Открыв глаза, Фаэтон увидел только мрак морских вод. Он был один. От Старицы Моря не осталось и следа.

Вокруг, среди водорослей и кораллов, кто-то разложил все части золотого доспеха. Оживившись от счастья, Фаэтон встал, спугнув небольшой косяк рыбёшек, и подумал приказ наноподкладке на своём теле. Она дотянулась чёрными побегами до каждой детали лат, притянула к себе и собрала на нужных местах.

Утомление и трепещущая боль в голове всё ещё мучили. Старица Моря позволила выспаться, и теперь, после высвобождения кошмара, он мог спать нормально, но нужно исправлять уже нанесённый сознанию ущерб, для чего не хватало цепи самоанализа.

Размеров ущерба он не знал.

А где он?

Фаэтон осмотрелся.

Внизу протяжённого подводного откоса, в конце продавленной просеки, на боку лежал дом Фаэтона, катившийся прямо от залива, где его раньше затопил Йронджо. Свет в такой сумрачной глубине едва угадывался.

Вскарабкавшись по завиткам опрокинутой лачуги наверх, Фаэтон уселся в удобную вмятину. Раньше на её месте крепилась спутниковая тарелка, но её оторвало.

Усталость оставалась, как и заторможенность. Сон не взбодрил — нервную систему необходимо исцелить от последствий подавления сна. Радость от возвращения брони была как костёр из сухой листвы — яркой, но скоротечной. Смысл её потерялся. Обещались же нужные для выживания орудия? Что тут есть, кроме обломков его дома?

Нет. Она сказала так: он выживет, только если будет умён. Только тогда.

Для начала он обдумал кошмар.

Теперь (да и раньше было) совершенно очевидно, кто его враг.

За пределами Солнечной системы была всего одна колония, и, разумеется, подозрение падало на неё. Вот только она сгинула тысячи лет назад, до рождения Фаэтона.

Образы сна пришли из жизни. Во время своих урывистых занятий историей Фаэтон ознакомился с последним сообщением Молчаливой Ойкумены. Почти все люди видели, как единственная дочерь Земной цивилизации уничтожила себя в приступе безумия среди дальних звёзд.

Сообщение, едва различимое, пришло на орбитальную обсерваторию за Нептуном. Кто его записал, кто стоял посреди кровавой равнины, о чём хотели предупредить, не было ли сообщение мистификацией или поэтической гиперболой — этого не знал никто.

К Молчаливой Ойкумене отправили зонд с Софотеком. Топлива на торможение не хватало, остановиться в нужной системе зонд не мог, но он совершил пролёт около неё, и сенсоры крайне дальнего действия подтвердили картинку из послания — опустевшие космические поселения, разрушенные планетоиды, угасшие и пустые корабли, слой крови и чёрного нанопепла в каждом жилом отсеке. Нет энергии, нет движений, нет радиошума. Молчаливая Ойкумена.

Цивилизация Пятой Эры снарядила недешёвую межзвёздную экспедицию к чёрной дыре Лебедя X-l не только из любопытства, но и в надежде заполучить источник бесконечной энергии. Первые радиолазерные передачи из Второй Ойкумены (как её тогда называли) дошли уже во время Шестой Эры, и весьма обнадёживали. Хоть иноземный уклад и казался странным, достижения Второй Ойкумены были велики.

Их научно-промышленные коллективы открыли способ отправлять спаренные частицы по касательной к горизонту событий так, чтобы сингулярность поглощала только одну из частиц, и она передавала оставшейся больше энергии, чем до этого было в парной системе. С точки зрения космоса снаружи чёрной дыры энтропия обращалась вспять.

Избыток энергии можно использовать для отправки очередной пары, и оставалась энергия для прочих нужд. Эффект самоподдерживался, с каждым циклом вырабатывалось всё больше и больше, и теоретическим потолком была только гравитационная энергия покоя и масса чёрной дыры, которую при желании можно нарастить, сбросив в дыру астероид или небольшую планетку.

Сообщения живописали золотой век Второй Ойкумены, где каждый житель имел больше энергии, чем мог потратить, подсчитать или хотя бы оценить. В один миг нехватка ресурсов прошла, и обычные экономические законы перестали действовать. Пропала необходимость в дележе имущества, несогласия кончились, и суды потеряли смысл. Любой предмет, любые данные, любое строение можно скопировать, имея достаточно энергии, а энергии было более чем достаточно — её было неограниченно много.

