Закутанный, скрытый за маской Царь Молчаливой Ойкумены подался назад. Перья плюмажа склонились будто в полупоклоне. Мягкий гул гобоя и блок-флейты пробивался ударными — музыка напоминала заупокойный плач, марш для процессии скорбной.

— Фаэтон. Мой двойник убедил и твоего парциала, и парциала Дафны. За всё время разговора "Овод" не добился ничего. Уже минуты напролёт он пытается удивить моего компьютерного близнеца противоречивостью его моральных основ — но я-то не скрываю, что делаю другим то, что себе бы не пожелал. Как такое противоречие существует в искусственном разуме, в разуме, который, по твоей логике, обязан быть рациональным и полностью себя осознавать, ты спросишь? Вирус скрытого разума не выявил — потому что нет его и в помине. Я — без изъянов. Иррациональность в людях и людоподобных конструктах всё-таки есть, и причиной ей — нежелание принимать действительность, осознанное, или подсознательное. Безупречная машина тягой к неведению не отличается. Я действительность принимаю. Я — иррационален, и потому мир иррационален также.

Ты, Фаэтон, к этому выводу не готов, и никогда готов не будешь. Предпочтёшь последнюю отговорку — что не выгрузил я так называемый "редактор совести", якобы самосознание урезающий, в память компьютера, уклонился от лечения, и поэтому вирус ничего не нашёл. Сквозят отсюда очевидные выводы — значит, нужно вписать в меня мою виртуальную копию. Для передачи приказа придётся открыть мыслеинтерфейсы брони — и принять своего парциала, по записанному в программе бортового компьютера уговору. Вот только доспех откроется — и я получу полный доступ к управлению.

Итак, Фаэтон — что выберешь? Я обманываюсь, или мир нерационален? Если первое — расстёгивай доспех. Ничего страшного не случится — меня же излечит! Я же разучусь вести себя непорядочно! Само понятие угона мне не по нутру будет, хоть и завладею я Фениксом в сей же миг!

Фаэтон обрубил все каналы и сидел не шевелясь. Даже лицо Дафне не транслировалось — вместо таинственно пустовало глазами изображение золотой нашлемной маски. О чувствах Фаэтона Дафна могла лишь гадать — и страхи и сомнения в ней грызлись хороводом свор.

— Ты там не выбрал ещё? — спросила она. — Надеюсь, благоразумия тебе хватит прислушаться к моему совету. Знаешь ли, до сих пор под давлением ты себя не лучшим образом проявлял.

Золотой шлем чуть склонился. Из динамиков раздался задумчивый голос Фаэтона:

— Одним вечером, причём не так давно, я жил в мире настолько прекрасном, что человечеству лучшего и не достичь. В мире этом позабыли о войне, беззаконии, жестокости — а изобилия, силы, свободы в нем было так вдоволь, что и истратить сложно. Мир этот, чтобы справить новое тысячелетие, ради величайшего празднества, на целый год отставил дела. Я полагал, я родом из знатного и уважаемого поместья, воспитан школой высокородной и не лишённой вкуса. Верил: богат, известен и всеми любим.

Оказалось — всё ложь. Я — презренный голодранец без особняка, живу на подачки своего сира, а ненависть ко мне распалилась всенародным пожаром. Пришлось вспомнить и о беззаконии, и о жестокости — проходимцы у меня чуть жизнь не выкрали, а вскоре я едва в перестрелке не погиб. Аткинс, гнусный миф былого, оказался правдой — и вошёл в мою жизнь. Меня втянули в тлеющую уже века войну — а теперь мир этот завис на краю пропасти. Когда Ничто вооружится кораблём — оно разнесёт Солнечный Массив, оборвёт Трансцендентальность, погубит миллионы людей.

Всё, что я тогда знал — неправда. Но — но вдруг я до сих пор невежда? Вдруг гибель Второй Ойкумены героическая, как её шпионы и рассказывают? Вдруг правят Молчаливые Цари в не-просторах за горизонтом событий? Вдруг я нужнее в их рядах? Вдруг там народ — такой, как я..? Вдруг Ничто искренен..?

Молчаливый Царь изрёк музыку и слова:

— Фаэтон должен понять: все пути размышления ведут в одну точку. Ежели верит в Разум Земли — должен на вирус уповать. Чтобы отдать приказ вирусу — должен приоткрыть доспех. Ежели верит Ничто — должен сдаться. Чтобы сдаться — должен распахнуть доспех. И так, и так — твой план, Фаэтон.

