Синий седан пятилетней давности, принадлежащий Мег Синклер, свернул с главной дороги и направился к старым деревянным воротам, над которыми еще можно было прочесть надпись «Скотоводческая компания Парадиз-Вэлли». Она не любила ездить по ночам и за сорок лет жизни на ранчо, будучи замужем за Хенком, и сейчас, оставшись вдовой, никак не могла привыкнуть к тому, что ночи бывают такими темными. Мег приятно провела днем время, но не подумала о том, как будет возвращаться домой и как проведет остаток ночи.

К тому времени когда она доберется домой, Тимми уже будет спать; они с Эрин обменяются дневными новостями, и та пойдет к себе в комнату почитать перед сном или предаться собственным мыслям, а Кен вернется в свое холостяцкое жилище, да сказать правду, он никогда не был особенно разговорчив с ней. Вот так на протяжении всех ночей с тех пор, как два года назад умер Хенк, она была одинока, совершенно одинока.

Автомобиль быстро ехал по знакомой дороге, и Мег едва касалась рулевого колеса, предоставляя «бьюику» бежать вперед, словно он был надежной лошадью из тех, которых Хенк всегда давал ей и детям. Неожиданно к горлу подступил комок, и она с трудом проглотила его.

В пятьдесят шесть она не стала моложе, но если даже она доживет до ста, она никогда не забудет ни ту, другую лошадь, ни тот день, ни выражение лица Денни.

Из трех ее сыновей с ней по-настоящему остался только один, но и он был очень далек от нее, и Мег думала, что знает, почему. Кен любил Эрин, а та, казалось, этого не замечала – быть может, так и лучше. По мнению Мег, Эрин и Денни принадлежали друг другу, но если бы они в конце концов развелись и Кен добился бы своего, она считала, что от этого целостность семьи не нарушилась бы. Однако Кен наверняка захочет продать ранчо и перевезти их всех в Диллон, и вот тогда она будет действительно одинока. Как сможет она выжить в какой-то квартире, не слишком далеко, но и не слишком близко от новой семьи Кена? Она не сможет каждый день видеть Тимми, не прилагая к этому особых усилий, не будет сидеть за столом с людьми, которых любит, а среди глубокой ночи не услышит ничего, кроме тишины.

Мег уже видела свет в доме, в том единственном доме, который был у нее за всю ее взрослую жизнь. В этот дом они с Хенком приехали молодоженами, а потом унаследовали его от отца Хенка, к которому он, в свою очередь, перешел от его отца, и Мег даже подумать не могла о том, чтобы продать ранчо, несмотря на все связанные с ним печальные воспоминания.

С каждым оборотом колеса отдаленные огоньки становились все ближе и вносили все больше умиротворения в душу Мег. За прошедшую зиму гравий истерся, отметила Мег; она все собиралась узнать у Кена, сколько понадобится грузовиков, чтобы заново засыпать полмили частной дороги, потому что сама в этом не разбиралась. Мег могла испечь самые чудесные пироги во всем штате Монтана, приласкать больного ребенка, успокоить расстроенного человека, при необходимости украсить дом на сущие гроши, но практически ничего не знала о том, чем все эти годы занимался Хенк, чтобы все шло как надо. В этом отношении женщины ее времени полностью полагались на мужчину и вели только домашнее хозяйство.

Она почти готова была благодарить Бога за то, что перед смертью Хенк продал практически все, кроме пятнадцати акров земли, чтобы не разориться после резкого падения цен на скотоводческом рынке, когда потерял чуть ли не все свое состояние. Хенк очень расстроился, когда Денни уехал из дома, хотя был сердит на него еще задолго до этого. Затем еще сильнее огорчился, когда Кен устранился и перестал заниматься ранчо, но никогда полностью не сдавался, несмотря на то что последние годы принесли полное разорение. Сейчас все, что у нее было, – это ее доля земли, дом, жалкие крохи по страховке Хенка, социальное пособие и то, что давали Эрин и Кен, плюс деньги за ее уроки игры на фортепиано. Но вскоре у нее отберут право что-либо решать.

