Самое заурядное, на первый взгляд, событие обретает новое значение, если ему сопутствуют необычные обстоятельства. Почему бы миссис Уотсон было Не снести одеяло вниз по винтовой лестнице, если ей так этого хотелось? Но она понесла одеяло вниз в одиннадцать часов вечера, стараясь производить как можно меньше шума, и, будучи обнаруженной, швырнула одеяло в Хэлси и попыталась смыться (выражение мальчика, на мой взгляд, верное). Все вышеперечисленное указывало на значимость события.

Двое медленно шли через лужайку и поднимались по ступеням террасы. Хэлси спокойно говорил что-то, а миссис Уотсон слушала, опустив глаза. Насколько я могла судить, эта женщина отличалась чрезвычайно развитым чувством собственного достоинства, хотя Лидди наверняка придерживалась другого мнения на этот счет. Но сейчас лицо ее хранило совершенно загадочное выражение: несмотря на видимое смирение, домоправительница имела вид упрямый и вызывающий, хоть и несколько потрясенный.

— Миссис Уотсон, — сурово сказала я, — не будете ли вы столь любезны, чтобы объяснить сие довольно необычное происшествие?

— Я не нахожу его необычным, миссис Иннес. — Голос у нее был низкий и очень чистый. Сейчас в нем слышалась легкая дрожь. — Я несла одеяло Томасу. Он… он не очень хорошо чувствовал себя вечером. Я спускалась по винтовой лестнице, поскольку тропинка к сторожке проходит поблизости от восточного крыла. Когда… мистер Иннес закричал, а потом бросился на меня, я… я испугалась и швырнула в него одеяло.

Хэлси рассматривал в маленьком настенном зеркале рану на лбу. Она была неглубокой, но обильно кровоточила, и вид у мальчика был довольно жуткий.

— Томас болен? — спросил он через плечо. — Странно, мне показалось, я видел Томаса на улице, когда рванул за вами с террасы.

Я заметила, что мальчик уже перестал рассматривать себя и незаметно следит в зеркало за лицом домоправительницы.

— Это одно из одеял для слуг, миссис Уотсон? — спросила я, расправляя на свету роскошные шелковые складки.

— Все остальные закрыты в кладовой, — ответила она. Это походило на правду: я сняла дом без права пользования постельными принадлежностями хозяев.

— Если Томас болен, — сказал Хэлси, — его нужно навестить. Вам не стоит беспокоиться, миссис Уотсон. Я сам отнесу одеяло.

Домоправительница встрепенулась, словно собираясь запротестовать, но не нашла, что сказать. Она стояла со смертельно-бледным лицом, разглаживая складки на своем черном платье. Потом миссис Уотсон как будто что-то решила для себя.

— Прекрасно, мистер Иннес. Тогда идите. Я сделала все, что могла.

И домоправительница повернулась, поднялась по ступенькам лестницы, двигаясь медленно и с достоинством. Мы трое стояли в холле над лежащим на полу белым одеялом, растерянно переглядываясь.

— Ей-богу, — наконец нарушил молчание Хэлси. — Этот Саннисайд — сплошной кошмар. Складывается такое впечатление, словно мы заплатили деньги за удовольствие жить на этой фабрике по производству привидений и находимся в самой гуще событий, оставаясь здесь чужаками. Мы видим происходящее изнутри, но не являемся полноправными участниками событий.

— Ты полагаешь, она действительно несла это для Томаса? — с сомнением спросила Гертруда.

— Томас стоял на улице за магнолией, когда я гнался за миссис Уотсон, — ответил Хэлси. — Отсюда напрашивается единственный вывод, тетя Рэй. Корзинка Рози и одеяло миссис Уотсон свидетельствуют о том, что кто-то прячется или прятался в сторожке. Вполне вероятно, ключ к ситуации находится сейчас в наших руках. Во всяком случае я собираюсь идти в сторожку и все выяснить.

Гертруда выразила желание сопровождать брата, но девочка выглядела такой смятенной, что я категорически запретила ей выходить из дома. Я послала за Лидди, чтобы та отвела Гертруду в спальню, а сама вместе с Хэлси отправилась к сторожке. Трава была мокрой от росы, но Хэлси, как подобает мужчине, выбрал кратчайший путь и пошел через луг. Однако на полпути он остановился.

— Лучше вернуться на аллею, — сказал он. — Это не луг, это запущенное поле. Где здешний садовник?

— Здесь нет садовника, — кротко ответила я. — До сих пор мы были благодарны хотя бы за то, что нам готовят пищу и проветривают постели. Здешний садовник работает сейчас в клубе.

— Напомни мне завтра, чтобы я прислал человека из города. У меня есть на примете отличный садовник.

