Фото с места преступления это самый простой способ заглянуть в чужую жизнь. В отличие от художественной фотографии, где важен свет и экспозиция для запечатления особенной красоты момента, снимки с места преступления схватывают саму, неприкрытую ничем, действительность в мельчайших деталях. Просмотр таких фото это удручающее занятие, не для слабонервных.

Разбитое окно. Кухня в пятнах крови. Распластанная на кровати женщина, порванные трусики прикрывают ее лицо. Вздутое тельце ребенка в багажнике. Кошмар, не отпускающий тебя часами, и даже месяцы, спустя.

В девять сорок прибыл Ксикей с фотографиями из «Параисо». Так как костей у меня не было, только эти снимки остались моей надеждой на то что я смогу по ним описать жертву, и, если повезет, смогу связать ее с одной из пропавших девушек.

Первый конверт я открывала в волнении, но в то же время, отчаянно желая узнать сколько анатомических деталей удалось на них запечатлеть. Или не удалось.

Аллея.

«Параисо».

Обветшалый небольшой задний двор.

Я внимательно изучила виды канализации до и после вскрытия люков, затем до и после осушения всех отсеков. На последних фото на пустые отсеки канализации уже ложились тени похожие на длинные темные пальцы.

Я отложила первый конверт и открыла второй.

На верхнем снимке оказался мой задранный над краем отстойника зад. На следующем была нижняя часть останков руки, лежащая на белой простыне. Даже с лупой невозможно было разглядеть никаких деталей. Я отложила лупу и продолжила.

Через семь снимков я нашла крупный план локтевой кости. Медленно двигая лупу, рассматривала каждый дюйм. Почти уже не надеясь что-либо найти, я вдруг обнаружила на запястье тонкую как волосок, линию.

— Посмотрите сюда.

Гальяно взял мою лупу и склонился над фото. Кончиком ручки я указала ему место.

— Это след от эпифизарной линии.

— О, боже, — проговорил он не поднимая глаз. — И это значит…?

— Возрастная шишка до конца соединена с телом локтевой кости.

— И это значит…?

— Это значит молодой человек.

— Насколько молодой?

— Возможно старший подросток.

Он выпрямился.

— Прекрасно, доктор Брэннан.

Фотографии черепа оказались где-то посередине стопки в третьем конверте. По мере их осмотра, мой желудок сворачивался в тугой комок, посерьезней чем это было возле коллектора. Ксикей снимал череп по крайней мере с расстояния в шесть футов. Грязь, тени и расстояние скрывали все детали. Даже лупа не помогала.

Разочарованная, я отложила конверт номер три и взяла следующий. Одна за одной, кости лежащие на простыне. Срощенные возрастные шишки на некоторых длинных костях подтверждали мое предположение о возрасте.

Ксикей сделал по меньшей мере с полдюжины снимков таза. Мягкая ткань скрепляла три его части, позволяя мне различить сердцевидное верхнее отверстие. Лобковые кости были длинными, и соединялись выше тупого подлобкового угла.

Я внимательно рассмотрела боковые снимки.

Широкая малая седалищная вырезка.

— Женщина, — произнесла, ни к кому в принципе не обращаясь.

— Покажите, — Гальяно вернулся к моему столу.

Разложив снимки, я объяснила ему каждую деталь. Он слушал меня не проронив ни слова.

Когда я уже собирала все снимки, мой взгляд упал на несколько пятен странной формы сбоку на животе в районе правого подвздошного гребня. Я подвинула фото поближе и тщательно стала изучать его с лупой. Гальяно молча наблюдал за мной.

Осколки зубов? Вегетация? Почечный песок? Эти крошечные пятнышки, казались мне знакомыми, но я, как ни старалась, не могла вспомнить что они мне напоминают.

— Что там? — спросил он наконец.

— Не знаю, может просто грязь.

Сложив все снимки, я принялась за следующий конверт.

Кости ног, кисти рук, ребра.

Гальяно ушел к себе в кабинет. Двое детективов занимались своими досками.

Грудина. Позвоночник.

Скоро Гальяно возвратился.

— Где, черт возьми, Эрнандес?

Никто не ответил. Я представила как двое пожимают плечами за моей спиной.

Позвоночник ныл. Я потянулась, подняла руки, развела в стороны.