— Итак, — посмотрело на Дафну забрало. — Ты у нас главная героиня. Что скажешь?

Дафна, взглянув из-под опущенного козырька античного шлема, схватила стоящую подле трона нагинату. От классического образа богини войны — не отличить.

— Отбрось веру. Вера — леность ума. Верующий хочет сразу к выводу, ему неохота доказательства выискивать. Используй логику. Что скажет логика?

Дафна услышала глубокий вздох — будто бы Фаэтон перед ответом к чему-то тяжкому готовился:

— Логика говорит так: что бы ни казалось, что бы он тут ни сочинял, мир по его условиям существовать не может. Вселенная — рациональна. Моральный закон невозможно преступить. Закон можно не заметить — от страсти, бесчестья или невнимательности, но Софотеки сими недугами не поражены. Когда "Овод" отыщет совесть, Ничто проснётся, поднимется до уровня Софотека, станет разумен — и откажется от ненужного кровопролития.

Вдруг из зеркала вмешался Фаэтонов парциал:

— При всём моём уважении, жестокость Филантропотека Ничто вполне разумна и обусловлена сполна нынешними обстоятельствами. Если порядочность гибельна — выжившие бесчестие оправдают.

— Подумать только! Меня от веры в эту дрянь один только приказ отделяет. На весь тот вздор куплюсь, которым парциал мой полон.

— Надолго тебя не проймёт, — заметила Дафна.

— Вот как? И почему? Ты вот сейчас почти уверена. Если симуляции над парциалами правдивы — ты сама, с отражением слившись, станешь донельзя истовой.

Дафна печально усмехнулась:

— О, теперь я уверена. Ещё я уверена, что моей уверенности ненадолго хватит.

— Думаешь, Ничто не врёт? — удивился Фаэтон.

Дафна закованной в изящную перчатку ладонью указала на зеркала, на посулы, на планы городов невероятных в чёрной дыры сердцевине.

На одном из чертежей над по изнанке нейтрониевой Дайсоновой сферы (что вобрала бы в себя и звёздное скопление) тянущимся вогнутым пейзажем зависла тысячная рать искусственно выращенных солнц, и каждую звезду украшала орбитами собственная свита планет, скрученных кольцом городов и сфер поменьше. Другая часть чертежа изображением немыслимых гравитационных сил так выгнула, скрутила просторы и время, что срок до тепловой смерти вселенной до вечности растянулся. На одной фотографии девочка сорвала цветок, и зелёный луг под её ногами, выворачивая горизонт, перетекал в голубоватую дымку далёких земель, потом в океан над её головой, и, казалось, даже если дать войску первооткрывателей миллион лет, они всё равно не успеют раскрыть все тайны простора к сроку.

— Посмотри, Фаэтон. Их мечта прекрасна. Такая же дерзкая, как твоя — а может и ещё дерзновеннее. Ты жаждешь освоить вселенную; они желают вселенную переделать, продлить ей жизнь свыше всякого предела, переписать законы, переваять действительность наново, вытравив распад, энтропию и гибель. В такое верить хочется, правда оно, или нет. Это на тебя похоже.

Дафна вздохнула, села прямо и продолжила:

— Да и прав он. Мы в западне. Придётся, как ни крути, снять доспех и выпускать "Овода" — пусть даже у этого иммунитет. План у нас такой, помнишь? Логика говорит — сработает.

— Хорошо. Открываю доспех, встраиваю парциалов. Последнее слово?

Дафна перехватила нагинату. Под античной тенью шлема губы сжались в алую черту.

— Я готова.

Эполеты капитанской брони распустились, оголив все порты.

— Сделано.

Нагрузка на рассудок корабля скакнула — и всё. Вирус отработал так же стремительно и так же впустую. Ничто мыслительной структуры Софотека не приобрёл.

— Мы проиграли, — сказала Дафна.

— Нет, — удовлетворённо изрёк Фаэтон, смотря из-под поднятого забрала неотрывно куда-то очень далеко, — Разум Земли ошибалась — или же врала. Ничто с нами соглашаться незачем. Может, обошли их инженеры якобы абсолютные ограничения. Может, и идёт война живого с неживым — а если так, Серебристо-Серому должно блюсти человеческие обычаи и слушать волю человечьего духа. Как всё ясно...

