Глава первая. Золотой шмель

Фридрих Львиный Зев происходил из древнего и славного рода наездников-шмелелетов. Но сам он, к сожалению, был белой вороной в собственной семье: не только не умел летать на шмелях, но и вообще этих созданий терпеть не мог. Поэтому, когда однажды вечером толстый шмель с громким жужжанием приземлился к нему на балкон и принялся деловито потягивать нектар из балконных цветов, Фридрих не на шутку испугался.

— Кыш! — завопил он, размахивая руками. — Брысь отсюда! Кыш!

Но шмель не обращал на крики никакого внимания и спокойно продолжал свое дело.

— Как же тебя прогнать? — недоумевал Фридрих.

Шмель был заметно крупнее хозяина дома и ни капли его не боялся. (Тут следует сказать, что сам Фридрих был очень, очень маленького роста, как и все в его семействе, ведь малый рост — необходимое качество для желающих летать на шмелях. Впрочем, в его случае и для нежелающих — тоже.)

Фридрих задумчиво разглядывал шмеля. И чем дольше он смотрел на незваного гостя, тем яснее видел, что полоски на нем не желтые, а золотые. Желая проверить, не сон ли это, Фридрих хорошенько ущипнул себя. Но ничего не изменилось: шмель продолжал жужжать на балконе, а полоски на нем оставались такими же золотыми. Раньше ничего подобного Фридрих не встречал.

Вдруг шмель оторвался от цветка и пробасил:

— Ты всегда так нерадушно гостей принимаешь?

Фридрих отпрянул и чуть не плюхнулся на пол.

— Фридрих Иоганн Львиный Зев, я не ошибаюсь? — осведомился шмель.

Фридрих кивнул. От удивления он не мог вымолвить ни слова. Наверное, это какой-то фокус. И чей это голос? Не может же шмель разговаривать сам!

— Единственный ныне здравствующий отпрыск знаменитого рода шмелелетов по прозванию Львиный Зев, верно? — уточнил шмель.

Фридрих снова кивнул. Мозг его лихорадочно работал. Может, кто-то вырядился в костюм шмеля забавы ради? Но нет, шмель выглядел вполне настоящим. В эту самую секунду он поигрывал крыльями, будто разминаясь перед полетом. Нет, это не костюм, совершенно точно!

— Я… Кхм… — Фридрих кашлянул. Он, конечно, не очень любил шмелей, но когда еще представится возможность побеседовать с говорящим животным? — Я не шмелелет. Родственники у меня действительно летали на шмелях. А я — нет.

Это была чистая правда. В шкафу у Фридриха стояло наследство от деда по отцовской линии — двадцать три кубка, с которых внук каждую субботу без особой радости, но с сознанием долга сметал пыль. Его прабабка с материнской стороны была известной шмелезаводчицей, в ульях которой взросло множество славных быстротой летунов. Дядя прославился на всю страну тем, что однажды во время состязаний, когда шмель сбросил его со спины, сумел превратить падение в тройное сальто назад — потрясающе элегантное решение, которое, правда, не спасло беднягу от перелома шеи при приземлении.

— Гм. Гм-м, — покачал головой шмель. — А сделаться шмелелетом ты не желаешь?

— Что ты имеешь в виду? — недоверчиво спросил Фридрих.

Гость усмехнулся:

— Ну, ты же наверняка знаешь, как шмелелетами становятся. Нужно приручить дикого шмеля, то есть взобраться ему на спину и продержаться до тех пор, пока он не выбьется из сил и не прекратит попытки скинуть седока. После этого шмель повсюду следует за приручившим его. А наездник получает свидетельство.

— Это я, конечно, знаю, — ответил Фридрих. — Но мне такого совсем не хочется.

— Правда? — шмель склонил голову набок.

И тут Фридриху пришлось признаться, что, возможно, он все-таки хотел бы стать шмелелетом… Отец впервые посадил его на шмеля в раннем детстве. От страха малыш завизжал и замахал руками и ногами, чем очень разозлил летуна. С тех пор Фридрих ни разу к шмелям не приближался, а на слегка высокомерные вопросы родственников о том, какое же поприще он думает себе избрать, неизменно отвечал: «То, что от шмелей подальше!». Но где-то в глубине души чувство несостоятельности грызло его, как мышь-полевка — корень дерева. По ночам Фридрих часто не мог заснуть и подолгу ворочался с боку на бок, размышляя, чем бы заслужить уважение родственников. Может, сделаться знаменитым изобретателем? Или поэтом? Или певцом? Нет, исключено. В его семье ничто не ценится выше верховой езды на шмелях. Так что никакие успехи в других областях родственников все равно не впечатлят.

— Может быть, — сказал Фридрих очень осторожно, — может быть, я тоже хотел бы стать наездником. А почему ты спрашиваешь?

— Почему бы тебе в таком случае не приручить меня? — предложил шмель. — Это очень легко. Я кроток и дружелюбен.

Сердце у Фридриха забилось быстрее. Говорящий золотой шмель! Наверное, это знак. Наверное, это его шмель. Шмель, которого он укротит. И когда он по праву сможет назвать говорящего золотого шмеля своим, никто больше не будет над ним смеяться. Но… ах, это слишком прекрасно, чтобы быть правдой!

— Тут наверняка какой-то подвох, — сказал Фридрих. — С чего это ты вот так просто предлагаешь себя приручить?

— Потому что тогда я смогу говорить, что меня укротил настоящий Львиный Зев. Звучит неплохо, а?

— Ну да… — неуверенно согласился Фридрих.

— Тогда вперед! Дела тут на полчаса. Приручить меня очень легко. Честное слово! Залезай.

— Но я уже в пижаме!

Шмель закатил глаза.

— Когда твой дед по материнской линии выиграл большие скачки на почтовых шмелях 1740 года, на нем вообще были одни плавки, да и те все в пыльце от шиповника.

— Откуда ты знаешь? — удивился Фридрих.

— Я большой поклонник верхового спорта, знаешь ли. Залезай давай! — повторил шмель, и на этот раз Фридрих послушался — полез шмелю на спину, хотя и с большой опаской.

В общем-то, это оказалось не так уж страшно. Мех у шмеля мягкий, держаться за него удобно.

— Кстати, меня зовут Брумзель. Иероним Брумзель, — представился шмель. Крылья у него задрожали, он поднялся в воздух и медленно, по спирали стал подниматься в ночное небо. Тут Фридрих вспомнил, что боится высоты. Он зажмурился и постарался думать только о том, как все будут восхищаться его золотым шмелем.

Брумзель пошарил в сумке, привязанной у него на животе, и протянул Фридриху авиационный шлем и очки.

— Вот, надевай!

— Зачем?

Брумзель потянул за трубочки, которые вместе с чем-то вроде брони были прикреплены к его бокам. Откуда они вообще взялись? Раньше Фридрих их не замечал.

— Понадобится. Мы сейчас взлетим как ракета!

— Ты же сказал, что тебя легко приручить! — забеспокоился Фридрих.

— Ну да, пришлось приврать. Иначе как бы я тебя похитил?

Трубки завыли, засветились и выбросили хвосты дыма и пламени. Фридрих громко и протяжно кричал, пока шмель по крутой дуге взмывал в небо.

— Что за шутки?! Спускайся! Верни меня на землю! Сейчас же! — в ужасе вопил Фридрих, мертвой хваткой вцепившись в черно-золотую шерсть. Но Брумзель не обращал на него внимания. Фридрих выкрикивал все проклятия, какие приходили ему в голову, умолял вернуть его домой, пытался подкупить шмеля, а потом охрип. Тогда ему волей-неволей пришлось замолчать и подумать над другой стратегией.

— Ну что, закончил упражнения для голоса? — поинтересовался Брумзель сквозь рокот мотора.

Фридрих дрожал от ярости и ничего отвечать не стал.

— Вот и хорошо. Теперь выдохни и успокойся.

— Я успокоюсь, только когда узнаю, что тебе нужно, — просипел Фридрих. — Иначе я буду дальше кричать, сколько хватит сил. Как можно так мерзко врать? И вообще, что ты задумал?

— Сейчас объясню. Я похитил тебя по приказу королевы Офрис. Ей нужен наездник-шмелелет.

— Какой королевы? Я о такой никогда не слышал, — удивился Фридрих. — Что это за королева, которая похищает людей вместо того, чтобы нанимать их на службу?

Брумзель на мгновение задумался.

— Ладно, придется плясать от печки. Ты, наверное, уже задавался вопросом, отчего это я умею говорить, так? Это потому что я из страны, где все животные умеют говорить.

— Один из нас двоих сумасшедший, — сказал Фридрих. — Не знаю, я или ты. Или мы оба.

— Да не волнуйся ты, — пробасил Брумзель. — С тобой вместе буду работать я, так что ты в надежных руках. У королевы Офрис есть для тебя задание. Выполнишь — и я сразу отвезу тебя домой.

Этот шмель, совершенно очевидно, тронулся рассудком. Фридрих беспомощно покачал головой и попытался воззвать к разуму:

— Если этой… этой королеве нужен шмелелет, то ты не того похитил. Я не умею летать на шмелях, я же говорил!

— Это ничего. Мы сделаем вид, что у тебя всё под контролем, а я просто покатаю тебя по округе.

— По какой еще округе? Куда ты вообще меня везешь?

— В Скарнланд. На ваших картах этой страны нет, она на другом берегу Безбрежного моря.

— Но ведь Безбрежное море потому и называется Безбрежным, что перебраться через него невозможно! — удивился Фридрих.

— Ха-ха-ха! Это ты так думаешь. Так называемое Безбрежное море — всего лишь граница, где происходит переход из одного измерения в другое, так говорят ученые. Не знаю, что в точности это означает, но с таким мотором, как у меня, перемахнуть через нее — раз плюнуть. Восемь-девять часов — и мы в Скарнланде. Точнее, в южной его части, в Южной Стороне. Есть еще другая часть, северная. Называется Северной Стороной. Не очень-то оригинально, знаю. Вот Южной Стороной и правит Офрис.

Из глаз у Фридриха потекли слезы. Он все-таки натянул авиационный шлем и очки, которые Брумзель сунул ему в руки. Он почти уже поверил в эту безумную историю. Но только почти. Страна, где все животные разговаривают? Это же смешно!

Облака с головокружительной скоростью неслись мимо них. Далеко внизу Фридрих иногда успевал увидеть лоскутки лесов и полей, но пелена облаков тут же снова смыкалась под ними, а выше них плыла только луна. Тысячи вопросов роились в его голове, и на каждый ответ нужен был так срочно, что Фридрих не мог выбрать, с чего начать. Так что он молча сидел на спине Брумзеля, который уносил его все дальше в ночь, и в конце концов задремал.

Наконец на горизонте показалась розовая полоса, и они полетели в сторону рассвета. Облака исчезли. Фридрих увидел внизу море — зеркально гладкую воду, не тронутую даже легкой рябью. Потом вдали показалась темная полоска, которая, когда они подлетели ближе, оказалась скалистым берегом. Они и вправду добрались до берега Безбрежного моря!

— Это Скарнланд? — спросил Фридрих.

— Именно. Побережье Южной Стороны. Вон там виднеется Белоскалье, наша столица. Туда я тебя и везу. На месте будем как раз ко второму завтраку. Впрочем, надеюсь, мне и с первого что-нибудь оставили. Да, кстати, скажу сразу: моя любимая еда — кленовый сироп. Не забудь. Это стоит знать, если работаешь со мной, — неподкупностью я не отличаюсь.

Поначалу внизу проплывали лишь обрывистые темные скалы, но вскоре их сменили зеленые луга и залитые солнцем склоны гор. Выглядело это, надо признать, вполне приветливо. На известковых горах и среди деревьев стали появляться первые городки, воздух наполнился жужжанием жуков, пчел и других… ну да, людей — а как еще назвать разумных говорящих существ?

— Мы сейчас пролетаем Каштановые леса, — стал рассказывать Брумзель. — По левую руку на горизонте видны Ледяные горы, там на вершинах лежит снег. Прямо под нами ты видишь озеро. Присмотрись — ничего не замечаешь?

Фридрих осторожно посмотрел вниз: прозрачное озеро с такой высоты казалось маленькой лужицей. Но при этом на дне были видны даже серые круглые камушки! Не то что дома, где стоит зайти в воду по колено — и уже ног разглядеть невозможно.

— Оно очень чистое? — спросил он.

— Не только! Посмотри еще разок повнимательней: мы не отражаемся в воде! Ни мы, ни облака с небом.

— Ой, да! Странно… — удивленно пробормотал Фридрих.

— Это вальмю, совершенно особенная вода. Она течет ручьями с гор на Северной Стороне и по всей стране образует озера. Отличное снотворное. Только, к сожалению, чтобы заснуть, этой воды нужно выпить много. А потом долго не проспишь: если столько в себя влить, в туалет скоро понадобится. Но в любом случае у вас такого нет. Вальмю встречается только у нас. У королевы есть даже особый запас. Она любит купаться перед сном в этой воде. Эффект такой же. А то королеве постоянно в туалет бегать не пристало.

— А кем ты у нее работаешь? — спросил Фридрих, не желавший ничего знать о том, как часто королевам следует ходить в туалет.

— Я руковожу секретными службами Белоскалья, — ответил Брумзель, пристально вглядываясь в ландшафт. — Золотые полоски у меня — ведомственные знаки отличия. Три полоски, видишь? А, мы почти на месте. Держись крепче, пора выключать двигатель.

Трубки почихали и замолкли. Брумзель летел теперь над опушкой леса. Потом земля под ними резко ушла вниз, и они оказались на краю обширной долины. В центре вздымались высокие мраморные башни города. Через него протекали реки. Белоскалье походило на сказочный город. Да впрочем, им и было. Фридрих то и дело щипал себя, чтобы удостовериться, что он действительно всё это видит.

Брумзель полетел над городом. По мере приближения к мраморным башням здания вокруг становились всё чище, белее и импозантнее. В самой высокой точке города располагался дворец, какой бывает разве что на картинках в книжке со сказками. Тут и там в небо поднимались стройные башни, вокруг которых жужжали шмели, пчелы и блестящие жуки. Между башнями, которые были опоясаны колоннадами, красовались маленькие павильоны и подвесные мосты, и везде царило большое оживление. А подо всем этим стояли пышно украшенные здания из белого мрамора.

Брумзель облетел вокруг самой большой башни и опустился на одну из ее золотых террас. Даже перила там были со множеством витиеватых украшений. Под ногами Фридрих ощутил холодный каменный пол.

— Это он? Ведите внутрь, — послышался через полуоткрытую дверь чей-то гнусавый голос. И, прежде чем Фридрих успел оглядеться, Брумзель провел его внутрь. К своему большому удивлению, Фридрих оказался в просторной мраморной ванной комнате. Над каменной ванной поднимался пар, а у пылающего камина висели полотенце и какая-то одежда.

— Что все это значит? — спросил Фридрих.

— Мы сейчас уйдем, приведи себя в порядок, — объяснил Брумзель. — Только поторопись, в тронном зале тебя уже ждут. Ну, вперед! — И с этими словами он исчез за другой дверью.

Это ж надо — сначала похищают человека, а потом еще и командуют!

— Толстая волосатая скотина! — выругался Фридрих. — Подожди у меня! Вот я выйду в тронный зал, и тогда… тогда расскажу им кое-что про тебя!

После ванны он вытерся и надел приготовленное нижнее белье — белое, с длинным рукавом. Кроме того, для него в ванной положили носки, сапоги и синий комбинезон примерно с сотней карманов, застежек и завязок.

— Что ж это за штука такая? — раздраженно пробурчал Фридрих, но все-таки оделся. Наконец он подошел к двери и выглянул наружу. Слуга в белом парике приветствовал гостя поклоном.

— Соблаговолите проследовать за мной, — учтиво произнес он и двинулся вперед.

— Почему вы решили нарядить меня в ползунки? — сердито спросил Фридрих.

Слуга обернулся.

— Простите? А, вы имеете в виду этот костюм! Это совершенно обычный универсальный комбинезон для летчиков всех специальностей. Он не совсем новый — чтобы придать вашему облику убедительности, понимаете ли.

— Убедительности? Это еще зачем? — воскликнул Фридрих. — И вообще! Там, откуда я родом, такие ползунки только маленькие дети носят! Да еще длинное белое нижнее белье. Гадость какая!

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказал слуга таким тоном, по которому стало ясно: ему совершенно все равно, нравится комбинезон Фридриху или нет. — Это самый обычный комбинезон, очень практичный для дальних перелетов. Теплый, крепкий, немаркий.

В этот момент Фридрих возненавидел Скарнланд еще сильнее, чем раньше, и твердо решил устроить своим похитителям основательную головомойку, как только окажется в тронном зале. Но выполнить этот план ему не удалось: когда белые двери в тронный зал распахнулись, он увидел в противоположном конце на золотом троне улыбающуюся молодую женщину такой красоты, что не смог вымолвить ни слова.

Ее длинные золотистые волосы ниспадали на плечи и спину, а глаза блестели яркой синевой, как море в солнечный день. Фридрих всегда думал, что выражение «зубы словно жемчуг» — романтическое преувеличение, но у этой особы зубы и правда сияли как жемчужины. И он теперь действительно решил, что очутился в сказке.

По стенам зала висели яркие флаги и внушительных размеров портреты королей и королев с серьезными лицами, а вокруг трона стояло множество разного рода придворных в пышных разноцветных нарядах. Проход к трону оставался свободным. Фридрих, словно во сне, прошел между рядами царедворцев. Возле королевы на красной бархатной подушке восседал Иероним Брумзель.

— Добро пожаловать, шмелелет, — приветствовала Фридриха королева; голос ее звучал мягко, словно весенний ливень.

Мысль о том, что он никогда прежде не беседовал ни с одним монархом, кипятком ошпарила Фридриха. Он понятия не имел, как себя держать, и быстро поклонился в надежде, что этого будет достаточно.

Королева чуть подалась вперед и сказала:

— Мой герой, я надеюсь, дорога не слишком тебя утомила. Меня зовут Офрис. Я королева Белоскалья и всей Южной Стороны.

— Очень приятно, — прошептал Фридрих.

— Ты, наверное, удивлен, что я распорядилась доставить тебя сюда так поспешно, — продолжала Офрис. — Но причина проста: Южная Сторона нуждается в твоей помощи.

— В чем? Почему? — спросил Фридрих, изо всех сил стараясь снова обнаружить в себе ярость.

— В такие времена, как теперь, нужны герои, — с легкой улыбкой проговорила Офрис. — Нам необходим шмелелет, и мы, конечно, могли пригласить только самого лучшего.

— Мне очень жаль, ваше величество, — запинаясь, заговорил Фридрих, — но вы ошиблись. Я не шмелелет, хотя в моем роду знаменитые шмелелеты действительно были.

Офрис засмеялась — смех журчал веселым ручейком.

— Скромность герою к лицу, но не стоит робеть!

Придворные тоже засмеялись, но сдержаннее и тише.

Вдруг королева посерьезнела:

— Ты — Фридрих Иоганн Львиный Зев, последний отпрыск самого знаменитого рода наездников-шмелелетов всех времен — такого знаменитого, что слава его преодолела даже Безбрежное море! Южной Стороне необходимы твои способности, чтобы справиться с грядущей с Севера пока еще безымянной угрозой.

Фридрих, которого безымянные угрозы интересовали очень мало, проговорил, прижимая ладонь к сердцу:

— Это не скромность, а чистая правда! Прошу вас об одном: отправьте меня домой, пожалуйста.

Тут Офрис немного подалась вперед, а придворные благовоспитанно отвернулись. Королева тихо произнесла:

— Ты сделаешь то, чего мы от тебя ожидаем, или я действительно отправлю тебя домой. Десятью отдельными пакетами. Ясно?

Фридриху на мгновение показалось, что он ослышался. Но потом он сказал себе, что, судя по всему, такая женщина, как Офрис, привыкла по первому требованию получать всё, что захочет… А с подобными людьми лучше всего притворяться послушным, а потом поступать по-своему. Чего бы она ни ожидала от шмелелета, он в любом случае на это не способен, обсуждать тут нечего. Поэтому он осторожно осведомился:

— И что же я для вас должен сделать?

Офрис с довольным видом откинулась на спинку трона и тут же опять просияла очаровательной улыбкой.

— Да будет тебе известно, что род мой с давних времен правит Южной Стороной. С севера нашу страну окаймляют Зубчатые горы, а за ними лежит Северная Сторона — варварский, дикий край, где нет ни правителя, ни морали, ни суда. Поэтому мне в своей внешней политике часто приходится прибегать к возможностям ясновидения.

— Ясновидения? — недоверчиво повторил Фридрих. Он не стал говорить этого вслух, но ясновидение представлялось ему совершенной чушью.

— На нашем берегу моря есть много такого, чего нет у вас, — пояснила Офрис. — Одна из таких вещей — магия. Крайне полезный инструмент, если применять его правильно. У ответственного монарха ясновидящие обязательно состоят на службе. Мои провидцы раз в неделю сообщают мне все важные для управления государством новости. И в последнее время они неоднократно докладывали о снах, в которых Южной Стороне угрожает опасность с Севера. Говорят даже об убийствах, засадах, предательствах. И я не могу это игнорировать. Если с Северной Стороны исходит опасность, неважно, от кого или от чего, мы должны встретить ее во всеоружии.

Фридрих задрожал. Королева только что угрожала отправить его домой по частям, но альтернатива, кажется, была еще менее приятной. Здесь вообще знают, что такое радушие?

Офрис продолжала:

— Брумзель — один из моих ближайших соратников и к тому же лучший разведчик, когда-либо живший в Южной Стороне. Но даже он не в состоянии провести операцию в Северной Стороне в одиночку. Ему нужен помощник. И эту задачу я поручаю тебе, Фридрих Львиный Зев. Мы должны точно знать, что затевается на Севере, кто за этим стоит и какую армию они собрали. Вполне возможно, что судьба всей страны зависит от этого!

Фридрих молчал; придворные зааплодировали. Офрис просияла такой солнечной улыбкой, как будто она — сама кротость, а через мгновение сделала знак рукой, и придворные тут же прекратили хлопать.

— Вы оба отправитесь в путь сегодня, еще до обеда, — объявила она. — Все приготовления закончены. Мой народ поприветствует вас и пожелает удачи, прежде чем вы покинете столицу!

— Угу, — хмыкнул Фридрих. Он решил больше не возражать: Офрис все равно не станет слушать. А какой-нибудь способ сбежать из этой негостеприимной страны он уж найдет!

— Теперь ступайте и подкрепитесь немного. — Офрис поднялась с трона. На этом, очевидно, аудиенция была окончена. Королева сделала знак, Брумзель встал с бархатной подушки и потянул Фридриха за собой сквозь ряды придворных, а потом — прочь из зала.

Оказавшись снаружи, Фридрих снова начал ругаться. Но Брумзель не обращал внимания и жужжал вперед, ведя его по каким-то продуваемым сквозняками коридорам, завешанным гобеленами.

— Я знаю, все это выглядит не очень, — сказал он, — но если уж Офрис что-нибудь вбила себе в голову, так тому и быть. Знаешь, лично я тоже не особенно верю ясновидящим. И не думаю, что существует реальная опасность. Но Офрис хочет действовать наверняка.

— А мне-то что?! — закричал Фридрих. — Я домой хочу!

— Для начала позавтракаем, — невозмутимо проговорил Брумзель. — Надеюсь, с полным ртом ты вопить не будешь.

— Что, мне и вопить запрещено?! — запричитал Фридрих. — Меня тут постоянно шпыняют!

— Я не говорю, что запрещено, — весело возразил Брумзель, — просто у меня от твоих криков уши болят. На кухне нас уже ждут.

Они шли по мраморным коридорам всё дальше, гобеленов на стенах становилось всё меньше. Потом мрамор сменился простым камнем, и навстречу начали попадаться чиновники и рабочие. Наконец они добрались до зала, по которому сновали десятки работников: кто нарезал овощи, кто помешивал что-то в кастрюлях. Фридрих с Брумзелем оказались среди котлов с кипящим супом, ведер картофельных очистков и мяса на вертелах. Фридрих с беспокойством подумал: если здесь все существа говорящие и разумные, из чего ж тогда это жаркое?

Едва они переступили порог, к ним подскочила маленькая квакша и пригласила пройти за ней. В дальнем конце кухни оказалось несколько просторных ниш с округлыми сводами, в которых стояли столы со скамейками. На одном из них были расставлены тарелки, стаканы с молоком и соком.

— Прошу, — сказала лягушка. — Если вам понадобится что-нибудь еще, дайте знать.

— Сердечно благодарю, — радостно отозвался Брумзель и тотчас опустил хоботок в горшочек с кленовым сиропом. Фридрих с некоторой опаской тоже подошел к столу и недоверчиво оглядел еду. — Ешь, не стесняйся. А то в следующий раз приличный завтрак у нас не скоро будет, — подбодрил его Брумзель. — Мы же в глушь летим.

— Я домой хочу, — повторил Фридрих.

— К сожалению, не выйдет, — вздохнул Брумзель. — Не знаю, почему Офрис решила, что обязательно нужен ты, но я уже начинаю сомневаться, что это хорошая идея.

— Ну вот, хоть тут наши взгляды в виде исключения сходятся, — отозвался Фридрих. — Как вы вообще узнали о моей семье? Как наша слава — как прекрасно выразилась королева — могла достичь этого берега моря, если еще никому никогда не удавалось совершить путешествие оттуда сюда или отсюда туда? Кроме тебя с твоим чудо-двигателем.

Брумзель уписывал завтрак за обе щеки, поэтому ответил не сразу:

— Ты будешь смеяться. Примерно лет двадцать назад на берег Южной Стороны вынесло судно. Матросов на нем не было — наверное, бедняги все утонули, — зато книг на корабле обнаружилось множество. Около двух тысяч экземпляров бессмертного сочинения «Полеты на шмелях: благородный спорт и воспитание силы духа».

— О боже! — выдохнул Фридрих. — Это же мой дед написал!

Брумзель, не отрываясь от кленового сиропа, засмеялся.

— Как дело было дальше, можешь себе представить: едва страницы подсохли, книгу стали читать. Она сделалась культовой, начали печатать новые издания большущими тиражами, а множество бледных отпрысков богатых семейств оказались вынуждены заниматься шмелиным спортом, потому что это якобы должно закалить их характер и укрепить силу воли.

— Дедушка был бы доволен, — со злобой в голосе прокомментировал Фридрих.

— Конечно, — продолжал Брумзель, — люди быстро сообразили, что найденный корабль выглядит не так, как наши корабли, и ни такого писателя, ни издательства в Скарнланде не существует. Ну и сделали единственно возможный логичный вывод. Офрис этому и не препятствовала. Ее подданные загорелись идеей найти способ пересечь Безбрежное море. И им это удалось. Ты представить себе не можешь, сколько изобретательности понадобилось, чтобы я смог тебя похитить! К счастью, в книге были контакты автора и посвящение внуку, Фридриху Иоганну. Вот так я тебя и нашел. А теперь ешь!

Фридрих вздохнул и повиновался. Завтрак выглядел замечательно: свежий хлеб, варенье, фрукты и мед.

— Чего же все-таки ожидает Офрис? Что мы должны для нее сделать? — спросил он наконец.

— Выяснить, что затевают на Севере, — Брумзель пожал плечами. — Как — это мы потом разберемся. После завтрака нам приказано снова явиться к королеве. Она желает обсудить с нами подробности задания.

— О, — выдохнул Фридрих. При мысли о том, что он скоро снова окажется рядом с Офрис, его охватило какое-то странное беспокойство.

Брумзель взглянул на него так, будто видел насквозь, и снова занялся своим сиропом.

После завтрака Брумзель настоял на том, что ему просто необходимо стащить еще медовую коврижку.

— Если ты вежливо попросишь, тебе наверняка ее просто так дадут, — попытался урезонить его Фридрих.

— Не в этом дело! — возразил Иероним Брумзель и начал операцию.

Подносы и блюда с медовыми коврижками стояли на большом столе посреди кухни. Туда и направился Брумзель. Повара его будто вовсе не замечали. В какой-то момент он поднял лапку, стянул со стола один из подносов, немного побалансировал им и ловко водрузил себе на голову.

Тут-то на Брумзеля и обратили внимание.

— Герберт! — раздался резкий женский крик. — Опять!

— Оставьте в покое коврижки! Они не для вас! — зарычал кто-то, и со всех сторон к Брумзелю бросились люди. Но он уже приближался к выходу. Фридрих проскользнул за ним: почему-то его охватила уверенность, что ему тоже нужно бежать.

Брумзель, быстро перебирая лапками, уже добрался до двери и, выплывая наружу, крикнул:

— Фридрих! Сзади!

Фридрих, выбегая из кухни, споткнулся и обернулся — к счастью, потому что как раз в эту секунду к нему подлетала большая суповая миска, и он чудом избежал удара. Совершенно сбитый с толку, он что есть духу несся за Брумзелем, пока позади не осталось несколько поворотов коридора. Наконец Брумзель со смехом плюхнулся на пол и протянул поднос Фридриху.

— Ха! Давай-ка упакуем это на потом.

Фридрих робко взял поднос.

— Почему тебе, главе спецслужб, приходится красть еду?

— Да не приходится мне! Я просто тренируюсь, чтобы оставаться в форме на случай серьезных неприятностей. А повара этого почему-то не ценят. Хочешь, возьмем еще кленового сиропа к коврижке? Нет? Ну ладно, не будем испытывать судьбу. — И Брумзель двинулся обратно в сторону тронного зала.

— А что, у Офрис недостаточно своих людей, чтобы посылать на задания? — спросил Фридрих, семеня за шмелем. — Вместо меня?

— Ты вообще-то совершенно не квалифицирован, но… — Брумзель поднял лапку и помахал ею у Фридриха перед носом, — но ты — Львиный Зев. У тебя чудесная родословная. Это очень романтично. Королева такое любит.

— Но это же полный бред! И ни к чему хорошему не приведет! Ты не можешь ей это объяснить?

Брумзель пожал тремя парами плечей:

— Не-е. Если Офрис чего-то захотелось, ей обязательно нужно это получить. Последнее слово всегда остается за ней, так что все будет сделано согласно ее желанию. Может, у нее есть какой-то план, о котором мы пока не знаем.

Фридрих выглянул в одно из высоких окон. Снаружи было тепло и солнечно, воздух над городом звенел от множества шмелей, пчел и жуков. Внизу по улицам, словно муравьи, сновали люди (впрочем, некоторые из них муравьями и были), их голоса доносились до Фридриха. Трудно было поверить, что всей этой идиллии угрожает опасность.

— До начала официальной церемонии прощания у нас есть двадцать минут, — сообщил Брумзель, толкая плечом дверь в тронный зал. И тихо добавил: — Постарайся вести себя прилично.

— Посмотрим, — отозвался Фридрих.

Когда они снова вошли в тронный зал, придворных там не оказалось. В зале было пустынно и тихо, только Офрис сидела на троне и читала маленькую книжечку. Увидев Фридриха с Брумзелем, она захлопнула ее и подняла на них серьезный взгляд.

— Ты, наверное, удивлен тому, что я решила сейчас дать тебе некоторые разъяснения, — заговорила она, — и тому, что никто больше при дворе знать об этом не должен.

Фридрих, еще не успев подойти близко к трону, ответил:

— Я бы мог назвать не меньше сотни вещей, объяснение которым мне бы очень хотелось от вас услышать. Но за двадцать минут вы все равно не успеете.

Брумзель больно наступил ему на ногу.

Офрис пропустила мимо ушей дерзкое замечание. Она встала и сделала несколько шагов в сторону Фридриха. Он почему-то тут же перестал на нее злиться.

— Надо сказать, сомнений в том, что Белоскалью предстоит война, у меня почти не осталось. Подозрения, что на Севере что-то затевается, появились уже давно, но, прежде чем предпринимать шаги к защите нашего государства, нужно получить хоть какие-то подтверждения.

Фридрих почесал затылок. Ярость исчезла бесследно.

— Но, если дело настолько серьезное, почему вы посылаете меня?

Офрис сурово посмотрела ему в глаза, взгляд ее пылал. Фридриху сделалось жарко и холодно одновременно.

— Я уверена, что ты меня не разочаруешь, — мягко сказала она. — Я чувствую, что ты — именно тот, кто нужен для этого дела.

— Я? — пролепетал Фридрих. — Ну, если вы так полагаете…

— Посмотри, — Офрис указала на длинные ряды портретов королей, королев, воинов и министров, украшавшие стены зала. — Это прежние правители Белоскалья. Они пронесли город через столетия, и я не разочарую их: в мое правление Белоскалье не достанется врагу.

Тут Офрис повернулась и указала на картину, висевшую прямо над троном. Это был огромный, в три человеческих роста, портрет женщины. С головы до ног она была в серебряных доспехах, в руке сжимала рукоять меча, острие которого упиралось в землю у ее ступней, волосы ее развевались по ветру, лицо было бледное и решительное.

— Грюндхильда Великая, — пояснила Офрис. — Одна из моих предшественниц. Однажды она спасла Белоскалье от четырех ледяных великанов, угрожавших всей стране. Грюндхильда вышла против них и убила всех четверых.

Фридрих сглотнул. В облике Грюндхильды Великой было что-то такое, от чего у него мурашки побежали по спине. Нет, она не внушала страха, но было в ней нечто пугающе героическое, от чего, глядя на ее портрет, он чувствовал себя очень маленьким.

— Подобно Грюндхильде буду защищать Белоскалье и я, если возникнет необходимость, — с этими словами Офрис недобро улыбнулась. — И если не будет иного выхода, я прикажу принести мне из оружейной палаты доспехи Грюндхильды, облачусь в них и во главе армии выйду навстречу захватчикам с Севера!

Фридрих, все еще дрожа, все-таки подал голос:

— Они вам точно очень пойдут. Доспехи, я имею в виду.

— Да, так и есть, — вскользь бросила Офрис. — Брумзель во время путешествия расскажет всё, что тебе следует знать о нашей стране. Если вы оба вернетесь живыми и с обстоятельным донесением, вы не пожалеете. И я, и моя страна будем перед вами в долгу и щедро вас вознаградим.

На какую-то долю секунды Фридрих подумал, не может ли статься так, что вознаграждение включит в себя и руку королевы, как бывает в сказках, но тут же обругал себя дураком. Такая женщина, как Офрис, никогда не станет интересоваться каким-то жалким шмелелетом!

— Я сделаю все, что в моих силах, — услышал он собственный голос.

Офрис снова повернулась к Фридриху и озарила его солнечной улыбкой.

— Приятно слышать. Даю вам две недели — больших проволочек мы позволить себе не можем. Я вместе с советниками и министрами буду ожидать вас в приграничной крепости. А теперь, герои, отправляйтесь на взлетную башню. Народ ждет. Я уже несколько дней назад распорядилась завершить все приготовления, чтобы устроить вам достойные проводы.

Королева повела их вверх по длинной винтовой лестнице. По ней они вышли на большой, пышно украшенный балкон, расположенный высоко над двором замка. На балконе уже стояло несколько десятков придворных (и людей, и других существ). Взглянув вниз, Фридрих увидел настоящее море празднично одетых подданных, затопившее улицы города. У тех, кто умел летать, перед прочими было очевидное преимущество: тучи шмелей, шершней, жуков, бабочек висели над переулками и глазели. От шума их крыльев и гама разговоров невозможно было расслышать даже собственный голос.

Офрис подошла к балюстраде — и рокот толпы перерос в рев. Конечно, не все могли ее видеть, но и те, кто не видел, кричали вместе с остальными.

— Граждане Белоскалья, — обратилась королева к подданным, — сегодня здесь начинается миссия шмелелета и золотого шмеля! От ее результатов зависит наша судьба!

Все придворные воодушевленно зааплодировали, но Офрис нетерпеливо махнула им, и они тотчас затихли. У Фридриха, несмотря на жаркое солнце, снова побежали мурашки: от вида этих ярко разодетых подхалимов, которые как один по знаку Офрис смеются, аплодируют или отворачиваются, ему стало не по себе.

Кто-то повесил сумку на спину Брумзелю, кто-то протянул Фридриху рюкзак. А так как он не выказал ни малейшего намерения надеть его, ему без лишних слов вдели руки в лямки. Фридрих, словно во сне, не сопротивлялся и ничего не делал, а лишь наблюдал за происходящим и скоро, сам не зная как, очутился на спине у Брумзеля.

— А теперь, герои, — говорила Офрис, пока Брумзель залезал на балюстраду рядом с ней, где его все могли видеть, — отправляйтесь в путь! Королева желает вам удачи!

Брумзель отдал честь, и крылья его завибрировали. Через секунду он был уже в воздухе, замок остался позади, и они полетели над городом. Толпа внизу радостно кричала, но Фридрих зажмурился, стараясь не обращать внимания на эту неловкую сцену. Наверное, это был один из тех случаев, о которых ему часто доводилось слышать: когда женщина заставляет мужчину делать то, чего он вообще-то делать не хочет.

— Ты не мог бы лететь пониже? — спросил Фридрих, удостоверившись, что из замка их уже не видно.

Брумзель немного опустился.

— Что, хороша собой наша королева, да? — заговорил он.

— Э-э… что? — Вот только этого не хватало!

— Я про Офрис. Ты глаз с нее не сводил. Это со всеми так, — Брумзель усмехнулся. — Со мной тоже. Хотя она не шмелиха. В общем-то, совершенно не мой тип — с ее-то розовой кожей, двумя руками и ногами, светлыми волосами… Но иногда ловишь себя на том, что грезишь наяву.

— А, — отозвался Фридрих.

Его и так вовсе не радовало, что Брумзель видит его насквозь, а уж подробно обсуждать, что шмелей привлекает в женщинах, совершенно не хотелось.

— Ясно, конечно, что все это пустые мечты. Но она обворожительна, этого у нее не отнять. Если есть на свете женщина, перед красотой которой не устоит ни один мужчина, так это Офрис, да?

Фридрих молчал.

Через некоторое время Брумзель предложил:

— Ну посмотри хоть, что там в сумках есть, а?

Фридрих открыл свой рюкзак и стал обследовать содержимое.

— Здесь два пакета с хлебом, какой-то шланг, железная фляга… А тут штормовая зажигалка, записная книжка, сковорода, бечевка, нож в ножнах… Посмотрим… Бог ты мой! — Фридрих чуть не выронил нож. Лезвие с огромными зубцами, длиной в локоть, выглядело весьма внушительно.

— Да, очень практично, — прокомментировал Брумзель. — Хотелось бы и мне пользоваться такими вещами, но я не могу — у меня больших пальцев нет.

Фридрих осторожно убрал нож обратно.

— Еще тут одеяло и пара перчаток. Два носовых платка. Как мило! Мою жизнь подвергают опасности, но зато я всегда смогу высморкаться! Кстати, куда мы вообще летим?

— Для начала нужно пересечь Зубчатые горы, — объяснил Брумзель. — Поспим немного на свежем воздухе, тебе понравится.

— Вряд ли, — ответил Фридрих. Брумзель говорил так, словно пытался воодушевить капризного бойскаута, и Фридриху это было совсем не по душе.

— Люди вроде тебя ведь любят подобное, — весело продолжал Брумзель. — Приключения, все дела!

— А ты такое любишь? — насмешливо спросил Фридрих, вспомнив, как недавно Брумзель сидел на бархатной подушке и с обожанием смотрел на королеву.

Брумзель бросил через плечо самодовольный взгляд и ответил:

— Нет. Но я чертовски хорош очень во многом. Даже в том, чего не люблю.

 

Глава вторая. В Бараньей Голове

Они целый день провели в воздухе, с перерывом только на обед (холодные блюда) и небольшой вечерний перекус (холодные блюда). Стало темнеть и холодать. Неприветливый скалистый пейзаж под ними уступил место вересковым пустошам и каменным осыпям. Высшая точка Зубчатых скал осталась позади, теперь они снова снижались, объяснил Брумзель.

— Сегодня мы найдем какой-нибудь уютный уступ скалы и разведем костерок. А завтра к вечеру, если все пойдет хорошо, будем уже в Бараньей Голове. Там можно опять на приличной кровати поспать.

С этими словами Брумзель приземлился под какой-то скалой (которая выглядела не очень-то уютно), и они занялись ужином.

Впрочем, дров и еловой хвои, чтобы развести костер, там было достаточно. Так что вскоре они уже грелись у огня, наблюдая, как на горизонте гаснут последние розовые лучи заката.

— Раз уж нам предстоит так тесно сотрудничать, то стоит, наверное, кое-что друг про друга узнать, — нарушил молчание Брумзель. — Расскажи немного о себе!

— Что мне рассказывать? — угрюмо буркнул Фридрих. — Я не умею летать на шмелях. Да и не очень-то их люблю.

— Нет, вопрос был о тебе, — возразил Брумзель. — А не о том, чего ты не делаешь. Чем ты занимаешься? Что любишь?

Фридрих молчал. Ему не хотелось разговаривать.

— Ты любишь вечера с танцами? — попробовал зайти с другой стороны Брумзель. — А играть в петанк? Нет? Я тоже. Мне не удержать шары, потому что у меня больших пальцев нет.

Фридрих не ответил.

— У тебя есть аллергия на что-нибудь? Что ты любишь есть? Если мы встретим дождевого червя, ты скорее обрадуешься или почувствуешь отвращение?

— Что за дурацкие вопросы? — простонал Фридрих.

— Смотри, я начну, покажу тебе, как это делается, — бодро продолжал Брумзель. — Итак, как я уже говорил, меня зовут Иероним Брумзель, и моя любимая еда — кленовый сироп. Я холостяк, но вообще-то мечтаю о шмелиной королеве и полном гнезде личинок. Просто работа занимает у меня сейчас слишком много времени, но однажды, когда дел станет поменьше, я начну искать себе королеву.

— Зачем тебе королева, если сам ты не король? — ворчливо спросил Фридрих. — Что-то высоко ты метишь!

Брумзель озадаченно поглядел на него, а потом сказал:

— У шмелей королей не бывает. Только королевы. Королевы — единственные наши дамы, которые вообще интересуются мужским полом. Работницы пару себе не ищут. Поэтому мне нужна королева, понимаешь? Что-то ты действительно про шмелей мало знаешь.

— Ну да.

— Но это и не важно, ты же не думать сюда приехал. Единственное, что ты должен знать: моя любимая еда — кленовый сироп. Это важно.

— Я всегда удивлялся, почему шмели постоянно едят нектар и мед, и им ничего от этого не делается, — задумчиво произнес Фридрих. — В детстве я часто пытался выклянчить у матери сладости, а она всегда говорила: «Тебе нельзя столько сладкого, ты же не шмель!»

— Так ведь чтоб летать, нужна энергия, — объяснил Брумзель. — У меня две пары крыльев, и я ими машу так быстро, что ты этого даже не видишь. Жгу калории как сумасшедший. Тут уж хочешь не хочешь — нужно постоянно сахар есть.

— О да. Это для тебя огромная жертва, я уверен.

— Трагедия! — Брумзель затрясся, и тут же послышался какой-то рокот — похоже, он смеялся.

Некоторое время они сидели молча.

Потом Фридрих поднялся.

— Пойду ноги разомну, — объявил он. — А то их от этой верховой езды чуть ли не сводит.

— Слишком далеко не уходи! — прокричал Брумзель вслед. — С жаждой развлечений легко переборщить!

Фридрих спустился со скалы и стал продираться сквозь заросли вереска. Он ужасно устал, но все-таки хотел осуществить свой скромный план: найти кого-нибудь, с кем можно нормально поговорить.

— Должен же здесь быть хоть кто-нибудь нормальный, — бормотал он себе под нос. — Не могут же во всей стране жить одни сумасшедшие шмели, романтически настроенные королевы и дрессированные придворные подхалимы!

В этом предположении он оказался, к сожалению, совершенно прав. Не прошло и пяти минут, как он, занятый проклятиями и размышлениями о возможности побега, вдруг почувствовал сильное сопротивление в районе груди, которое заставило его остановиться.

— Что за черт?

Он посмотрел вниз, зачем-то схватился рукой за то место, где чувствовал сопротивление, и — прилип. На груди у него была нить паутины, к которой теперь приклеилась еще и рука; отлепить ни то, ни другое не получалось.

— Черт подери! — в ярости выругался Фридрих и тут же сообразил, что нити паутины редко встречаются сами по себе. Один взгляд наверх — и раздражение сменилось ужасом: паутинные нити над ним множились, искусно переплетаясь в обширную сеть. В сумерках их было почти не разглядеть.

Фридрих потянул за нить, к которой приклеился.

— Э… э… Брумзель! Брумзель! Ты не мог бы мне немного помочь?..

Но слышал ли его Брумзель? Фридрих ведь отошел от скалы довольно далеко.

Тут сзади что-то шлепнулось о камень. Фридрих обернулся, насколько позволяла паутина:

— Брумзель?

— Не совсем… Не совсем, — вкрадчиво ответил чей-то голос. Фридриха охватил страх. Пауки опасны, он знал. Этот, конечно, разговаривает, но помешает ли это ему съесть Фридриха?

Паук обошел вокруг него, и теперь Фридрих смог разглядеть хозяина паутины. И если до того он говорил себе, что хуже этому дню делаться уже некуда, теперь стало очевидно: он очень ошибался.

Паук был огромен: одно его тело больше Фридриха, не считая восьми длинных волосатых лап. Четырьмя глазами спереди головы он с любопытством разглядывал добычу, а еще два глаза сверху головы смотрели как будто в небо.

Фридрих попытался убедить себя, что перед ним разумное существо. Он кашлянул и сказал твердым голосом:

— Простите, я попал в вашу сеть случайно.

— Да-да, я вижу, — отозвался паук, пристально глядя на него.

— Это правда получилось само собой, — повторил Фридрих.

— Ах, да ничего! Я очень люблю гостей! — ответил паук.

Настал решающий момент. Фридрих еще раз прочистил горло.

— Вы не могли бы помочь мне выпутаться?

Паук покачал головой, пододвинулся еще ближе к Фридриху и начал вытягивать из паутинной железы на брюшке новую нить:

— Не сегодня.

— Ох! — вырвалось у Фридриха. Сердце у него бешено колотилось, но он старался сохранять благоразумие. — Пожалуйста, перестаньте. Я не хочу быть завернутым в то, что выходит у вас из зада!

Паук усмехнулся и загудел, потом приклеил паутинную нить к спине Фридриха и забегал вокруг, наматывая на него паутину, как на катушку.

— Эй! — закричал Фридрих. Теперь он очень жалел, что так много кричал прошлой ночью, потому что голос у него осип. — На помощь! Помоги-и-ите!!!

— Ну-ка перестаньте кричать! — весело сказал паук. — Я уже почти закончил. — С этими словами он перекусил нить, связывавшую Фридриха с сетью, и поднял его в воздух передними лапами.

Тут кто-то негромко кашлянул:

— Эхем-кхм.

Паук обернулся. Между двумя кустиками вереска стоял Брумзель, по сравнению с пауком казавшийся крошечным.

— Этот молодой человек — мой, — заявил он.

— Извините, он был в моей сети, — возразил паук. — На частной территории.

— Я настаиваю, — сказал Брумзель.

Паук склонил голову на бок:

— Вы? Трутень? Да вы ведь и ужалить не можете!

Брумзель пожал плечами.

— Хах! Трутень хочет показать мне, насколько он крутень?

— Именно, — отвечал Брумзель.

— Ну тогда сегодня у меня на ужин будет два блюда, — проговорил паук, кладя Фридриха на землю.

И тут он прыгнул. Фридрих видел все как в замедленной съемке: восемь ног отталкиваются от земли, паук проплывает над ним и опускается на то место, где стоит Брумзель. Точнее — стоял. Потому что шмель с громким жужжанием рванул вверх и на полной скорости врезался головой в брюхо паука.

Паук отлетел прямо к Фридриху, шмякнулся рядом с ним и начал медленно подниматься. Он был уже почти на ногах, когда Брумзель прыгнул ему прямо в лицо и влепил звонкую оплеуху.

Тонкие паучьи ноги закачались, подкосились, и паук рухнул на землю. Он снова попытался встать, но Брумзель уже сидел на нем верхом, заломив одну из паучьих ног за спину. Судя по всему, такой захват причинял пауку сильную боль.

— Развяжи его, — приказал Брумзель, не ослабляя хватки.

Паук яростно зарычал и попытался высвободить ногу. Но Брумзель, крепко держа ее, сказал:

— Можем устроить еще один раунд, но тогда я буду метить в глаза. Так что, долго мне ждать?

Исполненный ненависти, паук подполз к Фридриху и стал перегрызать нити.

— Поосторожнее, парня не укуси, — предостерег Брумзель.

Одна за другой все паутинные нити были разрезаны, и Фридрих снова смог двигать руками. Паутина страшно липла к одежде, но кое-как отодрать ее всё-таки удалось.

— Скажи, — дружелюбно обратился Брумзель к пауку, — а не знаешь ли ты случайно тут поблизости какой-нибудь уютной пивнушки?

— Что? — удивился паук. — Знаю. А к чему вопрос?

— Тогда я бы посоветовал тебе отправиться туда и не высовываться, пока мы завтра отсюда не улетим, — сказал Брумзель и отпустил паучью ногу.

Паук встал на все восемь лап, растеряно бормоча:

— Да… Наверно, это неплохая идея. Хорошо бы сейчас пропустить стаканчик…

И с этими словами двинулся прочь.

Фридрих смотрел ему вслед. Он все еще сидел на земле и отлеплял паутину с тела. Это было ужасно трудно, потому что паутина постоянно приклеивалась к пальцам.

Брумзель вытянул шею и одним грубым движением счистил грязь с плеча.

— Ну, что я тебе говорил о жажде развлечений? — спросил он с ухмылкой.

Фридрих даже испугался его немного. Он весь сжался, когда Брумзель схватил его за руку и поднял на ноги.

— Все в порядке?

— Э… да. Липко только, а так в порядке, — храбро ответил Фридрих.

И они вместе двинулись обратно к скале, которая теперь казалась Фридриху почти родной. Брумзель с довольным видом плюхнулся на землю у костра.

— Толстый шмель не только медовые коврижки способен тырить. Что, удивил я тебя?

— Да, — честно ответил Фридрих. И чтобы это не звучало слишком уж восхищенно, тут же с вызовом спросил: — А что ты еще умеешь?

Брумзель пожал всеми плечами:

— Все, что нужно.

Фридрих был впечатлен, хоть и не подал виду. Чем еще мог заниматься Брумзель, будучи шефом секретных служб? Маскировался? Скрывался под чужими именами? Расшифровывал тайные послания? В любом случае скучать ему вряд ли приходилось.

Какое-то время Фридрих смотрел на огонь и размышлял. Ему снова вспомнились тушки на вертелах в кухне.

— Скажи, — наконец заговорил он, — у вас тут, в Скарнланде, поедать друг друга — в порядке вещей или этот паук — исключение?

— Это закон природы, — с достоинством возразил Брумзель. — Не будем об этом.

— Ага, — сказал Фридрих. С такими ответами он был знаком.

В ту ночь Фридрих впервые в жизни, засыпая, мог видеть звезды. Ночь была холодная, но под одеялом — в самый раз. И он пришел к заключению, что за этот день все-таки показал себя лучшим шмелелетом, чем о нем всегда думали.

На следующее утро Фридрих проснулся, протер глаза — и тут же пожалел об этом: перед ним в золе потухшего костра барахтался Брумзель, старательно натираясь углем и сажей в тех местах, где с первого раза на мех налипло мало грязи. При этом он напевал: «Ах, Мария, ну что за ножки, они не могут с ума не свесть! Ах, Мария, какие ножки, прекрасные все шесть…»

— Что ты делаешь? — удивленно, но с уважением спросил Фридрих. Ведь должен же быть в этом какой-то смысл.

— Мне нужна маскировка, — без тени смущения объяснил Брумзель. — Перекрашиваюсь в черный, а то золотые полоски будут слишком привлекать внимание. Ах, Мария, ну что за глазки, их у тебя сто тысяч ведь… — Он еще раз прокатился по золе и отряхнулся. Золотых полос на нем больше не было видно, он стал полностью темно-серый. — Ну, как я выгляжу?

— И что, мне придется вот так на тебя садиться? Когда ты весь грязный? — осторожно спросил Фридрих.

Брумзель закатил глаза.

— Нет, если хочешь, я могу сесть на тебя. Только боюсь, так мы далеко не улетим.

— У меня только один костюм. И он об тебя запачкается! — закричал Фридрих.

— А что ты хочешь? Начать забастовку и спалить свой корсет? — закричал Брумзель в ответ.

— Я хочу оказаться дома, спокойно намазать булочку медом, позавтракать, а потом собираться на работу, — сказал Фридрих, положив голову на колени. — Если бы все шло своим чередом, я бы сейчас и был там, а не здесь. Далеко от всяких шмелей, в том числе от говорящих!

Брумзель вздохнул и с упреком поглядел на него.

— Что-то потихоньку я и сам начинаю сомневаться. Ты вообще понимаешь, что меня все это тоже совсем не радует? Была б моя воля, я б один полетел. Ты ведь не сможешь мне помочь, даже если захочешь. Ты для этого дела совершенно не подходишь! Но мне приходится таскать тебя с собой только потому, что Офрис находит страшно романтичным послать на это задание Львиного Зева! Я, лучший разведчик Скарнланда, опустился, черт возьми, до верхового животного! Из-за тебя!

— Так почему ты просто не отвезешь меня домой?! — в отчаянии закричал Фридрих.

— Это было бы явным неподчинением приказу, — мрачно ответил Брумзель.

Фридрих подпер голову рукой и вздохнул.

— Так что давай, полезай на спину, — проворчал Брумзель. — Ничего не поделаешь. Придется терпеть и надеяться, что по завершении этой истории все части тела у нас еще будут в комплекте.

Фридрих вполз Брумзелю на спину. Чувствовал он себя отвратительно. Воздух был холодный, ветер в лицо — еще холоднее, но Фридрих чувствовал себя плохо не поэтому. Через некоторое время он сказал:

— Брумзель? Я… э… не это имел в виду. Ты мне вообще-то нравишься. А вот эта страна — нет. И люди здесь — тоже.

Брумзель молчал. А потом подал голос:

— Да, иногда и я не уверен, нравятся ли они мне.

Фридрих чувствовал, что вообще-то ему стоило бы поблагодарить Брумзеля за спасение от паука, только он не мог придумать, как это сказать. Для такого важного случая он просто не находил подходящих слов. И ничего не сказал.

К полудню настроение у них улучшилось, а позади остался солидный отрезок пути. Вскоре после наступления темноты вдалеке показались огни Бараньей Головы. Фридрих оценил их количество и пришел к заключению, что Баранья Голова — небольшой город.

— Здесь много лет назад волки загрызли барана, — объяснил Брумзель. — Сожрали полностью, одна голова осталась. В ней поселилось несколько семейств опарышей, они основали город. Поэтому он и называется Бараньей Головой. А теперь я должен напомнить, что мы сохраняем инкогнито. Я — шмель-плотник, а ты — курьер. Ясно?

— Ясно, — ответил Фридрих. Он с любопытством рассматривал темные улочки. Казалось, что, несмотря на поздний час, жизнь там еще не затихла. — Мы просто пойдем в город и немного порасспрашиваем людей, да?

— Именно. Войдем через городские ворота, прогуляемся чуть-чуть по улицам, а потом зайдем в кабачок. В такой маленький, где люди спокойно болтают.

Брумзель сделал круг над городом и приземлился с северной стороны. За огромным вытоптанным полем-аэродромом виднелись городские ворота. Множество людей входило в город и выходило из него, большинству потрепанного вида стражники просто кивали, ничего не проверяя. Но Брумзеля с Фридрихом все-таки остановили.

— Добрый вечер! Кто вы такие и с какой целью прибыли в Баранью Голову? — спросил один из них, жуя бутерброд с колбасой.

— Мы курьеры, — объяснил Брумзель. — Прибыли с целью поужинать и устроиться на ночлег.

— Хорошо, ваши имена, пожалуйста, — произнес тот, что был потоньше, потянувшись за блокнотом и карандашом. — Обычная формальность, вы понимаете.

— Игнатий Чорн, — выпалил Брумзель.

— А вы? — стражник посмотрел на Фридриха.

— Эм… э… Фридрих Львиный… Зайцехвост, — запнулся Фридрих. И тут же пожалел, что не успел выдумать что-нибудь получше.

— Хорошо, проходите, — буркнул стражник.

Фридриху было стыдно. Нужно срочно что-то придумать на следующий раз, потому что вранье и импровизация — не его конек. Весь красный от стыда, он семенил за Брумзелем, пока тот не остановился у фонтана на рыночной площади.

— Ну, куда отправимся ужинать? — спросил он, потирая передние лапки от нетерпения. — Налево или направо? Туда или сюда?

Фридрих очнулся от размышлений.

— Эм-м… Как скажешь, — пробормотал он.

Брумзель бросил на него взгляд.

— Имя ты себе выбрал не высший класс, но теперь уж придется им пользоваться, — тихо сказал он. — Пока что ты Фридрих Зайцехвост, летчик-курьер, а родом ты из… ну, скажем, из Ласточкиной Горки. Если кто-нибудь заведет с тобой разговор о Ласточкиной Горке или о твоих родственниках, просто меняй тему. Нет, лучше говори, что вспоминать о прошлом не любишь, потому что одна барышня из Ласточкиной Горки разбила тебе сердце. При этом нужно просто сидеть с грустным видом и смотреть в стакан с пивом — и сойдет.

Фридрих рассмеялся:

— Ну, раз ты думаешь, что такое сработает!

Они пошли бродить по улицам. Город был выстроен из серого камня, здания в нем были темные и неуклюжие. К тому же большинство домов высотой в несколько этажей так сильно расширялись кверху, что стены их почти касались друг друга. Фридрих даже заметил, что иногда жители верхних этажей пожимали друг другу руки через окна или передавали какие-то вещи. В городе имелось несколько взлетных башен, но и в них не было ни капли элегантности… В Бараньей Голове ничто не напоминало сказочную архитектуру Белоскалья. Фридрих старался смотреть во все глаза, чтобы ничего не пропустить. Улитки, которые ползли по стенам домов, навьюченные свертками и пакетами, так его поразили, что он перестал следить, куда наступает. И в следующее мгновение упал, споткнувшись о рулон ткани.

— Ой, простите, пожалуйста! — сказал он и тут же почувствовал себя идиотом: рядом никого не было видно.

— Ничего страшного, — пискнул чей-то голосок, и рулон вдруг приподнялся с земли. Под ним стоял крошечный желтоватый муравей — он взвалил ткань на спину и побежал дальше, словно рулон ничегошеньки не весил. Только тут Фридрих увидел, что по улице двигалась целая колонна желтых муравьев с такими рулонами. Муравей, которого он задел, пробежал немного вперед и снова занял свое место в колонне. Фридрих от удивления замер и принялся чесать в затылке.

— Не беспокойся, — раздался голос Брумзеля у него за спиной. Шмель хлопнул его по плечу. — Если ты и дальше будешь вести себя настолько по-дурацки, никому и в голову не придет тебя в чем-нибудь заподозрить.

— Да, надо было его спросить, где тут можно поесть, — съязвил Фридрих.

— Если мне не изменяет память, у Южных ворот есть коптильня, — сказал Брумзель. — Там вкусно кормят. И заведение как раз такого рода, где на курьеров никто не обратит внимания.

Фридрих двинулся за Брумзелем. Похоже, в Скарнланде действительно все животные разумны и умеют говорить. Если б у него на родине было так же, подумал он, о тишине и спокойствии можно было бы только мечтать!

Наконец Брумзель остановился перед широким приземистым зданием. Через распахнутые косые окошки на первом этаже наружу вырывались обрывки разговоров и звон посуды. «Жирный трактир» — было написано большими буквами над дверью, но и без этой подсказки с первого взгляда можно было догадаться, что ждет внутри.

В заведении стоял фритюрный чад. Ламп было почти не разглядеть, воздух не двигался, а за низкими дощатыми перегородками вокруг неуклюжих столов сидели люди с угрюмыми лицами. Когда Фридрих с Брумзелем направились к стойке, никто на них не обратил внимания.

— Драсти, — произнес толстый волосатый мужчина за стойкой. — Что брать будем?

— Мне пыльцу в меду, — заказал Брумзель. — И обжарьте хорошенько.

Фридриху от одной мысли о таком блюде стало настолько не по себе, что он никак не мог сообразить, что же ему заказать.

— Эм… Да… я возьму… эм… жареные овощи.

— Ща все будет, — сказал толстяк, сунул Фридриху в руку бумажку с номером и тут же плюхнул на стойку две кружки пива.

Совсем свободного стола не нашлось, и Брумзель уверенно зашагал к скамейке, где маячила пара мест.

— Здесь не занято?

— Садитесь, садитесь, — ответила сидевшая за столиком саранча и вежливо подвинулась. Фридрих с Брумзелем расположились, и, пока не принесли еду, Фридрих принялся разглядывать соседей по столу. Здесь были жук-олень и немолодая бабенка, непрерывно болтавшая с саранчой.

— А потом он сказал: «Если тебе не нравится, готовь похлебку сама!»

— Да неужели? Так и сказал?

— Именно! А я тогда ему говорю: «Я сварю похлебку, вот увидишь». Да, вот что я ему сказала! «А ты можешь зарыть собаку в саду, если поместится». Лёшзанд вообще говорит, что будет с соседями спускаться вниз по ручью. А как выглядит его жена после последних родов, я вообще молчу!

Фридрих старался не слушать.

— Пойду похожу, — едва слышно прошептал Брумзель, не отворачиваясь от пива. — А ты оставайся здесь и смотри в оба!

И он встал.

Фридрих вздохнул, когда фигура Брумзеля растворилась в чаду. Он остался один с этими болтушками-сплетницами.

— А потом в дерево с нами по соседству въехал жук-навозник. Серьезно, навозник! Следующим наверняка короед будет — становится всё хуже и хуже! Нет, я ничего против жуков не имею, — поспешно добавила тетушка, искоса поглядывая на жука-оленя, который был намного больше ее.

— Вот точно, с юга они все понаехали, весь этот сброд, — поддакнула саранча. — Я на прошлой неделе скарабея видела. Здесь, в Голове!

— Вот-вот, день ото дня хуже становится! Но мы тут всё болтаем и болтаем, — сказала вдруг старушка, поворачиваясь к Фридриху, — а у вас, молодой человек, наверняка тоже есть что порассказать. Вы сами откуда?

Фридрих вздрогнул.

— Я? О, я с Севера. Из… э-эм… Ласточкиной Горки.

— Из Ласточкиной Горки, значит. Это ж очень далеко отсюда! Но для вас это наверняка пустяки, с вашей-то профессией, — затрещала саранча. — И что новенького у вас на Севере?

— Ой, да я мало чего могу рассказать, — ответил Фридрих. Под любопытными взглядами окружающих вранье так легко стало слетать с языка, что ему самому было приятно себя слушать. — Я очень давно на Севере не был. Там со мной приключилась несчастная любовь, понимаете, вспоминать не хочется… поэтому я давно в Ласточкину Горку не наведывался. — Он печально смотрел в кружку с пивом. — Я почти все время провожу в воздухе, в разъездах с моим напарником. От жизни на земле я отрекся.

Саранча с тетушкой на пару сочувственно зацокали.

— Понимаю, любовь, в вашем возрасте… Но вы обязательно встретите кого-нибудь еще, — предрекла саранча. — Вы еще так молоды!

Фридрих трагически вздохнул, не отрываясь от созерцания своего стакана.

Тут в разговор включился жук-олень.

— Раз вы так много бываете на Севере, скажите, вы никогда не встречали Белую Фею?

— Губерт, не болтай глупостей, — строго сказала бабенка.

— С чего это глупости? Соглядатаи-то действительно есть, — не отступал жук-олень. — Значит, и Белая Фея существует.

— Что за фея? Что за соглядатаи? — спросил Фридрих.

Рогач, увидев озабоченность на лице тетушки, ухмыльнулся и продекламировал:

Знаете эти строки?

— Уши растут из стены? — недоверчиво переспросил Фридрих вместо ответа.

— Ну да. Это не в буквальном смысле. Это про то, что тайные соглядатаи обо всем ей сообщают.

Фридрих посмотрел на стену, как будто ожидая, что там в любой момент может появиться ухо.

— По почте или как?

— Нет-нет, — отозвался жук. — Передают всё от соглядатая к соглядатаю. Почтового адреса у нее, конечно, нет. Это ведь женщина с тысячью имен! Представьте, в какой хаос бы погрузилась от этого почта.

Саранче с тетушкой этот разговор явно был неприятен, а жуку нравилось смотреть, как они ерзают по скамейке.

— Не слушайте его, это всё пустые россказни, — прошипела бабенка.

А жук между тем продолжал:

— Так вы этот стих раньше не слышали? Значит, вы действительно давненько не были на земле! Тайные соглядатаи охраняют все границы Северной Стороны. И если где-то снаружи стране угрожает опасность, Белая Фея созывает совет, мобилизует армию и выступает в поход.

— Но это всё только рассказывают так… — вклинилась саранча.

— Несколько лет назад объявилась банда грабителей, которые на кораблях приплыли на Восточное побережье, высадились там и стали нападать на деревни, — прошептал рогач Фридриху. — Не прошло и двух недель, как собралась целая толпа воинов и крестьян и прогнала грабителей!

— Просто кучка разъяренных крестьян! — сердито буркнула саранча.

— А почему бы фее просто не наслать на разбойников какое-нибудь заклятье? — поинтересовался Фридрих.

На него посмотрели так, словно он сморозил ужасную глупость.

— Если б это было так просто, — сказала саранча. — Вы, видно, в магии не очень-то понимаете, молодой человек.

— Ну, Урсулочка, пойдем-ка расплатимся — и по домам, — решительно сказала тетушка. — Поздно уже. К тому же нечего болтать про соглядатаев, тут ведь до границы недалеко!

Обе поднялись и двинулись в туман заведения.

Фридрих смотрел им вслед.

— Почему они считают, что о соглядатаях говорить опасно? — шепотом спросил он.

— В общем, — начал жук, — сейчас котел у нас тут бурлит. Постоянно из-за гор приходят солдаты. Местным это не по душе, да и мне тоже. Уж не говоря о соглядатаях… Тут в последнее время часто стычки происходят. Больше сотни лет мы живем в мире; к чему все эти солдаты, хотелось бы мне знать?

Фридрих не знал, что ответить. Вместо этого он спросил:

— А про соглядатаев нет стишка, с помощью которого их легче распознать?

— Не-е, на то они и тайные, — ответил рогач и сверкнул в тусклом свете блестящими мандибулами. Потом он наклонился к уху Фридриха и прошептал: — Да здравствует Белая Фея!

И прежде чем Фридрих успел раскрыть рот, жук тоже растворился в дыму заведения.

Зато появился Брумзель с едой.

— Так, вот твои овощи, а это мои пыльцовые клецки. Приятного аппетита! — затарахтел он.

Фридрих вымученно улыбнулся. Он бы с радостью подольше поговорил с жуком-оленем, а теперь вместо этого ему приходилось смотреть, как Брумзель заглатывает одну за другой липкие склизкие клецки из меда и пыльцы. Он поковырялся вилкой в овощах.

— Скажи, а ты знаешь некую Белую Фею? Тут просто сидел один жук, который рассказывал о какой-то Белой Фее.

У Брумзеля кусочек пыльцы выпал изо рта.

— Тс-с-с! — прохрипел он. — Потом поговорим!

Фридрих склонился над тарелкой, улыбаясь про себя. Кажется, он наткнулся на что-то интересное, даже не двигаясь с места.

Позже, когда они снова вышли на ночную улицу, Брумзель зашептал на ухо Фридриху:

— Невероятно! Я тут бегаю, подслушиваю разговоры, а ты узнаешь сенсационные новости, не вставая из-за стола!

— Ну, такой уж сенсацией я бы это не назвал, — скромно возразил Фридрих. — Меня просто спросили, знаю ли я Белую Фею. А потом рассказали, кто такие тайные соглядатаи. И всё. Что тут особенного?

— Эта так называемая Фея, — тихо начал объяснять Брумзель, — сидит себе где-то на Севере, но у нее контакты со всем миром. Она навербовала повсюду надежных, трудолюбивых людей, которые сообщают ей обо всем, что происходит вблизи границ. Я тебе уже как-то говорил, что Северная Сторона — дикая страна, где нет ни правительства, ни армии. Поэтому эта дама сама себя назначила главой службы безопасности и внешней разведки. И это бы еще ничего, но она ненавидит Офрис. Вполне возможно, что она использует своих соглядатаев, чтобы собрать армию и напасть на Белоскалье. Это мы и должны выяснить.

— А она правда умеет колдовать? — с любопытством спросил Фридрих. — Я слышал, у нее тысяча разных имен.

— Колдовать она определенно не умеет. Но она очень умна и опасна. А насчет тысячи имен — ох, мне известно не больше пяти сотен. Я уже почти десять лет работаю над тем, чтобы быть в курсе ее планов. А это не так-то просто, должен сказать. Она крепкий орешек.

Некоторое время Фридрих молча шел рядом с Брумзелем.

— А куда мы идем?

— В книжную лавку, — ответил Брумзель. — Прежде чем мы найдем ночлег, тебе не помешает познакомиться с некоторыми эпизодами местной истории — почитать про Грюндхильду Великую и ледяных великанов.

— Что, я сегодня еще и книгу читать должен? — Фридрих был не в восторге от этой идеи.

— Нет, прочтешь пакетик.

— Какой еще пакетик?

— «Мудрой пудры». Не знаком с таким?

— Нет. У меня чувство, что сегодня все вокруг несут какую-то чушь.

— Ну, сейчас увидишь. Мы уже пришли.

Брумзель взял Фридриха за рукав как раз в тот момент, когда он собирался пройти мимо вывески с надписью: «К. Червь. Букинистические издания и книжные новинки».

Фридрих огляделся: внутри все выглядело как в самом обычном книжном магазине. Но Брумзель направился прямиком к продавщице за стойкой (это была цикада) и обратился к ней:

— Юноше нужно немного «Грюндхильды» в кратком изложении. Найдется у вас такое?

— К сожалению, сейчас у нас «мудрая пудра» только с полным вариантом, — ответила цикада. — Пересказа нет, только полная стихотворная версия.

— Ну ладно, возьмем такую. Дело срочное. — Брумзель выложил банкноту на стойку. Продавщица взяла с полки коричневый бумажный пакетик, запечатанный печатью, и отдала Брумзелю.

— Вот, держи, — Брумзель протянул пакетик Фридриху.

Фридрих потряс пакет. Ощущение было такое, будто внутри лежал мелкий песок.

— И что с этим делать? Как это читать?

— Нужно просто рассыпать на чем-нибудь, — с готовностью объяснила продавщица. — Можете попробовать прямо здесь, на стойке.

— Что? Рассыпать? — не понял Фридрих. — Так? — Он открыл пакетик с угла и аккуратно высыпал немного содержимого на стойку. И тут произошло удивительное: серебряный порошок, будто подгоняемый ветром, закружился по деревянной столешнице, и через мгновение из него сложились буквы.

— «Сказание о Грюндхильде Великой и четырех ледяных великанах», — изумленно прочел Фридрих.

— Высыпаете, а потом, когда прочтете, просто нужно хлопнуть, — сказала цикада, хлопая передними лапками. Едва раздался хлопок, пудра закружилась и струйкой ссыпалась обратно в пакетик. На столе не осталось ни пылинки.

Фридрих оторопел.

— Что это? Волшебство?

— Именно, — ответила цикада, явно обрадованная его удивлению. — «Мудрая пудра». Такой пакетик носить с собой куда легче, чем книгу!

— Вот оно что! — только и смог сказать Фридрих. Он завернул пакетик и покорно поплелся за Брумзелем, слыша за спиной голос продавщицы:

— Приятного чтения «мудрой пудры»!

Ночевали они на верхнем этаже в шестиэтажной круглой башне, где ветер свистел сквозь щели в окнах. В одной из стен имелась ниша с откидной кроватью, а в другой — просторное углубление, изнутри вымазанное воском. Из соседних комнат доносились пьяные песни, громкий шепот и храп. В общем, добровольно в таком месте Фридрих ночевать бы не стал.

— Поверь мне, как раз в такого рода местах и ночуют курьеры. И к тому же здесь вполне уютно! — радостно заключил Брумзель. — Я буду спать в восковой норе. — Он тут же полез в нишу головой вперед, и скоро оттуда послышалось тихое посапывание.

Фридрих уселся на пол и достал из кармана пакетик с «мудрой пудрой». Он с нетерпением высыпал на дощатый пол легкий порошок. Из него снова сложились буквы, и Фридрих начал читать.

Фридрих заморгал. От долгого чтения на таком странном языке его охватило непонятное ощущение. История Грюндхильды захватила его настолько, что он забыл обо всем на свете: и о том, как неудобно сидеть на полу, и об усталости. Он зевнул, поставил рядом с собой бумажный пакетик и хлопнул в ладоши. Порошок взвился дугой и ссыпался обратно в пакет. На полу не осталось ни крошки. Брумзеля хлопок потревожил, он пробурчал что-то невнятное и перевернулся на спину.

Фридрих разделся и забрался в кровать. Едва он закрыл глаза, как ему стали сниться странные сны, в которых сменяли друг друга образы ледяных великанов, муравьев и призрачной бледной Белой Феи.

 

Глава третья. Фридрих и Брумзель расстраивают планы заговорщиков

— Чем займемся сегодня? — спросил Фридрих, сидя на кровати. Брумзель туда-сюда ползал по полу: то откусывал от своей утренней пыльцовой клецки, то рисовал какие-то каракули на большом листе бумаги, то натирался пылью и грязью, найденной по углам комнаты, чтобы освежить маскировку.

— Ну, — сказал Брумзель скорее себе, нежели Фридриху, — жук, с которым ты вчера разговаривал, вполне возможно, сам был соглядатаем. И он нашептал тебе, что соглядатаям совершенно не нравятся солдаты Офрис в приграничных областях. Им кажется, что их провоцируют. А это означает, что соглядатаи нервничают. Возможно, Фея уже давно готовит нападение, и они ждут только стартового выстрела.

— Ты еще кого-то подозреваешь?

— Северная Сторона — место дикое, — объяснил Брумзель, не поднимая глаз от листа бумаги. — Никто точно не знает, что они там затевают. Южная Сторона намного богаче, что, конечно, делает ее привлекательной целью. Если на кону покорение Юга, то война вполне оправдана.

Фридрих задумался.

— А что Белая Фея? Ее привлекает богатство Южной Стороны, или она просто ненавидит Офрис?

— Хм… Неизвестно. Может, и то, и другое.

— Что произошло между ними? Откуда взялась эта ненависть?

Брумзель рассмеялся.

— Между ними? Абсолютно ничего. Они никогда не встречались. У них идет спор о том, как должна проходить граница между двумя странами; ее никогда официально не проводили. Ведь Северная Сторона — не совсем государство, там нет настоящего правительства, поэтому и официальной границы быть не может. Границей всегда считались Зубчатые горы, но Офрис любит посылать на Север своих солдат с разведывательными миссиями.

— Подожди-ка, — задумчиво начал Фридрих, — в сказании ведь говорилось, что Грюндхильда правила всем Скарнландом. Почему тогда Офрис — королева только Южной Стороны?

— Страна развалилась довольно скоро после конца правления Грюндхильды, — объяснил Брумзель. — Белоскалье ведь на самом юге, Северная Сторона далеко, и без Грюндхильды во главе страны жители Севера в какой-то момент перестали понимать, зачем им подчиняться королеве Белоскалья. А в Южной Стороне было много своих забот, так что северянам позволили отделиться. И это, честно говоря, к лучшему. Ведь, когда страна очень большая, управлять ею практически невозможно. Но, к сожалению, этим воспользовалась Белая Фея, чтобы взять власть в свои руки.

— А теперь солдаты Офрис шастают по территориям Северной Стороны, что совсем не нравится соглядатаям, — подытожил Фридрих.

— Именно. Иногда солдатам Офрис не везет — соглядатаи их обнаруживают. В кандалах и с кляпом во рту переправляют их на нашу сторону границы с запиской, в которой Белая Фея передает привет и предлагает забрать своих шпионов, которые ей ни к чему.

Фридрих усмехнулся.

— А некоторые с задания вовсе не возвращаются, — добавил Брумзель. — Что происходит с ними — не знает никто. Как бы там ни было, я долго старался наладить контакты с Феей, чтобы подвигнуть ее вступить с нами в переговоры относительно границ. Но Белую Фею не найти. И получается, что она творит что пожелает. В сущности, Офрис права: эта Фея — просто террористка. Но как она находчива! Я бы с большим удовольствием однажды вступил с ней в переговоры.

— Хм… — Фридрих закусил нижнюю губу. — Давай посмотрим, правильно ли я понял: солдаты Офрис переходят границу?

— Эм… да, — Брумзель почесал в затылке.

— Разве тогда выдворять их не правильно?

— Это не… Так не делается, — строго ответил Брумзель.

— А что они вообще там делают? Что они должны узнать в ходе этих разведывательных операций?

— Ну… — очевидно, Брумзелю от этого разговора стало неловко.

Но Фридрих не отступал.

— Офрис очень выгодно, что граница официально не установлена. Если послать немного солдат, можно припугнуть местных жителей и чуть-чуть передвинуть границу в свою пользу, не так ли?

— Никогда! — возмущенно отрезал Брумзель и с некоторым смущением добавил: — К тому же невозможно перенести границу, если границы как таковой нет. В Северной Стороне нет официального правительства, так что и государства, в общем-то, нет.

— И армии там тоже нет, — заметил Фридрих. — Если послать туда солдат, то защищаться будет некому.

Брумзель опустил плечи.

— Я смотрю, в политике ты не очень-то понимаешь. Это просто возмутительно, что какая-то непонятная бабенка объявляет себя… фельдфебелем Северной Стороны и посылает каких-то головорезов дубасить тех, кто ей не нравится!

— Не знаю, но, кажется, дубасить кого ни попадя — это ваша местная традиция, — задумчиво отозвался Фридрих. — Грюндхильда Великая, насколько я понял, тоже была по этому делу большая мастерица!

— Белая Фея просто присвоила себе власть. Жители Северной Стороны ее не выбирали.

Фридрих просто не смог сдержаться:

— А Офрис? Ее что, выбирали?

— Пф-ф! Это называется монархия! Ты в этом ничего не смыслишь, — Брумзель выглядел оскорбленным. — В любом случае мы должны выяснить, кто планирует нападение на Южную Сторону. Неважно, Белая Фея это или кто-то другой. И баста.

— И как мы будем действовать дальше? — спросил Фридрих.

Брумзель сгреб в кучу бумаги.

— Соглядатаи — хоть и тайная организация, но не для того, кто занимается этой темой столько, сколько я. Я знаю, кто у них крупные шишки, и знаю, где их найти. Важный центр сети соглядатаев — «Зеленый грот», весьма сомнительное заведеньице примерно в трех днях пути к северу отсюда. Если соглядатаи что-то где-то и замышляют, то в «Зеленом гроте» разузнать об этом проще всего. Так что туда мы и отправимся.

Но вышло немного по-другому. Едва они спустились в трактир внизу круглой башни, где каждому постояльцу давали на завтрак черствую булочку, стакан чая и кусочек совершенно ледяного масла, дверь распахнулась, и в зал вбежал жук — божья коровка. Через плечо у него висела сумка, набитая газетами, а на голове — нахлобучена кепка.

— Специальный выпуск! Бесплатный специальный выпуск! — гундосил он, шлепая по газете на каждый стол. Перед Фридрихом и Брумзелем тоже шлепнулось по листку. — Встреча в Гремучем ущелье! Важные новости!

Тут он развернулся и выскочил из зала. Курьеры и крылатые насекомые мрачно смотрели ему вслед.

— Что ж, местная система информирования теперь работает куда лучше, чем та, что я видел при прошлых визитах, — обрадовался Брумзель, разворачивая газету. Фридрих сделал то же самое. Всю верхнюю половину первой страницы занимал заголовок: «Герцогиня выходит замуж за Баума!». Дальше шрифтом поменьше: «Подробности на стр. 2». На нижней половине листа тоже красовался заголовок: «Встреча патриотов в Гремучем ущелье. Против приграничной крепости Офрис».

— Вот, ты только послушай, — прошептал Брумзель и зачитал: — «Прежде приграничная крепость была лишь позорным пятном на прекрасном пейзаже, но теперь она превратилась в воинственную провокацию в непосредственной близости от оспариваемой границы. Поэтому, братья и сестры, ждем вас у крепости! Давайте вместе бороться за нашу свободу!» А дальше — хуже. И кто только так вычурно пишет?

— М-да, если б ты это знал, ты бы продвинулся к пониманию, что означают странные предчувствия Офрис, так? — ответил Фридрих с набитым ртом.

Брумзель свернул газету и убрал ее Фридриху в рюкзак.

— Правильно. И поэтому я хочу сейчас это выяснить. Так что пойдем-ка к издателю газеты, спросим, кто заплатил за статью.

Но стоило им выйти на улицу, как внимание обоих привлекли пронзительные выкрики. На краю рыночной площади на импровизированной трибуне стоял сенокосец и бурно жестикулировал четырьмя длинными ножками. Вокруг него уже собралась толпа разношерстного народа.

— Они всех нас сделают рабами! — визжал сенокосец. — А мы сами себя обманываем и ничего не предпринимаем!

Фридрих с Брумзелем остановились.

— О, сейчас будет весело, — прокомментировал Брумзель. — Такие субъекты всегда очень забавны.

Сенокосец продолжал надрываться:

— У них есть плодородные земли и белокаменные дворцы, но им этого мало! Они хотят поработить нас всех! ВСЕХ!

Кто-то проходил мимо, качая головой. Другие останавливались, большинство ухмылялись и явно наслаждались представлением. Один слушатель с интересом следил за происходящим, хрумкая крекером из пакетика.

— Они зарятся на наши леса, наше железо, нашу соль! Они уже давно стараются передвинуть свою границу дальше на север! Их солдаты третируют честных и уважаемых людей! Они шпионят за нами посреди бела дня!

— Эй! — крикнул кто-то из толпы. — Срочно бросай курить дрянь, которую ты из-под ногтей выскребаешь!

Сенокосец огляделся, нашел глазами кричавшего и зло посмотрел на него.

— А вы, трусы и декаденты, просто закрываете на все глаза! Стоите здесь и ни черта не делаете! К счастью, не все такие, как вы! — он помахал специальным выпуском газеты. Фридрих покосился на Брумзеля. Тот насторожился и так сильно подался вперед, что чуть не повис на стоявшем перед ним. — Если у вас есть мужество и характер, доставайте оружие и присоединяйтесь к ним! Ха! — сенокосец окинул взглядом толпу, и его глаза вдруг остановились на Фридрихе. — Вот ты! Молодой человек! Ты нужен своей стране!

— Что-то я в этом сомневаюсь, — пробормотал Фридрих. — Там наверняка даже не заметили моего отсутствия.

К тому же ему было довольно неуютно оттого, что этот паук выбрал из толпы именно его. Брумзель потянул Фридриха за рукав, и тот последовал за ним так быстро, как только мог. Сенокосец выбранил их напоследок, обозвав Фридриха трусом.

Когда они отошли уже довольно далеко от оратора и толпы, Фридрих сказал:

— Тут, похоже, обстановочка порядком накалилась. Думаешь, издатель газеты будет давать тебе справки?

— Забудь про издателя, — раздраженно буркнул Брумзель. Впрочем, он явно был доволен. — Мы сейчас же вылетаем в Гремучее ущелье, чтобы выяснить, кто за этим стоит. А потом сразу же предупредим гарнизон приграничной крепости. Давай, полезай на спину!

Когда они поднялись в воздух, Фридрих увидел, как толпа расходится. Брумзель мрачно усмехнулся.

— Они уверены, что их газеты южане не читают! Что за детский сад!

— А сколько до этого ущелья лететь? — поинтересовался Фридрих.

— Если повезет, сегодня вечером будем на месте, — задумчиво ответил Фридрих. — Если нет — завтра.

Весь день справа под ними тянулись Зубчатые горы: Брумзель летел вдоль горной цепи на восток. Они практически не останавливались, и Фридрих проклинал всё на свете так же часто, как в свой первый день в Скарнланде. У него ужасно затекли ноги и зад, а бороться с этим, сидя у Брумзеля на спине, было никак нельзя.

Они летели над бесконечными маковыми полями, над которыми гудели бесчисленные шмели разных размеров и степени полосатости. Вскоре Брумзель заявил, что ему от вида этих полей страшно хочется есть и что без второго завтрака лететь дальше решительно невозможно. Так что они устроили перекус в цветке. Фридрих никогда прежде не видел цветков мака вблизи. Пыльца у них была темно-фиолетовая, Брумзель накинулся на нее с жадностью умирающего от голода. В общем-то, она и Фридриху показалась неплохой на вкус, но цветок сильно раскачивался на ветру, что, когда ешь, совсем не приятно.

Дома, думал Фридрих, сидя на листе мака и жуя пыльцу, дома я бы в это время как раз взял в руки сметку для пыли, тряпочку и начал полировать кубки, потому что сегодня суббота. Потом я бы приготовил обед, поел, помыл посуду, потом выдумал бы отговорку, чтобы не идти на танцы с приставучей соседкой (голова болит!), а потом до самого отхода ко сну ничего бы не происходило. Вместо этого я здесь, посреди этого сумасшедшего мира.

Ну, хотя бы с противной соседкой мне сегодня видеться не придется. От этой мысли настроение у Фридриха улучшилось.

— Отчаливаем! — поднимаясь, объявил Брумзель. — У нас еще долгая дорога впереди!

Но в тот день до Гремучего ущелья они так и не добрались. Когда солнце зашло и воздух стал холодным, они опустились на вершину сосны и заночевали в дупле. На следующее утро Брумзель спозаранку разбудил Фридриха, и они полетели дальше, постепенно углубляясь в горы.

— Уже недалеко осталось, — сказал в какой-то момент Брумзель. — Я сейчас пролечу над ущельем, и мы посмотрим, где можно сесть.

Земля под ними резко уходила вниз. На склонах росли сосны и какие-то невысокие серые растения. Над ущельем кружили мухи и осы. Быстро облетая вокруг провала, Брумзель внимательно осматривал местность и Фридриху наказал заниматься тем же.

— Вот там, кажется, что-то есть, — наконец сказал Фридрих, перегибаясь через бок Брумзеля. — Видишь сосны там, внизу, где еще посередине можжевельник?

— Да, только под ними шастает толпа народу, — отозвался Брумзель. — Я сейчас сделаю еще кружочек, а потом полетим через кроны деревьев, чтобы нас не заметили!

Скоро они сели на каменистую землю между веток можжевелового куста и проползли немного вперед, чтобы выглянуть из-за большого валуна. В некотором отдалении от них стояли коричневатые палатки, а вокруг них бурлила жизнь. Жуки катили бочки, лавируя между веревками-растяжками, и скрывались с ними в большом красноватом шатре на краю лагеря, в толпе расхаживал огромный кузнечик, где-то с адским грохотом рухнула куча чего-то металлического.

— Как думаешь, можно тихонечко подойти поближе? — прошептал Фридрих.

— Да при таком шуме сколько хочешь топочи — не услышат, — отозвался Брумзель. — А вот увидеть могут! У нас же нет прикрытия. Давай попробуем обойти лагерь и подобраться с другой стороны. Там, кажется, больше камней, за которыми можно спрятаться.

Но, едва они немного переместились, на помощь пришел случай. Прямо перед ними происходил завтрак: жук-точильщик, стрекоза и человек сидели на земле и закусывали бутербродами.

— Опять сухой паек! — стонал стрекоз (это определенно был самец). — Сколько дней уже одни бутерброды! Неужели нельзя хоть раз костер развести?

— Костер означает дым, а дым означает, что нас обнаружат, — рассудительно отвечал точильщик. — Подожди, вот грохнет, и разводи костер сколько угодно — тогда будет уже не важно. Хоть пять, хоть шесть сможешь развести.

Стрекоз укоризненно посмотрел на точильщика:

— Зачем мне пять костров? Я просто хлеб поджарить хочу!

— Да и вообще, — заметил третий в компании, — опасно разводить костер, пока у нас в лагере столько бочек с этой штукой. Грохнуть они должны, когда мы будем далеко отсюда.

— Далеко отсюда, — задумчиво проговорил точильщик, — можно было быть уже позавчера. Чего мы, собственно, ждем?

— Сигнала к началу операции! — важно ответил стрекоз.

Точильщик повел глазами.

— Вот оно что! Хорошо, что мы это выяснили! А если серьезно: сколько уже дней мы тут сидим? И кто может позволить себе заплатить нам за это?

Человек пожал плечами.

— Да какая разница? Если кто-то хочет платить мне за то, что я просто так здесь сижу, я не против. Впрочем, уже сегодня вечером всё начнется.

— И вчера так говорили! — фыркнул точильщик.

Свисток прервал их беседу. Все трое посмотрели вверх, переглянулись, пожали плечами, поднялись и через минуту скрылись в лагере.

Фридрих с Брумзелем тоже переглянулись. Наконец Фридрих прошептал:

— Как думаешь, они про взрывчатку говорили?

— Я очень удивлюсь, если про что-то другое, — сказал Брумзель, рассматривая снующие по лагерю фигуры. — Что еще может грохнуть как следует? Думаю, они попытаются взорвать стены крепости.

— Наверняка с угла, — сказал Фридрих со знанием дела: в детстве он любил копаться в книгах по истории и военному делу. — Это разумней всего.

Брузмель бросил на него одобрительный взгляд.

— Надо же, а кое в чем ты сечешь, хотя по виду и не скажешь.

— А вот в твоих планах — не очень, — отозвался Фридрих. — Ну, так что нам теперь делать? Может, нужно гарнизон крепости предупредить?

— Хм, да, это один вариант, — задумчиво пробормотал Брумзель и почесал в затылке. — Но… хм… — в этот момент Фридрих заметил, что глаза шмеля заблестели, — но еще лучше было бы… если бы нам самим удалось сорвать их план. Вот эти ребята разозлятся!

— Как? — спросил Фридрих, который и представить не мог, как можно вдвоем справиться с целым лагерем заговорщиков.

Брумзель усмехнулся и стал потирать передние лапки.

— Мы намочим порох!

Фридрих попытался вообразить, как такое можно осуществить, но не очень преуспел в этом.

— Как именно?

— М-да, в этом-то вся загвоздка. Можно было бы, например, прикатить бочку воды в палатку с порохом и как-нибудь опрокинуть ее на порох… или дождаться ливня, перерезать растяжки палатки, чтобы она упала и дождь намочил бочки…

— А разве бочки так уж хорошо пропускают воду? — спросил Фридрих. Брумзель уже начал движение; теперь они ползли между корнями и валунами вокруг лагеря. — Разве в бочке самое главное не то, что она не должна пропускать влагу?

— Да, конечно, — невозмутимо ответил Брумзель, пробираясь вперед. — Можно, конечно, достать шланг и закачать воды в каждую бочку через заливное отверстие. Или проколоть все бочки, чтобы порох высыпался на землю. Это, по крайней мере, доставит им серьезные неудобства.

— Может, просто пописаем на порох? — в шутку предложил Фридрих.

— Отличная идея! Я достану большое ведро с водой, мы его выпьем и…

— А почему тогда уж не вылить это ведро на порох? — спросил Фридрих.

Брумзель посмотрел на него.

— Что-то разговор у нас по кругу идет. Так мы вперед не продвинемся.

— Насчет пописать я пошутил, — сказал Фридрих. — С тем же успехом можно этот порох поджечь.

— А что для этого надо выпить? — задумчиво проговорил Брумзель. — Спирт? Алкоголь какой-нибудь?.. А? Что? Что ты сейчас сказал? Поджечь?

