Глава шестая. Предательство

На обратный путь ушло всего несколько дней. Погода стояла замечательная, воздух полнился жужжанием тысяч пчел, шмелей, мух и жуков; ничто их в пути не задерживало, никто не пытался их съесть. Короче говоря, рассказывать абсолютно не о чем. Они летели на юг, немного отклоняясь к востоку. Фридриху было очень любопытно, пролетят ли они снова над Гремучим ущельем и, если да, какой им теперь предстанет вид.

— Конечно, мы там пролетим, — пообещал Брумзель. — Мы вполне можем позволить себе чуть-чуть задержаться!

Фридрих наслаждался последними часами полного приключений путешествия. Он сидел у Брумзеля на спине, ветер свистел у него в ушах, а вдали, в дрожащем теплом воздухе у горизонта, уже можно было различить очертания приграничной крепости.

Они пролетели над опустевшим Гремучим ущельем, вдоль деревьев. Ничего примечательного видно не было: в ущелье пусто, о недавнем взрыве напоминали только глубокая черная воронка да лоскуты палаток, кое-где запутавшиеся в ветвях.

Около полудня Фридрих впервые увидел приграничную крепость вблизи. Она была очень старая, стояла на склоне горы вокруг узкой главной башни, а стены ее были настолько толсты, что по ним могли бы одновременно пройти три шмеля в ряд.

— Эй, гляди-ка, там, на главной башне! — закричал Брумзель, показывая на жуков, занятых приведением в порядок флагштока. — Новые веревки на флагштоки вешают! Старые совсем прогнили — так давно мы не воевали и не поднимали флагов!

— Ну, тогда они еще ворчать будут, что их сегодняшний труд пропал даром, — с улыбкой сказал Фридрих.

Посередине крепостного двора стояла приземистая широкая башня, по углам которой, несмотря на полуденное солнце, пылали огромные факелы. Брумзель начал снижаться по спирали. На башне несли караул два жука-оленя, они с подозрением посматривали в сторону шмеля с седоком. Тут один из них узнал Брумзеля и толкнул локтем товарища. Оба сразу же вытянулись по стойке смирно, будто приросли к своим черным копьям, и стали с интересом наблюдать за тем, как Брумзель приземляется перед ними и Фридрих спрыгивает у него со спины.

— Господин комиссар, — четко отрапортовал один из них, — к вашему прибытию готовы.

— Прекрасно. Новости есть? — так же четко ответил Брумзель и снял рюкзак.

Оба жука вытянулись еще немного. Первый снова заговорил, и на этот раз настолько рубил слова, что его речь стала напоминать лай:

— Подготовка к военным действиям идет полным ходом, господин комиссар.

Потом он с любопытством взглянул на Брумзеля, немного помялся и наконец спросил:

— Э… Господин комиссар… известно ли уже, кто совершил взрыв в ущелье?

— Да. Это были мы, — ответил Брумзель.

Оба жука выдохнули с облегчением.

Брумзель направился к люку, за которым начиналась лестница вниз.

— Какие вам даны указания? — спросил он, обернувшись к следовавшим за ним жукам.

— Сразу по прибытии доставить вас в конференц-зал королевы, — пролаял жук, до сих пор еще не открывавший рта. Видимо, их кто-то научил говорить именно так. — В любое время и в любом состоянии.

— Хорошо.

Брумзель начал спускаться по каменным ступеням винтовой лестницы, Фридрих шел за ним.

— Нас что, Офрис все это время ждет? — спросил Фридрих. — У нее ведь наверняка есть дела поважнее, или как?

— Королева сейчас на заседании совета, но все подготовлено! — жуки ступали за ними вполне военной походкой.

Когда Брумзель с Фридрихом оказались во дворе крепости, на них уставились десятки любопытных глаз. Жуки-солдаты, другие жители и работники крепости постоянно оборачивались на них, а кто-то крикнул:

— Посланцы прибыли!

Эта весть тотчас же облетела все уголки крепости.

Поднявшись по нескольким лестницам и выдержав множество любопытных взглядов, Брумзель и Фридрих наконец оказались одни в комнате с эркером. Посередине стоял большой письменный стол, вокруг — четыре мягких кожаных кресла. Окна были плотно занавешены темно-зелеными бархатными гардинами, тяжелая дверь украшена металлическими виньетками. Фридриху обстановка показалась очень старомодной и серьезной. Едва они опустились в кресла, как в комнату вошли оса и шершень с подносами, полными пыльцевых клецек и нарезанных фруктов.

— Кажется, к нашему приезду действительно готовились, — прошептал Фридрих Брумзелю, с благоговейным ужасом рассматривая портреты в черных рамах, украшавшие стены и каминную полку: с них сурово взирали воители прежних лет.

— Конечно. Мы же вовремя прилетели, — сказал Брумзель с довольным видом и принялся за еду. — Они точно уже и постели приготовили, и все остальное.

Следующие несколько минут он не говорил ничего, а только умиротворенно жевал. Фридриху от волнения есть не хотелось. К тому же он среди всех этих военных чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Но все же пару кусочков фруктов он сгрыз.

Наконец Брумзель насытился, с довольным видом откинулся на спинку кресла и снова начал рассказывать:

— Эта крепость, конечно, не место для такой дамы, как Офрис. Вообще-то здесь просто расквартирован гарнизон: жуки-олени, осы, шершни… Ах да, розовые человечки, конечно, тоже, но практически одни военные. — Тут он наклонился к Фридриху, как будто хотел сказать что-то по секрету, хотя вообще-то в комнате не было никого, кто бы мог его услышать, но, видно, Брумзель все равно считал, что так лучше, и со смешком добавил: — То есть люди, у которых мускулов много, а в голове — не очень. С такими в какой-то момент начинаешь понимать, что они многое лучше усваивают, когда на них кричат. Поэтому они так и разговаривают.

Фридрих не смог сдержать усмешку.

Но тут дверь открылась, и сердце у него екнуло. В комнату влетела Офрис собственной персоной. Ее золотистые волосы развевались по воздуху как вуаль, щеки горели от возбуждения. На лице сияла неподвижная улыбка. Хоть Фридрих и ожидал ее увидеть, но в тот момент, когда она вошла, его снова охватила волна покалывающего восторга. Никакое воспоминание, подумал он, не может отразить красоту этой женщины.

Она сделала пару шагов по комнате, остановилась и приказала сопровождавшей ее военной ждать снаружи.

— Никого не впускать. Пусть нас не беспокоят, — сказала королева, закрывая дверь.

Потом она повернулась и одарила Фридриха с Брумзелем улыбкой.

— Вы возвратились живыми и здоровыми, — констатировала она, подходя к столу.

Брумзель отдал честь.

— У нас хорошие новости! — выпалил Фридрих.

— Война отменяется, — с чувством присовокупил Брумзель.

— Как? — удивилась Офрис и опустилась в кресло. — Я должна знать все подробности!

И они рассказали ей всё: о Бараньей Голове, о Гремучем ущелье, о «Зеленом гроте» и Молотобое. Офрис слушала с большим интересом. Она сидела в кресле, подавшись вперед, и задавала вопрос за вопросом.

Наконец, когда все было рассказано, она откинулась на спинку и задумчиво соединила кончики пальцев.

— Очень интересно! На завтрашнее утро я назначу военный совет, и мы послушаем, что скажут военный министр и наши союзники!

— Я надеюсь, это будет не слишком рано, — вставил Брумзель. — Мне нужно для начала поспать несколько часов. А то все последние дни я провел в полете!

— О, не беспокойся, тебе вовсе не обязательно там присутствовать, — Офрис махнула рукой. — Хороший отдых вы более чем заслужили!

— Но я бы с огромным удовольствием поприсутствовал! — с неподдельным рвением возразил Брумзель и взял последнюю клецку.

— Для начала выспитесь хорошенько, — с улыбкой сказала Офрис. — Утром вас разбудят вовремя.

Сначала Брумзель провел для Фридриха подробную экскурсию по крепости. Затем последовал осмотр арсеналов с углубленным курсом баллистики — Фридрих и не представлял себе, какие утонченные вещи придумывают некоторые люди, чтобы отправлять на тот свет себе подобных. Но все это меркло в сравнении с убийственными шедеврами, которые он увидел в историческом собрании редкостей. Там были трости, пускающие стрелы, стоит нажать на кнопку, отравленные зубочистки, ожерелье, которое удавом сдавливает шею, едва защелкнут его замочек, и маленькая настольная катапульта для стрельбы горчичными зернами. Сначала Фридриху это показалось ужасно смешным, но Брумзель продемонстрировал ее в действии, и дырочка в столетней стене убедила его, что вещь это серьезная.

Тем временем стемнело, и Брумзель объявил, что намеревается ложиться спать. Фридрих же сначала решил еще раз наведаться на кухню, потому что парой кусочков фруктов он, как оказалось, не наелся. По пути он совершенно заблудился — он предполагал, что это случится, — но спрашивать дорогу ему не хотелось. В какой-то момент Фридрих совершенно перестал понимать, в какой части крепости находится, так что кухня стала казаться просто недосягаемо далекой. При этом по урчанию в животе любой встречный догадался бы, что ищет он именно ее.

К своему большому удивлению, в конце концов он обнаружил себя наверху какой-то башни. Он рассудил, что нужно спускаться, и пошел вниз по винтовой лестнице, которая привела его в длинный зал с колоннами.

В этом зале суетилось множество людей, и Фридрих попытался изобразить на лице спокойствие и не выдавать своего отчаяния. Он с изумлением рассматривал архитектуру этого места. Грубые каменные блоки, из которых было построено здание, и серые колонны мало напоминали элегантный дворец в Белоскалье. Акцент здесь был сделан не на красоте, а на практичности. Вдоль стен шли длинные ряды арок. В каждой из них была ниша с окном и скамейками по сторонам. Выглядели они привлекательно. Сидеть в такой нише и читать книжку, наверное, очень уютно, подумал Фридрих.

Сейчас в одной из них сидел писатель, в этот самый момент последними словами проклинавший бумагу и письменные принадлежности. Фридрих изумленно наблюдал за тем, как он сначала колотил кулаками по бумаге, затем стал бить по ней пером, пока оно не сломалось, а потом принялся рвать на себе волосы. Наконец он оглядел зал блуждающим взором и только тут заметил, что на него смотрят.

Фридриху стало стыдно. Когда писатель, все еще держа себя за волосы, уставился на него (ему, очевидно, тоже стало стыдно), Фридрих почувствовал, что обязан хоть что-то сказать.

— Эм… Боретесь со сложной темой? — задал он ни к чему не обязывающий вопрос.

— Да. О, да! — выдохнул писатель. — Хах, а вы ведь тот самый шмелелет, да?

— Э-э, да, — ответил Фридрих, которому стало уж совсем неловко.

— Значит, это вас я представил в таком героическом свете! — заявил писатель и зашелестел листами.

— Но вы же совсем не знаете, что именно я сделал, — возразил Фридрих.

— Это неважно, неважно, — отмахнулся писатель. — Где ж это у меня?..

— Ой, не беспокойтесь, — попытался увильнуть Фридрих, которого вовсе не интересовало, что о нем написал этот безумец.

— Если бы у вас нашлось время в ближайшие дни, я бы хотел узнать ваше мнение, — деловито начал писатель. — А может, вы даже могли бы поделиться со мной парочкой захватывающих подробностей…

— С удовольствием, — быстро ответил Фридрих. — А что именно вы пишете?

— Оду на победу, — вздохнул писатель. — Звучит неплохо, да? Но попробуйте-ка написать оду на победу в войне, которая еще даже не началась!

— Да, это наверняка непросто, — согласился Фридрих, не очень-то понимая, о чем речь.

— Как мне писать о славной победе, если я даже не знаю, где и как она произойдет? Хуже того: нет даже единого мнения о том, как война начнется!

— Насколько мне известно, война отменяется, — вежливо сказал Фридрих. Лучше бы он этого не делал: писатель просто взвыл.

— Этого еще не хватало! Сначала я им описываю, как живописно развевается на ветру стяг Грюндхильды, белый как снег и серебро, и всё такое, а потом сюда вваливается какая-то обезьяна и говорит, что флаг будет красный с золотом, потому что не может же Офрис просто взять старый флаг Грюндхильды! И мне приходится начинать сначала! Напишите-ка про красный с золотом! Потому что приличия запрещают Офрис воевать под флагом Грюндхильды! Пф-ф, а мне-то какое дело? Я просто пытаюсь делать свою работу, черт возьми! А у них ничего не ясно! И ежели теперь еще и война отменяется, то я увольняюсь!

— О… — только и смог сказать Фридрих.

— Вот так: годами мечтаешь о возможности запечатлеть такой исторический момент, а потом оказывается, что это адская работа! — писатель снова опустился за столик и в отчаянии уронил голову на руки.

Фридрих решил воспользоваться этой фазой тихого отчаянья, чтобы аккуратно поинтересоваться про кухню. Писатель блеклым голосом дал ему пару указаний, после чего Фридрих постарался удалиться так незаметно, как только можно. Всякое желание общаться с другими обитателями крепости у него пропало. Ему хотелось только поесть…

Работники кухни были просто на седьмом небе от счастья, что им довелось познакомиться с Фридрихом Львиным Зевом собственной персоной, так что ушел он с большим пакетом медового печенья в руках.

Так хорошо, как той ночью, Фридрих не спал уже давно. В комнате у них, правда, была всего одна кровать, но для Брумзеля имелась уютная ниша в стене, где он и прохрапел до тех пор, пока солнечный свет не стал пробиваться сквозь занавески.

Фридрих уже давно лежал с открытыми глазами, в счастливом полузабытьи, которое накатывает, когда спешить некуда, а в постели тепло и мягко. Вдруг в дверь постучали.

Фридрих вздрогнул и вскочил на ноги. Он просеменил по ковру и подал голос:

— Кто там?

И тут же сообразил, что на нем только длинное нижнее белье. Но что-то предпринимать было уже поздно.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли два шершня с корытами и целая вереница ос с ведрами воды.

— Это еще зачем? — удивленно спросил Фридрих. — Здесь же не баня!

— Ваша ванна, — прошепелявил один из шершней. — Королева приказала доставить вам две ванны. Ведь помыться после долгой дороги всегда приятно. К тому же, если желаете присутствовать на военном совете, принять ванну просто необходимо.

— О! — обрадовался Фридрих, с удовольствием глядя, как пенную воду ведро за ведром выливают в железные корыта. — Это очень предусмотрительно с ее стороны, большое спасибо!

Брумзель что-то пробормотал, вывалился из своей ниши и уставился на ванны.

— Молодец старушка, заботится о нас! — с воодушевлением сказал он и тут же снова заснул на полу.

Фридрих, который до сих пор, ковыряя в ушах, находил грязь из Молотобоя, радостно кивнул:

— Настоящий ангел!

А потом плеснул на Брумзеля холодной воды, чтобы тот проснулся.

Через десять минут две ванны с горячей водой и толстым слоем ароматной пены были готовы. Шершни и осы тихо удалились.

Как только дверь за последней осой закрылась, Фридрих скинул длинное белье и залез в ванну:

— А я уж думал, горячей ванны мне больше в жизни не видать!

— А пена-то зачем? — буркнул Брумзель, которому холодный душ несколько испортил настроение. — Мы же не барышни, чтобы купаться в пене с запахом роз!

— А мне все равно, — восторженно выдохнул Фридрих и нырнул в воду с головой, чтоб наконец как следует вымыть уши. А когда он снова показался над водой, в голову ему пришла забавная мысль: — Ха! Может, эта пена просто для того, чтобы ты не заметил, что это не обычная вода, а вальмю?

— Точно! Офрис хочет нас усыпить, — хохотнул Брумзель, натирая себе спину. Вода вокруг него медленно, но верно приобретала темно-серый цвет.

— Если бы у меня дома было вальмю, я бы так поступал каждый раз, когда ко мне в гости приезжают неприятные родственники, — подумал вслух Фридрих.

— Может, мы вчера ей слишком много наговорили, — ухмыльнулся Брумзель, — и теперь она не хочет нас видеть.

Он расправил хоботок и опустил его в воду. Фридрих заметил, как улыбка тут же исчезла у Брумзеля с лица.

— Что такое?

— Это действительно вальмю, — медленно проговорил Брумзель. — Ну, наверное, она ничего плохого не имела в виду. Только слишком долго там не сиди. С меня, по крайней мере, достаточно. — С этими словами шмель вылез из корыта.

— Но ведь ты только начал мыться! — возразил Фридрих.

— Я не хочу ничего сегодня пропустить, — объяснил Брумзель. — Но ты спокойно можешь проспать весь военный совет, если хочешь. Тебя-то внешняя политика Южной Стороны не касается.

— Может, я действительно посплю еще немножко, — сонно промямлил Фридрих.

— Давай-давай, — разрешил Брумзель. — А у меня куча работы накопилась. Ребята из подконтрольных мне отделов получили распоряжение присылать еженедельные отчеты сюда, а не в Белоскалье. Надо взглянуть, не пришли ли уже какие-нибудь, чтоб я мог начать с ними работать. Ну, а если их еще нет, то придется мне с парочкой растяп по душам поговорить!

Он вытерся и направился к двери.

Фридрих почувствовал какое-то странное беспокойство. Он вымылся дочиста так быстро, как только мог, и вылез из ванны. Потом еще облился холодной водой, чтобы проснуться как следует, и оделся.

Теперь можно было немного поразмыслить. После сегодняшнего военного совета миссия Брумзеля будет завершена, и он мог бы отвезти Фридриха домой. Так что неплохо было бы уже сейчас собрать рюкзак. Ему в любом случае хотелось быть готовым к обратной дороге, а всякие чествования совершенно не нужны. Может, конечно, Офрис хотела бы немножко повыставлять его героем, но на это Фридрих не очень-то надеялся.

Перед залом военного совета (который, как объяснил Брумзель, в менее спокойные времена служил и для бурных празднеств по случаю военных побед) была небольшая ниша с мягким сидением и книгами по стенам — настоящими книгами, а не «мудрой пудрой». Видимо, это было устроено, чтобы приятно коротать время в ожидании решений военачальников.

Фридрих не знал, когда начнется военный совет, поэтому устроился в нише и стал читать. За этим занятием полчаса спустя его и нашел Брумзель. На одной из башен заиграла труба.

— Ну, похоже, ты не скучаешь, — с довольным видом констатировал Брумзель. — Слышишь сигнал? Сейчас начнется военный совет. Ты здесь останешься или пойдешь со мной?

— Я бы поприсутствовал, если можно, — сказал Фридрих. Он рассудил, что вряд ли ему еще когда-нибудь выпадет случай стать свидетелем принятия важного политического решения. А здесь ведь вершилась мировая история.

— Ох, мне ужасно интересно, что она для меня выдумает, — Брумзель, улыбаясь, уселся в нише рядом с Фридрихом.

— Кто?

— Офрис, конечно. В секретной службе повышать меня некуда. Так что, может, мне предложат возглавить какое-нибудь министерство… Ладно, это еще вилами по воде, — Брумзель довольно хмыкнул. — А тебя… ну, тебя вряд ли можно порадовать чем-то сильнее, чем возвращением домой. Тебе же статус почетного гражданина ничего не даст. Если ты все равно за Безбрежным морем живешь!

— Может, вы могли бы мне кубок вручить, — сухо сказал Фридрих. — Тогда у меня хоть будет с чего пыль вытирать.

— Тс-с! Идут! — шикнул Брумзель и подался вперед, чтобы выглянуть в галерею. Фридрих тоже высунулся из ниши и увидел вдалеке настоящую процессию. Впереди величественно выступала Офрис в прекрасном темно-зеленом платье, золотые волосы струились по плечам. За ней следовали пожилые бородатые мужчины, воины в доспехах и другие существа. По бокам несли караул жуки-олени.

Брумзель высунулся еще дальше и довольно бесцеремонно уставился на идущих.

— Брумзель, так пялиться невежливо, — сказал Фридрих и спрятался обратно в нишу.

— Быть не может! — прошептал Брумзель.

— Что? — спросил Фридрих очень тихо, потому что процессия как раз двигалась мимо их ниши.

— Видишь того типа? — зашептал Брумзель. — В вычурном бархатном фраке с фалдами, как ласточкин хвост?

— И жуткими бакенбардами?

— Да! Это Клупеус!

— Клупеус? — оторопело переспросил Фридрих.

— Именно. Офрис не следовало бы вот так допускать его на военный совет, он ведь в Северной Стороне творит что-то непонятное с кольцами! Почему он все еще здесь? — Брумзель вылез из ниши и стал протискиваться сквозь ряды политиков в сторону Офрис. Наконец он догнал ее и начал с жаром что-то говорить, но она только с улыбкой отмахнулась.

Длинная процессия прошла мимо, Брумзель остался посреди галереи один.

— Что такое? — спросил Фридрих, подходя к нему.

— Хм… Пойдем-ка, надо попасть внутрь, прежде чем закроют двери.

Брумзель потянул Фридриха за собой, но у входа в зал их остановили жуки-стражники.

— Вам туда нельзя, — объявили они вежливо, но решительно.

— Почему это? — спросил Брумзель.

— Приказ королевы, — и жучиха направила копье в грудь Брумзеля. Два других жука загородили проход.

— Это ошибка, я имею право войти, — сказал Брумзель, не сомневаясь в своей правоте, и прошел мимо копий.

Тут же двое других стражников сомкнули копья перед ним.

— Господин комиссар, вам вход воспрещен, — сказал один из них довольно сердито.

— Глупости! — самоуверенно заявил Брумзель. Тут на него обратила внимание Офрис. Она встала со своего места за большим столом в центре зала и подошла к дверям.

— Брумзель, сделай одолжение, побудь снаружи, — устало сказала она.

— Почему я не могу присутствовать? — удивленно спросил шмель.

— Ты не политик, — строго возразила Офрис.

— И что? Я же не собираюсь толкать длинные речи, я просто послушать хочу, — сказал Брумзель. — И, кажется, я это заслужил. Или нет?

— Ты многое заслужил, — отвечала Офрис, — но это не твоя область. Тебе нельзя присутствовать. Это мое последнее слово.

Стражи захлопнули дверь. Брумзель с Фридрихом ошеломленно переглянулись.

— Знаешь, теперь я готов поверить, что она действительно хотела усыпить нас с помощью вальмю, чтобы мы не мешали ей на военном совете, — оскорбленно сказал Фридрих. — А ведь стоило только сказать, что мы туда не допускаемся. Тогда бы мы и пытаться не стали!

Брумзель посмотрел на него. Фридрих еще никогда не видел шмеля в такой ярости. Это была холодная ярость, будто засевшая где-то в животе: он говорил очень тихо и сдержанно, но Фридриху стало не по себе.

— Барышня забыла, с кем имеет дело, — произнес он. — Если я говорю, что хочу на заседание совета, значит, я туда попаду. И мне все равно, что она там напридумывала, чтобы от меня избавиться. Пошли!

— Какой у тебя план? — спросил Фридрих, почувствовав, что сейчас опять должно произойти нечто захватывающее.

— Для начала — выйти на свежий воздух, — хмуро отрезал Брумзель.

В зале военных советов, как объяснил Брумзель, обычных окон нет. Но проветривать его все-таки надо, поэтому на крыше есть длинная узкая вентиляционная щель. Открывается и закрывается она с помощью сложной системы рычагов, которая размещается в специальной каморке за фронтоном. Туда можно пробраться так, что в зале не заметят.

— А теперь, — решительно сказал Брумзель, — мы пойдем через кухню.

— Но ведь кухня на четыре этажа ниже! — удивился Фридрих.

— Знаю, — ответил Брумзель. В это время они уже спускались по бесконечным винтовым лестницам. — Надеюсь, клаустрофобией ты не страдаешь. За мной!

Тон, который теперь принял Брумзель, превосходил по напору и отрывистости всё, что Фридрих до сих пор слышал в крепости. Брумзель распахнул двери, рявкнул военное приветствие в кухню и оттеснил нескольких испуганных опарышей в сторону.

— Где главный повар? — требовательно спросил он.

— Здесь, — добродушно ответил большой навозный жук, помешивавший суп в огромной кастрюле.

— В соответствии с приказом главнокомандующей нам необходимо незамедлительно подняться на фронтон, — объявил Брумзель. — Пароль Б27 Ф4! Лифт свободен?

Повар не растерялся. Несмотря на уютную неуклюжую внешность, бегать он умел быстро и тут же указал им путь к дверце в стене на высоте глаз.

— Но вы ведь не сами в этом лифте поедете? Он же только для еды!

— Как раз мы оба и поедем! И незамедлительно! Поднимите нас без остановок на самый верх! Дело чрезвычайной важности! — инструктировал Брумзель, размахивая лапкой перед самым носом повара.

— Ладно. Только приятной эта поездка не будет, — сказал повар, качая головой.

— У нас нет выбора! — гаркнул Брумзель, полез в тесную камеру в стене и махнул Фридриху следовать за ним. — Готов? Поехали!

Времени протестовать у Фридриха не было. Только когда за ними закрылась деревянная дверца, он начал что-то соображать. И ему тут же стало ясно, насколько неприятна эта ситуация: он был втиснут вместе с Брумзелем в деревянный ящик, в котором места едва хватало для одного, и ящик этот медленно, рывками поднимается по шахте вверх. Нужно было следить, чтобы руки не касались боковых стенок, а то пальцы легко могли попасть в щель, и их бы защемило между ящиком и крошащейся каменной стеной.

Фридрих старался не шевелиться. Задняя левая нога Брумзеля тыкалась ему в ухо, а грудная клетка была сжата так сильно, что он едва мог дышать.

— У-у-у, мы отсюда живыми-то выйдем? — простонал он с некоторым усилием.

— Сохраняем спокойствие! — пробурчал Брумзель. — Я же говорил, тут хорошо бы не страдать клаустрофобией.

— Да нет у меня клаустрофобии, я просто хочу отсюда выбраться! — Справа мимо них проползла дверца. Это был всего-то первый этаж. — А эта штука точно не сорвется?

— Точно, — сухо ответил Брумзель. Они проезжали мимо второй дверцы. — Тут слишком любят поесть, чтобы рисковать едой. Вообще-то этот лифт так высоко поднимается ровно для того, чтобы рабочим не таскать вручную тяжелые инструменты, если наверху что-то сломается.

Они проехали мимо третьей дверцы, и наконец над головами у них тихо бумкнуло: потолок лифта стукнулся о крышу шахты. Здесь дверцы не было, просто отверстие, через которое они и вылезли наружу.

Брумзель взял Фридриха за рукав и жестом приказал вести себя как можно тише. Но это было лишним, потому что Фридрих, услышав снизу тихие торжественные голоса, сам сообразил, что в таком случае члены военного совета могут услышать и его. Так что он сидел неподвижно и озирался.

Они находились в деревянной будочке. Перед ними располагалась ниша с несколькими грубо сделанными деревянными рычагами, которые соединялись с металлическими прутами. Спереди будочка была открытая; от того, чтобы не вывалиться, защищала решетка. Они подползли к ней и стали смотреть вниз.

Под крышей проходила потемневшая от времени запутанная система балок. Посреди большого сверкающего зала из светло-серого камня далеко под ними за длинным столом заседал военный совет. Больше в помещении никого и ничего не было. Там было не слишком светло, потому что свет проникал через одно-единственное узкое окошко под крышей. Во главе стола сидела Офрис, слева от нее — Клупеус, а справа — какие-то личности, которых Фридрих прежде не видел. Еще ему в глаза бросились флаги, украшавшие стены. Он вспомнил, что уже однажды видел такие — вчера в арсенале. На белом фоне был изображен длинный серебряный меч, обвитый изящным зеленым побегом. Это, подумал Фридрих, очень, очень женственно и элегантно.

Так тихо, как только можно, он легонько толкнул Брумзеля в бок и прошептал одними губами:

— Это флаг Грюндхильды?

Брумзель кивнул:

— Да.

— Красивый, — шепнул Фридрих и улыбнулся, как бы подтверждая свое одобрение. А потом, не в силах обуздать любопытство, спросил: — А что там за растение?

Брумзель смерил его долгим взглядом, а потом ответил так тихо, как только мог:

— Хмель.

Фридрих не смог сдержать усмешки. Приоритеты у Грюндхильды Великой были расставлены действительно четко.

Тем временем Брумзель напряженно вглядывался вниз, в зал, и недовольно наклонялся всё ниже и ниже. В конце концов он сделал Фридриху знак оставаться на месте, а сам бесшумно перебрался через решетку на одну из толстых потолочных балок. Фридрих с удивлением понял, насколько бесшумно может двигаться шмель. Даже в Молотобое им не приходилось так стараться, чтобы не выдать себя шумом.

Пока Брумзель полз по балке все дальше и дальше, Фридрих разулся и двинулся за ним — медленно, в высшей степени медленно, и очень тихо — через решетку на балку. В конце концов они уселись рядом почти ровно над собранием внизу.

— Итак, строго говоря, — вещал какой-то древний старик в красной бархатной мантии, — ничего конкретного у нас нет. Соглядатаи могли уже давно, насколько нам известно, разбрестись на все четыре стороны; так что единственное, на что можно опираться, — это взрыв в ущелье.

— При этом мы даже не можем быть уверены, что он был направлен против нас, — вставил кузнечик. — К тому же произошел он с другой стороны границы, на территории Северной Стороны. Так что у нас никаких оснований для нападения нет.

— О том, где именно проходит граница, споры ведутся уже много лет, — любезно, но твердо напомнила Офрис. — Действительно, мои посланцы, к сожалению, оказались неспособны выяснить что-либо — не считая известия, что в Молотобое по заказу Клупеуса производятся металлические кольца. О чем мы и без того уже давно прекрасно знаем, — и она одарила Клупеуса полным поддержки и понимания взглядом. Фридрих заметил, что Брумзель от ярости изо всех сил вцепился в балку. Сам он чувствовал себя не лучше. Это ж надо — обвинять их в никчемности, да еще любезничать с Клупеусом!

Офрис тем временем продолжала:

— О том, что соглядатаи продолжают бесчинствовать в Северной Стороне и хорошо организованы, я уже слышала от Брумзеля. И это, к сожалению, только подкрепляет наши подозрения.

— Подозрения, в основе которых лежат лишь сновидения и предсказания, — снова вмешался старик в красном. Другие присутствующие, поняв, что дело идет к серьезному спору, заметно напряглись и стали еще внимательнее следить за происходящим.

Офрис, казалось, раздосадовала эта реплика. Ответила она холодно:

— История этой страны могла бы подтолкнуть вас к мысли о том, что стоит доверять женской интуиции.

Только тут Фридрих обратил внимание, что военный совет, кроме королевы, состоял исключительно из мужчин. Что это — забавное совпадение, или Офрис как раз полагала, что женщинам в военном совете делать нечего?

— Конечно, всегда лучше перебдеть, чем недобдеть, — умиротворяющим тоном заговорил крупный мотылек. — Но интуиция — недостаточное основание, чтобы подвергать опасности жизни наших солдат!

Офрис из складок одеяния вынула маленькую бутылочку, слегка смочила ее содержимым запястья и кожу за ушами, а потом сказала:

— Господа, давайте послушаем Клупеуса! Думаю, после его доклада многое представится вам в ином свете.

Клупеус откашлялся. Вообще-то он был еще довольно молод, но бакенбарды ужасно старили его. Он с важным видом положил перед собой лист с какими-то заметками и обратился к совету.

— Подвергать опасности чью-либо жизнь не придется. По крайней мере, жизнь наших солдат. Во-первых, оборона Северной Стороны совершенно не организована, при нападении серьезного сопротивления они оказать не смогут. И, что намного более важно: в Северной Стороне никто не подозревает, что мы рассматриваем возможность военного вторжения. — Он еще раз кашлянул. — Кроме того, мне удалось… м-м… набрать армию, которая возьмет на себя первый этап операции захвата территории. Другие наши солдаты последуют за ней и будут лишь удерживать наши позиции.

— И что же это за армия? — спросил кто-то недоверчиво, но с явным интересом в голосе.

Клупеус улыбнулся с таким видом, словно собирался показать фокус — вытащить букет цветов из рукава, например.

— Муравьиное войско.

— Мне кажется, что это сомнительная идея, — возразил кто-то. — Муравьи — существа очень маленькие. Они прекрасно переносят грузы, но, чтобы справиться даже с одним крупным жуком, их должно быть много.

— Это не проблема, — отвечал Клупеус. — У нас уже есть десять миллионов солдат, полностью готовых к операции, и набор в настоящее время продолжается, так что будет еще несколько миллионов.

За столом воцарилась тишина. Члены военного совета переглядывались, но понять, воодушевлены они или встревожены, было невозможно.

— Десять миллионов? — недоуменно переспросил старик в красном.

— Как видите, господа, риск минимален, — лучезарно улыбаясь, сказал Клупеус и свернул свой листок. — И тем больше выгода. Южная и Северная Стороны наконец воссоединятся, и вечным спорам по поводу границы, которые в последние годы стоили нам стольких сил, будет положен конец.

— Каково ваше мнение, господин военный министр? — спросила Офрис медовым голосом.

Старик в красном невнятно забормотал:

— Десять миллионов… Боже мой… Я… Эм-м… Это нужно еще обдумать…

— Не торопитесь, — ласково ответила Офрис и обратилась к кому-то другому. За столом поднялся гул.

Теперь, когда стало шумно, Фридрих отважился шепнуть Брумзелю:

— А я думал, Клупеус с Севера!

— Так и есть, — ответил Брумзель. — Он наверняка рассчитывает получить свою долю страны, предатель. Тс-с! Я хочу послушать!

Фридрих слушал вполуха. Его неприятно поразило, как легко Офрис переманила на свою сторону весь совет. Ему вообще все это казалось странным: сначала — ванна с вальмю, потом — запрет присутствовать на заседании. Как будто ей не хотелось, чтобы Брумзель был там и рассудительно говорил с членами совета… Да, именно так: Офрис хотела обработать совет одна!

Чем дольше он об этом думал, тем грустнее ему становилось, а чем грустнее ему становилось, тем с большим удовольствием он предвкушал скорое возвращение домой, подальше от всех этих политических интриг.

В зале совета снова воцарилось спокойствие. Пара участников громко высказались в поддержку объединения двух стран, если это настолько легко сделать. Другие как будто нехотя тоже признали, что, возможно, этот план неплох.

— Чтобы подать хороший пример, — наконец сказала Офрис, поднимаясь из-за стола, — я сама встану во главе войска. А здесь, — она сделала широкий жест рукой, — вы видите флаг, под которым мы выступим в поход!

Два жука-стражника, которые прежде не пускали Фридриха с Брумзелем в зал, тут же внесли большой рулон ткани винно-красного цвета, положили его на стол и развернули во всю его длину. Сверху вид был просто замечательный.

— Золотое солнце на красном фоне, — гордо произнесла Офрис, перекрывая удивленный гул. — Отныне это — мой официальный личный флаг.

Фридрих стал разглядывать золотую вышивку внизу, размером с него самого — если вытянуть носочки. Никогда еще вид солнца не действовал на него так удручающе. Брумзель от ярости чуть не свалился с балки.

— Ну, может, она заранее заказала себе этот шикарный флаг и поэтому теперь не хочет отказываться от войны, чтоб он не пропал даром, — прошептал Фридрих, чтобы хоть чуть-чуть успокоить Брумзеля. Но тому было совсем не до шуток.

— При том, как легкомысленно она ведет внешнюю политику, вполне похоже на правду, — буркнул он.

Фридрих сел и прислонился спиной к колонне. Он задумчиво глядел в окно на тусклый дневной свет. То, о чем говорили внизу, в зале, больше не доходило до его сознания, он перестал прислушиваться. Он ужасно устал от этой страны.

В кармане у него лежали часы, но открыть их он не решался, боясь щелкнуть крышкой. Так что он просто наблюдал за изменением света за окном и вычищал грязь между пальцев ног. Внизу говорили о дислокации войск, снабжении солдат и разделе захваченных территорий.