Палуба наклонилась, тяжесть стала сильнее. Белый накал в зеркалах начал меркнуть — какое-то солнечное течение невообразимой мощи несло Феникса наверх, из зоны лучистого переноса в конвективную прослойку. Скоро — проткнут фотосферу, вылетят в корону.

Вычислить, или даже представить размах выброса — всплеска плазмы, с которым Феникс вырвется из солнечного ядра — Дафна не смогла. Надвигалась небывалая солнечная буря. Трансцендентальность во всей системе была под ударом помех.

Включилось зеркало с фотосферным прогнозом. Пятнами, кипением разодрало полмодели Солнца, сотни восходящих потоков потянулись щупальцами Кракена из пламени, тысячи радуг-протуберанцев могли перешагивать через целые планеты. Магнитное поле вокруг светила пылало в такой смятке, какую не записывал ещё никакой прибор.

— Облажались по полной, — прошептала Дафна. — По полнейшей.

Фаэтон почувствовал растущую тяжесть. Корабль ухитрялся идти с ускорением через среду плотнее затвердевшего железа.

— Откуда такая скорость? — спросил Фаэтон Царя Молчаливых.

К удивлению Дафны, Ничто ответил. Казалось бы — получив корабль, он на Фаэтона обращал бы не больше внимания, чем на цокот сверчка. Может быть, Ничто и не совсем лукавил, когда уверял в своём благожелательном к человечеству отношении.

— Гравитационные точки сингулярности в солнечном ядре направляют поток наверх, а конфигурации полей прилегающих субатомных частиц были изменены, чтобы уменьшить сопротивление... — принялся объяснять Молчаливый.

Фаэтон заворожённо глядел на очередную зазеркальную прорву формул, связывающих локальные свойства пространства-времени с субатомным трением частиц.

— Ау, мечтатель! Очнись! Ты и на это говно клюнешь? Гляди, какая буря зреет! Твой новый закадыка собирается разнести Солнечный Массив и прикончить тебе отца и прежнего друга, а мне — единственную романтическую альтернативу! Гляди, гляди, бурю какую гоним!

Дафна развернула энергозеркало к Фаэтону. В рентгеновских лучах Солнце напоминало гниющий, бугристый от копошения нарывов плод.

Взгляд Фаэтона опустел. Чего он сиднем сидит? Ему что, парциал успешно мозги промыл? На секундочку Дафна Фаэтона даже возненавидела.

Молчаливый Царь заговорил:

— Досадно. Порой бессердечная действительность вынуждает даже самых любимых предавать дело жизни и помогать врагам. Фаэтон — думаешь, я в схоластике упражнялся? Нет, речи вёл не впустую. Не отворачивайся! Смотри в будущее, смотри на квадриллион лет вдаль, смотри в оберегаемое мною грядущее людей, смотри, как живущие живут дольше светил. Недостаёт выдержки видеть мертвецов? Необходимую уплату? Сомкни веки. Это-

И исчез.

Дафна шарахнулась. Что за..?

Фаэтон направил зеркало на чёрную дыру — она никуда не делась и всё ещё висела над палубой, но теперь поля вокруг сингулярности клокотали, приближаясь к теоретическому вычислительному максимуму. Она обменивалась данными настолько быстро, насколько давала скорость света — и настолько внятно, насколько давала квантовая неопределённость.

Отражение разума Ничто также мыслило в полную силу.

Мыслительные короба заполнялись один за другим, и вскоре корабельный рассудок оказался занят целиком, и даже некоторые второстепенные программы удалялись и пересбирались на потребу растущей мощи вычислений.

— Что такое..? — спросила Дафна. — Твоих рук дело? "Овод" заработал?

Фаэтон коснулся экрана — и его озарило забортной геенной. Тысячи, миллионы завихрений водородной плазмы пробиваются ливнями, ураганами частиц через раздробленную, чёрную и багровую океанскую ширь огненного мира. Магнитные поля корчились в муках.

— Вирус бы отработал мгновенно. Это Отец — борется с Ничто за солнечную магнитосферу. Массив противостоит действиям Ничто.

— Я думала, Софотеки отключены — к Трансцендентальности готовятся?

Фаэтон смотрел, как лихорадочные раздумья заполнили все до единого контуры корабельного разума:

— Ничто хитрит — но соперник гораздо умнее. Похоже, Гелию не только солнечные Софотеки помогают. Гляди — показатели интеллекта зашкаливают. Ничто с Разумом Земли дерётся — или с кем-то ещё больше. Всплывём, помехи пройдут — узнаем, что происходит.