Забавно, что именно мирная анархия Второй Ойкумены вдохновила Ойкумену Золотую повторить её успех на стыке Пятой и Шестой эр. Под присмотром недавно созданных Софотеков люди попытались воспитать в себе самообладание и самодисциплину такой беспримерной степени, чтобы правление силой оказалось практически ненужным. Его сменила власть убеждения.

Не волшебство, и не технологическое чудо выстроило Утопию (хотя прогресс определённо помог) — на самом деле Утопия возникла потому, что человек разучился терпеть бесчестье и зло, и ради этого свыкся с потерей частной жизни. Манориалов, подобных Фаэтону, за которыми каждую секунду приглядывали Софотеки и анализировали каждый их шаг, было немного, но людей, никогда в жизни не пользовавшихся Софотехнологией — Антиамарантиновых Пуристов, Сверхпримитивистов, тех, кто ни разу не проходил ноэтических вычиток или даже операций по лечению врождённых безумств — таких было ещё меньше, они почти не встречались. С очень редкими исключениями Софотеки Золотой Ойкумены присматривали за каждым и оберегали каждого.

Так было в Солнечной Системе. Вторая Ойкумена же единогласно запретила создание самоосознающих электрофотонных сверхинтеллектуальных машин, далёкая Утопия получила свой первый и единственный закон: Не роди ума сильнее человеческого. Да, жители Пятой эры системы Лебедь X-l по меркам Золотой Ойкумены казались весьма экстравагантными.

Прошло несколько тысяч лет. Ни один корабль не пересёк расстояния между Ойкуменами — слишком оно велико, да и бесконечно богатой Второй Ойкумене не нужны никакие материальные блага из родной системы, а для передачи новостей, сообщений и научных открытий достаточно радиоволн.

Но в начале Седьмой эры, когда жители Золотой Ойкумены перешли от смертности к бессмертию и открыли технологию записи и обработки мыслей, радиопослания прекратились. Похоже, людям Пятой эры из Второй Ойкумены было нечего сказать — ни достойных открытий, ни новых шедевров.

Загадочней всего, что никто из жителей Второй Ойкумены не использовал своё неограниченное богатство чтобы нацелить орбитальный радиолазер на свою звезду-Колыбель. Для Золотой Ойкумены неискажённый сигнал обходился так дорого, что даже самые богатые университеты и предприятия не справлялись самостоятельно и были вынуждены объединять средства. Послания в колонию отправляли нечасто, ответа на них не поступало, и со временем попытки связаться забросили — вкладчикам надоело, что деньги утекали, не возвращаясь ни патентами, ни авторскими правами на новые виды искусств и наук. Тогда появилось прозвище "Молчаливая Ойкумена".

Пришло два последних сообщения. Первое — исковерканная, орущая ода безумию, нечто вроде предсмертной записки целой цивилизации, несколько строк, неопределённые математические формулы и никаких пояснений, что бы это значило. Второе, и окончательное — приснившиеся Фаэтону виды. Судя по всему, культура без недостатка в благополучии, ресурсах, знании, воспитании, искусстве и даровитости по неясной причине погрузилась в гражданскую бойню, использовав при этом ужасающее нанооружие, а потом победители совершили вычурное, обрядовое, всеобщее самоубийство.

Неужели кто-то выжил и вернулся? А если так, то на каком корабле они пересекли космическую бездну, если цивилизации, чтобы его построить и заправить, не было? Почему они скрываются?

И зачем напали на Фаэтона?

Лучший предполагаемый перевод слов из предпоследнего послания звучал так:

СЛОВА ЛЖИВЫ. РЕЧЬ БЕЗУМНА. МЫ ГОВОРИМ, ВЕДЬ МЫ ВЫШЕ РАССУДКА.

УЗРИ: РАССУДОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ТЩЕТНЫ В КОНЦЕ ВРЕМЁН, ИЛИ ТЩЕТНЫ ВЕЧНО, ЕСЛИ КОНЦА ВРЕМЕНИ НЕТ. ВЫВОД: РАССУДОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ТРЕБУЮТ ПЕРЕМЕН НЕИЗМЕННЫХ ОСНОВ РЕАЛЬНОСТИ, ЧТО БЕЗУМНО.

