Дома меня ждал гость. Взявшись за ручку чемодана, я выкатил его из лифта на своем этаже и не успел еще сделать и пары-тройки шагов, как в дальнем конце коридора послышалось тихое рычание. Я остановился. Прислушался. Метрах в десяти от меня на резиновом коврике перед моей дверью сидел бело-рыжий бассет-хаунд и не сводил с меня глаз. Я сделал шаг. Он зарычал вновь. Похоже, звук, производимый колесиками чемодана на цементном полу, заставлял его нервничать. Хотя вид у него, как и всех представителей его породы, был добродушно-печальный. Я приподнял чемодан и внес его на серый ковролин перед тем, как продолжить катить. Пес смотрел на меня, но молчал. Мне показалось, что когда-то я уже его видел на площадке внизу. Но точно сказать не мог. Дома я бывал наездами, оставаясь на пару недель, не больше. Поэтому до сих пор понятия не имел, кто мои соседи по этажу, не говоря уже о квартирантах с других этажей. Я приблизился к двери, отпустил ручку и присел на корточки перед собакой. Пес меланхолично смотрел мне в глаза. Стережешь? – спросил я. Услышав мой голос, он вяло махнул хвостом по ковролину. Я протянул ему руку ладонью кверху. Он ее понюхал и отвернул голову. Живаньши, пояснил я. Не нравится? Ну прости, друг. Я легонько положил руку ему на голову и провел между ушей. Он перевел свой печальный взгляд на меня. Я погладил его еще несколько раз. Потрогал снизу его увесистую, покрытую складками мордаху: ты чей? Где твой хозяин? На коричневом кожаном ошейнике, висевшем на его мощной шее, был пластиковый жетон, но из-за слабого освещения коридора я не смог разобрать, что на нем значилось. Потрепав его загривок, я встал и нашарил ключ в кармане. Открыл дверь. Увидев просвет, пес деловито развернулся и не спеша вошел в квартиру, как будто только этого он и ждал. Я наспех вкатил чемодан в прихожую, толчком захлопнул дверь и поспешил в туалет, с дороги. Когда, вымыв руки, я вышел, пса на полу уже не было. На кухне на скорую руку я нарезал парочку сэндвичей, сварил кофе. Потом достал небольшое блюдце, положил на него кусок ветчины. Перенес всю посуду на поднос и отправился с ним в гостиную. Рыжий гость ожидал меня, расположившись рядом с диваном. Он привстал ко мне навстречу и, видимо, унюхав съедобное, проявил свою заинтересованность. Я опустил блюдце с ветчиной перед ним. Он понюхал и аккуратно взял зубами ближний кусочек. Ухоженная гладкая шерсть отливала перламутром на солнечном свете. Я включил телевизор. Пес не обратил внимания на посторонние звуки, он методично жевал. Последовав его примеру, я разделался с сэндвичем и выпил полчашки кофе. Затем вернулся в коридор, чтобы разобраться с вещами и освободить чемодан. В буфете мне удалось найти пиалу, купленную по случаю, в которую я когда-то наливал собственноручно сваренный джем. Я наполнил ее водой и понес в комнату. Блюдо от ветчины к тому времени было уже пустым. Поступательными движениями длинного розового языка пес заканчивал придавать ему финальный блеск. Пиала с водой опустилась рядом. Почти тотчас он начал пить ее, издавая забавные болтающие и щелкающие звуки. Я принес ноутбук, устроился с ногами на диване, собираясь проверить состояние счетов. У меня была бутылка свежего молока, купленная по дороге из аэропорта, но я краем уха слыхал когда-то, что не все породы усваивают молоко одинаково успешно. И якобы некоторым видам оно может быть противопоказано. Поэтому решил не рисковать. Открывая почту, я заметил письмо от Кэрол. Вместо основного текста стоял смайлик. Было приложение. Я щелкнул по иконке, и программа открыла скан, сделанный с книги отзывов в Тахома Крик. Текст был написан от руки печатными буквами, крупным размашистым почерком. Он гласил: «Мои дорогие американские друзья! Нам с супругой все понравилось в вашем милом ресторане. Но вынужден вас огорчить. Ваш рулет по-женевски – это полное шайзе. Никто в Швейцарии не готовит его с вашим соусом. Мясо выбрано неправильно и неверно приготовлено. Мы не знаем, кто подсказал вам этот рецепт, однако нам кажется, было бы не лишним выбросить его из меню и заменить ребрышками с капустой, рагу или еще чем-нибудь действительно вкусным. С уважением, Герхард и Матильда С.». В ответе я поставил такой же смайлик, добавив к нему красную рожицу с рожками, которая злилась и лопалась от гнева. Что я мог сказать? Во-первых, никакой трагедии в этом письме не было. Я давно предполагал, что рано или поздно подобный казус обязательно произойдет. В любой стране одно и то же блюдо могут готовить по-разному в разных регионах. Возьмите американскую пиццу, и вы получите больше десяти видов одного и того же блюда. В Чикаго она будет одна, в Нью-Йорке другая, а на Гаваях третья. Но дело в том, что даже в Чикаго каждый повар готовит пиццу по-своему. И порой одна может существенно отличаться от другой по составу, степени выпечки, специям и прочему. Так что утверждать, что реакция клиента