6. Проживите двадцать четыре часа, ни разу не упомянув своего бывшего
Все мы знаем, что слова обладают властью, но имена еще более могущественны. Чтобы отдалиться от своего бывшего, вам нужно лишить его имя силы. И единственный способ сделать это – молчать.
20:30
– Да ладно тебе! Мне было всего шесть!
Я краснею как помидор, когда Энтони закрывает свой рот рукой, чтобы сдержать смех. Я только что призналась ему, что назвала своего первого кота Хагридом, потому что была бешеной фанаткой «Гарри Поттера». К тому же кошка была толстой и пушистой… Поэтому, конечно, любой шестилетний подумает о Хагриде!
– Все называли своих питомцев именами персонажей из «Гарри Поттера», – бормочу я, когда поезд останавливается на «Четырнадцатой улице».
В наш вагон заходят три пассажира, в том числе один явно из Уильямсберга – в черном кардигане. Он совершает ошибку, садясь рядом с Мистейк, которая начинает вырываться из моих рук и рычать на него. Похоже, этот щенок не поклонник хипстеров.
Я глажу Мистейк по голове и шепчу ей, чтобы она успокоилась. Она прислушивается к моим словам. Сидящий рядом со мной Энтони почесывает ее за ухом.
– Ты умеешь ее успокоить, – улыбается он.
– У меня просто есть опыт в этом деле, – объясняю я. – Мой пес Роки ненавидит всех мужчин, кроме моего отца.
– Правда?
– Ага. Это на самом деле довольно проблематично. Мы выгуливаем его в парке около нашего дома, но сначала моей сестре Джессике приходится ходить на разведку, чтобы убедиться, что там нет никаких парней. Мы думаем, что у него аллергия на Y-хромосомы.
– Может, он просто не доверяет никому, кроме членов вашей семьи? Может, он воспринимает мужчин как тех, кто потенциально может присоединиться к вашей семье, понимаешь? Как соперников.
Я ничего не отвечаю Энтони, потому что думаю о том, как хотела бы привести Колина домой на Рождество и спустить на него Роки. Но сказать это вслух я не могу из-за нашего шестого шага – не упоминать имена наших бывших до окончания вечеринки Кэти, на которую мы сейчас и направляемся.
Энтони предложил начать прямо сейчас. И видимо, он никак не мог придумать, о чем же нам поговорить, когда Мистейк лизнула меня в лицо, заставив рассмеяться. Тогда он и спросил меня о домашних животных. Не самая лучшая тема для разговора, но надо же с чего-то начинать…
Пока я все равно не вернулась мыслями к нему. И хотя я не произношу его имени вслух, я постоянно думаю о том, что мне нельзя этого делать, и поэтому он все равно присутствует в моих мыслях. Вот и непонятно, справляюсь я с шестым шагом или нет.
Теперь моя очередь задавать Энтони вопросы. Остается еще десять или одиннадцать остановок до нужной нам Сто шестнадцатой улицы. Я спрашиваю, какой у него любимый вид спорта, ведь он парень, и я ожидаю, что на такой вопрос у него обязательно будет ответ, но Энтони говорит, что он вообще не любит спорт (и я рада это слышать). Я расспрашиваю парня о любимых фильмах, и он совершенно не удивляет меня, первым назвав «Начало». Но на этом список моих вопросов заканчивается. А мы только на Пятидесятой улице.
Мы оба уже какое-то время молча рассматриваем собственные ботинки, когда Энтони наконец выдает:
– Если бы ты застряла на необитаемом острове на всю оставшуюся жизнь, какой сериал ты бы с собой взяла?
Я пожимаю плечами. От моих движений Мистейк, недовольно ворча, поудобнее устраивается у меня в руках, как бы напоминая мне, кто тут на самом деле хозяин.
– Да какая разница? Я имею в виду, даже если мне удастся прихватить с собой телевизор и DVD-плеер, я не смогу ими пользоваться. Откуда на необитаемом острове взяться электричеству?
Меня передергивает, когда я осознаю, как глупо реагирую, воспринимая шуточный вопрос парня чересчур серьезно. Но Энтони, похоже, ничего не замечает. Или, возможно, его это не волнует.
– Ну, а это необычный остров, – говорит он, рассеянно поглаживая Мистейк по голове. – Что-то вроде острова из «Остаться в живых».
– Ну, вот «Остаться в живых» я точно с собой брать не буду.
Энтони шутливо-обиженно морщится:
– Тебе не понравился этот сериал? Как тебе мог не понравиться «Остаться в живых»?
– Первый сезон был отличным. Но как только они открыли тот люк, началась какая-то глупая сказочка. Я сдалась на середине второго сезона.
– Ты должна была потерпеть до финала третьего. Там такой поворот! А последние три сезона вообще… – Энтони качает головой, и я понимаю, что он не шутит.
Парень обожает этот сериал. Судя по тому, что он терпел два сезона до того момента, когда станет интересно, и столько времени встречался с Майей, Энтони тот еще мазохист.
– Так что бы ты взяла с собой? – снова спрашивает он.
Я чувствую, как от смущения у меня начинают гореть щеки, потому что мой ответ будет настоящим клише. Я думаю о том, что Энтони меня высмеет, когда решаю: «Черт с ним, он вообще фанат “Остаться в живых”».
– Скорее всего, «Секс в большом городе», – отвечаю я.
Энтони откидывается на спинку сиденья, на его лице написан неподдельный ужас, почти такой же, как у Колина, когда тот узнал о том, что мне нравится «Доктор Кто».
– Ты ведь шутишь, правда?
Я качаю головой, радуясь, что мои густые волосы хоть немного скрывают лицо… Даже если Мистейк прямо сейчас решила попробовать их на вкус.
Я слышу нотки недоверия в голосе Энтони.
– «Секс в большом городе»? Серьезно? – Я изо всех сил стараюсь выглядеть невозмутимой и уверенной в себе. Что, похоже, только усиливает ужас Энтони. – В нем показана какая-то до тошноты идеализированная версия Нью-Йорка… Это самая настоящая подделка.
