Эксклюзивный рассказ Сары Рейнер

Раньше Эбби никогда всерьез не задумывалась о покупке зонта. Но оказалось, что в Манчестере дожди идут чаще, чем на западе, и даже в ясную погоду воздух наполняет густая влажность – настоящая катастрофа для прически.

Первая неделя учебы – либо пан, либо пропал, рассудила она. Надо завести кучу новых друзей, познакомиться с большим городом – очень важно с самого начала подавать правильные сигналы. И хотя с внешностью у людей, как правило, выбора нет, создать впечатление, что она следит за модой, ей вполне под силу. Но с курчавой от влажности головой этого не достичь, и на третий день пребывания вдали от родного дома Эбби купила свой первый зонтик.

Может, из-за того, что этот зонтик она купила не мимоходом, как все остальные, приобретенные позже, а специально ездила за ним в город. Или потому, что в какой-то мере он был отражением ее личности, сочетая в себе практичность (в сложенном виде он аккуратно умещался в ее сумочке) и легкомысленность (белый горошек на ярко-бирюзовом фоне). Так или иначе, Эбби не удалось найти такого идеального зонта, как тот, первый.

Пусть в то время она и не осознавала этого, но схожее желание уловить гармонию между разумом и чувствами заставило ее сделать выбор в пользу университета Манчестер Метрополитен. В нем она видела возможность совместить занятия искусством в уважаемом учебном заведении с новой и захватывающей светской жизнью. Посвящая будни учебе, шаг за шагом она поняла и приняла этот большой северный город и завела знакомства со студентами, чей жизненный опыт разительно отличался от ее собственного. Она также узнала, сколько бутылок темного пива нужно выпить, чтобы наутро болела голова (шесть), и безоговорочно приняла местных исполнителей инди.

Не будь у нее зонтика, такое безоговорочное принятие оказалось бы неоправданным. Наряду с джинсами-клеш, топиком и дутыми кроссовками неотъемлемым атрибутом всех фанаток инди были тщательно выпрямленные волосы. Только с такой прической Эбби могла заслужить уважение среди элиты, притягивающей внимание самого модного места в городе – старого паба «Бритонс», где давали концерты местные группы.

За три года учебы Эбби ни разу не потеряла свой зонтик в горошек. На рисовании с натуры и на лекциях по истории искусства зонт сушился в сторонке, однако после занятий она никогда не забывала его забрать и уложить в сумку вместе с альбомом и карандашами. И сколько бы она ни задерживалась допоздна в гостях или в клубе на танцполе, даже сквозь хмельной угар она всегда выуживала зонт из-под вороха пальто на кровати в спальне или отыскивала мятый и рваный жетон, чтобы забрать его из гардероба.

За все то время никто по-настоящему не расстраивал ее внутреннего равновесия – этого тонкого баланса между практичностью и горошком, – но однажды вечером на последнем курсе Эбби повстречала Джейка. Разрываясь между боязнью вызвать критику со стороны до неприличия модной, усеянной пирсингом Карлы, соседки по комнате, и желанием выразить более легкомысленную сторону своей личности, Эбби отправилась в «Бритонс», безупречно выпрямив свои длинные светлые волосы и надев для контраста платье в цветочек с вырезом на спине. Чтобы никто не занял ее любимый столик, она оставила на нем зонт и отправилась в бар заказать одну из пяти запланированных на этот вечер бутылок пива.

Бесшумно, как кот, Джейк подкрался к ней, медленно провел пальцем по позвоночнику и томно произнес: «Как дела?», словно они уже несколько лет в близких отношениях. Успевшая получить некоторое представление о соблазне и обольщении, Эбби сразу поняла: Джейк станет добиваться женщины, чего бы это ни стоило.

– Нормально.

Она оглядела его с ног до головы: черные как смоль волосы, желтоватые зубы, кожаная куртка. Держится уверенно, если не сказать развязно.

– Регулярно тебя здесь вижу. Ты, кажется, живешь с Карлой, да?

А ты, я уверена, живешь со своей девушкой, подумала Эбби. Однако ответила просто:

– Да.

