Когда Генри ел на завтрак остывший бекон и пил кофе с белым хлебом, пытаясь не обращать внимание на холодность жены, он три или четыре раза сказал себе, что его не волнует молчание Речел. Странно, что сейчас оно ощущалось как потеря – раньше Генри этого не замечал. Он решил сосредоточиться на чем-нибудь таком, что могло бы разогнать мрачные мысли, и взгляд его упал… на ее бедра, обтянутые юбкой, на ее высокую грудь под тканью рубашки, на ее ноги, обутые в старые ботинки.

Чем больше Генри старался не думать о Речел, тем хуже у него это получалось. Он плеснул остатки кофе в костер.

– Здесь все женщины так одеваются? Речел пнула носком ботинка головешку, которая выкатилась из костра.

– А что?

– Вы и на женщину-то не похожи. Простое платье пошло бы вам куда больше.

– Неужели? – без тени эмоций произнесла Речел. – Мне следует это запомнить.

– Я – ваш муж. Вы одеваетесь или раздеваетесь, чтобы сделать мне приятное.

Женщина встала и отправилась запрягать лошадей.

– Разве вы не знаете, мистер Эшфорд, что тут другой мир? Платья и шляпки не для здешних мест. Так же, как и шелковое белье и подтяжки… – Речел надела седло на лошадь Генри и начала затягивать ремни. – И в этом мире женщины одеваются и раздеваются, чтобы выжить. – Она закрепила седло и обернулась: – Фургон готов. Все, что вам придется делать – это следовать за моей пылью.

Не успел Генри ответить, как Речел ускакала прочь. Выехав на дорогу, она пустила лошадь во весь опор.

– Дьявол… – пробормотал Генри.

Собрав жестяные миски и кружки, он бросил их в фургон. Затем взобрался на сиденье и направил лошадей в ту сторону, куда поскакала Речел. Он сжимал зубы, когда фургон подпрыгивал и качался на неровной земле. Генри боялся потерять Речел из виду. Она оказалась права: ее присутствие можно было определить только по столбу пыли, поднимающемуся над прерией.

Почему Речел уехала и что искала впереди, Генри понять не мог. Взглянув на небо, он заметил, что облака потемнели и вдалеке блеснула молния. В воздухе повеяло сыростью, холодный ветер проник сквозь рубашку Генри. С той стороны, куда поехала Речел, приближалась буря. Почему жена не возвращается?

Конечно, он знал, почему. Речел не собиралась ничего искать или разведывать дорогу. Она только хотела избавиться от его общества. Об этом можно было судить по ее быстрым, резким движениям, когда она седлала лошадь. Чувствовалось, что Речел раздражена, даже рассержена, хотя держала себя в руках.

Генри не удивился бы, если бы услышал ее яростные крики, эхо которых разносилось по прерии. Он даже хотел, чтобы Речел кричала. Тогда бы она больше походила на женщин, которых Генри знал, а не на кроткое создание, стоически терпящее издевательства мужа… как это когда-то происходило с его матерью.

Люк оказался прав. Речел ничем не напоминала других женщин. Такой он еще не встречал. Ее откровенность и прямота были столь же неподдельными, как и ее чувственность. Генри удивлялся, как Речел могла оставаться такой в мире, полном обмана, в мире, где честность не стоит и ломаного гроша.

И тут Генри заметил, что жена скачет назад. Плащ развевался за ее спиной и поднимался выше головы, удерживаемый лишь завязками вокруг шеи. Когда Речел подъехала ближе, Генри увидел, что она шевелит губами – наверное, что-то говорит лошади, успокаивая ее. Он остановил фургон.

Когда Речел приблизилась к фургону, щеки ее горели, а лицо было мрачным. Она погладила шею лошади и сухо сказала:

– Впереди есть укрытие.

Речел указала на неровную гряду скал, напоминавших сломанные кости, торчащие из плоти земли. Привязывая лошадь позади фургона, Речел бормотала успокаивающие слова, обещая, что позаботится о животном позднее… после…

– После чего? – спросил Генри.

– Когда пройдет смерч. Я видела его в пяти милях к востоку отсюда. – Речел указала в сторону облаков, ставших еще выше и темнее: Потом взобралась на сиденье рядом с мужем. – Нам нужно спешить!