«Будто я и сама не знаю, что Нью-Йорк вовсе не такой, каким должен быть. Уж поверь, я это поняла».
– В этом сериале никто не работает! – Энтони все никак не может успокоиться. – Тем не менее все они живут в квартирах, которые выглядят так, будто за них нужно платить минимум по пять тысяч долларов в месяц.
– Этот сериал подогревает эскапизм, – говорю я, гордясь тем, что вспомнила этот термин.
Энтони зажимает переносицу, словно от нашего разговора у него разболелась голова. Но я вижу, что на его губах играет улыбка.
– Для этого существуют научная фантастика и фэнтези, – говорит парень. – Снимая что-то реалистичное, но с совершенно неправдоподобными ситуациями, людей обмануть нельзя.
– Ну не знаю. – Я улыбаюсь. – Мне вот нравится смотреть про реальный мир, в котором все лучше, чем на самом деле.
– Я так в тебе разочаровался. – Я слышу по голосу, что Энтони шутит. Можно сказать, даже… флиртует со мной. Я смотрю на него, желая и дальше поддерживать этот разговор, потому что прямо сейчас мысли Энтони определенно далеки от Майи. А в этом и весь смысл. – Тебе может нравиться этот сериал, только пока ты не столкнешься с реальностью, – предупреждает парень. – Нью-Йорк там столь же реалистичен, как Лондон в «Реальной любви».
Я возмущенно задыхаюсь. Ничего не могу с собой поделать.
– Мне нравится этот фильм!
Энтони усмехается… Точнее, сначала немного хмурится, а потом искренне улыбается:
– Да… мне тоже.
И остаток поездки мы проводим, обсуждая наши любимые истории из «Реальной любви». Мне нравится, что мы с Энтони сходимся во мнении: определенно история Колина Ферта и его домоправительницы самая лучшая.
И вот мы уже на Сто шестнадцатой улице. Колумбийский университет! Мы выходим из поезда и отправляемся на поиски адреса в Верхнем Вест-Сайде, который прислала нам Кэти. Я иду следом за Энтони, полностью доверяя ему, потому что сама понятия не имею, в какую сторону нам нужно.
В общем, я просто рассматриваю здание университета, думая о том, что, может быть, я…
А может быть, и нет.
Нам приходится трижды звонить в домофон, прежде чем я отправляю Кэти сообщение с просьбой о помощи, но в конце концов я обнаруживаю себя в лифте, который едет на четвертый – в Америке это третий – этаж шикарного жилого дома. Думаю, теперь я иду впереди, потому что из нас двоих только я знаю хоть кого-то на этой вечеринке. Лифт открывается, и мы видим, что дверь в квартиру 3Б не заперта. Звуки болтовни гостей на фоне инди-музыки – потому что а как же иначе? – и Мистейк тут же начинает вырываться из моих рук, словно намереваясь сбежать. Я успокаиваю собачку, обещая, что мы пробудем здесь недолго, и затем мы словно заходим на подиум, где демонстрируется современная модная одежда. Мы буквально окружены накрахмаленными мужскими рубашками, джемперами с классическим принтом и расклешенными платьями. Кроме того, прямо перед входом собралась целая толпа молодых людей, отчего мне с моей огромной сумкой и Энтони с его рюкзаком пробраться внутрь квартиры представляется довольно проблематичным.
– Бог ты мой! – Голос Кэти, кажется, перекрывает весь окружающий нас шум и музыку. Такой хорошо поставленный голос, которому все сразу же готовы подчиниться. Толпа у двери, кажется, расступается, позволяя мне увидеть Кэти, стоящую посреди кухни в конце коридора около черной барной стойки. Она уставилась прямо на Мистейк, и я начинаю паниковать: вдруг это серьезное нарушение правил местного этикета – притащить английского бульдога на шикарную вечеринку? Однако Кэти выходит из кухни и протягивает ко мне руки, словно хочет взять у меня Мистейк. Я уже собираюсь дать ей подержать нашего щенка, когда Кэти сгребает меня в объятия.
– Дай-ка мне получше тебя рассмотреть, – она улыбается и тащит меня на кухню к свету.
Девушка держит меня на расстоянии вытянутой руки, медленно оглядывая сверху вниз и обратно.
– Мне нравится твой новый образ, Лотти, – наконец заключает она.
Она прозвала меня Лотти в мой первый день в «Святом сердце». Я стала ненавидеть это прозвище уже во второй.
– Просто захотелось чего-то необычного, понимаешь? – говорю я ей, прижимая к себе Мистейк. Похоже, голос Кэти ее нервирует. Может, если я продолжу говорить, собачка успокоится. – Спасибо за приглашение. Вечеринка в канун Рождества… Дома мы такого не устраиваем. В Америке так принято?
Кэти пожимает плечами:
– Да нет, на самом деле моя семья – евреи, поэтому мы не носимся с сочельником так, как все остальные. Это квартира моей кузины, а она уехала из города.
– Только не говори мне, что она не в курсе того, что происходит.
Смех Кэти похож на громкий треск.
– Нет-нет, глупышка… Я, конечно, не самый лучший человек на свете, но все же не настолько ужасна. Наоми всегда разрешает мне устраивать здесь вечеринки, когда уезжает. Она обычно говорит что-то о том, что жизнь нужно проживать в быстрой перемотке.
– И что это значит?
Кэти гримасничает, морща нос и качая головой:
– На самом деле, я понятия не имею. Но зато у меня есть место, где я могу устраивать вечеринки. Кстати, хочешь попробовать сидр, который приготовила Гарриет?
– Да, давай, – соглашаюсь я, но Кэти не ждет моего ответа.
Девушка уже повернулась к барной стойке, чтобы достать красную кружку. Когда она протягивает ее мне, я поворачиваюсь к Энтони, чтобы узнать, хочет ли он сидра…
Но Энтони нет рядом. Видимо, изумление отображается на моем лице, потому что Кэти машет в сторону гостиной.
