Зайдя в дом проведать Далтона, Дейзи столкнулась на кухне с незнакомой женщиной, которая несла поднос с чаем и, увидев Дейзи, с испугу чуть его не выронила.

— Извините, пожалуйста. — Дейзи подняла упавшие тосты.

— Не за что. Я сама виновата.

Когда они вытерли лужу на полу, женщина стала поджаривать новые тосты.

— Меня зовут Дейзи Такер, — представилась Дейзи. — Мы никогда раньше не встречались? — Широкое лицо женщины, ее бегающие карие глаза показались ей знакомыми.

— Вряд ли. Я — Альма Джексон, сиделка. Меня наняли ухаживать за больным.

— Рада познакомиться, — улыбнулась Дейзи.

— Я тоже, — буркнула Альма, пожимая протянутую руку.

Дейзи направилась в гостиную, размышляя над странным поведением сиделки. Она заметила у нее на руке синяки, и это тоже наводило на разные мысли. Далтон сидел у окна в инвалидной коляске и следил за антилопами, поднимавшимися вверх по склону. Услышав шаги, он отложил бинокль и обернулся:

— Дейзи! Ты замечательно выглядишь. Надолго приехала?

— Посмотрим. — Она не знала, помнит ли Далтон, что уже много лет она не живет на ранчо и какие причины заставили ее сюда вернуться.

— Ты уже ее видела?

— Кого?

— Ну, как ее там? На кухне. Луиза где-то ее откопала через свою родню. Мерзкая особа.

Дейзи улыбнулась:

— Ты к ней не слишком суров?

— Да она шпионит на Тодда. Думаешь, я совсем спятил? И как Розалинду угораздило родиться в такой семейке…

— Ты, наверное, имеешь в виду Луизу, — мягко поправила его Дейзи.

— А я что, сказал «Розалинда»? — перепугался Далтон. — Вот черт! Когда я в следующий раз начну заговариваться, стукни меня по башке. Ты-то хоть Дейзи? Я не перепутал?

— Нет, — рассмеялась Дейзи. — Но это не так важно. Мое имя можешь забыть, я, в отличие от Луизы, не обижусь, если ты назовешь меня Розалиндой.

— Твое имя, Дейзи, забыть невозможно. Ты моя единственная невестка.

— А ты мой единственный свекор.

— Не я один тебя помню. Джеймс, с тех пор как ты уехала, ни одной женщины сюда не приводил.

— Правда?

— Чистая правда. Ты была единственной. А может, и осталась. Не знаю… Он со мной на такие темы не разговаривает.

Дейзи взглянула на фотографии на каминной полке: они с Джеймсом в день свадьбы, новорожденные близнецы, Сейдж в ковбойской шляпе, Джейк верхом на Скаут.

— Мои внуки, — вздохнул Далтон, заметив, куда она смотрит. — Я очень по ним скучаю. День ото дня все больше. Помнишь, когда они родились, я подарил им по игрушечной корове? Сейдж свою сохранила?

— Да, — кивнула Дейзи, не сводя глаз с фотографий. Какими счастливыми выглядят на этих снимках ее дети.

— Луиза сегодня вечером поет в «Дилижансе», — сказал Далтон. — Окажи любезность, съезди туда. Вместо меня. И Джеймса возьми, он здорово свистит. Луиза любит, когда после ее выступления молодые парни орут и свистят.

— И ты не ревнуешь? — улыбнулась Дейзи.

— Еще как, но стараюсь не портить ей удовольствие.

Вошла Альма с подносом. Далтон, подмигнув Дейзи, прижал палец к губам: мол, не будем обсуждать дела Такеров в присутствии шпионки Райделлов.

Альма кинула взгляд на фотографии на камине да так засмотрелась, что чуть было снова не опрокинула поднос. Дейзи заметила у нее на лице испуг, но не могла понять, чем он был вызван. В одном, однако, она была уверена: синяки на руке Альмы оставил мужчина.

— Это мой внук, — сказал Далтон.

— Я смотрела на девочку в красной шляпке.

— Моя внучка.

— Очень симпатичная.

