Глава двенадцатая. Конец Клупеуса

Прошло еще два дня, и Антивоенный совет Северной Стороны завершился. Каждый соглядатай получил особое задание, каждый маневр был детально продуман. Фридрих с Брумзелем знали, что им предстоит делать, но общую картину они давно перестали понимать. Некоторые соглядатаи уже отбыли в южном направлении — в крупные города, чтобы приобрести там заклинатели для магнитов. Молеправительница сделала образец бокса для заклинателя с возможностью отключения и раздала задания, так что теперь каждый кузнец, каждый лудильщик и вообще каждый человек с руками в Холодном Ручье был занят изготовлением таких ящиков и приклепыванием их к прочным кожаным ремням.

Молеправительница почти не выходила из мастерской. В эти дни она была подпаленней и грязнее, чем обычно, но эмоции в ней кипели, как в маленькой девочке. По вечерам она всегда находила время побеседовать с Тальпой, который снял с нее большую часть организационной работы. В остальное время ее можно было увидеть только за едой.

Соглядатаи ждали прибытия заклинателей и завершения работы над разоружающими магнитами. Через два дня после окончания военного совета, наконец, момент настал: соглядатаи разделились и разными путями двинулись на юг.

Фридриху было жаль покидать Холодный Ручей. Он еще никогда в этом странном мире не чувствовал себя так хорошо, как здесь. Это было единственное место, где никто не хотел его ни убивать, ни допрашивать, ни делать героем.

И вот прохладным летним утром он снова сидел на Брумзеле — рюкзак за плечами, авиационные очки на лице — и вместе с эскадрильей соглядатаев двигался на юг. Во главе группы летела Ангостура с Молеправительницей на спине: она сидела в кресле, закрепленном на птице специальными ремнями. Внизу, у ножек кресла, находилось три больших рычага, от которых шли тросы к магнитному боксу, прикрепленному у Ангостуры на груди. С их помощью Молеправительница могла соединять с заклинателем три магнита разной величины, смотря по тому, какая сила притяжения требовалась. Так как испытать оборудование в реальных полевых условиях было нельзя, важно иметь возможность варьировать мощность, так объяснила Молеправительница.

Соглядатаям нужно было забрать далеко на восток, поэтому на дорогу до лагеря муравьев ушел целый день.

— Но операция по разоружению, — прокомментировала Молеправительница, пожимая плечами, — все равно для всех эскадрилий начнется только завтра утром, в пять часов, пока муравьи как следует не проснутся. Приступим все одновременно.

Наступила неуютная ночь: костров не зажигали. Лагерем встали за горой, но огонь наверняка привлек бы внимание муравьев, так что соглядатаи сидели в темноте, завернувшись в палатках в одеяла, и напряженно прислушивались. Где-то далеко во тьме, в долине, слышалось муравьиное копошенье и чавканье — видимо, они нашли мертвое животное или какой-то большой плод.

— Если подумать о том, что эти бедные создания покинули свои гнезда, чтобы участвовать в бессмысленной войне, — мрачно проговорил Брумзель, — аж дурно становится. Они могли бы выкармливать тысячи личинок, строить бессчетное количество ходов и туннелей, ухаживать за грибными садами или переносить яйца с места на место. Сейчас этим никто не занимается, и муравейники приходят в упадок. Это будет печальное лето для муравьев Скарнланда, когда они вернутся домой!

Без четверти пять Фридриха растолкали и посадили на спину Брумзелю. Он даже не сразу сообразил, где находится и что происходит. Солнце уже светило, но пока было прохладно: идеальные условия для задуманной операции, потому что муравьи в таких условиях еще вялые.

Все соглядатаи были в седле или на стартовых позициях для взлета, Ангостура дрожала от нетерпения. Молеправительница то и дело поглядывала на карманные часы. Она тоже была крайне взволнована.

— Без пяти пять, — наконец объявила она, опуская часы в карман. — К черту ждать, начинаем. Полетели, ребята! — Она засмеялась; прозвучало это слегка безумно. — И помните: если мы не справимся, мир об этом не узнает!

Ангостура первой поднялась над вершиной горы, за ней — все остальные. Соглядатаев был целый рой, от которого у случайного свидетеля мурашки бы побежали по спине, но муравьев движение в воздухе совершенно не беспокоило. Море черных панцирей покрывало всю долину, но они не шевелились. В отсутствие командующего, опрысканного мастер-раствором, они просто отдыхали.

— Теперь держитесь все за мной! — крикнула Молеправительница через плечо. — И не суйтесь между Ангостурой и муравьями! — с этими словами она включила магниты.

В следующее мгновение Ангостура чуть не упала на землю. На ней вдруг повисла огромная гроздь черных колец! Еле-еле неясыти удалось удержаться в воздухе. Молеправительница поспешила выключить магнит, и кольца дождем посыпались вниз.

— Ух! Извини, Ангостура! — крикнула она. — Я недооценила мощность магнита! Но сейчас получится лучше!

Она снова включила аппарат, и на этот раз к ним примагнитилось ровно столько колец, сколько Ангостура могла унести. При том, что по сравнению с неясытью муравьиные колечки казались совершенно микроскопическими, Фридрих даже представить себе не мог, сколько их Ангостура собирала за раз. Но, совершенно точно, очень и очень много.

Когда Ангостура с грузом полетела назад к горе, Молеправительница выключила заклинатель, и тысячи колец упали с другой стороны горы и с шумом покатились по склону.

— Давай-ка немного снизимся и слегка проветрим ребят, — сказал Брумзель. — Надевай очки! Муравьи, когда пугаются, брызгают кислотой! Мне-то ничего, а вот ты глаза береги, — и они с Фридрихом пронеслись прямо над муравьиным войском.

Муравьи, лишившись духовного руководства, совершенно растерялись и топтались, спотыкаясь, на одном месте. Свежий ветер, который устроил для них Брумзель, ускорил их пробуждение. Только что их что-то резко дергало за антенки, а теперь они стали понимать, что не знают, где находятся, — слишком много для одного утра!

Остальные члены эскадрильи последовали примеру Брумзеля и проносились над муравьями сразу после Ангостуры. Там, где они пролетали, упорядоченная армия черных тел превращалась в суматошную массу, в которой тысячи голосов пытались перекричать один другого.

Тут на краю лагеря Фридрих увидел четырех одиноких шершней, которые поднялись в воздух и направились к ним. Но через несколько мгновений они застыли, перекинулись парой слов и обратились в бегство.

— За ними! — завопил майский жук, летевший рядом с Фридрихом и Брумзелем. — Надо схватить их!

Соглядатаи бросились в погоню за шершнями. Прежде чем те успели вылететь из долины, их окружили спереди и сзади, сверху и снизу, потому что, хоть выглядят шершни и впечатляюще, ловкостью они не отличаются.

Когда Фридрих с Брумзелем догнали эту группу, две стрекозы уже накинули на шершней сети и плотно завязали снизу. Пленники не могли расправить крылья и просто повисли внутри. В таком виде их отбуксировали к краю муравьиного поля и повесили на дерево, как авоську с продуктами. Что с ними делать, соглядатаи хотели решить позже.

Ангостура тем временем продолжала летать кругами, а соглядатаи помогали ей по мере возможности. Еще не лишившиеся колец муравьи угрожающе поднимали лапки к небу, но ничего, чтобы помешать птице, сделать не могли — даже добрызнуть до нее кислотой. Противопоставить краже колец с воздуха муравьям было нечего.

Молеправительница ликовала и трясла кулаками.

— Работает! Работает! Ура-а-а! — кричала она. А когда Брумзель поднялся на ее высоту, присовокупила: — Надо в Холодном Ручье Фридриху памятник поставить! Это просто невероятно! Если так и дальше пойдет, дело в шляпе!

Фридрих, приставив ладонь козырьком к глазам, оглядывал поле.

— Но муравьев еще очень много! — крикнул он в ответ. — Сколько мы еще будем продолжать?

— Пару часов! — отвечала Молеправительница. — Пару часов уж точно!

И они продолжали работу. Скоро следующая полоса поля была раскольцована, а потом еще и еще. Муравьи беспорядочно сновали внизу, отчаянно пытаясь отыскать членов своего клана, они были совершенно сбиты с толку.

Зависнув над раскольцованной частью поля с мегафоном в руках, один из соглядатаев обратился к муравьям с такой речью:

— Дорогие жители Северной Стороны, земляки! Пожалуйста, без паники! Вы находились под действием чар, от которых вас только что освободили. То, что сейчас вы несколько дезориентированы, совершенно нормально. В данный момент вы находитесь к северу от Ласточкиной Горки и к югу от Холодного Ручья. Сохраняйте спокойствие! Если вы чувствуете недомогание, присядьте ненадолго, попейте росы с травинок. А затем незамедлительно отправляйтесь в обратный путь к своим муравейникам. Большое спасибо за сотрудничество.

Впрочем, такие воззвания не очень помогали успокоить муравьев. Но постепенно они находили в толпе знакомых, образовывали небольшие группки и уже не отделялись от них.

Фридрих с Брумзелем снова подлетели к Молеправительнице.

— Здесь все идет по плану, так что лети дальше! — прокричала она Брумзелю. — Передавай привет Тальпе! Фридрих, хочешь остаться со мной? Тогда перелезай! Или полетишь с Брумзелем?

Уже давно было запланировано, что Брумзель вместе с Тальпой займутся Клупеусом. А вот о том, где будет во время этой операции Фридрих, никто не подумал. Но он сам уже всё решил.

— Я лечу с ним! — прокричал он, отворачиваясь от встречного ветра.

— Хорошо! — завопила Молеправительница. — Тогда встретимся по дороге к Белоскалью. Удачи! Надеюсь увидеть вас целыми и невредимыми.

Она мрачно хохотнула и помахала рукой. Ангостура на прощанье ничего сказать не могла, потому что летела, крепко стиснув клюв и тяжело дыша от напряжения.

Брумзель развернулся, резко набрал высоту и полетел в сторону гор. Фридрих вцепился в шмелиный мех. Солнце уже полностью взошло и ярко освещало их стремительный полет.

— У Клупеуса, — крикнул Брумзель, — наверняка от страха припадок случится, когда он об этом узнает!

— О да! Может, когда мы прилетим, он будет уже в клинике нервишки лечить, — радостно отвечал Фридрих.

— Ну это вряд ли, — не согласился Брумзель, но все-таки тихонько хихикнул.

— Где мы встречаемся с остальными? — поинтересовался Фридрих.

— На некотором расстоянии от дворца Клупеуса есть вересковая пустошь с группой скал, — начал объяснять Брумзель. — Дождь вымыл из них песок, и внутри образовалось множество пещер, там мы и собираемся. В тех местах, кроме пчел и шмелей, практически никто в поисках еды не рыскает, а сверху нас будет совершенно не видно.

В таких разговорах они перемахнули через горы.

Быстрота была сейчас их главным козырем. Клупеуса нужно было застигнуть врасплох, до того как он узнает, что потерял контроль над муравьями, — иначе он может успеть что-нибудь выдумать. Так что Брумзель несся что есть мочи, не останавливаясь даже на обед. Под вечер, когда небо начало розоветь, а воздух стал прохладнее, среди фиолетового вереска вдали показалась группа скал, также известная под названием Сто Двенадцать Пещер. Снаружи ничто не нарушало тишину пейзажа, и Фридрих даже удивился, когда они, поднырнув под скалы и приземлившись, вдруг оказались среди сотен соглядатаев.

Какая-то оса — среди соглядатаев тоже есть осы, это Фридрих знал уже с начала военного совета — вышла им навстречу, кратко поприветствовала и стала расспрашивать.

— Господин Брумзель! Расскажите, расскажите, пожалуйста, как прошла операция по раскольцовыванию у вашей группы?

— Хорошо, очень хорошо! — выпалил Брумзель. — Мадемуазель Эльза, это Фридрих. Фридрих, это мадемуазель Эльза, ее прислали от эскадрильи Стреллы.

— Я знаю, — гордо сказал Фридрих. — Вы играете на аккордеоне в «Зеленом гроте», правда?

— Вы меня помните?! — восторженно воскликнула мадемуазель Эльза. — Ох, неужели вы меня помните?!

Брумзель не дал ей продолжать восторги, потому что у них были более срочные дела.

— У вас тоже все прошло гладко, я полагаю?

Эльза просто дрожала от радости.

— Вполне! И другие эскадрильи говорят то же! Мне только одно мешало: меня постоянно кто-нибудь издалека принимал за осу Клупеуса! Пришлось надеть красный шарф, только так можно было нормально работать, — и она помахала кончиком шарфа.

— Видно, настроение у вас тут хорошее, — с удовольствием отметил Брумзель, рассматривая снующих вокруг соглядатаев.

— О да! И все это, если не ошибаюсь, благодаря вашей идее, — Эльза пожала Фридриху руку. — Я бы хотела организовать у себя в школе конкурс креативных идей и назвать его в вашу честь! Ох, простите, нужно объяснить: хоть по вечерам я и играю в «Зеленом гроте», но по основному роду деятельности я — учитель, отвечаю за художественное и музыкальное образование юных ос в нашем гнезде. К сожалению, среди нашей молодежи не так часто встретишь светлые головы, а уж политикой вообще мало кто интересуется. — Она вздохнула.

— Конкурс креативных идей? — Фридрих сразу почувствовал себя на три головы выше.

— Да. Вы не возражаете, если я воспользуюсь вашим именем? — с надеждой спросила мадмуазель Эльза.

— Конечно, это будет большая честь для меня, — с энтузиазмом ответил Фридрих и тут же почувствовал, как кровь приливает к щекам.

— Возможно, это подтолкнет подрастающее поколение к созданию и изобретению нового, — бодро продолжала мадемуазель Эльза. — Но что это я все говорю и говорю? Вы наверняка хотите для начала побеседовать с Тальпой. По крайней мере, он с нетерпением ждет известий от вас! Пойдемте, я только что видела его в песчаном карьере.

И Эльза повела Фридриха и Брумзеля между камнями к самой нижней точке Ста Двенадцати Пещер. Хотя, в общем-то, это были не настоящие пещеры, а скорее расселины между камнями, между которыми свободно просачивался дневной свет. Но нависающие сверху камни прекрасно защищали от посторонних глаз, да и мест, чтобы укрыться от дождя, здесь было предостаточно. Был и источник питьевой воды: между скал вился маленький ручеек. Многие соглядатаи уже прибыли, то и дело прилетал очередной гонец, и, кажется, никому из них не приходилось докладывать о неудачах. Соглядатаи тут и там поздравляли друг друга и осушали стаканы, содержимое которых предательски пахло самогоном.

Тальпа, как всегда, возвышался над толпой. Увидев вновь прибывших, он оставил всех (в том числе полевку, с которой разговаривал) и двинулся навстречу.

— Как у вас прошла операция? — пробасил он.

— Потрясающе! — ответил Фридрих. — Лучше, чем я мог предположить.

— А почему ты все еще не празднуешь? — засмеялся Тальпа. — Уже пришли известия о замечательных успехах практически всех эскадрилий. Так что если где-то и осталась муравьиная дивизия в боевой готовности, то только потому, что мы ее не нашли!

— Птицы сегодня целый день вкалывали, бедняжки, — задумчиво проговорил Фридрих.

— Ну, мы пригласили несколько белок помассировать им спины, если будет нужно, — подмигнул Тальпа. — А Ангостура… у сестер Совини, понятное дело, на гастролях всегда личная массажистка рядом.

— Ангостуру мы все равно до Белоскалья больше не увидим, — с некоторой грустью проговорил Брумзель. — Она уже сегодня ночью должна вернуться в свиту Совини. Они же должны оказаться во дворце много раньше нас.

— А у нас какой план? Я имею в виду — с этого момента? — спросил Фридрих, решив перевести разговор на более захватывающую тему.

— Завтра утром некоторые из нас — включая, конечно, меня, Брумзеля и тебя, если хочешь, — отправятся с посольством к Клупеусу и объяснят, что он проиграл, — радостно изложил план Тальпа. — Мы возьмем его под стражу и изымем все ароматические растворы. Посмотрим, кто из сторонников продолжит поддерживать его в такой ситуации. Если кто-нибудь действительно захочет его защищать, придется сражаться. Но не думаю, что дело до этого дойдет.

— А где находится его резиденция? — поинтересовался Фридрих.

— Ты уже там бывал, — усмехнулся Брумзель. — Она ровно над тем палаточным городком, где ты видел Клупеуса, перед тем как он отправил тебя в Башню Отчаяния.

— Ах да, Башня! — Тальпа почесал себе лоб. — Когда Клупеус будет устранен, нужно будет еще как-то вызволить оттуда заключенных и попытаться выяснить, в чем их вина. Та еще работенка будет. Фея хочет, чтобы они все предстали перед настоящим судом, а на это может понадобиться не один месяц. Уф! На такое у нас сейчас совершенно нет времени.

— Правильно, — подытожил Брумзель, — сейчас я хочу подкрепиться. Мы же целый день ничего не ели, а я откуда-то чую аромат медовой коврижки!

Резиденцию Клупеуса во время первого посещения палаточного городка Фридрих толком не рассмотрел. Это была элегантная постройка в стиле кантри из стекла и полированной меди, расположенная на высокой скале над палатками. Она напоминала оранжерею, только вот растений внутри видно не было. Впрочем, снаружи тоже. Видимо, Клупеусу в качестве палисадника хватало ровной площадки на скале перед входом.

В миссии участвовало всего двенадцать соглядатаев. Тут были, конечно, Брумзель и Тальпа, а с остальными Фридрих до сих пор знаком не был. Стоило ему задуматься, хороша ли идея — выдвигаться такой маленькой группой, как в воздух поднялось целое облако шершней, ос и других насекомых и окружило их. Фридриху от этого стало ужасно неуютно; остальные, видимо, почувствовали себя примерно так же. Только по Тальпе ничего не было заметно.

— Это частная территория, — сообщил высокопоставленный шершень со знаками отличия, зависнув перед ними в воздухе и преграждая путь.

— Мы знаем, — отрезал Тальпа. — Нам нужно к Клупеусу.

— Не положено, — объявил шершень. — Если вы сейчас же не покинете территорию, нам придется вас арестовать.

— Это тоже не положено, — возразил Тальпа. — У нас дипломатический иммунитет.

Шершень непонимающе уставился на него.

— Мы послы Белой Феи, — терпеливо объяснил Тальпа. — Послов нельзя арестовывать и бить. Ведь мы прибыли сообщить важные новости.

Некоторое время шершень недоуменно глядел на Тальпу. Потом вокруг него стали хихикать, и он, собравшись с духом, вынес вердикт:

— В общем-то, предстанете вы перед господином Клупеусом в кандалах или без, большого значения не имеет. Следуйте за мной!

Внутри враждебного облака соглядатаи подлетели к стеклянному зданию. Наверное, все это сверкающее стекло и блестящая медь были призваны создать приветливый и безмятежный вид, но на деле здание выглядело холодно и угрожающе.

Вместе с суровым эскортом они приземлились перед воротами. Одна из ос открыла их и вошла внутрь, чтобы доложить о прибытии посетителей.

— Я не удивлюсь, если нас вовсе не пустят внутрь, — сказал один из наездников, слезая со своей стрекозы.

— Пустят-пустят! — возразил Тальпа, криво усмехаясь. — Как только Клупеус услышит, что к нему прибыл золотой шмель, он тут же прикажет нас впустить, можешь быть уверен.

Скоро оса вернулась и пустила всех внутрь. Путь от ворот к двери в дом был короток, но совершенно безрадостен. По сторонам дорожки высились, словно аллея, литые бюсты знаменитых волшебников больше чем в натуральную величину.

— Видно, Клупеус считает это очень изысканным, — мрачно пробурчал Брумзель.

Внутрь дома соглядатаи вошли одни, эскорт остался во дворе. В холле было так же неуютно, как снаружи. Поначалу, правда, соглядатаи не заметили стражи, но первое впечатление было обманчиво: стоило немного приглядеться, и оказалось, что во всех нишах зала плечом к плечу неподвижно стоят шершни.

Наверх в галерею вела витая железная лестница. Именно оттуда стремглав появился Клупеус с развевающимися полами — сегодня на нем был красный халат.

— Тысяча извинений, что заставил вас ждать, — с сарказмом проговорил он, сбегая по последним ступенькам. — Знать бы заранее, что меня посетят такие высокие гости, я бы и о пироге позаботился.

— Мы ненадолго, — сказал Тальпа, выступая вперед. Он был много выше Клупеуса, но на того внушительная фигура собеседника видимого впечатления не произвела.

— Грилло Тальпа, как я погляжу. И бесславно лишившийся должности бывший глава секретной службы восстал из мертвых, — резюмировал Клупеус. — И господин Львиный Зев тоже тут! Быстро же вы подружились с соглядатаями!

Никакого удивления в его голосе не слышалось. Фридрих втайне надеялся, что его появление хоть немного собьет Клупеуса с толку, но зря.

Тальпа к разглагольствованиям Клупеуса прислушиваться не стал и сразу приступил к делу:

— Подготовленные вами армии муравьев были раскольцованы вчера утром. Все вместе, одновременно. Ваших наступательных позиций на севере больше не существует, муравьи движутся к своим покинутым домам. Проявите благоразумие, сдайтесь.

Клупеус весело посмотрел на Тальпу. Либо он был отличный актер, либо — что вероятнее — не поверил ни одному слову гиганта.

— И что тогда? — спросил он тоном светской беседы.

Тальпа выдержал его взгляд.

— Мы возьмем вас под стражу и уничтожим запасы мастер-раствора. Насчет вашего будущего решение будет принято после того, как мы привлечем Офрис к ответу.

— Я подумаю! — рассмеялся Клупеус. — А пока что хотелось бы сделать эту счастливую встречу еще немного более интересной. Лейтенант!

Из тени ниши вышел внушительных размеров мотылек-голубянка, побольше Тальпы ростом.

— Взять их! — приказал Клупеус, указывая на соглядатаев. Но эти слова Фридрих уже едва расслышал. Увидев мотылька, он понял, что знает его, а еще через мгновение понял откуда.

Хотя тело мотылька, как и у всех бабочек, было покрыто шерстью, местами из-под нее проглядывал панцирь. На нем виднелись кусочки рисунков, обрывки математических формул и слов. А на груди перевернутыми полустертыми буквами было написано имя — Карл Кальссон.

— Кальссон? — спросил Фридрих, не веря своим глазам; выхватившие оружие соглядатаи казались ему теперь нереальными, будто во сне. — Как ты сюда попал?

— Я бы рекомендовал не оказывать сопротивления, — с улыбкой произнес Клупеус. Шершни, до того ждавшие в нишах, вышли вперед — их, судя по всему, было несколько дюжин. Клупеус слегка шевельнул пальцами, и молния, озарив зал, ударила в гарпун одного из соглядатаев. К счастью, он успел отбросить оружие и отпрыгнуть — в тот же миг гарпун ударился об пол и растекся лужей расплавленного металла.

— И это, — продолжал Клупеус, — только предупреждение. Я соглядатаями не интересуюсь, но, раз уж вы пришли, можете здесь и оставаться. Меня интересует только эта парочка, — он показал на Брумзеля с Фридрихом, — потому что Офрис просила дать ей возможность расправиться с ними лично. А сейчас у меня есть дела поважнее. Надеюсь, вас не затруднит подождать! — и с гадкой ухмылкой он развернулся и стал подниматься по лестнице.

Соглядатаи быстро переглянулись. Они представляли себе эту встречу совсем иначе. Дипломатический иммунитет, очевидно, Клупеуса нисколько не интересовал, и маг продолжал считать себя непобедимым. Проиграть-то он проиграл, но сейчас это не сильно помогало дюжине соглядатаев.

— Уберите оружие, — прорычал Брумзель.

Все разочарованно и едва сдерживая ярость повиновались. Кольцо шершней вокруг них смыкалось все плотнее.

Клупеус на лестнице обернулся.

— Ах да! Вот этих двоих — в маленькую камеру, остальных — в большую, — приказал он стражам.

Шершни внедрились в группку соглядатаев и оттеснили Брумзеля с Фридрихом в сторону.

— До встречи! — грустно крикнул Тальпа товарищам, когда тех выводили из зала.

Фридрих обернулся и вдруг увидел перед собой Кальссона — то есть мотылька, который когда-то им был.

— Вы пойдете со мной, — объявил он. Голос его звучал теперь иначе, гораздо резче и четче. От прежней протяжности и гнусавости не осталось и следа.

— Кальссон, — прошептал Фридрих, — ты правда не помнишь меня?

— Мне неизвестно, кто такой Кальссон, — отрезал мотылек. — Пройдемте, я доставлю вас в камеру, где вы будете ожидать устранения.

Фридрих в ужасе сглотнул. В глазах у него потемнело.

— Знаешь, — произнес он дрожащим голосом, — когда ты еще был Кальссоном, ты говорил, что хотел бы стать частью нашей истории. И вот ты ею стал, только… — Фридрих всхлипнул. Снова встретить Кальссона в таких обстоятельствах было слишком ужасно.

Мотылек повернулся к ним спиной и пошел вперед, шершни последовали за ним, толкая перед собой Брумзеля с Фридрихом. Холл остался позади, они очутились в извилистых коридорах со стенами из полированной меди. Здесь было темно, если не считать изредка встречавшихся ламп в стеклянных трубках.

Впереди показалась медная винтовая лестница. По ней в ряд можно было идти только втроем, так что шедшим позади шершням пришлось пока остаться наверху. Это была неплохая возможность вырваться и просто бежать вперед. Фридрих внимательно следил за Брумзелем, но тот никак на побег не намекал и не подавал Фридриху знаков. Впрочем, куда им тут бежать? Глубже внутрь этой металлической коробки? Но оттуда наверняка все равно будет не выбраться, их просто загонят в угол и снова схватят.

Камера, в которую их привели, была такая же медная, как и все в этом подземелье. В тяжелой металлической двери было маленькое круглое зарешеченное окошко, на потолке висела лампа в стеклянной трубке, но и она была за решеткой. Видимо, Клупеус опасался, что заключенные могут вооружиться осколками стекла. Фридриха с Брумзелем втолкнули в камеру, дверь за ними захлопнулась, послышался звук поворачивающегося в замке ключа.

— И что теперь? — затаив дыхание, прошептал Фридрих.

Брумзель огляделся. Камера была совершенно пустая, даже койки или скамьи никакой не было. Стены покрывали медные пластины, соединенные железными скобами. Выглядела эта конструкция очень крепко.

— Есть три варианта, — стал размышлять вслух Брумзель. — Либо Клупеус заметит, что мы правы и его муравьиных армий больше нет, но слишком поздно, потому что нас к тому времени, как он признает свою ошибку, уже ликвидируют. Либо он заметит это раньше и убьет нас из мести. Либо он вообще ничего не заметит, пока на его дом не обрушатся соглядатаи, но и это нам особо ничего не даст. Черт, почему мы вообще не подумали, что наш дипломатический иммунитет можно игнорировать?!

— То есть, по-твоему, у Клупеуса вообще нет никаких причин оставлять нас в живых, — резюмировал Фридрих.

— На данный момент — нет, — подтвердил Брумзель, садясь на пол.

Фридриха настолько безнадежное положение дел повергло в беспросветно-мрачное расположение духа. Особенно его угнетало, что в их аресте и ликвидации принимает участие Кальссон.

— И что нам делать? — тусклым голосом спросил Фридрих.

— Единственное, что мы могли бы еще сделать, — проговорил Брумзель, глядя в стену, — намекнуть Клупеусу на что-нибудь настолько фантастическое, что его сильно заинтересует, и он не будет нас убивать, пока не разберется, в чем дело. Так можно было бы протянуть время, пока соглядатаи нас не спасут.

— И что бы это могло быть? — спросил Фридрих.

Брумзель покачал головой.

— Я не знаю. Подумай, может, тебе что-нибудь в голову придет.

— Нужно что-нибудь фантастическое… — пробормотал Фридрих.

— Но правдоподобное! — добавил Брумзель.

И они замолчали, только в головах у них от напряжения все гудело и дымилось.

Полчаса спустя два муравья принесли в камеру два подноса: один — с клецками из пыльцы и нектаром, а другой — с хлебом, мясом и фруктами.

— Даже на последний в жизни обед кленового сиропа не дают, — презрительно буркнул Брумзель.

— Думаешь, мы действительно умрем? — спросил вдруг Фридрих.

Брумзель задумчиво покачал головой.

— Пока что я не вижу ничего, что могло бы этому помешать.

— Неужели нет никакого способа выбраться отсюда?! — в отчаянье воскликнул Фридрих, схватившись за решетку лампы. — Мы же не для того столько всего сделали, чтобы умереть вот здесь!

Брумзель пожал плечами.

— Это же в природе вещей: смерть всегда приходит тогда, когда заходишь слишком далеко.

Фридрих, размышляя о Кальссоне, так крепко схватился за прутья решетки, что костяшки побелели. Он никак не мог сконцентрироваться, и все попытки придумать фантастическую историю для Клупеуса оставались безрезультатны. Ему пришло в голову, что Клупеус едва ли мог сделать что-нибудь более мерзкое, чем превратить Кальссона в совершенно другое существо. Кальссон перестал быть Кальссоном — сам изменился до неузнаваемости и не узнавал других. От него осталась только оболочка, остальное бесследно исчезло. В тот момент Фридриху казалось, что ничего более ужасного с живым существом сделать невозможно.