– Кажется, я видела, как его склеили и утащили куда-то туда.
Я пробираюсь мимо гей-пары, обнимающейся под омелой, к кухонной двери, стараясь не встречаться взглядом с качком, с которым я, кажется, пересекалась на биологии. Я испытываю соблазн выставить Мистейк перед собой, словно щит, на случай, если качок надумает наклониться ко мне для поцелуя под омелой. И я чувствую себя каким-то монстром, который готов использовать в таких целях бедного беззащитного щеночка.
Я наконец врываюсь в гостиную и чуть не теряю сознание от влажного воздуха, наполненного жаром тел и винными парами. Я осматриваюсь в поисках Энтони и нахожу его в углу, рядом с до неприличия огромным телевизором, по которому идет повтор эпизодов «Теории большого взрыва».
Похоже, Кэти была права – Энтони и в самом деле «склеили». Две девушки в миленьких фланелевых рубашках и джинсах – я аплодирую им стоя за то, что они разбавили вереницу расклешенных платьев, – стоят перед ним. Мне не видно их лиц, поэтому я не могу понять, из моей ли они школы, но их позы явно говорят о том, что они изо всех сил заигрывают с Энтони. Та, что слева от меня – справа от Энтони, – постоянно накручивает пряди волос на палец, словно на бигуди. Другая – слева от Энтони, справа от меня, уперев руки в бедра, пристально смотрит ему в лицо, вообще не шевелясь. Она похожа на манекен, только со здоровым цветом лица.
– Да не может быть, чтобы ты жил в Бенсонхерсте, – восклицает Манекен, ударяя Энтони в плечо, словно в шутку предлагая ему не врать.
Энтони в ответ лишь усмехается и смотрит на свои ботинки. Не могу понять, смущен он или ему приятно такое внимание. Точно так же, как не могу понять, является ли чувство, возникшее у меня в груди, настоящей ревностью?
Тогда я напоминаю себе, что это к лучшему: ему же нужно забыть Майю. Но Манекен выглядит как клон Майи, и тогда я решаю, что Энтони надо спасать.
– Честное слово, – говорит Энтони девушкам. – Я вам сейчас докажу. Вот, зацените. – И затем он издает какие-то звуки, которые, наверное, должны быть словами, но я их не понимаю. Кажется, я разобрала только слово «Йо!».
Похоже, у обеих девушек начинается истерика. Клон Майи говорит, что обожает парней с акцентом, а у Энтони он просто – ну просто! – умопомрачительный.
– Это да, но все же, – говорит девушка-бигуди, – я еще ни разу не встречала парня из Бенсонхерста, который бы так одевался.
– А мне нравится, – заявляет клон Майи, вновь ударяя Энтони в плечо… Такой недвусмысленный жест. – Этакий опрятный бруклинский мальчик. Крутой и аккуратный. – Внезапно она задыхается, переставая размахивать руками. – Кратный!
Девушка-бигуди тоже задыхается от восторга.
– Шикарно!
– Точно ведь?!
Энтони наконец замечает меня.
– Эй, – говорит он девушкам. – Хотите услышать настоящий акцент? Зацените это. Шарлотта… – Он жестом подзывает меня к себе, но что-то в выражении лиц девушек останавливает меня. Однако хочется или не хочется – надо.
– Это Бьянка, – говорит он, указывая на девушку-бигуди. А затем показывает на клона Майи: – А это Эшли.
Я вижу, что девушки теряют ко мне интерес буквально за секунду. Они смерили меня взглядом, оторвавшись от Энтони. Очевидно, они решили, что я им не соперница. Как бы ни обидно мне было это признавать, они, скорее всего, правы.
– Скажи что-нибудь, – просит Энтони. Он смотрит на меня с таким же выражением лица, как я на своего пса Роки, когда хочу, чтобы он продемонстрировал людям свое умение кивать, когда я говорю «да», и мотать головой, когда – «нет».
– Что, например?
В ответ я слышу голоса трех стопроцентных американцев, передразнивающих меня:
– Щто, наупрымер?
Девчонки и Энтони начинаются смеяться над собственными неудачными пародиями, а я начинаю молиться, чтобы меня депортировали из этой страны. Если так будет и в следующем году…
Энтони смеется еще довольно долго, прежде чем протянуть руки к Мистейк:
– Хочешь, возьму у тебя Мисси, чтобы ты могла насладиться своим напитком?
Как только щенок оказывается в объятиях Эн-тони, Бянка и Эшли начинают ворковать над ним… Точнее, конечно, не над тем, какая Мистейк милая, а над тем, как классно с ней на руках смотрится Энтони. Пока Мистейк была у меня, они на нее вообще внимания не обращали.
Я также не могла не заметить, что все время, пока я была в гостиной, Энтони не переставал улыбаться. Думаю, все дело в Бьянке и Эшли. На долю секунды у меня возникает желание забрать Мистейк назад. Неужели этого достаточно? Незнакомые горячие девчонки демонстрируют Энтони свою белозубую улыбку, восторженно распахивают глаза, когда он говорит, и все, его сердце больше не разбито? А было ли оно вообще разбито? Или только я из нас двоих чувствовала что-то настоящее?
Но… В этом же и был весь смысл. Заставить Эн-тони забыть о Майе.
И похоже, у нас получилось.
Бьянка указывает сначала на меня, а потом на Энтони:
– Так что между вами? Это твоя девушка?
– Нет! – говорит Энтони. Чересчур поспешно. И чересчур громко.
– Я хочу поговорить с девочками из моей школы, – сообщаю я ему. – Подержишь Мистейк?
Ответа я не дожидаюсь. Я отворачиваюсь от парня и иду к выходу из гостиной. А затем замираю на месте. Ноги словно налились свинцом, а сердце изо всех сил рвется из груди, отбивая при этом чечетку. Я на самом деле чувствую, что вот-вот упаду в обморок, глядя на долговязого, очень бледного парня в черном кардигане, накинутом поверх белой майки с названием какой-то неизвестной мне рок-группы «The National», стоящего в дверном проеме между гостиной и кухней.