Этот незначительный разговор я вспомнила, поскольку стараюсь последовательно изложить все факты, относящиеся к делу, а садовник, которого Хэлси прислал в Саннисайд на следующий день, сыграл важную роль в событиях, имевших место в последующие несколько недель и потрясших всю округу. Однако в ту минуту я, занятая своими промокшими юбками, не обратила внимания на это в высшей степени обыденное замечание.

Выйдя на аллею, я показала Хэлси место, где нашла корзинку, полную битого фарфора. Мальчик отнесся к моему рассказу скептически.

— Наверное, Уорнер, — предположил он, когда я закончила. — Сначала решил подшутить над Рози, а потом подобрал осколки с дороги, зная, какую опасность представляют они для шин автомобиля. — Это замечание показывает, насколько близко может человек подойти к правде и все-таки упустить ее.

В сторожке было тихо. В гостиной на первом этаже горел свет, и одно из окон наверху тоже слабо светилось, словно в комнате горел ночник. Хэлси остановился и прищуренными глазами окинул дом.

— Не знаю, тетя Рэй, — с сомнением в голосе проговорил он, — едва ли это женское дело. Если станет жарко — чеши в лес, — таким образом мальчик на студенческом жаргоне выражал нежную заботу обо мне.

— Я останусь здесь.

Я пересекла маленькую террасу, теперь затененную и благоухающую жимолостью, и решительно постучала в дверь.

Дверь открыл сам Томас, полностью одетый и совершенно здоровый на вид. Одеяло было перекинуто через мою руку.

— Я принесла одеяло, Томас, — сказала я. — Жаль, что ты так серьезно заболел.

Старик переводил взгляд с моего лица на одеяло. При любых других обстоятельствах смущение его показалось бы комичным.

— Как?! Ты не болен? — воскликнул Хэлси за моей спиной. — Томас, да ты просто симулянт!

Дворецкий будто обдумывал что-то и пришел, наконец, к какому-то решению. Он вышел на террасу и тихо прикрыл дверь за собой.

— Думаю, вам лучше войти, мисс Иннес, — сказал старик, тщательно подбирая слова. — Так получается, я не знаю, что делать, но рано или поздно все откроется.

После этих слов он открыл дверь, и я вошла в дом. Хэлси последовал за мной. В гостиной старый негр со спокойным достоинством повернулся к Хэлси.

— Вам лучше посидеть здесь, сэр. Мужчинам там делать нечего.

События разворачивались совсем не так, как предполагал Хэлси. Он присел на край стола, не вынимая рук из карманов, и провожал взглядом меня и Томаса, пока мы поднимались по узкой лестнице. На верхней площадке стояла женщина, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся Рози. Она слегка отшатнулась в испуге, но я ничего не сказала. Томас указал мне на приоткрытую дверь, и я вошла в нее.

На втором этаже сторожки размещались три хорошо обставленные спальни. В этой — самой просторной — горел ночник, и при свете его я различила простую металлическую кровать. На ней спала или лежала в забытьи девушка. Время от времени она что-то невнятно бормотала. Рози, наконец, взяла себя в руки, вошла и включила свет. Только тогда я узнала в горящей от жара больной девушке Луизу Армстронг.

Оцепенев от изумления, я уставилась на нее. Луиза, больная и одинокая, скрывается здесь, в сторожке! Рози подошла к кровати и поправила стеганое одеяло.

— Боюсь, ей стало хуже сегодня, — осмелилась все же заметить она.

Я положила ладонь на лоб больной. Лоб горел. Я обернулась к двери, за которой томился Томас.

— Может, вы объясните мне, Томас Джонсон, из каких соображений вы не сообщили мне об этом раньше? — возмущенно поинтересовалась я.

Старик съежился.

— Мисс Луиза не позволила мне, — горячо сказал он. — Я хотел. Собирался вызвать доктора еще в ту ночь, когда она Приехала. Но мисс Луиза и слышать об этом не хотела. Она… она очень плоха, мисс Иннес?

— Очень, — холодно ответила я. — Попросите мистера Иннеса подняться сюда.

Хэлси поднимался по ступенькам неторопливо и вошел в спальню с видом заинтересованным и слегка насмешливым. Он остановился, взглянул на Рози, на меня, потом перевел глаза на головку с разметавшимися волосами на подушке. Думаю, мальчик сердцем почувствовал, кто это, прежде чем действительно разглядел девушку. В два стремительных шага он пересек спальню и склонился над постелью.

— Луиза! — нежно окликнул он больную.

Но она не ответила и явно не узнала его. Хэлси был еще очень молод и не знаком с серьезными болезнями. Он медленно выпрямился, не отрывая взгляда от Луизы, и вцепился мне в руку.

— Она умирает! — хрипло проговорил он. — Умирает! Она не узнает меня.

— Ерунда! — отрезала я, поскольку всегда в минуты душевной слабости склонна к раздражительности. — Она не делает ничего подобного, и прекрати щипать меня за руку. Если тебе не терпится сделать что-нибудь, то пойди и придуши Томаса.

