Девушка задохнулась, она раскрыла губы, глотая воздух, как рыба на берегу, когда страж протолкнул пальцы в её лоно. Я смотрела на это всё и не могла оторвать взгляд, видя, как девушка охотно нанизывается на его пальцы всё резче и быстрее, попутно испытав верно уже несколько оргазмов к ряду, а тем временем страж не спускал с меня пристального потемневшего взгляда.

— Тебе нравится смотреть на это, асса́ру? Да, тебе нравится. Маленькая похотливая лгунья испытывает возбуждение, я слышу его запах.

Он был прав, внутри меня скручивалась тугая петля, когда девушка начала стонать и биться в конвульсиях, когда его пальцы таранили плоть девушки. Сумасшедший, просто псих, зачем он это делает? Я невольно опустила глаза, но это была моей ошибкой, огонь ударил мне в грудь, подступил к горлу, вынуждая смотреть.

— Тебе понравилось, как на тебя смотрит Донат? Ты его хочешь? Я могу приказать, и он возьмёт тебя здесь. Но потом я убью вас обоих.

Что?! Я задохнулась, замотала головой, и огонь внутри меня занялся ещё сильнее. Маар выпустил девушку, а я невольно забилась к самой стене. Но страж не был намерен меня трогать, он прогнул часто дышавшую в исступлении дочь старосты, обхватил за талию, толкнулся в неё, плавно и с напором качнув тазом. Девушка охнула:

— Мениэр…

Маар задвигался в ней, совершая жёсткие толчки, так, что его пленница не могла больше говорить, задыхаясь, извиваясь в его руках, прогибая поясницу. Мокрые длинные волосы налипли на её лицо, она вскрикивала, наверное, ей было больно. Лицо исга́ра оставалось совершенно непроницаемым, он насаживал девушку на себя, смотря на меня.

— Я хочу, чтобы ты себя ласкала, — вдруг сказал он.

Ну, уж нет! Я сжала колени, подбирая их под себя.

— Делай, что говорю, или на её месте окажешься ты, асса́ру.

Я облизала пересохшие губы, всё моё нутро противилось тому. Я сидела неподвижно, когда вдруг боль обожгла меня изнутри, вынуждая прогнуться и вскрикнуть, но я только плотно сжала зубы. Проклятый ублюдок!

— Ну же, не вынуждай причинять тебе боль, — он намотал влажные волосы девушки на руку, дёрнул на себя, ещё яростей вдалбливаясь в несчастную.

Та упёрла ладони в его бёдра, хоть как-то пытаясь сдержать его порывы. Я положила руку на своё лоно и принялась массировать. Это было дико, это выходило за все рамки, которые ещё хранились во мне в этом мире.

— Раздвинь ноги, — велел он.

Я сжала губы, но подчинилась, раздвинув колени. Взгляд его потемнел и обжёг меня между ног.

— Сильнее… Ласкай… Быстрее… Ещё…

Я выполняла короткие команды, лишь бы это всё поскорее закончилось, вся эта вакханалия. Движения Маара внутри девушки стали какими-то остервенелыми, ширя во мне ужас. Моя помощница уже без сил отдавалась ему, покрывшись крупными каплями пота. Он кончил в неё бурно, ударившись об округлости глубоко и жёстко, оттолкнув небрежно. Та упала на лавку, содрогаясь, раскинув руки и, кажется, провалилась в обморок. Я сомкнула колени.

Маар грубо подхватил меня, дёрнул к себе.

— Ты не умеешь себя ласкать, асса́ру, — зло прошипел он.

Его пальцы протиснулись меж моих бёдер, обжигая нежную плоть. Он яростно начал потирать складки, ускоряя движения. От его бешеных прикосновений на меня будто вылили тонну горячей лавы, отяжеляя.

— Да… Вот так… Ещё немного, — шептал сдавленно его голос.

Жар внизу живота скапливался и давил, толкая меня в пропасть, вынуждая прогибаться. Его ровные длинные пальцы безостановочно ласкали, поглаживали, массировали, пока он не надавил большим пальцем в то место, от которого я вскрикнула и распалась на сотни частиц, в ушах зазвенело. И вопреки своему отвращению, я подалась бёдрами навстречу его пальцам, мне остро захотелось, чтобы они оказались внутри меня.