Генри почувствовал, что в небе и на земле все замерло, ветер куда-то исчез, и наступила неестественная тишина. Он поднял голову и с тревогой огляделся. Никогда еще вверху не было такого бледно-золотого сияния. Но это сияние вскоре закрыли темные облака, словно отделяя рай от земного ада.

Генри не спрашивал Речел, что такое смерч. Он вовсю погонял лошадей, заставляя их скакать как можно быстрее. Фургон приближался к скальной гряде. До укрытия оставалось совсем немного, когда загремел гром и поднявшийся ветер стал раскачивать фургон из стороны в сторону. Речел спрыгнула и повела лошадей к широкой расщелине.

– Нужно закрыть им глаза! – крикнула она мужу.

Не задавая вопросов, Генри повторял все действия Речел – достал из коробки платок и завязал лошади глаза, успокаивая ее, когда она затанцевала на месте. Натянув снизу на лицо собственный шейный платок, он пробрался в расщелину, ставшую их убежищем, и оказался лицом к лицу с Речел.

Гром загремел еще ближе и громче, как будто над головой одновременно проезжала тысяча поездов. Генри посмотрел на небо сквозь проем между камнями. Воздух стал серым, как пыль, он собирался в вихри, которые увеличивались в размерах и с воем проносились мимо укрытия, задевая его своими дьявольскими крыльями. Одно черное облако остановилось совсем рядом, оно росло и опускалось вниз, как хвост самого сатаны, широкий сверху и касающийся земли своим тонким концом.

Смерч становился все сильнее. Казалось, он всасывает воздух, создавая пустоту, парализующую все живое. Грязь и камни поднимались вверх, когда хвост сатаны касался их. Черный вращающийся столб управлял самим ветром и использовал все, что попадалось на его пути, чтобы подчинить прерию безумному дьявольскому вихрю.

Генри не поверил своим глазам – перед ним пролетела рыжая белка. Ветер оторвал ее от земли, подхватил и начал яростно терзать обессилевшую жертву.

Это был ад без жары, дым без огня. Высокий черный столб оказался напротив расщелины, словно хотел заглянуть туда. Генри в ужасе замер, но смерч тут же удалился и поднялся вверх, взмахнув черными крыльями.

Белка еще некоторое время кружилась в воздухе и с глухим стуком упала на землю – прямо у входа в расщелину. Казалось, что вихрь отбросил ее с отвращением, как слишком маленькое и незначительное существо, с которым не стоит возиться. Белка лежала на спинке, оглушенная или умирающая, ее лапки дрожали на ветру, и все это странным необъяснимым образом притягивало Генри, – так что он чуть было не вышел из укрытия, но Речел крепко обхватила мужа за талию. Генри и не заметил, что они с женой стояли совсем близко друг к другу. Он даже забыл о существовании Речел, захваченный зрелищем стихии.

– Нет! – голос Речел перекрывал ветер. – Еще нет, еще не все!

Генри посмотрел туда же, куда и Речел, и заметил новый хвост, спускающийся с облаков – сатана продолжал искать души, чтобы унести их с собой. Он почувствовал, как жена дрожит, а ее пальцы вцепились в его рубашку. Генри взглянул на Речел и увидел ее широко раскрытые немигающие глаза над шелковым платком, защищающим рот, услышал частое дыхание, колеблющее ткань платка.

Речел боялась и надеялась, что муж защитит ее. Генри обхватил ладонями ее голову, прижал к своей груди и начал гладить ее волосы. Ему показалось странным, что пальцы не слушаются его и не могут найти единый успокоительный ритм, а лишь запутываются в густых длинных локонах. Но Генри продолжал торопливо и неловко гладить ее волосы… потому что Речел прижалась к нему, тело ее ослабло, руки обняли его, потому что она уже почти не дрожала, а лишь тихонько всхлипывала. Никто и никогда не прижимался к нему так доверчиво.

Черный хвост еще раз показался далеко в небе и исчез. Генри ждал, что он вернется или появится новый, но вместо этого пошел сильный ливень, и лицо и волосы Генри мгновенно намокли. Он нащупал шляпу, висевшую у жены за плечами, и надел ее на Речел. Вода потекла с полей прямо ему под рубашку, но он не обращал на это внимания.

