Перед уходом я спросила, как чувствует себя Эмили, и Маргарет холодно на меня взглянула.

— С ней все в порядке. Доктор Армстронг сделал ей укол ночью. Но не думаю, что она спала. Просто она немного успокоилась.

Эмили не спала. Когда я выходила, то услышала ее капризный голос. Она требовала, чтобы ей дали сдобную булочку, а Пегги ответила, что булочек в доме нет.

— Я принесу вам, мисс Эмили, — крикнула я, но она меня не услышала, и я стала подниматься по лестнице. В библиотеке все еще были люди, и я узнала голос мистера Льюиса, который был адвокатом почти всех жителей Полумесяца с тех пор, как я себя помню. Поднимаясь по лестнице, слышала, как весело поет кенар мисс Эмили, а Пегги что-то чистит пылесосом. Здесь все было так, как в любом другом доме Полумесяца солнечным августовским утром, если бы не полицейский в форме, с восхищением разглядывавший Пегги со своего поста у двери в спальню миссис Ланкастер.

— Где мисс Эмили, Пегги?

Она посмотрела на полицейского.

— Она там, мисс. Ночью в комнате залило потолок из-за дождя, и они разрешили ей туда войти.

Тут я увидела, что в комнате, где было совершено убийство, открыта дверь. Я подошла и заглянула в спальню.

С большой кровати были сняты простыни и матрас. Все остальное стояло на месте. Только сундук вынули из-под кровати и поставили на два стула в центре комнаты.

Протечку можно было заметить сразу. Вода затекла во время дождя с третьего этажа по крыше. Обои у кровати отклеились. На пол поставили чашку, чтобы в нее стекала вода, а у стены стояла Эмили, пытаясь приклеить свисавшие обои. Она не слышала меня и поэтому не повернулась, пока я не спросила у полицейского, можно ли мне войти.

— Нет, мисс. Извините, но приказ есть приказ. Тут Эмили обернулась, и я была поражена, как она изменилась. Лицо ее было красным. Обычно очень аккуратная, теперь она выглядела так, как будто бы спала в одежде. На ней белое платье, но оно было сильно помято. Она подошла ко мне походкой старой женщины.

— Думаю, обои окончательно испорчены, — сказала она так, как будто бы это была жизненно важная проблема. — Я сказала об этом отцу, как только Элен сообщила мне о протечке. А теперь здесь все испорчено.

Она протянула мне руку, а потом забыла, зачем это сделала, и отвернулась, чтобы посмотреть на обои.

— Даже если они высохнут, останется пятно. У нас так уже один раз было, но тогда воды оказалось меньше. Тогда я прикрепила обои кнопками, а сейчас хочу приклеить.

Было понятно, как она пытается бежать от действительности, придавая такое значение мелочам. Она продолжала думать об обоях и послала меня к Маргарет, чтобы узнать, есть ли у них мука. Недовольная Маргарет дала ее мне.

— Все еще занимается этим? Она там с семи утра.

— Думаю, она пытается отвлечься.

— По-моему, у нас достаточно других дел. Скажи ей, чтобы подождала, пока высохнет бумага. И попробуй уложить ее в постель, Луиза.

Всего я сделать не смогла, но уговорила Эмили принять душ и лечь. Пока я с ней сидела, она все время говорила о каких-то пустяках, а ее птица весело распевала. Мне показалось, что я сама сейчас закачу истерику. Но в это время пришел доктор Армстронг и понял, что происходит.

— Послушайте, Эмили, — сказал он ей строго. — Прекратите разговаривать и примите лекарство. Я говорил вам вчера вечером, чтобы вы сделали это. А после этого Луиза опустит занавески и уложит вас окончательно в постель. И уберите отсюда эту ужасную птицу, Луиза.

— Я привыкла к ее пению, — возразила Эмили.

— Я могу привыкнуть к машине, которой сверлят зубы, но не делаю этого. Птицу убрать!

Он вручил мне клетку. Я отнесла ее в заднее крыло дома и оставила в одной из комнат для гостей. В то время это показалось мне вполне очевидным поступком. Но до сих пор, когда вспоминаю об этом веселом маленьком существе и о том, что не позаботилась о воде и зернах для нее, мне становится не по себе, так как стыдно, что я подписала ей смертный приговор. А возможно, и еще один, но об этом просто невозможно и думать.

Когда я вернулась, доктор встретил меня в холле и попросил, чтобы я немного посидела с Эмили.