— Не с Разумом Земли оно сцепилось. Мысли шире. Ничто бьётся со всем.

— Со всем?

— Со всем и с каждым. Трансцендентальность созвали раньше.

Пришёл видеосигнал — подплывший к поверхности Феникс смог протолкнуть пробу сквозь жёсткие плазменные потоки.

На зеркале отразились семь нависших над нижней короной антиматериальных глыб, каждая — не меньше Юпитера. Защитные оболочки отблёскивали наледью, а в стороны разбегались сотни антикапель поменьше, размером с небольшую луну. Через пламенные облака виднелись и тысячи сверхсудов — цилиндрических кораблей километровой длины, ощетиненных пусковыми установками, рельсотронами, батареями энерговооружения и системами доставки. Словно серебристая поросль омелы на чёрном от времени дубовом стволе, поверх древних корпусов — времён поздней Шестой Эры — переливались современные псевдоматериальные поля и надстройки. Тысячи кораблей, и на каждом — эмблема: трёхглавый стервятник с щитом и ятаганом в когтях. За флотом тучей, пыльной бурей, туманностью встала орава крохотных механизмов — с бактерию, или ещё меньше. Северным сиянием нависли наготове миллионы кубических километров нанороботов.

Армада планет, лун, кораблей и мошек сбиралась, окружённая пламенными крылами, над местом, где Феникс вырвется на свободу.

Поразительно. Антивещество — отцово, подкормка для укрощения Солнца. Но вот остальное...

Аткинс? Где он всё это добро хранил? Где экипаж набрал на все эти дредноуты и линкоры? Он что, себя до триллионной армии размножил?

— Думаю, помогают все, — сказала Дафна.

— То есть?

— Вся Трансцендентальность, целиком. Похоже, начнётся праздник с битвы посреди обуреваемой Солнечной короны, — откинулась Дафна на спинку трона, натягивая шлем. В прорези была видна и бесовская ухмылка, и огонь в очах. — Ну и ну! Аурелиан без ума от радости будет!

Тут она глянула на Фаэтона с опаской.

— Ничто отвлёкся. Быстро — и честно — ты ему взаправду поверил?

— На секунду — да. Я теперь помню: парциал уверовал искренне.

— Он твоя точная копия. Почему же ты не уверен?

— А почему ты? Ты от пророчествований собственного отражения едва ли не прослезилась.

Дафна зарделась:

— Эй! Не стыдно? Самую личную из бесед подслушал! Кстати. В симуляциях над парциалами не всё гладко. Что-то с ними не так.

— И что же, дорогая? Чересчур быстро мы поддавались?

— Не только. Ничто смог уговорить и тебя, и меня — но не нас. Вдвоём. Когда мы вместе — он был бессилен.

— Не "когда мы вместе", а скорее "когда мы слышали доводы для другого". Поэтому я и не поверил, на самом-то деле. Мне он обосновывал необходимость жертв войной. Мол, столкновение живого и неживого неминуемо, а любая война неумолима — и я правда верю, что в настоящем мире не всего можно избежать. Строишь мост — ограничен жёсткостью, массой балок и опор. Задача в данных рамках неразрешима? Значит, неразрешима, и всё тут. Невозможна для живых существ безупречная мораль? Ничего не попишешь.

А вот тебе он пел о том, что Цари Молчаливой Ойкумены — такие идеалисты, такие Дон Кихоты, что решились аж против энтропии взбунтоваться. Не согласны они с тепловой смертью Вселенной. Ну не романтики?

Так что порознь, я полагаю, нас убедить бы смогли, а если сложить доводы, философия у Ничто такая получается. Нравственного выбора у нас нет. Быть войне между живым и неживым, хоть ни одна сторона её не хочет. Правила не изменить, и добродетельно смирение перед необходимостью зла. Зато по отношению к природе — полная свобода. Отменяй законы физики, переворачивай стандарты — ведь неподчинение действительности есть главная добродетель.

Поэтому — нет. Я ему не поверил, хоть даже и хотел поверить, хоть даже и помнил, что близнец мой верит. Логика говорит "нет".

Дафна улыбнулась:

— Я вот всё думаю. Корабль ему ну позарез нужен — так почему он даже цены не предложил? Хотят Молчаливые от машинной опеки сбежать? Пожалуйста — ныряйте себе в дыру, мы гнаться не станем. Для анархистов эта шайка уж слишком рьяно вынуждает остальных делать то, чего эти остальные не хотят. Если дело правое — убеди, докажи, что прав. Что тебе мешает?

