Королев и фотограф сидели возле тела в машине скорой помощи, подпрыгивая от езды по неровной мостовой. Впереди Честнова кричала на водителя, чтобы он был осторожнее и аккуратно обгонял движущиеся телеги. Гегинов всю дорогу пытался скрутить папироску и после долгой борьбы с собственным телом и тряской наконец сунул папиросу в рот и закурил. Потом нахмурился и кивнул в сторону трупа.

— Н-надеюсь, вам удастся поймать парня. Н-не очень-то п-рриятно такое фотографировать. До р-революции я делал п-портреты живых. Семьи, д-дети, все т-такое. А п-после революции фотографирую только т-трупы.

Королев не понял, шутит Гегинов или нет, поскольку обычно тихий голос фотографа соревновался теперь с ревом мотора и криками Честновой. Гегинов снова затянулся.

— Да, в то время к-капиталисты жировали, — продолжал он. — Одно п-платье жены к-капиталиста могло кормить семью целый год. А то и две семьи. Эксплуатация. Я, к-конечно, понимаю. К-красиво. Но теперь все п-по-другому. Стало л-лучше, справедливее. Я не скучаю п-по тому в-времени. Ведь то, чем я занимаюсь сейчас, п-приносит п-пользу обществу.

«Интересно, что бы сказала на это потерпевшая?» — подумал Королев.

— В-вот, в-возьмите, — сказал Гегинов, доставая из кармана флягу из нержавейки. — В-выпейте. Мой сосед работает на л-ликеро-водочном з-заводе. Это настоящая водка. Я фотографировал его ж-жену. Я был г-готов сделать это бесплатно, но он д-дал мне п-пару бутылок, и я н-не стал отказываться.

Королев отхлебнул из фляги, и водка теплым жаром разлилась по горлу. Рука мертвой девушки от сильной тряски выскользнула из мешка и коснулась ноги Королева. Он попытался положить ее на место, и был удивлен тем, насколько мягкой оказалась ледяная кожа.

Когда они прибыли в институт, Королев выбрался из машины с дурным предчувствием. Он не любил вскрытия, считая эту процедуру слишком грубой и грязной. Вместо того чтобы после перенесенных страданий наконец оставить жертву в покое, с трупом что-то делали — резали, кромсали, брали пробы. В некотором смысле вскрытие похуже работы мясника. Мертвый человек, при жизни являвшийся советским гражданином, после смерти становился куском мяса для врачей и милиции. Конечно, мир был обязан этим несчастным за то, что они перенесли. Но еще больше Королева расстраивал тот факт, что даже после четырнадцати лет работы в милиции и семи лет на войне его до сих пор одолевали приступы рвоты.

Во рту пересохло, когда он поднимался потертыми ступеньками института, в очередной раз поражаясь царившей здесь меланхолии. До революции это был особняк какого-то дворянина. Дом, предназначенный для получения удовольствия. На потолках красовались изображения херувимов, нежившихся на горах облаков и с довольным видом вкушавших сладкий виноград на фоне лазурного неба. Эти картины резко контрастировали с поблекшей побелкой стен и простым крашеным дощатым полом. Королев удивился, что херувимов не закрасили — наверное, не было лестницы под рукой. Божественные создания были единственным, что хоть как-то оживляло обстановку дома, превратившегося в рабочее место для медицинских работников. В отделении патологии царила мрачная атмосфера. Отливающие глянцем белые стены, резкий свет электроламп, скользкий бетонный пол каким-то странным образом действовали на любого, кто сюда входил, — здесь человек терял ощущение времени и места. Как только Королев попадал в это отделение, ему сразу же хотелось сжаться и закрыть голову руками, чтобы избавиться от тяжелого запаха чужих мечтаний и разрушенных надежд. Он споткнулся и почувствовал, как комок подкатил к горлу. Он попытался найти стул, но доктор неумолимо двигалась по коридору к моргу, отгороженному двумя соединенными под прямым углом металлическими перегородками. Там на одинаковых длинных полках лежали холодные трупы. Резкий запах формальдегида, дезинфицирующего средства и сладковатый привкус мертвой плоти неприятно раздражали обоняние, а слух напрягало надоедливо-непрерывное капанье воды из крана.

