В своём новом пристанище – пещере – Гвендолин сидела у костра и смотрела на огонь. Она была опустошена. Стояла поздняя ночь, и большинство её спутников крепко спали, и тишина пещеры нарушалась лишь треском костра да их похрапыванием. Рядом с Гвендолин спинами к стене сидели её братья, Кендрик и Годфри, а с ними – Стеффен и его молодая жена, Арлисс, Брандт, Атме, Абертол, Иллепра – всё ещё с младенцем на руках – и полдюжины других. Крон спал без задних ног, положив курчавую голову Гвен на колени. Она хорошо его накормила прошлой ночью, во время праздника, и теперь он, казалось, собирался проспать тысячу лет. И он тоже храпел.

По всей бесконечной пещере, уходящей глубоко в горы, сотни людей – то, что осталось от Кольца – лежали, растянувшись на полу, наконец-то насытившись и напившись. Их привели сюда старейшины, согласившиеся после долгой праздничной ночи показать им их новый дом. Тамошние условия едва ли можно было сравнит с тем, к чему Гвендолин привыкла на королевском дворе, но она всё равно была благодарна. По крайней мере, они были живы и у них было место, где можно поправиться и перевести дух.

Только вот слова пророчицы на празднике, будто чёрное облако, висели над Гвен и звенели в её ушах. Торгрин в стране мёртвых. Если пророчица не ошиблась, значит ли это, что он умер? «Как?» – спрашивала она себя. Погиб при поисках Гувейна? Съеден морским чудовищем? Сбился с курса? Попал в шторм? Умирает от голода, как и она совсем недавно?

Вариантов было множество, и чем больше она их выдумывала, тем больше горе поглощало её. При мысе о любом из них ей хотелось просто свернуться в клубок и умереть. А если Тор мёртв и не вернётся, то и Гувейн для неё навсегда утерян.

Глядя на языки пламени, Гвен думала о том, для чего ей теперь жить. Без Торгрина и Гувейна у неё ничего не оставалось. Она ненавидела себя за то, что выпустила Гувейна из рук в тот судьбоносный день на Верхних Островах, ненавидела себя за принятые решения, которые завели её народ в это место. Глубоко в душе она знала, что не виновата. Она сделала всё, что было в её силах, чтобы спасти свой народ от несчётных атак на их несчастное королевство, которое перешло ей от отца. Не смотря на это, она продолжала корить себя. Горе стало единственным чувством, на которое она была способна.

«Сестра моя», – раздался голос.

Гвен увидела, что к ней подсел Кендрик. Он сидел, обняв колени руками, и на его усталом, мрачном лице отражались отсветы костра. Его глаза были полны сочувствия и уважения, и он выглядел так, как обычно, когда хотел её утешить.

«Не все пророки видят ясно», – сказал он. «Может, Торгрин спешит к тебе, пока мы тут сидим. И твоё ребёнок с ним».

Гвендолин хотелось верить его словам, но она знала, что он просто пытается её успокоить. Слова пророчицы, звучавшие у неё в голове, казались более убедительными.

Она покачала головой.

«Если бы только я могла в это поверить», – сказала она. «Но сегодня – ночь мёртвых. В эту ночь духи говорят правду».

Гвендолин вздохнула и снова обернулась к огню. Она действительно хотела, что бы Кендрик оказался прав. Больше всего на свете. Но он говорил как добрый брат, желающий унять горе сестры – вот и всё.

Крон заёрзал у неё на коленях и тихонько заскулил, будто отзываясь на её печаль. Гвен погладила его по голове и сунула ему ещё ломтик говядины. Но Крон не взял его. Вместо этого, он снова улёгся и заскулил ещё раз.

Кендрик вздохнул и заговорил тихим голосом, прерывающимся от усталости:

«Я всегда очень гордился своей родословной. Я знал, что являюсь первенцем своего отца. Первым сыном короля. Наследником короны. Не то чтобы меня интересовала власть. Я просто гордился своим местом в семье. Я смотрел на вас всех, как на младших братьев и сестёр, и смотрю до сих пор. Все говорили, что я как две капли воды похож на отца, и так и было. Я думал, что знаю, какое месту займу в мире».

Кендрик остановился, чтобы набрать побольше воздуха.