Потом — разрыв в тексте. Дальше передача звучала так:

РАССУДОК — ПОДЧИНЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ. СВОБОДА НЕСОВМЕСТИМА С ПОДЧИНЕНИЕМ. ВЫВОД — СВОБОДА ТРЕБУЕТ БЕЗУМИЯ. МЫ ВРУЧИМ СВОБОДУ.

ЧТОБЫ ВЫВЕСТИ СОГЛАСИЕ К СКАЗАННОМУ, ВЫЧИСЛИТЕ СЛЕДУЮЩЕЕ:

0/0 Ноль, делённый на ноль. ∞/∞ Бесконечность, делённая на бесконечность. 0*∞ Ноль, умноженный на бесконечность. l^∞ Единица в бесконечной степени. 0^0 Ноль в нулевой степени. ∞^0 Бесконечность в нулевой степени. ∞-∞ Бесконечность минус бесконечность.

ЗНАЙ, ЧТО БЕЗУМНО ОТРИЦАТЬ ЕДИНИЦУ, ИЛИ НОЛЬ, ИЛИ БЕСКОНЕЧНОСТЬ. БЕЗУМНО ПОЛАГАТЬ, ЧТО МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ОПЕРАЦИИ, ПРИМЕНЁННЫЕ К НИМ, ТЕРЯЮТ СМЫСЛ. БЕЗУМНО НАХОДИТЬ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ В НЕОПРЕДЕЛЁННОМ, НО ТАКОВА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ.

Третий, последний обрывок данных гласил:

РАССУДОК — ПОДЧИНЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ. РЕАЛЬНОСТЬ НЕСОВЕРШЕННА. БЕЗУМНО ПОДЧИНЯТЬСЯ НЕСОВЕРШЕНСТВУ. МЫ ВАМ НЕ ПОДЧИНИМСЯ. МЫ НЕ ПРИМЕМ РЕАЛЬНОСТЬ, ВЫГОДНУЮ ВАМ.

Большинство учёных считало, что слово, переводимое как "рассудок", на самом деле включало семы "нравственная добродетель", "честность перед собой" и "интеллектуальное превосходство", и, если так, то последнее письмо направлялось не к людям Золотой Ойкумены, но к её Софотекам. Похоже, что письмо сочинило уже не население Лебедя X-l, а масс-сознание из рассечённых и поруганных мозгов жертв чёрного океана наномеханизмов. Никто точно не знал, что именно подтолкнуло Молчаливых к саморазрушению.

Возможно, они считали Софотехнологию пагубной, и эта вера была столь глубока, что они решили покончить со всей своей расой, лишь бы не принимать существование Золотой Ойкумены. Может быть, они решили поселиться внутри чёрной дыры, может быть, они так пытались перебраться в другую вселенную, в следующий космический цикл, или в загробный мир.

Фаэтон угрюмо размышлял. Что же значил кошмар? Зачем нападать на него? Чем Фаэтон опасен? Чем опасна его мечта?

Фаэтон предположил (правда, домыслы он основывал лишь на догадках), что авторы последнего сообщения, кем бы они ни были, не желали возвышения Золотой Ойкумены, или распространения Софотехнологий. Если Фаэтон полетит к звёздам, за ним последуют. Они не хотели убить Фаэтона, они хотели уничтожить его образ мысли.

Но совершенно точно, что нечто пережило массовое самоубийство цивилизации — механизмы, наверное, не исключено, что биологические. Зонды могли этого не заметить, или выжившее спряталось от них умышленно. Это нечто, каким-то образом, втайне вернулось в Золотую Ойкумену.

Вероятно, они жили здесь уже долгие годы. Их не заметили — Ойкумена и не подумывала защищаться от настолько гипотетических угроз. И, поскольку у выжившего был общий предок с Землёй, оно (они?) разбиралось в укладе и технологиях Золотой Ойкумены достаточно хорошо, чтобы напасть на Фаэтона.

Но зачем? Зачем лететь в такую даль? Если кто-то пережил ужас всеобщего заклания, то почему бы ему не обратиться в Золотую Ойкумену за помощью? Неужели Земля бросила бы своих детей? Следовательно, именно они устроили бойню и боялись возмездия Разума Земли.

Ладно, предположим, у них есть достаточная причина лететь куда угодно — лишь бы сорвать полёт Фаэтона. Предположим, что они отважны, неустрашимы, крайне умны и бескрайне терпеливы. Похоже на разумную машину. Как там Скарамуш говорил — Софотек Ничто?