Джейк, приподняв бровь, добавил:

– Чуть погодя едем на вечеринку. Хочешь с нами?

Эбби вздрогнула. Вот оно. Присоединяйся к нам, самой отвязной тусовке в городе. Ни о чем не думай, просто доверься моему темному обаянию.

Уже на выходе из паба Карла догнала ее с зонтиком в руках.

– Смотри, осторожнее там, – предупредила подруга.

Я ведь только что порвала с парнем, который, по нашему с тобой общему убеждению, был дико зануден, возмутилась в душе Эбби. Ты сама советовала мне быть посмелее, а Джейк – великолепен.

На вечеринке Джейк сказал, что его девушка уехала на выходные.

– Ну что, хочешь сегодня со мной переспать?

Какое нахальство!

– Я подумаю.

– Только не слишком долго.

И он отправился болтать с другими девчонками.

Осушив еще одну бутылку темного пива, Эбби сказала Джейку, что согласна.

– А откуда ты знаешь, что я не передумал?

Она оторопела. Вот это да! Согласилась на секс, а ее продинамили.

Но он широко улыбнулся:

– Ха! Да шучу я. К тебе или ко мне?

И они отправились к Эбби, останавливаясь по дороге поцеловаться и отхлебнуть виски из плоской фляжки Джейка.

В ту ночь Эбби влюбилась. А ее аккуратно сложенный зонтик так и остался лежать под ворохом пальто в спальне дома, где проходила вечеринка.

* * *

Лиам вздрогнул и проснулся.

– Оу!

Где я, черт побери?

Он лежал под чьим-то пальто среди пустых бутылок и банок из-под пива…

Ну конечно, отрубился на вечеринке. Господи, как же болит голова… а правую руку будто раздавили… Левой он осторожно приподнял пальто.

Рядом знакомое лицо, макияж размазан. Его подружка Роз.

Осторожно, чтобы не разбудить ее, он вытащил руку и сел. Сразу стала понятна причина боли в спине: крошечный складной зонт.

Лиам потянулся, пытаясь облегчить напряжение в мышцах, затем подошел к окну и отдернул плотное покрывало – импровизированную замену занавеске.

Все как всегда, подумал он, глядя на блестящую от дождя улицу. В детстве Лиам жил во многих местах, но так сыро, как в Манчестере, не было нигде.

Что хуже: шагать под дождем домой или остаться в комнате с кучей храпящих студентов? Последнее подразумевает разговор с Роз, когда она проснется, с содроганием подумал Лиам. Держу пари, она станет спрашивать, что будем делать дальше и все такое, а я вообще не в силах вспомнить, чем мы занимались, не говоря уже о том, хорошо нам было или нет и стоит ли повторить.

Из отношений со знакомыми девчонками никогда не выходило ничего хорошего. Порой он страстно увлекался, а они нет – возможно, в этом и была причина его страсти, однажды предположила Роз. Впрочем, гораздо чаще случалось ровно наоборот.

Лиам оглянулся на Роз, и его щеки залила краска. Это самое неприятное положение, в которое я умудрился попасть, подумал он. Роз – не просто знакомая, она очень хороший товарищ. Они познакомились в самом начале первого курса и с тех пор тусовались вместе – вот уже почти три года.

Он оглядел комнату, пытаясь хоть немного прояснить, что к чему. На двуспальной кровати растянулись три девчонки, в старом кресле, прижавшись друг к другу, посапывала парочка, еще несколько парней лежали на полу в ряд, как сосиски на барбекю. И вдруг он вспомнил: зонт!

Спасение!

Да, горошки девчачьи, но голова болела все сильнее, а тут еще эти заморочки с Роз, так что пусть лучше его увидят с этим зонтом – как-нибудь переживет. И хотя Лиам редко соблюдал правила и не имел твердых политических убеждений, выбираясь на цыпочках из спальни, он обосновал захват зонта хорошим старомодным лозунгом: «Любая собственность у кого-то украдена». Поэтому зонт на самом деле никому не принадлежит!

