Эми осталась у Роббинсов еще на пару дней. Диана обустроила для нее небольшую кровать в комнате Джулии. В первую ночь Эми не сомкнула глаз. Она ворочалась в постели, бродила по комнате и, встав на колени, выглядывала в окно, словно надеясь на то, что мама придет и заберет ее. Диане тоже не спалось. Она хотела позвонить Алану и попросить его, чтобы он приехал и побыл вместе с ними. Увидев, что Эми плачет, она подошла к ней.

— Ты вернешься домой, только не волнуйся, — сказала Диана.

— Она не справится без меня, — плакала Эми.

— Я уверена, что она скучает по тебе, — сказала Диана.

— Она забывает принимать витамины, — всхлипывала Эми. — Без меня Бадди сделает ей больно. Но если я буду рядом с ней, то он не поднимет на нее руку.

Диане хотелось сказать, что дети не обязаны защищать своих родителей. Что все должно быть в точности наоборот. Джулия подергивалась во сне, и звук ее дыхания напоминал рокот отдаленного грома. Присев у окна, Эми смотрела в направлении своего дома. На болотах кричали козодои. Ночь выдалась такой темной, что можно было разглядеть каждое созвездие: вот Дракон и Цефей, а тут Кассиопея. На Млечном Пути сверкала звездная река.

— Она хотела бы, чтоб ты поспала, — сказала Диана, положив ладонь Эми на плечо.

— Я боюсь, что произойдет нечто ужасное…

— Знаю.

— Но я не хочу… — тихо сказала Эми.

— И это я тоже знаю, — ответила Диана. Алан лучше нее разбирался в ситуации, сложившейся в доме Бруксов. Эх, если бы он приехал, обнял бы Эми и утешил ее, сказав нужные слова, как он обычно поступал с Дианой…

На другой стороне дворика вырисовывались очертания ее мастерской. Как обычно, Стелла сидела на подоконнике, созерцая звезды. Голова кошки была поднята к небу, и даже из своей комнаты Диана могла разглядеть тоску в ее глазах.

— Посмотри, — сказала Диана, наклонившись к Эми, так что их лица оказались рядом. Щеки девочки были влажными от слез, и Диана слышала, как ее тельце сотрясали приглушенные рыдания. — Твоя подружка.

— Подружка?

— Стелла, — ответила Диана. — Занимается своим привычным делом: ищет Орион.

— Каждую ночь?

— Да. Даже в пасмурную погоду она высматривает это созвездие. И ничто не может отвлечь ее. Виден он или нет — она знает, что он где-то там.

— Она верит, — запинаясь, сказала Эми.

— Да. У нее есть вера. Я часто представляю себе, как, будучи котенком, она жила в каменной стене и смотрела на ночное небо. Мне кажется, она думала, что Орион — это ее отец. Он, конечно, охотник, но он защищал ее.

— Совсем как мой папа… — сказала Эми, обратив взгляд к звездам. Диана посмотрела на Эми, а затем на Стеллу. Девочка и странная кошка вместе глядели на Орион, думая о своих отцах. Откинув голову назад, Диана подумала об Эммете. И еще об одном человеке, который никогда не был отцом, но знал, что такое отцовская преданность и любовь, — об Алане.

Прошло четыре дня, но щенок все еще прятался под тахтой в мастерской Дианы и отказывался вылезать. Диана хранила там справочники по архитектуре, фотоальбомы и куски древесины любопытной формы, между которыми он и нашел себе прибежище. Он залез так далеко, что не было видно ни его лап, ни хвоста, ни глаз.

Диана оставляла возле своего стола чашки с едой и водой, но даже пищи было недостаточно, чтобы он покинул свое укрытие. На вторую ночь, когда стало понятно, что он не отважится выбраться наружу, Диана задвинула миски под тахту. Ей еще не доводилось встречать настолько запуганное животное, и это ее чрезвычайно расстраивало.

Хуже были только мысли о том, что пришлось увидеть и вынести бедняжке Эми. Сколько бы Диана ни наблюдала за ней, она лишь стояла у окна, да еще печально посматривала на телефон. Она жутко скучала по своей матери. События развивались каждые семьдесят два часа: сначала было выписано судебное положение о защите, запрещавшее Эми возвращаться домой. Потом состоялось слушание, где Алан был назначен ее временным опекуном. И напоследок было принято решение, определившее, что Эми будет передана на воспитание в семью Дианы на установленный судом срок.