— Ну да, — отозвался Фридрих. — Почему бы не взорвать этот порох? Его больше не будет, и всё.

Брумзель склонил голову набок и глянул так, будто лимон проглотил.

— Смело, очень рискованно, стильно, — произнес он. — Мне нравится, как ты мыслишь!

— Да я и не думал вовсе, — возразил Фридрих. — До такого идиотства додуматься невозможно, если мозги включить. Мы же наверняка при таком взрыве погибнем и пол-ущелья сожжем!

Брумзель похлопал его по плечу.

— Парень, тебе пришла в голову отличная идея. Ее мы и возьмем за основу!

Фридрих отдернул плечо и тут же возразил:

— Но я пошутил! Это же слишком опасно! Если мы устроим взрыв, кого-нибудь обязательно ранит или даже убьет! Не говоря уж о нас самих! Я никого не буду взрывать из-за ваших политических дрязг!

Брумзель поднял переднюю лапку.

— Я об этом подумал. Мы позаботимся, чтобы поблизости никого не было. Поверь мне. Я специалист по таким делам.

Фридриха снова охватило чувство, что все вокруг посходили с ума. Он бы с радостью яростно протестовал, но теперь это было уже бесполезно. Так что он молча последовал за Брумзелем, который намеревался подобраться к главной палатке лагеря с северной стороны. Они долго перелезали через валуны, проползали под корнями деревьев и замирали при каждом звуке, раздававшемся поблизости. Наконец между деревьями показалась тыльная сторона красно-коричневой палатки.

Мимо палатки на длинных ногах прошагал кузнечик.

Брумзель выглянул из-за корня.

— Караульные по всем четырем углам палатки. И наверняка еще парочка с передней стороны, у входа.

— И как нам туда проникнуть? — прошептал Фридрих.

— Пока что не надо, — ответил Брумзель. — Для этого и нужны профессионалы. Для таких случаев у меня есть особая водичка. «Зов денег» называется, прошлого года выпуска. Отличный год был. Очень сильная вещь.

— Ты опять говоришь что-то такое, чего я совсем не понимаю. — Фридрих с упрямым видом прислонился к камню.

Брумзель отвернулся от лагеря и уселся рядом.

— Все очень просто. Тебе наверняка знакомо чувство, которое бывает, когда тебя просят сделать что-то неприятное, да? Ну, например, эм… кого-нибудь предать или убрать что-нибудь тошнотворное?

— Слышал про такое, — осторожно ответил Фридрих.

— И ты говоришь: «Я не хочу». А кто-то настойчиво предлагает тебе за это деньги. И ты говоришь: «Я все равно этого делать не буду». Но тогда он предлагает тебе всё больше и больше денег, и наконец такое безумное количество, что ты начинаешь колебаться. Ты начинаешь размышлять: «Может, все-таки неплохая идея — сделать это нехорошее дело, если взамен можно получить столько денег…» Так вот то, что ты слышишь у себя в голове в этот момент, и есть зов денег.

— Ты хочешь подкупить караульных? — спросил Фридрих, думая при этом: как же вычурно этот шмель выражается!

— Не-е, вовсе нет! — Брумзель подтащил к себе рюкзак, запустил в него лапки и стал шарить. — Я просто немножко поискушаю их, и всё. — Он вытащил лапку из сумки; в ней оказалось четыре крошечных закупоренных пробками бутылочки в общем кожаном чехольчике. — Вот тут, — сказал он заговорщическим тоном, — эссенция этого чувства, зова денег. От нее забываешь все свои благие намерения. Если я открою эти бутылочки и ветер подует в нужном направлении, все в лагере вдохнут это вещество. И — хлоп! — они все побросают свои посты и побегут за ним, совершенно не понимая, почему они это делают!

Фридрих нахмурился.

— Что это такое? Колдовство?

Брумзель остолбенел.

— Конечно! А что же еще?

— «Мудрая пудра» мне больше понравилась, — сказал Фридрих. — Манипулировать людьми с помощью колдовства — это… довольно неделикатно.

Брумзель посмотрел на него так, словно он ляпнул жуткую глупость.

— Это же разведка, шпионаж. Тут часто приходится поступать неделикатно, — объяснил он.

— Мне это не нравится, — заявил Фридрих, скрестив руки на груди.

— А мне плевать, нравится тебе или нет! — запальчиво сказал Брумзель. А потом уже спокойнее добавил: — К тому же ты с этой штукой дела иметь не будешь. У тебя совсем другое задание. Пока я буду заниматься реагентами и направлять флюиды в нужную сторону, ты проберешься в палатку, откроешь бочки и заложишь фитили.

— Я?! — Фридрих был поражен до глубины души. — Я с этим точно не справлюсь. Я ж во взрывчатых веществах и запалах ничего, просто ничегошеньки не смыслю.

— Это неважно, я тебя подробно проинструктирую, — с довольным выражением заявил Брумзель. — Я бы сам этим занялся, но доверить тебе ароматические вещества нельзя, понимаешь? Потому что стоит тебе самому вдохнуть самую малость этой штуки, она на тебя подействует и ты обо всем на свете забудешь. Я-то крыльями могу отогнать от себя испарения, а тебе — тебе придется заткнуть нос.

— Час от часу не легче, — вздохнул Фридрих.

Брумзель снова пошарил в рюкзаке и извлек оттуда внушительный моток бечевки.

— Хм, горючесть нужна повыше, — пробурчал он. — Ну-ка, надрежь этот корень. Со смолой будет совсем другое дело.

Фридрих вынул кинжал из кожаных ножен и стал скрести им по корню в том месте, где кора была потоньше. Пока он занимался этим, Брумзель вполголоса начал читать ему лекцию о взрывчатых веществах — о порохе, видах фитилей и правильной их установке. Фридрих понимал примерно половину того, что говорил Брумзель, но вопросов не задавал: у него и так голова шла кругом.

Наконец показались первые капли смолы, и Брумзель стал смазывать ею три длинных куска бечевки. Это оказалось очень липким делом, и Фридрих, помогая ему, не раз испытывал искушение громко выругаться.

Пока они занимались осмолкой запалов, солнце поднялось выше. У Фридриха в животе заурчало, но от волнения он все равно съесть ничего бы не смог. Брумзель скатал еще два шарика из смолы, чтобы заткнуть Фридриху ноздри (нельзя сказать, чтобы Фридриха это слишком обрадовало). Когда все было готово и нос Фридриха заткнут, Брумзель объяснил план:

— Я сейчас отойду к лагерю и открою бутылочки с эссенцией. Ты останешься здесь, подождешь, пока все караульные убегут, а потом проберешься на склад.

— Там мне нужно открыть бочки и положить в них концы веревок?

— Да, именно. Мы не знаем, сколько там бочек, но даже если взорвется только одна, этого будет достаточно. Взрывной волной расколет другие бочки, и они тоже взорвутся. И пороха не останется. Только не вздумай поджигать, пока я не вернусь!

Фридрих глубоко вдохнул.

— Я сделаю всё, что в моих силах.

— Вот и хорошо. — Брумзель похлопал его по плечу и пополз между корней деревьев в сторону лагеря. Фридрих посмотрел ему вслед, потом сел и стал ждать. Из лагеря доносились громкие голоса, пение и хохот. Видимо, эти дилетанты чувствовали себя в совершенной безопасности.

В отличие от меня, грустно подумал Фридрих.

Долгое время ничего не происходило. Потом лагерь постепенно стало охватывать движение. На другом его конце люди вдруг начали вставать, нюхать воздух и пробираться между сосен. Все больше обитателей лагеря скрывались за валунами, некоторые даже бежали бегом. Внезапное любопытство, казалось, все больше распространялось в сторону Фридриха, и наконец один из караульных, жук-навозник, поднял голову и принюхался. То же самое сделал караульный на другом углу склада.

— Хм-м, что это? — пробормотал один из них.

— Сейчас вернусь, — безвольно, как во сне, пробормотал второй, и оба заковыляли прочь.

Скоро за ними последовали караульные с других двух углов склада, и наконец те двое, что должны были стоять у входа. Они воодушевленно протрусили мимо Фридриха, спрашивая друг друга, что это может так чудесно пахнуть.

Теперь лагерь опустел, только парочка потерянных запоздальцев нетвердым шагом еще следовали за запахом, которого Фридрих, к счастью, не чувствовал.

Фридрих еще немного посидел за корнем, а потом полез через валун, лежавший у задней стенки склада. Зайти с передней стороны он не решился, хотя и там его никто бы не увидел.

Фитили лежали у него в сумке. Он вытащил из земли два деревянных колышка палатки и пролез под красно-коричневую парусину. Оказавшись внутри, он внимательно огляделся — на случай, если кто-то все-таки остался сторожить порох. Но склад был пуст, если не считать нескольких деревянных ящиков посередине. На них стояли четыре маленьких пивных бочонка. Они были надежно закреплены, чтобы никуда не укатились.

— И что? Неужели они собирались напасть на крепость с такой щепоткой пороха? — пробормотал Фридрих себе под нос. — Вот это оптимисты!

Два шага — и он у бочек. Они были закрыты пробками, но Фридрих выковырял их ножом. Внутри виднелся серый порошок.

Закладывая приготовленные — очень липкие — фитили в три бочки, он внимательно прислушивался ко всем звукам, доносившимся снаружи. Пару раз ему чудились приближающиеся шаги — но нет, это была ложная тревога, шелест падающего листа или вовсе обман чувств. Он глубоко погрузил концы веревок в серый порошок и двинулся к стенке палатки, разматывая фитили за собой.

Наконец он снова перебрался через валун и выглянул из укрытия. Впрочем, он напрасно торопился — вокруг склада ничто не шевелилось.

— Брумзель, где же ты? — пробормотал Фридрих себе под нос. Он уже начал опасаться, что Брумзель стал жертвой собственного волшебного средства, и принялся обдумывать возможности отступления в одиночку, потому что нельзя же оставаться тут долго, как вдруг сзади тихо подкрался шмель.

— Все получилось? — хрипло спросил Брумзель.

— Думаю, да, — прошептал Фридрих. — Можно мне уже вынимать затычки из носа?

— Да, теперь уже не должно быть опасно. Давай двигаться. Залезай на спину и держись крепче — это самое главное.

У Фридриха сердце готово было вырваться из груди, когда он лез на спину Брумзелю.

— А мы успеем оказаться достаточно далеко, прежде чем тут всё взлетит на воздух? — спросил он.

— Ой, да нас взрывной волной отнесет на безопасное расстояние! — радостно ответил Брумзель. — И заткни уши пальцами. Если есть пальцы, нужно этим пользоваться.

— Взрывной волной? — с ужасом повторил Фридрих.

— Да не волнуйся ты.

— Тебе легко говорить! У тебя твердые части тела снаружи, а мягкие — внутри, — буркнул Фридрих. У него слегка кружилась голова, но чувство было такое, что лучше уж не молчать. — А у меня-то наоборот!

— Тс-с-с! Воспользуйся своими большими пальцами, пожалуйста, зажги фитиль, будь так добр.

Дрожащими руками Фридрих исполнил просьбу Брумзеля. Ему, правда, далеко не с первого раза удалось взяться за фитиль. Смола с шипением загорелась.

— Марш! — выдохнул Брумзель, со всей силы отталкиваясь от земли. Два, три завитка по спирали — они быстро набирали высоту. Фридрих старался разглядеть сквозь шерсть Брумзеля, насколько прогорел фитиль внизу. Но они поднялись так быстро, что уже даже самого лагеря под деревьями разглядеть было невозможно.

БА-А-А-АХ-Х!

Громыхнуло невообразимо сильно: Фридриха оглушило, и некоторое время он больше ничего не слышал. Он обернулся и через плечо увидел, что из-за деревьев поднимается огромный столб пламени, а ветки согнулись, будто под порывом ветра, и над ними высоко в небе от жара затрепетал воздух. Резко запахло серой, смолой и порохом. Но острее всего, — всегда добавлял Фридрих, когда потом рассказывал эту историю, — острее всего он чувствовал запах собственных подпаленных волос. Брумзеля с наездником сначала подбросило вверх, потом они провалились в воздушную яму, затем описали элегантную дугу и снова взмыли вверх.

Фридрих все еще ничего не слышал и с ужасом думал, что оглох навсегда, но потом стал различать тонкий свист, а затем мало-помалу начали возвращаться и другие звуки — сначала очень тихо, потом всё яснее и яснее. Он чуть не вывихнул себе челюсть, когда зевал, пытаясь привести в порядок измученное внутреннее ухо.

— Ну, видишь, не так уж страшно получилось, — радостно сказал Брумзель. Голос его звучал так, словно шел откуда-то из далекого далека. Ему шерсть, конечно, не опалило, на ней ведь была позолота, так что выглядел он свежо и бодро, как ни в чем не бывало.

— Теперь я точно знаю, что значит слово «оглушительный», — простонал Фридрих, крутя пальцами в ушах.

— Хах! Хорошенький взрывчик получился, да? А теперь надо валить отсюда, — сказал Брумзель и взял курс точно на север.

— Ты думаешь, они за нами гонятся? — с ужасом спросил Фридрих, и ему показалось, что он уже различает в клубах дыма какие-то летящие фигуры.

— Я бы очень удивился. У них и без нас наверняка забот хватает, — возразил Брумзель. — К тому же при таком хаосе в лагере им, думаю, нелегко определить, кто свой, а кто нет.

— Что-то с организацией у этих соглядатаев прямо беда! — удивился Фридрих.

— А я сомневаюсь, что это соглядатаи, — ответил Брумзель, щелкая мандибулами.

Какое-то время они молчали. Потом Фридрих задумчиво произнес:

— Действительно. Соглядатаи ведь не получают денег, так? А эти ребята давеча внизу про оплату говорили.

— Точно, — согласился Брумзель. — Никогда не слышал, чтобы Фея платила своим людям.

— А может, это были нанятые ею специалисты-взрывотехники? — предположил Фридрих.

Брумзель медленно повернулся к нему:

— Эти простофили? Ты думаешь?

— Ну да, маловероятно, — прыснул Фридрих.

— Вот именно. Вообще-то нам сейчас следовало бы прямиком возвращаться в Белоскалье с докладом королеве, — сказал Брумзель. — Но пока мы этого делать не будем.

— Вместо этого мы летим на север, я уже заметил, — отозвался Фридрих. — И что ждет нас там, на севере?

— «Зеленый грот», — ответил Брумзель. — Попробуем на зуб старика Грилло Тальпу.

Кто такой Грилло Тальпа, Фридрих узнал позже. Путь до «Зеленого грота», по расчетам Брумзеля, должен был занять три дня, так что поначалу Фридрих был обречен на скуку и безделье. Но стоило начать ныть, что ему совершенно не улыбается целыми днями сидеть у Брумзеля на спине, как тот заметил, что самому ему еще меньше нравится так долго тащить Фридриха на себе.

Весь остаток дня они летели, но не сказать, чтобы время пролетало для них незаметно. Фридрих часами сидел не шевелясь, разглядывал пейзаж внизу и размышлял об абсурдности своего положения. Оказавшись в центре конфликта между двумя странами, до которых ему абсолютно нет дела, он молниеносно сделался разведчиком и взрывотехником. Он был чуть не съеден пауком и совершенно сбит с толку. И почти забыл, как чувствовал себя, когда жил нормальной жизнью.

Так он размышлял о своей судьбе, глядя на вересковые пустоши внизу, как вдруг заметил нечто странное: узенькую, лишенную растительности песчаную полоску между растениями, похожую на тропинку. Но, в отличие от других тропинок, эта нитка нигде не обрывалась, а шла от горизонта до горизонта. Иногда она ненадолго скрывалась под листьями, но потом появлялась снова и шла дальше на север, в том самом направлении, в котором они летели. И в какой-то момент Фридриху стало ужасно интересно, что же это такое.

— Муравьиная дорога, — объяснил Брумзель.

Фридрих с любопытством смотрел вниз, но муравьев видно не было. Он на какое-то время снова погрузился в свои мысли, а муравьиная дорога под ними всё вилась и вилась, огибая деревья и лужи.

Наконец он разглядел внизу муравья. Когда они подлетели ближе, Фридрих попытался рассмотреть, что же он делает там, на дороге, один. Но муравей, казалось, вовсе ничего не делал, просто сидел, скрючившись, на обочине. Они уже почти пролетели мимо, когда Фридрих сообразил: что-то здесь, наверное, не так.

— Брумзель, стой! — закричал он. — Давай остановимся около муравья!

— Зачем?

— По-моему, ему плохо!

Брумзель обернулся и посмотрел на Фридриха так, будто это ему самому сделалось плохо, но потом все-таки лег в дрейф, стал снижаться по спирали и наконец опустился на утоптанную дорогу. Фридрих спрыгнул на землю и побежал к муравью. Тело его поблескивало на солнце; муравей не шевелился.

— Эй! Уважаемый! Вы меня слышите? — закричал Фридрих.

— Прям философский вопрос, — пробурчал Брумзель.

Фридрих не отступал. Он наклонился, ухватил муравья за ногу и стал трясти:

— Эй! Очнитесь!

Брумзель кашлянул.

— Фридрих, не хочу тебя расстраивать, но он мертв.

— Мертв? — Фридрих с ужасом обернулся и пригляделся к муравью повнимательнее. — Но… от чего же он умер? На нем ни ран, ни повреждений, ничего!

— Не-е, он просто умер, и все. Залезай, полетели дальше.

— Но мы же не можем просто так его здесь оставить! С чего бы на муравьиной дороге лежать мертвому муравью? Здесь же должно быть безопасно! — Фридрих опустился около муравья на колени, не оставляя попыток установить причину его смерти.

Брумзель уселся неподалеку и начал объяснять Фридриху некоторые основы муравьеведения.

— Так, послушай меня. Муравьи время от времени умирают. У них нет пенсии, так что старики просто ходят вместе с остальными до тех пор, пока не умрут от старости. В какой-то момент они просто ложатся на дорогу, и всё. Поэтому, когда муравьи движутся на новое место, на обочинах часто можно увидеть мертвых муравьев.

— И никто им не помогает?

— В чем? Умереть у них и так прекрасно получается.

— Никто их не хоронит? — пискнул Фридрих, едва не плача.

— Не-е. Может, пройдет мимо кто-нибудь, перекусит по дороге, — Брумзель слишком поздно заметил, какую мрачную мудрость выдал, и прикрыл рот лапкой. — В любом случае, колонна из пары миллионов муравьев не может останавливаться, чтобы хоронить одного-единственного рабочего муравья.

— Тогда это должны сделать мы! — выпалил Фридрих.

— Зачем? — спросил Брумзель, закатывая глаза. — Муравьям не нужно погребения, так что ты никого этим не порадуешь. Им все равно, что станет с телом после смерти.

— Но… но… — попытался возразить Фридрих. Но тут кое-что привлекло его внимание: на одном из усиков муравья он заметил блестящий черный нарост, а на другом такого не было. На секунду Фридрих позабыл печаль об усопшем и склонился над головой мертвого насекомого.

То, что издалека походило на нарост, на деле оказалось крошечным металлическим колечком, надетым на усик. Оно было черное, такого же цвета, как и тело муравья, поэтому практически незаметно. Когда Фридрих тронул колечко пальцем, оно повернулось.

— Ой, у него тут что-то вроде серьги… ну, колечко какое-то на антенке, — сказал Фридрих, не поворачиваясь к Брумзелю.

— Что? Покажи-ка, я такого никогда не видел, — Брумзель оттеснил Фридриха и безо всякого уважения сорвал кольцо с муравьиного усика. — Это… это что-то новенькое! Чтобы муравей носил украшения? Век живи, век учись!

— По-моему, это не более странно, чем позолоченный шмель.

— Нет, это намного более странно! Муравьи совершенно не тщеславны, шмели — другое дело. Особенно трутни, — Брумзель вертел колечко в передних лапках.

— Ой, там что-то выгравировано! — заметил Фридрих.

— Действительно! Маленькая буква «К», — пробормотал Брумзель.

— Может, инициал возлюбленной? — предположил Фридрих.

— Вряд ли. Это же рабочий муравей. Они романов не заводят. — Брумзель протянул кольцо Фридриху. — Спрячь-ка. Я думаю, это вроде знака различия. Иногда колонии муравьев нанимаются выполнять какой-нибудь крупный заказ — на уборку, транспортировку больших объемов груза, всякое в этом духе. Тогда они часто носят на антенках ленточки или флажки, чтобы легче было отличить своих. Иначе в колонну может вклиниться какая-нибудь посторонняя группа и утащить груз в неизвестном направлении!

— А что же тогда означает эта «К»? — недоуменно спросил Фридрих.

— Хм… Ну, может, Клупеус. Он нередко нанимает муравьев. Да, если подумать, то наверняка эта «К» с завитушками — знак Клупеуса. Ну что, ты успокоился? Можно лететь дальше?

— Мы что, действительно оставим его тут лежать? — возмутился Фридрих.

— Если ты любишь клубнику, это не означает, что ее должны любить все, — сказал Брумзель. — С погребениями то же самое. Даже если тебе это сложно представить. Тебе правда станет спокойнее, если мы кинем на него сверху большой камень?

— Нет! — взвизгнул Фридрих. Представление о том, что к смерти надо относиться почтительно, Брумзелю было явно не свойственно.

— Ну, тогда полетели. Смерть есть смерть, ничего не поделаешь, — мягко сказал Брумзель, поднимая Фридриха с земли. Тот неохотно отошел от мертвого муравья.

— Ты уверен, что он умер от старости? — слабым голосом спросил Фридрих, когда Брумзель уже поднимался в воздух.

— Совершенно уверен, — ответил Брумзель, стараясь успокоить Фридриха.

— А если… — подумал вслух Фридрих, — если случится так, что я, выполняя это задание, погибну, ты ведь меня похоронишь? Не оставишь меня на съедение птицам?

— У меня нет больших пальцев, поэтому погребение с использованием лопаты — за пределами моих возможностей, — ответил Брумзель. — Но, может быть, удастся найти большой камень… — понять по его голосу, серьезно он говорит или шутит, было невозможно.

Только через пару часов полета Фридрих вспомнил, что кольцо, снятое с муравьиного усика, так и осталось у него в кармане. Он с ужасом подумал, что сделался еще и мародером, ограбил труп. Но Брумзель наотрез отказался возвращаться. Это происшествие так впечатлило Фридриха, что развеселился он не скоро.

 

Глава четвертая. «Зеленый грот»

Вечером следующего дня Фридрих узнал кое-что новое о таинственном Грилло Тальпе. Они с Брумзелем остановились на ночь в гостинице в городе, покачивавшемся на ветвях березы высоко над землей. Тут нужен был крепкий желудок, но Фридрих за последнее время к качке привык, так что ему показался довольно романтичным шелест листьев вокруг и мерцающий сквозь них свет окрестных домов.

На полке около входной двери гостиницы Фридрих нашел растрепанную книжку под названием «Средний Север: лучшие туристические маршруты и главные достопримечательности». Он тут же взял ее с собой в столовую и, усевшись за столик, раскрыл раздел, посвященный их следующей цели.

«Зеленый грот»

Заведение с большой историей, расположенное к югу от Гремучего ущелья. Прекрасные виды и оригинальный стиль на протяжении десятилетий неизменно привлекают сюда множество посетителей. Можно смело сказать, что для жителей Северной Стороны это место стало культовым. Туристам здесь тоже неизменно рады, однако задерживаться в «Гроте» после наступления темноты не стоит: временами там случаются потасовки. Кроме того, по слухам, в «Зеленом гроте» нередко проворачивают сомнительные сделки. А так как происходит это практически легально — по крайней мере, за контрабанду в Северной Стороне никого не преследуют, — то основатель заведения, его владелец и шеф-повар Грилло Тальпа позволяет осуществлять на своей территории все виды торговли. В «Зеленом гроте» прекрасная кухня; особенно рекомендуем попробовать суп из свежей настурции.

Брумзель сидел, низко склонившись над столом, и медленно покачивал головой. Казалось, будто он задремал в ожидании ужина.

— А этот «Грот»-то — вроде как настоящий магнит для туристов, — произнес Фридрих довольно громко: ему хотелось проверить, спит Брумзель или нет.

— Тальпа только во вторую очередь хозяин ресторана, а в первую — контрабандист, — без обиняков заявил Брумзель, поднимая голову. — По самым грубым оценкам семьдесят процентов его клиентов — соглядатаи. Тальпа на их стороне, поэтому его заведение и процветает. На Севере торговля налогами не облагается, но при пересечении границы, конечно, нужно платить соответствующие сборы. Он обходит это как только может, и при этом сам напрямую ни в чем не участвует, а только организует. Кроме того, соглядатаи держат его в курсе всех новостей. И если кто-нибудь знает, имеют ли соглядатаи отношение к тому, что мы видели в Гремучем ущелье, так это Тальпа.

— И ты думаешь, он нам расскажет? — поинтересовался Фридрих.

— Конечно нет! — презрительно бросил Брумзель.

— Он знает, кто ты такой?

— Если не знает, мне стоило бы уйти из профессии, — вздохнул Брумзель. — Это было бы знаком моей полной несостоятельности.

На следующий день приготовления к посещению «Зеленого грота» начались задолго до того, как путешественники к нему приблизились. Брумзель на этот раз решил полностью исключить вероятность встретить в «Гроте» кого-нибудь, кто видел их без маскировки. Поэтому он заплатил угольщику за право вдоволь поваляться в куче угля. Таким черным он еще никогда не был. Потом, купив банку черного обувного крема, Брумзель натер себе крылья.

— Ну что, первоклассный шмель-плотник из меня получился, а? — спросил он, крутясь перед Фридрихом.

Фридрих за всю жизнь шмеля-плотника видел один-единственный раз, да и то издалека, но Брумзель был весь черный, шмели-плотники — тоже, так что он кивнул.

— Легенду используем ту же, что и в Бараньей Голове: мы курьеры, везем корреспонденцию в… э-э-э… ну, скажем, в Баранью Голову. А больше ничего рассказать не можем — тайна переписки! — подмигнул Брумзель. — Мы просто зашли пропустить по стаканчику. Сидим, разговариваем и между делом упоминаем об ужасном взрыве, свидетелями которому стали в Гремучем ущелье. И внимательно следим за реакцией окружающих.

— Не хочу показаться слишком пессимистичным, — начал Фридрих, — но что, если нас — я чисто теоретически говорю — поймают?

— О, это будет не очень-то приятно, — весело ответил Брумзель. — Нас поколотят и вышвырнут вон. Или окунут в смолу и обваляют в перьях — так Тальпа любит поступать с теми, кто пытается уйти не заплатив. Если все сложится совсем плохо, может, даже будут пытать, чтобы узнать, чего мы вообще хотим и много ли знаем.

— Не-е, меня пытать не будут, — отозвался Фридрих, у которого спина уже похолодела от страха. — Я им всё расскажу быстрее, чем они пилочку для ногтей достать успеют.

— Да вряд ли на тебя вообще будут тратить время, если у них в руках окажусь я, — возразил Брумзель. — А на то, чтобы я им рассказал все, что знаю, понадобятся недели. Не считая времени, которое уйдет на пытки.

— Что-то мне в этот «Зеленый грот» расхотелось, — буркнул Фридрих, краешком рукава протирая авиационные очки. — Это наверняка жутко отвратительная, мрачная дыра, от которой приличным людям лучше держаться подальше!

И он представил себе темный сырой грот со сводами из черной породы, по которым медленно катятся капли холодной воды и падают вниз, на страшных оборванных существ с повязками на глазах и зазубренными кинжалами в руках, и таинственного Грилло Тальпу на троне, нависающего над ними словно тень, огромная и грозная, но едва различимая в темноте.

Позже, своими глазами увидев «Зеленый грот», расположившийся между корней упавшего дерева, Фридрих был совершенно очарован. В углублении, оставшемся от корней, образовался пруд, по его прозрачной темной воде от одного островка ряски к другому бегали водомерки, а в глубине копошились жуки-плавунцы. Выше, в самом дереве, все так и кишело публикой разного рода, на балконах и за окнами веселились по полной. Из окон то и дело кого-нибудь выбрасывали — к счастью, только крылатых посетителей.

Фридрих с Брумзелем прибыли в «Зеленый грот» в самое оживленное время, после окончания рабочего дня. Фридрих был очень рад, что они наконец добрались: в животе у него уже давно громко урчало.

— Ну что ж, проверим, заслуживает ли кухня Грилло Тальпы той славы, которой пользуется, — сказал он и, готовый на все, засеменил впереди Брумзеля ко входу, такому широкому, что через него свободно могли пройти десять человек рядом.

— Эй, тише ты! А то еще примут нас за ресторанных критиков, — попытался пошутить Брумзель. — Тут, кстати, подают свежую ряску, прямо из пруда. Попробуй обязательно!

— Ты уже бывал здесь? — удивился Фридрих. Он почему-то думал, что решиться на посещение такого опасного места Брумзель мог только в случае крайней необходимости.

— Ох, бывал, бывал в молодости! — подмигнул Брумзель. — Это теперь только по долгу службы…

Они спустились по длинной широкой лестнице, лавируя между толпами снующих туда-сюда посетителей. В сумрачных коридорах горели факелы, вдоль стен тянулись древесные корни, по сторонам то и дело встречались залы, сквозь окна которых внутрь попадал дневной свет. Потом Фридрих с Брумзелем оказались у очередной лестницы, ведущей в глубину дерева, и прошли мимо полутемной комнаты, которая сразу привлекла внимание Фридриха. Там, за шторой из деревянных бусин, сидели молчаливые существа, усердно потягивавшие дым из кальянов. Всё помещение было полно дыма и пара, как сауна. Фридриха насторожило, что курильщики не шевелятся и не разговаривают. Просто сидят, и все.

— Брумзель, — прошептал он, хватая спутника за крыло, — что это? Что с ними происходит?

— Они просто немного в ступоре, — отмахнулся Брумзель. — Вдыхают горячий вальмю. Еще один способ применения этой жидкости! Если ее выпить, клонит в сон, как ты помнишь. А если ею подышать, то не засыпаешь, а впадаешь в предрассветную кому.

Фридрих сразу догадался, что Брумзель имел в виду:

— В такое состояние, среднее между сном и явью, которое иногда бывает очень ранним утром? Часов около пяти?

— Именно. Многие говорят, что в таком состоянии в голову приходят лучшие мысли. А некоторые так крепко и здорово спят, что у них никогда предрассветной комы не бывает. Поэтому они помогают себе вальмю. Иногда это очень полезно: в пять часов утра часто видишь всё гораздо яснее. Днем в голове уже слишком много всего, чтобы думать без всяких помех. Единственная проблема — то, что некоторые курильщики вальмю в какой-то момент перестают переносить обычную повседневную путаницу в голове. Тогда они начинают курить вальмю непрерывно, сидят вот так, им в головы приходит множество гениальных идей, но использовать их они никак не могут, потому что постоянно вдыхают вальмю.

— У-у, ужас какой! — прошептал Фридрих. — А это не запрещено?

— Ну, если бы кто-то решил запретить вдыхать вальмю, ему пришлось бы запретить и предрассветную кому! Пойдем, нам нужно вниз, в бар. Там по вечерам интереснее всего.

Дорогу в бар найти оказалось совсем не трудно. Толпа текла именно туда, всё ниже в корни дерева. Солнечного света уже давно нигде не было видно. Коридоры становились все шире, по сторонам встречались всё новые комнаты для курения вальмю. Наконец Брумзель с Фридрихом оказались перед очень широкой лестницей. С левой ее стороны ступеньки были крошечные, но чем дальше в правую сторону, тем шире и выше становились ступени, так что каждый мог выбрать себе самое удобное место для спуска в соответствии с длиной шага.

Брумзель усмехнулся:

— Вот это называется комфортом! Абсолютно бесступенчатая плавность изменения высоты ступени!

— Каламбуры у тебя до самой левой ступеньки не дотягивают! — простонал Фридрих.

Они вошли в просторный зал. Потолок в нем вместо колонн поддерживали корни дерева. Сбоку располагалась сцена с потертым занавесом зеленого бархата. Всю длинную сторону зала занимала зеленая лакированная барная стойка. Так же, как и лестница, стойка с левой стороны была очень низкая (там сидели крошечные плодовые мушки и пальцекрылки), а при движении вправо постепенно повышалась (на противоположном конце расположились крупные бабочки-совки и мыши).

— Действительно, всё как в путеводителе говорилось! — изумленно сказал Фридрих Брумзелю, когда они через зал направлялись к стойке. — Здесь оригинально и красиво. В смысле, пока никого не выкидывают из окна и не окунают в деготь и перья. — Он облокотился на стойку и поскреб по ней ногтем, изучая качество зеленого лака.

— С чего это? Ты что, собираешься попытаться смыться, не заплатив? — послышался голос где-то над ним. Сначала Фридрих вообще не понял, кто с ним разговаривает, но потом поднял глаза и увидел палочника, полировавшего стаканы четырьмя из шести лапок.

— Нет, конечно, — ответил Фридрих, слишком удивленный, чтобы воспринять эти слова как шутку.

— Ну, тогда и бояться нечего, — палочник подмигнул, что показалось Фридриху совершенно неуместным. — Шеф, конечно, иногда кипятится, если ему нахамить, но вообще-то он абсолютно безобиден.

— А шеф — это кто? — спросил Фридрих, прикидываясь простачком.

— Грилло, конечно. Вон там, высокий такой, — махнул палочник лапкой. И тут Фридрих разглядел существо, вид которого был вполне достоин его кошмаров: землисто-бурая медведка, вдвое больше Брумзеля, с огромными мускулистыми лапами-экскаваторами и испещренным шрамами грудным панцирем. Тальпа башней возвышался над своими низкорослыми клиентами. В тот момент он как раз нагнулся побеседовать с крошечной цикадой и старался говорить тихо — выглядело это почти комично. Голос его звучал будто из ржавого ведра и гулко разносился по всему залу, хотя говорил он шепотом. Фридрих с ужасом представил себе, что будет, если Тальпа своей лапищей отвесит кому-нибудь пощечину.

Брумзель между тем уже уютно устроился на табуретке за стойкой.

— Два больших пива, пожалуйста, — заказал он. — А из еды у вас что есть?

Палочник протянул им два меню. Фридрих пробежал глазами свою картонку со списком блюд и напитков и в уголке наткнулся на предупреждение о том, что, делая заказ в «Зеленом гроте», клиент отказывается от претензий на возмещение ущерба, который может быть нанесен ему при выявлении случаев причинения убытков заведению, краж или мошенничества со стороны клиента.

— Очаровательные люди здесь работают, — прокомментировал Фридрих.

Брумзель рассмеялся и хлопнул его по плечу: палочник мог их видеть.

— До этого дело доходит редко. А если кого поймают за чем-то запрещенным — он сам виноват!

— Конечно, — вяло кивнул Фридрих, размышляя над тем, что им светит в случае разоблачения. — Да и кто будет заниматься такими глупостями?

Брумзель заказал рясковый суп на двоих. И пока они ждали блюда, Брумзель опытным взглядом окидывал помещение. Может, он уже выбрал кого-нибудь для расспросов?

— Ребята, — снова обратился к ним палочник, — суп придется немного подождать: он у нас тут как раз закончился, мы послали за ним вниз. Может, пока за столик сядете? Я вам всё принесу, когда будет готово. Сейчас как раз номера начнутся, а отсюда вы ничего не увидите.

— Номера? — переспросил Фридрих.

— Ну да, развлекательная программа, — пояснил палочник и стал убирать стаканы. — Начало в шесть.

— Тогда пойдем-ка займем места, — сказал Брумзель и потянул Фридриха за собой.

— Но, Брумзель, — зашептал Фридрих по дороге к столику так тихо, как только мог, — если сейчас будет какая-то развлекательная программа, мы же не сможем никого ни о чем расспрашивать! А мы здесь за этим!

— Ты что, думал, что мы ввалимся сюда с криком: «Кто хочет нам что-нибудь рассказать?» — возразил Брумзель. — Нет, надо вести себя естественно. Сначала поесть супа и посмотреть программу, а потом, когда все уже чуток выпьют и станут поразговорчивее, работать будет гораздо сподручнее.

Брумзель протащил Фридриха через весь зал. Наконец они остановились у столика, за которым уже сидело несколько мрачного вида неразговорчивых существ. На веселое приветствие Брумзеля и Фридриха они все-таки слегка улыбнулись — видимо, злы они были только на мир в целом. Фридрих с Брумзелем втянули головы в плечи и стали дожидаться своего супа.

Тут на сцену вышел кузнечик в сером котелке и остановился перед зеленым бархатным занавесом.

— Почтеннейшая публика, — начал он с наигранным подобострастием, которое вызвало смешки среди зрителей, — сегодня вечером в «Зеленом гроте» вашему вниманию будут предложены уникальные номера и потрясающие трюки! За музыкальное сопровождение отвечает обворожительная мадемуазель Эльза, — он кивнул в сторону осы, сидевшей у сцены с большим красным аккордеоном на коленях. — Итак, мы начинаем! Встречайте: великий Коцинелл и Пепе!

Кузнечик спрыгнул со сцены, и на его место выползла божья коровка. Жук с трудом притащил с собой табуретку, на которую и уселся. Потом из-под надкрыльев он выудил куклу-варежку.

— О, чревовещатель! — обрадовался Брумзель.

— Пепе, как у тебя нынче дела? — обратился Коцинелл к кукле, тоже божьей коровке.

— Не очень, — пропищал Пепе. Мандибулы у Коцинелла при этом не шевелились. — Я как-то странно себя чувствую.

— Неужели у тебя опять черная полоса? — сочувственно спросил Коцинелл и замолчал. Он, видно, ждал реакции зала, но никто не засмеялся. Тогда он продолжил: — Не понимаю, откуда они у тебя вообще берутся? Ты же в крапинку, а не в полоску!

Никто не захихикал даже из жалости. Коцинелл оскорбленно хмыкнул и перешел к следующей остроте. Пепе запищал:

— Какие интересные люди собрались здесь сегодня! Вот с той куколкой в первом ряду я бы не отказался потанцевать!

— Да, но только придется подождать, пока она не вылупится, — заметил Коцинелл.

В последнем ряду кто-то засмеялся, но тут же замолчал.

— Что-то шутки у него так себе, — прошептал Фридрих Брумзелю.

Великий Коцинелл решил дать публике еще один шанс.

— Скажи, Пепе, чем отличается стол от жука?

— Не знаю!

— У стола четыре ножки, а у жука — шесть, — выдал Коцинелл с натянутой улыбкой.

— А еще стол так бездарно не шутит! — крикнул кто-то с левой стороны.

Тут Коцинелл бросил куклу на сцену и с оскорбленным видом заковылял прочь. Оса заиграла туш, публика воодушевленно зааплодировала — впрочем, не Коцинеллу, а тому, что он закончил свое выступление.

Тут уж времени и энергии на объявление следующего номера тратить было нельзя. На сцене срочно, очень срочно должно было начаться что-то захватывающее. Две ящерицы проворно втащили туда большой деревянный диск на подставке.

— Что сейчас будет? — спросил Фридрих. На диске виднелось множество царапин и порезов. — Не будут же они устраивать фокус с метанием ножей, или как?

Прежде чем Фридрих получил ответ, на сцену выбежала орешниковая соня в красном купальнике, облокотилась на диск и просунула все четыре лапки в кожаные петли, закрепленные по его краям. За ней вышла девушка в поношенном полосатом костюме, опоясанная ремнем, за который действительно были заткнуты ножи.

— Добрый вечер, — обратилась девушка к публике. — Меня зовут Труде, а это — моя обворожительная помощница Нелли. Мы сейчас представим вам номер, от которого у вас точно захватит дыхание!

— Ваш суп, — гнусаво произнес кто-то рядом с Фридрихом и поставил на стол две дымящиеся мисочки. Но ни Фридрих, ни Брумзель особого внимания на суп не обратили: они оба сидели, уставившись на сцену.

— Ой-ей-ей! — заохал Фридрих. — Как думаешь, с какого раза она попадет?

— Надо было тебе поставить на это, — сказал сосед по столу особенно мрачного вида. — Там, за стойкой, можно ставку сделать.

— Ставку на то, что в соню попадет нож? — с ужасом переспросил Фридрих.

— Да. Каждый вечер толпа туристов ставит на это, — собеседник ухмыльнулся. — И каждый вечер «Грот» на этом неплохо зарабатывает. Завсегдатаи знают, что Труде никогда в помощницу не попадает, она слишком хороша для этого. Но на то, чтоб это и до туриста дошло, нужна парочка вечеров.

Тем временем метательница ножей заняла позицию перед своей жертвой и прицелилась. Нелли выглядела совершенно спокойной. Фридрих не мог больше на это смотреть и зажмурился.

Первый нож просвистел по воздуху и — хлоп! — воткнулся в край мишени. За ним тут же последовал второй. Соня всё так же весело следила за происходящим. Зрители начали аплодировать. Этот номер был явно поинтереснее несмешного чревовещателя.

Третий бросок. Нож воткнулся прямо над головой сони, и на этот раз она вздрогнула. Тут же следующий нож просвистел у самого ее уха. Соня начала испуганно озираться.

Теперь мишень стала вращаться. Она медленно поворачивалась до тех пор, пока соня не оказалась вверх тормашками. Метательница снова прицелилась. Нелли отвернулась, как будто не могла больше смотреть на это.

— Хорошая актриса! — ухмыльнулся Брумзель.

Колесо крутилось всё быстрее. Ножи свистели один за другим. Фридрих уже было понес ко рту ложку супа, но она замерла на полпути. Выдохнуть он смог только тогда, когда мишень ощетинилась ножами, словно игольница, остановилась и соня, целая и невредимая, спустилась на сцену.

Метательница ножей и ее обворожительная помощница подошли к краю сцены и поклонились. Зрители в восторге застучали кулаками по столам. Фридрих наконец начал есть. Суп был специфический — по крайней мере, так показалось Фридриху, которому никогда прежде не приходило в голову пробовать ряску. Но Брумзель несколько раз с жаром заверил его, что ряска тут первосортная.

Тем временем перед публикой с видимым облегчением снова появился кузнечик и объявил музыкальный номер. На сцену просеменил крапивник и запел фальцетом. Фридрих почти не мог разобрать слов песни — такой высокий был у этой птички голос. Но, может, оно и к лучшему: у такого рода песен часто ужасно глупые тексты. Фридрих как будто разобрал что-то про прогулки в парке, но тут его внимание полностью переключилось на суп.

Когда крапивник покинул сцену, Фридрих был уже сыт и доволен жизнью. Если б им еще не нужно было расспрашивать соглядатаев, это вообще был бы идеальный вечер! Но Брумзель уже приступил к делу.

— Хорошо поет, а? — сказал он, уважительно кивая в сторону сцены. Обращался Брумзель не к Фридриху, а ко всем, сидевшим за столом. — Я как-то этого типа уже слышал… На юге, кажется… Как же этот город назывался? Ну, недалеко от Гремучего ущелья. Название из головы вылетело.

Никто не отреагировал. Сидевшие за столом как будто вообще не замечали Брумзеля.

На сцену снова вышел кузнечик.

— А сейчас — заключительный номер сегодняшней программы! — объявил он. — Анастасия Глазз жонглирует тарелками для вас! — За его спиной уже взволнованно жужжала маленькая красная стрекоза с дюжиной тарелок в руках. Она тут же начала номер, практически не дав кузнечику времени уйти со сцены. Стрекоза стояла на двух ножках, а остальными четырьмя жонглировала, причем тарелки очерчивали круги вокруг ее антенок. Как раз когда это зрелище начало наскучивать, она подключила еще и крылья: когда какая-нибудь тарелка угрожала упасть ей за спину, она тут же подправляла ее траекторию крылом.

Фридрих с восторгом наблюдал за жонглированием. Иногда одна из тарелок падала и разбивалась, но это не смущало ни стрекозу, ни зрителей. Ее энтузиазм передался и публике. Наконец стрекоза собрала все тарелки (и целые, и битые), низко поклонилась и под аплодисменты скрылась за сценой.

Теперь Фридрих решил во что бы то ни стало завязать разговор с соседями по столу.

— А на то, сколько тарелок она уронит, тоже можно поставить? — обратился он к сидевшим рядом. Его недовольно оглядели, и на несколько секунд повисло молчание, пока один из них не снизошел до ответа.

— Не-е, на стрекозу ставки не принимаются, — медленно произнес сосед. Фридрих почувствовал себя идиотом, но тут же сказал себе, что вообще-то дураком выставляет себя этот тип — это ведь он ведет себя как высокомерная сволочь.

— Пойду возьму еще пива. Может, кому-нибудь тоже чего-нибудь прихватить? — приветливо предложил Брумзель и огляделся. Ответа не последовало, так что он ушел, а Фридрих остался за столиком.

Он тут же вспомнил, как Брумзель оставил его одного в забегаловке в Бараньей Голове. Тогда ему удалось завязать интересный разговор. Может, и на этот раз получится что-нибудь в этом роде?

— Как вообще этих артистов находят? — продолжил он прощупывать почву.

— Они сами сообщают заведению, что хотят выступить, — отозвался тот же тип, что и прежде. Но теперь его слова звучали чуть более дружелюбно. — Желающие съезжаются к Тальпе со всех концов Северной Стороны. А кое-кто — даже и с Южной.

Фридрих насторожился.

— А чтобы работать здесь, обязательно быть соглядатаем? — шепотом спросил он.

— Соглядатаем? — его собеседник ничуть не понизил голоса, а другие соседи по столу посмотрели на Фридриха с подозрением уже потому, что он перешел на шепот.

— Дело в том, — занервничав, стал объяснять Фридрих, — что я тоже артист. Выпутываюсь из оков, знаете такое?

Сидевшие за столом переглянулись.

— Ты? — недоверчиво переспросил его всё тот же тип.

— Да, — кивнул Фридрих. И продолжил вешать лапшу на уши, глядя собеседнику в глаза: — Я давно этим не занимался, но с радостью бы вспомнил былое. А это заведение мне нравится, и я бы с удовольствием здесь как-нибудь выступил.

— Не нужно для этого быть соглядатаем, — презрительно ответил Фридриху тот же человек. — Здесь людям за работу платят, как и в других местах.

— А если бы я захотел стать соглядатаем? — спросил Фридрих, нервно теребя воротник.

Тут недоверие однозначно охватило всех сидящих за столиком. Никто не удостоил его ответом, мало того: на него больше никто и не смотрел.

Да уж, отлично получилось! Фридрих почувствовал, как щеки краснеют от стыда. Он пробормотал извинения и поднялся из-за стола, намереваясь идти искать Брумзеля. Который наверняка устроит ему головомойку за то, что он так бездарно профукал прекрасный шанс пообщаться с врагом.

С горящими щеками Фридрих направился к бару. Но добраться до него оказалось не так-то просто: на полпути он застрял в толпе посетителей.

— Сигару? — произнес глубокий прокуренный голос у Фридриха за спиной. Подумав, что к нему обратился какой-то мужчина, он обернулся. За ним стоял высокий и широкий клоп с элегантными продольными огненно-красными и черными полосками — графозома полосатая, определенно женского пола. На животе у нее висел небольшой деревянный ящик с товаром, а в уголке рта торчал мундштук с тлеющей, пряно пахнущей сигаретой. За левым усиком графозомы колыхался пучок шикарных перьев.

Она смотрела на Фридриха так, будто ждала ответа, и он сообразил, что обращалась к нему она. Видно, мадам коптила себе голосовые связки уже не одно десятилетие.

— Извините, у меня сигар нет, — вежливо произнес Фридрих.

Графозома запрокинула голову и захохотала. Звук был такой, будто кто-то скреб камнем по стиральной доске.

— О-о, какой же ты милашка! Нет, не хочешь ли ты сигару купить — вот что я спрашивала.

— Тоже нет, спасибо, — ответил Фридрих, который столько стыда уже натерпелся, что лицо у него просто пылало. Теперь ему хотелось одного — убежать из этого «Грота», где он, видно, всем казался смешным.

— Ну да, ты до сигар-то еще и не дорос, — проворковала графозома и потрепала Фридриха за подбородок. От удивления он даже не успел возмутиться. — Да не смотри ты так зло, я не хотела тебя пугать!

Фридрих почувствовал, что совершенно теряет контроль над выражением лица, и разочарование нахлынуло на него волной. Помимо воли лицо его скорчило недовольную гримасу. Он набрал в легкие воздуха и постарался сохранить остатки достоинства:

— Извините, шутить нет настроения.

— Нет?

— Нет. День выдался очень неприятный, — голос его звучал жалостливо.

— Что, ребята с тобой играть не хотят? — понимающе сказала графозома и похлопала Фридриха по плечу. — Да, я тебя видела, когда ты еще с соглядатаями за столиком сидел.

— О, здорово, — пробормотал Фридрих. — Так это были соглядатаи? Вот, значит, почему мы с ними не поладили.

Графозома снова засмеялась.

— Да уж, иногда они бывают чересчур разборчивы, соглядатаи-то, особенно Отто. Не с каждым беседовать хотят. Ну ничего, мы это исправим, — и она подмигнула Фридриху.

— Правда? — отозвался Фридрих слабым голосом.

— Ну конечно! Пойдем-ка, старушка Эльсбет объяснит тебе кое-что, и в следующий раз всё пойдет как по маслу. Знаешь, соглядатаи совершенно не могут позволить себе отказывать новым кандидатам! Да! Даже юнцам вроде тебя. Они удивятся, сколько всего ты знаешь.

Наконец до Фридриха дошло. Графозома решила, что он всерьез пытался вступить в ряды соглядатаев, и хочет ему в этом помочь. Вот это удача!

Он поднял голову, с надеждой поглядел на собеседницу и сказал:

— Вы мне объясните, что к чему? Да? Это было бы замечательно!

Графозома снова подмигнула, положила ему на плечо одну из своих лапок и отвела в сторонку. Фридрих был не в восторге от таких манер, но, кажется, тактильный контакт был вполне в правилах этой дамы. И вроде бы она ничего плохого не имела в виду, так что Фридрих покорно последовал за ней в уголок за колонной из корня.

— Дело вот в чем, — начала графозома, заговорщически наклоняясь к Фридриху. — Этот Отто любит строить из себя важную шишку, но вообще-то знает он далеко не так много, как старается показать. И это его раздражает. Так что, если хочешь заслужить его расположение, нужно рассказать ему что-нибудь такое, чего он еще не знает.

— Ну, я, например, знаю, — с готовностью выпалил Фридрих, — что в Гремучем ущелье недавно произошел ужасный взрыв! Я случайно был там неподалеку, — скромно добавил он.

— Ха! — крякнула Эльсбет. — Это соглядатаи уже давно знают.

— А они знают, кто этот взрыв устроил? — спросил Фридрих, широко раскрыв глаза.

— Соглядатаи — нет, — Эльсбет икнула. — Но им бы очень хотелось узнать! Это ж бахнуло на их территории!

— Я слышал, что там был склад взрывчатки, с помощью которой хотели подорвать приграничную крепость Южной Стороны, — сказал Фридрих с самым невинным видом, на который только был способен.

— Может быть, — Эльсбет почесала бок. — Тогда, конечно, соглядатаям просто не терпится узнать, кто это вмешивается в их дела! Они, конечно, не любят всю эту военщину, которую южане развели у границы, но чего совершенно терпеть не могут — так это чего-нибудь не знать! — она снова икнула. — А взрыв в Гремучем ущелье для них загадка.

— А что, свидетелей, кого порасспросить, не осталось? — с нарастающим интересом спросил Фридрих.

— Нет, кто-то из соглядатаев, конечно, тут же отправился на место, но нашли они там только пустой лагерь — и вокруг ни души! Смылись, трусы! — рассказала Эльсбет.

Фридрих внимательно слушал.

— Но если хочешь действительно взбудоражить Отто, — тут Эльсбет перешла на шепот, — скажи ему вот что: золотой шмель снова здесь, в Северной Стороне. Отто об этом еще не знает, новость свежайшая. Один парень всего пару минут назад об этом рассказывал. Ступай к Отто и удиви его. Тут уж он точно больше тебя не отошлет!

Фридрих сглотнул.

— Золотой шмель? — переспросил он хрипло. — Кто это?

— Об этом можно говорить громко, — рокотнула Эльсбет. — Важная шишка с Юга, босс секретных служб, так сказать. И если он здесь, значит, там, на Юге, готовят что-то новенькое. И это новенькое нас наверняка не обрадует, потому что от Южной Стороны всегда одни проблемы. Готовится какая-то политическая заварушка. Меня, знаешь, не очень-то интересует, что там государственные головы выдумывают, а вот соглядатаям в этом разобраться не помешает!

— А что еще известно об этом шмеле? — с интересом продолжал расспрашивать Фридрих. Черт, как он надеялся, что им пока не наступают на пятки!

— В первый раз его видели в районе Зубчатых гор, дня четыре назад. Он летел на восток, — сообщила клопиха. — По направлению к Гремучему ущелью. Странно, да? Потом — два дня назад, в Березовых лесах; он двигался дальше на север. Что за этим стоит — черт знает, но Отто будет интересно!

Фридрих, у которого от волнения защемило в груди, с жаром закивал:

— Да! Это очень интересно!

— Ну, мальчик мой, распрямись-ка! — Эльсбет ткнула его в спину, так что он от неожиданности вздрогнул и действительно выпрямился. — Именно! Грудь вперед, живот втянуть и побольше уверенности в себе! Скажи ему, что жаждешь стать соглядатаем и у тебя есть что рассказать. И не позволяй себя отфутболить!

Фридрих снова закивал. Кровь шумела у него в ушах.

— Нужно показать, что точно знаешь, что делаешь! — Эльсбет снова хлопнула его по спине. — Не разводи глупое пьяное панибратство, как тот парень!

Фридрих проследил взглядом, куда графозома указывала лапкой. Там, рядом с Отто, на барном стуле сидел Иероним Брумзель с двумя кружками пива в верхних лапках и что-то оживленно втолковывал суровому соглядатаю.

— Ребятки, да я же совершенно не имел в виду смеяться над вами! — Голос звучал так, будто Брумзель был уже порядком навеселе, но Фридрих знал, что шмель, скорее всего, притворяется. Так уж много выпить он не мог. — Со взрывчаткой, ну, бывает такое! Со всяким эдакое хоть раз, да случалось! Одна искра — и всё взлетает на воздух…

— Извини, — холодно сказал Отто, отодвигая пиво, которое Брумзель поставил перед ним.

— Ну народ! Что ж вы такие необщительные? — протянул Брумзель.

— Сегодня слишком много людей задают слишком много глупых вопросов, — буркнул жук, сидевший рядом с ним.

Первой мыслью Фридриха было броситься к Брумзелю и увести его подальше, пока на него не обрушился гнев соглядатая. С другой стороны, тогда им наверняка станет ясно, что два дурака, задающие идиотские вопросы, связаны между собой и появились здесь не случайно. И в этом случае хорошей взбучки им не избежать. Так что он не двинулся с места, горячо надеясь, что Брумзель скоро перестанет приставать к этим людям.

Но тут вдруг за Брумзелем выросла исполинская фигура Грилло Тальпы с подносом в руках.

— Вот, ребята, — пробасил он, — ваше пиво!

Но вместо того чтобы поставить поднос, он небрежно наклонил его. Кружки поехали вниз, некоторые с грохотом упали на пол (к счастью, они были оловянные), пиво окатило Брумзелю спину.

— Ой-ей-ей! Извините, я сегодня ужасно неуклюж! — прогудел Тальпа, как будто вовсе не жалея о произошедшем. Может, Тальпа специально облил Брумзеля, чтоб его прогнать? Но тут сердце у Фридриха екнуло: пиво смыло со шмелиного зада верхний слой угля — и через липкую грязь проглянули золотые щетинки. Совсем чуть-чуть; разглядеть можно, только если знать, что они там могут быть, но натренированный глаз распознает их безошибочно. Тальпа ужасно хитер! Он только что разоблачил золотого шмеля, но так, что, кажется, никто больше этого не заметил, даже сам Брумзель!

Фридрих отошел подальше в угол. Самое глупое, что он сейчас мог сделать, — это подойти к Брумзелю и предупредить его. Нужно поймать его где-нибудь в таком месте, где соглядатаи их не увидят. Фридрих отчаянно пытался установить с Брумзелем визуальный контакт и подать ему знак. Но тот был так занят веселой беседой с соглядатаями, что не замечал решительно ничего вокруг.

— Ты чего? Стесняешься, что ли? — пророкотала у него за спиной Эльсбет и легонько подтолкнула вперед.

— Сейчас-сейчас! — отозвался Фридрих. — Вот уйдет этот дурак…

— Чего уж, ты и так справишься! — подбодрила его Эльсбет.

Но Брумзель так и не делал никаких попыток скрыться. Он просто взял у Грилло Тальпы салфетку и стал промакивать себе спину, не переставая болтать.

— Извините, господа, я на минуточку, освежиться, — сказал он наконец и двинулся прочь.

— Сейчас! — вдохнул Фридрих и бросился вперед. Он еще слышал у себя за спиной голос Эльсбет, напоминавшей о том, как важны самоподача и уверенность в себе.

Добравшись до середины зала, он смог затеряться в толпе. Глядя в просветы между ногами, Фридрих высматривал Брумзеля, но это оказалось не так-то просто. Живая масса оттеснила его уже практически к краю зала, когда он наконец увидел шмеля около одной из широких дверей. Фридрих прижался к стене, потом поднырнул у кого-то под рукой и юркнул вслед за Брумзелем через дверь.

— Фридрих! Кого я вижу! — обрадовался Брумзель. — А я тут в туалет шел, спину вытереть.

— Тебя узнали, — прошептал Фридрих так тихо, как только мог.

Брумзель тут же посерьезнел:

— Ну-ка, отойдем.

В коридоре, где они сейчас находились, было почти пусто, проходившие интересовались исключительно дверями с левой и правой стороны, отмеченными фонарями, чтобы посетители не заблудились. Дальше коридор становился всё темнее и темнее. Брумзель потянул Фридриха туда.

— Ну?

— Тальпа знает, что это ты, — выпалил Фридрих. — Пиво смыло маскировку!

— Ой-ей! — Брумзель завертелся на месте, пытаясь рассмотреть собственный зад.

— Как мы теперь выберемся отсюда? — взволнованно спросил Фридрих. — Через бар нам ведь теперь не выйти, так?

— Тальпа явно не хотел устраивать спектакль при клиентах, но теперь это нас не спасет. — Брумзель с любопытством глянул за угол коридора и двинулся туда. — Значит, нужно бежать вперед. Пойдем туда, где он уж точно не рассчитывает нас встретить!

За поворотом оказалась широкая дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещен!» Брумзель беспечно распахнул ее и вошел.

В отличие от темного коридора с туалетами, здесь всё было ярко освещено. В стороны отходили выложенные плиткой коридоры, ведущие в сияющие сталью кухни. Там в больших медных кастрюлях булькала зеленая ряска и между столов сновали туда-сюда два расторопных таракана.

— Да, это мы правильно зашли, — пропыхтел Брумзель. — Где кухни, там и склады с провизией должны быть.

— А зачем нам склад понадобился? — спросил Фридрих, семенивший следом, и озабоченно заглянул в одну из кухонь. Судя по медным чанам и трубам, там варилось пиво. Запах стоял соответствующий. Ну да, пива в этом заведении пьют немало. Значит, его и варят прямо тут!

— Подумай, — заговорил Брумзель, — такие огромные количества еды и напитков невозможно доставлять в «Грот» через бар и все эти коридоры. Значит, тут должен быть другой вход, а может, и несколько. Через него мы и сбежим.

Он приоткрыл какую-то дверь и просунул голову в щель. Тут же внутри кто-то тонким голосом вскрикнул, Брумзель захлопнул дверь со словами «Прошу прошения, мадам, извините!» и потащил Фридриха дальше. Краска бросилась ему в лицо — насколько это вообще со шмелями бывает.

— Тальпе стоило бы на переодевалках для сотрудников таблички повесить! — бросил он.

Фридрих не мог сдержать любопытства:

— Кто там был?

— Голая улитка, — тихо ответил Брумзель.

— Голая? Без раковины которая? И она переодевалась?

— Ну да, она в чем мать родила была! Ужас как неловко!

— Но… — Фридриху сложно было осознать этот казус, — но ведь слизни на то и без раковины, что всегда голые? Или нет?

— Да, но тут другое дело!

— То есть если мадам слизняк нагишом ползает по улице, то это одно, а если здесь снимает передник — другое?

— Тебе этого не понять! — с достоинством парировал Брумзель и больше не порывался открывать встречавшиеся по пути двери.

К счастью, всего через несколько шагов они прошли мимо двери с табличкой «Холодный склад. Мясо и пиво». На следующей было написано «Овощи и бобы. Картофель — 2 этаж». И наконец прямо перед ними показался путь к свободе: «Разгрузка продуктов. Не закрывать с 8 до 10 утра».

— Но сейчас-то там наверняка закрыто! — запротестовал Фридрих, когда Брумзель подтолкнул его вперед через приоткрытую дверь.

— Неважно, откроем как-нибудь, — буркнул тот.

— Эй! — раздался голос у них за спиной. — Что это вы там делаете?

— Давай вперед! — Брумзель подтолкнул Фридриха еще чуть-чуть и захлопнул за ним дверь.

Фридрих оказался один в темноте. То есть не в абсолютной, конечно: над дверью горел крошечный фонарик. От его тусклого света на пол ложились тени, и всё.

Только когда глаза у Фридриха начали привыкать к темноте, он увидел, в какое большое помещение попал. Со всех сторон тянулись ряды стеллажей, уставленных тарелками, кружками, ящиками со столовыми приборами, с ножами для мяса и точильными камнями. В общем, если бы посетители заведения вдруг посходили с ума и разом расколотили всю посуду, «Грот» бы с легкостью это пережил.

Снаружи Брумзель вступил в жаркую дискуссию с работником кухни, а Фридрих тем временем двинулся вперед, исследуя помещение. Посередине был широкий просвет между стеллажами, пол там казался потертым и поцарапанным. Если в «Грот» где-нибудь и закатывали бочки с припасами, то здешние колеи подходили для этого как нельзя лучше. То есть если идти по ним, то попадешь к воротам. Может, они закрыты на щеколду, которую достаточно отодвинуть? Скорее, конечно, там все-таки замок, но вокруг здесь куча острых вилок и прочего, чем можно его подковырнуть, так что не страшно!

Вдруг дверь в коридор отворилась. Фридрих в ужасе метнулся за одну из полок, но вошел только Брумзель.

— Фридрих! Фридрих, где ты? Ух, сложно же было отделаться от этого типа! Но я все-таки убедил его, что мы слесари, проверяем состояние водопровода. Фридрих!

Фридрих собирался было подняться с пола, но тут дверь снова открылась, на этот раз даже, скорее, распахнулась. Фридрих замер за своим стеллажом.

В тусклом свете фонаря стоял Грилло Тальпа, огромный и разъяренный. Он захлопнул за собой дверь, и его мощные лапы-экскаваторы блеснули в полутьме.

— Брумзель, скотина! — загремел он.

— Вовсе не нужно так кричать, Тальпа. Я здесь, — послышался голос Брумзеля. Если он и был напуган так же, как Фридрих, то неплохо скрывал это.

Ситуация была отчаянная: они не знали, где выход, а дверь в коридор заслонял теперь Тальпа, которого обмануть вряд ли удастся.

— Чертов чокнутый трутень! Что ты здесь делаешь? — рявкнул Тальпа.

— Присматриваю за тобой, — спокойно ответил Брумзель.

— Либо тебя до простого патрульного понизили, — презрительно фыркнул Тальпа, — либо у Офрис так мало врагов, что ей не за кем больше следить, кроме как за бедным контрабандистом!

Брумзель закатил глаза.

— Это ты-то бедный контрабандист? Ты? Не смеши меня! Я думаю, ты в курсе, почему я здесь.

— Нет. И мне не терпится узнать это.

Глаза Фридриха потихоньку привыкли к темноте. Тальпа стоял, скрестив лапы, у двери, Брумзель — перед ним.

Брумзель решился на второй заход и пошел на блеф:

— Не рассказывай мне! Ты прекрасно знаешь, что сейчас здесь, в Северной Стороне, происходит.

— Нет.

— И за всем этим стоят соглядатаи!

— Нет. А то б я был в курсе.

— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? — удивился Брумзель.

— Нет, ничего, — Тальпа наклонился вперед, к Брумзелю. — Но у меня ощущение, что и сам ты не очень-то знаешь, о чем говоришь.

— Я еще не закончил расследование, — вывернулся Брумзель. — Но предположим на секунду, что ты говоришь правду и действительно ничего не знаешь. Это может означать только одно: соглядатаи к этому отношения не имеют. Тогда… может, у тебя есть мысли, кто еще может быть замешан в этой игре? Ты же почву постоянно прощупываешь!

— Да я, в общем-то, в почве и живу, — неохотно признал Тальпа.

— Ну вот! Так кто может стоять за этим?

Тальпа покачал головой и смерил Брумзеля взглядом.

— За чем? — сухо спросил он.

— Ох, — Брумзель понял, что придется пойти на некоторые уступки противнику. — Ну, у меня есть подозрение — и вполне обоснованное, — что кто-то планирует нападение на Южную Сторону.

— Если бы это были соглядатаи, я бы об этом знал, — холодно ответил Тальпа. — И если бы я это знал, я бы так и сказал тебе в лицо. Не бояться же мне этого дурного шмелишку!

— Кто-то пытался взорвать крепость в Гремучем ущелье, — не отступался Брумзель. — Об этом ты тоже ничего не знаешь?

— Это мне известно, — Тальпа усмехнулся. Его мандибулы блеснули в тусклом свете. — Но узнал я об этом только вчера, когда всё уже произошло. И взрыв устроили вовсе не соглядатаи. Иначе, во-первых, я бы был в курсе заранее, а во-вторых, они бы операцию не профукали.

— Ну да, конечно. А кто же тогда это был?

Тальпа пожал плечами. Панцирь у него заколыхался.

— Понятия не имею. Это не касается ни меня, ни соглядатаев.

— Офрис очень обеспокоена таким оживлением на границе, — яростно продолжал Брумзель. — И если оно перерастет в войну между Южной Стороной и Северной, вас это коснется, и очень серьезно! Кроме того, Тальпа, ты же слишком любопытен, чтобы не интересоваться подобными вещами. Ты наверняка что-то знаешь.

— Что я знаю и чего не знаю — не твое дело, Брумзель, — весело сказал Тальпа.

— На этот раз нам обоим выгодно, чтобы ты мне всё рассказал! — злобно ответил шмель.

Тальпа прислонился к двери и пошевелил мандибулами.

— О Гремучем ущелье я ничего сказать не могу, — проговорил он. — Но если хочешь узнать, кто в Северной Стороне занимается сомнительными делами, спроси в Молотобое.

— Поточнее, пожалуйста, — потребовал Брумзель.

Тальпа щелкнул себя по панцирю.

— Я полагаю, тебе известно, что сейчас практически все заводы Молотобоя работают на одного-единственного заказчика. Или?

— А я полагаю, — возразил Брумзель, — что тебе известны две вещи: первое — его имя, и второе — что для него изготовляют.

— Первое — да. Это подхалим Клупеус.

— Клупеус?! — удивился Брумзель.

— А второе — нет, я не знаю, что для него производят. Судя по всему, у них там режим строжайшей секретности.

— А ты не можешь это выяснить? — продолжал настаивать Брумзель. — Клупеус ведь уже много лет пытается переманить тебя на свою сторону. Может, ты войдешь к нему в доверие и…

— Кажется, с пивом у меня в заведении что-то не так! — захохотал Тальпа. — Во-первых, только этого не хватало! А во-вторых, он все равно с новым союзником поначалу ничем секретным делиться не будет. Это нужно было бы годами тереться вокруг него, чтобы получить доступ к ценной информации!

— Ну, я просто как вариант предложил, — смущенно буркнул Брумзель.

— А кроме того, — с угрозой в голосе продолжал Тальпа, — то, что я до сих пор не откусил тебе голову, не означает, что у нас общие цели. Что за наглость вообще соваться сюда? Мне с тобой делить нечего, поэтому я позволю тебе беспрепятственно покинуть «Грот». Но если ты еще раз явишься в мое заведение — или будешь тереться вблизи! — я тебя тут же вышвырну. А перед этим окуну в деготь и обваляю в перьях!

— Да не очень-то и хотелось, — отозвался Брумзель.

— Возвращайся к своей Офрис, ложись там на бархатную подушку у ее ног, — сплюнул Тальпа. — Это тебе больше подходит.

— Ого! — Брузмель был неприятно удивлен. — И о подушке ты, значит, знаешь. Ты действительно чертовски хорошо информирован.

— А ты что думал, только ты о других в курсе? — фыркнул Тальпа. — Белая Фея и о том, что ты сегодня на завтрак ел, может рассказать!

— Ну, в этом я все-таки сомневаюсь, — отозвался Брумзель. — Но Клупеус — это ой-ей-ей, это действительно интересно! В высшей степени интересно!

— Тем интереснее, что Клупеус — якобы ваш союзник, а ты ни сном ни духом, чем он занимается в Молотобое. — Тальпа самодовольно усмехнулся. — Можно заключить, что вы там, на Юге, не очень-то умело выбираете себе друзей!

— Ну, это мы еще посмотрим, — осторожно пробурчал Брумзель. — Может, этому найдется какое-то разумное объяснение.

— Конечно. Наверняка. А теперь прошу прощения, мне пора возвращаться к работе. Некоторые личности становятся просто невыносимы, если им вовремя не налить. — Тальпа перекинул полотенце через плечо. — Хватай своего дружка и вали отсюда. Надеюсь, я больше тебя тут не увижу — разве что решишь отблагодарить меня таким же ценным советом. А иначе — деготь и перья, друг мой!

Брумзель невесело усмехнулся.

— Я улечу, как только ты меня выпустишь. Не спеши, пожалуйста.

— Давай, пошли, — Тальпа снял связку ключей у себя с ремня и двинулся вперед в темноту помещения.

— Сейчас, — Брумзель пополз за ним. — Мне сначала нужно отыскать этого маленького розового никчемыша…

— Я здесь, — отозвался Фридрих. Он непринужденно вышел из-за полки, напугав Брумзеля до полусмерти.

Помещение заканчивалось широкими обитыми железом воротами. Тальпа отпер замок и открыл одну створку.

— Ну всё, выметайтесь. Пиво за счет заведения. Денег мне от тебя не нужно, тебе же их Офрис платит!

— Спасибо за радушный прием, — медовым голоском отозвался Брумзель. Едва Фридрих взобрался ему на спину, он взлетел. Дверь за ними тут же захлопнулась, лязгнул замок. «Зеленый грот» остался позади.

Только они оказались в воздухе, Фридрих начал задавать вопросы.

— Кто такой этот Клупеус?

— Потом расскажу. Сейчас нам нужно поторапливаться.

— В Молотобой? — уточнил Фридрих. Он наконец-то начал понимать, как тут все устроено.

— Именно, — резко ответил Брумзель. — Это первое, что мы сделаем завтра. Отправимся в Молотобой.

Они пролетели еще немного и нашли место для ночлега в изгибе узловатой ветки березы. Отсюда открывался прекрасный вид на ночное небо, где десятки светло-серых мотыльков один за другим пролетали мимо них, устремляясь в сторону луны и растворяясь во тьме. Фридрих завернулся в одеяло, ему стало тепло и уютно. Он с интересом слушал Брумзеля — тот рассказывал о Клупеусе.

— Совершенно непредсказуемый тип, — мрачно говорил Брумзель. — Он волшебник и теоретически союзник Офрис. Но живет в Северной Стороне, довольно далеко от границы, и имеет дипломатические связи повсюду. Поэтому он пытается установить контакт и с соглядатаями — прошу заметить: контакт, а не дружеские отношения! И так как Тальпа — одна из важнейших фигур среди соглядатаев, Клупеус на него имеет особые виды. Думаю, Клупеус мог бы наладить связи и с самой Феей, если бы по какой-то причине решил, что ему это выгодно.

— То есть ты считаешь, он мог заключить союз с Белой Феей? — спросил Фридрих. — Но почему тогда соглядатаям об этом ничего не известно?

— Понятия не имею. Возможно, Клупеус с Белой Феей решили пока оставить соглядатаев в стороне, чтобы провернуть какой-то собственный план. Хотя… нет. Если Клупеус действительно замышляет что-то дурное, то, скорее, он — единоличный зачинщик.

— Ты когда-нибудь его видел?

— Он неоднократно бывал в гостях у Офрис. Но говорит этот тип так, что из его слов ровным счетом ничего полезного не выжмешь. — Брумзель пожал плечами. — Болтает кучу комплиментов и прочего вздора, а что у него на уме — не понять. У него есть резиденция с обширным имением вокруг, и что там происходит — никто точно не знает. А так как в этой стране Клупеуса никто не может контролировать, он практикует там самосуд. Построил даже башню для арестантов, и считается, что сбежать оттуда совершенно невозможно! Мне Клупеус не нравится. Я вполне допускаю, что он обманывает Офрис. Ко всему прочему, он ей еще и глазки строит… Да перестань ты ухмыляться, засранец невоспитанный!

— Так темно же, — сказал Фридрих всё с той же усмешкой.

— Но я же слышу, что ты ухмыляешься! В любом случае положение серьезное. — Брумзель откашлялся. — И в любом случае сейчас его заказами занята половина Молотобоя. Уже по одной этой причине за ним нужен глаз да глаз.

— Но если соглядатаи до сих пор не выяснили, чем занимается Клупеус в Молотобое, велик ли шанс, что обитатели Молотобоя об этом расскажут нам? — спросил Фридрих несколько обреченно.

Брумзель захихикал.

— Мы же не кто-нибудь, мы специалисты! Я — Иероним Брумзель, не слыхал обо мне?

— Я думал, для шпиона лучше, чтоб о нем не знали, — Фридриху совсем не понравилась последняя фраза Брумзеля.

Тот на некоторое время замолчал. А потом сказал необычайно скромно:

— В любом случае завтра мы летим в Молотобой. И баста.

Но Фридриху не терпелось еще раз наступить на ту же мозоль:

— Тебя сегодня узнали. Может, действительно было бы лучше, если б ты был не так знаменит?

— И что? — развязно ответил Брумзель. — Ничего же не произошло!

— Тебя только потому не отдубасили и не вышвырнули прочь, что Тальпа не хотел пугать посетителей! — Впрочем, задумавшись над этими словами, Фридрих сам засомневался. Завсегдатаев «Грота» наверняка не так-то легко испугать — и уж точно не тем, что хозяин выставляет кого-то вон.

— Ерунда, — буркнул Брумзель. — Он просто потому ничего не сказал, что… ну…

И тут Фридриха осенило:

— Он защищал тебя! От других посетителей.

— Потому что хотел меня допросить!

— Потому что хотел сначала послушать, что ты расскажешь, — поправил Фридрих. — И, кажется, он не так уж страшен.

— Откуда тебе знать? — фыркнул Брумзель.

— Мне просто кажется, — осторожно сказал Фридрих, — что этот тип обошелся с тобой очень мягко, учитывая то, как соглядатаи ненавидят Офрис.

— А мне кажется, ты не понимаешь всю серьезность ситуации, — холодно ответил Брумзель.

— Хм-м… — И тут Фридрих понял, что из-за их поспешного отлета совершенно забыл кое о чем рассказать. С хитрецой в голосе он начал: — А я, кстати, сегодня сам чуть не стал соглядатаем.

— Ты? Ха! Да никогда в жизни! — угрюмо хмыкнул шмель в темноте.

И тут Фридрих рассказал во всех подробностях о том, что поведала ему Эльсбет. Брумзель выслушал его внимательно, ни разу не перебив.

— Хм, — заговорил он наконец, — хорошо, что ты прикинулся дурачком! Всё сходится. Получается, Тальпа не соврал, и соглядатаи действительно не связаны со взрывчаткой в Гремучем ущелье. У нас есть два свидетельства. Хотя, конечно, можно было бы и получше сработать. А то такими темпами скоро каждый соглядатай будет знать, что мы здесь.

— Я хотел тебя предупредить, но ты был слишком занят, — вздохнул Фридрих.

— Это да. — Брумзель приподнялся в своем углу. — Но если бы ты не раздражил Отто и компанию, у меня бы нормально получилось их расспросить. А из-за тебя я чудом избежал дегтя с перьями!

— Если бы не ты, я бы сейчас был уже соглядатаем, — не остался в долгу Фридрих.

— М-да, — вздохнул Брумзель и тяжело опустился на свое одеяло. — Что называется, путались друг у друга под ногами.

Фридрих захихикал.

— Кажется, теперь тебе каждый день придется валяться в грязи!

— Пф-ф! В Молотобое не придется. Там и так мигом серым становишься.

— Как это?

— Увидишь, — ответил Брумзель, поудобней укладываясь в своем уголке. — Увидишь.

 

Глава пятая. Молотобой

Ничего более грандиозного, ужасного и безумного Фридрих в жизни не видел. Было раннее утро, но свет вокруг — тусклый и серый. Молотобой был так плотно окутан собственным дымом, что разглядеть его можно было, только оказавшись совсем близко. Зато слышно город было издалека.

Брумзель с Фридрихом летели сквозь клубы темно-серого дыма и чада, мимо отливающих металлом жуков всех форм и размеров, мимо толстых черных мух, груженных поклажей или с наездниками на спинах.

В тумане показалось большое угрожающе темное пятно, оно становилось всё четче. Скоро Фридрих смог различить очертания высокой скалы. Она, будто мхом, вся была покрыта домами, ангарами и башнями, сваи и подъемные краны торчали словно кости громадного животного. Из дымоходов вырывались клубы дыма, дождем сыпали искры. Все громыхало, скрежетало, трещало, стальные шарниры и лебедки визжали, воздух сотрясали глухие удары молотов. Ор и вопли обитателей города в этой оглушительной симфонии практически тонули. Видимо, общаться в Молотобое без крика было абсолютно невозможно.

Жизнь кипела не только на вершине этой потрясающей воображение скалы. Постройки лепились и по отвесным склонам, выдолбленные по сторонам пещеры и шахты освещались ярким светом. Лебедки поднимали и опускали грузы, между ними ползли тяжело навьюченные улитки, спеша доставить поклажу по назначению. Тут и там взлетали и заходили на посадку жуки и мухи, их товарищи с головокружительной скоростью проносились сквозь туман.

— Безумие какое-то! — вырвалось у Фридриха. — Не хотел бы я тут жить!

— Собственно, живут тут немногие. В основном после смены все разъезжаются по домам. А вот сам город никогда не спит. Машины продолжают работать, даже когда работники отдыхают. А на некоторых заводах есть и ночная смена. Впрочем, здесь так темно, что разницы между днем и ночью особо не заметно.

Чем ближе они подлетали, тем чаще приходилось Брумзелю уворачиваться от громко гудящих и отливающих сталью жуков, чтобы избежать столкновения, иначе бы им пришлось туго. Поначалу Фридрих кричал во всю глотку вслед этим ротозеям грубости, но никто не реагировал, ничего не кричал в ответ.

— Брось, это бесполезно. Не трать попусту воздух, — наконец устало сказал Брумзель. Фридриху до этого момента даже не приходило в голову, что воздух стоит экономить.

На мрачных улицах Молотобоя жизнь кипела, но большинство прохожих были облачены в серую рабочую одежду. Детей тут вообще как будто не было. Да они бы просто потерялись в этой грязной толпе. Повсюду тянулись рельсы, по которым катились груженные обломками горной породы вагонетки. Кругом — огромные ангары и здания заводов либо черного, либо серого цвета, окна которых, покрытые толстым слоем серой грязи, практически не пропускали свет.

Брумзель начал стремительно снижаться, они нырнули в просвет между трубами и дымоходами.

Первое, что увидел Фридрих после снижения, был фасад какого-то цеха с огромными грязными окнами. А за стеклами — металлически поблескивающих жуков. Они стояли рядами, совершенно не шевелясь. Выглядело это загадочно. Фридрих было открыл рот, чтобы поделиться своим наблюдением с Брумзелем, но они уже пролетали мимо следующего цеха, где тоже рядами стояли жуки, на этот раз все — с поднятыми надкрыльями; вокруг них сновали крохотные рабочие всех сортов.

Пролетая мимо третьего цеха, Фридрих разглядел в окна одни только жучьи головы, разложенные на полу. Из шей у них торчали провода, шестерни и кожаные ремни.

— Этих жуков… их что, здесь собирают? — удивленно выпалил Фридрих. — Они механические?

Брумзель хохотнул:

— А я-то уже думал ставки делать, когда ты это заметишь. Таких жуков используют для внутригородских перевозок. Они красивые, практичные и легко проходят в любую заводскую дверь.

— А на чем они работают? — восхищенно спросил Фридрих.

— На авиаугле. Это такой особый вид ископаемого горючего, очень энергоемкий, горит медленно. Конечно, при условии, если наложить на него правильное заклятие. В этой области сейчас работает множество волшебников.

— Что, заколдовывают горючее? — изумленно переспросил Фридрих.

Брумзель украдкой хихикнул.

— Да, славные времена колдовского дела прошли. Волшебники сидят на авиаугольных заводах и вагонетка за вагонеткой заклинают уголь. Это, конечно, не работа мечты, но стабильный заработок обеспечен.

— Клупеус тоже такими вещами занимается?

Брумзель затрясся от смеха.

— Нет! Он — точно нет! Клупеус — действительно могущественный волшебник, вроде тех, про которых в сказках рассказывают. Уголь он не заговаривает. Пойдем поищем, где тут можно перекусить!

Жаровни всех сортов и забегаловки с жирной пищей попадались в Молотобое на каждом шагу. Уличные торговцы предлагали пирожки и жареные буковые орешки, а вот достать хоть листочек зеленого салата было совершенно невозможно. Сразу становилось понятно, что люди здесь едят не удовольствия ради. Фридрих с Брумзелем устроились на обед в столовой под названием «Флотилия Лулу» и занялись разработкой плана дальнейших действий.

Заведение это было огромно, как вестибюль вокзала. Потолок его поддерживали ряды закопченных колонн. То есть это можно было только предполагать, потому что сам потолок скрывался в густом чаду. Пространство между колоннами разделяли перегородки высотой до плеча, а за ними — уголки из грубых железных скамеек и столы из серого дерева с полированными от долгого использования краями. Окна располагались под самым потолком, а кухня на другом конце зала представляла собой хаос из чанов, медных труб, огромных скороварок и водопроводных кранов. Блюдо здесь предлагали всего одно: бобы с соусом и куском хлеба.

— Ну, если я не найду другого занятия, всегда можно устроиться поваром в Молотобой, — пошутил Фридрих, жуя бобы, которые на вкус были не плохи — но и не хороши. В Молотобое, судя по всему, считали, что еда служит исключительно для поддержания жизненных функций тела. — Готовить на таком уровне я уже давно научился. Но скажи-ка: как мы намереваемся разведать планы этого Клупеуса? Если я хоть что-то понимаю, мы здесь ровно по одной причине: если Клупеус готовит нападение, то стоит предположить, что здесь для него производят несметное количество оружия.

— Ну, что-то ты понимаешь, — улыбнулся Брумзель, не переставая жевать.

— Но мы же не можем просто обойти заводы и спросить, что они производят для Клупеуса, так?

— Совершенно верно. — Брумзель расправил одно крыло. — Если он замышляет какое-то темное дело, то наверняка наложил на заводы обязательства по неразглашению. А такого крупного заказчика терять никому не хочется, так что возражать никто не станет.

— Я магию всегда себе как-то проще представлял, — вздохнул Фридрих. — Разве он не может просто наколдовать себе армию? Или заколдовать людей, чтобы они сражались за него?

— Ну, вообще-то все не так просто, — ответил Брумзель. — Чтобы кого-нибудь контролировать, нужна постоянная концентрация. А держать под контролем целую армию голов — это никому не под силу. Даже Клупеусу. А он, говорят, в магии очень силен, — шмель пошевелил мандибулами.

Фридрих тоже покусывал нижнюю губу.

— А что, если притвориться бухгалтерами-аудиторами? — задумчиво спросил он. — Тогда, может, управляющие заводов дадут нам взглянуть на документацию.

Брумзель удивленно поднял взгляд.

— Кстати, совсем не глупо придумано! Только вряд ли нам поверят. Я ведь даже писать как следует не могу, больших пальцев-то у меня нет. Ну, а ты… Тебе уж точно никто не поверит, что ты аудитор!

— Но я действительно аудитор! — сказал Фридрих и с радостью стал наблюдать, как Брумзель меняется в лице.

— Ты об этом никогда не говорил, — ошеломленно произнес он.

Фридрих пожал плечами.

— А меня никто не спрашивал. Я в основном работаю в шмелиной области — проверяю отчетность шмелиных заводов, букмекерских контор, всякое такое.

Брумзель откинулся на спинку скамейки и скрестил на животе все три пары лапок.

— Отлично, тогда за главного сегодня ты, — сказал он. — Тебе лучше знать, как это делается. Итак, с чего начнем?

— Давай поступим так, — начал Фридрих. — Ты больше моего знаешь о Клупеусе, так что будешь представляться его сотрудником, который посещает производства и следит за порядком. А я специалист, проверяю ведение бухгалтерии.

— Хм, вот только поверят ли нам?.. Нам бы нужен какой-нибудь документ от вышестоящих лиц, подтверждающий наши полномочия. Такую бумагу можно подделать…

— А может, вот это сойдет? — Фридрих вынул из кармана кольцо с антенки мертвого муравья. — У нас же есть фирменный знак!

— Отлично, шеф! — улыбнулся Брумзель.

— Хм… Нам бы еще приличная одежда пригодилась, — задумчиво произнес Фридрих. — Ты не знаешь, где можно найти респектабельные костюмы?

— Спрашиваешь еще!

Протиснувшись сквозь толпу закоптелых рабочих и чумазых шахтеров, они вышли на улицу. А через полчаса уже нашли нужные вещи в одежном ломбарде: Фридриху достались поношенный, но заботливо заштопанный костюм, сорочка и галстук, Брумзель обзавелся галстуком и портфелем. Дополнили образ шляпами.

— Прекрасно! — радостно воскликнул Брумзель, когда они рассматривали себя в зеркале магазина. — Сидит всё хорошо и выглядит не слишком ново — как будто мы так каждый день ходим.

Платяная моль, продавец в этом заведении, суетливо хлопотала вокруг них, постоянно поддергивая одежду: видно, ей казалось, что костюмы еще недостаточно хорошо сидят.

— Если хотите, мы можем принять вашу старую одежду в зачет, — болтала она. — Тогда покупки обойдутся вам еще дешевле.

— Нет-нет, старую одежду мы продавать не хотим, — отозвался Фридрих.

— Точно? Мы принимаем все виды одежды, — продолжала моль. — И в любом состоянии. То, что для продажи не годится, я с удовольствием ем!

Фридрих с Брумзелем переглянулись.

— Э-э… Нет, это нас не интересует. Но можно попросить вас об одолжении? — заговорил Брумзель. — Нельзя ли оставить у вас на время наши рюкзаки? Мы вечером их заберем.

— Не в счет покупки? Просто на хранение? — расстроенно переспросила моль.

— Просто на хранение, — подтвердил Брумзель. — Там внутри кое-какая одежда, и мы были бы очень признательны, если бы вы ее не погрызли.

Моль задумчиво кивнула.

— Ну да, ну да, в принципе, можно, — сказала она без особого энтузиазма. — Тогда на ужин мне придется взять что-нибудь со склада. Может, с розмарином что-нибудь.

Вскоре бухгалтер-аудитор Фридрих и его ассистент Брумзель уже шли по улицам Молотобоя. На правой антенке у Брумзеля красовалось кольцо.

— Вот здесь мы и начнем, — решил Фридрих, твердо направляясь ко входу на территорию какого-то завода, за оградой которого, словно огромные коконы, рядами стояли доменные печи. Около будки вахтера у ворот Фридрих вытащил блокнот и стал его листать. А потом подошел к окошку, такому грязному, что невозможно было различить, кто за ним сидит.

— Добрый день, — деловито начал он. — Мы из компании господина Клупеуса, отдел контроля металлообрабатывающих производств. Хотели бы проверить документацию изделий, производящихся по его заказу.

Брумзель с важным видом показал на кольцо у себя на антенке.

— От Клупеуса? — брюзгливо переспросил сидевший в будке опарыш и затушил сигарету о стекло. — Так мы в этом году для него ничего не делаем.

Фридрих насторожился и еще раз посмотрел блокнот, в котором на самом деле, конечно, ровным счетом ничего не было.

— Но ваш завод значится у нас в списке, — возразил он.

— Не, это какая-то ошибка, — ответил опарыш, качая головой. — Вот сходите лучше на «Каллертс», «Рихардс», да вообще в Южный квартал — там для вас работенка точно найдется. И не на одну неделю.

Фридрих сделал задумчивое лицо:

— Ну ладно, тогда мы начнем в другом месте. А список мне придется попросить уточнить и перепроверить. Спасибо!

На заводе «Каллертс», который находился практически напротив, им повезло больше. Их тут же пустили, и Фридрих с деловым видом проследовал в кабинет главного бухгалтера.

— Добрый день, я аудитор, выполняю задание господина Клупеуса, — начал он. — Мне нужно сверить цифры, а мой коллега просмотрит производственные задания.

— Мы совершенно не ожидали вашего визита, — удивленно сказал бухгалтер. Это был маленький близорукий человечек в таких толстых очках, что его глаза за стеклами казались просто огромными.

— В этом году мы работаем так, — объяснил Фридрих. — Проводим внеплановые проверки. Это не потому что вам не доверяют, поймите, ничего личного. Знаете, такие проверки проходят у всех наших партнеров в области производства металлических изделий, и на вашем заводе наверняка все в полном порядке. Но время от времени бывает, что происходят досадные казусы: несколько раз мы получали счета на колоссальные суммы за товары, которые вовсе не поставлялись… Нельзя ли моему коллеге взглянуть на производство в цехах?

Бухгалтер покачал головой:

— Нет, к сожалению, это совершенно исключено. Это было бы слишком опасно! Там же столько доменных печей!

— Ну ладно, — милостиво уступил Фридрих. — Тогда просто дайте взглянуть на документацию на… так, а что вы у нас производите? — он зашелестел листами блокнота.

— Кольца, — любезно подсказал бухгалтер.

— Ну конечно, кольца! Но там же еще что-то было…

— Нет-нет, только кольца! — поспешно заверил человечек. — На производство колец и так уходят все наши мощности. Господин Клупеус ведь заказал их миллион штук!

Фридрих обернулся на Брумзеля, но тот смотрел куда-то в другую сторону. Фридриха эта информация совершенно сбила с толку, но вида он не подал.

— Хорошо, я хотел бы взглянуть на счета, — вывернулся он. — Только за этот год. Это не займет много времени, полчаса максимум.

Бухгалтер вынул из ящика своего письменного стола стопку небрежно сшитых листов и протянул Фридриху. Стопка оказалась тяжелее, чем можно было предположить по ее виду.

— Можете расположиться вот там, — сказал хозяин кабинета, указывая на стол в углу. — Надеюсь, вам не помешает, если я продолжу работать тут, в этом же помещении. Хотите чаю?

— Да, большое спасибо, — отозвался Брумзель.

— Тогда я сейчас секретарше скажу, минуточку, — сказал бухгалтер и скрылся за дверью.

Они остались одни. Фридрих использовал эти драгоценные секунды, чтобы прошептать Брумзелю:

— Кольца? Он врет, как считаешь?

Брумзель пожал плечами. Кажется, он не лучше Фридриха понимал, в чем дело.

— Не знаю. Какие еще кольца?

Бухгалтер вернулся в кабинет. Фридрих занял место за вторым столом и начал читать. Брумзель терпеливо ждал, скучая рядом с ним. Делать ему было нечего — даже в окно не посмотришь, такие они были закопченные. Через пару минут секретарша принесла чай.

