На следующий день я прошлась по дому, выполняя обещание, данное Дику. Слуги, очевидно, решили, что трагедии последнего времени в некоторой степени лишили меня душевного равновесия, так как я поочередно исследовала все предметы округлой формы. Один или два дагерротипа в круглых рамках я буквально разобрала на части, но эти акты вандализма не привели ни к чему.

После полудня меня вызвал прокурор. Беседа получилась неприятной: обвинения и едва сдерживаемая ярость с его стороны, и ничего, кроме испуга, — с моей.

— Мисс Белл, это очень серьезное дело, — заявил он. — Одно и то же лицо совершило два страшных преступления и два нападения. Одно из нападений доказано, второе — на вашего дворецкого — по крайней мере, очень возможно. В нашем округе завелся либо опасный маньяк, либо убийца, мотивы поведения которого скрыты так тщательно, что мы их до сих пор не выяснили. Думаю, что мы имеем дело с мотивированными действиями. Из двух убитых женщин одна была, в общем, никем. В ее жизни не было ничего существенного. В жизни второй были лишь отношения с семьей, которой она верно служила и со стороны которой пользовалась значительным доверием. Две женщины подружились: секреты одной стали секретами другой. Поэтому, если предположить, что один из секретов имел порочащий характер, когда погибла одна, должна была погибнуть и другая. Тем не менее указанная семья не предпринимает ничего, чтобы помочь закону. Она даже скрывает некоторые сведения от полиции.

— Я отрицаю это категорически.

— Отрицаете? Но мудро ли это, мисс Белл? А если дело дойдет до суда и вы будете давать свидетельские показания под присягой?

— Но какой суд? Вы никого не арестовали.

Он пропустил это мимо ушей.

— Мисс Белл, я настаиваю на том, чтобы вы выполнили свой гражданский долг и рассказали все, что знаете. Вы должны это сделать в интересах общества. Если на свободе находится некое лицо, законченный убийца, человек, лишенный стыда и совести, обманывающий правосудие для достижения своих целей, то неужели вы не понимаете своих обязанностей?

— Я не знаю ничего. Если вы считаете, что речь идет о Джиме Блейке, то я — нет. Он так же невиновен, как и вы.

Он подался вперед:

— Тогда зачем вы сожгли коврик из его машины? Не надо отвечать. Мы не предполагаем, а знаем, кто это сделал.

— Если вы собираетесь судить человека на основании только косвенных улик…

— А что такое косвенная улика? Это сведения, на основании которых мы принимаем решения ежедневно. Вот раздается звонок. Вы никого не видите за дверью, но знаете, что там кто-то стоит и звонит. Это тоже косвенная улика.

Он откинулся в кресле и перешел на более спокойный тон:

— Эта трость, с клинком внутри. Клинок был широкий?

— Очень тонкий. Наверное, не более полудюйма в самой широкой части. Он суживался к концу.

— И обоюдоострый?

— Не помню.

— Вы его не видели с тех пор, как отдали Джиму Блейку?

— С тех пор нет.

— А когда вы его отдали?

— Я уже говорила: прошлой весной, в марте. Он ему очень понравился.

— Он его специально попросил?

— Не совсем. Просто сказал, что если я захочу от него избавиться, он возьмет с удовольствием.

— Он ведь вас навещал довольно часто?

— Не очень. Примерно раз в месяц.

— Где вы его обычно принимали?

— В библиотеке.

Когда я уходила от прокурора, мне встретился у выхода мистер Гендерсон из конторы Уэйта и Гендерсона. Мы поклонились друг другу. Мне показалось, что он выглядит обеспокоенным и расстроенным. Но я отнесла это на счет все еще загадочного для всех убийства Флоренс и не обратила особого внимания на встречу.

Это было в субботу четырнадцатого мая, и в тот же вечер меня посетил инспектор Гаррисон. Выглядел он усталым и довольно неопрятным, а когда снимал пальто, выронил из кармана фонарик.

Он почему-то принес его с собой в библиотеку и во время разговора постоянно щелкал выключателем. Наверное, израсходовал весь запас своей обычной амуниции. Начал он с извинений:

— У меня появилась привычка сюда заглядывать. Наверное, потому, что я люблю поговорить, а вы всегда готовы послушать.

— Наверное. Хотя я надеялась, что все дело в моем личном обаянии.

Это его смутило. Он как-то растерянно улыбнулся, бросил на меня быстрый взгляд и беззастенчиво нацелил фонарик мне на ноги.

— Видите ли, — начал он, переходя к делу. — Я изучал слепки со следов на вашем участке. И уверен, что это следы женских туфель. Туфли большого размера, без каблука, самые обычные и довольно поношенные. Женщина опиралась на внешнюю сторону стопы.