По дороге домой Лиам зашел купить газету. Из кафе рядом с киоском доносился заманчивый аромат жареного бекона; вдруг вспомнился дом. Хоть голова пройдет, решил Лиам и под звон колокольчика открыл дверь. На пороге он повернулся на секунду отряхнуть зонт, затем повесил его сушиться на стул. Запивая крепким дымящимся чаем тушеную фасоль с беконом, молодой человек, вопреки своей политической инертности, жадно читал новости. И только покончив с едой и отодвинув в сторону посуду, он поднял глаза, чтобы оглядеться. За столиком напротив беззубый старик, шумно причмокивая, пил кофе. В углу расположилась парочка фанатов инди. Мятая одежда девушки создавала впечатление, что она выскочила из постели и натянула первое попавшееся платье, зато парень в черном прикиде выглядел довольным – ни дать ни взять нализавшийся сметаны кот. Даю пари, они перепихнулись, подумал Лиам. Внутри кольнуло – то ли от сожаления, то ли от зависти.

– Почему мама до сих пор в постели?

Его мысли прервал писклявый голосок. Лиам обернулся и увидел за соседним столиком ребенка и усталого на вид мужчину.

– Потому что сегодня День матери, – произнес мужчина.

– Но в День матери мы должны быть с мамой, – возразил малыш.

– В День матери мама может делать все, что хочет, – вздохнул его отец. – И сегодня мама захотела полежать в…

– Вот черт, – пробормотал Лиам и вскочил.

Он наскреб монет, чтобы расплатиться за еду, схватил газету, бросился к выходу – и в дверях нос к носу столкнулся с Роз.

– О! Привет, Лиам! Классная вечеринка, правда? Ну и напился же ты!

Лиам отвел взгляд.

– Да, было здорово.

– Прости, что жаловалась тебе вчера на Джейка, – сказала она. – Просто меня взбесило, что он флиртовал со мной весь вечер, а под конец смылся с Эбби.

– Вот как…

– А ты был лапочка. Спасибо. – Она чмокнула его в щеку и толкнула дверь. – Умираю с голоду, пойду съем чего-нибудь. До скорого.

Фу, облегченно выдохнул Лиам. Кажется, между нами все-таки ничего не было. Наверное, когда я напиваюсь вдрызг, то становлюсь своим в доску парнем, которому можно поплакаться в жилетку.

Небо прояснилось, головная боль прошла, однако, вытерев со щеки влажный след от поцелуя, Лиам обнаружил, что хмурится. Ели бы он не знал себя как облупленного, то поклялся бы, что слегка разочарован.

Впрочем, сейчас было не до размышлений. Он достал из кармана мобильный.

Как всегда, прошла вечность, пока она взяла трубку.

– Мам?

Как будто за двадцать один год он не выучил ее голоса.

– Лиам! Как хорошо, что ты позвонил. Прости, я была в саду.

* * *

В три часа дня Тим повесил на двери кафе табличку: «Закрыто». Отработал восемнадцать часов без перерыва – неудивительно, что бывшая называла его трудоголиком. Но сегодня уже вряд ли будут посетители.

Он собрал со столов газеты и журналы, в тысячный раз протер стойку и, нагнувшись, чтобы задвинуть на место бадью с маргарином на обычное место внизу холодильника, под одним из стульев заметил зонт.

– Было ваше – стало наше, – пробормотал он и недрогнувшей рукой забрал зонт себе.

Назавтра был понедельник – единственный полный выходной. Тим любил проводить отдых с пользой, поэтому с утра запланировал бассейн и спортзал, а после полудня – поход к психотерапевту. Тиму нравились физические упражнения – ничто не расслабляло его лучше, – а вот занятия психотерапией давались тяжело. Частенько после них он намечал что-то еще, однако неизменно все заканчивалось тем, что он слишком уставал и отменял планы.