Огоньки мерцали все ближе, и с обычным чувством радости и благодарности за свое счастье она направила «бьюик» к дому по плавной дуге, этому остатку длинного шоссе, ведущего к заброшенным теперь конюшням и другим надворным строениям, неиспользуемым коралям и пустым пастбищам для скота. И их она тоже потеряет, как Хенка, которого любила, хотя Эрин отзывалась о нем как о человеке добром, но с тяжелым характером – как у Денни. Мег считала, что у каждого есть свои недостатки, свои слабые места, но пока достоинства преобладают над слабостями…

Заметив в аллее незнакомый автомобиль, Мег притормозила, и, несмотря на теплый вечер, у нее по спине поползли мурашки. Она старалась не показывать, как подействовал на нее вчерашний несчастный случай с Тимми, она гнала прочь от себя воспоминания о другой совершенно жуткой трагедии, которая снова и снова заставляла ее страдать. Неужели у него какое-то осложнение?

Этот автомобиль не принадлежал доктору, она никогда его прежде не видела. Призрачно-бледный седан поблескивал в свете лучей от лампочки, висевшей снаружи на заднем крыльце, он, видимо, простоял здесь уже какое-то время, так как его поверхность успела покрыться росой.

Остановившись позади незнакомого автомобиля, Мег выключила двигатель и вышла из машины, чувствуя, что ноги еле держат ее, а сердце бешено стучит. Она позвонила ему, хотя понимала, что Эрин это будет неприятно.

Но возможно ли?.. Господи, пусть это будет он.

* * *

Денни лежал, прислонившись спиной к спинке кровати Тима, и улыбался, глядя на ярко-зеленый гипс, разрисованный фигурками конных полицейских, а его сын устроился как раз на той руке, которая была забинтована. Денни старался держаться подальше от гипса Тима, однако, пока он читал сыну сказку, тот постепенно придвинулся вплотную к его боку.

Денни хотелось поскорее забыть реакцию Эрин на просьбу Тима о том, чтобы он, а не мать читал ему сказки, – она бросила на Денни убийственный взгляд и убежала вниз точно так же, как немного раньше Кен убежал из кухни к себе в хибару. К счастью, есть хотя бы один человек, которому он нужен, – мальчик, которого он приехал проведать. Денни привлек сына к себе, и вдруг улыбка исчезла с его лица. Темными волосами и хрупкой фигуркой Тим напомнил ему младшего брата, когда тому было столько же, сколько сейчас Тиму. А тогда он был всего на год старше Тимми.

Стараясь отвлечься от этих мыслей, Денни перевернул страницу и продолжал читать о семействе медведей с человеческими характерами. Это называется антропоморфизмом, вспомнил он термин, который узнал много лет назад на уроке биологии год спустя после… Надо же, что всплывает в памяти. Но неужели он действительно думал, что, уехав из этого дома, с этого ранчо, он все забудет? Денни молча смотрел в книгу, пока Тим не вывел его из этого состояния.

– Папочка, почему ты не читаешь?

– Прости, – Денни слегка обнял его, и Тим усмехнулся, – я… рассматривал картинки. У того, кто делал эти иллюстрации, настоящий талант, тебе не кажется?

– Больше всех мне нравится мишка-папа, – сделал вывод Тим, после того как внимательно изучил картинку.

– Да, он хорош, – согласился Денни, тоже рассматривая рисунок. – Но, по-моему, мишка-мама тоже ничем не хуже, – добавил он, представляя себе Эрин, ее волосы, ее глаза.

– Да, но, – Тим сморщил нос, – мне больше нравятся мужчины, мальчики. А тебе? Девочки и леди, как мама, но не как бабушка, иногда бывают очень ворчливыми, – пояснил он, явно имея в виду поведение Эрин сегодня во время обеда.

