Глава 1

Целое лето деревья росли высокие и сильные. Их корни глубоко внедрялись в плодородную почву острова, а ветви стремились к золотому солнцу. Соленый ветер дул с востока, украшая еловые иголки серебром. Все знали, что лучшие рождественские деревья привозят с севера, а самые лучшие — из Новой Шотландии, где очень низкие звезды. Говорили, что свет звезд застревает в ветвях, а северное сияние заряжает иголки волшебством. Деревья из Новой Шотландии приобретали силу моря и сияние звезд.

На мысе Бретона в Плезант-Бэй, на самом севере Новой Шотландии, расположился еловый питомник, принадлежавший Кристоферу Бирну. Его семья иммигрировала в Канаду из Ирландии, когда он был ребенком; они приехали по объявлению, чтобы работать на ферме, где выращивались рождественские деревья. Работа была ужасно тяжелая, а их семья — очень бедная, и Кристи помнил, как ложился спать с урчащим от голода животом.

Когда ему исполнилось двенадцать, он уже был шести футов роста. Он рос слишком быстро, чтобы семья могла его прокормить, поэтому мать часто жертвовала своей едой, чтобы ее старший сын мог нормально поесть. Это было необходимо, чтобы он мог противостоять стихии. Ведь завывает ли северный ветер, крутит ли арктический снег, жжет ли огнем летняя жара — Кристи придется работать, несмотря ни на что. Его мать звонила в колокольчик, чтобы созвать всех к обеду. Ему нравился этот звук, потому что, как бы мало они ни имели, его мама делала все возможное, чтобы у Кристи было больше, чем необходимо, любви и почти столько, сколько нужно, пищи.

Голод сделал из Кристи Бирна энергичного работника, он же дал жесткий толчок стремлению к успеху. Кристи экономил каждый заработанный пенс, стал хозяином собственной земли, использовал все свои навыки и унаследованные от отца инстинкты, чтобы выращивать свои деревья и выживать в борьбе с жестокой стихией. Любовь и щедрость его матери сделали Кристи хорошим человеком, а следовательно, и хорошим отцом. Он знал, что он хороший отец, в этом не было никаких сомнений. Он был пылким отцом. Именно поэтому в нынешнем году, когда он спиливал деревья на горных склонах и готовился везти их на юг для продажи, его переполняли надежда и смятение.

Каждый год в первый день декабря Кристи отправлялся на юг, в Нью-Йорк. Толпы продавцов елей съезжаются сюда со сверкающего острова Манхэттен, с просторов Виннипега, из заснеженных лесов севернее Торонто, с востока Квебека и лесных просторов Вермонта и Мэна, озер Висконсина и пустынных полуостровов Мичигана. Их грузовики тащат спиленные и связанные друг с другом деревья через сверкающую вереницу мостов, простирающихся над Ист-Ривер и Гудзоном. Ели выгружают на углах улиц от Маленькой Италии до Грамерси-парка, от Трайбеки до Морнингсайд-Хейтс в надежде за месяц продаж заработать денег на год.

Неряшливая компания — эти продавцы деревьев. Рабочие брюки и куртки — их униформа. Некоторые из них приезжают караванами, как цыгане, паркуют трейлеры у обочины и живут весь декабрь в ледяных фургонах, отравляясь угарным газом и страдая от недостатка тепла. Кое-кто ставит большого Санта-Клауса с подсветкой или снеговика на крышу фургона.

Когда наступало время продавать рождественские деревья, Кристи не было равных. Он оставлял свою семью дома и путешествовал один: устанавливал палатку на углу в Челси, развешивал белые лампочки, чтобы подчеркнуть красоту сверкающих от соли деревьев, и использовал все свое ирландское красноречие, чтобы до последнего дерева держать хорошую цену и вернуться домой как раз в сочельник, нагруженным леденцами, грецкими орехами, вкусным шоколадом и сыром из лучших магазинов Манхэттена. Куклы с золотистыми волосами, оловянные солдатики, серебряные коньки и санки Флексибл Флайер для Бриджит и Дэнни; мягкие красные шерстяные свитера и кремовые шелковые ночные сорочки для Мэри. Почему бы не потратить часть выручки на свою семью? Он много заработал на разодетых жителях Нью-Йорка.

Он возвращался домой, рассказывал о путешествии своим семейным, а потом разговаривал с Дэнни о будущем.

— Мы с тобой будем партнерами, ты и я, — говорил Кристи. — Когда ты подрастешь, тебе достанется половина фермы. Учись, сынок. К фермерству надо подходить с умом. Ты должен стать ученым — знать все о погодных условиях, кислотности почвы и личинках.

— Ты думаешь, что необходимы книжные знания, чтобы стать фермером? — однажды спросила, смеясь, Мэри.

Кристи сдержал обиду: она никогда не ценила его умений и усилий, которые он прикладывал. Ее отец два года проучился в колледже в Галифаксе, работал в главном офисе компании, занимающейся омарами, и Кристи знал, что жена вынашивала похожие планы относительно будущего их сына.

— Это еще и инстинкт, — отвечал Кристи, зная, что Дэнни его слушает. Ему хотелось, чтобы сын гордился своим фермерским происхождением. — Уход за землей требует от нас лучшего, что у нас есть! Это волшебная работа — выращивать рождественские деревья, не имея ничего, кроме солнца и грязи.

— И осадков, — сказал Дэнни. — Нужны умеренные дожди и окклюдированные фронты. — Кристи удовлетворенно улыбался умным словам и серьезному взгляду сына.

Однако после смерти Мэри от сердечного приступа четыре года назад ему пришлось взять детей с собой в Нью-Йорк. Дэнни тогда было двенадцать, Бриджит — восемь. С тех пор их всегда отпускали из школ с домашним заданием на тот месяц, когда их отец продавал деревья.

У Дэнни чуть глаза на лоб не вылезли, когда он впервые увидел город: высотки, мосты и модные магазины.

— Это Нью-Йорк? — очарованно спросил Дэниель в тот первый год. — Он такой… огромный, па! Как лес зданий, весь в огнях.

— Никогда не забывай о ферме, — предупредил Кристи.

— Никогда, па, — ответил Дэнни.

Каждый раз Кристи арендовал две комнаты в пансионе миссис Квинн прямо на Девятой авеню, где он мог следить за деревьями. Большая комната для него и Дэнни и маленькая для Бриджит — он мог себе это позволить, потому что его голубые с белым ели и лесные сосны были лучшими и ему всегда удавалось убедить богатых ньюйоркцев заплатить наполовину больше того, что они заплатили бы на углу другой улицы. Он натягивал цепь вокруг деревьев, чтобы никто не мог их украсть, и спал неподалеку, держа один глаз настороже. Он ни во что не ставил ньюйоркцев — люди с улицы возьмут что угодно, а люди с деньгами заберут все, что смогут.

— Вот так богатые становятся богаче, — говорил он. Мэри ругала его за циничное отношение к обеспеченным обитателям Манхэттена:

— Кристи, они обеспечивают нас на год. Они помогают нам платить по закладной на землю, они же заплатят за обучение в колледже — если ты, конечно, позволишь Дэнни покинуть ферму на такой срок. Прекрати так о них отзываться.

— У них так много денег, что они даже не замечают, каким воздухом дышат, — отвечал Кристи, игнорируя ее колкость. — Они не замечают снег, только жалуются, что он портит их дорогую обувь. Они так торопятся убежать от ветра, что не успевают почувствовать жжение на лице, напоминающее о том, что они еще живы.

— Но тебе же нравится получать их доллары, — замечала она.

Да, — смеялся Кристи. — Поверь, у них так много денег, что они и не заметят потери. Если я удвою цены, я, пожалуй, распродам все в два раза быстрее: богатые люди любят тратить деньги, и если они купили что-то дорогое, то начинают важничать.

— Это просто возмутительно, Кристи Бирн, — говорила Мэри, качая головой. — Продавать рождественские деревья, рассуждая таким образом, — своего рода грех. Это тебя до добра не доведет — помяни мое слово.

Мэри вышла из благополучной семьи, она никогда не ложилась спать голодной. «Что она может знать?» — спрашивал он себя, бродя среди мокрой от дождя поросли молодых деревьев во время короткого, но восхитительного северного лета, идя вдоль кристально чистых ручьев, наслаждаясь прикосновением летнего ветерка, когда подрезал елям ветви, чтобы придать им форму рождественских деревьев, и подсчитывал добрую прибыль, которую они принесут ему в декабре.

В нынешнем году, пока рычали электропилы, разбрасывая вокруг щепки, злобно уничтожая лучшие дары природы, Кристи понял, что Мэри была права. Прошлой зимой Манхэттен — за все те деньги, которые он получил за предыдущие года, — взыскал с него самую большую плату, которую только можно себе представить. Процент с прибылей, из-за которых Мэри корила его за жадность, оказался немыслимо большим: Нью-Йорк забрал его единственного сына.

За три года огни города стали огромным искушением для подростка. В последний сочельник, после превосходного сезона продаж, Дэнни заявил отцу, что не собирается возвращаться в Новую Шотландию. Он вознамерился остаться в Нью-Йорке — найти работу, выйти в люди.

— Что ты подразумеваешь под «выйти в люди»? — спросил Кристи.

— Отпусти меня, па, — я не могу больше об этом говорить! Ты не понимаешь!

— Остаться в Нью-Йорке? Ты сошел с ума?!

Напряжение между ними нарастало. Кристи схватил сына за рукав, Дэнни попытался вырваться — буквально выдернул у него свою руку. Это заставило Кристи вцепиться крепче.

— Разговора не получится, — сказал Дэнни. — Никогда. Твой путь — ферма, па. А у меня есть то, что я хочу делать уже сейчас. Это моя мечта, па. Я должен добиваться ее! Ты научил меня не тратить время на разговоры, когда есть работа.

Дэнни говорил серьезно и был прав: Кристи научил его именно этому. Разговоры занимают слишком много времени, а ферма нуждается в заботе. Дэнни, конечно, не знал, что Кристи попросту боялся разговора. Он опасался, что дети начнут задавать ему вопросы, на которые он не знал ответов, или скажут что-нибудь такое, что заденет его чувства. Он страстно любил своих детей без всяких слов.

Дэнни смотрел на отца твердым взглядом мечтателя, которого ничто не остановит. Кристи был поражен, разбит. Как могло случиться, что у его сына возникла мечта, которая удерживает его здесь, в Нью-Йорке, а он ничего об этом не знал? Глубоко внутри он понимал, что винить надо только себя — он не был хорошим слушателем. Но как можно оставить Дэнни одного в таком месте? Этого нельзя было допустить. И Кристи усилил хватку. Дэнни рвался на свободу.

Их первая стычка — прямо там и тогда.

Они подрались на углу улицы — Кристи дрался с собственным сыном и, пытаясь схватить его, порвал его куртку — новую пуховую парку, которую он купил Дэнни в начале сезона. Полетели перья, Дэнни нечаянно попал локтем Кристи по носу, но, несмотря на текущую кровь, Кристи пытался удержать сына: если бы только он мог поговорить с парнем, не дать ему убежать — он бы привел веские причины. И вот они дерутся на покрытом снегом тротуаре, а Бриджит кричит, пытаясь остановить их.

Вызвали полицию. Завывая сиренами, быстро приехали полицейские машины. Во время драки белые гирлянды порвались, и теперь они клубком валялись на тротуаре, освещая окровавленный снег. Один из копов схватил Кристи, надел на него наручники. Дэнни воспользовался моментом и сбежал. Кристи видел, как его сын, освещенный голубыми полицейскими мигалками, бежал через толпу зевак, а из его разорванной куртки сыпался, как снег, белый гусиный пух.

— Холодина, — сказал Кристи офицеру, который заводил на него дело в участке. — Он будет голодать и замерзнет в этой рваной парке.

— Это дух Рождества. Может быть, вам следовало подумать об этом до того, как вы его избили, — сказал коп. Офицера звали Рип Коллинз.

Кристи был слишком горд, чтобы возражать или изливать свои горе и ужас нью-йоркскому полицейскому. Что мог знать коп? Что мог знать человек, живший в этом жестоком, сверкающем, блестящем городе? Со всеми его фальшивыми огнями, храмами жадности, глупыми людьми, которых так легко убедить потратить небольшое состояние на обыкновенную елку.

Отпущенный под свое собственное поручительство, Кристи покинул участок и вернулся в пансион. Кровь закипала у него в жилах — вопреки ожиданиям он надеялся, что его сын будет там. Но нашел он только Бриджит, которая плакала, сидя на кровати.

Кристи и Бриджит с тяжелым сердцем упаковали вещи и отправились домой в Канаду. Слушание было назначено на март, но офицер Коллинз поговорил с помощником окружного прокурора и объяснил, как все было на самом деле. Дэнни так и не нашли, хотя Коллинз и другие полицейские искали его, и обвинение с Кристи сняли. Но он не почувствовал облегчения, душевная боль не отпускала его. Для полиции Нью-Йорка и судебной системы его семья стала всего лишь еще одним пунктом в статистике семейных неурядиц, а его сын — еще одним уличным подростком.

Теперь, год спустя, они с дочерью снова собирались отправиться в Нью-Йорк. Они только что получили от Дэнни открытку с изображением Бруклинского моста, но в ней не было и намека на то, где и как он живет. Лишь дерзкие слова: «У меня все прекрасно, не волнуйтесь». Ни слова о том, что он скучает по Кристи или Бриджит, по тридцати акрам елей на краю земли. Мальчик приехал в город из волшебных северных земель, где обитают белоголовые орлы, черные медведи, рыжие и черно-бурые лисицы и совы. Он оставил все это ради городских пещер Нью-Йорка, населенных игроками и жуликами. Кристи всем сердцем ненавидел это место и не хотел туда возвращаться.

Но он знал, что ему придется. Ему придется расставить деревья на том же углу в Челси, развесить гирлянды, чтобы кристаллики соли блестели на иголках и приманивали покупателей, натянуто улыбаться и излучать обаяние; нужно продать деревья и положить деньги на счет в банке. Но что важнее всего — он должен оказаться на том же месте, где всегда, чтобы Дэнни знал, где его найти.

— Идем, Бриджит, — крикнул он. — Она появилась на лестнице, таща за собой еще один огромный чемодан.

— Что это? — спросил он.

— Мои вещи, па.

— Твои вещи в машине, Бриджит! Мы едем всего на двадцать четыре дня. Что у тебя там?

— Одежда для вечеринок, па. — Ее зеленые глаза сияли.

Кристи уставился на нее. Ей было уже почти тринадцать, молодая девушка. Она сама завила свои красивые каштановые волосы и завязала их красной бархатной лентой, которую где-то нашла. С чего она взяла, что ей понадобится одежда для вечеринок? Кристи работал целыми днями, до тех пор, пока удавалось продать все деревья.

— Бриджит, — начал он.

— Дэнни вернется к нам, и мы поведем его куда-нибудь это отпраздновать.

— Оставь чемодан здесь. Будь хорошей девочкой, пойдем.

Я видела по телевизору программу о Нью-Йорке, па, — сказала она, толкая тяжелый чемодан по ступенькам. — Модные места, где мы никогда не были. Дэнни там понравится — дворцы, па! Все из хрусталя и золота, и рождественская елка выше, чем самое старое дерево на нашем холме, увешанное гирляндами и маленькими огоньками. Прямо как волшебная страна! В таких местах девочки пьют чай со своими отцами, а мальчики — разодетые, в галстуках, и все так счастливы, празднуют вместе, па.

— Ты празднуешь не так, — резко ответил Кристи.

— Но мы должны устроить что-то чудесное, когда Дэнни вернется к нам!

— Быстро в машину, Бриджит. — Он указал на входную дверь. Дочь нахмурилась и проковыляла мимо него, согнувшись под тяжестью чемодана. Отец неохотно поднял его и положил в отсек за сиденьями. Они сели в машину и захлопнули двери.

Специально для нее Кристи нагрел кабину, но Бриджит этого не заметила. Все нормально, сказал он себе. Он был хорошим кормильцем, и одним из доказательств этого он считал тот факт, что детям не приходило в голову радоваться теплу и пище; они принимали комфорт как должное. Кристи решил, что не станет заставлять Дэнни возвращаться домой, он поклялся себе в этом. Надо всего лишь убедиться, что мальчик не голодает, узнать, приблизился ли он к своей мечте. Глядя со склона холма на море, он подумал, неужели что-то может быть лучше?! И. все это принадлежало Дэнни и Бриджит. Если бы он мог запрячь ветер, поймать солнечный свет, он бы это сделал. И отдал бы их своим детям.

— Мы едем, чтобы увидеть Дэнни, па, — сказала Бриджит. — Ты должен быть счастлив.

Он попытался придать своему лицу безмятежное выражение, чтобы не расстраивать дочь. Но в глубине души ему было больно; чем сильнее он стремился сохранять спокойствие, тем больше чувствовал, как в ней растет надежда— надежда из-за единственной полученной от брата открытки, и тем хуже ему становилось.

Нанятый восемнадцатиколесный грузовик, нагруженный деревьями, ждал их, выпуская облака выхлопов в холодный чистый воздух над заливом Святого Лоуренса. Заметив пикап, водитель просигналил. Кристи пристроился позади грузовика, и они отправились в двухдневное путешествие в Нью-Йорк.

 

Глава 2

Праздничный сезон год от года начинался все раньше. Однажды он стартовал сразу после Дня благодарения — неофициальный день, когда стали украшать Манхэттен. На этот раз все, наверное, начнется в октябре, думала Кэтрин Тирни, несмотря на то что рынки наводнили тыквы, а прилавки в бакалее завалены леденцами к хеллоуину. Город уже одевался в зимний наряд, с каждым днем все больше удручая Кэтрин.

Весь ноябрь Кэтрин наблюдала за маленькими, мерцающими белыми огоньками, украсившими витрины магазинов. Санта-Клаусы звенели колокольчиками у входов в «Лорд и Тэйлор» и «Мейсис», а прохожие совали доллары в их чугунные котелки. Оркестры Армии спасения играли «Тихую ночь» и другие рождественские песни рядом с магазином «Сакс» на Пятой авеню для очарованных зрителей, выстроившихся вдоль знаменитых праздничных витрин. Протискиваясь через толпу, Кэтрин пыталась сохранять безучастный вид, чтобы никто не догадался, как эти песенки ранили ее сердце.

К первой неделе декабря подготовка к празднику была в самом разгаре. Отели переполнили покупатели, люди, которые хотели увидеть балет «Щелкунчик», рождественское шоу Радио Сити, «Мессию» Хэндела и, конечно, рождественское дерево Рокфеллеровского центра. По проспектам ползли желтые такси, и по пути к метро Кэтрин приходилось пробираться сквозь медленно бредущие вдоль улицы толпы.

Кэтрин Тирни работала библиотекарем в частной библиотеке корпорации Рейнбеков. Рейнбеки сколотили состояние на банковском деле, а теперь занялись недвижимостью; они стали филантропами, поддерживающими образование и искусство. Библиотека занимала пятьдесят четвертый этаж в высотке Рейнбеков на углу Пятой авеню и Пятьдесят девятой стрит; от Центрального парка здание отделяла только площадь Гранд-Арми.

Башня Рейнбеков была построена в фантастическом готическом стиле: со сводчатыми окнами, башенками, парящими в воздухе контрфорсами, разнообразными украшениями, горгульями, — и поднималась на шестьдесят этажей к витиеватому зеленому литому острию. Из офисов и библиотеки Кэтрин открывался потрясающий вид на парк — на все его восемьсот сорок три акра зелени посреди города.

Фасад здания круглый год подсвечивался золотистым светом в парижском стиле. На время праздников подсветку меняли на красную и зеленую. Посреди впечатляющего своими размерами сводчатого вестибюля высотой в четыре этажа к Рождеству ставили огромную елку, украшенную цветными шарами и фонариками. Мозаика в византийском стиле сияла, как настоящее золото, а балконы второго этажа, покрытые фресками, украшали хвойные гирлянды.

Ежедневно во время ленча школьные хоря из разных городов пели рождественские песни в вестибюле.

В тот полдень Кэтрин вернулась на работу с сандвичем и остановилась их послушать — согласнозвучавшие, мелодичные и чистые детские голоса.

Одна маленькая девочка в заднем ряду фальшивила. Кэтрин наблюдала за ней: голова с каштановыми косами откинута назад, рот широко открыт, как будто она хотела выкрикнуть свое сердце. Руководитель хора кинула на девочку ледяной взгляд и сделала ей знак рукой, девочка неожиданно замолчала, ее глаза испуганно расширились и наполнились слезами. При виде этого у Кэтрин сжалось сердце. Ей пришлось уйти. Быстрее наверх, чтобы не вмешаться, не сказать девочке, чтобы продолжала петь, не отругать руководителя за то, что испортила ей настроение. Так поступил бы Брайан.

Взгляд той девочки преследовал Кэтрин весь день. От рождественской песни «Радость миру» до шока, оттого что тебя заставили замолчать. Она чувствовала, какой стыд испытала девочка, и остаток дня не могла сосредоточиться на своем проекте — сборе материала о каменных ангелах и горгульях на зданиях Манхэттена. Она не могла дождаться, когда наконец можно будет уйти домой и оставить этот день позади.

В пять тридцать Кэтрин закрыла офис и направилась к метро. Она жила в Челси. Расположенная к западу от Шестой авеню, между Четырнадцатой и Двадцать третьей стрит, эта часть города отличалась индивидуальностью. Восьмая авеню была веселой: окна магазинов и ресторанов украшены гирляндами из красных перцев, Санта в санях, которые тащат восемь фламинго, свечи в виде Гринча и Бетти Лу Ху. На боковых улицах, сохранивших дух девятнадцатого века, преобладали дома в стиле итальянского и греческого Возрождения; они были отодвинуты вглубь от тротуара, а их дворики окружены изысканными коваными решетками, залитыми светом газовых ламп.

Некоторые жители украсили свои дома к празднику так, будто Челси все еще был частью поместья Клемента Кларка Мура, автора «Визита Святого Николая»: английским падубом, лавром и хвойными гирляндами, венками Деллы Роббиа, красными лентами и золотыми и серебряными шариками. Но все это было сделано в сдержанной манере, так что если бы вы не хотели этого заметить, то и не заметили бы.

Выйдя из поезда на углу Двадцать третьей стрит и Восьмой авеню, Кэтрин вздохнула с облегчением. Невысокие здания позволяли видеть небо. Воздух был холодный, кристально чистый и такой сухой, что было больно дышать. На ней были элегантные ботинки и короткое черное шерстяное пальто; ее колени и пальцы на ногах замерзли, пока она спешила домой через Западную Двадцать вторую стрит.

На Девятой авеню она свернула на север. Продавец рождественских деревьев снова приехал — она ненадолго остановилась, увидев его там. Ее сердце бешено забилось. Она решила перейти на другую сторону улицы, чтобы не встретиться с ним глазами.

В прошлом году она стала свидетелем сцены с его сыном и сомневалась, что он вернется. Но он вернулся и теперь расставлял свои ели и сосны, от которых исходил аромат горного леса. Деревья растянулись на четверть квартала вниз к маленьким магазинам — торговца антикварными книгами, двух дизайнеров авангардной одежды, торговца цветами, новой пекарне и шляпному магазину «У Лиз».

С блестящим чувством оригинального, возможным только в Челси, Лиззи продавала шляпы, которые шила сама, наряду с редкими поэтическими изданиями и старинными чайными сервизами. Когда у нее было хорошее настроение, она накрывала стол из красного дерева фарфором «Спод и Веджвуд» и угощала чаем каждого, кто к ней заходил Кэтрин так занервничала, увидев того мужчину, что метнулась к двери Лиззи, чтобы нырнуть внутрь. Магазин был освещен теплым светом ламп с шелковыми абажурами, но дверь была закрыта — Лиззи и Люси уже ушли.

— Сегодня она рано закрыла, ушла вместе с маленькой девочкой, — сказал продавец деревьев, облокотясь на временную подставку из необработанных еловых досок, на которой лежали многочисленные венки, букеты и гирлянды. — Я спросил у нее, не в оперу ли она собралась, так красиво она выглядела в своей черной бархатной шляпе с павлиньим пером, или, может, в Ирландский театр? — Он кивнул в сторону Двадцать второй стрит, где находился театр.

— Хм, — промямлила Кэтрин (ее ладони вспотели в перчатках), желая поскорее уйти.

— Она заявила, что идет «на банкет».

Кэтрин сдержала улыбку. Именно так и сказала бы Лиззи.

— Но думаю, если бы она была здесь, — продолжал он с ирландским акцентом, выпуская клубы пара и топая ногами, чтобы согреться, — она бы посоветовала вам купить у меня свежее рождественское дерево из Новой Шотландии и венок для вашей двери. Я вижу, как вы каждый день проходите мимо, и вы кажетесь мне человеком, которому понравится белая елочка…

Мужчина был высок, с широкими плечами под толстой курткой. Даже в темноте она заметила, что в его светло-каштановых волосах с прошлого года прибавилось седины. Он грел руки над керосиновой горелкой; он подошел ближе к Кэтрин, но, помня о произошедшем год назад, она резко отклонилась.

— Я не хочу белую ель, — ответила Кэтрин.

— Нет? Тогда, может быть, голубую…

— Никакую. — У нее болела голова после того эпизода в вестибюле, и она просто хотела попасть домой.

— Вы только посмотрите на иголки, — сказал он, поглаживая ветку одной рукой. — Они свежие, как в тот день, когда деревья были срезаны… они никогда не опадут. Видите, как они блестят? Это от соленого ветра с острова Кейп-Бретон… вы знаете, говорят, что звездный свет застревает в ветках и…

Он замолчал посреди фразы, как будто забыл, что хотел сказать, или передумал рекламировать товар. Кэтрин помнила, что прежде его голубые глаза сияли, когда он продавал деревья, — теперь они были тусклыми, как лежалый снег. На мгновение они удержали ее взгляд, затем опустились. Она почувствовала биение собственного сердца, но пыталась сохранить безразличное выражение лица, чтобы не дать ему прочитать свои мысли.

— Все равно спасибо, — сказала она, удаляясь.

Весь путь до дома Кэтрин испытывала ужасную неловкость. Она все еще была расстроена из-за маленькой девочки, а теперь придется смириться с тем фактом, что продавец деревьев будет ее соседом до Рождества, и, возможно, ей придется сменить маршрут. Ей стало интересно, приехала ли с ним на этот раз его дочь. Она надеялась, что его сын не страдает от холода. Ее нос и кончики пальцев щипало от мороза. Декабрьский ветер дул с Гудзона, и, свернув на Западную Двадцатую стрит, она увидела облака пара вокруг газовых ламп на Кушман-роу.

Несмотря на сильный мороз, она остановилась посмотреть на полутень вокруг одной мерцающей лампы. Шар света, скорее всего, возник из-за влаги, приносимой от реки; как кольцо вокруг луны, он предвещал шторм. Он был похож на призрак. Это вестник, подумала Кэтрин с надеждой, сжимая замерзшие руки.

В Рождество Челси посещали привидения — по крайней мере одну комнату в одном из домов в самом центре Кушман-роу. Как и его соседи — другие кирпичные дома в греческом стиле с высокими ступенями из коричневого камня, небольшими садиками и коваными оградами, — дом, в котором жила Кэтрин, был построен в 1840 году Доном Алонзо Кушманом, другом Клемента Кларка Мура.

Кэтрин остановилась, держась за ограду и разглядывая кирпичный дом — четыре этажа и мансарда с маленькими окошками. В свинцовых переплетах в виде лавровых венков они очень украшали дом, придавали ему очарование. Крошечные окна смотрели в небо. Прохожие часто останавливались, чтобы полюбоваться этими загадочными окошками.

Люди всегда делают предположения о том, как живут другие люди. Кэтрин думала о проходящих мимо незнакомцах, воображая, что они счастливы. Возможно, и они, глядя на этот дом, представляли себе изысканные приемы. Наверное, они думали, что там живет любящая семья с замечательными детьми — возможно, в мансарде за этими плетеными окошками находится детская, комната.

Почему они должны представлять себе нечто подобное? Потому что Кэтрин иногда так делала. Вглядываясь в эти окна, она почувствовала холодное покалывание в спине. Ее как будто ударило током, она не могла сдвинуться с места или отвернуться. Сегодня по улице бродили призраки; она зажмурилась, пытаясь почувствовать того, кого любила, умоляя навестить ее сегодня в мансарде.

Сезон настал. Декабрь, когда-то такой веселый и радостный, теперь был временем печали и боли — Кэтрин не отмечала праздника. Это не приносило ничего кроме печальных воспоминаний, и она хотела, чтобы предпраздничная лихорадка быстрее закончилась.

Стряхнув оцепенение и отбросив такие мысли, Кэтрин взбежала по ступеням, хлопнула за собой дверь и с головой закуталась одеялом.

В нескольких кварталах отсюда Лиззи Донелли в темно-красной парчовой накидке и черной бархатной шляпе стояла перед столом с едой. Ее смешные очки запотели от поднимавшегося от еды пара. Ей постоянно приходилось их снимать и отдавать своей девятилетней дочери Люси, чтобы та их вытирала. Лиззи должна была следить за тем, чтобы не положить кому-то в тарелку слишком мало, хотя волноваться об этом не стоило: ее клиенты сразу дали бы ей знать.

— Спасибо, дорогая, — сказала Лиззи.

— Не за что, мам. Продолжай раскладывать еду, а то все голодные, — отозвалась Люси.

— Привет, Джо, привет, Билли, привет, Руги. Как дела, Морис ? Ты был хорошим мальчиком, в этом году не найдешь в чулке уголь, не так ли? — Лиззи подшучивала, наполняя тарелки сегодняшним лакомством — тушеным мясом, картофельным пюре, горошком и морковью. Через битком набитую комнату бесплатной столовой Святой Люси прошел священник, направляясь из дома в церковь.

— Привет, святой отец, — окликнули его несколько человек.

— Благослови вас Господь, — ответил он и поспешил дальше.

— Что вы будете? — спросила Лиззи следующего клиента. — Могу я предложить вам тушеное мясо? Шеф-повар превзошел сегодня самого себя.

Дважды в неделю Лиззи работала здесь как доброволец. Ее крестили в церкви Святой Люси. Ее дочь, которую она назвала в честь церкви и самой святой Люси, тоже крестили здесь. Здесь же она и ее лучшая подруга Кэтрин принимали первое причастие. Они вместе ходили в школу. Три года назад Кэтрин попросила ее занять место Брайана в бесплатной столовой. «Мы так много имеем, что должны что-то и отдавать, — как-то сказал Брайан. Лиззи согласилась — как могла она не согласиться? И она начала работать в благотворительной столовой.

Теперь Лиззи осталась одна со своим половником. После похорон Брайана Кэтрин отказалась переступать порог церкви, даже церкви Святой Люси. Лиззи пыталась возражать, говорила, что столовая находится скорее в помещении прихода, но даже через три года Кэтрин все еще была слишком ранима, чтобы выслушивать какие-либо объяснения. Лиззи всегда надеялась, что сердце подруги оттает хотя бы во время Рождества, но оно, наоборот, ожесточалось.

— Горошек и морковь, красное и зеленое, — сказала Люси, отходя в сторону от стола, потому что уже начинала потеть в своей накидке. — Создает рождественское настроение.

— Привет, Люси, привет, Лиззи, — послышался голос Гарри.

— Гарри! — воскликнула Люси.

— Где ты был, Гарри? — спросила Лиззи, обходя стол, чтобы обнять высокого мужчину. Он позволил ей обрушиться на него и на мгновение повиснуть на нем, но тут же оттолкнул.

— Эй, полегче, — сказал он, бросив взгляд на людей в очереди и нагнувшихся над едой за длинными столами. — Ребята увидят.

— Ну и пусть, — ответила Лиззи. — Да все они продадут свой рисовый пудинг за одно мое объятие. Серьезно, где ты был? Мы волновались за тебя.

— То здесь, то там.

— Что это значит? — спросила Люси.

— Звучит опасно, — нахмурившись, сказала Лиззи. — Особенно из твоих уст, Гарри.

Она изучала его лицо, пытаясь найти ответ. Уличная жизнь сильно старила людей. Их глаза становились тусклыми, лица покрывались морщинами от солнца, ветра и стресса, кости искривлялись и усыхали от плохого питания. Для некоторых наркотики оказывались единственным выходом — волшебным ковром-самолетом, уносившим их в другую, лучшую страну; иногда билет стоил им жизни. Но только не для Гарри, подумала Лиззи. Несмотря ни на что, его взгляд оставался ярким и проницательным.

— Мне надо взяться за дело, — сказал он, доставая из заднего кармана своих рваных и грязных джинсов конверт. — Не могла бы ты отдать это Кэт?

— Конечно. — Лиззи с любопытством взяла конверт. — Что внутри?

— Она поймет, — ответил он.

— Завтра мы с ней обедаем вместе. Почему бы тебе не присоединиться к нам и не отдать ей конверт лично? — спросила Лиззи, надеясь, что ей удастся уговорить его пообедать.

— У меня встреча, — сказал он, пряча глаза. То, как он это сказал, заставило Лиззи похолодеть. Она не знала, чем он зарабатывает на жизнь, и поняла, что искренне не хочет этого знать.

— Может быть, поешь? — спросила она. — Очень вкусно.

Он посмотрел на мясо и картофель, а Люси сунула ему тарелку. Лиззи наполнила ее, положив побольше тушеного мяса. Он сел на конце стола и начал есть. Лиззи удовлетворенно за ним наблюдала. Он закончил есть в рекордно короткое время, вымыл тарелку и остановился, чтобы попрощаться.

— Спасибо, — сказал он.

— Не за что. Для того мы здесь и находимся.

— Ты не забудешь передать Кэт конверт?

— Нет, можешь на меня рассчитывать.

Лиззи наклонилась и еще раз обняла его — никто не мог запретить ей делать это так часто, как ей захочется. Люси тоже его обняла. Но он был верен себе и исчез среди людей, столпившихся у двери, наслаждаясь последними моментами тепла, перед тем как уйти в холодную ночь.

— Мам, а куда он пошел?

— В приют, дорогая. По крайней мере я на это надеюсь. Лизи видела, как он уходит. Она спрятала конверт под накидку, размышляя, что там может находиться, со странным чувством тоски улыбнулась дочери и продолжила руководить раздачей пищи.

Бриджит Бирн сидела на краю дивана, пытаясь выполнить домашнее задание. Тихо, чтобы никто не услышал, она включила телевизор — ей не разрешалось смотреть телевизор, пока она не сделает все уроки, присланные учителем из Новой Шотландии. Бриджит слышала, как миссис Квинн шаркала в своей комнате. Дэнни называл ее «глаз старого орла», поскольку она постоянно за всеми следила.

Вот этим Дэнни с Бриджит и различались. Дэнни ненавидел, когда его контролировали, а Бриджит это нравилось. Ей приятно было ощущать, что кто-то уделяет ей внимание, пусть даже старая владелица пансиона. Она чувствовала, что ее мать одобрила бы миссис Квинн и ее заботу. Раньше за ней присматривал еще и Дэнни. Иногда они заводили друзей, но зимой в Нью-Йорке это было нелегко. Дети в основном сидели дома. Но тогда у Бриджит был Дэнни, а у Дэнни — Бриджит.

Хотя Бриджит скучала по брату, ей здесь нравилось. Трубы отопления дребезжали самым успокаивающим образом, согревая все комнаты. Обои в общей комнате были старые, пожелтевшие, с розами и незабудками, а потолок — с коричневым оттенком. Миссис Квинн однажды сказала, что это от сигаретного дыма. «Раньше здесь был пансион для моряков, дорогая, — говорила она. — Докеры, портовые грузчики, экипажи кораблей, стоявших в доках Челси, и так на протяжении почти двухсот лет. Все они курили».

Бриджит слушала, не выдавая того, что ее брат внес свою лепту: Дэнни иногда выкуривал сигаретку, пока отец продавал деревья, а миссис Квинн смотрела телевизор.

Сейчас внимание девочки было приковано к экрану. Диктор пятичасовых новостей стоял перед елкой в Рокфеллеровском центре, всего в тридцати кварталах от того места, где находилась Бриджит.

— Через два дня на этой восьмидесятифутовой норвежской ели из Уолла, штат Нью-Джерси, будет зажжено тридцать тысяч лампочек, — сообщал репортер, а камера демонстрировала прекрасное темное дерево, вырисовывающееся на фоне городских огней. Было показано, как в прошлый четверг устанавливали эту ель. Когда объектив камеры охватил панораму толпы, Бриджит буквально прильнула к экрану.

Некоторые люди держали в руках плакаты с надписями: «Привет, Брисбен!», «Привет маме и папе в Коламбусе», «Счастливых праздников всем в Луисвилле!» Бриджит вглядывалась в каждое лицо, ее пульс участился. Она знала, что у человека, которого она ищет, не будет плаката. Он встанет где-нибудь позади, стараясь не попасть в объектив. Он будет вдыхать запах хвои, уставившись на темно-зеленые иголки, на кору, сияющую от золотой смолы, и на стремящуюся к звездам макушку. Он страж и пастырь большого дерева.

Сюжет сменился, теперь по телевизору показывали новости о пожаре в Вест-Сайде, и Бриджит закрыла глаза, думая о брате. Дэнни всегда верил, что у рождественских деревьев есть душа, он придумывал истории о том, как снежные ангелы вдыхают в деревья жизнь, а солнечный свет производит хлорофилл, создавая зелень хвойного покрова.

— У них есть душа, Бриджит, — говорил он, — у каждого дерева. Они живые, их корни уходят в землю, а ветви стремятся к небу.

— А мы их срубаем, — сказала пораженная Бриджит. — Мы их убиваем!

— Нет, не надо так думать. До того как их вырубят, деревья роняют на землю семена — чтобы возродиться. Конечно, многое зависит от осадков и преобладающих ветров.

— Дэнни, только не про погоду. Расскажи мне о деревьях.

— Но все зависит от погоды, Бриди! Помнишь, какие были эти ливни на прошлой неделе и как мы ждали, чтобы зона низкого давления ушла от побережья и дожди постепенно прекратились? Но даже после этого были предупреждения о ливневых паводках, а по радио сказали…

— Черт побери, Дэнни. Только не это. Меня не интересуют прогнозы погоды. Я хочу услышать о деревьях. Снежные ангелы их оживляют, солнце делает иголки зелеными, а мы их убиваем!

— Деревья действительно умирают. В тот момент, когда пила вонзается в их ствол…

— Это ужасно, — закричала Бриджит.

