Удивительная сила молодости поставила Дика на ноги уже через несколько дней. Приготовления к суду над Джимом шли очень быстро. Тем не менее нападение на Дика не только полностью деморализовало мою прислугу, но и заставило инспектора Гаррисона провести несколько бессонных ночей.

Он снова обследовал весь холм и снова безрезультатно. Стояла сухая и теплая погода, следов ног не осталось. Он не пытался скрыть, что полностью сбит с толку.

— Я не хочу никаких ошибок правосудия. Я не окружной прокурор. У меня есть работа, и я ее делаю. Независимо от любых приговоров. А на прессу мне наплевать. Мне нужен преступник. И я не уверен, что мы его уже нашли.

Случай с Диком произошел двадцать седьмого мая, в пятницу. В понедельник утром я спустилась вниз и обнаружила в своем доме инспектора, смакующего кофе в буфетной. Увидев меня, он совсем не смутился, положил на стол кухонные часы, которые, очевидно, рассматривал, сказал, что их пора почистить, и вышел со мной в прихожую.

По своему обыкновению, он остановился возле умывальной и заглянул внутрь:

— Вам никогда не приходило в голову, что Уолтер Сомерс нашел в вентиляционной шахте совсем не карандаш?

— Думаю, Джуди…

— Ха! — заявил он. — Верьте мисс Джуди. Она знает. Так вот, не карандаш. Несколько фактов о карандаше, мисс Белл. Во-первых, это ваш карандаш. По правде говоря, мы нашли на нем отпечатки пальцев. Ваши и Уолтера Сомерса. Никаких других. Во-вторых, думаю, что карандаш взяли с вашего стола в тот же вечер и умышленно положили на слуховое окно. Не утверждаю, что взяли именно для этого, но это возможно. Вы не помните, Уолтер Сомерс в тот вечер брал карандаши? Перед тем, как начал осмотр?

— Нет, не помню. Но мог.

— Не было так, что он сначала заглянул в шахту, потом спустился вниз и зачем-то сходил в библиотеку?

— Он ходил за спичками.

— Но он курит, а у курящих обычно спички есть. Думаю, карандаш взял он. Проверим, прав ли я. Конечно, надо учитывать, что Уолтер Сомерс знает больше, чем говорит. Итак, он смотрит в шахту и видит там какую-то знакомую вещь: может, ключ, или брелок, или авторучку, даже вставную челюсть! Что угодно, но то, что ему знакомо или кажется знакомым. Он спускается вниз, идет в библиотеку за спичками, видит карандаш и кладет его в карман. Потом влезает по лестнице, забирает ту вещицу и предъявляет вам карандаш. Все просто.

Ничего не боясь, он запечатывает его в конверт и отдает полиции. Умно, правда? Только чуть-чуть слишком умно.

— Значит, он нас всех одурачил.

— Не совсем всех, — весело ответил инспектор. — Вы сами не курите, ведь так?

— Нет, не курю.

— И в карманах карандаши не носите?

— В женской одежде теперь нет карманов.

— Хорошо. В чем был Уолтер Сомерс в тот вечер?

— В смокинге.

— В черном. И вот что показал микроскоп, мисс Белл. Этот карандаш лежал в кармане черного костюма. В боковом кармане, где мужчины часто носят пачку сигарет. В креплении ластика нашли крошки табака и черные ворсинки. Я наблюдал за Уолтером Сомерсом. У него нет портсигара. Он носит сигареты в бумажных пачках в правом боковом кармане. Не хочу скрывать, его пиджак побывал у меня. В кармане остались следы. Когда он лез в вентиляционную шахту, карандаш был у него с собой.

— Уолтер? — У меня даже перехватило дыхание. — Но вы же сами говорили, что…

— Не торопитесь. — Он поднял руку. — Нет, если верно алиби, которое дали ему вы, он не убивал Сару Гиттингс. Хотя алиби вообще штука интересная. Все равно тройное алиби достаточно для кого и для чего угодно. Попробуйте, однако, выдвинуть обвинение против него!

Допустим, он уговаривает отца изменить завещание в свою пользу. Тайна завещания раскрывается, он боится, что все узнает миссис Сомерс и работа пойдет насмарку. Поэтому убивает Сару Гиттингс, чтобы она замолчала, а потом и Флоренс Гюнтер, так как она хотела встретиться с вами и что-то рассказать. Затем…

— Он никогда бы не поднял руку на своего отца.

