В замочной скважине внезапно заскрипел ключ, так, будто ржавой пилой резанули по нервам, и ее буквально встряхнуло судорогой ужаса. Тело мгновенно покрылось испариной холодного пота, а в голове помутнело. Кошмар продолжался, она поняла, что это опять тот зверюга. Поняла по хриплому дыханию за дверью камеры, пока надзиратель возился с ключом. Замок заедало.

– Опять клинит, блядь! – злобно матерился он сквозь зубы, дергая ручку, и стало ясно, что призрачная надежда растаяла. Надежда, что друзья успеют выручить ее сегодня, понимая, как жестоко она влипла. Влипла из-за идиотской нелепости, а по сути, из-за подставы, ведь она угодила в эту тюрьму случайно, наркотики оказались в ее сумочке по глупости. Разве могла она предположить, что это может так обернуться, согласившись выручить друга! Да и друга ли, если он так и не вытащил ее отсюда, придя и сознавшись, что она ни при чем.

И вот теперь, в этой мерзкой стране, в этом забытом Богом, полуразвалившемся городе, в этом жутком, вонючем подвале она оказалась в положении бесправной, унижаемой твари, она, которую и пальцем-то никогда не трогали… А в придачу ей дико не повезло, и она приглянулась надзирателю – настоящему садисту. Похоже, его раздражал ее независимый вид, и теперь он вовсю самоутверждался, как и положено ничтожеству. «Ничтожество» – она так и обозвала его, увидев первый раз, и вот теперь сама расплачивалась за это. С каждым разом он издевался над ней все больше и больше, а она лишь цеплялась за призрачную надежду, что друзья все-таки вытащат ее отсюда, главное было продержаться «до завтра», и так – уже который день.

– Ну что, сука? – зашел надзиратель в ее камеру, поигрывая плетью. – Продолжим воспитательную работу.

Мерзейшего вида тип, чем-то похожий на гестаповца из старых фильмов, с лошадиным лицом и узким лбом, в полувоенной форме и высоких шнурованных ботинках, он выглядел как типичный палач. При одном только взгляде на него хотелось втянуть голову в плечи и отвести глаза, он с ходу вызывал ощущение гадливости.

Чувствуя полную беззащитность, она задрожала, не в силах справиться с эмоциями, а ведь хотела выглядеть уверенно.

– В…вы не имеете права, – непроизвольно вжимаясь в угол камеры, попыталась она робко протестовать.

– Да ты что?! – оскалился надзиратель и щелкнул плетью. – Кто это тебе сказал такое?

– Я гражданка другой страны. Я буду жаловаться.

– Другой?! – криво усмехнулся ее мучитель, приближаясь. – А мне-то какое дело?! В нашей стране тебя за наркоту можно повесить. Повесить, поняла? У нас такие законы. Это тебе не ваш гнилой Запад с вседозволенностью, именуемой демократией. Так что скажи спасибо, что я такой добрый и еще прихожу к тебе, продлевая жизнь. Пока ты здесь, тебя, по крайней мере, не вздернут.

– Я т…требую консула! – зубы стучали, и она ничего не могла с этим поделать.

– Да ты, блядь, не понимаешь, что ли?! Не понимаешь, где находишься? – хмыкнул надзиратель, начиная злиться. – И что натворила, не понимаешь?! Ты, сука, наркодилер, и еще выебываться будешь?!

– Я не наркодилер, – буквально заскулила она, видя, как он заводится, и все больше холодея от страха.

– А кто ты, тварь?! Кто, если у тебя в сумочке десять порций нашли?

– Это не мои… Случайно… Я говорила… – продолжала она вжиматься в угол камеры.

– По-прежнему отпираешься, сука! – злобно щурясь, он подошел к ней вплотную. – Отпираешься, да?! Так я тебя проучу! Вместо того чтобы «спасибо» сказать, ты еще и огрызаешься тут. А ну говори «спасибо», скотина! Кому сказали?! – и он наотмашь хлестанул ее плетью, она еле успела прикрыть руками лицо.