— Но дело в том, Бриди, что они возвращаются к жизни.

— Как?

— Ну когда загораются огни.

— Когда что?

— Когда человек приносит дерево к себе домой и зажигает на нем лампочки.

— То есть когда его любят?

— Что-то вроде этого.

Дэнни был слишком упрям, чтобы в этом признаться, но Бриди видела, как он смотрел на деревья их отца перед тем, как их продавали. Он стоял в их тени на морозе и ждал, пока кто-нибудь не остановится и не заберет одно их них. Наверное, он, как и Бриди, мечтал о великолепных апартаментах — в высоком небоскребе или в уютном доме — и о блестящих возможностях, которые сулил ему Нью-Йорк.

— Только посмотри туда, — говорил он Бриджит, указывая на Эмпайер Стейт Билдинг, залитую зелеными и красными праздничными огнями. — Какой город может так раскрасить небо? Ты знаешь, сколько электричества на это ушло? Можно было бы осветить всю Новую Шотландию.

— Тебе бы не понравилось здесь жить, Дэнни! Месяц — одно дело, но ты бы не выдержал дольше. Здесь нет деревьев, кроме наших и тех облезлых, которые растут у тротуаров, нет лесов. Ты не найдешь здесь сов или ястребов. Где ты будешь наблюдать, как приближается буря?

— Я не говорю, что хотел бы здесь жить. Но ты ошибаешься насчет деревьев, природы и бурь. Все это есть и в Нью-Йорке. Здесь есть такие места, — так загадочно сказал Дэнни, что Бриджит стало любопытно, где он продолжил свои изыскания.

В это время пятичасовые новости сменили новости Нью-Йорка, в которых показали еще несколько кадров из Рокфеллеровского центра. Падают хлопья снега, люди скользят по льду, на заднем плане блестит золотом статуя Прометея, а над толпой людей, приветственно машущих руками в объектив, возвышается темная, величественная рождественская ель.

Не отрывая глаз от экрана, Бриджит молилась, мечтая увидеть своего брата. Он еще не пытался найти ее, а они с отцом уже целый день были в Нью-Йорке. Ее ногти вонзились в ладони — Дэнни, Дэнни, я должна увидеть тебя.

Она пристально вглядывалась в счастливые лица людей, приехавших отовсюду, чтобы испытать рождественское волшебство. Нью-Йорк — волшебство такое мощное, что захватило ее брата и вырвало его из семьи.

— Где ты, Дэнни? — хрипло спросила она у телевизора. Наблюдая, как снег окутывает еловые иголки, она вспомнила снежных ангелов, придуманных братом. — Вернешься ли ты к нам? Ты должен…

Дерево было темным. Его дух был мертв и не оживет еще два дня — пока не зажгут огни. Бриджит знала, что ее брат был там. Он может не сразу появиться в Челси, помня, как обезумел их отец в прошлом году. Но когда он вернется, Бриджит будет готова это отпраздновать. Она привезла свои наряды. Всей семьей они пойдут в Плазу выпить чаю. Это будет замечательный, особенный вечер… А пока Бриджит представляла, как он стоит рядом с огромной елью в Рокфеллеровском центре и смотрит, как ее покрывает снег.

Она так сконцентрировалась, пытаясь увидеть Дэнни по телевизору, что не услышала шагов в переулке. Загремел мусорный бак, это привлекло ее внимание, и она подняла глаза. Она услышала скребущийся звук, как будто ногти царапали по дереву, но подумала, что скребется собачка миссис Квинн — Мерфи. Мерфи постоянно хотела на улицу… И в самом деле, она лаяла.

— Ты это слышала? — спросила миссис Квинн, проходя через гостиную, за ней бежала Мерфи. Собачка запрыгнула на кресло рядом с окном, смело и яростно лая, будто она была немецкой овчаркой, а не крохотным йоркширским терьером.

— Я ничего не слышала, — ответила Бриджит, глядя на экран.

— Это бродяги роются в мусоре. — Хозяйка возобновила разговор на больную тему. — Ищут пустые баки, чтобы вернуться. Я бы не возражала, если бы они не оставляли после себя такой беспорядок. — Тут она заметила, что телевизор включен. — Что это такое, юная леди? Разве вы не должны делать домашнее задание?

Бриджит не могла ответить, не осмеливалась обернуться. Если бы она это сделала, то миссис Квинн заметила бы ее красные, полные слез глаза. Разве миссис Квинн не знала, что Дэнни теперь тоже бродяга? Где он спит? Что он ест? Хранитель деревьев, мальчик, который любил наблюдать за бурями, должен был оставаться сильным и осторожным.

О Дэнни, молча взвыла Бриджит, продолжая рассматривать толпу на экране, и по ее щекам текли слезы.

 

Глава 3

Каждый четверг утром Кэтрин и Лиззи встречались в закусочной «Помешанный» на юго-западном углу Двадцать третьей стрит и Девятой авеню, чтобы позавтракать вместе. По пути туда Кэтрин проходила мимо продавца деревьев. Легкий снежок падал всю ночь, окутав Челси белым покрывалом.

Мужчина, не подозревавший о приближении Кэтрин, неподвижно стоял, держа в руках картонный стаканчик с кофе. Она видела, как поднимается пар, и представила, как стаканчик согревает его руки. Он смотрел на свои деревья, покрытые снегом: серебряные и белые кристаллики сверкали на утреннем солнце, как будто ели все еще росли на ферме в Новой Шотландии.

— Доброе утро. Вы когда-нибудь видели что-нибудь красивее? — спросил он, когда она подошла ближе.

— Доброе утро, — ответила она, ускоряя шаг.

— Может быть, сегодня на обратном пути вы купите елочку?! — крикнул он ей вслед.

К тому времени, как Кэтрин добралась до «Помешанного», Лиззи уже завезла Люси в школу и сидела в кабинке около окна, читая «Тайме». Поверх блестящего коричневого платья на ней был темно-зеленый атласный жилет. Зеленая шляпа в баварском стиле с маленьким красным цветком, прикрепленным к ленте из тафты, очень подходила к жилету. Кэтрин сняла свое черное пальто, шарф и перчатки и повесила их на стену.

— Расскажи мне о сообщении, которое ты оставила мне на автоответчике, — сказала Лиззи, как только Кэтрин села рядом. — О том, что случилось вчера, — об инциденте с рождественским хором.

Кэтрин почувствовала иронию в словах Лиззи, но проигнорировала ее и рассказала историю, которую она наблюдала накануне в вестибюле высотки, — о маленькой девочке, которая фальшивила:

— Надо было видеть ее лицо, такое бледное. Она так расстроилась, остальные дети продолжали петь, а она просто стояла там, пытаясь не заплакать. Мне хотелось свернуть шею их руководителю.

— Но ты этого не сделала?

— Нет.

— И ты не спасла девочку, не отвела ее в другой хор, где ее бы оценили?

— Нет.

— Ух, ты делаешь успехи! — ухмыльнулась Лиззи, пока официант принимал их заказ. Они заказали одно и то же: кофе, апельсиновый сок и поджаренные рогалики с маком и маслом.

— Это заставило меня подумать о Люси, — заметила Кэтрин.

— Люси просто проигнорировала бы ее и стала петь в два раза громче.

— И это заставило меня подумать о Брайане.

— Тебя все заставляет думать о Брайане, — мягко ответила Лиззи.

— Он бы не стоял просто так, понимаешь? Он никогда не терпел несправедливости. Даже в хоре. — Кэтрин закрыла глаза, чтобы представить лицо Брайана. Она увидела его ярко-зеленые глаза, темные волосы, квадратную челюсть, его костюм и галстук. Он оставил доходную адвокатскую практику ради образовательной адвокатской программы, потому что хотел помогать людям, а она влюбилась в него потому… потому, что он был Брайаном.

— Кэт, это надо прекратить.

Все из-за того, как руководитель хора указала на нее, — сказала Кэтрин. — Так резко и недоброжелательно, она заставила девочку заплакать. Какой смысл работать с детьми, помогать им светиться, петь, если ты не можешь делать это деликатно?

— Звучит так, как будто она потеряла дух Рождества, — сказала Лиззи.

Принесли завтрак, они начали есть. Кэтрин думала о словах Лиззи: дух Рождества. Когда-то и Кэтрин его ощущала, но за последние три года ее источник иссяк. Пока она жевала рогалик, ее взгляд упал на продавца рождественских деревьев за окном.

— Видела парня с елками? — спросила Кэтрин. — Он вернулся, вон он, прямо перед твоим магазином.

— Конечно, как я могла не заметить? А он ничего; я сижу в своем магазине, смотрю на него через окно и представляю его без куртки и без рубашки, как он рубит ели под палящим солнцем Новой Шотландии. Его мускулистые плечи напрягаются, когда он спиливает ветки. Весь потный…

— Прекрати.

Лиззи махнула рукой:

— Я одинока, мне можно.

На это у Кэтрин не было ответа. Лиззи только что порвала с человеком, которого долгое время любила. Он не захотел на ней жениться, воспитывать Люси, получить готовую семью, именно поэтому Кэтрин считала его глупым, тупым, в общем, жалким.

— Ну и что мне делать? Сидеть и притворяться, что я дерево с корой и иголками, а не женщина с гормонами, чувствами и желанием быть замеченной? Он обращает на тебя внимание, когда ты проходишь мимо?

— Продавец деревьев?

— Чье имя мы обе прекрасно знаем — Кристофер Бирн. Да, продавец деревьев.

— Наверное, он хочет продать мне елку.

Лиззи наклонила голову. В надетой набок, по моде, шляпке ее голова, казалось, сейчас упадет на плечо.

— Ты могла бы быть с ним подобрее.

— Это трудно. Достаточно вспомнить прошлогодний случай.

Лиззи покачала головой:

— Он пытался удержать своего сына, не хотел, чтобы сын стал нью-йоркским беспризорником. Ты никогда об этом не думала?

— Брайан бы вмешался и остановил драку, — сказала Кэтрин, и его имя вызвало в ней такую бурю эмоций, что ей пришлось замолчать, чтобы справиться с собой.

Лиззи подождала пару секунд и заговорила:

— Я помню, скоро третья годовщина смерти Брайана.

— Вчера я видела первые привидения.

— Они всегда появляются первого декабря, — сказала Лизи. — В то же время, что и рождественские деревья.

Кэтрин посмотрела в окно. Солнце поднялось над низкими зданиями, и снег на елях Кристофера Бирна начал таять. Наверное, поэтому она не любила его появление — оно напоминало ей о Брайане.

— Отец Кьюзак спрашивал о тебе вчера. — Лиззи отодвинула посуду. — Он сказал, что столовая в тебе нуждается.

Кэтрин скучала по тем временам, когда она бывала в большой столовой при церкви Святой Люси, помогала готовить и подавать еду, кормила бедных. Она и Брайан делали это вместе, каждое воскресенье с тех пор, как поженились девять лет назад. Потом, когда он покинул фирму «Слейд и Линден» и начал заниматься семейной программой, у него стало слишком много работы. Кэтрин поняла и уговорила Лиззи занять его место.

— Я прохожу мимо церкви Святой Люси и думаю о нашей свадьбе, — сказала Кэтрин. — Самый прекрасный день в жизни, полный любви, которая могла бы длиться вечно. Освященная отцом Кьюзаком и, как он сказал, Богом, Святой Люси и всеми ангелами и святыми. Я думаю о том дне и обо всех других счастливых днях, о крещении Люси, когда мы с Брайаном были ее крестными родителями… а потом я вспоминаю похороны Брайана.

— Я знаю, дорогая.

— Я больше никогда не переступлю порог этого места.

— Ладно.

— Сейчас, работая на мистера Рейнбека, я собираю образы ангелов, представленные в нью-йоркской архитектуре, — в статуях, на карнизах, в орнаментах, — и даже это сводит меня с ума. Где были ангелы, когда умер Брайан?

Лиззи не ответила. Она просто сидела и слушала. Кэтрин сморгнула слезы. Для нее это было трудное время года. Взглянув в окно, она увидела, как около деревьев остановился покупатель. Всем хотелось наряжать елки, петь рождественские песни, радоваться. Но возможно ли это, если с вашими близкими случаются страшные вещи? Кэтрин вытерла глаза и задумалась.

Посмотрев на часы, она поняла, что опаздывает. Ей надо было попасть на работу, так что она рассчитала свою долю за завтрак.

— Ой, — сказала Лиззи, роясь в своей сумочке. — Чуть не забыла.

— Что это? — спросила Кэтрин, глядя на конверт, который Лиззи положила на стол. На нем была лишь одна буква «К».

— Это от тайного поклонника.

— Гарри? — Кэтрин невольно улыбнулась.

— Гудини собственной персоной. Тебе придется сказать мне, что там, я чуть не умерла от любопытства.

— Скажу. — Они направились к кассе. — Я все тебе скажу.

— Ну, не совсем все, — заметила Лиззи, выходя на улицу. — Если дело касается Гарри, я знаю, у тебя есть кое-какие секреты. Кэтрин улыбнулась, обняла и поцеловала Лиззи, а затем заспешила к метро.

Местами тротуар все еще был покрыт снегом, и она чуть не упала. Сбежав по ступенькам вниз, она вскочила в переполненный поезд как раз тогда, когда двери уже закрывались. В толчее вагона она уцепилась за поручень и умудрилась вскрыть конверт. В нем был лист чистой бумаги с единственной строчкой: «Ты впустишь меня?»

Кэтрин закрыла глаза, и в то время, как поезд продолжал грохотать под городскими улицами, она осознала, что впустит.

Кристи Бирн работал на морозе, пребывая в том растрепанном состоянии, которое ощущал всегда, когда не высыпался. Он остро воспринимал окружающее: восходящее солнце, как белый огонь, поднималось над крышами кирпичных зданий Челси, солнечный свет заливал улицы расплавленным золотом. Ледяной воздух проникал за воротник и в рукава куртки. Нью-Йорк расположен намного южнее Новой Шотландии, но, казалось, здесь холоднее. Может быть, потому, что Дэнни был где-то здесь, на улице.

Кристи здоровался с владельцами магазинов, посыльными, живущими по соседству, людьми, которые шли на работу. Он поздоровался с застенчивой, печальной женщиной — он не знал ее имени — она всегда носила черное. Так делали многие модницы Нью-Йорка, но эта была иной. Кристи видел ее в черных костюмах, черном пальто, черных джинсах и свитере по выходным и почему-то знал, что она в трауре.

Сквозь очки в серебряной оправе смотрели добрые глаза, темно-серые, блестящие. Он помнил, что раньше она проходила мимо с мужчиной. Они смеялись, держась за руки, и иногда покупали елку на Рождество. Но около трех лет назад мужчина исчез. Теперь женщина была одна. Она частенько заходила в шляпный магазин выпить чаю с Лиз, владелицей магазина, и ее дочерью. Казалось, они очень близки. Кристи это радовало.

В этом году застенчивая женщина вела себя не очень дружелюбно, как будто она видела его драку с Дэнни или слышала о ней и о том, что Кристи арестовали. Многие стали относиться к нему иначе, и его это очень задело. Ему хотелось остановить людей, рассказать о том, что он чувствовал, когда схватил своего сына, который извивался в его руках, как тюлень, пытающийся выбраться из рыбацких сетей. Он рассказал бы жителям Челси, особенно той застенчивой женщине, что его сердце разрывалось, что он был вне себя, так боялся потерять сына.

Но он молчал, пытался сохранять достоинство, насколько это возможно перед людьми, которые слышали, как он вопил, видели, как он обезумел, когда Дэнни убегал, и как копы заковали его в наручники и посадили в машину.

Прошлой ночью Кристи ходил по городу, и позапрошлой тоже, и будет ходить до тех пор, пока не найдет сына. Кристи закрыл палатку в девять, как раз чтобы зайти к Бриджит, перед тем как она ляжет спать. Как только он уложил ее и выслушал ее молитвы, он вновь отправился на поиски.

Где мог быть Дэнни? Весь год Кристофер поддерживал связь с офицером Рипом Коллинзом, полицейским, который арестовал его в прошлом году. Рип помог ему связаться с нью-йоркским отделом по делам бездомных, и он узнал, что половину из тридцати восьми тысяч бездомных в городе составляли дети. Дэнни не значился ни в одном из приютов. Но Кристи и так знал, что его сын не пойдет в приют.

Кристи не имел представления, с чего начать. Хотя он долгие годы приезжал сюда продавать деревья, он почти не знал Нью-Йорка. Он зарабатывал здесь деньги, и только, и старался быстрее вернуться в Канаду.

Он пытался заставить себя думать, как Дэнни. Обрабатывать землю — тяжелый труд. Кристи понимал, какую ношу он возложил на мальчика, но его отец сделал то же самое. Много ночей провел юный Кристи, лежа в постели и мечтая о жизни в Галифаксе или Фредериктоне, о легкой городской жизни, о многочисленных друзьях и девушках, о жизни, которая не зависит от того, куда подует северо-восточный ветер.

— Я собираюсь поступить в университет, па, — сказал Дэнни, когда закончил седьмой класс и принес домой табель с отличными оценками. — Мистер Бертон сказал, что у меня получится.

— Конечно, получится, — согласилась Мэри. — Ты такой же способный, как те, кто поступает.

— Университет стоит дорого, — сказал Кристи, — больше, чем мы можем когда-либо заработать. Кроме того, ты теперь знаешь достаточно и можешь принять мое дело. Если завтра я умру…

— Перестань, па, — ответил Дэнни, — ты же знаешь, что не умрешь.

И Кристи кивнул, гордый тем, что у него такой смелый сын, который принимает их образ жизни. Но он видел, как в глазах Дэнни промелькнула тень.

Может быть, Дэнни думал о том оползне, который чуть не утащил Кристи за месяц до того, во время вырубки леса. Стремительный поток воды и грязи подхватил его и швырнул на груду валунов и бревен. Дэнни вытащил его.

Какой ребенок не захочет избежать такой жизни? Кристи вспомнил о том, что случилось с его отцом в непогоду. Ураганы и бури бывали часто, однажды его отцу сломало ногу упавшим деревом. Какой подросток не мечтал бы поехать учиться? Не был ли он, Кристи, просто вредоносным скрягой, раз не поощрял стремления такого умного мальчика, как Дэнни?

Он вспомнил лицо сына в двери школьного кабинета. Мальчик все слышал — похвалу миссис Харвуд, ответ Кристи — и видел, как уговоры учительницы превратились в мольбу. Но они никогда это не обсуждали.

Кристи знал, что университет навсегда заберет Дэнни с фермы. Не только на четыре года учебы, а насовсем. Дэнни понравится то, что может предложить ему мир помимо каменистого побережья, зеленых холмов и заросших елями просторов. Галифакс, Фредериктон, другие канадские города поманят, и он поддастся. Кристи и предположить не мог, что этим городом станет Нью-Йорк.

В первый вечер, проведенный здесь в нынешнем году — два дня назад, — Кристи сел на метро и поехал в парк Бэттери. Он выбрал это место только потому, что на карте Нижнего Манхэттена это было самое большое зеленое пятно, и еще потому, что рядом был Бруклинский мост — с открытки Дэнни.

В ожидании поезда Кристи ходил взад и вперед по холодной платформе, вглядываясь в темноту. Мог ли Дэнни прятаться в туннеле метро? Но когда с грохотом подъехал поезд, Кристи понял, что не мог — не из-за опасной темноты, а потому, что Дэнни необходимо было быть на воздухе, где он мог ощущать запах снега и смотреть, какие звезды видны в городском, слишком ярком освещенном небе.

Кристи вышел из метро на границе Манхэттена. Терминал парома, курсирующего до острова Стетен, был прямо перед ним, соленый морской воздух овевал его лицо. В Нью-Йоркской гавани было темно, промозгло, завывал зимний ветер с Атлантики. Освещенные огнями паромы бороздили темные воды залива. Прямо на берегу возвышалась статуя Свободы, высоко подняв свой факел, будто хотела осветить путь его сыну. Оказавшись так близко к морю, Кристи почувствовал себя почти как дома; наверное, так же чувствовал себя и Дэнни. Кристи начал поиски с воодушевлением и надеждой.

Парк Бэттери был почти пуст. Немногие прохожие, которых он встретил, шли, низко опустив головы, пытаясь защититься от ветра. У Кристи заболели щеки, пока он искал кого-нибудь на скамейках, расположенных на подветренной стороне Замка Клинтон. Но там никого не было. Он обошел кругом церковь Святой Троицы. Ее готический шпиль казался черным на фоне галогенового освещения. На ступеньках сидел старик, закутанный в одеяла.

— Добрый вечер, — сказал ему Кристи.

— Добрый, — ответил старик.

— Я кое-кого ищу, — сказал Кристи, вынимая из кармана фотографию сына. — Своего сына, Дэниеля Бирна. Ему только что исполнилось семнадцать, рост примерно шесть футов два дюйма. Вы его не видели?

— Высокий? — спросил мужчина.

— Да. Так вы его не видели?

— Нет.

— Пожалуйста, посмотрите повнимательнее…

Но мужчина натянул одеяла на голову, как медведь, который прячется в берлогу, и больше не желал говорить. Кристи отправился дальше.

Он прошел по Уолл-стрит, по Южной улице и порту с его модными магазинами, ресторанами, причалами, где были пришвартованы старые корабли, прямо как в Лунен-берге, — используют прошлое, чтобы вытягивать деньги из туристов, подумал Кристи. Он заторопился, потому что люди, шедшие ему навстречу, были хорошо одеты, явно сыты, прямо из дорогих ресторанов или с предпраздничных вечеринок, проходивших на ярко освещенных лодках.

Когда, двигаясь по Фултон-стрит, он дошел до пирса № 17 и увидел прилавки, на которых сверкали рыбные весы, то понял, что наткнулся на знаменитый рыбный рынок. Это было как раз перед полуночью, так что торговля не шла. Треска, морская камбала, палтус и хек искрились в ящиках.

Вдруг ниже по улице Кристи заметил горящий в мусорном баке огонь и побежал. Рип Коллинз рассказывал ему, что бездомные разводят костры под мостами, чтобы не замерзнуть. Тени, отбрасываемые людьми, собравшимися вокруг огня, плясали на массивных опорах. Подойдя ближе, он увидел всякий сброд, и при мысли о том, что Дэнни может оказаться среди них, у него защемило сердце.

Он подошел еще ближе и рассмотрел пятерых людей, двое из которых были ненамного старше Дэнни. Они взглянули на него. У них был дикий, настороженный взгляд, как у волков, что охотились на его холмах, вечно голодные; в свете огня их глаза сверкали металлическим блеском. Кристи достал из кармана фотографию Дэнни. Он показал ее, но не хотел, чтобы кто-то из них до нее дотрагивался.

— Вы не видели моего сына? — спросил он.

— Нет, нет, нет, — хором отозвались они.

— Вы уверены? Может, взглянете еще раз?

Они не ответили, продолжая греть руки. Кристи не знал, радоваться ли ему тому, что эти чумазые личности не знают его мальчика. Уходя, он обернулся, посмотрел наверх и увидел то, чего раньше не заметил, слишком уж он был поглощен надеждой найти Дэнни. Над ним возвышалась каменная башня, которая оказалась западной опорой огромного красивого моста. Гирлянды огней были развешаны над Ист-Ривер, стальные тросы тянулись от готических быков. Кристи почувствовал, что ему просто необходимо увидеть мост ближе — ведь мог же Дэнни купить открытку в магазине где-то поблизости? Если вернуться сюда завтра, может быть, удастся найти человека, который ее продал.

Убежденный сильнее, чем обычно, что он на правильном пути, Кристи побежал к телефону-автомату и набрал прямой номер десятого участка в Челси. Кто-то ответил, и когда Кристи попросил позвать Рипа, ему сказали, что он сегодня не дежурит.

На следующее утро Кристи стоял на заснеженной Девятой авеню и с трудом удерживал себя около прилавка. Ему хотелось обыскать центральные улицы, зайти в сувенирные и туристические магазины, где продаются открытки с изображением Бруклинского моста, и попытаться найти кого-нибудь, кто видел Дэнни.

Лиз вышла из «Помешанного» вместе с застенчивой женщиной. Кристи наблюдал, как они поговорили, затем обнялись и разошлись. Когда Лиз приблизилась к своему магазину, Кристи улыбнулся ей лучшей в его арсенале самоуверенно-рекламной улыбкой. Он уже намеревался всучить ей дерево для витрины, предполагая, что вместо обычных украшений она водрузит на нее свои шляпы, когда подъехала патрульная машина с опущенным стеклом.

— Как дела, Кристи? Рад снова тебя видеть, — сказал офицер Рип Коллинз, высовываясь из окна и окидывая Лиз оценивающим взглядом, который она кокетливо проигнорировала.

— Я тоже рад тебя видеть, — уже забыв о том, что хотел продать Лиз елку, сказал Кристи и полез в карман за открыткой. — Послушай, я…

— Дежурный сержант передал мне, что ты звонил вчера. Я сейчас днем работаю, извини, что меня не было. Что случилось?

— Думаю, у меня есть зацепка, — сказал Кристи. — Эта открытка. — Он протянул ее через окно.

Рип прочитал ее, перевернул и посмотрел на картинку. У Кристи дрогнуло сердце, когда он представил, как они найдут Дэнни и что он при этом будет чувствовать.

— Ну да, ты говорил мне об этом по телефону, когда только получил ее, летом.

— Я подумал, — сказал Кристи, — что нам следует проверить сувенирные магазины. Рядом с Бруклинским мостом, понимаешь? Я случайно оказался там вчера, и меня осенило. Если бы не деревья…

— Сувенирные магазины? — спросил Рип.

Кристи наклонился к открытому окну машины и увидел, что напарник Рипа еле сдерживает смех.

— Я не хочу указывать, как вам работать, — сказал Кристи, не желая обидеть Рипа и его напарника. — Но мой сын мог бродить возле этого моста, наткнуться на фотографию и решить отправить ее нам. Посмотрите на нее: видите, мост ночью! Огни — как звезды, наверное, об этом подумал Дэнни. Ему недостает ночного неба Новой Шотландии, я уверен в этом, Так вы проверите сувенирные магазины около Бруклинского моста? Покажете владельцам его фотографию?

— Кристи, открытки с мостом продаются по всему городу. Ты можешь купить их прямо здесь, в Челси.

Кристи застыл.

— ; Ну да, путешествуя по Ирландии, можно купить открытки с Бларни-Стоун в Дублине, а открытки с видами Дублина — в Голуэй. Так же и здесь. Зайди в аптеку, и найдешь там открытки с Бруклинским мостом, статуей Свободы, Рокфеллеровским центром и даже зоопарком Бронкса.

Напарник Рипа засмеялся.

— Но ребенок потерялся. Вы это понимаете? Это не смешно!

— Мы это знаем, — сказал Рип, осадив напарника.

— Я подумал… — начал было Кристи, но надежда оставила его.

— Кристи, мы все еще ищем его. Это сложно, в городе так много людей, много сбежавших подростков, понимаешь? Но я не собираюсь сдаваться.

Кристи молча кивнул, пожал им руки; они закрыли окно и уехали. Он стоял на тротуаре, окруженный запахом елей. Ему хотелось уйти прямо в дремучий лес. Дома он всегда так и поступал, когда мысли о Дэнни становились невыносимыми.

Где он может быть? Куда мог пойти его сын, когда его охватывала тоска по дому? А она его охватывала, в этом Кристи был уверен. Он должен тосковать. Дэнни любил природу больше всего на свете. Он лазил по деревьям, прыгал с ветки на ветку, подражал голосам птиц, прятался под кустами в сумерках и наблюдал, как совы покидали свои гнезда, вылетая на охоту. Дэнни выслеживал сов лучше, чем кто-либо из знакомых Кристи.

А погода? Дэнни нужно было, чтобы ветер дул ему в лицо. Он изучал прогнозы погоды, сообщал отцу, чего следует ожидать в случае высокого давления или низких фронтов, какое влияние оказывают воздушные потоки. Если бы только Кристи слушал его внимательнее! Проявлял к Дэнни уважение, которого тот заслуживал, — ведь он помогал Кристи предсказывать погоду, что позволяло эффективнее управлять фермой. Дэнни испытывал потребность в резких перепадах жары и холода острова Кейп-Бретон. Как такой парень мог выжить в Нью-Йорке?

Кристи был так потрясен сообщением Рипа об открытках, что вряд ли заметил Лиз, продавщицу шляп, стоявшую около своего магазина с ключами в руках и наблюдавшую за этой сценой. Он вытащил из заднего кармана карту Нью-Йорка и уставился на зеленые пятна — покрытые растительностью места в городе: скорее всего, именно туда отправится его сын.

 

Глава 4

В тот день Кэтрин никак не могла сосредоточиться на работе. Письмо будто прожгло дыру в ее кармане. Каждый раз, когда кто-нибудь заходил в библиотеку, ей казалось, что она вот-вот совершит очередное преступление против корпорации Рейнбеков.

Рейнбеки были одной из старейших семей Манхэттена, восходящей к Голландской западно-индийской компании. Сильвестр Рейнбек, патриарх семьи, все еще владел землей вверх по Гудзону, которую получил в дар один из его предков перед капитуляцией Питера Стуйвесанта. Его семья заработала состояние на банковском деле, нефти и недвижимости, сохранив при этом любовь к Нью-Йорку и его жителям. Они спонсировали программы и исследования, которые приносили пользу людям и способствовали улучшению их жизни.

Рейнбеки всегда хорошо относились к Кэтрин. Она училась в колледже Нью-Рошелл, где специализировалась в английском, потом получила степень магистра библиотечного дела в Колумбийском университете. Большинство ее однокашников работали в университетах и публичных библиотеках, а Кэтрин получила приглашение в чудесную частную библиотеку Рейнбеков.

Время текло незаметно. Дни становились все короче, уже в половине пятого солнце зашло. Кэтрин наблюдала, как оно скрывается за башнями на западе Центрального парка и дальше за частоколом высоток Джерси, как по заснеженным просторам Центрального парка расползается тонкая оранжевая полоска света, а затем стекает в темноту. Скоро здание опустеет, и ей придется «открыть дверь».

Ее стол был завален справочниками, она отметила каждую страницу, на которой были изображения ангелов из архитектурных ансамблей Манхэттена. Сильвестр Рейнбек организовал поисковый проект. Он хотел найти каждого ангела, демона, льва, змею и крылатого грифона в Манхэттене, Хотя он особенно любил изображения животных, его интересовали и медальоны, гирлянды, ключи, флагштоки, корабли, кельтские кресты и другие символы и диковинки, высеченные на каменных зданиях и мостах. Он давно хотел составить справочник архитектурных деталей зданий, а также птиц, которых можно наблюдать в небе над Нью-Йорком, облачные формации и карты звездного неба. Этот справочник он собирался раздавать в школах и на улицах, чтобы людям захотелось взглянуть вверх на небо.

Около пяти в библиотеку зашел, опираясь на трость, Сильвестр Рейнбек. Кэтрин чуть не выпрыгнула из кресла — она думала, что он уже ушел. У него было длинное, морщинистое лицо, как у бассет-хаунда. На кончике носа торчали очки в золотой оправе. Его костюм был сшит на заказ на Сэвил-роу лет двадцать назад. Манжеты и рукава были заметно потерты. Сильвестр считал, что заниматься одеждой — пустая трата времени. Достигнув восьмидесяти двух лет, он понимал, что ему осталось немного, и стремился уделять внимание лишь тому, что считал важным.

— Что вы нашли сегодня? — спросил он, склоняясь над столом Кэтрин.

— Вот эту головку херувима, — ответила она, указывая на черно-белую фотографию в одной из книг. — Она находится над дверным проемом издательства на Мэдисон-авеню.

— Отлично, — сказал он. — Вы убедились, что он все еще там? Что его не разрушили жадные, недальновидные застройщики, как… — Он не договорил, но Кэтрин была уверена, что он собирался сказать «как мой сын».

— Еще нет. — Она посмотрела на часы — двадцать минут шестого — ее сердце забилось быстрее.

Застройщики хотят закрыть нам свет, — сказал он, — понастроить высоких башен, чтобы не осталось видно ни дюйма голубого неба. Даже мой дед ни капельки не заботился о том, что это здание будет отбрасывать тень на Центральный парк и закрывать небо.

— Я знаю, вы пытаетесь это компенсировать, мистер Рейнбек.

— Если бы только мой сын стремился к тому же. Но, похоже, методы моего отца оказались восприняты через поколение. Могут ли городские дети научиться мечтать, если весной они не будут наблюдать за облаками? Если прохладной летней ночью нельзя будет пойти в парк и, лежа на спине, смотреть на звезды?

— Не знаю, — отозвалась Кэтрин, взглянув на служебную дверь.

— Людям надо смотреть вверх, — сказал он, — даже в бетонных каньонах Нью-Йорка. Мне все равно, что заставит их делать это: созерцание птиц, ангелов или неба. Главное, чтобы они это делали.

— Мы успешно продвигаемся вперед, — заметила она, указывая на свои папки и кучу книг на столе.

Он покачал головой:

— Время уходит, я умру прежде, чем мы закончим. Кэтрин, из всего того, чем занимаются Рейнбеки — банки, брокерские конторы, энергетические программы, все эти здания, которые хочет построить мой сын, — ничто не вызывает во мне такого чувства гордости, как то, что вы делаете здесь, в этом офисе. Я просто зашел сказать, чтобы вы продолжали так же хорошо работать. — Не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел.

Глаза Кэтрин наполнились слезами. Она слышала, как стучит его трость по направлению к лифту. Ей стало стыдно за то„что она использует своего босса. Она делала это на протяжении всего последнего года и собиралась сделать это опять: вот как она ему отплатила. В отличие от Сильвестра Рейнбека, Кэтрин даже не верила в свою работу. Станут ли люди смотреть в небеса благодаря их проекту? А если станут, то улучшится ли их жизнь?

Убедившись, что лифт спустился вниз, она подошла к служебной двери. Дверь выходила на внутреннюю лестницу, которой обычно пользовался только уборщик, уносивший мусор раз в неделю, в пятницу. Сердце Кэтрин забилось сильнее. Впервые она открыла эту дверь около года назад. Теперь это стало привычным делом.

За дверью стоял Дэнни Бирн, высокий и румяный. На нем была куртка, которую Лиззи достала из корзины со старой одеждой, пожертвованной церкви Святой Люси. Волосы его отросли и вились над воротником. Он был еще слишком молод, чтобы бриться каждый день, но борода уже начинала расти. У него был странный взгляд, как у раненого, — тусклый, такой же, как был у его отца этим утром, будто он испытал больше, чем мог вынести.

— Привет, Кэт, — поздоровался он.

— Лиззи передала мне твою записку, — сказала она. — Мистер Рейнбек пришел как раз тогда, когда я собиралась открыть дверь.

— Я знаю. Я слышал его, — сказал он обеспокоенно.

— Иди сюда, дай я тебя обниму.

Она раскрыла объятия, а он наклонился вперед, не желая слишком открыто проявлять свои чувства. Ему требовалось поддерживать имидж непокорного человека, который он создал в прошлое Рождество, в тот день, когда ушел жить на улицу. Кэтрин и Лиззи наблюдали сцену с его отцом, а на следующий день видели, как он рылся в мусорных баках.

Они «усыновили» его, решив заботиться о нем, по крайней мере помочь ему настолько, насколько он это позволит. Дэнни не любил говорить о своем отце и сестре или о Новой Шотландии. Он приходил и уходил без предупреждения, исчезал так быстро, что Люси прозвала его «Гарри Гудини» в честь иллюзиониста, о котором делала доклад в школе.

На протяжении первых месяцев он отказывался ночевать у Кэтрин, Лиззи, в приюте или в других местах, которые они ему подыскивали. Казалось, что он хотел наказать себя за то, что убежал от отца и сестры. У него в Нью-Йорке были планы, и он не позволял себе расслабиться, пока их не выполнит.

Но однажды он спросил у Лиззи, можно ли воспользоваться ее адресом, чтобы получить библиотечный абонемент. Она разрешила, но сказала, что ему придется предъявить удостоверение личности. Он вздрогнул, услышав эту новость, и тогда Лиззи рассказала ему о библиотеке Кэтрин. Кэтрин пригласила его зайти вечером, когда все уйдут, чтобы он мог воспользоваться книгами и справочными материалами, и он уснул, положив голову на ее стол из красного дерева.

После того раза он приходил часто. Кэтрин дала ему одеяло, и иногда он засыпал на ее кресле, вытянувшись у обогревателя, лицом к окну с потрясающим видом на Центральный парк.

— Ты сегодня будешь здесь спать? — спросила она.

— Я не за этим пришел.

Она разглядывала его, глубокую морщинку на его лбу, пока он думал о том, что хотел сказать. Он выглядел таким молодым и таким старым одновременно. Шрам на его щеке все еще оставался красным и выпуклым — его порезали ножом прошлой зимой, когда он спал под мостом в парке. Не имея ни страховки, ни денег, он не пошел в больницу, чтобы наложить швы. Когда Кэтрин его увидела, она отвела его в отделение скорой помощи Святого Луки — Рузвельта.

— У меня теперь есть жилье, — сказал он, поймав ее взгляд и решив ее успокоить.

— Где? — спросила она, не поверив.

Он врал, когда ему это было выгодно, — неоспоримый факт. У него были планы в Нью-Йорке, никто не имел представления, какие, и он не собирался позволить кому-либо встать у него на пути. Кэтрин знала, что он врал ей и Лиззи, чтобы они не вмешивались в его дела.

— Я не могу тебе этого сказать, — ответил он. — Это как если бы Гудини выдал свои магические секреты.

О Гарри, — воскликнула она, наблюдая, как он расплывается в улыбке. Ему было уже семнадцать, но он все еще был ребенком; ему понравилось прозвище Люси. — Ну, если ты пришел сюда не спать, значит, тебе понадобились книги. Будь осторожен, закрой шторы, если будешь включать свет. Мне бы не хотелось, чтобы Сильвестр-младший, возвращаясь домой из оперы, решил зайти и проверить, все ли здесь в порядке.

— Ты боишься, что тебя поймают на том, что ты помогаешь мне?

Кэтрин опустила глаза. Ей было трудно объяснить свои противоречивые чувства. Хотя Рейнбеки занимались благотворительностью, компания строго соблюдала правило не допускать в библиотеку посторонних. Кэтрин знала, что дело тут в том, что многие книги были редкими первыми изданиями, которые семья собирала из поколения в поколение. Поэтому, пуская сюда Дэнни, она испытывала чувство вины.

— Наверное, мне не стоит здесь появляться, — сказал он. — Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня возникли проблемы.