– Понимаешь, дамы – женщины – всегда более сложные.

– Что значит сложные?

– Ну, их бывает трудно понять, – пояснил он, водя по странице указательным пальцем, чтобы найти строчку, на которой остановился. На одном из родео он сломал этот палец, и на кости до сих пор еще был виден бугорок; или он сломал его в тот день в корале, когда его маленький брат…

Нет, Тревор!

Возвращаясь сюда, ему следовало приготовиться не только к холодному приему со стороны Эрин и Кена, но и к потоку воспоминаний.

– Читай же, папочка.

Он плотно сжал губы, потом откашлялся и продолжил сказку.

Проникнув сквозь окно, свет фар описал на потолке спальни дрожащую дугу и погас. Голова у Денни болела, буквы на странице книги начали расплываться, и прежде чем до него дошло, кто это мог приехать, он услышал на лестнице легкие бегущие шаги.

Секундой позже на пороге открытой двери появилась Мег, точно такая, какой он ее помнил.

– Привет, ба! – Тим выпрыгнул из постели к ней в объятия. – Ты хорошо провела время с друзьями? А мне что-нибудь привезла?

В отличие от Эрин мать осталась точно такой же, какой он всегда знал ее: те же самые светло-каштановые волосы с едва заметной сединой – или она теперь их подкрашивала? – те же карие глаза, которые унаследовал только последний из трех ее сыновей, та же быстрая радушная улыбка, от которой он растерял все подготовленные оправдания.

Доставая из кармана своей хлопчатобумажной юбки конфету, а затем пластиковый пакетик с миниатюрным автомобилем для Тима, она с улыбкой смотрела поверх его головы.

– Вот, дорогой малыш, – пробормотала она, глядя на Денни.

– Здравствуй, мама.

– Дэниел, – только и смогла выговорить Мег.

Услышав свое имя, произнесенное сквозь слезы, Денни бросился к матери, заключил ее в объятия и ощутил, как его наполняет тепло, словно он стоял в потоке солнечных лучей.

– Господи, – пробормотала она ему в рубашку, – я никак не могу привыкнуть, что мои мальчики выше меня, больше и сильнее. Я все еще представляю вас всех – вас обоих – такими же маленькими, как Тимми.

Он почувствовал, как задрожали ее плечи, а его рубашка стала влажной, но ничего не сказал, а только неуклюже погладил мать.

– Почему ты плачешь, бабушка?

– Ты не поймешь этого, – она подняла голову и растерянно улыбнулась Тиму, – пока не обзаведешься собственной семьей. Ты не можешь представить, что чувствует человек, когда его сын снова возвращается домой. – Она взглянула на Денни, который с трудом проглотил комок. – Прошло столько времени. Когда умер твой отец, я подумала…

– Я должен был приехать домой. – Он бы приехал, если бы смог вынести вид Хенка Синклера, даже мертвого, если бы думал, что отцу необходимо было бы его присутствие.

– Ты приехал бы, если бы смог, я знаю, – поддержала его Мег, похлопывая по плечам, по груди, по спине. – Ты можешь остаться?

– Боюсь, что ненадолго. – Он потупился. – Сезон в разгаре. Но спасибо за звонок. Мне хотелось повидать Тима и убедиться, что с ним все в порядке. И с тобой тоже, – добавил он.

Отодвинувшись от него, Мег только горько улыбнулась сквозь слезы, и от этой улыбки у Денни сжалось сердце.

– Ты выглядишь… – Она не договорила, а только подмигнула: должно быть, синяки у него на лице помешали ей закончить фразу.

– Не говори, что я выгляжу прекрасно, – он сжимал ее руки в своих и большими пальцами поглаживал суставы ее пальцев, – я выгляжу так, как может выглядеть человек, после того как прошлой ночью дикарь сбросил его с седла и швырнул в аккурат через всю арену. – Он слишком поздно сообразил, что не следовало этого говорить.

– О Дэниел.