Мой бывший парень Колин. Он здесь!
Вот тебе и шестой шаг.
– Шарлотта, ты в порядке? – слышу я голос Эн-тони, на секунду оторвавшегося от Бьянки и Эшли, чтобы узнать, почему я так внезапно остановилась.
Я поворачиваюсь к нему, надеясь, что на моем лице улыбка, а не гримаса ужаса:
– Да, все прекрасно. Просто пытаюсь понять, как мне пробраться сквозь всех этих людей. Их так много. Они же меня раздавят. И сидр я свой могу пролить… – Господи, Шарлотта, хватит!
Энтони смотрит на меня с сомнением во взгляде, но Бьянка и Эшли сосредоточились на Мистейк, и я не хочу отвлекать Энтони от его… отвлечения. Парень движется дальше, его бывшая вылетела из его головы… Повезло же ему.
Надо отдать ему должное, Энтони игнорирует двух горячих девушек и сосредоточивается только на мне, вопрошая взглядом, уверена ли я в том, что все в порядке. Я изо всех сил пытаюсь всем своим видом показать, что все отлично, но понимаю, что, если бы под моим изображением шли субтитры, в них был бы примерно такой текст: «Нет, все просто ужасно. Колин – козел, и я пришла сюда, чтобы о нем не думать. Но он оказался здесь, на этой вечеринке. Да, тот парень в узких джинсах… Как ты догадался? Я вот-вот готова по-настоящему распсиховаться и ужасно хочу уйти отсюда прямо сейчас. Но я вижу, что тебе весело, и я не знаю почему, но это мне тоже не нравится. Короче, эмоций через край, и я не уверена, что взорвется первым – мое сердце или голова!»
Господи, я заблудилась в своих собственных мыслях.
Но конечно, Энтони я ничего из этого не говорю. Я лишь улыбаюсь и киваю, а затем снова поворачиваюсь к двери. Колин больше не стоит в дверном проеме. Я захожу на кухню, благо тут Колина тоже нет, он, должно быть, присоединился к толпе у входной двери. Я оставляю свой так и не тронутый сидр на барной стойке и опираюсь на столешницу у дальней стены, пытаясь успокоиться. Что же мне делать? Мой бывший в самом деле здесь, на этой вечеринке. И я понятия не имею, как он сюда попал: все эти люди далеки от его обычного окружения. Кажется, из гостиной до меня доносится голос Джеймса Бэя, от одного звука которого Колин, по идее, должен умчаться с этой вечеринки, вопя от ужаса.
Кроме того, я вообще не понимаю, как он получил приглашение… Не припомню, чтобы он в школе говорил с Кэти. Ни разу.
А затем я вспоминаю последний раз, когда видела его. Это было неделю назад, в школе, в последний учебный день этого семестра… Через неделю после того, как он меня бросил.
Я стояла у своего шкафчика, раздраженная из-за того, что не помнила, зачем вообще сюда пришла. У меня с утра уже было несколько уроков, но все, о чем на них говорили, прошло мимо моих ушей, потому что я думала только о том, как Колин сказал мне, что хочет чувствовать «страсть» к девушке, с которой он встречается. Как только я доходила до конца этой сцены в своих мыслях, я начинала проигрывать ее с самого начала. И чем дольше я это делала, тем более размытым становился конец. Я уже мысленно смогла заставить Колина объяснить, что именно он имел в виду: «Я просто хочу испытывать возбуждение… Все время. Постоянно. Каждый день. И я просто не чувствую этого с тобой, Шарлотта. Я пробовал – уж поверь мне – я пытался, но этого… просто нет. Ты похожа на маленькую свечку, а я нуждаюсь в настоящем пожаре. Понимаешь?»
Я уже третий раз проигрывала эту сцену у себя в голове, вспоминая о том дне, когда Колин назвал меня легким ветерком, в то время как ему было нужно торнадо, и вдруг заметила – о боже мой! – что Колин направляется прямо ко мне.
«Дыши, Шарлотта, – велела я себе. – Веди себя непринужденно!»
Он остановился прямо передо мной, засунув руки в передние карманы джинсов и разглядывая шкафчики:
– Привет, Шарм. – Я хотела бы, чтобы Колин не использовал прозвище, которое он дал мне за неделю до того, как бросил. В то же время у меня в груди зародилась надежда: если он все еще использует его, то, возможно… – Ты завтра улетаешь домой? – спросил он у шкафчиков.
– Нет… Нет…
Я бы могла сказать Колину гораздо больше, но все варианты ответа смешались в моей голове. Мысли и чувства спотыкались друг о друга как раз перед тем, как они доходили до моего рта, оставляя меня стоять перед Колином полной идиоткой. Хотела бы я ответить ему спокойно. Но наш разговор был каким угодно, только не спокойным.
Хотя на самом деле это не совсем так, потому что Колин как раз был вполне себе спокойным. Он, разговаривая со мной, невозмутимо продолжал рассматривать шкафчики. Но похоже, это все напускное.
«Думаю, Колин хочет вернуть меня. Вот почему он спросил, когда я улетаю. Он понимает, что это значит. Он переживает, что больше не увидит меня. Так, ты справишься с этим, Шарм… Просто постарайся скрыть свое облегчение, когда Колин попросит тебя вернуться к нему. Тебе нужно успокоиться, позволить ему понервничать… Дай ему понять, что тебе и без него неплохо. Тебе не нужно…»
– Ты дочитала «Бесконечную шутку»? Можешь ее вернуть?
Я молча уставилась на Колина, во рту у меня пересохло. Я всерьез обдумывала, смогу ли спрятаться в одном из этих шкафчиков. Дома у нас в школах таких нет, но из американских сериалов я знаю, что всяких чудиков популярные ребята зачастую избивают и заталкивают как раз в такие шкафчики. Наверное, эти чудики – очень тощие мальчишки, потому что я бы наверняка вывихнула себе пару конечностей, если бы попыталась сюда залезть.
