Глава семнадцатая
Агер Агишевич неторопливо поднимался по темным лестничным закоулкам региональной прокуратуры. Время было поздним, свет уже отсутствовал на лестничных пролетах, только длинные коридоры освещались в полной мере, указывая путь редким засидевшимся работникам прокуратуры и поздним посетителям, одним из них и являлся отставной полковник. Он поднялся на нужный ему этаж, ламповый свет коридора показался ему чересчур резким, он прищурил глаза. Подошел к двери приемной, открыл ее, – секретарь отсутствовал, – прошел дальше и после стука во внутреннюю дверь кабинета вошел:
– Радислав Генрович!
– О! Приятно видеть старого лиса – грозу преступного мира города.
– Это уже в далеком прошлом.
Они обнялись. Присели за совещательный стол друг против друга.
– Что привело заслуженного пенсионера к прокурору?
– Да так, одна небольшая информация, которая может заинтересовать тебя.
– Я заинтригован, Агер! Говори! Хотя, может, для начала по стопке коньяка?
– Не откажусь!
* * *
Евгений очнулся, открыл глаза, но тьма не исчезла. Он сообразил, что находится глубоко под землей, если не в могиле, то в каком-то подвале с пропитанным сыростью воздухом. Поднял голову, пошевелил руками, режущая боль пронзила руки. Впервые он ощутил болезненную стесненность рук от наручников, – не предполагал, что они настолько дискомфортны. Попытался пошевелить ногами, но не смог, они были плотно зафиксированы. Евгений лежал не на полу, а на гладкой металлической поверхности. Он попал в плен. Вспомнил последние мгновения на свободе, здоровяка, удар по голове, Гузель Фаритовну, ее халат, кровь… Душевная боль утраты разбередила рану на затылке, голова зудела, раскалывалась.
Металлический лязг раздался в углу комнаты, дверь медленно отворилась, Евгений приподнял голову, резкий поток света, поступающий через проем двери, ослепил его. Кто-то вошел, тяжело шагая, подошел к нему, все, что он разглядел: белый халат и платок на голове. Его вывезли из беспросветной комнаты на каталке, глаза он держал полуоткрытыми, резь в глазах мешала объективно оценить ситуацию. Припомнил, как однажды в детстве он попал в больницу с приступом аппендицита, как его везли на операцию рано утром, свет также слепил глаза, а все тело от страха покрылось гусиной кожей. Что-то похожее он испытывал в сию минуту, но уже без надежды на выздоровление.
Наконец он разглядел над собою лицо и сразу узнал его, это была та самая тихоня Фая, санитарка из хронического отделения. Его привезли в какую-то комнату. Евгений предпринял попытку поднять голову и осмотреться, но Фая бескомпромиссно, не говоря ни слова, опустила ее, грубо надавив ладонью ему на лицо. Руки этой, на первый взгляд безобидной женщины, оказались непомерно тяжелыми и жесткими. В комнату кто-то вошел. Мужской голос вежливо поблагодарил Фаю. Евгений узнал голос Марка Ефимовича. Его довольное лицо склонилось над Евгением:
– Евгений Андреевич!
Евгений прищурился.
– Вижу, что вы очнулись, вот и хорошо.
Станиславский приказал Фае расстегнуть один браслет наручников, освободить ноги и посадить Евгения на каталку.
– Вид у вас удрученный, Евгений Андреевич, сами вызвались на встречу, что же вы без настроения, а?
В ярко освещенной комнате, где стены были обложены белой сверкающей плиткой, параллельно той каталке, на которой привезли Евгения, по центру стояла еще одна, накрытая белой простыней. Что-то наподобие человеческого тела неподвижно скрывалось под ней. Открылась дверь, вошел тот самый здоровяк, застреливший Гузель Фаритовну. Он подошел к Станиславскому и что-то шепнул на ухо, Станиславский кивнул. Перед уходом здоровяк взглянул на Евгения и ухмыльнулся.
– Я смотрю, пока еще не все в сборе, – сказал Евгений, поглаживая освобожденной рукой затылок, – вся семейка, кроме Воинова и Игоря.
– Вот мы и встретились, – Станиславский подошел к Евгению.
– Да, встретились, – протяженно ответил Евгений.
– Думали, что я приду к вам лично?
– Нет, вы на это не способны.
– Ха-ха! Но вы пока живы только благодаря моей прихоти.
– А то утопили бы в реке, как опера с Советского ОВД?
– Почему утопили, вода всегда оставляет след, в отличие от огня. Здесь на территории больницы, в одном из корпусов, есть старая печь, она берет историю аж с середины прошлого века…
– Как я понимаю, мне тоже предстоит встреча с ней.
– К сожалению, да. Таковы правила, но вы должны гордиться собой – кроме вас никто не подошел так близко к разгадке всей череды убийств.
– Но зачем убивать невинных людей?
– Вы имеете в виду Гузель Фаритовну? Она умерла по вашей вине. Это вы назначили встречу у нее дома. Вы внушили себе, что она – член нашего клуба, заговорщица, а она просто ответственно относилась к своим обязанностям перед главным врачом. Да, к тому же именно вы хотели использовать ее как свидетельницу, а не мы.
– Удивляет, с какой легкостью вы говорите о своей подопечной…
– Не надо строить из себя ангела. Ведь именно вы хотели прикрыться ею, независимо, с нами она или нет.
– Но зачем тогда надо было убивать Муртазину, Рахимову и ту, которую вы пришили собственноручно в 1986 году?
– Браво, вы поработали на славу, – глаза Станиславского ярко вспыхнули. – Вам знакомо чувство ненависти? Да, знакомо, не отрицайте, учитывая ваши отношения с Татьяной. Вы пытаетесь построить отношения с женщиной, в уме держите будущую жизнерадостную семью, детей, готовы ради возлюбленной на все, а она вам через какое-то время объясняет, что вы – мужчина не ее желаний. И сейчас, когда нет тех, кто когда-то нанес мне душевную рану, отказав мне, я наконец-то обрел душевный покой.