Он не мог проглотить ни кусочка. Брумзель, наоборот, жадно поглощал всё, что было. Видимо, он не потерял надежду на то, что энергия ему еще понадобится.

— Может быть, — заговорил он, — может быть, Клупеус еще сам скажет что-нибудь такое, за что мы зацепимся и пробудим его интерес…

На прощальный обед Клупеус отвел пленникам не больше десяти минут. Скоро дверь снова отворилась, и два шершня выволокли Фридриха с Брумзелем из камеры. На руки и передние лапы им надели наручники. Еще четыре шершня-конвойных ждали в коридоре; за ними грозно возвышался силуэт мотылька.

— Достаточно. Вы свободны, можете идти, — приказал он шершням. — Я сам отведу их к Клупеусу.

— Но нам приказано… — начал было возражать один из шершней.

— Разойдись! — рявкнул мотылек.

Шершни втянули головы в плечи и поспешили прочь. Кальссон — точнее, то, что от него осталось, — крепко схватил Фридриха и Брумзеля за наручники и потянул вперед.

— Пошевеливайтесь! — грозно потребовал он. Фридриху с Брумзелем не оставалось иного выхода, как стараться поспевать за ним. Мотылек был существенно больше и сильнее их, но Фридрих все же надеялся, что в каком-нибудь удобном месте им представится случай вырваться. В конце концов, их же двое!

Пока мотылек тащил их по винтовой лестнице вверх, Фридрих пытался установить зрительный контакт с Брумзелем — но, к сожалению, их разделяло широкое тело мотылька.

— Как нас будут ликвидировать, можно поинтересоваться? — подал голос Брумзель с другой стороны.

— Яд, — отрезал мотылек. — Самое быстрое и эффективное средство.

— Клупеус еще удивится, — буркнул Брумзель.

— Кальссон! — отчаянно завопил Фридрих. — Ты должен нас вспомнить! На тебе даже наш портрет есть! Вот тут, посмотри! Неужели ты нас не помнишь?

— С чего я должен вас помнить? С вами было так скучно, что я вас тут же забыл, — пробасил мотылек.

Фридрих был готов разрыдаться, но тут Брумзель изловчился и пихнул его, как будто пытаясь на что-то срочно обратить внимание.

— Ой, только не разводи сырость! — закатил глаза мотылек. — Зачем плакать, какие причины, я хочу знать? Уже несколько недель я сижу тут, вокруг меня — одни безмозглые солдафоны Клупеуса и куча идиотской работы, от которой и я уже отупел! Поговорить не с кем, Клупеус этот — надутый индюк, и даже кормят паршиво! Можешь представить, каково мне в этом болоте?!

Тут Брумзель начал хихикать.

— Надо было мне так попасть! Прямо в этот военный цирк! А вы в это время наверняка кружили по стране, переживали захватывающие приключения! Но в том, что я здесь, есть и хорошая сторона. Иначе бы вас сейчас…

— Кальссон! — вырвалось у Фридриха. — Ты все-таки нас помнишь?

— Конечно, — сказал Кальссон. — Я ж не совсем идиот.

— Знаешь, я бы тебя сейчас расцеловал! — воскликнул Брумзель.

— Не-е, не стоит, — ответил Кальссон.

Фридрих засмеялся:

— Это ж надо, как ты нас провел!

Эта реплика прозвучала почти как всхлип.

— А для начала — старика Клупеуса! Ха! Но вообще-то надо поторапливаться, — сказал Кальссон. — Мы ведь всё еще здесь, Клупеус и его люди никуда не делись, так что давайте-ка я вам быстро все объясню. Слушайте внимательно, — и он подтянул их обоих поближе к себе. Шли они теперь по медному коридору. — Клупеус приказал для каждого из вас приготовить по чаше с ядом — настойкой ландыша и безвременника осеннего. Симптомы отправления появляются не сразу, умирают от него очень медленно. Кружки я вам принесу, но без яда, налью в них чего-нибудь безвредного. Вы выпьете этот чаек, а потом разыграете перед Клупеусом представление, поумираете перед ним немножко, порадуете его. А я позабочусь о том, чтобы вы могли освободиться от пут, и выпущу ваших друзей из камеры. Когда Клупеус решит, что вы умерли, он просто оставит вас лежать, а вы снимете веревки. А потом мы предпримем совместный полет.

— Вполне себе план, — решительно сказал Фридрих.

— Именно, — улыбнулся Кальссон.

Кабинет Клупеуса размерами больше походил на зал. Стены в нем тоже были отделаны медными панелями, между ними висели зеркала, а свет попадал внутрь сквозь узкие длинные окна. В центре кабинета стоял большой обитый железом стол, на котором лежало множество бумаг и письменных принадлежностей. Все выглядело очень стильно, кроме самого Клупеуса, который и в сшитом по мерке костюме смотрелся не лучше, чем обычно.

Прямо перед письменным столом стояла обтянутая кожей скамеечка. Кальссон бесцеремонно толкнул пленников на нее. После этого он скромно удалился, оставив их наедине с Клупеусом и взводом муравьев, которые тихо ждали распоряжений поодаль.

Клупеус поднял взгляд от бумаг.

— А вот и вы! — поприветствовал он Брумзеля с Фридрихом. — Сейчас принесут напитки. Я специально выбрал для экзекуции зеркальный зал, чтобы дать вам возможность наблюдать за процессом со всех сторон. И официант у меня для вас интересный!

— Ага, — буркнул Брумзель.

— Вам, возможно, будет интересно узнать, что Офрис очень переживала как из-за вашей измены, так и из-за известия о вашей смерти, — строго сказал Клупеус.

— Надо же! — отозвался Брумзель.

— Поэтому право и дальше заниматься вашим устранением она передала мне, — продолжал смаковать сцену Клупеус.

— Вы, конечно, можете нас устранить, но самое позднее через два дня вы все равно обнаружите, что армии у вас больше нет, — прошипел Фридрих. — Войны не будет, забудьте о ней.

Клупеус откинулся на спинку вольтеровского кресла и сплел пальцы в замок.

— Армия меня больше не интересует. Спасибо, лейтенант, — обратился он к беззвучно проскользнувшему в кабинет Кальссону, который в этот самый момент ставил на стол поднос с двумя большими кружками. — Прошу, можете произнести ваш последний тост!

Два маленьких муравья подошли к столу, взяли кружки с подноса и поднесли Брумзелю и Фридриху к самому лицу.

— Что это? — спросил Фридрих, надеясь, что реплика прозвучит достаточно громко и испуганно.

— Яд, — спокойно ответил Клупеус. — Либо вы выпьете его, либо я прямо сейчас вас подожгу.

Фридрих с Брумзелем переглянулись. Фридрих постарался получше рассмотреть его выражение лица, но Брумзель играл свою роль очень хорошо и всем своим видом выражал один только голый страх. Фридрих сглотнул, ему стало жутко. Коричневатая жидкость в кружках пахла отвратительно. Оставалось только надеяться, что Кальссон знает, что делает! Он еще раз огляделся, ища взглядом Кальссона, но лицо у того было как каменное, и смотрел он в стену.

Муравей поднес Фридриху кружку к самому подборку.

— Вперед. Потом проживете еще пару часов, — сказал Клупеус.

Муравей вдруг опрокинул содержимое кружки Фридриху в рот, когда он совершенно этого не ожидал. Он подавился и закашлялся, но немного жидкости все-таки попало ему в желудок. Внутри всё забурлило; оставалось только надеяться, что Кальссону удалось выполнить задуманный трюк.

Брумзель тем временем вопил в голос, грозил Клупеусу Белой Феей, всеми соглядатаями скопом и разными другими напастями, но, когда Клупеус угрожающе поднял руку, с отвращением выпил свою порцию.

— Ну вот, теперь можно побеседовать на интересные темы, — проговорил Клупеус. — Например, я бы очень хотел знать, как вам удалось сбежать из Башни Отчаяния.

— Ха, это было легко, — Фридрих сплюнул. Он все еще старался изгнать изо рта гадкий вкус. — Всего-то надо было постараться мыслить, как вы.

— Впечатляет, что вам это удалось, — похвалил Клупеус.

— Да, я тоже раньше не подозревал, что смогу так легко представить себя самовлюбленным мелким пакостником, — мрачно отозвался Фридрих.

— Нет, вы все-таки расскажите! — Клупеус всей позой выражал заинтересованность. — По каким признакам вы поняли, как устроена Башня?

Фридриху слишком часто приходилось рассказывать эту историю.

— Я спросил себя, почему никто снаружи не может приблизиться к Башне, — устало начал он. — Довольно быстро стало понятно, что это из-за какого-то подвоха, который совершенно незаметен изнутри. И я убежал. Давайте следующий вопрос.

— А теперь расскажите о Белой Фее, — довольно кивая, потребовал Клупеус. — Вы наверняка имели удовольствие познакомиться с ней лично.

Фридрих переглянулся с Брумзелем. Этот вопрос шмель взял на себя:

— Это очень талантливая дама. Не сомневаюсь, что в скором времени она заглянет сюда и покончит с вами.

— Если она и заглянет сюда, ей придется не лучше, чем вам, — возразил Клупеус. — А как только муравьи захватят Север, тайные соглядатаи тихо-мирно перестанут быть соглядатаями, а тех, кто продолжит сопротивление, будут преследовать.

Фридрих аж присвистнул. Вот это упрямство! Легче стенке что-нибудь объяснить!

— Муравьев, — смиренно начал он, — больше нет. Мы сняли с них кольца. Со всех. Со всех миллионов-шмиллионов муравьев. Захватывать Север больше нечем.

Тут по лицу Клупеуса пробежала тень сомнения.

— Нет, вы, конечно, можете сами попробовать, — подхватил Брумзель. — Если вы наденете женскую ночную рубашку с рюшами, носки на уши, в руки возьмете цеп и кривую саблю и будете как следует кричать и шуметь — тогда, может, у вас в одиночку получится так запугать жителей Северной Стороны, что они тут же сдадутся.

Фридрих смотрел Клупеусу в глаза, Клупеус отвечал тем же.

— Серьезно, — медленно произнес Фридрих, и тут Клупеус первым отвел взгляд. Он с беспокойством посмотрел на Брумзеля, но тот сохранял непроницаемое выражение лица.

— Мы задержали всех ваших командующих частями, чтобы известие не пришло к вам слишком рано, — продолжал Фридрих. — Муравьев отпустили. Так что теперь вам придется иметь дело не только с соглядатаями, но и с множеством разъяренных муравьев, которые рано или поздно обязательно сюда доберутся.

В первый раз выражение задумчивости пропало с лица Клупеуса. Теперь он выглядел… не испуганным, но глубоко раздосадованным.

— Ну, правда это или нет, вам в любом случае уже ничто не поможет, — сухо сказал он.

Перед лицом такой подлости Фридрих не смог сдержаться:

— А я-то думал, вы лучше Офрис, потому что она намеревалась нас сразу же убить, а вы — нет. Но, в сущности, вы ничем не лучше. Вам доставляет удовольствие играть с людьми!

— Да? — произнес Клупеус с довольным видом.

— Во-первых, Башня Отчаяния, — стал перечислять Фридрих. — Вместо того чтобы сажать людей в нормальную тюрьму, как поступил бы приличный негодяй, вы сажаете их туда, где держит их только собственный страх. И радуетесь, что они не решаются выбраться!

— Совершенно верно! — улыбнулся Клупеус.

— С муравьями вы, наверно, тоже очень веселились, — продолжал Фридрих, — ведь их удалось заставить действовать против собственной природы! И ладно бы вы их просто заставили сражаться на своей стороне — но нет, вам надо еще, чтобы они ходили в ногу и пели идиотскую песенку!

— Ну да, мне это очень нравится, — подтвердил Клупеус. — Без замечательных изделий некоторых небезызвестных вам парфюмеров мне бы это никогда не удалось! — Он похлопал по верхнему ящику своего письменного стола. — Кстати, маршевую песню я написал сам, так что, пожалуйста, не судите строго!

— Зачем вы поймали Кальссона и заставили его работать на себя, даже спрашивать не нужно, — мрачно продолжал Фридрих. — Вы увидели его татуировку и тут же поняли, что он был с нами заодно. Вам показалось забавным заставить его, бывшего нашим другом, работать на себя!

— Мне это не показалось забавным, у меня просто слабость к драматической иронии, — скромно возразил Клупеус.

— А теперь вы еще приказали именно ему принести яд, чтобы нас убить! — прорычал Фридрих. — Жаль, что никто все это не записывает — вы наверняка побили мировой рекорд по гнусности поступков.

— Да, в летописи это вряд ли попадет, — задумчиво проговорил Клупеус. — Я был бы не против, а вот Офрис возражает.

— Ой! — застонал вдруг Брумзель. — Мне нехорошо!

— Надо было внимательнее отнестись к своему последнему обеду, — строго сказал Клупеус. — Натощак яд действует гораздо быстрее.

Фридрих испугался. Брумзель играл роль очень убедительно!

— Ну что ж, это, конечно, вносит некоторые коррективы в наши планы, — несколько раздраженно продолжал Клупеус. — Значит, переходим к следующей части программы. Приведите тюремщика из Башни!

Один из стражников скрылся за дверью. Клупеус с улыбкой потирал руки.

— Видите ли, господа, — начал он, — если то, что вы говорите, правда и муравьи действительно больше не на нашей стороне, даже в этом случае завтра мне придет в голову новая мысль. Таких высот, как я достиг, полагаясь на один только обман, не достигнешь. Нужно быть настоящим профессионалом своего дела. А, вот и тюремщик!

Дверь распахнулась, и в зал, прихрамывая, вошел горбатый тюремщик, которого Фридрих видел в Башне. Руки у него были связаны за спиной, одежда — в грязи, накладной горб съехал на сторону. Очевидно, этот человек провел несколько неприятных ночей в камере — в настоящей, с четырьмя стенами.

Увидев Фридриха, горбун раскрыл рот от удивления.

— Ого! — произнес он наконец. — Значит, вы его снова поймали!

— Тюремщик из Башни Отчаяния, — представил его собравшимся Клупеус. — На днях мне сообщили, что новый заключенный, которого он недавно замуровал в камере, спокойно расхаживает себе по Холодному Ручью. Я, конечно, тут же приказал разбить кладку и проникнуть в камеру. Естественно, в ней никого не оказалось! А этот… шут ничего не заметил и продолжал каждый день бросать через окошечко еду и наливать воду!

Горбун, заикаясь, стал отчаянно уверять, что он ни в чем не виноват.

— Ну, парень как-то понял принцип Башни! — запричитал он. — Что ж я мог с этим поделать?!

— Может, он и сам понял, — холодно сказал Клупеус. — А может, ему кто-то подсказал — в надежде, что я об этом никогда не узнаю!

— Это не я! Я бы никогда, ни за что! — закричал тюремщик.

— Как бы там ни было, — отмахнулся Клупеус, — это послужит уроком для других. — Выводите их на террасу, и пусть играют фанфары. Все мои люди должны увидеть это представление!

Под звуки труб множество маленьких муравьев вывели Фридриха, Брумзеля и горбуна на скалу, возвышавшуюся над палаточным городком. Внизу уже собралась толпа, все смотрели вверх и явно чего-то ждали.

— Мне очень жаль, но избавить вас от этого спектакля я не могу, — ласково сказал Клупеус, обращаясь к Фридриху и Брумзелю. — Иначе никак.

— Делайте что хотите, — отвечал Фридрих. — У моего сострадания есть пределы.

И это была правда. Фридрих, конечно, не хотел, чтобы тюремщик умирал, но что-нибудь нехорошее с ним должно было произойти. В конце концов, он держал в тюрьме столько невинных людей! Так что Фридрих был холоден как рыба. Стражники подвели горбуна к самому краю террасы.

— А теперь, — объявил Клупеус, — небольшая импровизированная демонстрация того, что бывает, если недобросовестно исполнять свои обязанности!

Он засучил рукава. Собравшимся внизу это, видимо, не казалось необычным. Судя по всему, подобное тут происходило не раз.

Клупеус поднес руки к груди, а потом сделал ими резкое движение в сторону трясущегося тюремщика. Из пальцев волшебника посыпались зеленые молнии и, соединившись в одну, ударили прямо в горб тюремщика. От горба молния отразилась, полетела в обратном направлении и — Клупеусу прямо в грудь. Послышалось шипение, словно кто-то пролил воду на горячую сковороду, и от Клупеуса, всей его фигуры и костюма осталась только кучка горячего пепла, из которой мирно поднималась струйка дыма.

— Э-эм… — растерянно протянул Брумзель.

— Горб ненастоящий, — объяснил Фридрих. — Железная имитация. Клупеус об этом не знал.

— А! — сказал Брумзель.

Тюремщик продолжал молча стоять, пытаясь сообразить, что такое сейчас произошло.

За ними послышались гул и бормотание. Муравьи, видимо, тоже не понимали, что делать в такой ситуации — ведь теперь отдавать им приказы было некому.

Внизу, в палаточном городке, началась суматоха. Что-то пошло не так? Или это всё — лишь хитрый волшебный трюк? Исчез Клупеус навсегда или сейчас появится снова? Все кричали, шептались, глядели на скалу — но делать, видимо, никто ничего не хотел.

— И что теперь? — буркнул Брумзель, снимая с себя путы. — Черт, куда подевался Кальссон, когда он так нужен?

Тут за спиной у них послышались торопливые шаги. Но это были не люди Клупеуса, вышедшие из здания, чтобы схватить их, а остальные десять соглядатаев. Впереди всех бежал Тальпа, за ним — Кальссон, то бегом, то немного взлетая: подниматься в воздух ему было еще нелегко.

— Где Клупеус, эта трусливая крыса?! — прорычал Тальпа, чуть не сбив с ног Фридриха.

— Тут, — сказал Фридрих, указывая на горку пепла. — Как это получилось, я потом тебе объясню. Вы все целы? Тогда лучше убираться отсюда!

— Не торопись, малыш, — возразил Тальпа, тяжело дыша. — Сначала надо найти мастер-раствор!

— Тальпа, ты с ума сошел? — вмешался кузнечик. — Мы же не можем обыскивать сейчас весь дом! Там же куча слуг!

Фридрих, закусив губу, поглядел на Брумзеля.

— Когда он об этом говорил… — начал Фридрих, и Брумзель тут же подхватил:

— В письменном столе! Раствор наверняка в письменном столе! Вперед, пойдемте!

Никто не пытался их удержать. Несколько шершней пронеслось по холлу, но они жались к стенам и, казалось, потеряли всякую дисциплину. Соглядатаи с тюремщиком на буксире — Фридрих настоял на том, что наказание он заслужил и его нужно взять с собой — пронеслись вверх по лестнице в галерею, затем через дверь в зеркальный зал, который служил Клупеусу кабинетом.

Тальпа тут же склонился над столом и выругался: ящик был заперт на замок. Но после нескольких ударов мраморным пресс-папье он настолько погнулся, что задвижка выскочила из замка. Тальпа быстро, но осторожно вынул его содержимое наружу и запаковал найденные там бутылочки Фридриху в рюкзак.

— Ну вот, а теперь прочь отсюда, — твердо сказал Брумзель, не желавший слишком долго полагаться на замешательство телохранителей Клупеуса. Так что они открыли одно из узких окон зала и выпустили сами себя на свободу.

 

Глава тринадцатая. Странствующий цирк диковинных существ

— Ю-ху! — вопил от радости Кальссон, оставляя позади гору, стеклянный дом и палаточный городок. — Так летать, оказывается, еще лучше! Вот! Смотри! У меня наконец получается, видишь? И это еще лучше, чем я себе представлял!

Несколько ос и шершней с наездниками робко попытались преследовать их, но так и не решились серьезно отдаляться от палаточного городка. Так что уже через несколько минут соглядатаи остались в небе одни.

— А помнишь, как ты не хотел становиться бабочкой? — спросил Фридрих и тут же обнаружил, что от радости на него напала икота.

— Да! Я помню не всё, но то, что до сих пор важно, не забыл! — Кальссон испустил дикий крик радости: — Свобода! Свобода! Свобода! Я больше не спущусь на землю! Ах, как прекрасна жизнь!

— Так, — крикнул Тальпа, — может, кто-нибудь мне объяснит, что происходит?

— И мне, пожалуйста, тоже! — пробасил Кальссон. — Кто все эти люди?

— Соглядатаи, — ответил ему Фридрих.

— А!

— Это сложно, — вздохнул Брумзель. — Кальссон, начни-ка ты. Как к тебе пришла эта славная идея пойти на службу к Клупеусу?

Кальссон посерьезнел.

— Это получилось не нарочно! Просто меня, когда я только вылупился, нашли два шершня. Сижу я еле живой на своей ветке, еще не до конца высохнув, еще не развернув в первый раз крылья, и тут подходят ко мне эти два шершня. Они, наверное, оставили бы меня в покое, но им на глаза попался рисунок, который вы на мне вытатуировали, и они прицепились! Стали виться вокруг и выспрашивать всякое, но я действительно ничего не мог вспомнить. Голова была абсолютно пуста. Тогда они меня скрутили, как посылку, и доставили в лагерь Клупеуса.

— И ты даже не знал почему? — предположил Фридрих.

— Именно! Я был ужасно возмущен! Клупеус запер меня в комнате для допросов и допрашивал, пока у меня адски не разболелась голова. Знаю ли я вас, откуда у меня эта татуировка, в курсе ли я, что вы в розыске, — часами такие вопросы задавал. И после каждого вопроса что-то у меня в голове потихоньку прояснялось. В какой-то момент я вспомнил, кто вы такие, а потом — и кто я такой, — Кальссон хихикнул. — Обычно у бабочек в жизни других забот нет, кроме как перелетать с цветка на цветок, а мне пришлось для начала весь мозг себе измучить, искать ответы на всякие глубокие вопросы! Но я все время делал вид, будто ничего не помню. Каждый раз, когда Клупеус делал очередной заход, в голове у меня немного прояснялось, но я виду не подавал и провел его.

— А потом он предложил тебе поступить на службу? — спросил Брумзель.

— Именно, он сделал мне просто потрясающее предложение! Ему хотелось обязательно оставить меня при себе. Я, конечно, знал, что возможность быть рядом с Клупеусом и наблюдать за ним может оказаться очень полезной, поэтому решил втереться к нему в доверие.

— Прекрасный ход мысли! — похвалил Брумзель. — Я бы лучше придумать не смог!

— Но там было ужасно скучно! Вокруг одни идиоты! И летать получалось очень редко. А вот теперь наконец-то мне можно всё! Теперь передо мной открыт весь мир, и жизнь так чудесна! Зачем байк, когда умеешь летать! Но расскажите, что с вами случилось за это время?

— Ох, — устало ответил Брумзель, — это правда длинная история! Лучше за обедом рассказывать, а не сейчас. А то у меня голова кружится, когда я обо всем этом думаю.

— Ой да! Еда! — радостно закивал Кальссон. — Это нужно отпраздновать! Наконец-то я снова с вами в бегах!

Фридрих с Брумзелем переглянулись. С тех пор как они в последний раз видели Кальссона, произошло столько всего.

— Мы больше не в бегах, — стал объяснять Фридрих. — Но… Ой, я даже не знаю, с чего начать!

— Подумать только! — пожал плечами Кальссон. — Сколько всего можно пропустить, когда засыпаешь на дереве!

— Кальссон, а что было в кружках, которые ты нам принес? — спросил Фридрих, у которого этот вопрос уже давно вертелся на языке.

— Почечно-мочегонный сбор, — гордо объявил Кальссон.

— Ой, — слабым голосом произнес Фридрих, — что-то я нехорошо себя чувствую.

В ту ночь никто не спал. В Ста Двенадцати Пещерах праздновали: соглядатаи сидели вокруг костра и делились друг с другом своими скудными припасами. Фридриху еще никогда еда не казалась такой вкусной. Они пили, пели и танцевали; мадемуазель Эльза играла на аккордеоне. Они смеялись и кричали — ведь теперь не нужно было больше прятаться в зарослях вереска. Флакончики с мастер-раствором торжественно разбили, а их содержимое вылили в песок.

А на то, чтобы каждый рассказал свою историю, действительно понадобилась вся ночь; только когда звезды начали меркнуть, Фридрих наконец прикорнул в уголке. И он, конечно, улегся не последним.

На следующее утро его разбудил голос Молеправительницы.

— Тальпа, черт бы тебя подрал! — кричала она где-то с левой стороны, и слова ее отдавали у Фридриха в голове, словно в пустом железном чане. — С чего ты напился? Где Клупеус?!

Фридрих сел и протер слипшиеся глаза. Сквозь щели между камней в пещеры лился яркий солнечный свет. В нескольких шагах слева на земле навзничь лежало мощное тело Тальпы, а на нем стояла маленькая Молеправительница и трясла его за плечо.

Фридриху это показалось чересчур. Пил он накануне немного, но не спал до пяти часов, а сейчас было явно не позже полудня. И откуда вообще здесь появилась Молеправительница?

— Грурбл? — пробурчал Тальпа.

Фридрих встал, почувствовал, что ужасно хочет пить, и поплелся к ручью.

— А! Хоть один проснулся! — Молеправительница спрыгнула с груди Тальпы и бросилась к Фридриху. Полы ее халата развевались по воздуху. — Что тут произошло? Выкладывай!

— Все в порядке, — ответил Фридрих, еле разлепив засохшие губы, и тут же зачерпнул воды и стал жадно пить. Напившись, он плюхнулся на попу и вытер рот. Молеправительница все это время переминалась с ноги на ногу от нетерпения.

Фридрих набрал воздуху в легкие и заговорил:

— Мы были у Клупеуса, он приказал нас схватить и посадить в тюрьму. Нас с Брумзелем он казнил, заставив выпить яд.

— Казнил? — Молеправительница от удивления широко распахнула глаза. — По-моему, это преувеличение, ты вполне жив!

— Ну да, в кружках был не настоящий яд, потому что один наш друг, работавший на Клупеуса, подменил их, — сказал Фридрих, изо всех сил стараясь припомнить подробности. — А потом он выпустил из камеры остальных соглядатаев. А Клупеус хотел молнией испепелить тюремщика Башни Отчаяния. Но у того горб ненастоящий. Помнишь? Я тебе уже рассказывал. Молния отразилась от горба, ударила в самого Клупеуса и испепелила его. — Молеправительница продолжала непонимающе смотреть на него, поэтому Фридрих, чтобы не оставалось сомнений, добавил: — Клупеус мертв. Самоубийство по неосторожности.

— Я бы при этом очень хотела присутствовать, — тихо отозвалась Молеправительница.

— Мир пеплу его, — сказал Фридрих и, не сдержавшись, неподобающе захихикал.

Молеправительница попыталась разбудить Тальпу и Брумзеля, щедро поливая их холодной водой, чтобы узнать побольше деталей. Фридрих тоже ополоснул себе лицо и шею, чтобы как следует проснуться, и отправился из пещеры наружу. Но, пройдя между камней, он остановился как вкопанный: вся пустошь, от горизонта до горизонта, была усеяна тайными соглядатаями. Тут их наверняка было гораздо больше, чем участвовало в Антивоенном совете.

— Ого! — выдохнул Фридрих. — И все в Белоскалье собрались?

— Не-е, — ответила ему маленькая птичка-погоныш, случайно оказавшая рядом. — Но мы все дойдем до границы, и по дороге нас станет еще намного, намного больше. Мы собираем всех, кто чувствует в себе мужество сражаться. Вот!

— А, Фридрих! Приветствую, — проскрипел кто-то рядом. Грюндхильда Маленькая и Сморщенная приковыляла со всеми своими лампами за спиной и постучала ему по плечу. — Ну что, были сложности с Клупеусом? Нет? Все вернулись целыми и невредимыми? Ну, я и предполагала, что это будет раз плюнуть. Но ты даже представить себе не можешь, как тяжело целый день просто сидеть! Я летала вот на том прелестном журавлике… как его звали? Олаф? Но это ж с восхода до заката! Сидеть ужасно устаешь, при том что крыльями вообще-то Олаф махал!

Фридрих молча смотрел перед собой. А потом опустился на камень, надеясь, что скоро у него в голове прояснится.

Кальссона Молеправительница приняла с распростертыми объятиями. Чем больше Фридрих размышлял, тем больше удивлялся тому, сколько всего Кальссон успел со времени своего окукливания. Он действительно во многом изменился к лучшему. Молеправительница тоже была очень впечатлена своим новым помощником.

— Он обязательно должен быть в той сотне, которая двинется на Белоскалье, — объявила она.

— Туда отправится всего сотня? — переспросил Фридрих.

— Не больше, — подчеркнула Молеправительница. — Остальные будут охранять границу, чтобы Северная Сторона в любом случае оставалась в безопасности. А сотне человек, может быть, удастся пересечь границу, не вызывая подозрений. Хочешь быть в их числе? Или после приключения с Клупеусом тебе больше искать опасностей на свою голову не хочется?