— Не волнуйся об этом. У тебя есть новые фотографии?

— Нет. У меня закончилась пленка.

Открыв ящик стола, она достала новую упаковку:

— Знаешь… твои отец и сестра приехали. Он кивнул:

— Знаю. Вчера я был в Челси и видел их. Она молчала.

— Я хотел попросить тебя об одолжении. То есть ты вовсе не обязана это делать. Возможно, я найду другой способ…

— Попроси меня, — сказала Кэтрин, оборвав его. Просить о помощи было для него самым тяжелым.

Он прочистил горло, посмотрел в окно. Сверху Центральный парк казался обширным темным пятном, усеянным уличными фонарями. Мост Гэпстоу нависал над прудом, отражающим свет городских огней. На катке кружились люди. Он так долго смотрел вниз, что Кэтрин подумала, не потерял ли он самообладание.

— Это касается моей сестры, — наконец сказал он.

Кэтрин посмотрела в его глаза и была потрясена силой отраженных в них чувств. Его голос дрожал, она понимала, что он пытается сдержать слезы. За все время их знакомства она никогда не видела Дэнни таким.

— Ты ведь скучаешь по ней? Он быстро покачал головой:

— Не спрашивай меня об этом.

— Дэнни, ты мог бы подойти к палатке. Я схожу с тобой, если ты захочешь.

Несмотря на то что продавец деревьев был ей несимпатичен, она жалела его, не знавшего, где находится его сын.

— Перестань о нем говорить, — сказал он поспешно, — или я уйду. Я действительно уйду.

Она нежно улыбнулась. Он произнес это как угрозу. В течение всего года он реагировал таким образом на ее предложение написать письмо, или позвонить домой, или позволить ей позвонить вместо него. Он никогда не говорил о них, и она не знала, бил ли его отец, или плохо с ним обращался, или просто Дэнни ненавидел жить на ферме, далеко на севере — мальчику его возраста там, наверное, было трудно и одиноко. Она лишь знала, что у него есть некий план и он не позволит кому-либо помешать в его осуществлении.

— Я не буду о нем говорить, — согласилась она.

— Ладно. — Он глубоко вздохнул. — Ты не обязана помогать мне, но если захочешь… кое-что можешь для меня сделать в пятницу вечером. — И он попросил ее.

Стоя около своей палатки, Кристи все спланировал. Он возьмет для Бриджит китайской еды — ее любимых креветок в кисло-сладком соусе, — и они поедят вместе. Потом он прочитает дочери рассказ, и она, он надеялся, сразу заснет. Не хотелось, чтобы она чувствовала себя брошенной, но ему надо было пройтись по улицам, поискать Дэнни.

Сегодня ему удалось заработать: у него купили несколько елок и много венков. Переступая с ноги на ногу, он пытался согреться. Еще несколько минут, и можно будет закрываться на ночь. Его уши и щеки щипало от холода. Он отгонял мысли о холоде, думая о том, где будет искать сына. Услышав скрип снега, он оглянулся и увидел спешащую куда-то застенчивую женщину в черном.

— Добрый вечер, — сказал он ей, улыбаясь.

— Привет, — отозвалась она и, к его удивлению, остановилась прямо перед ним. Она была ростом около пяти с половиной футов, очень стройная в своем черном пальто, шарф был натянут на подбородок. Даже в темноте ее серые глаза блестели за стеклами очков. У нее были прямые пшеничного цвета волосы до плеч. Он заметил сережки — маленькие лунные камни, такие можно найти на пляжах Плезант-Бэй.

— Вы хотите купить дерево? — спросил он.

— Нет.

— Может, венок?

По какой-то причине его способность рекламировать вдруг иссякла. Наверное, он устал, или ему не терпелось отправиться на поиски Дэнни. А может, дело было в этих серых глазах, которые оценивающе смотрели на него.

— Я хотела пригласить вашу дочь присоединиться к нам с друзьями завтра вечером, — медленно начала она.

— Бриджит? Вы хотите, чтобы Бриджит пошла гулять с вами и вашими друзьями? — спросил он. Это предложение так его обрадовало, что у него сердце заколотилось.

— Да, мы пойдем на церемонию зажжения елочных огней в Рокфеллеровский центр.

— Это замечательно, — сказал он. — Она будет в восторге. Это ее мечта — увидеть, как зажигают огни на этой елке. Ее и ее брата…

Он замолчал. Ему показалось или она действительно вздрогнула? Он продолжил, поскольку был слишком счастлив, чтобы сдерживать эмоции:

— Она сказала мне, что это громадная норвежская ель — восемьдесят футов. Видела ее по телевизору.

— Так вы думаете, Бриджит согласится присоединиться к нам?

— Конечно, — сказал он. — И ей наконец пригодятся ее праздничные наряды. Она наденет свое лучшее платье.

Женщина улыбнулась:

— Будет прохладно.

Он засмеялся. Эмоции захлестнули его. Мэри всегда ругала его за это. Он не умел контролировать себя, когда его охватывали сильные чувства. Как обрадуется Бриджит, когда он сообщит ей новость… Он улыбнулся, представив это.

— Спасибо, — сказал он. — Бриджит будет очень рада. Кстати, ее так зовут. Ой, да вы же знаете, вы же ее назвали. — Он глупо болтал и не мог остановиться. — Почему бы вам не знать? В течение нескольких лет мы встречаемся здесь довольно часто. Я — Кристофер Бирн. Кристи.

— Кэтрин Тирни, — назвалась она, и они пожали руки.

— Хорошая ирландская фамилия, — заметил он.

— Это фамилия моего мужа, — сказала она. — Хотя я была О'Тул до того, как мы с Брайаном поженились.

— Он влюбился в красивую ирландскую девушку, — поддержал разговор Кристи.

— Мы оба влюбились. — Она замолчала, и взгляд ее вновь приобрел то выражение, которое заставляло его думать о ней как о печальной и скорбящей.

— Значит, Брайан умер? — спросил Кристи. Господи, что на него нашло — слова вылетели до того, как он успел подумать. Она моргнула и опустила глаза, охваченная эмоциями.

— Да, — ответила она, абсолютно подавленная.

Он почувствовал, как она дрожит, ему захотелось рассказать ей о Мэри, о том, как тяжело терять супруга, показать ей, что он ее понимает. Но язык ему не повиновался. Он только смог выдавить:

— Мне очень жаль.

Она кивнула, наклонила голову, и он увидел, что глаза у нее блестят. Но когда она подняла голову, в глазах уже не осталось теплоты и света, она снова стала настороженной. Они договорились насчет пятницы: Бриджит подойдет сюда к пяти часам. Кэтрин, Лиз и Люси встретят ее, и они отправятся на зажжение елочных огней.

Они попрощались. Кристи смотрел, как она уходит. Он проклинал себя за то, что расстроил ее. На мгновение ему показалось, ей стало немного легче, как будто часть ее горя ушла. Ему хотелось сказать ей об этом, и желание было так велико, что он оставил палатку и последовал за ней.

Он бы сказал, что со временем становится легче. Горе, которое казалось парализующим, потихоньку уходит. Практически незаметно. Однажды идешь по улице, по-прежнему подавленный, и неожиданно ловишь себя на том, что улыбаешься солнцу или наслаждаешься вкусом яблока. Конечно, ощущение горя может возвращаться, но оно никогда уже не будет таким ужасным, как вначале. Он испытал все это после смерти Мэри.

Когда он почти уже догнал ее, она, дойдя до Двадцатой стрит, остановилась. Что-то заставило его попятиться и наблюдать. Она стояла, не шевелясь, затаив дыхание, и смотрела вверх. Кристи проследил за ее взглядом и мог поклясться, что она глядела на маленькое окошко в мансарде одного из симпатичных кирпичных домов.

Кэтрин медленно сделала шаг, затем второй. Она была испуганна, будто увидела на улице привидение. Он следил, как она приблизилась к дому, дошла до кованой ограды, поднялась по коричневым ступеням и остановилась, как будто не хотела заходить внутрь. Затем все же повернула ключ и закрыла за собой тяжелую резную дверь.

Кристи так и не сказал ей того, что хотел: когда все кажется безнадежным, необходимо обрести веру. Он понял это, когда потерял Мэри…

Если бы только это помогло ему справиться с тоской по Дэнни, думал он, подходя к своей палатке, чтобы закрыть ее, и торопясь рассказать Бриджит о замечательном приглашении. Но это было другое. Его сыну было всего семнадцать, он затерялся где-то на улицах Нью-Йорка. Страх за Дэнни, тоска по нему изводили Кристи, и это было более мучительное чувство, чем утрата Мэри.

Хуже всего на свете.

 

Глава 5

В пятницу вечером Лиззи приготовила для всех шляпы. Когда Кэтрин подошла к палатке Кристи, уже стемнело, начали загораться городские огни. Казалось, что пойдет снег — прекрасная погода для торжественного зажжения огней на ели. Бриджит стояла рядом с отцом, а вокруг нее суетились Лиззи и Люси, примиряя на ее густых рыжих волосах зеленую вязаную шляпку.

— Кэтрин, для тебя у нас есть белая. — Люси протянула ей шляпу.

— Кэтрин Тирни, позвольте представить вам мою дочь, Бриджит Бирн, — сказал Кристи. Пожимая руку Бриджит, Кэтрин думала, что она очень похожа на брата.

— Рада познакомиться, — сказала она, улыбаясь Бриджит. — Мне кажется, что я тебя давно знаю. Я видела, как ты растешь.

— Нам всем так кажется, — подтвердила Лиззи.

— Спасибо, что пригласили меня, — сказала Бриджит. Она говорила тихо, застенчиво, но ее зеленые глаза оживленно блестели.

— Она хорошая девочка, — сказал Кристи, который вел себя гораздо сдержаннее и выглядел более усталым, чем вчера. Его лицо испещрили морщины, под глазами залегли круги, как будто он не спал всю ночь. — Она не доставит вам хлопот.

Кэтрин залилась краской. Не намекал ли он на Дэнни? После этого она уже не решалась взглянуть на Кристи.

— Я буду хорошо себя вести, па, — уверила его Бриджит.

В этот момент подошел покупатель, они попрощались и направились к метро. В шляпах Лиззи, связанных одним человеком, но по-разному отделанных, они выглядели очень нарядно. К шляпе Бриджит был пришит леденец в виде трости, Люси — венок, Лиззи — свеча, а Кэтрин — еловая ветка.

— Почему у Кэтрин на ветке нет никаких огней или украшений? — спросила Люси, глядя на белую шляпу.

— Не знаю, — ответила Лиззи, — шляпный мастер не стал ее украшать.

— Некоторые считают, что деревья красивее без украшений, — сказала Бриджит. — Просто с шишками, налётом соли, иногда с птичьими гнездами или перьями на ветках.

— Правда? Рождественская ель с птичьим гнездом на ней? — Люси, городская девочка, была поражена этой показавшейся ей волшебной деталью.

— Да, — подтвердила Бриджит. — В Новой Шотландии такое можно видеть часто.

Люси шла рядом с Бриджит, и та рассказывала ей, как в прошлом году ее брат нашел на голубой ели гнездо с двумя невысиженными пятнистыми яйцами. Кэтрин и Лиззи шли позади них.

— Что происходит — что сказал Дэнни? — прошептала Лиззи.

— Он хочет, чтобы мы стояли у перил прямо над катком, со стороны Пятидесятой стрит.

— Мы и весь Нью-Йорк! И он хочет попытаться нас найти? А что он сказал насчет своей сестры? Он ведь не собирается сделать ничего необдуманного, например, похитить ее?

— По его словам, нет.

— Какие бы у него ни были причины находиться здесь, какие бы ни были у него проблемы с отцом, Бриджит всего двенадцать. Она слишком мала, чтобы вести такую же, как он, жизнь.

— Он это знает, — ответила Кэтрин. — Думаю, он затеял это не для того, чтобы встретиться с ней… а для нее.

— Для нее?

Кэтрин кивнула:

— Он сказал мне, что она с самого детства мечтала увидеть, как зажигают ель. Она видела это по телевизору. Их отец всегда так занят работой.

— Он хочет, чтобы его сестра провела с нами особенный вечер — так?

— Да.

— Думаю, мы можем это устроить.

Поход в Рокфеллеровский центр показался Лиззи целым путешествием. Толпы народа, витрины, задекорированные не хуже, чем Бродвейские мюзиклы, люди были в меховых шапках, женщины — на высоких каблуках, и у каждого в руках не менее пяти пакетов. Здесь царил капиталистический дух Рождества. Хотя, строго говоря, это был центр Манхэттена, но, поскольку это место находилось к северу от Двадцать третьей стрит, Лиззи считала его верхней частью города.

Ньюйоркцы в общем и целом делились на жителей верхней части города и нижней. Некоторые теперь считали, что нижняя часть города охватывает Кэнел-авеню и все, что южнее, но Лиззи, как коренная жительница Нью-Йорка, знала, что это — выдумка риелторов. Вопрос о том, где начинается нижняя часть города, — всего лишь вопрос об отношении к жизни. Обитателям верхней части важно, какая у вас сумочка, Prada или Fendi. Если вы живете в верхней части, то в центр Линкольна вам следует приезжать в лимузине, а ваша прическа должна быть сделана известным мастером. Во многих домах верхней части запрещено держать домашних животных. Там важно знать разницу между Барни и Бергдорфом Гудманом. Там тратят много денег. Там рано встают и сразу же узнают цены на акции.

В нижней части никто не встает рано — если, конечно, у вас в семье нет первоклассника. Здесь царит дух творчества. Здесь само собой разумеется, что вы можете держать домашнее животное. Большинство жителей нижней части — гитаристы или люди, которые берут уроки игры на гитаре. Нижняя часть города — это шляпки и чайные наборы из магазина «У Лиз».

Лиззи полностью принадлежала нижней части. Она заявляла, что у нее пойдет кровь из носа, если она забредет дальше Двадцать третьей стрит. Ни один из ее намечавшихся романов с мужчинами из верхней части не зашел дальше коктейля. По правде говоря, она отправилась сегодня в Рокфеллеровский центр по единственной причине — из-за Кэтрин.

Первым делом они зашли выпить чаю в кафе мисс Рампл, расположенное по соседству с башней Рейнбеков. Лиззи наблюдала, как Люси и Бриджит внимательно изучают меню, а Кэтрин помогает им сделать выбор между маленькими сандвичами с ветчиной и сыром или с арахисовым маслом и абрикосовым джемом, между чаем «Дарджилинг» и тимьяновым чаем. Кэтрин старательно выполняла просьбу Дэнни, делая все, чтобы Бриджит чудесно провела время.

Официантка казалась очень заносчивой, но Кэтрин отнеслась к этому спокойно — она легко ориентировалась среди «подводных камней» верхней части города. Кстати, она была замужем за парнем из верхней части. Сначала Лиззи очень удивилась, когда ее лучшая подруга представила ей Брайана. У него была собственная квартира на углу Мэдисон-стрит и Девяносто первой стрит, он состоял в Гарвардском клубе и Ютон клаб, а работал в юридической фирме на Уолл-стрит. Лиззи подумала, уж не заколдовали ли ее подругу: влюбиться в адвоката, боже упаси.

Но Брайан оказался необычным — и как адвокат, и как человек. Он заботился об изгоях. Хотя он представлял интересы крупных корпораций, но находил время и деньги для организаций, борющихся за права человека. Когда они познакомились, он работал волонтером в столовой Святого Игната Лойолы, а еще был наставником ребенка из Восточного Гарлема.

Его фирма представляла интересы корпорации Рейнбеков, и как-то в лифте он обратил внимание на Кэтрин. Когда они доехали до пятьдесят четвертого этажа, она обернулась к нему:

— На этом этаже библиотека. Вам, наверное, нужен один из офисов?

— Нет, — сказал он. — Я хотел пригласить вас на обед.

Она согласилась, они пошли в «Ореол», на следующий день — в «Ле Бернадин», потом в «Кафе дез Артист» — лучшие рестораны Нью-Йорка. На четвертый день Кэтрин сказала Лиззи:

— Он замечательный. Ему действительно не все равно, что творится вокруг, он хочет изменить мир к лучшему. Но он никогда не вылезает из делового костюма! А в места, куда он меня водит, — раз в год можно сходить, но не каждый день…

— Скажи ему, что хочешь пиццу, — посоветовала Лиззи. — Так ты его проверишь. Если он станет воротить нос, ты поймешь, что он просто надутое ничтожество.

Так Кэтрин и сделала. Она предложила пойти в пиццерию, в джинсах. Брайан, смеясь, согласился, он сказал, что водил ее в дорогие места, потому что она такая чудесная и ему хотелось произвести на нее впечатление. Кэтрин улыбнулась, заметив, что если он действительно хотел произвести на нее впечатление, то ему следовало пригласить ее в «Джонс» на Бликер-стрит. Оказалось, что им обоим нравится простая пицца… Именно тогда, впервые увидев Брайана в джинсах, Кэтрин начала в него влюбляться.

Он узнал, что Кэтрин выросла в Челси, в не очень бедной, но и не в богатой семье: она была дочерью нью-йоркского полицейского. Переходя Западную Двадцатую стрит по пути в школу Святой Люси, она мечтала о том, как здорово было бы жить в одном из красивых домов на Кушман-роу. Однажды вечером во время прогулки она их ему показала. Когда они поженились, Брайан купил для нее один из них.

Брайан обожал Кэтрин, обожал каждую минуту их совместной жизни — шесть лет. Оказалось, меланома убивает очень быстро: одно посещение доктора, чтобы показать родинку, а через восемь недель уже умереть. Иногда Лиз соглашалась с подругой: отвернуться от Бога за то, что он забрал его у нее, казалось вполне разумным. Временами молитвы Лиз больше походили на вопль с укором Всевышнему. Но не из-за потери Брайана, а из-за потери Кэтрин.

Лиз не могла вынести страданий подруги. А предрождественские недели, когда умер Брайан, были худшим временем. Кэтрин везде его высматривала. Она замечала в воздухе дымку и думала, что это привидение. Лиззи была уверена, что большую часть декабрьских ночей Кэтрин проводила в маленькой комнатке под крышей дома, где они с Брайаном планировали устроить детскую.

У Кэтрин была детская, но не было детей и не было Брайана. Именно поэтому она так привязалась к Дэнни. Брайан заботился о бездомных и голодных, о подростках, попавших в беду, неблагополучных семьях. У него в кармане всегда было много наличных, и он раздавал их нищим.

— Нельзя спрашивать у них, как они расходуют эти деньги, — говорил он Кэтрин. — Мы не можем судить их. Если ты дал им деньги, а они сразу же купили на них бутылку — это их выбор. Люди должны сохранять чувство собственного достоинства.

Лиззи знала, что именно так Кэтрин пыталась вести себя по отношению к Дэнни. Она пробовала уговорить его позвонить домой, а когда он отказался, предложила ему свою помощь: сначала обратилась в социальную службу, а потом без его ведома в организацию по охране детства.

— Ему всего шестнадцать, — сказала она Лиззи в прошлом году. — Они не заставят его вернуться домой, но, может быть, смогут убедить не жить на улице.

Но Дэнни Бирн перехитрил их во всем. Он был деревенским парнем с канадского побережья с навыками охотника и хитростью следопыта. Как только организация по охране детства подбиралась слишком близко, он уходил. Лиззи знала, что несколько раз он ночевал в офисе Кэтрин, а летом иногда в Центральном парке. Все остальные его передвижения оставались тайной.

Кэтрин бросила попытки понять причину его поступков. Она перестала хоть в какой-то мере контролировать ситуацию и обратилась к методу Брайана: отдавать, ни о чем не спрашивая.

Это было трудно, Лиззи знала. Но, видя, как ее подруга улыбается, наклонясь, чтобы помочь Бриджит наполнить рожок мороженым, она успокоилась. Казалось, Кэтрин ожила, ее серые глаза лучились. Это несколько скрасило для Лиззи пребывание в верхней части города.

Глядя на величественное дерево среди людского моря в Рокфеллеровском центре, Бриджит затаила дыхание. Красивые фигуристы скользили внизу под ними по бело-голубому катку, совсем не похожему на неровный лед деревенских прудов, привычных для них с Дэнни. Оркестр играл рождественские песни, сверкали вспышки фотоаппаратов. Вокруг высились небоскребы, и каждое окно светилось.

— Видишь ту золотую статую? — спросила Люси, указывая на сверкающую статую полуобнаженного мужчины, нависающую над катком. — Это Прометей. Он был мудрейшим из всех титанов — он дал людям огонь.

— Как много ты знаешь, — сказала Бриджит, глядя на девочку, которая была на четыре года ее младше, такая же разница, как у них с Дэнни.

— Мы изучали мифы в школе. А как получилось, что ты не ходишь?

— Не хожу куда?

— В школу.

— Я хожу. Просто в декабре нам приходится ездить в Нью-Йорк, чтобы папа мог продать елки. Вот так мы живем.

— Мы? — спросила Люси, поднимая бровь.

— С моим братом, — сказала Бриджит.

— Гарри! — сказала Люси.

— Нет, его зовут Дэнни, — поправила ее Бриджит.

Люси покраснела как помидор, румянец залил ее шею и щеки.

— Все в порядке, — постаралась успокоить ее Бриджит, потому что девочка выглядела смущенной.

— Ты скучаешь по нему? — спросила Люси.

Бдиджит кивнула. Ей было любопытно, что знают об этом Люси и все остальные. Она снова посмотрела на огромную голубую ель и почти представила себе, как это дерево растет в Новой Шотландии, на холме их фермы, противостоя восточным ветрам.

— Очень скучаю, — сказала Бриджит, — сильнее, чем по кому бы то ни было. И папа тоже. Он каждую ночь ищет его.

— Правда? Каждую ночь?

Бриджит вновь кивнула.

— Я бы хотела, чтобы отец тоже сюда пришел, потому что Дэнни здесь, — прошептала она сквозь шум толпы и музыки.

— Ты имеешь в виду прямо сейчас ? — спросила Люси.

Бриджит опять кивнула.

— Я чувствую его. Он… он следит за деревом, ждет, когда зажгутся огни.

— А что случится потом? — завороженно спросила Люси.

— Дерево вернется к жизни… по-новому. Когда огни зажигаются, они заполняют сердца. Возникает чувство… это может показаться странным… но возникает чувство, как в рождественское утро. Дерево… я не могу этого объяснить, но дерево срубили не напрасно. Оно срублено, чтобы каждый, кто его увидит, поверил в дух Рождества.

— Во что поверил? — спросила Кэтрин.

Бриджит вздрогнула и подняла голову. Она не знала, что Кэтрин слушает ее. Она откашлялась. Одно дело — объяснить это Люси. Дети воспринимают такие вещи как естественные, даже городские дети. Взрослые — другое дело.

— Чтобы каждый поверил в добродетель этой поры, — сказала Бриджит срывающимся голосом. Она нервничала, произнося эти слова вслух, к тому же в прошлом году, когда убежал Дэнни, ее вера в Рождество подверглась испытанию.

— Похоже на волшебство, — сказала Люси, с опаской глядя на свою мать. — Как Гарри Гудини.

— Тише, дорогая, — отозвалась Лиззи.

Как раз начали говорить ведущие, их голоса усиливались динамиками. Люди стали толкаться, пытаясь занять лучшие места. Сердце Бриджит застучало сильнее — в любую секунду могут зажечься огни. Ей хотелось знать, где сейчас Дэнни, хотелось, чтобы отец был рядом с ней и они вместе пережили этот прекрасный момент. Ей не хватало матери, которая так никогда и не побывала в Нью-Йорке.

Она почувствовала, как кто-то взял ее за руку. Это была Кэтрин. Каким-то образом Кэтрин прочитала ее мысли. Было в ней что-то такое, что заставило Бриджит подумать, что Кэтрин понимает волшебство, именно она пригласила ее сюда. Кэтрин крепко держала Бриджит за руку, а кто-то в толпе начал отсчет.

— Четыре — три — два — один!

Неожиданно произошли две вещи: величественное дерево заблистало тысячей огней, и кто-то стащил с Бриджит ее шляпу.

— Моя шляпа! — закричала она, хватаясь за голову.

Она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть бегущего сквозь толпу парня. На нем была другая куртка, его каштановые волосы отросли, но она знала, что шляпу утащил ее брат. Бриджит крикнула:

— Дэнни! — Но он исчез. Люси подошла к ней и вернула шляпу. Бриджит была почти разочарована, получив ее обратно: она радовалась мысли, что шляпу забрал ее брат. Но внутри шляпы она увидела клочок белой бумаги. Люси его не заметила, и Бриджит решила подождать, пока останется одна. Сжимая в руке записку, она подняла глаза на дерево.

Все смотрели на ель. Огни на дереве были яркими, как звезды в Новой Шотландии. Ее брат все время был здесь, стоял и наблюдал. Бриджит чувствовала это, она знала, что он будет охранять дерево. Ей не терпелось пойти домой и рассказать все отцу. Она пыталась успокоиться и надеялась, что никто не заметил, что произошло.

— Па, — прошептала она, не осознавая своих слов.

Она подняла глаза, уверенная, что все глядят на блистающие огни, и увидела, что Кэтрин смотрит на нее. Глаза Кэтрин сияли, будто она стала свидетельницей того, как огни на ели превратились в звезды, будто она неожиданно ощутила дух Рождества.

— Слава Богу! — прошептала Бриджит, глядя Кэтрин в глаза.

— Слава Богу! — прошептала в ответ Кэтрин.

 

Глава 6

В субботу утром Кэтрин лежала в кровати, натянув до подбородка одеяло. Принесенный ветрами с Гудзона снег стучал в ее окно. Она думала о вчерашнем вечере, как Бриджит прошептала «Па», когда на дереве зажглись огни. Ей хотелось, чтобы отец был рядом… Она встала с постели, ощутив босыми ногами холод деревянного пола. Потом поднялась в мансарду, как делала ежедневно. Усевшись в кресло-качалку, она завернулась в шерстяной платок и стала смотреть в маленькое окошко. Наистово кружила метель, и она надеялась, что Дэнни где-нибудь в тепле.

Мысли о нем не давали ей покоя. Пытаясь ему помочь, она каким-то образом упустила из виду тот факт, что его семья очень по нему скучает. Он никогда не рассказывал ей, почему сбежал. Сначала она думала, что отец жестоко с ним обращался. Но когда она однажды спросила мальчика об этом, он покачал головой:

— Вовсе нет.

Вчера вечером она видела, как ловко он слился с толпой, она видела радость Бриджит, сжимавшей в руке его записку. Что он написал сестре? Кэтрин хотела бы это знать.

— Скажи, что мне делать, Брайан.

Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме стука веток по стеклу и звона труб отопления. Брайан, такой добрый и умный, всегда знал, как помочь людям. Она хотела, чтобы он направил ее, указал ей наилучший выход. Помочь ли семье объединиться или продолжать помогать мальчику прятаться? Она не могла забыть, как светились глаза Бриджит, когда она сжимала записку Дэнни, как сверкали елочные огни, когда она прошептала:

— Слава Богу!

Кэтрин вспомнила ту ночь три года назад, когда умер Брайан. Она заботилась о нем во время его короткой страшной болезни, она любила его и ужасно боялась потерять.

— Не бойся, — сказал он в ту ночь, — мы не утратим друг друга.

— Что ты говоришь? Откуда ты знаешь? — спросила Кэтрин, парализованная страхом.

— Просто знаю, — ответил Брайан. Он лежал в кровати такой худой и бледный, но его глаза излучали тепло и, казалось, не принимали возможности смерти. Хотя его кожа пожелтела и туго обтягивала скулы, улыбка его оставалась лучезарной. Кэтрин села рядом.

— Скажи мне, откуда, — попросила Кэтрин, дотрагиваясь до него дрожащей рукой. Она хотела казаться сильной, но это ей не удавалось. Она должна была заботиться о Брайане, а ему пришлось ее успокаивать.

— Я не могу объяснить тебе этого, дорогая, — сказал Брайан угасающим голосом, — но я чувствую это всем сердцем. Я никогда не оставлю тебя.

— Как я найду тебя? Как я пойму, что ты рядом?

— Ты просто будешь знать.

— Но как? — Кэтрин запаниковала, увидев, как дрожат его веки.

В комнате повисло молчание. За окном пошел снег, прилипая к стеклу. Дыхание Брайана стало замедляться. Кэтрин заметила слезинку в уголке его глаза: они так мало были вместе, это несправедливо. Не отрываясь, они смотрели друг на друга, пытались навсегда запомнить этот момент.

— Жди меня перед Рождеством, — прошептал он. — Каждый год я буду посылать тебе привет. Я верю в доброту, Кэт. — А наше чувство так прекрасно, что оно не может умереть… Я отказываюсь в это верить. Не позволяй этому случиться. Сохрани нашу любовь. Продолжай помогать людям, как сможешь.

— А ты вернешься ко мне? Ты дашь мне знать, что ты здесь?

Брайан не ответил. Он вдруг сел прямо, и его глаза неожиданно стали яркими и чистыми. Кэтрин подумала, что он хочет встать с постели. Отпустив его руку, она начала опускать поручни кровати. Но когда она снова на него взглянула, Брайан уже был мертв.

И он никогда не возвращался.

Для Кэтрин это оказалось самым тяжелым. Она никогда уже не слышала его голоса, не видела его лица… Она вглядывалась в туман, мечтая увидеть привидение, она вслушивалась в завывание ветра, стремясь услышать его голос. Он обитал в ее сердце — вот и все. Она пришла в эту комнату, где, как они надеялись, должны были бы играть их дети. Она молилась, чтобы услышать его, увидеть его. Она умоляла Бога дать ей поговорить с ним. Но этого не произошло.

Все что ей оставалось — вспоминать последние слова Брайана и продолжать помогать людям… насколько это было в ее силах. Поэтому ей так хотелось помочь Дэнни, а теперь еще и Бриджит.

Снегопад усиливался, приглашая ее на улицу. Закрыв глаза, она послала Брайану поцелуй и побежала вниз одеваться.

— Па, — сказала Бриджит, надевая свою самую теплую одежду, ботинки и зеленую шляпу, которую ей вчера дала Лиз. — Из-за пурги сегодня никто не станет покупать елок.

— Это как раз лучшие дни для покупки дерева, — возразил Кристи, стоя на пронизывающем ветру. — Притащишь его домой, внесешь в комнату и проведешь уютный вечер, украшая его.

— Но, па, на деревьях уже не меньше четырех дюймов снега и будет еще больше! Все ньюйоркцы сидят по домам. Только представь себе, как весело и пусто будет сегодня на холме. Он будет целиком нашим!

— Знаю, дорогая. — Кристи посмотрел на нее. Она хотела, чтобы он пошел с ней кататься на санках.

Это началось вчера вечером, когда он в очередной раз вернулся с поисков. Бриджит еще не спала, сидела на кровати в зеленой шляпе, чуть не прыгая от счастья. Она рассказала ему, как замечательно провела время с новыми друзьями: чай, лепешки, норвежская ель, Кэтрин, держащая ее за руку, когда зажигались огни…

— Дерево ожило, па, — сказала она вчера, — действительно ожило. Огни казались звездами на ветках — тысячи маленьких созвездий. Я так радовалась, что оно снова ожило. И мне захотелось… — Она замолчала, прикусила губу и посмотрела в сторону.

Кристи знал, что это невозможно, но у нее был такой лукавый взгляд, как будто она врала.

— Это дерево, залитое огнями, навело меня на мысль, что можно пойти покататься на санках, па. В том месте, куда ты нас однажды водил, помнишь? Когда мы впервые приехали с тобой в Нью-Йорк? Я не знаю, где это было, но ты же помнишь, правда, па? Завтра мы должны пойти на тот холм!

— Бриджит, — он гладил ее по голове, как делала Мэри, и размышлял, с чего это она так загорелась, — иди спать, завтра поговорим.

Настало утро, они снова были у палатки с деревьями. Пошел такой сильный снег, что не было видно другой стороны Девятой авеню, а Бриджит опять принялась за свое.

— Это будет замечательно! — сказала она, пританцовывая вокруг него. — Холм покрыт толстым слоем белого снега — санки просто полетят.

Кристи осмотрелся. Бриджит была права: видимо, ньюйоркцы решили сидеть сегодня по домам. На улице никого, только работали снегоуборочные машины, проезжали машины с песком да желтые такси.

— Тот холм слишком далеко. Может, мы найдем что-нибудь поближе, — сказал он, вспоминая, есть ли в парке Бэттери какая-нибудь возвышенность. Он посмотрел на нее: снежинки прилипли к светлым ресницам… он почти забросил ее на этой неделе, занимаясь поисками Дэнни. — На час или два, пока не прекратится снег.

— Нет, па, — потребовала она возбужденно. — Никаких новых мест, только то, где мы были раньше, с Дэнни. Мы должны поехать туда.

— Но придется пройти насквозь весь Центральный парк, — сказал Кристи.

Как раз в этот момент из-за снежной завесы появилась фигура. Кристи присмотрелся. На белом выделялись черное пальто и черные ботинки Кэтрин. Когда она подошла ближе, он увидел, что ее глаза серебрились. Они сверкали за очками и улыбались так, как Кристи еще никогда не видел. Они смотрели прямо на него, и сердце в его груди забилось чаще.

— Привет, Кэтрин! — окликнула ее Бриджит.

— Привет, Бриджит, привет, Кристи, — ответила она.

— Вы как видение, — сказал он улыбаясь, — практически единственный человек, которого я сегодня видел на улице. Ангел наоборот — одетый во все черное. Спасибо, что устроили Бриджит прекрасный вечер.

— Кэтрин, на тебе ботинки? — спросила Бриджит, наклонившись, чтобы убедиться. — Отлично! Пойдешь с нами кататься на санках в Центральный парк?

Кэтрин сомневалась. Кристи видел, что она колеблется. Она была застенчивой и печальной, носила черное, каждое утро и вечер проходила мимо него, едва здороваясь. И все же вчера она подарила его дочери прекрасный вечер, а теперь они приглашали ее на семейную прогулку. Кристи затаил дыхание, надеясь услышать «да».

Ее глаза перебегали с Бриджит на него, а затем поднялись к небу, как будто сквозь неистовый снег, сквозь зимнюю пургу она могла получить ответ. Она моргнула, ее серые глаза стали яркими и серьезными, а потом она согласилась.

Кэтрин была возбуждена, как будто участвовала в приключении. Она не каталась на санках уже более тридцати лет, с детства, когда отец водил ее в Центральный парк. Казалось, что город вымер, движения не было. Снег приглушал звуки, даже здания, казалось, слились с небом. Но это была не единственная причина, по которой так билось ее сердце, она знала: что-то должно случиться.

Из подвала пансиона миссис Квинн они взяли пару саней, которые лежали там с тех пор, когда ее сын был маленьким. Кэтрин росла в Челси, по соседству с братьями Квинн; Джон учился с ней в одном классе в школе Святой Люси. Она почувствовала внезапную боль, когда увидела инициалы Патрика, вырезанные на санках, но ничего не сказала.

Подъехал поезд метро и увез их на Пятьдесят первую авеню, где они пересели на поезд № 6. Выйдя на Семьдесят седьмой стрит, они потащили санки через пустынную Пятую авеню, по которой ехал всего один автобус и шли на лыжах два человека. Когда загорелся зеленый свет, Кристи взял Бриджит за руку, и они побежали через улицу к Центральному парку.

Кристи замешкался, пытаясь определить направление.

— Мы были здесь однажды четыре года назад, — сказал он. — Но я не помню, какой это был из холмов.

— Мы должны пойти на тот же самый! — Бриджит казалась испуганной.

Сердце Кэтрин подпрыгнуло. Внезапно она поняла. Тот же самый… тот, который помнит Дэнни. Она почувствовала волнение: вот о чем говорилось в записке Дэнни. Он хотел, чтобы его отец и сестра пришли в Центральный парк.

— Я помню, что наверху была статуя, — сказал Кристи, — человек в забавной шляпе.

— Пилигрим, — догадалась Кэтрин, — холм Пилигрима.

Кэтрин повела их в парк, вокруг лодочного пруда. Она указала на элегантное здание на другой стороне Пятой авеню, где около десяти лет жил краснохвостый ястреб, который вырастил более семнадцати птенцов. Кристи засмеялся.

— Только представьте, ястреб решил жить в Нью-Йорке, хотя его ждут огромные просторы… он мог бы улететь в Новую Шотландию и пировать там каждый день.

— Он — как Дэнни, — сказала Бриджит, волоча за собой санки. — Он устал от дикой природы.

Кристи перестал улыбаться, нахмурился и как-то сжался. Он не выглядел сердитым — просто сбитым с толку, как понесший утрату человек, подумала Кэтрин, и желудок сжался в кулак.

Добравшись до холма Пилигрима, они поняли, куда пропали жители Нью-Йорка: холм был усеян катающимися на санках людьми. Кристи затащил санки на вершину, а Кэтрин и Бриджит бежали за ним.

— Посмотрите на инициалы, вырезанные на санках, — сказала Бриджит, — ДК и ПК.

— Братья Квинн, — сказала Кэтрин.

— Ты знала их? — спросила Бриджит.

— Знала, в школе. Они пошли… каждый своим путем.

Что-то в ее голосе заставило Кристи посмотреть на нее повнимательнее. Их глаза встретились, и она решила не говорить о братьях Квинн при Бриджит. Кристи устроился на санках Патрика, приготовившись съехать вместе с дочерью.

— Запрыгивай, — сказал он, держа веревку.

— Я поеду сама, — засмеялась она.

— Ты не хочешь, чтобы в первый раз я съехал с тобой?

— Я уже большая!

— Конечно, о чем я только думал?

Он подтолкнул санки, на которых сидела Бриджит, и встал рядом с Кэтрин, наблюдая, как санки набирают скорость. Они стояли у статуи пилигрима под голыми деревьями.

— Кажется, всего год назад я наблюдал, как они с братом возились здесь в снегу, — сказал Кристи. — А теперь они выросли.

Он замолчал; вот уже год он не видел своего сына.

— Что вы имели в виду, когда говорили, что братья Квинн пошли каждый своим путем? — спросил он, меняя тему.

— Ну, Джон все еще живет по соседству. У него жена и трое детей, он унаследовал скобяную лавку своего отца.

Кристи кивнул, это он знал.

— А Патрик присоединился к Харпс, ирландской банде, которая хотела походить на такие банды, как Уэстис — бич Челси, и Адскую Кухню. Патрик торговал наркотиками, стал ростовщиком. Его посадили в тюрьму в Райкерсе, а потом перевели в Синг-Синг.