– Вы ходячий комплекс, – ответил Евгений. – Не можете простить ужаленное самолюбие?
– Не больше и не меньше, чем вы.
– Но я не убивал людей ради мести.
– Вы лукавите, Евгений Андреевич, была бы ваша воля – вы стерли бы в порошок свою возлюбленную Татьяну. Но вам не хватило духу, хотя и вы убили человека.
– Это случайность.
– Случайность? Как и ваша исповедь со всеми пороками и комплексами?
– Готов признать, Воинов хорошо поработал.
– Да, это я его сделал таким, это – главный продукт моей деятельности. Каков он, а! Ни одной зацепки для вашего следствия, ни одной улики против меня…
– Ну, а второму званому сыну была уготована лишь роль убийцы, надо так понимать?
– Я смотрю, вы докопались до истины… да, Игорь Баумистров и есть настоящий убийца женщин, а вовсе не Саша Воинов. Даже вы с вашими коллегами при помощи криминальных экспериментов не смогли заметить подмены.
– Должен признать, что вам удалось увести подозрения от настоящего убийцы. Воинов настолько одарен, что смог поэтапно изложить все тонкости убийства без тени сомнений.
– Перед тем как прийти и сдаться, Воинов с Игорем обошли все места преступлений, он запомнил все, что ему сказал Игорь, вплоть до самых мелочей. У Александра идеальная память… вы знаете, откуда берутся истоки ее развития?
– Подскажите, – усмехнулся Евгений.
– Он не умеет читать.
– Что?
– Да, Александр Воинов, несмотря на все задатки, не умеет читать, он много времени проводил в лечебнице, так долго, что был практически отлучен от учебы. Но это помогло ему развить другие способности, к примеру – память. Ведь в отличие от других ему все приходится запоминать наизусть. Все, что скажу ему я… или прочитаю. А читали мы очень много.
– Я это уже понял, у вас здесь подпольный клуб любителей литературы. Но думаю, что истинная причина его неграмотности в другом, вы намеренно накинули на него поводок зависимости, как на собаку привязь.
– Ваши домыслы не знают границ.
– Как и ваши. Я так понимаю, что это вашу жизнь и ваши эмоции пересказал мне Воинов.
– Да, его уста все это время говорили моими истинами. А мы с вами похожи, не так ли? Насколько бывают безграничны фантазии… а потом наступает час расплаты, вас коробит от несуразных мыслей, так как вы раздвинули или зашли за границу дозволенного…
– Если вы опять о предпочтениях, то я уже говорил вашему ученику Воинову, что я не меняю предпочтений, в отличие от него.
Станиславский засмеялся:
– Хотите еще одну тайну?
Евгений промолчал.
– Александр, как и Игорь, изначально были не той окраски, ориентации, причем с рождения.
– Я не очень-то удивлен, учитывая, что у них такой наставник, можно сказать, отец…
Станиславский ничего не ответил на язвительную реплику Евгения и молча отошел к Фае, она копошилась около второй каталки, – подкатив к ней что-то вроде стола, набирала в одноразовые шприцы растворы из ампул и бережно складывала их на стол.
– Все готово? – спросил он у нее.
– Да, еще пару минут.
– Хорошо.
Он вернулся к Евгению, который на тот момент слез с тележки и встал на ноги.
– Думаете убежать? – ухмылялся Марк Ефимович, наблюдая, как Евгений дергает плененной рукой.
– Отсидел ногу, решил немного постоять.
– Все готово, – отчиталась Фая.
– Хорошо, иду.
В этот момент Фая сбросила простынь с тележки. На ней лежал обнаженный мужчина, с двух сторон прикованный наручниками. Он лежал без чувств.
– Узнаете, Евгений Андреевич?
Евгений покачал головой.
– Это Никола Демский. Тот самый, который поднял руку на Александра.
Станиславский надел операционные перчатки, маску и попросил улучшить освещение. Фая, как бравый солдат, тут же исполнила приказ командира, приволокла пару торшеров. Станиславский взял в руки шприц и обколол его содержимым паховую область беспомощного вора.
– А теперь немного в мошонку.
Никола застонал от боли, Станиславский спросил Фаю, сколько часов назад она ввела тому обезболивающий наркотик.
– Три часа назад, – она замерла в ожидании дальнейших указаний шефа.
– Хорошо, теперь обойдемся только местным наркозом.
Евгений не представлял, зачем Станиславскому нужны были эксперименты на Николе Демском, хотя причина, вероятнее всего, проистекала из плоскости той же мести.
– Хотите взглянуть? Фая, помоги следователю подкатить тележку.
– Как-нибудь обойдусь, – возразил Евгений.
– Как хотите!
– В вас умер хирург! Или гинеколог! Воинов рассказывал, как душа одного студента-медика не вынесла мучений, – Евгений говорил с иронией, граничащей с сарказмом.
– Фая, подведи каталку к операционному столу, а то наш гость слишком много говорит.
Фая мигом выкатила тележку Евгения к лежащему авторитету. Как только Станиславский сделал продольный разрез посередине мошонки, пленник демонстративно отвернулся. Но Фая не позволила проявить ему безучастность. По приказу Марка Ефимовича она нагнула голову Евгения к операционной ране. Он еще раз удивился цепкости рук этой полной и тихой на вид женщины.
Человека, отдавшего правоохранительной системе более десяти лет жизни, трудно удивить открытой кровоточащей раной. Но он впервые смотрел на это в прямом эфире. Психотерапевт и по совместительству хирург-любитель рассек скальпелем мясистую оболочку мошонки и уже был на пути к яичкам. Станиславский дошел до первого яичка, вытащил его и бросил в кювету. Очередь была за вторым. Евгений особо не вглядывался, Фая отошла от него, как только понадобилось держать зажимы в области раны. Через пять минут Станиславский выловил в океане крови и второе яичко.
