Солнечный свет лился сквозь окна домика. Закончив очередную серию звонков в полицейские участки, Дейзи откинулась в кресле-качалке и задумалась, что делать дальше. Вдруг она услышала свист. Дейзи открыла дверь и увидела, как Джеймс едет к ее дому на коне и ведет под уздцы Скаут.
— Пошли, — проговорил он. — Одевайся.
Дейзи заколебалась, перебрав в уме все причины, по которым ей не стоит ехать — одна была лучше другой. Но Джеймс улыбался так открыто и с такой надеждой, что она вспомнила о том молодом ковбое, который пригласил ее пожить у себя на ранчо.
— Я сейчас, — проговорила она, вбежала внутрь, надела ботинки, куртку и прихватила солнечные очки. Отражаясь от снега, солнечный свет становился в два раза ярче. Джеймс слез с лошади, чтобы помочь ей взобраться, но прежде надел на голову Дейзи ее белую шляпу. Она была покрыта толстым слоем пыли и выглядела серой, а не снежно-белой, как когда-то. Это был старый «Стетсон», который Джеймс купил Дейзи в их первый год на ранчо. Она оставила висеть эту шляпу на крючке в прихожей и была поражена и растрогана, что Джеймс хранил ее все это время.
— Так солнце не будет светить в глаза, — только и произнес он.
— Спасибо, — ответила Дейзи.
Она поставила ногу в стремя, и Джеймс подтолкнул ее вверх. Скаут заржала и стала гарцевать на месте. Поглаживая лошадь по шее, Дейзи наклонилась, чтобы прошептать ей ласковые слова. Затем Джеймс оседлал своего коня, и они отправились в путь.
Дейзи ехала примерно в десяти ярдах позади. Она знала эти тропы наизусть, помнила эту красоту сердцем, поэтому просто наслаждалась прекрасным видом вокруг, даже не задумываясь о том, почему они вообще поехали кататься. Но вопросы встали сами собой. Зачем Джеймс пригласил ее на прогулку и почему она согласилась? Дейзи старалась не думать об этом, рассматривая горы и небо, зубчатые вершины и бесконечную синеву.
Проезжая вдоль ручья, Дейзи рассматривала корни сосен и кустов можжевельника, которые причудливо переплетались и опутывали камни прямо над водой. Ручей перекатывался через небольшую стремнину, и над поверхностью воды сверкало множество маленьких радуг. Из подтаявшего снега торчали золотистые стебли трав, и ветер нежно покачивал их, словно в вальсе. На солнце Дейзи стало тепло, и она расстегнула куртку.
Они проехали под утесами Райделов. Эти утесы были так названы, потому что предположительно дед Джеймса согнал оттуда, с высоты в пятьсот футов, все стадо Райделов, всех овец до единой. Дейзи верила в эту легенду. Она когда-то приходила сюда, чтобы найти кости, которые можно было бы использовать в работе. Правда, ей никогда не нравилось представлять, что предки Джеймса действовали с такой жестокостью, и она пришпорила Скаут, чтобы та пошла легким галопом.
Джеймс тоже пришпорил своего коня, чтобы не отстать, и через луга они въехали на любимую тропу Дейзи. Она скакала верхом на Скаут, ветер ласкал ее, и все волнения стали оставлять Дейзи. Именно такой и должна быть прогулка верхом. Дейзи больше всего любила то чувство, когда она оказывалась на необъятном просторе, и все дурные мысли уносились прочь из головы; ее разум растворялся в окружающей природе и ветре.
Они подъехали к осиновой рощице, и Джеймс направил свою лошадь прямо к деревьям.
— Туда? — удивленно спросила Дейзи. Их обычный маршрут пролегал дальше по тропе в горы, через каньоны в красных скалах. Джеймс только приготовился ответить, как Дейзи сама все поняла: он не хотел вести ее мимо того места, где исчез Джейк. Дейзи кивнула и последовала за ним.
Огромный тополь упал, перегородив дорогу, и мертвые листья все еще висели на ветвях. Раньше Дейзи просто бы перепрыгнула дерево, но сегодня она направила Скаут в объезд. Обернувшись, она увидела, как Джеймс с легкостью перепрыгнул через препятствие на своем скакуне. Упругие тела лошади и всадника слились в единое целое, руки Джеймса и ноги лошади вытянулись, и на миг они зависли в воздухе в грациозном прыжке. В эту секунду Дейзи поняла, что она обязательно когда-нибудь повторит это изображение.
Джеймс повернулся, и тень от ветвей и листьев, оставшихся на деревьях, причудливым узором легла ему на лицо. Этот узор был похож на магические татуировки, которые некоторые шаманы наносят на щеки и лоб для изображения сверхъестественного видения.
Дейзи прищурилась, чтобы лучше разглядеть узор, но Джеймс вышел на свет, и тени исчезли.
— Что такое? — поинтересовался он, подъехав к ней.