— Ха! Клупеусу, конечно, достанется Молотобой и север Диких лесов, — с ненавистью прошипел Брумзель. — Это ж последнее дело — предавать собственную страну!

Сколько еще продлится это заседание? Фридрих продолжать смотреть в окно. В зале уже давно обсуждали муравьиную армию. Но разве Брумзель не говорил, что муравьи, кроме как за собственную колонию, никогда воевать не будут? Может, Клупеус еще более могущественный волшебник, чем все думали? Или гениальный укротитель?

Тут снаружи раздался удар гонга, и весь совет разом как один поднялся с мест и радостно заговорил об обеде.

— Перерыв до двух часов, — объявила Офрис. — А затем продолжим!

Шурша мантиями и бряцая доспехами, господа военные заторопились к выходу. От прежней торжественной процессии не осталось и следа — стоило упомянуть о еде!

— Пошли, — махнул Брумзель и пополз обратно к вентиляционной будке. Фридрих двинулся следом. Теперь осторожничать особо не приходилось — в зале стоял шум. Потом он опустел, и дверь внизу хлопнула.

Пока Фридрих натягивал сапоги, Брумзель бегал по будке как сумасшедший, сыпля проклятиями.

— Поверить не могу! — рычал он. — Что творит эта безмозглая дура?!

— Да не спрашивай меня! — отвечал Фридрих. — Я не меньше твоего удивлен!

— Ух, я ее поставлю на место! — яростно бормотал Брумзель. — Тогда она у меня заговорит!

— После обеда.

— Конечно!

— А когда ты повезешь меня домой? — напомнил Фридрих на всякий случай.

— Что? Эм… Да, ты прав. Абсолютно. Слушай, мне нужно поговорить с Офрис, все разрешится, и сразу полетим. Только нам еще нужно будет заглянуть в столицу, взять реактивный двигатель — без него я не смогу перелететь море. Так что еще дня три-четыре, и авиаэкспресс доставит тебя домой.

— Прекрасно, — ответил Фридрих, втайне надеявшийся, что авиаэкспресс сможет стартовать уже этим вечером.

Чтобы не дать Брумзелю отступить от данного слова, Фридрих уже стоял с упакованным рюкзаком, когда Брумзель нетерпеливо метался туда-сюда перед дверьми обеденного зала в ожидании появления высоких лиц. За прошедший час его гнев ничуть не ослаб.

Наконец двери распахнулись, стали выходить некоторые вельможи и члены совета — очевидно, весьма довольные кушаньями. За ними показалась Офрис, тоже в прекрасном расположении духа.

— Офрис, разрешите на пару слов, — сказал Брумзель, хватая ее за рукав, когда она уже хотела пройти мимо.

— Да, Брумзель, что такое? — ласково ответила она и спокойно пошла за ними в открытую галерею.

— Что это был за спектакль на военном совете? — спросил Брумзель, с трудом подавляя ярость.

— Заседание совета еще не закончено, — ответила Офрис. — Мы еще не пришли к соглашению.

— А мне что-то показалось, будто вы все уже решили, что война будет, — возразил Брумзель.

— Что ты имеешь в виду? — Офрис нахмурила прекрасный лоб.

В конце галереи показались два жука-стражника. Они держались поодаль, но внимательно следили за происходящим — ведь кто-то осмелился довольно грубо разговаривать с королевой.

— Мы были там, — вмешался Фридрих. — Мы всё слышали.

Наконец у Офрис появился повод сделать вид, будто ей неловко.

— О! Ну, вы все равно бы узнали об этом сегодня вечером, — любезно улыбнулась она.

— Что за бред? — зашипел Брумзель. — Почему ты пренебрегаешь результатами нашей работы? Мы две недели потратили, чтобы выяснить всё это, жизнью рисковали. И не один раз!

Офрис снова улыбнулась прелестнейшей улыбкой.

— Позволь мне всё объяснить, Брумзель!

Но тот в ярости продолжал:

— Ты отправила нас в это опасное путешествие, а потом извращаешь всё, что нам удалось выяснить?

— Не говоря уже о моем похищении! — вклинился Фридрих.

— К сожалению, вы выяснили вовсе не то, что должны были, — весело сказала Офрис. — До Гремучего ущелья вы держались неплохо, а потом, к сожалению, стали действовать слишком эффективно. Я же не думала, что вы так лихо разберетесь с заговорщиками и им вовсе не удастся напасть на крепость! Ну ничего, зато вам меньше работы, да и внешнюю стену крепости ремонтировать не пришлось.

Мозг у Фридриха чуть не скрипел от напряжения.

— Как? То есть вы знали, что кто-то попытается напасть на крепость?

— Конечно! Я же сама за это заплатила, — прошептала Офрис, наклоняясь к нему и подмигивая. — Естественно, серьезного ущерба они наносить не должны были, а только дать повод для военного вмешательства.

— А тому безумному сенокосцу в Бараньей Голове — ему ты тоже заплатила, чтобы он направил нас в Гремучее ущелье? — мрачно спросил Брумзель. — И статьи в газете ты заказала?

— Разумеется. Сработало, в общем, неплохо. — Офрис как будто не понимала, что на одном очаровании больше не выедет. — Я для вас просто замечательный спектакль придумала!

— И вы полагали, что мы тут же вернемся в Белоскалье с тревожной вестью, что у границы полно диверсантов, — с отвращением констатировал Фридрих. Какая гадкая, злокозненная женщина! Даже ее красота сейчас на него не действовала.

— Правильно, — кивнула Офрис. — Но вы почему-то отправились в Молотобой, совершенно безосновательно заподозрив бедняжку Клупеуса в производстве оружия.

— А он, оказывается, с тобой в сговоре, — прошипел Брумзель. — Но одну вещь ты мне должна объяснить: как Клупеусу удается превращать муравьев в наемников?

Офрис отмахнулась от вопроса и продолжала:

— А потом ты возвращаешься и заявляешь, что всё-де в порядке! Это же никуда не годится! Поэтому я позволила себе… м-м-м… вольно интерпретировать предоставленную тобой информацию.

— Вывернуть все наизнанку, ты имеешь в виду! — возмутился Брумзель.

— А я-то зачем вам понадобился? — вмешался Фридрих. Его просто распирало от ярости.

— Затем, что имена вроде твоего дают прекрасный материал для создания легенд, — объяснила Офрис. — Фридрих Львиный Зев и золотой шмель! Только представь, как чудесно это будет звучать в летописи!

— Меня это не волнует! Вы приказали меня похитить и подвергали опасностям, что было совершенно бессмысленно, раз вы и так заранее знали, что именно хотите потом от нас услышать! — закричал Фридрих.

Офрис положила руку на плечо Фридриху, стараясь успокоить:

— Я прекрасно знаю своих людей. С Брумзелем ты ни разу по-настоящему в опасности не был!

— А я совершенно иного мнения! — взорвался Брумзель. — Мне следовало сообщить об этом!

Офрис покачала головой.

— Ты так до сих пор и не понял, для чего все это? Да?

Брумзель сделал глубокий выдох и сжал себе голову двумя лапками.

— Да, совершенно не понимаю. Ты хочешь воевать с Северной Стороной. Зачем тебе понадобился предлог для нападения? Почему бы просто не напасть? Это, конечно, не образец хорошего тона, но законное право монарха.

Офрис облокотилась на решетку между двух колонн и стала смотреть вдаль.

— Ты не хуже меня знаешь, что даже хорошее решение нужно правильно подать, — сказала она серьезно. — Это не должно выглядеть так, будто мы первыми начали.

— Но начинаем-то мы! И с какой стати ничем не мотивированная война — хорошее решение? — Он был настолько сбит с толку, что даже кричать больше не мог.

— Только представь себе, как все недовольные граждане Южной Стороны вдруг сплотятся, — мягко возразила Офрис. — Против общего врага. И за то, чтобы Юг и Север снова стали одной страной, как прежде! Иногда народу нужна общая цель, общий миф, общая история! Общие герои! Например вы, — Офрис обернулась и одарила их нежной улыбкой. — Золотой шмель и Фридрих Львиный Зев, которые вовремя предупредили об опасности, так что королева успела мобилизовать все войска и, встав во главе, защитить свою страну!

— Но ведь это неправда! — запротестовал Фридрих.

— Ты с ума сошла, — удивленно прошептал Брумзель. — Чокнулась совершенно!

Губы Офрис продолжали улыбаться, но в глазах улыбка погасла.

— Как бы там ни было, обсуждать больше нечего. Война будет. А вам остается только подыграть мне.

— Нет, мы можем отказаться, — резко бросил Брумзель.

— Да, конечно, только это вам ничем не поможет, — сухо возразила Офрис.

— Мы обо всем расскажем людям! — с жаром заговорил Фридрих. — Расскажем, какой грязный спектакль вы затеяли! Что Северная Сторона ничего против Юга не затевает!

Офрис засмеялась:

— И кто тебе поверит, маленький шмелелет? Вот именно тебе? — А потом повернулась к Брумзелю: — А ты? Ну же, будь благоразумен! Мне бы не хотелось тебя терять.

— Я подаю в отставку, — мрачно сказал Брумзель.

— Жаль. Но тут уж ничего не поделаешь, — вздохнула Офрис. — Только не жди от меня рекомендательных писем.

— Я работаю не на тебя, а на Южную Сторону, — отрезал Брумзель. — И я сделаю всё, что смогу, я приложу все усилия, чтобы твой безумный план так и остался планом. И чтобы тебя отстранили от должности!

— Ха-ха-ха, «отстранили от должности»! — Офрис расхохоталась. — Это как, интересно знать? Да и вообще, поначалу делать тебе вовсе ничего не придется. План отмщения можно будет подробно обдумать в тюрьме. — Она обернулась и приказала: — Стража! Взять их!

В этот момент Фридрих, ни секунды не раздумывая, принял единственно верное решение: прыгнул Брумзелю на спину. А тот мгновенно перемахнул через балюстраду.

 

Глава седьмая. Бегство на Север

(Сцену преследования лучше всего читать под «Полет шмеля» Римского-Корсакова

Какое-то мгновение они падали, а потом взмыли над крепостью. Брумзель несся с такой скоростью, с какой еще не летал никогда — по крайней мере, без реактивного двигателя. Фридрих крепко держался за его шею. Времени надевать авиационные очки не было, так что от встречных потоков воздуха глаза отчаянно слезились.

— Кто у нас на хвосте? — прокричал Брумзель. Фридрих глянул через плечо. С башен и балконов крепости в воздух поднимались большие темные насекомые.

— Шмели, шершни, жуки! — крикнул он против ветра. — В основном шершни!

— С наездниками?

— Без!

— Черт! — выругался Брумзель и сделал не очень-то элегантную петлю. Они полетели в сторону темных утесов Зубчатых гор.

Фридрих вжался всем телом в спину шмеля, пытаясь, насколько можно, уменьшить воздушное сопротивление. Фридриху подумалось, что он сейчас устанавливает семейный рекорд. Наверняка еще ни один Львиный Зев не летал на шмеле с такой бешеной скоростью. Жаль только, кубка за это ему не светит.

— Что будет, если они нас поймают? — крикнул он в шмелиную шерсть.

— Да почти ничего уже не будет!

— О!

Фридрих быстро оценил направление ветра, воздушное сопротивление и насколько они заметны. Темную точку на фоне ясного неба видно, безусловно, очень хорошо. Но что, если они станут для преследователей темной точкой на фоне темных скал?

— Лети ниже! — заорал он. — На фоне гор нас меньше заметно!

Брумзель снизился. Фридрих приподнял голову. Теперь за ними летел целый рой насекомых. Но, кажется, не все они хорошо представляли, где находится их цель.

Крепость осталась далеко позади, а впереди грозно вставали вершины Зубчатых гор. Они всё приближались и приближались, и Фридрих уже испугался, что Брумзель в бреду побега решил перелететь горные хребты, не набирая высоту. Летели они так быстро, что любое внезапно возникшее препятствие могло стоить им жизни.

Сейчас вершины гор больше чем когда-либо походили на клыки.

— Не так низко! — завопил Фридрих. — Ты летишь слишком низко!

Брумзель только мотнул головой и сосредоточенно понесся дальше.

Фридрих еще раз обернулся и замер от ужаса. Хотя огромный рой преследователей немного отстал, некоторые самые быстрые шершни были слишком близко. Вдруг Фридрих услышал особенно громкое жужжание и, обернувшись, чуть не свалился с Брумзеля: слева их нагонял шершень. Его огромная голова поравнялась с Фридрихом.

Тут его внезапно охватило чувство глубокого внутреннего покоя.

— Сковорода! — сказал он сам себе. — Либо я воспользуюсь ею сейчас, либо уже никогда.

Фридрих нащупал в рюкзаке сковороду, вытащил ее и смачно хлопнул шершню по морде. Шершень отшатнулся и медленно стал уплывать вниз, а Брумзель с Фридрихом понеслись дальше.

Скоро над ними появился другой шершень и нацелил на них жало.

— Брумзель, вниз! — крикнул Фридрих, и шершень вдруг остался в одиночестве, много выше них. Ему это совершенно не понравилось. Вращаясь вокруг собственной оси, он ринулся вниз, вслед за беглецами, видимо, намереваясь просто пойти на таран. Фридрих взвесил сковороду в руке, прицелился и бросил. Сковородка попала шершню ровно между глаз, они вместе кувырком полетели вниз и скрылись из виду.

Отвесные скалы тем временем были уже в опасной близости.

— Ты понимаешь, что делаешь?! — взвизгнул Фридрих.

— Вполне! — крикнул Брумзель в ответ.

Они неслись, едва не задевая вершины скал, пока Фридрих не увидел на крутом склоне крошечное зеленое пятнышко: немного мха и кривая сосенка с толстыми ветками. Брумзель стремительно взмыл высоко в небо, так высоко, что стал заметной целью. Преследователи тоже набирали высоту.

— Держись крепко! — прорычал Брумзель и вдруг бросился вниз. Он полетел камнем, вращаясь вокруг своей оси, потом выровнялся и вошел в пике, стремительно приближаясь к сосне.

Фридрих хотел закричать, но не смог издать ни звука.

Они влетели в колючие ветки, Брумзель кружил по спирали, сбрасывая скорость, как только мог. Иголки били их по лицу, шмель с седоком полоснули по шершавой коре, потом снова вошли в штопор, понеслись, лавируя между ветвей, вокруг ствола, раз, другой, к камням на земле и — под землю.

Брумзель нырнул в щель между камней. Перед ними оказался неправильной формы туннель, уходивший круто вниз. Они продолжали спускаться в темноту. Скоро света из входа стало не видно, Брумзель снизил скорость и наконец совсем остановился.

— Я ничего не вижу. Включай свой фонарь, — пропыхтел он.

Фридрих повиновался так быстро, как только мог. Дрожащими пальцами он открыл штормовую зажигалку и засветил масляную горелку в фонаре. Кусочек стекла откололся от него во время полета через сосну, и Фридрих порезал себе пальцы, но поджечь фитиль ему все-таки удалось.

В мигающем свете фонаря они полетели дальше. Свет был очень тусклый, но, чтобы не натыкаться на стены, его хватало.

— У них с собой фонарей нет, — через некоторое время, тяжело дыша, сказал Брумзель. — Так что, даже если им удастся найти вход, они застрянут тут в темноте. Но я надеюсь, что они сначала, как идиоты, тщательно обыщут всю крону дерева.

— А где мы вообще? — спросил Фридрих.

— Это стратегический туннель. Эвакуационный выход из крепости. Ведет через горы. О нем мало кто знает. Например я, — просопел Брумзель. — Пусть Офрис зарубит себе на носу: я всё еще начальник спецслужб Южной Стороны, и таких простофиль, как ее шершни, в два счета вокруг пальца обведу! Да, кстати, должен тебя похвалить: со сковородкой ты управляешься мастерски! Нас спасла твоя меткость!

— Что-то этот день все страньше и страньше становится, а? — хихикнул Фридрих. Он снял шлем и провел рукой по взмокшим волосам.

— Остается только надеяться, что мы оторвались, — сказал Брумзель, пристально вглядываясь в темную даль.

Еще некоторое время они молча летели сквозь тьму, и тени от фонаря плыли по стенам туннеля, словно преследуя их.

— Если они от нас отстали, — заговорил Фридрих, — полетели домой. Ко мне, я имею в виду. Офрис не сможет ведь преследовать нас, если мы скроемся за Безбрежным морем.

— За Безбрежным морем? Как? — мрачно спросил Брумзель. — Реактивный двигатель-то все еще во дворце у Офрис.

— Да найдем мы где-нибудь другой двигатель! В Молотобое, например. Они там, наверное, всякие двигатели продают.

— У меня был специальный двигатель, его собирали конкретно для меня много недель. Да и если б можно было как-то обойтись без посещения Белоскалья, нам все равно пришлось бы лететь через Южную Сторону; а так как Офрис сейчас официально объявит нас в розыск, далеко нам не уйти.

— А в обход Южной Стороны? Над морем? Можно было бы по ночам лететь, а днем прятаться где-нибудь, — с жаром предложил Фридрих.

Брумзель покачал головой.

— Во-первых, ночью я далеко лететь не могу — слишком холодно. А кроме того, я бы не хотел оставаться у тебя. Что бы я там делал, единственное разумное насекомое в мире, где все остальные насекомые неразумны? Что мне там светит? Стать цирковой сенсацией, и все. И где бы я нашел себе шмелиную королеву, чтобы создать семью? Не могу же я жить с женщиной, которая не понимает ни слова из того, что я говорю!

Фридрих вздохнул. Возвращение домой, недавно казавшееся таким близким, теперь снова растаяло в недостижимом далеке.

— Значит, летим дальше на север? — разочарованно спросил он.

— Мне кажется, это единственный путь, — ответил Брумзель. — Это большая страна, мы сможем залечь на дно. Солдаты Офрис преследовать нас там не смогут, да и то, что она объявила нас в розыск, там никого не интересует. В Северной Стороне мы будем в относительной безопасности. По крайней мере, до тех пор пока Офрис ее не захватит. — Он вздохнул. — Мне ужасно жаль, что так вышло. Если б я знал, что затевает Офрис, я бы никогда не привез тебя в Скарнланд. — Помолчав немного, он добавил: — Ущипни меня, пожалуйста. Это все, наверное, сон.

— Боюсь, что нет, — ответил Фридрих, но все-таки дернул Брумзеля за антенку.

Часы, проведенные в темном туннеле, они не считали. Иногда они устраивали небольшой привал, иногда шли пешком. Тьма и теснота угнетали Фридриха. Он представлял себе огромные Зубчатые горы, миллионы тонн камня над ними. От одной мысли об этом у него начинали подкашиваться ноги. Нет, думать об этом нельзя, решил он.

— Как ты полагаешь, тут внизу какие-нибудь темные личности ошиваются? — спросил он Брумзеля.

— Кроме нас, ты имеешь в виду? Никого, — просопел Брумзель. — Они ж не сумасшедшие.

И путники снова замолчали.

Прошла еще целая вечность, и Фридрих заметил, что огонек у него в фонаре стал давать меньше света. Он присмотрелся через стекло и испугался: от фитиля осталось всего две или три ниточки. Огонек еще, мигая, цеплялся за жизнь, но было ясно, что он очень скоро погаснет.

— Брумзель, — озабоченно окликнул Фридрих, — мы сейчас без света останемся!

— Да тут уже не далеко, — пробурчал тот. — Еще чуть-чуть вперед, и снова станет светло.

Фридриха совершенно не радовала перспектива продолжать идти в темноте.

— А сколько еще?

— Ну, я точно сказать не могу. Примерно… примерно…

И тут свет погас. Темнота опустилась на них, словно занавес.

— Ладно, — обреченно сказал Фридрих, — значит, просто идем вперед вдоль стены.

— Я пойду впереди, — решительно сказал Брумзель. — Мне-то шишку набить не так просто, как тебе.

Зря Фридрих ждал, что его глаза привыкнут к меньшему количеству света и он начнет хоть что-то различать. В туннеле света не было совсем, так что глазам привыкать было не к чему. Пришлось ориентироваться только по шагам Брумзеля впереди да руками ощупывать неровные стены туннеля. Ничего приятного в таком передвижении не было.

— Так что, сколько еще осталось? — спросил Фридрих, стараясь, чтобы вопрос звучал как можно более непринужденно. Он не хотел, чтобы в голосе слышался страх, но вышло, к сожалению, далеко не так уверенно, как хотелось.

— Очень далеко быть уже не может, — сосредоточенно ответил Брумзель. — Еще полчасика, может, минут сорок пять.

Фридрих не говорил больше ничего. Вместо этого он сконцентрировался на движениях своих рук и ног и через некоторое время понял, что получается у него не так уж плохо. Часто ему даже приходилось останавливаться, потому что Брумзель перед ним полз не очень быстро. Даже страх от того, что они находятся под горой, немного рассеялся: в конце концов Фридрих пришел к мысли, что гора не обрушится просто потому, что он случайно проходит под ней.

И как раз когда беспокойство совершенно улеглось, Фридрих вдруг почувствовал поток прохладного воздуха на лице.

— Ну что, теперь уже совсем близко, да? — спросил он.

— Да. Видишь свет? — послышался голос Брумзеля.

Фридрих посмотрел вперед и увидел фигуру Брумзеля на фоне тусклого-тусклого света. Еще несколько шагов, и он тоже окунулся в это сияние. Он снова видел свои ноги и пол перед собой. Свет был серый и холодный. Фридрих завернул за угол, думая, что сейчас окажется на поверхности.

Вместо этого перед ним открылась пещера. И какая! У Фридриха аж дух захватило. Сюда бы мог поместиться дворец Офрис целиком! Вместо пола тут было прозрачное голубое озеро, а с потолка свисали серо-фиолетовые сталактиты всех размеров и форм. Блеклый голубоватый свет падал сквозь узкие щели в своде.

— Впечатляет? — спросил Брумзель со слабой улыбкой. — Подожди, сейчас будет еще лучше. Залезай!

Они поднялись над синей гладью озера маленькой точкой в бесконечном пространстве, пролетели мимо сталактитов с остриями, покрытыми кристаллами у поверхности воды.

— Говоришь, будет еще лучше? — спросил потрясенный Фридрих. Его голос громом прокатился по пещере.

— Именно! — отозвался Брумзель. — В этих пещерах веками добывают соль. Ею снабжается практически вся Северная Сторона, а кое-что даже продают за границу. Ну, не прямо в этой пещере — на нее просто приятно взглянуть, — а в других, которые тоже стоит увидеть. Впрочем, сейчас ты их и увидишь.

Они пролетели над озером, и перед ними в стене открылась большая трещина. Чуть дальше начался спуск — проход с вырубленными в каменном полу ступенями, и они оказались в следующей пещере, длиннее и у´же первой. Все стены были здесь покрыты кубиками кристаллов соли. Они свисали даже с потолка — длинные скульптуры из белых кубиков, больших, маленьких и огромных, с острыми краями и совершенно правильной формы.

— Хорошая была идея бежать через соляные шахты, — похвалил Брумзель сам себя. — При дворе и в крепости никто, кроме меня, точно не знает, как проходит этот туннель и где он кончается. Вообще-то это все описано в планах, но сначала им придется эти планы изучить, а за это время у нас есть неплохие шансы скрыться.

Они пролетели через другие пещеры, где потрясающие соляные фигуры по большей части были уже сбиты и стесаны. В полу между камней тут и там бормотали небольшие соленые источники. Свет, проникавший через отверстия в потолке, стал желтеть и тускнеть. Видимо, снаружи вечерело.

Наконец, пролетев еще одну пещеру, где соли почти не оставалось, а у стен стояли деревянные лестницы, они окунулись в дневной свет.

Стало так светло, что Фридриху поначалу пришлось зажмуриться. А когда он снова открыл глаза, то увидел, что они вылетели наружу через большую расселину в скале. Под ними на крутых склонах виднелись зеленые леса, над деревьями царило оживление. Но на них никто не обращал внимания, шершней вокруг видно не было.

— Они нас потеряли! — обрадовался Фридрих.

— Похоже на то… — отозвался Брумзель. А потом вдруг наклонился набок и повернулся вокруг собственной оси. Фридрих, который едва успел схватиться покрепче, завопил. Брумзель вздрогнул.

— Э? Ой. Я заснул, — объяснил он извиняющимся тоном. — Я смертельно устал. Но нам все равно нужно пролететь еще немного и найти укрытие. На всякий случай. Твоя задача — не дать мне уснуть. Делай что-нибудь, чтобы я не спал.

И Фридрих принялся за дело. Он стал что-то громко петь Брумзелю, а так как петь он не умел совсем, то его исполнение точно не могло убаюкать. При этом у Фридриха у самого уже слипались глаза. Потрясения этого дня давали о себе знать.

Несколько минут шмель с седоком летели над склоном, все время опускаясь и держась северного направления. Наконец они нашли большое каштановое дерево и совершенно скрытую под листьями развилку на нем.

Едва сев на ветку, Брумзель опустил голову и заснул. Фридрих слез с его спины. Сбросив с себя рюкзак, он растянулся во всю длину и тоже погрузился в глубокий сон.

Солнце уже ярко светило сквозь листья, когда Фридрих проснулся. Его мучил кошмар, и он почувствовал облегчение, поняв, что это был только сон. Но вспомнив, что и в реальности его жизнь сейчас не то чтобы мечта, тут же снова закрыл глаза.

— Зажигалка… фонарь… одеяло… — перечислял тихий голос рядом с ним, — веревка, ложка… Сковороды больше нет.

— Что? — пробормотал Фридрих.

— Проверяю, что из снаряжения осталось, — услышал он голос Брумзеля. — Хорошо, что во время нашей первой миссии мы не много денег потратили, так что практически все самое необходимое сможем купить.

Фридрих сел и стал смотреть, как Брумзель раскладывает перед собой содержимое рюкзака.

— Как думаешь, Офрис с помощью армии муравьев действительно может захватить Северную Сторону? Это и правда так просто, как она думает?

Брумзель поднял голову. По его лицу было ясно видно, насколько тяжело ему дался предыдущий день.

— Как ты видел, соглядатаи вполне расторопны и хорошо организованы. Нет, нет, если Офрис действительно нападет на Северную Сторону, кровопролития не избежать. Ее это не волнует, потому что за Южную Сторону воевать будут в основном муравьи. А обычные солдаты начнут действовать, только когда самый ужас будет позади.

— Значит, я правильно тогда предположил, — хмуро заключил Фридрих. — Только Офрис хочет не передвинуть границу, а захватить сразу всю страну.

Брумзель зло посмотрел на него. Но злился шмель на Офрис или на Фридриха, потому что тот оказался прав, понять было нельзя.

— Но чего я никак не пойму, — продолжал Фридрих, — зачем ей это. Южная Сторона богата, плодородна и все такое. А на Северной — только железо и лес. Тут же и взять нечего!

— Это ты мне объясни! — буркнул Брумзель. — Вся моя работа за последние десять лет пошла прахом! Десять лет подряд я все делал для безопасности Южной Стороны, а теперь Офрис толкает страну в бесполезную войну! Я не понимаю! Это бессмысленно! — Тут он оступился и шмякнулся лбом о ветку. Не поднимаясь, Брумзель мрачно продолжал: — Когда я работал на нее, я считал, что мы хорошие! А Офрис, оказывается, где-то по дороге сменила курс, и теперь мы плохие. А я еще и участвовал в этом!

Фридрих, совершенно растерявшись, сел рядом с ним.

— Но ты же не знал, — сказал он.

— А должен был знать! — зарычал Брумзель. — Я-то думал, у меня самая светлая голова в этой стране, а позволил женщине себя ослепить! А я не единожды, да что там — десятки раз ради нее жизнью рисковал. И никогда не делал ничего в своих личных интересах. И ни разу, ни одного разу ей не соврал. Наоборот, я всегда давал ей советы, и она меня слушала! А теперь? Теперь она обманывает меня, да еще пытается упечь за решетку! За просто так!

— Вот сволочь! — вырвалось у Фридриха. — Но, впрочем, у нее была веская причина постараться нас задержать: мы же подслушали военный совет и знаем, что она задумала!

— Она без зазрения совести посадит меня за решетку или вовсе убьет, только чтобы никто не мешал ей начать войну с Севером! — причитал Брумзель, все еще уткнувшись лбом в ветку.

— И меня за компанию! — возмутился Фридрих.

— Я этого совершенно не понимаю, — обреченно сказал Брумзель.

— А я еще меньше, — отозвался Фридрих.

Тут Брумзель поднял голову:

— Эй, это еще что за звук?

— У меня в животе урчит, — ответил Фридрих. — Пойду поищу что-нибудь поесть.

С этими словами он встал и пошел по ветке. Ему было очень жалко Брумзеля, но еще сильнее он злился на Офрис. Что это за страна такая, где королевы так безобразно себя ведут?

— У нас сейчас две проблемы, — сказал Брумзель, когда они оба завтракали каштановой пыльцой. — Во-первых, нас выслеживают люди Офрис. А во-вторых, если попадемся в руки соглядатаям, пиши пропало. Потому что официально мы будем виноваты, если начнется война.

— О да, — мрачно произнес Фридрих, уставившись в одну точку. — Офрис и об изложении исторических событий позаботилась: писатели уже сочиняют подробное описание войны. В стихах.

— Я как следует натрусь углем, чтобы золотых полос не видно было, — продолжал Брумзель, не слушая Фридриха. — Но лучше все равно, чтобы нас поменьше видели. Леса здесь густые и дикие, можно до самой Ласточкиной Горки добраться, не приближаясь к большим городам.

— Лететь по ночам будем? — с надеждой спросил Фридрих.

— По ночам слишком холодно, — ответил Брумзель. — Ничего другого, кроме как передвигаться днем, нам не остается.

И они отправились в путь, на север, подальше от Офрис и ее приспешников.

Бегство на север началось при чудесной погоде. Солнце, как будто желая посмеяться над их тревогами, ярко светило сквозь кроны деревьев, трепещущие листья создавали настоящий фейерверк света и тени. Тут и там жужжали мошки и жуки. Птицы пели. Лето началось окончательно и бесповоротно.

— Надо бы вообще-то оповестить местных о планах Офрис, — в какой-то момент сказал Фридрих.

Брумзель фыркнул:

— А как это сделать, не выдавая себя? И вообще, это приведет только к тому, что тут сразу станут готовиться к ответному нападению. В итоге — опять же война, только начнется она чуть раньше, чем запланировано у Офрис. Зачем это? Не говоря уже о том, что нам никто не поверит.

— Хм…

Фридрих понимал, что положение у них хуже некуда, но втайне от своей идеи не отказывался. Они просто обязаны расстроить Офрис планы!

— Давай-ка поднимемся над деревьями, — Брумзель стал набирать высоту. — Хочется на синее небо посмотреть.

Пару секунд спустя они летели по синему небу. Фридриху нравилось чувствовать ветер в волосах, он был счастлив, что Зубчатые горы остались позади. Внизу виднелись большие недостроенные грубо сколоченные дома, но они казались Фридриху в сотни раз привлекательнее, чем весь дворец Офрис. Над ними пролетали дрозды и воробьи — против света можно было различить только их силуэты. Время от времени вверху проносились и хищные птицы или какой-нибудь журавль рассекал воздух медленными взмахами крыльев, не обращая на беглецов ни малейшего внимания. Им встречались жуки и пчелы, но все были погружены в собственные дела.

— Северяне не любят Офрис, — сказал Брумзель. — Им наплевать, что она нас ищет. Это для нас сейчас большое преимущество.

Два часа они летели на север. Фридрих то и дело оборачивался и с радостью отмечал, что Зубчатые горы растворяются в дали.

— Может, спустимся и посмотрим, нельзя ли где-нибудь купить хлеба? — наконец предложил он. — А то на одной пыльце я долго не продержусь.

— Вечером, — отозвался Брумзель. — Вечером мы обязательно что-нибудь для тебя найдем.

Фридриху вдруг стало беспокойно. Сначала он не понимал почему, но потом краем глаза заметил на горизонте какое-то движение и тут же сообразил, что это наверняка осы или шершни — их манеру летать и силуэты ни с чем не перепутаешь.

— Брумзель, снижайся! — закричал он, изо всех сил вцепляясь в шмелиный мех.

Брумзель тут же наклонился и спикировал в кроны деревьев.

— Что случилось?

— По-моему, там шершни.

Брумзель повис вниз головой с нижней стороны листа. Фридрих отчаянно держался, чтобы не свалиться. Попробовали бы его знаменитые родственники так же — без седла и стремян!

Они осторожно высунулись из-за края листка. Над кронами деревьев проносились шершни, длинной вереницей, один за другим. Вид был впечатляющий — Фридрих никогда не слышал, чтобы шершни летали строем. Скоро они скрылись из виду, а через несколько секунд и их жужжания было уже не различить.

Брумзель сразу же поднялся и выглянул из-под самых верхних листьев. Можно было рассмотреть, как колонна шершней скрывается за горизонтом.

— Как думаешь, они нас ищут? — спросил Фридрих шепотом, хотя шершни были уже слишком далеко, чтобы его услышать.

— Естественно. А кого же еще? — сдавленным голосом ответил Брумзель. — На них, конечно, нет опознавательных знаков армии Офрис, но это солдаты. Это так же точно, как то, что я не сова. Я таких знаю. Сам ведь когда-то присоветовал Офрис взять этих ребят в качестве охраны. Крупные, сильные молодчики, не особенно умные и дальновидные, но зато не задают лишних вопросов. К счастью, шумят они так, что издалека слышно. Все, теперь летим только под листьями.

Путь они продолжали в подавленном настроении. К счастью, скоро кое-что отвлекло их от грустных мыслей. Когда они сидели на ветке и обедали пыльцой, Брумзель вдруг сделал Фридриху знак замолчать.

— Тс-с! — шепнул он. — Слышишь?

Фридрих затаил дыхание, прислушался и понял, что привлекло внимание Брумзеля: неподалеку кто-то громко, с чувством и очень фальшиво пел:

— То-о-олько дорога и я-а-а… Скакун подо мной, я лечу-у-у…

Фридрих с Брумзелем переглянулись.

— Это еще что? — прошептал Фридрих. Они подползли к краю ветки и выглянули из-за листвы.

На одной из развилок ветвей сидела большая толстая зеленая гусеница, в железном шлеме и авиационных очках. Все тело у нее было в татуировках. Короткими лапками она помешивала суп в котелке, стоявшем на крошечной печке. За ней (точнее, за ним — голос у гусеницы был определенно мужской) стояла странная, грубо сваренная металлическая конструкция.

Фридрих с Брумзелем снова переглянулись.

— Скакун?

— Ну, может, он на жуке-скакуне ездит, — предположил Брумзель.

— Глупости. Такая толстая гусеница — на жуке? Она же его раздавит! — Фридрих скорчил презрительную мину. — Мама всегда говорила, что от татуированных личностей лучше держаться подальше. Теперь я понимаю почему.

— Да пока же ничего неизвестно, — возразил Брумзель. — Пойдем поболтаем с ним! Ни с Офрис, ни с Клупеусом этот тип точно не связан.

— Ну, не знаю. Во-первых, нельзя доверять первому встречному. А во-вторых, он наверняка употребляет наркотики! Так петь можно только под чем-то!

Фридрих попытался остановить Брумзеля, но это было невозможно: решив что-нибудь, Брумзель тут же приобретал целеустремленность селевого потока.

Так что он пролез под листьями и весело поприветствовал гусеницу:

— Добрый день!

— Добрый, — кивнул толстяк и принялся за еду.

— А мы вот случайно услышали вашу песню, и нам стало интересно, о каком скакуне в ней поется, — выложил Брумзель как есть.

Гусеница — или гуснец, или как его назвать — поморщился.

— Это ты для важности о себе во множественном числе, или там с тобой еще кто-то есть?

Фридрих тоже вылез из-под листьев с таким видом, будто он просто случайно мимо проходил, встал рядом с Брумзелем и приветливо (по крайней мере, он надеялся на это) улыбнулся.

— Ну, скакун — вот он, — сказал гуснец, показывая на груду железа за собой. — Я его сам построил.