Теперь Колин перевел взгляд прямо на меня. Мой гнев столкнулся с болью, от чего меня начало тошнить. Я никак не могу решить: плакать мне, кричать или бросаться на него? Прошла неделя с тех пор, как Колин разбил мне сердце, и единственное, о чем он хочет сейчас говорить, – книга, которую он мне дал. Книга, которую он якобы любит, но я совершенно точно могу сказать, что он ее даже не дочитал.
– Да, – ответила я. Настала моя очередь пялиться на шкафчики. – Я отдам ее тебе.
– Необязательно приносить ее ко мне домой, – сказал Колин. Чересчур поспешно. – Сомневаюсь, что это было бы хорошей идей для нас обоих. Особенно для тебя.
– В смысле?
– Ну, понимаешь… Кажется, ты все еще на эмоциях. Просто… отдай книжку кому-нибудь из девчонок, они мне передадут. Ну, как-нибудь еще увидимся.
Да, Колин на самом деле сказал «как-нибудь еще увидимся». Словно у нас будет шанс в ближайшее время наткнуться друг на друга на улице. Но самое ужасное то, что он сделал дальше. Он уже начал уходить, но потом вдруг остановился и, обернувшись ко мне, сказал:
– В общем, мне было весело. – Затем он сделал еще один шаг от меня, снова остановился и добавил: – Все это весело.
Ну, на самом деле, конечно, Колин остановился только раз и сказал только первую фразу. Но сейчас, когда я стою на кухне в квартире кузины Кэти и все вокруг меня веселятся, а я мысленно возвращаюсь к нашему последнему разговору и представляю его прощальный выстрел более жестоким, лицо более холодным, потому что…
Почему? А потому, что я до чертиков боюсь, что это все, чем я была для Колина… Веселым времяпрепровождением. Я думала, Колин любит меня. Я знаю, что любила его. Я чувствую, как мои глаза наполняются горячими слезами, потому что, мысленно проиграв тот момент еще раз, я понимаю, что те слова Колина были по-настоящему обидными.
Я слышу стук каблуков по линолеуму. Кэти буквально вваливается на кухню. Она опирается на холодильник, делая вид, что вовсе не пьяна. Заметив меня, девушка хмурится:
– Разве у тебя не было собаки?
– Она у моего друга.
Я делаю глоток сидра. Но какой смысл? Алкоголь не сможет стереть мои воспоминания о Колине и о том, что он мне сказал.
– Что случилось? – Кэти начинает отходить от холодильника, но передумывает. – Ты кажешься расстроенной.
– Да все нормально, – отвечаю я. – Я просто… – Если я заговорю о нем, то провалю шестой шаг. – Я растерялась, когда увидела… Колина.
Кэти мгновенно отходит от холодильника, ее взгляд загорается; кажется, она резко протрезвела.
– Он здесь? Где именно?
– Не знаю. В прихожей… наверное. Знаешь, ты могла бы предупредить меня, что пригласила его.
И что насчет взгляда Кэти? Мне кажется или она… взволнована тем, что Колин пришел на ее вечеринку?
– Ой, да ладно тебе, – машет рукой Кэти. – Понимаю, довольно неловко находиться рядом с тем, с кем ты немного повеселилась, но ты это переживешь.
Я осознаю, что, кажется, схожу с ума; такое впечатление, что кто-то нажал кнопку отключения звука. Я не слышу ни гомона ребят, ни музыки. Я слышу только два слова, произнесенные Кэти.
Немного повеселилась…
«Я ДУМАЛА, ОН ЛЮБИТ МЕНЯ», – раздается крик у меня в голове. Но, прежде чем эти слова вырвались у меня изо рта, я замечаю, что Кэти продолжает говорить:
– К тому же ты пришла на вечеринку с парнем. Значит, уже пережила расставание с Колином.
Я издаю негодующий стон, но, прежде чем я успеваю облечь свои мысли в слова, меня окутывает знакомый аромат. Колин, кажется, буквально материализуется рядом с нами. Не замечая меня, он подходит к Кэти и, взяв ее за руку, притягивает к себе для поцелуя – глубокого, настойчивого, страстного.
Боже мой!.. Всю сонливость, которую успел вызвать у меня сидр, как рукой сняло, и я чувствую, словно меня окунули в ледяную воду.
Я издаю еще один негодующий стон, и Колин делает паузу в середине поцелуя. Его губы все еще на губах Кэти, когда он бросает взгляд в мою сторону. Он смотрит прямо на меня и отрывается от губ девушки с такой скоростью, как будто ее язык только что ударил его током.
Несколько секунд Колин смотрит в пол, потом кивает каким-то своим мыслям и поднимает взгляд на Кэти. Дотронувшись пальцем до кончика ее носа – очень ласковый и милый жест, – он говорит:
– Мне нужно сказать Шарлотте пару слов. – И жестом предлагает мне следовать за собой на балкон.
Я не хочу идти за ним. Он не собирается просить меня вернуться к нему. Даже если бы я не видела этой сцены с Кэти, все равно парень ясно дал мне это понять тогда, у шкафчиков. Но при всем при этом мне нужно знать, что Колин хочет мне сказать.
И тогда я замечаю, как Кэти пытается – безуспешно! – скрыть свою довольную ухмылку, и думаю, что даже на морозе мне будет лучше, чем на этой чертовой кухне.
Поэтому я вхожу вслед за Колином на балкон. Там мало места, и из-за перевернутого деревянного стола мы стоим, почти касаясь друг друга и вытягивая шеи в попытках разглядеть Бродвей. Машин почти нет, снег лениво опускается на город. Очень красиво, но зверски холодно. Я потуже завязываю шарф и застегиваю кожаную куртку.
– Мне нравится, – говорит Колин, указывая на мой новый образ. Я ощущаю, как в груди у меня теплеет. Я хотела бы этого не чувствовать. Колин не должен больше делать мне комплименты. – Но серьезно, что ты тут делаешь? Мне казалось, ты еще вчера должна была улететь домой.
