На другой день я проснулся и, как всегда, приступил к зарядке. Начинаю я обычно с бега. Забираюсь на деревянную вертушку и бегаю, пока совсем не устану. И вот бегу я себе, бегу и тут вдруг слышу:

— Фредди!

Ага, Энрико и Карузо. И что им понадобилось от меня с утра пораньше? Наверное, опять придумали какую-нибудь дрянь! Они ведь такие, их хлебом не корми, дай кого-нибудь подразнить!

— Чего? — отозвался я, глядя на них из своей клетки, которая стояла высоко на книжной полке.

— Мы хотим тебе кое-что сказать! Только спустись, пожалуйста, к нам вниз. А то как-то неудобно разговаривать.

Ладно, придется слезть. Я все-таки воспитанный хомяк и должен держать марку.

Я был, конечно, недоволен, что они меня оторвали от дела, но тем не менее выбрался из клетки и стал спускаться по веревочной лестнице.

— Ну, что у вас там? — сурово спросил я.

— Фредди, — начал Энрико. — Ты, наверное, видел, с какой серьезностью мы отнеслись к подготовке оперы.

Я кивнул. Действительно. Что правда, то правда.

— Это наша первая настоящая работа, — добавил Карузо.

— И поэтому мы решили, что отныне нам нужно уделять больше внимания своему облику, своим манерам, своему поведению, — продолжил Энрико.

Я снова кивнул. Что тут возразить, все верно. Им уж точно не помешает кое-чему поучиться.

— Первым делом мы решили пересмотреть свое отношение к тебе! — торжественно провозгласил Карузо.

— Очень интересно, — ответил я, сохраняя полное спокойствие. Посмотрим, что будет дальше.

— Даже не отношение, а наши дурацкие шутки, — уточнил Энрико.

— Да, нам очень стыдно за все эти глупые песенки, — признался Карузо.

— Ну, там про хвост хомячий… — уточнил Энрико.

— Можно не повторять, я помню, — сухо перебил я.

— И вот еще ту, про эксперта и тощую мышь, — зачем-то добавил Карузо.

— Да, а еще была, помнишь, отличная, про то, как он «чуть что, давай шипеть, и фукать, и шерститься»! — с непонятным восторгом воскликнул Энрико.

— Нет, а мне больше нравилась, где про семечки, ну, знаешь, это — «коли возьмет с собою семечек полтонны, что разместил он за щекою так фасонно», — гнул свою линию Карузо.

— Все, хватит! — резко оборвал их я. — Я все ваши шедевры уже наизусть выучил, и мне не нужно повторять!

Интересно было бы знать, что они все-таки затеяли? Ведь не так же просто они вызвали меня сюда, чтобы устроить этакий утренник воспоминаний!

— Нет, ты послушай, нам правда очень стыдно! Вот и недавно, когда мы придумали эту дурацкую пьесу «Третий лишний»…

Опять пошло-поехало!

— Не понимаю, какое это имеет отношение к сегодняшнему дню? — не выдержал я.

Моему терпению постепенно приходил конец.

— Просто мы хотели бы, так сказать, подвести черту! — воскликнул с подозрительным жаром Энрико.

— Чтобы начать новую жизнь! — заверил Карузо.

— Мы хотим тебе пообещать, что впредь никогда не будем дразниться! — заявил Энрико.

— И почему я должен вам верить? Вы сначала перестаньте дразниться, а я уж посмотрю. А то что вы тут меня сказками кормите?

— Да мы и не предполагали, что ты нам поверишь на слово, — преспокойно ответил Карузо.

— Мы просто хотели поставить тебя в известность о своем намерении, — пояснил Энрико.

— И все? — искренне изумился я.

— Да, — ответили хором Энрико и Карузо еле слышно.

— И ради этого вы заставили меня бросить все дела и спуститься к вам вниз?! — Моему возмущению не было предела. — Только ради того, чтобы сообщить мне о своем благом намерении? — Я развернулся и молча отправился к себе.

Они что, меня за идиота считают? Какая наглость! Ну просто сказочное свинство! Неслыханно!

Я был вне себя от ярости.

И тут — я уже был почти на самом верху — снизу донеслось:

А затем последовали довольное хрюканье, визг, писк — все как всегда! Я тут же развернулся. Сейчас я им задам, сейчас они у меня получат! Ну почему, почему они все время подначивают меня, почему они только и ждут повода…

Я остановился на полдороги. Вот ведь какая штука… Мысли лихорадочно вертелись у меня в голове. Н-да… Я медленно пополз обратно к себе в клетку. Как это было? «Они только и ждут повода» — вот оно, я все понял! Они не ждут повода. Повод даю им всегда я сам! Эти морские свинки не такие уж и глупые. Они просто очень внимательные. Тут было над чем подумать.

