Глава 7

Лондон

Март 1943

Констанс Карратерс распечатала простой, из крафтовой бумаги конверт, который нашла на своем столе, когда пришла на работу, и, не раздеваясь, сразу прочла письмо.

Ее приглашали на собеседование, назначенное на сегодняшний вечер, и просили явиться в комнату номер пятьсот пять в Военное министерство. Снимая пальто, она спросила себя, не спутали ли ее с кем-то. Конни вполне устраивало ее нынешнее положение. Работала она делопроизводителем – в МИ-5, военной разведке, таких, как она, дразнили «крючкотворами» – и род занятий менять не собиралась. Пройдя через комнату, полную занятых делом людей, она постучалась в дверь кабинета своей начальницы.

– Войдите.

– Простите, что беспокою, мисс Кавендиш, но я получила письмо, в котором меня приглашают на беседу в Военное министерство. Я подумала, возможно, вы знаете, в чем тут дело.

– Не стоит ломать себе голову! – рявкнула мисс Кавендиш, бегло оторвав взгляд от бумаг, разложенных на столе. – Явитесь – вам там все объяснят.

– Но… – Конни закусила губу, – но, я надеюсь, вы удовлетворены тем, как я работаю…

– Да, миссис Карратерс, вполне удовлетворена. Однако же настаиваю на том, чтобы свои вопросы вы приберегли до вечера.

– Так я могу пойти?

– Разумеется. У вас все?

– Да, благодарю вас! – Конни прикрыла за собой дверь, вернулась к своему столу и села на место с чувством, что письмо с приглашением следует принять как свершившийся факт.

В тот вечер, проходя лабиринтом подземных коридоров, пронизывающих основание Военного министерства, Конни очень хорошо сознавала, что ей предстоит не совсем совсем обычное собеседование. Комната номер пятьсот пять оказалась маленькой и почти пустой, там стояли только стол и два стула.

– Добрый вечер, миссис Карратерс. Меня зовут мистер Поттер. – Плотный, средних лет мужчина поднялся и через стол протянул ей руку. – Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо.

– Насколько я знаю, вы бегло говорите по-французски. Это так?

– Да, сэр.

– В таком случае продолжим наш разговор по-французски. Не возражаете?

– Нет… non, – переключилась Конни.

– Итак, расскажите же мне, как случилось, что у вас отличный французский?

– Моя мать – француженка, а у ее сестры, моей тети, в Сен-Рафаэле дом, и почти каждый год я проводила там летние каникулы.

– Значит, судьба Франции вам небезразлична?

– Разумеется, нет. Я чувствую себя француженкой не менее, чем англичанкой, хотя родилась здесь, в Англии.

Проницательный взор мистера Поттера уже успел оценить ее густые каштановые волосы, карие глаза и галльского типа лицо.

– Определенно вы очень похожи на француженку. Из вашего дела следует также, что вы учились в Сорбонне?

– Да, я три года жила в Париже. Занималась французской культурой… и получала от этого огромное удовольствие, – с улыбкой добавила Конни.

– Отчего же вы там не остались после окончания учебы, а вернулись в Англию?

– Я вернулась, чтобы выйти замуж за друга детства.

– Вот как, – кивнул мистер Поттер. – И живете в настоящее время в Йоркшире?

– Да, там фамильное поместье моего мужа, на вересковых пустошах Северного Йоркшира. Впрочем, в настоящий момент я живу в нашей квартире здесь, в Лондоне, поскольку работаю в Уайтхолле. Мой муж за границей, в Северной Африке.

– Капитан шотландской гвардии?

– Да. Но он числится пропавшим без вести.

– Я слышал об этом. Сочувствую. Детей пока нет?

– Нет. Война не позволила. – Конни вздохнула. – Мы едва успели пожениться, как Лоуренса призвали, всего спустя несколько недель. Так что я, вместо того чтобы сидеть и вязать носки в Йоркшире, решила приехать сюда и заняться чем-то полезным.

– Вы патриотка, миссис Карратерс?

– Да, мистер Поттер. – Конни, удивленная прямотой вопросов, вскинула бровь.

– Готовы отдать жизнь за страну?

– Если дойдет до этого, да.

– Я слышал также, что вы меткий стрелок.

Конни посмотрела на него с удивлением.

– Я бы так не сказала, хотя с юных лет охотилась в поместье моего мужа.

– Вы назвали бы себя сорванцом?

– Никогда об этом не думала, – Конни запнулась, ища слова, чтобы почетче ответить на такой странный вопрос, – но, пожалуй, можно сказать, что я люблю физические упражнения на свежем воздухе.

– У вас крепкое здоровье?

– Да… жаловаться грех.

– Благодарю вас, миссис Карратерс, – мистер Поттер захлопнул папку, в которую во время разговора то и дело заглядывал. – Мы с вами свяжемся. Всего хорошего.

Он протянул руку, и Конни ее пожала.

– До свидания, – ответила она в недоумении, что беседа закончилась так внезапно, и не уверенная в том, как она себя проявила.

Было приятно выйти из душного подвала на свежий весенний воздух. Идя по оживленным лондонским улицам к своей конторе, Конни поглядывала на аэростаты заграждения, зловеще застывшие в небе, и гадала, зачем она все-таки понадобилась этому мистеру Поттеру.

Три дня спустя он вызвал ее снова, и, сидя под жестким электрическим светом в комнате пятьсот пять, она отвечала, что нет, ни в машине, ни в самолете ее не укачивает, нет, бессонницей она не страдает и во сне не говорит, да, в расписании железных дорог Франции она разбирается и да, топография Парижа ей хорошо знакома…

Ни слова о том, с какой целью ее допрашивают, сказано не было, но трудно было не догадаться, к чему клонит тот, кто ведет допрос. И, шагая к своему дому, расположенному поблизости от Слоун-сквер, она думала о том, что если сегодняшний экзамен сдан, то жизнь ее изменится необратимо и навсегда.

– Что ж, миссис Карратерс, вот мы и снова встретились. Садитесь, прошу вас. – Конни не могла не заметить, что на сей раз мистер Поттер держится гораздо свободней. Начать с того, что он ей улыбнулся! – Наверняка, миссис Карратерс, вы уже догадываетесь, с какой целью мы вас пригласили.

– Да. Полагаю, вы рассматриваете возможность использовать меня для каких-то заданий во Франции.

– Совершенно верно. Доводилось ли вам в ходе работы в МИ-5 слышать о Секторе «Ф» и УСО – Управлении специальными операциями?

– Да, через меня проходили бумаги, но они касались проверки девушек, имеющих отношение к диверсионно-разведывательной службе.

– Точно так же мы проверяли в последние дни вас, – кивнул мистер Поттер. – И надо сказать, ничего вызывающего сомнения не обнаружили. Мы пришли к выводу, что у вас имеются данные для того, чтобы стать одним из наших особых агентов. Однако же, миссис Карратерс, должен сказать, до сего момента мы с вами обходили вниманием то весьма важное обстоятельство, что предложение такого рода работы означает не только то, что вам оказывают высокое доверие. Выполняя ее, вы, не исключено, подвергнетесь смертельной опасности. – Мистер Поттер смотрел на нее внимательно и очень серьезно. – Что вы об этом думаете?

Конни, когда поняла, к чему идет дело, провела неделю без сна, размышляя как раз об этом и о том, как ей ответить на этот вопрос.

– Мистер Поттер, я от всего сердца сочувствую делу борьбы с нацизмом, хочу внести в него свой вклад и сделаю все, что в моих силах, чтобы не подвести вас. Однако я сознаю, что прежде у меня не было случая себя проверить. Мне двадцать пять лет, никакого опыта подобной работы у меня нет, и мне нужно еще многое узнать и о жизни, и о себе самой.

– Столь вдумчивое отношение вызывает у меня самое глубокое одобрение, миссис Карратерс, однако хочу вас уверить, что ваша неопытность отнюдь не представляет собой проблему. Большинство женщин, которых мы привлекаем к этой крайне щепетильной работе, имеют не больше опыта, чем вы. В настоящий момент мы имеем дело с продавщицей, актрисой, домохозяйкой и администратором гостиницы. Должен добавить, что со своей стороны мы сделаем все, чтобы помочь вам. Вас отправят на курсы интенсивной подготовки, где, насколько это возможно, научат справляться со сложными ситуациями. И уверяю вас, миссис Карратерс, к концу обучения и вам, и вашим руководителям из Управления станет ясно, годитесь ли вы для дела. Итак, я обязан еще раз спросить вас: готовы ли вы принять на себя роль, которая может грозить вам смертью?

Конни посмотрела прямо ему в глаза:

– Да.

– Превосходно! Значит, договорились. Как служащая МИ-5 вы уже подписали соглашение о секретности, так что с этим тоже порядок. Через несколько дней получите извещение из Сектора «Ф». Поздравляю вас, миссис Карратерс! – Мистер Поттер встал из-за стола и подошел к ней, чтобы пожать руку, а потом проводил к дверям. – От лица правительств Великобритании и Франции заранее благодарю вас за жертвы, которые, возможно, придется вам принести.

– Я польщена, мистер Поттер. Могу я спросить…

– Довольно на сегодня вопросов, миссис Карратерс. Вскоре вы узнаете все, что вам следует знать. И вряд ли стоит упоминать, что и наши с вами здесь встречи, и ваши дальнейшие действия не подлежат разглашению.

– Разумеется.

– Желаю удачи, миссис Карратерс, – он еще раз пожал ей руку и распахнул перед ней дверь. – Всего доброго.

Явившись на работу следующим утром, Конни поняла, что мисс Кавендиш уже известили об ее уходе.

– Говорят, вас отправляют на выпас, – сказала та, когда Конни вошла к ней в кабинет. Тень улыбки мелькнула в ее усталых глазах. – Возьмите, – мисс Кавендиш протянула ей конверт. – Завтра в девять утра вы должны явиться по этому адресу. Спасибо за ваши труды. Мне жаль вас терять.

– А мне жаль от вас уходить.

– Уверена, что вы справитесь с любым заданием, которое вам поручат, миссис Карратерс.

– Я буду стараться, – ответила Конни.

– Прекрасно. Не подведите меня, – добавила мисс Кавендиш, когда Конни была уже у дверей. – Это ведь я вас рекомендовала.

На следующее утро в девять Конни, как ей было предписано, явилась в Очард-корт, особняк, расположенный неподалеку от Бейкер-стрит. Назвала свое имя швейцару, который, кивнув, распахнул перед ней позолоченную дверь лифта, сопроводил ее на третий этаж, ключом открыл одну из дверей в коридоре и провел через порог.

– Вот тут, мисс, будьте добры подождать.

Конни, ожидавшая, что это приемная, с удивлением обнаружила себя в ванной комнате.

– За вами скоро придут, мисс. – И, кивнув, швейцар удалился.

Конни присела на край угольно-черной ванны, предпочтя ее ониксовому биде, и только головой покачала, думая, что ждет ее дальше. Наконец дверь снова открылась.

– Следуйте за мной, мисс, – сказал швейцар и провел ее по коридору в комнату, где высокий светловолосый мужчина сидел на краешке письменного стола. С улыбкой протянув через стол Конни руку, он дождался, когда швейцар исчезнет, и только потом представился:

– Миссис Карратерс, меня зовут Морис Бакмастер, я начальник Сектора «Ф». Слышал о вас много лестного.

– А я о вас, сэр, – Конни, пожимая ему руку, постаралась скрыть, что смущена. В МИ-5 поговаривали, что Гитлер и сам не знает, кого первым повесит, если вдруг доберется до Лондона, – Черчилля или «этого Бакмастера».

– На каком языке предпочтете беседовать – по-английски или по-французски? – осведомился Бакмастер.

– Мне все равно.

– Вот это отлично, – с улыбкой сказал он. – Значит, по-французски. Сдается мне, вам не терпится узнать, с чем мы имеем дело в Секторе «Ф», поэтому я передам вас в надежные руки мисс Аткинс, которая отныне будет курировать вас.

Одним взмахом перекинув через стол длинные ноги, Бакмастер направился к двери, причем так стремительно, что Конни, шедшей следом за ним, передался его порыв. По коридору они прошли в тесный кабинетик, сизый от табачного дыма.

– Вера, – улыбнулся он средних лет женщине, которая дымила там, сидя за письменным столом, – это Констанс Карратерс, и я оставлю ее в твоем ведении. Констанс, это мисс Аткинс, движущая сила всего, что происходит в Секторе «Ф». До скорых встреч! – кивнув, Бакмастер вышел из комнаты.

– Прошу вас, дорогая, садитесь, – пригласила Конни мисс Аткинс, пронзив ее взглядом синих глаз. – Мы рады, что вы с нами. Я здесь для того, чтобы ответить на ваши вопросы и пояснить, что будет дальше. Вы уже рассказали что-нибудь своим близким?

– Нет, мисс Аткинс. Мой муж пропал без вести в Африке, родителям я звоню раз в неделю по воскресеньям, а сегодня еще пятница.

– Да, родители живут в Йоркшире, и сестер-братьев у вас нет, – глядя в лежащую перед ней папку, произнесла мисс Аткинс. – Это облегчает дело. Скажете родителям и, если потребуется, друзьям, что вас перевели в Корпус медсестер первой помощи. Скажете, что вас готовят на водителя санитарной машины. Правды ни при каких обстоятельствах не открывайте.

– Да, мисс Аткинс.

– Вскоре вас отправят на подготовку в окрестности Лондона. Вы пробудете там несколько недель, и я буду ежедневно и всесторонне отслеживать ваши успехи.

– Из чего состоит курс подготовки? – спросила Конни.

– Вас научат всему, что вам может потребоваться, миссис Карратерс. Курите? – Мисс Аткинс протянула ей пачку сигарет.

– Спасибо. – Конни взяла одну, мисс Аткинс взяла другую.

– В своей лондонской квартире вы живете одна?

– Да.

– В таком случае нет необходимости менять адрес. А что касается имени, то мы обсудили этот вопрос с мистером Бакмастером и решили, что вам стоит взять девичью фамилию вашей матери, насколько я помню, – Шапелль. Ваша тетка по матери, что живет в Сен-Рафаэле, – это баронесса дю Монтень?

– Да, – кивнула Конни.

– Значит, вы так и будете тем, кем были во Франции: племянницей своей тетки. Рекомендую как можно скорее привыкнуть к новой фамилии. Ну как, устроит вас имя Констанс Шапелль?

– Вполне. Скажите, много ли времени осталось до моего отъезда во Францию?

– Как правило, мы готовим наших агентов в течение восьми по меньшей мере недель, – но положение дел во Франции таково, что внедриться туда необходимо в самое ближайшее время. Так что вряд ли ваше обучение продлится так долго. – Мисс Аткинс выпустила струйку дыма. – Мы все в огромном долгу перед вами и такими же девушками, как вы, за готовность положить свои силы на это опасное дело. Есть еще вопросы, моя дорогая?

– Могу я узнать, в чем именно будут заключаться мои обязанности во Франции?

– Очень уместный вопрос. Многие девушки, что приходят сюда, полагают, что их отправляют в качестве шпионок, – но это не вполне то, чем занимается Сектор «Ф». Наши агенты не столько добывают информацию, сколько переправляют ее, организуют саботаж и диверсии. Главная наша цель – мешать нацистскому режиму во Франции. Управление специальными операциями, УСО, работает в связке с «маки», партизанами, и французским движением Сопротивления, поддерживая их всеми доступными нам способами.

– Я поняла. Но наверняка ведь есть люди лучше, чем я, подготовленные к такой роли? – Конни нахмурилась.

– Я в этом сомневаюсь, Констанс. Безупречный французский, близкое знакомство и с Парижем, и с югом Франции, плюс ваша вполне галльская внешность – нет, вы идеал, лучше вас не найти.

– А разве мужчины не более пригодны для таких дел?

– Как ни удивительно, нет. Любого француза-мужчину в обычном порядке могут схватить на улице и доставить на допрос – как в местную полицию, так и в гестапо. Могут также обыскать, раздев донага. В то время как женщина, путешествующая по Франции по железной дороге, в автобусе или на велосипеде, привлекает гораздо меньше внимания. – Мисс Аткинс невесело улыбнулась. – И уверена, что при вашей привлекательности, Констанс, вы сумеете легко выпутаться из любых передряг… Ну что ж, – она бросила взгляд на часы, – если вопросов больше нет, предлагаю вам вернуться домой, сообщить родителям то, что мы с вами тут обсудили, а потом с толком провести свои последние гражданские выходные. Кто знает, когда вам еще выпадет такой случай… – Она окинула Конни одобрительным взглядом. – Думаю, вы прекрасно справитесь, Констанс. И имейте в виду, вам есть чем гордиться: в Сектор «Ф» мы берем только лучших.

 

Глава 8

В понедельник утром Конни оказалась на ступеньках Уонборо-Мэнор – большого усадебного дома на окраине Гилфорда, городка в графстве Суррей. Ее поселили на верхнем этаже в комнате, где стояли четыре узкие кровати. Занята была, судя по всему, только одна. Конни распаковала чемоданчик, развесила платья и блузки в просторном красного дерева гардеробе, отметив попутно, что у соседки по комнате, кто бы она ни была, манера одеваться куда богемнее, чем у нее. Между шелковыми малиновыми брюками и длинным цветастым шарфом висело золотистое платье-футляр.

– А вы, надо полагать, Констанс, – с подчеркнутой медлительностью произнес за спиной женский голос. – Очень рада, что вы приехали – мне совсем печально оставаться тут единственной особой женского пола. Я Винишия Берроуз, или скорее Клодетт Десалли.

Констанс обернулась, чтобы поздороваться, и ахнула, так хороша собой и эффектна оказалась новая знакомая. Блестящие иссиня-черные волосы почти до талии, кожа цвета слоновой кости и огромные зеленые глаза, броско подведенные так, чтобы не теряться в соседстве с ярко-красной помадой. Трудно было вообразить более вопиющий контраст между этой экзотической внешностью и уставной формой Корпуса медсестер. Странно, удивилась Конни, что такую яркую девушку сочли пригодной для стоявшей перед ними задачи; она за версту заметна в любой толпе.

– Констанс Карратерс, или скорее Шапелль, – с улыбкой представилась она и, протянув руку, шагнула навстречу соседке. – Не знаете, еще кто-нибудь из женщин приедет?

– Нет. Когда я спросила, мне сказали, что мы с вами будем вдвоем. Нас готовят вместе с мужчинами. – Винишия села на кровать и закурила. – Да, есть кое-какие плюсы и у этой работы… – Она глубоко затянулась. – Вы же знаете, мы с вами обе чокнутые, не иначе!

– Да, это не исключено. – Конни подошла к зеркалу взглянуть на себя и убедилась, что волосы в порядке и аккуратно убраны в пучок.

– Так где же они вас нашли?

– Я служила делопроизводителем в МИ-5. Мне сказали, я подошла потому, что у меня беглый французский и я знаю страну.

– А я единственное, что знаю про Францию, так это что на террасе в Кап-Ферра подают отличные коктейли! – Винишия рассмеялась. – Ну, плюс еще факт, что у меня бабушка – немка, поэтому я прилично владею немецким… Впрочем, французский мой, говорят, тоже неплох. Я работала в Бличли-парке… Вы, конечно, слышали, что там, раз служили в военной разведке.

– Еще бы! Ваши криптоаналитики сумели расшифровать немецкий секретный код!

– Да, это был триумф! – Винишия подошла к окну, где на подоконнике стоял замученный комнатный цветок, и стряхнула пепел в горшок. – Очевидно, им позарез нужен радист во Франции. И благодаря моим навыкам в дешифровке это как раз я. А известно ли вам, – добавила она, вернувшись к кровати и растянувшись на ней во весь рост, – что продолжительность жизни радиста по нынешним временам – приблизительно шесть недель?

– Не может быть!

– А чему удивляться? – протянула Винишия. – В лифчик ведь рацию не спрячешь, верно?

Конни было странно, что можно так легкомысленно рассуждать о собственной смерти.

– Разве вы не боитесь?

– Даже не знаю. Я знаю только одно: нацистов надо остановить. Мой отец перед самой войной сумел вывезти бабушку из Берлина, а вся остальная его родня пропала. Ни слуху ни духу. Понимаете, они евреи, евреев отправляют в лагеря смерти, и мы подозреваем, что их тоже… В общем, – Винишия тяжело вздохнула, – если я могу что-то сделать, чтобы остановить их, то я это сделаю. Никому не будет жизни, если не закопать Гитлера и его компанию. И чем скорее закопаем, тем лучше. Одна беда: говорят, придется отрезать волосы. Вот это, – Винишия села, тряхнув роскошной эбеновой гривой так, что та рассыпалась по плечам, – вот это в самом деле проблема.

– У вас прекрасные волосы, – сказала Конни с мыслью, что если кто-то в состоянии в одиночку перехитрить и заморочить врага, то как раз вот эта необыкновенная женщина.

– Нет, ну как все переменилось! – Винишия снова легла. – Всего четыре года назад я была дебютанткой в Лондоне, меня представили ко двору. Жизнь была сплошным праздником. А теперь… – она повернулась к Конни, ища сочувствия, – вы только взгляните на нас!

– Да уж, – согласилась Конни. – Вы замужем?

– Чего еще не хватало! – отмахнулась Винишия. – Я сразу решила, что надо вначале пожить, а потом уже остепениться. Похоже, я как раз это и делаю. Живу. А вы?

– Нет, я замужем. Мой муж Лоуренс – капитан шотландских гвардейцев. Он сейчас где-то в Африке, пропал во время боевых действий.

– Сочувствую, – сердечно сказала Винишия. – Черт знает что, эта проклятая война. Но ваш муж выберется, я в этом уверена.

– Что еще остается? Верить! – отозвалась Конни, преувеличивая свой стоицизм.

– Скучаете по нему?

– Ужасно… Впрочем, пришлось научиться жить без него. Вокруг столько женщин, чьи мужья воюют.

– И никаких романов? – с ехидной улыбкой осведомилась Винишия.

– Как вам в голову только пришло, что вы! Я никогда… – Конни почувствовала, что краснеет, и резко сказала: – Нет.

– Ну конечно, нет. Вы и по виду – вылитая верная жена. – Сказано это было так, что рассудить, оскорбление это или комплимент, оказалось сложно. – Но что до меня, – продолжала Винишия, – я очень рада, что замуж не выскочила. Как же весело я жила эти четыре года! Да и в наступившие трудные времена мой девиз – «живи одним днем», потому что не дано знать, вдруг он последний. А с учетом того, что предстоит нам с вами, – она поднялась загасить окурок в цветочном горшке, – это как раз наш случай.

Ближе к вечеру женщин пригласили спуститься в просторную гостиную, где был сервирован чай с пирожными, и представили другим учащимся.

– Любопытно, кто тут жил перед тем, как дом реквизировали? – прошептала Винишия.

– Да, дом красивый, – кивнула Конни, оглядывая высокий потолок, массивный мраморный камин и двустворчатую, в георгианском стиле, застекленную дверь, ведущую на террасу.

– И вот он тоже красив.

Проследив за взглядом Винишии, Конни увидела молодого мужчину, который живо беседовал у камина с одним из инструкторов.

– Познакомимся? Пошли!

И они пошли, и Конни, стоя за плечом Винишии, также была представлена.

– Приятно познакомиться, девушки. Меня зовут Анри дю Барри, – ответил он на небезупречном французском.

С изумлением понаблюдав, как ее новая подруга пускает свой шарм в дело, Конни, чувствуя себя лишней, потихоньку ретировалась.

– Да, вот она, наша Мата Хари, – прошептал ей кто-то на ухо. – Меня зовут Джеймс Фробишер, он же Мартин Кост. А вы…

Конни, повернувшись на голос, увидела перед собой высокого, с редеющими волосами джентльмена в очках в роговой оправе.

– Констанс Карратерс… то есть Шапелль.

Они обменялись рукопожатием.

– Как у вас с французским? – по-товарищески спросил он.

– Это родной язык моей матери, так что я с ним выросла.

– К сожалению, я подобным похвастаться не могу, – вздохнул Джеймс. – Сделал некоторый прогресс после интенсивного курса, но так и не помню, в каких случаях говорить vous, а когда tu!

– Думаю, вас бы не послали, если бы не были уверены в том, как вы владеете языком.

– Да, но во Франции такая катавасия, что агенты нужны позарез. Там, говорят, вовсю аресты идут, – поморщился Джеймс. – Впрочем, не важно, мы тут на борту по разным причинам, – я, например, показал себя неплохим подрывником. А с динамитовой шашкой беседовать особенно не о чем. – Он ухмыльнулся. – Должен сказать, что не могу не восхищаться женщинами, которые идут на это по своей воле. Работенка опасная.

– Не сказала бы, что решение было моим, однако же рада, что могу быть полезна, – чинно ответила Конни.

В тот вечер, сидя за ужином в столовой, Конни ближе познакомилась с четырьмя агентами-мужчинами, которые проходили подготовку здесь же. Каждый из них шел себе своей дорогой по жизни, а теперь, благодаря тем или иным умениям, был избран для этой работы. Она поболтала с Фрэнсисом Мон-Клером и Хьюго Сороки (оба, как и она, были наполовину французы), Джеймсом и, разумеется, пилотом истребителя Генри, который был душой всей компании. Вина было вдоволь. Конни выпила пару бокалов, оглядела собравшихся, и ее охватило чувство нереальности ситуации: чем не обыкновенный ужин, который за таким же столом проходит по вечерам по всей Британии!

После десерта дежурный инструктор капитан Биван хлопнул в ладоши, призывая к молчанию:

– Леди и джентльмены, надеюсь, сегодня вечером вы в полной мере использовали возможность познакомиться друг с другом поближе. Впредь вам предстоит в течение нескольких недель работать в самом тесном сотрудничестве. Однако боюсь, веселье на этом заканчивается. Завтра план такой: завтрак в шесть утра, после чего вы пройдете тщательный медицинский осмотр. В последующие дни перед завтраком каждое утро – пробежка на пять миль.

Присутствующие отозвались на это стонами и вздохами.

– В значительной степени задача, которую вам здесь предстоит выполнить – это тренировка вашей физической выносливости. Чрезвычайно важно, чтобы каждый из вас отправился во Францию в лучшем состоянии здоровья. Уже одно это вполне может спасти вам жизнь.

– Думаю, сэр, что нациста с ружьем у меня за спиной окажется довольно, чтобы я припустил со всех ног и побежал очень быстро, – пошутил Джеймс.

Винишия хмыкнула, а капитан улыбнулся:

– Некоторые из вас уже имеют армейскую подготовку и привыкли к физическим нагрузкам. Другим же, особенно дамам, – капитан бросил взгляд в сторону Конни и Винишии, – придется труднее. Возможно, недели, проведенные здесь, окажутся самыми трудными в вашей жизни. Однако же если вы цените свою жизнь, то приложите все старания, чтобы освоить навыки и умения, которым мы рассчитываем вас обучить. Каждый день в шесть часов вечера на доске в холле я буду вывешивать расписание на следующий день. За время подготовки вы научитесь стрелять, взрывать динамит, прыгать с парашютом, выживать в экстремальных условиях и освоите азы азбуки Морзе. Полученные вами знания подготовят вас к тем опасностям, с которыми вы, возможно, столкнетесь. Нельзя недооценивать тот факт, что наши агенты подвергаются не меньшей опасности, чем те, кто с оружием в руках сражается за наши права и свободы в обстановке военных действий.

В комнате стало тихо. Все словно протрезвели. Все взгляды были прикованы к капитану.

– Но хочу добавить, что без мужчин и женщин вроде вас, кто отдает себе отчет в грозящей им смертельной опасности и все-таки готов взяться за дело, наша победа в этой войне – недостижима. Поэтому позвольте мне от лица британского и французского правительств принести вам сердечную благодарность. А теперь – для тех, кто желает, кофе и бренди в соседней гостиной. Тем же, кто не желает, – спокойной ночи.

От кофе и бренди отказались только Конни и Джеймс, оставшиеся вдвоем в холле, когда остальные исчезли за дверью гостиной.

– Устали? – спросил Джеймс.

– Да, устала, – ответила Конни, хотя правильнее было бы сказать – потрясена.

– Я тоже.

Они подошли к лестнице. Джеймс, поднявшись на первую ступеньку, вдруг повернулся к Конни:

– Скажите, вам страшно?

– Не знаю.

– А мне страшно, – признался Джеймс. – Но, разумеется, «делай что должно, и будь что будет». Спокойной ночи, Констанс, – и, вздохнув, он пошел верх по лестнице.

– Спокойной ночи.

Стоя внизу, Конни смотрела, как он исчезает из виду. Внезапно ее пробрала дрожь. Обхватив себя руками, она подошла к окну – огромному, и здесь их было несколько. В чистом ночном небе плыла полная луна. Страшно ли ей? Нет, она в самом деле не знала. Возможно, она очерствела, чувства притуплены войной, которая украла почти четыре года ее молодости. С тех самых пор, как Лоуренс уехал на фронт, а произошло это всего через несколько недель после свадьбы, Конни казалось, что жизнь ее замерла, зашла в тупик, причем как раз в тот момент, когда, по сути говоря, начиналось все самое главное.

Поначалу она невыносимо тосковала по мужу. Жила в его огромном, продуваемом сквозняками доме в компании немногословной свекрови и двух стареньких черных лабрадоров, и времени все обдумать было у нее предостаточно. На мысль отправиться в Лондон работать в военной разведке свекровь посмотрела косо. Конни, однако, схватилась за эту возможность, возникшую благодаря связям отца, который видел, что в Блэкмур-Холле она чахнет от одиночества. Многие ее сотрудницы по МИ-5 вовсю наслаждались лихорадочно оживленной атмосферой Лондона военной поры; офицеры, приезжавшие на побывку, то и дело приглашали их то поужинать, то потанцевать. Этому ничуть не мешало то, что некоторые из сотрудниц были уже обручены и даже замужем, и их избранники, подобно Лоуренсу, сражались на фронтах за границей.

Конни так не могла. Лоуренс был – с тех самых пор, как в шесть лет она познакомилась с ним на теннисной площадке, – ее единственным возлюбленным. Будучи достаточно толковой, чтобы, окончив Сорбонну, расти профессионально, и в душе предпочитая Францию унылому йоркширскому пейзажу, она тем не менее безропотно согласилась на жизнь, сулившую ей лишь статус супруги любимого Лоуренса и со временем хозяйки Блэкмур-Холла. И что же? Месяца не прошло после счастливейшего дня в ее жизни, когда под сводами поместной католической церкви она дала свой брачный обет, как мужчину, которого она четырнадцать лет любила, вырвали из ее объятий.

Конни вздохнула. Четыре года она жила, каждый день сгорая от страха, что принесут страшную телеграмму. И вот такая телеграмма пришла. Лоуренс пропал без вести. Работая в МИ-5, она слишком хорошо знала, что по истечении двух месяцев шанс увидеть его в живых уменьшается с каждым днем.

Оторвавшись от зрелища полной луны в окне, Конни побрела через холл к лестнице. Страшнее того, что она испытала, открывая ту телеграмму, в жизни у нее не случалось. И теперь, когда Лоуренс так и не объявился, ей было, в общем-то, все равно, умрет она или нет.

Она легла спать, для Винишии оставив включенным ночник, но та явилась почти уже на рассвете, разбудив ее смехом, когда обо что-то споткнулась.

– Ты спишь, Конни? – прошептала она, скрипнув кроватью.

– Да, – сонно отозвалась Конни.

– О боже, вот это была ночка! Генри – просто мечта, ты не находишь?

– Да, очень хорош.

Винишия зевнула.

– Похоже, эта учеба окажется приятнее, чем я смела надеяться. Спокойной ночи!

Вопреки оптимизму Винишии, последующие недели до предела физических сил вымотали каждого из агентов. Каждый день был плотно загружен разного рода испытаниями: если не осваивали подрыв динамита, сидя в траншее, то лазали по деревьям, учась маскироваться среди ветвей. Их натаскивали различать съедобные грибы-ягоды-орехи и бесконечно гоняли на стрельбы, не говоря о ежеутренней пятимильной пробежке, во время которой Винишия, вдобавок ко всему крутившая бурный роман с Генри и ложившаяся зачастую часа в четыре утра, стонала в самом хвосте.

Конни и сама не ожидала, что так хорошо справится с учебой. И без того спортивная благодаря жизни на свежем воздухе, она чувствовала, как с каждым днем у нее прибывает сил и умений. Стреляла она лучше всех в группе, а в подрывном деле стала экспертом, чего никак нельзя было сказать про Винишию, которая едва не угробила всю команду, детонировав гранату прямо в траншее.

– Ну, по крайней мере это доказывает, что я могу это сделать, – хмыкнула она, когда они вернулись в Уонборо-Мэнор.

– Ты в самом деле считаешь, что наша Винишия годится в дело? – как-то спросил Джеймс, когда они вечером сидели в гостиной за кофе и коньяком. – Вряд ли ее назовешь скрытной! – И рассмеялся, глядя, как на террасе Винишия обнимается с Генри.

– Думаю, она справится превосходно, – защитила Конни подругу. – Изворотлива, как уж, а это девяносто процентов успеха, как нам тут толкуют.

– Очень привлекательна, спору нет, и, пожалуй, сумеет выкрутиться из множества переделок. Уж во всяком случае, получше меня, – кисло прибавил Джеймс. – Сейчас затишье перед бурей, а, Кон? И, сказать по совести, я в ужасе от того, что нам предстоит, особенно прыжок с парашютом. Колени мои и без того никуда.

– Ничего, – Конни потрепала его по руке, – может быть, повезет, и «Лиззи» благополучно перенесет тебя через пролив и высадит на французскую землю. – «Лиззи» – так ласково называли легкий одномоторный самолет «Лизандер», верно служивший британским военно-воздушным силам.

– Да уж хорошо бы. Не то, зная мою удачу, непременно повисну на дереве, и меня тут же поймают.

Джеймс единственный из всех не скрывал того, что предстоящие испытания пугают его. Они с Конни в группе были самые тихие и вдумчивые, и между ними завязалась дружба.

– Разве не странно, куда может завести тебя жизнь? – продолжал Джеймс, сделав глоток коньяка. – Будь у меня выбор, я бы предпочел совсем другие возможности.

– Думаю, это касается сейчас большей части населения земного шара. Война! Если бы не война, жила бы я себе в Северном Йоркшире и рожала в год по ребенку.

– Есть новости? – спросил Джеймс, имея в виду Лоуренса.

– Никаких, – вздохнула она.

– Ты не отчаивайся, Конни. – На сей раз Джеймс потрепал ее по руке. – Там такая неразбериха! Есть все основания надеяться, что твой муж жив.

– Я стараюсь, – кивнула Конни, которой каждый прошедший день казался горстью земли на могиле Лоуренса, и сменила тему. – Послушай, вот ты чем займешься, если эта проклятая война когда-нибудь кончится?

– Трудно даже представить, – хмыкнул Джеймс. – Сейчас это кажется совершенно несбыточным! Так же, как ты, вернусь домой и начну вить гнездо. Женюсь, произведу на свет наследника… – Он пожал плечами. – Обычное дело.

– Что ж, – улыбнулась Конни, – зато ты сможешь обучить своих отпрысков французскому. Правда, ты так заметно вырос в профессиональном плане за последнее время!

– Ты очень добра, Кон, но должен сказать тебе, что слышал, как наш капитан обсуждал нас всех в разговоре с Бакмастером по телефону. Ну да, подслушал, – ухмыльнулся Джеймс. – Разве нас не учат, что уши даны для того, чтобы собирать информацию? В общем, капитан пел тебе дифирамбы, говорил, из всех нас ты просто звезда. Отличница! Сектор «Ф» на тебя рассчитывает, моя дорогая.

– Вот уж спасибо! Впрочем, в школе я всегда считалась зубрилой, – рассмеялась Конни. – Беда в том, что у меня не было случая проверить себя в жизни.

– Не горюй, Конни, кажется, теперь тебе представится шанс…

Месяц спустя подготовительный курс завершился. Каждого агента вызвали на разговор к капитану, и тот в своей суровой манере без обиняков указал выпускникам на их сильные и слабые стороны.