Фридрих пробегал взглядом столбцы цифр, пытаясь найти среди них информацию о том, какую же продукцию производит завод. Но понять это было невозможно: в документах отражалось только, сколько денег ушло на железо, формы, гипс, песок и инструменты, но нигде не было ни намека на то, что с помощью всего этого изготовили. Цифры перед глазами Фридриха начали расплываться. Здесь они только теряют время, это он уже понимал, но уйти просто так прямо сейчас было нельзя, иначе бухгалтер заподозрил бы неладное.

Фридрих то и дело косился на часы, висевшие над дверью в кабинет. Наконец прошло двадцать минут — тянулись они чудовищно долго, — и он больше не мог этого терпеть. Он закрыл выданные ему папки и вернул их начальнику бухгалтерии.

— Большое спасибо, — сказал он. — Все в полном порядке, замечаний по документации нет.

— Отрадно слышать, — отозвался бухгалтер, поправляя очки. — Желаю вам хорошего дня!

— И вам тоже, вам тоже, — отвечал Брумзель, первым подходя к двери.

Оказавшись в коридоре, Фридрих прошептал:

— М-да, совершенно пальцем в небо попали…

Брумзель пожал плечами:

— Ну, это ж только один завод. Попробуем еще в Южном квартале.

— Надеюсь, там нам так же легко поверят, — отозвался Фридрих.

Примерно пять часов спустя они уже побывали на одиннадцати заводах, просмотрели тысячи колонок цифр и выпили целое море чая.

— Чай я больше видеть не могу, — вздохнул Фридрих, когда они разочаровались в этом предприятии и двинулись обратно к ломбарду. Путь туда был неблизкий, а уже начинало смеркаться. — Кольца, везде одни кольца! Зачем этому типу их столько?

— Я вот что подумал, — заговорил Брумзель. — Может, они слово «кольцо» в качестве шифра используют. А означает оно что-то совершенно другое. И, полагая, что мы работаем на Клупеуса, они произносят это слово и думают, что мы знаем, о чем на самом деле речь.

— Но как же нам понять, что это такое? — воскликнул Фридрих, хватая себя за волосы.

— Хм-м. Давай-ка сначала поищем чего-нибудь поесть. Я проголодался. Одним чаем сыт не будешь, — сказал Брумзель.

— Надо еще место для ночлега найти, — устало отозвался Фридрих.

— Нет, — сказал Брумзель. — Этой ночью спать не будем.

— Почему это? Что ты задумал? — спросил Фридрих. Он так вымотался за день, что сил возражать не осталось.

— Мы выясним, что за кольца делают для Клупеуса, — ответил Брумзель. — Но теперь действовать будем по-моему. У тебя есть большие пальцы, зато я могу забираться по вертикальным стенам.

— Зачем тебе лезть на стену? Ты же летать умеешь! — Фридриху хотелось только одного: поскорее оказаться в кровати.

— Если я полечу, ночной сторож услышит жужжание.

— Какой еще ночной сторож?

— С «Каллертса».

Усталый мозг Фридриха переварил этот ответ только через пару секунд.

— Ты собираешься пробраться на завод? — испуганно спросил он.

— Ну да. У «Каллертса» самый большой заказ от Клупеуса, так что надо взглянуть, действительно ли они кольца делают или что-то совсем другое.

— А если нас заметят? — поежился Фридрих. Ему совершенно не хотелось оказаться в тюрьме Молотобоя, который и сам по себе нагонял ужасную тоску.

Брумзель пожал плечами:

— Сначала пусть поймать попробуют.

— Ты с ума сошел! — простонал Фридрих.

— Ну, если ты не хочешь составить мне компанию, что ж, я пойду один, — бросил Брумзель.

Фридрих задумался.

— А мы черные костюмы и перчатки наденем? — поинтересовался он, колеблясь.

— Обязательно.

— А маски или что-то в этом роде?

— Да, конечно. Хотя мне-то это совсем не обязательно, потому что у меня и так лицо, в общем, черное.

Фридрих никак не мог решиться. Здравый смысл подсказывал, что лучше бы ему поискать ночлег. Но что-то другое внутри говорило, что вряд ли еще хоть раз в жизни представится возможность позаниматься физкультурой ночью на крыше в до смешного стильном костюме и маске. Даже на карнавале — и то маловероятно.

— Ладно, — наконец сказал он. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

В ломбарде они поменяли свои новые поношенные костюмы еще раз. Теперь Фридриху достался черный обтягивающий комбинезон, а для Брумзеля взяли длинный черный кусок ткани, который собирались обмотать ему вокруг тела, чтобы закрыть золотые полоски.

— А маски у вас есть? — спросил Брумзель как бы между прочим. — Маски грабителей?

— Разумеется, — ответила платяная моль. Она с радостью приняла обратно их прежние костюмы и уже обкусывала галстук, который еще недавно был на Брумзеле. Ужин у нее все-таки удался. — Или вы думаете, что у грабителей не бывает финансовых затруднений?

— Нам бы две масочки, для… ну, мы на маскарад собираемся, — объяснил Фридрих.

— О, нас совершенно не волнует, для чего вы эту одежду используете, — сказала моль. — Конфиденциальность — наше кредо и прекрасно знакомая нам материя.

— Материя! — шепнул Фридрих Брумзелю. — Знакомая моли материя, понимаешь?

— Я всё слышала, — обиженно сказала моль.

Брумзель, делавший вид, будто он-то не слышал ничего, запаковал новые вещи себе в рюкзак, выудил оттуда кошелек и заплатил моли за наряды грабителей и прокат костюмов бухгалтеров.

— А черные вещи вы не вернете? — с надеждой спросила моль.

— Нет, их мы оставим себе, — ответил Брумзель. — Хорошего вечера! — И с этими словами они вышли на улицу, готовые ко всему, что этот мир им еще преподнесет в этот день — желательно в жареном виде.

После захода солнца они вдвоем сидели на крыше какого-то склада. Вокруг на фоне темнеющего неба вставал странный лабиринт дымоходов, подъемных кранов, труб и башен. Чтобы начинать операцию, еще было слишком светло, они ждали наступления ночи.

Многие заводы затихли, из труб перестал идти дым, но кое-где в сборочных цехах и административных зданиях еще горел свет и механические жуки еще вылетали из ангаров. Пелена дыма и дневного смога стала немного тоньше, но неба так и не было видно, не говоря уже о звездах. Их в окрестностях Молотобоя наверняка никогда не разглядишь.

В цеху под ними еще грохотали машины, и время от времени крыша вздрагивала, будто внизу что-то взрывалось.

— Как тут вообще люди спят? — вслух подумал Фридрих, удивляясь непрекращающемуся шуму.

Брумзель пожал плечами. Его занимало другое: он всеми шестью лапками пытался намотать на себя черное полотно. Наконец он спросил:

— Может, поможешь мне завернуться? У меня же больших пальцев нет.

Фридрих встал и начал поправлять ткань на Брумзеле.

— Ты похож на рулет, а не на грабителя! Как думаешь, моль нас не выдаст? Я что-то волнуюсь.

Брумзель издал какой-то нечленораздельный звук.

— Не-е, в покупке костюмов налетчиков ведь нет ничего противозаконного. К тому же в этом городе сотни зданий. И если где-то и опасаются ограбления, так это в банках или офисах, где хранятся деньги. А вовсе не на заводе, где производят многотонные железяки. Их не так-то легко украсть.

Фридрих заколол ткань у Брумзеля между крыльев двумя английскими булавками.

— Выглядишь, можно сказать, шикарно, — улыбнулся он.

— М-да, и как назло, ни одной шмелиной королевы вокруг! — вздохнул Брумзель. — В общем, неважно, чем сегодня дело закончится, мы осмотрим завод и сматываемся. Как знать, может, кто-то из руководства уже оповестил Клупеуса. Тогда самое позднее завтра к полудню они будут знать, что мы — не те, за кого себя выдавали. Так что к этому времени нужно быть уже далеко отсюда.

Фридрих кивнул и почувствовал, что у него защекотало под ложечкой. Впервые он ощутил себя причастным к рискованному предприятию. Ему вообще чудилось, будто кожа прежнего Фридриха Львиного Зева облетает с него клочьями, словно стала лишней и ненужной. И без нее он чувствовал себя намного легче.

Когда стало совсем темно и прохладно, они снялись с места и полетели низко над крышами сквозь лабиринт труб.

Воздушное движение к ночи стало гораздо спокойнее. Кроме железных жуков вокруг практически никого не было, и между труб они были почти не заметны, что сверху, что снизу. Фридрих совершенно перестал ориентироваться в пространстве, но Брумзель, казалось, знал, куда лететь. Скоро в море крыш внизу показалась знакомая крыша завода «Каллертс». Дым из его труб сейчас не шел: здесь на ночь производство останавливали.

Забор вокруг завода был так грубо сложен, что Фридрих наверняка и сам бы смог взобраться на него. Как и всё в Молотобое, он был покрыт толстым слоем грязи. Брумзель приземлился прямо у ограды и тут же полез наверх.

— Заглянем во двор и посмотрим, что делать дальше, — прошептал он.

Для Фридриха процесс перемещения по вертикальной плоскости оказался не очень удобен: ему пришлось что есть мочи вцепиться руками в мех Брумзеля, а ногами изо всех сил сжать ему бока.

А потом Брумзель пополз по другой стороне забора вниз! Интересно, кто-нибудь из его знаменитых родственников по фамилии Львиный Зев оказывался в таком дурацком положении? Вверх тормашками на шмеле, ползущем вниз по стене? Наверняка нет! Летуны семейства Львиный Зев были прекрасно воспитаны, им бы и в голову не пришло выкинуть подобное. Кроме того, его родственники всегда ездили в седле и со стременами. Так что, чтобы удержаться на спине шмеля, большой ловкости им не требовалось! И вдобавок ни один Львиный Зев никогда бы не опустился до того, чтобы ночью проникать в чужой дом. К счастью, чопорным родственникам не придется узнать, как Фридрих запятнал здесь семейную честь. Но это же ради благого дела!

Брумзель осторожно огляделся. Фридрих за его плечами видел только одно большое здание, флигель рядом с ним и огонек, беспокойно метавшийся туда-сюда.

— Ага, ночник, — пробормотал Брумзель.

Фридрих подтянулся чуть повыше. В большом сборочном цеху, сейчас совершенно пустом, кружил какой-то фонарик, и тень от оконного переплета медленно наползала на двор, а потом на ближайшие постройки. Это был единственный источник света — если не считать маленькую тусклую лампочку на будке сторожа у входных ворот.

Брумзель хмыкнул.

— Двигаться лучше по крышам, туда свет не попадает. Пошли!

Фридрих быстро надвинул маску на лицо, и они поползли по стене главного здания. Оттуда перебрались на железную, покрытую зеленой краской крышу постройки, которую, наверно, поставили еще при царе Горохе. Она была настолько ветхой, что держалась только благодаря грубым металлическим балкам; некоторые из них опирались на сборочный цех.

— Туда нельзя, там ночной фонарь, — прошептал Фридрих. — Но готовую продукцию там и не хранят, так?

— Ну да, — тихо отвечал Брумзель. — Но пока мы не узнаем, что они вообще здесь производят, нам и не узнать, где они это складируют. Могу предположить, что где-то должны быть рельсы, по которым вагонетки выкатывают с территории завода и отправляют в городскую сеть. По которой они попадают к кранам на окраине города, а потом — вниз.

— Но тогда все увидели бы, что тут производят, — возразил Фридрих. — А ведь это не афишируется. Может, у них всё где-то наверху, откуда грузы могут забрать механические жуки.

— Ты прав, но это не очень вероятно, — пробормотал Брумзель. — Если производишь что-то тяжелое и в больших количествах, перевозить это на жуках было бы слишком дорого и хлопотно. Пойдем-ка к другой стороне цеха, может, там что-нибудь обнаружится!

Из сторожки время от времени доносились глухие звуки, но у окна никого не было видно. Так что Брумзель с Фридрихом быстро перебрались по опоре к стене сборочного цеха. На крыше они были надежно укрыты от света. Кроме того, по краю там стояло множество вытяжных труб и лебедок, между которыми легко было спрятаться. На другой стороне крыши в туманное небо вздымалась черная кирпичная труба.

— Что это такое? — поинтересовался Фридрих. — Дымоход?

Брумзель пожал плечами и пополз дальше.

Фридрих старался рассуждать логически. Зачем на сборочном цеху дымоход? И тут его озарило:

— Ты как-то говорил, что вся скала пронизана ходами и шахтами, как головка сыра. А что, если продукцию спускают из этого цеха вниз и грузят там в вагонетки? Может, это замаскированный кран!

Брумзель хлопнул себя по лбу.

— Да, конечно! Как я сразу не сообразил? Э, да ты, оказывается, посообразительней некоторых моих прежних помощников!

— А ты только сейчас заметил! — возмутился Фридрих. Но Брумзель его уже не слушал: он быстро двигался к тому месту, где стены башенки и цеха встречались, чтобы заглянуть вниз.

— Так я и думал, — мрачно сказал он. — Теперь нам понадобятся твои пальцы!

Фридрих тоже посмотрел вниз. Под ним в стене было окно, закрытое деревянными ставнями со щеколдой.

— И что я должен делать? — прошептал он.

Брумзель закатил глаза.

— Ну, видишь, ставни закрыты на крючок изнутри. Нужно поддеть его палочкой, кусочком картонки или еще чем-нибудь.

— Прости, просто я никогда раньше в закрытые окна не лазил, — обиженно сказал Фридрих. — И до сих пор считал, что это похвально.

— У тебя найдется что-нибудь подходящее? — спросил Брумзель, не обращая внимания на это замечание. Фридрих ощупал карманы.

— Ножик есть. Кончик лезвия должен туда пролезть.

— Тогда вперед! — скомандовал Брумзель. Фридрих снова залез ему на спину, и они двинулись вниз. Окно было всего в локоть длиной и шириной. Поравнявшись с ним, Брумзель остановился.

— Что такое? — спросил Фридрих. — Почему ты стоишь?

— Что такое? — передразнил его Брумзель. — Почему ты не начинаешь работать?

— Ты идиот или притворяешься? — зло шикнул Фридрих. — Я не могу работать вверх тормашками, я ж не насекомое! Мне кровь приливает в голову, и к тому же если я сейчас отпущу руки, то полечу вниз!

— Ах да, — буркнул Брумзель. — Не подумал об этом. Сейчас спущусь на подоконник.

Когда Фридрих снова оказался вверх головой, ему сразу стало гораздо сподручнее вытаскивать нож из кармана. Брумзель придерживал его задней лапой — особо удобным такое положение не назовешь. Но Фридрих четко рассчитал, как ему лучше встать, чтобы избежать лишних движений и звуков. Если уж приходилось заниматься взломом, то ему хотелось быть взломщиком, достойным восхищения.

Старые доски ставен прилегали друг к другу неплотно. Фридрих осторожно вставил кончик ножа в щель между ними внизу, у самого подоконника, затем повел нож вверх. Примерно на середине ставня лезвие во что-то уперлось. Фридрих поднажал на нож, но это не помогло.

— Может, там замок, — прошептал он. — Тогда с ножом ничего не выйдет.

— Может, ставни просто перекосило, — возразил Брумзель. — Попробуй сделать такую простую вещь: надави на окно и еще раз нажми на крючок!

Фридрих прижал ставни к оконной раме и еще раз с силой провел ножом снизу вверх — крючок легко отскочил. С тихим скрипом ставни приоткрылись.

— Ну вот, — довольно прошептал Брумзель. — Они просто были перекошены.

Фридрих открыл ставень полностью и полез внутрь. Так он попал в верхнюю комнатку в башне. Только вот внутри было совершенно темно, и он не решался пошевелиться, до тех пор пока вслед за ним в каморке не появился Брумзель. Он закрыл за собой ставни, и Фридрих зажег свою зажигалку. В мигающем свете огонька они увидели, что оказались в круглом помещении, в полу которого, по центру, зияло отверстие, а с потолка свешивались лебедки, и их канаты уходили вниз, в темноту.

— Отлично сработано, — сказал Брумзель, хлопнув Фридриха по плечу. — Вот, возьми! — Рядом с обшитой железом дверью на маленьком крючочке висело два фонаря. Один из них Брумзель протянул Фридриху, тот зажег свет.

— Здесь сверху ничего нет, — сказал Фридрих. — Пойдем вниз? Черт, дверь заперта! Что будем делать?

Брумзель встал на задние лапки и потянулся к лебедке. Он снял кольцо у себя с антенки и загнал его между блоком и подвесом. Потом потянул за веревку, и блок заклинило.

— Кольцо нам точно больше в качестве камуфляжа не понадобится? — осторожно поинтересовался Фридрих.

— Нет. Черт с ним! Так ему и надо, дурацкой железяке, — отозвался Брумзель. — С тех пор как оно на мне, голова просто раскалывается. Ну, блок готов. Залезай, мы спускаемся!

По закрепленной веревке они двинулись в глубину. Внизу оказалась длинная темная шахта, конца которой в свете фонаря было не разглядеть. Но скоро они добрались до следующего этажа, там отверстие в полу было большим и четырехугольным. Брумзель коротко зажужжал и перенесся снова на твердый пол.

В этом помещении была большая открытая дверь, за которой ничего не было видно. Где-то в том направлении должен был быть освещенный сборочный цех. Туда вели рельсы, по которым вагонетки с готовыми изделиями подъезжали к крану. Вдоль стен стояли ящики — штабели заколоченных ящиков, видно, подготовленных к транспортировке.

— Давай-ка взглянем, что внутри, — возбужденно прошептал Фридрих, направляясь к ним.

— Если у тебя получится открыть, — сказал Брумзель, следуя за ним. — Тут для выполнения нашей опасной миссии инструменты действительно бы не помешали. Но если б мы еще и лом купили, уж точно были бы проблемы…

Конечно, голыми руками Фридриху ящики было не открыть. Они были просто невообразимо тяжелые. Не теряя энтузиазма, Фридрих стал исследовать помещение в поисках подходящего инструмента. Брумзель помогал в этом, но в итоге молоток с гвоздодером нашел сам Фридрих. Теперь открыть крышку оказалось совсем нетрудно. Брумзель восторженно наблюдал за его действиями, рассуждая о том, как, должно быть, классно иметь большие пальцы.

Наконец крышка поддалась с легким скрипом, но Фридриху показалось, будто звук получился оглушительно громкий и такой шум мог поставить на уши весь район. Он тихо выругался, но тут же, наклонившись над ящиком, забыл о раздражении. Внутри слегка поблескивал металл, ящик был полон почти до краев.

Кольца!

— Ну? Что там такое? — Брумзель торопливо подошел и тоже заглянул в ящик.

— Ты только посмотри!.. — глухо проговорил Фридрих. Он ничего не понимал.

— Кольца? — вытаращил глаза Брумзель. — И правда кольца!

Он вертел в руках маленькие черные штучки. Это были кольца с буквой «К», точно такие же, как то, что они нашли на мертвом муравье. Брумзель первым пришел в себя.

— Не может быть! Ну-ка, открой еще ящик!

Фридрих так и поступил, но и во втором ящике были кольца — не оружие, не какие-нибудь приборы, а одни только кольца, тысячи маленьких черных колец с буквой «К». В третьем ящике тоже лежали кольца, а когда и в четвертом обнаружилось то же самое, они бросили это дело.

— Пойдем отсюда, — устало сказал Брумзель. — Не знаю, чем занимается Клупеус, но явно не армию снаряжает. Давай, делаем ноги.

И Брумзель с Фридрихом на спине снова пополз по веревке — на этот раз вверх. Все усилия оказались напрасны! Фридрих так устал, что даже разочарования не чувствовал. Думать он мог только о мягкой кровати. Да нет, о какой-нибудь кровати. Жесткая бы тоже подошла. Даже на сухом полу он бы сейчас с огромным удовольствием уютно свернулся калачиком.

Но до верхнего окна им добраться не удалось. Почему так произошло, сказать невозможно — то ли лебедка была слишком старая, то ли веревка перетерлась, то ли они оказались тяжелее ящика железных колец. В любом случае, веревка где-то над ними внезапно оборвалась, и они полетели вниз.

Фридрих в ужасе вскрикнул, Брумзель тут же зажужжал крыльями. Только, к сожалению, он тоже не ожидал такого поворота, перевернулся два раза вокруг своей оси и потерял ориентацию в пространстве. Но все-таки они не упали на дно бесконечной шахты, а плюхнулись как раз в один из открытых ящиков. Металлические кольца дождем полетели в разные стороны и защелкали по каменному полу. Так что если вдруг ночной сторож еще не обратил внимания на шум крыльев Брумзеля и крик Фридриха, то уж этот звук не заметить было невозможно.

Едва придя в себя после падения (ко всему прочему, Брумзель шмякнулся прямо на Фридриха!), Фридрих с Брумзелем услышали шаги в цеху и гневный голос сторожа, который, видимо, бил ложкой по кастрюле, пытаясь разбудить своих помощников.

— Черт подери! — выругался Брумзель, кое-как поднимаясь на ноги. — Ай!

— Какой еще «ай»?! Ты ж на мягкое приземлился! — буркнул Фридрих, держась на шмелиной спине только одной рукой и ногой.

— Тс-с! — шикнул Брумзель.

Но в дверях уже появились фигуры: ночной сторож с факелом (по всей видимости, большой навозник) и две бронзовки поменьше с фонарями в лапках.

— Попались! — зашипел навозник, лязгая мандибулами. — К стене! Здание оцеплено.

— А мы как раз уходить собирались, — отозвался Брумзель.

В этот момент сверху послышалось громкое жужжание. Видимо, сторож не врал, и кто-то из его помощников уже подлетел к верхнему окну и перекрыл этот путь к отступлению.

— Черт! — шепнул Фридрих, но бояться было некогда. Идти вперед и биться с охранником? Бессмысленная трата энергии. Вверх, к его помощнику? Так же бессмысленно. Значит, только вниз, в шахту! Там все-таки должен быть какой-то выход с завода и из Молотобоя вообще!

Брумзель с Фридрихом на спине сделал шаг вперед, к отверстию, и вошел в пике. Через мгновение они буквально провалились сквозь землю и завод «Каллертс» остался далеко позади.

Вокруг были одни грубые каменные стены шахты, вырытой когда-то при добыче железной руды, а позже приспособленной к нуждам завода. Беглецы неслись вниз, как камень в свободном падении. Фонарик Фридриха давал немного света, но они едва успели заметить рельсы на дне шахты. Брумзель все-таки сумел затормозить вовремя, на долю секунды завис в воздухе неподвижно, а затем полетел вперед, по единственному горизонтальному коридору. По полу там тянулись рельсы, блестящие, в отличном состоянии.

— Теперь просто вдоль рельсов, — бодро сказал Брумзель, — и мы выйдем наружу у кранов.

— Ну да, будем надеяться, что не упремся в запертую дверь, — ответил Фридрих. С другой стороны, зачем защищать Молотобой снизу? Ведь чтобы попасть в шахту крана, пришлось бы сначала проползти всю скалу снизу вверх. Да и вообще — ради чего тут напрягаться? В Молотобое красть нечего, в этом Фридрих теперь был совершенно уверен.

Наконец повеяло свежим ночным воздухом. Они завернули за угол, и Фридрих увидел в конце тоннеля кусочек темно-синего неба. Брумзель стремительно полетел к выходу — и они взмыли в синеву. Скала с ее кранами и уродливым городом осталась позади.

Фридрих глубоко дышал. В первый раз за много часов вокруг был чистый воздух. Смог Молотобоя рассеивался по мере того, как они удалялись от скалы. Через несколько минут уже видны были первые звезды, серп луны, черные силуэты деревьев. Фридриху подумалось, что хорошо бы остановиться на ночлег где-нибудь на ветке. На него накатила усталость. Найти бы какое-нибудь местечко на дереве…

— Брумзель, далеко нам еще?.. — спросил он. Голова у него тяжелела, словно наливаясь свинцом. На долю секунды он задремал, но тут же испуганно встрепенулся. Засыпать сидя на спине шмеля нельзя ни в коем случае, это опасно для жизни! Это ему с малолетства внушали все родственники.

— Сейчас, долетим до леса, — ответил Брумзель. Они уже летели среди первых деревьев. — Там сядем, обсудим ситуацию.

— Не сегодня! — взмолился Фридрих. — У меня голова уже не работает. Я даже говорю с трудом!

— Ну, значит, говоришь ты все еще лучше, чем думаешь… Иногда мне кажется, у вас, мягкотелых, это общая проблема! — с ухмылкой сказал Брумзель.

Фридрих ткнул его кулаком — совсем легонько, потому что сил у него больше не было, — и они приземлились между корней деревьев. Едва почувствовав твердую землю под ногами, Фридрих лег и моментально заснул.

Снились ему кольца. Серая платяная моль из ломбарда предлагала несколько ящиков колец в обмен на одежду, но он не соглашался, зная, что моль ее попросту съест. Он с радостью предложил бы ей костюм налетчика, но вдруг заметил, что он все еще на нем. Тогда он сказал:

— Давайте поговорим спокойно. Можно поступить так: я проверю вашу бухгалтерию, а вы отдадите мне кольца!

В ответ моль грустно взглянула на него и призналась, что бухгалтерские книги она уже сгрызла — ведь родилась она книжным червем, а молью стала позже, после нескольких операций.

Как раз когда Фридрих совершенно растерялся, не понимая, что делать дальше, его озарило, что все это, должно быть, сон. Тут его нос вдруг учуял запах жареного бекона, и Фридрих совершенно проснулся.

Он сел. Видимо, Брумзель накрыл его одеялом, когда он заснул, а под одеялом на нем все еще были черные вещи. Он хотел было потереть глаза, но обнаружил, что дурацкая черная маска по-прежнему у него на лице. Фридрих застонал, чувствуя себя ужасно глупо.

Брумзель жарил бекон, поставив сковородку на угли костра. От черной ткани шмель уже избавился.

— Ага, герой проснулся! Ну, как тебе вчерашний вечер? — весело заговорил он.

Фридрих издал звук, похожий на тот, какой бывает в кране, когда перекрыли воду, и стянул с себя маску.

— Нас же чуть не поймали!

— Нет-нет, я про кольца. Что ты теперь думаешь о Клупеусе, Белой Фее и их военных планах?

— Не знаю, — простонал Фридрих. — Бессмыслица какая-то!

— Мысли системно! — потребовал Брумзель.

Фридрих, не поднимаясь на ноги, подполз к костру и взял кусочек бекона. Для такого утра уже это было серьезным усилием. Чего это Брумзелю взбрело в голову приставать с расспросами?

— Ну, — начал Фридрих с набитым ртом, — оружия никакого нет. При этом для Клупеуса делают миллионы железных колец, которые он использует в качестве знаков отличия для тех, кто на него работает. Но из этого не следует, что он готовится к войне.

— Правильно, — одобрил Брумзель.

— О Белой Фее мы ничего не знаем. Не знаем даже, связана ли она с Клупеусом. Ох, сложно все это…

Фридрих взял палочку и стал делать пометки на земле, чтобы ничего не упустить.

— Зачем Клупеусу несколько миллионов работников?

— Подумай лучше: где найти несколько миллионов работников? — вставил Брумзель.

Фридрих нахмурил лоб:

— И как он им платит?

— Или как пригласить несколько миллионов на собеседование, нанять их, а потом руководить ими? — продолжал Брумзель. — Нет. Совершенно понятно, кого наш волшебник снабжает этими кольцами.

— Правда? — Фридрих сердито глянул на Брумзеля.

Тот закатил глаза:

— Есть только один сорт работников, которых можно нанимать группами в сотни тысяч. Ну, Фридрих, подумай чуть-чуть!

— Муравьи, — сказал Фридрих, до которого постепенно начало доходить.

— Ну вот видишь!

— Хм, ну да… и это не так уж дорого, — продолжал размышлять Фридрих. — Муравьям не нужно платить по отдельности, они ведь всегда работают только на всю колонию.

— Правильно. Стоит пообещать всему муравейнику столько сахара, сколько они смогут съесть, — и всё, все муравьи муравейника твои. — Брумзель тоже взял себе кусочек бекона. — А если кормишь пару муравейников, то скоро пара миллионов работников и наберется.

— Но зачем тогда эти дурацкие кольца? — Фридрих продолжал чертить палочкой по земле. — Зачем муравьям, которых он нанял, носить эти знаки отличия? Клупеус что, настолько тщеславен?

— Он сумасшедший, — честно сказал Брумзель. — С ним никогда не знаешь, чего ждать. Да и зачем ему столько муравьев, я тоже не представляю.

— Может, он все-таки хочет захватить Южную Сторону? — задумчиво произнес Фридрих. — Муравьи ведь довольно воинственные создания.

— Да, но воюют они только между собой! Или если кто-то нападает на муравейник, они тут же бросают все силы на защиту. Но войны — есть такой Кодекс чести, там про это сказано в параграфе 27Б, — войны муравьи ведут только друг с другом. Желтые земляные против лесных или рыжие против черных, но всё всегда исключительно между собой. И если Клупеус надеется, что муравьи будут воевать за него, он очень ошибается. Муравьи — не наемники, они живут и умирают исключительно ради своей колонии. Ни за какие богатства, ни за какой сахар они не станут подвергать себя опасности. Это противно их природе.

— А для чего тогда их вообще можно использовать? — спросил Фридрих, который всю жизнь о насекомых старался думать как можно меньше.

— Откуда мне знать? Например, они могут почистить лес, или найти иголку в стоге сена, или перенести кучу грузов. Они хороши для таких работ, где нужно большое количество маленьких, но крепких работников.

— А не может Клупеус с помощью магии заставить муравьев воевать под своим началом? — не отступал от своей идеи Фридрих.

Брумзель посмотрел на него с состраданием:

— Да, видно, что там, откуда ты родом, никакой магии нет… Смотри, это не так просто. С неодушевленными предметами многое можно сделать, если иметь время и соответствующие ресурсы. Но с живыми существами всё иначе. Нельзя одним щелчком пальцев превратить кого-нибудь в лягушку. А подчинить себе волю живого существа — это вообще невообразимо трудно. У лучших волшебников, может, это иногда и получается, да и то на короткое время и только с одним-единственным существом. Но для этого нужна полная концентрация. То есть как только тебя отвлечет какой-нибудь шорох, чары рассеются.

— Иначе говоря, превратить несколько миллионов муравьев в марионеток невозможно, — задумчиво резюмировал Фридрих.

— Абсолютно, — подтвердил Брумзель, приводя в порядок крылья.

— Тогда у нас, в общем-то, нет никаких оснований предполагать, что здесь кто-то готовит нападение на Южную Сторону.

Брумзель постучал передней лапкой Фридриху по лбу.

— Веских оснований нет.

— Значит, можно лететь обратно, — подытожил Фридрих, и настроение у него моментально улучшилось.

— Можно, — согласился Брумзель. — Тогда мы вернемся домой ровно через две недели, как и планировала Офрис. Ну, то есть я вернусь домой, а тебя нужно будет еще отвезти.

Вдруг Фридриху стало жалко, что путешествие подходит к концу. Только он начал входить во вкус!

— Но на торжества ты же останешься, да? — продолжал Брумзель. — Совершенно точно по случаю нашего возвращения устроят банкет или что-то в этом духе, мы ведь отличные новости принесем. В любом случае будет куча вкусной еды.

— Нет, — ответил Фридрих. — Праздники мне ни к чему, лучше сразу домой.

При этом ему ужасно хотелось вновь повидать Офрис. Дома таких девушек нет, печально подумал он.

— Что-то взгляд у тебя затуманился, — с подозрением проговорил Брумзель. — Об Офрис думаешь, что ли?

Фридрих даже не попытался соврать:

— Да, но просто потому что вспомнил.

— Счастливчик! Ты даже не подозреваешь, как я тебе завидую. У тебя-то гораздо больше шансов ей понравиться, чем у меня, — по крайней мере, ты такой же розовый! — Брумзель заметно погрустнел. — Вот если б у меня хоть шмелиная королева была!..

Фридрих, покраснев до ушей, запротестовал:

— Неужели ты думаешь, что она может мной заинтересоваться? Да никогда!

Брумзель пожал плечами.

— А что будем делать с Белой Феей? — спросил Фридрих.

— Ну… Ничего. У нас нет оснований считать, что она что-то затевает — в этом я верю Тальпе. Он не стал бы нам врать, счел бы это ниже собственного достоинства. А если даже соглядатаи ни о какой подозрительной активности не знают, значит, ничего серьезного не готовится. — Брумзель задумчиво поскрипел мандибулами. — Конечно, и дальше нужно быть начеку, но сейчас никаких непосредственных угроз, в общем-то, нет.

В общем-то… А в частности… в частности у Фридриха довольно сильно сосало под ложечкой. Что-то все-таки было не так. Где-то, чувствовал он, над страной повисла большая грозовая туча.

 

Глава шестая. Предательство

На обратный путь ушло всего несколько дней. Погода стояла замечательная, воздух полнился жужжанием тысяч пчел, шмелей, мух и жуков; ничто их в пути не задерживало, никто не пытался их съесть. Короче говоря, рассказывать абсолютно не о чем. Они летели на юг, немного отклоняясь к востоку. Фридриху было очень любопытно, пролетят ли они снова над Гремучим ущельем и, если да, какой им теперь предстанет вид.

— Конечно, мы там пролетим, — пообещал Брумзель. — Мы вполне можем позволить себе чуть-чуть задержаться!

Фридрих наслаждался последними часами полного приключений путешествия. Он сидел у Брумзеля на спине, ветер свистел у него в ушах, а вдали, в дрожащем теплом воздухе у горизонта, уже можно было различить очертания приграничной крепости.

Они пролетели над опустевшим Гремучим ущельем, вдоль деревьев. Ничего примечательного видно не было: в ущелье пусто, о недавнем взрыве напоминали только глубокая черная воронка да лоскуты палаток, кое-где запутавшиеся в ветвях.

Около полудня Фридрих впервые увидел приграничную крепость вблизи. Она была очень старая, стояла на склоне горы вокруг узкой главной башни, а стены ее были настолько толсты, что по ним могли бы одновременно пройти три шмеля в ряд.

— Эй, гляди-ка, там, на главной башне! — закричал Брумзель, показывая на жуков, занятых приведением в порядок флагштока. — Новые веревки на флагштоки вешают! Старые совсем прогнили — так давно мы не воевали и не поднимали флагов!

— Ну, тогда они еще ворчать будут, что их сегодняшний труд пропал даром, — с улыбкой сказал Фридрих.

Посередине крепостного двора стояла приземистая широкая башня, по углам которой, несмотря на полуденное солнце, пылали огромные факелы. Брумзель начал снижаться по спирали. На башне несли караул два жука-оленя, они с подозрением посматривали в сторону шмеля с седоком. Тут один из них узнал Брумзеля и толкнул локтем товарища. Оба сразу же вытянулись по стойке смирно, будто приросли к своим черным копьям, и стали с интересом наблюдать за тем, как Брумзель приземляется перед ними и Фридрих спрыгивает у него со спины.

— Господин комиссар, — четко отрапортовал один из них, — к вашему прибытию готовы.

— Прекрасно. Новости есть? — так же четко ответил Брумзель и снял рюкзак.

Оба жука вытянулись еще немного. Первый снова заговорил, и на этот раз настолько рубил слова, что его речь стала напоминать лай:

— Подготовка к военным действиям идет полным ходом, господин комиссар.

Потом он с любопытством взглянул на Брумзеля, немного помялся и наконец спросил:

— Э… Господин комиссар… известно ли уже, кто совершил взрыв в ущелье?

— Да. Это были мы, — ответил Брумзель.

Оба жука выдохнули с облегчением.

Брумзель направился к люку, за которым начиналась лестница вниз.

— Какие вам даны указания? — спросил он, обернувшись к следовавшим за ним жукам.

— Сразу по прибытии доставить вас в конференц-зал королевы, — пролаял жук, до сих пор еще не открывавший рта. Видимо, их кто-то научил говорить именно так. — В любое время и в любом состоянии.

— Хорошо.

Брумзель начал спускаться по каменным ступеням винтовой лестницы, Фридрих шел за ним.

— Нас что, Офрис все это время ждет? — спросил Фридрих. — У нее ведь наверняка есть дела поважнее, или как?

— Королева сейчас на заседании совета, но все подготовлено! — жуки ступали за ними вполне военной походкой.

Когда Брумзель с Фридрихом оказались во дворе крепости, на них уставились десятки любопытных глаз. Жуки-солдаты, другие жители и работники крепости постоянно оборачивались на них, а кто-то крикнул:

— Посланцы прибыли!

Эта весть тотчас же облетела все уголки крепости.

Поднявшись по нескольким лестницам и выдержав множество любопытных взглядов, Брумзель и Фридрих наконец оказались одни в комнате с эркером. Посередине стоял большой письменный стол, вокруг — четыре мягких кожаных кресла. Окна были плотно занавешены темно-зелеными бархатными гардинами, тяжелая дверь украшена металлическими виньетками. Фридриху обстановка показалась очень старомодной и серьезной. Едва они опустились в кресла, как в комнату вошли оса и шершень с подносами, полными пыльцевых клецек и нарезанных фруктов.

— Кажется, к нашему приезду действительно готовились, — прошептал Фридрих Брумзелю, с благоговейным ужасом рассматривая портреты в черных рамах, украшавшие стены и каминную полку: с них сурово взирали воители прежних лет.

— Конечно. Мы же вовремя прилетели, — сказал Брумзель с довольным видом и принялся за еду. — Они точно уже и постели приготовили, и все остальное.

Следующие несколько минут он не говорил ничего, а только умиротворенно жевал. Фридриху от волнения есть не хотелось. К тому же он среди всех этих военных чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Но все же пару кусочков фруктов он сгрыз.

Наконец Брумзель насытился, с довольным видом откинулся на спинку кресла и снова начал рассказывать:

— Эта крепость, конечно, не место для такой дамы, как Офрис. Вообще-то здесь просто расквартирован гарнизон: жуки-олени, осы, шершни… Ах да, розовые человечки, конечно, тоже, но практически одни военные. — Тут он наклонился к Фридриху, как будто хотел сказать что-то по секрету, хотя вообще-то в комнате не было никого, кто бы мог его услышать, но, видно, Брумзель все равно считал, что так лучше, и со смешком добавил: — То есть люди, у которых мускулов много, а в голове — не очень. С такими в какой-то момент начинаешь понимать, что они многое лучше усваивают, когда на них кричат. Поэтому они так и разговаривают.

Фридрих не смог сдержать усмешку.

Но тут дверь открылась, и сердце у него екнуло. В комнату влетела Офрис собственной персоной. Ее золотистые волосы развевались по воздуху как вуаль, щеки горели от возбуждения. На лице сияла неподвижная улыбка. Хоть Фридрих и ожидал ее увидеть, но в тот момент, когда она вошла, его снова охватила волна покалывающего восторга. Никакое воспоминание, подумал он, не может отразить красоту этой женщины.

Она сделала пару шагов по комнате, остановилась и приказала сопровождавшей ее военной ждать снаружи.

— Никого не впускать. Пусть нас не беспокоят, — сказала королева, закрывая дверь.

Потом она повернулась и одарила Фридриха с Брумзелем улыбкой.

— Вы возвратились живыми и здоровыми, — констатировала она, подходя к столу.

Брумзель отдал честь.

— У нас хорошие новости! — выпалил Фридрих.

— Война отменяется, — с чувством присовокупил Брумзель.

— Как? — удивилась Офрис и опустилась в кресло. — Я должна знать все подробности!

И они рассказали ей всё: о Бараньей Голове, о Гремучем ущелье, о «Зеленом гроте» и Молотобое. Офрис слушала с большим интересом. Она сидела в кресле, подавшись вперед, и задавала вопрос за вопросом.

Наконец, когда все было рассказано, она откинулась на спинку и задумчиво соединила кончики пальцев.

— Очень интересно! На завтрашнее утро я назначу военный совет, и мы послушаем, что скажут военный министр и наши союзники!

— Я надеюсь, это будет не слишком рано, — вставил Брумзель. — Мне нужно для начала поспать несколько часов. А то все последние дни я провел в полете!

— О, не беспокойся, тебе вовсе не обязательно там присутствовать, — Офрис махнула рукой. — Хороший отдых вы более чем заслужили!

— Но я бы с огромным удовольствием поприсутствовал! — с неподдельным рвением возразил Брумзель и взял последнюю клецку.

— Для начала выспитесь хорошенько, — с улыбкой сказала Офрис. — Утром вас разбудят вовремя.

Сначала Брумзель провел для Фридриха подробную экскурсию по крепости. Затем последовал осмотр арсеналов с углубленным курсом баллистики — Фридрих и не представлял себе, какие утонченные вещи придумывают некоторые люди, чтобы отправлять на тот свет себе подобных. Но все это меркло в сравнении с убийственными шедеврами, которые он увидел в историческом собрании редкостей. Там были трости, пускающие стрелы, стоит нажать на кнопку, отравленные зубочистки, ожерелье, которое удавом сдавливает шею, едва защелкнут его замочек, и маленькая настольная катапульта для стрельбы горчичными зернами. Сначала Фридриху это показалось ужасно смешным, но Брумзель продемонстрировал ее в действии, и дырочка в столетней стене убедила его, что вещь это серьезная.

Тем временем стемнело, и Брумзель объявил, что намеревается ложиться спать. Фридрих же сначала решил еще раз наведаться на кухню, потому что парой кусочков фруктов он, как оказалось, не наелся. По пути он совершенно заблудился — он предполагал, что это случится, — но спрашивать дорогу ему не хотелось. В какой-то момент Фридрих совершенно перестал понимать, в какой части крепости находится, так что кухня стала казаться просто недосягаемо далекой. При этом по урчанию в животе любой встречный догадался бы, что ищет он именно ее.

К своему большому удивлению, в конце концов он обнаружил себя наверху какой-то башни. Он рассудил, что нужно спускаться, и пошел вниз по винтовой лестнице, которая привела его в длинный зал с колоннами.

В этом зале суетилось множество людей, и Фридрих попытался изобразить на лице спокойствие и не выдавать своего отчаяния. Он с изумлением рассматривал архитектуру этого места. Грубые каменные блоки, из которых было построено здание, и серые колонны мало напоминали элегантный дворец в Белоскалье. Акцент здесь был сделан не на красоте, а на практичности. Вдоль стен шли длинные ряды арок. В каждой из них была ниша с окном и скамейками по сторонам. Выглядели они привлекательно. Сидеть в такой нише и читать книжку, наверное, очень уютно, подумал Фридрих.

Сейчас в одной из них сидел писатель, в этот самый момент последними словами проклинавший бумагу и письменные принадлежности. Фридрих изумленно наблюдал за тем, как он сначала колотил кулаками по бумаге, затем стал бить по ней пером, пока оно не сломалось, а потом принялся рвать на себе волосы. Наконец он оглядел зал блуждающим взором и только тут заметил, что на него смотрят.

Фридриху стало стыдно. Когда писатель, все еще держа себя за волосы, уставился на него (ему, очевидно, тоже стало стыдно), Фридрих почувствовал, что обязан хоть что-то сказать.

— Эм… Боретесь со сложной темой? — задал он ни к чему не обязывающий вопрос.

— Да. О, да! — выдохнул писатель. — Хах, а вы ведь тот самый шмелелет, да?

— Э-э, да, — ответил Фридрих, которому стало уж совсем неловко.

— Значит, это вас я представил в таком героическом свете! — заявил писатель и зашелестел листами.

— Но вы же совсем не знаете, что именно я сделал, — возразил Фридрих.

— Это неважно, неважно, — отмахнулся писатель. — Где ж это у меня?..

— Ой, не беспокойтесь, — попытался увильнуть Фридрих, которого вовсе не интересовало, что о нем написал этот безумец.

— Если бы у вас нашлось время в ближайшие дни, я бы хотел узнать ваше мнение, — деловито начал писатель. — А может, вы даже могли бы поделиться со мной парочкой захватывающих подробностей…

— С удовольствием, — быстро ответил Фридрих. — А что именно вы пишете?

— Оду на победу, — вздохнул писатель. — Звучит неплохо, да? Но попробуйте-ка написать оду на победу в войне, которая еще даже не началась!

— Да, это наверняка непросто, — согласился Фридрих, не очень-то понимая, о чем речь.

— Как мне писать о славной победе, если я даже не знаю, где и как она произойдет? Хуже того: нет даже единого мнения о том, как война начнется!

— Насколько мне известно, война отменяется, — вежливо сказал Фридрих. Лучше бы он этого не делал: писатель просто взвыл.

— Этого еще не хватало! Сначала я им описываю, как живописно развевается на ветру стяг Грюндхильды, белый как снег и серебро, и всё такое, а потом сюда вваливается какая-то обезьяна и говорит, что флаг будет красный с золотом, потому что не может же Офрис просто взять старый флаг Грюндхильды! И мне приходится начинать сначала! Напишите-ка про красный с золотом! Потому что приличия запрещают Офрис воевать под флагом Грюндхильды! Пф-ф, а мне-то какое дело? Я просто пытаюсь делать свою работу, черт возьми! А у них ничего не ясно! И ежели теперь еще и война отменяется, то я увольняюсь!

— О… — только и смог сказать Фридрих.

— Вот так: годами мечтаешь о возможности запечатлеть такой исторический момент, а потом оказывается, что это адская работа! — писатель снова опустился за столик и в отчаянии уронил голову на руки.

Фридрих решил воспользоваться этой фазой тихого отчаянья, чтобы аккуратно поинтересоваться про кухню. Писатель блеклым голосом дал ему пару указаний, после чего Фридрих постарался удалиться так незаметно, как только можно. Всякое желание общаться с другими обитателями крепости у него пропало. Ему хотелось только поесть…

Работники кухни были просто на седьмом небе от счастья, что им довелось познакомиться с Фридрихом Львиным Зевом собственной персоной, так что ушел он с большим пакетом медового печенья в руках.

Так хорошо, как той ночью, Фридрих не спал уже давно. В комнате у них, правда, была всего одна кровать, но для Брумзеля имелась уютная ниша в стене, где он и прохрапел до тех пор, пока солнечный свет не стал пробиваться сквозь занавески.

Фридрих уже давно лежал с открытыми глазами, в счастливом полузабытьи, которое накатывает, когда спешить некуда, а в постели тепло и мягко. Вдруг в дверь постучали.

Фридрих вздрогнул и вскочил на ноги. Он просеменил по ковру и подал голос:

— Кто там?

И тут же сообразил, что на нем только длинное нижнее белье. Но что-то предпринимать было уже поздно.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли два шершня с корытами и целая вереница ос с ведрами воды.

— Это еще зачем? — удивленно спросил Фридрих. — Здесь же не баня!

— Ваша ванна, — прошепелявил один из шершней. — Королева приказала доставить вам две ванны. Ведь помыться после долгой дороги всегда приятно. К тому же, если желаете присутствовать на военном совете, принять ванну просто необходимо.

— О! — обрадовался Фридрих, с удовольствием глядя, как пенную воду ведро за ведром выливают в железные корыта. — Это очень предусмотрительно с ее стороны, большое спасибо!

Брумзель что-то пробормотал, вывалился из своей ниши и уставился на ванны.

— Молодец старушка, заботится о нас! — с воодушевлением сказал он и тут же снова заснул на полу.

Фридрих, который до сих пор, ковыряя в ушах, находил грязь из Молотобоя, радостно кивнул:

— Настоящий ангел!

А потом плеснул на Брумзеля холодной воды, чтобы тот проснулся.

Через десять минут две ванны с горячей водой и толстым слоем ароматной пены были готовы. Шершни и осы тихо удалились.

Как только дверь за последней осой закрылась, Фридрих скинул длинное белье и залез в ванну:

— А я уж думал, горячей ванны мне больше в жизни не видать!

— А пена-то зачем? — буркнул Брумзель, которому холодный душ несколько испортил настроение. — Мы же не барышни, чтобы купаться в пене с запахом роз!

— А мне все равно, — восторженно выдохнул Фридрих и нырнул в воду с головой, чтоб наконец как следует вымыть уши. А когда он снова показался над водой, в голову ему пришла забавная мысль: — Ха! Может, эта пена просто для того, чтобы ты не заметил, что это не обычная вода, а вальмю?

— Точно! Офрис хочет нас усыпить, — хохотнул Брумзель, натирая себе спину. Вода вокруг него медленно, но верно приобретала темно-серый цвет.

— Если бы у меня дома было вальмю, я бы так поступал каждый раз, когда ко мне в гости приезжают неприятные родственники, — подумал вслух Фридрих.

— Может, мы вчера ей слишком много наговорили, — ухмыльнулся Брумзель, — и теперь она не хочет нас видеть.

Он расправил хоботок и опустил его в воду. Фридрих заметил, как улыбка тут же исчезла у Брумзеля с лица.

— Что такое?

— Это действительно вальмю, — медленно проговорил Брумзель. — Ну, наверное, она ничего плохого не имела в виду. Только слишком долго там не сиди. С меня, по крайней мере, достаточно. — С этими словами шмель вылез из корыта.

— Но ведь ты только начал мыться! — возразил Фридрих.

— Я не хочу ничего сегодня пропустить, — объяснил Брумзель. — Но ты спокойно можешь проспать весь военный совет, если хочешь. Тебя-то внешняя политика Южной Стороны не касается.

— Может, я действительно посплю еще немножко, — сонно промямлил Фридрих.

— Давай-давай, — разрешил Брумзель. — А у меня куча работы накопилась. Ребята из подконтрольных мне отделов получили распоряжение присылать еженедельные отчеты сюда, а не в Белоскалье. Надо взглянуть, не пришли ли уже какие-нибудь, чтоб я мог начать с ними работать. Ну, а если их еще нет, то придется мне с парочкой растяп по душам поговорить!

Он вытерся и направился к двери.

Фридрих почувствовал какое-то странное беспокойство. Он вымылся дочиста так быстро, как только мог, и вылез из ванны. Потом еще облился холодной водой, чтобы проснуться как следует, и оделся.

Теперь можно было немного поразмыслить. После сегодняшнего военного совета миссия Брумзеля будет завершена, и он мог бы отвезти Фридриха домой. Так что неплохо было бы уже сейчас собрать рюкзак. Ему в любом случае хотелось быть готовым к обратной дороге, а всякие чествования совершенно не нужны. Может, конечно, Офрис хотела бы немножко повыставлять его героем, но на это Фридрих не очень-то надеялся.

Перед залом военного совета (который, как объяснил Брумзель, в менее спокойные времена служил и для бурных празднеств по случаю военных побед) была небольшая ниша с мягким сидением и книгами по стенам — настоящими книгами, а не «мудрой пудрой». Видимо, это было устроено, чтобы приятно коротать время в ожидании решений военачальников.

Фридрих не знал, когда начнется военный совет, поэтому устроился в нише и стал читать. За этим занятием полчаса спустя его и нашел Брумзель. На одной из башен заиграла труба.

— Ну, похоже, ты не скучаешь, — с довольным видом констатировал Брумзель. — Слышишь сигнал? Сейчас начнется военный совет. Ты здесь останешься или пойдешь со мной?

— Я бы поприсутствовал, если можно, — сказал Фридрих. Он рассудил, что вряд ли ему еще когда-нибудь выпадет случай стать свидетелем принятия важного политического решения. А здесь ведь вершилась мировая история.

— Ох, мне ужасно интересно, что она для меня выдумает, — Брумзель, улыбаясь, уселся в нише рядом с Фридрихом.

— Кто?

— Офрис, конечно. В секретной службе повышать меня некуда. Так что, может, мне предложат возглавить какое-нибудь министерство… Ладно, это еще вилами по воде, — Брумзель довольно хмыкнул. — А тебя… ну, тебя вряд ли можно порадовать чем-то сильнее, чем возвращением домой. Тебе же статус почетного гражданина ничего не даст. Если ты все равно за Безбрежным морем живешь!

— Может, вы могли бы мне кубок вручить, — сухо сказал Фридрих. — Тогда у меня хоть будет с чего пыль вытирать.

— Тс-с! Идут! — шикнул Брумзель и подался вперед, чтобы выглянуть в галерею. Фридрих тоже высунулся из ниши и увидел вдалеке настоящую процессию. Впереди величественно выступала Офрис в прекрасном темно-зеленом платье, золотые волосы струились по плечам. За ней следовали пожилые бородатые мужчины, воины в доспехах и другие существа. По бокам несли караул жуки-олени.

Брумзель высунулся еще дальше и довольно бесцеремонно уставился на идущих.

— Брумзель, так пялиться невежливо, — сказал Фридрих и спрятался обратно в нишу.

— Быть не может! — прошептал Брумзель.

— Что? — спросил Фридрих очень тихо, потому что процессия как раз двигалась мимо их ниши.

— Видишь того типа? — зашептал Брумзель. — В вычурном бархатном фраке с фалдами, как ласточкин хвост?

— И жуткими бакенбардами?

— Да! Это Клупеус!

— Клупеус? — оторопело переспросил Фридрих.

— Именно. Офрис не следовало бы вот так допускать его на военный совет, он ведь в Северной Стороне творит что-то непонятное с кольцами! Почему он все еще здесь? — Брумзель вылез из ниши и стал протискиваться сквозь ряды политиков в сторону Офрис. Наконец он догнал ее и начал с жаром что-то говорить, но она только с улыбкой отмахнулась.

Длинная процессия прошла мимо, Брумзель остался посреди галереи один.

— Что такое? — спросил Фридрих, подходя к нему.

— Хм… Пойдем-ка, надо попасть внутрь, прежде чем закроют двери.

Брумзель потянул Фридриха за собой, но у входа в зал их остановили жуки-стражники.

— Вам туда нельзя, — объявили они вежливо, но решительно.

— Почему это? — спросил Брумзель.

— Приказ королевы, — и жучиха направила копье в грудь Брумзеля. Два других жука загородили проход.

— Это ошибка, я имею право войти, — сказал Брумзель, не сомневаясь в своей правоте, и прошел мимо копий.

Тут же двое других стражников сомкнули копья перед ним.

— Господин комиссар, вам вход воспрещен, — сказал один из них довольно сердито.

— Глупости! — самоуверенно заявил Брумзель. Тут на него обратила внимание Офрис. Она встала со своего места за большим столом в центре зала и подошла к дверям.

— Брумзель, сделай одолжение, побудь снаружи, — устало сказала она.

— Почему я не могу присутствовать? — удивленно спросил шмель.

— Ты не политик, — строго возразила Офрис.

— И что? Я же не собираюсь толкать длинные речи, я просто послушать хочу, — сказал Брумзель. — И, кажется, я это заслужил. Или нет?

— Ты многое заслужил, — отвечала Офрис, — но это не твоя область. Тебе нельзя присутствовать. Это мое последнее слово.

Стражи захлопнули дверь. Брумзель с Фридрихом ошеломленно переглянулись.

— Знаешь, теперь я готов поверить, что она действительно хотела усыпить нас с помощью вальмю, чтобы мы не мешали ей на военном совете, — оскорбленно сказал Фридрих. — А ведь стоило только сказать, что мы туда не допускаемся. Тогда бы мы и пытаться не стали!

Брумзель посмотрел на него. Фридрих еще никогда не видел шмеля в такой ярости. Это была холодная ярость, будто засевшая где-то в животе: он говорил очень тихо и сдержанно, но Фридриху стало не по себе.

— Барышня забыла, с кем имеет дело, — произнес он. — Если я говорю, что хочу на заседание совета, значит, я туда попаду. И мне все равно, что она там напридумывала, чтобы от меня избавиться. Пошли!

— Какой у тебя план? — спросил Фридрих, почувствовав, что сейчас опять должно произойти нечто захватывающее.

— Для начала — выйти на свежий воздух, — хмуро отрезал Брумзель.

В зале военных советов, как объяснил Брумзель, обычных окон нет. Но проветривать его все-таки надо, поэтому на крыше есть длинная узкая вентиляционная щель. Открывается и закрывается она с помощью сложной системы рычагов, которая размещается в специальной каморке за фронтоном. Туда можно пробраться так, что в зале не заметят.

— А теперь, — решительно сказал Брумзель, — мы пойдем через кухню.

— Но ведь кухня на четыре этажа ниже! — удивился Фридрих.

— Знаю, — ответил Брумзель. В это время они уже спускались по бесконечным винтовым лестницам. — Надеюсь, клаустрофобией ты не страдаешь. За мной!

Тон, который теперь принял Брумзель, превосходил по напору и отрывистости всё, что Фридрих до сих пор слышал в крепости. Брумзель распахнул двери, рявкнул военное приветствие в кухню и оттеснил нескольких испуганных опарышей в сторону.

— Где главный повар? — требовательно спросил он.

— Здесь, — добродушно ответил большой навозный жук, помешивавший суп в огромной кастрюле.

— В соответствии с приказом главнокомандующей нам необходимо незамедлительно подняться на фронтон, — объявил Брумзель. — Пароль Б27 Ф4! Лифт свободен?

Повар не растерялся. Несмотря на уютную неуклюжую внешность, бегать он умел быстро и тут же указал им путь к дверце в стене на высоте глаз.

— Но вы ведь не сами в этом лифте поедете? Он же только для еды!

— Как раз мы оба и поедем! И незамедлительно! Поднимите нас без остановок на самый верх! Дело чрезвычайной важности! — инструктировал Брумзель, размахивая лапкой перед самым носом повара.

— Ладно. Только приятной эта поездка не будет, — сказал повар, качая головой.

— У нас нет выбора! — гаркнул Брумзель, полез в тесную камеру в стене и махнул Фридриху следовать за ним. — Готов? Поехали!

Времени протестовать у Фридриха не было. Только когда за ними закрылась деревянная дверца, он начал что-то соображать. И ему тут же стало ясно, насколько неприятна эта ситуация: он был втиснут вместе с Брумзелем в деревянный ящик, в котором места едва хватало для одного, и ящик этот медленно, рывками поднимается по шахте вверх. Нужно было следить, чтобы руки не касались боковых стенок, а то пальцы легко могли попасть в щель, и их бы защемило между ящиком и крошащейся каменной стеной.

Фридрих старался не шевелиться. Задняя левая нога Брумзеля тыкалась ему в ухо, а грудная клетка была сжата так сильно, что он едва мог дышать.

— У-у-у, мы отсюда живыми-то выйдем? — простонал он с некоторым усилием.

— Сохраняем спокойствие! — пробурчал Брумзель. — Я же говорил, тут хорошо бы не страдать клаустрофобией.

— Да нет у меня клаустрофобии, я просто хочу отсюда выбраться! — Справа мимо них проползла дверца. Это был всего-то первый этаж. — А эта штука точно не сорвется?

— Точно, — сухо ответил Брумзель. Они проезжали мимо второй дверцы. — Тут слишком любят поесть, чтобы рисковать едой. Вообще-то этот лифт так высоко поднимается ровно для того, чтобы рабочим не таскать вручную тяжелые инструменты, если наверху что-то сломается.

Они проехали мимо третьей дверцы, и наконец над головами у них тихо бумкнуло: потолок лифта стукнулся о крышу шахты. Здесь дверцы не было, просто отверстие, через которое они и вылезли наружу.

Брумзель взял Фридриха за рукав и жестом приказал вести себя как можно тише. Но это было лишним, потому что Фридрих, услышав снизу тихие торжественные голоса, сам сообразил, что в таком случае члены военного совета могут услышать и его. Так что он сидел неподвижно и озирался.

Они находились в деревянной будочке. Перед ними располагалась ниша с несколькими грубо сделанными деревянными рычагами, которые соединялись с металлическими прутами. Спереди будочка была открытая; от того, чтобы не вывалиться, защищала решетка. Они подползли к ней и стали смотреть вниз.

Под крышей проходила потемневшая от времени запутанная система балок. Посреди большого сверкающего зала из светло-серого камня далеко под ними за длинным столом заседал военный совет. Больше в помещении никого и ничего не было. Там было не слишком светло, потому что свет проникал через одно-единственное узкое окошко под крышей. Во главе стола сидела Офрис, слева от нее — Клупеус, а справа — какие-то личности, которых Фридрих прежде не видел. Еще ему в глаза бросились флаги, украшавшие стены. Он вспомнил, что уже однажды видел такие — вчера в арсенале. На белом фоне был изображен длинный серебряный меч, обвитый изящным зеленым побегом. Это, подумал Фридрих, очень, очень женственно и элегантно.

Так тихо, как только можно, он легонько толкнул Брумзеля в бок и прошептал одними губами:

— Это флаг Грюндхильды?

Брумзель кивнул:

— Да.

— Красивый, — шепнул Фридрих и улыбнулся, как бы подтверждая свое одобрение. А потом, не в силах обуздать любопытство, спросил: — А что там за растение?

Брумзель смерил его долгим взглядом, а потом ответил так тихо, как только мог:

— Хмель.

Фридрих не смог сдержать усмешки. Приоритеты у Грюндхильды Великой были расставлены действительно четко.

Тем временем Брумзель напряженно вглядывался вниз, в зал, и недовольно наклонялся всё ниже и ниже. В конце концов он сделал Фридриху знак оставаться на месте, а сам бесшумно перебрался через решетку на одну из толстых потолочных балок. Фридрих с удивлением понял, насколько бесшумно может двигаться шмель. Даже в Молотобое им не приходилось так стараться, чтобы не выдать себя шумом.

Пока Брумзель полз по балке все дальше и дальше, Фридрих разулся и двинулся за ним — медленно, в высшей степени медленно, и очень тихо — через решетку на балку. В конце концов они уселись рядом почти ровно над собранием внизу.

— Итак, строго говоря, — вещал какой-то древний старик в красной бархатной мантии, — ничего конкретного у нас нет. Соглядатаи могли уже давно, насколько нам известно, разбрестись на все четыре стороны; так что единственное, на что можно опираться, — это взрыв в ущелье.

— При этом мы даже не можем быть уверены, что он был направлен против нас, — вставил кузнечик. — К тому же произошел он с другой стороны границы, на территории Северной Стороны. Так что у нас никаких оснований для нападения нет.

— О том, где именно проходит граница, споры ведутся уже много лет, — любезно, но твердо напомнила Офрис. — Действительно, мои посланцы, к сожалению, оказались неспособны выяснить что-либо — не считая известия, что в Молотобое по заказу Клупеуса производятся металлические кольца. О чем мы и без того уже давно прекрасно знаем, — и она одарила Клупеуса полным поддержки и понимания взглядом. Фридрих заметил, что Брумзель от ярости изо всех сил вцепился в балку. Сам он чувствовал себя не лучше. Это ж надо — обвинять их в никчемности, да еще любезничать с Клупеусом!

Офрис тем временем продолжала:

— О том, что соглядатаи продолжают бесчинствовать в Северной Стороне и хорошо организованы, я уже слышала от Брумзеля. И это, к сожалению, только подкрепляет наши подозрения.

— Подозрения, в основе которых лежат лишь сновидения и предсказания, — снова вмешался старик в красном. Другие присутствующие, поняв, что дело идет к серьезному спору, заметно напряглись и стали еще внимательнее следить за происходящим.

Офрис, казалось, раздосадовала эта реплика. Ответила она холодно:

— История этой страны могла бы подтолкнуть вас к мысли о том, что стоит доверять женской интуиции.

Только тут Фридрих обратил внимание, что военный совет, кроме королевы, состоял исключительно из мужчин. Что это — забавное совпадение, или Офрис как раз полагала, что женщинам в военном совете делать нечего?

— Конечно, всегда лучше перебдеть, чем недобдеть, — умиротворяющим тоном заговорил крупный мотылек. — Но интуиция — недостаточное основание, чтобы подвергать опасности жизни наших солдат!

Офрис из складок одеяния вынула маленькую бутылочку, слегка смочила ее содержимым запястья и кожу за ушами, а потом сказала:

— Господа, давайте послушаем Клупеуса! Думаю, после его доклада многое представится вам в ином свете.

Клупеус откашлялся. Вообще-то он был еще довольно молод, но бакенбарды ужасно старили его. Он с важным видом положил перед собой лист с какими-то заметками и обратился к совету.

— Подвергать опасности чью-либо жизнь не придется. По крайней мере, жизнь наших солдат. Во-первых, оборона Северной Стороны совершенно не организована, при нападении серьезного сопротивления они оказать не смогут. И, что намного более важно: в Северной Стороне никто не подозревает, что мы рассматриваем возможность военного вторжения. — Он еще раз кашлянул. — Кроме того, мне удалось… м-м… набрать армию, которая возьмет на себя первый этап операции захвата территории. Другие наши солдаты последуют за ней и будут лишь удерживать наши позиции.

— И что же это за армия? — спросил кто-то недоверчиво, но с явным интересом в голосе.

Клупеус улыбнулся с таким видом, словно собирался показать фокус — вытащить букет цветов из рукава, например.

— Муравьиное войско.

— Мне кажется, что это сомнительная идея, — возразил кто-то. — Муравьи — существа очень маленькие. Они прекрасно переносят грузы, но, чтобы справиться даже с одним крупным жуком, их должно быть много.

— Это не проблема, — отвечал Клупеус. — У нас уже есть десять миллионов солдат, полностью готовых к операции, и набор в настоящее время продолжается, так что будет еще несколько миллионов.

За столом воцарилась тишина. Члены военного совета переглядывались, но понять, воодушевлены они или встревожены, было невозможно.

— Десять миллионов? — недоуменно переспросил старик в красном.

— Как видите, господа, риск минимален, — лучезарно улыбаясь, сказал Клупеус и свернул свой листок. — И тем больше выгода. Южная и Северная Стороны наконец воссоединятся, и вечным спорам по поводу границы, которые в последние годы стоили нам стольких сил, будет положен конец.

— Каково ваше мнение, господин военный министр? — спросила Офрис медовым голосом.

Старик в красном невнятно забормотал:

— Десять миллионов… Боже мой… Я… Эм-м… Это нужно еще обдумать…

— Не торопитесь, — ласково ответила Офрис и обратилась к кому-то другому. За столом поднялся гул.

Теперь, когда стало шумно, Фридрих отважился шепнуть Брумзелю:

— А я думал, Клупеус с Севера!

— Так и есть, — ответил Брумзель. — Он наверняка рассчитывает получить свою долю страны, предатель. Тс-с! Я хочу послушать!

Фридрих слушал вполуха. Его неприятно поразило, как легко Офрис переманила на свою сторону весь совет. Ему вообще все это казалось странным: сначала — ванна с вальмю, потом — запрет присутствовать на заседании. Как будто ей не хотелось, чтобы Брумзель был там и рассудительно говорил с членами совета… Да, именно так: Офрис хотела обработать совет одна!

Чем дольше он об этом думал, тем грустнее ему становилось, а чем грустнее ему становилось, тем с большим удовольствием он предвкушал скорое возвращение домой, подальше от всех этих политических интриг.

В зале совета снова воцарилось спокойствие. Пара участников громко высказались в поддержку объединения двух стран, если это настолько легко сделать. Другие как будто нехотя тоже признали, что, возможно, этот план неплох.

— Чтобы подать хороший пример, — наконец сказала Офрис, поднимаясь из-за стола, — я сама встану во главе войска. А здесь, — она сделала широкий жест рукой, — вы видите флаг, под которым мы выступим в поход!

Два жука-стражника, которые прежде не пускали Фридриха с Брумзелем в зал, тут же внесли большой рулон ткани винно-красного цвета, положили его на стол и развернули во всю его длину. Сверху вид был просто замечательный.

— Золотое солнце на красном фоне, — гордо произнесла Офрис, перекрывая удивленный гул. — Отныне это — мой официальный личный флаг.

Фридрих стал разглядывать золотую вышивку внизу, размером с него самого — если вытянуть носочки. Никогда еще вид солнца не действовал на него так удручающе. Брумзель от ярости чуть не свалился с балки.

— Ну, может, она заранее заказала себе этот шикарный флаг и поэтому теперь не хочет отказываться от войны, чтоб он не пропал даром, — прошептал Фридрих, чтобы хоть чуть-чуть успокоить Брумзеля. Но тому было совсем не до шуток.

— При том, как легкомысленно она ведет внешнюю политику, вполне похоже на правду, — буркнул он.

Фридрих сел и прислонился спиной к колонне. Он задумчиво глядел в окно на тусклый дневной свет. То, о чем говорили внизу, в зале, больше не доходило до его сознания, он перестал прислушиваться. Он ужасно устал от этой страны.

В кармане у него лежали часы, но открыть их он не решался, боясь щелкнуть крышкой. Так что он просто наблюдал за изменением света за окном и вычищал грязь между пальцев ног. Внизу говорили о дислокации войск, снабжении солдат и разделе захваченных территорий.

— Ха! Клупеусу, конечно, достанется Молотобой и север Диких лесов, — с ненавистью прошипел Брумзель. — Это ж последнее дело — предавать собственную страну!

Сколько еще продлится это заседание? Фридрих продолжать смотреть в окно. В зале уже давно обсуждали муравьиную армию. Но разве Брумзель не говорил, что муравьи, кроме как за собственную колонию, никогда воевать не будут? Может, Клупеус еще более могущественный волшебник, чем все думали? Или гениальный укротитель?

Тут снаружи раздался удар гонга, и весь совет разом как один поднялся с мест и радостно заговорил об обеде.

— Перерыв до двух часов, — объявила Офрис. — А затем продолжим!

Шурша мантиями и бряцая доспехами, господа военные заторопились к выходу. От прежней торжественной процессии не осталось и следа — стоило упомянуть о еде!

— Пошли, — махнул Брумзель и пополз обратно к вентиляционной будке. Фридрих двинулся следом. Теперь осторожничать особо не приходилось — в зале стоял шум. Потом он опустел, и дверь внизу хлопнула.

Пока Фридрих натягивал сапоги, Брумзель бегал по будке как сумасшедший, сыпля проклятиями.

— Поверить не могу! — рычал он. — Что творит эта безмозглая дура?!

— Да не спрашивай меня! — отвечал Фридрих. — Я не меньше твоего удивлен!

— Ух, я ее поставлю на место! — яростно бормотал Брумзель. — Тогда она у меня заговорит!

— После обеда.

— Конечно!

— А когда ты повезешь меня домой? — напомнил Фридрих на всякий случай.

— Что? Эм… Да, ты прав. Абсолютно. Слушай, мне нужно поговорить с Офрис, все разрешится, и сразу полетим. Только нам еще нужно будет заглянуть в столицу, взять реактивный двигатель — без него я не смогу перелететь море. Так что еще дня три-четыре, и авиаэкспресс доставит тебя домой.

— Прекрасно, — ответил Фридрих, втайне надеявшийся, что авиаэкспресс сможет стартовать уже этим вечером.

Чтобы не дать Брумзелю отступить от данного слова, Фридрих уже стоял с упакованным рюкзаком, когда Брумзель нетерпеливо метался туда-сюда перед дверьми обеденного зала в ожидании появления высоких лиц. За прошедший час его гнев ничуть не ослаб.

Наконец двери распахнулись, стали выходить некоторые вельможи и члены совета — очевидно, весьма довольные кушаньями. За ними показалась Офрис, тоже в прекрасном расположении духа.

— Офрис, разрешите на пару слов, — сказал Брумзель, хватая ее за рукав, когда она уже хотела пройти мимо.

— Да, Брумзель, что такое? — ласково ответила она и спокойно пошла за ними в открытую галерею.

— Что это был за спектакль на военном совете? — спросил Брумзель, с трудом подавляя ярость.

— Заседание совета еще не закончено, — ответила Офрис. — Мы еще не пришли к соглашению.

— А мне что-то показалось, будто вы все уже решили, что война будет, — возразил Брумзель.

— Что ты имеешь в виду? — Офрис нахмурила прекрасный лоб.

В конце галереи показались два жука-стражника. Они держались поодаль, но внимательно следили за происходящим — ведь кто-то осмелился довольно грубо разговаривать с королевой.

— Мы были там, — вмешался Фридрих. — Мы всё слышали.

Наконец у Офрис появился повод сделать вид, будто ей неловко.

— О! Ну, вы все равно бы узнали об этом сегодня вечером, — любезно улыбнулась она.

— Что за бред? — зашипел Брумзель. — Почему ты пренебрегаешь результатами нашей работы? Мы две недели потратили, чтобы выяснить всё это, жизнью рисковали. И не один раз!

Офрис снова улыбнулась прелестнейшей улыбкой.

— Позволь мне всё объяснить, Брумзель!

Но тот в ярости продолжал:

— Ты отправила нас в это опасное путешествие, а потом извращаешь всё, что нам удалось выяснить?

— Не говоря уже о моем похищении! — вклинился Фридрих.

— К сожалению, вы выяснили вовсе не то, что должны были, — весело сказала Офрис. — До Гремучего ущелья вы держались неплохо, а потом, к сожалению, стали действовать слишком эффективно. Я же не думала, что вы так лихо разберетесь с заговорщиками и им вовсе не удастся напасть на крепость! Ну ничего, зато вам меньше работы, да и внешнюю стену крепости ремонтировать не пришлось.

Мозг у Фридриха чуть не скрипел от напряжения.

— Как? То есть вы знали, что кто-то попытается напасть на крепость?

— Конечно! Я же сама за это заплатила, — прошептала Офрис, наклоняясь к нему и подмигивая. — Естественно, серьезного ущерба они наносить не должны были, а только дать повод для военного вмешательства.

— А тому безумному сенокосцу в Бараньей Голове — ему ты тоже заплатила, чтобы он направил нас в Гремучее ущелье? — мрачно спросил Брумзель. — И статьи в газете ты заказала?

— Разумеется. Сработало, в общем, неплохо. — Офрис как будто не понимала, что на одном очаровании больше не выедет. — Я для вас просто замечательный спектакль придумала!

— И вы полагали, что мы тут же вернемся в Белоскалье с тревожной вестью, что у границы полно диверсантов, — с отвращением констатировал Фридрих. Какая гадкая, злокозненная женщина! Даже ее красота сейчас на него не действовала.

— Правильно, — кивнула Офрис. — Но вы почему-то отправились в Молотобой, совершенно безосновательно заподозрив бедняжку Клупеуса в производстве оружия.

— А он, оказывается, с тобой в сговоре, — прошипел Брумзель. — Но одну вещь ты мне должна объяснить: как Клупеусу удается превращать муравьев в наемников?

Офрис отмахнулась от вопроса и продолжала:

— А потом ты возвращаешься и заявляешь, что всё-де в порядке! Это же никуда не годится! Поэтому я позволила себе… м-м-м… вольно интерпретировать предоставленную тобой информацию.

— Вывернуть все наизнанку, ты имеешь в виду! — возмутился Брумзель.

— А я-то зачем вам понадобился? — вмешался Фридрих. Его просто распирало от ярости.

— Затем, что имена вроде твоего дают прекрасный материал для создания легенд, — объяснила Офрис. — Фридрих Львиный Зев и золотой шмель! Только представь, как чудесно это будет звучать в летописи!

— Меня это не волнует! Вы приказали меня похитить и подвергали опасностям, что было совершенно бессмысленно, раз вы и так заранее знали, что именно хотите потом от нас услышать! — закричал Фридрих.

Офрис положила руку на плечо Фридриху, стараясь успокоить:

— Я прекрасно знаю своих людей. С Брумзелем ты ни разу по-настоящему в опасности не был!

— А я совершенно иного мнения! — взорвался Брумзель. — Мне следовало сообщить об этом!

Офрис покачала головой.

— Ты так до сих пор и не понял, для чего все это? Да?

Брумзель сделал глубокий выдох и сжал себе голову двумя лапками.

— Да, совершенно не понимаю. Ты хочешь воевать с Северной Стороной. Зачем тебе понадобился предлог для нападения? Почему бы просто не напасть? Это, конечно, не образец хорошего тона, но законное право монарха.

Офрис облокотилась на решетку между двух колонн и стала смотреть вдаль.

— Ты не хуже меня знаешь, что даже хорошее решение нужно правильно подать, — сказала она серьезно. — Это не должно выглядеть так, будто мы первыми начали.

— Но начинаем-то мы! И с какой стати ничем не мотивированная война — хорошее решение? — Он был настолько сбит с толку, что даже кричать больше не мог.

— Только представь себе, как все недовольные граждане Южной Стороны вдруг сплотятся, — мягко возразила Офрис. — Против общего врага. И за то, чтобы Юг и Север снова стали одной страной, как прежде! Иногда народу нужна общая цель, общий миф, общая история! Общие герои! Например вы, — Офрис обернулась и одарила их нежной улыбкой. — Золотой шмель и Фридрих Львиный Зев, которые вовремя предупредили об опасности, так что королева успела мобилизовать все войска и, встав во главе, защитить свою страну!

— Но ведь это неправда! — запротестовал Фридрих.

— Ты с ума сошла, — удивленно прошептал Брумзель. — Чокнулась совершенно!

Губы Офрис продолжали улыбаться, но в глазах улыбка погасла.

— Как бы там ни было, обсуждать больше нечего. Война будет. А вам остается только подыграть мне.

— Нет, мы можем отказаться, — резко бросил Брумзель.

— Да, конечно, только это вам ничем не поможет, — сухо возразила Офрис.

— Мы обо всем расскажем людям! — с жаром заговорил Фридрих. — Расскажем, какой грязный спектакль вы затеяли! Что Северная Сторона ничего против Юга не затевает!

Офрис засмеялась:

— И кто тебе поверит, маленький шмелелет? Вот именно тебе? — А потом повернулась к Брумзелю: — А ты? Ну же, будь благоразумен! Мне бы не хотелось тебя терять.

— Я подаю в отставку, — мрачно сказал Брумзель.

— Жаль. Но тут уж ничего не поделаешь, — вздохнула Офрис. — Только не жди от меня рекомендательных писем.

— Я работаю не на тебя, а на Южную Сторону, — отрезал Брумзель. — И я сделаю всё, что смогу, я приложу все усилия, чтобы твой безумный план так и остался планом. И чтобы тебя отстранили от должности!

— Ха-ха-ха, «отстранили от должности»! — Офрис расхохоталась. — Это как, интересно знать? Да и вообще, поначалу делать тебе вовсе ничего не придется. План отмщения можно будет подробно обдумать в тюрьме. — Она обернулась и приказала: — Стража! Взять их!

В этот момент Фридрих, ни секунды не раздумывая, принял единственно верное решение: прыгнул Брумзелю на спину. А тот мгновенно перемахнул через балюстраду.

 

Глава седьмая. Бегство на Север

(Сцену преследования лучше всего читать под «Полет шмеля» Римского-Корсакова

Какое-то мгновение они падали, а потом взмыли над крепостью. Брумзель несся с такой скоростью, с какой еще не летал никогда — по крайней мере, без реактивного двигателя. Фридрих крепко держался за его шею. Времени надевать авиационные очки не было, так что от встречных потоков воздуха глаза отчаянно слезились.

— Кто у нас на хвосте? — прокричал Брумзель. Фридрих глянул через плечо. С башен и балконов крепости в воздух поднимались большие темные насекомые.

— Шмели, шершни, жуки! — крикнул он против ветра. — В основном шершни!

— С наездниками?

— Без!

— Черт! — выругался Брумзель и сделал не очень-то элегантную петлю. Они полетели в сторону темных утесов Зубчатых гор.

Фридрих вжался всем телом в спину шмеля, пытаясь, насколько можно, уменьшить воздушное сопротивление. Фридриху подумалось, что он сейчас устанавливает семейный рекорд. Наверняка еще ни один Львиный Зев не летал на шмеле с такой бешеной скоростью. Жаль только, кубка за это ему не светит.

— Что будет, если они нас поймают? — крикнул он в шмелиную шерсть.

— Да почти ничего уже не будет!

— О!

Фридрих быстро оценил направление ветра, воздушное сопротивление и насколько они заметны. Темную точку на фоне ясного неба видно, безусловно, очень хорошо. Но что, если они станут для преследователей темной точкой на фоне темных скал?

— Лети ниже! — заорал он. — На фоне гор нас меньше заметно!

Брумзель снизился. Фридрих приподнял голову. Теперь за ними летел целый рой насекомых. Но, кажется, не все они хорошо представляли, где находится их цель.

Крепость осталась далеко позади, а впереди грозно вставали вершины Зубчатых гор. Они всё приближались и приближались, и Фридрих уже испугался, что Брумзель в бреду побега решил перелететь горные хребты, не набирая высоту. Летели они так быстро, что любое внезапно возникшее препятствие могло стоить им жизни.

Сейчас вершины гор больше чем когда-либо походили на клыки.

— Не так низко! — завопил Фридрих. — Ты летишь слишком низко!

Брумзель только мотнул головой и сосредоточенно понесся дальше.

Фридрих еще раз обернулся и замер от ужаса. Хотя огромный рой преследователей немного отстал, некоторые самые быстрые шершни были слишком близко. Вдруг Фридрих услышал особенно громкое жужжание и, обернувшись, чуть не свалился с Брумзеля: слева их нагонял шершень. Его огромная голова поравнялась с Фридрихом.

Тут его внезапно охватило чувство глубокого внутреннего покоя.

— Сковорода! — сказал он сам себе. — Либо я воспользуюсь ею сейчас, либо уже никогда.

Фридрих нащупал в рюкзаке сковороду, вытащил ее и смачно хлопнул шершню по морде. Шершень отшатнулся и медленно стал уплывать вниз, а Брумзель с Фридрихом понеслись дальше.

Скоро над ними появился другой шершень и нацелил на них жало.

— Брумзель, вниз! — крикнул Фридрих, и шершень вдруг остался в одиночестве, много выше них. Ему это совершенно не понравилось. Вращаясь вокруг собственной оси, он ринулся вниз, вслед за беглецами, видимо, намереваясь просто пойти на таран. Фридрих взвесил сковороду в руке, прицелился и бросил. Сковородка попала шершню ровно между глаз, они вместе кувырком полетели вниз и скрылись из виду.

Отвесные скалы тем временем были уже в опасной близости.

— Ты понимаешь, что делаешь?! — взвизгнул Фридрих.

— Вполне! — крикнул Брумзель в ответ.

Они неслись, едва не задевая вершины скал, пока Фридрих не увидел на крутом склоне крошечное зеленое пятнышко: немного мха и кривая сосенка с толстыми ветками. Брумзель стремительно взмыл высоко в небо, так высоко, что стал заметной целью. Преследователи тоже набирали высоту.

— Держись крепко! — прорычал Брумзель и вдруг бросился вниз. Он полетел камнем, вращаясь вокруг своей оси, потом выровнялся и вошел в пике, стремительно приближаясь к сосне.

Фридрих хотел закричать, но не смог издать ни звука.

Они влетели в колючие ветки, Брумзель кружил по спирали, сбрасывая скорость, как только мог. Иголки били их по лицу, шмель с седоком полоснули по шершавой коре, потом снова вошли в штопор, понеслись, лавируя между ветвей, вокруг ствола, раз, другой, к камням на земле и — под землю.

Брумзель нырнул в щель между камней. Перед ними оказался неправильной формы туннель, уходивший круто вниз. Они продолжали спускаться в темноту. Скоро света из входа стало не видно, Брумзель снизил скорость и наконец совсем остановился.

— Я ничего не вижу. Включай свой фонарь, — пропыхтел он.

Фридрих повиновался так быстро, как только мог. Дрожащими пальцами он открыл штормовую зажигалку и засветил масляную горелку в фонаре. Кусочек стекла откололся от него во время полета через сосну, и Фридрих порезал себе пальцы, но поджечь фитиль ему все-таки удалось.

В мигающем свете фонаря они полетели дальше. Свет был очень тусклый, но, чтобы не натыкаться на стены, его хватало.

— У них с собой фонарей нет, — через некоторое время, тяжело дыша, сказал Брумзель. — Так что, даже если им удастся найти вход, они застрянут тут в темноте. Но я надеюсь, что они сначала, как идиоты, тщательно обыщут всю крону дерева.

— А где мы вообще? — спросил Фридрих.

— Это стратегический туннель. Эвакуационный выход из крепости. Ведет через горы. О нем мало кто знает. Например я, — просопел Брумзель. — Пусть Офрис зарубит себе на носу: я всё еще начальник спецслужб Южной Стороны, и таких простофиль, как ее шершни, в два счета вокруг пальца обведу! Да, кстати, должен тебя похвалить: со сковородкой ты управляешься мастерски! Нас спасла твоя меткость!

— Что-то этот день все страньше и страньше становится, а? — хихикнул Фридрих. Он снял шлем и провел рукой по взмокшим волосам.

— Остается только надеяться, что мы оторвались, — сказал Брумзель, пристально вглядываясь в темную даль.

Еще некоторое время они молча летели сквозь тьму, и тени от фонаря плыли по стенам туннеля, словно преследуя их.

— Если они от нас отстали, — заговорил Фридрих, — полетели домой. Ко мне, я имею в виду. Офрис не сможет ведь преследовать нас, если мы скроемся за Безбрежным морем.

— За Безбрежным морем? Как? — мрачно спросил Брумзель. — Реактивный двигатель-то все еще во дворце у Офрис.

— Да найдем мы где-нибудь другой двигатель! В Молотобое, например. Они там, наверное, всякие двигатели продают.

— У меня был специальный двигатель, его собирали конкретно для меня много недель. Да и если б можно было как-то обойтись без посещения Белоскалья, нам все равно пришлось бы лететь через Южную Сторону; а так как Офрис сейчас официально объявит нас в розыск, далеко нам не уйти.

— А в обход Южной Стороны? Над морем? Можно было бы по ночам лететь, а днем прятаться где-нибудь, — с жаром предложил Фридрих.

Брумзель покачал головой.

— Во-первых, ночью я далеко лететь не могу — слишком холодно. А кроме того, я бы не хотел оставаться у тебя. Что бы я там делал, единственное разумное насекомое в мире, где все остальные насекомые неразумны? Что мне там светит? Стать цирковой сенсацией, и все. И где бы я нашел себе шмелиную королеву, чтобы создать семью? Не могу же я жить с женщиной, которая не понимает ни слова из того, что я говорю!

Фридрих вздохнул. Возвращение домой, недавно казавшееся таким близким, теперь снова растаяло в недостижимом далеке.

— Значит, летим дальше на север? — разочарованно спросил он.

— Мне кажется, это единственный путь, — ответил Брумзель. — Это большая страна, мы сможем залечь на дно. Солдаты Офрис преследовать нас там не смогут, да и то, что она объявила нас в розыск, там никого не интересует. В Северной Стороне мы будем в относительной безопасности. По крайней мере, до тех пор пока Офрис ее не захватит. — Он вздохнул. — Мне ужасно жаль, что так вышло. Если б я знал, что затевает Офрис, я бы никогда не привез тебя в Скарнланд. — Помолчав немного, он добавил: — Ущипни меня, пожалуйста. Это все, наверное, сон.

— Боюсь, что нет, — ответил Фридрих, но все-таки дернул Брумзеля за антенку.

Часы, проведенные в темном туннеле, они не считали. Иногда они устраивали небольшой привал, иногда шли пешком. Тьма и теснота угнетали Фридриха. Он представлял себе огромные Зубчатые горы, миллионы тонн камня над ними. От одной мысли об этом у него начинали подкашиваться ноги. Нет, думать об этом нельзя, решил он.

— Как ты полагаешь, тут внизу какие-нибудь темные личности ошиваются? — спросил он Брумзеля.

— Кроме нас, ты имеешь в виду? Никого, — просопел Брумзель. — Они ж не сумасшедшие.

И путники снова замолчали.

Прошла еще целая вечность, и Фридрих заметил, что огонек у него в фонаре стал давать меньше света. Он присмотрелся через стекло и испугался: от фитиля осталось всего две или три ниточки. Огонек еще, мигая, цеплялся за жизнь, но было ясно, что он очень скоро погаснет.

— Брумзель, — озабоченно окликнул Фридрих, — мы сейчас без света останемся!

— Да тут уже не далеко, — пробурчал тот. — Еще чуть-чуть вперед, и снова станет светло.

Фридриха совершенно не радовала перспектива продолжать идти в темноте.

— А сколько еще?

— Ну, я точно сказать не могу. Примерно… примерно…

И тут свет погас. Темнота опустилась на них, словно занавес.

— Ладно, — обреченно сказал Фридрих, — значит, просто идем вперед вдоль стены.

— Я пойду впереди, — решительно сказал Брумзель. — Мне-то шишку набить не так просто, как тебе.

Зря Фридрих ждал, что его глаза привыкнут к меньшему количеству света и он начнет хоть что-то различать. В туннеле света не было совсем, так что глазам привыкать было не к чему. Пришлось ориентироваться только по шагам Брумзеля впереди да руками ощупывать неровные стены туннеля. Ничего приятного в таком передвижении не было.

— Так что, сколько еще осталось? — спросил Фридрих, стараясь, чтобы вопрос звучал как можно более непринужденно. Он не хотел, чтобы в голосе слышался страх, но вышло, к сожалению, далеко не так уверенно, как хотелось.

— Очень далеко быть уже не может, — сосредоточенно ответил Брумзель. — Еще полчасика, может, минут сорок пять.

Фридрих не говорил больше ничего. Вместо этого он сконцентрировался на движениях своих рук и ног и через некоторое время понял, что получается у него не так уж плохо. Часто ему даже приходилось останавливаться, потому что Брумзель перед ним полз не очень быстро. Даже страх от того, что они находятся под горой, немного рассеялся: в конце концов Фридрих пришел к мысли, что гора не обрушится просто потому, что он случайно проходит под ней.

И как раз когда беспокойство совершенно улеглось, Фридрих вдруг почувствовал поток прохладного воздуха на лице.

— Ну что, теперь уже совсем близко, да? — спросил он.

— Да. Видишь свет? — послышался голос Брумзеля.

Фридрих посмотрел вперед и увидел фигуру Брумзеля на фоне тусклого-тусклого света. Еще несколько шагов, и он тоже окунулся в это сияние. Он снова видел свои ноги и пол перед собой. Свет был серый и холодный. Фридрих завернул за угол, думая, что сейчас окажется на поверхности.

Вместо этого перед ним открылась пещера. И какая! У Фридриха аж дух захватило. Сюда бы мог поместиться дворец Офрис целиком! Вместо пола тут было прозрачное голубое озеро, а с потолка свисали серо-фиолетовые сталактиты всех размеров и форм. Блеклый голубоватый свет падал сквозь узкие щели в своде.

— Впечатляет? — спросил Брумзель со слабой улыбкой. — Подожди, сейчас будет еще лучше. Залезай!

Они поднялись над синей гладью озера маленькой точкой в бесконечном пространстве, пролетели мимо сталактитов с остриями, покрытыми кристаллами у поверхности воды.

— Говоришь, будет еще лучше? — спросил потрясенный Фридрих. Его голос громом прокатился по пещере.

— Именно! — отозвался Брумзель. — В этих пещерах веками добывают соль. Ею снабжается практически вся Северная Сторона, а кое-что даже продают за границу. Ну, не прямо в этой пещере — на нее просто приятно взглянуть, — а в других, которые тоже стоит увидеть. Впрочем, сейчас ты их и увидишь.

Они пролетели над озером, и перед ними в стене открылась большая трещина. Чуть дальше начался спуск — проход с вырубленными в каменном полу ступенями, и они оказались в следующей пещере, длиннее и у´же первой. Все стены были здесь покрыты кубиками кристаллов соли. Они свисали даже с потолка — длинные скульптуры из белых кубиков, больших, маленьких и огромных, с острыми краями и совершенно правильной формы.

— Хорошая была идея бежать через соляные шахты, — похвалил Брумзель сам себя. — При дворе и в крепости никто, кроме меня, точно не знает, как проходит этот туннель и где он кончается. Вообще-то это все описано в планах, но сначала им придется эти планы изучить, а за это время у нас есть неплохие шансы скрыться.

Они пролетели через другие пещеры, где потрясающие соляные фигуры по большей части были уже сбиты и стесаны. В полу между камней тут и там бормотали небольшие соленые источники. Свет, проникавший через отверстия в потолке, стал желтеть и тускнеть. Видимо, снаружи вечерело.