Но в этот момент Луиза очнулась и зашлась страшным кашлем. После приступа она откинулась с помощью Рози на подушки и, наконец, узнала нас. Больше Хэлси ничего и не требовалось: для него возвращение сознания уже означало выздоровление. Он упал на колени рядом с кроватью и попытался сказать девушке, что с ней все в порядке, что скоро мы приведем ее в норму, что выглядит она прекрасно, но потом осекся на полуслове. Тут я пришла в себя и выставила мальчика из спальни.

— Сию же минуту! — приказала я, когда он заколебался.

Хэлси не стал уходить далеко. Вызвав по телефону доктора, он сидел на верхней ступеньке лестницы или путался под ногами со своими настойчивыми предложениями пойти куда-нибудь и что-нибудь принести.

В конце концов я избавилась от мальчика, послав его подготовить машину на случай, если доктор разрешит перевезти больную в особняк. Хэлси отправил в сторожку Гертруду, нагруженную огромным количеством самых невероятных вещей, в том числе ворохом турецких полотенец и коробкой горчичников. А поскольку девушки были знакомы, Луиза несколько воспрянула духом при виде Гертруды.

Пока доктор из Инглвуда ехал в Саннисайд, я заставила замолчать Томаса, который пытался объяснить мне что-то, непонятное ему самому, и после продолжительной беседы со стариком узнала следующее.

В субботу вечером около десяти часов он читал в гостиной, когда кто-то постучал в дверь. Старик находился в доме один (Уорнер еще не приехал) и сначала не хотел открывать. Но открыв все-таки, он с изумлением обнаружил перед собой Луизу Армстронг. Томас был старым слугой и знал нынешнюю мисс Армстронг еще ребенком, поэтому вид Луизы просто потряс его: девушка казалась возбужденной и усталой. Старик провел ее в гостиную и усадил в кресло. Спустя некоторое время он сходил в особняк за миссис Уотсон, и они допоздна разговаривали в сторожке. Томас сказал, что Луиза, кажется, попала в беду и очень испугана. Миссис Уотсон приготовила чай и отнесла его девушке. Луиза категорически запретила слугам говорить кому-либо о своем приезде. Она не знала, что Саннисайд сдан на лето, и это обстоятельство усложнило ситуацию. Девушка казалась растерянной и сбитой с толку. Ее отчим и мать остались в Калифорнии — больше она ничего не сказала. Почему она убежала, никто не представлял. Мистер Арнольд Армстронг жил в клубе «Гринвуд», и тогда Томас, не зная, что еще можно сделать, отправился туда по тропинке. Дело происходило незадолго до полуночи. На середине пути он встретился с самим Армстронгом и привел его в сторожку. Миссис Уотсон вернулась в особняк за постельным бельем, поскольку в таких обстоятельствах Луизе было лучше остаться в сторожке до утра. Между Арнольдом Армстронгом и Луизой произошел долгий разговор; молодой человек вел его на повышенных тонах и под конец впал в страшную ярость. Он покинул сторожку после двух и направился к особняку — Томас не знал зачем; а в три часа он был застрелен у подножия винтовой лестницы.

На следующее утро Луиза заболела. Она спросила об Арнольде, и ей сказали, что он уехал. У Томаса не хватило смелости сообщить девушке о смерти брата. Вызывать врача она запретила и болезненно сжималась при одной мысли о том, что о ее присутствии станет известно. Миссис Уотсон и Томас, по горло занятые хозяйственными делами, привлекли для помощи Рози, которая носила в сторожку еду в небольшом количестве и помогала хранить тайну.

Томас честно признался, что хотел скрыть присутствие Луизы еще и по следующей причине: все они видели Арнольда Армстронга в роковую ночь, а сам старик, как известно, не питал к покойному никаких теплых чувств. О причинах же побега Луизы из Калифорнии; о том, почему она не остановилась у Фитцхугов или других знакомых в городе, Томас знал не больше меня. Смерть отчима Луизы и перспектива скорого возвращения матери окончательно усложняли ситуацию. Мне показалось, старый дворецкий вздохнул с облегчением, когда присутствие молодой хозяйки обнаружилось. Нет, девушка пока не знала о смерти брата и отчима.

Но теперь одна тайна заменилась другой. Если я знала, куда ходила Рози с корзинкой посуды, то не знала, кто встретил ее на аллее. Если выяснилось, что в сторожке находилась Луиза, то причина ее побега оставалась неизвестной. И если я знала, что Арнольд Армстронг незадолго до смерти провел некоторое время в сторожке, то это обстоятельство никоим образом не приближало нас к раскрытию преступления. Кто упал в прачечную из бельевой камеры? Кем являлся возлюбленный Гертруды — преступником или жертвой? Ответы на эти вопросы могло дать только время.