— Ну уж! — воскликнул Фридрих. — Я обязательно хочу быть с вами. Я хочу видеть, как ты сведешь счеты с Офрис. Я это заслужил после всех тех передряг, которые мы из-за нее пережили.

В глубине души он не был уверен, что это хорошая идея. Вдруг очарование Офрис — и ее парфюм — снова затуманят ему голову? Чувства он испытывал смешанные, но ему просто необходимо было снова попасть в Белоскалье, чтобы увидеть, как рухнет завеса лжи и замешательство тех, кто прежде его шпынял.

Молеправительница усмехнулась.

— Так я и думала. Ты, наверное, просто ждешь не дождешься возвращения домой, да?

— Не-е, — протянул Фридрих. Чувство у него было такое, словно ему в лицо плеснули холодной водой. Возвращение домой? О доме он не вспоминал по крайней мере недели две. Дом как-то потерял для него важность. В общем, Фридрих быстро сменил тему.

— А кто еще будет с нами? — поинтересовался он.

— Ну, разумеется, Тальпа и Брумзель… — начала перечислять Молеправительница. — Ты, Кальссон, Стрелла, я, Грюндхильда, естественно, и еще множество специалистов по подкопам и взломам. Адмирал и Генри организуют расположение сил вдоль границы.

— А у нас получится так просто пересечь границу? Компанией из ста человек? — спросил Фридрих.

— Насколько это будет просто, — начала Молеправительница, кивая в сторону Тальпы, который в этот момент был занят чем-то другим, — может сказать наш главный контрабандист. Если ему удается переправлять через границу алкоголь и драгоценные металлы, то и соглядатаев переправить получится. Мне самой интересно, что он для нас придумает.

В тот же вечер в Ста Двенадцати Пещерах появились загадочные плакаты. Они были большие, яркие, с надписью витиеватыми буквами:

Странствующий цирк диковинных существ профессора Вальдемара Вурстхаммера

Ниже:

Собрание удивительных созданий и сказочные развлечения!

Самые занятные диковинки Северной Стороны выступают парами. Восторг, мурашки по коже, музыка и клоун гарантированы!

И в самом низу мелким шрифтом:

В каждом городе только одно представление — успейте приобрести билеты!

Никто точно не знал, кто развесил эти плакаты, пока не догадались спросить у Тальпы. Он уже несколько часов сидел в углу и, хитро улыбаясь, наблюдал за всеобщим недоумением. Когда к нему обратились, Тальпа с видимым удовольствием ответил:

— Ну, мы ведь пришли к выводу, что переброска сотни человек через границу в направлении Белоскалья незадолго до начала войны не может пройти незамеченной.

Молеправительница подтвердила его слова.

— Поэтому я подумал, что лучше даже не пытаться не привлекать внимания, — продолжал Тальпа. — Наоборот! Мы должны стать как можно более заметными. Но прежде всего для нашего появления нужен хороший предлог. А в этом нам поможет наш замечательный эксперт по маскировке, — с этими словами он указал на Брумзеля, — и, конечно, профессор Вальдемар Вурстхаммер.

— Я, безусловно, рад, что ты решил задействовать меня в своем плане, — осторожно сказал Брумзель, — хоть и слышу об этом сейчас впервые.

— Ты просто необходим! — заявил Тальпа, улыбаясь обступившим его ничего не понимающим соглядатаям. — Таких плакатов у нас шестьсот штук. Я заказал их срочно отпечатать в Холодном Ручье. Этого должно хватить, чтобы нам поверили.

— Я уже всему готова поверить, — сказала Молеправительница, — но кто… кто такой профессор Вальдемар… как там? Вурстхаммер?

— Я, — гордо ответил Тальпа.

— А… диковинные создания кто?

— Вы, — не колеблясь сказал Тальпа.

— И еще один вопрос, прежде чем я замолчу, — произнесла Молеправительница, смахивая что-то невидимое со лба. — Кто же будет клоуном?

— Да вот он, — Тальпа радостно указал на Брумзеля. — Он же печально известен своим покрытием из сусального золота, поэтому, чтобы нигде ничего не блестело, его лучше всего с ног до головы запаковать в костюм.

— Тальпа, — тихо сказала Молеправительница, — я замолкаю, чтобы ты мог посвятить нас в свой план. Выкладывай все по порядку.

— Лучший способ пройти мимо пограничников и не привлекать к себе внимания, — начал Тальпа, чуть наклонившись вперед, — воспользоваться железной дорогой, это вы знаете, да? Есть поезд, который идет из Ущелья Ветров в Белоскалье. Пограничники его не особенно тщательно проверяют. Плюс в этом поезде есть спальные вагоны с настоящими матрасами и всем прочим. Так мы со всем комфортом доберемся до места.

Грюндхильда одобрительно закивала, бормоча что-то про свой крестец.

— Но нам же не нужно в само Белоскалье, — сказала Молеправительница, — нам нужно будет выйти раньше. А до дворца нас Оскар доведет.

— Не проблема. Поезд как раз проходит недалеко от холма Оскара. Мы просто потихоньку покинем поезд в условленном месте.

— Звучит замечательно. Так, будто ты всё уже до мелочей спланировал, да? — проговорила Молеправительница с вопросительной интонацией.

Тальпа поклонился с широким жестом, вполне подходящим директору цирка.

— Это всего лишь обычная магия странствующего цирка диковинных существ, глубокоуважаемая Фея!

На следующий день дождь лил как из ведра, но соглядатаи все же покинули Сто Двенадцать Пещер и двинулись на юг — каждый с такой скоростью, с которой мог, и в той компании, которая больше нравилась. Но те сто человек, которые направлялись в Белоскалье, держались вместе. Некоторые из них были бывшие наемные солдаты, некоторые — взломщики, некоторые — славные изобретательностью светлые умы, а остальные — горняки. Впрочем, кое-кого Тальпа только потому взял с собой, что они хорошо дополняли его странствующий цирк.

Среди них оказалась и мадемуазель Эльза.

— Я так счастлива, что мне позволили ехать с вами, — щебетала она Фридриху, держась рядом с Брумзелем. Аккордеон она несла за плечами. — Это же такое уникальное событие в истории нашей страны! Я смогу потом рассказывать об этом ученикам и говорить, что сама принимала в нем участие!

— Ну, будем надеяться, что вы действительно это сможете, — вздохнул Брумзель. — Еще неизвестно, все ли из нас останутся живы!

— Как дела с твоим клоунским костюмом? — спросил Фридрих, весело похлопывая Брумзеля по плечу.

— Не спрашивай! — огрызнулся Брумзель. — Как будто я в этой истории еще недостаточно часто выставлял себя дураком! А теперь придется еще красный нос надевать. И огромные штаны в горошек. У Тальпы очень четкие представления о том, как должен выглядеть правильный клоун.

— А где же мы достанем костюмы? — забеспокоилась мадемуазель Эльза.

Фридрих пожал плечами:

— Тальпа сказал, что всё доставят в Ущелье Ветров. Я, например, вообще не знаю, какая у меня будет роль. Я ведь явно не «диковинное существо» и ни жонглировать, ни ходить по канату не умею.

— Как насчет роли шмелелета? — отозвался Брумзель с усталой улыбкой.

— Перестань! — простонал Фридрих.

Спустя почти три дня пути их группа достигла Ущелья Ветров. Это был маленький городок, приютившийся в опасной близости от горного ущелья. Тальпа устроил свою новоявленную труппу на ночлег в ратуше. Такую возможность предоставил им один знакомый Тальпе контрабандист, по совместительству мэр этого местечка.

Ратуша была большая, просторная, со множеством столов и скамеек и даже с круглым очагом посередине, что особенно обрадовало Грюндхильду. «Почти как в старые времена», — сказала она. А когда солнце зашло и в ратуше стало довольно сумрачно, если не считать горящего посередине костра, Грюндхильда удобно устроилась в единственном мягком кресле и заявила, что уютнее не было даже в ее времена во дворце Белоскалья.

После ужина, когда соглядатаи погрузились в пищеварительную кому, двери ратуши вдруг распахнулись и в зал вошло несколько мужчин и жуков в форме городских стражей порядка с большими ящиками и коробками в руках.

— А! — воскликнул Тальпа. — Вот и маскировочные костюмы нам привезли! Спасибо, ребята, ставьте прямо здесь.

И все принялись распаковывать ящики.

Для каждого соглядатая был коричневый именной пакет. Некоторые из них были большие, другие — совсем маленькие, но обделен никто не остался. Ну, почти.

— Эй, а мой пакетик где? — пожаловался Кальссон, когда все было распределено. — Мне что, ничего не достанется?

— Никто ж не знал, что ты будешь с нами, — сказал Фридрих, придумывая, чем бы утешить Кальссона.

— А зачем тебе костюм? — поинтересовался Тальпа. — Ты и так прекрасно подходишь для дефиле диковинок. Карл Кальссон, самый татуированный мотылек в мире!

— Правда? — воскликнул Кальссон. — Да, ты прав, черт подери!

— Маленькие дети наверняка захотят тебя потрогать, — хихикнул Брумзель.

— Но над твоим выходом нужно еще поработать. Подумай над позами, при которых татуировки особенно выгодно смотрятся! — С этими словами Тальпа отошел, а Кальссон тут же начал репетировать.

Наконец Фридрих нашел время распаковать собственный пакет. Заинтригованный, он разорвал упаковку и увидел…

— Старая одежда? — разочарованно протянул он. Поношенные серые полотняные брюки, застиранная рубашка, множество раз штопанная у манжет, жилетка, шейный платок и засаленная кепка. На локтях и коленях красовались столетней выдержки угольные и ржавые пятна. — Я как-то иначе себе костюм представлял.

— Да, давай еще пожалуйся! — буркнул Брумзель, как раз разворачивавший ярко-желтые клоунские штаны в синий горошек.

В кармане жилетки Фридрих нашел листок, точно объяснявший его роль: «Техники — неотъемлемая часть циркового представления, они заботятся о том, чтобы все шатры и декорации были на своих местах, а освещение работало правильно. Даже если у странствующего цирка нет собственного шатра, без техника не обойтись: в его задачи входит разместить на сцене диковинных существ». А в одном из карманов штанов обнаружилась еще баночка с мазью ржавого цвета и надписью на крышке: «Искусственная грязь, поможет сохранять инкогнито».

Фридрих вздохнул и все еще в некотором разочаровании стал ходить по залу, рассматривая, что досталось другим.

Молеправительнице повезло не больше, чем ему: она получила потертые широкие штаны, рубашку и куртку, шейный платок, кепку и листок с описанием амплуа техника.

— Ты, по крайней мере, хотя бы что-то в технике понимаешь, — вздохнул Фридрих. — Остается только надеяться, что никому не придет в голову советоваться со мной о чем-нибудь техническом.

— Если что, просто скажешь, что берешь по два гроша за совет, — весело отозвалась Молеправительница. — Тебя тут же оставят в покое.

Грюндхильда очень осторожно развернула свой сверток, отложила упаковочную бумагу в сторону и аккуратно разгладила (она хотела потом сделать из нее фонарик). Только после этого старушка с удивлением стала разглядывать свой костюм.

— Ну, костюмом это не назовешь, — сказала она. — В мое время это и одеждой-то не считалось! И что мне с этим делать? Танец живота танцевать? Как это вообще надеть?

— Это просто симпатичный вязаный платок, — улыбнулась Молеправительница. — И надевать его нужно поверх твоей обычной одежды — а не вместо всего остального! Давай я тебе повяжу.

— Ну хорошо, — с сомнением в голосе сказала Грюндхильда, оглядывая себя в платке. — И что этот наряд должен означать?

Фридрих поднял листок бумаги, выпавший из платка, и прочел, что там было написано.

— Вы, — начал он, изо всех сил стараясь сохранять самообладание, — Венделина Вурстхаммер, мать нашего директора цирка, в высшей степени кроткая пожилая дама.

— Ах! — выдохнула Грюндхильда.

— Большая мастерица вязального дела.

— Хорошо, что предупредили!

— Стрелла отлично вяжет, она тебя научит, — успокоила Молеправительница.

Краем глаза Фридрих следил за Грилло Тальпой, который как раз преображался в Вальдемара Вурстхаммера. Его костюм состоял из уморительно смешных усиков, жилетки в красную и белую полоску, грандиозного золотого фрака с длинными фалдами и потрепанного цилиндра. Все это на Тальпе смотрелось очень хорошо — по крайней мере, в таком наряде внимание ему было обеспечено.

— Фридрих, а у тебя какой костюм? — послышался рядом нежный голосок Стреллы.

— Я всего лишь техник, — грустно ответил Фридрих. — А ты? У тебя вообще костюм есть? — спросил он, не видя на ней ни нового наряда, ни свертка в руках.

— Вот мой костюм, а я — его, — сказала она, показывая на карликового нетопыря, стоявшего рядом с ней и махавшего Фридриху лапкой. — Его зовут Феликс. Вместе мы представляем парочку диковинных существ. — И она застенчиво подцепила коготки Феликса своими.

— Привет, — помахал им Фридрих.

— Фридрих, черт возьми, помоги-ка надеть этот проклятый нос, — проворчал Брумзель. Его немудрено было испугаться: огромные клоунские штаны в крупный горох, красно-белая полосатая рубашка, широкие зеленые подтяжки, сверкающая серебряная бабочка, маленькая красная фетровая шляпка с ромашкой и толстый-толстый слой белил на лице. Где-то внутри этого наряда, видимо, был кринолин или обруч, потому что Брумзель казался вдвое толще обычного. Обвешанный такой массой ткани, он при ходьбе покачивался, словно корабль на волнах. Но нужно признать: ни одной золотой полоски на нем видно не было.

— Нос? — переспросил Фридрих, слишком ошарашенный, чтобы сразу же выполнять просьбу.

— Ну да, нос! Надень мне его на лицо. А то я вообще не понимаю, куда его цеплять!

— Ну, на твой настоящий… ой, да! — Фридрих хлопнул себя по лбу. — Сейчас посмотрю, как лучше закрепить.

В нескольких шагах от них Кальссон упражнялся в позировании, а Тальпа раз за разом подправлял ему позу.

— У Грюндхильды в свертке оказался вязаный платок, и она подумала, что это весь ее костюм, — шепнул Фридрих Брумзелю, завязывая тесемки накладного носа ему на затылке.

Брумзель вздрогнул.

— А Тальпа не боится, что нас задержат за хулиганство? Или за нарушение общественного порядка?

— Нет, нет, она должна будет изображать старушку и в основном только вязать, — успокоил его Фридрих. — Нос удобно сидит?

— Кажется, да, — сказал Брумзель, ощупывая тесемки. — Только вот в случае с Грюндхильдой может оказаться, что даже ее вязание будет расценено как насильственные действия. Если с одним мечом в руках она очень опасна, то с двумя острыми спицами что будет?

Вдруг мимо них, пританцовывая, прошла мадемуазель Эльза. На ней было розовое платье с кружевами и бутоньеркой на груди.

— Какое чудесное платье! — радовалась она. — Просто великолепное! Я похожа на балерину, правда?

У Фридриха чуть не вырвалось, что скорее она похожа на переодетую осу, но он только улыбнулся и кивнул:

— На балерину. Именно.

— Брумзель! — радостно воскликнула Молеправительница. — Тебя не узнать! Ужас какой! Вот Тальпа расстарался-то!

— О да, — хмыкнул Брумзель. — Он за два дня все уши мне прожужжал о том, сколько театров пришлось обшарить его людям, чтобы собрать мне этот костюм. Настоящий шедевр! А сам-то щеголяет в чудесном костюме директора цирка! У него даже хлыстик есть!

Все больше стало появляться пар: тут в уголке сидели крапивник с самочкой, там — мужчина с женщиной, рядом с ними — пара навозных жуков. Все внимательно вчитывались в свои листочки с инструкциями — или в листочки своих партнеров — и озабоченно переглядывались. Кажется, «брачное агентство» не очень-то учитывало личные симпатии.

— Минуточку внимания! — пробасил Грилло Тальпа, взлетая на стол. Не все на него сразу обратили внимание, и он прищелкнул своим новым хлыстиком. («Слишком ему эта штука нравится!» — пробурчал Брумзель.) — Послушайте меня! Я буду краток. Все получили костюмы?

Зал утвердительно загудел.

— И как вы полагаете, вы справитесь? Все из вас могут представить себя участниками шоу диковинных существ?

Очередная волна утвердительного гула.

— С таким директором никто и не поверит, если мы представимся чем-то другим, — крикнул кто-то и захохотал.

— Тогда вперед! Гастроли начинаются завтра утром! — Тут Тальпа посерьезнел. — Поезд отправляется в одиннадцать. Покинуть этот зал каждый должен в полном костюме, до мельчайших деталей. И до тех пор пока мы не доберемся до Белоскалья, каждый играет свою роль с утра и до ночи. Мы не должны возбуждать подозрений, ясно?

Гул согласия.

— Тогда готовимся к старту. Я хочу гордиться вами, ребята! — Тальпа улыбнулся.

— Деточка, почему это ты на столе? — прокаркала сквозь шум толпы закутанная в вязаную шаль Венделина Вурстхаммер. — Ты же прекрасно знаешь, что в восемь должен быть в кровати!

— Кротость, Грюндхильда, кротость! — простонал Тальпа, слезая со стола. — Надо будет подарить тебе словарь, чтобы ты могла посмотреть значение этого слова!

Конечно, в этот вечер спать не ложились очень долго.

На следующее утро Фридрих аккуратно сложил свой летный комбинезон и натянул обноски, которые Тальпа нашел ему для роли техника цирка. Потом они вместе с Брумзелем уселись завтракать на залитых солнцем ступеньках ратуши с видом на ущелье.

— Странно, наверное, будет устраивать подкоп во дворец, систему безопасности которого я сам же и разрабатывал, — задумчиво произнес Брумзель.

— Странно, наверное, будет устраивать подкоп во дворец, в который ты когда-то притащил меня силой, потому что я туда совершенно не хотел, — подхватил Фридрих, у которого было настроение оставить последнее слово за собой.

Брумзель, насколько можно было судить по положению его костюма, опустил плечи.

— Знаю. Тогда мне это казалось вполне хорошей идеей. А теперь, если мы не победим, тебе будет вообще не попасть обратно в Другую Страну. И может быть, ни один из нас до победы не доживет. Это очень несправедливо по отношению к тебе, если задуматься.

Фридрих погрузился в размышления. Ему как-то не верилось, что они погибнут. Но и в то, что он когда-нибудь снова увидит дедовскую коллекцию кубков, не верилось тоже. Странно, но эта мысль его совершенно не огорчала. Помолчав, он сказал:

— Вообще-то я рад, что оказался здесь. Далеко же нас занесло!

— Да, — задумчиво кивнул Брумзель. — Нас обоих далеко занесло.

— Фриц! Что это ты сидишь и болтаешь с Глупым Августом?! — послышался сзади голос, и в следующую секунду Фридрих увидел Молеправительницу в рабочем костюме техника и в длинных перчатках, закрывавших руки до самых локтей. Она стояла над ними и смеялась.

Фридрих тоже засмеялся.

— А что, мы торопимся? Еще ведь десяти нет!

— Да, но нам нужно еще приобрести сотню билетов, — сказала Молеправительница. — Все, кто готов, должны уже выдвигаться на вокзал и покупать билеты. И еще кое-что: на время нашей поездки ты будешь Фрицем, договорились? Ты слишком большая знаменитость, так что лучше твое имя в поезде не произносить.

— А для меня у тебя нет имени? — доверчиво поинтересовался Брумзель.

— У тебя у самого их достаточно, — фыркнула Фея и подмигнула. — Только слишком уж известные не бери.

— Это и для тебя справедливо, — ответил Брумзель, с трудом поднимаясь в своем неповоротливом костюме. — Я очень эффективно работал, когда был шефом секретных служб. Пойдем, Фриц, захватим Кальссона — и на вокзал!

В громоздком клоунском костюме Брумзель едва мог летать, так что они в черепашьем темпе жужжали над самым тротуаром. Кальссон нарезал вокруг них круги, медленнее лететь у него не получалось — иначе бы он упал. Да и Фридрих пешком двигался бы быстрее, но этого он не стал говорить. Тем более что они никуда не торопились. Утро было солнечное и приятное, Ущелье Ветров оказалось красивым городком. Транспорта на улице никакого не было, кроме пары экипажей, запряженных кузнечиками. Дети высовывались из окон и махали им, радуясь клоуну и пугаясь татуированного мотылька. Пара мышей, тащивших мешки с углем, остановились и удивленно глядели им вслед. Без сомнения, в городке будут еще неделями обсуждать странствующий цирк, хотя он даже не давал здесь представления.

Вокзал оказался небольшим домиком, полностью оплетенным плющом. Окошечко там было ровно одно, и трое друзей вежливо постучали в него.

Муха-пчеловидка за стеклом взволнованно подняла глаза и отложила потрепанный любовный роман.

— Ой, вы из цирка? — спросила она.

— Вы прекрасно информированы, — сухо ответил Брумзель. Фридрих тут же наступил ему на ногу. Пчеловидка же не виновата, что Брумзелю приходилось носить этот костюм. Впрочем, она не стала слушать Брумзеля, а застрекотала крыльями и сказала:

— Конечно! Господин Вурстхаммер сделал предзаказ на сто билетов! Это наверняка самая крупная покупка билетов в истории Ущелья Ветров! Мы даже жребий бросали, чья будет смена сегодня утром, когда придут забирать билеты!

Брумзель, Кальссон и Фридрих переглянулись. Видимо, развлечений в этом городке было не густо.

— У вас есть какие-нибудь предпочтения относительно мест? — тем временем спрашивала пчеловидка.

— Эм, поближе к господину Вурстхаммеру, если можно, — ответил Фридрих.

— Вы существа или сотрудники?

— Сотрудники. Если можно, всех троих в одно купе.

— Конечно! Сейчас сделаю! — пчеловидка оторвала три билета и печатью проставила на них разные цифры. Пассажиры расплатились (билеты нанесли довольно серьезный удар по их карману, который и так-то давно не был полон — не говоря уже о Кальссоне, у которого денег вообще не было) и распрощались с пчеловидкой. Она еле сидела на месте — так распирало ее от радости, что сейчас к ней подойдут за билетами еще девяносто семь пассажиров. На перроне сидели две пожилые паучихи в кружевных воротничках. Трое друзей помогли им занести багаж в вагон и стали искать собственные места.

— Вагон восемнадцать, купе семь, — прочел Фридрих на своем билете, заходя в поезд. Он никогда прежде не ездил в спальном вагоне, ему все было интересно. — Как здорово!

— Ну, подожди радоваться, может, ты тут еще от скуки на стенку полезешь, — предупредил Брумзель. — Провести несколько дней в поезде — дело не всегда приятное.

Их купе оказалось тесным, как консервная банка, стенки были отделаны темным, практически черным деревом. Внизу стояли две кровати, а сверху располагалось еще одно спальное место с ночником. В купе имелась крошечная ванная комната, но зайти в нее было не так-то просто, потому что, когда дверь в нее открывалась, практически не оставалось свободного места, куда встать.

Фридрих сел на свою кровать и попрыгал немного — ему все казалось просто потрясающим. Через окно он наблюдал, как другие соглядатаи появляются на перроне, а потом исчезают в своих вагонах.

Потом в дверь постучали, и в щель просунула голову Стрелла.

— А, вот вы где! Мы в последнем вагоне — я, Феликс, полевки и еще несколько человек. Придете вечером к нам? У нас есть печенье и лимонад, мы устраиваем полночную вечеринку!

— С удовольствием, — пообещал Брумзель.

— Мне кажется, в этом конце поезда, кроме нас, никого нет, — прошептала Стрелла. — Это хорошо, можно будет свободнее общаться. Поезд уже отъезжает. Думаю, дорога до Белоскалья у нас будет веселая!

Тут вагон легонько вздрогнул, и поезд медленно покатился.

— Ура! — закричал Фридрих и выбежал в коридор. То есть он протиснулся мимо Кальссона, вжался в угол, открыл дверь и после этого оказался в коридоре. Там он прислонился к окну и стал смотреть, как вокзал проплывает мимо и растворяется вдали. Стрелла стояла рядом и махала носовым платком, хотя на перроне никого знакомого не было.

В другом конце коридора Грилло Тальпа вешал один из своих плакатов на дверь в купе. Во рту у него торчали булавки, но это не мешало ему весело мычать себе под нос.

Фридрих подошел к нему и спросил:

— А сколько нам, собственно, ехать до Белоскалья?

— Одиннадцать дней, потом сходим с поезда, — не разжимая рта, ответил Тальпа. — Ну-ка помоги мне с этой булавкой, а то у меня больших пальцев нет.

Фридрих прикинул в уме.

— Значит, времени до начала оперы у нас будет совсем не много.

— Оскар — прекрасный специалист, — отмахнулся Тальпа. — Он до всего доберется, главное, чтоб копать было где. Эй, мы там, в сидячем купе, в карты играем. Присоединяйтесь!

На самом деле все оказалось немного не так: Стрелла начала учить Грюндхильду вязать, а Тальпа с Молеправительницей пару минут играли в карты, а потом стали обвинять друг друга в шулерстве. Наконец Грюндхильда случайно проткнула спицами несколько карт, и на этом игра, естественно, закончилась.

— Это была моя единственная колода! — рассердился Тальпа.

Грюндхильда прищурила глаза и осмотрела нанесенный ущерб.

— Если я проколю все остальные тоже, то с рубашки они будут выглядеть одинаково, и можно будет спокойно играть дальше, — предложила она, но Тальпа не согласился.

— Добрый день, уважаемые пассажиры! Ваши билеты, пожалуйста, — послышался голос из коридора, а затем дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунул широкую черную голову жук-носорог в форменной фуражке и жилетке, из кармана которой выглядывал компостер.

Соглядатаи тут же закопошились. Компостируя один билет за другим, контролер осведомился, кто тут за старшего.

— Потому что, — объяснил он, — когда путешествует такая большая компания, тем более с таким количеством диковинных существ, кто-то должен нести ответственность.

— Старший я, — пробасил Тальпа, вставая в переполненном купе, чтобы пожать жуку лапку. — Мое имя Вальдемар Вурстхаммер, я директор цирка.

— Прекрасно, — ответил жук, делая пометку в крошечном блокнотике. — А в случае вашего отсутствия?

Молеправительница постучала пальцем себе по кепке.

— Тогда обращайтесь ко мне. Кроме того, если у вас возникнут вопросы по технической части, я с радостью помогу. Господин Вурстхаммер у нас потрясающий директор, но починить даже собственный туалет не в состоянии, ха-ха-ха!

— Назовите ваше имя, пожалуйста, — попросил контролер, держа карандаш наготове.

— Офелия Магнолия Бетулария Березко, — выпалила Молеправительница, — но для вас просто Бетти.

Жук усердно все записал (он умел держать карандаш в лапке, что, не имея больших пальцев, совсем непросто), а потом еще раз с сомнением огляделся и заметил, что билетов ему предъявили недостаточно.

— А где ваш билет? — обратился он к Стрелле.

— Я одна из существ, — объяснила она. — У нас только багажные талоны. Вам показать?

— Вы диковинное существо? Что вы тогда делаете на сиденье? Кыш, кыш, слезайте немедленно! — возмутился жук.

Но Стрелла взглянула на контролера своими большими влажными глазами, и он тут же смягчился.

— Ладно, — буркнул он. — Но ногами на кресло не вставать.

Жук собирался сделать еще какое-то замечание, но тут его взгляд упал на Грюндхильду.

— А вам-то такое путешествие вряд ли по силам, — строго сказал он ей. — Куда в таком почтенном возрасте тягаться со странствующими артистами?

— Это моя мать, — громко сказал Тальпа, подходя к Грюндхильде. — Она глухонемая. Абсолютно глухая и немая.

Грюндхильда яростно замахала спицами.

— Вяжет, как я погляжу, — благодушно сказал контролер. — А что это будет? Штанишки для внучка?

— Эм… Да, — быстро ответил Тальпа.

— А кто у вас, мальчик или девочка? — осторожно поинтересовался жук: то, что творила Грюндхильда, идентифицировать было сложно.

— Че… червячок, — выдал Тальпа. — Червячок с двадцатью семью ножками, только все они, к сожалению, левые. Но мы все равно его любим!

— Ну, это самое главное, — смущенно сказал контролер и отправился проверять билеты у других пассажиров.

 

Глава четырнадцатая. Шелковая нить № 4

Полночная вечеринка в последнем вагоне началась за два часа до полуночи. Больше всего на ней было молодых соглядатаев, они весело потягивали лимонад. Привезенные еще из Холодного Ручья фонарики и лампы Грюндхильды были развешаны по стенам и потолку и светили разными цветами.

Придя на вечеринку, Фридрих очень удивился: в этом вагоне не было ни купе, ни кресел, ни настоящих окон. Деревянные ставни были широко распахнуты, но стекол за ними не было.

— Что это за вагон такой? — растеряно поинтересовался он.

— Ну, просто не пассажирский, — бодро ответила Стрелла и сунула ему в руку бутылку лимонада.

Фридрих огляделся. Несмотря на своеобразную атмосферу, всем было весело. Вдоль стен тянулись ящики высотой примерно по колено, на которых были разложены спальные мешки соглядатаев. Гости сидели на голых досках или на спальниках, а мадемуазель Эльза играла одну польку за другой.