— Крутой агрегат! — одобрительно кивнул Брумзель. То есть соврал не моргнув глазом.

— Где? За этой грудой металлолома, что ли? — одновременно спросил Фридрих. Брумзель наступил ему на ногу, поэтому Фридрих быстро продолжил: — А, вот этот! Да, это очень классная штука!

Конструкция эта выглядела так, будто держалась она на паре ржавых заклепок и болтов. Посередине — странного вида седло, перед ним — руль, сзади — большая угольная печь, снизу — два маленьких широких колеса.

— Выглядит не очень быстрым, — продолжал гуснец, — но на самом деле машина — зверь. Вы тоже в Ласточкину Горку направляетесь?

— Да, — продолжил импровизировать Брумзель. — Хотим посмотреть ярмарку. Этот малыш там еще никогда не бывал.

— Ничего себе! — покачал головой гуснец. — Я каждый год туда езжу. За новыми деталями для моего скакуна. Да и кормят там очень вкусно, не говоря уж про артистов! Там эта толстая клопиха, которая носит одновременно три тарелки на палочках на голове, — какие у нее ноги, черт подери! — Гуснец кашлянул: — Супа хотите? Давайте, садитесь сюда!

— Я не буду, спасибо. А вот мой друг наверняка с удовольствием попробовал бы. Для разнообразия, а то в последние дни мы одну пыльцу едим, — ответил Брумзель. — Что скажешь, Фридрих?

— Эм… — произнес Фридрих, но тут же понял, что выбора у него нет. Кроме того, Брумзель наверняка не стал бы предлагать, если б это могло быть опасно. Так что Фридрих сел, гуснец сунул ему в руки жестяную миску и плюхнул туда полный черпак капустного, как оказалось, супа. Первой ложкой Фридрих обжег себе рот, а после второй понял, что суп на вкус средненький. Сам бы он такой мог получше приготовить. Но этого говорить он не стал, а продолжал есть, криво улыбаясь.

— Очень горячо, но вкусно, — сказал он, когда рот перестал болеть.

Гуснец открыл какую-то бутылку, стал жадно пить большими глотками, а потом громко рыгнул. Пахло пивом. Фридрих молчал и потихоньку разглядывал гуснеца. Внимание его привлекло кое-что странное: через всю грудь у него шла крупная надпись, только неправильно ориентированная — все буквы вверх ногами. Фридрих даже не сразу смог их расшифровать.

— Карл Кальссон? — спросил он. — Кто это?

— Ну я, — ответил гуснец. — Я Карл Кальссон. Написано же, — он похлопал по надписи.

— А почему вверх ногами? — поинтересовался Фридрих, который совершенно забыл, что не хотел разговаривать с татуированными типами.

— Чтобы я мог прочесть. Когда надпись у тебя на груди, нужно писать, как ты выражаешься, вверх ногами, чтоб прочесть можно было. Чего сложного-то?

— Но… но… — запнулся Фридрих, — ты что, время от времени забываешь, как тебя зовут?

— Слушай, в этом есть свой смысл, — мягко сказал Карл Кальссон. — Гусеницы окукливаются, а когда вылупляются, не помнят ничего из прошлой жизни. Поэтому все важное я записываю.

Важного, кажется, было много: и имена, и картинки, и сентенции, и математические формулы, и такие вещи, про которые сразу не поймешь, что это.

— Да, кое-что в жизни у меня случалось, — гордо сказал Кальссон, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, чтобы Фридрих мог рассмотреть все татуировки. — Но еще чуток места осталось. Хочешь, я тебе тоже татуировку сделаю?

— Нет, спасибо, — твердо сказал Фридрих. — Я и так всё помню.

— Ну, расскажите, сами-то вы откуда? — спросил Кальссон и снова сел (насколько это можно было понять по его коротеньким ножкам).

Брумзель посмотрел на Фридриха, Фридрих — на Брумзеля. Вопрос был ясен: соглядатай Кальссон или нет? Если да, то было бы очень глупо рассказывать ему, откуда они летят.

— Чего мнетесь? Где-то нашкодили, что ли? — спросил Кальссон.

— Хм… — задумчиво начал Брумзель. — Не то чтобы. Но как-то умудрились настроить против себя решительно всех. При том что ничего плохого не делали. Нас просто обманули.

— Ух, звучит интересно! Выкладывайте! — Кальссон подался вперед и отхлебнул еще пива.

— Не-е, — вздохнул Брумзель. — Мы и так слишком много наговорили.

— Ну как хотите, — Кальссон был явно разочарован.

— Мы никому ничего плохого не сделали, — сказал Фридрих. — По крайней мере, это можно утверждать. А такое не каждый вправе о себе сказать, — со злостью добавил он.

— А вы действительно хотите в Ласточкину Горку или просто так говорите? — язвительно спросил Кальссон.

Фридрих с Брумзелем снова переглянулись.

— Ласточкина Горка нам вполне подходит, — ответил Фридрих.

Брумзель мрачно кивнул:

— Потому что места дальше от Южной Стороны не придумаешь.

Кальссон как будто задумался.

— Хм. Прям через Царство Шипов?

— Над ним, — уверенно ответил Брумзель.

— Лучший путь для тех, кто не хочет, чтобы его видели, — самодовольно бросил Кальссон.

— Царство Шипов? Звучит не особенно приятно, — скептически заметил Фридрих.

— И не только звучит, — наставительным тоном подтвердил Кальссон. — Без проводника, знающего местность, туда лучше не соваться. Хорошо, что вы меня встретили!

Фридрих украдкой посмотрел на Брумзеля. Тот, кажется, тоже сильно удивился.

— Зачем тебе с нами? — наконец спросил он.

— Чтобы узнать, что за эпичных делов вы натворили, — ответил Кальссон. — В общем, побуду пока что с вами, пособлю.

— Во-первых, пересечь Царство Шипов не настолько сложно, чтоб за нами нужно было присматривать, — упрямо возразил Брумзель. — А во-вторых, ты слишком медленный, тебе за нами не угнаться, даже если бы мы и захотели взять тебя с собой.

— Я-то медленный, а вот байк у меня — быстрый! Я его сам собрал, я вам уже говорил? — заявил Кальссон, гордо выпятив грудь. — Он по скорости шмелю не уступит!

— Знаешь что? — начал Фридрих, уперев руки в боки. — Товарищей мы себе сами выбираем!

Брумзель у него за спиной захихикал. Кальссона этот выпад не впечатлил, но он поднял глаза на Фридриха.

— А если бы я вежливо попросил, вы бы меня взяли?

— Может быть, — холодно ответил Фридрих.

— Ну тогда предположим, что я вежливо попросил, — предложил Кальссон, пожимая плечами. — Чего вам бояться-то? Что я ночью на вас нападу и ограблю? Я один? Вот этими неуклюжими отростками? — и он потряс своими ножками, чтобы продемонстрировать, насколько абсурдна эта мысль.

Фридрих схватил Брумзеля за ногу и потянул в сторону, чтобы Кальссон их не слышал. Потом он шепнул:

— Что будем делать с этим типом?

— Я не знаю, что у него на уме, — тихо ответил Брумзель.

— Он соглядатай?

— Вряд ли.

— Он бы наверняка что-нибудь про нас знал, если б был соглядатаем, — стал размышлять Фридрих. — Тальпа, скорее всего, об этом позаботился.

— Может быть, — прошептал Брумзель. — Но в любом случае карты раскрывать нам не стоит.

— А нужен он нам, или, может, просто устроим спринт и оторвемся от него? — спросил Фридрих, глядя через плечо. Это толстое существо уж точно их не догонит.

— Я не очень-то хорошо ориентируюсь в Царстве Шипов, — нехотя признался Брумзель. — Когда я в последний раз был в этих краях, там все было еще свеженькое и зелененькое. А колючки распространились только в последние годы. Растут они чертовски быстро.

— Хм… — Фридриху пришла в голову мысль. — Если соглядатаи нами интересуются, то ищут они только шмеля с наездником, так? А не троих путешественников. Кальссон, как не имеющий отношения к делу персонаж, мог бы стать для нас чем-то вроде прикрытия.

Брумзель кивнул:

— Хорошая идея. Если, конечно, он нас не раскусит.

Так что они вернулись к Кальссону и сообщили, что решили присоединиться к нему и вместе добираться до Ласточкиной Горки (по большому счету всё было ровно наоборот, но Кальссон возражать не стал). Закончив обедать, они снова двинулись в путь через Дикие леса — в сторону Царства Шипов.

 

Глава восьмая. Вальмю

Кальссон оказался приятным спутником: он отлично рассказывал анекдоты и не терял бодрости духа, если начинался дождь. Он грохотал на байке по толстым веткам деревьев, а Брумзель летел сверху. Через просветы между ветвями Кальссон совершал головокружительные прыжки.

— А что мне ломать? — повторял он снова и снова. — Костей-то у меня нет!

Когда расстояние было слишком большое, он выпускал нить паутины и на ней вместе с байком спускался на другую ветку, откуда перебраться на соседнее дерево было проще.

Компания продолжала двигаться на север. Фридрих сидел на спине у Брумзеля и анализировал. Он записывал имена в блокноте и соединял их стрелочками. Офрис. Клупеус. Брумзель. С краю листка — Белая Фея и соглядатаи. Он рисовал между ними стрелочки и записывал соображения, но понять смысла происходящего пока не мог.

— Что, тяжело на душе, малыш? — крикнул ему Кальссон. Фридрих сосредоточенно кивнул. Кальссон потер короткими ножками одна об другую:

— Кажется, я знаю, как отвлечь вас от грустных мыслей. О да, я придумал! Это самое правильное для вас лекарство!

— Лекарство? — недоверчиво переспросил Брумзель.

— Да! Вам понравится! Если я ничего не путаю, мы уже сегодня вечером доберемся до «Сердца на вертеле».

— Звучит прямо сердечно, — отозвался Брумзель.

— Это трактир, — объяснил гуснец. — «Последний трактир перед Царством Шипов» — так там над дверью написано. Там потроха готовят, это, конечно, на любителя, но… короче, доверьтесь мне!

— Легко сказать, — пробормотал Фридрих. Ему очень хотелось, чтобы можно было просто все рассказать Кальссону — от скрытничанья и выведывания он ужасно устал.

До «Сердца на вертеле» они добрались незадолго до полуночи, но Кальссон настоял на том, чтобы все-таки немедля туда зайти. Находилось это место действительно точно на границе Царства Шипов: сразу за ним вставала настоящая стена плетей ежевики, которые поднимались по стволам и змеились по нижним ветвям деревьев. В лунном свете выглядело это таинственно и угрожающе.

Прямо перед путешественниками был вход в подземную пещеру, откуда зазывно лились свет и шум голосов. Брумзель заметно повеселел. Ведь он, шмель, чувствовал себя под землей как дома.

Внизу, внутри заведения никаких окон не было, так что Фридриху «Сердце» показалось гораздо мрачнее «Зеленого грота». Клиентура тут тоже была не такая разномастная и яркая: множество землероек, навозных жуков и крошечных диких пчел. В одном из углов сидела дюжина дождевых червей, все они потягивали лимонад через соломинки (у каждого соломинка была своего цвета) и не говорили ни слова.

К счастью, подавали тут не только потроха, так что Фридрих с Брумзелем подкрепились немного медовыми коврижками. После еды Кальссон с довольным видом откинулся на спинку стула и объявил, что теперь хочет показать, ради чего, собственно, весь день их мучил. Он встал из-за стола и провел спутников в маленькую комнатку за кладовкой.

Едва они вошли, Фридриха окутал хорошо знакомый пар.

— Вальмю? — усмехнулся он. — И к чему было устраивать такие танцы с бубнами? Мы с этой штукой знакомы!

— А курить ты это пробовал? — с умным видом поинтересовался Кальссон.

— А что это дает? — ответил вопросом на вопрос Фридрих.

— Да ничего, — Кальссон пожал всеми своими плечами. — Я просто подумал, что немножко расслабиться вам не повредит. Но не хотите — не надо. А вот я сейчас хочу в страну, где вечно пять утра. — И он пополз внутрь курительной.

Фридрих с Брумзелем переглянулись.

— Не смотри на меня так, — сказал наконец Брумзель. — Мне вообще-то есть что забывать. Это меня оправдывает.

— А проблем от этого не будет? — осторожно поинтересовался Фридрих.

— Проблем? Да куда уж хуже, чем в последние дни? — возразил Брумзель и направился вслед за Кальссоном.

Любопытство все же взяло верх, и Фридрих тоже двинулся за ними. В курительной из мебели было только несколько низких столиков, вокруг которых лежали большие круглые потертые подушки. На стенах горели масляные коптилки, а между ними висели тонкие белые кружевные занавески — или это была паутина? В воздухе стоял плотный туман из паров вальмю. Кальссон с Брумзелем тут же плюхнулись на подушки у одного из столиков с большим кальяном посередине. Брумзель взял мундштук, затянулся и прямо-таки братским жестом протянул его Кальссону.

— Ну прекрасно! — пробурчал себе под нос Фридрих. — Эти двое — уже лучшие друзья!

Лавируя между подушками и заторможенными курильщиками, он подошел к своим спутникам и примостился рядом. Ему протянули мундштук, но он отказался. Пар и так уже ударил ему в голову.

— А на сколько хватает такого кальяна? — спросил он, просто чтобы иметь представление, как долго они еще будут тут сидеть. Ему-то хотелось побыстрее оказаться в кровати.

— Когда закончится, мы еще вальмю нальем, — усмехнулся Кальссон, не вынимая мундштук изо рта.

Фридрих огляделся. За ним, на подушке, положенной на скамеечку, сидела крошечная песчаная блоха и обстоятельно потягивала из совсем малюсенького кальяна.

— Но вы ж, наверное, не будете сидеть здесь всю ночь…

— Почему нет? — радостно улыбнулся Брумзель. — Тогда не придется искать ночлег. — Он затянулся и тут же колечком выпустил пар изо рта. — Не бойся, мы свою меру знаем.

У Фридриха слегка закружилась голова. Он понял, что придется либо уходить отсюда, либо тоже курить — через мундштук или без него. А так как ему не хотелось оставлять Брумзеля наедине с малознакомым гуснецом, Фридрих остался сидеть на месте, пытаясь поменьше дышать.

— Расскажите хоть про это Царство Шипов, пока говорить еще можете, — потребовал он.

— Царство Шипов, — произнес Кальссон, задумчиво глядя в потолок, — неумолимо растет.

— Так и есть, — согласился Брумзель. — Там сыро и темно. Всё в шипах. Даже листья. Но какие там цветы! Ежевичные цветы я люблю больше всего на свете.

— На моем байке получается вроде бега с препятствиями, — продолжал Кальссон. — Постоянно шипы объезжаешь!

— Ты имеешь в виду сла… сла… слалом, — поправил Брумзель. — Ладно, давайте поговорим о более приятных вещах! Фридрих, держи… А, да, ты же не хочешь. Красивый парусник! Очень красивый! — он снова обращался к Кальссону — показывал на одну из его татуировок.

— Это из порта в… ох, черт, где ж я тогда был? — Кальссон попытался изогнуться так, чтобы увидеть собственную спину, и то, что это не получилось, казалось, расстроило его.

Может ли Кальссон быть опасен? Может, он только притворяется пьяным? Фридрих решил устроить эксперимент. Брумзель как раз протягивал мундштук Кальссону, и Фридрих протянул руку между ними, так что кальян закачался.

Какое-то мгновение он колебался, а потом опрокинулся. Кальссон и Брумзель, как в замедленной съемке, потянулись к кальяну. Несколько горящих угольков упали на стол, который, к счастью, был покрыт плиткой. Они докатились почти до края и там остановились.

— Идиот! — выругался Кальссон. — Ты подушки чуть не поджег!

Он взял щипчики и стал убирать угольки обратно в кальян — с третьей попытки ему это удалось.

— Извините, — сказал Фридрих, не в силах сдержать улыбки. — Я просто тоже хотел.

— Давай, я сейчас покажу тебе, как пускать колечки! — Брумзель положил Фридриху лапу на плечо.

Теперь Фридрих знал, что Кальссон действительно пьян, и ему было не так страшно сделать затяжку. Поначалу никакого вкуса он не почувствовал, просто водяной пар. Но потом различил легкий привкус: совсем легкий, свежий и какой-то… голубовато-зеленый. Головокружение тут же исчезло, и все вокруг стало потрясающе ясным. Впрочем, Фридриха тоже охватила сонливость. Глаза закрывались, он с усилием открывал их снова.

Брумзель в это время объяснял, что нужно открыть рот, чтобы губы были в форме буквы «О», и языком проткнуть дырку в колечке. Фридрих не слушал. Он и так очень устал за день, и ощущать навалившуюся свинцовую тяжесть было приятно. Просто откинуться на подушку, закрыть глаза — что может быть чудеснее? Он опустился назад, глаза закрылись сами собой. Вполуха Фридрих слышал, как двое других потешаются над ним, но ему было все равно.

В тот момент, когда он закрыл глаза, у него открылся внутренний взор. Он вдруг разом увидел всё, что пережил с тех пор, как оказался в Скарнланде. Сначала головокружительный полет на шмеле с реактивным двигателем. Потом — муравьи, муравьи, сколько хватало глаз, и каждый — с железным колечком на левом усике. Затем они превратились в членов военного совета, и между ними шел Клупеус — в ногу со всеми. Дальше — Грюндхильда Великая с развевающимися светлыми волосами. Но вот она обернулась, и Фридрих увидел, что это вовсе не Грюндхильда, а Офрис. «Но я знаю, что делать», — мягко сказала она. Фридрих удивился, потому что, если верить сказанию, это было любимое выражение Грюндхильды.

Потом вдруг нахлынул гул и грохот Молотобоя, Фридрих увидел его огромные станки, вращающиеся шестерни и дождь из колец. Миллионы колец для миллионов муравьев. Муравьи с кольцами. Почему кольца? А почему бы и нет? Может, они волшебные? Волшебные кольца, которые насылают головную боль? У Брумзеля от кольца болела голова. Но тут море колец отступило, и из него показалась Грюндхильда Великая в доспехах и на коне. Она несла штандарт — белое знамя с серебряным мечом и зеленой цветущей веточкой хмеля. Грюндхильда ласково посмотрела на Фридриха и сказала: «Никогда не заказывай оду на победу, пока не выиграешь войну!»

Тут Фридрих вспомнил, что кто-то писал оду на победу. Кто ж это был? Ах да, бедный истеричный писатель! Который должен был писать оду на победу, хотя война еще даже не началась! Еще даже до заседания военного совета, понял теперь Фридрих. И удивился, почему вдруг все стало так ясно.

Да, так и есть.

Да, так и есть… Кто это говорил? Так, между делом, что Фридрих сначала и внимания не обратил. Но теперь вальмю извлекло эту фразу из глубин его сознания.

Да, так и есть.

Кто же это сказал? Фридрих чувствовал, что разгадка вертится у него на языке, но схватить ее не получалось. Он понимал только, что она как-то связана с красным и золотым. Красное. Золотое. Эти цвета заколыхались у него в голове. Что-то про красное и золотое.

Белый как снег и серебро и все такое.

Красный с золотом.

Тут Грюндхильда улыбнулась ему и повернулась спиной, и вдруг — даже не видя лица — Фридрих понял, что теперь он смотрит на Офрис.

— У тебя флаг не тот, — хотел крикнуть он, но слова застряли в горле. Доспехи. Конечно, доспехи. Флаг и доспехи. Доспехи сидели на ней как влитые.

Да, так и есть.

Теперь Фридрих понял, почему эта фраза пришла ему в голову.

Но тут фигура белокурой женщины в доспехах раздвоилась: часть стала Офрис, часть — Грюндхильдой; Офрис стала уменьшаться, а Грюндхильда — расти. Скоро Грюндхильда заняла все пространство, а Офрис сделалась крохотной точкой вдали. А потом и она исчезла, осталось лишь холодное серьезное лицо Грюндхильды.

Но тут Фридрих заметил, что это лишь маска, привязанная веревками. Она потускнела, и за ней Фридрих различил «Зеленый грот», где будто бы всех посетителей одновременно выкидывали из окон. Все жужжало и гудело. Среди этого хаоса летал Грилло Тальпа, громко уверяя в своей невиновности.

Окна будто бы приблизились к Фридриху, и он влетел внутрь, в «Зеленый грот», пролетел по коридорам, мимо земляных стен и корней, к бару, где на выкрашенную в зеленый цвет сцену был опущен красный бархатный занавес.

Странно, подумал Фридрих, что делает такой шикарный занавес в этом демократичном заведении? Но тут на сцену, покряхтывая, влезла Эльсбет со своим ящичком с сигарами и встала посередине.

— Почтеннейшая публика, — просипела она, — сегодня вечером вашему вниманию будет предложено уникальное представление: Великая война в Скарнланде! В главной роли — обворожительная королева Офрис!

Эльсбет поклонилась и ушла со сцены. Занавес поднялся, но за ним вместо маленькой сцены «Зеленого грота» оказалась просторная черная освещенная факелами сцена, большая, как в опере.

На ней, в самой середине, стояла маленькая Офрис в доспехах Грюндхильды, элегантно опершись на древко, над которым развевался ее красный с золотым солнцем флаг. Она посмотрела Фридриху прямо в глаза и сказала:

— Я для вас просто замечательный спектакль придумала, не правда ли?

И, пока она доставала из кармана пузырек и прыскала себе за ушами, Фридрих вдруг всё понял — или почти всё. Ярость на эту бессовестную женщину заклокотала в нем, и он закричал:

— Спектакль! Это все только спектакль! Дурацкие фокусы! Все ненастоящее!

— Да-да, — скучающим тоном сказала Офрис, и голос ее прозвучал как-то странно.

— Это все спектакль! — продолжал кричать Фридрих.

— Да-да, только уйди, пожалуйста, чтоб я прибраться могла, — сказала Офрис еще более странным голосом.

— Я под твою дуду плясать не буду, чтоб ты знала! — громко возмутился Фридрих. И тут на него обрушился поток воды. Мир тотчас стал пустым и серым, голову сдавило — и он понял, что все это был сон.

Над ним стояла клопиха и хмуро смотрела вниз.

— Просыпаемся, дружок. На выход. Либо платишь за кровать, либо исчезаешь!

Фридрих заморгал. Где Брумзель? А Кальссон? Но стоило сесть, как он увидел обоих. Они лежали у стола в еще более неприглядном состоянии, чем он.

— С-колько времени? — пролепетал Фридрих.

— Полшестого утра, — с готовностью проинформировала клопиха.

Фридрих поднялся на ноги и начал трясти Брумзеля. В голове у него роились тучи мыслей. Предрассветная кома сделала свое дело.

Брумзель проснулся только после нескольких оплеух, но на нежности у Фридриха сейчас времени не было. Кальссон, которого клопиха потыкала метлой, с трудом перевернулся на живот и пополз к выходу.

— Брумзель! — начал Фридрих. — Кажется, я всё теперь понимаю!

— Прекрасно, — простонал шмель. — Значит, мы отлично дополняем друг друга. Потому что я не понимаю ничего.

Фридрих огляделся.

— Нам нужно найти место, где можно спокойно поговорить, — решительно сказал он и обернулся к клопихе: — Где выход наружу?

— Наверху, — ответила она с таким видом, будто разговаривала с сумасшедшим.

— Всё, пойдем! — Фридрих потянул Брумзеля за собой. Совершенно сбитый с толку Кальссон пополз за ними так быстро, как только мог.

В кладовке было уже чисто. Последние пьяные лежали перед дверью — их тоже выставили из курительной, — и нашей троице пришлось перебираться через них.

— Почему ты позволил мне курить вальмю? — упрекнул Фридриха Брумзель. — Валяться в отключке в таком заведении очень опасно!

— Ну, я тебя спросил, не выйдет ли чего, — начал оправдываться Фридрих, — и ты сказал, что ничего хуже того, что уже случилось, произойти не может!

— Да, но я ж пошутил! — раздраженно буркнул Брумзель.

— А теперь помолчи и послушай меня! — резко сказал Фридрих.

Снаружи еще не совсем рассвело и было холодно. Последние светлячки уже отправились спать, птицы начали свой обычный утренний концерт. Фридрих посадил Брумзеля на камень и сел перед ним на корточки.

— Так. Я видел предрассветный сон и теперь знаю, почему Офрис делает то, что делает.

— Не так громко! — простонал Брумзель гораздо громче Фридриха. — И не в присутствии этого! — дрожащей лапкой он указал на Кальссона.

— Это неважно! — нетерпеливо выпалил Фридрих. — Офрис хочет быть как Грюндхильда!

— А кто не хочет? — вздохнул Брумзель.

— Нет! Я имею в виду, что она хочет быть в точности как Грюндхильда! — Фридрих замахал руками. — Она примеряет ее доспехи, хотела воспользоваться ее флагом и даже уже заказала сказание о своих деяниях!

Брумзель уставился на Фридриха. Один глаз у него дергался.

Фридрих начал новый заход:

— Я думаю, Офрис хочет развязать войну с Севером только для того, чтобы выставить себя героиней. А то кто вспоминает о королях, правивших страной в мирное время? Легенды складываются и книги пишутся только о битвах и чудищах.

— Секундочку, — Брумзель сделал жест подождать и стал тереть себе голову. — Ты только что сказал… сказал, что Офрис примеряла доспехи Грюндхильды?

— Да! Она сама об этом упоминала перед нашим отлетом из Белоскалья! Сказала, что доспехи ей подходят! Ты разве не помнишь?

— Не-ет.

— Но она это говорила.

— Доспехи Грюндхильды? Не может быть! Это же реликвия! Они хранятся в золотой витрине оружейной палаты во дворце Белоскалья! — Брумзель выглядел совершенно растерянным. — Было бы кощунством надевать их забавы ради!

— Все так, только речь вовсе не о забаве! — Фридрих ударил кулаком по ладони. — Она действительно хочет этого — надеть доспехи и отправиться на войну! Только война эта не настоящая, потому что всю грязную работу сделают муравьи. А она с флагом в руках в лучах славы поскачет во главе войска, когда опасность будет уже позади.

— Это было бы очень подло… — пробормотал Брумзель. — Ты считаешь… она задумала войну, чтобы уподобиться Грюндхильде? Но это же абсурд! Нет, я в это не верю! Это ж чистое безумие!

— Это всё инсценировка. Спектакль. Как она послала нас на задание, заранее придумав результат нашей миссии. Так же со всем. Северную Сторону наводнят муравьи, а Офрис станет героиней, спасшей страну от гибели. Помнишь, почему она послала тебя за мной? Потому что ясновидящие предсказали ей, что Югу угрожает опасность. Но этим предсказателям она точно так же могла заплатить, чтобы они говорили то, что ей нужно, как заплатила писаке за сочинение оды о ней!

Брумзель удивленно пялился на него.

— Какому еще писаке? Ты об этом ничего не говорил!

— Нет, говорил, — возразил Фридрих. — Только ты меня не слушал!

Брумзель медленно поднялся.

— Предположим, ты прав. Только на минутку. Тогда… тогда Офрис почти наверняка выиграет войну. И станет правительницей Севера и Юга. Две страны разделились через много лет после того, как Грюндхильда покинула трон. И если муравьи Офрис наводнят Северную Сторону, то она войдет в историю как королева, воссоединившая две части страны!

— Особенно если заплатит летописцам, — мрачно присовокупил Фридрих.

Кальссон, сидевший все это время рядом с ними с открытым ртом, наконец не выдержал:

— Я что, был кем-то другим, когда вчера засыпал, или вы и тогда уже болтали всякий бред, только я не замечал?

Фридрих с Брумзелем переглянулись.

— Ну, по крайней мере он не соглядатай, — резюмировал Фридрих. — Это очевидно.

Чтобы больше не мучить Кальссона, Фридрих с Брумзелем рассказали всю свою историю: про похищение Фридриха за морем, про первую поездку на Север и про предательство Офрис. Кальссон, разинув рот, переводил взгляд с Брумзеля на Фридриха и обратно. А в промежутках восклицал «С ума сойти!» и «Ничего себе!» и хватался за голову.

Тем временем солнце поднялось над деревьями, и воздух немного потеплел. Остатки паров вальмю выветрились из их голов.

— Черт, чего бы я только не отдал, чтобы все это время быть с вами! — пробасил Карл Кальссон, удивленно глядя на спутников.

— Не-е, — ответил Фридрих. — Не стоит. Это было ужасно.

— Значит, вы в подполье! Беглецы! Мученики правого дела!

— Мученики истории, в которой нет ни грамма смысла, — поправил Брумзель.

— Я помогу вам! — пообещал Кальссон, пожимая одной лапкой руку Фридриху, а другой — лапку Брумзелю. — Можете на меня положиться! Какой у вас план?

— Нет у нас никакого плана, — сказал Брумзель. — Нам просто не хотелось умирать, поэтому мы бежали на Север. Тут, надеюсь, мы в безопасности — если, конечно, кто-нибудь расстроит планы Офрис. А если она действительно захватит Северную Сторону, то в безопасности мы не будем нигде.

Кальссон нахмурился:

— Ума не приложу, что тут можно сделать. Но одно я знаю точно: когда придет время окукливаться, мне хочется сказать себе: «Я ни о чем не жалею!» А если я отпущу вас одних, я буду очень жалеть. Так что я с вами! Возражения не принимаются.

— Это не увеселительная прогулка, — предупредил Брумзель.

— Так и я серьезно говорю! — ответил Кальссон. — А еще я хочу, чтобы у меня осталось напоминание о вас.

— Какое еще напоминание? — осторожно поинтересовался Фридрих.

Кальссон подполз к своему байку, открыл одну из висящих по сторонам от седла кожаных сумок и достал маленький металлический пистолетик.

— Вот здесь, видишь? — он похлопал себя по той стороне, которая еще не полностью была покрыта татуировками.

— Я… мы… мы должны сделать тебе татуировку? — смущенно уточнил Фридрих.

— Если не боишься, — мягко сказал Кальссон.

Фридрих почувствовал, что его уличили в филистерстве. Это его раздосадовало, и он поджал губы:

— Конечно, не боюсь! Если получится некрасиво, тебе же с этим ходить, а не мне!

— Красиво или нет — неважно, — сказал Кальссон. — Вы — часть моей истории, которую я не хочу забыть!

— Успеется еще, — вмешался Брумзель, поднимаясь. — Давайте-ка сначала пролетим немножко. Мне в Царстве Шипов спокойнее будет.

И они умылись ледяной росой с листьев ежевики, чтобы как следует проснуться, и нырнули в заросли Царства.

Особенно импозантно они не выглядели: байк Кальссона покачивался на плетях ежевики, над ним жужжал низко летящий Брумзель, которому то и дело приходилось опускаться еще ниже. У Фридриха дико стучало в висках, он бы с удовольствием немного поспал, но было нельзя. Кроме того, спутники постоянно подкалывали его из-за того, что он впал в предрассветную кому от одной-единственной затяжки вальмю. И хотя волшебная вода оказала на него самое сильное воздействие, факт оставался фактом: он показал себя неженкой и птенцом, неспособным перенести даже такой пустяк.

В Царстве Шипов было темно и сыро. Внизу по палой листве бегали полевки и жуки. Между плетьми ежевики висели паучьи сети. Таких паутин Фридрих никогда прежде не видел: плотные, почти как ткань, и в виде воронок, а не растянутые вширь. Капли росы задерживались в них и сверкали в утреннем солнце. Высоко над путниками в небо поднимались кроны деревьев, но здесь, внизу, был совсем другой мир.

Скоро они перестали разговаривать — для разговоров не было сил. Они ведь по-настоящему совсем не спали. Около полудня они устроили привал на солнышке на пне сломанного дерева и немного подкрепились. А потом Кальссон стал настаивать, чтобы ему все-таки сделали новую татуировку. Он даже выбрал уже для этого место у себя на пузе.

— Нарисуй ему нас вдвоем, — предложил Брумзель. — Я бы тоже с радостью что-нибудь нарисовал, но больших пальцев-то у меня нет.

— Ах да! У меня на дне сумки есть золотая краска, — вспомнил Кальссон.

Спустя час его новое украшение было готово. Фридрих старался, как мог. К сожалению, получилась у него только маленькая кривая фигурка золотого шмеля с крошечным человечком в синем комбинезоне на спине, но Кальссон радостно рассматривал рисунок снова и снова.

До начала вечера они продвигались вперед и довольно рано устроились на ночлег. В конце дня они чувствовали себя уже старыми друзьями, и Брумзель с Фридрихом втайне радовались, что решились рассказать Кальссону свою историю. Трое усталых путников слушали хор карамор, звеневших над ними в вечерних сумерках, а потом погрузились в сон.

На следующий день, около полудня, они добрались до старого, разбитого молнией дуба. Ствол его был сверху донизу в дуплах и дырах, в которых помещались самые разные заведения — от приемной ясновидящей до овощной лавки. Здесь путники пополнили запасы и купили подробную карту Северной Стороны, потому что Царство Шипов за последние годы сильно изменилось. Перед тем как лететь дальше, они зашли в чайную полакомиться чаем с пирогом. Расположившись у решетки балкона, с которого открывался прекрасный вид на лес, они потягивали чаек из медных чашечек и спокойно наблюдали за жизнью внизу и в колючих зарослях (а Кальссон еще поглядывал на официантку, симпатичную гусеницу яблонной плодожорки). Но вдруг Фридрих увидел нечто настолько невероятное, что даже протер глаза.

В одну секунду всю землю под ними затопило черным блестящим потоком. Словно волна маслянистой жидкости накрыла сначала палую листву, потом побеги кустов, захлестывая все выше и выше. Фридрих поморгал, перегнулся через перила балкона и разглядел, что это были муравьи. Бессчетное их количество двигалось по земле и по плетям ежевики, плотным ковром накрывая все вокруг.

— Муравьи! — встревоженно сказал Фридрих. — Там внизу муравьи! Очень много. Как думаешь, они не за нами гонятся?

Брумзель вылез на карниз балкона и стал рассматривать происходящее.

— Нет, — сказал наконец он. — Их вообще ничего не интересует, видишь? Они просто идут вперед.

И действительно: черная масса неудержимо неслась вперед, огибая разбитый молнией ствол, причем ни один муравей не вертел головой по сторонам, все упрямо глядели только вперед.

— Может, это безобидные муравьи, которые к Клупеусу отношения не имеют? — прошептал Фридрих.

Кальссон, вцепившись рядом с Фридрихом в балюстраду балкона, с ужасом тихо проговорил:

— Видите? Эти твари в ногу идут!

Фридрих не понял, почему Кальссон вдруг так перепугался.

— В ногу. И что?

— Муравьи никогда в ногу не ходят! — резко ответил Кальссон. — Никогда. Они так распределяют шаги, чтобы не отбивать по земле никакого ритма.

И тут Фридрих услышал звук. Тихое тум-тум-тум, которое становилось все громче по мере того, как черная масса текла мимо. Фридриху тоже стало страшно. Он не понимал почему, но что-то здесь было не так, и это вселяло ужас.

— Они двигаются на север, чтобы занять позиции для большого нападения, — прошептал Фридрих. — Клупеус собирает их где-то, откуда удобно атаковать страну. А с Южной Стороны потом подтянутся солдаты Офрис.

Неужто на них на всех кольца с инициалом Клупеуса? Может, даже те самые, которые они видели в Молотобое? Фридрих поймал себя на том, что грызет собственный палец. Тут ему в голову пришла мысль, которая, он понимал, Брумзелю не понравится.

— Может, Белая Фея знает, как справиться с этими муравьями? — спросил он вполголоса.

— Не мели чепухи! — набросился на него Брумзель. — Против Офрис и ее армий Белая Фея — всего лишь безумная старуха, которая прячется в лесу и посылает скаутов на поиски сокровищ! Поверь, она ничего не сможет противопоставить вот этой армии там, внизу! — Он несколько успокоился и заговорил тише: — Муравьи невелики ростом, но справиться с ними практически невозможно: у них отличная броня, и к тому же они брызгают кислотой! Один муравей, конечно, тебя не одолеет, но три-четыре — вполне. Они не отступают, когда устают. Муравьи не отступают, пока не победят или пока не упадут замертво. Такова их природа. Пара миллионов муравьев вполне может покорить весь Север.