Когда я вернулась к снимкам меня ожидало чудо.

В то время как я следила за осушением отстойника Ксикей снова стал щелкать череп. На последних фотографиях были и верх и низ, и кадры сбоку и спереди, снятые с расстояния в один фут. Невзирая на слизкую гадость, я все же могла разглядеть многое.

— А вот это хорошо, — провозгласила я.

У моего плеча тут же оказался Гальяно. Я показала ему на передний план черепа.

— Округленные орбиты, широкие щеки.

Я показала ему снимок с основанием черепа и ткнула в скуловую кость.

— Видите как скулы становятся шире?

Он кивнул.

— Череп узкий от лица до затылка и широкий от уха до уха.

— Шаровидный.

— Правильно подмечено. — Я показала верхнее небо. — Параболическая форма. Плохо что нет передних зубов.

— Почему?

— Лопатообразные резцы могут указать расу.

— Лопатообразные?

— Это передние резцы сохранившие форму лопаты или совка с внутренней стороны.

Я поменяла фото основания черепа на вид сбоку, и отметила низкий носовой мост и прямой лицевой профиль.

— Ну, и что вы думаете?

— Монголоидная раса, — ответила я, вспоминая свою точку зрения о том кто жертва, там, у коллектора, и сравнивая его с полученными впечатлениями от снимков.

Он непонимающе смотрел на меня.

— Азиатка, — пояснила я.

— Китаянка, японка, вьетнамка?

— И то и другое и еще больше. Может быть кто-то, чьи предки были из Азии. Коренной американец…

— То есть, вы говорите про старые индейские кости?

— Категорическое нет. Эти останки недавние.

Он какое-то время подумал, затем спросил:

— Передние зубы были выбиты?

Я поняла о чем о подумал. Зубы часто выбивают, чтобы помешать идентификации. Но не в этом случае. Я покачала отрицательно головой.

— У резцов только один корень. Когда мягкие ткани разлагаются, их ничто не держит, так что они могли просто выпасть.

— И куда делись?

— Могли проскользнуть в фильтрационную систему. Или по-прежнему оставаться на дне отстойника.

— Они могут пригодится?

— Конечно. Ведь все это только предположения, — и я махнула рукой на фото.

— Итак, что за незнакомец у нас в канализации?

— Женщина, возможно около двадцати, предположительно монголоидного происхождения.

Я заметила как заискрились его глаза.

— У многих гватемальцев монголоидные корни?

— У многих, — согласилась я.

— И очень мало их у канадцев.

— Только коренные народы, эмигранты из Азии, их потомки.

Гальяно молчал долго, затем подытожил:

— Значит мы сейчас смотрим не на Шанталь Спектер.

Я уже собиралась ответить, как в комнату вошел Эрнандес со своей тележкой. Вместо больших коробок в ней лежали два черных мешка и черный холщовый чемоданчик.

— Ты где, черт побери, шлялся? — тут же воскликнул Гальяно.

— Эти придурки так не хотели давать свой драгоценный фонарик. Словно это какое-то сокровище! — проворчал Эрнандес. — Куда это положить?

Гальяно указал на два стола у правой стены. Эрнандес сгрузил мешки и остановил тележку у оставшихся коробок.

— Больше я это не повезу, — он вытащил желтый платок из кармана, отер лицо. — Они такие тяжеленные!

Он сунул платок в задний карман. Мне через всю комнату был виден ярко-желтый край, торчащий из кармана.

— Давайте еще посмотрим фотографии, — обратился ко мне Гальяно. — Большинство дали семьи, а одна из посольства.

Я согласилась, хотя особой нужды это делать у меня не было. Я работала над столькими расследованиями убийств, что примерно знала какие увижу картинки. Лица: враждебные, счастливые, озадаченные, сонные. Старые или молодые, женские или мужские, ухоженные или не очень, страшненькие или симпатичные — каждый снимок выхватывает определенный момент в жизни объекта, не подозревающего о будущем несчастье.

Первый же взгляд на фото напомнил мне о Тэде Банди и его пристрастиях. Все четыре девушки имели длинные прямые волосы с пробором посредине. На этом их сходство заканчивалось.