— Миссис Квинн никогда о нем не говорит, — заметил Кристи, — ни слова. Я даже не знал, что его зовут Патрик. Она стыдится его.

— Он разбил ей сердце, — сказала Кэтрин, и Кристи вздрогнул; она поняла, что его сердце тоже разрывается на части. Под глазами у него залегли синий круги, как будто его избили.

Тяжело дыша, подбежала Бриджит и заявила, что хочет прокатиться еще раз. Они видели, как она осмотрела склон, будто искала кого-то, потом вскочила на санки и покатила вниз.

— Замечательная девочка, — осторожно сказала Кэтрин.

— Да, и ужасно скучает по брату.

А он скучает по ней, — хотела сказать Кэтрин, но не решилась.

— Вам тяжело находиться в Нью-Йорке?

— Вообще? — спросил он, глядя на нее чистыми голубыми глазами, — или после того, как убежал Дэнни? Раньше я ненавидел эти поездки, — сказал он. — Когда Мэри, моя жена, была жива, меня ужасало приближение декабря. Оставить семью, Новую Шотландию, приехать сюда, в этот шумный город с высокими зданиями, где люди торопятся заработать денег, включая меня, торгующего елками.

— А теперь вы так не думаете?

Он пожал плечами.

— Мне нравится Челси, — сказал он, — но на один месяц, больше я, скорее всего, не выдержу.

— Вы выглядите… — начала она, глядя на круги у него под глазами, — немного измученным.

— Это из-за Дэнни. Господи, я думаю, что сойду с ума, если не найду его. Я ищу его каждую ночь. Под мостами, в парках, в аллеях. Полиции ничего о нем не известно, работникам службы охраны детства тоже. — Его голос задрожал, он моргнул, чтобы стряхнуть снег с ресниц. — Миссис Квинн по крайней мере знает, что ее сын в тюрьме. Я получил всего одну открытку от Дэнни, я даже не знаю, жив ли он.

— Он жив! — вырвалось у Кэтрин.

Кристи пристально посмотрел на нее, подошел ближе и взял ее за руку.

— Откуда вы знаете?

Она уже было собралась рассказать ему, что видела Дэнни прошлым вечером, но не рассказала. Как могла она предать мальчика? Но и смотреть в глаза его отцу она не могла. Стоя лицом к лицу, она чувствовала его теплое дыхание на своей коже и не могла отвести взгляд.

В этот момент Бриджит снова затащила санки на вершину холма. На этот раз она вертела головой во все стороны, поминутно оглядываясь.

— Что-то не так, Бриджит? — спросил Кристи, отпустив руку Кэтрин.

— Просто… я не знаю, — сказала она. — Я думала…

— Ты замерзла? Хочешь пойти домой? Она покачала головой:

— Я прокачусь еще раз. И она унеслась вниз.

Сердце Кэтрин все еще билось тяжело. Она облизала губы, чувствуя, что, если Кристи снова спросит, она все ему расскажет. Но он не спросил. Он прикоснулся к ее руке, на этот раз очень нежно.

— Я знаю, что Дэнни жив, — ответил он на собственный вопрос. — Потому что мой мальчик должен быть жив. Я ощущаю это всем своим существом. Если бы Дэнни умер, я бы почувствовал.

— Да, вы чувствуете, когда умирает кто-то, кого вы любили, — сказала Кэтрин, закрыв глаза и покачиваясь на ветру, как маленькое деревце.

— Ваш муж, — услышала она.

Ее глаза были закрыты, но она ощутила его пальцы на своей щеке и кивнула.

— Я знаю, что такое потерять любимого человека, — сказал он. — Как будто с ним умирает часть тебя. Не верится, что можно продолжать дышать, что твое сердце продолжает биться. Это кажется противоестественным.

— Сожалею, что вам пришлось это испытать, — отозвалась Кэтрин.

Она открыла глаза, увидела, что он смотрит прямо на нее, и почувствовала, что краснеет.

— Мне жаль, что Дэнни убежал. Он… — начала она.

В этот момент деревья на холме закачались под порывом ветра. Снег осыпался с веток на землю, задрожали и зазвенели, как серебряные колокольчики, тысячи маленьких сосулек.

— Думаю, нам надо прокатиться на санках, — сказал Кристи. — Вы слышали эти колокольчики?

— Это сосульки. Я должна вам кое-что сказать.

— Вы, ньюйоркцы, слишком буквально все понимаете, — засмеялся он. — Долгое время выращивая рождественские ели, можно научиться ценить звон волшебных бубенцов на заснеженном холме. Пойдем.

Он опустил вторые сани на снег, усадил на них Кэтрин, сел сзади нее, обхватив ногами ее бедра, потянулся вперед, чтобы поставить ее ноги на планку. Его грудь прижалась к ее спине, и она задрожала.

— Готова? — спросил он ее на ухо.

— Да. — Она удивилась самой себе.

— Тогда поехали.

Она почувствовала, как он оттолкнулся одной рукой, придерживая ее другой. Санки медленно скользили по глубокому снегу, пока не достигли укатанной колеи. Они начали двигаться по инерции, достигли гребня холма и полетели. Металлические полозья санок скрипели под ними, снег сек щеки и залеплял очки, ветер наполнял легкие. Кэтрин закричала от восторга. Кристи покрепче обхватил ее.

С трудом поднимаясь на холм после третьего спуска, Бриджит увидела, как отец с Кэтрин пролетают мимо. Заметив, как улыбается ее отец, чего он не делал уже целый год, она на мгновение почувствовала себя счастливой. Но отчаяние тут же вернулось. Она следовала всем указаниям Дэнни, заставила отца пропустить рабочий день, привела его в назначенное место, а Дэнни не было.

Тяжело дыша от напряжения, Бриджит прислонилась к статуе пилигрима — она так хотела увидеть брата и так злилась на него сейчас. Метель ослепляла ее, но сквозь снег она видела семьи: родителей и детей, братьев и сестер. На ее глаза навернулись слезы.

— У тебя веки замерзнут, — сказал чей-то голос.

Бриджит оглянулась. Это был Дэнни, он прятался за статуей.

— Ты здесь! Как сказано в записке, — закричала она, бросаясь в его объятия и заливаясь слезами.

— Прекрати, прекрати.

Но он не оттолкнул ее. По правде говоря, он прижал ее к себе еще крепче. Они стояли в обнимку целую минуту; ее глаза были закрыты, щека прижата к его куртке, и она начала всхлипывать, почувствовав знакомый запах.

— Я так рада тебя видеть.

— Я тебя тоже, Бриди.

— Папа на холме, — сказала Бриджит, когда он наконец ее отпустил.

Она посмотрела на катающихся людей.

— Я знаю, с Кэтрин. Вот почему я должен говорить быстро…

— Ты должен увидеть его, Дэнни. — Бриджит чувствовала, что опять начинает паниковать, и удивилась, откуда он знает имя Кэтрин. — Он ищет тебя каждый вечер после работы. Это состарило его, правда. Из-за тебя он поседел и покрылся морщинами!

— Они и раньше у него были, — неуверенно сказал Дэнни.

— Не так много. Ему… больно, Дэнни. Ты заставляешь его плакать.

— Отец не плачет.

Бриджит сжала губы. Если она начнет рассказывать о том, какой это был год, она может начать кричать. И тогда Дэнни опять убежит. Поэтому она молчала, ожидая, когда он заговорит.

— Послушай, — сказал он. — У меня есть миссия, Бриди. Я это так называю. Есть кое-что, что я должен сделать. Если отец увидит меня, он попытается меня остановить, вернуть на ферму. — Он остановился. — Как ферма?

— Так же, как и всегда! Но эта миссия — в чем она заключается?

Бриджит нравилось, как благородно это звучит. Что-то вроде того, как миссионеры являлись в деревни, нищие и невежественные, и привозили продукты и учебники. Может быть, Дэнни нес послание от Бога грешному городу? Но эта мысль насмешила Бриджит: она представила своего грешного брата, таскающего сигареты и пиво, увиливающего от посещения церкви, говорившего, что его любимая молитва звучит, как «Милостивый Боженька, забери меня с этого чертова острова». Она знала, что он всего лишь шутит. Новая Шотландия была в его сердце, как и в ее.

— Сейчас я не могу тебе этого сказать, — ответил он, — пока все не закончится.

— Но тем временем папа… почему ты заставил привести его сюда, если не хочешь с ним разговаривать?

Дэнни посмотрел на подножие холма. Бриджит проследила за его взглядом и увидела отца с Кэтрин, они доехали почти до лодочного пруда. Сквозь снег и на таком расстоянии они выглядели расплывчатыми фигурами, но Бриджит узнала высокого и широкоплечего отца и черное пальто Кэтрин.

Она взглянула на брата. Его лицо похудело, черты заострились, как будто он плохо питался. Его каштановые волосы вились над воротником, а на подбородке выросла бородка. Бриджит хотела подразнить его насчет этого, но заметила слезы в его глазах. Он хотел, чтобы она привела отца только потому, что это был единственный шанс увидеть его так близко. Дэнни скучал по нему.

— Ну, и чьи веки теперь замерзнут? — тихо спросила она.

Он пожал плечами. Потом поцеловал ее в лоб и натянул зеленую шляпу ей на глаза. Когда Бриджит резко ее подняла, брата поблизости уже не было.

 

Глава 7

Я должна сказать ему, — заявила Кэтрин. — Знаю, что должна. — Успокойся. Давай подумаем вместе, — сказала Лиззи.

Воскресным вечером они сидели на ковре перед камином у Кэтрин дома, вокруг них были разбросаны листы воскресного выпуска «Тайме». Метель прекратилась, и вся улица была покрыта снегом. Люси и Бриджит были наверху в музыкальной комнате, пытались играть на пианино.

— Мне нравится слушать их, — сказала Кэтрин. — Это слишком большой дом для одного человека, здесь должны быть дети.

— Ты хотела, чтобы Дэнни остался здесь.

— Я до сих пор этого хочу. Тогда мне бы легче было рассказать все его отцу. Если бы только я могла заверить Кристи, что у Дэнни есть крыша над головой, что он в безопасности.

— Ты действительно хочешь это сделать?

— Я должна, Лиззи. Одно дело начать помогать Дэнни. Тогда я не знала его семью; они казались мне, не знаю, почти абстрактными.

Лиззи кивнула.

— А теперь я познакомилась с Кристи, провела с ним время. Он очень страдает. Как бы ты себя чувствовала, если бы не знала, где Люси? — спросила Кэтрин, сверля Лиззи взглядом, зная, что вопрос заденет подругу.

Ладно, ладно, я поняла, — сказала Лиззи, содрогаясь от ужасной мысли. — Но как быть с Дэнни? Я о нем беспокоюсь. Если ты его предашь, он окончательно пропадет. Сейчас мы по крайней мере можем следить за ним. Он приходит в столовую, мы даем ему одежду, и он позволяет тебе давать ему деньги…

— Он пользуется моей библиотекой, — тихо добавила Кэтрин, которой хотелось, чтобы ситуация была гораздо проще. Лиззи верно подметила. Что можно подумать о сбежавшем из дома мальчике, главной потребностью которого был доступ к книгам?

— У тебя есть какие-нибудь предположения относительно того, что он там делает? — спросила Лиззи. — Учится, чтобы получить аттестат? Или пишет труд о жизни на улице?

У Кэтрин была одна идея. В прошлый раз, когда Дэнни приходил к ней в библиотеку, он оставил на столе две книги. Может быть, слишком утомился или был возбужден тем, что его семья приехала в город, — обычно он не допускал таких ошибок. Кэтрин хотелось сказать об этом Лиззи, но это был один из тех секретов, которые она должна хранить.

— Я не знаю, — был ее ответ.

Лиззи легла на ковер, ее золотисто-карие глаза смотрели скептически.

— М-м-м, так что ты собираешься делать? Думаешь положить этому конец?

— Я пытаюсь решить.

— Кстати, как прошло катание на санках с продавцом деревьев?

Кэтрин уставилась на пламя в камине. Она вспомнила руки Кристи, обнимавшие ее, когда они катились с холма. Они казались такими сильными, но в то же время нежными, будто хотели защитить ее.

— Я хорошо провела время. — Она была в смятении. Ей было так весело. Мускулистые руки Кристи, да и просто ощущение близости — это было так прекрасно. Она смеялась в снегу, веселилась. Неужели это возможно, да еще в то время года, когда она потеряла Брайана?

— Ты собираешься с ним поговорить? — спросила Лиззи.

— С Брайаном?

Выражение лица Лиззи было спокойным, но немного нетерпеливым.

— С Кристи.

Кэтрин вздохнула. По крайней мере она могла сказать Кристи, что Дэнни жив, не раскрывая местонахождения мальчика.

— Я продолжаю спрашивать себя, как бы поступил Брайан? Сейчас Рождество, он всегда ближе ко мне в это время. Я хочу, чтобы он дал мне совет…

— Кэтрин… — Лиззи взяла подругу за руку, нежно ее встряхнула, умоляюще посмотрела на нее. — …мы все любили Брайана. Но он ушел, дорогая, и он не вернется, чтобы научить тебя, как поступить…

— Стоп! Не говори этого, Лиззи. Ты не знаешь, что он сказал мне на прощание. Он обещал…

— Прошло уже три года. Я так люблю тебя, и каждый декабрь я наблюдаю, как ты уходишь. Впервые после смерти Брайана я вижу, что ты вернулась к жизни и немного повеселилась. Твои глаза снова начали светиться, но всего чуть-чуть. Я хочу увидеть больше света, Кэт.

— Но призрак Брайана…

— Кэтрин, в этом доме призрак не Брайан, а ты!

Кэтрин закусила губу, чувствуя себя так, как будто лучшая подруга только что ударила ее по лицу. Она вся трепетала и не могла посмотреть Лиззи в глаза. Наверху смеялись девочки, играли на пианино «Колокольчики звенят».

— Мне надо быть в Святой Люси лишь через два часа, — сказала, поднимаясь, Лиззи. — Почему бы мне не отвести девочек в кафе, чтобы ты могла подумать наедине?

— Неплохая мысль. — Кэтрин была шокирована тем, что ей хотелось, чтобы Лиззи покинула ее дом.

Лиззи встала и направилась к лестнице, чтобы позвать девочек. Они сбежали вниз, и Кэтрин слышала, как Лиззи спрашивала их, не хотят ли они прогуляться. Радуясь, они зашли, чтобы забрать пальто.

— А ты разве не идешь с нами? — спросила Бриджит.

— Нет, — она попыталась улыбнуться, — у меня еще есть дела.

— Это как-то связано с… — Бриджит не закончила предложение, и непроизнесенное имя как будто повисло в воздухе между ними. Кэтрин посмотрела в ее глаза, полные надежды, любви и беспокойства.

— Я так люблю их, — сказала Бриджит, — моих отца и брата. Почему они не могут поговорить друг с другом? Я не понимаю, почему все должно происходить таким образом.

— А почему так происходит? — вмешалась Люси. — Я могу разговаривать со своей мамой.

— На ферме все иначе. Отец поднимается очень рано. Выходит из дома до того, как встало солнце. А когда возвращается домой, ему надо приготовить нам обед. Мы говорим о разных вещах… о школе, о деревьях. Дэнни доставал свои графики и показывал нам, где будет следующий шторм — ну, ты понимаешь, движение воздушных масс из Арктики или влажные ветры с Северной Атлантики. Мне это нравилось, и отец всегда знал, что его ожидает.

— Это очень важно, — согласилась Кэтрин.

— Так и было, — сказала Бриджит тоскливо.

— Но я все равно не могу понять, почему твой брат не мог просто сказать отцу, что хочет остаться в Нью-Йорке, — настойчиво продолжала Люси.

Бриджит покачала головой:

— Дэнни говорил, что мы сами должны решать свои проблемы, не беспокоить отца. Я бы предпочла, чтобы Дэнни говорил с ним о чем-нибудь помимо погоды. Мне так хочется, чтобы моя семья снова была вместе.

— Просто продолжай любить их обоих, — сказала Кэтрин, в то время как Лиззи и Люси топтались позади них. Слова казались совсем неподходящими. Ей хотелось обнять девочку, убедить ее, что все образуется и ее семья снова будет вместе. Но она знала, что, когда люди расстаются — по какой бы причине это ни произошло, — иногда близость между ними исчезает навсегда.

Кэтрин наклонилась ближе, но тут Лиззи поцеловала ее в щеку, и момент был упущен. Потом Лиззи и Люси увели Бриджит, закрыв за собой дверь. Оставшись в коридоре одна, Кэтрин села на ступеньки. Дрожа, она обхватила себя руками. Дом казался ей холодным и пустым, прямо как могила. Лиззи права — жизнь покинула его. Три года не было никаких знаков, а Кэтрин все еще ждала. Кристи продавал деревья всего в нескольких кварталах к северу. Ей надо было лишь надеть пальто и дойти до него. Нужно сказать ему правду.

Но у нее не хватало духу сделать это. Наверное, не следовало так глубоко влезать в чужую жизнь. На сердце было тяжело; что-то глубоко внутри толкало ее на четыре пролета вверх, в мансарду. Она знала, как там холодно и одиноко. Но она еще не могла перестать думать о Брайане. Не сейчас. Никогда.

В следующие несколько дней елочный бизнес пошел в гору. Так было всегда: чем ближе Рождество, тем лучше. Шел снег, и каждый вечер снегоуборочные машины с проблесковыми огнями громыхали мимо, как огнедышащие драконы, очищая улицы. У людей возникало рождественское настроение, и они выстраивались в очередь к Кристи.

Они указывали на деревья, которые хотели посмотреть, он перерезал связывавшую их веревку и легонько встряхивал, чтобы они распушились. Когда он встряхнул одну из белых елей, в темноту взмыла акадская сова. Маленький, размером с кулак хищник застрял в ветвях и проделал весь долгий путь из Новой Шотландии до Нью-Йорка. Кристи наблюдал, как птица улетает, и ему захотелось, чтобы Дэнни мог видеть это.

Люди платили деньги и уносили ели домой. Кристи поймал себя на том, что после каждой сделки осматривает улицу, выискивая Дэнни, как он сам себе объяснил.

Так оно и было… Но еще он ждал Кэтрин. Он не видел ее уже несколько дней. Они не разговаривали с тех пор, как катались на санках в Центральном парке. Через день после той прогулки она прошла мимо, помахала рукой и тепло улыбнулась. Его как током ударило. Но почему? Он каждый раз чувствовал, как его бьет током. Он помнил, как его тело изогнулось вокруг нее на санках, как его руки обнимали ее; как она откинулась назад, прижавшись к нему, а ее волосы щекотали его лицо. Это было такое неожиданное ощущение, и достаточно было одной ее улыбки, чтобы оно возникло вновь.

А потом она вдруг исчезла. Может, заболела? Или сменила маршрут?

Вечерами Кристи бродил по улицам. Забавно, но он всегда начинал с Западной Двадцатой стрит — той самой, на которую свернула Кэтрин недели две назад. Каждый раз он появлялся здесь, уже поздним вечером, после того как закрывал палатку и отводил Бриджит в пансион.

Начиная поиски с квартала Кэтрин, он собирался с мыслями. Вдыхал холодный воздух, сбрасывал дневное напряжение. Он чувствовал ее присутствие, как будто она вот-вот выйдет на ступеньки. Ощущение ее близости успокаивало его.

Все дома выглядели такими уютными. От каминных труб поднимался дым. Кристи был деревенским человеком, но когда он проходил по ее кварталу, он почти понимал, почему город так притягивает. Он представлял себе семьи, живущие в этих домах, и как дети играют на площадке через улицу.

Сегодня, пересекая квартал Кэтрин, он чувствовал усталость. Впереди у него была длинная ночь. Чем дольше он искал и не находил Дэнни, тем сильнее он отчаивался. Дни утекали, а Дэнни все не было.

Когда Кристи дошел до середины квартала, с Гудзона подул такой сильный ветер, что он вынужден был остановиться. Наклонился вперед, сопротивляясь воющему ветру, пытаясь устоять на ногах. Ветки деревьев гнулись и трещали, с крыши сорвало кусок шифера, и он разбился прямо у ног Кристи.

Неожиданно ветер стих, но температура упала на несколько градусов. Было около нуля. Кристи посмотрел наверх, на абсолютно темный дом Кэтрин на другой стороне улицы, светилось только маленькое окошко в мансарде.

Сквозь стекло окна он увидел ее лицо; наверное, она услышала ветер и подошла к окну, чтобы посмотреть. Кристи поднял руку, чтобы помахать ей, но остановился. Она смотрела вдаль — не на улицу, а куда-то намного дальше. Он ощутил ее тоску, желание чего-то, что невозможно было получить.

Он чувствовал в себе то же желание, но не смог бы выразить его словами. Глядя на Кэтрин, он задрожал сильнее, чем от северного ветра. Стоял как вкопанный несколько минут и не мог пошевелиться. Но впереди была долгая ночь, и перед ним расстилался целый город, где ему предстояло продолжить поиски. Впереди в уличных огнях вырисовывалась заброшенная надземная железная дорога — старый железный скелет выглядел пугающе. Он заставил себя двигаться дальше.

На работе Кэтрин обнаружила, что не может сосредоточиться. Ей очень хотелось увидеть Дэнни и убедить его сделать правильный шаг — поговорить с отцом. Несколько дней она избегала Кристи, изменив привычный маршрут. Сейчас у ее стола стоял мистер Рейнбек, внимательно рассматривая последние дополнения к ее перечню.

— Замечательно, — сказал он, постукивая пальцем по черно-белой фотографии двух каменных колоколов. — Где вы их нашли?

— Э-мм… — Кэтрин покраснела.

— Мне нравятся колокола, — сказал он, — они так символичны. Они призывают людей к молитве, празднованиям… Это могущественные орудия духа! Когда мародеры нападают на места поклонения, они всегда разрушают колокола. Потому что колокола несут благую весть, понимаете? Это превосходный снимок. Идеально подходит для нашего проекта. Где они находятся?

Кэтрин притворилась, что просматривает свои записи. Тем временем ее мозг судорожно работал. Их нашел Дэнни. Одним из способов заставить его взять у нее деньги было «нанять» его, чтобы он разыскивал горгулий, ангелов, каменную резьбу. Она дала ему фотоаппарат, и несколько недель назад он принес снимки.

— Я не могу вспомнить, мистер Рейнбек. Я просмотрю свои записи.

— Может быть, в церкви? — спросил он, рассматривая снимок сквозь лупу. — Интригующе. Они могут быть ритуальными. Видите эту ленту вокруг обода колокола слева? Кажется, это латынь.

В этот момент в библиотеку зашел сын мистера Рейн-бека — Сильвестр-младший. У него были глаза и поведение тигровой акулы — вкрадчивые, расчетливые, всегда готовые к убийству. В компании было известно, что Сильвестру-младшему не нравились проекты его отца. Он рассматривал землю как что-то, на чем можно построить, а небо — как пространство, которое надо заполнить. Деньги должны зарабатываться, храниться и вкладываться, а не тратиться на нелепые проекты по помощи горожанам стать мечтателями.

— Здравствуйте, миссис Тирни, привет, отец, — сказал он.

— Посмотри на эти колокола, мой мальчик. — Старый Рейнбек передал лупу сыну.

Сильвестр-младший просто положил ее, глядя на Кэтрин:

— На прошлой неделе я проходил мимо здания по пути домой со «Щелкунчика». В библиотеке горел свет.

— Ну и как «Щелкунчик»? — спросил мистер Рейнбек. — Я отлично помню, как твоя мать впервые водила тебя на него. Она была очень взволнованна.

Кэтрин нервничала, но не могла не заметить судорогу на лице Сильвестра-младшего — он тоже вспомнил. Ей стало интересно, был ли этот тик связан с тем фактом, что им занималась только мать. Мир большого бизнеса поглотил его отца.

— Петрония Буланже танцевала Фею Драже, — ответил Сильвестр-младший. — Она и ее муж остановились в пентхаусе нашей башни Саттон-Плейс. Она дала мне билеты. Что мне было делать — отказаться? Не очень хороший PR-ход. Зато были хорошие места. Партер. Так как насчет…

— Сильвестр, ты хоть иногда должен наслаждаться жизнью. Не следует рассматривать все с точки зрения связей с общественностью. Балет призван давать свет, прибавлять сил, делать жизнь радостнее! Не так ли, Кэтрин?

— Абсолютно точно. Я тоже вспомнила, как мой отец впервые повел меня на «Щелкунчика». — Она обрадовалась смене темы.

— Отец, я не думаю, что надо втягивать Кэтрин в разговор о балете. Так как насчет света? — резко спросил Сильвестр-младший, уставившись на Кэтрин пронизывающим взглядом.

— Наверное, я задержалась на работе, — сказала она с замиранием сердца, пытаясь оправдаться, но в то же время испытывая жалость к еще одной семье, в которой были проблемы с пониманием. Она наблюдала это два года.

Он покачал головой:

— Я велел водителю остановиться и проверить записи охраны. Вы уже ушли.

— Мне очень жаль, — сказала она, чувствуя, как горят ее щеки. В последние годы охрана стала очень надежной. Она знала, что ступает по тонкому льду. — Я, видимо, забыла выключить свет.

— Здесь точно никого не было? — спросил Сильвестр-младший, впившись в нее тяжелым взглядом.

— Кому ночью может понадобиться библиотека? — спросила Кэтрин, уклоняясь от вранья.

— Изумительный снимок, — прервал их старик, протягивая фотографию сыну. — Он прекрасно характеризует то, что мы пытаемся сделать для этого города, не так ли? Сообщает нам, что жизнь слишком коротка, а мы тратим ее, носясь по делам. Вспомните, где вы их нашли, Кэтрин. Я хочу увидеть их в натуре.

Отец и сын покинули библиотеку. Кэтрин покрылась испариной. У нее было странное чувство, что Сильвестр-старший намеренно спас ее. Подозревал ли он что-нибудь? Она вспомнила о наброске, который нашла скомканным рядом с книгами по метеорологии, оставленными Дэнни на столе на прошлой неделе. Кэтрин не убрала их сразу на полку, и в то же утро их увидел старый мистер Рейнбек, постучал по ним своим длинным пальцем и сказал:

— Нужно быть умным парнем, чтобы понимать, что все ответы в небе!

Она вздрогнула, не зная, что и подумать. Она молилась, чтобы Дэнни поскорее объявился: ей была невыносима мысль о том, что Кристи проведет еще один день без каких-либо новостей от сына.

 

Глава 8

Дэнни стоял на углу Двадцать третьей стрит и Девятой авеню, притворяясь, что ждет автобус. На нем была шляпа-котелок, которую ему однажды дала Лиззи.

— Для загадочного Дэнни Гарри Гудини Бирна, — сказала она, добавив, что это напомнило ей картину Магритта: человек в шляпе-котелке стоит перед облаками, а его лицо полностью закрыто огромным зеленым яблоком. Дэнни прятался, тайно наблюдая за своим отцом. Он думал, что шляпа помогала ему в этом.

Отец тяжело работал. Хотя было пронизывающе холодно, шел небольшой снег, к тому же еще вчера выпало четыре дюйма снега, и влажность была пятьдесят восемь процентов, Кристи вспотел — Дэнни видел испарину на его лице. Он показывал людям елки, отпиливал нижние ветки, заворачивал деревья, грузил их на тележки или на крыши автомобилей. Дэнни должен был бы ему помогать. Вот чего хотел от него отец. Дэнни и сам хотел бы ему помочь, но… не так, как отец планировал.

Живя в Новой Шотландии, Дэнни знал, что его будущее предопределено: он унаследует ферму и останется на том острове, где вырос. Климат на Кейп-Бретоне был суровый, жизнь определялась стихией. Фермеры вынуждены были постоянно следить за небом — готовиться к ураганам, бурям, ветрам, потопам. Одно засушливое лето могло погубить десятилетний труд.

Дэнни ходил в школу, но ферма всегда была на первом месте. Два года назад в июне молния попала в большую ель, и вся роща загорелась. Дэнни увидел дым с остановки школьного автобуса, развернулся и побежал помогать отцу и пожарной бригаде. Чтобы потушить огонь, понадобился целый день. Дэнни пропустил два итоговых экзамена. У него были целые каникулы, чтобы подготовиться к ним, но летом была самая работа.

Отец решил, что огонь потушен, однако был потушен только этот пожар. Но однажды Дэнни провел целую ночь с альманахом и распечатками по природным особенностям Канады из Канадского центра по дистанционному прогнозированию. Он изучил некоторые алгоритмы обнаружения пожаров, совместил их с информацией из альманаха и предсказал, что это будет самое засушливое лето за пятнадцать лет — с большой опасностью лесных пожаров.

Так оно и случилось. В июле вообще не было осадков. Его отцу потребовалась помощь в орошении деревьев и тушении локальных пожаров. Они дежурили днями и ночами, так что у Дэнни не было времени готовиться к экзаменам. Он завалил два предмета. Каждый из провалов Дэнни воспринимал как гвоздь в крышку гроба своей мечты. Он не говорил об этом отцу прямо, но жизнь на ферме убивала часть его души. И отец это осознавал, но между собой они эту тему не обсуждали.

В прошлом году миссис Харвуд, классный руководитель Дэнни, вызвала его отца в школу. Дэнни очень нервничал, это случилось вскоре после пожара, и он боялся, что его выгонят из школы за плохие отметки или оставят на второй год, поэтому он пытался подслушать разговор под дверью класса.

— Ваш сын — отличный ученик, — говорила учительница. — У него высокие оценки, он усердно работает на занятиях и особенно силен в естественных науках. Его новаторскую работу о холодных фронтах мы поместили в школьную газету.

— Я это знаю, — сказал отец, — и горжусь им.

— Мы должны подумать о его будущем, — перешла к Делу миссис Харвуд.

— Его будущее — управлять фермой.

— Может быть. Но как насчет университета? Он уже пропустил несколько важных тестов и экзаменов. Он может подготовиться к ним, но в дальнейшем надо быть аккуратнее. Нам бы хотелось, чтобы он поступил в Мак-Гилл. Мы думаем, что у него хорошие шансы получить стипендию и…

Сердце Дэнни затрепетало, когда он услышал эти слова. Но менее чем через секунду голос отца остудил его пыл.

— Он не поедет в Мак-Гилл или куда-либо еще. Я знаю, что он умный и мог бы поступить куда угодно. Но у нас небольшая ферма. Я не могу отпустить его даже на день, не то что на четыре года. Вы меня понимаете?

— Нет, мистер Бирн, не понимаю. И не думаю, что вы понимаете. Вы подумайте, как будет чувствовать себя Дэнни — может, не сейчас, через много лет, — когда поймет, что вы его удержали. У него замечательный ум и душа, он заслуживает получить шанс.

Тут отец посмотрел на дверь и увидел Дэнни. Их глаза встретились: глаза отца горели яростью и стыдом, из-за того что учительница так с ним разговаривала. Дэнни хотелось вбежать и оправдать отца перед миссис Харвуд, но он сдержался. Слова учительницы звенели у него в ушах, он мечтал получить шанс.

Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд, потом отец отвернулся. Дэнни ждал, что отец вернется к разговору, начатому миссис Харвуд, но этого не случилось. Дэнни чувствовал себя так, будто его полоснули ножом. Отец не знал, что с этого момента Дэнни жил лишь ради того месяца в году, когда они ездили в Нью-Йорк.

Дэнни не собирался влюбляться. Не в девушку-это было до Пенелопы, — а в городские огни и во все, что они означали: надежду и обещания, которые могли осуществиться. Нью-Йорк был подходящим местом, чтобы мечтать.

Четыре года назад он впервые оказался в Манхэттене, не зная, чего ожидать. Его мать всегда говорила о Нью-Йорке как о месте, где люди теряют свои души и сердца.

— Это место кружит людям головы, — говорила она. — Они слишком заняты поисками золотого кольца и забывают, что можно просто покататься на карусели, они забывают о прекрасном.

К своему удивлению, Дэнни нашел прекрасное в Нью-Йорке. Он полюбил его сразу же: проехаться в метро, выйти у парка или планетария, доехать до конца набережной у Атлантического океана, пройтись один квартал, сделать выбор между пиццей, свежим бубликом, рисом с жареной свининой и хот-догом с напитком из папайи. Потрясающий вид облаков, проплывающих над большими зданиями и отбрасывающих тени на стены из стекла, улыбающиеся ему симпатичные девушки — все это заставляло его чувствовать себя королем мира.

В Нью-Йорке у Дэнни возникла уверенность, что он может быть королем мира. Здесь все было иначе, чем дома, где ему приходилось удовлетворяться солнечным светом, запахом елей, чувством ветра на теле, звуком волн. Он любил эти ощущения, но знал, что может найти их и здесь — если пойдет в Центральный парк, прокатится на пароме на остров Стетен или поедет на поезде в Рокэвей.

Здесь, в городе, он мог получить и многое другое: если усердно учиться, много работать и не отвлекаться на симпатичных девушек — например Пенелопу, — он сможет осуществить свою мечту. В Нью-Йорке было не важно, провалил ли он те два экзамена, закончил ли школу. Дэнни знал, что были другие способы достичь своей цели.

Иногда он в прямом смысле слова следовал за облаками. Он бежал за ними по парку, пытаясь определить их высоту или скорость ветра. Высокие ли это перистые облака — тонкие, легкие, с длинными закругленными концами? Или это облака средней высоты — высококучевые, например, клочковатые, редкие, несущие осадки? За низкими облаками большими, толстыми кучевыми, катящимися по небу, как смеющиеся младенцы, следовать было легче всего. Дэнни изучал их.

Его секретное убежище, которое было видно из библиотеки Кэтрин в здании Рейнбеков, было отличным местом для наблюдения за погодой. Если бы она знала, что он здесь, они могли бы обмениваться сигналами! Но Дэнни не хотел рисковать, вмешивать ее в свою аферу. Нет, лучше оставаться скрытным, сидеть в своем вороньем гнезде и любоваться на море деревьев, следить за тем, как сменяются климатические условия. Он мог отгородиться от соблазнов Нью-Йорка, заниматься, чтобы получить аттестат, заполнять заявления, чтобы сделать следующий шаг к осуществлению плана.

План, миссия, мечта — разные слова, обозначающие одно и то же. Дэнни мог бы добавить в этот список еще два слова: одиссея и поиск. Это было для него важно. Он завидовал некоторым подросткам, которых встретил в Нью-Йорке, например Пенелопе. Их жизнь отличалась от его, они концентрировались в основном на образовании, на своем будущем, в то время как жизнь Дэнни на ферме основывалась на принципе «здесь и сейчас»: возделывание земли, высадка молодых деревьев, удобрение почвы, борьба с вредителями.

Трудно думать о будущем, когда у тебя болит спина и ветер забивает пылью твои глаза. Когда солнце палит нещадно и так хочется пить, что кажется, сейчас упадешь, а ты забыл свою флягу. Когда разбрызгиваешь удобрения на многих акрах, от вони становится дурно. Трудно думать о будущем, когда ты так завяз в настоящем.

Нью-йоркские подростки были совсем другие. Не обязательно лучше: они не знали чистого воздуха, не видели северного сияния или бесконечного неба. Просто другие. Их родители принимали как должное тот факт, что они покинут дом и поедут учиться в колледж. Продолжение обучения воспринималось естественной частью жизни, как восход солнца. Пенелопа говорила, что практически не было ни дня, чтобы они с родителями не обсуждали, куда она поедет учиться.

У Дэнни все было иначе. Он не хотел огорчать отца своими мечтами. Колледж стоит денег. Кроме того, ему пришлось бы уехать с фермы. Отец начал стареть, Дэнни знал, что он рассчитывает на него. Несколько раз Дэнни пытался затронуть эту тему, но каждый раз видел, как напрягался отец. В первый раз это произошло в конце трудового дня, когда отец пришел с поля уставший. Во второй раз — во время завтрака, когда отец собирался на холм. В третий раз — за неделю до лесного пожара. А потом пламя уничтожило все. И наконец Дэнни приехал сюда и просто решил остаться, осуществить свою мечту. Когда он достигнет цели, он вернется к отцу, чтобы тот им гордился. Поэтому он продолжал прятаться здесь, в своем убежище, или в библиотеке Кэтрин, усердно работая.

Проблема была в том, что его манили улицы. Городские огни буквально выписывали его имя. Тогда он брал фотоаппарат и снимал украшения на зданиях. Он любил проталкиваться сквозь толпу людей на Таймс-сквер, спешащих в театры, красиво одетых — его мать видела такое только в журналах и по телевизору. Ему нравилось ходить мимо Музея естественной истории, выискивать входные значки, которые посетители роняли на тротуар, и использовать их, чтобы проникнуть внутрь.

Иногда он находил пару штук и тогда звонил Пенелопе из телефона-автомата на углу и просил ее прийти. Она была из обеспеченной семьи и всегда предлагала заплатить за вход. Дэнни отказывался, как отказывался от помощи и подачек Кэтрин. Он использовал входные значки, чтобы провести Пенелопу внутрь, а потом стоял с ней рядом у голубого кита и рассказывал ей, на ухо, как киты, рядом с которыми он вырос, играют в проливе Кабота.

А теперь приехала его семья, и он не мог оставаться далеко от Челси. Ему нужно было видеть их как можно больше. Проблема была в том, что он не хотел говорить с отцом: он знал, что тот просто запрет его и увезет в Канаду быстрее, чем он успеет произнести «голубая ель». Дэнни чувствовал себя виноватым в том, что покинул отца, оставил его одного работать на ферме. Поэтому он наблюдал за ним издалека и молился, чтобы Бриди и Кэтрин его не выдали.

Кэтрин помогала ему весь год. Она почти не задавала вопросов, и ему это нравилось. У него было ощущение, что она доверяет ему, понимает, что он должен идти своим путем. Она разрешила ему пользоваться библиотекой Рейнбеков, так что он мог заниматься. Она привела Бриди в Рокфеллеровский центр; наконец-то его сестра увидела, как зажигают огни на этой елке, и он чувствовал себя как никогда счастливым.

Там, откуда они приехали, рождественские деревья значили все. Для его семьи это был заработок. Отец Дэнни считал, что деревья сплачивают семью.

— Даже в этом отвратительном Нью-Йорке, где все гоняются за несбыточными мечтами, копят деньги, раз в году люди приносят в дом наши деревья и собираются всей семьей, — говорил он.

Дэнни гордился этим. И у Пенелопы дома на «золотой» Пятой авеню светилась в окне рождественская елка. Ее отец — известный адвокат — на один вечер откладывал все дела, оставался дома, пил гоголь-моголь и украшал дерево. Пенелопа призналась Дэнни, что рождественское дерево очень ей дорого. У ее отца было напряженное расписание, и это был один из немногих вечеров в году, когда она могла рассчитывать на то, что он будет дома.