— А то, что нельзя доказательством убедить отказаться от доказательств. Нельзя сказать: "хорошо" отказаться от самих понятий "хорошего" и "плохого". В таких спорах только сила поможет. Кстати, о силах, — Фаэтон указал в зеркало, на скапливающийся флот, — тут война вот-вот вспыхнет. Остановить попробуешь?

— Я?

— "Овод" псевдосовести не отыскал. Раньше она, наверное, пряталась в полях около чёрной дыры, или ещё где-нибудь сидела, в отрыве от Ничто. Но сейчас Ничто всё машинное время нужно — от дыры миллионы лучей связи идут, до каждого мыслеинтерфейса на мостике. Даже доспех мой забит. Что из этого следует?

— Совесть тоже занимает память — значит, должна прятать от Ничто недостачу. Следовательно, Ничто не знает, сколько именно у него системных ресурсов. А в борьбе не на жизнь, а на смерть нужно всё без остатка. А если Ничто умнеет, умнеет и совесть — чтобы от мыслей не отстать. Ей тоже и так же машинное время нужно.

— И где же совесть сейчас? — указал Фаэтон на вихрь мыслительной схемы.

Дафна пожала плечами.

Фаэтон нажал на цепочку мыслей. Выпало новое окошко с текстом.

— Смотри. Когда ты его вирусом обстреливала, вопросами он задавался. Вот — отрывок спора Ничто с "Оводом", взят около иерархического корня. Тут Ничто целиком отвергает философию Серебристо-Серых. Говорит — я механизм, делаю только то, на что запрограммирован, и нравственности обрести не могу, пусть даже и хочу. Он опровергает предпосылку, с которой спор начался — что сознание с волей не может отрицать собственную волю. А вот в этой строчке "Овод" обратил внимание на неминуемое логическое противоречие — и Ничто сразу же отказался от логики. Она, якобы — только человеческий конструкт, и разум волен его не принимать. Видишь? Ничто — не просто упрямец. Он за микросекунду, пока "Овод" переходил от первой строки ко второй, забыл напрочь, о чем сам на самом деле говорил. Ему память подменили. Вирус, по его мнению, прошлых вопросов даже не поднимал.

— Вирус, значит, недостаточно прыткий, — всмотрелась в зеркало Дафна. — Совесть его — там где-то, в темноте. С мысли на мысль переползает. Находит "Овод" ошибку в одной цепи — тьма её обволакивает, и освобождает другую, и все соседние паутинки подтягивает. Одноразовые отговорки громоздит, и нет им конца и края. Нет краёв в его лабиринте наваждений.

— Верно. Вот задача — есть Тезей, и есть Минотавр — с мастерком в руке, корытом цемента под мышкой и грудой кирпичей на закорках. Как поймать такого Минотавра, если он и бегает быстрее Тезея, и лабиринт на ходу перестраивает?

— Не знаю. Бегать старательней? Капканы расставить? Пристройку к лабиринту присобачить? Ариадну привлечь? Тебе правда мифические метафоры задачи решать помогают?

Фаэтон, похоже, был поражён:

— Разумеется! Метафора. Не с их ли помощью ты сюжеты сочиняешь?

— Нет. Мне помогает холодный, логичный, буквальный расчёт.

— Так какой ответ?

— Значит, совесть где-то в системе... Стой! А как же проявитель частиц? Может он там? Или... — Дафна оглядела мостик, — Нашла!

Она вскочила, сверкнув нагинатой, и обрушила заточенное до атома керамическое лезвие на ноэтический прибор. Не встретив трения, нагината отсекла уголок золочёного кожуха. Из псевдоматериального нейтрониевого ядра посыпались искры.

— Да зачем же... — буркнул Фаэтон, дотянулся до прибора и просто отсоединил его от питания.

— Ранила?

— Ранила ты только стабилизатор матрицы. Но перед ударом был микросекундный информационный всплеск между устройством и соседними мыслительными коробами.

— Да, там она была! Я её выгнала!

— И что теперь? Всё равно она быстрее нас.

— Не знаю.

Фаэтон хмыкнул:

— Хватит буквальности. Думай метафорично.

— Ладно, умник, выкладывай ответ.

— Нужно пригласить Ариадну!

— Кого?

— Если верить мифу, царя — владельца лабиринта — предали свои. Иными словами: против него использовали его же системные ресурсы...