Синяк Эми почернел и проглядывал сквозь тонкую ткань ее летней хлопковой рубашки. Переводя взгляд с Эми на Джулию, Диана чувствовала, как у нее в груди закипала ярость.

Эми была настоящей мечтой любой нормальной матери: здоровая, симпатичная, подвижная, сообразительная, отзывчивая. Разве можно было иметь такого ребенка и не любить его всем своим существом? Почему мать попусту растрачивала свою жизнь и спала, когда могла бы проводить чудесные дни в компании дочери? Как Тесс Брукс позволила своему сожителю причинить себе самой и в особенности Эми столько зла?

Но то, как Эми любила свою маму, буквально убивало Диану. Когда их разлучили, Эми пала духом. Она почти не разговаривала и ничего не ела. Если Диана спрашивала у нее совета по поводу цвета двери для нового игрушечного домика, то Эми в ответ только пожимала плечами. Даже игры с Джулией больше не интересовали ее. Эми неподвижно сидела на стуле и смотрела в одну точку.

Пока Стелла не спустилась вниз из своей корзинки.

Кошка кружила у тахты. Она не выглядела напутанной или любопытствующей, а просто ходила, подыскивая удобное местечко. Под тахтой притаился пес. Странный пес. Ничто не ускользало от внимания Стеллы, и по тому, как она двигалась, Диана поняла, что кошка знала про собаку и что-то задумала.

— Эми, — позвала она. — Глянь-ка.

Заметив Стеллу, Эми вопросительно посмотрела на Диану.

— Что она делает? — спросила Эми.

Стелла замерла. Присев на корточки, она немного повертелась, устраиваясь поудобнее, так, словно собиралась провести в этой позе не один час. По ее расположению Диана догадалась, что она сидела как раз напротив того места, где прятался щенок. Взгляд бирюзовых кошачьих глаз был направлен на дюймовый просвет между свисавшим покрывалом и полом.

— Она ждет.

— А ей не страшно? — спросила Эми, в ее глазах зажглись былые искорки. — Ведь он крупнее нее…

— Ну, она… — сказала Диана, но Эми и без нее все поняла.

— Она хочет подружиться с ним?

— Наверное. Она говорит ему, что тут неопасно.

— Но она же так не думает, — сказала Эми, посмотрев на полку. — Она целыми днями сидит в своей корзинке! И не спускается, даже если мы зовем ее!

— Может быть, сказав ему, что тут все в порядке, она почувствует себя увереннее.

— А вечером она покажет ему Орион? — спросила Эми. — Когда на небе появятся звезды?

— Я бы этому не сильно удивилась, — ответила Диана.

— Это его имя, — внезапно воскликнула Эми. — Орион.

— Щенок — Орион! — сказала Диана.

— Стелла и Орион…

Эми подошла к Джулии. Джулия дремала с самого утра, но, почувствовав приближение Эми, она встрепенулась, подняла голову и широко распахнула глаза. Подражая Стелле, Эми присела возле коляски Джулии.

— У нас есть зверюшки, — прошептала Эми. — Раньше я никогда никому не давала имен. И я назову этого пса Орион. Мужчины видят его со своих катеров, Джулия. Наши с тобой отцы. Орион указывает им путь, когда они плывут за звездами домой.

Джулия легонько раскачивалась. Казалось, что голос Эми вселял в нее душевное спокойствие. На ее лице отражалась искренняя преданность и сильная привязанность. Она тянулась к подружке своим худеньким телом. В глазах Эми блестели слезы и безумие любви к людям, которых здесь не было. Диана тоже знала, каково тосковать по тем, кто находится вдали от тебя, и поэтому она с трудом сдерживала подступавшие к горлу рыдания. Алан не был отцом Джулии. И эта суровая правда разбивала Диане сердце.

В выходной Алан заскочил домой к Эми, чтобы забрать необходимые ей вещи. Услышав звук его машины, Диана выбежала на улицу. Алан был сам не свой — его глаза остекленели, лицо осунулось.

