет задуматься. И я обязан Ване тем, что имею теперь возможность докопаться до истины.

— Вы думаете, я могу вам в этом помочь?

— Назовем это интуицией следователя. Вы сами сказали, что ехали в поезде из Берлина с Нэнси Долан. А покойный полковник Грегорин пытался продать икону, прибегнув к вашим услугам. В некотором смысле вы являетесь связующим звеном между актерами, которые разыгрывали эту драму. Вы и икона. Я не удивлюсь, если окажется, что вы шурин Коли Графа. — Шварц с равнодушным видом пожал плечами. — И вы спрашивали меня об иконе. Будь я на вашем месте, — Королев задумчиво посмотрел на Шварца, как бы примеряя себя на его место, — я бы тоже в первую очередь задал этот вопрос.

— Вы знаете, где икона, Алексей? — сухо спросил Шварц.

«Он что, шутит?»

— Нет, Джек. Но мне кажется, я быстро ее найду, если позову пару десятков милиционеров и они перевернут все вокруг вас вверх дном. Вы этого хотите?

— Насколько я понимаю, у меня возникли проблемы с завтрашним отъездом.

— Так вы от нас уезжаете? Любопытно. Зачем вам уезжать, если остается надежда купить икону? Я думал, вы живете на проценты от сделки. Или я ошибался? Даже маленький процент от такой суммы, как миллион долларов, стоит того, чтобы немного подождать.

Шварц нахмурился.

— Вы хотите денег, Алексей?

— Денег? Нет, Джек. Вы неправильно меня поняли. Коля Граф прав — я не тот советский гражданин, каким себя считал, но я не продажный. Мне просто нужны кое-какие ответы. Для себя. И тот факт, что вас сейчас не допрашивают более жесткие, чем я, люди, доказывает, что я не собираюсь предавать дело огласке. К тому же, как видите, поисками иконы уже никто не занимается.

Шварц улыбнулся и кивнул.

— Моя машина стоит у ворот. Не хотите проехать со мной в гостиницу?

— Только дайте мне пять минут.

— Конечно.

Королев проводил Шварца взглядом и подошел к могиле. Двое копальщиков — деревенские парни с огромными, как лопаты, руками — начали забрасывать могилу, и Королев постоял, пока под землей не исчезла крышка гроба Семенова. Ему было жаль лейтенанта. Но не только его — себя тоже. Потерять друга и убить человека — это тяжело. И все это случилось с ним всего лишь за два дня. Он не сожалел о Грегорине, но лучше бы кто-то другой выпустил в него пулю. Да и выстрел получился не совсем точным: он метил полковнику в грудь, а вместо этого попал в лоб над левым глазом. Хотя что сейчас говорить — все равно пуля сделала свое дело. Вот так в одночасье прервать жизнь человека… Это заставляет задуматься о собственной смерти, а делать этого не хочется. Королев вспомнил залитого кровью Семенова, сидящего на полу в его квартире, и непроизвольно перекрестился. На глазах у всех. В этот момент он не думал о последствиях.

 

Глава 28

В машине Шварц и Королев молчали: говорить в присутствии водителя было не с руки, к тому же что они могли сказать друг другу? Так же молча они прошли через холл «Метрополя». Перед дверями номера Шварц пропустил Королева вперед.

— После вас, — сказал он.

Королев вошел и в полумраке разглядел большую кровать, два изящных стула, письменный стол, стопку коробок, которая стояла у окна, и лики, которые смотрели на него со всех сторон. По периметру комнаты были расставлены иконы. Позолоченные нимбы поблескивали в слабых лучах солнечного света, проникавшего сквозь закрытые шторы. Там были образы Христа в разном возрасте, святых и, конечно, самой Матери Божией.

Он насчитал около двадцати икон Богородицы. В основном это были классические изображения, и только пять из них представляли лик Казанской Божией Матери. С виду все они были очень древними, и он несколько минут рассматривал эти религиозные творения в полной тишине. Они отличались лишь мелкими, незначительными деталями, и Королев понял, что все было спланировано.

— Ловко придумано, — сказал он шепотом.

Шварц кивнул.

— Я как раз собирался их упаковывать — они поедут со мной на поезде до Гамбурга, а оттуда я отплываю в Нью-Йорк.

Спланировано было умно: лучший способ спрятать икону — смешать ее с остальными. Королев еще раз посмотрел на изображения Казанской Божией Матери.

— И?..

— Мы никогда не сможем сказать с точностью. Это вопрос веры, а не подлинности — всегда так было.

Королев чувствовал на себе взгляд Богородицы, словно она была рядом. Он хотел спросить, какая из икон та самая, но промолчал. Зачем ему это? Он не сомневался: только одна икона была настоящей — та, которая смотрела ему прямо в душу. Но он не стал креститься или молиться.

— Что будет с ними в Америке?

Шварц задумался.

— Ничего. Они будут ждать своего часа — когда все изменится.

Королев еще раз посмотрел на икону, кивнул и протянул американцу руку.

— Доброго пути, Джек. Возможно, мы еще увидимся в Москве. Когда-нибудь.

— Возможно, — сказал Шварц.

Королев вышел и закрыл за собой дверь.

Он не торопился домой, обдумывая, что должен сказать.