— Да? Ну, может быть, здесь я с вами согласен. Во всяком случае, это был не он. Мы проверили, где он находился той ночью. Но жаль… Тогда бы дело было сделано. Вернемся к этому карандашу. Есть только две версии: либо он взял его раньше и просто заменил им то, что нашел на окне, либо заранее знал или догадывался, что там лежит, и полез по лестнице именно с целью убрать эту вещь. Которая на кого-то указывала.

— На него самого?

— Необязательно. Просто на кого-то.

Он вновь задумался.

— Мисс Белл, я уже говорил, что это — семейное дело. Но еще никогда не видел семьи, которая бы была так сплочена, чтобы помешать правосудию и защитить преступника! В семье полно всяких противоречий, но как только дело доходит до этих убийств, все тут же встают стеной. Теперь скажите, зачем вы вообще отправились на этот холм вчера ночью?

— Проверить, мог ли бедный Джим Блейк кого-нибудь узнать в такой темноте, — ответила я с некоторым вызовом.

— Вот именно! А Джим Блейк сам рта не раскрывает и готов на все. Кого он защищает? Кого защищает Джозеф? Он кому-то помог выбраться из вашей вентиляционной шахты. Или, по крайней мере, из дома. Он сделал то, что хотели сделать вы: сжег коврик. А потом получил по голове за все свои хлопоты. Что может сделать полиция при таком отношении?

Мэри Мартин они так и не нашли. Сейчас мне это кажется странным. Она и не пыталась прятаться. Тогда, во всяком случае. Как потом с отвращением сказал инспектор, она была у них «прямо под носом».

Уолли тоже куда-то исчез. Джуди предположила, что он, как и полиция, ищет Мэри.

— А ему она зачем?

— Потому что он от нее без ума.

— Не верю.

— Да? Я видела, как он ее обнимал в тот день, в Нью-Йорке, когда умер отец. Он вышел, а потом вернулся.

— Джуди!

— Я видела сама. Она плакала, а он гладил ей волосы и что-то шептал. Я потихоньку вышла и оставила их печалиться дальше.

— У нее просто мог быть шок, а он ее успокаивал.

Но она только улыбнулась, как будто знала нечто такое, что мне было недоступно.

Когда Джуди ушла, я еще раз обдумала ее слова. Вспомнила ночь, когда умерла Сара, как внезапно умолкла Мэри, узнав, что Сары все еще нет. Помнится, Уолли тоже нервничал и в какой-то момент спросил о Саре:

— А где была в это время Сара?

— Ее не было.

— И до сих пор нет?

— Нет.

Мне показалось, что он тогда слегка удивился и задумался. Но, возможно, такое впечатление сложилось под влиянием дальнейших событий.

Но что знала Мэри Мартин? Какое дело могло быть у нее к Говарду? Дело настолько секретное, что она ждала, пока уйдет Сара, и настолько срочное, что когда ее остановили, она «побелела как полотно».

Она не обратилась к Уолтеру. Ее миссия, если, конечно, у нее была какая-то миссия, должна была оставаться неизвестной и ему. Те же мотивы могли, вероятно, заставить ее неожиданно для всех явиться в дом Кэтрин в Нью-Йорке и при помощи чистого нахальства добиться увольнения бедной Мод Палмер.

По словам Кэтрин, она не хотела, чтобы об этом стало известно мне.

— Почему? — спросила тогда Кэтрин.

— Она подумает, что я воспользовалась тем, что знаю.

Несомненно, она чего-то боялась, была бледна, как в тот день в отеле. Но настроена решительно. Спряталась в своей маленькой комнатке в городе. Однажды вышла, чтобы что-то выбросить в реку, а потом вернулась, легла в постель и «спала хорошо». Как будто у нее с души свалился камень, как будто все, наконец, устроилось к лучшему. Бедная Мэри!

Я разговаривала с инспектором в понедельник утром, а во вторник он появился опять и попросил разрешения снова осмотреть весь дом. Я никогда не видела, чтобы такой тщательный обыск дал так мало результатов, если, конечно, не считать возмущения слуг. Но именно тогда я сделала то, о чем буду жалеть до конца жизни. Я заперла свой любимый шкафчик с инкрустацией из золоченой бронзы.