– Вы превосходно справились, Констанс, и мы весьма удовлетворены вашими успехами. Единственное замечание, высказанное вашими преподавателями, это некоторое замешательство при принятии решений. А на поле боя от быстроты реакции может зависеть судьба. Вы это понимаете?

– Да, сэр.

– У вас отличное природное чутье, вы это доказали. Прислушивайтесь к нему, оно не обманет. Для дальнейшей подготовки, наряду с теми, кто выдержал испытания здесь, мы посылаем вас в Шотландию. Удачи, мадам Шапелль, – он поднялся и с улыбкой протянул ей руку.

– Благодарю вас, сэр.

– И да хранит вас Бог, – прибавил он, когда дверь за ней уже закрывалась.

Так Конни, Джеймс, Винишия и, к восторгу последней, Генри отправились в необжитой район Шотландии, дабы еще основательней освоить тонкости партизанской войны. Упражнялись они вдали от населенных мест: взрывали мосты, на утлых лодках переправлялись через потоки, собирали и заряжали разного вида и производства оружие и в кромешной тьме палили по мчащимся грузовикам. Им подробно объяснили значение демаркационной линии Виши, пересекать которую по-прежнему оставалось опасно, поскольку она разделяла Францию на две зоны, оккупированный немцами север и вишистский юг. Базовые навыки выживания, привитые им в Уонборо-Мэнор, подверглись проверке, когда на несколько дней их оставили на шотландских пустошах на подножном корму. Кроме того, профессиональный наемный убийца специально приезжал преподать им способы быстрого и бесшумного уничтожения противника.

После двух недель подготовки Винишию неожиданно отозвали.

– Вот и отлично, – говорила та, второпях собирая чемодан. – Надо думать, меня пошлют в Тэйм-парк для переподготовки. Что-то там происходит, во Франции, какая-то паника, и срочно нужны радисты. Ох, Кон, – она обняла подругу, – будем надеяться, мы еще увидимся! И позаботься о моем Генри, ладно?

– А как же, – вздохнула Конни, захлопывая чемодан и стягивает его с кровати. – Хотя ты, я в этом не сомневаюсь, скоро отыщешь, кем его заменить…

– Возможно, и так. – Винишия подняла на нее глаза. – Возможно, и так…

Раздался стук в дверь.

– Мисс Берроуз, за вами пришла машина.

– Мне пора. Удачи тебе, Кон. – Винишия подхватила чемодан и пошла к двери. – Я рада, что мы с тобой встретились.

– И я. Ты, пожалуйста, не теряй надежды и верь, что вернешься назад.

– Постараюсь, – Винишия распахнула дверь, – но я знаю, Кон, что я там умру. – Оглянулась в дверном проеме, пожала плечами. – Всего доброго, дорогая моя! A bientôt!

 

Глава 9

– Итак, Констанс, ваша подготовка закончена, вы готовы к отправке во Францию. Как настроение?

Конни снова сидела напротив мисс Аткинс в лондонской штаб-квартире британской разведывательно-диверсионной службы.

– Полагаю, я готова к отправке, насколько это возможно, – ответила Констанс, ни на йоту не выражая того, что чувствовала на самом деле. После месяца, проведенного в Шотландии, ее переправили в Бьюли в Хэмпшире, где еще в одном реквизированном государством поместье отполировали ее диверсантские навыки. Научили, как различать форменные мундиры различных родов войск Германии и ненавистной народу французской полиции, органа правительства Виши, наставили, к чему приглядываться, вербуя себе в помощь французских граждан, и внушили ни в коем случае не доверять ничего бумаге. – И, думаю, мне будет легче, когда я окажусь на месте своей дислокации, – заключила она.

– Превосходно! Именно это я и ожидала от вас услышать, – отозвалась мисс Аткинс. – Ваш рейс намечен на следующее полнолуние. Думаю, вас порадует, что прибегать к парашюту вам не понадобится. Вас доставят прямо на французскую землю самолетом марки «Лизандер».

– О, спасибо, – в самом деле обрадовалась Конни. Хоть что-то!

– Итак, у вас есть пара дней отдохнуть и развеяться. Я заказала вам номер в Фоли-корт, это удобная гостиница, которой ведает Корпус медсестер первой помощи. Поживете там до полета. Хорошо бы вам написать письма родным, я буду отсылать их в течение тех недель, что вы будете в отсутствии.

– Что мне следует написать, мисс Аткинс?

– Обычно я советую девушкам писать коротко и бодрым тоном. Напишите, что все хорошо, что вы здоровы. В день отлета, во второй половине дня, я приеду за вами, но, разумеется, оповещу об этом заранее. Когда прибудем на аэродром, сообщу ваше кодовое имя и подпольное прозвище, – и кроме того, сообщу, в какую именно французскую сеть вы направляетесь. А теперь, Констанс, вас хочет напутствовать мистер Бакмастер.

И мисс Аткинс отвела Конни в кабинет начальника.

– Констанс, дорогая моя! – Бакмастер вскочил с места и, распахнув руки, обошел стол, чтобы обнять ее. – Ну как? Готовы? – глядя ей в глаза, спросил он.

– Насколько я могу судить, да, сэр.

– Вот и умница. Мне тут докладывали, что лучше вас учениц не было. Уверен, мы в Секторе «Ф» будем гордиться вами, – излучая оптимизм, говорил он.

– Честно сказать, сэр, я просто жду не дождусь, когда окажусь там.

– Конечно! Ждать и догонять – хуже нет! Знаете, волноваться не стоит, дорогая моя. Я беседовал тут вчера с одной… она вернулась со своего первого задания, так она говорит, самое трудное было – каждый день наматывать мили на велосипеде! Говорит, бедра стали как у слона! – Они посмеялись. – Есть какие-нибудь вопросы, Констанс?

– В общем, нет, сэр, за исключением того, что я беспокоюсь о Винишии. Есть ли новости от нее? Я знаю, несколько дней назад она улетела…

– Нет. – Бакмастер на мгновенье нахмурился. – Новостей пока нет. Но это дело обычное, так часто бывает… Радистам требуется время, чтобы наладить связь… А потом, в том регионе, куда она послана, в последнее время возникли некоторые проблемы. Как бы то ни было… – Он подошел к столу, открыл ящик, достал оттуда коробочку и протянул ей. – Это подарок вам, на удачу.

– Благодарю вас, сэр.

– Откройте! – попросил он. – Я дарю это на прощание всем нашим девушкам. Очень, очень полезная вещь, – если вдруг настанут трудные времена, вы всегда сможете это продать! – Конни достала из коробочки маленькую серебряную пудреницу. – Нравится?

– Прелесть! Спасибо, сэр!

– Не могу допустить, чтобы мои девушки пренебрегали своей внешностью, даже на поле боя! Ну что ж, Констанс, мне остается только поблагодарить вас за ваши успехи в учебе. Не сомневаюсь, в ближайшее время мы получим от вас известие. Благослови вас Бог и – удачи! Bonne chance!

– Благодарю вас, сэр. До свидания.

Конни повернулась и вышла из комнаты.

Вечером семнадцатого июня Конни и Вера Аткинс прибыли на автомобиле на Тангмерский аэродром в Суссексе. В глубине ангара сели за хлипкий столик, и Вера протянула Конни листок бумаги.

– Констанс, у вас есть двадцать минут, чтобы запомнить все, что здесь написано. Ваше кодовое имя будет «Лаванда», именно им надо пользоваться во всех случаях, когда вы будете сообщаться с нами или вступать в контакт с другими агентами на месте действия, как французами, так и англичанами. Вы приписаны к группе под названием «Натуралист», которая действует в Париже и его окрестностях. После приземления во Франции – это будет в Во-Бриолле – вас встретят специальные люди, которые предоставят вам транспортные средства и сообщат, как связаться с руководителем, радистом и прочими членами группы.

– Да, мисс Аткинс.

– Должна предупредить вас, Констанс, связь с группой «Натуралист» в последнее время вызывает у нас затруднения. Те, кто вас встретит во Франции, надеюсь, информируют вас точнее. Однако уверена, что вы, с вашим умом и здравым смыслом, справитесь со всеми проблемами. А теперь, – мисс Аткинс поставила на стол небольшой кожаный саквояж, – вот здесь все, что вам потребуется. Документы, в которых вы значитесь как Констанс Шапелль, учительница, проживающая в Париже. У вас много родственников на юге Франции, откуда вы родом. Именно это послужит вам оправданием, если понадобится куда-то съездить, а контрольно-пропускных пунктов, надо сказать, там хватает.

Следом мисс Аткинс достала крошечный пузырек с одной-единственной таблеткой.

– Это ваша таблетка «Ц». Ее надо положить в каблук.

Конни предупредили заранее, так что она сняла специально подготовленный башмачок и отодвинула подметку каблука с полостью, куда аккуратно лег пузырек.

– Будем надеяться, она вам никогда не понадобится.

– Да уж, – кивнула Конни, зная, что в невинной на вид таблетке содержится летальная доза цианида – на случай ареста и, соответственно, пыток.

– Ну что ж, – преувеличенно весело произнесла мисс Аткинс, – это, я думаю, все.

– Да.

– Тогда пойдемте, посадим вас на борт «Лиззи».

Они подошли к самолетику, выкрашенному для маскировки в черный цвет. У трапа мисс Аткинс замедлила шаг.

– Ох, чуть не забыла! – Она вынула из кармана жакета конверт. – Это для вас. – Она протянула конверт Конни, которая тут же его вскрыла. Достала листок, прочла – и глазам своим не поверила.

– Что, хорошая новость?

Рука Конни взлетела ко рту, глаза наполнились слезами.

– Мисс Аткинс, Лоуренс жив! Он жив!

– Да, моя дорогая. И три дня назад его морем доставили в Портсмут. У него тяжелое ранение в грудь и сломана нога, но врачи говорят, он настроен оптимистично и успешно выздоравливает.

– Вы хотите сказать, он здесь?! Лоуренс в Англии?! – недоверчиво переспросила Конни.

– Да, дорогая, он здесь, дома и в полной безопасности. Отличная новость, правда?

Конни взглянула на телеграмму, извещающую, что ее муж жив и будет доставлен домой. Там была указана дата отправления – двенадцатое мая. Почти месяц назад.

– Ну что ж, думаю, это придаст вам сил для того, чтобы с успехом вернуться. Пора на борт, дорогая, – энергично проговорила мисс Аткинс, выдергивая телеграмму у вцепившейся в нее Конни. Завертелись пропеллеры самолета. Мисс Аткинс протянула руку. Конни машинально пожала ее. – До свидания, Констанс. Удачи!

Как во сне Конни поднялась по ступенькам и вошла в тесный салон. Как во сне пристегнулась, пытаясь осмыслить то, что ей только что сообщили. Мало того, что Лоуренс жив! Он к тому же здесь, дома, в Англии! Может быть, всего в нескольких часах автомобилем от того места, где она сейчас… И они ей этого не сказали… Как они могли не сказать ей, что Лоуренс нашелся и возвращается домой? Конни закусила губу, чтобы не заплакать, – плакать нельзя, зальешь стекла тесных защитных очков, которые на нее надели, – и с тяжелым сердцем вздохнула. Слишком хорошо она понимала, почему это радостное известие от нее утаили. Знали, что если сказать, то она тут же все бросит и кинется к мужу, откажется от того опасного дела, на которое сейчас вылетала…

Но сейчас, когда в самолет забрались еще два человека в огромных очках и летных комбинезонах и за ними захлопнулась дверь, понятно, что пути назад нет. Да, сектор «Ф» манипулировал ее личными обстоятельствами. Только в самый последний момент ей сообщили то, что одно могло служить ей стимулом выполнить задание, остаться в живых и поскорее вернуться домой.

– Как мне это перенести? – пробормотала она себе под нос, в то время как самолет выкатился из ангара под лунный свет.

– Конни? Неужели это ты? – прокричал ей сосед, пытаясь перекрыть шум мотора. Этот голос она узнала.

– Джеймс! – обрадовалась она, утешившись тем, что он рядом.

Самолет взлетел в ночное небо. Разговаривать в таком шуме нечего было и думать. Конни охотно схватилась за протянутую ей руку, сжала ее, стиснула и стала смотреть в иллюминатор на черную под луной английскую землю.

– До свидания, мой милый, милый Лоуренс, – прошептала она. – Клянусь тебе, я буду дома, в твоих объятиях, – так скоро, как только смогу.

 

Глава 10

«Лизандер», направляемый снизу огоньками фонариков в невидимых руках, подскочив, легко коснулся земли. Пилот, повернувшись к пассажирам, победно показал им два больших пальца.

– Вроде все в порядке. Всего доброго, леди и джентльмены! И, конечно, удачи! – добавил он, глядя, как они спускаются по ступенькам на траву летного поля.

– Счастливого пути! Bienvenue, – пробормотал человек, который с мешком в руках взбежал по ступенькам, забросил мешок в салон, закрыл дверцу самолета и поспешил вниз к новоприбывшим.

«Лизандер» уже катился по полю, собираясь в обратный полет. Конни посмотрела на него с тоской, жалея, что у нее не хватит мужества побежать за ним, вскарабкаться назад и по зову сердца вернуться в Англию.

– Следуйте за мной, – сказал человек, который забросил мешок в самолет. – И побыстрей, я видел, грузовик бошей проехал несколько минут назад. Если они услышат шум самолета, то вернутся.

Три агента, ведомые проводником, поторопились пересечь поле, Джеймс позади всех. Прекрасная французская ночь была ясной и теплой. Конни с удовольствием вдыхала ночные ароматы. Франция благоухала, как всегда, целительным запахом сухой сосны, – в отличие от влажного воздуха английской деревни. Этот запах не спутать ни с чем другим.

Наконец проводник распахнул дверь деревянной хижины, спрятавшейся в густом лесу. На полу лежали матрасы и одеяла. А в углу стояла портативная газовая плитка, которую хозяин, чиркнув спичкой, тут же зажег.

– Мы останемся здесь до утра, пока не кончится комендантский час. Потом каждый из вас отправится по своему маршруту со станции в Во-Бриолле, до которой отсюда велосипедом двадцать минут. Прошу вас, устраивайтесь поудобней. Летные костюмы сложите вон там, в углу, они останутся здесь, – распоряжался проводник. – А я пока сварю вам кофе.

Конни, стащив с себя костюм, смотрела, как разоблачаются другие пассажиры. Второй мужчина был ей незнаком. Они сели каждый на свой матрас, и проводник раздал им кофе в эмалированных кружках.

– Молока нет, к сожалению. Я знаю, вы, англичане, предпочитаете с молоком, – сказал он. Конни с удовольствием отпила густую темную жидкость, крепкий кофе был ей привычен.

– Меня зовут Стефан, – объявил проводник, – а вы, мадам, надо думать, Лаванда, раз других женщин тут нет.

– Я – Трепасс, – представился Джеймс.

– Прагматист, – сказал незнакомец.

– Приветствую вас, господа, от лица Франции, – сказал проводник. – Подготовленные британские агенты тут на вес золота. В последние дни по стране прокатились аресты. Особенно в Париже. Причина нам неизвестна, но, судя по всему, затесался предатель, иначе с чего бы гестапо так успешно мело! Я, со своей стороны, могу посоветовать только одно: никому не доверяйте. А сейчас ложитесь. Пока есть возможность, надо поспать. Я посторожу и в случае опасности разбужу. Спокойной ночи.

Стефан вышел в ночь, закурил сигарету и закрыл за собой дверь. Три агента улеглись на матрасы.

– Спокойной ночи, друзья, – сказал Джеймс. – Отдыхайте.

– Сомневаюсь, что удастся заснуть, – пробормотал Прагматист, хотя вскоре Конни услышала с его стороны ровное посапывание.

– Конни? – прошептал Джеймс.

– Да?

– Это уже по-настоящему, да?

– Угу, – согласилась Конни, у которой от всех переживаний да еще кофе на пустой желудок разыгралась изжога. Но все-таки потом она, видимо, задремала, потому что, когда Джеймс потряс ее за плечо, в окошко хижины уже сочился дневной свет.

– Просыпайся! Нас ждут.

Спала она одетой, так что оставалось лишь натянуть чулки да обуть туфли. Неподалеку от хижины прохаживались Стефан и незнакомая женщина.

– Доброе утро, Лаванда, – поприветствовал ее Стефан, но с женщиной знакомить не стал. – Ну как, готовы?

– Да, но… – Конни огляделась. – А где бы я могла?.. – И она почувствовала, что краснеет.

– Удобств не имеется, так что найдите себе местечко в лесу! – Стефан, пожав плечами, повернулся что-то сказать Джеймсу.

Конни поторопилась поглубже в чащу, а когда вернулась, ее спутники с незнакомой женщиной во главе уже оседлывали велосипеды.

– Удачи тебе, – прошептала Конни Джеймсу. – Скоро увидимся!

– Да-да, – напряженно кивнул ей Джеймс. – Я из кожи вон вылезу, подорву к черту побольше бошей, чтобы мы скорее вернулись домой!

– Отличный настрой, – похвалила его Конни.

Джеймс, подскакивая на кочках, последним порулил в глубь леса.

– Переждем немного, пусть отъедут хоть на несколько километров, – сказал Стефан. – Ни к чему, чтобы из леса выкатилась большая компания. Вдруг кто-то увидит. Хотите кофе?

– Да, спасибо.

Усевшись на порожек хижины, Конни смотрела, как солнце, поднявшееся уже выше деревьев, яркими пятнами ложится на землю.

– Что ж, Лаванда, давайте я расскажу, что вам предстоит дальше. – Стефан, протянув ей кружку, сел рядом и закурил. – Вам уже, наверное, сказали, что вы поступаете в распоряжение группы «Натуралист» – это самая крупная из наших организаций, она действует в Париже и пригородах.

– Да, – кивнула Конни.

– На беду, буквально на днях прошел слух, что многие из этой группы попали в гестапо, включая Проспера, ее руководителя.

– Да, меня предупредили, сказали, что вы проинструктируете меня, что делать, – ответила Конни, прихлебывая из кружки.

– Нет известий и от радиста Проспера, из чего следует, что он также может быть арестован. – Стефан бросил окурок и раздавил его башмаком. – Три дня назад мне сообщили, что ждут вашего прибытия и будут встречать на вокзале Монпарнас, но теперь нельзя быть уверенным, кто именно встретит. – Стефан прикуривал следующую сигарету. – Время такое, что мне опасно сопровождать вас. Пока положение дел не прояснится, нам велено сидеть тихо, так что ехать вам придется одной.

– Понятно! – Конни стиснула в руках кружку, словно то был талисман, придающий уверенности.

– Поскольку сведений о вас ни в каких документах, которые могли достаться гестапо, нет, вряд ли во время поездки вы вызовете подозрения. Женщин останавливают для проверки куда реже, чем мужчин. Понимаю, это перебор, требовать такого от человека, который только что прибыл, но нам отчаянно нужен агент, которого боши не знают, а он мог бы выведать, в чем там дело. Вы готовы на это?

– Разумеется.

– Согласно договоренности, вас будут встречать на вокзале у табачного киоска. Вы должны купить пачку «Галуаз» и сразу, как бы нечаянно, уронить ее. Поднять, открыть и закурить сигарету, воспользовавшись вот этими спичками. – Стефан вытащил из кармана и подал ей коробок. – В этот момент к вам подойдут и проводят на безопасную явку.

– А если не подойдут?

– Не подойдут – значит, дело неладно. Вы хорошо знаете Париж?

– Да, я училась в Сорбонне.

– Тогда вам будет легко пройти по этому адресу, – он протянул ей листок.

– Рю де Ренн, дом двадцать один, квартира семнадцать, – прочитала Конни. – Да, я знаю этот район.

– Отлично. Подойдя к дому, вы должны пройти мимо него до конца улицы, а потом перейти на другую сторону и снова пройти. Если заметите где-то гестаповцев или стоящий поблизости грузовик, значит, явка провалена. Вы меня понимаете?

– Да. А если ничего подозрительного нет?

– Тогда поднимитесь на третий этаж, где квартира. Постучите сначала два раза, а потом три – вам должны открыть. Скажете, что курьер не явился и вас послал Стефан.

– Хорошо. – Конни запомнила адрес, бумажку с адресом Стефан у нее на глазах сжег. – А если там никого, куда мне идти?

– В квартире семнадцать дежурят круглые сутки. Если не откроют, знайте, что сеть раскрыта и кто остался, залег на дно. Значит, вступать в контакт с кем-либо из группы опасно. – Стефан вздохнул и глубоко затянулся. – В самом крайнем случае пойдете к моему другу. Сам он в группу не входит и к нам отношения не имеет, но его лояльность нашему делу вне всяких сомнений. Он вам поможет, я знаю. Живет он вот по этому адресу, – Стефан вынул из кармана другой клочок, – там спросите Геро.

Конни, бросив взгляд на адрес, воскликнула:

– Это же на рю де Варенн! Там жили друзья нашей семьи!

– Значит, ваша семья вращалась в высоких кругах, – вскинул бровь Стефан. – Этот район Парижа – из самых престижных.

– А что делать, если Геро там не будет? Сдаться и поездом вернуться сюда?

– Мадам, – сурово отозвался Стефан и вдавил в землю окурок, – в таком случае придумайте выход сами. Снимите комнату в каком-нибудь пансионе неподалеку, поглядывайте в окно и ждите, когда Геро вернется. Ну все, нам пора в путь. И помните, в Париже ни в коем случае нельзя выходить на улицу после комендантского часа. Это самое опасное время.

Он понес в хижину кружки, а Конни осмотрела древние велосипеды, на которых им предстояло ехать до станции, и кое-как пристроила чемодан между корзинкой и рулем.

– А кто он, этот ваш Геро? – поинтересовалась она, садясь в седло.

– У нас тут, мадам, лишних вопросов не задают. Но Геро в курсе всего, что произошло, и сумеет внедрить вас в уцелевшее подразделение подполья. Далее вашим делом будет найти способ связаться с Лондоном и как можно скорее доложить, что происходит. В том случае, если на свободе остался хотя бы один радист, – мрачно прибавил он.

До железнодорожной станции они добрались без приключений. Городок выглядел, в общем, так же, как до войны выглядели все французские городки этого края, если не считать безотрадного факта, что над мэрией висел флаг со свастикой. Стефан купил Конни билет. Она заметила, что он постоянно оглядывает платформу.

– Что ж, лучше мне вас тут оставить. До свидания, мадам! – И он по-родственному расцеловал ее в обе щеки. – Будьте на связи.

В бессчетный раз закурив, он направился к своему велосипеду, предоставив Конни одной дожидаться поезда, который прибыл ровно в одиннадцать. Бакмастер как-то пошутил: если в немецкой оккупации Франции есть что-то благотворное, так это то, что общественный транспорт стал ходить по расписанию. Конни поднялась в вагон и уложила чемодан на полку над головой. Поезд тронулся. Осмотрев вагон, она увидела обычную разношерстную публику. В пустом желудке урчало. Она прикрыла глаза, рассчитывая, что мерный перестук колес усмирит ее измученные нервы. Но на каждой станции глаза сами собой распахивались посмотреть, кто вошел в вагон.

В Ле-Мане она сделала пересадку. В киоске на платформе удалось купить пачку залежалого печенья. Усевшись на скамью в ожидании поезда, Конни впервые увидела живьем немецкого офицера – тот стоял неподалеку, болтал с начальником станции.

Наконец к пяти часам ее поезд прибыл на вокзал Монпарнас в Париже. С толпой пассажиров Конни прошла весь перрон, собираясь с духом, вдруг потребуют документы. Она видела, что кое-кого из приезжих представители полиции останавливают, роются у них в чемоданах. У Конни сердце упало в пятки, когда она шла мимо, но представители власти не обратили на нее никакого внимания.

Возбужденная, что прошла незамеченной, Конни огляделась, ища глазами табачный киоск, у которого назначена встреча с курьером. Сквозь мельтешенье толпы – служащие возвращались с работы – увидела наконец в углу киоск и направилась к нему уверенным шагом. Как условлено, купила пачку сигарет «Галуаз». Забирая сдачу, уронила пачку на пол. Поднимая ее, пробормотала по-французски «Черт возьми!» и, распечатав, достала сигарету. Стараясь держаться естественно, вынула из кармана коробок спичек, которые дал ей Стефан, закурила, поглядывая, не выходит ли кто из толпы, не идет ли в ее сторону.

Она выкурила всю сигарету, но к ней так никто и не подошел. Потушив окурок, она бросила взгляд на часы и вздохнула, как если бы кто-то, кого она дожидалась, опаздывал. Десять минут спустя достала еще одну сигарету, зажгла ее спичкой из того же коробка и снова докурила.

После третьей сигареты Конни поняла, что никто к ней не подойдет. Значит, приступим к плану Б, сказала она себе и вышла из здания вокзала, впервые оказавшись на улицах оккупированного Парижа. До рю де Ренн было недалеко, и прогулка по городу, который она знала и очень любила, повлияла на нее благотворно. В теплый летний вечер улицы были полны народу. Можно было вообразить себе, что все по-старому, как до войны, ничего не переменилось.

Когда Конни дошла до рю де Ренн, уже смеркалось. Найдя нужный дом, настороженно выглядывая, нет ли засады, она прошла мимо него по противоположной стороне улицы. Пройдя до угла, перешла на другую сторону и снова прошла, замирая от волнения, что это гуляние с чемоданом в руках выглядит подозрительно.

Наконец на середине квартала она решительно направилась к массивной парадной двери и уверенно взялась за ручку. Дверь легко отворилась. Пройдя мраморный вестибюль, Конни стала подниматься по лестнице. Шаги гулко отзывались в пространстве высокой лестничной клетки. Помедлив на третьем этаже, она увидела номер семнадцать на двери направо и, переведя дыхание, постучала, как было велено, сначала два, потом три раза.

Никто не ответил. Поколебавшись, то ли подождать, то ли постучать снова, с бьющимся сердцем Конни решила не делать ни того, ни другого. Ей сказали сделать одну попытку, она ее сделала – и теперь умнее уносить ноги. Судя по всему, опасения Стефана, что группа залегла на дно, подтверждались. Развернувшись, она сделала шаг, чтобы сбежать по лестнице, как вдруг дверь квартиры напротив слегка приоткрылась.

– Мадам! – прошептал женский голос. – Ваших друзей нет. Их вчера забрали в гестапо. За домом наверняка наблюдают. Не идите через парадное. Там внизу есть задняя дверь, окажетесь в дворике, а из дворика через калитку тропкой, которой мусорщик пользуется, выйдете на другую улицу. Не медлите, мадам, торопитесь!

Дверь захлопнулась, а Конни, вспомнив наконец, чему ее учили, сбросила туфли, чтобы не топать по лестнице, и со всех ног кинулась вниз. В глубине вестибюля нашла ту дверцу, про которую говорила женщина, и, молясь про себя, чтобы не попасться в ловушку, повернула ручку и оказалась в тесном внутреннем дворике. Снова надев туфли, открыла калитку, проскочила узенькой тропкой и попала на соседнюю улицу. Развернулась и поспешила подальше от рю де Ренн, принуждая себя двигаться чинно, размеренно и как ни в чем не бывало. Так закончилось ее первое столкновение с настоящей опасностью.

В полуобморочном состоянии от голода и пережитого, на добрый километр отойдя от квартиры семнадцать, Конни набрела на уличное кафе. Чувствуя, что еще вот-вот и ноги откажутся ее нести, села за свободный столик, поставила под него чемодан. Изучила небольшое, но толковое меню и заказала croque-monsieur, горячий сэндвич с сыром и ветчиной. Жадно его жуя, старалась дышать поглубже, чтобы в мозгах прочистилось.

Никогда прежде она не чувствовала себя такой одинокой в этом городе, где жили миллионы людей. И хотя в их числе были ее приятели по Сорбонне и даже родня со стороны матери, все контакты с ними были строго запрещены. То, что помощь и участие, казалось бы, тут, под рукой, а не ухватишь, только усугубляло волнение. Гестапо провело аресты, и участники подполья, Стефан был прав, залегли на дно. Конни допила кофе, придя к выводу, что ей ничего не остается, как отправиться по последнему адресу. Заплатила по чеку, подхватила чемоданчик и была такова.

Вздрагивая всякий раз, как дребезжал проезжающий мимо военный грузовик, Конни пошла на север и дошла до рю де Варенн – широкого зеленого бульвара, застроенного нарядными и изящными особняками. Многие из них, тихие, темные, выглядели нежилыми, но, издалека увидев нужный ей дом, она сразу поняла, что он обитаем. Из окон лился свет, и даже видно было, как в одной из комнат нижнего этажа движутся тени.

Набравшись духу, Конни пересекла улицу, поднялась по ступенькам к парадной двери и нажала кнопку звонка.

Секунды спустя дверь открыла пожилая горничная и, оглядев Конни с головы до ног, уронила высокомерное: «Да?»

– Мне нужен Геро, – прошептала ей Конни. – Я только что приехала. Пожалуйста, скажите ему, Стефан передает привет.

Выражение лица горничной стало тревожным.

– Прошу вас, мадам, входите, только тихо, а я пойду отыщу его.

– Так он дома? – с облегчением выдохнула Конни.

Горничная заколебалась.

– Да, но… Одну минуту, мадам, – и она исчезла за одной из дверей вдоль по коридору. Конни же, пока ее не было, одобрительно оглядела прекрасную старинную мебель, мраморные шашечки пола, изящный изгиб лестницы, служившей главным украшением вестибюля. Обитатели дома явно не бедствовали. В этом мире, хорошо ей известном, она чувствовала себя своей.

Минутой позже появился высокий темноволосый мужчина, одетый к обеду. Благодаря чеканным чертам лица, в нем безошибочно угадывался француз. Раскинув руки, он направился к ней.

– Добрый вечер, дорогая моя! – воскликнул он, и изумленная Конни оказалась в его объятиях. – Я вас не ждал, – прошептал он ей на ухо. – У нас гости, они могли видеть, как вы входили в парадную дверь. – И в полный голос осведомился: – Ну, как добиралась?

– Очень долго! – испуганно пискнула она.

– Вы француженка? – по-прежнему не выпуская ее из объятий, прямо в ухо прошептал он.

– Да, моя семья из Сен-Рафаэля, – прошептала она в ответ.

– Как вас зовут?

– Констанс Шапелль. Моя тетка – баронесса дю Монтень.

– Я с ней знаком, – с облегчением произнес хозяин. – Тогда, значит, вы моя двоюродная кузина, приехали погостить. Идите наверх с Сарой, поговорим позже. – И, разомкнув объятия, продолжил: – Путешествовать с юга нынче весьма утомительно, учитывая все эти проверки. Увидимся позже, когда ты придешь в себя, дорогая Констанс.

Это прозвучало как приказ, и выбора у нее не было. Он развернулся и исчез за дверью гостиной.

И, пока дверь оставалась открытой, Конни успела заметить за ней мужчин в немецкой военной форме.

 

Глава 11

Сара, горничная, провела ее наверх, в просторную спальню, где оставила, чтобы приготовить ей ванну, и Конни, ошеломленная, рухнула в кресло, пытаясь осознать сцену, свидетелем которой стала. Готовясь к высадке во Францию, она проигрывала в уме множество сценариев, и некоторые даже были инсценированы, в учебных целях. Однако кто мог вообразить, что свой первый вечер в оккупированном Париже она проведет, общаясь с врагом?

По коридору Сара провела ее в ванную комнату, где Конни недолгое время блаженствовала в горячей воде, после двух дней пути, когда помыться было совсем негде. Даже улыбнулась, с неохотой выбираясь из ванны и торопясь по коридору в выделенную ей спальню, тому, в каких обстоятельствах порой удается блаженствовать.

Сара, сидевшая на диванчике в ногах кровати, указала на место рядом с собой:

– Садитесь, мадам.

Конни послушно села.

– Месье Эдуард, – это он встречал вас внизу, – попросил меня поговорить с вами, прежде чем вы спуститесь к гостям. Времени у нас мало, поэтому, пожалуйста, слушайте меня очень внимательно. Во-первых, меня зовут Сара Воннэ, я много лет работаю на семью де ла Мартиньерес. Эдуард попросил меня несколько прояснить для вас обстановку.

– Спасибо, – неуверенно произнесла Конни.

– Слышу по вашему голосу, что вам страшно, мадам, и прекрасно вас понимаю. Но, поверьте, вам необыкновенно повезло, по нынешним временам, попасть в Париже в надежное место. Это при том, однако же, что ваш приезд – полная для нас неожиданность и представляет собой угрозу. Надо же, чтобы это случилось именно в тот день, когда мы принимаем… как бы это сказать… гостей! Месье граф просит нас сделать все, чтобы спасти ситуацию. Мадам, в эту ночь вы должны как можно лучше сыграть свою роль. Господин граф представит вас как свою приехавшую с юга кузину. Он сказал, у вас там родня?

– Да, у моей тетки, баронессы дю Монтень, поместье в Сен-Рафаэле.

– А у него в Гассене, неподалеку, и вполне допустимо, что дю Монтень и де ла Мартиньерес – в родстве. За ужином вы расскажете, что приехали в Париж повидаться с дорогими кузенами и сообщить им печальное известие о кончине вашего общего дяди, Альберта.

– Я поняла.

– Вести беседу предоставьте месье Эдуарду. Сами, если будут расспрашивать, говорите как можно меньше. Я думаю, вы справитесь.

– Я постараюсь.

Экономка окинула ее взглядом.

– Похоже, вы носите тот же размер, что покойная мадам, матушка месье Эдуарда. Вам следует знать, что умерла она четыре года назад, перед самой войной. Надо думать, ей еще повезло… – Сара вздохнула. – Пойду принесу вам что-нибудь из ее платьев. И, если угодно, помогу с прической. Чем красивее, беззащитнее и бестолковее на вид вы будете, тем лучше для всех. Вы понимаете меня, мадам?

– Да, понимаю.

– А теперь, прошу вас, времени не теряя, займитесь собой. Надо поскорее спуститься в гостиную. А я передам месье, о чем мы тут говорили, когда он поднимется сюда за своей младшей сестрой, мадемуазель Софи, чтобы сопроводить ее вниз. Пожалуйста, не подведите нас. Очень важно, чтобы гости ничего не заподозрили. Иначе, – вздохнув, она поднялась на ноги, – иначе де ла Мартиньересам конец.

– Обещаю вам сделать все, что смогу, – выдавила из себя Конни.

– Мы будем за вас молиться.

Двадцать минут спустя Конни стояла перед закрытой дверью в гостиную. Вспомнив слова Сары, вознесла мольбу небесам, открыла дверь и сделала шаг вперед.

– Констанс! – тут же воскликнул Эдуард и, выйдя из толпы гостей, расцеловал ее в обе щеки. – Ну как, успела прийти в себя от тягот странствия? Несомненно, да. – И прибавил с искренним чувством: – Выглядишь – превосходно!

– Спасибо, – улыбнулась Конни, и сама понимая, что так хорошо, как сейчас вряд ли когда-нибудь выглядела. Сара сотворила чудо с ее волосами, слегка накрасила ее, а потом помогла надеть изумительное вечернее платье, сшитое, как отметила Конни, месье Диором. Бриллиантовые серьги и ожерелье завершили преображение.

– Пойдем, я представлю тебя моим друзьям. – Эдуард предложил ей руку, и Конни, идя по комнате, увидела перед собой море мундиров, которые ее учили различать.

– Ганс, позвольте, я представлю вас моей дорогой кузине Констанс Шапелль, которая приехала в Париж с коротким визитом, чтобы украсить наше существование. Познакомься, Констанс, это комендант Ганс Лейдингер.

Констанс почувствовала на себе оценивающий взгляд высоченного типа в мундире высокопоставленного офицера Абвера, немецкой военной разведки.

– Фройляйн Шапелль, счастлив познакомиться еще с одной очаровательной представительницей семейства де ла Мартиньерес.

– Полковник Фальк фон Вендорф. – Эдуард подвел ее к следующему гостю. Тот был в устрашающем мундире гестапо и представлял собой классического арийца. С нескрываемым интересом оглядев ее с головы до ног, он не пожал ей руку, а поднес к губам и поцеловал. Взгляд его голубых глаз пронизывал насквозь.

