Нападение на Джуди произошло в среду, двадцать седьмого апреля, а Флоренс Понтер была убита не ранее первого мая, то есть в следующее воскресенье.

Следовательно, Уолли был у меня в четверг или пятницу.

Помню, меня поразил тогда его вид, а еще больше то, как он воспринял новость о нападении на Джуди.

— О, Господи! — воскликнул он. — Ну нет, я положу всему этому конец, даже если… даже если для этого мне придется кого-то убить собственными руками!

Однако он наотрез отказался дать какие-либо объяснения. Позвав Джозефа, он отправился вместе с ним в гараж и оставил меня в одиночестве размышлять над его словами, а также вообще над всем его поведением с того дня, как была убита Сара.

Он тщательно все обыскал, проявив при этом не меньшее усердие, чем полиция, и большее беспокойство, чем все мы вместе взятые. Вид у него был весьма мрачный. Мне показалось, что за те дни, что я его не видела, он еще больше осунулся и совершенно утратил свою всегдашнюю веселость.

Обнаружение тела, похоже, не принесло ему никакого облегчения. Для всех нас, как ни опечалены мы были, это, по крайней мере, означало конец поискам. Во всяком случае, с неопределенностью было покончено. Мы ничем не могли помочь Саре, а все остальное было делом полиции. Но Уолли, казалось, не чувствовал этого облегчения.

Однако он не любил Сару. В отличие от Джозефа, она не напоминала ему о том счастливом, полном шумного веселья и сумасбродных выходок времени до того, как Маргарет покинула Говарда и своего юного сына, которые ее обожали, и убежала с человеком, оставившим ее спустя шесть месяцев.

Мне вдруг совершенно отчетливо вспомнились те дни. Уже тогда я знала Говарда. По правде сказать, именно благодаря мне он и познакомился с Кэтрин. Маргарет прожила еще год где-то в Европе, потом умерла. Уолли нужна была мать. К сожалению, Кэтрин не сумела стать ею.

Он ее просто не выносил, и она платила ему тем же. Она никогда его не любила, а после рождения Джуди ее неприязнь к нему даже усилилась.

Кэтрин ревновала. Страстно влюбленная в своего мужа, она страдала из-за того, что Маргарет принесла Говарду сына, тогда как она сама не смогла этого сделать. И она постаралась избавиться от всего, что напоминало о Маргарет. Она уволила даже Джозефа, и мне пришлось взять его к себе. Мне кажется, эта ревность довольно обычна для вторых жен. Они ревнуют даже тогда, когда первой жены уже нет в живых. Но на Уолли все это отразилось весьма болезненно.

Несомненно, в том, что между ним и отцом возникло отчуждение, в немалой степени была вина и Уолли, но также несомненно и то, что Кэтрин не пошевелила и пальцем, чтобы как-то их помирить. Страстный, вспыльчивый, недисциплинированный и красивый Уолли слишком напоминал свою мать. Когда он узнал, что Маргарет умирает в Биаррице, он потребовал, чтобы отец разрешил ему поехать к ней. Ему было в этом отказано из-за его возраста — Уолли тогда только исполнилось четырнадцать. В полном отчаянии он взял у отца из бумажника деньги на билет второго класса.

Хотя Уолли опоздал, Говард так никогда и не простил ему этой кражи и сделал ошибку, рассказав о ней Кэтрин.

После свадьбы она каждый раз, когда Уолли бывал дома, запирала свой кошелек на ключ в шкаф. Он знал об этом и ненавидел ее. Он бывал там не часто. Кэтрин старалась держать его как можно дальше от дома. Сначала он был в школе, потом в колледже, а потом началась война.

Совершенно естественно поэтому, что Джуди была ему такой же чужой, как и Сара. И если я удивилась, когда он помрачнел и осунулся после исчезновения Сары, то его бледность и гнев сейчас, когда я ему рассказала о нападении на Джуди, меня просто потрясли.

Однако Уолли выглядел немного успокоившимся после того, как вернулся из гаража. С весьма решительным видом он уселся прямо передо мной.

— Послушай, как ты относишься к Джиму Блейку?

— Он мне нравится, но не более того.

— Когда он позвонил сюда в тот вечер?

— В четверть восьмого.

— И спросил Сару?

— Да.