— Ты будто призрак увидел, — сказала Диана.

— Тесс Брукс. Она похожа на леди Макбет, — ответил Алан. — Отсутствующее выражение на лице, затравленный взгляд, брр. Клялась и божилась, что Бадди ни в чем не виноват. Это пес пытался укусить Эми, а он просто отпихнул ее в сторону. Кстати, пес кусается?

— Мы не видели его с тех пор, как он попал к нам. Он по-прежнему под тахтой. Но если Эми сказала, что он не кусается, то я ей верю.

— Я тоже.

— Ее мать солгала?

— Чтобы выгородить Бадди. Тесс Брукс в депрессии, а он убедил ее, что в одиночку она долго не протянет. Этот жестокий ублюдок говорит ей, что она должна быть ему благодарна за его помощь.

— Хотела бы я пожалеть ее, — сказала Диана. — Но как же Эми? Почему мать бессовестно врет, вместо того чтобы защищать дочь?

— Потому что она в отчаянии и напугана, — сказал Алан.

Диане показалось, что сейчас он говорил о своей матери. Тим рассказал ей несколько историй о том, как после смерти Нила его мать покупала водку. Она пила ее не таясь, объяснив мальчикам, что это обыкновенная вода. Позже, когда они раскусили ее хитрость, она стала прятать бутылки, уверяя их, что завязала. Разбив вдребезги машину, она сказала, что пыталась объехать собаку. А когда она на полной скорости влетела в фургон, отправив его в затяжной полет через всю дорогу, то доказывала полицейским, что ее мучили жуткие головные боли, вызванные смертью сына, и поэтому она не заметила проезжавший мимо микроавтобус.

— Что еще она говорила? — спросила Диана. От одной только мысли о Тесс Брукс ее выворачивало наизнанку. Она разгневалась, и за секунду ее кровяное давление резко подскочило.

— Она хочет вернуть Эми домой.

— Она прямо так и сказала?

— Разумеется. Она обещала ходить на консультации, прогнать Бадди и сделать все, что потребуется. На этой почве у нее нервное истощение.

— Допустить, чтобы Эми причинили боль… — сказала Диана. Она стояла, сложив руки на груди, вспоминая синяки Эми, и тряслась от негодования.

— Она полностью раскаялась.

— Несколько поздновато, — сказала Диана.

— Любой человек заслуживает второй шанс, — сказал Алан.

Диана воззрилась на него, пораженная. Как он мог так просто произнести подобные слова? После всего, что ему и Тиму пришлось пережить по вине собственной матери? В приступе ярости Диана замотала головой.

— Мне трудно смириться с тем, — сказала Диана, — что Эми пострадала из-за этой женщины, особенно когда я думаю о своих чувствах к Джулии…

— Вас нельзя сравнивать, — сказал Алан.

— Конечно, я не сплю дни напролет!

— Она не плохой человек, — сказал Алан. — Ока больной человек.

— Я не понимаю, как ты можешь такое говорить, — сказала Диана, уставившись на свои голые ступни, чтобы он не увидел слезы бессильной злобы в ее глазах. — Ведь ты сам прошел через это.

— Ты думаешь, Тим был бы здесь, если бы наша мать не пила? — спросил Алан.

Диана выпятила подбородок.

— Этого мне уже давно не надо, — сказала она, и слезы заструились по ее щекам. — Но что-то в раннем возрасте ранило его, превратив в того, кем он стал. Да, я думаю об этом. Я думаю о том, что послужило всему началом. Если бы она не променяла своих детей на выпивку… Да, я считаю, что жизнь Тима сложилась бы совсем иначе. Он смог бы остаться со мной и Джулией…

— О чем ты, Диана? — спросил Алан, его лицо исказило страдание, которое она уже замечала раньше. — Неужели ты действительно хотела бы, чтобы он остался?

— Он отец Джулии, — ответила Диана.

— Только формально, — сказал Алан.