– Не надо! Не бейте! Что вы? – из глаз у нее потекли слезы.

– «Спасибо», сказал! – и новый удар плети обжег ее защищающие лицо ладони. Стало ясно, что перечить этому садисту крайне опасно.

– С…спасибо, – глотая слезы, проскулила она.

– Четче!!

– С…спасибо!

– Еще четче!!!

– С…спасибо!

– Вот так-то! – самодовольно оскалился надзиратель. – А теперь вставай на середину камеры!

– З…зачем? – с трудом прошевелились ее побелевшие губы. Похоже, ее ждало очередное издевательство.

– На середину, я сказал! – вновь замахнулся он плетью, и она рефлекторно сжалась. Вопросов явно задавать не следовало.

– П…прошу вас… Н…не надо.

– Не поняла еще, что надо слушаться?! – брызнул слюной надзиратель. – А ну сюда! Ко мне! – и, схватив за волосы, он вытащил ее на середину камеры.

– Ай! – вскрикнула она от боли, с ужасом осознавая безвыходность своего положения.

– К ноге! – по-прежнему держа за волосы, надзиратель рывком поставил ее на колени.

– Что вы?! Что вы де…лаете? – заныла она.

– А ну-ка, целуй ботинок! – не обращал он никакого внимания на ее жалобный скулеж. – Хозяин пришел! Целуй!

И, понимая, что иначе будет хуже, она коснулась губами голенища его вонючего ботинка.

– Плохо целуешь. Еще! – и она содрогнулась от удара плети. – Лучше целуй!

Она вновь поцеловала ботинок надзирателя и вскрикнула от боли. Он чуть не вырвал клок ее волос, резко поднимая с колен. Надо было стараться предугадывать его желания.

– Раздевайся теперь! Быстро! – мерзко оскалился садист, ощупывая ее взглядом.

– З…зачем? – вырвалось у нее.

– Раздевайся, кому сказал! – и, сдергивая с нее юбку, он вновь замахнулся плетью.

Прикрываясь одной рукой, она второй рефлекторно схватилась за пояс. Один удар, второй, третий. Желание сопротивляться пропало мгновенно.

– Быстро раздевайся, говорю! – и надзиратель начал срывать с нее одежду. – Не прекратишь рыпаться, порву все. Голая будешь здесь сидеть.

Руки у нее безвольно опустились, и только слезы продолжали капать из глаз; озноб непроизвольной дрожи сотрясал все больше холодеющее от ужаса тело. Тело, которому, похоже, предстояло вытерпеть настоящую пытку, ведь надзиратель продолжал на глазах заводиться. У него только что уже не капали слюни бешенства.

– Руки давай, чтобы не рыпалась, как в прошлый раз, – надел на нее наручники надзиратель, раздев догола и пожирая взглядом.

Она уже не могла говорить, а сил сопротивляться у нее не было, да это было и опасно делать. Очень опасно, ведь этот маньяк совсем озверел.

– Ну, что тут у нас? Все путем! Сиськи, жопа, ляжки, – начал он грубо лапать ее. – Что? Не нравится?! – и она вскрикнула, получив новый удар плетью в ответ на непроизвольную попытку оттолкнуть его наглую руку.

– Гос…споди! – прерывающимся голосом всхлипнула она.

– Молчать, сука! Не ныть! А ну-ка лицом к стене! Щас получишь у меня за все! Не нравится ей, видите ли, твари. Ноги отставить назад! Выпятить зад! Вот так-то! – и она зажмурила глаза, сжав зубы. – Получай! Получай! Получай! – сладострастно скалясь, вновь начал хлестать ее надзиратель. Он был настоящим извергом.