Далтон спросил Альму, есть ли у нее дети.

— Два сына.

Он поинтересовался, как их зовут. Что ответила сиделка, Дейзи не расслышала, так как ее занимал совсем другой вопрос. Она видела, что на самом деле внимание Альмы привлекла фотография Джейка.

Почему эта женщина солгала?

Дейзи позвонила в «Дилижанс» и сказала Луизе, что, к сожалению, не сможет приехать ее послушать — пока Сейдж не нашлась, ей не до развлечений. Луиза была тронута, в особенности тем, что это Далтон надоумил Дейзи позвонить.

— Мне кажется, он прав, и тебе все-таки стоит приехать. — В баре было шумно, и Луиза поплотнее прижала трубку к уху.

— Думаю, и без меня там яблоку негде будет упасть.

— Это точно, — без ложной скромности ответила Луиза.

— Далтон сегодня молодцом, — сказала Дейзи. — Шутит, все прекрасно помнит.

— Да, бывают дни, когда он такой, как раньше. Жаль только, случается это все реже.

— Я хотела тебя спросить про Альму…

— Это что, тоже Далтон тебе подсказал? — рассердилась Луиза. — Да, ее сестра замужем за Тоддом. И что с того?

— Да нет. Я сегодня заметила, как она смотрит на фотографию Джейка. Откуда вдруг такой интерес?

— Ну… — Неужели Дейзи забыла, сколько тогда было разговоров? Люди переживали за Такеров, сочувствовали им. Находились, конечно, и злые языки.

— Почему ты молчишь?

Луиза вздохнула.

— Насколько я знаю, сыновья Альмы — почти ровесники близнецов. Возможно, она вспомнила историю с Джейком и, глядя на его фотографию, подумала, как ей повезло: ее мальчиков судьба пощадила.

— О господи…

— Альма — простая женщина. И зла тебе не желает. Ей самой несладко приходится. Живет на маленькой ферме где-то на севере штата. Муж пьет, денег не хватает.

Луиза услышала, что ее гитарист настраивает инструмент.

— Передай Далтону, что сегодня вечером я буду петь для него. Для того, кого я люблю больше всех на свете. — Она запнулась. Придет ли он еще когда-нибудь ее послушать? — Пожалуйста, не забудь.

В бар вошел Тодд, помахал Луизе рукой. Она отвернулась, сделав вид, что не заметила племянника. Заговорив с ней о завещании, он словно открыл ящик Пандоры. С тех пор, наводя порядок в ящиках письменного стола, складывая бумаги, она старательно избегала подходить к тому месту, где только и могло храниться завещание, — к сейфу Далтона. Когда-то она была уверена, что рано или поздно они поженятся, и понимала, что Далтон не делает ей предложения, щадя чувства сына. Но теперь Луиза мечтала лишь об одном — обручальном кольце.

— Удачного выступления! — сказала Дейзи.

— На этот счет можешь не беспокоиться, — нарочито бодрым тоном ответила Луиза.

Джеймс долго стоял, глядя на окна Дейзи. Он принял душ, переоделся, причесал волосы. Ладно, загляну на минутку, сказал он себе и направился к крыльцу.

У него было достаточно поводов к ней зайти. Отец сказал, она хочет съездить в Ландер послушать Луизу: он может предложить ей свою машину, а может и сам ее отвезти.

У него была масса причин постучать в ее дверь, но, когда Джеймс наконец постучал, все заготовленные объяснения куда-то исчезли. Сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди.

— Здравствуй, — сказала она, открыв дверь. Он обрадовался, не услышав в ее голосе разочарования. — Проходи.

Джеймс вошел. Внутри все почти так же, как было когда-то.

— Эта комната напоминает мне то лето, когда ты была нашей постоялицей.

— Постоялицей… — с улыбкой повторила Дейзи. — Очень подходящее слово.

— Это было давно. — Тогда он так не смущался. Молодой и нахальный ковбой, он знал, как вести себя с девушками.

— Тем летом все это и началось, — сказала она и, подойдя к столу, взглянула на лежавшие там кости.