У Дианы появилось жгучее желание оттолкнуть его. Реальность жизни обложила ее со всех сторон. Что означали слова «только формально», когда речь шла о родителях? Кровные узы имели первостепенное значение. Джулия была дочерью Тима, и никто из них никогда об этом не забудет. Она ощутила дыхание Алана на своей шее. Чувствуя себя эмоционально раздавленной, она хотела бежать от него прочь.

— Я не могу говорить о Тиме, — сказала она.

— Я собираюсь приволочь его сюда, чтобы он посмотрел на то, от чего сбежал.

— Он не способен принять жизнь такой, какая она есть, — сказала Диана и почувствовала, как у нее похолодели руки. — Просто не способен.

— Но я не прячусь от своей жизни, — сказал Алан, — а смотрю ей в лицо каждый день, каждую минуту. Иногда это очень тяжело…

— Вас нельзя сравнивать, — сказала Диана.

— Да, в этом мы оба похожи, — сказал он. — Ты и я.

— Возможно, — прошептала она, ощущая дуновение теплого ветерка, шевелившего крохотные волоски на ее руках. Он стоял так близко, что у нее закружилась голова.

— Ты самая любящая женщина из всех, кого я знаю, — сказал он.

— Для Джулии, — ответила она.

— И для Эми. Ты приняла ее с самого первого дня.

— Я хочу, чтобы Эми осталась у нас, Алан. Столько, сколько ей будет угодно.

— Только если ты осознаешь тот факт, что ее мама хочет забрать ее домой. И Эми хочет того же.

— О, я знаю, чего хочет Эми, — сказала Диана, бросив взгляд в сторону своей мастерской. Эми сидела возле коляски Джулии, и они вдвоем наблюдали за животными.

— Я не могу допустить, — сказал Алан, — чтобы тебя опять покинул любимый человек.

Диана опустила голову. Она онемела от ноющей боли, но нежность в его голосе снова заставила ее прослезиться. Он подошел ближе. Она слышала его дыхание и видела его тень на траве у своих ног.

— Диана, — сказал он. — Посмотри на меня.

Она помотала головой. В руках у него были коробки с вещами Эми, но он поставил их на землю. Он прикоснулся ладонью к ее щеке, и она подняла голову. На лице у нее блестели бисеринки слез, и она не могла перестать плакать. Алан полез в карман за платком, но, не найдя его, вытер ее слезы своей рукой. Но они все текли и текли.

Алан не убирал ладонь, словно не мог оторваться от нее. Диана не сводила с него глаз. Пытаясь сказать ему, что с ней все в порядке, она нервно сглотнула, но губы отказались ей повиноваться. Ее сердце гулко колотилось в грудной клетке. Она чувствовала, как ветер шевелил ее волосы, и вдруг у нее задрожали колени, словно кто-то уколол ее там булавкой. Когда Алан притянул ее к себе и обнял, она прижалась к нему так сильно, будто они оба готовились принять смерть прямо здесь и сейчас.

Зарывшись носом в ее волосы, Алан что-то пробормотал.

— Что? — спросила она.

Она могла поклясться, что слышала его голос и как он сказал «Наконец-то».

Но он лишь покачал головой. Его губы дотронулись до мочки ее уха, потом он чуть отстранился и крепко взял ее за плечи, словно не давая ей упасть.

— Ты что-нибудь говорил? — снова спросила она.

Она ждала его ответа, но вместо этого он поднял ладони к небу. Жест был прост и понятен. Он казался одновременно и вопросом и молитвой. На небе раскинулась лазурная синева, изредка перемежаемая лениво плывущими облаками. Над головами у них пролетела скопа, держа в цепких когтях большую рыбину. Пара лебедей мерно скользила по водной глади болот.

Диана посмотрела на обратившего взор к небу Алана, а затем повернулась к двум девочкам, сидевшим в ее мастерской. Она думала о любви, дочерях, матерях и отцах. О людях, которым судьба предначертала быть вместе. Ее лицо было мокрым от слез, и коленки до сих пор подкашивались. Хотя люди молились по-разному, Диана верила в то, что произносимые ими молитвы мало чем отличались друг от друга.