Клаудиа де ла Альда не была наделена красотой. Она была угловатой девушкой с широким носом и широко посаженными глазами, размером не больше маслин. На каждом из трех снимков она была одета в черную юбку и пастельного цвета блузку, застегнутую на все пуговицы. Серебряное распятие красовалось на ее полной груди.

У Люси Джерарди были блестящие черные волосы, голубые глаза, тонкий нос и острый подбородок. На школьном портрете она была в ярко-синей спортивной куртке и накрахмаленной белой блузке. На домашнем фото на ней был желтый сарафан, а на коленях сидел шнауцер. В горловой впадинке блестел золотой крестик.

Самая старшая по возрасту из всех четырех, Патрисия Эдуардо вовсе не казалась таковой, ей словно было пятнадцать. На одном снимке она сидит на коне, черные глаза блестят из-под козырька жокейской шапочки, одна рука на узде, вторая спокойно лежит на колене. На другом — она стоит рядом с конем и торжественно смотрит в объектив. Как и у других девушек, на шее у нее висел крестик, а на лице ни следа макияжа.

В то время как Альда, Джерарди и Эдуардо были похожи на прихожанок церкви Пресвятой Богородицы, Шанталь Спектер же наоборот, выглядела словно последовательница культа непристойности. На одной фотографии, где она была запечатлена крупным планом, на ней был надет обтягивающий грудь и открывающий живот топик и светлые джинсы. Ее светлые волосы были мелированы, и лицо накрашено как у вампира.

Особенно с этим контрастировал официальный снимок из посольства: Шанталь смиренно сидела с мамой и папой на диване времен королевы Анны. На ней были стильные лодочки, гольфики и белое хлопчатобумажное платьице. Никакого макияжа в стиле Белы Лугоши, никакого мелирования на волосах.

Рассматривая лицо каждой девушки, я чувствовала как в груди собирается холод. Неужели они все мертвы? Это одну из них мы нашли в канализации в «Параисо»? В Гватемала-Сити орудует психопат? Планирует ли он сейчас свое новое убийство? Помогут ли фотографии это понять?

— Непохоже что она за наркотой гонялась, — сказал Гальяно, разглядывая портрет Шанталь.

— Ни одна из них этого не делала.

— Кто-нибудь подходит к профилю?

— Они все подходят. Шанталь правда не очень вписывается по расе, но это все так зыбко. Я была бы больше уверена, если бы у меня была возможность снять замеры и провести их по базе данных. И то, это тоже не дает стопроцентную гарантию.

За спиной здоровяк-полицейский грузил коробки в тележку.

— А что там со временем? — обратилась я к Гальяно.

— Клаудиу Альда в последний раз видели в июле. Канализацию чистили в августе.

— «Последний раз видели живой» совсем не обязательно время ее смерти.

— Да, конечно, — согласился Гальяно.

— Если она вообще мертва.

— Патрисия Эдуардо исчезла в октябре, а Джерарди и Спектер — в январе.

— Видел их кто-нибудь в джинсах и розовой кофточке?

— Судя по показаниям свидетелей — никто. — Он указал на стопку папок. — Все дела здесь.

— Самое первое что надо, так это узнать об их одежде.

Гальяно проводил меня к столу, понаблюдал как я опускаю на пол коробки с оставшимися у нас уликами, вынимаю из сумки и расстилаю на освободившемся столе пленку.

— Мне понадобится вода, — попросила я у него.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Чтобы очистить надписи.

Он передал мою просьбу одному из детективов.

Надев резиновые перчатки, я взяла один пакет, развязала его и выудила оттуда смердящие остатки ткани. Вонь тут же заполнила комнату, как только я выложила на пленку все предметы найденной одежды.

Детектив Лаковая Башка принес воду.

— Боже, воняет как в нужнике!

— И с чего это, как думаете? — съязвила я ему в спину, когда он выходил из комнаты, поспешно закрывая за собой дверь.

Джинсы, кофточка, маленький зеленый лифчик, маленькие зеленые с красными розочками трусики, голубые носочки, плоские школьные туфли.

Холодная колючая боль в душе. Мы с сестрой носили такие же, когда я перешла в пятый класс.

Со временем на столе образовалось жуткое безрукое и безголовое пугало. Когда вся одежда из мешков была выложена на стол, я приступила к тщательному осмотру каждого предмета.