— Только что это за муравьи? — пробормотал Кальссон. — Ходят в ногу и воюют за кого-то другого!

Черная река под ними продолжала свой бег. Фридриху не в первый раз страшно захотелось оказаться дома. В этой стране ему было не по себе.

Вдруг черная масса загудела. Звук шел от одного края до другого — эдакий всеобъемлющий, громкий, монотонный гул.

Через некоторое время Фридрих понял, что в этом гуле есть и слова, и стал вслушиваться внимательнее. Муравьи скандировали снова и снова одни и те же рифмовки в такт шагам. Песня, если это так можно назвать, была примерно такая:

Фридрих весь покрылся гусиной кожей. Брумзель, стоявший рядом, кажется, чувствовал себя не лучше, хотя, конечно, гусиной кожей покрыться не мог — он вцепился четырьмя лапками в балюстраду балкона, зашевелил мандибулами, на лице изобразилось отвращение.

— Такого я еще не видывал! — выдохнул Кальссон. — Я сплю? Если да, ущипните меня. Это же полное безумие!

— Хором муравьи, наверно, тоже обычно не поют? — спросил Фридрих, все еще не в силах оторвать взгляд от тысяч черных крошечных танков, проходящих мимо.

— Не поют, — тяжело вздохнул Брумзель. — Что Клупеус такое выдумал? Это просто отвратительно!

— Но если ты говоришь, что он не может контролировать их сознание с помощью магии, — прошептал Фридрих, — как ему удается делать такое?

— Я не знаю, как это у него получается, — просопел Брумзель. Его передернуло. — Знаю только, что ни минуты больше не хочу здесь оставаться. Расплачиваемся и исчезаем!

Они рассчитались и покинули дерево, сев в вагонетку в подземном туннеле. Так они ехали на север пару часов подряд. Вообще-то это получалось ужасно медленно, даже пешком вышло бы, наверное, чуть быстрее, но, по крайней мере, когда уже вечером они вновь поднялись на поверхность, муравьев в поле зрения больше не было. Всю дорогу под землей им казалось, что над головой слышится топот миллионов муравьев, неутомимо шагающих в ногу.

 

Глава девятая. Три совы, три шелкопряда и одно открытие

Два следующих дня они продолжали двигаться на север. Шершней и ос им в Царстве Шипов ни разу не встретилось, и скоро они почувствовали себя так уверенно, что Брумзель перестал маскировать свои золотые полосы. Муравьи тоже больше не встречались, но кого бы из местных жителей они ни спрашивали, им говорили, что такие массы муравьев проходили здесь с начала года уже не один раз.

На третий день после той страшной встречи байк Кальссона начал издавать тревожные звуки, а из-за этого тревожные звуки стал издавать и сам Кальссон: он говорил, что нужно срочно искать мастерскую.

— К счастью, я знаю одну, всего в паре часов отсюда, — объявил он. — Вот только бы байк дотуда продержался.

Последние полчаса пути Кальссону пришлось катить байк, а Брумзель с Фридрихом нарезали над ним круги. Пешком он ведь передвигался страшно медленно, как это обычно и бывает у гусениц. До селения, где находилась мастерская, они добрались уже в сумерках. Брумзель заявил, что пойдет спать, а Фридриху все-таки хотелось попасть в мастерскую: ему было интересно узнать, как же работает этот агрегат.

Кальссон подвел его к корням большого дерева. Под ними стояло множество транспорта всех сортов, кое-что было сломанным и погнутым, что-то как раз чинили. Несмотря на поздний час полдюжины механиков работали не покладая рук. Кальссон подвез байк прямо к ним.

— Здорово! — сказал один из механиков, кивая Кальссону. — Что, опять в наших краях? Что-то с байком стряслось?

— Нет, просто по вам соскучился, — сухо ответил Кальссон. — Да я бы сам взглянул, что там. Может, и один справлюсь.

— Ну вперед. Где что лежит, ты знаешь, — и механик продолжил заниматься своим делом.

Кальссон нашел свободное место с небольшой подъемной платформой и притащил ящик с инструментами.

— Тут за пару монет дают рабочее место и инструменты, — объяснил он Фридриху, хотя тот и не спрашивал. — Если я сам починю, выйдет гораздо дешевле, чем им отдавать.

После этого он предоставил Фридриха самому себе и погрузился в мотор байка.

Фридриха это не смутило: он снова оказался в потрясающе интересном месте, механизмы вокруг были ему очень любопытны. Ему во что бы то ни стало захотелось узнать, как они работают. А так как, судя по всему, времени объяснять ему, что к чему, ни у кого в мастерской не было, он сам стал ходить вокруг машин, соображая, какая шестерня должна взаимодействовать с каким рычагом и что при этом происходит. Некоторое время это получалось вполне неплохо: Фридрих исследовал отдельные части, целые шестеренные механизмы, насосы и цепные тали. Что-то было огромное, величиной с дом, что-то — крошечное, как часовой механизм. Какие-то механизмы просто лежали на верстаках, другие можно было увидеть только через люки в больших машинах. При этом Фридриху казалось, что с каждой минутой он понимает все больше.

— Ну, помочь тебе? — спросил жук, ковырявшийся с каким-то поршнем.

Фридрих покачал головой:

— Я просто смотрю и пытаюсь понять, как это всё работает.

— Чинить тебе ничего не нужно?

— Нет, я просто жду, — Фридрих заглянул в колесную арку.

— Если скучно, вон в том большом ящике всякие обломки, — кивнул в сторону жук. — С ними можно делать что угодно, лом все равно в переплавку отправляют.

Фридрих подошел к ящику. В нем лежали поломанные и погнутые детали, болты с сорванной резьбой, куски проволоки, какие-то стержни… Фридрих начал копаться там без особого энтузиазма.

Спустя четыре часа Кальссон обнаружил его все у того же ящика с горящими щеками и с полудюжиной небольших конструкций из металлолома вокруг. Фридрих был настолько погружен в свое занятие, что даже не замечал Кальссона, пока тот не кашлянул.

— Я с байком вроде закончил, — сказал он, вытирая тряпкой одну пару лапок за другой.

— Ой, Кальссон, посмотри, это надо тебе показать, — обрадовался Фридрих и поднял один из своих шедевров. — Крутишь здесь, и вот эти две пластинки сходятся, а потом расходятся! Гениально, правда?

— Очень полезно, — сухо прокомментировал Кальссон. — Сходятся и расходятся. Такое всегда пригодится.

— Да-да, мне сейчас тоже не придумать, где это можно применить, — признался Фридрих, — но когда-нибудь кому-нибудь оно очень пригодится!

— Уже за полночь, — буркнул Кальссон. — Может, спать пойдем?

— Стой, еще одна штука! — Фридрих сунул Кальссону под нос другое свое произведение. — Подставка для бутылки на твой байк. Специально для тебя делал.

— О, спасибо, — обрадовался Кальссон. На этот раз он был действительно тронут. — На руль можно привинтить.

После этого Фридрих послушно сел на байк за Кальссоном, и они поехали к дешевой гостиничке, где Брумзель уже похрапывал в стенной нише. Фридрих очень долго не мог заснуть — столько идей роилось у него в голове. Но потом усталость все же взяла свое, и он задремал. А когда встало солнце, они двинулись дальше в сторону Ласточкиной Горки.

Прошел еще день, и колючие заросли начали заметно редеть. Брумзель с Фридрихом, летевшие над дорогой, стали замечать, что на ней становится всё оживленнее. Существа всех цветов кожи, шерсти и панциря двигались по дороге внизу, взбирались по каменистой тропе, которая поднималась все выше по крутому поросшему лесом склону. Кальссон радостно катил на байке, но из-за затяжного подъема получалось у него медленнее, чем обычно. Если б не он, Брумзель с Фридрихом добрались бы до Ласточкиной Горки в считанные часы. Но так как приходилось примеряться к темпу Кальссона и лететь в потоке насекомых, им понадобился целый день и еще добрая часть следующего утра, прежде чем показалась ярмарка.

Город раскинулся полукругом под крутым обрывом. Светлые вершины из песчаника поднимались высоко над кронами деревьев в долине. Наверху тут действительно гнездилось множество ласточек и черных стрижей, а внизу, под деревьями, стояли домики и башенки.

Вообще-то там была и нежная зеленая травка, и чудесный ковер изо мха, но видно их было мало где. Почти все пространство занимали шатры и вагончики, а между ними колыхались гирлянды и бумажные фонарики. На ветвях деревьев и вдоль склонов были расставлены и развешены шатры, построены ларьки — до них можно было добраться по подвесным мостам и веревочным лестницам. Тут и там виднелись сцены, где надрывались музыканты, а между шатрами акробаты жонглировали и ходили на ходулях.

Фридрих, Брумзель и Кальссон подлетели и подъехали к Ласточкиной Горке с верхнего края. Фридрих потрясенно разглядывал раскинувшийся у его ног вид. Сколько хватало глаз, там царила веселая кутерьма.

— Вот это размах! — восхищенно прошептал Фридрих.

Брумзель тоже был впечатлен, но изо всех сил старался этого не показывать.

— Ну да, — сказал он, — пойдем поближе посмотрим!

— Ладно, вы идите вперед, — сказал Кальссон. — А я оставлю байк здесь и на паутине спущусь.

И Фридрих с Брумзелем устремились вниз в толпу.

— Ой, там цепочная карусель! — закричал Фридрих, когда они пролетали сквозь кроны деревьев. — Я хочу покататься! Можно?

— Я такого никогда не пробовал! Это как? — прокричал в ответ Брумзель.

— Это как летать!

— То есть? — удивился Брумзель. — А что в этом такого замечательного?

Но потом он все-таки решил прокатиться на карусели и радовался так же громко, как и другие. Прокружившись пусков эдак десять, они слезли и пошли искать следующее развлечение. Все вокруг было яркое, непривычное, призывно пахло. Они прошли мимо большого плаката, висевшего на ларьке.

— Нет, они просто без ножа режут! — воскликнул Брумзель, радостно бросаясь к плакату. — Ты видел это, Фридрих? Здесь сегодня вечером Совини поют!

— Кто?

— Ты не знаешь Совини? В какой же глуши ты рос?.. Ах, ну да, конечно… Совини, — стал объяснять Брумзель, отводя Фридриха в сторону, чтобы не задерживать поток людей, — это три ужасно знаменитые оперные певицы. Точнее говоря, они сестры. Я их как-то слышал при дворе Офрис, они действительно потрясающие. И сегодня мы их услышим! А в довершение этого великолепия будет еще фейерверк. Вот это день, боже мой!

Фридрих не то чтобы обезумел от радости — в конце концов, он не очень-то любил оперу, — но твердо решил как следует развлечься. Этим они и занялись. Сначала пошли соревноваться в метании дротиков, потом покатались на огромном корабле-качалке, затем взяли напрокат ходули и попытались походить на них (Брумзель — сразу на трех парах), и только после этого решили, что пора бы и передохнуть.

Тогда они отправились в ту часть ярмарки, где стояли прилавки и шла торговля. Тут были самые невероятные, самые необычные вещи: одежда и украшения для всех мыслимых и немыслимых существ, ароматические палочки, странные сандалии, книги, фонари, картины, непонятные аппараты, посуда и много чего еще. Кроме того, отовсюду слышна была какая-нибудь музыка: то на одном, то на другом углу пиликали на скрипке, били в барабаны или дули в трубы. Фридрих старался как можно лучше запомнить все это великолепие, пропитать им память как губку, понимая, впрочем, что большую часть все равно забудет. От этого ему становилось грустно, ведь если когда-нибудь как-нибудь все устроится и он вернется домой, он больше никогда не сможет попасть на ярмарку в Ласточкиной Горке.

Они прошли практически всю торговую аллею. Уже начинало смеркаться; на небе показались звезды и, хотя ярмарка была освещена факелами, бумажными фонарями и газовыми светильниками, небо было черное, а звезды сияли словно россыпь бриллиантов на черном бархате.

— Красиво здесь! — вздохнул Фридрих.

— Да, даже если только смотреть и ничего не покупать, — довольным голосом отозвался Брумзель. — Будь у меня шмелиная королева, я бы привез ей отсюда колечко на антенку. Или красивый браслетик. Или шарфик вроде этого! — Он с восторгом попробовал на ощупь тончайший платочек розового цвета, висевший на веревочке рядом с другими. — Или — посмотри-ка сюда — такой вот красивый пергамент!

— Да, чудесный, только стоит очень дорого, — отозвался Фридрих. — Мы не могли забрести в уголок эксклюзивных товаров?

— Вполне возможно, — отозвался Брумзель и стал на ходу оглядываться вокруг. Вдруг он встал как вкопанный.

— О нет! — прошептал он.

— Что такое? — спросил Фридрих.

— Вон там. Только их мне тут не хватало! — Брумзель кивнул на шатер из красных и желтых полотнищ, мимо которого они только что прошли. Перед входом красовалась табличка:

— Замечательно, — сказал Фридрих. Ему тоже было неприятно даже тут встретить напоминание об Офрис. — И какими же духами пользуется наша красотка?

— Не знаю, — ухмыльнулся Брумзель. — Пойдем, спросим у ребят.

— Ты с ума сошел? Если тебя узнают, они же тебя сразу где-нибудь запрут! — вскинулся Фридрих.

— Не думаю. Здесь, на Севере, то, что я в розыске, никого не интересует. Кроме того, за пару дней известие о моей бесславной отставке до этих господ еще точно не дошло. А если вдруг и дошло, что с того? Давай зайдем и посмотрим, вдруг они решат, что я все еще в должности!

— О да, — мстительно начал Фридрих, — если так, мы сделаем огромный, действительно дорогой заказ на имя Офрис. Вот она удивится, когда ей всё доставят и она увидит счет!

— Ну уж, Фридрих! Это совсем как-то по-детски… — начал было Брумзель, но тут они переглянулись и хитро улыбнулись друг другу.

Они бодро прошествовали мимо жаровен, освещавших вход, и раздвинули тяжелые, зеленые с золотой вышивкой занавеси. Внутри шатра было очень светло. Все заливал трепещущий свет ламп, и не напрасно, потому что каждый уголок шатра сиял богатством и роскошью. Жаровни внутри были богато украшены, повсюду стояли прекрасные резные стулья. На полках красовались бессчетные бутылочки и баночки из разноцветного стекла, отделанные с большой фантазией. Одни были обвиты серебряными проволочками или даже оплетены серебряными паутинками; у других на пробочках сияли жемчужины; третьи сверкали драгоценными камнями и изощренными узорами из сусального золота. Некоторые флакончики были украшены деревянными вставками с перламутровыми накладками. Другие как будто и вовсе были вырезаны из цельного куска слоновой кости, и сквозь небольшие окошечки внутри поблескивали жидкости янтарного или белого цвета. Конечно, в мерцающем свете факелов и жаровен все это переливалось еще красивей и таинственней, чем если бы на это великолепие падал простой дневной свет.

— Цены по запросу, — вздохнул Брумзель, оглядываясь. Вид его явно впечатлил.

Стеллажи с сокровищами мира ароматов — высотой в три этажа — шли галереями вдоль стен шатра. Толстые гусеницы-шелкопряды в шелковых воротничках ползали между полок туда-сюда, то и дело по пути протирая то один, то другой флакончик.

Посетители тут были всего двух сортов: те, что были очень богаты (или, по крайней мере, так выглядели) и с видом знатоков гордо вышагивали между выставленных товаров; и те, кто позволить себе подобную роскошь, очевидно, не мог и чуть ли не украдкой проходил между полок, завистливо оглядываясь и принюхиваясь, но даже не решаясь прикоснуться к бутылочкам. Кроме того, в шатре было очень тихо. Посетители, не обремененные огромными деньгами, только благоговейно перешептывались, а богачам гусеницы давали советы тихим и очень серьезным тоном.

— Ты со своими золотыми полосками прекрасно сюда вписываешься, — шепотом пошутил Фридрих.

— Давай-ка проверим, как они на нас отреагируют, — отозвался Брумзель. — Пойдем наверх!

Едва они поднялись до середины лестницы, ведущей на второй этаж, им навстречу выполз один из шелкопрядов и залопотал с такой почтительностью, словно жизнь его зависела от этого разговора:

— Господин Брумзель, для нас огромная честь принимать вас в нашем скромном заведении!

Брумзель, выглядевший намного грязнее и потрепаннее обычных посетителей этого шатра, вежливо объяснил, что он совершенно случайно оказался в Ласточкиной Горке.

— Но, — продолжал он, — я увидел ваш шатер и подумал, что, раз уж я здесь…

— Да, конечно! Если уж вы все равно здесь, тогда конечно… — перебил продавец.

— …раз уж я здесь, можно сразу узнать, доставлен ли вам последний заказ королевы, — весело проговорил Брумзель.

Продавец с нескрываемым удивлением окинул взглядом Фридриха и его потертый костюм, но тут же снова обратился к Брумзелю:

— Это нужно проверить. Какого числа заказ был оформлен?

— Неделю назад, — радостно соврал Брумзель. — Но, возможно, курьера задержала плохая погода на Юге.

— Нет, пока нам ничего не приходило, — сказал продавец, склонив голову на бок. — Последний заказ ее величества был больше четырех месяцев назад. Но подождите секунду, я вас провожу к нашим директорам!

— Спасибо, это совсем не нужно, — слабо попытался возразить Фридрих. Он-то представлял себе, что они просто заполнят бланк заказа и смоются, хихикая в кулак. На то, что придется общаться с директорами да еще, видимо, после заполнения заказа, вместе с Мускалюром, Диспарлюром и Бомбиколом поднимать бокалы — с шампанским, судя по тому, как тут все выглядит, — он совершенно не рассчитывал.

Но Брумзель наступил ему на ногу и шикнул:

— Тс-с! Не порти дело! Ты предложил, и вот мы делаем. Со всем причитающимся.

Фридрих, поняв, что совершенно потерял контроль над ситуацией, замолчал и успел еще на бегу смахнуть какую-то грязь со своего костюма. Они следовали за продавцом, мимо плакатов, на которых, изображенные крупнее натуральной величины, разряженные и легкие как эфир гусеницы и мотыльки рекламировали духи с изысканными названиями. Посредине второго этажа, ровно напротив входа, располагался еще один маленький шатер: да-да, шатер в шатре! Этот второй шатер из темно-зеленого роскошного бархата с вышитыми золотыми солнцами спереди был открыт. Внутри на зеленых бархатных подушках в окружении пиалок с благовониями сидели три особенно толстых гусеницы с закрученными усами.

Продавец выполз вперед и обратился к ним:

— Господин Мускалюр, господин Диспарлюр, господин Бомбикол! Этот господин желает поговорить с вами о следующем заказе ее величества королевы Офрис.

— Спасибо, Гастон, — сказал самый толстый шелкопряд и неприметно махнул. Гастон тут же исчез.

— Добрый день, — бодро поздоровался Брумзель и пожал всем троим по очереди руки. Фридриху пришлось поступить так же. — Меня зовут Иероним Брумзель, а это мой помощник. Я случайно оказался проездом в этих местах и решил осведомиться, пришел ли вам уже новый заказ ее величества.

Толстый гуснец, сидевший в середине (Бомбикол, как он представился, пожимая гостям руки), вынул монокль из кармана красного бархатного жилета и вставил в глаз. Критически оглядев Брумзеля, он принял более доброжелательный вид и сказал:

— Господин Брумзель, для нас большая честь лично познакомиться с вами. Присаживайтесь, пожалуйста!

Шелкопряды подвинулись друг к другу, освобождая место для Фридриха и Брумзеля.

Фридрих утонул в подушке чуть не до локтей. Дальше последовал обмен изысканными и ничего не значащими любезностями, в котором ему, к счастью, принимать участия не пришлось. Он просто внимательно слушал. Через пару минут перед ними поставили чудесной красоты поднос с высокими чайными чашками и наконец речь пошла о деле.

— Королева Офрис хотела бы заказать еще несколько флаконов своего любимого парфюма, — сказал Брумзель. — Того же, который покупала в прошлый раз. Как же он назывался?..

— Это эксклюзивная смесь, — гордо сказал Диспарлюр (он был в желтом жилете). — Вот уже двенадцать лет мы изготавливаем ее специально для ее величества! Подобное качество никогда не выходит из моды!

— Да, конечно. Очень тонкий аромат, должен признать!

— Исключительно тонкий, — подчеркнул Мускалюр, носивший синий жилет. И бросил осуждающий взгляд на Фридриха, который слишком громко отхлебнул чай. — Такой тонкий, что его практически не заметно.

— Да, совершенно верно! — значительно подтвердил Брумзель. — Но какой аромат! Такая, м-м-м, молочная начальная нотка, а в средней что-то, кажется, древесное.

— Гораздо важнее этих нот входящие в состав афродизиаки, — небрежно бросил Бомбикол, весело поглядывая на коллег. Их, видно, забавляла болтовня наивного шмеля.

— Правда? Ох, я даже и не подозревал! — Брумзель смущенно засмеялся. — И что же это за вещества?

— Это секрет фирмы, который мы, конечно, раскрыть не можем, — спокойно возразил Диспарлюр. — Скажу только, что воздействие этих веществ на мужчин всех видов трудно переоценить!

Тут Фридриха осенило, но посетившая его идея совсем ему не понравилась.

— А это действительно духи или скорее магическое средство для манипулирования людьми? — спросил он, не в силах сдержаться.

Все три гуснеца неодобрительно поглядели на него. Он же всего лишь помощник — с чего ему взбрело в голову болтать, когда не спрашивают?

— Речь идет об одном из сильнейших средств, влияющих на чувства окружающих, — холодно ответил Мускалюр. — Естественно, в состав входят и ароматические масла, но главный эффект основан на том, что воспользовавшаяся этим средством женщина становится неотразима для мужчин — что влияет и на восприятие других органов чувств. Ведь красота возникает не только в глазах смотрящего, в этом принимает участие весь мозг.

На долю секунды лицо Брумзеля перекосилось. Но он тут же взял себя в руки и бодро продолжил деловой разговор.

— Кроме того, королева говорила о двух флаконах духов под названием «Полночные тени», — храбро соврал Брумзель.

— «Полночные тени»? — шелкопряды снова озадаченно переглянулись, а потом Мускалюр предположил: — Вы, наверное, имеете в виду «Аромат ночных теней». Долгое время это был один из наших хитов продаж, но сейчас мы прекратили выпуск этого парфюма.

— О нет! — воскликнул Брумзель. — Это ее очень огорчит.

— Мы можем сделать ограниченный выпуск специально для ее величества, — успокоил Бомбикол. — Для нас это совсем не обременительно — тем более ради одной из лучших наших клиенток! — Он наклонился к Брумзелю и тихим доверительным тоном спросил: — Не скажете, как срочно должна быть выполнена следующая поставка в Молотобой? У нас, видите ли, сейчас небольшие затруднения на производственной линии.

— В Молотобой? — повторил Брумзель. — Извините, вылетело из головы, что она заказывала доставить туда…

— Пятьдесят бочек «Аква Генерале», — ответил Диспарлюр с такой укоризной, будто Брумзель не заметил эти пятьдесят бочек у себя в палисаднике под окном. — И двенадцать малых флаконов мастер-раствора в приграничную крепость!

— Э-эм… — протянул Брумзель. — В этом, к сожалению, я ничего не понимаю, но звучит интересно. А для чего, собственно, используют «Аква Генерале»?

— Это туалетная вода с мощным психологическим эффектом, — гордо объяснил Бомбикол. — И, учитывая, что речь идет о своего рода химической войне, меня удивляет ваша неосведомленность. «Аква Генерале» порождает сильное желание исполнять волю авторитетного лица. При условии, что это лицо воспользовалось мастер-раствором.

— Потрясающе! — Брумзель схватился за чашку. — То есть если бы я опрыскал себе мех этим мастер-раствором, а потом опрыскал «Аква Генерале» других людей, то они стали бы мне повиноваться.

— Естественно! — заверил Диспарлюр. — Впрочем, это зависит от вида. У других шмелей «Аква Генерале» не вызвала бы желания подчиняться, самое большее — легкую головную боль. — И он глупо рассмеялся.

В голове у Фридриха пара идей, словно несколько небольших камешков в горах, обрушила целую лавину мыслей. Последние недостающие кусочки мозаики вдруг заняли свои места, и он осознал адский план Офрис во всем его размахе.

— А если представить себе, что порыв ветра рассеивает «Аква Генерале» по оживленной улице, — продолжал Брумзель, удивительным образом ни на йоту не меняясь в лице, — не будут ли в этом случае все подвержены ее воздействию?

— О нет, эффект этого средства четко ограничен, — заверил его Бомбикол. — «Аква Генерале» действует исключительно на муравьев.

Фридрих что есть мочи вцепился в подушку.

— Как видите, это чрезвычайно полезное изобретение, — сказал Мускалюр. — Но, к сожалению, одна из наших фабрик взлетела на воздух — прискорбнейший несчастный случай, — вследствие чего мы не сможем поставить товар в те сроки, в которые планировали. Как вы полагаете, насколько срочен этот заказ? Мы, конечно же, отложим все остальные заказы и перенастроим другие производственные линии, если ее величеству «Аква Генерале» необходима прямо сейчас.

— Нет-нет, — успокоил его Брумзель. — Королеве это понадобится не раньше следующего года. А может, даже еще через год. Так что не торопитесь! Займитесь сначала подготовкой других ее заказов.

— Радостно слышать, — улыбнулся Бомбикол.

Брумзель тоже хитро улыбнулся про себя.

Они покинули шатер, оставив заказ на три флакона эксклюзивного парфюма Офрис и две бутылочки «Аромата ночных теней». Цена, которую им назвали шелкопряды, оказалась настолько астрономически высокой, что у Фридриха закружилась голова.

— Но еще больше она рассердится потому, что ее «Аква Генерале» не придет в Молотобой вовремя! — сказал Фридрих.

— Невероятно, — время от времени восклицал Брумзель, пробираясь через толпу и яростно жестикулируя. — Просто невероятно!

— Давай сначала сядем и поедим чего-нибудь, — предложил Фридрих. — Я проголодался.

— Да, ты прав, — вздохнул Брумзель. — У меня тоже в животе урчит.

Они купили себе экзотической острой еды и сели ужинать в лунном свете на одну из скамеек перед киоском.

— Это, конечно, объясняет, почему Офрис так нравилась тебе, хотя вообще-то тебя привлекают только шмелиные королевы, — резюмировал Фридрих. «И, — добавил он про себя, — почему она и мне показалась такой неземной и прекрасной».

— А еще почему появились армии муравьев, повинующиеся чужим приказам и шагающие в ногу, — прорычал Брумзель. — У Клупеуса и его людей, конечно, есть этот мастер-раствор.

— Но как они распыляют «Аква Генерале» на муравьев? — задумался Фридрих. — Как думаешь, может, ее наносят на эти кольца у них на антенках?

— Наверняка, — отозвался Брумзель и заглотил очередную ложку овощей.

— Поэтому у тебя и болела голова?

— Конечно.

— Но разве можно быть уверенным, что «Аква Генерале» попадет муравьям в нос, если наносить ее им на антенки?

Брумзель закатил глаза:

— Ни разу не замечал, что у меня носа вообще нет?

— Нет, — удивленно ответил Фридрих. — Теперь, когда ты сказал…

— У муравьев, естественно, тоже нет носа. Насекомые нюхают антеннами. Черт, да ты вообще ничего не знаешь! — И Брумзель проглотил следующую ложку. — Они разместили «Акву» совершенно правильно. Всего-то маленькое колечко, только снимать его никогда нельзя. Вроде как знак отличия — ох, тонко они придумали!

— Но недостаточно тонко, чтобы мы с этим не справились! — улыбнулся Фридрих. — Ведь если снять с муравьев эти кольца, они снова станут нормальными, так? Это же отличный способ не дать начаться войне!

— Давай, укради пару миллионов колец с их владельцев! — вздохнул Брумзель. — Уже само огромное количество солдат, которое нужно избавить от колец против их воли, делает этот план совершенно неисполнимым! Кому такое по силам?

— А если рассказать муравьям, что ими манипулируют? — предложил Фридрих.

Брумзель фыркнул:

— Во-первых, они безусловно преданы своим руководителям. Во-вторых, муравьи и так-то не большие интеллектуалы. Они, скорее всего, даже не попробуют задуматься о том, что им говорят!

— Хм… — у Фридриха от осознания безнадежности ситуации все сжалось в груди. — Неужели мы совсем ничего не можем сделать?

— Разве что затаиться и ждать, когда закончится гроза, — мрачно буркнул Брумзель. — Место, где хорошо прятаться, всегда можно найти. В маскировке я кое-что понимаю.

Мысль о том, что Офрис все-таки будет воевать, была для Фридриха невыносима.

— Вот злобная бабенка! — процедил он, качая головой. — Хорошо еще, что мы решили подшутить над ней, а то бы так и не вывели на чистую воду!

Скоро появился кое-кто, желавший поговорить с Брумзелем о деле. Едва они закончили перекус и снова смешались с толпой, над ними проскользнула тень — в чем ничего удивительного не было, потому что на ярмарку захаживали и птицы, — и опустилась на толстую нижнюю ветку дерева, под которым они как раз проходили.

— Господин Брумзель, можно вас на пару слов? — послышался голос сверху. Фридрих с Брумзелем подняли головы и увидели на дереве небольшую неясыть. Ее желто-зеленые глаза сверкали среди разноцветных огоньков и фонарей. — У вас найдется минутка?

— Конечно! — ответил ей Брумзель и повернулся к Фридриху: — Залезай на спину!

Они взлетели на ветку рядом с неясытью. Под ними текла сплошная река посетителей ярмарки и артистов.

— Меня зовут Ангостура Штрикснер, я представляю коммерческие и музыкальные интересы сестер Совини, — заговорила неясыть.

— Ну, со мной, судя по всему, вы знакомы, а вот с моим другом — наверное, нет, — сказал Брумзель. — Ангостура, это Фридрих Львиный Зев. Фридрих, Ангостура… — Фридрих почти не слушал: Брумзель только что впервые назвал его другом! Да, конечно, в общем-то, и так было ясно, что невозможно оставаться чужими людьми, пережив вместе столько всего. Но все равно — неплохо! Значит, Брумзель проникся к нему уважением.

Ангостура коротко кивнула:

— Из рода известных заокеанских шмелелетов?

— Эм, да, — ответил Фридрих и в первый раз почувствовал, что принадлежность к семейству Львиный Зев сослужила ему добрую службу.

Впрочем, Ангостура тут же сменила тему:

— Вы, наверное, слышали, что трио Совини сегодня вечером дает концерт здесь, на ярмарке?

Брумзель поспешил заверить, что ему об этом известно и он уже весь в предвкушении.

— Ведь мне, — добавил он, — уже доводилось наслаждаться их пением при дворе.

Ангостура Штрикснер немного распушила перья.

— Да, не буду ходить вокруг да около, это не в моих правилах, — сказала она. — Именно об этом и речь: сестры хотели бы вновь дать концерт при дворе в Белоскалье. Не сомневаюсь, что вам известно: планируются ли в ближайшие месяцы какие-либо торжества, которые мои подопечные могли бы украсить своим выступлением?

— Конечно, и не одно, — не задумываясь, соврал Брумзель. — Через два месяца у нас день рождения королевы, затем день летнего солнцестояния, день Южной Стороны и, уже в сентябре, день рождения Грюндхильды Великой. Но за программу праздников отвечает обер-гофмейстер.

— Но, может быть, вы могли бы замолвить за нас словечко, когда вернетесь в Белоскалье, — не отступала Ангостура.

— Обязательно! — ответил Брумзель с такой преувеличенно радостной улыбкой, что она могла бы даже напугать.

— Простите, — вмешался Фридрих. Наверное, это было не особенно вежливо, но ему надоело, что сегодня все болтают, не обращая на него внимания. — Я не местный. Скажите, эти сестры Совини — очень знамениты, да?

Ангостура еще больше распушила перья, стараясь скрыть возмущение, но это ей не очень удалось.

— Сестры Совини — величайшие оперные певицы нашего времени, — сухо объяснила она. — В истории музыки нет ни одного произведения для голоса, которое им не под силу!

— Это при том, что средние певички и первых двух тактов «Оды к полевке» чисто спеть не могут, — важно добавил Брумзель.

— А как они исполняют арию «Кудрявый филин» из оперетты «Веселая сова»! — подхватила Ангостура. Настроение у нее как будто улучшилось от одной мысли о музыкальном удовольствии.

— Или «Погадки красавиц» из «Клювиаты»! — продолжал Брумзель. — Это, конечно, и написано было специально для трио.

— Звучит от… потрясающе, — тихо отозвался Фридрих.

— Можете сами убедиться! — с гордостью сказала Ангостура. — Приходите на концерт. Такое ни в коем случае нельзя пропустить!

— Ну, надеюсь, сестры Совини тоже развлекаются сегодня на ярмарке, — попытался поднять настроение Фридрих. — Может, мы их еще до начала концерта встретим.

Ох, не стоило этого говорить! Ангостура распушила перья еще сильнее и стала чуть ли не в два раза больше своей обычной величины.

— Вряд ли, — ледяным тоном прошипела неясыть. — Среди палаток вы их не встретите. Во-первых, они не интересуются такими посредственными развлечениями, а во-вторых, находиться среди такого огромного количества почитателей — не говоря уже о неотесанных деревенщинах — опасно для их здоровья. Пообщаться вы с ними тоже не сможете, потому что они берегут голоса и никогда не разговаривают, если этого можно избежать!

Фридрих закатил глаза: Ангостура стала казаться ему невыносимой.

— Но я могу организовать для вас встречу с сестрами после их выступления, — хитро продолжала Ангостура. — Как вы на это смотрите?

— О да, это было бы волшебно, — тут же ответил Брумзель, а Фридрих почувствовал некоторое возбуждение: он ведь еще никогда не встречал никаких знаменитостей — кроме своих родственников, конечно, но они не в счет.

— Тогда приходите после концерта за сцену, я обо всем позабочусь, — сказала Ангостура.

— А мы не помешаем? — спросил Фридрих.

— Сестры наверняка не будут возражать, если я попрошу, — важно объяснила Ангостура. — После концерта встречаемся за сценой — и не заставляйте себя ждать! — С этими словами она дважды взмахнула крыльями и взлетела. Фридриха чуть не сдуло с ветки потоком воздуха.

Наблюдая, как силуэт Ангостуры растворяется между освещенными деревьями, Фридрих обратился к Брумзелю:

— Что это за странная барышня? Считает себя очень важной, да?

Брумзель хихикнул:

— Ангостура Штрикснер — не только агент Совини, она еще их кузина. Поэтому, собственно, она и получила эту должность. И, конечно, она старается, насколько возможно, защищать и ограждать сестер-певиц. Они же нежные творческие создания и все такое. Строго говоря, именно благодаря Ангостуре Совини стали настолько знамениты. И каждый раз, надуваясь изо всех сил, она просто старается скрыть, что Совини — вообще-то маленькое семейное предприятие.

— А что, эти Совини действительно так уж хороши? — недоверчиво спросил Фридрих.

— О да, они не просто хороши, они чудесны! Подожди немного. О! А потом еще фейерверк! Вот это ночь нам предстоит! — Брумзель потер передние лапки.

— Честно говоря, оперу я не особенно люблю, — пробормотал Фридрих, топая за Брумзелем. — Там вечно кто-нибудь умирает и, умирая, еще жутко долго поет, пока окончательно не умрет. Как будто умирающим делать больше нечего!

— Ну, иногда люди умирают от затяжных болезней, — примирительно сказал Брумзель, — и тогда еще время попеть остается… Ого! Посмотри-ка! Там из арбалетов стреляют! Я тоже хочу!