В том месте, где царили только неприступные горы, единственным теплым и нежным существом была Речел, и Генри боялся потерять ее. Он поднял голову: дождь двигался дальше вместе с облаками, оставляя за собой клочки голубого неба. Генри увидел, что прямо перед ним на земле сидит белка и глядит на него. Это маленькое животное пережило ураган и даже путешествовало на хвосте сатаны.

Речел больше не обнимала Генри. Отступив, она разглядывала прерию. Снаружи валялись разбросанные камни и кусты, вырванные с корнем, как будто смерч вывернул наизнанку все одеяние земли. Дождь прекратился. Рядом с одним из кустов лежал кролик, его длинные задние лапы дергались в судороге.

– Буря закончилась, – сказала Речел.

Она вышла из укрытия, нагнулась над кроликом и почти сразу вернулась, держа безжизненно повисшее тело животного.

– Это надо приготовить. Мы можем разбить лагерь прямо здесь.

– Приготовить? – спросил Генри.

Он только сейчас вспомнил, что белка минуту назад убежала. Ему стало жаль кролика, который оказался бессилен перед стихией, тогда как белка сумела вырваться из самых когтей смерти. Генри подумал про себя, что животные тоже имеют свою судьбу, как и люди. Он заговорил, не глядя на Речел:

– Здесь только что пробегала белка. Может, застрелить ее и тоже добавить в котел?

Женщина покачала головой и кивнула на кролика:

– Он все равно умирал, Генри, – тихо сказала она. Затем помолчав, добавила: – Но скоро нам придется охотиться, чтобы добывать мясо.

Генри нагнулся, погладил пальцем длинное ухо – только один раз – и резко отнял руку. Речел повернулась к мужу:

– Вы когда-нибудь ели кролика?

Тот отошел от Речел, чтобы не видеть, как она будет разделывать животное.

– Я ел мясо, называвшееся крольчатиной. Но там не было глаз и шерстки, не было длинных ушей. – Уходя прочь, Генри крикнул через плечо: – Я соберу дрова для костра! Слава Богу, буря их и нарубила, и сложила почти у наших дверей.

Он собрал сломанные ветки деревьев и кустов, разбросанные по влажной земле, и молча бросил под ноги Речел. Затем направился к фургону, чтобы отыскать свою серебряную фляжку.

* * *

Генри стоял у свеженасыпанного маленького холмика, полная луна освещала его взлохмаченные волосы и небритое лицо. Речел допивала кофе и жевала сушеные фрукты, наблюдая за мужем, склонившимся над раскрытым альбомом. Его карандаш быстро бегал по бумаге. Генри откидывал лист за листом. Что за картины он рисовал? Застывший на месте черный вихрь? Могилку дикого животного? Или то, что мог видеть лишь он один?

Речел не любила вмешиваться в чужие дела. Если человек захочет, то сам поделится своей тайной. Но Генри возбуждал ее любопытство. Ей хотелось узнать, о чем он думает… что может его взволновать?

Он медленно захлопнул альбом, подошел к жене и взял из ее рук протянутую кружку кофе.

– У нас остались бисквиты, – похвасталась Речел.

Она взяла горшочек, открыла крышку, налила на бисквиты немного варенья и передала один Генри. Потом спросила:

– Можно мне бренди?

Он молча и с безразличным видом протянул ей фляжку. Речел добавила бренди в свой кофе, столько же налила в кружку мужа и подумала о том, что Генри стал слишком молчалив. Ей вдруг показалось, что он может раствориться в темноте и исчезнуть.

Бренди, добавленный в кофе, быстро согрел и успокоил Речел. Она поставила у костра пустую кружку и поднялась.

– Я собрала дождевую воду со стен расщелины, – она указала на котелок, – если вам нужно умыться. Теперь ваша очередь охранять. Разбудите меня в четыре – я сменю вас.

Не дожидаясь ответа, Речел легла на матрас, закрыла глаза и почти мгновенно заснула, утомленная тревогами длинного дня. Во сне она видела Лидди и Грэйс, захваченных круговоротом бури и удалявшихся вместе с обломками. Видела Феникса, летящего вслед за ними. Видела Генри, стоящего рядом с черным вихрем и протягивающего к нему руки.