— Я уверяю вас, инспектор…

— Совсем не нужно, — вежливо ответил он. — Но перед уходом я хотел бы осмотреть ваши шкафы. Кто-то довольно легко проникает в ваш дом, и, возможно, эту пару туфель удастся найти.

Он, однако, остался сидеть и с сожалением оглядел свою одежду.

— Я тут обследовал округу, — объяснил инспектор. — Любопытно, но ночью иногда видно то, что не видно днем. Вот, например, кровь на мебели. Днем она выглядит как лак, а в хорошем электрическом свете видна. И следы на земле. Вспомните свет фар автомобиля! Я иногда притормаживал перед канавкой не глубже дюйма.

— И вы сейчас что-нибудь нашли?

— В общем, да. Для вас, мисс Белл, новости плохи. Дело вот в чем. Я был в музее и смотрел там трости с клинками. Они похожи на обычные трости во всем. Кроме одного. Сама трость — это трубка с открытым концом. Она оставляет на земле отпечаток в виде кольца. Я специально взял одну трость и попробовал. Вы поняли, да? Отпечаток получается в виде кольца. В одной трости из музея клинок уходит слишком глубоко и оставляет след: кольцо с точкой. Точка — это острие. Ваша трость лучше — видно только кольцо.

У меня перехватило голос:

— И вы… нашли такие кольца?

— Целую дюжину. Или больше. Я их отметил и закрыл. Завтра сделаем слепки. Я подумал, что вам лучше сразу сказать.

— Значит, Джим…

— Он там точно был. Я обнаружил с полдюжины отпечатков на тропе, между коллектором и подножием. Есть и другие на самом склоне. Более того, я думаю, что нашел то, чем оглушили Сару Гиттингс.

Оказывается, обследование тела бедной Сары выявило больше, чем мы знали. Нам сказали, что рана на затылке была нанесена тупым предметом, но что происхождение этого предмета неизвестно. Однако в ее волосах и в самой ране были найдены многочисленные кусочки древесной коры.

— Конечно, частично кора могла попасть в волосы, когда ее тащили по земле. Но некоторые кусочки проникли глубоко в ткани тела. И еще одно. Удар был нанесен сверху. Нижний край раны рваный. Или ее ударил очень высокий человек, или она в этот момент сидела. А теперь вопрос: где в лесу может сидеть такая женщина? Она аккуратна, любит порядок и немолода. Она не сядет на землю. Найдет пень, поваленное дерево или камень и сядет.

Но пока инспектор во всем этот разобрался, убили Флоренс. Успел пройти дождь, светило солнце. Солнце, оказывается, обесцвечивает кровь. Однако в этот вечер он отправился на поиски и нашел то, что искал. Около поваленного дерева у вершины холма, примерно в сорока футах от того места, где были привязаны собаки, он высветил фонарем лежавший на земле сук длиной примерно четыре фута, большой и тяжелый. Перевернув его, нашел на защищенной от дождя и солнца стороне какие-то пятна и несколько волос. Он тщательно упаковал сук и отправил его в полицию.

Мне стало плохо.

— И там тоже были следы этой трости?

— Нет, но это неудивительно. Кто же совершает убийство, в открытую размахивая тростью. Он к ней подкрался сзади. Я сомневаюсь, что она вообще что-нибудь успела понять.

Я лихорадочно пыталась хоть что-то придумать.

— А та трость с клинком из музея? Ею можно было нанести такие раны?

— Можно, — коротко ответил он. — Но, мисс Белл, здесь надо быть очень осторожным. Все колотые раны похожи. Нельзя даже точно сказать, одна острая сторона у клинка или две. Понимаете, у любого ножа у кончика две режущих стороны. Вот, например, у этого.

Он вынул из кармана внушительных размеров нож.

— Вот. Первые полдюйма он режет в обе стороны. Поэтому само по себе то, что Джим Блейк был в тот вечер с тростью, не доказывает, что он или кто-нибудь еще воспользовался ею. Остальные обстоятельства…

Он сказал все, что хотел. В деле Флоренс Гюнтер ничего нового не появилось. Выстрел был произведен с близкого расстояния, с левой стороны. Входное отверстие представляло собой маленькую аккуратную дырочку, выходное — несколько большую. Инспектор был склонен согласиться с Диком в том, что ее застрелили в машине — на улице вблизи или прямо перед моим домом.

— Рана немного кровоточит даже при выстреле в голову, а уж такая обычно… оставляет много следов. Конечно, все могло быть и не так. Ее сначала могли оглушить, как Сару Гиттингс, а потом убить где-нибудь за городом.

Он поднялся, свет лампы отразился от его лысой головы. И я обратила внимание, что, как и все мы, он выглядит усталым и невеселым.

— Бывают моменты, — вдруг заявил он, — когда мне не нравится моя работа. Сейчас как раз один из них. Вот маленькая мисс Джуди. У нее и так хватает неприятностей, а ведь очень возможно, что через пару дней мы добавим их еще.