— Разве так можно ездить? — растерянно спросил Фридрих.

— Но это же ненадолго, — отозвалась Стрелла. — Не можем же мы в качестве диковинных существ ездить как обычные люди. Мы ведь номера программы, а не пассажиры. Поэтому у меня и не билет, а багажный талон.

— Но… но… вы же тоже… люди! — запинаясь от удивления, сказал Фридрих.

— Да, но путешествуем мы в ином качестве, — ответила Стрелла, помахивая указательным пальцем у Фридриха перед носом. А потом рассмеялась. — Я все равно всегда на потолке сплю; тут уж какой вагон — неважно.

Хоть все диковинные существа и считались багажом, веселиться они умели получше большинства людей с обычными билетами!

На следующий день, когда Фридрих кое-как проснулся на чьем-то чужом спальном мешке (причем его владелец преспокойно спал внутри), соглядатаи как раз угомонились на несколько часов. До него стало потихоньку доходить, что веселье несколько ночей подряд может ужасно выматывать. Во время обеда в вагоне-ресторане у него все еще болела голова, а вот Брумзель, который прошлой ночью на вечеринке не появлялся, выглядел в отличие от него свежим и отдохнувшим.

Фридрих, вяло поковырявшись в тарелке с луковым супом, собрался с духом и задал наконец вопрос, который давно его беспокоил. Как это ни было неприятно, пришлось все-таки заговорить об Офрис.

— Брумзель, как ты думаешь, какой она нам покажется, когда мы ее снова увидим? Ну, ты понимаешь… ее. Теперь, когда мы знаем, что она вовсе не такая, какой казалась.

Брумзель вздохнул и тоже помешал свой суп.

— Покажется ли она нам такой чудесной, как раньше, теперь, когда мы знаем, что это лишь наваждение? Думаю, нет. Вряд ли ее парфюм удержит меня от того, чтобы оторвать ей голову. А чтобы она все еще казалась мне такой сногсшибательной, я даже и представить себе не могу.

— А я боюсь, что снова попаду под влияние, — прошептал Фридрих.

Брумзель нахмурился и помолчал.

— Если такое произойдет, — ответил он, — надеюсь, М… Бетти нам напомнит, как мы ее ненавидим. И тогда я выскажу ее величеству все, что о ней думаю, так что в ушах у нее зазвенит!

Фридрих улыбнулся, но втайне продолжал опасаться. Они молча принялись за еду, луковый суп оказался действительно хорош. Фридрих, кажется, впервые за несколько месяцев ел в заведении что-то не жареное и не сырое. Но скоро настроение у него снова испортилось, потому что откуда-то до его слуха донесся разговор об Офрис.

— …От имени королевы Офрис!

Фридрих прислушался.

— Это колоссальная сумма! — говорящий понизил голос. — Очень крупное мошенничество. Они просто сделали заказ и исчезли, а когда товары доставили в Белоскалье и предъявили счет, оказалось, что эти люди вообще больше на Офрис не работают!

Фридриху история показалась знакомой. Звучала она так, будто говорили про них с Брумзелем. А лучше сказать, практически невероятно, чтобы речь шла о ком-то другом!

Он очень осторожно спрятал лицо в салфетку, делая вид, будто вытирает рот, и, стараясь не привлекать внимания, обернулся.

Фридрих уже был почти готов увидеть за собой одного из толстых шелкопрядов, но в вагоне-ресторане знакомых лиц не было. Землеройку, сидевшего за соседним столиком и оживленно беседовавшего с соседом, постоянно приглаживая дрожащие усики, он никогда прежде не видел. Фридрих переглянулся с Брумзелем, который тоже насторожился и стал прислушиваться.

— Но как такое могло произойти? — с упреком в голосе спросил, поправляя монокль, жук-олень, с которым болтал землеройка. — Неужели эти господа не могли подтвердить заказ по телеграфу?

— По телеграфу? Далеко на Севере? — землеройка покачал головой. — Теперь они сами едут в Белоскалье, чтобы лично уладить ситуацию. Они ведь не хотят остаться в убытке, но и потерять такого важного клиента, как ее величество, им не улыбается.

— Тем лучше для вас, — сказал жук, поднимая бокал и кивая собеседнику.

— Это уж можете не сомневаться, — сказал землеройка с дрожащей мордочкой. — Подобных случаев у моей конторы еще не бывало. Но эта ситуация, конечно, завершится досудебным примирением, если хотите знать мой прогноз.

Фридрих посмотрел на Брумзеля и вопросительно поднял брови. Тот взял зубочистку, нацарапал что-то на салфетке и подвинул ее к Фридриху:

Спокойно! Никто не знает, что мы здесь.

Разговор за соседним столиком сменил направление: вдруг речь пошла о расширенных венах у тетушки жука-оленя. И хотя Фридрих с Брумзелем просидели еще некоторое время после того, как закончили с супом, разговор к интересующей их теме не возвращался. Когда наконец беседовавшие ушли, друзья тоже покинули вагон-ресторан.

Они нашли Молеправительницу и Грюндхильду (которая так и не научилась вязать, но по крайней мере больше никого не ранила, пытаясь справиться со спицами) вместе с Кальссоном в сидячем купе.

Молеправительница внимательно их выслушала.

— Вы не знаете, они едут этим же поездом или добираются до Белоскалья каким-то другим путем? — спросила она потом.

— Нет, про это адвокат ничего не говорил, — ответил Брумзель. — Он для нас опасности не представляет: он точно никогда никого из нас не видел.

— Пока их двоих никто не узнал, все в порядке, так? — наморщил лоб Кальссон.

— Да, но если их вдруг узнают, достаточно будет спросить, с кем вместе они едут, — сказала Грюндхильда, помахивая спицей (все в ужасе отшатнулись). — И, сложив один и один, вполне можно догадаться, что весь этот цирк и показ диковинок — фальшивка.

— Главное — Тальпа, — вздохнула Молеправительница. — Его узнать не составит труда, если сообразить, что это может быть он.

— Лучше всего нам вообще больше не показываться в поезде, — сказал Брумзель. — Нам не стоит выходить из купе, по крайней мере до тех пор, пока точно не выяснится, здесь Бомбикол и компания или нет.

— Что, все оставшиеся девять дней пути? — поморщился Фридрих.

— Пф-ф, это пустяки, — небрежно бросил Брумзель. — Я как-то двенадцать дней на стене просидел, кое-кого выслеживая.

— И всё зря! — весело отозвалась Молеправительница. — Резкий запах кленового сиропа насторожил моих людей, так что мы нашли себе другое место, а ту комнату сдали двум болтливым тетушкам.

— Ох, эти бесконечные пересуды! — простонал Брумзель. — Да еще сидеть на стене! Это был настоящий ад!

— Ваши ностальгические терки нам сейчас не помогут, — вмешалась Грюндхильда. — Брумзеля узнать практически невозможно, а что с Фридрихом? Может, достаточно будет приклеить ему бороду или что-нибудь в этом духе?

— Откуда мы сейчас возьмем накладную бороду? — поинтересовалась Молеправительница.

— Да прямо у него с головы, — предложил Брумзель.

— Э… Что именно ты задумал? — спросил Фридрих, уже представляя себя лысым и с окладистой бородой.

Молеправительница прищелкнула пальцами.

— Да, конечно! Не бойся, Фридрих, у нас все получится! — И она бодро поднялась и стала копаться в своей сумке, лежавшей сверху в багажной сетке. Наконец она выудила оттуда маленькие маникюрные ножнички и снова села. — Фридрих, наклони-ка голову вперед! А ты, Брумзель, сходи принеси немножко кленового сиропа.

Вопреки опасениям Фридриха Молеправительница, создавая ему новый облик, действовала вполне сдержанно. Она отстригла всего пару прядок с затылка и приклеила их сиропом к верхней губе — выглядело совершенно натурально. Как у многих молодых людей, которые пытаются отрастить пышные усы, но не особенно преуспевают в этом.

— Ну вот, теперь немного замажь лицо копотью, и тебя будет не узнать, — сказала Молеправительница, довольная своим произведением.

Как нарочно, тем же вечером Фридрих наткнулся на Бомбикола. Он, конечно, знал, что может встретить кого-нибудь из трех шелкопрядов в любой момент, но, заметив Бомбикола в красном шелковом жилете в другом конце коридора, не на шутку перепугался.

Деться в узком коридоре было некуда, тем более что толстый гуснец занимал практически всю его ширину. Фридрих опустил голову, надвинул кепку пониже на глаза и пробормотал какое-то извинение, а Бомбикол попытался проползти мимо, не задев его, потому что Фридрих выглядел очень грязным.

Но на какую-то долю секунды Фридрих взглянул вверх и тут же понял, что Бомбикол пристально смотрит на него. Тут уж он сам вдруг не смог отвести взгляда. Как загипнотизированный, он следил за тем, как сомнение на лице Бомбикола сменялось уверенным возмущением. Потом шелкопряд отвел от Фридриха взгляд и пополз дальше. Фридрих, спотыкаясь, побежал в свою сторону, не отваживаясь обернуться, пока не добрался до следующего вагона.

Черт побери! Бомбикол его узнал! Фридрих в этом не сомневался. Хотелось кусать локти: и чего было не посидеть девять дней в своем купе! Но теперь было уже поздно. Его бросало то в жар, то в холод от мыслей о том, что теперь может произойти.

Тут на него чуть не налетела Стрелла.

— Фридрих, какой ты бледный! Что случилось? — спросила она, крепко взяв его за плечи.

— Я только что встретил Бомбикола, — выдохнул Фридрих, — и он меня узнал.

— Ты уверен? — спросила Стрелла.

— Абсолютно.

Стрелла похлопала его по плечу.

— В каком направлении он шел?

— Туда, — вяло махнул рукой Фридрих.

— Отлично. Я пойду за ним и посмотрю, что он будет делать, — сказала Стрелла. — А ты беги к начальнице, расскажи, что случилось.

И она унеслась. Фридрих шел к Молеправительнице как баран на заклание. Он чувствовал себя ужасным идиотом. С чего это он решил, что дурацкие усики изменят его до неузнаваемости?

Ввосьмером они сидели в маленьком сидячем купе, рассчитанном на шесть мест.

— И что теперь? — спросил Фридрих, закончив рассказ. Брумзель, Тальпа, Кальссон, Грюндхильда, Феликс и мадемуазель Эльза потрясенно глядели на него.

Только Молеправительница выглядела совершенно спокойной.

— До следующей станции, — заговорила она, — еще четыре часа. Там они смогут послать сообщение и позаботиться о том, чтобы сразу за границей Южной Стороны поезд встретила полиция. Но если мы устраним их раньше, то предпринять они ничего не смогут. Так что просто нужно действовать быстро.

— К тому же даже Бомбикол точно не знает, действительно ли это ты, — почесал в затылке Брумзель. — Вряд ли он будет звать полицейских в поезд, пока до конца не удостоверится.

— Стрелла пошла за ним, — подавленно сказал Фридрих. — Она посмотрит, что эти трое сейчас предпримут.

— У нас есть четыре часа. Что скажешь, Тальпа? — спросила Молеправительница. — Как насчет применения грубой силы?

— Может быть неплохим решением, — отозвался Тальпа, похрустывая суставами. — Я найду пару крепких ребят. Когда Стрелла вернется, мы займемся этими господами. — Он поднялся и стал протискиваться к выходу из купе.

— Ох, как весело будет! — обрадовалась Грюндхильда, откладывая вязание.

— Ты и без подкрепления трех жирных гусениц легко скрутишь! — бросила Молеправительница вслед уходящему Тальпе.

— Лучше действовать наверняка, — обернулся к ней Тальпа. — Мы же не знаем, какая свита у них тут в поезде.

Тальпа, за ним Брумзель с Кальссоном, и незаметный за их спинами Фридрих решительно вышагивали по коридору, стуча во все двери. Всякий, кто оказывался в купе, получал распоряжение приготовиться к поимке шелкопрядов. Так они привели в боеготовность два вагона и намеревались уже перейти в третий, но тут вдруг Тальпа остановился как вкопанный, и остальные врезались ему в спину.

— Тс-с! — зашипел он. — Там эти трое!

Фридрих быстро юркнул Кальссону за крыло и притаился. Вдруг его уже ищут? Вдруг гуснецы решили сами его схватить?

Он осторожно выглянул из-за крыла. Три шелкопряда действительно показались в коридоре; они что-то оживленно обсуждали между собой. Перед ними шествовала Стрелла, но с ней никто не разговаривал.

— А! — радостно воскликнул Бомбикол. — Господин Вурстхаммер из шоу диковинок, не так ли?

— Это я, — ответил Тальпа, распрямляясь в полный рост и поглаживая усы.

— Мы не хотели вас беспокоить, но одно из ваших диковинных существ почему-то бродило по нашим купе, — строго сказал Мускалюр, подталкивая Стреллу в спину.

Та печально повесила ушки.

— Не хотим показаться мелочными, но мы очень надеемся, что такого больше не произойдет, — добавил Диспарлюр. — Нельзя же позволять элементам своего шоу расхаживать по купе других пассажиров!

— Вы совершенно правы. Сожалею, что так вышло, — строго проговорил Тальпа. И обратился к Стрелле: — Фу! Плохое, плохое существо! Как не стыдно!

Стрелла втянула голову в плечи.

— Я позабочусь, чтобы она впредь оставалась вместе с другими существами, — заверил Тальпа шелкопрядов. — Спасибо, что вернули ее.

Фридрих, прятавшийся за Кальссоном, заметил, что двери в некоторые купе приоткрылись на крохотную щелочку. Соглядатаи уже принимали живейшее участие в происходящем.

— Можно попросить вас пройти со мной и подписать акт передачи существа? — продолжал Тальпа, солнечно улыбаясь.

— Что подписать? — растерянно переспросил Мускалюр.

— Акт передачи, — повторил Тальпа так уверенно и невозмутимо, что заподозрить, что он это только что выдумал, было совершенно невозможно. — Понимаете ли, с содержанием подобных существ сопряжено довольно много бюрократических моментов. Всякие формуляры и бланки то тут, то там, разрешения на ввоз и, конечно, подробные договоры с точным указанием рабочих часов. Существа ведь тоже хотят иметь по меньшей мере два свободных вечера в неделю! А каждый раз, когда существо по недосмотру оказывается в чужих руках, а затем эта оплошность исправляется, нужно заполнять и подписывать акт передачи существа от временного держателя настоящему владельцу.

— Но мы же ее не крали и не арендовали, она сама прибежала к нам! — возразил Бомбикол.

— У цирка могут возникнуть юридические проблемы, если документация на существ не будет в полном порядке, — взмолился Тальпа. — Это займет всего две минуты: просто каждый из вас подпишет бумагу о том, что он доставил обратно нашу летучую мышь. Правда, абсолютно ничего обременительного. Кроме того, вы, конечно же, получите бесплатные билеты на наше шоу, если мы с вами окажемся в одном и том же городе!

— Ну ладно, — проворчал Бомбикол. — Где этот ваш акт?

— В моем купе. Позвольте пригласить вас зайти в гости, — сказал Тальпа, и весь караван снова двинулся по коридору в том самом направлении, откуда они недавно пришли. Впереди шли Брумзель, мадемуазель Эльза и Кальссон (который хорошенько растопыривал крылья, чтобы за ними мог спрятаться Фридрих), в середине — Тальпа, шелкопряды и Стрелла, растерянно семенившая перед гуснецами. А за этой процессией тихо-тихо открывались двери купе, и соглядатаи один за другим выходили следом. Мускалюр, Диспарлюр и Бомбикол оказались окружены и спереди, и сзади, но они не оборачивались и потому ничего не замечали.

— Сюда, пожалуйста, — вежливо пригласил Тальпа, придерживая дверь купе, и три гуснеца вползли внутрь, так что в конце концов там стало довольно тесно. Тальпа захлопнул за ними дверь. В течение двух секунд внутри было тихо, а потом шелкопряды, видно, сообразили, что что-то произошло. Они оказались наедине с Грюндхильдой и Молеправительницей. Из-за двери послышались голоса, потом вдруг громкий «дзинь!», как будто бы мечом задели по металлической рамке багажной сетки, — а затем дверь снова распахнули изнутри.

Три шелкопряда попытались одновременно протиснуться через дверной проем, но увидев, что выход блокирован, остановились. Тальпа угрожающе навис над ними, поглаживая рукой хлыстик. Мадемуазель Эльза тоже с суровым видом подошла к двери.

— Что это значит? — просопел Бомбикол. — Выпустите нас! Тут какая-то сумасшедшая с мечом!

— Ну да, это моя мать, — кивнул Тальпа. — Мы вас свяжем и заткнем рты. Всем будет проще, если вы не будете сопротивляться. Так что окажите любезность.

— Что вы задумали?! На помощь! Похитители! Полиция! — завопили все трое, перебивая друг друга.

Тут вперед выступила мадемуазель Эльза и своим авторитарным учительским тоном заявила:

— Если вы сейчас же не успокоитесь, я вас всех по очереди пережалю!

— Ха! Вы не можете мне угрожать! — порычал стоявший впереди других Бомбикол.

— Уверяю вас, угрожать я буду недолго, — сказала мадемуазель Эльза, с готовностью легонько приподнимая подол юбки. Шелкопряды не двинулись с места.

В это время начал хныкать стоявший сзади Мускалюр, потому что Молеправительница уже скрутила ему руки ремнем.

— Во всем вагоне никого, кроме наших людей, нет, — заверил шелкопрядов Тальпа. — Так что на помощь никто не придет. Но мы не желаем ничего плохого. Если будете хорошо себя вести, мы отпустим вас целыми и невредимыми.

Тут Бомбикол увидел Фридриха, который выглядывал из-за Кальссона, и возмущенно заверещал:

— Конечно! Надо было предполагать, что тут замешаны эти проходимцы!

Но Фридрих только улыбнулся.

Когда шелкопряды были связаны и с кляпами во рту сидели в спальном купе, Стрелла (которую все хвалили, потому что она очень помогла заманить шелкопрядов в ловушку) рассказала, что она видела:

— Ну, я следовала за толстяком. Прошли пару вагонов, потом через ресторан — там он перекинулся парой слов с официантом и взволнованно пополз дальше. Наконец, мы добрались до его купе — черт возьми, у каждого из них собственное купе на одного! Впрочем, он тут же заперся беседовать с другими двумя. Но я подслушала через дверь — недаром у меня большие уши, каждое слово разобрала! Он сказал: «Вы не поверите, но я только что встретил одного из тех типов, из-за которых мы попали в эту историю!» Другие двое, конечно, обалдели и поначалу не поверили. Но он уверял, что так и есть, а потом сказал: «Я спросил официанта, не знает ли он, кто этот маленький блондинистый механик, который едет в одном из вагонов, арендованных странствующим цирком. Механик с усиками! А тот ответил, что он такого тут видел, как раз сегодня днем, только он был тогда без усов!» Это всем им показалось подозрительным. — Стрелла гордо оглядела собравшихся. — Ну, и тут мне сразу стало ясно, что пора действовать!

— Но они тебя обнаружили… — сказала Молеправительница.

— Именно! Дверь открылась, они хотели куда-то идти. Но заметили меня, а я прикинулась полной дурочкой. И поэтому они сначала отправились к вам, а не стали сообщать ничего никому другому. Неплохо, правда?

— Просто гениально! — подтвердила Молеправительница. — Ты просто золотце, Стрелла. Остается только один вопрос: что с ними делать?

— Можно, например, сбросить с поезда — при таком слое жира им особенно больно не будет, — мстительно предложил Брумзель.

— Исключено. Их нельзя терять из виду, — покачала головой Молеправительница. — Как только они окажутся на свободе, в Южной Стороне нам тут же на хвост сядут копы. Нет, придется их оставить здесь.

— Но в поезде едет их адвокат, и он удивится, если они вдруг исчезнут, — вставил Фридрих. — Он обязательно что-то заподозрит!

— Ну, я не знаю, — вздохнула Молеправительница. — Грюндхильда, есть идеи?

— Нет. — Грюндхильда тоже вздохнула. — Ну, пара часов, прежде чем кто-нибудь начнет что-нибудь подозревать, у нас еще точно есть. Так что нужно просто поднапрячь мозги.

Брумзелю пришла в голову очень прагматичная мысль:

— Мы могли бы обыскать их купе, может, там найдется что-нибудь полезное — компрометирующие документы или еще что-нибудь в этом духе, — с помощью чего можно будет на них давить. Тогда можно было бы их шантажировать: если они выдадут нас, мы предадим огласке их темные тайны. В этом духе.

— Я пойду с тобой, — вызвался Фридрих.

— Отлично. Еще кто-нибудь?

— Я! — пискнула Стрелла. — Мне же интересно, как там у них внутри!

Вооружившись ключами от купе шелкопрядов, Стрелла, Брумзель и Фридрих отправились в переднюю часть поезда. Интересующие их купе располагались рядом друг с другом.

— Я займусь этой комнатой, а вы — другими двумя, — тихо сказал Брумзель, открывая дверь. — Кто первый найдет что-нибудь интересное, тут же сообщает остальным. За дело!

Фридрих с волнением отпер среднюю дверь, осторожно открыл ее и вошел. То, что он увидел, от его ожиданий отличалось разительно.

— Привет, Фридрих, — удивленно сказала Стрелла, стоявшая справа от него; слева от него растерянно озирался Брумзель. Все три двери вели в одно и то же помещение — большое элегантное купе с тремя постелями под шелковыми покрывалами, тремя кожаными креслами и тремя широкими изогнутыми письменными столами.

— Двери три, а купе — одно? — удивился Фридрих. — Зачем это?

— Откуда мне знать! Может, им нравится слушать храп друг друга. — Брумзель тут же сел к одному из столов.

Фридрих взял на себя второй стол и большой портфель, стоявший рядом.

— Какого рода компрометирующие документы мы рассчитываем найти? — спросил он, просматривая большую стопку счетов.

— Что-нибудь, — буркнул Брумзель.

— Может, найдутся секретные рецепты их духов, — предположила Стрелла. — Тогда мы сможем их шантажировать. Наверняка есть куча парфюмеров, которые на это набросятся.

— Ну, тут никаких рецептов нет… — сказал Фридрих, открывая ящики стола. Хотя шелкопряды прожили в этом купе уже пару дней, ящики были пусты.

— Хм, — разочарованно хмыкнул Брумзель. — У этого господина тоже ничего. Ни рецептов, ни личных писем, ни пикантных литографий со сбрасывающими кожу дамами-гусеницами. По крайней мере в столе. Но, может, что-то есть в багаже!

Когда Фридрих ставил на место портфель, его взгляд скользнул по пространству под кроватью.

— Эй, а тут внизу какие-то ящики, — проговорил он, вытягивая из-под кровати несколько фанерных ящиков, обшитых железом по краям. Стрелла тут же подлетела к нему.

— Да, сложно было предположить, что они отправятся в такое путешествие, не захватив с собой образцы новых ароматов, — прокомментировал находку Брумзель, по самые антенки зарывшийся в сложенное белье.

— Ты думаешь, там флаконы с духами? — Фридрих осторожно потряс самый маленький ящик, внутри что-то тихонько зазвенело. — Но нам их не открыть! Черт!

Брумзель подполз к нему.

— Ну-ка покажи. Нет, мы уж их откроем! Я хочу знать, какие гадости эти чистоплюи выдумали на этот раз! — И он начал ковырять замок ящика маленьким гвоздиком, который просто-напросто выдернул из плинтуса. Замок продержался всего несколько секунд и со щелчком открылся.

Передняя стенка и крышка ящика отскочили, и за ними Фридрих увидел множество красивых бутылочек, расставленных по ранжиру на небольшой подставочке. Это, очевидно, был ящичек с образцами.

Между тем Брумзель открыл ящик побольше и вынул из него сложную композицию из разнообразных пробирок. Все они помещались на круглой деревянной крутящейся подставке.

— Что это? — с интересом спросил Фридрих.

— Парфюмерный орга´н, — ответила Стрелла. — Это маленький, портативный вариант для поездок. Такие штуки бывают намного больше. Рабочий инструмент парфюмера.

— Ничего компрометирующего, — резюмировал Брумзель и принялся за следующий ящик. В нем оказались исключительно коричневые лабораторные пузырьки, но — как выяснилось, когда их на секунду открыли, — все они были заполнены духами с потрясающими ароматами. Это не были демонстрационные образцы, но они прекрасно отражали исключительное мастерство трех шелкопрядов-парфюмеров.

В последнем ящике оказались аккуратно запакованные баночки молочного стекла. В каждой из них лежал тщательно завернутый в вату маленький коричневый пузырек.

— Что ж там такое внутри? — удивился Фридрих, рассматривая одну из банок на просвет. — Зачем этим бутылочкам дополнительная герметичная упаковка?

— Посмотри сюда! — воскликнула Стрелла, тоже разглядывавшая содержимое баночки. — Тут череп на этикетке! Может, это какие-нибудь хитрые ароматические яды, которые убивают, как только их понюхаешь?

— Не думаю, — сказал Брумзель. — Если хочешь убить кого-нибудь ароматическим ядом, не будешь же подносить ему к носу склянку с черепом на этикетке. Это же сразу вызовет подозрения.

— А здесь такого значка нет, — сказал Фридрих, щелкая крышкой своей банки. Он вынул бутылочку и осторожно понюхал ее, но она совершенно ничем не пахла. Затем он вынул пробку (Стрелла и Брумзель предусмотрительно держались на расстоянии) и осторожно помахал ладонью над горлышком. Запаха никакого заметно не было.

— Ну закрой уже! — простонал Брумзель, недовольно шевеля антенками. — От этого у меня голова болит.

— Ты чувствуешь какой-то запах? — недоверчиво спросил Фридрих.

— Нет, но голову почему-то как тисками сжимает, — поморщился Брумзель.

Фридрих хлопнул себя по лбу:

— Ну мы и тормоза! Это же наверняка что-то вроде «Аква Генерале»! Поэтому всё так тщательно упаковано. Ведь если какая-нибудь бутылочка случайно разобьется, от этой штуки может начаться настоящий хаос!

Брумзель уставился на него.

— Неплохо, Фридрих. Совсем неплохо! Осталось только точно выяснить, что это!

Фридрих снова закупорил бутылочку и внимательно ее оглядел. На этикетке написано было только «Б & М & Д № 51», но, снова посмотрев на просвет, он обнаружил, что через жидкость просвечивают какие-то линии.

— Там есть что-то на обратной стороне этикетки, — сообразил Фридрих и стал аккуратно отковыривать уголок.

— Не так, Фридрих! — Брумзель кинулся к нему и выхватил пузырек из рук. — Ты же все порвешь! Лучше взять вон тот чайник и отпарить эту штуку!

Действительно, в люксовом купе шелкопрядов была небольшая печечка с тлеющими углями и чайник. Стрелла тут же налила в него воды.

Ожидая, пока вода закипит, они открыли все восемь банок. Содержимое ни одной из них ничем не пахло, но наверняка обладало особым действием, иначе бы его не стали так тщательно упаковывать. Через две минуты Фридрих уже держал свой пузырек над паром, поднимавшимся из носика чайника, и этикетка уголок за уголком начала отклеиваться.

— «Харизматикум», — прочел Фридрих. — «Этот высококачественный продукт придаст вам лидерские качества и обеспечит внимание людей, которые от природы более склонны следовать за другими, нежели приказывать».

— Божечки! — взвизгнула Стрелла. — Они что, ничем не гнушаются?!

— Хм, я бы этой штукой воспользовался, — пробурчал Брумзель, — когда молодежь в секретной службе не слушает, что говорят… А впрочем, это уже не мои проблемы…

— А теперь — мою бутылочку! — нетерпеливо запрыгала Стрелла. — Я хочу знать, что там внутри!

— Нет, — твердо сказал Брумзель. Авторитета ему и без «Харизматикума» было не занимать. — Твой яд — в последнюю очередь. Сначала посмотрим все остальное.

Стрелла надула губы.

— Вот это, — проговорил Фридрих, уже успевший отклеить следующую этикетку, — должно придавать волшебную притягательность для мужчин всех видов. Наверное, особая смесь Офрис.

— Чертова водичка, — прошипел Брумзель.

— А это? — спросила Стрелла, протягивая Фридриху бутылочку, в которой плескалась непрозрачная блестящая жидкость.

— Вызывает особое рвение к работе, — прочел Фридрих. — Должно помогать, если дети не хотят делать домашние задания или супруг откладывает прочистку раковины. Подходит даже для автогипноза, как тут написано.

Затем последовали духи, вызывающие любовь у жуков и у кузнечиков, крошечная бутылочка с мастер-раствором для «Аква Генерале» и жидкость, которая должна была смягчать решимость любого собеседника. Может, подумалось Фридриху, Офрис пользовалась этим средством, чтобы манипулировать мнением своих военных министров?

— А теперь мой яд! Теперь мой яд! — запищала Стрелла.

— Да-да, — вздохнул Фридрих. — Только отойдите немножко на всякий случай, хорошо?

— Да ладно, просто следи за жидкостью, — отмахнулся Брумзель. — Ну? Видно там уже что-нибудь?