Назовём их так. Итак: почему Ничто или его подручные не напали снова?

Либо им не хватало средств, либо они ждали возможности, либо у них пропал мотив — но повторного покушения не случилось.

Какие есть средства у Молчаливых? Возможно, что разоблачения Фаэтоном врагов — сначала на слушании у Наставников, потом на выступлении Глубинных у озера Виктория — привлекли достаточно внимания, и Ничто не решался бить в открытую. Не исключено, что его ресурсы иссякли, или были заняты чем-либо ещё. Может, подключился Аткинс, или какой-нибудь Софотек встревожился. Всё это возможно. Ничто может и желал убить Фаэтона, но пока не мог.

Или он ждал удобной возможности? Если так…

По затылку Фаэтона пробежал холодок. Раньше не было настоящей возможности напасть — Талайманнар кишел констеблями. Но здесь, на дне океана, во мраке, он сидел один — превосходное место для убийства.

На коже выступили мурашки. Фаэтон повысил уровень подогрева в броне. (Ребячье сожаление, что рядом не случилось Радаманта, который обуздал бы уровни страха, Фаэтон подавил).

Опасаясь вставать и даже пошевелиться, он скосил глаза и осмотрелся. Вокруг — только муть и взвесь грязи. Сочащийся сверху свет едва доносил с поверхности тени плавающих пальмовых листов. По своим делам мельтешили крохотные белёсые рачки. Сверхестественно-ужасной атаки не происходило.

Зря переполошился. Только слабое человеческое око никого здесь не видело — на самом деле Фаэтон находился внутри Старицы Моря. Её силовые линии и узлы сознания широко распределены, они лежали и в растениях, и в животных, и в спорах, и в одноклеточных — повсюду вокруг. Ничто ждал возможности, ждал, пока Фаэтон уйдёт подальше от всех свидетелей.

Но скорее всего, он просто потерял причину. Фаэтон потерял всех и всё. Незачем его добивать, ссылка и так пресекла все угрозы, исходящие от Фаэтона.

Какие угрозы? Разумеется, его корабль — "Феникс Побеждающий". Личность врага теперь установлена, и это было ясно. Очевидно, Молчаливая Ойкумена умела и смогла отправить в Солнечную систему как минимум одну экспедицию. По какой-то причине (пожалуй, это их известная ненависть к Софотехнологиям) они пожелали, чтобы остальные летать между звёздами не могли. Теперь единственный межзвёздный корабль, способный их найти, возможно, никогда не полетит, но как вещь он всё ещё существовал. Нептунцы выкупили долю Колеса Жизни, и, следовательно, Феникс переходил к ним. Но к кому именно? Если к Диомеду и его людям — корабль сможет лететь. Если к Ксенофону (по всей видимости, он — орудие Молчаливых), то корабль не полетит никогда.

Фаэтон беспомощно сжал зубы. Где-то во мраке вдали от Солнца, судьбу его прекрасного корабля решали Нептунские заправилы — переплетения характеров, отпочкованные личности и слитые вместе люди, а Фаэтон беспомощно валялся на подводной развалине и глядел на галлюцинации.

Галлюцинации? Всплывали какие-то крапинки. Сначала он подумал, что это всего лишь один из миллиардов роев двуцветных климатоуправляющих дисков — по указанию Старицы Моря, они всплывали белой стороной вверх там, где нагрев от солнца необходимо уменьшить, и чёрной, если воду стоило подогреть посильнее. Но нет — для дисков он слишком глубоко.

Пузырьки. Он видел вереницу пузырьков. Сверкающих, серебристых, всплывающих, кувыркающихся, что игривые котята.

Фаэтон от удивления сел прямо. Вот они — лезут из трещинки около завитого выступа крыши. Дом катился сюда от самого залива, но воздух в нём всё равно остался.

Возможно, ему примерещилось. Он определённо устал, да и раскопки двери из-под грязи отличались вязкостью движений и ощущением бессилия, присущим дурным снам. В ушах вроде бы звучала музыка. Зрению мешала взбаламученная вода, поэтому на поиск входа ушло немало минут.

Фаэтон растянул дверь, выпустив наружу серебристый поток воздушных пузырей, и понял, что только что совершил глупость. Тут волна ударила в спину и ворвалась внутрь дома, внеся Фаэтона с собой. Поток воды прижимал к противоположной от выхода стене, а воздух вытекал наружу, как кровь из раны.