— Почему он это сделал? У него что, была такая привычка — звонить Саре? Конечно же, нет! Откуда ты тогда можешь знать, что когда Сара вышла в тот вечер из дома, она не отправилась на встречу с ним?

— Я этому не верю! Зачем ей было с ним встречаться? Думаю, они не обменялись и двумя десятками слов за двадцать лет.

— Она вышла, чтобы встретиться с ним, — продолжал настаивать Уолли. — Я это знаю, потому что проверял. Я разговаривал с его слугой-негром. Ты знаешь привычки Джима. Он ужинает поздно и перед ужином всегда переодевается. Так вот, в тот вечер он этого не сделал. Он рано поужинал и надел костюм для гольфа. И ушел из дома в семь часов.

— О Господи, Уолли! Если человек не может позволить себе поесть, когда он голоден, или одеться так, как ему хочется…

— Послушай, — упрямо продолжал он. — Это еще не все. У него с собой была эта трость с вкладным клинком, которую ты ему отдала.

— Даже если…

— Дай мне договорить, Элизабет Джейн. Эта самая трость, или стек, или как ты там ее еще называла, исчезла. В доме ее больше нет. Она, как и другие его трости, стояла в холле, но в тот день, когда было обнаружено тело Сары, она исчезла.

Усталые, запавшие глаза Уолли смотрели прямо на меня, и я видела, что он убежден в своей правоте и говорит совершенно искренне.

— Итак, что получается? — произнес он. — У него назначена встреча с Сарой, и он отправляется на эту встречу вооруженным. А потом…

— Уолли, умоляю тебя, не говори ничего об этом полиции.

— Нет, — угрюмо проговорил он. — Пока нет. Но когда-нибудь я смогу это сделать.

Итак, наши дела в те несколько дней, которые оставались до первого мая, обстояли следующим образом. Сара убита. И причиной смерти были две колотые раны глубиной четыре дюйма с четвертью, нанесенные после того, как ее оглушили ударом по голове. Тот же прием был использован и с Джуди, которой нанесли сзади сильный удар по голове, но, к счастью, на жизнь ее преступник не покушался. Уолли подозревал Джима Блейка лишь потому, что пропала трость, а мои домашние были так всем этим напуганы, что бледнели и вздрагивали каждый раз, когда с холма у въезда на мой участок спускался автомобиль и до них доносился треск выхлопов.

Что же до фактов, проливающих хоть какой-либо свет, то их у нас не было.

Из-за сенсационности преступления пресса была полна требованиями немедленного ареста, и инспектор ходил злой и раздраженный.

— Чего они все от меня хотят? — недовольно ворчал он. — Послушали бы вы, что говорят у прокурора! Можно подумать, что стоит мне выйти на улицу, как я тут же схвачу преступника. Старые бабы! Сразу же впадают в панику, как только газеты поднимают вой!

На той неделе он, должно быть, сломал не одну сотню зубочисток, так как мы находили их кусочки по всему дому.

К воскресенью, первого мая, Джуди уже почти полностью поправилась, но пока еще оставалась в постели. Она заказала кучу книг по криминалистике и, положив их рядом с собой с одной стороны, а сигареты с другой, весьма неплохо проводила время.

Вечера были оставлены Дику. Первая же встреча после нападения на Джуди окончательно прояснила их отношения. В мгновение ока Дик был на коленях у ее кровати.

— Моя дорогая! Моя дорогая бедняжка!

Совершенно счастливая, она лежала, положив руку ему на голову.

— Твоя дорогая бедняжка, — проворковала она, — оказалась настоящей дурой. Ох, и задашь же ты мне жару, когда услышишь об этом. Элизабет Джейн, выйди — он хочет поцеловать меня.

И плюнув на все указания и запреты Кэтрин, я быстренько ретировалась.

Именно в воскресенье под вечер и произошло одно из тех, казалось бы, совершенно незначительных событий, которые, однако, в дальнейшем имели такие серьезные последствия. Их, этих событий, было уже немало: тело Сары, обнаруженное Джуди, которая случайно оказалась в том месте, когда испугалась лошадь; прохлада апрельской ночи, заставившая Нору подняться и подойти к окну, чтобы его закрыть; Мэри Мартин, внезапно открывшая дверь в комнату Сары, когда та писала письмо и прикрыла его, оставив на рукаве отпечатки; Джим Блейк, изменивший своей привычке переодеваться к ужину, что вызвало подозрения Уолли; неожиданное и все еще непонятное желание Джуди отправиться ночью в гараж; да и мое собственное внезапное решение подарить Джиму Блейку трость деда с вкладным кинжалом.