Настал день выхода Люсинды на пенсию. В пятницу, пятнадцатого июля, ее будильник, как и на протяжении сорока промелькнувших лет, зазвонил ровно в шесть утра. Спускаясь на первый этаж, она скромно надеялась, что Диана встретит ее за кухонным столом и предложит отметить торжественный момент. Но в комнате было пусто. Вчера поздно вечером у Джулии разболелся живот, и Диана пока еще не проснулась от ночных забот.

Выйдя на веранду с чашечкой горячего кофе, Люсинда молча помолилась, глядя через болота на восток. В зарослях камыша стояла старая голубая цапля. Рассматривая большую птицу, Люсинда почувствовала комок в горле. Она почти позабыла про свои псалмы. У нее возникло такое ощущение, будто она стояла на пристани и прощалась с огромным пароходом, заполненным дорогими для нее людьми. Она хотела, чтобы они отплыли и у них выдалось замечательное путешествие, но понимала, что будет безумно скучать по ним.

Пока она выбирала одежду, это ощущение и не собиралось исчезать. Она нарядилась в свой лучший синий костюм, приколола подаренную матерью брошь к горловине белой блузки и накрасила губы помадой. Обычно она одевалась более буднично, но теперь решила, что, может быть, друзья по работе устроят для нее праздничный ленч в честь ее последнего дня на службе. Она задержалась перед зеркалом и потренировалась в изображении невероятного изумления на лице.

Диана по-прежнему спала, и Люсинда тихо выскользнула из дома. С появлением Эми у Дианы хлопот только прибавилось. Поэтому Люсинда уняла уязвленное самолюбие, не желая признавать тот факт, что несколько расстроилась, не получив с утра поздравлений от собственной дочери.

В библиотеке царила прохладная, умиротворяющая атмосфера. Люсинда обожала это время дня. Она ходила между рядами полок, выравнивая книги и складывая их на свою тележку. Сквозь высокие окна проникал желтый солнечный свет, а в воздухе сверкала серебряная пыль. Люсинда знала, что ей будет не хватать каждой книжки, каждого окна и мельчайшей пылинки.

— Удачи вам, миссис Роббинс!

— Мы будем скучать по тебе, Люсинда!

— Без тебя библиотека станет совсем другой…

Целый день ее коллеги и посетители библиотеки говорили ей одно и то же. И Люсинда всех их благодарила за добрые слова. Должно быть, она достаточно ясно дала им понять о своем отношении к вечеринкам с сюрпризом, потому что никакого особого ленча для нее никто не организовывал. В обеденный перерыв две молоденькие сотрудницы убежали на занятия по аэробике, а библиотекарь из справочного отдела пошла на встречу со своим мужем, который ждал ее в кафе возле лодочных мастерских.

С тяжелым сердцем Люсинда занималась привычными делами. Она понимала, что у нее и не могло быть профессиональной карьеры лучше этой. Она окончила Уитонский колледж по специальности «Английский язык», получила степень магистра литературоведения в Коннектикутском университете и сорок лет назад начала работать в местной библиотеке. Она была свидетельницей больших перемен и горевала, когда на место старых картотек в отделанных дубом ящиках пришли современные компьютеры.

Она собственноручно выдала своей дочери ее первый библиотечный формуляр. Стоя прямо здесь, за конторкой, она смотрела, как пятилетняя Диана выводила на карточке свое имя. Люсинда видела, что она старалась выстроить все буквы в ровную линию; и пусть одна из букв славной фамилии Роббинсов свалилась вниз, в тот момент Люсинда необыкновенно гордилась ею.

Для новой пристройки Эммет сделал полки из дубовых досок. В детской библиотеке он соорудил сиденья у окна и установил эркер в читальном зале. А если привозили только-только изданные романы Роберта Ладлэма, Люсинда их тут же хватала и записывала на своего мужа. И еще Люсинда тайком улыбалась, когда он, проезжая мимо на своем грузовичке, приветствовал ее громким ревом клаксона, хотя она неоднократно говорила ему, что тут шуметь нельзя.

— Неужели ты действительно прочла все эти книги? Она подняла глаза и обнаружила перед собой Алана.

Он держал букет алых роз и какой-то сверток.

— И кто тебе такое сказал? — спросила она.

— Но ведь это самая известная хоторнская легенда.

— Как и привидение на маяке, — отшутилась она. — И как пиратское золото, закопанное на Джетти-бич. Ну вот, я стала притчей во языцех.

