Я поджидал Софи, сидя на письменном столе.

Это мое обычное место. Так ей лучше видно, как я расправляюсь с мучным червяком, которого она неизменно приносит мне в качестве угощения. Мы, хомяки, обожаем мучных червей, не только потому, что они кажутся нам очень вкусными, но и потому, что они очень быстро портятся, и, следовательно, нам не приходится мучительно решать проблему — съесть ли его сразу или же отложить про запас.

День уже перевалил за вторую половину. Скоро я услышу легкие шаги Софи, потом звук открывающегося замка, а потом до меня донесется ее запах — от нее всегда так приятно пахнет семечками.

Я скромно назвал свое стихотворение «Счастье». Полагаю, что этот шедевр лирической поэзии достоин занять место в сокровищнице хомячьей литературы. Жаль, что я не могу подарить свое сочинение Софи. И вообще. Жаль, что нас разделяет пропасть. Как разделяет она мир людей и мир зверей. Как горько сознавать это…

Вот так я сидел и предавался размышлениям, ожидая с минуты на минуту услышать ее шаги на лестнице.

И я услышал их.

Вернее, нет.

Я услышал не только их. Вместе с нею по лестнице поднимался кто-то еще. Да не один человек, а целых два. Шаги были довольно тяжелыми. Кто бы это мог быть? Если бы один человек, я бы подумал, что это Грегор, папа Софи. Но два?

Вот шаги остановились перед нашей квартирой. Теперь заворочался ключ в замке. Дверь отворилась, и Софи вбежала в квартиру, благоухая подсолнечными семечками.

— Фредди! — радостно закричала она с порога.

Следом за нею в комнату вошел Грегор, от которого приятно пахло мускатным орехом. А за ним — за ним появилась мама Софи.

С тех пор как меня выселили к мастеру Джону из-за мамочкиной аллергии, я не имел чести лицезреть ее и вдыхать ее запаха. Пахла она, кстати, довольно приятно — лавандой. Хотя иногда от нее пахло шалфеем, и это нравилось мне гораздо меньше.

— Это что такое? — возмутилась мамочка, едва увидев меня. — Отчего это хомяк разгуливает тут себе как в лесу?

«Ну, опять за свое», — подумал я.

— Вот, Фредди, — сказала Софи, выкладывая мучного червя.

«Спасибо, Софи», — мысленно поблагодарил я девочку и решил воздержаться от моего обычного помахивания лапой ввиду присутствия в комнате посторонних.

— Я, пожалуй, лучше подожду в машине, — сказала мама, увидев, что я собираюсь приступить к поеданию червя. — Эти хомячьи радости все-таки не для меня, — добавила она и быстро ушла.

«Ну что ж, теперь мы остались в узком кругу, — подумал я, — можно и помахать лапой».

Я виртуозно исполнил свой любимый трюк, и Софи была искренне рада, что Грегор тоже мог полюбоваться, какой я молодец.

— Удивительно все-таки, — сказал Грегор, внимательно разглядывая меня. — И как это он умудряется так высоко поднимать лапу. Ведь хомяки так устроены, что это практически невозможно.

«Как видно, возможно», — подумал я, но не стал сердиться на Грегора. Ведь он же не биолог, а музыкант. Он играет на трубе. Я, к счастью, ни разу не слышал, как он это делает. Иначе я бы умер на месте. Потому что мы, хомяки, не выносим очень громких звуков. Хотя мне, честно признаться, даже интересно, как это он дует в свою трубу. Мне почему-то представляется, что лучше всего у него получается печальная мексиканская музыка. Как та, что я слышал в одном мексиканском фильме, который мастер Джон смотрел с Энрико и Карузо по телевизору. (Мастер Джон смотрит иногда телевизор, чтобы отвлечься, а Энрико и Карузо пристраиваются к нему в целях самообразования, чтобы совершенствовать, как они говорят, свое актерское мастерство. Мне больше нравится читать книги. А сэр Уильям предпочитает лежать у себя на лежанке и думать о смысле жизни.)

— Ладно, Софи, давай-ка заканчивать кормление диких животных, а то нехорошо, если мама будет сидеть долго в машине одна.

— Сейчас, папочка, — покорно сказала Софи и быстро раздала всем что кому положено. Сэру Уильяму были открыты консервы, Энрико и Карузо получили свою траву, а мне были насыпаны мои любимые семечки.

— Ну все, можем идти, — сказал Грегор.

— Папа, а вдруг что-нибудь такое случится… — задумчиво сказала она. — Пожар, например… Как же зверикам отсюда выбраться?

— Хм… — озадачился Грегор. — Действительно. Хороший вопрос. Знаешь, давай не будем запирать дверь, а только прикроем. Тогда, если что-нибудь случится, сэр Уильям сможет ее просто толкнуть и выбраться наружу.

— А если кто чужой заберется? — спросила Софи.

Грегор огляделся:

— Не хочу никого обидеть, но мне кажется, тут, честно говоря, нечего брать. Думаю, на это добро никто не позарится.

Софи погладила меня по спинке и сказала:

— До завтра, Фредди!

«До завтра, Софи!»

Когда говорят «до завтра», то обычно думают, что до завтрашнего дня ничего особенного не произойдет и что завтра будет все, как было сегодня. И действительно, что может случиться за такой короткий промежуток времени, который отделяет «сегодня» от «завтра»?