В итоге Брумзель выиграл резиновую розу, а Фридрих — плюшевого тигра фиолетового цвета, размером примерно с него самого. Сначала он был раздосадован тем, что приходится таскать с собой эту штуковину (вообще-то он пытался попасть в термос); но он не знал, что тигр ему очень скоро пригодится.

Они как раз отошли от арбалетов и собирались поискать что-нибудь новое, когда раздались фанфары и вся ярмарка в одно мгновение погрузилась в тишину. Они повернули в следующий ряд шатров и тут же уткнулись в живую стену: все, кто стоял перед ними, жадно глядели вперед, туда, где палаточный переулок выходил на площадь.

Фридрих с Брумзелем, не переставая извиняться, осторожно пробирались сквозь толпу и скоро увидели то, на что остальные смотрели с таким интересом.

На большом дубе, окруженном роями светляков, располагалась сцена, обтянутая темно-синим бархатом. По сторонам горели факелы, но занавес был еще закрыт.

— Это они, — прошептал Брумзель, кивая в сторону сцены. — Совини!

Каждый клочок земли, насколько хватало глаз, был занят: зрители стояли на улицах, сидели на деревьях, на каждой ветке, на ковре изо мха и на камнях склона и даже на крышах — где только можно. Фридрих тут же положил тигра на землю, они с Брумзелем уселись на него и в итоге устроились удобнее, чем большинство зрителей.

Скоро синий бархатный занавес начал очень медленно раздвигаться. В центре сцены стояли — совсем небольшие по сравнению с этим помпезным сооружением — три совы-сипухи, опустив головы и прикрыв глаза. Цвет сцены был выбран очень удачно — темно-синий замечательно подчеркивал красоту их бело-золотого оперения. Организатор этого концерта прекрасно знал, что делает.

Как раз в тот момент, когда напряжение угрожало стать невыносимым, средняя сова открыла глаза и клюв и издала безупречно чистую высокую ноту. Не желая того, Фридрих тут же был очарован.

Потом вторая сова столь же прекрасным голосом взяла на терцию выше, и наконец запела третья, самая маленькая из сестер. Язык, на котором они пели, Фридрих не понимал, но мелодия была замечательной красоты, выдержанная скорее в мажоре, чем в миноре. Фридрих едва решался дышать, люди вокруг, кажется, чувствовали примерно то же.

— Это знаменитое трио бабочек из оперы «Тюльпан и Шиншилла», — с почтением прошептал Брумзель. Фридрих едва не сделал ему знак замолчать. Он тут же отметил про себя, что вибрато сов действительно напоминает дрожание крыльев бабочек. Мир вокруг него будто исчез, в этот момент видел и слышал Фридрих только сов и волшебную сеть, которой оплетало его их пение.

После первого номера тишина стояла до тех пор, пока не замолкла последняя нота, потом грянули оглушительные аплодисменты. Совини поклонились (но совсем слегка и очень элегантно), потом снова встали совершенно ровно и напрягли шеи в ожидании момента, когда снова можно будет начать.

Долго им ждать не пришлось. Аплодисменты затихли, на тех, кто все еще хлопал или свистел, зашикали. Певицы, очевидно, были готовы продолжать.

Фридрих не знал ни одного из тех произведений, которые они исполняли, — откуда бы ему знать классическую музыку Скарнланда? Не один раз он огорчался, что прослушать их может только однажды, потому что знал: на следующий день он будет помнить, что все это были прекрасные песни, но выудить из памяти мелодии уже не сможет.

Луна поднималась выше и выше, Фридрих забыл о времени. В какой-то момент он почувствовал, что у него затекла нога, и ему пришлось немножко поменять позу, но в остальном он совершенно не замечал, что ночь подступала всё ближе.

Наконец занавес опустился, и аплодисменты превратились в настоящий гром. Фридрих печально вздохнул о том, что концерт закончился. Он тоже хлопал как сумасшедший и кричал вместе с тысячью голосов, просивших певиц выйти на бис, — без больших надежд на то, что они снизойдут.

Но вдруг занавес снова поднялся, и сестры Совини подошли к краю сцены. Они поклонились, потом самая большая подняла крыло — и толпа замолкла. Видимо, концерт все-таки был не совсем закончен.

Произведение, которое они придержали, чтобы спеть на бис, Фридрих тоже не знал, но эта мелодия сразу затронула какую-то струну в его душе. В ней чувствовались триумф, сила, радость и при этом спокойствие; от такой красоты еще немного — и было бы больно.

— «Победная ария» из оперы о Грюндхильде, — шепнул Брумзель со слезами на глазах. — Какой подарок судьбы!

Музыка, спокойная поначалу, скоро стала много быстрее, не потеряв выразительности. Фридрих чувствовал себя влюбленным, но во что — в песню ли, в сов ли и их голоса, — он не мог понять. В любом случае, музыки лучше он за всю свою жизнь не слышал.

Произведение это было довольно длинное, но закончилось оно все равно слишком быстро. Три голоса гремели в триумфальном крещендо, а потом вдруг затихли — до еле слышной ноты, которая повисела в воздухе и тоже замолкла. Мертвая тишина стояла до тех пор, пока на сцену не опустился занавес. Потом грянули аплодисменты, еще громче прежнего. Но тяжелый бархатный занавес больше не поднимался. Совини исчезли.

— Давай, пошли! — сказал Брумзель, легонько пихая Фридриха в бок. — Нам назначена аудиенция!

Ах да, конечно! У Фридриха все сжалось внутри, стоило ему подумать, что сейчас он встретится с тремя полубогинями лицом к лицу. Теперь, зная, что они невероятно прекрасны, ему стало страшно с ними знакомиться.

— Я наверняка ни слова сказать не смогу, — дрожащим голосом сказал Фридрих, когда Брумзель взлетал над праздничной площадью. Плюшевого тигра они оставили лежать на земле.

— Они тоже, — сказал Брумзель, прихрюкнув от удовольствия. — Не рассчитывай, что они с тобой говорить будут!

За сценой оказались какие-то крытые переходы, которые вели к большому шатру в кроне дерева. Он тоже был из синего бархата и имел не особенно гостеприимный вид: входа с первого взгляда было не заметно, зато суровые лица стражей-козодоев сразу бросались в глаза. Впрочем, услышав, что у Фридриха с Брумзелем назначена встреча с Ангостурой, козодои пропустили их внутрь. Один пошел с ними, чтобы пресечь возможные глупости с их стороны.

Внутри шатра было светлее, чем снаружи. В каждом углу стояли мерцающие лампы, множество ваз были буквально переполнены цветами. Когда Фридрих с Брумзелем завернули за угол, бархат сменила менее изысканная ткань, на полу тут и там стали попадаться забытые цветки.

— За шикарным фасадом все попроще, да? — прошептал Фридрих.

Навстречу вышла Ангостура. Вид у нее был такой же усердный и напряженный, как и при первой встрече.

— А, вот и вы! Следуйте, пожалуйста, за мной.

Она махнула крылом и предоставила гостям нестись следом вприпрыжку. Хоть ножки у нее были и короткие, двигалась она гораздо быстрее Фридриха с Брумзелем. Пройдя немного по коридорам, завешанным черной материей, она остановилась перед очередным бархатным занавесом. Рядом висел маленький серебряный колокольчик, Ангостура позвонила.

Из-за занавеса послышался приглушенный, очень-очень нежный голос:

— Войдите!

Ангостура отодвинула занавес. Фридрих с Брумзелем вошли, она последовала за ними. Судя по всему, они оказались в гримерке сестер Совини (или как там птицы прихорашиваются за сценой? Гримом-то они обычно не пользуются).

По левую руку стояли три больших зеркала с подсветкой по краям и несколько больших оловянных ваз, набитых цветами. Еще тут был уголок с бархатными креслами, в которых сидели сипухи, каждая со стаканом воды.

— Иероним Брумзель и Фридрих Львиный Зев, — представила посетителей Ангостура, тепло улыбаясь кузинам. Потом она назвала имена хозяек, начиная с самой большей.

— Йоланда Совини, Йоринда Совини и Йозефа Совини, — произнесла она, делая широкий жест крылом.

Йозефа Совини, самая маленькая и, видимо, самая младшая, улыбнулась. Две другие совы молча и серьезно смотрели на посетителей. Брумзель с Фридрихом почему-то почувствовали, что нужно поклониться — судя по всему, здесь следовало быть чрезвычайно вежливыми.

Хотя Фридрих думал, что не сможет произнести в присутствии певиц ни слова, у него словно плотину прорвало:

— Концерт был потрясающий! Совершенно волшебный! Я не очень разбираюсь в опере, но ничего лучше в жизни точно не слышал! Это просто сенсационно!

Теперь и две другие совы скромно улыбнулись.

— Присоединяюсь к сказанному, — сказал Брумзель. — Высший класс, как всегда.

— Большое спасибо, — ответила Йоланда очень нежным и тихим голосом, походившим на чириканье.

Ангостура тоже выглядела довольной.

— Как вы полагаете, вы сможете замолвить слово, чтобы ее величество королева Офрис снова пожелала услышать Совини у себя во дворце?

— Я сделаю все, что в моих силах! — с радостью пообещал Брумзель. Это прозвучало так убедительно, что Фридрих тут же поверил бы ему, если бы не был так хорошо знаком с печальной реальностью. — Может, уже на концерт в день летнего солнцестояния? Но уж на новогодние торжества совершенно точно! Я уверен, королева согласится!

Где они будут к Новому году? Будут ли они вообще еще живы? Настроение у Фридриха тут же сильно упало.

— Лучше на летнее солнцестояние, — вмешалась Ангостура. — Здоровье не позволяет сестрам путешествовать зимой. Да и было бы бессмысленно проделать весь путь до Белоскалья и приехать туда простуженными!

Йоринда наклонилась в сторону и очень прилично отрыгнула погадок.

— Выпьете чего-нибудь? — спросила Ангостура. — Бузинного лимонада? Да? Хорошо. — И, не дожидаясь ответа, она подошла к металлическому шкафчику в углу, вынула оттуда стеклянную бутылку и налила два бокала.

Фридрих несколько недоверчиво взял бокал и принюхался. Но стоило сделать первый глоток, все сомнения рассеялись: это был не простой лимонад, а что-то дорогое и необычное. Пузырьки ударили ему прямо в голову.

— И где же состоится ваше следующее выступление? — поинтересовался Брумзель.

— На ближайшие два месяца регулярных концертов не запланировано, — ответила Ангостура. — После напряженного турне по Западным островам сестры должны сначала отдохнуть!

— Ну, тогда будем надеяться на скорую встречу в Белоскалье, — сказал Фридрих, у которого лимонад уже пузырился в желудке. Настроение сделалось такое приподнятое, что он даже поднял тост за певиц.

Кальссон, которого они встретили позже между ярмарочных шатров, был глубоко оскорблен: он тоже хотел бы поговорить с Совини! Но, к сожалению, Брумзель с Фридрихом потеряли его из виду задолго до встречи с Ангостурой.

— Везет же некоторым! — обиженно протянул он. — Ну да ладно, что уж. Это все равно не моя музыка. Так что… Пойдемте лучше на качелях-корабле покатаемся!

Пока они качались, по громкоговорителю дали объявление:

— Всех летающих гостей ярмарки просим покинуть воздушное пространство и как можно скорее приземлиться!

И начался фейерверк. Это был самый потрясающий фейерверк, который Фридрих видел в жизни. Другие зрители тоже были под впечатлением. Некоторые ракеты покрывали почти все небо разноцветными вспышками, но это не мешало запускать одновременно и ракеты поменьше.

— Хе-х, вот бы полетать сейчас! Вот было бы круто! Среди всех этих сверкающих штук! — воскликнул Кальссон.

— Да, подпалить себе зад — это круто, ничего не скажешь, — возразил Брумзель, потягивая напиток, достаточно хмельной, чтобы этой ночью в воздух больше не подниматься.

Между шатрами зазмеился дым горящих фитилей. Скоро рассмотреть что-либо дальше пары шагов и различить какой-нибудь запах, кроме запаха гари, стало невозможно, но Фридрих все равно был в восторге. Вместе с Брумзелем и Кальссоном они ходили по переулкам, стараясь найти место, откуда вид будет еще лучше, и натыкались в тумане на такие же шатающиеся фигуры. Наконец они залезли на крышу какого-то киоска и стали смотреть оттуда.

Как долго длился фейерверк — Фридрих не запомнил. Он очень устал за день и то и дело начинал клевать носом. Но в какой-то момент фейерверк все-таки закончился, и все трое поднялись искать себе место для сна. Им удалось занять один из моховых ковриков у подножья горы, где они завернулись в одеяла и тут же заснули.

 

Глава десятая. Дважды в руках врага

К счастью, дождя в ту ночь не было, иначе пробуждение оказалось бы неприятным. Но разбудили Фридриха все равно не особенно нежно. Первое, что он увидел, открыв глаза, было склонившееся над ним лицо Брумзеля, который тряс его за плечо.

— Эй, подъем! Пора сматываться!

— Почему? — недовольно протянул Фридрих. Ему было так тепло и уютно под одеяльцем! — Ярмарка ведь еще пару дней продлится!

— Да, но нам неразумно оставаться тут. — Брумзель выглядел несвежим и разбитым. — Если эти парфюмеры-шелкопряды и Ангостура Штрикснер узнали меня, значит, могли узнать и другие. И кто знает, может, через пару дней Клупеус или еще кто-нибудь будет в курсе, что мы здесь были. Так что нам лучше исчезнуть, чтобы к тому времени наши следы затерялись.

— Почему мы тогда не улетели вчера вечером? — проворчал Фридрих.

— Потому что я был пьян, — рассудительно ответил Брумзель. — Я не мог лететь.

— Ну тогда что ж, выдвигаемся, — сказал Фридрих. — Кальссон уже проснулся? А, вот и ты! Доброе утро.

Кальссон собрал все силы и взгромоздился на байк.

— М-да, я б еще с удовольствием здесь побыл, — грустно сказал он. — Но Брумзель прав, вам действительно оставаться небезопасно.

— И куда мы теперь едем? — спросил Фридрих, наконец поднимаясь.

Было очень раннее, холодное утро. Солнце только начинало подниматься над скалами, оранжевое, как апельсин, и еще слабое. Местность вокруг них напоминала поле битвы, усеянное убитыми, с той только разницей, что убитые обычно не храпят. Везде спали посетители ярмарки, одни — завернувшись в одеяла, другие — просто так. Кроме троих друзей, никто еще не просыпался.

— Я предлагаю, — тихо сказал Брумзель, — двигаться дальше на север. Помнишь легенду о Грюндхильде? Хочешь посмотреть на глетчеры, среди которых она сражалась с ледяными великанами?

— М-м-м. С ледяными великанами? Но ведь это всего лишь легенда, — скептически отреагировал Фридрих. И, только сказав это, понял, насколько глупо звучит фраза. В конце концов, он как раз беседует с говорящим шмелем.

— Это ты так думаешь, — Брумзель нравоучительно поднял лапку. — Нам нужно подняться повыше в горы, там, к счастью, нет практически ни души. И нас не смогут найти по следу.

— А потом? Не можем же мы оставаться на глетчере, — возразил Фридрих.

— Ну, что-нибудь в свое время отыщется, — отмахнулся Брумзель. — До сих пор у нас все получалось.

И они отправились в путь.

— Интересно, сколько времени понадобится Совини, чтобы понять, что мы перед ними ломали комедию? — вслух подумал Фридрих, пока они медленно поднимались к горам, а Кальссон тарахтел внизу.

— А еще интереснее, что скажет Офрис, когда получит от Ангостуры длинное письмо и прочтет, сколько всего мы с ней обсудили, — вздохнул Брумзель. — С другой стороны, можно только надеяться, что мы этого не узнаем. Потому что если Офрис нам об этом расскажет, значит, мы попались. А это — всё, туши свет.

День был солнечный и теплый, но воздух становился все прохладнее, по мере того как они поднимались выше в горы. В полдень они устроили привал на нагретом солнцем каменном плато.

— Как далеко на север Клупеус будет отправлять своих муравьев? — поинтересовался Фридрих. — Досюда они доберутся?

— Севернее поселений почти нет, — сказал Кальссон и покачал головой. — Если Клупеус хочет обрушиться на Северную Сторону с севера, ему незачем лезть выше. Эй, видели мою новую татуировку? — он гордо показал большую желто-красную цепочную карусель у себя на заду. — Это я себе вчера на ярмарке наколол. В память о Ласточкиной Горке!

— А что ты будешь делать, когда место на коже закончится? — со смехом спросил Фридрих.

— Много места уже не понадобится, — не задумываясь ответил Кальссон. — Думаю, это последняя.

На камне стало тихо.

— Ты думаешь… ты скоро окуклишься? — осторожно спросил Фридрих.

Кальссон кивнул, стараясь улыбаться.

— Может, через пару дней, может, через неделю или около того… Это довольно странное ощущение. На меня то и дело накатывает желание повиснуть на какой-нибудь ветке и больше не двигаться. И постоянно кажется, что нужно сбросить кожу, что на мне какая-то броня, которая ограничивает каждое движение. Пока что я довольно подвижный, могу завязаться узлом. Но голова говорит мне: у тебя есть броня, есть суставы, так что, пожалуйста, пользуйся ими и прекрати скручиваться червем.

— Ох, мне это знакомо, я ведь тоже когда-то был личинкой, — сказал Брумзель, пытаясь его успокоить. — Перестаешь понимать, что к чему! Но потом все проходит, и снова начинает складываться стройная картина.

— А знаете, что самое ужасное? — Кальссон широко распахнул глаза. — У меня сейчас две дюжины ног, а голова говорит мне: ног у тебя всего шесть! Даже при ходьбе нужна полная концентрация. А это чувство, когда хочешь взмахнуть крыльями, а крыльев-то у тебя и нет! Даже говорить об этом не хочу!

— Ужасно. Это нужно просто перетерпеть, — сказал Брумзель, качая головой.

— А ты разве не рад? — попытался приободрить Кальссона Фридрих. — Скоро ты сможешь летать. Сверху все смотрится гораздо круче. Да и выглядеть ты будешь намного лучше, чем сейчас.

— Спасибо большое! — сказал Кальссон и ткнул себя лапкой в толстую зеленую складку.

— Превращения бояться, правда, не стоит, — снова вмешался Брумзель. — Это не больно. К тому же все время будет тепло и уютно.

— Да не боюсь я превращения! Меня раздражает только бабочка, которой я после него стану! — проворчал Кальссон. — Как ей только в голову пришло стать мной!

— М-да, кем она вообще себя возомнила? — сказал Фридрих, которому беспокойство Кальссона казалось несколько преувеличенным.

Но Кальссону смешным это не показалось.

— У меня тут серьезный кризис идентичности, а ты надо мной смеешься! Может, я забуду всю свою предыдущую жизнь! Но тебе-то что, с тобой такого точно не случится!

— А я даже не знаю, было ли у меня что забывать, — вслух задумался Брумзель. — Я же был заперт в соте. Там смотреть, кроме стенок, было не на что. Да, если задуматься, детство у меня было скучное…

Фридрих попытался внести в беседу немного оптимизма:

— Я уверен: кем бы ты в итоге ни стал, ты все равно останешься собой.

— Ну, тебе легко говорить, — обиделся Кальссон. — А я даже не знаю, в какую бабочку я превращусь. В ночную или в дневную? И какого цвета? Может, я стану розовым. А розовый цвет я совсем не люблю.

— Ну, вообще-то большинство бабочек вовсе не розовые, — возразил Фридрих.

— К тому же Фридрих тоже розового цвета. Если что, будете розовыми вместе, — успокоил Брумзель, отпивая кофе.

Но пик кризиса идентичности у Кальссона приближался гораздо быстрее, чем они думали. Уже на следующее утро его едва удалось вытащить из спальника. Встряхивание и холодная вода помогли далеко не сразу, а когда он наконец все-таки встал на ноги, как будто послышался хруст суставов. При том что суставов у него пока не было.

— Мне сейчас нужно на дерево, — объявил Кальссон, мигая полуоткрытыми глазами. — Потому что потом я уже не сумею!

Фридрих сглотнул. Он-то думал, что Кальссон проведет с ними еще по крайней мере пару дней. А оказалось, что у него нет времени даже позавтракать вместе. Он и кофе пить отказался.

— Не, не, уже слишком поздно, — сказал он и поплелся куда-то мимо них. — Пути назад нет. Все, что нужно, у меня есть. — С этими словами он встряхнулся и начал карабкаться вверх по корню дерева. — Осталось только найти себе местечко. Божечки мои, сил-то совсем нет. Спать-то как хочется! Но сначала нужно еще спрясти кокон. А потом… Ох, как я рад, что скоро засну! — сказал он, уже вползая на ствол дерева.

Фридрих с Брумзелем разожгли костер и молча наблюдали, как Кальссон с трудом ползет и ползет вверх. Добравшись до первой толстой ветки, он остановился.

— Как думаешь, это надежное для него место? — тихо спросил Фридрих.

— Не знаю.

— А как ты считаешь, он узнает нас, если мы вдруг снова встретимся? — грустно спросил Фридрих.

— А ты думаешь, мы еще его увидим? — мрачно спросил в ответ Брумзель. — Шансы невелики.

Оба с тоской смотрели вверх, туда, где Кальссон уже начал плести себе кокон. При этом он так громко пыхтел, что его было прекрасно слышно и под деревом. На вопросы он больше не отвечал — настолько был занят. Начав с одного края, он медленно сооружал вокруг себя толстый кокон. В какой-то момент он был уже весь в плотной паутине из белых нитей, но продолжал усердно вить кокон дальше. Наконец, когда под этой оболочкой его уже почти не было видно, дошла очередь до шлема — Кальссон его просто сбросил вниз.

Брумзель с Фридрихом молча смотрели вверх. Фридриху давно расхотелось завтракать.

— Эй, поосторожней! Ты же мог шлемом в нас попасть! — нехотя крикнул он, но Кальссон и на это не ответил. Под белой поверхностью кокона больше никакого движения заметно не было.

— Безопасно ли оставлять его здесь? — На секунду Фридриха посетила безумная мысль — снять Кальссона с дерева и взять с собой. Но тут же ему стало ясно, что это не получится.

— Он в большей безопасности, чем мы, — вздохнул Брумзель. — Ни муравьи, ни шершни с осами уж точно не заинтересуются каким-то неприметным коконом. Полетели отсюда.

Они накрыли байк ветками, чтобы он не привлекал внимания. Фридрих держался, но в душе чувствовал какую-то ужасную пустоту. Бросив последний взгляд на висевший над ними кокон, который постепенно начинал коричневеть, он влез Брумзелю на спину, и они двинулись дальше на север.

Весь день они летели молча. Воздух становился холоднее. Они пролетали над горными озерами и водопадами. В начале вечера устроили привал, и Фридрих развернул карту.

— Над этим озером мы пролетели полчаса назад. Значит, мы совсем уже близко к границе льдов, — заключил он.

— Дай-ка взглянуть! О да, мы скоро увидим глетчер Грюндхильды, — обрадовался Брумзель. — Успеем до наступления темноты, если поторопимся!

И действительно, скоро глетчер появился на горизонте. Но на небе стали собираться тяжелые дождевые облака, так что они решили поискать место, чтобы переждать дождь. При грозе в горах сам Брумзель не хотел лететь дальше. Они разожгли костерок под выступом скалы, завернулись в одеяла и уселись под утесом с видом на снега и длинные ледяные языки, покрывавшие дальние горы.

— Значит, Грюндхильда сражалась вот там внизу, в этой долине? — сонно спросил Фридрих. Среди темных туч заходило солнце, зрелище это было впечатляющее.

— Да.

— Брумзель, а теперь по-честному: Грюндхильды же на самом деле не было? В смысле, такой, как описывается в легенде? — Фридрих зевнул. — Это же просто старые сказки, так?

— Ну, во-первых, не такие уж и старые, этим событиям всего около сотни лет, — задумчиво проговорил Брумзель. — Нет, Грюндхильда действительно жила. И действительно была именно такой. А Офрис — действительно ее потомок.

— Почему всякий раз, когда герои остро необходимы, их нет? — меланхолично поинтересовался Фридрих.

— Потому что в обратную сторону это не работает, — сказал Брумзель. — Не спрашивай почему, но не работает.

— Угу, — хмыкнул Фридрих. Хотя совсем не понял, что имел в виду Брумзель.

Посмотрев на глетчер, они повернули на юг, потому что (так объяснил Брумзель), если двигаться дальше на север, для шмеля очень скоро станет слишком холодно. А два дня спустя их побег закончился самым бесславным образом. По большому счету, они наткнулись на взвод шершней — точнее, пролетели над ним — просто по глупой случайности. Две дюжины шершней, несколько вооруженных шершнелетов и парочка ос расположились лагерем на песочке далеко под ними, а Брумзель, снова не позаботившийся натереться сажей, сверкал на солнце, словно шаровая молния.

С этого момента их побег не продлился и минуты. Когда под ними послышалось характерное громкое жужжание нескольких шершней, Брумзель выругался такими словами, которых Фридрих прежде не слыхивал, и понесся что есть мочи. Фридрих успел натянуть очки на глаза и перевесить рюкзак вперед, чтобы поискать в нем оружие. Но сковороды там больше не было и ничего другого подходящего не нашлось. Так что оставалось только держаться крепче и надеяться не свалиться со шмелиной спины. Ему было совершенно ясно, что шершни сейчас отдохнувшие, а у Брумзеля за плечами целый день полета. Секретного преимущества у них на этот раз тоже не было: вряд ли здесь отыщется тайный подземный ход. Так что, кроме чуда, спасти их не могло ничто. Но с чудесами, к сожалению, ситуация такая же, как с героями: как раз когда очень нужно, чуда не происходит.

— Слушай меня, — прошипел Брумзель, — если оторваться не удастся, я тебя сброшу. За тобой они не погонятся. Встречаемся у Кабаньего Зуба. У Кабаньего Зуба, не забудь!

Тут он пролетел через расколотое молнией дерево и сразу после этого резко развернулся. Это действительно совершенно сбило с толку шершней, которые уже почти наступали им на пятки. Несколько секунд они промялись на месте, а потом, разобравшись, что к чему, продолжили погоню и снова стали нагонять их.

— Отпускай руки! — выдохнул Брумзель, стал резко снижаться над вересковой пустошью и понесся сквозь вереск так, что листья разлетались в разные стороны. — Прыгай! — Фридрих оттолкнулся и полетел в траву.

Упав, он быстро пополз по земле в поисках укрытия, но сзади за комбинезон его схватили жесткие, будто в броне, лапы.

— Один попался! — послышалось над ним, и его снова подняли в воздух. Крылья шершня гудели и трещали оглушительно. Фридриха сильно встряхнули, но он удержался — было бы неразумно прыгать в этот момент, они были уже высоко над землей.

Он увидел, как остальные шершни неслись за Брумзелем, делавшим крюк над пустошью, и подбирались все ближе. Два шершнелета выстрелили по нему из арбалетов, но Брумзель слегка отклонился, и стрелы пролетели мимо. Все происходило так быстро, что Фридрих едва успевал следить. Третьего наездника, который летел прямо над вереском, он вовсе не видел. Вдруг Брумзель вздрогнул и стал оседать. Длинная черная стрела под углом вошла в его мех.

Наверное, в этот момент Фридрих что-то кричал и яростно трепыхался, но этого он не помнил. Он видел, как Брумзель еще раз попытался набрать высоту, а потом медленно опустился и бесшумно исчез в зарослях вереска.

Фридриху стало ужасно плохо. От страха перехватило дыхание. Внутри все сжалось, из глаз потекли слезы — больше он ничего не видел.

Прошло немало времени, прежде чем к нему вернулась способность ясно мыслить. Он сидел на спине шершня со связанными руками и чем больше думал, тем хуже представлялось ему нынешнее положение. Эскадрилья вместе с пленником продолжала движение на юг. Брумзеля они с собой не взяли. Это, видимо, означало, что он мертв и больше не стоит их усилий. А может, он еще жив, а шершни просто оставили его умирать. Наверное, ему нужна помощь, но Фридрих был арестован и ничего сделать не мог.

Эта мысль чуть не свела его с ума. То, что он остался один в чужой стране, да еще в руках врага, в тот момент беспокоило его куда меньше.

— Почему вы его не взяли? — крикнул он шершню, на спине которого сидел. — Он мертв?

— Без комментариев, — отрезал шершень. Особым умом этот тип не отличался, в чем Фридриху еще не раз предстояло убедиться.

— Что вы собираетесь со мной делать? — попытался он зайти с другой стороны.

— Без комментариев!

Фридрих вздохнул.

— Ну ладно. А можешь, по крайней мере, сказать, далеко ли еще лететь?

Как он и ожидал, ответа не последовало.

Тогда Фридрих принялся внимательно разглядывать голову, которая была у него перед глазами. Справа на шершне было черное металлическое кольцо со знакомым символом — «К» с завитушками. Клупеус, значит. Хорошо это или плохо? Что Офрис способна на любую подлость, Фридрих уже прекрасно знал, но вдруг с этим Клупеусом можно о чем-то договориться?

— Эй! — крикнул он летевшему рядом шершню. — Вы работаете на Клупеуса, волшебника?

Этот шершень оказался чуть более общительным. Он подлетел поближе.

— Мы работаем на Клупеуса и везем тебя к нему. Что с тобой будет дальше — решит он. Еще вопросы есть?

— Что он со мной сделает? — встревожено спросил Фридрих.

— Обычно, — ответил шершень, — людей вроде тебя он бросает в Башню.

— У него есть башня?

— Башня Отчаяния. Не слыхал про такую? — прогудел шершень.

— Кажется, разок слышал где-то, — ответил Фридрих. — А почему она так называется?

— Любопытный ты очень, парень, — процедил шершень. — Башня Отчаяния — это гениальная постройка. Самая надежная тюрьма в мире. Заключенных там замуровывают в камерах — и всё, сбежать невозможно.

— А как же Клупеус их потом выпускает?

— Ха! А он никого и не выпускает! Поэтому так важно, что сбежать оттуда невозможно! — Шершень подлетел ближе. — Система просто гениальна: войти не может никто. Выйти могут все, кто в силах. Но ни у кого не получается.

— Ты имеешь в виду, — скептически заметил Фридрих, — все могут войти, никто не может выйти?

— Нет! Никто не может войти, все могут выйти! Что это значит — не знаю, но работает превосходно! Это самое замечательное в Башне! Никто не понимает как, но оно работает! — шершень даже прихрюкнул от удовольствия.

— Хм-м. — Фридрих закусил губу. — Даже самые толстые решетки можно как-то перепилить!

— А там нет никаких решеток! — с энтузиазмом объявил шершень и даже захлопал передними лапками. — Совершенно никаких! Там у тебя огромное окно и прекрасный вид на горы! Только тем, кто с крыльями, естественно, надевают на спину панцирь, чтоб было не улететь.

Фридрих все больше уверялся, что у шершня не все дома.

— Но ведь тогда кто-нибудь может подлететь к окну и забрать заключенного, — сказал он, просто чтобы посмотреть, как шершень дальше будет раскручивать эту странную историю.

— Нет! Войти-то никто не может! Вся долина заколдована, — рассудительно объяснил тот. — Клупеус же маг. Ну, сам увидишь: это самая дьявольская тюрьма всех времен! Абсолютно гениальная штука. Так что сидеть там — в некотором роде честь!

— С ума вы все посходили, — пробормотал Фридрих. Сидеть на шершне было крайне неудобно, а путы на руках перетягивали ему жилы. Об этом он и сказал собеседнику.

— Ну, это только пока не долетим до лагеря, — отмахнулся он. — А долетим мы уже скоро.

Из вереска показалась огромная темная скала, перед которой стояли потрепанные шатры. Вокруг размещались шершни, осы и наездники, а внешний круг составляла поблескивающая черная масса муравьев. В середине, над шатрами, величественно высилось сооружение из меди и стекла.

Один из шатров был украшен вышивкой с узором из серебряных лун и солнц, к нему шершни и доставили Фридриха. Везший его шершень приземлился перед шатром, а другой осторожно приблизился к входу, почтительно тронул занавес и громко объявил:

— Господин Клупеус! Мы схватили одного из предателей!

Занавес над входом поднялся, наружу быстро вышел Клупеус. Он не удостоил их вниманием и чуть не прошел мимо. Но все-таки остановился.

— Ах да, — рассеянно сказал он. — Да, это один из них, я помню. А где второй?

— Мертв, — коротко ответил шершень, и у Фридриха снова встал ком в горле. Он не хотел плакать в присутствии этого отвратительного Клупеуса, но слезы вновь потекли по лицу.

— Я всё знаю! — бросил он Клупеусу надломленным голосом. — Все об Офрис и ее чертовом парфюме! И о муравьях, и о кольцах!

— А, хорошо, — отмахнулся Клупеус.

— И я всем об этом расскажу! — завопил Фридрих.

— Пожалуйста. Прекрасная работа, — Клупеус поспешно обернулся к шершням. — О награде для вас я подумаю позже. У нас тут как раз возникла проблема с двумя колониями муравьев, они хотят воевать друг с другом, и я должен это пресечь. — С этими словами он хотел идти дальше, но один из шершней тронул его за мантию.

— В Башню? — спросил он.

— В Башню, — ответил Клупеус и поспешил дальше.

Путы на руках Фридриху не ослабили, не предложили ни воды, ни носового платка, а сразу же повезли дальше, к знаменитой Башне Отчаяния, что бы это ни было. Прежний разговорчивый шершень с ними не полетел, а тот, на котором Фридрих сидел, в ответ на все вопросы вопил только: «Без комментариев!» Так что Фридрих даже не мог узнать, что сейчас с ним произойдет. У шершнелетов тоже, видимо, был приказ не разговаривать с пленными, они просто продолжали пялиться вперед, сколько Фридрих ни старался привлечь их внимание.

Полет не продлился и часа, но руки у Фридриха за это время порядком затекли. Черную зубчатую верхушку Башни можно было разглядеть среди горных вершин издалека. Башня, очень высокая и узкая, возвышалась посреди широкой долины. Фридрих действительно увидел большие незарешеченные окна, в некоторых как будто даже различил лица с печатью отчаяния и какие-то движения. Но, может, это была лишь игра воображения. Стены Башни сверкали, будто полированные.

Внутрь они попали через подземный ход: эскадрилья приземлилась у скалы, перед тяжелой деревянной обитой железом дверью, ведущей внутрь горы. Один из наездников отпер дверь ключом, и три шершня вместе с Фридрихом вползли внутрь. Остальные входить не стали.

Света внутри не было, но стены были ровные, а коридор шел прямо, так что ударяться здесь было не обо что. Через некоторое время вдали замаячил слабый свет. Шел он сверху, из какого-то проема, и, когда они приблизились к его источнику, Фридрих увидел винтовую лестницу. Шершни с трудом стали взбираться по ней (чтобы взлететь, им было недостаточно места, а ступеньки делались, очевидно, не для насекомых их размера) и, преодолев несколько витков и люк, оказались в Башне.

Фридрих огляделся. Вверху винтовая лестница продолжалась, извиваясь вокруг световой шахты. От того, как далеко вверх уходили ступени, у него чуть не закружилась голова. По сторонам он заметил несколько дверей, но людей вокруг видно не было. На стене висели маленький колокольчик и табличка, сообщавшая, что по прибытии следует позвонить. Это один из шершней и проделал.

Одна из дверей распахнулась, в холл вышел горбатый человечек.

— А, новый клиент! — вместо приветствия сказал он. — Ведите его наверх, там у нас есть еще пара свободных камер.

Фридрих оглядел человечка.

— Вы тюремный надзиратель, да? — настороженно спросил он. Его разозлило, что этот тип не проявил ни капли участия.

— Именно, именно. Можем сразу перейти на «ты», потому что до конца жизни тебе, кроме меня, разговаривать будет не с кем, — ласково ответил горбун. — Так что формальности можно отбросить сразу!