— Точно, — ответил он.

Люсинда кивнула. К своему удивлению, она почувствовала навернувшиеся на глаза слезы. Многими месяцами она ждала наступления этого дня. Теперь ей надо было успеть посмотреть кучу пропущенных фильмов, выучить иностранные языки, посетить новые места. Четыре десятилетия она верой и правдой служила читателям Хоторна. Она убеждала себя, что не стоило переживать из-за того, что город не нанял духовой оркестр, чтобы с почестями отправить ее на пенсию, но, как бы то ни было, комок в горле давал о себе знать.

— У нас будут танцы, — сказала она, стараясь придать голосу радостное звучание. — И у меня заготовлен огромный список из того, что я хотела бы попробовать.

— Отлично, — сказал он.

— Но я буду скучать по нашим средам. К редкому библиотекарю забегает молодой доктор, чтобы пропитать запахом пота зал периодики.

Алан кивнул и протянул ей розы со свертком. Люсинда изо всех сил пыталась не падать духом и улыбаться, но в глазах Алана за очками в стальной оправе светилась печальная серьезность. Словно он понимал, что она чувствовала — и как грустно ей было покидать любимую библиотеку. Свои печали Алан хранил за стеной благородного молчания, и Люсинда знала, что ей можно многому у него поучиться.

— Удачи, — сказал он.

— Ну мы же сможем встречаться у нас дома. Особенно сейчас, когда две твои пациентки живут под одной крышей…

— Это будет совсем не то, что прежде, — ответил Алан. Люсинда подумала, что мотивы его визита имели отношение к тому, как он смотрел на Диану за ужином два дня назад, но в его голосе она услышала искреннее огорчение.

— Спасибо, — сказала Люсинда. У нее перехватило дыхание, когда он поцеловал ее в щеку и потом отстранился. Хотя он и не подал вида, в глазах у него стояли слезы.

Остаток дня пролетел незаметно. Она выполняла свои обычные обязанности. Все были так добры к ней. Когда солнце отправилось в путешествие на запад, в залах стало жарко, и зажужжали вентиляторы. В бюджет на следующий год был включен пункт об установке кондиционеров. В пять часов раздался звон колоколов с площади Уайт-Чапел.

«Вот мне и пора», — подумала Люсинда.

Три молодые библиотекарши выстроились друг за дружкой, желая поцеловать ее на прощание. Они говорили ей о том, как сильно она повлияла на них и как они будут тосковать по ней. Люсинда работала вместе с ними уже не первый год. Она выслушивала их истории, давала советы насчет личной жизни, укачивала на руках их новорожденных младенцев — Черил, Рамона и Гвен.

Спускаясь по широким ступеням, она слышала, как подметки ее «оксфордов» звонко клацали по каменной кладке. Опустив голову, чтобы никто не увидел ее слез, она понюхала подаренные Аланом розы. От их сладкого запаха у нее закружилась голова. Уже сидя в машине, она дрожащими руками распаковала сверток. В нем лежало новое полотенце. Она поднесла его к лицу и всплакнула.

По дороге домой Люсинда сняла жакет от костюма. Ветер развевал ее короткие волосы и остужал кожу. Она включила радиоприемник. На волне НГР кто-то рекламировал тур в Тоскану, утверждая, что нет ничего лучше, чем отпуск, проведенный в домике в глубине оливковой рощи. Может быть, Люсинда начнет учить языки как раз с итальянского. Когда она подъехала к Галл-Пойнту, ее слезы уже высохли.

Девочки собрались во дворе. Они были так поглощены игрой, рассматривая что-то на земле, что даже не подняли головы. Припарковав машину, Люсинда пару раз нажала на клаксон. Ну и что, если Диана забыла про день ее выхода на пенсию? Учитывая все, о чем ей приходилось ежеминутно думать, можно было простить эту ее промашку. Люсинда взяла себя в руки и глубоко вздохнула.

Но, выйдя из машины, она не смогла сдержать улыбку.