Пенелопа была единственным человеком, которого он посвятил в свои планы. Он не рассказал об этом своему отцу или сестре, Лиззи или Люси, даже Кэтрин. Только Пен. Он помнил тот момент. Это было в сентябре, прекрасным, еще летним днем, они стояли на террасе замка Бельведер. Он обнял ее и показал на высокие облака, затянувшие небо тонким, как дымка, слоем.

— Что это за облака, Дэнни? — спросила она.

Перисто-слоистые облака, высокие, они находятся на высоте около восемнадцати тысяч футов, в основном состоят из кристалликов льда. Видишь, у них нет четких краев? Для деревьев они полезны: они заслоняют солнце, которое может сжечь иголки.

— Сейчас только сентябрь, а ты уже думаешь о рождественских деревьях.

— Я всегда о них думаю, — тихо сказал он. — Вот почему я хочу стать метеорологом.

— Дэн — предсказатель погоды, — поддразнила она.

Он улыбнулся. Пусть шутит, он знал, что в этом его жизнь, для этого он родился…

На минуту отец прекратил работу. Он вытянулся и осмотрелся. Загорелся красный свет, движение по Девятой авеню остановилось. Глядя через улицу, Дэнни понял, что отец заметил его, слегка наклонившись, он вглядывался сквозь снег. Шляпа должна была обезопасить его, но неожиданно их глаза встретились. Сердце Дэнни застучало. Он замер, чувствуя себя как олень, пойманный светом фар.

— Дэнни, — позвал его отец и пошел к нему.

На мгновение у него даже возникло желание, чтобы отец поймал его, крепко прижал к себе и забрал домой. Ему хотелось объяснить, почему он так поступает, сказать отцу, что любит его и что в какой-то степени все, что он делает, он делает для него, для фермы. Но он не был уверен, что ему удастся выразить свои чувства словами.

Как раз в этот момент подъехал автобус, и Дэнни запрыгнул в него. Шляпа упала. Через заднее окно автобуса он видел, как отец поднимает черный котелок, прижимает его к сердцу и, громко крича, несется по Девятой авеню за автобусом.

С рвущимся сердцем Дэнни вышел на следующей остановке и сделал то, что получалось у него лучше всего: растворился в городе, скрываясь в аллеях, за зданиями и заборами, как облако в небе, как легкая дымка, застрявшая в ветвях белой ели. Ее можно увидеть, даже может показаться, что вам удастся до нее дотронуться; но лучше этого не делать: она исчезнет. Так и он.

Не зря же его называют Гарри Гудини.

В тот вечер Кэтрин уходила с работы поздно. Она надеялась, что Дэнни появится, но он не появился. Она медленно дошла до метро под падающим снегом, а выйдя из поезда в Челси, так же медленно пошла по Двадцать третьей стрит. По мере того как она приближалась к Кристи, ее шаг замедлялся, а пульс ускорялся. Подойдя, она остановилась как вкопанная.

— Я видел его, — сказал Кристи.

Он держал в руке шляпу, которую Лиззи дала Дэнни, и ее сердце екнуло.

— Откуда это у вас? — спросила она.

— Она упала у него с головы, когда он убегал. Он не хочет видеть меня, чуть не сломал шею — побежал за автобусом.

— Автобусом? — Она заметила, как крепко он вцепился в шляпу, будто его пальцы вонзились в поля навечно.

— Прямо здесь, — сказал Кристи, указывая сквозь завесу снега на остановку на другой стороне улицы.

— Вы можете пойти со мной? — спросила она.

Он не ответил — он казался каким-то оцепеневшим, как во сне, и она взяла его за руку и мягко потянула за собой. Он последовал за ней, оставив свои деревья с включенной гирляндой, которая мигала в холодном ночном воздухе. Они пошли по Девятой авеню к Двадцатой стрит. Ее сердце билось в бешеном ритме, она не знала, что собирается сделать или сказать, только чувствовала, что ему очень плохо и она сейчас должна быть с ним.

Снег под ногами заледенел. Кэтрин поскользнулась, и Кристи поймал ее. Минуту они простояли под фонарем. Он обнимал ее рукой; когда они двинулись дальше, он не убрал руку. В другой руке у него была шляпа Дэнни.

Они поднялись по ступеням ее дома, она открыла дверь и включила свет. В доме было тепло, деревянные полы блестели. Кристи стоял в прихожей, оглядываясь по сторонам и все еще держа в руке котелок.

— Вы можете положить его, — сказала она, но он не выпускал его из рук.

— Это все, что у меня от него осталось. Кэтрин покачала головой:

— Это неправда, вы знаете, что неправда. Кристи посмотрел на шляпу:

— Однажды, когда Дэнни был маленький, у него был жар. Очень сильный, нам не удавалось его сбить. Мы жили далеко от больницы, но я повез их туда — его и его мать. Доктора не знали, что с ним такое, поэтому оставили его там на ночь. Мэри осталась с ним. Когда я вернулся домой, я нашел его плюшевого мишку. Я думал… Я думал, что никогда больше не увижу сына и плюшевый мишка — единственное, что у меня от него осталось.

— И то же самое вы думаете об этой шляпе.

Кристи кивнул. Он не мог оторваться от котелка, даже когда Кэтрин подошла к нему и встала рядом.

— Это все, что у меня от него осталось, — повторил Кристи срывающимся голосом.

Кэтрин мягко забрала шляпу из его рук и аккуратно положила ее на столик. Он дрожал. Она чувствовала, как он трясется под своей тяжелой коричневой брезентовой курткой. Она расстегнула его куртку и помогла ему снять ее. Кэтрин стряхнула с нее снег и повесила в шкаф рядом со своим пальто.

— Я хотела вам кое-что сказать.

Он смотрел на нее, и в его голубых глазах полыхала жестокая безнадежность. Она знала это чувство, знала слишком хорошо. Как будто чувство потери забрало часть его души, опустошило его. Кэтрин сделала шаг, что-то заставило ее встать на цыпочки и обнять его. Она сказала себе, что хочет посмотреть в его глаза и поддержать его.

Она чувствовала, как в его груди бьется сердце. Его глаза впились в ее, момент был таким волнующим, что у нее перехватило дыхание. Она коснулась его лица. Кожа была холодной от длительного пребывания на морозе. Она сказала себе, что хочет согреть его. Только это, думала она, встав на цыпочки и прижав губы к его щеке.

Кристи поцеловал ее. Это был очень мягкий, нежный поцелуй. Его пальцы гладили ее по щекам, шее. Его рот был горячим, она буквально таяла в его объятиях. Снег стучал в окно, желтый свет уличного фонаря преломлялся в стекле, но Кэтрин видела звезды.

Его руки и спина были такими мощными. Она не могла, да и не хотела остановиться — и продолжала гладить его. Кристи стал сильным, работая топором, таская деревья, делая всю тяжелую работу на ферме, — она чувствовала это, обнимая его, пока он настойчиво целовал ее. Она слышала, как он прошептал:

— Кэтрин. — Уже давно мужчина не произносил ее имя в этом доме…

— Три Рождества, — прошептала она.

— Что? — спросил он.

— У меня не было, не было… — начала она, все еще обнимая его.

— Все в порядке, — сказал он, гладя ее по голове, — что бы то ни было.

И она послушала его. Она так давно отучилась верить, что все может быть в порядке. Прижавшись лицом к его шее, она вдыхала аромат хвои, снега и кожи и думала о северных лесах. Потерявшись в его запахе и ощущая его тело, она не видела ничего, кроме ветвей и света звезд. Он был таким основательным, настоящим, и ей не хотелось отпускать его.

— Я надеялась увидеть призрак своего мужа, — прошептала она.

— И не увидела?

Она покачала головой.

— Может, ты и не должна его видеть. Может, ты должна остаться здесь, на земле. Ты живая, дышащая женщина. Если ты встретишь призрак мужа, ты можешь захотеть улететь с ним.

Живая, дышащая женщина. В ее мыслях крутились образы, а тело трепетало от чувств: она вспомнила, как держала Бриджит за руку в Рокфеллеровском центре, как обнимала Дэнни в библиотеке Рейнбеков, как каталась на санках с холма Пилигрима, а Кристи обнимал ее. В последние годы она чувствовала себя мертвой, даже не призраком — похороненной в печали, как деревья Бриджит, срубленные, увезенные из леса, но никому не нужные, без огней.

Кристи снова поцеловал ее, по-новому, как будто напоминая себе, что он тоже живет и дышит. Его приоткрытые губы, его горячий рот и язык касались ее с таким же желанием, какое испытывала она сама. Она так давно не переживала этого ощущения, что почувствовала, как по спине пробежал холодок, кожа покрылась мурашками.

Момент захватил их, но Кэтрин открыла глаза, чтобы убедиться, что это происходит на самом деле. Кристи отстранился, все еще обнимая ее. Они улыбнулись друг другу. Она не хотела, чтобы он убирал руки — это нарушит очарование момента. Билось ли его сердце так же сильно, как ее? Она прижала руку к его груди, и он повторил ее движение.

— Ты доведешь меня до сердечного приступа, — сказал он.

— Мне бы этого не хотелось, — отозвалась она, отступая назад.

— А я хочу, — прошептал он, снова целуя ее.

У него были нежные губы, а его руки обнимали ее так, что ей хотелось, чтобы он никогда, никогда не отпускал ее. Но вдруг ее взгляд упал на шляпу Дэнни, и она заставила себя заговорить:

— Кристи, я должна кое-что тебе сказать.

Он кивнул, убирая волосы с ее глаз. Все это время на ней были очки, и он поправил их. Этот жест был таким нежным, что у нее перехватило дыхание.

— Правильно, — подтвердил он, — ты говорила мне, что хотела о чем-то рассказать.

Она сглотнула, подошла к креслу и взяла в руки котелок. Заглянув внутрь, она увидела белую атласную подкладку — с крупинками песка и соли с того места, где она упала с головы Дэнни, — и ярко-красную вышивку. Этот котелок был антиквариатом (Лиззи иногда находила интересные старые шляпы на блошином рынке на Шестой авеню), на нем стояло имя изготовителя — «Мош и сыновья», Париж.

Кэтрин протянула Кристи шляпу, чтобы он заглянул внутрь. Она наблюдала за ним, пока он изучал обод и ярлык.

— Это французская шляпа, — сказал он. — Я удивился, увидев Дэнни в такой модной вещи. Я даже не сразу узнал его.

— Вышивка. — Кэтрин указала на малиновую строчку. Ее сердце вновь заколотилось, она так нервничала, что почти не могла говорить.

— «УЛ», — сказал он, прочитав красные буквы и глядя на нее своими ясными голубыми глазами. Она ожидала от него удивления, замешательства, но обманулась. Он смотрел на нее с доверием, как будто думал, что Кэтрин сообщит ему нечто такое, что поможет ему в поисках Дэнни.

— «У Лиз», — сказала Кэтрин.

Вот теперь он был в замешательстве.

— Не понимаю.

— Лиззи покупает старые шляпы на аукционах и блошиных рынках, — объяснила она. — Она никогда не снимает старые ярлыки, но всегда добавляет свою метку. Красный — цвет ее магазина, она всегда вышивает «УЛ» — «У Лиз».

— Дэнни купил эту шляпу у твоей подруги Лиз? — спросил Кристи, светясь от радости. — Тогда, может быть, она что-то знает! Может, она помнит его, он очень высокий мальчик, очень умный, полный жизни. Давай сейчас же позвоним ей!

— Кристи, — Кэтрин взяла его за руку, — она ее ему дала.

— Но если бы она знала, что это Дэнни, она бы сказала мне или тебе, а ты дала бы мне знать… — Его взгляд затуманился.

— Он просил нас не говорить, — тихо ответила Кэтрин.

В доме повисла тишина. Она увидела, как кровь отхлынула от лица Кристи, он побелел, она была уверена, что он не дышит. Он не вырвал у нее рук, а просто дал им упасть, как будто земное притяжение внезапно усилилось.

— Ты…

— Я видела его, — сказала она.

Он ждал, его глаза внезапно потемнели, как будто над прудом, покрытым льдом, наступила ночь.

— Мы помогали ему на протяжении года. После вашей драки полиция забрала тебя, а когда тебя отпустили, ты уехал с Бриджит домой, а Дэнни остался.

— Он этого хотел.

— Да. Он был голоден, мы накормили его. — Она не хотела рассказывать ему, как его сын рылся в мусорном баке около ресторана Мура на углу.

— Дэнни был голоден, — повторил он, вздрогнув. Он покачал головой, как будто это было уже слишком. — Я не хотел, чтобы это произошло, никогда бы этого не допустил. Неужели он так меня ненавидит, что предпочел голодать, чем жить со мной? — Кристи схватил свою куртку, натянул ее и засунул под мышку шляпу. Его глаза были полны ярости и отчаяния. Он уже взялся за латунную дверную ручку, когда Кэтрин остановила его.

— Совсем нет, — сказала она. — Он тебя не ненавидит.

— Значит, он с тобой разговаривал? Он сказал тебе?

Она покачала головой:

— Он почти не разговаривает со мной, но я знаю, я в этом уверена, Кристи. Пожалуйста, послушай. Я хочу помочь.

— Помочь? — спросил он, выдавливая из себя слова. В этот момент она поняла, что его отчаяние вернулось — он доверял ей. — Все это время я думал, что ты…

Она молчала, ожидая продолжения.

— Я думал, что ты — ангел, — наконец сказал он. Вся теплота ушла из его глаз, как будто он верил в ангелов так же, как она верила в привидения. Он рывком открыл дверь; снаружи завывал ветер, и снег продолжал идти.

— Это самый снежный декабрь за последнюю сотню лет, — неожиданно сказала она.

Он посмотрел через плечо, как будто подумал, что она сумасшедшая, как будто это заявление не имело ничего общего с его болью. Кэтрин не сказала ему, что она прочитала эту фразу на помятом листе бумаги, написанную рукой Дэнни.

— Несомненно самый холодный. — Кристи пристально посмотрел ей в глаза.

Он не смог удержаться и дотронулся до ее щеки.

— И еще холоднее от того, что мне было так тепло с тобой.

Подняв воротник, он ушел, растворившись в ночи, как его сын.

 

Глава 9

Кристи побежал. Он бежал по Девятой авеню, прорываясь сквозь снежную бурю, а его сердце раскалывалось, как лед на пруду. Вокруг него возвышался город, пустыня света. На каждом углу его деревенские ботинки тонули в слякоти, в лужах. Прохожие несли пакеты с покупками, они радовались снегу. Кристи чувствовал себя ослепленным правдой, которую он только что услышал.

Он едва знал эту женщину, почему же тогда его настолько поразило ее предательство? Он побежал быстрее, каждый вздох обжигал легкие. Плечи и руки болели, мускулы горели от объятий и от того, что он выпустил ее из них. Он окутал ее своими объятиями, своим духом, он чувствовал, как ей это необходимо, и хотел дать ей еще больше. И вот она спокойно говорит ему, что видела его сына, что весь этот год помогала ему.

Кристи думал, что его сын… потерялся, пропал, может быть, умер. Неужели Кэтрин этого не понимала? Женщина в черном, его печальная подруга. Она не жила, а горевала, она отдала бы свою жизнь за возможность увидеть призрак умершего мужа. Она пряталась от жизни, тянулась к прошлому. Но сегодня…

Кристи думал, что достучался до нее. Он обнимал ее, чувствовал ее прекрасное тело, мечтал проговорить с ней всю ночь — все время, пока он будет в Нью-Йорке! Вот что он испытывал, гладя ее по волосам, уверяя ее, что она живая и должна продолжать жить. Может, он сошел с ума, но у него было дикое желание схватить ее, любить ее. Сегодня или всегда — какая разница?

Он думал, что они понимают друг друга, понимают правду жизни: что жизнь коротка, что она драгоценна и очень, очень нелепа. Если бы это было не так, то мог ли молодой муж умереть под Рождество? Или подросток — свет очей своего отца, сердце своей сестры — просто убежать и больше не появляться?

Почему бы не воспользоваться возможностью, самой неуловимой возможностью, чтобы обрести любовь и свет, которые так трудно найти? Они с Кэтрин не имели никаких шансов. Кристи знал это. Она была настоящей леди, у нее было много дорогих вещей и городской дом, который стоил больше, чем Кристи мог заработать за всю жизнь. А он — канадский фермер с руками, грубее наждачной бумаги, с корой и смолой под ногтями. Но в тот момент…

Он видел это в ее глазах, она чувствовала то же, что и он. Кэтрин О'Тул Тирни, красивая девушка из Челси, целует его, Кристофера К. Бирна. Он чувствовал, как она дрожала в его руках, смотрела в его глаза с той же невыразимой надеждой, что жила в нем. Но потом она сказала ему правду. Правду о Дэнни.

Неужели они посмеялись над ним, Кэтрин и ее подруга? Кристи понимал, что это не имеет значения, не относится к делу. Имело значение только то, что Дэнни жив и что Кэтрин знала это. Кристи должен был радоваться первому. Второе не следовало принимать во внимание. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что Дэнни жив…

Проходя мимо отеля «Морской», где вместо окон были иллюминаторы, он увидел лимузины, из которых выходили люди. Что-то заставило его замедлить шаг и понаблюдать за посетителями, поднимавшимися по широким ступеням террасы. Нью-Йорк — действительно странное место, подумал Кристи. Он так долго продавал деревья в Челси, что у него было время проследить, как этот район меняется, если следовать от дома для старых моряков к убежищу для сбежавших детей и дальше к этому дорогому отелю и ресторанам.

К этому ли стремился Дэнни? Может, приезжая на Манхэттен, он мечтал о вечеринках и красивой жизни? Наблюдал, как его отец продает елки красивым людям, и захотел стать таким же?

Наблюдая, как люди собираются на вечеринку, Кристи слился с тенями. Они были одеты в черное: черные костюмы, черные пальто, черные бархатные накидки, блестящие черные ботинки. Несмотря на соль, песок и слякоть, их ботинки были отполированы до блеска. Кристи представил, как их обладатели выходят из дорогих квартир и сразу садятся в лимузины, а из лимузинов шагают на ступеньки отеля. Им никогда не приходилось промочить ноги.

Неужели Дэнни хотел именно этого!? Неужели жизнь в Новой Шотландии была так ужасна? Кристи подумал о ферме, о ботинках, которые носил Дэнни. С тех пор как он начал ходить, он всегда хотел «Сорелз» — мощные рабочие ботинки, как у его отца. Кристи сажал Дэнни на колени, пока тот завязывал шнурки. Мозг Кристи был занят ботинками — детскими ботиночками Дэнни, ботинками десятилетнего мальчика, подростковыми ботинками, заляпанными грязью, удобрениями, еловыми иголками, смолой, солью, сеном и сажей.

Он думал о лесных пожарах. Молния попала в дерево, и сразу же огонь охватил пол-акра леса. Дэнни пришлось пропустить школу, чтобы помочь на ферме. Один день, потом другой, потом весь подготовительный период перед экзаменами. Кристи сказал себе, что Дэнни достаточно умен, чтобы все наверстать. Одной дымной ночью, когда деревья еще тлели, он услышал разговор детей, которые не знали, что он их слышит. Они сидели на крыльце, наблюдая, как светлячки летают над высокой травой.

— Поймаешь мне парочку? — спросила Бриджит у брата.

— Я слишком устал, Бриди, — ответил он.

— Я хочу собрать всех светлячков в банку и выбросить их в море, — сказала она.

— Зачем?

— Чтобы они были подальше от деревьев, я не люблю огонь.

Кристи подавил смех, а вот Дэнни не смог удержаться, громко засмеялся.

— Это хороший огонь, — сказал он. — Ты, моя сестра, не можешь верить в такую ерунду.

— Но что-то продолжает вызывать огонь!

— Бриди, светлячки вырабатывают вещество, которое называется люциферин; оно вступает в реакцию с кислородом, и это заставляет их светиться. Это холодный свет, не о чем беспокоиться.

— Ты уверен?

— Да, мы проходили это по биологии.

— Что же тогда вызывает пожары?

— Молнии, жара, засуха. Весной я воспользовался школьным компьютером, чтобы проверить новый датчик на борту спутника Национальной службы по океану и атмосфере. Видишь ли, группа, исследующая лесные пожары, установила новые алгоритмы обнаружения дыма, и я клянусь, что, если бы у меня был доступ к их сайту, я смог бы предупреждать отца об опасности пожаров. Этот инфракрасный канал, который, как я думаю…

— Дэнни! О чем ты говоришь?

Кристи был потрясен. О чем это говорил Дэнни? Все, чему научил его сам Кристи, требовало глубоких знаний, но по узкой тематике: выращивание деревьев, чтобы их можно было продать за большие деньги. Дэнни говорил о другой сфере науки, причем с огромной страстью, его влекло к исследованиям и открытиям.

Когда Кристи был честен перед самим собой, особенно если не спалось по ночам, в глубине души он признавался, что, наверное, не прав, что удерживает сына. Какое право он имеет просить мальчика с таким умом зарабатывать на жизнь с помощью граблей и пилы? Этот вопрос и сейчас терзал его: сердцем он понимал, что сам оттолкнул сына.

В отель стекались шикарно одетые люди. Мысли Кристи переключились с Дэнни на Кэтрин, его печальную, застенчивую девушку. Она тоже была шикарной. Но он никогда, ни на минуту не предполагал, что она носит черное по каким-то иным причинам, нежели траур. Сегодня она рассказала ему о Брайане.

Она казалась такой мягкой и искренней. Кристи чувствовал, что для нее признание в том, что она хотела увидеть призрак Брайана, значило очень много. А возможность поддержать ее, уверить в том, что жизнь будет и должна продолжаться, что нельзя дать горю разрушить ее, переполнила Кристи нежностью и добротой.

Теперь Кристи чувствовал, как горе разрушает его. Он перестал понимать людей. Потеряв Мэри, он сделал все возможное, чтобы вырастить детей. Он думал, что привил своим детям определенные ценности, думал, что хорошо разбирается в друзьях, в Кэтрин.

В этот момент он заметил, как по улице медленно движется патрульная машина. Полицейские смотрели на него. Один из них был Рип Коллинз, он опустил окно.

— Что случилось, Кристи?

— Просто прогуливаюсь, — ответил тот.

— Отличный вечер для прогулки — если ты из Канады, — ухмыльнулся Рип.

Кристи знал, что тот не имел в виду ничего плохого, поэтому попытался улыбнуться.

— Все еще ищешь своего парня? — спросил Рип.

Кристи пожал плечами, чтобы не выдать своих чувств.

Дэнни, бегущий за автобусом, — эта картина леденила его душу.

— Искать в такое время года сложно, — сказал Рип.

В любое время года, хотел добавить Кристи. Он подумал о Кэтрин, ожидающей увидеть призрак своего мужа. Как могла такая женщина не понять чувств Кристи?

— Может, на сегодня хватит? — предложил Рип. — Ты оставил свои деревья без присмотра и не выключил лампочки.

Кристи замер: возможно ли это?

Он был так подавлен тем, что Дэнни вновь убежал от него, что, когда подошла Кэтрин, он просто пошел за ней, бросив все. Он потерял разум. Его деньги были там!

— Спасибо, — сказал Кристи полицейскому, развернулся и пошел назад.

Когда он дошел до своего угла, снег шел так сильно, что деревья пропали из виду. Видно было только цепочку лампочек. Кристи подбежал к тому месту, где оставил кассу. Она исчезла.

Он нашел в снегу место, где располагалась коробка, под нижними ветвями маленькой белой ели. Засунул руку поглубже, надеясь, что, может быть, просто толкнул коробку вглубь. Опустился на колени, ветки царапали его голову и шею. Но коробки там не было. Когда он в последний раз опустошал ее? Со всеми этими волнениями о Дэнни, его чувствами к Кэтрин он оставил в ней почти недельную выручку.

Семьдесят долларов за большую голубую ель, восемьдесят за фрейзерскую ель и лесную сосну, девяносто за пихты, пятьдесят за большие бальзамические пихты, сорок за белые ели, тридцать за маленькие настольные деревья — он потерял сотни.

Кто знал, что коробка была там? Нет, это не мог быть Дэнни, он бы так не сделал. Но Кристи всегда был очень осторожен. Он брал у покупателя деньги, клал их в карман, а в коробку перекладывал, только убедившись, что никто не смотрит.

Его мысли неслись, как ураган. Неожиданно он подумал о братьях Квинн. Вспомнил их сани с вырезанными на них инициалами ДК и ПК. Джон и Патрик. Один брат пошел по правильному пути, другой — по ложному. А его дети? Бриджит сейчас дома, в пансионе; где Дэнни, знал только Бог. Кристи мог поклясться на могиле своей матери, что его дети были на редкость хорошие. У него не было сомнений, что они вырастут достойными и счастливыми, что, несмотря на свой ум, Дэнни будет заниматься фермой до своего последнего дня.

Но сейчас Кристи Бирн уже ни в чем не был уверен. Раньше он даже представить себе не мог год без сына. Он и сейчас не мог.

Потеря денег не шла с этим ни в какое сравнение. Но что, если замечательный, умный мальчик встал на неверный путь? Что, если неспособность Кристи понять стремления своего сына толкнула мальчика на что-то дурное? Дети воруют деньги, чтобы купить наркотики, — Кристи слышал об этом еще дома. Господи, что же Дэнни делал в Нью-Йорке? Жизнь на улицах тяжела и опасна. Где Дэнни находит еду и убежище? Что он делает, чтобы выжить?

Кристи поднял глаза и увидел, что к нему подъезжает машина Рипа — наверное, он объехал квартал. Кристи почувствовал, как его желудок сжимается от досады. Полицейские остановились и вышли из машины. По взгляду Кристи они поняли, что деньги пропали. Рип вытащил свой блокнот, и Кристи не оставалось ничего другого, как рассказать ему всю правду.

Через час после того, как приехали репортеры, услышавшие сообщение по полицейскому радио, — они делали фотографии, и Кристи, ошеломленному вспышками, наглостью и вторжением, хотелось разбить камеры, — копы наконец уехали. Кристи побрел в пансион миссис Квинн.

— Что случилось, па? — спросила Бриджит, когда он вошел.

Она свернулась калачиком на диване в гостиной миссис Квинн с Мерфи на коленях. Большие зеленые глаза девочки смотрели встревоженно, как будто она видела, что отец потерпел поражение.

— Разве ты не смотрела в окно? — Тогда она бы видела, как он говорит с полицией.

Наверное, сегодня был спокойный вечер, потому что приехали не только Рип и его напарник, но еще три или четыре другие машины, не считая многочисленных репортеров и целую толпу наблюдателей.

— Нет, — сказала она испуганно. — А что? Что-то случилось?

Кристи попытался улыбнуться, но понял, что не способен сделать это. Гостиная располагалась в конце дома, ее окна выходили во двор, так что она могла и не видеть. Кража денег оказалась только частью беды; хуже всего было сожаление соседей, которые даже предлагали купить ему еды. Копы спрашивали, кто знал, где лежали деньги, он сказал, что никто. Он не хотел упоминать Дэнни. Почему он целый день был в Челси, если даже не собирался поздороваться? Планировал ли он кражу? Кристи это казалось абсурдным… И при всем при том его тело все еще ощущало электрический разряд от объятий Кэтрин.

— Ничего не случилось. Просто сильный снегопад, — ответил он Бриджит.

— А что это у тебя в руках? — спросила Бриджит, указывая на черную шляпу.

— Это… Это шляпа твоего брата.

— Дэнни! Ты видел его?

Кристи кивнул. Чувствуя усталость, он снял куртку и повесил ее на крючок за дверью. Шляпу он положил на книжную полку.

— Я видел его.

— Где? Что произошло!? Что он сказал тебе?

— Он убежал от меня, — сказал отец. Ему пришлось замолчать, чтобы сдержать эмоции.

Бриджит молча смотрела на него. Кристи заметил, что она не очень удивилась. Он взглянул на нее, и ее щеки покраснели. Смутившись, она зарылась лицом в мех Мерфи.

— Так ты тоже его видела? — спросил он с недоверием.

— Ага, — сказала она, все еще пряча лицо.

— Ты, Кэтрин и Лиз?

— И Люси, — добавила она.

— Но почему? — спросил он, тяжело опускаясь в старое кресло. — Почему вы не сказали мне?

— Потому что Дэнни нам не разрешил.

— Я что, людоед?

Он почти потерял дар речи. Его руки вцепились в ручки кресла, он посмотрел на дочь.

— Не думай так, па, — попросила она.

— А что мне остается? Все боятся со мной разговаривать. Мой родной сын…

— Мы просто не хотели тебя беспокоить, у тебя так много работы.

— Я много работаю для вас двоих! Разве ты этого не знаешь?

— Вот поэтому Дэнни не хочет добавлять тебе проблем.

— Господи, Бриджит. Мои проблемы — вы думаете об этом?

Он вспомнил, как Дэнни бежал за автобусом. И Кристи понял, что это правда, так оно и было. Он слышал разговор своих детей на крыльце и боялся, что Дэнни хотел покинуть ферму. Наверное, Дэнни почувствовал его страх.

— У него есть планы, — сказала Бриджит.

— А что, если они… — начал Кристи, но замолчал. Он думал, а что, если планы Дэнни включают кражу денег? Может, не на наркотики, а чтобы пойти учиться.

— Мы должны быть терпеливыми, па. Он все расскажет нам, когда будет готов.

Кристи слушал. Его дочь говорила очень разумно, зрело и убедительно. Но сейчас Кристи Бирна не интересовали ее доводы. Сегодня его мир раскололся напополам.

— Когда будет готов? — спросил Кристи, ощутив в уголках губ слезы. — Твоему брату всего семнадцать, Бриджит. Я не могу быть терпеливым. Только не тогда, когда дело касается тебя и Дэнни.

 

Глава 10

На первых полосах обеих нью-йоркских бульварных газет были помещены сообщения об одном и том же происшествии. Заголовок в «Пост» гласил: «Гринч наносит удар в Челси!», а в «Дейли Ньюс» — «Ограбление на Девятой авеню». Фотографии представляли Кристи, безучастно смотревшего мимо камер: резкий профиль, в голубых глазах застыло выражение потери, безнадежной отцовской любви. В правом верхнем углу была напечатана прошлогодняя школьная фотография Дэнни.

Кэтрин и Лиззи читали газеты, сидя в «Помешанном». Обе газеты сообщали о краже и кратко излагали прошлогоднюю историю: арест Кристи за нападение на сына, побег Дэнни, снятие всех обвинений. В «Пост» часть полосы была посвящена сбежавшим подросткам, а «Дейли Ньюс» использовала историю Дэнни в качестве первого репортажа из серии о бездомных.

— Они делают из него чудовище, — сказала Кэтрин, читая о Кристи. — Как будто в последний год он бил своего сына и заботился только о деньгах. Послушай вот это: «Дэниел Бирн, семнадцать лет, сбежал двадцать седьмого декабря прошлого года. Каждый год за месяц до Рождества он оставлял школу, чтобы работать в палатке своего отца по продаже рождественских деревьев на Девятой авеню в Челси. Продавцы деревьев в Нью-Йорке работают очень усердно, чтобы за месяц получить годовой заработок, и жители соседних домов заявляют, что видели, как иногда мальчик работал до полуночи».

Она покачала головой. Чтение продолжила Лиззи: «Администрация средней школы Северного Бретона отказалась прокомментировать ситуацию. Но Джей Леклер, одноклассник Дэниела, сказал: „Конечно, родители забирают детей из школы. Учителя позволяют потом наверстать упущенное. Но после лесных пожаров Дэнни очень отстал. Мы все отстали в тот год. Но Дэнни способный. По крайней мере был. Мы не знаем, что случилось с ним в Нью-Йорке. Мы все думали, что он станет метеорологом. У него был целый план, как предупреждать пожары и бури, чтобы помочь тем, кто выращивает деревья. Но теперь, наверно, этого не произойдет, ведь он пропал“.

— Так в этом заключался его план? — спросила Кэтрин.

— Не обращай внимания, — сказала Лиззи, подняв бровь и отодвинув газеты в сторону. — Расскажи мне, что случилось с Кристи.

Кэтрин сжалась. Она посмотрела на фотографии в газетах. На напряженное лицо Кристи было страшно смотреть.

— Я рассказала ему.

— Что именно?

— Что мы помогали Дэнни, чем могли. Он увидел твою вышивку на шляпе Дэнни.

— Он разозлился?

— Он был зол, грустен, расстроен — все сразу. Я просто… — хотела продолжить Кэтрин. Лиззи отбросила газеты, но Кэтрин снова пододвинула их к себе и разгладила, чтобы видеть фотографию Кристи. Она пристально вглядывалась в его лицо.

— Мне бы не хотелось причинить ему страданий.

— Ты не можешь контролировать поступки и желания Дэнни, — возразила Лиззи. — Это его семья, его дело.

Кэтрин подняла глаза:

— Ты бы видела, как он был потрясен, когда я все ему сказала. Он доверял мне.

— Дэнни тоже, — заметила Лиззи.

— Почему же у двух людей, испытывающих одни и те же чувства по отношению друг к другу, такие несовместимые намерения?

— Ты имеешь в виду Кристи и Дэнни?

Кэтрин кивнула, покраснев. Кого же еще она могла иметь в виду?

— Такое постоянно случается в семьях, — сказала Лиззи. — У нас с Люси такое по двенадцать раз на дню. Я готовлю овсянку, а ей хочется хлопьев. Она собирается надеть голубые носки, а я забываю их постирать. Она желает пойти в парк, а мне хочется взять попкорн и посмотреть фильм. Один большой кошмар любви.

— Но тут тебе не овсянка и хлопья.

— Понимаю. Это будущее фермы. Это мальчик, сбежавший от отца. Это суровый, молчаливый фермер, которому необходимо поговорить с сыном. Повторяю: это случается во всех семьях, но по-разному.

— Почему во время Рождества всегда становится хуже? — спросила Кэтрин, уставившись на цветные огоньки, мигавшие вокруг зеркала, на ярко раскрашенного Санта-Клауса и рождественские ели, украшавшие окна закусочной.

— Потому что ставки повышаются, — сказала Лиззи.

— Ставки? Ты говоришь так, как будто речь идет об игре, где все делают ставки.

— Так оно и есть, — ответила Лиззи. — Мы ставим на любовь и счастье, на дорогих нам людей. Надеемся, что все в порядке, но когда человек, которого мы любим всем сердцем, нас предает, наши ставки потеряны. Возьми, к примеру, меня и отца Люси.

Кэтрин кивнула, сжав руку своей подруги. Лиззи влюбилась в человека, жившего по соседству, — Ричарда Торн-дайка, банкира с Уолл-стрит. Вдохновленная Брайаном, она открыла свое сердце этому деловому человеку. В то время он ремонтировал чердак на Четырнадцатой стрит, а разносторонняя Лиззи была его дизайнером. Он предложил ей создать апартаменты своей мечты, потому что она будет жить там вместе с ним. Охваченная страстью, Лиззи сделала для него все возможное. Она была на седьмом небе от счастья, когда забеременела. Но Ричард Торндайк не был; он попросил свою фирму о переводе его в лондонский офис. Он и сейчас был там.

— Господи, моя ставка, несомненно, оказалась бита, — сказала Лиззи. — Надо было просто сесть на автобус до Атлантик-Сити и поставить все, что у меня было на счастливые семерки. Конечно, мне повезло с Люси.

— Это большая удача.

— Да, но я до сих пор чувствую, что любовь меня предала. Как будто Вселенная сыграла со мной злую шутку.

Кэтрин взглянула в окно. Снег прекратился, и сквозь медленно движущиеся облака она увидела голубое небо. Температура была около нуля. Вытянув шею, она пыталась увидеть Кристи. Он, как всегда, был около прилавка, стойко продолжая торговать, пытаясь возместить потери, решила она.

— Точно так же ты чувствовала себя, когда умер Брайан. Так же ты чувствуешь себя при приближении Рождества, когда Брайана нет рядом с тобой, — заключила Лиззи.

А Кэтрин вспоминала о том, что сказал ей Кристи.

— Возможно, я и не должна больше стремиться увидеть его, — сказала она мягко. — Если я увижу его призрак, мне может захотеться улететь с ним.

— Я думала, что именно этого ты и хочешь, — удивленно ответила Лиззи.

— Я тоже так думала. — Кэтрин глядела в окно.

Дэнни забрался в свое секретное убежище и осмотрел парк.

Сейчас небо голубое, но он знал, что будет новая буря. Он подумал о том, что погода — это всего лишь столкновение молекул, прямо как в семье. Голубое небо не всегда судило спокойное плавание, а белые облака не всегда обещали осадки.

Пенелопа дернула за шнур, который он специально привязал, и у него зазвонил звонок. Дэнни поспешил вниз, чтобы впустить ее, и они вместе поднялись по узким каменным ступенькам винтовой лестницы.

— Ты видел сегодняшние газеты? — спросила она.

— Как я мог их пропустить?

— Мой отец просто в ярости, — сказала она. — Я под домашним арестом.

— Правда?

Она кивнула:

— Я должна сидеть дома, но мне необходимо было предупредить тебя. Он, наверное, уже вызвал полицию, Дэнни. Они будут здесь в любую минуту. Ты должен уйти, если не хочешь, чтобы тебя поймали.

Дэнни глубоко вздохнул и обнял ее.

— Они не поймают меня, если я этого не захочу.

— Мой отец собирается уволить тебя. Он заявил, что ты обманул и его, и людей из комиссии по охране природы, устроившись на работу под вымышленным именем.

— Я сказал им свою настоящую фамилию!

— Да, но они думали, что тебя зовут Гарри.

Дэнни ухмыльнулся, подумав, что Кэтрин оценила бы шутку.

— И не только это. Ты дал им адрес в Челси, где ты якобы живешь. Мой отец состоит в руководстве комиссии по охране природы Центрального парка, но он никогда бы не порекомендовал тебя, если бы знал, что ты сбежал из дома.

— Но ты же знала, — сказал Дэнни, еще крепче прижимая ее к себе.

— Да, — улыбнулась Пенелопа, — все детство меня оберегали, а мне хотелось драмы. История твоего несчастья такая красивая.

Улыбка испарилась с лица Дэнни.

— Это не несчастье. У меня было чудесное детство, меня хорошо воспитывали, у меня отличная семья. Просто мы все — сталкивающиеся молекулы.