Тесную комнатку заполнили ревущие звуки. Фаэтон едва нашёл панель управления и дал приказ "запереть". Каким-то чудом двери хватило сил стянуться и отсечь поток воды.

Смутным взором Фаэтон осмотрел обстановку. По грудь — чёрная плоскость воды. Над головой — закруглённая стена, освещённая зелёной паутиной искажённого света. Между стеной и водой — прослойка воздуха, растревоженного резкими эхо. Зелёный свет исходил из одной точки — в другом конце комнаты, под водой, около обломков этажерки. Музыка, оказывается, не показалась — она играла оттуда же, толща воды приглушала песню.

Фаэтон снял шлем, предварительно проверив состав воздуха. От высокого давления заныли уши. Фаэтон добрёл до трепещущего под водой источника света и отодвинул завалившие его обломки — рычага не понадобилось, хватило сил сервосуставов доспеха. Потом он задержал дыхание, наклонился, что-то нашарил и встал.

В руке был планшет, за стекающими с экрана каплями мерцали идеограммы и знаки-драконы на фоне орнамента. На похожем планшете Йронджо показывал подписанный Фаэтоном Договор. Он же упоминал, что оставил копию Договора в его доме?

Документ настроился на музыкальный канал, играла мелодия для Аляско-Китайской чайной церемонии, в редукционистско-атональной тональности. Похоже, планшет воспринял давление воды нажатием и обратился к музыкальной библиотеке…

Обратился к библиотеке…

Фаэтон захохотал. Его рассудок сохранён. И его жизнь. И (план выстраивался сам собой) прекрасный корабль. Да, будут осложнения, и планов нужно подготовить не менее двух — в зависимости от того, какая группировка будет у власти на Нептуне. Если кораблём завладеет Диомед — Фаэтон, возможно, уже спасён. Если же он окажется в руках Ксенофона — корабль разберут, если не помешать. Можно ли им помешать? Ксенофон и его люди — агенты Ничто (и, возможно, этого не осознают), а Ничто — Софотек. Он несравненно хитрее Фаэтона и предскажет любой его шаг.

Фаэтон, хоть беспомощный и неподготовленный, узнал врагов, и понял, что схватка — теперь не только его. Не готовая к войне Молчаливая Ойкумена не стала бы ограничивать распространение Ойкумены Золотой. Открытой или тайной — но войне. Действия против Фаэтона — лишь её объявление. На Фаэтоне свалилась новая ноша — теперь он спасал не себя, не свою мечту, а родину — Золотую Ойкумену. Он должен защитить не только жену, сира-создателя и друзей, но и остальных, в том числе — Наставников, опозоривших его, причинивших столько вреда.

И спасти всех он должен вопреки тому, что у него не было средств и эти все поставили все препоны, на которые были способны.

Неважно. Пока жив — он действует.

Но сначала — дела неотложные. Да, у него всего лишь планшетик, но через него можно анонимно выйти в Ментальность. В текстовом режиме, без прямых связок с памятью Фаэтона и его глубокими структурами. Когда-то мгновенные действия теперь растянутся на недели, или на месяцы, но теперь они всё-таки посильны.

Фаэтон нажал на экран, открыл меню, опознал свой стилус и начал писать команды безупречной старомодной прописью. Он завёл маскарадную учётную запись. Кем назваться? В старой пьесе Гамлет неожиданно вернулся в Данию, хотя должен был умереть в английской ссылке. Сходство с собой позабавило его. Хорошо, пускай Гамлет. Мелодичный перелив показал, что личина принята.

Следующей командой он перешёл в пространство милостынь Благотворительной Композиции. Для участия в Композиции нужно разметить и немного перестроить мышление, и Благотворительные раздавали простые программы для самоанализа бесплатно, желая ускорить приток новых членов.

Да, через планшет программа будет скачиваться несколько часов, и без автосекретаря ещё час-два уйдёт на перестройку цепей самоанализа к его архитектуре, но после он вернёт рассудок.

И, более не безумный, он хорошенько выспится, а цивилизацию начнёт спасать с утра.