– Повреждения не серьезны, я иду на поправку. Видишь? – Он указал желтоватое пятно на скуле, которое было лилово-красным только в первое утро. – Мне говорят, что я быстро выздоравливаю.

– Я понимаю, ты не можешь быть другим. – Она перевела взгляд на серебряную пряжку на его ремне, которую он выиграл в прошлом сезоне в Калгари. – Как твои дела в этом году?

– Все идет отлично. – Однако ему нужен Дуранго, очки и деньги; через день-другой он уедет и присоединится к Люку. – В ближайшие годы я намерен выиграть чемпионат мира. Ждите и следите.

По ее лицу пробежала тень. Денни знал мечту своей матери, как свою собственную, – она всегда гордилась им, но ей хотелось, чтобы он бросил скачки и вернулся домой навсегда. Но он также знал, чего еще ей хотелось, и в этом был полностью с ней согласен.

– А где Эрин? – Не торопя его с ответом, Мег выскользнула из его объятий, чтобы полюбоваться разрисованным гипсом Тима. – Ой, только взгляните на эту коллекцию автографов да еще и рисунков!

– Шестеро моих друзей уже расписались, мы встретили их на игровой площадке возле библиотеки, когда возвращались домой от доктора. Видишь?

Денни смотрел на ее склоненную голову, пока она читала пожелания и восторгалась искусной работой, потом перевел взгляд на большой, покрывавший весь пол ковер, где были построены деревни и проложены дороги, по которым Тим водил свои миниатюрные автомобили, и негромко ответил:

– Эрин не очень понравилось наше чтение на ночь.

– Она уже ушла спать?

– Думаю, да.

Мег взглянула на настенные часы с изображением скачущей лошади, которые Денни прислал в подарок на прошлое Рождество, и подумала, что Эрин, вероятно, эти часы терпеть не могла.

– Ты только посмотри, который час! – воскликнула Мег, отправляя Тима в кровать. – Выключаем свет, этой руке нужен отдых, чтобы поправиться и быть сильной.

– Папочкиной руке тоже нужен отдых.

Когда Эрин оставила их вдвоем, отец и сын выразили друг другу сочувствие по поводу их ранений, и теперь Тим объявил, что забинтованные ребра и локоть Денни, его поцарапанное лицо и черные синяки вокруг глаз гораздо серьезнее и важнее, чем его собственная сломанная рука.

– Да, это, несомненно, так, – согласилась Мег. Она поцеловала Тимми на ночь, а потом нежно приложила всеисцеляющую материнскую ладонь к щеке Денни. – Я приготовлю тебе постель в…

– Я найду, где спать, – он поцеловал ее в щеку и снова опустился на кровать, – а пока еще немного побуду с Тимом. Мы хотим закончить историю о сумасшедшем медвежьем пикнике.

Ему хотелось, чтобы Тим хоть один раз уснул у него на руках, а после этого он придумает, где ему спать.

Мег выключила верхний свет и с порога послала каждому по воздушному поцелую.

– Спокойной ночи, ба.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, дорогой малыш. – Она снова посмотрела на Денни и понизила голос: – Дэниел, я так рада, что ты… здесь.

– Ты думала, что я и на этот раз не приеду, верно? – спросил Денни, поймав ее взгляд.

В ответ она улыбнулась и закрыла дверь; Тим плотнее прижался к отцу, а Денни положил ему на голову свой подбородок и продолжил чтение с того места, где остановился, но читал, не задумываясь над смыслом.

Он не нужен Эрин, и Кену не нужен по вполне очевидным причинам, одна из которых явилась для Денни неприятной неожиданностью. Но он нужен сыну и нужен матери, несмотря на его долгое отсутствие и на то, что побудило его уехать.

Эрин просто потеряла свободу выбора, подумал он и улыбнулся Тиму в волосы.

