Меня всего трясло. Это было выше моих сил. Ну что я могу поделать, если мой организм так реагирует на подобного рода крики? Опять у меня вся шерсть встала дыбом, так что я превратился в круглого ежа. И все из-за этого противного Карузо, который никак не может угомониться!

Я посмотрел на сэра Уильяма и обомлел: достопочтенный лорд выглядел так, будто он случайно сунул лапу в электроустановку на пять тысяч вольт — шерсть поднялась, глаза вытаращены, хвост торчком, сам весь изогнулся дугой. Теперь и его сиятельство проняло! Воспитательная лекция отменяется!

Я взглянул на Энрико и Карузо и не поверил своим глазам.

Что это с ними?

Энрико и Карузо лежали на животе, распластавшись как лягушки, и дрожали. Они дрожали так, что было слышно, как они клацают зубами, причем так сильно, что могло показаться, будто это град барабанит по крыше.

— Т-т-т-т-там! — выдавил из себя Энрико.

— К-к-к-к-кого-то уб-б-б-б-ивают! — с трудом произнес Карузо.

Сомнений не было, они не шутили, они действительно перепугались до смерти. Стало быть, они тут ни при чем. В данном случае. А в двух других? Нет, с этим нужно разобраться, причем немедленно.

— Так, клоуны, доклоунничались! — сурово сказал я, решив не церемониться с этими негодяями. — А ну выкладывайте, в первый раз это вы кричали? И прекратите наконец клацать зубами!

Энрико и Карузо тут же, как по команде, затихли и обиженно засопели.

— От таких ужасов и умереть можно, не то что в трясучку впасть, — промямлил Карузо.

— Хватит рассусоливать, отвечайте на мой вопрос! — рявкнул я, теряя терпение.

— В первый раз кричали не мы, — сказал наконец Энрико.

— В третий тоже не мы, — добавил тихо Карузо, покосившись на сэра Уильяма, который постепенно вернулся в свое обычное состояние. — Во второй раз — это я, а все остальное — не я.

— Первый раз, второй раз, третий, ничего не понимаю! — вмешался в наш разговор сэр Уильям. — Может быть, мне кто-нибудь все-таки объяснит, в чем дело?!

Я взял слово и коротко обрисовал ему ситуацию, не преминув остановиться на втором случае. Нескольких ярких штрихов было достаточно, чтобы представить поведение любимчиков сэра Уильяма в должном свете.

— Это было крайне некрасиво с вашей стороны, — строго сказал он, обращаясь к Энрико и Карузо. — Как вам не стыдно!

Морские свинки понуро смотрели в пол, изображая из себя очень виноватых.

— Ладно, — продолжил сэр Уильям, — будем считать, что вы все усвоили. Сейчас у нас нет времени с вами разбираться. Нужно немедленно выяснить, откуда шел этот крик. У тебя есть какие-нибудь соображения по этому поводу, Фредди?

— Нет, к сожалению.

Хотя что-то такое там было, что заставило меня насторожиться. Вот только что? Я задумался и попытался восстановить в памяти то, что я слышал. «На помощь! Спасите! Он уже у моей норки!..» Стоп. Ну конечно, как я сразу не подумал.

— Могу сказать с полной определенностью, что крик исходил не от золотого хомяка, — сказал я.

— Да? Интересно. А почему ты так уверен в этом?

— Потому что золотые хомяки живут в этих краях только в клетках. У них не бывает норок, у них бывают только домики и гнезда. Золотой хомяк никогда не назовет свой домик или гнездо норкой.

— Очень интересное наблюдение, — заметил сэр Уильям, глядя на меня с явным почтением. — И к какой же породе относится, по-твоему, тот хомяк, который звал на помощь?

— Скорее всего, это хомяк полевой, — ответил я, сам не зная, откуда у меня такая уверенность.