Когда он вошел в комнату, Валентина Николаевна стояла у стола, как будто дожидалась его. Он сразу перешел к делу.

— Валентина Николаевна, я все обдумал. Не могу себя простить за то, что эти негодяи по моей вине ворвались в дом и причинили вам боль. Будет лучше, если я съеду отсюда. Я поселюсь у двоюродного брата и ничего никому не скажу. В вашем распоряжении останется вся квартира, пока будет считаться, что я здесь живу. Это немного, но хотя бы что-то.

Она подумала и покачала головой.

— Спасибо за предложение, Алексей Дмитриевич. Это очень благородно с вашей стороны, но, право, не стоит. Вы не виноваты, что они ворвались сюда. Вы не можете отвечать за всех негодяев.

— Но… — начал он.

— Пожалуйста, не надо. Я говорю искренне. К тому же Наташа будет против. Она согласилась пойти сегодня в парк Горького, только если вы пойдете тоже. Понимаете? Я не справлюсь без вас.

И она улыбнулась.

 

От автора

В своей книге я старался воссоздать правдоподобную картину жизни Москвы тридцатых годов прошлого столетия, но прошу помнить, что это литературное произведение и кое-где я позволил себе определенные вольности, в особенности это относится к описаниям интерьера зданий. Заранее приношу извинения за любые неточности, относящиеся к реалиям того времени, они были допущены неумышленно.

Читатели, которых интересует более детальный рассказ об истории Советского Союза того времени, могут найти много интересного в следующих книгах:

Anne Applebaum. GULAG — A History of the Soviet Camps. Allen Lane, 2003.

Danzig Baldaev (and others). Russian Criminal Tattoo Encyclopedia, Vols 1–3. Steidl/Fuel, 2003; Fuel, 2006; Fuel, 2008.

Robert Edelman. Serious Fun — A History of Spectator Sports in the USSR. Oxford University Press, 1993.

Orlando Figes. The Whisperers. Allen Lane, 2007.

Sheila Fitzpatrick. Everyday Stalinism. Oxford University Press, 1999.

Sheila Fitzpatrick. Tear off the Masks — Identity and Imposture in Twentiethcentury Russia. Princeton University Press, 2005.

Véronique Garros, Natasha Korenevskaya and Thomas Lahusen. Intimacy and Terror — Soviet Diaries of the 1930s. Trans. Carol A. Flath. New Press, 1995.

Jukka Gronow. Caviar and Champagne — Common Luxury and the Ideals of the Good Life in Stalin’s Russia. Berg, 2003.

Jochen Hellbeck. Revolution on My Mind — Writing a Diary under Stalin. Harvard University Press, 2006.

Marc Jansen and Nikita Petrov. Stalin’s Loyal Executioner — People’s Commissioner Nikolai Ezhov. Hoover Institute Press, 2002.

David King. Red Star over Russia — A Visual History of the Soviet Union from 1917 to the Death of Stalin. Tate, 2009.

Hiroaki Kuromiya. The Voices of the Dead. Yale University Press, 2007.

Catherine Merridale. Night of Stone — Death and Memory in Russia. Granta, 2000.

Simon Sebag Montefiore. Stalin — the Court of the Red Tsar. Weidenfeld amp; Nicolson, 2003.

A. N. Pirozhkova. At His Side — the Last Years of Isaac Babel. Steerforth, 1996.

Vitraly Shentalinsky. The KGB’s Literary Archive. Harvill, 1993.

Frederick Starr. Red and Hot — the Fate of Jazz in the Soviet Union. Oxford University Press, 1983.

Мне посчастливилось защитить степень магистра по творческому письму в университете Святого Эндрю, и я бесконечно благодарен Дугласу Данну, Мэган Дэлахант, Дону Паттэрсону и Джону Бернсайду за их терпение, понимание и помощь. Я многим обязан А. Л. Кеннеди, которая не только обучила меня тонкостям писательского мастерства, но и включила мой рассказ «Дания» в составленный ею сборник немецких рассказов, — это стало признанием, в котором я тогда нуждался.

Я также благодарен Дэвиду Уилкинсону, Кугану Тарманантеру, Джонатану Тэйку, Сью Тертон, Брайану Хассетту, Кен Мерфи, Эду Мюррею, Иену Икбал Рашиду, Мэлани Ричмонд и своей жене Джоанне — они все читали книгу на разных стадиях ее написания. А также Ларисе Иваш, которая дала бесценные консультации по различным темам, начиная от советских папирос довоенного периода и заканчивая особенностями конструкции автомобиля ГАЗ-М1. Мой литературный агент Эндрю Гордон из «David Higham Associates», мой редактор Мария Рейт и редактор Линдсей Сагнетт из американского издательства «St Martin’s» помогли сделать эту книгу лучше, чем она была в самом начале. Их замечания и правки были очень дельными и стали ценным вкладом в это произведение. Внимание Марии к мельчайшим деталям заставляло меня взвешивать каждое слово — хотя, наверное, так и должно быть. И конечно, моя благодарность Лиз Коуэн за аккуратное внесение правок и подготовку книги к изданию.

Отдельное спасибо моей жене Джоанне. Эта книга посвящается ей в знак признательности за терпение и многое другое.