Позднее этой же ночью Эрин в легкой ночной рубашке с распущенными волосами шла по коридору к комнате сына, беззвучно ступая босыми ногами по вытертой бежевой дорожке, чтобы никого не разбудить. К этому времени Тимми должен уже спать, она поцелует его так, чтобы он не подозревал об этом, и украдкой побудет с ним еще несколько минут. Эрин потихоньку открыла дверь и оказалась в комнате сына. У Денни и Тимми был один и тот же вкус в отношении убранства комнаты, а она всегда морщилась при виде всадников на кайме обоев, которые ее заставили купить. Правда, причудливый рисунок обоев и их основные цвета, повторяясь в постельном белье, покрывале и шторах, придавали комнате современный вид, но часы, которые прислал Денни, и афиша Профессионального родео, которую Тимми привез из поездки, с таким же успехом могли принадлежать еще Денни. Тимми, наверное, пришлось забраться на стул, чтобы прикрепить эту афишу к дверце стенного шкафа, хотя это было настрого запрещено.

Привыкнув к темноте, Эрин оглядела комнату: кленовый комод, над ним зеркало, с которым у нее были связаны свои воспоминания, у окна такой же кленовый стул; ящик для игрушек, который Хенк смастерил для Денни, а Тимми набил легковыми машинками и грузовичками, конструкторами «Лего», а позже фигурками ковбоев, был приоткрыт и из-под крышки торчала одна из таких пластмассовых фигурок, рука которой была соединена с рукой такого же пластмассового конного полицейского.

Потом она посмотрела на кровать, с которой у нее тоже были связаны воспоминания, не имеющие отношения к детям.

Однажды, незадолго до того как они с Денни уехали, чтобы пожениться, они занимались любовью на этой кровати – тогда его кровати – страстно, исступленно. Она никогда этого не забудет, сколько бы ни старалась, оставаясь по ночам одна в своей комнате по соседству. В тот день Хенк и Мег уехали на какую-то выставку, чтобы показать херефордского быка, за которого Хенк получил награду, и Денни, оказавшийся дома между двумя родео, увлек Эрин в постель и играл с ней, пока не довел до того, что она лежала влажная и готовая на все для него…

К ее изумлению, сейчас он лежал в той же самой кровати. Эрин не позволила себе поинтересоваться, где он будет спать, и проверить это она тоже не могла себе позволить. В тусклом свете фонаря, освещающего задний двор, все выглядело более интимно в отличие от того полдня.

Он спал, как спят влюбленные, коконом обвившись во-круг Тимми, словно оберегая его от будущих невзгод. При слабом свете темные волосы мужчины смешались с волосами ее сына, гипс Тимми лежал поверх забинтованной руки Денни, которая обнимала мальчика, а с другого бока из-под одеяла выглядывала игрушечная обезьянка Тимми, и ее круглые глаза одобряюще светились в темноте.

Эрин подошла ближе к кровати, погладила руку Тимми, и он повернулся во сне, тогда она принялась изучать лицо Денни: в желтоватом свете его синяки были более заметны, от скулы по щекам шли темные полосы, и между приоткрытыми губами слегка проглядывали ровные белые зубы.

Сколько раз она видела его спящим, включая и тот греховный полдень, один из многих подобных, проведенных в разных других местах до женитьбы? Тогда они нежно любили друг друга; он заставлял ее смеяться и плакать, заставлял кричать от наслаждения и от любви; если бы только это продолжалось…

– Спокойной ночи, – глубоко вздохнув, шепнула Эрин и направилась было к двери, но не успела она сделать и шага, как сильная мужская рука скользнула по ее бедру и привлекла к постели.

– Не уходи, рассмотри все, что тебе хочется. – Ощущая под рукой тепло от ее бедра, Денни повернулся в кровати и произнес эти слова медленно и лениво, словно находился под действием наркотика.

– Отпусти, Денни. – Эрин изо всех сил дернулась, пытаясь вырваться.

– Ты пришла подсматривать за человеком, когда он спит, вернее сказать, за отвергнутым мужчиной, даже не задумавшись, что может произойти, если он проснется.