— Нет, только не так, — сказал он твёрдо, с хрипом, продолжая поглаживать теперь уже не так исступлённо, не выпуская из плена, — только не так, — дышал тяжело мне в висок, держа крепко в своих руках. — Ты не получишь, лживая похотливая асса́ру.

«Что не получу?» — отдалось и потухло эхом в моём содрогающемся, сокращающемся от тягучей истомы лоне.

Он смял мои груди, склонился, тёмные, влажные от пара пряди исга́ра скользнули по моему лицу. Маар прихватил зубами сосок, прикусил, покатал его языком, разливая по моему телу щекочущую боль и блаженство. Мне не хотелось двигаться, не было никаких сил. И Маар пользовался тем, втянул сосок в себя, прижимая чуть пухлыми, но шершавыми от морозов губами, и от этого в солнечном сплетении завернулось желание. Он отстранился, я уловила его тяжёлый дрожащий вдох, его ладонь скользнула по моему животу вниз, до светлых волос, задержалась и вернулась обратно, накрывая грудь, стиснула судорожно. Он будто хотел уйти, но не мог выпустить меня. Его плоть, прижатая к моему бедру, вздрагивала, набираясь силы, и росла на глазах. Маар встряхнул волосами, отстранился, поднялся.

— Возвращайся к себе, тебя ждёт еда, — мрачно проговорил он и, больше не глядя на меня, вышел, оставив меня лежать на лавке обессиленную и растерянную.

Я тянула в себя запах страха и страсти — запах Маара. Горько-смолистый на вкус. Во мне всё закручивалось в водовороте от непонимания происходящего. Чего он хочет, зачем так мучает?

Отдышавшись, я кое-как поднялась, склонилась над дочкой старосты, та лежала неподвижно. Невольно дрогнуло сердце — не случилось ли беды? Я зачерпнула ковш холодной воды, брызнула ей в лицо. Девушка, закашлявшись, очнулась. Меня напугал её опустошённый вид, она будто не соображала, где она, и что произошло. Осторожно сев, она поджала губы и заплакала.

— Тебе больно? Может, я могу чем-то помочь? — спросила я, пытаясь хоть что-то сделать и утешить.

Но дочка старосты вдруг стиснула челюсти и зло посмотрела на меня, ошпарив ненавистью, отшатнулась, как от прокажённой, кривя губы в презрении, скинула со своего плеча мою руку. Поднялась, чтобы уйти с гордо поднятой головой, да не вышло, лицо исказила тень муки от малейшего движения, что, верно, причиняло боль. Тяжело переставляя ноги, согнувшись, она оставила меня одну.

Я в недоумении проводила её взглядом, совсем теряя логику всего, что обрушилось на меня. Странные люди, странные нравы, что я не так сделала? Посидев немного и не найдя ответов, я тоже собралась, да и печь начала остывать — в парилке становилось заметно прохладнее. Пробежав по морозу до дома, я бесшумно на носках прошла переходами, слыша мужские голоса за закрытой дверью, юркнула в комнату, в которую привёл меня Маар, и заперлась. Только теперь могла свободно выдохнуть. На столе меня и впрямь ждал ужин — горячее жаркое, источающее сладко-пряный запах. Я торопливо скинула с себя влажную одежду, расчесала мокрые волосы широким гребнем, похоже, выточенным из кости, и, облачившись в чистую сорочку, уже почувствовала себя сноснее. Хотя, с какой стороны посмотреть. Глянув на запертую дверь, я взяла походное платье, вытащила свёрток со своим сокровищем, решив сперва утолить своё любопытство, а уж потом голод. Кусая губы в волнении и нетерпеливом предчувствии, собрала мозаику из осколков, раскладывая на постели. Конечно, не помешал бы клей, но это уже была роскошь. Маар раздушил его знатно, некоторые мелкие осколки я так и не собрала, сохранились жалкие остатки. Когда всё было готово, я взяла ночную масляную лампу и, набрав в грудь больше воздуха, заправив за уши ещё влажные волосы, склонилась, заглядывая в зеркало.