Наконец, пролетев еще одну пещеру, где соли почти не оставалось, а у стен стояли деревянные лестницы, они окунулись в дневной свет.

Стало так светло, что Фридриху поначалу пришлось зажмуриться. А когда он снова открыл глаза, то увидел, что они вылетели наружу через большую расселину в скале. Под ними на крутых склонах виднелись зеленые леса, над деревьями царило оживление. Но на них никто не обращал внимания, шершней вокруг видно не было.

— Они нас потеряли! — обрадовался Фридрих.

— Похоже на то… — отозвался Брумзель. А потом вдруг наклонился набок и повернулся вокруг собственной оси. Фридрих, который едва успел схватиться покрепче, завопил. Брумзель вздрогнул.

— Э? Ой. Я заснул, — объяснил он извиняющимся тоном. — Я смертельно устал. Но нам все равно нужно пролететь еще немного и найти укрытие. На всякий случай. Твоя задача — не дать мне уснуть. Делай что-нибудь, чтобы я не спал.

И Фридрих принялся за дело. Он стал что-то громко петь Брумзелю, а так как петь он не умел совсем, то его исполнение точно не могло убаюкать. При этом у Фридриха у самого уже слипались глаза. Потрясения этого дня давали о себе знать.

Несколько минут шмель с седоком летели над склоном, все время опускаясь и держась северного направления. Наконец они нашли большое каштановое дерево и совершенно скрытую под листьями развилку на нем.

Едва сев на ветку, Брумзель опустил голову и заснул. Фридрих слез с его спины. Сбросив с себя рюкзак, он растянулся во всю длину и тоже погрузился в глубокий сон.

Солнце уже ярко светило сквозь листья, когда Фридрих проснулся. Его мучил кошмар, и он почувствовал облегчение, поняв, что это был только сон. Но вспомнив, что и в реальности его жизнь сейчас не то чтобы мечта, тут же снова закрыл глаза.

— Зажигалка… фонарь… одеяло… — перечислял тихий голос рядом с ним, — веревка, ложка… Сковороды больше нет.

— Что? — пробормотал Фридрих.

— Проверяю, что из снаряжения осталось, — услышал он голос Брумзеля. — Хорошо, что во время нашей первой миссии мы не много денег потратили, так что практически все самое необходимое сможем купить.

Фридрих сел и стал смотреть, как Брумзель раскладывает перед собой содержимое рюкзака.

— Как думаешь, Офрис с помощью армии муравьев действительно может захватить Северную Сторону? Это и правда так просто, как она думает?

Брумзель поднял голову. По его лицу было ясно видно, насколько тяжело ему дался предыдущий день.

— Как ты видел, соглядатаи вполне расторопны и хорошо организованы. Нет, нет, если Офрис действительно нападет на Северную Сторону, кровопролития не избежать. Ее это не волнует, потому что за Южную Сторону воевать будут в основном муравьи. А обычные солдаты начнут действовать, только когда самый ужас будет позади.

— Значит, я правильно тогда предположил, — хмуро заключил Фридрих. — Только Офрис хочет не передвинуть границу, а захватить сразу всю страну.

Брумзель зло посмотрел на него. Но злился шмель на Офрис или на Фридриха, потому что тот оказался прав, понять было нельзя.

— Но чего я никак не пойму, — продолжал Фридрих, — зачем ей это. Южная Сторона богата, плодородна и все такое. А на Северной — только железо и лес. Тут же и взять нечего!

— Это ты мне объясни! — буркнул Брумзель. — Вся моя работа за последние десять лет пошла прахом! Десять лет подряд я все делал для безопасности Южной Стороны, а теперь Офрис толкает страну в бесполезную войну! Я не понимаю! Это бессмысленно! — Тут он оступился и шмякнулся лбом о ветку. Не поднимаясь, Брумзель мрачно продолжал: — Когда я работал на нее, я считал, что мы хорошие! А Офрис, оказывается, где-то по дороге сменила курс, и теперь мы плохие. А я еще и участвовал в этом!

Фридрих, совершенно растерявшись, сел рядом с ним.

— Но ты же не знал, — сказал он.

— А должен был знать! — зарычал Брумзель. — Я-то думал, у меня самая светлая голова в этой стране, а позволил женщине себя ослепить! А я не единожды, да что там — десятки раз ради нее жизнью рисковал. И никогда не делал ничего в своих личных интересах. И ни разу, ни одного разу ей не соврал. Наоборот, я всегда давал ей советы, и она меня слушала! А теперь? Теперь она обманывает меня, да еще пытается упечь за решетку! За просто так!

— Вот сволочь! — вырвалось у Фридриха. — Но, впрочем, у нее была веская причина постараться нас задержать: мы же подслушали военный совет и знаем, что она задумала!

— Она без зазрения совести посадит меня за решетку или вовсе убьет, только чтобы никто не мешал ей начать войну с Севером! — причитал Брумзель, все еще уткнувшись лбом в ветку.

— И меня за компанию! — возмутился Фридрих.

— Я этого совершенно не понимаю, — обреченно сказал Брумзель.

— А я еще меньше, — отозвался Фридрих.

Тут Брумзель поднял голову:

— Эй, это еще что за звук?

— У меня в животе урчит, — ответил Фридрих. — Пойду поищу что-нибудь поесть.

С этими словами он встал и пошел по ветке. Ему было очень жалко Брумзеля, но еще сильнее он злился на Офрис. Что это за страна такая, где королевы так безобразно себя ведут?

— У нас сейчас две проблемы, — сказал Брумзель, когда они оба завтракали каштановой пыльцой. — Во-первых, нас выслеживают люди Офрис. А во-вторых, если попадемся в руки соглядатаям, пиши пропало. Потому что официально мы будем виноваты, если начнется война.

— О да, — мрачно произнес Фридрих, уставившись в одну точку. — Офрис и об изложении исторических событий позаботилась: писатели уже сочиняют подробное описание войны. В стихах.

— Я как следует натрусь углем, чтобы золотых полос не видно было, — продолжал Брумзель, не слушая Фридриха. — Но лучше все равно, чтобы нас поменьше видели. Леса здесь густые и дикие, можно до самой Ласточкиной Горки добраться, не приближаясь к большим городам.

— Лететь по ночам будем? — с надеждой спросил Фридрих.

— По ночам слишком холодно, — ответил Брумзель. — Ничего другого, кроме как передвигаться днем, нам не остается.

И они отправились в путь, на север, подальше от Офрис и ее приспешников.

Бегство на север началось при чудесной погоде. Солнце, как будто желая посмеяться над их тревогами, ярко светило сквозь кроны деревьев, трепещущие листья создавали настоящий фейерверк света и тени. Тут и там жужжали мошки и жуки. Птицы пели. Лето началось окончательно и бесповоротно.

— Надо бы вообще-то оповестить местных о планах Офрис, — в какой-то момент сказал Фридрих.

Брумзель фыркнул:

— А как это сделать, не выдавая себя? И вообще, это приведет только к тому, что тут сразу станут готовиться к ответному нападению. В итоге — опять же война, только начнется она чуть раньше, чем запланировано у Офрис. Зачем это? Не говоря уже о том, что нам никто не поверит.

— Хм…

Фридрих понимал, что положение у них хуже некуда, но втайне от своей идеи не отказывался. Они просто обязаны расстроить Офрис планы!

— Давай-ка поднимемся над деревьями, — Брумзель стал набирать высоту. — Хочется на синее небо посмотреть.

Пару секунд спустя они летели по синему небу. Фридриху нравилось чувствовать ветер в волосах, он был счастлив, что Зубчатые горы остались позади. Внизу виднелись большие недостроенные грубо сколоченные дома, но они казались Фридриху в сотни раз привлекательнее, чем весь дворец Офрис. Над ними пролетали дрозды и воробьи — против света можно было различить только их силуэты. Время от времени вверху проносились и хищные птицы или какой-нибудь журавль рассекал воздух медленными взмахами крыльев, не обращая на беглецов ни малейшего внимания. Им встречались жуки и пчелы, но все были погружены в собственные дела.

— Северяне не любят Офрис, — сказал Брумзель. — Им наплевать, что она нас ищет. Это для нас сейчас большое преимущество.

Два часа они летели на север. Фридрих то и дело оборачивался и с радостью отмечал, что Зубчатые горы растворяются в дали.

— Может, спустимся и посмотрим, нельзя ли где-нибудь купить хлеба? — наконец предложил он. — А то на одной пыльце я долго не продержусь.

— Вечером, — отозвался Брумзель. — Вечером мы обязательно что-нибудь для тебя найдем.

Фридриху вдруг стало беспокойно. Сначала он не понимал почему, но потом краем глаза заметил на горизонте какое-то движение и тут же сообразил, что это наверняка осы или шершни — их манеру летать и силуэты ни с чем не перепутаешь.

— Брумзель, снижайся! — закричал он, изо всех сил вцепляясь в шмелиный мех.

Брумзель тут же наклонился и спикировал в кроны деревьев.

— Что случилось?

— По-моему, там шершни.

Брумзель повис вниз головой с нижней стороны листа. Фридрих отчаянно держался, чтобы не свалиться. Попробовали бы его знаменитые родственники так же — без седла и стремян!

Они осторожно высунулись из-за края листка. Над кронами деревьев проносились шершни, длинной вереницей, один за другим. Вид был впечатляющий — Фридрих никогда не слышал, чтобы шершни летали строем. Скоро они скрылись из виду, а через несколько секунд и их жужжания было уже не различить.

Брумзель сразу же поднялся и выглянул из-под самых верхних листьев. Можно было рассмотреть, как колонна шершней скрывается за горизонтом.

— Как думаешь, они нас ищут? — спросил Фридрих шепотом, хотя шершни были уже слишком далеко, чтобы его услышать.

— Естественно. А кого же еще? — сдавленным голосом ответил Брумзель. — На них, конечно, нет опознавательных знаков армии Офрис, но это солдаты. Это так же точно, как то, что я не сова. Я таких знаю. Сам ведь когда-то присоветовал Офрис взять этих ребят в качестве охраны. Крупные, сильные молодчики, не особенно умные и дальновидные, но зато не задают лишних вопросов. К счастью, шумят они так, что издалека слышно. Все, теперь летим только под листьями.

Путь они продолжали в подавленном настроении. К счастью, скоро кое-что отвлекло их от грустных мыслей. Когда они сидели на ветке и обедали пыльцой, Брумзель вдруг сделал Фридриху знак замолчать.

— Тс-с! — шепнул он. — Слышишь?

Фридрих затаил дыхание, прислушался и понял, что привлекло внимание Брумзеля: неподалеку кто-то громко, с чувством и очень фальшиво пел:

— То-о-олько дорога и я-а-а… Скакун подо мной, я лечу-у-у…

Фридрих с Брумзелем переглянулись.

— Это еще что? — прошептал Фридрих. Они подползли к краю ветки и выглянули из-за листвы.

На одной из развилок ветвей сидела большая толстая зеленая гусеница, в железном шлеме и авиационных очках. Все тело у нее было в татуировках. Короткими лапками она помешивала суп в котелке, стоявшем на крошечной печке. За ней (точнее, за ним — голос у гусеницы был определенно мужской) стояла странная, грубо сваренная металлическая конструкция.

Фридрих с Брумзелем снова переглянулись.

— Скакун?

— Ну, может, он на жуке-скакуне ездит, — предположил Брумзель.

— Глупости. Такая толстая гусеница — на жуке? Она же его раздавит! — Фридрих скорчил презрительную мину. — Мама всегда говорила, что от татуированных личностей лучше держаться подальше. Теперь я понимаю почему.

— Да пока же ничего неизвестно, — возразил Брумзель. — Пойдем поболтаем с ним! Ни с Офрис, ни с Клупеусом этот тип точно не связан.

— Ну, не знаю. Во-первых, нельзя доверять первому встречному. А во-вторых, он наверняка употребляет наркотики! Так петь можно только под чем-то!

Фридрих попытался остановить Брумзеля, но это было невозможно: решив что-нибудь, Брумзель тут же приобретал целеустремленность селевого потока.

Так что он пролез под листьями и весело поприветствовал гусеницу:

— Добрый день!

— Добрый, — кивнул толстяк и принялся за еду.

— А мы вот случайно услышали вашу песню, и нам стало интересно, о каком скакуне в ней поется, — выложил Брумзель как есть.

Гусеница — или гуснец, или как его назвать — поморщился.

— Это ты для важности о себе во множественном числе, или там с тобой еще кто-то есть?

Фридрих тоже вылез из-под листьев с таким видом, будто он просто случайно мимо проходил, встал рядом с Брумзелем и приветливо (по крайней мере, он надеялся на это) улыбнулся.

— Ну, скакун — вот он, — сказал гуснец, показывая на груду железа за собой. — Я его сам построил.

— Крутой агрегат! — одобрительно кивнул Брумзель. То есть соврал не моргнув глазом.

— Где? За этой грудой металлолома, что ли? — одновременно спросил Фридрих. Брумзель наступил ему на ногу, поэтому Фридрих быстро продолжил: — А, вот этот! Да, это очень классная штука!

Конструкция эта выглядела так, будто держалась она на паре ржавых заклепок и болтов. Посередине — странного вида седло, перед ним — руль, сзади — большая угольная печь, снизу — два маленьких широких колеса.

— Выглядит не очень быстрым, — продолжал гуснец, — но на самом деле машина — зверь. Вы тоже в Ласточкину Горку направляетесь?

— Да, — продолжил импровизировать Брумзель. — Хотим посмотреть ярмарку. Этот малыш там еще никогда не бывал.

— Ничего себе! — покачал головой гуснец. — Я каждый год туда езжу. За новыми деталями для моего скакуна. Да и кормят там очень вкусно, не говоря уж про артистов! Там эта толстая клопиха, которая носит одновременно три тарелки на палочках на голове, — какие у нее ноги, черт подери! — Гуснец кашлянул: — Супа хотите? Давайте, садитесь сюда!

— Я не буду, спасибо. А вот мой друг наверняка с удовольствием попробовал бы. Для разнообразия, а то в последние дни мы одну пыльцу едим, — ответил Брумзель. — Что скажешь, Фридрих?

— Эм… — произнес Фридрих, но тут же понял, что выбора у него нет. Кроме того, Брумзель наверняка не стал бы предлагать, если б это могло быть опасно. Так что Фридрих сел, гуснец сунул ему в руки жестяную миску и плюхнул туда полный черпак капустного, как оказалось, супа. Первой ложкой Фридрих обжег себе рот, а после второй понял, что суп на вкус средненький. Сам бы он такой мог получше приготовить. Но этого говорить он не стал, а продолжал есть, криво улыбаясь.

— Очень горячо, но вкусно, — сказал он, когда рот перестал болеть.

Гуснец открыл какую-то бутылку, стал жадно пить большими глотками, а потом громко рыгнул. Пахло пивом. Фридрих молчал и потихоньку разглядывал гуснеца. Внимание его привлекло кое-что странное: через всю грудь у него шла крупная надпись, только неправильно ориентированная — все буквы вверх ногами. Фридрих даже не сразу смог их расшифровать.

— Карл Кальссон? — спросил он. — Кто это?

— Ну я, — ответил гуснец. — Я Карл Кальссон. Написано же, — он похлопал по надписи.

— А почему вверх ногами? — поинтересовался Фридрих, который совершенно забыл, что не хотел разговаривать с татуированными типами.

— Чтобы я мог прочесть. Когда надпись у тебя на груди, нужно писать, как ты выражаешься, вверх ногами, чтоб прочесть можно было. Чего сложного-то?

— Но… но… — запнулся Фридрих, — ты что, время от времени забываешь, как тебя зовут?

— Слушай, в этом есть свой смысл, — мягко сказал Карл Кальссон. — Гусеницы окукливаются, а когда вылупляются, не помнят ничего из прошлой жизни. Поэтому все важное я записываю.

Важного, кажется, было много: и имена, и картинки, и сентенции, и математические формулы, и такие вещи, про которые сразу не поймешь, что это.

— Да, кое-что в жизни у меня случалось, — гордо сказал Кальссон, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, чтобы Фридрих мог рассмотреть все татуировки. — Но еще чуток места осталось. Хочешь, я тебе тоже татуировку сделаю?

— Нет, спасибо, — твердо сказал Фридрих. — Я и так всё помню.

— Ну, расскажите, сами-то вы откуда? — спросил Кальссон и снова сел (насколько это можно было понять по его коротеньким ножкам).

Брумзель посмотрел на Фридриха, Фридрих — на Брумзеля. Вопрос был ясен: соглядатай Кальссон или нет? Если да, то было бы очень глупо рассказывать ему, откуда они летят.

— Чего мнетесь? Где-то нашкодили, что ли? — спросил Кальссон.

— Хм… — задумчиво начал Брумзель. — Не то чтобы. Но как-то умудрились настроить против себя решительно всех. При том что ничего плохого не делали. Нас просто обманули.

— Ух, звучит интересно! Выкладывайте! — Кальссон подался вперед и отхлебнул еще пива.

— Не-е, — вздохнул Брумзель. — Мы и так слишком много наговорили.

— Ну как хотите, — Кальссон был явно разочарован.

— Мы никому ничего плохого не сделали, — сказал Фридрих. — По крайней мере, это можно утверждать. А такое не каждый вправе о себе сказать, — со злостью добавил он.

— А вы действительно хотите в Ласточкину Горку или просто так говорите? — язвительно спросил Кальссон.

Фридрих с Брумзелем снова переглянулись.

— Ласточкина Горка нам вполне подходит, — ответил Фридрих.

Брумзель мрачно кивнул:

— Потому что места дальше от Южной Стороны не придумаешь.

Кальссон как будто задумался.

— Хм. Прям через Царство Шипов?

— Над ним, — уверенно ответил Брумзель.

— Лучший путь для тех, кто не хочет, чтобы его видели, — самодовольно бросил Кальссон.

— Царство Шипов? Звучит не особенно приятно, — скептически заметил Фридрих.

— И не только звучит, — наставительным тоном подтвердил Кальссон. — Без проводника, знающего местность, туда лучше не соваться. Хорошо, что вы меня встретили!

Фридрих украдкой посмотрел на Брумзеля. Тот, кажется, тоже сильно удивился.

— Зачем тебе с нами? — наконец спросил он.

— Чтобы узнать, что за эпичных делов вы натворили, — ответил Кальссон. — В общем, побуду пока что с вами, пособлю.

— Во-первых, пересечь Царство Шипов не настолько сложно, чтоб за нами нужно было присматривать, — упрямо возразил Брумзель. — А во-вторых, ты слишком медленный, тебе за нами не угнаться, даже если бы мы и захотели взять тебя с собой.

— Я-то медленный, а вот байк у меня — быстрый! Я его сам собрал, я вам уже говорил? — заявил Кальссон, гордо выпятив грудь. — Он по скорости шмелю не уступит!

— Знаешь что? — начал Фридрих, уперев руки в боки. — Товарищей мы себе сами выбираем!

Брумзель у него за спиной захихикал. Кальссона этот выпад не впечатлил, но он поднял глаза на Фридриха.

— А если бы я вежливо попросил, вы бы меня взяли?

— Может быть, — холодно ответил Фридрих.

— Ну тогда предположим, что я вежливо попросил, — предложил Кальссон, пожимая плечами. — Чего вам бояться-то? Что я ночью на вас нападу и ограблю? Я один? Вот этими неуклюжими отростками? — и он потряс своими ножками, чтобы продемонстрировать, насколько абсурдна эта мысль.

Фридрих схватил Брумзеля за ногу и потянул в сторону, чтобы Кальссон их не слышал. Потом он шепнул:

— Что будем делать с этим типом?

— Я не знаю, что у него на уме, — тихо ответил Брумзель.

— Он соглядатай?

— Вряд ли.

— Он бы наверняка что-нибудь про нас знал, если б был соглядатаем, — стал размышлять Фридрих. — Тальпа, скорее всего, об этом позаботился.

— Может быть, — прошептал Брумзель. — Но в любом случае карты раскрывать нам не стоит.

— А нужен он нам, или, может, просто устроим спринт и оторвемся от него? — спросил Фридрих, глядя через плечо. Это толстое существо уж точно их не догонит.

— Я не очень-то хорошо ориентируюсь в Царстве Шипов, — нехотя признался Брумзель. — Когда я в последний раз был в этих краях, там все было еще свеженькое и зелененькое. А колючки распространились только в последние годы. Растут они чертовски быстро.

— Хм… — Фридриху пришла в голову мысль. — Если соглядатаи нами интересуются, то ищут они только шмеля с наездником, так? А не троих путешественников. Кальссон, как не имеющий отношения к делу персонаж, мог бы стать для нас чем-то вроде прикрытия.

Брумзель кивнул:

— Хорошая идея. Если, конечно, он нас не раскусит.

Так что они вернулись к Кальссону и сообщили, что решили присоединиться к нему и вместе добираться до Ласточкиной Горки (по большому счету всё было ровно наоборот, но Кальссон возражать не стал). Закончив обедать, они снова двинулись в путь через Дикие леса — в сторону Царства Шипов.

 

Глава восьмая. Вальмю

Кальссон оказался приятным спутником: он отлично рассказывал анекдоты и не терял бодрости духа, если начинался дождь. Он грохотал на байке по толстым веткам деревьев, а Брумзель летел сверху. Через просветы между ветвями Кальссон совершал головокружительные прыжки.

— А что мне ломать? — повторял он снова и снова. — Костей-то у меня нет!

Когда расстояние было слишком большое, он выпускал нить паутины и на ней вместе с байком спускался на другую ветку, откуда перебраться на соседнее дерево было проще.

Компания продолжала двигаться на север. Фридрих сидел на спине у Брумзеля и анализировал. Он записывал имена в блокноте и соединял их стрелочками. Офрис. Клупеус. Брумзель. С краю листка — Белая Фея и соглядатаи. Он рисовал между ними стрелочки и записывал соображения, но понять смысла происходящего пока не мог.

— Что, тяжело на душе, малыш? — крикнул ему Кальссон. Фридрих сосредоточенно кивнул. Кальссон потер короткими ножками одна об другую:

— Кажется, я знаю, как отвлечь вас от грустных мыслей. О да, я придумал! Это самое правильное для вас лекарство!

— Лекарство? — недоверчиво переспросил Брумзель.

— Да! Вам понравится! Если я ничего не путаю, мы уже сегодня вечером доберемся до «Сердца на вертеле».

— Звучит прямо сердечно, — отозвался Брумзель.

— Это трактир, — объяснил гуснец. — «Последний трактир перед Царством Шипов» — так там над дверью написано. Там потроха готовят, это, конечно, на любителя, но… короче, доверьтесь мне!

— Легко сказать, — пробормотал Фридрих. Ему очень хотелось, чтобы можно было просто все рассказать Кальссону — от скрытничанья и выведывания он ужасно устал.

До «Сердца на вертеле» они добрались незадолго до полуночи, но Кальссон настоял на том, чтобы все-таки немедля туда зайти. Находилось это место действительно точно на границе Царства Шипов: сразу за ним вставала настоящая стена плетей ежевики, которые поднимались по стволам и змеились по нижним ветвям деревьев. В лунном свете выглядело это таинственно и угрожающе.

Прямо перед путешественниками был вход в подземную пещеру, откуда зазывно лились свет и шум голосов. Брумзель заметно повеселел. Ведь он, шмель, чувствовал себя под землей как дома.

Внизу, внутри заведения никаких окон не было, так что Фридриху «Сердце» показалось гораздо мрачнее «Зеленого грота». Клиентура тут тоже была не такая разномастная и яркая: множество землероек, навозных жуков и крошечных диких пчел. В одном из углов сидела дюжина дождевых червей, все они потягивали лимонад через соломинки (у каждого соломинка была своего цвета) и не говорили ни слова.

К счастью, подавали тут не только потроха, так что Фридрих с Брумзелем подкрепились немного медовыми коврижками. После еды Кальссон с довольным видом откинулся на спинку стула и объявил, что теперь хочет показать, ради чего, собственно, весь день их мучил. Он встал из-за стола и провел спутников в маленькую комнатку за кладовкой.

Едва они вошли, Фридриха окутал хорошо знакомый пар.

— Вальмю? — усмехнулся он. — И к чему было устраивать такие танцы с бубнами? Мы с этой штукой знакомы!

— А курить ты это пробовал? — с умным видом поинтересовался Кальссон.

— А что это дает? — ответил вопросом на вопрос Фридрих.

— Да ничего, — Кальссон пожал всеми своими плечами. — Я просто подумал, что немножко расслабиться вам не повредит. Но не хотите — не надо. А вот я сейчас хочу в страну, где вечно пять утра. — И он пополз внутрь курительной.

Фридрих с Брумзелем переглянулись.

— Не смотри на меня так, — сказал наконец Брумзель. — Мне вообще-то есть что забывать. Это меня оправдывает.

— А проблем от этого не будет? — осторожно поинтересовался Фридрих.

— Проблем? Да куда уж хуже, чем в последние дни? — возразил Брумзель и направился вслед за Кальссоном.

Любопытство все же взяло верх, и Фридрих тоже двинулся за ними. В курительной из мебели было только несколько низких столиков, вокруг которых лежали большие круглые потертые подушки. На стенах горели масляные коптилки, а между ними висели тонкие белые кружевные занавески — или это была паутина? В воздухе стоял плотный туман из паров вальмю. Кальссон с Брумзелем тут же плюхнулись на подушки у одного из столиков с большим кальяном посередине. Брумзель взял мундштук, затянулся и прямо-таки братским жестом протянул его Кальссону.

— Ну прекрасно! — пробурчал себе под нос Фридрих. — Эти двое — уже лучшие друзья!

Лавируя между подушками и заторможенными курильщиками, он подошел к своим спутникам и примостился рядом. Ему протянули мундштук, но он отказался. Пар и так уже ударил ему в голову.

— А на сколько хватает такого кальяна? — спросил он, просто чтобы иметь представление, как долго они еще будут тут сидеть. Ему-то хотелось побыстрее оказаться в кровати.

— Когда закончится, мы еще вальмю нальем, — усмехнулся Кальссон, не вынимая мундштук изо рта.

Фридрих огляделся. За ним, на подушке, положенной на скамеечку, сидела крошечная песчаная блоха и обстоятельно потягивала из совсем малюсенького кальяна.

— Но вы ж, наверное, не будете сидеть здесь всю ночь…

— Почему нет? — радостно улыбнулся Брумзель. — Тогда не придется искать ночлег. — Он затянулся и тут же колечком выпустил пар изо рта. — Не бойся, мы свою меру знаем.

У Фридриха слегка закружилась голова. Он понял, что придется либо уходить отсюда, либо тоже курить — через мундштук или без него. А так как ему не хотелось оставлять Брумзеля наедине с малознакомым гуснецом, Фридрих остался сидеть на месте, пытаясь поменьше дышать.

— Расскажите хоть про это Царство Шипов, пока говорить еще можете, — потребовал он.

— Царство Шипов, — произнес Кальссон, задумчиво глядя в потолок, — неумолимо растет.

— Так и есть, — согласился Брумзель. — Там сыро и темно. Всё в шипах. Даже листья. Но какие там цветы! Ежевичные цветы я люблю больше всего на свете.

— На моем байке получается вроде бега с препятствиями, — продолжал Кальссон. — Постоянно шипы объезжаешь!

— Ты имеешь в виду сла… сла… слалом, — поправил Брумзель. — Ладно, давайте поговорим о более приятных вещах! Фридрих, держи… А, да, ты же не хочешь. Красивый парусник! Очень красивый! — он снова обращался к Кальссону — показывал на одну из его татуировок.

— Это из порта в… ох, черт, где ж я тогда был? — Кальссон попытался изогнуться так, чтобы увидеть собственную спину, и то, что это не получилось, казалось, расстроило его.

Может ли Кальссон быть опасен? Может, он только притворяется пьяным? Фридрих решил устроить эксперимент. Брумзель как раз протягивал мундштук Кальссону, и Фридрих протянул руку между ними, так что кальян закачался.

Какое-то мгновение он колебался, а потом опрокинулся. Кальссон и Брумзель, как в замедленной съемке, потянулись к кальяну. Несколько горящих угольков упали на стол, который, к счастью, был покрыт плиткой. Они докатились почти до края и там остановились.

— Идиот! — выругался Кальссон. — Ты подушки чуть не поджег!

Он взял щипчики и стал убирать угольки обратно в кальян — с третьей попытки ему это удалось.

— Извините, — сказал Фридрих, не в силах сдержать улыбки. — Я просто тоже хотел.

— Давай, я сейчас покажу тебе, как пускать колечки! — Брумзель положил Фридриху лапу на плечо.

Теперь Фридрих знал, что Кальссон действительно пьян, и ему было не так страшно сделать затяжку. Поначалу никакого вкуса он не почувствовал, просто водяной пар. Но потом различил легкий привкус: совсем легкий, свежий и какой-то… голубовато-зеленый. Головокружение тут же исчезло, и все вокруг стало потрясающе ясным. Впрочем, Фридриха тоже охватила сонливость. Глаза закрывались, он с усилием открывал их снова.

Брумзель в это время объяснял, что нужно открыть рот, чтобы губы были в форме буквы «О», и языком проткнуть дырку в колечке. Фридрих не слушал. Он и так очень устал за день, и ощущать навалившуюся свинцовую тяжесть было приятно. Просто откинуться на подушку, закрыть глаза — что может быть чудеснее? Он опустился назад, глаза закрылись сами собой. Вполуха Фридрих слышал, как двое других потешаются над ним, но ему было все равно.

В тот момент, когда он закрыл глаза, у него открылся внутренний взор. Он вдруг разом увидел всё, что пережил с тех пор, как оказался в Скарнланде. Сначала головокружительный полет на шмеле с реактивным двигателем. Потом — муравьи, муравьи, сколько хватало глаз, и каждый — с железным колечком на левом усике. Затем они превратились в членов военного совета, и между ними шел Клупеус — в ногу со всеми. Дальше — Грюндхильда Великая с развевающимися светлыми волосами. Но вот она обернулась, и Фридрих увидел, что это вовсе не Грюндхильда, а Офрис. «Но я знаю, что делать», — мягко сказала она. Фридрих удивился, потому что, если верить сказанию, это было любимое выражение Грюндхильды.

Потом вдруг нахлынул гул и грохот Молотобоя, Фридрих увидел его огромные станки, вращающиеся шестерни и дождь из колец. Миллионы колец для миллионов муравьев. Муравьи с кольцами. Почему кольца? А почему бы и нет? Может, они волшебные? Волшебные кольца, которые насылают головную боль? У Брумзеля от кольца болела голова. Но тут море колец отступило, и из него показалась Грюндхильда Великая в доспехах и на коне. Она несла штандарт — белое знамя с серебряным мечом и зеленой цветущей веточкой хмеля. Грюндхильда ласково посмотрела на Фридриха и сказала: «Никогда не заказывай оду на победу, пока не выиграешь войну!»

Тут Фридрих вспомнил, что кто-то писал оду на победу. Кто ж это был? Ах да, бедный истеричный писатель! Который должен был писать оду на победу, хотя война еще даже не началась! Еще даже до заседания военного совета, понял теперь Фридрих. И удивился, почему вдруг все стало так ясно.

Да, так и есть.

Да, так и есть… Кто это говорил? Так, между делом, что Фридрих сначала и внимания не обратил. Но теперь вальмю извлекло эту фразу из глубин его сознания.

Да, так и есть.

Кто же это сказал? Фридрих чувствовал, что разгадка вертится у него на языке, но схватить ее не получалось. Он понимал только, что она как-то связана с красным и золотым. Красное. Золотое. Эти цвета заколыхались у него в голове. Что-то про красное и золотое.

Белый как снег и серебро и все такое.

Красный с золотом.

Тут Грюндхильда улыбнулась ему и повернулась спиной, и вдруг — даже не видя лица — Фридрих понял, что теперь он смотрит на Офрис.

— У тебя флаг не тот, — хотел крикнуть он, но слова застряли в горле. Доспехи. Конечно, доспехи. Флаг и доспехи. Доспехи сидели на ней как влитые.

Да, так и есть.

Теперь Фридрих понял, почему эта фраза пришла ему в голову.

Но тут фигура белокурой женщины в доспехах раздвоилась: часть стала Офрис, часть — Грюндхильдой; Офрис стала уменьшаться, а Грюндхильда — расти. Скоро Грюндхильда заняла все пространство, а Офрис сделалась крохотной точкой вдали. А потом и она исчезла, осталось лишь холодное серьезное лицо Грюндхильды.

Но тут Фридрих заметил, что это лишь маска, привязанная веревками. Она потускнела, и за ней Фридрих различил «Зеленый грот», где будто бы всех посетителей одновременно выкидывали из окон. Все жужжало и гудело. Среди этого хаоса летал Грилло Тальпа, громко уверяя в своей невиновности.

Окна будто бы приблизились к Фридриху, и он влетел внутрь, в «Зеленый грот», пролетел по коридорам, мимо земляных стен и корней, к бару, где на выкрашенную в зеленый цвет сцену был опущен красный бархатный занавес.

Странно, подумал Фридрих, что делает такой шикарный занавес в этом демократичном заведении? Но тут на сцену, покряхтывая, влезла Эльсбет со своим ящичком с сигарами и встала посередине.

— Почтеннейшая публика, — просипела она, — сегодня вечером вашему вниманию будет предложено уникальное представление: Великая война в Скарнланде! В главной роли — обворожительная королева Офрис!

Эльсбет поклонилась и ушла со сцены. Занавес поднялся, но за ним вместо маленькой сцены «Зеленого грота» оказалась просторная черная освещенная факелами сцена, большая, как в опере.

На ней, в самой середине, стояла маленькая Офрис в доспехах Грюндхильды, элегантно опершись на древко, над которым развевался ее красный с золотым солнцем флаг. Она посмотрела Фридриху прямо в глаза и сказала:

— Я для вас просто замечательный спектакль придумала, не правда ли?

И, пока она доставала из кармана пузырек и прыскала себе за ушами, Фридрих вдруг всё понял — или почти всё. Ярость на эту бессовестную женщину заклокотала в нем, и он закричал:

— Спектакль! Это все только спектакль! Дурацкие фокусы! Все ненастоящее!

— Да-да, — скучающим тоном сказала Офрис, и голос ее прозвучал как-то странно.

— Это все спектакль! — продолжал кричать Фридрих.

— Да-да, только уйди, пожалуйста, чтоб я прибраться могла, — сказала Офрис еще более странным голосом.

— Я под твою дуду плясать не буду, чтоб ты знала! — громко возмутился Фридрих. И тут на него обрушился поток воды. Мир тотчас стал пустым и серым, голову сдавило — и он понял, что все это был сон.

Над ним стояла клопиха и хмуро смотрела вниз.

— Просыпаемся, дружок. На выход. Либо платишь за кровать, либо исчезаешь!

Фридрих заморгал. Где Брумзель? А Кальссон? Но стоило сесть, как он увидел обоих. Они лежали у стола в еще более неприглядном состоянии, чем он.

— С-колько времени? — пролепетал Фридрих.

— Полшестого утра, — с готовностью проинформировала клопиха.

Фридрих поднялся на ноги и начал трясти Брумзеля. В голове у него роились тучи мыслей. Предрассветная кома сделала свое дело.

Брумзель проснулся только после нескольких оплеух, но на нежности у Фридриха сейчас времени не было. Кальссон, которого клопиха потыкала метлой, с трудом перевернулся на живот и пополз к выходу.

— Брумзель! — начал Фридрих. — Кажется, я всё теперь понимаю!

— Прекрасно, — простонал шмель. — Значит, мы отлично дополняем друг друга. Потому что я не понимаю ничего.

Фридрих огляделся.

— Нам нужно найти место, где можно спокойно поговорить, — решительно сказал он и обернулся к клопихе: — Где выход наружу?

— Наверху, — ответила она с таким видом, будто разговаривала с сумасшедшим.

— Всё, пойдем! — Фридрих потянул Брумзеля за собой. Совершенно сбитый с толку Кальссон пополз за ними так быстро, как только мог.

В кладовке было уже чисто. Последние пьяные лежали перед дверью — их тоже выставили из курительной, — и нашей троице пришлось перебираться через них.

— Почему ты позволил мне курить вальмю? — упрекнул Фридриха Брумзель. — Валяться в отключке в таком заведении очень опасно!

— Ну, я тебя спросил, не выйдет ли чего, — начал оправдываться Фридрих, — и ты сказал, что ничего хуже того, что уже случилось, произойти не может!

— Да, но я ж пошутил! — раздраженно буркнул Брумзель.

— А теперь помолчи и послушай меня! — резко сказал Фридрих.

Снаружи еще не совсем рассвело и было холодно. Последние светлячки уже отправились спать, птицы начали свой обычный утренний концерт. Фридрих посадил Брумзеля на камень и сел перед ним на корточки.

— Так. Я видел предрассветный сон и теперь знаю, почему Офрис делает то, что делает.

— Не так громко! — простонал Брумзель гораздо громче Фридриха. — И не в присутствии этого! — дрожащей лапкой он указал на Кальссона.

— Это неважно! — нетерпеливо выпалил Фридрих. — Офрис хочет быть как Грюндхильда!

— А кто не хочет? — вздохнул Брумзель.

— Нет! Я имею в виду, что она хочет быть в точности как Грюндхильда! — Фридрих замахал руками. — Она примеряет ее доспехи, хотела воспользоваться ее флагом и даже уже заказала сказание о своих деяниях!

Брумзель уставился на Фридриха. Один глаз у него дергался.

Фридрих начал новый заход:

— Я думаю, Офрис хочет развязать войну с Севером только для того, чтобы выставить себя героиней. А то кто вспоминает о королях, правивших страной в мирное время? Легенды складываются и книги пишутся только о битвах и чудищах.

— Секундочку, — Брумзель сделал жест подождать и стал тереть себе голову. — Ты только что сказал… сказал, что Офрис примеряла доспехи Грюндхильды?

— Да! Она сама об этом упоминала перед нашим отлетом из Белоскалья! Сказала, что доспехи ей подходят! Ты разве не помнишь?

— Не-ет.

— Но она это говорила.

— Доспехи Грюндхильды? Не может быть! Это же реликвия! Они хранятся в золотой витрине оружейной палаты во дворце Белоскалья! — Брумзель выглядел совершенно растерянным. — Было бы кощунством надевать их забавы ради!

— Все так, только речь вовсе не о забаве! — Фридрих ударил кулаком по ладони. — Она действительно хочет этого — надеть доспехи и отправиться на войну! Только война эта не настоящая, потому что всю грязную работу сделают муравьи. А она с флагом в руках в лучах славы поскачет во главе войска, когда опасность будет уже позади.

— Это было бы очень подло… — пробормотал Брумзель. — Ты считаешь… она задумала войну, чтобы уподобиться Грюндхильде? Но это же абсурд! Нет, я в это не верю! Это ж чистое безумие!

— Это всё инсценировка. Спектакль. Как она послала нас на задание, заранее придумав результат нашей миссии. Так же со всем. Северную Сторону наводнят муравьи, а Офрис станет героиней, спасшей страну от гибели. Помнишь, почему она послала тебя за мной? Потому что ясновидящие предсказали ей, что Югу угрожает опасность. Но этим предсказателям она точно так же могла заплатить, чтобы они говорили то, что ей нужно, как заплатила писаке за сочинение оды о ней!

Брумзель удивленно пялился на него.

— Какому еще писаке? Ты об этом ничего не говорил!

— Нет, говорил, — возразил Фридрих. — Только ты меня не слушал!

Брумзель медленно поднялся.

— Предположим, ты прав. Только на минутку. Тогда… тогда Офрис почти наверняка выиграет войну. И станет правительницей Севера и Юга. Две страны разделились через много лет после того, как Грюндхильда покинула трон. И если муравьи Офрис наводнят Северную Сторону, то она войдет в историю как королева, воссоединившая две части страны!

— Особенно если заплатит летописцам, — мрачно присовокупил Фридрих.

Кальссон, сидевший все это время рядом с ними с открытым ртом, наконец не выдержал:

— Я что, был кем-то другим, когда вчера засыпал, или вы и тогда уже болтали всякий бред, только я не замечал?

Фридрих с Брумзелем переглянулись.

— Ну, по крайней мере он не соглядатай, — резюмировал Фридрих. — Это очевидно.

Чтобы больше не мучить Кальссона, Фридрих с Брумзелем рассказали всю свою историю: про похищение Фридриха за морем, про первую поездку на Север и про предательство Офрис. Кальссон, разинув рот, переводил взгляд с Брумзеля на Фридриха и обратно. А в промежутках восклицал «С ума сойти!» и «Ничего себе!» и хватался за голову.

Тем временем солнце поднялось над деревьями, и воздух немного потеплел. Остатки паров вальмю выветрились из их голов.

— Черт, чего бы я только не отдал, чтобы все это время быть с вами! — пробасил Карл Кальссон, удивленно глядя на спутников.

— Не-е, — ответил Фридрих. — Не стоит. Это было ужасно.

— Значит, вы в подполье! Беглецы! Мученики правого дела!

— Мученики истории, в которой нет ни грамма смысла, — поправил Брумзель.

— Я помогу вам! — пообещал Кальссон, пожимая одной лапкой руку Фридриху, а другой — лапку Брумзелю. — Можете на меня положиться! Какой у вас план?

— Нет у нас никакого плана, — сказал Брумзель. — Нам просто не хотелось умирать, поэтому мы бежали на Север. Тут, надеюсь, мы в безопасности — если, конечно, кто-нибудь расстроит планы Офрис. А если она действительно захватит Северную Сторону, то в безопасности мы не будем нигде.

Кальссон нахмурился:

— Ума не приложу, что тут можно сделать. Но одно я знаю точно: когда придет время окукливаться, мне хочется сказать себе: «Я ни о чем не жалею!» А если я отпущу вас одних, я буду очень жалеть. Так что я с вами! Возражения не принимаются.

— Это не увеселительная прогулка, — предупредил Брумзель.

— Так и я серьезно говорю! — ответил Кальссон. — А еще я хочу, чтобы у меня осталось напоминание о вас.

— Какое еще напоминание? — осторожно поинтересовался Фридрих.

Кальссон подполз к своему байку, открыл одну из висящих по сторонам от седла кожаных сумок и достал маленький металлический пистолетик.

— Вот здесь, видишь? — он похлопал себя по той стороне, которая еще не полностью была покрыта татуировками.

— Я… мы… мы должны сделать тебе татуировку? — смущенно уточнил Фридрих.

— Если не боишься, — мягко сказал Кальссон.

Фридрих почувствовал, что его уличили в филистерстве. Это его раздосадовало, и он поджал губы:

— Конечно, не боюсь! Если получится некрасиво, тебе же с этим ходить, а не мне!

— Красиво или нет — неважно, — сказал Кальссон. — Вы — часть моей истории, которую я не хочу забыть!

— Успеется еще, — вмешался Брумзель, поднимаясь. — Давайте-ка сначала пролетим немножко. Мне в Царстве Шипов спокойнее будет.

И они умылись ледяной росой с листьев ежевики, чтобы как следует проснуться, и нырнули в заросли Царства.

Особенно импозантно они не выглядели: байк Кальссона покачивался на плетях ежевики, над ним жужжал низко летящий Брумзель, которому то и дело приходилось опускаться еще ниже. У Фридриха дико стучало в висках, он бы с удовольствием немного поспал, но было нельзя. Кроме того, спутники постоянно подкалывали его из-за того, что он впал в предрассветную кому от одной-единственной затяжки вальмю. И хотя волшебная вода оказала на него самое сильное воздействие, факт оставался фактом: он показал себя неженкой и птенцом, неспособным перенести даже такой пустяк.

В Царстве Шипов было темно и сыро. Внизу по палой листве бегали полевки и жуки. Между плетьми ежевики висели паучьи сети. Таких паутин Фридрих никогда прежде не видел: плотные, почти как ткань, и в виде воронок, а не растянутые вширь. Капли росы задерживались в них и сверкали в утреннем солнце. Высоко над путниками в небо поднимались кроны деревьев, но здесь, внизу, был совсем другой мир.

Скоро они перестали разговаривать — для разговоров не было сил. Они ведь по-настоящему совсем не спали. Около полудня они устроили привал на солнышке на пне сломанного дерева и немного подкрепились. А потом Кальссон стал настаивать, чтобы ему все-таки сделали новую татуировку. Он даже выбрал уже для этого место у себя на пузе.

— Нарисуй ему нас вдвоем, — предложил Брумзель. — Я бы тоже с радостью что-нибудь нарисовал, но больших пальцев-то у меня нет.

— Ах да! У меня на дне сумки есть золотая краска, — вспомнил Кальссон.

Спустя час его новое украшение было готово. Фридрих старался, как мог. К сожалению, получилась у него только маленькая кривая фигурка золотого шмеля с крошечным человечком в синем комбинезоне на спине, но Кальссон радостно рассматривал рисунок снова и снова.

До начала вечера они продвигались вперед и довольно рано устроились на ночлег. В конце дня они чувствовали себя уже старыми друзьями, и Брумзель с Фридрихом втайне радовались, что решились рассказать Кальссону свою историю. Трое усталых путников слушали хор карамор, звеневших над ними в вечерних сумерках, а потом погрузились в сон.

На следующий день, около полудня, они добрались до старого, разбитого молнией дуба. Ствол его был сверху донизу в дуплах и дырах, в которых помещались самые разные заведения — от приемной ясновидящей до овощной лавки. Здесь путники пополнили запасы и купили подробную карту Северной Стороны, потому что Царство Шипов за последние годы сильно изменилось. Перед тем как лететь дальше, они зашли в чайную полакомиться чаем с пирогом. Расположившись у решетки балкона, с которого открывался прекрасный вид на лес, они потягивали чаек из медных чашечек и спокойно наблюдали за жизнью внизу и в колючих зарослях (а Кальссон еще поглядывал на официантку, симпатичную гусеницу яблонной плодожорки). Но вдруг Фридрих увидел нечто настолько невероятное, что даже протер глаза.

В одну секунду всю землю под ними затопило черным блестящим потоком. Словно волна маслянистой жидкости накрыла сначала палую листву, потом побеги кустов, захлестывая все выше и выше. Фридрих поморгал, перегнулся через перила балкона и разглядел, что это были муравьи. Бессчетное их количество двигалось по земле и по плетям ежевики, плотным ковром накрывая все вокруг.

— Муравьи! — встревоженно сказал Фридрих. — Там внизу муравьи! Очень много. Как думаешь, они не за нами гонятся?

Брумзель вылез на карниз балкона и стал рассматривать происходящее.

— Нет, — сказал наконец он. — Их вообще ничего не интересует, видишь? Они просто идут вперед.

И действительно: черная масса неудержимо неслась вперед, огибая разбитый молнией ствол, причем ни один муравей не вертел головой по сторонам, все упрямо глядели только вперед.

— Может, это безобидные муравьи, которые к Клупеусу отношения не имеют? — прошептал Фридрих.

Кальссон, вцепившись рядом с Фридрихом в балюстраду балкона, с ужасом тихо проговорил:

— Видите? Эти твари в ногу идут!

Фридрих не понял, почему Кальссон вдруг так перепугался.

— В ногу. И что?

— Муравьи никогда в ногу не ходят! — резко ответил Кальссон. — Никогда. Они так распределяют шаги, чтобы не отбивать по земле никакого ритма.

И тут Фридрих услышал звук. Тихое тум-тум-тум, которое становилось все громче по мере того, как черная масса текла мимо. Фридриху тоже стало страшно. Он не понимал почему, но что-то здесь было не так, и это вселяло ужас.

— Они двигаются на север, чтобы занять позиции для большого нападения, — прошептал Фридрих. — Клупеус собирает их где-то, откуда удобно атаковать страну. А с Южной Стороны потом подтянутся солдаты Офрис.

Неужто на них на всех кольца с инициалом Клупеуса? Может, даже те самые, которые они видели в Молотобое? Фридрих поймал себя на том, что грызет собственный палец. Тут ему в голову пришла мысль, которая, он понимал, Брумзелю не понравится.

— Может, Белая Фея знает, как справиться с этими муравьями? — спросил он вполголоса.

— Не мели чепухи! — набросился на него Брумзель. — Против Офрис и ее армий Белая Фея — всего лишь безумная старуха, которая прячется в лесу и посылает скаутов на поиски сокровищ! Поверь, она ничего не сможет противопоставить вот этой армии там, внизу! — Он несколько успокоился и заговорил тише: — Муравьи невелики ростом, но справиться с ними практически невозможно: у них отличная броня, и к тому же они брызгают кислотой! Один муравей, конечно, тебя не одолеет, но три-четыре — вполне. Они не отступают, когда устают. Муравьи не отступают, пока не победят или пока не упадут замертво. Такова их природа. Пара миллионов муравьев вполне может покорить весь Север.

— Только что это за муравьи? — пробормотал Кальссон. — Ходят в ногу и воюют за кого-то другого!

Черная река под ними продолжала свой бег. Фридриху не в первый раз страшно захотелось оказаться дома. В этой стране ему было не по себе.

Вдруг черная масса загудела. Звук шел от одного края до другого — эдакий всеобъемлющий, громкий, монотонный гул.

Через некоторое время Фридрих понял, что в этом гуле есть и слова, и стал вслушиваться внимательнее. Муравьи скандировали снова и снова одни и те же рифмовки в такт шагам. Песня, если это так можно назвать, была примерно такая:

Фридрих весь покрылся гусиной кожей. Брумзель, стоявший рядом, кажется, чувствовал себя не лучше, хотя, конечно, гусиной кожей покрыться не мог — он вцепился четырьмя лапками в балюстраду балкона, зашевелил мандибулами, на лице изобразилось отвращение.

— Такого я еще не видывал! — выдохнул Кальссон. — Я сплю? Если да, ущипните меня. Это же полное безумие!

— Хором муравьи, наверно, тоже обычно не поют? — спросил Фридрих, все еще не в силах оторвать взгляд от тысяч черных крошечных танков, проходящих мимо.

— Не поют, — тяжело вздохнул Брумзель. — Что Клупеус такое выдумал? Это просто отвратительно!

— Но если ты говоришь, что он не может контролировать их сознание с помощью магии, — прошептал Фридрих, — как ему удается делать такое?

— Я не знаю, как это у него получается, — просопел Брумзель. Его передернуло. — Знаю только, что ни минуты больше не хочу здесь оставаться. Расплачиваемся и исчезаем!

Они рассчитались и покинули дерево, сев в вагонетку в подземном туннеле. Так они ехали на север пару часов подряд. Вообще-то это получалось ужасно медленно, даже пешком вышло бы, наверное, чуть быстрее, но, по крайней мере, когда уже вечером они вновь поднялись на поверхность, муравьев в поле зрения больше не было. Всю дорогу под землей им казалось, что над головой слышится топот миллионов муравьев, неутомимо шагающих в ногу.

 

Глава девятая. Три совы, три шелкопряда и одно открытие

Два следующих дня они продолжали двигаться на север. Шершней и ос им в Царстве Шипов ни разу не встретилось, и скоро они почувствовали себя так уверенно, что Брумзель перестал маскировать свои золотые полосы. Муравьи тоже больше не встречались, но кого бы из местных жителей они ни спрашивали, им говорили, что такие массы муравьев проходили здесь с начала года уже не один раз.

На третий день после той страшной встречи байк Кальссона начал издавать тревожные звуки, а из-за этого тревожные звуки стал издавать и сам Кальссон: он говорил, что нужно срочно искать мастерскую.

— К счастью, я знаю одну, всего в паре часов отсюда, — объявил он. — Вот только бы байк дотуда продержался.

Последние полчаса пути Кальссону пришлось катить байк, а Брумзель с Фридрихом нарезали над ним круги. Пешком он ведь передвигался страшно медленно, как это обычно и бывает у гусениц. До селения, где находилась мастерская, они добрались уже в сумерках. Брумзель заявил, что пойдет спать, а Фридриху все-таки хотелось попасть в мастерскую: ему было интересно узнать, как же работает этот агрегат.

Кальссон подвел его к корням большого дерева. Под ними стояло множество транспорта всех сортов, кое-что было сломанным и погнутым, что-то как раз чинили. Несмотря на поздний час полдюжины механиков работали не покладая рук. Кальссон подвез байк прямо к ним.

— Здорово! — сказал один из механиков, кивая Кальссону. — Что, опять в наших краях? Что-то с байком стряслось?

— Нет, просто по вам соскучился, — сухо ответил Кальссон. — Да я бы сам взглянул, что там. Может, и один справлюсь.

— Ну вперед. Где что лежит, ты знаешь, — и механик продолжил заниматься своим делом.

Кальссон нашел свободное место с небольшой подъемной платформой и притащил ящик с инструментами.

— Тут за пару монет дают рабочее место и инструменты, — объяснил он Фридриху, хотя тот и не спрашивал. — Если я сам починю, выйдет гораздо дешевле, чем им отдавать.

После этого он предоставил Фридриха самому себе и погрузился в мотор байка.

Фридриха это не смутило: он снова оказался в потрясающе интересном месте, механизмы вокруг были ему очень любопытны. Ему во что бы то ни стало захотелось узнать, как они работают. А так как, судя по всему, времени объяснять ему, что к чему, ни у кого в мастерской не было, он сам стал ходить вокруг машин, соображая, какая шестерня должна взаимодействовать с каким рычагом и что при этом происходит. Некоторое время это получалось вполне неплохо: Фридрих исследовал отдельные части, целые шестеренные механизмы, насосы и цепные тали. Что-то было огромное, величиной с дом, что-то — крошечное, как часовой механизм. Какие-то механизмы просто лежали на верстаках, другие можно было увидеть только через люки в больших машинах. При этом Фридриху казалось, что с каждой минутой он понимает все больше.

— Ну, помочь тебе? — спросил жук, ковырявшийся с каким-то поршнем.

Фридрих покачал головой:

— Я просто смотрю и пытаюсь понять, как это всё работает.

— Чинить тебе ничего не нужно?

— Нет, я просто жду, — Фридрих заглянул в колесную арку.

— Если скучно, вон в том большом ящике всякие обломки, — кивнул в сторону жук. — С ними можно делать что угодно, лом все равно в переплавку отправляют.

Фридрих подошел к ящику. В нем лежали поломанные и погнутые детали, болты с сорванной резьбой, куски проволоки, какие-то стержни… Фридрих начал копаться там без особого энтузиазма.

Спустя четыре часа Кальссон обнаружил его все у того же ящика с горящими щеками и с полудюжиной небольших конструкций из металлолома вокруг. Фридрих был настолько погружен в свое занятие, что даже не замечал Кальссона, пока тот не кашлянул.

— Я с байком вроде закончил, — сказал он, вытирая тряпкой одну пару лапок за другой.

— Ой, Кальссон, посмотри, это надо тебе показать, — обрадовался Фридрих и поднял один из своих шедевров. — Крутишь здесь, и вот эти две пластинки сходятся, а потом расходятся! Гениально, правда?

— Очень полезно, — сухо прокомментировал Кальссон. — Сходятся и расходятся. Такое всегда пригодится.

— Да-да, мне сейчас тоже не придумать, где это можно применить, — признался Фридрих, — но когда-нибудь кому-нибудь оно очень пригодится!

— Уже за полночь, — буркнул Кальссон. — Может, спать пойдем?

— Стой, еще одна штука! — Фридрих сунул Кальссону под нос другое свое произведение. — Подставка для бутылки на твой байк. Специально для тебя делал.

— О, спасибо, — обрадовался Кальссон. На этот раз он был действительно тронут. — На руль можно привинтить.

После этого Фридрих послушно сел на байк за Кальссоном, и они поехали к дешевой гостиничке, где Брумзель уже похрапывал в стенной нише. Фридрих очень долго не мог заснуть — столько идей роилось у него в голове. Но потом усталость все же взяла свое, и он задремал. А когда встало солнце, они двинулись дальше в сторону Ласточкиной Горки.

Прошел еще день, и колючие заросли начали заметно редеть. Брумзель с Фридрихом, летевшие над дорогой, стали замечать, что на ней становится всё оживленнее. Существа всех цветов кожи, шерсти и панциря двигались по дороге внизу, взбирались по каменистой тропе, которая поднималась все выше по крутому поросшему лесом склону. Кальссон радостно катил на байке, но из-за затяжного подъема получалось у него медленнее, чем обычно. Если б не он, Брумзель с Фридрихом добрались бы до Ласточкиной Горки в считанные часы. Но так как приходилось примеряться к темпу Кальссона и лететь в потоке насекомых, им понадобился целый день и еще добрая часть следующего утра, прежде чем показалась ярмарка.

Город раскинулся полукругом под крутым обрывом. Светлые вершины из песчаника поднимались высоко над кронами деревьев в долине. Наверху тут действительно гнездилось множество ласточек и черных стрижей, а внизу, под деревьями, стояли домики и башенки.

Вообще-то там была и нежная зеленая травка, и чудесный ковер изо мха, но видно их было мало где. Почти все пространство занимали шатры и вагончики, а между ними колыхались гирлянды и бумажные фонарики. На ветвях деревьев и вдоль склонов были расставлены и развешены шатры, построены ларьки — до них можно было добраться по подвесным мостам и веревочным лестницам. Тут и там виднелись сцены, где надрывались музыканты, а между шатрами акробаты жонглировали и ходили на ходулях.

Фридрих, Брумзель и Кальссон подлетели и подъехали к Ласточкиной Горке с верхнего края. Фридрих потрясенно разглядывал раскинувшийся у его ног вид. Сколько хватало глаз, там царила веселая кутерьма.

— Вот это размах! — восхищенно прошептал Фридрих.

Брумзель тоже был впечатлен, но изо всех сил старался этого не показывать.

— Ну да, — сказал он, — пойдем поближе посмотрим!

— Ладно, вы идите вперед, — сказал Кальссон. — А я оставлю байк здесь и на паутине спущусь.

И Фридрих с Брумзелем устремились вниз в толпу.

— Ой, там цепочная карусель! — закричал Фридрих, когда они пролетали сквозь кроны деревьев. — Я хочу покататься! Можно?

— Я такого никогда не пробовал! Это как? — прокричал в ответ Брумзель.

— Это как летать!

— То есть? — удивился Брумзель. — А что в этом такого замечательного?

Но потом он все-таки решил прокатиться на карусели и радовался так же громко, как и другие. Прокружившись пусков эдак десять, они слезли и пошли искать следующее развлечение. Все вокруг было яркое, непривычное, призывно пахло. Они прошли мимо большого плаката, висевшего на ларьке.

— Нет, они просто без ножа режут! — воскликнул Брумзель, радостно бросаясь к плакату. — Ты видел это, Фридрих? Здесь сегодня вечером Совини поют!

— Кто?

— Ты не знаешь Совини? В какой же глуши ты рос?.. Ах, ну да, конечно… Совини, — стал объяснять Брумзель, отводя Фридриха в сторону, чтобы не задерживать поток людей, — это три ужасно знаменитые оперные певицы. Точнее говоря, они сестры. Я их как-то слышал при дворе Офрис, они действительно потрясающие. И сегодня мы их услышим! А в довершение этого великолепия будет еще фейерверк. Вот это день, боже мой!

Фридрих не то чтобы обезумел от радости — в конце концов, он не очень-то любил оперу, — но твердо решил как следует развлечься. Этим они и занялись. Сначала пошли соревноваться в метании дротиков, потом покатались на огромном корабле-качалке, затем взяли напрокат ходули и попытались походить на них (Брумзель — сразу на трех парах), и только после этого решили, что пора бы и передохнуть.

Тогда они отправились в ту часть ярмарки, где стояли прилавки и шла торговля. Тут были самые невероятные, самые необычные вещи: одежда и украшения для всех мыслимых и немыслимых существ, ароматические палочки, странные сандалии, книги, фонари, картины, непонятные аппараты, посуда и много чего еще. Кроме того, отовсюду слышна была какая-нибудь музыка: то на одном, то на другом углу пиликали на скрипке, били в барабаны или дули в трубы. Фридрих старался как можно лучше запомнить все это великолепие, пропитать им память как губку, понимая, впрочем, что большую часть все равно забудет. От этого ему становилось грустно, ведь если когда-нибудь как-нибудь все устроится и он вернется домой, он больше никогда не сможет попасть на ярмарку в Ласточкиной Горке.

Они прошли практически всю торговую аллею. Уже начинало смеркаться; на небе показались звезды и, хотя ярмарка была освещена факелами, бумажными фонарями и газовыми светильниками, небо было черное, а звезды сияли словно россыпь бриллиантов на черном бархате.

— Красиво здесь! — вздохнул Фридрих.

— Да, даже если только смотреть и ничего не покупать, — довольным голосом отозвался Брумзель. — Будь у меня шмелиная королева, я бы привез ей отсюда колечко на антенку. Или красивый браслетик. Или шарфик вроде этого! — Он с восторгом попробовал на ощупь тончайший платочек розового цвета, висевший на веревочке рядом с другими. — Или — посмотри-ка сюда — такой вот красивый пергамент!

— Да, чудесный, только стоит очень дорого, — отозвался Фридрих. — Мы не могли забрести в уголок эксклюзивных товаров?

— Вполне возможно, — отозвался Брумзель и стал на ходу оглядываться вокруг. Вдруг он встал как вкопанный.

— О нет! — прошептал он.

— Что такое? — спросил Фридрих.

— Вон там. Только их мне тут не хватало! — Брумзель кивнул на шатер из красных и желтых полотнищ, мимо которого они только что прошли. Перед входом красовалась табличка:

— Замечательно, — сказал Фридрих. Ему тоже было неприятно даже тут встретить напоминание об Офрис. — И какими же духами пользуется наша красотка?

— Не знаю, — ухмыльнулся Брумзель. — Пойдем, спросим у ребят.

— Ты с ума сошел? Если тебя узнают, они же тебя сразу где-нибудь запрут! — вскинулся Фридрих.

— Не думаю. Здесь, на Севере, то, что я в розыске, никого не интересует. Кроме того, за пару дней известие о моей бесславной отставке до этих господ еще точно не дошло. А если вдруг и дошло, что с того? Давай зайдем и посмотрим, вдруг они решат, что я все еще в должности!

— О да, — мстительно начал Фридрих, — если так, мы сделаем огромный, действительно дорогой заказ на имя Офрис. Вот она удивится, когда ей всё доставят и она увидит счет!

— Ну уж, Фридрих! Это совсем как-то по-детски… — начал было Брумзель, но тут они переглянулись и хитро улыбнулись друг другу.

Они бодро прошествовали мимо жаровен, освещавших вход, и раздвинули тяжелые, зеленые с золотой вышивкой занавеси. Внутри шатра было очень светло. Все заливал трепещущий свет ламп, и не напрасно, потому что каждый уголок шатра сиял богатством и роскошью. Жаровни внутри были богато украшены, повсюду стояли прекрасные резные стулья. На полках красовались бессчетные бутылочки и баночки из разноцветного стекла, отделанные с большой фантазией. Одни были обвиты серебряными проволочками или даже оплетены серебряными паутинками; у других на пробочках сияли жемчужины; третьи сверкали драгоценными камнями и изощренными узорами из сусального золота. Некоторые флакончики были украшены деревянными вставками с перламутровыми накладками. Другие как будто и вовсе были вырезаны из цельного куска слоновой кости, и сквозь небольшие окошечки внутри поблескивали жидкости янтарного или белого цвета. Конечно, в мерцающем свете факелов и жаровен все это переливалось еще красивей и таинственней, чем если бы на это великолепие падал простой дневной свет.

— Цены по запросу, — вздохнул Брумзель, оглядываясь. Вид его явно впечатлил.

Стеллажи с сокровищами мира ароматов — высотой в три этажа — шли галереями вдоль стен шатра. Толстые гусеницы-шелкопряды в шелковых воротничках ползали между полок туда-сюда, то и дело по пути протирая то один, то другой флакончик.

Посетители тут были всего двух сортов: те, что были очень богаты (или, по крайней мере, так выглядели) и с видом знатоков гордо вышагивали между выставленных товаров; и те, кто позволить себе подобную роскошь, очевидно, не мог и чуть ли не украдкой проходил между полок, завистливо оглядываясь и принюхиваясь, но даже не решаясь прикоснуться к бутылочкам. Кроме того, в шатре было очень тихо. Посетители, не обремененные огромными деньгами, только благоговейно перешептывались, а богачам гусеницы давали советы тихим и очень серьезным тоном.

— Ты со своими золотыми полосками прекрасно сюда вписываешься, — шепотом пошутил Фридрих.

— Давай-ка проверим, как они на нас отреагируют, — отозвался Брумзель. — Пойдем наверх!

Едва они поднялись до середины лестницы, ведущей на второй этаж, им навстречу выполз один из шелкопрядов и залопотал с такой почтительностью, словно жизнь его зависела от этого разговора:

— Господин Брумзель, для нас огромная честь принимать вас в нашем скромном заведении!

Брумзель, выглядевший намного грязнее и потрепаннее обычных посетителей этого шатра, вежливо объяснил, что он совершенно случайно оказался в Ласточкиной Горке.

— Но, — продолжал он, — я увидел ваш шатер и подумал, что, раз уж я здесь…

— Да, конечно! Если уж вы все равно здесь, тогда конечно… — перебил продавец.

— …раз уж я здесь, можно сразу узнать, доставлен ли вам последний заказ королевы, — весело проговорил Брумзель.

Продавец с нескрываемым удивлением окинул взглядом Фридриха и его потертый костюм, но тут же снова обратился к Брумзелю:

— Это нужно проверить. Какого числа заказ был оформлен?

— Неделю назад, — радостно соврал Брумзель. — Но, возможно, курьера задержала плохая погода на Юге.

— Нет, пока нам ничего не приходило, — сказал продавец, склонив голову на бок. — Последний заказ ее величества был больше четырех месяцев назад. Но подождите секунду, я вас провожу к нашим директорам!

— Спасибо, это совсем не нужно, — слабо попытался возразить Фридрих. Он-то представлял себе, что они просто заполнят бланк заказа и смоются, хихикая в кулак. На то, что придется общаться с директорами да еще, видимо, после заполнения заказа, вместе с Мускалюром, Диспарлюром и Бомбиколом поднимать бокалы — с шампанским, судя по тому, как тут все выглядит, — он совершенно не рассчитывал.

Но Брумзель наступил ему на ногу и шикнул:

— Тс-с! Не порти дело! Ты предложил, и вот мы делаем. Со всем причитающимся.

Фридрих, поняв, что совершенно потерял контроль над ситуацией, замолчал и успел еще на бегу смахнуть какую-то грязь со своего костюма. Они следовали за продавцом, мимо плакатов, на которых, изображенные крупнее натуральной величины, разряженные и легкие как эфир гусеницы и мотыльки рекламировали духи с изысканными названиями. Посредине второго этажа, ровно напротив входа, располагался еще один маленький шатер: да-да, шатер в шатре! Этот второй шатер из темно-зеленого роскошного бархата с вышитыми золотыми солнцами спереди был открыт. Внутри на зеленых бархатных подушках в окружении пиалок с благовониями сидели три особенно толстых гусеницы с закрученными усами.

Продавец выполз вперед и обратился к ним:

— Господин Мускалюр, господин Диспарлюр, господин Бомбикол! Этот господин желает поговорить с вами о следующем заказе ее величества королевы Офрис.

— Спасибо, Гастон, — сказал самый толстый шелкопряд и неприметно махнул. Гастон тут же исчез.

— Добрый день, — бодро поздоровался Брумзель и пожал всем троим по очереди руки. Фридриху пришлось поступить так же. — Меня зовут Иероним Брумзель, а это мой помощник. Я случайно оказался проездом в этих местах и решил осведомиться, пришел ли вам уже новый заказ ее величества.

Толстый гуснец, сидевший в середине (Бомбикол, как он представился, пожимая гостям руки), вынул монокль из кармана красного бархатного жилета и вставил в глаз. Критически оглядев Брумзеля, он принял более доброжелательный вид и сказал:

— Господин Брумзель, для нас большая честь лично познакомиться с вами. Присаживайтесь, пожалуйста!

Шелкопряды подвинулись друг к другу, освобождая место для Фридриха и Брумзеля.

Фридрих утонул в подушке чуть не до локтей. Дальше последовал обмен изысканными и ничего не значащими любезностями, в котором ему, к счастью, принимать участия не пришлось. Он просто внимательно слушал. Через пару минут перед ними поставили чудесной красоты поднос с высокими чайными чашками и наконец речь пошла о деле.

— Королева Офрис хотела бы заказать еще несколько флаконов своего любимого парфюма, — сказал Брумзель. — Того же, который покупала в прошлый раз. Как же он назывался?..

— Это эксклюзивная смесь, — гордо сказал Диспарлюр (он был в желтом жилете). — Вот уже двенадцать лет мы изготавливаем ее специально для ее величества! Подобное качество никогда не выходит из моды!

— Да, конечно. Очень тонкий аромат, должен признать!

— Исключительно тонкий, — подчеркнул Мускалюр, носивший синий жилет. И бросил осуждающий взгляд на Фридриха, который слишком громко отхлебнул чай. — Такой тонкий, что его практически не заметно.

— Да, совершенно верно! — значительно подтвердил Брумзель. — Но какой аромат! Такая, м-м-м, молочная начальная нотка, а в средней что-то, кажется, древесное.

— Гораздо важнее этих нот входящие в состав афродизиаки, — небрежно бросил Бомбикол, весело поглядывая на коллег. Их, видно, забавляла болтовня наивного шмеля.

— Правда? Ох, я даже и не подозревал! — Брумзель смущенно засмеялся. — И что же это за вещества?

— Это секрет фирмы, который мы, конечно, раскрыть не можем, — спокойно возразил Диспарлюр. — Скажу только, что воздействие этих веществ на мужчин всех видов трудно переоценить!

Тут Фридриха осенило, но посетившая его идея совсем ему не понравилась.

— А это действительно духи или скорее магическое средство для манипулирования людьми? — спросил он, не в силах сдержаться.

Все три гуснеца неодобрительно поглядели на него. Он же всего лишь помощник — с чего ему взбрело в голову болтать, когда не спрашивают?

— Речь идет об одном из сильнейших средств, влияющих на чувства окружающих, — холодно ответил Мускалюр. — Естественно, в состав входят и ароматические масла, но главный эффект основан на том, что воспользовавшаяся этим средством женщина становится неотразима для мужчин — что влияет и на восприятие других органов чувств. Ведь красота возникает не только в глазах смотрящего, в этом принимает участие весь мозг.

На долю секунды лицо Брумзеля перекосилось. Но он тут же взял себя в руки и бодро продолжил деловой разговор.

— Кроме того, королева говорила о двух флаконах духов под названием «Полночные тени», — храбро соврал Брумзель.

— «Полночные тени»? — шелкопряды снова озадаченно переглянулись, а потом Мускалюр предположил: — Вы, наверное, имеете в виду «Аромат ночных теней». Долгое время это был один из наших хитов продаж, но сейчас мы прекратили выпуск этого парфюма.

— О нет! — воскликнул Брумзель. — Это ее очень огорчит.

— Мы можем сделать ограниченный выпуск специально для ее величества, — успокоил Бомбикол. — Для нас это совсем не обременительно — тем более ради одной из лучших наших клиенток! — Он наклонился к Брумзелю и тихим доверительным тоном спросил: — Не скажете, как срочно должна быть выполнена следующая поставка в Молотобой? У нас, видите ли, сейчас небольшие затруднения на производственной линии.

— В Молотобой? — повторил Брумзель. — Извините, вылетело из головы, что она заказывала доставить туда…

— Пятьдесят бочек «Аква Генерале», — ответил Диспарлюр с такой укоризной, будто Брумзель не заметил эти пятьдесят бочек у себя в палисаднике под окном. — И двенадцать малых флаконов мастер-раствора в приграничную крепость!

— Э-эм… — протянул Брумзель. — В этом, к сожалению, я ничего не понимаю, но звучит интересно. А для чего, собственно, используют «Аква Генерале»?

— Это туалетная вода с мощным психологическим эффектом, — гордо объяснил Бомбикол. — И, учитывая, что речь идет о своего рода химической войне, меня удивляет ваша неосведомленность. «Аква Генерале» порождает сильное желание исполнять волю авторитетного лица. При условии, что это лицо воспользовалось мастер-раствором.

— Потрясающе! — Брумзель схватился за чашку. — То есть если бы я опрыскал себе мех этим мастер-раствором, а потом опрыскал «Аква Генерале» других людей, то они стали бы мне повиноваться.

— Естественно! — заверил Диспарлюр. — Впрочем, это зависит от вида. У других шмелей «Аква Генерале» не вызвала бы желания подчиняться, самое большее — легкую головную боль. — И он глупо рассмеялся.

В голове у Фридриха пара идей, словно несколько небольших камешков в горах, обрушила целую лавину мыслей. Последние недостающие кусочки мозаики вдруг заняли свои места, и он осознал адский план Офрис во всем его размахе.

— А если представить себе, что порыв ветра рассеивает «Аква Генерале» по оживленной улице, — продолжал Брумзель, удивительным образом ни на йоту не меняясь в лице, — не будут ли в этом случае все подвержены ее воздействию?

— О нет, эффект этого средства четко ограничен, — заверил его Бомбикол. — «Аква Генерале» действует исключительно на муравьев.

Фридрих что есть мочи вцепился в подушку.

— Как видите, это чрезвычайно полезное изобретение, — сказал Мускалюр. — Но, к сожалению, одна из наших фабрик взлетела на воздух — прискорбнейший несчастный случай, — вследствие чего мы не сможем поставить товар в те сроки, в которые планировали. Как вы полагаете, насколько срочен этот заказ? Мы, конечно же, отложим все остальные заказы и перенастроим другие производственные линии, если ее величеству «Аква Генерале» необходима прямо сейчас.

— Нет-нет, — успокоил его Брумзель. — Королеве это понадобится не раньше следующего года. А может, даже еще через год. Так что не торопитесь! Займитесь сначала подготовкой других ее заказов.

— Радостно слышать, — улыбнулся Бомбикол.

Брумзель тоже хитро улыбнулся про себя.

Они покинули шатер, оставив заказ на три флакона эксклюзивного парфюма Офрис и две бутылочки «Аромата ночных теней». Цена, которую им назвали шелкопряды, оказалась настолько астрономически высокой, что у Фридриха закружилась голова.

— Но еще больше она рассердится потому, что ее «Аква Генерале» не придет в Молотобой вовремя! — сказал Фридрих.

— Невероятно, — время от времени восклицал Брумзель, пробираясь через толпу и яростно жестикулируя. — Просто невероятно!

— Давай сначала сядем и поедим чего-нибудь, — предложил Фридрих. — Я проголодался.

— Да, ты прав, — вздохнул Брумзель. — У меня тоже в животе урчит.

Они купили себе экзотической острой еды и сели ужинать в лунном свете на одну из скамеек перед киоском.

— Это, конечно, объясняет, почему Офрис так нравилась тебе, хотя вообще-то тебя привлекают только шмелиные королевы, — резюмировал Фридрих. «И, — добавил он про себя, — почему она и мне показалась такой неземной и прекрасной».

— А еще почему появились армии муравьев, повинующиеся чужим приказам и шагающие в ногу, — прорычал Брумзель. — У Клупеуса и его людей, конечно, есть этот мастер-раствор.

— Но как они распыляют «Аква Генерале» на муравьев? — задумался Фридрих. — Как думаешь, может, ее наносят на эти кольца у них на антенках?

— Наверняка, — отозвался Брумзель и заглотил очередную ложку овощей.

— Поэтому у тебя и болела голова?

— Конечно.

— Но разве можно быть уверенным, что «Аква Генерале» попадет муравьям в нос, если наносить ее им на антенки?

Брумзель закатил глаза:

— Ни разу не замечал, что у меня носа вообще нет?

— Нет, — удивленно ответил Фридрих. — Теперь, когда ты сказал…

— У муравьев, естественно, тоже нет носа. Насекомые нюхают антеннами. Черт, да ты вообще ничего не знаешь! — И Брумзель проглотил следующую ложку. — Они разместили «Акву» совершенно правильно. Всего-то маленькое колечко, только снимать его никогда нельзя. Вроде как знак отличия — ох, тонко они придумали!

— Но недостаточно тонко, чтобы мы с этим не справились! — улыбнулся Фридрих. — Ведь если снять с муравьев эти кольца, они снова станут нормальными, так? Это же отличный способ не дать начаться войне!

— Давай, укради пару миллионов колец с их владельцев! — вздохнул Брумзель. — Уже само огромное количество солдат, которое нужно избавить от колец против их воли, делает этот план совершенно неисполнимым! Кому такое по силам?

— А если рассказать муравьям, что ими манипулируют? — предложил Фридрих.

Брумзель фыркнул:

— Во-первых, они безусловно преданы своим руководителям. Во-вторых, муравьи и так-то не большие интеллектуалы. Они, скорее всего, даже не попробуют задуматься о том, что им говорят!

— Хм… — у Фридриха от осознания безнадежности ситуации все сжалось в груди. — Неужели мы совсем ничего не можем сделать?

— Разве что затаиться и ждать, когда закончится гроза, — мрачно буркнул Брумзель. — Место, где хорошо прятаться, всегда можно найти. В маскировке я кое-что понимаю.

Мысль о том, что Офрис все-таки будет воевать, была для Фридриха невыносима.

— Вот злобная бабенка! — процедил он, качая головой. — Хорошо еще, что мы решили подшутить над ней, а то бы так и не вывели на чистую воду!

Скоро появился кое-кто, желавший поговорить с Брумзелем о деле. Едва они закончили перекус и снова смешались с толпой, над ними проскользнула тень — в чем ничего удивительного не было, потому что на ярмарку захаживали и птицы, — и опустилась на толстую нижнюю ветку дерева, под которым они как раз проходили.

— Господин Брумзель, можно вас на пару слов? — послышался голос сверху. Фридрих с Брумзелем подняли головы и увидели на дереве небольшую неясыть. Ее желто-зеленые глаза сверкали среди разноцветных огоньков и фонарей. — У вас найдется минутка?

— Конечно! — ответил ей Брумзель и повернулся к Фридриху: — Залезай на спину!

Они взлетели на ветку рядом с неясытью. Под ними текла сплошная река посетителей ярмарки и артистов.

— Меня зовут Ангостура Штрикснер, я представляю коммерческие и музыкальные интересы сестер Совини, — заговорила неясыть.

— Ну, со мной, судя по всему, вы знакомы, а вот с моим другом — наверное, нет, — сказал Брумзель. — Ангостура, это Фридрих Львиный Зев. Фридрих, Ангостура… — Фридрих почти не слушал: Брумзель только что впервые назвал его другом! Да, конечно, в общем-то, и так было ясно, что невозможно оставаться чужими людьми, пережив вместе столько всего. Но все равно — неплохо! Значит, Брумзель проникся к нему уважением.

Ангостура коротко кивнула:

— Из рода известных заокеанских шмелелетов?

— Эм, да, — ответил Фридрих и в первый раз почувствовал, что принадлежность к семейству Львиный Зев сослужила ему добрую службу.

Впрочем, Ангостура тут же сменила тему:

— Вы, наверное, слышали, что трио Совини сегодня вечером дает концерт здесь, на ярмарке?

Брумзель поспешил заверить, что ему об этом известно и он уже весь в предвкушении.

— Ведь мне, — добавил он, — уже доводилось наслаждаться их пением при дворе.

Ангостура Штрикснер немного распушила перья.

— Да, не буду ходить вокруг да около, это не в моих правилах, — сказала она. — Именно об этом и речь: сестры хотели бы вновь дать концерт при дворе в Белоскалье. Не сомневаюсь, что вам известно: планируются ли в ближайшие месяцы какие-либо торжества, которые мои подопечные могли бы украсить своим выступлением?

— Конечно, и не одно, — не задумываясь, соврал Брумзель. — Через два месяца у нас день рождения королевы, затем день летнего солнцестояния, день Южной Стороны и, уже в сентябре, день рождения Грюндхильды Великой. Но за программу праздников отвечает обер-гофмейстер.

— Но, может быть, вы могли бы замолвить за нас словечко, когда вернетесь в Белоскалье, — не отступала Ангостура.

— Обязательно! — ответил Брумзель с такой преувеличенно радостной улыбкой, что она могла бы даже напугать.

— Простите, — вмешался Фридрих. Наверное, это было не особенно вежливо, но ему надоело, что сегодня все болтают, не обращая на него внимания. — Я не местный. Скажите, эти сестры Совини — очень знамениты, да?

Ангостура еще больше распушила перья, стараясь скрыть возмущение, но это ей не очень удалось.

— Сестры Совини — величайшие оперные певицы нашего времени, — сухо объяснила она. — В истории музыки нет ни одного произведения для голоса, которое им не под силу!

— Это при том, что средние певички и первых двух тактов «Оды к полевке» чисто спеть не могут, — важно добавил Брумзель.

— А как они исполняют арию «Кудрявый филин» из оперетты «Веселая сова»! — подхватила Ангостура. Настроение у нее как будто улучшилось от одной мысли о музыкальном удовольствии.

— Или «Погадки красавиц» из «Клювиаты»! — продолжал Брумзель. — Это, конечно, и написано было специально для трио.

— Звучит от… потрясающе, — тихо отозвался Фридрих.

— Можете сами убедиться! — с гордостью сказала Ангостура. — Приходите на концерт. Такое ни в коем случае нельзя пропустить!

— Ну, надеюсь, сестры Совини тоже развлекаются сегодня на ярмарке, — попытался поднять настроение Фридрих. — Может, мы их еще до начала концерта встретим.

Ох, не стоило этого говорить! Ангостура распушила перья еще сильнее и стала чуть ли не в два раза больше своей обычной величины.

— Вряд ли, — ледяным тоном прошипела неясыть. — Среди палаток вы их не встретите. Во-первых, они не интересуются такими посредственными развлечениями, а во-вторых, находиться среди такого огромного количества почитателей — не говоря уже о неотесанных деревенщинах — опасно для их здоровья. Пообщаться вы с ними тоже не сможете, потому что они берегут голоса и никогда не разговаривают, если этого можно избежать!

Фридрих закатил глаза: Ангостура стала казаться ему невыносимой.

— Но я могу организовать для вас встречу с сестрами после их выступления, — хитро продолжала Ангостура. — Как вы на это смотрите?

— О да, это было бы волшебно, — тут же ответил Брумзель, а Фридрих почувствовал некоторое возбуждение: он ведь еще никогда не встречал никаких знаменитостей — кроме своих родственников, конечно, но они не в счет.

— Тогда приходите после концерта за сцену, я обо всем позабочусь, — сказала Ангостура.

— А мы не помешаем? — спросил Фридрих.

— Сестры наверняка не будут возражать, если я попрошу, — важно объяснила Ангостура. — После концерта встречаемся за сценой — и не заставляйте себя ждать! — С этими словами она дважды взмахнула крыльями и взлетела. Фридриха чуть не сдуло с ветки потоком воздуха.

Наблюдая, как силуэт Ангостуры растворяется между освещенными деревьями, Фридрих обратился к Брумзелю:

— Что это за странная барышня? Считает себя очень важной, да?

Брумзель хихикнул:

— Ангостура Штрикснер — не только агент Совини, она еще их кузина. Поэтому, собственно, она и получила эту должность. И, конечно, она старается, насколько возможно, защищать и ограждать сестер-певиц. Они же нежные творческие создания и все такое. Строго говоря, именно благодаря Ангостуре Совини стали настолько знамениты. И каждый раз, надуваясь изо всех сил, она просто старается скрыть, что Совини — вообще-то маленькое семейное предприятие.

— А что, эти Совини действительно так уж хороши? — недоверчиво спросил Фридрих.

— О да, они не просто хороши, они чудесны! Подожди немного. О! А потом еще фейерверк! Вот это ночь нам предстоит! — Брумзель потер передние лапки.

— Честно говоря, оперу я не особенно люблю, — пробормотал Фридрих, топая за Брумзелем. — Там вечно кто-нибудь умирает и, умирая, еще жутко долго поет, пока окончательно не умрет. Как будто умирающим делать больше нечего!

— Ну, иногда люди умирают от затяжных болезней, — примирительно сказал Брумзель, — и тогда еще время попеть остается… Ого! Посмотри-ка! Там из арбалетов стреляют! Я тоже хочу!

В итоге Брумзель выиграл резиновую розу, а Фридрих — плюшевого тигра фиолетового цвета, размером примерно с него самого. Сначала он был раздосадован тем, что приходится таскать с собой эту штуковину (вообще-то он пытался попасть в термос); но он не знал, что тигр ему очень скоро пригодится.

Они как раз отошли от арбалетов и собирались поискать что-нибудь новое, когда раздались фанфары и вся ярмарка в одно мгновение погрузилась в тишину. Они повернули в следующий ряд шатров и тут же уткнулись в живую стену: все, кто стоял перед ними, жадно глядели вперед, туда, где палаточный переулок выходил на площадь.

Фридрих с Брумзелем, не переставая извиняться, осторожно пробирались сквозь толпу и скоро увидели то, на что остальные смотрели с таким интересом.

На большом дубе, окруженном роями светляков, располагалась сцена, обтянутая темно-синим бархатом. По сторонам горели факелы, но занавес был еще закрыт.

— Это они, — прошептал Брумзель, кивая в сторону сцены. — Совини!

Каждый клочок земли, насколько хватало глаз, был занят: зрители стояли на улицах, сидели на деревьях, на каждой ветке, на ковре изо мха и на камнях склона и даже на крышах — где только можно. Фридрих тут же положил тигра на землю, они с Брумзелем уселись на него и в итоге устроились удобнее, чем большинство зрителей.

Скоро синий бархатный занавес начал очень медленно раздвигаться. В центре сцены стояли — совсем небольшие по сравнению с этим помпезным сооружением — три совы-сипухи, опустив головы и прикрыв глаза. Цвет сцены был выбран очень удачно — темно-синий замечательно подчеркивал красоту их бело-золотого оперения. Организатор этого концерта прекрасно знал, что делает.

Как раз в тот момент, когда напряжение угрожало стать невыносимым, средняя сова открыла глаза и клюв и издала безупречно чистую высокую ноту. Не желая того, Фридрих тут же был очарован.

Потом вторая сова столь же прекрасным голосом взяла на терцию выше, и наконец запела третья, самая маленькая из сестер. Язык, на котором они пели, Фридрих не понимал, но мелодия была замечательной красоты, выдержанная скорее в мажоре, чем в миноре. Фридрих едва решался дышать, люди вокруг, кажется, чувствовали примерно то же.

— Это знаменитое трио бабочек из оперы «Тюльпан и Шиншилла», — с почтением прошептал Брумзель. Фридрих едва не сделал ему знак замолчать. Он тут же отметил про себя, что вибрато сов действительно напоминает дрожание крыльев бабочек. Мир вокруг него будто исчез, в этот момент видел и слышал Фридрих только сов и волшебную сеть, которой оплетало его их пение.

После первого номера тишина стояла до тех пор, пока не замолкла последняя нота, потом грянули оглушительные аплодисменты. Совини поклонились (но совсем слегка и очень элегантно), потом снова встали совершенно ровно и напрягли шеи в ожидании момента, когда снова можно будет начать.

Долго им ждать не пришлось. Аплодисменты затихли, на тех, кто все еще хлопал или свистел, зашикали. Певицы, очевидно, были готовы продолжать.

Фридрих не знал ни одного из тех произведений, которые они исполняли, — откуда бы ему знать классическую музыку Скарнланда? Не один раз он огорчался, что прослушать их может только однажды, потому что знал: на следующий день он будет помнить, что все это были прекрасные песни, но выудить из памяти мелодии уже не сможет.

Луна поднималась выше и выше, Фридрих забыл о времени. В какой-то момент он почувствовал, что у него затекла нога, и ему пришлось немножко поменять позу, но в остальном он совершенно не замечал, что ночь подступала всё ближе.

Наконец занавес опустился, и аплодисменты превратились в настоящий гром. Фридрих печально вздохнул о том, что концерт закончился. Он тоже хлопал как сумасшедший и кричал вместе с тысячью голосов, просивших певиц выйти на бис, — без больших надежд на то, что они снизойдут.

Но вдруг занавес снова поднялся, и сестры Совини подошли к краю сцены. Они поклонились, потом самая большая подняла крыло — и толпа замолкла. Видимо, концерт все-таки был не совсем закончен.

Произведение, которое они придержали, чтобы спеть на бис, Фридрих тоже не знал, но эта мелодия сразу затронула какую-то струну в его душе. В ней чувствовались триумф, сила, радость и при этом спокойствие; от такой красоты еще немного — и было бы больно.

— «Победная ария» из оперы о Грюндхильде, — шепнул Брумзель со слезами на глазах. — Какой подарок судьбы!

Музыка, спокойная поначалу, скоро стала много быстрее, не потеряв выразительности. Фридрих чувствовал себя влюбленным, но во что — в песню ли, в сов ли и их голоса, — он не мог понять. В любом случае, музыки лучше он за всю свою жизнь не слышал.

Произведение это было довольно длинное, но закончилось оно все равно слишком быстро. Три голоса гремели в триумфальном крещендо, а потом вдруг затихли — до еле слышной ноты, которая повисела в воздухе и тоже замолкла. Мертвая тишина стояла до тех пор, пока на сцену не опустился занавес. Потом грянули аплодисменты, еще громче прежнего. Но тяжелый бархатный занавес больше не поднимался. Совини исчезли.

— Давай, пошли! — сказал Брумзель, легонько пихая Фридриха в бок. — Нам назначена аудиенция!

Ах да, конечно! У Фридриха все сжалось внутри, стоило ему подумать, что сейчас он встретится с тремя полубогинями лицом к лицу. Теперь, зная, что они невероятно прекрасны, ему стало страшно с ними знакомиться.

— Я наверняка ни слова сказать не смогу, — дрожащим голосом сказал Фридрих, когда Брумзель взлетал над праздничной площадью. Плюшевого тигра они оставили лежать на земле.

— Они тоже, — сказал Брумзель, прихрюкнув от удовольствия. — Не рассчитывай, что они с тобой говорить будут!

За сценой оказались какие-то крытые переходы, которые вели к большому шатру в кроне дерева. Он тоже был из синего бархата и имел не особенно гостеприимный вид: входа с первого взгляда было не заметно, зато суровые лица стражей-козодоев сразу бросались в глаза. Впрочем, услышав, что у Фридриха с Брумзелем назначена встреча с Ангостурой, козодои пропустили их внутрь. Один пошел с ними, чтобы пресечь возможные глупости с их стороны.

Внутри шатра было светлее, чем снаружи. В каждом углу стояли мерцающие лампы, множество ваз были буквально переполнены цветами. Когда Фридрих с Брумзелем завернули за угол, бархат сменила менее изысканная ткань, на полу тут и там стали попадаться забытые цветки.

— За шикарным фасадом все попроще, да? — прошептал Фридрих.

Навстречу вышла Ангостура. Вид у нее был такой же усердный и напряженный, как и при первой встрече.

— А, вот и вы! Следуйте, пожалуйста, за мной.

Она махнула крылом и предоставила гостям нестись следом вприпрыжку. Хоть ножки у нее были и короткие, двигалась она гораздо быстрее Фридриха с Брумзелем. Пройдя немного по коридорам, завешанным черной материей, она остановилась перед очередным бархатным занавесом. Рядом висел маленький серебряный колокольчик, Ангостура позвонила.

Из-за занавеса послышался приглушенный, очень-очень нежный голос:

— Войдите!

Ангостура отодвинула занавес. Фридрих с Брумзелем вошли, она последовала за ними. Судя по всему, они оказались в гримерке сестер Совини (или как там птицы прихорашиваются за сценой? Гримом-то они обычно не пользуются).

По левую руку стояли три больших зеркала с подсветкой по краям и несколько больших оловянных ваз, набитых цветами. Еще тут был уголок с бархатными креслами, в которых сидели сипухи, каждая со стаканом воды.

— Иероним Брумзель и Фридрих Львиный Зев, — представила посетителей Ангостура, тепло улыбаясь кузинам. Потом она назвала имена хозяек, начиная с самой большей.