Обыском командовал Симмонс, он и пришел ко мне за ключами. Но я объяснила, что шкафчик уже осматривали, что внутри находятся драгоценные статуэтки из Челси, доставшиеся мне от матери, и лучше их не трогать. Симмонс кивнул, и шкафчик открывать не стали.

Больше они ничего не пропустили, тщательно перевернули и осмотрели все подушки кресел, диванов, кухонные принадлежности и даже стиральную машину. Несчастный Симмонс несколько часов парился в дровяном сарае, переворачивал поленья. Но не нашли никаких бумаг и никаких циферблатов, кроме, конечно, на часах.

Однако сам факт обыска чрезвычайно расстроил Клару и Нору, что привело к совершенно неожиданному для меня результату.

Нора попросила разрешения взять к себе на ночь Джока, а Клара — Изабеллу. Все кончилось тем, что в три часа ночи меня разбудил ужаснейший вопль. Он доносился скорее всего из задней части дома и был достаточно долгим и истеричным.

Я выскочила из постели, открыла дверь. Джозеф тоже вышел в коридор, я услышала его голос:

— Что случилось? Кто там?

Послышался стон. Джозеф включил свет и бросился к черной лестнице. Сжавшись в комок и закрыв лицо руками, на лестничной площадке сидела Нора в ночной рубашке.

— Я ее видела, — выла она, — я ее видела!

— Не шуми, — жестко приказал, — напугаешь всю округу. Кого ты видела?

— Мисс Сару. Я ее видела. Она стояла внизу, под лестницей, и смотрела на меня. В своей форме. Вся в белом.

Вот что она рассказала и потом повторяла с упрямством, вообще присущим ее натуре.

Ночью Джок проснулся и стал просить, чтобы его выпустили. Он повизгивал, скребся в дверь, и в конце концов Нора неохотно пошла с ним вниз. На верхней ступеньке он, однако, остановился и зарычал. Нора посмотрела вниз. У нас на гараже есть снаружи фонарь. После того, как начались все эти происшествия, я приказала включать его на ночь. Свет от фонаря проникает через окно в буфетную. В этом свете в дверном проеме Нора и увидела, как она говорит, фигуру человека.

— Что было потом? Потом что случилось? — потребовала я.

— Не знаю. Я закрыла глаза.

Во всем этом меня поразило только одно. Насколько я знала, Элиза, запуганная откровенными угрозами Джуди, ничего не болтала слугам и сейчас находилась от моего дома на достаточно большом расстоянии.

На следующий день я еще раз осмотрела дом вместе с Джозефом. Везде, где возможно, были поставлены новые замки и дополнительные засовы. В подвале я распорядилась установить на всех окнах решетки. Толстые железные прутья были прочно заделаны в стены.

— В чем дело, Джозеф? — спросила я. — Женщинам что-то мерещится? Или кто-то на самом деле ходит по дому?

— Они сильно нервничают, мадам. Но ничего не пропало.

Я посмотрела на него повнимательнее. Казалось, он держался уже не так прямо, как раньше, и выглядел уставшим и постаревшим. В последние дни я замечала, что он потерял уверенность в движениях, стал неловким. Я положила руку ему на локоть.

— Вы измотаны, Джозеф. Хотите отпуск? Я думаю, мы обойдемся.

Он отрицательно покачал головой.

— Спасибо, мадам. Я лучше останусь. Просто еще не совсем пришел в себя после того случая, вот и все.

— Вы так и не знаете, кто вас ударил?

Мне показалось, что он заколебался. Рука под моей ладонью ощутимо напряглась. И хотя, как я сейчас знаю, Джозефу было абсолютно точно известно, кто его ударил, а в его душе кипела ярость, он проявил почти нечеловеческую выдержку. Его голос остался, как всегда, бесстрастным:

— Не имею ни малейшего понятия, мадам.

Он, наверное, сгорал от любопытства. Что значил повторный обыск дома полицией? Но он ничего не говорил, не задавал вопросов. Идеальный дворецкий Джозеф. Идеальный слуга.