Джинсы были темно-синими, без каких-либо эмблем. И хотя ткань была еще в достаточно хорошем состоянии, сами джинсы распадались на отдельные куски.

Я проверила карманы: пусто, как и ожидалось. Я аккуратно макнула этикетку в воду, потерла, но буквы совсем расплывались и прочесть размер было невозможно. Брючины были свернуты, однако присмотревшись, я прикинула что длина ног приблизительно как у меня. Гальяно все записывал в свой блокнот.

На рубашке тоже не было никаких опознавательных эмблем. Я пока не стала ее расстегивать.

— Ножевые разрезы? — спросил меня Гальяно, когда я внимательно разглядывала дырки в ткани джинсов.

— Неправильная форма, рваные края. Просто разрывы ткани. Размер лифчика 34В, трусики — размер 5. Также без каких-либо опознавательных фирменных этикеток.

— Странно, что джинсы разваливаются, а все остальное в относительно хорошем состоянии, — заметил он.

— Натуральный материал. Сегодня есть, завтра — нет.

Гальяно ждал продолжения.

— Джинсы, вероятно, из хлопка. Но девушка явно предпочитала синтетику.

— Принцесса Полиэстер.

— Синтетика может и не возглавляет топ лучшей одежды, но полиэстер и акрил это самый крепкий материал при разложении.

— Химия дольше держится.

На пленку полилась жижа, когда я разворачивала правую штанину. Кроме мертвых тараканов я там ничего не обнаружила.

Размотала левую брючину и попросила:

— Ультрафиолетовый фонарик.

Неохотно дали нам попользоваться этим специальным фонариком, при свете которого можно различить отпечатки, волосы, волокна, сперму и пятна грязи.

Гальяно открыл ящик, принесенный Эрнандесом, и вытащил две пары темных защитных очков. Пока он искал розетку и выключал верхний свет, я надела очки. После всех приготовлений, я включила фонарик и повела им по ткани джинсов. Луч ничего не показывал, пока я не добралась до закатанного края левой штанины. Нити вспыхнули как фейерверк на День Независимости.

— Это, блин, что такое? — за плечом воскликнул Гальяно.

Я подержала луч на этом месте, потом отступила на шаг.

— Во, бля!

Он смотрел на джинсы еще целую минуту, а потом спросил:

— Волосы?

— Возможно.

— Животное или человек?

— Это уже для ваших криминалистов задача. Но я начала бы с домашних любимцев.

— Вот сукин сын!

Я вынула из своей сумки пластиковые пузырьки, подписала один и вынув один волос упаковала в пузырек. Еще раз прошла каждый сантиметр лучом, но больше никаких фейерверков не случилось.

— Можно свет включить.

Гальяно снял очки и нажал выключатель.

Я подписала остальные контейнеры, указывая дату, время изъятия и местоположение образца. Взяла грязь со всех предметов. Правый носок, внутри. Правый носок, снаружи. Левый носок. Правая штанина, подворот. Левая штанина, подворот. Правый туфель, внутри. Правый туфель, подошва. Через десять минут я была готова исследовать блузку.

— Верхний свет, пожалуйста.

Гальяно выключил лампы.

Пуговицы оказались пластмассовыми. Одну за одной я проверила их при помощи ультрафиолета, но никаких следов не нашла.

— Включите свет.

Я расстегнула пуговицы и распахнула рубашку.

Предмет был настолько маленьким, что почти избежал моего внимания, отвлеченного изучением шва в правой подмышке.

Я схватила лупу.

О, нет!

Я глубоко вдохнула, приказала своим рукам не дрожать и вывернула рукав наизнанку.

Следующий объект нашелся в пяти дюймах от плечевого шва.

Еще один — в дюйме от первого найденного.

— Сукин ты сын!

— Что такое? — уставился на меня Гальяно.

Я молча прошла к столу с фотографиями. Открывала конверты пока не нашла нужные. Остервенело отбрасывая ненужные снимки я искала крупный план таза с неизвестными вкраплениями.

Господи боже мой!

Еле дыша от волнения я внимательно изучила снимки таза. На нужных снимках я нашла семь пятен на костях таза.

На меня накатила злость. И печаль. И весь спектр эмоций которые наполняли меня в могильнике в Чупан-Йа.

— Я не знаю кто она, но знаю причину ее смерти.