– Сегодня вообще-то, – вздыхаю я. Господи, Колин так и не смог запомнить, когда я должна была лететь домой. Он вообще меня когда-нибудь слушал? – Но мой полет отменили, поэтому я застряла здесь.
Колин сочувственно смотрит на меня, как будто ему на самом деле очень меня жаль. Я удивлена, что он не протягивает руку и не гладит меня по волосам. Самое ужасное, что я хотела бы, чтобы он это сделал.
– Ты застряла в Америке, в Нью-Йорке… Но тебе вовсе не обязательно было приходить на вечеринку, на которой, как ты знала, буду я. Ты сама приняла такое решение.
И я в третий раз за последние несколько минут издаю негодующий стон. Как же меня все это бесит.
– Я понятия не имела, что ты будешь здесь, – бормочу я. – Поверь мне, если бы я знала, то и на расстояние пушечного выстрела…
– Это ненормально, Шарлотта, – пытается образумить меня Колин. – Нельзя цепляться за то, что больше тебе не принадлежит. Тебе пора начать с этим как-то справляться. В смысле, прошло уже больше недели… Сколько еще времени тебе нужно?
Сколько еще времени мне нужно? Колин всерьез думает, что двух недель достаточно, чтобы забыть не только о близких отношениях, но и о том будущем, которое я себе представляла? Куда подевался тот парень, который влез в очередь в кафетерии, встав рядом со мной, чтобы мы могли сесть вместе? Где тот парень, что молчал практически все время, пока мы обедали, чтобы, как я выяснила потом, «просто слушать мой голос»? Куда исчез парень, что купил мне простенькие, но стильные блокноты для моих записей?
Парень, который гонялся за мной с самого начала семестра, оказался самонадеянным, бессердечным козлом. Его увлеченный, заинтересованный взгляд, которым он смотрел на меня поначалу, сменился холодным и равнодушным, свидетельствовавшим о том, что наши отношения были проблемой… для него.
Но почему же я все еще хочу, чтобы Колин протянул руку и прикоснулся ко мне?
Надо заканчивать этот разговор. Он не приведет ни к чему хорошему. На самом деле я думаю, что разговор закончится тем, что я вернусь на кухню за своим сидром и выплесну его Колину в лицо. Или ударю его сумкой.
Но Колин все никак не остановится:
– Я целый месяц старался показать тебе, что это все несерьезно. Во всяком случае, для меня. Мы повеселились вместе пару месяцев, пока ты была в Нью-Йорке. Ты же все равно собиралась вернуться домой, так что наши отношения не могли продлиться долго, понимаешь?
– Я, похоже, говорила во сне, когда мы это обсуждали.
Колин начинает нервничать. Я понимаю это, потому что он снял свою шапочку:
– Я думал, что ты все понимала. Думал, что ты просто такая крутая…
– А я думала, что мы любим друг друга.
Колин смотрит на меня так, словно я внезапно бегло заговорила на эльфийском языке, и я понимаю, что я конечно идиотка, которой не стоило выходить вслед за парнем на этот балкон, а стоило остаться на кухне… Или вообще пойти в гостиную, оттащить Энтони от дрянных девчонок и свалить к чертям из этой квартиры. Но я уже здесь, поэтому вполне могу закончить нашу с Колином беседу, сделав харакири.
– В любом случае, ты сам так говорил. Подразумевал ты это или нет…
– Я никогда не говорил, что люблю тебя.
Колин произносит эти слова тем же тоном, которым Энтони дал Эшли и Бьянке понять, что мы не вместе. Неужели даже мысль об отношениях со мной столь ужасна? Это для всех так или только для нью-йоркских парней?
– Говорил. – Я заставляю себя не отводить от парня взгляда. – У фонтана. В Линкольн-центре…
– Неправда. Это ты сказала, что любишь меня. Я такого не говорил.
Ну, Колин просто переписывает историю так, как ему удобно. Но я бы такое точно не забыла. Мы впервые выбрались вдвоем в город. К тому времени мы встречались – а не «развлекались» – около месяца, и я попросила Колина сводить меня в Линкольн-центр. Я надеялась, что он не подумает, что я хотела пойти туда только из-за «Идеального голоса». Я понимала, что наверняка жду от Линкольн-центра слишком многого, но когда увидела фонтан, то, словно маленький ребенок, буквально потащила Колина за собой, испортив как минимум три фотографии позирующих рядом туристов.
Колин весело смеялся, когда мы добрались до фонтана. Я помню это очень четко, точно так же, как помню мягкое гудение дугообразных струй воды. Я была в изумлении: посреди Манхэттена – тесного, переполненного людьми, беспорядочного Манхэттена – возвышается прекрасный замок из камня и стекла, окруженный фонтаном и внутренним двором. Как будто, как только ты отворачиваешься от Коламбус-авеню, шум машин и вся суета просто исчезают…
В тот момент я так любила Нью-Йорк и так любила Колина, что эти слова вырвались из моего рта даже раньше, чем я успела переплести наши с Колином пальцы.
– Я люблю это место, – сказала я тогда. – И я люблю тебя.
А парень ответил:
– Ну да…
Ну да!
Вот черт! Я не помню, чтобы Колин говорил мне в ответ, что любит меня. Должно быть, я просто вообразила это. Потому что как же я могла влюбиться в того, кто не любит меня в ответ? Разве «быть влюбленными» не значит, что два человека должны любить друг друга?
– Думаю, тебе пора. – Лицо Колина как будто заострилось, и я чувствую на себе строгий взгляд карих глаз. Он велит мне уходить не потому, что так будет лучше для меня, а потому что… – Нам не следует стоять тут вдвоем. Это просто ужасная идея. И это вечеринка Кэти, она пригласила меня еще несколько недель назад… Будет нечестно, если уйду я. Я на самом деле не хочу ее разочаровывать.
Мои глаза так сильно жжет от слез, которые я отчаянно пытаюсь сдержать, что я даже не удивлюсь, если они в ближайшее время начнут буквально распылять влагу вокруг. Ладно, я поняла, Колин меня не любит, но разве ему обязательно говорить все это мне прямо в лицо? Он пытается причинить мне боль? Я не заслужила этого!