– И где же это кузен Эдуард вас прятал, фройляйн Шапелль? – Французский его был безупречен.

Этот вполне невинный вопрос привел Конни в трепет.

– Полковник фон Вендорф…

– Прошу вас, мы все здесь друзья, зовите меня просто Фальк – если мне позволено будет называть вас Констанс?

– Разумеется! – Конни одарила его, как она надеялась, обворожительной улыбкой. – Я живу на юге, а ездить в Париж очень уж утомительно.

– А где именно на юге живет ваша семья?

Но Эдуард уже подвел ее к офицеру в мундире СС, государственной полиции.

– Простите, – отведя взгляд от Фалька, Конни перевела внимание на коменданта Чолтитца.

– A bientфt, фройляйн Констанс, – тихо сказал ей вслед Фальк.

Эдуард дал ей бокал шампанского и познакомил еще с тремя германскими офицерами и с каким-то чином из вишистской полиции. Кроме того, присутствовали два француза, из которых один был юрист, а второй – профессор, и супруга его Лилиан помимо Конни была пока что единственной дамой среди гостей. Нервно глотнув шампанского, Конни взмолилась, чтобы хозяину хватило благоразумия за столом усадить ее между соотечественниками.

– Дамы и господа, прошу всех в столовую, а я пойду за сестрой, – сказал Эдуард, направляясь к выходу из гостиной.

Устроившись между французом-профессором и его женой, Конни прошла в столовую. Сара указала ей ее место, и она села, переведя дух, что соседи ее – французы, профессор и юрист. Последний стоял, держась за спинку стула, и совсем уж было вознамерился сесть, как вдруг Сара перехватила его, прошептала ему что-то на ухо, и юрист моментально перешел по другую сторону стола, – а Конни обнаружила у себя под боком гестаповца Фалька фон Вендорфа.

– Фройляйн Констанс, надеюсь, вы не против, что я попросил посадить меня рядом с вами, – с улыбкой произнес он. – Не так часто мне выпадает удовольствие иметь в застолье столь прекрасную компаньонку. Давайте выпьем шампанского, – и он сделал знак лакею, который заторопился с бутылкой.

Между тем в столовую вошел Эдуард, ведя под руку юную красавицу. Это была Софи, его сестра. Крошечная, прелестная, своим неправдоподобным совершенством она напоминала фарфоровую куклу. Темно-синее вечернее платье подчеркивало безупречную белизну кожи и яркую синеву глаз. Светлые волосы, собранные в пучок, открывали лебединую шею, украшенную колье из сапфиров.

Эдуард подвел сестру к столу, и Конни обратила внимание, как та, вытянув руку, проводит пальчиками по спинке своего стула.

Усевшись, она улыбнулась сразу всем и никому в отдельности:

– Добрый вечер, господа. Рада снова приветствовать вас в нашем доме. – Голос у нее был низкий, музыкальный, а речь – настоящей французской аристократки. – И кузина Констанс… Эдуард сказал мне, что ты благополучно до нас добралась, – говоря это, Софи не обратила на Конни взгляд своих синих глаз.

– Это так, и я очень рада нашей встрече, – мягко отозвалась та.

Софи повернулась на звук голоса, перевела на Конни свой чистый, пустой взгляд и ослепительно улыбнулась:

– И, конечно же, нам о стольком нужно поговорить!

Тут ей что-то сказал сосед, а она ответила, глядя при этом поверх голов, и Конни наконец поняла: Софи де ла Мартиньерес – слепа.

Эдуард, окинув стол взглядом, отметил перестановку, в результате которой Фальк фон Вендорф оказался бок о бок с Конни, и занял место напротив Констанс, в окружении немцев.

– Прежде всего – тост! Причина сегодняшнего торжества – день рождения нашего друга Фалька фон Вендорфа, которому стукнуло тридцать пять лет. – В свете свечей блеснул хрусталь дружно поднятых бокалов. – За вас, Фальк!

– За Фалька! – раздался хор голосов.

Герой дня отвесил шутливый поклон.

– И за нашего хозяина, графа Эдуарда де ла Мартиньереса, который устроил нам это торжество. Не говоря уже о том, – Фальк покосился на Конни, – что он сделал мне нежданный подарок. За фройляйн Констанс, которая прибыла к нам сегодня с юга – и на редкость вовремя!

Конни замерла, улыбаясь, в то время как взгляды участников застолья обратились к ней. Кто бы мог представить, мелькнуло у нее в голове, что немецкие офицеры будут пить за мое прибытие в Париж! Она пригубила шампанского, осторожно, зная, что надо сохранять здравомыслие. И тут, на удачу, лакей внес первое блюдо, и внимание присутствующих переключилось на еду.

В будущем, когда Конни вспоминала свой первый вечер в оккупированном Париже, она думала, что свыше ей явно помогали. Профессор, который сидел слева от нее, преподавал в Сорбонне, так что ей представился повод рассказать о своей учебе. Это подтвердило ее легенду, и не раз, ловко обходя расспросы Фалька с помощью улыбки и взмаха ресниц, она ловила на себе одобрительный взгляд Эдуарда.

В завершение вечера, когда гости наконец принялись расходиться, Фальк снова поцеловал ее руку.

– Фройляйн, сегодня вечером ваша компания доставила мне неизъяснимое удовольствие. Я понял, что вы не только красивы, но и умны. А мне, – поклонился он, – мне нравятся умные женщины. Надолго ли вы в Париже?

– Я еще не решила, – честно ответила она.

– Констанс прогостит у нас столько, сколько ей будет угодно, – пришел ей на помощь Эдуард, провожавший у двери гостей.

– В таком случае я надеюсь, что вы подарите мне новые встречи. И в самом ближайшем времени. Heil Hitler!

Еще раз окинув ее взглядом ледяных глаз, Фальк за другими гостями вышел на улицу. Эдуард закрыл за ним дверь и запер ее на засов.

Испытание завершено. Конни почувствовала себя совершенно без сил. Ноги перестали держать ее, она пошатнулась и упала бы, не подхвати ее Эдуард.

– Бедняжка Констанс, – произнес он, приобняв ее за плечи и помогая идти, – вы безумно устали. Давайте-ка выпьем коньяку на ночь.

Он сделал знак Саре, маячившей в коридоре.

– Принесите поднос в гостиную, пожалуйста.

Конни в полном изнеможении рухнула на диван. Сара вошла с подносом. Пока она расставляла пузатые рюмки и разливала коньяк, Эдуард поглядывал на Конни. Как только Сара вышла из гостиной, он поднял рюмку:

– Примите мои поздравления, Констанс. Вы справились с честью. – И впервые за весь вечер улыбнулся не светски, а как полагается, сердечно. Его красивое лицо оживилось.

– Спасибо, – пробормотала она, собираясь с силами, чтобы донести рюмку до губ.

– Пожалуй, лучшее, что я могу сказать, это – добро пожаловать в нашу семью! – Эдуард снова улыбнулся.

Оба чуть слышно посмеялись. И по мере того как спадало чудовищное напряжение этого вечера, они смеялись все больше, до слез, над катастрофой, которая отступила.

– Ах, Констанс, вы и представить себе не можете, что я пережил, когда увидел вас на пороге! Все пропало, подумал я. Полный дом немцев, чины из полиции, гестапо, Абвера, – и извольте, явление третье, агент подполья с визитом!

– А я? Да я чуть не хлопнулась в обморок, когда увидела их мундиры в гостиной! – Конни потрясла головой.

– Вот что, дорогая моя, давайте-ка мы потолкуем об этом завтра, – сказал Эдуард. – А сейчас я могу только еще раз, причем самым сердечным образом, поблагодарить вас. Вы достойно приняли вызов и показали себя превосходной актрисой. Спору нет, сегодня нам помогли свыше. И, безусловно, ваше воспитание нас выручило, никто не усомнился, что вы из нашей семьи.

– На курсах подготовки, – с улыбкой сказала Конни, – меня все время пугали, что и мой французский, и мои манеры непременно сразу же выдадут во мне представительницу буржуазии. Простой парижской учительнице, говорили мне, все эти изыски не подобают, – и я изо всех сил старалась от них избавиться…

– Что ж, сегодня эти изыски нас спасли. И, похоже, дорогая моя, вы обзавелись воздыхателем, – с некоторой суровостью заметил Эдуард. – Это один из немногих известных мне нацистов, кто сам из аристократов. Однако не позволяйте себя убаюкать льстивыми речами. Держите ухо востро. Фальк фон Вендорф принадлежит к самым опасным типам из тех, кто правит сейчас Парижем. Когда дело касается выявления противников нацистского режима, жалости он не знает. Это на нем ответственность за аресты многих из тех, кто входил в группу «Натуралист», которую вы должны пополнить.

У Конни мороз пробежал по спине.

– Мда… – мрачно уронила она. – Видно, что он образован и любит Францию.

– Он в восторге от нашей истории, культуры и элегантности, но жаждет прибрать это к рукам – для себя и своей страны, что делает его еще более опасным. И он, как мы оба сегодня видели, – Эдуард иронически вскинул бровь, – в восторге от наших женщин. И если он возжелает вас… впрочем, об этом мы поговорим завтра. – Эдуард, поставив рюмку на стол, поднялся и подошел к Конни. – На сегодня достаточно будет того, что у нас вы тут в полной безопасности и можете спать спокойно. – С этим он предложил ей руку. – Отправимся отдыхать?

– Да, – Конни подавила зевок. Они прошли по коридору, поднялись по лестнице.

– Доброй ночи, кузина Констанс, – с улыбкой сказал Эдуард.

– Доброй ночи, кузен.

Сбросив с себя одежду и драгоценности, Конни легла в просторную, удобную кровать. Блаженная волна усталости накрыла ее, и она провалилась в сон.

А наутро распахнула глаза и поначалу не поняла, где она, – но, вспомнив свои вчерашние приключения, со вздохом откинулась на мягкие подушки. Взглянув на часики, увидела, что минуло уже десять, и схватилась за голову. В жизни своей она не спала так долго. Соскочив с кровати, открыла чемоданчик, достала оттуда незатейливые юбку и блузку, выданные Сектором «Ф», которые сочли такую одежду подобающей для скромной учительницы. Быстренько причесавшись, спустилась вниз в поисках Эдуарда или Софи. В вестибюле ее перехватила Сара.

– Граф у себя в библиотеке, мадам. Он просил пригласить вас туда, когда вы проснетесь. Принести вам завтрак?

– Только кофе, прошу вас, – ответила Конни. После вчерашнего ужина она еще не успела проголодаться. Проблем с продуктами в этом доме, похоже, не было. Вслед за Сарой она подошла к дверям библиотеки, постучалась, вошла.

Эдуард, сидя в кожаном кресле, читал газету. При ее приближении он поднял на нее глаза.

– Доброе утро, Констанс. Садитесь, прошу вас, – и указал на кресло по другую сторону камина.

– Благодарю. У вас прекрасная библиотека, – заметила Конни, окинув восхищенным взглядом книжные полки с полу до потолка.

– Наследие предков и моя страсть. Если удастся, надеюсь его пополнить. Учитывая, сколько книг сожгли нацисты по всей Европе, ценность этого собрания утроилась.

В утреннем свете граф де ла Мартиньерес смотрелся усталым и даже подавленным, ни следа вчерашней живости, а на лице его проявились мелкие морщинки, отчего Конни решила, что ему за тридцать.

– Итак, Констанс, я бы просил вас во всех подробностях пересказать мне всю цепь событий, которая привела вас вчера на мой порог.

И Конни поведала, как курьер, которого она ждала на вокзале Монпарнас, не явился, и как она отправилась на рю де Ренн по адресу, который как раз на этот случай сообщил ей Стефан.

– Как вы думаете, кто-нибудь видел, как вы входили туда? – В глазах Эдуарда застыла тревога.

– Я очень тщательно все проверила, как Стефан меня научил, и поблизости в военной форме не было ни единого человека. Когда на мой стук в дверь не ответили, я собралась уходить. И тут приоткрылась дверь соседней квартиры, и женщина прошептала в щель, что на квартиру семнадцать был налет гестапо, что ее обитатели арестованы. Она подсказала мне, как уйти через черный ход.

– Как вы думаете, она видела ваше лицо?

– Если да, всего несколько секунд, не больше.

– В таком случае остается уповать, что она достойна доверия, – вздохнул Эдуард. – Что ж, Констанс, судьба пока что явно к вам благосклонна. Квартира семнадцать в группе «Натуралист» была самой надежной явкой. Соседка сказала правду, в ночь, перед тем как вы там появились, гестапо организовало налет. Всех арестовали и, разумеется, продолжают наблюдать за квартирой. Всех, кто проявляет к ней интерес, хватают, надеясь поймать тех, кто не успел узнать про провал. Нет сомнений, что засада была и они вас просто пропустили. Может быть, потому – он покачал головой, – что лицо у вас свежее, а может, решили, что вы пришли к кому-то из жильцов в другую квартиру…

– Стефан сказал, он одну меня и может послать в Париж, потому что и лицо не примелькалось, и ни в каких списках я числиться не могу.

– Он был прав. – Эдуард в задумчивости потер подбородок. Сара меж тем сервировала для них обоих кофе с печеньем. – Должен сказать, вам повезло, что встречал вас именно Стефан. Он человек опытный. Мы с ним знакомы по другим каналам, вне связи с подпольем. Мой адрес он дал вам на крайний случай. Проблема состоит в том…

– Да? – Конни никак не могла понять, каким образом Эдуард включен в схему Сопротивления.

– В том, что с учетом моего… – Эдуард помялся в поисках нужного слова, – положения всякий намек на мою причастность к иностранной разведке или к Сопротивлению должен быть абсолютно, категорически исключен. Даже сказать вам не могу, до какой степени это важно. И вот, извольте, то самое звено, в поисках которого рыщет гестапо, – агент британской разведки – сидит в моей библиотеке и пьет кофе!

– Честное слово, Эдуард, мне страшно жаль, что я стала причиной стольких беспокойств!

– Дорогая моя, никто вас не винит! Стефану необходимо было послать кого-то в Париж и выяснить, как далеко зашла ситуация. А ситуация эта, смею вас заверить, куда хуже, чем он опасается…

– Стефан поручил мне как можно скорее сообщить в Лондон о том, что тут происходит.

– В этом уже нет нужды. На британское правительство я не работаю, но знаком с теми, кто занимает высокие посты в разведке, и связь мы поддерживаем. О сложившейся ситуации я успел сообщить в Лондон утром. Стефан скоро получит известие. И Проспер, который руководил группой, и его радист, – оба они под арестом. Участники группы, кто смог, либо уехали из Парижа, либо залегли на дно, до дальнейших распоряжений. Иными словами, моя дорогая Констанс, здесь просто не осталось той группы, к которой вы могли бы присоединиться.

– Вот как? А может быть, перебросить меня в другую группу?

– В обычных обстоятельствах, да, разумеется, следовало бы. Однако так уж случилось, что вчера вы познакомились кое с кем из весьма влиятельных немцев. – Эдуард, поставив чашку на стол, наклонился поближе к Конни. – Только вообразите себе, Констанс: вас переслали в другую сеть, вы успешно начали ту работу, для которой вас готовили, и вдруг – ап! – вы арестованы, вас допрашивают в застенках гестапо. И тут еще одно совпадение: один из тех, с кем вы вчера познакомились, скажем, полковник фон Вендорф, входит, чтобы вас допросить. И кого же он видит привязанной к стулу? Констанс, кузину дорогого друга графа де ла Мартиньереса, в доме которого он с ней встречался! И что он, по-вашему, станет думать? Что его дорогой друг Эдуард не знал об умонастроениях родственницы? Нет, как минимум он начнет присматриваться и к графу, и к тем французам, которые собираются у него за столом, и, надо полагать, вскоре задастся вопросом, в самом ли деле они искренни и лояльны к немецкой оккупации и вишистскому режиму или только делают вид, что лояльны?

– Да, я все понимаю, но где же выход? И на кого вы работаете, Эдуард?

– Этого знать не надо, – поспешно ответил он. – Действительно, Констанс, поверьте: лучше не знать. Скажу лишь одно. Все, чем я занимаюсь, целью своей имеет освобождение моей страны от нацистов и от марионеток Виши, людей безвольных, которые, чтобы спасти свои шкуры, идут на все, что приказывают им немцы. Четыре года я потратил на то, чтобы войти к ним в доверие. Мое состояние, вкупе с их жадностью, сделало это возможным. И прошу вас не забывать о том, чего мне это стоит, Констанс. Каждый раз, когда кто-то из них переступает мой порог, я сгораю от желания схватиться за пистолет.

Эдуард стиснул руки так, что побелели костяшки пальцев.

– И что же я делаю взамен? Приглашаю их за свой стол, угощаю лучшим вином из моих подвалов, на черном рынке покупаю лучшее мясо и лучший сыр, веду с ними светские беседы. Вы спросите, как это может быть? Как я терплю это?

Конни молчала, понимая, что эти вопросы задаются не для того, чтобы она на них отвечала.

– А терплю я это ради того, чтобы порой, когда коньяк развязывает языки, пьяный немец невзначай обронил слово-другое. И порой это слово позволяет мне предупредить тех, кто в опасности, и, возможно, спасти жизнь людям. И вот ради этого – да, я готов терпеть их за моим столом.

Конни кивнула, ни слова не говоря.

– Именно потому – вы, конечно же, не можете этого не понимать – ни звука не должно просочиться за эти стены относительно моих связей с организацией, которую нацисты так отчаянно хотят прихлопнуть. Малейший подобного рода намек поставит под угрозу передачу сведений, насущно необходимых организаторам Сопротивления, и, хуже того, приведет к гибели тех беззаветно смелых людей, что сотрудничают со мной… Я боюсь не за свою жизнь, Констанс, а за жизнь тех, за кого я в ответе, – за Софи, к примеру. Живя со мной под одной крышей, она не может не принимать участия в том обмане, в который я вовлечен. И это делает ее уязвимой… Боюсь, – Эдуард поднялся и подошел к окну, за которым купался в утреннем солнце зеленый ухоженный сад, – что ввиду этого карьеру британского агента вы продолжить не сможете.

Смысл сказанного не сразу дошел до Конни. Как, неужели вся ее диверсионная подготовка, все эти физические нагрузки, умственные усилия и, главное, напряжение чувств – все зря?!

– Понятно. И как вы намерены со мной поступить? – спросила она, сама понимая, что вопрос прозвучал жалко.

– Весьма уместный вопрос, Констанс. Я уже сообщил в Лондон, что вы здесь, со мной. И порекомендовал немедленно уничтожить все сведения о вашей отправке в Париж. Всех, кто во Франции знает о ней – их, на удачу, не так много, – известят, что всяческие контакты с вами отныне им запрещены. Принесите мне ваши документы, мы их сейчас же сожжем в камине. Захватите также и чемодан, от него мы тоже избавимся. Новые бумаги для вас готовят. Отныне вы просто Констанс Шапелль, проживающая в Сен-Рафаэле, – в точности как вас знают те, кто уже знаком с моей кузиной Констанс.

– И что будет? Меня отошлют домой, в Англию?

– Пока нет, это слишком опасно, – Эдуард взглянул на нее с мрачной улыбкой. – Нельзя допустить, чтобы вас схватили. Боюсь, в ближайшее время вам придется играть роль в соответствии с той легендой, которую мы вчера огласили. Погостите у нас. Будем надеяться, что впоследствии удастся отправить вас на юг, как будто вы возвращаетесь домой, в Сен-Рафаэль, и уже оттуда перебросить вас в Англию. Но сейчас – и вашей вины в том нет – вы поневоле наша пленница.

– И Лондон согласился на это? – недоверчиво спросила она.

– Разве у них есть выбор? – отмахнулся Эдуард, сочтя этот вопрос несущественным, и повернулся к ней. – Поверьте, Констанс, я очень хорошо понимаю то, что вы сейчас чувствуете. Понимаю и ваше горячее стремление помочь своей стране, и горькое разочарование из-за того, что выполнение задания сорвалось. Но, скажу я вам, вы жертвуете своей карьерой ради дела достойного и благородного. Не говоря уже о том, – он повел плечами, – что найдутся и другие способы быть полезной. Вчера вы, красивая женщина, произвели прекрасное впечатление на очень влиятельных мужчин. Фальк приходит к нам постоянно. Кто знает, вдруг он вам что-то сболтнет… – При одной мысли о беседах с Фальком Конни передернуло, но она очень хорошо понимала, что Эдуард имеет в виду. – Ну что же, Софи вызвала сюда свою портниху, та скоро прибудет. Вам нужен гардероб, достойный аристократки из рода де Монтень и де ла Мартиньерес. Да и Софи рада, что в доме появится еще одна женщина. Она редко выходит, ей одиноко, из-за ее… состояния. И еще, она скучает по матери. Могу я попросить вас уделить ей часть вашего времени?

– Конечно же, о чем речь… Скажите, это с ней от рождения?

– Нет, родилась она зрячей, и родители поначалу не заметили ничего странного. Однако зрение мало-помалу сдавало, и когда стала очевидна вся серьезность проблемы, врачи поделать уже ничего не могли. Софи, впрочем, приноровилась. Она умеет писать, научилась еще до того, как совсем ослепла. И пишет стихи. Чудесные! – искренне восхитился Эдуард.

– Сколько ей было, когда она полностью утратила зрение?

– Семь лет. И поразительно, как обострились при этом, словно бы в возмещение, все другие ее чувства. Слух самый острый, и она по звуку шагов скажет вам, кто вошел в комнату. Она много читает, я заказываю книги, напечатанные шрифтом Брайля, и из этой библиотеки, и из Гассена. Особую страсть она питает к английским романтикам, таким как Байрон и Китс. И рисует! Представляете, ощупает предмет, а потом ухитряется передать на бумаге его форму и цвет. – Эдуард улыбнулся. – Очень талантлива… Она самое дорогое, что у меня есть.

– И красива необыкновенно.

– Да. Печально, правда, что Софи не может увидеть себя в зеркале! Представления не имеет, как хороша. Мужчины, увидев ее впервые, когда они еще не знают о ее увечье… в общем, я видел, какой эффект она на них производит. Она – чудо.

– Да, так и есть…

– А сейчас, – совсем другим тоном произнес Эдвард, – сделайте одолжение, сходите наверх за документами и чемоданом. Мне не по себе оттого, что они еще в доме. – Это была не просьба – приказ. Конни послушно принесла все, с чем вошла в этот дом, и десять минут спустя наблюдала, как догорают в камине ее бумаги. Эдуард же, вытряхнув содержимое чемодана в мешок, указал на ее туфли.

– Обувь тоже, Констанс. Мы оба знаем, что спрятано в каблуке.

– Но других туфель у меня нет!

– Очень скоро появятся.

Пришлось Конни отдать ему туфли. Стоя в одних чулках на ковре, она ощутила в себе бесконечную уязвимость. Кроме одежды, надетой на ней, не осталось ни одной вещи, какую она могла бы назвать своей.

Эдуард так, словно делал это неоднократно, вспорол подкладку на крышке ее чемодана и вытащил спрятанные там франки. Деньги он протянул ей:

– Оставьте это себе, в компенсацию за те испытания, которые вы претерпели, трудясь на благо Франции и Британии. Мы с Софи позаботимся, чтобы, пока вы с нами, в материальном смысле вы ни в чем не нуждались. И разумеется, все будет самого лучшего качества. Софи ждет вас наверху, чтобы познакомить с портнихой. Еще одно… – Эдуард, стоя у дверей, помолчал. – Вряд ли кто-то попытается войти с вами в контакт. Крайне мало кому из вашей организации известно, что вы находитесь здесь. Но в том случае, если кто-то узнает, где вы живете, и попытается с вами связаться, вы не вправе, я подчеркиваю, не вправе идти на контакт. Вы хорошо меня понимаете?

– Да.

– Иначе, – Эдвард строго посмотрел ей в глаза, – иначе все наши труды пойдут прахом, и вы поставите под угрозу жизнь многих и многих людей.

– Я все поняла.

– Вот и отлично. А теперь идите к Софи.

 

Глава 12

Месяц минул с тех пор, как Констанс вошла под кров графа де ла Мартиньереса. Ей пошили дорогую одежду на все случаи жизни, купили обувь из кожи – подобного качества она не носила со времен начала войны, шелковые чулки. Конни лишь головой качала на горькую иронию ситуации. Она живет как принцесса в доме, где полный достаток, где много слуг. И все-таки внешняя роскошь, в обстановке которой ей приходилось существовать, ничуть не приглушала сознания того, что она здесь не более чем пленница. Лежа по ночам в удобной кровати, она мало того что тосковала по Лоуренсу так, что заходилось сердце, но еще и терзалась мыслями о своих соратниках, тех, кто готовился с ней к диверсионной работе и теперь выполнял задания, подвергался опасностям и терпел лишения, о масштабе которых можно было только догадываться. Ее мучило чувство вины. В золоченой клетке, отрезанная от внешнего мира, Конни боялась сойти с ума.

Спасением ей была Софи, и скоро Конни от души ее полюбила. С проницательностью, обостренной недугом, по одному слову та сразу могла сказать, что Конни в печали. Софи, ровеснице Конни (обеим было по двадцать пять), хотелось побольше узнать о том, как устроена жизнь в Англии. Сама она, по понятным причинам, никогда не покидала Франции. И Конни, сидя в пятнистой тени каштанов на послеполуденной июльской жаре, описывала блеклые, но величественные пространства поросших вереском пустошей, посреди которых стоял Блэкмур-Холл, родовой дом ее мужа. Такие разговоры утешали и в равной мере причиняли боль, но зато помогали поддерживать в памяти живой образ мужа.

Как-то, когда они, любуясь закатом, сидели на террасе, Конни поделилась с Софи тем, как тоскует по Лоуренсу. Софи, само понимание, расспросила Конни о нем подробнее и выразила уверенность, что все кончится хорошо. Однако вечером Конни вдруг впала в панику. Она слишком раскрылась; в конце концов, кто знает, вдруг де ла Мартиньересы держат ее на случай, если понадобится откупиться от нацистов? Ах, но ведь должна же она хоть кому-то верить…

Два дня спустя в дом незвано явился полковник Фальк фон Вендорф. Конни сидела с Софи в библиотеке. Вошла Сара и сообщила:

– К вам гость, мадам Констанс.

Конни, разведя руками, с бьющимся сердцем пошла в гостиную, где уже ждал Фальк.

– Фройляйн Констанс! Неужели? С того раза, как мы в последний раз виделись, вы стали еще прекрасней! – С этими словами он склонился к ее руке.

– Благодарю вас, полковник, я…

– Прошу вас! – перебил ее Фальк. – Мы же договорились обращаться друг к другу по имени. А я, знаете ли, шел себе мимо и вдруг подумал, зайду-ка я проведать прелестную кузину Эдуарда, взгляну, к лицу ли ей Париж. И теперь сам вижу – да, очень к лицу!

– Пожалуй, после провинциальной жизни перемена и впрямь к лучшему, – сухо отозвалась Конни.

– И вот что еще я подумал, – он сделал паузу, – как вы посмотрите на то, что я закончу свои сегодняшние дела, а потом зайду за вами и мы поедем в клуб, поужинать и потанцевать?

Конни охватила дрожь.

– Я… – начала она было, но в этот момент, видимо, оповещенный Сарой, в комнату вошел Эдуард.

– Фальк! Какой приятный сюрприз!

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Я как раз выражал надежду, что ваша прелестная кузина будет настолько добра, что составит мне сегодня компанию.

– Увы, мы приглашены на ужин нашим общим кузеном. Он живет недалеко от Версаля. – Эдуард с ласковой улыбкой взглянул на Конни. – Дорогая моя, ты слишком долго не приезжала в Париж. На тебя такой спрос! Все хотят тебя видеть. Но, может быть, в другой раз ты сможешь принять любезное предложение нашего друга Фалька?

– Почту за честь, герр Фальк, – выдавила Конни улыбку.

– Помилуйте, фройляйн, это вы окажете мне честь! Что ж, Эдуард, в другой так в другой! – Фальк прищелкнул каблуками (на взгляд Конни, это выглядело дурной пародией на старые выпуски кинохроники), вскинул руку: – Heil Hitler! – и направился к выходу.

– В субботу мы в опере. Не присоединитесь? – спросил Эдуард, провожая гостя к дверям.

– У вас ложа? – Фальк покосился на Конни.

– Да. Так как?

– С удовольствием приму ваше приглашение. До встречи, фройляйн Констанс.

Когда дверь за ним наконец закрылась, Конни без сил рухнула в кресло.

– Как это ни печально, Констанс, – прокомментировал Эдуард, – наши опасения подтвердились: полковник явно неравнодушен к моей прекрасной кузине. – Он взял ее руки в свои. – Я пригласил его в оперу, потому что там по крайней мере смогу быть рядом.

– О Эдуард, – Конни беспомощно потрясла головой.

– Знаю, моя дорогая, – он похлопал ее по руке. – Положение весьма неприятное. Жаль, что мы сразу не выдумали тебе жениха, который ждет не дождется на юге. А теперь уже поздно.

Площадь перед Оперой гудела от голосов нарядной толпы, состоявшей из высокопоставленных немцев, представителей правительства Виши и состоятельных парижан. Французская полиция кольцом держала строй у парадного входа. Стояла удушающая июльская жара. Конни, затянутая в тесный лиф изумрудно-зеленого вечернего платья, чувствовала себя как цыпленок в духовке. Настроения не прибавляло и то, что над зданием Гранд-опера поникли от жары не французские триколоры, а флаги со свастикой. Она прикрыла глаза, чтобы не видеть их. И хотя суть происходящего сводилась к тому, что жизнь продолжается, нормальная повседневная жизнь – конечно же, это была не прежняя привычная жизнь, а жалкая подделка.

Эдуард без устали здоровался, а Конни, держа Софи под руку, вела ее по величественной лестнице.

– Я многого жду от этого вечера, – с улыбкой проговорила Софи, обратив свое прекрасное лицо к Конни, когда та усаживала ее в удобное, обитое бархатом кресло. – Если не считать того, что лучше бы это был не Вагнер. – Она сморщила носик. – Что тут скажешь, кто правит, тот и заказывает музыку. Что до меня, я предпочла бы Пуччини.

Тут в ложу вошел Фальк, как обычно, поцеловал Конни руку и раздел ее взглядом.

– Фройляйн Констанс! Какое изысканное на вас платье! Да, элегантнее француженок на свете дам нет! Как бы я хотел, чтобы мои соотечественницы переняли французский шик.

Он взял с предложенного ему подноса бокал шампанского, и дверь снова открылась, впустив Эдуарда, а следом – точное подобие Фалька. Конни замерла в изумлении, глядя на двойника так, что Фальк довольно расхохотался.

– Что, фройляйн, думаете, двоится в глазах? Уверяю вас, это не потому, что вы выпили слишком много шампанского. Позвольте представить вам моего брата, полковника Фредерика фон Вендорфа. Мы близнецы.

– Мадемуазель, счастлив с вами познакомиться, – Фредерик, сделав шаг к Конни, вежливо пожал ей руку. Теперь, когда он стоял рядом с братом, было видно, что хотя они одного роста и телосложения, взгляд и улыбка Фредерика отличаются теплотой, совершенно несвойственной Фальку.

– А это, – вступил Эдуард, – моя сестра Софи.

Фредерик повернулся к Софи, увидел ее и открыл было рот, чтобы заговорить, но не смог вымолвить ни слова. Он застыл как завороженный. Долгую паузу прервала сама Софи. Протянув ему руку, она сказала:

– Полковник фон Вендорф, я очень рада.

И, на глазах у Конни, их пальцы впервые соприкоснулись. Фредерик, по-прежнему молча, бережно и непозволительно долго держал в руке крошечную ручку Софи, прежде чем вымолвил: «И я рад, мадемуазель». С неохотой он выпустил ее руку, а Софи расцвела так, как будто только что случилось что-то чудесное. К счастью, внимание Эдуарда в этот момент отвлеклось на новых гостей, а Фальк просто не отрывал глаз от Конни.

– Итак, кто же из вас старший? – спросила она, чтобы разрядить напряжение.

– Увы, не я, – отвечал Фальк, – поскольку явился на свет часом позже. И с большим трудом, кстати, поскольку мой старший братец, похоже, отнял у матери все силы! – И Фальк бросил на того взгляд, не оставлявший сомнения в том, что особой любви между братьями нет. – Что, скажешь, не так, Фредерик?

– Прости, брат, не слышал, что ты сказал. – Фредерик, с трудом оторвав взгляд от Софи, повернулся к Фальку.

– Да ничего важного. Только то, что из нас двоих ты явился на свет первым. И с тех пор во многом другом успел меня опередить. – И Фальк засмеялся так, словно это была колкая шутка, но веселья в его глазах не было.

– Ты никогда мне этого не простишь, верно? – беззлобно улыбнулся Фредерик, хлопнув брата по плечу.

– Как давно вы в Париже, Фредерик? – поинтересовалась Софи. – Удивительно, что мы не встретились раньше!

– Мой братец охотится только за крупной дичью, – вмешался Фальк. – Он советник самого фюрера и скорее интеллектуал, чем солдат. Наш Фредерик витает в сферах гораздо более высоких, чем мы, простые смертные, служащие в гестапо.

– Меня прислали в Париж эмиссаром, это так, – ответил Фредерик. – Фюрер обеспокоен тем, что Сопротивление все более успешно организует акции саботажа.

– Иначе говоря, он здесь потому, что наверху считают: мы в гестапо со своими обязанностями не справляемся.

– Конечно, это не так, Фальк, – перебил его брат. – Просто противник умен, хорошо организован и слишком часто обходит нас по кривой.

– Да, но разве мы только что не провели самую успешную из облав? Сеть «Натуралист» развалена и опасности больше не представляет.

– С чем я тебя и поздравляю, – кивнул Фредерик. – Подчеркну: я здесь для того, чтобы получить развернутое представление о ситуации и подумать над тем, как улучшить работу.

Конни прислушивалась к этому разговору, стараясь оставаться невозмутимой. Но вскоре свет в зале приглушили, и все расселись по местам. Фредерик торопливо занял кресло рядом с Софи. Конни оказалась между двумя братьями.

– Вы любите Вагнера, фройляйн Констанс? – спросил Фальк, допивая шампанское и возвращая бокал на поднос.

– Я не так хорошо знакома с творчеством этого композитора, чтобы судить. Надеюсь, сегодня я узнаю его лучше, – дипломатично ответила Конни.

– А я надеюсь, что вы, фройляйн Софи и Эдуард поужинаете с нами после спектакля, – подхватил Фальк. – Я чувствую своим долгом показать брату лучшее, что есть в Париже.

От необходимости отвечать на это Конни была избавлена, поскольку зазвучала бравурная увертюра к «Валькирии». Вагнера Конни недолюбливала, находя слишком тяжеловесными и музыку, и сюжеты, и потому большую часть спектакля провела, незаметно разглядывая публику. Ей было очень не по себе от того, что в публичном месте она находится в компании немцев, но что тут было поделать? Если, как настаивал Эдуард, они действуют в интересах высокого дела, значит, надо проглотить свое отвращение и безропотно вынести то, что рука Фалька касалась ее покрытого шелком колена.

Глянув исподтишка, Конни отметила на лице Фредерика выражение самозабвенного блаженства. Надо же, как на него действует Вагнер, подумала она и только потом осознала, что взгляд его направлен отнюдь не вниз, на сцену, а на Софи.

После представления, которое показалось утомительно долгим, Эдуард принял приглашение братьев поужинать вместе в клубе. Усаживая девушек на заднее сиденье машины, он почувствовал, как сзади что-то ударилось об его шею.

– Traоtre! Предатель! – выкрикнул голос из глубины толпы, и машину принялись обстреливать тухлыми яйцами. Шофер торопливо захлопнул дверь. Машина выехала на проезжую часть, а сзади раздались выстрелы. Эдуард со вздохом достал носовой платок и попытался стереть вонючее содержимое яйца со своего черного смокинга.

Софи с застылым от страха лицом приникла к его плечу.

