Как мне кажется, я описала только часть нашей семьи: Джуди, Уолли, саму себя и немного — Кэтрин. Поскольку о Лауре речь раньше не шла, теперь самое время упомянуть и о ней. Все это время она оставалась там, где жила — в Канзас-сити, занималась воспитанием детей и, сожалея, конечно, о потере Сары, особенно не горевала.

Одним из тех, о ком я практически ничего не рассказала, является Говард Сомерс. Произошло это, вероятно, потому, что я его никогда особенно ни понимала, ни любила. Страстная любовь к нему Кэтрин для меня всегда оставалась загадкой.

Но Говард сыграл свою роль в нашей загадочной истории. Весьма простую, надо сказать. Он умер. Эта смерть не была неожиданной, хотя Кэтрин упрямо отказывалась признать ее возможность или хотя бы вероятность. У меня сложилось впечатление, что после того, почти фатального, инфаркта, случившегося прошлым летом, когда она находилась за границей, бывали моменты, когда Говард очень хотел поговорить с ней по душам. Мысли и чувства людей, стоящих перед лицом смерти, иногда просто требуют выхода.

Но я знаю от Джуди, что ее мать никогда ему этого не позволяла. Как будто признав этот факт, она приближала его наступление.

— Перед тем, как ехать на лето в Саутгемптон, нам действительно необходимо все покрасить в доме, — наверное, говорила она.

И в то же время смотрела на него с вызовом, как бы проверяя, не заговорит ли он о том, что может и не дожить до лета.

Все это я узнала от Джуди позже, когда пыталась выяснить запутанные отношения, установившиеся между ними тремя, и понять странное молчание Говарда о проблемах, касавшихся их всех.

— Он, бедный, наверное, хотел ей все рассказать, — сказала Джуди. — Но как? Она бы ему не дала. То же самое, что с Уолли, только еще хуже. Ты же знаешь, она вообще не хотела слышать об Уолли.

— А ты думаешь, он виделся с Уолли?

Она пожала плечами:

— Наверное, да. Но он никогда об этом не говорил. Никогда не говорил даже о том, что видел Уолли, когда болел прошлым летом. Думаю, он просто не хотел ее обижать.

И сама того не подозревая, она нарисовала мне картину, которая впоследствии существенно повлияла на мои рассуждения. Картину отчуждения, которое Кэтрин в течение многих лет углубляла в отношениях между Говардом и его сыном. Однако эти отношения были, похоже, теснее, чем казалось. Их вынудили встречаться, по существу, тайком, а Уолли, унаследовавший от Маргарет и обаяние, и глаза, и красоту, не мог не унаследовать и свою долю любви.

Все это подтвердилось потом, в разговоре с доктором Симондсом.

— Какие бы проблемы у них ни были раньше, — рассказал он, — они их преодолели. Уолли приходил каждый день. Одну или две ночи он спал прямо там, в номере. Потом подменял сестру, когда она днем выходила прогуляться. В общем, он был настоящей палочкой-выручалочкой.

Уолли настоял на том, чтобы узнать всю правду о состоянии своего отца, и когда ему сказали диагноз, он слегка побледнел.

— Сколько ему осталось?

— Год, два года. Никто не знает. Может быть, даже и больше.

Но этот разговор состоялся уже позднее.

Говард умер ночью во вторник, вернее — рано утром в среду. К телефону меня вызвал их лакей, но кто бы мог подумать, что разговаривать придется с Мэри Мартин.

— Мне очень жаль, но у меня для вас плохие новости, — начала она и подробно рассказала, как все произошло. — По всем признакам, мистер Сомерс вечером чувствовал себя довольно хорошо. Мисс Джуди пробыла у него в комнате часов до одиннадцати или даже больше. Ровно в одиннадцать камердинер Эванс принес стакан виски с содовой и оставил его в спальне, а вскоре Джуди сама ушла спать. Кэтрин нашла его утром в спальне, лежащим так, как он упал — поперек кровати, в халате и шлепанцах.

Я села на одиннадцатичасовой поезд и вскоре после двух часов дня уже была в квартире Сомерсов. Мэри находилась в холле. Копну рыжих волос красиво оттеняло парадное черное платье. Она деловито и спокойно разговаривала с человеком, который, как оказалось, был служащим похоронного бюро. Меня она приветствовала довольно сухо.

