Карнеги-Холл был абсолютно переполненным. Джона вел Кэйтлин через толпу по направлению к окошку «Will Call». Добраться туда было непросто. Здесь была огромная требовательная толпа, спешившая на концерт. Кэйтлин никогда не видела столько хорошо одетых людей в одном месте. Большинство мужчин были одеты в костюмы и черные галстуки, а на женщинах были длинные вечерние платья. Повсюду сверкали драгоценности. Зрелище было волнительным.

Джона получил билеты и повел Кэйтлин вверх по лестнице. Он протянул билеты швейцару, который, порвав их, вернул им корешки.

«Могу ли я взять один?» – спросила Кэйтлин, когда Джона собирался поставить оба корешка в свой карман.

«Конечно», – сказал он, протянув ей один из них.

Кэйтлин потерла его большим пальцем.

«Мне нравится хранить подобные вещи», – призналась она, краснея. – «Полагаю, что это сентиментально».

Джона улыбнулся, когда она засунула корешок в передний карман.

Швейцар направил их в роскошную прихожую с толстым красным ковром. Стены украшали обрамленные фотографии музыкантов и певцов.

«Итак, как ты получил бесплатные билеты?» – спросила Кэйтлин.

«Мой учитель музыки», – ответил Джона. – «У него есть сезонные билеты. Он не смог пойти на концерт сегодня вечером, поэтому отдал их мне. Я надеюсь, тот факт, что я не платил за них, не испортит наш вечер», – добавил он.

Кэйтлин посмотрела на него, сбитая с толку.

«Наше свидание», – ответил Джона.

«Разумеется, нет», – сказала она. – «Ты привел меня сюда. Только это имеет значение. Это потрясающе».

Другой швейцар направил Джону и Кэйтлин к маленькой двери, которая привела их прямо в концертный зал. Они находились высоко – может быть, на высоте 50 футов. В их ложе было только 10 или 15 мест. Их места были прямо на краю балкона, возле перил.

Джона отодвинул толстый плюшевый стул для Кэйтлин, и она посмотрела вниз на огромную толпу и на исполнителей. Это было самое классическое место из всех, которые ей доводилось видеть. Когда она окинула взглядом море седых волос, ей показалось, что даже пятидесятилетние здесь были бы слишком молодыми. Тем не менее, Кэйтлин была в восторге.

Когда Джона сел, их локти соприкоснулись. Кэйтлин ощутила трепет из-за присутствия его теплого тела рядом с ней. Когда они сидели в ожидании концерта, Кэйтлин хотелось протянуть руку и, взяв его за руку, задержать в своей. Но она не стала рисковать, чтобы не показаться слишком навязчивой. Поэтому она просто сидела в надежде, что Джона возьмет ее руку в свою. Но Джона даже не пошевелился. Время еще не пришло. И, может быть, он был слишком стеснительным.

Вместо этого Джона указал, перегнувшись через перила.

«Самые лучшие скрипачи сидят ближе к краю сцены», – сообщил он, указывая на музыкантов. – «Женщина, сидящая вон там, одна из лучших в мире».

«Ты когда-нибудь выступал здесь?» – спросила Кэйтлин.

Джона рассмеялся.

«Если бы», – сказал он. – «Этот зал находится всего в 50 кварталах от нас, но с таким же успехом он мог бы находиться на другой планете с точки зрения таланта. Но, может быть, однажды», – добавил он.

Кэйтлин посмотрела на сцену, где сотни исполнителей настраивали свои инструменты. Они все были одеты в костюмы и черные галстуки и казались такими серьезными, такими сосредоточенными. Напротив задней стены стоял огромный хор.

Внезапно высокий молодой человек – возможно, двадцати лет – с длинными ниспадающими черными волосами, одетый в смокинг, с гордостью вышел на сцену. Он прошел мимо ряда с исполнителями, направляясь к центру. Как только он вышел, все присутствующие встали и зааплодировали.

«Кто это?» – спросила Кэйтлин.

Дойдя до середины, он несколько раз поклонился, улыбаясь. Даже отсюда Кэйтлин увидела, что он был ослепительно красив.

«Сергей Раков», – ответил Джона. – «Он один из лучших вокалистов в мире».

«Но он выглядит так молодо».

«Дело не в возрасте, а в таланте», – объяснил Джона. – «Если талант есть, то он есть. Чтобы обладать таким талантом, с ним нужно родиться. И нужно на самом деле много заниматься – не несколько часов в день, а по восемь часов в день. Каждый день. Я бы так и делал, если бы мог, но мой отец мне не позволит».

«Почему нет?»

«Он не хочет, чтобы виола стала единственным смыслом моей жизни».

Кэйтлин услышала разочарование в его голосе.

Наконец, аплодисменты начали утихать.

«Сегодня вечером они играют «Девятую Симфонию» Бетховена», – сообщил Джона. – «Это, вероятно, самое известное его произведение. Ты слышала его раньше?»

Кэйтлин покачала головой, чувствуя себя глупо. В девятом классе у нее были уроки классической музыки, но она едва ли слышала хоть слово из того, что говорил учитель. На самом деле она ничего не поняла, они только что переехали и ее мысли были заняты чем-то другим. Теперь она пожалела, что не слушала учителя.

«Для этого требуется большой оркестр», – сказал Джона. – «И большой хор. Вероятно, для этого произведения нужно больше исполнителей на сцене, чем для любого другого музыкального произведения. Это захватывающее зрелище. Именно поэтому это место такое переполненное».

Кэйтлин внимательно рассматривала зал. Здесь находились тысячи людей – и не было ни одного свободного места.

«Это была последняя симфония Бетховена. Он умирал и знал об этом. Он положил ее на музыку. Это звук приближающейся смерти».