— Вот, складываем их друг на друга, — сказала Честнова, кивая на металлические ящики. — Мы даже ставим их в прозекторской.

И она указала на окно в соседнюю комнату. Там на полу лежали сложенные один на другой трупы, закутанные в простыни. У каждого трупа с большого пальца ноги свисала бирка с порядковым номером. Тела были обложены ящиками со льдом.

— Слишком много тел, да еще нехватка патологоанатомов. А сейчас нам даже не хватает прозекторских. Если кто-то захочет наложить на себя руки — лучше пусть едет в другой город. В Ленинграде с этим полегче. Думаю, партии стоит организовывать туда специальные поездки.

Честнова тяжело вздохнула и вошла во вторую, меньшую по размерам комнату — прозекторскую номер 2. Там она села за полированный стол, положила голову на руки и закрыла глаза. Королев хотел бы сделать то же самое, но боялся, что тут же отключится. Он чувствовал, как сон окутывает его уютным одеялом, а тяжелые веки вот-вот закроются, поэтому сжал руку в кулак и ударил в стену, надеясь, что боль заставит его проснуться. Удар о металлическую перегородку прозвучал как пистолетный выстрел. Честнова открыла глаза и с ужасом уставилась на него. Как раз прибыли санитары с трупом на каталке, и Королев заговорил, пытаясь нарушить неловкую тишину.

— Я понятия не имел, что у нас так много самоубийств. Может, это из-за холодной зимы. Я прав?

— Причины разные, — ответила Честнова, оживившись. — Я знаю одно: это не по-советски — лишать себя жизни, когда дело нации под угрозой. Если ты несчастлив, ищи утешение в работе на благо государства. А эти люди, — продолжила она, указывая на трупы в морге и прозекторской, — были эгоистами. Индивидуалистами, если хотите. Они поставили личное счастье превыше государства.

— Вы правы, товарищ доктор, — сказал один из санитаров. — Они подбрасывают нам лишнюю работу, вместо того чтобы помогать. А ведь большинство из них состояли в партии, и им должно быть стыдно.

Санитары даже не смотрели на тело, с которым возились, их движения были отточены до автоматизма. Они не замечали, что труп девушки измазан кровью и экскрементами, и не проявляли ни капли брезгливости.

— Может, попросить товарища Есимова ассистировать вам, доктор? — спросил один из санитаров.

— Не надо. Пусть отсыпается. Капитан поможет мне с записями. Вы не возражаете, товарищ капитан?

— Конечно, нет, — ответил Королев, думая о том, что ему хотя бы не придется потом разбирать чужой почерк.

— Давайте приступим. Предварительный осмотр неопознанного женского тела, умершего насильственной смертью в результате убийства. Начато в три часа сорок пять минут вечера второго ноября тысяча девятьсот тридцать шестого года. Я говорю не слишком быстро?

Королев покачал головой. С помощью шланга и кисточки доктор начала очищать тело от крови и прочих засохших продуктов жизнедеятельности. По мере освобождения участков тела она громко описывала обнаруженные на них повреждения, а когда весь труп был омыт, взялась за скальпель. Она бросила извиняющийся взгляд в сторону присутствующих и точными движениями сделала глубокий надрез в форме буквы Y. Затем с профессиональным мастерством отвернула кожу, обнажив грудную клетку и внутренние органы. Королев бросил быстрый взгляд на фотографа. Они встретились глазами и одновременно отвернулись. Обоим казалось кощунственным смотреть на торчащие из-под мертвенно-бледной кожи ребра — такое скорее увидишь на мясном прилавке.

Как обычно, вскрытие проходило медленно. Несмотря на усталость, Честнова делала свое дело тщательно и скрупулезно. Через полчаса Гегинов предложил сделать перерыв и выпить пару глотков водки, чтобы подготовиться к основной части осмотра.