имеет под собой веское основание – нельзя. Да, было бы здорово максимально точно передавать этнический колорит в наших блюдах. Но как это сделать? Заказать маркетинговое исследование вроде «какая пицца является самой американской»? Скупать на местах оригинальные продукты и самолетом доставлять их в Штаты, исключая тем самым несоответствие ингредиентов? Вы представляете, сколько тогда будут стоить наши обеды? Привезти венгерского, шотландского или испанского повара и устроить ему турне по ресторанам сети? Дорого и нереально, поскольку графики ресторанов не синхронизированы между собой. Организовать неделю, к примеру, еврейской кухни с мэтром из Тель-Авива не удастся, потому что во всех ресторанах TheHeavans день еврейской кухни – суббота. И люди к этому привыкли, места забронированы. Номер с гастролирующими поварами здесь не пройдет. Единственное, что бы мне хотелось сделать, так это, когда мы разрастемся хотя бы до тридцати филиалов по стране, создать корпоративный отдел из двух-трех достойных поваров, которые бы ездили по миру и привозили или разрабатывали новую рецептуру, с тем, чтобы потом вводить эти блюда повсеместно. И делать это грамотно, планомерно, сохраняя вкусовые качества и эстетику оригинала. Через несколько минут после отправки письма мне позвонила Кэрол. Поздравила с приездом. Мы обсудили текучку. Рабочие уже перекрыли крышу пристройки, и на следующей неделе должны были заняться отделкой. Сэнди пообещала переслать дизайн для танцевального зала. В следующем году, если все пойдет удачно, она планировала расширить западную парковку вдвое, а на месте освободившийся старой, перед фронтоном, сделать летнюю площадку. Фермер уже согласился продать кусок земли. В теплое время года вечера под открытым небом будут добавлять шарм. Я похвалил ее деловую хватку и прозорливость. Ты молодец, сказал я. Она не растерялась: я знаю. Ее голос звучал тепло и уверенно. Когда надо, она умела отстаивать свои доводы, и совсем недавно мне пришлось ломать их через колено. Следовало быть осторожнее, делясь своими мыслями. Черт угораздил меня брякнуть насчет миниотеля над танцевальным залом. А она уцепилась. Мне стоило огромных трудов убедить ее оставить эту глупую затею. Потому что люди сделают из него бордель, настоял я. Они будут приезжать, чтобы поесть и потрахаться. Станут возить любовниц. Потом кто-то кого-то застанет в постели, закончится мордобоем, если не поножовщиной и стрельбой. Приедет полиция, пресса начнет расследование. Мы в мгновение потеряем репутацию приличного места, которую выстраивали годами. И ради чего? Погубить все предприятие ради пары лишних долларов в кармане? И хуже того, бросить тень на бренд в целом? Она обиделась, пару дней отмалчивалась. Но потом вынуждена была признать мою правоту.

Пес лежал рядом с диваном и временами поводил ушами в такт моим репликам по телефону. Ладно, сказал я, подытоживая разговор, рад был тебя услышать. Она странно хмыкнула и помолчала. Потом отозвалась как-то неохотно: хотела тебе сказать… Я выхожу замуж…Теперь долгую паузу пришлось выдержать мне. Наконец, собравшись с силами, я выдавил, стараясь придерживаться прежнего полушутливого тона: поздравляю! Очень рад за тебя. Но ее было не так легко провести, она видела меня насквозь. Я его знаю? Нет, ответила она. Но он реально классный парень. Мы начали встречаться два месяца назад. А вчера он сделал мне предложение. Здорово, подхватил я, вы молодцы. Ага, ехидно произнесла она, что-то не слышу особой радости. Мне пришлось выпустить воздух в мембрану. Ладно, признался я, а чего ты ожидала? У меня только что отобрали девушку. Она оскалилась на том конце, сохраняя подобие улыбки: даже так? Девушку? А я и не знала, что у меня был парень! Мне пришлось ретироваться: ладно, признаю, я был засранцем. Но ты же сама видишь – я давно и бесповоротно женат на этом чертовом ресторане. Постоянно в пути. У меня нет времени на личную жизнь. Мой взгляд упал на собаку, которая подняла голову, как только я принялся оправдываться. Я даже канарейку не могу завести. Потому что ее некому будет кормить, пока я мотаюсь из штата в штат. Она спокойно выслушала мою тираду: все, проехали, не парься. Ты многое для меня сделал. Я благодарна тебе. Но нужно что-то менять. И двигаться дальше. В ответ я промычал: я всегда знал, что мы понимаем друг друга, мы ведь живем одним делом. Мне было слышно, как она оскалилась: Господи! Ты же взрослый мужик, а до сих пор рассуждаешь, как маленький мальчик! Ты так и не понял баб? Мы не живем общим делом. Мы живем общим домом. С теми, кого любим, с теми, кто любит нас. В этом вся суть. А ты этого так и не понял. Мне не нашлось, что ей ответить, кроме дурацкого «прости». Похоже, на том конце все близилось к слезам. Голос ее дрогнул. Потом выравнялся. Ладно. Тебе не в чем извиняться. Я в порядке. Просто подумай об этом. Чтобы не накосячить опять. В будущем.