— Все это? — Он подумал, она имеет в виду их отношения.

— Я про свои работы. Тогда я начала делать украшения из того, что находила здесь, на ранчо.

Джеймс взял в руки костяной медальон, на котором Дейзи вырезала два лица, мужское и женское, повернутые друг к другу.

— Кто они? — спросил Джеймс.

— Не знаю. Я редко делаю медальоны с двумя лицами. Это второй.

— А первый ты для кого делала?

— Для Сейдж. На нем я изобразила близнецов.

Он провел пальцем по кости. Лица были живыми, они светились надеждой, и он вдруг понял, что это они с Дейзи.

— Чего они хотят? — спросил Джеймс.

— Быть вместе.

— И что же им мешает?

— Не знаю, — ответила она.

— Это ведь мы с тобой, да? — Джеймс шагнул к ней. Дотронулся до ее волос.

Она улыбнулась:

— Может, потому мои ожерелья и помогают. Люди узнают на них себя.

Дейзи собрала в горсть камни. Пламя свечей подрагивало на сквозняке, на стенах шевелились тени. Где-то неподалеку завыл волк. Шаман говорил, Дейзи обладает особой силой. Джеймс не очень верил в такие вещи, но с тех пор, как он принес ей эти кости, поблизости действительно появилось много волков.

Она стояла, сжимая в руке камни. Джеймс произнес ее имя, и она подняла глаза: он обнял ее и услышал, как один камешек упал на пол. Когда он впервые держал Дейзи в объятиях — у ручья, где она искала золото, — она тоже выронила найденный самородок. Он поцеловал ее.

— Не надо.

— Ты же помнишь этот дом, — шепнул он. — Ты не смогла бы сейчас в нем жить, если б не думала о нас, если б тебе было неприятно все это вспоминать.

— Этот дом… — Дейзи грустно покачала головой. Он хочет знать, вспоминает ли она, как они впервые занимались здесь любовью, когда оба были молоды и полны страсти и думали, что это всего лишь короткий летний роман.

— Помнишь? — спросил он, целуя ее в затылок.

Она пыталась сопротивляться, но воспоминания уже разбудили дремавшие чувства. Дейзи взяла Джеймса за руку. Он поцеловал ее в щеку. Она откинула голову, и он стал целовать ее шею и плечи.

Наконец она разрешила ему поцеловать ее в губы. Но Джеймсу этого было уже мало, его пальцы начали расстегивать пуговицы на ее рубашке.

— Признайся, — шепнул он, — на медальоне мы с тобой, да?

— Да.

Сердце Джеймса забилось быстрее. Все тринадцать лет разлуки и все те годы, что они были вместе, он был готов отдать жизнь за Дейзи, и все свои ошибки, даже самые роковые, он совершил лишь потому, что очень сильно ее любил.

— Я никогда не переставал тебя любить, — признался он, когда они уже лежали в постели.

— Во всем, что я делала, был ты, — тихо сказала она. — Во всех ожерельях, которые приносили счастье другим. Только ты. Я вкладывала в них нашу любовь, потому что тебя не было рядом. Потому что мы не смогли сохранить то, что имели.

— Мы еще можем все вернуть, Дейзи.

— Так не получится.

— А как получится?

Она заплакала.

— Нам придется все начать сначала.

Они словно упали в реку и отчаянно хватались друг за друга. Бурный поток нес их с собой по древнему руслу из гладких, обкатанных водой камней.

— Мы еще можем все вернуть, — повторил он. — Прямо сейчас.

Мать и отец. Мать и отец.

Они были там вдвоем, в уютном теплом доме, где неярко горят свечи и потрескивают в камине дрова, в то время как он вынужден мерзнуть снаружи.

Страж посмотрел в бинокль. Женщина задернула занавески, но в одном месте остался просвет, и он видел, как они целуются.

Неподалеку хрустнула ветка, и он настороженно замер. Кто-то шел по тропинке. Страж нырнул в кусты. Человек приближался. Но в темноте он вряд ли разглядит на снегу следы.