— Я просто… да, не важно, — отозвалась Дейзи.
— Ты выглядишь расстроенной.
— Тень на твоем лице напомнила мне о Луисе… Он еще жив?
— Нет, — произнес Джеймс. — Он умер прошлой зимой.
Дейзи кивнула. Печально было это слышать. Луис был шаманом и верил в перерождение природы. Он говорил, что погребение — это просто переход человека из одной жизни в другую, где он встретится с духами тех, кого любил. Луис помогал Дейзи еще до того, как Джейк… он помогал ей находить духов в костях и перьях. «После смерти нам дается всевидение», — говорил он.
Джеймс пристально поглядел на Дейзи, как будто желая убедиться, что она может ехать дальше. Дейзи кивнула, и они вернулись на тропу. Их путь лежал в гору, и солнце слепило им глаза, отражаясь от тающего снега. Джеймс замедлил ход и дождался Дейзи; бок о бок они продолжили восхождение по постепенно поднимающейся тропе.
— Я не знаю этого пути, — проговорила Дейзи. — По-моему, мы никогда не ездили здесь вдвоем.
— У нас туг недалеко объявились непрошеные гости, и я хочу держаться от того места подальше… и потом, я хочу показать тебе кое-что новенькое.
Дейзи кивнула. Конечно, вид горных вершин, величественно поднимающихся в самое небо, был очень волнующим и романтичным, но она не могла сейчас насладиться им. Ее очень расстроили слова о смерти Луиса. Дейзи не переставая думала о нем, ведь Луис пытался помочь ей обрести покой, душевное равновесие во время трагедии с Джейком.
Колено Джеймса коснулось ее ноги, когда лошади шли рядом, и Дейзи попыталась не обращать внимания на электрический разряд, возникший от этого прикосновения и прошедший через все ее тело. Их ноги снова нечаянно несколько раз соприкоснулись, и ощущения от контакта оказались настолько сильными и резкими, что Дейзи с трудом удержалась в седле. Она больше не могла думать, ею завладели эмоции и инстинкты.
Езда верхом на Скаут оказывала на Дейзи странный эффект. Разум Дейзи освобождался от всяких размышлений на тему «следует», «не следует» и «что, если», и она становилась похожа на первобытную дикарку. Ведь есть что-то первобытное в том, когда по крутой и опасной горной тропе тебя везет большое и теплое существо, а воздух наполнен запахами полыни и хвои и ветер уносит прочь тысячи лет цивилизации.
Джеймс взял Дейзи за руку, и сильнейший жар охватил все ее тело. Она, словно горящая свеча, была готова стечь на землю струйками расплавленного воска. Его рука была такой знакомой, узкой, сильной и мозолистой. Дейзи убрала свою руку. Ей хотелось закричать: «Почему? Почему все это случилось? Почему все произошло именно так? Почему он оставил ее и Сейдж?»
Они двигались вперед, поднимаясь по тропе, которая шла все выше в гору. Прежде чем они перевалили через вершину, Дейзи услышала шум воды. Корявые кедры росли прямо на скале, и через их острые иголки она увидела изливающийся вниз поток. У Дейзи захватило дыхание и сердце отозвалось ноющей болью.
Тропа резко огибала скалу. Выйдя из-за поворота, они спугнули пару бизонов; Дейзи видела, как они спрыгнули с пурпурной скалы и исчезли в расщелине. Беркут соорудил гнездо на небольшом уступе скалы на противоположной стене, над глубоким ущельем. Дейзи знала, что в этом месте брала свое начало какая-то река, и эта земля была лучшим местом для охоты. Беркут взглянул на них своими желтыми глазами, а затем спрыгнул с края каменного выступа и камнем устремился вниз, к деревьям.
Дейзи слезла с лошади и подошла к расщелине в отвесной скале. Джеймс начал подниматься по этой каменной трубе впереди нее и, когда Дейзи полезла за ним, обернулся и предложил ей руку. Она нетвердо встала на уступ и поэтому позволила подтянуть себя. Сердце Дейзи бешено колотилось, она боялась смотреть, но не от головокружения или страха, а от охвативших ее переживаний. Прямо перед ней раскинулось небольшое озеро. У ног Дейзи вода была холодна и так чиста и прозрачна, что можно было разглядеть каждый камешек или веточку на дне.
Вода собиралась здесь, чтобы остановиться на миг и насладиться покоем и безмятежностью, прежде чем низвергнуться с шумом вниз с трехсотфутового обрыва белым как снег потоком. Стены красных скал пропасти были почти вертикальными и располагались совсем близко, будто сжимали поток в тисках, и туман, поднимающийся от воды, казался розовым.
Дейзи подошла к самому краю и завороженно посмотрела вниз. Ее нога соскользнула, но она удержалась, уцепившись за можжевельник, вросший корнями прямо в камень. Она, должно быть, подошла слишком близко, потому что вдруг ощутила, как руки Джеймса обхватили ее. Лицо Дейзи было мокрым, но не от водяных брызг, а от собственных слез.