Делать нечего, придется идти к мастеру Джону, решили мы с сэром Уильямом. Одним нам тут ничего не придумать. Кроме того, по своему горькому опыту мы уже знали, что лучше вовремя рассказать все мастеру Джону, чем потом расхлебывать кашу. Последняя история, когда я чуть не угодил под нож доморощенному ученому, кое-чему нас все-таки научила. Обсудив все как следует, мы пришли к выводу, что нужно немедленно сообщить обо всем нашему хозяину. Энрико и Карузо в обсуждении участия не принимали. Поняли, наверное, что дело тут серьезное и что им такое просто не по зубам. А может быть, они молчали потому, что и впрямь устыдились, кто их знает.

Итак, мы отправились в кабинет к мастеру Джону. По обыкновению он сидел за своим компьютером и что-то печатал. Наверное, очередной перевод. Ведь он у нас — настоящий англичанин, переводит с английского.

Я быстро взобрался по веревочной лестнице и сел поближе к клавиатуре.

— Хэллоу, — поприветствовал меня мастер Джон, не отрываясь от работы.

Я встал на задние лапы и попытался привлечь его внимание.

— Ты хочешь мне что-то сообщить?

Я кивнул.

— Хорошо, — сказал мастер Джон, быстро свернул свой текст, чтобы освободить место на экране для моего послания. — Только постарайся покороче, мне, честно говоря, работать надо. Завтра перевод сдавать, а у меня еще конца не видно.

Я снова кивнул.

«Мастер Джон, речь идет о чрезвычайной ситуации!» — напечатал я, довольно быстро справившись с этим предложением, хотя ведь мне приходится нажимать каждую клавишу обеими лапами и к тому же бегать по всей клавиатуре от буквы к букве. Конечно, я мог бы ограничиться более короткой формулировкой — «Чрезвычайное положение!» или, еще короче, «ЧП». Но, будучи образованным хомяком, я не мог позволить себе такой небрежности в общении с мастером Джоном. Это не мой стиль. Вот почему я предпочитаю писать полными развернутыми предложениями. Я пишу, а мастер Джон мне отвечает вслух. Вот так мы обычно и беседуем.

— Чрезвычайная ситуация? У нас тут, в квартире? — спросил встревоженный мастер Джон.

«Нет, не здесь. Где-то в другом месте, за пределами нашего дома», — ответил я.

Далее я рассказал мастеру Джону о том, что слышал. О проделках противных хрюкохряков рассказывать, конечно, не стал. Чего я буду ябедничать. Я объяснил мастеру Джону, что крик этот был на межзверином языке и что, судя по всему, кричал полевой хомяк, которому угрожает смертельная опасность.

— Хм, — задумчиво хмыкнул мастер Джон. — У меня есть два вопроса.

У мастера Джона всегда находятся два вопроса. Причем он умудряется безошибочно определить, так сказать, сомнительные места в любом рассказе.

— Во-первых, почему ты решил, что это полевой хомяк? Может быть, это карликовый хомяк, который живет в клетке. И в этой клетке ему насыпали земли, в которой он мог спокойно нарыть себе ходов и устроить норку.

Действительно. Об этом я как-то не подумал. Наверное, потому, что я не воспринимаю всерьез тех грызунов, которые мельче золотых хомяков. И вообще не знаю почему, я был совершенно уверен: кричал полевой хомяк, о чем я и сообщил мастеру Джону, сославшись на свое чутье.

— Ну, допустим.

Мастер Джон пристально посмотрел на меня:

— Ты утверждаешь, что слышал этот крик дважды, так?

Я кивнул.

— Крик шел откуда-то извне, с какого-то поля, — продолжал мастер Джон. — И это поле, судя по всему, находится где-то далеко.

Я снова кивнул.

— Тогда возникает вопрос, почему ты не слышишь других криков о помощи? Ведь в большом городе живут тысячи животных и время от времени многие из них попадают в разные переделки. Наверное, они тоже кричат и просят о помощи. Почему ты никогда до сих пор ничего подобного не слышал?