— Маргарет занимается устройством похорон, — заметил он, — и все они готовятся к предварительному рассмотрению дела, которое состоится завтра утром. Если вы здесь побудете немного, то, возможно, сможете помочь чем-нибудь мистеру Ланкастеру.

Вернувшись в комнату Эмили, я поразилась, что она уже спит. Вероятно, Маргарет была права, вспомнив, что Эмили не спала.

Мы остались в холле вдвоем с полицейским. Пегги куда-то исчезла, а полицейский вынул из кармана утреннюю газету и, сев на подоконник, стал разгадывать кроссворд. Я уже собиралась взять из спальни Маргарет стул, чтобы сесть у двери комнаты мистера Ланкастера, когда услышала, что мужчины, находившиеся до этого в библиотеке, стали подниматься наверх. Первым появился инспектор, за ним шел детектив Салливан, потом мистер Льюис, который поклонился мне, и неизвестный брюнет с потрепанным чемоданом.

Они молчали. Потом прошли в спальню миссис Ланкастер. Инспектор Бриггс сказал:

— Вот сундук, Джонни.

Я на цыпочках подошла к двери. Они собрались у сундука. Никто меня не заметил. Брюнет вынул связку ключей, попробовал все ключи по очереди, выбрал один и сказал:

— Все в порядке, шеф.

Я не увидела, что было в сундуке, но увидела разочарованное лицо инспектора.

— Кажется, все на месте, — заметил он. — Есть здесь кто-нибудь, кому можно было бы показать это?

— Я представляю семью, — сказал довольно высокомерно мистер Льюис.

— Вы когда-нибудь видели это? Знаете, сколько здесь денег?

— Нет, но…

— Позови кого-нибудь, Салливан!

Я вовремя отошла от двери. Через несколько минут детектив вернулся с Маргарет. Она взглянула на содержимое сундука, и лицо ее, которое до этого выражало опасение, теперь стало выражать облегчение.

— Значит, все на месте. Ну и слава Богу! — вздохнула она.

Инспектор быстро взглянул на нее:

— Почему?

— Теперь мы знаем, что причин для преступления не было.

Салливан, склонившись над сундуком, водил по мешкам указательным пальцем.

— Не возражаете, шеф, если мы откроем один из этих мешков?

На вопрос, вместо шефа, ответила Маргарет:

— Только в присутствии отца. А я не хочу его сейчас беспокоить.

Салливан взглянул на инспектора, инспектор — на Салливана, но о вскрытии мешков они больше ничего не говорили. Инспектор спросил Маргарет о процедуре закладывания мешков в сундук.

— Все очень просто. Мы все, конечно, осуждали маму за это, но иногда кто-либо из нас находился в это время в комнате. Джим Веллингтон приносил маме золото или деньги, если золота в банке оказывалось мало. У нее были счета в разных банках, но большинство из них не выдавали сразу большое количество золота. Он приносил золото в этих мешках. Мама пересчитывала его, лежа в кровати. Потом складывала обратно в мешки и завязывала их проволокой. А если это были деньги, то они были в конвертах. Потом Джим все складывал в сундук.

— А как он это делал?

— Сначала ставил сундук на два стула так, как он стоит сейчас. Но потом сундук стал тяжелым. Он просто вытаскивал его из-под кровати, мама давала ему ключ, он поднимал крышку и клал в него деньги.

— А вы знаете, сколько в нем сейчас денег?

— Точно не могу сказать. Джим однажды говорил, что пять тысяч долларов весят больше восемнадцати фунтов и что ему не очень-то приятно носить такую тяжесть. И, кроме всего, это опасно. Банки тоже возражали против этого. Вообще, ему все это не нравилось. И он стал носить меньше за один раз. Только он может знать точно, сколько здесь денег. Если, конечно, вел запись. Я уверена, что он все записывал. Думаю, что здесь где-то между пятьюдесятью и ста тысячами долларов. Но это только мое мнение.

Салливан что-то высчитывал на старом конверте. Потом приподнял сундук. Инспектор Бриггс смотрел на него и молчал.

— Тяжелый, — заметил Салливан.

— И вот еще что, — сказала Маргарет. — Я уверена, что мистер Льюис согласится со мной. И семья тоже. Я бы хотела, чтобы деньги были снова положены в банк. Прямо сегодня. Под присмотром полиции. В Первый национальный банк. И деньги нужно пересчитать.