«Мы были совсем ещё детьми – лет по десять-одиннадцать. Как-то раз я вернулся домой после тренировки в Легионе, и столкнулся с Гаретом. Он был младше меня, но уже тогда его любимым занятием было нарываться на неприятности. Они с Луандой остановили меня, и, глядя мне в лицо, Гарет произнёс слова, которые навсегда изменили мою жизнь: “Ты – не сын нашей матери”.

Я не мог понять, о чём он говорит. Думал, что это какая-то очередная уловка, что он дал волю воображению или решил зло пошутить. В конце концов, ему нравилось причинять боль. Но Луанда, которая никогда не лгала, кивнула, в подтверждение его слов. “Ты не принадлежишь к нашей семье”, – сказала она. “Ты не от нашей матери”. “Ты – сын шлюхи”, – добавил Гарет. “Просто ублюдок”

Луанда таращилась на меня с презрением. Я по сей день помню тот её взгляд. “Не хочу тебя больше видеть”, – бросила она. Потом развернулась и пошла прочь. Даже не знаю, кто задел меня больше – Гарет или Луанда».

Кендрик вздохнул, и Гвен увидела, как его освещённое костром лицо исказилось о боли, когда он вновь пережил эту сцену в своих воспоминаниях.

«Я потребовал объяснений у отца, и он признался. В тот момент мой мир перевернулся. Внезапно всё встало на свои места: отец никогда не говорил, что я стану королём после него, остальные меня сторонились, слуги странно смотрели. Я всё время был чужим, и с того дня начал постоянно замечать это. Будто я был гостем в собственном доме. Но не членом семьи. Не настоящим членом. Будто меня считали самозванцем. Ты знаешь, каково это? Быть чужаком в своём доме?»

Гвен вздохнула, тронутая его историей. Она очень ему сочувствовала.

«Мне жаль», – сказала она. «Ты этого не заслуживал. Только не ты. Мне жаль, что меня не было там, чтобы оградить тебя от этого. Гарет и Луанда были жестокими детьми».

«И взрослыми – тоже», – добавил Кендрик. «С возрастом люди только больше проявляют свою истинную натуру».

Гвендолин подумала и согласилась, что в его замечании была доля правды.

Кендрик вздохнул.

«Мне не нужна жалость», – сказал он. «Я не для того рассказал тебе свою историю. Это был худший день в моей жизни: мне сообщили новость, от которой, как мне казалось, я никогда не оправлюсь. Но вот я здесь. Я пережил это. Люди вообще очень живучи».

Под треск костра Гвен повторила про себя его слова.

Люди вообще очень живучи.

«Ты сильнее, чем думаешь», – добавил он, беря её за руку. «Ты справилась с невероятными испытаниями. И сможешь справиться с чем-угодно. Даже с этим. Что бы там ни случилось с Торгрином и Гувейном».

Гвен посмотрела на него, и по её щекам покатились слёзы.

«Ты настоящий брат», – сказала она, и отвернулась, не в силах сказать больше ничего. Она крепко сжала его руку, молча выражая свою благодарность.

«В этом есть ирония», – наконец сказала она. «Ты бы стал гораздо лучшим правителем, чем любой из них. Чем я когда-либо».

Кендрик покачал головой.

«Я бы н смог править так, как ты», – сказал он. «Я бы не выстоял там, где ты выстояла. Может, я и хороший воин. Но ты – прекрасный лидер. Это абсолютно разные вещи. Посмотри на плоды своих трудов».

Гвен обернулась, проследила за его взглядом, и увидела маленькую девочку на руках у Иллепры – ту самую, которую она спасла на Верхних Островах»

«Ты выхватила эту малышку из пасти дракона», – сказал Кендрик. «Я никогда не забуду твою храбрость. Ты, единственная среди всех нас, решила покинуть подземное укрытие и в одиночку побежала спасать ребёнка. Она жива благодаря тебе. Благодаря твое отваге».

«Я была не в себе», – сказала Гвен.

«Не правда», – возразил он. «Именно в критические моменты мы показываем своё истинное лицо. Ты – такая».

Гвен растрогали слова Кендрика. Она наблюдала за спящим младенцем и размышляла.

«Как думаешь, кем были её родители?», – спросила она.

Кендрик снова покачал головой.

«Теперь ты – её родители», – сказал он. «Ты – весь её мир. Даже если бы ты больше ничего не сделала, ты уже спасла этого ребёнка. Большинство людей за всю жизнь не совершают ничего столь же значительного».