Ей не следовало забывать – Денни просыпался мгновенно, как бы крепко он ни спал. Когда Эрин снова попробовала освободиться, он потянул ее вниз, и ей пришлось тихо опуститься на колени у кровати, так что их лица оказались совсем рядом.

– Тим зовет меня вернуться, – еле слышно прошептал он, – и мама тоже, но почему не ты, Эрин?

– Ты прекрасно знаешь, почему.

– Мне хочется, чтобы ты сказала. – Он поднял руку и сжал ее запястье.

– Денни, ради Бога.

Большим пальцем левой руки, которой он управлял быками-брахмами, он погладил тоненькие голубые вены на внутренней стороне ее запястья, и Эрин почувствовала, как ее охватывает дрожь, которая – она отдавала себе в этом отчет – была более опасной, чем тот толчок, который она ощутила при его появлении в дверях перед обедом, она чувствовала его мужскую силу и исходившее от него сексуальное притяжение, совсем нежелательное для нее сейчас.

– Я напрасно позволила Тимми провести эти недели с тобой. Теперь он сломал руку, – начала Эрин, глядя на его пальцы на своем запястье.

– Разве я в этом виноват? – Из-за своих отношений с отцом он уже давно научился защищаться, и хотя они разговаривали шепотом, чтобы не разбудить Тима, она почувствовала резкость в его тоне. – Что скажешь? – В темноте его глаза с расширенными зрачками казались почти черными.

– Отпусти мою руку.

– Нет проблем.

Но прежде чем она смогла оценить его слишком уж легкое согласие и подняться на дрожащие ноги, он обнял ее за шею той же здоровой рукой, погрузив пальцы в поток распущенных волос, и притянул еще ближе, так что его рот оказался на расстоянии полудюйма от губ Эрин.

– Теперь скажи, что ты рада меня видеть.

– Как черта!

Не понимая, откуда у нее взялись силы, она резко толкнула его в грудь, вскочила и выбежала из комнаты, не замечая, что Денни следует за ней, пока не попыталась закрыть дверь своей спальни.

Он вошел вслед за ней и закрыл за собой дверь. Благодаря белым в горошек швейцарским занавескам, собранным в сборку на окнах, комната казалась ярко освещенной, к тому же Эрин оставила включенной лампу у кровати. В течение нескольких часов она пыталась читать, стараясь не обращать внимания на тихий грудной голос Денни, отвечающий ему мальчишеский голосок Тимми и их смех, но последовавшая затем тишина больше обеспокоила ее, и она решила разведать обстановку. Убедиться, что Денни наверху нет, и сказать Тимми «спокойной ночи», объяснила она сама себе.

Теперь ей была ясно видна вся бесполезность этого самообмана. Она и не думала, что Денни совсем уехал, ей хотелось увидеть его именно таким, каким она застала его – абсолютно ничего не подозревающим, беззащитным и доступным для ее изучения, – хотелось найти в нем какой-нибудь физический недостаток, чтобы избавиться от того притяжения, которое, несомненно, все еще исходило от Денни. Но Денни поймал ее прежде, чем ей это удалось.

Оторвав взгляд от своей сосновой кровати на четырех ножках, Эрин обнаружила, что он стаскивает с себя тенниску. Положение не лучше, чем во время скачки на быке, подумал он, перехватив ее пораженный взгляд. Повязка вокруг ребер, глубокие царапины на мышцах живота; переведя взгляд пониже, Эрин заметила шрам на том месте, куда его много лет назад боднул бык, проткнув рогом кишечник. Сейчас это уже не казалось ей недостатком, а просто напомнило о том, почему она рассталась с этим человеком.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь лечь спать. А на что же еще это похоже?