Прежде чем Фридрих успел что-нибудь сказать, человечек засеменил вверх по лестнице, шершни двинулись следом. Они поднимались всё выше и выше, так что Фридрих почти был рад, что его несут и не нужно подниматься самому. Наконец стали попадаться первые лестничные площадки. На каждой из них была лишь одна дверь — замурованная, с маленьким закрывающимся окошечком размером не больше кирпича. С каждой новой дверью Фридрих терял присутствие духа. Как же отсюда сбежать?

В конце концов они добрались до проема, который был не замурован, а просто закрыт деревянной дверью. Но и в этой двери уже было окошечко, которое останется открытым после того, как дверь замуруют.

Горбун отпер дверь.

— Внутрь его! — бодро проговорил он. — Ах да, сначала руки развязать. Чтоб не отвалились, ха-ха! — он вынул складной ножик и перерезал веревку. Фридрих взвизгнул, когда кровь снова стала поступать в пальцы — это было действительно больно!

Его втолкнули в камеру и тут же захлопнули дверь. Снаружи приглушенно доносился голос горбуна:

— Так, один из вас останется здесь и поможет мне замешать раствор. Вот ты!

— Без комментариев!

Скоро шаги на лестнице затихли, и Фридрих остался совершенно один. Он оглядел камеру: три каменных стены и большое незастекленное окно. У одной из стен стояла койка с одеялом, а рядом на полу — тарелка и кружка. Больше в камере не было ничего.

Сначала он попробовал открыть дверь. Он тряс ее и пытался вышибить с разбегу, но она оказалась крепче, чем выглядела. Замок взломать он тоже не мог, потому что с внутренней стороны даже замочной скважины не было. Да и зачем? Чтобы обитатели могли отпирать дверь? Этого явно не предполагалось. Он попробовал просунуть руку в окошко двери — может, ему неимоверно повезло, и горбун оставил ключ в двери? — но задвижку окошка тоже было не открыть.

Наконец Фридрих повернулся к окну. От вида на горы захватывало дыхание. Но сейчас красоты природы его совершенно не интересовали: он понял, что и через окно бежать не удастся. Стены были слишком гладкие, спуститься по ним было невозможно; а головокружительная высота, на которой он находился, не оставляла сомнений, что просто спрыгнуть тоже не выйдет. Это было бы чистейшей воды самоубийством — долина лежала далеко внизу. Фридрих печально усмехнулся.

Он сел на койку. Вещи у него не забирали, всё осталось при нем — и инструменты, и припасы. А почему бы и нет? Это ведь самая надежная в мире тюрьма, откуда бежать невозможно.

Тут снаружи послышались шарканье и стук. Видимо, горбун вернулся с раствором и кирпичами и как раз начинал замуровывать дверь. Может, с ним можно поговорить? Вдруг получится подкупить? И хотя у Фридриха ничего ценного не было, попытаться все же стоило.

Открыть окошко в двери изнутри было нельзя, так что он принялся колотить по дереву.

— Эй! Э-э-эй!

После долгого ворчания и пыхтения окошко действительно открылось.

— Ну-у? Что, уже соскучился в камере? — проскрежетал чей-то голос. Фридрих выглянул в отверстие: это действительно был горбун, и в руке у него действительно был мастерок.

— Есть хочется, — сказал Фридрих. Ничего лучшего ему в голову не пришло. Как-то ведь нужно было начать разговор, пока дверь еще не заложена.

— Хлеб раздают по утрам, — ответил горбун. — Вода рядом с дверью. Кружку я снова наполню завтра.

— Как? — спросил Фридрих, чтобы выиграть время. — Она же через это отверстие не пройдет!

— Поднесешь ее сюда, я из шланга налью, — объяснил горбун. — Еще вопросы есть?

— Тебе нравится замуровывать людей? — поинтересовался Фридрих, стараясь настроить тюремщика на откровенный лад.

— Хм, да вообще-то это не особо весело, приходится кучу тяжестей перетаскивать, — отвечал горбун. — Но в остальном мне моя работа нравится.

— А совесть тебя не мучает? — Фридрих постарался принять как можно более жалобный вид.

— Меня? Нет. Это бы работать мешало, — сказал горбун, наклоняясь за следующим кирпичом.

— Значит, ты видишь смысл в том, чтобы замуровывать людей, которые ничего плохого не сделали? — продолжил расспрашивать Фридрих.

— Смысл… Не надо мне тут про смысл! Смысла ни в чем нет, — нетерпеливо вздохнул горбун. Видимо, он хотел продолжать работу.

— Тогда нет смысла и в том, чтобы замуровывать меня здесь, правильно? — тут же возразил Фридрих.

Горбун отложил мастерок.

— К чему это ты сейчас? — просопел он.

Фридрих продолжал отчаянно цепляться за разговор.

— Скажи, людей здесь замуровывают, да? Навсегда? И дверь больше никогда не открывают, так?

— Да-а-а…

— А если ты меня… так сказать… выпустишь… никто не узнает, что меня тут больше нет, потому что это никто больше не проверяет, правильно?

Горбун засмеялся:

— А ты хитрый парень! Нет, я никого не выпускаю. Если б я был такой мягкотелый, я бы никогда не получил эту должность. Тут, бывало, некоторые просто душераздирающе плакали и умоляли, но и они не смогли меня разжалобить. Так что лучше тебе что-нибудь другое придумать… Нет, стой, это я плохо выразился: неважно, что ты выдумаешь, это все равно ничего не даст. Вот так вот. А теперь — спокойной ночи!

— Подожди! — закричал Фридрих. Окошко начало закрываться, но горбун все-таки притормозил.

— Что?!

— Сколько народу прыгает с Башни? — в полном отчаянии спросил Фридрих, просто чтобы продолжать говорить. — В год, например?

Горбун ухмыльнулся:

— Еще никто не прыгал! Поверь мне, тут все цепляются за жизнь, хоть это и жизнь в клетке. Скоро сам почувствуешь. Жить здесь они не хотят, но умирать хотят еще меньше. — Вдруг он еще раз хихикнул. — Эй, знаешь что? Я подкину тебе хорошую тему для ночных размышлений. Вот этот горб, — он похлопал себя по спине, звук получился такой, будто стучали по чему-то полому, — из стали. Он не настоящий. Хозяин назначил меня сюда, потому что он искал аутентично выглядящего тюремщика, а я очень хотел получить эту работу. Он не знает, что горб накладной. А если однажды узнает, меня тут же уволят. Но ты ему этого рассказать не сможешь! — тюремщик с хохотом захлопнул окошко. — А теперь не мешай мне работать!

На начатую кладку стали ложиться новые кирпичи. Фридрих опустился на пол рядом с дверью и слушал, как звуки за дверью поднимаются всё выше и выше. Наконец с проклятиями был втиснут последний кирпич, а потом все затихло. Только шарканье горбуна (точнее, мнимого горбуна) по лестнице слышалось еще некоторое время, а потом наступила полная тишина.

Фридрих еще раз оглядел свое новое пристанище, которое должно было стать последним. Солнце огненным шаром как раз опускалось за горы. Неужели он теперь будет наблюдать этот вид каждый день? До конца жизни? Снова и снова? Пока не проклянет это солнце и, отчаявшись, однажды не спрыгнет с Башни? Он посмотрел вниз, в долину. Далеко-далеко внизу был виден зеленый ковер травы, местами прорезанный скалами. Там можно было бы прекрасно погулять, но гулять ему уже никогда не придется. Никогда. Потому что путь вниз только один, и если он его выберет, то размажется по травке ровным слоем.

А еще где-то там, снаружи, остался Брумзель. Он мертв или тяжело ранен и совершенно один в пустынной местности. Фридриха захлестнуло отчаяние. Глаза наполнились слезами, и соленые потоки, словно горные реки, побежали по щекам. Из носа потекли сопли. Он всхлипывал и рыдал, то тихо, то громко, пока оставались силы. Потом дополз до койки. Он был совершенно вымотан и в полном отчаянии, но ему казалось, что от таких переживаний не сможет спать неделями. Но стоило принять горизонтальное положение, как он глубоко и крепко заснул.

Когда Фридрих снова открыл глаза, уже ярко светило солнце. На полу лежал сухой кусок хлеба — видимо, тюремщик бросил его через окошко в двери. Сухарь выглядел не особенно аппетитно, так что Фридрих позавтракал своими припасами.

Он обязан выбраться отсюда! Найти Брумзеля. И всем рассказать о вероломстве Офрис. Что-то нужно делать!

Но для этого необходимо сначала выбраться из башни. А как это сделать, если из нее еще никому не удавалось убежать?

Что сделал бы Брумзель на его месте?

Фридрих начал систематически обследовать камеру на предмет слабых мест. Он простукивал стены, прислушивался к звукам в других камерах, сверху и снизу, смотрел из окна вниз, пока не закружилась голова, пытаясь придумать, как спуститься по гладкой стене, но никакой зацепки для плана побега не нашел.

— Безнадежно, — прошептал он себе под нос. — Тут наверняка сидят короли побегов и опасные преступники, и если им не удается выбраться отсюда, то я, зеленый новичок, уж точно не смогу.

Но все же он еще раз с удвоенным рвением принялся за дело, изучил всю камеру до последнего сантиметра и в конце концов должен был признать, что выход из нее только один — через окно.

Может, получится из чего-нибудь сделать веревку, чтобы спуститься по ней? У него даже была веревка с собой, только, конечно, слишком короткая. И даже если разрезать всю одежду на полоски и связать их друг с другом, все равно этого будет совсем недостаточно, чтобы добраться до земли.

Что еще можно сделать? Соорудить парашют? Или летательный аппарат? Абсолютно невозможно.

Фридрих так устал от этих бесплодных действий и размышлений, что ему хотелось просто сесть и не делать больше ничего.

— Башня Отчаяния, — прошептал он. — Теперь я понимаю, почему это место так называется.

И тут ему вспомнилось, что вчера говорил шершень.

— Выйти могут все, кто в силах, — тихо повторил он. — Войти не может никто. Что за глупость! Вот я сижу тут внутри, а так и не понял, что это означает! — он почесал голову. — Хм… Выйти могут все, кто в силах, — прошептал он. — Что ж это может значить? Тюрьма, в которую нельзя попасть? Хм… — он сел и задумался. — Как это работает? — громко спросил он. — Почему тюрьма без решеток надежнее тюрьмы с решетками?

Он почувствовал, что проголодался, и полез в рюкзак. Тут ему попался в руки пакетик с «мудрой пудрой» сказания о Грюндхильде. Это будет его единственным чтением до конца дней, если ничего не придумать. Что бы сделала Грюндхильда? Она бы подключила всю свою смекалку и хитрость. Но что могут смекалка и хитрость против каменных стен?

Потом он вытащил из рюкзака карту и стал искать Кабаний Зуб. Он оказался всего-то в паре часов ходьбы от Башни, но с тем же успехом мог быть на другом краю света. Добраться туда было все равно невозможно.

Фридрих обхватил голову руками и так крепко задумался, что мозг даже заболел от напряжения.

— Все могут выйти, никто не может войти. Все могут выйти, никто не может войти… — повторял он.

И тут ему пришла в голову абсурдная мысль. Если снаружи нельзя близко подойти к Башне, это может означать только одно: никому нельзя ее подробно разглядывать. А это означает, что у Башни должно быть какое-то слабое место, очевидное именно снаружи, а не изнутри.

— Все могут выйти, — проговорил он еще раз тихо. — Ну, не через дверь, это ясно. Стены достаточно прочные. Остается только окно. — И он снова подошел к нему и снова стал пристально разглядывать гладкую стену, пока глаза не заболели от напряжения. Потом он потер их кулаками — поплыли звездочки. Может, зрение тут вообще ни при чем?

Фридрих стал вспоминать неприятности, с которыми ему до сих пор приходилось сталкиваться в Скарнланде. Общее во всех них было одно: на поверку всё оказывалось не тем, чем казалось сначала. Привлекательность Офрис была лишь наваждением, их с Брумзелем опасное путешествие — инсценировкой, даже муравьи подчинялись Клупеусу только потому, что их вводили в заблуждение. Верить чему-либо тут было затруднительно.

— Предположим, — начал Фридрих решительно, — предположим, что и тюрьма эта ненастоящая. — Он сам чувствовал, насколько абсурдно это звучит. — Так. Все это ненастоящее. Что я в таком случае вижу?

Он закрыл глаза и прислушался, принюхался и почувствовал движение воздуха у себя на лице, потом еще раз выглянул в окно. Здесь, наверху, дул неприятно холодный ветер, но внизу, в долине, все было спокойно и тихо…

Он насторожился. Здесь что-то не так!

— Как это может быть? — прошептал он, и сердце у него бешено заколотилось. Он почти придумал план, как выбраться отсюда. Еще чуть-чуть, и он поймает мысль. Она была уже там, в какой-то потайной каморке его сознания, нужно только не дать ей ускользнуть.

Фридрих сощурился, высунулся из окна и стал рассматривать пейзаж внизу. Странная трава там росла, очень темного цвета. Такую он еще никогда не видел. По крайней мере… по крайней мере, на сухой земле!

Он ринулся к рюкзаку и дрожащими руками достал блокнот. Вырвал лист, подбежал к окну и бросил вниз. Бумажка полетела вдоль внешней стены, потом вдруг замерла в воздухе, покрутилась немного и остановилась. Прямо в воздухе! То есть, конечно, это был не воздух. А внизу — не трава.

Фридрих глубоко вдохнул. Он понял, как устроена Башня Отчаяния. И ему стало очень спокойно. Он взял рюкзак, надел его на спину, подкрепился немного (время было как раз уже обеденное), потуже завязал ботинки и выпрыгнул из окна.

Уже в полете на него снова напал ужас: а что, если он просчитался и шагнул сейчас навстречу смерти?

Но тут он шлепнулся в воду.

— Вальмю, — констатировал он, вынырнув и отфыркиваясь. — Проклятое вальмю!

Действительно, Башню окружало озеро вальмю. Сверху оно было неразличимо, только создавало иллюзию огромной высоты. Поэтому в этой тюрьме не было решеток — решетки, удерживавшие арестантов внутри, были в их собственных головах! Поэтому на долине лежало заклятие, и снаружи сюда никто попасть не мог. Вот так просто и гениально! Так изысканно и одновременно с такой издевкой. Клупеус наверняка каждый вечер до колик смеялся над своей выдумкой.

Фридрих знал, что времени терять нельзя, иначе эта жидкость быстро нагонит на него сон. Так что он поплыл, делая широкие спокойные гребки, чтобы не тратить сил попусту. Нужно было добраться до края котловины, а путь туда неблизкий. Как только он доберется до деревьев, спрятаться будет легко.

Он то и дело нервно оглядывался, боясь, что кто-нибудь за ним наблюдает, но из Башни никаких звуков не доносилось, кроме стонов отчаявшихся арестантов. Да и те с каждым гребком становились всё тише.

Как раз когда Фридрих вздрогнул от ужаса, поняв, что только что на пару секунд закрыл глаза, ноги его коснулись первых водяных растений.

Скоро он, мокрый насквозь, выбрался на берег.

— Спать, — пробормотал он. — Нет! Времени спать у меня нет! Мне нужно… нужно…

Куда, собственно? То место, где он потерял Брумзеля, в одиночку найти точно не выйдет. Так что оставался только Кабаний Зуб — точка была отмечена у него на карте. Если Брумзель жив, может, он смог добраться туда. Может, он не так уж серьезно ранен. Может… Нет, незачем тешить себя пустыми надеждами.

Спать! Фридрих едва держался на ногах. Поспать было просто необходимо. Хоть часок. Ненадолго закрыть глаза… Так он проковылял еще немного вверх по склону, между деревьев, в сторону кустов. Под дубом он нашел мышиную норку, наполовину забился туда, положил рюкзак под голову и тут же заснул мертвым сном.

Проснувшись, Фридрих с ужасом вспомнил, что времени прохлаждаться нет и нужно идти дальше. Он взглянул на небо: судя по положению солнца, было самое начало вечера. Он собрался с силами и только тут сообразил, что именно его разбудило. Изнутри, из мышиной норы, кто-то раздраженно кричал:

— Эй, бездельник, ты что здесь забыл? Проваливай, да поживее! Ты что думаешь, здесь ночлежка для бродяг?

Фридрих протер глаза. Он еще не высох, ему было холодно, спиной он лежал на камне, а за плечами у него был самый впечатляющий побег в истории Скарнланда. Выслушивать ругань настроения совсем не было. Так что он оглядел своего визави — разъяренного крошечного мыша-землеройку, — поднялся и сказал:

— Извините, я не хотел вам помешать. Я плавал в озере и так утомился, что заснул вот так, одной ногой в норе. Я же не мог знать, что это вход к вам.

Мыш заморгал крошечными глазками и недоверчиво покрутил носом:

— Ты что, дурачить меня решил, дружок? Какое еще озеро?!

— Которое у вас прямо перед дверью. И к которому вам из-за заклятия не подойти.

Фридрих встал, закинул рюкзак на спину и побрел вперед. Мыш побежал за ним.

— Мне нужно в Кабаний Зуб. Это в какую сторону?

— Туда, — удивленно махнул лапкой мыш. — Но скажи, где ж тут озеро?

— Его из-за заклятия не видно, даже оттуда сверху, — ответил Фридрих, показывая на Башню Отчаяния, которая все еще угрожающе поднималась из-за деревьев. — Доброго вам дня.

С этими словами он двинулся в путь, оставив мыша в глубокой растерянности.

На закате Фридрих подошел к обрыву, с которого открывался вид на окрестности. И действительно, вдали среди деревьев, словно колонна, возвышался Кабаний Зуб — очень большой, очень толстый растрескавшийся ствол.

Фридрих спустился с обрыва (там было достаточно корней, чтобы схватиться) и продолжил путь в том же направлении. Но хотя шел он довольно быстро, до цели добрался, только когда солнце совсем зашло. Пройдя между деревьями, он остановился: огромный серый ствол вздымался в небо ровно над ним.

Страшно волнуясь, он закричал:

— Брумзель! Брумзель, ты здесь? — и стал прислушиваться к шорохам прохладного, темнеющего леса. Но ответа не последовало. — Брумзель! Если ты здесь — ответь! — попробовал Фридрих еще раз. На это раз в ответ донеслось слабое «Здесь!», такое тихое, что он даже не был уверен, не почудилось ли ему.

Пройдя немного влево от ствола, он позвал снова и теперь услышал голос яснее. И в тот же момент споткнулся и полетел лицом в траву.

Это действительно был Брумзель! Фридрих споткнулся именно об него! Выглядел шмель жалко, весь скрюченный и сморщенный. В груди у него все еще торчала стрела, двигаться он почти не мог.

— Ай! — прохрипел он. — Вот обязательно еще на меня и наступать!

— Ты живой! — воскликнул Фридрих, и слезы потекли у него из глаз.

— Кажется, это ненадолго, — возразил Брумзель.

— Глупости! Что ты в этом понимаешь? Мы можем найти врача и спрятаться где-нибудь, пока ты не выздоровеешь! — Фридрих тараторил так, что язык у него едва не завязался узлом.

— Я не выздоровею.

— Конечно, выздоровеешь! Что ты такое говоришь?!

— Ты совсем ничего не знаешь о шмелях, — вздохнул Брумзель. — Мы для природы расходный материал. Мы не выздоравливаем. Нам можно оторвать ногу или две, отломить полкрыла… Это не заживает, но мы летим дальше. Мускулы — другое дело, они могут восстановиться, но хитиновый панцирь не срастется, понимаешь? — Он замолчал, а потом добавил: — А с дырами в панцире жить нельзя.

У Фридриха по лицу покатились слезы.

— Но… но… должно же быть какое-то средство!

— У тебя есть сироп? — с надеждой в голосе поинтересовался Брумзель.

— Нет, — вздохнул Фридрих. И тут вдруг его охватила ярость: — К черту сироп! Я не для того бежал из Башни Отчаяния, чтобы дать тебе умереть!

— Что? Откуда бежал? — удивленно прошептал Брумзель. — Расскажи-ка!

— Я все расскажу, когда ты выздоровеешь. Прежде — и не проси.

— Можешь попытаться найти кого-нибудь, кто мне поможет, — сказал Брумзель. — Но не думаю, что это получится.

Фридрих рукавом вытер нос.

— Да иди ты к черту! Я спасу тебя, хочешь ты этого или нет.

Он собрал веток, обвязал их веревкой — попытался соорудить что-то вроде носилок. Когда это кое-как удалось, Фридрих втащил на них Брумзеля и поволок носилки за собой.

— Ты с ума сошел, — резюмировал шмель.

Фридрих не ответил. Он знал из карты, что, если спуститься еще ниже в долину, можно добраться до местечка под названием Холодный Ручей, где должен быть врач. Эта мысль помогала ему тянуть носилки — Брумзель был довольно тяжел.

Час, два волокся Фридрих со своим грузом по лесу. Было холодно и тихо, Брумзель больше не отвечал, когда Фридрих что-нибудь у него спрашивал. От безнадежности Фридрих снова заплакал, но, когда он совершенно выбился из сил и весь взмок, за деревьями показались огоньки.

Скоро он нашел дорожку, ведущую к городу. Но так как было уже поздно, навстречу никто не попадался. И с чего начинать искать помощь в городе, когда они доползут? Даже до первых домов идти оставалось еще прилично.

— Эй! Куда это мы направляемся на ночь глядя? — послышался писк прямо у уха Фридриха, и он ужасно перепугался.

— Э… что? Кто?

— Куда это мы двое идем? — послышался голос снова. Тут Фридрих увидел на дереве совсем маленькую улитку с желтым домиком. Сверху на домике была приклеена мигавшая в темноте свечка.

— Кто? Мы? — испуганно переспросил Фридрих.

— Ну, ты и твой шмель. Мы двое!

— А, ты про нас!

— Да, про нас.

— Я срочно ищу врача, — объяснил Фридрих, радуясь встрече. — В Холодном Ручье кто-нибудь есть?

— Да, да, там очень много кого-нибудь есть! Это же город!

— Да не кто-нибудь, а врач! — поправил Фридрих, изо всех сил стараясь сдержаться, чтобы не закричать.

— А зачем мы хотим врача?

— Для моего шмеля! — начал раздражаться Фридрих.

— Тихо, тихо, лучше бы нам не кричать. Мы случайно ночной сторож Холодного Ручья, так-то! Мы сейчас при исполнении, так-то!

— Тут речь о жизни и смерти, — процедил сквозь зубы Фридрих.

— А что? Шмель поломался, да?

— Очень. Просто ужасно.

— И мы хотим кого-нибудь, кто починит шмеля?

— Именно!

— Да, тогда почему бы не обратиться к Молеправительнице? Она чинит всё, — с готовностью посоветовала улитка.

— А где ее искать? — спросил Фридрих, затаив дыхание.

— Вот там, на дереве мы живем, — ответила улитка, рожками показывая на большое сизоватое дерево у дороги, не совсем в городе, а несколько на отшибе. Его листья громко шелестели на ветру. — Там наверху мы живем.

— В смысле, она? Молеправительница?

— Да, именно, мы. Мы чиним всё, что с дырками, хе-хе! Нам нужно просто наверх, и она залатает нашего шмеля!

— Спасибо огромное, — сердечно поблагодарил улитку Фридрих и поволок носилки с Брумзелем дальше. Он не хотел терять больше ни секунды. Дерево это было огромное. Лестница из прибитых ступенек кольцами вилась по всему стволу. От мысли, что придется втаскивать по ней Брумзеля, Фридриху чуть не сделалось дурно. На это могла уйти вся ночь. Может быть, можно позвать Молеправительницу вниз?

У дороги стояла табличка: «Мастерская Молеправительницы. Латаем любые дыры!».

Путь к дереву для Фридриха с его грузом оказался все же неблизким. Когда он наконец дошел, ему казалось, что больше он и двух шагов сделать не в состоянии. Он просто плюхнулся на землю около носилок и из последних сил закричал:

— Госпожа Молеправительница! Вы дома?

Наверху на дереве горел свет, но ничто не зашевелилось. Молеправительница на лестницу не вышла. Но тут Фридрих увидел шнурок звонка около первых ступенек, потянул за него, и где-то наверху затренькало.

Вдруг с веток поднялась целая туча белых молей, сначала их были сотни, потом тысячи, и становилось все больше. Они облаком взвились вокруг ствола, а потом стали снижаться и тысячью белых платочков окружили Фридриха. Что они говорили, Фридрих понять не мог — для него это было стрекотанием и звоном, не больше.

Одни моли подхватили Иеронима Брумзеля и подняли его в воздух, другие проделали то же с Фридрихом: их обоих несли мимо ступенек к вершине дерева, где горел свет. Лапки у молей были мягкие и легкие. На самом верху, где ствол ветвился и начиналась крона, на платформе стоял домик, построенный из дерева и частей старых механических агрегатов. Там, на веранде, моли положили Брумзеля и поставили рядом Фридриха.

— Сейчас-сейчас! — послышался голос изнутри. — Уже иду.

Потом грубая занавесь, скрывавшая дверь, раздвинулась.

Фридрих совсем не так представлял себе Молеправительницу. Во-первых, она не была молью, а во-вторых, не была похожа на мудрую старушку-знахарку. Это оказалась маленькая жилистая женщина средних лет, одетая в белый халат, своей крапчатостью напоминавший крылья ее молей. Глаза у нее были большие и серые, а волосы — белые и растрепанные. Руки пестрели пятнами смазки и масла.

Увидев Брумзеля, она на мгновение остолбенела. Потом подошла ближе и наконец, повернувшись к Фридриху, бросила:

— Слушай, ты в своем уме? Притащить мне на порог ищейку Офрис?!

Фридрих забормотал что-то нечленораздельное. Он совершенно не знал, что сказать.

— Но… но… это вовсе не ищейка Офрис! Теперь уже нет! — наконец выговорил он.

— А это что такое? — спросила Молеправительница, тыкая пальцем в стрелу, торчащую из спины Брумзеля. — Что, из собственного оружия застрелился? Черт, да у Офрис никто нормально работать не умеет!

— Мы сейчас в бегах, скрываемся от солдат Клупеуса! И… — Фридрих внезапно осознал, что она сказала: — Как это застрелился? Он умер?

— С чего это вы в бегах? — резко, но с интересом спросила Молеправительница. — Что ты несешь?

— Он умер? — всхлипнул Фридрих.

— Нет, не умер, — бросила Молеправительница. — Может, конечно, ты и правду рассказываешь. А может, и врешь. Так что за побег, говоришь?

Фридрих понял, что дело начнет двигаться, только если срочно и доходчиво ей всё объяснить. Он попытался быстро все собрать в голове, но это оказалось непросто.

— Офрис собирается без всякого повода напасть на Северную Сторону, — начал он. — Нам об этом известно, поэтому она нас преследует.

— Что-то странное ты говоришь! Ну да ладно, не стоит оставлять его подыхать на крыльце, так что заноси внутрь.

Фридрих был просто счастлив этому приказу, но моли оказались расторопнее его. Они внесли Брумзеля в дом и положили на большой рабочий стол. Фридрих вошел следом и оказался в мастерской. Вокруг было множество склянок, кусков резины, дерева, железок, клеев, болтов, напильников.

— Так вы не врач? — в ужасе спросил Фридрих.

— А что, кто-то про меня такое говорил? — поинтересовалась Молеправительница, подходя к раковине, чтобы помыть руки.

— Но… но…

— Не бойся. Я латаю всё. Всё. И это не первое насекомое, которое я чиню.

— Как… как можно залатать шмеля? — удивленно спросил Фридрих.

— Сейчас увидишь. Подойди к печке и поставь маленький зеленый горшочек на угли. Давай-давай! Сам-то он не разогреется.

Фридрих прошаркал к печке. Рядом на крючке висел зеленый горшок со сколами на эмали. Он его снял и поставил на тлеющие угли. Внутри была какая-то темная масса, казавшаяся каменно-твердой.

— Смола должна разогреться, потом можно приступать, — проговорила Молеправительница, осматривая рану Брумзеля. — Так, а теперь принеси мне из верхнего ящика шкафа жучьи крылья. Зелено-золотые с бороздками.

Фридрих прошлепал к шкафу и выполнил задание так быстро, как только мог. Молеправительница с довольным видом взяла крылья.

— Очень хорошо. Да, вполне годится.

Она подошла к одному из верстаков и вернулась со щипцами в руках. Внимательно осмотрела дыры в хитине у Брумзеля и принесенные крылья и принялась кромсать крылья, пока не получилось два подходящих кусочка.

— А теперь держи его, — бросила она Фридриху. Захватив конец стрелы щипцами, она резким движением выдернула ее из тела Брумзеля. Он при этом даже не шелохнулся. — Ха, получается. А теперь прижми эти штуки, а я залеплю смолой.

— Смолой?! — испуганно вскрикнул Фридрих. — Вы же не собираетесь мазать его горячей смолой?

— Да он ничего не почувствует, идиот! У него же хитин! — прикрикнула на него Молеправительница. — Прижимай давай!

Фридрих с ужасом придерживал кончиками пальцев кусочки жучьих крыльев, пока Молеправительница орудовала горячей смолой. Может, она хочет навредить Брумзелю? Может, решила разделаться с ищейкой Офрис?

Но, видимо, Брумзель действительно ничего не чувствовал — ни пока работали с первым кусочком, ни со вторым. Зеленые с бороздками заплатки среди густого меха Брумзеля выглядели несколько странно, но Фридриху этот вид показался вполне утешительным. Вот, значит, как латают шмелей! Проблема с дырами в панцире была решена.

Сверху Молеправительница залепила раны пластырем с прополисом и стала мыть руки.

— Ну вот, пока что он жив. Если повезет, и завтра не помрет. У этих тварей под хитином в основном жир. Думаю, ночь продержится. Но обещать ничего не могу.

— А… не нужно ли его перенести в кровать или еще куда-нибудь? — Фридрих в последний раз всхлипнул. — Нельзя же его оставлять так, на столе! — это казалось ему совершенно бессердечным.

Молеправительница снова повернулась к нему.

— Ты снаружи мягкий, поэтому тебе важно лежать на мягком, — сказала она. — А он снаружи твердый. Ему все равно, на мягком лежать или на твердом. Все, я иду спать. Гамак под столом, крюки вон там. Спокойной ночи. — С этими словами она скрылась за другой занавесью.

Фридрих вытащил гамак из-под стола и повесил в углу мастерской. Потом подошел к Брумзелю, пожал его колючую лапку, после чего рухнул в гамак и заснул.

На следующее утро его разбудил слабый голос:

— Фридрих! Эй, Фридрих!

Фридрих удивленно заморгал.

— Фридрих! Где это мы, черт возьми?

— Брумзель! — Фридрих вылез из гамака. — Как ты себя чувствуешь?

— Ну, — еле слышно ответил тот, лежа на боку, — бывало и лучше.

Фридрих засмеялся от облегчения.

— Ты живой! Ты пережил ночь!

— Как это получилось? Вчера я точно собирался подохнуть, — пробормотал Брумзель.

— Посмотри! — Фридрих показал на пластыри у Брумзеля на груди.

— Это что такое? — удивился Брумзель.

— Тебя залатали! — сказал Фридрих. — Молеправительница залатала!

— Кто?! — выдохнул Брумзель и сел.

— Молеправительница. Это женщина, которая живет на дереве и…

— Я знаю, кто это! — закашлялся Брумзель. — Белые волосы, белый халат, руки в машинном масле?

— Да, — подтвердил Фридрих. — Это кто-то особенный? — И тут у него словно пелена спала с глаз: — Снега белее… руки ее черны…

Брумзель, пыхтя, как закипающий чайник, плюхнулся обратно на стол.

— Мы пропали! Пропали! Она убьет нас!

— Это и есть Белая Фея? Правда? — с сомнением спросил Фридрих.

Брумзель, собрав все силы в кулак, поднялся.

— Надо лететь!

— Мандибулами не щелкай! — сказала невесть откуда появившаяся Молеправительница и ткнула его указательным пальцем в грудь так, что он снова плюхнулся на стол. — Я не для того вчера руки себе марала, чтобы ты тут же переволновался и отбросил коньки!

Брумзель охнул.

— Она вчера тебе жизнь спасла. А еще называла ищейкой Офрис, — сказал Фридрих с явно довольным видом.

— Да, чудная ищейка, — прошипела Молеправительница. — Была б моя воля, я б твоей любимой королеве репу откусила и замариновала бы в уксусе!

— Дражайшая, — мужественно отвечал Брумзель, — я бы сам с превеликим удовольствием это сделал.

— Не торопись, — сказала Молеправительница. — Я пока не решила, гость ты у меня или арестант. Это мы еще посмотрим.

Тут Фридриху пришла в голову идея: он решил поймать эту даму, как рыбу, на живца.

— Не найдется ли у вас чего-нибудь поесть? — хитро спросил он. — А то мне пришлось весь свой провиант оставить в Башне Отчаяния, дополнительный груз мог бы помешать побегу.

Молеправительница тут же заглотила наживку. Она очень медленно повернулась к Фридриху:

— Ты меня разыгрываешь!

— Нет. Я сидел в Башне Отчаяния, с замурованной дверью и все такое. Но всего несколько часов. А потом я, как уже говорил, удрал.

— Как? — еле слышно спросила Молеправительница.

— Мы и так очень вам обязаны, но если бы у вас нашлось еще немного еды для нас… — начал торговаться Фридрих.

— Ладно, черт с вами, грабители-попрошайки! Но на разносолы не надейтесь. У меня только хлеб и кленовый сироп.

— Кленовый сироп? — оживился вдруг Брумзель. — Много кленового сиропа?

Молеправительница бросила на него сочувственный взгляд.

— Чтоб ты знал: да. Это дерево — сахарный клен!

Немногим позже Фридрих с Молеправительницей сидели за большим столом и завтракали. Брумзель на столе лежал, как мертвый, но его длинный хоботок потягивал кленовый сироп из пиалки, и время от времени шмель довольно крякал.

— Дело такое, — рассказывал Фридрих, — в Башне Отчаяния можно держать только тех, кто отчаялся!

— Потрясающе, — сказала Молеправительница, с чувством откусывая от бутерброда с сиропом. — Клупеус — сволочь известная! — Отправив остаток бутера в рот, она потирала руки. — А какой у меня улов! Глава секретных служб Южной Стороны сидит у меня в гостиной, полностью в моей власти! Ха!

— Быть вашим пленником в тысячу раз приятнее, чем на службе у Офрис, — вздохнул Брумзель и продолжил опустошать пиалку с сиропом.

Молеправительница откинулась на спинку стула и улыбнулась:

— Я давно знаю, что Брумзель путешествует по Северной Стороне. Сначала получила сообщение от Тальпы, потом новости о появлении золотого шмеля стали доходить из Ласточкиной Горки и из лесов. Мне сообщали даже, что Клупеус послал отряд шершней, чтобы убить его. А в мире есть только один шмель, который позолотил себе мех, чтобы его везде сразу же узнавали!

Брумзель кашлянул.

— Это ошибка молодости!

— Насколько мне известно, ты сделал это, когда праздновал назначение на должность главы секретных служб, — возразила Молеправительница.

Брумзель покраснел так сильно, как только может покраснеть шмель.

— Я был молод и богат.

— С тем же успехом ты мог бы вытатуировать себе на лбу большими буквами слово «ШПИОН», — хихикнула Молеправительница. От упоминания о татуировках Фридриху вспомнился Карл Кальссон, и он грустно вздохнул.

Молеправительница оперлась на стол.

— Одного я понять не могу. Зачем Офрис понадобился такой трусливый юнец, как ты?

— У меня подходящее имя, — ответил Фридрих. — Семья Львиный Зев — самые знаменитые шмелелеты всех времен. Ей было важно не то, что мы выясним и о чем доложим, а то, что в Северную Сторону на золотом шмеле отправится известный шмелелет, после чего королева наденет доспехи и отправится отражать нависшую с Севера угрозу. Хотя на самом деле никакой угрозы и нет.

Молеправительница покачала головой:

— И зачем все это? Чего она хочет?

— Почтеннейшая, — заговорил Брумзель, — Офрис желает повесить у себя над троном вместо Грюндхильды Великой собственный портрет. Это единственная причина.