— Миссис Сомерс пытается хоть немного отдохнуть, — объяснила она. — Вы уже завтракали? Или мне следует что-нибудь для вас заказать?

— Я уже ела, Мэри. Когда это случилось?

— Врачи считают, что между тремя и четырьмя часами сегодня утром. Сердце.

— Значит, дознания не будет?

— Дознания? — Мне показалось, что она вздрогнула и как-то странно посмотрела на меня. — Нет. Это же не было неожиданностью.

Провожая меня в комнату, Мэри рассказала подробности. Врачей смерть пациента не удивила. Он скончался тихо, и это было единственное, что утешало. Мэри уже сообщила всем членам семьи: позвонила мистеру Блейку, дала телеграмму Лауре. И еще — она посчитала это справедливым — телеграмму мистеру Уолтеру.

— Почему же нет? — довольно резко спросила я. — Он же сын. А мистер Блейк приедет?

— Он должен успеть на похороны.

Джуди заперлась в комнате Кэтрин, которая, похоже, была совершенно ошеломлена свалившейся на нее трагедией. Устроившись в комнате для гостей, я задумалась. Мэри явно чувствовала себя здесь как дома. Мод Палмер, как и предсказывала Джуди, уже не было. Эта Мэри Мартин умеет работать быстро. Всего неделю назад она еще была в моем доме и вот — уже здесь.

Я теперь знаю, что произошло и как. Кэтрин мне все рассказала.

В предыдущую пятницу Мэри появилась в квартире и попросила встречи с Кэтрин, диктовавшей в это время письма в маленькой комнатке, рядом с гостиной, которую она любила называть своим кабинетом. Кэтрин вышла в холл. Мэри была спокойна и уверенна в себе. В течение следующего получаса она рассказала много неожиданного. Мы и не подозревали, что она об этом знает. Например, о трости с клинком, об отказе Джима доказать свое алиби в ту ночь, когда была убита Сара. Она знала или догадывалась, что Джим не болен, а просто прячется, а затем, наклонившись вперед и тщательно подбирая слова, рассказала об исчезновении коврика из машины Джима.

Кэтрин была ошеломлена.

— Откуда вы об этом знаете? — резко спросила она. — От Амоса, наверное?

— Что-то от Амоса. Что-то видела своими глазами. Мисс Белл пыталась этот коврик сжечь, но он не горел. Когда я спустилась к завтраку, кухарка сказала мне, что исчезла кочерга. Я потом нашла ее в подвале. Начала искать и нашла там коврик. Он был в топке.

— И вы готовы в этом поклясться?

— Необязательно, — ответила Мэри и сделала паузу, давая Кэтрин время оценить ситуацию.

В течение часа бедная Мод Палмер, которая работала секретарем Кэтрин пять лет, была уволена с выплатой авансом двухмесячного жалования. На следующее утро Мэри Мартин уже осваивала пишущую машинку в маленькой аккуратной комнатке, в которой Кэтрин выполняла обязанности, выпадающие на долю замужней женщины ее достатка и социального статуса.

О чем думала Мэри, сидя в этой комнате? Была она возбуждена или подавлена? Может быть, напугана? Сейчас я думаю, что напугана, так как в первый же день она выбрала время и попросила Кэтрин ничего мне не говорить.

— Почему? — удивилась Кэтрин. — Мисс Белл будет приятно узнать, что вы нашли хорошее место.

— Она подумает, что я использовала то, что знаю, в личных целях.

По лицу Кэтрин промелькнула тень холодной усмешки, и молодая женщина покраснела. Но в конце концов согласие было дано. По крайней мере, временное.

— Но, конечно, когда вернется мисс Джуди…

— Тогда, скорее всего, это не будет иметь для меня никакого значения, — тихо ответила Мэри и повернулась к пишущей машинке.

Непонятное создание эта девушка. Она пряталась более целенаправленно и эффективно, чем Джим. Даже у Кэтрин не было адреса, по которому она жила в городе. Наверное, она впервые почувствовала себя в безопасности, потому что, как мы сейчас знаем, именно в эту ночь, в ночь поступления на работу к Кэтрин, она пошла на Бруклинский мост и выбросила что-то в воду. Бумага, в которую было завернуто это что-то, не была завязана, и ветер отнес ее далеко в сторону.

Затем она нашла почтовое отделение подальше от центра и послала записку Уолли. Пару строк без обратного адреса. После этого пошла к себе домой и «спала очень хорошо».