— Йоланда Совини, Йоринда Совини и Йозефа Совини, — произнесла она, делая широкий жест крылом.

Йозефа Совини, самая маленькая и, видимо, самая младшая, улыбнулась. Две другие совы молча и серьезно смотрели на посетителей. Брумзель с Фридрихом почему-то почувствовали, что нужно поклониться — судя по всему, здесь следовало быть чрезвычайно вежливыми.

Хотя Фридрих думал, что не сможет произнести в присутствии певиц ни слова, у него словно плотину прорвало:

— Концерт был потрясающий! Совершенно волшебный! Я не очень разбираюсь в опере, но ничего лучше в жизни точно не слышал! Это просто сенсационно!

Теперь и две другие совы скромно улыбнулись.

— Присоединяюсь к сказанному, — сказал Брумзель. — Высший класс, как всегда.

— Большое спасибо, — ответила Йоланда очень нежным и тихим голосом, походившим на чириканье.

Ангостура тоже выглядела довольной.

— Как вы полагаете, вы сможете замолвить слово, чтобы ее величество королева Офрис снова пожелала услышать Совини у себя во дворце?

— Я сделаю все, что в моих силах! — с радостью пообещал Брумзель. Это прозвучало так убедительно, что Фридрих тут же поверил бы ему, если бы не был так хорошо знаком с печальной реальностью. — Может, уже на концерт в день летнего солнцестояния? Но уж на новогодние торжества совершенно точно! Я уверен, королева согласится!

Где они будут к Новому году? Будут ли они вообще еще живы? Настроение у Фридриха тут же сильно упало.

— Лучше на летнее солнцестояние, — вмешалась Ангостура. — Здоровье не позволяет сестрам путешествовать зимой. Да и было бы бессмысленно проделать весь путь до Белоскалья и приехать туда простуженными!

Йоринда наклонилась в сторону и очень прилично отрыгнула погадок.

— Выпьете чего-нибудь? — спросила Ангостура. — Бузинного лимонада? Да? Хорошо. — И, не дожидаясь ответа, она подошла к металлическому шкафчику в углу, вынула оттуда стеклянную бутылку и налила два бокала.

Фридрих несколько недоверчиво взял бокал и принюхался. Но стоило сделать первый глоток, все сомнения рассеялись: это был не простой лимонад, а что-то дорогое и необычное. Пузырьки ударили ему прямо в голову.

— И где же состоится ваше следующее выступление? — поинтересовался Брумзель.

— На ближайшие два месяца регулярных концертов не запланировано, — ответила Ангостура. — После напряженного турне по Западным островам сестры должны сначала отдохнуть!

— Ну, тогда будем надеяться на скорую встречу в Белоскалье, — сказал Фридрих, у которого лимонад уже пузырился в желудке. Настроение сделалось такое приподнятое, что он даже поднял тост за певиц.

Кальссон, которого они встретили позже между ярмарочных шатров, был глубоко оскорблен: он тоже хотел бы поговорить с Совини! Но, к сожалению, Брумзель с Фридрихом потеряли его из виду задолго до встречи с Ангостурой.

— Везет же некоторым! — обиженно протянул он. — Ну да ладно, что уж. Это все равно не моя музыка. Так что… Пойдемте лучше на качелях-корабле покатаемся!

Пока они качались, по громкоговорителю дали объявление:

— Всех летающих гостей ярмарки просим покинуть воздушное пространство и как можно скорее приземлиться!

И начался фейерверк. Это был самый потрясающий фейерверк, который Фридрих видел в жизни. Другие зрители тоже были под впечатлением. Некоторые ракеты покрывали почти все небо разноцветными вспышками, но это не мешало запускать одновременно и ракеты поменьше.

— Хе-х, вот бы полетать сейчас! Вот было бы круто! Среди всех этих сверкающих штук! — воскликнул Кальссон.

— Да, подпалить себе зад — это круто, ничего не скажешь, — возразил Брумзель, потягивая напиток, достаточно хмельной, чтобы этой ночью в воздух больше не подниматься.

Между шатрами зазмеился дым горящих фитилей. Скоро рассмотреть что-либо дальше пары шагов и различить какой-нибудь запах, кроме запаха гари, стало невозможно, но Фридрих все равно был в восторге. Вместе с Брумзелем и Кальссоном они ходили по переулкам, стараясь найти место, откуда вид будет еще лучше, и натыкались в тумане на такие же шатающиеся фигуры. Наконец они залезли на крышу какого-то киоска и стали смотреть оттуда.

Как долго длился фейерверк — Фридрих не запомнил. Он очень устал за день и то и дело начинал клевать носом. Но в какой-то момент фейерверк все-таки закончился, и все трое поднялись искать себе место для сна. Им удалось занять один из моховых ковриков у подножья горы, где они завернулись в одеяла и тут же заснули.

 

Глава десятая. Дважды в руках врага

К счастью, дождя в ту ночь не было, иначе пробуждение оказалось бы неприятным. Но разбудили Фридриха все равно не особенно нежно. Первое, что он увидел, открыв глаза, было склонившееся над ним лицо Брумзеля, который тряс его за плечо.

— Эй, подъем! Пора сматываться!

— Почему? — недовольно протянул Фридрих. Ему было так тепло и уютно под одеяльцем! — Ярмарка ведь еще пару дней продлится!

— Да, но нам неразумно оставаться тут. — Брумзель выглядел несвежим и разбитым. — Если эти парфюмеры-шелкопряды и Ангостура Штрикснер узнали меня, значит, могли узнать и другие. И кто знает, может, через пару дней Клупеус или еще кто-нибудь будет в курсе, что мы здесь были. Так что нам лучше исчезнуть, чтобы к тому времени наши следы затерялись.

— Почему мы тогда не улетели вчера вечером? — проворчал Фридрих.

— Потому что я был пьян, — рассудительно ответил Брумзель. — Я не мог лететь.

— Ну тогда что ж, выдвигаемся, — сказал Фридрих. — Кальссон уже проснулся? А, вот и ты! Доброе утро.

Кальссон собрал все силы и взгромоздился на байк.

— М-да, я б еще с удовольствием здесь побыл, — грустно сказал он. — Но Брумзель прав, вам действительно оставаться небезопасно.

— И куда мы теперь едем? — спросил Фридрих, наконец поднимаясь.

Было очень раннее, холодное утро. Солнце только начинало подниматься над скалами, оранжевое, как апельсин, и еще слабое. Местность вокруг них напоминала поле битвы, усеянное убитыми, с той только разницей, что убитые обычно не храпят. Везде спали посетители ярмарки, одни — завернувшись в одеяла, другие — просто так. Кроме троих друзей, никто еще не просыпался.

— Я предлагаю, — тихо сказал Брумзель, — двигаться дальше на север. Помнишь легенду о Грюндхильде? Хочешь посмотреть на глетчеры, среди которых она сражалась с ледяными великанами?

— М-м-м. С ледяными великанами? Но ведь это всего лишь легенда, — скептически отреагировал Фридрих. И, только сказав это, понял, насколько глупо звучит фраза. В конце концов, он как раз беседует с говорящим шмелем.

— Это ты так думаешь, — Брумзель нравоучительно поднял лапку. — Нам нужно подняться повыше в горы, там, к счастью, нет практически ни души. И нас не смогут найти по следу.

— А потом? Не можем же мы оставаться на глетчере, — возразил Фридрих.

— Ну, что-нибудь в свое время отыщется, — отмахнулся Брумзель. — До сих пор у нас все получалось.

И они отправились в путь.

— Интересно, сколько времени понадобится Совини, чтобы понять, что мы перед ними ломали комедию? — вслух подумал Фридрих, пока они медленно поднимались к горам, а Кальссон тарахтел внизу.

— А еще интереснее, что скажет Офрис, когда получит от Ангостуры длинное письмо и прочтет, сколько всего мы с ней обсудили, — вздохнул Брумзель. — С другой стороны, можно только надеяться, что мы этого не узнаем. Потому что если Офрис нам об этом расскажет, значит, мы попались. А это — всё, туши свет.

День был солнечный и теплый, но воздух становился все прохладнее, по мере того как они поднимались выше в горы. В полдень они устроили привал на нагретом солнцем каменном плато.

— Как далеко на север Клупеус будет отправлять своих муравьев? — поинтересовался Фридрих. — Досюда они доберутся?

— Севернее поселений почти нет, — сказал Кальссон и покачал головой. — Если Клупеус хочет обрушиться на Северную Сторону с севера, ему незачем лезть выше. Эй, видели мою новую татуировку? — он гордо показал большую желто-красную цепочную карусель у себя на заду. — Это я себе вчера на ярмарке наколол. В память о Ласточкиной Горке!

— А что ты будешь делать, когда место на коже закончится? — со смехом спросил Фридрих.

— Много места уже не понадобится, — не задумываясь ответил Кальссон. — Думаю, это последняя.

На камне стало тихо.

— Ты думаешь… ты скоро окуклишься? — осторожно спросил Фридрих.

Кальссон кивнул, стараясь улыбаться.

— Может, через пару дней, может, через неделю или около того… Это довольно странное ощущение. На меня то и дело накатывает желание повиснуть на какой-нибудь ветке и больше не двигаться. И постоянно кажется, что нужно сбросить кожу, что на мне какая-то броня, которая ограничивает каждое движение. Пока что я довольно подвижный, могу завязаться узлом. Но голова говорит мне: у тебя есть броня, есть суставы, так что, пожалуйста, пользуйся ими и прекрати скручиваться червем.

— Ох, мне это знакомо, я ведь тоже когда-то был личинкой, — сказал Брумзель, пытаясь его успокоить. — Перестаешь понимать, что к чему! Но потом все проходит, и снова начинает складываться стройная картина.

— А знаете, что самое ужасное? — Кальссон широко распахнул глаза. — У меня сейчас две дюжины ног, а голова говорит мне: ног у тебя всего шесть! Даже при ходьбе нужна полная концентрация. А это чувство, когда хочешь взмахнуть крыльями, а крыльев-то у тебя и нет! Даже говорить об этом не хочу!

— Ужасно. Это нужно просто перетерпеть, — сказал Брумзель, качая головой.

— А ты разве не рад? — попытался приободрить Кальссона Фридрих. — Скоро ты сможешь летать. Сверху все смотрится гораздо круче. Да и выглядеть ты будешь намного лучше, чем сейчас.

— Спасибо большое! — сказал Кальссон и ткнул себя лапкой в толстую зеленую складку.

— Превращения бояться, правда, не стоит, — снова вмешался Брумзель. — Это не больно. К тому же все время будет тепло и уютно.

— Да не боюсь я превращения! Меня раздражает только бабочка, которой я после него стану! — проворчал Кальссон. — Как ей только в голову пришло стать мной!

— М-да, кем она вообще себя возомнила? — сказал Фридрих, которому беспокойство Кальссона казалось несколько преувеличенным.

Но Кальссону смешным это не показалось.

— У меня тут серьезный кризис идентичности, а ты надо мной смеешься! Может, я забуду всю свою предыдущую жизнь! Но тебе-то что, с тобой такого точно не случится!

— А я даже не знаю, было ли у меня что забывать, — вслух задумался Брумзель. — Я же был заперт в соте. Там смотреть, кроме стенок, было не на что. Да, если задуматься, детство у меня было скучное…

Фридрих попытался внести в беседу немного оптимизма:

— Я уверен: кем бы ты в итоге ни стал, ты все равно останешься собой.

— Ну, тебе легко говорить, — обиделся Кальссон. — А я даже не знаю, в какую бабочку я превращусь. В ночную или в дневную? И какого цвета? Может, я стану розовым. А розовый цвет я совсем не люблю.

— Ну, вообще-то большинство бабочек вовсе не розовые, — возразил Фридрих.

— К тому же Фридрих тоже розового цвета. Если что, будете розовыми вместе, — успокоил Брумзель, отпивая кофе.

Но пик кризиса идентичности у Кальссона приближался гораздо быстрее, чем они думали. Уже на следующее утро его едва удалось вытащить из спальника. Встряхивание и холодная вода помогли далеко не сразу, а когда он наконец все-таки встал на ноги, как будто послышался хруст суставов. При том что суставов у него пока не было.

— Мне сейчас нужно на дерево, — объявил Кальссон, мигая полуоткрытыми глазами. — Потому что потом я уже не сумею!

Фридрих сглотнул. Он-то думал, что Кальссон проведет с ними еще по крайней мере пару дней. А оказалось, что у него нет времени даже позавтракать вместе. Он и кофе пить отказался.

— Не, не, уже слишком поздно, — сказал он и поплелся куда-то мимо них. — Пути назад нет. Все, что нужно, у меня есть. — С этими словами он встряхнулся и начал карабкаться вверх по корню дерева. — Осталось только найти себе местечко. Божечки мои, сил-то совсем нет. Спать-то как хочется! Но сначала нужно еще спрясти кокон. А потом… Ох, как я рад, что скоро засну! — сказал он, уже вползая на ствол дерева.

Фридрих с Брумзелем разожгли костер и молча наблюдали, как Кальссон с трудом ползет и ползет вверх. Добравшись до первой толстой ветки, он остановился.

— Как думаешь, это надежное для него место? — тихо спросил Фридрих.

— Не знаю.

— А как ты считаешь, он узнает нас, если мы вдруг снова встретимся? — грустно спросил Фридрих.

— А ты думаешь, мы еще его увидим? — мрачно спросил в ответ Брумзель. — Шансы невелики.

Оба с тоской смотрели вверх, туда, где Кальссон уже начал плести себе кокон. При этом он так громко пыхтел, что его было прекрасно слышно и под деревом. На вопросы он больше не отвечал — настолько был занят. Начав с одного края, он медленно сооружал вокруг себя толстый кокон. В какой-то момент он был уже весь в плотной паутине из белых нитей, но продолжал усердно вить кокон дальше. Наконец, когда под этой оболочкой его уже почти не было видно, дошла очередь до шлема — Кальссон его просто сбросил вниз.

Брумзель с Фридрихом молча смотрели вверх. Фридриху давно расхотелось завтракать.

— Эй, поосторожней! Ты же мог шлемом в нас попасть! — нехотя крикнул он, но Кальссон и на это не ответил. Под белой поверхностью кокона больше никакого движения заметно не было.

— Безопасно ли оставлять его здесь? — На секунду Фридриха посетила безумная мысль — снять Кальссона с дерева и взять с собой. Но тут же ему стало ясно, что это не получится.

— Он в большей безопасности, чем мы, — вздохнул Брумзель. — Ни муравьи, ни шершни с осами уж точно не заинтересуются каким-то неприметным коконом. Полетели отсюда.

Они накрыли байк ветками, чтобы он не привлекал внимания. Фридрих держался, но в душе чувствовал какую-то ужасную пустоту. Бросив последний взгляд на висевший над ними кокон, который постепенно начинал коричневеть, он влез Брумзелю на спину, и они двинулись дальше на север.

Весь день они летели молча. Воздух становился холоднее. Они пролетали над горными озерами и водопадами. В начале вечера устроили привал, и Фридрих развернул карту.

— Над этим озером мы пролетели полчаса назад. Значит, мы совсем уже близко к границе льдов, — заключил он.

— Дай-ка взглянуть! О да, мы скоро увидим глетчер Грюндхильды, — обрадовался Брумзель. — Успеем до наступления темноты, если поторопимся!

И действительно, скоро глетчер появился на горизонте. Но на небе стали собираться тяжелые дождевые облака, так что они решили поискать место, чтобы переждать дождь. При грозе в горах сам Брумзель не хотел лететь дальше. Они разожгли костерок под выступом скалы, завернулись в одеяла и уселись под утесом с видом на снега и длинные ледяные языки, покрывавшие дальние горы.

— Значит, Грюндхильда сражалась вот там внизу, в этой долине? — сонно спросил Фридрих. Среди темных туч заходило солнце, зрелище это было впечатляющее.

— Да.

— Брумзель, а теперь по-честному: Грюндхильды же на самом деле не было? В смысле, такой, как описывается в легенде? — Фридрих зевнул. — Это же просто старые сказки, так?

— Ну, во-первых, не такие уж и старые, этим событиям всего около сотни лет, — задумчиво проговорил Брумзель. — Нет, Грюндхильда действительно жила. И действительно была именно такой. А Офрис — действительно ее потомок.

— Почему всякий раз, когда герои остро необходимы, их нет? — меланхолично поинтересовался Фридрих.

— Потому что в обратную сторону это не работает, — сказал Брумзель. — Не спрашивай почему, но не работает.

— Угу, — хмыкнул Фридрих. Хотя совсем не понял, что имел в виду Брумзель.

Посмотрев на глетчер, они повернули на юг, потому что (так объяснил Брумзель), если двигаться дальше на север, для шмеля очень скоро станет слишком холодно. А два дня спустя их побег закончился самым бесславным образом. По большому счету, они наткнулись на взвод шершней — точнее, пролетели над ним — просто по глупой случайности. Две дюжины шершней, несколько вооруженных шершнелетов и парочка ос расположились лагерем на песочке далеко под ними, а Брумзель, снова не позаботившийся натереться сажей, сверкал на солнце, словно шаровая молния.

С этого момента их побег не продлился и минуты. Когда под ними послышалось характерное громкое жужжание нескольких шершней, Брумзель выругался такими словами, которых Фридрих прежде не слыхивал, и понесся что есть мочи. Фридрих успел натянуть очки на глаза и перевесить рюкзак вперед, чтобы поискать в нем оружие. Но сковороды там больше не было и ничего другого подходящего не нашлось. Так что оставалось только держаться крепче и надеяться не свалиться со шмелиной спины. Ему было совершенно ясно, что шершни сейчас отдохнувшие, а у Брумзеля за плечами целый день полета. Секретного преимущества у них на этот раз тоже не было: вряд ли здесь отыщется тайный подземный ход. Так что, кроме чуда, спасти их не могло ничто. Но с чудесами, к сожалению, ситуация такая же, как с героями: как раз когда очень нужно, чуда не происходит.

— Слушай меня, — прошипел Брумзель, — если оторваться не удастся, я тебя сброшу. За тобой они не погонятся. Встречаемся у Кабаньего Зуба. У Кабаньего Зуба, не забудь!

Тут он пролетел через расколотое молнией дерево и сразу после этого резко развернулся. Это действительно совершенно сбило с толку шершней, которые уже почти наступали им на пятки. Несколько секунд они промялись на месте, а потом, разобравшись, что к чему, продолжили погоню и снова стали нагонять их.

— Отпускай руки! — выдохнул Брумзель, стал резко снижаться над вересковой пустошью и понесся сквозь вереск так, что листья разлетались в разные стороны. — Прыгай! — Фридрих оттолкнулся и полетел в траву.

Упав, он быстро пополз по земле в поисках укрытия, но сзади за комбинезон его схватили жесткие, будто в броне, лапы.

— Один попался! — послышалось над ним, и его снова подняли в воздух. Крылья шершня гудели и трещали оглушительно. Фридриха сильно встряхнули, но он удержался — было бы неразумно прыгать в этот момент, они были уже высоко над землей.

Он увидел, как остальные шершни неслись за Брумзелем, делавшим крюк над пустошью, и подбирались все ближе. Два шершнелета выстрелили по нему из арбалетов, но Брумзель слегка отклонился, и стрелы пролетели мимо. Все происходило так быстро, что Фридрих едва успевал следить. Третьего наездника, который летел прямо над вереском, он вовсе не видел. Вдруг Брумзель вздрогнул и стал оседать. Длинная черная стрела под углом вошла в его мех.

Наверное, в этот момент Фридрих что-то кричал и яростно трепыхался, но этого он не помнил. Он видел, как Брумзель еще раз попытался набрать высоту, а потом медленно опустился и бесшумно исчез в зарослях вереска.

Фридриху стало ужасно плохо. От страха перехватило дыхание. Внутри все сжалось, из глаз потекли слезы — больше он ничего не видел.

Прошло немало времени, прежде чем к нему вернулась способность ясно мыслить. Он сидел на спине шершня со связанными руками и чем больше думал, тем хуже представлялось ему нынешнее положение. Эскадрилья вместе с пленником продолжала движение на юг. Брумзеля они с собой не взяли. Это, видимо, означало, что он мертв и больше не стоит их усилий. А может, он еще жив, а шершни просто оставили его умирать. Наверное, ему нужна помощь, но Фридрих был арестован и ничего сделать не мог.

Эта мысль чуть не свела его с ума. То, что он остался один в чужой стране, да еще в руках врага, в тот момент беспокоило его куда меньше.

— Почему вы его не взяли? — крикнул он шершню, на спине которого сидел. — Он мертв?

— Без комментариев, — отрезал шершень. Особым умом этот тип не отличался, в чем Фридриху еще не раз предстояло убедиться.

— Что вы собираетесь со мной делать? — попытался он зайти с другой стороны.

— Без комментариев!

Фридрих вздохнул.

— Ну ладно. А можешь, по крайней мере, сказать, далеко ли еще лететь?

Как он и ожидал, ответа не последовало.

Тогда Фридрих принялся внимательно разглядывать голову, которая была у него перед глазами. Справа на шершне было черное металлическое кольцо со знакомым символом — «К» с завитушками. Клупеус, значит. Хорошо это или плохо? Что Офрис способна на любую подлость, Фридрих уже прекрасно знал, но вдруг с этим Клупеусом можно о чем-то договориться?

— Эй! — крикнул он летевшему рядом шершню. — Вы работаете на Клупеуса, волшебника?

Этот шершень оказался чуть более общительным. Он подлетел поближе.

— Мы работаем на Клупеуса и везем тебя к нему. Что с тобой будет дальше — решит он. Еще вопросы есть?

— Что он со мной сделает? — встревожено спросил Фридрих.

— Обычно, — ответил шершень, — людей вроде тебя он бросает в Башню.

— У него есть башня?

— Башня Отчаяния. Не слыхал про такую? — прогудел шершень.

— Кажется, разок слышал где-то, — ответил Фридрих. — А почему она так называется?

— Любопытный ты очень, парень, — процедил шершень. — Башня Отчаяния — это гениальная постройка. Самая надежная тюрьма в мире. Заключенных там замуровывают в камерах — и всё, сбежать невозможно.

— А как же Клупеус их потом выпускает?

— Ха! А он никого и не выпускает! Поэтому так важно, что сбежать оттуда невозможно! — Шершень подлетел ближе. — Система просто гениальна: войти не может никто. Выйти могут все, кто в силах. Но ни у кого не получается.

— Ты имеешь в виду, — скептически заметил Фридрих, — все могут войти, никто не может выйти?

— Нет! Никто не может войти, все могут выйти! Что это значит — не знаю, но работает превосходно! Это самое замечательное в Башне! Никто не понимает как, но оно работает! — шершень даже прихрюкнул от удовольствия.

— Хм-м. — Фридрих закусил губу. — Даже самые толстые решетки можно как-то перепилить!

— А там нет никаких решеток! — с энтузиазмом объявил шершень и даже захлопал передними лапками. — Совершенно никаких! Там у тебя огромное окно и прекрасный вид на горы! Только тем, кто с крыльями, естественно, надевают на спину панцирь, чтоб было не улететь.

Фридрих все больше уверялся, что у шершня не все дома.

— Но ведь тогда кто-нибудь может подлететь к окну и забрать заключенного, — сказал он, просто чтобы посмотреть, как шершень дальше будет раскручивать эту странную историю.

— Нет! Войти-то никто не может! Вся долина заколдована, — рассудительно объяснил тот. — Клупеус же маг. Ну, сам увидишь: это самая дьявольская тюрьма всех времен! Абсолютно гениальная штука. Так что сидеть там — в некотором роде честь!

— С ума вы все посходили, — пробормотал Фридрих. Сидеть на шершне было крайне неудобно, а путы на руках перетягивали ему жилы. Об этом он и сказал собеседнику.

— Ну, это только пока не долетим до лагеря, — отмахнулся он. — А долетим мы уже скоро.

Из вереска показалась огромная темная скала, перед которой стояли потрепанные шатры. Вокруг размещались шершни, осы и наездники, а внешний круг составляла поблескивающая черная масса муравьев. В середине, над шатрами, величественно высилось сооружение из меди и стекла.

Один из шатров был украшен вышивкой с узором из серебряных лун и солнц, к нему шершни и доставили Фридриха. Везший его шершень приземлился перед шатром, а другой осторожно приблизился к входу, почтительно тронул занавес и громко объявил:

— Господин Клупеус! Мы схватили одного из предателей!

Занавес над входом поднялся, наружу быстро вышел Клупеус. Он не удостоил их вниманием и чуть не прошел мимо. Но все-таки остановился.

— Ах да, — рассеянно сказал он. — Да, это один из них, я помню. А где второй?

— Мертв, — коротко ответил шершень, и у Фридриха снова встал ком в горле. Он не хотел плакать в присутствии этого отвратительного Клупеуса, но слезы вновь потекли по лицу.

— Я всё знаю! — бросил он Клупеусу надломленным голосом. — Все об Офрис и ее чертовом парфюме! И о муравьях, и о кольцах!

— А, хорошо, — отмахнулся Клупеус.

— И я всем об этом расскажу! — завопил Фридрих.

— Пожалуйста. Прекрасная работа, — Клупеус поспешно обернулся к шершням. — О награде для вас я подумаю позже. У нас тут как раз возникла проблема с двумя колониями муравьев, они хотят воевать друг с другом, и я должен это пресечь. — С этими словами он хотел идти дальше, но один из шершней тронул его за мантию.

— В Башню? — спросил он.

— В Башню, — ответил Клупеус и поспешил дальше.

Путы на руках Фридриху не ослабили, не предложили ни воды, ни носового платка, а сразу же повезли дальше, к знаменитой Башне Отчаяния, что бы это ни было. Прежний разговорчивый шершень с ними не полетел, а тот, на котором Фридрих сидел, в ответ на все вопросы вопил только: «Без комментариев!» Так что Фридрих даже не мог узнать, что сейчас с ним произойдет. У шершнелетов тоже, видимо, был приказ не разговаривать с пленными, они просто продолжали пялиться вперед, сколько Фридрих ни старался привлечь их внимание.

Полет не продлился и часа, но руки у Фридриха за это время порядком затекли. Черную зубчатую верхушку Башни можно было разглядеть среди горных вершин издалека. Башня, очень высокая и узкая, возвышалась посреди широкой долины. Фридрих действительно увидел большие незарешеченные окна, в некоторых как будто даже различил лица с печатью отчаяния и какие-то движения. Но, может, это была лишь игра воображения. Стены Башни сверкали, будто полированные.

Внутрь они попали через подземный ход: эскадрилья приземлилась у скалы, перед тяжелой деревянной обитой железом дверью, ведущей внутрь горы. Один из наездников отпер дверь ключом, и три шершня вместе с Фридрихом вползли внутрь. Остальные входить не стали.

Света внутри не было, но стены были ровные, а коридор шел прямо, так что ударяться здесь было не обо что. Через некоторое время вдали замаячил слабый свет. Шел он сверху, из какого-то проема, и, когда они приблизились к его источнику, Фридрих увидел винтовую лестницу. Шершни с трудом стали взбираться по ней (чтобы взлететь, им было недостаточно места, а ступеньки делались, очевидно, не для насекомых их размера) и, преодолев несколько витков и люк, оказались в Башне.

Фридрих огляделся. Вверху винтовая лестница продолжалась, извиваясь вокруг световой шахты. От того, как далеко вверх уходили ступени, у него чуть не закружилась голова. По сторонам он заметил несколько дверей, но людей вокруг видно не было. На стене висели маленький колокольчик и табличка, сообщавшая, что по прибытии следует позвонить. Это один из шершней и проделал.

Одна из дверей распахнулась, в холл вышел горбатый человечек.

— А, новый клиент! — вместо приветствия сказал он. — Ведите его наверх, там у нас есть еще пара свободных камер.

Фридрих оглядел человечка.

— Вы тюремный надзиратель, да? — настороженно спросил он. Его разозлило, что этот тип не проявил ни капли участия.

— Именно, именно. Можем сразу перейти на «ты», потому что до конца жизни тебе, кроме меня, разговаривать будет не с кем, — ласково ответил горбун. — Так что формальности можно отбросить сразу!

Прежде чем Фридрих успел что-нибудь сказать, человечек засеменил вверх по лестнице, шершни двинулись следом. Они поднимались всё выше и выше, так что Фридрих почти был рад, что его несут и не нужно подниматься самому. Наконец стали попадаться первые лестничные площадки. На каждой из них была лишь одна дверь — замурованная, с маленьким закрывающимся окошечком размером не больше кирпича. С каждой новой дверью Фридрих терял присутствие духа. Как же отсюда сбежать?

В конце концов они добрались до проема, который был не замурован, а просто закрыт деревянной дверью. Но и в этой двери уже было окошечко, которое останется открытым после того, как дверь замуруют.

Горбун отпер дверь.

— Внутрь его! — бодро проговорил он. — Ах да, сначала руки развязать. Чтоб не отвалились, ха-ха! — он вынул складной ножик и перерезал веревку. Фридрих взвизгнул, когда кровь снова стала поступать в пальцы — это было действительно больно!

Его втолкнули в камеру и тут же захлопнули дверь. Снаружи приглушенно доносился голос горбуна:

— Так, один из вас останется здесь и поможет мне замешать раствор. Вот ты!

— Без комментариев!

Скоро шаги на лестнице затихли, и Фридрих остался совершенно один. Он оглядел камеру: три каменных стены и большое незастекленное окно. У одной из стен стояла койка с одеялом, а рядом на полу — тарелка и кружка. Больше в камере не было ничего.

Сначала он попробовал открыть дверь. Он тряс ее и пытался вышибить с разбегу, но она оказалась крепче, чем выглядела. Замок взломать он тоже не мог, потому что с внутренней стороны даже замочной скважины не было. Да и зачем? Чтобы обитатели могли отпирать дверь? Этого явно не предполагалось. Он попробовал просунуть руку в окошко двери — может, ему неимоверно повезло, и горбун оставил ключ в двери? — но задвижку окошка тоже было не открыть.

Наконец Фридрих повернулся к окну. От вида на горы захватывало дыхание. Но сейчас красоты природы его совершенно не интересовали: он понял, что и через окно бежать не удастся. Стены были слишком гладкие, спуститься по ним было невозможно; а головокружительная высота, на которой он находился, не оставляла сомнений, что просто спрыгнуть тоже не выйдет. Это было бы чистейшей воды самоубийством — долина лежала далеко внизу. Фридрих печально усмехнулся.

Он сел на койку. Вещи у него не забирали, всё осталось при нем — и инструменты, и припасы. А почему бы и нет? Это ведь самая надежная в мире тюрьма, откуда бежать невозможно.

Тут снаружи послышались шарканье и стук. Видимо, горбун вернулся с раствором и кирпичами и как раз начинал замуровывать дверь. Может, с ним можно поговорить? Вдруг получится подкупить? И хотя у Фридриха ничего ценного не было, попытаться все же стоило.

Открыть окошко в двери изнутри было нельзя, так что он принялся колотить по дереву.

— Эй! Э-э-эй!

После долгого ворчания и пыхтения окошко действительно открылось.

— Ну-у? Что, уже соскучился в камере? — проскрежетал чей-то голос. Фридрих выглянул в отверстие: это действительно был горбун, и в руке у него действительно был мастерок.

— Есть хочется, — сказал Фридрих. Ничего лучшего ему в голову не пришло. Как-то ведь нужно было начать разговор, пока дверь еще не заложена.

— Хлеб раздают по утрам, — ответил горбун. — Вода рядом с дверью. Кружку я снова наполню завтра.

— Как? — спросил Фридрих, чтобы выиграть время. — Она же через это отверстие не пройдет!

— Поднесешь ее сюда, я из шланга налью, — объяснил горбун. — Еще вопросы есть?

— Тебе нравится замуровывать людей? — поинтересовался Фридрих, стараясь настроить тюремщика на откровенный лад.

— Хм, да вообще-то это не особо весело, приходится кучу тяжестей перетаскивать, — отвечал горбун. — Но в остальном мне моя работа нравится.

— А совесть тебя не мучает? — Фридрих постарался принять как можно более жалобный вид.

— Меня? Нет. Это бы работать мешало, — сказал горбун, наклоняясь за следующим кирпичом.

— Значит, ты видишь смысл в том, чтобы замуровывать людей, которые ничего плохого не сделали? — продолжил расспрашивать Фридрих.

— Смысл… Не надо мне тут про смысл! Смысла ни в чем нет, — нетерпеливо вздохнул горбун. Видимо, он хотел продолжать работу.

— Тогда нет смысла и в том, чтобы замуровывать меня здесь, правильно? — тут же возразил Фридрих.

Горбун отложил мастерок.

— К чему это ты сейчас? — просопел он.

Фридрих продолжал отчаянно цепляться за разговор.

— Скажи, людей здесь замуровывают, да? Навсегда? И дверь больше никогда не открывают, так?

— Да-а-а…

— А если ты меня… так сказать… выпустишь… никто не узнает, что меня тут больше нет, потому что это никто больше не проверяет, правильно?

Горбун засмеялся:

— А ты хитрый парень! Нет, я никого не выпускаю. Если б я был такой мягкотелый, я бы никогда не получил эту должность. Тут, бывало, некоторые просто душераздирающе плакали и умоляли, но и они не смогли меня разжалобить. Так что лучше тебе что-нибудь другое придумать… Нет, стой, это я плохо выразился: неважно, что ты выдумаешь, это все равно ничего не даст. Вот так вот. А теперь — спокойной ночи!

— Подожди! — закричал Фридрих. Окошко начало закрываться, но горбун все-таки притормозил.

— Что?!

— Сколько народу прыгает с Башни? — в полном отчаянии спросил Фридрих, просто чтобы продолжать говорить. — В год, например?

Горбун ухмыльнулся:

— Еще никто не прыгал! Поверь мне, тут все цепляются за жизнь, хоть это и жизнь в клетке. Скоро сам почувствуешь. Жить здесь они не хотят, но умирать хотят еще меньше. — Вдруг он еще раз хихикнул. — Эй, знаешь что? Я подкину тебе хорошую тему для ночных размышлений. Вот этот горб, — он похлопал себя по спине, звук получился такой, будто стучали по чему-то полому, — из стали. Он не настоящий. Хозяин назначил меня сюда, потому что он искал аутентично выглядящего тюремщика, а я очень хотел получить эту работу. Он не знает, что горб накладной. А если однажды узнает, меня тут же уволят. Но ты ему этого рассказать не сможешь! — тюремщик с хохотом захлопнул окошко. — А теперь не мешай мне работать!

На начатую кладку стали ложиться новые кирпичи. Фридрих опустился на пол рядом с дверью и слушал, как звуки за дверью поднимаются всё выше и выше. Наконец с проклятиями был втиснут последний кирпич, а потом все затихло. Только шарканье горбуна (точнее, мнимого горбуна) по лестнице слышалось еще некоторое время, а потом наступила полная тишина.

Фридрих еще раз оглядел свое новое пристанище, которое должно было стать последним. Солнце огненным шаром как раз опускалось за горы. Неужели он теперь будет наблюдать этот вид каждый день? До конца жизни? Снова и снова? Пока не проклянет это солнце и, отчаявшись, однажды не спрыгнет с Башни? Он посмотрел вниз, в долину. Далеко-далеко внизу был виден зеленый ковер травы, местами прорезанный скалами. Там можно было бы прекрасно погулять, но гулять ему уже никогда не придется. Никогда. Потому что путь вниз только один, и если он его выберет, то размажется по травке ровным слоем.

А еще где-то там, снаружи, остался Брумзель. Он мертв или тяжело ранен и совершенно один в пустынной местности. Фридриха захлестнуло отчаяние. Глаза наполнились слезами, и соленые потоки, словно горные реки, побежали по щекам. Из носа потекли сопли. Он всхлипывал и рыдал, то тихо, то громко, пока оставались силы. Потом дополз до койки. Он был совершенно вымотан и в полном отчаянии, но ему казалось, что от таких переживаний не сможет спать неделями. Но стоило принять горизонтальное положение, как он глубоко и крепко заснул.

Когда Фридрих снова открыл глаза, уже ярко светило солнце. На полу лежал сухой кусок хлеба — видимо, тюремщик бросил его через окошко в двери. Сухарь выглядел не особенно аппетитно, так что Фридрих позавтракал своими припасами.

Он обязан выбраться отсюда! Найти Брумзеля. И всем рассказать о вероломстве Офрис. Что-то нужно делать!

Но для этого необходимо сначала выбраться из башни. А как это сделать, если из нее еще никому не удавалось убежать?

Что сделал бы Брумзель на его месте?

Фридрих начал систематически обследовать камеру на предмет слабых мест. Он простукивал стены, прислушивался к звукам в других камерах, сверху и снизу, смотрел из окна вниз, пока не закружилась голова, пытаясь придумать, как спуститься по гладкой стене, но никакой зацепки для плана побега не нашел.

— Безнадежно, — прошептал он себе под нос. — Тут наверняка сидят короли побегов и опасные преступники, и если им не удается выбраться отсюда, то я, зеленый новичок, уж точно не смогу.

Но все же он еще раз с удвоенным рвением принялся за дело, изучил всю камеру до последнего сантиметра и в конце концов должен был признать, что выход из нее только один — через окно.

Может, получится из чего-нибудь сделать веревку, чтобы спуститься по ней? У него даже была веревка с собой, только, конечно, слишком короткая. И даже если разрезать всю одежду на полоски и связать их друг с другом, все равно этого будет совсем недостаточно, чтобы добраться до земли.

Что еще можно сделать? Соорудить парашют? Или летательный аппарат? Абсолютно невозможно.

Фридрих так устал от этих бесплодных действий и размышлений, что ему хотелось просто сесть и не делать больше ничего.

— Башня Отчаяния, — прошептал он. — Теперь я понимаю, почему это место так называется.

И тут ему вспомнилось, что вчера говорил шершень.

— Выйти могут все, кто в силах, — тихо повторил он. — Войти не может никто. Что за глупость! Вот я сижу тут внутри, а так и не понял, что это означает! — он почесал голову. — Хм… Выйти могут все, кто в силах, — прошептал он. — Что ж это может значить? Тюрьма, в которую нельзя попасть? Хм… — он сел и задумался. — Как это работает? — громко спросил он. — Почему тюрьма без решеток надежнее тюрьмы с решетками?

Он почувствовал, что проголодался, и полез в рюкзак. Тут ему попался в руки пакетик с «мудрой пудрой» сказания о Грюндхильде. Это будет его единственным чтением до конца дней, если ничего не придумать. Что бы сделала Грюндхильда? Она бы подключила всю свою смекалку и хитрость. Но что могут смекалка и хитрость против каменных стен?

Потом он вытащил из рюкзака карту и стал искать Кабаний Зуб. Он оказался всего-то в паре часов ходьбы от Башни, но с тем же успехом мог быть на другом краю света. Добраться туда было все равно невозможно.

Фридрих обхватил голову руками и так крепко задумался, что мозг даже заболел от напряжения.

— Все могут выйти, никто не может войти. Все могут выйти, никто не может войти… — повторял он.

И тут ему пришла в голову абсурдная мысль. Если снаружи нельзя близко подойти к Башне, это может означать только одно: никому нельзя ее подробно разглядывать. А это означает, что у Башни должно быть какое-то слабое место, очевидное именно снаружи, а не изнутри.

— Все могут выйти, — проговорил он еще раз тихо. — Ну, не через дверь, это ясно. Стены достаточно прочные. Остается только окно. — И он снова подошел к нему и снова стал пристально разглядывать гладкую стену, пока глаза не заболели от напряжения. Потом он потер их кулаками — поплыли звездочки. Может, зрение тут вообще ни при чем?

Фридрих стал вспоминать неприятности, с которыми ему до сих пор приходилось сталкиваться в Скарнланде. Общее во всех них было одно: на поверку всё оказывалось не тем, чем казалось сначала. Привлекательность Офрис была лишь наваждением, их с Брумзелем опасное путешествие — инсценировкой, даже муравьи подчинялись Клупеусу только потому, что их вводили в заблуждение. Верить чему-либо тут было затруднительно.

— Предположим, — начал Фридрих решительно, — предположим, что и тюрьма эта ненастоящая. — Он сам чувствовал, насколько абсурдно это звучит. — Так. Все это ненастоящее. Что я в таком случае вижу?

Он закрыл глаза и прислушался, принюхался и почувствовал движение воздуха у себя на лице, потом еще раз выглянул в окно. Здесь, наверху, дул неприятно холодный ветер, но внизу, в долине, все было спокойно и тихо…

Он насторожился. Здесь что-то не так!

— Как это может быть? — прошептал он, и сердце у него бешено заколотилось. Он почти придумал план, как выбраться отсюда. Еще чуть-чуть, и он поймает мысль. Она была уже там, в какой-то потайной каморке его сознания, нужно только не дать ей ускользнуть.

Фридрих сощурился, высунулся из окна и стал рассматривать пейзаж внизу. Странная трава там росла, очень темного цвета. Такую он еще никогда не видел. По крайней мере… по крайней мере, на сухой земле!

Он ринулся к рюкзаку и дрожащими руками достал блокнот. Вырвал лист, подбежал к окну и бросил вниз. Бумажка полетела вдоль внешней стены, потом вдруг замерла в воздухе, покрутилась немного и остановилась. Прямо в воздухе! То есть, конечно, это был не воздух. А внизу — не трава.

Фридрих глубоко вдохнул. Он понял, как устроена Башня Отчаяния. И ему стало очень спокойно. Он взял рюкзак, надел его на спину, подкрепился немного (время было как раз уже обеденное), потуже завязал ботинки и выпрыгнул из окна.

Уже в полете на него снова напал ужас: а что, если он просчитался и шагнул сейчас навстречу смерти?

Но тут он шлепнулся в воду.

— Вальмю, — констатировал он, вынырнув и отфыркиваясь. — Проклятое вальмю!

Действительно, Башню окружало озеро вальмю. Сверху оно было неразличимо, только создавало иллюзию огромной высоты. Поэтому в этой тюрьме не было решеток — решетки, удерживавшие арестантов внутри, были в их собственных головах! Поэтому на долине лежало заклятие, и снаружи сюда никто попасть не мог. Вот так просто и гениально! Так изысканно и одновременно с такой издевкой. Клупеус наверняка каждый вечер до колик смеялся над своей выдумкой.

Фридрих знал, что времени терять нельзя, иначе эта жидкость быстро нагонит на него сон. Так что он поплыл, делая широкие спокойные гребки, чтобы не тратить сил попусту. Нужно было добраться до края котловины, а путь туда неблизкий. Как только он доберется до деревьев, спрятаться будет легко.

Он то и дело нервно оглядывался, боясь, что кто-нибудь за ним наблюдает, но из Башни никаких звуков не доносилось, кроме стонов отчаявшихся арестантов. Да и те с каждым гребком становились всё тише.

Как раз когда Фридрих вздрогнул от ужаса, поняв, что только что на пару секунд закрыл глаза, ноги его коснулись первых водяных растений.

Скоро он, мокрый насквозь, выбрался на берег.

— Спать, — пробормотал он. — Нет! Времени спать у меня нет! Мне нужно… нужно…

Куда, собственно? То место, где он потерял Брумзеля, в одиночку найти точно не выйдет. Так что оставался только Кабаний Зуб — точка была отмечена у него на карте. Если Брумзель жив, может, он смог добраться туда. Может, он не так уж серьезно ранен. Может… Нет, незачем тешить себя пустыми надеждами.

Спать! Фридрих едва держался на ногах. Поспать было просто необходимо. Хоть часок. Ненадолго закрыть глаза… Так он проковылял еще немного вверх по склону, между деревьев, в сторону кустов. Под дубом он нашел мышиную норку, наполовину забился туда, положил рюкзак под голову и тут же заснул мертвым сном.

Проснувшись, Фридрих с ужасом вспомнил, что времени прохлаждаться нет и нужно идти дальше. Он взглянул на небо: судя по положению солнца, было самое начало вечера. Он собрался с силами и только тут сообразил, что именно его разбудило. Изнутри, из мышиной норы, кто-то раздраженно кричал:

— Эй, бездельник, ты что здесь забыл? Проваливай, да поживее! Ты что думаешь, здесь ночлежка для бродяг?

Фридрих протер глаза. Он еще не высох, ему было холодно, спиной он лежал на камне, а за плечами у него был самый впечатляющий побег в истории Скарнланда. Выслушивать ругань настроения совсем не было. Так что он оглядел своего визави — разъяренного крошечного мыша-землеройку, — поднялся и сказал:

— Извините, я не хотел вам помешать. Я плавал в озере и так утомился, что заснул вот так, одной ногой в норе. Я же не мог знать, что это вход к вам.

Мыш заморгал крошечными глазками и недоверчиво покрутил носом:

— Ты что, дурачить меня решил, дружок? Какое еще озеро?!

— Которое у вас прямо перед дверью. И к которому вам из-за заклятия не подойти.

Фридрих встал, закинул рюкзак на спину и побрел вперед. Мыш побежал за ним.

— Мне нужно в Кабаний Зуб. Это в какую сторону?

— Туда, — удивленно махнул лапкой мыш. — Но скажи, где ж тут озеро?

— Его из-за заклятия не видно, даже оттуда сверху, — ответил Фридрих, показывая на Башню Отчаяния, которая все еще угрожающе поднималась из-за деревьев. — Доброго вам дня.

С этими словами он двинулся в путь, оставив мыша в глубокой растерянности.

На закате Фридрих подошел к обрыву, с которого открывался вид на окрестности. И действительно, вдали среди деревьев, словно колонна, возвышался Кабаний Зуб — очень большой, очень толстый растрескавшийся ствол.

Фридрих спустился с обрыва (там было достаточно корней, чтобы схватиться) и продолжил путь в том же направлении. Но хотя шел он довольно быстро, до цели добрался, только когда солнце совсем зашло. Пройдя между деревьями, он остановился: огромный серый ствол вздымался в небо ровно над ним.

Страшно волнуясь, он закричал:

— Брумзель! Брумзель, ты здесь? — и стал прислушиваться к шорохам прохладного, темнеющего леса. Но ответа не последовало. — Брумзель! Если ты здесь — ответь! — попробовал Фридрих еще раз. На это раз в ответ донеслось слабое «Здесь!», такое тихое, что он даже не был уверен, не почудилось ли ему.

Пройдя немного влево от ствола, он позвал снова и теперь услышал голос яснее. И в тот же момент споткнулся и полетел лицом в траву.

Это действительно был Брумзель! Фридрих споткнулся именно об него! Выглядел шмель жалко, весь скрюченный и сморщенный. В груди у него все еще торчала стрела, двигаться он почти не мог.

— Ай! — прохрипел он. — Вот обязательно еще на меня и наступать!

— Ты живой! — воскликнул Фридрих, и слезы потекли у него из глаз.

— Кажется, это ненадолго, — возразил Брумзель.

— Глупости! Что ты в этом понимаешь? Мы можем найти врача и спрятаться где-нибудь, пока ты не выздоровеешь! — Фридрих тараторил так, что язык у него едва не завязался узлом.

— Я не выздоровею.

— Конечно, выздоровеешь! Что ты такое говоришь?!

— Ты совсем ничего не знаешь о шмелях, — вздохнул Брумзель. — Мы для природы расходный материал. Мы не выздоравливаем. Нам можно оторвать ногу или две, отломить полкрыла… Это не заживает, но мы летим дальше. Мускулы — другое дело, они могут восстановиться, но хитиновый панцирь не срастется, понимаешь? — Он замолчал, а потом добавил: — А с дырами в панцире жить нельзя.

У Фридриха по лицу покатились слезы.

— Но… но… должно же быть какое-то средство!

— У тебя есть сироп? — с надеждой в голосе поинтересовался Брумзель.

— Нет, — вздохнул Фридрих. И тут вдруг его охватила ярость: — К черту сироп! Я не для того бежал из Башни Отчаяния, чтобы дать тебе умереть!

— Что? Откуда бежал? — удивленно прошептал Брумзель. — Расскажи-ка!

— Я все расскажу, когда ты выздоровеешь. Прежде — и не проси.

— Можешь попытаться найти кого-нибудь, кто мне поможет, — сказал Брумзель. — Но не думаю, что это получится.

Фридрих рукавом вытер нос.

— Да иди ты к черту! Я спасу тебя, хочешь ты этого или нет.

Он собрал веток, обвязал их веревкой — попытался соорудить что-то вроде носилок. Когда это кое-как удалось, Фридрих втащил на них Брумзеля и поволок носилки за собой.

— Ты с ума сошел, — резюмировал шмель.

Фридрих не ответил. Он знал из карты, что, если спуститься еще ниже в долину, можно добраться до местечка под названием Холодный Ручей, где должен быть врач. Эта мысль помогала ему тянуть носилки — Брумзель был довольно тяжел.

Час, два волокся Фридрих со своим грузом по лесу. Было холодно и тихо, Брумзель больше не отвечал, когда Фридрих что-нибудь у него спрашивал. От безнадежности Фридрих снова заплакал, но, когда он совершенно выбился из сил и весь взмок, за деревьями показались огоньки.

Скоро он нашел дорожку, ведущую к городу. Но так как было уже поздно, навстречу никто не попадался. И с чего начинать искать помощь в городе, когда они доползут? Даже до первых домов идти оставалось еще прилично.

— Эй! Куда это мы направляемся на ночь глядя? — послышался писк прямо у уха Фридриха, и он ужасно перепугался.

— Э… что? Кто?

— Куда это мы двое идем? — послышался голос снова. Тут Фридрих увидел на дереве совсем маленькую улитку с желтым домиком. Сверху на домике была приклеена мигавшая в темноте свечка.

— Кто? Мы? — испуганно переспросил Фридрих.

— Ну, ты и твой шмель. Мы двое!

— А, ты про нас!

— Да, про нас.

— Я срочно ищу врача, — объяснил Фридрих, радуясь встрече. — В Холодном Ручье кто-нибудь есть?

— Да, да, там очень много кого-нибудь есть! Это же город!

— Да не кто-нибудь, а врач! — поправил Фридрих, изо всех сил стараясь сдержаться, чтобы не закричать.

— А зачем мы хотим врача?

— Для моего шмеля! — начал раздражаться Фридрих.

— Тихо, тихо, лучше бы нам не кричать. Мы случайно ночной сторож Холодного Ручья, так-то! Мы сейчас при исполнении, так-то!

— Тут речь о жизни и смерти, — процедил сквозь зубы Фридрих.

— А что? Шмель поломался, да?

— Очень. Просто ужасно.

— И мы хотим кого-нибудь, кто починит шмеля?

— Именно!

— Да, тогда почему бы не обратиться к Молеправительнице? Она чинит всё, — с готовностью посоветовала улитка.

— А где ее искать? — спросил Фридрих, затаив дыхание.

— Вот там, на дереве мы живем, — ответила улитка, рожками показывая на большое сизоватое дерево у дороги, не совсем в городе, а несколько на отшибе. Его листья громко шелестели на ветру. — Там наверху мы живем.

— В смысле, она? Молеправительница?

— Да, именно, мы. Мы чиним всё, что с дырками, хе-хе! Нам нужно просто наверх, и она залатает нашего шмеля!

— Спасибо огромное, — сердечно поблагодарил улитку Фридрих и поволок носилки с Брумзелем дальше. Он не хотел терять больше ни секунды. Дерево это было огромное. Лестница из прибитых ступенек кольцами вилась по всему стволу. От мысли, что придется втаскивать по ней Брумзеля, Фридриху чуть не сделалось дурно. На это могла уйти вся ночь. Может быть, можно позвать Молеправительницу вниз?

У дороги стояла табличка: «Мастерская Молеправительницы. Латаем любые дыры!».

Путь к дереву для Фридриха с его грузом оказался все же неблизким. Когда он наконец дошел, ему казалось, что больше он и двух шагов сделать не в состоянии. Он просто плюхнулся на землю около носилок и из последних сил закричал:

— Госпожа Молеправительница! Вы дома?

Наверху на дереве горел свет, но ничто не зашевелилось. Молеправительница на лестницу не вышла. Но тут Фридрих увидел шнурок звонка около первых ступенек, потянул за него, и где-то наверху затренькало.

Вдруг с веток поднялась целая туча белых молей, сначала их были сотни, потом тысячи, и становилось все больше. Они облаком взвились вокруг ствола, а потом стали снижаться и тысячью белых платочков окружили Фридриха. Что они говорили, Фридрих понять не мог — для него это было стрекотанием и звоном, не больше.

Одни моли подхватили Иеронима Брумзеля и подняли его в воздух, другие проделали то же с Фридрихом: их обоих несли мимо ступенек к вершине дерева, где горел свет. Лапки у молей были мягкие и легкие. На самом верху, где ствол ветвился и начиналась крона, на платформе стоял домик, построенный из дерева и частей старых механических агрегатов. Там, на веранде, моли положили Брумзеля и поставили рядом Фридриха.

— Сейчас-сейчас! — послышался голос изнутри. — Уже иду.

Потом грубая занавесь, скрывавшая дверь, раздвинулась.

Фридрих совсем не так представлял себе Молеправительницу. Во-первых, она не была молью, а во-вторых, не была похожа на мудрую старушку-знахарку. Это оказалась маленькая жилистая женщина средних лет, одетая в белый халат, своей крапчатостью напоминавший крылья ее молей. Глаза у нее были большие и серые, а волосы — белые и растрепанные. Руки пестрели пятнами смазки и масла.

Увидев Брумзеля, она на мгновение остолбенела. Потом подошла ближе и наконец, повернувшись к Фридриху, бросила:

— Слушай, ты в своем уме? Притащить мне на порог ищейку Офрис?!

Фридрих забормотал что-то нечленораздельное. Он совершенно не знал, что сказать.

— Но… но… это вовсе не ищейка Офрис! Теперь уже нет! — наконец выговорил он.

— А это что такое? — спросила Молеправительница, тыкая пальцем в стрелу, торчащую из спины Брумзеля. — Что, из собственного оружия застрелился? Черт, да у Офрис никто нормально работать не умеет!

— Мы сейчас в бегах, скрываемся от солдат Клупеуса! И… — Фридрих внезапно осознал, что она сказала: — Как это застрелился? Он умер?

— С чего это вы в бегах? — резко, но с интересом спросила Молеправительница. — Что ты несешь?

— Он умер? — всхлипнул Фридрих.

— Нет, не умер, — бросила Молеправительница. — Может, конечно, ты и правду рассказываешь. А может, и врешь. Так что за побег, говоришь?

Фридрих понял, что дело начнет двигаться, только если срочно и доходчиво ей всё объяснить. Он попытался быстро все собрать в голове, но это оказалось непросто.

— Офрис собирается без всякого повода напасть на Северную Сторону, — начал он. — Нам об этом известно, поэтому она нас преследует.

— Что-то странное ты говоришь! Ну да ладно, не стоит оставлять его подыхать на крыльце, так что заноси внутрь.

Фридрих был просто счастлив этому приказу, но моли оказались расторопнее его. Они внесли Брумзеля в дом и положили на большой рабочий стол. Фридрих вошел следом и оказался в мастерской. Вокруг было множество склянок, кусков резины, дерева, железок, клеев, болтов, напильников.

— Так вы не врач? — в ужасе спросил Фридрих.

— А что, кто-то про меня такое говорил? — поинтересовалась Молеправительница, подходя к раковине, чтобы помыть руки.

— Но… но…

— Не бойся. Я латаю всё. Всё. И это не первое насекомое, которое я чиню.

— Как… как можно залатать шмеля? — удивленно спросил Фридрих.

— Сейчас увидишь. Подойди к печке и поставь маленький зеленый горшочек на угли. Давай-давай! Сам-то он не разогреется.

Фридрих прошаркал к печке. Рядом на крючке висел зеленый горшок со сколами на эмали. Он его снял и поставил на тлеющие угли. Внутри была какая-то темная масса, казавшаяся каменно-твердой.

— Смола должна разогреться, потом можно приступать, — проговорила Молеправительница, осматривая рану Брумзеля. — Так, а теперь принеси мне из верхнего ящика шкафа жучьи крылья. Зелено-золотые с бороздками.

Фридрих прошлепал к шкафу и выполнил задание так быстро, как только мог. Молеправительница с довольным видом взяла крылья.

— Очень хорошо. Да, вполне годится.

Она подошла к одному из верстаков и вернулась со щипцами в руках. Внимательно осмотрела дыры в хитине у Брумзеля и принесенные крылья и принялась кромсать крылья, пока не получилось два подходящих кусочка.

— А теперь держи его, — бросила она Фридриху. Захватив конец стрелы щипцами, она резким движением выдернула ее из тела Брумзеля. Он при этом даже не шелохнулся. — Ха, получается. А теперь прижми эти штуки, а я залеплю смолой.

— Смолой?! — испуганно вскрикнул Фридрих. — Вы же не собираетесь мазать его горячей смолой?

— Да он ничего не почувствует, идиот! У него же хитин! — прикрикнула на него Молеправительница. — Прижимай давай!

Фридрих с ужасом придерживал кончиками пальцев кусочки жучьих крыльев, пока Молеправительница орудовала горячей смолой. Может, она хочет навредить Брумзелю? Может, решила разделаться с ищейкой Офрис?

Но, видимо, Брумзель действительно ничего не чувствовал — ни пока работали с первым кусочком, ни со вторым. Зеленые с бороздками заплатки среди густого меха Брумзеля выглядели несколько странно, но Фридриху этот вид показался вполне утешительным. Вот, значит, как латают шмелей! Проблема с дырами в панцире была решена.

Сверху Молеправительница залепила раны пластырем с прополисом и стала мыть руки.

— Ну вот, пока что он жив. Если повезет, и завтра не помрет. У этих тварей под хитином в основном жир. Думаю, ночь продержится. Но обещать ничего не могу.

— А… не нужно ли его перенести в кровать или еще куда-нибудь? — Фридрих в последний раз всхлипнул. — Нельзя же его оставлять так, на столе! — это казалось ему совершенно бессердечным.

Молеправительница снова повернулась к нему.

— Ты снаружи мягкий, поэтому тебе важно лежать на мягком, — сказала она. — А он снаружи твердый. Ему все равно, на мягком лежать или на твердом. Все, я иду спать. Гамак под столом, крюки вон там. Спокойной ночи. — С этими словами она скрылась за другой занавесью.

Фридрих вытащил гамак из-под стола и повесил в углу мастерской. Потом подошел к Брумзелю, пожал его колючую лапку, после чего рухнул в гамак и заснул.

На следующее утро его разбудил слабый голос:

— Фридрих! Эй, Фридрих!

Фридрих удивленно заморгал.

— Фридрих! Где это мы, черт возьми?

— Брумзель! — Фридрих вылез из гамака. — Как ты себя чувствуешь?

— Ну, — еле слышно ответил тот, лежа на боку, — бывало и лучше.

Фридрих засмеялся от облегчения.

— Ты живой! Ты пережил ночь!

— Как это получилось? Вчера я точно собирался подохнуть, — пробормотал Брумзель.

— Посмотри! — Фридрих показал на пластыри у Брумзеля на груди.

— Это что такое? — удивился Брумзель.

— Тебя залатали! — сказал Фридрих. — Молеправительница залатала!

— Кто?! — выдохнул Брумзель и сел.

— Молеправительница. Это женщина, которая живет на дереве и…

— Я знаю, кто это! — закашлялся Брумзель. — Белые волосы, белый халат, руки в машинном масле?

— Да, — подтвердил Фридрих. — Это кто-то особенный? — И тут у него словно пелена спала с глаз: — Снега белее… руки ее черны…

Брумзель, пыхтя, как закипающий чайник, плюхнулся обратно на стол.

— Мы пропали! Пропали! Она убьет нас!

— Это и есть Белая Фея? Правда? — с сомнением спросил Фридрих.

Брумзель, собрав все силы в кулак, поднялся.

— Надо лететь!

— Мандибулами не щелкай! — сказала невесть откуда появившаяся Молеправительница и ткнула его указательным пальцем в грудь так, что он снова плюхнулся на стол. — Я не для того вчера руки себе марала, чтобы ты тут же переволновался и отбросил коньки!

Брумзель охнул.

— Она вчера тебе жизнь спасла. А еще называла ищейкой Офрис, — сказал Фридрих с явно довольным видом.

— Да, чудная ищейка, — прошипела Молеправительница. — Была б моя воля, я б твоей любимой королеве репу откусила и замариновала бы в уксусе!

— Дражайшая, — мужественно отвечал Брумзель, — я бы сам с превеликим удовольствием это сделал.

— Не торопись, — сказала Молеправительница. — Я пока не решила, гость ты у меня или арестант. Это мы еще посмотрим.

Тут Фридриху пришла в голову идея: он решил поймать эту даму, как рыбу, на живца.

— Не найдется ли у вас чего-нибудь поесть? — хитро спросил он. — А то мне пришлось весь свой провиант оставить в Башне Отчаяния, дополнительный груз мог бы помешать побегу.

Молеправительница тут же заглотила наживку. Она очень медленно повернулась к Фридриху:

— Ты меня разыгрываешь!

— Нет. Я сидел в Башне Отчаяния, с замурованной дверью и все такое. Но всего несколько часов. А потом я, как уже говорил, удрал.

— Как? — еле слышно спросила Молеправительница.

— Мы и так очень вам обязаны, но если бы у вас нашлось еще немного еды для нас… — начал торговаться Фридрих.

— Ладно, черт с вами, грабители-попрошайки! Но на разносолы не надейтесь. У меня только хлеб и кленовый сироп.

— Кленовый сироп? — оживился вдруг Брумзель. — Много кленового сиропа?

Молеправительница бросила на него сочувственный взгляд.

— Чтоб ты знал: да. Это дерево — сахарный клен!

Немногим позже Фридрих с Молеправительницей сидели за большим столом и завтракали. Брумзель на столе лежал, как мертвый, но его длинный хоботок потягивал кленовый сироп из пиалки, и время от времени шмель довольно крякал.

— Дело такое, — рассказывал Фридрих, — в Башне Отчаяния можно держать только тех, кто отчаялся!

— Потрясающе, — сказала Молеправительница, с чувством откусывая от бутерброда с сиропом. — Клупеус — сволочь известная! — Отправив остаток бутера в рот, она потирала руки. — А какой у меня улов! Глава секретных служб Южной Стороны сидит у меня в гостиной, полностью в моей власти! Ха!

— Быть вашим пленником в тысячу раз приятнее, чем на службе у Офрис, — вздохнул Брумзель и продолжил опустошать пиалку с сиропом.

Молеправительница откинулась на спинку стула и улыбнулась:

— Я давно знаю, что Брумзель путешествует по Северной Стороне. Сначала получила сообщение от Тальпы, потом новости о появлении золотого шмеля стали доходить из Ласточкиной Горки и из лесов. Мне сообщали даже, что Клупеус послал отряд шершней, чтобы убить его. А в мире есть только один шмель, который позолотил себе мех, чтобы его везде сразу же узнавали!

Брумзель кашлянул.

— Это ошибка молодости!

— Насколько мне известно, ты сделал это, когда праздновал назначение на должность главы секретных служб, — возразила Молеправительница.

Брумзель покраснел так сильно, как только может покраснеть шмель.

— Я был молод и богат.

— С тем же успехом ты мог бы вытатуировать себе на лбу большими буквами слово «ШПИОН», — хихикнула Молеправительница. От упоминания о татуировках Фридриху вспомнился Карл Кальссон, и он грустно вздохнул.

Молеправительница оперлась на стол.

— Одного я понять не могу. Зачем Офрис понадобился такой трусливый юнец, как ты?

— У меня подходящее имя, — ответил Фридрих. — Семья Львиный Зев — самые знаменитые шмелелеты всех времен. Ей было важно не то, что мы выясним и о чем доложим, а то, что в Северную Сторону на золотом шмеле отправится известный шмелелет, после чего королева наденет доспехи и отправится отражать нависшую с Севера угрозу. Хотя на самом деле никакой угрозы и нет.

Молеправительница покачала головой:

— И зачем все это? Чего она хочет?

— Почтеннейшая, — заговорил Брумзель, — Офрис желает повесить у себя над троном вместо Грюндхильды Великой собственный портрет. Это единственная причина.

Молеправительница раскрыла рот, но сказать ничего не смогла. Закрыв и открыв его еще несколько раз, она наконец, запинаясь, произнесла:

— Она… она хочет… чего? Начать войну, чтобы получить возможность немного поиграть в героиню?

— Похоже на то, — подтвердил Фридрих.

— Э-э… м-м-м… А ей кто-нибудь говорил, что война — это довольно опасно? Что можно покалечить кого-нибудь? — недоуменно спросила Молеправительница.

— Видимо, она представить себе этого не может, — мрачно сказал Брумзель. — А может, ей все равно, потому что у нее уже всё придумано и она уверена, что победит.

— Она с ума сошла, — пробормотала Молеправительница.

— По-моему, она просто маленькая девочка, которой слишком редко приходилось слышать «нет». Она хоть и стала старше, но не повзрослела. Мне всегда это казалось трогательным. Столько людей ей потакало! Но теперь… теперь я чувствую себя как-то виноватым в том, что из нее получилось. — Брумзель выглядел настолько подавленным, что Молеправительница сочувственно похлопала его по плечу.

Во Фридрихе зрела решимость. Он осторожно спросил:

— А у вас нет мыслей, как можно предотвратить войну, которую задумала Офрис?

— Нет, пока нет, — ответила Молеправительница. — Но за неделю я могу созвать пару сотен светлых голов со всей страны, и мы вместе обдумаем, что можно предпринять. А в течение двух недель я могу мобилизовать всех тайных соглядатаев, — с усмешкой она снова откинулась на спинку стула и отпила глоток из чашки. — Колдовать я не умею, но чудеса иногда творю!

— Тогда я буду помогать вам, — объявил Фридрих. — И если мне придется стать соглядатаем, чтобы насолить Офрис, я готов!

Молеправительница засмеялась:

— Отлично! Ты принят. А что насчет тебя, толстяк?

— Ну, так как я сейчас совершенно бесполезен, — начал Брумзель, поворачиваясь к собеседникам своей простреленной стороной, — могу сказать только, что буду помогать тайным соглядатаям всеми силами, как только они у меня появятся. Кстати, кленовый сироп мог бы значительно ускорить процесс восстановления.

После безнадежности последних недель Фридрих не сразу позволил себе обрадоваться свету в конце тоннеля. Что могла предпринять Молеправительница против военной машины Офрис? Но все же внутренний голос нашептывал ему, что теперь все пойдет лучше. И первые признаки этого появились в тот же вечер.

Солнце село, и среди звезд сверкающим серпом повис месяц. Небо еще не совсем почернело, а приобрело темно-синий, но яркий оттенок — такой ни за что на палитре не смешаешь, сколько ни пытайся.

Фридрих сидел на краю деревянной площадки и болтал ногами. Молеправительницы дома не было: она сразу принялась оповещать своих людей. Брумзель теперь лежал в стенной нише, где чувствовал себя гораздо уютнее, чем на столе. Звуков он не издавал — вероятно, отдыхал.

Вдруг Фридрих увидел на фоне синего неба три черных силуэта. Было ясно, что это хищные птицы, и то, как мягко и бесшумно они летели, выдавало в них сов. Но Фридрих смотрел на них, не подозревая, кто бы это мог быть, пока они не повернули к дереву Молеправительницы.

Неужели сестры Совини? Нет, это совершенно невозможно. Ангостура никогда бы не позволила им в такое позднее время носиться в холодном воздухе! Фридрих поднялся и стал вглядываться в небо, не веря своим глазам. Птичьи фигуры всё приближались, бесшумно и элегантно, и наконец опустились прямо перед домиком Молеправительницы на три толстые ветки. Тут все сомнения Фридриха рассеялись: это действительно оказались сестры Совини.

На них были темно-синие накидки цвета ночного неба, их бело-золотистые головы покрыты капюшонами. Совы долго смотрели на Фридриха черными глазами, пока он не решился вежливо поздороваться.

— Добрый вечер, — хрипло сказал он.

— Добрый вечер, господин Львиный Зев, — нежным голосом ответила Йоланда. — Вот мы и снова встретились. Смею вас уверить, что при прошлой встрече мы вовсе не намеревались обманывать вас.

— А разве вы обманывали? — удивился Фридрих. У него было такое чувство, будто он заснул и ему снится сон.

— Кто там снаружи? — послышался слабый голос Брумзеля. — Пусть входит и развлекает меня!

— М-м, не получится, — тут же крикнул Фридрих в ответ, потому что каждая сова размером была больше всего дома. Так что он отдернул засаленную занавесь с дверного проема, чтобы Брумзель мог видеть, что происходит снаружи. Открывшаяся картина его очень озадачила:

— Эй, это что, обезболивающий отвар, которым меня Молеправительница напоила, так действует? Или у нас действительно Совини перед дверью?

Йоланда откинула капюшон, сестры последовали ее примеру.

— Зрение вас не обманывает, — сказала она высоким голосом. — Мы позволили себе с вами некоторое притворство, чтобы выяснить, на чьей вы стороне.

— Почему вы здесь? — спросил Фридрих, совершенно сбитый с толку. — Как вы узнали, где мы находимся? И о чем вообще речь?

Теперь заговорила Йоринда:

— Вы наверняка знаете, что мы за четыре недели до ярмарки в Ласточкиной Горке как раз побывали в Белоскалье и что королева Офрис заказала нам концерт.

— И не просто концерт, — продолжала Йоланда, — а исполнение героического эпоса, который должен стать кульминацией придворных торжеств по случаю официального начала войны.

— За четыре недели до ярмарки… — прикинул Фридрих. — Это еще до того, как мы вообще узнали про войну: мы тогда еще только были на разведке в Северной Стороне!

— Вскоре до нас дошли слухи, что вам пришлось бежать от Офрис, потому что вы впали в немилость. Позже мы заметили, что вы оказались на ярмарке в Ласточкиной Горке. Поэтому мы послали к вам Ангостуру, чтобы она расспросила вас и привела к нам… — Йоринда сделала театральную паузу. — Ангостура попросила вас посодействовать нам с концертом в Белоскалье, но это был, конечно, лишь предлог пообщаться с вами, потому что концерт нам уже был заказан! Но вы о концерте по случаю начала войны ничего не знали, потому что не были приглашены.

— А следовательно, Офрис не посвятила вас в свои военные планы, — пискнула Йозефа, резюмируя сказанное сестрами. — Значит, слухи о том, что вы не согласны с ее политикой и вам пришлось бежать, правдивы.

— Я глубоко впечатлен, — сказал Брумзель, отчаянно пытаясь выглянуть из-за собственного волосатого пуза. — Просто не верится, насколько изящно вы действовали, дамы!

— Бедняжка Ангостура, — сказала Йозефа с неподдельным сочувствием. — Мы попросили ее сделать это для нас, и это поручение совершенно сбило ее с толку. Но она все равно его выполнила, верная наша помощница!

— Она же не знала, что мы соглядатаи, — добавила Йоланда. — Но теперь придется открыться, и это ее страшно взволнует!

Несколько секунд все молчали. Где-то вскрикнула неясыть.

Наконец Фридрих набрал побольше воздуха в легкие и сказал наобум:

— В последнее время мы находим союзников в самых невероятных местах.

— Уверяем вас, что Белая Фея может и дальше рассчитывать на нас, — отозвалась Йоланда. — Мы постараемся, будучи во дворце, сделать все возможное, чтобы поддержать планы соглядатаев.

— Она будет очень рада слышать это! — заверил Фридрих и, не стесняясь, присовокупил: — Мы тоже безумно этому рады!

Три совы поклонились и снова накинули на головы капюшоны. Потом они бесшумно поднялись в воздух и плавно стали набирать высоту. Фридрих молча смотрел им вслед.

— Какие… достойные дамы, — задумчиво произнес Брумзель.

— Правда? — Фридрих обернулся к нему. — По-моему, они потрясающие!

Брумзель улыбнулся, кутаясь в шерстяное одеяло.

— Иметь трех союзников прямо во дворце — бесценное преимущество. Им обязательно нужно воспользоваться.

— Конечно, — сказал Фридрих, забираясь в гамак и тоже заворачиваясь в одеяло. — Но для начала тебе надо снова встать на ноги, а потом уж думать об этом!

Брумзель тихо чертыхнулся себе под нос и скоро громко захрапел. А Фридрих еще долго смотрел в звездное небо, стараясь вспомнить, как выглядела его прежняя квартирка. Воспоминания о ней потихоньку тускнели.

Так зародилось то, что позже войдет в историю под названием «Антивоенный совет Северной Стороны», — военный совет, задачей которого было не допустить войны. Молеправительница, или, точнее, Белая Фея, прилагала к этому все свои магические силы, которых у нее не было. Тайные соглядатаи рекой текли в Холодный Ручей, и всякий мог с ней поговорить. У Фридриха от такого наплыва посетителей голова шла кругом. Молеправительница знакомила его с десятками людей, каждый из которых казался ужасно важным. Он присутствовал на собраниях и тайных совещаниях; правда, о чем там шла речь — понимал не очень хорошо.

— Но вы еще не видели наше секретное оружие, — любила говорить Молеправительница вновь прибывшим. — У нас есть шмель, который может рассказать нам о планах Офрис и ее советников всё!

Этот самый шмель с каждым днем чувствовал себя лучше и ужасно злился, что все еще не может жужжать снаружи и во все вмешиваться — особенно сейчас, когда в Холодный Ручей приходит столько интересных людей. Фридрих каждую свободную минуту проводил с Брумзелем, подбадривал его, играл с ним в карты и в города, но это не очень-то помогало Брумзелю справиться со скукой.

— Черт подери, я хочу наружу! — скулил он каждый день. — Когда я снова смогу летать? Как думаешь, сколько это еще продлится? Если бы я хоть ползать нормально мог! А то там военный совет, а я тут как в тюрьме сижу!

— Тебе, по крайней мере, не приходится в сотый раз рассказывать незнакомым людям историю нашего побега, — вздыхал Фридрих. — Мне кажется, я как музейный экспонат, который всякий может разглядывать со всех сторон и обсуждать.

А Молеправительница утешала их обоих.

Но через неделю Брумзель уже ползал по всей мастерской и так действовал хозяйке на нервы, что в конце концов она его просто вышвырнула: сказала молям отнести его в город, и там у Брумзеля с Фридрихом наконец появилась возможность как следует осмотреться. Они взяли себе кое-что перекусить, сели на мосту перед городскими воротами и стали разглядывать толпы приезжих.

— Вообще-то, — заговорил Фридрих, — в Холодный Ручей ездят не так уж часто. Так говорит Молеправительница. Но в последние дни народ стекается отовсюду, в гостиницах мест практически не осталось.

— И всё это — ее рук дело, — с горечью в голосе отозвался Брумзель. — Ты только посмотри: это всё — ее люди. Ее тайные соглядатаи и те, кто хочет им помогать. Большинство из них ее никогда в жизни не видели, но все равно они тут. Теперь ты понимаешь, почему я на протяжении десяти лет ничего не мог с ней поделать?

Фридрих улыбнулся. Чем дольше он наблюдал за магией Белой Феи в действии, тем больше крепла в нем надежда, что планы Офрис в жизнь не воплотятся.

А поток тайных соглядатаев, переходивших через мост, всё не иссякал: вперевалку шел буревестник, ласточки элегантно нарезали круги, а потом приземлялись прямо перед воротами, несколько мрачного вида моряков широкими шагами приближались к арке. Крошечная древняя старушка с горой фонариков и ламп на спине грубо потеснила моряков и обогнала их. Некоторые из ее фонарей даже горели. Рядом с ламповой старушкой прыгала толстая жаба. Потом Фридрих услышал голос, показавшийся ему знакомым, и тут же в толпе замелькал испещренный шрамами панцирь Грилло Тальпы. Еще миг — и он признал своих прежних посетителей.

— Ха! Брумзель и маленький трусишка! — загудел он, пробираясь поближе к ним.

— Фридрих. Меня зовут Фридрих, — сухо ответил Фридрих.

— Фридрих? Тоже хорошо! — Тальпа поднес лапу к голове, будто отдавая честь. При виде его мощных передних лап-экскаваторов Фридриху пришла в голову важная мысль.

— Пожалуйста, не хлопай на радостях Брумзеля по спине, — быстро предупредил он.

Тальпа, уже было заносивший лапу, разочарованно ее опустил.

— Почему?

— Меня тут недавно слегка подлатали, — объяснил Брумзель. — Пара царапин осталась, но, в общем-то, как новый.

— Жаль, — улыбнулся Тальпа. — Хотелось тебя как следует сердечно поприветствовать. Просто чтобы проверить, выдержишь ли ты. Ну да ладно, для этого наверняка еще будет случай!

За спиной Тальпы толпились несколько соглядатаев — видимо, его группа. Среди них Фридрих увидел и Отто, который выглядел так же мрачно, как обычно.

— Я бы уже давно был здесь, но, как это бывает, когда временно поручаешь заведение своим заместителям, возникает море проблем и приходится улаживать кучу вопросов. Баром сейчас заведует Эльсбет. Я, правда, ей чуть антенны не обломал, когда узнал, сколько всего она разболтала сопляку!

— Передай ей от меня привет, — прервал этот словесный поток Фридрих. — Если бы не она, нас, наверное, ничто не убедило бы в невиновности соглядатаев!

— А моему слову честного коммерсанта, значит, уже не доверяют, — вздохнул Тальпа, закатывая глаза. — Ладно, ребята, мне пора, начальница ждет. До скорого.

С этими словами он развернулся и снова исчез в толпе, завсегдатаи «Зеленого грота» двинулись за ним.

Брумзель задумчиво глядел ему вслед.

— Спорим, — сказал Фридрих с улыбкой, — самое позднее завтра вечером, после шестой кружки пива, вы поклянетесь друг другу в вечной братской любви.

Брумзель покачал головой, не отводя взгляда от толпы:

— Да… Кажется, ничего другого мне не остается.

 

Глава одиннадцатая. Антивоенный совет

В тот вечер Молеправительница выставила большой рабочий стол из дома на площадку перед дверью, накрыла его скатертью и устроила ужин для друзей из числа вновь прибывших соглядатаев. Кроме Тальпы, пришло еще несколько человек, Фридриху незнакомых. А потом Молеправительница объявила, что позже на ужин заглянут еще некоторые знаменитости. Конечно, только Фридрих с Брумзелем знали, о ком шла речь.

Наконец Совини появились — разумеется, в сопровождении Ангостуры, которая выглядела еще строже, чем обычно. У каждой из сов в когтях было по мыши, потому что Молеправительница вряд ли была в состоянии предложить гостьям подходящее угощение, учитывая их величину. Сюрприз прекрасно удался, остальные гости были в восторге, и, несмотря на то, что сестрам Совини пришлось расположиться на ближайших ветках, а не на террасе, компания получилась очень теплая.

— Итак, дорогие мои, — заговорила Молеправительница, когда тарелки и пиалки перестали занимать гостей, — чтобы остановить Офрис, нам нужно разработать очень хитрый план. Давайте послушаем: какие у кого есть идеи?

— Для начала надо принять во внимание несколько моментов, — сказала нервная карликовая нетопырь, представившаяся Стреллой. — Большую опасность представляет муравьиная армия. Если мы ее обезвредим, об Офрис нечего больше и думать. Тогда война для нее будет огромным риском, потому что она ее легко может проиграть.

— Верно, — согласилась Молеправительница.

— Следующая по серьезности проблема — ее обычная армия: шершни, осы, жуки и так далее. Они по большей части стянуты к границе, так как должны осуществить нападение с Южной Стороны, — с этим все согласны?

Все закивали. Стрелла взяла на себя роль главного стратега соглядатаев.

— В отличие от муравьев эти солдаты сражаются добровольно. Поэтому, даже если мы освободим муравьев от заклятия, нам все равно придется сражаться с наемными солдатами Офрис. А этого мы не хотим, так? Поэтому я предлагаю пресечь зло в корне! — Стрелла наклонилась над столом и молниеносно схватила ягоду, украшавшую середину торта. — Вот так! — Все воззрились на проплешину, образовавшуюся на торте, а потом — с упреком на Стреллу.

— Если не будет королевы, не будет и приказа о нападении, а следовательно, и нападения! Пробраться во дворец и похитить Офрис — вот мое предложение!

Благоговейную тишину нарушил Тальпа:

— Признайся: это все было только для того, чтобы стянуть ягоду.

— Может быть, — быстро ответила Стрелла и принялась жевать.

— Звучит прекрасно, но я вижу две проблемы: во-первых, как мы освободим муравьев от чар? А во-вторых, как проникнем во дворец?

— Что касается второго пункта, — заговорила Ангостура, — возможно, мы сможем помочь. Нападение на Северную Сторону начнется вскоре после дня летнего солнцестояния, но перед выступлением будет показана опера «Грюндхильда» — так королева морально готовится к войне. Она и все придворные будут присутствовать на этой опере, которую, конечно, исполнять будут Йоланда, Йоринда и Йозефа. Во время представления наверняка можно будет пробраться во дворец незамеченными.

— Ну, стражники-то все равно будут на местах, — разумно возразил Брумзель. — Им Офрис не даст отгул, чтобы они смогли оперу послушать. А это значит, что прилететь сверху или пробраться внутрь через окна будет практически невозможно. И, конечно, незамеченными пройти через все здание, к самой Офрис, не получится.

— А с какой стороны к ней лучше подбираться, чтобы застать одну? — поинтересовалась Молеправительница.

Брумзель задумался:

— Все помещения, где она проводит время, — ее покои, оперный зал и тронный зал — располагаются в самом центре дворца. Попасть туда снаружи можно, только справившись со множеством слуг и стражников.

— Тогда мы подберемся снизу, — сказала Стрелла. — У такого дворца наверняка есть очистные сооружения и подвал!

— К сожалению, водоотводные каналы имеют такую конструкцию, что они всегда доверху заполнены. Только жук-ныряльщик мог бы там проплыть. Кроме того, все эти каналы забраны решетками. В общем, они очень хорошо защищены от нежелательных проникновений. Я сам когда-то помогал их строить. Дурак такой.

— При этом вся операция должна пройти очень быстро, — сказала Молеправительница и закусила губу. — Опера-то длится всего час или два.

Ангостура кашлянула.

— Другие, но не эта. Это же полная версия в классической постановке.

— И сколько она идет? — спросил Фридрих.

— Четыре с половиной дня.

— Четыре с половиной дня?! — взвизгнула Стрелла. Тальпа захохотал.

— Четыре с половиной дня, — тихо повторил Брумзель. — Я бы не смог так долго слушать, не говоря уже о том, чтобы петь!

Йоланда изящно наклонила голову.

— Положитесь на нас. Мы свое дело знаем, — мягко сказала она.

— То есть четыре с половиной дня внимание Офрис будет занято? — с сомнением в голосе спросила Молеправительница. — Это хорошо. Но как мы попадем во дворец?

— Можно прокопать подземный ход, — с энтузиазмом предложила Стрелла, хватая Молеправительницу за рукав. Большие уши Стреллы дрожали. — Давайте попросим Оскара! Он в таких делах лучше всех понимает!

Молеправительница разочарованно посмотрела на Стреллу:

— Ты же знаешь Оскара. Ты знаешь, что от его машин такой дьявольский шум, что барабанные перепонки чуть не лопаются. Посылать Оскара копать ход под дворцом не имеет смысла. С тем же успехом можно позвонить в дверь.

— Да, вы правы, — согласилась Стрелла, положила голову на лапки и погрузилась в размышления. Другие тем временем начали обсуждать, что еще можно сделать.

Вдруг в шуме голосов раздался голос Йоринды, и сразу же все замолчали. Сова сказала:

— К счастью, мы в состоянии справиться с этой проблемой. Мы можем поставить Офрис условие, что будем петь только с оригинальным оркестровым сопровождением. Она наверняка на это согласится.

— Оригинальное оркестровое сопровождение включает в себя среди прочего двенадцать кирок, тринадцать наковален и один отбойный молоток. Да, в те времена оперы не были столь изящными и утонченными, как теперь. Но зато в этой музыке есть какая-то первозданная красота.

— Один… отбойный молоток? — осторожно переспросил Тальпа.

— Только отбойный молоток может подчеркнуть монументальность истории, рассказываемой в этом произведении, — объяснила Йозефа.

— То есть у нас будет четыре с половиной дня, в течение которых мы можем спокойно шуметь и делать подкоп под тронный зал? — переспросил Брумзель. — Звучит неплохо!

— В таком случае действительно стоит обратиться к Оскару, — сказала Молеправительница, не делая никаких поползновений объяснить, кто такой этот Оскар.

— Но наш первый и главный вопрос остается нерешенным, — подал голос до сих пор молчавший жук-водолюб. — Что мы будем делать с армией муравьев? Господин Брумзель, господин Львиный Зев, объясните нам, пожалуйста, в общих чертах, как это заклятье работает!

Фридрих набрал воздуха в легкие.

— У муравьев на антенках надеты железные кольца, на которые нанесен состав под названием «Аква Генерале». Клупеус и его люди опрыскиваются так называемым мастер-раствором. Муравей, чувствуя запах «Аква Генерале», подчиняется тем, кто пахнет мастер-раствором. Поэтому муравьи принимают Клупеуса за муравья более высокого ранга и выполняют то, что он им говорит, — хотя вообще-то это противно их природе. Если бы удалось снять с них кольца, то наверняка они скоро вернулись бы к обычному муравьиному поведению.

— Загвоздка в том, что окольцованных муравьев миллионы, — присовокупил Брумзель. — А кольцо нужно снять с каждого. Как это сделать?

— А нельзя как-то нейтрализовать «Аква Генерале»? — спросила Стрелла. — Большинство духов легко смываются алкоголем. Можно было бы опрыскивать их сверху шнапсом!

— Мне кажется, это не слишком надежный метод, — возразила Молеправительница. — Да к тому же мы не можем поднимать шнапс в воздух тоннами!

— У меня есть одна мысль, — сказал Фридрих, и все головы повернулись к нему.

— Какая же? — спросила Молеправительница, явно заинтригованная.

Фридрих, почувствовав на себе взгляды стольких глаз, основательно занервничал. И покраснел до ушей.

— Я… Ну, лучше я покажу. Секундочку! — Он вскочил из-за стола и побежал в мастерскую. Возвратился Фридрих с большой гайкой в руках.

— Брумзель, проассистируй мне, пожалуйста, — попросил он друга.

— Что я должен делать?

— Ничего, просто посиди спокойно, — ответил Фридрих и надел гайку Брумзелю на антенку. Брумзель сидел не двигаясь и смотрел вверх.

— Кольца, — начал объяснять Фридрих, — сделаны из железа. Значит, украсть их можно вот так! — тут он вытащил из кармана большой магнит в форме подковы и поднял его над головой Брумзеля.

Вжух! — гайка полетела вверх. Дзинь! — ударилась она о магнит.

— Ха! — обрадовался Брумзель. — Гениальная мысль!

— Возможно ли сделать что-нибудь подобное? — спросил Фридрих у Молеправительницы, уже размышлявшей над этой идеей.

— Для начала, — заговорила она, — понадобится намного более мощный магнит. Затем его нужно как-то поднять в воздух, и, наконец, где-то снять примагнитившиеся кольца. Это… сложно, но не невозможно. Дай-ка подумать! — она облизнула губы и улыбнулась. — О да, думаю, это возможно! Сложно, но возможно!

— Тогда нам для начала нужен как можно более подробный план дворца, программа оперы и точные сведения, где Клупеус разбил муравьиный лагерь, — воодушевленно резюмировала Стрелла.

— Я придумаю, как с помощью магнитов обезвредить полчище муравьев, — с довольным видом сказала Молеправительница. — Мы хорошо продвинулись! Так что вечер вполне добрый!

Следующие три дня Молеправительница была в дурном расположении духа. Она металась по мастерской, заглядывала во все углы, осматривала все, что попадалось под руку, и тут же отбрасывала это. Пока хозяйка дома чертыхалась и громыхала железками, Фридрих взял на себя поварские обязанности и стряпал на троих. Когда он накрывал на стол, Молеправительница тяжелыми шагами входила в кухню, падала на стул и быстро ела, попутно рассказывая о проблеме, которой была поглощена.

— Нам нужен, — повторяла она снова и снова, — чрезвычайно мощный магнит, который можно будет переносить по воздуху. Кроме того, должна быть возможность его включать и выключать, чтобы иметь возможность где-то скидывать прилипшие кольца. Это совершенно новый аппарат, я такого еще никогда не делала. Да думаю, еще никто никогда не делал!

Фридрих слышал, как Молеправительница что-то прибивает, кует, прикручивает, сваривает, пилит, обтачивает, и каждый раз, когда он выглядывал из-за занавески в мастерскую, она стояла, склонившись над каким-нибудь аппаратом, — в больших закопченных защитных очках и с растрепанной шевелюрой — и что-то громко бормотала. Ее руки в огромных кожаных рукавицах сновали в языках пламени и в металлических стружках, дожди искр осыпали ей волосы и рабочий халат, но она этого не замечала.

Брумзель и Тальпа в это время расспрашивали всех вновь прибывающих соглядатаев об отрядах муравьев. Многие видели муравьиные полчища в походе, а некоторые знали и где располагаются их лагеря. Все эти сведения Брумзель с Тальпой наносили на карту, и так мало-помалу у них складывалась цельная картина того, как Клупеус решил разместить муравьиные силы для нападения.

— Посмотри сюда, — сказал в какой-то момент Брумзель, когда Фридрих в очередной раз наведался к ним. — Муравьи стоят лагерями вот здесь, у подножия гор. Вот такой вот дугой через всю страну! Клупеус собирается двигаться с севера на юг. А когда муравьи сделают большую часть пыльной работы, с юга выступит им навстречу Офрис с обычными солдатами.

— Это значит, — добавил Тальпа, — что Клупеус должен начать операцию первым, ясное дело. Совини начнут концерт на следующий день после летнего солнцестояния. Через четыре с половиной дня они закончат, и Офрис выступит в поход. Клупеус со своими муравьями должны начать действовать как минимум двумя неделями раньше, чтобы успеть захватить большую часть страны.

Фридрих прикинул в уме.

— То есть у нас на разоружение муравьев меньше трех недель!

— Именно. До этого времени начальница должна сделать магниты. — Тальпа покусал себе лапу. — Остается только надеяться, что ей это удастся. Большинство соглядатаев у нас совсем не бойцы, не говоря уже об остальном населении. Если придется сражаться не на жизнь, а на смерть, Северной Стороне придется очень туго.

— А потом нам нужно будет быстро добраться до Белоскалья, чтобы вовремя начать земляные работы, — продолжал размышлять Фридрих.

— Сначала муравьи, потом Клупеус, — поправил его Брумзель. — И только после этого двигаемся дальше на юг. Офрис займемся уже под конец. Клупеуса нужно обезвредить, прежде всего для того, чтобы Офрис не поняла, что запахло жареным, — иначе он наверняка найдет способ сообщить ей.

Когда Фридрих вечером вернулся к дому Молеправительницы (моли спали, прицепившись к коре, и ему пришлось подниматься самостоятельно), она была на кухне. Она полулежала на стуле — очки на лбу, рукавицы на столе, выражение полного отчаяния на лице.

— Фридрих, — запричитала она, — что же еще попробовать? Осталось еще что-нибудь, чего я не пробовала?

Фридрих, которого она в последние три дня практически полностью игнорировала, ответил коротко:

— Этого я сказать не могу. Я даже не знаю, чем ты до сих пор занималась.

Молеправительница подняла на него взгляд. Под глазами у нее залегли глубокие тени.

— Отключаемый магнит я сделала, — сказала она. — Это несложно. Нужна просто тоненькая дощечка между магнитом и тем, что он притягивает. Тогда можно просто убрать магнит с нее, когда нужно отцепить примагниченное. Бумс, расстояние становится слишком большим и магнитные силы больше не могут удерживать железо. Но все магниты, которые я до сих пор пробовала, оказывались слишком слабыми.

— Нужен какой-то усилитель для всей конструкции, — задумался Фридрих.