Речел внезапно открыла глаза, грудь ее поднималась и опускалась от учащенного дыхания, словно ей не хватало воздуха. Раньше смерч никогда не пугал ее. Но на этот раз он был слишком близко, напрямую угрожал жизни ее и Генри, и поэтому Речел изо всех сил прижималась к мужу, боясь, что смерть вырвет его из ее объятий и увлечет за собой в бешеном и чарующем танце…

При мысли об этом Речел сковал страх. Некоторое время она лежала на матрасе не шевелясь и не мигая, но постепенно вспомнила, кто она, где находится и куда едет. Речел вспомнила, что Генри обнимал ее так же крепко, что тоже боялся потерять ее.

Он сидел рядом с холмиком, низко опустив голову.

– Почему? – спросил он, как будто разговаривал сам с собой. – Почему вы не приготовили кролика?

Речел повернулась на бок и вздохнула. Почему? Простой вопрос, на который, тем не менее, было трудно дать ответ. И все же Речел знала, что Генри спросил ее не просто так. Когда она держала кролика, то видела сострадание на лице Генри. И ее тронули не столько мучения животного, сколько чувства, переживаемые мужем.

– Когда я впервые очутилась дома, в Биг-Хорн Бэйсин, мне пришлось учиться жить без всех городских удобств, – начала Речел тихим голосом. – У нас были куры, вечно кудахтавшие, грязные. Они клевали меня, когда я собирала яйца или кормила их. Их убивал и разделывал кто-то другой, я только ела. Это были совсем разные вещи – куриное мясо на столе и куры в курятнике… – Речел приподнялась и положила руку под голову. – Однажды всем было некогда, и мне пришлось самой готовить курицу на обед. Я думала, что это просто. Но когда я поймала самую маленькую курочку и свернула ей шею, меня стошнило. После этого я целый день не могла есть. И прошел целый год, прежде чем снова смогла глядеть на курятину.

– Но вы же охотитесь и едите мясо!

– Это лучше, чем голодать.

– Ах, да, это свойственно человеку – когда мы хотим выжить, то никого не жалеем и перестаем быть щепетильными! – Он улыбнулся. – Варенье здесь, я полагаю, большая роскошь?

– Да.

– А из кролика мог получиться прекрасный ужин?

– Да.

Генри перестал улыбаться:

– Тогда какого черта вы его похоронили?

– Я не знала, будете вы это есть или нет.

Он начал что-то чертить указательным пальцем на влажной земле. Потом сдвинул брови и задумчиво произнес:

– Нет, я бы не стал его есть…

– Почему?

Генри поморщился, затем поднял голову и посмотрел на Речел.

– Потому что не было ни охоты, ни погони. Кролик стал жертвой природной стихии. У него не было возможности выжить. Он умер у нас на руках. Вернее, у вас на руках… – Он стер рисунок ладонью, стряхнул с нее грязь и поднялся, чтобы подбросить дров в огонь. Лучше бы вы поспали еще, Речел! До смены целых два часа.

Она свернулась калачиком и закрыла глаза. Вот и закончился их короткий разговор, вопросы заданы, ответы услышаны. Но они снова убедили Речел в том, что у нее с мужем очень много общего. Она даже испугалась этой мысли. До сих пор Генри казался ей независимым, способным уйти от нее в любую минуту, и Речел утешала себя, говоря, что эта потеря будет не столь уж страшной. Муж обещал, что покинет ее, когда закончится срок договора. Он не проявлял никакого интереса к их совместной жизни. Генри даже не спрашивал, что его ждет, как будто боялся услышать неприятный для себя ответ.

– Генри? – позвала она, услышав, что муж возвратился на место.

– Спите, Речел, – отозвался он.

В голосе его было больше апатии, чем раздражения. Это придало Речел смелости. Она продолжила:

– Генри, доброта здесь тоже большая роскошь. Поэтому ее раздают не слишком щедро.

– Доброта, – произнес Генри, – везде роскошь, которую окружающие не могут позволить по отношению к другим.

Речел услышала в его словах горечь, исходившую из самой глубины души, которая оставалась для нее недоступной.

– Моя доброта вам ничего не будет стоить, Генри. И не нужно бросать ее мне в лицо.

Засыпая, Речел спрашивала себя, сколько раз Генри становился жертвой сил более могущественных, чем он сам. Сколько раз страдал в одиночестве, не зная главной человеческой роскоши – доброты.

– Я постараюсь это запомнить, Речел, – расслышала она сквозь сон шепот Генри.