Сейчас, когда он был без рубашки, оказалось, что у него на груди больше шелковистых темных волосков, чем ей помнилось, и более крепкие мышцы. Эрин в упор разглядывала его, а он расстегнул свою пряжку, полученную на конноспортивном фестивале в Калгари, вытащил ремень из петель и замер, держа руку на пуговицах джинсов. Да, эта женщина всегда опьяняла Денни, мужчину в джинсах на пуговицах.

– Или мне предлагают провести ночь, обвернувшись вокруг сына веревкой для жеребенка? – Он снова посмотрел на нее. – У меня и так достаточно болячек, не хватает только еще свернуть себе шею, – с нарочитой бравадой добавил он, но голос его дрогнул.

– Тогда иди в постель, но не в эту.

На мгновение он снова встретился с ней взглядом, и мягкая июньская ночь превратилась в лютую декабрь-скую, когда он внимательно, не спеша, принялся изучать ее с головы до ног, пока не остановился наконец на груди.

«Неужели можно что-нибудь увидеть сквозь тонкую хлопчатобумажную ночную сорочку?» – подумала Эрин. Она не смотрела ни на себя, ни на него, а уставилась в деревянный пол и яркий лоскутный коврик у кровати.

– Я не шучу, Денни.

Эрин быстро подняла взгляд и заметила, что две верхние пуговицы брюк у него расстегнуты и видна полоска темных волос, спускающаяся вниз по животу, заметила, что он собирается шагнуть к ней, и окаменела, хотя сердце у нее громко стучало.

Она прикидывала, не воспользоваться ли ей одним из ее висячих растений и не запустить ли ему в голову тяжелым белым керамическим горшком с филодендроном.

– Ты же не мог подумать, что тебя приглашают ко мне в постель или что ты можешь запросто войти в мою комнату.

Денни коснулся ладонью ее щеки, и она увидела, как бешено бьется жилка у него на шее.

– Никогда прежде ты не говорила мне «нет». Во всяком случае, в этом смысле.

– Тогда считай, что это первый раз.

– Пожалуйста, Эрин.

Он попробовал притянуть ее к себе и наклонил голову, как в спальне Тимми, но Эрин поняла, что он не был уверен ни в себе, ни в ней, и, отступив назад так, чтобы он не мог до нее дотянуться, почувствовала себя в без-опасности.

– Я сказала «нет».

– Я думал, мне это просто привиделось. – Денни опустил руку, помрачнел, тяжело вздохнул и уперся взглядом в вощеный пол между ними.

– Что привиделось?

– Ты. – Он поднял к ней лицо. – И Кен.

– Я и…

– Когда все началось?

Эрин не могла поверить своим ушам.

– Не слишком ли часто ты падал с быков? Ты что, не в своем уме?

– Я так не думаю.

Да пусть думает что хочет, решила Эрин, крутя на пальце обручальное кольцо, только бы он ушел из ее комнаты, с глаз долой, прежде чем она лишится рассудка, глядя на его голую грудь.

– А почему бы и нет? – спросила она. – Тебя не было много лет, ты жил своей жизнью, с каждым родео все больше удаляясь от меня и Тимми. Нельзя иметь одновременно и то и другое, нужно было сделать выбор.

– Я не уезжал от тебя! Это ты бросила меня!

– Денни, все это мы уже обсуждали прежде.

– Но родео – это мой образ жизни.

– Это не жизнь! Это каприз.

– Называй это как хочешь, – он ссутулился и направился к двери, – все сгодится. – Но, открыв дверь, задержался на пороге. – Ты спишь с ним?

– Я сплю вот здесь. – Эрин кивком указала на постель, которую они не раз делили во время его неожиданных наездов в Парадиз-Вэлли.

– Черт побери, ты же понимаешь, о чем я говорю. – Он стоял, взявшись одной рукой за дверь, а другую плотно прижав к животу. Эрин видела, как исказилось от боли его лицо, и, потрясенная, отвела взгляд, уделив все внимание белому плетеному ночному столику у кровати. Даже по прошествии стольких лет она все еще не могла спокойно смотреть, как он страдает. Его шрамы и ушибы всегда доставляли ей больше волнений, чем ему самому, она ощущала их просто физически.