— Вашаки, — проговорила она.
— Почему ты сейчас это сказала?
— Помнишь, как мы учили детей произносить это имя? — спросила Дейзи, как будто не слышала Джеймса.
— Помню.
Дейзи закрыла глаза; сейчас она вспомнила, как дети смотрели на нее, держась за руки, и старались выговорить имя вождя. И у них это легко получилось, как будто сам дух сошел к ним. — Вашаки. Вашаки. — Дейзи слышала голоса Джейка и Сейдж.
— Ты плачешь, — проговорил Джеймс, едва не коснувшись ее лица. — Я думал, что тебе нравятся водопады.
— Они напоминают мне о вещах, которые я потеряла, — ответила Дейзи, и ее голос прозвучал глухо.
— Сейдж будет здесь… в это надо верить.
— Я верю.
— Она может прийти в любой день…
— Она каждый день говорила о тебе, — произнесла Дейзи. — Она так нуждалась в тебе все это время… Я не смогла отпустить ее!
— Мне жаль, — проговорил Джеймс. — Хотел бы я…
— А я так волнуюсь, — продолжила Дейзи, и ее слова заглушили слова Джеймса.
— Она сильная, она сможет…
— Она беременна! — произнесла Дейзи.
— Беременна? — повторил Джеймс. Он был шокирован, его лицо побледнело, и Джеймс отвернулся от водопада. — Ей же только шестнадцать…
— Шестнадцать, — проговорила Дейзи, — уже достаточно.
Они стояли молча и слушали, как рокочет вода у них под ногами. Обернувшись, Дейзи увидела потрясение и боль в глазах Джеймса.
— Меня никогда не было рядом, чтобы защитить ее, — произнес он.
— Ты нужен ей… — с трудом проговорила Дейзи. Она хотела рассказать ему о тех бессонных ночах, когда Сейдж плакала, что ее отца нет рядом, а Дейзи плакала, что ее дочь так переживает. Сейчас ей казалось, что вода устремляется вниз с ревом, полным гнева и боли.
— Это я разрушил ее жизнь?
— Я не… — начала Дейзи и запнулась.
— Я, Дейзи? Скажи…
— Я еще не знаю! — выкрикнула она. — Сейдж еще нет здесь, и я не знаю, вернется ли она!
— Это моя вина, — произнес Джеймс. — Я знаю, это так…
— Скажи, почему ты ни разу не приехал, чтобы увидеться с ней, — проговорила Дейзи. — Ни разу за все эти годы.
— Я не могу.
— Не можешь сказать?
Лицо Джеймса снова стало каменным, а морщины вокруг глаз цвета полыни стали глубже. Дейзи видела, чего ему стоит его одиночество, его желание сохранить все в себе и никого не пустить к себе в душу. Она давно оставила попытки изменить это положение вещей, но старое желание вернулось.
— Скажи мне! — закричала она. — Я ее мать и заслуживаю услышать объяснение!
Джеймс взял Дейзи за руки и сжал их с такой силой, что кости хрустнули, но она даже не обратила на это внимание. Взгляд Джеймса были полон ненависти, и на секунду Дейзи подумала, что он сейчас швырнет ее со скалы.
— Я остался, — произнес он сквозь стиснутые зубы, — чтобы убить того, кто забрал нашего сына.
— Убить?
— Убить, Дейзи. Разорвать на куски.
— Но мы не знаем…
— Я знаю, — прервал ее Джеймс.
— Ты не можешь знать! Полиция никого не нашла… не было никаких зацепок… он просто пропал, Джеймс! Он, должно быть, умер, вот что случилось… он просто…
— Мы так и не нашли его тело, — закричал Джеймс, не отпуская ее рук. — Мы так и не нашли его, чтобы похоронить! — Дейзи была слишком поражена таким напором. Глаза Джеймса горели пламенем безумия.
Она наконец поняла, какие чувства переживал Джеймс, и кивнула в ответ. По ее щекам потекли слезы. Дейзи плакала по тем костям, которые действительно имели значение. Она плакала по своему трехлетнему сыну. Дейзи слышала и раньше доводы Джеймса о том, что он остается на ранчо из-за Джейка. Всегда это звучало как оправдание, но сейчас она поняла, что это на самом деле подлинные переживания Джеймса.
Вдруг Дейзи поймала себя на том, что ее наполняет странное чувство покоя и прощения. Должно быть, ее взгляд потеплел, потому что выражение лица Джеймса тоже изменилось. Джеймс был худой и высокий, чуть ли не на фут выше нее, но вдруг он отпустил ее руки и почти согнулся, опустив голову на уровень плеч Дейзи.