Вечером к нам должна была прийти Софи.

Задолго до ее прихода я все подготовил и сто раз проверил, как получается. Мы заранее обсудили с мастером Джоном план действий. Но все равно я не находил себе места. Я сновал туда-сюда и страшно нервничал.

— Фредди, — строго сказал сэр Уильям. — От того, что ты тут разводишь суету, она быстрее не придет. Так что угомонись, пожалуйста!

И вот настал наконец долгожданный час. Сначала я услышал ее шаги на лестнице, потом до меня донесся ее запах, и вот она уже вбежала в комнату!

— Привет, Фредди!

Она сразу увидела меня, хотя я встречал ее не в клетке, как обычно, а на письменном столе мастера Джона. Причем сидел я рядом с клавиатурой. Экран при этом был выключен.

Услышав ее «Привет, Фредди!», я по обыкновению встал на задние лапы. Далее я должен был бы помахать ей. Так у нас заведено.

Но я махать не стал.

Я продолжал сидеть и смотреть на нее.

Софи уже собралась было восхититься моим цирковым трюком, но так и застыла с открытым ртом.

— Фредди, ты не заболел?! — с ужасом спросила она. — Почему ты не машешь мне лапой?!

И тут я нажал на кнопку. Раздался мелодичный звук, и экран компьютера осветился ровным светом.

Все, можно начинать! Не давая Софи опомниться, я забегал по клавишам и быстро набрал текст:

— Фредди! — воскликнула Софи.

Теперь я по-настоящему выпрямился и помахал ей лапой.

— Он машет! — раздалось в ответ. — Он машет мне, как всегда!

Я обомлел. Неужели она не поняла, что я сейчас сделал? Неужели она не видит, что появилось на экране? Ведь это я, золотой хомяк, собственнолапно набрал на компьютере стихотворение, собственного же сочинения! Как можно не заметить такое… можно сказать, эпохальное событие?

— Ты умеешь махать лапой! — продолжала Софи. — Ты умеешь делать сальто-мортале. А еще… — Она посмотрела на меня серьезным долгим взглядом. — А еще ты умеешь писать и читать. Я всегда знала, ты самый лучший на свете хомяк!

Когда я спросил мастера Джона, как он относится к тому, чтобы все-таки открыть мою тайну Софи, он ответил не сразу.

— Для тебя это очень важно, да?

Я кивнул.

— Ну, что с тобой поделаешь. Хотя я по-прежнему считаю, что чем меньше людей будет посвящено в твою тайну, тем лучше.

«Мастер Джон, — написал я, — сам подумай, сколько людей уже знает об этом! Лиза, Дженни, Марио, Франк, даже Конни и тот теперь в курсе! Так почему нельзя об этом сказать Софи? Не понимаю!»

Мастер Джон только хмыкнул в ответ.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Только тогда мы с тобой поступим так. До сих пор мы старались, чтобы как можно меньше людей знали о твоих способностях. Теперь же нужно все переиначить! Пусть об этом узнают все. Тогда тебе точно ничего не будет грозить. И если какой-нибудь злодей задумает что-нибудь против тебя, то об этом тут же станет известно всему миру!

«Значит, я могу выйти из подполья?! Значит, я могу опубликовать свои стихи? И стану знаменитым?»

Мастер Джон рассмеялся:

— Может быть, и станешь, как знать. Посмотрим. Будем считать, что мы все выяснили. Хотя нет, один вопрос все-таки остался открытым. — Я насторожился. — Помнишь, когда ты мне рассказывал в первый раз о том, что слышал крики о помощи, я спросил тебя, почему ты не слышишь криков других животных?

«Помню», — ответил я и задумался. Действительно, мастер Джон спрашивал меня об этом, но я так и не ответил ему.

— Так почему все-таки? — повторил он свой вопрос.

«Не знаю», — честно признался я.

— Может быть, раньше все звери слышали друг друга, а потом просто утратили эту способность? Перестали слышать, чтобы таким образом защититься? Ведь иначе и сойти с ума недолго.

«Да, но тогда почему же я все-таки услышал полевых хомяков?»

— Загадка, — мастер Джон снова задумался. — А вдруг вы, звери, теперь постепенно снова обретаете эту способность? Когда дело дошло уже до последней черты. Когда нужно как-то спасаться. Хотя… — Мастер Джон посмотрел на меня грустными глазами. — Хотя что толку от того, что вы будете опять слышать друг друга?

Верно.

Нужно, чтобы не только мы научились снова слышать друг друга.

Но и люди.