– Знаешь, уже поздно. – Эрин сделала успокаивающий жест. – Мы оба устали. У тебя была длинная дорога, к тому же ты весь перебинтован, я очень переживала за Тимми…

Уже в течение нескольких секунд она стояла одна в комнате и говорила в пустое пространство, хотя и чувствовала присутствие Денни, как чувствовала его большую часть своей жизни. С того дня, как ее овдовевший отец нанялся к Хенку Синклеру управляющим и она встретилась с Денни, он был частью ее. Он не плохой человек, всегда говорила о нем Мег, поэтому, даже несмотря на их несовместимость, казалось вполне естественным все еще чувствовать к нему нечто, чувствовать его боль как свою собственную.

Спустя немного времени Денни просунул голову в открытую дверь, и Эрин почувствовала, что готова выйти из себя, если все начнется снова.

– Ты не будешь так добра сказать мне, где я мог бы лечь спать?

Ей все стало ясно. Раньше в доме было четыре спальни – по одной для каждого из сыновей Синклеров, и одна для Хенка и Мег. Сейчас Мег, Эрин и Тимми занимали по комнате, но так как после смерти Хенка Кен перебрался в фургон, четвертую спальню Мег превратила в свою мастерскую. Эрин сразу же представила, что в ней творится: обрезки ткани, куски резиновой ленты, обрывки кружев, остатки от набивки подушек, сделанный наполовину кукольный домик, который Мег начала мастерить в прошлую зиму…

– Я поняла. Запасная комната захламлена, да?

– Просто ужас.

– У Кена в фургоне есть диван-кровать.

Денни с недоумением взглянул на нее:

– Он меня туда не пустит.

– Софа в гостиной? – предложила Эрин.

– Слишком короткая. Почему мама не купит новую? Старые пружины того и гляди выскочат из сиденья.

– Что ж, – Эрин подошла к нему, не в силах сдержать улыбку, – можешь провести ночь, свернувшись, как веревка, или я могу помочь тебе разгрести этот хлам в комнате для шитья и найти под ним кушетку, где-то должны быть для нее простыни. – Она четко определила свою позицию и достаточно хорошо знала Денни – он не будет настаивать на своем. – Возможно, это не такое уж удобное место, но на одну ночь…

То, что она выделила последние слова, вызвало у Денни легкую улыбку: вероятно, не так уж хорошо она его знает, – и он попробовал сделать еще одну попытку.

– Есть другое решение.

– Нет, другого нет!

– Тогда пойдем, ты покажешь, куда переложить мамино барахло.

Словно выбрав из двух зол меньшее, Эрин помогла ему разобрать кушетку, втиснутую между кукольным домиком на соседнем столе и стопкой фартуков в складку, которые Мег шила для городской ярмарки, назначенной на следующую неделю, и, стоя по другую сторону матраца, подала ему желтые простыни, не касаясь его рук и не позволяя ему дотрагиваться до себя. Тех нескольких мгновений у постели Тимми ей было вполне достаточно.

Когда они закончили, Эрин не стала задерживаться, и Денни тоже не медлил. Он снял тапочки, сбросил джинсы, скользнул в постель с тяжелым, идущим от сердца вздохом еще до того, как она успела дойти до двери и выключить свет, и окликнул ее как раз в тот момент, когда она решила, что спасена.

– Эрин?

– Что?

– Один вопрос.

Она не хотела слушать: его вопросы, как и сам Денни, были ей неприятны, и не важно, кто их задавал – он или она сама.

– Что? – повторила Эрин.

Денни лежал, положив одну руку на подушку под голову, а другую, забинтованную, поверх простыни – эту позу она не раз наблюдала и душными летними ночами, и холодными зимними ночами тоже, – и улыбался, глядя прямо ей в глаза.

– Почему ты никак не разведешься со мной?