Джона повернулся к Кэйтлин и улыбнулся, извиняясь:

«Прости, что докучаю тебе».

«Нет, все в порядке», – заверила его Кэйтлин, действительно так считая. Ей нравилось слушать то, что он рассказывает. Она любила звук его голоса. Ей нравилось то, что он знает. Все ее друзья вели в основном поверхностные разговоры, а ей хотелось чего-то большего. Кэйтлин повезло находиться рядом с Джоной.

Ей так многое хотелось ему рассказать, о столь многом расспросить, но неожиданно огни потухли, а в зале наступила тишина. Это подождет. Кэйтлин откинулась назад и уселась поудобнее.

Она посмотрела вниз и, к своему удивлению, увидела руку Джоны – он положил ее на подлокотник между ними, ладонью вверх, приглашая ее руку. Кэйтлин медленно протянула свою руку, чтобы не показаться слишком отчаянной, и положила ее на его руку. Его рука была мягкой и теплой. Она почувствовала, что ее ладонь таяла в руке Джоны.

Когда оркестр заиграл первые ноты – мягкие, успокаивающие, мелодичные ноты – Кэйтлин ощутила волну блаженства, накатившую на нее, и осознала, что она никогда еще не была так счастлива. Она забыла обо всех событиях прошедшего дня. Если это был звук смерти, ей хотелось слушать еще.

* * *

Пока Кэйтлин сидела, погружаясь в музыку, удивляясь тому, что никогда не слышала ее раньше, спрашивая себя, как долго она сможет продлить свое свидание с Джоной, это снова произошло. Ее снова пронзила боль. Она скрутила ее живот, как совсем недавно на улице. Кэйтлин понадобилась вся ее сила воли, чтобы не согнуться пополам на глазах у Джоны. Она молча стиснула зубы, изо всех сил стараясь дышать. Кэйтлин почувствовала, что на ее лбу проступил пот.

Еще один приступ острой боли.

На этот раз она застонала от боли – лишь немного, но достаточно для того, чтобы ее стон был слышен сквозь музыку, которая как раз достигла крещендо. Должно быть, Джона услышал, потому что он обернулся и с тревогой посмотрел на нее. Он мягко положил свою руку на ее плечо.

«Ты в порядке?» – спросил он.

Она была не в порядке. Боль была подавляющей. И было что-то еще – голод. Кэйтлин почувствовал страшный голод. Никогда в своей жизни они не испытывала таких ощущений.

Она посмотрела на Джону – ее глаза устремились на его шею. Она сосредоточилась на вене на его шее, проследила ее от уха до горла. Она наблюдала за пульсацией, считая удары сердца.

«Кэйтлин?» – снова окликнул ее Джона.

Жажда была нестерпимой. Кэйтлин знала, что если останется здесь еще хотя бы секунду, то не сможет себя контролировать и тогда точно вонзит свои зубы в шею Джоны. Из последних сил Кэйтлин вдруг вскочила со своего места и, перебираясь через Джону одним прыжком, побежала к лестнице, направляясь к двери.

В эту самую минуту в зале неожиданно зажегся свет, и оркестр заиграл последние ноты. Антракт. Все присутствующие вскочили со своих мест, громко аплодируя.

Кэйтлин добежала до дверей за несколько секунд до того, как толпа вышла из своих рядов.

«Кэйтлин?!» – крикнул Джона где-то позади нее. Должно быть, он уже покинул свое место и теперь бежал за ней.

Она не могла позволить ему увидеть ее в таком состоянии. И, что самое главное, она не могла позволить Джоне находиться рядом с ней. Кэйтлин чувствовала себя зверем. Она блуждала по пустым коридорам Карнеги-Холл, шагая все быстрее и быстрее, пока не начала бежать. Не успев ничего понять, Кэйтлин побежала на невероятной скорости, мчась через покрытый ковром коридор. Она была словно животным на охоте. Ей нужна была еда. Кэйтлин хорошо знала, что ей просто необходимо убраться подальше от толпы. Быстро.

Она нашла выход и толкнула дверь плечом. Та была закрыта, но девушка облокотилась на нее с такой силой, что дверь сорвалась с петель.

Кэйтлин оказалась на уединенной лестничной клетке. Она побежала вниз, перепрыгивая через три ступеньки, пока не добралась до другой двери. Она прислонила к ней свое плечо и оказалась в другом коридоре.

Этот коридор был еще более пустым, чем другие. Даже в таком туманном состоянии Кэйтлин заметила, что оказалась за кулисами. Она шла по коридору, нагибаясь от боли, вызванной голодом, и знала, что больше не сможет терпеть ни секунды. Кэйтлин подняла ладонь и, толкнув очередную обнаруженную ею дверь, открыла ее одним ударом. Это была частная гримерная.

Здесь, сидя перед зеркалом, любуясь собой, находился Сергей. Певец. Должно быть, это была его закулисная гардеробная. Каким-то образом она вернулась сюда.

Он встал, демонстрируя свое раздражение.

«Прошу прощения, но никаких автографов сейчас», – отрезал он. – «Охранники должны были тебе сказать. Это мое личное время. А сейчас будь любезна, мне нужно подготовиться».

Издав гортанный рев, Кэйтлин прыгнула прямо на него, глубоко вонзая свои зубы в горло музыканта.

Он закричал, но было слишком поздно.

Зубы Кэйтлин глубоко погрузились в его вены. Она пила. Кэйтлин почувствовала, как кровь Сергея бежит по ее венам, ощущала, как ее жажда была удовлетворена. Именно это ей и было нужно. И она больше не могла ждать ни секунды.

Сергей без сознания упал на свой стул. С лицом, покрытым кровью, Кэйтлин откинулась назад, улыбаясь. Она нашла новый вкус и больше ничто снова не встанет у нее на пути.