Мужчина остановился на том самом месте, где мгновение назад стоял Страж и откуда лучше всего видно, что происходит в доме. У Стража были причины подсматривать — он собирал информацию, а этот, видимо, из тех, кому доставляет удовольствие заглядывать в чужие окна.

Постояв с минуту, мужчина ушел, так и не заметив следов, ведущих в заросли чапареля. Вот так всегда, подумал Страж. Он повсюду оставляет следы, а они чаще всего не видят даже то, что у них под самым носом. Пока что улик у них совсем мало. Ничего, со временем будет больше.

Мороз пробирал до костей, пора было уходить. Иногда он ночевал в амбарах, иногда — в подвалах домов. Но свой основной лагерь он разбил на утесе неподалеку. Поставил палатку, наладил керосинку. В ста метрах вверх по склону у Стража был наблюдательный пункт, ранчо оттуда просматривалось как на ладони. Это был его театр. Из своего логова он следил за разыгрывающимся внизу спектаклем. Они тоже могли бы его увидеть, если б догадались поднять голову.

Спокойной ночи, мать и отец. Спокойной ночи, счастливая семья.

Луиза не могла не признать, что Альма умеет ухаживать за больными. Она восхищалась ее терпением, тем, как уважительно сиделка относится к своему пациенту. Впрочем, если б было иначе, Луиза немедленно дала бы ей расчет.

Налив себе кофе, Луиза подошла к кухонному столу, за которым Альма разгадывала кроссворд.

— Я не помешаю?

— Нет, — ответила Альма, но по ее тону было ясно, что она не расположена к общению.

Сделав вид, что ничего не заметила, Луиза села и раскрыла книжку про болезнь Альцгеймера, которую недавно купила. На глаза ей попалась фраза «прогрессирующее нарушение функций участков мозга, отвечающих за память и поведение». «Прогрессирующее». Она захлопнула книгу.

— Альма, расскажите немного о себе, — попросила она.

— О себе? — недоуменно переспросила та.

— Почему вы стали сиделкой?

Альма пожала плечами:

— Я долго ухаживала за мамой, когда она болела. У меня хорошо получалось. И я подумала: за мамой я ухаживала бесплатно, но ведь этим можно и зарабатывать?

— Разумно.

— Тамми говорила… — начала Альма.

— Что?

— Да так, не важно. Не хочу лезть в ваши семейные дела.

— Перестаньте. Ваша сестра замужем за моим племянником, так что мы практически родственницы.

— Ну, она говорила, здесь живете только вы и двое Такеров. Про невестку она не упоминала.

— Вы имеете в виду Дейзи? А какая вам разница, живет она здесь или нет?

— Да в общем никакой. — Альма снова уткнулась в кроссворд.

— Но вас что-то заставило о ней заговорить.

— Ну, просто… Я слышала, ей не везет с детьми. Сын погиб, а теперь вот и дочь из дома сбежала. А она ведь из богатых, не нам чета.

— У всех матерей жизнь нелегкая.

Альма поджала губы и пристально взглянула на Луизу.

— Такова уж материнская доля, — продолжала та. — Все мечтают о счастье, думают, те, у кого есть деньги на дорогие игрушки, не знают забот со своими детьми. Только это сказки. И королевы в волшебных замках страдают точно так же, как мы с вами.

— У моих детей игрушек, считай, и не было.

— Но вы ведь все равно их любите.

— Люблю. Только не знаю, насколько еще хватит моего терпения. — Альма сокрушенно покачала головой. — Один в тюрьме, и второй по краю ходит. Узнай он, что я здесь работаю, на аркане бы меня отсюда уволок.

— А почему ему должно не понравиться, что вы здесь работаете?

— Наслушался рассказов дяди Тодда и, видно, решил, что, если б не Такеры, мы бы тоже могли быть богатыми.

— Эта вражда давно закончилась, — сказала Луиза.

— Некоторые любят раздувать тлеющие головешки.

— И Тодд из их числа. Он дружит с вашими сыновьями?

— Да.

— Вы не сказали им, куда едете?

Альма отрицательно помотала головой.