Все же, насколько мне известно, никто из других владельцев кафе в Рашеме к психотерапевту не ходит, улыбнулся он. Эта мысль доставила ему удовольствие; она подходила под его представление о себе как о фигуре незаурядной. Собственно, во всем Манчестере Тим знал только одного человека, посещавшего психотерапевта, и этим человеком была его бывшая жена. Это, как недавно ему пришлось признать, оказалось не просто совпадением. Они изрядно попортили друг другу нервы – насколько изрядно, до него стало доходить только сейчас.

Он повернул ключ зажигания, и тут по лобовому стеклу «Вольво» вдруг забарабанил дождь. Тим поздравил себя еще раз. По крайней мере, у меня достало ума прихватить с собой зонт и бросить его на заднее сиденье, подумал он. Дом психотерапевта стоит на улице, где у каждого минимум по две машины, поэтому однозначно придется парковать свою где-нибудь поодаль.

Тим врубил первую передачу и рванул с места, скрежеща зубами и бурча под нос на других водителей. Дважды между Рашемом и Дидсбери ему пришлось сигналить; один раз он опустил стекло и гаркнул: «Идиот!» на мотоциклиста, внезапно решившего объехать лужу.

Времени до начала приема было вдоволь, однако до Делии он добрался в отвратительном настроении. Она открыла дверь; Тим, громко топая, поднялся по лестнице в тесную приемную, бросил зонт на диван и взял в руки «Тайм».

Тим с упоением читал статью об изменении климата, когда психотерапевт пригласила его в кабинет. Он сел в кресло напротив седовласой Делии и выдал без всяких предисловий:

– Не знаю, чего я дергаюсь.

Явно заинтригованная, Делия подалась вперед.

– Работаю как проклятый в этом кафе. Черт возьми, как же я ненавижу студентов! Если не пьяные, то с бодуна – даже не знаю, что хуже… Шумные, горластые, то и дело бегают в туалет блевать… Вы наверняка считаете меня счастливчиком, потому что я все еще в бизнесе, но на самом деле все не так, особенно, когда половина чертовых денег уходит Сал… Боже, меня иногда так и подмывает забрать наличку и сбежать. Хотя, с другой стороны, что толку копить богатство, если планета, того и гляди, уничтожит сама себя?

Тим замолчал. По крошечной бороздке между бровями Делии он понял: что-то в его рассказе ее встревожило.

– А эта готовка! – продолжил объяснять он. – Все из-за нее. Днями напролет пашу у плиты – а что взамен? Проклятое глобальное потепление, вот что! Оно способно уничтожить мир и живущих в нем людей, которых я так старательно прикармливаю.

Тим вдруг разрыдался.

Не проронив ни слова, Делия протянула ему платок.

– Похоже, вы сильно рассержены, – спустя некоторое время произнесла она. – На кого вы сердитесь?

– Не знаю, – фыркнул Тим.

– А может, вы сердитесь на самого себя?

– Почему вы так решили?

– Ну…

Делия глубоко вздохнула. Тим понял, что она готова высказать какое-то неприятное замечание, и приготовился слушать.

– Вы когда-нибудь задумывались, почему так ненавидите студентов, хотя и сами учились здесь, в Манчестере?

– Наверное, м-м… да. То есть, нет… Вы правы. Я в самом деле плоховато себя чувствую сегодня.

– Да?

– Я чувствую себя… как бы объяснить… Виноватым.

– Почему вы чувствуете себя виноватым?

Тим залился краской.

– Из-за Сал.

– А!

– Возможно… – Он опустил взгляд на зонт, будто тот мог защитить не только от дождя. – Не знаю, мне кажется, я не всегда был к ней внимателен. Все эта работа, понимаете? Вечно пропадал в кафе. Ей приходилось одной воспитывать Бекки. Никогда не замечал, как она старается выглядеть получше… – Он смешался и умолк.

– Вы хотите сказать, она считала вас трудоголиком?

– Нет! – Тим пнул зонтик. – А даже если и так, что в этом плохого? Ведь это для них я из кожи вон лез. А она ни разу не сказала «спасибо», не поблагодарила за все мои старания сделать их счастливыми. Почти не виделся с Бекки! – Его голос дрогнул. – Да и сейчас нечасто…

Тим вернулся в машину.