Но на этом операция не завершилась. Эскулап возился у тела авторитета еще минут тридцать, а потом с возгласом победителя вырвал из беспомощного пациента очередной орган. Учитывая продольный размер и пигментный цвет предмета, Евгений понял, что Станиславский держал в руке мужское достоинство.
– Можно вопрос? – спокойно спросил Евгений, чей взгляд старательно избегал картины кастрации.
Станиславский поднял глаза.
– Да, конечно! – воодушевленно ответил эскулап.
– Почему вы приказали убить Екатерину Баумистрову?
– Хороший вопрос, – Марк Ефимович спустил с лица маску. – Вы и без меня догадались, что Екатерину Баумистрову заказала Жанна, она вообще не входила в мои планы. Вы удивлены?
Евгений покачал головой:
– Нет! Екатерина Баумистрова изначально выбивалась из ряда других жертв, ведь она – явно женщина не вашего полета. Да, две другие жертвы насилия, да простят они меня, и есть то, чего вы заслуживаете. Они вызвали отвращение даже у ваших приемных сыновей.
– Фая, заткни его, – резко скомандовал Станиславский.
Фая быстро подскочила к Евгению и ударила его ладошкой по лицу. Из носа и верхней губы выступила кровь.
– Фая, я же просил успокоить, а не бить.
Фая с растерянным взглядом подбежала к главному врачу:
– Простите, сейчас все сделаю, – схватив со стола шприц, она ринулась к Евгению.
– Стой, Фая, хватит, положи шприц обратно. Не суетись.
Станиславский передал в руки Фаи зажимы, а сам подошел к Евгению, протянув ему ватный тампон.
– Протрите, у вас кровь.
– Да, ваша любезность меня удивляет, – ответил Евгений и прижал тампон к носу.
– Я вам расскажу, что случилось дальше. Игорь поддался на уговоры Жанны и за часть наследства согласился убить ее тетю, тем самым маскируя заказное убийство под серийное преступление. Этот черт, которого я люблю как собственного сына, отошел от плана и проявил инициативу. Это осложнило нашу задачу, но что сделано, то сделано, обратного не вернуть, поэтому срочно пришлось заметать следы. Убрать Жанну, оперативника из ОВД, – если бы не прокол Игоря, то я бы ограничился убийством только двух ненавистных мне женщин.
– Трех, – подправил Евгений.
– Теперь неважно, – Станиславский смотрел прямо в глаза Евгению, а тот старался отвести от него взгляд. – И тогда Александр не явился бы с повинной и не пудрил бы вам мозги. Он понимал, что рано или поздно вы сможете выйти на Игоря, и тогда он сам лично принял решение взять все на себя и выиграл время. С такой биографией Александра тяжело осудить, максимум – принудительное лечение. Если бы не он, вы до сих пор гонялись бы за несуществующими призраками и не сидели бы передо мной в ожидании смерти.
– Но зацепка была – ваша первая жертва в 1986 году. Там девушку удушили руками, в крови нашли хлороформ. Одним словом, модус операнди.
– Я когда-то рассказал Игорю про то убийство. Как любой сын, для которого отец является авторитетом, он искал возможность для подражания. Согласен, что применение Игорем эфира для усыпления жертв – недальновидное решение. Убить Рахимову и Муртазину он должен был при помощи только ножа.
– Вы перед убийствами пичкали Игоря наркотиками?
– Да, немного, для смелости. Но на углу посадил его не я, это вопросы к Павлу Сергеевичу. Игорь подсел на нее, когда отец забросил его.
– Но первую жену Павла Сергеевича умертвили вы?
– Нет, это сделал непосредственно Колкин, но с моей санкции.
– Значит, Колкин тоже ваш приспешник?
– Нет! Он просто немного заработал денег.
– Как и вы. Хотя вашей дальновидности можно только позавидовать…
– Да, в тот момент мне пришлось покинуть страну на долгое время, на так называемую стажировку, но все обошлось без меня, хотя я все контролировал, каждый шаг Колкина.
– Инсульт Колкина – это тоже ваших рук дело?
– Нет! Это совпадение, но оно весьма кстати, иногда судьба очень сильно благоволит мне.
Станиславский вернулся к операции. Еще какое-то время он возился с кровоточащей раной, перевязывал мелкие кровеносные сосуды у лобка. Кровеносное русло в области мужских половых органов самое разветвленное, любое небольшое бытовое ранение их может привести к большой потере крови.
Суд несколько дней назад признал Николу Демского невменяемым и определил его, как он и сам желал, на принудительное лечение в психбольницу от параноидной шизофрении. Хотя ею он страдал, как и Воинов, только на бумаге, но этого было достаточно, чтобы врачи клиники назначили ему лечение по полной программе. Через полгода интенсивного лечения он потерял бы память и полностью деградировал как личность. Ускользнув от государственного правосудия и пытаясь настичь Воинова за смерть соратников, вор, того не ожидая, сам попал в ловушку, где отсутствовал реальный режим контроля, и все подчинялось только одному человеку. Здесь его судьба в чем-то была сходна с последними перипетиями Евгения…
* * *
– Агер, рассказывай, что привело тебя в столь поздний час?
– Радислав, я по душу Романова Евгения.
– Агер, при всем уважении к тебе, этот предатель, – а по-другому я никак его не назову, – опозорил всю правоохранительную систему.
– Погоди!
– Нет, ты погоди! Я даже не беру в расчет, что он поставил крест на карьере моего племянника!
– Ты же меня не слушаешь. Я и пришел сказать тебе, где сейчас находится Романов.
– Ты хочешь сдать своего ученика, которого ты выпестовал, как родного сына?
– Постоянство нередко подводит нас.
– Кому-кому, а тебе, Агер, грешно жаловаться на постоянство. Я не встречал в своей жизни более постоянного человека, чем ты. Ты предан своим идеалам, предан своим друзьям, жене…
– Давай о деле, – прервал полковник.
– Говори тогда адрес.
– Я назову местонахождение Романова, но позвони в МВД, без группы захвата там не обойтись.
– Хорошо.