— У вас есть с-стаканы? — спросил он, ставя флягу со спиртным возле головы трупа.

— Есть пробирки для образцов. Они сойдут за стаканы, — ответила Честнова. — Возьмите вон там, в ящике, — указала она локтем, намыливая руки.

— Н-ну и славненько, — сказал Гегинов, наливая жидкость из фляги.

Честнова вытерла руки полотенцем, повесила его на крючок у раковины и повернулась, чтобы еще раз посмотреть на девушку. Королев удивился, увидев на ее глазах слезы.

— Бедняжка, — прошептала доктор. — Она была девственницей. Лет двадцати, максимум двадцати двух. Наверное, берегла себя, а тут такое… Бедняжка. — Она запнулась и, обратившись к Королеву и фотографу, добавила: — Простите меня, товарищи. Последнее время я не высыпаюсь. Простите меня.

Гегинов протянул руку и прижал ее к себе, а она на мгновение с покорной усталостью прислонила голову к его плечу. После этой секундной слабости Честнова встрепенулась, выпрямилась, вытерла слезы и не глядя на мужчин, с поднятой в руке пробиркой сказала, обращаясь к трупу:

— Надеюсь, ты была счастлива. Хотя бы несколько мгновений в жизни. Очень надеюсь.

Королев и Гегинов тоже подняли пробирки с водкой и залпом их осушили. Глаза Гегинова заблестели от подступивших слез, а Королев снова начал поддаваться убаюкивающей атмосфере морга. Он сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладонь.

— Как вы думаете, она долго мучилась? — спросил он неестественно громким голосом, пытаясь взбодрить себя. Честнова и Гегинов посмотрели на него с удивлением.

— Что вам сказать… — медленно начала доктор. — Не могу констатировать с уверенностью, но, скорее всего, увечья наносились после смерти, потому как крови мало. Что же касается ожогов током, похоже, они сделаны до смерти жертвы. Преступник использовал какой-то длинный тонкий предмет — вероятно, раскаленный провод. Он связал девушку веревкой и засунул ей в рот кляп — видите ссадины и разрывы в уголках рта, синяки на запястьях и лодыжках? По всему видно, что она сопротивлялась. Я думаю, убийца орудовал один. Скорее всего, он правша. Видите ссадины вот здесь, на руке?

Королев кивнул и посмотрел на сизо-лиловые отметины. Честнова пояснила, как по синякам определила, что их наносили правой рукой и что она была у убийцы доминирующей.

— А увечья? У вас есть какие-то мысли по поводу их? Зачем он исполосовал ее?

— Не знаю. Боюсь, что здесь ничем не смогу помочь. Это вы спросите у преступника, когда найдете его.

Королев кивнул и повернулся к Гегинову.

— Борис Иванович, — начал он, глядя на профиль девушки, — если сделать снимок отсюда, то повреждения будут не так заметны. Если пустить фото на опознание — возможно, кто-нибудь ее узнает, а это поможет раскрыть личность убитой.

Гегинов понял его и начал готовить свет. В это время дверь распахнулась и в прозекторскую без стука вошел один из санитаров.

— Капитан Королев? Генерал Попов хочет поговорить с вами. В кабинете директора есть телефон. Следуйте за мной.

Попов звонил, чтобы узнать, есть ли какие-то новости по делу. Королев обрадовался возможности вдохнуть свежего воздуха и насладиться бодрящим ветерком, врывающимся из открытого окна и настойчиво теребящим стопки бумаг. Директор института, мужчина средних лет с открытым интеллигентным лицом, стоял спиной к окну, сложив руки на груди, и слушал доклад Королева по телефону. Когда капитан закончил, директор улыбнулся и предложил ему папиросу. Королев не отказался. Он глубоко вдохнул дым — все, что угодно, лишь бы заглушить висевший в воздухе запах смерти. Никотиновая волна разлилась по телу, и внезапная слабость напомнила Королеву, что, кроме завтрака, он ничего не ел. Он с удовольствием еще раз затянулся, погасил папиросу и поблагодарил директора.