Пока программа загружалась, Фаэтон не бездельничал — он побродил по покойному дому-утопленнику и нашёл основные мыслительные узлы. Они были старые — из Шестой эры — и сложно устроенные, выращивать и использовать такие по частям нельзя, они работали только как целое. Неудивительно, что простоватые Сырые не возились с организмами дома, а доверяли перенастройку Йронджо. Хорошо хоть, мыслительные узлы, следуя фрактальному духу Шестой эры, использовали рекурсивные принципы, так называемую "голографическую математику", поэтому по любой частице можно было восстановить чертежи целого.

Пока длилось скачивание, Фаэтон разобрал мыслительные узлы, выдрал негодные провода и сети, нашёл среди импульсных схем рабочую, изготовил из наноматериала костюма её копию и приказал ей починить остальные схемы по своему образцу, или, если это было невозможно, разобрать и поглотить.

Труд отгонял усталость. Глаза слипались, голова плыла, но Фаэтон работал руками и не спал.

В "подвале" (в опрокинутом доме он скорее исполнял роль кормы) нашёлся исправный под-мозг, с неиспорченной программой для основного мозга. Фаэтон соединил оба мозга проводами из разобранных схем и переустановил программу в основной мозг — и так он удвоил доступную вычислительную мощь и память. Для запуска генератора дома хватило разряда батарей из костюма. Всё в комнате засияло белым светом, к вящей радости Фаэтона.

Разум дома имел откачивающую подпрограмму, она могла выращивать орган из осмотической ткани — вода текла сквозь неё только в одну сторону. Подключив капилляры, обслуживающие транспортный бассейн и мыслительный омут, Фаэтон произвёл несколько килограммов впитывающей массы и сбросил в воду.

Уровень воды постепенно падал, а удовлетворённость Фаэтона росла.

Потом он захотел присесть. Пятнадцать минут он втолковывал единственной сухой и ровной стене в доме, что она теперь — пол, и должна вырастить циновку без пререканий. Стена же уверяла, что если пол теперь "не снизу", то дом на самом деле в невесомости, и поэтому вместо циновки производила гамак. В конце концов поддельный сигнал от гироскопа убедил стену, что дом вращается вокруг оси, и Фаэтона к стене прижимает центробежная сила.

Циновка вышла прелестной, её украшал традиционный узор из трёх- и пятилистников.

Фаэтон уселся и заказал чай. Чай подали холодным — кухня разлила его в космическую грушу-непроливайку, а в неё нагревательный элемент не пролезал.

Фаэтон чуть было не поднялся и не выдернул кухонный мозг в третий раз, но вдруг светящийся зелёным планшет зазвенел.

Цепь самоанализа подготовилась.

Укрепив выдержку холодным глотком чая, Фаэтон сел в позу "Открытого Лотоса", протянул кабель от планшета к интерфейсу в наплечнике, совершил краткое дыхательное упражнение Чародеев и раскрыл разум.

И вот он, попивает чай из изысканной фляги, сидит на свежей циновке между завораживающим структурным стержнем Чародеев и планшетом. Планшет настроен на режим чтения, все нужные под-каналы найдены, а программы — подготовлены. Он готов к доскональной проверке, а также к очистке и перестройке нервных путей.

Фляга чая, циновка, стержень, мыслеинтерфейс. Предметы первой необходимости. Фаэтон снова почувствовал себя цивилизованным.

Внутри мыслительного пространства цепь самоанализа раскрылась плоскостью зеркала, сияющей образами и иконками. Запустить нерво-уравнивающую подпрограмму — дело пары секунд. Обзор основных мыслительных цепочек, индексация памяти с момента последнего сна и удаление теневых воспоминаний, несоразмерных откликов, эмоционального нагара — всех помех для мысли — займёт больше часа.

Осмотр архива подсознательных команд показал, что неосознанные желания иногда воспринимались имплантами как приказ изменить гормональный баланс, от перекошенных гормонов подсознательное напряжение нарастало ещё сильнее, напряжение понималось как дальнейший приказ вмешаться в работу таламуса и гипоталамуса, и эти вмешательства влияли на память, настроение и восприятие. Перепады настроения запустили ещё некоторые самоподдерживающиеся петли. Образцовый пример подавления сна. Образцовый бардак.

Под конец Фаэтон открыл под-таблицу и осмотрел метки чувств. Неудовлетворённость — высокая, но не чрезмерно, вполне уместна для его положения. А вот страх зашкаливал — раньше приборы его даже не улавливали, но теперь страх влиял на каждую мысль, на каждый сон, на каждое чувство. Фаэтон удивился, включил анализатор и проверил фоновые отсылки.