* * *
Операция закончилась. Станиславский зашил рану, снял перчатки. Отворилась дверь, в комнату вошел Александр Воинов.
– Приветствую вас, Евгений Андреевич! – восторженно выпалил Воинов.
– Здравствуй, – тихо выговорил Евгений.
Воинов заметил небольшой кровоподтек на лице Евгения.
– Что это? – громко обратился он к Марку Ефимовичу. – Фая, это ты уделала следователя?
Фая испуганно молчала.
– Не кричи на женщину! – защитил санитарку Марк Ефимович.
– На женщину?! – ухмыляясь, спросил Воинов, кивая в сторону Фаи.
– Я сказал что-то смешное? – эскулап неодобрительно взглянул на Воинова. – Ты, кажется, забыл, что здесь все решаю я.
– Что-то у вас все запущено и запутано, никак не могу разобрать – кто у вас за женщину, а кто за мужчину, – с иронией отреагировал Евгений.
– Рад, что вы сохранили чувство юмора, – ответил Воинов и перевел взгляд на Марка Ефимовича, – согласен, что тут все решаешь ты, но твой пленник вел себя достойно, когда я находился в его руках. Так что верни должок.
– Хорошо, как и обещал, все сделаю тихо и без боли.
– Это насчет меня? – вставил Евгений.
– Да, Евгений Андреевич, именно насчет вас, Александр лично просил меня, чтобы я умертвил вас без боли.
– Я тронут его заботой, – ответил Евгений.
– Или предпочтете гореть в огне живьем? – эскулап злобно заулыбался.
Фая выкатила тележку с вором из комнаты. Марк Ефимович крикнул ей вслед, чтобы она поскорей возвращалась за вторым: за Евгением.
Что делать? Как выбраться из лап психопата или психопатов – Евгений не знал. Да и помощи ждать было не от кого, – позвонила ли Мария Агеру Агишевичу, смогла ли все правильно донести до него? Или умышленно забыла, затаив обиду. Он пожалел, что обижал ее, как и всех тех, кто не заслуживал непочтения с его стороны. Но погружаться в сентиментальность времени не было. Единственное, что он мог – это потянуть время.
– У меня вопрос, почему вы решили открыться, не проще было бы пришить меня в подъезде или сдать органам?
– Я уже ответил на ваш вопрос – вы здесь только из-за уважения к вашим способностям, вы ближе других подошли к разгадке всего клубка преступлений, – Станиславский набирал шприц, Евгений не сомневался, что в нем снотворное. – И, как только сегодня я получил фотографию, где я со своими учениками, вы не оставили мне выбора.
– Значит, Алла Давидовна будет следующей?
– Этого я не могу сказать, надо изучить все риски.
– Но почему тогда вы отпустили меня из своего дома, не застрелили?
– Действовать топорно – не в моем стиле. Это вы у себя в органах действуете без оглядки. Ваш визит в мой дом еще раз подтвердил, что вы подошли к разгадке очень близко. Но времени для раскачки уже не было, вот поэтому я решил перед вами раскрыться. Ваше спасение было в одном – прийти как приманка. И это вы понимали не меньше моего, но на что вы рассчитывали… Только если вдруг сюда забежал бы сейчас спецназ и застал всех нас врасплох, – вас, как замученного пленника… только в этом случае у следствия появились бы вопросы ко мне, и ваша версия без серьезных улик могла бы иметь право на жизнь. Но – чему не суждено сбыться, тому не суждено.
– А какова роль в этой истории Павла Баумистрова?
– Никакой, только потерял телохранителя по вашей милости. Он просто пытался оторвать от меня собственного сына и защитить его от таких, как вы.
Снова открылась дверь, в комнату вошел Баумистров-младший. Евгений подметил, как Станиславский срезал ответ.
– Ты пришел вовремя, попридержи руку следователя, вольем укольчик.
– Но почему бы это не сделать Александру? – Игорь неуверенно приблизился к Евгению.
– За многочасовыми беседами они очень сблизились, можно сказать, что господин следователь превратился для Александра в очень близкого человека, – Станиславский говорил с иронией и демонстративно играл шприцом перед лицом Евгения. Воинов ничего не ответил, лишь показательно отвернулся.
– Да, кстати, чтобы вы знали… ваш милый собеседник Александр изначально не мог знать о моем плане в отношении Муртазиной и Рахимовой, – он узнал позже, когда Игорь уже сделал свое дело. Так что в моем окружении тоже есть люди, – Станиславский продолжал говорить полушутливым тоном.
– И что, я должен быть благодарен ему? – с насмешкой на лице ответил Евгений. – У меня последний вопрос, – Евгений выдернул свою кисть из рук Баумистрова-младшего.
– Больше нет времени, мне жаль, Евгений Андреевич, – Станиславский вплотную приблизился к нему.
– Смертник всегда имеет право на последнюю просьбу, – вырвалось у Воинова. Он повернулся и, сделав пару шагов, встал между Евгением и Станиславским. – Если хочешь выслужиться перед своим дружком, выслуживайся, но я не его друг.
Станиславский отступил, опустил шприц:
– Хорошо, будь по-твоему.
– Мне любопытно, – начал медленно говорить Евгений, – я не могу поверить, что вся комбинация обошлась без человека в правоохранительных органах. Несмотря на то, что против вас нет никаких улик, все же нельзя было до конца быть уверенным, что все сложится для вас благополучно.
В этот момент в комнату вошел привратник, он подошел к Станиславскому и что-то опять шепнул ему.
– Сейчас сюда войдет человек, и вы получите ответ на ваш вопрос, – ответил Станиславский.
Дверь распахнулась.
– Привет, Жень, не ожидал тебя тут встретить.
Перед ним стоял Житомирский. Он поздоровался за руку только со Станиславским, остальным малозаметно кивнул.
– Живым? Теперь я понимаю, кто умыкнул вещественные улики, – со смешком ответил Евгений. – Я на самом деле поражен – кого-кого, а вас подозревать во всей этой истории у меня ни разу не возникло даже мысли.