– Парень, у тебя проблемы?
Я слышу за спиной бруклинский вариант голоса Энтони, но все равно мгновенно его узнаю. Энтони стоит в дверном проеме – наверное, он отчасти ниндзя, раз смог настолько незаметно сюда проскользнуть, – и смотрит на Колина таким устрашающим взглядом, что на самом деле наводит страх. Причем он даже не старается казаться пугающим. Энтони автоматически принял позу «крутых парней». То, что при этом его образ не испортил спящий на его руках щенок, по-настоящему впечатляет.
Колин смотрит на меня:
– Кто это?
Так, с чего бы мне начать?
К счастью, Энтони заговаривает первым:
– Это не ответ на мой вопрос. Тебе нужно знать только то, что я с Шарлоттой.
– Ну, ясно… – Колин отводит взгляд от Энтони. Очевидно, он не может посмотреть тому в глаза, но делает вид, что его совершенно не волнует происходящее. Я-то все равно вижу, что он притворяется. – Приятно познакомиться с тобой, «я с Шарлоттой». Меня зовут Ко…
– Не хочу даже слышать твое имя. Твоего имени не существует.
Колин бросает на меня взгляд, вопрошающий: «Что он несет?» Я уже почти готова непонимающе пожать плечами, когда внезапно осознаю, что Эн-тони не хочет нарушать правила нашей игры под названием «Забудь своего бывшего». Мой бывший стоит прямо перед нами, а Энтони все равно делает все, чтобы не испортить наш шестой шаг.
Я не могу не улыбнуться, потому что это так мило. Немного странно, но мило.
Колин усмехается и снова надевает на голову шапочку – главный атрибут его хипстерского образа:
– Да поф… – Блин, я и забыла о его дурацком сокращении слова «пофиг». Моя улыбка исчезает. – Шарлотта уже уходит.
Колин все еще не смотрит на Энтони, который, я уверена, за это время даже ни разу не моргнул, хотя снегопад на улице снова усилился.
– Сомневаюсь в этом, – хмыкает Энтони. – Кроме того, я хорошо провожу время на этой вечеринке, а самое главное – здесь нравится моей собаке.
Мы все, не сговариваясь, смотрим на Мистейк, чей носик забавно дергается, пока она тихонько посапывает.
Я почти начинаю смеяться, несмотря на тяжесть на сердце.
– К тому же я не думаю, что это тебе решать. Вообще довольно трудно принимать какие-либо решения, когда ты не существуешь, – продолжает нести какую-то чушь Энтони.
Колин наконец смотрит на Энтони:
– Чувак, ты что, под кайфом? Я существую, ты говоришь со мной! В любом случае, отвали… Мы с Шарлоттой уже договорились, что она уйдет.
Правда?
– Я сильно в этом сомневаюсь, – усмехается Энтони.
Колин озадаченно смотрит на меня:
– Да что не так с этим парнем?
Я прикусываю внутреннюю часть щеки, чтобы не начать улыбаться: я не хочу дать Колину понять, что мне нравится вся эта ситуация.
– Он очень похож на тебя, – улыбаюсь я.
Колин топает ногой по полу. На самом деле топает ногой по полу!
– Знаете что? Меня это достало, – заявляю я. – Вам, парни, надо свалить отсюда, прежде чем вы испортите эту вечеринку для всех остальных.
Мистейк начинает шевелиться, и Энтони рассеянно поглаживает собачку по голове. По идее, он должен казаться нелепым, но почему-то выглядит еще более устрашающим.
– Там, откуда я, – говорит он, – те, кого что-то не устраивает, уходят первыми. Может, и тебе так поступить?
Энтони поворачивается ко мне и отдает мне Мистейк, при этом ни на секунду не отрывая взгляда от Колина. Он специально двигается очень медленно, давая Колину достаточно времени представить, что с ним будет дальше.
– Это просто смешно! – Голос Колина похож на писк, и он выглядит так, как будто готов вот-вот сорваться с места и убежать… Если бы на пути к отступлению не стоял Энтони! – Шарлотта, ты и правда позволишь этому психопату напасть на меня?
Я удерживаю Мистейк в одной руке, а другой хватаю Энтони за запястье. Его кулак сжат, и, хотя я уверена, что он не собирается бить Колина понастоящему, я не хочу, чтобы он настолько обострял ситуацию.
– Пошли, нам пора, – говорю я.
Впервые с тех пор, как он пришел сюда, Энтони отрывает взгляд от Колина и переводит его на меня. Я с облегчением замечаю, что у него все под контролем.
– Уверена? – спрашивает Энтони. – По идее, этого придурка не существует, поэтому он точно не может влиять ни на чьи решения.
Я говорю очень тихо, потому что – сама не знаю почему – я хочу, чтобы следующие мои слова услышал только Энтони:
– Знаю. Ты прав. Его не существует. А я просто хочу уйти отсюда.
Я опускаю руку, которой держала его запястье, и вкладываю свою ладонь в его. Я чувствую, что Энтони крепко сжимает мою руку в ответ. Мы возвращаемся на вечеринку, не говоря ни слова о Колине, и даже не обращаем внимания на Бьянку и Эшли, которые, видимо, поджидают Энтони на кухне. Я, на удивление, чувствую себя гораздо лучше, словно я очистила сердце, выкинув из головы весь мусор, от которого мне следовало избавиться еще две недели назад. Мусор, который мне с самого начала не стоило собирать.
Пока мы спускаемся на улицу по четырем лестничным пролетам, все еще держась за руки, я чувствую себя свободной.
Примерно три минуты спустя я рыдаю посреди Сто шестнадцатой улицы.
– Прости, – говорю я Энтони, который счищает со ступеньки снег и просит меня сесть.
Он опускается рядом со мной и крепче сжимает мою руку. Он ни разу не отпустил ее с того момента, как мы ушли с балкона.
– Все в порядке, не переживай, – шепчет он.