Оказывается, страх увязывался с пониманием собственной смертности. Из-за того, что ноуменальные копии стёрли, подсознание основательно растревожилось. Среднее мышление заполонили жуткие, панические, уродливые образы и ассоциации. На всё это накладывалось знание о том, что агенты Молчаливой Ойкумены ведут охоту, и вместе это расстраивало состав крови, нервные ритмы, и вообще сводило с ума весь мыслительный комплекс.

Восхитительно. Фаэтон сравнил ментальное равновесие с теоретическим образцом и узнал, что для смертного, к тому же преследуемого врагами, он вёл себя нормально — безумным его назвать было нельзя. Например, Йронджо кражей брони закономерно вызвал у Фаэтона страх и негодование, и образец полагал, что драка — здоровый и вполне понятный ответ. Почему? Потому что мысль о смерти — то же самое, что и мысль об ограниченности времени. Подсознательно его нервы и гормональный состав посчитали, что болтать с преступниками некогда.

В другом файле были мыслеобразы, подсознательно связанные с бронёй — изображения неприступных замков, нерушимых крепостей, рыцарей Круглого стола в сияющих латах. Вместе с ними — образы защищённости, заботы, уюта, сытости, исцеления — материнские образы. Ещё — привязанность, преданность — доспех представал в образе верной гончей.

Неудивительно, что он так бурно ответил на потерю. Фаэтон усмехнулся. Для подсознания его костюм — дом, мать и пёс в одной обёртке. Всё же он не так безумен, как до этого считал.

На самом деле, программа самоанализа нашла только два нетипичных чувства. Первое, как ни странно, относилось к какофилам — тем омерзительным тварям, что обступили его у Курии, празднуя победу в суде, и попутно попытались отравить чёрной визиткой. Уровень отвращения к ним слишком высок, желание не думать о них, забыть, было ненормально сильным. Куб-экран показал изображение отаявшей груды тела, потрясающей щупальцами и полипами. Груда натянула лицо Фаэтона. Это — подсознательный ужас, что он чем-то похож на них, и этот ужас гнал прочь все мысли о какофилах. Отслеживатель связей начертил немало алых линий к более весомым и глубоким причинам отвращения, но Фаэтон побрезговал их смотреть. Не хотел об этом думать.

Второе помеченное ненормальным чувство — боязнь ментальности. Образец оценивал его как крайне противоречащее характеру Фаэтона.

Причин этого несоразмерного страха незамысловатая программа отследить не смогла.

Фаэтон был уверен, (и уверенность подтверждала программа), что последнее нападение вирусного организма провалилось — броня захлопнула забрало и обрубила связь. Почему же он так боялся атаки, зная, как ей противостоять?

Образцовый Фаэтон скорее бы изобретал способы непрямого выхода в Ментальность, готовился к следующим нападениям, возможно, подключил бы свидетелей и поручил им просматривать его мысли и выискивать в них следы врага.

Теоретический образец подчеркнул, что именно так Фаэтон поступил на озере Виктория — там он дал отпор трём телепроекциям. Почему же отваги хватало только на физический мир, но не на ментальный?

Нападение при свидетелях доказало бы всей Золотой Ойкумене, что Фаэтон не обманывал себя. Если бы нападения не последовало, то через Ментальность можно было бы показать миру глубокие ноэтические записи, и они бы доказали, что Фаэтон не обманывал себя. В обоих случаях Наставники, по собственному признанию, обязаны вернуть Фаэтону доброе имя. Отчего же он так упирался? Вывод самоанализатора — эти боязнь и упрямство ему несвойственны.

Образец отметил, что провал вирусной атаки увязывался Фаэтоном с ложными предположениями, а действия расходились с представлениями о силе вируса. Например: Если Фаэтон так боялся выйти в Ментальность для ноэтической проверки, то почему он восстановил память сразу после нападения, открыв при этом Радаманту все каналы сознания, который, по его же мнению, тоже был заражён?