– Ты способный малый. Я, кстати, был против того, чтобы вовлекать тебя в это дело. И ты помнишь, как я постоянно предупреждал тебя, чтобы ты держался подальше от всей этой своры. Но теперь поздно, – Александр Федорович укоризненно взглянул на Марка Ефимовича. – Я же просил сделать все до моего приезда.
Евгений, услышав последнюю реплику, громко засмеялся:
– У меня была одна девушка по имени Татьяна. Думаю, вы все о ней знаете, – он с недоверием взглянул на Воинова. – Я безумно любил ее, но что-то в наших отношениях пошло не так. Она стала избегать меня. Так вот, каждый раз при встрече со мной она кормила меня обещаниями, говорила, что ей надо подумать о нашем будущем, что у нее никого нет, что она верна мне и всякую прочую хрень. Но выяснилось, что на стороне она вела активную половую жизнь, а меня водила за нос, сосала из меня деньги, пока я ее не застал с одним молодым человеком. Но до того момента ей ничего не мешало смотреть на меня своими честными глазами и считать себя порядочной женщиной. Так, своего рода тихое б…во.
– Я понял тебя, – заерзал Житомирский.
– Вы из тех, кто берет взятки, а отойдя на два шага, тут же с воодушевлением кричит о честности и порядочности или вовсе загибает пальцы за патриотизм.
Евгений чувствовал легкость во всем: когда говорил, когда смотрел в глаза своим палачам, даже страх перед предстоящей казнью отступил, ушел в никуда. Что это? Ощущение полной свободы?! А таким свободным он никогда себя не ощущал. Но истинна ли свобода как предвестник смерти? Ответ на этот вопрос Евгений не искал, как и не искал путей разрешения конфликта, и тем более – не просчитывал варианты к спасительному бегству. Он смирился.
– Говори, говори, – злорадно приговаривал Житомирский, отвечая на обвинения своего подчиненного, – говори, тебе можно, перед смертью все можно, хе-хе… тебе все можно!
– Говорят, что перед смертью вся жизнь человека пролетает перед глазами.
– Да, это верно, хе-хе, – ответил ему его патрон.
– Но мне интересно, что у вас, Александр Федорович, пробежало перед глазами, когда вы увидели меня в компании ваших соучастников? – Евгений выпрямился.
– Ничего, мне еще далеко до смерти, – Александр Федорович злорадно заулыбался.
– Лукавите, Александр Федорович…
– И что же я, по-твоему, должен был увидеть?
– Жил-был на свете один полковник, все его считали слишком честным, так как на закате своей карьеры он многим отказывал в услугах, говорил, что «не может поступиться моралью». Хотя мало кто знал, что еще лет пять-десять тому назад он играл роль типичного «решалы», – за определенную мзду решал вопросы тем, кто попал в жернова правосудия. Но все же сгубила полковника жадность, и напоследок он купился на крупную взятку. Его взяли с поличным коллеги из отдела собственной безопасности. И знаете, что пробежало перед его глазами в момент задержания?
Житомирский промолчал, но Станиславский, слушавший с немалым интересом – он подзабыл о казни и не торопил Фаю, пришедшую за Евгением – спросил:
– И что же?
– Все эпизоды, когда с упорством крохобора полковник выжимал последнее с людей. Он испугался, что не только последний его аморальный поступок, но и все предыдущие эпизоды станут достоянием гласности. Этот страх и служил ему на какое-то время иммунитетом от последних искушений подзаработать.
– Ловко и тонко вы, Евгений Андреевич, рассказали о нашем друге – Александре Федоровиче.
– Попал в точку, – воскликнул Воинов.
У всех на лицах, кроме Фаи – в силу личностных обстоятельств она не понимала о чем идет речь – образовалась улыбка.
– Всем смешно! – полковник не мог оставить без внимания реакцию окружающих, он не любил шутить, а тем более – быть объектом насмешек. – Но скажи мне, Евгений, мне очень любопытно, что пробежало перед глазами твоей возлюбленной, когда ты ее застукал лично за фактом измены?
– Браво, мой друг, и вам не чужд дух импровизации, – Станиславский слегка похлопал в ладоши, окатив Житомирского оценивающим взглядом.
– То же, что и у вас – все сцены измен, морального надругательства над собственным достоинством.
– Нами движет не собственная совесть, а совесть окружающих нас людей, – вставил Воинов. Он посмотрел в глаза Евгения в надежде прочитать страх. Но взгляд бывшего следователя был непоколебим.
– Я думаю, что между нами все без обид? – спросил Воинов.
– Без обид? – Евгений возмутился.
– Вы получили заказчика, как мы и договаривались.
– Жанну?! – засмеялся Евгений. – Ты меня развел!
– А что вы хотели, мы же оппоненты.
– Да, поэтому, если я выберусь живым, то первым делом засажу тебя! – вскричал Евгений.
– Главная причина ваших неудач то, что вами изначально двигали личные мотивы, – резюмировал Воинов, – но у меня не было другого выхода. Или Игорь, или вы.
– Этот бред мне больше не хочется слушать, – Евгений медленно поднял левую руку, свободную от наручников, сигнализируя Фае, что пора делать анестезию.
Фая, оглядываясь то на Воинова, то на Станиславского, словно ожидая, что кто-то из них одернет ее от указаний пленника, неуверенным шагом подошла к Евгению. Но первым к ней обратился Житомирский:
– Он сгорит заживо!
– Нет, он должен уснуть, – вмешался Воинов.
– Марк, я смотрю, все забыли, кто тут главный и кто дает указания?
– Слышь, следак, ты не в управлении, – Воинов поднял глаза на Житомирского. – Он уснет.
– Хорошо, хорошо, будь по-вашему, – Житомирский поднял руки, развел их в стороны. Но в следующее мгновение он уже стоял с пистолетом в руке:
– Вы что, уроды, что-то попутали?! – резко закричал страж порядка. – Фая, бегом заковала этого говоруна в наручники и связала ноги. И по-быстрому отвезла в топку. Совсем охренели!