Уголок этикетки начал отклеиваться. Фридрих потянул за него и от нетерпения чуть не порвал бумажку. Еще пара мучительных секунд, и она наконец полностью оказалась у него в руке.

— «Внимание! Применять с осторожностью! Может оказывать очень сильное действие! Работать только с применением зажима для носа! По возможности поручать выполнение операций негусеницеподобным сотрудникам!» Хм, странно… А, тут еще что-то совсем мелким шрифтом написано! — Фридрих поднес этикетку поближе к глазам. — «Шелковая нить № 4 — чрезвычайно эффективное средство, с помощью которого вы можете завладеть мечтами шелкопряда», — прочел он. — «Применять с осторожностью, очень малыми дозами — средство сильнодействующее».

— То есть это не яд? — разочарованно спросила Стрелла. — Череп там только для отвода глаз?

— Именно, — подтвердил Брумзель с каким-то злым удовлетворением. — Они замаскировали эту штуку, чтобы никому в голову не пришло взять ее и использовать против них самих!

— По-моему, именно это нам и следует сделать, — так же зло сказал Фридрих.

— О да! — обрадовалась Стрелла. — Как думаешь, нужна обязательно гусеница женского пола, или кто угодно подойдет?

— Эта жидкость, как я понимаю, действует только на реципиента, — сказал Брумзель. — К какому виду принадлежит носитель — не важно. Так что этим мог бы опрыскаться я, и все должно сработать.

— Так почему бы тебе и не опрыскаться? — хихикнула Стрелла. — Это было бы забавно!

— Потому что у меня есть дела поинтересней, чем проводить время в компании трех влюбленных гуснецов! — простонал Брумзель.

— Мне кажется, — медленно произнес Фридрих, — только один из нас достоин любви трех гуснецов. И ее-то мы этим и обрызгаем.

— То есть? — удивился Брумзель. — Ты про кого?

— Да про нашу досточтимую Грюндхильду Великую, конечно! — ухмыльнулся Фридрих.

— Я? Это что еще за бред сумасшедшего? — возмутилась Грюндхильда Маленькая и Сморщенная. — Ничего же не выйдет. И к тому же почему я?

— Это ведь ты придумала пустить Фридриха разгуливать по поезду с фальшивыми усами, — строго сказала Молеправительница. — Если бы не ты, мы бы просто заперли его в купе и не попали в такую переделку.

— Ну, во-первых, — ловко ввернул Брумзель, — вы у нас мастерица выдумывать хитрые планы, об этом еще в сказании говорится. Так что вы наверняка сможете найти занятие трем мужчинам одновременно. А во-вторых, вы же обещали во время этой операции выполнять распоряжения нашей руководительницы — а она считает, что это лучшее для вас задание. — Тут Молеправительница с серьезным видом кивнула.

Грюндхильда заколебалась.

— Хм. Ну да. Я, в общем-то, не против, чтобы за мной снова поухаживали. А то у меня уже давненько ухажеров не было…

— Значит, вопрос решен. — Молеправительница довольно хлопнула в ладоши. — А как добиться, чтобы действие средства не ослабевало, когда они не будут в непосредственной близости от Грюндхильды?

— Я думаю, — сказал Брумзель, позвякивая тремя маленькими металлическими коробочками, — что мы просто капнем этим составом им в помаду для усов. И тогда запах всегда будет у них под носом, даже если они не будут видеть Грюндхильду целыми днями!

Молеправительница затряслась от смеха.

— Гениально, ребята! Мы используем оружие гадов-шелкопрядов против них самих! Пусть они лично протестируют качество собственной продукции!

 

Глава пятнадцатая. Любовное ослепление

Так и поступили: Грюндхильда помазала себе «Шелковой нитью № 4» за ушами, Брумзель подмешал несколько капель этих духов в помаду для усов и поставил баночки на место около раковины в купе шелкопрядов, а потом они вместе с Фридрихом и Стреллой как следует прибрались в купе.

— Ну вот, господа, — сказала Молеправительница, открывая дверь в купе, в котором были заперты Бомбикол, Мускалюр и Диспарлюр, — мы закончили. Теперь вы можете идти.

С этими словами она вынула кляп у Бомбикола, и он тут же начал ругаться.

— Вон, вон отсюда! — бодро проговорила она, подталкивая шелкопряда к выходу.

Следующее мгновение запомнилось Фридриху на всю жизнь. В коридоре стояла Грюндхильда с вязаным платком на плечах и спицами в руке. Бомбикол поначалу попытался одновременно смотреть на Грюндхильду и ползти в противоположном направлении, но через несколько секунд глаза победили. Челюсть у него отвисла, взгляд мечтательно затуманился, шелкопряд глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

«Боже мой, — подумал Фридрих, — неужели я при первой встрече с Офрис выглядел таким же идиотом?»

Когда Бомбикол снова обрел дар речи, голос его зазвучал трагически-напевно.

— Где же вы были всю мою жизнь? — простонал он.

Грюндхильда не нашла подходящего ответа.

— Ох, то там, то тут, — запинаясь, произнесла она.

Бомбикол подполз к ней.

— Простите, я забываю о хороших манерах, но перед лицом вашей красоты я способен забыть себя самого! Скажите — пожалуйста, от этого столь многое зависит! — ваше сердце не занято?

— На данный момент — нет, — ответила Грюндхильда, сраженная таким напором чувств.

— Могу ли я в таком случае надеяться, что моя любовь к вам станет взаимной? — прошептал Бомбикол. Но тут его оттолкнул Мускалюр и поцеловал Грюндхильде руку.

— Прекрасная дама, могу ли я взять на себя смелость представиться? — страстно спросил он. Но тут уже подоспел Диспарлюр и прошипел:

— Ничего подобного! Я старший, поэтому осмелюсь представиться первым!

— Мать честная! — пробормотал Брумзель, удивленно наблюдавший за этой сценой. Молеправительница стояла рядом, скрестив руки на груди, и хихикала. Тальпа только потрясенно качал головой.

Грюндхильда начала припоминать, что нужно играть свою роль.

— Ох, столько импозантных господ! Один другого симпатичнее, — проговорила она. — И у всех такие шикарные усы. По-моему, нет ничего привлекательнее мужчины с действительно красивыми усами! Да, я считаю, усы — лучшее украшение для мужчины.

Смотреть, как все трое тут же начали приглаживать свои ужасные жесткие щетки, было невыносимо смешно. Каждый пытался украдкой рассмотреть свое отражение в окне.

— Господин Вурстхаммер! — Бомбикол повернулся к Тальпе. — Вы не упоминали о том, какая очаровательная женщина ваша мать!

— О да, — невозмутимо отвечал Тальпа, — когда видишь красоту каждый день, настолько к ней привыкаешь, что перестаешь замечать, не правда ли?

Грюндхильда сделала неприличный жест в его сторону. Но это движение показалось шелкопрядам настолько грациозным, что они в один голос восхищенно вздохнули.

Фридрих изо всех сил замахал Грюндхильде. Та посмотрела на него и кивнула, но, видимо, не сразу сообразила, как направить разговор в нужную сторону.

— Ну, — произнесла она наконец, — отрадно видеть, что вы все трое так прекрасно ладите с моим сыном Вальдемаром! Но я бы хотела представить вам еще своего младшенького. Знакомьтесь: Фриц!

Это был опасный момент. Фридрих вышел вперед, и все три шелкопряда недоверчиво уставились на него, особенно Бомбикол. Но спустя мгновение их лица разгладились и все трое снова доброжелательно заулыбались.

— Эм, — произнес Фридрих. — Здравствуйте.

— Я так им горжусь! — сладко заговорила Грюндхильда, посмеиваясь в душе. — У него одна только слабость: страшно любит накладные бороды и усы. Иногда до тех пор забавляется, пока родная мать не перестает узнавать! Это ведь ты, Фриц? Я не обозналась?

— Да, мама, — отвечал Фридрих.

— На нем и сейчас накладные усы, хотите верьте, хотите нет! — продолжала Грюндхильда, грозя ему пальцем.

Фридрих снял пряди волос с верхней губы и виновато улыбнулся.

— Такой баловник! — весело сказала Грюндхильда. — Но мамочку порадовать любит. Вообще-то он эти усы надел только потому, что знает мою страсть.

Фридриху показалось, что Грюндхильда зашла уж слишком далеко; того же мнения, видно, была и Молеправительница: она энергично делала ей знаки за спинами шелкопрядов. Но, судя по всему, трое влюбленных вообще не слушали, что говорила Грюндхильда. Диспарлюр первым собрался с духом и спросил:

— Госпожа Вурстхаммер, вы не поужинаете со мной сегодня?

Грюндхильда растерялась разве что на долю секунды.

— С удовольствием, — прошелестела она. — В вагоне-ресторане, в присутствии других пассажиров это будет вполне прилично.

Тут Мускалюр и Бомбикол одновременно выпалили, что они тоже хотели бы пригласить Грюндхильду на ужин и были бы счастливы, если бы она подарила им пару часиков времени.

— Ну хорошо, — сказала Грюндхильда, — тогда сегодня я поужинаю с тобой, завтра — с тобой, а послезавтра — с тобой!

— Чувствует себя уже как рыба в воде, — с улыбкой прошептал Брумзель Фридриху.

— Бедняжки! — отозвался Фридрих. — Еда-то, конечно, вряд ли им встанет очень дорого, но представь, какой после Грюндхильды будет счет за напитки!

С этого момента шелкопряды вились вокруг Грюндхильды, как мотыльки вокруг лампы. Все трое были железно убеждены, что Фридрих — отнюдь не Фридрих Львиный Зев, а Фриц Вурстхаммер, ни в чем не повинный сын привлекательной вдовы. Неприятно было только то, что троим ухажерам не хотелось отходить от дамы сердца ни на шаг, так что Грюндхильде приходилось изощряться в уловках, чтобы выкроить хоть час на общение с соглядатаями. Молеправительнице и ее ближайшим доверенным лицам пришлось разрабатывать план подкопа дворца без нее. Целую неделю Грюндхильда очаровывала шелкопрядов, целую неделю соглядатаи разрабатывали план. И все, казалось, шло гладко.

Они пересекли границу на седьмой день путешествия. Пограничник в поезд зашел всего один — усталый чиновник, заглядывавший во все купе и выборочно просивший открывать чемоданы и сумки, чтобы посмотреть, не спрятана ли там какая-нибудь контрабанда. Кроме того, он, по его собственному выражению, проверял, нет ли в поезде находящихся в розыске преступников. Впрочем, делал он это не особенно тщательно: даже не попросил Брумзеля снять клоунский нос, чтобы взглянуть на его лицо. Паспорта он тоже не спрашивал, потому что в Северной Стороне у многих их все равно не было. После часа такого контроля сотня соглядатаев незамеченными пересекли границу с Южной Стороной.

Довольные Фридрих и Брумзель сидели у себя в спальном вагоне.

— Как шелкопряды поживают? — спросил Фридрих.

Брумзель захихикал:

— Видели бы они себя! Такого творческого подъема у них давненько не случалось! Грюндхильда говорит, они постоянно ссорятся из-за парфюмерного оргáна. Все трое создают новые ароматы, которые наверняка будут называться «Венделина № Х». Думаю, сейчас примерно до «Венделины № 19» добрались.

— Значит, они действительно слепы как кроты, — вздохнул Фридрих.

— Нет, кроты получше видят, — усмехнулся Брумзель. — Неплохо водичка работает, а? Какие теперь могут быть проблемы?

Такие вопросы, подумал Фридрих в этот момент, лучше вообще не задавать. Потому что слишком часто на них скоро находится ответ. Так случилось и на этот раз. Обнаружилось одно обстоятельство, которое они совершенно упустили из вида: адвокат Бомбикола, Мускалюра и Диспарлюра.

Вечером следующего дня в вагоне-ресторане произошла ужасная сцена. Грюндхильда сидела в обществе троих поклонников, и все они следили за движением ее губ, пока она рассказывала какую-то забавную историю (по крайней мере, ухажерам она казалась невероятно забавной), а за соседними столиками сидели несколько соглядатаев и диковинных существ.

Вдруг в ресторан вошел адвокат шелкопрядов, взял стул и, не здороваясь, с дрожащими от нетерпения усами обратился к своим клиентам:

— Господа, мне срочно нужно с вами переговорить!

— Это не может подождать? — спросил Диспарлюр. — Мы заняты прелестнейшей беседой.

— Нет, дело действительно очень срочное. — И адвокат вынул из кармана кипу каких-то бумаг.

— Сейчас мы действительно заняты, — зашипел Мускалюр. — Поговорим позже!

— Насколько именно позже? — адвокат-землеройка начал сердиться. — Вас же теперь практически невозможно застать в подходящий для разговора момент! Вы либо проводите время с этой дамой, либо запираетесь у себя в купе, чтобы сочинять новые ароматы и любовные стихи!

— Завтра утром, — пообещал Бомбикол.

— Утром? Да вы же встаете только к обеду, потому что не спите ночи напролет! — возмутился адвокат. — Мы едем в Белоскалье, потому что хотим прийти к соглашению с королевой, а для этого нужно еще многое обсудить. Вы должны сконцентрироваться на серьезных вещах — речь ведь о деньгах!

— Деньги! — Мускалюр закатил глаза. — Это все, о чем вы способны думать? Деньги не придают жизни ценность! От денег счастливым не сделаешься!

— Вы меня наняли, и я занимаюсь ровно тем, за что мне платят, — раздраженно напомнил землеройка. — Но я не могу вести переговоры один, мне нужно обсудить все варианты соглашения с вами. Так что, пожалуйста, оторвитесь от вашей дамы хоть на полчасика!

К сожалению, для Бомбикола это прозвучало так, будто адвокат неуважительно отозвался о Грюндхильде.

— Попрошу выбирать выражения, когда говорите о госпоже Вурстхаммер! — заревел он. — Это, чтоб вы знали, женщина, которую я люблю!

— И я тоже! — подхватил Диспарлюр.

— Ну а я в первую очередь! — вставил Мускалюр.

Грюндхильда сидела рядом, элегантно промакивая рот салфеткой. Точнее, элегантно это выглядело бы, если бы другой конец салфетки не был повязан у нее на шее.

— Вы говорите о любви? Но взрослый человек всегда найдет способ заниматься делами, даже если он влюблен! — с горячностью возразил землеройка. — Вы же не юнцы-подростки! Да и они не ведут себя так странно. Вы ведь с нее глаз не сводите, будто под гипнозом. Все трое! Это ненормально!

— Что ж в этом ненормального? — огрызнулся Диспарлюр. — У красивых женщин часто бывает много поклонников!

— Ха! — взвизгнул адвокат. — У красивых женщин! Да вы ее видели? Она же вам в матери годится, а может, даже в бабки!

— Красота и возраст, — с достоинством произнесла Грюндхильда, — никак между собой не связаны, молодой человек.

— Но вы же больше ничего вокруг не видите! И ни о чем другом не способны думать! Это… это какая-то нездоровая зависимость, да! — Тут он вдруг замолк, перегнулся через стол и прошептал: — Скажите, а не могло так случиться, что на вас попал тот парфюм, который вы поставляете королеве Офрис? Что вас поэтому так сильно захватила любовная страсть?

— Исключено! — Бомбикол поднял палец. — Мы так четко рассчитали действие смеси для Офрис, что она почти не действует на шелкопрядов. На мужчин практически всех других видов — да. Но не на шелкопрядов. Из предосторожности, вы понимаете. Нет, госпожа Вурстхаммер от природы обладает таким очарованием, устоять перед которым практически невозможно! — и он влюбленно улыбнулся ей, а она подмигнула в ответ.

Фридрих и Тальпа за соседним столиком начали вставать, готовясь к нападению. Было понятно, что, если сейчас же ничего не произойдет, либо адвокат, либо его клиенты в следующие минуты придут к правильным выводам.

— Так что мы не потерпим никаких замечаний в адрес госпожи Вурстхаммер! — с угрозой в голосе произнес Диспарлюр. — А теперь оставьте нас, пожалуйста. Мы так славно беседовали, пока не встряли вы!

В ярости и отчаянии адвокат запищал:

— Тут дело явно нечисто! Как иначе эта сморщенная старая карга смогла вас так окрутить, что вы потеряли всякий рассудок!

Три гуснеца уже начали подниматься с мест, чтобы защитить честь своей дамы, но Грюндхильда замахала руками:

— Спасибо, господа, спасибо! Пожалуйста, не начинайте драку!

С этими словами она встала, с достоинством обошла вокруг стола, приблизилась к адвокату, схватила его за воротник и так двинула головой, что тот рухнул со стула.

— Это у меня и у самой прекрасно получается! — довольно улыбнулась сама.

Землеройка от удара тут же потерял сознание и больше опасности не представлял. Но плюхнулся он в тарелку к здоровенному майскому жуку за соседним столиком, которому это совсем не понравилось.

— Эй! — вскакивая, заревел он. — Кто это сделал? Сейчас я ему покажу!

— Я! — ответила Грюндхильда беззубым ртом. — Я это сделала!

— Госпожа Вурстхаммер! Венделина! — закричал Бомбикол. — Стойте! Не надо тягаться с этим парнем, кто знает, что из этого может выйти!

— Ох, ну дальше ушибов дело не зайдет, меча-то у меня при себе нет! — крикнула Грюндхильда, которой, видимо, овладела героическая сторона ее личности.

— Мама! — отчаянно кричал Тальпа, в то время как Грюндхильда уклонялась от ударов майского жука, поднимала его и крутила над соседями по столу. — Я запрещаю тебе драться!

— Нечего мне указывать, молокосос! — прокаркала Грюндхильда. — Дай потешиться старушке!

Тальпа на это ничего не ответил, потому что теперь и ему пришлось обороняться от разъяренных пассажиров. Маленький морской крабик с криком «Оп-па!» подскочил к Фридриху, раскрыв клешни. Очевидно, он только и ждал подходящего момента, чтобы померяться с кем-нибудь силами.

Тут начался настоящий хаос. К дерущимся подбежали две цикады, попытались их разнять, но, словив пару случайных ударов, рассердились и подключились к драке. Грюндхильда вслед майскому жуку запустила столом. Те, кто за этим столом сидели, бросились на Грюндхильду, пытаясь ее схватить. Что это плохая идея, они сообразили только после того, как одного из них вышвырнули из окна (к счастью, он умел летать). Краб схватил Фридриха за уши, тот, вопя от боли, пытался его скинуть. Тут на помощь подоспел Кальссон. Тальпа отчаянно сдерживал напавшего на него майского жука.

Молеправительница просто растерянно стояла посреди этой суматохи, пока на нее не плюхнулась довольно крупная лягушка и не начала ее дубасить. Тут Молеправительница схватила стул, разбила его о лягушачью голову и поспешила на помощь Тальпе. В довершение всего в помещении была еще улитка, которая из-за медлительности в драке не участвовала, но все равно ползала туда-сюда, болея то за одну, то за другую сторону. При этом от ее перемещений на полу оставалась слизь, на которой дерущиеся регулярно поскальзывались. Посреди этого безумия Мускалюр, Диспарлюр и Бомбикол прыгали вокруг своей ненаглядной, размахивая ножками от стульев и пытаясь не подпускать к Грюндхильде противников. Впрочем, это не останавливало ни Грюндхильду, ни нападающих: на этих троих никто внимания не обращал — они просто не были стоящими противниками.

Весь поезд заскрежетал и наконец со скрипом и лязгом остановился. Но дерущихся и это не смутило. Только когда два десятка проводников и контролеров одновременно вбежали в вагон-ресторан и похватали всех, кто двигался, драку удалось прекратить.

Только Грюндхильда оказалась им не по зубам. Один проводник схватил ее сзади, но она отчаянно сучила ногами и извивалась. Другой попытался уговорить ее по-хорошему:

— Успокойтесь! Всё уже кончилось, видите? Ситуация под контролем!

На это Грюндхильда закричала:

— Отпустите меня сейчас же! Или я вас всех ногами задушу, сожгу ваши дома и буду плясать на ваших могилах!

— О нет! — выдохнула Молеправительница, вырываясь из рук машиниста. — У нее, видно, приступ боевой ярости. Нужно срочно что-нибудь предпринять, иначе она войдет в транс и будет крушить все вокруг! Срочно, надо холодной воды!

Где-то в углу стояла большая ваза с цветами, Молеправительница вышвырнула из нее цветы и подтащила к Грюндхильде.

— Молодой человек, — обратилась она к проводнику, пытавшемуся успокоить Грюндхильду, — помогите-ка мне! Нужно облить ее водой!

Проводник, ни секунды не сомневаясь в необходимости этой меры, помог Молеправительнице поднять вазу и опрокинуть ее на Грюндхильду.

— Я еще проучу вас, сволочи! — прокаркала Грюндхильда, когда на нее хлынула вода. А потом: — Фр-рх! Уф. Почему все мокрое? Что, приступ ярости? Да, правда? Ох… Ох, извините. Не могли бы вы меня поставить на пол, молодой человек?

Проводник отпустил ее. Грюндхильда пригладила халат и вязаный платок и огляделась. Почти все в вагоне смотрели на нее. Потихоньку до нее стало доходить, что, наверное, она сделала что-то плохое. Ища помощи, она обернулась к Молеправительнице. Та нахмурила лоб.

— Он назвал меня сморщенной старой каргой… — упрямо прошептала Грюндхильда.

Один из проводников (у которого на рукаве было две красных полосы, а не одна, как у остальных) стукнул ложкой по последней уцелевшей супнице и объявил:

— Двери вагона останутся закрытыми. Мы послали человека в Старый Вал, — так назывался город, который они недавно проехали, — полиция, надеюсь, появится здесь в течение получаса. Из этого помещения никто не выйдет до тех пор, пока не будет установлен зачинщик драки!

Участники драки стояли с видом застигнутых врасплох школьников, некоторые все еще держали ножки от мебели в руках (кто-то — в лапах, кто-то — в когтях). Соглядатаи сбились в кучу в углу вокруг потрепанного столика и стали считать убитых и раненых. К счастью, таковых не оказалось, по крайней мере, серьезно никто не пострадал. У Фридриха кровило ухо, Молеправительница потеряла кепку, у Кальссона кое-где повыдирали шерсть, а Тальпа жаловался, что ему кто-то ударил поварешкой по лбу и теперь у него звенит в ушах.

— М-да, чудесно, — вздохнула Молеправительница, опускаясь на кривой стул, у которого осталось только три ножки. — Вы просто на славу сработали.

— Почему это мы? — обиделся Тальпа. — Драку-то кто начал?

Все задумались над этим вопросом, и чем больше размышляли, тем яснее становилось, кто во всем виноват.

— Нельзя просто так обзывать меня сморщенной старой каргой… — растерянно проговорила Грюндхильда, видя, как все взгляды обращаются к ней.

Молеправительница пододвинула свой стул к столу, у которого тоже не хватало одной ножки, и оперлась на него.

— Военный совет, — вполголоса объявила она.

Все остальные соглядатаи тоже пододвинули себе стулья или просто остались стоять вокруг стола. Никто на них не обращал внимания — остальные участники драки были слишком заняты выяснением того, почему, собственно, в нее ввязались. Разгоряченные Мускалюр, Диспарлюр и Бомбикол сидели в углу: героизм покинул их, теперь ими овладело беспокойство.

Тальпа, как всегда, возвышавшийся надо всеми, старался говорить тихо:

— Что будем делать, если Грюндхильду захотят арестовать?

Молеправительница сидела, подперев лоб рукой:

— М-да…

— Пф, пусть только попробуют! — зло зарычала Грюндхильда. — С ними я тоже расправлюсь. Пусть только попробуют меня арестовать! Я из них бефстроганов сделаю!

— Грюндхильда, — вздохнула Молеправительница, — это нам совершенно не подходит. Нам нельзя привлекать внимание властей.

Фридрих, заматывавший себе ухо носовым платком, добавил:

— Если вы еще полицейских поколотите, нам всем придется бежать с поезда и идти дальше пешком. А пешком мы до Белоскалья вовремя не доберемся.

— А если полететь? — предложил Кальссон. — Я могу взять двух пассажиров.

— Да, — отозвался Тальпа, — я тоже могу нести одного или двоих. Но многие из нас просто слишком велики, чтобы их нести. Например, полевки. Мы же специально не брали с собой никого, кто не прошел бы в двери этого поезда — скажем, крупных птиц.

— На мой взгляд, — сказала Молеправительница, ударяя ладонью по столу, — у нас есть два варианта: либо ты не даешь себя арестовать и мы все бежим с тобой — и тогда наша миссия окажется под угрозой; либо ты позволишь себя арестовать, и мы едем дальше без тебя.

Звучало это довольно жестоко, но Фридрих вполне понимал, что в этих словах есть смысл.

Саму Грюндхильду это заявление глубоко опечалило, потому что было ясно, чего от нее ожидают.

— Не бойтесь, — попытался утешить ее Кальссон, — в вашем возрасте и не имея прежних судимостей вы в худшем случае получите условный срок.

— Да я могла бы им просто сказать, кто я такая! — упрямо сказала Грюндхильда.

— Даже не знаю, что будет хуже, — возразила Молеправительница, — если они просто над тобой посмеются или если поверят. Тогда мы уж точно потеряем всякие шансы застать Офрис во дворце врасплох. Она бы наверняка тут же бы выехала к тебе, чтобы поглядеть на тебя в полный рост. Нет, Грюндхильда, ты сама себе подложила свинью.

Грюндхильда обиженно выпятила нижнюю губу.

— Я же не могу иначе, — проворчала она. — Старую собаку новым трюкам не научишь, как говорят.

Фридрих грустно оглядывал помещение. Везде подводили итоги, рассматривали порванную одежду, ссадины и синяки; те, кто еще недавно дубасил друг друга, только смущенно переглядывались. Никто серьезно не пострадал, только адвокат все еще лежал на полу без сознания, и вагон был совершенно разорен. Маленький красный крабик подбежал к ним и протянул Фридриху пластырь.

— Спасибо, — удивленно сказал Фридрих, а крабик молча засеменил обратно.

Дверь вагона открылась и вошла дюжина полицейских в форме и касках. Впереди всех вышагивала большая зеленая цикада.

— Так, прекрасно, — сказала она, дважды оглядевшись и взяв под козырек, — просто невероятно. Послушайте меня, пожалуйста, все! Моя фамилия Стреконог, я комиссар полиции Старого Вала, и я прошу вас всех — всех! — дать показания о том, как произошла эта потасовка. Вы можете обратиться к любому из моих людей.

Пассажиры поезда молча стояли на месте, никому не хотелось быть первым. Но цикада, кажется, иного и не ожидала. Она терпеливо подошла к первой группе и начала задавать вопросы.

Тут три гуснеца-парфюмера осмелились вылезти из своего угла, медленно поднялись и поползли по вагону. Около соглядатаев они остановились.

— Госпожа Вурстхаммер, вы не ранены? — спросил Диспарлюр.

— Я? Не-е-ет! — ответила Грюндхильда.

— Это просто потрясающе! — выпалил Бомбикол. — Меня восхищают темпераментные горячие женщины!

Мюскалюр согласно закивал.

Фридрих с Тальпой украдкой переглянулись и пожали плечами.

Комиссар Стреконог в это время уже беседовала с некоторыми пассажирами, те смущенно отвечали на вопросы. И уже слышались фразы вроде: «Пожилая дама, говорите? Драку начала маленькая пожилая дама?»

Грюндхильда покорно наблюдала за тем, как полицейская недоверчиво направилась к ней.

— Скажите, — обратилась она к Грюндхильде, тщательно подбирая слова, — это действительно вы стали причиной произошедшего тут?

Прежде чем Грюндхильда успела ответить, в разговор вмешался Бомбикол.

— Нет, эта дама невиновна, — сказал он, распрямляясь во весь рост. — Это был я.

— Нет, я! — закричал Мускалюр, вылезая вперед.

— Глупости! Начал я! — громко заявил Диспарлюр. — Я, и никто другой!

Цикада оглядела их одного за другим, размышляя, что более странно допустить: что драку начала щуплая старушка или что зачинщиками были эти трое элегантных господ в годах.

— Не нужно никого допрашивать, — между тем громко говорил Мускалюр, протягивая комиссарше руки. — Это был я.

— Не слушайте его, драку начал я! — выставил вперед подбородок Диспарлюр.

— Это были мы все втроем, — великодушно заключил Бомбикол.

Никто в вагоне не собирался возражать — все были слишком потрясены таким внезапным поворотом событий, чтобы что-то говорить. Но комиссар Стреконог восприняла тишину как знак согласия.

— Ну и прекрасно, — сказала она, надевая на Мускалюра наручники. — Это всё упрощает.

Чуть позже все соглядатаи снова счастливо воссоединились, и Молеправительница рассказывала Брумзелю всю эту историю (его ведь в вагоне-ресторане не было), обрабатывая Фридриху ухо йодом.

— Ну, от этой троицы мы элегантно отделались, — сказал Брумзель. — А что же с адвокатом?

— Его забрали в больницу, — сказала Молеправительница. — На носилках.

— Не бойтесь, — захихикала Грюндхильда, беззубым ртом рассасывая имбирную печенюшку, — не имея прежних судимостей, они наверняка получат условный срок.