— Именно. Усилитель магнитных сил. — Молеправительница вздохнула.

— Хм.

Фридрих не очень много знал о магии, но ему вспомнился авиауголь.

— А среди соглядатаев нет волшебников, которые могли бы сделать что-то в этом роде?

— Парочка волшебников у нас есть, — задумчиво ответила Молеправительница. — Я могу их спросить, но надежды мало. Они в плане магии не самые светлые головы.

— Хм, — снова задумался Фридрих.

— У тебя есть идея, мой волшебный? — с надеждой в голосе спросила Молеправительница.

— Если кто и понимает в усилителях, то Ангостура Штрикснер. — Фридрих почесал голову. — Совини бы никогда в жизни не смогли спеть на всю ярмарку в Ласточкиной Горке, если бы у них не было какого-то усилителя.

— Это ж совсем другой усилитель! — отмахнулась Молеправительница. — К тому же Совини не здесь. Они прилетят только послезавтра, на официальное заседание совета. А если ты не прочь пока поучиться полезным вещам, сходи к Тальпе. Пусть он выделит для тебя кого-нибудь из своих людей, чтоб поучить тебя борьбе, — кто знает, может, это тебе еще пригодится!

Так Фридрих попал на экспресс-курс ближнего боя и обращения с оружием. Учителем его стал пожилой чесночница по имени Генри, который, правда, настаивал, что вообще-то он просто лягушка. К счастью, Генри с пониманием отнесся к тому, что Фридрих не пожелал учиться обращаться с мечом, и вместо этого показал ему, что можно предпринять совершенно без оружия или с помощью обычного ножа. Впрочем, и на это потребовалось немало усилий.

— У тебя уже хорошо получается, надо только отточить кое-что, — проквакал Генри на второй вечер. — Надо хорошенько потренироваться! Завтра продолжим.

— С завтрашнего дня начинаются заседания совета, — запротестовал Фридрих, у которого вообще-то уже болело все тело.

— Но это же во второй половине дня, — возразил Генри. — А если встать пораньше, можно еще с утра как следует поупражняться.

Фридрих застонал.

Тем больше он был рад, когда на следующий день ровно в пять часов началось первое официальное заседание Антивоенного совета. Молеправительница заказала отпечатать большие плакаты с сообщением об этом собрании. Теперь они висели по всему Холодному Ручью, и все, кто вовремя добрался до городка, пришли на заседание.

Просторный луг перед городом уже с полудня начал наполняться соглядатаями. Их были сотни, а с приближением вечера — уже тысячи. Кого тут только не было: жуки, мухи, бабочки, лисы, зайцы, лягушки, двуногие самых разных профессий, кузнечики, ящерицы, улитки, кошки, крысы, воробьи, синицы, дятлы, хищные птицы и даже несколько кабанов и одна косуля. Посреди луга красовался пень, на котором соглядатаи расставили скамейки.

Без пяти пять на лугу показалась небольшая процессия, перед которой толпа почтительно расступилась. Впереди шла Молеправительница, за ней — Грилло Тальпа и бабочка, которую все называли Адмиралом; следом шагали Фридрих с Брумзелем, а замыкали процессию Стрелла и Ангостура Штрикснер. Все они поднялись по лестнице, ведущей на верх пня (Ангостура вспрыгнула туда, разок взмахнув крыльями), и заняли места. Толпа с надеждой смотрела на них. Многие соглядатаи до этого дня никогда не видали Белую Фею собственной персоной.

Когда наконец шум улегся, Молеправительница поднялась со скамьи.

— Добрый вечер! — обратилась она к собравшимся. — Добро пожаловать! Я рада приветствовать здесь и заслуженных соглядатаев, и новичков, и всех, кто хочет нам помочь!

Раздались бурные аплодисменты. Молеправительница терпеливо выждала, пока снова не станет тихо, — впрочем, овация продолжалась недолго, ведь каждому хотелось поскорее узнать, зачем вообще всех сюда созвали. Уже несколько дней ходили самые разнообразные слухи, но никаких официальных подтверждений не было.

— Повод, по которому мы собрались здесь, малоприятен, — продолжала Молеправительница. — Нам всем угрожает катастрофа — и ее нужно постараться предотвратить. Для этого нам необходима не только ваша помощь, но и ваши идеи. Потому что нам известно, в чем состоит опасность, но мы пока не знаем, как ее избежать.

— Что за катастрофа? — раздались голоса из толпы.

— В двух словах: Юг хочет войны, — ответила Молеправительница.

На мгновение среди соглядатаев наступила полная тишина. Со всех сторон Фридрих видел море застывших от удивления лиц. Потом грянул такой шум, какого он в жизни не слыхивал. Впрочем, Молеправительница тут же энергичными жестами остановила крики, и на поляне снова стало тихо.

— Криками делу не поможешь! — резко сказала она, а потом продолжила: — Военные планы вынашивались долгое время, но они держались в строжайшем секрете — на Юге до сих пор об этом многим не известно! Первую атаку планируют провести сразу со всех сторон, и она будет так организована, что победить в открытой борьбе шансов у нас нет. Поэтому нам остается только одно: перехитрить противника!

— Что-то мне не верится, что мы сейчас хитрее южан! — проквакал хриплый голос у подножья пня. Там сидела маленькая старушка с лампами, которую Фридрих несколько дней назад видел при входе в город, — лампы и сейчас были у нее на спине. Понять, висят они на ней или старушка просто прислонилась к груде, было невозможно. — Надо воздержаться от излишней самонадеянности!

Фридрих сразу понял, какого рода эта дама: известно, что в любом собрании всегда найдется старичок или старушка, который сидит в первом ряду и знает всё лучше всех. Молеправительница, казалось, была того же мнения. Она закатила глаза, а потом переглянулась с Фридрихом. На замечание она решила не отвечать и продолжила говорить, обращаясь ко всем собравшимся:

— У нас есть еще время, но его уже мало. Положение дел непростое, и в эту ситуацию оказались втянуты и соглядатаи, и некоторые ни в чем не повинные люди, и королева Южной Стороны. Но, не зная фактов, помочь вы вряд ли сможете, поэтому я прошу еще чуточку терпения. Прежде чем начнется собственно заседание военного совета, вот эти два господина расскажут вам, о чем именно идет речь!

С этими словами она села. Теперь все, кто был на сцене, смотрели на Фридриха с Брумзелем, и толпа тоже начала поглядывать на них с нетерпением. Они переглянулись, и Фридрих встал.

— Добрый вечер, — сказал он и слегка застенчиво кашлянул. — Меня зовут Фридрих Львиный Зев. Возможно, вам эта фамилия известна по книге о верховой езде на шмелях, которую написал мой родственник.

По толпе прокатился рокот.

— Эта книга и стала причиной того, что я оказался здесь, это случилось не по моей воле, — продолжал он. Брумзель постарался принять виноватый вид. — Иероним Брумзель, — Фридрих обернулся к шмелю, — его имя вам, может быть, тоже известно, глава секретных служб Офрис, — похитил меня из Другой Страны и перенес в Скарнланд. Сначала мы работали на Офрис, так как полагали, что Южной Стороне угрожает опасность. Но в действительности все оказалось наоборот.

— Молодой человек, выражайтесь яснее! — каркнула старушка с лампами.

Молеправительница повернулась к Фридриху и беззвучно, одними губами сказала:

— Сейчас может стать весело.

— Действительно, нужно начинать с начала, только сложно сказать, где начало у этой истории, — Брумзель поднялся и встал рядом с Фридрихом. — Но мы постараемся!

Солнце зашло и показалась луна, прежде чем они завершили рассказ. На поляне появились факелы и жаровни, в толпе стали зажигать фонари и костры, начали доставать вечерние перекусы, что-то жарить и есть, но все равно все, как завороженные, смотрели на Фридриха и Брумзеля, которые попеременно рассказывали о коварных планах Офрис.

Потом слово снова взяла Молеправительница:

— Большое спасибо нашим рассказчикам. Это самые ценные наши информаторы, ведь им до побега удалось в деталях узнать, что замышляет Офрис.

— Ха, да эти двое войны в жизни не видывали! — проквакал кто-то вполголоса на лугу. Конечно же, это была все та же неизбежная старушка с лампами (сейчас все ее лампы горели в темноте). — В Скарнланде сто лет мир! Что понимают нынешние желторотые юнцы в войнах?

— Именно поэтому, — начала Молеправительница, растягивая каждое слово, как жвачку, — мы пригласили сюда опытных военных! — И она, вытянув руку, указала на Адмирала, который четко отдал честь, и Стреллу — она помахала собравшимся свернутыми планами и картами. — А теперь я снова прошу тишины. Тальпа хочет сделать важное объявление.

Тальпа встал, щелкнул пальцами, и тут же все затихли.

— Уже довольно поздно, и я предлагаю начать собственно заседание совета завтра, — заявил он. — Но вашим предложениям и вопросам мы будем рады уже сейчас. Мы, здесь, на сцене, еще не ужинали, и, насколько я вижу, некоторые из вас тоже. — Он широко улыбнулся и указал на большой костер, горевший перед самым пнем. — Я тут организовал нам мертвую мышь, ребята ее зажарили. Всех желающих разделить с нами трапезу приглашаю присоединиться.

Стрелла нагнулась к Фридриху.

— Это, конечно, только символический жест, — объяснила она. — Потому что если бы каждый из присутствующих захотел кусочек, боже мой, не наелся бы, конечно, никто.

Фридрих на это ответил, что у него в животе уже несколько часов урчит и он бы с удовольствием сейчас чего-нибудь перекусил, даже и чисто символически.

Старушка с лампами со своей стороны выразила сомнение, что эти люди вообще знают, как правильно жарить мышь; но, конечно же, она имела виды на кусочек мясца, потому что за весь день ничего, кроме хлебной корки, не ела.

Тем временем соглядатаи начали забрасывать Тальпу вопросами.

— Почему нам не выступить сейчас же в поход и не разобраться с Клупеусом?

— Точно! Тогда он не сможет давать указания муравьям!

— Потому что, — отвечал Тальпа, — наверняка он не единственный обладатель мастер-раствора, он точно есть у некоторых его людей. И они могут занять его место.

— Что же тогда делать? Мы погибли! Погибли!

— Вот было бы у нас нормальное правительство, тогда Офрис бы поостереглась нападать на нашу страну!

— Просто нельзя было допускать такое! Надо было уже давно нападать самим! Как однажды сказала Грюндхильда Великая: «Нападение — лучшая защита!»

— А почему никто не следил, к чему идет дело?

— Чего мы вообще ждем? Нужно срочно действовать! Чего сидеть да разговоры разговаривать?!

Упреки и советы посыпались на Тальпу и Молеправительницу со всех сторон. Как по команде, соглядатаи отбросили всяческую дисциплину. Молеправительница попыталась несколько успокоить присутствующих, чтобы можно было хотя бы расслышать, на какой вопрос отвечает Тальпа, но на этот раз толпу одним движением руки было не утихомирить. Даже звук сигнального свистка потонул в общем гомоне. Наконец Молеправительнице это надоело, она просто села на скамью и стала ждать, когда людям на лугу самим наскучит кричать.

Фридрих наклонился к ней и спросил:

— Соглядатаи всегда так веселятся, когда наступают тяжелые времена?

— Пф-ф, не знаю. Это самая масштабная встреча соглядатаев в истории, — ответила Молеправительница, пожимая плечами. — Или, по крайней мере, на моей памяти. Да и положение наше еще никогда не было таким отчаянным. И именно в такой момент они ведут себя как дети…

— Ну, наверное, они скоро успокоятся, — пробормотал Фридрих.

Но этого не произошло. Одни хотели сейчас же бежать ловить Клупеуса, другие предлагали выступить походом на Юг и захватить Белоскалье; многие с удовольствием послушали бы дискуссию и задали бы вопросы, но из-за гвалта это было невозможно.

— Как думаешь, имеет смысл продолжать сегодня? — тихо спросил Фридрих.

— Сейчас заканчивать нельзя, — ответила Молеправительница. — Нужно закончить заседание так, чтобы бразды правления остались у нас в руках. Иначе может сколотиться компашка, которая отправится по Клупеусову душу — живет он всего в паре дней пути отсюда, и, если он от них узнает, откуда они взялись, тогда все, туши свет. Холодный Ручей станет первой целью для нападения.

— Это бы очень его обрадовало, — присовокупил Тальпа, стоявший за Молеправительницей. — Он смог бы покончить со всеми соглядатаями одним махом!

Между тем в небе показалась тень, и прямо перед Ангостурой, которая за весь вечер не сказала ни слова, приземлился филин. Он строго оглядел толпу, и его эффектное появление снова привлекло всеобщее внимание к сцене. Соглядатаи наконец перестали гомонить. Только старушка с лампами продолжала громко квакать о том, что ей хочется наконец получить кусочек мыши.

— Да, скрывать тут нечего, — начал филин учительским тоном, — положение наше опасно. Мы безнадежно уступаем армии Южной Стороны. Но мы могли бы — замечу, если действовать быстро! — предпринять кое-что против муравьев, прежде чем они на нас нападут. Многие из нас, соглядатаев, птицы, насекомоядные птицы. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Вы предлагаете нам их есть? — с отвращением спросила Ангостура.

— Несколько миллионов за несколько дней? — ужаснулась какая-то галка.

Молеправительнице совсем не понравилось, что по сцене расхаживает незнакомец. Поэтому она вскочила с места и энергично запротестовала:

— Ни в коем случае! И речи быть не может! Эти муравьи — такие же жертвы интриг Клупеуса, как и мы. Убивать их было бы излишней жестокостью! Это возможно только при самообороне!

— Я полагаю, можно долго спорить о том, самооборона это или нет, — проговорил филин и строго поглядел на Молеправительницу. Какая-то розовая улитка в первом ряду не выдержала и разрыдалась.

Но по крайней мере толпа снова слушала говорящих со сцены. Молеправительница воспользовалась возможностью и продолжила объяснять:

— Как правильно сказал этот господин, победить в открытой борьбе у нас нет никаких шансов. Но на нашей стороне эффект неожиданности и множество умных голов среди соглядатаев. Если мы сделаем ставку на смекалку и будем действовать по единому плану, победа будет за нами!

Эти слова звучали действительно убедительно. Голос разносился по всей поляне, и все соглядатаи, будто завороженные, внимательно слушали.

— Мы будем придерживаться трех стратегий, которые позволят нам всех противников обезвредить одновременно. Эти три стратегии мы представим вам завтра!

— Почему только завтра? И к чему три стратегии? — послышалось из толпы. — Грюндхильде Великой три стратегии были ни к чему!

Тут терпение Молеправительницы лопнуло.

— Но Грюндхильды Великой здесь нет! — закричала она. — А это наша проблема, которую нужно решить — всем вместе, иначе нам крышка!

— Жаркое скоро будет готово? — проквакала старушка с лампами.

Фридрих встал. Ему вдруг пришла в голову отчаянная и безумная мысль. Никто ведь не говорил, что Грюндхильда умерла, так? А если она не умирала, то она должна где-то быть. А если она где-то есть, то ее можно найти.

— А нельзя ли, — предложил он, — нельзя ли просто найти Грюндхильду и спросить у нее, что она сделала бы в такой ситуации?

Сказав это, Фридрих заметил, что все собравшиеся уставились на него, густо покраснел и почувствовал себя идиотом.

— Да, это было бы неплохо! — мечтательно вздохнула маленькая улитка.

— Битва с великанами имела место больше века назад, — возразил филин. — Значит, сейчас Грюндхильде было бы больше ста тридцати лет!

Фридрих обиженно замолчал и сел на свое место.

— Нельзя ли уже начать резать мышь? — снова начала канючить старушка с лампами в наступившей тишине. — Я умираю от голода!

— К сожалению, этот господин прав, — мрачно сказала Молеправительница. — Мы можем полагаться только на собственные идеи. А при этом мы никак не можем договориться, как же это сделать.

— Дайте мне уже мышиное ребрышко!!!

Брумзель мрачно смотрел прямо перед собой.

— В открытом сражении нам не победить. О засаде думать тоже бессмысленно. Я, конечно, еще раз перечитаю труды Грюндхильды по стратегии, но удастся ли там быстро отыскать подходящую мысль — это…

Тут старушка с лампами на спине встала и в ярости заковыляла в сторону костра. Протянув руку, она вытащила из-за своих ламп длинный зазубренный меч. И прежде чем кто-нибудь успел пикнуть, дважды обежала вокруг мыши на вертеле. Когда она остановилась, мясо упало с костей, разрезанное ровно на сто семнадцать кусочков.

— Грюндхильда Великая — это я! — прокаркала старушка. — Так можно наконец получить свою порцию жаркого?!

Соглядатаи застыли в благоговейном молчании. А старуха тем временем сняла шарф, закрывавший нижнюю часть ее лица, и принялась, причмокивая, обгладывать мышиное ребрышко. При этом она опиралась на зазубренный меч, который был почти с нее ростом. Фридрих удивленно пытался сравнить это существо с женщиной на парадном портрете.

Молеправительница прошептала:

— Это действительно она! Она! — И низко поклонилась. Все собравшиеся тут же последовали ее примеру. Старушка на это не обратила внимания. Она жевала, бормоча под нос, что жаркое не мешало бы сдобрить еще розмарином.

— Госпожа… м-м-м… Ваше прежнее величество… — начала Молеправительница.

— Ой, да брось эту чушь, — проворчала Грюдхильда Маленькая и Сморщенная. — От титула я давно отказалась, на то были веские причины.

Молеправительница почесала в затылке.

— Конечно. Вне всякого сомнения. Почему вы раньше не открывались?

Старушка улыбнулась. От этого ее лицо так сморщилось, что было не разобрать, где глаза, а где рот.

— Вообще-то я решила больше не вмешиваться. Но потом мне захотелось взглянуть, на что способны вы. Знаменитая Белая Фея. Самый опасный противник моей прапрапрапраправнучатой племянницы Офрис. Ты действительно решила устроить ей головомойку, да?

Молеправительница скрестила руки за спиной.

— Надо было мне, конечно, иногда присматривать за малышкой, но, честно сказать, я очень старалась совершенно уйти от политики. В последние сорок лет я только торговала лампами и была так счастлива, как давненько не бывала! Но на прошлой неделе, узнав, чем занимается Офрис, я подумала: надо пойти взглянуть, что есть против нее у ее противников. И услышала я тут немало!

— Но это всё правда! — заверила Молеправительница. — Если у вас есть немного времени, я представлю вам доказательства!

— Да-да, — пробормотала старушка, вытирая губы. — Это же до завтра терпит, так? Сейчас я пойду спать. Уже почти полночь, а я пожилая женщина! — И она молча заковыляла прочь со всеми лампами на спине — эдакий маленький, светящийся разными цветами холмик, перед которым все благоговейно расступались.

— Это правда она? — недоверчиво спросил филин.

Молеправительница кивнула:

— Если это не она, то я не Молеправительница!

— Если портрет над троном Офрис хоть немного похож на настоящую Грюндхильду, это действительно она, — подключился Брумзель. — А как она разделала мышь!.. Только герою может прийти в голову так варварски обращаться с едой.

— На нашей стороне Грюндхильда Великая! — радостно закричала маленькая розовая улитка. — Ура! Теперь мы точно победим!

На лице Молеправительницы все еще читалось сомнение.

— Кто знает, сможет ли Грюндхильда нам что-нибудь посоветовать. Наши проблемы, к сожалению, не решаются с помощью убийства какого-нибудь чудища. Посмотрим.

Новость о том, что Грюндхильда Великая, героиня прошлого, которую считали давно умершей, возвратилась из царства легенд и явилась в Холодный Ручей на военный совет, распространилась среди соглядатаев быстро, как пожар. Это, конечно, все изменило: теперь никто не думал предпринимать ничего самостоятельно, помимо воли Белой Феи. Все с нетерпением ждали, что Грюндхильда спасет положение. Ведь если Грюндхильда на их стороне, то соглядатаи просто не могут проиграть!

Молеправительница, правда, была в этом не так уверена, как ее сторонники. Поэтому большую часть следующего дня она провела в мастерской вместе с Грюндхильдой, посвящая ее в детали надвигающегося кризиса. Беспокоить их было запрещено. Так что Фридрих снова провел день в тренировках с Генри. Брумзель с Тальпой тоже отослали его — они разрабатывали план, как пробраться во владения Клупеуса.

К началу заседания Фридрих слегка опоздал. Он распрощался с Генри заранее, чтобы пойти на реку искупаться, и за этим приятным занятием забыл о времени. Ему было очень стыдно, что так вышло. Прокладывая себе дорогу сквозь толпу соглядатаев, он старался быть как можно незаметнее. Но это не получалось: где бы он ни шел, везде тут же начинались перешептывания. Ну да, теперь ведь он был знаменит.

— Так как шансов выиграть войну у нас, очевидно, нет, — вещала в этот момент Молеправительница с трибуны, — у нас остается только одна возможность. — Она сделала драматическую паузу, улыбнулась и продолжила: — Мы предотвратим войну!

Поднявшийся гул затих, стоило ей махнуть рукой.

— Тут требуется комплексный подход. Во-первых, мы обезвредим армии муравьев, сняв с них кольца отличия. Для этого понадобятся все птицы, особенно большие и хищные, а также добровольцы — те, кто уверенно чувствует себя, работая с механизмами. Я прошу всех, кто узнал себя в этом описании, после заседания подойти к оплетенному молью дереву.

Поляна погрузилась в полную тишину. Молеправительница продолжала:

— Во-вторых, одновременно будет выведен из игры и арестован Клупеус. Группа добровольцев отправится к его резиденции и позаботится об этом. Я прошу взять на себя выполнение этого задания самых сильных и храбрых из вас. Скорее всего, без применения силы добраться до Клупеуса не удастся. По поводу участия в этой операции прошу обращаться к Иерониму Брумзелю и Грилло Тальпе, — она указала на них, — они проинструктируют вас и дадут точные указания.

После того, как эти две задачи будут выполнены, нам придется иметь дело с Офрис и ее регулярной армией. Эта армия тоже довольно опасна, поэтому мы будем стараться избежать встречи и с солдатами Офрис. Мы постараемся как можно дольше сохранять в тайне от Юга разоружение Клупеуса и взятие его под стражу. Офрис не должна ничего подозревать, и, пока она в последние перед планируемым нападением дни будет занята операми и прочими финтифлюшками, — прошу прощения… — кивнула она Ангостуре, — группа избранных специалистов тайно проникнет во дворец, схватит ее и привлечет к ответу. — Молеправительница с воодушевлением прищелкнула пальцами. — Остальные в это время будут охранять границу во избежание всевозможных эксцессов.

— Эм-м, границу по версии Южной Стороны или по нашей версии? — послышался из толпы квакающий голос.

— Я нарисую вам карту, — вздохнула Молеправительница.

— А как мы попадем во дворец? — поинтересовался майский жук в первом ряду. — Как мы вообще попадем в Белоскалье незамеченными?

— Тайный переход через границу будет курировать местный специалист по перевозкам в Южную Сторону, — объяснила Молеправительница, указывая на Тальпу, который в свою очередь с усмешкой на лице поклонился. — А о том, как мы попадем во дворец, — об этом пусть лучше вам расскажут наши досточтимые помощники!

На сцену поднялись закутанные в синие плащи сестры Совини. Стоило им откинуть капюшоны, как по толпе пробежал рокот: многие соглядатаи, конечно, сразу же узнали певиц.

Ангостура хотела было сказать пару предварительных слов, но Йоланда опередила ее.

— Уважаемые соглядатаи, — заговорила она, — возможно, многие из вас удивлены нашим появлением здесь. Дело в том, что мы уже давно вступили в ряды соглядатаев, но до сих пор обстоятельства не были настолько тяжелыми и наша помощь не требовалась — да мы и не могли предложить никакой помощи, потому что мы всего лишь певицы. — Ангостура щелкнула клювом и закрыла глаза. Видимо, Йоланда уже сейчас превысила рекомендуемую недельную норму нагрузки голосовых связок.

— Но сейчас, — приняла эстафету Йозефа, — нам представилась возможность помочь, и мы сделаем все, что в наших силах! Прежде чем отправиться на войну, Офрис будет слушать оперу «Грюндхильда» в нашем исполнении. Речь идет о классической полной версии, длиной в несколько дней и чрезвычайно громкой. Пока придворные будут заняты музыкой, соглядатаи смогут незаметно проникнуть во дворец.

Далее слово взяла Йоринда:

— Так как вокруг Белоскалья будет расквартирована регулярная армия, Офрис будет чувствовать себя во дворце в полнейшей безопасности. Поэтому очень важно, чтобы она не подозревала, что соглядатаи ею интересуются. В такие времена, как нынешние, нужно действовать заодно. Если кто-нибудь начнет собственную операцию, это неизбежно привлечет внимание и поставит под угрозу успех наших общих усилий.

Сестры Совини замолчали и покинули сцену.

— А что будет делать Грюндхильда? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Точно! — поддержали вопрос другие голоса. — Грюндхильда! Мы хотим знать ее план!

— Грюндхильда! Грюндхильда! — стали скандировать на лугу.

Молеправительница скорчила кислую мину. В конце концов, это она организовала систему соглядатаев, собрала их здесь и разработала план. А теперь вдруг они хотят видеть Грюндхильду, которая только вчера появилась из небытия.

Но Грюндхильда была слишком умна, чтобы повестись на эту игру. Обменявшись короткими взглядами с Молеправительницей, она поднялась и проковыляла к краю трибуны.

— То время, когда я была знаменитой воительницей, прошло, — сказала она. — Война, на пороге которой вы стоите, ваша. Я соглядатай, такой же, как вы, и подчиняюсь распоряжениям Белой Феи, — она указала на Молеправительницу, сидевшую у нее за спиной. — Я… Нет, у меня плана нет. — И с этими словами она зашаркала обратно к своему месту.

На какой-то момент стало совсем тихо. Видимо, соглядатаи не могли понять, как относиться к такому заявлению. Брумзель воспользовался моментом, чтобы взять слово.

— Дворец Офрис я знаю вдоль и поперек. Я могу точно указать самые надежные места для тайного проникновения, но для этого нам все равно понадобятся специалисты. — Он оглядел толпу. — У кого из вас есть опыт подкопов, подрывов, взлома замков и несанкционированного вторжения на частную территорию? — В толпе никто не зашевелился. — Не скромничайте, — добавил Брумзель, — я точно знаю: среди вас найдется несколько таких молодчиков, что мама не горюй!

Вверх нерешительно поднялись несколько рук и лап.

— Вы-то нам и нужны! А кто из вас может работать в темноте?

Поднялось еще несколько рук.

— Очень хорошо! Вы идеально подходите для этой операции. Потому что всем в Белоскалье ехать, конечно, нельзя, это бы слишком привлекало внимание. — И он с довольным видом стал считать руки.

Молеправительница встала рядом с ним.

— Получается приличное количество, точно больше семидесяти, — пробормотала она. — Тальпа?

— Переправим без проблем, — кивнул он, скрестив руки на груди.

— Не забудь, что и мы должны туда попасть.

— Не забуду. Положись на меня.

— Успокаивает, что хотя бы один из нас точно знает, что делать, — сухо сказала Молеправительница. А потом обратилась к собравшимся: — Все, кто сейчас поднимал руки, пройдите, пожалуйста, на сцену и запишитесь в список у Тальпы. А пока что я передаю слово нашим глубокоуважаемым военным стратегам. — И она села, уступая место Адмиралу.

Антивоенный совет заседал до вечера, но выступление Адмирала Фридрих слушал не очень внимательно — оно все равно по большей части было малопонятно. К счастью, в девять часов заседание завершилось, а то Фридрих уже тайно начал тренироваться задерживать дыхание — так скучно ему стало от всех этих речей.

Наконец члены совета стали расходиться, и Фридрих один направился к оплетенному молью дереву. Проходя через низину мимо зарослей ежевики, он заметил на нижней ветке ближайшего дерева Ангостуру, потягивавшую какао. На плечи она набросила шаль, потому что ночь все-таки была довольно прохладная. Фридрих медленно и нерешительно подошел к дереву и позвал:

— Ангостура! Госпожа Штрикснер!

Ангостура посмотрела вниз. Увидев Фридриха, она плотнее закуталась в шаль и вежливо спланировала к нему.

— Да, что такое? — спросила она.

— Я хотел задать вам один вопрос, который уже несколько дней вертится у меня в голове, — сказал Фридрих.

— Мне? — испуганно переспросила Ангостура.

— Да. Вы ведь хорошо разбираетесь в концертной технике, — начал объяснять Фридрих.

— Ох, — с облегчением выдохнула Ангостура. — Иначе говоря, вы хотели бы побеседовать с сестрами Совини!

— Нет, я хочу поговорить именно с вами! — быстро возразил Фридрих. — Речь о вас, а не о Совини.

— Но… но… — Вид у Ангостуры был такой, словно ее загнали в угол. — Со мной? О чем же?

— Госпожа Штрикснер… Ох, да зачем это? Может, перейдем на «ты»? — предложил Фридрих, чувствовавший себя почти виноватым, что настолько сбил бедняжку с толку. Как же ее теперь успокоить? — Со всеми этими «вы» получается ужасно церемонно и неуклюже.

— Конечно… Конечно, если вы… если хочешь, — запнулась Ангостура.

Фридрих протянул ей руку:

— Фридрих.

— Ангостура, — сказала она, протягивая для рукопожатия маховые перья крыла.

— Так вот, Ангостура, ты наверняка прекрасно разбираешься в концертной технике, — снова начал Фридрих. — Прежде всего в усилительной аппаратуре.

— Да? — нерешительность не покидала ее. — А вы… ты не думаешь, что сестры все-таки лучше ответят на твой вопрос?

— Нет. Они же не занимаются сценическим оборудованием для своих выступлений, так?

— Конечно нет. Для этого есть я, — гордо подтвердила Ангостура. Казалось, она чувствовала себя уверенно, только говоря о кузинах.

Но Фридриху все-таки нужно было вывести разговор из этой привычной для нее области.

— Как усиливают громкость звука при пении?

— Ну, это зависит от ситуации, — нерешительно ответила Ангостура, размышляя над каждым словом. — В оперном театре вся архитектура здания рассчитана таким образом, чтобы из любой точки зрительного зала было слышно, что поют на сцене. А на открытых площадках, как, например, на концерте в Ласточкиной Горке, приходится, конечно, использовать микрофоны — они небольшие и незаметны под перьями.

— А с научной точки зрения как это работает? — с интересом спросил Фридрих.

— В общем-то, это просто небольшая мембрана в коробочке-резонаторе, — задумчиво проговорила Ангостура. — А перед ней, конечно же, звукозаклинатель.

— Что-что?

— Звукозаклинатель, — терпеливо начала объяснять Ангостура, — это такой маленький кусочек свинца, который убеждает звук, что он намного громче, чем на самом деле.

Наверное, Фридрих очень уж обескураженно посмотрел на Ангостуру, потому что она тут же решила объяснить подробнее:

— Свинец — чрезвычайно восприимчивый материал, и хороший маг легко может превратить кусочек этого металла в звукозаклинатель. А если присоединить к нему мембрану, то звуковые волны, которые заставляют ее вибрировать, оказываются убеждены, что они должны ударять гораздо сильнее, чем они делали бы это сами по себе.

— У звуковых волн… есть сознание? — уточнил пораженный Фридрих.

Ангостура пожала плечами.

— Кто знает. По крайней мере, это работает. Дело в том, что влиять с помощью магии на живых существ очень сложно, а со звуком это получается вполне просто. Волшебнику даже не нужно самому концентрироваться, достаточно заколдовать кусочек свинца — и готово. А хватает такого заклинания очень надолго.

Фридриху показалось, что Ангостура, временно отказавшись от роли строгой покровительницы, сразу стала намного приятней. Следующий вопрос он формулировал очень внимательно, потому что ответ был чрезвычайно важен:

— А можно таким заклинателем усиливать не звук, а что-нибудь другое?

— Например? — спросила Ангостура.

— Например магнит. Может быть, и магнитное поле получится убедить, что оно гораздо сильнее, чем на самом деле.

— Ох, — вздохнула Ангостура. — Этого я не знаю. Надо просто попробовать. А для чего это?

— У тебя есть с собой такой заклинатель? — вместо ответа спросил Фридрих.

— Парочка у меня с собой найдется, только нужно сначала отсоединить мембрану, — ответила неясыть, задумчиво поглаживая клюв. — Хочешь попробовать прямо сейчас?

— Да, если ты сейчас ничем важным не занята.

— Я должна при этом присутствовать?

— Ну конечно! Я же не знаю, как обращаться с этой штукой.

Ангостура надулась, но не от возмущения, а от волнения.

— Тогда следуй за мной, — сказала она и вперевалку заковыляла по мокрой траве. Ей, очевидно, было очень неудобно, но иначе Фридрих не мог бы за ней угнаться. Дерево, на котором она сидела, было полое до самой земли, и внутри лежало множество больших черных обитых серебром ящиков и несколько больших чемоданов размером с сову.

Ангостура уверенно вынула один из ящиков, открыла его и стала один за другим выкладывать какие-то предметы неизвестного назначения. Наконец она нашла картонную коробку, поставила ее на землю и сняла крышку. Внутри оказалось несколько жестяных коробочек.

— Ну вот, это усилители. Звукозаклинатели внутри.

Она положила одну из коробочек на землю, вскрыла ее лапой и показала Фридриху.

— Видишь? Вот это мембрана, а это — звукозаклинатель.

Одним когтем она осторожно вынула металлический брусочек из оболочки. Для Ангостуры это была крошечная штучка, но для Фридриха она оказалась размером примерно с обувную коробку и совершенно немыслимого веса.

Фридрих смотрел на заклинатель у своих ног и размышлял.

— Слушай, — сказал он наконец. — Я возьму эту штуковину на луг и посмотрю, будет ли она усиливать магнитную стрелку у меня в компасе. А ты… ты будешь медленно приближаться ко мне с каким-нибудь металлическим предметом в руках.

Ангостура вздрогнула, но послушно взяла гаечный ключ.

— Стрелка компаса в качестве магнита? Не слишком ли слабо получится?

Ее опасения не подтвердились. Магнитная стрелка оказалась даже слишком сильной. Стоило Фридриху поднести компас к заклинателю, как ключ вылетел у Ангостуры из рук. Все ящики в дереве немного зашевелились, потому что в каждом из них было что-нибудь металлическое. Хорошо, что стрелка компаса была маленькая, а расстояние между Фридрихом и ящиками довольно велико, иначе мог бы случиться какой-нибудь несчастный случай.

Молеправительница сильно удивилась, когда Фридрих с Ангостурой вдруг появились у подножья ее дерева и громко попросили бросить какой-нибудь винтик на веранду. Еще больше она удивилась, когда Фридрих поднес компас к заклинателю и винтик в полете изменил траекторию и полетел к Фридриху. Она поначалу не поняла, что это за странности творятся вокруг.

— Эй, что это происходит? — крикнула она вниз.

— Это решение твоей проблемы с магнитами! — радостно крикнул Фридрих в ответ. Ангостура позволила ему забраться к себе на спину и взлетела к дому Молеправительницы, которая не прекращала удивляться.

— Это просто потрясающе! — с восторгом заговорила она. — Я даже не знала, что подобное существует! Столько лет чинила и собирала всяческие механизмы, а вот о сценической аппаратуре ничего не знала. А как это выключается?

Ангостура гордо распушила перья.

— Звукозаклинатель устроен так, что работает только в одном направлении, иначе бы он усиливал каждый шорох в зрительном зале, а вовсе не пение на сцене! Его нужно держать правильной стороной вверх, и он будет усиливать магнитное поле магнита, а не того, что к нему притягивается. То есть магнит можно в любой момент просто отдалить от заклинателя, и магнитная сила снизится.

— Тогда нужно придумать удобный чехол — и всё, магнит-разоружитель готов! — воскликнула Молеправительница. — Это просто потрясающе, потрясающе! Потихоньку все складывается!

Утро следующего дня она провела в мастерской, где что-то ковала, сваривала и прикручивала. Время от времени слышно было, как она безумно смеется. Фридрих снова был на тренировке по рукопашному бою и обращению с оружием и решил, что хватит с него укрепления тела. Поэтому он уговорил Генри отпустить его пораньше — ему хотелось отыскать Грюндхильду Великую и побеседовать с ней.

Он нашел старушку на берегу реки. Она сидела на скамеечке между корней деревьев и наслаждалась видом. Ее поношенный синий головной платок сиял на солнце. Некоторое время Фридрих не решался подойти, но потом собрался с духом и приблизился.

— Эм… Госпожа Грюндхильда?

— Да? — отозвалась старушка.

— Можно… эм… вы не могли бы дать мне автограф? — выдавил из себя Фридрих и тут же сообразил, как это странно звучит. Ведь у эпических героев вроде бы автографов не просят.

— Что тебе подписать? — повернулась к нему Грюндхильда.

Фридрих сел рядом с ней.

— Вот, этот пакетик с «мудрой пудрой». Я прочел вашу историю впервые всего несколько недель назад, — добавил он. — Ну да, я же не местный. Меня очень впечатлил этот текст. Вы, наверное, и правда были когда-то ужасны. Нет, я не то имел в виду… Лучше сказать, внушительны. — Фридрих почувствовал, что лицо у него запылало. Слова почему-то получались у него вовсе не те, что нужно. — То есть по вам сразу было видно, что вы настоящий герой, я имею в виду. Так написано в этой книге… эм… в этой «мудрой пудре».

Грюндхильда нахмурилась.

— Если бы на свете и правда бывали люди, у которых на лице написано, что они герои, хоть один бы мне в жизни да встретился. Но нет, таких я не видывала. На самом деле всё наоборот: сначала совершаешь что-нибудь героическое, а потом все начинают говорить, что и облик у тебя весь насквозь героический. Будто они с самого начала все знали, подхалимы эдакие! Вот как это бывает. — Она запустила пальцы в волосы за ухом и выудила оттуда огрызок карандаша. — Напомни-ка, как тебя зовут?

— Фридрих, — сказал Фридрих. — Фридрих Львиный Зев. Но я не шмелелет, — тут же добавил он, чтобы не рядиться в чужие перья. — Я совершенно не умею обходиться со шмелями. Паршивая овца в семействе.

Грюндхильда смотрела на него, склонив голову на бок. Фридрих, краснея, быстро продолжал:

— Не то чтобы меня кто-то упрекал, нет! И неудачником меня никто не называет!

— Ах да, — произнесла Грюндхильда Великая и замолчала.

— Я и сам, конечно, знаю, что я вовсе не неудачник! — поспешил заверить Фридрих, но тут у него внезапно вырвалось: — Но я просто не понимаю, почему в нашей семье у всех есть талант правильно обращаться со шмелями, только у меня — нет! Это несправедливо!

— Ничего страшного! — сказала Грюндхильда и засмеялась. Правда, Фридриху сначала показалось, что у нее приступ кашля — так странно звучал ее каркающий смех.

— Что тут такого смешного? — обиженно спросил Фридрих.

— Знаешь, у моего отца, — прокаркала старушка, — у моего отца была сыроварня. У нас в семье все делали сыр. Кроме меня.

— Как? То есть вы происходите из семьи сыроваров? — ошеломленно переспросил Фридрих. — Я думал, монархами рождаются.

— Не-е, в моем случае было по-другому. Семья у меня занималась сыром. Только сыром. А я не могла. Мои сырные опыты выставляли на всеобщее обозрение, чтобы повеселить людей. Так плохо у меня получался сыр. Так плохо он выглядел. Хорошо получалось у меня только одно: драться. Представляешь, каким позором я была для семьи?

Фридрих не мог понять, серьезно ли она сейчас говорит, и старался удержаться от смеха. Но скоро это перестало ему удаваться.

— Знаешь, в моей семье сыроварение считалось самым высшим искусством, — продолжала Грюндхильда. — Ничто не ценилось так высоко, как умение создать совершенную головку сливочного сыра. Мой отец так и не смог смириться с тем, что я выбрала для себя стезю королевы, хотя могла бы посвятить жизнь сыру. Представляешь, какое мещанство? Они серьезно считали, что сыр — это самое потрясающее, что есть в мире! Шматок перебродившего молока, который кладут на бутерброд! Величайшее искусство!

У Фридриха на глаза навернулись слезы — так он хохотал.

— А твоя семья, — продолжала Грюндхильда, — твоя семья, значит, сходит с ума по толстым волосатым насекомым и летает на них через горящие обручи, чтобы другие им аплодировали. Вот и все содержание их жизни!

— В такой формулировке это звучит довольно странно, — согласился Фридрих.

— Так это и есть странно! Что я хочу тебе сказать: некоторые люди живут, накрыв голову скатертью, и носа из-под нее не кажут; но, если ты живешь не под скатертью, это ничего страшного. Ах да, автограф!

Грюндхильда лизнула кончик карандаша и написала на пакетике с «мудрой пудрой» так: «Дорогой Фридрих, продолжай в том же духе! Грюндхильда Великая».

У Фридриха запылали уши — ведь что это, как не самый лучший комплимент!

— Спасибо огромное, — пробормотал он.

— Я слышала, ты прям волшебный парень, — сказала Грюндхильда. — Фея говорила, что ты решил проблему с усилением магнитов.

— Но я же не сам всё придумал! — возразил Фридрих. — Это Ангостура навела меня на такую мысль.

— Все равно впечатляет. Фея бы ни в жизнь не догадалась спрашивать совета у Ангостуры. Она очень тебя уважает, поверь мне.

— Меня? — Фридрих от смущения сморщился.

— Да. А еще она говорит, что ты хорошо готовишь, — Грюндхильда улыбнулась. — В этом нет ничего постыдного: кто хочет есть, тот и готовить должен уметь!

Тут Фридрих снова засмеялся ее серьезности.

— Ну, пойдем на заседание, — сказала Грюндхильда, вставая со скамейки. — Сегодня наверняка опять допоздна затянется.

В этот раз Молеправительница на заседании не появилась. Она заперлась у себя в мастерской и монтировала заклинатель к какому-то аппарату. Ангостуры тоже не было. Молеправительница оставила ее у себя в качестве модели, чтобы опробовать перевязь, на которой можно будет переносить магниты по воздуху.

Поэтому руководство собранием взял на себя Адмирал и с большим воодушевлением занялся распределением между соглядатаями участков работы по разоружению муравьев. Каждой крупной птице был назначен тот или иной муравьиный лагерь. Кроме того, были распределены все более мелкие способные к полету соглядатаи: в одиночку или с седоком (потому что большие пальцы, как известно, бывают очень полезны) они должны будут сопровождать птиц в назначенные им области. Они будут выполнять разведывательные функции, а в случае необходимости — сражаться. Помимо этого, их задача — препятствовать осам и шершням доставлять Клупеусу какие-либо известия.

Фридрих во время обсуждения сидел рядом с Брумзелем. Наконец-то им выдался случай немного поболтать за спиной у Адмирала.

— Мы будем причислены к эскадрилье Феи, — шепнул Брумзель. — Я об этом уже позаботился.

— Это все, — рассудительно отметил Фридрих, — будет либо потрясающе, либо полный провал. Представь, если затея с магнитами не сработает!

— С чего это она не сработает? — ухмыльнулся Брумзель.

— А Совини с Ангостурой тоже полетят? — спросил Фридрих.

— Совини? Нет, конечно. Они же не созданы для работы в нервной обстановке. Но Ангостура явно выразила желание предоставить кузин самим себе на пару дней и принять участие в разоружении.

— Ангостура? Она ведь даже не соглядатай!

— Не была им до недавнего времени.

Ночь была теплая и безлунная, но поляну у Холодного Ручья освещали сотни факелов. Все пространство до опушки леса занимали соглядатаи и их палатки, и было трудно представить себе, что такое множество горящих сердец может проиграть войну. Но Фридрих прекрасно понимал, какая сложная задача им предстоит, и на душе у него было неспокойно.

 

Глава двенадцатая. Конец Клупеуса

Прошло еще два дня, и Антивоенный совет Северной Стороны завершился. Каждый соглядатай получил особое задание, каждый маневр был детально продуман. Фридрих с Брумзелем знали, что им предстоит делать, но общую картину они давно перестали понимать. Некоторые соглядатаи уже отбыли в южном направлении — в крупные города, чтобы приобрести там заклинатели для магнитов. Молеправительница сделала образец бокса для заклинателя с возможностью отключения и раздала задания, так что теперь каждый кузнец, каждый лудильщик и вообще каждый человек с руками в Холодном Ручье был занят изготовлением таких ящиков и приклепыванием их к прочным кожаным ремням.

Молеправительница почти не выходила из мастерской. В эти дни она была подпаленней и грязнее, чем обычно, но эмоции в ней кипели, как в маленькой девочке. По вечерам она всегда находила время побеседовать с Тальпой, который снял с нее большую часть организационной работы. В остальное время ее можно было увидеть только за едой.

Соглядатаи ждали прибытия заклинателей и завершения работы над разоружающими магнитами. Через два дня после окончания военного совета, наконец, момент настал: соглядатаи разделились и разными путями двинулись на юг.

Фридриху было жаль покидать Холодный Ручей. Он еще никогда в этом странном мире не чувствовал себя так хорошо, как здесь. Это было единственное место, где никто не хотел его ни убивать, ни допрашивать, ни делать героем.

И вот прохладным летним утром он снова сидел на Брумзеле — рюкзак за плечами, авиационные очки на лице — и вместе с эскадрильей соглядатаев двигался на юг. Во главе группы летела Ангостура с Молеправительницей на спине: она сидела в кресле, закрепленном на птице специальными ремнями. Внизу, у ножек кресла, находилось три больших рычага, от которых шли тросы к магнитному боксу, прикрепленному у Ангостуры на груди. С их помощью Молеправительница могла соединять с заклинателем три магнита разной величины, смотря по тому, какая сила притяжения требовалась. Так как испытать оборудование в реальных полевых условиях было нельзя, важно иметь возможность варьировать мощность, так объяснила Молеправительница.

Соглядатаям нужно было забрать далеко на восток, поэтому на дорогу до лагеря муравьев ушел целый день.

— Но операция по разоружению, — прокомментировала Молеправительница, пожимая плечами, — все равно для всех эскадрилий начнется только завтра утром, в пять часов, пока муравьи как следует не проснутся. Приступим все одновременно.

Наступила неуютная ночь: костров не зажигали. Лагерем встали за горой, но огонь наверняка привлек бы внимание муравьев, так что соглядатаи сидели в темноте, завернувшись в палатках в одеяла, и напряженно прислушивались. Где-то далеко во тьме, в долине, слышалось муравьиное копошенье и чавканье — видимо, они нашли мертвое животное или какой-то большой плод.

— Если подумать о том, что эти бедные создания покинули свои гнезда, чтобы участвовать в бессмысленной войне, — мрачно проговорил Брумзель, — аж дурно становится. Они могли бы выкармливать тысячи личинок, строить бессчетное количество ходов и туннелей, ухаживать за грибными садами или переносить яйца с места на место. Сейчас этим никто не занимается, и муравейники приходят в упадок. Это будет печальное лето для муравьев Скарнланда, когда они вернутся домой!

Без четверти пять Фридриха растолкали и посадили на спину Брумзелю. Он даже не сразу сообразил, где находится и что происходит. Солнце уже светило, но пока было прохладно: идеальные условия для задуманной операции, потому что муравьи в таких условиях еще вялые.

Все соглядатаи были в седле или на стартовых позициях для взлета, Ангостура дрожала от нетерпения. Молеправительница то и дело поглядывала на карманные часы. Она тоже была крайне взволнована.

— Без пяти пять, — наконец объявила она, опуская часы в карман. — К черту ждать, начинаем. Полетели, ребята! — Она засмеялась; прозвучало это слегка безумно. — И помните: если мы не справимся, мир об этом не узнает!

Ангостура первой поднялась над вершиной горы, за ней — все остальные. Соглядатаев был целый рой, от которого у случайного свидетеля мурашки бы побежали по спине, но муравьев движение в воздухе совершенно не беспокоило. Море черных панцирей покрывало всю долину, но они не шевелились. В отсутствие командующего, опрысканного мастер-раствором, они просто отдыхали.

— Теперь держитесь все за мной! — крикнула Молеправительница через плечо. — И не суйтесь между Ангостурой и муравьями! — с этими словами она включила магниты.

В следующее мгновение Ангостура чуть не упала на землю. На ней вдруг повисла огромная гроздь черных колец! Еле-еле неясыти удалось удержаться в воздухе. Молеправительница поспешила выключить магнит, и кольца дождем посыпались вниз.

— Ух! Извини, Ангостура! — крикнула она. — Я недооценила мощность магнита! Но сейчас получится лучше!

Она снова включила аппарат, и на этот раз к ним примагнитилось ровно столько колец, сколько Ангостура могла унести. При том, что по сравнению с неясытью муравьиные колечки казались совершенно микроскопическими, Фридрих даже представить себе не мог, сколько их Ангостура собирала за раз. Но, совершенно точно, очень и очень много.

Когда Ангостура с грузом полетела назад к горе, Молеправительница выключила заклинатель, и тысячи колец упали с другой стороны горы и с шумом покатились по склону.

— Давай-ка немного снизимся и слегка проветрим ребят, — сказал Брумзель. — Надевай очки! Муравьи, когда пугаются, брызгают кислотой! Мне-то ничего, а вот ты глаза береги, — и они с Фридрихом пронеслись прямо над муравьиным войском.

Муравьи, лишившись духовного руководства, совершенно растерялись и топтались, спотыкаясь, на одном месте. Свежий ветер, который устроил для них Брумзель, ускорил их пробуждение. Только что их что-то резко дергало за антенки, а теперь они стали понимать, что не знают, где находятся, — слишком много для одного утра!

Остальные члены эскадрильи последовали примеру Брумзеля и проносились над муравьями сразу после Ангостуры. Там, где они пролетали, упорядоченная армия черных тел превращалась в суматошную массу, в которой тысячи голосов пытались перекричать один другого.

Тут на краю лагеря Фридрих увидел четырех одиноких шершней, которые поднялись в воздух и направились к ним. Но через несколько мгновений они застыли, перекинулись парой слов и обратились в бегство.

— За ними! — завопил майский жук, летевший рядом с Фридрихом и Брумзелем. — Надо схватить их!

Соглядатаи бросились в погоню за шершнями. Прежде чем те успели вылететь из долины, их окружили спереди и сзади, сверху и снизу, потому что, хоть выглядят шершни и впечатляюще, ловкостью они не отличаются.

Когда Фридрих с Брумзелем догнали эту группу, две стрекозы уже накинули на шершней сети и плотно завязали снизу. Пленники не могли расправить крылья и просто повисли внутри. В таком виде их отбуксировали к краю муравьиного поля и повесили на дерево, как авоську с продуктами. Что с ними делать, соглядатаи хотели решить позже.

Ангостура тем временем продолжала летать кругами, а соглядатаи помогали ей по мере возможности. Еще не лишившиеся колец муравьи угрожающе поднимали лапки к небу, но ничего, чтобы помешать птице, сделать не могли — даже добрызнуть до нее кислотой. Противопоставить краже колец с воздуха муравьям было нечего.

Молеправительница ликовала и трясла кулаками.

— Работает! Работает! Ура-а-а! — кричала она. А когда Брумзель поднялся на ее высоту, присовокупила: — Надо в Холодном Ручье Фридриху памятник поставить! Это просто невероятно! Если так и дальше пойдет, дело в шляпе!

Фридрих, приставив ладонь козырьком к глазам, оглядывал поле.

— Но муравьев еще очень много! — крикнул он в ответ. — Сколько мы еще будем продолжать?

— Пару часов! — отвечала Молеправительница. — Пару часов уж точно!

И они продолжали работу. Скоро следующая полоса поля была раскольцована, а потом еще и еще. Муравьи беспорядочно сновали внизу, отчаянно пытаясь отыскать членов своего клана, они были совершенно сбиты с толку.

Зависнув над раскольцованной частью поля с мегафоном в руках, один из соглядатаев обратился к муравьям с такой речью:

— Дорогие жители Северной Стороны, земляки! Пожалуйста, без паники! Вы находились под действием чар, от которых вас только что освободили. То, что сейчас вы несколько дезориентированы, совершенно нормально. В данный момент вы находитесь к северу от Ласточкиной Горки и к югу от Холодного Ручья. Сохраняйте спокойствие! Если вы чувствуете недомогание, присядьте ненадолго, попейте росы с травинок. А затем незамедлительно отправляйтесь в обратный путь к своим муравейникам. Большое спасибо за сотрудничество.

Впрочем, такие воззвания не очень помогали успокоить муравьев. Но постепенно они находили в толпе знакомых, образовывали небольшие группки и уже не отделялись от них.

Фридрих с Брумзелем снова подлетели к Молеправительнице.

— Здесь все идет по плану, так что лети дальше! — прокричала она Брумзелю. — Передавай привет Тальпе! Фридрих, хочешь остаться со мной? Тогда перелезай! Или полетишь с Брумзелем?

Уже давно было запланировано, что Брумзель вместе с Тальпой займутся Клупеусом. А вот о том, где будет во время этой операции Фридрих, никто не подумал. Но он сам уже всё решил.

— Я лечу с ним! — прокричал он, отворачиваясь от встречного ветра.

— Хорошо! — завопила Молеправительница. — Тогда встретимся по дороге к Белоскалью. Удачи! Надеюсь увидеть вас целыми и невредимыми.

Она мрачно хохотнула и помахала рукой. Ангостура на прощанье ничего сказать не могла, потому что летела, крепко стиснув клюв и тяжело дыша от напряжения.

Брумзель развернулся, резко набрал высоту и полетел в сторону гор. Фридрих вцепился в шмелиный мех. Солнце уже полностью взошло и ярко освещало их стремительный полет.

— У Клупеуса, — крикнул Брумзель, — наверняка от страха припадок случится, когда он об этом узнает!

— О да! Может, когда мы прилетим, он будет уже в клинике нервишки лечить, — радостно отвечал Фридрих.

— Ну это вряд ли, — не согласился Брумзель, но все-таки тихонько хихикнул.

— Где мы встречаемся с остальными? — поинтересовался Фридрих.

— На некотором расстоянии от дворца Клупеуса есть вересковая пустошь с группой скал, — начал объяснять Брумзель. — Дождь вымыл из них песок, и внутри образовалось множество пещер, там мы и собираемся. В тех местах, кроме пчел и шмелей, практически никто в поисках еды не рыскает, а сверху нас будет совершенно не видно.

В таких разговорах они перемахнули через горы.

Быстрота была сейчас их главным козырем. Клупеуса нужно было застигнуть врасплох, до того как он узнает, что потерял контроль над муравьями, — иначе он может успеть что-нибудь выдумать. Так что Брумзель несся что есть мочи, не останавливаясь даже на обед. Под вечер, когда небо начало розоветь, а воздух стал прохладнее, среди фиолетового вереска вдали показалась группа скал, также известная под названием Сто Двенадцать Пещер. Снаружи ничто не нарушало тишину пейзажа, и Фридрих даже удивился, когда они, поднырнув под скалы и приземлившись, вдруг оказались среди сотен соглядатаев.

Какая-то оса — среди соглядатаев тоже есть осы, это Фридрих знал уже с начала военного совета — вышла им навстречу, кратко поприветствовала и стала расспрашивать.

— Господин Брумзель! Расскажите, расскажите, пожалуйста, как прошла операция по раскольцовыванию у вашей группы?

— Хорошо, очень хорошо! — выпалил Брумзель. — Мадемуазель Эльза, это Фридрих. Фридрих, это мадемуазель Эльза, ее прислали от эскадрильи Стреллы.

— Я знаю, — гордо сказал Фридрих. — Вы играете на аккордеоне в «Зеленом гроте», правда?

— Вы меня помните?! — восторженно воскликнула мадемуазель Эльза. — Ох, неужели вы меня помните?!

Брумзель не дал ей продолжать восторги, потому что у них были более срочные дела.

— У вас тоже все прошло гладко, я полагаю?

Эльза просто дрожала от радости.

— Вполне! И другие эскадрильи говорят то же! Мне только одно мешало: меня постоянно кто-нибудь издалека принимал за осу Клупеуса! Пришлось надеть красный шарф, только так можно было нормально работать, — и она помахала кончиком шарфа.

— Видно, настроение у вас тут хорошее, — с удовольствием отметил Брумзель, рассматривая снующих вокруг соглядатаев.

— О да! И все это, если не ошибаюсь, благодаря вашей идее, — Эльза пожала Фридриху руку. — Я бы хотела организовать у себя в школе конкурс креативных идей и назвать его в вашу честь! Ох, простите, нужно объяснить: хоть по вечерам я и играю в «Зеленом гроте», но по основному роду деятельности я — учитель, отвечаю за художественное и музыкальное образование юных ос в нашем гнезде. К сожалению, среди нашей молодежи не так часто встретишь светлые головы, а уж политикой вообще мало кто интересуется. — Она вздохнула.

— Конкурс креативных идей? — Фридрих сразу почувствовал себя на три головы выше.

— Да. Вы не возражаете, если я воспользуюсь вашим именем? — с надеждой спросила мадмуазель Эльза.

— Конечно, это будет большая честь для меня, — с энтузиазмом ответил Фридрих и тут же почувствовал, как кровь приливает к щекам.

— Возможно, это подтолкнет подрастающее поколение к созданию и изобретению нового, — бодро продолжала мадемуазель Эльза. — Но что это я все говорю и говорю? Вы наверняка хотите для начала побеседовать с Тальпой. По крайней мере, он с нетерпением ждет известий от вас! Пойдемте, я только что видела его в песчаном карьере.

И Эльза повела Фридриха и Брумзеля между камнями к самой нижней точке Ста Двенадцати Пещер. Хотя, в общем-то, это были не настоящие пещеры, а скорее расселины между камнями, между которыми свободно просачивался дневной свет. Но нависающие сверху камни прекрасно защищали от посторонних глаз, да и мест, чтобы укрыться от дождя, здесь было предостаточно. Был и источник питьевой воды: между скал вился маленький ручеек. Многие соглядатаи уже прибыли, то и дело прилетал очередной гонец, и, кажется, никому из них не приходилось докладывать о неудачах. Соглядатаи тут и там поздравляли друг друга и осушали стаканы, содержимое которых предательски пахло самогоном.

Тальпа, как всегда, возвышался над толпой. Увидев вновь прибывших, он оставил всех (в том числе полевку, с которой разговаривал) и двинулся навстречу.

— Как у вас прошла операция? — пробасил он.

— Потрясающе! — ответил Фридрих. — Лучше, чем я мог предположить.

— А почему ты все еще не празднуешь? — засмеялся Тальпа. — Уже пришли известия о замечательных успехах практически всех эскадрилий. Так что если где-то и осталась муравьиная дивизия в боевой готовности, то только потому, что мы ее не нашли!

— Птицы сегодня целый день вкалывали, бедняжки, — задумчиво проговорил Фридрих.

— Ну, мы пригласили несколько белок помассировать им спины, если будет нужно, — подмигнул Тальпа. — А Ангостура… у сестер Совини, понятное дело, на гастролях всегда личная массажистка рядом.

— Ангостуру мы все равно до Белоскалья больше не увидим, — с некоторой грустью проговорил Брумзель. — Она уже сегодня ночью должна вернуться в свиту Совини. Они же должны оказаться во дворце много раньше нас.

— А у нас какой план? Я имею в виду — с этого момента? — спросил Фридрих, решив перевести разговор на более захватывающую тему.

— Завтра утром некоторые из нас — включая, конечно, меня, Брумзеля и тебя, если хочешь, — отправятся с посольством к Клупеусу и объяснят, что он проиграл, — радостно изложил план Тальпа. — Мы возьмем его под стражу и изымем все ароматические растворы. Посмотрим, кто из сторонников продолжит поддерживать его в такой ситуации. Если кто-нибудь действительно захочет его защищать, придется сражаться. Но не думаю, что дело до этого дойдет.

— А где находится его резиденция? — поинтересовался Фридрих.

— Ты уже там бывал, — усмехнулся Брумзель. — Она ровно над тем палаточным городком, где ты видел Клупеуса, перед тем как он отправил тебя в Башню Отчаяния.

— Ах да, Башня! — Тальпа почесал себе лоб. — Когда Клупеус будет устранен, нужно будет еще как-то вызволить оттуда заключенных и попытаться выяснить, в чем их вина. Та еще работенка будет. Фея хочет, чтобы они все предстали перед настоящим судом, а на это может понадобиться не один месяц. Уф! На такое у нас сейчас совершенно нет времени.

— Правильно, — подытожил Брумзель, — сейчас я хочу подкрепиться. Мы же целый день ничего не ели, а я откуда-то чую аромат медовой коврижки!

Резиденцию Клупеуса во время первого посещения палаточного городка Фридрих толком не рассмотрел. Это была элегантная постройка в стиле кантри из стекла и полированной меди, расположенная на высокой скале над палатками. Она напоминала оранжерею, только вот растений внутри видно не было. Впрочем, снаружи тоже. Видимо, Клупеусу в качестве палисадника хватало ровной площадки на скале перед входом.

В миссии участвовало всего двенадцать соглядатаев. Тут были, конечно, Брумзель и Тальпа, а с остальными Фридрих до сих пор знаком не был. Стоило ему задуматься, хороша ли идея — выдвигаться такой маленькой группой, как в воздух поднялось целое облако шершней, ос и других насекомых и окружило их. Фридриху от этого стало ужасно неуютно; остальные, видимо, почувствовали себя примерно так же. Только по Тальпе ничего не было заметно.

— Это частная территория, — сообщил высокопоставленный шершень со знаками отличия, зависнув перед ними в воздухе и преграждая путь.

— Мы знаем, — отрезал Тальпа. — Нам нужно к Клупеусу.

— Не положено, — объявил шершень. — Если вы сейчас же не покинете территорию, нам придется вас арестовать.

— Это тоже не положено, — возразил Тальпа. — У нас дипломатический иммунитет.

Шершень непонимающе уставился на него.

— Мы послы Белой Феи, — терпеливо объяснил Тальпа. — Послов нельзя арестовывать и бить. Ведь мы прибыли сообщить важные новости.

Некоторое время шершень недоуменно глядел на Тальпу. Потом вокруг него стали хихикать, и он, собравшись с духом, вынес вердикт:

— В общем-то, предстанете вы перед господином Клупеусом в кандалах или без, большого значения не имеет. Следуйте за мной!

Внутри враждебного облака соглядатаи подлетели к стеклянному зданию. Наверное, все это сверкающее стекло и блестящая медь были призваны создать приветливый и безмятежный вид, но на деле здание выглядело холодно и угрожающе.

Вместе с суровым эскортом они приземлились перед воротами. Одна из ос открыла их и вошла внутрь, чтобы доложить о прибытии посетителей.

— Я не удивлюсь, если нас вовсе не пустят внутрь, — сказал один из наездников, слезая со своей стрекозы.

— Пустят-пустят! — возразил Тальпа, криво усмехаясь. — Как только Клупеус услышит, что к нему прибыл золотой шмель, он тут же прикажет нас впустить, можешь быть уверен.

Скоро оса вернулась и пустила всех внутрь. Путь от ворот к двери в дом был короток, но совершенно безрадостен. По сторонам дорожки высились, словно аллея, литые бюсты знаменитых волшебников больше чем в натуральную величину.

— Видно, Клупеус считает это очень изысканным, — мрачно пробурчал Брумзель.

Внутрь дома соглядатаи вошли одни, эскорт остался во дворе. В холле было так же неуютно, как снаружи. Поначалу, правда, соглядатаи не заметили стражи, но первое впечатление было обманчиво: стоило немного приглядеться, и оказалось, что во всех нишах зала плечом к плечу неподвижно стоят шершни.

Наверх в галерею вела витая железная лестница. Именно оттуда стремглав появился Клупеус с развевающимися полами — сегодня на нем был красный халат.

— Тысяча извинений, что заставил вас ждать, — с сарказмом проговорил он, сбегая по последним ступенькам. — Знать бы заранее, что меня посетят такие высокие гости, я бы и о пироге позаботился.

— Мы ненадолго, — сказал Тальпа, выступая вперед. Он был много выше Клупеуса, но на того внушительная фигура собеседника видимого впечатления не произвела.

— Грилло Тальпа, как я погляжу. И бесславно лишившийся должности бывший глава секретной службы восстал из мертвых, — резюмировал Клупеус. — И господин Львиный Зев тоже тут! Быстро же вы подружились с соглядатаями!

Никакого удивления в его голосе не слышалось. Фридрих втайне надеялся, что его появление хоть немного собьет Клупеуса с толку, но зря.

Тальпа к разглагольствованиям Клупеуса прислушиваться не стал и сразу приступил к делу:

— Подготовленные вами армии муравьев были раскольцованы вчера утром. Все вместе, одновременно. Ваших наступательных позиций на севере больше не существует, муравьи движутся к своим покинутым домам. Проявите благоразумие, сдайтесь.

Клупеус весело посмотрел на Тальпу. Либо он был отличный актер, либо — что вероятнее — не поверил ни одному слову гиганта.

— И что тогда? — спросил он тоном светской беседы.

Тальпа выдержал его взгляд.

— Мы возьмем вас под стражу и уничтожим запасы мастер-раствора. Насчет вашего будущего решение будет принято после того, как мы привлечем Офрис к ответу.

— Я подумаю! — рассмеялся Клупеус. — А пока что хотелось бы сделать эту счастливую встречу еще немного более интересной. Лейтенант!

Из тени ниши вышел внушительных размеров мотылек-голубянка, побольше Тальпы ростом.

— Взять их! — приказал Клупеус, указывая на соглядатаев. Но эти слова Фридрих уже едва расслышал. Увидев мотылька, он понял, что знает его, а еще через мгновение понял откуда.

Хотя тело мотылька, как и у всех бабочек, было покрыто шерстью, местами из-под нее проглядывал панцирь. На нем виднелись кусочки рисунков, обрывки математических формул и слов. А на груди перевернутыми полустертыми буквами было написано имя — Карл Кальссон.

— Кальссон? — спросил Фридрих, не веря своим глазам; выхватившие оружие соглядатаи казались ему теперь нереальными, будто во сне. — Как ты сюда попал?

— Я бы рекомендовал не оказывать сопротивления, — с улыбкой произнес Клупеус. Шершни, до того ждавшие в нишах, вышли вперед — их, судя по всему, было несколько дюжин. Клупеус слегка шевельнул пальцами, и молния, озарив зал, ударила в гарпун одного из соглядатаев. К счастью, он успел отбросить оружие и отпрыгнуть — в тот же миг гарпун ударился об пол и растекся лужей расплавленного металла.

— И это, — продолжал Клупеус, — только предупреждение. Я соглядатаями не интересуюсь, но, раз уж вы пришли, можете здесь и оставаться. Меня интересует только эта парочка, — он показал на Брумзеля с Фридрихом, — потому что Офрис просила дать ей возможность расправиться с ними лично. А сейчас у меня есть дела поважнее. Надеюсь, вас не затруднит подождать! — и с гадкой ухмылкой он развернулся и стал подниматься по лестнице.

Соглядатаи быстро переглянулись. Они представляли себе эту встречу совсем иначе. Дипломатический иммунитет, очевидно, Клупеуса нисколько не интересовал, и маг продолжал считать себя непобедимым. Проиграть-то он проиграл, но сейчас это не сильно помогало дюжине соглядатаев.

— Уберите оружие, — прорычал Брумзель.

Все разочарованно и едва сдерживая ярость повиновались. Кольцо шершней вокруг них смыкалось все плотнее.

Клупеус на лестнице обернулся.

— Ах да! Вот этих двоих — в маленькую камеру, остальных — в большую, — приказал он стражам.

Шершни внедрились в группку соглядатаев и оттеснили Брумзеля с Фридрихом в сторону.

— До встречи! — грустно крикнул Тальпа товарищам, когда тех выводили из зала.

Фридрих обернулся и вдруг увидел перед собой Кальссона — то есть мотылька, который когда-то им был.

— Вы пойдете со мной, — объявил он. Голос его звучал теперь иначе, гораздо резче и четче. От прежней протяжности и гнусавости не осталось и следа.

— Кальссон, — прошептал Фридрих, — ты правда не помнишь меня?

— Мне неизвестно, кто такой Кальссон, — отрезал мотылек. — Пройдемте, я доставлю вас в камеру, где вы будете ожидать устранения.

Фридрих в ужасе сглотнул. В глазах у него потемнело.

— Знаешь, — произнес он дрожащим голосом, — когда ты еще был Кальссоном, ты говорил, что хотел бы стать частью нашей истории. И вот ты ею стал, только… — Фридрих всхлипнул. Снова встретить Кальссона в таких обстоятельствах было слишком ужасно.

Мотылек повернулся к ним спиной и пошел вперед, шершни последовали за ним, толкая перед собой Брумзеля с Фридрихом. Холл остался позади, они очутились в извилистых коридорах со стенами из полированной меди. Здесь было темно, если не считать изредка встречавшихся ламп в стеклянных трубках.

Впереди показалась медная винтовая лестница. По ней в ряд можно было идти только втроем, так что шедшим позади шершням пришлось пока остаться наверху. Это была неплохая возможность вырваться и просто бежать вперед. Фридрих внимательно следил за Брумзелем, но тот никак на побег не намекал и не подавал Фридриху знаков. Впрочем, куда им тут бежать? Глубже внутрь этой металлической коробки? Но оттуда наверняка все равно будет не выбраться, их просто загонят в угол и снова схватят.

Камера, в которую их привели, была такая же медная, как и все в этом подземелье. В тяжелой металлической двери было маленькое круглое зарешеченное окошко, на потолке висела лампа в стеклянной трубке, но и она была за решеткой. Видимо, Клупеус опасался, что заключенные могут вооружиться осколками стекла. Фридриха с Брумзелем втолкнули в камеру, дверь за ними захлопнулась, послышался звук поворачивающегося в замке ключа.

— И что теперь? — затаив дыхание, прошептал Фридрих.

Брумзель огляделся. Камера была совершенно пустая, даже койки или скамьи никакой не было. Стены покрывали медные пластины, соединенные железными скобами. Выглядела эта конструкция очень крепко.

— Есть три варианта, — стал размышлять вслух Брумзель. — Либо Клупеус заметит, что мы правы и его муравьиных армий больше нет, но слишком поздно, потому что нас к тому времени, как он признает свою ошибку, уже ликвидируют. Либо он заметит это раньше и убьет нас из мести. Либо он вообще ничего не заметит, пока на его дом не обрушатся соглядатаи, но и это нам особо ничего не даст. Черт, почему мы вообще не подумали, что наш дипломатический иммунитет можно игнорировать?!

— То есть, по-твоему, у Клупеуса вообще нет никаких причин оставлять нас в живых, — резюмировал Фридрих.

— На данный момент — нет, — подтвердил Брумзель, садясь на пол.

Фридриха настолько безнадежное положение дел повергло в беспросветно-мрачное расположение духа. Особенно его угнетало, что в их аресте и ликвидации принимает участие Кальссон.

— И что нам делать? — тусклым голосом спросил Фридрих.

— Единственное, что мы могли бы еще сделать, — проговорил Брумзель, глядя в стену, — намекнуть Клупеусу на что-нибудь настолько фантастическое, что его сильно заинтересует, и он не будет нас убивать, пока не разберется, в чем дело. Так можно было бы протянуть время, пока соглядатаи нас не спасут.

— И что бы это могло быть? — спросил Фридрих.

Брумзель покачал головой.

— Я не знаю. Подумай, может, тебе что-нибудь в голову придет.

— Нужно что-нибудь фантастическое… — пробормотал Фридрих.

— Но правдоподобное! — добавил Брумзель.

И они замолчали, только в головах у них от напряжения все гудело и дымилось.

Полчаса спустя два муравья принесли в камеру два подноса: один — с клецками из пыльцы и нектаром, а другой — с хлебом, мясом и фруктами.

— Даже на последний в жизни обед кленового сиропа не дают, — презрительно буркнул Брумзель.

— Думаешь, мы действительно умрем? — спросил вдруг Фридрих.

Брумзель задумчиво покачал головой.

— Пока что я не вижу ничего, что могло бы этому помешать.

— Неужели нет никакого способа выбраться отсюда?! — в отчаянье воскликнул Фридрих, схватившись за решетку лампы. — Мы же не для того столько всего сделали, чтобы умереть вот здесь!

Брумзель пожал плечами.

— Это же в природе вещей: смерть всегда приходит тогда, когда заходишь слишком далеко.

Фридрих, размышляя о Кальссоне, так крепко схватился за прутья решетки, что костяшки побелели. Он никак не мог сконцентрироваться, и все попытки придумать фантастическую историю для Клупеуса оставались безрезультатны. Ему пришло в голову, что Клупеус едва ли мог сделать что-нибудь более мерзкое, чем превратить Кальссона в совершенно другое существо. Кальссон перестал быть Кальссоном — сам изменился до неузнаваемости и не узнавал других. От него осталась только оболочка, остальное бесследно исчезло. В тот момент Фридриху казалось, что ничего более ужасного с живым существом сделать невозможно.

Он не мог проглотить ни кусочка. Брумзель, наоборот, жадно поглощал всё, что было. Видимо, он не потерял надежду на то, что энергия ему еще понадобится.

— Может быть, — заговорил он, — может быть, Клупеус еще сам скажет что-нибудь такое, за что мы зацепимся и пробудим его интерес…

На прощальный обед Клупеус отвел пленникам не больше десяти минут. Скоро дверь снова отворилась, и два шершня выволокли Фридриха с Брумзелем из камеры. На руки и передние лапы им надели наручники. Еще четыре шершня-конвойных ждали в коридоре; за ними грозно возвышался силуэт мотылька.

— Достаточно. Вы свободны, можете идти, — приказал он шершням. — Я сам отведу их к Клупеусу.

— Но нам приказано… — начал было возражать один из шершней.

— Разойдись! — рявкнул мотылек.

Шершни втянули головы в плечи и поспешили прочь. Кальссон — точнее, то, что от него осталось, — крепко схватил Фридриха и Брумзеля за наручники и потянул вперед.

— Пошевеливайтесь! — грозно потребовал он. Фридриху с Брумзелем не оставалось иного выхода, как стараться поспевать за ним. Мотылек был существенно больше и сильнее их, но Фридрих все же надеялся, что в каком-нибудь удобном месте им представится случай вырваться. В конце концов, их же двое!

Пока мотылек тащил их по винтовой лестнице вверх, Фридрих пытался установить зрительный контакт с Брумзелем — но, к сожалению, их разделяло широкое тело мотылька.

— Как нас будут ликвидировать, можно поинтересоваться? — подал голос Брумзель с другой стороны.

— Яд, — отрезал мотылек. — Самое быстрое и эффективное средство.

— Клупеус еще удивится, — буркнул Брумзель.

— Кальссон! — отчаянно завопил Фридрих. — Ты должен нас вспомнить! На тебе даже наш портрет есть! Вот тут, посмотри! Неужели ты нас не помнишь?

— С чего я должен вас помнить? С вами было так скучно, что я вас тут же забыл, — пробасил мотылек.

Фридрих был готов разрыдаться, но тут Брумзель изловчился и пихнул его, как будто пытаясь на что-то срочно обратить внимание.

— Ой, только не разводи сырость! — закатил глаза мотылек. — Зачем плакать, какие причины, я хочу знать? Уже несколько недель я сижу тут, вокруг меня — одни безмозглые солдафоны Клупеуса и куча идиотской работы, от которой и я уже отупел! Поговорить не с кем, Клупеус этот — надутый индюк, и даже кормят паршиво! Можешь представить, каково мне в этом болоте?!

Тут Брумзель начал хихикать.

— Надо было мне так попасть! Прямо в этот военный цирк! А вы в это время наверняка кружили по стране, переживали захватывающие приключения! Но в том, что я здесь, есть и хорошая сторона. Иначе бы вас сейчас…

— Кальссон! — вырвалось у Фридриха. — Ты все-таки нас помнишь?

— Конечно, — сказал Кальссон. — Я ж не совсем идиот.

— Знаешь, я бы тебя сейчас расцеловал! — воскликнул Брумзель.

— Не-е, не стоит, — ответил Кальссон.

Фридрих засмеялся:

— Это ж надо, как ты нас провел!

Эта реплика прозвучала почти как всхлип.

— А для начала — старика Клупеуса! Ха! Но вообще-то надо поторапливаться, — сказал Кальссон. — Мы ведь всё еще здесь, Клупеус и его люди никуда не делись, так что давайте-ка я вам быстро все объясню. Слушайте внимательно, — и он подтянул их обоих поближе к себе. Шли они теперь по медному коридору. — Клупеус приказал для каждого из вас приготовить по чаше с ядом — настойкой ландыша и безвременника осеннего. Симптомы отправления появляются не сразу, умирают от него очень медленно. Кружки я вам принесу, но без яда, налью в них чего-нибудь безвредного. Вы выпьете этот чаек, а потом разыграете перед Клупеусом представление, поумираете перед ним немножко, порадуете его. А я позабочусь о том, чтобы вы могли освободиться от пут, и выпущу ваших друзей из камеры. Когда Клупеус решит, что вы умерли, он просто оставит вас лежать, а вы снимете веревки. А потом мы предпримем совместный полет.

— Вполне себе план, — решительно сказал Фридрих.

— Именно, — улыбнулся Кальссон.

Кабинет Клупеуса размерами больше походил на зал. Стены в нем тоже были отделаны медными панелями, между ними висели зеркала, а свет попадал внутрь сквозь узкие длинные окна. В центре кабинета стоял большой обитый железом стол, на котором лежало множество бумаг и письменных принадлежностей. Все выглядело очень стильно, кроме самого Клупеуса, который и в сшитом по мерке костюме смотрелся не лучше, чем обычно.

Прямо перед письменным столом стояла обтянутая кожей скамеечка. Кальссон бесцеремонно толкнул пленников на нее. После этого он скромно удалился, оставив их наедине с Клупеусом и взводом муравьев, которые тихо ждали распоряжений поодаль.

Клупеус поднял взгляд от бумаг.

— А вот и вы! — поприветствовал он Брумзеля с Фридрихом. — Сейчас принесут напитки. Я специально выбрал для экзекуции зеркальный зал, чтобы дать вам возможность наблюдать за процессом со всех сторон. И официант у меня для вас интересный!

— Ага, — буркнул Брумзель.

— Вам, возможно, будет интересно узнать, что Офрис очень переживала как из-за вашей измены, так и из-за известия о вашей смерти, — строго сказал Клупеус.

— Надо же! — отозвался Брумзель.

— Поэтому право и дальше заниматься вашим устранением она передала мне, — продолжал смаковать сцену Клупеус.

— Вы, конечно, можете нас устранить, но самое позднее через два дня вы все равно обнаружите, что армии у вас больше нет, — прошипел Фридрих. — Войны не будет, забудьте о ней.

Клупеус откинулся на спинку вольтеровского кресла и сплел пальцы в замок.

— Армия меня больше не интересует. Спасибо, лейтенант, — обратился он к беззвучно проскользнувшему в кабинет Кальссону, который в этот самый момент ставил на стол поднос с двумя большими кружками. — Прошу, можете произнести ваш последний тост!

Два маленьких муравья подошли к столу, взяли кружки с подноса и поднесли Брумзелю и Фридриху к самому лицу.

— Что это? — спросил Фридрих, надеясь, что реплика прозвучит достаточно громко и испуганно.

— Яд, — спокойно ответил Клупеус. — Либо вы выпьете его, либо я прямо сейчас вас подожгу.

Фридрих с Брумзелем переглянулись. Фридрих постарался получше рассмотреть его выражение лица, но Брумзель играл свою роль очень хорошо и всем своим видом выражал один только голый страх. Фридрих сглотнул, ему стало жутко. Коричневатая жидкость в кружках пахла отвратительно. Оставалось только надеяться, что Кальссон знает, что делает! Он еще раз огляделся, ища взглядом Кальссона, но лицо у того было как каменное, и смотрел он в стену.

Муравей поднес Фридриху кружку к самому подборку.

— Вперед. Потом проживете еще пару часов, — сказал Клупеус.

Муравей вдруг опрокинул содержимое кружки Фридриху в рот, когда он совершенно этого не ожидал. Он подавился и закашлялся, но немного жидкости все-таки попало ему в желудок. Внутри всё забурлило; оставалось только надеяться, что Кальссону удалось выполнить задуманный трюк.

Брумзель тем временем вопил в голос, грозил Клупеусу Белой Феей, всеми соглядатаями скопом и разными другими напастями, но, когда Клупеус угрожающе поднял руку, с отвращением выпил свою порцию.

— Ну вот, теперь можно побеседовать на интересные темы, — проговорил Клупеус. — Например, я бы очень хотел знать, как вам удалось сбежать из Башни Отчаяния.

— Ха, это было легко, — Фридрих сплюнул. Он все еще старался изгнать изо рта гадкий вкус. — Всего-то надо было постараться мыслить, как вы.

— Впечатляет, что вам это удалось, — похвалил Клупеус.

— Да, я тоже раньше не подозревал, что смогу так легко представить себя самовлюбленным мелким пакостником, — мрачно отозвался Фридрих.

— Нет, вы все-таки расскажите! — Клупеус всей позой выражал заинтересованность. — По каким признакам вы поняли, как устроена Башня?

Фридриху слишком часто приходилось рассказывать эту историю.

— Я спросил себя, почему никто снаружи не может приблизиться к Башне, — устало начал он. — Довольно быстро стало понятно, что это из-за какого-то подвоха, который совершенно незаметен изнутри. И я убежал. Давайте следующий вопрос.

— А теперь расскажите о Белой Фее, — довольно кивая, потребовал Клупеус. — Вы наверняка имели удовольствие познакомиться с ней лично.

Фридрих переглянулся с Брумзелем. Этот вопрос шмель взял на себя:

— Это очень талантливая дама. Не сомневаюсь, что в скором времени она заглянет сюда и покончит с вами.

— Если она и заглянет сюда, ей придется не лучше, чем вам, — возразил Клупеус. — А как только муравьи захватят Север, тайные соглядатаи тихо-мирно перестанут быть соглядатаями, а тех, кто продолжит сопротивление, будут преследовать.

Фридрих аж присвистнул. Вот это упрямство! Легче стенке что-нибудь объяснить!

— Муравьев, — смиренно начал он, — больше нет. Мы сняли с них кольца. Со всех. Со всех миллионов-шмиллионов муравьев. Захватывать Север больше нечем.

Тут по лицу Клупеуса пробежала тень сомнения.

— Нет, вы, конечно, можете сами попробовать, — подхватил Брумзель. — Если вы наденете женскую ночную рубашку с рюшами, носки на уши, в руки возьмете цеп и кривую саблю и будете как следует кричать и шуметь — тогда, может, у вас в одиночку получится так запугать жителей Северной Стороны, что они тут же сдадутся.

Фридрих смотрел Клупеусу в глаза, Клупеус отвечал тем же.

— Серьезно, — медленно произнес Фридрих, и тут Клупеус первым отвел взгляд. Он с беспокойством посмотрел на Брумзеля, но тот сохранял непроницаемое выражение лица.

— Мы задержали всех ваших командующих частями, чтобы известие не пришло к вам слишком рано, — продолжал Фридрих. — Муравьев отпустили. Так что теперь вам придется иметь дело не только с соглядатаями, но и с множеством разъяренных муравьев, которые рано или поздно обязательно сюда доберутся.

В первый раз выражение задумчивости пропало с лица Клупеуса. Теперь он выглядел… не испуганным, но глубоко раздосадованным.

— Ну, правда это или нет, вам в любом случае уже ничто не поможет, — сухо сказал он.

Перед лицом такой подлости Фридрих не смог сдержаться:

— А я-то думал, вы лучше Офрис, потому что она намеревалась нас сразу же убить, а вы — нет. Но, в сущности, вы ничем не лучше. Вам доставляет удовольствие играть с людьми!

— Да? — произнес Клупеус с довольным видом.

— Во-первых, Башня Отчаяния, — стал перечислять Фридрих. — Вместо того чтобы сажать людей в нормальную тюрьму, как поступил бы приличный негодяй, вы сажаете их туда, где держит их только собственный страх. И радуетесь, что они не решаются выбраться!

— Совершенно верно! — улыбнулся Клупеус.

— С муравьями вы, наверно, тоже очень веселились, — продолжал Фридрих, — ведь их удалось заставить действовать против собственной природы! И ладно бы вы их просто заставили сражаться на своей стороне — но нет, вам надо еще, чтобы они ходили в ногу и пели идиотскую песенку!

— Ну да, мне это очень нравится, — подтвердил Клупеус. — Без замечательных изделий некоторых небезызвестных вам парфюмеров мне бы это никогда не удалось! — Он похлопал по верхнему ящику своего письменного стола. — Кстати, маршевую песню я написал сам, так что, пожалуйста, не судите строго!

— Зачем вы поймали Кальссона и заставили его работать на себя, даже спрашивать не нужно, — мрачно продолжал Фридрих. — Вы увидели его татуировку и тут же поняли, что он был с нами заодно. Вам показалось забавным заставить его, бывшего нашим другом, работать на себя!

— Мне это не показалось забавным, у меня просто слабость к драматической иронии, — скромно возразил Клупеус.

— А теперь вы еще приказали именно ему принести яд, чтобы нас убить! — прорычал Фридрих. — Жаль, что никто все это не записывает — вы наверняка побили мировой рекорд по гнусности поступков.

— Да, в летописи это вряд ли попадет, — задумчиво проговорил Клупеус. — Я был бы не против, а вот Офрис возражает.

— Ой! — застонал вдруг Брумзель. — Мне нехорошо!

— Надо было внимательнее отнестись к своему последнему обеду, — строго сказал Клупеус. — Натощак яд действует гораздо быстрее.

Фридрих испугался. Брумзель играл роль очень убедительно!

— Ну что ж, это, конечно, вносит некоторые коррективы в наши планы, — несколько раздраженно продолжал Клупеус. — Значит, переходим к следующей части программы. Приведите тюремщика из Башни!

Один из стражников скрылся за дверью. Клупеус с улыбкой потирал руки.

— Видите ли, господа, — начал он, — если то, что вы говорите, правда и муравьи действительно больше не на нашей стороне, даже в этом случае завтра мне придет в голову новая мысль. Таких высот, как я достиг, полагаясь на один только обман, не достигнешь. Нужно быть настоящим профессионалом своего дела. А, вот и тюремщик!

Дверь распахнулась, и в зал, прихрамывая, вошел горбатый тюремщик, которого Фридрих видел в Башне. Руки у него были связаны за спиной, одежда — в грязи, накладной горб съехал на сторону. Очевидно, этот человек провел несколько неприятных ночей в камере — в настоящей, с четырьмя стенами.

Увидев Фридриха, горбун раскрыл рот от удивления.

— Ого! — произнес он наконец. — Значит, вы его снова поймали!

— Тюремщик из Башни Отчаяния, — представил его собравшимся Клупеус. — На днях мне сообщили, что новый заключенный, которого он недавно замуровал в камере, спокойно расхаживает себе по Холодному Ручью. Я, конечно, тут же приказал разбить кладку и проникнуть в камеру. Естественно, в ней никого не оказалось! А этот… шут ничего не заметил и продолжал каждый день бросать через окошечко еду и наливать воду!

Горбун, заикаясь, стал отчаянно уверять, что он ни в чем не виноват.

— Ну, парень как-то понял принцип Башни! — запричитал он. — Что ж я мог с этим поделать?!

— Может, он и сам понял, — холодно сказал Клупеус. — А может, ему кто-то подсказал — в надежде, что я об этом никогда не узнаю!

— Это не я! Я бы никогда, ни за что! — закричал тюремщик.

— Как бы там ни было, — отмахнулся Клупеус, — это послужит уроком для других. — Выводите их на террасу, и пусть играют фанфары. Все мои люди должны увидеть это представление!

Под звуки труб множество маленьких муравьев вывели Фридриха, Брумзеля и горбуна на скалу, возвышавшуюся над палаточным городком. Внизу уже собралась толпа, все смотрели вверх и явно чего-то ждали.

— Мне очень жаль, но избавить вас от этого спектакля я не могу, — ласково сказал Клупеус, обращаясь к Фридриху и Брумзелю. — Иначе никак.

— Делайте что хотите, — отвечал Фридрих. — У моего сострадания есть пределы.

И это была правда. Фридрих, конечно, не хотел, чтобы тюремщик умирал, но что-нибудь нехорошее с ним должно было произойти. В конце концов, он держал в тюрьме столько невинных людей! Так что Фридрих был холоден как рыба. Стражники подвели горбуна к самому краю террасы.

— А теперь, — объявил Клупеус, — небольшая импровизированная демонстрация того, что бывает, если недобросовестно исполнять свои обязанности!

Он засучил рукава. Собравшимся внизу это, видимо, не казалось необычным. Судя по всему, подобное тут происходило не раз.

Клупеус поднес руки к груди, а потом сделал ими резкое движение в сторону трясущегося тюремщика. Из пальцев волшебника посыпались зеленые молнии и, соединившись в одну, ударили прямо в горб тюремщика. От горба молния отразилась, полетела в обратном направлении и — Клупеусу прямо в грудь. Послышалось шипение, словно кто-то пролил воду на горячую сковороду, и от Клупеуса, всей его фигуры и костюма осталась только кучка горячего пепла, из которой мирно поднималась струйка дыма.

— Э-эм… — растерянно протянул Брумзель.

— Горб ненастоящий, — объяснил Фридрих. — Железная имитация. Клупеус об этом не знал.

— А! — сказал Брумзель.

Тюремщик продолжал молча стоять, пытаясь сообразить, что такое сейчас произошло.

За ними послышались гул и бормотание. Муравьи, видимо, тоже не понимали, что делать в такой ситуации — ведь теперь отдавать им приказы было некому.

Внизу, в палаточном городке, началась суматоха. Что-то пошло не так? Или это всё — лишь хитрый волшебный трюк? Исчез Клупеус навсегда или сейчас появится снова? Все кричали, шептались, глядели на скалу — но делать, видимо, никто ничего не хотел.

— И что теперь? — буркнул Брумзель, снимая с себя путы. — Черт, куда подевался Кальссон, когда он так нужен?

Тут за спиной у них послышались торопливые шаги. Но это были не люди Клупеуса, вышедшие из здания, чтобы схватить их, а остальные десять соглядатаев. Впереди всех бежал Тальпа, за ним — Кальссон, то бегом, то немного взлетая: подниматься в воздух ему было еще нелегко.

— Где Клупеус, эта трусливая крыса?! — прорычал Тальпа, чуть не сбив с ног Фридриха.

— Тут, — сказал Фридрих, указывая на горку пепла. — Как это получилось, я потом тебе объясню. Вы все целы? Тогда лучше убираться отсюда!

— Не торопись, малыш, — возразил Тальпа, тяжело дыша. — Сначала надо найти мастер-раствор!

— Тальпа, ты с ума сошел? — вмешался кузнечик. — Мы же не можем обыскивать сейчас весь дом! Там же куча слуг!

Фридрих, закусив губу, поглядел на Брумзеля.

— Когда он об этом говорил… — начал Фридрих, и Брумзель тут же подхватил:

— В письменном столе! Раствор наверняка в письменном столе! Вперед, пойдемте!

Никто не пытался их удержать. Несколько шершней пронеслось по холлу, но они жались к стенам и, казалось, потеряли всякую дисциплину. Соглядатаи с тюремщиком на буксире — Фридрих настоял на том, что наказание он заслужил и его нужно взять с собой — пронеслись вверх по лестнице в галерею, затем через дверь в зеркальный зал, который служил Клупеусу кабинетом.

Тальпа тут же склонился над столом и выругался: ящик был заперт на замок. Но после нескольких ударов мраморным пресс-папье он настолько погнулся, что задвижка выскочила из замка. Тальпа быстро, но осторожно вынул его содержимое наружу и запаковал найденные там бутылочки Фридриху в рюкзак.