— Дэнни, люди — не облака. Я изучаю биологию и физику. Ты не пар, и твой отец тоже.

— Ты сказала «несчастье», как будто, даже не знаю, он плохо обращался со мной. Это не так, совсем наоборот. — Дэнни вспомнил боль, ужас и тоску, которые увидел вчера на лице отца.

— Послушай, под несчастьем я не имела в виду плохое обращение. Я думала о том, что ты потерял мать, что ты приехал с самого севера, где, я полагаю, очень холодно. Ты рос на ферме, где много грязи, удобрений и где нет желтых такси. Вот что я считаю несчастьем.

— Ага, никаких желтых такси, — подтвердил он, гладя ее светлые волосы, и они оба захихикали над ее шуткой. Дэнни вдыхал ее духи. Он не знал их названия, но от них у него подгибались коленки.

Вдали послышался вой сирены, и Дэнни очнулся. Пенелопа побежала посмотреть. Дэнни наклонился через нее, выглядывая из окна башни. Вокруг них раскинулся парк, леса и поля, слившиеся с линией горизонта.

Дэнни был бесконечно благодарен Пенелопе и ее отцу. Большую часть этого года у него была работа, о которой мальчик вроде него мог только мечтать: уборщик в замке Бельведер. Обычно эту работу выполняли студенты нью-йоркских школ, но Дэнни отвечал требованиям и собирался получить аттестат, для него сделали исключение.

Ему платили сто долларов каждые две недели. За это он должен был следить, чтобы корзинки с информацией были заполнены рекламными листовками, подметать пол, вытирать пыль с полок и опорожнять мусорные корзины с бумагами.

Замок Бельведер был спроектирован Фредериком Лоу Ольмстедом и Кальвертом в девятнадцатом веке и выглядел как миниатюрный готический замок с арками, башенками, элегантным флигелем и одной высокой башней с флагом наверху. Дэнни обнаружил, что эту башню видно практически из любого здания рядом с парком, в том числе квартиру Пенелопы и библиотеку Кэтрин.

Замок возвышался на Виста-Рок, темном холме, круто спускавшемся к Черепашьему пруду. Терраса привлекала гулявших в парке людей, включая любителей птиц. Дэнни провел там все лето и осень, наблюдая за исследователями ястребов, которые в октябре собирались каждое утро и следили за миграцией хищников. Дэнни брал бинокль и смотрел на соколов, пустельг, орлов и ястребов. У него появлялся комок в горле, когда он думал, какие птицы улетают с Кейп-Бретона. Ястребы казались предвестниками зимы; если они были над головой, значит, отец и сестра Дэнни были не так уже далеко.

Он старался отвлечься от этих мыслей, сосредоточиваясь на работе. Отсюда и из своего тайного места на Виста-Рок он мог наблюдать за всеми деревьями парка. Мог смотреть на Рэмбл, Каменную арку, Луг Тупело. Мог видеть, как темные облака наползают с Гудзона, как золотое солнце поднимается над Ист-Сайд. У него была возможность следить за погодой не хуже любого метеоролога. Замок Бельведер был для Дэнни ценной находкой.

Все, кто жил в Нью-Йорке, часто слышали слова: «Температура в Центральном парке…» Это потому, что представительство Метеобюро США было расположено тут, в замке Бельведер. В 1869 году, когда здесь только начали работать, кто-нибудь собирал информацию и сообщал данные по телеграфу в Смитсониан. Дэнни хотелось, чтобы это было по-прежнему так! Он бы все отдал за то, чтобы быть тем, кто определяет температуру, скорость и направление ветра, видимость, давление, количество осадков и влажность.

Теперь вся информация собиралась не вручную, а с помощью автоматических метеорологических приборов. Аппаратура располагалась на крыше башни в небольшом огороженном строении на южной стороне, оттуда она передавала информацию в Метеобюро США в Брукхейвене.

Дэнни ездил туда на поезде Лонг-Айлендской железной дороги в сентябре. Хотел предложить, чтобы его взяли в бюро следить за аппаратурой в Центральном парке и дополнять их данные своими. Секретарь улыбнулась, протягивая ему форменный бланк для заполнения.

Потом он встретился с мистером Грантом Джонсом из отдела кадров бюро, который объяснил ему, что автоматические метеостанции работают нормально и что они редко берут на работу метеорологов. Дэнни предложил, что будет следить за пожарной безопасностью в Центральном парке, как это делают в некоторых национальных парках Канады. Мистер Джонс поблагодарил его и сказал, что смотрители парка и пожарное управление Нью-Йорка держат все под контролем с помощью датчиков и компьютерного наблюдения. Дэнни вернулся на поезде на станцию Пенн, думая, что надо бы ему как следует изучить компьютер.

Неожиданно звук сирен стал громче, а когда Дэнни выглянул из окна замка, он увидел, как через парк приближаются полицейские машины. Они все еще были далеко, и он был благодарен своей башне: ведь Бельведер означает «красивый вид».

— О господи, — Пенелопа наклонилась, чтобы посмотреть, — отец все-таки сделал это.

— Они не найдут меня, — сказал Дэнни. — Все, что они знают, — это то, что я работаю здесь. Они не поднимутся по лестнице.

— Поднимутся, — сказала Пенелопа с несчастным видом. — Отец спросил меня, где ты спишь. Я не хотела говорить ему, но…

— Ты была вынуждена, я понимаю. — Дэнни напрягся, но не хотел ее расстраивать.

— Он бы все равно догадался, Дэнни. В противном случае…

— Мне надо идти, — сказал он.

Он схватил свой рюкзак, фотоаппарат Кэтрин и пачку фотографий, которые для нее сделал. Папка открылась, и несколько фотографий выпало. Это были снимки каменных колоколов, о которых спрашивала Кэтрин и которыми заинтересовался ее босс. Дэнни сделал еще несколько снимков. Теперь, желая отдать их Кэтрин, потратил несколько лишних секунд, пока поднимал их.

— Беги, беги, — торопила его Пенелопа, выглядывая в окно. — Они поймают тебя!

— Ни за что, — сказал Дэнни, взяв ее за руки и целуя так, как будто они никогда больше не увидятся.

Они находились в скрытой комнате, расположенной над верхним уровнем башни. Дэнни ночевал здесь в течение нескольких месяцев. У него было ощущение, что, если он останется, полиция не найдет его. Задачей проекта, в котором участвовала Кэтрин, было заставить людей «посмотреть вверх». Для Дэнни и его семьи, живших в деревне, смотреть на небо было необходимостью. Нужно ли это городским жителям? Дэнни не был в этом уверен. Но на всякий случай он приладил старую лестницу к самой вершине крыши башни. Так поступали метеорологи в 1969, подумал он. Залезали по лестнице на крышу.

Плитки шифера были очень скользкими от снега. Ему ничего не оставалось, как сконцентрироваться, использовать камни стены в качестве точек опоры, как он делал, лазая по утесам дома. Он уже делал это прошлой осенью в полнолуние, когда два лесника застали его врасплох, преследуя сову на башне. Но тогда на крыше не было снега…

Неожиданно он услышал голоса и треск полицейских раций. Это подстегнуло его. Держась как можно крепче за неустойчивую лестницу, Дэнни представил, что забирается на дерево. Дома, в Новой Шотландии, он бы перелетал с ветки на ветку. На деревьях он чувствовал себя как дома, прямо как птица. Любовь к деревьям была у него в крови, передалась от отца.

Мысль об отце, от которого он унаследовал свою любовь к деревьям, переросшую в любовь к предсказанию погоды, на мгновение его остановила. Он вспомнил, каким горестным было вчера лицо у его отца. Дэнни вдруг понял: мечта может убивать.

В этот момент он услышал с земли крик. Он посмотрел вниз — парк покачнулся. Забирался ли он когда-нибудь на дерево или на утес так высоко? Обычно бесстрашный, Дэнни вдруг почувствовал, как сжалось его сердце. В этот холодный день парк был почти пустым, но он увидел, что уже собралась небольшая толпа людей, они указывали на него снизу.

— Не прыгай, — заорал кто-то.

Неужели они думают, что он хочет себя убить? Все наоборот, — хотел крикнуть он в ответ. — Любите жизнь!

Неожиданно он потерял равновесие. Скользя по снегу, пытаясь ухватиться за что-нибудь, поцарапав руки о черепицу, Дэнни перелетел через острый край крыши. Его ноги повисли в воздухе, но он ухватился пальцами за старую ржавую скобу, торчавшую из крыши. Это затормозило скольжение.

Дэнни держался, его ноги болтались в воздухе. Все в порядке, все будет хорошо… Отпустил рюкзак и услышал, как он ударился о землю спустя несколько долгих секунд. Заболели плечи, когда он, держась за скобу, медленно подтянул свое тело. Если бы только ему удалось закинуть ноги обратно на крышу, он мог бы схватиться за шпиль. Он справится, он должен, ведь он Гарри Гудини…

Но в этот момент ржавая скоба сломалась. Он закричал, стараясь схватиться за край крыши, но лед был слишком скользким. Падая с вершины башни замка Бельведер, он слышал крик Пенелопы.

 

Глава 11

В Службу спасения 9-1-1 поступило двенадцать звонков от людей, которые гуляли по парку и видели мальчика, собиравшегося спрыгнуть с башни замка Бельведер. Ничего другого им в голову не пришло: иначе зачем было парню балансировать на покрытой снегом крыше башни за неделю до Рождества?

Прибывшие на место полицейские ворвались в комнату под крышей, чтобы арестовать беглеца, и обнаружили там рыдающую девушку, которая сжимала фотографию каменных колоколов. Полицейские внимательно осмотрели поверхность Виста-Рок. Черепаший пруд был покрыт льдом с кусочками замерзших водорослей. Хотя об этом не говорилось вслух, они искали тело мальчика.

— Он погиб, — тихо сказал один офицер другому, стараясь, чтобы Пенелопа не услышала. — Тут очень высоко.

— Наверное, из-за праздников. Второе самоубийство на этой неделе.

— Самая трудная пора года.

— Только бы меня не послали сообщить об этом его родителям.

Машина скорой помощи примчалась минутой позже, медики побежали через террасу замка вокруг каменного парапета к месту, где должен был упасть мальчик. Сугробы здесь были очень глубокие: тут заканчивалась парковая дорога, поэтому сюда сваливали весь убранный с нее снег, серый от гравия и песка.

— Эй, — закричал полицейский с башни замка, — на этом сугробе сверху дыра, — он указал место, и несколько медиков забрались на сугроб.

Полицейский был прав — в самом центре глубокого сугроба оказалась вмятина в форме человеческого тела. Медики сообщили по радио, что им понадобятся лопаты, и начали раскапывать сугроб руками. Среди них была женщина, которая, работая в Юте, прошла курс по спасению людей при лавинах.

Но никто не верил, что можно надеяться на спасение. Это было извлечение тела. Каждый из них смотрел на башню и мысленно подсчитывал расстояние. Мальчик пролетел сорок футов, даже с учетом высоты сугроба. И все же бригада медиков продолжала копать так, как будто от этого зависела его жизнь.

На место события прибыла телевизионная бригада новостей. Девушка была в шоке и не могла говорить, тело парня еще не извлекли из сугроба, так что об идентификации речь пока не шла. Очевидцы с оживлением показывали на башню и рассказывали, как юноша стоял на верхушке.

— Он собирался прыгнуть, — говорила одна женщина, глотая слезы, — но в последний момент явно передумал. Он тянулся, пытался за что-нибудь схватиться, качался на краю. Это было ужасно.

Камеры показывали место происшествия, свидетелей, а потом фокусировались на единственном ключе к личности юноши — фотографиях колоколов. Полицейские сказали, что их с трудом удалось забрать у девушки, которая прижимала их к сердцу и сквозь рыдания говорила:

— Он думал, что он облако.

Сильвестр Рейнбек-младший находился в собственном офисе и смотрел канал NY1, как и всегда в это время. Он любил репортажи о недвижимости, в которых каждый день показывали различные городские здания, Очень часто это была его собственность, что внушало ему чувство гордости и позволяло ощущать себя богатым. Но сегодня его внимание приковала трагическая история о смерти юноши в Центральном парке, мрачный и долгий обзор замка Бельведер, а потом черно-белая фотография каменного сооружения.

Это была фотография колоколов, и она показалась Сильвестру знакомой, очень знакомой. Он впился взглядом в экран. Да, он видел этот снимок всего несколько дней назад, когда его отец говорил о проекте, которым он занимался вместе с Кэтрин. Сильвестр сделал звук погромче и наклонился ближе к экрану.

— Полиция располагает лишь очень скудной информацией о том, кого уже окрестили «мальчик-облако». Он был завсегдатаем замка Бельведер, больше всего его интересовала расположенная здесь метеостанция. Некоторые говорят, что он студент колледжа, изучающий метеорологию. Другие…

— Метеорология! — пробормотал Сильвестр; когда на экране снова появился снимок колоколов, он погрузился в раздумья, а затем отправился вдоль по коридору в офис своего отца. Старика там не было, огромная комната была пуста. Сильвестр оглядел стол из красного дерева, стулья, серебряные тарелки и кубки — награды и подарки, полученные отцом за благотворительность, бросил взгляд на потрясающий пейзаж за окном. Из этого кабинета открывался самый лучший вид, отсюда можно было разглядеть флаг, развевающийся в срединной части Центрального парка, на вершине замка Бельведер.

Воспользовавшись своим личным лифтом, Сильвестр пошел в библиотеку. Его сердце учащенно билось. Как он и подозревал, его отец был здесь, он сидел за столом рядом с Кэтрин Тирни. Они рассматривали фотографии и подписи к ним. Сильвестр на мгновение поджал губы. Ему не нравилось то, что он собирался сделать, но не нравилось ему и то, как расточителен был его отец, как недальновидно распоряжался он фондами. Кроме того, в свое время его обидело то, как Кэтрин отвергла его предложение пообедать вместе уже после смерти ее мужа.

Он прошел прямо к маленькому телевизору, спрятанному в стенной нише. Кэтрин использовала его в основном для того, чтобы просматривать материалы, имеющие отношение к проектам Рейнбека, но сейчас Сильвестр включил NY1. Обернувшись, он увидел, что отец раздражен, а Кэтрин, как всегда красивая, казалась несколько отсутствующей, как будто ей сегодня было не до работы.

— Что ты делаешь? — спросил отец.

— Помнишь те странные книги, которые кто-то оставил на столе? — спросил Сильвестр, глядя прямо на Кэтрин. — Те, о которых ты меня спрашивал, отец?

— Книги о погоде, — отозвался Сильвестр-старший, — да, помню, я очень обрадовался, когда нашел их. Я решил, что ты заинтересовался чем-то еще кроме базисных ставок.

Сын оставил эту реплику без внимания. Он усилил звук и позволил репортеру сказать все за него. Новости вернулись к происшествию в Центральном парке, снова показали замок, полицейских и медиков, собравшихся вокруг сугроба, сообщили, что юноша упал с башни и что он, по слухам, часто крутился возле метеостанции.

— Дэнни! — закричала Кэтрин, вскакивая на ноги.

Сильвестр видел, как она прижала руку ко рту. К его удивлению, отец вскочил с кресла и обнял ее, чтобы поддержать. Камера показала снимок, найденный в башне, черно-белый снимок вырезанных из камня колоколов, связанных вместе гранитной лентой.

— Нет, нет, Дэнни! — простонала она, и Сильвестр вздрогнул, услышав боль в ее голосе. Он не хотел причинить ей душевных страданий. Он попытался поймать взгляд отца, но старик подошел к столу и взял фотографию, как две капли воды похожую на ту, что была на экране телевизора.

Сильвестр-старший кивнул Кэтрин, одним своим добрым и спокойным взглядом разрешая ей уйти и сделать то, что она должна была сделать. Она выскользнула в дверь, оставляя Рейнбеков — отца и сына — один на один.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал Сильвестр.

— Ты хотел разоблачить ее передо мной, указав на связь между теми книгами и фотографией колоколов. Я знаю, Сильвестр, что она пускала молодого человека пользоваться библиотекой.

— Ты точно знаешь?

— Конечно. Тедди, охранник, просмотрел пленки. Он сразу сообщил мне.

— А что на это сказала Кэтрин?

— Я не упоминал об этом при ней.

— Но почему!?

Его отец прищурил глаза, снял очки и достал из кармана кусок замши оранжевого цвета, чтобы протереть их. Сильвестр напрягся. Ему было пятьдесят четыре года, и всю свою жизнь он наблюдал, как отец таким образом уклоняется от трудных вопросов.

Когда Сильвестру было семь лет, он попросил отца съездить с ним в путешествие в горы Адирондак. Вместо того чтобы сказать, что он очень занят, отец просто протер очки. Когда у компании был сезонный абонемент на игры «Янки» и Сильвестр спросил отца, не мог ли тот хотя бы один раз взять на игру его, а не акционера, отец начал полировать линзы. И вот опять: Сильвестр-младший задает вопрос, а старший уклоняется от ответа с помощью маленького кусочка замши.

— Это против правил, — терпеливо сказал Сильвестр, — у нас есть предписания страховщиков. А Кэтрин — наша сотрудница. Если она спокойно пускает сюда по вечерам посторонних, то как мы могли быть уверены, что она не украдет книги, или деньги, или корпоративные секреты? Некоторые из томов просто бесценны.

— Я знаю. В основном они были приобретены моим дедом, твоим прадедом. Помнишь?

— Тогда ты понимаешь, о чем речь.

— Все, что я знаю, сын… — начал отец, прочищая горло. Казалось, он был не в состоянии говорить. Сильвестр видел, как он снова потянулся за замшей, но, видимо, передумал. Его водянистые голубые глаза наполнились слезами.

— Отец… — Сильвестр был потрясен.

Старик положил сухую руку на плечо сына. Свет уходящего дня проникал сквозь обращенные на северо-запад окна и бросал длинные тени на парк.

— Я знаю лишь то, что, видимо, погиб очень молодой человек. И что он очень много значил для Кэтрин Тирни. Вот все, что я знаю, Сильвестр.

— Да, но…

— Могу сказать тебе, Сильвестр, что я думаю, думаю о тебе.

— Обо мне?

— Сильвестр, если бы что-нибудь случилось с тобой, мое сердце было бы разбито. Это несомненно. Давай подумаем об этом юноше и его семье, ладно? Если он друг Кэтрин, значит, он и наш друг.

Сильвестр-младший посмотрел на снимок колоколов и пристыженно кивнул.

Кэтрин прошла мимо хора, поющего рождественский гимн в вестибюле башни Рейнбеков, и остановилась, дойдя до тротуара, запруженного людьми, которые торопились сделать покупки к Рождеству. Она решила бежать в парк к замку Бельведер, чтобы быть там, когда найдут Дэнни, но могла не успеть. Она повернула к метро, но поняла, что это будет слишком долго, и подняла руку.

— Такси! — крикнула она, и желтое такси с визгом остановилось на Пятой авеню.

— Угол Девятой авеню и Двадцать второй стрит, — назвала она адрес палатки Кристи. Такси двинулось. Они маневрировали среди машин. Сердце Кэтрин билось так сильно, казалось, что она вот-вот умрет. Водитель не смотрел на нее. Она была всего лишь очередным пассажиром, торопящимся куда-то. Он не мог знать, что это был вопрос жизни и смерти.

Что она скажет? Она не видела Кристи с тех пор, как он вышел из ее дома. Захочет ли он с ней разговаривать? Но он должен узнать, она обязана ему сообщить. Может, она ошибалась и юноша в парке не Дэнни. Но в глубине души она знала, что это был он; и Кристи… он тоже умрет, когда узнает.

Когда такси подъехало к углу, Кристи на месте не оказалось. Его палатка с деревьями была здесь, но огни были потушены. Наверное, кто-то сказал ему. Водитель потянулся к счетчику, чтобы выключить его, но Кэтрин его остановила:

— Нет, не здесь, поедем дальше.

— Куда? — спросил он.

Она решила назвать свой домашний адрес на Западной Двадцатой стрит, но вместо этого, удивив себя самою, она сказала:

— Церковь Святой Люси, за углом.

— Я знаю, — ответил водитель, — на Десятой авеню.

Он проехал еще квартал, Кэтрин на мгновение задумалась, выходить ли из машины. Ее сердце глухо стучало, она смотрела на церковь с квадратной колокольней, сложенную из розового песчаника, где когда-то она попросила слишком многого.

— Вы в порядке, леди? — спросил водитель.

Кэтрин не ответила, просто расплатилась и вышла.

Лиззи и Люси стояли на коленях в глубине маленькой церкви. Было темно, только слабый декабрьский свет просачивался через витражные окна. Они там были одни, если не считать органиста, игравшего на хорах рождественскую музыку. Воздух был пропитан запахом ладана после дневного богослужения. Это соответствовало моменту, ведь ладан и мирра были двумя из даров волхвов. На алтаре стояли ясли. Взглянув на дочь, Лиззи подумала, что Люси молится непосредственно младенцу Иисусу, ребенок ребенку. Как только Лиззи услышала новость о юноше в парке, она увела Люси, не хотела, чтобы та услышала о Дэнни от кого-нибудь другого.

Люси закашлялась от ладана. Ее глаза слезились.

— Ты в порядке? — прошептала Лиззи.

— С Гарри все будет хорошо, мам? — спросила Люси, смотря в глаза матери.

Это был трудный вопрос. Лиззи не поднимала головы, пытаясь выиграть время. Когда Люси было всего три года, ей пришлось пережить болезнь и смерть дяди Брайана. Лиззи придумала целую историю о небесах, вечном счастье и хоре ангелов. Люси была очень любопытным ребенком, она провела много бессонных ночей, выпытывая у Лиззи, где именно находятся небеса — может ли она показать их на карте? И что такое вечное счастье, и чем оно лучше похода в парк или поездки на пароме? А хор ангелов — оно, конечно, хорошо, но как насчет ангела-хранителя дяди Брайана? Где он был, когда дядя Брайан заболел? Какой толк от ангела-хранителя, который не хранит?

— Мама? — прошептала Люси.

На этот раз у Лиззи не было объяснений. От ладана воздух казался очень густым. Она встала на колени рядом с Люси, прижалась головой к своим сжатым рукам и заплакала. Дэнни был таким молодым. Он разбудил мечтательность в душе Лиззи и Кэтрин. Нельзя было не поддаться очарованию его сверкающих глаз, неистовости его мечты. Она, как наяву, видела его, стоящего на крыше высоко над парком, стремящегося коснуться неба.

Лиззи подумала о Кэтрин, о том, что Дэнни, подобно какому-то нью-йоркскому чуду, вернул ее к жизни. Кэтрин потеряла веру, это было так просто. Утрата Брайана разрушила ее. Кэтрин замкнулась в себе, перестала во что-либо верить, даже в доброту. И тут появился Дэнни… а в этом году еще Кристи и Бриджит. Лиззи наблюдала, как ее лучшая подруга раскрывается перед семьей Бирнов, пытаясь снова соединить их.

— О Дэнни, — всхлипнула Лиззи.

Люси взяла ее за руку. Так они просидели долгое время, молясь за мальчика, который всегда был способен убежать.

— Дядя Брайан позаботится о нем, правда? — немного погодя спросила Люси. Лиззи кивнула. Она взглянула на свою удивительную дочь и увидела, что Люси смотрит через плечо на дверь.

— Мама, — прошептала Люси, дергая ее за рукав.

Это была Кэтрин.

Они наблюдали, как она вглядывалась сквозь дымку ладана вглубь церкви так, как будто никогда не была здесь раньше. Казалось, что она вот-вот убежит, но вместо этого она сделала несколько шагов вперед. Что-то притягивало ее к ряду горящих красных свечей справа. Она подошла, зажгла свечку и опустилась на колени возле небольшого алтаря.

У Лиззи перехватило горло. Любовь никогда не давалась ей легко, она была разочарована отцом Люси. Но у нее всегда была Кэтрин. Стены этой церкви могли бы многое о них рассказать. Здесь их крестили, здесь же прошло их первое причастие. Кэтрин шутила, что свою любовь к шляпам Лиззи приобрела тоже здесь: ей просто не понравились вуали во время причастия, и она решила придумать свои собственные из тюля и ленты с серебряными блестками, которые она купила в магазине тканей на свои карманные деньги. Это было правдой.

Девочки прошли здесь обряд конфирмации, а Кэтрин здесь обвенчалась. Лиззи была подружкой невесты. Они шли по этому проходу между рядами, Лиззи передала подругу Брайану, и Кэтрин поклялась, что его единственного она будет любить вечно. А потом на похоронах Брайана Кэтрин сказала Лиззи, что любовь умерла вместе с Брайаном, и поклялась, что никогда больше не переступит этого порога.

Тогда Лиззи молча помолилась о том, чтобы Кэтрин поняла, что любовь не умерла, она просто не может умереть.

Сейчас Лиззи смотрела на Кэтрин, и у нее закружилась голова. Каким-то образом она поняла, что ее молитва услышана. Склонив голову, Кэтрин стояла на коленях у алтаря Святой Люси. Лиззи закрыла глаза. Она видела продавца деревьев, его сына и дочь. Они приехали в Нью-Йорк и нашли Кэтрин именно тогда, когда ей это было особенно нужно. «Пусть Дэнни окажется жив, — молилась Лиззи. — Пусть он выживет и пусть его семья объединится». Наверху орган играл «Славься, Боже Всевышний».

И Лиззи начала не столько молиться, сколько говорить — с Брайаном.

— Помоги ей, — прошептала Лизи, — помоги ей сейчас.

Лизи и ее дочь, не двигаясь с места, смотрели на Кэтрин, стоящую на коленях перед маленькими красными свечами. А потом, взявшись за руки, проскользнули мимо яслей.

 

Глава 12

Рип подъехал к Кристи, чтобы сообщить ему новость. Кристи запрыгнул в полицейскую машину, и они помчались в верхнюю часть города. С включенными огнями и сиреной они лавировали в сумасшедшем праздничном потоке машин, двигаясь в сторону Восьмой авеню. У Кристи было такое ощущение, будто его схватили за горло и вывернули наизнанку, будто с него сняли кожу, обнажив все нервы. Рип что-то говорил, пытаясь успокоить его. Кристи слышал слова, но не понимал их. Мальчик прятался в каком-то замке, забрался на крышу и спрыгнул.

— Дэнни никогда бы не спрыгнул, — сказал Кристи.

— Его загнали в угол, — вмешался напарник Рипа. — Обнаружили его тайное убежище, подошли очень близко, и он, наверное, запаниковал. Особенно если он украл эти деньги.

— Эй, — предостерегающе повысил голос Рип.

Кристи было все равно, о чем они говорили. Даже если Дэнни взял деньги, он должен был знать, что отец и так отдал бы их ему. Кристи работал для них, для своих детей. Он подумал о Бриджит, которую оставил дома, не сказав ни слова о происшествии. С ней все будет в порядке, сейчас он должен быть рядом с Дэнни.

— Вот и парк, — сказал напарник, когда они подъехали к площади Колумба. Рип поехал быстрее. Они увидели полицейские и пожарные машины, машины скорой помощи. Кристи не верил своим глазам. На всем Кейп-Бретоне не было столько машин службы спасения. И все они оказались здесь из-за Дэнни. Конечно же, эти люди с их дорогим высокоэффективным оборудованием смогут спасти жизнь одного мальчика.

У Кристи перехватило горло. Столько людей пытаются помочь. Он видел их лица, мрачные глаза и сжатые челюсти. Пытаются помочь. Помочь сбежавшему подростку, уличному мальчишке, которого обвиняют в похищении денег собственного отца. Ни для кого из них он не был кем-то особенным — только для Кристи и для Бриджит. И, может быть, для Кэтрин. Эта мысль промелькнула в его голове быстро, как метеор, он едва уловил ее. Кэтрин присматривала за ним весь этот год. Мысль возникла, но тут же пропала.

Дорога была так забита машинами службы спасения, что Рип не мог проехать. Он включил сирену — короткое «оуп», — пытаясь прогнать людей с дороги. Но Кристи не стал ждать. Он открыл заднюю дверь и выпрыгнул. Рип закричал:

— Кристи, подожди, не ходи туда!

Кристи его не слышал. Он бежал так быстро, как только мог, прорываясь через толпу. Ему показалось, нужно двигаться вправо, где явно что-то происходило, и он повернул в ту сторону, минуя дорожку. Он шагал по глубокому снегу, цепляясь курткой за кусты, голые ветви деревьев царапали его лицо. Красные и голубые огни сверкали сквозь деревья, окрашивая снег. При таком скоплении народа там было на удивление тихо. Никто не разговаривал и не намеревался: они были свидетелями гибели мальчика.

Сердце Кристи тяжело билось. Он хотел найти Дэнни, еще хоть раз обнять его. Он чувствовал запах сосновой смолы и мокрой коры. Здесь было как дома. Снег такой глубокий, что доходил до верха его ботинок. Кто бы мог подумать, что такое возможно в центре Нью-Йорка? Его сын сумел найти в городе кусок живой природы. Его сын умел найти лучшее где бы то ни было. И вот этот парк: огромные просторы, городской лес, совы, ухающие с верхушек деревьев. Дэнни нашел то, что ему было необходимо, чтобы выжить без семьи. Кэтрин, она поддерживала его до сих пор.

Кристи напрягся. Он увидел замок, возвышающийся над его головой, и, пробираясь по снегу, обошел его и направился туда, где собрались спасатели. Замок был построен на массивном холме над прудом, на берегу которого стояли водолазы и ждали приказа сменить тех, кто уже был под водой. Полиция огородила место происшествия: он увидел желтую ленту и кордон из полицейских. Кристи не остановился, даже не замедлил шаг, просто протиснулся между ними.

Коп положил руку ему на плечо. Кристи стряхнул ее, как комара в лесу. Впереди он увидел снежный сугроб. Рабочие раскапывали его лопатами и кирками. Кристи поднялся на снежный холм, расталкивая людей. Двое полицейских подбежали к нему, схватили его сзади, но он просто вырвался из их рук.

Закричал Рип — Кристи отметил знакомый голос, но был не в состоянии услышать слова. Он забрался на гору снега и посмотрел вниз. Там была дыра, но ее края осыпались, накрыв снегом того, кто был внутри. Снег был испачкан кровью. Кровью Дэнни.

Люди кричали, пытаясь увести Кристи оттуда, но чем громче они кричали, тем спокойнее он был.

Когда Кристи Бирн начал откапывать тело своего сына, он был молчалив, как сам лес. Молчалив, как холм, на котором он выращивал деревья и воспитывал своих детей, холм, с которого открывался вид на холодные северные бухты и который освещали северные сияния. Кристи копал.

В церкви было холодно.

Приход церкви Святой Люси был небогат, поэтому пастор старался экономить деньги и включал отопление только во время службы. Воздух был наполнен запахом ладана, и Кэтрин закашлялась. Она стояла на коленях перед свечами. Ее лицо и сжатые руки ощущали тепло пламени. И все же ее трясло.

Так странно было вернуться в то место, которое раньше так много значило для нее. Этот воздух когда-то был полон надежды и веры в чудеса, которые случаются каждый день. Жизнь Кэтрин складывалась благополучно. У нее были родители, которые любили ее, лучшая подруга, которая была ей как сестра, и одна настоящая любовь — Брайан.

Когда они поженились, он уговорил ее работать в церкви Святой Люси, и она отдавала много времени голодным и бедным. Иногда они с Брайаном стояли рядом на коленях в этой церкви, и она проникалась мыслью, что их любовь столь велика, что способна изменить жизнь, помочь людям. В розовом окне преломлялся цветной свет, от запаха ладана кружилась голова. Кэтрин ощущала себя необыкновенно живой, ее переполняли вера и любовь.

Теперь церковь была для нее всего лишь зданием. А сейчас еще и холодным зданием. Кэтрин осмотрелась: четыре стены, ярко раскрашенные витражи, белый голубь высоко над мраморным алтарем. Свечи и статуя Святой Люси. Запах ладана смешался с дымом свечей. Она смотрела сквозь дымку. Почему она теряла время, придя сюда? Умер еще один человек, которого она любила. Дэнни.

— Почему? — прошептала она.

В ответ тишина. А чего она ожидала?

— Я пыталась помочь ему. Я пыталась делать то, что ты считал нужным. Ты всегда говорил, что мы обладали слишком многим… и должны отдавать что-то взамен.

Органист перестал играть и проскользнул мимо Кэтрин. Она почувствовала холодок, когда открывалась и закрывалась тяжелая церковная дверь. Запах ладана был слишком сильным. Кэтрин никогда еще не ощущала его так остро. «Дары волхвов», — подумала она. Когда они с Лиззи были детьми, им нравились слова из Евангелия от Матфея 2:11: «И войдя в дом, увидели они Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну».

Ладан для дитя, для семьи.

Пламя свечи затрепетало. Она моргнула, глядя на сверкающие красные язычки, и подумала о дарах… Дать что-то, ради Дэнни, ради Рождества, чтобы помочь. Дар семье… Порывшись в сумочке, она достала бумажник. В нем была фотография Брайана. Она поставила фотографию рядом со статуей Святой Люси и стала смотреть на нее. От дыма у нее слезились глаза.

— Он был так одинок, — прошептала она. — Всего семнадцать лет, и один в Нью-Йорке. Никогда не просил помощи, приходилось чуть ли не силой заставлять его принять ее. Семнадцать ему исполнилось здесь, всего два месяца назад. Его близкие любили его, тосковали по нему. Они даже не успели с ним попрощаться. Я, по крайней мере, успела сказать тебе «до свидания».

Снова подул ветерок, на этот раз сильнее. Волосы Кэтрин упали на ее залитое слезами лицо.

— Ты обещал, что никогда не покинешь меня. Я искала тебя каждое Рождество. Я ждала тебя в нашей мансарде… Брайан…

— Ты не там ждала.

Кэтрин обернулась. Она слышала слова так четко, как будто сам Брайан произнес их. Вне всякого сомнения, это был его голос. Она подскочила и последовала за голосом к алтарю. Здесь воздух был таким густым, что она едва могла видеть окружающее сквозь дым ладана, дара волхвов. Она снова вспомнила псалом: «Я взываю к Тебе, о Господи, услышь меня: внемли голосу моему, когда я молю Тебя. Пусть моя молитва найдет к Тебе дорогу, как ладан; я простираю к Тебе руки, как вечерняя жертва».

— Пожалуйста, пожалуйста, — молила она.

Ладан горел в бронзовом кадиле, подвешенном цепями над яслями за главным алтарем. Она задержала дыхание. Ее муж стоял там, мерцая за дымкой и протягивая к ней руки. Потрясенная, она не могла пошевелиться. Он улыбался ей с бесконечной любовью, в его теплых зеленых глазах отражалась такая глубина любви, что ей стало стыдно за посещавшие ее сомнения.

— Брайан, — прошептала она. — О боже, это ты! — сказала она, шагая к нему, чтобы дотронуться до его щеки.

Но тут же остановилась. Он ли это? Может, это просто наваждение? Она моргнула, пытаясь разглядеть сквозь завесу дыма.

— Помоги мне сегодня, — умоляла она. — Дэнни в такой опасности. Пожалуйста, ради Рождества, ты всегда говорил, что будешь здесь. Приди сегодня, Брайан. Мы нуждаемся в тебе!

Она увидела яркий свет за яслями. Его глаза, его улыбка… но завеса дыма заставляла ее сомневаться, не верить собственным глазам. Хотя Брайан был здесь, он мерцал, как будто состоял из тумана.

— Это ты, это должен быть ты, — шептала она, — потому что мне нужна твоя помощь. Сегодня как никогда. Ты научил меня видеть, в чем нуждаются другие. Этот мальчик и его близкие так страдали… Брайан, что я могу сделать?

— Я не ногу сказать тебе, — услышала она, — я могу только показать.

Его образ заколыхался и исчез, как это происходило все эти годы, когда он мерещился ей в тумане, в снеге, в мечтах.

— Пожалуйста, — закричала она. — Не уходи!

Потом нечто коснулось ее руки, она почувствовала, как сквозь все ее тело прошел разряд, она содрогнулась, но, хотя ощущение было крайне необычным, боли она не почувствовала. Когда это прекратилось, она оглядела себя. Она стала тенью, дымкой, как Брайан. И вдруг неожиданно она снова стала осязаемой, телесной. Ладан сыграл шутку с ее зрением. Но теперь она знала точно, без каких-либо сомнений, что Брайан был с ней.

Ее трясло, но страха не было. Волны любви проходили через нее. Порыв холодного воздуха унес с собой запах ладана. Когда дым рассеялся, она последовала за ветром к задней двери и вышла в ночь. Ветер дул по Десятой авеню, и она последовала за ним.

— Нет времени! — крикнула она. — Мы нужны Дэнни сейчас.

Но ветер, не слушая ее, задул неистовее, закручивая снег прямо у нее под ногами.

На Двадцатой стрит Кэтрин почувствовала приступ головокружения и ухватилась за что-то, чтобы не упасть, — за росшее рядом дерево, за железную ограду палисадника. Сердце ее колотилось, она знала, что следует за Брайаном. Его призрак сегодня был здесь, и он вел ее туда, куда она должна была идти.

Как всегда перед Рождеством, ее улица была укутана туманом. Кэтрин всматривалась в него и видела в воздухе духов. Рука обняла ее за талию и повела к ее собственным ступеням. Она задержала дыхание, а когда снова осмелилась дышать и обернулась, увидела крылья. Большие, красивые белые крылья, прямо как у архангела.

Трясущимися руками она открыла дверь. Ветер влетел за ней, расшвыривая почту и утренние газеты. Он подул вверх по лестнице, и она устремилась за ним, прямо в мансарду. В ее мыслях крутилось все, что он пропустил за эти годы, все, что ей хотелось ему рассказать.

— Три года я ждала тебя здесь, — сказала она, влетая в комнату.

Было так холодно, что она выдыхала облака пара. Она включила обогреватель. Нет, его здесь не было, ей все привиделось… Но, обернувшись, Кэтрин увидела его светящийся силуэт в зеркале в углу. Она задержала дыхание, подходя ближе.

— Брайан, — попросила она, — пожалуйста… поговори со мной. Ты не мог прийти ко мне сюда… ты сказал, что это не то место.

— Я привел тебя сюда, потому что тут мы любили друг друга, — услышала она.

— Да, — выдохнула она, пытаясь коснуться его отражения. — Ты знал, как я хотела жить здесь; ты купил этот дом для меня. Мы наполнили его любовью.

Она указала на обрамленные фотографии, которыми были увешаны стены: их свадьба, медовый месяц в Париже, крещение Люси, музейные праздники, они в фартуках в бесплатной столовой, они вместе наряжают рождественскую ель.

