Проснувшись в доме у Лаэма, Лили не сразу поняла, где она. Сквозь деревья сияло солнце, и из окна открывался вид на простор голубого залива, словно чудесный сон все еще продолжался. Ночь она провела почти без сна: несколько раз наведывалась в комнату Роуз, чтобы убедиться, что она равномерно дышит и спокойно спит. В середине ночи она почувствовала, как Лаэм лег рядом с ней на большую двуспальную кровать. Ржавые старые пружины скрипнули под его весом, и его тело, согнувшись, прильнуло к ее спине. Ночь была теплой, даже здесь, наверху холма, где постоянно дули сильные ветры с залива Святого Лаврентия. Мерное биение сердца Лаэма и его дыхание ей в затылок успокоили Лили, и она наконец уснула.

Ей то и дело снились какие-то тревожные невнятные сны, но, едва начало вставать солнце, она вдруг проснулась, села на постели и четко произнесла одно слово:

– Бабушка.

– Лили, – шепнул Лаэм.

Она обернулась, стараясь удержать равновесие. Каменные стены, свинцовые окна, темно-зеленая отделка – нет, это не Хаббардз-Пойнт. Туман в ее сознании постепенно рассеялся, и она поняла, что ей снился пляж. Снилось, как она входит в бабушкин розовый сад, и ноги ее в песке, и бабушка споласкивает их из лейки. Она почти реально видела маленький круг из ракушек и песчаный доллар, залитые цементом.

– Полежи еще немного, – предложил Лаэм. – Ты почти совсем не отдохнула. Тебе наверняка предстоит трудный день.

Лили удалось сообразить, что он имеет в виду предстоящие расспросы полицейского; кроме того, нужно было внимательно следить за тем, как Роуз станет адаптироваться к прежним условиям после больницы. И все же внимание ее сосредоточилось на бабушке. Она чувствовала, как в окна веет теплым ветерком, готова была поклясться, что физически ощущает аромат роз Хаббардз-Пойнт.

Выбравшись из постели, она снова сходила проведать Роуз – чувство бдительности сохранялось в ней подсознательно. Вернувшись, она свернулась в объятиях Лаэма, закрыла глаза и постаралась успокоиться. Тело ее было напряжено, позвоночник натянут, как струна. Лаэм погладил ее по плечу, по спине. Даже одно то, что он был рядом вселяло в нее уверенность и покой и давало возможность что-то обдумать. Сон потряс ее. В последнее время она постоянно чувствовала присутствие бабушки. Начиная с вечера накануне отъезда в Бостон ей то и дело чудилось, словно Мэйв зовет ее, словно ее голос долетает по летнему воздуху.

Зов родного дома на юге Новой Англии был очень силен. Но Лили всецело была поглощена здоровьем Роуз и вытеснила это желание из мыслей. Но сегодняшний сон был так ярок, что долее пренебрегать своими чувствами Лили не могла. Она глядела в темноту и размышляла обо всем этом.

Самые большие опасения и страхи она постоянно связывала с Эдвардом и тем, что от него можно было ждать по отношению к ней самой, бабушке, а теперь и Роуз. Девять лет, прожитые ею на этом скалистом суровом канадском побережье, укрепили ее – так же, как укрепило ее и материнство. Рождение Роуз изменило мир, изменило Лили. С того мгновения, когда Лаэм передал ей на руки дочь, она превратилась в тигрицу. Теперь за своего детеныша она готова была драться до конца.

Лежа сейчас рядом с Лаэмом, Лили думала о том, что же ей делать. Для нее это был вопрос жизни и смерти, и наградой должна была стать их с Роуз свобода. Если она будет храброй и верной и будет следовать зову сердца, то сумеет добыть им свободу. И тогда они смогут ехать, куда и когда им вздумается, и им уже больше не придется беспокоиться об Эдварде.

Все, что с ними произошло до сих пор, привело их к нынешнему положению. Что, если ей просто наплевать на Эдварда, перестать прятаться, перестать тосковать по бабушке? Вернуться в свой родной дом и познакомить бабушку с Роуз?

– Отчего тебе не спится? – снова спросил Лаэм спустя несколько минут.

– Я думаю, – сказала она. – О моем прежнем доме.

– Ты уезжаешь?

– Лаэм… – прошептала она.

Он ничего не сказал, только крепче обнял ее. Лили не знала, как ей быть, поэтому не знала, что сказать. Лили вплела пальцы в его кисть и приподняла ее, чтобы поцеловать тыльную сторону его ладони.

Но заснуть ей так и не удалось. Услышав, что Роуз зашевелилась, она опять встала и пошла в соседнюю комнату, чтобы, как только Роуз проснется, она сразу же увидела ее.