— Как долго они будут еще выть на луну, если Грюндхильды больше не будет рядом? — задумчиво спросил Брумзель.

— Ох, может, еще пару недель, в крайнем случае — пару месяцев? — предположил Фридрих. — Самое позднее — когда у них закончится помада для усов и они купят новую, их наконец отпустит.

— И неважно, сколько это продлится, — сказал Брумзель, — после этого они наверняка станут иначе относиться к своим духам-афродизиакам!

Тальпа употребил последние дни в поезде на то, чтобы повсюду раструбить о шоу диковинок Вальдемара Вурстхаммера. Он щедро раздавал бесплатные входные билеты и заверял каждого, кто готов был это слушать:

— Шоу диковинок Вурстхаммера так глубоко вас поразит, что голова пойдет кругом! В этом сенсационном шоу возможно все!

А мадемуазель Эльза ходила за ним и играла на аккордеоне цирковую музыку.

— Не стоило бы ему так много обещать людям, — сказал как-то Фридрих. — Мы же никого особо не удивим.

— Нет, очень даже удивим, — широко улыбаясь, ответила Молеправительница. — Мы их всех удивим. — Она вытащила из своей дорожной сумки карту одного из участков пути, развернула ее у себя на коленях и провела пальцем по линии железной дороги. — Смотри, мы сейчас здесь. А завтра утром в это же время будем проезжать вот этот длинный туннель, видишь? В нем-то мы и исчезнем.

— Сойдем с поезда, ты имеешь в виду? — не понял Фридрих.

— Нет, — весело ответила Молеправительница. — Исчезнем. Абракадабра — и всё!

— Наша руководительница, — вмешалась Стрелла, — пытается тебе объяснить вот что: мы не будем выходить на станции, потому что нас сто человек и нам практически невозможно ни шагу ступить, чтобы нас кто-нибудь не заметил. И спрыгивать с едущего поезда тоже не будем, потому что многие из нас не умеют летать и слишком тяжелы, чтобы их везти на спине. Рисковать переломать ребятам кости не стоит.

— То есть поезд должен остановиться? — спросил Кальссон. — Но ведь если дернуть стоп-кран, кто-нибудь все-таки может увидеть, как мы убегаем!

— Нам не надо, чтобы останавливался весь поезд, — медленно сказал Фридрих, который начал догадываться, к чему клонит Стрелла.

— Именно! — Стрелла восторженно захлопала в ладоши. — Нам нужен только последний вагон.

— При въезде в туннель мы отцепим последний вагон, — довольно кивнула Молеправительница. — Даже если машинист быстро заметит, что вес поезда изменился, ему придется для начала затормозить. И весь поезд остановится только уже на другой стороне туннеля. А пока они добегут назад, нас уже и след давно простынет. А если повезет, то вообще никто ничего до следующей станции и не заметит.

— А самое лучшее в этом, — добавила Стрелла, — вот что. Видите этот крестик? Это вход в лабиринт Оскара. Всего пять минут ходу — и мы как сквозь землю провалились!

— Ну, если мы не хотим привлекать к себе внимания, то это точно неправильный путь, — слабо возразил Кальссон.

— Да что ты! — воскликнула Стрелла. — Все будут совершенно сбиты с толку, и никто не догадается, что мы на самом деле затеяли!

И соглядатаи собрали свои вещички и испарились.

То есть на самом деле, конечно, всё было несколько сложнее. Собрав вещи, все сидели как на иголках в своих купе. Последняя остановка в их поездке была за двадцать минут до въезда в туннель. После отправления с этой станции действовать нужно было очень быстро. Соглядатаи молча прошли по коридорам из вагона в вагон, до самого последнего. В багажном вагоне становилось все теснее по мере того, как туда заходило все больше соглядатаев. Молеправительница стояла в предпоследнем вагоне и махала каждому проходящему.

— Восемьдесят восемь, — считала она, — восемьдесят девять… Кто опоздает, останется в поезде. Ждать мы не можем, — она нервно покусывала губу. Фридрих сидел рядом на своей сумке и считал вместе с ней. Среди последних был Брумзель. Он еле-еле протиснулся мимо в своем огромном костюме и помахал Фридриху.

— Девяносто восемь, — посчитала Молеправительница, потом кивнула на Фридриха: — Девяносто девять. Девяносто девять! Одного не хватает! Где сотый номер?

— А себя ты уже посчитала? — спросил Фридрих.

— Ой, нет! — она засмеялась. — Сотый номер — это я. Конечно! После тебя!

Фридрих перепрыгнул в последний вагон и встал рядом с Брумзелем в просвет между соглядатаями. Места там не было, даже чтобы упасть. Молеправительница последовала за ним и осталась стоять снаружи за ограждением. Ветер врывался через открытую дверь в вагон и свистел у них в ушах. Фридрих высунулся, насколько мог, стал выглядывать из-за Молеправительницы. На горизонте появилась гора: светлый, расплывчатый силуэт, а на нем — черная точка, в которую уходили рельсы.

Молеправительница заткнула за пояс ломик и опустила на лицо защитные очки.

— Дети, только не пытайтесь такое повторить! — крикнула она через плечо, закатывая рукава. А потом опустилась на колени на ступеньку около соединения, сцепляющего последний вагон с остальным поездом.

Фридрих подался еще чуть-чуть вперед, чтобы посмотреть, что она будет делать. Правда, разглядел он немного: там были какие-то сочлененные металлические детали между вагонами и буфера с двух сторон, льнувшие друг к другу, будто влюбленные. Соединял вагоны толстый крюк с их стороны и большая проушина на предыдущем вагоне. Но во время движения их же невозможно разъединить! Соединение под большой нагрузкой! А как Молеправительница каким-то жалким ломиком разъединяет два вагона или гнет металл — этого Фридрих и вовсе не мог себе представить.

Сначала она еще больше высунулась вперед — выглядело это довольно опасно, — оперлась одной рукой на ступеньки следующего вагона, а другой начала раскручивать соединение. Фридрих, наблюдавший за этим, очень удивился: вдруг части сочленения провисли, а вагон от предыдущего так и не отсоединился. Буфера ни на сантиметр не раздвинулись. Как такое может быть? Фридрих вытянулся еще, чтобы побольше рассмотреть. Тут его краем глаза увидела Молеправительница и закричала:

— Назад в вагон! Живо!

Фридрих испуганно сжался. Молеправительница вставила лом и стала приподнимать соединение в районе крюка. Скоро раздался громкий «клонг!», а потом — грохот, когда предохранительная цепочка застучала по рельсам. Молеправительница уцепилась за ограду тремя пальцами (остальные два были заняты ломом) и отпустила противоположную сторону. Опираясь на дрожащие руки, она вползла обратно на ступеньку. Сделав два глубоких вдоха и выдоха, перекинула ногу через правый буфер и медленно подалась вперед. Что все это значило, Фридрих объяснить не мог, но, вытянув шею еще чуть-чуть, он увидел, что на том буфере что-то приклеено пластырем. Коробочка с магнитным заклинателем! Молеправительница схватилась рукой за буфер, вытянула вторую и выключила заклинатель.

Тут вагоны стали отделяться друг от друга, и, снова подняв глаза, Фридрих увидел перед собой черную пропасть туннеля и хвост остального поезда, который в нем исчезал. Их вагон еще некоторое время медленно катился вперед, внутрь туннеля, но, когда совершенно остановился, вокруг еще было довольно светло.

Молеправительница с глубоким вздохом спрыгнула с буфера и приземлилась на ноги. Фридрих видел, как у нее дрожали колени. Он тоже спрыгнул со ступенек, а за ним устремились в туннель другие соглядатаи.

— Знал бы я, что ты будешь творить, — мы бы вышли на станции! — ругался Тальпа. — Что, если бы твой магнит отказал в самый ответственный момент? Тогда бы цепь ударила тебя по ушам и ты бы грохнулась на рельсы!

— Да, мне тоже на мгновение стало страшно, — сказала Молеправительница, вытирая пот со лба. — Но, в общем-то, причин, чтобы план не сработал, не было.

Тальпа продолжал ругаться, но Молеправительница оборвала его:

— Брось, Тальпа, меня никому не переубедить. Даже тебе.

Это не заставило его замолчать, но Молеправительница больше на него внимания не обращала. Она снова заткнула ломик за пояс и повернулась к соглядатаям.

— Так, нам нельзя терять времени. Поэтому вперед, прочь из туннеля и вверх по склону. Следуйте за мной! — И она зашагала сквозь толпу соратников; те надели рюкзаки на плечи и двинулись за ней.

Только Тальпа прошел немного назад и приколотил к дереву огромный плакат с надписью «Осторожно! В туннеле стоит вагон!», которую он написал на обратной стороне одной из афиш странствующего цирка. Потом он расправил крылья и полетел вслед за остальными, пока не догнал их.

— Я бы прямо сейчас скинул этот дурацкий костюм, — ворчал Брумзель, ползший рядом с Фридрихом.

— И думать не смей! — отрезал Тальпа. — Мы должны исчезнуть бесследно. Даже носка нельзя потерять, пока не окажемся под землей.

На склоне не было ни одной тропинки, но Молеправительница, судя по всему, точно знала, куда идти. Трава осталась позади, они добрались до поросших лишайником скал. Между большими камнями виднелась черная дыра, высотой примерно как два Фридриха и такой же ширины. В нее и направилась Молеправительница. Соглядатаи последовали за ней.

 

Глава шестнадцатая. Под землей

Некоторое время они шли в темноте, а потом оказались в просторной цистерне. Сверху падал солнечный свет, посередине был глубокий бассейн, но обитаемым это место все-таки не выглядело — только холодным, тихим и торжественным.

Молеправительница бросила рюкзак на пол — раздалось гулкое эхо.

— Привал! — объявила она. — Вода здесь есть. Как я слышала, кое-кто хотел бы переодеться, так? Я пока пойду искать Оскара.

Только тут Фридрих сообразил, что даже не подозревает, кто такой Оскар. Так что он спросил Брумзеля — который как раз скидывал клоунский костюм с такой скоростью, словно тот горел, — не знает ли он.

— Без понятия, — буркнул Брумзель. — Но это легко выяснить. Эй, начальница! Тебе с поисками не помочь?

Молеправительница обернулась.

— Да, идемте со мной, — ответила она и двинулась дальше.

Брумзель выпутался из своих клоунских штанов, и они вместе побежали в темноту, вслед за Молеправительницей.

— У меня есть фонарь, — предложил Фридрих.

— Неплохая идея, — отозвалась Молеправительница ворчливо, но уже гораздо мягче, чем прежде. — Зажигай давай. А то тут внизу слегка темновато.

Фридрих щелкнул зажигалкой и поджег фитиль.

— Придется немного пройти, — объявила Молеправительница. — У Оскара есть система, с помощью которой его всегда можно найти, в какой бы части лабиринта он ни находился. Кстати, о лабиринте. В высшей степени важно, чтобы никто самовольно не сворачивал в неизвестные коридоры. Остальным я еще об этом скажу.

— А какое нынче число? — поинтересовался Брумзель. — Сколько у нас еще времени до начала оперы?

— Двадцатое, — ответила Молеправительница. — Завтра начнется увертюра. То есть до конца представления у нас ровно пять дней. В общем, этого вполне достаточно — если, конечно, Оскар готов помогать. Ждать уже нельзя.

Они шли сквозь тьму еще некоторое время. Коридор уходил немного вниз, с потолка свисали корни. Вдоль стен тянулось несколько глубоких желобков. Земля вокруг была сырая, воздух становился все холоднее. Скоро проход разветвился на два туннеля, на перекрестке на подпорке висел большой медный котел с черпаком внутри.

— Оскар здесь готовит?

Молеправительница рассмеялась. А потом вынула черпак из котла, замахнулась и ударила. Звук получился как от колокола. Затем она стукнула еще четыре раза и решила пока остановиться.

— Если он в зоне доступа, то он нас услышал, — объяснила она, садясь на пол. — А пока можно поесть. — С этими словами она вытащила бумажный пакетик с последними бутербродами, припрятанными за завтраком в вагоне-ресторане.

— Неплохо придумано, — прокомментировал Брумзель. — А пыльцы у нас в рюкзаке случаем не осталось?

Фридрих протянул ему жестяную баночку, куда они некоторое время назад насобирали пыльцы. Сам он еще соображал, хочется ли ему чего-нибудь, когда вдалеке что-то едва слышно заскреблось и запыхтело. Сначала Фридрих подумал, что ему показалось, но шум становился все яснее и шел при этом из недр земли.

— Вот и Оскар, — довольно кивнула Молеправительница.

А через мгновение они услышали его голос. Он напоминал хруст замерзшего гравия под ногами. Строго говоря, звук этот вообще походил скорее не на речь, а на хриплый скрежет.

— Кто мешает?

— Я! — радостно отозвалась Молеправительница.

— Ты, — повторил Оскар так, что понять, радует это его или сердит, было невозможно. Видно его все еще не было, но Фридрих ясно чувствовал его присутствие в темноте — он занимал весь проход. Судя по всему, Оскар был очень внушительных размеров. — Я не думал, что ты решишься снова попасться мне на глаза. В переносном смысле.

— У меня к тебе просьба, — сказала Молеправительница, вставая и вытирая руки о штаны. — Это не для меня.

— Просить ты горазда, — проскрежетал Оскар, вступая в свет лампы Фридриха. Тот чуть не завизжал от страха: перед ним очутилась гигантская рука, размером почти с него самого, с длинными окованными железом когтями. На лице, подернутом сеткой шрамов, тут и там топорщились клочки шерсти. Белые щетинки-вибриссы толщиной с проволоку повернулись в сторону Фридриха, между ними дрожал рубцеватый розовый нос. Из темноты на него уставился единственный глаз; на месте второго была ржавая металлическая пластина, усеянная головками огромных болтов.

Крот. Конечно! Кто же еще?!

— Надо же, — пробормотал Брумзель, — неизвестный мне соглядатай! И практически под самым Белоскальем!

— Понятно было, что ты обязательно ко мне явишься, — заскрежетал Оскар. — Просто потому что однажды сделала мне одолжение! И за это я буду расплачиваться до конца своих дней.

— Я прошу тебя помочь не мне, — твердо возразила Молеправительница. — Другим. Всем, кто живет в Северной и Южной Стороне. В двух словах: Офрис хочет развязать войну. Ты нам нужен, чтобы помешать этому.

— А мне какое до этого дело? — спросил Оскар и стал разворачиваться обратно к туннелю. — Что мне до того, что там наверху происходит?

— Ну да, ты совершенно прав, — смиренно сказала Молеправительница. — Ты, наверное, здесь ничего и не заметишь. Так что тебе может быть все равно, что наверху будут гибнуть люди.

— Я в чужие игры больше не играю, — угрюмо проворчал Оскар. — Только в свою собственную. Твои интриги меня давно не интересуют.

Тут терпение Молеправительницы лопнуло:

— Ну-ну, теперь ты называешь это интригами, а раньше был от них в восторге. Раньше ты только и делал, что разглагольствовал об ответственности и преобразовании мира! В речах тебе равного не было! А теперь, когда пора действовать, — бежишь, поджав хвост, не хочешь чуть-чуть помочь, всего-то убрать пару камней с дороги!

— А зачем тебе я, если нужно всего убрать с дороги пару камней? — спросил Оскар.

— Хочу попасть во дворец.

Оскар поперхнулся.

— Ну, если только в этом дело! Нет, нет, ищи другого дурака! Убирайся к черту со своими планами!

Фридрих решил, что пришло время вмешаться.

— Может быть, вы все-таки выслушаете, о чем именно идет речь? — нетерпеливо спросил он.

— Нет, — отрезал Оскар. — Я свой долг уже заплатил.

— Значит, теперь в долгу перед вами будем мы, — предложил Фридрих.

— Мне надоело иметь дело с соглядатаями, — пропыхтел Оскар. — Сами играйте в свои игры.

Молеправительница поглядела на Оскара с нескрываемым презрением.

— Хотелось бы мне тоже просто спрятать голову в песок, как ты! Это было бы так просто. Ты думаешь, мне нравится быть Белой Феей? Я забочусь о Северной Стороне, потому что больше некому. И потому что я не хочу, чтобы люди почитали какого-нибудь идиота, кланялись ему и называли его величеством. Кроме меня этой гадостью заниматься сумасшедших нет. И последнее, что мне нужно, — друзья, которые, вместо того чтобы помогать, занимаются саботажем!

— А какие у тебя есть доказательства? — невозмутимо спросил Оскар.

— Какие доказательства я должна была принести тебе сюда, под землю? — возмутилась Молеправительница.

— Назови причину, почему я должен помогать. Вот именно тебе.

— Ох, я больше не могу! — всплеснула руками Молеправительница. — Вот упрямец! Придется подумать, как выкручиваться. Но из-за тебя все прахом не пойдет, Оскар! Вот увидишь! — с этими словами она отвернулась и в ярости зашагала обратно к соглядатаям.

Брумзель, который до сих пор молчал, оттолкнулся от пола и подскочил к Оскару.

— Насколько я понимаю, вы не хотите помогать нашей подруге?

— Не хочу, — капризно ответил Оскар.

— А Грюндхильде Великой вы бы помогли?

Крот насторожился.

— Зависит от того, чего она хочет. Да и вообще, это вопрос чисто теоретический.

— Вовсе нет.

— То есть как? — недоверчиво переспросил Оскар.

— Это я вам могу подробно объяснить, — хитро улыбаясь, проговорил Брумзель. — Но сначала вам придется выслушать одну историю.

Оскар дернул носом. Очевидно, слушать ему ничего не хотелось.

— Что еще за историю?

— О, — небрежно ответил Брумзель, — историю о верности и предательстве. О легендах, которые оживают. О… о…

— О безответной, трагической любви и преступлениях, — подхватил Фридрих, вспомнивший о трех шелкопрядах, которые теперь сидели где-то в тюремной камере.

— О волшебстве и гипнозе, — добавил Брумзель. — Об одной женщине, которая сводила с ума всех мужчин.

— О другой женщине с тысячью лиц, — продолжал Фридрих. — О превращении и разнице между кажущимся и сущим. (Последней фразой он остался очень доволен.)

— И о кроте по имени Оскар, который тоже уже стал частью этой истории, как бы она ни закончилась, — завершил Брумзель. — Вас это интересует?

Оскар желтыми зубами покусывал нижнюю губу. По крайней мере, любопытство в нем пробудить удалось.

— Эта история действительно была?

— Она как раз сейчас происходит, — ответил Фридрих. — Хотите ее послушать?

Теперь, конечно, отказаться Оскар не мог. Пока они рассказывали (так коротко и захватывающе, как только могли), крот молчал. А когда закончили, он осторожно проговорил:

— Значит ли это, что там, под моей дверью, сидит сейчас сотня соглядатаев? И Тальпа? И Грюндхильда Великая?

— Да, — ответил Фридрих. — Все они там. А в Белоскалье наверняка как раз прибыли Совини и заселяются в свои комнаты во дворце.

— Пришлите-ка мне сюда еще раз Фею, — сказал Оскар. Усы у него дрожали. — Я хочу побеседовать с ней.

Молеправительница нехотя пошла обратно к Оскару. И скоро снова появилась в коридоре с победной улыбкой на губах. Она крикнула соглядатаям:

— Наполняйте фляги! Через десять минут мы выступаем в поход на Белоскалье.

За этим последовал долгий путь в почти полной темноте. Только у некоторых соглядатаев с собой оказались фонари. К счастью, стены были из влажной земли, так что те, кто натыкался на них (а случалось это часто), не сильно ушибались. Во главе процессии шел Оскар, его зад занимал практически всю ширину туннеля. За ним следовали Кальссон, Брумзель и Фридрих.

— А кто-нибудь знает, почему Оскар был так обижен на Молеправительницу? — шепотом спросил Кальссон. Брумзель пожал плечами.

— Это мы еще выясним, — пообещал Фридрих.

Они придумывали бессчетные версии, но — как оказалось позже — правда была чуднее их всех.

Только через много часов пути Оскара удалось уговорить сделать привал.

— Вы же хотели еще сегодня добраться до Белоскалья! — нетерпеливо сказал он. — Впереди еще порядочный кусок.

— Но не все же из нас ходят так быстро, как ты, — возразил Тальпа. — А некоторые вообще не привыкли далеко ходить пешком. — Он покосился на Стреллу и Феликса, которые шли держась за руки, хотя можно было уже давно перестать изображать из себя парочку диковинных существ. — Многие из нас лучше летают, чем ходят.

Оскар с ворчанием подвел их к такому месту, где туннель немного расширялся. Пока другие соглядатаи отдыхали, Фридрих, Кальссон и Брумзель тихонько подошли к кроту.

— Оскар! — позвал Кальссон.

Оскар повернул к ним морду.

— Мы не хотим показаться назойливыми, — начал Брумзель, — но…

— Но нам бы хотелось узнать, откуда у вас зуб на Фею, — подхватил Кальссон.

— Что? — не понял Оскар.

— Почему вы на нее взъелись, — перефразировал Кальссон.

— Что я сделал?! Не ел я ее! И не кусал даже!

— Почему вы на нее сердиты, — быстро вставил Фридрих, пока дело не дошло до серьезных недопониманий. — Можно это узнать?

Оскар скривился.

— Ну ладно. Историю за историю, как говорится. Я вам расскажу.

— О нет, только не это! — застонала Молеправительница где-то слева. — Мы это сегодня уже кучу раз обсуждали, не заводите снова!

— Не встревай, — прорычал Оскар и повернулся к слушателям. — Ну вот: давным-давно я тоже был соглядатаем. — Все трое кивнули. Так они и думали. — И я помог этой вот неблагодарной девице, — он кивнул в сторону Молеправительницы, — подкопаться под химическую лабораторию под Молотобоем, которая просто сжигала свои отходы. Как можно себе представить, они были очень ядовитые и их дым, смешиваясь со смогом Молотобоя, делал жизнь там еще опаснее для здоровья.

— Ну так это же просто замечательно — положить конец такому заведению, разве нет? — спросил Брумзель.

— Ну да. Только устойчивость у здания оказалась не такая, как рассчитывали. Инженер-строитель, которого она — вот она вот — наняла для этого дела, оказался полным идиотом. Короче говоря, вся лаборатория рухнула нам на голову, пока мы еще копали. — Он сделал театральную паузу.

— И что? — спросил Фридрих. — Кого-нибудь покалечило?

— И все бы ничего, — продолжал Оскар, — только в лаборатории была еще парочка жуков-бомбардиров. Они там работали и упали на нас. Один из них решил, что нужно защищаться, и плеснул мне в лицо кислотой. Прямо сюда, — крот показал на правый глаз, тот, который был закрыт пластиной с заклепками.

— И вы из-за этого потеряли глаз? — спросил Кальссон. — Ужас какой!

Оскар многозначительно кивнул.

— Э-эм, — начал Фридрих, понимая, что вступает на тонкий лед, — но… разве вы… разве вы не крот?

Оскар повернулся, и Фридрих весь сжался. Уточнять вид было ужасно неприлично. Даже хуже, чем спросить кого-нибудь, самец он или самка.

— Конечно, я крот! — рявкнул Оскар. — А на кого я, по-твоему, похож?

Брумзель вскочил и встал между ними.

— Простите. Но разве вы не слепы от рождения? На оба глаза?

— Да дело вообще не в этом! — заревел Оскар.

Молеправительница, сидевшая оперев подбородок на кулак, закатила глаза.

— Потом она — вот эта вот — залатала меня, не спрашивайте как!

— Это и так видно, — сочувственно сказал Фридрих.

— Я бы отвезла тебя к врачу, но до него была пара дней пути, а ждать ты не мог! — яростно заговорила Молеправительница. — Ты ж вопил, пока я сама всё не сделала. Тем, что было под рукой. Не косись на меня, я ж не врач, черт возьми!

— По тебе заметно! — воскликнул Оскар. — Женщины! Вечно такие нелогичные!

— А как девушкам этот наглазник? — спросил Кальссон, который был в курсе, что некоторым самкам нравятся опасно выглядящие самцы.

— Кротихам-то? — Оскар смущенно кашлянул. — Я не жалуюсь. Только ей — вот той вот — не говорите, а то она вообразит, что я ей еще что-то должен.

— Разве что новые барабанные перепонки после этих многолетних воплей! — проворчала Молеправительница.

— Ну вот, теперь вы понимаете, почему я не хочу больше участвовать в опасных предприятиях этой дурацкой мадам, — пропыхтел Оскар. — Но участвую. И никто не знает почему. Даже я.

Наконец они двинулись в темноту дальше.

— Сначала пойдемте со мной на склад, поможете выбрать подходящие инструменты.

— А вы разве сами не знаете, что нужно? — удивился Кальссон. — Я думал, вы тут специалист.

— Но у вас же, надеюсь, есть план? Вы же выбрали место, где хотите копать? — возразил Оскар. — Тогда, значит, вы представляете, какая в этом месте почва и какие породы и методы строительства там применялись. Я ж этого не знаю.

— Дворец по большей части построен на руинах и подвалах старых зданий, — объяснил Брумзель, — а те, в свою очередь, тоже на месте прежних построек. Поэтому нам придется пройти через несколько различных слоев: гранит, песчаник, известняк, а сверху — даже мрамор. Со стороны реки подходить нельзя, там идут канализационные каналы. Легче всего подход с юга — тогда мы окажемся ближе всего к покоям Офрис, а подвалов над нами будет меньше всего. Точнее сказать я и сам не могу.

Оскар подумал немного, а потом спросил:

— Я правильно понял, что мы используем концерт сестер Совини для маскировки нашего строительного шума?

— Именно. Офрис ради Совини пускает в ход тяжелую артиллерию, — объяснил Фридрих. — Оперу о Грюндхильде будут исполнять в оригинальной версии, с отбойным молотком и дюжиной молотов и наковален в сопровождении.

— Звучит потрясающе, — восторженно вздохнул Оскар. — Я вообще-то большой любитель оперы, хотите верьте, хотите нет. Выступление Совини во дворце уже само по себе для меня неплохой повод устроить подкоп. Я бы с огромным удовольствием послушал их как-нибудь, хоть концерт, хоть что. Жаль, нам их не очень-то будет слышно!

Тут вдруг спина Оскара скрылась из их поля зрения. Туннель закончился, перед соглядатаями стояла лишь глубокая темень.

— Где мы? — громко спросил Фридрих. Раздалось эхо. Видимо, перед ними находилось большое пустое пространство.

— В моей скромной мастерской, — хрюкнул Оскар.

Фридрих вытянул руку с фонарем, пытаясь осветить побольше пространства впереди. Разглядел он немногое: только широкую кирпичную лестницу — вероятно, остатки старого подвала. Высоко над ними виднелось несколько полукруглых сводов. Судя по всему, когда-то это было большим залом.

Потом, начав спускаться по лестнице, Фридрих стал различать поблескивавшие сквозь сумрак металлические предметы: лопасти лопат, острия, зубцы вил, огромные винты, штопоры и колеса.

— Это ваши инструменты? — крикнул он Оскару, который шел уже далеко впереди, так что его было практически не видно. К счастью, другие соглядатаи следовали за Фридрихом и в пещере скоро появились еще фонари.

— А что же еще? — спросил в ответ Оскар.

В пещере появлялось все больше фонарей, и теперь можно было рассмотреть арсенал крота полностью. Он впечатлял и пугал. Для Фридриха Оскар и так был внушительных размеров, но некоторые приспособления тут были настолько огромны, что сам Оскар на них, наверное, выглядел карликом. У некоторых устройств были цепи, шестерни, котлы, трубы, вентили; другие, видимо, работали просто как большой рычаг, увеличивая силу рук, которые ими манипулировали.

— С ума сойти! — восхищенно сказал Фридрих. Ему тут же захотелось понять, как все это работает. — Вы это всё сами сделали?

— Я? Нет. Я только кое-что немного усовершенствовал, — гордо ответил Оскар, — но большую часть того, что здесь есть, купил подержанным на аукционе или заказал в Молотобое.

— Впечатляюще, — вздохнул Фридрих. — А для чего все это? Для чего, например, вот та штука со спиралевидным острием?

— Это забурник, — объяснил Оскар. — Отлично подходит для песчаника. Но вот для гранита нужно что-нибудь пожестче. Для булыжника у меня есть еще одно устройство. Пойдем, я тебе покажу.

— Оскар, подожди, — прервала его Молеправительница. — Прежде чем уводить Фридриха и показывать ему все свои инструменты, скажи: какой у нас план?

— Я предлагаю устроить обеденный перерыв, — ответил Оскар. — Вы мне как раз объясните, что нужно. А потом возьмем необходимые инструменты и двинемся к Белоскалью. Если поторопимся, сегодня вечером уже будем на месте и завтра утром сможем начать копать.

— Тогда у нас останется четыре с половиной дня, — нервно сказала Молеправительница. — Как думаешь, мы за это время успеем пробраться во дворец?

— Это полностью зависит от вас, — ответил Оскар, пожимая плечами.