Фая подбежала к Евгению, слету надела на левую свободную руку наручник, тем самым Евгений вновь оказался прикован к каталке обеими руками, еще одним движением рук она попыталась уложить Евгения на эту самую каталку, но он вывернулся из грубых конечностей санитарки.
– Игорь, ты думаешь, я последний? Твоя любимая тетя Алла Давидовна на очереди, ее убьют как свидетеля… – Евгений продолжал отбиваться от рук Фаи, на помощь коллеге подоспел краснолицый привратник.
В конце концов, им вдвоем удалось уложить на каталку Евгения, но единственное, что они не могли сделать – заткнуть ему рот.
– А как ты думаешь, кто умертвил твою маму в больнице?!
– Заткните его! – закричал Станиславский. – Не слушай его, Игорь! Он лжет!
– Пусть говорит! – завопил Игорь и преградил путь каталке.
– Ты же знаешь, что твою мать заказал отец, – оправдательным тоном произнес Станиславский.
– Да, верно, но ни одно событие в психушке не проходит без ведома твоего мнимого отца, Игорь! Он здесь бог и царь! И спроси, сколько денег отвалил ему твой настоящий отец за убийство матери?
– Не слушай его, Игорь, он врет, он пытается внести распри между нами, мы большая семья, мы едины, мы все тебя любим – Александр, я, – нервно заговорил Станиславский и подошел к Игорю, обнял его.
Игорь с растерянной физиономией вглядывался в лица окружающих, он не знал, кого слушать и кому верить. Тут свое веское слово сказал Житомирский, он направил пистолет на Игоря и приказал ему отойти в сторону.
– Пусть проедут, слышь, что стоишь как вкопанный? Марк, оттащи его в сторону.
– Станиславский шантажировал твоего отца, ведь на убийства своих подружек из прошлой жизни он тебя отправил, когда твой родной отец окончательно отказался платить ему за твое содержание. А деньги, я думаю, немалые! Ты просто разменная монета! Они шантажировали его! – это последнее, что сказал Евгений перед тем, как его выкатили из комнаты.
– Это правда? – спросил Игорь.
– Нет! Никогда не верь служителю закона! – пытался успокоить его Станиславский.
– С этим бардаком надо кончать! – завопил Житомирский, ему явно не по душе пришлась последняя фраза Станиславского. – Я не хочу из-за твоих отпрысков лишиться всего – уважения, семьи, работы… Этого наркомана надо было давно замочить, – Житомирский вновь навел дуло пистолета на Игоря.
– Что ты делаешь, – закричал Станиславский, – не смей его трогать!
– Столько трупов, а денег мы не получили… – вопил Житомирский.
– Не двигайся, продажный урод! – в руках Воинова щелкнул затвор.
Он держал в руке наградной пистолет, именно его два года назад Житомирский в торжественной обстановке, от лица комитета, вручил главному врачу психбольницы за вклад в сотрудничество последнего с правоохранительными органами региона.
– Опусти пушку, сопляк! – закричал ему Житомирский.
Евгения везли вдоль темных коридоров, время от времени прорезался тусклый свет, он исходил от уличных фонарей на территории больницы. Евгений не ощущал холода ночи, наоборот, его жег подступающий страх перед мучительной смертью, – что-что, а человек боится боли, плотских мучений. По дороге к смертному одру он предощущал, как одновременно тысячи колющих огневых стержней врезаются в тело, как по маслу беспрепятственно проходят насквозь, вглубь тела, испепеляют его.
Перспектива превратиться в пепел не пугала, пугал сам процесс, как пережить те несколько секунд, когда он в полном сознании и в муках начнет заживо превращаться в золу. Но одновременно с чувством страха его пронзил стыд. Это была реакция мужчины, ведь негоже в последние минуты жизни думать о себе, рассуждать о мучительной казни. А как проживут без него те, кому он дорог? Он вспомнил о матери, брате, о своих племянниках, которых практически не видел и всегда путал их имена. А о ком еще он хотел бы вспомнить перед смертью? О Марии. Той самой Марии, готовой пойти с ним хоть на край света. И это единственные люди, кому он дорог. И больше никому. А он пренебрегал ими, разменивал их на тех, кто его предал, врал ему, преследуя меркантильные интересы. Он немного успокоился, страх отступил, но где-то в глубине души он терзал себя, что вся его небольшая жизнь понапрасну растратилась на поиски объектов низменных желаний:
– И вспомнить нечего, никчемная жизнь, – выговорил он вслух.
– Что? – переспросил краснолицый верзила, кативший каталку вместе с Фаей.
Евгений открыл глаза, над ним усмехалась мерзкая физиономия привратника. Они вкатились в корпус, по обдавшему его жару Евгений понял, что это – конечная остановка в лабиринте корпусов. Они въехали в котельную диспансера. Жар подступал все ближе. Евгений поднял голову, тусклый свет от голой лампочки на потолке не отдавал бликами на простенках комнаты. Углы утопали во мраке. Они встали около печи. Состоящая из огнеупорного кирпича, печь занимала половину котельной. Свирепый вой гулял по чреву неукротимого огнедышащего пожирателя.
Краснолицый верзила приоткрыл металлическую крышку, густой зловещий жар беспрерывным потоком хлынул на Евгения, массы обжигающего воздуха не грели, а жалили все тело. Привратник, немного поковыряв кочергой, опустил металлическую крышку и тихо произнес:
– Все готово.
В комнату, еще недавно служившую операционной, ворвался еще один привратник из числа санитаров псих-лечебницы с перепуганными глазами. Он держал в руке винтовку с оптическим прицелом:
– Нас окружили!
– Что ты несешь, – взъелся Житомирский, – кто нас мог окружить, больные психопаты?
Но санитар не ошибся, корпус лечебницы, где недавно предали экзекуции Николу Демского, действительно окружили бойцы ОМОНа.