Так или иначе, но она была здесь, в элегантной квартире на Парк-авеню, в которой по утрам бесшумно сновала дюжина слуг. Потом слуги исчезали и появлялись только по вызову или для совершения ритуалов приема пищи. Что чувствовала Мэри, для меня до сих пор загадка. Наверное, быстро приспособилась. Она многому научилась, живя у меня. Но попала к Кэтрин с определенной целью. А достигнув ее, исчезла. Скрылась. Странная девушка, непонятная, даже с учетом того, что нам известно о ней сейчас.

Итак, в доме царил траур. Кэтрин не появилась. Приходили какие-то люди, разговаривали шепотом и уходили. Посыльные приносили цветы, и Мэри Мартин аккуратно заносила имена отправителей в маленькую книжечку. Было решено, что до похорон она будет ночевать здесь.

Мне показалось, что Мэри очень изменилась. Она выглядела подурневшей и довольно усталой. Я как-то принесла к ней в комнату визитные карточки с соболезнованиями и увидела, что она сидит, опустив голову на стол. Но она не плакала. Наоборот, ее глаза смотрели с вызовом и довольно жестко.

У меня не было ни малейших подозрений в отношении смерти Говарда. Однако откровенный разговор, который состоялся у меня с Джуди, заставил задуматься. То, что она рассказала, просто не укладывалось в голове.

Но поскольку для понимания ее рассказа необходимо знание расположения комнат в квартире, то я начну именно с этого.

Итак, как я уже говорила, квартира у них в два этажа. На первом находятся большая и малая гостиные, библиотека и кабинет Кэтрин. За ними, вдоль коридора, идут столовая, буфетная, кухня и комнаты слуг. Наверху, куда ведут парадная и черная лестницы, расположены комнаты членов семьи: будуар Кэтрин, соединенный с ее спальней, кабинет и смежная с ним спальня Говарда, комната Джуди, комнаты для гостей, комната служанки Кэтрин с примыкающим к ней помещением для шитья и глаженья белья.

В тот вечер, во вторник, Джуди встретила Мэри в холле, когда та собиралась уходить. Джуди весьма холодно воспринимала присутствие Мэри в доме и старалась общаться с ней как можно реже, но Мэри заговорила первой:

— Мне кажется, вашему отцу лучше не оставаться одному сегодня ночью.

Джуди вскинула брови:

— И почему же?

— Потому что он очень больной человек. Если он… если ему вдруг станет плохо ночью, он не сможет даже позвать на помощь.

— Мы не собираемся оставлять его без внимания, — коротко ответила Джуди и ушла.

Но беспокойство осталось, и она провела этот вечер в кабинете Говарда, рядом с его спальней. Говард был сильно простужен и чувствовал себя нехорошо. Большую часть времени он читал. Когда в одиннадцать часов камердинер Эванс принес виски и поставил его возле кровати в спальне, Джуди собралась уходить.

О том, что произошло потом, она не рассказывала еще даже собственной матери.

Зазвонил телефон, трубку сняла Джуди. Звонили Говарду, явно издалека, и сам он, когда взял трубку и ответил, был довольно сильно удивлен.

— Сегодня ночью? — переспросил он. — Где вы? Уже довольно поздно. Вам понадобится еще часа два.

Но потом он согласился. Джуди сказала, что после разговора Говард выглядел задумчивым.

— Твой дядя Джим, — объяснил он. — Едет сюда на машине. Я-то думал, он болен.

— Был болен, — ответила Джуди, напряженно размышляя. — Отец, я бы не хотела, чтобы ты с ним встречался. Это тебя расстроит.

— Почему?

— Не знаю. У него неприятности, отец. Глупо, конечно, но полиция пытается связать его с делом Сары, ну и все такое прочее.

— Чепуха! Чем ему помешала Сара? Это наглость с их стороны.

Она хотела дождаться гостя, но отец объяснил, что Джим особо просил сохранить визит в тайне от всех. Поэтому он воспользуется черным ходом и войдет в квартиру через заднюю дверь. Говард попросил Джуди ее открыть. Тут же он позвонил ночному сторожу, чтобы тот пропустил к нему посетителя, а еще лучше — просто отпер выход со стороны аллеи. Положив трубку, отец улыбнулся.

— Наверное, он думает, что я жду своего человека с контрабандной выпивкой.

— Или даму! — улыбнулась в ответ Джуди. — Смотри, отец, я расскажу матери!