Молеправительница раскрыла рот, но сказать ничего не смогла. Закрыв и открыв его еще несколько раз, она наконец, запинаясь, произнесла:

— Она… она хочет… чего? Начать войну, чтобы получить возможность немного поиграть в героиню?

— Похоже на то, — подтвердил Фридрих.

— Э-э… м-м-м… А ей кто-нибудь говорил, что война — это довольно опасно? Что можно покалечить кого-нибудь? — недоуменно спросила Молеправительница.

— Видимо, она представить себе этого не может, — мрачно сказал Брумзель. — А может, ей все равно, потому что у нее уже всё придумано и она уверена, что победит.

— Она с ума сошла, — пробормотала Молеправительница.

— По-моему, она просто маленькая девочка, которой слишком редко приходилось слышать «нет». Она хоть и стала старше, но не повзрослела. Мне всегда это казалось трогательным. Столько людей ей потакало! Но теперь… теперь я чувствую себя как-то виноватым в том, что из нее получилось. — Брумзель выглядел настолько подавленным, что Молеправительница сочувственно похлопала его по плечу.

Во Фридрихе зрела решимость. Он осторожно спросил:

— А у вас нет мыслей, как можно предотвратить войну, которую задумала Офрис?

— Нет, пока нет, — ответила Молеправительница. — Но за неделю я могу созвать пару сотен светлых голов со всей страны, и мы вместе обдумаем, что можно предпринять. А в течение двух недель я могу мобилизовать всех тайных соглядатаев, — с усмешкой она снова откинулась на спинку стула и отпила глоток из чашки. — Колдовать я не умею, но чудеса иногда творю!

— Тогда я буду помогать вам, — объявил Фридрих. — И если мне придется стать соглядатаем, чтобы насолить Офрис, я готов!

Молеправительница засмеялась:

— Отлично! Ты принят. А что насчет тебя, толстяк?

— Ну, так как я сейчас совершенно бесполезен, — начал Брумзель, поворачиваясь к собеседникам своей простреленной стороной, — могу сказать только, что буду помогать тайным соглядатаям всеми силами, как только они у меня появятся. Кстати, кленовый сироп мог бы значительно ускорить процесс восстановления.

После безнадежности последних недель Фридрих не сразу позволил себе обрадоваться свету в конце тоннеля. Что могла предпринять Молеправительница против военной машины Офрис? Но все же внутренний голос нашептывал ему, что теперь все пойдет лучше. И первые признаки этого появились в тот же вечер.

Солнце село, и среди звезд сверкающим серпом повис месяц. Небо еще не совсем почернело, а приобрело темно-синий, но яркий оттенок — такой ни за что на палитре не смешаешь, сколько ни пытайся.

Фридрих сидел на краю деревянной площадки и болтал ногами. Молеправительницы дома не было: она сразу принялась оповещать своих людей. Брумзель теперь лежал в стенной нише, где чувствовал себя гораздо уютнее, чем на столе. Звуков он не издавал — вероятно, отдыхал.

Вдруг Фридрих увидел на фоне синего неба три черных силуэта. Было ясно, что это хищные птицы, и то, как мягко и бесшумно они летели, выдавало в них сов. Но Фридрих смотрел на них, не подозревая, кто бы это мог быть, пока они не повернули к дереву Молеправительницы.

Неужели сестры Совини? Нет, это совершенно невозможно. Ангостура никогда бы не позволила им в такое позднее время носиться в холодном воздухе! Фридрих поднялся и стал вглядываться в небо, не веря своим глазам. Птичьи фигуры всё приближались, бесшумно и элегантно, и наконец опустились прямо перед домиком Молеправительницы на три толстые ветки. Тут все сомнения Фридриха рассеялись: это действительно оказались сестры Совини.

На них были темно-синие накидки цвета ночного неба, их бело-золотистые головы покрыты капюшонами. Совы долго смотрели на Фридриха черными глазами, пока он не решился вежливо поздороваться.

— Добрый вечер, — хрипло сказал он.

— Добрый вечер, господин Львиный Зев, — нежным голосом ответила Йоланда. — Вот мы и снова встретились. Смею вас уверить, что при прошлой встрече мы вовсе не намеревались обманывать вас.

— А разве вы обманывали? — удивился Фридрих. У него было такое чувство, будто он заснул и ему снится сон.

— Кто там снаружи? — послышался слабый голос Брумзеля. — Пусть входит и развлекает меня!

— М-м, не получится, — тут же крикнул Фридрих в ответ, потому что каждая сова размером была больше всего дома. Так что он отдернул засаленную занавесь с дверного проема, чтобы Брумзель мог видеть, что происходит снаружи. Открывшаяся картина его очень озадачила:

— Эй, это что, обезболивающий отвар, которым меня Молеправительница напоила, так действует? Или у нас действительно Совини перед дверью?

Йоланда откинула капюшон, сестры последовали ее примеру.

— Зрение вас не обманывает, — сказала она высоким голосом. — Мы позволили себе с вами некоторое притворство, чтобы выяснить, на чьей вы стороне.

— Почему вы здесь? — спросил Фридрих, совершенно сбитый с толку. — Как вы узнали, где мы находимся? И о чем вообще речь?

Теперь заговорила Йоринда:

— Вы наверняка знаете, что мы за четыре недели до ярмарки в Ласточкиной Горке как раз побывали в Белоскалье и что королева Офрис заказала нам концерт.

— И не просто концерт, — продолжала Йоланда, — а исполнение героического эпоса, который должен стать кульминацией придворных торжеств по случаю официального начала войны.

— За четыре недели до ярмарки… — прикинул Фридрих. — Это еще до того, как мы вообще узнали про войну: мы тогда еще только были на разведке в Северной Стороне!

— Вскоре до нас дошли слухи, что вам пришлось бежать от Офрис, потому что вы впали в немилость. Позже мы заметили, что вы оказались на ярмарке в Ласточкиной Горке. Поэтому мы послали к вам Ангостуру, чтобы она расспросила вас и привела к нам… — Йоринда сделала театральную паузу. — Ангостура попросила вас посодействовать нам с концертом в Белоскалье, но это был, конечно, лишь предлог пообщаться с вами, потому что концерт нам уже был заказан! Но вы о концерте по случаю начала войны ничего не знали, потому что не были приглашены.

— А следовательно, Офрис не посвятила вас в свои военные планы, — пискнула Йозефа, резюмируя сказанное сестрами. — Значит, слухи о том, что вы не согласны с ее политикой и вам пришлось бежать, правдивы.

— Я глубоко впечатлен, — сказал Брумзель, отчаянно пытаясь выглянуть из-за собственного волосатого пуза. — Просто не верится, насколько изящно вы действовали, дамы!

— Бедняжка Ангостура, — сказала Йозефа с неподдельным сочувствием. — Мы попросили ее сделать это для нас, и это поручение совершенно сбило ее с толку. Но она все равно его выполнила, верная наша помощница!

— Она же не знала, что мы соглядатаи, — добавила Йоланда. — Но теперь придется открыться, и это ее страшно взволнует!

Несколько секунд все молчали. Где-то вскрикнула неясыть.

Наконец Фридрих набрал побольше воздуха в легкие и сказал наобум:

— В последнее время мы находим союзников в самых невероятных местах.

— Уверяем вас, что Белая Фея может и дальше рассчитывать на нас, — отозвалась Йоланда. — Мы постараемся, будучи во дворце, сделать все возможное, чтобы поддержать планы соглядатаев.

— Она будет очень рада слышать это! — заверил Фридрих и, не стесняясь, присовокупил: — Мы тоже безумно этому рады!

Три совы поклонились и снова накинули на головы капюшоны. Потом они бесшумно поднялись в воздух и плавно стали набирать высоту. Фридрих молча смотрел им вслед.

— Какие… достойные дамы, — задумчиво произнес Брумзель.

— Правда? — Фридрих обернулся к нему. — По-моему, они потрясающие!

Брумзель улыбнулся, кутаясь в шерстяное одеяло.

— Иметь трех союзников прямо во дворце — бесценное преимущество. Им обязательно нужно воспользоваться.

— Конечно, — сказал Фридрих, забираясь в гамак и тоже заворачиваясь в одеяло. — Но для начала тебе надо снова встать на ноги, а потом уж думать об этом!

Брумзель тихо чертыхнулся себе под нос и скоро громко захрапел. А Фридрих еще долго смотрел в звездное небо, стараясь вспомнить, как выглядела его прежняя квартирка. Воспоминания о ней потихоньку тускнели.

Так зародилось то, что позже войдет в историю под названием «Антивоенный совет Северной Стороны», — военный совет, задачей которого было не допустить войны. Молеправительница, или, точнее, Белая Фея, прилагала к этому все свои магические силы, которых у нее не было. Тайные соглядатаи рекой текли в Холодный Ручей, и всякий мог с ней поговорить. У Фридриха от такого наплыва посетителей голова шла кругом. Молеправительница знакомила его с десятками людей, каждый из которых казался ужасно важным. Он присутствовал на собраниях и тайных совещаниях; правда, о чем там шла речь — понимал не очень хорошо.

— Но вы еще не видели наше секретное оружие, — любила говорить Молеправительница вновь прибывшим. — У нас есть шмель, который может рассказать нам о планах Офрис и ее советников всё!

Этот самый шмель с каждым днем чувствовал себя лучше и ужасно злился, что все еще не может жужжать снаружи и во все вмешиваться — особенно сейчас, когда в Холодный Ручей приходит столько интересных людей. Фридрих каждую свободную минуту проводил с Брумзелем, подбадривал его, играл с ним в карты и в города, но это не очень-то помогало Брумзелю справиться со скукой.

— Черт подери, я хочу наружу! — скулил он каждый день. — Когда я снова смогу летать? Как думаешь, сколько это еще продлится? Если бы я хоть ползать нормально мог! А то там военный совет, а я тут как в тюрьме сижу!

— Тебе, по крайней мере, не приходится в сотый раз рассказывать незнакомым людям историю нашего побега, — вздыхал Фридрих. — Мне кажется, я как музейный экспонат, который всякий может разглядывать со всех сторон и обсуждать.

А Молеправительница утешала их обоих.

Но через неделю Брумзель уже ползал по всей мастерской и так действовал хозяйке на нервы, что в конце концов она его просто вышвырнула: сказала молям отнести его в город, и там у Брумзеля с Фридрихом наконец появилась возможность как следует осмотреться. Они взяли себе кое-что перекусить, сели на мосту перед городскими воротами и стали разглядывать толпы приезжих.

— Вообще-то, — заговорил Фридрих, — в Холодный Ручей ездят не так уж часто. Так говорит Молеправительница. Но в последние дни народ стекается отовсюду, в гостиницах мест практически не осталось.

— И всё это — ее рук дело, — с горечью в голосе отозвался Брумзель. — Ты только посмотри: это всё — ее люди. Ее тайные соглядатаи и те, кто хочет им помогать. Большинство из них ее никогда в жизни не видели, но все равно они тут. Теперь ты понимаешь, почему я на протяжении десяти лет ничего не мог с ней поделать?

Фридрих улыбнулся. Чем дольше он наблюдал за магией Белой Феи в действии, тем больше крепла в нем надежда, что планы Офрис в жизнь не воплотятся.

А поток тайных соглядатаев, переходивших через мост, всё не иссякал: вперевалку шел буревестник, ласточки элегантно нарезали круги, а потом приземлялись прямо перед воротами, несколько мрачного вида моряков широкими шагами приближались к арке. Крошечная древняя старушка с горой фонариков и ламп на спине грубо потеснила моряков и обогнала их. Некоторые из ее фонарей даже горели. Рядом с ламповой старушкой прыгала толстая жаба. Потом Фридрих услышал голос, показавшийся ему знакомым, и тут же в толпе замелькал испещренный шрамами панцирь Грилло Тальпы. Еще миг — и он признал своих прежних посетителей.

— Ха! Брумзель и маленький трусишка! — загудел он, пробираясь поближе к ним.

— Фридрих. Меня зовут Фридрих, — сухо ответил Фридрих.

— Фридрих? Тоже хорошо! — Тальпа поднес лапу к голове, будто отдавая честь. При виде его мощных передних лап-экскаваторов Фридриху пришла в голову важная мысль.

— Пожалуйста, не хлопай на радостях Брумзеля по спине, — быстро предупредил он.

Тальпа, уже было заносивший лапу, разочарованно ее опустил.

— Почему?

— Меня тут недавно слегка подлатали, — объяснил Брумзель. — Пара царапин осталась, но, в общем-то, как новый.

— Жаль, — улыбнулся Тальпа. — Хотелось тебя как следует сердечно поприветствовать. Просто чтобы проверить, выдержишь ли ты. Ну да ладно, для этого наверняка еще будет случай!

За спиной Тальпы толпились несколько соглядатаев — видимо, его группа. Среди них Фридрих увидел и Отто, который выглядел так же мрачно, как обычно.

— Я бы уже давно был здесь, но, как это бывает, когда временно поручаешь заведение своим заместителям, возникает море проблем и приходится улаживать кучу вопросов. Баром сейчас заведует Эльсбет. Я, правда, ей чуть антенны не обломал, когда узнал, сколько всего она разболтала сопляку!

— Передай ей от меня привет, — прервал этот словесный поток Фридрих. — Если бы не она, нас, наверное, ничто не убедило бы в невиновности соглядатаев!

— А моему слову честного коммерсанта, значит, уже не доверяют, — вздохнул Тальпа, закатывая глаза. — Ладно, ребята, мне пора, начальница ждет. До скорого.

С этими словами он развернулся и снова исчез в толпе, завсегдатаи «Зеленого грота» двинулись за ним.

Брумзель задумчиво глядел ему вслед.

— Спорим, — сказал Фридрих с улыбкой, — самое позднее завтра вечером, после шестой кружки пива, вы поклянетесь друг другу в вечной братской любви.

Брумзель покачал головой, не отводя взгляда от толпы:

— Да… Кажется, ничего другого мне не остается.

 

Глава одиннадцатая. Антивоенный совет

В тот вечер Молеправительница выставила большой рабочий стол из дома на площадку перед дверью, накрыла его скатертью и устроила ужин для друзей из числа вновь прибывших соглядатаев. Кроме Тальпы, пришло еще несколько человек, Фридриху незнакомых. А потом Молеправительница объявила, что позже на ужин заглянут еще некоторые знаменитости. Конечно, только Фридрих с Брумзелем знали, о ком шла речь.

Наконец Совини появились — разумеется, в сопровождении Ангостуры, которая выглядела еще строже, чем обычно. У каждой из сов в когтях было по мыши, потому что Молеправительница вряд ли была в состоянии предложить гостьям подходящее угощение, учитывая их величину. Сюрприз прекрасно удался, остальные гости были в восторге, и, несмотря на то, что сестрам Совини пришлось расположиться на ближайших ветках, а не на террасе, компания получилась очень теплая.

— Итак, дорогие мои, — заговорила Молеправительница, когда тарелки и пиалки перестали занимать гостей, — чтобы остановить Офрис, нам нужно разработать очень хитрый план. Давайте послушаем: какие у кого есть идеи?

— Для начала надо принять во внимание несколько моментов, — сказала нервная карликовая нетопырь, представившаяся Стреллой. — Большую опасность представляет муравьиная армия. Если мы ее обезвредим, об Офрис нечего больше и думать. Тогда война для нее будет огромным риском, потому что она ее легко может проиграть.

— Верно, — согласилась Молеправительница.

— Следующая по серьезности проблема — ее обычная армия: шершни, осы, жуки и так далее. Они по большей части стянуты к границе, так как должны осуществить нападение с Южной Стороны, — с этим все согласны?

Все закивали. Стрелла взяла на себя роль главного стратега соглядатаев.

— В отличие от муравьев эти солдаты сражаются добровольно. Поэтому, даже если мы освободим муравьев от заклятия, нам все равно придется сражаться с наемными солдатами Офрис. А этого мы не хотим, так? Поэтому я предлагаю пресечь зло в корне! — Стрелла наклонилась над столом и молниеносно схватила ягоду, украшавшую середину торта. — Вот так! — Все воззрились на проплешину, образовавшуюся на торте, а потом — с упреком на Стреллу.

— Если не будет королевы, не будет и приказа о нападении, а следовательно, и нападения! Пробраться во дворец и похитить Офрис — вот мое предложение!

Благоговейную тишину нарушил Тальпа:

— Признайся: это все было только для того, чтобы стянуть ягоду.

— Может быть, — быстро ответила Стрелла и принялась жевать.

— Звучит прекрасно, но я вижу две проблемы: во-первых, как мы освободим муравьев от чар? А во-вторых, как проникнем во дворец?

— Что касается второго пункта, — заговорила Ангостура, — возможно, мы сможем помочь. Нападение на Северную Сторону начнется вскоре после дня летнего солнцестояния, но перед выступлением будет показана опера «Грюндхильда» — так королева морально готовится к войне. Она и все придворные будут присутствовать на этой опере, которую, конечно, исполнять будут Йоланда, Йоринда и Йозефа. Во время представления наверняка можно будет пробраться во дворец незамеченными.

— Ну, стражники-то все равно будут на местах, — разумно возразил Брумзель. — Им Офрис не даст отгул, чтобы они смогли оперу послушать. А это значит, что прилететь сверху или пробраться внутрь через окна будет практически невозможно. И, конечно, незамеченными пройти через все здание, к самой Офрис, не получится.

— А с какой стороны к ней лучше подбираться, чтобы застать одну? — поинтересовалась Молеправительница.

Брумзель задумался:

— Все помещения, где она проводит время, — ее покои, оперный зал и тронный зал — располагаются в самом центре дворца. Попасть туда снаружи можно, только справившись со множеством слуг и стражников.

— Тогда мы подберемся снизу, — сказала Стрелла. — У такого дворца наверняка есть очистные сооружения и подвал!

— К сожалению, водоотводные каналы имеют такую конструкцию, что они всегда доверху заполнены. Только жук-ныряльщик мог бы там проплыть. Кроме того, все эти каналы забраны решетками. В общем, они очень хорошо защищены от нежелательных проникновений. Я сам когда-то помогал их строить. Дурак такой.

— При этом вся операция должна пройти очень быстро, — сказала Молеправительница и закусила губу. — Опера-то длится всего час или два.

Ангостура кашлянула.

— Другие, но не эта. Это же полная версия в классической постановке.

— И сколько она идет? — спросил Фридрих.

— Четыре с половиной дня.

— Четыре с половиной дня?! — взвизгнула Стрелла. Тальпа захохотал.

— Четыре с половиной дня, — тихо повторил Брумзель. — Я бы не смог так долго слушать, не говоря уже о том, чтобы петь!

Йоланда изящно наклонила голову.

— Положитесь на нас. Мы свое дело знаем, — мягко сказала она.

— То есть четыре с половиной дня внимание Офрис будет занято? — с сомнением в голосе спросила Молеправительница. — Это хорошо. Но как мы попадем во дворец?

— Можно прокопать подземный ход, — с энтузиазмом предложила Стрелла, хватая Молеправительницу за рукав. Большие уши Стреллы дрожали. — Давайте попросим Оскара! Он в таких делах лучше всех понимает!

Молеправительница разочарованно посмотрела на Стреллу:

— Ты же знаешь Оскара. Ты знаешь, что от его машин такой дьявольский шум, что барабанные перепонки чуть не лопаются. Посылать Оскара копать ход под дворцом не имеет смысла. С тем же успехом можно позвонить в дверь.

— Да, вы правы, — согласилась Стрелла, положила голову на лапки и погрузилась в размышления. Другие тем временем начали обсуждать, что еще можно сделать.

Вдруг в шуме голосов раздался голос Йоринды, и сразу же все замолчали. Сова сказала:

— К счастью, мы в состоянии справиться с этой проблемой. Мы можем поставить Офрис условие, что будем петь только с оригинальным оркестровым сопровождением. Она наверняка на это согласится.

— Оригинальное оркестровое сопровождение включает в себя среди прочего двенадцать кирок, тринадцать наковален и один отбойный молоток. Да, в те времена оперы не были столь изящными и утонченными, как теперь. Но зато в этой музыке есть какая-то первозданная красота.

— Один… отбойный молоток? — осторожно переспросил Тальпа.

— Только отбойный молоток может подчеркнуть монументальность истории, рассказываемой в этом произведении, — объяснила Йозефа.

— То есть у нас будет четыре с половиной дня, в течение которых мы можем спокойно шуметь и делать подкоп под тронный зал? — переспросил Брумзель. — Звучит неплохо!

— В таком случае действительно стоит обратиться к Оскару, — сказала Молеправительница, не делая никаких поползновений объяснить, кто такой этот Оскар.

— Но наш первый и главный вопрос остается нерешенным, — подал голос до сих пор молчавший жук-водолюб. — Что мы будем делать с армией муравьев? Господин Брумзель, господин Львиный Зев, объясните нам, пожалуйста, в общих чертах, как это заклятье работает!

Фридрих набрал воздуха в легкие.

— У муравьев на антенках надеты железные кольца, на которые нанесен состав под названием «Аква Генерале». Клупеус и его люди опрыскиваются так называемым мастер-раствором. Муравей, чувствуя запах «Аква Генерале», подчиняется тем, кто пахнет мастер-раствором. Поэтому муравьи принимают Клупеуса за муравья более высокого ранга и выполняют то, что он им говорит, — хотя вообще-то это противно их природе. Если бы удалось снять с них кольца, то наверняка они скоро вернулись бы к обычному муравьиному поведению.

— Загвоздка в том, что окольцованных муравьев миллионы, — присовокупил Брумзель. — А кольцо нужно снять с каждого. Как это сделать?

— А нельзя как-то нейтрализовать «Аква Генерале»? — спросила Стрелла. — Большинство духов легко смываются алкоголем. Можно было бы опрыскивать их сверху шнапсом!

— Мне кажется, это не слишком надежный метод, — возразила Молеправительница. — Да к тому же мы не можем поднимать шнапс в воздух тоннами!

— У меня есть одна мысль, — сказал Фридрих, и все головы повернулись к нему.

— Какая же? — спросила Молеправительница, явно заинтригованная.

Фридрих, почувствовав на себе взгляды стольких глаз, основательно занервничал. И покраснел до ушей.

— Я… Ну, лучше я покажу. Секундочку! — Он вскочил из-за стола и побежал в мастерскую. Возвратился Фридрих с большой гайкой в руках.

— Брумзель, проассистируй мне, пожалуйста, — попросил он друга.

— Что я должен делать?

— Ничего, просто посиди спокойно, — ответил Фридрих и надел гайку Брумзелю на антенку. Брумзель сидел не двигаясь и смотрел вверх.

— Кольца, — начал объяснять Фридрих, — сделаны из железа. Значит, украсть их можно вот так! — тут он вытащил из кармана большой магнит в форме подковы и поднял его над головой Брумзеля.

Вжух! — гайка полетела вверх. Дзинь! — ударилась она о магнит.

— Ха! — обрадовался Брумзель. — Гениальная мысль!

— Возможно ли сделать что-нибудь подобное? — спросил Фридрих у Молеправительницы, уже размышлявшей над этой идеей.

— Для начала, — заговорила она, — понадобится намного более мощный магнит. Затем его нужно как-то поднять в воздух, и, наконец, где-то снять примагнитившиеся кольца. Это… сложно, но не невозможно. Дай-ка подумать! — она облизнула губы и улыбнулась. — О да, думаю, это возможно! Сложно, но возможно!

— Тогда нам для начала нужен как можно более подробный план дворца, программа оперы и точные сведения, где Клупеус разбил муравьиный лагерь, — воодушевленно резюмировала Стрелла.

— Я придумаю, как с помощью магнитов обезвредить полчище муравьев, — с довольным видом сказала Молеправительница. — Мы хорошо продвинулись! Так что вечер вполне добрый!

Следующие три дня Молеправительница была в дурном расположении духа. Она металась по мастерской, заглядывала во все углы, осматривала все, что попадалось под руку, и тут же отбрасывала это. Пока хозяйка дома чертыхалась и громыхала железками, Фридрих взял на себя поварские обязанности и стряпал на троих. Когда он накрывал на стол, Молеправительница тяжелыми шагами входила в кухню, падала на стул и быстро ела, попутно рассказывая о проблеме, которой была поглощена.

— Нам нужен, — повторяла она снова и снова, — чрезвычайно мощный магнит, который можно будет переносить по воздуху. Кроме того, должна быть возможность его включать и выключать, чтобы иметь возможность где-то скидывать прилипшие кольца. Это совершенно новый аппарат, я такого еще никогда не делала. Да думаю, еще никто никогда не делал!

Фридрих слышал, как Молеправительница что-то прибивает, кует, прикручивает, сваривает, пилит, обтачивает, и каждый раз, когда он выглядывал из-за занавески в мастерскую, она стояла, склонившись над каким-нибудь аппаратом, — в больших закопченных защитных очках и с растрепанной шевелюрой — и что-то громко бормотала. Ее руки в огромных кожаных рукавицах сновали в языках пламени и в металлических стружках, дожди искр осыпали ей волосы и рабочий халат, но она этого не замечала.

Брумзель и Тальпа в это время расспрашивали всех вновь прибывающих соглядатаев об отрядах муравьев. Многие видели муравьиные полчища в походе, а некоторые знали и где располагаются их лагеря. Все эти сведения Брумзель с Тальпой наносили на карту, и так мало-помалу у них складывалась цельная картина того, как Клупеус решил разместить муравьиные силы для нападения.

— Посмотри сюда, — сказал в какой-то момент Брумзель, когда Фридрих в очередной раз наведался к ним. — Муравьи стоят лагерями вот здесь, у подножия гор. Вот такой вот дугой через всю страну! Клупеус собирается двигаться с севера на юг. А когда муравьи сделают большую часть пыльной работы, с юга выступит им навстречу Офрис с обычными солдатами.

— Это значит, — добавил Тальпа, — что Клупеус должен начать операцию первым, ясное дело. Совини начнут концерт на следующий день после летнего солнцестояния. Через четыре с половиной дня они закончат, и Офрис выступит в поход. Клупеус со своими муравьями должны начать действовать как минимум двумя неделями раньше, чтобы успеть захватить большую часть страны.

Фридрих прикинул в уме.

— То есть у нас на разоружение муравьев меньше трех недель!

— Именно. До этого времени начальница должна сделать магниты. — Тальпа покусал себе лапу. — Остается только надеяться, что ей это удастся. Большинство соглядатаев у нас совсем не бойцы, не говоря уже об остальном населении. Если придется сражаться не на жизнь, а на смерть, Северной Стороне придется очень туго.

— А потом нам нужно будет быстро добраться до Белоскалья, чтобы вовремя начать земляные работы, — продолжал размышлять Фридрих.

— Сначала муравьи, потом Клупеус, — поправил его Брумзель. — И только после этого двигаемся дальше на юг. Офрис займемся уже под конец. Клупеуса нужно обезвредить, прежде всего для того, чтобы Офрис не поняла, что запахло жареным, — иначе он наверняка найдет способ сообщить ей.

Когда Фридрих вечером вернулся к дому Молеправительницы (моли спали, прицепившись к коре, и ему пришлось подниматься самостоятельно), она была на кухне. Она полулежала на стуле — очки на лбу, рукавицы на столе, выражение полного отчаяния на лице.

— Фридрих, — запричитала она, — что же еще попробовать? Осталось еще что-нибудь, чего я не пробовала?

Фридрих, которого она в последние три дня практически полностью игнорировала, ответил коротко:

— Этого я сказать не могу. Я даже не знаю, чем ты до сих пор занималась.

Молеправительница подняла на него взгляд. Под глазами у нее залегли глубокие тени.

— Отключаемый магнит я сделала, — сказала она. — Это несложно. Нужна просто тоненькая дощечка между магнитом и тем, что он притягивает. Тогда можно просто убрать магнит с нее, когда нужно отцепить примагниченное. Бумс, расстояние становится слишком большим и магнитные силы больше не могут удерживать железо. Но все магниты, которые я до сих пор пробовала, оказывались слишком слабыми.

— Нужен какой-то усилитель для всей конструкции, — задумался Фридрих.

— Именно. Усилитель магнитных сил. — Молеправительница вздохнула.

— Хм.

Фридрих не очень много знал о магии, но ему вспомнился авиауголь.

— А среди соглядатаев нет волшебников, которые могли бы сделать что-то в этом роде?

— Парочка волшебников у нас есть, — задумчиво ответила Молеправительница. — Я могу их спросить, но надежды мало. Они в плане магии не самые светлые головы.

— Хм, — снова задумался Фридрих.

— У тебя есть идея, мой волшебный? — с надеждой в голосе спросила Молеправительница.

— Если кто и понимает в усилителях, то Ангостура Штрикснер. — Фридрих почесал голову. — Совини бы никогда в жизни не смогли спеть на всю ярмарку в Ласточкиной Горке, если бы у них не было какого-то усилителя.

— Это ж совсем другой усилитель! — отмахнулась Молеправительница. — К тому же Совини не здесь. Они прилетят только послезавтра, на официальное заседание совета. А если ты не прочь пока поучиться полезным вещам, сходи к Тальпе. Пусть он выделит для тебя кого-нибудь из своих людей, чтоб поучить тебя борьбе, — кто знает, может, это тебе еще пригодится!

Так Фридрих попал на экспресс-курс ближнего боя и обращения с оружием. Учителем его стал пожилой чесночница по имени Генри, который, правда, настаивал, что вообще-то он просто лягушка. К счастью, Генри с пониманием отнесся к тому, что Фридрих не пожелал учиться обращаться с мечом, и вместо этого показал ему, что можно предпринять совершенно без оружия или с помощью обычного ножа. Впрочем, и на это потребовалось немало усилий.

— У тебя уже хорошо получается, надо только отточить кое-что, — проквакал Генри на второй вечер. — Надо хорошенько потренироваться! Завтра продолжим.

— С завтрашнего дня начинаются заседания совета, — запротестовал Фридрих, у которого вообще-то уже болело все тело.

— Но это же во второй половине дня, — возразил Генри. — А если встать пораньше, можно еще с утра как следует поупражняться.

Фридрих застонал.

Тем больше он был рад, когда на следующий день ровно в пять часов началось первое официальное заседание Антивоенного совета. Молеправительница заказала отпечатать большие плакаты с сообщением об этом собрании. Теперь они висели по всему Холодному Ручью, и все, кто вовремя добрался до городка, пришли на заседание.

Просторный луг перед городом уже с полудня начал наполняться соглядатаями. Их были сотни, а с приближением вечера — уже тысячи. Кого тут только не было: жуки, мухи, бабочки, лисы, зайцы, лягушки, двуногие самых разных профессий, кузнечики, ящерицы, улитки, кошки, крысы, воробьи, синицы, дятлы, хищные птицы и даже несколько кабанов и одна косуля. Посреди луга красовался пень, на котором соглядатаи расставили скамейки.

Без пяти пять на лугу показалась небольшая процессия, перед которой толпа почтительно расступилась. Впереди шла Молеправительница, за ней — Грилло Тальпа и бабочка, которую все называли Адмиралом; следом шагали Фридрих с Брумзелем, а замыкали процессию Стрелла и Ангостура Штрикснер. Все они поднялись по лестнице, ведущей на верх пня (Ангостура вспрыгнула туда, разок взмахнув крыльями), и заняли места. Толпа с надеждой смотрела на них. Многие соглядатаи до этого дня никогда не видали Белую Фею собственной персоной.

Когда наконец шум улегся, Молеправительница поднялась со скамьи.

— Добрый вечер! — обратилась она к собравшимся. — Добро пожаловать! Я рада приветствовать здесь и заслуженных соглядатаев, и новичков, и всех, кто хочет нам помочь!

Раздались бурные аплодисменты. Молеправительница терпеливо выждала, пока снова не станет тихо, — впрочем, овация продолжалась недолго, ведь каждому хотелось поскорее узнать, зачем вообще всех сюда созвали. Уже несколько дней ходили самые разнообразные слухи, но никаких официальных подтверждений не было.

— Повод, по которому мы собрались здесь, малоприятен, — продолжала Молеправительница. — Нам всем угрожает катастрофа — и ее нужно постараться предотвратить. Для этого нам необходима не только ваша помощь, но и ваши идеи. Потому что нам известно, в чем состоит опасность, но мы пока не знаем, как ее избежать.

— Что за катастрофа? — раздались голоса из толпы.

— В двух словах: Юг хочет войны, — ответила Молеправительница.

На мгновение среди соглядатаев наступила полная тишина. Со всех сторон Фридрих видел море застывших от удивления лиц. Потом грянул такой шум, какого он в жизни не слыхивал. Впрочем, Молеправительница тут же энергичными жестами остановила крики, и на поляне снова стало тихо.

— Криками делу не поможешь! — резко сказала она, а потом продолжила: — Военные планы вынашивались долгое время, но они держались в строжайшем секрете — на Юге до сих пор об этом многим не известно! Первую атаку планируют провести сразу со всех сторон, и она будет так организована, что победить в открытой борьбе шансов у нас нет. Поэтому нам остается только одно: перехитрить противника!

— Что-то мне не верится, что мы сейчас хитрее южан! — проквакал хриплый голос у подножья пня. Там сидела маленькая старушка с лампами, которую Фридрих несколько дней назад видел при входе в город, — лампы и сейчас были у нее на спине. Понять, висят они на ней или старушка просто прислонилась к груде, было невозможно. — Надо воздержаться от излишней самонадеянности!

Фридрих сразу понял, какого рода эта дама: известно, что в любом собрании всегда найдется старичок или старушка, который сидит в первом ряду и знает всё лучше всех. Молеправительница, казалось, была того же мнения. Она закатила глаза, а потом переглянулась с Фридрихом. На замечание она решила не отвечать и продолжила говорить, обращаясь ко всем собравшимся:

— У нас есть еще время, но его уже мало. Положение дел непростое, и в эту ситуацию оказались втянуты и соглядатаи, и некоторые ни в чем не повинные люди, и королева Южной Стороны. Но, не зная фактов, помочь вы вряд ли сможете, поэтому я прошу еще чуточку терпения. Прежде чем начнется собственно заседание военного совета, вот эти два господина расскажут вам, о чем именно идет речь!

С этими словами она села. Теперь все, кто был на сцене, смотрели на Фридриха с Брумзелем, и толпа тоже начала поглядывать на них с нетерпением. Они переглянулись, и Фридрих встал.

— Добрый вечер, — сказал он и слегка застенчиво кашлянул. — Меня зовут Фридрих Львиный Зев. Возможно, вам эта фамилия известна по книге о верховой езде на шмелях, которую написал мой родственник.

По толпе прокатился рокот.

— Эта книга и стала причиной того, что я оказался здесь, это случилось не по моей воле, — продолжал он. Брумзель постарался принять виноватый вид. — Иероним Брумзель, — Фридрих обернулся к шмелю, — его имя вам, может быть, тоже известно, глава секретных служб Офрис, — похитил меня из Другой Страны и перенес в Скарнланд. Сначала мы работали на Офрис, так как полагали, что Южной Стороне угрожает опасность. Но в действительности все оказалось наоборот.

— Молодой человек, выражайтесь яснее! — каркнула старушка с лампами.

Молеправительница повернулась к Фридриху и беззвучно, одними губами сказала:

— Сейчас может стать весело.

— Действительно, нужно начинать с начала, только сложно сказать, где начало у этой истории, — Брумзель поднялся и встал рядом с Фридрихом. — Но мы постараемся!

Солнце зашло и показалась луна, прежде чем они завершили рассказ. На поляне появились факелы и жаровни, в толпе стали зажигать фонари и костры, начали доставать вечерние перекусы, что-то жарить и есть, но все равно все, как завороженные, смотрели на Фридриха и Брумзеля, которые попеременно рассказывали о коварных планах Офрис.

Потом слово снова взяла Молеправительница:

— Большое спасибо нашим рассказчикам. Это самые ценные наши информаторы, ведь им до побега удалось в деталях узнать, что замышляет Офрис.