Странно, подумал он. Чувствую себя необыкновенно отдохнувшим. Может, оттого, что выглянуло солнце? Он прислушался к себе. Да. Впервые за восемь месяцев сеансов с Делией у него появилось желание чем-нибудь заняться вместо того, чтобы поехать к себе и упасть на диван. И он решил сделать крюк через Уитингтон.

– Привет, Бекки, – улыбнулся он, когда дочь открыла щель почтового ящика посмотреть, кто пришел. – Мама дома?

Пока Бекки, встав на цыпочки, отпирала замок, вниз спустилась Салли.

– Тим! Что ты тут делаешь?

Он вдруг подумал, что щеки его, должно быть, все еще красные от слез.

– Не знаю, – признался он. – Прости.

Это были самые честные слова, которые он сказал Салли после развода.

* * *

Когда Тим ушел, Делия тихо вздохнула и открыла пошире окна, чтобы впустить свежего воздуха. И вдруг замерла. Под креслом для пациентов лежал зонтик, зеленый в белый горошек.

Наверное, Тим оставил, подумала она и слегка удивилась, что мужчина, вечно пребывающий в отвратительном настроении, выбрал такую яркую модель. Не забыть бы вернуть ему на следующей неделе… Она положила зонт в нижний ящик напольной вешалки в прихожей и пошла на кухню выпить кофе. Вскоре Делии пришлось успокаивать следующую раздраженную пациентку.

– Вся юбка промокла! – возмущалась та. – У вас в приемной сырой диван.

Делия не могла взять в толк, с чего он вдруг сырой, но женщина была склонна к паранойе, поэтому она списала это на ее воспаленное воображение.

Делия так и не вспомнила, что собиралась вернуть зонт Тиму, а Тиму не хватило духу спросить, и несколько месяцев зонт оставался в ящике в прихожей дома в Дидсбери. Если за окном не лило как из ведра, Делия редко вспоминала о зонтах, а если и вспоминала, то хватала первый попавшийся, не задумываясь ни о цвете, ни о размере. Однако, как правило, она выходила из дому только с сумочкой в руках, а порой забывала и ее, слишком глубоко погрузившись в мысли о пациентах, чтобы помнить о таких незначительных вещах, как собственное удобство.

Зима прошла в суматохе альтруистических забот. Некоторые пациенты Делии добились хороших результатов. Несколько раз она выступила с докладами и даже подверглась короткой расправе Паксмана в передаче «Ньюснайт».

Весной из Лондона на майские банковские выходные приехал ее сын Питер со своей девушкой, Астрал. В понедельник им нужно было успеть на четырехчасовой поезд, чтобы Питер мог нормально выспаться перед работой. Все выходные лил дождь, а Астрал, в отличие от Делии, все же немного заботилась о собственном удобстве. И еще больше заботилась об удобстве Питера. Делия подумала, что на сына такое внимание давит, наверное, чересчур сильно, однако он не проявлял ни капли недовольства, и она решила оставить свое мнение при себе. В начале четвертого парочка в спешке собиралась на вокзал.

– Делия, у вас есть какой-нибудь зонтик взаймы? – спросила Астрал.

Делия оторвалась от доклада для парламента об урезании дотаций на охрану психического здоровья.

– Посмотрите в ящике вешалки.

Через секунду Астрал извлекла зонт в горошек.

– О, симпатичный, – сказала она.

Застегнув куртку, Питер что-то промычал, и, нагруженные гватемальскими домоткаными сумками, привезенными два года назад из кругосветного путешествия, они покинули прихожую.

* * *

В поезде напротив них сидела – как позже сказала Астрал – «приятная пожилая женщина». Собственно говоря, узнай вы Маковку поближе, ничего особенно приятного в ней не обнаружили бы, за исключением имени, белоснежных волос и надолго врезающегося в память запаха лавандовой воды. Астрал болтала с ней почти всю дорогу, пока Питер читал книжку. Обычно неуверенной в себе Астрал оказалось на удивление легко найти общий язык со старушкой. Маковка поведала, что живет в доме у моря со своей кошкой Сьюки, и дело закончилось тем, что Астрал выложила ей все сокровенное, стараясь, впрочем, не упомянуть ничего, что рассердило бы Питера.