Такого кошмара невозможно было себе и представить. Вздрагивая под ударами плети, она только что не скребла ногтями стену от боли, чувствуя, что вот-вот умрет от ужаса и безысходности.

– А теперь сосать! На колени, и сосать, я сказал! – расстегнул штаны надзиратель. С его лица не сходил сумасшедший оскал.

Ничего не оставалось делать, и, глотая слезы, она опустилась на колени, и он запихал ей в рот член.

– Ах, хорошо! Хорошо! – вцепившись ей в волосы, рычал надзиратель. – Хорошо давай соси, сука, а то прибью. А куснешь, не дай бог, с ходу задушу, так и знай. Прямо вот этой плетью задушу, – он явно не шутил.

Мерзкая змея члена задеревенела у нее во рту. Стараясь не поперхнуться, она боролась с рвотным рефлексом, а надзиратель норовил поглубже запихнуть ей, упираясь уже в гланды.

– Ладонью, ладонью давай поласкай яйца, – командовал он. – Только нежно поласкай! Не вздумай сжать. Нежно только, а то убью! – и жуткая пытка продолжилась.

Оставалось только надеяться, что эта скотина кончит, и она старалась, как могла, приблизить этот момент, но не тут-то было; насильник растягивал удовольствие.

– А теперь – раком! – рывком развернул он ее спиной к себе и толкнул на нары.

Упав на них грудью, она стояла коленями на полу и молилась про себя Богу, чтобы остаться в живых.

– Так тебя, и вот так, и так! – начал с силой загонять ей сзади член надзиратель, грубо тиская грудь и ягодицы. – Будешь знать, как продавать наркоту! На! На! На!..

Стиснув зубы и вздрагивая при каждом точке, она молча терпела боль. Вскрикивать было нельзя, чтобы не получать удары плетью за каждый произнесенный звук. Это была настоящая пытка. Садист оказался полным зверьем, он явно наслаждался своей вседозволенностью, ему нравилось делать ей больно, похоже, это дико возбуждало его.

– Ну-ка выше жопу! – хлестко шлепнул он ее по ягодице ладонью. – Еще выше, я сказал! Спину прогни сильнее. Вот так!

Теперь она старалась во всем повиноваться, ведь, возможно, это ускорило бы процесс. Пытка бы кончилась, и он оставил бы ее в покое. Ведь она надеялась, что у нее еще есть шанс. Надзиратель между тем все больше входил во вкус и кончать пока не собирался.

– Плотная у нас тут задница? Щас проверим, – харкнув на палец, он начал засовывать его ей в анус. – Так! Один входит. А два? А три? – казалось, он ее сейчас разорвет, садюга. – Не скулить! Не скулить, я сказал, а то суну в задницу плеть, вместо хвоста, и заставлю ржать как лошадь. – И она вновь содрогнулась от удара, обливаясь потом от боли.

– А кончу-ка я тебе в жопу сегодня! – прохрипел позади нее палач. По-видимому, он совсем обезумел от своего издевательства.

Задержав дыхание, она изо всех сил сжала зубы. Надо было во что бы то ни стало выдержать. Или он действительно задушит ее сегодня в этой жуткой камере, или, возможно, завтра ее спасут.

– На! – и надзиратель грубо вогнал ей член в анус, держа за волосы и заставив выгнуться от боли. – И как тебе? – продолжая издеваться, наклонился он к ее уху. – Как тебе член в жопе? Отвечай, как? Нравится?

– Д…да, – выдавила она из себя, превозмогая боль.

– А поглубже как? Вот так? – и насильник резко загнал ей свой пыточный кол до упора, по самые яйца.

В глазах сверкнуло. Она надеялась, что там ничего не порвалось.

– Жопа-то у нас хороша! – зарычал у нее за спиной обезумевший надзиратель. – Ах, хороша! Хороша! – и, приговаривая, он начал жестко трахать ее в зад.

…Больше она никогда не брала в руки наркотиков. Никогда в жизни не брала.