— Ну вот, а теперь прочь отсюда, — твердо сказал Брумзель, не желавший слишком долго полагаться на замешательство телохранителей Клупеуса. Так что они открыли одно из узких окон зала и выпустили сами себя на свободу.

 

Глава тринадцатая. Странствующий цирк диковинных существ

— Ю-ху! — вопил от радости Кальссон, оставляя позади гору, стеклянный дом и палаточный городок. — Так летать, оказывается, еще лучше! Вот! Смотри! У меня наконец получается, видишь? И это еще лучше, чем я себе представлял!

Несколько ос и шершней с наездниками робко попытались преследовать их, но так и не решились серьезно отдаляться от палаточного городка. Так что уже через несколько минут соглядатаи остались в небе одни.

— А помнишь, как ты не хотел становиться бабочкой? — спросил Фридрих и тут же обнаружил, что от радости на него напала икота.

— Да! Я помню не всё, но то, что до сих пор важно, не забыл! — Кальссон испустил дикий крик радости: — Свобода! Свобода! Свобода! Я больше не спущусь на землю! Ах, как прекрасна жизнь!

— Так, — крикнул Тальпа, — может, кто-нибудь мне объяснит, что происходит?

— И мне, пожалуйста, тоже! — пробасил Кальссон. — Кто все эти люди?

— Соглядатаи, — ответил ему Фридрих.

— А!

— Это сложно, — вздохнул Брумзель. — Кальссон, начни-ка ты. Как к тебе пришла эта славная идея пойти на службу к Клупеусу?

Кальссон посерьезнел.

— Это получилось не нарочно! Просто меня, когда я только вылупился, нашли два шершня. Сижу я еле живой на своей ветке, еще не до конца высохнув, еще не развернув в первый раз крылья, и тут подходят ко мне эти два шершня. Они, наверное, оставили бы меня в покое, но им на глаза попался рисунок, который вы на мне вытатуировали, и они прицепились! Стали виться вокруг и выспрашивать всякое, но я действительно ничего не мог вспомнить. Голова была абсолютно пуста. Тогда они меня скрутили, как посылку, и доставили в лагерь Клупеуса.

— И ты даже не знал почему? — предположил Фридрих.

— Именно! Я был ужасно возмущен! Клупеус запер меня в комнате для допросов и допрашивал, пока у меня адски не разболелась голова. Знаю ли я вас, откуда у меня эта татуировка, в курсе ли я, что вы в розыске, — часами такие вопросы задавал. И после каждого вопроса что-то у меня в голове потихоньку прояснялось. В какой-то момент я вспомнил, кто вы такие, а потом — и кто я такой, — Кальссон хихикнул. — Обычно у бабочек в жизни других забот нет, кроме как перелетать с цветка на цветок, а мне пришлось для начала весь мозг себе измучить, искать ответы на всякие глубокие вопросы! Но я все время делал вид, будто ничего не помню. Каждый раз, когда Клупеус делал очередной заход, в голове у меня немного прояснялось, но я виду не подавал и провел его.

— А потом он предложил тебе поступить на службу? — спросил Брумзель.

— Именно, он сделал мне просто потрясающее предложение! Ему хотелось обязательно оставить меня при себе. Я, конечно, знал, что возможность быть рядом с Клупеусом и наблюдать за ним может оказаться очень полезной, поэтому решил втереться к нему в доверие.

— Прекрасный ход мысли! — похвалил Брумзель. — Я бы лучше придумать не смог!

— Но там было ужасно скучно! Вокруг одни идиоты! И летать получалось очень редко. А вот теперь наконец-то мне можно всё! Теперь передо мной открыт весь мир, и жизнь так чудесна! Зачем байк, когда умеешь летать! Но расскажите, что с вами случилось за это время?

— Ох, — устало ответил Брумзель, — это правда длинная история! Лучше за обедом рассказывать, а не сейчас. А то у меня голова кружится, когда я обо всем этом думаю.

— Ой да! Еда! — радостно закивал Кальссон. — Это нужно отпраздновать! Наконец-то я снова с вами в бегах!

Фридрих с Брумзелем переглянулись. С тех пор как они в последний раз видели Кальссона, произошло столько всего.

— Мы больше не в бегах, — стал объяснять Фридрих. — Но… Ой, я даже не знаю, с чего начать!

— Подумать только! — пожал плечами Кальссон. — Сколько всего можно пропустить, когда засыпаешь на дереве!

— Кальссон, а что было в кружках, которые ты нам принес? — спросил Фридрих, у которого этот вопрос уже давно вертелся на языке.

— Почечно-мочегонный сбор, — гордо объявил Кальссон.

— Ой, — слабым голосом произнес Фридрих, — что-то я нехорошо себя чувствую.

В ту ночь никто не спал. В Ста Двенадцати Пещерах праздновали: соглядатаи сидели вокруг костра и делились друг с другом своими скудными припасами. Фридриху еще никогда еда не казалась такой вкусной. Они пили, пели и танцевали; мадемуазель Эльза играла на аккордеоне. Они смеялись и кричали — ведь теперь не нужно было больше прятаться в зарослях вереска. Флакончики с мастер-раствором торжественно разбили, а их содержимое вылили в песок.

А на то, чтобы каждый рассказал свою историю, действительно понадобилась вся ночь; только когда звезды начали меркнуть, Фридрих наконец прикорнул в уголке. И он, конечно, улегся не последним.

На следующее утро его разбудил голос Молеправительницы.

— Тальпа, черт бы тебя подрал! — кричала она где-то с левой стороны, и слова ее отдавали у Фридриха в голове, словно в пустом железном чане. — С чего ты напился? Где Клупеус?!

Фридрих сел и протер слипшиеся глаза. Сквозь щели между камней в пещеры лился яркий солнечный свет. В нескольких шагах слева на земле навзничь лежало мощное тело Тальпы, а на нем стояла маленькая Молеправительница и трясла его за плечо.

Фридриху это показалось чересчур. Пил он накануне немного, но не спал до пяти часов, а сейчас было явно не позже полудня. И откуда вообще здесь появилась Молеправительница?

— Грурбл? — пробурчал Тальпа.

Фридрих встал, почувствовал, что ужасно хочет пить, и поплелся к ручью.

— А! Хоть один проснулся! — Молеправительница спрыгнула с груди Тальпы и бросилась к Фридриху. Полы ее халата развевались по воздуху. — Что тут произошло? Выкладывай!

— Все в порядке, — ответил Фридрих, еле разлепив засохшие губы, и тут же зачерпнул воды и стал жадно пить. Напившись, он плюхнулся на попу и вытер рот. Молеправительница все это время переминалась с ноги на ногу от нетерпения.

Фридрих набрал воздуху в легкие и заговорил:

— Мы были у Клупеуса, он приказал нас схватить и посадить в тюрьму. Нас с Брумзелем он казнил, заставив выпить яд.

— Казнил? — Молеправительница от удивления широко распахнула глаза. — По-моему, это преувеличение, ты вполне жив!

— Ну да, в кружках был не настоящий яд, потому что один наш друг, работавший на Клупеуса, подменил их, — сказал Фридрих, изо всех сил стараясь припомнить подробности. — А потом он выпустил из камеры остальных соглядатаев. А Клупеус хотел молнией испепелить тюремщика Башни Отчаяния. Но у того горб ненастоящий. Помнишь? Я тебе уже рассказывал. Молния отразилась от горба, ударила в самого Клупеуса и испепелила его. — Молеправительница продолжала непонимающе смотреть на него, поэтому Фридрих, чтобы не оставалось сомнений, добавил: — Клупеус мертв. Самоубийство по неосторожности.

— Я бы при этом очень хотела присутствовать, — тихо отозвалась Молеправительница.

— Мир пеплу его, — сказал Фридрих и, не сдержавшись, неподобающе захихикал.

Молеправительница попыталась разбудить Тальпу и Брумзеля, щедро поливая их холодной водой, чтобы узнать побольше деталей. Фридрих тоже ополоснул себе лицо и шею, чтобы как следует проснуться, и отправился из пещеры наружу. Но, пройдя между камней, он остановился как вкопанный: вся пустошь, от горизонта до горизонта, была усеяна тайными соглядатаями. Тут их наверняка было гораздо больше, чем участвовало в Антивоенном совете.

— Ого! — выдохнул Фридрих. — И все в Белоскалье собрались?

— Не-е, — ответила ему маленькая птичка-погоныш, случайно оказавшая рядом. — Но мы все дойдем до границы, и по дороге нас станет еще намного, намного больше. Мы собираем всех, кто чувствует в себе мужество сражаться. Вот!

— А, Фридрих! Приветствую, — проскрипел кто-то рядом. Грюндхильда Маленькая и Сморщенная приковыляла со всеми своими лампами за спиной и постучала ему по плечу. — Ну что, были сложности с Клупеусом? Нет? Все вернулись целыми и невредимыми? Ну, я и предполагала, что это будет раз плюнуть. Но ты даже представить себе не можешь, как тяжело целый день просто сидеть! Я летала вот на том прелестном журавлике… как его звали? Олаф? Но это ж с восхода до заката! Сидеть ужасно устаешь, при том что крыльями вообще-то Олаф махал!

Фридрих молча смотрел перед собой. А потом опустился на камень, надеясь, что скоро у него в голове прояснится.

Кальссона Молеправительница приняла с распростертыми объятиями. Чем больше Фридрих размышлял, тем больше удивлялся тому, сколько всего Кальссон успел со времени своего окукливания. Он действительно во многом изменился к лучшему. Молеправительница тоже была очень впечатлена своим новым помощником.

— Он обязательно должен быть в той сотне, которая двинется на Белоскалье, — объявила она.

— Туда отправится всего сотня? — переспросил Фридрих.

— Не больше, — подчеркнула Молеправительница. — Остальные будут охранять границу, чтобы Северная Сторона в любом случае оставалась в безопасности. А сотне человек, может быть, удастся пересечь границу, не вызывая подозрений. Хочешь быть в их числе? Или после приключения с Клупеусом тебе больше искать опасностей на свою голову не хочется?

— Ну уж! — воскликнул Фридрих. — Я обязательно хочу быть с вами. Я хочу видеть, как ты сведешь счеты с Офрис. Я это заслужил после всех тех передряг, которые мы из-за нее пережили.

В глубине души он не был уверен, что это хорошая идея. Вдруг очарование Офрис — и ее парфюм — снова затуманят ему голову? Чувства он испытывал смешанные, но ему просто необходимо было снова попасть в Белоскалье, чтобы увидеть, как рухнет завеса лжи и замешательство тех, кто прежде его шпынял.

Молеправительница усмехнулась.

— Так я и думала. Ты, наверное, просто ждешь не дождешься возвращения домой, да?

— Не-е, — протянул Фридрих. Чувство у него было такое, словно ему в лицо плеснули холодной водой. Возвращение домой? О доме он не вспоминал по крайней мере недели две. Дом как-то потерял для него важность. В общем, Фридрих быстро сменил тему.

— А кто еще будет с нами? — поинтересовался он.

— Ну, разумеется, Тальпа и Брумзель… — начала перечислять Молеправительница. — Ты, Кальссон, Стрелла, я, Грюндхильда, естественно, и еще множество специалистов по подкопам и взломам. Адмирал и Генри организуют расположение сил вдоль границы.

— А у нас получится так просто пересечь границу? Компанией из ста человек? — спросил Фридрих.

— Насколько это будет просто, — начала Молеправительница, кивая в сторону Тальпы, который в этот момент был занят чем-то другим, — может сказать наш главный контрабандист. Если ему удается переправлять через границу алкоголь и драгоценные металлы, то и соглядатаев переправить получится. Мне самой интересно, что он для нас придумает.

В тот же вечер в Ста Двенадцати Пещерах появились загадочные плакаты. Они были большие, яркие, с надписью витиеватыми буквами:

Странствующий цирк диковинных существ профессора Вальдемара Вурстхаммера

Ниже:

Собрание удивительных созданий и сказочные развлечения!

Самые занятные диковинки Северной Стороны выступают парами. Восторг, мурашки по коже, музыка и клоун гарантированы!

И в самом низу мелким шрифтом:

В каждом городе только одно представление — успейте приобрести билеты!

Никто точно не знал, кто развесил эти плакаты, пока не догадались спросить у Тальпы. Он уже несколько часов сидел в углу и, хитро улыбаясь, наблюдал за всеобщим недоумением. Когда к нему обратились, Тальпа с видимым удовольствием ответил:

— Ну, мы ведь пришли к выводу, что переброска сотни человек через границу в направлении Белоскалья незадолго до начала войны не может пройти незамеченной.

Молеправительница подтвердила его слова.

— Поэтому я подумал, что лучше даже не пытаться не привлекать внимания, — продолжал Тальпа. — Наоборот! Мы должны стать как можно более заметными. Но прежде всего для нашего появления нужен хороший предлог. А в этом нам поможет наш замечательный эксперт по маскировке, — с этими словами он указал на Брумзеля, — и, конечно, профессор Вальдемар Вурстхаммер.

— Я, безусловно, рад, что ты решил задействовать меня в своем плане, — осторожно сказал Брумзель, — хоть и слышу об этом сейчас впервые.

— Ты просто необходим! — заявил Тальпа, улыбаясь обступившим его ничего не понимающим соглядатаям. — Таких плакатов у нас шестьсот штук. Я заказал их срочно отпечатать в Холодном Ручье. Этого должно хватить, чтобы нам поверили.

— Я уже всему готова поверить, — сказала Молеправительница, — но кто… кто такой профессор Вальдемар… как там? Вурстхаммер?

— Я, — гордо ответил Тальпа.

— А… диковинные создания кто?

— Вы, — не колеблясь сказал Тальпа.

— И еще один вопрос, прежде чем я замолчу, — произнесла Молеправительница, смахивая что-то невидимое со лба. — Кто же будет клоуном?

— Да вот он, — Тальпа радостно указал на Брумзеля. — Он же печально известен своим покрытием из сусального золота, поэтому, чтобы нигде ничего не блестело, его лучше всего с ног до головы запаковать в костюм.

— Тальпа, — тихо сказала Молеправительница, — я замолкаю, чтобы ты мог посвятить нас в свой план. Выкладывай все по порядку.

— Лучший способ пройти мимо пограничников и не привлекать к себе внимания, — начал Тальпа, чуть наклонившись вперед, — воспользоваться железной дорогой, это вы знаете, да? Есть поезд, который идет из Ущелья Ветров в Белоскалье. Пограничники его не особенно тщательно проверяют. Плюс в этом поезде есть спальные вагоны с настоящими матрасами и всем прочим. Так мы со всем комфортом доберемся до места.

Грюндхильда одобрительно закивала, бормоча что-то про свой крестец.

— Но нам же не нужно в само Белоскалье, — сказала Молеправительница, — нам нужно будет выйти раньше. А до дворца нас Оскар доведет.

— Не проблема. Поезд как раз проходит недалеко от холма Оскара. Мы просто потихоньку покинем поезд в условленном месте.

— Звучит замечательно. Так, будто ты всё уже до мелочей спланировал, да? — проговорила Молеправительница с вопросительной интонацией.

Тальпа поклонился с широким жестом, вполне подходящим директору цирка.

— Это всего лишь обычная магия странствующего цирка диковинных существ, глубокоуважаемая Фея!

На следующий день дождь лил как из ведра, но соглядатаи все же покинули Сто Двенадцать Пещер и двинулись на юг — каждый с такой скоростью, с которой мог, и в той компании, которая больше нравилась. Но те сто человек, которые направлялись в Белоскалье, держались вместе. Некоторые из них были бывшие наемные солдаты, некоторые — взломщики, некоторые — славные изобретательностью светлые умы, а остальные — горняки. Впрочем, кое-кого Тальпа только потому взял с собой, что они хорошо дополняли его странствующий цирк.

Среди них оказалась и мадемуазель Эльза.

— Я так счастлива, что мне позволили ехать с вами, — щебетала она Фридриху, держась рядом с Брумзелем. Аккордеон она несла за плечами. — Это же такое уникальное событие в истории нашей страны! Я смогу потом рассказывать об этом ученикам и говорить, что сама принимала в нем участие!

— Ну, будем надеяться, что вы действительно это сможете, — вздохнул Брумзель. — Еще неизвестно, все ли из нас останутся живы!

— Как дела с твоим клоунским костюмом? — спросил Фридрих, весело похлопывая Брумзеля по плечу.

— Не спрашивай! — огрызнулся Брумзель. — Как будто я в этой истории еще недостаточно часто выставлял себя дураком! А теперь придется еще красный нос надевать. И огромные штаны в горошек. У Тальпы очень четкие представления о том, как должен выглядеть правильный клоун.

— А где же мы достанем костюмы? — забеспокоилась мадемуазель Эльза.

Фридрих пожал плечами:

— Тальпа сказал, что всё доставят в Ущелье Ветров. Я, например, вообще не знаю, какая у меня будет роль. Я ведь явно не «диковинное существо» и ни жонглировать, ни ходить по канату не умею.

— Как насчет роли шмелелета? — отозвался Брумзель с усталой улыбкой.

— Перестань! — простонал Фридрих.

Спустя почти три дня пути их группа достигла Ущелья Ветров. Это был маленький городок, приютившийся в опасной близости от горного ущелья. Тальпа устроил свою новоявленную труппу на ночлег в ратуше. Такую возможность предоставил им один знакомый Тальпе контрабандист, по совместительству мэр этого местечка.

Ратуша была большая, просторная, со множеством столов и скамеек и даже с круглым очагом посередине, что особенно обрадовало Грюндхильду. «Почти как в старые времена», — сказала она. А когда солнце зашло и в ратуше стало довольно сумрачно, если не считать горящего посередине костра, Грюндхильда удобно устроилась в единственном мягком кресле и заявила, что уютнее не было даже в ее времена во дворце Белоскалья.

После ужина, когда соглядатаи погрузились в пищеварительную кому, двери ратуши вдруг распахнулись и в зал вошло несколько мужчин и жуков в форме городских стражей порядка с большими ящиками и коробками в руках.

— А! — воскликнул Тальпа. — Вот и маскировочные костюмы нам привезли! Спасибо, ребята, ставьте прямо здесь.

И все принялись распаковывать ящики.

Для каждого соглядатая был коричневый именной пакет. Некоторые из них были большие, другие — совсем маленькие, но обделен никто не остался. Ну, почти.

— Эй, а мой пакетик где? — пожаловался Кальссон, когда все было распределено. — Мне что, ничего не достанется?

— Никто ж не знал, что ты будешь с нами, — сказал Фридрих, придумывая, чем бы утешить Кальссона.

— А зачем тебе костюм? — поинтересовался Тальпа. — Ты и так прекрасно подходишь для дефиле диковинок. Карл Кальссон, самый татуированный мотылек в мире!

— Правда? — воскликнул Кальссон. — Да, ты прав, черт подери!

— Маленькие дети наверняка захотят тебя потрогать, — хихикнул Брумзель.

— Но над твоим выходом нужно еще поработать. Подумай над позами, при которых татуировки особенно выгодно смотрятся! — С этими словами Тальпа отошел, а Кальссон тут же начал репетировать.

Наконец Фридрих нашел время распаковать собственный пакет. Заинтригованный, он разорвал упаковку и увидел…

— Старая одежда? — разочарованно протянул он. Поношенные серые полотняные брюки, застиранная рубашка, множество раз штопанная у манжет, жилетка, шейный платок и засаленная кепка. На локтях и коленях красовались столетней выдержки угольные и ржавые пятна. — Я как-то иначе себе костюм представлял.

— Да, давай еще пожалуйся! — буркнул Брумзель, как раз разворачивавший ярко-желтые клоунские штаны в синий горошек.

В кармане жилетки Фридрих нашел листок, точно объяснявший его роль: «Техники — неотъемлемая часть циркового представления, они заботятся о том, чтобы все шатры и декорации были на своих местах, а освещение работало правильно. Даже если у странствующего цирка нет собственного шатра, без техника не обойтись: в его задачи входит разместить на сцене диковинных существ». А в одном из карманов штанов обнаружилась еще баночка с мазью ржавого цвета и надписью на крышке: «Искусственная грязь, поможет сохранять инкогнито».

Фридрих вздохнул и все еще в некотором разочаровании стал ходить по залу, рассматривая, что досталось другим.

Молеправительнице повезло не больше, чем ему: она получила потертые широкие штаны, рубашку и куртку, шейный платок, кепку и листок с описанием амплуа техника.

— Ты, по крайней мере, хотя бы что-то в технике понимаешь, — вздохнул Фридрих. — Остается только надеяться, что никому не придет в голову советоваться со мной о чем-нибудь техническом.

— Если что, просто скажешь, что берешь по два гроша за совет, — весело отозвалась Молеправительница. — Тебя тут же оставят в покое.

Грюндхильда очень осторожно развернула свой сверток, отложила упаковочную бумагу в сторону и аккуратно разгладила (она хотела потом сделать из нее фонарик). Только после этого старушка с удивлением стала разглядывать свой костюм.

— Ну, костюмом это не назовешь, — сказала она. — В мое время это и одеждой-то не считалось! И что мне с этим делать? Танец живота танцевать? Как это вообще надеть?

— Это просто симпатичный вязаный платок, — улыбнулась Молеправительница. — И надевать его нужно поверх твоей обычной одежды — а не вместо всего остального! Давай я тебе повяжу.

— Ну хорошо, — с сомнением в голосе сказала Грюндхильда, оглядывая себя в платке. — И что этот наряд должен означать?

Фридрих поднял листок бумаги, выпавший из платка, и прочел, что там было написано.

— Вы, — начал он, изо всех сил стараясь сохранять самообладание, — Венделина Вурстхаммер, мать нашего директора цирка, в высшей степени кроткая пожилая дама.

— Ах! — выдохнула Грюндхильда.

— Большая мастерица вязального дела.

— Хорошо, что предупредили!

— Стрелла отлично вяжет, она тебя научит, — успокоила Молеправительница.

Краем глаза Фридрих следил за Грилло Тальпой, который как раз преображался в Вальдемара Вурстхаммера. Его костюм состоял из уморительно смешных усиков, жилетки в красную и белую полоску, грандиозного золотого фрака с длинными фалдами и потрепанного цилиндра. Все это на Тальпе смотрелось очень хорошо — по крайней мере, в таком наряде внимание ему было обеспечено.

— Фридрих, а у тебя какой костюм? — послышался рядом нежный голосок Стреллы.

— Я всего лишь техник, — грустно ответил Фридрих. — А ты? У тебя вообще костюм есть? — спросил он, не видя на ней ни нового наряда, ни свертка в руках.

— Вот мой костюм, а я — его, — сказала она, показывая на карликового нетопыря, стоявшего рядом с ней и махавшего Фридриху лапкой. — Его зовут Феликс. Вместе мы представляем парочку диковинных существ. — И она застенчиво подцепила коготки Феликса своими.

— Привет, — помахал им Фридрих.

— Фридрих, черт возьми, помоги-ка надеть этот проклятый нос, — проворчал Брумзель. Его немудрено было испугаться: огромные клоунские штаны в крупный горох, красно-белая полосатая рубашка, широкие зеленые подтяжки, сверкающая серебряная бабочка, маленькая красная фетровая шляпка с ромашкой и толстый-толстый слой белил на лице. Где-то внутри этого наряда, видимо, был кринолин или обруч, потому что Брумзель казался вдвое толще обычного. Обвешанный такой массой ткани, он при ходьбе покачивался, словно корабль на волнах. Но нужно признать: ни одной золотой полоски на нем видно не было.

— Нос? — переспросил Фридрих, слишком ошарашенный, чтобы сразу же выполнять просьбу.

— Ну да, нос! Надень мне его на лицо. А то я вообще не понимаю, куда его цеплять!

— Ну, на твой настоящий… ой, да! — Фридрих хлопнул себя по лбу. — Сейчас посмотрю, как лучше закрепить.

В нескольких шагах от них Кальссон упражнялся в позировании, а Тальпа раз за разом подправлял ему позу.

— У Грюндхильды в свертке оказался вязаный платок, и она подумала, что это весь ее костюм, — шепнул Фридрих Брумзелю, завязывая тесемки накладного носа ему на затылке.

Брумзель вздрогнул.

— А Тальпа не боится, что нас задержат за хулиганство? Или за нарушение общественного порядка?

— Нет, нет, она должна будет изображать старушку и в основном только вязать, — успокоил его Фридрих. — Нос удобно сидит?

— Кажется, да, — сказал Брумзель, ощупывая тесемки. — Только вот в случае с Грюндхильдой может оказаться, что даже ее вязание будет расценено как насильственные действия. Если с одним мечом в руках она очень опасна, то с двумя острыми спицами что будет?

Вдруг мимо них, пританцовывая, прошла мадемуазель Эльза. На ней было розовое платье с кружевами и бутоньеркой на груди.

— Какое чудесное платье! — радовалась она. — Просто великолепное! Я похожа на балерину, правда?

У Фридриха чуть не вырвалось, что скорее она похожа на переодетую осу, но он только улыбнулся и кивнул:

— На балерину. Именно.

— Брумзель! — радостно воскликнула Молеправительница. — Тебя не узнать! Ужас какой! Вот Тальпа расстарался-то!

— О да, — хмыкнул Брумзель. — Он за два дня все уши мне прожужжал о том, сколько театров пришлось обшарить его людям, чтобы собрать мне этот костюм. Настоящий шедевр! А сам-то щеголяет в чудесном костюме директора цирка! У него даже хлыстик есть!

Все больше стало появляться пар: тут в уголке сидели крапивник с самочкой, там — мужчина с женщиной, рядом с ними — пара навозных жуков. Все внимательно вчитывались в свои листочки с инструкциями — или в листочки своих партнеров — и озабоченно переглядывались. Кажется, «брачное агентство» не очень-то учитывало личные симпатии.

— Минуточку внимания! — пробасил Грилло Тальпа, взлетая на стол. Не все на него сразу обратили внимание, и он прищелкнул своим новым хлыстиком. («Слишком ему эта штука нравится!» — пробурчал Брумзель.) — Послушайте меня! Я буду краток. Все получили костюмы?

Зал утвердительно загудел.

— И как вы полагаете, вы справитесь? Все из вас могут представить себя участниками шоу диковинных существ?

Очередная волна утвердительного гула.

— С таким директором никто и не поверит, если мы представимся чем-то другим, — крикнул кто-то и захохотал.

— Тогда вперед! Гастроли начинаются завтра утром! — Тут Тальпа посерьезнел. — Поезд отправляется в одиннадцать. Покинуть этот зал каждый должен в полном костюме, до мельчайших деталей. И до тех пор пока мы не доберемся до Белоскалья, каждый играет свою роль с утра и до ночи. Мы не должны возбуждать подозрений, ясно?

Гул согласия.

— Тогда готовимся к старту. Я хочу гордиться вами, ребята! — Тальпа улыбнулся.

— Деточка, почему это ты на столе? — прокаркала сквозь шум толпы закутанная в вязаную шаль Венделина Вурстхаммер. — Ты же прекрасно знаешь, что в восемь должен быть в кровати!

— Кротость, Грюндхильда, кротость! — простонал Тальпа, слезая со стола. — Надо будет подарить тебе словарь, чтобы ты могла посмотреть значение этого слова!

Конечно, в этот вечер спать не ложились очень долго.

На следующее утро Фридрих аккуратно сложил свой летный комбинезон и натянул обноски, которые Тальпа нашел ему для роли техника цирка. Потом они вместе с Брумзелем уселись завтракать на залитых солнцем ступеньках ратуши с видом на ущелье.

— Странно, наверное, будет устраивать подкоп во дворец, систему безопасности которого я сам же и разрабатывал, — задумчиво произнес Брумзель.

— Странно, наверное, будет устраивать подкоп во дворец, в который ты когда-то притащил меня силой, потому что я туда совершенно не хотел, — подхватил Фридрих, у которого было настроение оставить последнее слово за собой.

Брумзель, насколько можно было судить по положению его костюма, опустил плечи.

— Знаю. Тогда мне это казалось вполне хорошей идеей. А теперь, если мы не победим, тебе будет вообще не попасть обратно в Другую Страну. И может быть, ни один из нас до победы не доживет. Это очень несправедливо по отношению к тебе, если задуматься.

Фридрих погрузился в размышления. Ему как-то не верилось, что они погибнут. Но и в то, что он когда-нибудь снова увидит дедовскую коллекцию кубков, не верилось тоже. Странно, но эта мысль его совершенно не огорчала. Помолчав, он сказал:

— Вообще-то я рад, что оказался здесь. Далеко же нас занесло!

— Да, — задумчиво кивнул Брумзель. — Нас обоих далеко занесло.

— Фриц! Что это ты сидишь и болтаешь с Глупым Августом?! — послышался сзади голос, и в следующую секунду Фридрих увидел Молеправительницу в рабочем костюме техника и в длинных перчатках, закрывавших руки до самых локтей. Она стояла над ними и смеялась.

Фридрих тоже засмеялся.

— А что, мы торопимся? Еще ведь десяти нет!

— Да, но нам нужно еще приобрести сотню билетов, — сказала Молеправительница. — Все, кто готов, должны уже выдвигаться на вокзал и покупать билеты. И еще кое-что: на время нашей поездки ты будешь Фрицем, договорились? Ты слишком большая знаменитость, так что лучше твое имя в поезде не произносить.

— А для меня у тебя нет имени? — доверчиво поинтересовался Брумзель.

— У тебя у самого их достаточно, — фыркнула Фея и подмигнула. — Только слишком уж известные не бери.

— Это и для тебя справедливо, — ответил Брумзель, с трудом поднимаясь в своем неповоротливом костюме. — Я очень эффективно работал, когда был шефом секретных служб. Пойдем, Фриц, захватим Кальссона — и на вокзал!

В громоздком клоунском костюме Брумзель едва мог летать, так что они в черепашьем темпе жужжали над самым тротуаром. Кальссон нарезал вокруг них круги, медленнее лететь у него не получалось — иначе бы он упал. Да и Фридрих пешком двигался бы быстрее, но этого он не стал говорить. Тем более что они никуда не торопились. Утро было солнечное и приятное, Ущелье Ветров оказалось красивым городком. Транспорта на улице никакого не было, кроме пары экипажей, запряженных кузнечиками. Дети высовывались из окон и махали им, радуясь клоуну и пугаясь татуированного мотылька. Пара мышей, тащивших мешки с углем, остановились и удивленно глядели им вслед. Без сомнения, в городке будут еще неделями обсуждать странствующий цирк, хотя он даже не давал здесь представления.

Вокзал оказался небольшим домиком, полностью оплетенным плющом. Окошечко там было ровно одно, и трое друзей вежливо постучали в него.

Муха-пчеловидка за стеклом взволнованно подняла глаза и отложила потрепанный любовный роман.

— Ой, вы из цирка? — спросила она.

— Вы прекрасно информированы, — сухо ответил Брумзель. Фридрих тут же наступил ему на ногу. Пчеловидка же не виновата, что Брумзелю приходилось носить этот костюм. Впрочем, она не стала слушать Брумзеля, а застрекотала крыльями и сказала:

— Конечно! Господин Вурстхаммер сделал предзаказ на сто билетов! Это наверняка самая крупная покупка билетов в истории Ущелья Ветров! Мы даже жребий бросали, чья будет смена сегодня утром, когда придут забирать билеты!

Брумзель, Кальссон и Фридрих переглянулись. Видимо, развлечений в этом городке было не густо.

— У вас есть какие-нибудь предпочтения относительно мест? — тем временем спрашивала пчеловидка.

— Эм, поближе к господину Вурстхаммеру, если можно, — ответил Фридрих.

— Вы существа или сотрудники?

— Сотрудники. Если можно, всех троих в одно купе.

— Конечно! Сейчас сделаю! — пчеловидка оторвала три билета и печатью проставила на них разные цифры. Пассажиры расплатились (билеты нанесли довольно серьезный удар по их карману, который и так-то давно не был полон — не говоря уже о Кальссоне, у которого денег вообще не было) и распрощались с пчеловидкой. Она еле сидела на месте — так распирало ее от радости, что сейчас к ней подойдут за билетами еще девяносто семь пассажиров. На перроне сидели две пожилые паучихи в кружевных воротничках. Трое друзей помогли им занести багаж в вагон и стали искать собственные места.

— Вагон восемнадцать, купе семь, — прочел Фридрих на своем билете, заходя в поезд. Он никогда прежде не ездил в спальном вагоне, ему все было интересно. — Как здорово!

— Ну, подожди радоваться, может, ты тут еще от скуки на стенку полезешь, — предупредил Брумзель. — Провести несколько дней в поезде — дело не всегда приятное.

Их купе оказалось тесным, как консервная банка, стенки были отделаны темным, практически черным деревом. Внизу стояли две кровати, а сверху располагалось еще одно спальное место с ночником. В купе имелась крошечная ванная комната, но зайти в нее было не так-то просто, потому что, когда дверь в нее открывалась, практически не оставалось свободного места, куда встать.

Фридрих сел на свою кровать и попрыгал немного — ему все казалось просто потрясающим. Через окно он наблюдал, как другие соглядатаи появляются на перроне, а потом исчезают в своих вагонах.

Потом в дверь постучали, и в щель просунула голову Стрелла.

— А, вот вы где! Мы в последнем вагоне — я, Феликс, полевки и еще несколько человек. Придете вечером к нам? У нас есть печенье и лимонад, мы устраиваем полночную вечеринку!

— С удовольствием, — пообещал Брумзель.

— Мне кажется, в этом конце поезда, кроме нас, никого нет, — прошептала Стрелла. — Это хорошо, можно будет свободнее общаться. Поезд уже отъезжает. Думаю, дорога до Белоскалья у нас будет веселая!

Тут вагон легонько вздрогнул, и поезд медленно покатился.

— Ура! — закричал Фридрих и выбежал в коридор. То есть он протиснулся мимо Кальссона, вжался в угол, открыл дверь и после этого оказался в коридоре. Там он прислонился к окну и стал смотреть, как вокзал проплывает мимо и растворяется вдали. Стрелла стояла рядом и махала носовым платком, хотя на перроне никого знакомого не было.

В другом конце коридора Грилло Тальпа вешал один из своих плакатов на дверь в купе. Во рту у него торчали булавки, но это не мешало ему весело мычать себе под нос.

Фридрих подошел к нему и спросил:

— А сколько нам, собственно, ехать до Белоскалья?

— Одиннадцать дней, потом сходим с поезда, — не разжимая рта, ответил Тальпа. — Ну-ка помоги мне с этой булавкой, а то у меня больших пальцев нет.

Фридрих прикинул в уме.

— Значит, времени до начала оперы у нас будет совсем не много.

— Оскар — прекрасный специалист, — отмахнулся Тальпа. — Он до всего доберется, главное, чтоб копать было где. Эй, мы там, в сидячем купе, в карты играем. Присоединяйтесь!

На самом деле все оказалось немного не так: Стрелла начала учить Грюндхильду вязать, а Тальпа с Молеправительницей пару минут играли в карты, а потом стали обвинять друг друга в шулерстве. Наконец Грюндхильда случайно проткнула спицами несколько карт, и на этом игра, естественно, закончилась.

— Это была моя единственная колода! — рассердился Тальпа.

Грюндхильда прищурила глаза и осмотрела нанесенный ущерб.

— Если я проколю все остальные тоже, то с рубашки они будут выглядеть одинаково, и можно будет спокойно играть дальше, — предложила она, но Тальпа не согласился.

— Добрый день, уважаемые пассажиры! Ваши билеты, пожалуйста, — послышался голос из коридора, а затем дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунул широкую черную голову жук-носорог в форменной фуражке и жилетке, из кармана которой выглядывал компостер.

Соглядатаи тут же закопошились. Компостируя один билет за другим, контролер осведомился, кто тут за старшего.

— Потому что, — объяснил он, — когда путешествует такая большая компания, тем более с таким количеством диковинных существ, кто-то должен нести ответственность.

— Старший я, — пробасил Тальпа, вставая в переполненном купе, чтобы пожать жуку лапку. — Мое имя Вальдемар Вурстхаммер, я директор цирка.

— Прекрасно, — ответил жук, делая пометку в крошечном блокнотике. — А в случае вашего отсутствия?

Молеправительница постучала пальцем себе по кепке.

— Тогда обращайтесь ко мне. Кроме того, если у вас возникнут вопросы по технической части, я с радостью помогу. Господин Вурстхаммер у нас потрясающий директор, но починить даже собственный туалет не в состоянии, ха-ха-ха!

— Назовите ваше имя, пожалуйста, — попросил контролер, держа карандаш наготове.

— Офелия Магнолия Бетулария Березко, — выпалила Молеправительница, — но для вас просто Бетти.

Жук усердно все записал (он умел держать карандаш в лапке, что, не имея больших пальцев, совсем непросто), а потом еще раз с сомнением огляделся и заметил, что билетов ему предъявили недостаточно.

— А где ваш билет? — обратился он к Стрелле.

— Я одна из существ, — объяснила она. — У нас только багажные талоны. Вам показать?

— Вы диковинное существо? Что вы тогда делаете на сиденье? Кыш, кыш, слезайте немедленно! — возмутился жук.

Но Стрелла взглянула на контролера своими большими влажными глазами, и он тут же смягчился.

— Ладно, — буркнул он. — Но ногами на кресло не вставать.

Жук собирался сделать еще какое-то замечание, но тут его взгляд упал на Грюндхильду.

— А вам-то такое путешествие вряд ли по силам, — строго сказал он ей. — Куда в таком почтенном возрасте тягаться со странствующими артистами?

— Это моя мать, — громко сказал Тальпа, подходя к Грюндхильде. — Она глухонемая. Абсолютно глухая и немая.

Грюндхильда яростно замахала спицами.

— Вяжет, как я погляжу, — благодушно сказал контролер. — А что это будет? Штанишки для внучка?

— Эм… Да, — быстро ответил Тальпа.

— А кто у вас, мальчик или девочка? — осторожно поинтересовался жук: то, что творила Грюндхильда, идентифицировать было сложно.

— Че… червячок, — выдал Тальпа. — Червячок с двадцатью семью ножками, только все они, к сожалению, левые. Но мы все равно его любим!

— Ну, это самое главное, — смущенно сказал контролер и отправился проверять билеты у других пассажиров.

 

Глава четырнадцатая. Шелковая нить № 4

Полночная вечеринка в последнем вагоне началась за два часа до полуночи. Больше всего на ней было молодых соглядатаев, они весело потягивали лимонад. Привезенные еще из Холодного Ручья фонарики и лампы Грюндхильды были развешаны по стенам и потолку и светили разными цветами.

Придя на вечеринку, Фридрих очень удивился: в этом вагоне не было ни купе, ни кресел, ни настоящих окон. Деревянные ставни были широко распахнуты, но стекол за ними не было.

— Что это за вагон такой? — растеряно поинтересовался он.

— Ну, просто не пассажирский, — бодро ответила Стрелла и сунула ему в руку бутылку лимонада.

Фридрих огляделся. Несмотря на своеобразную атмосферу, всем было весело. Вдоль стен тянулись ящики высотой примерно по колено, на которых были разложены спальные мешки соглядатаев. Гости сидели на голых досках или на спальниках, а мадемуазель Эльза играла одну польку за другой.

— Разве так можно ездить? — растерянно спросил Фридрих.

— Но это же ненадолго, — отозвалась Стрелла. — Не можем же мы в качестве диковинных существ ездить как обычные люди. Мы ведь номера программы, а не пассажиры. Поэтому у меня и не билет, а багажный талон.

— Но… но… вы же тоже… люди! — запинаясь от удивления, сказал Фридрих.

— Да, но путешествуем мы в ином качестве, — ответила Стрелла, помахивая указательным пальцем у Фридриха перед носом. А потом рассмеялась. — Я все равно всегда на потолке сплю; тут уж какой вагон — неважно.

Хоть все диковинные существа и считались багажом, веселиться они умели получше большинства людей с обычными билетами!

На следующий день, когда Фридрих кое-как проснулся на чьем-то чужом спальном мешке (причем его владелец преспокойно спал внутри), соглядатаи как раз угомонились на несколько часов. До него стало потихоньку доходить, что веселье несколько ночей подряд может ужасно выматывать. Во время обеда в вагоне-ресторане у него все еще болела голова, а вот Брумзель, который прошлой ночью на вечеринке не появлялся, выглядел в отличие от него свежим и отдохнувшим.

Фридрих, вяло поковырявшись в тарелке с луковым супом, собрался с духом и задал наконец вопрос, который давно его беспокоил. Как это ни было неприятно, пришлось все-таки заговорить об Офрис.

— Брумзель, как ты думаешь, какой она нам покажется, когда мы ее снова увидим? Ну, ты понимаешь… ее. Теперь, когда мы знаем, что она вовсе не такая, какой казалась.

Брумзель вздохнул и тоже помешал свой суп.

— Покажется ли она нам такой чудесной, как раньше, теперь, когда мы знаем, что это лишь наваждение? Думаю, нет. Вряд ли ее парфюм удержит меня от того, чтобы оторвать ей голову. А чтобы она все еще казалась мне такой сногсшибательной, я даже и представить себе не могу.

— А я боюсь, что снова попаду под влияние, — прошептал Фридрих.

Брумзель нахмурился и помолчал.

— Если такое произойдет, — ответил он, — надеюсь, М… Бетти нам напомнит, как мы ее ненавидим. И тогда я выскажу ее величеству все, что о ней думаю, так что в ушах у нее зазвенит!

Фридрих улыбнулся, но втайне продолжал опасаться. Они молча принялись за еду, луковый суп оказался действительно хорош. Фридрих, кажется, впервые за несколько месяцев ел в заведении что-то не жареное и не сырое. Но скоро настроение у него снова испортилось, потому что откуда-то до его слуха донесся разговор об Офрис.

— …От имени королевы Офрис!

Фридрих прислушался.

— Это колоссальная сумма! — говорящий понизил голос. — Очень крупное мошенничество. Они просто сделали заказ и исчезли, а когда товары доставили в Белоскалье и предъявили счет, оказалось, что эти люди вообще больше на Офрис не работают!

Фридриху история показалась знакомой. Звучала она так, будто говорили про них с Брумзелем. А лучше сказать, практически невероятно, чтобы речь шла о ком-то другом!

Он очень осторожно спрятал лицо в салфетку, делая вид, будто вытирает рот, и, стараясь не привлекать внимания, обернулся.

Фридрих уже был почти готов увидеть за собой одного из толстых шелкопрядов, но в вагоне-ресторане знакомых лиц не было. Землеройку, сидевшего за соседним столиком и оживленно беседовавшего с соседом, постоянно приглаживая дрожащие усики, он никогда прежде не видел. Фридрих переглянулся с Брумзелем, который тоже насторожился и стал прислушиваться.

— Но как такое могло произойти? — с упреком в голосе спросил, поправляя монокль, жук-олень, с которым болтал землеройка. — Неужели эти господа не могли подтвердить заказ по телеграфу?

— По телеграфу? Далеко на Севере? — землеройка покачал головой. — Теперь они сами едут в Белоскалье, чтобы лично уладить ситуацию. Они ведь не хотят остаться в убытке, но и потерять такого важного клиента, как ее величество, им не улыбается.

— Тем лучше для вас, — сказал жук, поднимая бокал и кивая собеседнику.

— Это уж можете не сомневаться, — сказал землеройка с дрожащей мордочкой. — Подобных случаев у моей конторы еще не бывало. Но эта ситуация, конечно, завершится досудебным примирением, если хотите знать мой прогноз.

Фридрих посмотрел на Брумзеля и вопросительно поднял брови. Тот взял зубочистку, нацарапал что-то на салфетке и подвинул ее к Фридриху:

Спокойно! Никто не знает, что мы здесь.

Разговор за соседним столиком сменил направление: вдруг речь пошла о расширенных венах у тетушки жука-оленя. И хотя Фридрих с Брумзелем просидели еще некоторое время после того, как закончили с супом, разговор к интересующей их теме не возвращался. Когда наконец беседовавшие ушли, друзья тоже покинули вагон-ресторан.

Они нашли Молеправительницу и Грюндхильду (которая так и не научилась вязать, но по крайней мере больше никого не ранила, пытаясь справиться со спицами) вместе с Кальссоном в сидячем купе.

Молеправительница внимательно их выслушала.

— Вы не знаете, они едут этим же поездом или добираются до Белоскалья каким-то другим путем? — спросила она потом.

— Нет, про это адвокат ничего не говорил, — ответил Брумзель. — Он для нас опасности не представляет: он точно никогда никого из нас не видел.

— Пока их двоих никто не узнал, все в порядке, так? — наморщил лоб Кальссон.

— Да, но если их вдруг узнают, достаточно будет спросить, с кем вместе они едут, — сказала Грюндхильда, помахивая спицей (все в ужасе отшатнулись). — И, сложив один и один, вполне можно догадаться, что весь этот цирк и показ диковинок — фальшивка.

— Главное — Тальпа, — вздохнула Молеправительница. — Его узнать не составит труда, если сообразить, что это может быть он.

— Лучше всего нам вообще больше не показываться в поезде, — сказал Брумзель. — Нам не стоит выходить из купе, по крайней мере до тех пор, пока точно не выяснится, здесь Бомбикол и компания или нет.

— Что, все оставшиеся девять дней пути? — поморщился Фридрих.

— Пф-ф, это пустяки, — небрежно бросил Брумзель. — Я как-то двенадцать дней на стене просидел, кое-кого выслеживая.

— И всё зря! — весело отозвалась Молеправительница. — Резкий запах кленового сиропа насторожил моих людей, так что мы нашли себе другое место, а ту комнату сдали двум болтливым тетушкам.

— Ох, эти бесконечные пересуды! — простонал Брумзель. — Да еще сидеть на стене! Это был настоящий ад!

— Ваши ностальгические терки нам сейчас не помогут, — вмешалась Грюндхильда. — Брумзеля узнать практически невозможно, а что с Фридрихом? Может, достаточно будет приклеить ему бороду или что-нибудь в этом духе?

— Откуда мы сейчас возьмем накладную бороду? — поинтересовалась Молеправительница.

— Да прямо у него с головы, — предложил Брумзель.

— Э… Что именно ты задумал? — спросил Фридрих, уже представляя себя лысым и с окладистой бородой.

Молеправительница прищелкнула пальцами.

— Да, конечно! Не бойся, Фридрих, у нас все получится! — И она бодро поднялась и стала копаться в своей сумке, лежавшей сверху в багажной сетке. Наконец она выудила оттуда маленькие маникюрные ножнички и снова села. — Фридрих, наклони-ка голову вперед! А ты, Брумзель, сходи принеси немножко кленового сиропа.

Вопреки опасениям Фридриха Молеправительница, создавая ему новый облик, действовала вполне сдержанно. Она отстригла всего пару прядок с затылка и приклеила их сиропом к верхней губе — выглядело совершенно натурально. Как у многих молодых людей, которые пытаются отрастить пышные усы, но не особенно преуспевают в этом.

— Ну вот, теперь немного замажь лицо копотью, и тебя будет не узнать, — сказала Молеправительница, довольная своим произведением.

Как нарочно, тем же вечером Фридрих наткнулся на Бомбикола. Он, конечно, знал, что может встретить кого-нибудь из трех шелкопрядов в любой момент, но, заметив Бомбикола в красном шелковом жилете в другом конце коридора, не на шутку перепугался.

Деться в узком коридоре было некуда, тем более что толстый гуснец занимал практически всю его ширину. Фридрих опустил голову, надвинул кепку пониже на глаза и пробормотал какое-то извинение, а Бомбикол попытался проползти мимо, не задев его, потому что Фридрих выглядел очень грязным.

Но на какую-то долю секунды Фридрих взглянул вверх и тут же понял, что Бомбикол пристально смотрит на него. Тут уж он сам вдруг не смог отвести взгляда. Как загипнотизированный, он следил за тем, как сомнение на лице Бомбикола сменялось уверенным возмущением. Потом шелкопряд отвел от Фридриха взгляд и пополз дальше. Фридрих, спотыкаясь, побежал в свою сторону, не отваживаясь обернуться, пока не добрался до следующего вагона.

Черт побери! Бомбикол его узнал! Фридрих в этом не сомневался. Хотелось кусать локти: и чего было не посидеть девять дней в своем купе! Но теперь было уже поздно. Его бросало то в жар, то в холод от мыслей о том, что теперь может произойти.

Тут на него чуть не налетела Стрелла.

— Фридрих, какой ты бледный! Что случилось? — спросила она, крепко взяв его за плечи.

— Я только что встретил Бомбикола, — выдохнул Фридрих, — и он меня узнал.

— Ты уверен? — спросила Стрелла.

— Абсолютно.

Стрелла похлопала его по плечу.

— В каком направлении он шел?

— Туда, — вяло махнул рукой Фридрих.

— Отлично. Я пойду за ним и посмотрю, что он будет делать, — сказала Стрелла. — А ты беги к начальнице, расскажи, что случилось.

И она унеслась. Фридрих шел к Молеправительнице как баран на заклание. Он чувствовал себя ужасным идиотом. С чего это он решил, что дурацкие усики изменят его до неузнаваемости?

Ввосьмером они сидели в маленьком сидячем купе, рассчитанном на шесть мест.

— И что теперь? — спросил Фридрих, закончив рассказ. Брумзель, Тальпа, Кальссон, Грюндхильда, Феликс и мадемуазель Эльза потрясенно глядели на него.

Только Молеправительница выглядела совершенно спокойной.

— До следующей станции, — заговорила она, — еще четыре часа. Там они смогут послать сообщение и позаботиться о том, чтобы сразу за границей Южной Стороны поезд встретила полиция. Но если мы устраним их раньше, то предпринять они ничего не смогут. Так что просто нужно действовать быстро.

— К тому же даже Бомбикол точно не знает, действительно ли это ты, — почесал в затылке Брумзель. — Вряд ли он будет звать полицейских в поезд, пока до конца не удостоверится.

— Стрелла пошла за ним, — подавленно сказал Фридрих. — Она посмотрит, что эти трое сейчас предпримут.

— У нас есть четыре часа. Что скажешь, Тальпа? — спросила Молеправительница. — Как насчет применения грубой силы?

— Может быть неплохим решением, — отозвался Тальпа, похрустывая суставами. — Я найду пару крепких ребят. Когда Стрелла вернется, мы займемся этими господами. — Он поднялся и стал протискиваться к выходу из купе.

— Ох, как весело будет! — обрадовалась Грюндхильда, откладывая вязание.

— Ты и без подкрепления трех жирных гусениц легко скрутишь! — бросила Молеправительница вслед уходящему Тальпе.

— Лучше действовать наверняка, — обернулся к ней Тальпа. — Мы же не знаем, какая свита у них тут в поезде.

Тальпа, за ним Брумзель с Кальссоном, и незаметный за их спинами Фридрих решительно вышагивали по коридору, стуча во все двери. Всякий, кто оказывался в купе, получал распоряжение приготовиться к поимке шелкопрядов. Так они привели в боеготовность два вагона и намеревались уже перейти в третий, но тут вдруг Тальпа остановился как вкопанный, и остальные врезались ему в спину.

— Тс-с! — зашипел он. — Там эти трое!

Фридрих быстро юркнул Кальссону за крыло и притаился. Вдруг его уже ищут? Вдруг гуснецы решили сами его схватить?

Он осторожно выглянул из-за крыла. Три шелкопряда действительно показались в коридоре; они что-то оживленно обсуждали между собой. Перед ними шествовала Стрелла, но с ней никто не разговаривал.

— А! — радостно воскликнул Бомбикол. — Господин Вурстхаммер из шоу диковинок, не так ли?

— Это я, — ответил Тальпа, распрямляясь в полный рост и поглаживая усы.

— Мы не хотели вас беспокоить, но одно из ваших диковинных существ почему-то бродило по нашим купе, — строго сказал Мускалюр, подталкивая Стреллу в спину.

Та печально повесила ушки.

— Не хотим показаться мелочными, но мы очень надеемся, что такого больше не произойдет, — добавил Диспарлюр. — Нельзя же позволять элементам своего шоу расхаживать по купе других пассажиров!

— Вы совершенно правы. Сожалею, что так вышло, — строго проговорил Тальпа. И обратился к Стрелле: — Фу! Плохое, плохое существо! Как не стыдно!

Стрелла втянула голову в плечи.

— Я позабочусь, чтобы она впредь оставалась вместе с другими существами, — заверил Тальпа шелкопрядов. — Спасибо, что вернули ее.

Фридрих, прятавшийся за Кальссоном, заметил, что двери в некоторые купе приоткрылись на крохотную щелочку. Соглядатаи уже принимали живейшее участие в происходящем.

— Можно попросить вас пройти со мной и подписать акт передачи существа? — продолжал Тальпа, солнечно улыбаясь.

— Что подписать? — растерянно переспросил Мускалюр.

— Акт передачи, — повторил Тальпа так уверенно и невозмутимо, что заподозрить, что он это только что выдумал, было совершенно невозможно. — Понимаете ли, с содержанием подобных существ сопряжено довольно много бюрократических моментов. Всякие формуляры и бланки то тут, то там, разрешения на ввоз и, конечно, подробные договоры с точным указанием рабочих часов. Существа ведь тоже хотят иметь по меньшей мере два свободных вечера в неделю! А каждый раз, когда существо по недосмотру оказывается в чужих руках, а затем эта оплошность исправляется, нужно заполнять и подписывать акт передачи существа от временного держателя настоящему владельцу.

— Но мы же ее не крали и не арендовали, она сама прибежала к нам! — возразил Бомбикол.

— У цирка могут возникнуть юридические проблемы, если документация на существ не будет в полном порядке, — взмолился Тальпа. — Это займет всего две минуты: просто каждый из вас подпишет бумагу о том, что он доставил обратно нашу летучую мышь. Правда, абсолютно ничего обременительного. Кроме того, вы, конечно же, получите бесплатные билеты на наше шоу, если мы с вами окажемся в одном и том же городе!

— Ну ладно, — проворчал Бомбикол. — Где этот ваш акт?

— В моем купе. Позвольте пригласить вас зайти в гости, — сказал Тальпа, и весь караван снова двинулся по коридору в том самом направлении, откуда они недавно пришли. Впереди шли Брумзель, мадемуазель Эльза и Кальссон (который хорошенько растопыривал крылья, чтобы за ними мог спрятаться Фридрих), в середине — Тальпа, шелкопряды и Стрелла, растерянно семенившая перед гуснецами. А за этой процессией тихо-тихо открывались двери купе, и соглядатаи один за другим выходили следом. Мускалюр, Диспарлюр и Бомбикол оказались окружены и спереди, и сзади, но они не оборачивались и потому ничего не замечали.

— Сюда, пожалуйста, — вежливо пригласил Тальпа, придерживая дверь купе, и три гуснеца вползли внутрь, так что в конце концов там стало довольно тесно. Тальпа захлопнул за ними дверь. В течение двух секунд внутри было тихо, а потом шелкопряды, видно, сообразили, что что-то произошло. Они оказались наедине с Грюндхильдой и Молеправительницей. Из-за двери послышались голоса, потом вдруг громкий «дзинь!», как будто бы мечом задели по металлической рамке багажной сетки, — а затем дверь снова распахнули изнутри.

Три шелкопряда попытались одновременно протиснуться через дверной проем, но увидев, что выход блокирован, остановились. Тальпа угрожающе навис над ними, поглаживая рукой хлыстик. Мадемуазель Эльза тоже с суровым видом подошла к двери.

— Что это значит? — просопел Бомбикол. — Выпустите нас! Тут какая-то сумасшедшая с мечом!

— Ну да, это моя мать, — кивнул Тальпа. — Мы вас свяжем и заткнем рты. Всем будет проще, если вы не будете сопротивляться. Так что окажите любезность.

— Что вы задумали?! На помощь! Похитители! Полиция! — завопили все трое, перебивая друг друга.

Тут вперед выступила мадемуазель Эльза и своим авторитарным учительским тоном заявила:

— Если вы сейчас же не успокоитесь, я вас всех по очереди пережалю!

— Ха! Вы не можете мне угрожать! — порычал стоявший впереди других Бомбикол.

— Уверяю вас, угрожать я буду недолго, — сказала мадемуазель Эльза, с готовностью легонько приподнимая подол юбки. Шелкопряды не двинулись с места.

В это время начал хныкать стоявший сзади Мускалюр, потому что Молеправительница уже скрутила ему руки ремнем.

— Во всем вагоне никого, кроме наших людей, нет, — заверил шелкопрядов Тальпа. — Так что на помощь никто не придет. Но мы не желаем ничего плохого. Если будете хорошо себя вести, мы отпустим вас целыми и невредимыми.

Тут Бомбикол увидел Фридриха, который выглядывал из-за Кальссона, и возмущенно заверещал:

— Конечно! Надо было предполагать, что тут замешаны эти проходимцы!

Но Фридрих только улыбнулся.

Когда шелкопряды были связаны и с кляпами во рту сидели в спальном купе, Стрелла (которую все хвалили, потому что она очень помогла заманить шелкопрядов в ловушку) рассказала, что она видела:

— Ну, я следовала за толстяком. Прошли пару вагонов, потом через ресторан — там он перекинулся парой слов с официантом и взволнованно пополз дальше. Наконец, мы добрались до его купе — черт возьми, у каждого из них собственное купе на одного! Впрочем, он тут же заперся беседовать с другими двумя. Но я подслушала через дверь — недаром у меня большие уши, каждое слово разобрала! Он сказал: «Вы не поверите, но я только что встретил одного из тех типов, из-за которых мы попали в эту историю!» Другие двое, конечно, обалдели и поначалу не поверили. Но он уверял, что так и есть, а потом сказал: «Я спросил официанта, не знает ли он, кто этот маленький блондинистый механик, который едет в одном из вагонов, арендованных странствующим цирком. Механик с усиками! А тот ответил, что он такого тут видел, как раз сегодня днем, только он был тогда без усов!» Это всем им показалось подозрительным. — Стрелла гордо оглядела собравшихся. — Ну, и тут мне сразу стало ясно, что пора действовать!

— Но они тебя обнаружили… — сказала Молеправительница.

— Именно! Дверь открылась, они хотели куда-то идти. Но заметили меня, а я прикинулась полной дурочкой. И поэтому они сначала отправились к вам, а не стали сообщать ничего никому другому. Неплохо, правда?

— Просто гениально! — подтвердила Молеправительница. — Ты просто золотце, Стрелла. Остается только один вопрос: что с ними делать?

— Можно, например, сбросить с поезда — при таком слое жира им особенно больно не будет, — мстительно предложил Брумзель.

— Исключено. Их нельзя терять из виду, — покачала головой Молеправительница. — Как только они окажутся на свободе, в Южной Стороне нам тут же на хвост сядут копы. Нет, придется их оставить здесь.

— Но в поезде едет их адвокат, и он удивится, если они вдруг исчезнут, — вставил Фридрих. — Он обязательно что-то заподозрит!

— Ну, я не знаю, — вздохнула Молеправительница. — Грюндхильда, есть идеи?

— Нет. — Грюндхильда тоже вздохнула. — Ну, пара часов, прежде чем кто-нибудь начнет что-нибудь подозревать, у нас еще точно есть. Так что нужно просто поднапрячь мозги.

Брумзелю пришла в голову очень прагматичная мысль:

— Мы могли бы обыскать их купе, может, там найдется что-нибудь полезное — компрометирующие документы или еще что-нибудь в этом духе, — с помощью чего можно будет на них давить. Тогда можно было бы их шантажировать: если они выдадут нас, мы предадим огласке их темные тайны. В этом духе.

— Я пойду с тобой, — вызвался Фридрих.

— Отлично. Еще кто-нибудь?

— Я! — пискнула Стрелла. — Мне же интересно, как там у них внутри!

Вооружившись ключами от купе шелкопрядов, Стрелла, Брумзель и Фридрих отправились в переднюю часть поезда. Интересующие их купе располагались рядом друг с другом.

— Я займусь этой комнатой, а вы — другими двумя, — тихо сказал Брумзель, открывая дверь. — Кто первый найдет что-нибудь интересное, тут же сообщает остальным. За дело!

Фридрих с волнением отпер среднюю дверь, осторожно открыл ее и вошел. То, что он увидел, от его ожиданий отличалось разительно.

— Привет, Фридрих, — удивленно сказала Стрелла, стоявшая справа от него; слева от него растерянно озирался Брумзель. Все три двери вели в одно и то же помещение — большое элегантное купе с тремя постелями под шелковыми покрывалами, тремя кожаными креслами и тремя широкими изогнутыми письменными столами.

— Двери три, а купе — одно? — удивился Фридрих. — Зачем это?

— Откуда мне знать! Может, им нравится слушать храп друг друга. — Брумзель тут же сел к одному из столов.

Фридрих взял на себя второй стол и большой портфель, стоявший рядом.

— Какого рода компрометирующие документы мы рассчитываем найти? — спросил он, просматривая большую стопку счетов.

— Что-нибудь, — буркнул Брумзель.

— Может, найдутся секретные рецепты их духов, — предположила Стрелла. — Тогда мы сможем их шантажировать. Наверняка есть куча парфюмеров, которые на это набросятся.

— Ну, тут никаких рецептов нет… — сказал Фридрих, открывая ящики стола. Хотя шелкопряды прожили в этом купе уже пару дней, ящики были пусты.

— Хм, — разочарованно хмыкнул Брумзель. — У этого господина тоже ничего. Ни рецептов, ни личных писем, ни пикантных литографий со сбрасывающими кожу дамами-гусеницами. По крайней мере в столе. Но, может, что-то есть в багаже!

Когда Фридрих ставил на место портфель, его взгляд скользнул по пространству под кроватью.

— Эй, а тут внизу какие-то ящики, — проговорил он, вытягивая из-под кровати несколько фанерных ящиков, обшитых железом по краям. Стрелла тут же подлетела к нему.

— Да, сложно было предположить, что они отправятся в такое путешествие, не захватив с собой образцы новых ароматов, — прокомментировал находку Брумзель, по самые антенки зарывшийся в сложенное белье.

— Ты думаешь, там флаконы с духами? — Фридрих осторожно потряс самый маленький ящик, внутри что-то тихонько зазвенело. — Но нам их не открыть! Черт!

Брумзель подполз к нему.

— Ну-ка покажи. Нет, мы уж их откроем! Я хочу знать, какие гадости эти чистоплюи выдумали на этот раз! — И он начал ковырять замок ящика маленьким гвоздиком, который просто-напросто выдернул из плинтуса. Замок продержался всего несколько секунд и со щелчком открылся.

Передняя стенка и крышка ящика отскочили, и за ними Фридрих увидел множество красивых бутылочек, расставленных по ранжиру на небольшой подставочке. Это, очевидно, был ящичек с образцами.

Между тем Брумзель открыл ящик побольше и вынул из него сложную композицию из разнообразных пробирок. Все они помещались на круглой деревянной крутящейся подставке.

— Что это? — с интересом спросил Фридрих.

— Парфюмерный орга´н, — ответила Стрелла. — Это маленький, портативный вариант для поездок. Такие штуки бывают намного больше. Рабочий инструмент парфюмера.

— Ничего компрометирующего, — резюмировал Брумзель и принялся за следующий ящик. В нем оказались исключительно коричневые лабораторные пузырьки, но — как выяснилось, когда их на секунду открыли, — все они были заполнены духами с потрясающими ароматами. Это не были демонстрационные образцы, но они прекрасно отражали исключительное мастерство трех шелкопрядов-парфюмеров.

В последнем ящике оказались аккуратно запакованные баночки молочного стекла. В каждой из них лежал тщательно завернутый в вату маленький коричневый пузырек.

— Что ж там такое внутри? — удивился Фридрих, рассматривая одну из банок на просвет. — Зачем этим бутылочкам дополнительная герметичная упаковка?

— Посмотри сюда! — воскликнула Стрелла, тоже разглядывавшая содержимое баночки. — Тут череп на этикетке! Может, это какие-нибудь хитрые ароматические яды, которые убивают, как только их понюхаешь?

— Не думаю, — сказал Брумзель. — Если хочешь убить кого-нибудь ароматическим ядом, не будешь же подносить ему к носу склянку с черепом на этикетке. Это же сразу вызовет подозрения.

— А здесь такого значка нет, — сказал Фридрих, щелкая крышкой своей банки. Он вынул бутылочку и осторожно понюхал ее, но она совершенно ничем не пахла. Затем он вынул пробку (Стрелла и Брумзель предусмотрительно держались на расстоянии) и осторожно помахал ладонью над горлышком. Запаха никакого заметно не было.

— Ну закрой уже! — простонал Брумзель, недовольно шевеля антенками. — От этого у меня голова болит.

— Ты чувствуешь какой-то запах? — недоверчиво спросил Фридрих.

— Нет, но голову почему-то как тисками сжимает, — поморщился Брумзель.

Фридрих хлопнул себя по лбу:

— Ну мы и тормоза! Это же наверняка что-то вроде «Аква Генерале»! Поэтому всё так тщательно упаковано. Ведь если какая-нибудь бутылочка случайно разобьется, от этой штуки может начаться настоящий хаос!

Брумзель уставился на него.

— Неплохо, Фридрих. Совсем неплохо! Осталось только точно выяснить, что это!

Фридрих снова закупорил бутылочку и внимательно ее оглядел. На этикетке написано было только «Б & М & Д № 51», но, снова посмотрев на просвет, он обнаружил, что через жидкость просвечивают какие-то линии.

— Там есть что-то на обратной стороне этикетки, — сообразил Фридрих и стал аккуратно отковыривать уголок.

— Не так, Фридрих! — Брумзель кинулся к нему и выхватил пузырек из рук. — Ты же все порвешь! Лучше взять вон тот чайник и отпарить эту штуку!

Действительно, в люксовом купе шелкопрядов была небольшая печечка с тлеющими углями и чайник. Стрелла тут же налила в него воды.

Ожидая, пока вода закипит, они открыли все восемь банок. Содержимое ни одной из них ничем не пахло, но наверняка обладало особым действием, иначе бы его не стали так тщательно упаковывать. Через две минуты Фридрих уже держал свой пузырек над паром, поднимавшимся из носика чайника, и этикетка уголок за уголком начала отклеиваться.

— «Харизматикум», — прочел Фридрих. — «Этот высококачественный продукт придаст вам лидерские качества и обеспечит внимание людей, которые от природы более склонны следовать за другими, нежели приказывать».

— Божечки! — взвизгнула Стрелла. — Они что, ничем не гнушаются?!

— Хм, я бы этой штукой воспользовался, — пробурчал Брумзель, — когда молодежь в секретной службе не слушает, что говорят… А впрочем, это уже не мои проблемы…

— А теперь — мою бутылочку! — нетерпеливо запрыгала Стрелла. — Я хочу знать, что там внутри!

— Нет, — твердо сказал Брумзель. Авторитета ему и без «Харизматикума» было не занимать. — Твой яд — в последнюю очередь. Сначала посмотрим все остальное.

Стрелла надула губы.

— Вот это, — проговорил Фридрих, уже успевший отклеить следующую этикетку, — должно придавать волшебную притягательность для мужчин всех видов. Наверное, особая смесь Офрис.

— Чертова водичка, — прошипел Брумзель.

— А это? — спросила Стрелла, протягивая Фридриху бутылочку, в которой плескалась непрозрачная блестящая жидкость.

— Вызывает особое рвение к работе, — прочел Фридрих. — Должно помогать, если дети не хотят делать домашние задания или супруг откладывает прочистку раковины. Подходит даже для автогипноза, как тут написано.

Затем последовали духи, вызывающие любовь у жуков и у кузнечиков, крошечная бутылочка с мастер-раствором для «Аква Генерале» и жидкость, которая должна была смягчать решимость любого собеседника. Может, подумалось Фридриху, Офрис пользовалась этим средством, чтобы манипулировать мнением своих военных министров?

— А теперь мой яд! Теперь мой яд! — запищала Стрелла.

— Да-да, — вздохнул Фридрих. — Только отойдите немножко на всякий случай, хорошо?

— Да ладно, просто следи за жидкостью, — отмахнулся Брумзель. — Ну? Видно там уже что-нибудь?

Уголок этикетки начал отклеиваться. Фридрих потянул за него и от нетерпения чуть не порвал бумажку. Еще пара мучительных секунд, и она наконец полностью оказалась у него в руке.

— «Внимание! Применять с осторожностью! Может оказывать очень сильное действие! Работать только с применением зажима для носа! По возможности поручать выполнение операций негусеницеподобным сотрудникам!» Хм, странно… А, тут еще что-то совсем мелким шрифтом написано! — Фридрих поднес этикетку поближе к глазам. — «Шелковая нить № 4 — чрезвычайно эффективное средство, с помощью которого вы можете завладеть мечтами шелкопряда», — прочел он. — «Применять с осторожностью, очень малыми дозами — средство сильнодействующее».

— То есть это не яд? — разочарованно спросила Стрелла. — Череп там только для отвода глаз?

— Именно, — подтвердил Брумзель с каким-то злым удовлетворением. — Они замаскировали эту штуку, чтобы никому в голову не пришло взять ее и использовать против них самих!

— По-моему, именно это нам и следует сделать, — так же зло сказал Фридрих.

— О да! — обрадовалась Стрелла. — Как думаешь, нужна обязательно гусеница женского пола, или кто угодно подойдет?

— Эта жидкость, как я понимаю, действует только на реципиента, — сказал Брумзель. — К какому виду принадлежит носитель — не важно. Так что этим мог бы опрыскаться я, и все должно сработать.

— Так почему бы тебе и не опрыскаться? — хихикнула Стрелла. — Это было бы забавно!

— Потому что у меня есть дела поинтересней, чем проводить время в компании трех влюбленных гуснецов! — простонал Брумзель.

— Мне кажется, — медленно произнес Фридрих, — только один из нас достоин любви трех гуснецов. И ее-то мы этим и обрызгаем.

— То есть? — удивился Брумзель. — Ты про кого?

— Да про нашу досточтимую Грюндхильду Великую, конечно! — ухмыльнулся Фридрих.

— Я? Это что еще за бред сумасшедшего? — возмутилась Грюндхильда Маленькая и Сморщенная. — Ничего же не выйдет. И к тому же почему я?

— Это ведь ты придумала пустить Фридриха разгуливать по поезду с фальшивыми усами, — строго сказала Молеправительница. — Если бы не ты, мы бы просто заперли его в купе и не попали в такую переделку.

— Ну, во-первых, — ловко ввернул Брумзель, — вы у нас мастерица выдумывать хитрые планы, об этом еще в сказании говорится. Так что вы наверняка сможете найти занятие трем мужчинам одновременно. А во-вторых, вы же обещали во время этой операции выполнять распоряжения нашей руководительницы — а она считает, что это лучшее для вас задание. — Тут Молеправительница с серьезным видом кивнула.

Грюндхильда заколебалась.

— Хм. Ну да. Я, в общем-то, не против, чтобы за мной снова поухаживали. А то у меня уже давненько ухажеров не было…

— Значит, вопрос решен. — Молеправительница довольно хлопнула в ладоши. — А как добиться, чтобы действие средства не ослабевало, когда они не будут в непосредственной близости от Грюндхильды?

— Я думаю, — сказал Брумзель, позвякивая тремя маленькими металлическими коробочками, — что мы просто капнем этим составом им в помаду для усов. И тогда запах всегда будет у них под носом, даже если они не будут видеть Грюндхильду целыми днями!

Молеправительница затряслась от смеха.

— Гениально, ребята! Мы используем оружие гадов-шелкопрядов против них самих! Пусть они лично протестируют качество собственной продукции!

 

Глава пятнадцатая. Любовное ослепление

Так и поступили: Грюндхильда помазала себе «Шелковой нитью № 4» за ушами, Брумзель подмешал несколько капель этих духов в помаду для усов и поставил баночки на место около раковины в купе шелкопрядов, а потом они вместе с Фридрихом и Стреллой как следует прибрались в купе.

— Ну вот, господа, — сказала Молеправительница, открывая дверь в купе, в котором были заперты Бомбикол, Мускалюр и Диспарлюр, — мы закончили. Теперь вы можете идти.

С этими словами она вынула кляп у Бомбикола, и он тут же начал ругаться.

— Вон, вон отсюда! — бодро проговорила она, подталкивая шелкопряда к выходу.

Следующее мгновение запомнилось Фридриху на всю жизнь. В коридоре стояла Грюндхильда с вязаным платком на плечах и спицами в руке. Бомбикол поначалу попытался одновременно смотреть на Грюндхильду и ползти в противоположном направлении, но через несколько секунд глаза победили. Челюсть у него отвисла, взгляд мечтательно затуманился, шелкопряд глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

«Боже мой, — подумал Фридрих, — неужели я при первой встрече с Офрис выглядел таким же идиотом?»

Когда Бомбикол снова обрел дар речи, голос его зазвучал трагически-напевно.

— Где же вы были всю мою жизнь? — простонал он.

Грюндхильда не нашла подходящего ответа.

— Ох, то там, то тут, — запинаясь, произнесла она.

Бомбикол подполз к ней.

— Простите, я забываю о хороших манерах, но перед лицом вашей красоты я способен забыть себя самого! Скажите — пожалуйста, от этого столь многое зависит! — ваше сердце не занято?

— На данный момент — нет, — ответила Грюндхильда, сраженная таким напором чувств.

— Могу ли я в таком случае надеяться, что моя любовь к вам станет взаимной? — прошептал Бомбикол. Но тут его оттолкнул Мускалюр и поцеловал Грюндхильде руку.

— Прекрасная дама, могу ли я взять на себя смелость представиться? — страстно спросил он. Но тут уже подоспел Диспарлюр и прошипел:

— Ничего подобного! Я старший, поэтому осмелюсь представиться первым!

— Мать честная! — пробормотал Брумзель, удивленно наблюдавший за этой сценой. Молеправительница стояла рядом, скрестив руки на груди, и хихикала. Тальпа только потрясенно качал головой.

Грюндхильда начала припоминать, что нужно играть свою роль.

— Ох, столько импозантных господ! Один другого симпатичнее, — проговорила она. — И у всех такие шикарные усы. По-моему, нет ничего привлекательнее мужчины с действительно красивыми усами! Да, я считаю, усы — лучшее украшение для мужчины.

Смотреть, как все трое тут же начали приглаживать свои ужасные жесткие щетки, было невыносимо смешно. Каждый пытался украдкой рассмотреть свое отражение в окне.

— Господин Вурстхаммер! — Бомбикол повернулся к Тальпе. — Вы не упоминали о том, какая очаровательная женщина ваша мать!

— О да, — невозмутимо отвечал Тальпа, — когда видишь красоту каждый день, настолько к ней привыкаешь, что перестаешь замечать, не правда ли?

Грюндхильда сделала неприличный жест в его сторону. Но это движение показалось шелкопрядам настолько грациозным, что они в один голос восхищенно вздохнули.

Фридрих изо всех сил замахал Грюндхильде. Та посмотрела на него и кивнула, но, видимо, не сразу сообразила, как направить разговор в нужную сторону.

— Ну, — произнесла она наконец, — отрадно видеть, что вы все трое так прекрасно ладите с моим сыном Вальдемаром! Но я бы хотела представить вам еще своего младшенького. Знакомьтесь: Фриц!

Это был опасный момент. Фридрих вышел вперед, и все три шелкопряда недоверчиво уставились на него, особенно Бомбикол. Но спустя мгновение их лица разгладились и все трое снова доброжелательно заулыбались.

— Эм, — произнес Фридрих. — Здравствуйте.

— Я так им горжусь! — сладко заговорила Грюндхильда, посмеиваясь в душе. — У него одна только слабость: страшно любит накладные бороды и усы. Иногда до тех пор забавляется, пока родная мать не перестает узнавать! Это ведь ты, Фриц? Я не обозналась?

— Да, мама, — отвечал Фридрих.

— На нем и сейчас накладные усы, хотите верьте, хотите нет! — продолжала Грюндхильда, грозя ему пальцем.

Фридрих снял пряди волос с верхней губы и виновато улыбнулся.

— Такой баловник! — весело сказала Грюндхильда. — Но мамочку порадовать любит. Вообще-то он эти усы надел только потому, что знает мою страсть.

Фридриху показалось, что Грюндхильда зашла уж слишком далеко; того же мнения, видно, была и Молеправительница: она энергично делала ей знаки за спинами шелкопрядов. Но, судя по всему, трое влюбленных вообще не слушали, что говорила Грюндхильда. Диспарлюр первым собрался с духом и спросил:

— Госпожа Вурстхаммер, вы не поужинаете со мной сегодня?

Грюндхильда растерялась разве что на долю секунды.

— С удовольствием, — прошелестела она. — В вагоне-ресторане, в присутствии других пассажиров это будет вполне прилично.

Тут Мускалюр и Бомбикол одновременно выпалили, что они тоже хотели бы пригласить Грюндхильду на ужин и были бы счастливы, если бы она подарила им пару часиков времени.

— Ну хорошо, — сказала Грюндхильда, — тогда сегодня я поужинаю с тобой, завтра — с тобой, а послезавтра — с тобой!

— Чувствует себя уже как рыба в воде, — с улыбкой прошептал Брумзель Фридриху.

— Бедняжки! — отозвался Фридрих. — Еда-то, конечно, вряд ли им встанет очень дорого, но представь, какой после Грюндхильды будет счет за напитки!

С этого момента шелкопряды вились вокруг Грюндхильды, как мотыльки вокруг лампы. Все трое были железно убеждены, что Фридрих — отнюдь не Фридрих Львиный Зев, а Фриц Вурстхаммер, ни в чем не повинный сын привлекательной вдовы. Неприятно было только то, что троим ухажерам не хотелось отходить от дамы сердца ни на шаг, так что Грюндхильде приходилось изощряться в уловках, чтобы выкроить хоть час на общение с соглядатаями. Молеправительнице и ее ближайшим доверенным лицам пришлось разрабатывать план подкопа дворца без нее. Целую неделю Грюндхильда очаровывала шелкопрядов, целую неделю соглядатаи разрабатывали план. И все, казалось, шло гладко.

Они пересекли границу на седьмой день путешествия. Пограничник в поезд зашел всего один — усталый чиновник, заглядывавший во все купе и выборочно просивший открывать чемоданы и сумки, чтобы посмотреть, не спрятана ли там какая-нибудь контрабанда. Кроме того, он, по его собственному выражению, проверял, нет ли в поезде находящихся в розыске преступников. Впрочем, делал он это не особенно тщательно: даже не попросил Брумзеля снять клоунский нос, чтобы взглянуть на его лицо. Паспорта он тоже не спрашивал, потому что в Северной Стороне у многих их все равно не было. После часа такого контроля сотня соглядатаев незамеченными пересекли границу с Южной Стороной.

Довольные Фридрих и Брумзель сидели у себя в спальном вагоне.

— Как шелкопряды поживают? — спросил Фридрих.

Брумзель захихикал:

— Видели бы они себя! Такого творческого подъема у них давненько не случалось! Грюндхильда говорит, они постоянно ссорятся из-за парфюмерного оргáна. Все трое создают новые ароматы, которые наверняка будут называться «Венделина № Х». Думаю, сейчас примерно до «Венделины № 19» добрались.

— Значит, они действительно слепы как кроты, — вздохнул Фридрих.

— Нет, кроты получше видят, — усмехнулся Брумзель. — Неплохо водичка работает, а? Какие теперь могут быть проблемы?

Такие вопросы, подумал Фридрих в этот момент, лучше вообще не задавать. Потому что слишком часто на них скоро находится ответ. Так случилось и на этот раз. Обнаружилось одно обстоятельство, которое они совершенно упустили из вида: адвокат Бомбикола, Мускалюра и Диспарлюра.

Вечером следующего дня в вагоне-ресторане произошла ужасная сцена. Грюндхильда сидела в обществе троих поклонников, и все они следили за движением ее губ, пока она рассказывала какую-то забавную историю (по крайней мере, ухажерам она казалась невероятно забавной), а за соседними столиками сидели несколько соглядатаев и диковинных существ.

Вдруг в ресторан вошел адвокат шелкопрядов, взял стул и, не здороваясь, с дрожащими от нетерпения усами обратился к своим клиентам:

— Господа, мне срочно нужно с вами переговорить!

— Это не может подождать? — спросил Диспарлюр. — Мы заняты прелестнейшей беседой.

— Нет, дело действительно очень срочное. — И адвокат вынул из кармана кипу каких-то бумаг.

— Сейчас мы действительно заняты, — зашипел Мускалюр. — Поговорим позже!

— Насколько именно позже? — адвокат-землеройка начал сердиться. — Вас же теперь практически невозможно застать в подходящий для разговора момент! Вы либо проводите время с этой дамой, либо запираетесь у себя в купе, чтобы сочинять новые ароматы и любовные стихи!

— Завтра утром, — пообещал Бомбикол.

— Утром? Да вы же встаете только к обеду, потому что не спите ночи напролет! — возмутился адвокат. — Мы едем в Белоскалье, потому что хотим прийти к соглашению с королевой, а для этого нужно еще многое обсудить. Вы должны сконцентрироваться на серьезных вещах — речь ведь о деньгах!

— Деньги! — Мускалюр закатил глаза. — Это все, о чем вы способны думать? Деньги не придают жизни ценность! От денег счастливым не сделаешься!

— Вы меня наняли, и я занимаюсь ровно тем, за что мне платят, — раздраженно напомнил землеройка. — Но я не могу вести переговоры один, мне нужно обсудить все варианты соглашения с вами. Так что, пожалуйста, оторвитесь от вашей дамы хоть на полчасика!

К сожалению, для Бомбикола это прозвучало так, будто адвокат неуважительно отозвался о Грюндхильде.

— Попрошу выбирать выражения, когда говорите о госпоже Вурстхаммер! — заревел он. — Это, чтоб вы знали, женщина, которую я люблю!

— И я тоже! — подхватил Диспарлюр.

— Ну а я в первую очередь! — вставил Мускалюр.

Грюндхильда сидела рядом, элегантно промакивая рот салфеткой. Точнее, элегантно это выглядело бы, если бы другой конец салфетки не был повязан у нее на шее.

— Вы говорите о любви? Но взрослый человек всегда найдет способ заниматься делами, даже если он влюблен! — с горячностью возразил землеройка. — Вы же не юнцы-подростки! Да и они не ведут себя так странно. Вы ведь с нее глаз не сводите, будто под гипнозом. Все трое! Это ненормально!

— Что ж в этом ненормального? — огрызнулся Диспарлюр. — У красивых женщин часто бывает много поклонников!

— Ха! — взвизгнул адвокат. — У красивых женщин! Да вы ее видели? Она же вам в матери годится, а может, даже в бабки!

— Красота и возраст, — с достоинством произнесла Грюндхильда, — никак между собой не связаны, молодой человек.

— Но вы же больше ничего вокруг не видите! И ни о чем другом не способны думать! Это… это какая-то нездоровая зависимость, да! — Тут он вдруг замолк, перегнулся через стол и прошептал: — Скажите, а не могло так случиться, что на вас попал тот парфюм, который вы поставляете королеве Офрис? Что вас поэтому так сильно захватила любовная страсть?

— Исключено! — Бомбикол поднял палец. — Мы так четко рассчитали действие смеси для Офрис, что она почти не действует на шелкопрядов. На мужчин практически всех других видов — да. Но не на шелкопрядов. Из предосторожности, вы понимаете. Нет, госпожа Вурстхаммер от природы обладает таким очарованием, устоять перед которым практически невозможно! — и он влюбленно улыбнулся ей, а она подмигнула в ответ.

Фридрих и Тальпа за соседним столиком начали вставать, готовясь к нападению. Было понятно, что, если сейчас же ничего не произойдет, либо адвокат, либо его клиенты в следующие минуты придут к правильным выводам.

— Так что мы не потерпим никаких замечаний в адрес госпожи Вурстхаммер! — с угрозой в голосе произнес Диспарлюр. — А теперь оставьте нас, пожалуйста. Мы так славно беседовали, пока не встряли вы!

В ярости и отчаянии адвокат запищал:

— Тут дело явно нечисто! Как иначе эта сморщенная старая карга смогла вас так окрутить, что вы потеряли всякий рассудок!

Три гуснеца уже начали подниматься с мест, чтобы защитить честь своей дамы, но Грюндхильда замахала руками:

— Спасибо, господа, спасибо! Пожалуйста, не начинайте драку!

С этими словами она встала, с достоинством обошла вокруг стола, приблизилась к адвокату, схватила его за воротник и так двинула головой, что тот рухнул со стула.

— Это у меня и у самой прекрасно получается! — довольно улыбнулась сама.

Землеройка от удара тут же потерял сознание и больше опасности не представлял. Но плюхнулся он в тарелку к здоровенному майскому жуку за соседним столиком, которому это совсем не понравилось.

— Эй! — вскакивая, заревел он. — Кто это сделал? Сейчас я ему покажу!

— Я! — ответила Грюндхильда беззубым ртом. — Я это сделала!

— Госпожа Вурстхаммер! Венделина! — закричал Бомбикол. — Стойте! Не надо тягаться с этим парнем, кто знает, что из этого может выйти!

— Ох, ну дальше ушибов дело не зайдет, меча-то у меня при себе нет! — крикнула Грюндхильда, которой, видимо, овладела героическая сторона ее личности.

— Мама! — отчаянно кричал Тальпа, в то время как Грюндхильда уклонялась от ударов майского жука, поднимала его и крутила над соседями по столу. — Я запрещаю тебе драться!

— Нечего мне указывать, молокосос! — прокаркала Грюндхильда. — Дай потешиться старушке!

Тальпа на это ничего не ответил, потому что теперь и ему пришлось обороняться от разъяренных пассажиров. Маленький морской крабик с криком «Оп-па!» подскочил к Фридриху, раскрыв клешни. Очевидно, он только и ждал подходящего момента, чтобы померяться с кем-нибудь силами.

Тут начался настоящий хаос. К дерущимся подбежали две цикады, попытались их разнять, но, словив пару случайных ударов, рассердились и подключились к драке. Грюндхильда вслед майскому жуку запустила столом. Те, кто за этим столом сидели, бросились на Грюндхильду, пытаясь ее схватить. Что это плохая идея, они сообразили только после того, как одного из них вышвырнули из окна (к счастью, он умел летать). Краб схватил Фридриха за уши, тот, вопя от боли, пытался его скинуть. Тут на помощь подоспел Кальссон. Тальпа отчаянно сдерживал напавшего на него майского жука.

Молеправительница просто растерянно стояла посреди этой суматохи, пока на нее не плюхнулась довольно крупная лягушка и не начала ее дубасить. Тут Молеправительница схватила стул, разбила его о лягушачью голову и поспешила на помощь Тальпе. В довершение всего в помещении была еще улитка, которая из-за медлительности в драке не участвовала, но все равно ползала туда-сюда, болея то за одну, то за другую сторону. При этом от ее перемещений на полу оставалась слизь, на которой дерущиеся регулярно поскальзывались. Посреди этого безумия Мускалюр, Диспарлюр и Бомбикол прыгали вокруг своей ненаглядной, размахивая ножками от стульев и пытаясь не подпускать к Грюндхильде противников. Впрочем, это не останавливало ни Грюндхильду, ни нападающих: на этих троих никто внимания не обращал — они просто не были стоящими противниками.

Весь поезд заскрежетал и наконец со скрипом и лязгом остановился. Но дерущихся и это не смутило. Только когда два десятка проводников и контролеров одновременно вбежали в вагон-ресторан и похватали всех, кто двигался, драку удалось прекратить.

Только Грюндхильда оказалась им не по зубам. Один проводник схватил ее сзади, но она отчаянно сучила ногами и извивалась. Другой попытался уговорить ее по-хорошему:

— Успокойтесь! Всё уже кончилось, видите? Ситуация под контролем!

На это Грюндхильда закричала:

— Отпустите меня сейчас же! Или я вас всех ногами задушу, сожгу ваши дома и буду плясать на ваших могилах!

— О нет! — выдохнула Молеправительница, вырываясь из рук машиниста. — У нее, видно, приступ боевой ярости. Нужно срочно что-нибудь предпринять, иначе она войдет в транс и будет крушить все вокруг! Срочно, надо холодной воды!

Где-то в углу стояла большая ваза с цветами, Молеправительница вышвырнула из нее цветы и подтащила к Грюндхильде.

— Молодой человек, — обратилась она к проводнику, пытавшемуся успокоить Грюндхильду, — помогите-ка мне! Нужно облить ее водой!

Проводник, ни секунды не сомневаясь в необходимости этой меры, помог Молеправительнице поднять вазу и опрокинуть ее на Грюндхильду.

— Я еще проучу вас, сволочи! — прокаркала Грюндхильда, когда на нее хлынула вода. А потом: — Фр-рх! Уф. Почему все мокрое? Что, приступ ярости? Да, правда? Ох… Ох, извините. Не могли бы вы меня поставить на пол, молодой человек?

Проводник отпустил ее. Грюндхильда пригладила халат и вязаный платок и огляделась. Почти все в вагоне смотрели на нее. Потихоньку до нее стало доходить, что, наверное, она сделала что-то плохое. Ища помощи, она обернулась к Молеправительнице. Та нахмурила лоб.

— Он назвал меня сморщенной старой каргой… — упрямо прошептала Грюндхильда.

Один из проводников (у которого на рукаве было две красных полосы, а не одна, как у остальных) стукнул ложкой по последней уцелевшей супнице и объявил:

— Двери вагона останутся закрытыми. Мы послали человека в Старый Вал, — так назывался город, который они недавно проехали, — полиция, надеюсь, появится здесь в течение получаса. Из этого помещения никто не выйдет до тех пор, пока не будет установлен зачинщик драки!

Участники драки стояли с видом застигнутых врасплох школьников, некоторые все еще держали ножки от мебели в руках (кто-то — в лапах, кто-то — в когтях). Соглядатаи сбились в кучу в углу вокруг потрепанного столика и стали считать убитых и раненых. К счастью, таковых не оказалось, по крайней мере, серьезно никто не пострадал. У Фридриха кровило ухо, Молеправительница потеряла кепку, у Кальссона кое-где повыдирали шерсть, а Тальпа жаловался, что ему кто-то ударил поварешкой по лбу и теперь у него звенит в ушах.

— М-да, чудесно, — вздохнула Молеправительница, опускаясь на кривой стул, у которого осталось только три ножки. — Вы просто на славу сработали.

— Почему это мы? — обиделся Тальпа. — Драку-то кто начал?

Все задумались над этим вопросом, и чем больше размышляли, тем яснее становилось, кто во всем виноват.

— Нельзя просто так обзывать меня сморщенной старой каргой… — растерянно проговорила Грюндхильда, видя, как все взгляды обращаются к ней.

Молеправительница пододвинула свой стул к столу, у которого тоже не хватало одной ножки, и оперлась на него.

— Военный совет, — вполголоса объявила она.

Все остальные соглядатаи тоже пододвинули себе стулья или просто остались стоять вокруг стола. Никто на них не обращал внимания — остальные участники драки были слишком заняты выяснением того, почему, собственно, в нее ввязались. Разгоряченные Мускалюр, Диспарлюр и Бомбикол сидели в углу: героизм покинул их, теперь ими овладело беспокойство.

Тальпа, как всегда, возвышавшийся надо всеми, старался говорить тихо:

— Что будем делать, если Грюндхильду захотят арестовать?

Молеправительница сидела, подперев лоб рукой:

— М-да…

— Пф, пусть только попробуют! — зло зарычала Грюндхильда. — С ними я тоже расправлюсь. Пусть только попробуют меня арестовать! Я из них бефстроганов сделаю!

— Грюндхильда, — вздохнула Молеправительница, — это нам совершенно не подходит. Нам нельзя привлекать внимание властей.

Фридрих, заматывавший себе ухо носовым платком, добавил:

— Если вы еще полицейских поколотите, нам всем придется бежать с поезда и идти дальше пешком. А пешком мы до Белоскалья вовремя не доберемся.

— А если полететь? — предложил Кальссон. — Я могу взять двух пассажиров.

— Да, — отозвался Тальпа, — я тоже могу нести одного или двоих. Но многие из нас просто слишком велики, чтобы их нести. Например, полевки. Мы же специально не брали с собой никого, кто не прошел бы в двери этого поезда — скажем, крупных птиц.