На подъезде к вокзалу Питер будто ожил. Он собрал вещи и двинулся к дверям, чтобы не стоять в очереди. Астрал неохотно поднялась с места.

– Что ж, до свидания, – сказала она. – Приятно было познакомиться.

– Мне тоже, – отозвалась Маковка. – Только вы, милочка, заслуживаете лучшей пары. – Она мотнула головой в сторону Питера, нетерпеливо ожидающего Астрал на выходе из вагона. – Запомните это.

Астрал было неприятно слышать критику в адрес своего парня, пусть и поданную в виде комплимента ей самой. Однако несколько месяцев спустя, когда у них с Питером в очередной раз вспыхнула перебранка на тему «я хочу, чтобы мы поженились – я еще не готов», слова Маковки эхом отозвались у нее в ушах.

– Знаешь, – заявила Астрал, – наверное, нам больше не стоит жить вместе.

– Не понял?

Астрал и сама немало удивилась своим словам – обычно эту сторону принимал Питер, – однако, как ни странно, почувствовала облегчение.

– Ты все прекрасно слышал, – сказала она. – Я устала пререкаться. Если ты не хочешь брать на себя обязательства, то мне это тоже не нужно. Честно говоря, ты меня бесишь.

И хотя ушло еще несколько недель на то, чтобы поделить пожитки и разойтись окончательно, ссора ознаменовала конец четырех лет отношений.

* * *

В свои восемьдесят два Маковка не спешила выходить из поезда. Поэтому, когда она потянулась за чемоданом и упавший с багажной полки зеленый зонт в белый горошек едва не отправил ее в нокаут, Астрал с Питером уже шагнули на платформу. И хотя Маковка изо всех сил старалась их догнать, ей уже не хватало ловкости и стремительности. Даже выкрик «Астрал!» не помог – его заглушил шум дизеля.

Нести зонт в бюро находок времени не оставалось – она могла не успеть на следующий поезд. Не без сожаления Маковка положила зонт себе в сумку: она чувствовала симпатию к Астрал и с удовольствием вернула бы вещь хозяйке.

Путешествовать Маковке становилось все труднее; поездка из Брайтона к брату в Манчестер требовала невероятных усилий. В итоге она предпочла поездкам телевизор, а значит, возможности потерять зонт в горошек у нее не было. До конца дней Маковки он оставался с ней, сопровождал ее и клетчатую сумку на колесиках, когда в пасмурную погоду она выбиралась по магазинам в Севен-Дайлз.

Прошли годы, и мрачным октябрьским днем Маковка испустила дух. Ее обнаружила соседка, зашедшая пропустить по стаканчику шерри – ей тоже нравилась компания старушки, и порой она заглядывала в гости, пока не пришел с работы жених. На этот раз, постучав, она обратила внимание, что дверь приоткрыта. В коридор, беспокойно мяукая, выбежала древняя Маковкина кошка.

– Что случилось, Сьюки? – спросила женщина и наклонилась погладить ее перед тем, как войти в гостиную.

Там перед телевизором неподвижно сидела Маковка, а рядом с креслом были разбросаны покупки: корм для кошки, пакет молока, хлеб.

– О господи! – закричала Эбби и вызвала «Скорую», хотя и поняла, что уже слишком поздно.

Когда тело увезли, Эбби в последний раз обвела взглядом квартиру. Мне будет не хватать Маковки, подумала она.

– А кто же приглядит за тобой, старушка? – обратилась она к Сьюки.

Ее внимание вдруг привлекла какая-то вещь, валявшаяся на полу среди продуктов.

– Странно. – Эбби подняла потрепанный зонтик в горошек и внимательно посмотрела на него. – По-моему, когда-то у меня был точно такой же.

Сказав это, она взяла зонт в одну руку, кошку – в другую и пошла домой.