— Но в последние три года ты наполняла его своей тоской.

Сердце Кэтрин забилось быстрее, она попыталась дотронуться до его зеркального отражения. Оно замерцало под ее пальцами, и Кэтрин отодвинулась, чтобы видеть его лицо более четко.

— Я так тосковала по тебе. — Слезы катились у нее по щекам, и когда она снова посмотрела в зеркало, туман стал сгущаться. Кэтрин ощутила удивительное умиротворение и уверенность и начала успокаиваться. Она хотела получить помощь для Дэнни, но вдруг поняла, что сначала надо попрощаться с Брайаном.

Она потянулась к испещренному световыми пятнами стеклу, и когда коснулась его, засверкали звезды. Она закрыла глаза, прижавшись щекой к холодной поверхности.

— У нас было три года, чтобы подготовиться к этому, — прошептала она. — Пришло время нам попрощаться. Попрощаться по-настоящему, чтобы я могла продолжать жить. А ты мог… продолжать свой путь в смерти. Я люблю тебя, Брайан.

— Я всегда буду любить тебя, Кэтрин. Любовь не умирает. — Голос был настоящим. Кэтрин ощутила тепло его кожи, силу его рук. Она закачалась. Что с временем — оно остановилось или вообще исчезло? Неужели все это действительно случилось? Она заплакала, прижимаясь крепче. Если бы она могла не отпускать его, если бы это могло продолжаться вечно… Она чувствовала, как их сердца бьются в унисон, и что-то как будто освободилось у нее в груди, будто голуби вылетели из нее, наполняя комнату биением крыльев.

— Брайан, — закричала она, — скажи мне, как помочь Дэнни!..

— Ты знаешь, что делать, — услышала она.

Она закрыла глаза и мысленно увидела все. Он протянул руку, и она взяла ее. Он распростер свои крылья, и она не боялась. У нее было видение: они вылетели из окошка мансарды, проплыли над темным пустырем, бывшей фермерской землей, где Клемент Кларк Мур сочинил свое рождественское стихотворение. Покружили над брошенной палаткой Кристи и полетели над Челси, над городскими улицами и зданиями, мимо иллюминированной красными и зелеными Эмпайер Стейт Билдинг, прямо к Центральному парку.

Открыв глаза, она обнаружила себя в мансарде.

— Брайан? — позвала она.

Но он ушел. Кэтрин бегом миновала четыре лестничных пролета, схватила пальто и выбежала наружу. Она бежала сквозь снег, постоянно оглядываясь, — то была ночь ангелов и призраков, один раз поскользнулась и упала на колени..

Остановив такси, она поехала к парку. По мере того как приближалась башня замка, ее сердце билось все быстрее. Она увидела автомобили службы спасения, машину из морга. И здесь праздничными огнями светилась «Зеленая Таверна», а на каретах, запряженных лошадьми, звенели колокольчики.

— Брайан, — громко позвала она с заднего сиденья такси.

— Больше никогда не позволяйте себе грустить в Рождество, — сказал водитель, глядя на нее в зеркало заднего вида.

— Кто вы? — выдохнула она, увидев отражение глаз Брайана. Водитель тихо засмеялся. Они спокойно проехали мимо полицейских и машин службы спасения, прямо к лесу, окружавшему Черепаший пруд.

— Разве ты не отличаешь чудо, когда сталкиваешься с ним?

— Что вы имеете в виду? — спросила она водителя, тронув его за плечо.

— Иди найди их, — сказал Брайан. Он прикоснулся к ее руке, и все тело ее затрепетало, кровь прилила к голове. — Не забывай…

— Что не забывать?

— Смотреть вверх, — ответил он и, взмахнув ослепительно-белыми крыльями, исчез.

Кэтрин посмотрела на небо и увидела быстро бегущие облака, за которыми прятались звезды. Ночь была темной и холодной, с веток деревьев свисали сосульки, начал падать снег. Она направилась к замку.

Гора снега, которую Кэтрин видела по телевизору, практически исчезла, ее раскопали от вершины Виста-Рок почти до земли. От двадцати футов осталась всего четвертая часть. Она побежала туда. Рабочие, вспотевшие от напряжения, стояли, опершись на лопаты. Лишь один человек продолжал копать.

— Кристи! — закричала она.

— Оставьте его, — сказал один из полицейских. — Это отец мальчика, он не в себе.

Кэтрин рванулась к снежной горе и начала карабкаться. Кристи копал руками. Его взгляд был диким и измученным одновременно. При виде Кэтрин по угрюмому лицу потекли слезы.

— Перестань, Кристи.

— Я не могу, — сказал он срывающимся голосом, — пока не найду Дэнни.

— Ты не найдешь его здесь. — Она протянула ему руку, Кристи оставалось только взяться за нее. Он уставился на ее руку, на пальцы. У него был совершенно разбитый вид, как если бы он забыл, что такое надежда. Но когда он посмотрел в глаза Кэтрин, что-то будто подтолкнуло его. Ее глаза сверкали, она чувствовала это.

Она долго держала руку вытянутой, ждала, чтобы Кристи взял ее. Наконец он решился. Она, напрягая все свои силы, вытянула его из ямы. Вокруг ямы валялись кусочки гравия, виднелись следы крови и были рассыпаны тысячи мелких белых перышек. Кристи дрожал, и она обняла его.

— Нам надо идти, — сказала она.

— Но куда? Как я могу уйти без Дэнни?

— Ты никогда не покинешь Дэнни. Пойдем найдем твоего сына, — позвала она его за собой.

 

Глава 13

Бриджит сидела на диване с Мерфи на коленях, пытаясь не слушать работавший в соседней комнате телевизор. Миссис Квинн сделала звук очень тихим, наверное, чтобы не расстраивать ее. Но как она могла не расстроиться? Бриджит старалась сосредоточиться на Мерфи, на снеге за окном, чтобы не сойти с ума, думая о том, что случилось с ее братом.

Лиззи и Люси некоторое время провели с ней, и Бриджит была довольна, что они не говорили о Дэнни или о том, что происходило в данный момент. Лиззи принесла пряжу, чтобы научить девочек вязать. Они тихо занимались вязанием, пока не пришло время Люси ложиться спать. Бриджит нравились спокойные повторяющиеся движения: петля без накидки, с накидкой, без накидки, с накидкой; но когда они ушли, ее вновь охватили бурные мысли, и ей не удавалось сосредоточиться на вязании.

Примерно в половине десятого открылась дверь и вошла миссис Квинн с подносом в руках. На нем стоял маленький кувшинчик с голубыми цветами с горячим молоком, такая же чашка, овсяное печенье и разрезанное яблоко.

— Я вижу, Мерфи составила тебе компанию, — сказала миссис Квинн. — И вязание продвигается.

Бриджит посмотрела на спицы — на них было три дюйма тонкого зеленого шарфа. Она была слишком расстроена, чтобы говорить, а Мерфи, как будто догадываясь об этом, вытянула шею и лизнула ее в подбородок. Бриджит задрожала: Дэнни всегда смеялся, когда собачка так делала.

— Я подумала, тебе надо перекусить.

— Я неголодна, — ответила Бриджит.

Миссис Квинн, высокая и худая, с выразительными голубыми глазами, собранными в пучок седыми волосами и задорной улыбкой, любила посмеяться. Но сейчас даже она не могла улыбнуться. В черном платье и накинутой на плечи оливковой кофте, которая когда-то принадлежала ее мужу, она заботливо смотрела на Бриджит.

— Тебе надо беречь силы, съешь хотя бы кусочек яблока.

— Нет, пока я не узнаю, — сказала девочка. Мерфи снова лизнула ее в подбородок. Миссис Квинн смотрела на нее еще несколько долгих секунд, и Бриджит захотелось, чтобы она вернулась в свою комнату. Не потому, что старушка не нравилась Бриджит, а потому, что дверь в ее комнату оставалась открытой и Бриджит невольно слышала, как по телевизору говорили о Дэнни.

Наконец, миссис Квинн нежно погладила ее по голове и ушла в свою комнату, закрыв за собой дверь. Бриджит попыталась вернуться к вязанию. Ей нравилось создавать что-то своими руками, видеть, как с каждым движением спицы вещь увеличивалась. В какой-то мере это можно было сравнить с выращиванием деревьев. Начинаешь с зернышка и следишь, как оно прорастает и постепенно становится все больше.

Бриджит уставилась на свое вязание. Если Дэнни остался жив, этот шарф предназначался для него. Она бы отдала ему все что угодно. Если бы отец не подрался с ним в прошлом году, если бы он поговорил с Дэнни и выяснил все. Может, тогда ничего плохого не случилось бы!

Декабрь заканчивался. На следующей неделе Рождество, а потом они с отцом вернутся в Новую Шотландию, на свою ферму на самом севере острова Кейп-Бретон. Так далеко от Нью-Йорка… так далеко от Дэнни.

Снег пошел сильнее. Он облепил уличные фонари, превратив их в оранжевые пятна, почти как в ту ночную метель, когда отец гнался за Дэнни. Он думал, что Бриджит этого не видела, но, услышав, как он кричит: «Дэнни!» — она выглянула в окно, как раз в тот момент, когда ее брат вскочил в автобус и уехал, а отец поднял оброненную им шляпу и побежал прямо посреди дороги за автобусом. Она тряхнула головой и стала вязать. Пока ей не докажут, что Дэнни погиб, она не поверит в это. Она сидела и вязала шарф своему брату.

Стучали спицы, и снег стучал по окну. Казалось, что стук стал громче из-за кристалликов льда в снежинках. Или… Что-то действительно громко стукнуло по окну. Мерфи, лая, вскочила в кресло, чтобы посмотреть. Бриджит спрыгнула с дивана, уронив спицы и пряжу.

— Что это было? — спросила миссис Квинн.

— Дэнни, — прошептала Бриджит, и ее сердце чуть не взорвалось, когда она всмотрелась в темную аллею за окном.

Дэнни стоял между зданиями, глядя вверх на ярко освещенные окна. Он увидел лицо сестры — самое желанное зрелище в мире. Она показала, что сейчас спустится. Он был слаб и бледен, и у него возникло такое ощущение, будто он отделился от собственного тела и парил в нескольких дюймах над землей. Он чувствовал себя как лунатик, а когда он моргнул, то увидел звезды.

Мальчик прислонился к одному из зданий, чувствуя, как холод кирпича проникает сквозь его толстую пуховую куртку. В прошлом году ему пришлось заклеить рукав в том месте, где отец схватился за куртку. Теперь ему снова придется ее латать. Во время падения он зацепился за что-то боком, и половина перьев вылетела. Сугроб смягчил падение, но он поранил запястье и голову.

Хлопнула дверь, и он услышал легкие шаги. К нему бежала Бриджит. Она со всего размаху ринулась в его объятия, прижав его к стене.

— Дэнни, о Дэнни, — плакала она.

— Ну, Бриди.

— Я думала, мы все думали… — всхлипнула она.

Дэнни держал ее, пытаясь успокоиться сам. Ему надо было собраться с мыслями. Все эти копы в замке хотели его поймать. Он знал, что у него могли быть серьезные неприятности: поводов было достаточно. Он незаконно поселился в замке Бельведер, нарушив множество правил Центрального парка и городских законов. Отец Пенелопы теперь ненавидел его, он не оправдал его доверия. Он, правда, надеялся, что Пенелопе не достанется за его грехи. А еще была эта история с деньгами, которые, как они думали, он украл.

— Где отец? — спросил он у сестры.

— Он в парке!

Дэнни помотал головой, пытаясь понять, о чем она говорит?

— Что он там делает?

Бриди отстранилась и посмотрела на него с недоверием.

— Он ищет тебя. Он ждет, когда они найдут твое тело.

— Мое что!? — спросил Дэнни. Потрясенный, он снова прислонился к стене.

— Они решили, что ты погиб, — сказала она. — Люди видели, как ты прыгнул с верхушки замка.

— Я не прыгал.

— Я знаю, и папа тоже знает. Мы думали, что ты упал.

— Я и упал, — сказал Дэнни, — и приземлился прямо в большой мягкий сугроб. — Сам не мог поверить. Я почувствовал удар и подумал, что все. Но выбрался…

— Твоя голова… — Бриди протянула руку, ее пальцы коснулись раны, и Дэнни вздрогнул.

— Я действительно в беде. — Он говорил быстро, чувствуя головокружение от того, что сообщила ему сестра. — Меня подозревают в том, что я украл у отца деньги. Ты видела газеты? Наверное, да.

— Мне так жаль, — прошептала она.

— Почему? Ты же знаешь, что я этого не делал, не так ли, Бриди? И папа знает, правда? Скажи мне, что он знает.

— Мне кажется, он думает… — начала Бриджит, но умолкла.

— Скажи мне, что он знает меня достаточно хорошо, чтобы не думать, что я украл деньги? Я бы никогда этого не сделал!

— Он боится, что твоя жизнь на улице была такой ужасной, и деньги были тебе необходимы, чтобы прокормиться, — сказала она дрожащим голосом. — Он бы в любом случае отдал их тебе, мы бы оба отдали. Мы так любим тебя, Дэнни.

Из раны на голове у него снова потекла кровь, заливая глаза, теплая и липкая. Дэнни прижал рукав куртки к ране. Он знал, что порезы на голове всегда сильно кровоточат. Как-то отца придавило упавшей во время бури веткой. Они не были предупреждены заранее. Было солнечно и тихо, а через минуту резко потемнело, подул ветер. Отец подрезал деревья, когда буря обрушилась в полную силу. Если бы они успели подготовиться, то Кристи не оказался бы рядом с деревьями. Дэнни тогда было шесть лет, и, увидев, что по голове отца течет кровь, он громко закричал. Он решил, что отец умрет.

Это воспоминание подействовало на Дэнни, как ушат холодной воды.

— Отец думает, что я умер?

— Мы все так думали.

— Я должен найти его, — сказал Дэнни, вспоминая тот ужас, который пережил сам много лет назад, боясь, что отец умрет от раны на голове. — Надо сообщить ему, что я жив.

Схватив сестру за руку, он увидел, что она держит в руках наволочку, чем-то наполненную.

— Что это? — спросил он.

— Я принесла тебе печенье, яблоко и папины сухие носки, тебе пригодятся, — сказала она. Ее глаза сверкали от света уличных фонарей.

Дэнни обнял ее. Он был не способен думать и воспринимать что-либо. Запястье и голова у него болели, казалось, что весь левый бок покрыт синяками. Бриджит плакала, и Дэнни знал, что из-за него.

— Пойдем, — сказал он.

— Куда?

— Надо найти отца.

Вдруг какая-то тень пересекла уличный свет, и они услышали шаги в аллее. Дэнни заслонил глаза от света, чтобы посмотреть, кто идет. Он боялся, что это полиция. Но это была не полиция. Никто не сказал ни слова. Дэнни просто увидел его лицо и упал в мощные объятия своего отца.

Когда Кристи осознал реальность того факта, что его сын жив, он наконец отпустил его и отступил назад, чтобы убедиться, что это правда. Дэнни здесь, это действительно он. Кристи обернулся и посмотрел на Кэтрин. Она видела то же, что и он, и просто светилась от счастья. Откуда она узнала? И как Дэнни мог пережить такое падение?

— Ты ранен, — сказал Кристи, вновь поворачиваясь к сыну и касаясь его головы.

— Он весь в крови, па, — вмешалась Бриджит.

— Я порезал запястье на крыше и, кажется, ободрал голову о сугроб. Да еще порвал куртку.

— Я видел перья, — сказал Кристи, — и кровь.

— И ты подумал, что я там, мертвый?

— Тебе повезло, Дэнни, что сугроб оказался таким глубоким.

Потрясенный этим чудом, Кристи снова прижал к себе сына — он целый год его не обнимал. В последний раз он держал его( в руках во время той ужасной драки, когда Дэнни пытался сбежать. И вот теперь они стояли рядом, практически на том же месте. Кристи не мог поверить — его сын вернулся. Лишь вчера он сбежал от него во второй раз, через улицу, с автобусной остановки. Кристи вспомнил о деньгах, но сейчас ему было не до того. Он посмотрел поверх головы Дэнни, и его взгляд упал на Кэтрин, которая закрыла глаза, будто благодарила кого-то.

— Тебя надо показать врачу, — сказал Кристи.

— Я в порядке.

— Твой отец прав, — подтвердила Кэтрин.

Она шагнула вперед и коснулась щеки Дэнни с такой нежностью, что Кристи понял: они были хорошо знакомы и Дэнни ей очень доверял. Глаза ее светились, полные тайн и мыслей, напоминая ему северные бухты. Он стоял рядом с ней, и его сердце таяло, когда он наблюдал, как она гладила его сына по лицу.

— Ты ранен, Дэнни, — сказала она.

— Ничего, Кэт. С отцом бывало и похуже, сотни раз. Он просто отряхивался и все. Помнишь тот случай с веткой, па? Когда так быстро налетел холодный фронт?

— Пойдем в больницу, — настаивал Кристи.

— Погода тогда поменялась так быстро, а тебя не предупредили. Ты был ранен. Я боялся, что ты можешь умереть. Помнишь?

— Погода — какое это сейчас имеет значение? Пойдем, Дэнни… — уговаривал Кристи, испуганный выражением лица сына: тот висел на руке отца, упорно отказываясь двигаться. Неожиданно сердце Кристи дрогнуло. Неужели все дело было в этом? В желании его сына заниматься погодой? Благодаря волшебству этой ночи Кристи начал осознавать все происходящее. Он хотел понять, что разрушило его семью и что ее воссоединило, захотел понять Дэнни.

— Каждый день будто меч висит у тебя над головой, — срывающимся голосом говорил мальчик, — вот на что похожа жизнь на холме, с ветрами, льдом, жарой и пожарами. Кто-то должен помочь тебе, па. Я имею в виду не только посадки и рубку деревьев.

— Мы должны помочь друг другу, — неожиданно закричала Бриджит. — Мы больше не должны разлучаться! — Она бросилась к брату, уронив наволочку, которую только сейчас заметил Кристи. Все содержимое наволочки рассыпалось. Салфетка, в которую было завернуто печенье миссис Квинн, нарезанное яблоко, покоричневевшее по краям, пара носков и… деньги.

— Это для Дэнни, — всхлипнула Бриджит. — Я не могла вынести мысль о том, что он живет тут один, совсем один в этом городе. Что он ходит в бесплатную столовую, спит, где придется. Я хотела, чтобы он был сыт и в безопасности.

— Дорогая, — потрясенный Кристи подошел к ней.

Но она отстранилась. Ей было всего двенадцать, но глаза, казалось, метнули в него молнию.

— Извини, па, — сказала она, — я не должна была брать их. Но я люблю брата и сделаю для него все. Он не может вернуться с нами на ферму, потому что должен стать метеорологом. Ему надо остаться здесь.

— С этим мы разберемся… — начал Кристи.

Увидев, что Дэнни вот-вот упадет, отец подхватил его на руки, как делал это, когда тот был ребенком. Голова шла кругом, казалось, мир вокруг раскалывается, но в данный момент главное было доставить Дэнни в больницу.

 

Глава 14

Мы наложили ему на голову швы, и у него сотрясение мозга, — сказал доктор в отделении скорой помощи больницы Святого Винсента.

Есть вероятность внутренних повреждений. Ему повезло, что он выжил после такого падения.

— Какие внутренние повреждения? — спросил Кристи.

— Мы обследуем его, нужно оставить его в больнице, чтобы понаблюдать за ним.

Кристи стоял молча. Теперь, когда его мальчик снова с ним, он не хотел оставлять его ни на минуту. Полиция задавала вопросы, снаружи собралась куча репортеров. Социальные службы Нью-Йорка прислали своих работников для расследования. Они говорили о лишении родительских прав, об обвинениях против Дэнни и даже о возможности ареста Кристи за пренебрежение родительскими обязанностями.

А Кристи хотелось пойти в палату, где лежал Дэнни, укутать его и забрать домой, прямо сейчас. Нужно увезти его из Нью-Йорка, покинуть этот город, который причинил его семье столько неприятностей. Он чувствовал себя раненым животным, которого подстрелили и загнали в угол, и был готов бороться насмерть, чтобы освободиться.

— Ты должен оставить его, — убеждала Кэтрин.

— Они говорят о его аресте.

— Они не арестуют его, Кристи.

Откуда ты знаешь? Как ты можешь это говорить? Они охотятся на нас. Неужели ты не видишь, как копы смотрят на меня? Как будто я последний подонок. Один ребенок убежал от меня, другому пришлось украсть, чтобы помочь брату… — Он замолчал. Почему Рип не может допрашивать его? Потому что это не его территория, не его юрисдикция. Всё в Нью-Йорке подчиняется правилам, постановлениям, границам, чуждым Кристи. Во рту у него пересохло, кожа покрылась мурашками. Он был в напряжении, чувствуя, что на него нападают.

— Я уверена, — спокойно сказала Кэтрин. — Все, что он сделал, — это спал там, в замке. Он ничего не украл, никого не обидел.

— Они говорят… — Кристи замолчал. Он имел в виду, что они помнят прошлогоднюю историю, когда он ударил Дэнни, что обвинения сначала были предъявлены, а потом сняты. Он боялся, что к его сыну станут относиться так же, как к нему: два нехороших канадца устраивают беспорядки на улицах города.

— Кристи, пойми, ему нужен уход. — Кэтрин продолжала настаивать. — Позволь оставить его в больнице.

— Тогда я останусь с ним.

— Вы должны пойти домой и немного отдохнуть, — сказал стоявший рядом доктор. — Ему предстоит длинная ночь обследований.

— Я остаюсь, — прорычал Кристи.

— Как хотите, — ответил врач. — У нас нет свободных палат, поэтому мы оставим его в отделении скорой помощи. Вам придется провести ночь здесь, в комнате ожидания.

Было два часа ночи. Кэтрин находилась рядом с Кристи, ни на минуту не покидала его, только когда звонила Лиззи около полуночи, чтобы попросить ее забрать Бриджит. Кристи отметил, с какой легкостью Кэтрин обратилась к подруге за помощью и как охотно Лиззи и Люси согласились подняться среди ночи. Он вспомнил, как Бриджит кричала: «Мы должны помогать друг другу!» — и мысленно представил образ дерева, вытолкнутого из земли собственными корнями. Бриджит. Как он мог не заметить того, что с ней происходило? Он никогда не видел ее такой, вне себя от страха и желания воссоединить семью.

Кристи взглянул на Кэтрин. Ее ясные серые глаза были прикованы к нему. Когда их глаза встретились, он в смущении отвернулся. События этой ночи, поведение детей, собственные чувства повергли его в смятение. Боязнь того, что город отнимет у него детей, привела его на грань безумия.

Будто почувствовав охвативший его ужас, Кэтрин коснулась его руки. Дрожь пробежала по его телу. Ему захотелось обнять ее прямо здесь, в этой ярко освещенной комнате больницы Святого Винсента. Ее тело было рядом с его, как несколько ночей назад, но тогда они были вдвоем. Сегодняшняя ночь — это кошмар, через который он должен пройти один.

— Спасибо тебе за все, но лучше бы ты пошла домой, — сказал Кристи.

Заметила ли она, как дрожат его руки? Хотя внешне он был сильным и суровым.

— Все в порядке, — она видела его насквозь, — я останусь с тобой.

Он пытался перевести дыхание.

— Но почему? Я не понимаю. Что мы значим для тебя? Мы, три простых человека из Канады, я и мои дети — посмотри на моих детей. По вопросам, которые задавали копы, ты понимаешь, что они думают о нас. Дэнни убежал от меня, Бриджит украла деньги, которые я заработал. Наверное, я ужасный человек.

Но Кэтрин смотрела на него так, что было ясно: он какой угодно, только не ужасный. Ее светящиеся серые глаза были спокойны и серьезны.

— Неужели ты не слышал? — спросила она. — Дэнни хочет стать метеорологом для тебя, потому что знает, какую опасность представляет стихия для фермера. А Бриджит? Она взяла деньги, чтобы поддержать Дэнни. Вы все хотите помочь друг другу. Вам просто надо выяснить, как лучше это сделать.

— А если они заберут их у меня? — прошептал он. — Что, если утром это случится?

— Они этого не сделают. Мы им не позволим.

Мы. Кристи пристально посмотрел на нее. Он вспомнил ночь, когда обнимал ее в прихожей ее дома. В тот момент ничто не имело значения — ни реальность, ни различия между ними. Он чувствовал лишь, как Земля вертится вокруг своей оси и они несутся сквозь космос, прижавшись друг к другу телами и их сердца стучат совместно.

— Скажи, почему ты так заботишься о нас? Почему сейчас ты здесь?

— А почему ты пригласил меня кататься на санках? Почему доверил мне Бриджит, позволил взять с собой на зажигание рождественских огней? Кто может назвать причину? Да и зачем пытаться?

Кристи внимательно посмотрел на нее. Что-то в ней изменилось с той ночи в ее доме. Тогда она казалась слишком уязвимой, будто убегала от самой себя, от Рождества, искала призрак своего мужа. Сейчас болезненная печаль исчезла из ее глаз. Она вся светилась и была сильна, как воин.

— Что сегодня произошло? — спросил он.

— Вы с Дэнни снова обрели друг друга, — ответила она.

— Нет, что-то другое. Я вижу это по твоим глазам.

Она посмотрела по сторонам. Слишком много людей было рядом. Он видел, что она сдерживает себя. Его сердце сжалось.

— Если это связано с Дэнни, ты должна сказать мне.

— Я скажу, но не здесь.

Кристи ощущал себя как в свободном падении. Это была самая счастливая ночь в его жизни. Дэнни выжил при ужасном падении. Его семья объединилась, хотя бы на этот момент. И Кэтрин была рядом с ним. Ее близость и теплота заставляли его трепетать, и ему снова хотелось ее обнять.

Но с каждым бешеным ударом его сердце наполнялось страхом. Кристи был простым фермером. Его побуждения мотивировались памятью о голодном и трудном детстве. Все свои усилия он направлял на то, чтобы прокормить свою семью — вырастить рождественские деревья, чтобы на столе всегда лежал кусок хлеба. Кэтрин была другой — утонченной жительницей Манхэттена, и казалась Кристи почти такой же загадочной, как Византия. Его пугал сам факт, что она могла скрывать известные ей сведения о его сыне.

— Тебе лучше уйти, — сказал он. — Ты уже достаточно сделала для нас, мы тебе благодарны. Не думай, что это не так. Но теперь я справлюсь. Я должен. Они мои дети, и я обязан бороться за них.

— Я буду рядом с тобой.

— Это не твоя битва, — сказал он грубым, хриплым голосом.

Кэтрин хотела возразить. Но тут она что-то заметила, возможно, панику и ужас в его глазах. Она попыталась успокоиться. У него было такое чувство, что она поняла: он расстроится еще больше, если она останется. Неохотно кивнув, она потянулась вперед и поцеловала его в щеку. Прикосновение ее губ и рук будто обожгло его. Он смотрел, как она уходит, смущенный как никогда в жизни.

Кристи сглотнул. Он нашел свободное кресло в переполненной комнате. Люди с порезами, перебинтованными руками, опустошенными глазами, с больными детьми, хромые и громко кашляющие окружали его. Некоторые из них были бездомные. Кристи догадался об ЭТОЛМ по их дырявым ботинкам и грязным пальто. Как они заплатят за лечение? Как бы платил Дэнни, если бы он был один?

Один. Это слово имело какой-то зловещий ореол. Один, один. Звучит, как похоронный колокол, как колокол-буй в проливе Вулф, предупреждающий о коварной мели. Кристи осмотрел комнату, всех этих людей, рядом с которыми никого не было. В углу стояла искусственная елка, украшенная разноцветными огнями, на стенах висели фигурки снеговиков и вырезанные из картона игрушки.

Кристи уставился на дерево, в котором ему все не нравилось. Оно было фальшивым, кривым, оттого что год пролежало на складе, от него не исходил запах хвои, иголки были слишком длинными и ядовито-зелеными. Оно пыталось радовать людей, но ему это не удавалось. Это была подделка. В том же критическом духе Кристи подумал о себе. Он был красноречивым торговцем, продающим Рождество богатым ньюйоркцам, в то время как его собственная семья разваливалась на куски.

Кристи посмотрел на кресло позади себя. Кэтрин там не было. Он не знал собственных детей. Один, один, думал он, а огни на искусственной елке все мигали и мигали.

Кэтрин поймала такси и поехала домой. Как только она добралась, так тут же поднялась в мансарду. Там было пусто. Из маленького окошка дуло. Она осмотрелась, но без беспокойства или тревоги. Они с Брайаном попрощались, и это было к лучшему. У Брайана был свой путь, у Кэтрин — свой.

Ее путь начался сегодня среди работников службы спасения у замка Бельведер. Она пробиралась между ними, чтобы добраться до Кристи. Увидев сугроб с рассыпанными вокруг белыми перьями, она поняла: все думают, что это перья из куртки Дэнни, но на самом деле это были перья Брайана, из его крыльев.

Каким-то образом любовь Брайана — их любовь — вынесла все. Теперь она точно знала, что любовь не умрет, будет жить дольше. Они летели сквозь ночь, он привел ее сюда, в эту комнату на самом верху их дома, потому что именно здесь они познали такую любовь. Это было единственное объяснение тому, что она бежала сюда за ветром, за сиянием белых крыльев.

Кэтрин стояла в комнате, медленно поворачиваясь. Неожиданно она поняла, что человек не может быть готов к деянию за минуту до того, как придет время. Она смотрела на фотографии на стене, брала каждую из них, держала в руках. Они с Брайаном на пляже, на стадионе Янки, после свадьбы, на ступенях церкви Святой Люси.

Когда она смотрела на фотографию, на ней будто что-то промелькнуло. Что же это могло быть? Все на снимке было таким знакомым — улыбка Брайана, его веселые глаза, ее собственная радость, церковь. Она вгляделась в здание: розовый фасад из песчаника, витражные окна, квадратная колокольня. Она напомнила ей средневековые церкви, которые они видели во время медового месяца.

Казалось, что фотография излучает свет. Кэтрин смотрела на церковь, думая о том, как она сегодня зашла внутрь впервые за три года. Она почти увидела дрожащее пламя свечей и ощутила густой запах ладана, опустилась на колени у маленького алтаря под любящим взглядом Святой Люси. Она последовала за голосом мужа в благоухающее облако ладана, к кадилу, подвешенному над яслями.

Что все это значило? Завеса между людьми и ангелами, живыми и мертвыми была столь тонкой. Почему после стольких лет ожидания здесь, в этой комнате, она увидела Брайана в церкви? Может, дело было именно в самой церкви Святой Люси? Или Кэтрин необходимо было покинуть свой дом, это чудесное место, которое стало ее пещерой? Она сама заключила себя здесь в своем горе.

Рассматривая фотографию, она ощутила биение собственного сердца. Не каждый день случается такое — явление Брайана, спасение Дэнни. Она закрыла глаза и подумала о Дэнни, оставшемся в больнице, о Бриджит, спавшей рядом с Люси, о Кристи, пребывавшем в ожидании в отделении скорой помощи. Интересно, уснет ли сегодня кто-нибудь из них. Все они беспокоились о том, что принесет завтрашний день.

— Пусть все будет так, как должно быть, — попросила она.

Она поцеловала лицо Брайана, снова повесила фотографию на стену и глубоко вздохнула. Ей не было грустно; она уже попрощалась. Подойдя к окну, она посмотрела на улицу. Что теперь будут думать люди, глядя вверх на ее окна? Представят ли они, что здесь живет счастливая семья, что эта комната — детская? Будут ли они правы?

Кэтрин не могла знать. Переход от неверия к вере не был простым перемещением из пункта А в пункт Б: это был прыжок в темноту, неизвестность. Это было примерно то же, что зажечь свечу и вызвать дух умершего мужа. Или как если бы тебя сдуло неожиданным порывом ветра с высокого дерева и вызвало в твоем сыне желание стать метеорологом. Как забраться на высокую башню замка и упасть с нее в руки ангела. Как знать, что судьба твоей семьи висит на волоске и зависит от других. Для Кэтрин это значило ожидание — ожидание того, что должно произойти. Вот в чем выражался для нее переход к вере.

Она в последний раз окинула взглядом комнату, зная, что больше сюда не придет. Вздохнув, она подумала, что ей станет грустно. Но этого не случилось. Напротив, она ощутила прилив ликующей радости. В жизни есть место надежде. Кэтрин была готова, Ее время пришло.

Закрыв за собой дверь, она спустилась вниз и собралась ждать.

История Кристи Бирна и его семьи снова попала в газеты. По всему Нью-Йорку люди читали сказку о юноше, который выжил после прыжка с башни замка Бельведер. Все ниточки собрались воедино: Дэниел Бирн был сыном продавца деревьев Кристофера Бирна из Плезант-Бэй в Новой Шотландии, чьи деньги были украдены днем раньше.

История излагалась во всех подробностях, начиная с того, как семья Бирнов каждый год приезжала с самого севера острова Кейп-Бретон в Нью-Йорк, чтобы торговать деревьями к Рождеству. Хотя то, что Дэнни избежал смерти, оказалось настоящим чудом, в целом история Бирнов была довольно трагичной. Дэнни сбежал из дома и стал одним из городских бездомных. Его сестра призналась, что украла кассу отца, в которой лежали сотни долларов.

Социальные службы проводили расследование. Говорили о лишении родительских прав, грозились выдвинуть обвинения: против Дэниела Бирна за многочисленные нарушения — от нарушения закона о частной собственности до кражи, против его отца за пренебрежение родительскими обязанностями и даже против Бриджит за кражу.

Расположившись в своем офисе и надев золотые очки, Сильвестр Рейнбек-старший подробно прочитал все статьи о Дэнни. Особое внимание он уделил абзацу в «Нью-Йорк Тайме», который начинался словами: «В этой истории рождественского счастья и горя осталась забытой загадочная фотография каменных колоколов. Полиция расследует возможность того, что Дэниел Бирн временно работал на корпорацию Рейнбеков в рамках их филантропического проекта „Посмотри вверх“. Представитель компании отрицает какую бы то ни было связь между нею и пострадавшим юношей».

Сильвестр-старший покачал головой. Только респектабельная, но нудная «Тайме» может утверждать, что история колоколов «забыта». Как раз наоборот; согласно распространившимся в компании слухам, которым Сильвестр доверял гораздо больше, чем уважаемой газете, эти колокола стали «пунктиком» всего города. «Чудо колоколов», как некоторые это называли. Где находились эти колокола? Почему у юноши оказался их снимок? Колокола спасли его жизнь, колоколов на самом деле не существует, колокола, колокола… Они превратились в городскую легенду.

Городские легенды в Манхэттене были обычным делом: о цирковой лошади, сбежавшей с Мэдисон-сквер-Гарден и уплывшей в море с мальчиком на спине; койоте, который через задние дворы Уэстчестера прибежал с гор в Центральный парк и поселился там; и конечно, об аллигаторах в канализации. Некоторые были правдивы, другие — слишком фантастичны. Фотография каменных колоколов и чудесное спасение Дэнни Бирна вполне вписывались в это собрание.

Каменные колокола стали знамениты. Сильвестра-старшего это очень радовало. Но только не заявление в статье, где упоминались Дэниел и корпорация Рейнбеков: «Представитель компании отрицает какую бы то ни было связь…»

Вздохнув, старик посмотрел на свои многочисленные дипломы и сертификаты, благодарственные письма и фотографии. На них он, в черном галстуке, пожимал руки разным знаменитостям — от Генри Киссинджера до Хиллари Родхэм Клинтон, стоял плечом к плечу со всеми нью-йоркскими мэрами: Джоном Линдсеем, Эйбом Бином, Эдом Кохом, Дэвидом Динкинсом, Руди Джиулиани, Майком Блумбергом. Всю жизнь он зарабатывал деньги и служил обществу. Странно, подумал Сильвестр-старший, глядя на стену. Там не было ни одного снимка, где он был бы наедине с сыном. В группах — да: среди клиентов, деловых партнеров и официальных лиц.

В дверь постучали. Подняв глаза, он увидел в дверях сына.

— Доброе утро, — сказал он, приглашая его войти. — Ты видел газеты? Прав ли я буду, если предположу, что неназванный «представитель компании» — это ты?

— Да, — ответил Сильвестр-младший. — Позвонили из «Тайме», и я опроверг слухи.

— Ты отрицал причастность юноши к нашему проекту вопреки действительности?

— Да.

Старик закрыл глаза. Прибыль любой ценой. Защитить компанию от скандала, хотя благополучие молодого человека и его семьи висит на волоске.

— Где Кэтрин? — спросил сын.

— Она оставила мне сообщение на автоответчике, что сегодня не придет. — Он был уверен, что ее отсутствие каким-то образом связано с Дэнни Бирном и его семьей.

Юноша создает много проблем, — задумчиво сказал Сильвестр-младший, глядя через парк на замок Бельведер. — Очевидно, он использовал ключ, чтобы попасть в замок, когда ему было нужно. Но где он его взял — неясно. Думают, что сторож мог как-то пустить его, а потом просто забыл забрать ключ. Юношу наняли на работу, располагая фальшивыми сведениями о нем; он обманул Комитет по охране природы, чтобы они приняли его.

— Бывает и хуже, — ответил старик.

— Он убедил Кэтрин разрешить ему пользоваться нашей библиотекой, чтобы заниматься метеорологическими исследованиями. — Он выплюнул это слово, как будто у него был противный вкус.

— Я иногда думаю, что, если бы я как отец был другим, ты мог бы воспринимать парк как место, которым можно наслаждаться. Наслаждаться облаками и метеорологической станцией в замке Бельведер, ястребами, которые летают над городом, — сказал Сильвестр-старший.

— И строят гнезда на балконах, и пачкают каменную кладку, и создают неудобства кооперативам, — добавил Рейнбек-младший. — И еще, отец. Кэтрин использовала фонды компании, чтобы платить ему за фотографии, включая ту, которую нашли в замке. Я считал бы себя беспечным, если бы не обратил внимания на тот факт, что он ничего не знает о фотографии.

— А что, фотографировать очень сложно? — спросил Сильвестр-старший.

— Ну, наши акционеры скажут, что лучше было бы нанять профессионального фотографа.

— Нацелить камеру и нажать на кнопку. Готово. Эти фотографии были нужны только для архива, — заметил старик. Он чувствовал себя разбитым. Вчера он молился вместе со своим сыном. Стоя лицом к окну, они просили у Бога милости для Дэниела Бирна. А сейчас его сын думает только о том, что их деньги неверно потрачены.