Они вместе смотрели, как спокойная вода превращается в шумящий поток, и Дейзи позволила ему приблизиться и крепко обнять ее. Лицо Дейзи прижалось к рубашке Джеймса, а его руки стянули ее, словно железные обручи. У них было двое детей, и оба ребенка пропали. Дейзи подняла голову и увидела, что слезы текут из глаз Джеймса.
— Прости меня, Дейзи, — произнес он, хрипя, как будто вырвал эти слова из собственного горла. — У тебя должны быть двое детей… я ничего не мог сделать.
— Я знала, что ничего нельзя было сделать, — воскликнула в слезах Дейзи, вцепившись в Джеймса. — Я всегда это знала!
— Но их нет, — произнес Джеймс с недоверием.
Вода проносилась у них под ногами, очищая их и унося с собой все, что мучило обоих долгие годы. Золотой листок закружился на гладкой поверхности и исчез за краем. Дейзи слышала рев воды, но теперь она знала, что это звук печали.
Горе — это наука, которой ни Дейзи, ни Джеймс никогда не изучали; они оба знали все о тех местах, где от тьмы не спасет ни одна молитва. Обняв друг друга на самом краю водопада, родители Сейдж и Джейка Такеров, казалось, совершили невероятное: они были вновь вместе, оплакивая то, что потеряли, что у них когда-то отняли — возможность быть семьей. Джеймс и Дейзи долго стояли так, обнявшись, пока в гнездо не вернулся беркут.
* * *
Пол Марч нашел Джеймса в конюшне. В руке Пол держал целую пачку бумаг. Это были счета за корма и за расходы по хозяйственной части, которые должен был подписать владелец ранчо. Джеймс только что завел лошадей в стойла и наливал в поилки свежую воду.
— Хорошо покатались? — произнес Пол.
— Да.
— Куда ездили?
— К истокам.
— К водопаду Солстис?
Джеймс кивнул. Он не хотел говорить об этом, так как полностью еще не осознал того, что произошло между ним и Дейзи, и не был уверен, что вообще когда-нибудь поймет это до конца. Он все еще чувствовал тяжесть головы Дейзи у себя на груди, и этот след горел, точно царапина или ожог. Запахи ранчо всегда были сильными, но все, что сейчас чувствовал Джеймс, это аромат духов Дейзи. Его глаза до сих пор жгло от слез. Тугой узел в его груди впервые за много лет стал меньше. И его дочь была беременна…
— Я думал, ты взволнован тем, что на ранчо появились чужаки, и удивился, что ты повез ее кататься, — проговорил Пол, протягивая Джеймсу одну из бумаг и ручку. — Я полагал, что ты хочешь, чтобы она уехала.
— Я отвез ее подальше от каньонов, — ответил Джеймс. Он глянул вниз и написал свое имя на чеке шорной мастерской «Томсон и сыновья».
— Где же плохие парни? — Пол явно хотел пропустить пару шуток на эту тему, но Джеймс был совсем не в настроении шутить или разговаривать, потому что время, проведенное с Дейзи, было слишком большим и серьезным переживанием для него.
— Давай без лишней болтовни, — произнес Джеймс тихо.
— Я просто рад, что ты вытащил ее, — улыбнулся Пол. — Это хорошо для вас обоих.
— Спасибо, я еще что-нибудь должен подписать? — спросил Джеймс.
Пол протянул ему стопку бумаг. Это было для них обычной процедурой уже многие годы. Пол находил Джеймса где угодно: в поле, в конюшне, рядом с загоном и заставлял его заниматься бумажными делами. Пол был хорошим управляющим. Джеймс ненавидел бумажную возню, а Пол не любил столы и офисы. Когда Джеймс все подписал, он почувствовал, что Пол хочет еще что-то сказать.
— В чем дело? — спросил он. — Что происходит?
— Просто… — начал Пол, прищурившись, отчего стал похож на сыщика, который пытается распутать хитрую загадку. Может быть, он хотел сказать Джеймсу что-то по дружбе, а вероятнее всего, собирался дать ему какой-то совет по поводу Дейзи. Но Джеймс и не думал ничего выслушивать.
— Ничего не говори сегодня, — произнес Джеймс.
Пол заколебался, нахмурился, но потом все же кивнул; забрав бумаги, он вышел. Джеймс медленно подошел к двери конюшни и посмотрел на домик Дейзи, который уже скрывали вечерние сумерки, затем взялся за ручки ворот и запер их.
* * *
К ночи Дэвид и Сейдж съехали с трассы. Старая черная машина тряслась на разбитой проселочной дороге, и Сейдж, освещая карту фонариком, указывала Дэвиду, куда надо ехать. Он отметил пункт назначения крестиком, но не говорил Сейдж, что это было за место. Чем ближе они подбирались к этому кресту, тем злее становилось лицо Дэвида.