— На мой взгляд, — сказала Молеправительница, ударяя ладонью по столу, — у нас есть два варианта: либо ты не даешь себя арестовать и мы все бежим с тобой — и тогда наша миссия окажется под угрозой; либо ты позволишь себя арестовать, и мы едем дальше без тебя.

Звучало это довольно жестоко, но Фридрих вполне понимал, что в этих словах есть смысл.

Саму Грюндхильду это заявление глубоко опечалило, потому что было ясно, чего от нее ожидают.

— Не бойтесь, — попытался утешить ее Кальссон, — в вашем возрасте и не имея прежних судимостей вы в худшем случае получите условный срок.

— Да я могла бы им просто сказать, кто я такая! — упрямо сказала Грюндхильда.

— Даже не знаю, что будет хуже, — возразила Молеправительница, — если они просто над тобой посмеются или если поверят. Тогда мы уж точно потеряем всякие шансы застать Офрис во дворце врасплох. Она бы наверняка тут же бы выехала к тебе, чтобы поглядеть на тебя в полный рост. Нет, Грюндхильда, ты сама себе подложила свинью.

Грюндхильда обиженно выпятила нижнюю губу.

— Я же не могу иначе, — проворчала она. — Старую собаку новым трюкам не научишь, как говорят.

Фридрих грустно оглядывал помещение. Везде подводили итоги, рассматривали порванную одежду, ссадины и синяки; те, кто еще недавно дубасил друг друга, только смущенно переглядывались. Никто серьезно не пострадал, только адвокат все еще лежал на полу без сознания, и вагон был совершенно разорен. Маленький красный крабик подбежал к ним и протянул Фридриху пластырь.

— Спасибо, — удивленно сказал Фридрих, а крабик молча засеменил обратно.

Дверь вагона открылась и вошла дюжина полицейских в форме и касках. Впереди всех вышагивала большая зеленая цикада.

— Так, прекрасно, — сказала она, дважды оглядевшись и взяв под козырек, — просто невероятно. Послушайте меня, пожалуйста, все! Моя фамилия Стреконог, я комиссар полиции Старого Вала, и я прошу вас всех — всех! — дать показания о том, как произошла эта потасовка. Вы можете обратиться к любому из моих людей.

Пассажиры поезда молча стояли на месте, никому не хотелось быть первым. Но цикада, кажется, иного и не ожидала. Она терпеливо подошла к первой группе и начала задавать вопросы.

Тут три гуснеца-парфюмера осмелились вылезти из своего угла, медленно поднялись и поползли по вагону. Около соглядатаев они остановились.

— Госпожа Вурстхаммер, вы не ранены? — спросил Диспарлюр.

— Я? Не-е-ет! — ответила Грюндхильда.

— Это просто потрясающе! — выпалил Бомбикол. — Меня восхищают темпераментные горячие женщины!

Мюскалюр согласно закивал.

Фридрих с Тальпой украдкой переглянулись и пожали плечами.

Комиссар Стреконог в это время уже беседовала с некоторыми пассажирами, те смущенно отвечали на вопросы. И уже слышались фразы вроде: «Пожилая дама, говорите? Драку начала маленькая пожилая дама?»

Грюндхильда покорно наблюдала за тем, как полицейская недоверчиво направилась к ней.

— Скажите, — обратилась она к Грюндхильде, тщательно подбирая слова, — это действительно вы стали причиной произошедшего тут?

Прежде чем Грюндхильда успела ответить, в разговор вмешался Бомбикол.

— Нет, эта дама невиновна, — сказал он, распрямляясь во весь рост. — Это был я.

— Нет, я! — закричал Мускалюр, вылезая вперед.

— Глупости! Начал я! — громко заявил Диспарлюр. — Я, и никто другой!

Цикада оглядела их одного за другим, размышляя, что более странно допустить: что драку начала щуплая старушка или что зачинщиками были эти трое элегантных господ в годах.

— Не нужно никого допрашивать, — между тем громко говорил Мускалюр, протягивая комиссарше руки. — Это был я.

— Не слушайте его, драку начал я! — выставил вперед подбородок Диспарлюр.

— Это были мы все втроем, — великодушно заключил Бомбикол.

Никто в вагоне не собирался возражать — все были слишком потрясены таким внезапным поворотом событий, чтобы что-то говорить. Но комиссар Стреконог восприняла тишину как знак согласия.

— Ну и прекрасно, — сказала она, надевая на Мускалюра наручники. — Это всё упрощает.

Чуть позже все соглядатаи снова счастливо воссоединились, и Молеправительница рассказывала Брумзелю всю эту историю (его ведь в вагоне-ресторане не было), обрабатывая Фридриху ухо йодом.

— Ну, от этой троицы мы элегантно отделались, — сказал Брумзель. — А что же с адвокатом?

— Его забрали в больницу, — сказала Молеправительница. — На носилках.

— Не бойтесь, — захихикала Грюндхильда, беззубым ртом рассасывая имбирную печенюшку, — не имея прежних судимостей, они наверняка получат условный срок.

— Как долго они будут еще выть на луну, если Грюндхильды больше не будет рядом? — задумчиво спросил Брумзель.

— Ох, может, еще пару недель, в крайнем случае — пару месяцев? — предположил Фридрих. — Самое позднее — когда у них закончится помада для усов и они купят новую, их наконец отпустит.

— И неважно, сколько это продлится, — сказал Брумзель, — после этого они наверняка станут иначе относиться к своим духам-афродизиакам!

Тальпа употребил последние дни в поезде на то, чтобы повсюду раструбить о шоу диковинок Вальдемара Вурстхаммера. Он щедро раздавал бесплатные входные билеты и заверял каждого, кто готов был это слушать:

— Шоу диковинок Вурстхаммера так глубоко вас поразит, что голова пойдет кругом! В этом сенсационном шоу возможно все!

А мадемуазель Эльза ходила за ним и играла на аккордеоне цирковую музыку.

— Не стоило бы ему так много обещать людям, — сказал как-то Фридрих. — Мы же никого особо не удивим.

— Нет, очень даже удивим, — широко улыбаясь, ответила Молеправительница. — Мы их всех удивим. — Она вытащила из своей дорожной сумки карту одного из участков пути, развернула ее у себя на коленях и провела пальцем по линии железной дороги. — Смотри, мы сейчас здесь. А завтра утром в это же время будем проезжать вот этот длинный туннель, видишь? В нем-то мы и исчезнем.

— Сойдем с поезда, ты имеешь в виду? — не понял Фридрих.

— Нет, — весело ответила Молеправительница. — Исчезнем. Абракадабра — и всё!

— Наша руководительница, — вмешалась Стрелла, — пытается тебе объяснить вот что: мы не будем выходить на станции, потому что нас сто человек и нам практически невозможно ни шагу ступить, чтобы нас кто-нибудь не заметил. И спрыгивать с едущего поезда тоже не будем, потому что многие из нас не умеют летать и слишком тяжелы, чтобы их везти на спине. Рисковать переломать ребятам кости не стоит.

— То есть поезд должен остановиться? — спросил Кальссон. — Но ведь если дернуть стоп-кран, кто-нибудь все-таки может увидеть, как мы убегаем!

— Нам не надо, чтобы останавливался весь поезд, — медленно сказал Фридрих, который начал догадываться, к чему клонит Стрелла.

— Именно! — Стрелла восторженно захлопала в ладоши. — Нам нужен только последний вагон.

— При въезде в туннель мы отцепим последний вагон, — довольно кивнула Молеправительница. — Даже если машинист быстро заметит, что вес поезда изменился, ему придется для начала затормозить. И весь поезд остановится только уже на другой стороне туннеля. А пока они добегут назад, нас уже и след давно простынет. А если повезет, то вообще никто ничего до следующей станции и не заметит.

— А самое лучшее в этом, — добавила Стрелла, — вот что. Видите этот крестик? Это вход в лабиринт Оскара. Всего пять минут ходу — и мы как сквозь землю провалились!

— Ну, если мы не хотим привлекать к себе внимания, то это точно неправильный путь, — слабо возразил Кальссон.

— Да что ты! — воскликнула Стрелла. — Все будут совершенно сбиты с толку, и никто не догадается, что мы на самом деле затеяли!

И соглядатаи собрали свои вещички и испарились.

То есть на самом деле, конечно, всё было несколько сложнее. Собрав вещи, все сидели как на иголках в своих купе. Последняя остановка в их поездке была за двадцать минут до въезда в туннель. После отправления с этой станции действовать нужно было очень быстро. Соглядатаи молча прошли по коридорам из вагона в вагон, до самого последнего. В багажном вагоне становилось все теснее по мере того, как туда заходило все больше соглядатаев. Молеправительница стояла в предпоследнем вагоне и махала каждому проходящему.

— Восемьдесят восемь, — считала она, — восемьдесят девять… Кто опоздает, останется в поезде. Ждать мы не можем, — она нервно покусывала губу. Фридрих сидел рядом на своей сумке и считал вместе с ней. Среди последних был Брумзель. Он еле-еле протиснулся мимо в своем огромном костюме и помахал Фридриху.

— Девяносто восемь, — посчитала Молеправительница, потом кивнула на Фридриха: — Девяносто девять. Девяносто девять! Одного не хватает! Где сотый номер?

— А себя ты уже посчитала? — спросил Фридрих.

— Ой, нет! — она засмеялась. — Сотый номер — это я. Конечно! После тебя!

Фридрих перепрыгнул в последний вагон и встал рядом с Брумзелем в просвет между соглядатаями. Места там не было, даже чтобы упасть. Молеправительница последовала за ним и осталась стоять снаружи за ограждением. Ветер врывался через открытую дверь в вагон и свистел у них в ушах. Фридрих высунулся, насколько мог, стал выглядывать из-за Молеправительницы. На горизонте появилась гора: светлый, расплывчатый силуэт, а на нем — черная точка, в которую уходили рельсы.

Молеправительница заткнула за пояс ломик и опустила на лицо защитные очки.

— Дети, только не пытайтесь такое повторить! — крикнула она через плечо, закатывая рукава. А потом опустилась на колени на ступеньку около соединения, сцепляющего последний вагон с остальным поездом.

Фридрих подался еще чуть-чуть вперед, чтобы посмотреть, что она будет делать. Правда, разглядел он немного: там были какие-то сочлененные металлические детали между вагонами и буфера с двух сторон, льнувшие друг к другу, будто влюбленные. Соединял вагоны толстый крюк с их стороны и большая проушина на предыдущем вагоне. Но во время движения их же невозможно разъединить! Соединение под большой нагрузкой! А как Молеправительница каким-то жалким ломиком разъединяет два вагона или гнет металл — этого Фридрих и вовсе не мог себе представить.

Сначала она еще больше высунулась вперед — выглядело это довольно опасно, — оперлась одной рукой на ступеньки следующего вагона, а другой начала раскручивать соединение. Фридрих, наблюдавший за этим, очень удивился: вдруг части сочленения провисли, а вагон от предыдущего так и не отсоединился. Буфера ни на сантиметр не раздвинулись. Как такое может быть? Фридрих вытянулся еще, чтобы побольше рассмотреть. Тут его краем глаза увидела Молеправительница и закричала:

— Назад в вагон! Живо!

Фридрих испуганно сжался. Молеправительница вставила лом и стала приподнимать соединение в районе крюка. Скоро раздался громкий «клонг!», а потом — грохот, когда предохранительная цепочка застучала по рельсам. Молеправительница уцепилась за ограду тремя пальцами (остальные два были заняты ломом) и отпустила противоположную сторону. Опираясь на дрожащие руки, она вползла обратно на ступеньку. Сделав два глубоких вдоха и выдоха, перекинула ногу через правый буфер и медленно подалась вперед. Что все это значило, Фридрих объяснить не мог, но, вытянув шею еще чуть-чуть, он увидел, что на том буфере что-то приклеено пластырем. Коробочка с магнитным заклинателем! Молеправительница схватилась рукой за буфер, вытянула вторую и выключила заклинатель.

Тут вагоны стали отделяться друг от друга, и, снова подняв глаза, Фридрих увидел перед собой черную пропасть туннеля и хвост остального поезда, который в нем исчезал. Их вагон еще некоторое время медленно катился вперед, внутрь туннеля, но, когда совершенно остановился, вокруг еще было довольно светло.

Молеправительница с глубоким вздохом спрыгнула с буфера и приземлилась на ноги. Фридрих видел, как у нее дрожали колени. Он тоже спрыгнул со ступенек, а за ним устремились в туннель другие соглядатаи.

— Знал бы я, что ты будешь творить, — мы бы вышли на станции! — ругался Тальпа. — Что, если бы твой магнит отказал в самый ответственный момент? Тогда бы цепь ударила тебя по ушам и ты бы грохнулась на рельсы!

— Да, мне тоже на мгновение стало страшно, — сказала Молеправительница, вытирая пот со лба. — Но, в общем-то, причин, чтобы план не сработал, не было.

Тальпа продолжал ругаться, но Молеправительница оборвала его:

— Брось, Тальпа, меня никому не переубедить. Даже тебе.

Это не заставило его замолчать, но Молеправительница больше на него внимания не обращала. Она снова заткнула ломик за пояс и повернулась к соглядатаям.

— Так, нам нельзя терять времени. Поэтому вперед, прочь из туннеля и вверх по склону. Следуйте за мной! — И она зашагала сквозь толпу соратников; те надели рюкзаки на плечи и двинулись за ней.

Только Тальпа прошел немного назад и приколотил к дереву огромный плакат с надписью «Осторожно! В туннеле стоит вагон!», которую он написал на обратной стороне одной из афиш странствующего цирка. Потом он расправил крылья и полетел вслед за остальными, пока не догнал их.

— Я бы прямо сейчас скинул этот дурацкий костюм, — ворчал Брумзель, ползший рядом с Фридрихом.

— И думать не смей! — отрезал Тальпа. — Мы должны исчезнуть бесследно. Даже носка нельзя потерять, пока не окажемся под землей.

На склоне не было ни одной тропинки, но Молеправительница, судя по всему, точно знала, куда идти. Трава осталась позади, они добрались до поросших лишайником скал. Между большими камнями виднелась черная дыра, высотой примерно как два Фридриха и такой же ширины. В нее и направилась Молеправительница. Соглядатаи последовали за ней.

 

Глава шестнадцатая. Под землей

Некоторое время они шли в темноте, а потом оказались в просторной цистерне. Сверху падал солнечный свет, посередине был глубокий бассейн, но обитаемым это место все-таки не выглядело — только холодным, тихим и торжественным.

Молеправительница бросила рюкзак на пол — раздалось гулкое эхо.

— Привал! — объявила она. — Вода здесь есть. Как я слышала, кое-кто хотел бы переодеться, так? Я пока пойду искать Оскара.

Только тут Фридрих сообразил, что даже не подозревает, кто такой Оскар. Так что он спросил Брумзеля — который как раз скидывал клоунский костюм с такой скоростью, словно тот горел, — не знает ли он.

— Без понятия, — буркнул Брумзель. — Но это легко выяснить. Эй, начальница! Тебе с поисками не помочь?

Молеправительница обернулась.

— Да, идемте со мной, — ответила она и двинулась дальше.

Брумзель выпутался из своих клоунских штанов, и они вместе побежали в темноту, вслед за Молеправительницей.

— У меня есть фонарь, — предложил Фридрих.

— Неплохая идея, — отозвалась Молеправительница ворчливо, но уже гораздо мягче, чем прежде. — Зажигай давай. А то тут внизу слегка темновато.

Фридрих щелкнул зажигалкой и поджег фитиль.

— Придется немного пройти, — объявила Молеправительница. — У Оскара есть система, с помощью которой его всегда можно найти, в какой бы части лабиринта он ни находился. Кстати, о лабиринте. В высшей степени важно, чтобы никто самовольно не сворачивал в неизвестные коридоры. Остальным я еще об этом скажу.

— А какое нынче число? — поинтересовался Брумзель. — Сколько у нас еще времени до начала оперы?

— Двадцатое, — ответила Молеправительница. — Завтра начнется увертюра. То есть до конца представления у нас ровно пять дней. В общем, этого вполне достаточно — если, конечно, Оскар готов помогать. Ждать уже нельзя.

Они шли сквозь тьму еще некоторое время. Коридор уходил немного вниз, с потолка свисали корни. Вдоль стен тянулось несколько глубоких желобков. Земля вокруг была сырая, воздух становился все холоднее. Скоро проход разветвился на два туннеля, на перекрестке на подпорке висел большой медный котел с черпаком внутри.

— Оскар здесь готовит?

Молеправительница рассмеялась. А потом вынула черпак из котла, замахнулась и ударила. Звук получился как от колокола. Затем она стукнула еще четыре раза и решила пока остановиться.

— Если он в зоне доступа, то он нас услышал, — объяснила она, садясь на пол. — А пока можно поесть. — С этими словами она вытащила бумажный пакетик с последними бутербродами, припрятанными за завтраком в вагоне-ресторане.

— Неплохо придумано, — прокомментировал Брумзель. — А пыльцы у нас в рюкзаке случаем не осталось?

Фридрих протянул ему жестяную баночку, куда они некоторое время назад насобирали пыльцы. Сам он еще соображал, хочется ли ему чего-нибудь, когда вдалеке что-то едва слышно заскреблось и запыхтело. Сначала Фридрих подумал, что ему показалось, но шум становился все яснее и шел при этом из недр земли.

— Вот и Оскар, — довольно кивнула Молеправительница.

А через мгновение они услышали его голос. Он напоминал хруст замерзшего гравия под ногами. Строго говоря, звук этот вообще походил скорее не на речь, а на хриплый скрежет.

— Кто мешает?

— Я! — радостно отозвалась Молеправительница.

— Ты, — повторил Оскар так, что понять, радует это его или сердит, было невозможно. Видно его все еще не было, но Фридрих ясно чувствовал его присутствие в темноте — он занимал весь проход. Судя по всему, Оскар был очень внушительных размеров. — Я не думал, что ты решишься снова попасться мне на глаза. В переносном смысле.

— У меня к тебе просьба, — сказала Молеправительница, вставая и вытирая руки о штаны. — Это не для меня.

— Просить ты горазда, — проскрежетал Оскар, вступая в свет лампы Фридриха. Тот чуть не завизжал от страха: перед ним очутилась гигантская рука, размером почти с него самого, с длинными окованными железом когтями. На лице, подернутом сеткой шрамов, тут и там топорщились клочки шерсти. Белые щетинки-вибриссы толщиной с проволоку повернулись в сторону Фридриха, между ними дрожал рубцеватый розовый нос. Из темноты на него уставился единственный глаз; на месте второго была ржавая металлическая пластина, усеянная головками огромных болтов.

Крот. Конечно! Кто же еще?!

— Надо же, — пробормотал Брумзель, — неизвестный мне соглядатай! И практически под самым Белоскальем!

— Понятно было, что ты обязательно ко мне явишься, — заскрежетал Оскар. — Просто потому что однажды сделала мне одолжение! И за это я буду расплачиваться до конца своих дней.

— Я прошу тебя помочь не мне, — твердо возразила Молеправительница. — Другим. Всем, кто живет в Северной и Южной Стороне. В двух словах: Офрис хочет развязать войну. Ты нам нужен, чтобы помешать этому.

— А мне какое до этого дело? — спросил Оскар и стал разворачиваться обратно к туннелю. — Что мне до того, что там наверху происходит?

— Ну да, ты совершенно прав, — смиренно сказала Молеправительница. — Ты, наверное, здесь ничего и не заметишь. Так что тебе может быть все равно, что наверху будут гибнуть люди.

— Я в чужие игры больше не играю, — угрюмо проворчал Оскар. — Только в свою собственную. Твои интриги меня давно не интересуют.

Тут терпение Молеправительницы лопнуло:

— Ну-ну, теперь ты называешь это интригами, а раньше был от них в восторге. Раньше ты только и делал, что разглагольствовал об ответственности и преобразовании мира! В речах тебе равного не было! А теперь, когда пора действовать, — бежишь, поджав хвост, не хочешь чуть-чуть помочь, всего-то убрать пару камней с дороги!

— А зачем тебе я, если нужно всего убрать с дороги пару камней? — спросил Оскар.

— Хочу попасть во дворец.

Оскар поперхнулся.

— Ну, если только в этом дело! Нет, нет, ищи другого дурака! Убирайся к черту со своими планами!

Фридрих решил, что пришло время вмешаться.

— Может быть, вы все-таки выслушаете, о чем именно идет речь? — нетерпеливо спросил он.

— Нет, — отрезал Оскар. — Я свой долг уже заплатил.

— Значит, теперь в долгу перед вами будем мы, — предложил Фридрих.

— Мне надоело иметь дело с соглядатаями, — пропыхтел Оскар. — Сами играйте в свои игры.

Молеправительница поглядела на Оскара с нескрываемым презрением.

— Хотелось бы мне тоже просто спрятать голову в песок, как ты! Это было бы так просто. Ты думаешь, мне нравится быть Белой Феей? Я забочусь о Северной Стороне, потому что больше некому. И потому что я не хочу, чтобы люди почитали какого-нибудь идиота, кланялись ему и называли его величеством. Кроме меня этой гадостью заниматься сумасшедших нет. И последнее, что мне нужно, — друзья, которые, вместо того чтобы помогать, занимаются саботажем!

— А какие у тебя есть доказательства? — невозмутимо спросил Оскар.

— Какие доказательства я должна была принести тебе сюда, под землю? — возмутилась Молеправительница.

— Назови причину, почему я должен помогать. Вот именно тебе.

— Ох, я больше не могу! — всплеснула руками Молеправительница. — Вот упрямец! Придется подумать, как выкручиваться. Но из-за тебя все прахом не пойдет, Оскар! Вот увидишь! — с этими словами она отвернулась и в ярости зашагала обратно к соглядатаям.

Брумзель, который до сих пор молчал, оттолкнулся от пола и подскочил к Оскару.

— Насколько я понимаю, вы не хотите помогать нашей подруге?

— Не хочу, — капризно ответил Оскар.

— А Грюндхильде Великой вы бы помогли?

Крот насторожился.

— Зависит от того, чего она хочет. Да и вообще, это вопрос чисто теоретический.

— Вовсе нет.

— То есть как? — недоверчиво переспросил Оскар.

— Это я вам могу подробно объяснить, — хитро улыбаясь, проговорил Брумзель. — Но сначала вам придется выслушать одну историю.

Оскар дернул носом. Очевидно, слушать ему ничего не хотелось.

— Что еще за историю?

— О, — небрежно ответил Брумзель, — историю о верности и предательстве. О легендах, которые оживают. О… о…

— О безответной, трагической любви и преступлениях, — подхватил Фридрих, вспомнивший о трех шелкопрядах, которые теперь сидели где-то в тюремной камере.

— О волшебстве и гипнозе, — добавил Брумзель. — Об одной женщине, которая сводила с ума всех мужчин.

— О другой женщине с тысячью лиц, — продолжал Фридрих. — О превращении и разнице между кажущимся и сущим. (Последней фразой он остался очень доволен.)

— И о кроте по имени Оскар, который тоже уже стал частью этой истории, как бы она ни закончилась, — завершил Брумзель. — Вас это интересует?

Оскар желтыми зубами покусывал нижнюю губу. По крайней мере, любопытство в нем пробудить удалось.

— Эта история действительно была?

— Она как раз сейчас происходит, — ответил Фридрих. — Хотите ее послушать?

Теперь, конечно, отказаться Оскар не мог. Пока они рассказывали (так коротко и захватывающе, как только могли), крот молчал. А когда закончили, он осторожно проговорил:

— Значит ли это, что там, под моей дверью, сидит сейчас сотня соглядатаев? И Тальпа? И Грюндхильда Великая?

— Да, — ответил Фридрих. — Все они там. А в Белоскалье наверняка как раз прибыли Совини и заселяются в свои комнаты во дворце.

— Пришлите-ка мне сюда еще раз Фею, — сказал Оскар. Усы у него дрожали. — Я хочу побеседовать с ней.

Молеправительница нехотя пошла обратно к Оскару. И скоро снова появилась в коридоре с победной улыбкой на губах. Она крикнула соглядатаям:

— Наполняйте фляги! Через десять минут мы выступаем в поход на Белоскалье.

За этим последовал долгий путь в почти полной темноте. Только у некоторых соглядатаев с собой оказались фонари. К счастью, стены были из влажной земли, так что те, кто натыкался на них (а случалось это часто), не сильно ушибались. Во главе процессии шел Оскар, его зад занимал практически всю ширину туннеля. За ним следовали Кальссон, Брумзель и Фридрих.

— А кто-нибудь знает, почему Оскар был так обижен на Молеправительницу? — шепотом спросил Кальссон. Брумзель пожал плечами.

— Это мы еще выясним, — пообещал Фридрих.

Они придумывали бессчетные версии, но — как оказалось позже — правда была чуднее их всех.

Только через много часов пути Оскара удалось уговорить сделать привал.

— Вы же хотели еще сегодня добраться до Белоскалья! — нетерпеливо сказал он. — Впереди еще порядочный кусок.

— Но не все же из нас ходят так быстро, как ты, — возразил Тальпа. — А некоторые вообще не привыкли далеко ходить пешком. — Он покосился на Стреллу и Феликса, которые шли держась за руки, хотя можно было уже давно перестать изображать из себя парочку диковинных существ. — Многие из нас лучше летают, чем ходят.

Оскар с ворчанием подвел их к такому месту, где туннель немного расширялся. Пока другие соглядатаи отдыхали, Фридрих, Кальссон и Брумзель тихонько подошли к кроту.

— Оскар! — позвал Кальссон.

Оскар повернул к ним морду.

— Мы не хотим показаться назойливыми, — начал Брумзель, — но…

— Но нам бы хотелось узнать, откуда у вас зуб на Фею, — подхватил Кальссон.

— Что? — не понял Оскар.

— Почему вы на нее взъелись, — перефразировал Кальссон.

— Что я сделал?! Не ел я ее! И не кусал даже!

— Почему вы на нее сердиты, — быстро вставил Фридрих, пока дело не дошло до серьезных недопониманий. — Можно это узнать?

Оскар скривился.

— Ну ладно. Историю за историю, как говорится. Я вам расскажу.

— О нет, только не это! — застонала Молеправительница где-то слева. — Мы это сегодня уже кучу раз обсуждали, не заводите снова!

— Не встревай, — прорычал Оскар и повернулся к слушателям. — Ну вот: давным-давно я тоже был соглядатаем. — Все трое кивнули. Так они и думали. — И я помог этой вот неблагодарной девице, — он кивнул в сторону Молеправительницы, — подкопаться под химическую лабораторию под Молотобоем, которая просто сжигала свои отходы. Как можно себе представить, они были очень ядовитые и их дым, смешиваясь со смогом Молотобоя, делал жизнь там еще опаснее для здоровья.

— Ну так это же просто замечательно — положить конец такому заведению, разве нет? — спросил Брумзель.

— Ну да. Только устойчивость у здания оказалась не такая, как рассчитывали. Инженер-строитель, которого она — вот она вот — наняла для этого дела, оказался полным идиотом. Короче говоря, вся лаборатория рухнула нам на голову, пока мы еще копали. — Он сделал театральную паузу.

— И что? — спросил Фридрих. — Кого-нибудь покалечило?

— И все бы ничего, — продолжал Оскар, — только в лаборатории была еще парочка жуков-бомбардиров. Они там работали и упали на нас. Один из них решил, что нужно защищаться, и плеснул мне в лицо кислотой. Прямо сюда, — крот показал на правый глаз, тот, который был закрыт пластиной с заклепками.

— И вы из-за этого потеряли глаз? — спросил Кальссон. — Ужас какой!

Оскар многозначительно кивнул.

— Э-эм, — начал Фридрих, понимая, что вступает на тонкий лед, — но… разве вы… разве вы не крот?

Оскар повернулся, и Фридрих весь сжался. Уточнять вид было ужасно неприлично. Даже хуже, чем спросить кого-нибудь, самец он или самка.

— Конечно, я крот! — рявкнул Оскар. — А на кого я, по-твоему, похож?

Брумзель вскочил и встал между ними.

— Простите. Но разве вы не слепы от рождения? На оба глаза?

— Да дело вообще не в этом! — заревел Оскар.

Молеправительница, сидевшая оперев подбородок на кулак, закатила глаза.

— Потом она — вот эта вот — залатала меня, не спрашивайте как!

— Это и так видно, — сочувственно сказал Фридрих.

— Я бы отвезла тебя к врачу, но до него была пара дней пути, а ждать ты не мог! — яростно заговорила Молеправительница. — Ты ж вопил, пока я сама всё не сделала. Тем, что было под рукой. Не косись на меня, я ж не врач, черт возьми!

— По тебе заметно! — воскликнул Оскар. — Женщины! Вечно такие нелогичные!

— А как девушкам этот наглазник? — спросил Кальссон, который был в курсе, что некоторым самкам нравятся опасно выглядящие самцы.

— Кротихам-то? — Оскар смущенно кашлянул. — Я не жалуюсь. Только ей — вот той вот — не говорите, а то она вообразит, что я ей еще что-то должен.

— Разве что новые барабанные перепонки после этих многолетних воплей! — проворчала Молеправительница.

— Ну вот, теперь вы понимаете, почему я не хочу больше участвовать в опасных предприятиях этой дурацкой мадам, — пропыхтел Оскар. — Но участвую. И никто не знает почему. Даже я.

Наконец они двинулись в темноту дальше.

— Сначала пойдемте со мной на склад, поможете выбрать подходящие инструменты.

— А вы разве сами не знаете, что нужно? — удивился Кальссон. — Я думал, вы тут специалист.

— Но у вас же, надеюсь, есть план? Вы же выбрали место, где хотите копать? — возразил Оскар. — Тогда, значит, вы представляете, какая в этом месте почва и какие породы и методы строительства там применялись. Я ж этого не знаю.

— Дворец по большей части построен на руинах и подвалах старых зданий, — объяснил Брумзель, — а те, в свою очередь, тоже на месте прежних построек. Поэтому нам придется пройти через несколько различных слоев: гранит, песчаник, известняк, а сверху — даже мрамор. Со стороны реки подходить нельзя, там идут канализационные каналы. Легче всего подход с юга — тогда мы окажемся ближе всего к покоям Офрис, а подвалов над нами будет меньше всего. Точнее сказать я и сам не могу.

Оскар подумал немного, а потом спросил:

— Я правильно понял, что мы используем концерт сестер Совини для маскировки нашего строительного шума?

— Именно. Офрис ради Совини пускает в ход тяжелую артиллерию, — объяснил Фридрих. — Оперу о Грюндхильде будут исполнять в оригинальной версии, с отбойным молотком и дюжиной молотов и наковален в сопровождении.

— Звучит потрясающе, — восторженно вздохнул Оскар. — Я вообще-то большой любитель оперы, хотите верьте, хотите нет. Выступление Совини во дворце уже само по себе для меня неплохой повод устроить подкоп. Я бы с огромным удовольствием послушал их как-нибудь, хоть концерт, хоть что. Жаль, нам их не очень-то будет слышно!

Тут вдруг спина Оскара скрылась из их поля зрения. Туннель закончился, перед соглядатаями стояла лишь глубокая темень.

— Где мы? — громко спросил Фридрих. Раздалось эхо. Видимо, перед ними находилось большое пустое пространство.

— В моей скромной мастерской, — хрюкнул Оскар.

Фридрих вытянул руку с фонарем, пытаясь осветить побольше пространства впереди. Разглядел он немногое: только широкую кирпичную лестницу — вероятно, остатки старого подвала. Высоко над ними виднелось несколько полукруглых сводов. Судя по всему, когда-то это было большим залом.

Потом, начав спускаться по лестнице, Фридрих стал различать поблескивавшие сквозь сумрак металлические предметы: лопасти лопат, острия, зубцы вил, огромные винты, штопоры и колеса.

— Это ваши инструменты? — крикнул он Оскару, который шел уже далеко впереди, так что его было практически не видно. К счастью, другие соглядатаи следовали за Фридрихом и в пещере скоро появились еще фонари.

— А что же еще? — спросил в ответ Оскар.

В пещере появлялось все больше фонарей, и теперь можно было рассмотреть арсенал крота полностью. Он впечатлял и пугал. Для Фридриха Оскар и так был внушительных размеров, но некоторые приспособления тут были настолько огромны, что сам Оскар на них, наверное, выглядел карликом. У некоторых устройств были цепи, шестерни, котлы, трубы, вентили; другие, видимо, работали просто как большой рычаг, увеличивая силу рук, которые ими манипулировали.

— С ума сойти! — восхищенно сказал Фридрих. Ему тут же захотелось понять, как все это работает. — Вы это всё сами сделали?

— Я? Нет. Я только кое-что немного усовершенствовал, — гордо ответил Оскар, — но большую часть того, что здесь есть, купил подержанным на аукционе или заказал в Молотобое.

— Впечатляюще, — вздохнул Фридрих. — А для чего все это? Для чего, например, вот та штука со спиралевидным острием?

— Это забурник, — объяснил Оскар. — Отлично подходит для песчаника. Но вот для гранита нужно что-нибудь пожестче. Для булыжника у меня есть еще одно устройство. Пойдем, я тебе покажу.

— Оскар, подожди, — прервала его Молеправительница. — Прежде чем уводить Фридриха и показывать ему все свои инструменты, скажи: какой у нас план?

— Я предлагаю устроить обеденный перерыв, — ответил Оскар. — Вы мне как раз объясните, что нужно. А потом возьмем необходимые инструменты и двинемся к Белоскалью. Если поторопимся, сегодня вечером уже будем на месте и завтра утром сможем начать копать.

— Тогда у нас останется четыре с половиной дня, — нервно сказала Молеправительница. — Как думаешь, мы за это время успеем пробраться во дворец?

— Это полностью зависит от вас, — ответил Оскар, пожимая плечами.

К счастью, все машины Оскара для удобства транспортировки были на колесах. На тех, что работали на пару´, можно было ехать, механические приспособления нужно было катить. Фридрих с огромным удовольствием устроился бы на фырчащей паровой машине и рулил бы ею, но Оскар твердо сказал, что машины поведут только он и Грилло Тальпа (который тоже кое-что понимал в копании). Грюндхильде в силу ее возраста позволили сесть у Тальпы за спиной. А Фридриху пришлось довольствоваться тем, что он помогал катить устройство с большим рычагом. Все остальные соглядатаи вооружились лопатами, насколько хватило запасов Оскара; некоторые, кто нашел кирки подходящего размера, взяли их, а кому и их не досталось, несли ведра.

Время шло очень медленно. Фридрих, глядя на карманные часы, думал, что они стали отставать. Около шести часов Оскар наконец объявил, что они уже под городом. Слышно этого пока не было. Но теперь туннели забирали немного вверх, и скоро действительно можно стало различить далекие шумы: звуки барабанов, труб и даже голоса.

— Мы движемся сейчас под канализационной системой, — сообщил Оскар, не оборачиваясь, так что голос его был слышен приглушенно. — Скоро пройдем под рекой.

— А кто-нибудь подумал, — крикнул Кальссон вперед, — как доставать еду? Не можем же мы просто вылезти через люк и пойти в овощную лавку. Разжечь костер, чтобы готовить, здесь тоже не получится.

— Ну, это вы сами уж как-нибудь придумайте, — глухо ответил Оскар. — О воде я могу позаботиться — просто подкопаю одну из цистерн под дворцом.

— Это действительно проблема. Явиться во дворец обессилевшими от голода нам нельзя, — задумалась Молеправительница. — А нет ли из твоей системы каких-нибудь выходов, через которые можно было бы послать пару человек за покупками?

— Ну, я-то себе дождевых червей где угодно наловлю, но вы же их наверняка есть не станете, — пожал плечами Оскар.

— У меня, кажется, появилась идея, — подал голос Брумзель. — Под кухней есть несколько погребов, где складируют все, что хранится долго, годами. Можно было бы прокопать ход туда. Стены там глиняные, даже кладку пробивать не придется.

— И что там есть?

— Все, что душе угодно, — мечтательно ответил Брумзель. — Мед, сироп, варенье…

Молеправительница, не очень-то любившая сладкое, нахмурилась:

— И все? Ни хлеба, ничего такого?

— Думаю, пара бочек с сухарями тоже найдется, — успокоил ее Брумзель.

— Значит, придется в последние дни перед нападением питаться одними сухарями с вареньем, — вздохнула Молеправительница. — Надеюсь, от такого количества сахара мы хотя бы станем достаточно агрессивными, чтобы как следует напугать дворцовую стражу.

Так они и поступили.

Скоро туннели перестали подниматься. Тогда Оскар остановился и объявил, что дворец здесь, только намного, намного выше.

— Как видите, — сказал он, — у меня здесь нет ни места для остановки, ни перекрестка. Так что для начала придется мне немножко покопать, чтобы вам было где спать. Посторонитесь, пожалуйста!

И он с потрясающей скоростью устроил посреди туннеля просторное расширение, в котором свободно поместились все сто соглядатаев. Около восьми часов каждый нашел себе место для сна, и, так как в темноте делать было все равно больше нечего, скоро все соглядатаи захрапели, и Оскар вместе с ними.

— Эх, здесь совершенно теряешь чувство времени, — вздохнул Брумзель. Они с Фридрихом проснулись и чувствовали себя такими отдохнувшими, как давно не бывало, — и неудивительно, потому что было уже девять утра, то есть проспали они тринадцать часов.

Рядом закопошился Оскар.

— Брумзель, в каком направлении кухня? — спросил он.

— На юго-востоке, — ответил тот.

— Тогда дело со сладким подвалом можно провернуть прямо сейчас, — предложил Оскар. — Мне нужно только прокопать туннель, а кто-нибудь из вас залетит туда и спустит все, что нужно.

— А мы отсюда снизу услышим, когда начнется музыка? — поинтересовалась Стрелла.

— Я уж точно это замечу. — Оскар вонзил когти в стену пещеры. — И тогда сможем запустить технику.

— Все, что мы делаем, — важно сказала Стрелла, — нужно делать строго под музыку.

— Хорошо, что оперу «Грюндхильда» я знаю наизусть. Она у меня на пластинке есть, — похвастался Оскар. — Ну то есть на двадцати пластинках, если быть точным. Правда, к сожалению, не в исполнении Совини, а в другом. Но в любом случае взорвать динамит под крещендо я сумею!

— Динамит? — с сомнением переспросила Молеправительница. — Ты не думаешь, что это будет все-таки чересчур?

— Если уж меня запрягли тут работать, то и динамитом я пользоваться буду.

— Ладно, ладно. Как скажешь, Оскар.

Завтракать (сухарями с вареньем) начали в половину десятого. А ровно в десять, когда все соглядатаи были накормлены, Оскар навострил уши.

— Наверху начинают, — сказал он. — Отбойного молотка я пока не слышу, но высоким голосом кто-то уже поет. Думаю, это увертюра, «Предрассветный вызов на бой». А, вот и музыка вступила. Прекрасно. Поехали! — И он, потирая лапы, двинулся к большей из двух самоходных машин, которые они привезли.

— А нам что делать? — крикнул ему вслед Тальпа.

— Убирать за мной, — ответил Оскар, хихикнул и стал забрасывать уголь и щепки в котел машины. Потом он потянул небольшой рычаг вниз, на щепу посыпались искры и подожгли ее. Скоро лопасти завертелись, цилиндры заскользили вверх и вниз по стержням и вся конструкция понемногу пришла в движение.

— Эта штука… — начал Оскар. — Оп-ля! Эта штука служит для того, чтобы убирать с дороги грунт. — И с этими словами он покатился вперед. Послышался скрежет, лязг и грохот — лопасти вгрызлись в стену.

Грюндхильда заткнула уши.

— Боже мой! — закаркала она. — Какой шум нынешняя молодежь поднимает своими новомодными игрушками!

Молеправительница, наоборот, запрыгала от восторга, когда через несколько секунд Оскар вместе с машиной исчезли в толще стены. Во все стороны полетели комья земли (к досаде тех, кто еще не закончил завтракать), в земле открылся широкий проход. Подкоп дворца в Белоскалье начался.

О следующих днях у Фридриха сохранились только смутные воспоминания. Возможно, из-за монотонной работы в условиях недостатка кислорода, а возможно — оттого, что под землей терялось ощущение времени и весь их распорядок дня был подстроен под оперу, которую им даже не было слышно. В десять утра они начинали работать, в двенадцать делали часовой перерыв, потом снова копали до пяти часов, когда был часовой перерыв на чай, затем снова — до одиннадцати часов вечера. Все соглядатаи дисциплинированно работали, а если вдруг кто-нибудь все-таки отлынивал, к нему посылали Грюндхильду, которая любого умела живо приструнить. Ведро за ведром и лопата за лопатой они убирали землю и прокладывали себе путь. Сначала копали глинистый грунт с мелкими камешками, потом начали попадаться первые кирпичи и булыжники. Земля становилась темнее, все чаще попадались обработанные камни с едва различимыми орнаментами и листочками, которые, видимо, когда-то служили декоративным бордюром.

До первой настоящей стены они добрались вечером первого дня. Тут понадобилась другая машина — стенокол, которым Фридрих уже давно восхищался. Оскар устроил адский шум. Первая стена поддалась легко, и из образовавшейся дыры на них хлынул поток ржавого мусора: банные тазики, дверные петли, старые фляги.

— Что за безответственность! — ругался Оскар. — Нельзя же просто замусоривать подвал и замуровывать его! Так ведь черт знает что может случиться, если кто-нибудь, ничего не подозревая, начнет делать подкоп!

Конечно, убирать мусор, чтобы Оскар мог рыть дальше, пришлось соглядатаям. Скоро Фридрих стал так мечтать о теплой ванне, как еще никогда не мечтал; кроме того, постоянная темнота действовала на него угнетающе. И не только на него: Кальссон тоже становился все беспокойнее и раздражительнее. Часы тянулись медленно, как густая патока, и, когда наконец настало время сна, Фридрих был рад не только потому, что страшно устал, но больше всего потому, что во сне можно было скоротать несколько невыносимо скучных часов.

— Брумзель, — засыпая, прошептал он очень тихо, чтобы Оскар не услышал, — тебя эта обстановка не гнетет?

— Нет, — так же тихо ответил Брумзель. — Я же шмель и родился под землей, ну то есть вылупился. Меня гораздо сильнее беспокоит то, что нас ждет, когда мы пройдем сквозь все слои грунта и все стены. Слабо верится, что во дворце Офрис обойдется без жестокой схватки.

От этих слов Фридриху стало еще печальнее на душе. Ему не хотелось думать о том, что с кем-нибудь из них может приключиться что-то плохое.

А потом он заснул — это была вторая ночь под землей.

На следующий день они копали ход через песчаник, убирали с дороги гранит и ведрами уносили раздробленные кирпичи. Дважды Оскару удалось воспользоваться динамитом, что его несказанно радовало, а вот соглядатаев — не очень. Конечно, это помогало проложить путь через толстые стены, но после взрыва приходилось разгребать огромные горы обломков. И чем дальше они продвигались наверх, тем больше становились куски камня, попадавшиеся в земле. Потея и чертыхаясь, но так аккуратно, как только можно, соглядатаи уносили ведро за ведром. Им постоянно казалось, что своды над ними вот-вот обрушатся, но Оскар раз за разом повторял:

— Глупости! Тут всё крепко. Продолжаем работать!

— Зачем иметь двух взрослых сыновей, если их нет рядом, когда нужно сделать черную работу? — стонала Молеправительница, водружая себе на голову здоровенный обломок камня.

— Одного из них ты послала на западное побережье, чтобы он сделался пиратом, — напомнил Тальпа, принимая у нее этот кусок, — а если бы второй не работал в почтовом ведомстве, у нас бы в Холодном Ручье вообще ничего не получилось.

— О чем я только думала! — вздохнула Молеправительница.

— Ты хотела, чтобы у детей были перспективные профессии, — буркнул Тальпа, который, видимо, не первый раз участвовал в подобном диалоге.

— Ах ты боже мой, это что такое? — пропыхтела Молеправительница. — На помощь!

На нее посыпалась земля и вместе с грунтом упало что-то очень большое и плоское. Только через некоторое время удалось убрать эту загадочную вещь с дороги: в мерцающем свете фонарей выяснилось, что это дверь, и даже довольно красивая. Когда-то она была медной, а теперь — вся в зеленых окислах. Большое кольцо посередине украшал орнамент из переплетенной винной лозы.

— Ну да, это уже не особо допотопная вещь, — сказал Оскар, ощупав дверь. — Мы семимильными шагами приближаемся к современной архитектуре!

— Приятно слышать, — сказала Молеправительница. — А прикинуть, сколько еще осталось, не можешь?

Оскар замер, прислушиваясь к звукам сверху. И действительно, теперь, когда экскавационная машина не работала, Фридрих тоже различил очень тихое прекрасное пение над ними, прерываемое громкими ударами металла по металлу, напомнившими ему Молотобой.

— Можем успеть, — наконец сказал Оскар. — Не больше и не меньше.

— Тогда продолжаем! — Молеправительница поплевала на ладони и принялась за дело, остальные со вздохом последовали ее примеру.

Так прошел третий день и началась третья ночь. Фридрих смог только беспокойно подремать и проснулся на следующий день как в трансе. Часы смешивались в какую-то кашу, он перестал их считать, а когда настало время снова упасть и поспать, он даже не обрадовался.

— Осталось полтора дня, — объявил Тальпа на следующее утро. — Завтра к вечеру опера закончится. До этого времени мы должны оказаться во дворце и, надеюсь, схватить ничего не подозревающую Офрис.

— Жду не дождусь, — прорычала Молеправительница.

Грюндхильда тихо хихикнула и унесла ведерко с щебнем.

Фридриху уже было все равно, что будет дальше, когда они доберутся до дворца. Главное — он снова увидит солнечный свет. Часы тянулись невозможно долго, работать прекращали только во время пауз, которые Совини делали в опере, да и эти перерывы он по большей части теперь проводил во сне. То, что питаться приходилось одними сухарями с вареньем, тоже настроения не улучшало. Брумзеля от такой еды пока не воротило, но и он радостью не лучился. Соглядатаи почти не разговаривали, перебрасывались только самыми необходимыми фразами — темнота, постоянный шум и тяжелая работа отнимали все силы.

В этот день Фридрих с облегчением лег спать ровно в одиннадцать часов. Завтра все это закончится. Все равно как, главное — завтра это точно останется позади.

 

Глава семнадцатая. Кодекс героя, параграф 4, пункт 2

Проснулся Фридрих отдохнувшим. Его тело как будто почувствовало, что до поверхности земли уже недалеко. Многие другие соглядатаи тоже повесели от сознания того, что мучения сегодня закончатся и наконец-то что-нибудь произойдет.

— Опера будет продолжаться еще часов до двух, — прикинул Оскар. — До этого времени мы точно справимся. Вы все хорошо поработали. — Он впервые кого-то хвалил, и соглядатаи стали гордо толкать друг друга локтями. А Оскар задумчиво продолжал: — После того как мы проломим пол дворца, помочь я вам больше не смогу: на поверхности я плохо ориентируюсь, потому что ничего не вижу. Обоняние и слух там не очень мне помогают. Так что придется вам обойтись без меня.

— Ты нам очень поможешь, если будешь охранять наш путь отступления, — заметила Молеправительница. — Нам же надо будет как-то выбраться оттуда.

— Будем надеяться, с Офрис в чемодане! — крикнул кто-то сзади.

— В очень маленьком чемоданчике! — подхватил другой.

— Все, хватит! Нельзя терять время! — закричал Тальпа. — За работу!

С каждым унесенным камнем в туннель проникал новый воздух. Это был не свежий воздух, а затхлый, но в нем то и дело чувствовались запахи кожи, дерева, жилых комнат. Оскару пришлось еще дважды воспользоваться стеноколом. Отодвинув последние камни, соглядатаи увидели над собой отблеск дневного света.

Тальпа первым огляделся и вылез наружу.

— Все чисто, — сказал он товарищам внизу вполголоса, но эта предосторожность была излишней: мощные звуки оркестра, пронизанные ударами молотов и совиным пением, проходили сквозь все стены и заглушали все другие звуки. Один за другим соглядатаи вышли на свет.

Только Фридрих стоял, затаив дыхание, рядом с Оскаром. Он вдруг понял, что пели Совини. На ярмарке в Ласточкиной Горке без инструментального сопровождения эта вещь очаровывала неземной красотой, а сейчас, на фоне оркестра и ударов молотами о наковальни, она приобрела какой-то дикий оттенок. Фридрих знал, что эта ария — последняя в опере и что времени у них осталось самое большее четверть часа. И несмотря на это, ему было очень тяжело оторваться от музыки.

Оскар рядом с ним наморщил нос.

— Странно как-то. Что это за вещь такая?

— «Победная ария», — ответил Фридрих.

— Это? Глупости, ария же всегда для одного голоса! А тут трое поют, — проворчал Оскар.

Брумзель хихикнул.

— Нет, это «Победная ария», совершенно точно. Я думаю, Ангостуре легче убедить всех и вся в том, что ария исполняется на три голоса, чем запретить двум сестрам Совини петь эту вещь. Фридрих, пойдем!

— В какой части дворца мы находимся? — поинтересовался Фридрих.

— В дальнем забытом углу, — радостно ответил Брумзель. — Это старый коридор. Самый быстрый путь наверх — через оружейную палату. За мной! — последнее относилось ко всем соглядатаям.

— Прощай, Оскар! — крикнула Молеправительница в дыру. — Страхуй нам путь к отступлению!

Оскар глухо что-то ответил, но слов Фридрих уже не расслышал. Они наконец добрались до дворца. Здесь всё началось, здесь же всё и закончится, а потом… Да, а что потом? Думать об этом ему не хотелось.

Мимо, визжа от радости, просеменили Феликс и Стрелла. Кальссон радостно чертыхался себе под нос. Все словно обезумели от капельки света, проникавшей сюда через зарешеченные световые шахты в стенах.

— Сюда, сюда! — закричал Брумзель, пытаясь собрать всех соглядатаев. Он вытащил из щели между кирпичами маленький ключик — на меры безопасности здесь, во дворце, видимо, не очень-то обращали внимание — и осторожно отпер маленькую обитую железом дверцу. Она со скрипом отворилась, кожей и деревом запахло сильнее. Примешивался еще аромат машинного масла — может, им смазывали сочленения рыцарских доспехов? Брумзель взял у Фридриха фонарь и двинулся вперед, в темноту. Потом вдруг на соглядатаев полился холодный дневной свет: Брумзель отодвинул тяжелые бархатные занавеси с окон оружейной палаты, и теперь все могли лицезреть свидетельства славной истории Южной Стороны.

Впрочем, «оружейная палата» — не совсем точное название, потому что это помещение было размером со спортивный зал; с арсеналом в приграничной крепости не сравнить. В лучах света, падавших внутрь, танцевали пылинки. Все стены были увешаны булавами, кистенями, алебардами, мечами и шпагами. Кроме того, тут были небольшие катапульты, пращи, рогатки, несколько мушкетов, щиты, шлемы, копья и кольчуги. Множество рыцарских доспехов просто стояли по углам, как будто для них не нашлось другого места, и, конечно, латы тут были не только для двуногих. Имелся даже доспех для боевого шмеля, со шлемом и забралом. Одна стена была полностью занята элегантными луками и колчанами. Посередине зала стояла большая стеклянная витрина, не запыленная и сияющая чистотой, с золотыми рамками для стекол и — совершенно пустая.

Брумзель рухнул на колени:

— Доспехи! Доспехи Грюндхильды исчезли!

— Наверняка их забрала Офрис, чтобы подготовить к войне, — сказал Фридрих, положив руку ему на плечо. Он знал, что Брумзель до сих пор тяжело переживает вероломство своей королевы.

— Это святотатство, — прошептал Брумзель, качая головой. — Доспехи Грюндхильды!

— Надо же! — удивилась Грюндхильда, — Молодые барышни нынче надевают старье, которое я носила в юности! Теперь оно снова в моде! Но мой меч не у нее. Он всегда оставался при мне!

Молеправительница между тем решительно подошла к стене с луками и колчанами.

— Ха! — она сняла с крюка большой арбалет. — Это я возьму с собой. Уж эта штука расчистит нам путь, если кто-то будет сильно упрямиться!

— Но это же священный арбалет Маттиаса Бесстрашного… Ну да ладно, — Брумзель покорился судьбе. Заниматься почитанием святынь, когда нужно действовать здесь и сейчас, было бессмысленно.

— Берите себе дальнобойное оружие, — крикнул Тальпа, — да поживее! Нам нужно спешить!

Через десять минут соглядатаи заново вооружились старым оружием. Фридрих взял только щит: обращаться с мечом он все равно не умел, но захватить что-нибудь для защиты от острых клинков ему показалось разумным.

Дверца, через которую соглядатаи вошли в зал, на самом деле была черным ходом в оружейную палату, а вышли они через широкие парадные двери. Теперь коридоры стали просторнее, так что соглядатаи смогли лучше распределиться.

— Сейчас мы поднимемся на первый этаж, — объявил Брумзель, — но сначала пройдем через отдел исполнения наказаний. Иначе говоря, через темницы. Там есть несколько стражников, придется их обезвредить. Так что, пожалуйста, двигаемся исключительно тихо!

Стражники даже с самым чутким слухом не в силах были услышать Стреллу и Феликса, которые бесшумно подлетали и закрывали лицо каждому из этих несчастных, так что никто не мог слышать их криков, пока их обезвреживали. Троих тюремщиков соглядатаи уже связали, заткнули им рты кляпами и заперли в пустых камерах. Но когда они разбирались с четвертым, из-за угла вдруг появились двое уборщиков. Один из них, увидев полный коридор вооруженных захватчиков, тут же выронил ведро, а второй (крошечная божья коровка) с визгом отбросил метелку для пыли и по воздуху устремился прочь, постоянно наталкиваясь на стены.

— За ним! — крикнул Тальпа, и его голос громом прокатился по коридору. — Не дайте ему уйти! — Но жук уже скрылся из виду.

— Теперь нужно поторапливаться! — крикнул Брумзель. — За мной!

Соглядатаи бежали, никого не встречая по пути, пока тюрьма не осталась позади. По широкой винтовой лестнице они поднялись на первый этаж и оказались в большом белом холле. Но там они были не одни: десятки слуг и горничных в ужасе уставились на них и через мгновение бросились врассыпную. Через боковую дверь в холл хлынули стражники, и когда противники двинулись друг на друга, Фридрих внезапно оказался на передовой. Он отчаянно пытался вспомнить, чему его учил Генри, но, стоило первому солдату кинуться на него, Фридрих просто ударил его щитом по голове. Шлем этого солдата еще долго звенел, хотя его владелец уже давно без сознания осел на пол.

Рядом с ним Тальпа передними лапами смел двух стражников. Остальные соглядатаи помогали дерущимся с тыла. У дворцовых стражей шансов особо не было, потому что их было всего человек тридцать, и первые из них скоро обратились в бегство.

— Дальше, дальше! — подгонял Брумзель. — Туда, вверх по лестнице!

Лестницу — мраморное сооружение с помпезными украшениями в виде цветов и листьев, покрытых сусальным золотом, — соглядатаи взяли штурмом. Когда они добрались до верха, музыка вдруг сбилась с ритма. Сначала стали выбиваться некоторые инструменты и молоты, чем дальше — тем больше. Звук трубы негармонично прорезал ясные голоса сестер Совини, а потом все смолкло.

Брумзель, стиснув мандибулы, полетел над другими соглядатаями наверх лестницы; все, кто умел летать, последовали за ним. Фридрих вместе с остальными побежал за ними. Они пронеслись по галерее, через длинный коридор с гобеленами, представлявшими потрясающие батальные сцены, потом через еще один холл, на другом конце которого виднелись богато украшенные широкие двери.

Стражники не раз пытались преградить путь, но их было слишком мало, чтобы удержать мчащихся соглядатаев. Брумзель первым добрался до двери, и, пока Фридрих далеко за его спиной с помощью щита оборонялся от разъяренных жуков-стражников, он уже дергал ее ручки.

— Проклятье! — зарычал он. — Заперто! Сволочи!

— Вечно, когда нужен Оскар с динамитом, его рядом нет! — Тальпа тоже принялся трясти дверь, но она только немного закачалась на петлях.

Тут изнутри отодвинули засов, и дверь приоткрылась.

— Заходите, — сказала Ангостура, распахивая одну створку двери (ей пришлось немного пригнуться, чтобы выглянуть в холл).

Соглядатаи, отбиваясь от стражников Офрис, устремились в оперный зал. Дверь за собой они снова заперли и для начала выдохнули. Но долго осматриваться им не пришлось: зал был пуст. На обитых красным бархатом креслах виднелись следы стремительного бегства: тут и там валялись бинокли и монокли, программки и брошюры с либретто, кое-где попадались даже пакетики с леденцами.

Музыканты как раз убегали через оркестровую яму, последний отчаянно пытался выпутаться из ремня своей тубы, потому что вместе с ней не проходил в узкую дверцу. На сцене стояли Совини, грациозные, как всегда.

— Они только что покинули зал! — задыхаясь, пискнула Йоланда. — Что же нам делать?

— Брумзель, как они отсюда вышли? — спросила Молеправительница.

— Офрис? Через выход в своей ложе! — Брумзель кивнул на отгороженное пространство посреди партера, на стенах которого сусального золота и украшений было больше, чем во всем остальном зале (а он ведь тоже скромностью убранства не отличался).

— Тогда за ними! — решила Молеправительница и пошла своими тяжелыми сапогами по изящным креслам.

— А мы что-нибудь можем сделать? — спросила Йозефа, скрестив крылья на груди.

Снаружи дворцовая стража начала колотить в двери зала. Они, конечно, были заперты, но выдерживать натиск бесконечно не могли.

— Не хотите, чтобы мы задержали стражников? — мягко поинтересовалась Йоринда.

— А вы справитесь? — удивленно спросил Брумзель.

— В зале есть главный вход и два боковых на ярусах, — сообщила Йоланда. — Мы могли бы просто лечь перед ними и притвориться, что мы без сознания. А на то, чтобы попасть сюда через входы на сцену, у этих господ уйдет некоторое время.

— Тогда конечно! — ответила Молеправительница. — Замечательно!

Три совы беззвучно поднялись в воздух и, сделав пару взмахов крыльями, оказались у входа в партер. Больше Фридрих ничего не видел, потому что он вслед за остальными побежал мимо роскошной ложи Офрис (и забытого пакетика с печеньем) к мраморной лестнице.

— А сколько стражников у нее во дворце? — спросил он.

— Судя по всему, практически все солдаты находятся за городскими стенами. Она ведь сегодня хотела начать поход, — прокричал на бегу Брумзель. — На то, чтобы пройти через город, им понадобится некоторое время, но рано или поздно нам придется иметь с ними дело. Так что действовать надо быстро.

Фридрих понял, насколько опасное дело им предстоит. Такой большой дворец, столько людей внутри — и так мало времени, чтобы найти одного-единственного нужного человека! А потом еще вернуться назад и исчезнуть, прежде чем тебя разрубят на куски!

— Где ее логичнее всего искать? — пропыхтел Тальпа.

— Нужно разделиться, — ответил Брумзель. — Отсюда есть только четыре возможных пути: ее личные покои, выход под городской стеной, кухни и главная парадная ось. Я займусь ею.

— Хорошо, я раздам задания остальным, бегите вперед! — крикнул Тальпа.

Брумзель несся, особенно не заботясь о том, кто бежит за ним. Обернувшись, Фридрих увидел Молеправительницу и Грюндхильду, одну с арбалетом на плече, другую с мечом под платком. За ними следовали еще четверо соглядатаев, в том числе Феликс.

Молеправительница догнала Брумзеля.

— Что нужно осмотреть на главной оси?

— Сначала тронный зал, затем прилегающие к нему задние комнаты, — ответил Брумзель. Ширина коридора все еще не позволяла ему взлететь. — Но я подозреваю, что мы найдем ее у портрета ее героини.

Тут коридор закончился, и через узкую боковую дверь они вышли в большой зал. Справа от них оказался вход в тронный зал. Брумзель яростно взлетел, пронесся по воздуху к дверям и распахнул их. Соглядатаи последовали за ним.

В тронном зале было тихо и пусто. Нигде никакого движения. Брумзель плюхнулся на пол. К нему подбежали остальные.

— Стоп! Больше ни шагу! — послышался ясный голос с трона. Там сидела Офрис, очень прямая и бледная, в серебряных доспехах и со сверкающим мечом в руках. Она явно была готова сражаться.

— Ой, а вот и мои старые доспехи! — воскликнула Грюндхильда. — Тебе идет. Подумать только, когда-то у меня была такая фигура…

Молеправительница двинулась через тронный зал в сторону Офрис и вскинула арбалет:

— Положи меч.

— Еще один шаг — и я тебя убью, — произнесла Офрис.

Молеправительница остановилась, раскрыв рот. Она недоверчиво встряхнулась.

— Я много лет занимаюсь боем на мечах, и, поверь мне, в этом деле я практически непобедима, — холодно продолжала Офрис. — Кроме того, на мне доспехи, а на тебе — нет, так что я бы не советовала обострять ситуацию!

Не сводя глаз с женщины на троне, Молеправительница изумленно спросила:

— Брумзель, это Офрис? Эта… тупица — та самая королева, которая десять лет не давала мне расслабиться?

Брумзель кашлянул.

— Кхм, да. Она действительно знает о бое на мечах все. Кроме того, что меч от арбалета не защитит.

— Ну прекрасно, — вздохнула Молеправительница. — Тогда послушай, деточка. Твои доспехи потрясающе выглядят, но при дальнем бое мало чем помогут. У меня тут арбалет. Пробивную силу стрелы ты даже представить себе не можешь. Стоит мне нажать на рычаг, она пригвоздит тебя вместе с доспехами к стене. Подойти ко мне достаточно близко, чтобы рубануть мечом, не получится. Разве что можешь попробовать убить меня своей ядовитой слюной.

Уверенность Офрис на долю секунды поколебалась, но потом королева вспомнила о тех методах, которые прежде всегда срабатывали, и заговорила медовым голосом:

— Брумзель, что ты делаешь среди этих людей? Почему ты так со мной поступаешь? Что я тебе сделала, что ты так платишь мне за проведенные вместе годы?

— Э-эм, — протянул Брумзель. — С чего бы начать? Ты выставила меня дураком, объявила вне закона, хотела убить и — самое гадкое — манипулировала мною! С помощью духо´в, которые можно купить на ярмарке! Да, не надо так испуганно смотреть — я встретил трех толстых гуснецов, которые продавали тебе эту штуку. Или нужно представить полный список твоих преступлений в письменном виде?

— Но Брумзель, — нежно сказала Офрис, — я ведь думала, что так будет лучше для всех!

— Перестань, это больше не работает, — презрительно бросил Брумзель. — Когда понимаешь технику фокуса, он перестает производить впечатление.

Фридрих тоже заметил, что Офрис больше не казалась ему сказочной принцессой. Зубы как жемчуг? Золотые волосы? И что с того? Да, она оставалась симпатичной девушкой со светлыми волосами, может, даже и не очень интересной, может, даже с не особенно выразительным лицом, но это не была больше Офрис, королева, центр мира и всеобщего внимания.

Фридрих посмотрел наверх, туда, где висел портрет Грюндхильды в натуральную величину. В Грюндхильде с ее серьезным, тонким лицом — в ней было то, чего не хватало Офрис. Фридрих точно не знал, что это, но именно благодаря этому качеству Грюндхильде доспехи были по плечу, а Офрис выглядела в них переодетым ребенком. Да, именно: девочкой, вырядившейся в мамино платье. Он не смог сдержать усмешки.

— А теперь успокойся и положи меч, — сказала Молеправительница, поводя глазами.

— Нет, — ответила Офрис.

— У тебя нет шансов победить, признай это, — сказала Молеправительница тоном, призывающим к благоразумию. — Муравьиных армий больше нет, Клупеус испепелил сам себя, у тебя остались только шершни и осы. Твой план известен всей Северной Стороне. Все прекрасно знают, какая ты коварная тварь. Так что положи эту штуку, выйди и объяви, что война отменяется.

Тут Офрис улыбнулась.

— А если я откажусь?

— У меня арбалет, — холодно ответила Молеправительница. — Или ты не знаешь, что это такое?

Офрис встала и медленно двинулась к Молеправительнице, опустив меч.

— И ты меня застрелишь? Застрелишь? Вот так просто? Хотя я на тебя не нападаю? Просто потому, что я не делаю того, что ты хочешь?

— Не знаю, — ухмыльнулась Молеправительница. — Хочешь проверить?

Офрис прошла уже половину зала. Она непрерывно приближалась к Молеправительнице, которая продолжала держать ее на мушке, но не делала никаких попыток выстрелить.

— Проблема в том, — проговорила Офрис, — что я слабее тебя.

— Именно, — Молеправительница продолжала улыбаться.

— И если ты меня застрелишь, что будет? Ты станешь подлой убийцей, — продолжала Офрис. — И вот тогда действительно разразится война с Севером. Мои подданные будут мстить за меня. И я войду в историю как героиня, которая с одним мечом в руках не побоялась мятежницы, вооруженной арбалетом!

— Я не… не мятежница! — прошипела Молеправительница, которая только сейчас поняла, к чему клонит Офрис. — Мятеж — это организованное восстание против правительства. В Северной Стороне нет правительства. А если бы и было, то правила бы точно не ты! То, что мы делаем, — вовсе не мятеж. Мы просто хотим дать тебе по твоим загребущим рукам! И всё!

— Можешь называть это как хочешь, — с улыбкой сказала Офрис. Она почти дошла до Молеправительницы. — Но ты победить не можешь. Что мне муравьи? С помощью моей армии я спокойно могу выступить против твоих соглядатаев. Северная Сторона беспомощна и неорганизованна, а мои люди — профессиональные военные. Война состоится, и, что бы ты ни делала, героем стану я!

— К сожалению, это правда. Она держит личных летописцев, которые об этом позаботятся, — ядовито сказал Фридрих.

Офрис теперь стояла прямо перед Молеправительницей, которая хотя и не опускала арбалет, но дрожала от ярости.

— Ну, давай, застрели меня! У тебя же руки чешутся! — весело сказала Офрис.

Молеправительница заскрипела зубами.

— Видишь, я всё просчитала, — радостно продолжала Офрис. — Так или иначе побеждаю я. Неужели ты действительно думала, ты, полусумасшедшая бабенка из леса, что сможешь меня победить? Это и у другого уровня людей не получалось!

— Э-э, да, но их с твоей дороги убирал я! — напомнил Брумзель своей бывшей начальнице, которая слишком любила представлять факты односторонне.

Молеправительница застыла в нерешительности. Фридрих уже начал волноваться. Она ведь была женщина импульсивная, и это давало о себе знать.

— Ну, если я все равно ничего не могу сделать, тогда, наверное, надо просто спустить курок, — прорычала она. — Тогда я хоть не откажу себе в удовольствии отправить тебя, коварную сволочь, в мир иной!

— Пожалуйста, — ответила Офрис, холодно улыбаясь.

Тут на плечо Молеправительнице легла рука Грюндхильды Маленькой и Сморщенной.

— Дай-ка мне. Это как раз по моей части, — прошелестела она.

Один строгий взгляд Грюндхильды — и Молеправительница опустила арбалет. Она все еще кипела от ярости, но все-таки отошла, предоставив возможность дальше действовать Грюндхильде.

— Ну вот! — радостно сказала Офрис. — И что мне теперь с тобой делать? Конечно, надо было бы великодушно тебя отпустить. По-геройски так.

— Простите, мадемуазель королева, — подала голос Грюндхильда. Офрис удивленно огляделась и опустила взгляд на старушку.

— Да?

Грюндхильда откашлялась.

— Я требую поединка согласно части второй четвертого параграфа Кодекса героя.

— С кем? — удивленно спросила Офрис. — С этим маленьким шмелелетом?

— Со мной, — любезно ответила Грюндхильда.

— С тобой? Ты совсем с ума спятила? — Теперь пришло время Офрис стоять с открытым ртом. — Ты хочешь биться со мной? Один на один?

— Не только биться, — Грюндхильда улыбнулась беззубой улыбкой. — Во втором параграфе, как тебе известно, сказано, что король может оставаться у власти до тех пор, пока никто не победит его в поединке. В противном случае бразды правления переходят к победителю.

— Это же курам на смех! — вскинулась Офрис. — Это правило, видно, родом из тех времен, когда, чтобы стать королем, достаточно было хлопнуть дубиной по голове паре человек!

— Это правило установила Грюндхильда Великая, — сказала Грюндхильда Маленькая и Сморщенная. — И я полагала, память ее здесь чтут! Спору нет, это была сумасшедшая идея, но норма обязательна к исполнению — Кодекс героя здесь совершенно однозначен!

Офрис слабо засмеялась.

— Иди домой, бабушка. С тобой я биться не буду!

— Но ты должна! — ласково возразила Грюндхильда. — Ты должна принять вызов на любой поединок, который тебе предложат; непринятый вызов автоматически считается поражением. Этот пункт тоже внесен в Кодекс Грюндхильдой Великой! Черт побери, ну и глупой же я тогда была… — добавила она очень тихо.

Офрис покачала головой.

— Ну и зачем тебе биться со мной? — спросила она. Было видно, что она потихоньку отходит от шока. — Ты же все равно проиграешь! Ты разве сказаний о героях не знаешь? Когда герою бросает вызов недостойный соперник, герой всегда побеждает!

— Смею предположить, что тебе известно и заключительное положение второго параграфа, — продолжала Грюндхильда. — Поединок продолжается до смерти одного из соперников. Так что побежденному после потери царства о начале новой карьеры беспокоиться не приходится.

Офрис еще секунду непонимающе смотрела на старушку, а потом запрокинула голову и засмеялась так, что по залу прокатилось эхо.

— Хорошо, пусть так! Подумай как следует: может, заберешь свой вызов, пока не поздно?

— Этого не будет, — ласково ответила Грюндхильда. — Как быстро ты сможешь собрать своих подданных? Нам нужны зрители! А то что за поединок без публики?

Жители Белоскалья и так были в большом возбуждении, ведь сегодня армия должна была выступить в поход, а когда вдруг множество солдат, идущих ко дворцу, наводнило город, выманить на улицы всех обитателей города оказалось проще простого. У дворца происходило что-то в высшей степени захватывающее.

Придворные Офрис и все тайные соглядатаи — включая Оскара — тоже быстро собрались во дворе дворца. Не прошло и получаса, как для поединка все было готово. Местом действия была выбрана белая мраморная площадь перед дворцом, затененная бесчисленными красными флагами с золотым солнцем. Соглядатаи теснились в первых рядах, на коньке крыши сидели Совини и Ангостура. Небо кишело мухами, жуками, осами и шершнями, которые наблюдали за происходящим сверху.

— Как думаешь, у Офрис есть шансы против Грюндхильды? — шепнул Фридрих Брумзелю.

— Никаких, — шепотом же ответил Брумзель. — Разве что у Офрис в запасе остался еще какой-нибудь гнусный фокус.

— Нашу старушку ничто и никто не сломит, — уверенно прорычал Кальссон. — Так что пусть куколка готовится!

У Фридриха пересохло во рту, когда резкий звук трубы возвестил о начале боя, и соперницы понеслись друг на друга: Офрис, статная, в сияющих доспехах и с развевающимися по ветру волосами — если прищурить глаза, могло показаться, что это Грюндхильда Великая в молодости, — и настоящая Грюндхильда, вполовину ниже Офрис, в халате и ажурном платке, разве что с зазубренным мечом в руке.

Клинки скрестились. Посыпались искры. Фридрих вспомнил сказание и Язык Пламени, меч Грюндхильды. Очевидно, огонь в нем с тех пор не иссяк, несмотря на старый и ржавый вид. С каждым ударом, нападала Грюндхильда или защищалась, вокруг рассыпались искры. А что за безумную пляску устраивали эти две воительницы!

— Если так и дальше пойдет, они еще кого-нибудь из зрителей ранят! — ужаснулся Кальссон.

Грюндхильда была меньше, но сейчас это оказалось преимуществом: ей легко было уворачиваться от ударов Офрис и атаковать сзади. Офрис отражала все удары, но Фридрих не мог отделаться от странного ощущения, что Грюндхильда как будто вообще по-настоящему и не нападала, и не хотела ранить Офрис. А та, напротив, каждое движение воспринимала с убийственной серьезностью. Скоро волосы у нее дико разметались, щеки покраснели, и с каждым ударом она испускала яростный вопль. Грюндхильда в своем ажурном вязаном платке лишь приплясывала вокруг и играючи замахивалась.

— Знаешь, — ласково прошамкала она, — надо было больше упражняться в доспехах, чем без. А то теперь тебе за мной не угнаться.

Офрис, разъяренная как оса, с громким криком погнала Грюндхильду назад.

— А может, лучше было бы и вовсе без доспехов, одной хорошей кольчуги вполне достаточно, — с улыбкой продолжала Грюндхильда.

В ярости Офрис схватила Грюндхильду за платок, чтобы она не могла увернуться. Но та, хихикая, змеей выскользнула из платка.

Фридрих подумал про себя, что, хотя в сказаниях о героях насмешки и бахвальство всегда сопровождают поединки, было бы лучше, если бы сейчас Грюндхильда сконцентрировалась на битве. В конце концов, на карту поставлено слишком многое.

Тут вдруг Грюндхильда упала, схватившись за колено. Офрис так растерялась, что застыла с поднятым мечом, вместо того чтобы обрушить его на лежащую на земле старушку.

— Извини, — прошамкала Грюндхильда. — Артроз.

Офрис с хриплым криком бросилась на Грюндхильду, но та уже откатилась в сторону и вскочила на ноги. Офрис снова начала теснить ее назад.

— Грюндхильда, осторожно! — закричал Тальпа. — Сзади лестница!

— Сынок, я тут когда-то жила! — крикнула Грюндхильда в ответ и позволила оттеснить себя ровно до первой ступеньки, прежде чем начать обороняться — теперь она наносила удары тоже всерьез. Офрис едва успевала парировать — так резво посыпались на нее удары и дождь из искр. Шаг за шагом она отступала, колени у нее подкашивались под мощью ударов, которые приходилось отражать. Грюндхильда гнала соперницу через весь двор, всё быстрее и быстрее. Скоро Офрис уперлась спиной в стену, как раз между двумя красно-золотыми флагами. Все зрители затаили дыхание. А Фридрих уже даже не помнил, когда он в последний раз нормально дышал. Офрис уткнулась в стену. И что теперь?

Среди ударов, сыпавшихся на нее, Офрис вдруг подняла меч вверх, прыгнула вперед и с воплем обрушила его на Грюндхильду. Меч скользнул по Языку Пламени, опять посыпались искры, а потом соперницы закружились одна вокруг другой — в доспехах Офрис отражались искры, — и вдруг всё снова затихло. Офрис опять оказалась спиной к стене, перед ней — маленькая сгорбленная фигурка Грюндхильды. Она высоко поднимала Язык Пламени, так что его острие упиралось прямо в неприкрытую шею Офрис. Королева, тяжело дыша, вжималась в стену и не решалась пошевелиться. Казалось, она лихорадочно обдумывает следующее движение.

— Похоже, я победила, — радостно заявила Грюндхильда таким тоном, будто речь шла о карточной игре.

Глаза Офрис сверкнули, и в следующий момент ее меч взлетел вверх и лязгнул о клинок Грюндхильды. Это продолжалось всего один миг, а потом пораженные зрители заметили, что меч Грюндхильды ничуточки не переместился. Грюндхильда продолжала неподвижно стоять на месте. Она даже бровью не повела. А на сияющем мече Офрис в том месте, где он ударился о ржавый Язык Пламени, образовалась зазубрина. Офрис потрясенно уставилась на меч Грюндхильды, который выглядел так, будто вот-вот рассыплется на куски. Судя по всему, она начала подозревать, что, возможно, он не из обычного железа.

Наконец упорство Офрис было сломлено, меч выпал из ее дрожащей руки и грохнул о каменные плиты двора. В наступившей затем тишине можно было услышать, как падает булавка. Даже жужжание крыльев насекомых на какую-то долю секунды затихло.

Грюндхильда железным взглядом смерила Офрис.

— Теперь ты королева? — прошептала Офрис. — Так все должно закончиться? Это и есть моя история? Что ж за безумие такое?

— Видишь ли, деточка, — ласково сказала Грюндхильда, — все, что ты здесь устроила, — это вовсе не твоя история. Это твоя ошибка.

— А чья же это история? — вскричала Офрис (правда, не очень громко, потому что меч всё еще упирался ей в шею). — Чья же, если не моя?

Грюндхильда беззубо улыбнулась:

— Моя, конечно. Так всегда было. И если бы ты внимательно читала книги, ты бы сама всё поняла. Я же это предрекала!

Офрис эти слова совершенно сбили с толку.

— Какие книги? — пролепетала она.

— Да открой же глаза! Ты видела меня сотни раз, — любезно ответила Грюндхильда. — Хоть лично мы раньше и не встречались.

Офрис зажмурила глаза, потом широко распахнула и стала пристально рассматривать маленькую старушку внизу. Наконец ее взгляд надолго остановился на морщинистом лице.

Потом Офрис вдруг отпрянула и стала хватать воздух ртом, будто задыхалась.

— Нет, — пролепетала она, — этого не может быть! Это… это невозможно! Ты ведь не… не…

— Я покидаю Скарнланд, — заговорила Грюндхильда Маленькая и Сморщенная, —

А сейчас был явно случай опасности первого разряда! Боже ж ты мой, если б твоя мать была жива, как бы ей за тебя было стыдно!

Грудь Офрис вздымалась и опускалась под доспехами, но кроме нее в этот момент никто не решался громко дышать. В толпе послышались первые шепотки, но удивление публики было еще слишком сильно. Даже тайные соглядатаи, которые знали Грюндхильду, затаили дыхание.

— Так значит, я погибну от руки Грюндхильды Великой, — прошептала Офрис в тишине. — Более почетной смерти я и пожелать себе не могла.

— Погибнешь? А кто здесь говорит о смерти? — поинтересовалась Грюндхильда, беззубо улыбаясь. — Ты что, ни одного сказания до конца не читала? В конце ведь герой великодушно щадит своего врага, а тот кается и клянется герою в вечной верности!

Офрис сглотнула.

— Я должна буду каяться и служить тебе в качестве вассала?

— Ну уж, в качестве вассала! — Грюндхильда так широко улыбнулась, что стало немного страшно. — Строго говоря, ты даже не преступница, а просто запутавшаяся девочка. У которой рано умерли родители и все такое… оставшаяся совсем одна в огромном дворце… Мне кажется, тебе не хватает немного материнского руководства!

Офрис нахмурила лоб, не понимая, что обо всем этом думать. А Молеправительница, наоборот, укусила себя за костяшку пальца: она, видимо, точно знала, что сейчас будет, и ей это казалось невероятно смешным. Фридрих многое бы дал, чтобы тоже понимать, в чем дело.

Грюндхильда великодушно продолжала:

— Не хватает мудрой и опытной наставницы, которая бы помогала и поддерживала! Именно это нужно юной королеве для формирования характера и принятия правильных решений. К счастью, твоя двоюродная прапрапрапрапрабабка вернулась и поможет тебе в нелегком деле управления страной! — Тут она остановилась и тихо прибавила: — И сделает из тебя пюре, если ты снова что-нибудь напортачишь!

Офрис поняла, в чем состоит ее наказание. И снова сглотнула.

— Только представь себе, какая выдающаяся монархиня выйдет из тебя однажды! — радостно проговорила Грюндхильда. — Или ты все-таки предпочитаешь умереть?

— Нет, — быстро ответила Офрис. — Твой план… то есть великодушное предложение мне очень нравится!

И широким жестом Грюндхильда — Грюндхильда Великая, великая воительница и мыслительница, — отвела Язык Пламени в сторону и опустила его.

Это был знак. Не все видели и поняли, что произошло в этот момент. Но все знали: Грюндхильда Великая вернулась и не намерена кромсать Офрис на куски! Уже одно это было хорошим поводом радоваться, петь, кидать шляпы в воздух, обнимать незнакомых людей. Музыканты с фанфарами с энтузиазмом начали играть победные гимны — правда, не все одни и те же, — а скоро кто-то принес из оружейной палаты старые флаги Грюндхильды, их повесили рядом с флагами Офрис, белые рядом с красными. И стало громко, красиво, духоподъемно — наконец-то всё счастливо закончилось. Фридрих обнимал Молеправительницу, Тальпа плясал у Оскара на голове, сестры Совини и Ангостура озорно скатились вниз с крыши, а потом Молеправительница от радости поцеловала Оскара в нос, а Фридриха чуть не разорвало между Брумзелем и Кальссоном.

— У нас получилось! — подпрыгивая, вопила Молеправительница. — Получилось!

— Да здравствует Белая Фея! — кричал Брумзель, смеясь как сумасшедший. — Да здравствует Грюндхильда Великая! Хоть я и не сомневался в победе!

Потом все стали обниматься, совершенно незнакомые люди пытались танцевать с Фридрихом, откуда-то вдруг появились бочки с довольно крепкими напитками.

Наконец фанфары замолчали (видимо, на это как-то повлияла Ангостура), а Совини расположились на самой высокой крыше дворца. Крики и ликование внизу, в городе, затихли. Все знали, что такое случается не каждый день.

Совини снова запели «Победную арию» с самого начала.

До вечернего чая Грюндхильда с Офрис сидели, запершись в тронном зале, — им было о чем поговорить. Точнее, Офрис, наверное, говорила не так уж много, а вот у Грюндхильды, видимо, на душе всякого накопилось.

В какой-то момент слуга в ливрее вышел во дворцовый сад, где тайные соглядатаи отдыхали от веселья последних часов. Многие ходили еще в город, но Брумзелю, Фридриху, Стрелле, Феликсу и некоторым другим не хотелось больше суеты. После четырех с половиной дней в грязи под землей им срочно нужно было помыться. Для этого они воспользовались элегантным фонтаном в саду дворца.

Слуга деликатно подошел к фонтану, в котором Брумзель как раз катался на спине, и шепнул:

— Королева желает вас видеть!

— Неужели? Что же ей надо? — удивился Брумзель (он был слегка под хмельком), выкарабкался из фонтана и стряхнул воду с шерсти.

— Судя по всему, речь идет о вашем возвращении на государственную службу и повышении в должности, — чопорно сказал слуга. Поведение бывшего начальника тайных служб казалось ему неуместным.

— Тогда мне надо… Фридрих, пойдешь со мной? — Брумзель махнул лапкой, от чего устоять на остальных пяти оказалось не так-то просто.

Фридрих разгладил на себе рубашку и брюки и поплелся за Брумзелем.

— Какое еще повышение? Ты ж и так начальник секретных служб!

Брумзель пожал плечами:

— В общем-то, это все равно.

Им было не угнаться за слугой, вышагивавшим печатным шагом. Когда они подошли к тронному залу, он уже нетерпеливо ждал их, придерживая дверь.

Внутри на троне сидела Офрис, как-то боязливо сжавшись. Рядом с ней, опершись на подлокотник, уютно расположилась Грюндхильда и уплетала печенье из пакетика.

Офрис встала, когда они подошли.

— Брумзель, я должна… Нет, не надо вставать на колени!

— Да я и не собирался. Просто так получилось, — буркнул Брумзель, поднимаясь на ноги.

— Я должна извиниться перед тобой за те трудные времена, которые тебе из-за меня пришлось пережить, — печальным голосом произнесла Офрис.

— Ну конечно, должна! Иначе старушка тебе уши отрежет! — отозвался Брумзель. Фридрих толкнул его в бок.

— Поэтому, — вздохнула Офрис, — я полагаю, будет правильно возместить нанесенный ущерб. Я была бы рада снова принять тебя на службу и, чтобы облегчить тебе принятие решения, предлагаю пост военного министра!

— В обозримом будущем это будет довольно спокойной должностью, — заметила Грюндхильда, загружая в рот очередную порцию печенья.

Брумзель застыл с раскрытыми мандибулами. Фридриху даже пришлось потыкать его пальцем, чтобы удостовериться, не заснул ли он.

Наконец Брумзель справился с шоком.

— Я? Работать на тебя? Да никогда! Больше никогда в жизни! Я не настолько пьян!

— Подумай, Брумзель, — взмолилась Офрис, краем глаза поглядывая на Грюндхильду. «Не оставляй меня наедине с этой ужасной женщиной», — читалось в этом взгляде. — Пожалуйста! Мы же когда-то так хорошо находили общий язык!

— Общий язык? Ты просто мне страшно нравилась, да, потому что ты мне туманила мозг этими своими… парфюмами! — довольно зло проревел Брумзель. — Но теперь-то я тебя вижу такой, какая ты есть! Тебя… твою отвратительную мягкую розовую кожу… глаза… которых у тебя всего два! Всего два крошечных, микроскопических глаза. Да еще голубого цвета! А эти длинные, золотистые волосы — фу-у! А нос посреди лица! Ты вообще знаешь, как глупо выглядит нос посреди лица? И ног у тебя всего две! Две! Как ты вообще ходишь? Как аист! — он продолжал говорить, все больше разъяряясь. — Но хуже всего — розовый цвет. Ты везде розовая. Розовая и мягкая. Да иди ты куда хочешь! Со своими ручками… и большими пальцами! Можешь меня хоть в мохнатый…

— Брумзель, — быстро сказал Фридрих со всем авторитетом, какой у него был, — пойдем отсюда!

— Правильно! — Брумзель икнул. — Пойдем отсюда! Пойдем, Фридрих, нам тут делать нечего! — тут он развернулся и двинулся к выходу из тронного зала. Фридрих с извиняющимся видом пожал плечами.

Офрис, как громом пораженная, стояла перед троном. Грюндхильда, наоборот, чуть не сползла с кресла от хохота. Пакетик с печеньем упал у нее с колен.

— Потрясающе! Лучше, чем всякая опера! — воскликнула она.

Торжества в Белоскалье продолжались еще три дня, они затмили даже ярмарку в Ласточкиной Горке. Тем временем полки´ шершней и ос были разоружены, и во все военные лагеря посланы гонцы с вестью о том, что война отменяется. Бухгалтеры Офрис расформировали военный бюджет и освободившиеся деньги направили на те дела, которые требовали более срочного решения. Певцы и поэты принялись сочинять новую главу сказания о Грюндхильде Великой, причем совершенно бесплатно.

Праздник подходил к концу, а Фридрих все еще не решил для себя вопрос, что ему делать дальше. Для Скарнланда и его жителей жизнь потихоньку возвращалась в обычное русло. А что теперь будет с ним? Сможет ли он когда-нибудь снова привыкнуть к своей прежней жизни? И сколько времени на это понадобится?

Вечером последнего дня торжеств тайные соглядатаи устроили пикник над городом — на том самом балконе, с которого когда-то стартовали Фридрих с Брумзелем. Кто мог подумать несколько месяцев назад, что однажды на королевском балконе устроит пикник куча немытых людей с плохими манерами? Но так и было: Брумзель притащил из тронного зала ковер, на котором все расселись, а Молеправительница поставила мангал на белом мраморном полу. Совини с Ангостурой изящно устроились рядом и обмахивались веерами, Кальссон занимался углями, даже Оскар приполз на балкон. Только Грюндхильды не было.

— Может, надо было пригласить Офрис? — подумал вслух Фридрих.

— Ох, у нее Грюндхильда, — проговорила с набитым ртом Молеправительница. — Им еще многое надо обсудить. Управление страной — это работа на полный день!

— Я уверена, для Скарнланда сейчас наступают золотые времена, — торжественно произнесла Йозефа.

— Ну да, уж получше, чем раньше, — отозвалась Молеправительница, запихивая в рот половину пыльцовой клецки.

— А ты, — обратился Брумзель к Фридриху, — наконец можешь вернуться домой. В свой мир.

Фридрих почесал лоб.

— Ах да. Домой. — Праздничное настроение у него тут же улетучилось. Все вокруг стало казаться тусклым и пустым. Одно дело — размышлять самому, другое — когда напоминают друзья. Это гораздо хуже.

— Можно вылететь прямо завтра утром, — сказал Брумзель. — Тогда к вечернему чаю ты будешь уже у себя в гостиной! Что скажешь?

— Да, отлично, — безучастно ответил Фридрих.

— А как все будут тобой гордиться! — воскликнула Молеправительница. — Когда ты попал сюда, ты не хотел быть шмелелетом, а теперь, мой мальчик, ты просто потрясающий шмелелет! Теперь ты мог бы приручить даже шершня!

— По сравнению с тем, что ты делал тут, всякие турниры — детские игрушки, — подхватил Брумзель. — Ты мог бы стать самым знаменитым шмелелетом всех времен!

Фридрих Львиный Зев, видимо, — величайший шмелелет в мире… Значит, предначертанное судьбой все-таки исполнится.

Но Фридрих молчал. Перед глазами у него вдруг встали триста двадцать кубков. Он добавит еще пару сотен, и они тоже будут стоять на полках, и его дети, внуки и правнуки будут смахивать с них пыль каждую субботу до скончания времен. Фридриху стало ужасно плохо.

— Фридрих, что с тобой? Ты странно выглядишь!

И вдруг все стало очень просто. Фридрих почувствовал внутри непоколебимое спокойствие и сказал:

— Спасибо. Я остаюсь здесь.

— Здорово, что ты решил еще немножко побыть с нами, — приветливо сказал Брумзель.

— Нет, я остаюсь навсегда, — объяснил Фридрих, поднимаясь. Да, теперь, сказав это вслух, он понял: ничто уже не заставит его передумать.

Вокруг он видел удивленные лица. Брумзель переглянулся с Молеправительницей.

— Но так нельзя, — наконец осторожно проговорил Брумзель. — У истории… у истории должен быть настоящий конец. А весь смысл ведь — в возвращении героя домой: когда после пережитых приключений возвращаешься домой, где прежние проблемы вдруг начинают казаться совершенно ничтожными и это можно всем наглядно объяснить.

— А зачем мне всем это объяснять? — взбунтовался Фридрих. — Какие есть причины?

— Эм-м, — промычал Брумзель и задумался. Наконец он мудро произнес: — Так хочет история.

— А мне плевать на историю! — возразил Фридрих.

Молеправительница громко рассмеялась, крошки у нее изо рта полетели на ковер.

— И что здесь с тобой станет? — растерянно спросил Брумзель.

— Этого я пока не знаю, — ответил Фридрих. — Но как-нибудь уж разберусь. Может, снова буду проверять бухгалтерские книги. А может, займусь чем-нибудь совершенно другим. Больше всего мне бы хотелось стать изобретателем, это бы у меня наверняка хорошо получалось. Но одно совершенно точно: тратить жизнь на то, что меня совершенно не интересует, я не буду!

Брумзель совсем растерялся. Он не привык слышать от Фридриха столько возражений сразу.

— Ба, да этому юноше палец в рот не клади! — засмеялась Молеправительница, прикрывая рот пыльцовой клецкой. — Не отговаривай его, Брумзель.

Тут улыбнулся и Брумзель.

— Да я больше всех буду рад, если ты останешься, — сказал он наконец. И робко добавил: — На шмелях летать ты ведь иногда еще будешь, правда?

— Конечно, — засмеялся Фридрих. — Но только чур, чтоб книг обо мне не писали!

* * *

Так заканчивается сказание о Грюндхильде Великой, сначала королевы, затем советницы королев, всегда приходившей на помощь своей стране, когда угрожала опасность; так начинается великий мир в Скарнланде, наставший благодаря Белой Фее, мудрой волшебнице с далекого Севера, и тайным соглядатаям; благодаря золотому шмелю и Фридриху, славному шмелелету, впоследствии ставшему знаменитейшим изобретателем своего времени и взявшему в жены прелестную Отилию, шмеленаездницу, чьи потомки навсегда остались лучшими шмелелетами в Скарнланде.

Конец