К счастью, все машины Оскара для удобства транспортировки были на колесах. На тех, что работали на пару´, можно было ехать, механические приспособления нужно было катить. Фридрих с огромным удовольствием устроился бы на фырчащей паровой машине и рулил бы ею, но Оскар твердо сказал, что машины поведут только он и Грилло Тальпа (который тоже кое-что понимал в копании). Грюндхильде в силу ее возраста позволили сесть у Тальпы за спиной. А Фридриху пришлось довольствоваться тем, что он помогал катить устройство с большим рычагом. Все остальные соглядатаи вооружились лопатами, насколько хватило запасов Оскара; некоторые, кто нашел кирки подходящего размера, взяли их, а кому и их не досталось, несли ведра.

Время шло очень медленно. Фридрих, глядя на карманные часы, думал, что они стали отставать. Около шести часов Оскар наконец объявил, что они уже под городом. Слышно этого пока не было. Но теперь туннели забирали немного вверх, и скоро действительно можно стало различить далекие шумы: звуки барабанов, труб и даже голоса.

— Мы движемся сейчас под канализационной системой, — сообщил Оскар, не оборачиваясь, так что голос его был слышен приглушенно. — Скоро пройдем под рекой.

— А кто-нибудь подумал, — крикнул Кальссон вперед, — как доставать еду? Не можем же мы просто вылезти через люк и пойти в овощную лавку. Разжечь костер, чтобы готовить, здесь тоже не получится.

— Ну, это вы сами уж как-нибудь придумайте, — глухо ответил Оскар. — О воде я могу позаботиться — просто подкопаю одну из цистерн под дворцом.

— Это действительно проблема. Явиться во дворец обессилевшими от голода нам нельзя, — задумалась Молеправительница. — А нет ли из твоей системы каких-нибудь выходов, через которые можно было бы послать пару человек за покупками?

— Ну, я-то себе дождевых червей где угодно наловлю, но вы же их наверняка есть не станете, — пожал плечами Оскар.

— У меня, кажется, появилась идея, — подал голос Брумзель. — Под кухней есть несколько погребов, где складируют все, что хранится долго, годами. Можно было бы прокопать ход туда. Стены там глиняные, даже кладку пробивать не придется.

— И что там есть?

— Все, что душе угодно, — мечтательно ответил Брумзель. — Мед, сироп, варенье…

Молеправительница, не очень-то любившая сладкое, нахмурилась:

— И все? Ни хлеба, ничего такого?

— Думаю, пара бочек с сухарями тоже найдется, — успокоил ее Брумзель.

— Значит, придется в последние дни перед нападением питаться одними сухарями с вареньем, — вздохнула Молеправительница. — Надеюсь, от такого количества сахара мы хотя бы станем достаточно агрессивными, чтобы как следует напугать дворцовую стражу.

Так они и поступили.

Скоро туннели перестали подниматься. Тогда Оскар остановился и объявил, что дворец здесь, только намного, намного выше.

— Как видите, — сказал он, — у меня здесь нет ни места для остановки, ни перекрестка. Так что для начала придется мне немножко покопать, чтобы вам было где спать. Посторонитесь, пожалуйста!

И он с потрясающей скоростью устроил посреди туннеля просторное расширение, в котором свободно поместились все сто соглядатаев. Около восьми часов каждый нашел себе место для сна, и, так как в темноте делать было все равно больше нечего, скоро все соглядатаи захрапели, и Оскар вместе с ними.

— Эх, здесь совершенно теряешь чувство времени, — вздохнул Брумзель. Они с Фридрихом проснулись и чувствовали себя такими отдохнувшими, как давно не бывало, — и неудивительно, потому что было уже девять утра, то есть проспали они тринадцать часов.

Рядом закопошился Оскар.

— Брумзель, в каком направлении кухня? — спросил он.

— На юго-востоке, — ответил тот.

— Тогда дело со сладким подвалом можно провернуть прямо сейчас, — предложил Оскар. — Мне нужно только прокопать туннель, а кто-нибудь из вас залетит туда и спустит все, что нужно.

— А мы отсюда снизу услышим, когда начнется музыка? — поинтересовалась Стрелла.

— Я уж точно это замечу. — Оскар вонзил когти в стену пещеры. — И тогда сможем запустить технику.

— Все, что мы делаем, — важно сказала Стрелла, — нужно делать строго под музыку.

— Хорошо, что оперу «Грюндхильда» я знаю наизусть. Она у меня на пластинке есть, — похвастался Оскар. — Ну то есть на двадцати пластинках, если быть точным. Правда, к сожалению, не в исполнении Совини, а в другом. Но в любом случае взорвать динамит под крещендо я сумею!

— Динамит? — с сомнением переспросила Молеправительница. — Ты не думаешь, что это будет все-таки чересчур?

— Если уж меня запрягли тут работать, то и динамитом я пользоваться буду.

— Ладно, ладно. Как скажешь, Оскар.

Завтракать (сухарями с вареньем) начали в половину десятого. А ровно в десять, когда все соглядатаи были накормлены, Оскар навострил уши.

— Наверху начинают, — сказал он. — Отбойного молотка я пока не слышу, но высоким голосом кто-то уже поет. Думаю, это увертюра, «Предрассветный вызов на бой». А, вот и музыка вступила. Прекрасно. Поехали! — И он, потирая лапы, двинулся к большей из двух самоходных машин, которые они привезли.

— А нам что делать? — крикнул ему вслед Тальпа.

— Убирать за мной, — ответил Оскар, хихикнул и стал забрасывать уголь и щепки в котел машины. Потом он потянул небольшой рычаг вниз, на щепу посыпались искры и подожгли ее. Скоро лопасти завертелись, цилиндры заскользили вверх и вниз по стержням и вся конструкция понемногу пришла в движение.

— Эта штука… — начал Оскар. — Оп-ля! Эта штука служит для того, чтобы убирать с дороги грунт. — И с этими словами он покатился вперед. Послышался скрежет, лязг и грохот — лопасти вгрызлись в стену.

Грюндхильда заткнула уши.

— Боже мой! — закаркала она. — Какой шум нынешняя молодежь поднимает своими новомодными игрушками!

Молеправительница, наоборот, запрыгала от восторга, когда через несколько секунд Оскар вместе с машиной исчезли в толще стены. Во все стороны полетели комья земли (к досаде тех, кто еще не закончил завтракать), в земле открылся широкий проход. Подкоп дворца в Белоскалье начался.

О следующих днях у Фридриха сохранились только смутные воспоминания. Возможно, из-за монотонной работы в условиях недостатка кислорода, а возможно — оттого, что под землей терялось ощущение времени и весь их распорядок дня был подстроен под оперу, которую им даже не было слышно. В десять утра они начинали работать, в двенадцать делали часовой перерыв, потом снова копали до пяти часов, когда был часовой перерыв на чай, затем снова — до одиннадцати часов вечера. Все соглядатаи дисциплинированно работали, а если вдруг кто-нибудь все-таки отлынивал, к нему посылали Грюндхильду, которая любого умела живо приструнить. Ведро за ведром и лопата за лопатой они убирали землю и прокладывали себе путь. Сначала копали глинистый грунт с мелкими камешками, потом начали попадаться первые кирпичи и булыжники. Земля становилась темнее, все чаще попадались обработанные камни с едва различимыми орнаментами и листочками, которые, видимо, когда-то служили декоративным бордюром.

До первой настоящей стены они добрались вечером первого дня. Тут понадобилась другая машина — стенокол, которым Фридрих уже давно восхищался. Оскар устроил адский шум. Первая стена поддалась легко, и из образовавшейся дыры на них хлынул поток ржавого мусора: банные тазики, дверные петли, старые фляги.

— Что за безответственность! — ругался Оскар. — Нельзя же просто замусоривать подвал и замуровывать его! Так ведь черт знает что может случиться, если кто-нибудь, ничего не подозревая, начнет делать подкоп!

Конечно, убирать мусор, чтобы Оскар мог рыть дальше, пришлось соглядатаям. Скоро Фридрих стал так мечтать о теплой ванне, как еще никогда не мечтал; кроме того, постоянная темнота действовала на него угнетающе. И не только на него: Кальссон тоже становился все беспокойнее и раздражительнее. Часы тянулись медленно, как густая патока, и, когда наконец настало время сна, Фридрих был рад не только потому, что страшно устал, но больше всего потому, что во сне можно было скоротать несколько невыносимо скучных часов.

— Брумзель, — засыпая, прошептал он очень тихо, чтобы Оскар не услышал, — тебя эта обстановка не гнетет?

— Нет, — так же тихо ответил Брумзель. — Я же шмель и родился под землей, ну то есть вылупился. Меня гораздо сильнее беспокоит то, что нас ждет, когда мы пройдем сквозь все слои грунта и все стены. Слабо верится, что во дворце Офрис обойдется без жестокой схватки.

От этих слов Фридриху стало еще печальнее на душе. Ему не хотелось думать о том, что с кем-нибудь из них может приключиться что-то плохое.

А потом он заснул — это была вторая ночь под землей.

На следующий день они копали ход через песчаник, убирали с дороги гранит и ведрами уносили раздробленные кирпичи. Дважды Оскару удалось воспользоваться динамитом, что его несказанно радовало, а вот соглядатаев — не очень. Конечно, это помогало проложить путь через толстые стены, но после взрыва приходилось разгребать огромные горы обломков. И чем дальше они продвигались наверх, тем больше становились куски камня, попадавшиеся в земле. Потея и чертыхаясь, но так аккуратно, как только можно, соглядатаи уносили ведро за ведром. Им постоянно казалось, что своды над ними вот-вот обрушатся, но Оскар раз за разом повторял:

— Глупости! Тут всё крепко. Продолжаем работать!

— Зачем иметь двух взрослых сыновей, если их нет рядом, когда нужно сделать черную работу? — стонала Молеправительница, водружая себе на голову здоровенный обломок камня.

— Одного из них ты послала на западное побережье, чтобы он сделался пиратом, — напомнил Тальпа, принимая у нее этот кусок, — а если бы второй не работал в почтовом ведомстве, у нас бы в Холодном Ручье вообще ничего не получилось.

— О чем я только думала! — вздохнула Молеправительница.

— Ты хотела, чтобы у детей были перспективные профессии, — буркнул Тальпа, который, видимо, не первый раз участвовал в подобном диалоге.

— Ах ты боже мой, это что такое? — пропыхтела Молеправительница. — На помощь!

На нее посыпалась земля и вместе с грунтом упало что-то очень большое и плоское. Только через некоторое время удалось убрать эту загадочную вещь с дороги: в мерцающем свете фонарей выяснилось, что это дверь, и даже довольно красивая. Когда-то она была медной, а теперь — вся в зеленых окислах. Большое кольцо посередине украшал орнамент из переплетенной винной лозы.

— Ну да, это уже не особо допотопная вещь, — сказал Оскар, ощупав дверь. — Мы семимильными шагами приближаемся к современной архитектуре!

— Приятно слышать, — сказала Молеправительница. — А прикинуть, сколько еще осталось, не можешь?

Оскар замер, прислушиваясь к звукам сверху. И действительно, теперь, когда экскавационная машина не работала, Фридрих тоже различил очень тихое прекрасное пение над ними, прерываемое громкими ударами металла по металлу, напомнившими ему Молотобой.

— Можем успеть, — наконец сказал Оскар. — Не больше и не меньше.

— Тогда продолжаем! — Молеправительница поплевала на ладони и принялась за дело, остальные со вздохом последовали ее примеру.

Так прошел третий день и началась третья ночь. Фридрих смог только беспокойно подремать и проснулся на следующий день как в трансе. Часы смешивались в какую-то кашу, он перестал их считать, а когда настало время снова упасть и поспать, он даже не обрадовался.

— Осталось полтора дня, — объявил Тальпа на следующее утро. — Завтра к вечеру опера закончится. До этого времени мы должны оказаться во дворце и, надеюсь, схватить ничего не подозревающую Офрис.

— Жду не дождусь, — прорычала Молеправительница.

Грюндхильда тихо хихикнула и унесла ведерко с щебнем.

Фридриху уже было все равно, что будет дальше, когда они доберутся до дворца. Главное — он снова увидит солнечный свет. Часы тянулись невозможно долго, работать прекращали только во время пауз, которые Совини делали в опере, да и эти перерывы он по большей части теперь проводил во сне. То, что питаться приходилось одними сухарями с вареньем, тоже настроения не улучшало. Брумзеля от такой еды пока не воротило, но и он радостью не лучился. Соглядатаи почти не разговаривали, перебрасывались только самыми необходимыми фразами — темнота, постоянный шум и тяжелая работа отнимали все силы.

В этот день Фридрих с облегчением лег спать ровно в одиннадцать часов. Завтра все это закончится. Все равно как, главное — завтра это точно останется позади.

 

Глава семнадцатая. Кодекс героя, параграф 4, пункт 2

Проснулся Фридрих отдохнувшим. Его тело как будто почувствовало, что до поверхности земли уже недалеко. Многие другие соглядатаи тоже повесели от сознания того, что мучения сегодня закончатся и наконец-то что-нибудь произойдет.

— Опера будет продолжаться еще часов до двух, — прикинул Оскар. — До этого времени мы точно справимся. Вы все хорошо поработали. — Он впервые кого-то хвалил, и соглядатаи стали гордо толкать друг друга локтями. А Оскар задумчиво продолжал: — После того как мы проломим пол дворца, помочь я вам больше не смогу: на поверхности я плохо ориентируюсь, потому что ничего не вижу. Обоняние и слух там не очень мне помогают. Так что придется вам обойтись без меня.

— Ты нам очень поможешь, если будешь охранять наш путь отступления, — заметила Молеправительница. — Нам же надо будет как-то выбраться оттуда.

— Будем надеяться, с Офрис в чемодане! — крикнул кто-то сзади.

— В очень маленьком чемоданчике! — подхватил другой.

— Все, хватит! Нельзя терять время! — закричал Тальпа. — За работу!

С каждым унесенным камнем в туннель проникал новый воздух. Это был не свежий воздух, а затхлый, но в нем то и дело чувствовались запахи кожи, дерева, жилых комнат. Оскару пришлось еще дважды воспользоваться стеноколом. Отодвинув последние камни, соглядатаи увидели над собой отблеск дневного света.

Тальпа первым огляделся и вылез наружу.

— Все чисто, — сказал он товарищам внизу вполголоса, но эта предосторожность была излишней: мощные звуки оркестра, пронизанные ударами молотов и совиным пением, проходили сквозь все стены и заглушали все другие звуки. Один за другим соглядатаи вышли на свет.

Только Фридрих стоял, затаив дыхание, рядом с Оскаром. Он вдруг понял, что пели Совини. На ярмарке в Ласточкиной Горке без инструментального сопровождения эта вещь очаровывала неземной красотой, а сейчас, на фоне оркестра и ударов молотами о наковальни, она приобрела какой-то дикий оттенок. Фридрих знал, что эта ария — последняя в опере и что времени у них осталось самое большее четверть часа. И несмотря на это, ему было очень тяжело оторваться от музыки.

Оскар рядом с ним наморщил нос.

— Странно как-то. Что это за вещь такая?

— «Победная ария», — ответил Фридрих.

— Это? Глупости, ария же всегда для одного голоса! А тут трое поют, — проворчал Оскар.

Брумзель хихикнул.

— Нет, это «Победная ария», совершенно точно. Я думаю, Ангостуре легче убедить всех и вся в том, что ария исполняется на три голоса, чем запретить двум сестрам Совини петь эту вещь. Фридрих, пойдем!

— В какой части дворца мы находимся? — поинтересовался Фридрих.

— В дальнем забытом углу, — радостно ответил Брумзель. — Это старый коридор. Самый быстрый путь наверх — через оружейную палату. За мной! — последнее относилось ко всем соглядатаям.

— Прощай, Оскар! — крикнула Молеправительница в дыру. — Страхуй нам путь к отступлению!

Оскар глухо что-то ответил, но слов Фридрих уже не расслышал. Они наконец добрались до дворца. Здесь всё началось, здесь же всё и закончится, а потом… Да, а что потом? Думать об этом ему не хотелось.

Мимо, визжа от радости, просеменили Феликс и Стрелла. Кальссон радостно чертыхался себе под нос. Все словно обезумели от капельки света, проникавшей сюда через зарешеченные световые шахты в стенах.

— Сюда, сюда! — закричал Брумзель, пытаясь собрать всех соглядатаев. Он вытащил из щели между кирпичами маленький ключик — на меры безопасности здесь, во дворце, видимо, не очень-то обращали внимание — и осторожно отпер маленькую обитую железом дверцу. Она со скрипом отворилась, кожей и деревом запахло сильнее. Примешивался еще аромат машинного масла — может, им смазывали сочленения рыцарских доспехов? Брумзель взял у Фридриха фонарь и двинулся вперед, в темноту. Потом вдруг на соглядатаев полился холодный дневной свет: Брумзель отодвинул тяжелые бархатные занавеси с окон оружейной палаты, и теперь все могли лицезреть свидетельства славной истории Южной Стороны.

Впрочем, «оружейная палата» — не совсем точное название, потому что это помещение было размером со спортивный зал; с арсеналом в приграничной крепости не сравнить. В лучах света, падавших внутрь, танцевали пылинки. Все стены были увешаны булавами, кистенями, алебардами, мечами и шпагами. Кроме того, тут были небольшие катапульты, пращи, рогатки, несколько мушкетов, щиты, шлемы, копья и кольчуги. Множество рыцарских доспехов просто стояли по углам, как будто для них не нашлось другого места, и, конечно, латы тут были не только для двуногих. Имелся даже доспех для боевого шмеля, со шлемом и забралом. Одна стена была полностью занята элегантными луками и колчанами. Посередине зала стояла большая стеклянная витрина, не запыленная и сияющая чистотой, с золотыми рамками для стекол и — совершенно пустая.

Брумзель рухнул на колени:

— Доспехи! Доспехи Грюндхильды исчезли!

— Наверняка их забрала Офрис, чтобы подготовить к войне, — сказал Фридрих, положив руку ему на плечо. Он знал, что Брумзель до сих пор тяжело переживает вероломство своей королевы.

— Это святотатство, — прошептал Брумзель, качая головой. — Доспехи Грюндхильды!

— Надо же! — удивилась Грюндхильда, — Молодые барышни нынче надевают старье, которое я носила в юности! Теперь оно снова в моде! Но мой меч не у нее. Он всегда оставался при мне!

Молеправительница между тем решительно подошла к стене с луками и колчанами.

— Ха! — она сняла с крюка большой арбалет. — Это я возьму с собой. Уж эта штука расчистит нам путь, если кто-то будет сильно упрямиться!

— Но это же священный арбалет Маттиаса Бесстрашного… Ну да ладно, — Брумзель покорился судьбе. Заниматься почитанием святынь, когда нужно действовать здесь и сейчас, было бессмысленно.

— Берите себе дальнобойное оружие, — крикнул Тальпа, — да поживее! Нам нужно спешить!

Через десять минут соглядатаи заново вооружились старым оружием. Фридрих взял только щит: обращаться с мечом он все равно не умел, но захватить что-нибудь для защиты от острых клинков ему показалось разумным.

Дверца, через которую соглядатаи вошли в зал, на самом деле была черным ходом в оружейную палату, а вышли они через широкие парадные двери. Теперь коридоры стали просторнее, так что соглядатаи смогли лучше распределиться.

— Сейчас мы поднимемся на первый этаж, — объявил Брумзель, — но сначала пройдем через отдел исполнения наказаний. Иначе говоря, через темницы. Там есть несколько стражников, придется их обезвредить. Так что, пожалуйста, двигаемся исключительно тихо!

Стражники даже с самым чутким слухом не в силах были услышать Стреллу и Феликса, которые бесшумно подлетали и закрывали лицо каждому из этих несчастных, так что никто не мог слышать их криков, пока их обезвреживали. Троих тюремщиков соглядатаи уже связали, заткнули им рты кляпами и заперли в пустых камерах. Но когда они разбирались с четвертым, из-за угла вдруг появились двое уборщиков. Один из них, увидев полный коридор вооруженных захватчиков, тут же выронил ведро, а второй (крошечная божья коровка) с визгом отбросил метелку для пыли и по воздуху устремился прочь, постоянно наталкиваясь на стены.

— За ним! — крикнул Тальпа, и его голос громом прокатился по коридору. — Не дайте ему уйти! — Но жук уже скрылся из виду.

— Теперь нужно поторапливаться! — крикнул Брумзель. — За мной!

Соглядатаи бежали, никого не встречая по пути, пока тюрьма не осталась позади. По широкой винтовой лестнице они поднялись на первый этаж и оказались в большом белом холле. Но там они были не одни: десятки слуг и горничных в ужасе уставились на них и через мгновение бросились врассыпную. Через боковую дверь в холл хлынули стражники, и когда противники двинулись друг на друга, Фридрих внезапно оказался на передовой. Он отчаянно пытался вспомнить, чему его учил Генри, но, стоило первому солдату кинуться на него, Фридрих просто ударил его щитом по голове. Шлем этого солдата еще долго звенел, хотя его владелец уже давно без сознания осел на пол.

Рядом с ним Тальпа передними лапами смел двух стражников. Остальные соглядатаи помогали дерущимся с тыла. У дворцовых стражей шансов особо не было, потому что их было всего человек тридцать, и первые из них скоро обратились в бегство.

— Дальше, дальше! — подгонял Брумзель. — Туда, вверх по лестнице!

Лестницу — мраморное сооружение с помпезными украшениями в виде цветов и листьев, покрытых сусальным золотом, — соглядатаи взяли штурмом. Когда они добрались до верха, музыка вдруг сбилась с ритма. Сначала стали выбиваться некоторые инструменты и молоты, чем дальше — тем больше. Звук трубы негармонично прорезал ясные голоса сестер Совини, а потом все смолкло.

Брумзель, стиснув мандибулы, полетел над другими соглядатаями наверх лестницы; все, кто умел летать, последовали за ним. Фридрих вместе с остальными побежал за ними. Они пронеслись по галерее, через длинный коридор с гобеленами, представлявшими потрясающие батальные сцены, потом через еще один холл, на другом конце которого виднелись богато украшенные широкие двери.

Стражники не раз пытались преградить путь, но их было слишком мало, чтобы удержать мчащихся соглядатаев. Брумзель первым добрался до двери, и, пока Фридрих далеко за его спиной с помощью щита оборонялся от разъяренных жуков-стражников, он уже дергал ее ручки.

— Проклятье! — зарычал он. — Заперто! Сволочи!

— Вечно, когда нужен Оскар с динамитом, его рядом нет! — Тальпа тоже принялся трясти дверь, но она только немного закачалась на петлях.

Тут изнутри отодвинули засов, и дверь приоткрылась.

— Заходите, — сказала Ангостура, распахивая одну створку двери (ей пришлось немного пригнуться, чтобы выглянуть в холл).

Соглядатаи, отбиваясь от стражников Офрис, устремились в оперный зал. Дверь за собой они снова заперли и для начала выдохнули. Но долго осматриваться им не пришлось: зал был пуст. На обитых красным бархатом креслах виднелись следы стремительного бегства: тут и там валялись бинокли и монокли, программки и брошюры с либретто, кое-где попадались даже пакетики с леденцами.

Музыканты как раз убегали через оркестровую яму, последний отчаянно пытался выпутаться из ремня своей тубы, потому что вместе с ней не проходил в узкую дверцу. На сцене стояли Совини, грациозные, как всегда.

— Они только что покинули зал! — задыхаясь, пискнула Йоланда. — Что же нам делать?

— Брумзель, как они отсюда вышли? — спросила Молеправительница.

— Офрис? Через выход в своей ложе! — Брумзель кивнул на отгороженное пространство посреди партера, на стенах которого сусального золота и украшений было больше, чем во всем остальном зале (а он ведь тоже скромностью убранства не отличался).

— Тогда за ними! — решила Молеправительница и пошла своими тяжелыми сапогами по изящным креслам.

— А мы что-нибудь можем сделать? — спросила Йозефа, скрестив крылья на груди.

Снаружи дворцовая стража начала колотить в двери зала. Они, конечно, были заперты, но выдерживать натиск бесконечно не могли.

— Не хотите, чтобы мы задержали стражников? — мягко поинтересовалась Йоринда.

— А вы справитесь? — удивленно спросил Брумзель.

— В зале есть главный вход и два боковых на ярусах, — сообщила Йоланда. — Мы могли бы просто лечь перед ними и притвориться, что мы без сознания. А на то, чтобы попасть сюда через входы на сцену, у этих господ уйдет некоторое время.

— Тогда конечно! — ответила Молеправительница. — Замечательно!

Три совы беззвучно поднялись в воздух и, сделав пару взмахов крыльями, оказались у входа в партер. Больше Фридрих ничего не видел, потому что он вслед за остальными побежал мимо роскошной ложи Офрис (и забытого пакетика с печеньем) к мраморной лестнице.

— А сколько стражников у нее во дворце? — спросил он.

— Судя по всему, практически все солдаты находятся за городскими стенами. Она ведь сегодня хотела начать поход, — прокричал на бегу Брумзель. — На то, чтобы пройти через город, им понадобится некоторое время, но рано или поздно нам придется иметь с ними дело. Так что действовать надо быстро.

Фридрих понял, насколько опасное дело им предстоит. Такой большой дворец, столько людей внутри — и так мало времени, чтобы найти одного-единственного нужного человека! А потом еще вернуться назад и исчезнуть, прежде чем тебя разрубят на куски!

— Где ее логичнее всего искать? — пропыхтел Тальпа.

— Нужно разделиться, — ответил Брумзель. — Отсюда есть только четыре возможных пути: ее личные покои, выход под городской стеной, кухни и главная парадная ось. Я займусь ею.

— Хорошо, я раздам задания остальным, бегите вперед! — крикнул Тальпа.

Брумзель несся, особенно не заботясь о том, кто бежит за ним. Обернувшись, Фридрих увидел Молеправительницу и Грюндхильду, одну с арбалетом на плече, другую с мечом под платком. За ними следовали еще четверо соглядатаев, в том числе Феликс.

Молеправительница догнала Брумзеля.

— Что нужно осмотреть на главной оси?

— Сначала тронный зал, затем прилегающие к нему задние комнаты, — ответил Брумзель. Ширина коридора все еще не позволяла ему взлететь. — Но я подозреваю, что мы найдем ее у портрета ее героини.

Тут коридор закончился, и через узкую боковую дверь они вышли в большой зал. Справа от них оказался вход в тронный зал. Брумзель яростно взлетел, пронесся по воздуху к дверям и распахнул их. Соглядатаи последовали за ним.

В тронном зале было тихо и пусто. Нигде никакого движения. Брумзель плюхнулся на пол. К нему подбежали остальные.

— Стоп! Больше ни шагу! — послышался ясный голос с трона. Там сидела Офрис, очень прямая и бледная, в серебряных доспехах и со сверкающим мечом в руках. Она явно была готова сражаться.

— Ой, а вот и мои старые доспехи! — воскликнула Грюндхильда. — Тебе идет. Подумать только, когда-то у меня была такая фигура…

Молеправительница двинулась через тронный зал в сторону Офрис и вскинула арбалет:

— Положи меч.

— Еще один шаг — и я тебя убью, — произнесла Офрис.

Молеправительница остановилась, раскрыв рот. Она недоверчиво встряхнулась.

— Я много лет занимаюсь боем на мечах, и, поверь мне, в этом деле я практически непобедима, — холодно продолжала Офрис. — Кроме того, на мне доспехи, а на тебе — нет, так что я бы не советовала обострять ситуацию!

Не сводя глаз с женщины на троне, Молеправительница изумленно спросила:

— Брумзель, это Офрис? Эта… тупица — та самая королева, которая десять лет не давала мне расслабиться?

Брумзель кашлянул.

— Кхм, да. Она действительно знает о бое на мечах все. Кроме того, что меч от арбалета не защитит.

— Ну прекрасно, — вздохнула Молеправительница. — Тогда послушай, деточка. Твои доспехи потрясающе выглядят, но при дальнем бое мало чем помогут. У меня тут арбалет. Пробивную силу стрелы ты даже представить себе не можешь. Стоит мне нажать на рычаг, она пригвоздит тебя вместе с доспехами к стене. Подойти ко мне достаточно близко, чтобы рубануть мечом, не получится. Разве что можешь попробовать убить меня своей ядовитой слюной.

Уверенность Офрис на долю секунды поколебалась, но потом королева вспомнила о тех методах, которые прежде всегда срабатывали, и заговорила медовым голосом:

— Брумзель, что ты делаешь среди этих людей? Почему ты так со мной поступаешь? Что я тебе сделала, что ты так платишь мне за проведенные вместе годы?

— Э-эм, — протянул Брумзель. — С чего бы начать? Ты выставила меня дураком, объявила вне закона, хотела убить и — самое гадкое — манипулировала мною! С помощью духо´в, которые можно купить на ярмарке! Да, не надо так испуганно смотреть — я встретил трех толстых гуснецов, которые продавали тебе эту штуку. Или нужно представить полный список твоих преступлений в письменном виде?

— Но Брумзель, — нежно сказала Офрис, — я ведь думала, что так будет лучше для всех!

— Перестань, это больше не работает, — презрительно бросил Брумзель. — Когда понимаешь технику фокуса, он перестает производить впечатление.