Без предупреждения он остановил машину и пошел к багажнику. Животные заскулили в беспокойстве. Сейдж повернулась на пассажирском сиденье, пытаясь разглядеть, что делает Дэвид. Сейдж услышала, как он расстегнул молнию на большой сумке, затем таинственно зашуршали какие-то вещи, и она увидела отблеск света. Дэвид возился там довольно долго, по крайней мере пятнадцать минут. Возвратившись в машину, он отвернулся от Сейдж, как будто не хотел, чтобы она видела его лицо.
— Я не собираюсь показывать тебе дорогу, пока ты не поговоришь со мной, — произнесла Сейдж.
— Не надо быть такой вредной, — бросил Дэвид.
— Я совсем не вредная, а ты вредничаешь. Это и есть то самое задание? Мы его сегодня выполняем?
— Сейдж…
Она включила фонарь и направила луч света прямо на лицо Дэвида. От увиденного Сейдж едва не задохнулась: все лицо Дэвида покрывали рисунки. Семь черных точек проходили линией по его щекам; на лбу и подбородке были выведены концентрические окружности с точками, а четыре тонких линии спускались вниз по шее. Рисунки выглядели как татуировки.
— Дэвид, что ты делаешь? — вымолвила Сейдж.
— Это традиция, — ответил он. Его голос звучал странно, как будто был чужим. На улице дул ветер, перекатывая сухие листья с шелестом по земле. У Сейдж на голове поднялись волосы.
— Какая традиция? — прошептала она.
— Ты знаешь о посланниках между мирами? — спросил Дэвид.
Она начала качать головой, но вдруг остановилась. Ее мать рассказывала о подобных вещах. Когда она вырезала изображения на кости, она представляла, что обращается к духам умерших: ягнят, птиц, коров, оленей. Дрожащими пальцами Сейдж потянулась под одежду и дотронулась до своего амулета. Она кончиками пальцев ощупала лица мальчика и девочки.
— Да, — сказала она.
— Ты знаешь, что означают эти точки? — спросил Дэвид, показывая себе на щеки.
Сейдж покачала головой.
— Спасенных, — произнес Дэвид.
— Спасенных?
— Каждый раз я спас кого-то, одна из точек — это ты.
Потянувшись, Сейдж дотронулась до лица Дэвида кончиком указательного пальца и провела им по всем точкам через его щеки, считая их: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Это было самое странное событие в жизни Сейдж, но каким-то образом она все поняла, и страх оставил ее. Сейдж была седьмой точкой, седьмой спасенной Дэвида. Не задавая вопросов, она догадалась, что означают другие шесть.
— Мы едем на собачью ферму, да? — спросила она.
— Да.
— Можно я пойду с тобой?
Дэвид задумался и снова завел машину, чтобы не отвечать сразу. Шесть котят спали на коленях у Сейдж, свернувшись в комочки. Собаки тихо лежали на заднем сиденье, и только Петал лизала потрепанную игрушку.
Они проехали еще больше получаса. Дорога была прямой и шла прямо на север. На западе вставали тени, загораживая звезды. Сейдж поняла, что это предгорье, начало горной цепи. Оно было похоже на продолговатую и невысокую черную дыру в небе у самого горизонта. Вдруг Сейдж почувствовала, что сейчас потеряет сознание, и поняла, что просто перестала дышать: этот вид настолько заворожил ее, что она невольно затаила дыхание.
Впереди показались огни; Дэвид выключил фары и сверился с картой, держа фонарик у самой бумаги, чтобы снаружи никто не мог ничего увидеть. Из-под сиденья он извлек аккумуляторную пилу по металлу и повернулся к Сейдж.
— Ты можешь пойти, — произнес он.
— Спасибо, — ответила Сейдж, внезапно засомневавшись, действительно ли она хочет пойти с ним или уже нет.
— Но тебе придется кое-что надеть, если пойдешь.
— Что?
— Сову, — ответил Дэвид.
Сейдж вскинула голову. О чем он говорит? Надеть сову? Дэвид открыл бардачок и вытащил оттуда небольшую кожаную коробочку. Свет был такой тусклый, что Сейдж едва могла что-то разглядеть. Дэвид попросил ее включить фонарь и держать его совсем близко. Сейдж увидела коробочку с иголками, ниткой и чернилами. Ее сердце билось, словно птица в клетке. Сейдж увидела, как он достал из коробочки цветные фломастеры, затем взял ее правую руку.
— Где ты сделал свои татуировки? — спросила она высоким от испуга голосом.
— Я делаю их сам.
— Это… ты сейчас тоже хочешь мне сделать? — спросила она, пытаясь высвободить руку.
— Не сегодня, — ответил он. — И никогда, если только сама не захочешь.
Он лизнул сначала кончик коричневого фломастера, а потом очень осторожно внутреннюю сторону правой руки Сейдж. Язык Дэвида был мягким и теплым, и Сейдж закрыла глаза, желая только того, чтобы Дэвид не останавливался. Он начал рисовать; кончик фломастера был идеально тонким и покалывал кожу. Казалось, Дэвид рисовал каждое перышко в отдельности.