Не раздумывая, я кладу голову Энтони на плечо, и что-то в этом интимном жесте заставляет меня расслабиться, от чего я начинаю еще сильнее рыдать, уткнувшись в его куртку. Мистейк извивается в моих руках, скуля и отчаянно пытаясь дотянуться до моего подбородка, как будто посчитав, что самым лучшим утешением для меня будет облизывание лица.
Как ни странно, благодаря Энтони и собачке мне становится легче.
– Она переживает за тебя. – Я слышу улыбку в голосе Энтони и ощущаю, как парень, немного сдвинувшись, поворачивается ко мне, утыкаясь носом мне в волосы. Его рука напрягается, словно он только сейчас осознал, что делает. Энтони отворачивается от меня, но все же я слышу его шепот: – Как и я.
Я чувствую жар на своем лице, и мне кажется, дело не только в слезах. Я вытираю нос тыльной стороной ладони, а затем замираю. Почему мне так комфортно с парнем, с которым я познакомилась шесть часов назад?
– Что произошло? – спрашивает меня Энтони.
– Я сказала ему, что любила его. – Я рассказываю Энтони целую историю: мы с Колином у фонтана в Линкольн-центре, ясный, не слишком морозный вечер… Рассказываю, как мы рука об руку пробирались сквозь толпы туристов… Как я чувствовала себя в тот момент.
Я ощущаю, как Энтони понимающе кивает:
– Но он не сказал тебе того же в ответ.
– Мне казалось, что сказал… Я думала, что раз люблю его, то и он должен меня любить, понимаешь? – Да черт с ним! Я снова вытираю нос. Глубокий вдох, выдох. И снова слезы. – Наверное, ты был прав там, в аэропорту… Я ничего не знаю о любви. Может быть, я никогда н-н-н-е…
Я больше не могу говорить и снова начинаю рыдать. Я понимаю, что, если не буду стискивать зубы, рыдания превратятся в вопль. Если бы Энтони не держал меня за руку и не обнимал так крепко, меня бы, наверное, начало по-настоящему трясти. Мистейк крепче прижимается ко мне, и я тоже обнимаю ее, черпая из ее поддержки силы.
Наверное, мы являем собой самую странную группу, которую когда-либо видели на Верхнем Вест-Сайде.
Не знаю, сколько времени уходит на мои рыдания, но Энтони – за что ему огромное спасибо, – похоже, понимает, что мне надо выплакаться. Когда я немного успокаиваюсь, он говорит:
– Думаю, нам пора начинать двигаться. Мне раньше никогда не приходилось думать о переохлаждении.
Я смеюсь над его словами, надеясь, что он не заметит пятна от слез, которые я оставила на его куртке.
– Следующий шаг? – предлагаю я.
– Знаешь, мне кажется, нам надо немного отдохнуть от этой книги. На самом деле… – Энтони немного отстраняется, но все еще обнимает меня за плечи. Он оглядывает меня сверху донизу: – Я думаю, что нам нужен не отдых, а перезагрузка. Я имею в виду, в этом ты выглядишь просто потрясающе, но…
Энтони отводит взгляд, и я замечаю, как он прикусывает нижнюю губу. Видеть его таким застенчивым после того, как он совсем недавно запугал моего бывшего парня до того, что тот превратился в заикающегося писклявого дурачка, немного странно.
Я наклоняюсь вперед, ругая себя за то, что все еще всхлипываю:
– Продолжай. Что ты хотел сказать?
Губы Энтони кривятся в невеселой улыбке. Он качает головой, словно не веря, что собирается это сказать.
– Я просто хотел, чтобы ты знала, что твой изначальный образ нравился мне больше. Теперь, когда я узнал тебя получше, думаю, он был больше похож… на тебя.
Я смотрю на свой наряд:
– Да, что-то я совсем не похожа на суровую девушку, борющуюся за справедливость. – Потом смотрю на одежду, которую я выбрала для Энтони, и указываю на клетчатые брюки: – Тебе, может быть, классический стиль стал подходить немного больше, чем раньше, но все же ты доказал, что навсегда останешься парнем из Бруклина. Так что да, я согласна, нам надо перезагрузиться! – Я смотрю на Сто шестнадцатую улицу. – Уже десятый час, и сегодня сочельник. Я так понимаю, все уже закрыто. Куда мы можем пойти, чтобы переодеться?
– Думаю, мы можем пойти в один из баров. Только они сейчас открыты.
Я хмыкаю.
– Я несовершеннолетняя, причем даже в Англии. И ты тоже.
Энтони убирает руку с моего плеча, чтобы дотянуться до внутреннего кармана. Он вынимает удостоверение личности и показывает его мне. Фотография явно совсем недавняя, но документы вроде как выпущены два года назад, и, если верить им, Энтони двадцать три, почти двадцать четыре года.
Я впечатлена.
– Хорошая подделка, намного лучше, чем те, что я видела у ребят в «Священном сердце».
– У меня есть связи. – Это единственное объяснение, которое я слышу от Энтони.
– Ну, рада за тебя. А у меня есть только мой паспорт, и в нем моя реальная дата рождения.
– В месте, о котором я думаю, не проверяют документы у горячих девушек. – Энтони убирает удостоверение обратно в карман.
И я отчетливо понимаю, как мне не хватает его объятий.
– Мы, конечно, можем пойти в бар, – соглашаюсь я. – Но сомневаюсь, что алкоголь для меня сейчас – лучший выход. Не после… – Я замолкаю, потому что я, черт возьми, не должна упоминать Того-Кого-Не-Существует.
– Понимаю. – Энтони встает и отряхивает снег со своих плеч. – Я просто хочу найти место, где будет тепло. Мы можем выпить по стаканчику, а затем уйти. – Он протягивает мне руку.
Я перехватываю Мистейк другой рукой, потому что я ни за что не протяну Энтони ладонь, которой только что вытирала нос.
– И куда мы идем?
– В мой любимый дайв-бар.
6. Проживите двадцать четыре часа, ни разу не упомянув своего бывшего
(ну, вроде того)