Этот инцидент не прибавил мне покоя. Ночью я долго не могла заснуть. Мне казалось, что я слышу осторожные движения, посторонние звуки. Они доносились не только снизу, иногда я слышала их наверху, один раз — даже в будуаре, рядом с моей спальней! Я громко спросила: «Кто там?» Звуки прекратились и больше не повторялись.

На второй день после случая с Норой я, сидя в гостиной, неожиданно для себя приняла решение немного пошпионить за своим собственным домом. Сделать это оказалось легче, чем кажется.

Старые переговорные трубы в моем доме действуют очень просто. Надо открыть трубу со своей стороны и, набрав в грудь побольше воздуха, дунуть. В результате в том месте, куда ведет труба, раздается совсем не тихий вой. Открытые, они прекрасно проводят звук. Моя мать долгое время была прикована к постели и управляла хозяйством из спальни. Из моей комнаты до сих пор ведут четыре теперь почти забытые, но еще вполне действующие трубы.

В буфетной была только Клара. Джозеф куда-то вышел. Я никогда не забуду ее лица, когда она услышала мою просьбу пойти в кладовку с дровами и принести оттуда в библиотеку небольшое полено.

— Да, и еще нож, Клара. Поострее.

— Нож, мэм? Для разделки мяса?

— Да, самый острый, какой только есть.

Настрогав несколько палочек и чуть не лишившись при этом пальца, я зафиксировала в открытом положении все заслонки труб. Кроме одной, в буфетной. Но когда Клара ушла спать, я добралась и до нее. К полуночи я уже удобно устроилась в своей запертой спальне и погасила свет.

В первый час ничего не случилось. Я услышала, как, очевидно, через заднюю дверь вернулся Джозеф, подобрал нож, что-то пробормотал и убрал его на место. Потом послышались звуки открывания и закрывания двери холодильника. Я поняла, что он подбирает себе что-нибудь освежающее. Потом, около часу ночи, стало совсем тихо.

В это время послышался далекий слабый звук. Доносился он из гостиной, откуда точно — определить было трудно. Но, мне показалось, я поняла, что он означал. Кто-то скребся, как будто мышь грызла доску. Поскольку звук продолжался почти без перерыва, я решила, что так оно и есть. Труба проходила через старые стены, а в нашем доме вряд ли было меньше мышей, чем в любом другом. Не знаю, сколько это длилось, но звук внезапно прекратился. Я сразу же напрягла слух, думая, что сейчас могут послышаться осторожные шаги. Но было совсем тихо. Кругом царила абсолютная тишина.

На следующее утро я встала пораньше, испытывая некоторое чувство стыда за свою выдумку и намереваясь убрать палочки. Ни в гостиной, ни где-либо еще на первом этаже никаких посторонних следов не было.

Однако, подавая мне поднос с завтраком, Джозеф рассказал об истинной причине звуков.

— Мадам, я думаю, что нас никто больше тревожить не будет.

— Тревожить?

— По ночам. Я обнаружил путь, по которому они входили в дом.

Он действительно его нашел. По его словам, он пошел проветривать гостиную и открыл застекленную дверь, выходящую на улицу. Выйдя наружу, увидел на ступеньках кусочки замазки. Она оказалась мягкой.

Все было устроено очень просто. Старую замазку вокруг одного из стекол аккуратно соскребли и вместо нее положили свежую. Для того, чтобы попасть в дом, нужно было только ее вынуть и при помощи, например, клейкой ленты снять стекло. На все требовалось несколько секунд.

Инспектор Гаррисон, когда осмотрел дверь, сказал, что использовали именно клейкую ленту.

Никакой тропинки в этом месте не было, ступеньки выходили прямо на газон, и следов не осталось. Но в результате этого открытия инспектор Гаррисон остался, чтобы лично проследить за установкой поперек всей двери тяжелого железного засова, а потом еще проверил все остальные двери и окна. Но он не был полностью удовлетворен.

— Щеколду на этой двери, — заявил он, — все равно рукой не достанешь. Можно допустить, что Джозеф один раз и запер ее небрежно и именно в эту ночь кто-то попытался проникнуть в дом. Но два раза, пять раз! Я просто не верю.

— Но он мог ее чем-нибудь подтолкнуть. То есть тот, кто хотел влезть в дом.

— Может, и мог, — пробурчал инспектор.