– Свиньи! – рявкнул Фальк с переднего сиденья. – Будьте спокойны, мы поймаем этих негодяев, и я завтра лично их допрошу!

– Право, Фальк, не стоит поднимать шум, – поторопился возразить Эдуард. – Подумаешь, несколько яиц, не пули же. Просто оскорбленный патриот, которому еще не открылся свет истины.

– Так пусть скорее откроется, всем будет лучше, – парировал Фальк.

Когда они прибыли в клуб, Эдуард, извинившись, отправился в туалетную комнату отмываться, а Фредерик бережно повел Софи вверх по ступенькам.

– У вас рука дрожит, – тихо сказал он ей.

– Понимаете, я не выношу насилия, – Софи вздрогнула.

– Многие из нас вполне разделяют ваше отвращение, – ответил он, ведя ее под руку и лавируя в толпе, чтобы подойти к столику. А усаживая, деликатно, кончиками пальцев коснулся ее плеч и проговорил на ухо: – Не тревожьтесь, мадемуазель Софи, со мной вы будете всегда в безопасности.

Конни танцевала с Фальком, и тот водил руками по ее спине. Всякий раз когда его пальцы касались ее голой кожи, Конни сжималась от отвращения. Эти пальцы, как она знала от Эдуарда, с легкостью ложились на холодный металл спускового крючка, чтобы прямой наводкой выстрелить в человека. Зловонное, пропитанное алкоголем дыхание Фалька обжигало ей щеку, и к тому же он то и дело норовил перехватить ее губы.

– Констанс, вы не можете не осознавать, как сжигает меня желание! Прошу вас, скажите, что будете моей! – бубнил он. Конни, с застывшей улыбкой, цепенела от неприязни, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выказать этого. Этот человек был отвратителен ей – и, в общем, то, что он немец, особого значения не имело. Будь он какой угодно национальности, он все равно был бы ей противен… Оглядевшись, она увидела, что с немцами танцует довольно много француженок, хотя одеты они, конечно, были не так элегантно, как она. Судя по виду, кое-кто из них – обычные проститутки. Но, если не говорить об одежде, чем, собственно, она от них отличается?..

В другом углу зала танцевали Софи и Фредерик. Впрочем, назвать это танцем можно было только с натяжкой. Они едва двигались. Держа ее руки в своих, Фредерик что-то сказал, на что Софи, улыбнувшись, сделала шаг навстречу. Он нежно обнял ее, и ее голова легла ему на плечо – словно там ей было самое место. Оба они вели себя так, будто их связывает давняя тесная близость, и невольно возникало сомнение, в самом ли деле они лишь несколько часов как знакомы.

– Давайте как-нибудь на будущей неделе сбежим из-под надзора вашего бдительного кузена, – бормотал между тем Фальк, глянув в сторону Эдуарда, который, сидя за столом, не спускал с них внимательных глаз. – Мы сможем побыть наедине…

– Посмотрим, – улыбнулась Конни, гадая, сколько ей еще удастся водить за нос этого человека, который привык получать то, что ему захочется. – Простите, мне нужно попудриться, – на последних тактах музыки сказала она. Фальк, недовольный, по-военному резко кивнул и вывел ее с танцпола.

Вернувшись к столу, она застала Фалька и Эдуарда за разговором.

– Предпочитает мой друг Ренуара, но на худой конец сойдет и Моне…

– Хорошо, Фальк, договорились, я, как всегда, наведу справки. О, Констанс! Ты выглядишь утомленной, – сочувственно сказал Эдуард, вскочив, чтобы отодвинуть ей стул.

– Так и есть, – виновато улыбнулась она.

– Мы уйдем сразу, как только удастся выманить оттуда Софи с Фредериком, – решил Эдуард.

– Да, – ухмыльнулся Фальк. – Кажется, мужчины в моей семье неравнодушны к женщинам в вашей.

Гестаповский лимузин доставил их к дому на рю де Варенн. Конни всю дорогу помалкивала, Софи тоже. Попытки Эдуарда поддержать разговор успехом не пользовались. Когда Сара открыла им дверь, Конни, бросив брату и сестре «Спокойной ночи!», устремилась к лестнице.

– Констанс! – окликнул ее Эдуард. – Сделай одолжение, составь мне компанию в библиотеке. Выпьем с тобой по рюмочке коньяку.

Это было не предложение – приказ. Конни, вздохнув, поплелась за ним в библиотеку.

– Я пить не буду, – с порога отказалась она, видя, что Эдуард взял в руки бутылку.

– Что случилось, дорогая моя? У тебя на лице написано, что ты расстроена. В чем дело? В тухлых яйцах? Или в приставаниях Фалька?

Конни рухнула в кресло и прижала пальцы к вискам. Полились слезы, она просто не смогла их удержать.

– Понимаешь… – она потрясла головой, – я просто не в силах это выносить. Я предаю все, чему меня учили, все, во что верю… Я чувствую себя лгуньей!

– Ну же, Констанс, возьми себя в руки. Я очень хорошо понимаю, поверь мне, что ты сейчас чувствуешь. Конечно, на первый взгляд, мы отлично устроились. Опера, рестораны, танцы… Но мы-то трое – ты по обстоятельствам, я по убеждениям, а Софи по родственным связям – знаем, каких душевных мук это стоит.

– Прости меня, Эдуард, но тебе хотя бы известно, ради чего эти муки! – воскликнула она. – Тогда как у меня нет никаких доказательств, что ты прав! Я, английский агент, прибыла сюда для того, чтобы работать на благо наших стран, а не ужинать, танцевать и любезничать с нацистскими офицерами! Сегодня, когда та женщина выкрикнула это слово, «предатель», мне стало так стыдно, как никогда еще не бывало! – Конни смахнула слезы со щек. – А она… она, может быть, из-за нас умрет…

– Может, умрет, а может, и нет. Но не исключено, – сказал Эдуард, не сводя с Конни взгляда своих светло-карих глаз, – что благодаря сегодняшнему вечеру я смогу спасти несколько человек. Эти люди, их, пожалуй, с десяток, собираются в одном доме неподалеку отсюда, – и теперь мне стало известно, что нацисты намечают там облаву, и я смогу этих людей предупредить. Таким образом, они не только сами избегнут ареста, но помогут другим смельчакам, которые связаны с ними подпольем, – а таких сотни.

– Каким образом? – недоверчиво спросила Конни.

– Имена людей, причастных к этому подразделению группы «Натуралист», под пыткой назвал человек, которого схватили в ходе последних арестов. Пока ты ходила пудрить свой нос, Фальк мне об этом сболтнул. Я хорошо его знаю – он становится очень разговорчивым, когда выпьет, и не может сдержать торжества. И так заносчив, что выдает себя снова и снова. Хочет показать, как отлично справляется со своей работой. Хотя, правду сказать, – вздохнул он, – Фальк и в самом деле хороший – слишком хороший – профессионал.

Глядя ему в глаза, Конни ответила не сразу. Ей так хотелось ему верить!

– Прошу тебя, Эдуард, умоляю тебя, скажи, на кого ты работаешь, – и тогда я хотя бы смогу спать по ночам, зная, что не предавала своей страны!

– Нет, – покачал он головой. – Сказать этого я не вправе. Ты просто должна мне верить. А кроме того, не исключено, что скоро ты получишь подтверждение моей правоты совсем из другого источника – и, возможно, скорее, чем думаешь. Ведь нашего друга Фалька мы наблюдали сегодня отнюдь не в последний раз. Если в дальнейшем он станет хвастаться новыми арестами, то тогда да, я, как ты подозреваешь, предатель. Но если явка, о которой я тебе говорил, когда туда нагрянет гестапо, окажется пуста, то не сделать ли вывод, что я сказал правду? Констанс, – Эдуард снова вздохнул, – я согласен, тебе сейчас очень трудно. Ты эту дорогу не выбирала. Но могу уверить тебя, как уверял уже раньше: мы с тобой боремся в одном стане.

– Если бы ты только открыл, на кого работаешь!

– И поставил под удар твою жизнь и жизнь многих других людей? – покачал головой Эдуард. – Нет, Констанс, всех подробностей не знает даже Софи, и так тому и быть. Ведь теперь, похоже, ставки поднялись еще выше. Фредерик, брат Фалька, входит в элитное подразделение офицеров СС при СД, разведывательной единице гестапо. Подчиняется он фигурам на самом верху. Если и он зачастит к нам в дом, следует вести себя еще более осторожно.

– Как видно, Софи необыкновенно ему понравилась, и, что еще хуже, он понравился ей.

– Я говорил, что братья – из прусских аристократов? Оба воспитанны и образованны, но поневоле отметишь, до какой степени они разные. Фредерик – интеллектуал, мыслитель… – Эдуард сделал паузу и поймал ее взгляд. – Не будь он нашим врагом, он бы и мне понравился.

Они помолчали, думая каждый о своем.

– Что касается Софи, – прервал молчание Эдуард, – она неопытна и крайне наивна. Мы всегда всеми силами защищали ее от мира, сначала родители, теперь я. Совсем не разбирается ни в любви, ни в мужчинах. Остается надеяться, что Фредерик в самом ближайшем будущем вернется в Германию. Я, конечно, тоже заметил, что между ними вспыхнула искра…

– А что прикажешь мне делать с Фальком? – спросила наконец Конни. – Эдуард, я замужняя женщина!

Покачивая в ладонях пузатую коньячную рюмку, Эдуард какое-то время удерживал ее взгляд.

– Мы ведь уже договорились, не так ли, что притворство бывает необходимо. Задай себе следующий вопрос, Констанс. Представь, что я возглавляю группу, в которую тебя направили, и приказываю тебе поддерживать и развивать отношения с Фальком в надежде на то, что он ненароком сболтнет что-то важное, что пойдет на пользу нашему делу, – в этом случае ты могла бы сказать мне «нет»?

Конни отвела взгляд. Она очень хорошо понимала, что он имеет в виду.

– В этих обстоятельствах, конечно же, я бы не отказалась.

– Ну так вымети из сердца все личное, отстранись от происходящего, как актриса, и всякий раз, оказавшись перед Фальком, помни, что на кону дело куда важнее, чем твое отвращение к нему. Я, например, делаю это сутками напролет.

– А разве тебя не трогает, что твои соотечественники считают тебя предателем?

– Еще как трогает, Констанс. Но разве суть в этом? Не в пример больше волнует меня, что мои соотечественники томятся в тюрьмах, что их пытают и унижают, что их в конце концов убивают. По сравнению с этим моя участь – и моя репутация – сущий пустяк. А теперь, – Эдуард встал, – я должен тебя покинуть. У меня дела.

И, коротко улыбнувшись, вышел из комнаты.

 

Глава 13

Хотя доказательств, что именно Эдуард предупредил подпольщиков о грозящих им арестах, не было и быть не могло, братья фон Вендорф, через несколько дней придя к ним ужинать, кисло поведали, что операция сорвалась. Фальк, тот был попросту вне себя, – может быть, потому, что брат стал свидетелем его неудачи. Вообще говоря, враждебность, какую Фальк выказывал к Фредерику, бросалась в глаза, представляя собой типичный и ярко выраженный случай нездорового родственного соперничества. Фредерик и в карьере взлетел выше, и в прочих отношениях превосходил брата. Так что вполне вероятно, жестокость, какой Фальк славился по отношению к тем, кто попался в расставленные им сети, объяснялась и подпитывалась отчаянным пониманием, что он всегда будет только вторым.

– Сопротивление – сущая головная боль, и чем дальше, тем хуже, – ворчал Фальк за супом. – Не далее чем вчера партизаны устроили нападение на немецкий конвой в Ле-Мане, перестреляли людей, забрали оружие.

– Действуют они слаженно, этого не отнимешь, – кивнул Фредерик.

– Наверняка в нашей среде работают их шпионы. Иначе откуда им знать, где и когда атаковать? Нужно найти это слабое звено, брат.

– Если кому это по силам, так только тебе, – отозвался Фредерик.

В тот вечер Фальк ушел рано, объявив, что у него дела в управлении. Конни слабо утешало то, что, поглощенный планами придушить Сопротивление, он уделял ей меньше внимания. Все равно пришлось два часа выслушивать, что и как он собирается сделать. Фредерик же, сказав, что побудет еще немного, переместился с Софи и Эдуардом в гостиную, а Конни под предлогом усталости поднялась к себе. Усталость, впрочем, была не вымышленная, ибо притворство – занятие весьма утомительное.

В Париже, этом прекраснейшем из городов мира, ей было одиноко как никогда. Новостей, кроме как в пропагандистских вишистских газетах, прочесть было негде, и создавалось впечатление полной отрезанности от мира. Она понятия не имела, как идут дела у союзников, и произошло ли открытие второго фронта, о котором так много говорили, когда она вылетала во Францию.

Эдуард эти темы обсуждать с ней отказывался наотрез, да и дома бывал нечасто – по утрам, спустившись к завтраку, они с Софи узнавали, что он уже отбыл. Ну конечно же, думала Конни, если он сообщил в Сектор «Ф», где она, они постараются с ней связаться? Не могут же они предоставить ей возможность жить в сибаритстве и роскоши, когда она выучена убивать!

– О, Лоуренс, – отчаивалась она, – хоть бы ты подсказал мне, что делать! И увидимся ли мы когда-нибудь…

Несколько определеннее ситуация стала, когда с наступлением августа начались налеты союзников на заводы «Рено» в пригородах Парижа, на которых производились автомобильные двигатели для оккупационных войск. Обитатели особняка де ла Мартиньерес переселились в подвал, переоборудованный в некотором соответствии с привычными им представлениями об удобствах: мягкие кровати, газовая горелка, чтобы сварить кофе, и разнообразные настольные игры, дабы не заскучать. По крайней мере, думала Конни, поднимая глаза от книги, вой самолетов над головой заставляет предполагать, что высадка наконец состоялась. Сама она с нетерпением ждала перемен; так или иначе, они принесут избавление от абсурдного положения, в котором она оказалась.

Август, как частенько в Париже, оказался сырым и душным, ни намека на ветерок. У Конни вошло в привычку каждый вечер сидеть с Софи в саду. Эдуард был прав, сестра его обладала недюжинными творческими способностями. Конни давала ей в руки цветок или фрукт – та, трогая его нежными пальчиками, просила Конни его описать, а потом брала палочку угля, и полчаса спустя на листке альбома возникал рисунок лимона или персика.

– Ну как, получилось? – спрашивала она. – Удалось мне ухватить форму и текстуру?

– Да, Софи, тебе удалось, – всегда отвечала Конни.

В один на редкость душный вечер, когда Конни казалось, что у нее голова лопнет, если перезрелая, серебристого цвета туча не разразится дождем, Софи с досадой встряхнула рукой.

– Что такое? – поинтересовалась Конни, обмахивая себя книгой.

– Кажется, уже месяц я рисую одно и то же! Не придумаешь ли что-нибудь еще? В нашем шато в Гассене сад полон всяких деревьев, но я не могу вспомнить, какие на них плоды.

Перебрав в уме, какие фрукты она знает, Конни кивнула.

– Я постараюсь, – сказала она, с облегчением поднимая лицо навстречу первым каплям дождя. – Только давай зайдем, сейчас польет! Наконец-то.

Передав Софи на попечение Сары, Конни прошла в библиотеку. Постояла там у окна, вслушиваясь в грохот и рык небес, прекрасный тем, что это природный шум, а не дело рук человека в виде грозящего смертью аэроплана. Гроза была прекрасна и продолжительна, и, насытившись этим зрелищем, Конни принялась просматривать библиотечные полки в поисках того, что Софи могла бы нарисовать.

В библиотеку вошел Эдуард, непривычно натянутый и напряженный.

– Констанс, – через силу улыбнулся он, – я могу тебе чем-то помочь?

– Я ищу книгу, в которой есть описания фруктов. Твоей сестре надоело рисовать лимоны и апельсины.

– Думаю, у меня есть то, что тебе нужно… Я тут недавно купил кое-что… – Он нашел взглядом нужную полку, подошел к ней и длинными пальцами вытянул нетолстый том. – Вот, посмотри.

– Спасибо. – Конни взяла у него книгу и прочла вслух: – «История французских плодовых деревьев, том второй».

– Это вас вдохновит. Впрочем, сомневаюсь, чтобы многое из того, что тут описано, нашлось в оккупированном Париже.

Книга была щедро иллюстрирована, в цвете, и подробно рассказывала про каждый фрукт.

– Боже, какая красота! – восхитилась Конни.

– Издание восемнадцатого века. Отцу удалось приобрести первый том, он хранится в нашем шато, в Гассене. И вдруг недавно, по счастливой случайности, знакомый букинист отыскал второй том здесь, в Париже! В комплекте два эти тома значительно приобретают в цене. Но я покупаю книги совсем не затем. Я просто нахожу, что они прекрасны.

– Эта и в самом деле изысканна. – Конни осторожно погладила светло-зеленый переплет. – Старше двухсот лет, и почти нетронута!

– Я отвезу ее в Гассен, когда в следующий раз туда поеду. Прекрасный справочник получится по нашему саду. Так что пользуйся, как считаешь нужным. Я уверен, ты будешь аккуратна… А теперь, извини, Констанс, мне надо заняться делами.

Дело клонилось к осени, и Конни стала замечать, что Софи часто задумывается. Раньше, когда Конни читала ей вслух, она была очень внимательна и, что-то недопоняв, просила повторить предложение, но теперь, казалось, если и слушает, то вполуха. Та же рассеянность проявлялась и при рисовании; порой, когда Конни пускала в ход все свое красноречие, описывая пузатую лиловую сливу, уголек Софи праздно зависал над чистым листом бумаги. Мысли ее явно витали в иных сферах. Зато она часто писала что-то в маленьком блокноте, одетом в кожаный переплет. Словно зачарованная, смотрела Конни, как Софи заводит зрачки к небесам, ощупывает страницу, примериваясь, куда поместить острие карандаша. Но, решившись как-то спросить, нельзя ли узнать, что Софи пишет, Конни получила отказ.

Однажды, когда они сидели в библиотеке, а вечер был такой непривычно зябкий для сентября, что впервые за сезон в камине разожгли огонь, Софи вдруг мечтательно произнесла:

– Констанс, ты так хорошо описываешь мне разнообразные вещи! Может быть, объяснишь, что чувствуешь, когда влюблена?

Конни так удивилась, что едва не уронила чашку.

– Ммм, – не сразу отреагировала она, сделав глоток и вернув чашку на место, – это трудно объяснить. Я думаю, каждый чувствует что-то свое.

– Тогда расскажи мне, что чувствуешь ты.

– Боже… – Конни помолчала, подбирая слова. – Если говорить о нас с Лоуренсом, то когда мы были вместе, мне казалось, что весь мир купается в солнечном свете. Даже самый серый, наискучнейший день сверкал и искрился, и обычная прогулка превращалась в волшебное приключение, просто потому, что он шел рядом… – Счастливые дни влюбленности и ухаживания вспомнились так остро, что горло перехватило. – И еще мне хотелось, чтобы он ко мне прикоснулся, я ждала этих прикосновений, никогда не боялась их, они одновременно волновали и успокаивали. Рядом с ним я чувствовала себя неуязвимой, особенной и поразительно беспечной, словно, раз он здесь, ничего страшного случиться не может… И еще, знаешь… Когда мы были в разлуке, час тянулся как вечность, а когда вместе, пролетал как мгновенье… Понимаешь, Софи, в его присутствии я оживала, я… Прости, пожалуйста, – Конни вытащила из кармана платок и промокнула глаза.

– Ах, Констанс! – Софи стиснула руки, а ее огромные незрячие глаза тоже подернулись слезой. – Можно, я кое-что тебе расскажу?

– Конечно, можно, – ответила Конни, пытаясь взять себя в руки.

– Ты так живо описываешь свои чувства! И теперь я точно знаю, что такое любовь. Констанс, прошу тебя, мне нужно кому-то довериться, не то я ума лишусь! Но сначала поклянись, что ни слова не скажешь брату. Поклянешься?

– Если ты просишь, конечно же, я ничего ему не скажу, – пообещала Конни, мрачно предчувствуя, чем именно Софи намерена с ней поделиться.

– Ну так слушай! – Софи глубоко вздохнула. – Уже несколько недель, как я поняла, что влюблена во Фредерика фон Вендорфа. И он тоже в меня влюблен! Вот! Я произнесла это, надо же, я наконец это произнесла!

Она даже рассмеялась от облегчения и порозовела.

– Софи… – только и смогла вымолвить Конни.

– Я знаю, Констанс, знаю все, что ты можешь на это сказать. Что это невозможно, что у нашей любви нет будущего. Но разве ты не понимаешь? Я боролась с собой долго-долго, старалась уговорить себя, что мы не можем быть вместе, но сердце меня не слушается. И Фредерик – с ним все точно так же. Мы не властны над нашими чувствами. Мы просто жить друг без друга не можем!

– Но, Софи, – выговорила Конни, глядя на нее с ужасом, – ты ведь понимаешь, что любые отношения между вами невозможны, ни сейчас, ни в будущем? Ты не можешь этого не понимать! Софи, Фредерик – высокопоставленный нацист. Если союзники выиграют войну, ему почти наверняка грозит арест или даже смерть…

– А если выиграют немцы?

– Вот еще! Они никогда не выиграют! – Такое Конни и обсуждать всерьез не могла. – Но чем бы ни кончилась эта ужасная война, после нее люди, воевавшие с разных сторон, никогда вместе не уживутся. Такая семья ни у кого не встретит поддержки.

– Мы это понимаем, конечно, но Фредерик уже продумал разные способы, как выйти из ситуации.

– Так ты это всерьез, про совместное будущее? – У Конни челюсть свело от напряжения. – Но как? Где?

– Бывает так, Констанс, что руководитель страны устанавливает свои правила, но это не значит, что все, кто вынужден ему подчиняться, разделяют его убеждения.

Конни в отчаянии схватилась за голову.

– Ты хочешь сказать, Софи, что Фредерик убедил тебя, что не верит в идеалы нацизма? Но он – национал-социалист и прямой участник событий, приведших к страданиям миллионы людей! На нем ответственность за все, что происходит сейчас в Европе! Твой брат говорил мне, что Фредерик в подчинении у самого Гиммлера. Он…

– Нет! Фредерик притворяется – точно так же, как мы! Он образованный, культурный человек, он набожный христианин, он против догм нацизма! Но что он может поделать? – Софи вздохнула. – Признавшись, что он на самом деле думает, он подпишет себе смертный приговор.

Конни молча смотрела на бедную, запутавшуюся Софи. Мало того что физически слепа – еще и чувство ослепило ее настолько, что она верит всему, что говорит ей возлюбленный!

– Нет, Софи, я не в состоянии поверить тому, в чем ты пытаешься меня убедить, и ты тоже не должна этому верить. Разве ты не видишь, к чему подводит тебя этот человек? Он тебя просто использует! Смею предположить, что у него есть сомнения относительно Эдуарда, и он рассчитывает, что ты поможешь ему узнать правду!

– Ты ошибаешься, Констанс, – страстно перебила ее Софи. – Ты не знаешь, какой он, ты не слышала наших разговоров! Он хороший человек, я это чувствую и верю ему безоглядно! А когда война кончится, мы убежим, исчезнем.

– Но куда же вы исчезнете, Софи? Где же вы спрячетесь? – Конни хотелось плакать от того, до чего наивна Софи. – За ним будут охотиться, чтобы отдать под суд!

– Мы выпутаемся – и самое главное, будем вместе! – Софи надула губки, совсем как капризный ребенок, которому отказывают в желанной игрушке. Конни, теряясь, рассмеяться ей или закричать, решила подобраться с другой стороны.

– Софи, – мягко сказала она, – я понимаю, чувство, которое ты испытываешь к Фредерику, всецело захватило тебя. Но ты ведь сама сказала, что в первый раз влюблена. Возможно, пройдет какое-то время, и ты сможешь рассуждать более здраво. Что, если это всего лишь страсть, которая скоро пройдет?..

– Будь добра, Констанс, оставь этот покровительственный тон. Я, конечно, слепа, но я взрослая женщина и знаю, что мое чувство – подлинное. Скоро Фредерик на несколько недель уедет в Германию, но он вернется за мной, вот увидишь. А теперь, окажи мне любезность, позови Сару, пусть отведет меня наверх, – отрезала Софи. – Я устала и хочу отдохнуть.

И ошеломленная Конни, поднявшись, чтобы пойти за Сарой, вдруг поняла, что в облике милой и беспомощной девушки таится женщина, которой никогда в жизни никто ни в чем не отказывал.

 

Глава 14

Несколько дней после того Конни ломала голову, не поделиться ли с Эдуардом тем, что рассказала Софи. Если поделиться, она предаст доверие единственного друга, который у нее сейчас есть. Если же, напротив, промолчать, то тогда она усугубит угрозу, и без того над всеми ними нависшую.

Софи меж тем, пооткровенничав, от нее отдалилась, и Конни завела обычай после обеда бродить по Парижу. Переходила по мосту Согласия Сену и шла дальше, до самых садов Тюильри, проветриться после мрачной домашней атмосферы. И вот как-то раз, возвращаясь с прогулки, увидела мельком знакомое лицо. Конни замерла, столкнувшись со взглядом ярких зеленых глаз, но велосипед проследовал дальше по мосту, мимо.

Винишия…

Из опасения, что за ней наблюдают, Конни подавила в себе желание обернуться. У девушки, проехавшей мимо, черные волосы были аккуратно подстрижены, и одета она была так, чтобы не выделяться в толпе, – в отличие от прежней Винишии, которая только и делала, что приковывала к себе взгляды.

На следующий день Конни в то же время снова прошлась по мосту и до садов Тюильри, где посидела на скамейке, любуясь желто-красной россыпью осенних листьев. Может быть, Винишия здесь неподалеку живет. До боли хотелось увидеть кого-то из своих, обняться при встрече. С неделю она повторяла прогулку, но Винишия ей больше не попадалась.

В ту пору Фредерик бывал у них чаще, нежели Фальк. Являлся без предупреждения, чему Софи никогда не удивлялась, а, не скрывая радости, приветствовала его, когда он входил в гостиную. Конни оставалось только надеяться, что Эдуард сам обратит внимание на то, что происходит под самым его носом, но тот часто уезжал по делам, а когда оставался дома, то выглядел рассеянным и усталым.

Так что Конни держала свои страхи при себе и, как могла, старалась не оставлять влюбленных одних в гостиной.

Однако Софи своим невидящим взглядом вполне выразительно давала понять, что ее присутствие нежелательно, и Конни, выдержав с четверть часа, обычно уходила.

К счастью, она нашла союзника в Саре, которая заботилась о Софи с самого рождения и души в ней не чаяла. Частенько, когда Конни маялась под дверью гостиной, Сара пыталась ее утешить.

– Верьте мне, мадам, я не допущу, чтобы мадемуазель Софи обидели, – и тогда Конни с благодарностью оставляла свой пост. Сара была Софи совсем как мать.

Казалось, что в жизни дома ничего особенно не переменилось, но в то же время явно что-то происходило. Как-то раз Эдуард явился под самое утро. Конни, спустившись к завтраку, нашла его утомленным.

– Мне нужно по делам на юг, – объявил он за кофе. – Констанс, если кто-то поинтересуется, где я, скажи, что в Гассене. Вернусь во вторник. Если же явятся незваные гости, поручаю тебе мою сестру. – И вышел.

Конни оказалась перед перспективой еще одного пустого, ничем не заполненного дня. Софи к завтраку не спустилась. Конни побрела в библиотеку, сняла с полки томик Джейн Остин и погрузилась в чтение, живо переживая все перипетии, выпавшие на долю литературных героев. Что еще оставалось, как не читать!

Перед обедом она пошла к себе в комнату, чтобы привести себя в порядок, и, проходя через вестибюль, заметила на коврике перед входной дверью конверт. Наклонилась, подняла его и с удивлением поняла, что письмо адресовано ей.

Ускорив шаг, она взлетела по лестнице, заперла за собой дверь и вскрыла послание.

Дорогая Констанс!

До меня дошло, что ты в Париже. Я, представь себе, тоже – так совпало. Твоя тетушка – ты же знаешь, она давняя знакомая нашей семьи – попросила меня узнать, как ты поживаешь. Остановилась я в «Ритце» и сегодня в три часа пополудни буду рада выпить с тобой чаю. Встретимся, вспомним наши школьные годы, сколько ночей мы, соседки по комнате, провели вместе!

В.

Винишия.

Конни в растерянности прижала листок к груди. Ах, как хочется повидаться! Но ведь она обещала Эдуарду ни под каким видом не идти ни с кем на контакт…

Обедала она в одиночестве. Софи, сославшись на головную боль, поела у себя в комнате.

Так и не придя ни к какому решению, Конни оделась, словно для того, чтобы идти на прогулку, и села на кровать. Глядя на стрелки часов, дождалась, когда они покажут полтретьего, надела шляпку и направилась к входной двери.

Четверть часа спустя, войдя в гостиницу «Ритц», она уверенно прошла в чайный салон, где прежде не раз бывала. Там стоял гул благовоспитанных голосов. Зал полнился оживленными, хорошо одетыми дамами, и по счастливой случайности, в зоне видимости не наблюдалось ни единого немецкого мундира. Прошло десять минут. Конни изучала меню. Каждая секунда казалась длиннее, чем предыдущая. Что, если это ловушка? Что, если за ней следят? Не лучше ли встать и уйти? Вдруг встревоженный вид Эдуарда означал, что дела плохи, что он уже арестован, и теперь очередь за ней…

– Дорогая моя! Ну надо же, ты стала еще красивее!

Обернувшись, Конни увидела Винишию. В роскошных мехах, ярко накрашенная, та ничем не напоминала скромную девушку, три недели назад мелькнувшую мимо по мосту Согласия. Винишия, стиснув Конни в объятиях, прижалась щекой к ее щеке и отчетливо прошептала:

– Зови меня Изабель. Я живу рядом с тобой в Сен-Рафаэле.

Отстранилась, села рядом.

– Как тебе мои волосы? – полюбопытствовала она, подбивая прическу. – Я недавно постриглась. Решила, что пора повзрослеть!

– Тебе очень идет… Изабель.

– Закажем что-нибудь? Я голодна после прогулки по магазинам, – пропела Винишия. – И давай по бокалу шампанского, а? Мы же столько не виделись!

– Да, конечно. – И пока Конни делала заказ, Винишия, опустив голову, рылась у себя в сумочке в поисках сигарет и нашла их, только когда официант отошел.

– Будешь? – предложила она пачку «Галуаз».

– Спасибо.

– И каково тебе в Париже? – Винишия дала прикурить Конни и закурила сама.

– Превосходно, спасибо. А что скажешь ты?

– Разница с медлительным югом, безусловно, заметна!

Принесли шампанское, и Винишия разом выпила полбокала, что никак не подобает дамам. Мало того, рука ее, поднося сигарету ко рту, мелко тряслась. А когда она скинула меха и шляпу, оказалось, что она худа как щепка, лицо осунулось, а под глазами темные круги, скрыть которые пудре не под силу. То есть за то время, что они с Конни не виделись, Винишия постарела лет на десять, не меньше.

Следующие полчаса они вели самый дурацкий разговор про тетушку Конни из Сен-Рафаэля и воображаемых школьных подруг. Принесли заказ. Винишия набросилась на крошечные пирожные и бутербродики так, будто неделю не ела. Конни с виноватым видом тихо пила чай, наблюдая, как Винишия из-под густой челки нервно стреляет глазами по сторонам.

– Что ж, это было неплохо! – закончив, радостно заявила та. – А теперь мне надо к портнихе на рю Камбон. Пойдешь со мной? Мы еще поболтаем!

– Конечно, – кивнула Конни, зная, что отказ не предполагается.

– Встретимся в вестибюле; попудрю носик, пока тебе принесут счет.

И она вышла, предоставив Конни расплачиваться. Потом, спустив львиную долю франков, выданных ей Сектором «Ф», на шампанское и пирожные, Конни стояла в вестибюле, дожидаясь, когда Винишия выйдет из дамской комнаты. Наконец та появилась, взяла ее под руку, и они пошагали прочь от «Ритца» в сторону рю Камбон.

– Слава богу! – выдохнула Винишия. – Теперь можно и поговорить. Там нельзя было, у стен правда есть уши! Никогда не знаешь, кто подслушает и подсмотрит. Зато я отлично поела, впервые за много дней. Итак, где же ты была, Конни? Джеймс сказал, вы вместе прилетели сюда на «Лиззи». А потом ты бесследно исчезла!

– О, неужели ты виделась с Джеймсом? – заслышав знакомое имя, взволновалась Конни.

– Да, но несколько дней назад мне сказали, что его с нами, бедняги, больше нет. Недолго он продержался, светлая ему память, хотя в наших условиях это самое обычное дело, – с хриплым смешком добавила Винишия.

– Он что, погиб? – в ужасе переспросила Конни.

– Да. Ладно, скажи лучше, где ты скрывалась? И каким образом оказалась в этом огромном доме на рю де Варенн?

– Винишия, я… – Конни вздохнула, еще не придя в себя от вести, что Джеймс погиб. – Это длинная история, и, если честно, я не вправе тебе ее рассказать. Отчасти потому, что сама не все знаю.

– Звучит неубедительно, но, видно, мне придется это принять. А ты, случаем, не перешла на ту сторону, а? Мой товарищ, который шел за тобой от садов Тюильри до самого дома, он сказал, что вскоре после тебя в дом вошел немецкий офицер.

– Винишия, прошу тебя! – взмолилась Конни. – Я не могу тебе на это ответить, поверь мне!

– Так ты с нами еще или уже нет? На этот простой вопрос ты можешь ответить?

– Конечно, я с вами! Послушай, в день моего приезда в Париж произошло нечто, приведшее меня… к моим нынешним обстоятельствам. Ты как никто, Винишия, должна понять, что я ничего больше сказать не могу. И если человек, который в тот вечер меня спас, узнает, что я тут с тобой – он сочтет, что я его предала.

– Вряд ли, – пробормотала Винишия. – Тоже мне предательство – встреча с подругой детства! Послушай, Кон, – Винишия потащила ее через дорогу, воспользовавшись случаем посмотреть направо-налево, – дело в том, что мне нужна помощь. Ты, конечно же, знаешь, что группа «Натуралист» разгромлена. Радистов, кроме меня, не осталось, и мне нужно перемещаться с места на место, посылать сообщения в Лондон так, чтобы боши не успели перехватить сигнал. Я чуть не попалась два дня назад – они нагрянули на квартиру, откуда я унесла ноги за двадцать минут до того. Рация сейчас на другой явке, но там небезопасно. Мне нужно такое место, откуда можно радировать в Лондон и другим агентам, которые работают здесь. Готовится нечто грандиозное. Назначено на завтрашнюю ночь, и это вопрос жизни и смерти, чтобы я связалась с другими. Кон, ты наверняка знаешь, откуда я могу это сделать!

– Прости, но – нет, я не знаю! Не могу тебе объяснить, но я сама как в мышеловке! Мне приказали не разговаривать ни с кем, кто может проследить мою связь с человеком, о котором я тебе говорила.

– Господи, Кон! – воскликнула Винишия, резко остановившись прямо посреди тротуара. – Ну что ты такое несешь? Ты английский агент! Мне глубоко наплевать, кто этот человек, интересы которого ты так рьяно блюдешь, или чем он запудрил тебе мозги. Но я – и те, кто участвует в подготовке завтрашней операции, – мы знаем, что если она удастся, тысячи французов не схватят и не отправят в Германию, на рабский труд. Нам позарез нужна твоя помощь! Ты должна знать, откуда я могу послать радиограмму! – с отчаянием в голосе сказала она. – Если я вечером этого не сделаю, все пропало…

Не сразу, с неохотой, она снова взяла Конни под руку, и они молча пошли дальше.

Конни, прижимая к себе худенький локоток Винишии, металась в сомнениях. Она запуталась в паутине, в тонких шелковых нитях правды и лжи, нитях, ведущих куда угодно и никуда. Да, она в нравственном тупике. Да, она потеряла представление о том, кому верить и кому доверять. Однако сейчас, рядом с Винишией – измученной, изголодавшейся, отчаявшейся – Конни, которую и без того мучила вина, снова попала под действие обязательств, с которыми была сюда послана.