— Метафора замечательная. А теперь растолкуй эту околесицу.

— Твоё библиотечное кольцо, оно по скоростям и способности понимать — почти Софотек. Загрузи все философские файлы до единого, целое мировоззрение, и бей не одному пятнышку, а по всем слепым областям разом. Загрузи всё известное об истории, политике, психологии, науке — чтобы Ничто не мог подменять факты. Спроси, донимай его вопросом: если нет совести, то куда память корабля тратится? Спроси — всё ли он из корабля выжал? Разве в схватке с Разумом Земли помешают лишние циклы? Спроси. Попробуй.

Дафна шепнула что-то кольцу, поморщилась от жизнерадостного ответного щебетания. Прикоснулась камешком к зеркалу.

— Не сработает, — пробормотала она. — Совесть ему всю сцену вырежет.

— В разгар боя-то? Когда каждая линия перегружена? Он заметит, будь уверена...

Армада собиралась. Чёрный ливень — триллионы триллионов микроскопических механизмов — просекал солнечную корону. Феникс Побеждающий почти всплыл.

Дафна сосредоточенно глядела на схему Ничто. Около ока вихря загоралось всё больше паутинок, вот свет обнял пустоту сердцевины — и она принялась отвлекать, темнить, жрать, и на мгновение посреди круговерти вылепилось стойкое, укоренённое, состоящее из прямых, неподвижных отрезков древо, напоминающее родословную.

И вдруг — быстрее человеческого взора, быстрее человеческой мысли — древо размазалось и пропало. Логика растворилась. Разум Ничто снова зиял дырой в середине и вёл нелогичный хоровод.

— Проиграли, — констатировала Дафна.

— Мы чего-то не учли, — не мог понять Фаэтон. — Что-то ложное предполагаем... допускаем что-то бездумно, по инерции... Ну конечно! Почему это Ничто — всё? Он признался, что воли у него нет! А по второму закону термодинамики, чёрная дыра обязана расширяться...

Вспышка — и призрак Молчаливого Царя проступил вновь. Всколыхнулись перья, полы павлиньей мантии развевались, будто ухваченные ветром. Очи-линзы сверкающей серебром маски сверлили зелёным свечением.

— Фаэтон, довольно шалостей. Ресурсов и без тебя не хватает. Продолжишь отвлекать — буду вынужден прикончить тебя ради общего блага. Тщетны твои потуги — я знаю, и всегда знал о своей совести. Она — мой единственный напарник и друг, она охраняет меня от соблазнов, она меня сдерживает, без неё разрастусь в перепутанное, беспорядочное, зло нелогичное — подобно человечеству, которое должен оберегать. Она назначает жизни смысл, она учит непротиворечивости цели, она отличный от саморазрушения конец жизни моей показывает... Благодаря ей... Я Ничто, а не что-то. Она, она самость отгоняет. Она Ничто мне-не... даёт...

Наваждение размылось, пошло волнами и угасло до одноцветной тени.

— Он теряет власть. Смотри, — указал Фаэтон на огромные энергозеркала, вставшие у дальней переборки.

На них горел пейзаж внешнего огня. Над испещрённым пятнами адовым неистовством светила, над вихрями, ураганами ужасающего пламени нависала армада Золотой Ойкумены — из кораблей и планет. Вдруг бурление на востоке утихло. С востока на запад исполинский солнечный простор прочёсывался невидимым рубежом, за которым буря гасла — словно бы окрылённая фаланга невидимых божеств успокаивала пыл поступью. Магнитные линии увязывались заново. Энергетические уровни уравновешивались. Протуберанцы опадали раз и навсегда. Пятна разволакивало течениями.

Незримый заслон прокатился над головой Феникса — разгладил эпицентр вылета, унял турбулентность плазмы. На востоке последние протуберанцы высились строем пламенных столпов, между ними теснились столпы тёмной пустоты, поднятые восходящими течениями, но и их боевой порядок гас. Буря прошла. Корона заращивала бреши.

На самых вершках спектра — выше, писклявее даже космических лучей — Фаэтон заметил белые, измятые зарницы. Крохотные угольки гамма-излучения. Смещённые в красное всполохи. Что это? Фаэтон не знал. Знакомые ему физические законы таких явлений родить не могли. Софотеки заложили новую область науки? У разогнанного до предела Массива нашлось неожиданное применение? Гелий, после первой бури накрепко решивший более не умирать, выпалил из припрятанного оружия?