Итак, в то воскресенье, в пять часов, ко мне пришла Флоренс Понтер, и ее не впустили. Незадолго до этого я поднялась к себе отдохнуть, и Джозеф не позволил ей войти.

Почему она не пришла ко мне раньше? Конечно, она была сильно напугана. Мы знаем это сейчас. Она опасалась за свою жизнь. Особенно ужасны, скорей всего, были ее ночи, которые она проводила, запершись в своей мансарде в старом, полуразвалившемся доме на Халкетт-стрит. Но она знала, что у нее в руках ключ к нашей тайне. Представляю, как тщательно просматривала она газеты в поисках каких-либо новостей, размышляя над тем, как поступить.

Может быть, если бы она отправилась тогда в полицию со своей историей, то была бы сейчас жива. Но если бы мы все, находясь в состоянии шока, действовали бы разумно, не было бы никаких тайн. У некоторых людей еще очень силен страх перед полицией и боязнь шумихи. К тому же, ей и самой надо было кое-что скрывать. И хотя, в общем-то, дело было совершенно незначительным, для нее оно имело огромное значение. Как могла она рассказать в полиции свою историю и утаить это?

Должно быть, обо всем этом она и думала, сидя одна в своей довольно убогой комнатушке с покрытой искусственным навахским одеялом кроватью, невзрачными шторами и еще более невзрачным ковром, единственной книгой из городской библиотеки на туалетном столике, куда она, укладываясь спать, клала, вероятно, и свой золотой мост с двумя фальшивыми зубами, по которому позже ее смогли опознать.

Но, в конце концов, она приняла решение и пришла ко мне. И Джозеф, который по фотографии позже опознал ее как мою посетительницу в тот вечер, ответил на звонок и отправил ее назад! Мадам спит, сказал он, и ее нельзя тревожить. Повернувшись, бедняжка пошла по аллее к тротуару и своей верной смерти — худенькая, бесцветная девушка в темно-синем жакете и клетчатом платье.

Она не оставила своего имени, и Джозеф ничего не сказал, пока я не спустилась вниз к ужину.

Даже тогда это ничего для меня не значило.

— На кого она была похожа, Джозеф? На репортера?

— Не думаю, мадам. Это была худая и очень тихая женщина.

За столом мы были вдвоем с Диком. Как всегда, ужинали рано, чтобы слуги могли куда-нибудь вечером уйти. Распорядок был заведен еще моей матерью с целью дать им возможность присутствовать на вечернем богослужении. Сегодня, думаю, они отправляются не в церковь, а в кино.

Но я больше не вспоминала об этом загадочном визите. Меня расстроила Мэри. Вернувшись с прогулки, она заявила, что желала бы оставить службу, как только я смогу отпустить ее, и тут же разрыдалась.

— Просто хочу уехать отсюда, — говорила она прижимая к глазам платок. — Ужасно нервничаю… Думаю, я просто боюсь.

— Но это же глупо, Мэри. Куда вы поедете?

— Я могу поехать в Нью-Йорк. Мисс Сомерс обещала что-нибудь подыскать.

Реакция Джуди, когда я рассказала ей об этом разговоре, была весьма для нее типичной.

— Мамина затея заткнуть Мэри рот, — сказала она. — И вежливый шантаж со стороны нашей благонравной леди.

Итак, к ужину Мэри не спустилась, и мы с Диком были за столом одни. Помню, он говорил о преступности, о том, что Скотленд-Ярд всегда видит только то, что лежит на поверхности, тогда как настоящий американский детектив тщательнейшим образом проверяет все, даже, казалось бы, самые незначительные факты. Как бы в дополнение к этому, он сказал, что у полиции появились какие-то новые данные в отношении убийства Сары, но пока они предпочитают о них молчать.

— Они на что-то напали, и, думаю, это их озадачило.

— И вы не знаете, что бы это могло быть?

Он лишь покачал головой, продолжая поглощать все в неимоверных количествах. Помню, вспомнив о зародившихся у Уолли подозрениях, я еще подумала, а не связано ли это каким-то образом с Джимом Блейком.