– Знаешь, можно попробовать дом на рю де Варенн… Но это опасно, – сказала Конни. – Ты сама знаешь, там часто бывают немцы.

– Да наплевать. Эти свиньи часто не видят, что творится у них прямо под носом.

– Нет, Винишия, это, конечно же, риск! Но ничего другого я предложить не могу… – говорила Конни, просчитывая в уме, что Эдуарда сегодня ночью не будет и что в саду есть дверь, которая ведет в подвал. Она пользовалась ею летом, когда налеты заставали ее в саду. Но вдруг налет случится как раз сегодня? Вдруг кто-то увидит, как Винишия входит в дом? И вдруг кто-то из близнецов фон Вендорфов явится к ним с визитом – и как раз тогда, когда Винишия в подвале начнет свою передачу?

– Если честно, Кон, мне уже все равно, – со вздохом сказала та. – Явочные квартиры в Париже почти все провалены. А потом, кому придет в голову, что радисту хватит духу вести передачу из дома, куда заходят немецкие офицеры? – Винишия заглянула Конни в глаза. – Нет, ты все-таки скажи, ты абсолютно уверена, что ты с нами? – И она засмеялась. – Впрочем, если нет, я так и так погорела, так что какая разница?

Конни поняла, что Винишия требует доказательств, и ничего не остается, как принять неизбежное. Что бы там ни было, независимо от последствий, от нее требуется делом доказать свою верность родной стране и подруге.

– Договорились, я тебе помогу.

Конни вернулась домой и под тем предлогом, что во время последней бомбежки забыла в подвале книгу, взяла у Сары ключ и отперла подвальную дверь, от которой взбегали ступеньки в сад, а потом вернулась в гостиную посидеть с Софи. Та тонкими пальчиками скользила по брайлевскому изданию Байрона, и счастливая улыбка блуждала по ее лицу. Конни не сиделось на месте. В полседьмого она, сославшись на головную боль, сказала, что ужинать будет у себя в комнате.

В восемь она спустилась, чтобы сказать Саре, что поскольку гостей вечером не будет, та может отдыхать. Софи уже была в своей комнате, а Конни, нервничая, мерила шагами свою, то и дело поглядывая на часы. Винишия, думала она, наверняка уже сидит внизу, в подвале, а бедная, невинная Софи знать не знает, что женщина, которую брат принял под свой кров, предает его доверие, подвергая опасности всю семью!

Так прошел еще час.

В десять вечера Конни на цыпочках прокралась вниз и на пути в подвал – проверить, ушла ли Винишия, и добралась уже до кухни – услышала тихий стук в парадную дверь. Сердце ушло в пятки. Приоткрыв дверь из кухни в вестибюль, она увидела, что парадную дверь отворяет Софи, сумевшая самостоятельно спуститься по лестнице. Переступив порог, ее обнимал Фредерик.

Конни, закусив губу, отпрянула в тень, гадая, что происходит. Надо полагать, эти двое договорились о встрече. Десять вечера – сомнительный час для какого угодно визита, не говоря уже о том, чтобы джентльмену в отсутствие третьих лиц посетить даму. Вот ситуация! И еще подумаешь, чего опасаться больше – того, что пострадает репутация и девичья честь Софи, или того, что британская радистка сидит в подвале, а немецкий офицер – на первом этаже, прямо над ее головой.

А пусть их, решила Конни. Фредерику, когда он смотрит в глаза Софи, ни до чего нет дела.

Убедившись, что они скрылись в гостиной, она взлетела по лестнице к себе в комнату. Села у окна, страстно желая, чтобы ночь поскорее кончилась и разгорелся рассвет. Но вскоре она опомнилась. Как можно быть такой эгоисткой? Винишия и другие ее собратья бессчетное число раз на дню подвергают себя смертельному риску. Что по сравнению с этим одна несчастная ночь?

Наконец с первого этажа послышались шаги, а потом – скрип ступеней, и наверху, рядом, щелчок дверного замка.

Конни перевела дух. Фредерик, видимо, ушел, а Софи легла спать. Странно, правда, что она не слышала, как закрылась входная дверь, но гость, наверное, постарался, покидая дом, не производить шуму.

Она широко зевнула. Напряжение отпустило, нахлынула усталость. Упав на подушку, Конни провалилась в глубокий сон и не слышала, как тихо закрылась входная дверь, когда над Парижем разгорелся рассвет.

 

Глава 15

Блэкмур-Холл, Йоркшир, 1999

Себастьян расплатился с таксистом, достал из багажника чемодан Эмили. Густо валил снег. Эмили повернулась, чтобы бросить первый взгляд на Блэкмур-Холл, и увидела мрачное здание красного кирпича в готическом стиле. Каменная горгулья угрожающе нависала над аркой входной двери, ухмылялась пустым ртом, зубы съедены непогодой, голова увенчана шапкой снега.

Снега было столько, словно дом не в Северном Йоркшире, а где-то в Сибири. Вокруг пусто, бело, безлюдно. Эмили пробрала дрожь – и от холода, и унылого вида.

– Надо же, едва успели, – подойдя, сказал Себастьян. – Хоть бы таксист на обратном пути не застрял! – Эмили взглянула на такси, которое пробивало себе дорогу в снегу. – К завтрашнему дню тут будет ни пройти ни проехать.

– Хочешь сказать, мы будем отрезаны от мира? – спросила Эмили, бредя ко входу в дом. Снегу было по щиколотку.

– Да, такое в наших краях не редкость. К счастью, у нас есть «Лендровер», а у соседа – трактор, который всегда в нашем распоряжении.

– Когда во Французских Альпах идет снег, там умудряются управляться так, что дороги всегда проходимы.

Себастьян, взявшись за большую, покрытую эмалью дверную ручку, повернул ее.

– Добро пожаловать в Англию, моя французская принцесса, в Англию, где любая перемена погоды грозит остановить жизнь, – рассмеялся он. – Добро пожаловать, Эмили, в мое скромное жилище.

Себастьян распахнул дверь, и они вошли в холл, явивший собой разительный контраст с белым простором, расстилающимся вне этих стен. Все было отделано темным деревом: стенные панели, тяжеловесная, ненарядная лестница, и даже огромный камин, к которому первым притягивался взгляд, украшала массивная резьба. Увы, в камине не пылал веселый огонь, и температура в доме почти не отличалась от уличной.

– Пойдем, – позвал Себастьян, бросив чемодан у подножия уродливой лестницы. – В гостиной должны были разжечь камин, я предупредил миссис Эрскин, что мы прибудем.

Он повлек ее за собой по лабиринту коридоров, где стены были оклеены темно-зелеными обоями и увешаны старыми полотнами, на которых мчались по полям всадники, травили собаками дичь. Распахнув дверь, Себастьян ввел ее в большую гостиную – там обои были красно-коричневые, в стиле Уильяма Морриса, и картин тоже висело с избытком.

– Черт! – выругался он, глядя на камин, где серела одна старая зола. – Странно. Это на нее не похоже. Только не говори мне, что она снова уволилась. – Он вздохнул. – Ничего страшного, милая, я его в момент разожгу.

Эмили присела на каминную решетку, а Себастьян ловко и быстро разжег огонь. Когда пламя наконец заплясало, у нее уже зуб на зуб не попадал, и она жадно протянула руки к огню.

– Так, – сказал он, – ты сиди здесь и согревайся, а я пойду вскипячу нам чаю и выясню, что тут, черт побери, произошло, пока меня не было.

– Себастьян… – вскинулась было Эмили, которой хотелось знать, где тут ближайший туалет, но тяжелая дверь захлопнулась. С надеждой, что он скоро вернется, Эмили сидела перед камином, отогреваясь и глядя, как снег за окном становится гуще, свивается в пургу, толстым слоем приникает к стеклу.

Англию она знала плохо – несколько раз бывала здесь с матерью, они останавливались у друзей в Лондоне, – но представление об уютных английских деревеньках, застроенных коттеджами под соломенной крышей, как рисуют на конфетных коробках, самым разительным образом не совпадало с этим суровым, промерзлым особняком-саркофагом посреди белых равнин.

Прошло двадцать минут. Себастьяна все не было, и Эмили потеряла терпение. Она вышла из гостиной и двинулась по коридору, открывая за дверью дверь, заглядывая в темные комнаты в поисках туалета, который наконец нашла, удивившись сиденью – массивному, словно трон. Выйдя, она услышала вдали голоса. Один был ей незнаком, а второй определенно принадлежал Себастьяну. О чем речь, понять было невозможно, но Себастьян явно сердился.

Жаль, что, прежде чем войти в самолет, она не догадалась поподробнее расспросить мужа о местной жизни. Но они были так бешено заняты в те две недели, что прошли со дня свадьбы, – да и занимало их тогда не столько будущее, сколько удивительное, связавшее их прошлое…

– Вот это история! – протяжно выдохнул Себастьян. – И похоже, это только начало. Когда же мы узнаем, что там случилось дальше?

– Когда вернусь, чтобы перевезти на хранение библиотеку. Жак пообещал, что расскажет. По-моему, он страшно переволновался, вспоминая былое.

– Еще бы! – Себастьян притянул ее к себе. – Но, знаешь, есть что-то волшебное в том, как переплелись судьбы наших семейств.

Эмили тронула пальцем сливочно-белые жемчужины на своей шее. Ожерелье матери, которое Себастьян подарил ей в день свадьбы.

– Я выкупил их тогда на аукционе, чтобы вернуть тебе, – сказал он, возясь с застежкой, и поцеловал ее. – Ты точно не сердишься на то, что свадьба такая скромная? Ты ведь последняя из де ла Мартиньерес, тебе полагалась пышная церемония. Уверен, на свадьбе твоих родителей присутствовал весь Париж.

И улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

– Да, это так, и именно потому я хотела, чтобы мы поженились тихо, – ответила Эмили. Мысль, что она окажется в центре всеобщего внимания, ужасала ее.

После церемонии бракосочетания, засвидетельствовали которую Жерар и приятель Себастьяна, парижский искусствовед, настоял, чтобы угостить всех обедом в «Ритце».

– Видели бы нас ваши родители, Эмили!

Он поднял бокал за здоровье и благополучие молодых и поинтересовался, какие у них планы. Эмили сообщила, что пока шато ремонтируют, намерена пожить с Себастьяном в Йоркшире, в ответ Жерар настоятельно просил ее поддерживать с ним связь.

– Вы можете полностью рассчитывать на меня, Эмили. Будьте твердо уверены: я всегда в вашем распоряжении и сделаю для вас все, что в моих силах.

– Спасибо, Жерар, вы так добры!

– И прошу вас помнить о следующем. Несмотря на то что вы теперь замужем, поместье, средства, вырученные от продажи парижского дома, и, разумеется имя де ла Мартиньерес – все это принадлежит исключительно вам. Прошу вас также иметь в виду, что мне крайне желательно в деталях обсудить ваши активы с вами и с вашим мужем.

– Себастьян сообщает мне все, что мне нужно знать. Он чудесный, Жерар, не представляю, как бы я без него справилась.

– Согласен, но все-таки, поверьте мне, очень важно в браке поддерживать свою независимость. И в особенности финансовую, – подчеркнул Жерар, поцеловал Эмили в щеку и откланялся.

Наконец, когда Эмили от скуки взялась уже листать старые охотничьи журналы, Себастьян с видом измученным и виноватым вернулся в гостиную.

– Прости меня, милая, пришлось кое с чем разобраться. Как насчет горячего чая? Я просто умру, если не выпью.

– Что случилось? – подошла к нему Эмили, и он обнял ее.

– Да ничего особенного – во всяком случае, для стен этого дома. Я был прав. Миссис Эрскин хлопнула дверью и поклялась, что ноги ее здесь больше не будет. Вернется, куда она денется. Она всегда возвращается.

– Ее что-то обидело?

– Как раз об этом, душа моя, я и хочу поговорить с тобой, пока мы будем пить чай.

С кружками горячего чая в руках, раскидав диванные подушки по полу, они удобно устроились у огня, и Себастьян приступил к разговору.

– Мне следует рассказать тебе о моем брате Алексе, причем рассказ этот, должен предупредить, не доставит мне ни малейшего удовольствия. Я чувствую себя виноватым, что не сделал этого раньше, но тогда этот вопрос казался неважным. Теперь же…

– Я тебя слушаю.

– Итак, – Себастьян отхлебнул чаю, – я уже говорил тебе, что наша мать, малышами бросив нас здесь у бабушки, навеки растворилась в тумане. Алекс на полтора года младше меня, и мы с ним – полная, абсолютная противоположность друг другу, ни дать ни взять Фальк и Фредерик фон Вендорфы. Я, и ты это знаешь, человек организованный, в то время как Алекс всегда был… в свободном полете, в поиске. Не выносил рутины, правил и распорядка. Нас послали в частную школу. Мне там нравилось, я с охотой учился, Алекс маялся и страдал. Его отчислили, место в университете он потерял из-за того, что попался за рулем в пьяном виде. Потом, когда ему было восемнадцать, он уехал за границу, и несколько лет от него не было ни слуху ни духу.

– Где же он жил?

– Мы не знали, пока однажды бабушке не позвонили из одной французской больницы. Алекс, судя по всему, перебрал с героином и, когда его подобрали, был на пороге смерти. – Себастьян тяжко вздохнул. – Бабушка кинулась туда, перевезла его в частную клинику здесь, в Англии. Надо отдать ему должное, он взял себя в руки и с наркотиками покончил. Но потом снова бесследно исчез и вернулся только после того, как бабушка умерла. Знаешь, пожалуй, мне стоит выпить чего-то покрепче. Ты как?

– Мне не надо, спасибо.

Себастьян вышел из комнаты, а Эмили встала, чтобы задернуть шторы. За окнами по-прежнему валил снег. Сев на место, глядя на раскаленные угли, она чувствовала горячее сочувствие к мужу. Брат его, судя по всему, был человеком без чести и совести.

Вернувшись с джином-тоником, Себастьян устроил голову у Эмили на коленях. Она нежно погладила его по волосам.

– И что было потом?

– Бабушка умерла, Алекс вернулся и обосновался здесь, и как-то у нас случилась жуткая ссора. Он кинулся к машине, я предложил его отвезти, потому что он был пьян в стельку, но он сам уселся за руль. Я по глупости сел с ним рядом, и через несколько миль – там у нас на дороге особенно опасный поворот – он не вписался в него, врезался во встречную машину. В общем, Алексу досталось, а мне повезло – везет дуракам! – я отделался треснувшим ребром, сломанной рукой и синяками.

– О боже! – выдохнула Эмили.

– Да, но Алексу пришлось куда хуже.

– Ужас. Но как странно, Себастьян, что ты не рассказал мне этого раньше!

– Ну да, чтобы ты смогла, пока не поздно, дать задний ход! – невесело усмехнулся он.

– Вот еще! Нет, я не об этом. Но ты сам меня научил, что лучше делиться своими проблемами, чем биться с ними один на один.

– Да, ты права. Понимаешь, трагедия состоит в том, что Алекс всегда был очень способным. Куда способней, чем я. Экзамены сдавал с лету, не прикладывая никакого труда, тогда как мне каждый предмет приходилось брать с боем. Алекс, не будь он так несерьезен, мог бы добиться многого.

– Да, знаешь, я часто думала, что одаренным людям выпадает страдать не меньше тех, кому все дается с трудом. Отец говаривал, что все хорошо в меру. Перебор, как и недобор, вечно чреват проблемами.

– Мудрый был человек твой отец. Жаль, что я никогда его не узнаю, – Себастьян поцеловал ее в нос. – В общем, вот тебе история моего блудного брата. Но послушай, ты же, наверное, проголодалась! Давай-ка пойдем в кухню, я приготовлю что-нибудь из того, что найду в холодильнике. Там все же тепло, плита жарит на полную мощь. А потом отправимся в нашу промерзшую спальню. Сдается мне, я найду способ согреть тебя, – Себастьян, потянув за руку, поднял ее с полу. – Пойдем, пойдем поскорей…

Но, спеша за ним по ледяным коридорам, Эмили не могла не спросить:

– Так где же сейчас Алекс?

– Разве я не сказал?

– Нет.

– Здесь, конечно. Алекс живет в Блэкмур-Холле.

 

Глава 16

Наутро Эмили проснулась ни свет ни заря. Ночь была беспокойная – отчасти из-за всепроникающего холода, который пронизывал все тело так, что, казалось, кости превратились в сосульки и вот-вот треснут. В жизни своей она так не мерзла. Себастьян многословно извинялся, объяснив, что старинная система отопления не работает потому, что кое-кто забыл наполнить топливный бак соляркой и что он разберется с этим, как только сможет.

Пальцы на ногах совершенно окоченели. Эмили осторожно подвинула ноги поближе к теплому Себастьяну. В комнате стояла беспросветная тьма, сквозь старые парчовые шторы не пробивалось ни лучика света. Интересно, будет Себастьян возражать, если попробовать на ночь штор не задергивать? Дома она всегда спала с открытым окном, любила смотреть, проснувшись, как розовеет небо, как пробуждается новый день.

Она вспомнила, что муж рассказал ей вчера про своего брата, Алекса. Любопытный поворот! Огорошив ее известием, что брат здесь, в Блэкмур-Холле, Себастьян пояснил, что в автокатастрофе тот повредил позвоночник и теперь навсегда прикован к инвалидному креслу. Ему помогает сиделка, которая живет на первом этаже восточного крыла в специально перестроенной для нее квартирке.

– Стоило это, конечно, целое состояние, не говоря уж о том, что надо было пристроить все приспособления, необходимые инвалиду… но разве у меня был выбор? – Себастьян вздохнул. – Как бы то ни было, прошу тебя, не принимай это близко к сердцу. Алекс живет сам по себе и редко появляется в основной части дома.

– А он сумел справиться, после катастрофы, со своей склонностью к выпивке и наркотикам? – осторожно спросила Эмили.

– В основном да. Но пришлось несколько раз сменить сиделку. От двух я избавился потому, что брат уговорил их давать ему алкоголь. Алекс способен быть обаятельным и, при нужде, пускает в ход свои чары. Запомни, Эмили, не верь ни единому его слову! Мой брат кого угодно уговорит, что белое – это черное, и наоборот.

У Эмили, несмотря на все уговоры мужа, что Алекс не опасен и существует автономно, при мысли, что наркозависимый инвалид, да еще врун к тому же, живет, отдельно или нет, но все-таки под одной с ними крышей, мороз по коже прошел.

– Милая?

Теплая рука коснулась ее щеки.

– Да?

– Господи! – воскликнул Себастьян, добравшись до плеча Эмили под слоями всего, что она смогла накинуть на себя ночью. – Ты упакована, как стекло к пересылке! Обними меня!

И Эмили устроилась в его теплых объятиях, он принялся ее целовать, и рассветные страхи развеялись, унеслись прочь…

– Сомневаюсь, чтобы сегодня был подходящий день для прогулки, – сказал Себастьян, когда они, попивая кофе, стояли у окна в кухне и разглядывали сугробы. – Снегу по колено, и, судя по тучам, навалит еще больше. Я позвоню Джейку, это наш сосед, попрошу его пригнать трактор и расчистить дорогу. Припасов у нас немного, надо съездить в деревню, купить все необходимое. Что если я посажу тебя в гостиной? Там библиотека дальше по коридору, думаю, ты отыщешь себе почитать что-то по вкусу.

– Идет, – согласилась Эмили с пониманием, что выбора у нее, в общем-то, нет.

– И еще попрошу, доставить солярки, запустить отопление. Все нынче так чертовски подорожало, и, топи не топи, львиная доля тепла выветривается сквозь сгнившие рамы. – Он вздохнул. – Прости, милая. Говорю же, в последнее время я совсем забросил хозяйство.

– Я могу чем-то помочь?

– Нет, но спасибо, что спрашиваешь. Еще заодно проведаю нашу бывшую экономку, миссис Эрскин, и попробую уговорить ее вернуться. Обещаю тебе, в ближайшие два дня все устроится и пойдет гладко. – Они прошли по коридору к гостиной. – Ты, наверное, ломаешь голову, зачем я притащил тебя в этот ад, – добавил он, наклоняясь, чтобы вымести золу из очага. – Все исправится, обещаю. Тут очень красиво, поверь мне.

– Давай я, – Эмили встала на колени с ним рядом. – А ты иди, занимайся своими делами.

– Ты уверена? Прости, со слугами у нас трудновато, – улыбнулся он. – Я знаю, ты к этому не привыкла…

– Себастьян… – Эмили покраснела. – Я научусь.

– Конечно, научишься, я просто шучу. А пока что пройдись по дому, присмотрись, где тут что. Хотя увиденное, надо полагать, тебя ужаснет. По сравнению с нашей твоя усадьба – просто образец современности! – И Себастьян вышел из комнаты.

Натянув два толстых вязаных свитера, в которых Себастьян когда-то ходил на рыбалку, Эмили с час бродила из комнаты в комнату. Многими из них, очевидно, не пользовались долгие годы, и в отличие от огромных окон шато, сделанных для того, чтобы открыть доступ воздуху, здесь маленькие окошки служили тому, чтобы не впустить холод. Вся обстановка – мрачных тонов отделка и тяжелая мебель красного дерева – наводила на мысль, что ты герой пьесы эдвардианских времен.

На первый этаж Эмили спустилась с мыслью, что дом отчаянно нуждается в хозяйской руке. Однако, так же, как в случае с шато, на переустройство потребуются огромные средства. Кстати, а сколько денег нужно Себастьяну на содержание дома? Впрочем, вряд ли это имеет значение; ее финансовое положение прочно, и денег на все затеи им хватит до конца дней.

Вдруг ей пришло в голову, что странно, отчего это до свадьбы она не потрудилась узнать, как у Себастьяна с деньгами. Не то чтобы от этого зависело хоть в какой-то мере ее решение, но все-таки теперь, когда они муж и жена, иметь полное представление о финансовом положении семьи – важно. Вернувшись в гостиную, она решила, что поднимет этот вопрос позже, и заметила в окне трактор и следом за ним «Лендровер» Себастьяна. И трактор, и автомобиль с трудом пробивали себе путь от дома к проезжей дороге.

К обеду Эмили соскучилась и проголодалась до того, что отправилась в кухню посмотреть, нет ли чего съедобного в холодильнике. Намазав маслом последний ломоть хлеба, села за стол съесть бутерброд – и тут услышала, как где-то хлопнула дверь, и раздался голос, на сей раз – женский. Дверь в кухню распахнулась. На пороге возникла сухопарая особа средних лет.

– Мистер Карратерс здесь? Он мне нужен немедленно.

Было видно, что ее трясет от гнева.

– Нет, боюсь, вы с ним разминулись. Он уехал в деревню.

– А вы кто? – грубо поинтересовалась особа.

– Я Эмили, жена Себастьяна.

– Да что вы? В самом деле? Ну, я могу пожелать вам удачи! И раз вы его жена, передайте ему, что я от вас ухожу! Его брат совершенно сумасшедший! Представьте, швырнул в меня чашку! С горячим кофе! Не отскочи я в сторону, имела бы ожог третьей степени, не меньше! Я уже позвонила подруге, у нее вездеход, и она будет здесь через час, чтобы забрать меня. Ни минуты больше не останусь я в этом богом забытом доме, да еще с таким… психом!

– Я все поняла и вам очень сочувствую. – Эмили отметила, что речь женщины несколько неразборчива, возможно, от гнева. – Выпьете со мной чаю? Может быть, нам стоит поговорить, прежде чем вы уедете. Думаю, Себастьян скоро будет…

– И не надейтесь! Ни за что не останусь и не поддамся на уговоры! – перебила ее женщина. – Я однажды уже поддалась и горько об этом жалею. И верить хочу, ради вашего блага, милочка, что ваш муж не взвалит это бремя вам на плечи. Сразу скажу: никого на это место вы не найдете. Вам известно, что миссис Эрскин тоже уволилась?

– Да, но муж сказал, она вернется.

– Она сделает огромную ошибку, если вернется. Она хорошая женщина, и терпит все это только потому, что любила миссис Карратерс, их бабушку. Я знала ее, когда в детстве жила в этой деревне. Славная она была женщина, но через что прошла из-за этих мальчишек, страшно подумать! Ну, это не мое дело. Я пошла собираться. Он уже пообедал, так что дотерпит до того, как ваш муж вернется домой. Да и вообще, пусть угомонится сначала. Надо, чтобы приступ прошел. Он обычно скоро проходит.

– Хорошо, – ответила Эмили, не зная, что тут еще сказать. И сиделке, видимо, эта ее растерянность стала заметна, потому что она вдруг смягчилась.

– Да вы не беспокойтесь так, милая. Алекс на деле неплохой парень, просто, случается, впадает в отчаяние – да и кто хочешь впал бы, будь он на его месте. Сердце у него доброе, и досталось ему с лихвой. Но я, знаете, стара уже это терпеть. Мне бы тихого, спокойного старичка под опеку, а не избалованного мальчишку, который никогда не вырастет…

Но Эмили могла думать только о том, что сиделка уедет, прежде чем вернется Себастьян. Уедет и оставит ее в этом мрачном чужом доме, уйти из которого, так навалило снегу, нельзя, оставит один на один с невидимым, но пьяным и злым сумасшедшим. Ни дать ни взять фильм ужасов! Она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, до того все это выглядело нелепо…

– Ну что ж, поздравляю с замужеством, – сказала женщина и пошла к двери.

– Благодарю вас, – улыбнулась Эмили.

У самой двери та вдруг остановилась и повернулась к ней.

– Я надеюсь, вы понимаете, что на себя взвалили. Прощайте.

Спустя полчаса в окно гостиной Эмили увидела машину, медленно и осторожно ползущую вниз по подъездной дорожке. Женщина, с которой она разговаривала в кухне, подтащила свой чемодан, уложила его в багажник. Не с первого раза развернувшись, машина отползла от дома.

Снег повалил сильней. Все небо занавесили, мельтеша и кружа на лету, толстые белые хлопья. Падая, они укладывались в стену, плотно отгораживающую Эмили от внешнего мира. Сердце ее заколотилось, стуча о ребра. Этот сумасшедший брат всего в нескольких шагах от нее, и больше ни единой живой души рядом. Что, если снегу навалит столько, что Себастьян не сможет вернуться? Сейчас три часа дня, в январском небе уже смеркается, и вскоре наступит тьма…

Эмили поднялась с места, понимая, что участившийся пульс предвещает паническую атаку. Подростком она перенесла немало подобных приступов мучительной тревоги и, повзрослев и справившись с ними, жила настороже, что эта напасть может вернуться.

– Сохраняй спокойствие и дыши глубже, – сказала она себе, но волны страха неумолимо накатывали, одна за другой. Самовнушение не помогло. Она начала задыхаться. Это означало, что контроль над организмом потерян, и уговаривать себя поздно.

Рухнув на диван, Эмили наклонилась так, чтобы голова оказалась между колен. Силы оставили ее, кожу покрыл липкий пот, в глазах запплясали яркие пятна. Она сомкнула ресницы, борясь за каждый вздох. «Господи, помоги мне, mon Dieu, mon Dieu…»

– Я могу помочь? – раздался низкий мужской голос. Голова кружилась, руки-ноги онемели, их покалывало, глаза открыть она не могла, берегла силы, которых не хватало на дыхание. – Послушайте, я могу вам помочь?

Теперь голос был ближе, почти рядом. Щеку, кажется, обожгло чьим-то дыханием, ее взяли за руку… но ответить она не могла.

– Полагаю, вы француженка, новая жена Себастьяна. Вы понимаете по-английски?

Эмили сумела кивнуть.

– Хорошо. Я пойду поищу бумажный пакет, а вы, пока меня тут не будет, все-таки старайтесь дышать. Это будет означать, что вы еще живы.

Эмили не представляла себе, сколько прошло времени, прежде чем ей принесли пакет. Тот же спокойный, уверенный голос велел ей дышать, медленно и размеренно. Это был то ли сон, то ли кошмар, она толком не понимала. Ей было все равно. Обладатель уверенного голоса знал, что следует делать, и она, как послушная девочка, подчинялась.

– Вот умница, вы все правильно делаете. Продолжайте дышать. Вот, пульс уже реже. Скоро все кончится, я обещаю.

И в самом деле, бешеный ритм сердца вскоре стих, пульс вернулся почти к обычному, Эмили снова ощутила, что у нее есть руки и ноги, и отодвинула пакет от лица. Откинувшись на спинку дивана, совершенно без сил, мокрая и озябшая, с наслаждением отмечала она приметы того, что тело приходит в норму.

Лишь несколько минут спустя, успев порадоваться, что все позади и она жива, Эмили задалась вопросом, кто же этот рыцарь, который ее спас, и, с усилием приоткрыв один глаз, увидела Себастьяна – но нет, то был не Себастьян. То была улучшенная фотошопом его версия – в радужке с искрами янтаря яркие карие глаза гипнотической теплоты, шевелюра цвета красного золота, безупречной формы нос, губы полней, чем у Себастьяна, и ярче, и четче очерчены скулы, обтянутые чистой, а не веснушчатой кожей.

– Я – Алекс. Рад знакомству.

Эмили прикрыла глаз и замерла, опасаясь, что зрелище сумасшедшего брата, который сидит в считаных сантиметрах от нее, вызовет еще один приступ. Теплая ладонь накрыла ее руку.

– Я понимаю, что вы бережете силы и потому мне не отвечаете. Отлично знаю, что это такое. У меня этих панических атак было – не сосчитать. Что вам сейчас по-настоящему нужно, так это выпить.

Человек, говоривший с ней так разумно и ласково, разительно не вязался с образом, который живописал ей Себастьян. Прикосновение руки Алекса придавало ей сил и ничуть не пугало. Она собралась с духом и открыла глаза, чтобы рассмотреть его, как полагается.

– Привет, – улыбнулся он, весело глядя на нее.

– Привет, – кое-как выговорила Эмили, еще не вполне овладев речью.

– Какой язык предпочитаете – английский или французский?

– Français, merci, – думать на чужом языке было ей сейчас не под силу.

– D’accord, – согласно кивнул он и по-французски продолжил: – А вы очень хорошенькая. Брат говорил, что так и есть. Но, должен сказать, открытые голубые глаза идут вам больше. Что ж, примите еще вот это лекарство. – Алекс достал бутылку виски. – Старая карга, которая наконец убралась отсюда, думала, что я не знаю, где она прячет выпивку. Я стащил бутылку из ее чемодана, пока она вам тут плакалась, какое я чудовище. Себастьян мне не верит, но она настоящая пьяница, по бутылке в день выпивает. А теперь, – Алекс ловко подъехал к буфету и открыл дверцу, за которой обнаружился эдвардианский хрусталь, – а теперь мы выпьем на пару, верно? Самая губительная затея – пить в одиночку. – Обмахнув стаканы чистым носовым платком, он щедро плеснул в них виски и, со сноровкой зажав их между коленями, развернулся к дивану.

– Не думаю, что мне стоит, – отказалась Эмили, когда он протянул ей стакан.

– Почему? Можете быть уверены, цели у нас самые медицинские. Нет, в самом деле, теперь моя очередь играть сиделку, и я авторитетно вам говорю, это на благо.

– Все-таки нет, благодарю вас, – опасаясь его поощрять, уперлась Эмили.

– Что ж, раз вы не будете, то и я не буду, – Алекс решительно поставил свой стакан на стол. – А холод здесь стоит – просто зверский! Если не в моих силах согреть вас виски, тогда я хотя бы разожгу огонь.

Эмили не шевелясь смотрела, как Алекс управляется с камином, слишком заторможенная, чтобы помочь.

– Так где же наш Себастьян? – вопросил он. – Отправился уламывать бедную миссис Эрскин вернуться в сто двадцать восьмой раз?

– Да, он сказал, что заедет к ней по пути в магазин.

– Сомневаюсь, что он отыщет там что-то съестное. Местные при первых признаках пурги, предвидя осадное положение, сметают все с полок. Это звездный час лавочников, даже древние консервы распродаются. Вам крупно повезет, если достанется хотя бы фасоль в банках. А пурга самая настоящая, – добавил он, глядя в окно. – Я такую погоду люблю, правда. А вы?

Тут его пронизывающий взгляд в полную свою силу обратился на нее, и Эмили поневоле вспомнила, что Себастьян рассказывал про способность Алекса очаровывать и убеждать.

– Не очень. Я, знаете, с тех пор, как здесь, ни разу еще не согрелась.

– Еще бы! Топливный бак уже месяц как пуст. К счастью, у меня имеется тайный арсенал электрообогревателей, – лишь благодаря им моя кровь еще циркулирует. Но только не выдавайте меня мужу! Он немедля все конфискует. Но, в общем, если не брать во внимание то, что мы живем в ледяном доме, мне снег нравится. Впрочем, – Алекс вздохнул, – мне нравится все, что нарушает скучную монотонность нормы. Ведь, согласитесь, сейчас погода сказочная!

– Да, – вяло кивнула Эмили.

Алекс обратил взгляд на стаканы с виски.

– Думаю, мы все-таки должны выпить. Не дело, если выпивка пропадет зря.

– Нет, я не буду, – она опять покачала головой.

– Послушайте! – вскинул бровь Алекс. – А не в том ли все дело, что Себастьян описал меня вам как алкоголика и наркомана?

– Он упомянул некоторую склонность к этому, да, – честно призналась Эмили.

– К наркотикам во дни моей юности я тягу питал, не скрою, – живо откликнулся Алекс, – но алкоголиком никогда не был. Однако это не значит, что я не люблю выпить. Отнюдь! Кто же не любит! Вот вы, например, француженка. Наверняка пьете вино с колыбели, разве не так?

– Так.

– И как же это случилось, что вы вышли за моего брата?

– Ну, – смутилась Эмили, – я влюбилась. Как правило, люди выходят замуж по этой причине.

– Причина веская, это верно, – кивнул Алекс. – Пожалуй, самое время воскликнуть: добро пожаловать в нашу семью!

Дверь гостиной распахнулась. На пороге стоял промокший, засыпанный снегом Себастьян. С волос у него капало. Эмили, почувствовав себя виноватой, вскочила:

– Привет! Как хорошо, что ты вернулся!

– Мы не слышали, как ты подъехал, – вставил Алекс. Себастьян, хмурясь, не спускал глаз с нетронутых стаканов, которые так и остались стоять на столе.

– Вы не слышали потому, что мне пришлось оставить машину на повороте и всю дорогу до дома идти пешком, с тяжелыми сумками, в пургу! А вы, как я вижу, пьете?

– Нет. Хотя, признаюсь, изо всех сил пытался уговорить твою жену выпить. Она очень скверно себя чувствует, – объяснил Алекс.

– Типичное для тебя поведение, – вскинул бровь Себастьян, после чего с гневом, а не с сочувствием обратился к Эмили:

– Тебе что, в самом деле плохо?

– Нет, спасибо, я в порядке, – нервозно ответила она.

– Я же предупреждал тебя, Алекс, в эту часть дома тебе ходу нет! – Себастьян перевел взгляд на брата.

– Как я уже объяснил Эмили, моя сиделка сделала ручкой, о чем я и пришел тебе сообщить.

– Что? Черт побери, что ты опять натворил? – взорвался Себастьян.

– Я отшвырнул чашку мерзкого кофе, который она мне подала. Бросил в стену. Она так надралась, что положила в кофе соль, а не сахар. И решила, что я метил в нее.

– Считай, на сей раз ты своего добился, Алекс! – сверкнул глазами Себастьян. – Миссис Эрскин отказалась вернуться к нам решительно и бесповоротно, и я ее не виню. И то, что эта бедная женщина, твоя сиделка, ушла, меня тоже не удивляет, учитывая твое поведение. Но вот где, черт побери, при этой погоде я найду ей замену, выше моего разумения!

– Послушай, Себастьян, ты знаешь, что я совсем не так уж беспомощен, – возразил ему Алекс. – Я могу себя одеть, вымыть, покормить – и даже вытереть себе задницу. Ночью я вытаскиваю себя из кровати и снова в нее ложусь. Я тысячу раз тебе говорил, что теперь мне нужна не круглосуточная сиделка, а обычная помощница по хозяйству.