— Да я и не могла им сказать. Я ж говорила, один сидит за потасовку в баре, а другой дома и не показывается. Школу бросил, пьет, как отец и брат, и живет где-то в горах.

— В каких горах?

— Уинд-Ривер. Говорит, надо учиться выживать в суровых условиях. Когда он был маленьким, я не могла уделять ему много времени, вот он мне теперь и отплатил — живет как дикий зверь.

— А как ваш муж на все это смотрит?

— Что муж… И вообще, зря мы затеяли этот разговор. — Альма тряхнула головой, словно сердясь на себя за то, что так разоткровенничалась. Когда она подняла глаза, в них снова ничего нельзя было прочесть.

Луиза разглядывала солонку. Что-то из сказанного сиделкой не давало ей покоя.

— Кстати, — начала она тоном, каким обычно говорят о погоде, — а почему вы думаете, что сын Дейзи погиб? Наверняка это никому не известно. Он до сих пор считается пропавшим без вести.

— Пропавшим? Его что, продолжают искать? — спросила Альма, краснея.

— Да нет, конечно. Полиция давно прекратила поиски.

— Я уверена, что он погиб. Тодд был там в тот день. И он рассказывал, что никаких следов мальчика нигде не обнаружили, а если б он был жив, его бы обязательно нашли. Тодд считает, мальчика, скорее всего, утащил медведь или волк. А может, малыш провалился в какую-нибудь расщелину и не смог выбраться. Но он мертв. Иначе и быть не может.

— Вы Джеймсу это объясните, — горько усмехнулась Луиза. — Все эти годы он не уезжает с ранчо, надеется, что в один прекрасный день его сын вернется.

— Не вернется, — торопливо сказала Альма. Глядя на нее, можно было подумать, что она чего-то боится. — С этим надо смириться.

— По-моему, в этой семье не умеют ни с чем смиряться.

— Родителям и так достается. Зачем же понапрасну терзаться, желая невозможного?

Луиза промолчала. Да, этой женщине не позавидуешь: один сын в тюрьме, другой скрывается в горах, раздувает в себе пламя старых обид. Ей, безусловно, есть из-за чего терзаться.

Возможно, поэтому она и разгорячилась. И все-таки — почему она так настаивает на том, что Джейк погиб? Словно для нее это очень важно.

Утром шел снег, и Джеймсу не хотелось вставать и уходить от Дейзи. Он уже несколько ночей спал у нее в домике и сейчас предпочел бы прижать ее к себе и проваляться весь день в теплой постели. Но его ждала работа.

Он ехал верхом по берегу реки и осматривал в бинокль ближайшие горы. Ему надо было выяснить, кто оставил эти фотографии. Пришпорив коня, он поскакал по глубокому снегу в сторону каньонов, пронесся мимо Пола, который вместе с несколькими другими пастухами чинил ограду. Вершины скал отливали золотом в лучах пробившегося сквозь тучи солнца, но в каньоне было почти темно.

Метрах в ста впереди Джеймс увидел несколько грифов. Он громко закричал и замахал руками. Шумно хлопая крыльями, птицы взлетели и стали кружить поблизости, не желая бросать свою добычу.

Джеймс подъехал к тому месту, где они устроили пир. Вот и нашелся пропавший бычок. Его застрелили. И отрезали ему голову. Судя по всему, это произошло несколько дней назад. Хищники уже успели над ним поработать: из бока выдраны куски мяса, в шкуре видны продолбленные клювами дыры.

Джеймс спешился и склонился над тушей. Снег вокруг был усыпан клочьями черной шерсти и закапан кровью. Услышав стук копыт, Джеймс обернулся. В каньон въехал Пол. Джеймс махнул ему рукой. Когда Пол приблизился, Джеймс спросил:

— Грифов видел?

— Да, но я не придал этому значения, они тут все время кружат. — Пол взглянул на обезглавленный труп.

— Неплохой был бычок. — Он привык вести бухгалтерию и не мог не прикинуть, сколько денег они только что потеряли.

А Джеймс размышлял о другом: сколько времени потребовалось, чтобы отрезать голову бычка, весящего две тонны.