Сказав это, она вышла из комнаты. Вскоре за ней последовал Джонни со своим чемоданом. Остальные остались в комнате, закрыв дверь. Поэтому только после выхода вечерних газет жители Полумесяца узнали, что относить в банк было нечего: почти все деньги пропали, а в конвертах вместо денег лежали старые газеты. Что касается золота, то в мешках его не было. Вместо золота лежали свинцовые грузики, используемые портными, чтобы подол юбки или низ жакета не задирались, а плавно свисали.

Именно такие грузики использовала мисс Мейми, когда шила для жителей Полумесяца не слишком модные платья. Все мы тоже покупали такие грузики и клали их в вазы для цветов или цветочные горшки, чтобы их не опрокидывал ветер.

Но в то утро я ничего об этом не знала. Я вернулась домой, будучи уверенной, что все в порядке и что нет никакой необходимости выполнять поручение Джорджа Тэлбота и искать золото, зарытое на ничейной земле. И это было прекрасно, потому что, когда у мамы болит голова, она бывает очень капризной. Я провела остаток утра, прикладывая к ее лбу холодную мокрую тряпку, потому что мы не пользуемся резиновыми пузырями.

В два часа дня доктор Армстронг, обслуживающий жителей Полумесяца, поднялся наверх, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится мама. Но перед этим он пошел за мной в библиотеку, и я заметила, что он чем-то обеспокоен и выглядит так, как будто не спал всю ночь.

— Дела очень плохи, Лу, — заметил он. — С какой стороны ни смотри. Весь Полумесяц в ужасном положении.

— Я ничего не понимаю. Что вы хотите сказать?

— По-моему, понять нетрудно, — возразил он мне несколько возмущенно. — Это какая-то неврастения, даже психоз. Вот в чем дело. Кроме вас и Веллингтонов, хотя Хелен тоже ведет себя не совсем так, как следует, здесь нет ни одного нормального человека. В результате обстоятельств, врожденных данных, удаленности от внешнего мира и вообще Бог знает чего этот ваш район Полумесяца превратился в психдиспансер!

— Мы действительно оказались отрезанными от остального мира, — согласилась я.

— Отрезаны! Посмотрите на миссис Тэлбот! Эта ее мания запирать все двери! А Лидия? Она на грани сумасшествия. А миссис Дэлтон? А ваша мать? Разве это нормально носить глубокий траур и отречься от мира потому, что двадцать лет назад она потеряла мужа? Может быть, она чувствует себя виноватой в его смерти? Половина женщин или в трауре, или чувствуют угрызения совести, или пытаются драматизировать свою судьбу!

Тут он опомнился, понял, что говорит лишнее, и стал довольно неуклюже извиняться.

— Я не имею в виду вашу мать, конечно. Она просто пытается избегать общения. Люди, светская жизнь нагоняют на нее скуку, и она бежит от них. Но возьмем Ланкастеров. Маргарет как-то удается оставаться нормальной. Она ведет свою жизнь вне Полумесяца. А вот Эмили год или два находится на грани нервного расстройства. Даже мистер Ланкастер вот уже год живет в постоянном напряжении. А теперь еще это несчастье! Я в замешательстве, Лу. Здесь что-то произойдет, не сомневаюсь в этом! Вот уже десять лет, как я лечу вас, и уже сказал, что о вас думаю!

Он был довольно молодым человеком с худым и усталым лицом. У него была привычка постукивать пальцами по саквояжу, когда он разговаривал.

— Что вы имеете в виду, доктор, когда говорите, что что-то произойдет?

— Откуда я знаю? Кричите, визжите, делайте глупости, бегите отсюда, только не сходите с ума!

После этого он поднялся к маме в спальню. Но в дверях библиотеки остановился и спросил:

— Вы нашли мистера Ланкастера в библиотеке, ведь так? Как он вел себя, узнав о смерти жены?

— Он был в шоке, говорил очень мало, выглядел слабым. Он спросил у Эмили, правда ли, что это она первой увидела, что мать убита. А потом спросил, посмотрел ли кто-либо под кровать.

— А кто в это время был в библиотеке?

— Обе сестры.

— Значит, шок был не так уж силен, если он подумал о деньгах! А что сестры? Как они прореагировали на это?

— Эмили была в истерике. Маргарет — спокойна. Мне показалось, что она злилась на Эмили за то, что та вела себя так. Вот и все, что могу сказать.

— Иными словами, они вели себя так, как и должны были в соответствии со своим темпераментом.

— Видимо, да. Я сама была очень взволнована.

Когда через некоторое время я закрывала за ним дверь, он довольно загадочно сообщил мне, что дал маме успокоительное и что теперь практически почти все жители Полумесяца начинены лекарствами. Он добавил, что не дал успокоительного Хелен Веллингтон только потому, что ее нет дома.