— Да, — неожиданно согласился сын. — Тут ты прав.

Удивленный Сильвестр-старший посмотрел на него поверх очков.

— Но никто не должен знать, что он фотографировал для нас, — сказал Сильвестр-младший.

— Но…

— Только не пресса, мы рискуем.

И тут старик потерял терпение. Он ударил кулаком по столу, кипя от злости и отчаяния. Как мог он, филантроп, вырастить такого жадного, эгоистичного дельца?

— Все будет потеряно? — взорвался Сильвестр-старший. — Каким образом? Наши акции упадут на четверть пункта и мы не сможем восстановить все в течение часа? Неужели? Или наши акционеры обидятся, потому что мы наняли молодого человека, у которого есть мечта, пытаясь ему помочь?

— Может быть, — ответил сын, — но, скорее всего, они обвинят нас в торговле влиянием.

— Сильвестр, ты с ума сошел? Неужели мой единственный отпрыск оказался Эбенизером Скруджем?

— Отец, — тихо сказал Сильвестр-младший. — Я позвонил в городское управление и кое о чем попросил. Лучше сказать, предложил. Это сообщение пройдет по каналам. Хотя расследование доведут до конца, ради двух несовершеннолетних детей никого не арестуют.

— Но… о чем ты говоришь?

— Отец, наше имя кое-что значит в этом городе. Я позвонил некоторым влиятельным людям. Вот почему я думаю, что лучше обо всем молчать. Отца не арестуют, никого из детей тоже.

— По делу Бирна? Его сын кивнул.

— Но что заставило тебя сделать это?

Лицо сына превратилось в сердитую маску. Сильвестр-старший видел его таким, когда он собирался кого-нибудь уволить, или когда акции падали, или когда ему не нравилось то, что ему подали на ленч. Но сейчас, к удивлению Сильвестра-старшего, в уголках его глаз появились слезы. Они смягчили его, убавив года. Неожиданно черствый руководитель превратился в десятилетнего мальчика.

— Я сделал это для тебя.

— Для меня? Сын кивнул:

— Вся эта история случилась из-за того, что у парня была мечта. Я знаю, что значат для тебя мечты, отец, знаю, что тебе хотелось бы, чтобы семья справила настоящее Рождество.

Сильвестр-старший почувствовал, как его сердце расширяется, почти взрывается от счастья и благодарности. Глядя на сына, он видел в нем маленького мальчика, тогда они звали его Чип. Весь в отца.

— О сын, — только и мог сказать он.

Сильвестр-младший стоял перед ним, мужчина средних лет, жаждущий одобрения своего отца. А старший видел это в его глазах, он видел это и раньше, много раз: вспомнил, как умоляюще он смотрел на него, ожидая, чтобы он пошел на игру школьной бейсбольной команды, поехал в семейный лагерь, сходил с ним в планетарий или поел хот-догов… И отца захлестнула волна старой вины.

— Я все думал о продавце деревьев, — сказал Сильвестр-младший. — Он так стремился удержать своего сына в прошлое Рождество, что это не позволило ему понять мечту сына. И я подумал, что сам был не способен увидеть твою мечту.

— Мою мечту?

— Твой проект «Посмотри вверх», помочь людям увидеть нечто прекрасное и важное. Люди должны мечтать.

— Они мечтают, — сказал старик дрожащим голосом. — Я боялся, что плохо воспитал тебя. Научил тебя всему, что касается биржи, но не твоего сердца. Теперь я вижу, что ошибался.

— Это не дается от природы, — ответил сын, как никогда робко. — Вчерашнее происшествие заставило меня подумать об этом. Счастливого Рождества, отец.

— Счастливого Рождества, Чип. — Сильвестр-старший смотрел на сына и пытался подавить комок в горле.

 

Глава 15

Проходили дни, Кристи продавал деревья. Люди приезжали к нему из всех пяти районов Нью-Йорка и даже из других мест — из Нью-Джерси, Уэст-честера, Лонг-Айленда и Коннектикута. Они платили ему на доллар больше да еще давали чаевые. Им хотелось сфотографироваться с ним, расспросить о Дэнни. Самое странное — что Кристи утратил свое красноречие. Ему было нечего сказать. Купят они дерево или нет — ему было все равно. Ему были безразличны и это внимание, и кошельки, которые только и ждали, чтобы их опустошили, он мог только совершать привычные движения.

Он стал похож на монахов из аббатства на Кейп-Бретоне, которые дали обет молчания. Казалось, эти люди заглянули в глубь своей души и онемели, пораженные значительностью того, что там обнаружили. Примерно то же чувствовал Кристи. О чем было говорить? Жизнь его сына была вне опасности, Дэнни вернулся к нему, пусть даже временно. Его дочь украла их деньги, вместо того чтобы попросить его помочь брату.

Кристи знал, что дети не сомневаются в его любви, как он не сомневался в их. Но он был слишком сосредоточен на своей работе; кроме того, он, видимо, внушил детям чувство, что у него все под контролем, а может, как сказала Бриджит, они просто не хотели его беспокоить. Или он сам каким-то образом дал им понять, что не хочет, чтобы его беспокоили. Об этом он и думал, продавая деревья.

Кэтрин не появлялась. Кристи наблюдал и ждал. Пока богатые жители пригородов привязывали его деревья к крышам своих джипов, он смотрел на юг, в направлении ее дома.

Где она? Слова, которые Кристи не мог выдавить из себя в ответ на интерес покупателей, казалось, накапливались, как бревна в речном водовороте, и ждали момента, когда смогут выплеснуться на Кэтрин. Он о многом хотел ее спросить и о многом ей рассказать. Но она не приходила.

Прошло несколько дней, прежде чем дело разрешилось: было завершено расследование, заполнены все бумаги. Дэнни пролежал в больнице Святого Винсента для наблюдения. Ему сделали необходимые анализы и наконец отпустили. Он остановился у миссис Квинн, чтобы восстановить силы и провести время с близкими. Но несмотря на радость, это были нелегкие дни.

— Па, что будет дальше? — спросила Бриджит в канун Рождества. Они как раз распродали деревья — еще один год работы был позади. Ужин был приготовлен, приближалась ночь. Полночь придет раньше, чем они это поймут, и наступит Рождество.

Кристи посмотрел на Дэнни, который сидел в кресле в противоположном конце комнаты, просматривая фотографии. Полиция вернула их, когда закончилось расследование.

— Все зависит от твоего брата, — сказал Кристи.

— Я говорю о нас, — сказала Бриджит. — У нас у всех неприятности ?

Кристи посмотрел на нее. Как он мог объяснить двенадцатилетнему ребенку, что бывают неприятности и неприятности!? Что заставило ее украсть кассу? С тех пор, как он увидел, как деньги сыпятся из наволочки, у него болело сердце.

— Бриджит, это ты должна мне сказать. Она подняла брови и ошеломленно спросила:

— Сказать тебе — что?

— Все.

— Я не понимаю.

Дэнни тоже был не особенно разговорчив на этой неделе, не рассказывал о прошедшем годе или о своих планах на будущее. Он держался замкнуто, много спал, как будто наверстывая триста шестьдесят пять дней жизни на улицах Нью-Йорка. Но сейчас Кристи видел, что он заинтересовался. Он наклонил голову так, как делал всегда, когда притворялся, что не слушает.

— Почему бы тебе не сказать мне, что ты хочешь на Рождество? — спросил дочку Кристи.

— Па! Как ты можешь говорить об этом? Нас окружает полиция! Я совершила преступление, украла все наши деньги. Я хочу знать, посадят ли меня в тюрьму?

— Тебя не посадят в тюрьму, Бриджит.

— А Дэнни, па? Его посадят?

— Его тоже не посадят.

— А тебя?

— Нет. Власти отнеслись ко мне снисходительно, хотя я и наделал глупостей, пренебрегал своими детьми.

— Ты не пренебрегал нами, — возразила Бриджит.

Кристи пристально посмотрел на нее. У нее были глаза Мэри. Зелено-карие, как мягкий мох на северной стороне ствола ели. В последние годы он был так занят работой, стремясь поднять детей, что у него практически не было времени скучать по жене. Но сейчас ему ее не хватало. Мэри с ее рассудительностью знала бы, как все уладить. Ей всегда удавалось определить, кто виноват. Без нее Кристи пришлось делать это самому.

— Ты ошибаешься, дорогая, — сказал он, — я ужасно пренебрегал вами. Вы были так обеспокоены, но ничего мне не сказали. Вы взяли все в свои руки. Что именно я упустил, что заставило тебя взять деньги?

— Я сделала это для Дэнни, — сказала она с несчастным видом, с любовью глядя на брата.

— Это правда, я знаю. У тебя были добрые намерения. Но ты поступила неправильно.

— В школе мы читали «Робин Гуда», — сказала она.

— Если бы Робин Гуд сейчас жил в Нью-Йорке, он оказался бы на острове Райкерс. Нельзя путать щедрость с преступлением. Бриджит, люди из органов охраны детства говорят мне, что тебе нужна помощь психотерапевта.

— Па, она не сумасшедшая, — вмешался Дэнни.

— Это все моя вина. — Бриджит заплакала. — Вела себя как ненормальная и опозорила свою семью, хотя я всего лишь хотела помочь Дэнни.

— Никто здесь не сумасшедший, — сказал Кристи, у которого голова пошла кругом, и он уже сам начал чувствовать себя свихнувшимся. — Все знают, что ты старалась помочь брату.

— Они собираются определить меня в больницу? — спросила Бриджит. — Оставить меня в Нью-Йорке, а ты вернешься домой в Канаду?

— Нет. Они разрешили мне взять тебя с собой. Но они хотят, чтобы я нашел кого-нибудь, кто мог бы поговорить с тобой. На Кейп-Бретоне это трудновато, но мы как-нибудь выйдем из положения.

— Может, в Ингонише кто-то есть? — предположил Дэнни.

Кристи взглянул на него. Казалось, Дэнни так поглощен своими фотографиями, но он вмешался в разговор — это кое-что значило. Одна из фотографий упала с его коленей. Кристи посмотрел вниз и с болью увидел, что это каменный ангел. Задание Кэтрин для его сына; весь год она следила за тем, чтобы он был накормлен. Дэнни принял бы деньги лишь с одним условием — если он их заработает.

Кристи пересек комнату и поднял фотографию. Он долго и пристально смотрел на нее. Казалось, что в ангела вселился дух Кэтрин. Он почти видел, как ее ясные серые глаза смотрят на него в этот момент и направляют. Его сердце колотилось как никогда раньше, когда он решился задать вопрос.

— Ты поедешь с нами домой? — спросил Кристи, — чтобы, помочь присматривать за твоей сестрой?

Дэнни покачал головой.

— Пока нет, — почти неслышно сказал он.

— Что?

— Я сказал, пока нет, — немного громче сказал Дэнни. — Ты спросил Бриджит, что она хочет на Рождество, несколько минут назад, помнишь?

— Помню, — ответил Кристи.

— Я, возможно, ничего не заслуживаю, но не желаешь ли ты спросить и у меня?

Кристи не был готов к такой прямоте. Этот год сделал из Дэнни мужчину.

— Да, конечно, так что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты доверял мне, па.

Кристи нахмурился. Доверять ему? Он как будто скользил по краю утеса. Кристи хотел удержаться, ухватиться за что-нибудь, избежать падения в никуда. Он подумал о Кэтрин, о том, что она помогала его сыну, и почувствовал себя на краю обрыва.

— Я хочу остаться здесь, — сказал Дэнни. — Не навсегда, только до тех пор, пока не узнаю то, что должен знать.

— Знать для чего?

— Я хочу быть метеорологом. Я вижу, через что ты проходишь, па. Пытаешься вырастить деревья, борешься со стихиями, как с демонами. Но ты не можешь победить молнии, ураганы, засуху. Если бы мы умели предсказывать эти явления, тебе было бы легче. Тебе и другим фермерам.

— Дэнни, — Кристи говорил, а сердце его сжималось, как будто рука Бога спустилась с небес, чтобы схватить его и вырвать из груди, — я хочу, чтобы ты был со мной, со мной и Бриджит. Мы же семья.

— Па, ты думаешь, я этого не знаю? Знаю очень хорошо. Но я делаю это для тебя!

— Почему ты не сказал мне о своем желании в прошлом году, прежде чем все это случилось? Почему не поговорил со мной?

— Я не хотел надоедать тебе.

— Надоедать мне? — Кристи сжался, даже подумал, не случился ли у него сердечный приступ. — Я что, такой ужасный, что ты не можешь поговорить со мной? Неужели ты не знаешь, как я люблю тебя?

Ты так любишь нас, что убиваешь себя, — сказал Дэнни. — Ты работаешь до темна, а уходишь в поле еще до восхода солнца. Просто не было времени, па, не было времени на разговоры. Я не хотел беспокоить тебя, просить, чтобы ты помог мне принять решение, которое я принял бы в любом случае.

— И все-таки мы могли бы поговорить, — сказал Кристи.

— Ты бы запретил мне сделать это, — ответил Дэнни. Кристи заплакал, потому что знал, что это правда. Очень больно любить кого-то так сильно, как он любил Дэнни, и видеть, как ваши пути расходятся, как он уходит от них с Бриджит.

— Неужели у тебя никогда не было мечты, па? Чего-то, что ты хотел бы сделать?

Кристи подумал об этом. Он был слишком голоден, чтобы мечтать. Он был слишком занят фермой отца, поддержанием ее в таком состоянии, чтобы она приносила доход, старался прокормить своих детей. Ему было не до мечтаний. И все же…

Фотография ангела упала как раз между ним и Дэнни. Кристи посмотрел на нее сквозь слезы и подумал о Кэтрин. Его сердце забилось очень сильно. Если у него когда-то и была мечта, желание, то оно было связано с ней. Но оно не могло осуществиться. У Дэнни было больше шансов стать метеорологом, чем у Кристи быть рядом с такой женщиной, как Кэтрин.

— Может быть, сейчас у меня появилась мечта, — сказал он.

— Ты должен стараться осуществить ее, если она у тебя есть.

— Надо постараться, чтобы она исполнилась, — поддержала брата Бриджит. Кристи поднял глаза. Дети напряженно за ним наблюдали. Неужели они понимали, о чем он думает? Неужели это так очевидно? Он почувствовал, как краснеет.

— Видишь эти фотографии? Их сделал я, — с гордостью сказал Дэнни.

— Они очень хороши. — Кристи успокаивался. — Если ты не станешь метеорологом, то всегда сможешь работать фотографом.

Ага, я тоже об этом подумал. Ты знаешь, я закончил школу? В любом случае, мне надо составить список, для Рейнбеков: где сделана каждая фотография. Мистер Рейнбек хочет выпустить книгу и раздавать ее в школах и даже на улицах, чтобы жители Нью-Йорка захотели посмотреть вверх, на небо.

— И увидеть все чудеса, — сказала Бриджит, глаза которой светились от любви к брату.

— Правильно, Бриди. Но список у меня в голове. Видишь этого ангела? — Он указал на черно-белую фотографию: гладкая скульптура, тени на камне, крылья широко раскинуты, спокойный и отчего-то теплый гранитный взгляд.

— Да. — Кристи смотрел на ангела, но вместо него видел Кэтрин.

— Эта статуя находится около моста в Центральном парке. А вот этот… — он перемешал снимки, нашел другого ангела, — вырезан на стене церкви на Лексингтон-авеню. А видишь этого грифона? Он выточен у входа в здание на Восточной Сорок второй стрит. Эти демоны, или кто они там, изображены на камне прямо рядом с входом в «Манджиа», ресторан на Западной Пятьдесят седьмой стрит. А эти колокола…

— Загадочные колокола! — восторженно процитировала Бриджит недавний заголовок в «Дейли Ньюс». В этой публикации акцент был сделан на снимке, который Пенелопа держала в руке, когда Дэнни упал с крыши. Она молчала о нем, и Дэнни тоже. Никто не знал, где в городе находились эти колокола. Они даже стали целью рождественской охоты, все спрашивали о колоколах. Мистер Рейнбек никогда не был так взволнован: его проект «Посмотри вверх» уже возымел действие, хотя брошюра с фотографиями еще не была опубликована. Люди всех пяти пригородов поднимали головы вверх, глядя на здания и на небо, в поисках каменных колоколов.

Жители Бруклина были уверены, что колокола вырезаны на стенах церкви Грейс или Бруклинской академии музыки, а может быть, на огромных каменных опорах Бруклинского и Уильямсбургского мостов. Одна женщина из Квинса заявила, что на фотографии — склеп с кладбища Флашинг, рядом с тем местом, где похоронены ее родители.

Молодой иезуит утверждал, что колокола расположены на доме уединения в Маунт-Манреса на острове Стетен, и люди, ищущие уединения на Рождество, черпали духовную силу, гуляя и осматривая дом. Один старый мудрый священник стоял на холме, с которого открывался вид на огни Манхэттена на другой стороне реки. Он знал точное местоположение колоколов, видел их, когда мальчишкой жил в Челси.

Минни Макгуер из Бронкса прошлась вдоль всей Бейн-бридж-авеню, уверенная, что если она найдет колокола, то ее сын Десмонд бросит пить, пройдет курс лечения.

Некая пара обнаружила один колокол, вырезанный на гранитной арке собора Святого Иоанна Пророка. Движимый этим открытием, мужчина сделал своей даме предложение, состоялась рождественская помолвка, вдохновленная приключением. Правильный шаг, но не тот колокол.

— Ты скажешь нам, где они находятся? — спросила Бриджит.

— Может быть. — Дэнни ехидно улыбнулся. Бриджит кинула в него подушкой:

— Ну, Дэнни!

— Я люблю хранить секреты, — заявил он.

— По крайней мере ты должен сказать Кэтрин, она столько для тебя сделала.

— Да, — согласился Дэнни, — она заслуживает этого.

Кристи ждал, глядя, как его дети обмениваются взглядами. Ухмылка Дэнни была заразной — теперь и Бриджит ухмылялась.

— Заслуживает, — подтвердила Бриджит.

— Па, ты мог бы показать ей колокола, — сказал Дэнни.

— Я не знаю, где они, — ответил Кристи и, увидев, что его сын и дочь улыбаются, почувствовал, что краснеет.

— Дэнни скажет тебе, — уверила его Бриджит.

— Да, если ты их ей покажешь, я скажу тебе, где их найти, — отозвался Дэнни.

Поскольку Кристи не возражал, Дэнни ему рассказал.

 

Глава 16

Каждый год в канун Рождества Лиззи и Люси приходили к Кэтрин на торжественный обед. Они всегда надевали красивые платья, шляпы и свои лучшие украшения. Ели устриц, каплуна и один трюфель, завернутый в бекон, поджаренный на углях в камине и тоненько нарезанный в картофельное пюре. На десерт у них был рождественский торт в виде полена. До смерти Брайана они еще вешали звезду на рождественскую ель, обменивались подарками и ходили на ночную мессу в церковь Святой Люси.

В этом году праздничная атмосфера достигла небывалого уровня. Во-первых, Лиззи была взволнована по поводу своего нового романа. За все то время, что офицер Рип Коллинз патрулировал Челси, казалось, он взглянул на Лиззи не более двух раз. Но в нынешнем году, часто останавливаясь у палатки Кристи, он наконец-то набрался храбрости и пригласил ее на свидание.

— Он покатал меня на патрульной машине, — взволнованно рассказала Люси, — и показал, как надо производить арест.

— Будем надеяться, что это умение тебе не понадобится, — сказала Лиззи, искоса поглядывая на подругу.

— А где он сегодня? — спросила Кэтрин.

— На службе, следит, чтобы улицы были безопасными для Санта-Клауса.

— Он сказал, что арестует Санту, если тот неправильно припаркует свои сани, — хихикнула Люси.

— Думаю, что в Челси особое отношение к Санте, — сказала Кэтрин, — если учесть, что здесь его сделали знаменитым. «Это была ночь перед Рождеством…» и все такое.

— И все такое, — отозвалась Лиззи.

Кэтрин нравилось видеть подругу такой счастливой. И Лиззи относилась к ней также. Что-то изменилось в Кэтрин за последнее время. Хотя она не рассказала Лиззи о визите Брайана, подруга заметила, что она воспрянул духом.

— Уже пора собираться в церковь. — Люси посмотрела на часы. Половина одиннадцатого; на полночную мессу соберется много народу, и они хотели занять места.

— Нам надо идти, — согласилась Лиззи. — Ты идешь, Кэтрин?

Кэтрин задумалась. Она хотела пойти. В этом году многое изменилось, она больше не боялась Рождества. Но у нее не было елки, так что они не могли повесить звезду. И подарков она купила не слишком много, только несколько мотков исландской пряжи для Люси и серебряный браслет для Лиззи. Она собиралась пойти на полночную службу со своими друзьями, но что-то заставило ее покачать головой, отказываясь.

— Мне надо остаться здесь, — сказала она.

— Ты можешь сходить навестить их. — Лиззи как будто читала ее мысли.

— Бирнов? — спросила Люси.

— Ты же о них думаешь, не так ли ? — Вопрос Лиззи прозвучал как утверждение.

Кэтрин кивнула:

— Они завтра уезжают. Думаю, они могут прийти попрощаться.

— Я собираюсь писать Бриджит, — сказала Люси. — А ты могла бы писать Кристи.

— Полезный совет, — заметила Лиззи, натягивая пальто и направляясь к входной двери.

Кэтрин попробовала улыбнуться. Она надеялась на встречу с Кристи с тех пор, как заперла дверь в мансарду.

— Я думала, что он заглянет раньше, — сказала она.

— Ну, счастливого Рождества, — пожелала Лиззи, выглядывая в окно.

— Что? — спросила Кэтрин.

Ее лучшая подруга открыла дверь. На верхней ступеньке стоял Кристи.

— Я боялся, что уже поздно, — сказал он, глядя на часы. — Но увидел, что у вас горит свет.

— Еще не поздно, — заверила его Лиззи. — Счастливого Рождества, Кристи!

— И тебе тоже.

— Передай привет Бриджит и Гарри! — улыбаясь, сказала Лиззи, взяла Люси за руку, и они побежали по ступенькам.

Кэтрин улыбнулась и открыла дверь шире, чтобы впустить Кристи.

— Пожалуйста, заходи.

— Вообще-то я хочу, чтобы ты пошла со мной, — сказал он, протягивая руку.

— Прямо сейчас? — спросила она, вздрогнув от порыва ветра.

— Да, я хочу кое-что тебе показать.

Глядя в его яркие голубые глаза, она поколебалась. Но, почувствовав его волнение, улыбнулась.

— Я надену пальто.

Они сразу поймали такси, и Кристи попросил водителя отвезти их к юго-восточному краю Центрального парка. Они с Кэтрин сидели на заднем сиденье, почти ничего не говоря и даже не осмеливаясь посмотреть друг на друга. Все слова, которые Кристи хотел ей сказать, испарились, затерявшись в сумятице мыслей. У мечты не бывает сценария. Может, для того и существуют поэты, подумал он, поэты и авторы песен. Водитель включил радио, одну за другой исполняли рождественские песни.

— Какая твоя любимая? — наконец спросил он, нервничая.

— Моя любимая?

— Песенка, твоя любимая рождественская песня?

— Хм, надо подумать, мне нравятся многие. А твоя?

— «Тихая ночь», — сказал он. Потом достал из кармана фотографию колоколов, сделанную Дэнни.

— Мы едем в парк? — спросила она.

— Да.

— Я думала, ты больше никогда не захочешь туда пойти после того, что случилось с Дэнни.

— Я тоже так думал.

Он вспомнил последние несколько дней, пережитый им страх попасть в сети городской бюрократии, и его передернуло.

— Видимо, нас охраняет ангел-хранитель, потому что Дэнни в порядке и каким-то образом власти решили, что мы не преступники.

Кэтрин улыбнулась, и он не мог оторвать взгляд от ее лица. Ему хотелось просто смотреть на нее, освещенную городскими огнями, мелькавшими в окне машины.

Они подъехали к углу Пятой авеню и Пятьдесят девятой стрит, Кристи заплатил водителю, и они пожелали друг другу счастливого Рождества. Кристи взял Кэтрин под руку, потому что улица была скользкой от снега. Он помог ей забраться на сугроб, казалось, что она не хочет, чтобы он отпустил ее даже тогда, когда они вышли на чистую дорогу.

— Ты знаешь, куда мы идем? — спросил он.

— Думаю, да, — ответила она, взглянув на снимок в его руке. — Ты собираешься показать мне колокола? Дэнни сфотографировал их здесь?

— Увидишь.

Они шли под красивыми железными фонарями, отбрасывавшими желто-оранжевый свет. Заледеневший пруд был окружен покрытыми снегом кустами. Вокруг него не было ни птиц, ни людей, ни животных. Кристи казалось, что они идут по дикой пустынной местности, как будто они одни во всем мире. Обойдя пруд, они подошли к изящному каменному мосту. Мост был перекинут через узкий северный конец пруда. Все еще держась за руки, они поднялись на середину моста и осмотрелись. Лед отражал танцующие огни небоскребов. Кэтрин указала на одно из самых высоких зданий.

— Это моя библиотека, — сказала она. — Я смотрю на этот мост каждый день.

— Правда? — Он думал, какое из окон было ее.

Она кивнула. Они выдыхали облака серебряного пара и прижимались друг к другу, плечо к плечу, чтобы согреться. От ее прикосновения у Кристи внутри все затрепетало. Он слушал.

— Мост Гэпстоу.

— А ты когда-нибудь смотрела на нее? — спросил Кристи, указывая на статую, спрятанную в тени деревьев прямо перед ними. Хотя раньше он не видел статую, но он знал, что она там, благодаря описанию Дэнни.

Кэтрин всмотрелась в темноту.

— Ангел, — сказала она, спускаясь с другой стороны изогнутого моста. Отсюда Кристи видел, что статуя скрыта зарослями. — Я даже не знала, что она там есть. — Внимательно оглядывая статую, она прикоснулась к крыльям, белому лбу, нежно улыбавшимся губам.

— Красивая, — сказал Кристи, глядя на Кэтрин.

— Ты думаешь, это женщина? — спросила она.

Кристи кивнул. Его пульс участился, он обнял Кэтрин, и их глаза встретились. Ему было спокойнее, когда она была близко-близко, как сейчас, иначе невозможно, подумал он.

— Она — это ты, — сказал он, указывая на ангела. — С того самого мгновения, как Дэнни показал мне снимок, я мог думать только об этом. Она очень на тебя похожа.

Кэтрин покачала головой, но он поцеловал ее, и она не могла ничего ответить. Как мог он решиться на это, так боясь потерять этот шанс, но не желая потратить ни единой минуты на то, чтобы попытаться его использовать?

Тонкие облака заволокли небо. В просветах сверкали звезды, как будто они стояли на холме в Новой Шотландии, а не здесь, в центре Манхэттена, окруженные городскими огнями. Он вдохнул холодный воздух, успокаиваясь. Кэтрин посмотрела на него, и Кристи вдруг осознал, что жизнь — это охота за мечтами и что свою он уже нашел.

— Кэтрин Тирни, — произнес он.

— Кристи Бирн.

— Ты мой ангел, — сказал он. Он боялся обернуться, он был уверен, что статуя исчезла, потому что он держал ангела в своих объятиях.

— Я боялась, что ты будешь думать обо мне иначе, — улыбнулась она, — потому что я скрывала от тебя то, что знаю о Дэнни.

— Ты помогала ему, когда я не мог, — сказал Кристи. — Мне потребовалось время, чтобы это понять.

Кэтрин кивнула. Она дрожала, холодный ветер дул через парк, мчался через поля и пруд, напомнив Кристи о том, что канун Рождества заканчивался, а ему надо было отвести ее еще в одно место.

— Колокола здесь? — спросила она. — С каменным ангелом?

Он покачал головой, прижимая ее крепче, чтобы согреть.

— Нет, но я должен был сначала привести тебя сюда, чтобы ты узнала о моих чувствах. Это не очень просто — быть таким, как я. Слова — я использовал их, только чтобы продать деревья. Делал деньги благодаря проходящим мимо ньюйоркцам. «Вот голубая ель, тронутая звездным светом» или «Для этой ели вам не понадобится мишура — в ее ветвях свет северного сияния».

Кэтрин рассмеялась, слушая, как он воспроизводит речь продавца.

— Это все дешевые трюки, такие разговоры, — заметил он.

— Я знаю, что ты умеешь говорить иначе.

— Но не о том, что я пытаюсь сказать сейчас. У меня не хватает слов, чтобы высказать свои чувства, Кэтрин. Да, пожалуй, это не имеет смысла.

Она посмотрела на него, как будто хотела, чтобы он попробовал. Он снова поцеловал ее и сквозь ткань пальто почувствовал, что ее сердце бьется так же быстро, как его.

— Фотографируя для тебя, Дэнни проникся духом твоего проекта.

— Эти снимки заставили людей поднять голову, — ответила Кэтрин. — Мой босс ему очень благодарен. Весь город в горячке, все хотят узнать, где он нашел эти колокола.

— Ты хочешь узнать?

— Конечно.

Вокруг них снова был город дикий и романтичный, с миллионами жителей за освещенными окнами. Кристи понял, что присоединился к множеству людей, которые приехали в Нью-Йорк, чтобы исполнить свою мечту.

— Я покажу тебе. — Кристи взял ее за руку и повел обратно через арку моста Гэпстоу.

Мимо шли, прогуливаясь, люди — домой или в церковь, или просто потому, что был канун Рождества и падал снег. Кэтрин и Кристи двигались по Пятой авеню и через несколько кварталов, пока на площади остановилось такси, чтобы кого-то высадить, они забрались в него.

— Откуда вы? — спросил водитель, глядя в зеркало заднего вида. — Вы не местные?

— Мы из Челси, — ответил Кристи, улыбнувшись Кэтрин.

Кэтрин засмеялась — его простота возбуждала ее. Водитель продолжал смотреть.

— Эй, да ведь вы тот продавец деревьев, — сказал он. — Я прав?

Кристи проигнорировал его. Вместо этого он поцеловал шею Кэтрин, ее щеку и уголок ее губ. Она задрожала, прижимаясь к нему.

— Как ваш сын? Ему уже лучше?

Молчание.

— Вы же его отец, правильно? Того парня, который поскользнулся, упал с крыши замка? Как его дела?

— Отлично, — ответил Кристи.

Но Кэтрин видела, что водитель задел его. Она нащупала и сжала его руку, он благодарно посмотрел на нее и снова сказал, что ангел напомнил ему о ней. Она закрыла глаза, вспоминая настоящего ангела, который на этой неделе посетил Нью-Йорк.

— Вы должны сказать мне одну вещь, — заявил водитель.

— Да? И что же? — спросил Кристи.

— Вы должны сказать мне, где эти чертовы колокола?!

Кэтрин улыбнулась, глядя в окно. Она не могла поверить, что взволнована лишь потому, что скоро это узнает. Как и весь Нью-Йорк, ее очаровала легенда о Дэнни Бирне, живущем в замке Бельведер и обладающем только фотоаппаратом и черно-белым снимком каменных колоколов.

— Он ведь сказал вам? — настаивал водитель.

— Это секрет, — сказал Кристи. — Я не хотел бы испортить вам веселье от их поисков.

— Да ну, это же канун Рождества. Это ваш бизнес — продавать Рождество! Что, если я включу радио, чтобы настроить вас на праздничный лад? Вы ведь использовали этот трюк? Я это сделаю, а вы мне скажете. Ну так как?

— Какой трюк? — спросил Кристи.

— Проигрывать старые рождественские песни, чтобы вдохнуть в прохожих праздничное настроение. Вот для чего все эти огни, украшенные витрины магазинов. Это настроение заставляет людей покупать. Для того же и чертова елка в Рокфеллеровском центре!

— И я так думал, — сказал Кристи.

— Сегодня у вас настроение отдавать, правильно? Скажите мне что-то, чего не знает никто в Нью-Йорке. Вы скажете мне, я продам это в газету «Пост», и мы поделим деньги. Уговорите его, леди!

— Я не думаю, что он поддается уговорам.

Когда они достигли места назначения, угла Десятой авеню и Двадцать третьей стрит, Кристи залез в карман и дал водителю двадцатку.

— Сдачу оставьте себе.

— Эй, все дело в чаевых, правильно? — усмехнулся водитель. — Гораздо лучше, чем решать загадку этих чертовых колоколов. Спасибо, парень.

— Счастливого Рождества, — сказал Кристи и улыбнулся Кэтрин.

— Все в порядке?

— Да.

Вспыхнула иллюминация закусочной «Эмпайер», как яркий маяк освещавшая Десятую авеню. Пошел снег. Снежинки укутали небо вуалью. За сверкающим снегом светились огни домов. Кэтрин дрожала, но не от холода. Кристи обнял ее за плечи. Они пошли на юг.

— Когда-то здесь были фермерские земли, — сказала Кэтрин, когда они проходили мимо парка Святого Николая. — Ими владел Клемент Кларк Мур.

— Теперь трудно представить. — Кристи оглядел выросшие на месте полей здания.

Кэтрин стало интересно, думает ли он сейчас о своей ферме. Ей было любопытно, как она выглядела, и как выглядело ночное небо без городских огней, и насколько высоки там деревья, и можно ли из его дома увидеть море.

— Ты живешь так далеко отсюда и завтра уезжаешь домой.

Он не ответил. Ее сердце глухо стучало, пока они шли в тишине.

— Дэнни решил остаться, — медленно сказал Кристи. — Я точно не знаю, как у него все сложится, но миссис Квинн предложила ему жить у нее, если он будет помогать ее сыну Джону в скобяной лавке. Кажется, он уверен, что сможет получить стипендию и поступить в колледж.

Кэтрин слушала. Она была уверена, что мистер Рейн-бек — даже оба мистера Рейнбека — захотят помочь Дэнни. Но сейчас ее мысли были заняты планами другого человека.

— А как насчет тебя, Кристи? Ты не думал остаться?

Он прижал ее сильнее. Они шли на юг, а снег становился все гуще. Видимость была плохой, тротуары — скользкими. Вопрос Кэтрин прозвучал буднично, но внутренне она содрогалась. Неужели он уедет? Неужели он может пренебречь даром, который преподнесла им судьба ? Они обнимали друг друга и шли сквозь снег. Как они смогут отпустить друг друга?

Кэтрин посмотрела вперед и неожиданно увидела очертания церкви Святой Люси. Люди заходили внутрь; она посмотрела на часы и увидела, что уже почти полночь. У нее перехватило горло: она подумала о том, что произошло в этой церкви всего неделю назад. Брайан вернулся… и это была ночь, когда Дэнни чуть не погиб.

— Почему мы здесь? — спросила она Кристи.

Его глаза поразили ее: они были кристально голубые, полные огня.

Их глаза встретились. Кэтрин вздрогнула и взяла его за руку. Внезапно ей стало страшно, как будто мир стал вращаться все быстрее и быстрее. Снег несся с севера, и она крепче прижалась к Кристи.

— Почему мы здесь? — снова спросила она.

— А ты не знаешь?

— Лиззи и Люси в церкви, — сказала она. — Это место, в котором прошли самые важные события моей жизни. Здесь я…

— Скажи мне, — попросил Кристи.

— Здесь я попрощалась с прошлым, — прошептала Кэтрин.

— Ты должна была это сделать, — он обнял ее и прижал к себе, — потому что вот твое будущее.

Они снова поцеловались, не обращая внимания на людей, взбиравшихся за ними по ступенькам. Высоко на колокольне зазвонили колокола.

— Ты не ответил мне, — прошептала она, а северный ветер, трепавший ее волосы, заставил ее крепче прижаться к Кристи. — Ты не думал остаться?

— У меня ферма, которую надо поддерживать. А ты не думала о Новой Шотландии?

— Звучит чудесно, — сказала она, дрожа.

— Я был бы рад показать ее тебе, — сказал он. — Поедешь с нами?

— Мне бы хотелось, — ответила она.

— Тогда поехали.

— У меня работа, — начала она.

— Встреча с тобой была настоящим чудом, неужели ты этого не чувствуешь?

— Знаю, — сказала она, ощущая, как пульсирует ее кровь.

Она действительно знала. Ее крепко запертое на замок сердце открылось этому человеку и его детям. Она последовала за призраком, видела перья ангела на снегу, попрощалась со своим горем.

— Тебе нужно что-то более убедительное? — спросил он, прикасаясь к ее щеке. — Если нужно, скажи мне.

— Более убедительное?

— Вспомни, зачем мы сюда пришли.

— Кристи, зачем? — Среди всех этих внешних и внутренних бурь она действительно забыла. Его страстные голубые глаза смотрели на нее так пронзительно, что можно было испугаться. Но она была как околдованная.

— Посмотри вверх, — сказал Кристи.

Ему даже не пришлось указывать. Кэтрин подняла голову и задохнулась. Там были они — каменные колокола.

Иногда оказывается, что мы плохо знаем самые знакомые, привычные нам места. Сколько раз она входила в эту дверь? Ее внесли в церковь Святой Люси младенцем, она гуляла тут, когда была ребенком, приходила сюда юной невестой и вдовой. Все это время колокола были у нее над головой.

— Дэнни, — только и сказала она.

— Он говорит, что, когда ты впервые дала ему фотоаппарат, он пришел в Челси, туда, где в последний раз видел меня и Бриджит. Он заглянул в эту церковь и нашел много интересного, что можно было сфотографировать.

— Я входила в эту дверь тысячи раз, я должна была видеть их раньше, но не помню.

— Твой босс — очень мудрый человек, — заметил Кристи. — Он знает, что нужно людям.

Кэтрин согласилась. На мгновение она закрыла глаза, чувствуя, как ветер обдувает ее лицо. Вокруг столько красоты, и она всегда рядом с ними.

— Мы думаем, что видели все это раньше, что знаем это сердцем.

— Но мы забываем, — сказал Кристи. — Забыть так легко.

— Или просто не смотреть, — согласилась Кэтрин.

— Давай пообещаем друг другу, что не будем забывать смотреть вокруг. — Его глаза были яркими, как северные огни.

Они поцеловались и снова посмотрели вверх. Под светом звезд казалось, что розовый песчаник церкви светится изнутри. Голубой свет струился через окна. Но взгляд Кэтрин манили только каменные колокола: покрытые снегом и льдом, они казались серебряными.

Городские огни освещали улицу, тротуары, каменную кладку, серебряные колокола, Кристи Бирна и Кэтрин Тирни — продавца деревьев с севера и библиотекаря из большого города. Падал снег, и рождественские колокола начали звонить.