— Кто это сделал? — спросил Пол.

— Понятия не имею. — Джеймс посмотрел по сторонам. Кто-то его дразнит, фотографируя его стадо, убивая его коров.

— Похоже, этот человек ненавидит животных.

— Нет, — возразил Джеймс, — он ненавидит меня.

Завещание наверняка хранилось в сейфе. Луиза долго боролась с искушением туда заглянуть. Одно дело — просматривать бумаги на столе, и совсем другое — лезть в сейф.

Далтон дремал в кресле-каталке у себя в кабинете. Альма была внизу, готовила ему ужин. Луиза отодвинула в сторону портрет Розалинды, за которым был спрятан сейф.

Несколько лет назад, когда Далтон, загоняя скот, упал с лошади, он назвал ей шифр. На всякий случай, сказал он тогда. Собравшись с духом, Луиза повернула наборный диск. Дверца сейфа открылась.

Внутри было множество документов, в том числе свидетельство о рождении Джеймса, медали, завоеванные на родео… и завещание Далтона Такера.

От страха у нее дрожали руки, и строчки прыгали перед глазами. Ничего, сейчас пройдет, зато теперь она успокоится.

— Чем ты тут занимаешься?!

Луиза вздрогнула от неожиданности. Далтон самостоятельно проехал от кабинета до спальни, а ковер в коридоре приглушил звуки, так что она ничего не слышала.

— Ты меня напугал.

— Что это у тебя в руках, Луиза? Мое завещание? С чего вдруг у тебя так разыгралось любопытство?

— Понимаешь, с тех пор как приехала Дейзи, я стала…

— Черт бы тебя побрал! — закричал Далтон. Крутя колеса руками, он подъехал и вырвал у нее завещание.

— Далтон…

— Таскаешься каждую пятницу в этот проклятый бар. Мужики вьются вокруг тебя, как шакалы. Хотят потанцевать с тобой, полапать. Думаешь, я слепой?

— Но они мне не нужны.

— Я тебе доверял, — сказал он, сверкая глазами. — Глядя, как ты отправляешься в этот чертов бар, я не мог не думать обо всех этих ковбоях, но я тебе доверял. И надеялся, ты тоже мне доверяешь. А оказывается… — Он потряс листком, который держал в руке. — Вот оно, твое доверие.

— Я должна была сама увидеть…

— Увидеть глазами то, чего не чувствуешь сердцем?

— Когда тебя увезли в больницу, — в отчаянии попыталась объяснить Луиза, — Тодд меня спросил, где я буду жить, если…

— Тодд Райделл?

— Он же мой племянник. Он беспокоится обо мне.

— Сукин сын, — сказал Далтон. — И ты его слушаешь? А почему ты у меня не спросила? Или считаешь, со мной уже бесполезно разговаривать? Решила, я больше ни на что не гожусь. Ноги не ходят, голова не варит, и приласкать тебя не могу, как раньше.

— Я люблю тебя, — сказала Луиза.

— Конечно. И ты доказала свою любовь. — Он опустил голову, плечи у него затряслись.

— Посмотри на меня, — взмолилась она. — Ну пожалуйста…

— Розалинда… — сквозь слезы произнес Далтон.

Луиза была в отчаянии. Все из-за этой проклятой болезни. Она не доверяет его сердцу, потому что умирает его мозг. Далтон поднял голову.

— Прости. Я хотел сказать — Луиза.

— Я поняла. — Она протянула к нему руки.

— Опять я перепутал имя… — Уронив листок с завещанием на колени, он взял Луизу за руки. — Прости меня.

— Тебе не за что просить прощения, любовь моя.

— Не бросай меня, — дрожащим голосом сказал он.

— Я никогда тебя не брошу, — прошептала Луиза и положила голову ему на колени. Смятое завещание валялось на полу. Она не стала его поднимать.

В тот вечер, когда на Вайоминг обрушилась снежная буря, Дэвид и Сейдж нашли пристанище в заброшенном деревянном строении, которое когда-то использовалось для фенологических наблюдений, примерно в восьмидесяти километрах от ранчо Такеров. Влажный снег, налипший снаружи на стены, законопатил щели, и внутри было относительно тепло.