— Почему сова? — спросила Сейдж. — Что она означает?
— Она видит.
Поменяв фломастер на ярко-желтый, он нарисовал два глаза, взгляд которых пронизывал насквозь. Когда Дэвид закончил, у Сейдж на руке сидела сова. Она была идеальная, маленькая и свирепая, такая же, как у Дэвида. Глядя на нее, Сейдж почувствовала себя гораздо смелее. Это было похоже на волшебство, как с украшениями ее матери. И хотя Сейдж никогда не снимала ожерелье, она вдруг начала стягивать его со своей шеи. Сердце ее гулко билось, а руки двигались почти сами, когда Сейдж протягивала свое украшение Дэвиду.
Он внимательно посмотрел на резную кость, снова и снова переворачивая ожерелье у себя в руках. Наконец, кивнул, как бы подтверждая, что ожерелье обладает силой. Дэвид прислонил лица ко лбу, затем к сердцу, а затем к ножу, который носил в кармане.
— Кто это сделал? — спросил он.
— Моя мать.
— Она из шошонов?
— Нет, а ты?
— Может быть. — Он ухмыльнулся. — А может, я волк. Готова?
Сейдж потянулась за ожерельем, но Дэвид держал его, как будто хотел оставить себе.
— Ты не хочешь знать, чьи это изображения? — спросила она. — Это единственное двухстороннее ожерелье, которое она сделала.
— Я знаю, кто это, — ответил он. — Ты и твой брат. Давай, пошли. — Он протянул ей талисман.
Сейдж глубоко вздохнула. Она хотела произнести молитву, заклинание, как-то благословить себя, малыша, Дэвида и всех животных, но никак не могла подобрать слова. Ничего разумного не приходило ей в голову, но все же она постаралась вспомнить то, что говорила ей мать, то индейское имя, которое означало храбрость. Но оно ускользало от нее, как перышко на ветру, и поэтому она просто скрестила пальцы.
По обеим сторонам грязной дороги было две фермы. Та, что была с белоснежным домом, красным амбаром и серебряной силосной башней, казалась больше. На другой ферме был старый дом коричневого цвета, коричневый грузовичок и несколько грязных сараев. Сейдж слышала лай собак; чем ближе они подходили, тем отчетливее он был слышен.
Дэвид шел, пригибаясь к земле, как индейский воин. Он сначала держал Сейдж за руку, а затем бросил ее и побежал вперед. У Сейдж в боку закололо, и ей надо было остановиться и отдохнуть. Дэвид оглянулся в негодовании.
— Что случилось?
— Я выдохлась, — проговорила она и ощутила, как ребенок перевернулся. Она поддержала живот руками, думая лишь о том, чтобы малыш держался подальше от ее мочевого пузыря.
— Хочешь подождать здесь? Мы должны быть готовы быстро бежать, когда закончим внутри.
— Не мог бы ты мне сказать, что мы собираемся делать, чтобы я была к этому готова? На мне же сова…
Дэвид остановился. Было темно, и Сейдж не могла видеть его лицо, но она чувствовала, что оно было каменным.
— Тогда ты уже знаешь, — ответил он.
Они пошли дальше. В доме было почти совсем темно, за исключением неяркого света на кухне и голубого мерцания от телевизора в гостиной. У дороги стоял облезлый и покосившийся знак, на котором была изображена охотничья собака, гордо показывающая на мертвого фазана. Надпись на знаке гласила: «Чистокровные английские сеттеры».
Вдруг из дома послышались крики. Женщина что-то кричала со злостью, а мужской голос закричал что-то в ответ. Затем Сейдж услышала, как заплакал ребенок, а за ним еще один. Раздался резкий шлепающий звук, а потом с силой хлопнула дверь, после чего наступила тишина. Лай в сарае продолжался, не утихая ни на минуту.
— Вот больные ублюдки, — прошептал Дэвид.
— Английские сеттеры… — проговорила Сейдж, направляясь к дому. Она хотела спасти любого, кто сейчас пострадал.
— Нет, люди; все владельцы собачьих ферм одинаковые, как ночные кошмары. Они бьют своих жен и вместе с женами детей, — так они проводят время. Ничего особенного, пошли…
— Ничего особенного… — Сейдж сглотнула, посмотрев на окно на втором этаже, где только что зажегся свет; изнутри он падал на розовые шторы; через стекло был слышен плач девочки. Сквозь щель в неплотно задернутых шторах Сейдж увидела плакат с изображением русалочки Ариель.
— Он бьет ее и, наверное, трахает тоже, — произнес Дэвид, проследив за взглядом Сейдж. Дэвид взял ее за руку, и она последовала за ним. Пробираясь по грязному двору, Дэвид прошептал: — Не бойся наступить в собачье дерьмо, собак не выпускают.