— Вы собираетесь арестовать Джима Блейка?

— Именно это я и собираюсь сделать, мисс Белл. Могу сказать: мы думаем, что обнаружили мотив. Может быть, вы его знаете, может — нет. Но мы его обнаружили, а теперь знаем, что Джим Блейк был на этом склоне той ночью. Только мне хотелось бы сначала найти трость с клинком.

Он уже пошел к двери, когда я остановила его вопросом:

— Инспектор, как вы узнали, что Коврик сожгла я?

— Ну, его ведь кто-то сжег, и все говорило о том, что это сделали именно вы.

— Но как вы все-таки узнали?

Он хитро улыбнулся.

— Вы когда-нибудь обращали внимание на такие коврики, мисс Белл? Нет? Тогда я вам расскажу то, что вы, наверное, не знаете. На этом коврике были кнопки или пуговицы, чтобы пристегивать его к полу. Они металлические и не горят. Грамотный человек может внимательно проверить бачки с золой и легко их найти.

Уже взявшись за ручку двери, он обернулся.

— Мисс Белл, доверительно могу вам сказать следующее. Я бы очень хотел узнать, зачем вы сожгли этот коврик. На следующий день после убийства Флоренс Гюнтер я с лупой осмотрел всю машину. Если вы там что-то нашли, вы умнее меня.

Я уставилась на него в немом изумлении.

— Подумайте, мисс Белл, не торопитесь. Время есть. — И он ушел.

Только после этого я вспомнила об обуви, которую он хотел посмотреть.

На обдумывание у меня было два дня, но оно не принесло никакой пользы. Я сожгла коврик, дала этим в руки прокурора оружие против Джима, и никакое заявление инспектора, что в машине не было ничего подозрительного, ничего уже не могло изменить.

Они поверят, как поверил он, что я нашла нечто уличающее Джима, а они сами это просто просмотрели.

Но одновременно у меня было и чувство облегчения. Если они не нашли пятна на следующий день после убийства Флоренс, значит тогда его там не было.

Так я смогла вынести только два дня. Я никого не видела, ничего не слышала. Казалось, не было убийства ни нашей бедной Сары, ни Флоренс; не было этого таинственного неизвестного человека, который заходил в мой дом, когда хотел, и совершал здесь свои не менее таинственные дела. На третий день, во вторник, я почувствовала себя легче. Никого не арестовали. Жизнь снова вошла в привычную колею. Для поднятия духа я даже приготовила для просмотра мои записи по биографии отца — слабая попытка как-то защитить свой мозг от неприятных мыслей, которую все мы предпринимаем, попав в беду.

И вот я разложила все материалы. Аккуратно отпечатанные Мэри страницы, мои собственные полупонятные заметки, разлинованные блокноты, в которых Мэри писала под мою диктовку. Эти стенографические символы не говорили мне ничего. Они были так же непроницаемы, как и сама девушка. Когда я сидела над ними, мне пришло в голову, что эти блокноты с ее записями было все, что осталось нам от Мэри. Она появилась, сыграла свою роль и исчезла. Странная девушка — с ее манерами, вызывающей красотой и удивительной способностью или быть в центре неприятностей, или приносить их с собой.

Я переворачивала страницы. Иногда попадались сделанные от руки пометки. Например: «Написать Лауре о дагерротипах». Или: «Джозефу найти черепаху для обеда». В них не было ничего интересного, пока я не добралась до, очевидно, последнего блокнота.

Не на странице, а на внутренней стороне обложки она написала чернилами: «Новый номер, Ист-16».

У меня есть особенность, вызванная необходимостью, так как я часто не могу найти свои очки: моя память хранит телефонные номера. И этот номер показался мне знакомым.

Я вспомнила не сразу. Пришлось сесть и закрыть глаза, но я вспомнила. И увидела Дика Картера, сидящего за моим столом, Джуди рядом с ним. Он звонил по Ист-16. Тут я поняла. Дик звонил по этому номеру в тот вечер, когда договаривался о моем с Джуди визите к Лили Сандерсон.

Новый номер, Ист-16. Это означает, что был и другой номер, старый, и что Мэри его знала. Но мне подумалось, что он означает гораздо больше того, что Мэри знала кого-то в том доме. Может быть, саму Флоренс Гюнтер. Что за этим стояло, я даже не пыталась обдумать. Мне показалось, что я должна снова встретиться с Лили Сандерсон, узнать, видела ли она когда-нибудь Мэри в своем доме, а затем найти саму Мэри. Найти и заставить говорить.

Однако, когда я позвонила, мисс Сандерсон была на работе. И в тот же самый день Лили Сандерсон сама пришла ко мне, как будто получила мое мысленное послание.