Как в эскимосском иглу, подумала Сейдж, просунув палец в дырку от выпавшего сучка и нащупав за тонкой доской слой снега. Собаки и котята устроились возле нее. Дэвид разводил огонь в пузатой чугунной печке.

— Пора ужинать, — наконец сказала она.

— Знаю. Как насчет ростбифа с картофельным пюре?

— Я бы предпочла омара и картошку-фри, — засмеялась Сейдж. Дэвид стал кормить животных, а она достала пачку кукурузных хлопьев, которую они прихватили в придорожном кафе. Усевшись поближе к печке, они поели.

Дожевав хлопья, Дэвид вынул из рюкзака ручку и стал рисовать на тыльной стороне ладони сначала крошечные перья, а затем — точки и кружки. Сейдж сидела рядом и смотрела. В печке уютно потрескивали угольки.

— Круг, — объяснил Дэвид, — защищает точку. — Затем, прочертив еще один круг, побольше, добавил: — А второй круг защищает первый круг.

— Тебе нравится защищать, — сказала она.

— Кто-то же должен это делать.

— А кого первого ты защитил? Человека?

— Собаку. Ее звали Тельма. Я защитил ее от своего отца.

— Ты говоришь о нем так, словно он тебе вовсе не отец.

— Так и есть. Меня усыновили.

Сейдж попыталась представить, каково это — быть приемным ребенком.

— Но ведь когда люди берут тебя в свою семью, они тебе как настоящие родители.

— Считается, что да.

— А на самом деле?

— Чего тут обсуждать, если и над родными детьми родители часто измываются.

Сейдж подумала о том, что видела в собачьем питомнике. Ей тогда стало понятно, что и татуировки Дэвида, и его стремление спасать животных как-то связаны с его собственной жизнью. Он же говорил, его родители тоже разводят собак.

— Что они с тобой делали?

Дэвид пожал плечами, продолжая сосредоточенно рисовать круги, затем спросил:

— Ты что, хочешь отдать ребенка на усыновление?

Она погладила живот. Ей всего шестнадцать, у нее нет ни денег, ни работы, но она знала, что ни за что на свете не отдаст своего ребенка.

— Нет. Не хочу.

Дэвид нахмурился, но кивнул с явным одобрением. Потом засучил левую штанину, приспустил носок и нарисовал на ноге одну над другой три волнистые линии.

— Река, — сказал он.

— При чем тут река?

— Рядом с нашим домом текла река. Я делал из деревяшек лодки и представлял себе, как поплыву к своей настоящей семье.

— К тем людям, которые от тебя отказались?

— Я по ним скучаю, — продолжал он, словно не слышал ее вопроса. — Я их совсем не знаю и тем не менее скучаю по ним. — Он вдруг затряс головой и засмеялся как сумасшедший. — Тебе этого не понять. У тебя замечательные родители, которые живут в разных местах. Только если они такие прекрасные, почему им не живется под одной крышей?

— Потому что мой брат пропал, — сказала Сейдж. — Это было для них слишком тяжелым ударом, и они больше не могли быть вместе.

— У тебя пропал брат?

— Да. Мы с ним близнецы. Нам тогда было по три года. Его звали Джейк. Я хорошо знаю, что такое тосковать по родному человеку.

— Тебе его очень не хватало?

— У меня было такое чувство, как будто от меня отрезали половину.

— Отрезали половину… — повторил Дэвид.

— А где жили твои настоящие родители? — спросила Сейдж. — В Вайоминге?

— Наверное. Мои приемные родители из своего штата почти не выезжали. — Дэвид смотрел на огонь. — Отрезали половину… Я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда скучаешь о ком-то так сильно, что вся жизнь идет наперекосяк. Посмотри на Петал с ее игрушкой. Она так тосковала по своим щенкам, что совсем свихнулась.

— Ты считаешь, Петал свихнулась?

— Наполовину. Как я.

Он подложил в печку несколько поленьев.

— Как ты думаешь, куда подевался твой брат?