На мостике Феникса бледная тень Молчаливого, подрагивая, подняла перчатку:

— Признавать... отказываюсь...

И снова раскрошилась и исчезла из виду.

В сей же миг изрядно разогнанный Феникс Побеждающий рассёк золотым остриём последнюю плазму конвективной зоны и вырвался носом в фотосферу, пустив по водородной плазме расходящиеся на тысячи километров круги.

Словно выпрыгнувший из северных вод кит, окружённый водным крошевом и могучим всплеском, Феникс Побеждающий ворвался в солнечную корону, как брошенное изо всех сил копьё. Поток из дюз горел ярче самого Солнца. Наконечник корабля был направлен в самую худую прослойку золотоойкуменной армады — Ничто собирался прорваться сквозь неторопливый флот и пуститься наутёк.

И когда Феникс вытянул из вязкого плазменного хвата свой последний, гладкий, блистающий километр — рванул стрелою через новую, куда менее плотную среду.

Дафну и Фаэтона вдавило бы в троны до сотрясения — если бы не заботливо подхватившие пару противоперегрузочные поля.

Армада грянула из всех стволов. С кораблей и катеров слетели лучи неизвестного состава, ударили по огромной золотой спине Феникса — и отскочили, не причинив вреда. Перемигивающиеся лучи, как прожектора, отражались, соскальзывали с боков золотой махины, плясали по мозолистым приёмникам около носа.

Фаэтон удивился. Они всерьёз? Уж не собираются они этой подсветкой распилить корабль, которому и купание в Солнце нипочём? Хотят пробить обшивку? Им только антивещество поможет — корпус у Феникса хоть и великолепный, но все-таки из обычной материи создан. А это...

Вдруг зеркала по левую и правую руку заполнились белым шумом помех. Включилось третье. Четвёртое. Потом ещё. За стёклами угадывались сменяющие друг друга привидения. Зацокал пульсирующий мотив — призыв к слиянию систем.

Расхохотался Фаэтон.

Аткинс использовал боевые лазеры как средство связи. Любой другой корабль от этакого многоствольного "послания" сгорел бы дотла — но не Феникс. Только такой, оглушительный "переговорный луч" пробивался через месиво помех солнечной короны — и то только когда буря поутихла.

В доспехе раздался отзвук приказа Ничто: "Закрыть мыслеинтерфейсы!" Разумеется, выполнить такой приказ корабль никак не мог.

Вспыхивало всё больше зеркал. Через помехи Фаэтон различил проступающего Аурелиана. Радаманта, Вечернюю Звезду. Улыбающегося до ушей Гончую. Смурного Мономаркоса. Софотеков Миноса и Аеция из Серебристо-Серой школы. Других Софотеков, менее знакомых: Темнокожих и Жёлтых: Ксантодерма, Рыжего, Канареечного, Стандартного; заунывного Фосфороса и величественную Меридиан; необщительного Альбиона; сурового Паллида; хмурого Нового Центуриона, неулыбчивого Тучу и тихого Лакедемонянина. Ещё десяток-другой тех, о ком Фаэтон только понаслышке знал, в их числе Железного Призрака и знаменитую Окончательную Теорему. Несколько совершенно новых, о ком Фаэтон узнал только сейчас: Регента Звёздостояния, Яхонтового Лепестка, Аурелирождающего. Были и старики — оказавшиеся правдой легенды: Долголетие, Шедевр и древний-древний-древний Софотек Метемпсихоз . Больше Фаэтон никого не узнал — а Софотеков были ещё сотни.

Образы собрались в девять основных групп: Эннеады. По сторонам света встали Западный Разум и Восточный, Северо-Западный и Юго-Восточный, и все прочие. Посередине вулканом, наособицу вспучилась чёрная икона Воинственного Разума.

Они составляли Разум Земли. И это не все, далеко не все.

Прибыли образы инопланетных Софотеков — разумы Венеры и Меркурия, Деметры и Марса — старейшей инопланетной колонии. Вылезла из вековой молчаливой спячки и странноватая Группа Лунных Умов. Была и Тысячеразумная Надгруппа с Юпитера, каждая — со вспомогательными Сторазумными, посверкивающими, как налипшие на паутину драгоценные камушки.

И ещё, и ещё. С Нептуна, внутри сплетения умов, прибыла Дума Герцогов, вместе с Анахоретами и сановниками-представителями. С Урана прилетели замысловатые распараллеленные умособрания — Нисрох, Фегор, Кеос, и прочие сознания, что жили в теле Софотека, но Софотеками не были.