— Ха, да эти двое войны в жизни не видывали! — проквакал кто-то вполголоса на лугу. Конечно же, это была все та же неизбежная старушка с лампами (сейчас все ее лампы горели в темноте). — В Скарнланде сто лет мир! Что понимают нынешние желторотые юнцы в войнах?

— Именно поэтому, — начала Молеправительница, растягивая каждое слово, как жвачку, — мы пригласили сюда опытных военных! — И она, вытянув руку, указала на Адмирала, который четко отдал честь, и Стреллу — она помахала собравшимся свернутыми планами и картами. — А теперь я снова прошу тишины. Тальпа хочет сделать важное объявление.

Тальпа встал, щелкнул пальцами, и тут же все затихли.

— Уже довольно поздно, и я предлагаю начать собственно заседание совета завтра, — заявил он. — Но вашим предложениям и вопросам мы будем рады уже сейчас. Мы, здесь, на сцене, еще не ужинали, и, насколько я вижу, некоторые из вас тоже. — Он широко улыбнулся и указал на большой костер, горевший перед самым пнем. — Я тут организовал нам мертвую мышь, ребята ее зажарили. Всех желающих разделить с нами трапезу приглашаю присоединиться.

Стрелла нагнулась к Фридриху.

— Это, конечно, только символический жест, — объяснила она. — Потому что если бы каждый из присутствующих захотел кусочек, боже мой, не наелся бы, конечно, никто.

Фридрих на это ответил, что у него в животе уже несколько часов урчит и он бы с удовольствием сейчас чего-нибудь перекусил, даже и чисто символически.

Старушка с лампами со своей стороны выразила сомнение, что эти люди вообще знают, как правильно жарить мышь; но, конечно же, она имела виды на кусочек мясца, потому что за весь день ничего, кроме хлебной корки, не ела.

Тем временем соглядатаи начали забрасывать Тальпу вопросами.

— Почему нам не выступить сейчас же в поход и не разобраться с Клупеусом?

— Точно! Тогда он не сможет давать указания муравьям!

— Потому что, — отвечал Тальпа, — наверняка он не единственный обладатель мастер-раствора, он точно есть у некоторых его людей. И они могут занять его место.

— Что же тогда делать? Мы погибли! Погибли!

— Вот было бы у нас нормальное правительство, тогда Офрис бы поостереглась нападать на нашу страну!

— Просто нельзя было допускать такое! Надо было уже давно нападать самим! Как однажды сказала Грюндхильда Великая: «Нападение — лучшая защита!»

— А почему никто не следил, к чему идет дело?

— Чего мы вообще ждем? Нужно срочно действовать! Чего сидеть да разговоры разговаривать?!

Упреки и советы посыпались на Тальпу и Молеправительницу со всех сторон. Как по команде, соглядатаи отбросили всяческую дисциплину. Молеправительница попыталась несколько успокоить присутствующих, чтобы можно было хотя бы расслышать, на какой вопрос отвечает Тальпа, но на этот раз толпу одним движением руки было не утихомирить. Даже звук сигнального свистка потонул в общем гомоне. Наконец Молеправительнице это надоело, она просто села на скамью и стала ждать, когда людям на лугу самим наскучит кричать.

Фридрих наклонился к ней и спросил:

— Соглядатаи всегда так веселятся, когда наступают тяжелые времена?

— Пф-ф, не знаю. Это самая масштабная встреча соглядатаев в истории, — ответила Молеправительница, пожимая плечами. — Или, по крайней мере, на моей памяти. Да и положение наше еще никогда не было таким отчаянным. И именно в такой момент они ведут себя как дети…

— Ну, наверное, они скоро успокоятся, — пробормотал Фридрих.

Но этого не произошло. Одни хотели сейчас же бежать ловить Клупеуса, другие предлагали выступить походом на Юг и захватить Белоскалье; многие с удовольствием послушали бы дискуссию и задали бы вопросы, но из-за гвалта это было невозможно.

— Как думаешь, имеет смысл продолжать сегодня? — тихо спросил Фридрих.

— Сейчас заканчивать нельзя, — ответила Молеправительница. — Нужно закончить заседание так, чтобы бразды правления остались у нас в руках. Иначе может сколотиться компашка, которая отправится по Клупеусову душу — живет он всего в паре дней пути отсюда, и, если он от них узнает, откуда они взялись, тогда все, туши свет. Холодный Ручей станет первой целью для нападения.

— Это бы очень его обрадовало, — присовокупил Тальпа, стоявший за Молеправительницей. — Он смог бы покончить со всеми соглядатаями одним махом!

Между тем в небе показалась тень, и прямо перед Ангостурой, которая за весь вечер не сказала ни слова, приземлился филин. Он строго оглядел толпу, и его эффектное появление снова привлекло всеобщее внимание к сцене. Соглядатаи наконец перестали гомонить. Только старушка с лампами продолжала громко квакать о том, что ей хочется наконец получить кусочек мыши.

— Да, скрывать тут нечего, — начал филин учительским тоном, — положение наше опасно. Мы безнадежно уступаем армии Южной Стороны. Но мы могли бы — замечу, если действовать быстро! — предпринять кое-что против муравьев, прежде чем они на нас нападут. Многие из нас, соглядатаев, птицы, насекомоядные птицы. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Вы предлагаете нам их есть? — с отвращением спросила Ангостура.

— Несколько миллионов за несколько дней? — ужаснулась какая-то галка.

Молеправительнице совсем не понравилось, что по сцене расхаживает незнакомец. Поэтому она вскочила с места и энергично запротестовала:

— Ни в коем случае! И речи быть не может! Эти муравьи — такие же жертвы интриг Клупеуса, как и мы. Убивать их было бы излишней жестокостью! Это возможно только при самообороне!

— Я полагаю, можно долго спорить о том, самооборона это или нет, — проговорил филин и строго поглядел на Молеправительницу. Какая-то розовая улитка в первом ряду не выдержала и разрыдалась.

Но по крайней мере толпа снова слушала говорящих со сцены. Молеправительница воспользовалась возможностью и продолжила объяснять:

— Как правильно сказал этот господин, победить в открытой борьбе у нас нет никаких шансов. Но на нашей стороне эффект неожиданности и множество умных голов среди соглядатаев. Если мы сделаем ставку на смекалку и будем действовать по единому плану, победа будет за нами!

Эти слова звучали действительно убедительно. Голос разносился по всей поляне, и все соглядатаи, будто завороженные, внимательно слушали.

— Мы будем придерживаться трех стратегий, которые позволят нам всех противников обезвредить одновременно. Эти три стратегии мы представим вам завтра!

— Почему только завтра? И к чему три стратегии? — послышалось из толпы. — Грюндхильде Великой три стратегии были ни к чему!

Тут терпение Молеправительницы лопнуло.

— Но Грюндхильды Великой здесь нет! — закричала она. — А это наша проблема, которую нужно решить — всем вместе, иначе нам крышка!

— Жаркое скоро будет готово? — проквакала старушка с лампами.

Фридрих встал. Ему вдруг пришла в голову отчаянная и безумная мысль. Никто ведь не говорил, что Грюндхильда умерла, так? А если она не умирала, то она должна где-то быть. А если она где-то есть, то ее можно найти.

— А нельзя ли, — предложил он, — нельзя ли просто найти Грюндхильду и спросить у нее, что она сделала бы в такой ситуации?

Сказав это, Фридрих заметил, что все собравшиеся уставились на него, густо покраснел и почувствовал себя идиотом.

— Да, это было бы неплохо! — мечтательно вздохнула маленькая улитка.

— Битва с великанами имела место больше века назад, — возразил филин. — Значит, сейчас Грюндхильде было бы больше ста тридцати лет!

Фридрих обиженно замолчал и сел на свое место.

— Нельзя ли уже начать резать мышь? — снова начала канючить старушка с лампами в наступившей тишине. — Я умираю от голода!

— К сожалению, этот господин прав, — мрачно сказала Молеправительница. — Мы можем полагаться только на собственные идеи. А при этом мы никак не можем договориться, как же это сделать.

— Дайте мне уже мышиное ребрышко!!!

Брумзель мрачно смотрел прямо перед собой.

— В открытом сражении нам не победить. О засаде думать тоже бессмысленно. Я, конечно, еще раз перечитаю труды Грюндхильды по стратегии, но удастся ли там быстро отыскать подходящую мысль — это…

Тут старушка с лампами на спине встала и в ярости заковыляла в сторону костра. Протянув руку, она вытащила из-за своих ламп длинный зазубренный меч. И прежде чем кто-нибудь успел пикнуть, дважды обежала вокруг мыши на вертеле. Когда она остановилась, мясо упало с костей, разрезанное ровно на сто семнадцать кусочков.

— Грюндхильда Великая — это я! — прокаркала старушка. — Так можно наконец получить свою порцию жаркого?!

Соглядатаи застыли в благоговейном молчании. А старуха тем временем сняла шарф, закрывавший нижнюю часть ее лица, и принялась, причмокивая, обгладывать мышиное ребрышко. При этом она опиралась на зазубренный меч, который был почти с нее ростом. Фридрих удивленно пытался сравнить это существо с женщиной на парадном портрете.

Молеправительница прошептала:

— Это действительно она! Она! — И низко поклонилась. Все собравшиеся тут же последовали ее примеру. Старушка на это не обратила внимания. Она жевала, бормоча под нос, что жаркое не мешало бы сдобрить еще розмарином.

— Госпожа… м-м-м… Ваше прежнее величество… — начала Молеправительница.

— Ой, да брось эту чушь, — проворчала Грюдхильда Маленькая и Сморщенная. — От титула я давно отказалась, на то были веские причины.

Молеправительница почесала в затылке.

— Конечно. Вне всякого сомнения. Почему вы раньше не открывались?

Старушка улыбнулась. От этого ее лицо так сморщилось, что было не разобрать, где глаза, а где рот.

— Вообще-то я решила больше не вмешиваться. Но потом мне захотелось взглянуть, на что способны вы. Знаменитая Белая Фея. Самый опасный противник моей прапрапрапраправнучатой племянницы Офрис. Ты действительно решила устроить ей головомойку, да?

Молеправительница скрестила руки за спиной.

— Надо было мне, конечно, иногда присматривать за малышкой, но, честно сказать, я очень старалась совершенно уйти от политики. В последние сорок лет я только торговала лампами и была так счастлива, как давненько не бывала! Но на прошлой неделе, узнав, чем занимается Офрис, я подумала: надо пойти взглянуть, что есть против нее у ее противников. И услышала я тут немало!

— Но это всё правда! — заверила Молеправительница. — Если у вас есть немного времени, я представлю вам доказательства!

— Да-да, — пробормотала старушка, вытирая губы. — Это же до завтра терпит, так? Сейчас я пойду спать. Уже почти полночь, а я пожилая женщина! — И она молча заковыляла прочь со всеми лампами на спине — эдакий маленький, светящийся разными цветами холмик, перед которым все благоговейно расступались.

— Это правда она? — недоверчиво спросил филин.

Молеправительница кивнула:

— Если это не она, то я не Молеправительница!

— Если портрет над троном Офрис хоть немного похож на настоящую Грюндхильду, это действительно она, — подключился Брумзель. — А как она разделала мышь!.. Только герою может прийти в голову так варварски обращаться с едой.

— На нашей стороне Грюндхильда Великая! — радостно закричала маленькая розовая улитка. — Ура! Теперь мы точно победим!

На лице Молеправительницы все еще читалось сомнение.

— Кто знает, сможет ли Грюндхильда нам что-нибудь посоветовать. Наши проблемы, к сожалению, не решаются с помощью убийства какого-нибудь чудища. Посмотрим.

Новость о том, что Грюндхильда Великая, героиня прошлого, которую считали давно умершей, возвратилась из царства легенд и явилась в Холодный Ручей на военный совет, распространилась среди соглядатаев быстро, как пожар. Это, конечно, все изменило: теперь никто не думал предпринимать ничего самостоятельно, помимо воли Белой Феи. Все с нетерпением ждали, что Грюндхильда спасет положение. Ведь если Грюндхильда на их стороне, то соглядатаи просто не могут проиграть!

Молеправительница, правда, была в этом не так уверена, как ее сторонники. Поэтому большую часть следующего дня она провела в мастерской вместе с Грюндхильдой, посвящая ее в детали надвигающегося кризиса. Беспокоить их было запрещено. Так что Фридрих снова провел день в тренировках с Генри. Брумзель с Тальпой тоже отослали его — они разрабатывали план, как пробраться во владения Клупеуса.

К началу заседания Фридрих слегка опоздал. Он распрощался с Генри заранее, чтобы пойти на реку искупаться, и за этим приятным занятием забыл о времени. Ему было очень стыдно, что так вышло. Прокладывая себе дорогу сквозь толпу соглядатаев, он старался быть как можно незаметнее. Но это не получалось: где бы он ни шел, везде тут же начинались перешептывания. Ну да, теперь ведь он был знаменит.

— Так как шансов выиграть войну у нас, очевидно, нет, — вещала в этот момент Молеправительница с трибуны, — у нас остается только одна возможность. — Она сделала драматическую паузу, улыбнулась и продолжила: — Мы предотвратим войну!

Поднявшийся гул затих, стоило ей махнуть рукой.

— Тут требуется комплексный подход. Во-первых, мы обезвредим армии муравьев, сняв с них кольца отличия. Для этого понадобятся все птицы, особенно большие и хищные, а также добровольцы — те, кто уверенно чувствует себя, работая с механизмами. Я прошу всех, кто узнал себя в этом описании, после заседания подойти к оплетенному молью дереву.

Поляна погрузилась в полную тишину. Молеправительница продолжала:

— Во-вторых, одновременно будет выведен из игры и арестован Клупеус. Группа добровольцев отправится к его резиденции и позаботится об этом. Я прошу взять на себя выполнение этого задания самых сильных и храбрых из вас. Скорее всего, без применения силы добраться до Клупеуса не удастся. По поводу участия в этой операции прошу обращаться к Иерониму Брумзелю и Грилло Тальпе, — она указала на них, — они проинструктируют вас и дадут точные указания.

После того, как эти две задачи будут выполнены, нам придется иметь дело с Офрис и ее регулярной армией. Эта армия тоже довольно опасна, поэтому мы будем стараться избежать встречи и с солдатами Офрис. Мы постараемся как можно дольше сохранять в тайне от Юга разоружение Клупеуса и взятие его под стражу. Офрис не должна ничего подозревать, и, пока она в последние перед планируемым нападением дни будет занята операми и прочими финтифлюшками, — прошу прощения… — кивнула она Ангостуре, — группа избранных специалистов тайно проникнет во дворец, схватит ее и привлечет к ответу. — Молеправительница с воодушевлением прищелкнула пальцами. — Остальные в это время будут охранять границу во избежание всевозможных эксцессов.

— Эм-м, границу по версии Южной Стороны или по нашей версии? — послышался из толпы квакающий голос.

— Я нарисую вам карту, — вздохнула Молеправительница.

— А как мы попадем во дворец? — поинтересовался майский жук в первом ряду. — Как мы вообще попадем в Белоскалье незамеченными?

— Тайный переход через границу будет курировать местный специалист по перевозкам в Южную Сторону, — объяснила Молеправительница, указывая на Тальпу, который в свою очередь с усмешкой на лице поклонился. — А о том, как мы попадем во дворец, — об этом пусть лучше вам расскажут наши досточтимые помощники!

На сцену поднялись закутанные в синие плащи сестры Совини. Стоило им откинуть капюшоны, как по толпе пробежал рокот: многие соглядатаи, конечно, сразу же узнали певиц.

Ангостура хотела было сказать пару предварительных слов, но Йоланда опередила ее.

— Уважаемые соглядатаи, — заговорила она, — возможно, многие из вас удивлены нашим появлением здесь. Дело в том, что мы уже давно вступили в ряды соглядатаев, но до сих пор обстоятельства не были настолько тяжелыми и наша помощь не требовалась — да мы и не могли предложить никакой помощи, потому что мы всего лишь певицы. — Ангостура щелкнула клювом и закрыла глаза. Видимо, Йоланда уже сейчас превысила рекомендуемую недельную норму нагрузки голосовых связок.

— Но сейчас, — приняла эстафету Йозефа, — нам представилась возможность помочь, и мы сделаем все, что в наших силах! Прежде чем отправиться на войну, Офрис будет слушать оперу «Грюндхильда» в нашем исполнении. Речь идет о классической полной версии, длиной в несколько дней и чрезвычайно громкой. Пока придворные будут заняты музыкой, соглядатаи смогут незаметно проникнуть во дворец.

Далее слово взяла Йоринда:

— Так как вокруг Белоскалья будет расквартирована регулярная армия, Офрис будет чувствовать себя во дворце в полнейшей безопасности. Поэтому очень важно, чтобы она не подозревала, что соглядатаи ею интересуются. В такие времена, как нынешние, нужно действовать заодно. Если кто-нибудь начнет собственную операцию, это неизбежно привлечет внимание и поставит под угрозу успех наших общих усилий.

Сестры Совини замолчали и покинули сцену.

— А что будет делать Грюндхильда? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Точно! — поддержали вопрос другие голоса. — Грюндхильда! Мы хотим знать ее план!

— Грюндхильда! Грюндхильда! — стали скандировать на лугу.

Молеправительница скорчила кислую мину. В конце концов, это она организовала систему соглядатаев, собрала их здесь и разработала план. А теперь вдруг они хотят видеть Грюндхильду, которая только вчера появилась из небытия.

Но Грюндхильда была слишком умна, чтобы повестись на эту игру. Обменявшись короткими взглядами с Молеправительницей, она поднялась и проковыляла к краю трибуны.

— То время, когда я была знаменитой воительницей, прошло, — сказала она. — Война, на пороге которой вы стоите, ваша. Я соглядатай, такой же, как вы, и подчиняюсь распоряжениям Белой Феи, — она указала на Молеправительницу, сидевшую у нее за спиной. — Я… Нет, у меня плана нет. — И с этими словами она зашаркала обратно к своему месту.

На какой-то момент стало совсем тихо. Видимо, соглядатаи не могли понять, как относиться к такому заявлению. Брумзель воспользовался моментом, чтобы взять слово.

— Дворец Офрис я знаю вдоль и поперек. Я могу точно указать самые надежные места для тайного проникновения, но для этого нам все равно понадобятся специалисты. — Он оглядел толпу. — У кого из вас есть опыт подкопов, подрывов, взлома замков и несанкционированного вторжения на частную территорию? — В толпе никто не зашевелился. — Не скромничайте, — добавил Брумзель, — я точно знаю: среди вас найдется несколько таких молодчиков, что мама не горюй!

Вверх нерешительно поднялись несколько рук и лап.

— Вы-то нам и нужны! А кто из вас может работать в темноте?

Поднялось еще несколько рук.

— Очень хорошо! Вы идеально подходите для этой операции. Потому что всем в Белоскалье ехать, конечно, нельзя, это бы слишком привлекало внимание. — И он с довольным видом стал считать руки.

Молеправительница встала рядом с ним.

— Получается приличное количество, точно больше семидесяти, — пробормотала она. — Тальпа?

— Переправим без проблем, — кивнул он, скрестив руки на груди.

— Не забудь, что и мы должны туда попасть.

— Не забуду. Положись на меня.

— Успокаивает, что хотя бы один из нас точно знает, что делать, — сухо сказала Молеправительница. А потом обратилась к собравшимся: — Все, кто сейчас поднимал руки, пройдите, пожалуйста, на сцену и запишитесь в список у Тальпы. А пока что я передаю слово нашим глубокоуважаемым военным стратегам. — И она села, уступая место Адмиралу.

Антивоенный совет заседал до вечера, но выступление Адмирала Фридрих слушал не очень внимательно — оно все равно по большей части было малопонятно. К счастью, в девять часов заседание завершилось, а то Фридрих уже тайно начал тренироваться задерживать дыхание — так скучно ему стало от всех этих речей.

Наконец члены совета стали расходиться, и Фридрих один направился к оплетенному молью дереву. Проходя через низину мимо зарослей ежевики, он заметил на нижней ветке ближайшего дерева Ангостуру, потягивавшую какао. На плечи она набросила шаль, потому что ночь все-таки была довольно прохладная. Фридрих медленно и нерешительно подошел к дереву и позвал:

— Ангостура! Госпожа Штрикснер!

Ангостура посмотрела вниз. Увидев Фридриха, она плотнее закуталась в шаль и вежливо спланировала к нему.

— Да, что такое? — спросила она.

— Я хотел задать вам один вопрос, который уже несколько дней вертится у меня в голове, — сказал Фридрих.

— Мне? — испуганно переспросила Ангостура.

— Да. Вы ведь хорошо разбираетесь в концертной технике, — начал объяснять Фридрих.

— Ох, — с облегчением выдохнула Ангостура. — Иначе говоря, вы хотели бы побеседовать с сестрами Совини!

— Нет, я хочу поговорить именно с вами! — быстро возразил Фридрих. — Речь о вас, а не о Совини.

— Но… но… — Вид у Ангостуры был такой, словно ее загнали в угол. — Со мной? О чем же?

— Госпожа Штрикснер… Ох, да зачем это? Может, перейдем на «ты»? — предложил Фридрих, чувствовавший себя почти виноватым, что настолько сбил бедняжку с толку. Как же ее теперь успокоить? — Со всеми этими «вы» получается ужасно церемонно и неуклюже.

— Конечно… Конечно, если вы… если хочешь, — запнулась Ангостура.

Фридрих протянул ей руку:

— Фридрих.

— Ангостура, — сказала она, протягивая для рукопожатия маховые перья крыла.

— Так вот, Ангостура, ты наверняка прекрасно разбираешься в концертной технике, — снова начал Фридрих. — Прежде всего в усилительной аппаратуре.

— Да? — нерешительность не покидала ее. — А вы… ты не думаешь, что сестры все-таки лучше ответят на твой вопрос?

— Нет. Они же не занимаются сценическим оборудованием для своих выступлений, так?

— Конечно нет. Для этого есть я, — гордо подтвердила Ангостура. Казалось, она чувствовала себя уверенно, только говоря о кузинах.

Но Фридриху все-таки нужно было вывести разговор из этой привычной для нее области.

— Как усиливают громкость звука при пении?

— Ну, это зависит от ситуации, — нерешительно ответила Ангостура, размышляя над каждым словом. — В оперном театре вся архитектура здания рассчитана таким образом, чтобы из любой точки зрительного зала было слышно, что поют на сцене. А на открытых площадках, как, например, на концерте в Ласточкиной Горке, приходится, конечно, использовать микрофоны — они небольшие и незаметны под перьями.

— А с научной точки зрения как это работает? — с интересом спросил Фридрих.

— В общем-то, это просто небольшая мембрана в коробочке-резонаторе, — задумчиво проговорила Ангостура. — А перед ней, конечно же, звукозаклинатель.

— Что-что?

— Звукозаклинатель, — терпеливо начала объяснять Ангостура, — это такой маленький кусочек свинца, который убеждает звук, что он намного громче, чем на самом деле.

Наверное, Фридрих очень уж обескураженно посмотрел на Ангостуру, потому что она тут же решила объяснить подробнее:

— Свинец — чрезвычайно восприимчивый материал, и хороший маг легко может превратить кусочек этого металла в звукозаклинатель. А если присоединить к нему мембрану, то звуковые волны, которые заставляют ее вибрировать, оказываются убеждены, что они должны ударять гораздо сильнее, чем они делали бы это сами по себе.

— У звуковых волн… есть сознание? — уточнил пораженный Фридрих.

Ангостура пожала плечами.

— Кто знает. По крайней мере, это работает. Дело в том, что влиять с помощью магии на живых существ очень сложно, а со звуком это получается вполне просто. Волшебнику даже не нужно самому концентрироваться, достаточно заколдовать кусочек свинца — и готово. А хватает такого заклинания очень надолго.

Фридриху показалось, что Ангостура, временно отказавшись от роли строгой покровительницы, сразу стала намного приятней. Следующий вопрос он формулировал очень внимательно, потому что ответ был чрезвычайно важен:

— А можно таким заклинателем усиливать не звук, а что-нибудь другое?

— Например? — спросила Ангостура.

— Например магнит. Может быть, и магнитное поле получится убедить, что оно гораздо сильнее, чем на самом деле.

— Ох, — вздохнула Ангостура. — Этого я не знаю. Надо просто попробовать. А для чего это?

— У тебя есть с собой такой заклинатель? — вместо ответа спросил Фридрих.

— Парочка у меня с собой найдется, только нужно сначала отсоединить мембрану, — ответила неясыть, задумчиво поглаживая клюв. — Хочешь попробовать прямо сейчас?

— Да, если ты сейчас ничем важным не занята.

— Я должна при этом присутствовать?

— Ну конечно! Я же не знаю, как обращаться с этой штукой.

Ангостура надулась, но не от возмущения, а от волнения.

— Тогда следуй за мной, — сказала она и вперевалку заковыляла по мокрой траве. Ей, очевидно, было очень неудобно, но иначе Фридрих не мог бы за ней угнаться. Дерево, на котором она сидела, было полое до самой земли, и внутри лежало множество больших черных обитых серебром ящиков и несколько больших чемоданов размером с сову.

Ангостура уверенно вынула один из ящиков, открыла его и стала один за другим выкладывать какие-то предметы неизвестного назначения. Наконец она нашла картонную коробку, поставила ее на землю и сняла крышку. Внутри оказалось несколько жестяных коробочек.

— Ну вот, это усилители. Звукозаклинатели внутри.

Она положила одну из коробочек на землю, вскрыла ее лапой и показала Фридриху.

— Видишь? Вот это мембрана, а это — звукозаклинатель.

Одним когтем она осторожно вынула металлический брусочек из оболочки. Для Ангостуры это была крошечная штучка, но для Фридриха она оказалась размером примерно с обувную коробку и совершенно немыслимого веса.

Фридрих смотрел на заклинатель у своих ног и размышлял.

— Слушай, — сказал он наконец. — Я возьму эту штуковину на луг и посмотрю, будет ли она усиливать магнитную стрелку у меня в компасе. А ты… ты будешь медленно приближаться ко мне с каким-нибудь металлическим предметом в руках.

Ангостура вздрогнула, но послушно взяла гаечный ключ.

— Стрелка компаса в качестве магнита? Не слишком ли слабо получится?

Ее опасения не подтвердились. Магнитная стрелка оказалась даже слишком сильной. Стоило Фридриху поднести компас к заклинателю, как ключ вылетел у Ангостуры из рук. Все ящики в дереве немного зашевелились, потому что в каждом из них было что-нибудь металлическое. Хорошо, что стрелка компаса была маленькая, а расстояние между Фридрихом и ящиками довольно велико, иначе мог бы случиться какой-нибудь несчастный случай.

Молеправительница сильно удивилась, когда Фридрих с Ангостурой вдруг появились у подножья ее дерева и громко попросили бросить какой-нибудь винтик на веранду. Еще больше она удивилась, когда Фридрих поднес компас к заклинателю и винтик в полете изменил траекторию и полетел к Фридриху. Она поначалу не поняла, что это за странности творятся вокруг.

— Эй, что это происходит? — крикнула она вниз.

— Это решение твоей проблемы с магнитами! — радостно крикнул Фридрих в ответ. Ангостура позволила ему забраться к себе на спину и взлетела к дому Молеправительницы, которая не прекращала удивляться.

— Это просто потрясающе! — с восторгом заговорила она. — Я даже не знала, что подобное существует! Столько лет чинила и собирала всяческие механизмы, а вот о сценической аппаратуре ничего не знала. А как это выключается?

Ангостура гордо распушила перья.

— Звукозаклинатель устроен так, что работает только в одном направлении, иначе бы он усиливал каждый шорох в зрительном зале, а вовсе не пение на сцене! Его нужно держать правильной стороной вверх, и он будет усиливать магнитное поле магнита, а не того, что к нему притягивается. То есть магнит можно в любой момент просто отдалить от заклинателя, и магнитная сила снизится.

— Тогда нужно придумать удобный чехол — и всё, магнит-разоружитель готов! — воскликнула Молеправительница. — Это просто потрясающе, потрясающе! Потихоньку все складывается!

Утро следующего дня она провела в мастерской, где что-то ковала, сваривала и прикручивала. Время от времени слышно было, как она безумно смеется. Фридрих снова был на тренировке по рукопашному бою и обращению с оружием и решил, что хватит с него укрепления тела. Поэтому он уговорил Генри отпустить его пораньше — ему хотелось отыскать Грюндхильду Великую и побеседовать с ней.

Он нашел старушку на берегу реки. Она сидела на скамеечке между корней деревьев и наслаждалась видом. Ее поношенный синий головной платок сиял на солнце. Некоторое время Фридрих не решался подойти, но потом собрался с духом и приблизился.

— Эм… Госпожа Грюндхильда?

— Да? — отозвалась старушка.

— Можно… эм… вы не могли бы дать мне автограф? — выдавил из себя Фридрих и тут же сообразил, как это странно звучит. Ведь у эпических героев вроде бы автографов не просят.

— Что тебе подписать? — повернулась к нему Грюндхильда.

Фридрих сел рядом с ней.

— Вот, этот пакетик с «мудрой пудрой». Я прочел вашу историю впервые всего несколько недель назад, — добавил он. — Ну да, я же не местный. Меня очень впечатлил этот текст. Вы, наверное, и правда были когда-то ужасны. Нет, я не то имел в виду… Лучше сказать, внушительны. — Фридрих почувствовал, что лицо у него запылало. Слова почему-то получались у него вовсе не те, что нужно. — То есть по вам сразу было видно, что вы настоящий герой, я имею в виду. Так написано в этой книге… эм… в этой «мудрой пудре».

Грюндхильда нахмурилась.

— Если бы на свете и правда бывали люди, у которых на лице написано, что они герои, хоть один бы мне в жизни да встретился. Но нет, таких я не видывала. На самом деле всё наоборот: сначала совершаешь что-нибудь героическое, а потом все начинают говорить, что и облик у тебя весь насквозь героический. Будто они с самого начала все знали, подхалимы эдакие! Вот как это бывает. — Она запустила пальцы в волосы за ухом и выудила оттуда огрызок карандаша. — Напомни-ка, как тебя зовут?

— Фридрих, — сказал Фридрих. — Фридрих Львиный Зев. Но я не шмелелет, — тут же добавил он, чтобы не рядиться в чужие перья. — Я совершенно не умею обходиться со шмелями. Паршивая овца в семействе.

Грюндхильда смотрела на него, склонив голову на бок. Фридрих, краснея, быстро продолжал:

— Не то чтобы меня кто-то упрекал, нет! И неудачником меня никто не называет!

— Ах да, — произнесла Грюндхильда Великая и замолчала.

— Я и сам, конечно, знаю, что я вовсе не неудачник! — поспешил заверить Фридрих, но тут у него внезапно вырвалось: — Но я просто не понимаю, почему в нашей семье у всех есть талант правильно обращаться со шмелями, только у меня — нет! Это несправедливо!

— Ничего страшного! — сказала Грюндхильда и засмеялась. Правда, Фридриху сначала показалось, что у нее приступ кашля — так странно звучал ее каркающий смех.

— Что тут такого смешного? — обиженно спросил Фридрих.

— Знаешь, у моего отца, — прокаркала старушка, — у моего отца была сыроварня. У нас в семье все делали сыр. Кроме меня.

— Как? То есть вы происходите из семьи сыроваров? — ошеломленно переспросил Фридрих. — Я думал, монархами рождаются.

— Не-е, в моем случае было по-другому. Семья у меня занималась сыром. Только сыром. А я не могла. Мои сырные опыты выставляли на всеобщее обозрение, чтобы повеселить людей. Так плохо у меня получался сыр. Так плохо он выглядел. Хорошо получалось у меня только одно: драться. Представляешь, каким позором я была для семьи?

Фридрих не мог понять, серьезно ли она сейчас говорит, и старался удержаться от смеха. Но скоро это перестало ему удаваться.

— Знаешь, в моей семье сыроварение считалось самым высшим искусством, — продолжала Грюндхильда. — Ничто не ценилось так высоко, как умение создать совершенную головку сливочного сыра. Мой отец так и не смог смириться с тем, что я выбрала для себя стезю королевы, хотя могла бы посвятить жизнь сыру. Представляешь, какое мещанство? Они серьезно считали, что сыр — это самое потрясающее, что есть в мире! Шматок перебродившего молока, который кладут на бутерброд! Величайшее искусство!

У Фридриха на глаза навернулись слезы — так он хохотал.

— А твоя семья, — продолжала Грюндхильда, — твоя семья, значит, сходит с ума по толстым волосатым насекомым и летает на них через горящие обручи, чтобы другие им аплодировали. Вот и все содержание их жизни!

— В такой формулировке это звучит довольно странно, — согласился Фридрих.

— Так это и есть странно! Что я хочу тебе сказать: некоторые люди живут, накрыв голову скатертью, и носа из-под нее не кажут; но, если ты живешь не под скатертью, это ничего страшного. Ах да, автограф!

Грюндхильда лизнула кончик карандаша и написала на пакетике с «мудрой пудрой» так: «Дорогой Фридрих, продолжай в том же духе! Грюндхильда Великая».

У Фридриха запылали уши — ведь что это, как не самый лучший комплимент!

— Спасибо огромное, — пробормотал он.

— Я слышала, ты прям волшебный парень, — сказала Грюндхильда. — Фея говорила, что ты решил проблему с усилением магнитов.

— Но я же не сам всё придумал! — возразил Фридрих. — Это Ангостура навела меня на такую мысль.

— Все равно впечатляет. Фея бы ни в жизнь не догадалась спрашивать совета у Ангостуры. Она очень тебя уважает, поверь мне.

— Меня? — Фридрих от смущения сморщился.

— Да. А еще она говорит, что ты хорошо готовишь, — Грюндхильда улыбнулась. — В этом нет ничего постыдного: кто хочет есть, тот и готовить должен уметь!

Тут Фридрих снова засмеялся ее серьезности.

— Ну, пойдем на заседание, — сказала Грюндхильда, вставая со скамейки. — Сегодня наверняка опять допоздна затянется.

В этот раз Молеправительница на заседании не появилась. Она заперлась у себя в мастерской и монтировала заклинатель к какому-то аппарату. Ангостуры тоже не было. Молеправительница оставила ее у себя в качестве модели, чтобы опробовать перевязь, на которой можно будет переносить магниты по воздуху.

Поэтому руководство собранием взял на себя Адмирал и с большим воодушевлением занялся распределением между соглядатаями участков работы по разоружению муравьев. Каждой крупной птице был назначен тот или иной муравьиный лагерь. Кроме того, были распределены все более мелкие способные к полету соглядатаи: в одиночку или с седоком (потому что большие пальцы, как известно, бывают очень полезны) они должны будут сопровождать птиц в назначенные им области. Они будут выполнять разведывательные функции, а в случае необходимости — сражаться. Помимо этого, их задача — препятствовать осам и шершням доставлять Клупеусу какие-либо известия.

Фридрих во время обсуждения сидел рядом с Брумзелем. Наконец-то им выдался случай немного поболтать за спиной у Адмирала.

— Мы будем причислены к эскадрилье Феи, — шепнул Брумзель. — Я об этом уже позаботился.

— Это все, — рассудительно отметил Фридрих, — будет либо потрясающе, либо полный провал. Представь, если затея с магнитами не сработает!

— С чего это она не сработает? — ухмыльнулся Брумзель.

— А Совини с Ангостурой тоже полетят? — спросил Фридрих.

— Совини? Нет, конечно. Они же не созданы для работы в нервной обстановке. Но Ангостура явно выразила желание предоставить кузин самим себе на пару дней и принять участие в разоружении.

— Ангостура? Она ведь даже не соглядатай!

— Не была им до недавнего времени.

Ночь была теплая и безлунная, но поляну у Холодного Ручья освещали сотни факелов. Все пространство до опушки леса занимали соглядатаи и их палатки, и было трудно представить себе, что такое множество горящих сердец может проиграть войну. Но Фридрих прекрасно понимал, какая сложная задача им предстоит, и на душе у него было неспокойно.