Роуз пыталась сесть; за ночь тело одеревенело, затекло. Левая рука инстинктивно поднялась к шее, защищая сердце. Лили помогла дочери встать с кровати и надеть тапочки. Вместе они спустились вниз, где Лаэм уже суетился на кухне – варил кофе и разливал в стаканы апельсиновый сок.

– С добрым утром, Роуз, – приветствовал он девочку. – Как спалось?

– Так хорошо я еще никогда не спала, – улыбнулась она.

Они уселись за круглым дубовым столом, и тут Лили увидела то, что не заметила в темноте вчера вечером, – рисунки на стенах и холодильнике. На стене, оправленные в рамки, висели школьные рисунки Роуз, а на холодильнике – два совсем старых: один детсадовский, другой – сделанный в первом классе. Лили с трудом припомнила, как Роуз заставила ее пересечь вестибюль, отделявший магазин Лили от офиса Лаэма, чтобы подарить ему эти картинки.

– Ты сохранил их! – удивилась Роуз.

– Конечно, – ответил он. – Неужели ты думала, что я их выброшу?

– Да, – призналась она. – Думала, что выбросишь.

Лаэм усмехнулся. Лили увидела, как Лаэм раскрыл ноутбук, и поняла, что он собирается проверить местонахождение Нэнни. Она исподволь взглянула на Роуз, чтобы посмотреть, поняла ли это дочь, но Роуз углубилась в изучение швов у себя на груди, оттянув ворот ночной рубашки.

– Ну, и как они выглядят? – спросила Лили.

– Нормально, – ответила девочка.

Лили наклонилась, чтобы проверить; все, казалось, заживало благополучно, края длинного разреза ровно смыкались друг с другом, не было признаков ни жидкости, ни желтоватых выделений, ни какой-либо инфекции.

– Ты права, – подтвердила Лили. – Действительно, все нормально.

Они разложили по тарелкам кашу, и Лаэм тоже сел с ними завтракать. Виденное им на экране ноутбука оставалось загадкой, потому что он ни слова не сказал об этом. У Лили екнуло сердце: она чувствовала, что Нэнни, очевидно, продолжала движение на юг. Если бы одну радость сменяла другая. Если бы люди могли обрести то и тех, что они любят, сразу, вместе, одновременно.

Лили думала о той уникальной любви, которая владела ею двадцать четыре часа в сутки, вчера, когда они все еще находились в Бостоне, и весь ее мир был создан из наконец-то обретенной любви и наконец-то здоровой дочери. Она давно примирилась с решением оставить Хаббардз-Пойнт, расстаться с прошлой жизнью. Но теперь этот новый мир поколебался из-за смутного ощущения, что она нужна бабушке.

Лили глядела в кухонное окно на широкий прекрасный голубой залив Святого Лаврентия. Обернувшись, она увидела, что Лаэм пристально смотрит на нее. Глаза его были грустны, словно он читал ее мысли.

Но из-за того что рядом находилась еще и Роуз, не было возможности поговорить. Поэтому они просто сидели и завтракали; что касается Лили и Лаэма, то они скорее не ели, а только ворочали кашу ложками в тарелках.

Раздался стук в дверь, и Лаэм пошел открывать. Лили затаила дыхание. И еще до того, как Лаэм вернулся в кухню, она знала, что сейчас вместе с ним войдет Патрик Мерфи. Так оно и случилось. Однако Лили удивилась, увидев еще и Марису. По выражению их лиц она поняла, что ей следует отправить Роуз в какую-нибудь комнату, откуда она не сможет услышать разговор.

Лили усадила девочку на солнечное крыльцо, снабдив ее книжкой и сумкой с рукоделием. В конце учебного года Роуз начала новую вышивку и теперь, когда уже хорошо себя чувствовала, охотно взялась за нее снова. Поцеловав дочь в макушку, Лили вернулась в кухню. Выражение глаз Патрика Мерфи поселило в ней смутное опасение, что он собирается ее арестовать.

– Что случилось? – спросила она. – Вы намерены надеть на меня наручники?

– Ни на тебя, ни на меня наручников никто надевать не станет, – успокоила ее Мариса. – Мы ничего дурного не сделали. А вот Эдвард сделал.

– Эдвард? – ахнула Лили, чувствуя, как по коже пробежал электрический разряд.

– Тед, – сказала Мариса.

– Тед, то есть твой муж, как я понимаю.

«Тед, Эдвард, – подумала она, внезапно заметив затаенную обиду в глазах Марисы. – Господи, только не это, только не это».

– Только не это, – домыслила она вслух.

– Скажите, почему вы приехали именно в Кейп-Хок? – спросил Патрик.