— Не знаю. — У Сейдж мурашки побежали по коже. — В землю.

— А может, спрятался в пещере?

Ока вскинула голову:

— Почему ты сказал про пещеру?

Дэвид пожал плечами:

— В горах полно пещер. Может, он заполз в одну из них. Я сам однажды в пещеру провалился. С тех пор у меня вот это. — Откинув со лба волосы, он показал тонкий белый шрам.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Года четыре или пять.

Сейдж закрыла глаза. Ужасно. Любопытный сорванец забегает в таинственную пещеру и проваливается в яму.

— Кто тебя спас? — Она погладила лежавшую рядом Петал.

— Мой дядя. То есть брат моей приемной матери.

— Хорошо, что он оказался поблизости, — сказала Сейдж.

— Да. Он вообще довольно хороший человек. Как-то отец пытался заставить меня зарубить только что родившихся щенков, и дядя ему так врезал, что он упал без сознания.

— Отец заставлял тебя убивать щенков?

— Да. Такая вот у меня семейка. Но дядя совсем другой. Однажды — я сам слышал — он сказал родителям, что если б знал, как они будут со мной обращаться, то не стал бы тогда меня вытаскивать.

— Может, тебе лучше жить у него?

Дэвид пожал плечами:

— Он перестал к нам приезжать. После той ссоры дядя и родители больше не разговаривают.

— Ты должен его найти.

Он нахмурился и снова начал рисовать. Выбрал место на правой руке и нарисовал еще одну сову. Точки, черточки, совы и круги — эти знаки Дэвид, похоже, любил больше всего. Сейдж смотрела на него, прислушиваясь к завыванию ветра за окном.

— В пещере я видел сов. Их желтые глаза следили за мной.

— Тебе было страшно?

— Нет. Я понимал, что они мои друзья.

— Ты здорово рисуешь, — сказала Сейдж и с грустью вспомнила о маме. — Наверное, ты унаследовал талант от кого-то из своих настоящих родственников.

— Возможно. Мой брат вообще рисовать не умеет.

— А этот брат… Он тоже приемный?

— Нет, — ответил Дэвид. — Он их родной сын.

Ребенок пошевелился, и Сейдж показалось, что ее сейчас затошнит. Она испуганно прижала к себе Петал.

Дэвид взял ее за руку:

— Не волнуйся. Здесь тепло, еда у нас есть.

Ветер усилился. В окнах дрожали стекла.

— Мой ребенок… А вдруг что-нибудь случится и мы не сумеем отсюда выбраться?

— Мы всегда сможем попросить о помощи, — совершенно серьезно сказал Дэвид и принялся рисовать точки и кружки на руке Сейдж. — Если что, обратимся к духу.

— К посланнику иных миров? — спросила она, вздрогнув от собственных слов. Дэвид объяснял ей, что днем об этом говорить нельзя, но сейчас уже давно была ночь.

— Да.

Как всегда, когда разговор у них заходил о подобных вещах, Сейдж вспомнила мать, ее мастерскую, где кругом разложены птичьи перья, кости, камни, золотая проволока, а с потолка свисают ловушки для снов — затянутые сеткой обручи, которые должны задерживать хорошие сны.

— А какого духа мы позовем? — спросила Сейдж.

— Самого храброго, — ответил он. — Это магическое имя, оно тебя оградит от любого зла. Если ты его произнесешь, никто тебя не сможет обидеть.

И в памяти Сейдж всплыло имя — индейское имя, которое часто повторяла мама.

— Какое имя? — прошептала она.

— Вашаки, — сказал Дэвид, затем повторил его еще раз, уже громче.

Глаза у Сейдж затуманились от слез. Неведомо откуда к ней пришло еще одно воспоминание: дорожная пыль и четыре крохотные ножки — ее и брата, и голоса отца и матери, рассказывающие об индейском вожде, чье имя означает «храбрость».

— Боже мой! Джейк!

— Что? — Дэвид не мог понять, что происходит.

— Неужели это возможно? — Слезы катились у нее по щекам. — Мне кажется, ты — мой брат.