– Ты прекрасно знаешь, что это самообман, – поморщился Себастьян.

– Чистая правда, и напрасно ты мне не веришь, – Алекс повернулся к Эмили: – Вы видите, он обращается со мной так, словно мне два года! Ну сами подумайте – он указал на свое инвалидное кресло, – вряд ли мне в этом что-то грозит, верно?

Эмили сидела как зритель перед боксерским рингом, молчала, не зная, что может добавить к этому разговору.

– Да, управляешься с этой штукой ты ловко, ничего не скажешь, – покачал головой Себастьян. – И выхода нет. Придется мне пойти у тебя на поводу, хотя бы эти несколько дней. Потому что сейчас я точно никого не найду.

– Вот и прекрасно. Сто раз тебе говорил, это напрасная трата денег, да ты слушать не хочешь. Что ж, дорогие новобрачные, на этом я вас оставлю, – он развернулся, покатил к двери и оттуда, взявшись за ручку, с улыбкой оглянулся на Эмили. – Рад знакомству, и добро пожаловать в Блэкмур-Холл!

Дверь за ним закрылась. В гостиной повисла тишина. Себастьян протянул руку к стакану с виски и залпом его осушил.

– Мне очень жаль, Эмили. Наверное, ты не понимаешь зачем я тебя сюда притащил. Он сущее наказание, и моего терпения не хватает.

– Я понимаю. И, пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я постараюсь тебе помочь.

– Ты очень добра, но если бы я знал, чем… Будешь? – Он показал на второй стакан.

– Нет, спасибо.

Себастьян залпом осушил и его.

– Вот что, Эмили. Думаю, пришла пора поговорить нам с тобой очень откровенно. Понимаешь, у меня возникло мучительное, острое чувство, что я тебя обманул, что женился на тебе под фальшивой личиной. Ты и сама видишь, здесь все просто в ужасающем состоянии. И если решишь, что это не по тебе, и уедешь, я ни в малейшей степени не буду в обиде. – Он рухнул на диван рядом с ней и взял ее за руку. – Мне страшно жаль, правда.

– Да, дорогой, я начинаю понимать, что твоя жизнь совсем не так налажена, как я полагала. Но я вышла за тебя не потому, что ты благополучно устроен, а потому, что люблю тебя. И теперь я твоя жена и буду участвовать в твоих проблемах, что бы там ни было.

– Ты еще и половины не знаешь, – простонал Себастьян.

– Ну так поделись наконец!

– Дела таковы, – он тяжело вздохнул. – Помимо ситуации с Алексом суровая правда состоит в том, что я разорен. После бабушки у нас и без того немного осталось, но я надеялся, что мой бизнес окрепнет, и я смогу привести этот дом в порядок. Но два года назад Алекс попал в аварию, и уход за ним сожрал львиную долю того, что я зарабатывал. Разумеется, я заложил дом, но на выплаты не хватает, и в банке мне больше ничего не дадут. До того дошло, что топливный бак пуст – солярки не завезли, потому что мне нечем за нее заплатить. В общем, все катится к тому, что мне придется продать Блэкмур-Холл. То есть, конечно, если Алекс даст на это согласие. Половина по закону – его, а он наотрез отказывается уезжать.

– Мне ли не понимать, Себастьян, – проговорила Эмили, – как печально было бы расстаться со старым семейным гнездом! Но, сдается мне, у тебя просто нет выбора. И у Алекса тоже.

– Да, ты, конечно, права. Но – хочу подчеркнуть – как раз перед встречей с тобой мой бизнес начал вставать на ноги. Я принял несколько удачных решений, и мне везло. Впрочем, пожалуй, это к тому, о чем мы сейчас говорим, отношения не имеет. Я толкую о точке Б, а сам нахожусь в точке А. И как мне добраться от одной к другой, вот в чем вопрос. И как бы мне этого ни хотелось, – он пожал плечами, – не думаю, что смогу удержать этот дом. Как поступить с нашим соседом Алексом – это другая история. Он зубами и ногтями ухватится, чтобы остаться здесь, а дом – наш с ним общий. Как ты понимаешь, это очень непросто – устроить где-то человека в положении Алекса.

– Но ты же его не оставишь, правда?

– Конечно, нет, Эмили! – вспыхнул Себастьян. – За кого ты меня принимаешь? Ты же видишь, я отношусь к своим обязанностям очень серьезно.

– Да-да, – поспешила его заверить Эмили. – Я не об этом. Я всего лишь о том, куда его устроить, если ты продашь дом.

– Насколько я могу судить, от продажи дома он получит достаточно, чтобы хватило на многие годы в соответствующем заведении. Что бы он там ни говорил, он нуждается в круглосуточном наблюдении и…

– Себастьян, я заметила, что в течение всего нашего разговора ты все время говоришь «я». Прошу тебя помнить, что это больше не «я». Это «мы». Я – твоя жена, мы партнеры, и мы вместе разберемся с проблемами так же, как ты помог мне с моими дома.

– Ты очень отзывчива, Эмили, но я в самом деле не думаю, что в данных обстоятельствах ты можешь как-то помочь, – со вздохом сказал он и уронил голову на ладони.

– Почему ты так говоришь? Во-первых, у меня есть деньги, ты прекрасно это знаешь. И раз я твоя жена, все, что мое, – твое. Почему я не могу тебе помочь? Я хочу помочь, я подчеркиваю – хочу. В особенности если, как ты говоришь, средства нужны только для того, чтобы продержаться, пока твой бизнес не начнет приносить стабильный доход. Рассматривай меня как инвестора, если тебе так легче!

Себастьян, вскинув голову, в изумлении уставился на нее.

– Эмили, так ты всерьез предлагаешь мне финансовую помощь?

– Разумеется. Не вижу, в чем тут проблема. Ты был рядом в минуту нужды. Теперь я подставлю тебе плечо.

– Эмили, ты ангел! – Себастьян заключил ее в объятия. – Я сгораю со стыда, что не рассказал тебе всего перед тем, как мы поженились. Но только вчера, когда мы сюда приехали, я осознал, как обстоят дела. И вынужден признать, что слишком долго прятал голову в песок. Боже, когда я получил сегодня выписку о состоянии моего банковского счета… это катастрофа какая-то…

– Все. О деньгах ты можешь больше не беспокоиться. Когда сделаешь примерный расчет, какая именно сумма нужна, я распоряжусь перечислить ее на твой счет. Вообще говоря, на мой взгляд, у нас есть проблемы поважней. Например, чем заполнить топливный бак. – Эмили улыбнулась. – Давай прямо сейчас закажем, а заплатить можно кредиткой по телефону. Тогда мы хотя бы согреемся!

– Милая! – серый от волнения, поднял к ней лицо Себастьян. – Как ты добра! Поверь, мне ужасно неловко!

– Все в порядке. Кроме солярки, добыть которую просто, нашей следующей задачей будет найти кого-то, кто примет на себя заботу о твоем брате. Так?

– Абсолютно. Самый логичный ход – это обратиться в агентство, но цены там…

– Мы только что с тобой согласились, что деньги – не проблема. Но правду ли говорит Алекс, утверждая, что может справиться сам?

– Скажу, что и в лучшие времена не очень ему доверял. – Себастьян покачал головой. – Он не человек, а тридцать три несчастья. Я живу в постоянном страхе, что он угробит себя, поставив жестянку с фасолью в микроволновку, или упьется до смерти, заказав по Интернету вагон спиртного.

– Так, значит, постоянная квалифицированная помощь ему не нужна? В медицинском смысле?

– Он принимает по утрам что-то, чтобы стимулировать кровообращение, но помощь нужна ему скорее для выполнения бытовых задач.

– Если мы не сумеем никого подыскать, я и сама могу присматривать за ним, по крайней мере какое-то время, – предложила Эмили. – Я научилась кое-чему, когда ухаживала за матерью – последние месяцы она провела в инвалидном кресле. А потом, я ветеринар с дипломом, и знаю, как устроено тело.

– Но могу ли я быть уверен, что ты не поддашься чарам моего братца? – Себастьян, со значением посмотрев на пустые стаканы, перевел взгляд на нее. – Или его влиянию?

– Можешь! – уверила его Эмили, удержавшись от замечания, что это ведь он, Себастьян, выпил виски, а отнюдь не его жена и не его брат. – А то, что время от времени его охватывает отчаяние, неудивительно. Он выходит из дома?

– Редко – но не представляю, чтобы Алекс по средам отправлялся в клуб, где собираются местные инвалиды, чтобы сыграть в лото или выпить разбавленного соку. И, главное, он сам себе этого не представляет. Всегда был сам себе на уме. В общем, – Себастьян разомкнул объятия и откинулся на спинку дивана, – вот тебе полная картина. Твой муж теперь как раскрытая книга и – в настоящий момент – в финансовой луже.

– Не говори так, Себастьян. Ты ведь не виноват. Ты сделал все, что мог, чтобы помочь брату, наладить свое дело и сохранить родовой дом. Ты не должен себя винить.

– Спасибо, милая. Твоя поддержка мне очень важна. Ты – чудо, самое настоящее чудо! – Себастьян, наклонившись, легонько поцеловал ее в губы. – Теперь надо позвонить поставщикам топлива, пока они не закрылись, и занять очередь в хвосте засыпанных снегом и замерзающих страждущих. Если ты не против, чтобы я пользовался твоей кредиткой, может быть, ты дашь мне ее, им ведь надо назвать номер и прочее, когда расплачиваешься по телефону?

– Разумеется. Она наверху, в сумочке. Сейчас принесу. – Эмили чмокнула мужа в макушку и вышла из комнаты. Поднимаясь по лестнице, она думала о том, что может помочь мужу так же, как он помог ей. Чувство было очень приятное.

 

Глава 17

Прошла неделя, и жизнь в Блэкмур-Холле понемногу пошла на лад. Снег, валивший три дня, превратился в сугробы, одетые предательски хрупкой корочкой льда, а потом и они стали таять, потому что повысилась температура. За день до того нефтяная компания доставила солярку, и Эмили, проснувшись, отметила, что в доме стало немного, но все же теплее.

Из агентства прислали временную сиделку. Алекса Эмили не видела с того дня, как он спас ее от панической атаки. Щелкнув кнопкой электрического чайника, чтобы сделать чашку кофе и выпить ее наверху, в постели, Эмили подумала, что, похоже, она обживается. Себастьян подсчитал, какая сумма ему требуется, чтобы продержаться еще несколько месяцев, она тут же передала поручение в банк, и ему перевели деньги. С тех пор он заметно повеселел.

– Раз уж нас тут снегом засыпало, давай превратим это стихийное бедствие в медовый месяц, – предложил он. – В подвале есть вино, в холодильнике – еда, в камине весело пылает огонь, и, главное, у тебя есть я, а у меня – ты! Будем наслаждаться!

По утрам они подолгу лежали в постели, а потом, надев толстые куртки и резиновые сапоги, совершали пешие прогулки в деревню, где в пабе на обед подавались калорийные английские блюда.

По дороге устраивали битву в снежки и, надышавшись свежим ледяным воздухом, возвращались домой разгоряченные, хохочущие, веселые. Вечера проводили на подушках перед камином, попивали вино, которое Себастьян приносил из подвала, болтали, занимались любовью.

– Как ты красива, – говорил он, в свете каминного огня целуя ее тело. – Как я рад, что ты досталась мне в жены!

В то утро, как началась оттепель, Себастьян повез Эмили в ближайший городок Малтон, чтобы пополнить запасы еды, которые на глазах иссякали. На обратном пути он заставил ее самой повести «Лендровер». Это было настоящее испытание для водителя, не привыкшего к гололеду, даже если не говорить про ужас левостороннего дорожного движения.

– Милая, важно, чтобы ты это освоила, – приговаривал он, когда она, мокрая от страха, ползла не быстрей улитки. – Когда я буду в Лондоне, тебе придется как-то выбираться из дома!

Готовя кофе, Эмили с удовольствием оглядывала кухню. Стоило выстирать грязные унылые шторы и поставить на сосновый стол вазу с цветами, как комната разительно оживилась. Веселую ноту вносил и симпатичный бело-голубой фарфор, несколько кружек из которого она отыскала в одном из буфетов и расставила их на полке над плитой. Поднимаясь с подносом по лестнице, она видела в окно, что на улице светит солнце, а с блестящих сосулек срывается капель. Пожалуй, надо сказать Себастьяну, что, если выкрасить кухню в бледно-желтый цвет, там станет совсем славно.

Забравшись в постель, она принялась за кофе.

– Выспалась? – спросил Себастьян, садясь и протягивая руку за своей кружкой.

– Да. Знаешь, я решила, что мне тут, в общем-то, нравится. Этот дом напоминает мне старую, никем не любимую тетушку, которой и надо-то немного тепла и ласки…

– И еще кууучу наличных, – протянул Себастьян. – Кстати, про деньги. Теперь, когда снег тает, а ты уже немного обжилась, боюсь, пора мне на несколько дней отбыть в Лондон. Как ты без меня, справишься? Алекс с новой сиделкой вроде бы ладит, досаждать тебе не будет. Конечно, ты могла бы поехать со мной, но у меня там столько работы! Я не смогу уделять тебе никакого внимания. Ты там заскучаешь…

– Где ты там останавливаешься?

– Обычно – в чулане у одного из приятелей. Не «Ритц», но меня устраивает.

– Как долго тебя не будет?

– Думаю, что если уехать завтра с утра, то дня три, не больше. Вернусь вечером в пятницу, – пообещал он. – Конечно, «Лендровер» я оставлю тебе, на тот случай, если погода опять переменится. У меня есть еще старенький драндулет, доеду на нем до станции. А потом, в следующий раз, возможно, подумаем, чтобы поехать вместе. Ну как, отпустишь меня?

– Хорошо, – кивнула Эмили, стараясь не думать, что он оставляет ее одну с Алексом и машиной, которую она боится водить. – Послушай, я подумывала о том, не перекрасить ли кухню. Как ты на это смотришь?

– Одобрительно. Мне сегодня все равно надо в город, зайти в банк. На обратном пути заедем купить краску. – Себастьян погладил ее по щеке. – Нет, ты чудо, настоящее чудо, и даже не спорь!

Ранним утром на другой день Себастьян уехал. Эмили, напевая, спустилась в кухню, выпила кофе и приступила к работе.

К обеду она полностью выкрасила ту стену, по которой проходил дымоход, и отругала себя, что не попросила Себастьяна помочь ей отодвинуть огромный старый буфет, полностью занимавший другую стену. Присев, чтобы перекусить бутербродом, она услышала, как подъехал автомобиль. Сочтя, что это почтальон, она принялась за стену, где была раковина.

– Салют! – окликнули по-французски ее. Испуганно вздрогнув, Эмили оглянулась и у порога увидела прикатившего в кухню Алекса.

– Что вы тут делаете? – испугавшись, резко спросила она.

– Вообще-то я тут живу, – дружелюбно ответил он, – и хотел известить вас, что моя последняя сиделка уехала раз и навсегда.

– Ох, Алекс! Что вы натворили на этот раз? – И Эмили начала осторожно спускаться со стремянки.

– Хоть вы не говорите со мной как с недоумком!

– А чего же ожидали? Я здесь всего неделю, а уже две сиделки отказались от вас!

– Это мой брат настроил вас против меня, – печально заключил Алекс.

– Ничего подобного! – ответила она по-английски, чтобы подчеркнуть, до чего Алекс неправ.

– Мне нравится, как вы это сказали, со своим прелестным французским акцентом…

– Не переводите разговор, – по-французски одернула его Эмили.

– Прошу прощения. В общем, как бы то ни было, она ушла. И теперь тут только мы с вами…

– Значит, я должна немедленно позвонить в агентство!

– Послушайте, Эмили. Я вас очень прошу, не надо. Хотя бы в ближайшие пару дней. Позвольте мне доказать вам с Себастьяном, что я вполне в состоянии сам о себе позаботиться. Вот если я клятвенно пообещаю вам вести себя паинькой – ни выпивки, ни наркотиков, ни поездок в местный паб и так далее… – умоляюще смотрел на нее Алекс, – вы назначите мне испытательный срок, а? И при первых же признаках недостойного поведения вызовете подмогу. – Он покачал головой. – Вы даже представить себе не можете, до чего я этого не хочу.

Эмили в нерешительности молчала. Конечно, ей следует позвонить мужу и обсудить ситуацию с ним. И понятно, что как только она это сделает, он тут же примчится домой. А у него там, он сам это сказал, дела, их нельзя бросить… И Эмили приняла решение. Она жена Себастьяна, она справится с его братом вместо него.

– Договорились. Вам что-нибудь нужно? – И она поставила ногу на первую ступеньку стремянки, торопясь снова приняться за работу.

– Пока нет, благодарю вас.

– Если что-то понадобится, дайте мне знать. – Повернувшись к нему спиной, Эмили поднялась на самый верх, обмакнула кисть в краску и принялась отделывать сложной конфигурации угол.

Повисло молчание. Эмили сосредоточилась на движении кисти.

– Хороший цвет. Отличный выбор, – прокомментировал Алекс.

– Спасибо. И мне нравится.

– И мне. И поскольку кухня все-таки наполовину моя, думаю, это неплохо, верно?

– Да.

Они опять помолчали, а потом он спросил:

– А могу я помочь?

Эмили удержалась от шутки, которая так и просилась на язык.

– Я справлюсь, спасибо.

– Должен сказать, я отлично владею валиком, – сообщил Алекс так, словно прочитал ее мысли.

– Один лежит прямо у раковины, лоток и краска там же. – С недоверием она смотрела, как Алекс подъезжает к раковине, снимает с нее банку с краской, аккуратно отливает немного в лоток…

– Откуда начать? Отсюда? – Он указал на кусок стены налево от массивного буфета.

– Если хотите. Жаль, я не могу сдвинуть это сооружение.

– А я помогу вам. Руки у меня сильнее, чем у большинства особей с ногами. Сейчас вдвоем и передвинем.

– Ну давайте. – Эмили спустилась на пол и принялась снимать посуду с верхних полок, в то время как Алекс освобождал нижние. Затем они вместе отодвинули буфет от стены.

– А теперь поведайте мне о себе, – орудуя валиком, попросил Алекс, когда Эмили вернулась на свое рабочее место.

– Что вы хотите знать?

– Все самое главное: возраст, социальное положение, номер паспорта и так далее, – улыбнулся он.

– Мне тридцать один год, родилась в Париже. Мой отец был значительно старше матери и умер, когда я была девочкой. – Эмили решила рассказать ровно столько, чтобы не показаться невежливой. – Я выучилась на ветеринара, жила в квартирке в квартале Марэ, а потом, сразу после смерти матери, познакомилась с вашим братом. Вот, собственно, и все.

– На мой взгляд, вы себя умаляете. Начать с того, что родом вы из семьи, принадлежащей к сливкам аристократии. Сама газета «Таймс» сокрушалась о кончине вашей матушки.

– Это вам сказал брат?

– Нет. Я навел справки. Посмотрел в Интернете.

– Так зачем же тогда расспрашивать, если вам и так все известно?

– Затем, что мне интересно, как вы себя подадите. Мы же теперь родня! И, сказать правду, я ожидал другого. Вы меня удивили, Эмили. Учитывая ваше происхождение и воспитание, я поражен, что вы не избалованная французская принцесса, как это обычно бывает, полная апломба лишь потому, что ей выпало родиться в такой семье. Не так часто молодые представительницы вашего класса выбирают себе карьеру ветеринара. Нет, они находят богатого и влиятельного мужа, а дни проводят, порхая между Карибами, Альпами и Сен-Тропе, в зависимости от сезона.

– Да, вы как раз описали жизнь моей матери, – Эмили позволила себе улыбнуться.

– Вот именно! – Алекс победительно взмахнул валиком. – Итак, вы решили прожить жизнь полярно противоположно тому, как прожила свою ваша мать. И вопрос состоит в следующем, – он потер подбородок, изображая задумчивость. – Почему? Потому ли, Эмили, что ваша мать была так занята своей внешностью и светскими обязанностями, что ей не было дела до вас? Времени на вас не хватало? И тогда вы возненавидели все это – гламур, глянец и роскошь, потому что для матери они были на первом месте, а вы – всегда на втором. Она воплощала собой природный французский шик, а вы, надо полагать, думали, что никогда не сможете возвыситься до ее стандартов. Вы чувствовали себя нелюбимой и нежеланной. Вам недоставало внимания. Все привело к тому, что вы выросли с крайне низкой самооценкой. Поэтому вы отринули жизнь, которая причиталась вам по праву рождения, так же, как эта жизнь – под стать вашей матери – отвергла вас, и избрали себе существование совсем в ином стиле.

Эмили вцепилась в ручку стремянки, чтобы не упасть.

– И, разумеется, – продолжил Алекс, не в силах остановиться в своем беспощадном анализе, – когда дошло до выбора профессии, вы ступили на стезю ветеринара, особы, призванной помогать, ухаживать, оказывать помощь, – то есть того, кем ваша мать никогда не была. И в том, что касается мужчин… сомневаюсь, что у вас было много возлюбленных. А потом явился мой брат, этакий рыцарь в блестящих доспехах, и вы сдались с потрохами…

– Довольно! – вскричала Эмили. – Прекратите! – Ее затрясло, стремянка под ней пошатнулась, из инстинкта самосохранения она спустилась на пол и сделала несколько шагов к нему. – Да как вы смеете так со мной разговаривать! Как у вас духу хватает! Вы же ничего обо мне не знаете! Ничего!

– Ага… вот теперь, – Алекс ухмыльнулся, – теперь я вижу, что расшевелил высокомерную, избалованную принцессу, которая кроется у вас там, в глубине, как бы вы ни старались ее упрятать!

– Я сказала, довольно! – И, не успев осознать, что делает, Эмили размахнулась и влепила ему пощечину. Раздался звонкий шлепок. Эмили застыла на месте, будто пощечину дали ей. Впервые в жизни она ударила человека.

– Весомый аргумент, – Алекс потер щеку.

– Простите, – в ужасе пробормотала Эмили.

– Все в порядке, я это заслужил, – оторопело вымолвил Алекс. – Слишком далеко зашел. Со мной это бывает. Прошу вас, Эмили, не сердитесь.

Не отвечая, она повернулась к нему спиной и вышла из кухни, а в холле пустилась бегом и по лестнице поднялась, прыгая через две ступеньки. Еле дыша, хлопнула дверью спальни, заперлась на ключ, бросилась на постель и, сунув голову под подушку, громко разрыдалась.

Она чувствовала себя как голая, как выставленная напоказ. С чего он взял, что так хорошо ее знает? Как посмел глумиться над ней, будто вскрыть ее тайные чувства – это способ ее унизить?

Что же он за чудовище?

Не позвонить ли ей Себастьяну, сказать, что не может здесь оставаться, что уже на пути в Лондон. Добраться «Лендровером» до станции, сесть в поезд и через несколько часов оказаться в его объятиях…

Нет, нет, сказала она себе. Себастьян предупреждал ее, что за человек Алекс, какой он манипулятор. Хороша она будет, если признается, что он так легко допек ее, если, как маленькая, бросится за помощью к мужу, у которого и так дел невпроворот! Нет, нужно справиться с этим самой. Алекс – всего лишь скучающий мальчик и развлекается от безделья тем, что провоцирует людей на обиду. Он и сиделок своих допекал так же… Если его присутствие – неизбежная составляющая их с Себастьяном жизни, то ей, Эмили, следует взять ситуацию под контроль.

Придя к этому выводу, она успокоилась и, опустошенная вспышкой гнева, заснула, успев признать, впрочем, что в том, как рассуждал о ней Алекс, есть немалая доля правды…

Проснулась Эмили, когда было уже темно, чувствуя себя все такой же опустошенной, и не сразу поняла, где находится. Взглянув на часы, увидела, что уже шесть. Тихо спустилась вниз, зажигая по пути свет и уповая, что Алекс на своей половине. Осторожно открыла дверь в кухню – и увидела, что там никого нет. Поставила греться чайник, потом оглянулась и заметила, что малярные кисти тщательно вымыты и оставлены сушиться на мойке, а к вазе для фруктов, стоявшей на обеденном столе, прислонена записка.

Дорогая Эмили!

Я искренне сожалею, что вас расстроил. Как обычно, не знаю меры! Давайте начнем сначала, а? Я приготовил ужин, в качестве трубки мира. Очень прошу вас, приходите по-соседски, как только надумаете.

Ваш Алекс.

Эмили со вздохом села за стол. Как ей на это реагировать? Понятно, что это оливковая ветвь, понятно, что он просит прощения. И так же понятно, что у нее стойкая к нему антипатия. Но если жить под одной крышей, необходимо разрядить ситуацию. А потом, подумала она, наливая чай в кружку, если взглянуть трезво, что такого особенно неприятного он ей сказал? Дело, видимо, в том, что говорил он так, словно они уже достигли какой-то степени близости, в то время как до нее еще шагать и шагать… Нет, ну надо же, он едва ее видел, и при этом знает так хорошо… вот это ее и разгневало. И кстати. Ей неизвестно, способен ли Алекс сам за собой ухаживать. Завтра, подумала она, надо позвонить в агентство, пусть пришлют еще сиделку. Себастьян на всякий случай оставил номер, по которому позвонить. А сегодня надо пойти и хотя бы взглянуть, как он там. Ужинать с ним совершенно не обязательно, да и на ужин, скорее всего, консервированная фасоль и жареный хлеб.

Зазвонил стационарный телефон. Эмили поднялась взять трубку.

– Здравствуй, милая, это я.

– Здравствуй, «я»! – Услышав голос мужа, Эмили улыбнулась. – Как ты? И как Лондон?

– Я очень занят. Пытаюсь разгрести гору бумаг, что накопилась за месяцы. Просто хотел справиться, все ли у вас дома нормально?

– Д-да, все отлично, – с некоторой запинкой произнесла Эмили.

– Алекс тебя не беспокоит?

– Нет.

– Не очень тебе там одиноко?

– Я скучаю по тебе, но справляюсь. Затеяла красить кухню.

– Отлично. Что ж, тогда попрощаемся. Спокойной ночи. Если что, у тебя есть мой мобильный. Я завтра еще позвоню.

– Хорошо. Ты смотри, не надрывайся.

– Придется, это же для дела. Люблю тебя, милая.

– И я тебя.

Положив трубку на рычаг, Эмили сделала глубокий вдох, набираясь для неприятного визита сил, и направилась в восточное крыло дома. Любопытно, в каком там все состоянии, думала она, шагая по коридорам. Дверь, ведущая в квартиру, была приоткрыта. Еще раз вздохнув, Эмили тихо постучалась.

– Входите! Я на кухне.

Толкнув дверь, она вошла в тесную прихожую. Затем, ориентируясь на голос хозяина, повернула направо и оказалась в гостиной. Вид комнаты ее поразил. Беспорядка, который она ожидала увидеть, не было и в помине. Напротив. Гостиная излучала покой и гармонию. Стены светло-серые, гардины на окнах из светло-желтого льна. В камине горел огонь, справа и слева от камина, аккуратно заставленные книгами, высились полки под потолок. У одной из стен удобно устроился современный диван, над ним в ряд черно-белые литографии в рамах. Два элегантных кресла викторианских времен, обитые заново, фланкировали собой камин, над которым отражалась в большом зеркале, одетом в золоченую раму, старинная хрустальная люстра. В середине отполированного до блеска низкого столика – ваза со свежими гвоздиками. Журчание классического фортепианного концерта, доносившееся из невидимых динамиков, довершало картину.

Демонстрируя любовное внимание к деталям и стремление к красоте, чистоте и порядку, гостиная столь разительно контрастировала с ужасающим состоянием остальной части дома, что Эмили едва вновь не потеряла самообладание.

– Добро пожаловать в мой скромный приют, – появился в другом конце комнаты Алекс.

– У вас… красиво, – сама того не желая, признала Эмили. Именно так она и сама оформила бы гостиную.

– Благодарю. Мысль состояла в том, что раз уж выпало до конца дней жить взаперти, то темницу надо сделать покомфортабельней. Вы согласны? – Она и кивнуть не успела, как Алекс продолжил: – Эмили, мне в самом деле, правда, ужасно стыдно за то, что произошло днем. Это было отвратительно. Клянусь, подобное не повторится. Вы этого не заслуживаете. Прошу вас, давайте забудем, что было, и начнем заново!

– Хорошо. И вы меня простите. За пощечину.

– О, как раз это более чем понятно! Я эксперт в том, как сделать, чтобы люди меня невзлюбили. И, честно признаюсь, иногда делаю это нарочно. Наверное, со скуки, – и Алекс тяжело вздохнул.

– То есть вам нравится дразнить людей? Подталкивать их к тому, чтобы они вышли из себя? Показали себя с дурной стороны? Нравится вогнать их в шок, вслух произнося то, чего никто другой не посмеет? И все это для того, чтобы выбить из человека дух, разбить его оборону, захватить над ним контроль?

– Туше, мадам, – с уважением посмотрел на нее Алекс. – Что ж, эта пламенная тирада плюс пощечина – и мы квиты. А теперь – мир?

Он протянул руку, Эмили, подойдя, торжественно ее пожала.

– Мир.

– Ну что, видите? Я вскрыл таившийся в вас темперамент! Вы не спасовали, вы ответили на мой вызов!

– Алекс…

– Да, – немедленно согласился он, – не будем! Довольно умственных баталий! Послушайте, у меня тут есть бутылка очень приличного «распай-ай», которую я берег для особого случая. Выпьете бокал?

Шелковый вкус произведенного в долине Роны вина помнился Эмили по многим семейным обедам…

– Немного выпью, да.

– Отлично. И если вам от этого легче, то сам я от вина воздержусь. Уверяю вас, впрочем: потребление алкоголя у меня под самым строгим контролем. Суть в том, что жизнь выглядит значительно интересней, если вино потреблять умеренно. Проиллюстрирую этот тезис историческим экскурсом. Наши предки часто прибегали к вину, чтобы дело шло веселей. – Алекс, развернув кресло, покатил в кухню. – Даже Иисусу аплодировали за то, что он обратил воду в вино. И от Средневековья до викторианских времен, проснувшись, первым делом каждый припадал к чаше вина, а не к чашке кофе, как мы с вами. Воду они пить не могли – некипяченая, она несла в себе тиф, «черную смерть», или тех отвратительных паразитов, что изнутри выедают желудок. Так и потягивали весь день вино, а к вечеру были ни на что не годны, – он хмыкнул.

– Забавная мысль, – улыбнулась Эмили.

– И нет ничего плохого в том, чтобы сгладить реалии жизни. Ведь что, по существу, представляет собой жизнь? Чертовски долгий и тяжкий путь к смерти. Почему бы не побаловать себя, если выпал случай?

Эмили прошла за Алексом в маленькую, но современную кухню. Сталь, стекло и шкафчики из белого пластика – все сияло чистотой. На обеденном столе, посередине, стояла бутылка вина – открытая, но непочатая.

– Однако все хорошо в меру, не так ли? – взглянула она на него.

– Да. Именно в этом я порой давал маху. Но впредь – нет. Думаю, по этому дому видно, что я все держу под контролем. Даже несколько сдвинут на том, чтобы все было так. Включая меня.

– Но как именно – так?

– Уместный вопрос, – Алекс разлил вино по бокалам. – Так – это расплывчатое слово, подходящее под любое определение. Но если говорить обо мне, который истратил, и я бы даже сказал, растратил свою молодость – по разным причинам, которые мы обсудим как-нибудь потом, – то «так» в моем случае состоит в том, чтобы все, что можно, держать под контролем. В частности, окружающую среду. – Он сделал глоток вина. – Кстати. Если заметите хоть малейшие признаки опьянения с моей стороны, то всегда успеете вырваться из моих когтей и спастись в своем эдвардианском музее. Так что бояться меня не стоит.

– Я вас не боюсь, Алекс, – твердо сказала Эмили.

– Вот и прекрасно, – понимающе глянул он на нее и поднял бокал. – За ваш брак!

– Спасибо.

– И за то, что мы с вами начали с чистого листа! Итак, опираясь на тот факт, что вы француженка, я сделал вывод, что вы скорее смените свое гражданство на британское, нежели объявите, что вегетарианка, и решил приготовить нам отбивную.

– Отлично, – Эмили с любопытством наблюдала, как он открыл холодильник и достал оттуда два куска вырезки в маринаде. Потом, развернув кресло к низко поставленной духовке, уже тихо жужжавшей, проверил что-то внутри. – Я могу помочь?

– Нет, мерси, пейте свое вино. Салат уже готов. Не возражаете, если мы поедим здесь? В столовой слишком торжественно для двоих.

– А у вас есть столовая?

– А как же, – вскинул бровь Алекс.

– Нет, конечно, не возражаю. Как вы покупаете эту еду?

– Что, не слышали про доставку на дом? – Он улыбнулся. – Звоню, диктую, что мне нужно, и – вуаля! – все привозят из местного магазина.

– Полезная вещь, – пробормотала Эмили, сбитая с толку неожиданной самостоятельностью Алекса. – Послушайте, а есть что-то, чего вы не можете?

– В практическом смысле я могу почти все – именно потому так злит, когда мне навязывают сиделок. Признаюсь, поначалу я был довольно беспомощен и круглосуточно нуждался в присмотре, который организовал мне брат. Однако прошло два года, я приспособился и вполне в состоянии передвигаться по дому, садиться в кресло и выбираться из него. Случалось, порой промахивался и приземлялся на задницу – не без того. Но теперь это бывает все реже. – Алекс заправил салат, перемешал его и поставил миску на стол. – Хуже всего изводит то, что на любой пустяк тратится бездна времени. Если угораздило забыть книгу в гостиной, а я уже лег спать, то приходится снова перемещаться в кресло, ехать в гостиную и обратно, а потом снова укладываться. То же касается мытья в душе и одевания. Любое, самое элементарное отправление человеческих потребностей приходится планировать, как военную операцию. Но поскольку человек наделен даром приспособления, мой мозг теперь перепрограммирован согласно особым условиям, в которых я оказался, и рутинные функции работают вполне неплохо.

– Значит, вы уверены, что справитесь без сиделки?

– Эмили, да посмотрите же на меня! – вскинул руки Алекс. – Я сижу в моей прибранной, разумно организованной квартире, готовлю нам ужин. Один. Язык уже болит втолковывать это Себастьяну, но все без толку.

– Я полагаю, он тревожится о вас и не хочет, чтобы случилась беда.

Алекс подавил вздох.

– А я полагаю, нам надо заключить пакт о том, что мы не станем обсуждать ни моего брата, ни его мотивы. Для всех сторон лучше, если этот предмет будет закрыт.

– Послушайте, Алекс, а разве вам есть в чем его упрекнуть? Сразу видно, что он истратил кучу денег, чтобы вы были здесь удобно устроены, в то время как сам живет в доме, который остро нуждается в ремонте!

Алекс коротко хохотнул.

– Ну да, я же говорю, давайте эту тему забудем. Что ж… прошу за стол, ужин готов!

Только в половине двенадцатого Эмили, пожелав Алексу спокойной ночи, отворила дверь, которая привела ее в промерзшую, запущенную часть дома, где, по контрасту с жильем Алекса, показалось еще промозглее и холоднее. Взбираясь по лестнице в спальню, она чувствовала себя Алисой, провалившейся в Зазеркалье.

Отопление отключилось несколько часов назад, и в спальне было как в холодильнике. Эмили торопливо разделась и нырнула под одеяла. Спать совсем не хотелось, напротив, она была взбудоражена тем, что стала свидетелем демонстрации блестящего, на ее взгляд, ума.

Отличное вино сгладило разногласия, и они сидели и разговаривали о Париже, где Алекс провел два года, о французских писателях, которых они предпочитали. Потом перешли на музыку и науку, Эмили восхищалась широтой знаний своего собеседника.

Она выразила свое мнение вслух, на что Алекс только дернул плечом.

– Когда сидишь без гроша в великом городе – а это был как раз мой случай, – одно из благ состоит в том, что лучшее место, где можно в тепле провести день – это музей, художественная галерея или библиотека. А потом, у меня имеется такой раздражающий всех недостаток, как фотографическая память. – Он улыбнулся. – Память, как у слона. Я никогда ничего не забываю. Вы это, кстати, учтите, Эмили. На будущее.