– Это что за хрень, я не с вами, это недоразумение! – кричал в истерике Александр Федорович. Он искал взглядом своего друга Станиславского, но от того и след простыл. Никто не заметил побег Станиславского, он умел стать незаметным, раствориться…
Александр Федорович Житомирский, человек, который приехал в клинику с одной лишь целью – убедиться, что Евгений, как и многие другие, замешанные в этой истории, бесследно исчезнет, пребывал в горьком отчаянии. Он побагровел, опустил пистолет, посмотрел на Воинова и промолвил: «В этот раз я проиграл», но затем, резко подняв пистолет и приставив его к груди Баумистрова-младшего, схватил его и потащил к двери. На предостережения Воинова остановиться и опустить пистолет он не реагировал и скрылся за дверью.
Фая безрезультатно ощупывала все свои карманы, лицо ее при этом было совершенно безвинно.
– Ты оставила ключ от наручников?! – спросил привратник. – Иди бегом обратно за ключом, а то рассердишь главного.
Фая поскакала вприпрыжку, это было зрелище, на которое невозможно было смотреть без слез. Она напоминала Винни-Пуха, короткие толстые ножки хаотично перемещались по бетонному полу. Санитар развязал Евгению ноги, наклонившись над его изголовьем, спросил:
– Говоришь, никчемная жизнь?
– Что? – очнулся Евгений.
– Как ты можешь жаловаться на жизнь, ведь ты имел одну из самых прекрасных женщин на свете. Здесь все в нее были влюблены. Я о Гузель Фаритовне.
Евгения взглянул на привратника с недоуменным лицом, но затем им овладел истерический смех.
– Даже здесь… – Евгений задыхался от смеха, – перед смертью… женщины не дают мне покоя!
Но вспомнив, что именно этот неприятный во всех отношениях человек давеча без колебания застрелил Гузель Фаритовну и утопил Жанну, с отвращением произнес:
– Да ты сам угробил ее!
– Да, убил, потому что не мог смотреть на то, как она крутит с такими уродами, как ты.
– А Климентьеву Жанну ты тоже любил? – Евгения накрыла вторая волна безудержного истерического смеха.
– Я ее не знал, хотя она тоже была прекрасной, – в задумчивости ответил санитар.
– Да, я смотрю, ты знаток женской красоты, ха-ха-ха…
Привратник смутился, он все еще продолжал стоять с задумчивым видом.
– Однажды, уже давно, я чуть не совершил большой грех, я возжелал убить главного, – тихо произнес краснолицый здоровяк.
– Станиславского?
– Не мог наблюдать, как он крутил с Гузель Фаритовной шашни у всех нас на глазах.
– Ты совершил самую большую ошибку в жизни, что не убил его, – после фразы привратника в Евгения хлынули смешанные чувства. – Ты многое отдал бы за одну ночь с ней? – пленник говорил с ухмылкой, его не коробило, что про покойницу он говорит с иронией, ведь еще немного, и он тоже пополнит мир мертвых, одной ногой Евгений был уже там.
– Я отдал бы все, свою жизнь, я сгорел бы вместо тебя сотни раз, если бы мне представилась такая возможность.
– Значит, я жил не зря! – Евгением вновь завладела истерика.
– Но не обольщайся! Она крутанула тебя по приказу главного.
– Ты лжешь! – вскричал Евгений.
– Нет, говорю правду.
– Значит, она с вами заодно?
– Ха-ха-ха! – верзила с красным лицом громко засмеялся. – Она не была в курсе наших дел, просто главный попросил ее повнимательнее присмотреться к тебе. О, Господи, почему женщины любят таких наивных и глупых? – привратник устремил свое красное лицо наверх.
– Не вижу в этом ничего смешного, – отреагировал Евгений.
– Если женщина в чем-то порочна, то, по-вашему, она порочна во всем, – громко сказал привратник.
– Слышу истины Марка Ефимовича.
– Но где же она, эта чертова Фая! – привратник отошел от лежащего Евгения. Он метался, заглядывал в потемки углов котельной.
Евгений приподнял голову, до него дошло, что искал краснолицый громила. И когда привратник приблизился к лежащему пленнику с металлической кочергой в руке, у Евгения сработал защитный рефлекс. Он быстро соскочил, ногами опустился на бетонный пол, но из-за наручников, прикованных к рукояткам каталки по обе стороны, верхняя часть туловища вместе с головой неудобно повисла над тележкой.
– Хочешь убежать? Давай попробуй, – привратник с ухмыляющимся лицом медленным шагом направился к Евгению. Их разделяло не более двух метров, в том числе и баррикада, состоящая из тележки на колесиках. Краснолицый неожиданно остановился, выбросил кочергу, вытащил совковую лопату из насыпи угля и замахнулся ею. Евгений успел вывернуться, удар пришелся по верхней поверхности тележки, следующий мах – привратник целился по голове – но и на этот раз Евгению удалось избежать столкновения с лопатой.
Привратник разошелся, после первых неудачных попыток ударить, он решил пойти в штыковую атаку, развернул лопату вперед и ринулся на оппонента. Но пленник в наручниках проявил сноровку, поджав под себя каталку, развернул ее рукоятками вперед и сильно ударил подступающего противника в область живота. Тот встал, немного оступился вбок, перевел дыхание, но затем вновь ринулся на Евгения. Для второго маневра времени и пространства уже не оставалось. Удар пришелся по плечу и частично по височной части головы. Евгений упал вместе с каталкой, рухнувшей на него. Сжимающую боль от наручников он не чувствовал, часть тела, на которую пришелся удар, онемела.
Евгений пришел в себя, когда тяжелая рука волокла его по бетонному полу в направлении печи. Он испугался первой своей мысли: «Почему я не чувствую рук?» Пошевелил пальцами, – кажется, на месте, руки, как и прежде, были окольцованы браслетами наручников, но уже свободны от тележки, она осталась где-то позади, в темноте. Привратник остановился, отпустил его, открыл крышку печи. Евгений на мгновение ослеп, он представил себя ангелом, близко подлетевшим к солнцу. Глаза не смыкались, он прищурился, но веки предательски разомкнулись: «Это последнее мое солнце?» Силы окончательно покинули его. Им завладела полная апатия, осталась только мысль о том, чтобы все закончилось и побыстрее.