— Никогда?
— Никогда.
Пила висела на поясе у Дэвида, как меч. Он снял ее, спилил хлипкий замок и, осторожно открыв скрипучую дверь сарая, вошел. Сейдж проскользнула следом за Дэвидом. Внутри царила непроглядная тьма и было жутко холодно. Сейдж не видела ничего, кроме облаков пара от дыхания перед собственным носом. Собаки визжали и скулили, а почувствовав людей, заскулили еще громче. Дэвид исчез — Сейдж окаменела от страха. У нее было такое ощущение, что она оказалась в темной пещере одна. Но затем ее глаза привыкли к темноте, и Сейдж начала видеть.
Сарай был размером примерно пятнадцать на тридцать футов. Клетки стояли по длинной стене, один ряд над другим. Каждая клетка была размером примерно два фута на два и сделана из дерева и металлической сетки. Дэвид постепенно продвигался вдоль по стене, открывая одну дверь за другой. Он вытащил фонарь и забинтованной рукой прикрывал свет, заглядывая в каждую клетку.
Сейдж подошла, чтобы быть рядом. Она увидела, как собаки жмутся к стенам клеток. Хотя животные были немаленькими и длинноногими, они свернулись в клубки, словно змеи. У некоторых собак на сосках были щенки. Вонь от экскрементов была настолько сильной, что Сейдж зажала рукавом куртки нос и рот. В некоторых клетках были мертвые щенки: никто не удосужился убрать их.
— Бедные, — проговорила Сейдж, потянувшись, чтобы погладить одну дрожавшую собаку, но та оскалилась и клацнула зубами.
Сейдж отошла. Она наступила на что-то ногой и упала назад на мягкую кучу из меха. Куча была холодной и ужасно воняла. Когда Дэвид подошел к Сейдж и нагнулся, чтобы помочь подняться, она поняла, что упала на груду собачьих трупов.
— О, нет, — воскликнула она.
— Тихо, — проговорил Дэвид, снова отправившись к клеткам. — Не шуми.
Дрожа всем телом, Сейдж наблюдала за ним. Дэвид что-то искал, снова и снова осматривая клетки. Некоторые собаки начали красться к выходу. Самые смелые высунули носы на улицу и нюхали воздух, другие спрыгивали на землю, стараясь распрямить спины и ноги, возможно, впервые за всю свою жизнь. Сейдж смотрела, как они ступают по земле нетвердыми ногами, как жеребята.
Дэвид собирался освободить их всех.
— Ты не можешь, — проговорила Сейдж, схватив его за руку. — Куда они пойдут? Что будут есть?
— Они охотники, — ответил Дэвид, — выживут.
— Они же не знают как, — произнесла Сейдж. — Они умрут!
— Думаешь, им будет хуже, чем сейчас? — прорычал Дэвид, словно зверь.
Сейдж огляделась. Очень медленно, одна за одной, собаки выходили из своих клеток. Многие вытаскивали своих щенят по одному, держа их во рту так же, как и Петал свою игрушку; другие же оставляли. Но когда Сейдж посмотрела внимательнее, то увидела, что почти все щенки уже мертвы, кроме одного. Щенок стоял на четырех лапах и завилял хвостом, когда Сейдж наклонилась, чтобы рассмотреть его. Он был не больше ее руки, в коричнево-белых пятнах, и стоял высунув маленький розовый язычок.
— Привет, — прошептала Сейдж.
Он пискнул в ответ и резво подпрыгнул.
— Вот ты где, — произнес Дэвид из дальнего конца сарая. — Я тебя искал.
Все собаки убежали, и лай прекратился. Тишина оглушала и пугала Сейдж больше всего: владелец фермы наверняка поймет, что что-то не так, и обязательно придет.
Сейдж посмотрела на маленького щенка, сосчитала до трех, а затем засунула его в карман. — Скорее, — обратилась она к Дэвиду, но он был уже впереди нее на один шаг. Сейдж увидела, как он обернул свою куртку вокруг собаки, которая продолжала оставаться в клетке, поднял ее и направился к двери. Они вышли из сарая. Из дома раздались звуки ударов, и кто-то истерично закричал. Дэвид достал нож, подбежал к коричневому грузовичку и проткнул все четыре колеса.
Собаки выскользнули через открытую дверь. Некоторые останавливались, чтобы понюхать траву, но большинство сразу рванулись к холмам со щенками во рту. Они не остановились ни на секунду, даже не замедлили бег. Их лапы были кривые, спины сгорбленные, но жажда свободы была сильнее всего.
— Пошли, — произнес Дэвид и потащил свой узел к дороге.
Сейдж остановилась. У нее на руке была сова, которая помогала ей видеть души во всех мирах. Зрение Сейдж настолько усилилось, что, казалось, она могла видеть сквозь стены старого коричневого дома. Маленькая девочка металась по своей кровати, стараясь увернуться от ударов отца. Сейдж и Дэвид спасали живых существ. Почему же они не могли спасти ее?