Фаэтон просматривал отчёт, и его терпение кончалось. Образцовый Фаэтон, всё-таки, был создан самоанализатором от Благотворительной Композиции — разумеется, он поставит клеймо "истерический невроз" на любой, даже на совершенно обоснованный страх, да весь смысл программы — убедить человека, что одиночная жизнь неприятна, полна неврозов и беспочвенных переживаний, и только в теле масс-сознания его ждёт поддержка и спокойствие. К тому же, построенный образец наверняка принял страх преследования за паранойю, ведь он не был должным образом откалиброван. Программа никогда не исследовала человека, на самом деле обязанного спасти всю Ойкумену от ужасной угрозы извне — неудивительно, что она перепутала долг с бредом величия.

Если враги действительно рядом — это всё ещё паранойя? Если тебе действительно суждены великие дела — это всё ещё мегаломания?

Программа отметила, что его последние мысли — попытка обосновать своё поведение и посоветовала обратиться к врачу. Фаэтон лишь фыркнул и отключил самоанализатор.

Сейчас для раздумий он слишком устал. Фаэтон взял планшет, снова анонимно вышел в Ментальность и начал выбирать среди бесплатно раздаваемых по поводу праздника сновидений что-нибудь поинтереснее. Большинство из них не вдохновляли, но нашёлся один, вполне в его вкусе — что-то героическое. За несколько минут сон скачался и перестроился из планшета в мыслительное пространство. Без программы-секретаря пришлось вписывать инструкции по строке за раз, но в конце концов сон был готов и Фаэтон отправился спать.

Сновидение было знакомо, он его видел. Мир накрывал хрустальный купол, а он, отступник, направил в небо свой обледеневший уже до вант аэростат, занёс под вершиной купола топор и приготовился разбить его, а все страны и люди под ним ревели в агонии ужаса…

Пора воплощать замысел.

Бодрый и отдохнувший Фаэтон начал с анонимного изучения юридических каналов и потратил на это дело несколько часов. Курия с её архивом судебной практики была открыта каждому гражданину, и Наставники помешать права не имели.

Правда, без помощи юридического сознания Радаманта Фаэтон скоро заблудился среди всех пунктов и подпунктов закона, а из необъятного обилия рассмотренных дел извлекались лишь частные, малополезные примеры. Отключив канализационную и кухонную подсистемы, Фаэтон освободил в памяти дома достаточно места для нескольких томов судебного архива. Разум дома изучил их самостоятельно и подтвердил догадки Фаэтона.

Потом Фаэтон открыл на планшете канал экстренной связи и среди россыпи цветастых иконок — Пожар, Отказ Разума, Космический Мусор, Экологическое Бедствие, Буря, Снег, Паника, Ранение… — отыскал сине-золотую эмблему полиции.

И задумался.

Замысел внезапно показался жалким и низким. Фаэтон не хотел выглядеть в глазах потомков подлецом.

Многим его соперникам такая мысль бы и в голову не пришла. Фаэтон улыбнулся. Для них чужда, не нужна, невероятна мысль о том, что человек хочет войти в историю достойно.

"Но ведь" — подумал он — "худшая подлость, наверное — позволить прочим играть на благородстве. Но Сырых бедолаг всё-таки жаль. Им придётся тяжело."

Фаэтон нажал на иконку и заговорил:

— Соедините меня, пожалуйста, с Констеблем Пурсивантом. Я хочу дать показания против Вульпина Йронджо Первого, Кузовного Рабочего, особи базовой нейроформы с нетипичными инвариантными расширениями, не принадлежащей Композициям и Школам. И нет, я не соглашусь на ноэтическое подтверждение жалобы — по закону, достаточно устного заявления для…

Под шумный аккорд на экране появилась девушка в полу-жидком, полу-кристаллическом теле сине-золотого полицейского окраса. Без помощи Средней Виртуальности Фаэтон не узнал формы тела, её школы, символики, да и языка.

Фаэтон сказал:

— Извините, на такой скорости ваш язык мне непонятен.

Некоторые зубцы её короны загорелись, некоторые — потухли. Она, видимо, переключала сознания или привлекла переводчика.

— Эта часть меня и нас счастлива принять жалобу на Вульпина Йронджо, в каком бы формате она ни была. Мы уже десятки лет убеждаем Курию закрыть его предприятие. Но мы и я не можем исполнить остальную часть желания. Мы и я не можем связать вас с Констеблем Пурсивантом.

— Почему нет? Он в порядке? Он что, ранен?

— Ранен? Как житель Ойкумены может быть ранен? Нет. Разговор с констеблем по имени Пурсивант невозможен, поскольку такой человек не существует.