После того как они отужинали, Алекс, ловко маневрируя, пересадил себя на диван и выглядел совсем как здоровый мужчина, если бы не странный угол, под которым улеглись книзу от колен его ноги. Тут ей стало ясно, каким высоким он был, и она сказала ему об этом. Да, подтвердил он, шесть футов три дюйма – что в его нынешнем положении большой плюс, потому что усиливает способность дотянуться до нужных вещей.

Алекс был, приходилось это признать, очень привлекателен. И куда красивее брата. С его внешностью, обаянием и интеллектом – страшно подумать, сколько женских сердец успел он разбить до катастрофы, впрочем, ничуть не убавившей его мужского обаяния. Паралич ног не превратил его в калеку, нет. Это точно.

Даже странно, до какой степени не сочетается та обличающая характеристика, которую дал брату Себастьян, с красноречивым, остроумным, вполне здравым человеком, с которым она провела сегодняшний вечер. Если вспомнить первую встречу с ним, когда, так вовремя появившись, он спокойно и толково помог ей справиться с приступом паники… Итак… кто он, истинный Алекс Карратерс?

Последняя мысль Эмили, перед тем как она заснула, была такой: каково же выпало ее мужу расти бок о бок с младшим братом, который, подобно Фредерику в рассказе старого Жака, превосходил его во всех отношениях…

 

Глава 18

Спустившись на утро поставить чайник, Эмили с удивлением застала в кухне Алекса. Тот успел уже выкрасить нижнюю часть стены за буфетом.

– Доброе утро, соня! – весело поприветствовал ее он.

Эмили вспыхнула. Знала бы, что он здесь, оделась бы, а то явилась в свитере Себастьяна поверх ночной рубашки и в толстых носках!

– Сейчас всего половина девятого! – огрызнулась она, щелкнув кнопкой на чайнике.

– Да я шучу. Один из минусов того, что у тебя бесчувственные палки вместо ног, в том, что ночью они сами собой дергаются – и, в общем, не дают спать. У меня в ступнях появилось такое странное чувство – они как бы зудят, из чего может следовать, что чувствительность возвращается. Врачи говорят, это хороший признак.

– Так это отлично! – Эмили смотрела на него, прислонясь спиной к раковине. – А каков был первоначальный прогноз?

– Да самый обычный, – легко отозвался Алекс. – Поскольку нервные окончания в позвоночном столбе повреждены, трудно судить с уверенностью, вернется ли чувствительность в ноги, но есть некоторые основания полагать, что скорее всего нет.

– И все-таки не исключена вероятность, что вы снова пойдете?

– Такого медики никогда не скажут. Ложная надежда, поддерживаемая врачом, в наши дни – основание для судебного иска, – улыбнулся Алекс. – Но я, вопреки обычной своей лени, медиков слушать не стал, взялся за ум и в больнице освоил лечебную гимнастику, и дома не перестал упражняться.

– Значит, есть шанс, что вы полностью восстановитесь?

– Насчет «полностью» – не скажу, но пока теплится жизнь, теплится и надежда… А теперь, поскольку я работаю здесь с самого рассвета, не кажется ли вам, что я заслужил чашку кофе, а?

– Ну конечно! – Эмили наполнила кофеварку кипящей водой и достала из шкафчика две кружки.

– Само собой, я оставил вам верхнюю часть стены. Вот бы я вас впечатлил, если бы полез на стремянку! – Он рассмеялся. – Хорошо выспались?

– Да, спасибо! – отозвалась Эмили, дожидаясь, когда кофе будет готов. – Алекс?

– Да, Эм? Я могу тебя так называть? Тебе идет это имя. Оно мягче.

– Если хочешь. Я, знаешь ли, все раздумываю, какая разница между тем, каким ты был вчера вечером, и тем, каким мне представил тебя Себастьян.

– Я просто даю брату то, что он от меня ждет, – неопределенно пожал плечами Алекс.

– Что ты имеешь в виду? Как может Себастьян «ждать», чтобы ты вел себя… неразумно?

– Твой муж – это тема, от которой меня тошнит. – Алекс погрозил ей пальцем. – Особенно когда я весь в желтой краске, а на дворе рассвет.

– Зачем ты постоянно доводишь сиделок до того, что они хлопают дверью?

– Эм… – со вздохом протянул Алекс. – Мы ведь договорились об этом не говорить, да? Скажу только, что раз эти тетки мне по большому счету не нужны, да и выбрать такую, которая меня бы устраивала, мне не дают, должен же я как-то от них избавляться, верно? Раз я физически неспособен помешать Себастьяну селить их в моем доме… Говорю же, я теперь вполне в состоянии сам себя обслужить!

– Ты совершенно в этом уверен?

– Вот только не начинай! – нахмурился он. – Покровительственный тон по отношению к паралитику – и это после вчерашнего безупречного вечера?

– Да, но я за тебя отвечаю…

– Эм, никто за меня не отвечает, и меньше всего – ты. Брату нравится думать, что отвечает он, но, как ты могла заметить за то короткое время, что тут пробыла, я имею отвратительную привычку эту иллюзию разрушать.

– Я просто пытаюсь донести до тебя, Алекс, что если я не выполню указания мужа обеспечить тебя круглосуточной сиделкой, а с тобой что-то случится, – он никогда меня не простит.

– Даю тебе слово, Эм, – наконец-то всерьез проговорил Алекс, – ничего со мной не случится. А теперь сделай что-то полезное. Налей мне кофе, к примеру.

Час спустя Алекс пробормотал что-то насчет того, что у него дела не сделаны, и отправился к себе. Эмили закончила верхнюю часть стены, потом тщательно прокрасила все огрехи. Отошла на середину кухни, полюбовалась – хорошо!

Смывая с рук краску, она заметила в окно, что сквозь на глазах тающую корку льда пробивается зеленая травка, и решила, что пора пойти прогуляться, подышать свежим воздухом, ознакомиться со здешним ландшафтом.

Солнце ярко светило, когда она вышла через заднюю дверь. Пройдя посадками, которые летом, наверное, представляли собой симпатичный симметрично разбитый цветник, через калитку она оказалась в плодовом саду. Старые обнаженные деревья казались совсем мертвыми, но пласты промерзшей палой листвы вокруг стволов давали понять, что это не так.

Стоя в конце травяного теннисного корта, не знавшего ухода лет десять, не меньше, Эмили поняла, что дом уютно расположен между невысокими покатыми холмами. Далеко на горизонте чуть виднелись темные силуэты настоящих высоких гор. Она прошла дальше, и стало видно, что вокруг дома – пастбища, очевидно, овечьи, судя по заледенелым катышкам под ногами, а взобравшись на поросшую травой вершинку холма, пришла к выводу, что местность и в самом деле живописная, хотя и несколько пустоватая.

Вечером она сделала несколько звонков во Францию. Договорилась с архитектором и строителями, что через пару недель прилетит, чтобы увидеться с ними, но, главное, проследить за тем, чтобы библиотека отца была перевезена на хранение до того, как начнутся основные работы.

Сидя в кухне за чашкой чаю, она порассуждала сама с собой, не стоит ли пригласить Алекса на ужин. Хотелось докопаться до правды в загадочных отношениях между братьями, в их очевидной враждебности. И разве сейчас, когда Себастьяна нет дома, не самое время это сделать?

Постучавшись к Алексу, она нашла его в безупречно прибранном кабинете. Он бойко стучал по клавиатуре компьютера.

– Прости, что беспокою, но, может быть, ты поужинаешь со мной сегодня? И поможешь, кстати, поставить на место буфет?

– С удовольствием, – кивнул Алекс. – Увидимся! – и, погруженный в работу, только махнул рукой. Зато позже, въезжая в кухню, заметил: – Какая ты сегодня хорошенькая! Бирюзовый джемпер – то, что надо, при таком тоне кожи.

– Спасибо, – отмахнулась от комплимента Эмили. – Лучше скажи, можем мы вернуть на место этого мастодонта? Тогда я смогу расчистить кухонный стол, чтобы мы за ним ели.

– Предоставь это мне.

И почти без усилий передвинул буфет к стене. А затем расставил посуду по нижним полкам, а Эмили – по верхним.

– Ну вот! – с удовольствием огляделась она. – Разве так не лучше?

– Отличное преображение. Даже хочется сюда зайти. Ты настоящая хозяйка, а, Эм?

– Не выношу тусклого, вот и все. Люблю, когда ярко и весело.

– Разве могло быть иначе – ты ведь из Прованса! Я принес бутылку неплохого вина, поскольку знаю, что в подвале остались последние, так сказать, капли. Да, и вот что еще принес, чтобы ты взглянула. – Он достал из кармана сбоку коляски маленькую книжку. – Сдается мне, их написала одна из твоих родственниц. Я подумал, тебе будет интересно. По-моему, они милые, хотя и наивные.

И, пока Алекс открывал бутылку вина, Эмили рассмотрела старенький, переплетенный в кожу блокнот. Перевернув первую из пожелтелых страниц, взглянула на запись – та была по-французски, очень неразборчивым почерком.

– Это стихи, – констатировал очевидное Алекс. – Почерк ужасный, верно? Бог знает сколько времени у меня ушло, чтобы расшифровать эти каракули. Вот, я напечатал, что у меня получилось. – Он протянул ей несколько страниц. – Будто пятилетний ребенок писал! И, в самом деле, некоторые написаны совсем юным поэтом. Но с возрастом проявился явный, настоящий талант. Ты заметила, там под стихотворениями есть имя автора?

– Софи де ла Мартиньерес! – с удивлением прочла Эмили. – Где ты нашел этот блокнот?

– Около месяца назад Себастьян обнаружил одну книгу в библиотеке. Помнится, книга была о фруктовых деревьях Франции. Он сказал, эта книжка была вложена в ту. Попросил меня прочесть ее и расшифровать. Ты знаешь, кто такая Софи?

– Да. Моя тетка, сестра моего отца. Отец избегал о ней говорить, но так случилось, что недавно мне кое-что о ней рассказали. Она была слепая, твоя бабушка познакомилась с ней во Франции во время войны.

– А, слепая! – Алекс покивал. – Тогда с почерком все понятно.

– Ты сказал, Себастьян нашел эти стихи в книге про французские фрукты?

– Так он мне сказал, да.

– Жак – это наш винодел, который рассказал мне, как твоя бабушка жила у нас во время войны, – он упомянул, что Констанс пользовалась как раз такой книгой, чтобы описывать Софи разные плоды, а та потом по этому описанию их рисовала. И про то, что Софи писала стихи, он тоже сказал. Возможно, Констанс привезла обе книги в Англию, когда вернулась домой после войны.

– Какая трогательная история.

– Да. А ты не знаешь, где эта книга про фрукты? Мне бы хотелось на нее взглянуть.

– Книгу я не видел с тех пор, как брат снял ее с полки. – Алекс вдруг призадумался. – А верхние полки, не забывай, вне моей досягаемости, так что, может быть, она еще там.

– Я поищу, и если не найду, спрошу Себастьяна, когда он вернется. – И Эмили снова обратилась к стихам. – Какая прелесть. Софи указала свой возраст под этим стихом. Ей было всего девять лет, когда она его написала. Про то, что именно ей хотелось бы видеть. – Растроганная до слез, Эмили шмыгнула. – Как это все печально!

– А мне особенно нравится вот это, – показал ей, полистав странички, Алекс. – «Свет за окном». Такое простое. Эм, а ты можешь пересказать мне, что ты узнала от этого своего Жака? Как бабушка оказалась во Франции? Меня распирает от любопытства.

И Эмили, за приготовлением ризотто, пересказала то, что поведал ей Жак. Алекс слушал очень внимательно, переспрашивая и уточняя.

– И это пока все, что мне известно, – закончила она, раскладывая еду по тарелкам. – Поразительное совпадение, что столько лет спустя пути наших двух семейств вновь сошлись.

– Да уж, – Алекс взялся за вилку, – воистину поразительное.

Заслышав нотку сарказма, Эмили насторожилась.

– На что ты намекаешь? Если ты думаешь, что Себастьян искал этой встречи, то ты ошибаешься. Это была чистая случайность, что мы столкнулись в Гассене, он приехал в Вар по делам. И в первый же день рассказал мне, что между нашими семьями есть старинная связь.

– Прекрасно. Значит, никаких проблем, верно?

– Верно. Никаких, – твердо сказала Эмили.

– Вот и чудно. Тогда за ужин?

Но вечер не задался. В воздухе повисла неловкость. Отужинав, Алекс сразу ушел, а Эмили, прихватив с собой кружку какао, поднялась в спальню. С какой стати ей сомневаться в мотивах мужа, думала она, подперев спину подушками и грея руки о кружку. Как бы там ни было, они полюбили друг друга и поженились!

Она читала стихотворения, такие милые и непосредственные, и спрашивала себя, почему отец никогда не рассказывал о своей младшей сестричке. Эмили и узнала-то о ней случайно, девочкой, заглядевшись на портрет, который висел в кабинете отца в парижской квартире. На портрете юная красавица – бирюзовые глаза, распущенные золотые волосы – гладила персидского кота, который лежал у нее на коленях.

– Кто это, папа? – спросила она.

Последовала неловкая пауза.

– Это моя сестра, а тебе она тетя Софи, – наконец ответил отец.

– Какая она красивая!

– Да. Была.

– Она умерла?

– Да.

– Как она умерла, папа?

– Я не хочу говорить об этом.

Тема была закрыта. И, пожалуй, только сейчас, когда Эмили об этом вспомнила, ей показалось, что в глазах отца тогда блеснула слеза.

На следующий день, собрав всю волю в кулак, она съездила в Малтон, запастись на неделю провизией. Вечером она ждала Себастьяна. Он обещал, что в девять прибудет поездом в Йорк, а в десять рассчитывает быть дома. Так и произошло. Эмили радостно встретила его в дверях.

– Как ты? – обнял ее муж.

– Отлично. – Она потянула его в кухню. – Ну что? Нравится?

Себастьян, оглядев свежеокрашенные стены, восхищенно кивнул.

– Перемена определенно к лучшему! Но как ты справилась с этим огромным буфетом?

– Мне помог Алекс.

– Алекс? – Себастьян потемнел лицом. – Что ему тут понадобилось? Он тебя не тревожил?

– Нет. Он вел себя хорошо. Мне многое нужно тебе рассказать, но давай оставим это до завтра. Ты голоден? Я сварила суп и купила хлеба.

– Вот и славно. – Себастьян уселся за стол. – А можно бокал вина? Если у нас есть, конечно.

– У нас есть. – Эмили достала бутылку, которую вчера принес Алекс. – Там осталось еще с половину, и она наполнила бокал.

– Очень приличное вино, – одобрил Себастьян. – Не может быть, чтобы ты купила его в нашей лавке!

– Нет, конечно, это Алекс принес. Ты лучше скажи, – быстро сменила она тему, – как дела в Лондоне?

– Как я и говорил тебе по телефону, дела крайне запущены, но понемногу я их разгребу. Сегодня я большую часть дня восстанавливал контакты с клиентами, которые значатся у меня в базе данных. Видимо, на будущей неделе придется слетать во Францию. Клиент, благодаря которому мы с тобой познакомились, проявил заинтересованность, и, сдается мне, в одном шато под Ментоной я приглядел для него Пикассо.

– Это же недалеко от Гассена! – вскинулась Эмили. – Может быть, мне поехать с тобой?

– Хорошая мысль! Но, пожалуй, не стоит, я туда ненадолго. Да и насколько я помню, ты сама собралась через неделю во Францию?

– Да, так и есть. Просто я очень скучаю…

– Еще бы! – Себастьян, потянувшись к ней через стол, накрыл ее руку своей. – Вряд ли твое здесь пребывание можно назвать многообещающим началом! Но клянусь тебе, дорогая, как только придет весна, все изменится. И к тому же, должен признать, оказалось, что ужасно приятно возвращаться домой, когда знаешь, что тебя ждет жена! Суп очень вкусный. Погоду обещают сухую, так что завтра мы с тобой погуляем, покажу тебе, какая у нас тут красота.

– Превосходно, – улыбнулась Эмили. – Ты понимаешь, мне так странно здесь без тебя…

– Понимаю – чужой дом, и, конечно, жизнь в Англии вообще для тебя внове. Но это всего лишь на несколько месяцев – максимум на год, – а уж там мы примем решение, где поселимся. Как-то хотелось думать, что после всего пережитого тебе будет любопытно просто пожить здесь, заботясь о муже…

– Да, если он здесь…

– Эмили, – вздохнул Себастьян. – Я же сказал, сделаю все, что смогу, но, боюсь, пока мой бизнес не восстановится, нам обоим придется смириться с обстоятельствами.

– Ну конечно! – укорила себя за эгоизм Эмили. – И, может быть, ввиду моего успеха здесь, в кухне, стоит подумать о том, чтобы оживить и другие комнаты? Например, спальню?

– Ради бога, все, что угодно! Однако учти: ремонт – такое дело… Начав, ты не сможешь остановиться. Впрочем, так мило с твоей стороны приложить столько стараний… Послушай, я с ног валюсь. Не пора ли спать?

– Давай ты поднимешься и примешь ванну, а я пока тут приберу?

– Спасибо, – Себастьян поднялся из-за стола. – Мне правда нелегко пришлось в эти дни.

Эмили прислушивалась, как он поднимался по лестнице, как взвыли древние водопроводные трубы, когда он повернул кран, – и тут, чувствуя себя виноватой, что не сообщила мужу, что брат его опять без сиделки, но не в силах вынести еще одну сцену, вышла из кухни и коридорами пробралась к Алексу. Постучавшись в дверь, услышала:

– Кто там?

– Эмили. Можно войти?

– Дверь не заперта.

Алекс, с книжкой сидевший у огня, встретил ее улыбкой.

– Привет.

– Привет. Пришла проверить, в порядке ли ты.

– Нет, не в порядке. Упился и лежу, давлюсь рвотой, – съязвил он. – Полагаю, ты сказала Себастьяну, что я без присмотра?

– Нет, пока нет. Он очень устал, и я не хочу его расстраивать. Завтра я попробую его убедить, что круглосуточная сиделка тебе не нужна. И если он все-таки будет настаивать, что нужно кого-то нанять, скажу, что ты вполне обойдешься приходящей помощницей по хозяйству. В конце концов, так он еще и сэкономит!

– Эм, я… – Алекс остановился на полуслове, потом продолжил: – Нет, ничего… Спасибо, что ты на моей стороне. Тут теперь как-то легче дышать.

– Да, но многое зависит от того, сумеешь ли ты убедить Себастьяна, что нуждаешься только в помощи по хозяйству.

– Разумеется. Правда, должен признать, я не мастер заправлять постель и мыть пол. Обычно в пододеяльнике оказываюсь я, а не одеяло. – Он рассмеялся. – Но приложу все старания и буду паинькой. Обещаю. И в любом случае, спасибо тебе за помощь. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Эту тему Эмили подняла на следующий день, когда они с мужем, нагулявшись по окрестностям, сидели в уютном пабе. Стоило ей оповестить его об отъезде последней сиделки, как Себастьян сделал грозное лицо, и она поторопилась добавить, что, на ее взгляд, Алекс в состоянии многое делать для себя сам – и им следует дать ему шанс.

– Эмили! – в отчаянии вскричал Себастьян. – Мы уже не раз обсуждали это! Очень мило и трогательно, что ты хочешь помочь! Но, боюсь, ты не понимаешь, до чего он капризен и переменчив! Что, если у него опять начнется запой? Или он рухнет на пол, пересаживаясь в кресло?

– Пригрозим, что тогда не миновать ему очередной постоянной сиделки. Знаешь, не исключено, что, получив некоторую независимость, он станет поспокойней. А если мы установим в большом доме «кнопку тревоги», то по крайней мере всегда будем знать, что с ним порядок.

– Получается, ты готова взять ответственность за него? Потому что, – Себастьян отхлебнул пива, – у меня в ближайшее время не будет времени исполнять каждый каприз моего братца. А у него капризов и прихотей – будь здоров!

– Пока он ни о чем меня не просил. Напротив, помог мне выкрасить кухню и угостил ужином.

– Неужели? Впечатлен! Значит, пустил в ход все свое знаменитое обаяние. Прости, Эмили, я наблюдал такое уже сто тысяч раз. Я предупреждал тебя, какой он ловкий манипулятор! И что же? Похоже, он полностью тебя покорил! Может быть, он и метит в то, что ты возьмешь его на себя. Алексу всегда нравилось все у меня отнимать, – насупясь, прибавил он.

– Прекрати, Себастьян! – Такой детской обиды Эмили никак не ждала. – Мне порой кажется, оба вы хороши, один лучше другого. Да ничего он у тебя не отнимет! Я знаю, что не вправе вмешиваться, но могу я предложить, чтобы мы попробовали прислушаться к Алексу? На какое-то время? Он жаждет независимости, и, возможно, ладить с ним будет легче, если он получит ее. Почему не дать ему шанс доказать его независимость?

И Себастьян, значительно помолчав, кивнул:

– Ладно, сдаюсь. Если ты сама этого хочешь. Но, Эмили, как ты не видишь? Он ухитрился полностью тебя обаять, переманить на свою сторону, а я, если не соглашусь, буду выглядеть занудой!

– Спасибо! – Положив ладонь ему на руку, Эмили пожала ее. – Просто хочется, чтобы жизнь в доме шла спокойней. И в особенности ради тебя, потому что ты – мой любимый. Скажи, у нас есть время доехать до Хогарта? Очень хочется взглянуть на дом викария, где жили сестры Бронте!

Вечером, когда Себастьян в кабинете засел за компьютер, Эмили пошла к Алексу. Она застала его в кухне, за ужином.

– Себастьян согласился с моим предложением.

Лицо Алекса осветила улыбка.

– Ты – чудо. Спасибо тебе, Эм!

– Я попробую подыскать для тебя помощницу, и как можно скорее, но пока ее нет, если что-нибудь нужно, только скажи.

– Посиди со мной полчасика, а?

– Не могу. Готовлю ужин.

– А, ну да. Что ж, – Алекс снова принялся за еду, – тогда приятного вам вечера.

– Спасибо. И тебе.

Себастьян был в кухне, когда она вернулась.

– Куда ты пропала? Я тебя звал.

– Сбегала проверить, как Алекс. У него все нормально.

– Хорошо.

В течение ужина он был тих.

– Что такое, Себастьян? – не выдержала Эмили, убирая со стола. – Ты какой-то… сам не свой. Что-то случилось?

– Нет, ничего. Хотя… да. Поди ко мне, сядь, – он похлопал себя по коленке. Эмили послушно села, поцеловала его в щеку.

– Ну, поделись.

– Да… я знаю, прозвучит это по-детски и несерьезно, но, видишь ли, не хочу я тебя делить.

– Что это значит?

– Смотри, как оно получилось! Алекс умудрился очаровать тебя, убедить, что никто не нужен ему в помощь. И поскольку он теперь сам по себе, ты беспокоишься, чувствуешь себя обязанной ходить проверять его – вот как ты сегодня сделала. Он заманивает тебя, завладевает твоим вниманием, наверное, жалуется на своего брата-тирана и плетет про меня всякую ложь.

– Себастьян, какая ерунда! Алекс никогда о тебе не говорит, поверь мне.

– Так оно или не так, а мне не по себе. Понимаешь, я же буду уезжать, не всегда смогу тут находиться, и что же мне теперь, думать, как ты с ним тут наедине? Видно же, что ты не сможешь ему отказать! Я знаю, ты скажешь, это неадекватная реакция, но ты не представляешь, что он за человек! С него станется – я не зря это сказал – отнять тебя у меня!

– Ничего подобного не случится, – Эмили погладила Себастьяна по голове. – Я люблю тебя. Я только стараюсь помочь.

– Я все понимаю, милая. Я понимаю, ты думаешь, что я идиот, но Алекс – гений манипуляции. И я не хочу, чтобы он разрушил наши чудесные отношения.

– Он не разрушит, я тебе обещаю.

– Наверное, это была глупая идея – привезти тебя сюда, но, – он поджал губы, – в сложившихся обстоятельствах я просто не вижу иного выхода.

– Ты ведь знаешь, мне – нет, нам! – нам вполне по средствам снять в Лондоне квартиру, Себастьян. Тогда мы могли бы жить вместе и…

– Эмили, вот ты сама сказала: «мне», – напрягся он. – Я полностью отдаю себе отчет в том, что моя богатая жена может купить и продать небольшую страну, и состояние ее от этого не уменьшится, но оставь своему мужу хотя бы гордость! Я хочу быть обязан себе самому, как бы тяжело это ни было. – Он взглянул на нее. – Ты меня понимаешь?

– Да.

– Прости, что я так на этом настаиваю, но меньше всего я хочу, чтобы кто-нибудь думал, будто я женился на тебе из-за денег.

– Я знаю, что это не так.

– Вот и отлично. Ну, спать?

Себастьян уехал в понедельник утром – сначала в Лондон, а оттуда во Францию.

День выдался свежий и яркий. Эмили обнаружила в амбаре старый велосипед и решила прокатиться в деревню. Прислонив велосипед к стене продуктовой лавки, она, войдя, встала в конец небольшой очереди.

– Могу я повесить это на вашу доску объявлений? – спросила она женщину за стойкой, когда подошел ее черед, и протянула открытку, в которой предлагала работу уборщицы. Продавщица взяла открытку, прочла и со вспыхнувшим в глазах интересом посмотрела на Эмили.

– Да, стоит фунт в неделю. Так вы, значит, жена мистера Карратерса? – произнесла она. Ее йоркширский выговор был такой сильный, что Эмили с трудом ее поняла. А новость, видно, уже разошлась!

– Да, это я. Я заплачу за две недели, – сказала она, роясь в кошельке.

– Хорошо, – кивнула женщина. – Что-то я сомневаюсь, чтобы вы кого-нибудь нашли. На вашем месте я попробовала бы еще местную газету.

– Я так и сделаю, merci – то есть… спасибо!

Выйдя на улицу, Эмили поспешила к велосипеду. Но ее кто-то догнал:

– Миссис Карратерс?

Не привыкшая отзываться на фамилию мужа, она не сразу сообразила, что обращаются к ней.

– Да?

– Я Норма Эрскин. Много лет служила экономкой в Блэкмур-Холле. Как раз перед вашим приездом уволилась.

– Да, Себастьян говорил мне об этом.

– Он приехал ко мне домой просить вернуться, но я сказала, что с меня хватит, и переубедить меня он не смог.

Миссис Эрскин была пухлая, невысокая, с живым, теплым взглядом женщина.

– Мне так жаль, что Алекс вас расстроил, – извинилась Эмили.

– Хм, – был ее ответ. – Многого о том, что в доме происходит, вы не ведаете, и не мое дело сплетничать. Могу сказать только, что бабушке их в ее могиле наверняка неспокойно. Я терпела, сколько могла, потому что обещала ей их не бросать, но всему есть предел, и моему терпению тоже. В любом случае рада с вами познакомиться. Я только надеюсь, что вы знаете, что на себя взяли, выйдя за него. Впрочем, это теперь не мое дело, – повторила она.

– Я уже поняла, что ситуация тут непростая.

– И это еще мягко сказано! – миссис Эрскин закатила глаза. – Как устроились, сносно?

– Привыкаю понемногу, да, благодарю вас.

– Буду рада, если вы как-нибудь заглянете на чашечку чаю, мой коттедж последний по левой стороне, при выезде из деревни. Заходите меня навестить, милочка, рассказать, как идут дела.

– Спасибо, вы очень добры.

– Ну что ж, тогда до свидания! – Садясь на велосипед, Эмили упустила сочувственный взгляд, каким проводила ее Норма Эрскин.

Следующие несколько дней она была занята, крася их с Себастьяном спальню в теплый, приглушенный розовый цвет. Съездив в Малтон, она купила там толстые пуховые одеяла и красивое постельное белье – древние одеяла, которыми они укрывались, кололись, кусались и были невыносимо тяжелыми. Сняла старые шторы и заменила их маркизетом, благодаря чему в комнатах стало светлее. Прошлась по дому в поиске картин повеселее, развесила их по стенам.

Вечером зашла к Алексу проведать его и оставила номер своего мобильного, чтобы он позвонил, если что-то ему понадобится. После откровенного разговора с Себастьяном она решила ограничить контакты с его братом до минимума.

Покончив со спальней, она спустилась вниз, чтобы поесть, и тут раздался звонок стационарного телефона.

– Алло?

– Здравствуйте. Это миссис Эрскин? – в трубке звучал женский голос.

– Нет. К сожалению, она уволилась.

– Вот как? А Себастьян дома?

– Нет, он во Франции.

– В самом деле? В таком случае я позвоню ему на мобильный. До свидания.

Раздались короткие гудки. Эмили пожала плечами и вернулась к своему ужину.

– Я поговорила с симпатичной девушкой, которая готова у тебя убираться, – вскоре сообщила она Алексу, найдя того за компьютером.

– Фантастика! – улыбнулся он ей. – Кто такая?

– Ее зовут Джо, она из деревни, живет с родителями. Окончила школу, в университет отправится на будущий год, а пока решила подкопить денег.

– Ну, во всяком случае, ей не шестьдесят!

– Она придет завтра, чтобы с тобой познакомиться. Прошу тебя, Алекс, не пугай ее, ладно?

– Не стану, Эм.

На экране компьютера постоянно сменялись какие-то таблицы.

– Чем это ты занят?

– Торгую!

– Торгуешь? На бирже?

– Да. Только брату не вздумай сказать. Он не одобрит. Предъявит обвинение в азартных играх и конфискует мой комп. – Алекс, подняв руки, закинул их за голову. – Как насчет чая?

Чувствуя себя виноватой, что не заходила к нему несколько дней, Эмили согласилась.

– Я приготовлю, – сказала она и отправилась в кухню, сиявшую, надо признать, чистотой. – Тебе с сахаром?

– Один кусочек, пожалуйста.

Пока грелся чайник, она быстренько открыла холодильник, посмотреть, достаточно ли там продуктов. Да, вполне. Что ж, неплохо… Алекс слово держит. Она перевела дух и поставила на поднос две кружки, чайник, сахарницу и молочник.

– Давай переместимся в гостиную, – предложил он. – Мне надо передохнуть от экрана.

– Как ты научился играть на бирже? – спросила Эмили, протягивая ему кружку.

– Методом проб и ошибок. Я самоучка. Отличный способ заработать себе на жизнь, если ты практически не выходишь. И бессонница тоже на руку: в любое время ночи где-нибудь да открывается рынок.

– И как, есть успехи?

– Да, причем все больше и больше. Я занимаюсь этим почти полтора года и уже исчерпал то, что называется «удачей новичка». Поначалу, конечно, натворил глупостей, но сейчас справляюсь неплохо.

– Это та область деятельности, в которой я решительно ничего не понимаю.

– А мне она помогает держать мозг в тонусе, не говоря уже о том, что прибыль неплохую приносит. А как ты?

– Спасибо, отлично.

– Не скучаешь одна в своем мавзолее?

– Нет, я перекрашиваю дом.

– Молодец! – кивнул Алекс. – А я думал, ты будешь ко мне заглядывать.

– Некогда было, прости.

– Как насчет чтобы сегодня поужинать? Мне сегодня с фермы доставили роскошную гусиную печень.

– У меня дела…

– Ясно. Значит, он просил тебя держаться подальше.

– Нет, это не так.

– Хорошо, – Алекс со вздохом вскинул руки, словно сдаваясь.

– Извини, Алекс!

– Эмили, да подумай сама, – не выдержал он. – Разве не смехотворно, что два разумных человека, застрявших в этой глуши, едят в разных концах дома!

– Пожалуй, – поневоле согласилась она.

– Решено. Жду тебя в семь тридцать. И если ты не проболтаешься, я тоже не проболтаюсь, – подмигнул он.

Прежде чем отправиться в назначенный срок на ужин, Эмили попробовала позвонить Себастьяну. У него был включен автоответчик, и она оставила ему сообщение, умолчав, с легким чувством вины, о том, что собралась поужинать с его братом. Ни слова от Себастьяна с тех пор, как он уехал в понедельник, не было.

– Входи-входи, – Алекс разжигал в гостиной камин. – У меня отличные новости! Одна из нефтяных компаний, молодая и активная, в которую я вложился какое-то время назад, только что открыла месторождение под Квебеком.

– Я за тебя рада!

– Благодарю! – Видно было, что он сам на седьмом небе. – Красное или белое? – И указал на бутылки, стоявшие на кофейном столике.

– Мне красное, пожалуйста.

– А вот любопытно, где Себастьян? – поинтересовался он, подавая ей бокал.

– Во Франции.

– Воистину, ты соломенная вдова! Может быть, предложить ему, чтобы он брал тебя с собой в поездки?

– Я предлагала, – вздохнула Эмили, усаживаясь на диван, – но он говорит, что очень занят работой, а мне не хочется ему мешать. Может быть, как-нибудь в другой раз.

– Что ж, а ты задумывалась о том, чем заняться, пока дожидаешься мужа?

– Нет, не задумывалась. Мне пока есть чем заняться, к тому же это временная ситуация.

– Да, конечно. Твое здоровье! – Он пригубил вино.

– А ты? Ты будешь жить здесь?

– Надеюсь, что да. Я люблю этот дом, всегда любил.

– Так почему ты столько времени провел с ним в разлуке?

– О, а вот это совсем другая история, – посмотрел на нее Алекс. – Причем та, которую в нынешних обстоятельствах лучше не обсуждать.

– Но объясни мне хотя бы, почему, если между вами, тобой и твоим братом, такая… враждебность, ты тем не менее готов делить с ним дом? И что будет, если Себастьян не сможет его содержать? Дом так остро нуждается в уходе и…

– Эмили, не дави на меня. Давай лучше перейдем на нейтральную территорию. Мы заключили пакт, помнишь?

– Ты прав. Извини. Очевидно, я многого просто не знаю и многое не в силах понять.

– Да, и не мое дело ставить тебя в известность, – с печальной улыбкой закрыл он тему. – Приступим к еде?

Гусиная печень оказалась вкуснейшей и напомнила Эмили родной дом. «Фуа-гра» входила в число любимых блюд ее отца. Потом она сварила кофе, и они вернулись к камину, в гостиную.

– Тебе не одиноко здесь, Алекс?

– Бывает порой, но я всегда был одиночкой, так что не сильно скучаю по компании. И я не выношу дураков, что осложняет выбор компаньонов для ужина. Речь, разумеется, не о присутствующих. А вот признайся, ты ведь и сама одиночка, а, Эм?

– Да, верно. У меня никогда не было много друзей… Это потому, что ни в одном обществе я не чувствовала себя свободно. Одноклассницы по парижской частной школе казались мне глупыми и избалованными. Однако в университете, из-за моей фамилии, многим людям было неуютно со мной.

– Не помню, кто сказал, что прежде чем кого-то полюбить, надо научиться любить себя. Пожалуй, мы оба сталкивались с этой проблемой. Я-то уж точно.

– Что ж, как ты сам указал с такой беспощадной точностью, в детстве я жила с ощущением, что крупно разочаровала свою мать. В таких обстоятельствах любить себя трудно.

– А у меня родителей не было, так что на них я это свалить не могу, – пожал плечами Алекс.

– Да, Себастьян мне рассказывал. Но, конечно же, то, что их не было, не могло не сказаться? Ты что-нибудь знаешь о том, где сейчас твоя мать?

– Нет.

– Ты вообще ее помнишь?

– Бывает, накатит что-то такое, к примеру, почувствую запах… Косячок, к примеру, всегда напоминал мать. Может, моя склонность к наркотикам досталась мне по наследству. – Алекс ухмыльнулся. – Генетически обоснована.

– Не понимаю, как это можно – желать утратить над собой власть, и никогда не пойму. Я это ненавижу.