Это был парад. Эми вышагивала впереди. К ней вернулось прежнее веселое настроение, и сейчас она несла плакат с надписью ПОЗДРАВЛЯЕМ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО БИБЛИОТЕКАРЯ! Диана катила коляску Джулии, украшенную красной, белой и голубой гофрированной бумагой и плакатом со словами ЧУДЕСА ВСЕЛЕННОЙ ЖДУТ ТЕБЯ ВПЕРЕДИ!

Прижимая к груди розы с полотенцем, Люсинда от смеха лишилась дара речи.

Теперь Диана поменялась с Эми местами. Пока Эми продолжала толкать вперед коляску с Джулией, Диана нырнула за изгородь. Она вернулась с деревянной тележкой, выстланной голубым шелком и обложенной яркими подушками и украшенной двумя узенькими проволочными арками, оплетенными красодневами, цветами дикой моркови и чайными розами.

— Ваш трон, мадам, — сказала Диана торжественно.

— Мой что? — расхохоталась Люсинда.

— Мама, ты звезда нашего парада, — ответила Диана, чмокнув ее в щеку.

— Ты сама это сделала? — спросила Люсинда, трогая покрытые зеленью арки.

— Конечно, — улыбаясь, сказала Диана и помогла Люсинде взобраться на подушки.

Усевшись и не выпуская из рук розы, Люсинда позволила прокатить себя через двор. Эми распевала песни, а Джулия издавала дельфиньи звуки. Люсинда старалась не вывалиться на землю, пока Диана толкала тележку по усеянной кочками тропинке вперед к болотам.

Стрижи и ласточки носились очень низко, ловя насекомых. Два калана сползли с берега и принялись барахтаться в воде. Высокий золотистый тростник что-то шептал на ветру, а зимородок то и дело нырял за мелкой рыбешкой. Не переставая петь, Эми остановила коляску Джулии. Потом она заговорщицки посмотрела на Диану.

— Пора? — хитро ухмыляясь, спросила Эми.

— Пора, — решительно сказала Диана, вставая на колени у ног Люсинды.

— Уж не хочешь ли ты устроить мне внеплановое купание? — спросила Люсинда.

— Нет, — ответила Диана, аккуратно снимая одну туфлю с ноги Люсинды. Эми развязала и чуть грубее стащила вторую. И вот ее башмаки оказались у них в руках — крепкие старые «оксфорды», от которых у нее все эти годы так болели ноги. Они были тяжелыми и жесткими, и она уже не помнила, сколько раз меняла им каблуки.

— Мы сделаем то, что я сейчас думаю? — спросила Люсинда.

— Ты говорила мне, что давным-давно мечтала это сделать, — сказала Диана.

— Когда выйду на пенсию…

— Это официальное затопление башмаков, — торжественно произнесла Диана. — Только после него твой пенсионный парад будет считаться состоявшимся.

— Глииии, — раскачиваясь в кресле, пропела Джулия.

— Свобода! — закричала Люсинда, шевеля пальцами ног. Свежий ветер продувал ее колготки и дарил прохладу уставшим конечностям. Диана и Эми держали по «Оксфорду».

— Первый пошел! — воскликнула Эми, швырнув туфлю с такой силой, что та, упав с громким всплеском, распугала лебедей, каланов, рыбу и голубых крабов.

— Мам? — вопросительно произнесла Диана, поднеся Люсинде другую туфлю с улыбкой и таким почтением, словно это была тиара на атласной подушке.

— Секундочку, — говорила Люсинда, с помощью Эми выбираясь из тележки. Она взяла второй башмак и, держа Диану за руку, прошла к воде. Земля была мягкой и влажной, и ее ступни медленно погружались в теплую жижу. Не отпуская руки Дианы, Люсинда наклонилась и опустила туфлю на воду.

На какое-то мгновение «оксфорд» застыл на зеркальной поверхности, и Люсинде показалось, что он уплывет в море. Башмак из кордовской дубленой кожи блестел и сверкал, отражая в себе позднее солнце. Присев рядом с Джулией, Эми хохотала во все горло и никак не могла остановиться. Диана сжала ладонь матери, и Люсинда ответила ей тем же.

И пока они вчетвером наблюдали за тем, как старая туфля постепенно тонула в болоте, Люсинда окончательно почувствовала, что стала пенсионеркой.