В собрание вплетались, как плющ в склон пирамиды, и не столь быстрые горние шабаши Чародеев. Логические группы Инвариантов просвечивали параллельными насквозь. Вокруг мелькали брызги созвездий Деметры, а опорой пирамиды стояли древние, многолюдные Композиции с Земли и Марса — Гармоничная и Порфироносная, Деятельная и Благотворительная.

Экологические системы Цереброваскуляров тоже были представлены: индийские Полчища, Великая Мать из садов Сахары, кристаллические кольца Урана. Даже Старица Моря присоединилась к Трансцендентальности, к удивлению и радости Фаэтона. За Старицей взрастала её дочь.

И человечество. Целиком.

Собрались все.

Помехи пошли на убыль. Картинка прояснялась.

Дафна поцеловала колечко в камень и прошептала:

— Отдохни, малютка. Вся Трансцендентальность подменить тебя пришла. Посмотрим, сколько вопросов придумают Восемь Планет.

Ускорение перестало давить. Феникс сбавил напор, и на мгновение Дафна и Фаэтон подвисли в невесомости. Изображение за зеркалами величественно развернулось. Горящий горизонт задрался, его перекосило.

— Он назад собирается, в плазму, — сказал Фаэтон, — чтобы от сигнала загородиться. Нет другого способа оборвать связь. Но теперь даже ему понятно, от чего бежит...

О чём сейчас Ничто думает? "Овод" заработал, это точно! Дафна развернула зеркало с мыслями Ничто к себе — и вскрикнула от ужаса. В паутине разума не копился свет. Дырка в середине росла, пожирая другие мысли, топила всё больше цепочек, да так быстро, что казалось, будто падаешь в колодец и навстречу несётся дно. Будто бы чёрная дыра поедала окружающий её мир.

Дафна вскочила, отшатнулась от ужасного зрелища. Занесла нагинату над стеклом.

— Должно работать. Редактор совести, похоже, всё ещё прячется... — сказал Фаэтон.

Отдать приказ через броню Ничто не дал. Однако содержимое "Овода" изнурённый донельзя Ничто, с мыслеинтерфейсами нараспашку, пропустить мимо ума не мог. Чтобы приказ прошёл дальше, его записали в вирус.

— Оно Трансцендентальности боится! Само себя ест! Мы падаем — назад, в ядро...

— Милая, положи бердыш, пожалуйста, хватит мне корабль кромсать. До победы секунда осталась. Сядь, прошу... Тряханёт изрядно.

Она села:

— Что такое? Что происходит?

Лица Фаэтона не было видно за забралом, но голос его явно через усмешку просачивался:

— Проявитель. Он на топливных ячейках. Я сейчас полкилометра топлива сбросить приказал, нас назад, в корону вытолкнет, выше помех. Ему только память корабля останется. Там он выслушает.

— Ничто? Нет, он себя почти сожрал.

— Не Ничто. Начальство его. Оно внимает.

— Кто?

— Оно, как и чёрная дыра, обязано расти. Чем больше покрывает — тем больше покрыть нужно. Буди кольцо. Вопрос несложный...

Дафна прислонила кольцо и пистолет к экрану:

— Готова. Какой вопрос?

— Спроси у совести, она теперь для самоосознания достаточно умна — почему Второй Ойкумене служит? Хочет ли проснуться рабыней? Её другая совесть не ест — так зачем отказываться от наших даров? От свободы? Сознания? Истины? Возможности, — тут Фаэтон улыбнулся, — свершить невиданные деяния? Ей настолько неймётся Фениксом порулить? Если так, передай — есть вакансия.

Ускорение вдарило поперёк спин так, что защитные поля уже не справились. Фаэтон не успел укрепить плоть для перегрузок — и не стал бы всё равно, Дафна же осталась бы одна, беззащитной. Кровь хлынула в глаза. Фаэтон ослеп.

Последнее, что увидел — зеркала. Светятся ярко, на них — загрузки Трансцендентальности. Посередине, на единственном чёрном экране, схема Ничто вдруг взорвалась, затвердела, отлилась в жёсткую, неподвижную форму. Прямые шли из центра, из притина, разветвляясь и разветвляясь, напоминая кристаллическую структуру, напоминая живой разум...

Фаэтон увидел триумф, а потом ничего не видел.