Всё, что было потом, изменило меня раз и навсегда. Как и в прошлый раз, я увидела бледную, как жемчуг, кожу, чёткие правильные черты, наверное, слишком правильные: чуть выпирающие женственные скулы, узкие крылья носа, идеальные губы, очень красивые, чувственные и, что важно, естественные, росчерк бровей и насыщенные до пронзительной глубины голубые глаза в обрамлении пушистых тёмных ресниц. Вот тут-то я и перестала дышать, вперившись в исполосованное трещинами зеркало. Мне вдруг в один единый миг сделалось дурно. Я смотрела в свои глаза, в то время как вокруг густая темнота, казалось, пришла в движение, скапливаясь, подкрадываясь к языку пламени лампы. Я дёрнулась, чтобы оторваться от отражения, но меня будто что-то держало изнутри, не позволяя и шелохнуться.

А потом отражение перед мной начало растворяться, мутнеть, заплясали яркие всполохи и тут же погасали, открывая мне совершенно другое пространство, другую комнату — мрачную, с чёрным закоптелым потолком. Запах подгоревшей снеди заставлял слезиться глаза и першить — горло.

— Не надо, прошу, отпусти. Отпусти! — услышала голос, и он обжёг изнутри хуже сока болиголова.

Этот голос я знаю, он был настолько мне родной, что горло сдавил болезненный спазм. Я подскочила с пола и подтянулась к лестнице, спряталась за неё, а точнее, моя сестра посадила меня туда, строго и грозно наказав: что бы ни услышала и ни увидела, я не должна вылезти отсюда. Я была очень послушной и не могла перечить старшей сестре. Но когда услышала её голос, надрывный, молящий о пощаде, не могла усидеть, выглянула в щель между досок. Меня продрало оцепенение, когда я увидела его — мужчину в тёмном. Он в упор смотрел на распластавшуюся на столе девушку, скручивая в руках толстую верёвку, а потом накинул на её шею, туго затянув, и горло сестры стало издавать только хрипы, а сам он, раздвинув ей ноги, жёстко брал её. Я смотрела и чувствовала, как слёзы обжигают мне щёки, а внутри пронизывает острыми шипами боль, такая щемящая, невыносимая, всеобъемлющая, раздирающая меня на части. Видеть, как этот чужак с чёрными волосами долбится в почти недвижимое нежное тело девушки, стало для меня потрясением. Я не хотела смотреть, но не могла отвернуться, немой крик рвался из моего горла, но мне было страшно до дрожи, до оцепления и онемения в руках и ногах. Насильник, издав дикое рычание, рванулся в последний раз, выпуская девушку, которая к тому времени уже не шевелилась. И вдруг посмотрел ровно туда, где таилась я. Моё сердце оборвалось, когда я узнала его. Это был он — Маар ван Ремарт. Я, будто подкошенная, опустилась на пол, обхватив свои маленькие колени, задохнулась, а потом на меня упало целое небо и вся моя прошлая жизнь.

Я вспомнила всё, а главное — кто я есть по своей сущности. Этот град осознания и воспоминаний был для меня непосилен, слишком, он тянул меня ко дну. Одно воспоминание за другим, словно брошенный булыжник, било в грудь, причиняя немыслимую боль. Та маленькая девочка, которая стала свидетельницей жестокой расправы над сестрой, не стала отсиживаться в тёмном углу. В той злосчастной кухне на постоялом дворе, где подрабатывала моя сестра, я дождалась, когда этот выродок напьётся, когда ещё раз возьмёт мою сестру, асса́ру, уже бездыханную, а потом, как пьяный телок, свалится прямо рядом с ней, выронив бутылку, и уснёт. Я взяла нож, приблизилась к нему и ударила в грудь, в самое сердце. Маленькая девочка убила его. А потом сбежала в холод и встретила старую ведьму, что помогла избежать ужасной участи, заключив её душу в другом мире. Ведьма упокоила её тело в горах, что жило и питалось жизненными токами земли до тех пор, пока всё не стихло. Только мертвец оказался жив. Жив! Я захлёбывалась, задыхалась отчаянием, болью и страхом, я падала в черноту, срываясь с вязких краёв своего сознания, неотвратимо летела вниз, моё тело холодело и немело, я канула в бездну, где не было ничего, кроме черноты и льда. Ненавижу… Ненавижу… Чтобы ты сдох, проклятый исга́р… Но лучше умереть самой, лишь бы избавиться от этой боли.