– Долго рассказывать, – ответила Лили. – Думаю, вы уже почти все знаете. У вас есть газетная заметка о мемориальной плите погибшим на пароме. Вторая причина связана с ложью, которую неоднократно излагал людям мой муж: ему хотелось, чтобы все думали, что он потомок капитана судна.

– Китобойного судна, – уточнила Мариса. – С обледенелыми мачтами и снастями. И скалами вдоль фьорда на заднем плане.

– Не может быть, этого не может быть, – пробормотала Лили, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. – Неужели ты была замужем за Эдвардом Хантером?

Мариса кивнула.

– Разве ты не знала, что он находится под подозрением в убийстве жены? – прошептала Лили.

– Нет, не знала, – ответила Мариса. – Понятия не имела – вплоть до вчерашнего вечера. С тобой это произошло девять лет назад. Я, наверное, пропустила начало этой истории, потому что именно тогда ждала рождения Джессики. Она родилась ровно неделей позже Роуз. У меня была тяжелая беременность, поэтому пришлось лежать в больнице. И я очень смутно припоминаю слухи об исчезновении женщины в штате Коннектикут. По правде сказать, Лили, мне было невыносимо слушать подобные истории, и я избегала этого дела. Мой ребенок вот-вот должен был родиться, я бы просто не выдержала подробностей о том, через что ты прошла.

– Значит, дни рождения Джессики и Роуз почти совпадают.

– Да, это так. Теперь, когда я об этом думаю, – и Мариса взяла Лили за руки, – я понимаю, что это был один из привлекательных моментов. Тед, он же Эдвард, знал моего мужа по гольф-клубу. Он размещал наши средства у себя на бирже, поэтому полностью владел информацией о нас, включая дни рождения. Моему мужу он очень нравился. Поэтому, когда Пол умер, я по-прежнему продолжала пользоваться услугами Теда. Он управлял моим наследством. Помню, когда мы увиделись впервые, он кое-что сказал по поводу даты рождения Джессики.

– И что же?

– Он сказал, что некая очень дорогая ему женщина тоже должна была родить ребенка в это время и что для него это святое.

– Святое! – взорвалась Лили.

– Но он именно так и сказал.

– Он тебе врал! – в негодовании воскликнула Лили; обеих жен Эдварда Хантера так колотило, что единственным спасением стал неожиданный порыв Лили, когда она вдруг обняла Марису, крепко прижав ее к себе. – Так же, как он врал мне.

Мы его почти накрыли, – сказала Мариса. – Патрик позвонил своему приятелю из ФБР, мы шли прямо по следу Теда, который затеял еще одну аферу, только на этот раз в Интернете. Но сегодня утром агент ФБР позвонил Патрику и сообщил, что тот стер свой счет и что на доске объявлений нет архива.

– Все верно, – подтвердил Патрик. – Но мы его все равно достанем. А вам больше не о чем беспокоиться, Мара… Лили…

– Лили, – подсказала она. – Прошу вас, пусть будет так. Мара из другого времени и другого места. Я не хочу о ней вспоминать.

– Придется, однако, вспомнить, – сказал Патрик. – Не пристало вам так говорить.

– В чем дело? – вступился Лаэм и придвинулся ближе к Лили, положив ей руку на плечо, дабы она чувствовала поддержку.

– Речь о вашей бабушке, – сказал Патрик. – Сегодня утром я разговаривал с Кларой Литтлфилд. Она сказала, что третьего дня у Мэйв случился удар. Ее увезли по скорой, и сейчас она в коме.

– Ой, бабуля моя! – Слезы хлынули из глаз Лили. – Не может этого быть!

– К сожалению, – вздохнул Патрик.

Лили, рыдая, зарылась Лаэму в грудь. Ах, если бы она прислушалась к своему сердцу тогда, на пути в Бостон. Что-то подсказывало ей, что нужно ехать домой, в Хаббардз-Пойнт. Но она пренебрегла этим, решив, что ее просто одолевала тоска по дому, спровоцированная ее пребыванием в Новой Англии. А оказывается, ее звала Мэйв. Между ними существовала крепкая незримая связь. Одна Лили думала, что рассталась с родиной навсегда, другая Лили все время ждала удобного момента, когда минует опасность и можно будет спокойно вернуться домой.

– Зачем я так долго тянула? – причитала Лили. – Она нуждалась во мне, а меня не было рядом.

– Тебе приходилось думать о Роуз, – сказал Лаэм, целуя ее волосы. – У тебя были веские основания скрываться.

– Мэйв очень вас любит, – сказал Патрик. – Наверное, ей было приятно сознавать, что она помогла вам избежать опасности. Она бы не согласилась снова подвергать вас угрозам.

– Патрик рассказал мне, что она всегда носила при себе очечник с твоей вышивкой, – добавила Мариса.

– Я сделала ее почетным членом клуба «Нанук», – хлюпая носом, сказала Лили.