— Вот она-то ничего знать не должна. Джим взял с меня слово.

Она уговорила его лечь в постель и принимать шурина в спальне. Когда Говард лег, она сама принесла ему книгу и пододвинула поудобнее лампу.

— Дверь открыта? — спросил он.

— Все в порядке.

До этого момента он еще не прикасался к своему виски. Она это точно помнила.

Поцеловав отца, Джуди ушла в свою комнату. Но ощущение беспокойства не проходило. Как Джим сумел выбраться из своего дома, за которым наблюдала полиция, ее не интересовало вовсе. Она беспокоилась за Говарда. Джим мог с налета вывалить на него всю эту отвратительную историю. Мог начать умолять о помощи и, может быть, даже — она сказала, что такая мысль у нее была, — в чем-то сознается.

До двух часов ночи она не спала, но, не слыша никаких шагов, незаметно для себя задремала. В три внезапно проснулась, села в постели, потом встала, прошла по коридору к двери комнаты отца и прислушалась. Были слышны два голоса: один тихий и спокойный, другой, ее отца, — более громкий и явно раздраженный. Джуди ушла к себе, но заснуть так и не смогла. Вскоре услышала какой-то стук.

— Как будто кто-то упал, — уточнила она, поежившись.

Она рывком села в постели, но стук не повторялся. Затем стало слышно, как Джим прошел по коридору и закрыл за собой дверь, ведущую на черную лестницу. После этого она уснула.

В девять часов утра ее разбудил пронзительный крик и шум упавшего стула. И хотя она моментально набросила халат и выскочила в коридор, Мэри Мартин ее опередила и уже смотрела через открытую дверь в комнату Говарда, где он, мертвый лежал на кровати, а на полу без чувств — Кэтрин.

На нем был халат из плотной темной парчи, а лицо, согласно рассказу Джуди, имело вполне спокойный и мирный вид.

Через несколько недель инспектор Гаррисон прочитал мне маленькую лекцию на эту тему.

— Лицо мертвого человека не выражает ничего. Через две минуты любая гримаса стирается, как надпись со школьной доски. Все эти разговоры об ужасе, застывшем на лице трупов, полная чепуха. Я видел лицо человека, которого буквально забили до смерти, а он выглядел так, как будто умер в кругу семьи в собственной постели.

Джуди начала звать на помощь, сбежались слуги. Горничная Кэтрин, истеричная француженка, оказалась совершенно беспомощной, и человеком, который распахнул все окна и побежал за водой в ванную Говарда, оказалась как всегда деловитая Мэри Мартин.

— Но она разбила стакан, — сообщила Джуди, не сводя с меня покрасневших глаз. — Она взяла стакан из-под виски со столика у кровати и уронила его на пол в ванной. Он рассыпался на кусочки. Я хотела бы знать, зачем она это сделала. В ванной же были другие стаканы.

Я попыталась ее успокоить. Ведь, в конце концов, ее отец был давно и неизлечимо болен. А стакан в такой ситуации может разбить любой. Но Джуди не успокаивалась.

— А как она попала туда так быстро? Как будто ждала этого крика.

Я посоветовала ей ничего никому не говорить, особенно Кэтрин, которой и так хватало горя. Джуди только отмахнулась:

— Она сама скоро узнает, что дядя Джим здесь был. Его видел ночной сторож. Он уже сказал о посетителе Эвансу. Когда услышал, что отец… что отца нет. Сейчас об этом знают уже, наверное, все слуги.

— Он узнал твоего дядю Джима?

— Не знаю. Ему известно, что кто-то приходил.

— А врачи? По их мнению, все в порядке? То есть дело в его сердце?

— Что еще они могут сказать, — проговорила она задумчиво. — Если это был яд…

— Тихо, Джуди!

Я как-то пережила этот тяжелый день. Уже много лет при всех семейных несчастьях неизменно нам помогала Сара, сейчас ее очень не хватало.

Сара взяла бы все под свой контроль. Уложила бы в постель Кэтрин, спокойно, но решительно угомонила бы эту истеричную француженку, которая сейчас заламывала руки перед слугами, дала бы всем успокаивающего или заказала бы его в аптеке, а затем, как будто смерть является таким же нормальным явлением, как жизнь, читала бы книгу до тех пор, пока все не уснут.

Но Сары не было. Не было Флоренс Гюнтер. А теперь — Говарда.