— Я хочу, чтобы вы помогли мне сбежать, — тихо сказал Эрик, осторожно держа сэндвич с салатом из тунца, будто боялся, что он развалится у него в руках. Мы находились в кафетерии Отделения У, теснясь среди других пациентов и их посетителей. Я был одет в старый черный костюм и черную водолазку, на нем была грубая серая больничная одежда.

— Почему? — спросил я, наклонившись к нему, чтобы лучше слышать сквозь гул голосов.

— Мне нужно выбраться; мне здесь больше нечего делать. — Он смотрел через мое плечо на людей, толпившихся в очереди у меня за спиной.

— Но почему я? Ты ведь знаешь, что не можешь мне доверять, — сказал я.

— Я не могу доверять вам, они не могут доверять вам, никто не может доверять вам.

— Спасибо.

— Но вы единственный не заслуживающий доверия на их стороне, кто знает достаточно, чтобы нам помочь.

— Какая честь. — Я улыбнулся, откинулся на стуле и машинально сделал глоток через соломинку, ведущую в картонный пакет шоколадного молока. Я пропустил начало следующей фразы.

— …уйти. Я это знаю. Каким-то образом это произойдет.

— Что? — сказал я, снова наклоняясь вперед.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне сбежать.

— А, это, — сказал я. — Когда?

— Сегодня вечером.

— Вот как, — сказал я как доктор, столкнувшийся с особо интересным комплексом симптомов.

— Сегодня вечером в восемь.

— Не в восемь пятнадцать?

— Вы закажете автобус, чтобы свозить группу пациентов на Манхэттен, на «Волосы». Автобус придет в 7:45 вечера. Вы поедете с нами и выведете нас из автобуса.

— Почему ты хочешь посмотреть именно «Волосы»? Его темные глаза метнули на меня быстрый взгляд, потом вернулись к очереди за моим плечом.

— Мы не собираемся смотреть «Волосы». Мы собираемся сбежать, — тихо продолжил он. — Вы всех нас высадите на другой стороне моста.

— Но никто не может уйти из больницы вот так, без письменного распоряжения, подписанного доктором Манном или одним из других директоров больницы.

— Вы подделаете распоряжение. Если дежурная медсестра получит его от врача, никто не заподозрит подделку.

— После того как ты окажешься на свободе, что случится со мной?

Он невозмутимо оглядел меня и с абсолютной убежденностью сказал:

— Это неважно. Вы транспорт.

— Я транспорт, — сказал я.

Мы посмотрели друг на друга.

— Автобус, чтобы быть точным, — добавил я.

— Вы транспорт, вы будете спасены.

— Какое облегчение.

Мы посмотрели друг на друга.

— Почему я должен это делать? — спросил я наконец. Шум вокруг нас был ужасающим, и мы, не осознавая, придвигали головы все ближе и ближе друг к другу, и теперь их разделяло всего шесть дюймов. В первый раз по его губам пробежал намек на улыбку.

— Потому что вам велит Жребий, — мягко ответил он.

— Вот как, — сказал я как доктор, который наконец-то нашел симптом, собирающий весь синдром воедино. — Мне велит Жребий…

— Вы Его бросите сейчас, — сказал он.

— Я Его брошу сейчас.

Я полез в карман пиджака и вытащил два зеленых кубика.

— Как я тебе уже, возможно, объяснял, я контролирую варианты и их вероятность.

— Это не имеет значения, — сказал Эрик.

— Но мне не очень-то нравится идея такого побега.

— Это не имеет значения, — сказал он, снова улыбаясь.

— Сколько человек должны пойти с тобой на «Волосы»?

— Тридцать семь, — сказал он тихо.

Подозреваю, что у меня отвисла челюсть.

— Я, доктор Люциус М. Райнхарт, собираюсь организовать самый крупный и сенсационный в американской истории побег из психиатрической больницы тридцати семи пациентов сегодня в восемь?

— Тридцати восьми, — сказал он.

— Ну да, тридцати восьми, — сказал я. Мы испытующе смотрели друг другу в глаза на расстоянии шести дюймов, и, казалось, у него не было ни малейших сомнений в исходе событий.

— Прости, — сказал я, чувствуя, как во мне закипает злость. — Это всё, что я могу сделать. — Я несколько секунд подумал и продолжил: — Я брошу один кубик. Если выйдет двойка или шестерка, я попробую помочь тебе и еще тридцати семи пациентам сбежать из этой больницы сегодня вечером.

Он не ответил.

— Хорошо?

— Давайте бросайте, и пусть выпадет шестерка, — сказал он тихо.

Я взглянул на него, а потом сложил руки лодочкой, сильно потряс кубик в ладонях и бросил его на стол между пустым молочным пакетом, солонкой и двумя комками салата с тунцом. Выпала двойка.

— Ха! — инстинктивно сказал я.

— И еще принесите нам немного денег, — сказал он, слегка откинувшись назад, но без всякого выражения. — Где-то сотни баксов должно хватить.

Он оттолкнул стул, встал и посмотрел на меня, широко улыбаясь.

— Неисповедимы пути Господни, — сказал он.

Я посмотрел на него в ответ и в первый раз понял, что мне тоже хотелось, чтобы свершилась не моя воля, но Жребия.

— Да, — сказал я. — Транспорт Божий бывает разных форм и размеров.

— До вечера, — сказал он и незаметно выбрался из кафетерия.

А почему бы и правда не посмотреть еще раз «Волосы», подумал я и, в изумлении и страхе улыбаясь дню, который мне предстоял, отправился работать — планировать Великий Побег из Психиатрической Больницы.