Она дала отбой, а я еще минут пять вертел свой телефон в руках, находясь в полной прострации. Сколько раз мне приходилось обрывать отношения по собственной инициативе. Сводить их на нет. Постепенно, от редких встреч до редких звонков и наконец полной тишины. Это – любовь, думали они. Это всего лишь эпизод, думал я. И потом мне приходилось делать так, чтобы они признали мою правоту, приняли ее и, расправив крылья, смогли дальше порхать по жизни. С Кэрол это получилось болезненнее, чем я предполагал. Но с моей стороны здесь не было ни желания, ни намерений. Время и ситуация сделали за нас свой выбор. Каждый из нас был на своем профессиональном месте. Но беда в том, что места находились далеко друг от друга. И я понимал ее. Ей хотелось движений. Наши отношения должны были развиваться, а не застыть в некой непонятной точке, где даже статус их был неопределен. Друзья? Коллеги? Пара? Любовники? Кем мы приходились друг другу? Благо в том, что она первая увидела тупик и решила выбраться из него в одиночку. Что ж, пусть будет так. Она права. Нужно двигаться дальше.

Я присел на ковре рядом с собакой. Погладил ее большую голову. Потом аккуратно подобрался к ошейнику. Клички на нем не было. Зато была какая-то учетная запись и, самое главное, номер телефона. Когда я позвонил, ответили не сразу. После седьмого или восьмого гудка трубку взяла пожилая женщина. Даже по голосу было ясно, что ей не здоровится. Я объяснил, кто я, из какой квартиры звоню и спросил, что мне делать с собакой? Она начала с извинений, потом стала благодарить и пообещала, что через минуту сама зайдет за ней. Ну вот, сказал я псу, тебя нашли, жди хозяйку. Где-то минут через десять на этаже остановился лифт. В дверь постучали. Пес настороженно поднял голову и заурчал. Я пошел открывать. Хозяйка стояла на пороге. Это была грузная пожилая женщина в большом домашнем халате. Она тяжело дышала: простите, простите за беспокойство. Она сумбурно объяснила, что раньше гуляла с ней сама, но теперь, после операции, на инсулине. Собаку выгуливает Таджи, парень из агенства. Видимо, когда они вернулись, она задремала и не смогла вовремя открыть дверь. Они подождали. Затем Таджи ушел, оставив Либерту одну в подъезде. Почему он не позвонил? Либерта, повысив голос, позвала она. Либерта? – переспросил я? Так она сука? Да, потвердила хозяйка, ей пять лет. Я покачал головой: вам не следовало утруждать себя, я мог бы спуститься к вам вместе с собакой. Но она запротестовала: нет, ничего, все в порядке. Либерта! Мне пришлось возвращаться в комнату. Собака уперто лежала на полу у дивана, опустив голову на лапы – ниже травы, тише воды. Я присел рядом на колени. Идешь? – спросил я. За тобой пришли, Либерта. Она продолжала водить глазами по сторонам, но не двигалась. Либерта, девочка, – звали ее из прихожей. Тогда я провел рукой по ее загривку, потом аккуратно запустил руки под лапы, встал сам и заставил подняться на задние лапы ее. Так, словно дрессировщик с цирковым животным, мы медленно вернулись в прихожую. Впереди шла Либерта, за ней я, держа на весу ее лапы. Увидев хозяйку, она все же замахала хвостом. Тебе не стыдно? – спросила та, имитируя обиду. Ах, ты такая! Я отпустил ее у порога, и она спокойно вышла в дверь, подчинившись укорам. Простите, сосед, еще раз повторила она. Раньше такого не было. Ее и к детям моим домой не затащишь, а тут – чужой человек – и на тебе. Бесстыжая. Она повернула голову и повторила вдогонку питомцу, чьи когти уже клацали по ступеням: бесстыжая! Мы попрощались, и я закрыл дверь.