Гвен смотрела в огонь, взвешивая то, что сказал брат. Возможно, он был прав. Может, ей не стоило быть настолько строгой к себе. Ведь другая королева могла бы уже давно сдаться. А она, во всяком случае, сумела спасти хоть кого-то из своих людей. Нашла силы двигаться дальше. Выжила».

Гвен думала о своём отце, о том, что бы он сделал и чего бы хотел. Его трудно было понять. Гордился бы он ею сейчас? Что бы он сделал иначе?

Эти вопросы навели Гвен на мысли о предках, поэтому она нагнулась, подняла лежавший рядом с ней древний тяжёлый фолиант в кожаном переплёте и положила себе на колени. Он был в три раза больше и в десять раз толще любой книги, и очень много весил. Гвен удивилась, узнав, что Абертол смог спасти его из Дома учёных и пронести с собой весь путь – она обожала его за это. Она с теплотой вспоминала этот том со времён своих школьных лет, и видеть его сейчас было сродни встрече со старым другом.

«Что это?» – спросил Кендрик.

Гвен с трудом подняла тяжёлую книгу и переложила ему на колени, и он стал с любопытством её разглядывать.

«История Империи в семи частях», – сказала она. «Одна из немногих книг, которые нам удалось унести. Одна из немногих драгоценных реликвий, оставшихся от нашей родины».

Кендрик благоговейно посмотрел на сестру.

«Ты прочла её целиком?» – спросил он.

«Нет, не целиком», – призналась она. «И это было в юности».

Гвен повернулась и позвала: «Абертол!»

Дремавший у стены Абертол открыл глаза.

«Иди сюда», – сказала она.

Тот нехотя поднялся, кряхтя, подошёл к костру и уселся между ними.

«Что, моя госпожа?» – спросил он.

«Скажи нам, – сказала Гвен, – все эти разговоры о втором Кольце – это правда?»

Абертол увидел, как загорелся её взгляд, когда она посмотрела на фолиант.

Он вздохнул.

«Безусловно, на его существование неоднократно намекается», – медленно проговорил он хриплым голосом, а затем откашлялся. «Правда же это или нет – совсем другой вопрос. Чтобы это понять, нужно знать контекст. Тогда, до наших отцов, время было другое – Кольцо и Империя были единым целым. Даже Каньона ещё не было. Такое место могло существовать, раз о нём косвенно упоминали на протяжении веков. Но, выходит, оно очень хорошо спрятано в глубине Империи. И даже если оно когда-то существовало, то кто знает, дожило ли оно до наших дней? Там могут оказаться одни руины, призрак прошлого».

Абертол привлёк внимание остальных, которые, как Гвен только что поняла, не могли уснуть также, как и она. Все, казалось, были рады возможности отвлечься, поэтому потянулись ближе к разговору – Стеффен, Брандт, Атме и Годфри, который выглядел немного пьяным. Они расселись вокруг костра, а Годфри сделал большой глоток из фляги.

«Нам нельзя гнаться за призраками прошлого, госпожа», – сказал Абертол. «Мы должны найти способ вернуться на родину, в Кольцо».

«Кольца больше нет, дружище», – сказал Брандт.

«Вернуться туда означает смерть», – сказала Атме. «Даже если бы мы смогли всё отстроить и начать заново, то что на счёт миллионной армии Ромулуса? Ты о ней забыл?»

«Если останемся здесь, нас найдут», – вмешался Стеффен. «Мы не можем вечно сидеть в пещере. Это не дом».

«Нет», – согласилась Гвендолин. «Но мы можем набраться здесь сил. Посмотри вокруг – люди ещё слабы и больны. Им нужно время оплакать погибших. Время поесть и выспаться. Пока что эта пещера – подходящее место».

«А что будет потом, госпожа», – спросил Годфри.

Гвен отвела взгляд, потому что у неё в голове вертелся тот же вопрос. Что потом? Она видела, что взгляды направлены на неё с надеждой, будто она была их божеством, давно потерянным мессией, ведущим народ к спасению. Она отчаянно хотела дать им верный ответ. Однозначный, определённый ответ, который снимет груз с их плеч.

Но она сама его не знала. Всё что она знала, это то что ей катастрофически не хватало Торгрина и Гувейна рядом. Она хотела вернуться домой, в Кольцо. Хотела побыть с отцом, как в старые времена.

Но всё это, знала она, было утрачено безвозвратно. Вся её прежняя жизнь. И сейчас ей нужно было выдумать новую.

«Я не знаю», – ответила она честно. «Время покажет».