Фридрих тоже заметил, что Офрис больше не казалась ему сказочной принцессой. Зубы как жемчуг? Золотые волосы? И что с того? Да, она оставалась симпатичной девушкой со светлыми волосами, может, даже и не очень интересной, может, даже с не особенно выразительным лицом, но это не была больше Офрис, королева, центр мира и всеобщего внимания.

Фридрих посмотрел наверх, туда, где висел портрет Грюндхильды в натуральную величину. В Грюндхильде с ее серьезным, тонким лицом — в ней было то, чего не хватало Офрис. Фридрих точно не знал, что это, но именно благодаря этому качеству Грюндхильде доспехи были по плечу, а Офрис выглядела в них переодетым ребенком. Да, именно: девочкой, вырядившейся в мамино платье. Он не смог сдержать усмешки.

— А теперь успокойся и положи меч, — сказала Молеправительница, поводя глазами.

— Нет, — ответила Офрис.

— У тебя нет шансов победить, признай это, — сказала Молеправительница тоном, призывающим к благоразумию. — Муравьиных армий больше нет, Клупеус испепелил сам себя, у тебя остались только шершни и осы. Твой план известен всей Северной Стороне. Все прекрасно знают, какая ты коварная тварь. Так что положи эту штуку, выйди и объяви, что война отменяется.

Тут Офрис улыбнулась.

— А если я откажусь?

— У меня арбалет, — холодно ответила Молеправительница. — Или ты не знаешь, что это такое?

Офрис встала и медленно двинулась к Молеправительнице, опустив меч.

— И ты меня застрелишь? Застрелишь? Вот так просто? Хотя я на тебя не нападаю? Просто потому, что я не делаю того, что ты хочешь?

— Не знаю, — ухмыльнулась Молеправительница. — Хочешь проверить?

Офрис прошла уже половину зала. Она непрерывно приближалась к Молеправительнице, которая продолжала держать ее на мушке, но не делала никаких попыток выстрелить.

— Проблема в том, — проговорила Офрис, — что я слабее тебя.

— Именно, — Молеправительница продолжала улыбаться.

— И если ты меня застрелишь, что будет? Ты станешь подлой убийцей, — продолжала Офрис. — И вот тогда действительно разразится война с Севером. Мои подданные будут мстить за меня. И я войду в историю как героиня, которая с одним мечом в руках не побоялась мятежницы, вооруженной арбалетом!

— Я не… не мятежница! — прошипела Молеправительница, которая только сейчас поняла, к чему клонит Офрис. — Мятеж — это организованное восстание против правительства. В Северной Стороне нет правительства. А если бы и было, то правила бы точно не ты! То, что мы делаем, — вовсе не мятеж. Мы просто хотим дать тебе по твоим загребущим рукам! И всё!

— Можешь называть это как хочешь, — с улыбкой сказала Офрис. Она почти дошла до Молеправительницы. — Но ты победить не можешь. Что мне муравьи? С помощью моей армии я спокойно могу выступить против твоих соглядатаев. Северная Сторона беспомощна и неорганизованна, а мои люди — профессиональные военные. Война состоится, и, что бы ты ни делала, героем стану я!

— К сожалению, это правда. Она держит личных летописцев, которые об этом позаботятся, — ядовито сказал Фридрих.

Офрис теперь стояла прямо перед Молеправительницей, которая хотя и не опускала арбалет, но дрожала от ярости.

— Ну, давай, застрели меня! У тебя же руки чешутся! — весело сказала Офрис.

Молеправительница заскрипела зубами.

— Видишь, я всё просчитала, — радостно продолжала Офрис. — Так или иначе побеждаю я. Неужели ты действительно думала, ты, полусумасшедшая бабенка из леса, что сможешь меня победить? Это и у другого уровня людей не получалось!

— Э-э, да, но их с твоей дороги убирал я! — напомнил Брумзель своей бывшей начальнице, которая слишком любила представлять факты односторонне.

Молеправительница застыла в нерешительности. Фридрих уже начал волноваться. Она ведь была женщина импульсивная, и это давало о себе знать.

— Ну, если я все равно ничего не могу сделать, тогда, наверное, надо просто спустить курок, — прорычала она. — Тогда я хоть не откажу себе в удовольствии отправить тебя, коварную сволочь, в мир иной!

— Пожалуйста, — ответила Офрис, холодно улыбаясь.

Тут на плечо Молеправительнице легла рука Грюндхильды Маленькой и Сморщенной.

— Дай-ка мне. Это как раз по моей части, — прошелестела она.

Один строгий взгляд Грюндхильды — и Молеправительница опустила арбалет. Она все еще кипела от ярости, но все-таки отошла, предоставив возможность дальше действовать Грюндхильде.

— Ну вот! — радостно сказала Офрис. — И что мне теперь с тобой делать? Конечно, надо было бы великодушно тебя отпустить. По-геройски так.

— Простите, мадемуазель королева, — подала голос Грюндхильда. Офрис удивленно огляделась и опустила взгляд на старушку.

— Да?

Грюндхильда откашлялась.

— Я требую поединка согласно части второй четвертого параграфа Кодекса героя.

— С кем? — удивленно спросила Офрис. — С этим маленьким шмелелетом?

— Со мной, — любезно ответила Грюндхильда.

— С тобой? Ты совсем с ума спятила? — Теперь пришло время Офрис стоять с открытым ртом. — Ты хочешь биться со мной? Один на один?

— Не только биться, — Грюндхильда улыбнулась беззубой улыбкой. — Во втором параграфе, как тебе известно, сказано, что король может оставаться у власти до тех пор, пока никто не победит его в поединке. В противном случае бразды правления переходят к победителю.

— Это же курам на смех! — вскинулась Офрис. — Это правило, видно, родом из тех времен, когда, чтобы стать королем, достаточно было хлопнуть дубиной по голове паре человек!

— Это правило установила Грюндхильда Великая, — сказала Грюндхильда Маленькая и Сморщенная. — И я полагала, память ее здесь чтут! Спору нет, это была сумасшедшая идея, но норма обязательна к исполнению — Кодекс героя здесь совершенно однозначен!

Офрис слабо засмеялась.

— Иди домой, бабушка. С тобой я биться не буду!

— Но ты должна! — ласково возразила Грюндхильда. — Ты должна принять вызов на любой поединок, который тебе предложат; непринятый вызов автоматически считается поражением. Этот пункт тоже внесен в Кодекс Грюндхильдой Великой! Черт побери, ну и глупой же я тогда была… — добавила она очень тихо.

Офрис покачала головой.

— Ну и зачем тебе биться со мной? — спросила она. Было видно, что она потихоньку отходит от шока. — Ты же все равно проиграешь! Ты разве сказаний о героях не знаешь? Когда герою бросает вызов недостойный соперник, герой всегда побеждает!

— Смею предположить, что тебе известно и заключительное положение второго параграфа, — продолжала Грюндхильда. — Поединок продолжается до смерти одного из соперников. Так что побежденному после потери царства о начале новой карьеры беспокоиться не приходится.

Офрис еще секунду непонимающе смотрела на старушку, а потом запрокинула голову и засмеялась так, что по залу прокатилось эхо.

— Хорошо, пусть так! Подумай как следует: может, заберешь свой вызов, пока не поздно?

— Этого не будет, — ласково ответила Грюндхильда. — Как быстро ты сможешь собрать своих подданных? Нам нужны зрители! А то что за поединок без публики?

Жители Белоскалья и так были в большом возбуждении, ведь сегодня армия должна была выступить в поход, а когда вдруг множество солдат, идущих ко дворцу, наводнило город, выманить на улицы всех обитателей города оказалось проще простого. У дворца происходило что-то в высшей степени захватывающее.

Придворные Офрис и все тайные соглядатаи — включая Оскара — тоже быстро собрались во дворе дворца. Не прошло и получаса, как для поединка все было готово. Местом действия была выбрана белая мраморная площадь перед дворцом, затененная бесчисленными красными флагами с золотым солнцем. Соглядатаи теснились в первых рядах, на коньке крыши сидели Совини и Ангостура. Небо кишело мухами, жуками, осами и шершнями, которые наблюдали за происходящим сверху.

— Как думаешь, у Офрис есть шансы против Грюндхильды? — шепнул Фридрих Брумзелю.

— Никаких, — шепотом же ответил Брумзель. — Разве что у Офрис в запасе остался еще какой-нибудь гнусный фокус.

— Нашу старушку ничто и никто не сломит, — уверенно прорычал Кальссон. — Так что пусть куколка готовится!

У Фридриха пересохло во рту, когда резкий звук трубы возвестил о начале боя, и соперницы понеслись друг на друга: Офрис, статная, в сияющих доспехах и с развевающимися по ветру волосами — если прищурить глаза, могло показаться, что это Грюндхильда Великая в молодости, — и настоящая Грюндхильда, вполовину ниже Офрис, в халате и ажурном платке, разве что с зазубренным мечом в руке.

Клинки скрестились. Посыпались искры. Фридрих вспомнил сказание и Язык Пламени, меч Грюндхильды. Очевидно, огонь в нем с тех пор не иссяк, несмотря на старый и ржавый вид. С каждым ударом, нападала Грюндхильда или защищалась, вокруг рассыпались искры. А что за безумную пляску устраивали эти две воительницы!

— Если так и дальше пойдет, они еще кого-нибудь из зрителей ранят! — ужаснулся Кальссон.

Грюндхильда была меньше, но сейчас это оказалось преимуществом: ей легко было уворачиваться от ударов Офрис и атаковать сзади. Офрис отражала все удары, но Фридрих не мог отделаться от странного ощущения, что Грюндхильда как будто вообще по-настоящему и не нападала, и не хотела ранить Офрис. А та, напротив, каждое движение воспринимала с убийственной серьезностью. Скоро волосы у нее дико разметались, щеки покраснели, и с каждым ударом она испускала яростный вопль. Грюндхильда в своем ажурном вязаном платке лишь приплясывала вокруг и играючи замахивалась.

— Знаешь, — ласково прошамкала она, — надо было больше упражняться в доспехах, чем без. А то теперь тебе за мной не угнаться.

Офрис, разъяренная как оса, с громким криком погнала Грюндхильду назад.

— А может, лучше было бы и вовсе без доспехов, одной хорошей кольчуги вполне достаточно, — с улыбкой продолжала Грюндхильда.

В ярости Офрис схватила Грюндхильду за платок, чтобы она не могла увернуться. Но та, хихикая, змеей выскользнула из платка.

Фридрих подумал про себя, что, хотя в сказаниях о героях насмешки и бахвальство всегда сопровождают поединки, было бы лучше, если бы сейчас Грюндхильда сконцентрировалась на битве. В конце концов, на карту поставлено слишком многое.

Тут вдруг Грюндхильда упала, схватившись за колено. Офрис так растерялась, что застыла с поднятым мечом, вместо того чтобы обрушить его на лежащую на земле старушку.

— Извини, — прошамкала Грюндхильда. — Артроз.

Офрис с хриплым криком бросилась на Грюндхильду, но та уже откатилась в сторону и вскочила на ноги. Офрис снова начала теснить ее назад.

— Грюндхильда, осторожно! — закричал Тальпа. — Сзади лестница!

— Сынок, я тут когда-то жила! — крикнула Грюндхильда в ответ и позволила оттеснить себя ровно до первой ступеньки, прежде чем начать обороняться — теперь она наносила удары тоже всерьез. Офрис едва успевала парировать — так резво посыпались на нее удары и дождь из искр. Шаг за шагом она отступала, колени у нее подкашивались под мощью ударов, которые приходилось отражать. Грюндхильда гнала соперницу через весь двор, всё быстрее и быстрее. Скоро Офрис уперлась спиной в стену, как раз между двумя красно-золотыми флагами. Все зрители затаили дыхание. А Фридрих уже даже не помнил, когда он в последний раз нормально дышал. Офрис уткнулась в стену. И что теперь?

Среди ударов, сыпавшихся на нее, Офрис вдруг подняла меч вверх, прыгнула вперед и с воплем обрушила его на Грюндхильду. Меч скользнул по Языку Пламени, опять посыпались искры, а потом соперницы закружились одна вокруг другой — в доспехах Офрис отражались искры, — и вдруг всё снова затихло. Офрис опять оказалась спиной к стене, перед ней — маленькая сгорбленная фигурка Грюндхильды. Она высоко поднимала Язык Пламени, так что его острие упиралось прямо в неприкрытую шею Офрис. Королева, тяжело дыша, вжималась в стену и не решалась пошевелиться. Казалось, она лихорадочно обдумывает следующее движение.

— Похоже, я победила, — радостно заявила Грюндхильда таким тоном, будто речь шла о карточной игре.

Глаза Офрис сверкнули, и в следующий момент ее меч взлетел вверх и лязгнул о клинок Грюндхильды. Это продолжалось всего один миг, а потом пораженные зрители заметили, что меч Грюндхильды ничуточки не переместился. Грюндхильда продолжала неподвижно стоять на месте. Она даже бровью не повела. А на сияющем мече Офрис в том месте, где он ударился о ржавый Язык Пламени, образовалась зазубрина. Офрис потрясенно уставилась на меч Грюндхильды, который выглядел так, будто вот-вот рассыплется на куски. Судя по всему, она начала подозревать, что, возможно, он не из обычного железа.

Наконец упорство Офрис было сломлено, меч выпал из ее дрожащей руки и грохнул о каменные плиты двора. В наступившей затем тишине можно было услышать, как падает булавка. Даже жужжание крыльев насекомых на какую-то долю секунды затихло.

Грюндхильда железным взглядом смерила Офрис.

— Теперь ты королева? — прошептала Офрис. — Так все должно закончиться? Это и есть моя история? Что ж за безумие такое?

— Видишь ли, деточка, — ласково сказала Грюндхильда, — все, что ты здесь устроила, — это вовсе не твоя история. Это твоя ошибка.

— А чья же это история? — вскричала Офрис (правда, не очень громко, потому что меч всё еще упирался ей в шею). — Чья же, если не моя?

Грюндхильда беззубо улыбнулась:

— Моя, конечно. Так всегда было. И если бы ты внимательно читала книги, ты бы сама всё поняла. Я же это предрекала!

Офрис эти слова совершенно сбили с толку.

— Какие книги? — пролепетала она.

— Да открой же глаза! Ты видела меня сотни раз, — любезно ответила Грюндхильда. — Хоть лично мы раньше и не встречались.

Офрис зажмурила глаза, потом широко распахнула и стала пристально рассматривать маленькую старушку внизу. Наконец ее взгляд надолго остановился на морщинистом лице.

Потом Офрис вдруг отпрянула и стала хватать воздух ртом, будто задыхалась.

— Нет, — пролепетала она, — этого не может быть! Это… это невозможно! Ты ведь не… не…

— Я покидаю Скарнланд, — заговорила Грюндхильда Маленькая и Сморщенная, —

А сейчас был явно случай опасности первого разряда! Боже ж ты мой, если б твоя мать была жива, как бы ей за тебя было стыдно!

Грудь Офрис вздымалась и опускалась под доспехами, но кроме нее в этот момент никто не решался громко дышать. В толпе послышались первые шепотки, но удивление публики было еще слишком сильно. Даже тайные соглядатаи, которые знали Грюндхильду, затаили дыхание.

— Так значит, я погибну от руки Грюндхильды Великой, — прошептала Офрис в тишине. — Более почетной смерти я и пожелать себе не могла.

— Погибнешь? А кто здесь говорит о смерти? — поинтересовалась Грюндхильда, беззубо улыбаясь. — Ты что, ни одного сказания до конца не читала? В конце ведь герой великодушно щадит своего врага, а тот кается и клянется герою в вечной верности!

Офрис сглотнула.

— Я должна буду каяться и служить тебе в качестве вассала?

— Ну уж, в качестве вассала! — Грюндхильда так широко улыбнулась, что стало немного страшно. — Строго говоря, ты даже не преступница, а просто запутавшаяся девочка. У которой рано умерли родители и все такое… оставшаяся совсем одна в огромном дворце… Мне кажется, тебе не хватает немного материнского руководства!

Офрис нахмурила лоб, не понимая, что обо всем этом думать. А Молеправительница, наоборот, укусила себя за костяшку пальца: она, видимо, точно знала, что сейчас будет, и ей это казалось невероятно смешным. Фридрих многое бы дал, чтобы тоже понимать, в чем дело.

Грюндхильда великодушно продолжала:

— Не хватает мудрой и опытной наставницы, которая бы помогала и поддерживала! Именно это нужно юной королеве для формирования характера и принятия правильных решений. К счастью, твоя двоюродная прапрапрапрапрабабка вернулась и поможет тебе в нелегком деле управления страной! — Тут она остановилась и тихо прибавила: — И сделает из тебя пюре, если ты снова что-нибудь напортачишь!

Офрис поняла, в чем состоит ее наказание. И снова сглотнула.

— Только представь себе, какая выдающаяся монархиня выйдет из тебя однажды! — радостно проговорила Грюндхильда. — Или ты все-таки предпочитаешь умереть?

— Нет, — быстро ответила Офрис. — Твой план… то есть великодушное предложение мне очень нравится!

И широким жестом Грюндхильда — Грюндхильда Великая, великая воительница и мыслительница, — отвела Язык Пламени в сторону и опустила его.

Это был знак. Не все видели и поняли, что произошло в этот момент. Но все знали: Грюндхильда Великая вернулась и не намерена кромсать Офрис на куски! Уже одно это было хорошим поводом радоваться, петь, кидать шляпы в воздух, обнимать незнакомых людей. Музыканты с фанфарами с энтузиазмом начали играть победные гимны — правда, не все одни и те же, — а скоро кто-то принес из оружейной палаты старые флаги Грюндхильды, их повесили рядом с флагами Офрис, белые рядом с красными. И стало громко, красиво, духоподъемно — наконец-то всё счастливо закончилось. Фридрих обнимал Молеправительницу, Тальпа плясал у Оскара на голове, сестры Совини и Ангостура озорно скатились вниз с крыши, а потом Молеправительница от радости поцеловала Оскара в нос, а Фридриха чуть не разорвало между Брумзелем и Кальссоном.

— У нас получилось! — подпрыгивая, вопила Молеправительница. — Получилось!

— Да здравствует Белая Фея! — кричал Брумзель, смеясь как сумасшедший. — Да здравствует Грюндхильда Великая! Хоть я и не сомневался в победе!

Потом все стали обниматься, совершенно незнакомые люди пытались танцевать с Фридрихом, откуда-то вдруг появились бочки с довольно крепкими напитками.

Наконец фанфары замолчали (видимо, на это как-то повлияла Ангостура), а Совини расположились на самой высокой крыше дворца. Крики и ликование внизу, в городе, затихли. Все знали, что такое случается не каждый день.

Совини снова запели «Победную арию» с самого начала.

До вечернего чая Грюндхильда с Офрис сидели, запершись в тронном зале, — им было о чем поговорить. Точнее, Офрис, наверное, говорила не так уж много, а вот у Грюндхильды, видимо, на душе всякого накопилось.

В какой-то момент слуга в ливрее вышел во дворцовый сад, где тайные соглядатаи отдыхали от веселья последних часов. Многие ходили еще в город, но Брумзелю, Фридриху, Стрелле, Феликсу и некоторым другим не хотелось больше суеты. После четырех с половиной дней в грязи под землей им срочно нужно было помыться. Для этого они воспользовались элегантным фонтаном в саду дворца.

Слуга деликатно подошел к фонтану, в котором Брумзель как раз катался на спине, и шепнул:

— Королева желает вас видеть!

— Неужели? Что же ей надо? — удивился Брумзель (он был слегка под хмельком), выкарабкался из фонтана и стряхнул воду с шерсти.

— Судя по всему, речь идет о вашем возвращении на государственную службу и повышении в должности, — чопорно сказал слуга. Поведение бывшего начальника тайных служб казалось ему неуместным.

— Тогда мне надо… Фридрих, пойдешь со мной? — Брумзель махнул лапкой, от чего устоять на остальных пяти оказалось не так-то просто.

Фридрих разгладил на себе рубашку и брюки и поплелся за Брумзелем.

— Какое еще повышение? Ты ж и так начальник секретных служб!

Брумзель пожал плечами:

— В общем-то, это все равно.

Им было не угнаться за слугой, вышагивавшим печатным шагом. Когда они подошли к тронному залу, он уже нетерпеливо ждал их, придерживая дверь.

Внутри на троне сидела Офрис, как-то боязливо сжавшись. Рядом с ней, опершись на подлокотник, уютно расположилась Грюндхильда и уплетала печенье из пакетика.

Офрис встала, когда они подошли.

— Брумзель, я должна… Нет, не надо вставать на колени!

— Да я и не собирался. Просто так получилось, — буркнул Брумзель, поднимаясь на ноги.

— Я должна извиниться перед тобой за те трудные времена, которые тебе из-за меня пришлось пережить, — печальным голосом произнесла Офрис.

— Ну конечно, должна! Иначе старушка тебе уши отрежет! — отозвался Брумзель. Фридрих толкнул его в бок.

— Поэтому, — вздохнула Офрис, — я полагаю, будет правильно возместить нанесенный ущерб. Я была бы рада снова принять тебя на службу и, чтобы облегчить тебе принятие решения, предлагаю пост военного министра!

— В обозримом будущем это будет довольно спокойной должностью, — заметила Грюндхильда, загружая в рот очередную порцию печенья.

Брумзель застыл с раскрытыми мандибулами. Фридриху даже пришлось потыкать его пальцем, чтобы удостовериться, не заснул ли он.

Наконец Брумзель справился с шоком.

— Я? Работать на тебя? Да никогда! Больше никогда в жизни! Я не настолько пьян!

— Подумай, Брумзель, — взмолилась Офрис, краем глаза поглядывая на Грюндхильду. «Не оставляй меня наедине с этой ужасной женщиной», — читалось в этом взгляде. — Пожалуйста! Мы же когда-то так хорошо находили общий язык!

— Общий язык? Ты просто мне страшно нравилась, да, потому что ты мне туманила мозг этими своими… парфюмами! — довольно зло проревел Брумзель. — Но теперь-то я тебя вижу такой, какая ты есть! Тебя… твою отвратительную мягкую розовую кожу… глаза… которых у тебя всего два! Всего два крошечных, микроскопических глаза. Да еще голубого цвета! А эти длинные, золотистые волосы — фу-у! А нос посреди лица! Ты вообще знаешь, как глупо выглядит нос посреди лица? И ног у тебя всего две! Две! Как ты вообще ходишь? Как аист! — он продолжал говорить, все больше разъяряясь. — Но хуже всего — розовый цвет. Ты везде розовая. Розовая и мягкая. Да иди ты куда хочешь! Со своими ручками… и большими пальцами! Можешь меня хоть в мохнатый…

— Брумзель, — быстро сказал Фридрих со всем авторитетом, какой у него был, — пойдем отсюда!

— Правильно! — Брумзель икнул. — Пойдем отсюда! Пойдем, Фридрих, нам тут делать нечего! — тут он развернулся и двинулся к выходу из тронного зала. Фридрих с извиняющимся видом пожал плечами.

Офрис, как громом пораженная, стояла перед троном. Грюндхильда, наоборот, чуть не сползла с кресла от хохота. Пакетик с печеньем упал у нее с колен.

— Потрясающе! Лучше, чем всякая опера! — воскликнула она.

Торжества в Белоскалье продолжались еще три дня, они затмили даже ярмарку в Ласточкиной Горке. Тем временем полки´ шершней и ос были разоружены, и во все военные лагеря посланы гонцы с вестью о том, что война отменяется. Бухгалтеры Офрис расформировали военный бюджет и освободившиеся деньги направили на те дела, которые требовали более срочного решения. Певцы и поэты принялись сочинять новую главу сказания о Грюндхильде Великой, причем совершенно бесплатно.

Праздник подходил к концу, а Фридрих все еще не решил для себя вопрос, что ему делать дальше. Для Скарнланда и его жителей жизнь потихоньку возвращалась в обычное русло. А что теперь будет с ним? Сможет ли он когда-нибудь снова привыкнуть к своей прежней жизни? И сколько времени на это понадобится?

Вечером последнего дня торжеств тайные соглядатаи устроили пикник над городом — на том самом балконе, с которого когда-то стартовали Фридрих с Брумзелем. Кто мог подумать несколько месяцев назад, что однажды на королевском балконе устроит пикник куча немытых людей с плохими манерами? Но так и было: Брумзель притащил из тронного зала ковер, на котором все расселись, а Молеправительница поставила мангал на белом мраморном полу. Совини с Ангостурой изящно устроились рядом и обмахивались веерами, Кальссон занимался углями, даже Оскар приполз на балкон. Только Грюндхильды не было.

— Может, надо было пригласить Офрис? — подумал вслух Фридрих.

— Ох, у нее Грюндхильда, — проговорила с набитым ртом Молеправительница. — Им еще многое надо обсудить. Управление страной — это работа на полный день!

— Я уверена, для Скарнланда сейчас наступают золотые времена, — торжественно произнесла Йозефа.

— Ну да, уж получше, чем раньше, — отозвалась Молеправительница, запихивая в рот половину пыльцовой клецки.

— А ты, — обратился Брумзель к Фридриху, — наконец можешь вернуться домой. В свой мир.

Фридрих почесал лоб.

— Ах да. Домой. — Праздничное настроение у него тут же улетучилось. Все вокруг стало казаться тусклым и пустым. Одно дело — размышлять самому, другое — когда напоминают друзья. Это гораздо хуже.

— Можно вылететь прямо завтра утром, — сказал Брумзель. — Тогда к вечернему чаю ты будешь уже у себя в гостиной! Что скажешь?

— Да, отлично, — безучастно ответил Фридрих.

— А как все будут тобой гордиться! — воскликнула Молеправительница. — Когда ты попал сюда, ты не хотел быть шмелелетом, а теперь, мой мальчик, ты просто потрясающий шмелелет! Теперь ты мог бы приручить даже шершня!

— По сравнению с тем, что ты делал тут, всякие турниры — детские игрушки, — подхватил Брумзель. — Ты мог бы стать самым знаменитым шмелелетом всех времен!

Фридрих Львиный Зев, видимо, — величайший шмелелет в мире… Значит, предначертанное судьбой все-таки исполнится.

Но Фридрих молчал. Перед глазами у него вдруг встали триста двадцать кубков. Он добавит еще пару сотен, и они тоже будут стоять на полках, и его дети, внуки и правнуки будут смахивать с них пыль каждую субботу до скончания времен. Фридриху стало ужасно плохо.

— Фридрих, что с тобой? Ты странно выглядишь!

И вдруг все стало очень просто. Фридрих почувствовал внутри непоколебимое спокойствие и сказал:

— Спасибо. Я остаюсь здесь.

— Здорово, что ты решил еще немножко побыть с нами, — приветливо сказал Брумзель.

— Нет, я остаюсь навсегда, — объяснил Фридрих, поднимаясь. Да, теперь, сказав это вслух, он понял: ничто уже не заставит его передумать.

Вокруг он видел удивленные лица. Брумзель переглянулся с Молеправительницей.

— Но так нельзя, — наконец осторожно проговорил Брумзель. — У истории… у истории должен быть настоящий конец. А весь смысл ведь — в возвращении героя домой: когда после пережитых приключений возвращаешься домой, где прежние проблемы вдруг начинают казаться совершенно ничтожными и это можно всем наглядно объяснить.

— А зачем мне всем это объяснять? — взбунтовался Фридрих. — Какие есть причины?

— Эм-м, — промычал Брумзель и задумался. Наконец он мудро произнес: — Так хочет история.

— А мне плевать на историю! — возразил Фридрих.

Молеправительница громко рассмеялась, крошки у нее изо рта полетели на ковер.

— И что здесь с тобой станет? — растерянно спросил Брумзель.

— Этого я пока не знаю, — ответил Фридрих. — Но как-нибудь уж разберусь. Может, снова буду проверять бухгалтерские книги. А может, займусь чем-нибудь совершенно другим. Больше всего мне бы хотелось стать изобретателем, это бы у меня наверняка хорошо получалось. Но одно совершенно точно: тратить жизнь на то, что меня совершенно не интересует, я не буду!

Брумзель совсем растерялся. Он не привык слышать от Фридриха столько возражений сразу.

— Ба, да этому юноше палец в рот не клади! — засмеялась Молеправительница, прикрывая рот пыльцовой клецкой. — Не отговаривай его, Брумзель.

Тут улыбнулся и Брумзель.

— Да я больше всех буду рад, если ты останешься, — сказал он наконец. И робко добавил: — На шмелях летать ты ведь иногда еще будешь, правда?

— Конечно, — засмеялся Фридрих. — Но только чур, чтоб книг обо мне не писали!

* * *

Так заканчивается сказание о Грюндхильде Великой, сначала королевы, затем советницы королев, всегда приходившей на помощь своей стране, когда угрожала опасность; так начинается великий мир в Скарнланде, наставший благодаря Белой Фее, мудрой волшебнице с далекого Севера, и тайным соглядатаям; благодаря золотому шмелю и Фридриху, славному шмелелету, впоследствии ставшему знаменитейшим изобретателем своего времени и взявшему в жены прелестную Отилию, шмеленаездницу, чьи потомки навсегда остались лучшими шмелелетами в Скарнланде.

Конец