У Джозефа после полудня, к счастью, был выходной. Иначе он мог бы ее не впустить. У него были собственные методы определения посетителей, которые просто наносят визит, и тех, которые пришли решать собственные проблемы. Я даже видела, как он это делает: один взгляд на автомобиль или такси, быстрая оценка перчаток, обуви, одежды. И мгновенное решение:

— Мадам нет дома.

Или: широко раскрытая дверь, поклон, принятие карточки, довольно церемонное, и одновременно намек — только намек, — что посетителю рады.

Но поскольку у Клары правило впускать всех, то Лили Сандерсон попала в дом без труда, и когда я вышла в гостиную, она уже сидела там.

— Надеюсь, вы не против моего прихода, — извинилась она. — У меня было такое чувство, что я должна прийти.

— Я рада вашему визиту. Хотите чаю?

— Если это вас не слишком затруднит. Я прямо из магазина. День был тяжелый, я даже не зашла домой переодеться.

Она с интересом наблюдала, как я звонком вызывала Клару и заказывала чай. Моя гостиная ее восхитила.

— Такое очаровательное место. По дороге к дому такие кусты. А эта комната! У вас такой очаровательный кабинет!

— Да, милый, — согласилась я. — Он очень старый.

Глядя на эту женщину с большими голубыми глазами, с легкой хромотой, странно одетую, с почти детской претензией на искушенность, я вдруг почувствовала к ней симпатию. Симпатию и доверие.

Она не сразу объяснила причину своего прихода, а я ее не торопила. Лили перешла к делу, когда чай был подан и Клара оставила нас вдвоем.

— Я не знаю, важно это или нет, — начала она, — но вы — друг Флоренс и должны знать. В тот вечер, когда ее убили, она садилась в какую-то машину. Это видели два человека.

— Что за машина?

— Большая, лимузин.

— Они запомнили цвет?

— Они сомневаются. Это итальянцы, муж и жена. У них на углу овощная палатка. Фамилию я не знаю. Его все называют Тони. Флоренс они знают хорошо: она у них часто покупала яблоки. Тони говорит, что машина была черная, а его жена — что синяя.

Дело было так. В тот вечер, когда Флоренс Гюнтер убили, оба итальянца в палатке видели ее идущей по улице. Она их тоже видела, покачала головой, давая понять, что ей ничего не надо, и прошла к остановке. Они оба видели ее совершенно отчетливо. Флоренс, очевидно, нервничала и прохаживалась взад и вперед.

Однако, прежде чем подошел трамвай, к ней подъехал автомобиль. Это был закрытый лимузин, за рулем сидел мужчина. Поскольку он остановился прямо под уличным фонарем, они смогли разглядеть только то, что на мужчине была мягкая шляпа. Мужчина заговорил с Флоренс. Супруги-итальянцы заинтересовались. Они знали ее давно, но Флоренс всегда была одна. Казалось, она колеблется, а он настаивает! В конце концов, он открыл дверцу, и она села рядом с ним.

Однако — и это самое интересное — жена торговца утверждала, что эта же самая машина до этого некоторое время стояла чуть дальше по улице, в тени. Она видела и машину, и то, что человек, приехавший на ней, совершал, выйдя из салона, не совсем понятные манипуляции.

— Она считает, что он мазал грязью номерные знаки, — объяснила мисс Сандерсон. — А поскольку их лоток с месяц назад обворовали, она к нему приглядывалась. Сейчас она говорит, что он сел за руль, как только Флоренс показалась на улице. Тогда он сразу поехал очень быстро, а потом резко затормозил возле нее, как будто только что увидел. Но итальянку все-таки заинтересовали эти номера. Она даже вышла из палатки, чтобы посмотреть. Задние номера она увидела, но прочесть не смогла. Они были замазаны.

Визит Лили Сандерсон разочаровал меня, по крайней мере, в одном. Я в упор спросила ее, знает ли она молодую женщину по имени Мэри Мартин, но она никак не отреагировала.

— Мэри Мартин, — перепросила она, задумавшись. — Нет, не могу сказать, что о такой слышала.

— Думаю, она была знакома с Флоренс Гюнтер. А если не с ней, то наверняка с кем-нибудь из вашего дома.

— Если хотите, могу узнать. Я в этом пансионе живу только с прошлой осени, большинство жильцов тоже новые. Знаете, как это бывает. Вначале все хорошо. Потом владелица ловит вас за стиркой или джентльмен приходит в гости чаще одного раза в неделю. Да, я вспомнила. Я могу вам рассказать о мужчине, которые приходил к Флоренс Гюнтер. Его видела Кларисса.

— Кларисса?

— Да, негритянка из нашего дома. Угрюмая такая. Я ей недавно подарила платье, и она разговорилась. Мужчина был худой, довольно высокий. Она считает, что лет пятидесяти. И в костюме для спорта, с тростью. В нашем доме это кое-что!