— Разве мы не поможем? Может, возьмем ее с собой? — с мольбой проговорила Сейдж.
— Нет, пошли.
— Пожалуйста, Дэвид…
— Наше задание — собаки, — отозвался он. — Ей придется спасаться самой.
— А если она не сможет?
— Она сможет, — резко ответил Дэвид. — Я знаю из личного опыта, пошли скорее.
Когда они добрались до машины, фермер заметил тишину. На крыльце зажегся свет, хлопнула сетчатая дверь. Дэвид даже не стал тратить время на то, чтобы разместить собаку на заднее сиденье. Он положил узел на колени, завел двигатель, затем развернул машину к дороге и стал ждать.
Фермер орал, чтобы его семья вышла и поймала собак. Выбежала его жена и двое детей. Сейдж увидела девочку на крыльце. Ком встал у нее в горле, когда она, лаская щенка у себя в кармане, подумала о том, что девочка наверняка рада, что все собаки теперь свободны. Дэвид бросил животное к Сейдж на колени и открыл дверь; он нажал на клаксон.
— Эй, — закричал Дэвид. — Козел!
— Что? Ты украл моих собак? — заорал фермер и побежал к своей машине. — Я тебя сейчас прикончу…
— Гореть тебе в аду, — заорал Дэвид. — Ты попадешь туда, где животные будут обращаться с тобой так же, как ты с ними. Твои дети возненавидят тебя! Они убегут от тебя и расскажут всем, кто ты такой и какие мерзости сделал! И тебе придется жить с этим, ты, козел!
Фермер завел свой грузовичок и тронулся, но спущенная резина захлопала по земле, словно блины. Он выскочил наружу, прицелился в сторону Дэвида и Сейдж из дробовика и побежал к их машине.
Дэвид забрался за руль и дал по газам. Сердце Сейдж неистово колотилось, когда она снова и снова слышала выстрелы. Они были далеко, и это походило на звук салюта. Сейдж думала, что Дэвид направится в ту же сторону, откуда они приехали, и испугалась, что их может остановить полиция, но через полмили он свернул направо и поехал на запад.
Дорога не была ни обозначена, ни заасфальтирована. Деревья росли прямо у ее краев, и их нижние ветви задевали крышу машины. Сейдж оглянулась назад. Казалось, что деревья закрывают за ними путь, смыкая свои ветви. Щенок выбрался из кармана Сейдж и прыгал на заднем сиденье, страстно желая подружиться со всеми. Собаки подозрительно рычали, а котята шипели на него.
— Ты знаешь, куда мы едем? — спросила Сейдж.
— Конечно.
— А откуда…
— Я был на этой ферме раньше. Моя мать один раз дала им суку для спаривания, когда у нас еще были сеттеры.
— Это… — проговорила с трудом Сейдж, чувствуя, как дрожит у нее на коленях собака. — Это та самая собака, которую дала им твоя мать?
— Нет, та умерла уже очень давно, — ответил Дэвид. — Они долго не живут. Это какая-то другая, какая-то новая. Выпусти ее…
Сейдж осторожно развернула шерстяную куртку Дэвида, как пеленку младенца. Собака внутри тряслась, как лист на ветру. Ее позвоночник был перекручен как штопор и торчал из спины. У нее было только три ноги, а когда собака попыталась оскалить зубы, Сейдж увидела, что их не было вовсе.
— Что… — в ужасе произнесла Сейдж.
— Ее истязали, — ответил Дэвид. — Они всегда так делают.
— Почему ее? — спросила Сейдж, погладив свалявшийся, клочковатый мех.
Дэвид не ответил сразу. Он смотрел на дорогу, которая, как уже поняла Сейдж, была просекой, оставшейся после лесозаготовок. Сейдж посмотрела на Дэвида и увидела, как он старается сохранить равнодушное выражение лица и глаз. Изображения все еще оставались на его лице такими же яркими и четкими.
— Почему ее? — повторила она. — Почему из всех собак ты забрал именно ее?
— Потому что она хуже всех. — Резко ответил Дэвид. — Она не смогла бы убежать. Я всегда забираю того, кому хуже всего.
— Как ее зовут?
— Называй, как хочешь — я назвал остальных.
— Джейми, — произнесла Сейдж. Она подумала о том, что отец ждет ее в Вайоминге, и обо всех трудностях, с которыми пришлось ей столкнуться на пути к нему. «Джейми» образовано от «Джеймса», но для девочки звучит хорошо. Гладя напуганную собаку, Сейдж подумала о той девочке с фермы и помолилась, чтобы однажды она убежала и когда-нибудь у нее появился свой настоящий и большой дом, где она бы зажила счастливо. — Ее зовут Джейми, а моего щенка — Мейзи, рифмуется с Дейзи.