Действительно, почему?

«Не знаю, — честно признался я. — Но, мастер Джон, давайте обсудим это в другой раз. А сейчас нам нужно что-то предпринять. Речь идет о жизни и смерти. Причем не одного только хомяка, а многих. Ведь полевые хомяки живут колониями, и если опасность угрожает одному, то, стало быть, под угрозой и остальные! Мы должны их спасти!»

— Ты прав, дружок! — ответил мастер Джон. — Вот только где мы будем их искать, этих хомяков? — Он задумался. — Давай посмотрим сначала в интернете. Наберем «хомяк полевой» и посмотрим, вдруг попадется что-нибудь толковое.

Результат превзошел все ожидания. Компьютер выдал длиннющий список: сто тридцать шесть вебсайтов, на которых можно было встретить словосочетание «хомяк полевой». Мастер Джон тяжело вздохнул:

— Пока мы перелопатим все эти сайты… — Он опять вздохнул.

«Всех хомяков поубивают», — добавил я и содрогнулся от этой мысли.

— Ладно, от этого нам проку мало, — сказал мастер Джон и вышел из интернета. — Нужно действовать! Я думаю, что нам нужно подключить к этому делу Лизу, если ты, конечно, не возражаешь.

«Буду даже очень рад!» — быстро напечатал я, и мастер Джон тут же взялся за телефонную трубку.

Лиза, точнее Лиза Потемпе, это подруга мастера Джона, вернее нет, не подруга, а как бы это поточнее сказать… Не знаю. Я, конечно, уже неплохо изучил повадки людей, но некоторые вещи я все равно до конца не понимаю. Особенно трудно разобраться в отношениях между мужчинами и женщинами. Некоторые мужчины и женщины живут вместе, в одной квартире, у них есть дети, и это называется семьей. Лиза и мастер Джон живут в разных квартирах, детей у них нет, но, с моей точки зрения, они так подходят друг к другу, что им давно уже пора было бы съехаться. Но это, впрочем, их дело.

Лиза — журналистка. Сегодня она как раз отрабатывала последний день в редакции местной газеты, потому что ее позвали на телевидение.

— Алло! Лиза? Это я, Джон. Извини, что беспокою, но у меня к тебе важное дело. Не буду сейчас долго объяснять, скажу только, что речь идет о полевых хомяках, которым, вероятно, угрожает смертельная опасность… Да что ты говоришь?!. Сегодня утром? И кто тебе это сообщил?.. Ах, разведка донесла. Понятно… Да, я дома. Отлично, ждем.

Мастер Джон положил трубку.

— Она придет к нам через полчаса. — Тут мастер Джон замялся. — Только знаешь, Фредди, нам придется открыть ей твою тайну. Иначе как я объясню, откуда у меня такие сведения?

Я кивнул.

— Думаю, Лизе можно довериться. Она все-таки своя.

Я опять кивнул.

Тайна же заключается в том, что я, хомяк по имени Фредди, умею читать и писать. Мастер Джон с самого начала считал, что не следует особенно распространяться на эту тему. Иначе набегут всякие ученые исследователи, возьмутся изучать мой мозг. Мне это надо? Нет, не надо. (Как-то я уже чуть не угодил под нож к одному такому любознательному типу, но это совсем другая история.) Как бы то ни было, мы договорились с мастером Джоном, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не расскажу об этом ни одной душе.

Даже Софи.

Софи — это моя бывшая хозяйка, у которой я жил до того, как переехал к мастеру Джону, так как у мамы Софи была аллергия на хомячью шерсть. Когда Софи делала уроки, она выпускала меня из клетки и я мог спокойно разгуливать по ее письменному столу. Ну а поскольку она тогда как раз осваивала чтение, то и я заинтересовался этим делом. Довольно скоро я установил, что научиться читать совсем не трудно. Научиться-то я научился, вот только как подобраться к книгам?! Ведь передвигаться по квартире мне было строжайше запрещено, и всякий раз после того, как Софи заканчивала делать домашнее задание, она снова запирала меня в клетку.