– Давай, поднимайся на ноги.
Ноги не слушались, они обмякли. Тогда громила взволок Евгения на плечо, головой к открытой крышке печи.
– Но так даже лучше, – приговаривал краснолицый верзила и прицелился головой пленника в огнедышащие врата.
В конце подвала корпуса, забаррикадировавшись в небольшой комнате и взяв в заложники Баумистрова-младшего, Житомирский беспорядочно палил из пистолета через деревянную дверь на любое предложение сдаться. Бойцы ОМОНа не предпринимали ответных действий, тем более рядом с ними находился отец Игоря – Баумистров – старший, не оставлявший попыток уговорить Житомирского, чтобы тот отпустил сына. Павел Сергеевич предлагал в заложники себя, деньги, оплатить лучшего адвоката и был готов пойти на все, что только возжелал бы Житомирский. Но глава регионального управления вообще ничего не желал и не выдвигал никаких условий. Александр Федорович четко осознавал, что у него, если он хочет избежать публичного позора, только один путь. И не взять ли в это путешествие с собой спутника…
Наступило затишье, в обойме пистолета осталось два патрона. Павел Сергеевич с растерянным лицом метался перед дверью.
– Отдай мне сына и проваливай куда хочешь! – заорал Баумистров.
– Хочешь сына? – послышалось из-за двери. – Тогда забери его.
Резкий выстрел разрезал тишину, Павел Сергеевич ринулся к двери, всем телом навалился на нее, сердце родителя почуяло неладное. Раздался второй выстрел, его уже Павел Сергеевич не слышал. Он в ярости снес дверь и накинулся на лежащего с простреленной головой сына. Игорь был мертв. Из комнаты поднялся звериный вой, по-человечьи Павел Баумистров плакать не умел. В этом вое слилось все – беспомощность, готовность пойти на заклание, тоска, жалость, сила принять неизбежное, мучительная боль души, через которую необходимо пройти, чтобы попытаться жить завтра…
Евгений горел, но одновременно сквозь полусонное состояние он чувствовал, как по телу стекает пот. Кто-то его грубо потеребил, он открыл глаза. Над ним маячили две головы; облаченные в черные балаклавы, они напомнили ему чертей:
– Я уже в аду?
– Живой! – закричал один. – Фамилия?
– Романов, – тихо выговорил Евгений.
– Это он!
Люди в черном одеянии подняли Евгения с бетонного пола и быстро вынесли из котельной.
Житомирский застрелился, Станиславский исчез. Когда подъехал прокурор, он налетел на лежащего на каталке «скорой помощи» Евгения, обозвав его предателем и удивленно спросил сотрудников полиции: «Почему он не в наручниках?», но своевременно вмешался генерал Степанов:
– Настоящий предатель лежит в подвале.
Генерал увел прокурора с недоуменным лицом – прямиком к телу Житомирского.
– Ну что, у тебя был один шанс из ста, чтобы выжить и доказать свою невиновность, и ты его использовал, – произнес Агер Агишевич, подошедший к Евгению, как только ушел прокурор. – Прими поздравления, все закончилось.
– Но если бы не вы, Агер Агишевич, то однозначно я проиграл бы, – Евгений говорил тихо, постоянно прикладывая руку на височную часть головы.
– Что, болит? Тебе в больничку надо, – отеческим тоном произнес наставник. – В твоем спасении главную роль сыграла девушка Мария, это она предупредила меня.
– Мария, Мария… – пробурчал Евгений.
Агер Агишевич удалился, он решил составить компанию прокурору и спустился в подвал, чтобы воочию засвидетельствовать смерть начальника регионального управления СК. Они с прокурором были не единственными, все больше представителей оперативных служб съезжалось на место, где совсем недавно покончил с собою Житомирский.
К нему подошел генерал Степанов:
– Я уже успел рассказать прокурору о твоей роли в этой истории, от тебя тоже потребуют отчет, поэтому смело можешь писать обо всем, я подпишусь под любыми твоими объяснениями.
В этот момент они оба устремили взгляд на автомобиль, куда садился Баумистров-старший, на переднем пассажирском месте сидел Воинов. Он улыбнулся Евгению и подмигнул, автомобиль тронулся.
– Под любыми? – переспросил Евгений.
– Ну… почти под любыми, – ответил генерал.
– Но как же… – Евгений не находил объяснение картине, которую только что лицезрел.
– А Станиславский… насчет него не беспокойся, его поимка – дело времени, – выкрикнул генерал и пошел к своей машине.
Евгений смотрел вслед выезжавшему с территории больницы черному автомобилю и с растерянным видом кивал словам генерала. Его поместили в карету «скорой помощи», но перед тем, как закрылись створки задней двери, он вдруг завидел знакомый силуэт женщины. Неторопливо и не оглядываясь по сторонам, она шла по тротуару в синей фуфайке и урезанных по пятки валенках. Один из омоновцев поторопил ее: «Мамаша, проходи быстрей!». Евгений с предупреждающим криком «Я сейчас!» соскочил с каталки, открыл боковую дверь «скорой помощи» и, прихрамывая, побежал за женщиной, которую многие приняли за заблудшую больную, вышедшую на раннюю прогулку во двор.
– Фая! Фая! – возбужденно кричал Евгений.
Фая участила ход, все другие с любопытством смотрели вслед Евгению. Она внезапно остановилась, еще немного – и Евгений сбил бы санитарку с ног, он успел зацепить ее за плечи. Это и привело к роковой ошибке. Фая развернулась и резким движением вонзила ему в шею хирургический скальпель, тот самый инструмент, которым еще час назад Станиславский колдовал над телом вора, изображая из себя хирурга. Евгений вскрикнул, на крик сбежались омоновцы.
Боль отошла очень быстро, уступив теплу, распирающему шею, следом закружилась голова, тело обмякло, ноги подкосились и все поплыло…