– Все наркоманы, Эмили, в сущности, бегут от себя. И от реальности. Годится все, что смягчает тягости бытия. Как ни печально, самые интересные люди из тех, кого мне довелось знать, были наркозависимы. Чем ты толковей, тем больше думаешь; чем больше думаешь, тем острей понимаешь, как бессмысленна жизнь, и тем больше хочешь бежать от этой бессмыслицы. Но должен тебя обрадовать: я соскочил. Я прекратил винить в своих проблемах других людей. Это дорога в никуда. Я перестал строить из себя жертву и принял ответственность на себя. И в тот момент, когда это случилось, несколько лет назад, многое встало на свои места.

– И все-таки ужасно грустно, что вы с Себастьяном росли без отца и матери. Хотя, – Эмили помолчала, – когда я была маленькой, я придумывала себе, что родители меня удочерили. Тогда можно было помечтать о том, как любит меня моя родная, настоящая мать. Я ужасно страдала от одиночества – хотя росла в красивом доме и у меня было все, о чем можно только мечтать.

– Люди вечно хотят того, чего у них нет, – философски заметил Алекс. – Вот когда проснешься утром, поймешь, что желание недостижимого глупо, и здраво посмотришь на то, что у тебя есть, вот тогда ты вступишь на тропу, которая ведет к спокойствию духа. Жизнь – это лотерея, игральные кости брошены, остается довольствоваться тем, что имеешь.

– Ты что, проходил терапию?

– Разумеется, – усмехнулся Алекс. – Кто же ее не проходил?

– Я, – улыбнулась она.

– Повезло! И представь, я потом осознал, что пристрастился и к терапии тоже, так что я это бросил. Многие методы не работают. Тебе объясняют, как получилось, что ты поскользнулся, и, как правило, следует вывод, что виноват в этом кто-то другой. Что, разумеется, служит тебе оправданием и мотивирует вести себя как свинья. Один врач так и сказал мне открытым текстом – у тебя есть все основания и все права злиться. Вот я и злился целый год. Было классно – пока я не понял, что обидел и обратил против себя всех, кем дорожил.

– А вот я никогда не злюсь, – задумчиво произнесла Эмили.

– Не согласен, ты вышла из себя, когда дала мне пощечину, – с ухмылкой возразил Алекс.

Эмили вспыхнула.

– Да, ты прав!

– Извини, это было нечестно, – но я имел в виду, что иногда приступ злости идет на пользу. Однако постоянным твоим состоянием это быть не должно – как у меня было целый год. Мы – люди, понимаешь, Эм? Замороченное, бестолковое племя.

– Но ты в себе разобрался, – с улыбкой заметила Эмили.

– Ну еще бы, и к тому же понял, что никогда не перестану себя удивлять. Из злобного наркомана я превратился в маниакального поборника чистоты и порядка, который сам не свой становится, если дело идет не по его правилам. Но, с другой стороны, может быть, только так у меня получится выжить. Главное, кого я могу контролировать, – это себя. И меньше всего в мои планы входит снова свалиться в зависимость.

– Такая самодисциплина восхищает меня, – с чувством призналась Эмили. – Алекс, а могу я спросить, был ли у тебя кто-то близкий?

– Ты хочешь сказать, женщина?

– Да.

– Скажу честно, женщинам, с которыми я был близок, нет числа, но ни одна долго не продержалась. Эм, я был не из тех, с кем можно установить прочные отношения.

– Но теперь, когда ты стабилен, как думаешь, могло бы получиться?

Алекс задержал на ней взгляд.

– С правильным человеком – думаю, да. Думаю, мне бы этого хотелось.

– Значит, когда-нибудь ты ее найдешь!

– Может быть, и найду, – Алекс посмотрел на часы. – Прости меня, Эм, я сейчас проявлю невежливость и попрошу тебя уйти. Нужно проверить мои нефтяные акции. Уже заполночь, на Дальнем Востоке открываются рынки.

– Ох, я и не заметила, что так поздно! – Эмили поднялась. – Спасибо за компанию и за «фуа-гра».

– Это тебе, Эм, спасибо.

– Завтра я приведу уборщицу, – оглянулась она, взявшись за ручку двери. – Знаешь, Алекс, мне жаль, что Себастьян сейчас не видит тебя.

– Мой брат видит меня таким, каким ему хочется. А я реагирую соответственно. Спокойной ночи, Эм.

– До завтра.

Двадцать минут спустя, лежа в постели и с удовольствием оглядывая преображенную спальню, Эмили обдумывала прошедший вечер. С Алексом ей спокойно. Может быть, потому что отношения между ними лишены всяческих осложнений. Таким, каким она его наблюдала, Алекс ей нравился. Однако то, что они так хорошо ладят, совсем не обрадует ее мужа – а значит, ей следует быть настороже.

Эмили вздохнула. Ах, вот бы братья примирились, забыли прошлое, и жизнь в Блэкмур-Холле стала бы куда приятней!

 

Глава 19

Себастьян вернулся к концу недели, совершенно измотанный. Эмили попыталась поговорить с ним за ужинам, но он думал о чем-то своем. Когда они легли, она спросила, в чем дело.

– Извини, ситуация трудная, вот и все.

– Ситуация… в бизнесе?

– Да. Я только что выяснил, что чертов банк не делает прямого списания с моих счетов. И парень, которому я во Франции доверил найти для меня Пикассо, оказался мошенником. Перехватил сделку. Говорит, у него уже есть предложение на семь миллионов, а мне досталась только парочка смазанных фотографий. Так что настроение у меня дрянь.

– Ты же знаешь, я всегда помогу финансово, ты только скажи. – Эмили предприняла попытку помассировать ему плечи – он лежал к ней спиной.

– Спасибо, милая, но ты знаешь, я не готов мчаться к тебе с протянутой рукой при любой проблеме.

– Прошу тебя, Себастьян, ты так мне помог, когда я в этом нуждалась! Если любишь, разве в тягость просить поддержки?

– Наверное, для девочек это так, – он дернул плечом, стряхивая ее руку. – Ну ладно, мне надо поспать.

Все выходные Себастьян провел взаперти у себя в кабинете перед компьютером. За ужином отделывался словом-другим, а в постели сразу поворачивался спиной. В воскресенье вечером, придя в спальню, Эмили застала его собирающим чемодан.

– Ты уезжаешь? – спросила она.

– Да. Завтра мне нужно в Лондон.

– Я поеду с тобой.

– Сомневаюсь, что тебе понравится дыра, в которой я останавливаюсь.

– Мне это не важно, – твердо сказала она.

– А мне важно.

– Я могу снять нам номер в отеле.

– В последний раз тебе говорю, мне не нужны твои чертовы деньги!

Эмили, потрясенная, замолчала. Ей казалось, что ее ударили по лицу. Не в силах заснуть, она лежала бок о бок с мужем, гадая, как ей себя вести, и жалея, что не с кем поделиться.

Утром Себастьян уехал. Небрежно поцеловал в щеку, пообещал, что приедет в пятницу.

Погода была противная, промозглая, под стать настроению. В доме витал запах сырости, и Эмили благодарила небеса, что в середине недели уезжает во Францию. Забредя в библиотеку, она вспомнила про книгу о плодовых деревьях, о которой говорил Алекс, и стала ее искать. Безуспешно просмотрела все полки. Зато приметила томик рассказов Скотта Фицджеральда, взяла его в гостиную и устроилась у огня.

Зазвонил мобильный. Высветился номер Алекса.

– Да?

– Привет! Ты как?

– Нормально, а ты?

– А я просто отлично. Девушка, которую ты мне нашла, Джо, – очень славная. Не суетится и делает только то, что нужно. Она мне подходит. Спасибо тебе, Эм.

– Я рада.

Повисло молчание.

– Ты точно в порядке, Эм?

– Да.

– Ну, пока. Хорошего тебе дня.

– Спасибо.

Эмили отключилась, гордясь, что не выдала своего настроения. Как ни хотелось ей разобраться в странном поведении мужа, Алекс не тот человек, с кем можно обсудить поведение Себастьяна. Он сам недвусмысленно дал это понять.

Двадцать минут спустя, однако, кто-то постучался в дверь гостиной.

– Алекс? Привет, – вздохнула она.

– Привет, Эм. Если я некстати, скажи, я унесу ноги. Просто мне по твоему тону показалось, что не так уж все ладно. Вот я и пришел, по-соседски, проверить.

– Спасибо. Мне и в самом деле что-то не по себе.

– Я так и подумал. Может, поговорим?

– Н-не знаю… – Глаза защипало от готовых пролиться слез.

– Знаешь, это иногда помогает. Если позволишь, с радостью сыграю роль психотерапевта. Надо же тебе когда-то начать! Мину, как положено, постараюсь держать нейтральную. Мне это тоже будет в новинку, – Алекс посмеивался, и Эмили знала: он несет этот вздор, чтобы ее приободрить. – Смею заключить, что расстроил тебя мой брат. Скажу только, что позавчера он ворвался ко мне без стука – а я этого терпеть не могу – и порвал меня на куски за то, что я тебе досаждаю.

– Да? Но я ни слова ему не сказала. Правда не сказала, Алекс, поверь мне!

– Да верю я, верю. Просто ему хотелось выпустить пар.

– Да, он был ужасно не в духе все выходные. Не представляю, что с ним такое.

– Ну, Эм, – Алекс протяжно вздохнул, – случай, скажу я тебе, тяжелый. Я, конечно, мог бы обрисовать тебе психологические особенности данного индивида – чтобы ты во всей красе поняла, за кого вышла замуж, но мы ведь договорились, с моей стороны это некорректно. Так что замечу лишь, что Себастьян по природе своей склонен к резким сменам настроения и депрессиям. Надеюсь, он изменится ради тебя.

– И я надеюсь… – Эмили отчаянно хотелось узнать побольше, но подталкивать Алекса к откровенности значило бы, что и он поступится принципами, и она будет выглядеть как предательница по отношению к Себастьяну. – И погода такая унылая… Я так рада, что в среду лечу во Францию…

– Счастливая! Там тебе станет повеселей. И, возможно, про Софи что-то еще узнаешь, про ее стихи.

– Непременно попрошу Жака досказать эту историю.

– Хотелось бы мне побывать в библиотеке твоего шато! – Алекс улыбнулся. – Книги – моя страсть, в особенности старинные.

– Мне нужно проследить, чтобы их упаковали бережно и перевезли на хранение, пока не начался ремонт. Я в ужасе от того, что библиотеку срывают с места. Но это необходимо…

– А я уверен, что твой отец одобрил бы твое решение. Печально, кстати, что громкое имя де ла Мартиньерес исчезнет – по сути, уже исчезло, когда ты вышла за брата.

– О нет! Я намерена оставить свою фамилию. Мы с Себастьяном обсудили это и решили, что так правильно.

– Но если у тебя родится ребенок, он будет Карратерс, да?

– Думаю, до этого еще далеко, – заявила Эмили и резко сменила тему. – Послушай, пока меня нет, не стоит ли Джо оставаться тут на ночь? Когда я ее расспрашивала, она сказала, что если возникнет необходимость, охотно переночует.

– Нет, необходимости в этом нет. Она оставила мне номер мобильного. Ты можешь не волноваться, Эм, я в самом деле перешел на самообеспечение.

– Жаль только, что ты сидишь взаперти, Алекс. Тебе не хватает свежего воздуха.

– Иногда берет тоска, да. Но когда установится погода, я смогу хотя бы круг сделать по нашему когда-то красивому саду. И, только не выдавай меня Себастьяну, подумываю купить автомобиль, приспособленный под мои нужды.

– Идея отличная! А когда я вернусь из Франции, мы уложим твое кресло в багажник «Лендровера» и куда-нибудь прокатимся. Как ты на это смотришь?

– С восторгом, – расцвел Алекс. – О, что бы я дал за пинту в настоящем пабе!

– Значит, договорились, – улыбнулась Эмили, недоумевая про себя, отчего Себастьян до этого не додумался. Впрочем, учитывая, какие между братьями отношения, меньше всего ему, наверное, хочется видеть напротив себя в пабе физиономию брата.

– Мне пора, – Алекс освободил кресельные тормоза. – Семейка нефтяных акций быстро растет, надо за ней приглядывать. Счастливо съездить во Францию, Эм. С нетерпением жду, что ты поведаешь мне о бурном прошлом моей бабули. Adieu и bon voyage! – и, взмахнув рукой, укатил.

Эмили вызвала местное такси из фирмы, которую порекомендовал Себастьян. Замирая от счастливого нетерпения, прибыла в международный аэропорт Лидс-Брэдфорд. И когда, взяв курс на юг, самолет взмыл над серыми просторами индустриальной северной Англии, она жалела только о том, что не смогла дозвониться до мужа. Его мобильный был переключен на автоответчик. Ни на одно из сообщений, которые она ему оставляла, Себастьян не отозвался. Утешиться ей, кроме слов Алекса про присущие ему смены настроений, было нечем. Перед отъездом она лежала заполночь без сна, терзаясь, что их отношения испортились. Воспринять то, как из любящего, всепонимающего мужа Себастьян превратился в человека, который даже на звонки не отвечает, было непросто.

Самолет приземлился в Ницце, залитой неярким мартовским солнцем. Эмили взяла напрокат машину и отправилась в Гассен, который могла назвать своим домом, в тот знакомый, обжитой мир, где на сердце становилось легко.

В шато жизнь била ключом. У парадного входа стоял огромный фургон. Уставшая Марго обняла ее на пороге.

– Мадам! Как я рада вас видеть!

– Взаимно, Марго, – улыбнулась ей Эмили.

– Делаю, что могу, но они все время спрашивают, что куда, а я не знаю! – взволнованно говорила та. – Они уже начали, с библиотеки.

– Как?! Их просили не начинать без меня!

– Ох, это я виновата, мадам. Они явились три часа назад, а мне не хотелось, чтобы они болтались без дела.

– Ну, ничего, – быстро произнесла Эмили, подавив раздражение. – Ничего, я уже здесь.

– Выпьете что-нибудь с дороги?

– Да, чаю. Принесите в библиотеку, пожалуйста.

– Ну конечно, мадам.

В библиотеке Эмили обнаружила, что половина полок уже пуста, а в воздухе столбом стоит потревоженная, накопившаяся за века пыль.

– Здравствуйте, – сказала она рабочим, деловито раскладывающим книги по водонепроницаемым ящикам, – их было человек пять. – Я Эмили де ла Мартиньерес.

– Польщен знакомством, мадам, – коренастый мужчина, поднявшись, протянул ей натруженную руку. – Как видите, мы работаем споро. А библиотека у вас замечательная! Есть такие старинные книги… – Жиль, как он назвал себя, объяснил ей, что они пронумеровали каждую полку и, соответственно, все контейнеры. – Так мы сможем вернуть книги на те места, на которых они столько лет простояли.

– Отлично, – кивнула Эмили, умиротворенная тем, что работа организована, судя по всему, разумно, а с книгами обращаются бережно. Оглядывая царящий вокруг хаос, она вскинула бровь, заметив вдруг сына Марго, Антона, который, невзирая на суматоху, сидел и самозабвенно читал.

– Здравствуй, Антон! – подойдя, сказала она.

Мальчик, вздрогнув от неожиданности, поднял глаза, в которых плеснулся страх.

– Мадам де ла Мартиньерес! Простите, мама велела мне помочь, но я нашел это, и открыл, и…

Эмили посмотрела на книгу. Это было старое издание «Отверженных» Виктора Гюго, она сама в детстве читала эту книгу. Антон поднялся с пола, и Эмили улыбнулась – он напомнил ей героя книги Гавроша, храброго сорванца.

– Читай на здоровье, – положив руку ему на плечо, она легонько подтолкнула мальчика, чтобы тот сел. – Что, любишь читать?

– О да, мадам, очень люблю. И мне так нравится здесь… – Он повел рукой, охватывая библиотеку. – Когда мама приводит меня с собой, я всегда прихожу сюда и смотрю на книги. Но я никогда не трогал их раньше, уверяю вас, мадам, никогда! – спохватившись, добавил он.

– Я думаю, эту мы оставим тебе. Дочитаешь дома. Ты ведь будешь бережно с ней обращаться, правда?

– О, конечно, мадам! – Лицо мальчика озарила радость. – Я так рад! Спасибо.

– Антон! Ты тут не мешаешься, а? – заметив сына, всполошилась Марго. Она принесла поднос с чаем.

– Нет, конечно же, нет! – Эмили взяла чашку. – Он такой же, как мы с папой, книжный червь! И, похоже, очень толков. – Она улыбнулась. – Выбрал «Отверженных» – а это книжка серьезная, непростая даже для взрослого, не говоря о ребенке.

– Да! – с гордостью кивнула Марго. – Он у меня в классе один из лучших. Хочет попасть в хороший университет, изучать литературу. Как надолго вы к нам, мадам? Из мебели в доме осталась только та, что в вашей спальне. Но Жан и Жак предложили вам комнату, пожить у них.

– Да, но сегодня я переночую здесь. Кровать и комод в моей спальне спокойно можно отнести на свалку. А вот завтра переберусь к Жану и Жаку. Спасибо, Марго, вы замечательно потрудились.

Они вышли из библиотеки и направились в пустую кухню.

– Я оставила вам несколько тарелок, ложки-вилки и, разумеется, чайник. И, знаете, они не вывезли холодильник – сказали, он такой допотопный, что вы, наверное, решите его заменить?

Колоссальный объем всего сделанного в очередной раз лег грузом на плечи. Всякий раз она поражалась тому, что задумала, но Себастьян, оберегая ее, многое брал на себя.

– Конечно, заменим. Завтра утром у меня назначена встреча с архитектором и подрядчиком, который будет вести все работы.

– А долго ли продлится ремонт, мадам? – осторожно поинтересовалась Марго. Было заметно, насколько она устала.

– Ох, не знаю. Может быть, год. Или полтора.

– Понятно. Просто дело в том, что… простите, мадам, но, видимо, мне нужно поискать другую работу? Тут ведь мне делать будет совсем нечего.

– Что вы, Марго! – вскинулась Эмили, сообразив вдруг, что ей следовало давно оговорить этот вопрос с прислугой. – Вы работаете на нашу семью пятнадцать лет! Разумеется, я буду платить вам, как обычно, все то время, пока длится ремонт. Пока я в Англии, вы будете присматривать за домом и за рабочими и держать меня в курсе того, что происходит.

– Вы так добры, мадам! Конечно же, я все сделаю, – с явным облегчением ответила Марго. Видно было, что у нее камень с души упал. – Могла бы, работала бы бесплатно, но вы же знаете, что я не могу. Я не богата и стараюсь подкопить на учебу Антона. – В глазах Марго отразилась тревога. – Порой меня беспокоит, что тут происходит, когда я не здесь.

– Но вы же здесь, Марго, – умиротворяющим тоном произнесла Эмили. – Вы замечательная помощница. И не беспокойтесь о деньгах – лучше представьте, сколько грязи придется вам вывозить, когда этот ремонт закончится!

– Ах, спасибо, мадам, это так благородно! Думаю, родители гордились бы вами. – В глазах ее засверкали слезы. – Этот дом сохранится для Франции и для будущих поколений, которые пойдут от ваших детей. Ну, все, мадам, ужин я вам приготовила, а теперь нам с Антоном пора домой, у нас ужин еще не готов.

– Да, конечно. Увидимся перед моим отъездом. Я оставлю вам деньги. И еще раз – спасибо за все.

Марго вышла. Эмили осталась в просторной, отзывающейся эхом кухне одна. Постояла немного и пошла в библиотеку – посмотреть, чем она может помочь.

С приходом сумерек все книги были в фургоне и готовы к отправке.

– Мадам де ла Мартиньерес, прошу вас подписать эти бланки. Тут указано, что вы проверили содержимое контейнеров и подтверждаете, что в них находится двадцать четыре тысячи триста семь книг. Ваш муж, когда я с ним разговаривал на прошлой неделе, назвал страховую сумму в двадцать один миллион франков.

– В самом деле? – удивилась Эмили. – А это не слишком?

– Коллекция весьма впечатляющая, мадам. И на вашем месте, когда книги вернутся, я бы пригласил опытного букиниста, чтобы он оценил их как полагается. В наши дни старая книга может потянуть на целое состояние.

– Да, разумеется. – Себастьян предлагал то же самое, но она всегда смотрела на книги как на ценность духовную, а не финансовую. – Спасибо вам за помощь и за совет.

Огни фургона исчезли в ночи. Проводив их глазами, Эмили вернулась в кухню поужинать супом из бычьих хвостов, который приготовила Марго. У стены стояли два черных мешка для мусора, в которые несколько недель назад, перед тем как вывезли мебель, она сложила то, что нашла в ящиках отцовского письменного стола. Теперь она достала оттуда, сколько захватила рука, пачку бумаг. Там оказались письма и личного, и делового характера, вперемежку, написанные в шестидесятых годах, и фотографии родителей, сделанные как в Париже, так и здесь, в саду, в основном во время светских мероприятий. И еще там было множество снимков, на которых была запечатлена она – младенцем, девочкой и подростком.

Умиротворенная, потеряв представление о времени, Эмили перебирала бумаги и фотографии, свидетельства жизни отца. Удивительным образом теперь он стал ей ближе, и, читая нежные письма, которые писала отцу мать, она уронила слезу. Из писем следовало, что Валери любила мужа, и уже за одно это Эмили испытывала к ней благодарность. Утирая глаза и нос, тронутая и счастливая, она подумала, что, узнав прошлое, можно излечить свою боль.

В самом деле, наверное, то, что она закрылась от своей семьи и ее богатой истории, мешает ей быть счастливой в настоящем и будущем. Разумеется, кое-чему прощения нет… но если она поймет, почему это произошло, то, возможно, сумеет освободиться от тяжелых воспоминаний.

Взглянув на часы, она увидела, что уже заполночь. Проверила свой автоответчик, не звонил ли Себастьян, – прилетев во Францию, она сразу оставила ему сообщение. Механический голос известил ее, что сообщений не поступало.

Вздохнув, Эмили вышла из теплой кухни и побрела в холодную спальню, радуясь, что не забыла захватить из Блэкмур-Холла испытанного товарища, грелку.

Уже в постели, в который раз она расстроилась, вспомнив про холодность и неразговорчивость Себастьяна, но решила, что отчаиваться не будет. В конце концов, она была одинока всю жизнь. Ей не привыкать.

 

Глава 20

Утро выдалось суетное – приехали архитектор и подрядчик. Пройдясь по всему дому, они подробно, в деталях обсудили план работ, и Эмили только губу закусила, увидев, во что выльется их стоимость, – однако же архитектор уверил ее, что ни сантима понапрасну они не истратят, она сама в том убедится, когда рыночная цена поместья после реставрации сразу подскочит.

– В ближайшие месяцы мы будем поддерживать с вами самую тесную связь, – сказал Адриан, подрядчик. – Только не удивляйтесь, что шато примет довольно плачевный вид, когда вы в следующий раз его увидите, – и немало пройдет времени, прежде чем ваш чудесный дом возродится в его былой красоте.

Наконец, когда они уехали, Эмили заперла парадную дверь и медленно обошла все комнаты. Ходила и, смущаясь своей сентиментальности, честное слово давала каждой, что происходящее ей во благо, что она станет лучше.

С Жаном была договоренность, что она у них с отцом поужинает и переночует. Вернувшись в буфет, где стоял ее чемодан, а рядом – два черных мешка с отцовскими бумагами, она вытащила оттуда кипу, которую еще не просматривала. Увидев пожелтелый конверт, открыла его. Внутри лежал снимок. Молодой Эдуард, лет, наверное, двадцати, на пляже, покровительственно обнимал за плечи очень красивую светловолосую девочку. Эмили узнала ее по портрету в парижском кабинете отца. Это была его сестричка, Софи. В конверте обнаружился и сложенный вдвое листок, вырванный из блокнота. Эмили развернула его. Знакомым, детским, неуверенным почерком там было написано: «Mon frиre…»

«Мой брат», прошептала Эмили и стала разбирать трудный почерк. Это была хвалебная песнь Эдуарду, подписанная, как и другие ее стихи, «Софи де ла Мартиньерес, 14 лет».

Пальцы онемели от холода. Эмили спохватилась, что сидит в нетопленой комнате, тогда как в кухне тепло, и вернулась на свой стул у плиты.

Стихотворение Софи живописало то обожание, с каким девочка относилась к брату. Так почему же Эдуард избегал о ней говорить? Что произошло между ними, преисполнившее его молчаливой печалью? Загадка. Положив конверт в сумку, Эмили взяла чемодан, мешки и в последний раз захлопнула дверь шато.

В тот момент, когда машина свернула на гравийную дорожку, ведущую к дому Жана, вдруг зазвонил мобильный. Увидев, что звонит Себастьян, она резко затормозила.

– Где ты был? Я чуть с ума не сошла! – охваченная сразу и облегчением, и яростью, закричала она в трубку.

– Милая, извини! Я оставил зарядку в Йоркшире, а батарейка в среду разрядилась!

– Себастьян, это не оправдание! Что, больше нет телефонов, чтобы связаться со мной? – кричала Эмили, не в силах себя сдержать.

– Я пытался! Правда! В четверг вечером я позвонил в Блэкмур-Холл, но никто не ответил – ты ведь уже во Франции.

– А почему ты не оставил мне сообщение на мобильном?

– Эмили, умоляю! Дай объяснить! Это все очень просто. Номер твоего мобильного у меня только в моем мобильном, а он разрядился, понимаешь? Поэтому я не мог позвонить, пока сегодня вечером не вернулся в Йоркшир и не включил зарядку.

– Ты мог бы позвонить Жерару. У него есть мой мобильный, – ее не переставало трясти.

– Но его номер у меня тоже только в мобильном, а мобильный сел! Эмили, ради бога, – продолжал Себастьян устало, – мне очень жаль, правда. Ну, извини. И, прежде чем ты спросишь, да, я искал зарядку в Лондоне, но телефон у меня такой старой модели, что в магазинах таких нет. Да и заниматься этим мне было некогда. В общем, назови это стечением обстоятельств. И больше мне сказать нечего, кроме того, что мне это будет уроком: надо продублировать все контакты в добрую старую записную книжку. А потом, какие, собственно, еще могли быть причины тому, что я не звонил?

Его словам нельзя было отказать в здравом смысле, и это пресекло дальнейшие всплески эмоций Эмили. В самом деле, какие еще могли быть причины?..

– Ты не представляешь, как я волновалась! Особенно после последнего твоего приезда, когда ты был таким… странным. Даже стала подумывать, не хочешь ли ты меня бросить! – Гнев стих, теперь Эмили еле удерживалась от слез. В ответ на это в трубке раздался тихий смешок.

– Бросить тебя? Дорогая моя, да едва месяц прошел, как я на тебе женился! Что я, по-твоему, за человек? Настроение у меня, да, признаюсь, последнее время было дрянь. Но ведь у всех случаются подъемы и падения, разве нет?

– Наверное. – Эмили закусила губу, уже чувствуя, что кругом не права и виновна в поспешных умозаключениях.

– Что, мой братец так настраивает тебя, да? Сеет семена, которые дают всходы? Да, – Эмили почувствовала, как он кивнул головой, – уверен, что так и есть.

– Нет, Себастьян, Алекс ни слова против тебя не сказал, поверь мне.

– Не лги мне, Эмили. Я знаю, что он за человек, – в голосе Себастьяна звенел металл.

– Ни слова, – повторила Эмили, но, не желая превращать в ссору первый за четыре дня супружеский разговор, сменила тему: – Так ты говоришь, ты сейчас в Йоркшире?

– Да. Как там у тебя дела?

– Книги вывезены, все готово к ремонту.

– Ох, прости, что не смог быть рядом, чтобы помочь. Много всего.

– Ну так это же хорошо, так? – уже спокойно отозвалась Эмили.

– Да… правда, не так хорошо, как хотелось бы, но… Когда ты вернешься домой?

– Завтра.

– Значит, я смогу приготовить тебе что-нибудь вкусное, мы поужинаем, и я постараюсь загладить безобразное поведение моего мобильника. Еще раз прости, Эмили, но я не виноват. И я, честно, пытался дозвониться в четверг.

– Хорошо, давай это все забудем, ладно?

– Да. И если я чем-то в силах помочь тебе отсюда, только дай мне знать.

– Спасибо. Все под контролем.

– Хорошо, милая, будь на связи.

– И ты! – Эмили изобразила подобие улыбки. – До завтра.

Она посидела, глядя в пространство, гадая, стоит ли ему верить. Отец всегда говорил, что серьезные ситуации частенько происходят по самым простым и легко объяснимым причинам. Возможно, ей тоже стоит придерживаться этой мысли. Однако, что там ни говори, а четырехдневное молчание мужа посеяло семена сомнения в ее душе. И пусть Алекс ни слова в осуждение брата не произнес, само нежелание говорить о нем уже наводит на размышления. Судя по всему, Алексу есть что сказать.

Снова включив зажигание, она проехала те сто метров, что оставались до дома, и припарковалась. Оставила вещи в багажнике и сразу пошла в винодельню, зная, что Жан часто работает допоздна.

Действительно, он был там, сидел за столом, окруженный стопками папок.

– Эмили! Добро пожаловать! – Он встал и, обойдя стол, расцеловал ее в обе щеки. – Рад тебя видеть. Твоя комната ждет, мы приготовили ужин. Ты, наверное, без сил.

– Как вы добры, что пригласили меня, Жан. А где Жак? – Эмили вгляделась в полутьму, где обычно сидел на широкой скамье Жак, обертывая бутылки.

– Я отправил его домой, разжечь очаг. Сегодня холодно, особенно здесь, чего доброго, подхватит простуду. Ты же знаешь, этой зимой он много болел. Да и возраст, что говорить, – Жан вздохнул. В его глазах плескалась тревога. – Как дела в шато? Все готово?

– Да, скоро начнется новая жизнь, – кивнула Эмили.

– Я даже выразить тебе не могу, как мы с отцом довольны, что шато останется в вашей семье. Ты не только спасла нас от голода, ты спасла наш дом, который мы так любим. Я правда думаю, если бы пришлось уехать, это прикончило бы отца. Ну что, пойдем к нам, посидим у огня, выпьем по стаканчику? В этом году розовое особенно удалось. Погода была как на заказ. И скоро мы узнаем, заслужило ли наше розовое медаль на ежегодной ярмарке виноделов. Если да, это будет первая награда, которую наша винодельня завоевала, и мне кажется, шансы у нас хороши.

Они пощелкали выключателями, гася свет в винодельне, и через короткий коридор прошли в коттедж. Жан распахнул дверь, ноздри защекотал аромат вкусной домашней еды.

– Проходи в гостиную, там отец наверняка откупорил нам бутылочку, – сказал Жан.

В гостиной Жак, осев в кресле, дремал у камина. Даже Эмили, которой отец Жана всегда казался дряхлым стариком, не могла не заметить, как сильно он сдал. Она повернулась к Жану и прошептала:

– Может быть, пойдем на кухню? Пусть себе спит!

– Не волнуйся, не разбудим, он теперь глух как пень. Садись, Эмили, – Жан указал на стул и взял со стола бутылку. – Попробуй-ка этого.

Она взяла бокал, покачала в руках, чтобы красивое бледно-розовое вино омыло стенки, и потянула носом, вдыхая аромат.

– Пахнет изумительно, Жан!

– Я добавил в купаж сорта «Шираз» больше обычного, и мне кажется, смесь удалась.

Эмили сделала глоток и улыбнулась.

– Прелесть!

– Конечно, конкуренция очень высокая, много денег вкладывается в новейшие технологии. Но я из кожи вон вылезу, чтобы идти в ногу, – дернул плечом Жан. – Ну, хватит о делах, у нас будет время их обсудить. Скажи лучше, как тебе в Англии? И как тебе замужняя жизнь?

Никогда еще странная, напряженная, ледяная атмосфера Блэкмур-Холла не казалась ей так далека – столь невообразимо приятно ей было сидеть с Жаном в этом уютном, знакомом с детства домике.

– Хорошо, хотя привыкну я, конечно, не сразу. И Себастьян часто отсутствует по работе, – честно призналась она.

– Я знаю, он часто в разъездах. Да вот на прошлой неделе вечером я заметил незнакомую машину, которая спускалась по дорожке к шато. Заметил и подумал себе, если машина не поедет назад, пойду взгляну. Понимаешь, когда Марго на ночь уходит, я считаю себя здесь сторожем. Пошел взглянуть – и это оказался твой муж.

– В самом деле? Себастьян был здесь на прошлой неделе? – едва вымолвила Эмили, изо всех сил постаравшись не выдать своего удивления.

– Да. А ты что, не знала? – поднял на нее внимательный взгляд Жан.

– Нет, что он во Франции, я, конечно, знала. Наверное, дела завели его куда-то неподалеку, и он решил заехать в шато, – быстро нашлась она.

– Да, конечно. Наверное, я его напугал, когда вошел в дом. Он был в библиотеке, в груде книг.

– О! Ну, очевидно, он решил помочь мне и начал их упаковывать, – с легким сердцем сказала Эмили.

– Он пробыл два дня, хотя после того раза я больше его не видел, не хотел беспокоить. В конце концов, он твой муж и, значит, имеет право бывать в шато, когда ему вздумается.

– Да. – Про себя, однако же, Эмили поразилась, почему в разговоре Себастьян не упомянул, что провел здесь два дня. И снова в душе ее появилась тревога. – Он так добр, что нашел время помочь мне с библиотекой, – пробормотала она.

– Он помог тебе в те трудные дни…

– Да, это так. А теперь, – Эмили отчаянно хотелось сменить тему, – я тебе кое-что покажу. Я нашла это в йоркширском доме. – И она достала из сумки конверт со стихами, которые расшифровал и перепечатал Алекс. – Их написала моя тетка, Софи де ла Мартиньерес. Жак, помнишь, в прошлый раз, рассказывая про военные времена, упомянул, что она писала стихи. – Протягивая листки Жану, она заметила, что один глаз у старика приоткрыт.

– Хорошие стихи, – тихо сказал Жан, прочитав последнее. – Папа, ты хочешь взглянуть?

– Да. – Взгляд старика был вполне бодрым, и Эмили заподозрила, что глухота его преувеличена и зависит от обстоятельств. Жан вложил стихи в трясущиеся руки отца. Пока тот читал, они сидели молча.

Закончив, он поднял на них глаза. В них стояли слезы.

– Какая она была красавица, умница… и такой ужасный конец… я… – Лицо Жака исказилось, он был не в силах совладать с чувствами.

– Жак, пожалуйста, расскажите мне, как она умерла, – попросила Эмили. – И почему мой отец никогда о ней не говорил? И почему Констанс увезла эти стихи в Йоркшир?

– Эмили, – Жан легонько коснулся ее руки, – сбавь обороты. Видишь, папа расстроен. Давай поужинаем, а он пока немного придет в себя.

– Конечно! Прошу прощения, Жак. Теперь, когда от нашей семьи осталась одна я, мне так хочется разузнать побольше!

– Сначала поедим, – мрачно решил Жак, и тогда Жан подал ему трость и помог встать.

За ужином старик в основном молчал, а Жан, сменив тему, вернулся к виноградникам и своим планам модернизации и расширения.

– С должным уровнем финансирования, я уверен, мы за пять лет добьемся стабильного дохода. Хорошо бы стать в имении наконец статьей прибыли, а не статьей расхода!

Слушая воодушевленного Жана, Эмили думала о том, как он до сих пор привлекателен. Чистая кожа, ореховая даже после зимы, каштановые волосы волнистыми локонами обрамляют лицо – он выглядел моложе своих тридцати девяти. В подростках она даже некоторое время думала, что влюблена в него.

Когда они стали убирать со стола, Жак вдруг зевнул.

– Папа, отвести тебя в спальню? – спросил Жан.

– Нет! – отрезал Жак. – Я не хочу спать. Это я от чувств раззевался. Жан, принеси арманьяк, и я расскажу Эмили, что еще помню. И, к несчастью для меня, – Жак издал звук, похожий сразу на смешок и на стон, – это все. Я тут долго думал, Эмили, когда вы уехали, не унести ли мне это с собой в могилу, и решил, – он пошевелил плечами, – что нельзя понять настоящее, если не знаешь прошлого.

– Жак, это урок, который я тоже выучила, – тихо проговорила Эмили. – И, если помните, мы остановились на том, что Констанс согласилась помочь Винишии…