Почему я ничего не сказал о своих проблемах Софи? Да очень просто. Потому что у нее не было компьютера, а другие «инструменты», вроде ручки или карандаша, мне недоступны по причине их гигантских размеров. Мои хомячьи лапы просто не могли их удержать. Впрочем, я все-таки стащил у Софи карандаш, но не для того, чтобы писать, а совсем для других целей. Я хотел его использовать в качестве рычага, при помощи которого я смогу открывать свою клетку, когда мне заблагорассудится. Открыть-то я открыл, вот только кончилось это весьма печально: после первой же моей самостоятельной вылазки мама Софи слегла с аллергией, а я был выдворен к мастеру Джону, который согласился приютить меня. Я, признаться, не слишком долго горевал по поводу перемены моей участи, потому что у мастера Джона я обнаружил то, чего мне так не хватало: книги, множество книг.

Карандаш с тех пор хранится у меня в домике. Иногда, когда на меня находит настроение предаться воспоминаниям, я достаю свой карандаш и думаю о былом. Карандаш этот сделан из настоящего некрашеного дерева, и я люблю немножко погрызть его: посижу, погрызу, повздыхаю и снова закопаю в уголке.

Софи, надо сказать, меня не забывает. Она приходит к нам довольно часто, и для меня это всякий раз настоящий праздник. Тогда все вокруг наполняется удивительным ароматом: запахом подсолнечных семечек, которые я так люблю! К тому же Софи никогда не забывает принести мне угощение: парочку хорошеньких мучных червей, от одного вида которых у меня начинают течь слюнки. Когда Софи у нас, я всегда чувствую себя необыкновенно счастливым. Одно только грустно, что я не могу показать ей своих стихов! У меня уже составился целый сборник лирики, который я когда-нибудь непременно опубликую. Называться он будет так: «О чем поет хомячье сердце, или Заветные мечтанья». Имя автора придется заменить художественным псевдонимом. Ведь не могу же я написать на обложке «Фредди»! Нет, придумаю себе какое-нибудь красивое имя, никто и не догадается, что стихи написаны золотым хомяком. Хотя это означает, что и Софи… Так, стоп, стоп, стоп!

Вот ведь дурья башка! Мы же с мастером Джоном только что как раз решили раскрыть в конце концов мою тайну. Он собирался рассказать обо всем Лизе! Что нам мешает посвятить в это и маленькую Софи? Ничего. Более того, уж если кто и должен узнать обо мне всю правду, так это Софи. Именно она подтолкнула меня к тому, чтобы освоить чтение.

А это значит… это значит, что я смогу показать ей свои стихи! И открыть свои чувства. Это будет совершенно новая глава в нашей истории! Глава под названием «Фредди знакомится с Софи». С ума сойти! Я подпрыгнул от радости и перекувырнулся в воздухе, а потом сделал еще несколько ловких сальто-мортале.

— Эй, дружок! — рассмеялся мастер Джон, глядя на мои акробатические трюки. — Что это с тобой? Какая муха тебя укусила? С чего это ты так распрыгался?

«От радости, — ответил я. — Теперь я смогу общаться с Софи!»

— Интересная мысль, — сдержанно отозвался мастер Джон. — Ты хочешь, чтобы мы обо всем рассказали и Софи?

Я кивнул.

Мастер Джон внимательно посмотрел на меня и медленно покачал головой.

— Прости, дружок, но…

Я весь напрягся: какие тут могут быть еще «но»?

— Прости, Фредди, — продолжил мастер Джон, — но я считаю, что мы не можем никому открывать твою тайну без особой на то причины. Так что давай договоримся, Софи мы пока ни о чем рассказывать не будем.