Почему он позвонил Саре в тот вечер в четверть восьмого? Не для того ли, чтобы мы могли потом сказать, что он был в это время дома? Но ведь со слов Амоса мы знаем, что его там не было, что он находился тогда где-то в другом месте. И имел с собой оружие, кто знает, что творилось у него в душе…

Он все еще отлеживался дома и, насколько я знаю, ни с кем не встречался. О чем он думал все эти дни, когда лежал там, в своей кровати?

— Дик, ведь вы с Джуди обсуждали весь этот кошмар?

— Да, мы говорили об этом, как и все вокруг.

— Я имею в виду нечто более определенное. Зачем все-таки понадобилась Джуди лестница?

Дик ответил мне не сразу.

— Не знаю, — медленно произнес он. — Не думаю, что ей была нужна лестница. По-моему, она просто хотела взглянуть на нее.

Он отказался как-то объяснить свое загадочное высказывание, и мне ничего не оставалось, как, удовлетворившись этим, проводить его наверх, к Джуди.

Этот вечер отмечен в моей памяти двумя событиями. Первым был истерический припадок у Мэри Мартин. Клара спустилась ко мне в библиотеку с сообщением, что Мэри закрылась в своей комнате и ее рыдания слышны даже через дверь. Новость повергла меня в настоящее изумление, так как Мэри была одной из тех деловых, сдержанных женщин, которые, казалось, способны справиться с чем угодно.

Еще больше меня удивило то, что когда я, захватив с собой нюхательные соли, поспешила к ней, она сначала наотрез отказалась впустить меня.

— Уйдите, — сказала она. — Пожалуйста, уйдите.

— Я и не собираюсь входить. Я только хотела передать вас соли.

Неожиданно дверь широко распахнулась, и на пороге возникла Мэри, которая смотрела на меня даже с некоторым вызовом.

— Это все ерунда, — проговорила она. — Просто у меня сегодня разыгрались нервы. — Она выдавила улыбку. — Со мной это иногда бывает.

— Что-нибудь случилось, Мэри?

— Ничего. Я веду себя просто глупо. Понимаете, хотя нет, вряд ли вы можете понять, что это такое — жить все время в домах других людей и ничего не иметь самой?! Иногда я просто не выдерживаю.

В первый раз с тех пор, как ее узнала, я почувствовала к Мэри что-то вроде симпатии. Несомненно, жизнь у нее была нелегкой. А тут еще постоянно перед глазами совершенно поглощенные друг другом Джуди и Дик. Вот нервы у нее и не выдержали. Ведь она тоже была молода и хороша собой. Я успокаивающе похлопала по ее руке.

— Вероятно, тут немалая доля и моей вины, Мэри. Я эгоистичная женщина. И в последнее время в связи с этой трагедией…

Она вдруг снова заплакала, но тихо и как-то безутешно. Спускаясь по лестнице, я подумала, а не была ли она тоже напугана? Ведь, в конце концов, в ее одиночестве для нее не было ничего нового.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю Мэри, как и других актеров нашей драмы. Но в какой-то степени она по-прежнему остается для меня загадкой — странное, заносчивое существо с жеманными манерами, у которого, однако, были свои часы отчаяния и слабости.

Другим событием, оставшимся у меня в памяти от того вечера, был довольно поздний телефонный звонок.

Звонили Дику. Было часов одиннадцать. Все это время он провел с Джуди, удобно устроившись рядом с ней на кровати, хотя из уважения к моим старомодным взглядам они оставили дверь в комнату открытой. Когда я позвала его, он неторопливо подошел к телефону и взял трубку. В следующее мгновение, однако, от его спокойствия не осталось и следа. Он бросился в холл, схватил свой плащ, шляпу и, подойдя к лестнице, крикнул Джуди:

— Должен бежать, дорогая. Что-то произошло, и требуется присутствие самого выдающегося репортера.

— Поднимись сейчас же наверх и скажи «до свидания»!

— Это бизнес, — крикнул он, ухмыляясь. — Я могу поцеловать тебя в любое время.

С этими словами он выбежал из дома. Взревел мотор, и я услышала, как с треском и грохотом его старый потрепанный «форд» ринулся по аллее, тогда как Джуди все еще продолжала сверху звать его.