Во время отсутствия капитана Гегинов наложил на лицо девушки грим, чтобы максимально скрыть синяки и ссадины. Он часто делал это. Поначалу Королева шокировал яркий макияж потерпевших, но потом он привык. Поскольку фотографии были черно-белыми, в итоге получалась вполне правдоподобная картинка. Фотографу помогала Честнова. С помощью полотенца она пыталась зафиксировать положение головы, но та никак не хотела держаться на месте. Гегинов и Честнова переглянулись и улыбнулись вернувшемуся Королеву. Он тут же учуял запах спиртного. Гегинов указал на мензурку, полную прозрачной жидкости.

— Д-доктор Ч-честнова нашла немного м-медицинского спирта, товарищ. Это ваша доля.

— Он хорошо идет с вареньем. Если в спирт добавить немного варенья, вкус получается отменный. Но сегодня, к сожалению, варенья нет, — добавила неестественно оживленная Честнова. — Видите? Теперь она настоящая красавица.

— Я п-подложил за щ-щеки вату, чтобы было естественнее.

Гегинов с удовольствием рассматривал результаты своего труда. Волосы девушки местами были еще мокрыми.

— А она была милой, — сказал Королев, обращаясь больше к себе.

— Д-да. Как д-думаете, ей лучше открыть или з-закрыть глаз? Я б-буду снимать ее в п-профиль.

Гегинов, приподняв большим пальцем верхнее веко девушки, ждал, что скажет Королев. Тот отрицательно покачал головой.

— Д-да, п-пожалуй, вы п-правы, — согласился Гегинов.

Довольный макияжем и положением головы девушки, он взял фотоаппарат и дважды щелкнул затвором. Честнова убрала полотенце из-под головы трупа, и нижняя челюсть тут же отвалилась, обнажив белые зубы и изуродованный рот.

— Вы заметили зубы, товарищ? — спросила Честнова, приподнимая голову и поворачивая ее к Королеву.

— Похоже, он разбил ей несколько зубов, — ответил Королев и снова заглянул девушке в рот. — Какие они белоснежные!

— Совершенно верно, и этот факт сам по себе примечателен. А видите вот эти пломбы? Они амальгамовые. Последние десять лет наше министерство здравоохранения запрещает дантистам использовать амальгамовые пломбы. А эти относительно свежие.

— Вы хотите сказать, что эти пломбы поставлены не в Советском Союзе?

— Возможно, девушка была иностранкой…

— П-посмотрите на ее одежду, — послышался из угла голос Гегинова. Он держал в руках юбку потерпевшей. — Она отличается от з-здешней. Н-никаких этикеток. М-может, она была д-диверсанткой? П-поссорилась со своими п-пособниками — и вот что они с ней сделали.

Королев пощупал ткань. Она оказалась непривычно мягкой.

— Возможно. Или работала в посольстве либо была переводчицей при торговой делегации. В Москве сейчас полно иностранцев. Добровольцы, промышленные специалисты, члены Коминтерна и так далее. Если она есть в списках пропавших без вести, возможно, мы выясним что-то по записям зубного врача. Надо будет проработать эту линию. Благодарю вас за столь ценное наблюдение.

Честнова улыбнулась, но улыбка получилась кривой. Королев попытался прикинуть, сколько медицинского спирта эти двое успели выпить в его отсутствие.

— Я честно выполняю свой долг, — заявила доктор, беря с подноса пилу. — А теперь заглянем ей в мозги.

Королев сжал зубы, потом бросил взгляд на часы и тоном, не терпящим возражений, сказал:

— Пожалуйста, позвоните, когда будут какие-нибудь новости. А мне уже пора бежать на Петровку.

Он решил не реагировать на сдавленное хихиканье, которым проводили его Честнова и Гегинов.