– «Нанук» останутся с тобой, где бы ты ни была, – заверила ее Мариса, – что бы ни делала. Ты же знаешь это…

– Знаю. – И Лили нежно коснулась ее щеки. – То же самое относится и к тебе. Эти женщины спасли мне жизнь, когда я впервые попала сюда.

– А ты спасла меня, – добавила Мариса.

– Так что вы намерены делать? – спросил Патрик.

– Я могла бы поехать, – ответила Лили. – Ведь Эдвард не обязательно узнает об этом.

– А если узнает, – возразил Патрик, – то мы поможем вам с ним драться.

– Но ведь он узнает и о Роуз, – испуганно прошептала Лили, и кровь похолодела у нее в жилах. Она знала, что, если вернется в Коннектикут, ей придется столкнуться с тяжелой правдой о человеке, с которым она рассталась. Он был отцом ее дочери. Она так долго его боялась! Но неожиданно для себя поняла, что есть эмоции посильнее страха.

– Вы нужны Мэйв, – настаивал Патрик.

– Нужно ехать немедленно, – сказал Лаэм.

– Боже мой! – пролепетала Лили. Она взяла его за руку и заглянула ему в глаза. Они были так же серьезны и грустны, как и ее чувства. Теперь, когда Роуз восстановили сердце, она чувствовала, что ее собственное разрывалось на части. А что, если ее бабушка не сможет оправиться от удара? Лили так много хотелось рассказать Мэйв – все прошедшие годы, все дни рождения и праздники, которые она пропустила. Мэйв ведь никогда не видела Роуз. Она,, конечно же, будет Роуз такой же чудесной бабушкой, какой была и Лили. И по злой воле Эдварда они так долго были лишены друг друга!

– Лаэм! – Она заглянула ему в глаза. Ну, как она может уехать теперь, когда они только что обрели друг друга? – Я не могу тебя оставить.

– Вас ведет туда Нэнни, – сказал он. – Ты ведь знаешь об этом?

– Что ты имеешь в виду?

Он взял ее за руку и, подведя к компьютеру, показал ей последние данные по местонахождению ММ 122: она шла вдоль Лонг-Айленд-Саунд и была уже возле Хаббардз-Пойнт. Лили не верила своим глазам: что это – реальность или очередное чудо? Но как она могла сомневаться?

– Она ведет вас домой, – сказал Лаэм.

– Наш дом здесь, – возразила она.

– Лили, я знаю, тебе немного страшно. Но ты только взгляни – взгляни на то, что происходит. Ты представляешь, насколько это невероятно, чтобы кит-белуга проделал такой путь вдоль восточного побережья, все к югу и к югу, вплоть до Хаббардз-Пойнт?

– Неужели это возможно? – едва сумела выговорить Лили, потому что у нее сдавило горло.

– Но это происходит сейчас, все время. Это очевидность, которая выходит за рамки всех допустимых и мыслимых возможностей – это за гранью реальности и все же реальность.

Лили закрыла глаза. Когда она снова открыла их, первое, что ей бросилось в глаза, была фотография на стене над письменным столом Лаэма: Текумзея Нил, патриарх рода, стоящий возле своего китобойного судна «Пик». Рядом со снимком находилась копия письма, которое Текумзея прислал жене, ждавшей его в Кейп-Хок:

«Все это время я шел за самкой кита, единственной в своем роде, – писал он ровным, элегантным почерком. – Ночами она поет, в ту пору, когда ни один звук не вторит ей, кроме ветра в снастях. Когда она прыгнула над водой с первыми лучами света, она была цвета крови; это зрелище поселяет страх в сердце, но заставляет каждого, кто есть на палубе, взирать на него с благоговением и преклонением – оттого, что на свете возможно подобное существо! Я буду следовать за ней, моя дорогая, но обещаю, что вернусь к тебе и буду…»

– Лаэм, – Лили обернулась к нему и заглянула в глаза, – ты поедешь с нами в Коннектикут? Ведь ты обещал Роуз…

– И тебе я тоже обещал, – сказал Лаэм.

– Значит, да? – спросила она. Сердце билось у нее прямо в горле. Билось сильно, ритмом полнокровной жизни. Кровь и кислород соединялись в ее теле, образуя ту самую жизненную эссенцию. Ее Роуз читала на залитом солнцем крылечке.

Лаэм держал ее за руку. За ним она видела широко распахнутое окно. Отсюда, с вершины холма, казалось, открывался вид на весь мир. Далеко, в заливе Святого Лаврентия, Лили видела, как играют киты. Они выпрыгивали, выстреливали прямо вверх из воды цвета льда, как серебряные реактивные снаряды, и падали обратно, поднимая к небу бурю высоких, блистающих брызг.

Начинался новый день.