— Хотя я считаю, — сказал он, — что она-то здесь должна быть. Сейчас не то время, чтобы полиция узнала о том, что жена Джима ушла от него. Они ведь не знают, что это вошло у нее в привычку, и могут неправильно истолковать ее поступок!

Этим частично можно объяснить то, что я сделала несколько позже, когда мама спокойно спала и наши обычные дела, которые были запланированы на пятницу, постепенно подходили к концу. Я поехала к Хелен Веллингтон и попросила ее вернуться домой.

Я собиралась спокойно войти к ней и объяснить положение, но все получилось совсем не так. Сидя в такси по дороге в центр, я услышала, как мальчишки, продающие газеты, кричат, что сегодня выпущено дополнительное издание. Я купила у них газету и из нее узнала, что деньги пропали. Помню, как я откинулась на спинку сиденья этого грязного такси, пол которого был усыпан окурками и пеплом, и чуть не потеряла сознание. Мне было душно.

Когда я добралась до отеля, в котором жила Хелен, то выглядела довольно плохо. Войдя в номер, где повсюду валялись вещи и все выглядело довольно неопрятно, и увидела Хелен в пижаме с открытой спиной и без рукавов, с сигаретой в руке и с холодной улыбкой на лице, я поняла, что никакие обращения к ее жалости или гордости мне не помогут.

— Входи, Лу. Как мне не везет! Нужно же было мне уехать из Полумесяца, когда там произошло такое интересное событие!

— Еще не поздно. Ты можешь вернуться, Хелен, — ответила я очень серьезно. — Джим там один. Ты нужна ему.

— Это он тебя прислал? — быстро среагировала Хелен.

— Нет. Но слуги тоже ушли. А дела складываются так…

Она довольно зло засмеялась.

— Ушли? Все равно от них не было никакого толку. Они все время требовали денег, бедняжки. Значит, Джим один! И ты считаешь, что я должна вернуться, чтобы стелить ему постель и готовить обед?

— Я считаю, что ему нужна моральная поддержка, Хелен.

— Спроси у Джима, нужна ли ему моя моральная поддержка! Интересно было бы увидеть, как он прореагирует на это, какое у него будет при этом лицо?

— Есть и еще одна причина, — сказала я серьезно. — Твой уход сейчас не слишком хорошо выглядит.

— Действительно! Что подумают жители Полумесяца!

— Не жители Полумесяца, а полиция.

Но она только махнула рукой.

— Они уже были здесь. Им известно, что я не верю, будто это сделал Джим. Он слишком здраво мыслит. Именно поэтому я и ушла от него. Только и знает, что говорить мне: «Будь благоразумна». А это скучно. Но дело не в этом. Я не собираюсь возвращаться домой только для того, чтобы Джим лучше выглядел в глазах полиции. И это мое окончательное решение.

— Ты хочешь сказать, что никогда не вернешься к нему?

— Никогда — это слишком сильно сказано. Не слишком надейся на это. Но пока мне здесь хорошо.

— Послушай, Хелен. Наверно, Джим убил бы меня, если бы знал, что я была у тебя. Но хочу сказать тебе, как обстоят дела. И тогда, возможно, ты изменишь свое решение.

И я рассказала ей все, начиная с пятен крови на его одежде и кончая отсутствием денег в сундуке. Только когда я стала говорить о деньгах, она выпрямилась на стуле и проявила интерес.

— Неужели? Он никогда ничего не говорил мне о деньгах! Сколько там было денег?

— Не знаю. Говорят, пятьдесят или сто тысяч долларов.

Реакция Хелен на это сообщение была для нее типичной. Она повалилась на диван и застонала.

— Вот бы мне такие деньги! Я всем должна, и мне совершенно нечего надеть. А теперь какой-то глупец украл эти деньги, закопал, а потом купит на них государственные облигации и будет жить на проценты с них. Это невозможно вынести.

После этого я ушла. Вспоминая сейчас все это, думаю, что она специально так вела себя, специально делала вид, что ей все безразлично. Она всегда так реагировала на происходившее в Полумесяце, и в отеле вела себя так же — выказывая наигранное презрение, бросая вызов.

Я все еще помню последние слова, которые она произнесла, стоя посреди этой неряшливой комнаты. От нее сильно пахло духами, а глаза были хитрыми и умными.

— Извини, Лу. Я не очень положительная женщина. Но ваш Полумесяц пугает меня до смерти. Слишком много пару, а выйти ему некуда.